Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Владимир Нарбут

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Владимир Нарбут

Нарбут Владимир Иванович (1888–1938) – поэт, прозаик, критик. Из старинного украинского дворянского рода. Родился на хуторе Нарбутовка близ древнего города Глухова. Окончил с золотой медалью Глуховскую классическую гимназию. С 1906 года вместе с братом, известным впоследствии художником-графиком Георгием Нарбутом (1886–1920), жил в Петербурге у художника И.Я. Билибина, оказавшего на них огромное влияние. В 1910 году издал сборник «Стихи. Год творчества первый», оформленный, как и другие его сборники, братом. В 1913 году вошел в группу акмеистов «Цех Поэтов» вместе с Анной Ахматовой, Сергеем Городецким, Осипом Мандельштамом и Михаилом Зенкевичем, отметив в письме к Зенкевичу: «Я уверен, что акмеистов только двое: я да ты… Какая же Анна Андреевна акмеистка, а Мандельштам? Сергей Городецкий – еще туда-сюда, а о Гумилеве и говорить не приходится». Георгий Иванов в это же время писал поэту Алексею Скалдину: «Меня привела в недоумение твоя фраза: „Но как склеить Нарбутова с Ахматовой?» Я не понимаю, зачем их клеить, и что ты под клеем подразумеваешь». В «Цехе Поэтов» поэтические книги Ахматовой и Нарбута вышли почти одновременно: «Вечер» – тиражом 300 и «Аллилуйя» тиражом в 100 экземпляров, склеить которые действительно было довольно трудно. На цензурном экземпляре книги Нарбута сохранилась надпись «Истребить!». Современные исследователи отмечают по этому поводу: «Приказ „Истребить!» был исполнен. Но истреблена книга не была. Ее читали, знали. Ее числили в поэтическом активе (на всех обложках изданий „Цеха Поэтов» значится: „Владимир Нарбут „Аллилуйя» (Конфисковано)»». Ее активно рецензировали. И хотя студенту Нарбуту пришлось срочно покинуть университет и Петербург, а затем и Россию (он уехал в путешествие по Африке через Нарбутовку), поэт Нарбут со своей «Аллилуйей» именно в эти дни неожиданным напором вторгается в плоть русской поэзии, решительно утверждает свое присутствие. Книга «Аллилуйя», оформленная братом и Билибиным, вызвала невероятный скандал. Только экспедиция в Африку спасла его от суда за те, по словам Николая Гумилева, «пленительные безобразия», которые были восприняты как святотатство. И в дальнейшем конфискованная «Аллилуйя», переизданная в 1919 году в Одессе, продолжала оставаться самой известной книгой Владимира Нарбута, как, впрочем, и кощунственные стихи Зинаиды Гиппиус, Федора Сологуба. На другие его стихи, опубликованные в эти же самые годы в еженедельнике «Русский Паломник» и других изданиях, никто не обратил внимания, а о «(божественной физиологии, о безконечной сложности (по словам Мандельштама) нашего темного организма», о создании земного рая «из навоза» сразу заговорили все. Лишь в 1998 году в нью-йоркском «Новом журнале» (кн. 212) появилась публикация И. Померанца «Духовная поэзия Владимира Нарбута» – ранних религиозных стихов, предшествовавших «Аллилуйе», которые можно поставить рядом с ранним Сергеем Есениным – до «Инонии». В 1911–1913 годах они публиковались в разных журналах и газетах («Пробуждение», «Сельский Вестник», «Орловский Вестник», «Страж», «Современный Мир»), но в нашей антологии представлено шестнадцать стихотворений Владимира Нарбута из «Русского Паломника».

Россия

Как не любить тебя, Россия,
Твоих степей, твоих полей:
Твои просторы вековые
Мне с каждым годом – все милей!..
Зимою, летом иль весною,
Иль бедной осенью – всегда
Брожу, овеян тишиною,
В полях, в лесу иль у пруда.
И чую пахаря я песни,
И песни птиц, и песни дев:
Их душу нежащий напев –
Волшебных гимнов мне чудесней!
Но и без песен дорога ты,
Россия, светлая моя!
Не на твоей груди ли хаты
Растут, молитвы затая?
А в этих хатах Светочь Веры
Неугасаемо горит, –
И этот люд, простой и серый,
Заветы старины хранит.
Но ты, с твоим народом вместе,
Смеешься, плачешь – заодно.
И, не снося ни лжи, ни лести,
Ты ждешь того, что суждено.
Что суждено тебе судьбою
В неисповедимых путях:
Быть в терниях иль быть в цветах,
Быть госпожою иль рабою?..
Люблю мечтать, себя тревожа,
И в кроткой грезе – вдоль и вширь
Ты вся, ты вся – совсем похожа
На тихий-тихий монастырь!..
О Русь! О мать моя святая!
Я – твой, и в яви, и во сне.
И, о тебе одной мечтая,
Я сам, как инок в тишине…
Впервые: «Русский Паломник»
(1911, № 50).

Вечерня в селе

Свечами, горящими жарко,
Унизан старинный алтарь;
Лампадки горят же не ярко,
Блестя, как прозрачный янтарь.
За окнами вечер синеет,
А в церкви – уютно, тепло;
Тут каждый молитву лелеет,
Тут в сборе почти все село…
Священник идет вдоль амвона,
Кадит и – плывет фимиам
Со струйками нежного звона
К пылающим тонким свечам…
От ладана – благоуханно,
Кружится чуть-чуть голова…
И слышно: уже Иоанна
Читают святые слова…
Евангелье тихо читает
Священник – высокий старик.
А воск оплывает и тает:
Колышется свечки язык…
И радостно в дымчатом храме,
Где молится сходом село,
И кажется: благости пламя
С небес на толпу снизошло…
Впервые: «Русский Паломник« (1911, № 51).

В церкви

Иконостас – в огнях и блеске,
Душа молитве отдана;
Вся церковь в свеч веселом треске,
И пахнет ладаном она.
Обедня длится благолепно:
О, сколько рук, творящих крест!
Мне здесь и до конца молебна, –
В углу – стоять не надоест!..
Вот – возглас, мирный и последний, –
И в алтаре слуга Христа;
И после сладостной обедни
К иконам льнут мои уста.
Идет молебен с водосвятьем,
А звон врывается волной…
Ничком склонилась пред Распятьем
Вдова в вуали кружевной…
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 2).

После обедни

Обедня ранняя в селеньи
Со звоном частым отошла,
И – над погостом, в отдаленьи,
Синеют мирно купола.
Колокола молчат и стынут:
Замолк тяжелый медный гуд,
И прихожанами покинут
Церковный благостный уют.
Вон сторож двери запирает,
Бренчит на паперти ключом;
В оконце видит: догорает
Свеча пред Божиим Лицом…
А на иконе, там – в Египет
Спешат Родители с Христом:
Пустыня спит, песком не сыпет,
И ласка – в солнце золотом…
Старик сутулится и гнется,
Кладет поклоны и кресты;
И поступь гулко раздается
Среди церковной пустоты.
Нагретый воздух пахнет воском
И слабо ладаном кадит…
За дверью – ветер по березкам,
Шурша листвою их, скользит…
И, кротко выйдя на дорожку,
Старик, весь в ярком блеске дня,
Плетется в ветхую сторожку,
Что прилепилась у плетня…
А над погостом, над полями –
Снуют проворные стрижи;
И тонкий крест на белом храме –
Как стройный стебель спелой ржи…
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 6).

Вербная Суббота

Мне не забыть Субботы Вербной
И улетевших детства дней…
Все было вымыслом, наверно,
Иль отражением теней…
Но отчего душе больнее
При мысли лишь одной о том,
Что было в юности?.. За нею –
Все, все в тумане золотом.
Вот, как сейчас, я – будто в храме…
Суббота… Сумерки и тишь…
Перед амвоном, образами
В благоговении молчишь…
Молчишь и ждешь того мгновенья,
Когда получишь вербы ветвь,
Чтоб с этой ветвью в мрак весенний
Пойти, неся благую весть.
И вновь, как и во время оно,
Сам сердцем чувствуешь: Христос –
Под гул ликующего звона –
Потоки осушает слез!..
И весть о входе, на осляти,
Царя вселенной в Божий град –
Слышна и во дворце и в хате:
И я так рад, так дивно рад!
С пушистой вербой торопливо
Иду по улице домой –
Безпечный, юный и счастливый,
Душой невинный и немой.
А завтра няня (знаю) рано
Ударит веточкой, шутя:
Ах, будь здорово и румяно,
Как эта вербочка, дитя!»
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 11).

На Страстной Неделе

Послушай, – как часто и гулко,
Без устали в колокол бьют!..
И к церкви тропой переулка
Стекается набожный люд…
Смиренно идут, как овечки
Под посох родной пастуха;
Затеплятся тонкие свечки:
О Боже, храни от греха!..
«Не дай мне отведать соблазна, –
Старуха, кряхтя, говорит, –
От нечисти, Господи, разной
Спаси, – да не вниду я в стыд…»
Ползут и ползут старушонки,
И воздух морозный и тишь…
Лишь стонет все колокол звонкий
Над ровною скатертью крыш…
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 12)

Христос Воскрес!

I
Гудят без умолку колокола.
Огнями ночь пасхальная сияет!
Но понемногу, растворяясь, тает
Весенняя полуночная мгла.
Гудят колокола. И зажжены
На колокольнях яркие светильни,
И все благоуханней, все безсильней –
Земные наши немощные сны!
Уходит прочь тоска, уходит сон:
Воскрес, воскрес Распятый при Пилате!
И тысячи людских живых объятий
Сливает воедино звучный звон!
По-братски лобызаются уста,
Кругом трепещут золотые свечи.
И чудятся с Апостолами встречи
Да язвы ран воскресшего Христа…
II
Христос воскрес! – поет, поет земля.
Воистину! – ей вторят небеса.
И, полог синий ласково стеля,
Небесная мерцает бирюза.
Христос воскрес! – идет по городам,
Воистину! – ответствует село.
И подлинная радость здесь и там,
Лобзаниям потеряно число.
Целуется с врагами верный друг.
Обиды давние и капли слез
Забыты, как зима. Все молвят вдруг:
«Воистину воскрес, воскрес Христос!»
Взгляни сюда: не смертью ль смерть поправ,
Земля явила зелень вместо льда?!
А, вон – уж и побеги первых трав,
И серебристая ручья вода…
Воистину, попрана смерть – змея!
И оттого – от хат и до небес –
Плывет певучий юный шум, звеня:
– Христос воскрес! Воистину воскрес!
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 13).

Тихой ночью

Воркует голубь все нежнее,
Все тише-тише: ночь идет,
И месяц узенький, бледнея,
Выводит звездный хоровод.
Пред бездной звезд, пред бездной ночи
Смущенным отроком стою,
И звезд мигающие очи
Как бы читают мысль мою.
Я думаю о Божьей славе,
О том величии Творца,
С каким, землей и небом правя,
Он в век из века, без конца,
Гладит из горнего чертога
На заблуждения людей,
На их любовь, на их тревогу –
На слепоту своих детей!..
Как милосерден Ты, о Боже,
Как терпелив и всеблажен!..
И в тихих селах Ты – не строже,
Чем в сени монастырских стен!..
Твоих щедрот душой касаясь,
Стремлюсь я к звездному Дворцу…
Прими меня: в грехах я каюсь…
Прими заблудшую овцу!..
«Русский Паломник» (1912, № 17).

Отшельник

Мне сладко слушать гул далекий
И жить отшельником в скиту,
Где нарушают немоту
Лишь крики острые сороки.
А там, за цепью старых сосен,
Оградою окружена,
Свои кресты вонзает в просинь
Обитель, благости полна.
Там мирно правится служенье
При свете свеч, под звон кадил.
Я сам не раз туда ходил
Молиться там под мирной сенью.
Но все же здесь – куда милее, –
И в простоте, и в немоте
Любовь безгрешную лелея, –
Мечтать о Рае, о Христе!
И только здесь – под сосен шумы –
Могу услышать наяву
Я глас Того, о Ком все думы,
Кому молюсь и Кем живу!..
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 18).

В мае

Все маю веселому радо,
Все славит Творца и поет…
За низкой церковной оградой
Душистая вишня цветет.
Пахучая вишня белеет
Средь грустных и тихих могил,
Как будто кого-то жалеет, –
Кто в мире тоскующем жил…
А солнце с высот освещает
Погост, колокольню и храм…
Вон – голубь, сверкая, летает,
Взмывает, кружась, к облакам…
Так радостно млеет природа
В нахлынувших вешних порах,
Готовя для нового всхода
Ликующей силы размах.
И ярко за белой решеткой
Душистая вишня цветет,
И высятся крестики кротко
Над теми, кто уж не живет…
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 22).

Святой миг

Святая тень неуловимо,
Вдруг осенит и, как во сне,
Ты видишь облик херувима,
Парящий в дивной вышине.
Сияет утро, и синеет
Небес прозрачных глубина,
И запах роз далекий веет…
Благоуханье, тишина…
И колокольчики (иль снится?)
В траве едва-едва звенят…
И чьи-то длинные ресницы
Приоткрывают ясный взгляд…
И очи синие так строги
И так задумчиво-грустны,
Что вновь в неведомом чертоге
Ты видишь радости весны!
А та весна – она далече,
В тумане сгинувших годов!..
Как хрупки худенькие плечи!
Как веет запахом цветов!
О, в этот миг ты непременно
Душой нездешнему открыт,
И ангел, рея над вселенной,
С Тобой о Божьем говорит!..
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 27).

Монастырские песни

Жизнь моя во Господе! Жизнь моя земная,
Отчего ты мирная-мирная такая?
Отчего спокойна ты, словно день осенний –
Первый после августа, – без глухих томлений?
Разве ты не чувствуешь прелести и неги –
В каждом лепесточке и в простой телеге?
В каждом воздыхании ласкового ветра,
Сеющего запахи – вкрадчиво и щедро?
Разве все запрятано в келью за решетку,
В узкой – замуровано накрепко и четко?
Ах, не соблазняй меня, голос темной силы!
Сгинь, рассыпся по полю! Господи, помилуй!
Ведь, я в Бога верю. Вера – камень твердый.
Отойди ж в безвременье, дух безпечно-гордый! …
Жизнь моя пресветлая! Жизнь моя земная!
Жизнь моя во Господе – пред вратами Рая!
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 32).
* * *

Когда застигнута врагом врасплох

Душа немеет, чуда ожидая,
И каждый трепет чистый, каждый вздох
Хранит молитва, что придет, святая –
О, как тогда родима и проста,
И строго-ласкова глухая келья!
Все знаменьем отмечено креста,
Отгранено от дьявольского зелья.
Мне безконечно дорог монастырь
С его часовней ветхой на кладбище,
И в переплете кожаном Псалтырь
И сокровенней кажется и чище…
Впервые: «Русский Паломник» (1912, № 35).

Мысль

– Да будет свет! – сказал Господь.
И, словно скатерть огневая,
Заколыхалась мгла живая.
И луч, успевший проколоть
Иглою меткою ее,
Проникнул и в твое сознанье,
О человек! – и в назиданье
Потомкам бросил лезвие.
И мысль, крылата и остра,
Взлетев орлом, волнует разум.
Блистая выспренным алмазом,
Она – всегранности сестра.
От крови – кровь, от плоти – плоть,
Она – тот яркий луч, который
Пронзил первичные просторы.
Она – тот свет, что дал Господь.
Впервые: «Русский Паломник»· (1913, № 1).

Душе

Так. Я не умер духовно.
Да и умру ли когда?
Небо – как купол церковный,
Просинь – морская вода.
Скукой и миром печальным
Тянет от дома и нив.
Видно, скитальцем опальным
Жить мне, коль буду я жив.
Если же сгину телесно,
Дух возвратится ли мой,
Дух – из страны неизвестной,
Где подружусь я со тьмой?
Или… Ах, Боже, не надо
Карой такою карать:
Даже лукавому гаду
Родина – милая мать!
Тело сгниет – ну и что же!
Новый намечу я путь. –
Дух мой! Будь проще, будь строже.
Лазарем, Лазарем будь!
Впервые: «Русский Паломник» (1913, № 18).

Молитва

О подводный камень веры
Не разбейся, утлый челн!
Мыслю: эта жизнь – химеры,
Человек – игрушка волн.
Что ни день, – все реже, реже
Наш духовный светлый сад…
Убегающие межи
В неизвестное скользят
Голубые дали в поле –
Нам неведомый обман.
А межа за лучшей долей
Увлекает чрез туман.
Мы несемся, мы стремимся
Древа мудрого вкусить
И таимся, и боимся
Плоть за вечность положить.
Бог Навина, Даниила!
Бог Давида! Вразуми:
Меркнет пламенная сила
Пред людьми и пред зверьми!
Гаснет мой светильник, яко
Мертвой вспрыснутый водой,
И – средь чада, тлена, мрака
Нет как нет пчелы златой!
Свете тихий! Отче кроткий!
Озари десницей явь –
И корму летящей лодки
В заводь верную направь!
«Русский Паломник» (1913, № 18).

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать