Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Даниил Андреев

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Даниил Андреев

Андреев Даниил Леонидович (1906–1959) – поэт, религиозный мыслитель. Сын писателя Леонида Андреева. Крещен в том самом храме Спаса Преображения на Арбате, которым изображен на знаменитой картине В.Д. Поленова «Московский дворик». Крестный отец – Максим Горький. В сентябре 1917 года поступил в Московскую частную гимназию, ставшую вскоре 90-й Московской школой. Будучи уже советским школьником, 20 августа 1921 года у храма Христа Спасителя испытал религиозно-мистическое озарение, которое, по его признанию, сыграло «огромную, во многом даже определяющую роль» во всей последующей жизни. В «Розе Мира» он вспоминал: «Это случилось в Москве на исходе дня, когда я, очень полюбивший к тому времени безцельно бродить по улицам и безпредметно мечтать, остановился у парапета в одном из скверов, окружавших храм Христа Спасителя… Событие… открыло передо мной, вернее, надо мной такой бушующий, ослепляющий, непостижимым мир, охватывающий историческую действительность России в странном единстве с чем-то несоизмеримо большим над ней, что много лет я внутренне питался образами и идеями, постепенно наплывающими оттуда в круг сознания». К этому же времени относятся и первые стихи. В восемнадцать лет, сразу после окончания школы, поступил в брюсовский Высший литературно-художественным институт, начав работать над романом «Грешники». В 1926 году был принят в Союз поэтов. В последующие годы, вплоть до начала Отечественной войны, поэзия была главной в его жизни. Но публиковать стихи даже не пытался, работал оформителем-шрифтовиком, стараясь не привлекать к себе внимания. Тютчевский завет молчи, скрывайся и таи оказался в те годы наиболее близок не только уже знаменитой Анне Ахматовой, но и молодому поэту Даниилу Андрееву. Ему тоже было что скрывать. В его новых религиозно-мистических озарениях все отчетливее вставал образ Небесной России. Одно из таких озарений он испытал в ноябре 1933 года в церкви во Власьевском переулке, описав позднее: «Великий дух, когда-то прошедший по нашей земле в облике Серафима Саровского, а теперь – один из ярчайших светильников Русского синклита, приблизился и склонился ко мне, укрыв меня, словно эпитрахилью, шатром струящихся лучей и ласкового тепла. В продолжение почти целого года, пока эту церковь не закрыли, я ходил каждый понедельник к акафистам преподобному Серафиму – и – удивительно! – переживал это состояние каждый раз, снова и снова, с неослабевающей силой».
В армию его призвали в октябре 1942 года, а с января 1943 года он воевал на Ленинградском фронте. Блокаде посвящена его поэма «Ленинградский апокалипсис». В июне 1945 года демобилизован как инвалид Великой Отечественной войны 2-й группы. 21 апреля 1947 года арестован. «Не дай Бог даже врагу испытать что-либо подобное», – напишет он о следствии, закончившемся через полтора года вынесением приговора: «Андреева Даниила Леонидовича, за участие в антисоветской группе, антисоветскую агитацию и террористические намерения заключить в тюрьму сроком на двадцать пять лет, считая срок с 23 апреля 1947 года. Имущество конфисковать». «Обвинение основывалось, – отмечает современный исследователь Борис Романов,– во многом на романе Д. Андреева „Странники ночи», над которым он работал с 1937 по 1947 год. В романе изображалась жизнь и искания московской интеллигенции в предвоенные годы, в частности в нем был эпизод, в котором говорилось о некоей группе, готовящей покушение на Сталина». Как этот роман, так и все остальные конфискованные рукописи Даниила Андреева были уничтожены!. А в арестованную по «делу Андреева» группу «заговорщиков» из девятнадцати человек, осужденных от семи до двадцати пяти лет, вошли почти все его родственники и ближайшие друзья, среди которые было несколько друзей-поэтов. Один из них, представленный в нашей антологии Виктор Василенко, вспоминал о встречах 30-х годов: «…Я приходил часто, и мы в его комнате с двумя окнами во двор обычно засиживались допоздна. Возвращался я от него в два-три часа ночи по затихшей Москве… Эти вечера бы1ли наполнены разговорами о поэзии, о Блоке, о Волошине, о Гумилева… О Боге».
27 ноября 1948 года Даниила Андреева перевели из Лефортовской тюрьмы! во Владимирскую, из которой, согласно приговору, ему предстояло выйти 23 апреля 1972 года. Он был освобожден из-под стражи 23 апреля 1957 года, ровно через десять лет после ареста. За эти годы во Владимирской тюрьме были созданы «Русские боги», «Роза Мира», «Железная мистерия» и другие произведения. О том, как создавалась «Роза Мира», он вспоминал: «Я начал эту книгу в самые глухие годы тирании, довлевшей над двумястами миллионами людей. Я начал ее в тюрьме, носившей название политического изолятора. Я писал ее тайком. Рукопись я прятал, и добрые силы – и люди и не люди – укрывали ее во время обысков. И каждый день я ожидал, что рукопись будет отобрана и уничтожена, как была уничтожена моя предыдущая работа, отнявшая десять лет жизни и приведшая меня в политический изолятор».
Работа над «Розой Мира» и другими произведениями была завершена уже после освобождения за те неполные два года, которые ему оставалось жить. Но даже в октябре 1958 года, завершив «Розу Мира», он запишет: «…И все-таки последние страницы рукописи я прячу так же, как прятал первые, и не смею посвятить в ее содержание ни единую живую душу, и по-прежнему нет у меня уверенности, что книга не будет уничтожена, что духовный опыт, которым она насыщена, окажется переданным хоть кому-нибудь». В это же время он напишет свое последнее стихотворение, заканчивающееся молитвенными строками:
…К листам неконченых, бедных книг
Там враг исконный уже приник:
Спаси их, Господи! Спаси, храни,
Дай им увидеть другие дни.
Книги Даниила Андреева увидели другие дни. Но произошло это уже в последней четверти XX века…

* * *

Утро. Изморось. Горечь сырая

От ворот угасшего рая
День и голод жестокою плетью
Гонят нас в бетонные клети.
По ночам провидцы и маги,
Днем корпим над грудой бумаги,
Копошимся в листах фанеры –
Мы, бухгалтеры и инженеры.
Полируем спящие жёрла,
Маршируем под тяжкий жёрнов,
По неумолимым приказам
Перемалываем наш разум.
Все короче круги, короче,
И о правде священной ночи,
Семеня по ровному кругу,
Шепнуть не смеем друг другу.
Захлебнувшись фальшивым гимном,
Задыхаемся… Помоги нам,
Хоть на миг бетон расторгая,
Всемогущая! Всеблагая!
1937

* * *

А сердце еще не сгорело в страданье

Все просит и молит, стыдясь и шепча,
Певучих богатств и щедрот мирозданья
На этой земле, золотой как парча:
Неведомых далей, неслышанных песен,
Невиданных стран, непройденных дорог,
Где мир нераскрытый – как в детстве чудесен,
Как юность пьянящ и как зрелость широк;
Безгрозного полдня над мирной рекою,
Куда я последний свой дар унесу,
И старости мудрой в безгневном покое
На пасеке, в вечно шумящем лесу.
Я сплю, – и все счастье грядущих свиданий
С горячей землею мне снится теперь,
И образы невоплощенных созданий
Толпятся, стучась в мою нищую дверь.
Учи же меня! Всенародным ненастьем
Горчайшему самозабвенью учи,
Учи принимать чашу мук – как причастье,
А тусклое зарево бед – как лучи!
Когда же засвищет свинцовая вьюга
И шквалом кипящим ворвется ко мне –
Священную волю сурового друга
Учи понимать меня в судном огне.
1941

Из поэмы «Ленинградский апокалипсис»

Отец! Господь! Прерви блуждания

Смертельно жаждущего духа!
Коснись, Верховный Лирник, слуха
Своею дивною игрой!
Пусть сквозь утраты, боль, страдания
К Твоим мирам ведет дорога;
Раздвинь мой разум! Хоть немного
Дверь заповедную открой!
Дай разуметь, какими безднами
Окружены со всех сторон мы;
Какие бдят над Русью сонмы
Недремлющих иерархий;
Зачем кровавыми, железными
Они ведут ее тропами –
Они, то чистые, как знамя,
То леденящие, как Вий!
И если ясных вод познания
Я зачерпну в духовном море,
Где над Кремлем Небесным зори
Едва мерцают в мир греха,
Ты помоги гранить в молчании
Сосуд, их ясности достойный:
Чеканный, звучный, строгий, стройный
Сосуд прозрачного стиха.
Горька, безценна ноша мудрости,
Невоплощенной в знаке внятном,
Когда лишь зыбким, беглым пятнам
Подобны смутные слова;
Чем дух зрелей, тем горше труд расти
Над словом должен – верю, знаю,
Но скорбный искус принимаю
И возвращаю все права.
Молитва, точно вопль о помощи,
Рванулась вверх. Но нет, не Бога
Сюда, в мир Гога и Магога
Смел звать изнемогавший дух:
Хоть нить во мраке гробовом ища,
Он рвался в пристани другие –
В присноблагой Синклит России
Превыше войн, побед, разрух.
Пусть демон великодержавия
Чудовищен, безмерен, грозен;
Пусть миллионы русских оземь
Швырнуть ему не жаль. Но Ты, –
Ты, от разгрома, от безславия
Ужель не дашь благословенья
На горестное принесенье
Тех жертв – для русской правоты?
Пусть луч руки благословляющей
Над уицраором России
Давно потух; пусть оросили
Стремнины крови трон ему;
Но неужели ж – укрепляющий
Огонь Твоей верховной воли
В час битв за Русь не вспыхнет боле
Над ним – в пороховом дыму?
1949–1953,
Владимирская тюрьма

Приснодеве-Матери

Пренепорочная. Присноблаженная.
Горней любви благодатное пламя,
Кров мирам и оплот!
Непостигаемая! Неизреченная!
Властно предчувствуемая сердцами
Там, в синеве высот!
Ты, Чья премудрость лучится и кроется
В волнах галактик, в рожденьи вселенных,
Ближних и дальних звезд!
Лик, ипостась мирозиждущей Троицы,
Вечная Женственность! Цель совершенных,
К Отчему царству мост!
Ты, на восходе культур пронизавшая
Тысячесветные окна религий.
Древних богинь имена!
Нимбами огненными осенявшая
Юное зодчество, мудрые книги,
Музыку и письмена!
Ты снисходила до сердца юного,
Ты для него сквозь синь фимиама
Нежной пылала звездой, –
Не отвергай зазвучавших струн его,
Дальних амвонов грядущего храма
Гимн его удостой.
Сумрачный дух жестокого мужества
Правил народами – в роды и роды
И бичевал их бичом.
Ты лишь Одна овевала содружества,
Пестовала на коленях природы,
Не спросив ни о чем.
Ты нам светила любовью возлюбленных,
Ты зажигала огни материнства
По родным очагам…
Пристань гонимых! безсмертье погубленных!
Благословенные узы единства
И прощенья врагам!
Тихо сорадующаяся! Ласковая!
Легок с Тобою путь многотрудный
К наивысочайшей мечте!
Мир многопенный, песни и краски его
Только Тобою прекрасны и чудны
В радости и красоте.

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать