Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Иеромонах Роман (Александр Матюшин)

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Иеромонах Роман (Александр Матюшин)

В 1998 году в минском издательстве Белорусского экзархата вышла, вне всякого сомнения, одна из лучших книг стихов и духовных песнопений иеромонаха Романа «Внимая Божьему веленью», предисловие к которой написал Валентин Распутин. С тех пор прошло тринадцать лет, еще более убедившие нас в том, что не только песни самого иеромонаха Романа, но и предисловие к ним Валентина Распутина похожи на послание, явившееся не случайно. А потому и нашу подборку молитв иеромонаха Романа мы открываем размышлениями Валентина Распутина, чьи слова выстраданы точно так же, как вымолены молитвы иеромонаха Романа.
Такое родное имя
Не знаю, надо ли француза или англичанина склонять к Франции и Англии (они, вероятно, не отпадают так далеко, но и не проникают так близко), но русского к России, к подлинной России, по нашему горемычному времени звать приходится. Это, впрочем, и всегда было настоятельной работой проповедников. На изломе нашей судьбы, изломе земном, который совпал с небесным переходом в третье тысячелетие от Рождества Христова, скорость «вращения» жизни настолько возросла, что, кажется, именно по этой причине многих отрывает от отеческого притяжения и выталкивает в чужую атмосферу. Имеется в виду прежде всего духовный отрыв. С потерей прежних ценностей русский человек полегчал, а войти в вечную Россию, где курс на истину не меняется, часто недостает еще ни духа, ни воли, ни зрения. Вечная Россия, в которой неугасимой свечой теплится Святая Русь, не может, подобно власти, вздымать свой призывный голос с помощью технических и материальных средств. Она лишь указывает на тихие могилы наших великих предков, повторяет в поучение их знаменитые слова и сладостно тревожит колокольным звоном. И вручает избранникам своим из современников дар выражать ее наиболее полно и точно.
В 70–80-х годах русские «политики» (политзаключенные с русскими сердцами, которых, в отличие от диссидентов, и было немного) в утешение себе повторяли слова: «В России больше нет монастырей, спасение придет из лагерей». Теперь рядом с единицами явились десятки монастырей, и как бы в указание на то, что спасение было и есть там, где звучит слово Божье, очистительный порыв расширился. Оттуда, из монастыря, и услышала Россия голос иеромонаха Романа (в миру Александра Матюшина) – песни его, прозвучавшие в скорбную пору нашей Голгофы так неожиданно и так необходимо, что это походило на послание, явившееся не случайно, заслуженное переменой народного настроения. Но ведь и всякое явление большого и искреннего таланта не бывает случайным, оно есть ответ на духовные отеческие потребности. У иеромонаха Романа, собственно, и не песни, а песнопения особого голоса. Сказать, что это молитвенный и аскетический голос, – значит указать только на одну и, пожалуй, не главную краску израненного сердца и мятущейся души человека, продирающегося к свету. В них есть и скорбь, и боль, и безжалостное к себе покаяние, и первые движения пробуждающейся души, и счастливые слезы ее обретения. Как правило, песнопения имеют форму и адрес обращения – к себе, к душе, к русским людям, к Господу и доведены до последней точки искренности и жертвенности. Всего себя выпевающий, выстанывающий их голос отдает себя во имя желанного преображения и всего себя обретает заново. На меньшее он не согласен. Так и с Россией: он не удовлетворится частью ее посреди бушующего срама, ему нужно, чтобы она восславилась и восстала вся.
Помню, какое сильное впечатление произвели на меня песнопения иеромонаха Романа, когда я услышал их впервые. Они навсегда вошли в то русское духовное и культурное «избранное», в котором искал я утешения и возбуждения, когда требовалось в одиночестве от себя, от своего «Я», перейти к России.
Теперь его песни разошлись широко и далеко, но для того, чтобы это случилось, требовались не просто слова, как для эстрады, а поэзия. Он и начинал как поэт. Вот одно из его ранних стихотворений – бесхитростное и суровое:
Я учился мужеству не у людей.
Я учился мужеству у лошадей.
Знаете, таких задрипанных клячонок!
Им хребты ломают каждый день.
А они храпят лишь обреченно.
Но идут навстречу борозде.
Истинно, истинно! Такое мог произнести человек не случайного дара, избирающий самую трудную дорогу.
Валентин Распутин

* * *
Вьюга ноет, тоскливо так ноет,
Надоела кромешная мгла,
Что от Ноя, библейского Ноя,
Между мной и тобой пролегла!
Я устало к окну приникаю
И, уставясь в вечернюю муть,
Магдалиной прозревшею каюсь,
Что весенней поры не вернуть.
Сознавая, что рано иль поздно
Минет также и осень души,
Я стираю оконные звезды,
Как Христос мою грешную жизнь.
1975

Молитва

Прозрев необратимо поздно,
Что лето зеленело зря,
Кленовые роняя слезы,
Молилась полночь октября.
Мотив божественный мерцая,
Светила развевали тьму.
Ряды деревьев чернецами
Внимали звездному псалму.
Луны блестящее кадило
Курилось дымкой облаков.
И все пустое отходило
Затихнуть где-то далеко.
И я, перебирая листья,
Шептал раскаянья слова:
– Очисти, Господи, очисти!
Душа моя, почто мертва?
И моему настрою слитно
Со всех сторон, со всех концов
Пел «Да исправится молитва…»
Хор придорожных чернецов.
Преображение Господне, 19 августа 1981

* * *
Слава Богу, снова я один,
Снова я лампадку затеплю.
Суету оставив позади,
Господу молитву пролию.
В эту ночь в сиянии луны
Хорошо тебе, душе, одной
Воззывать к Нему из глубины: –
Господи, услыши голос мой.
За окном морозится январь,
Млечный Путь без края и конца.
Всякое дыхание и тварь
Славит, славит своего Творца.
Стекла в украшениях резных,
Замер под сугробами погост.
На верхушке стынущей сосны
Птицами таится стайка звезд.
Сосны клонят головы свои,
Совершая воздаянье рук,
И перебирают в забытьи
Четки ледяные на ветру.
И земля, не зная суеты,
Дышит чистотою голубой.
Дерева, дороги и кусты –
Все кругом наполнено Тобой.
Служит Богу весь подлунный мир,
Тихий лес над спящею рекой.
О места, забытые людьми,
Лобызаю дивный ваш покой.
Все внимает Богу не дыша,
Господи, дела Твои святы.
Что ж ты плачешь, глупая душа,
Иль и ты коснулась чистоты?
Слава Богу, снова я один,
Снова я лампадку затеплю,
Суету оставив позади,
Господу молитву пролию.
1987

* * *

Радость моя, наступает пора покаянная

Радость моя, запожарилась осень вокруг.
Нет ничего на земле постоянного,
Радость моя, мой единственный друг.
Желтое, красное – все разноцветное,
Золотом, золотом устланы рвы.
Прямо в лицо роднику безответному
Ветер повыбросил мелочь листвы.
Затосковали деревья безправные,
В ризах растерзанных гибели ждут.
Лишь золотые Кресты православные,
Радость моя, нас в безсмертье зовут.
Радость моя, эта суетность грешная
Даже на паперть швыряет листы.
Но возжелали покоя нездешнего
Белые Церкви, Святые Кресты.
Их не прельщают купюры фальшивые,
Не привлекает поток золотой.
Нужно ли Вам это золото лживое,
Вам, лобызающим вечный покой?!
Белые Церкви светлеются издали,
Благовествуя о мире ином,
Живы еще Проповедники Истины,
Радость моя, не скорби ни о чем.
Белые Церкви исполнены кротости,
Ими доднесь освящается свет.
Радость моя, что кручинишься попусту,
Белым Церквам нынче тысяча лет.
Выжили Вы, безсловесные Зрители,
Бури прошли, расточились врази.
Сколько всего за века перевидели
Белые Церкви, осколки Руси!
Белые церкви плывут в безконечности,
О кладенцы неземной чистоты!
Непокоренные граждане вечности,
Белые Церкви, Святые Кресты.
Вас не касаются запахи тленные,
Этот октябрьский отчаянный пир.
Белые Церкви – твердыни Вселенныя,
Не устоите – развалится мир.
Звон колокольный летит сквозь столетия,
Встретим же в храме молитвенный час:
Радость моя, мы с тобой не заметили:
Осень уже за порогом у нас.
Сентябрь 1987

* * *

Страх Господень – авва воздержания

Воздержанье дарит исцеление.
Лучшая поэзия – молчание,
Лучшее молчание – моление.
Лучшая молитва – покаяние,
Покаянье тщетно без прощения.
Лучшее пред Богом предстояние –
В глубине высокого смирения.
Я забудусь в таинстве молчания
Пред иконой чудной – УМИЛЕНИЕ.
Да очистят слезы покаяния
Высшую поэзию – моление.
28 марта 1991

* * *

Горит свеча. Псалтирь на аналое

Благословен молитвословья час!
Лобзай, душе, стояние ночное
Пред Образом Молящейся о нас.
О Чистый Цвет! Благоуханный Крине!
Земле Надежда! Небесам Хвала!
Сладчайшая Святейшая Святыня!
Не отступи, изгладь мои дела.
Потоком льется лунное свеченье,
Мир полуночный покаянно тих.
Твержу без слов, забыв о псалмопенье:
«Прости, прости, мне не к Кому идти».
О Милосердный! В келии безлюдной
Ты дал блаженство мне не за труды.
Молчать и плакать пред Иконой Чудной,
Благоговеть до утренней звезды.
6 августа 1995
Скит Ветрово

* * *

Пожалей, дорогой, пожалей

Все кругом до последней былинки.
Мудрость Божия здесь на земле
Познается не только в великом.
Ничего не растет просто так,
Потому не сломай без потребы
Одиноко торчащий сорняк,
Прославляющий землю и небо.
Лунный воздух и млечную сыпь
Вобрала, засветись золоченым,
Обреченная капля росы
На последнем листе обреченном.
Листопада сокрытая боль
Под покровом зимы затихает…
За тебя, дорогой, и с тобой
Все живое, томясь, воздыхает.
И грустит под Полярной звездой
Дольний мир и в погибель несется…
«Первый мир был потоплен водой,
А второй для огня бережется».
Так склонись, молчаливо склонись
Пред судами Творца в покаянье.
Помолись, дорогой, помолись,
Да замедлит Господь с воздаяньем.

Русский куколь

Когда уныние иль скуку
Навеет враг со всех концов,
Я надеваю русский куколь –
Наглавие святых отцов.
И чудо – жаждется смиренья,
Нести напраслин тяготу,
И, постигая Всепрощенье,
Припасть разбойником к Кресту.
И вот уже в лазури мчится
Преображенная душа.
И сердцу радостно молиться,
Христовым Именем дыша.

* * *

Россия – Свет! Россия – Предстоянье!

И Грех, и Плач, и все же – Божий Дом!
Россия – Православное дыханье,
Препона плоти на пути земном.
И как бы отовсюду ни грозили,
Не ужаснемся тучам грозовым.
– Спасение приидет от России! –
Сказал великий старец Серафим.
И если мир отвержется спасенья,
Подвигнется с мечом, как на парад, –
Нам со Христом и смерть – приобретенье!
Им без Христа и жизнь – кромешный ад!
1998

Россия

Россия – лазурное слово,
Свечение Вести Благой,
Последняя пристань Христова,
И нет во Вселенной другой.
Твой образ доныне унижен,
Но все отпадет пеленой:
Под пылью и копотью вижу
Таинственный Лик неземной.
Какая беда б ни грозила –
Всегда посрамятся враги.
Россия! Россия! Россия!
Надежды молитвенный гимн.
12–15 декабря 2005,
Скит Ветрово

* * *

За все – за все благодарю Творца

За то, что Имя в Небесах Святится,
За то, что воздвигает без конца,
За то, что дал возможность нам молиться!
Молитва – величайший Божий дар,
Явленье Безконечного в немногом!
Святой и грешник, всюду и всегда,
Ты можешь быть не с Ангелами – с Богом!
В неволе, на свободе, страж и тать,
И про себя, и вслух – целись моленьем…
Еще уста пытаются сказать,
А сердце принимает Утешенье.
Забудут все, иль в притчах прослыву,
Темница, плаха ли – не возрыдаю:
Не страшен ад, пока душой живу –
Пока молитвой к Богу припадаю!
29 марта 2006,
Скит Ветрово

* * *

Славлю Спаса не только устами

Больше сана желанней сума.
Всех и вся ради Бога оставил.
Близок Свет. Да разыдется тьма!
Благодать! – Ни по ком не скучаю.
Выжег мир, как худую траву,
И Пришествие Господа чая,
Попираю молитвой молву.
17 апреля 2006,
Скит Ветрово

Олеся Николаева

В деревенском храме, в церковном хоре
было трудно, начав с мажора, кончить в миноре.
И как только кто-то неверную ноту брал,
я смолкала, поскольку шапка горит на воре,
и огарок мой догорал.
Я сюда напросилась сама, чтобы выжить,
пережить эту осень, себя не слышать,
выжечь страсть, соблазнявшую переменой мест,
обстоятельств и спутников, – выдуть, выжать
осьмигласником – восьмиконечный крест.
Вспомнилось на клиросе и в притворе
то, что девушка пела в церковном хоре
и ребенок хрестоматийный туманил взгляд,
впрочем, тут же и забывалось, как только в соборе
были певчие и священник у Царских врат.
…Каждый день по осенним хлябям безвестным,
по погосту – временем высокосным
я спешила сюда, к простительной ектинье,
чтоб мой голос со слухом, как крестник с крестным,
помолились о всех заблудших вдвойне.
Постепенно жизнь меня отпускала, то есть
не дышала в лицо, и не тыкала долгом в совесть,
и не дергала за юбку и за рукав,
но покорно ждала на паперти, успокоясь,
на корявом стуле, как нищенка, задремав.
И когда мы пускались в обратную с ней дорогу,
говорила мне: – Вы, наверное, ближе к Богу,
помяните ж когда-нибудь и меня,
ибо я к последнему приближаюсь итогу
и расстанусь с Вами еще до Судного дня…
Но мне жаль, что грядут времена другие,
а меня все не отслужили, как литургию,
как псалом, не спели, не прочли, как канон, с листа! –
говорит моя жизнь. Я гляжу – а бока у нее – нагие,
и колтун в седой голове, и нет креста…

Скит

Во всем вертограде я не нашла огня.
Во тьме утопали мои пути.
Боже милостивый, не строго суди меня,
а если можно – сразу меня прости.
И, прощая сразу, еще прости и за то,
что отвечаю себе от Твоего лица:
вроде того, что Ты сеял – сквозь решето,
подковывал – наподобие кузнеца.
Часики сердца – наподобье часовщика
перебирал: близко держал у глаз,
маятники раскачивал, раскручивал облака,
выточенный и дивный вставлял алмаз.
Потому и мир для меня получился – скит,
одичалый заросший сад.
Тикает, переливается, звенит, кипит,
вторит: о сестра моя дорогая! о прекрасный брат!..
Но забвенье – с бельмами вместо глаз
и черное у него
лицо – ощупывает каждый куст,
выказывает злость, спесь:
нет ли того, кто был мне всего, всего
дороже на целом свете – или еще он здесь?

* * *

Да минуют вас обоюдоострые стрелы

моей тоски, целящейся вслепую и напролом
прущей сквозь все дозоры, переходящей пределы…
Да не коснется вашей руки мой ангел
черным крылом.
Да минуют вас все шакалы с голосом человечьим,
все скимны,
делающие понимающие глаза
в провалах пустых глазниц,
все павианы, поющие вам льстивые гимны,
распугивающие птиц…
Да минуют вас приношенья – бездарных,
спесь – неимущих,
панибратство глумливых, поддержка крикливых,
огни
упований земных, в тесноте каморки пекуших
свои жирные-жирные ночи и бледные ломкие дни.
Да минуют вас страхи с глазами голодной рыси.
Бездны, травой полевой прикрытые,
занавешенные плащом,
а еще – населенные голосами, глазами, ушами –
выси,
демоны воздуха, переплетающиеся плющом.
И покуда тьма взбирается на котурны,
примеряя маски свои ужасные, –
в далекой вашей стране
да минует вас тяжкий, безсвязный, бурный
сон – обо мне!

Гимн свету

Слава зажигающему солнце и усмиряющему океан!
Слава рассыпающему первую зелень на черных ветках,
дунувшему – и стал ветер,
дохнувшему – и стал туман,
и в родовом колодце мы все отразились в предках.
Слава согревающему зимнее детство,
просветляющему юную кровь,
защищающему нас от ночного страха своею дланью!
Слава тому, кто женщинам дарит любовь,
а мужчинам жалует вожделенное знанье!
Слава украшающему юнцов и юниц,
укрепляющему стариц со стариками,
вскармливающему младенцев,
выпускающему на волю – птиц,
покрывающему наши низости высокими облаками!
Слава посылающему на запад – снег
и зной – на восток,
ударяющему в тимпаны средь камней и пыли,
избавляющему нас от черного дня,
чтоб не копили – впрок,
но странствовали налегке и царственно жили!
Слава благословляющему пчелу и одевающему
змею,
слышащему любую цикаду в ночном чертоге!
Слава, слава Тому, с Кем поем мы радость свою,
а страданье и сами мы пели раньше, глядя под ноги!

Похвала Ольге

Из глубины души воззову, возжалуюсь, возрыдаю,
ибо душа моя содрогается: вон и прядь у меня седая!
Взбунтовались чувства мои, данью обложенные,
выполнять повинности перестали,
как древляне, подвластные граду Киеву,
против князя его восстали.
Плачь, богомудрая Ольга, по убиенном муже –
Игоре вселюбимом!
Трепещите, денницей наученные,
древляне моего сердца, –
огнем и дымом
будете истреблены за пагубу, за служение супостату,
за погубление своего высокого повелителя
понесете расплату!
Ты, горделивое мое око,
любящее себя во всех отраженьях, во всех
одеяньях,
ты, тщеславное мое дыханье,
кричащее о добрых своих помышленьях,
благородных деяньях,
ты, немилосердное мое сердце,
не прощающее обиды, не спешащее на подмогу,
ты, походка моя неверная,
сворачивающая на унылую, толпящуюся дорогу,
ты, существо мое суеверное,
от ближних шарахающееся, как от порчи
и сглаза,
ты, сладострастное мое мечтание,
любящее убранство, любовную подоплеку
рассказа,
ты, разуменье мое житейское,
разменивающее все, что не влезает в твои карманы,
ты, сознанье мое помраченное,
вместо истины светлой избравшее
свои личные схемы и планы,
вы, лукавые мои губы,
обличающие земную несправедливость,
вы, властолюбивые мои помыслы,
присваивающие чужие владения,
забывающие про стыдливость,
вы, ревнивые мои побуждения,
требующие себе первенства, любви, признанья,
вы, стяжательные мои руки,
чужое с трудом выпускающие, не знающие
подаянья,
вы, лживые мои речи,
кичащиеся высотою смысла, любящие
суетные разговоры,
вы, чувства мои испорченные,
любви убоявшиеся, душегубы, воры!..
Вы, древляне, будете перебиты,
похоронены заживо, выжжены, подобно заразе.
Богомудрая Ольга берется за дело, хороня
любимого князя.
Но уже не вернуть ей живого тепла и таинственной
речи с любовью:
будет Ольга до смерти расхлебывать со слезами
судьбину вдовью.
Но – Бог в помощь на поприще том,
а на поле сражения старом
богомудрая Ольга на бунт окаянных древлян
отвечает мечом и пожаром!
Так и я – в развращенное сердце свое,
в город чувств обезумевших,
в крепость греха и соблазна
чистых жертвенных птиц выпускаю в огне
моего покаянья, –
светло и ужасно
полыхают посады, и гибнут древляне,
и солнце восходит с востока…
Богомудрая Ольга в Царьград собирается,
но – до Царьграда далеко!

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать