Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Александр Ширяевец

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Александр Ширяевец

Ширяевец Александр (Абрамов Александр Васильевич; 1887–1924) – вошел в историю русской литературы прежде всего как «баюн Жигулей и Волги». Так назвал его в одном из своих писем Сергей Есенин. Кстати, именно эти письма к Ширяевцу, опубликованные в начале 1960-х годов в Собрании сочинений Есенина, а затем много раз перепечатанные, сыграли важную роль в том, что имя Ширяевца и в наши дни не поросло «травой забвения».
Его родное село Ширяево (в честь которого он и взял свой псевдоним) расположено в одном из самых живописных мест у великой русской реки. Волга и в самом деле как бы плещется на страницах многих стихов Ширяевца:
Рядом – Волга… Плещет, льнет,
Про бывалое поет…
А кругом простор такой –
Глянешь, станешь сам не свой!
Все б на тот простор глядел,
Вместе с Волгой песни пел!
Однако и в этом, и в других стихотворениях поэта о родных краях явственны ностальгические ноты, что вовсе не случайно. Ведь большинство произведений Ширяевца было создано им вдалеке от родины, в Туркестанском крае, куда он был вынужден переехать еще ранней юности и где прожил большую часть своей недолгой жизни.
С 1905 по 1922 год (с перерывом в один год) он служил телеграфистом в разных городах Туркестана – от Ташкента до Бухары: «…служу теперь в почтово-телеграфном ведомстве, – писал поэт в Москву 27 ноября 1914 года одному из руководителей Суриковского литературно-музыкального кружка писателей из народа Г.Д. Дееву-Хомяковскому. – От деревни я отстал, служил одно время чернорабочим в Самаре на бумаго-красильной фабрике, потом писцом, а потом уже влез в чиновный мир. Одно меня утешает – я один из тех мелких чинуш, имя коим легион и которые еще более бесправны, чем крестьяне и рабочие… Мыслить я должен не так, как мне нравится, а так, как предписывают циркуляры и разные отношения… Ничего не поделаешь: жрать захочешь, так не только чиновником сделаешься, а и хуже… Скажу одно: я с гордостью думаю, что я сын народа, и тянет меня в деревню, тот же мир, в который затолкнула меня судьба, противен мне и омерзителен. Только и отвожу душу песней».
Песенный дар Ширяевца неоспорим – его «песни-стихи» (как именовал их он сам) получили наибольшую известность… Однако он постоянно обращался и к вечным темам поэзии, среди которых заметное место занимали такие, как жизнь и смерть, вера и безверие…
О вере и безверии Ширяевец задумывался на протяжении всего творческого пути. Свидетельство тому – его стихи разных лет, касающиеся этой темы; большая их часть как будто создавалась под девизом: «…я верю, Боже мой! Приди на помощь моему неверью» (Ф. Тютчев).
Ниже эти произведения предлагаются вниманию читателей. При жизни поэта в одну из его книг входили только «Благовест» и «Колокола гудят повсюду…». Стихотворения «В Рождественскую ночь», «Пасха» и «В Пасхальную ночь» Ширяевцу удалось обнародовать лишь в периодике. Тексты произведений «Угоднику», «Нил Сорский» и «Опта» были напечатаны уже посмертно. Два оставшихся – «Святителю Пантелеимону» и «Христу» – публикуются впервые.
Вводная статья и публикация С. Субботина.

Благовест

Благовест радостный долго звучал,
Чуткая тьма далеко разносила…
Чудо как будто душе обещал
Благовест дивный, – и радостно было
Слушать гудящий могучий призыв,
Горькие думы земли позабыв…
(1908)

В Рождественскую ночь

В тишине морозной гулко
Загудит церковный звон,
Из далеких переулков
Потекут на медный стон.
Замерцают в храмах свечи,
И – небесная мечта,
Пронесется весть далече
О рождении Христа.
Славим торжественным пением,
В волнах курений, моления
Шлём Воскресившему свет.
Славим толпой многолюдною
Весть благодатную, чудную,
Света ж в сердцах у нас нет…
Веру в него потерявшие,
Низкие, лживые, падшие,
Славим, купаясь в крови…
Славим, Его не познавшие,
Черствой душою не знавшие
Братской любви.
(1908)

* * *

Колокола гудят повсюду

И стонут хоры: «Он Воскрес!»
Но для себя не жду я чуда
Ни от людей, ни от небес…
Я долго ждал в горячей вере,
Но вместо света темный Рок
Мне нес обиды и потери
И глубже, глубже в бездну влек.
Я гибну… Разомкнуть нет силы
Судьбы суровые тиски,
И навсегда душа застыла,
И онемела от тоски…
…И слышу клики я повсюду,
Колокола поют, звеня…
Скажи: Ты явишь ли мне чудо,
И воскресишь ли Ты меня?!
(1909)

Пасха

Воскрешен весь люд бездольный
Словом властным,
И запели колокольни
Звоном красным.
Солнце весело всходило,
Светит яро…
Мать-Земля в цветы рядила
Зипун старый…
Наряжался лес шумливый
В изумруды…
Всюду к светлому призывы…
Вера в чудо…
– «Пасха! Пасха!» – стонут птицы
У оконца…
Думы ярки, как зарницы,
В сердце – солнце!
(1913)

В Пасхальную ночь

Красный звон, святые песнопенья,
Вера в чудо – сколько красоты
В этой ночи! В сердце воскресенье,
И мечты младенчески чисты…
– «Будет радость!» – кто-то светлый шепчет,
Чую шелест светозарных крыл…
Воскресаю… – Обними же крепче!
Мир и жизнь я снова полюбил!
(1915)

Китеж

Долго плелася на ноженьках старых…
Вот и лазурная гладь Светлояра…
– «Силы небесные, милость явите ж!
Дайте мне узреть схороненный Китеж!»
Крепит иконку на тонкой березке,
Теплит свечу самодельного воску…
Молится истово, глядючи зорко,
Чудо не явит ли Божье озёрко…
…Явлена милость душе голубинной…
Так и метнулася: лепый, старинный
Град показался… И церкви, и башни…
Вот и хоромы высокие княжьи…
Люди не в нонешних – баских кафтанах,
Вои с колчанами, в доспехах бранных…
Звон колокольный и древлее пенье,
За землю Русскую слышно моленье…
– Китеж!..
Всплакнула… И вот все пропало, –
Только лазурь Светлояра сверкала…
– «Слава Угодникам! Слава те, Спасе!»
И в деревеньку опять поплелася…
1916

Угоднику

Пусть безумствую, кощунствую
И кляну свои пути, –
Суждено мне – сердцем чувствую –
Вновь с мольбой к Тебе прийти…
Перед ликом встану благостным,
Хлынут слезы, что ручьи,
Пусть по-детски будут радостны
Дни последние мои…
6 декабря 1918

Святителю Пантелеимону

Помоги, чтобы силой чудесной
Были язвы души и тела овеяны,
Целитель небесный,
Угодниче Пантелеимоне!
Рыдая,
Припадаю
К рукам Твоим благостным:
Чудо сотвори,
Жизнь озари
Хоть недолгою радостью!
Раб Божий Александр.
24 марта 1921

Нил Сорский

Мертвы болота, неулыбна Сора, –
Да лучше лечь в единой из могил!
Но возлюбил сие пустынник Нил:
Для «внутреннего деланья» – просторы!
Стал подвизаться. Не жалея сил,
Христову ниву очищал от плевел,
Божественною истиною веял,
Зело ханжей тучнеющих клеймил.
Мертвы болота. Подвигом красён
Суровый скит. Да вот вспомин услада.
Святыни благолепные Царьграда,
Афона дальнего медлительный зазвон.
Болота вновь. А Русь-то не болото?..
Вновь за труды, мамоны слуг громя.
Слова последние в предсмертную дремоту –
«С безчестьем всяким погребите мя».
(Между 1920 и 1922)

Опта

Был Опта душегубцев всех лютей,
Плясали бесы, – хороши замашки.
Но час настал, и буйных нет затей,
Последнюю для нищих снял рубашку.
И пустынь Оптина несет всем благодать!
– Вовеки, Русь, тебя не разгадать!
(Между 1920 и 1922)

Христу

Барахтаюсь то ласковый, то грубый,
Хулю Тебя, Великого отца.
Что мне сказать, когда поднимут трубы
И брызнет свет Господнего лица?
Не страшен огнь безжалостного ада,
Безропотно я двинулся б к нему, –
Сгорю, сгорю от Твоего я взгляда!
Лишь пред Тобой все, все пойму!
(1922)

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать