Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак)

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак)

Дмитриева (в замужестве – Васильева) Елизавета Ивановна (1887–1928) – поэтесса, драматург. Ее подлинные имена так и остались в числе «забытых» в истории русской поэзии, зато псевдоним Черубина де Габриак, появившийся лишь однажды, до сих пор принадлежит к одному из самых знаменитых имен Серебряного века. Стихи Черубины были впервые опубликованы в 1909 году в ноябрьском номере «Аполлона» одновременно со статьей Максимилиана Волошина «Гороскоп Черубины де Габриак», начинавшейся примечательными словами: «Когда-то феи собирались вокруг новорожденных принцесс и каждая клала в колыбель свои дары, которые были, в сущности, не больше, чем пожеланиями. Мы – критики – тоже собираемся над колыбелями новорожденных поэтов. Но чаще мы любим играть роль злых фей и пророчить о том мгновении, когда их талант уколется о веретено и погрузится в сон. А слова наши имеют реальную силу. Что скажем о поэте – тому и поверят. Что процитируем из стихов его – то и запомнят. Осторожнее и бережнее надо быть с новорожденными».
Сам Максимилиан Волошин оказался как доброй, так и злой феей в судьбах двух новорожденных поэтесс – Черубины и Марины Цветаевой.
Первая публикация 1909 года вымышленной Черубины оказалась для реальной Елизаветы Дмитриевой роковой. Она уже не смогла преодолеть «комплекс Черубины», хотя все последующие годы продолжала писать стихи, не имевшие никакого отношения к мистификации юности.
В нашей подборке представлены стихи не Черубины Габриак, а Елизаветы Дмитриевой – одной из талантливейших религиозных поэтесс Серебряного века.

* * *

Благочестивым пилигримом

идти в пыли земных дорог,
когда вся жизнь вождем незримым
тебе намеченный урок.
Иль в лес уйти, как инок в келью,
и там, среди кустов и трав,
молиться под мохнатой елью,
лицом к сырой земле припав.
Но нет дорог, открытых ныне
для тех, кто сердцем изнемог, –
в пути к небесной Палестине
ты будешь вечно одинок.
Войди же в храм, и сердцем робким
Зажги свечу у ног Христа,
и верь, что вместе с воском тонким
души растает немота.
1916

Плащаница

И я пришла. Великопостный
Еще свершается канон,
Еще струится ладан росный,
В гробу Христос, – Он погребен.
В протяжном колокольном звоне –
Печали мира и мои;
Звучат напевно на амвоне
Слова великой ектеньи.
И в небо стаей голубиной
Летят молением живым…
Вся церковь скорбной Магдалиной
Склонилась к плитам гробовым.
Но ангелы стоят у гроба,
Два светлых вестника чудес,
И громко возвещают оба:
Не верьте миру! Он воскрес!
24. IV–7. V. 1921

* * *

Меч не опущен в руках Херувима

сторожа райских ворот.
Божья обитель для грешных незрима,
сердце как лед.
Долгие ночи безсонного бденья…
Только никто не постиг
долгих ночей и тоски, и сомненья,
слезный, горячий родник;
Крепкой тоски нерушимы вериги…
В сердце – тяжелый обет.
Господи. В вечной незыблемой книге
сердце искало ответ…
Сердце ненужное, темное, злое,
знавшее боль от стыда.
Даже свеча пред святым аналоем
гасла всегда.
Что же случилось? Как белая стая,
в сердце раскрылись цветы…
Келья от света совсем золотая…
Господи, Господи – Ты.
Разве я снова Тобою любима?
Разве сомненья ушли?
Крылья Господни простерты незримо.
Меч огнецветный в руках Херувима
тихо коснулся земли.
15 июля 1921

* * *

Так величав и так спокоен

стоит в закате золотом
у Царских врат небесный воин
с высоко поднятым щитом.
Под заунывные молитвы,
под легкий перезвон кадил
он грезит полем вечной битвы
и пораженьем темных сил.
В лице покой великой страсти…
Взлетя над бездной, замер конь…
А там внизу в звериной пасти
и тьма и пламенный огонь.
А там внизу мы оба рядом,
и это путь и твой и мой;
и мы следим тревожным взглядом
за огнедышащею тьмой.
А Он вверху, голубоглазый,
как солнце поднимает щит…
И от лучей небесных сразу
земная ненависть бежит…
Любовью в сладостном восторге
печальный путь преображен…
И на коне Святой Георгий,
и в сердце побежден дракон.
19 июля 1921

* * *

В зеркале словно стекло замутилось

что там в зеркальной воде?
Вот подошла и над ним наклонилась…
Господи, Боже мой, где,
где же лицо, где засохшие губы;
в зеркале пусто стекло.
Слышу я трубы, нездешние трубы.
Сразу зажгло
зеркало все ослепительным светом
пламя не нашей земли.
Это ли будет последним ответом?
Господи, Боже, внемли.
Душу ты вынешь, измучаешь тело,
страхом его исказя.
Я ведь и в церкви молиться не смела,
даже и в церкви нельзя.
Вынесут чашу с Святыми Дарами, –
Божьи сокрыты пути…
Вижу над чашей я черное пламя
и не могу подойти.
Стану я биться и рвать свое платье,
плакать, кричать и стонать.
Божье на мне тяготеет проклятье,
черной болезни печать…
Сердце не бьется. И жду я припадка,
вижу бесовскую тьму…
только зачем так мучительно-сладко
мне приближаться к нему?
20 июля 1921

* * *

Божья Матерь на иконе

Не спокоен темный лик.
И зажатая в ладони
свечка гаснет каждый миг.
В сердце нет уж отголоска.
Все молитвы расточа, сердце
тает, как из воска,
воска желтого свеча.
Сердце тает, в сердце жалость,
может быть, к себе самой.
И последняя усталость
опустилась надо мной.
Только слышу чей-то голос…
На иконе словно мгла:
«Колосится Божий колос…
Разве ты не поняла?
Я тебя послала жницей.
Только тот, кто нерадив,
может плакать и томиться,
ничего не завершив.
Если ты боишься муки,
Я сама свершу свой путь».
И тогда, ломая руки,
я шепчу ей: «Позабудь…
Позабудь мой грех невольный,
отпусти мой тяжкий грех…
Сердцу стало слишком больно
за себя, за нас, за всех…
Я не буду малодушной,
только снова улыбнись…»
Пахнет воском воздух душный,
вечереет в окнах высь…
В мягких отблесках заката
умирают скорби дня…
Ангел грустный и крылатый
тихо смотрит на меня.
1921

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать