Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Леонид Семенов

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Леонид Семенов

Семенов (Семенов-Тян-Шанский) Леонид Дмитриевич (1880–1917) – поэт, прозаик. Внук знаменитого географа, путешественника, государственного и общественного деятеля Петра Петровича Семенова (1827–1914), получившего в 1906 году потомственную фамилию Семенов-Тян-Шанский. К этому времени его внук уже опубликовал свое «Собрание стихотворений» (СПб., 1905) и остался в истории русской поэзии как Леонид Семенов. Его первые стихи появились в печати в 1900 году, но самой значительной публикацией стала подборка 1903 года в студенческом «Литературно-художественном сборнике» Бориса Никольского. Никого из поэтов-студентов С.– Петербургского университета 1901–1903 годов нельзя сравнить с Леонидом Семеновым, даже его ровесника Александра Блока, представленного тремя юношескими стихотворениями, хотя к тому времени он уже создал те из них, которые через год составят основу его первой книги «Стихи о Прекрасной Даме». Леонид Семенов свою первую поэтическую книгу издаст в том же 1905 году, но на этом его путь в поэзии и завершится. О том, что произошло с ним в дальнейшем, напишет его младший брат, ставший в эмиграции епископом Александром Зилонским:
«..Прежде чем перейти к самому трудному, т. е. к простому более или менее хронологическому рассказу о жизни моего брата, я должен частично забегая вперед, сказать об эпохе и среде, в которой он жил.
Брат мой родился в 1880 году и был убит в декабре 1917 года. За этот период, начавшийся с восшествия на престол Императора Александра III и кончившийся современной катастрофой, за этот период, отмеченный русско-японской войной, революцией 1905 года и войной Великой, мы пережили целый ряд очень различных проявлений общественной мысли.
И последние вздохи славянофильства, и чисто интеллигентское „богоискательство«, и расцвет символизма, ницшеанский индивидуализм, вырождавшийся порой в эротоманию, потом эстетизм и, одновременно с этим, толстовство, социализм и последние вспышки народничества.
И вот случилось так, что почти ни одно из этих движений, или состояний русской интеллигенции не осталось чуждым брату и во многих из них он доходил почти до предела скрытых в этих движениях возможностей и тем самым становился в интимную близость со многими выдающимися представителями каждого из этих движений.
Так мой брат был связан хорошими отношениями с Мережковским и Розановым, был тесно близок с Блоком, отчасти с Белым и другими символистами, потом с некоторыми (но в этой области рядовыми) эсерами, затем был может быть одним из самых близких людей Льва Толстого и Александра Добролюбова и наконец духовным сыном, можно смело сказать, и послушником отца Анатолия, последнего великого старца Оптиной Пустыни.
Уже этот внешний перечень показывает не только внешнюю интересность жизни брата, но и некоторое ее символическое значение для истории русской интеллигенции. Не многим дано было пройти через столькие соблазны и, не завязнув в тупике, пробиться к свету.
Мало кто дошел до Оптинских врат, а те, кто дошли, не все достучались, и в незнании путей была трагедия эпохи. Жили части почти призрачной, хотя и мучительной жизнью в мире фантазмов.
Многое в жизни русской интеллигенции можно характеризовать как невроз целого класса, потерю чувства реальности. Но лучшее в ней можно все же назвать стремлением найти подлинное бытие, настоящую реальность.
Этим-то стремлением определялись искания и этапы в жизни моего брата«.
В последние годы жизни, вернувшись в лоно православия, Леонид Семенов срубил себе избу неподалеку от родового гнезда деда на юге Рязанской губернии и жил крестьянским трудом, готовясь к принятию священнического сана. 13 декабря 1917 года, за несколько часов до собственной гибели, он написал письмо своему дяде Андрею Петровичу Семенову-Тян-Шанскому о гибели двоюродного брата:
«Дорогой Андрюша,
Опять пишу тебе по печальному поводу. 5-го декабря в 9 ч. Вечера убит бедный Павел Михайлович. Убит зверски. Последние минуты, часы – да и вся впрочем его жизнь последние месяцы были для него ужасны Я привык ко всему относиться с религиозной точки зрения – и потому как и в других случаях не теряю и при этом мира душевного. Во всем вижу благость Творца – и в тех страданиях, каким подверг Он в конце жизни дорогого Павла Михайловича, вижу великую благодать Промыслителя… В 9 ч. Вечера – человек 8, самых отчаянных хулиганов – пьяных пошли „громить« дом Павла Михайловича. Стали каменьями кидать в окна. 4 солдата и прислуга – сейчас же бежали, оставив Павла Михайловича и Марью Ивановну одних. Марья Ивановна забилась в чулан. Павел Михайлович ее три раза перекрестил, поцеловал и знаками объяснил, что идет умирать… Убили ужасно. Вся голова его обезображена. Били, конечно, и после первого – я надеюсь, смертельного удара…»
Леонида Семенова убили выстрелом из дробовика в упор. В избе взорвали гранату. Рукописи не сгорели. Они были расстреляны…

Зов

Звездной сетью, ровной, яркой,
Озарен души тайник
И, в слезах, с молитвой жаркой
Я к земле приник.
Люди спят, до звезд высоко, –
Только слышу, в тишине
«Смертный!» шепчет издалека
Голос чей-то мне…
Знаю, то к себе, прощая,
Сына мать-земля зовет:
Слышит он твой зов, родная,
И к тебе идет!

К Мессии

Томительна глухая ночь,
но мирно теплятся лампады,
и духа, полного отрады,
забвенью сна не превозмочь.
Мы ждем. Мы рано в храм пришли,
надели белые одежды
и в полночь – мира и надежды
достойно жертвы принесли.
Печать позорную греха
мы смыли чистыми слезами,
престол украсили цветами
и ждем с молитвой Жениха.
И мы дождемся: Он придет –
при звуках радостных цевницы
и с первым отблеском денницы
нам искупленье принесет.
К Нему навстречу потечем
мы с громким гулом ликованья
и со слезами упованья
мольбу за спящих вознесем.
И будет тих – глубокий взгляд
святых очей Его над нами
и над склоненными главами
слова прощенья прозвучат.
Мы ждем. Молчит глухая ночь,
но ярче теплятся лампады,
и в сердце веянья отрады
забвенью сна не превозмочь.

Молитва

Я затеплил свечу и молюсь горячей,
и Кому я молюсь, – я не знаю.
И увидит ли Он жар молитвы моей,
и услышит ли зов, – я не знаю.
Но я видел в младенчески-ясных очах
отблеск тайны святой и прекрасной.
И я видел чело молодое в лучах,
озаренное думой прекрасной.
Но правдивое слово сказать я боюсь;
отчего я боюсь, – я не знаю.
И затеплив свечу, горячей я молюсь
и о Ком я молюсь, – я не знаю.
1902

Свеча

Я пустынею робко бреду
и несу ей свечу восковую.
Ничего от пустыни не жду,
ни на что не ропщу, – не тоскую.
Тени жадно столпились кругом,
их пустыня мне шлет роковая.
Неповинен пред ней я ни в чем,
как невинна свеча восковая.
Кем, зачем мне она вручена?
Я не знаю, пред тайной робею…
Но не мною свеча зажжена,
и свечи загасить я не смею…
1903

Отвергнутый Ангел

Средневековая легенда
Смятенье в замке Эйзенрека
Настал Конрада смертный час
И за монахом человека
Шлет гордый рыцарь в первый раз.
С невольным страхом поп смиренный
К одру болящего спешит
И тот с улыбкою надменной
К себе ввести его велит.
И начал Эйзенрек в волненье:
«Ты знаешь, поп, я не любил
Твоих обеден песнопенье,
Дым фимиама, чад кадил;
Как перед кесарем, пред Богом
Я не сгибал спины своей
И не согласен я во многом
С твоим ученьем, иерей;
Но было мне одно виденье…
Оно изгрызло грудь мою:
Ей страшно смерти приближенье,
Мне с детства милое в бою!
Однажды враг в разгаре битвы
Мне выбил меч из сильных рук
И ждал я смерти без молитвы
И без раскаяния мук.
Вдруг мимолетно ангел нежный
Меня крылами осенил…
Но я в надменности мятежной
Его защиту отклонил –
И, светом рая осиянный,
Он улетел с слезой в очах,
Исполнен грусти несказанной,
С упреком кротким на устах…
Удар врага был верен страшный,
Но панцирь мне не изменил,
Сломался меч – и в рукопашной
В тот день врага я победил, –
Я задушил его руками! –
Но, без проклятий и угроз,
Он цепеневшими устами
Христово имя произнес…
И я кляну тот день несчастный:
С тех пор, с мучительной тоской,
Я вижу – к жизни безучастный –
Посланца неба пред собой.
Мне страшен взор его открытый,
Его слеза мне грудь сожгла
И влагой скорбно-ядовитой
Былую силу отняла.
Отец, мне больно безконечно,
Мне страшно, страшно умирать!..
Скажи, ужель и там я вечно
Томиться буду и страдать?..
Виденье вновь… что это значит?
То он, прекрасный, предо мной!
Его мне жаль… О чем он плачет,
Скорбит безгрешною душой?
Да, я готов ему молиться…
О, научи меня, отец!..
Дай сил мне, Господи, смириться…
Будь милосерд… Пошли конец…»
Пролепетал – и вздох последний
С молитвой Богу испустил…
И служит поп по нем обедни,
Струится к небу дым кадил
И льется клира песнопенья:
«Рабу, смиренному Тобой,
Прости, Владыка, прегрешенья
И со святыми упокой!»
(1903)

Вечер

Вот повеяло прохладой,
тени длинные легли
и над храмом, над оградой
чертят ласточки круги.
Стал на паперти церковной
сиротливо нищих ряд,
старцы в немощи духовной
знамя крестное творят.
И к Заступнице-Царице
под вечерний перезвон
богомольцы вереницей
подошли со всех сторон.
В небе мирно над полями
ровным пламенем горя,
с золотыми куполами
спорит алая заря.
Детям снится: их хранитель
отрок с благостным челом
безмятежную обитель
осенил своим крылом.
1903

На меже

Я сын своих полей – без пышности и сана
молюсь родной земле, молюсь подземным силам,
живительной росе полночного тумана
и с темной высоты сверкающим светилам.
Молюсь один, когда в селеньях люди спят,
молюся на меже, где благостней святынь
мне о Тебе в тиши колосья говорят
и на Тебя глядит пахучая полынь.
Молюсь в ночи – святой и благодатью сильной –
без алтаря и слов, без крови жертвы тучной,
молюсь, как молятся цветы мечтой беззвучной
о ниве зреющей, о жатве дня обильной…
1903

Я – человек

Я – человек, работник Божий,
с утра до вечера тружусь;
«Спаси нам, Боже, от бездожий
родную ниву!» – так молюсь.
Я – человек, земле я предан.
Я – сам земля, от плоти – плоть,
но мною пот лица изведан,
и все отпустит мне Господь.
Я – человек, любви покорен,
в отдохновенье друг страстей.
С людьми я злобен и притворен,
но мать люблю моих детей.
Я – человек, страшусь могилы,
не за себя, за свой побег,
родные дети – сердцу милы;
продли для них мне, Боже, век!
Я – человек, я здесь прохожий,
не мной отмерен мне урок,
но верный вечной воле Божьей
от мыслей выспренних далек.
И так молюсь: «Дай и в морщинах
мне, Боже, сеять, жать, пахать,
любить без мысли мир в долинах
и землю потом прославлять!»
1904

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать