Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Юрий Кузнецов

(18 голосов: 3.9 из 5)

Оглавление

Юрий Кузнецов

Кузнецов Юрий Поликарпович (1941–2003) – поэт, прозаик. Родился в кубанской станице в семье кадрового военного и учительницы. Отец погиб в 1944 году в Крыму. Учился в Кубанском университете, в 1970 году окончил Литературный институт, в котором до последних дней вел семинар поэзии. Первая поэтическая книга «Гроза» вышла в Краснодаре в 1966 году, вторая, «Во мне и рядом – даль», в 1974 году в Москве. С этой книги о нем заговорили как об одном из самых значительных явлений русской поэзии конца XX века. А в самом начале XXI века появились его поэмы «Путь Христа», «Сошествие во ад», ставшие предсмертными.
В 2008 году в Краснодаре вышел сборник, посвященный памяти Юрия Кузнецова, в котором опубликованы воспоминания поэта и священника Владимира Нежданова «Последние встречи», впервые увидевшие свет в еженедельнике «Литературная Россия» (2007, № 48). В них речь идет о времени создания этих религиозных поэм. А самым последним его стихотворением была «Молитва», датированная 8 ноября 2003 года, опубликованная уже посмертно…
ПОСЛЕДНИЕ ВСТРЕЧИ
Может быть, это самые последние, наиболее памятные и дорогие моему сердцу воспоминания о Поэте. Не могу забыть, как однажды, уже будучи священником, я пришел к Юрию Поликарповичу в редакцию «Нашего современника». В рясе, с крестом, как и подобает священнику. И едва переступив порог, слышу: «Ну что, батюшка, отпоешь меня?» – Голос был бодрый, приветливый. Огорошенный таким началом встречи, я что-то смущенно пробормотал в ответ, но на душу на весь день запала какая-то тяжесть, похожая на смутное предчувствие беды.
Это «приветствие» поэта страшной болью потом отозвалось, когда узнал о его смерти… И вот уже передо мной открытый гроб, открытая могила… И, как было предсказано поэтом, по его предсмертному благословению, плачущим сердцем в облачении я совершаю чин литии, три раза крестообразно осеняю его – усопшего – землею, и мы со всем народом поем ему «Вечную память»… Он все знал о своей жизни, и знание это было почти пророческим, таким же, как и знание, и сопереживание многотрудной жизни своего отечества, боль за которое была глубоко личностной, такой же, как у Достоевского, Шукшина…
Время последних встреч с Юрием Поликарповичем как раз пришлось на период создания поэмы «Сошествие во ад», на самый разгар работы над нею. Ему, видимо, было интересно проверить на мне, как на священнике, – какое впечатление поэма может вообще произвести на церковнослужителей, не противоречит ли канонам Церкви, не нарушает ли их.
Не все духовенство восприняло его новые поэмы о Христе, и Юрий Поликарпович болезненно это переживал. Ныне покойный, праведной жизни протоиерей отец Димитрий Дудко говорил, что это неприятие от непонимания, не надо мешать поэту идти своим путем познания Бога.
Иногда бывало так – позвонишь ему, спросишь о времени приезда, а в ответ услышишь: «Приезжай, бороду за пазуху. Жду». Значит, уже есть что-то новое. И вот входишь в насквозь прокуренную комнату редакции, сам поэт курил очень много, признаваясь, что это ему все-таки мешает писать, курили и многие приходящие, отчего дым стоял коромыслом. На редакционном столе порядок, ничего лишнего, самые необходимые рукописи аккуратно сложены, а остальные сложены в шкаф. Юрий Поликарпович усаживает меня за соседний стол, значит, сегодня нет сотрудника редакции, занимается с посетителями – их немного, отвечает на звонки.
Я терпеливо дожидаюсь, наблюдая за неспешной его работой, когда же наконец речь снова зайдет о поэме. И вот в кабинете никого нет. Кузнецов начинает читать новые, только что написанные строки. И я, пораженный в одном месте мощью поэтического образа, не удерживаюсь от восклицания: «Это гениально!» Юрий Поликарпович и бровью не поводит, но, с едва уловимой улыбкой, подняв указательный палец, приглушенно-таинственно молвит: «На уровне!» А таким уровнем для него была вся мировая поэзия, к которой он частенько предъявлял свой гамбургский счет.
Однажды я дерзнул его поправить: «А где же у вас, Юрий Поликарпович, в поэме пророк Иоанн Креститель?» – увы, великий святой не был помянут в ней в сонме других святых. «Как нет?!» – Кузнецов даже как-то слегка опешил, удивился и задумался. И за считанные дни он восполняет этот пробел. В другой раз показал ему в Житиях святых отрывок, где говорится о подвиге святого великомученика Меркурия, римского воина, пострадавшего за веру Христову. Этот святой на поле боя поразил копьем императора Юлиана Отступника, гонителя христиан. Юрия Поликарповича поразило здесь то, что этот святой, изображенный на иконе, исчезает из нее на время боя, совершает подвиг и возвращается в икону, но уже с окровавленным копьем. Чистая поэзия и в кузнецовском ключе! И в кратчайшие сроки поэма уже дополнена новыми строками.
Однажды Юрий Поликарпович вспомнил свою бабушку, как она любила собирать своих подруг у себя дома, читать Псалтирь, как в детстве она часто водила его с собой в храм на Святое Причастие. В этом месте его рассказа я говорил ему с горячностью: «Вот бы и вам теперь поисповедоваться, причаститься!» Он же с мягкой нетерпеливостью перебивал: «Ладно, ладно», – дескать, потом или в другой раз поговорим об этом… Но свершилось главное – и это поражает – его поворот, всей его жизни и всего его творчества ко Христу – стремительный и безповоротный. Так не ложно слово Божье – «Не вы Меня избрали, а я Вас». И поэтому последняя поэма только внешне и отдаленно напоминает «Ад» Данте, у которого в аду оказались его личные, в основном политические враги. У Кузнецова же – это прежде всего именно любовь к живому Христу, вселенский плач по безвозвратно погибшей человеческой душе – без Бога. И потому поэма полна трагизма – она и о нашем времени – все еще безбожном и страшном. Душа поэта была обращена к небу – он и был «гражданином неба». Когда читаешь его «Красный сад», так и кажется, что ощущаешь дыхание и благоухание Райского сада. Может быть, поэма и есть его прообраз…
В последние годы в творчестве поэта произошел поэтический взрыв огромной силы, его вселенная расширилась… Дерзновение поэта было великое, как и помощь от Бога – великая.
Помню последнюю нашу встречу – за неделю до смерти поэта. Мы вышли из редакции «Нашего современника», был осенний вечер. Только что Юрий Кузнецов читал мне недоконченную поэму «Рай». И, прощаясь, вдруг остановился и спросил: «Знаешь, что последует за этой поэмой?» И, не дожидаясь ответа, выдохнул мне в лицо: «Страшный суд»! Это были его последние слова в ту последнюю нашу встречу… Как никогда, он чувствовал в себе эту необыкновенную силу – силу воплотить любой замысел в поэтическом слове. Бывало, как Илья Муромец, он приговаривал: «Чувствую в себе силу великую!»

Воскресение

Грянул колокол в ночь воскресенья
После многих смертельных ночей.
Я стоял, ожидая спасенья,
В белой роще зажженных свечей.
Храм сиял среди праха и тлена,
Где моя пропадала душа.
За кого ты молилась, Елена,
Молодыми губами дрожа?
В этом мире ни дна ни покрышки,
И не видно лица твоего,
Вместо глаз только темные вспышки,
И они не от мира сего.
Высшей волей все стронулось с места,
И душа, о высоком скорбя,
В эту ночь вместе с Богом воскресла,
Но заметила только тебя.
1986

Свеча

Хор церковный на сцене стоит, как фантом,
И акафист поет среди срама.
Камень веры разбился в песок, и на нем
Не воздвигнешь ты нового храма.
Ни царя в голове, ни царя вообще.
Покосилась луна у сарая.
День грядущий бредет в заграничном плаще,
Им свою наготу прикрывая.
Что же ты не рыдаешь, не плачешь навзрыд?
Твою родину мрак обступает.
А она, как свеча, перед Богом горит…
Буря мрака ее задувает.
1990

* * *

Когда со свечой страстотерпца

Молитву творю в тишине,
То сердце открыто во мне
И в Боге развернуто сердце.
В молитве мы оба ясны.
Свет веры сквозь купол небесный
Проходит, связуя две бездны,
Два сердца и две тишины…
Господь отвечает на зов…
Окалину дух отряхает.
И с мира спадает покров,
И дьявол в аду отдыхает.
1990

Последняя ночь

Я погиб, хотя еще не умер,
Мне приснились сны моих врагов.
Я увидел их и обезумел
В ночь перед скончанием веков.
Верно, мне позволил Бог увидеть,
Как умеют предавать свои,
Как чужие могут ненавидеть
В ночь перед сожжением любви.
Жизнь прошла, но я еще не умер.
Слава – дым иль мара на пути.
Я увидел дым и обезумел:
Мне его не удержать в горсти!
Я увидел сны врагов природы,
А не только сны моих врагов.
Мне приснилась ненависть свободы
В ночь перед скончанием веков.
Я услышал, как шумят чужие,
А не только говорят свои.
Я услышал, как молчит Россия
В ночь перед сожжением любви.
Вот уже пылает хата с краю,
Вон бегут все крысы бытия!
Я погиб, хотя за край хватаю:
– Господи! А Родина моя?!
1993

Утешение

Вздыхает долина разымчивым эхом,
Вздыхает иголка в стогу.
Усталые люди вздыхают на этом,
А тени – на том берегу.
Вздыхает обида, печаль и забота,
Вздыхает родное авось,
Вздыхают раскрытые ветром ворота
И стонут, как рана, насквозь.
Вздыхает молчанье, молитва, беседа,
Вздох истины глух и глубок.
В твоем пораженье вздыхает победа,
Вздыхают прорехи меж строк.
Широкое время вздыхает и стонет,
Вздыхает судьбы колесо.
Заклеклая дума головушку клонит,
Но вздох поднимает лицо.
Живую и мертвую боль и тревогу
В душе никогда не таи.
Все вздохи и стоны возносятся к Богу,
Все вздохи и стоны твои.
1994

Время человеческое

Близок предел. Счет последним минутам идет.
Из человечества выпало слово: вперед!
Праведный Боже, спаси и помилуй меня,
Хоть за минуту до смертного Судного Дня:
Я бы успел помолиться за всех и за вся,
Я бы успел пожалеть и оплакать себя.
Голос был свыше, и голос коснулся меня
За полминуты до страшного Судного Дня:
– Вот тебе время – молиться, жалеть и рыдать.
Если успеешь, спасу и прощу. Исполать!
1994

В день рождения

Горит свеча в созвездье Водолея.
А на земле идут мои века,
Напоминая, что душа Кощея
От самого Кощея далека.
Я одинок, я жду освобожденья,
Как хвост кометы, жизнь свою влача.
Мне все темней в день моего рожденья,
Все громче Богу молится свеча.
11 февраля 1995

Кубанка

Клубится пыль через долину,
Скачи, скачи, мой верный конь.
Я разгоню тоску-кручину,
Летя из полымя в огонь.
Гроза гремела спозаранку,
А пули били наповал.
Я обронил свою кубанку,
Когда Кубань переплывал.
Не жаль кубанки знаменитой,
Не жаль подкладки голубой,
А жаль молитвы, в ней зашитой
Рукою матери родной.
Кубань кубанку заломила,
Через подкладку протекла,
Нашла молитву и размыла,
И в сине море повлекла.
Не жаль кубанки знаменитой,
Не жаль подкладки голубой,
А жаль молитвы позабытой,
Молитвы родины святой.
Клубится пыль через долину.
Скачи, скачи, мой верный конь.
Я разгоню тоску-кручину,
Летя из полымя в огонь.
1996

Крестный путь

Я иду на ту сторону
Вдоль заветных крестов.
Иногда даже ворону
Я поверить готов.
Даже старому ворону –
Он кричит неспроста:
– Не гляди по ту сторону
Мирового креста.
Ты идешь через пропасти,
Обезумев почти.
Сохрани тебя Господи,
Боль веков отпусти!..
А на той на сторонушке
Что-то брезжит вдали…
Хоть на каменной горушке,
Крестный путь, не пыли.
Дальней каменной горушке
Снится сон во Христе,
Что с обратной сторонушки
Я распят на кресте.
1998

Призыв

Туман остался от России
Да грай вороний от Москвы.
Еще покамест мы живые,
Но мы последние, увы!
Шагнули в бездну мы с порога
И очутились на войне.
И услыхали голос Бога:
– Ко Мне, последние! Ко Мне!
1998

Тамбовский волк

России нет. Тот спился, тот убит,
Тот молится и дьяволу, и Богу.
Юродивый на паперти вопит:
– Тамбовский волк выходит на дорогу!
Нет! Я не спился, дух мой не убит,
И молится он истинному Богу.
А между тем свеча в руке вопит:
– Тамбовский волк выходит на дорогу!
Молитесь все, особенно враги,
Молитесь все, но истинному Богу.
Померкло солнце, не видать ни зги…
Тамбовский волк выходит на дорогу.
2003

Из поэмы «Путь Христа»

Христова колыбельная

Солнце село за горою,
Мгла объяла все кругом.
Спи спокойно. Бог с тобою.
Не тревожься ни о ком.
Я о вере, о надежде,
О любви тебе спою.
Солнце встанет, как и прежде…
Баю-баюшки-баю.
Солнце встанет над землею,
Засияет все кругом.
Спи, родимый. Бог с тобою.
Не тревожься ни о чем.
Дух Святой надеждой дышит,
Святость веет, как в раю,
Колыбель твою колышет
Баю-баюшки-баю.
Веет тихою любовью
В небесах и на земле.
Что ты вздрогнул? Бог с тобою.
Не тревожься обо мне.
Бог все видит и все слышит,
И любовью, как в раю,
Колыбель твою колышет…
Баю-баюшки-баю.

Христова подорожная

Звезды падают от грозной Божьей поступи.
Слезы каплют на мои колени, Господи!
Я сижу перед окошком одиношенька,
И в глаза мои пылит его дороженька.
Путь-дороженька отецкой сиротинушки
Затерялася в неведомой старинушке.
Я проплакала свою святую кровушку,
Только негде преклонить ему головушку.
Где-нибудь сидит на камне-перекатушке,
А на камне том местечка нет для матушки.
Подле-около погибель обстолпилася,
И в чело сухая терния вцепилася.
И глядят ему в глаза ночные совушки…
Нет местечка для меня в его головушке.
Упадите, мои слезыньки кровавые,
Не на долы, не на горы величавые,
Не на малую шатучую тростинушку,
Упадите на родную сиротинушку.
Задержался он на камне-перекатушке.
Пусть умоется слезами бедной матушки.
Отступися от него, погибель верная!
Отцепися от него, сухая терния!
Отлетите от него, ночные совушки!..
На моих коленях место есть головушке.

Песня Лазаря

В тесных земных преисподних
Дремлет великий покой.
Можно проснуться на подвиг
Только по вере святой.
Братья и сестры, вставайте!
Вера сияет во мгле.
Богово Богу отдайте,
А остальное земле.
Кончилось время земное.
Солнце над вами стоит
Легкое и золотое,
Ваши грехи золотит.
Даже в земных преисподних
Светит оно широко.
Трудно подняться на подвиг,
Все остальное легко.

Плач Богородицы

– Не Тебя ли я под ребрышком лелеяла?
Сном и духом не Тебя ли я обвеяла?
Перед солнышком поставила на ноженьки,
Да пошел Ты по неведомой дороженьке.
Я ходила за Тобой, как тень безследная,
Только Божьему молчанью собеседная.
А теперь стою, как мертвое позорище,
Но Тебя под сердцем чую до сих пор еще.
Не страшна отныне мне погибель верная,
Хоть пронзает меня боль Твоя, как терния.
Вознеси меня, Святое Дуновение,
До лица Его, хотя бы на мгновение.
Обняла она Христа и разрыдалася,
Облила Его слезами и рассталася.
Ночь забвения окутала позорище,
Но мерцают эти слезы до сих пор еще…

Молитва

На голом острове растет чертополох.
Когда-то старцы жили там – остался вздох.
Их много было на челне… По воле волн
Прибило к берегу не всех – разбился челн.
Спросил один чрез много лет: – А сколько нас?
– А сколько б ни было, все тут, – был общий глас.
Их было трое, видит Бог. Все видит Бог.
Но не умел из них никто считать до трех.
Молились Богу просто так сквозь дождь и снег:
– Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!
Но дни летели, годы шли, и на тот свет
Сошли два сивых старика – простыл и след.
Один остался дотлевать, сухой, как трут:
– Они со мной. Они в земле. Они все тут.
Себя забыл он самого. Все ох да ох.
Все выдул ветер из него – остался вздох.
Свой вздох он Богу возносил сквозь дождь и снег:
– Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!
Мир во гресех послал корабль в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.
Насела буря на него – не продохнуть,
И он дал течь, и он дал крен, и стал тонуть.
Но увидала пара глаз на корабле:
Не то костер, не то звезда зажглась во мгле.
Соленый волк взревел: – Иду валить норд-ост!
Бывали знаки мудреней, но этот прост.
Пройдя как смерть водоворот меж тесных скал,
Прибился к берегу корабль и в бухте стал.
И буря стихла. Поутру шел дождь и снег.
Морские ухари сошли на голый брег.
Они на гору взобрались – а там сидел
Один оборванный старик и вдаль глядел.
Ты что здесь делаешь, глупой? – Молюсь за всех, –
И произнес трикрат свой стих сквозь дождь и снег.
Не знаешь ты святых молитв, – сказали так.
Молюсь, как ведаю, – вздохнул глупой простак.
Они молитву «Отче наш» прочли трикрат.
Старик запомнил наизусть. Старик был рад.
Они пошли на корабле в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.
Но увидали все, кто был на корабле:
Бежит отшельник по воде, как по земле.
Остановитесь! – им кричит. – Помилуй Бог,
Молитву вашу я забыл. Совсем стал плох.
Святой! – вскричали все, кто был на корабле. –
Ходить он может по воде, как по земле,
Его молитва, как звезда, в ту ночь зажглась…
Молись, как прежде! – был таков их общий глас.
Они ушли на корабле в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.
На голом острове растет чертополох.
Когда-то старцы жили там – остался вздох.
Как прежде, молится сей вздох сквозь дождь и снег: –
Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!
8 ноября 2003

Пред. главаОглавлениеСлед. глава

Рекомендуем

Комментировать