Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Сергей Соловьев

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Сергей Соловьев

Соловьев Сергей Михайлович (1885–1942) – поэт, критик. Племянник братьев Соловьевых Всеволода и Владимира, их сестры Поликсены Соловьевой. Его отец Михаил Соловьев, младший из братьев, жил на Арбате по соседству с «профессорской» квартирой Бугаевых. Жена Михаила Соловьева была двоюродной сестрой матери Александра Блока, который приходился ему, соответственно, троюродным братом. Соловьевы, Бугаевы, Кублицкие-Блоки, а затем и их дети дружили семьями. Сергей Соловьев вместе с Андреем Бугаевым (Андреем Белым) составили ядро московских младосимволистов, с которыми в 1906–1909 годах был близок Александр Блок. Сергей Соловьев занимал особое положение среди младосимволистов как поэт и как критик. В 1907 году вышла его первая поэтическая книга «Цветы и ладан», в предисловии к которой он выразил свое поэтическое и философское кредо: «Я часто слыхал и, вероятно, еще не раз услышу обвинение в несовременности моей поэзии, в ее отчужденности от злободневных интересов. Такое обвинение весьма Для меня лестно (…) Невозможно быть в природе; вступая в область природы, всякий неизбежно должен определить себя к добру или злу, к Богу или дьяволу, то есть к началу трансцендентному природе, вне ее пребывающему. В самой природе заключены противоположные потенции: в ней переплетены мировые Да и Нет; жизнь и смерть; любовь и похоть. Освободившееся от религии человечество пошло по пути вторых потенций природы; из них возникло здание современной цивилизации, образом которой является город. Город – это реальное Нет, безобразное дитя природы, созданное духом плоти и смерти. Этот город человечество выбрало взамен града, обещанного религиями. Искусство тоже исходит из природы; но оно отправляется от первых ее потенций, творит вечное Да, исходя из духа любви. Этот мир, созданный из положительных потенций природы, и есть Новый Иерусалим, мистический град, в противоположность современному городу».
Сергей Соловьев и в поэзии, и в жизни выбрал для себя служение Небесному граду. После окончания Московского университета он в 1915 году поступил в Московскую духовную академию, стал священником, продолжая писать несовременные религиозные стихи.

Вечерняя молитва

Три дня подряд господствовала вьюга,
И все утихло в предвечерний час,
Теплом повеяло приветно с юга,
И голубой и ласковый атлас
Мне улыбнулся там, за леса краем,
Как взор лазурный серафимских глаз.
И я стою перед разверстым раем,
Где скорби все навек разрешены.
Стою один, овеян и лобзаем
Незримыми крылами тишины.
Леса синеют, уходя в безбрежность.
Сияют мне с вечерней вышины
И кроткий мир и женственная нежность.
Моя душа – младенчески чиста,
Забыв страстей безумную мятежность
И для молитв очистивши уста.
Недвижны ели, в небо поднимая
Ряды вершин – подобия креста;
И, небесам таинственно внимая,
Перед зари зажженным алтарем,
Лежит земля, безлюдная, немая.
Окрашена вечерним янтарем
Эмаль небес за белыми стволами,
Над тишиной передвечерних дрем.
Закатный храм поет колоколами
И гаснет там, за синею чертой,
Последний раз сверкнувши куполами.
Окончен день, морозно-золотой.
Вечерний час! вечернее моленье!
Вечерний час, заветный и святой!
Пора. Огни затеплило селенье;
Ложится тень на белые снега,
И легкий дым клубится в отдаленье,
Приветный дым родного очага.
Как чувства все таинственно окрепли!
Господь! Господь! к Тебе зовет слуга.
Огонь любви в моей душе затепли!
( 1900-е гг. )

Иоанн Креститель

П. С. Соловьевой
Мой пояс груб. Акриды, мед пчелиный
Мне снедь. У иорданских берегов
Я всех зову омыться от грехов,
Где голубыя зыблются маслины.
Осанною оглашены долины,
Безмолвствуют свирели пастухов.
Елеем блещет терем Женихов,
И рдеет нард в амфоре Магдалины.
Я дикий скимн пустынных вод и скал.
Как ярый хмель, во чреве я взыграл,
Вняв Девы глас, несущей крины рая.
Се полн Сион светильников и роз.
В руках детей благоухают вайя…
Мой крест воздет: я жду Тебя, Христос!

Сергей Радонежский

Весь день из рук не выпускав пилы,
Вдали соблазнов суетного мира,
Простой чернец, без церкви и без клира,
Молюсь в лесу, среди туманной мглы.
Заря зажгла сосновые стволы,
Запахло земляникой; стало сыро…
Звучи, звучи, вечерняя стихира
Под тихое жужжание пчелы.
Ветха фелонь, чуть тлеет ладан скудный.
Вдали сияют ризой изумрудной
Луга в благоухающих цветах,
Мой храм наполнен медом и смолою.
Пречистая! склонившись к аналою,
К Тебе взывает юноша-монах.

Москва

Не замолкнут о тебе витии,
Лиры о тебе не замолчат,
Озлащенный солнцем Византии,
Третий Рим, обетованный град.
Не в тебе ль начало царской славы, –
Благочестьем осиявший мир,
Семихолмный и золотоглавый,
Полный благовеста и стихир.
Нега флорентийского искусства
Праведным велением царей
Здесь цвела. Молитва Златоуста
Возносилась к небу с алтарей.
В греческих законах Иоанны,
Изощрясь, творили хитрый суд,
Здесь Феодор, крин благоуханный,
Был молитвы избранный сосуд.
В фимиаме расцветали фрески
По стенам. В кадилах золотых
Ладан голубел. Сияли в блеске
Раки чудотворные святых.
Жены, девы, чистые, как крины,
Веры возращали семена,
И Анастасии, и Ирины
Памятны честные имена.
Звон к вечерне. Вечер. Поздно.
Розовеют гребни льда,
И горит зарей морозной
Обагренная слюда.
«То-то князю буду рада.
То-то крепко обойму!»
Красная зажглась лампада
В потемневшем терему.
Вечер скучен, вечер долог.
Перстенек надевши злат,
Слушая знакомый пролог,
Алый вышивает плат.
Должен к празднику Успенья
Он поспеть. На плате том
Самоцветные каменья
Блещут в поле золотом.
Труд благочестив и мирен.
Посреди алмазных звезд
Вышит лучезарный сирин,
Алой земляники грозд.
И до ночи ежедневно,
Лишь зардеют купола,
Шьет Московская царевна,
Круглолица и бела.
Вскинет очи, и, блистая,
Засинеют небеса.
Блещет золотом крутая
Умащенная коса.
Вырастил отец родимый
Всем на загляденье дочь:
Под жемчужной диадимой
Брови черные, как ночь.
Зреет ягодка-царевна
Для молитв и сладких нег.
Чу! метель завыла гневно,
За окном синеет снег.
Но повеял с Финского залива
Дикий ветр. Царьградова сестра
Выронила скипетр боязливо,
Услыхав железный шаг Петра.

Вход в Иерусалим

Восстань от ложа сна, о дщерь Сиона,
И возликуй, воспевши сладкий стих –
Пророческую песню Соломона.
Невеста, встань! Твой царь и твой жених
Уже у врат. Холмы в миндальном цвете
Напевы птиц – в оливах голубых.
Смеющиеся девушки и дети
Фиалки и нарциссы для кого
В долинах собирали на рассвете?
По всем долинам – шум и торжество.
Течет народ во сретенье Мессии,
И час настал веселья твоего.
Стоят толпы, склонив главы и выи.
Он близится, прекрасный, как гроза:
Омыты ноги миррою Марии,
Как у орла, горят Его глаза.
Он привязал детеныша ослицы,
Где листья клонит вешняя лоза.
Ег0 поют тимпаны и цевницы,
К его ногам покровы и цветы
Слагают нежные отроковицы.
Царица! Ждешь возлюбленного ты,
Твой терем полон нарда и алоя,
Сиянием чертоги залиты.
Блистает в розах ложе золотое,
И фимиам в кадильницах горит.
Сбывается пророчество святое,
Как царь Давид в псалмах благовестит,
Захария предрек во время оно.
Фиалками и финиками крыт
Цветущий путь. Восстань, о дщерь Сиона!

Раба Христова

Хоть я с тобой беседовал немного,
Но мне твои запомнились черты,
Смиренная служительница Бога!
Ясна душой, весь мир любила ты:
Твои глаза так ласково смотрели
На небеса, деревья, на цветы,
В родных лугах расцветшие в апреле.
Когда, прозябший, зеленел листок,
Когда лучи что день теплее грели,
И под окном разлившийся поток
Бежал, шумел, блистая в мутной пене,
Синела даль, и искрился восток, –
Бывало, ты на ветхие ступени
Присядешь, рада солнышку весны,
На жребий свой без жалобы, без пени;
А небеса – прозрачны и ясны,
И облаков блуждающие лодки
По ним бегут, как золотые сны.
Я помню лик твой, старческий и кроткий,
И белизну смиренного чепца.
Ты мать была для всякого сиротки:
И из гнезда упавшего птенца,
И бедную ободранную кошку,
У твоего бродящую крыльца,
Равно жалела. К твоему окошку
Все бедняки окрестных деревень
Протаптывали верную дорожку.
В раю теперь твоя святая тень.
Как твердо ты твоей служила вере,
Полна любви Христовой. В летний день,
Бывало, стукну я у низкой двери,
И в бедный дом войду. Как ангел ты;
Вокруг ютятся страждущие звери,
Горят лампадки, и цветут цветы,
И ты – живой символ долготерпенья –
Струишь на всех сиянье доброты.
Среди страстей окружного кипенья
Ты пребыла младенчески чиста.
Вся жизнь твоя – молитвенное пенье;
Ты – фимиам перед лицом Христа.
Твоя весна текла под сводом храма,
В горниле бед, молитвы и поста;
И горькой жизни тягостная драма
Спокойною зарей завершена.
Ты умерла, как облак фимиама;
Над гробом – мир, покой и тишина,
И каждый год трава могилы малой
Родной любви слезой орошена.
Над насыпью, вовеки не увялый,
Цветет венок из полевых цветов.
Фиалка синяя и розан алый
Сквозь изумруд березовых листов
Благоухают вечерами мая,
И дремлет ряд разрушенных крестов,
Словам небес задумчиво внимая.

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать