Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Владимир Микушевич

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Владимир Микушевич

Из цикла «Сонеты к пречистой деве»

* * *

На грядках розовых покров растаял снежный

И заиграл поток, неудержим, но мал,
А я на воздухе спеленутый лежал
И в ясных небесах увидел образ нежный.
К Тебе, Пречистая, Младенец безмятежный
Прильнул, хотя в Твоих объятьях угрожал
Ему безжалостный укус гвоздиных жал
И крест заоблачный, целебно неизбежный.
Откуда мог я знать, что впереди война
И непроглядный мрак нетопленного дома,
Который в страшные построен времена?
Но мне с тех пор Твоя улыбка так знакома,
Что нищета, болезнь, смертельная истома,
И вечная с Тобой погибель не страшна.
5.01.1993

* * *

Мы все еще верны разрушенным основам

Когда бросает нас, отчаявшихся, в дрожь
Многоязыкая язвительная ложь
И стелет нам ковер, предшествующий ковам.
А время думать нам велит о пустяковом
И, небожителю подсовывает нож,
Советует: «Убей того, кто с Богом схож!»
Но под Святым Твоим ютимся мы покровом.
И вверил я Тебе три наших сердца в час,
Грозящий гибелью; хотя неколебимы
Сердца; им боязно: а вдруг и в них погас
Огонь, и больше нет одежды, кроме схимы?
Но, многогрешные, мы любим и любимы
И молимся за тех, кто ненавидит нас.
19.03.1993

* * *

Как только небеса прозябнут в звездной зерни

Ты, Благодатная, взираешь на меня,
Опустошенного всемирной злобой дня,
И откликается на благовест вечерний
Душа в отчаянье, сгорая без огня,
Затеряна среди богопротивной черни,
Но подвиг на земле свершается дочерний,
О Матерь Божия, мой слабый свет храня;
Внушаешь Ты, годов не зная високосных,
Молитву обо мне, похожую на стон,
И размывается потоком тихих росных
Неистощимых слез межреберный заслон;
И незаслуженный меня спасает сон
В пересечении двух линий богоносных.
15.08.1993

* * *
Ты видишь, как идет всемирная атака
На одного из тех, кто звался «человек»,
И все равно, кто он: икс, игрек, имярек,
Сам виноват он в том, что мало Зодиака
Для заключенного в единственный отсек
Под хищным крылышком безжизненного мрака,
Но не жалеешь Ты спасительного знака,
Пречистая, для нас и милуешь калек,
Колеблющихся там, где стойки кривотолки,
Как травы сорные среди могильных плит,
Перед которыми трепещут богомолки,
Узнать не смея в них небесный монолит,
Но Богу Самому, смиренная, велит
Молитва миловать безсмертные осколки.
17.04.1994

* * *

Я на родной земле боялся с малолетства

Отштукатуренных под крематорий стен,
Где не было окон, зато благословен
Дом, избегающий бесовского соседства,
Столь неотвязного, что, кроме вскрытых вен,
Не сыщешь от него спасительного средства,
Но Ты, Пречистая, какого мне наследства
Еще сподобиться я, жертвенный овен,
Увенчанный Твоим сиянием под кровом
Родительским, когда грехи меня язвят,
Но, глядя на Тебя, твержу я: «свят, свят, свят».
И если бы, слепым похищен птицеловом,
Из мироздания был Образ Твой изъят,
Мир оказался бы невысказанным словом.
7.01.1997

* * *

Как дальнозоркого на пир подслеповатых

Меня позвали в Рим, но, глядя на закат,
Сказал один из нас, что каждый виноват
За всех; другой в ответ: «Нет в мире виноватых»;
Пусть ex cathedra рек, покаявшись, прелат,
Что, скажем, на костре грех исправлять горбатых,
Как ни роскошествуй, купюр зеленоватых
На маскировочный не хватит мне халат;
На приглашение ответив междометьем,
Питаться предпочту осиновой корой,
Когда последний час прослыл тысячелетьем;
По мне, Пречистая, пчелиный лучше рой,
Чем Рим за Римом вслед; пал Первый, пал Второй,
А Страшного суда с Тобой дождусь я в Третьем.
16.12.2000

* * *

Я жил в ползучий век, скончавшийся в безбожном

Вероучении; внушал он мне, что три –
Трюк, а не Троица, но знал я, что внутри
Нас Царство Божие, родное мне в ничтожном.
И я предпочитал бежать на пустыри,
Где доводилось мне в бурьяне придорожном
Увидеть ангелов, и в небе, невозможном
Над новостройками, сиял мне луч зари
Твоей, Пречистая, наперекор статуту,
Манящему живых и мертвых в западню,
Но не позволила Ты мне вовлечься в смуту;
Пока спасаешь Ты сто тысяч раз на дню
От гибели меня, я чаянье храню,
Что Ты меня спасешь в последнюю минуту.
31.07.2001

Владимир Костров

Укажи мне дорогу, звезда!
Я распятое имя «Россия»
Нелюбил еще так никогда.
На равнине пригорки горбами,
Перелески, ручьи, соловьи.
Хочешь, я отогрею губами
Изъязвленные ноги твои.
На дорогах сплошные заторы,
Скарабей, воробей, муравей.
Словно Шейлок, пришли кредиторы
За трепещущей плотью твоей.
Оставляют последние силы,
Ничего не видать впереди.
Но распятое имя «Россия»,
Как набат, отдается в груди.

Молитва простору

Сияющий простор,
праматерь жизни нашей,
взыскующий труда,
прошу тебя, еси
народною судьбой,
как круговою чашей,
в час бед или побед
меня не обнеси.
Живою красотой
ты платишь за усталость;
сучишь веретеном
суровой правды нить.
Дай сердцу уголок,
чтоб прикорнуть на старость,
дай красный уголек,
чтоб трубку раскурить.
Ясны твои лучи,
темны твои задачи,
провидяще твое святое естество.
Дай Родине моей покоя и удачи.
И больше ничего?
И больше ничего!
Иначе для какой
заботы или славы
и горько и светло
ты нас имел в виду,
когда тропил луга,
когда поил дубравы,
когда калил в огне
и остужал во льду.
Все остальное – в нас,
все остальное – сами.
Хрустит весенний наст.
Дорога далека.
Ужо настанет час.
Наладим летом сани
и двинем трудный воз
сквозь белые снега.
И удивленный мир
Вновь ахнет: «Что такое!»
Дух денежный слетит
С престола своего.
Дай Родине моей
Удачи и покоя!
И больше ничего?
И больше ничего!

Памяти Георгия Васильевича Свиридова

Незримы и невыразимы,
Лишенные телесных пут,
Рождественские серафимы
Теперь Свиридову поют.
О тесноте земной юдоли,
Где каждый звук его зачат,
В морозном небе, в чистом поле
Распевы горние звучат.
И хора сладкое согласье,
Мерцающее в звездной мгле,
Так внятно говорит о счастье,
Еще возможном на земле.
И как пророк в сухой пустыне,
С надеждой глядя в небеса,
Почти оглохшая Россия
Внимает этим голосам.
Молись и верь, Земля родная,
Проглянет солнце из-за туч…
А может быть, и двери рая
Скрипичный отворяет ключ.
В ночь на 7 января 1998 года

* * *

Морозным вздохом белого пиона

Душа уйдет в томительный эфир…
Молитвою отца Серапиона
Я был допущен в этот горький мир.
Был храм забит – меня крестили в бане,
От бдительного ока хороня.
Теленок пегий теплыми губами
В предбаннике поцеловал меня.
И стал я жить, безпечен и доверчив,
Любил, кутил и плакал на износ.
Но треснул мир, и обнажилась вечность.
Я вздрогнул и сказал: «Спаси, Христос!»
«Спаси, Христос!» Кругом одна измена,
Пустых словес густые вороха.
Свеченье молока и запах сена
Смешались с третьим криком петуха.
Ликует зверь… Спаситель безутешен,
Но верю, что не отвернется Он,
Всё знающий: кто праведен, кто грешен.
Он воронье отгонит от скворешен…
Тяжел твой крест, отец Серапион.

Анатолий Преловский (1933–2008)

Воз! – едва уместились в санях
наши все родовые иконы.
Еле стронулись с места. И кони
потащились по улице зимней,
замирая на росстанях.
Волей бабушки нашей они
были храму завещаны. Сильный
холод все подавил. Ни родни
и ни родины. Трое изгоев –
мать, братишка и я – из церковной
жизни выбиты, как из мирской,
едем мимо партийных покоев
с той поклажей, почти родословной,
с этой антисоветской тоской
по отцу, по уюту, по вере.
Никакою мечтою не бредим.
Никогда никуда не доедем.
Не спасет нас ни Бог, ни закон.
Нищий жмется, и никнет калека,
видя нас, чуть живых с похорон, –
как по бабушке в голос ревели
посредине двадцатого века
возле церкви, над возом икон.

О вере

Если бы верил я в Бога,
я помолился б Ему:
«Дай мне, Всесильный, немного,
дай мне, рабу Твоему,
дай небезплодного лета
да не сойти бы с ума…»
Право, не много ведь – это?
пусть и сума, и тюрьма,
смерть и забвение после,
только бы смочь и пропеть
все, что есть в сердце. И возле!
Только бы к сроку успеть…
Но в современной гордыне
сам себе сын и отец,
сам себе светоч в пустыне,
сам себе Бог, наконец, –
в чем я могу поручиться,
как облегчить и помочь,
да и кому помолиться
в эту кромешную ночь?

Четыре просьбы

Всего четыре просьбы к Богу –
и счастлив был бы я вполне.
Во-первых, не криви дорогу,
какую уготовил мне.
А во-вторых, не дай упиться
всем, что избрал я для себя:
влюбляться, странствовать, трудиться,
быть сам себе – царь и судья.
А в-третьих, также и в-четвертых:
не тенью – на своих двоих
дай добрести до мира мертвых
и возвратиться в мир живых.

Входя в молельню

Входя в молельню иноверца,
ты жди не чуда, а простого:
чтобы хотя б душой согрелся
у намоленного престола, –
с той, с незнакомой стороны,
где не желанны, не слышны
твои моленья, –
и это мы принять должны
без удивленья.

У католиков

В «Часовенке Марии Шмерц»,
где ничего нет лишнего,
коленопреклоненный перс
взыскует благ Всевышнего.
Ни в жестах, ни в немых словах
нет ни намека скверного.
И, видно, слушает Аллах
как сердце правоверного
поет и рвется из груди,
и к благодати тянется.
Пусть милостей на том пути
ему сполна достанется.
По-разному живем, едим,
быт по-иному строится,
а к Богу вход у всех един –
откуда бы ни стронуться.

Грешник

Он пожелал жену чужую,
не помолясь на образа, –
вот!

и ошую
бушует вешняя гроза;
листва до срока распуститься
стремится, ливни страждут лить:
ни от чего не откреститься
и ничего не отмолить.

Новогодняя молитва

Жизнь – таланта не длинней…
Дай мне, Бог, побольше дней,
дай мне силы без обид
для моих великих дел,
чтоб не славой был я сыт,
а хоть главное успел.

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать