Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Священномученик Владимир Лозина-Лозинский

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Священномученик Владимир Лозина-Лозинский

Лозина-Лозинский Владимир Константинович (1885–1937) – протоиерей. Из древнего польского дворянского рода Лозинских. После окончания в 1904 году гимназии Императорского Человеколюбивого общества в Петербурге поступил на юридический факультет Петербургского университета. С 1910 года – юрист Правительственного сената. В это же время изучает историю права и архивного дела в Археологическом институте. В 1916 году – помощник обер-секретаря Второго (Крестьянского) департамента сената, титулярный советник. В 1914 году командирован в Общество российского Красного Креста, руководил перевозкой раненых с петербургских вокзалов, распределения их по лазаретам. Награжден орденом Станислава 3-й степени «за труды, понесенные при условиях военного времени».
Все остальное произошло уже после Октябрьского переворота и начала гонений на Церковь. 29 августа 1918 года на его глазах арестовали и близкого Лозина-Лозинским священника, протоиерея Александра Васильева – последнего духовника царской семьи перед ее арестом. 5 сентября было принято постановление Совета народных комиссаров «О красном терроре». Первой его «ритуальной жертвой» в тот же день стал духовник царской семьи.
После расстрела протоиерея Александра Васильева тридцатитрехлетний Владимир Лозина-Лозинский принимает решение пойти по его стопам – стать священником. В 1920 году он поступает в Богословский институт и уже на первом курсе подает прошение о рукоположении. До 1924 года служит в бывшей Петропавловской церкви университета. Сохранилось письмо одного из его молодых прихожан: «Ваши всегда теплые и глубокие слова пастыря дают мне прилив энергии и сил. Особенно теперь, когда я совершенно духовно переродился и решил идти в жизнь освеженный и вдохновленный идеей возрождения крепкой, могучей России, Святой Руси…»
Впервые арестован 4 февраля 1924 года по сфабрикованному чекистами делу о «православных братствах», через три месяца освобожден по состоянию здоровья. Через год, 15 февраля 1925 года, вновь арестован вместе с группой выпускников Царскосельского лицея, ставших прихожанами Краснодемьяновской церкви в бывшем Царском Селе. В предъявленном ему обвинении значилось: «…Достаточно изобличается в причастности к деятельности монархической организации, выразившейся в том, что он по поручению представителей организации служил открыто панихиды по бывшим царям, в том числе по расстрелянному Николаю Второму, также служил панихиды по расстрелянным и умершим при советской власти, чем вносил возбуждение в темные массы посещающие церковь». Более тридцати прихожан были приговорены к расстрелу. В «расстрельном списке» значился и священник Владимир. 29 июня 1925 года ему и лицеистам заменили расстрел десятилетним сроком заключения в СЛОНе – самом первом советском концлагере на Соловках. В известной книге «Неугасимая лампада» соловецкого узника тех лет Бориса Ширяева описывается их прибытие на Соловки:
«Каждый год начинавшаяся в мае навигация приносила на Соловки новые наслоения. Они отражали, как капля воды океан, процессы, происходившие на одной шестой мира…
В 1925 году красный Ленинград добивал остатки императорского Петербурга: прибыли „дипломаты» – чиновники Министерства иностранных дел, „фараоны» – бывшие полицейские, рядовые и служившие в департаменте, и лицеисты.
К этой последней группе относились не только бывшие питомцы Александровского лицея, но и правоведы, и просто сенатские чиновники. Эта группа была наиболее яркой, имела свое определенное лицо, свои культурные традиции, уходившие корнями к временам первого, пушкинского, выпуска.
Инкриминированным им „преступлением» была панихида, отслуженная по Царю-мученику. Служил ее также бывший лицеист[24], ставший священником, отец Лозина-Лозинский, изящный, утонченный, более напоминавший изысканного аббата XVIII века, чем русского семинариста. В этой группе приехали на остров и воспитанники лицея – сенатский чиновник Кондратьев, талантливый пианист, ученик Сен-Санса барон Штромберг и другие…»
В ноябре 1928 года родным удалось добиться смягчения приговора: лагерное заключение заменили пятилетней ссылкой в глухую сибирскую деревню Пьяново в 150 километрах от Братска. В августе 1933 года истек срок ссылки. Но вступил в силу запрет на проживание в Москве и Ленинграде. Он поселился в Новгороде, получив место священника в церкви Успения Пресвятой Богородицы в Волотово, а затем стал настоятелем кафедрального Михаило-Архангельского собора на Прусской улице. Это было его последнее место служения. Современник свидетельствует об этом периоде: «Бодрый и необыкновенно сильный духом, он живет, как подвижник, святой Божий человек, забывая о себе и своей плоти исключительно для ближнего своего и для любви к страждущим. Нельзя не удивляться и не преклоняться перед такой силой духа при совершенно истощенном и слабом организме».
14 мая 1935 года его вновь арестовали вместе с группой прихожан, один из которых на допросах признался, что якобы является организатором и руководителем контрреволюционной группы с программой «Народная демократия на основе неогосударственного капитализма». Среди членов этой группы он назвал имя отца Владимира. 19 декабря 1937 года «Особая тройка» из всей «контрреволюционной группы» вынесла смертный приговор только протоиерею Владимиру Лозина-Лозинскому, не имевшему никакого отношения к этой «группе», каковой, вероятнее всего, вообще не существовало. Через семь дней приговор был приведен в исполнение.
В августе 2000 года на юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви протоиерей Владимир Лозина-Лозинский причислен к лику святых Новомучеников и Исповедальников Российских для общецерковного почитания.

Соловецкое

В Белом море остров дальний
И печальный монастырь
Сторожат четой опальной
Моря северного ширь.
Долго смотрят, как косматый
Набегает серый вал,
Как уходит, вновь измятый,
От холодных, мшистых скал.
Белой чайки взлет тревожный
Крик пронзительный в ночи,
Долгой ночи отблеск звездный,
Солнца бледные лучи.
Старых башен острых вышек
Еле видный силуэт…
Море дышит и не дышит…
Монастырь молчит в ответ…
Купола его высокий
Не возносят в небо крест,
Только ветер одинокий
Помнит святость этих мест.
Да над папертью соборной
Неприятельским ядром
Нанесенных язвий черных
Незалеченный излом.
16 ноября 1926

* * *

День погас… В туманной просини

Я иду вокруг кремля…
Тишина в закате осени,
Дышит холодом земля.
В полутьме идешь да молишься
Или смотришь чутко вдаль,
Как над морем ветер с полюса
Стелет снежную вуаль.
Как, теперь уже не страшными,
Смотрят бойницы из стен,
Где в кремле, за старой башнею,
Я несу свой долгий плен.
Но из башни, много видевшей,
Знавшей много долгих лет,
Я судьбе, меня обидевшей,
Не пошлю укора вслед.
Но и стока бездорожного,
Где я нити жизнь тяну,
Покорясь веленью Божьему,
Я теперь не прокляну
Я привык к его развалинам,
К теням храмов и камней,
К их святыням опечаленным,
К скорби Божьих алтарей.
Веря в то, что нет проклятия,
Где изранен, но святой
Вечный образ Богоматери
Охраняет наш покой.

За ранней обедней

В полутьме, без огней, чуть видны клироса,
В черных мантиях иноков тени,
И незримые к небу несут голоса
Отраженья незримых молений.
Потемневшие лики спокойно глядят,
И навстречу их благостным взорам
Мое сердце несет свою накипь, свой чад,
Перевитый тоской и позором.
Словно райские двери раскрыты врата,
Тайна жизни в великом потире,
И терновый венец Жизнедавца-Христа
Озаряет горящий трикирий.
Тени смутны еще за престольным Крестом,
Но, как присно, всегда, так и ныне
Голубеет рассвет за алтарным окном,
И в окно это смотрится иней…
А за ним высоко за решеткой окон
Бледный путь недоступных созвездий,
Точно свиток каких-то сокрытых письмен,
Говорит о последнем возмездьи…
26 декабря 1926

* * *
Посвящается архиепископу Иллариону

Над этим полным страха строем

Где грех, и ложь, и суета, –
Мы свой, надзвездный город строим,
Наш мир под знаменем креста.
Настанет день, и в час расплаты
За годы крови и тревог
Когда-то на земле распятый
На землю снова снидет Бог.
С крестом, как с символом спасенья,
Он воззовет и рай и ад:
И, се, расторгнутся каменья,
Се, бездны тайны возвестят.
Полярные растают льдины,
Погаснет солнце навсегда,
И первозданные глубины
Откроет каждая звезда.
Тогда из тьмы времен смятенных,
В последнем ужасе угроз,
Восстанут души убиенных
За имя вечное – Христос.
И Бог страдавший, Бог распятый,
Он примет подвиг их земной:
Его посол шестикрылатый
Их призовет своей трубой.
И в град грядущего, ликуя,
Они войдут, как в некий храм,
И вознесется «Аллилуйя»
Навстречу бурям и громам:
Тогда, о Боже, к смерти, к ранам,
Ко всей их скорби мировой,
Теперь Тобою осиянным,
Мы, люди, бросимся толпой.
Твоя любовь есть безконечность;
И, ради их нас не кляня,
Ты, Господи, введешь нас в вечность
Невечереющего дня.

[24] Борис Ширяев, видимо, не случайно причисляет о. Лозина-Лозинского к лицеистам – таковым его воспринимали на Словках.

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать