Константин Корепанов
Читаем Ветхий Завет

Вера, явленная в смирении, отодвигает бедствия

Сегодня поговорим о Книге пророка Аввакума. Книга, как это обычно бывает у малых пророков, небольшая, но очень содержательная. В ней есть чрезвычайно важное свидетельство, которое не только упоминается в Евангелие, но и проходит потом золотой нитью через проповедь апостола Павла.

В трех главах Книги пророка Аввакума очень четко прослеживается необычная для структуры Книг пророческих последовательность, почти как сюжет произведения.

1-я глава начинается с того, что пророк Аввакум видит нечто, чему ужасается, удивляется, от чего впадает в отчаяние, изнемогает и взывает к Богу, изумленный до крайности. Причем это не столько видение, сколько Откровение Божие.

Книга пророка Аввакума помогает поразмышлять очень серьезно о психологическом феномене пророческих книг. Когда мы сейчас размышляем о пророческом даре, о том, как нам кажется, вели себя, что чувствовали пророки, мы понимаем это по-своему и чаще воспринимаем пророка как ясновидящего, как экстрасенса. А ведь психология этих людей совершенно иная. Духовная природа их откровений совершенно другая. Так что сравнивать их невозможно.

Понятно, что либеральная наука проводит параллель между каким-нибудь ясновидящим и пророком Ветхого Завета, но в православной традиции надо всегда сохранять трезвость, ведь Дух, вдохновляющий пророка, и дух, вдохновляющий любого другого человека (пусть даже он и предсказывает будущее, но не свидетельствует о Боге) имеют совершенно разную природу. Поэтому и переживания их совершенно разные.

Пророк Аввакум, постигая своим духом, умом видение того, что ждет израильский народ за беззаконие, изнемогает от пронзительного откровения, озарившего его ум. И его дух взывает к Богу: почему так? Он не выдумывает, не готовится специально к пророчеству. Оно нашло на него внезапно, как тать ночью, он увидел зло мира. И начинает свое свидетельство так: «Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия?».

Был такой святой отец VII века – Исаак Сирин. Он оставил замечательные свидетельства о духовной жизни в русле всей святоотеческой мысли: не выходи из этой кельи, чтобы не видеть зла этого мира и никого не осуждать, и ты будешь пребывать в смиренном состоянии сокрушенного сердца, как тот александрийский сапожник, который считал, что все вокруг спасутся, а он один погибнет. Это состояние спасительно для любого человека, а тем более для подвижника. И чтобы не искушаться, не соблазняться созерцанием зла мира, Исаак Сирин советовал вообще из кельи не выходить: тогда смирение окутает тебя, как благодать Божия, и ты, охраняемый им, спасешься.

Очевидно, Аввакум (тоже не «профессиональный» пророк, очень простой человек) изнемогает, ему открыто было зло, и он говорит: «Зачем ты, Господи, мне это показываешь, зачем? Тем более, что Ты дальше открываешь то, что за этим будет великое бедствие – придет халдейский царь и разрушит все израильское общественное строительство, все ценности, которыми дорожит мой народ. Да, они грешники, они недостойны, за это им наказание, но мне-то Ты зачем это показываешь?».

И дальше от боли, что вдруг увидел всю эту жестокость, он уже человеческим чутьем, человеческим сердцем задает (как нам кажется, может быть, ему так не казалось) риторический вопрос: зачем? Этот вопрос «зачем?» важно почувствовать, чтобы понять, уловить дух, который движет этим человеком, ведь это именно человеческое вопрошание.

Он увидел зло израильского народа, увидел, что Израиль грешник. Он и так это знал. Но вдруг, как это бывает со святыми, Духом Святым увидел грех во всей его омерзительности. Пророк понимает, и Дух ему об этом свидетельствует, что эта мерзость взывает об отмщении. И он видит, как идет это наказание в лице халдейских вавилонских войск, идет сокрушить гордыню, мерзость и греховность израильского народа.

Ну а дальше что? Он говорит: ведь эти же самые халдеи, вавилоняне, сокрушая наш грешный народ, будут гордиться и надмеваться, будут думать: «Какие мы сильные и безнаказанные!», то есть будут творить тот же грех.

Происходящее есть веление Промысла Божия

Были люди, духовно всматривавшиеся в судьбы народов, подобно пророку Аввакуму, и они понимали (всегда задним числом, разумеется), что произошло с их народом (как мы, размышляя над судьбой русского народа, пытаемся понять, почему пришло татаро-монгольское иго, какие оно имело последствия, какой в этом духовный смысл. Но все это потом – размышляем, анализируем, сравниваем разные свидетельства людей, и постепенно вырисовывается метаисторическая судьба русского народа, то есть открывается отчасти судьбы Промысла Божия по отношению к русскому народу… Мы не в состоянии постичь судьбу французского народа, английского, но все они пред очами Божиими, над всеми этими народами распростерт Промысел Божий. Возможно, англичане как-то пытаются осмыслить свою историю, сопоставить и понять этот Промысел Божий над собой, но эта тема нам закрыта, и мы не поймем – это чужая история). Как сказал один английский писатель, «Бог рассказывает каждому его собственную историю», то, что ему полезно и необходимо знать для спасения. Зачем чужой совести быть судимой нашей совестью? Это запрещено. Каждый даст отчет Богу за свою жизнь.

Поэтому всю картину мироздания, всю историю, совершающуюся в мире, судьбу всех народов (почему тот народ претерпел это, почему он пришел сюда, для чего ушел отсюда, почему совершились эти битва, болезнь, бедствие или радость) ни один человеческий ум вместить не может. Он изнемогает и должен замолчать.

Как говорит апостол Павел в своих посланиях, никто не властен понять всю картину промысла Божия. И никто не вправе Ему сказать: зачем Ты это делаешь? Почему Ты это делаешь? Но человеческий дух должен принять, что происходящее есть веление Промысла Божия. Он должен принять это. Если он примет, то поймет, если он будет спорить с этим, то никогда не поймет: как сказано, Господь гордым противится, а смиренным дает благодать. Если человек смирится с тем, что с ним происходит, то поймет. Если не смирится, если будет задавать Богу вопросы: «Зачем Ты это делаешь? Почему Ты это со мной сделал?», а не доверяться, то в гордыне своей человек никогда не узнает ответ.

И сколько бы мы не размышляли над судьбами мироздания, пытаясь понять все, что произошло, и на все найти ответы, мы в конце концов изнеможем так же, как пророк Аввакум, и услышим ответ Бога: да молчит вся земля пред Лицем Бога. Он делает все ко благу, Он ведет все народы Одному Ему известными путями.

Конечно, постепенно народы отступают от пути, предначертанного Богом, но и это отступление (Αποστασία, как сказано по-гречески: отступничество), тоже включено в замысел Божий: даже тогда, когда народ думает, что он своевольничает, и это Богом учтено, взвешено и сосчитано, и чем закончится человеческая история, Бог знает. Об этом Он открыл в Своих откровениях, касающихся последних судеб мира, так называемых эсхатологических местах, которых немало мы уже видели в Книгах пророческих. В особенной степени это раскрыто в Откровении Иоанна Богослова – части Нового Завета.

Во 2-й главе Книги пророка Аввакума после молитвы напряженной, всенощного бдения в буквальном смысле этого слова пророк Аввакум слышит ответ, ту самую фразу (2 , 4), о которой много свидетельствует апостол Павел: «Вот, душа надменная не успокоится, а праведный своею верою жив будет».

Простая фраза, на самом деле, очень многозначна, и мы только отчасти попробуем раскрыть все ее смыслы.

Первое, на что надо обратить внимание, что причина всякого страдания, всякого, в данном случае исторического бедствия, всякого горя, обрушившегося на землю, есть человеческая гордыня. Все это попускается именно по той причине, что человек горд. И наоборот, вера помогает все это отразить. Вера не сама по себе, а вера как противопоставление гордыне. Вера как некоторый плод смирения. Вера как квинтэссенция смирения.

Человек верующий может спастись даже среди бедствий, которые обрушились на народ, человек верующий может зажечь верой других. А несколько верующих людей могут даже отвести беду от своего народа. Как мы это видели на примере города Ниневии, когда проповедь пророка зажгла некоторых людей, и указ издал царь, и сам последовал этому указу, и город был спасен. Вера, явленная в смирении, отодвигает бедствия от народа.

Получается, на наш взгляд, парадоксальная ситуация: если человек не верит, глубже говоря, если он не смирился, то зачем ему жить? Бог попускает бедствия на народ, потому что он горд, надменен, потому что он не смирен. Вера в Бога, если это действительно вера, приводит человека в смирение. Он учится надеяться не на свои силы, не на ложь, не на мощь, не на идолов, он надеется и ждет помощи только от Бога. Если же он взывает к Богу, он не может не смириться, он смиряется.

Если же человек не хочет смириться, на него находит бедствие. На человека ли, на народ ли на весь. Если же он не может смириться вообще, то этому человеку незачем жить. И, наоборот, если человек верит и способен соответственно с этой верой смиряться, тогда он будет жив верой.

Для нашей проникнутой либерализмом современной мысли, нашего бытового мироощущения человеческая жизнь имеет ценность сама по себе в ее историческом аспекте. На самом деле, с точки зрения Бога, ценность имеет человеческая личность в ее вечном аспекте. Не конкретная жизненная ситуация, не конкретная человеческая жизнь, 80 лет она будет или 900 лет, Богу это неважно, в болезнях человек проведет свою жизнь или не в болезнях, не то важно Богу. Все эти вещи не имеют безусловной ценности сами по себе. И болезнь может быть благом, и здоровье может быть злом, и здоровье может быть благом, и болезнь может быть злом. Важно, как человеческая личность определит свое бытие в вечности, как она определит себя по отношению к Богу. Мы сейчас оторвали человека от этого метаисторического, вечного его бытия, для нас ценным является только то, что я здесь и сейчас, а это, с точки зрения промысла Божия, есть заблуждение.