Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Николай Стефанович

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Николай Стефанович

Стефанович Николай Владимирович (1912–1979) – поэт. Родился в Варшаве, но вскоре после рождения отец переехал в Россию, где Николай Стефанович и провел всю свою жизнь, преданно любя русский язык и русскую культуру. В его поэзии отражены все грани славянской души, ее надежды, чистые порывы и поиски истинной веры. Возможно, во всем этом сказалось и родство с сербами – поэт был последним отпрыском древнего рода сербских аристократов Вук-Стефановичей, восходящего к XII веку.
Он был многосторонне талантливым человеком – закончив одновременно литературный и театральный институты, он был и прекрасным пианистом. Тяжкий удар подсек расцвет его души почти в самом начале войны: он был артистом театра им. Вахтангова, и в тот день, когда бомба упала на это здание, он оказался в числе нескольких человек, заживо замурованных под обломками здания. В муках погибали его товарищи, задыхаясь один за другим на его глазах, но смерти, увиденной им в упор, не удалось на этот раз добраться до него – его извлекли живым из-под развалин. Но след этой встречи с гибелью, память об этих днях ужаса не были заглажены временем в его душе. Война вывихнула его душу, лишила его легкого восприятия радостей жизни, но, к счастью, не смогла убить талант, высокий талант поэта.
Его творчество насыщено темой одиночества, которое никто не мог разделить. Он пытался протянуть руку к самому земному из всех земных существ – к женщине. Но тщетно. Вечно стоящий рядом призрак смерти разрушал его живые порывы. Горюя о себе самом, понимая эту свою беду, он обращал свои помыслы надежды к Богу. Но и будучи глубоко православным человеком, он впадал иногда в отчаяние, близкое к неверию. И часто пытался найти утешение и спасение в попытках воскресить в себе память о детстве, стараясь как бы оттолкнуть этими воспоминаниями весь ужас пережитого. И все же осознание неизбежной смерти обращало его мысли к поиску возможности воскресения, возвращения к жизни, верой в которую отмечены многие его строки («Но и смерть не поставила точки. Не смогла!»).
Он поклонялся природе как проявлению Бога, он воспевал женственность как воплощение Богоматери. Его лирические стихи чисты и прекрасны.
Н. Гусева, составитель и автор предисловия к сборнику: «Н.В. Стефанович.
Страстная неделя». М., 2004

* * *

Все люди, и люди – не счесть их!

Набьются в трамвай, в магазин,
Толпятся, но все же не вместе;
Но все-таки каждый один.
И день повторяя вчерашний,
Молчат молодые вдвоем…
О Господи! Пусто и страшно
Становится в мире Твоем!
26 августа 1937

* * *

Июньской ночи вкрадчивая нега

Когда-то в детстве слышанный напев…
В степи туманной молится телега,
Оглобли в небу звездному воздев.
А про Того, Кого, казалось, нету,
Я понял здесь, на скошенном лугу,
Что каждой так Он двигает планетой,
Как я и бровью двинуть не могу.
Волшебно все: кусты, солома, камень,
И кровь, в моем стучащая виске,
И «Отче Наш», пропетое сверчками
На непонятном людям языке.
В степи телега пламенно и смело
Свои оглобли к Господу воздела.

* * *

О разделенья Альфа и Омега!

Напрасно и безудержно опять
Всю ночь в степи забытая телега
Оглобли к звездам будет простирать.
А звезды околдованные внемлют,
Как их зовут лягушки нараспев,
И в оный час падут они на землю,
Разъединены! злого не стерпев.
Все времена сольются не тогда ли?
Се трубный глас, раздавшись посреди,
Соединит миры, пространства, дали
И то, что было, с тем, что впереди.
– Ей, Господи, гряди! Мы так устали,
Мы ждем Тебя, – Ей, Господи, гряди!
Август 1937

6 декабря

Морозно, ветрено и голо,
Во всех мирах, в любом краю
Святую память, о Никола,
Сегодня празднуют твою.
И в этот час хвалы и славы,
При свете тающей свечи,
Как стать не темным, не лукавым,
Как не погибнуть – научи.
1937

* * *

Закатное поле. Как нежно и тихо тут!

Кузнечики в травах мечтательно тикают.
А если мы травы на вечность помножим,
Они обозначатся именем Божьим;
Земля отступила, и только осталась
Сквозных облаков акварельная алость.
И Бога молю я, простой человек:
«О, если бы так оставалось навек!»
Но это мгновенье уходит куда-то,
И болью разлуки все небо объято.
Лето 1938

Рождество

Быть может, мрак последний встретив,
Уже прикрученный к кресту,
Он вспомнил игры в Назарете,
Он вспомнил яслей теплоту.
И в мир, где пытки и распятья,
Не потому ль, не помня зла,
Его сегодня Богоматерь
Опять младенцем принесла?
1939

* * *

Листва зашумит и отпрянет

Деревья сомкнутся плотней…
Откуда такой темперамент
У звезд, резеды, тополей?
Загадочны травы и листья,
Все замерло, шорох затих,
И чувствую, – здесь евхаристия,
И слышу: Твоя от Твоих…
1940

* * *
В те дни будет такая скорбь,
какой не было от начала творения.

Все мы знаем, что это будет

Не уйдешь от судьбы своей.
Там, где были дома и люди,
Там теперь ни домов, ни людей.
У детей появляется проседь…
«Боже, Боже! Теперь помоги,
Дай услышать, как жен-мироносиц
Зазвучат над могилой шаги.
Стань по-прежнему прост и нестрашен,
Пастырь добрый, и друг, и отец, –
И остави нам долги наши,
Чтобы нам победить, наконец».
Август 1942

Утро

Сейчас в заборах ни одной доски
Не назовешь по-прежнему доскою
И не уймешь крестящейся руки –
Так утренние улицы легки,
И небо православное такое.
Познай же Бога, ясного насквозь,
Пока портфелям, тезисам и книжкам,
Пока вещам закрыть не удалось
Лицо Его, открывшееся слишком.
14 ноября 1942,
г. Пермь

* * *

Все прошло. Тепла последний градус

На земле без боли отдают…
– Радуйся, нечаянная Радость!
Радуйся, минувшего приют!
Все прошло. Везде опустошенность,
Мир не тот, и улица не та…
– Радуйся, нелюбящих влюбленность!
Радуйся, нечистых чистота!
Все прошло. Но, если приглядеться,
Этот сад нисколько не другой:
Те же пни и окна по соседству…
– Радуйся, промчавшееся детство
Женской удержавшая рукой!
1943

* * *

Господь! Начало всех начал!

Мгновенье было ли такое,
Когда б Тебе не докучал
Я без конца своей тоскою?
Лишь раз был вечер – полный сил,
Такой прозрачный и хороший.
И я Тебя благодарил,
С улыбкой хлопая в ладоши…
Чтоб снять тяжелую вину
Моих грехов, обманов, бредней –
Я прямо с этого начну,
Когда явлюсь на Суд последний.
1943

* * *

Во время таянья весны

Гроба особенно тесны.
Но в оный час слепую глину
Я оттолкну и опрокину.
И землю мокрую в гробу
Локтями сразу разгребу.
Я соберу в одном дыханье
Сады Москвы и Гефсиманьи.
И самый розовый рассвет
И те дома, которых нет,
Сольются с ними не в одно ли
Мои товарищи по школе,
И наши игры у ворот? –
И небо травы обовьет,
И будут ангелы на страже…
Когда же, Господи, когда же?
1943

* * *

Опять в кустах запутаются звезды

С ветвей стряхая листья и росу.
О, что бы Ты, Господь, сейчас ни создал –
Я ни во что поправок не внесу.
Ты озарил по-новому окрестность,
Тобою все пронизано насквозь…
И только мертвым все-таки воскреснуть
И в эту ночь опять не удалось.
2 августа 1945

* * *

Ты прячешься за домом, за сараем

Совсем забыв, что детство позади…
Но, Господи, я больше не играю.
Я не ищу. Не прячься. Выходи.
Я вижу в сад закравшуюся осень,
Сквозь неба алую кайму.
Я в первый раз воистину серьезен,
И, может быть, я все сейчас пойму.
8 октября 1947

* * *

Раскрытое окно в вечернем храме

Кругом молились, кланялись, крестясь,
Тонуло все в душистом фимиаме,
И вдруг весна с туманами, с ветвями
В окно неудержимо ворвалась.
Но богомольцы слушали молебен,
Торжественные зовы ектеньи,
А внешний мир был так великолепен,
Так были звезд загадочны огни.
Я чувствовал и радость и тревогу.
Апрель внезапно в кровь мою проник, –
И в храме многолюдном в этот миг,
Быть может, только я молился Богу…
Февраль 1977

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать