Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Лидия Алексеева

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Лидия Алексеева

Алексеева Лидия, литературный псевдоним Иванниковой Лидии Алексеевны, урожденной Девель (1909–1989) – поэтесса, прозаик, переводчик, литературный критик. Двоюродная племянница Анны Ахматовой по материнской линии Горенко. С 1922 года вместе с родителями жила в Сербии, где окончила русско-сербскую гимназию (1929) и философский факультет Белградского университета (1934). В эти же годы дебютировала как поэтесса, во многом под влиянием Анны Ахматовой. С 1944 года жила в Австрии, с 1949 года – в США, войдя в круг наиболее известных поэтесс Русского зарубежья. Ее поэзию особо отмечали в своей переписке архиепископ Иоанн Шаховской и Дмитрий Кленовский. Юрий Иваск в своем известном обзоре «Похвала русской поэзии» писал: «Поэтика Л. Алексеевой самая консервативная. Никаких авангардных экспериментов. Но сколько свежести, новизны в образах, хотя за оригинальностью она не гонится. Простота Лидии Алексеевой имеет мало общего с простотой так называемой Парижской ноты. Ноющие поэты на Монпарнасе 30-х гг. очень уж много уделяли внимания себе. И как беден был их кофейно-парижский словарь (богатый только в фантагориях Поплавского). В простой поэзии Лидии Алексеевой столько зверей, растений, и как мало внимания она уделяет себе!.. Добро в поэзии Лидии Алексеевой – истинное, радующее разнообразием и захватывающее читателя. Ее стихи, и счастливые и горестные, слагаются в хвалебный псалом («дольнике»» с прерывистым дыханием).
Коснется нас мудрой рукой Творец –
И в жизнь облекается серый прах, –
И ты, и земля, и лист, и скворец,
Мы только глина в Его руках.
И горестно только время разлук,
И страха священного не побороть,
Когда вдохновенным касаньем рук
Нам новую Мастер готовит плоть».
В 2007 году в Москве вышел наиболее полный сборник ее стихов «Горькое счастье. Собрание сочинений». В нем наряду с авторскими стихами представлены поэтические переводы Лидии Алексеевой, в том числе поэмы выдающегося сербского поэта Ивана Гундулича (1589–1638), современника протопопа Аввакума.

* * *

Я привыкла трястись в дороге

И не будят тоски во мне
Спящий кот на чужом пороге
И герань на чужом окне, –
Но молюсь, как о малом чуде,
Богу милости и тепла,
Чтоб кота не вспугнули люди
И чтоб жарче герань цвела.

Лето

Арбуза розовая плоть
В седых крупинках влаги,
И хлеба черного ломоть
Над ручейком в овраге.
Короткое блаженство сна,
Горячий ладан хвои…
А с неба – зной и тишина,
Дыханье огневое.
Но Кто-то в серой синеве,
В молчаньи благосклонном,
Внимает, как в сухой траве
Сверчки исходят звоном.
Мне кажется – звеню и я,
И я – сверчок сегодня,
Вкусивший солнца бытия
Из пригоршни Господней!

Мой Тироль

Дыханьем пью твой ветер, высота,
Что облаков касается крылами…
Здесь так прозрачно солнечное пламя,
А тишина блаженна и чиста.
Лишь медный колокольчик иногда
Бренчит внизу переходящим звоном,
Там, по уступам, по зеленым склонам,
Где ползают далекие стада.
А здесь, у солнцем выбеленных пней,
Где низки травы и цветы их дики, –
Коралловые бусинки брусники
В ладони собираются моей.
И, как монах, что шепчет древний стих,
Роняя четки струйкою янтарной –
С молитвою простой и благодарной
Тебе, Господь, я посвящаю их!

* * *

Я в лесную часовню зашла помолиться

И неловко присела на твердой скамье.
В голых буках звенели веселые птицы,
Бились хрупкие льдинки в холодном ручье…
Я сказать ничего не сумела Мадонне,
Подошла – и забыла святые слова, –
Но подснежник, что вянул на теплой ладони,
Положила у гипсовых ног в кружева, –
Весь зеленый и белый, с оранжевым глазом,
Удивленно расцветший над черным ручьем,
Пусть заменит он Ей своим светлым рассказом
Неумелую повесть о счастье моем.

* * *

Мы крошки с Божьего стола

Осколки первой тайны –
Все наши жизни и дела
Так странны и случайны.
Но как, безпомощно любя,
К Тебе вернуться снова?
Как вылупиться из себя,
Из зеркальца кривого?
Забыть, что в нем отражено,
Разбить земные меры
И снова стать с Тобой одно
В огне плавильной веры?..

* * *

Пусть шорох желтого листа

Смиреннее и суше стона, –
Но кровь зеленая чиста,
А смерть легка и благовонна.
И столько мудрой простоты
В ветвях, подъятых к небу строго,
Как будто ветви и листы
Не солнцу молятся, а Богу.

Молитва

Не прошу, – но за все, что дал мне,
Говорю покорно: спасибо!
За песок на прибрежном камне,
Влажно пахнущий блесткой рыбой,
За суровый берег и море,
Синий шорох Твоих сокровищ,
За слезы огневую горечь,
За живое биенье крови, –
Когда ласточкой дух – к пожару,
В облаков закатное пламя, –
И за легкий летящий парус
В ту страну, где смолкает память.

* * *
Распахнулась роща золотая
И стоит, прозрачно облетая,
Слабо и доверчиво шурша,
Словно отходящая душа.
Не прося о невозможном чуде,
Отлетая, молится: да будет
На закате стынущего дня
Воля Сотворившего меня!

Из поэмы Ивана Гундулича «Слезы блудного сына»

Покаяние

…Силы нет снести унынья,
сердце рвется покаяньем,
сколь велик был грех доныне –
велико теперь страданье.
Знаю – грех велик, но все же –
больше милосердье Божье!
Больше Божье милосердье
всех моих земных пороков,
Он карать не станет смертью
кающегося жестоко.
Так чего ж я жду, робея?
О душа, к Нему, скорее!
Он убогих утешенье
и прибежище для нищих,
милосердье и прощенье,
что находит тот, кто ищет.
Путь – истина – жизнь – и двери:
Божий дар смиренной вере.
Если жестче я, чем камень,
холоднее льдины белой, –
залит весь теперь слезами,
солнце милости согрело:
так вода и камень точит,
солнце в небе лед растопит.
Будет, будет! Миру воздан
темный дар в довольной мере, –
я для лучших целей создан,
чем земные. Землю – зверям,
в небесах же сердце ищет
вечное себе жилище.
Горе мне! Чтоб для утробы
я оставил пир блаженный!
Для земной и горькой злобы
хлеб небесный и нетленный,
ангельских даров избыток,
путникам святой напиток!
Небеса, росой слетите,
сердце милостью спасая,
облака, дождем падите,
праведника омывая,
о земля, раскрой глубины
и Спасителя роди нам!
Вот встаю от зла поспешно,
вот иду к Отцу родному, –
отмывая плачем грешной
жизни грязь, бегу я к дому,
и, упавши ниц, промолвлю
и с молитвой и с любовью:
Отче вечный; слов не знаю,
мой язык проклятьем связан
зла, что я припоминаю,
и о нем сказать обязан:
грешен, грешен я душою
перед небом и Тобою.
Грешен, грешен я, несчастный,
пред Твоим подобьем, Отче,
потому влачусь в ужасной
темноте кромешной ночи;
но Твоя святая милость
в покаянии открылась.

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать