ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. О ПРЕДМЕТЕ ПРАВОСЛАВНОГО БОГОСЛОВИЯ

Веру или религию (religio) можно рассматривать с трёх сторон:

I в её основаниях или тех коренных истинах, на которых она утверждается,

II в её существе – отвлечённо и

III в её приложении или действительном бытии, как достояние всех разумных существ и человека, – и полный взгляд на Веру, без сомнения, должен обнимать её со всех этих сторон.

Прежде всего, нам необходимо раскрыть и утвердить те коренные истины, на которых основывается вера, и без которых существовать не может: истину бытия Божьего и истину духовности и бессмертия души человеческой. Ибо если нет Бога, нет в нас души духовной и бессмертной: то вера – пустое слово, так что излагать учение о ней, без предварительного раскрытия этих двух истин, значило бы строить здание на песке.

I К уверенности в бытии Бога, Существа совершенного, Творца и Промыслителя мира, ведут нас все те пути, какие только открыты нам для приобретения познаний вообще:

а) путь предания и исторической веры;

б) путь собственного опыта внешнего;

в) путь внутреннего опыта и самоуглубления;

г) наконец, особенный путь и самый лучший – путь благочестивой жизни.

д) История представляет нам три замечательных в этом отношении явления.

Первое – то, что люди от начала веков на всех степенях своего развития, и дикари, и малообразованные, и образованные всегда признавали бытие Бога, хотя весьма были различны в своих понятиях о Нём. За древних народов ручаются учёнейшее мужи Греции и Рима: Платон, Аристотель, Эпикур, Сенека, Цицерон, Секст-эмпирик и Плутарх, которые все, как известно, пользовались этим доказательством бытия Божьего¹³. «Посмотрите на лицо земли, говорит, например, последний,– вы найдёте города без укреплений, без наук, без чиноначалия; увидите людей без постоянных жилищ, не знающих употребления монет, не имеющих понятия об изящных искусствах; но не найдёте ни одного человеческого общества без веры в Божество». Если же у некоторых древних писателей известные народы назывались иногда безбожными, как – Галлы¹⁴, это означало только, что народы те не признавали богов, в которых верили сами писатели вместе со своими соотечественниками, или происходило от крайнего невежества, или было плодом религиозного фанатизма, ненависти и клеветы. За народов новейшего времени мало известных (ибо об известных: европейцах, азиатах, некоторых африканцах и американцах излишне было бы упоминать) ручаются многие учёные путешественники и исследователи, которые переплывали моря, проходили непроходимые дотоле леса, горы и пустыни, открывали новые земли, и нигде не встречали людей, чуждых всякого понятия о Божестве. Случалось, правда, что некоторых дикарей, при первом, поверхностном наблюдении над ними, подозревали в безбожии, как то: таитян, Готтентотов, жителей Бразилии, Канады, Антильских островов и других; но после, при внимательном исследовании дела, оказывалось, что и эти народы имеют свои верования и обряды, хотя весьма грубые¹⁵,– так что ныне сами вольнодумцы допускают за несомненное, что вера в Бога всеобща в человеческом роде¹⁶. Как же объяснить происхождение этой веры, существовавшей во все времена, покорившей себе людей простых и мудрых, пережившей все перевороты, совершившиеся на лице земли? Невежеством людей, которые, не понимая ни сил, ни законов природы, привыкли подозревать почти во всём какие-то существа высшие,– как пытались объяснять атеисты? Но опыт свидетельствует, что в Бога веровали всегда не одни невежды, но и люди образованные и даже образованнейшие, и что истинное просвещение чем более возвышалось, тем более утверждало в людях эту веру¹⁷. Или – страхом пред грозными явлениями природы? Но

а) в таком случае вера была бы также достоянием одних людей необразованных, не понимающих подобных явлений, и –

б) если бы страх внушил человеку понятие о богах: то, всего скорее, о богах только злых; а известно, что люди поклонялись и божествам добрым, что у всех народов древности были многие обряды и празднества, сопровождавшиеся не какими-нибудь чувствами скорби и ужаса, напротив, самой полной, живейшей радостью; известно, что и ныне дикие американцы во время своих празднеств выражают эту радость музыкой, пляской и пр. Или – обманом жрецов? Но бытие жрецов уже предполагает бытие веры и Богослужения. Или – хитростью политиков, которые, заметивши, что страх к богам всего лучше укрощает буйство народа и может содержать его в повиновении, позаботились вкоренить в людях этот страх? Но история ответствует, что мысль о Боге и вера древнее в человеческом роде всякого политического устройства¹⁸; и если бы этой мысли прежде не существовало в людях: как могли бы политики воспользоваться ею для своих целей? Нет, всё, что только могло придумать вольнодумство для того, чтобы объяснить удивительное согласие народов в признании верховного Существа, всё это ничего не объясняет¹⁹. Остаются только два, самые простые и естественные, способа объяснения, которые всегда принимали люди здравомыслящие: эта, столько древняя и столько всеобщая в человечестве, вера в Божество или есть как бы инстинкт нашей духовной природы, и, следовательно, вложена в нас самим Творцом, вместе с другими благородными потребностями; или имеет начало в первобытном откровении, какого удостоил Бог праотцов наших, вскоре после их сотворения, от которых потом весьма естественно, вместе с распространением человеческого рода, распространилась она между всеми их потомками,– что, впрочем, само по себе было бы невозможно, если бы основание для этой веры уже не лежало в существе нашего духа.

Второе явление, представляемое нам историей,– это и есть древнейшее предание, что некогда сам Бог являлся людям, беседовал с ними и научал их вере... Ясные следы этого предания, сохранённого для нас во всей чистоте Боговдохновенным законодателем Еврейского народа Моисеем (Бытие главы 1–3), находят у всех народов земного шара, как древних, так и новых²⁰. Откуда же взялось такое Предание непрерывное и всемирное, если в основе его не предположить действительного события? Новое о Боге свидетельство всего человеческого рода!

Третье явление – это ряд чудесных действий в Церкви ветхозаветной и новозаветной, особенно при учреждении последней. Подлинность этих действий историческая и философская неоспорима²¹. Между тем, они превышают и силы и законы природы; следовательно, необходимо предполагают Причину, которая выше и могущественнее природы и имеет над нею полную власть, т. е. необходимо предполагают бытие Существа, Высочайшего, Творца и Владыки вселенной.

II В природе видимой находим два ясных указания на бытие Божье.

Мы видим, во-первых, что все вещи в мире случайны: являются, изменяются, преходят. Всё изменяется в мире вещественном, по самому свойству предметов материальных, сложенных из частей разрушаемых; всё изменяется в мире духов ограниченных, по самой ограниченности их природы, их сил, способностей, действий. Следовательно, и весь мир случаен и, значит, существует не от вечности, а непременно имеет своё начало и получил бытие от кого-то. Ибо, как бы далеко мы умственно ни простирали цепь существ и явлений случайных, ограниченных, восходя от действий к причинам, мы никак не можем простирать её до бесконечности, а необходимо должны где-либо остановиться и положить её начало. Кто же даровал бытие миру? Без сомнения, не сам мир, ещё не существовавший. Случай – пустое слово. Есть, следовательно, вне мира,– и разум неизбежно должен допустить это,– есть Существо не случайное, а необходимое, вечное, самобытное, совершенное, которое и даровало бытие миру. Следы этого доказательства можно найти в Слове Божьем, например, в следующих местах: Иов. 12, 7–11. Ис. 40, 26 и др.; ещё более – у святых отцов и учителей Церкви: Иустина мученика, Кирилла Александрийского, Иоанна Дамаскина и других²².

С другой стороны, при всей изменяемости вещей в мире, мы замечаем в нём удивительный порядок, соразмерность и красоту. От величайших тел, плавающих в пространствах небесных, до самых ничтожных насекомых, ползающих по земле, всему дано своё и самое мудрое устройство, указаны определённое место, определённое отношение к другим существам, определённая цель, и из всего образуется самое стройное прекрасное целое. Как же объяснить такое мудрое устройство, если мы не признаём за достоверное, что есть Существо совершенное, которое сотворило мир, и им управляет? Весьма часто указывают на это доказательство священные книги, особенно в следующих местах: Псалмы 8, 18 и 44; Ис. 40; 21 и след.; Матф. 6, 25–30; Деян. 14, 15.17; 17, 24. 28; Рим. 1, 19–20. Со всей силой раскрыто оно у многих св. отцов и учителей Церкви: Феофила Антиохийского, Дионисия Александрийского, Григория Богослова, Афанасия Великого и других²³; также в некоторых сочинениях новейшего времени, специально посвящённых этому предмету²⁴.

III Обращаясь к опыту внутреннему, углубляясь в устройство души своей, находим три указания на бытие Божье: в каждой из трёх её главных сил.

В уме нашем есть идея о Существе совершенном и бесконечном, которая, до пробуждения в человеке сознания, выражается только в безотчётном, но невольном стремлении его к Богу; а по мере раскрытия сознания, становится ясной и более и более отчётливой. Этой мысли не могла дать нам внешняя природа: ибо в ней мы видим всё ограниченным и по бытию и по совершенствам; а потому природа может только напоминать нам о Существе бесконечном, о котором в душе нашей есть уже предварительное понятие. Не могли образовать мы сами: в таком случае каждый мог бы помнить происхождение в себе идеи о Боге; она не предшествовала бы в нас полному развитию сознания и не была бы всеобщей в человеческом роде. Явный знак, что идея эта врождена нашему уму²⁵ дана нам Тем, Кем даровано и самое бытие: можем ли после этого сомневаться, что ей должна соответствовать действительность?

В своей воле мы сознаем нравственный закон, который, несмотря на многоразличные изменения свои, как в сознании частных лиц, так и в сознании целых народов, всегда действовал и действует с непобедимой силой во всём человеческом роде. Это никогда не умолкающий глас совести, которая, со времени пробуждения в душе нашей рассудка, именем Существа высочайшего внушает нам доброе и отвращает нас от худого, одобряет и осуждает наши поступки, награждает нас и наказывает. Внутреннее, невольное сознание добра и зла, радость, следующая за совершением первого, стыд и раскаяние, неразрывно соединённые с последним, взгляд на преступника, который в самом себе носит источник своего мучения, и представление непоколебимого благодушия, коим исполнен бывает добродетельный: всё это невольно убеждает нас в бытии Существа святейшего, именем которого вещает нам нравственный закон или совесть,– так что ещё древние называли совесть следствием присутствия в сердце нашем самого Бога, непрестанно поучающего нас нашим обязанностям²⁶.

В нашем чувстве есть врождённое стремление к блаженству. Здравый ум и нравственный закон говорят нам, что это блаженство должно быть следствием только добродетельной жизни, наградой за благочестие; а люди нечестивые, несмотря на естественную жажду блаженства, достойны наказаний. Между тем, опыт свидетельствует, что такого соответствия на деле нет. Отсюда необходимое требование – допустить бытие праведного Мздовоздаятеля, сотворившего нас с такими стремлениями и потребностями, который, если не здесь, то в другой жизни воздаёт каждому по заслугам²⁷.

IV Благочестивая жизнь, по всей справедливости, должна быть названа лучшим средством для удостоверения человека в бытии Божьем. Ибо:

а) в человеке благочестивом все силы души имеют самое естественное, правильное раскрытие и направление: а ум, воля и чувство в нас так и созданы, чтобы прямо стремиться и вести нас к Богу;

б) через жизнь благочестивую человек, созданный по образу Божьему, становится более и более богоподобным: а видя ясно отражение в самом себе совершенства существа совершенного, может ли человек сомневаться в Его существовании? Но что всего важнее –

в) через это богоуподобление человек благочестивый более и более приходит в тесное, непосредственное общение с Богом, живёт в Боге и Богом, как бы осязает Его и вкушает: тут уже не может быть места никаким сомнениям. Потому-то, как и случается видеть, люди добродетельные, если даже они мало образованы и не в силах ни доказать умом бытия Божьего, ни опровергнуть возражений безбожников, так твёрдо убеждены в этой истине, как в своём собственном существовании.

Отсюда легко определяются и причины безбожия. Это вообще неестественное, превратное раскрытие и направление наших духовных сил, именно: в одних людях превратное раскрытие и направление ума, в других – воли и чувства. Ум наш извращается, по преимуществу, чтением, или только слушанием вольнодумных и богохульных сочинений и разговоров, особенно в лета юности, когда он ещё не утвердился в здравых, данных ему от Бога, началах, а только раскрывается, и способен принять всякие внушения и тем подавить в себе семена врождённые. Воля извращается своевольной, безнравственной жизнью, и извращаясь сама, увлекает за собой и ум, увлекает и чувство. Вслед за тем, все естественные стремления к Богу, положенные Им в самой природе этих сил, мало-помалу заглушаются и как бы искореняются. Тогда-то неубедительными уже становятся для человека всякие доказательства бытия Божьего.

Доказательства бытия в нас разумно свободной души и её бессмертия, которые предполагаются нам известными из Психологии, здесь довольно только вспомянуть. В этих двух истинах, неразрывно связанных между собой, удостоверяют каждого здравомыслящего человека:

1) Собственное сознание и ежедневный опыт. Сознание каждому говорит, что он мыслит; а постоянный опыт свидетельствует, что материя не мыслит. Следственно, в нас есть нечто, отличное от материи и невещественное. Сознание каждому говорит, что мы свободны, можем вдруг начинать, или изменять, или совсем останавливать ряд своих мыслей, желаний, действий, иногда даже вопреки всех сторонних принуждений к тому; а опыт свидетельствует, что всё вещественное подчинено законам необходимости, всё неизбежно вытекает из другого и так далее... Отсюда опять то же следствие. Наблюдая, в частности, за ходом жизни в самих себе, замечаем, что наша рука, нога и другие члены и части тела отнюдь не сознают себя и не мыслят; между тем в нас что-то мыслит. Следовательно, это что-то отлично и отдельно от нашего тела. Известно также, что в нас два круга жизненных отправлений, совершенно не сходных между собой: круг отправлений, которые происходят вне нашего сознания, подчинены законам необходимости, и вовсе не зависят от нашей воли, каковы отправления пищеварения, кровообращения; и круг отправлений свободных, в котором мы полные распорядители, каковы отправления мышления, движения и проч. Значит, в нас два начала жизни, совершенно различные между собой, а отнюдь не одно.

2) Некоторые особенные явления, которые ясно показывают, что душа в человеке есть нечто совсем другое, нежели тело, отдельна от него, и имеет бытие самостоятельное. Случается, что, углубившись в самих себя, занимаясь какими-либо важными предметами, мы вовсе не чувствуем никаких внешних впечатлений, хотя все наши телесные органы для того открыты: смотря на вещи, не видим их; касаясь их, не осязаем слыша шум, или вообще какие-либо звуки, не слышим и т. п. Случается, что в минуты болезней телесных душа радуется, а при здоровье тела душа больна. Некоторые люди заглушали в себе чувства нестерпимой боли одной силой воли, и способны были спокойно заниматься тяжёлыми умственными работами. Примеры св. мучеников, которые, при ужасных страданиях тела, радовались и воссылали Богу хвалебные песни, показывают, до какой степени душа, особенно при содействии благодати, может возвышаться над телом, и быть от него независимой... Итак –

3) Если в нас есть душа; если она существо, отдельное от тела и невещественное: то, во-первых, нет ни малейшего основания думать, чтобы в то время, как умирает тело наше, прекращалась и жизнь души; во-вторых, очевидно, что душа, как невещественная, не может умереть той смертью, какой умирает тело, т. е. через разложение частей и разрушение. Самое уничтожение души, носящей в существе своём образ Божий, также невозможно: ибо –

4) Это было бы совершенно противно высочайшим свойствам нашего Творца и Владыки, в деснице коего жизнь и смерть всего существующего.

Бог бесконечно премудр: между тем Он даровал душе человека такие силы и способности, которые только что пробуждаются в настоящей жизни и далеко не достигают полного своего развития. Самые великие мудрецы сознаются, что они весьма многого не знают; самые высокие праведники чувствуют в себе много недостатков, и вообще все люди здравомыслящие, углублявшиеся в самих себя, единогласно утверждают, что духовная жажда человека ничем земным не может удовлетвориться, и что духовные силы его способны к бесконечному усовершенствованию. Как же теперь допустить, чтобы премудрый Творец, создавший нас с такими силами и потребностями, не предопределил для нас ещё другой, нескончаемой жизни, по окончанию настоящей?

Бог бесконечно правосуден: между тем, полного явления правды Его мы не видим в настоящей жизни. Часто люди порочные наслаждаются всеми благами мира и достигают новых благ новыми своими беззакониями; а хотящии благочестно жити о Господе бывают гонимы и терпят бедствия, хотя бы достойны были за свои подвиги величайших наград. Ужели, не отказавшись от своего ума и здравых понятий о Боге, мы можем подумать, что не будет жизни другой, где правосудный Судья небесный воздаст каждому по заслугам?

Бог бесконечно благ: какой же здравомыслящий согласится, что, даровавши нам бытие, даровавши нам ненасытимую жажду бытия, Творец лишит нас навсегда этого высочайшего дара своей любви, едва только мы успеем вкусить и почувствовать всю его сладость? А вся наша земная жизнь, действительно, есть не более, как первое лишь вкушение сладости бытия.

5) Должно, наконец, заметить, что лучшее средство для убеждения себя как в бытии, так и бессмертии души, то же самое, какое – и к бытию Бога: это благочестивая жизнь. У праведников душа не подавлена телом, напротив, возвышается и преобладает над ним; а потому им удобно чувствовать в себе её бытие, её отдельность и отличие от тела, её неземные потребности и назначение. Живя Богом, ощущая в себе присутствие и веяние Духа Божьего, люди благочестивые уже предвкушают сладость иного какого-то бытия, совсем не похожего на земное, бытия собственно духовного, вечного... А при этом кто может поколебать их уверенность в бессмертии души?...

На основании доселе раскрытых нами истин о бытии Бога, Существа совершенного, Творца и Промыслителя вселенной, равно как о бытии и бессмертии души человеческой, можно уже раскрыть понятие и о существе веры или религии.

Самая главная мысль о Вере та, что это есть завет или союз между Богом и разумно свободной тварью, и, следовательно, в частности, завет между Богом и человеком. Такую именно мысль о Вере даёт нам Слово Божье, которое под видом завета между Богом и человеком представляет:

а) Веру первоначальную, бывшую до падения наших праотцов: Господь, говорит оно, завет вечный постави с ними, и судьбы своя показа им (Сир. 17, 1–10);

б) потом – Веру патриархальную: явися Господь Аврааму, и рече ему: аз есмь Бог твой, благоугождай предо мною и буди непорочен... и поставлю завет мой между мною и между тобою и между семенем твоим по тебе в роды их, в завет вечен, да буду тебе Бог и семени твоему по тебе (Быт. 17, 1, 7 и далее);

в) далее – Веру подзаконную: рече Господь к Моисею: напиши себе словеса сия: в словесех бо сих положих тебе завет и Израилю (Исх. 34, 27, сн. Исх. 19, 5; 23, 22); и

г) наконец – Веру Христианскую: Христос лучшее улучи служение, поскольку и лучшего завета есть ходатай, иже на лучших обетованиях узаконися (Евр. 8, 6).

Но будучи, по существу своему, заветом или союзом между Богом и человеком, вера, по отличительному свойству своему, есть именно πίστις – вера. Ибо, как увидим, этот завет заключает в себе два существенные условия, без которых он был бы невозможен,– с одной стороны, откровение Бога человеку (Рим. 1, 19) и веру или истинность Божью (Рим. 3, 3), а с другой – веру человека, которой он может и должен усвоять себе откровение Божье и через то пребывать верным Богу: без веры, свидетельствует св. Апостол, невозможно угодити Богу, веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающим его мздовоздатель бывает (Евр. 11, 6). Посему-то в св. Писании чаще всего этот завет называется верой (Деян. 6, 7; 15, 4; 24, 24; Рим. 1, 5; 15, 13; 1Кор. 15, 14–17; 16, 13; Еф. 4, 5–13; 1Сол. 3, 5; 1Тим. 1, 2–19; 4, 1; 5, 8; 6, 10; 12, 21; 2Тим. 2, 18; 2Петр. 1, 1; Иуд. 3, Апок. 2, 13)²⁸, и говорится о вере вообще (Деян. 25, 19; Иак. 1, 26–27; 1Тим. 3, 9), о вере патриархов (Евр. 2, 4–22), о вере, бывшей в период подзаконный (Евр. 11, 23–40), и особенно о вере Христианской, Иисусовой (Гал. 1, 23; 3, 23–25; 6, 10; Апок. 14, 12 и др.). Поэтому же и св. отцы и учители древней церкви всего чаще называют этот завет в своих писаниях верой ( πίστις. fides). И в нашем православном отечестве от дней древних и доныне слово вера было самым общеупотребительным и общепонятным названием этого завета.

Основанием веры, которая по существу своему есть союз между Богом и человеком, равно как и вообще разумно-свободными тварями,–

а) со стороны Господа служит Его всеблагая воля, по которой Ему угодно было украсить человека, как и все существа духовные²⁹, своим Божественным образом, т. е. даровать нам душу разумную, свободную, чувствующую;

б) со стороны человека и всех духовных существ – служит сам образ Божий, по которому человек естественно стремится к своему Первообразу: стремится к Нему умом, как к высочайшей истине, волей, как к высочайшему добру, чувством, как к высочайшему блаженству. Вследствие этого человек является способным к столь высокому союзу с Господом: «Господь сотворил душу такой, замечает св. Макарий Великий, чтобы она могла быть один дух с Ним, как говорит Апостол: прилепляяйся Господеви един дух есть с Господем» (1Кор. 6, 17)³⁰. И, следовательно,– вера явилась, как вообще в мире духовном, так, в частности, в роде человеческом, вместе с тем, как тот и другой получили бытие своё от Бога: потому что она есть необходимая принадлежность разумно свободной природы, есть как бы сама жизнь или начало жизни всякого духовного существа, И каждый человек, в особенности, делается причастником этого завета с Богом с самого происхождения своего. Господь как бы призывает человека к Себе, давши ему свой образ, невольно влекущий человека к Творцу; человек как бы ответствует на этот призыв своим естественным, но сознательно-свободным стремлением к Богу, как высочайшей истине, добру и блаженству, всеми силами души: умом, волей и чувством, в этом-то смысле вера называется природной или врождённой человеку. Но очевидно, что здесь – только основание для свободного союза между Богом и человеком, а нет ещё самого союза.

I. Для того, чтобы человек, призванный к высокому союзу со своим Господом и Владыкой, мог действительно вступить в этот союз, Всеблагой и Премудрый сам благоволил даровать и дарует человеку все необходимые к тому средства.

1) Человек, по воле Создателя, естественно стремится к соединению с Ним умом, волей и чувством. Но ум наш есть только способность, и не может познать ни одной вещи и существа, если они не откроют себя пред ним; наша воля есть также только способность, которая не может действовать надлежащим образом, если ей не будут ясно указаны законы деятельности; наше чувство, тоже, как только способность, не может стремиться ни к какому благу, прежде нежели это благо сделается ему известным (ignoti nulla cupido). Посему-то необходимо, чтобы сам Господь, благоволивший призвать человека в общение с Собой, благоволил для этого и открыть Себя человеку; сообщить его уму познание о Себе или истины веры; его воле изречь свою волю в нравственных законах или истинах любви; его чувству показать свои высочайшие блага в обетованиях или истинах надежды; короче – необходимо, чтобы сам Бог научил человека Вере... И Бог, действительно, открыл Себя людям двояким образом:

а) Естественным. Открыл Себя их уму, с одной стороны, в самом же уме (Тим. 1, 16), сообщивши ему понятие (идею) о Себе, которое ум, по мере развития своего, сознаёт яснее и яснее, а с другой – в природе внешней, где невидимая его (Бога) от создания мира творенми помышляема видима суть, и присносущная сила его и Божество (Рим. 1, 20). Открыл и открывает Себя их воле – через совесть, которая, как глас Божий в нас, изрекает нам нравственные законы (Рим. 2, 15). Открыл и открывает Себя нашему чувству и через ум вместе и через совесть, следуя внушениям которых, оно справедливо питает несомненную надежду на небесного Судию правосудного и всеблагого.

б) Сверхъестественным,– когда, ещё вдруг по сотворению нашего праотца, удостаивал его особенных непосредственных своих явлений, чтобы научить его Вере (Быт. 2,16, 3, 8); потом, в продолжение многих веков, многочастно и многообразно глаголал нам во пророцех, и наконец возглаголал в Сыне (Евр. 1, 1).

Этих откровений, естественного и сверхъестественного, удостаивал Всеблагой и все другие существа духовные, призванные к союзу с Ним: ибо и они, как ограниченные, не знают всего, и могут познавать о Боге только то, что бывает пред ними открыто, и столько, сколько открыто. Поэтому древние учители Христианские, вместе со всей православной Церковью, утверждали, что и Ангелы, кроме своих естественных познаний, в деле веры получают освящение и просвещение от самого Бога³¹.

2) Но, сообщивши и сообщая, по мере нужды, духовным существам познания о Себе, и таким образом показывая этим существам верный путь к вступлению в союз с Собой, Господь дарует ещё им необходимые к тому силы. Все создания Божьи, поскольку не имеют живота в самих себе, а получили его от Бога, не могут сами собой и поддерживать своего существования, без внешнего содействия. Посему-то Всеблагой и Премудрый, даровавши им бытие, даёт также и всё необходимое для поддержания и продолжения бытия. Тело наше, подобно всем живущим телам, имеет нужду в пище, питье, одежде и воздухе, без которых оно неминуемо лишилось бы жизни. Так точно и наша душа, равно как и все духи, необходимо имеют нужду в пище, питье, одежде и воздухе своего рода, посредством которых бы поддерживалась их жизнь и предотвращалась от них смерть духовная. Этой пищей, питьём и воздухом служит для существ духовных божественная благодать, сила всеоживляющая, укрепляющая и возвышающая. Её-то всегда сообщает Господь Ангелам, которые, если продолжают жизнь истинно-духовную, если пребывают верными Богу и неизменно твёрдыми в добре, то, по учению православной Церкви, отнюдь не по естеству своему, а по благодати Божьей³². Этой-то Божественной силой постоянно жил в дни невинности своей и оставался верным союзу с Богом и наш праотец³³, и она же соделалась тем более необходимой для человека по падению, чтобы он мог возродиться и снова начать и проводить жизнь духовную, святую (Иоан. 3, 5; 6, 44; 1Кор. 12, 3; Рим. 8, 9 и др.).

II. Что же касается до человека, то он, со своей стороны, для вступления в союз с Богом, обязан непременно воспользоваться теми средствами, какие для этого дарует ему Господь, как то:

1) Должен усвоить себе, при содействии божественной благодати, откровение: умом – т. е. веровать в Бога, чувством – т. е. надеяться на Бога, волей – т. е. любить Бога³⁴. Ибо, если человек не согласится усвоить себе открытых ему от Бога истин всеми тремя силами своей души; в таком случае, очевидно, он и не вступит в союз с Богом. Все эти три условия со стороны человека исчисляет св. апостол Павел, когда говорит: ныне, пребывают вера, надежда, любы, три сия (1Кор. 13, 13), а вслед за ним и блаж. Августин, когда на вопрос ученика своего Лаврентия: чего особенно держаться в деле веры, в чем её сущность, какое главное основание и проч.,– отвечает: «всё это, о чём ты спрашиваешь, ты, без сомнения, знаешь, ведая совершенно, чему должно веровать, чего надеяться, что любить; ибо сему-то по преимуществу, сему-то даже единственно и должно следовать в деле веры»³⁵.

2) Должен, как должны и все сотворённые духи, при содействии той же божественной благодати, выражать свою веру, любовь и надежду в благочестивой жизни, в исполнении заповедей Божьих: ибо это уже необходимое следствие, плод и свидетельство истинной веры, любви и надежды, и в противном случае справедливо было бы заключение, что в человеке вовсе нет этих добродетелей в истинном их виде.

3) Должен, наконец, один уже человек (поскольку он не есть только чистый дух, а вместе и тело, которые существенно в нём соединены) выражать и свидетельствовать свою веру, любовь и надежду во внешних знаках богопочтения: иначе опять будет следовать, что в самой душе человека или вовсе нет истинной веры, любви и надежды, или они крайне слабы.

III. Но мы сказали ещё весьма мало, сказавши, что человек обязан веровать в Бога, любить Бога, надеяться на Бога и выражать всё это в благочестивой жизни и во внешних знаках богопочтения, потому только, что в противном случае он и не вступит в союз с Богом. Нет, должно сказать, что человек беспрекословно обязан вступить в этот союз, и не имеет ни малейшего права уклоняться от него или нарушать его, т. е. обязан и к богопочтению внутреннему и к богопочтению внешнему: по самому устройству своего естества, по чувству благодарности к Богу, по необходимости и спасительности для него (человека) богопочтения.

Нет сомнения, что каждая вещь в мире и каждое существо обязаны стремиться к своей цели и быть тем, чем они созданы быть. Устройство нашей души всякому известно; она имеет три главные силы: ум, стремящейся к истине; волю, любящую добро; чувство, жаждущее блаженства. Совершенная истина, высочайшее добро, бесконечное блаженство есть Господь Бог. Следовательно, душа наша так и создана, чтобы познавать преимущественно Бога, любить преимущественно Бога, желать преимущественно соединения с Богом: это и составляет богопочтение внутреннее. А тело наше создано, чтобы быть ему в повиновении душе, выражать вовне её мысли, желания и чувствования, и так тесно соединено с душой, что, находясь в должном отношении к ней, даже не может не выражать их, особенно в том случае, когда они очень живы и сильны: отсюда видна необходимость внешнего богопочтения и благочестивой жизни.

Господь Бог есть первый и величайший наш благодетель. По единой любви и благости Он даровал нам бытие, наделил нас такими высокими качествами, ниспосылает нам и всё нужное для бытия обильно в наслаждение. Сама природа наша заставляет нас воздавать за благодеяния благодарностью, которая должна быть тем выше и сильнее, чем большие мы получили благодеяния. А после этого не стараться познавать Бога и веровать в Него, не питать к Нему самой пламенной любви и покорности, не возлагать на Него всего своего упования, и вообще – не славить Бога в душах и телесех наших (1Кор. 6, 20), кои вместе участвуют в Его неизречённых щедротах,– было бы явной, с нашей стороны, и самой дерзкой неблагодарностью.

Познание Бога и вера в Него необходимы и весьма полезны для нашего ума в его исследованиях. Ибо, как в Боге начало и причина всех вещей, так и в познании Бога начало и основание всех наших познаний; и как в мире действительном всё пришло бы в беспорядок и разрушилось, если бы от мира устранить содействие Божье, так и в области познаний того или другого человека всё бывает смешано, зыбко и непрочно, когда он думает обойтись без познания Бога. Познание Бога и любовь к Нему необходимы и весьма спасительны для нашей воли: ибо здесь – главные побуждения к преуспеянию в благочестии, и в Боге – высочайший образец нравственного совершенства. Познание Бога и надежда на Него необходимы и весьма спасительны для нашего чувства, посреди тех волнений и бедствий, коими окружены мы в настоящей жизни почти на каждом шагу, где единственно верным и твёрдым якорем для нас, по выражению св. Апостола, действительно, может быть только одна надежда на Бога (Евр. 6, 19). Наконец, внешнее богопочтение необходимо и весьма полезно для самого преуспеяния нашего в богопочтении внутреннем: первое возбуждает, питает, усиливает последнее.

Цель и следствия веры открываются уже сами собой, и именно:

1) Цель или следствие ближайшее и непосредственное есть живое и таинственное соединение человека с Богом. И Господь, действительно, по мере веры, надежды и любви человека, свидетельствуемых во внешнем богопочтении и благочестии, нисходит в него своими благодатными дарами, соединяется с ним своими божественными силами, яже к животу и благочестию (2Петр. 1, 3), и как бы творит в нём для Себя постоянную обитель (Иоанн. 14, 23), так что человек становится уже храмом Духа Божьего (1Кор. 3, 16), церковь Бога жива (2Кор. 6, 16), един дух есть с Господем (1Кор. 6, 17), в Бозе, пребывает и Бог в нём пребывает (1Иоан. 4, 16), и еже живёт, Богови живёт (Рим. 6, 10), не ктому живёт сам, но живёт в нём Бог (Гал. 2, 20). Должно помнить, что степеней этого таинственного соединения с Богом может быть бесчисленное множество,– столько, сколько возможно степеней преуспеяния человека в вере, надежде и любви; что этого же таинственного единения удостаиваются и Ангелы, по мере своего нравственного преуспеяния³⁶, и что высших степеней этого таинственного общения с Богом, вместе со всеми духовными существами, мы сподобимся уже в жизни загробной, вечной, когда Бог будет всяческая во всех (1Кор. 15, 28).

2) Цель или следствия посредственные, естественно вытекающие из первого, суть слава Божья и блаженство человека. Слава Божья: ибо, пребывая верными союзу с Богом, исполняя Его волю и данные нам заповеди, мы через это прославляем Его и сами непосредственно, более и более являя в самих себе Его высочайшие совершенства, и другим вместе даём случай к тому, чтобы они, видя наши добрая дела, прославляли Отца нашего, иже на небесех (Мат. 5, 16). Художеством разума исполни я, говорит Сирах о Боге и первых людях..., завет вечный постави с ними и судьбы своя показа им..., да имя святыни его восхвалят и да поведают, величества дел его (Сир. 17, 6. 8. 10). Блаженство человека: ибо через соединение с Господом мы достигаем высшей цели своей, и таким образом получаем удовлетворение для всех благороднейших потребностей своего существа. С другой стороны, когда мы пребываем в союзе с Богом, тогда все силы нашей души и тела находятся в самом естественном настроении и соотношении между собой: всё в нас течёт своим порядком, в согласии, и мы вкушаем совершенное спокойствие. В то же время, пребывая верными своему назначению, стоя твёрдо в том чине, в каком поставил нас Творец в ряду других своих созданий, мы естественно остаёмся в надлежащем отношении ко всему, нас окружающему, к своим братьям – людям и ко всей природе, сохраняем с ними доброе согласие и предотвращаем всякие огорчения. Таким-то образом, если бы все люди были истинно-благочестивыми, как должны быть, в таком случае счастье было бы уделом и каждого из них в особенности и целых человеческих обществ. Не было бы для них источника бедствий ни в самих себе, ни в ближних, ни во внешней природе: тогда всё пребывало бы в своём чине и границах и не вторгалось бы насильно в чуждую область. Значит, из всех благ, каких удостоил нас всеблагой Человеколюбец, самое первое и высшее есть, неоспоримо, вера: ибо только через неё и в ней мы можем находить для себя истинное счастье и блаженство... Таким же, конечно, благом служит вера и для всех духовных существ, прославляющих Господа своей доброй жизнью и обретающих в нём своё истинное блаженство.

Из всего, до этого сказанного, непосредственно становится очевидным, что вера как бы слагается из двух частей. Одну часть её составляет всё то, что благоволил сделать Бог для приведения человека в союз с Собой, начертавши в существе человека свой образ, невольно влекущий его к Первообразу, давши человеку откровенно о Себе естественное и сверхъестественное, и предлагая ему необходимые благодатные силы. Эту часть веры обыкновенно называют Верой предлежательной, прилагая впрочем, это название, в теснейшем смысле, к одному лишь божественному откровению, как естественному, так и сверхъестественному. А другую часть веры составляет всё то, что делает человек со своей стороны для действительного вступления в союз с Богом, именно составляют – самая вера, надежда и любовь того или другого человека, выражающиеся в доброй деятельности и во внешнем богослужении. Эта часть обыкновенно называется Верой подлежательной, также благочестием, богопочтением. В этом-то отношении справедливо будет и общеупотребительное определение веры, что она есть познание, или лучше, признание и почитание Бога³⁷. И явно,

а) что вера предлежательная без подлежательной не есть ещё собственно вера, а последняя без первой даже невозможна;

б) что первая неусовершима и неизменна: ибо союз Бога с человеком вечен и неизменен, и истина не может быть более или менее истиной, хотя и может быть открываема в меньшем или в большем свете; а последняя бесконечно усовершима и изменяема: ибо человек может постоянно восходить по степеням богопознания и благочестия, может также нисходить по ним и даже вовсе терять истинную веру³⁸.

вера или богопознание подлежательное подразделяется ещё на два вида: на богопочтение внутреннее, поскольку вера, любовь и надежда пребывают только в душе человека,– и на богопочтение внешнее, поскольку они обнаруживаются во внешних знаках служения Богу и в благочестивой жизни.

вера предлежательная также подразделяется на два вида: на Веру естественную и Веру откровенную. Естественная вера – это учение об отношении к нам Бога и о нашем подобающем к Нему отношении, такое, которое составляется самим же человеком посредством естественных сил его ума, на основании естественного, Богом дарованного нам, откровения – в нашей собственной природе и в природе внешней. Впрочем, так как это учение, хотя составляется на основании откровения Божьего естественного, но составляется умом человеческим, который может недоразумевать откровение, даже извратить его и исказить, может также изменять и совершенствовать, свои понятия о нём: то, с большей справедливостью, естественную Веру в этом смысле можно почитать за подлежательную. вера же собственно откровенная, по строгому, общепринятому понятию, есть учение о взаимном отношении между Богом и человеком, сообщённое нам образом сверхъестественным, и притом сообщённое Самим Богом, как непосредственно, так и посредством Ангелов и людей, удостоившихся предварительно непосредственного Божьего откровения для передачи его прочим людям. Именем естественной веры должны быть названы, кроме одной Христианской, понимаемой в смысле обширном, все веры существующие и существовавшие в человеческом роде, как то: языческая во всех своих видах, мнимо-философская, усилившаяся в последнее время, известная под именем натурализма и рационализма³⁹, и проч. А истинно-откровенная вера, дарованная нам самим Богом сверхъестественным образом, есть единая вера Христианская.

Доселе мы рассматривали Веру в её существе, как союз между Богом и разумно-свободной тварью, и, в частности, между Богом и человеком. Если теперь посмотрим на неё в её приложении или действительном бытии, как на достояние не одного какого-либо духовного существа, или одного человека, но как на достояние всех духовных существ и всех людей, которые, будучи связаны союзом с Богом, в то же время и тем же самым союзом связаны между собой: мы получим новое понятие,– понятие о духовном царстве Божьем или о церкви, раскрытие которого необходимо для полноты и изъяснения самого понятия о Вере: так как церковь и вера существуют нераздельно.

вера, как было сказано, в обширнейшем значении, есть союз между Богом и разумно-свободной тварью; а церковь⁴⁰ есть совокупность разумно-свободных тварей, соединённых этим самым союзом между собой. И, следовательно, в частности, если обратимся только к себе,– вера есть союз человека с Богом; а церковь есть общество людей, содержащих одну и ту же Веру, и через неё связанных между собой. Значит:

а) тот же самый союз с Богом, рассматриваемый по отношению к нравственным существам, в их отдельности друг от друга, составляет Веру, а рассматриваемый по отношению ко всем им в совокупности, как связь их между собой, образует церковь;

б) церковь или общество нравственных существ, содержащих одну и ту же Веру, можно сказать, есть тело; a вера, связывающая все эти существа в одно целое, есть душа церкви, так что вера и церковь составляют одно нераздельное целое;

в) вера не может быть без церкви: потому что, будучи достоянием не одного только духовного существа, а всех, она естественно соединяет их в одно нравственное общество; тем более церковь не может быть без веры, которую необходимо предполагает своим существованием.

Из этого общего понятия о церкви, как обществе, столь тесно связанным с Верой, сами собой определяются и некоторые детальные о ней понятия.

Очевидно, прежде всего, что основателем церкви мог быть и действительно был один триипостасный Бог. Он благоволил призвать существа нравственные в союз с Собой, призвать не одно какое-либо из них, а равно всех, и, следовательно, через это уже соединил их между собой в общество церковное. Он же, кроме того, и сотворил все эти существа, так, чтобы они провождали жизнь не в отдельности друг от друга, а во взаимном общении, соединёнными силами стремясь ко всем целям своего бытия, следовательно – и к цели высочайшей, заключающейся в Вере. Если же теперь вспомним, что в союз с Собой Бог призвал нравственные существа при самом сотворении их, даровавши им такие силы и потребности, по которым они естественно стремятся к Нему, как последней цели своего бытия, то согласимся, что церковь в мире явилась с тех пор, как только сотворён мир духовный; что, в частности, и на земле церковь основана самим Творцом при сотворении первых двух людей, и первоначально заключалась в первозданной чете.

Обращаясь к существам духовным, из которых угодно было Господу образовать церковь свою, мы с такой же удобностью можем понять её состав. Принадлежать к церкви и быть её членами беспрекословно обязаны все эти существа до единого. Того требует от них воля Бога-Создателя, которой все они равно призваны и к союзу с Ним и к союзу или общению между собой; требует также самое устройство их природы. Природа у всех их одна, духовная: отсюда невольное их сочувствие друг к другу, влечение их к взаимной любви и, следовательно, к обществу. По природе все они ограничены: отсюда естественно в каждом из них сознание недостатка сил, сознание потребности во взаимном содействии и, следовательно, опять влечение к обществу. По устройству своей природы, они не равны между собой, а в разной степени наделены от Господа силами и совершенствами, один более, другой менее: новое естественное побуждение к обществу, к взаимной помощи и содействию. Все исчисленные побуждения заставляют нравственные существа соединяться вообще в общества, в которых бы они могли удовлетворять своим естественным потребностям; следовательно – соединяться и в общество верующих, или церковь для удовлетворения первейшей потребности своей природы. Само собой разумеется, что сказанное здесь относится как к существам духовным, вообще, так, в частности, и к людям.

Если сам Господь основал в мире и на земле церковь: то, без сомнения, как премудрый, Он назначил ей и цель. Из отношения церкви к Вере очевидно, что цель у них одна и та же; только в церкви, как в обществе, члены должны стремиться к своему предназначению не каждый порознь, а соединёнными силами. Цель веры, говорили мы в своём месте (§ 14), есть нравственное единение духовных существ с Богом, и отсюда – слава Божья в разумных созданиях и блаженство этих созданий. К этой-то высочайшей цели должна вести всех членов своих и церковь. Но для достижения цели веры, со стороны духовных существ, видели мы (§ 13), требуется исполнение необходимых условий:

а) эти существа обязаны веровать в Бога, надеяться на Бога, любить Бога;

б) обязаны, если облечены плотью (каковы люди), выражать своё внутреннее богопочтение в богопочтении внешнем;

в) обязаны осуществлять свою веру, надежду и любовь в самой деятельности и жизни. Следовательно, кроме главнейшей цели, есть ещё для церкви цель, так сказать, предварительная и посредствующая по отношению к главнейшей, именно та, чтобы воспитывать и укреплять более и более своих членов в вере, любви и надежде, совершать для них и вместе с ними внешнее богослужение, и всеми мерами содействовать их преуспеянию в благочестии.

Эта цель церкви непосредственно указывает и на те необходимые средства, какие должна иметь церковь. Чтобы приводить членов своих к прославлению Бога, соединению с Ним и блаженству, ей нужно:

а) научать их истинной вере в Бога, истинной любви к Нему и истинной на Него надежде: следовательно, в церкви необходимо должно существовать учение, в котором бы заключались эти истины веры, любви и надежды;

б) совершать для своих членов, если они облечены плотью, внешнее богослужение, как для выражения внутренних их чувствований по отношению к Богу, так и для большего их в этом назидания: следовательно, в церкви должны существовать священнодействия;

в) руководить, членов своих к утверждению и преуспеянию в благочестии: следовательно, в церкви должно существовать нравственное управление.

Но исчисленные нами средства сами по себе недостаточны для цели. Требуются ещё живые орудия в церкви, которые бы приводили первые в движение: нужно именно особенное сословие людей из числа её членов, которые бы употребляли эти средства во благо своё и ближних. Потребность такого сословия открывается из самого существа дела. Если бы всем членам церкви было предоставлено учить других, совершать общественные богослужения, и руководить ближних на поприще благочестивой жизни: то отсюда неизбежно могли бы происходить столкновения и беспорядок... С другой стороны, обязанность совершать священные действия церкви, падая на всех равно членов, исключительно не падала бы ни на кого, а потому в прохождении её не могло бы быть особенной ревности и успеха. Между тем, при существовании нарочитого священноначалия или иерархии ⁴¹ в церкви, не только предотвращаются и первая неудобность и вторая, напротив всё приходит в стройный чин и порядок: одни в ней учат, другие приемлют учение; одни совершают внешнее богослужение, другие пользуются этим богослужением; одни имеют власть управления, другие им повинуются. И члены иерархии, чувствуя, что на них собственно возлежат священные обязанности церковные, находят в том все побуждения с полной ревностью подвизаться в своём звании. Таким образом, подобно всякому благоустроенному обществу, для надлежащего порядка и удобного достижения своей цели, церковь должна иметь два класса членов: класс священно-начальствующий, обязанный заботиться о прочих членах и употреблять все средства для приведения их к цели, и класс подчинённый, обязанный первому повиноваться⁴².

Этим, однако же, не ограничивается всё устройство церкви. Она есть общество духовных существ, которые находятся не только в союзе между собой, но вместе и в союзе с Богом. Следовательно, кроме священно-начальников из среды своих членов, она имеет ещё над собой единого верховного Владыку, которого по справедливости должно назвать и царём её и главой. Царём: ибо Господь сам есть и верховный законодатель этого царства, начертавший нравственные законы в совести его членов, и, когда нужно, удостаивающий их особенных своих откровений; сам и верховный правитель, действующий непосредственно и через иерархию; сам верховный судья, воздающий или имеющий воздать каждому по заслугам. Главой: ибо призвавши духовные существа, составляющие церковь, в непосредственный союз и общение с Собой, Он через то соединил всех их в самом Себе и под Собой, всех проникает одними и теми же благодатными силами, проистекающими от Него, и таким образом оживляет и скрепляет весь состав церкви.

Соответственно тому, как разделяется в человеческом роде предлежательная вера, разделяется и церковь. Была на земле вера первобытная до падения наших праотцов: была тогда и церковь первобытная, заключавшаяся в первозданной чете. А теперь, по падению, существуют в человеческом роде: вера истинная, открытая людям самим Богом сверхъестественным образом, и веры ложные, в их различных видах. Так точно существуют теперь и церкви на земле: истинная, Богом учреждённая, и ложные – в их различных видах⁴³.

Общее понятие о Вере мы старались раскрыть с тех именно сторон, с каких это казалось нам нужным для подкрепления и уяснения последующего частного понятия о вере Христианской. Таким же точно образом должно быть раскрыто теперь общее понятие об откровении, т. е. раскрыто с тех только сторон, с каких оно может содействовать к подтверждению или уяснению последующего понятия об откровении христианском. Эти стороны указывают нам сами противники сверхъестественного откровения (натуралисты и рационалисты), когда говорят: одни,– что сверхъестественное откровение невозможно; другие,– что оно излишне, если и признать его возможным, третьи,– что нет средств распознать такое откровение в ряду откровений ложных, если бы оно действительно дано было Богом, и тем располагают нас показать, напротив, что Божественное откровение и возможно, и необходимо, и легко может быть отличено, по своим существенным признакам, от всех откровений ложных. Не решивши всех этих вопросов предварительно, мы, без всякого сомнения, не в состоянии были бы ни основательно утвердить, ни достаточно раскрыть понятие об откровении Христианском. А когда решим, когда сознаем возможность, почувствуем необходимость, увидим отличительные признаки истинного Божественного откровения: нам останется только приложить эти признаки к Христианству, чтобы засвидетельствовать несомненную достоверность его происхождения от Бога.

Под именем откровения (Колос. 1, 26–27; Римл. 1, 17–19) мы разумеем здесь сверхъестественное сообщение Богом человеку каких-либо истин веры. Поэтому возможность откровения может быть рассматриваема с трёх сторон: со стороны Бога, сообщающего откровение, со стороны человека, приемлющего откровение, и со стороны самих истин, открываемых Богом человеку.

Со стороны Бога возможность откровения должна быть несомненна. Для того, чтобы Бог мог сообщить человеку откровение, требуется только, чтобы Он знал, что сообщить, и имел средства, как сообщить... Но Бог есть Существо всеведущее: Он знает всё, знает все наши нужды самые сокровенные и лучше нас самих, знает, в чём именно мы можем обойтись своими естественными, дарованными нам от Него, силами, а в чём необходима нам Его сверхъестественная помощь. Бог есть Существо всемогущее и премудрое, которому совершенно подчинено всё, Им сотворённое и сохраняемое, мир вещественный и мир духовный,– и потому всегда имеет в распоряжении своём бесчисленное множество средств для достижения своих целей. Как Царь мира духовного и чистейший Дух, Он может непосредственно действовать на нашу душу, приводить её в сверхъестественное восхищение, исполнять её ум необыкновенным светом, открывать пред ней ряд новых предметов, или беседовать с ней в сновидениях и пр.⁴⁴, как всё это известно из истории св. Пророков и Апостолов. А как безусловный Владыка мира вещественного, может действовать на душу через вещественные предметы, при посредстве наших чувств внешних: может, например, принимать сам на время образ человека и являться к какому-либо праведнику для сообщения ему своих откровений, как являлся Он отцу верующих, Аврааму; может являться и в других чувственных образах, как являлся Моисею в пустыне и на горе Синай, когда давал закон Израильтянам. Другие свойства Божьи нимало не противоречат этой возможности. Бог беспределен и вечен; но беспределен не в смысле вещественного протяжения, а беспределен как Дух, который исполняя всё, находится весь во всяком месте; и вечен не в смысле бесконечного протяжения времени, а в смысле безвременности, по которой для Него нет ни прошедшего, ни будущего, а всё настоящее. Поэтому-то Он, несмотря на свою беспредельность и вечность, Сам непосредственно управляет миром, и носит в нём всяческая глаголом силы своея (Евр. 1, 3), т. е. действует в пространстве и времени; поэтому же может Он, при всей своей беспредельности и вечности, непосредственно сообщать и свои откровения человеку в определённом пространстве и времени. Бог бесконечно праведен и благ: а когда мы говорим, что Он может сообщить человеку своё сверхъестественное откровение, мы предполагаем в человеке крайнюю нужду в этом откровении; следовательно, здесь-то и поприще для Божеской благости и правды, которые не могут отказать нуждающемуся в помощи. Бог есть самая высочайшая святость и добро: а откровение не для какой либо другой цели и ожидается от Него человеком, как для целей нравственных;– есть самая высочайшая истина, для которой нестерпима всякая ложь, всякое заблуждение: а откровение и ожидается от Него человеком собственно для исправления своих заблуждений в деле веры.

Не менее возможно откровение со стороны человека. Он вообще способен принимать истины извне, сообщаемые ему другими: почему же не может принимать истин только от Бога? Как гражданин двух миров, вещественного и духовного, по самому составу своего существа, человек естественно имеет в себе способности к восприятию впечатлений того и другого мира, т. е. как вещественных, так и духовных: значит, он равно может усвоить себе божественные откровения и в том случае, когда они будут сообщены душе его непосредственно, и в том, если бы они были сообщены ему посредством каких-либо чувственных знаков. Новых, сверхъестественных способностей для восприятия сверхъестественного откровения человеку вовсе не нужно; но довольно только, если естественные его способности возбуждены будут Богом особенным образом, и если Бог, бесконечно-премудрый, применит способ своего откровения к мере естественной приемлемости человека: а Бог, конечно, всегда обретёт к тому возможность. Трудность ещё находят в том, как человек узнает откровение Божье и убедится, что оно, действительно, есть откровение истинное, а не обман его чувств, или воображения, или самообольщения. Но надобно помнить, что, при сообщении откровения, действует сам Бог; а если Бог захочет непременно сообщить человеку какую-либо истину, для его ли частной, нравственной пользы, или для пользы многих, Он уже найдет средства достигнуть избранной цели, и употребить такие знамения, по которым человек безошибочно узнает божественное откровение и убедится в его происхождении, как известно из примера Моисея и других посланников Божьих. При откровениях мнимых и ложных возможны обольщения, как и бывают нередко; но при откровении истинном никогда: ибо Действующий при этом бесконечно премудр. Люди сами, которых Он изберёт для сообщения им истин, могли бы обмануться; но Он не допустит их к тому: иначе Он и не избрал бы их, а избрал бы других, способнейших. А как мы, люди сторонние, можем узнать истинного посланника Божьего, который действительно сподобился божественного откровения, и отличить от человека самообольстившегося, или намеренного обманщика,– об этом будет сказано после⁴⁵.

Истины откровения могут быть двоякого рода: постижимые для человеческого ума и превышающие его разумение, т. е. такие, в которых он, хотя понимает определённую мысль, ими выражаемую, но не понимает и не в состоянии объяснить себе взаимного отношения между подлежащим и сказуемым, и которые известны под именем тайн. Возможность первого рода истин не подлежит спору; возможность последних отвергают натуралисты, но несправедливо.

Тайны возможны в откровении по самому предмету откровения. Предмет откровения есть вера или союз между Богом и человеком. Следовательно, истины откровения должны касаться Бога с Его высочайшими свойствами и бесконечными совершенствами, с Его отношением к миру и человеку; должны касаться человека в самом его существе и с его судьбой настоящей, прошедшего и будущего; должны, наконец, касаться невидимого, внутреннего, непосредственного общения и единения между Богом и духом человека. Кто же скажет, чтобы во всём этом не могло быть для нас многого и весьма многого совершенно непостижимого? Судя по означенным предметам веры, очевидно, что есть тайны и в Вере естественной: ибо в естественной Вере мы должны руководствоваться одним собственным умом, а никакой ум здравомыслящий никогда не похвалится, чтобы он познал, в собственном смысле, Бога – это Существо непостижимое, или познал всецело человека в его чудном устройстве и с его таинственной судьбой⁴⁶. На каком же основании в откровении отвергать даже возможность того, что в Вере естественной действительно существует?

Нет, мало сказать, что тайны в откровении только возможны, они здесь необходимы.

Тайны возможны в откровении и со стороны Бога, Виновника откровения. Что Он имеет в своём бесконечном уме такого рода истины, которые совершенно непостижимы для нашего разума ограниченного, и имеет все средства возвестить их нам, если захочет,– об этом излишне было бы и упоминать. Но должно заметить, что существование тайн в откровении сообразным оказывается с самой премудростью Божьей, которой одной только, из всех Божественных свойств, тайны эти, по-видимому, противоречат. Цель сверхъестественного откровения ближайшая – пособить неведению человека в деле веры, от чего бы оно ни зависело, от одной ли ограниченности человеческой природы, или вместе и от повреждения: поэтому быть в откровении тайнам, казалось бы, не следовало. Но каждая тайна имеет в себе двоякую сторону: призрачную, непостижимую для нашего ума, и сторону светлую, удобопонятную; потому что каждая тайна выражает собой определённую мысль, определённую истину, содержание которой вполне может быть ясно для ума, хотя внутренняя возможность останется непонятной. И, следовательно, каждая тайна, как определённая мысль, легко может быть принята умом в ряд других его мыслей, и, будучи светлой по содержанию, естественно может сообщать свой свет прочим мыслям человека и пособить его неведению. Так (возьмём пример из действительного откровения), тайна падения, проповедуемая Христианством, выражает ту ясную мысль, что человек, созданный чистым и невинным, нарушил некогда заповедь Божью, и таким образом допустил в себя яд греха, который, повредивши всю его природу, распространился потом преемственно, как неизбежное зло, от падших праотцов и на всех их потомков, на весь род человеческий; тайна воплощения выражает ту светлую истину, что Сын Божий, не переставая быть Богом, благоволил соделаться человеком и в одном Лице своём соединить два естества – Божеское и человеческое; тайна искупления проповедует ту определённую истину, что воплотившийся Сын Божий умер за грехи наши на кресте, чтобы удовлетворить за нас правде Божьей и стяжать для нас вся Божественные силы, яже к животу и благочестию (2Петр. 1, 3); тайна возрождения и освящения – ту, что мы можем очиститься от всякой скверны плоти и духа и преуспевать в добродетелях, только при помощи Божественной благодати Духа Святого, и проч. Все эти мысли, по содержанию своему, бесспорно, понятны для нашего ума, хотя мы и не постигаем, как яд греха мог повредить всю природу человека и заразить весь род человеческий, как Бог соделался человеком, как смерть Искупителя могла, искупить нас от греха, проклятия и смерти, и как Дух Святой возрождает и обновляет нас благодатью своей. И мало того, что эти мысли понятны только сами по себе: они весьма многое объясняют нам в нас самих и во всём, нас окружающем; они, точно, открывают нам нечто такое, чего мы прежде не знали, и разрешают для нас важнейшие задачи жизни. Без тайны падения мы никогда не уразумели бы, откуда зло в мире нравственное и физическое, от чего так бедственна и жалка судьба человека на земле и вся история его представляет собой ряд почти одних заблуждений и пороков всякого рода; без тайн воплощения, искупления и освящения мы никогда не помирили бы этого несчастного порядка вещей в нас и вокруг нас с мыслью о совершенном Творце мира и о Его промысле; никогда не объяснили бы себе, что за цель бытия нашего на земле посреди стольких зол и бедствий, и не лучше ли было бы, если бы вовсе мы не являлись на свет и т. п. Нужно присовокупить, что цель откровения не та только, чтобы пособить неведению человека в деле веры, но и та, чтобы пособить его нравственности, чтобы указать ему ту бездну, куда неизбежно влекут его пороки, и, с другой стороны, указать те высочайшие блага, к которым могут привести его добродетели, словом, чтобы представить ему все сильнейшие побуждения к преупеянию в благочестии. А как много могут содействовать этому тайны истинного откровения, непостижимые для ума, но весьма близкие сердцу! Человек пал, все силы его повреждены, и он не может сам собой произвести ничего совершенно доброго: какое побуждение к смирению и пламенной молитве к Богу! Сам Сын Божий благоволил для искупления нас принять зрак раба и умереть на кресте: какое побуждение к бесконечной признательности и любви к божественному Искупителю и вообще к исполнению всех Его заповедей! Мы – храм Духа Святого, который совершает в нас наше освящение: какое побуждение блюсти себя от всякой нечистоты телесной и духовной, даже от порочных мыслей, желаний и чувствований!

Что касается, наконец, до человека, который должен принять тайны откровения: то и в нём находим мы совершенную к тому способность и возможность. Известно, что человек, по самому устройству своего ума, усвояет себе истины двояким образом, одни по знанию, другие – по вере: т. е. одно на основании собственного опыта и непосредственного сознания, что это точно истины; а другие на основании свидетельства и авторитета людей сторонних, как вообще приобретаются познания исторические, иногда географические и вообще познания о таких предметах, которых мы сами не видели, но о которых известия нам передают другие. Последним способом, очевидно, человек может усвоить себе и тайны откровения: не понимая непосредственно, что это, действительно, истины, однако же сознавая определённое содержание их, он может принять эти истины, на основании свидетельства об них и авторитета самого Бога – открывающего, который, как истинный, никогда обмануть не может. Одно только мог бы противопоставить этому человек, как и стараются противопоставить некоторые, когда бы он имел право сказать, что тайны откровений противоречат его уму. Но этого никто из здравомыслящих сказать не может:

1) тайна, по самому понятию о ней, совершенно непостижима для нашего ума, превышает его разумение; а чтобы утверждать о какой-либо мысли, что она, точно, противоречит уму, мысль эту необходимо понять и уразуметь. Следовательно, о тайне, пока она тайна, никто не в праве произнести ничего определённого: ни того, что она сообразна с умом, ни того, что она ему противоречит; а утверждающий последнее явно выражает тем, будто он постиг тайну;

2) у нас речь о тайнах истинного откровения, которые, предполагается, открывает человеку сам Бог, вместе с другими постижимыми истинами, и открывает так, чтобы человек ясно убедился, что к нему вещает сам Бог; а Бог может ли сообщить нам что-либо, противоречащее нашему разуму, и человек, убедившийся, что известные непостижимые истины, точно, сообщил ему сам Бог, может ли даже прийти к мысли, чтобы в этих тайнах обрелась какая-либо несообразность с началами разума и истины?

Когда мы говорим о необходимости для человека сверхъестественного откровения, мы выражаем этим, что он, в настоящем своём состоянии, одними своими естественными средствами, не может ни правильно познать Бога, ни достойно чтить Его, ни вообще достигнуть всех тех целей, для которых дана ему вера.

Эта недостаточность естественной веры и необходимость сверхъестественного откровения для человека открываются:

А) из того, что у народов, не озарённых светом сверхъестественного откровения, вера всегда являлась и является в самом жалком состоянии; и

В) из того, что никакая философия и вообще никакая мудрость человеческая не могла и не может извести людей из этого жалкого состояния, без сверхъестественного содействия Божьего.

В справедливости первой мысли убедиться весьма легко, и против неё почти не восстают сами противники сверхъестественного откровения, натуралисты и рационалисты. А потому, для подтверждения её, достаточно сделать лишь общий взгляд на веры, существующие в роде человеческом, вне Христианства, как истинного сверхъестественного откровения, и, во-первых, на Веру языческую, а затем уже на две остальные: ново-иудейскую и магометанскую.

Обращая внимание на внутреннее богопочтение языческих народов, мы видим, что ни один из них не имел и не имеет истинного учения о Боге, чтобы надлежащим образом веровать в Него, любить Его, надеяться на Него. Мысль о Боге едином, мелькающая у многих из них, совершенно подавлена и обезображена различными верованиями в богов многих; слава Бога нетленного и бесконечного изменена в подобие образа тленна человека и птиц, и четвероногих, и гадов, и вообще существ и предметов ограниченных (Рим. 1, 23); наконец, понятие о Боге всесвятом до крайности искажено верованиями в богов и богинь с такими нравственными недостатками и злодеяниями, которые унизительны были бы и для последнего из людей. Вообще язычники воздавали или воздают божеское почтение – одни светилам небесным: солнцу, луне, звёздам и их изображениям (astrolatria или сабеизм); другие боготворят землю, море, ветры, источники, растения и, в частности, истуканов, сделанных из дерева, камня и т. п. (фетишизм); третьи – животных неразумных: четвероногих, птиц, рыб, насекомых, гадов (zoolatria); четвёртые – людей, отличившихся во время жизни силой, благоразумием, благодеяниями или злодеяниями и т. п. (anthropolatria); пятые – злых духов или демонов (daemonolatria); шестые – изображения вещей отвлечённых, как то: славы, счастья; зол физических: лихорадки и других болезней, и зол нравственных: бесстыдства и прочих⁴⁷. Кратко, нельзя указать почти ни одной вещи ни в мире физическом, ни в мире нравственном, которой бы не боготворили язычники в той или другой стране, в то или другое время: они боготворили почти всех и всё; не боготворили только, надлежащим образом, одного Бога истинного⁴⁸.

Внешнее богопочтение язычников представляет такое же мрачное явление. Не упоминаем уже об обрядах пустых, суеверных и бессмысленных (каковы разные гадания по полёту и крику птиц, по снам, по дыму, по восковым фигурам, по внутренностям жертвенных животных и пр., разные прорицания, исполненные хитрости, обмана, двусмысленностей и проч.); а укажем только, с одной стороны, на обряды крайне жестокие и бесчеловечные, с другой – совершенно бесстыдные. К первым принадлежат:

а) приношение людей в жертву, употреблявшееся, по свидетельству достоверных писателей, у многих народов языческого мира со времён незапамятных, хотя и не в одинаковой степени, именно: у Сирийцев, Финикийцев, Арабов, Египтян, Карфагенян и других народов Африки; у Индийцев, Персов и прочих народов Азии; у Фракийцев, древних Скифов, Греков, Римлян, Галлов, Британцев, Германцев и прочих обитателей Европы⁴⁹; у Мексиканцев и других народов Америки⁵⁰;

б) добровольные самобичевания жрецов в честь некоторых божеств, в дни их празднеств, как поступали, например, жрецы Ваала, которые, по свидетельству св. Писания, крояхуся по обычаю своему ножами и мнози бишася бичми, до пролития крове своея (3Цар. 18, 28); жрецы Изиса, по свидетельству Геродота; жрецы Беллоны, по словам Лампридия и Лукана, особенно же жрецы Цибелы, по резкому описанию Сенеки, сохранённому блаж. Августином⁵¹;

в) такие же добровольные самобичевания и простых верующих при некоторых священных обрядах: например, в Индии ещё ныне одни глубоко ранят свои ноги и руки, другие разрезают язык в нескольких местах, третьи припускают к ранам змей, и в таком виде следуют за процессиями и пр.⁵²;

г) сечения малых детей, употреблявшиеся в Спарте, в честь Дианы, на её жертвенниках, и притом с такой жестокостью, что многие из этих несчастных, как пишет очевидец – Плутарх, здесь же и умирали в страданиях⁵³;

д) подобные же бичевания дев, употреблявшиеся во многих местах Аркадии в честь Дианы и Бахуса, и нередко оканчивавшиеся смертью тех, которые подвергались такому истязанию⁵⁴;

е) людоедство в честь идолов, доныне сохраняющееся у Сандвичан и многих других диких островитян⁵⁵;

ж) сожигание живых жён с мёртвыми мужьями, как доныне большей частью бывает у Индийцев⁵⁶. К обрядам бесстыдным относятся все вакхалии, сатурналии, срамные пляски и другие непотребства в честь Пана, Котиса, Венеры, Бахуса, Юноны, Адониса, Цибелы и проч.,– непотребства, в которых, в высшей степени, проявлялись бесстыдство, невоздержание, разврат и многое другое, о чём срамно и говорить: и всё это считалось не только позволительным, но даже священным; всё это совершалось в храмах, всенародно⁵⁷.

Можно уже, после этого, судить и о нравственном состоянии язычников (Рим. 1,26–32). Здесь всё содействовало развитию нечестья:

а) и боги, из которых многие были не что иное, как олицетворённые страсти, например, Меркурий, Венера, даже Юпитер, и которые чем считались выше, по замечанию блаж. Августина, тем, казалось, более заботились только о том, как бы превзойти друг друга разными пороками⁵⁸, а отличаясь злодеяниями сами, естественно тому же поучали примером своим и смертных;

б) и законы, нередко позволявшие и одобрявшие ненависть к врагам, презрение к бедным и несчастным, воровство, убиение детей и престарелых, разврат и другие пороки,– что остаётся у многих языческих народов и доныне⁵⁹;

в) и священные празднества, церемонии, обычаи, нередко самые капища с постыдными изображениями богов и их непотребств⁶⁰;

г) и общественные увеселения разного рода, особенно же театры и зрелища, служившие публичными школами нечестья: здесь нередко выводились на позорище сами боги со всеми своими недостатками и бесчинствами, и народ с удовольствием осмеивал тех, кому в храмах приносил жертвы⁶¹. Словом, нравственная сторона человека всегда оставалась в язычестве как бы забытой, пренебрежённой: в этом отношении язычество предоставляло человека совершенно самому себе, требуя от него, для угождения богам, лишь одного строгого исполнения внешних обрядов и жертвоприношений⁶². вера эта не давала человеку ни правил, ни побуждений, ни средств, ни примеров для преуспеяния в благочестии; напротив, указывала и правила, и побуждения, и средства, и образцы для преуспеяния в нечестии.

Суетна попытка некоторых учёных доказать, будто язычество, особенно древнее, отнюдь не так грубо, каким представляется с первого раза, будто язычники не верили в многих богов, а смотрели на них и на их истуканы только как на разные изображения, видоизменения, подобия единого Бога истинного, и будто языческие мифологии и мистерии скрывают под собой глубокий аллегорический смысл, и выражают чистейшие истины веры. Эта попытка не нова: к ней прибегали ещё некоторые из древних языческих философов, особенно в первые века Христианства, когда при распространении истинной веры тем яснее обнаруживались все нелепости язычества. Но согласиться с подобным предложением никак нельзя:

а) оно совершенно произвольно по своему началу: к этой мысли, как доказал ещё Евсевий, пришли учёные язычники уже в позднейшее время (по явлении Христианства), а прежде она была неизвестна,– пришли вследствие сознания крайних недостатков народной веры и из непохвального, вынужденного желания сколько-нибудь оправдать и поддержать её⁶³;

б) ещё произвольнее в приложении: потому что аллегорический смысл этих мифов и мистерий никем из древних не определён, ни каким-либо основателем языческой веры в известной стране, ни каким-либо из верховных жрецов,– а предоставляется определять его каждому учёному, по собственным соображениям: что же из этого может выйти, кроме несогласия в истолкованиях?

в) есть много мифологических сказаний и мистерий, которых никак нельзя объяснить в каком-нибудь высоком, благочестивом смысле, каковы все сказания о похождениях богов и богинь, их страстях, пороках, злодеяниях, все беспутные празднества и сатурналии в честь Бахуса, Венеры, Адониса и проч.;

г) сами языческие писатели: Гораций⁶⁴, Сенека⁶⁵, Цицерон и другие⁶⁶ оставили весьма многие свидетельства, что язычники, в буквальном смысле, верили во многих богов, и почитали за богов даже самые бездушные истуканы;

д) в св. Писании, свидетельство которого, в настоящем случае, должно иметь для всякого полную важность, уже как свидетельство несомненной древности, встречаются многочисленные изречения, представляются и примеры в подтверждение того, что как до пришествия Спасителя, так и по пришествию Его, язычники веровали, точно, во многих богов (Иуд. 5, 8; Ис. 44, 12–20; Иер. 2, 27; Дан. 14; Гал. 4, 8; Деян. 14, 11–18);

е) древние христианские пастыри, из которых многие до обращения в Христианство были сами язычниками, и притом язычниками учёными, а после до конца жизни занимались обличением языческих суеверий, и, следовательно, могли изучить языческое богословие гораздо лучше, чем нынешние исследователи, все эти пастыри во всеуслышание проповедовали, что язычники не ведают Бога единого, а веруют в богов многих и поклоняются идолам; подробно опровергали попытки тех, которые хотели защитить язычество аллегорическими истолкованиями, и свидетельствовали, что им самим, по собственному опыту, очень хорошо известны и сущность и всё ничтожное значение языческих мистерий⁶⁷;

ж) вообще из бесчисленного множества язычников, обращавшихся ко Христу в начале Христианства, из которых, бесспорно, весьма многие были посвящены прежде во все таинства язычества, не являлось ни одного, который бы откровенно исповедал, что таинства языческие скрывают под собой глубокие истины веры, согласные с откровением; напротив, все говорили об этих мистериях с каким-то омерзением, как о предметах нечистых и нечестивых;

з) если бы даже и допустить, что некоторые языческие мифы, действительно, имели высший, таинственный смысл; то, без всякого сомнения, этот смысл знали весьма немногие; а весь народ вовсе не знал его, и всегда понимал свои предания о богах, свои обряды и празднества в смысле простом, буквальном: какая же теперь польза из этого предполагаемого аллегорического смысла веры языческой⁶⁸?

Под именем ново-иудейской веры разумеется не та вера, которая дана Израильтянами через Моисея и Пророков, и которую исповедовали они до пришествия Мессии, но та, которую измыслили они сами, уклонившись от истинного духа Моисея и Пророков, и содержат ныне⁶⁹, уже по пришествию обетованного Мессии, ими непризнанного. Первая вера есть истинно богооткровенная и составляет одно с христианской, а потому и не подлежит здесь нашему рассмотрению, последняя, собственно ново-иудейская, как плод заблуждений естественного разума человеческого, может быть названа видом естественной веры в смысле подлежательном, и потому должна обратить здесь на себя наше внимание.

Но что сказать о ней, кроме того, что она действительно есть плод самой крайней слепоты разума человеческого, и притом разума грубого и напитанного предрассудками? Она изложена в двух книгах, почитаемых Иудеями за книги божественные, в Каббале и Талмуде⁷⁰; но в обеих этих книгах наряду с истинами, заимствованными из Библии, столько странностей, нелепостей, противоречий, что становится невероятным, как могли люди выдумать подобные вещи, и как могут другие признавать столь уродливые понятия за истины священные и неопровержимые, не отказавшись от здравого смысла. Таковы –

В теоретическом отношении сказания:

а) о ежедневных занятиях Бога⁷¹;

б) о цели, для которой создан мир⁷²;

в) о Мессии и обстоятельствах Его пришествия⁷³;

г) о воскресении мёртвых⁷⁴, и проч.

В нравственном – таковы:

а) основной закон об отношении человека к ближним: «всякое добро, которое закон Моисеев предписывает, и всякое зло, которое он воспрещает делать ближнему, брату, товарищу, должно, объясняет талмуд, понимать только в отношении к Иудеям⁷⁵;

б) взгляд на прочие народы: называя их народами нечистыми и богопротивными, с которыми Евреи не только не должны вступать ни в какие родственные связи, но не должны иметь общения даже в пище и питье, особенно в известные дни, талмуд учит, что еврей может без греха нарушать клятвы, даваемые иноверцу, может обманывать его, притеснять, преследовать и даже умерщвлять за его иноверие, и что вообще все эти иноверные народы по пришествию Мессии или истребятся совершенно, или будут порабощены Иудеям, так что сами цари иноверные сделаются слугами для последнего из чад Израиля⁷⁶;

в) учение о средствах к оправданию: в Талмуде проповедуется, что как грех первородный, так и вообще все грехи могут быть изглажены и уничтожены через строгое исполнение всех предписаний закона обрядового и проч.

Вследствие этого Иудеи исключительно преданы своим обрядам, так что, по выражению одного собственного их учёного, для Иудеев вера не существует, а существует только закон, т. е. обрядовый⁷⁷. Но надобно ещё прибавить, как странен, мелочен, ничтожен в своих неисчислимых предписаниях и установлениях этот закон. Например, на основании одной заповеди Божьей: да не сотвориши всякого дела в день субботний (Исх. 20, 10), теперь существует 949 раввинских учреждений, из которых одно «запрещает Еврею даже плевать по воздуху в субботу, потому что это действие похоже на веяние неочищенной ржи»⁷⁸ На основании запрещения Божьего не есть квасного в Пасху (Исх. 12, 20) измышлено 265 постановлений, из которых одно гласит, что если бы 10000 Евреев, в день Пасхи, варили пищу в воде, почерпнутой из одного колодца, в котором вскоре после того найден какой-нибудь ячмень, то все они обязаны приготовленную пищу, вместе с посудой, сжечь или бросить в реку. Об одних запрещённых яствах существует свыше 3000 различных постановлений; об одном обряде омовения рук – до ста, а о солении мяса – до двухсот; есть даже определения касательно способа обрезывания ногтей... На основании заповеди Моисея, запрещающей варить козлёнка в молоке его матери (Исх. 23, 19; Втор. 14, 21), талмудисты запретили:

а) варить в молоке какое бы то ни было мясо;

б) употреблять даже сосуд, в котором изготовляется мясная пища, на изготовление в нём пищи молочной; и

в) определили принимать молочную пищу не ранее, как по истечению шести часов после принятия пищи мясной, а мясную после молочной не ранее, как через час. И пусть бы ещё исполнение всех таких мелочей отдано было на произвол каждого; напротив, талмуд все обряды возводит в догматы, и требует самого строгого исполнения относящихся к ним постановлений и правил⁷⁹.

Сами более рассудительные Иудеи сознаются⁸⁰, что в их талмуде и каббале много басней, которые, буквально взятые, противоречат и здравому смыслу, и самим себе, и совершенно недостойны ни Бога, ни человека. Но чем же думают это оправдать? Тем, будто эти басни надобно объяснять в смысле аллегорическом, духовном: вынужденная уловка, когда сказать ничего более не остается! И какой может быть смысл аллегорический, например, в представленных нами узаконениях о яствах, субботе и пр.?

В Вере магометанской, изложенной в алкоране⁸¹, надобно различать две стороны: во-первых, истины, заимствованные из св. книг Ветхого и Нового Завета, каковы многие здравые понятия о Боге и Его свойствах, об ангелах, многие нравственные предписания и заповеди, многие исторические сказания,– что подтверждается частыми ссылками на эти книги самого Магомета; и во-вторых – всё то, что заимствовано из других источников: частью из древней аравийской веры, частью из иудейского талмуда, а частью измышления самого Магомета.

Первого рода истины имеют полное своё достоинство; но они принадлежат Божественному откровению, а не Магомету или алкорану. Алкорану же принадлежит только то, что здесь эти светлые истины смешаны нередко с такими заблуждениями и баснями, которые почти совершенно затмевают их и подавляют. Так, например, в алкоране говорится, будто Авраам и Измаил построили храм в Мекке (сюр. 2, ст. 121), будто в жертву принесён был Измаил (сюр. 38, 188), будто Соломон свержен с престола коварством сатаны (-26), будто Дева Мария, Матерь Господа нашего Иисуса, была сестра Аарона, будто Иисус ещё в колыбели изрёк о себе: «я раб Бога, Он дал мне книгу и поставил меня Пророком» (сюр. 19, 18) и т. п.

Что же касается всех прочих частей Магометанского учения, которые заимствованы в алкоран из источников человеческих, и потому относятся к Вере естественной: то здесь встречаем почти только одни заблуждения и часто нелепости.

Так в теоретической части утверждается:

а) что всё, происходящее в мире, подчинено безусловному предопределению Божьему, и иначе происходить не может (сюр. 17, 13; 9, 53);

б) что, в частности, и каждый человек имеет свою неизбежную, неотвратимую судьбу (сюр. 16, 13), каждому предназначается известный образ жизни и деятельности, доброй или злой,– чем ясно подрывается всякая свобода и нравственность, и Бог становится виновником зла;

в) что Бог сотворил многих людей для геенны, и потому в собственном смысле есть деспот (сюр. 7, 180; 37, 163; 3, 189);

г) что всеобщий суд при кончине мира будет продолжаться 5000 лет;

д) что вечное блаженство праведников в раю будет состоять в самых грубых чувственных удовольствиях (сюр. 2, 25; 37, 41; 55, 45) и проч.

В практической части Магометанская вера –

а) хотя нередко говорит о любви к Богу, но эта любовь необходимо превращается в рабский страх и слепую преданность судьбе;

б) говорит также о любви к ближним, но число ближних ограничивает только одними правоверными, т. е. магометанами, и притом друзьями;

в) по отношению же к иноверным – заповедует преследовать их и убивать за несогласие принять магометанство (сюр. 47, 4);

г) по отношению к врагам и оскорбителям – позволяет мщение и даже убийство (сюр. 42, 38). Кроме того –

д) позволяет многожёнство и наложничество (сюр. 4, 3; 2, 224; 36, 50);

е) запрещает всякое исследование в деле веры, под страхом смертной казни;

ж) повелевает распространять Веру мечом и насилием (сюр. 8, 4; 9, 13), и

з) предписывая многочисленные обрядовые постановления, как то: посты, омовения, разного роды молитвы, путешествие в Мекку, воздержание от некоторых яств и питий и т. п., даёт всем этим вещам такую цену, что от них будто бы вполне зависит вечное спасение человека. Неизбежным плодом такого учения выходит то, что вся нравственность мусульманина ограничивается строгим исполнением одних внешних постановлений, а на исправление сердца не обращается почти никакого внимания.

Таким образом, даже беглый взгляд на нравственное состояние людей, не озарённых светом божественного откровения, убеждает нас, что первобытная вера в человеческом роде находится ныне в виде извращённом: ни у язычников, ни у новых Иудеев, ни у магометан мы не встречаем ни правильного богопознания, ни правильного богопочтения. А после этого очень естественно, если такая вера вовсе не приводит людей и к тем высоким целям или следствиям, к каким бы долженствовала приводить. Первая цель и следствие веры, как мы видели, есть таинственное единение человека с Богом; но это единение возможно только под условием, со стороны человека, истинной веры в Бога, истинной любви к Богу и истинной надежды на Бога, которые бы выражались притом в достойном внешнем богопочтении и благочестивой жизни. А у язычников, новых Иудеев и магометан ничего этого нет и быть не может, по самому существу их учения и всего устройства: какое же может быть у этих людей и общение с Богом? Кое общение свету ко тьме (2Кор. 6, 14)? Вторая цель и второе следствие веры есть слава Божья в людях; но Бог может прославляться в людях только через их правильную веру в Него, через их правильное богопочтение, преимущественно же через их благочестивую жизнь: и всех этих условий не в состоянии и исполнить ни язычники, ни новые Иудеи, ни магометане. Кто же станет утверждать, чтобы могло святиться в них и имя Божье? Наконец, последняя цель и следствие веры есть счастье и блаженство самого человека; но когда и где был счастлив человек, разумеется, не озарённый светом божественного откровения? В какое время и в какой стране не жаловался он на свою судьбу, не чувствовал в себе, по крайней мере в известным минуты, горького томления духа, изнурительной борьбы сил и страстей, не испытывал бед и скорбей от своих ближних, не подвергался многоразличным бедствиям от самой внешней природы? История частных лиц, история целых царств и народов, история всего рода человеческого совершенно подобны тому книжному свитку, виденному пророком Иезекиилем, в котором вписано бяше рыдание, и жалость, и горе (Иез. 2, 10). Читая её, невольно чувствуешь, что как будто какая-то кара небесная, грозная, неотвратимая, тяготеет над бедным человеком.

Что же значит это горестное состояние веры в человеческом роде и самого человека? Откуда оно? Всесовершенный, Всесвятой и Всеблагой, без сомнения, не мог создать человека столь несовершенным, как бы для одних бедствий и страданий; Истинный и Верный не мог сам отказаться от союза, в который благоволил в начале призвать человека. Если союз нарушен: то нарушен человеком, который, как существо свободное, ограниченное, мог сохранить этот союз, мог ему и изменить, а затем уже неизбежно прийти к настоящей своей участи. Священная история (Быт. гл. 3) и предания всех народов⁸², действительно, и свидетельствуют, что человек сам нарушил завет Божий ещё в начале, прогневал своего Создателя, и сделался несчастным.

Теперь нам следует показать справедливость второго нашего положения, которое всеми мерами стараются отвергнуть натуралисты, именно того, что –

Требуется:

1) просветить род человеческий светом истинного учения веры: здесь начало спасительной перемены;

2) примирить людей с Богом, которого они бесконечно оскорбили своим отпадением от Его первобытного завета, и таким образом восстановить завет этот: здесь средоточие спасительной перемены;

3) наконец, исправить человеческую нравственность, из худых и развращённых сделать людей добрыми и святыми: здесь окончание спасительной перемены. По исполнению всех этих трёх условий, человек снова войдет в таинственное единение и общение с Богом, для славы Божьей и собственного блаженства. Но этого-то и не в состоянии сделать человек собственными силами.

Не могла и не может человеческая мудрость просветить людей светом истинного учения веры.

Во-первых, потому что она сама никогда не знала вполне, и не может вполне узнать когда-либо этого учения. Главные предметы его: Бог, назначение человека, бессмертие души, происхождение нравственного зла и прочие предметы сверх опытные и, следовательно, в настоящем нашем состоянии непосредственно недоступные нашему уму и зримые нами только отчасти, якоже зерцалом в гадами (1Кор. 13, 12). А в таком случае безошибочных, неопровержимых познаний для человека быть не может, хотя мы отнюдь не отвергаем, твёрдо держась Слова Божьего (Деян. 14,17; Рим. 1, 20) и всеобщего опыта, что в некоторой степени человек может познавать и эти высочайшее предметы. Поэтому-то все, даже лучшие философы, как древние, так и новые, не были чужды заблуждений касательно истин веры, и заблуждений нередко весьма грубых и опасных⁸³. Некоторые из этих мудрецов сами открыто исповедовали слабость человеческого ума в отношении к предметам божественным и даже потребность в небесной помощи⁸⁴.

Во-вторых, потому что, вследствие недоступности и непостижимости для ума главных предметов веры, сами философы не могли и не могут быть несомненно убеждены в истинности своих понятий о ней, хотя бы понятия эти иногда были действительно истинны⁸⁵; а без убеждения в своих мыслях что можно сделать для их распространения?

В-третьих, потому что у философов не достало бы для этого надлежащей решимости и самоотвержения даже в том случае, если бы они и были убеждены в своих вероучениях. Для того, чтобы проповедать людям новую Веру и заставить их отказаться от суеверия предков, нужно решиться на величайшее труды и пожертвования, может быть, на пожертвование самой жизнью, как и показала история распространения в роде человеческом христианской веры: кто же сим доволен (2Кор. 2, 16)? Мы знаем не одного из древних мудрецов, которые в тишине своего кабинета дерзко смеялись над суевериями толпы и говорили о Боге. Но когда приходило дело – высказать своё мнение публично, начинали с мнимым убеждением говорить о богах и проповедовать, что надобно поклоняться бездушным истуканам, надобно приносить им жертвы, надобно свято соблюдать все предания предков, касающиеся веры. Пифагор⁸⁶ и Платон⁸⁷, вольнодумец Котта⁸⁸ и Цицерон⁸⁹, Эпиктет⁹⁰ и Марк Антоний⁹¹ – все ясно высказывали эту последнюю мысль и старались её доказать, а Цицерон утверждал даже, что поступать таким образом повелевает сама мудрость⁹².

В-четвёртых,– по причине великого разногласия философов и целых философских школ, как во всём, так, особенно, в их Вероучениях. Знающему историю философии известно, что эти разногласия никогда не прекращались от первого философа древности до философа дней наших. И, что очень нередко, и в древние и в новые времена, принимаемое одними мыслителями за несомненную истину у других считалось за совершенную ложь⁹³. Должно присовокупить, что этим разногласиям никогда и конца быть не может:

а) в частности по свойству ума человеческого: Ум и каждого человека в отдельности, соответственно разным степеням и обстоятельствам своего развития, весьма часто меняет свои мысли об одних и тех же предметах и противоречит самому себе,– тем неизбежнее это между умами лиц различных между собой и по естественным свойствам, и по воспитанию, и по многим другим обстоятельствам;

б) ещё более – потому, что в области философии нет такого судилища, где бы окончательно могли быть решаемы споры мыслителей, и приговор которого был бы всеми уважаем, как неоспоримо-истинный и неизменный; а ещё более –

в) по свойству самолюбия человеческого, самолюбия людей учёных, самого сильного и раздражительнейшего из всех видов самолюбия. При таком положении дела, что могут сделать философы, если бы даже они решились на все пожертвования, для сообщения человеческому роду своей философской веры? Что созидали бы одни, то разрушали бы другие; и люди не знали бы, кому из них следовать, а всмотревшись в их разноречия, конечно, никому бы не последовали. Одно это препятствие, при удалении всех прочих, сделало бы невозможным всякий успех в предприятии мудрецов.

Наконец, последняя причина явной суетности подобной попытки есть недостаток авторитета у философов для сообщения людям своих понятий о Вере: Отнять у народов прежние Верования отеческие, стародавние, на которые они привыкли смотреть, как на происшедшие от самого Бога, и вложить в их умы и сердца новые убеждения, которые им внушает простой человек, во всём им подобный,– это совершенно невозможно. «Приближаются иногда к истине и философы, говорит Лактанций, но их учения не имеют никакого веса: потому что проистекают от человека, и не запечатлены высшим авторитетом, т. е. авторитетом Божьим; Никто в них не верует: ибо всяк чувствует, что учащай такой же человек, как и слушающий»⁹⁴. Поэтому, если бы философы и сами знали истинное учение о Боге, и, будучи глубоко убеждены в нём, решились передать свои знания другим; если бы, решившись, они действовали единодушно: и в таком случае они не имели бы в своём предприятии ни малейшего успеха.

Не могла также и не может никакая мудрость человеческая обрести истинное средство для удовлетворения правды Божьей за наши грехи, для примирения человека с Богом, для восстановления союза между ними. Безрассудно, конечно, было мнение тех, кои думали очистить себя пред Богом от скверн греховных посредством телесных омовений⁹⁵: это средство осмеивали сами язычники⁹⁶. Безрассудна была и всеобщая уверенность язычников, будто Божество, раздражённое грехами человеческими, умилостивляется посредством приношений, особенно же посредством жертвенных животных: немного требуется для того, чтобы сознать справедливость слов святого Апостола: не возможно крови гончей и козлей отпущати грехи (Евр. 10, 4),– как это чувствовали и здравомыслящее язычники⁹⁷. Если жертвы Евреев имели свою силу и значение: то это потому, что жертвы эти были прообразами всемирной Жертвы, принесённой на Голгофе (Евр. 9, 13. 14; 10, 1; 12, 24). Неосновательно, наконец, и учение натуралистов⁹⁸, утверждающих, что для примирения человека с Богом достаточны истинное раскаяние человека во грехах и исправление жизни, без всяких сторонних пособий. Покаяние никогда не уничтожит грехов, нами уже соделанных, и не изгладит следствий, оставленных ими в нашей природе; а в этом виде мы, по прежнему, останемся естеством чадами гнева Божьего (Еф. 2, 3): грех всегда и во всём противен и оскорбителен Существу святейшему и правосудному. Исправление жизни и наши добрые дела отнюдь не могут быть заменой и вознаграждением пред судом вечной Правды за наши прежние проступки: ибо эти добрые дела, которые мы начали, положим, совершать с известного времени, должны отвечать сами за себя: это наш долг; а прежние наши повинности останутся повинностями⁹⁹. Но главное,– возможно ли это исправление жизни, это нравственное перерождение для падшего человека, предоставленного собственным силам?...

Если мудрость человеческая не могла и не может просветить людей светом истинного Боговедения, не могла, и не может обрести средства для примирения человека с Богом; тем более, или, по крайней мере, отнюдь не менее она бессильна исправить нравственное состояние человеческого рода.

Первое условие для этого исправления, без сомнения, то, чтобы познать нравственный закон и правильно изъяснить его людям,– условие, по-видимому, очень нетрудное: ибо нравственный закон глубоко запечатлён в нашей совести, и так близок нашему сердцу, так внятен здравому уму! Однако же, по свидетельству вековых опытов, в истолковании этого закона и в применении его к частным случаям жизни, даже лучшие мыслители подвергались большим погрешностям. Наряду с прекрасными нравственными правилами, которые мелькают и в древних и особенно в новых философских нравоучениях, как часто встречаешь правила, совершенно ложные и опасные для нравственности¹⁰⁰!..

Второе условие – вместе с законом дать людям и достаточные побуждения к исполнению закона, которые бы могли отвлечь человека от прежних пороков, удержали от новых, и заставили полюбить добродетель. Но подобных побуждений не обрести нашему уму, предоставленному одним собственным соображениям: ибо на что для этой цели он может указать нам? На высокое сознание нравственного долга, на превосходство добродетели и низость порока, на голос совести, награждающей за добродетели и карающей за беззакония? Все эти благородные побуждения не могут иметь почти никакого влияния на большую часть людей, погружённых в чувственность и водящихся страстями, прежде нежели эти люди исправятся. Или – укажет на то, что добродетель есть вернейший путь к счастью, а порок приводит к гибельным следствиям? Но этой неоспоримой истине не часто ли противоречит положение дел человеческих?... Не видим ли мы на опыте, как невинные и добрые страждут, а злодеи торжествуют и блаженствуют?... Откровение объяснило христианам эту загадку нашего бытия, и мы ею не смущаемся: а что сказал бы против неё ум в пользу проповедуемой им добродетели?...

Наконец, должно помнить, что для исправления человека не довольно только объяснить ему нравственные заповеди и указать достаточные побуждения к добродетели,– ему нужно ещё дать для этого силы, которых в настоящем, повреждённом состоянии своей природы он не имеет (Рим. 7, 14). Мы не сами вносим в себя грех, мы рождаемся уже в грехах и с наклонностью к ним, как свидетельствует Слово Божье (Пс. 50, 7), и как сознавали умнейшие из язычников¹⁰¹. И эта наклонность раскрывается в нас прежде, нежели мы достигаем до полного употребления своей свободы, укрепляется потом и возрастает через каждое наше произвольное порочное действие. Эта-то наклонность, прирождённая нашему падшему естеству, усилившись от наших личных грехов и обратившись в навык, доводит, нас до того, что мы не в состоянии бываем владеть собой: не было ещё между людьми такого мудреца, который бы явился полным господином над самим собой и исполнил на деле свои мудрые правила; не было философа, у которого жизнь не оказывалась бы иногда в большом несогласии с собственными устами и сердцем¹⁰². Эта-то наклонность, по слову св. апостола Павла, есть закон во удех наших, противувоюющ закону ума и пленяющ нас законом греховным (Рим. 7, 23); она виной, что и самый закон Божий, врачевство греха становится для человека поводом ко греху (Рим. 7, 7–10). Самому человеку никогда не исторгнуть из себя этой нравственной порчи¹⁰³: ибо для этого ему нужно было бы, так сказать, пересоздать собственное существо, которое всё проникнуто ядом греха (Еккл. 1, 15; Иерем. 13, 23).

Прямое следствие из всех представленных соображений о недостаточности естественной веры – очевидно. Если эта вера оказывается в самом плачевном виде между людьми, не ведающими Божественного откровения; если никто из людей не в состоянии просветить заблудшего человечества светом истинного Боговедения, примирить грешников с Богом и исправить их нравственность: то остаётся одно последнее средство – желать и ожидать сверхъестественной помощи Божьей. И её желал, её ожидал во все времена падший род человеческий: следы этого ожидания находят у древних Египтян, Халдеев, Персов, Индийцев, Китайцев, Греков, Римлян, Карфагенян, Скифов, Скандинавов, Германцев. Галлов. Американцев и проч.¹⁰⁴. Она, действительно, и подана нам всемилосердным Господом в христианском откровении.

Без признаков и характеристических свойств никакая вещь в мире существовать не может, как вещь определённая; равно не может быть отличена нами от всех прочих вещей и познана: таков всеобщий закон бытия и нашего познания. Следовательно, и сверхъестественное откровение Божье, если оно даровано людям, должно иметь свои существенные признаки, по которым бы могло существовать в мире, как нечто определённое, могло быть узнано нами и отличено от всех откровений ложных.

К тому, чтобы судить о признаках сверхъестественного откровения, мы имеем два средства: с одной стороны, понятие о существе откровения нами уже составленное: ибо, когда известно существо вещи, легко гадать и о её существенных свойствах; а с другой – образец действительно существующего откровения, т. е. христианского, которое от самого Бога запечатлено всеми отличительными чертами истинного откровения, так что нам остается только отвлечь эти черты от Христианства, обобщить и рассмотреть, как нечто отдельное.

При пособии обоих этих средств, все признаки божественного откровения, обыкновенно и весьма справедливо, разделяются на два рода: на признаки внутренние и на признаки внешние.

Внутренние признаки заимствуются из самого содержания откровения, и подразделяются на отрицательные, которые указывают, чего не может иметь истинное откровение, и положительные, обозначающее, напротив, что должно, или, по крайней мере, может иметь оно.

Из понятия об откровении мы знаем, что оно сообщается самим Богом, сообщается человеку и именно с тою целью, чтобы пособить ему в деле веры. Следовательно –

1) Быть не может, чтобы истинное откровение содержало в себе какие-либо мысли нелепые и безрассудные, противоречащие здравому человеческому смыслу: таких понятий Бог не может дать, не переставая быть Богом, а человек не может принять, не переставая быть человеком, в частности:

а) быть не может, чтобы истинное откровение проповедовало какие-либо догматы веры, например, о Боге, Его отношении к миру и человеку, ниспровергающие коренные истины ума, вложенные в него самой природой, т. е. самим Творцом;

б) быть не может, чтобы проповедовало оно какие-либо законы нравственности, гибельные для нравственности, и

в) предписывало постановления, или внушало чувства, неблагоприятные истинному счастью человека и целых обществ: подобное откровение не только бы не служило для нас пособием в деле веры, не содействовало нашему преуспеяниюю в истинной вере, любви и надежде, и не приближало нас к вожделенной цели союза с Богом; напротив, ещё более препятствовало бы нам стремиться к этой цели и удаляло бы от неё. По одному этому признаку уже легко судить, например, что ни язычество, ни новое Иудейство, ни Магометанство не суть веры истинно-откровенные: когда мы знаем, что первое проповедует нелепое учение о многих богах, своим духом, а нередко и ясными внушениями подрывает чистую нравственность, и допускает приношение в жертву людей; второе также не чуждо безрассудного учения о Боге, всю нравственность думает заменить одними обрядами, и внушает какое-то презрение к прочим народам; третье, наконец, проникнуто нелепым учением о слепой судьбе, столько же нелепым учением о многожёнстве, наложничестве, чувственных удовольствиях за гробом,– чем неизбежно даётся перевес плоти над духом и подрывается чистая нравственность,– и кроме того дышит слепым фанатизмом, столько гибельным для всех иноверцев.

2) Быть не может, чтобы истинное откровение, по способу своего изложения, было двусмысленно, загадочно, и вообще говорило так, как способны говорить только хитрость и обман, а не истина. Ибо очевидно, что и в таком случае оно не может происходить от Бога, не может быть принято и усвоено человеком, не может соответствовать и цели откровения. Так, рассматривая изречения древних языческих прорицателей, двусмысленные, загадочные или вовсе неопределённые, невольно сознаешь, что это прорицания ложные, и не могли происходить от Бога.

Напротив, естественно ожидать:

а) что истинное откровение Божье, сообразно с самым существом своим и целью, будет содержать в себе только чистейшие и совершенные истины, относящиеся к Вере;

б) что в числе этих истин одни, которые прежде были известны людям, явятся в лучшем свете, а другие прежде неизвестные, будут открыты вновь, и

в) что, в ряду вновь открытых истин, одни будут постижимы для разума человеческого, хотя до открытая были ему неизвестны, а другие останутся непостижимыми и по открытию, и должны быть усвояемы им Верою: ибо таков, как мы заметили в своём месте, предмет веры и откровения, что тайны здесь не только возможны, но и совершенно неизбежны. в частности, естественно ожидать, что –

а) догматы веры в истинном откровении будут отличаться особенной глубиной и спасительностью;

б) обетования надежды – особенной высотой и духовностью;

в) законы любви – особенной чистотой и животворностью, и

г) всё учение, каких бы предметов оно ни касалось, будет иметь осязательное превосходство пред обыкновенным учением человеческим.

Касательно способа изложения истин естественно ожидать, что в откровении будет представлено всё –

а) с такой ясностью, какая только возможна по свойству открываемых предметов: этого требует премудрость Бога, виновника откровения;

б) с такой приспособленностью к понятиям человека, какая только может быть допущена, без ущерба истине: этого требует цель откровения; и

в) таким тоном, из которого прямо видно было бы, что здесь вещает Бог, а не человек... и пр.

Впрочем, надобно помнить, что определить с совершенной точностью и подробностью, чего не должно и что должно иметь откровение, без сомнения, нельзя: это зависит от воли Божьей. И потому мы старались указать только главные черты откровения и признаки общие, непосредственно очевидные из самого понятия о нём.

Относительно достоинства и значения этих внутренних признаков справедливость требует сказать, что хотя они совершенно необходимы в откровении, но одни ещё недостаточны для цели, т. е. для решительного убеждения нас в божественности его происхождения. Они необходимы: потому что отсутствие их в какой-либо Вере, выдающей себя за откровение, было бы несомненным свидетельством, что это откровение ложное,– как мы и заметили уже, рассматривая самые эти признаки порознь. Они одни недостаточны для цели: потому что бытие их в какой-либо Вере делало бы только вероятным, что она есть откровение Божье, но ещё не вполне достоверным; ручалось бы, что эта вера, как совершенно достойная Бога, могла произойти от Него, но ещё не показывало бы, что она и действительно произошла от Бога. Как бы ни было превосходно учение известной веры во всех отношениях, соответственно указанным нами признакам; но при рассматривании его всегда будет оставаться вопрос: почему же это превосходное учение надобно непременно считать откровением Божьим, а не плодом какого-либо необыкновенного ума человеческого, когда человеческий ум, в состоянии же понять и оценить это учение? Могло оно произойти от Бога, но могло произойти и от человека; первое может быть вероятнее, но и только… Следовательно, внутренние признаки откровения с отрицательной стороны могут иметь силу непререкаемости: по ним всегда, можно узнать откровения ложные; но с положительной – только силу вероятности: по ним можно только гадать об истинном откровении, а решительно узнать его ещё нельзя.

Кроме того, недостаточность одних внутренних признаков и необходимость других открывается ещё из следующих соображений:

а) откровение даётся для всех людей,– следовательно должно быть принято всеми; но наибольшая часть рода человеческого, по недостатку образования, совершенно не способна судить о достоинстве откровенного учения, чтобы по нему убеждаться в божественности откровенной веры;

б) сами люди образованные, будучи различны в степенях своего образования, руководясь разными началами, и всегда нечуждые каких-либо предрассудков, не все могут понять и оценить превосходство откровенного учения, и неизбежно будут разногласить между собой, колебаться, недоумевать, не имея возможности сказать о нём что-либо непререкаемое;

в) не забудем, что откровение, по самому существу своего предмета, может иметь в себе тайны, т. е. истины совершенно непостижимые для человеческого разума, но необходимые в деле откровенной веры; как же он будет судить о божественном происхождении таких истин, по их внутреннему достоинству?

Эту недостаточность внутренних признаков откровения восполняют признаки внешние.

Внешние признаки откровения заимствуются, во-первых, от характера тех лиц, которые выдают себя за проповедников истинного откровения, посланных самим Богом, и от способа распространения проповедуемой ими веры; а во-вторых, от некоторых особенных, сверхъестественных событий, сопутствующих появлению или даже всему существованию откровения. Признаки первого рода, сравнительно с последними, могут быть названы признаками естественными, а последние – сверхъестественными.

В характере лиц, выдающих себя за проповедников откровения, непосредственно будто бы полученного ими от Бога, естественно искать таких черт, которые должны быть неотъемлемыми свойствами всякого свидетеля истины: ибо лица эти являются пред нами, действительно, только свидетелями того, что передают нам. А потому, прежде всего, надобно смотреть: не обманываются ли эти свидетели как-нибудь сами,– потом, не хотят ли они намеренно обмануть других? И если окажется,–

а) что они находятся в состоянии самообольщения, увлекаются мечтами своего разгорячённого воображения и исступлённой фантазии, дышат фанатизмом, или даже обнаруживают признаки умопомешательства: в таком случае свидетели эти не заслуживают никакой веры. Если окажется,

б) что называющие себя посланниками Божьими водятся в своих действиях нечистыми побуждениями, и, стараясь, по-видимому, об исправлении веры, стремятся совсем не к нравственным целям, а к целям земным, политическим, и заботятся не о спасении ближних, а только об одной своей корысти, могуществе, славе и порочных удовольствиях: в таком случае опять мы не можем иметь веры к подобным свидетелями По одной этой черте справедливо узнают в Магометанине обманщика и в его учении – ложное откровение. Если же наоборот –

в) лица, проповедующие какое-либо учение за откровение Божье, не только чужды всякого самообольщения, напротив, во всём обнаруживают здравый смысл, и светлую рассудительность. Не только не стремятся, тайно или явно, к каким-либо целям корыстным, напротив,– отличаются высочайшим самоотвержением и дышат одной любовью к Богу и ближним, забывая о себе. Тогда невольно возникает в душе мысль, что здесь действуют, точно, не какие-либо обманщики, и становится весьма вероятным, что эти лица суть посланники Божьи, что они достойны были услышать непосредственно от Господа Его святую волю и соделаться органами Его откровения для других. Вероятность эта тем более усиливается, чем чище и святее представляется их нравственный характер, и чем более оказывается нравственно невозможным с их стороны какой-либо обман.

От способа распространения божественного откровения естественно ожидать, что он будет вполне достоин Бога, открывающего свою волю, человека, которому даётся откровение, и самого откровения. Поэтому:

а) никак нельзя согласиться, чтобы, при распространении истинного откровения, были употреблены хитрость, обман и пр.; чтобы здесь могли действовать золото, серебро, подкуп, или были допущены меч, принуждение, кровопролитие... И потому, например, Магометанство, распространённое подобным образом, по одной этой черте уже не заслуживает имени откровения. Напротив,

б) когда видим, что проповедники какой-либо веры, выдаваемой ими за откровение, не употребляют для распространения её никаких других средств, кроме самой проповеди, стараются только просветить умы и сердца своих слушателей словом истины, предоставляя каждому на выбор – верить проповеди или не верить; когда видим, что, несмотря на отсутствие всяких других пособий, одна эта проповедь, сама собой, привлекает тысячи людей и распространяется повсюду с изумительной быстротой: не скажет ли тогда нам совесть, что тут действуют не простые люди, что их образ действий может быть назван достойным и самого Бога?

О силе доказательности этих внешних признаков божественного откровения, которые мы назвали естественными, должно повторить то же самое, что замечено выше о признаках внутренних, т. е. что с отрицательной стороны они имеют силу непререкаемости: по ним всегда можно узнать откровение ложное; а с положительной – силу одной вероятности: по ним можно только гадать, находить вероятным, что известное откровение есть истинное. Впрочем, будучи присоединены к признакам откровения внутренним, эти внешние признаки естественно возвышают степень их доказательности, усиливают их и подкрепляют, и вместе делают уже более вероятным божественное происхождение какой-либо веры, нежели одни признаки внутренние.

Решительными же, неоспоримыми доказательствами божественности какого-либо учения являются так названные нами признаки откровения сверхъестественные.

Здесь мы разумеем двоякого рода особенные знамения, которыми Бог всегда благоволил окружать своё истинное откровение, именно: чудеса и пророчества.

I Чудеса – это события в природе или естестве (φύσις) сверхъестественные, т. е. такие, которые превышают силы и законы самой природы, а могут быть совершаемы в ней только силой высочайшей – Божественной¹⁰⁵.

II. Сомневаться в возможности чудес нет ни малейшего разумного основания. Чудеса были бы невозможными только в трёх случаях: когда бы существовали неодолимые препятствия к этой возможности или со стороны самих чудес (т. е. в самом понятии о них), или со стороны природы, в которой должны совершаться они, или, наконец, со стороны единственного Виновника их – Бога.

Но со стороны самих чудес такого препятствия нет: в понятии о чудесах, нами составленном, нельзя указать ни малейшего внутреннего противоречия, несообразности. Мы не говорим, будто чудеса суть действия сверхъестественные, превышающие силы и законы природы, и, однако же, совершаемые этими самими силами и по этим самым законам: тогда было бы очевидное противоречие в понятии, и чудо было бы, по существу своему, невозможно. Но говорим, что это суть события сверхъестественные, совершаемые силой сверхъестественной же; значит, в действиях допускаем не более, как сколько есть в причине, и, следовательно, утверждаем совершенно возможное и физически и логически.

Со стороны природы препятствия также быть не может: природа находится в безусловной зависимости от своего Творца. От Него получила она известные силы, известные законы; но могла получить и другие, если бы Творцу угодно было даровать их ей. От Него получила она известное направление и течение всей своей жизни, известный образ деятельности своих сил и законов; по Его же воле может допустить в себе и всякую перемену: в этом отношении, можно сказать, она совершенно безразлична. Теперь, например, солнце и все тела небесные, по данным им от Бога силам и законам, движутся в небесных пространствах; но все эти тела могут и остановиться, если Бог захочет остановить их своей высочайшей силой, как безусловно подчинённые Ему: а это и будет чудо. Пример подобного, хотя в меньшем размере, часто случается пред нашими глазами. Мы часто видим, что машина, находящаяся в полном распоряжении машиниста, движется с известной быстротой, по силе паров и законам механики. Но эта машина может и остановиться, как только машинист захочет её остановить, а потом, по воле его, она может снова начать своё движение, и так далее. Напрасно указывают на то, что законы природы неизменны и непреложны, а чудеса будто бы изменяют их и нарушают: это несправедливо. Чудеса не изменяют и не нарушают законов природы, а только на время останавливают их течение, и притом останавливают в каком-либо частном случае и месте, привнося здесь нечто сверхъестественное. А временная остановка машины рукой машиниста ужели как-нибудь изменяет и нарушает законы механики, по которым машина двигалась до этого? Как прежде, так и после какого-либо чудесного случая, законы природы остаются те же, и совершают свой естественный ход; даже в то самое время, когда они останавливаются в одном каком-либо случае и месте, во всех других местах они безостановочно продолжают обычное своё действие. Когда, например, в одном месте, по воле Божьей, огонь не жжёт, вода не топит и пр.,– во всей остальной, обширной области бытия эти стихии действуют согласно со своими естественными свойствами. Напрасно также утверждают, что чудеса в природе несообразны с совершенством природы, когда они заставляют допустить, будто её естественные силы и законы недостаточны для её целей и нуждаются в пособии сверхъестественном. Чудеса предполагаются нужными совсем не для целей природы, которая, действительно, всегда может достигать их своими естественными средствами, данными от Бога, а собственно для целей человека, и притом самых высоких и даже сверхъестественных. Именно для того, чтобы теперь, когда человек, нарушив первобытный союз с Богом, находится в неестественном состоянии и крайне нуждается в сверхъестественном откровении, мог он, по этим чудесам, всегда узнать истинное откровение и убедиться, что здесь, неоспоримо, действует Бог.

Наконец, нельзя указать никаких препятствий к возможности чудес и со стороны Бога. Действовать в природе Он всегда может, хотя и даровал ей отдельное бытие,– как и действует своим постоянным промыслом; действовать именно сверхъестественно, т. е. производить в ней дела, превышающие силы и законы самой природы, также может; потому что всемогущ¹⁰⁶. Премудрость Его этого не возбраняет; ибо чудеса оказываются нужными для высочайших целей веры. Благость бесконечная – тоже не возбраняет: ибо чудеса оказываются нужными для бедствующего человека, падшего и не могущего восстать. Словом: чудеса или сверхъестественные действия Божьи в мире точно так же возможны вообще, как, в частности, возможно сверхъестественное откровение.

III. А что чудеса необходимы в деле откровенной веры¹⁰⁷, как один из важнейших признаков её божественного происхождения, – это с первого взгляда очевидно. Чудо, повторим опять, есть действие сверхъестественное в природе, которое может совершать только один Бог; значит, человек и другие сотворённые существа могут творить чудеса только по силе, данной от Бога. И, следовательно, когда мы видим, что человек или Ангел, провозвещая нам какое-либо учение, называют его откровением Божьим, и в доказательство своих слов творят чудеса: не явный ли это знак, что сам Бог подтверждает слова эти? Сами от себя ни Ангел, ни человек не могут совершать истинных чудес; а Бог, самая Святость и Истина, не может даровать силы чудотворения каким-либо обманщикам для обольщения людей. Следовательно, при виде истинных чудес, совершённых в доказательство божественности какого-либо учения, места для колебаний и сомнений не остаётся никакого: здесь место одному беспрекословному убеждению, если только, разумеется, мы не окажемся намеренно упорными в неверии. Вот почему все народы, образованные и необразованные, всегда так высоко ценили значение чудес в деле веры, всегда желали их для своего полного убеждения в ней, или старались убеждать ими других в достоинстве своих верований. Вот почему и Сам Спаситель отдавал своим чудесам полное преимущество пред всеми другими доказательствами своего Божественного посольства. Вы посласте ко Иоанну и свидетельствова о истине..., говорил Он обращаясь к Иудеям, не веровавшим Его учению, аз же имам свидетельство более Иоаннова: дела бо, яже даде мни, Отец, да совершу я, та дела, яже аз творю, свидетельствуют о мне, яко Отец мя посла (Иоан. 5, 33. 36). Аще не творю дела Отца моего, не имите ми веры: аще ли творю, аще и мне не веруете, делом моим веруйте: да разумеете и веруете, яко во мне Отец и аз в нем (Иоан. 10, 37–38). Аще дел не бых сотворил в них, ихже ин никтоже сотвори, греха не быша имели (Иоан. 15, 24; сравн. Матф. 11, 5–6. Иоан. 14, 11).

Кроме этого главнейшего преимущества чудес перед всеми прочими признаками откровения, до этого нами рассмотренными, т. е. кроме того, что чудеса решительно убеждают в божественности какого-либо учения, тогда как те признаки могут приводить только в вероятности,– есть у чудес и другие немаловажные преимущества перед ними. Это, во-первых, общедоступность и очевидность чудес, как доказательства, равно для всех людей, образованных и необразованных. Тут не требуется каких-нибудь изысканий, умствований, отвлечённых соображений, к коим способны весьма немногие,– как требуется это при оценке внутренних признаков откровения и даже внешних естественных. Тут нужно только иметь здравое око, чтобы видеть, и здравый смысл, чтобы понять впечатление и убедиться, что пред нами, точно, действует сила Божья. А, во-вторых, это общеполезность чудес, как доказательства, по отношению ко всем предметам, какие только могут содержаться в откровении. На основании чудес, совершаемых посланником Божьим в подтверждение проповедуемого им учения, мы с равной верой можем принимать и истины, постижимые для нашего ума, и истины непостижимые. Тогда как, по другим признакам откровения, внутренним и внешним – естественным, можем только убеждаться в достоинстве истин первого рода, а тайн никогда оценить и, следовательно, разумно принять не может.

IV. Но приписывая такую важность чудесам, как признакам божественного откровения, мы, само собой разумеется, имеем в виду одни только чудеса истинные, достоверные. Эта достоверность чудес двоякого рода: так как всякое чудо есть известное событие в природе и событие именно сверхъестественное, то поэтому необходима, во-первых, достоверность, которая бы подтвердила, что это событие действительно случилось в природе, и во-вторых, достоверность, которая засвидетельствовала бы, что это событие, точно, есть событие сверхъестественное.

Для достоверности первого рода требуется:

а) если мы сами свидетели чудесного события,– иметь здравые чувства и достаточное внимание, чтобы правильно принять впечатление от события;

б) а если мы слышим о чуде от других свидетелей,– оценить их свидетельства, по правилам исторической критики;

в) если, наконец, эти свидетельства дошли до нас только в писаниях: то определить ещё предварительно подлинность и неповреждённость самих писаний...

Все эти требования, очевидно, суть требования самые справедливые, и те чудеса, которые не выдержат подобного испытания, неизбежно должны быть признаны за ложные, за призрак, за обман, или за позднейшую выдумку. На основании одного этого начала, справедливо отвергаются, например, все чудеса мира языческого, как не имеющие полной исторической достоверности, каковы:

а) чудеса Пифагоровы, о которых говорят не очевидцы или современники, а Ямвлих и Порфирий, жившие спустя несколько веков после, и говорят с намеренной целью противопоставить эти чудеса чудесам Христовым;

б) чудеса императоров Римских Веспасиана и Адриана, из которых первый, по словам Тацита, возвратил будто бы зрение слепому одним прикосновением, а последний, по свидетельству Спарциана, совершал не раз подобные же исцеления. Ибо о чуде Веспасиана сам Тацит рассказывает, как о преднамеренной шутке¹⁰⁸, равно, как и об исцелениях Адриана сам же Спарциан замечает, что историк, у которого он позаимствовал сказания о них, упоминает об этих чудесах, как о событиях вымышленных¹⁰⁹;

в) чудеса Аполлония Тианского, о которых совершенно молчат современники, и первый свидетельствует Филострат, спустя почти два века,– свидетельствует, подобно Ямвлиху и Порфирию, с явной, преднамеренной целью противопоставить чудеса своего героя чудесам евангельским, и притом в сочинении, которое носит на себе многие следы выдумки и обмана¹¹⁰; и

г) вообще все другие чудеса мифологической древности, которые отвергали и осмеивали нередко сами же языческие писатели¹¹¹

Для достоверности же второго рода необходимо обращать строгое внимание:

а) прежде всего на то, точно ли известное событие не могло совершиться по силам и законам самой природы. Для этого вовсе не нужно знать всех сил и законов природы, как утверждают некоторые, а довольно только видеть и понять, могла ли та именно сила или вообще причина, от которой произошло чудесное событие, сама собой произвести его. Могло ли, например, одно слово человека мгновенно утишить бурю морскую и воскресить мёртвого, одно прикосновение – мгновенно исцелять болезни и пр.;

б) на предмет чуда: чудо, как непосредственное действие силы Божьей, должно быть всегда достойно Бога; а потому, естественно, мы никак не можем поверить рассказам о чудесах нелепых или смешных, каков рассказ Арабских писателей о луне, сошедшей в муфту Магомета;

в) на цель чуда, которая также всегда должна быть вполне достойна Бога, и притом, как цель действия Божьего особенного, сверхъестественного, должна быть какая-нибудь особенная, высочайшая. Такой, по преимуществу, представляется одна – содействие падшему роду человеческому и частным людям в высоком деле веры и нравственности, к чему естественные средства человека в настоящем его повреждённом состоянии оказываются недостаточными. По этой черте всегда можно отличить истинное чудо от некоторых чудесных обольщений со стороны злых духов, у которых цель всегда другая, противоположная;

г) на обстоятельства чуда – место, время, способ совершения и др., где также всё должно быть сообразно с понятием о действии Божьем сверхъестественном. И потому, если мы заметим, что известные, мнимо-чудесные действия привязаны к одному определённому времени, к одному определённому месту, могут совершаться только с известными приготовлениями, или совершаются образом каким-нибудь странным и смешным, каковы разные фокусничества; то мы всегда вправе сказать, что это отнюдь не чудеса, а действия или искусства, или знания каких-либо сокровенных сил природы, или даже обмана, хотя бы мы и не в состоянии были сами объяснить их естественным образом и обличить подозреваемый обман.

По всем означенным чертам вместе всегда можно определить, действительно ли известное чудо есть чудо истинное, или ложное. И когда, наконец, окажется, что чудеса, совершённые в доказательство божественного происхождения какой-либо веры, вполне достоверны, и как события, и как события именно сверхъестественные: тогда останется только признать эту Веру за истинное откровение Божье и всецело предаться её водительству.

I. Точно такую же силу доказательности имеет и другой сверхъестественный признак откровения – пророчества. Под именем пророчеств разумеются ясные и определённые предсказания о будущих событиях совершенно случайных, которые, следовательно, не могут быть доступны соображениям ограниченного ума, а ведомы только одному Уму бесконечному. Значит, и пророчества, когда они изрекаются человеком или вообще существом сотворённым, как превышающие силы и законы этих существ, суть те же чудеса в собственном смысле или особый вид чудес.

II. Возможность пророчеств, т. е. достоверность истины, что Бог всеведущей и всемогущий в состоянии сообщить человеку некоторые сведения о событиях будущих, а человек, способный вообще к принятию всякого рода сторонних наставлений, в состоянии принять от Бога подобные сведения и потом провозгласить их пред другими,– эта возможность не требует новых доказательств, после того как мы уже раскрыли возможность сверхъестественного откровения вообще: ибо пророчества суть только один из видов божественного откровения, касавшийся предметов будущих.

III. Важность пророчеств, как признака откровения, очевидна из самого понятия о них. Это, сказали мы, суть ясные предречения о будущих событиях совершенно случайных. А случайными событиями называются такие, которые могут быть и не быть, могут случиться так и иначе, и которых даже начала и зародыши неизвестны в настоящее время,– события такие, которые могут последовать от самых разнообразных и самых неожиданных обстоятельств мира физического, от самых непостоянных и прихотливых желаний воли человеческой, и всегда уже совершаются непременно под распоряжением или, по крайней мере, по допущению всем управляющего Промысла Божьего. Следовательно, чтобы предсказать с точностью какое-либо событие случайное, надобно предварительно знать все возможные сцепления причин и обстоятельств, от которых оно произойти может: надобно проникнуть в сокровенные изгибы человеческого сердца и наперёд определить в нём его будущие желания; надобно проникнуть в планы и намерения самого Промысла, всем в мире управляющего: требования, которых, бесспорно, не в состоянии выполнить никакой ограниченный ум не только человеческий, но даже и серафимский. Следовательно, когда мы видим, что известный человек, проповедуя какое-либо учение, в доказательство божественности его, изрекает пророчества, которые потом действительно сбываются в своё время: то эти пророчества, без всякого сомнения, он получил по вдохновению свыше: эти пророчества суть непререкаемое свидетельство самого Бога, истинного и всесвятого, о достоверности слов Его посланника, и очевидная неизгладимая печать Божья, скрепляющая собой истинное откровение. Вполне сознавали эту истину самые языческие философы, всегда приписывая исключительно одному Богу предвидение случайного будущего, и смотря на людей – пророков, как на провозвестников Его воли¹¹². Законодатель Ветхого Завета, Моисей указывал на пророчества, как на признак божественности какого-либо учения самый решительный: аще речеши в сердце своем: како познаем слово, егоже не глагола Господь; елика аще возглеголет пророк во имя Господне, и не сбудется, и не случится слово сие, егоже не рече Господь: в нечестии глагола пророк той, не убойтеся его (Втор. 18, 21–22). Потом пророк Иcайя, обличая ничтожество языческих богов, говорил: возвестите нам грядущая напоследок, и увемы, яко бози есте (Ис. 41, 23), и от лица истинного Бога свидетельствовал: помяните первая от века, яко аз есмь Бог, и несть еще разве мене: возвещаяй первее последняя, прежде неже быти им, и абие сбышася (Ис. 46, У. 10). Наконец, и Христос Спаситель, в доказательство своего Божественного посольства, говорит Иудеям: испытайте писаний, яко вы мните в них имети живот вечный, и та суть свидетельствующая о мне (Иоан. 5, 39), а своим ученикам, начен от Моисея и от всех пророк, сказаше от всех писаний, яже о нем (Лук. 24, 27).

Особенную силу доказательности пророчества приобретают:

а) в том случае, когда они имеют предметом своим будущие события не только случайные, но и чудесные, совершенно зависящие от единой воли Божьей, каковы были пророчества Моисея о десяти казнях Египетских, пророчества Спасителя о своём воскресении и др.;

б) когда они образуют собой одну непрерывную цепь предсказаний, продолжающихся через целый ряд веков в пользу одной какой-либо веры, как это случилось по отношении к Вере Христианской.

IV. Достоверность пророчеств, точно так же, как и достоверность чудес, двоякого рода: одна должна показать, что пророчество действительно изречено и действительно исполнилось, а другая обязана решить, точно ли это пророчество есть действие сверхъестественное и не может быть объяснено естественным образом.

При определении первого рода достоверности пророчеств возможны три случая:

а) мы можем сами и слышать предсказание из уст пророка и через несколько времени видеть исполнение предсказания, как это неоднократно случалось с Апостолами, которые и слышали и видели исполнившимися многие пророчества Христовы;

б) можем не слышать пророчества сами, а только видеть его исполнение, узнавши о первом из свидетельства других, как это случилось вообще с современниками Спасителя, видевшими на Нём исполнение ветхозаветных пророчеств;

в) можем, наконец, и не слышать сами пророчества и не видеть его исполнения, а о том и другом узнать уже от других через свидетельство устное или письменное, каковы, по отношению к нам, те же ветхозаветные пророчества, исполнившиеся на Христе. В первом и частью во втором случае, для убеждения себя в исторической достоверности пророчества, нужно только иметь здоровые чувства и надлежащее внимание; в третьем и частью во втором – необходимо поверить свидетельства правилами исторической критики. И если эти условия будут выполнены: тогда историческая достоверность пророчеств должна быть выше всякого сомнения.

А для того, чтобы определить, достоверны ли пророчества во втором отношении, надобно обратить внимание –

а) на их предмет, которым, как мы знаем из самого понятия о пророчестве, непременно должны быть события случайные: этим только сверхъестественные предсказания и могут отличаться от всех предсказаний естественных, человеческих, имеющих предметом своим события необходимые, каковы предсказания астрономов, политиков, врачей;

б) на образ предсказания, который также, по требованию самого понятия о пророчестве, непременно должен быть, сколько возможно, ясен и определён: этой чертой отличаются пророчества от предчувствий человеческих, обыкновенно тёмных, от разных гаданий и предположений насчёт будущих происшествий, от всех прорицаний языческих, которые всегда были неопределённы, темны, двусмысленны, как дело хитрости и обмана, и потому справедливо осмеивались самими языческими писателями¹¹³;

в) на цель пророчеств, которая, как и цель чудес, всегда должна быть

вполне достойна Бога, и притом особенная, высочайшая, какой, по преимуществу, надобно признать и здесь – содействие падшим людям в деле веры и нравственности;

г) на обстоятельства пророчеств: истинные пророчества, как получаемые пророком непосредственно от самого Бога, не могут зависеть от условий места, времени и каких-либо предварительных приготовлений, завися единственно от воли Божьей. А потому странно было бы назвать пророчествами ложные прорицания языческие, которые, так сказать, привязаны были к определённым местам, где стояли оракулы, к определённым временам (напр., в Дельфах Пифия могла давать свои предсказания только однажды в году, около начала весны),– и изрекались обыкновенно после различных приготовлений (та же, например, Пифия перед восходом на треножник три дня постилась, мылась в кастальском источнике и пила из него несколько капель воды, жевала лавровые листы, собранные у того же источника, затем возводилась на треножник, сделанный определённым образом, и предварительно поставленный на таком месте, где с особенной силой могли действовать весенние испарения, выходившие из земли и пр.). Наконец –

д) надобно обратить внимание на самое исполнение пророчества: мало того, что предсказание, не оправданное событием, недостойно названия пророчества, хотя бы совмещало в себе все прочие свойства, нами исчисленные,– требуется ещё, чтобы между пророчеством и событием оказалось не какое-нибудь случайное, самое незначительное сходство, а сходство существенное и полное, по крайней мере, в чертах главнейших.

Таким образом, из обозрения признаков божественного откровения внутренних и внешних, естественных и сверхъестественных, открывается, что этих признаков очень достаточно для того, чтобы по ним узнать истинное откровение и отличить его от ложных. Правда, внутренние признаки и внешние естественные могут только обличить ложное откровение, а истинное сделать лишь правдоподобным: зато признаки сверхъестественные, чудеса и пророчества, если вполне окажутся достоверными, могут уже решительно засвидетельствовать откровение истинное.

Предварительное дело кончено: мы раскрыли общие понятия о Вере, чтобы при пособии их уразуметь в частности, что такое вера христианская; раскрыли потом общие понятия об откровении, чтобы на основании их показать, что вера христианская есть, точно, единое истинное откровение. Теперь время воспользоваться этими предварительными понятиями и действительно приложить их к Христианству – 1) как Вере и 2) Вере откровенной.

Впрочем, надобно заметить, что способ приложения этих понятий не может быть одинаков: из одних, как общих начал, достаточно вывести только заключения по отношению к Христианству, без всяких новых пояснений и доказательств. Другие, напротив, необходимо приложить к Христианству во всей обширности, с разными, детальными касательно его замечаниями. Так, в общем учении о Вере мы,

во-первых, утвердили те истины, на которые опирается всякая вера, и без которых существовать не может: истину бытия Божьего и истину бытия и бессмертия души человеческой;

во-вторых, рассмотрели само существо веры с её неотъемлемыми свойствами и принадлежностями;

в-третьих, показали живое соотношение веры с Церковью, по которому они составляют нечто одно нераздельное целое, и без которого ни та, ни другая не могут быть достаточно поняты.

Все эти три мысли равно необходимы для обстоятельного утверждения и уяснения правильного понятия о вере христианской; но из них первая и последняя вовсе не требуют здесь какого-либо нового раскрытия и подробнейшего приложения к Христианству; а довольно только, на основании первой мысли, сделать заключение, что и христианская вера, как вера, утверждается на незыблемых опорах, а на основании последней,– что и христианская вера неразрывно соединена с Церковью. Одна только вторая мысль, т. е. мысль о самом существе веры, требует нарочитого приложения к Христианству и подробного развития. Ибо вера христианская, кроме общих свойств веры, имеет ещё свои особенные свойства, которыми отличается она от всех других Вер, и без которых никак не может быть понята.

Равным образом в общем учении об откровении мы показали сначала возможность сверхъестественного откровения, затем необходимость его и наконец его существенные признаки. Всё это такие мысли, без которых мы никогда не в состоянии были бы раскрыть основательным образом понятие о Христианстве, как откровении, и, следовательно, мысли крайне для нас важные и необходимые. Но теперь, когда мы их уже имеем, когда нам известно, что сверхъестественное откровение и возможно, и необходимо, и должно иметь такие, а не другие признаки,– нам остаётся решить один только вопрос: точно ли вера Христианская имеет все эти признаки? Если увидим, что – точно: тогда уже само собой будет следовать заключение, что Христианская вера, как сверхъестественное откровение, и возможна, и необходима, и действительно дарована самим Богом.

Установивши, таким образом, точки зрения на предметы этого Нового отдела введения в православное Богословие, приступим к самому их обозрению.

Христианская вера по существу своему есть не только союз между Богом и человеком, но именно союз новый, восстановленный, по нарушению человеком союза первобытного. Другими словами: христианская вера есть воссоединение падшего рода человеческого с триипостасным Богом, крестной смертью воплотившегося Сына Божьего, которым, как говорит св. Апостол, мы имамы приведение во едином Духе ко Отцу (Евр. 2, 18). В этих словах боговдохновенного Апостола не только указывается отличительный характер Христианской веры, по которому она есть собственно приведение к Богу людей, некогда удалившихся от Него, есть, следовательно, не первоначальное соединение, а уже воссоединение их с Богом,– но обозначается ещё самое участие каждого из Лиц Пресвятой Троицы в этом приведении и воссоединении,– участие Сына: тем имамы приведение..., участие Духа Святого: приведение во едином Дусе...: участия Отца: приведение ко Отцу. Подробнейшим раскрытием такого понятия о христианской Вере, можно сказать, служат все Евангелия и все Послания апостольские, из которых мы приведём для примера только некоторые, более ясные, места. Таковы,

во-первых, слова самого Спасителя:

а) аз есмь путь и истина и живот: никтоже приидет ко Отцу, токмо мною... (Иоан. 14, 6);

б) якоже Моисей вознесе змию в пустыни, тако подобает вознестися Сыну человеческому, да всяк веруяй в онь не погибнет, но имать живот вечный (Иоан. 3, 14–15);

в) аще кто не родится водою и Духом, не может внити в царствие Божье (Иоан. 3, 5); и,

во-вторых, слова св. Апостолов:

а) оправдившеся верою, мир имамы к Богу Господем нашим Иисусом Христом, имже и приведение обретохом верою во благодать cию, в нейже стоим (Рим. 5, 1–2);

б) иже грехи наша сам вознесе на теле своем на древо, да от грех избывше, правдою поживем (1Петр. 2, 24);

в) никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом святым (1Кор. 12, 3 и далее).

Чтобы детальнее представить сущность этого Нового союза, рассмотрим и его по тем существенным качествам, по которым мы уже рассматривали Веру вообще.

Поводом к восстановлению союза между Богом и человеком крестной смертью Иисуса Христа послужило падение человека или неверность его союзу первобытному: в противном случае не было бы и нужды в новом. Впрочем – падение такое, после которого человек не потерял совершенно образа Божьего, не лишился свободной воли, не соделался, подобно духу падшему, закоснелым во зле. Напротив, остался с сознанием своей виновности пред Богом и с искренним желанием примириться со своим Создателем; иначе человек уже не был бы и способен к воссоединению с Богом. вера христианская обращается к человеку, как существу падшему, повреждённому, больному, предлагает ему спасительное лекарство, и, прежде всего, требует от него, чтобы он покаялся и оставил прежний, порочный образ жизни: покайтеся, приближися бо царство небесное (Матф. 4, 17),– так начал свою проповедь Спаситель, вступивши на поприще общественного служения; покайтеся (Деян. 2, 38),– восклицали и Апостолы, начиная свою евангельскую речь. Вообще догмат о падении человека так существен в христианской Вере, что, с опровержением его, она потеряет всё своё значение.

А со стороны Бога основанием для этого нового союза, как некогда для первобытного, была единственно всеблагая воля Его о человеке, и именно – бесконечная любовь к нам грешным Бога-Отца, давшего самого единородного Сына своего, да всяк веруяй в онь не погибнет, но имать живот вечный (Иоан. 3, 16); бесконечная любовь к нам Бога-Сына, положившего за нас самую душу свою (Матф. 20, 28); бесконечная любовь к нам Бога-Духа Святого, прещедрого подателя всех благодатных дарований (1Кор. 12, 7) и изливающегося любовью в сердца наши (Рим. 5, 5).

Судя по бесконечной благости к нам нашего Создателя и по времени падения человека, мы можем уже судить и о том, когда положено начало для этого нового благодатного союза. Всеблагой от вечности предвидел наше падение, и потому от вечности предопределил восстановить нас через своего единородного Сына (Деян. 2, 23), и избра нас в нем ещё прежде сложения мира быти нам святым и непорочным пред ним в любви, прежде нарек нас во усыновление Иисус Христом в него, по благоволению хотения своего (Еф. 1, 4–5). Во времени же исполнение этого предопределения о нас бесконечной любви Божьей началось вдруг же, как только человек пал. Изрекая праведный суд свой на наших злополучных прародителей за их измену условиям первобытного завета, небесный Судья тогда же призвал их в новый завет с Собой, давши им утешительное обетование о Семени жены, имевшем стереть главу змия (Быт. 3, 15). С тех пор вера в Христа-Спасителя никогда уже не прекращалась в человеческом роде (Евр. 11, 2–32; 12, 2), как никогда и не прекратится (Матф. 16, 18); и земля видела на себе семя святое – истинных Христиан и до пришествия Мессии¹¹⁴, как видела и видит их со времени Его пришествия.

I. Возжелавши извести падшего человека из его жалкого состояния в новое благодатное, Господь благоволил выполнить все те условия, какие для этого требовались, и которых, как мы видели в своём месте (§§ 31–34), сам человек никогда не мог выполнить собственными силами. Именно благоволил употребить три следующие средства:

1) Средство для просвещения падшего человека светом истинного учения веры: сверхъестественное откровение. С этой целью ещё во времена патриархов Господь иногда являлся им Сам, иногда сообщал некоторым из них дар пророчества, иногда возвещал им волю через Ангелов, и небесное учение веры переходило тогда из рода в род посредством устного предания. Потом торжественно даровал Израильтянам письменный закон через Моисея, и посылал им целый ряд Пророков, которые, по вдохновению от Духа Святого, и устно и письменно изрекали людям слово Иеговы. С этой же, между прочим, целью (Лук. 4, 43) явился, наконец, на земле единородный Сын Божий, сый в лоне Отчи (Иоан. 1, 18), проповедовал Евангелие царствия Сам (Матф. 9, 35), послал проповедовать его св. Апостолов, которые, быв облечены силой свыше, возвестили всему миру устно и письменно учение Христово, a после того дал и даёт Церкви своей поставляемых от Духа Святого пастырей и учителей для сохранения и проповедования этого учения в роды родов до скончания века (Еф. 4, 11. 14).

2) Средство для примирения с Собой падшего рода человеческого. Оно состоит в том, что единородный Сын Божий соделался человеком и, совершенно безгрешный и невинный, добровольно принял на себя грехи мира. А как неизбежные оброцы греха – смерть (Рим. 6, 24), то Он Духом святым себе пренесе непорочна Богу (Евр. 9, 14) в умилостивительную жертву за нас, умер праведник за неправедники (1Петр. 3, 18), и таким образом искупил ны не ценой сребра или злата, но честной своей кровью от клятвы законные, быв по нас клятва (Гал. 3, 13; ср. 1Петр. 3, 18), истребил еже на нас рукописание..., пригвоздив е на кресте (Кол. 2, 14),– и мы, врази бывше, примирихомся Богу смертию Сына его (Рим. 5, 10): зане Бог бе во Христе мир примиряя себе, не вменяя им (т. е. людям) согрешений их (2Кор. 5, 19). Но совершивши на кресте искупление всего рода человеческого, как вечный Первосвященник, Христос ещё учредил в Церкви своей св. таинства (Матф. 28, 19; Лук. 22, 19; 1Кор. 11, 24), через которые верующие в Него, получая благодать, могли бы, при содействии этой божественной силы, каждый в особенности, усваивать себе Его крестные заслуги, для примирения себя с Богом; учредил также и строителей тайн Божьих (1Кор. 4, 1), давши им, между прочим, исключительное право и власть совершать священнодействия для верующих (Евр. 5, 4; Еф. 4, 11–12).

3) Средство для нравственного исправления падшего рода человеческого и для преуспеяния его в благочестии и святости. Сюда относятся и божественное откровение, в котором раскрыты для нас во всём свете нравственные законы, и божественные священнодействия св. таинств, через которые ниспосылаются нам необходимые благодатные силы для очищения себя от грехов и для укрепления в добре; наконец, для этой же, между прочим, цели Господь учредил на земле церковное священноначалие (Деян. 20, 28; 1Петр. 5, 2) с властью вязать и решить наши совести (Матф. 16, 19; 18, 18. Иоан. 20, 22–23), блюсти за нашим нравственным поведением, руководить нас на пути к духовному совершенству и вечному спасению (1Тим. 5, 19–20 и 22; Еф. 4, 11–12).

II Сделанное Господом для восстановления человека определяет и те условия, какие должен для этого исполнить человек со своей стороны. Вообще эти условия состоят в том, что каждый человек беспрекословно обязан соделаться истинным Христианином: ибо, если каждый из нас, по самой природе своей, призван быть в единении с Богом; если, по нарушению нами этого союза, для восстановления его, сам Бог предлагает нам сверхъестественные средства в христианской Вере, то не принять предлагаемых средств, или, по принятию, не пользоваться ими сообразно с целью и злоупотреблять ими никто из нас не имеет никакого права; и поступающий таким образом необходимо делается неизвинительным пред судом вечной Правды (Марк. 16, 16. Матф. 10, 14–15; 7, 21). В частности же каждый человек-Христианин обязан:

1) принимать всё Божественное сверхъестественное откровение, и изложенные в нём истины веры, надежды и любви усваивать в таком точно виде, как преподаются они уполномоченной на то от самого Спасителя Церковью и её учителями (Марк. 16, 15; Матф. 18, 17; Рим. 10, 15; Еф. 4, 11, 14);

2) пользоваться св. таинствами и вообще священнодействиями Церкви, совершаемыми теми же лицами, званными от самого Бога (Иоан. 3, 5; 6, 53; Евр. 5, 4–5):

3) наконец, покоряться духовному управлению Церкви, и следуя её руководству, более и более преуспевать в добродетели (Матф. 7, 21; 19, 17. Евр. 13, 17).

Когда человек исполняет все эти условия для восстановления союза своего с Богом: тогда достигается и цель христианской веры.

Эта цель есть та же самая, какая была цель и веры первоначальной, с некоторыми только особенностями, вытекающими из существа Христианства, как то:

1) Таинственное соединение человека-Христианина с Богом, но соединение через Христа и во Христе. Да еси едино будут, молился на земле ко Отцу своему небесному о всех верующих Господь наш, да еси едино будут: якоже ты, Отче, во мне, и аз в тебе, да и тии в нас едино будут (Иоан. 17, 21). Но в тоже время Он говорил к ним: никтоже приидет ко Отцу, токмо мною (Иоан. 14, 6); в то же время заповедал им: будите во мне и аз в вас якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не будет на лозе: тако и вы, аще во мне не пребудете; аз есмь лоза, вы же рождие, и иже будет во мне, и аз в нем, той сотворить плод мног: яко без мене не можете творити ничесоже (Иоан. 15, 4–5), и, открывая тайну этого таинственного соединения людей через Него с Богом, свидетельствовал: аз во Отце моем, и вы во мне, и аз в вас (Иоан. 14, 20). Поэтому-то и св. Апостолы учили, что Бог, призывающий нас через Христианство в новый союз с Собой, собственно призывает во общение Сына его Иисyca Христа Господа нашего (1Кор. 1, 9); называли Христиан истинных облечёнными во Христа (Гал. 3, 27), причастниками Христу (Евр. 3, 14), а слабых и падших убеждали облечься во Христа (Рим. 13, 14), вообразить в себе Христа (Гал. 4, 19; 5, 4), присовокупляя, что мы наследницы убо Богу, сонаследницы же Христу (Рим. 8, 17), и что мы спосаждены уже на небесных во Христе Иисусе (Еф. 2, 6). И о Христианине только, в настоящее время, т. е. после падения наших прародителей, можно сказать всё то, что сказали мы (§ 14) о человеке, находящемся в единении с Богом: Христианин только есть и сосуд благодати Божьей, и храм Св. Духа, и обитель всей Св. Троицы; его ум – ум Христов (1Кор. 2, 16), в его сердце Христос (Еф. 3, 17), самый живот его сокровен есть со Христом в Боге (Кол. 3, 3), и он, подлинно, не ктому живет сам, но живет в нём Христос (Гал. 2, 20).

2) Слава Божья. Поэтому и говорится в св. Писании, что сам Спаситель наш, сый сияние славы Бога Отца (Евр. 1, 3), приходил на землю, чтобы взыскать славу сию (Иоан. 7, 18; 17, 4); что мы за тем и призваны в благодатное царство Христово, яко быти нам в похваление славы Триипостасного (Еф. 1, 6, 12, 14), быти исполненными плодов правды Иисус-Христом, в славу и похвалу Божью (Фил. 1, 11). Поэтому и заповедуется нам, чтобы мы вси откровенным лицем славу Господню во Христе взирающе (2Кор. 3, 18), вся во славу Божию творили (1Кор. 10, 31).

3) Наконец, блаженство самого человека-Христианина. Блаженство это в настоящей жизни состоит по преимуществу во вкушении сладости от самих же добродетелей (Матф. 5, 3–12), в мире Божьем, превосходящем всяк ум (Фил. 4, 7), в предвкушении, посредством надежды, благ небесных, в сладостном духовном соединении с Христом, Богом всякия утехи (2Кор. 1, 3), и в радости о Дусе Святе (Рим. 14, 17). А полное блаженство для Христиан настанет уже в жизни вечной, где они узрят Бога лицом к лицу (1Кор. 13, 12), просветятся, яко солнце в царствии Отца их (Матф. 13, 43), навсегда придут в общение с Господом (1Сол. 4,17), так что будет Бог всяческая во всех (1Кор. 15, 28).

вера Христианская, подобно Вере вообще, разделяется на предлежательную и подлежательную, откровение и богопочтение, по тем же самым причинам (§ 15).

В смысле предлежательном она подразделяется ещё на два вида: на Веру или откровение ветхозаветное, состоящее из веры патриархальной и подзаконной, и на Веру или откровение новозаветное, которые, при всём существенном сходстве своём, имеют и различие.

I. Между ними есть существенное сходство. Ибо –

1) То и другое имеют одно начало – самого Бога, и суть равно откровения сверхъестественные: как древле, многочастне и многообразне, сам Бог глаголал отцем во пророцах, так в последок дней Он же глагола нам в Сыне (Евр. 1, 1). И, как в Ветхом, так и в Новом Завете, ни волею бысть когда человеком пророчество, но от Св. Духа просвещаеми глаголаша святии Божьи человецы (2Петр. 1, 21). В частности – имеют одного и того же посредствующего виновника, самого Христа Спасителя, в силу Его-то заслуг, яко агнца, заколенного от сложения мира (Апок. 13, 8), даваемы были откровения патриархам. Он только один мог умолить Отца, чтобы Дух Святой. снизошёл на Пророков, как потом снизошёл Он на Апостолов (Иоан. 14, 16),– вследствие чего и о Пророках говорится, что их руководил Дух Христов (1Петр. 1, 10–11).

Эту мысль весьма часто раскрывали св. отцы Церкви, из которых многие притом утверждали, что почти все ветхозаветные Богоявления патриархам, Моисею, Пророкам и другим праведникам – были именно явления Сына Божьего, или, по крайней мере, в силу крестных заслуг Его. «Мы говорим, писали православные епископы Антиохийского собора (около 266 г.) к Павлу Самосатскому, что сей Сын приходил и являлся Аврааму под дубом Мамврийским. Он был один из трёх, с которым патриарх беседовал, как с Господом и Судьёй, так как Он весь суд получил от Отца (Иоан. 5, 22)... Он-то, исполняя волю Отца, являлся патриархам и беседовал с ними, то как Ангел, то как Господь, то как Бог.... Мы даже утверждаем, что и закон дан Моисею подобным же образом через посредство Сына Божьего, как учит Апостол (Гал. 3, 19). Ибо другого Ходатая между Богом и человеком мы не знаем (1Тим. 2, 5)»¹¹⁵.

2) Оба эти откровения имеют один и тот же главный предмет – спасение рода человеческого в Иисусе Христе. О нём даны были обетования ещё нашим праотцам, вдруг по падению их (Быт. 3, 15). О Христе писал Моисей (Иоан. 5, 46). О Христовых страстех и о славах, яже по сих, предвозвестили Пророки (1Петр. 1, 11), и свидетельствуют все ветхозаветные Писания (Иоан. 5, 39). Христа же распята проповедует и новозаветное откровение (1Кор. 1, 23). Соответственно этому главному предмету обоих Заветов, Ветхого и Нового, есть великое сходство и во всём их составе, как то: в учении, в священнодействиях и церковном управлении. В учении оба Завета предлагают одни и те же истины веры: о едином Боге в трёх ипостасях, о Его свойствах, Его действиях в мире, об ангелах, о человеке, его падении, искуплении через Иисуса Христа, будущей жизни и прочем; истины любви в десятословии и других многочисленных правилах; истины надежды в обетованиях о благах жизни настоящей и будущей… Священнодействия ветхозаветные, особенно жертвы, прообразовали великую Жертву голгофскую, и в ней окончились. Новозаветные – приняли начало от этой искупительной Жертвы, и от неё же имеют, и всегда будут иметь свою спасительную силу. Наконец, как ветхозаветная иерархия, имевшая на своей совести и ответственности церковное управление, состояла из трёх существенных степеней, с особенными для каждой обязанностями, так те же три существенные степени и те же почти должности для каждой видим мы и в иерархии новозаветной. А вследствие этого –

3) Оба сверхъестественные откровения, ветхозаветное в обоих своих видах и новозаветное, имеют между собой самую тесную, неразрывную связь, так что составляют собственно одно откровение. Это один великий план божественного домостроительства человеческого спасения, план, в котором каждая часть занимает своё место, и ни одна не может быть отделена от прочих. Это один и тот же великий день истинного Боговедения: в откровении патриархальном человечество видело радостную зарю благодатного дня; в откровении подзаконном – прекрасное утро; в откровении Христианском зрит самый полдень. Такую неразрывную связь этих откровений изобразили в своих речах к Иудеям св. первомученик Стефан и св. апостол Павел (Деян. глав. 7 и 13)¹¹⁶.

II Вся разность Ветхого и Нового Заветов состоит:

1) В том, что ветхозаветное откровение в обоих своих видах было только приготовлением к новозаветному: закон был пестун во Христа (Гал. 3, 24). Там была сень грядущих благ, а ныне самый образ вещей (Евр. 10, 1): там веровали в грядущего Мессию и зрели Его только в обетованиях, пророчествах и прообразованиях; а ныне мы веруем в Мессию, уже пришедшего и исполнившего на Себе все древние пророчества. И, следовательно,–

2) В том, что ветхозаветное откровение заключало в себе в меньшей степени всё то, что имеет новозаветное¹¹⁷. Не имело такой ясности, такой полноты и такой высоты –

а) в учении: так, в Новом Завете гораздо яснее открыты некоторый истины веры, например, о Св. Троице, о воплощении Сына Божьего, о Его крестной смерти, о св. таинстве Евхаристии и пр.; гораздо полнее и возвышеннее представлены некоторые истины любви, особенно в нагорной беседе Спасителя (Матф. гл. 5–8), и для надежды указаны высшие и чистейшие побуждения (Сн, Втор. 19, 8. 28. Исх. 1, 12. 20 и Матф. 5, 3–22)¹¹⁸ .Подобное же должно сказать –

б) относительно священнодействий того и другого Завета: ветхозаветные сами по себе не могли сообщать человеку спасительную благодать и очищать его от грехов (Гал. 3, 11. Евр. 10, 4), а имели силу только в той мере, как служили прообразами жертвы Христовой (Сн. Евр. 9, 11–24; Лев. 5, 5; 6, 7 и Деян. 15, 11),– тогда как новозаветные священнодействия, именуемые таинствами по самому уже существу своему сообщают верующим божественную благодать для их возрождения, освящения и преуспеяния в благочестии (Деян. 2, 38; Тит. 3, 5–6 и др.), хотя также получили силу свою от той же искупительной жертвы¹¹⁹; и-

в) относительно церковного управления; дух ветхозаветного был, по преимуществу, дух строгости и рабского страха, и потому Иудеи находились, по выражению Апостола, под игом работы (Гал. 5, 1), и были чада рабынина (Гал. 4, 31),– между тем Христиане суть чада свободные, и в новозаветной Церкви дух управления есть, по преимуществу, дух кротости (2Тим. 2, 24–25; Деян. 20, 19), и власть Церкви есть власть преимущественно духовная (Матф. 18, 18).

3) Наконец – в том, что закон ветхозаветный дан был только на время¹²⁰, и должен был замениться совершеннейшим (Лук. 16, 16, Гал. 3, 24–25; Евр. 7, 12). Между тем, новозаветное откровение есть откровение уже окончательное, которое не будет заменено никаким новым, а должно оставаться в человеческом роде до скончания века. Ибо завет Христов – завет вечный (Евр. 13, 20); сам Христос вчера и днесь тойже и во веки (Евр. 13, 8), Его Церкви врата адова не одолеют (Матф. 16, 18), и ему подобает царствовати, дóндеже положит вся враги под ногама своима (1Кор. 15, 25).

Переходим к предмету важнейшему из всех предметов Христианского Богословия. Что св. вера Христова есть, действительно, единое истинное, божественное откровение, есть, следовательно, единая вера, спасительная для людей в их настоящем, повреждённом состоянии. Это такая истина, на которой основываются, от которой получают силу и значение все прочие догматы Христианства, основываются все наши верования и сладостные надежды, основывается вся наша нравственная жизнь. По этому можно судить, как должно быть драгоценно для ума Христианина и вожделенно для его сердца сознать, сколько возможно яснее и отчётливее, эту основную истину Христианства, во всей её силе и непоколебимости, и в какой, потому, степени должна она обратить на себя наше внимание.

И благодарение Господу, бесконечно премудрому и всеблагому! Благоволивши даровать людям своё сверхъестественное откровение, сперва ветхозаветное, потом новозаветное, Он в том и другом случае не несвидетельствована Себе остави (Деян. 14, 17). Он сообщил –

I) и ветхозаветному откровению в обоих его видах, т. е.

а) в Вере патриархальной и

б) в Вере подзаконной и

II) новозаветному все те признаки, как внутренние, так и внешние, какие должно иметь откровение истинное, и по которым люди удобно могут убеждаться в его божественности и отличать его от всех откровений ложных¹²¹.

Единственный источник, из которого мы можем почерпнуть достоверные сведения о Вере патриархальной, господствовавшей в лучшей части рода человеческого около 4000 лет, представляет собой книга Бытия, древнейшая из всех книг в мире. К ней можно присовокупить ещё сорок четвёртую главу книги Иисуса, сына Сирахова, седьмую главу книги Деяний апостольских, одиннадцатую главу послания св. апостола Павла к Евреям и несколько кратких мест из других книг св. Писания, где также встречаются замечания о патриархах. Впрочем, и из этого необширного источника можно достаточно уразуметь как внутреннее достоинство учения, которое исповедовали патриархи, так и непререкаемую силу внешних знамений, служивших ручательством за его происхождение от Бога.

Св. Бытописатель нарочито не излагает в своей книге самого состава веры патриархов; он описывает только их жизнь и дела. Но эта жизнь и дела ясно показывают, чему веровали патриархи, каких правил держались в своей нравственности, и в чём состояло их внешнее богослужение.

В вероучении, как видно из самого понятия о Вере, главнейшие члены суть:

а) учение о Боге, Его отношении к миру и, в особенности, к человеку: потому что вера есть завет между Богом и человеком, и

б) учение о человеке, его высоком достоинстве, его свободе и бессмертии, вследствие которых человек является способным к такому высокому завету, а через него к вечной жизни в Боге, к вечному блаженству. К этому в Вере восстановленной необходимо присовокупляется ещё третий существенный член:

в) учение о Восстановителе веры, Ходатае между Богом и человеками, нарушившими завет первобытный. И в период патриархальный мы встречаем самые истинные понятия обо всех этих членах веры.

I. Бога представляли патриархи:

1) По Его существу –

а) единым Богом (Быт. 14, 19), который являлся им всегда один и тот же;

б) духовным, который взирая на умножающееся нечестие людей, сказал однажды: не имать Дух мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть (Быт. 6, 3);

в) всемогущим, который в другое время сказал Аврааму: Аз есмь Бог (Шаддаи – сильный, крепкий) твой: благоугождай предо мною (Быт. 17, 1);

г) всеблагим, который неоднократно являлся патриархам, беседовал с ними, как Отец с детьми, давал им утешительные обетования, ниспосылал блага (Бытие гл. 15, 17 и др.);

д) всеведущим и вездесущим, который видел все их дела, слышал их молитвы (12, 8), и обонял жертвы (8, 21), изрекал им предсказания, исполнявшиеся пред их же глазами (18, 20 и др.);

е) святейшим и правосудным, который щедро награждал за добро, и строго наказывал за преступления (4, 11 и др.);

ж) истинным и верным, обетованиям которого они всегда верили, и который не раз исполнял пред ними данные обетования;

з) вечным, который заключал с ними завет вечный (Быт. 17, 7), и пр.

2) По Его отношению к миру –

а) Богом вышним, иже сотвори небо и землю (Быт. 14, 19, 22; сравн. 1, 1–27);

б) единым верховным Владыкой всей твари, который Адаму, по сотворению, и Ною, после потопа, со всем их потомством изрёк одни и те же слова: раститеся и множитеся, и наполняйте землю и господствуйте ею..., (Быт. 1, 28; 9, 1);

в) промыслителем и правителем вселенной, который не раз предсказывал людям о будущих событиях, и потом оправдывал эти предсказания событиями; каковы – всемирный потоп (6, 13–22 и 7), рождение Исаака, гибель Содома и Гоморры (гл. 18) и др. в частности –

3) По Его отношению к человеку:

а) нравственным законодателем, который предписывал особенные заповеди Адаму и Еве (2, 16–17), Ною и сынам его (9, 3 след.), Аврааму и его потомству (17, 11 и след.);

б) судьёй мздовоздаятелем, который подверг наказанию прародителей за преслушание, и сына их Каина за братоубийство, но праведного Еноха, не вкусившего смерти, преложи (5, 25); наказал потопом весь род человеческий за нечестие, но сохранил праведного Ноя с его семейством; казнил беззаконных жителей Содома и Гоморры, но спас праведного Лота и т. п.

II. На человека смотрели патриархи,–

а) как на существо, состоящее из тела и души, тела, созданного Богом из персти, души, которую вдуну в лице его Бог (Быт. 2, 7);

б) как на существо превосходнейшее из всех тварей на земле, созданное по образу Божьему (Быт. 1, 27; 9, 6), и поставленное быть царём и владыкой всей твари (1, 28; 9, 1);

в) как на существо, одарённое свободой, под условием которой Бог и давал свои заповеди Адаму (2, 16–17), Ною (гл. 9), Аврааму (17, 1), ограждал эти заповеди обетованиями и угрозами, и наконец, действительно награждал и наказывал людей, смотря по делам их; а патриархи, со своей стороны, принимали божественные заповеди, вступали в завет с Богом и добровольно подчиняли себя условиям и следствиям завета (15, 6–13);

г) как на существо падшее, не устоявшее в первобытном союзе с Богом, обречённое нести всю тяжесть гибельных следствий от своего преступления, но, в то же время, уже помилованное Богом, и призванное Им в новый союз веры, союз благодати (Быт. 3, 15);

д) как на существо бессмертное, которое, по окончанию настоящей жизни, лучшей своей половиной, духом, переходит в мир другой, невидимый.

Эта высокая истина, бесспорно, была известна патриархам. Они –

а) называли себя странниками и пришельцами на земле,– чем, по замечанию св. Апостола, ясно выражали, что отечествия взыскуют, и желают лучшего, небесного; потому-то и сам Бог не стыдился нарекаться их Богом: уготова бо им град, присовокупляет тот же Апостол (Быт. 47, 9; Евр. 11, 13–16). Они –

б) Бога называли обыкновенно Богом отцов, уже скончавшихся; а это, по объяснению самого Спасителя, служило новым доказательством их веры в бессмертие: ибо несть Бог, Бог мертвых, но Бог живых (Матф. 22, 32). Они –

в) на смерть смотрели, как на преложение к людям своим: Иаков, благословивши перед кончиной своей сынов своих, сказал им: аз прелагаюся к людем моим, погребите мя со отцы моими (Быт. 49, 29); точно так же ещё прежде замечено об Аврааме: и преложися к людем своим, и погребоша его (Быт. 25, 8); и об Исааке: и приложися к роду своему..., и погребоша его (35, 29). Во всех этих случаях преложение к людям своим отличается от погребения тела в гробе, и следовательно, указывает на переселение другой части человека, души, в страну, где уже обитали прежде отошедшие души. Действительно –

г) верили в бытие шеола, места, куда переселяются души по смерти: оплакивая потерю Иосифа, патриарх Иаков, несмотря на утешения от всех сынов своих и дочерей, не хотяше утешитися, глаголя: яко сниду к сыну моему сетуя во ад (Быт. 37, 35). Под словом ад (шеол) св. патриарх, без сомнения, разумел не гробницу тела Иосифова, а место, куда отошла душа сына его: потому что Иаков не считал Иосифа погребённым в каком-либо гробе, а был уверен, что он съеден зверем: зверь лют снеде его, зверь восхити Иосифа (Быт. 37, 33), воскликнул Иаков, когда увидел окровавленную одежду своего возлюбленного сына¹²². Особенным, осязательным доказательством Бытия другого мира и бессмертия человека могло служить для людей того периода –

д) преложение Еноха: и угоди Енох Богу, и не обреташеся, зане преложи его Бог (Быт. 5, 24). Что здесь разумеется не смерть Еноха, а преложение его в другой мир, это видно уже из связи речи: исчисляя в той же самой (5) главе ряд патриархов, живших прежде Еноха и после него, св. Бытописатель заключает жизнеописание каждого из них словом; и умре; а говоря об одном только Енохе, он заменяет это выражение другим: и преложи его Бог. Кроме того, преложение Еноха изображается, как награда ему от Бога за святость жизни: и угоди Енох Богу, и не обреташеся... Что же была бы за награда – обыкновенная, общая всем, кончина? Непререкаемо же убеждает нас в доказываемой нами истине св. апостол Павел, который ясно говорит: верою Енох преложен бысть не видети смерти, и не обреташеся, зане преложи его Бог: прежде бо преложения его свидетельствован бысть, яко угоди Богу (Евр. 11, 5, сравн. Сирах. 44, 15).

III. Наконец, не может подлежать сомнению, по точному свидетельству св. Апостола (Евр. 11, Гал. 3, 16; Рим. 4, 13), что и вера в будущего Избавителя или Мессию составляла существеннейший член в Вере патриархов. Эту веру воспитывал в них сам Бог своими обетованиями о Мессии.

Первое обетование дано было ещё Адаму и Еве, сразу после их падения. Изрекши над преступниками праведный суд свой, и предавши проклятию виновника их преступления, Господь в то же время присовокупил: и вражду положу между тобою (змеем) и между женою, и между семенем твоим и между семенем тоя: той твою блюсти будет (сотрет) главу, и ты блюсти будеши его пяту (Быт. 3, 15). Как ни прикровенно это обетование, но наши прародители поняли под семенем жены будущего Избавителя, который имел стереть главу их обольстителя – змея, т. е. победить дьявола. И Адам, как справедливо догадываются, выразил эту веру свою в наименовании жены своей – жизнь (Быт. 3, 20), а Ева – в наименовании двух сынов Каина (4, 1) и Сифа (25)¹²³. Так понимали потом изречение Божье прародителям о семени жены и все древние Иудеи, на основании постоянно сохранявшегося между ними предания,– чему доказательством могут служить их таргумы или парафразы, составленные до Рождества Христова¹²⁴. Так понимают это изречение, на основании того же предания, и многие из новейших Иудеев, которые, по свидетельству одного учёного (Буксторфия), исповедуют в своём символе: «чаю пришествия Мессии, который обещан нам от начала». Истинный Мессия, уже пришедший на землю для исполнения древних обетований, действительно, и называется в Новом Завете рождаемым от жены (Гал. 4, 4), и целью Его пришествия, между прочим, полагается то, чтобы разрушить дела дьявола (1Иоан. 3, 8), и связать змея, змея древнего, иже есть дьявол и сатана (Апок. 20, 2).

Второе обетование дано было Богом Аврааму: и благословятся о семени твоем вси язы́цы земнии (Быт. 22, 18); потом повторено Исааку (26, 4) и Иакову (28, 14). Что под этим семенем, о котором благословятся все народы земли, св. патриархи разумели не всё своё потомство, а одного какого-то великого потомка или Мессию, это ясно исповедал один из них, Иаков, когда, пророчествуя о пришествии Примирителя (Шилὸ), назвал его чаянием языков (Быт. 29, 10); засвидетельствовал и сам пришедший на землю Примиритель, когда сказал Иудеям: Авраам отец ваш рад бы был, дабы видел день мой: и виде, и возрадовася (Иоан. 8, 56). Вслед за своими праотцами, постоянно это обетование разумели о Мессии и все Иудеи, как до Р. Хр.¹²⁵, так и после. Поэтому и св. Апостолы, обращаясь к Иудеям, смело говорили: вы есте сынове пророк и завета, егоже завеща Бог ко отцем вашим, глаголя ко Аврааму: и о семени твоем благословятся вся отечествия земная (Деян. 3, 25), или: Аврааму речени быша обеты и семени его; не глаголет же: и семенем, яко о мнозех, но яко о едином: и семени твоему, иже есть Христос (Гал. 3, 16).

С другой стороны, веру патриархов в будущего Избавителя могли воспитывать многие прообразования, видимо носившие на себе печать особенного намерения Божьего, каковы: жертвы, прообразовавшие собой великую жертву Христову; лествица, виденная во сне Иаковом, прообразовавшая соединение во Христе естества Божеского и человеческого; судьба Иосифа, прообразовавшая страдания Спасителя от своего рода, сделавшиеся потом источником благословения; жертвоприношение Исаака, указавшее на крестную смерть и воскресение Мессии; священство Мелхиседека, прообразовавшее вечное священство Христово и др.¹²⁶.

Учение нравственности или те правила, которыми водились патриархи в жизни и деятельности, были также самые чистые.

По отношению к Богу, мы видим в патриархах:

а) веру в Бога всеведущего, святейшего и правосудного,– что подтверждается уже одним употреблением ими клятвы (Быт. 21, 23; 24, 3 и др.);

б) совершенное повиновение воле Божьей, так что эта воля была постоянным началом всего их поведения. Поэтому-то и св. Бытописатель, желая изобразить нравственный характер того или другого из них, обыкновенно выражается: походи пред Богом, угоди Богу, обрете благодать пред Господем Богом, был праведен, совершен пред Богом (гл. 5, 6 и др.);

в) страх Божий, но страх сыновний, растворённый полной доверенностью к Богу и сыновней любовью, как особенно обнаружилось это в примере отца верующих Авраама и Иосифа;

г) благодарность Богу за Его благодеяния, известную из истории Ноя и Иакова. Вместе с этими коренными добродетелями истинного благочестия, без всякого уже сомнения, обитали в сердце патриархов и все другие отдельные добродетели, порождающиеся из первых, добродетели, какие только может иметь человек по отношению к Богу.

По отношению же к ближним в жизни патриархов нельзя не заметить:

а) уважения к достоинству человека, как образа Божьего, и уважения к его жизни (Быт. 9, 6);

б) любви к ближним, которая особенно обнаруживалась в господствовавшем тогда гостеприимстве (19, 8);

в) уважения к святости брачного союза (2, 24 и др.);

г) любви и совершенного почтения к родителям и вообще к старейшим;

д) любовь к детям (37, 34. 35);

е) заботливости о сохранении целомудрия в дочерях и проч.

Наконец, главнейшая из обязанностей, какие сохраняли патриархи по отношению к самим себе, были:

а) самоотвержение: это видно из того, что коренным началом их деятельности, как мы уже заметили, была воля Божья и совершенная ей преданность, следовательно, не самолюбие;

б) Сознание собственной нравственной немощи и, необходимо соединённые с ним, вера в обетованного Мессию и надежда на Него одного: эта-то вера, проникавшая, так сказать, все их нравственные действия, и сообщала этим действиям, по свидетельству апостола Павла, цену в очах Божьих; этой верою множайшую жертву Авель паче Каина принесе Богу..., этой верою Енох преложен бысть не видети смерти... и проч. (Евр. 11, 1–23);

в) трудолюбие, умеренность в пище и питье, обуздание страстей: в этом-то и могла заключаться одна из причин долголетия патриархов.

Состав внешнего богопочтения в период патриархов, при всей немногосложности своей, вполне выражал дух их богопочтения внутреннего.

Сущность священнодействий ограничивалась жертвоприношениями: вспомним жертвоприношения Авеля, Ноя, Авраама и Иакова. И эти жертвоприношения, прообразуя собой великую Жертву голгофскую, и свидетельствуя собой веру патриархов в обетованного Избавителя, были для Бога, без сомнения, приятнейшим служением. Жертвоприношения сопровождаемы были призыванием Бога и молитвами, которые, впрочем, воссылали патриархи к Богу не только при жертвоприношениях, но и в другие времена (Быт. 12, 8; 25, 21 и др.). Со времён Авраама является ещё многознаменательное священнодействие, обрезание, которому должны были подвергаться все потомки этого патриарха для действительного вступления в общество верующих. Как таинство, обрезание знаменовало:

– в предшествовавшем ему состоянии – нечистоту и порчу природы человеческой;

– в его предмете и времени – исправление повреждения через Мессию, имевшего родиться без мужа;

– в самом образе действия – внутреннее обрезание или умерщвление плотского и рождение духовного человека (Деян. 7, 51; Рим. 2, 28, 29)¹²⁷; следовательно, выражало существеннейшие догматы восстановленной веры.

Что же касается до принадлежностей внешнего богослужения: то хотя они ещё не были определены с точностью в период патриархов, однако же, вполне соответствовали святости самого богослужения. Тогда не видим мы определённых священных мест или храмов: этому, без сомнения, препятствовала странническая жизнь патриархов; не видим и определённых священных времён, кроме субботы. Но места и времена для священнодействий, большей частью, определяемы были явлениями Бога и другими Божьими благодеяниями, и на этих местах нередко воздвигаемы были нарочитые жертвенники или алтари, пользовавшиеся особенным уважением народа. Не было тогда и особенных священных лиц (иерархии) для совершения священнодействий: но это право священнодействий принадлежало старейшим в фамилиях патриархов, отцам семейств, или, по преданию Иудеев, первородным¹²⁸.

Как ни кратко сделанное нами обозрение веры патриархальной, но и этот очерк довольно ясно показывает её достоинство. Во всем учении её, и в учении веры, и в учении нравственности, и в составе внешнего богослужения, нет ничего недостойного Бога и человека; напротив всё истинно, свято и сообразно со своей высокой целью. (Если сравним эту Веру с верами других современных народов, как то: Египтян, Вавилонян, Ассириян,– мы увидим полное её превосходство: там уже повсюду господствовало многобожье и идолопоклонство; там обожали или светила небесные, или людей, или низших животных, или растения и камни. Если сравним эту Веру с верами даже позднейших, просвещённейших народов древности, каковы были Греки и Римляне,– опять увидим полное её превосходство: потому что многобожье, преимущественно же обожение людей и героев со всеми человеческими страстями и пороками, составляло сущность и этих вер. Если сравним, наконец, учение, которого держались патриархи, с учением самих философов Греции и Рима: и здесь не усомнимся отдать полное предпочтение первому пред последним. У философов встречаются светлые мысли о Боге и человеке, о назначении человека, о нравственных началах и обязанностях человека; но всё это рассеяно в их сочинениях, и до того перемешано с заблуждениями, что почти нет возможности отделить одно от другого для человека, незнакомого ещё с откровенным учением веры; тогда как в Вере патриархальной всё чисто, всё истинно, всё свято.

Откуда же могла явиться такая вера? Ужели она – произведение естественного ума человека? Но каким образом этот ум, преподавший столь светлое учение о богопочтении внутреннем и внешнем в фамилиях патриархов, для всех других народов преподавал многобожье, идолопоклонство? Каким образом даже в самых лучших представителях своего достоинства, философах, он не чужд был многих и весьма многих заблуждений? Что за исключение для одних патриархов? Между тем, по естественному порядку вещей, надлежало бы ожидать совсем другого, вера патриархов есть древнейшая из всех Вер; след., если она есть плод ума человеческого, а ум постепенно развивается и идёт к совершенству, то ей надлежало бы быть самой несовершенной Верой в ряду всех прочих; ей надлежало бы быть ниже не только веры Греков и Римлян, народов просвещённейших, но и веры Египтян, Халдеев, Ассириян и других непросвещённых народов востока. И когда достоверно известно, что наш ум, при первом своём пробуждении, может развиваться только под руководством других, более совершенных и опытнейших людей: то как подумать, чтобы патриархи, первые жители на земле, не имея никаких руководителей и наставников, сами собой могли дойти до такого высокого учения о Боге и обо всём, относящемся к существу веры? По одному уже этому соображению необходимо согласиться со сказанием св. Бытописателя Моисея, что сам Бог был учителем патриархов в деле веры, и что она есть отнюдь не изобретение ума человеческого, а истинное Божественное откровение.

Но мы ещё более убедимся в этой истине, когда обратим внимание на те знания, которые, по сказанию Бытописателя, постоянно сопутствовали как появлению, так и всему существованию веры патриархальной.

Важнейшие из таких знамений суть: Богоявления и явления Ангелов. Сам Бог не раз являлся прародителям нашим, являлся потом Каину, Ною, особенно часто являлся отцу верующих Аврааму, далее Исааку и Иакову. В иные времена Он посылал к патриархам своих Ангелов, напр., к тому же Аврааму, Лоту и другим.

Что все эти необыкновенные явления, действительно, были, в том нет ни малейшего основания сомневаться. Моисей повествует о них точно так же, как повествует и обо всех прочих, естественных, событиях из жизни патриархов; Моисей совокупляет те и другие в своём повествовании так тесно, что кто решился бы отвергнуть первые, необходимо должен был бы отвергать и последние; Моисей замечает притом, что некоторые из Богоявлений засвидетельствованы были патриархами и запечатлены для памяти потомков особенным образом, как то: наименованием мест, где являлся Господь, поставлением столпов или камней, переименованием лиц (Быт. 22, 14; 17, 5; 28, 19) и пр. Действительность этих Богоявлений предполагается несомненной в период подзаконный, когда Бог называл Себя Богом Авраама, Исаака и Иакова (Исх. 3, 6 и 16; Нав. 24, 3), и прямо подтверждается в книгах Нового Завета (Деян. 7, 1–20; Евр. 11, 4–24). На эту действительность указывают, наконец, предания всех языческих народов, которые, переходя из рода в род, хотя весьма много исказились и содержат в себе много странного о древних Богоявлениях, но в основании своём необходимо предполагают истину¹²⁹.

Что все Богоявления, о которых повествует Моисей, были вполне достойны Бога, это само собой очевидно. Люди только что появились на земле, в мире ещё новом для них и совершенно неизвестном; они крайне нуждались в научении, в руководительстве, особенно касательно того, для чего они поставлены в мире, как должны жить, к чему стремиться: и вот сам Бог, создавший их, решается быть их наставником в деле веры, заключающей в себе первую цель их существования. Он является к нашим прародителям, сначала – чтобы преподать им заповедь и через то утвердить их волю в добре; потом – как судья, но судья всеблагой, чтобы изречь им праведное наказание за грех и вместе утешительное обетование о будущем Избавителе мира. Является к Каину, сначала – чтобы предостеречь его от братоубийства, потом, по совершению преступления, чтобы положить наказание братоубийце и воззвать его к покаянию. Является к Ною перед потопом, чтобы предречь праведнику о приближении всеобщего бедствия и указать ему средство к спасению себя с семейством и некоторыми животными;– после потопа, чтобы возобновить с отцом нового мира завет вечный и изречь своё благословение на всю обновившуюся природу. Является Аврааму, чтобы сохранить его от всеобщего нечестия, воспитать в нём отца верующих и даровать ему обетование о том Семени его, о коем благословятся все народы. Является Исааку и Иакову, чтобы повторить то же обетование, составлявшее главнейший член в Вере патриархов. Что же может быть достойнее Бога, как являться со своей помощью там, где эта помощь необходима, являться Отцом посреди своих детей, и притом для столь высокого дела, каково спасение человека?

Кроме Богоявлений совершались в период патриархальный и некоторые другие чудесные события, служившие для патриархов знамением благости к ним Бога и Божественного происхождения исповедуемой ими веры. Таково, например, преложение Еноха, которое, без сомнения, было известно его современникам и потомкам и производило на них благотворное нравственное действие: Енох, говорит премудрый сын Сирахов, угоди Богу и преложися, образ покаяния родом (44, 15). Таково же смешение языков за гордость и надменность (Быт. 11, 1–10),– событие, случившееся открыто перед всеми людьми, которое тем более должно было подействовать на них, что силу его ощущал в самом себе непосредственно каждый. Таково обращение жены Лотовой в соляной столб за неповиновение воле Божьей:- опять назидательнейший урок благочестия, какой преподал в то время Господь людям.

Новым непререкаемым доказательством божественности веры патриархальной служили и служат пророчества, которые изрекал как сам Бог патриархам, так и некоторые из патриархов, по дару Божьему.

К числу первых принадлежат:

а) пророчество о потопе, событии не только совершенно случайном, но и необыкновенном, следовательно, пророчество в собственном смысле;

б) пророчество о погибели Содома и Гоморры (Быт. 18, 20; 19, 24), также событии совершенно случайном и необыкновенном, которого нельзя было предвидеть ни по каким соображениям человеческим;

в) пророчество о рождении Исаака от родителей престарелых и бесплодных, которые уже, по естественному порядку вещей, не могли и ожидать себе чада (17, 16–19; 21, 1, сн. 16, 1. 2);

г) пророчество о происхождении от Измаила двенадцати языков или племён, изречённое в то время, когда Измаилу было только около тринадцати лет (17, 20. 25);

д) пророчество о судьбе Исава и Иакова, когда они находились ещё во чреве матери (25, 24). Все эти предсказания должны были произвести тем большее действие на патриархов, что почти все перед их же глазами и оправдывались событиями. Наконец сюда же относится:

е) пророчество, которое изрёк Бог Аврааму, ещё не имевшему детей, что от него произойдёт бесчисленное потомство (Быт. 15, 5); что это потомство будет переселено в земли не свои, где поработят его, озлобят и смирят лет четыреста (ст. 13); что потом оно изыдет из земли чужой с имением многим (ст. 14), и получит себе в наследие землю от реки Египетской даже до реки великой Евфрата (ст. 18): такие черты события не мог предугадать никакой ум сотворённый, и однако же они, как известно из истории, осуществились все самым точным образом.

Из пророчеств, изречённых самими патриархами¹³⁰, довольно остановить внимание на одном важнейшем, определяющем время пришествия Мессии. Патриарх Иаков, благословляя перед своей смертью детей своих и предсказывая им судьбу их потомства, когда очередь дошла до Иуды, между прочим, сказал ему: не оскудеет князь от Иуды. и вождь от чресл его, дóндеже придут отложенная ему (ἔως ἄν ἔλζῃ τὰ ὰποκέιμενα ὰυτῷ): и той чаяние языков (Быт. 49, 10), или, как в Еврейском тексте: «не отымется скипетр (шевет) от Иуды и законоположник (мехокек) от чресл его, дóндеже приидет Примиритель (Шилὸ), и ему покорность народов»¹³¹. Что здесь говорится о событии будущем, это очевидно из прямого смысла представленных слов и из всего состава речи. Иаков, призвавши сынов своих, прежде всего, сказал им: соберитеся, да возвещу вам, что срящет вас в последния дни (Быт. 49, 1), и потом, действительно, по порядку открывает им будущую судьбу их потомства. Что здесь говорится о каком-то будущем лице, и лице весьма важном, также очевидно из самых слов: «дондеже приидет Примиритель, и той чаяние языков»,– или: «и ему покорность народов». Но для нас особенно важно:

1) что здесь пророчествуется о Мессии,

2) что здесь определяется время пришествия Мессии, и

3) что это пророчество исполнилось в точности на Господе нашем Иисусе Христе¹³².

1) Две резкие черты указывает св. патриарх в будущем лице, о котором свидетельствует, черты, которые вполне идут к одному только Мессии, и не могут быть приложены ни к кому другому.

Первая черта. Иаков называет это Лицо – Шил ὸ (Schiloh), как читается ныне в Еврейском тексте, или, как, вероятно, читали Семьдесят и некоторые другие переводчики св. Писания в списках древнейших,– Шелл ὸ (Schelloh). Какое бы мы ни приняли из этих двух чтений: оба они равно могут быть отнесены к Мессии, и, по понятию всех древних Иудеев, к одному только Мессии. Шил ὸ, от Еврейского шала, значит примиритель, спаситель,– с чем вполне согласуется и текст Самаританский¹³³. Но-

а) одно из существеннейших благ, каких, по обетованию Божьему, надлежало ожидать от Мессии, есть то, что Он будет мир наш, что Он примирит нас с Богом, примирит небо с землёй, язычников с Иудеями, и принесёт с Собой мир и счастье на землю; почему и у пророка Исайи Он называется Князем мира (Ис. 9, 6);

б) одно из существеннейших имён, какие усвояли древние Иудеи исключительно Мессии, есть имя Шил ὸ, что бы оно ни означало¹³⁴. Например, в талмуде Вавилонском читается: «Рабби Иoxaнах спросил о Мессии, как имя Ему? Ученики Рабби Силы отвечали: Шило́, имя ему, потому что в книге Бытия гл. 49, ст. 10 сказано: дóндеже приидет Шил ὸ"¹³⁵. Шелл ὸ (Schelloh) значит: емуже (cujus est), и, следовательно, смысл пророчества будет: «не отымется скипетр от Иуды, дóндеже приидет тот, емуже достоит скипетр». Так и выражается в подобном же пророчестве о Мессии пророк Иезекииль: сними кидар и отложи венец…, дóндеже приидет, емуже достоит (т. е. венец), и предам ему (Иез. 21, 26–27). Так передают слово Шелл ὸ древний перевод Сирский: «тот, емуже принадлежит он (скипетр), is, cujus illud est», и древний перевод Арабский: «тот, емуже принадлежит, is, cui est»¹³⁶, и так перевели Семьдесят: дóндеже приидут отложенная ему, или по другому чтению: «дондеже приидет, емуже отложен (т. е. скипетр), ᾣ ἀποχείται». Но и здесь должно сделать замечания, подобные прежним:

а) одно из существеннейших качеств, какого, по обетованиям Божьим, надлежало ожидать в Мессии, есть то, что Он будет царь, что Ему будет принадлежать царство (Ис. 9, 6–8; Иер. 23, 5–7; Дан. 2, 44);

б) древние парафрасты Иудейские, сообразно с Преданием и Верованием всего народа, переводят слово – Шелл ὸ словами: «Мессия, емуже принадлежит царство»¹³⁷.

Другая черта: Иаков, упомянувши о Шил ὸ, непосредственно присовокупляет: «и тому покорность народов», или, как читается в древних парафразах: «и тому покорятся народы, покорятся все цари земли»¹³⁸, и в древнейших переводах, Греческом семидесяти: и той чаяние языков (ἀυτός προσδοκία τῶν ἐθνῶν); Сирском: «и того будут ожидать народы»; Арабском: «и к тому соберутся, приидут народы»¹³⁹. К кому же, кроме одного Мессии, могут быть приложены в собственном смысле все эти выражения, вместе ли или каждое порознь? О ком из обыкновенных потомков Иуды можно было предвозвещать, что он будет чаяние народов, что к нему придут народы, что ему покорятся и все цари земные¹⁴⁰ Мессии же всё это приличествует тем более, что о нём ещё прежде Иакова подобное же возвещено было в обетованиях Божьих Аврааму, Исааку и самому Иакову (о семени твоем благословятся вся колена земная), и в последующих пророчествах нередко повторяется подобное, особенно у Исайи, например: будет в последняя дни явлена гора Господня..., и приидут к ней вси язы́цы (2, 2 и далее), или: и будет в день оный корень Иессеов, и восстаяй владети языки, на того язы́цы уповати будут (11, 10; сн. 49, 6; 51, 5; 65, 1; 66, 19 и др.).

2) Точно также самое содержание рассматриваемого нами пророчества о Мессии совершенно убеждает нас и в той мысли, что здесь именно определяется время пришествия Его. Иаков выражается: не отымется скипетр от Иуды и вождь от чресл его, дóндеже приидет Шилὸ. Но Еврейское ад-ки, дóндеже, по сознанию древнейших парафрастов Еврейских и по согласию всех древних переводов, означает собственно – дотоле пока, или пока не¹⁴¹; а древнейшие Иудеи, без всякого сомнения, гораздо лучше знали язык свой, нежели нынешние потомки их, и притом вовсе не имели побуждений намеренно искажать смысл пророчеств о Мессии, подобно новейшим раввинам¹⁴². Цель предсказания Иаковлева, обращённого к Иуде, очевидно, та, чтобы показать самому Иуде время, доколе потомство его будет иметь собственное правительство и сохранит своё политическое существование: не отымется скипетр от Иуды дóндеже...; а с другой стороны, та, чтобы дать как Иуде с его потомством, так и всем, присутствовавшим здесь, братьям его с их потомками, такой признак, по которому они могли бы безошибочно узнать имеющего прийти Мессию: дóндеже приидет Шил ὸ. Но если не разуметь под этим – дóндеже – определённого предела времени: то ни та ни другая цель не будет достигнута. Должно присовокупить, что все древние Иудеи единодушно видели в этих словах патриарха Иакова пророчество о пределе или конце царства Иудейского и начале царства Мессии¹⁴³.

3) Наконец, чтобы видеть, как исполнилось пророчество Иакова о Шилὸ на Иисусе Христе, надобно точнее определить смысл всего пророчества, и потом приложить его к событию.

Смысл пророчества тот: «колено Иудово не престанет иметь собственное правительство и собственное законодательство, пока не приидет Мессия». Это видно:

а) из слова шевет, которое хотя иногда означает вообще жезл (Пс. 88, 33), но здесь именно жезл правления, власть правительственную, как употребляется оно во многих других местах св. Писания (Чис. 24, 17; Ис. 14, 5; Зах. 10, 11): так утверждаем мы –

б) на основании слова мехокек, поставленного в той же речи соответственно слову шевет, и означающего собственно законоположника, законоблюстителя или власть законодательную (Чис. 21, 19; Суд. 5, 14; Пс. 59, 9); и –

в) последуя древнейшим переводам и парафразам: Семьдесят и Феодоцион перевели слово шевет – ἄρχων, начальник; Симмах – ἐξουσία, власть; Акила – σκήτρον, скипетр; Онкелос – имеющий начальство. Но с другой стороны надобно помнить –

а) что в пророчестве отнюдь не выражается мысль, будто царство Иудейское до пришествия Мессии будет постоянно иметь одно определённое правительство, например, царей, монархов; а говорится вообще: будет иметь собственное правительство, в какой бы форме оно ни существовало. Слова – шевет и мехокек, как можно видеть из указанных текстов, прилагаются равно и к царям, и к князьям, и ко всякому, имеющему власть, и не только к частным лицам, но и к целым сословиям, облечённым властью; следовательно означают вообще власть правительственную и законодательную. Должно помнить также –

б) что этому правительству усвояется неоскудение власти в одном только колене Иудовом и над одним этим коленом, а отнюдь не над всеми коленами Израилевыми: ибо здесь предсказывает Иаков сыну своему Иуде судьбу собственно одного его потомства, а другим сынам он сказал о судьбе их потомства частью прежде, частью после, каждому порознь.

Теперь приложить пророчество к событию нетрудно. Колено Иудино, подобно прочим, начало иметь своих частных князей или старейшин, из среды собственных членов, сразу по исходу из Египта (Чис. 1, 4. 17; 2, 3), где и изречено Иаковом пророчество, хотя главным вождём над всеми Иудеями, в продолжение всего их путешествия в пустыне, оставался Моисей. Не переставало потом это колено, подобно прочим, иметь собственных частных князей и по занятию земли обетованной (Нав. 22, 13. 14 и др.), хотя в тоже время весь Израиль находился под верховной властью сначала Иисуса Навина, потом судей, наконец царей: Саула, Давида и Соломона (2Цар. 2, 4; 5, 1. 2). Само собой разумеется, что во весь этот период колено Иудово, подобно прочим, и управлялось собственным, отечественным законодательством, данным через Моисея, а не каким-либо чужеземным. Со времён сына Соломонова Ровоама, при котором последовало разделение царства на две части, судьба колена Иудова, во исполнение пророчества, начинает уже отличаться резкими чертами от судьбы прочих колен. Тогда, как десять колен, составлявшие царство Израильское, были преемственно управляемы с тех пор царями из разных колен и разных династий, одно колено Иудово, как бы поглотившее собой небольшое колено Вениаминово, соединившееся с ним в одно царство (которое потому и называлось царством Иудейским, а иногда даже коленом Иудовым, 4Цар. 17, 18),– одно колено Иудово не преставало иметь у себя непрерывный ряд царей из одного только дома Давидова, и, следовательно, от чресл своих. Но этого мало: вскоре последовало разрушение царства Израильского от Ассирийского царя Салманассара, и это разрушение было окончательное. С того времени десять колен Израилевых уже никогда не составляли какого-либо политического тела, управляемого отечественной властью и законами, а будучи отведены за Евфрат и рассеяны, покорились власти чужеземной, между тем как в их страну отечественную переселены новые жители (4Цар. 17, 28). Но колено Иудово, хотя также скоро подпало плену Вавилонскому, однако же и в самом плену, под властью царей Вавилонских и затем Персидских, не переставало образовать собой одно тело, иметь своих старейшин и управляться по своим законам (Дан. гл. 13; Есфирь, 3, 8; 8, 11). По возвращению же из плена, с согласия самих же царей языческих, продолжало иметь своих князей, старейшин и судей по законам Бога своего (1Ездр. 7, 25. 26; 9, 1; Неем. 5, 7), находясь под главным ведением сперва вождей, каковыми были Зоровавель, Ездра и Неемия, потом первосвященников и наконец, ефнархов или народоначальников, как называемы были Маккавеи (1Мак. 8, 20; 12, 6).

Лет за шестьдесят до Рождества Христова Помпей овладел Иерусалимом, и сделал Иудеев данниками Римлян; спустя двадцать пять лет Римляне поставили царём над Иудеей Ирода-иноплеменника, родом Идумеянина, от которого перешла власть к его детям. Вскоре Иудеей начали править Римские прокураторы или блюстители, и управляли ею в продолжение всей земной жизни Спасителя и после до самого разрушения Иерусалима Титом. Этот небольшой период, так близко обнимающий жизнь Иисуса Христа с обеих сторон, и можно назвать временем постепенного, но уже окончательного, оскудения собственного правительства и собственного законодательства в колене Иудовом. И в дни земной жизни Спасителя, при Римских прокураторах, мы ещё видим у Иудеев следы собственного управления по законам отечественным (Иоан. 8, 3 и след 9, 1 и след. 18, 31); но всё это было уже подавляемо более и более властью Римлян, пока не пал, наконец, от меча их Иерусалим, и народ, предавший смерти истинного Мессию, не лишился навсегда своего политического Бытия¹⁴⁴.

Историческая достоверность рассмотренных нами Богоявлений, чудес и пророчеств, бывших в период патриархальный, равно как и всех других событий, описанных в книге Бытия, основывается на свидетельстве Моисея и подтверждается преданиями языческих народов.

Все эти события, хотя случились прежде Моисея, но он имел даже естественные средства узнать их сам, и не мог ввести в заблуждение других (не упоминаем уже о том, что Моисей говорил и писал, по вдохновению от Духа Святого: ибо, сказавши это, для верующего мы сказали бы всё). Такими средствами представляются:

1) Предание устное,– предание живое, свежее и неповреждённое, по причине долголетней жизни патриархов. Известно, что прадед Моисея Левий жил вместе с Иаковом и видел Исаака, а отец Исаака Авраам мог видеть всех своих предков до Арфаксада, внука Ноева, через Сима. Следовательно, Моисей и его современники были отделены от потопа какими-нибудь пятью иди шестью лицами, если не менее, и не выходя из своего семейства, легко могли изучать достоверную историю многих веков: ибо предание повреждается не от продолжительности времени его существования, а от многочисленности тех лиц, через уста коих преемственно переходит оно. Известно также, что Ной, живший до потопа около 600 лет, мог видеть самого Еноха, сына Сифова, и беседовать с ним, а отец Ноев Ламех родился в тот год, когда умер Адам. Таким образом, и вся допотопная история могла быть известна современникам Моисеевым, при посредстве трёх или четырех преемственных свидетелей. Прибавим к этому, что если вообще Израильтяне всегда отличались особенной любовью к сохранению преданий, касавшихся их предков, их веры и их судьбы: то тем более это должно сказать о Евреях древнейших; а история, изложенная в книге Бытия, касается самых знаменитых их предков, патриархов, содержит в себе самые начала их веры, обетования о Мессии, и вместе самые отрадные обетования Божьи о благословении и умножении семени Авраамова, т. е. касается таких предметов, о которых память для Евреев всегда была всего священнее и дороже.

2) Священные гимны, псалмы и вообще песни, которые с незапамятных времён, как все народы, так и Евреи, любили слагать и воспевать для выражения своих благоговейных чувствований пред Богом, для прославления Его различных благодеяний, в память и честь своих знаменитых предков, для увековечения важнейших событий из своей жизни и т. п. Эти песни как драгоценное наследие переходили из рода в род, от отцов к детям, и сохраняли в себе иногда значительнейшую часть истории народов. О существовании у Иудеев такого рода песней упоминает сам Моисей, например, в книге Числа. 21, 17. 18. 27.

3) Многие вещественные памятники древних событий, существовавшие ещё во времена Моисея. Таковы: жертвенники, воздвигнутые Ноем, Авраамом, Иаковом и другими патриархами; Вавилонская башня, свидетельствовавшая о рассеянии народов и смешении языков; развалины Содома и Гоморры, напоминавшие о казни Божьей, постигшей эти нечестивые грады; остатки ковчега Ноева, напоминавшие о потопе; обрезание Евреев, говорившее о завете Бога с Авраамом и его потомками; поле, купленное этим патриархом для погребения членов его семейства; гробница Рахили; колодцы, ископанные патриархами; самые имена многих из них, как то: Ноя, Авраама, Исаака, выражавшие собой какие-либо историческая события и проч.¹⁴⁵.

При таких средствах знать всё достопримечательное, случившееся в период патриархальный, которое было равно доступно как Моисею, так и его современникам, какая-либо намеренная неверность со стороны Моисея в повествовании об этих событиях была совершенно невозможна: её тотчас обличили бы, при пособии тех же самых источников,– и книга Бытия не только не была бы принята современниками с величайшим уважением, напротив, была бы отвергнута, как книга недостоверная. А принявши её, и притом с такой безусловной верой, они тем самым засвидетельствовали несомненную подлинность всего, в ней изложенного.

Предания о событиях патриархального периода сохранились не только между Израильтянами, но и между языческими народами. Доказательством тому служат свидетельства многих древних языческих писателей, которые, будучи собраны вместе трудолюбивыми учёными, дают, при здравой критике, довольно верный очерк всей первобытной истории человечества, изложенной в Библии. Так, Бероз Халдейский и Египетский Иером говорят о потопе, бывшем во дни Ноя, о ковчеге, остановившемся на горах Араратских, и о птицах, которые выпущены были из ковчега; тот же Бероз и Манетон упоминают о долголетии патриархов; Авиден, Евполемон, Астрабан, Клеодем, Теодот и Естий говорят о столпотворении и о смешении языков, о путешествии Авраама из земли Ур в Финикию и Египет, о победе над врагами Лота, о дарах, поднесённых Аврааму Мелхиседеком, о детях Авраама от рабы и свободной, о приношении Исаака в жертву, о сынах и вообще о всех потомках Иакова даже до Моисея и Аарона... и пр., и пр.¹⁴⁶. Ещё более подтверждают это многие новые открытия, сделанные вследствие ближайшего знакомства с языческими народами всего света. Оказывается, что у всех древнейших языческих народов, как то: у Китайцев, Индийцев, Персов, Египтян, Аравитян, Ассирийцев и многих Американцев, доныне ещё сохраняются предания о сотворении мира, о первобытном состоянии и падении человека, о потопе, столпотворении, смешении языков и рассеянии людей, о приношении Исаака в жертву и других событиях, изложенных в книге Бытия Моисеем¹⁴⁷. Чем же объяснить такое согласие этих языческих преданий между собой и со сказанием Моисея, если не допустить, что в основании их, действительно, лежит историческая истина?

Из сделанного нами обозрения веры патриархальной открывается, что она была запечатлена всеми признаками божественного откровения, и вела прямо ко Христу. Исповедуя её и свято следуя её предписаниям, патриархи благоугождали Богу, и спасались верой в грядущего Мессию (Евр. гл. 11). Значит, изменять эту Веру до самого пришествия Спасителя, казалось бы, вовсе не было нужды: она точно так же могла бы приводить к Нему и всех последующих людей, как приводила патриархов. И она, действительно, осталась неизменной в своём духе и существе. Только Бесконечно-премудрый, по новым, открывшимся в людях потребностям, сообщил ей несколько иной внешний вид.

Сначала, в лице Адама, праотца первого мира, Бог дал свою откровенную Веру и обетования о Мессии для всего рода человеческого. Но большая часть людей вскоре забыли своего Творца, и нечестие до того усилилось на земле, что надлежало омыть её водами всемирного потопа. Потом Бог возобновил свой завет с праотцом второго мира, Ноем, и в лице его снова повторил свои обетования для всего рода человеческого; но и в этот раз, мало-помалу, люди изменили благодатному завету: многобожие и идолопоклонство распространились по всей земле. После этого Бог, для сохранения истинной веры в роде человеческом, из среды всех избирает одного Авраама, сам воспитывает в нём отца верующих, и заключает уже свой завет только с ним одним, говоря: и поставлю завет мой между мною и между тобою, и между семенем твоим по тебе в роды их, в завет вечен, да буду тебе Бог, и семени твоему по тебе (Быт. 17, 7), а с другой стороны требуя: ты же завет мой соблюдеши, ты и семя твое по тебе в роды их (-9). С тех пор Бог действительно, так сказать, сосредоточил все свои благословения на одном потомстве Авраамовом, давал ему обетования, временные и вечные, соблюдал в нём веру в будущего Искупителя, о котором долженствовали со временем благословиться все народы земные. И что же? Едва прошло несколько родов, как и потомки Авраама, несмотря на все благодеяния Бога отцов, забывают Его, и, живя в Египте, навыкают идолопоклонству и всем мерзостям Египетским (Иез. 20, 7–9). Тогда-то Всеблагой, не хотящий смерти грешников и погибели всего рода человеческого, для сохранения в нём своей спасительной веры, решается дать ей несколько новый образ. Он не оставляет недостойных сынов Израиля, изрекши некогда обетование быть им в Бога; напротив, временно наказавши их посреди земли Египетской, вскоре чудесно изводит их из этой земли, торжественно возобновляет с ними завет, нарушенный ими, опять повторяет им своё обетование быть им в Бога и иметь их людьми, избранными от всех язык, царским священием, языком святым, если они послушают гласа Его и сохранят завет Его (Исх. 19, 4–6; Втор. 26, 16–19). Но, ведая непостоянство этого народа, его удобопреклонность к идолопоклонству и забвению истинной веры, его преклонность к чувственности и ко всем видам нечестия, Бог повелевает Моисею начертать для Израильтян в письменах, со всей подробностью, закон веры и нравственности, чтобы они уже не могли оправдываться забвением этого закона, имея его всегда как бы пред глазами¹⁴⁸; вместе с тем даёт им самый подробный закон обрядовый, чтобы через внешние многочисленные священнодействия, имеющие внутренний глубокий смысл, непрестанно действуя на их чувства, более и более поддерживать и воспитывать в них благочестивое направление; даёт, наконец, и закон гражданский, самым тесным образом связанный с Верой, чтобы содействовать сохранению и процветанию её в грубом народе, между прочим, и посредством политических его учреждений. Таким образом, откровенная вера осталась та же самая, какая была и прежде при патриархах: и Бог, говоря к Моисею и Израильтянам, называл Себя не иным Богом, а Богом Авраама, Исаака и Иакова (Исх. 3, 6); но она заключена теперь в письмена, изложена во всей обширности и подробностях, и, будучи связана с политическим устройством Еврейского народа, соделалась как бы исключительным достоянием его одного. В этом виде своём она известна под именем – веры подзаконной.

вера подзаконная дана Богом Израильтянам в полном составе своём, через Моисея, который изложил её в своём Пятикнижии; потом не раз была объясняема, преимущественно со стороны Божественных обетований и со стороны нравственности, через Пророков, которые также излагали её в своих писаниях. Все эти посланники Божьи, преподавая откровенное учение, в тоже время совершали многочисленные чудеса; изрекали пророчества и таким образом оставили людям полную возможность убеждаться в божественности подзаконной веры, не только из признаков внутренних, но и внешних.

Не станем рассматривать здесь Веру подзаконную во всех её подробностях; это повело бы нас слишком далеко, и было бы излишне для цели, т. е. для того, чтобы понять её внутреннее достоинство. Для этого достаточно рассмотреть только в общих чертах каждую из трёх составных частей её: закон веры и нравственности, закон обрядовый и закон политический.

I. Как учила подзаконная вера о Боге?

Прежде всего она самым ясным образом утверждала истину единства Божьего¹⁴⁹, тогда как во всём мире языческом господствовало многобожие: слыши Израилю: Господь Бог наш, Господь един есть (Втор. 6, 4); видите, видите, яко аз есмь, и несть Бог разве мене (Втор. 32, 39).

В то же время, обращая внимание Израильтян на существо Божье, она изображала им Бога:

а) бестелесным и совершенно духовным, опять вопреки всеобщему заблуждению язычников: кому уподобисте Господа, и коему подобию уподобисте его (Ис. 40, 18); снабдите души своя зело: яко не видесте всякого подобия в день, в оньже глагола Господь к вам в горе Хориве из среды огня: не беззаконнуйте и не сотворите себе самим подобия ваянна (Втор. 4, 15–16);

б) самобытным и независимым: Аз есмь Сый (Исх. 3, 14); аз первый, и аз по сих, кроме мене несть Бога (Ис. 44, 6);

в) вечным и неизменным: в началех, ты, Господи, землю основал еси, и дела руку твоею суть небеса; та погибнут, ты же пребываеши: и вся яко риза обетшают..., и изменятся; ты же тойжде еси и лета твоя не оскудеют (Псал. 101, 26; сн. Ис. 40, 28; Мал. 3, 6);

г) беспредельным и вездесущим: камо пойду от Духа твоего, и от лица твоего камо бежу; аще взыду на небо, ты тамо еси: аще сниду во ад, тамо еси, аще возму крыле мои рано и вселюся в последних моря, и тамо бо рука твоя наставит мя и удержит мя десница твоя (Пс. 138, 7–11; Втор. 4, 39; Иер. 23, 23);

д) премудрым и всеведущим: Господи, ты познал еси вся последняя и древняя (Пс. 138, 4); испытай сердца и утробы, Боже, праведно (Пс. 7, 10); велий Господь наш..., и разума Его несть числа (Псал. 146, 5; сн. Иер. 23, 24; 2Пар. 16, 6; Дан. 13, 42);

е) Богом крепким и всемогущим: Той рече, и быша: Той повеле, и создашася (Пс. 32, 9; Ис. 40, 26. 28 и друг.);

ж) истинным и святейшим: истинна дела его (Втор. 32, 4; сн. 10, 10);

з) Богом всеблагим и правосуднейшим: благ Господь всяческим, и щедроты его на всех делех его (Пс. 144, 9); праведен Господь, и правды возлюби, правоты виде лице его (Пс. 10, 7); и вообще –

и) Существом совершеннейшим: велий Господь и хвален зело, и величию его несть конца (Пс. 144, 3); несть свят, яко Господь, и несть праведен, яко Бог наш (1Цар. 2, 2).

Наконец, по отношению Бога к миру она называла Его –

а) Творцом и Промыслителем вселенной, который сотвори·небо и землю (Иерем. 32, 17), сотвори небо, и небо небесе, и вся вои их, землю, и вся, елика на ней суть (Неем. 9, 6); и с тех пор радит о всех (Прем. 12, 13), и всяческая работна Ему (Пс. 118, 91), исчитает множество звезд и всем им имена нарицает (Псал. 146, 4), творит ангелы своя духи, и слуги своя пламень огненный (Пс. 103, 4), возводит облаки от последних земли, молнии в дождь творит (Пс. 134, 7), прозябает траву... и злак..., изводит хлеб от земли (Пс. 103, 14), и управляет вся благо (Прем. 8, 1);

б) Творцом и Промыслителем, в частности, человека: уведите, яко Господь... той сотвори нас, а не мы (Пс. 99, 3); Бог нам прибежище и сила, помощник в скорбех (Пс. 45, 1); аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии (Пс. 126, 1); владеет вышний царством человеческим, и емуже восхощет, даст е (Дан. 4, 22), сокровищствует исправляющим спасение, защищает же шествие их (Прит. 2, 7).

II. Как учила подзаконная вера о человеке? Она учила –

а) что Бог сотворил человека, по образу своему и по подобию (Прем. 2, 23), сотвори облечена крепостию (Сир. 17, 3) и праваго (Екк. 7, 30), сотворил в неистление (Прем. 2, 23), умалил его малым чим от ангел, славою и честию венчал его, и... вся покори под нозе его (Пс. 8, 6–9), и потом, введши его в рай сладости, дал ему определённую заповедь для упражнения воли его в добре и для постепенного преуспеяния его в нравственном совершенстве. Но –

б) человек нарушил заповедь своего Создателя, и через то лишился многих совершенств и преимуществ: яд греха проник и повредил всё существо падшего прародителя нашего так, что все потомки его в беззакониях зачинаются и во гресех рождаются (Пс. 50, 7); еси уклонишася, вкупе непотребни быша: несть творяй благое, несть до единого (Пс. 52, 4); бедствия всякого рода соделались уделом людей на земле (Екк. 2, 23–26), и смерть вниде в мир (Прем. 2, 24). Впрочем,

в) как ни глубоко падение человека, но он не перестал быть существом свободным: пред ним и теперь живот и смерть, и еже аще изволит, дастся ему (Сир. 15, 11–17 и 20), и хотя тело его, лишённое плодов древа жизни, соделалось смертным, но душа, по-прежнему, остаётся бессмертной; и в то время, как персть наша возвращается в землю, якоже бе, дух возвращается к Богу, иже даде его (Екк. 12, 7; сн. Прем. 3, 1–4).

III. Как учила подзаконная вера о Мессии? Что в Ветхом Завете было учение о Мессии, и притом как об одном особенном лице, ходатае между Богом и человеками¹⁵⁰,– в этом, прежде всего, удостоверяют нас многие весьма ясные места самой же Библии, в которых с точностью предсказываются время пришествия Мессии, место Его рождения, колено, из которого Он должен произойти, чудесный способ Его рождения от Девы; изображаются Его отличительные свойства, главные роды Его служения и многочисленные обстоятельства Его жизни: достоверность пророческого значения этих мест мы рассмотрим после; а здесь заметим только, что они, очевидно, могут быть приложены только к одному определённому, и притом особенному лицу.

В этой же истине удостоверяет нас, во-вторых, всеобщее верование древних Иудеев именно в одного определённого Избавителя, обетованного им от Бога. И это верование составляло у них существенный догмат, который обыкновенно выражали они в следующем положении: «всё, о чём только упоминается в Законе, Пророках и Писаниях (агиографах), указывает на Премудрость, т. е. на Христа»¹⁵¹. В этом веровании соглашались и соглашаются между собой все секты Иудейские, столько разногласные между собой во многих других учениях, как то: из древних – фарисеи, Саддукеи, Ессеи, Иродиане, из новых – Раввиниты и Караиты¹⁵²; соглашались и соглашаются с Иудеями, при всей взаимной ненависти, и Самаряне, имеющие у себя одно только Пятикнижие Моисеево (Иоан. 4, 25–29). И вот почему, как только пришло, предсказанное Пророками, время явиться Мессии, Иудеи как бы сами ищут Его, и видя необыкновенную жизнь и дела Иоанна Крестителя, нарочито посылают к нему иереев и левитов вопросить его, не он ли Христос (Лук. 3, 15; Иоан. 1, 19),– тогда как во все прежние времена, сколько ни являлось посланников Божьих, ни к кому не обращались сыны Израиля с подобным вопросом. Вот почему, когда, по рождению Спасителя, волхвы языческие, руководимые чудной звездой, явились в Иерусалиме с вопросом: где есть рождейся царь Иудейский, и Ирод, собравши вся первосвященники и книжники людския, вопрошаше от них: где Христос раждается,– они прямо отвечали ему: в Вифлееме Иудейстем: тако бо писано есть пророком... (Матф. 2, 1–6). Вот почему и жена Самарянка, в беседе со Спасителем, выразилась: вем, яко Мессия приидет, глаголемый Христос: егда той приидет, возвестит нам вся (Иоан. 4, 25), а не сказала, что Мессия уже приходил, или имеет прийти много. Вот почему, наконец, когда сам Спаситель указывал Иудеям на ветхозаветные пророчества о Мессии и прилагал их к одному Себе, и когда потом Апостолы, также пред лицом Иудеев, указывали на эти пророчества и на исполнение их в одном Иисусе Христе: ни Спаситель, ни Апостолы ни разу не услышали от Иудеев замечания, что таких пророчеств в Ветхом Завете нет, или что они относятся ко многим Мессиям.

Нельзя при этом не вспомнить, что ожидание какого-то ходатая, посредника между Богом и людьми, было у самых язычников, как то: у Египтян, Халдеев, Сабеев, Греков, Римлян и многих других, и доныне сохранилось у Индийцев, Китайцев, Японцев и некоторых Американцев¹⁵³. Распространение этого верования между язычниками можно объяснить только двояким образом: или оно перешло к ним по преданию от предков, живших ещё во времена патриархальные, когда обетования о Мессии были даваемы Богом для всего рода человеческого, или уже в последующее время – от Иудеев, при сношениях с ними. Но в том и другом случае, здесь новое, непререкаемое доказательство истины, что учение о Мессии было в Ветхом Завете.

В Новом Завете истина эта раскрыта весьма подробно: сам Спаситель свидетельствовал, что день Его видел Авраам (Иоан. 8, 56), желали видеть мнози пророцы и праведницы (Матф. 13, 17) и царю (Лук. 10, 24); что о нём писал Моисей (Иоан. 5, 46), в нём исполнились вся писанная пророки (Лук. 18, 31), всё сказанное в законе Моисеове и пророцех и псалмех (Лук. 24, 44). Св. Апостолы также проповедовали, что о Иисyce Моисей писа в законе и пророцы (Иоан. 1, 45); что все пророцы от Самуила и иже по сих, елицы глаголаша, такожде предвозвестиша дни Иисуса Христа (Деян. 3, 24); что Бог усты всех пророк своих возвести пострадати Христу (Деян. 3, 18), и еси пророцы свидетельствуют оставление грехов прияти именем его (Деян. 10, 43). В частности, Апостолы утверждали, что самый закон обрядовый ветхозаветный был пестун во Христа (Гал. 3, 24), имел сень грядущих благ, а не самый образ вещей (Евр. 10, 1), и окончился или исполнился во Христе (Рим. 10, 4).

IV. Какие обязанности предписывала Израильтянам подзаконная вера в отношении к Богу? Как основание всех этих обязанностей, она заповедовала любовь к Богу: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и от всея силы твоея (Втор. 6, 5). Эту основную обязанность подробнее выражала она в первых четырёх заповедях десятословия, из которых первая повелевает познавать и чтить Бога истинного, вторая – убегать богопочтения ложного, третья – не нарушать истинного богопочтения даже словом, четвёртая – наблюдать порядок во времени и в делах истинного богопочтения (Исх. 20, 1–12). На основании же этих четырёх заповедей легко развиваются и все подробнейшие обязанности человека к Богу, которые, впрочем, очень подробно и неоднократно изложены все в разных местах Ветхого Завета. Вместе с тем, подзаконная вера ясно и весьма часто научала, что истинная любовь человека к Богу, истинное служение Ему непременно должны выражаться в исполнении Его заповедей, Его судов, Его оправданий: и ныне, Израилю, что просит Господь Бог твой у тебе, точию еже боятися Господа Бога твоего, и ходити во всех путех его, и любити его, и служити Господу Богу твоему от всего сердца твоего, и от всея души твоея, хранити заповеди Господа Бога твоего, и оправдания его, елика аз заповедаю тебе днесь (Втор. 10, 12. 13); и да возлюбиши Господа Бога твоего, и сохраниши стражбы его, и оправдания его, и заповеди его, и суды его во вся дни (-11, 1; сн. Втор. 6, 1. 13. 17. 18. 24; 8, 6. 7 и 11).

V. Какие обязанности предписывала подзаконная вера по отношению к ближним? И здесь также в основание всего полагалась любовь: возлюбиши ближнего своего, яко сам себе (Лев. 19, 18). Виды этой любви подробнее были определены в последних шести заповедях десятословия, из коих пятая повелевает любить и почитать ближних, особенно к нам близких, начиная с родителей, шестая – не вредить жизни ближних, седьмая – не вредить чистоте их нравов, восьмая – не вредить их собственности, девятая – не вредить им словом, десятая – даже не желать вредить им (Исх. 20, 12–18). Ещё подробнее разные виды и проявления любви к ближним определены были во многих других местах ветхозаветного Писания, как то: любовь или уважение к старцам (Лев. 19, 32), к сирым и вдовицам, к пришельцам, к должникам (Исх. 22, 21–26; Лев. 19, 13. 33), к бедным (Втор. 15, 7 – 11), к рабам (Исх. 21, 1–6 и 20; Втор. 15, 12 и 15; 16, 10 и 14), к глухим и слепым (Лев. 19, 14) и проч.; в некоторой степени любовь даже к самим врагам: да не возненавидиши брата твоего во уме твоем, обличением да обличиши ближнего твоего, и не приимеши ради его греха, и да не отмщает рука твоя, и да не враждуеши на сыны людей твоих, и возлюбиши ближнего своего, яко сам себе·, аз Господь Бог ваш (Лев. 19, 17 и 18); аще срящещи говядо врага твоего, или осля его заблуждающее, обратись да отдаси ему; аще же узриши осля врага твоего, падшее под бременем его, да не мимоидеши е, но да воздвигнеши е с ним (Исх. 23, 4–5).

VI. Какие обязанности предписывала подзаконная вера по отношению человека к самому себе? В десятословии об этом прямо не говорится, с одной стороны, потому что и без нарочитой заповеди, по природе, никтоже когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю (Ефес. 5, 29); а с другой, конечно, и потому, что когда только человек будет исполнять надлежащим образом свои обязанности к Богу и ближним, предписанные в десятословии; то при этом естественно уже всегда будет определяться и его законное отношение к самому себе. Впрочем, вне десятословия, есть в Ветхом Завете многие наставления человеку и по отношению к себе; например, указывается образец нравственного совершенства: святи будете, яко аз свят есмь Господь Бог ваш (Лев. 19, 2); даются предписания касательно телесной чистоты, касательно целомудрия (Исх. 22, 16. 17; Лев. 20, 10) и др.

VII. Какие побуждения представляла подзаконная вера к исполнению заповедей? Она –

а) указывала на то, что это суть именно заповеди Божьи, воля Господа Саваофа (Втор. 5, 1–5);

б) указывала на святость и величие этого Законодателя и Владыки всех тварей: святи будете, яко аз свят есмь Господь Бог ваш (Лев. 19, 2); субботы моя сохраните: аз Господь Бог ваш (-3); не последуйте идолом: аз Господь Бог ваш (-4); да убоишися Господа Бога твоего: аз Господь Бог ваш (-14 и след.);

в) воспоминала величайшие благодеяния, какие совершил Господь для Израиля: роде строптивый и развращенный, сия ли Господеви воздаете·, сии людии буии и не мудри: не сам ли сей отец твой стяжа тя, и сотвори тя, и созда тя; помяните дни вечные, разумейте лета рода родов: вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцы твоя, и рекут тебе... (Втор. 32, 5–7; сн. Иисус Навин. 23, 2–13; 24, 17); наконец,

г) изрекала многочисленные благословения и обетования за исполнение заповедей Божьих, а с другой стороны – страшные угрозы и проклятия за неисполнение (Втор. 6, 3. 18. 24; 28).

Закон обрядовый, данный Богом через Моисея, с совершенной точностью определял и место богослужения, и свящ. времена, и свящ. действия, и свящ. лица или иерархию: и всё это с самой мудрой целью.

Место для богослужения было назначено одно определённое, сперва скиния, потом храм Соломонов: это осязательно служило Израильтянам для церковного единения их между собой, живо напоминало им единство их Бога, которому они служить обязались, и тем сильнее питало в них чувство благоговения к самому храму, как особенному, постоянному жилищу Господа Саваофа. Ещё более возбуждаемо было это чувство самым устройством храма: он состоял из трёх частей – двора, куда допускались все Израильтяне, святилища, куда могли входить одни священники, и Святого святых, куда только однажды в год имел право войти первосвященник. Здесь же находились ковчег, содержавший в себе скрижали завета, книга закона, стамна златая с манною и жезл Ааронов – всё такие предметы, которые ясно говорили сынам Израиля о благодеяниях Божьих, питали в них чувства любви и признательности к Богу, и служили видимым знамением невидимого присутствия Его во храме. Наконец, устройство храма, с его различными частями и принадлежностями, имело ещё высший, духовный смысл, прообразуя многие предметы из царства благодати Христовой, и таким образом научало Израильтян вере в будущего Избавителя¹⁵⁴.

Священные времена также установлены были все или в память великих событий и благодеяний Божьих Израильтянам, естественно возбуждавших в них признательную любовь к Богу-благодетелю, или для совершения каких-либо обрядов, прообразовательно указывавших на Мессию и питавших веру в Него. Так, Суббота была установлена в память сотворения Богом мира (Исх. 20, 11); Пасха – в память освобождения Израильтян из Египта (Исх. 12, 14 – 18); Пятидесятница – в память Синайского законодательства и вместе для торжественного благодарения Богу за новые плоды земные (Лев. 23, 16–21); Праздник кущей – в память благодеяний Божьих Израильтянам, во время странствования их по пустыне (Лев. 23, 42. 43); День очищения, сопровождавшийся постом и покаянием,– для торжественного принесения кровавой жертвы за грехи всего народа Израильского, прообразовавшей собой другую Жертву, принесённую на Голгофе за грехи всего мира (Евр. 9, 11–25).

Священнодействия и обряды были весьма многочисленны. Сюда относятся, кроме обрезания, коего таинственное знаменование мы уже видели (§ 55), и которое вместе научало Израильтян обрезанию сердца (Втор. 10, 16), разные роды жертв, как то: всесожжение, жертва о грехе, жертва о повинности и другие, с их детальными видоизменениями, и разные обряды или предписания касательно пищи, одежды, телесной чистоты, также с величайшими подробностями. Значение этих священнодействий и обрядов, как ни кажутся некоторые из них, при первом взгляде, маловажными, было самое высокое. Одни, каковы, по преимуществу, жертвы, служили сенью грядущих благ (Евр. 10, 1), и были постоянной проповедью для Израильтян о будущем Мессии; другие, каковы особенно постановления касательно пищи и одежды, имели целью предохранить Евреев от идолопоклонства¹⁵⁵, к которому они были всегда склонны, разобщить их с язычниками даже в пище и питье, и тем пресечь всякий повод к совращению Израиля с пути истинной веры; третьи, особенно учреждения касательно телесной чистоты, содействуя и здоровью тела и внешнему благосостоянию общества, в тоже время направлены были к поддержанию и возвышению и чистоты внутренней, к возбуждению и питанию духа благочестия¹⁵⁶.

Священные лица, составлявшие постоянную иерархию, заключались все в одном колене Левиином, и соответственно трём частям храма разделялись на три степени, из коих первую и низшую занимали левиты, вторую – священники, третью и самую высшую – первосвященник или великий иерей. Все эти лица имели особое посвящение, особые обязанности, особые права и отличия... Такое мудрое устройство имело одну цель, чтобы с большим благочинием, ревностью и пользой для верующих совершаемы были все части общественного богослужения, и тем удобнее могли поддерживаться и воспитываться во всём народе Иудейском вера и благочестие.

1) Закон гражданский, данный Богом через Моисея народу Еврейскому, имел особенный характер: образ правления, определявшийся этим законом, был теократический. Освободивши Израильтян из рабства Египетского, и торжественно возобновивши с ними на Синае завет, постановленный ещё с праотцом их Авраамом, для соблюдения в потомстве его истинной веры и откровений о Мессии, Господь Бог благоволил в то же время и с той же целью предложить им: хотят ли они иметь Его своим царём и исполнять законы, которые Он даст им. Евреи приняли это предложение, по которому Бог давал обетование царствовать над ними и покровительствовать им, если они будут Ему во всём покорны, в противном же случае грозил им всеми несчастьями, а народ Еврейский обещал совершенное повиновение и послушание небесному Владыке, соглашаясь в противном случае подвергнуться Его наказаниям (Исх. гл. 19–24; 32–34; Втор. 27–30). Вследствие этого Бог был, в собственном смысле, царём Евреев: их верховным законодателем, правителем и судьёй (Исх. 19, 4. 5; Втор. 33, 5; сн. 1Цар. 8, 7; 10, 18. 19). Он непосредственно давал им законы (Втор. 6, 20–24): Он поставлял над ними начальников и судей, которые в обыкновенных случаях управляли ими от Его имени (Втор. 1, 17; 19, 17); в случаях же особенных возвещал волю свою посредством первосвященника (Чис. 27, 21; сн. Суд. 1, 1; 20, 18 и 23; 1Цар. 22, 10. 13. 15), или посредством лиц, нарочито для того избранных; воздвигал мужей для исполнения своих определений, творил чудеса и проч. Ему принадлежали сами Евреи (Исх. 19, 4. 5; Лев. 25, 39–55) и все их земли (Лев. 25, 23; сн. Быт. 47, 19–20). Скиния была как бы царским дворцом, в котором Бог, как верховный Владыка своего народа, являл своё присутствие (Исх. 25, 8). Зато и народ Еврейский считался народом избранным из всех народов земли, народом, посвящённым Богу, языком святым, царским священием (Исх. 19, 5. 6; Втор. 7, 6).

2) Соответственно такому политическому устройству в Еврейском народе, гражданский закон Моисеев теснейшим образом соединён был с Верой, и имел двоякую цель: содействовать своими постановлениями не только внешнему благосостоянию Израильтян, но преимущественно преуспеянию их в вере и доброй нравственности.

К постановлениям первого рода относятся законы о земледелии (Лев. 19, 23; 25, 4. 5. 10–16), о торговле (Лев. 19, 25. 36; Втор. 25, 13–16), законы воинские (Втор. 20, 1–15), судебные (Втор. 16, 19. 20; Исх. гл. 21–23), семейные, законы о рабах, имуществах, телесной чистоте, пище, одежде и пр.¹⁵⁷, хотя и эти законы, более или менее, все запечатлены характером веры и направлены к её поддержанию в народе.

К постановлениям же, непосредственно предназначенным для этой последней цели, принадлежат те, которые составляли собой как бы твёрдую ограду закона нравственного, заключённого в десятословии, и за нарушение почти каждой заповеди угрожали смертью. Так,

а) в охранение первой заповеди постановлено было: умертвить пророка, который говорил бы Израилю, еже прельстити его от Господа Бога его (Втор. 13, 5); каждый Израильтянин должен был первый открыть и первый наложить руку на брата, сына, дочь и жену, если бы кто из них тайно говорил: идём и послужим богом иным (Втор, 13, 6–10);

б) в охранение второй узаконено: убийством меча и проклятием проклясть всех, живущих во граде, заражённом идолопоклонством, самый град и корысти его сжечь, чтобы стал пуст и не возградился потом (Втор. 13, 15–16); изыскать со всем тщанием мужа и жену, о которых возвещено, что они поклонялись солнцу, и луне, или всякому, яже от красоты небесныя, и побить камнем, да умрут (Втор. 17, 2–5); смерть дающим от семени своего Молоху, и прилагающимся Веельфегору (Лев. 20, 2 и 3; Числ. 25, 4–5); смерть волхвам, чревовещателям и волшебникам, равно как и тем, кои к ним прибегают (Исх. 22, 18; Лев. 20, 6. 27);

в) в охранение третьей: весь сонм Израилев камением да побиет человека, иже аще проклянет Бога своего, и нарицаяй таким образом имя Господне смертью да умрет (Лев. 24, 15, 16);

г) в охранение четвёртой: да потребится от среды людей всякая душа, которая осквернит субботу, сотворив какое-либо дело (Исх. 31, 14; 35, 2; Числ. 15, 32. 36), и вообще смерть всякому, кто нарушит какое-либо обрядовое постановление (Левит. 23, 29; 17, 11 и 12);

д) в охранение пятой: действия неуважения к родителям – удар, злословие, проклятие наказываются смертью и проклятием (Исх. 21, 15. 17; Лев. 20, 9; Втор. 27, 16), и сын непокорный, безнравственный, и притом неисправимый изъемлется из среды народа, как зло, как язва его (Втор. 21, 18–21);

е) в охранение шестой: судом ограждены жизнь, здоровье, целость всего тела и каждого члена в частности, и постановлено воздавать жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, ногу за ногу, руку за руку, рану за рану и пр. (Исх. 21, 23–25; Лев. 24, 19–29; Втор. 19, 16–21);

ж) в охранение седьмой: смерть за кровосмешение и вообще нецеломудрие во всех видах (Исх. 22,16. 17; Лев. 26,10–21);

з) в охранение восьмой: строгим правом возмездия обезопашено имущество граждан и всякий, даже малейший, ущерб его (Исх. 21, 33–36; 22,1–11; Лев. 24, 21);

и) в охранение девятой: уличённый лжесвидетель подвергается тому самому наказанию, какое следовало бы оклеветанному им, если бы последний оказался виновным (Втор. 19, 19). В охранение только одной десятой заповеди, запрещавшей самые желания и помышления, противные любви к ближним, не было и не могло быть нарочитых гражданских постановлений, которые, занимаясь одним внешним, никогда не в состоянии простираться на внутреннее.

3) Необходимость такого охранения законов нравственности законами гражданскими и такой строгости наказаний за все преступления против веры совершенно объясняется:

а) из характера Еврейского народа: Евреи, как свидетельствует вся их история, были склонны к идолопоклонству и вообще к нарушению воли Бога своего, несмотря на все Его заповеди, на всю её отеческую, преимущественную любовь к ним, на все Его чудеса, щедроты и благодеяния, так что, после многократных опытов, не оставалось другого средства к удержанию их в повиновении закону, кроме страха самых строгих наказаний (Иезек. 20, 3–25; Тал. 3, 19)¹⁵⁸

б) из особенного предназначения Евреев: Еврейский народ избран был для того, чтобы сохранить в себе, посреди всеобщего растления нравов, семена истинной веры и откровений Божьих для всего рода человеческого: тем более надлежало употребить все средства, чтобы соблюсти самый этот народ в вере и нравственности;

в) из особенного отношения Евреев к Богу, давшему им такие законы нравственные и политические: Бог благоволил, по преимуществу, называться их Богом; Он заботился о них более, нежели обо всех других народах, заботился так, как не может заботиться никакой отец о собственных детях; Он освободил их из Египта, совершил ради них целый ряд чудес, даровал им в наследие прекрасную землю, кипевшую мёдом и млеком, не щадил для них ничего. За такую любовь и благодеяния не в праве ли Он был требовать от них более, нежели от кого-либо другого, требовать совершеннейшего повиновения и преданности Себе? И сыны Израиля за каждое неповиновение Ему не заслужили ли, поистине, смертной казни? Справедливость этого они вполне сознали сами, когда добровольно подчинились столь строгим законам, признавши царём своим Бога и обещавши за нарушение воли Его терпеть всякие наказания. Надобно присовокупить, что эта строгость закона, которого во всей полноте Евреи не в состоянии были выполнить, тем глубже давала им чувствовать своё недостоинство пред Богом, и тем сильнее возбуждала в них веру в обетованная Мессии и заставляла их желать Его благодатного пришествия.

Таким образом, подзаконная вера во всех своих частях носит на себе неизгладимую печать высочайшей мудрости. Единственная цель этой веры была та, чтобы утвердить в Израильтянах веру в Бога единого, невидимого, Творца и Промыслителя вселенной, научить их достойно чтить Его и во всём исполнять Его волю; чтобы сохранить в них, и через них для всего мира, веру и обетования Божьи о будущем Избавителе мира, воспитать их в народ истинно-благочестивый, как семя святое для освящения всего человечества. К этому непосредственно направлены были: закон веры, преподающей столь совершенное учение о Боге, человеке и Мессии, и закон нравственный, предписывающей человеку столь чистые правила любви к Богу, ближним и к самому себе; к этому, по преимуществу, направлены были и закон обрядовый и закон гражданский, так что вся жизнь Израильтянина, частная и общественная, была проникнута Верой, и весь ряд его действий долженствовал быть одним непрерывным служением Богу. В пище и одежде, в чистоте тела и дома Израиль не напоминание только видит о Боге своём, но и творит волю Его. Израиль живёт в прекрасной земле, но она Божья: у него крепкие города, хорошие дома, но их дал ему Бог; первенец каждого Израильтянина, или скота его, есть достояние Божье, и всякого вообще блага он ожидает и удостаивается прямо от Бога. С Божьего благословения начинает он жатву, в радости о благословении продолжает её, и оканчивает живой благодарностью; он не съест зерна, не вкусит плода, не посвятивши от них части Господу. Осчастливленный, приносит он благодарственные жертвы Богу и устраивает пир, на котором участвуют у него, кроме семейства, вдова и сирота, пришлец и левит (Втор. 12, 4–19); он ест и веселится пред Господом (-16, 11), но не для пресыщения, а для того, чтобы научиться бояться Господа (Втор. 14, 22–29). Господу посвящает Израиль утро и вечер дня, начало месяца и года: все празднества его, установленные в память событий, утвердивших его народную независимость, суть празднества церковные, и в своих субботних годах и юбилеях он упражняет только свою добрую волю, или служит Богу, или учится служить. Не терпит Израиль ничего нечистого, потому что среди его живёт святой Бог его (Втор. 23, 13–14; Лев. 13, 46; 15, 23). Есть у Израиля писаные законы, но эти законы от Бога; есть начальники и судьи, но их избирает Бог, и многое за них решает Сам. Бог для Израиля все: и Царь, которому одному платит он дань (Исх. 30, 13–14), и верховный Законодатель, освящающий каждый закон своим царственным именем (Лев. гл. 19–23), и верховный Судья, посредственно и непосредственно решающий сомнительные дела (Чис. 21, 1–11; Второз. 17, 8–12 и др.), и главный Предводитель в войне, назначающий против кого воевать, кого щадить, и кого истреблять в конец, Сам поборающий сынам Израиля в сражении, и получающей от них часть из добычи (Числ. 33, 37–44) и пр.

Откуда же заимствовал Моисей такое мудрое устройство, сообщённое им народу Израильскому? У кого-либо из соседних и вообще современных народов позаимствовать не мог: ибо тогда, как все эти народы погружены были в язычество и поклонялись идолам, один Моисей проповедовал учение о Боге едином, совершеннейшем Духе, запрещая всякое поклонение истуканам; тогда, как все эти народы ходили в похотях сердца своего, и утопали в нечестии, сообразно с понятиями о мнимых своих богах, один Моисей возвещал чистейшие правила нравственности, и обрёл все надежнейшие средства для поддержания её в своём народе. По сознанию самих язычников учёнейших, он дал Израильтянам Веру, вовсе не похожую на все другие веры, существовавшие в мире¹⁵⁹, дал обряды новые, неизвестные прочим людям, и образовал из Иудеев народ, совершенно особенный и отличный от прочих народов, у которого считалось нечистым то, что у других священным, и позволенным то, что у других запрещённым¹⁶⁰. Даже гражданские законы Моисея, будучи сравниваемы с законами современных ему языческих народов, имеют перед этими законами полное преимущество, не только уже как мудрое средство для нравственного воспитания народа, но и по своему существу, как законы чисто политические¹⁶¹. Если мы вопросим о происхождении подзаконной веры самого Моисея и Пророков, продолжателей его великого дела, если вопросим всех Израильтян, слышавших и видевших Моисея и Пророков: то получим один ответ, что всё это учение и устройство, столько совершенные сами в себе, столько отличные от всех других учений и устройств, ведут своё начало непосредственно от Бога, что Моисей и Пророки были только посланниками Его, органами Его откровений. Этот ответ заслуживает всей нашей веры уже по самому свойству предмета, о котором идёт речь: такая вера, как подзаконная, поистине, вполне достойна Бога; но особенно заслуживает потому, что вера эта осязательнейшим образом запечатлена и внешними неопровержимыми признаками истинного откровения Божьего.

Здесь мы разумеем:

а) личный характер божественного законодателя Еврейского народа, Моисея,

б) его чудеса и

в) пророчества; потом

г) личный характер бывших после него Пророков,

д) их чудеса и

е) пророчества.

Во всём поведении Моисея нельзя заметить ни малейшей тени самолюбия и своекорыстия. Презрел он все красоты мира при дворе фараоновом, и удалился в землю Мадиамскую, где целые сорок лет провёл в безвестности, занимаясь скотоводством; потом, повинуясь гласу Божьему, он не отказался, в продолжение других сорока лет, терпеть в пустыне все нужды и огорчения, предводительствуя народом необузданным и всегда недовольным. Во всё это время не принял Моисей, как сам исповедует в молитве к Богу, ни для себя, ни для своего семейства, никакой корысти от того народа, для которого жертвовал всем (Числ. 16, 15). И после столь многотрудной и общеполезной жизни, нисходя в могилу, не завещал своему потомству ни богатства, ни достоинств, избрав преемником своим Иисуса, мужа другого колена. Не пощадил Моисей себя и в своих писаниях, начертавши в них для всех будущих родов свои слабости и несовершенства, и нимало не заботясь оправдывать себя: так, он несколько раз упоминает о грехе своём, заключившем для него вход в землю обетованную (Числ. 20, 12 и 24; Втор. 1, 37); а о своих преимуществах, о том, например, что при дворе фараона был он научен в юности своей всей премудрости Египетстей, был потом силен во словесех и делех (Деян. 7, 22),– обо всём этом и подобном¹⁶² не сказал ни слова. В то же время как горячо любил Моисей свой народ отечественный! За этот народ, неблагодарный и недостойный, он с радостью переносил в течение сорока лет все лишения, труды и огорчения в пустыне, решался даже быть изглаженным из книги, в которую вписал его Бог (Исх. 32, 32). Какая ревность о Боге снедала постоянно этого необыкновенного человека! Мало того, что он передал Израильтянам всю волю Божью в Законодательстве Синайском; он и в последующее время непрерывно напоминал им об этой святейшей воле: при каждом случае обращался к ним с речью, возбуждал их к благочестию, учил богопочтению, отвращал от пороков. Наконец, на это же посвятил он и последние минуты своей жизни: в прощальной, трогательной речи к Израильтянам, небом и землёй он умолял их быть верными Богу отцов. При таком высоком нравственном характере, который невольно возбуждает доверие к нему и удаляет всякое подозрение в обмане, Моисей совершил ещё, в подтверждение своего божественного посольства, многочисленные чудеса.

I. Эти чудеса можно разделить на два класса: одни из них совершены через самого Моисея; другие только для Моисея – непосредственно силой Божьей, т. е. для засвидетельствования того, что он подлинно действовал не от себя, а вследствие посольства от Бога. К первым принадлежат знамения, совершённые Моисеем пред старцами Израильскими в Египте, возбудившие в них доверие к нему; превращение жезла в змия пред лицом фараона; десять казней, за тем последовавших, из которых каждая была предсказана Моисеем, начиналась и оканчивалась по его слову, и, падая на Египтян, не падала на сынов Израиля; переход через Чермное море, разделённое жезлом Моисея для Евреев, и потом поглотившее всех Египтян; услаждение древом горьких вод Мерры; изведение воды из камня горы Хорива; победа над Амаликитянами, вследствие молитвы Моисеевой и др. Знамения и чудеса, совершённые в то же время самим Богом непосредственно, суть: купина, в которой Он благоволил явиться Моисею, горевшая, но не сгоравшая; столп облачный, который, в продолжение всего странствования Евреев в пустыне, указывал им путь, назначал место и время для отдохновения, осенял их днём и освещал ночью; манна, в каждое утро сходившая с неба, которая в первые пять дней недели сбираема была в соразмерном ежедневному употреблению, а в шестой в сугубом количестве, и только в субботу оставалась невредимой от предыдущего дня; дым, молния, гром, пламень, землетрясение и трубный звук, ознаменовавшие присутствие Божье на горе Синай во время законодательства; казнь Надава и Авиуда, детей Аароновых, за воскурение фимиама от огня чуждого; казни, постигшие Корея, Дафана и Авирона с соумышленниками; также неоднократные казни, то внезапным огнём, то язвой, то змеями, поражавшие целые тысячи Израильтян за ропот, непослушание и возмущение против Моисея; исцеление от угрызения змей, вследствие одного взгляда на медное изображение змея, воздвигнутого Моисеем, по повелении Божьему и пр.

II. За историческую достоверность всех этих чудес ручаются:

1) Свидетельство об них самого Моисея, преемника его Иисуса Навина и последующих священных писателей Иудейских. Важно здесь и свидетельство самого Моисея: об этих чудесах он говорит торжественно пред всеми Израильтянами, как пред очевидцами; этими знамениями Божьими он убеждал их быть верными Богу отцов, и в то же время укорял за неповиновение Ему и неблагодарность (Исх. 19, 4; Втор. гл. 32 и др.). Как же осмелился бы Моисей поступать таким образом, если бы ничего подобного не происходило? Как решился бы он рассказывать о себе пред своими современниками такие чудные дела, которых вовсе не творил? И как этот целый народ, заключавшей в себе около двух миллионов, мог быть столько безрассуден, чтобы поверить столь явному вымыслу? Между тем Евреи поверили словам Моисея; они приняли из рук своего законодателя все его книги, в которых подробно повествуется о его чудесах, и притом приняли с полной верой и уважением. Что же это значит? Пусть бы Моисей в своём Пятикнижии как-нибудь потворствовал Израильтянам, желая тем привлечь их к себе: но он, вместо того, чтобы заискивать у Евреев благосклонность потворством, непрестанно упрекает их в жестоковыйности и грубости сердца, в неблагодарности к Богу, в возмущениях, в идолопоклонстве. Не пощадил Моисей, в частности, колена Рувимова, описавши подробно грех родоначальника этого колена, за который подвергся он столь тяжкому укору от своего огорчённого родителя (Быт. 35, 22; 49, 3); не пощадил колена Иудова, изобразивши согрешение Иуды, имевшее такие постыдные следствия (Быт. гл. 38)¹⁶³. Если же, несмотря на всё это, Иудеи приняли от Моисея с величайшим уважением его Пятикнижие; то, явный знак, они вполне сознавали справедливость всего содержания этих книг, и своим согласием засвидетельствовали достоверность всех чудес, Моисеем описанных. Важно для нас свидетельство и преемника Моисеева Иисуса Навина, с одной стороны, как свидетельство очевидца всех этих чудес, а с другой потому, что оно подтверждено согласием других бесчисленных очевидцев. Приближаясь ко гробу, Иисус Навин собирает все племена Израилевы в Сихем, и, заклиная их быть верными Иегове, напоминает им о знамениях, совершённых Богом для них и пред их глазами в Египте и пустыне, и отвещавше людие реша: не буди нам оставити Господа, еже служити богом иным. Господь бо Бог наш, той Бог есть, той изведе нас и отцы наши от земли Египетския, от дому работы, иже сотвори пред очима нашими знамения велия (Нав. 24, 16–17). Важно свидетельство и последующих писателей Иудейских: ибо оно показывает нам, что не во дни только Моисея и Иисуса Навина, но и во все позднейшие времена Евреи постоянно верили чудесами Моисея, и память о них передавали из рода в род. Об этих чудесах говорится в книге Судей (2, 1–12; 6, 9–13); их воспевает потом венчанный Певец Израилев (Пс. 77, 12–56; 105, 5–25; 135, 10–23 и др.), и его вдохновенные песни, в продолжение целых веков, оглашали своды храма Иерусалимского, во услышание многих преемственных поколений Иудейского народа. Сказание о чудесах Моисея встречается в книге Иудифь (5, 11–16) и в книге Премудрости Соломоновой (10, 15–21); о них же нередко воспоминают неблагодарному народу Израильскому и Пророки (Ис. 51, 9–11; 63, 11–15; Иер. 32, 20. 21).

2) Некоторые постановления, празднества и священные песни Евреев, сохранившиеся доныне, как живые памятники чудес Моисеевых и других современных ему событий. Доныне Иудеи совершают свою пасху, которая ясно говорит им об исходе их из Египта и переходе через Чермное море; доныне воспевают они во славу Бога отцов своих высокую песнь Моисея, которая воспета была их предками по переходу через это море. Праздник пятидесятницы, совершаемый Евреями, приводит и ныне на мысль торжественное законодательство Синайское; праздник кущей напоминает многочудное путешествие их по Аравийской пустыне. Многие другие памятники, если не сохранились доныне, долго, однако же, напоминали потомству о чудесных событиях, совершившихся при Моисее. Таковы: две каменные скрижали, на которых начертаны были десять заповедей; стамна золотая с чудесной манной и чудесный жезл Ааронов, по повелению Божьему, хранившиеся в Скинии в знамение последующим родам (Исх. 16, 33–36 и Числ. 17, 10); дщицы кованы, сделанные из медных кадильниц Корея, Дафана и Авирона, служившие обложением у алтаря, также в знамение сыном Израилевым (Числ. 16, 37–40); медный змий, воздвигнутый Моисеем для исцеления уязвленных змеями, и сохранявшийся до времён Езекии, царя Израильского (4Цар. 18,4).

3) Вся история Израильского народа, со времени исхода его из Египта до смерти Моисея. Ибо она представляет не что иное, как ряд действий, произведённых чудесами Моисея. Каким образом Иудеи вверились Моисею, и, несмотря на свою слабость и измождение от тяжких работ Египетских, решились идти с ним, чтобы сражаться с народами многочисленными и воинственными за обетованную землю? Если не совсем невозможно, по крайней мере, весьма трудно объяснить это происшествие, коль скоро мы не допустим, что Моисей убедил наперёд Израильтян своими чудесами в особенной к ним помощи Божьей. Каким образом царь Египетский согласился, без всякого кровопролития, вдруг лишиться около двух миллионов своих подданных, отправлявших прежде все тяжкие работы в его царстве? Это вовсе неизъяснимо, если не допустим, что вождь Израильский вынудил у фараона это горькое для него согласие своими страшными чудесами. Каким образом целый народ Еврейский, в течение сорока лет, мог существовать в скудной пустыне Аравийской, не представляющей почти ничего ни для пищи, ни для питья, если несправедливо то, что он питался постоянно упадавшей с неба чудесной манной, и получали во время нужды питьё из камней? Какими образом народ Израильский, буйный и непокорливый, смиренно приняли от Моисея строгие законы, почти за всякий грех угрожающее смертью? Каким образом этот народ, несколько раз возмущавшийся против Моисея, не лишил его власти и силы, напротив, снова с полной покорностью предавался ему? Чудеса, только чудеса Моисея могли производить такие действия.

4) Память об этих чудесах сохранилась и у народов языческих. Иосиф Флавий в сочинении против Апиона свидетельствует, что сами Египтяне считали Моисея мужем чудным и Божественным (ἂνδρα θαυμαστόν καὶ θεῖον)¹⁶⁴; Артапан, восхваляемый Евсевием, приводит предание, хранившееся между Гиеропольцами, о переходе Израильтян через Чермное море, предание, во всём согласное с повествованием Моисеевым¹⁶⁵: Нумений, Пифагорейский философ, рассказывает, что Египтяне, желая остановить язвы, которыми поражал их Моисей, муж весьма сильный молитвой пред Богом, противопоставили ему двух славных своих магов Ианния и Амврия¹⁶⁶; Плиний¹⁶⁷, Аполлоний Молонский¹⁶⁸, Цельс¹⁶⁹ и другие передавали предание, якобы Моисей был маг, превосходивший всех магов своим искусством¹⁷⁰.

III. Столько же очевидна достоверность чудес Моисеевых как событий сверхъестественных. Очевидна –

1) Из самого существа этих чудес: все они, неоспоримо, превышают силы и могущество человека, и никак не могли быть произведены естественным образом теми средствами, через которые совершаемы были Моисеем. Одному слову его, или одному мановению повиновалась вся природа, когда поражал он Египет страшными десятью казнями. Повиновались, в частности,– небо, ниспосылавшее ежедневно манну чудесного свойства для пропитания Израильтян в пустыне; земля, не раз разверзавшая свои недра и поглощавшая виновных; море, открывшее своё дно для перехода Израильтян и сделавшееся могилой для преследовавших их Египтян; камни, испускавшие из себя воду. Как же можно думать, чтобы всё это совершалось без особенного содействия Божьего?

2) Из способа их совершения и обстоятельств, посреди которых они происходили. Моисей совершал чудеса без всяких приготовлений, одним словом, или мановением руки, или молитвой к Богу; совершал не тайно пред немногими свидетелями, а торжественно – одни пред лицом двух народов Египетского и Израильского, а другие – пред лицом всего Израиля, или, по крайней мере, его старейшин. Не искал Моисей для этого каких-либо особенных мест, не выжидал случаев, а творил чудеса всегда и везде, когда только открывалась к тому потребность. Некоторые из этих чудес (манна, столп облачный) постоянно продолжались целые сорок лет пред взорами всех Израильтян, а все вообще были весьма разнообразны между собой, чем подрывается всякое подозрение в подлоге.

3) Из их цели. Цель чудес Моисеевых была: показать, что Моисей есть истинный посланник Божий, а Иегова – истинный Бог, и что, следовательно, данная через Моисея Израильтянам, вера есть истинное Божественное откровение. Аще не уверуют ми ниже послушают гласа моего: рекут бо, яко не явися тебе Бог, что реку к ним, спрашивал Моисей Бога, будучи посылаем Им для изведения Израильтян из Египта. Тогда Бог, сотворивши пред ним два чуда, сказал: аще не уверуют тебе, ниже послушают гласа знамения первого, уверуют тебе ради гласа знамения второго (Исх. 4, 1–9). И опыт вскоре засвидетельствовал, что, когда Моисей сотвори знамения пред людьми, людие, точно, вероваша ему, и возрадоватися: яко посети Бог сыны Израилевы (Исх. 4, 30–31). Через несколько времени Бог снова сказал Моисею: аз ожесточу сердце фараоново, и умножу знамения моя и чудеса в земли Египетстей...,– и уведят еси Египтяне, яко аз есмь Господь (Исх. 7, 3–5); и ещё через несколько: вниди к фараону: аз бо ожесточих сердце его и рабов его, да и ещё придут знамения сия на них: яко да повесте во ушеса чад ваших и чадом чад ваших, елико наругахся Египтяном, и знамения моя, яже сотворих в них, и увесте, яко аз Господь (Исх. 10, 1–3).

Детальное рассмотрение чудес Моисеевых показывает, что каждое из них, кроме этой общей цели, имело и цели отдельные, которые всегда были для народа Божьего самые благотворные, или даже необходимые (переход через Чермное море, манна, медный змий и пр.).

Моисей, великий чудотворец, был вместе и великий пророк. Из многочисленных его пророчеств довольно указать некоторые:

1) Он предрекал большую часть своих чудес, которые совершали в Египте и пустыне, как-то:

а) каждую из десяти казней Египетских, их начало и окончание (Исх. гл. 7–11), например: сия глаголет Господь: Поэтому увеси, яко аз Господь: се аз ударю жезлом, иже в руце моей, по воде речней, и преложится в кровь (7, 17),– и сотвориша тако Моисей и Аарон, якоже заповеда им Господь..., и преложи всю воду речную в кровь (-20);

б) послание Богом коростелей в пищу Израильтянам: рече Господь к Моисею, глаголя, слышах роптание сынов Израилевых: рцы к ним глаголя·, к вечеру да снесте мяса... и увесте, яко аз есмь Господь Бог ваш; бысть же вечер: и приидоша крастели и покрыша поле (Исх. 16, 11–13);

в) смерть всех Израильтян в пустыне, начиная от двадцатилетних юношей, кроме Иисуса Навина и Халева: в пустыни сей падут телеса ваша и все соглядание ваше, и сочтения ваша, от двадесяти лет и выше, елицы ропташа на мя..., разве Халев сын Иефонниин, и Иисус сын Навин (Числ. 14, 29–30),– и действительно, при третьем народосчислении, происходившем в долинах Моавитских и при Иерихоне, уже не бяше человек от согляданных Моисеом и Аароном в пустыне Синайстий..., и не остася от них ни един, кроме Халева и Иисyca сына Навина (Числ. 26, 64–65);

г) несчастную участь Корея и всех его единомышленников (Числ. 16, 28–32) и проч. При первом взгляде на все эти предсказания, на их предметы, определённость и исполнение, открывается их совершенная достоверность.

2) Давши Израильтянами закон – праздновать год субботний (седьмой), не возделывать в этот год нив, не собирать винограда, и всё, что произрастит земля сама собой, предоставлять на долю рабам и животным (Лев. 25, 4–8), Моисей от лица Божьего продолжает: аще же речете: что яcmи, будем в седьмое лето сие, аще не сеем, ни собираем плодов своих; и послю благословение мое вам в лето шестое, и сотворит плоды своя на три лета: и посеете в лето осьмое, и снесте от плодов ветхих даже до лета девятого: дóндеже приспеют плоды ее, снесте ветхая ветхих (—20—23). И это, в некотором смысле, чудо, по которому, в каждый шестой год после субботнего, земля Иудейская взращивала обильнейшее плоды, достававшие на целые три лета, продолжалось несколько веков: субботний год Евреи праздновали до позднейшего времени (1 Макк. 6, 49),– вследствие чего, по свидетельству Флавия, Александр Македонский и потом Римляне, овладевши Палестиной, не брали с Иудеев, по просьбе их, податей в субботние годы¹⁷¹. Кто же мог дать Израильтянам такой закон, кто мог обещать им, что в каждый шестой год земля их будет взращивать обильнейшую жатву, кто мог это предвидеть? Пусть Моисей и сам знал плодородие Палестины; но он знал также, что нередко она бывала бесплодной, и на ней свирепствовал голод как сам описывает (Быт. 12, 10; 26, 1; 42, 5; 47, 4): как же он решился бы уверять Израильтян, что в известные времена земля их будет непременно плодоноснейшей, что именно в шестой год после субботнего она будет приносить им плоды на целые три лета, и что потому в седьмой год Евреи не должны ничего сеять? Всё это мог предвидеть, за всё это мог поручиться один Тот, в деснице коего власть над природой, и Который один только в состоянии исполнить подобное пророчество.

3) Моисей обетовал Израильтянам, что некогда Бог восставит им Пророка, подобного ему: пророка от братии твоея, якоже мене, восставит тебе Господь Бог твой, того послушайте (Втор. 18, 15). Не говоря ещё о том, к кому именно относится это пророчество, мы должны сознаться, что сам собой Моисей не мог его изречь, т. е. не мог по естественным соображениям обещать Иудеям, что у них явится со временем другой истинный пророк: ибо явление истинных пророков есть дело необыкновенное, сверхъестественное, и вполне зависит от одного Бога. Следовательно, по одной этой черте, нельзя не видеть здесь пророчества истинного. Но как, кроме того, из всех, последующих в Израиле, пророков, один Мессия, Богочеловек в строгом смысле, был подобен Моисею, по качеству ходатая между Богом и людьми, по качеству освободителя Нового Израиля из духовного Египта, по качеству законодателя и вместе Царя или верховного Владыки, и по необычайному обилию чудес: то значит, что Моисей изрёк это пророчество за 15 веков до события¹⁷².

4) Прощаясь перед кончиной своей с Израильтянами, Моисей уверяет их, что, если они останутся верными Богу отцов, если слухом послушают гласа Господа Бога своего, хранити и творити вся заповеди его: то Он ниспошлёт на них все свои благословения, соделает их народом счастливейшим на земле, покорит им врагов их, и совершит для своего верного народа такие же знамения и чудеса, какие совершал для него в Египте и пустыне. Это, действительно, и исполнилось при Иисусе Навине, при Сампсоне, при Гедеоне, при Езекии и других, Но если напротив они не послушают гласа Господа Бога своего, хранити и творити вся заповеди его, если изменят Богу своему: то поразят их тогда все проклятия и удары правосудия небесного, наведёт на них тогда Господь врагов и в особенности язык издалеча от края земли, яко устремление орле (Римляне), который сокрушит их во всех градех, разорит стены их высокия и крепкия, озлобит и оскорбит их до такой степени, что юная жена снесть тайно чадо своё скудости ради всех,– и удивит тогда на них Господь язвы великия и дивныя и болезни злыя, и останутся в числе малом, и возмутся от земли отечественной, и возвратит их Господь Бог во Египет на кораблях, и проданы будут там врагам своим в рабы и рабыни; и в то же время рассеет их Господь Бог во вся языки от края земли даже до края ее, и будут там в гадание и в притчу и в повесть, и даст им Господь тамо сердце печальное и оскудевающия очеса, и истаивающую душу и проч., и проч. (Втор. гл. 28, снес, гл. 32 и Лев. гл. 26). Все это детально исполнилось во время пленения Вавилонского, а во всей силе и точности начало исполняться во время разрушения Иерусалима Римлянами, и продолжает исполняться даже доныне во всём, последовавшем за тем, состоянии Иудеев... Пророчество в высшей степени поразительное! За сколько веков изречено оно! И между тем изречено с такой ясностью и подробностью, как будто Моисей сам был очевидцем этих ужасных происшествий и записал уже по совершению¹⁷³.

Следовательно вся история Израильского народа от начала исхода его из Египта до настоящего времени есть, в некотором смысле, совокупность доказательств божественности веры, данной Богом через Моисея. Ибо, что представляет эта история? От начала исхода Евреев из Египта до смерти Моисея представляет ряд чудес Моисеевых, а с кончины Моисея до наших дней – ряд происшествий, вполне оправдывающих его пророчества.

Высоким нравственным характером, какой мы видели в Божественном законодателе Еврейского народа, Моисее, отличались и все последующие Пророки, которых, особенно от дней Самуила и до второго храма, Бог посылал к народу своему непрерывно и в таком количестве, что это время, по всей справедливости, может быть названо периодом пророческим¹⁷⁴.

Совершенное самоотвержение и бескорыстие, пламеннейшая ревность о славе Божьей и счастье ближних, как временном, так и вечном, были отличительными чертами всех Пророков. Цель их служения, к которому они призываемы были словом Иеговы (Иер. 1, 2 и 4; Иез. 1, 3), состояла в том, чтобы быть им рабами и вестниками Божьими (4Цар. 17, 13. 23; 2Пар. 35, 5; Иер. 25, 4; Агг. 1, 13; Суд. 2, 1), стражами дома Израилева (Иез. 3, 17; 33, 7), чтобы сообщать своим соотечественникам волю Божью во всех её видах, наставлять, вразумлять, обличать, устрашать, утешать и вообще воспитывать их в истинной вере в Бога и обетованного Мессию. Соответственно такой высокой цели, Пророки, как только призываемы были на своё поприще, тотчас оставляли обыкновенные житейские заботы, чтобы удобнее и совершеннее предаться своему новому служению. Большей частью они оставляли даже своё семейство, имущество, самый край родной. Несмь пророк аз, яко человек делаяй землю аз есмь (Зах. 13, 5), сказал о себе один лживый пророк, отрекаясь от похищенного им звания, и тем засвидетельствовал, что с этим высоким званием считались несовместными занятия и попечения житейские. Елисей, едва услышал Божье призвание, немедленно оставил ниву свою (3Цар. 19, 20), Амос – своё стадо (Амос. 7, 15), Иеремия – преимущества своего жреческого происхождения (Иер. 1, 1).

С тех пор они начинали свою бедную, скитальческую жизнь, и без постоянного пристанища ходили с небесной проповедью из города в город, из веси в весь. Слышите слово Господне (3Цар. 22, 19; Ис. 1, 10; Иез. 13, 2), взывали они, являясь повсюду в качестве посланников Божьих, и это слово изрекалось ими в царских чертогах (Исх. 38, 1–4; 2Цар. 12, 7) и в доме ремесленника (Иер. 17, 1 – 4), во дворе храма, в присутствии многочисленных слушателей (Иер. 26, 2–8), и среди домашней беседы (3Цар. 13, 20; 4Цар. 6, 32), или в темничном заключении (Иер. 33, 1). О самих себе и своих телесных потребностях они как бы вовсе забывали в это время и их нестяжательность столько была известна, что даже цари не решались предлагать им богатых даров: не таланты серебра или золота, но несколько хлебов и сосуд мёда послал однажды Иеровоам, царь Израильский, пророку Ахии (3Цар. 14, 3). Никогда не потворствовали они царям или народу, желавшему слышать из уст пророческих только лесть человеческую (Ис. 30, 9–10); напротив, беспрестанно проповедовали слово Божье всем и каждому, сколько бы ни казалось оно горьким и тяжким для слушающих. Напрасно развращённые современники говорили им: не прорицайте, не поведайте нам, не глаголите (Ам. 2, 12; 7, 12 и 13; Ис. 30, 10); напрасно преследовали их угрозами, упрёками, злоумышлениями (Иер. 11, 21; 5, 13; 20, 10; 26, 8), заключали в темницы (3Цар. 22, 6–27) и подвергали различным страданиям (Иер. 20, 2; 26, 20–23): ничто не могло заградить уста рабам Божьим, творившим волю небесного Владыки, и многие из них запечатлели верность своему призванию своей кровью (Матф, 23, 30 и 31; Деян. 7, 52).

I. Господь Бог благоволил облекать этих посланников своих, в свидетельство о их небесном посольстве, многоразличными знамениями и чудесами. Более всех других известны в этом отношении:

а) Иисус Навин, который остановил воды Иордана и по дну его провёл Израильтян, разрушил, звуком труб и всенародными восклицаниями, стены Иерихона, остановил солнце и луну во время войны с Хананеями;

б) Илия, горстью муки и небольшим количеством елея около двух лет питавший одну Сарептскую вдову со всем её домом, воскресивший сына её, низведший огонь небесный на свою жертву и сам вознесшийся яко на небо (4Цар. 2, 11);

в) Елисей, совершивший два воскресения, одно при жизни, а другое уже по смерти:- костьми своими, исцеливший от проказы Сирийского военачальника Неемана и проч.; наконец –

г) Исайя, возвративший пред глазами царя Езекии солнечную тень на десять ступеней, и силой молитвы своей, соединённой с молитвой этого благочестивого царя, чудесно истребивший в одну ночь 185 тысяч Ассирийского войска, осаждавшего Иерусалим.

II. Что все чудеса Пророков суть чудеса в собственном смысле, т. е. суть события сверхъестественные, это открывается –

1) Из самого их свойства. Остановить движение светила небесного или течение реки, воскресить мёртвого, свести огонь небесный и пр.– всё это, очевидно, такие действия, которые совершенно превышают естественные силы человека, и могут быть произведены только сверхъестественной силой Божьей.

2) Из способа их совершения. Пророки совершали свои чудеса открыто пред всеми, например, Иисус Навин – в присутствии всего Израиля и врагов его, Илия – в присутствии царя, многочисленного народа и враждебных пророков Вааловых (3Цар. 18, 21); совершали одним словом, или молитвой к Богу, или прикосновением и вообще такими средствами, от которых никак нельзя было ожидать подобных действий; совершали, не привязываясь к какому-нибудь определённому месту и времени, а повсюду, где приходилось.

3) Из их цели. Главной целью этих чудес всегда был Бог Израилев и, следовательно, достоинство сообщённой Им Израильтянам веры. На горе Кармильской Илия приглашает пророков Вааловых совершить торжественное чудо с той целью, чтобы решить, Иегова ли, или Ваал, есть Бог истинный: да призовете, говорит он им, имена богов ваших, и аз призову имя Господа Бога моего, и будет Бог, иже аще послушает огнем, той есть Бог (3Цар. 18, 24). Потом, обращаясь к Богу, взывает: послушай мене, Господи, послушай мене огнем, и да разумеют еси людие сии, яко ты еси един Господь Бог (-ст. 37). И когда, действительно, вследствие этой пламенной молитвы, спаде огнь от Господа с небесе, и пояде всесожегаемая, и дрова и воду, яже в мори, камение и персть полиза огнь,– падоша еси людие на лице свое, и реша: воистинну Господь Бог, той есть Бог (-ст. 38–39). Нееман Сириянин, исцелённый от проказы Елисеем, также исповедует пред ним: се ныне разумех, яко несть Бога во всей земли, но токмо во Израили (4Цар. 5, 15)

III. А доказательством того, что все эти чудеса достоверны исторически, служат-

1) Свидетельства всех сынов Израиля: они приняли и доныне содержат священные книги, в которых изложены сказания об этих чудесах. И надобно заметить, что

а) книги приняты Иудеями из рук самих писателей, и следовательно Иудеями современными;

б) приняты с величайшим уважением, и следовательно с полной уверенностью в их истинности, и

в) что эти уважение и уверенность завещаны предками всем последующим поколениям, и остаются во всей силе до настоящих дней. Надобно присовокупить, что в этих книгах содержатся сильные упрёки Иудеям за их неблагодарность и измену Богу отцов, за их крайнее нечестие и идолопоклонство, и изрекаются страшные угрозы на богоотступный народ: как же возможно, чтобы народ этот принял и с величайшим благоговением соблюдал у себя столь позорные для себя книги, если бы не сознавал разительной справедливости всего их содержания? Но Иудеи Пророков, обличителей своих, избили, а их писания, повествующие, между прочим, и о их чудесах, хранят как великую святыню!..

2) Свидетельства народов чужеземных: от них, разумеется, нельзя ожидать свидетельств о всех чудесах пророческих, которые, большей частью, происходили посреди одного Израиля; но естественно ожидать свидетельства о таких знамениях, которые совершались, можно сказать, пред лицом всего мира, каково, например, чудо Иисуса Навина, остановившего солнце. Об этом всемирном чуде, действительно, и сохранились предания у весьма многих народов не только в Азии, Африке и Европе, но и в Америке, именно: у Аравитян, Египтян, Индийцев, Китайцев, Греков (у Гомера, Геродота, Ксенофана и Платона), Римлян (у Виргилая и Варрона), жителей флориды и Отаитян¹⁷⁵. Такая всеобщность предания об одном из величайших чудес пророческих, без сомнения, неоспоримо подтверждает его достоверность¹⁷⁶.

Главным, отличительным признаком, которым, по преимуществу, Пророки засвидетельствовали своё божественное посольство, и от которого получили самое своё название, суть их пророчества. Эти пророчества весьма многочисленны и разнообразны. Они касались судьбы целых царств и народов, как то: царства Иудейского и Израильского, царства Ассирийского, Египетского, Вавилонского, Персидского, Греческого и Римского, Аммонитян, Моавитян и других; судьбы городов, например, Тира и Ниневии; судьбы частных лиц и нередко детальных обстоятельств их жизни. Но первым и важнейшим предметом пророческих предсказаний всегда был обетованный Богом Мессия – средоточие и цель всего ветхозаветного домостроительства. На этих-то предсказаниях последнего рода мы и остановим здесь своё внимание, считая излишним рассмотрение всех прочих, которое, по многочисленности их, повело бы нас слишком далеко¹⁷⁷. Избираем эти, а не другие пророчества, с одной стороны, по особенной важности их предмета, а с другой – по особенной близости их к нашей цели: будучи изречены Пророками в Ветхом Завете и исполнившись в Новом на самом Начальнике и Совершителе нашей веры, они в одно и тоже время служат доказательствами божественности и ветхозаветного откровения и новозаветного, и следовательно, обозрение их представляет собой самый естественный переход от настоящего трактата к последующему.

Впрочем, и одни пророчества о Мессии весьма многочисленны, так что рассмотрение всех их, даже краткое, потребовало бы целого огромного сочинения¹⁷⁸. А потому и из числа этих пророчеств мы изберём лишь немногие, важнейшие и очевиднейшие, подведши их, для большей удобности обозрения, под известные классы.

Сюда относятся:

а) пророчество Даниилово о семидесяти седминах или точнее, пророчество, изречённое Архангелом Гавриилом Даниилу, и

б) пророчества Аггея и Малахии о славе второго храма Иерусалимского, в который имел прийти Мессия.

I. Это пророчество, равно как и случай, по которому изречено оно, изложены в 9-й главе книги пророка Даниила.

Находясь в плену Вавилонском, вместе со своими соотечественниками, и узнав из книги пророка Иеремии, что Бог определил для этого плена семьдесят лет, которые уже приходили к концу, св. Даниил предался однажды самой пламенной молитве. Он исповедал пред Вседержителем, что Иудеи, по грехам своим, вполне достойны были Его гнева и тех бедствий, которыми Он поразит их; но вместе умолял Его явить лицо своё на святилище, опустевшее в Иерусалиме, и пощадить град и людей, в нихже призвася имя его святое. В эти-то минуты, когда св. Даниил ещё молился, внезапно предстал пред ним Архангел Гавриил, и сказал: Данииле, ныне изыдох устроити тебе разум. В начале молитвы твоея изыде слово, и аз приидох возвестити тебе, яко муж желаний еси ты, размысли о словеси, и разумей в явлении. Седмьдесят седмин сократишася о людех твоих (с подлинника: определено для людей твоих) и о граде твоем святем, яко да обетшает согрешение,и скончается грех, и запечатаются греси, и загладятся неправды, и очистятся беззакония, и приведется правда вечная: и запечатается видение и пророк, и помажется Святый святых. И увеси и уразумееши, от исхода словесе, еже отвещати и еже соградити Иерусалим (т. е. и ведай и разумей: от издания указа касательно восстановления и построения Иерусалима), даже до Христа Старейшины седмин седмь, и седмин шестьдесят две: и возвратится, и соградится стогна, и забрала, и истощатся лета (т. е. и будут возобновлены и устроены стогны и ограда, и притом в тесноте времён). И по седминах шестидесяти двух потребится помазание, и суд не будет в нем (т. е. убиен будет Христос,– и не ради Себя): град же и святое рассыплется со старейшиной грядущим, и потребятся аки в потопе, и до конца рати сокращенный чином погибельми (т. е. потом град и святилище разрушит народ (под предводительством) вождя, имеющего прийти, и истребятся, как потопом, и до конца войны предопределены опустошения). И утвердит завет мнозем седмина едина: в пол же седмины отъимется жертва и возлияние, и во святилищи мерзость запустения будет, и даже до скончания времене скончание дастся на опустение (т. е. и близ крыла или кровли храма будут поставлены мерзости опустошителя, и даже до кончины времени предастся (храм вместе с градом) опустению).

Очевидно, что речь Архангела есть речь о событиях будущих, и вполне соответствует молитве Данииловой. Даниил молился о святом храме Иерусалимском, о самом Иерусалиме и обо всём Иудейском народе: вот Архангел и открывает Пророку от имени Божьего всю их будущую судьбу; но с этим неразрывно соединяет речь и о пришествии Мессии, о Его смерти и о плодах этой смерти. Смысл пророчества именно такой: «для народа Иудейского и для Святого града определено семьдесят седмин, т. е. четыреста девяносто лет, пока не придёт Святый Святых, не изгладит беззаконий, не приведёт правды вечной, не исполнит на Себе всех пророчеств. Началом этих седмин послужит издание указа касательно возобновления Иерyсалима и храма, окончанием – новое разорение того и другого. По порядку событий эти седмины расположатся следующим образом: в продолжение первых семи седмин (т. е. 49-ти лет) будут возобновлены Иерусалим и храм, посреди весьма тесных обстоятельств; после следующих затем шестидесяти двух седмин будет предан смерти Христос, и предан не ради Себя; в течение последней седмины будет утверждён для многих Новый Завет и в половине этой седмины прекратятся жертвоприношения, и в святилище будет мерзость запустения. Тогда придёт народ, управляемый вождём, разрушит святой град и храм, и предадутся они на опустение даже до скончания времени.

II. Имея во внимании эту общую мысль пророчества, мы, сообразно со своей частною целью, постараемся показать, что оно действительно –

1) относится к Мессии,

2) определяет время пришествия Его, и

3) исполнилось именно на Христе-Спасителе.

1) Справедливость первого положения видна из самого содержания пророчества. В нём говорится –

а) Сначала неопределённо: о каком-то лице, имеющем прийти, которое изгладит неправды, очистит беззакония и приведёт на землю правду вечную. Но все это такие действия, которые, по учению Ветхого Завета (см., например, Ис. 61, 1; Захар. 3, 8; Мал. гл. 3–4), имел совершить только один грядущий Мессия, так что святой Апостол Пётр не усомнился сказать: о сем еси пророцы свидетельствуют: оставление грехов прияти именем его всякому верующему в он (Деян. 10, 43).

б) Потом – гораздо яснее: это лицо называется Святым святых, который помажется, и на котором исполнятся или запечатлеются все пророчества. Но Святым святых, т. е. Святейшим, мог быть назван по преимуществу, и действительно называется (Исх. 12, 6; Пс. 15, 10) только Мессия¹⁷⁹; о нём предсказано было, что, по человечеству своему, Он точно будет помазан Духом Святым (Ис. 61, 1; Пс. 44, 8), и на Нём только могли исполниться, окончиться и запечатлеться все ветхозаветные пророчества: так как Он был их главнейшим предметом и целью (Римл. 10, 4)

в) Наконец – уже с совершенной ясностью: этот Святой святых называется прямо Христом-Старейшиной или Вождём, который убиен будет не ради Себя, и утвердит Новый Завет. Имя Христа или Помазанника, хотя в священном Писании иногда приписывается и другим лицам, по преимуществу всегда усвоялось Иудеями Мессии, как исключительно Ему принадлежащее. Что убо крещаеши аще ты неси Христос (Иоан. 1, 25), спрашивали фарисеи у Иоанна Крестителя, в котором сначала думали видеть Мессию. Вем, яко Мессия приидет, глаголемый Христос (Иоан. 4, 25), сказала Спасителю жена Самарянская. Ты еси Христос, сказал ему также св. апостол Пётр (Марк. 8, 29), желая исповедать Его обетованным Мессией. И Мессия, точно, имел вкусить смерть, по древним пророчествам, не ради Себя, а за грехи людей (Ис. гл. 53), и своей смертью установить на земле Новый Завет (Ис. 42, 6; 49, 8), отчего называется Ангелом завета (Мал. 3, 1).

Должно присовокупить, что все рассмотренные нами черты пророчества надобно брать не каждую отдельно и не вне состава речи, а все вместе и сообразно с связно речи: в таком случае никто не укажет нам лица во всей истории человечества, к которому вполне могли бы идти эти черты, кроме одного Мессии.

То же самое подкрепляется и согласием древней синагоги Иудейской, которое мы можем видеть в свидетельствах раввинов. Один из них (Манассий) ясно сознаётся, что соплеменники его относили Даниилово пророчество о седминах к Мессии, и что эту уверенность разделяли все те Иудеи, которые, в дни Веспасиана и Тита, подняли оружие против Римлян¹⁸⁰. Другой (Мардохай) выражается, что Мессия есть тот, к пришествию которого приводят седмины Данииловы¹⁸¹. Некоторые утверждают, что Мессия должен привести правду вечную, что Он сам есть Правда вечная, есть Святый святых, очевидно, заимствуя эти выражения из пророчества Даниилова¹⁸². Ещё некоторые рассказывают случай, будто бы Ионаоану-Бен-Узиелу, написавшему парафраз на Пророков, запрещено было свыше написать такой же парафраз на Агиографы (в числе которых помещается у Иудеев и книга пророка Даниила), потому собственно, что здесь определено время пришествия Мессии¹⁸³.

2) Из этих свидетельств открывается уже частью справедливость и второго положения, по которому пророчество Даниилово, относясь к Мессии, определяет именно время Его пришествия. Но ещё яснее истина это видна:

а) Из самого содержания пророчества. Здесь весьма определённым образом говорится о периоде времени, заключающем в себе семьдесят седмин; этот период разделяется на три столько же определённые части: семь седмин, шестьдесят две седмины и одну седмину, подразделяющуюся на две половины. Мало того,– здесь указывается даже предел, с которого должно начинать счисление седмин, и другой предел, которым должно их окончить.

б) Из связи речи. Даниил, повествуется в 9-й главе его книги, узнавши из пророчества Иеремиина, что Бог назначил для плена Вавилонского семьдесят лет и видя близость их окончания, начал пламенно молиться Богу о помиловании Иудеев, о возвращении их в отечество, о возобновлении Иерусалима и храма. Гавриил, явившийся в это время Даниилу, открывает ему, что Иудеи будут помилованы, и для них, равно как для существования их Святого града, назначается Богом семьдесят седмин. Не очевидное ли здесь соответствие тем семидесяти летам плена Вавилонского, о которых упоминается в начале главы, и мыслью о которых занят был Даниил в минуты своей молитвы? Если же эти семьдесят лет, без всякого сомнения, означали время определённое, как понимал их и Даниил; то странно было бы допустить, будто семьдесят седмин означают какой-то период неопределённый.

3) Чтобы, наконец, показать справедливость третьего положения, надобно, во-первых, уяснить, как понимать седмины Данииловы, во-вторых, с какого времени начинать счисление их, и затем уже приложить пророчество к событиям, откуда и обнаружится, что оно исполнилось на Христе-Спасителе.

а) У Иудеев известны были двоякого рода седмины: седмины дней (Дан. 10, 2) и седмины лет (Лев. 25, 8). Притом, новейшее раввины утверждают, будто у Даниила надобно разуметь седмины семилетий, из которых каждая заключалась годом юбилейным, и содержала в себе по 49-ти лет, или даже седмины столетий. Но нельзя допустить ни того, чтобы в пророчестве Данииловом разумелись седмины дней или простые недели, ни того, чтобы разумелись здесь седмины семилетий или юбилеев, а тем более седмины столетий.

Нельзя допустить первого: ибо в этом случае семьдесят седмин заключали бы в себе только 490 дней; а в такое время никак не могли совершиться те события, которым надлежало совершиться по пророчеству в течение седмин; в частности, Иерусалим и храм, для возобновления которых назначается семь седмин, и притом посреди тесных обстоятельств, должны были бы восстать из развалин в продолжение 49 дней,– что вовсе не подтверждается историей. Замечательно также, что во всей книге пророка Даниила, когда только неделя называется седминою, к ней прибавляется слово: дней (Дан. 10, 2–3); а в рассматриваемом нами пророчестве этого прибавления нет.

Нельзя допустить и второго: в таком случае на построение храма Иудеи должны были бы употребить или 343 года, если разуметь седмины юбилеев, или 4900 лет, если принимать седмины столетий,– итоги, равно опровергаемые историей. Ещё: Архангел Гавриил, когда сообщал Даниилу пророчество, говорил, разумеется, с тем, чтобы Даниил его понял; и Даниил, передавая полученное пророчество Иудеям, желал, конечно, чтобы и они его поняли, и вслед за тем надлежащим образом приготовились к принятию Мессии в определённое время. Но, очевидно, не поняли бы ни Иудеи Даниила, ни Даниил Гавриила, если бы под седминами разуметь седмины или юбилеев, или столетий, седмины вовсе не употреблявшиеся между Иудеями; и как Даниил, так и Иудеи были бы введены Архангелом в ошибку: они стали бы ожидать в скором времени такого события, которое должно было совершиться гораздо позже, через несколько столетий, или тысячелетий.

Остается согласиться, что под седминами надобно разуметь седмины лет; эти седмины были известны Иудеям, по предписанию закона: исчислите себе седмь лет покоя, седмь лет седмижды: и будут тебе седмь седмин лет, четыредесят девять лет (Лев. 25, 8), и действительно представляют собой такой период времени (490 лет), в который могли совершиться предсказанные в пророчестве события. Так, мы знаем из книги Ездры и истории Флавия, что соседние народы всячески препятствовали построению Нового храма Иерусалимского, то клеветами и происками при дворе Персидском, то даже вооружённой рукой; а потому и не удивительно, что построение храма продолжалось 49 лет, или семь седмин, соответственно пророчеству.

б) Предел, с которого должно считать счисление седмин, в пророчестве обозначен словами: от исхода словесе, еже отвещати и еже соградити Иерусалим, т. е. от исхода или издания указа касательно восстановления и построения Иерусалима. Но из четырёх указов, данных после пророчества Даниилова царями Персидскими в пользу Иудеев, здесь нельзя разуметь:

аа) ни указа Кирова (1Ездр. 6, 3): ибо в нём позволялось Иудеям не Иерусалим соградить, а только создать храм; и известно, что, возвратившиеся в то время из плена, Иудеи жили во градех своих, а не в Иерусалиме, куда собирались для одних жертвоприношений (1Ездр. 3, 1 и далее);

бб) ни указа Дария Истаспа (1Ездр. 6, 1), в котором лишь повторялся указ Киров о создании храма;

вв) ни указа Артаксеркса Лонгимана на имя Ездры (1Ездр. 7, 12): этим указом поведывалось не больше, как посетить Иудею и Иерусалим, и отдать во храм царские дары (1Ездр. 7, 14–15). А следует разуметь второй указ Артаксеркса Лонгимана, данный уже на имя Неемии (Неем. 2, 5–6): тут прямо говорится о воссоздании Иерусалима, его стен и домов (Неем. 2, 8), чего ни в одном из прежних указов не сказано, и Неемия, возвратившись в Иерусалим, нашёл, что до того времени стена градская была разорена, врата Святого града поядены огнем (Неем. 2, 13) и сам Иерусалим опустошен (-17).

Этот второй указ Артаксеркса Лонгимана дан был в лето двадесятое его царствования¹⁸⁴, как свидетельствует сам Неемия (Неем. 2, 1). Но Артаксеркс вступил на престол в 3-м году 76-й олимпиады¹⁸⁵, который, по нашему счислению, соответствует 473 году до Рождества Христова¹⁸⁶. И, следовательно, 20-й год царствования Артаксерксова, по летосчислению Греческому, есть 3-й год 81-й олимпиады, по летосчислению Римскому – 299-й год от основания Рима¹⁸⁷, по нашему – 453-й год до Рождества Христова. Отсюда и должно начинать счисление седмин. Сделаем же это счисление и приложение седмин к событиям.

в) В пророчестве от начала седмин до явления Мессии-Князя назначается, кроме 7-ми седмин, отделённых для построения Иерусалима, ещё 62 седмины, всего 69 седмин, т. е. 483 года. Конец 69-й седмины должен касаться не рождения Мессии (потому что в следующей, 70-й седмине, полагается уже смерть Его), но Его крещения и открытого явления в должности Мессии. Смерть Его полагается после 69-й седмины, следовательно, в продолжение последней, т. е. 70-й седмины, и именно – в половине этой седмины, когда должно последовать прекращение ветхозаветных жертв, которое могло совершиться только жертвой самого Мессии (Евр. 10, 4–10). Вообще же вся последняя седмина определяется на утверждение Нового Завета.

По какому бы теперь летосчислении ни стали считать седмины, мы везде придём к одному и тому же следствию. Если по летосчислению Греческому, т. е. примем за начало седмин 3-й год 81 олимпиады; то превративши 69 седмин или 483 года в олимпиады (выйдет 120 олимпиад и 3 года), и приложивши эти новые олимпиады к данным, мы получим 2-й год 202-й олимпиады: а это и есть 15-й год царствования Тиверия Кесаря, когда крестился Иисус Христос от Иоанна (Лук. 3, 1 и 21), и явился пред народом в качестве Мессии. Если по летосчислению Римскому, т. е. примем за начало седмин 299-й год от основания Рима; то, приложивши к этим годам 69 седмин или 483 года, получим 782-й год от основания Рима: опять 15-й год царствования Тиверия Кесаря, и следовательно, год крещения Спасителя и явления в должности Мессии. Наконец, если станем считать седмины по нашему счислению, т. е. с 453 года до Рождества Христова, то последней год 69-й седмины или год 483 падает на 30-е лето земной жизни Спасителя: значит, также на время крещения Его и явления в должности Мессии (Лук. 3, 23). В половине 70-й седмины должен потребиться Помазанник и упразднить жертвы: и Христос умер на кресте спустя 3 года с половиной, по вступлению своему в должность общественного Учителя, т. е. в полседмины. А вся 70-я седмина должна утвердить завет многим. И Христос первую половину этой седмины употребил сам на утверждение своего Нового завета многим в Иудее, Галилее и Самарии; а в три с половиной года, по смерти и воскресению Его, Евангелие возвещено Апостолами всюду, где только находились рассеянные овцы дома Израилева.

Ко всему этому прибавим ещё два общих замечания. Первое то, что время пришествия Мессии, определённое в пророчестве Даниила, без всякого сомнения, уже давно прошло: ибо вслед за смертью Мессии в пророчестве предсказывается уничтожение самобытности Еврейского народа, разрушение Иерусалима и его храма посредством народа чуждого, имеющего прийти под предводительством своего начальника и сделать опустошение, которое продлится до конца времён. Но всякому известно, что прошло уже около тысячи восьмисот лет, как Тит с Римскими войсками разрушил Иерусалим и храм до основания, и положил конец Иудейскому царству. Второе замечание то, что время пришествия Мессии, указанное Даниилом, неоспоримо падает на период, когда родился, жил и вкусил смерть Христос: ибо, с одной стороны, к этому именно времени приводят седмины Данииловы; а с другой – Тит разрушил Иерycaлим вместе с храмом, и положил конец Иудейскому царству, спустя лет сорок по смерти Спасителя; а эти события, по пророчеству, должны были последовать вскоре за смертью Мессии.

1) Оба эти пророчества соединяем вместе потому, что они имеют один предмет, и поясняют одно другое.

Святой Аггей начал пророчествовать в то время, когда Иудеи, возвратившиеся из плена Вавилонского, под предводительством Зоровавеля, приступили к построению второго храма Иерусалимского. Встретивши вскоре многочисленные препятствия, они совсем было оставили начатые работы, успокаивая себя тем, что, верно, ещё не пришло время создать храм Господень (Агг. 1, 2). Поэтому-то Бог и воздвиг Аггея, который всеми мерами старался возбудить своих соотечественников к окончанию начатого: то спрашивал их, прилично ли им самим жить в домах истесанных, а храм Божий оставлять в запустении (-1, 4); то уверял, что обновление храма привлечёт на них Божье благоволение (-8); то угрожал казнями за противление и нерадение в этом деле (—10—11); то воодушевлял их тем, что сам Бог постоянно присутствует посреди их своей всемогущей силой (Агг. 2, 5–6). Наконец, чтобы ещё сильнее подействовать на них, Аггей изрекает им пророчество о славе этого храма: дерзайте: зане сице глаголет Господь Вседержитель: еще единою аз потрясу небом и землею, и морем и сушею, и сотрясу вся языки и приидут избранная (придёт желание или чаяние) всех языков: и исполню храм сей славы, глаголет Господь Вседержитель. Мое сребро, и мое злато, глаголет Господь Вседержитель: зане велия будет слава храма сего последняя паче первыя, глаголет Господь Вседержитель, и на месте сем дам мир... (Агг. 2, 6–10).

Св. Малахия, последний из Пророков, изрёк своё пророчество, относящееся к Мессии, спустя несколько лет после Аггея в следующих словах: се аз посылаю Ангела моего, и призрит на путь пред лицом моим: и внезапу приидет в церковь свою Господь, егоже вы ищение, и Ангел завета, егоже вы хощете: се грядет, глаголет Господь Вседержитель (Малах. 3, 1).

2) Не трудно убедиться, что лицо, о пришествии которого предвозвещают здесь пророки, есть не кто другой, как Мессия.

а) в пророчестве Аггея это лицо называется желанием или чаянием (избранный) всех языков,– именем, которым назван Мессия ещё в предсказании патриарха Иакова (Быт. 49), и которое, по другим также древнейшим обетованиям Божьим и пророчествам (Быт. 22, 18 и др.; Ис. 11, 10; 49, 6), может приличествовать только Мессии. Следствием пришествия этого лица полагается слава второго храма, и притом такая, которая будет превосходить славу храма первого: какое же другое лице, кроме Мессии, могло быть, по понятиям Иудеев, столько великим, чтобы одним пришествием своим доставить величайшую славу,– и чему же? самому храму Божьему? А что, действительно, эта слава второго храма полагается в зависимости от пришествия в него чаяния языков, а не от чего-либо другого,– показывает самая связь речи: едва только сказал Пророк от имени Божьего: ещё единою аз потрясу небом и землею, и морем и сушею, и сотрясу вся языки и приидут избранная (т. е. придёт чаяние) всех языков, вдруг непосредственно присовокупляет: и исполню храм сей славы. Кроме этого, не допустивши такой мысли, мы не в состоянии будем показать оправдания пророчества в событии. Известно, что храм второй не имел в себе многого, что составляло славу и преимущество храма первого, как то: не имел ковчега завета, жезла Ааронова, скрижалей закона, стамны с манной, урима и тумима. Равным образом, по внешнему богатству и красоте он был далеко ниже храма первого, так что старцы Иудейские, помнившие славу храма первого, проливали слезы, смотря на скудость второго (1Ездр. 3, 12). Единственное преимущество этого храма пред первым, единственная слава его состояла именно в том, что его удостоил своим посещением сам Мессия, Царь славы (Пс. 23, 7–8), Господь славы (1Кор. 2, 8).

б) Ещё яснее указания на Мессию в пророчестве Малахии. Здесь лицо, о котором идёт речь, называется прямо Господом и Ангелом завета,– именами, которые, по духу всего Ветхого Завета, не могут приличествовать никому, кроме Мессии. Говорится, что этот Господь придёт в церковь свою: так нельзя сказать ни о ком, кроме Бога и Мессии. Называется, наконец, этот Господь и Ангел завета чаянием Иудеев, которого они желают и ищут: кто ж, если не Мессия, был для сынов Израиля во все времена предметом самых пламенных желаний и ожиданий?

в) Сами Иудеи, как древние, так и многие из новейших, относили и относят эти пророчества к Мессии. Из древних особенно замечателен здесь раввин Сира, славившийся ещё до разрушения второго храма¹⁸⁸; из новейших можно указать на раввинов Расци¹⁸⁹, Акибу, Манассию¹⁹⁰ и других¹⁹¹.

3) Нельзя не видеть и того, что в обоих этих пророчествах, Аггеином и Малахиином, определяется время пришествия Мессии, хотя и не с такой точностью, как в пророчестве Данииловом о седминах. По обоим этим предсказаниям Мессия имеет прийти во храм второй, следовательно,– в то время, когда храм этот ещё существовал, а отнюдь не после. Выдумка некоторых новейших раввинов, будто здесь предрекается о большой славе не второго храма сравнительно с первым, а третьего сравнительно со вторым (третьего, который якобы создаст сам Мессия, по пришествию своему), совершенно опровергается ходом речи и содержанием Аггеева пророчества. Мы уже заметили, что самый случай, по которому изречено это пророчество, был подан возобновлением храма Иудеями, возвратившимися из плена Вавилонского при Зоровавеле, и что Аггей открыл им будущую славу этого храма, чтобы тем сильнее побудить их к окончанию начатого здания (см. глав. 1 и 2 Аггея). Рцы ныне, повелел Бог пророку, к Зоровавелю Салавиилеву от колена Иудова, и ко Иисycy сыну Иоседекову, иерею великому, и ко всем прочим людям, глаголя: кто от вас, иже виде храм сей в славе его прежней; и како вы видите его ныне, якоже не суща пред вами. И ныне укрепляйся, Зоровавелю, глаголет Господь, укрепляйся Иисyce сыне Иоседеков, иерею великий, и да укрепляются еси людие земли, глаголет Господь (Вседержитель), и творите, зане аз с вами есмь, глаголет Господь Вседержитель: слово, еже завещах с вами, егда исходисте из земли Египетския, и Дух мой настоит посреде вас: дерзайте: зане сице глаголет Господь Вседержитель: еще единою аз потрясу небом и землею, и морем и сушею, и сотрясу вся языки, и приидут избранная всех языков: и исполню храм сей славы, глаголет Господь Вседержитель.

Мое сребро и мое злато, глаголет Господь Вседержитель: зане велия будет слава храма этого последняя паче первыя, глаголет Господь Вседержитель, и на месте сем дам мир, глаголет Господь Вседержитель, и мир души в снабдение всякому зиждущему, еже восставити церковь сию (Агг. 2, 3–10). Неочевидно ли здесь говорится о том самом храме, к построению которого Пророк возбуждает современников, и который был пред глазами у них и у Пророка? Несколько раз он указывает: храм сей, церковь сию. Не прямо ли даже здесь идёт речь о славе храма именно второго перед первым, а не третьего перед вторым: велия будет слава храма сего последняя паче первыя (Агг. 2, 10)?

4) А что оба эти пророчества исполнились на Иисусе Христе,– видно из того, что Он, точно, пришёл на землю ещё в дни существования второго храма, и не раз посещал этот храм. Эта черта, по-видимому, общая: потому что и другие, жившие в то время, посещали Иерусалимский храм; но, в отличие от всех этих других, в пророчествах указаны и особенные черты Мессии, которые осуществились только в одном Иисусе Христе и в обстоятельствах Его пришествия и жизни. Он один из всех, приходивших во второй храм, мог назваться, по справедливости, Господом этого храма и Ангелом завета, также чаянием язычников и Иудеев; один пришествием своим в этот храм доставил ему бóльшую славу, нежели какую имел храм первый. По пророчеству Малахии, Мессия долженствовал иметь Себе предтечу: и Христу Спасителю был предтечей Иоанн Креститель. По словам Аггея, Бог обещал во время явления Мессии потрясти небом и землёй и сотрясти все языки: в обстоятельствах рождения и смерти нашего Спасителя оправдалась и эта черта.

Вообще же должно сказать, что время пришествия Мессии, указанное в пророчествах Аггеином и Малахиином, давно прошло, и что, следовательно, Иудеи напрасно доныне ещё ожидают себе Мессии. Всем известно, что уже около 18-ти столетий протекло с тех пор, как второй храм Иерусалимский разрушен до основания, и что все усилия восстановить его остались тщетными.

Определивши время пришествия Мессии, Пророки предсказали также –

а) колено, из которого Он имел произойти,

б) место, где Он имел родиться, и даже –

в) самый способ Его рождения.

1. Евреи, жившие в период подзаконный, знали уже из обетований Божьих, данных ещё их праотцам Аврааму, Исааку и Иакову, что Христос или Мессия имел произойти от них по плоти (Рим. 9, 5). Знали, в частности, и то, что из числа двенадцати колен Израилевых Мессия произойдёт собственно из колена Иудова, как предсказал родоначальник этих колен патриарх Иаков. Теперь Пророки ещё детальнее указывают ту отрасль, из числа всех отраслей колена Иудова, от которой должен был родиться обетованный Избавитель: они предвозвещают, что Мессия произойдёт от корене Иecceoвa, из рода Давидова.

В первый раз изрёк это предсказание пророк Нафан. Возвестивши Давиду, что, по смерти его, сын его воздвигнет храм Господу, Нафан от лица Божьего присовокупил: и верен будет дом его, и царство его до века предо мною: и престол его будет исправлен во век (2Цар. 7, 16). Потом, в одном из псалмов своих, повторил это и почти теми же словами сам Давид, говоря от лица Божьего: единою кляхся о святем моем, аще Давиду солжу: Семя его в век пребудет, и престол его яко солнце предо мною, и яко луна совершена в век (Псал. 88, 36–38). Далее, это пророчество встречается у Исайи: изыдет жезл из корене Иecceoвa, и цвет от корене его взыдет: и почиет на нем Дух Божий, Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, Дух ведения и благочестия: исполнит его Дух страха Божия (Исайи 11, 1–3); и будет в день оный корень Иессеов, и восстаяй владети языки, на Того язы́цы уповати будут (Исайи 11, 10). После Исайи – у пророка Иеремии: се дние грядут, глаголет Господь, и восставлю Давиду восток праведный, и царствовати будет царь, и премудр будет, и сотворит суд и правду на земли. Во днех его спасется Иуда, и Израиль пребудет в надежди, и сие имя ему, имже нарекут его, Господь праведен наш (Иер. 23, 5–6); и в другом месте: во днех онех и в то время, произрастити сотворю Давиду отрасль правды: и сотворит суд и правду на земли. Во днех онех спасен будет Иуда, и Иерyсалим пребудет в надежди: и сие есть имя, имже нарекут его: Господь праведен наш (Иер. 33, 15–16). Наконец,– у пророка Иезекииля: и восставлю им пастыря единого, и упасет я, раба моего Давида, той упасет я, и будет им пастырь, аз же Господь буду им в Бога, и раб мой Давид князь среде их: аз Господь глаголах (Иезек. 34, 23–24).

2. Что все представленные пророчества относятся к Мессии, это видно –

а) Из самого их содержания. Нафан и сам Давид говорят о таком потомке Давидовом, который будет царствовать во век:- черта, которая не может приличествовать ни Соломону, ни даже всему роду Давидову, царствовавшему в Иудее только до плена Вавилонского, а совершенно прилична одному Мессии, вечному Царю духовного царства. Пророк Исайя свидетельствует, что на сем Жезле из корене Иессеова почиет Дух Божий со всеми своими обильными дарами, и что на этого Потомка Давидова языки уповати будут; Иеремия присовокупляет, что этот Царь будет премудр, сотворит суд и правду на земле, и что имя Его будет – Господь праведен наш, Иезекииль представляет этого будущего Давида¹⁹² и Пастырем и вместе Князем, которому сам Господь обещается быть в Бога:- все такие особенности, которые, в подлинном смысле, не могут приличествовать никому, кроме одного Мессии.

б) Из единодушного согласия Иудеев, Все их парафрасты, все талмудисты и все древние писатели относят эти пророчества к Мессии¹⁹³, и считают Его потомком Давидовым. Очень известно это всеобщее верование древних Иудеев и из Евангельской истории. Захария, при рождении сына своего Иоанна Крестителя, благословляет Господа Бога Израилева за то, что Он сотворил избавление людем своим, и воздвиже рог спасения в дому Давида отрока своего: якоже глагола усты святых сущих от века пророк его (Лук. 1, 68–70). Фарисеи, на вопрос Спасителя: что вам мнится о Христе, чей есть сын,– отвечали: Давидов (Матф. 22, 42). Удивляясь чудесам Спасителя, Иудеи с недоумением спрашивали самих себя: еда сей есть Христос, сын Давидов (Матф. 12, 23)? Больные, призывая на себя Его милосердие и желая исповедать свою веру в Него, как Мессию, называли Его сыном Давидовым (Матф. 9, 27; 15, 22; 20, 30; Лук. 18, 38). При торжественном входе Спасителя в Иерусалим, желавшие видеть в нём обетованного Избавителя взывали: осанна Сыну Давидову (Матф. 21, 9). И в последующее за тем время всеобщая уверенность Иудеев в том, что Мессия должен произойти из рода Давидова, была столь глубока и общеизвестна, что император Троян, желая положить предел возмущениям их, возбуждаемым лжемессиями, повелел умертвить всех потомков Давида, каких только могли отыскать,– и при этом-то случае вкусил смерть св. Симеон, сродник Господень, бывший епископом Иерycaлимским.

3. А доказательством того, что рассмотренные пророчества исполнились на Иисусе Христе, что Он, точно, происходил из рода Давидова, служат два Его родословия, представленные в Евангелии, и многие другие места Евангельской истории.

1) Место, где имел родиться Мессия, предсказал Пророк Михей в следующих словах: и ты Вифлееме доме Эфрафов, еда мал еси, еже быти в тысящах Иудиных; из тебе бо мне изыдет Старейшина, еже быти в князя во Израили, исходи же его из начала от дней века (Мих. 5, 2).

2) И в настоящем случае, как содержание самого пророчества, так и постоянное, единодушное согласие древних Иудеев служат неопровержимыми доказательствами, что речь идёт о Мессии.

В пророчестве довольно указать одну решительную черту. Пророк предвозвещает, что из Вифлеема изыдет такое лицо, которое имеет у себя и другие исходы, исходи из начала от дней века (предвременность, дни вечности), т. е. имеет вечное бытие: о ком же из рождённых на земле можно сказать подобное, кроме одного Мессии? Между тем и прочие черты предсказания совершенно идут к Мессии. Говорится, например, что происхождение Его из Вифлеема доставит этому малому городу великую славу; лицо, имеющее произойти, называется Старейшиной (владыкой) и князем в Израиле, как называли Мессию и другие пророки (Иезек. 37, 21–24). В последующих стихах утверждается, что этот Царь, действуя силой Иеговы, соберёт под властью своей всего Израиля, и прославится до конца земли (Мих. 5, 3–4), в соответствие и другим пророчествам о Мессии (Иезек. 37, 21; Пс. 21, 28; 71, 8); принесёт с Собой совершенный мир Израилю (Мих. 5, 5), также сообразно с другими пророчествами о Мессии (Ис. 9, 6 и 7; 11, 5–7; Зах. 9, 10); истребит в народе своём волхвования и гадателей, ниспровергнет истуканов и всякое идолослужение (Мих. 5, 12–14), опять согласно с другими пророчествами о Мессии (Иезек. 37, 23).

Постоянное верование Иудеев, что пророчество Михеево относится к Мессии, известно:

а) из свидетельства древнейшего их парафраста, Ионафана, жившего до Рождества Христова, который слова: из тебе бо мне изыдет Старейшина, переводит так: «из тебя мне произойдёт Мессия»;

б) из Евангельской истории, которая повествует, что представители церкви Иудейской, все первосвященники и книжники людские, на вопрос Ирода: где Христос раждается, единогласно отвечали: в Вифлееме Иудейстем, и в подтверждение своего ответа привели Михеево пророчество (Матф. 2, 4–6); равно как и народ, думая, что Христос пришёл от Галилеи, спрашивал с недоумением: не писание ли рече, яко от семене Давидова и от Вифлеемския веси, идеже бе Давид, Христос приидет (Иоан. 7, 42);

в) из обоих талмудов и вообще из свидетельств всех древних писателей Иудейских, которые излишне было бы приводить здесь¹⁹⁴; и

г) наконец из того исторического случая, что Римляне, когда усмирили восстание Иудеев, увлечённых лжемессией Варкохавом, запретили им самый вход в Иерусалим и в Вифлеем, откуда ожидали они себе Мессии¹⁹⁵.

Исполнение же этого пророчества на Иисусе Христе общеизвестно из Евангелия (Лук. 2, 1 и др.).

I) Мессия имел родиться не так, как рождаются обыкновенные люди, а от непорочной Девы и, следовательно, образом сверхъестественным, чудесным. Это предвозвестил Исайя, когда сказал: се Дева во чреве зачнет, и родит Сына, и наречеши имя ему Еммануил (Ис. 7, 14).

II. Слова эти действительно –

1) относятся к Мессии,

2) определяют чудесный образ Его рождения и

3) исполнились на Иисусе Христе.

1) Доказательством первой мысли служат те высокие названия, какие даёт Пророк младенцу, имеющему родиться от Девы, и отчасти случай, по которому изречено пророчество.

Сначала Пророк называет младенца Еммануилом, именем, которое может приличествовать одному Мессии. Ибо слово Еммануил значит – с нами Бог, и, следовательно, указывает на лицо, которое и в котором сам Бог поживёт посреди людей; а подобное можно сказать только о Богочеловеке (Пс. 45, 8 и 12; 88, 25). Потом в 8-й главе, стихе 8-м, Пророк представляет этого Младенца Владыкой Израиля, когда, предрекая нашествие на Иудею царя Ассирийского, выражается: и будет полк его, во еже наполнити ширину страны твоея, с нами Бог (т. е. Еммануил):- новое свойство, которое, как мы уже видели, по другим пророчествам, приличествовало Мессии. Наконец, в главе 9-й, стихе 6-м – изображает Еммануила ещё гораздо более возвышенными чертами, восклицая: Отроча родися нам, Сын и дадеся нам, егоже начальство бысть на раме его: и нарицается имя его велика совета Ангел, Чуден, Советник, Бог крепкий, Властелин, Князь мира, Отец будущего века. О ком из людей можно выражаться так, кроме одного Мессии, в котором ветхозаветные праведники, действительно, ожидали себе самого Бога (Пс. 45, 7–8), Господа (Псал. 109,1), Иегову (Быт. 16, 7. 10–11; Исх. 3, 2. 4. 6)¹⁹⁶? А что все три главы Исайи, 7, 8 и 9, говорят об одном и том же Младенце, Это подтверждается самым составом речи и согласием знаменитых толковников Христианских¹⁹⁷ и даже Иудейских¹⁹⁸.

Случай, по которому изречено пророчество, был следующий; два царя, Сирийский Раасон и Израильский Факей, ведшие войну с Ахазом, царём Иудейским, положили совет, овладевши Иудеей, свергнуть его с престола, и возвести на этот престол новую династию Тавеилеву (Ис. 7, 6), чтó, по тогдашним обычаям, означало вместе – умертвить Ахаза и истребить весь, дотоле царствовавший в Иудеи, род, т. е. род Давидов¹⁹⁹. Это привело в ужас Ахаза, весь дом Давидов и всех Иудеев (-2): и вот, для успокоения их, является Исайя к царю, и от лица Божьего уверяет его: не пребудет совет сей, ниже сбудется (-7), и, в подтверждение истины своих слов, предлагает ему просить у Бога, какого угодно, знамения. Маловерный Ахаз, решившийся уже искать помощи у людей (2 Царств. 16, 7–9), отказывается просить знамения, под тем будто бы предлогом, что не должно искушать Господа. Тогда Пророк, оставивши царя, обращается ко всему дому (роду) Давидову, которому угрожала такая же опасность, и восклицает: слышите убо, доме Давидов: еда мало вам есть труд даяти человеком, и како даение Господеви труд; Сею ради даст Господь сам вам знамение: се Дева во чреве зачнет, и родит Сына, и наречеши имя ему Еммануил (Ис. 7, 13–14). Знамение для дома Давидова, поистине, самое утешительное и убедительное, если несомненно, что Пророк указывает здесь членам этого дома на будущее рождение Мессии: ибо они знали уже, вместе со всем народом Иудейским, что Мессия произойдёт из их рода; а потому, при новом удостоверении в этом со стороны самого Бога, естественно должны были прийти к мысли, что род Давидов непременно останется цел, что он не может быть истреблён, как ни велика угрожающая ему теперь опасность. А допустивши, напротив, будто здесь речь о лице обыкновенном, которое когда-то ещё родится, мы совершенно не поймем, каким же образом могли послужить слова Пророка утешением для дома Давидова в тогдашних тесных обстоятельствах.

2) Точно также доказательством и второй мысли служат:

а) название, данное Пророком Матери Еммануила, и

б) случай, по которому изречено пророчество.

Мать Еммануила Пророк назвал словом Алма, которое, в строгом смысле, означает деву, деву чистую, непорочную, совершенно девственную. Семь раз встречается оно в Священном Писании Ветхого Завета, и везде употреблено в таком точно, а не другом значении (См. Быт. 24, 43; Исх. 2, 8; Пс. 67, 26, сн. Исх. 15, 20. 21; Песн. песн. 1, 2, сн. Апок. 14, 4; Песн. песн. 6, 7; Притч. 30, 19; Ис. 7, 14)²⁰⁰. Семьдесят два старца Иудейских, мужи искусные в законе и опытные, переведшие лет за 250 до P. X. Священное Писание на Греческий язык, перевели это слово Греческим: παρθένος, и тем засвидетельствовали, что все древние Иудеи под алма разумели собственно деву, а не какую-либо замужнюю молодую женщину, как хотят разуметь позднейшие их потомки²⁰¹. Прозелит Онкелос, написавший Халдейский парафраз на Пятикнижие Моисеево незадолго до P. X., везде употребляет слово алма также для обозначения только девственницы (см., напр., таргум его на Быт. 24, 16; Втор. 22, 11; 32, 25), и представляет новое свидетельство того, так понимали это слово древние Иудеи. По этимологии алма означает сокровенную, как справедливо могли называться на востоке одни только девы, которые, по тамошнему обычаю, до времени брака своего не смели явиться в обществе, а скрывались в доме своих родителей (2 Макк. 3, 19; 3Мак. 1, 15)²⁰².

Случай пророчества, нам уже известный, показывает, что Пророк, изрекая это пророчество, имел в виду указать членам дома Давидова знамение, и знамение величайшее (Ис. 7, 11 и 16), которое бы удостоверило их, что совет царей Сирийского и Израильского возвести на престол Давидов новую династию не сбудется. Сообразно с такою целью Пророк не только напоминает о Мессии, который имел родиться из дома Давидова,– что Иудеи уже знали; но прибавляет к этому ещё новую черту в рождении Мессии, совершенно дотоле неизвестную, черту необычайную и изумительную, которая, точно, могла послужить для верующих знамением, и знамением величайшим. Пророк говорит, что Мессия зачнётся и родится от чистейшей и непорочной Девы, от Алма, и, следовательно, зачнётся и родится чудесным, сверхъестественным образом. Но в чём бы, спросим вместе с древними учителями Церкви ²⁰³, могло состоять это знамение величайшее, если бы Пророк указал здесь Иудеям на обыкновенное рождение какого-то младенца; если бы сказал, что жена, как думают новейшие Иудеи, а не дева родит сына?

Достойно, при этом, замечания, что и многие из древних Иудеев, хотя на основании других мест Библии, верили, что Мессия родится образом особенным, сверхъестественным, без отца, от Девы²⁰⁴.

3) Исполнение этого пророчества Исайина на Иисусе Христе нарочито заметил св. Евангелист Матвей, который, только что сказавши о бессеменном зачатии Его в чреве пресвятой Девы Марии, тут же присовокупит: сие же все бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут ему имя Еммануил: еже есть сказаемо, с нами Бог (Матф. 1, 22–23). А как идут к Иисусу Христу все имена, данные Исайей чудному Младенцу, всякому верующему известно.

В этом отношении Пророки предсказали, что Мессия –

а) будет вместе и человек и Бог;

б) будет Пророк, который преподаст людям новый закон;

в) будет Первосвященник, который самого Себя принесёт в жертву за грехи людей;

г) будет Царь, но Царь духовного царства, Нового Израиля.

I. На человечество Мессии ясно указывают все те, нами уже рассмотренные, пророчества, которые говорят о колене, из которого Он должен произойти, о месте рождения и о самом способе рождения от Девы. А потому приводить здесь ещё другие пророческие изречения подобного рода было бы излишне.

II. О Божестве Мессии свидетельствуют:

1) Те места Ветхого Завета, где Мессия называется прямо Иеговой, именем, которое, по сознанию всех Иудеев, принадлежит исключительно одному Богу, и которое находилось у них в таком уважении, что только один раз в году произносимо было первосвященником в день очищения. Такого рода места читаем у пророка Иеремии:

а) се дние грядут, глаголет Господь, и восставлю Давиду восток праведный, и царствовати будет царь, и премудр будет, и сотворит суд и правду на земли,– во днех его спасется Иуда, и Израиль пребудет в надежди, и сие имя ему, имже нарекут его, Господь (Иегова) праведен наш (Иер. 23, 5–7), и –

б) се дние грядут, рече Господь, и восставлю слово благо, еже глаголах к дому Израилеву, и к дому Иудину,– во днех онех и в то время произрастити сотворю Давиду отрасль правды и сотворит суд и правду на земли,– во днех онех спасен будет Иуда, и Иерусалим пребудет в надежди: и сие есть имя, имже нарекут его: Господь (Иегова) праведен наш (Иер. 33, 14–16). Доказательства же того, что оба эти текста относятся к Мессии, мы уже видели (§ 81), и сами раввины Иудейские понимают их так, а не иначе²⁰⁵.

2) Места, в которых Мессия называется Адонаи, Елогим и подобными именами, которые, хотя уже не суть исключительные имена одного Бога и иногда в Писании даются царям и Ангелам, однако же, по преимуществу, суть имена Божьи. Сюда относятся:

а) слова псалма 44: престол твой, Боже, в век века: жезл правости, жезл царствия твоего,– возлюбил еси правду, и возненавидел еси беззаконие: сего ради помаза тя, Боже, Бог твой елеем радости паче причастник твоих (ст. 7 и 8),– слова, единодушно относимые раввинами к Мессии²⁰⁶:

б) слова псалма 109-го, также относимого к Мессии²⁰⁷: рече Господь Господеви моему: седи одесную мене (ст. 1);

в) слова пророка Исайи: се Дева во чреве зачнет, и родит Сына, и наречеши имя ему Еммануил (Ис. 7, 14), и нарицается имя его велика совета Ангел, Чуден, Советник, Бог крепкий, Властелин, Князь мира, Отец будущего века (Ис. 9, 6); также: глас вопиющего в пустыни: уготовайте путь Господень, правы сотворите стези Бога нашего (Ис. 40, 3); се Бог ваш, се Господь: Господь с крепостью идет (-ст. 10);

г) слова пророка Малахии: и внезапу приидет в церковь свою Господь... (Мал. 3, 1) и проч.

3) Наконец, места, где Мессия изображается Сыном Божьим, рождённым от вечности. Так, в псалме 2-м, который вся церковь Иудейская относила к Мессии²⁰⁸, Мессия говорит о себе: Господь рече ко мне: сын мой еси ты, аз днесь родих тя (ст. 7); в псалме 109-м, который также весь относится к Мессии²⁰⁹, Бог говорит к Нему: из чрева прежде денницы родих тя (ст. 3); пророк Михей свидетельствует о Мессии, что исходи его из начала от дней века (Мих. 5, 2).

Соединение двух естеств, человеческого и Божеского, в лице Иисуса Христа, соответственно всем этим пророчествам, проповедует нам Евангелие.

Мест, в которых предвозвещается, что Мессия будет Пророк и Пророк всемирный, т. е. не для одних Иудеев, но и для язычников, весьма много в книгах Ветхого Завета, особенно у пророка Исайи. Таковы, например, следующие:

Будет в последняя дни явлена гора Господня, и дом Божий на версе гор, и возвысится превыше холмов: и приидут к ней вси язы́цы, и пойдут язы́цы мнози, и рекут: приидите, и взыдем на гору Господню, и в дом Бога Иаковля, и возвестит нам путь свой, и пойдем по нему: от Сиона бо изыдет закон, и слово Господне из Иерусалима: и судити будет посреде язык (Ис. 2; 2–4). Место это единодушно относили к Мессии не только Христианские, но и древние Иудейские толкователи²¹⁰.

И рече ми (Бог): велие ти есть, еже назватися тебе рабом моим, еже восставити племена Иаковля, и разcеяние Израилево обратити: се дах тя в завет рода, во свет языком, еже быти тебе во спасение, даже до последних земли (Ис. 49. 6). Что это место относится также к Мессии,– видно из самого контекста речи, и, кроме того, подтверждается согласием как Христианских, так и древних Иудейских писателей²¹¹.

Таковы же места: Псал. 2, 7–12; Ис. 42, 6 и 7; 52, 10; 55, 3–6; 61, 1 и 12 и др. Вследствие всех этих пророчеств древние Иудеи, действительно, и ожидали в Мессии Учителя и Просветителя не только для самих себя, но и для всего мира, как видно, между прочим, из слов Симеона Богоприимца, который назвал Господа Иисуса светом во откровение языком (Лук. 2, 32).

Немало и таких пророческих изречений, в которых говорится, что Мессия-Пророк возвестит людям именно новый закон, а не возобновит только древний, Моисеев, как учат некоторые из нынешних Иудеев. Но и здесь довольно привести только два изречения яснейших:

Первое находится у Пророка Иеремии: се дние грядут, глаголет Господь, и завещаю дому Израилеву и дому Иудину завет нов, не по завету, егоже завещах отцом их, в день, в оньже емшу ми за руку их, извести я от земли Египетския, яко тии не пребыша в завете моем, и аз небрегох их, глаголет Господь. Яко сей завет, егоже завещаю дому Израилеву: по днех онех, глаголет Господь, дая законы моя в мысли их, и на сердцах, их напишу я, и буду им в Бога, и тии будут ми в люди. И не научить кийждо ближнего своего, и киждо брата своего, глаголя: познай Господа: яко вси познают мя от мала даже и до великого их: яко милостив буду неправдам их, и грехов их не помяну ктому (Иер. 31, 31–35). Очевидно, что это место как бы нарочито направлено против ложного мнения Иудеев. Пророк говорит самым определённым образом не о возобновлении Завета Ветхого, данного через Моисея, а о Завете Новом, отличном от Моисеева: и завещаю дому Израилеву, и дому Иудину завет нов, не по завету, его же завещах отцом их, в день, в оньже емшу ми за руку их, извести я от земли Египетския. В таком точно смысле объяснял это место св. Апостол Павел (Евр. 8, 6–13), и за ним объясняли многие св. отцы и учители Церкви²¹².

Второе место читаем у пророка Малахии: и в вас затворятся двери, и не возгнетите огня олтареви моему туне: несть воля моя в вас, глаголет Господь Вседержитель, и жертвы не прииму от рук ваших. Зане от восток солнца и до запад имя мое прославися во языцех, и на всяком месте фимиам приносится имени моему, и жертва чиста: зане велие имя мое во языцех, глаголет Господь Вседержитель (Мал. 1, 11). Здесь также самым ясным образом предрекается, с одной стороны, упразднение и отвержение Богом жертв ветхозаветных и, след., обрядового закона Моисеева, по которому приносились они в одном только Иерусалиме, а с другой – установление новой, чистейшей Жертвы, которая будет приноситься уже во всех странах мира, разумеется, сообразно с духом Нового закона, имеющего заменить Моисеев. Многие из знаменитых пастырей древней Церкви пользовались и этим местом против Иудеев, доказывая им, что их сень законная должна прейти, благодати пришедшей²¹³.

Христос, Спаситель действительно был Пророк в том смысле, как предсказали это о Мессии Пророки, и даровал всему миру новый закон.

1) О том, что Мессия будет Первосвященник, или Иерей, ясно предсказано в 4-м стихе 109 псалма: клятся Господь, и не раскается: ты Иерей во век, по чину Мелхиседекову. Кроме того, что весь этот псалом, как мы видели²¹⁴, относится к Мессии, самое содержание приведённого места и связь его с предыдущим совершенно убеждают нас, что оно ни может быть отнесено ни к кому, кроме Мессии. Лицо, о котором здесь речь, называется

а) Иереем во век,– чего ни о ком из людей сказать нельзя;

б) Иереем по чину Мелхиседекову, тогда как все Иудейские священники были по чину Ааронову, и каких-либо Иереев, по чину Мелхиседекову, в древности вовсе неизвестно;

в) называется даже Господом Давида, и притом таким, которому сказал сам Иегова: седи одесную мене (ст. 1).

А что этот необыкновенный Иерей, по чину Мелхиседекову, принесёт Богу за грехи людские и жертву необыкновенную, а не по подобию ветхозаветных священников, бывших по чину Ааронову, именно принесёт в жертву самого Себя,– это видно:

а) из слов пророчества Даниилова: и по седминах шестидесяти двух потребится Помазание, и суд не будет в нём, т. е. умерщвлён будет Мессия и не ради Себя (Дан. 9, 26); и –

б) ещё яснее и подробнее из 53-й главы Пророка Исайи, где читаем: Господи, кто верова слуху нашему; и мышца Господня кому открыся; возвестихом, яко отроча пред ним, яко корень в земли жаждущей, несть вида ему, ниже славы: и видехом его, и не имяше вида, ни доброты: но вид его бесчестен, умален паче всех сынов человеческих: человек в язве сый, и ведый терпети болезнь, яко отвратися лице его, бесчестно бысть, и не вменися. Сей грехи наша носит, и о нас болезнует, и мы вменихом его быти в труде, и в язве от Бога, и во озлоблении. Той же язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на нем, язвою его мы исцелихом. Вси яко овцы заблудихом: человек от пути своего заблуди, и Господь предаде его грех ради наших. И той, зане озлоблен бысть, не отверзает уст своих: яко овча на заколение ведеся, и яко агнец пред стригущим его безгласен, яко не отверзает уст своих. Во смирении его суд его взятся: род же его кто исповесть; яко вземлется от земли живот его, ради беззаконей людей моих ведеся на смерть (Ис. 53, 1–10). Место это имеет такое разительное сходство с историей страданий нашего Господа, что, по выражению Христианских писателей, оно написано Пророком как будто у креста Божественного Страдальца. И сами древние Иудеи относили это место к Мессии. «Какое имя Мессии? спрашивает талмуд, и отвечает: болезненный, как сказано: сей грехи наша носит, и о нас болезнует (Ис. 53, 4)»²¹⁵. «Мессия принимает на Себя, говорится в другом месте талмуда, все страдания и мучения за грехи Израильтян. Если бы Он не подъял на Себя этих страданий, то ни один человек в мире не мог бы перенести казней, неминуемо следующих за нарушением закона. Когда Израильтяне жили в своей земле, они устраняли от себя все страдания и бедствия посредством жертвоприношений; но после того эти бедствия устраняет сам Мессия, как написано: той язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на нем (Ис. 53, 5)»²¹⁶.

Исполнение всех этих пророчеств на Иисусе Христе, со всей обстоятельностью, показал св. апостол Павел во многих местах своих посланий (Евр. гл. 7, 8, 9 и др.).

§ 88

г) Мессия – Царь

1) Что Мессия, по предсказанию Пророков, будет Царь,– это мы уже видели, перебирая пророчества о происхождении Его из рода Давидова и о месте Его рождения, как-то:

а) пророчество Нафана: царство его (Мессии) до века предо мною: и престол его будет исправлен во век (2 Царств. 7, 16);

б) пророчество Исайи: и будет в день оный корень Иессеов, и восстаяй владети языки, на того язы́цы уповати будут: и будет покой его честь (Ис. 11, 10);

в) пророчество Иеремии: се дние грядут, глаголет Господь, и возставлю Давиду восток праведный, и царствовати будет Царь, и премудр будет, и сотворит суд и правду на земли,– во днех его спасется Иуда, и Израиль пребудет в надежди, и сие имя ему, имже нарекут его, Господь праведен наш (Иер. 23, 5–6);

г) пророчество Михея: и ты Вифлееме доме Ефрафов, еда мал еси, еже быти в тысящах Иудиных; из тебе бо мне изыдет Старейшина, еже быти в князя во Израили, исходи от его из начала от дней века (Мих. 5, 2). К этому можно присовокупить множество и других мест, например: Псал. 2, 3. 8; 44, 4. 8; 71, 8–11; Ис. 60, 6; 61, 5.

2) Столько же неоспоримо и то, что Мессия, по предсказанию Пророков, будет царь в смысле духовном, Царь царства нравственного, а не какой-либо земной царь и славный победитель, как мечтают заблудшие Иудеи, который будто бы покорит их владычеству все прочие народы.

а) Это необходимо вытекает из духа тех пророчеств, нами уже рассмотренных, где говорится, что Мессия будет не простой человек, но вместе и истинный Бог·, что Он явится на земле с целью возвестить людям новый закон, новое учение веры, и возвестить не одним только Иудеям, но и язычникам; явится также и для того, чтобы принести самого Себя в жертву за грехи людей: как сообразно со всем этим учением понятие о Мессии, Царе духовном, и как, напротив, несообразны все мечтания Иудеев о Мессии, царе земном, бранноносном, который должен пролить множество крови человеческой, чтобы покорить им все прочие народы!

б) Это подкрепляется и древними обетованиями Божьими, что Мессия будет чаянием не только Иудеев, но и язычников (Быт. 49, 10; Агг. 2, 8), что о нём благословятся все племена земные (Быт. 22, 18), что Его будут ублажать все народы (Пс. 71, 17). Понятны все такие обетования при мысли о Мессии, Царе духовном, который из всех людей, Иудеев и язычников, создаст единое благодатное царство, дарует всем им новые, совершеннейшие законы веры и нравственности, ниспошлёт обилие сил духовных, и всеми средствами будет руководить своих последователей к достижению царства славы. Но как согласить эти обетования с мыслью о Мессии-завоевателе, который должен истребить, быть может, целые миллионы людей, покоряя их своему скипетру, и наконец, подчинить все народы вечному игу Иудеев! В каком смысле Он будет тогда источником благословении для всех языков? За что тогда станут ублажать Его все племена земные?

в) Это, наконец, подкрепляется и теми многочисленными пророчествами, которые предвозвещают в Мессии Царя мирного и кроткого, имеющего повсюду водворить мир между Иудеями и язычниками и основать такое царство, царство всеобщей любви и тишины, где волк будет жить вкупе с агнцем, где раскуют даже мечи воинские, как вовсе ненужные, на земледельческая орудия, и никто не станет учиться бранному искусству. Радуйся зело, дщи Сиони, взывает по этому случаю один из Пророков, проповедуй, дщи Иерусалимля: се Царь твой грядет тебе праведен и спасаяй, той кроток, и всед на подъяремника и жребца юна,– и потребит колесницы от Ефрема, и кони от Иерусалима, и потребит лук бранный, и множество, и мир от языков: и обладает водами от моря до моря, и от рек до исходищ земли (Зах. 9, 9–10). Возсияет, говорит другой Пророк о Мессии, во днех его правда, и множество мира, дóндеже отъимется луна, и обладает от моря до моря, и от рек до конец вселенные (Пс. 71, 7–8). И будет, продолжает третий, препоясан правдою о чреслех своих, и истиною обвит по ребрам своим: и пастися будут вкупе волк со агнцем, и рысь почиет с козлищем, и телец и юнец и лев вкупе пастися будут, и отроча мало поведет я: и вол и медведь вкупе пастися будут, и вкупе дети их будут, и лев аки вол ясти будет плевы: и отроча младо на пещеры аспидов и на ложе исчадий аспидских руку возложит: и не сотворят зла (Исайи 11, 5–8. См. также: Ис. 9, 6 и 7; 52, 7 и 10; Иезек. 34, 23–26; Мих. 4, 3 и 4; Наум. 1. 15 и др.).

3) Как исполнились все эти пророчества на Иисусе Христе,– объяснил Он сам (Матф. 4, 17; Иоан. 6, 15; 18, 36 и 37 и др.).

Определивши время пришествия Мессии, предсказавши от кого, где и как родится Он, какой будет иметь личный характер, какие свойства и какое служение, Пророки, с изумительной подробностью предвозвестили и все обстоятельства Его жизни, так что, на основании одних пророчеств, можно бы написать полную Евангельскую историю. Предсказали например:

а) что Мессия будет иметь предтечу: се аз посылаю Ангела моего, и призрит на путь пред лицом моим (Малах. 3, 1); глас вопиющего в пустыни: уготовайте путь Господень, правы сотворите стези Бога нашего,– всяка дебрь наполнится, и всяка гора и холм смирится: и будут вся стропотная в право, и острая в пути гладки, и явится слава Господня, и узрит всяка плоть спасение Божие, яко Господь глагола (Ис. 40, 3–5; сн. Матф. 3, 1 и далее; 11, 7 и 10);

б) что Ему принесут дары и поклонятся волхвы, цари востока: царие Фарсийсте и острова дары принесут, царие Аравстии и Сава дары приведут: и поклонятся ему вси царие земстии (Псал. 71, 10–11; сн. Ис. 60, 6);

в) что на Него низойдет Дух Святой: и изыдет жезл из корене Иecceoвa, и цвет от корене его взыдет: и почиет на нем Дух Божий, Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, Дух ведения и благочестия: исполнит его Дух страха Божия (Ис. 11, 1–3; сн. Ис. 42, 1 и след. 61, 1 и далее);

г) что Он начнёт свою проповедь в Галилее в пределах Завулона и Неффалима: сие прежде испий, скоро твори страно Завулоня, и земле Неффалимля, и прочии при мори живущии, и объону страну Иордана, Галилея языков,– люди ходящии во тме, видеша свет велий: живущии во стране и сени смертней, свет возсияет на вы (Ис. 9, 1–2; сн. Матф. 4, 12–17);

д) что Он будет проповедовать многое в притчах: отверзу в притчах уста моя, провещаю гадания исперва (Пс. 77, 2; сн. Матф. 13, 3–10 и 13–16);

е) что Он будет творить чудеса, давать зрение слепым, слух – глухим, исцелять всякие болезни, воскрешать мёртвых: укрепитеся руце ослабленные, и колена расслабленная, утешитеся малодушнии умом, укрепитеся, не бойтеся: се Бог наш суд воздает, и воздаст, той приидет и спасет нас,– тогда отверзутся очи слепых, и уши глухих услышат, тогда скочит хромый яко елень, и ясен будет язык гугнивых (Ис. 35, 3–6); воскреснут мертвии, и восстанут, иже во гробех (Ис. 26, 19);

ж) что Он будет иметь кроткое вшествие в Иерусалим на жребяти: радуйся зело, дщи Сионя, проповедуй, дщи Иерусалимля: се Царь твой грядет тебе праведен и спасаяй, той кроток, и всед на подъяремника и жребца юна (Зах. 9, 9);

з) что Он будет предан одним из своих учеников: человек мира моего, на него же уповах, ядый хлебы моя, возвеличи на мя запинание (Псал. 40, 10); и предан именно за тридесять сребренников: и реку к ним: аще добро пред вами есть, дадите мзду мою, или отрецытеся: и поставиша мзду мою тридесять серебреник,– рече Господь ко мне: вложи я в горнило, и смотри, аще искушено есть, имже образом искушен бых о них, и приях тридесять сребреник (Зах. 11, 12–13);

и) что на Него восстанут многие лжесвидетели: воставше на мя свидетеле неправеднии, яже не ведях, вопрошаху мя,– воздаша ми лукавая возблагая, и бесчадие души моей (Псал. 34, 11–12); на мя шептаху еси врази мои, на мя помышляху злая мне: слово законопреступное возложиша на мя (Псал. 40, 8–9); подвергнут Его осмеяниям и уничижению: азъ·есмь червь, а не человек, поношение человеков, и уничижение: людей (Псал. 21, 7); заушениям и заплеваниям: плещи мои вдах на раны, и ланите мои на заушения, лица же моего не отвратих от студа заплеваней (Ис. 50, 6);

i)     что Его осудят на смерть: уловят на душу праведничу, и кровь неповинную осудят (Псал. 93, 21); прободут Его руце, и нозе, и ребро: ископаша руце мои, и нозе мои (Псал. 21, 17); и воззрят нань, егоже прободоша (Зах. 12, 10); что мимоходящии поругаются Ему: видящии мя поругашамися, глаголаша устнами, покиваша главою: упова на Господа, да избавит его, да спасет его, яко хощет его (Псал. 21, 8–9); что разделят одежды его по жребию: разделиша ризы моя себе и о одежде моей меташа жребий (Псал. 21, 19); подадут Ему, для утоления жажды, уксус с желчью: и даша в снедь мою желчь, и в жажду мою напоиша мя оцта (Псал. 68, 22);

к) что Он, в продолжение страданий своих, будет смирен и кроток: и той, зане озлоблен бысть, не отверзает уст своих (Исайи 53, 7); будет молиться за своих врагов: Боже, хвалы моея не премолчи: яко уста грешнича и уста льстиваго на мя отверзошася, глаголаша на мя языком льстивым и словесы ненавистными обыдоша мя, и брашася со мною туне,– вместо еже любити мя, оболгаху мя, аз же моляхся (Псал. 108, 1–5); что, умирая, воззовёт к Отцу своему: гласом моим ко Господу воззвах, гласом моим ко Господу помолихся,– пролию пред ним моление мое, печаль мою пред ним возвещу: внегда исчезати от мене духу моему (Псал. 141, 2–4), и тогда померкнет солнце и потрясутся основания земли: и будет в той день, глаголет Господь Бог, зайдет солнце в полудне, и померкнет на земли в день свет (Амос. 8, 9); ещё единою аз потрясу небом и землею, и морем и сушею, и сотрясу вся языки (Агг. 2, 7);

л) что, по смерти, низойдёт Он в ад: не оставиши душу мою во аде, ниже даси преподобному твоему видети истления (Псал. 15, 10; сн. Деян. 2, 29–31);

м) что Он воскреснет: елика явил ми еси скорби многи и злы; и обрящся оживотворил мя еси, и от бездн земли возвел мя еси (Псал. 70, 20; сн. 48, 16; 3, 6),– и именно в день третий: исцелит ны по двою дню, в день третий воскреснем, и живи будем пред ним, и увемы: поженем еже уведети Господа (Осии 6, 2);

н) что, потом, Он вознесётся на небеса и сядет одесную Бога Отца: возшел еси на высоту, пленил еси плен (Псал. 67, 19; сн. Еф. 4, 8–10); рече Господь Господеви моему: седи одесную мене, дóндеже положу враги твоя подножие ног твоих (Псал. 109, 1; сн. Деян. 2, 34);

о) что, наконец, Он ниспошлёт, вместо Себя, на землю Духа Святого: и будет по сих, и излию от Духа моего на всяку плоть, и прорекут сынове ваши, и дщери ваши, и старцы ваши сония узрят, и юноши ваши видения увидят (Иоил. 2, 28; сн. Деян. 2, 17).

Три главных следствия вытекают из сделанного нами обозрения подзаконной веры. Первое и непосредственное – то, что эта вера носит на себе неизгладимую печать происхождения Божественного, и, следовательно, есть, неоспоримо, сверхъестественное откровение. Второе то, что это откровение было только приготовительным, а не окончательным, и, следовательно, дано было только на время, и должно уступить место своё другому, совершеннейшему. Такая мысль очевидна из самого вероучения подзаконной веры, в котором главнейший член был член о Мессии, имеющем прийти; из всего обрядового устройства, которое, в буквальном смысле, было только сению грядущих благ, а не самым образом вещей (Евр. 10, 1); особенно же из многочисленных пророчеств, в которых предсказано было, что Мессия явится пророком, и возвестит людям новый закон, разумеется, взамен Ветхого, данного через Моисея, и возвестит не одним только Иудеям, но и язычникам; явится Первосвященником, и установит новую, чистейшую Жертву, имеющую приноситься на всяком месте, и тем прекратит все жертвоприношения ветхозаветные, приносившиеся в одном только Иерусалиме; явится Царём, и создаст единое духовное царство на земле из всех людей, Иудеев и язычников, и таким образом уничтожит особое политическое устройство, отделявшее первых от последних. Наконец, третье следствие – то, что этот Мессия-Пророк, Первосвященник и Царь, предвозвещённый ветхозаветными Пророками, есть не кто другой, как Господь наш Иисус Христос: ибо на Нём, как мы видели, со всей точностью исполнились все ветхозаветные пророчества касательно Мессии,– и, следовательно, это совершеннейшее откровение, к которому ветхозаветное служило только приготовлением, есть откровение новозаветное, принесённое на землю Христом-Спасителем.

Но, чтобы ещё обстоятельнее доказать и объяснить эту последнюю истину, обратимся к самому новозаветному откровению.

I. Сущность учения веры в Новом Завете – та же самая, что была и в Ветхом Завете, только в Новом оно раскрыто с большей ясностью, полнотой и совершенством (см. §50).

1) Бог, учит новозаветное откровение, есть высочайший и совершеннейший Дух (1Тим. 6, 13–16; Матф. 5, 48; Иоан. 4, 24; 2Кор. 3, 17), Дух самобытный (Иоан. 5, 26; Деян. 17, 25), вечный (1Тим. 1, 17), вездесущий (Деян. 17, 26–28), неизменяемый (Иак. 1, 17); Дух всеведущий (Евр. 4, 13), премудрый (1Кор. 2, 7; 1Тим. 1, 17), всесвободный (Еф. 1, 11), всемогущий (Матф. 19, 26); Дух святейший (1Петр. 1, 13–16), правосуднейший (1Петр. 1, 17; Рим. 2, 11), всеблагой (Иак. 1, 17; Матф. 19, 17), совершенно истинный и верный (Иоан. 17, 17; Евр. 6, 18). Этот совершеннейший Дух есть един по существу (Марк. 12, 29; 1Кор. 8, 4), но троичен в Лицах (Матф. 28, 19): Отец (Иоан. 17, 3), Сын (Иоан. гл. 1) и Св. Дух (Лук. 3, 22 и др.),– Отец, который прежде веков рождает Сына из своего существа и производит Духа Святого; Сын родившийся от Отца прежде веков и единосущный Ему; Дух Святой, от вечности исходящий от Отца, единосущный Отцу и Сыну (Иоан. 3, 16; 5, 17 и 18; 15, 26; 17, 5 и др.). По отношению к другим существам: этот триединый Бог есть Творец мира, создавший всё из ничего, яже на небеси и яже на земли, видимая и невидимая (Кол. 1, 16; ср. Евр. 16, 3); есть Промыслитель, который носит всяческая глаголом силы своея (Евр. 1, 3), творит Ангелы своя духи, и слуги своя огнь палящ (-7), ангелы же, не соблюдшия своего начальства, в вечных узах соблюдает на суд великого дня (Иуд, 6),– Промыслитель, который отечески печётся обо всех своих созданиях, даёт всем живот и дыхание и вся (Деян. 17, 25), сам одевает даже крины сельные, сам питает даже птицы небесные (Матф. 6, 26–29); с особенною же любовью печётся о человеке, так что и волос с главы его не падает без воли Отца небесного (Лук. 12, 7), и сами Ангелы суть служебнии дуси, в служение посылаемы, за хотящим наследовати спасение (Евр. 1, 14).

О человеке Христианство предлагает двоякое учение. Одно утверждает, что это богоподобное существо (Еф. 4, 24; Кол. 3, 10) находится в состоянии падения,– что единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде, в нём же еси согрешиша (Рим. 5, 12); что, вследствие этого, все мы естеством чада гнева Божьего (Еф. 2, 3), все мертвы прегрешенми (Еф. 2, 1), и точно так же не можем сами собой творить добрых дел и восстановить нарушенный нами союз с Богом, как свет не может иметь общения с тьмой (Еф. 5, 8; 2Кор. 6, 14. 15), истина с ложью (Иоан. 8, 44. 45), жизнь со смертью (Рим. 6, 26); и что, потому, для нас необходим Восстановитель (Деян. 4, 11–12). Другое – изображает человека в состоянии восстановления, и говорит, что, как -только он, уверовав во Христа-Спасителя, приемлет крещение (Мар. 16, 16), тотчас очищается от всех своих грехов (1Кор. 6, 11), делается причастником божественного естества (2Петр. 1, 4), сыном Божьим (Иоан. 1, 12–13), храмом Духа Святого (1Кор. 6, 19), и, пользуясь с того времени всеми благодатными дарованиями, подаваемыми верующим через прочие св. таинства Церкви, возмогая против козней дьявольских (Еф 6, 11) и провождая богоугодную жизнь, несомненно, может надеяться получить вечные блага в царствии Отца небесного (Матф. 7, 21 и др.).

Об Искупителе же человеков новозаветное откровение учит, что Он есть сам единородный Сын Божий (Иоан. 1, 18), который благоволил принять на Себя наше естество (-14), возвестил людям Евангелие царствия (Матф. 9, 35), принёс Себе на кресте непорочна Богу в умилостивительную жертву за наши грехи (Евр. 9, 14; Рим. 5, 10), основал на земле св. Церковь свою для усвоения людям совершенного Им спасения (Еф. 4, 11–15), и, вознесшись Сам на небеса, ниспосылает оттуда верующим в Него вся Божественный силы, яже к животу и благочестию (2Петр. 1, 3), ходатайствует о них пред вечной Правдой (Евр. 7, 25), пока не придёт паки на землю, чтобы судить живых и мёртвых и воздать каждому по делам (Иоан. 5, 25–29),– после чего уже предаст царство своё Богу и Отцу, и будет Бог всяческая во всех (1Кор. 15, 24–28).

II. Очевидно, что истины Христианского вероучения двоякого рода: одни доступны и для нашего разума, например, учение о высочайших совершенствах Божьих, об отношении Бога к миру и в особенности к человеку; другие, напротив, совершенно для нас непостижимы, каковы: таинство Пресвятой Троицы, тайны падения, воплощения, искупления, возрождения и освящения человека. Рассматривая внимательно первые истины, всякий здравомыслящий не может не сознаться, что они представлены в Христианстве с такой ясностью, в такой высоте и полноте, в какой не являлись ни у одного из любомудров. Что же касается до тайн: то хотя, не постигая их, мы не можем судить о их внутреннем достоинстве,– но в праве утверждать, что тайны эти вполне достойны Бога, виновника Христианства. Возьмём только во внимание (кроме сказанного уже о возможности тайн в откровении, см. § 25) следующие обстоятельства:

1) Тайны для человека, существа ограниченного, неизбежны во всём. Он сам для себя есть первая и великая тайна: ибо не постигает ни сущности своей души, ни чудного устройства своего тела, ни образа их связи и взаимного отношения. Он встречает тайны на каждом шагу и в природе внешней, будучи не в состоянии решить, что такое материя и её стихии по своей сущности, что такое силы, движущие весь механизм мира, каким образом происходят бесчисленные, изумительно разнообразные явления жизни, и совершается неуловимый процесс её даже в каждом отдельном существе. Все новые открытия в природе, делаемые человеком время от времени, всегда открывают пред ним и новые области тайн; и чем более он изучает её, тем более и более замечает в ней для себя загадочного и необъяснимого. Как же возможно, чтобы в одной только Вере, где дело идёт о самом Боге, Существе высочайшем, и об Его сокровеннейшем отношении к человеку, всё было для нас ясно и совершенно постижимо?

2) Тайны неизбежны и в вере естественной, т. е. В кругу тех понятий, которые составляет о Боге сам человек, и которых не может не признать истинными. Ум наш необходимо соглашается, например, что Бог есть Существо самобытное и безусловно-необходимое; но пусть ум объяснит нам, как существо может иметь причину своего бытия в самом себе. Соглашается, что Бог существует вечно: но существование без всякого преемства времени, без прошедшего и будущего, или преемство времени без всякого начала и конца – что это такое? Соглашается, что Бог беспределен и вездесущ: но не в состоянии представить ни везде присутствия без протяжения, ни протяжения без материи,– а Бог есть Дух... На каком же основании мы станем требовать, чтобы только в Вере откровенной не было тайн, когда видим, что эта таинственность зависит, с одной стороны, от ограниченности нашего разума, а с другой от беспредельности Бога? Разве цель откровения та, чтобы ограниченное сделать беспредельным, или Беспредельного заключить в границы? Напротив, так как откровение должно более открыть беспредельного Бога ограниченному уму человека, нежели, сколько открывала вера естественная, то в откровении неизбежно должно быть более и тайн.

3) Рассматривая ближе таинства Христианской веры, замечаем, что они имеют между собой самую тесную связь, и объясняют себя взаимно. Так, таинство воплощения Сына Божьего указывает на таинство Св. Троицы; тайна искупления предполагает тайну падения; тайна возрождения и освящения человека вытекает из тайны искупления... Словом, все они образуют собой одну стройную и самую премудрую систему, в которой каждая мысль имеет своё глубокое значение и не может быть отвергнута, без отвержения целой системы. Спрашивается: кто же составил эту премудрую систему тайн? Ужели Апостолы (ибо они заключили эти истины в священные книги)? Но Апостолы, как всем известно, были люди самые простые и, по степени образования, вовсе неспособные к такому делу... По крайней мере, должно согласиться, что столь совершенная система отнюдь не недостойна самого Бога.

4) Всматриваясь, в частности, в каждую из тайн Христианства, замечаем, что они, оставаясь непостижимыми для нас сами, объясняют нам весьма многое, и сообщают нам важные сведения, необходимые в деле веры. Так, тайна падения объясняет нам происхождение зла в мире и ту внутреннюю борьбу, которую каждый чувствует в себе, те бедствия, которые каждый испытывает в жизни; тайна воплощения представляет нам во всём свете высокое достоинство нашей природы, бесконечную любовь к нам нашего Творца, и указывает нам в Воплотившемся высочайший образец для подражания; тайна искупления и крестной смерти Искупителя ещё более открывает пред нами и всю драгоценность нашей души, и всё величие совершенств нашего Создателя: Его бесконечную благость и правду, бесконечную святость и премудрость, бесконечное могущество и верность своим обетованиям.

5) Тайны в Христианской Вере весьма благотворны и для самой веры, и для человека, который должен принять её. Если бы в откровении были только одни постижимые истины, оно скоро потеряло бы в глазах наших свою полную цену, тогда как, запечатлённое Божественным характером непостижимости, оно естественно возбуждает к себе и постоянно поддерживает в человеке чувство уважения, удивления и благоговения. Существование тайн в Христианском откровении указывает человеку кратчайший путь к усвоению откровения – путь веры, врачует тяжкий недуг нашей природы гордость разума, источник бесчисленных зол, и даёт цену нашей вере, нашему смирению и покорности воле Божьей, когда свой разум мы пленяем в послушание Христово (5 Кор. 10, 5).

6) Эти тайны Христианства, предмет нашей веры, имеют самое благотворное отношение и к нашей деятельности. Открывая пред нами бесконечные совершенства Господа, они питают наше благоговение к Нему; а свидетельствуя о Его бесконечных благодеяниях нам, возбуждают и питают в нас любовь к Нему и благодарность. Они указывают человеку и сильнейшие побуждения к добродетели, и высочайший образец всех добродетелей – в Божественном Искупителе, и самые верные средства к осуществлению их в дарах Божественной благодати.

В нравственном, учении Нового Завета можно различать две части: во-первых – закон и, во-вторых,– побуждения к исполнению закона.

I. Закон, имея целью научить нас, с одной стороны, отложити, по первому житию, Ветхого человека, тлеющего в похотех прелестных, а с другой – облещися в Нового, созданного по Богу в правде и в преподобии истины (Еф. 4, 22–24), предлагает нам два главнейшие начала деятельности: это, по отношению к нам самим, начало самоотвержения, по отношению к Богу и ближним – начало любви. Первое выражено в следующих словах Спасителя: иже хощет по мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по мне грядет (Марк. 8, 34), и прямо направлено к искоренению в нас того начала, которым руководствуется человек падший, т. е. к искоренению самолюбия, служащего в нас источником всякого греха (Сирах. 10, 15). Последнее выражено также самим Спасителем в следующих словах: возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею, и всею мыслию твоею: сия есть первая и большая заповедь,– вторая же подобна ей: возлюбиши искреннего твоего, яко сам себе (Матф. 22, 37–39), и имеет целью укоренить в нас семя новой жизни, святой и богоугодной, и привнести в нас союз совершенства (Кол. 3, 14).

1) Раскрывая, в частности, начало самоотвержения, Новый Завет заповедует нам

а) чтобы мы, прежде всего, покаялись и вообще каялись во всех своих грехах: покайтеся (Матф. 3, 2), так начал проповедь свою Божественный Учитель, и так же повелел начинать её своим Апостолам (Лук. 24, 47);

б) чтобы, потом, мы начали непрерывную брань с самими собой, подвизаясь иногда до крови против живущего в нас греха (Евр. 12, 4), и старались распять плоть свою со страстями и похотями (Гал. 5, 24), умертвить уды, яже на земли, блуд, нечистоту, страсть, похоть злую, и лихоимание, еже есть идолослужение (Кол. 3, 5), очистить себя от всякой скверны плоти и духа (2Кор. 7, 1), и не согрешать не только делом, но самой мыслью и словом (Матф. 5, 28; 12, 36: Еф. 5, 3);

в) чтобы в тоже время мы начали непрерывную духовную брань и с миром, который во зле лежит и постоянно влечёт нас к искушениям, удалялись от всего, чем может он возбуждать в нас тройственную похоть, похоть плотскую, похоть очес и гордость житейскую (1Иоан. 2, 15–16); напротив, вместо первой, старались вкоренить в себе воздержание и чистоту (Лук. 21, 34; Матф. 5, 27–30; Рим. 13, 14), вместо второй – нестяжательность и бескорыстие (1Тим. 5, 8 и 10), вместо третьей – смирение (Лук. 22, 26); чтобы охотно отказывались от всяких предметов мира, хотя бы они были для нас столько же дороги, как собственный наш глаз, или рука, или нога, если только приметим, что они соблазняют нас и влекут ко грехам (Матф. 5, 29–31); чтобы оставляли даже дом свой, отца, матерь и семейство, если увидим, что иначе невозможно нам отстать от нечестия и достигнуть вечного спасения (Марк. 10, 29; Лук. 14, 26). Наконец, закон Евангельский заповедует нам –

г) вести постоянную брань и с главным, исконным врагом нашим, дьяволом, который есть первоначальный виновник всякого греха и всех искушений (1Иоан. 3, 8),– и для этого облещися во вся оружия Божья, яко возмощи нам стати противу кознем вражеским (Еф. 6, 11), трезвиться и бодрствовать непрестанно (1Петр. 5, 8), молиться всякой молитвой и молением на всякое время духом (Еф. 6, 18), и возмогать о Господе и в державе крепости Его (-10). Словом: начало самоотвержения требует от нас, чтобы мы отреклись от всего, противодействовали всему, что только, каким-нибудь образом, может возбуждать в нас греховные вожделения и увлекать к порокам. Но, будучи направлено к искоренению в нас всего Ветхого и греховного, это начало, само по себе, ещё недостаточно к насаждению в нас новой Христианской жизни: для этого необходима любовь: аще раздам вся имения моя, и аще предам тело мое во еже сжещи е, любве же не имам, никая польза ми есть (1Кор. 13, 3), сказал великий Апостол.

2) Начало любви по отношению к Богу и ближним точно так же раскрыто в Новом Завете со всей обстоятельностью.

Любовь к Богу, по учению Евангелия,

а) должна быть самая искренняя, полная и совершеннейшая: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего и от всея души твоея, и всею крепостью твоею и всем помышлением твоим (Лук. 10, 27),– и потому никак не может совмещаться с любовью к миру: никтоже может двема господинома работати: не может Богу работати и мамоне (Матф. 6, 24);

б) должна выражаться в повиновении воле Божьей, в исполнении заповедей: аще любите мя, заповеди моя соблюдите (Иоан. 14, 15); имеяй заповеди моя, и соблюдаяй их, тот есть любяй мя (-21); сия есть любы Божия, да заповеди его соблюдаем (1Иоан. 5, 3);

в) должна стремиться к подражанию совершенствам Существа высочайшего и иметь целью Его славу: бывайте подражатели Богу, якоже чада возлюбленная: и ходите в любви, якоже и Христос возлюбил есть нас (Еф. 5, 1–2); тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех (Матф. 5, 16);

г) наконец, должна быть так глубока и непоколебима, чтобы мы готовы были на все пожертвования ради имени Божьего, чтобы ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни глад, ни нагота, ни беда, ни меч, ни смерть, ни живот, ни Ангелы, ни начала, ниже, силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни та тварь кая – не могли разлучити нас от любве Божия (Рим. 8, 35. 38. 39; ср. Марк. 8, 35).

Любовь к ближним, неразрывно связанная с любовью к Богу (1Иоан. 4, 20), имеет в Христианстве тот отличительный характер, что она –

а) объемлет всех людей, друзей и недругов: любите враги ваши, благословите кленущия вы, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам напасть, и изгонящыя вы: яко да будете сынове Отца вашего, иже есть на небесех: яко солнце свое сияет на злыя и благия и дождит на праведные и на неправедные (Матф. 5, 44–45);

б) всегда бывает нелицемерна, усердна, от чистого сердца (1Петр. 1, 22); и

в) непременно выражается в делах: не любим словом, ниже языком, но делом и истиною (1Иоан. 3, 18); любяй друга, закон исполни,– любы искреннему зла не творит: исполнение убо закона любы есть (Рим. 13, 8. 10). В частности, проникнутый христианской любовью –

г) не обижает ближнего не только делом, но даже словом и мыслью: вся, елика аще хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им (Матф. 7, 12); не судите, да не судими будете: имже бо судом судите, судят вам: и в нюже меру мерите, возмерится вам (-7, 1–2); всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду: иже бо аще речет брату своему, рака: повинен есть сонмищу: а иже речет уроде: повинен есть геенне огненней (-5, 22);

д) напротив, сам великодушно переносит все оскорбления и прощает за все обиды не только до семи крат, но до семидесяти крат седмерицею (Матф. 18, 22); аще тя кто ударить в десную твою ланиту, обрати ему и другую (-5, 39); аще отпущаете человеком согрешения их, отпустить и вам Отец ваш небесный (-6, 14);

е) всегда милосерд и щедр к ближним своим: просящему у тебе дай: и хотящего от тебе заяти не отврати (Матф. 5, 42); благотворите, и взаим дайте, ничесоже чающе (Лук. 6, 35); будите милосерди, якоже и Отец ваш милосерд есть (-36);

ж) заботится не только о внешнем их благосостоянии, но и о спасении души: молим вы, братие, вразумляйте бесчинные, утешайте малодушные, заступайте немощные, долготерпите ко всем, блюдите, да никтоже зла за зло кому воздаст: но всегда доброе гоните и друг ко другу и ко всем (1Сол. 5, 14. 15); да разумеем друг друга в поощрении любве и добрых дел (Евр. 10, 24);

з) и вообще, столько бывает предан ближним своим, что готов, по примеру своего Спасителя, положить за них самую душу свою: сия есть заповедь моя, да любите друг друга, якоже возлюбим вы,– больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Иоан. 15, 12–13).

II. Побуждения, какие предлагает Христианство для того, чтобы отвлечь людей от нечестия и утвердить на пути добродетели, весьма многочисленны и разнообразны.

Прежде всего, оно обращается к грешникам и говорит:

а) что, как бы ни были велики грехи их, все эти грехи простятся им, если только они искренно покаются и решатся жить свято: аще исповедаем грехи наша верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды (1Иоан. 1, 9); аще во свете ходим, якоже сам той есть во свете, общение имамы друг ко другу, и кровь Иисуса Христа Сына его очищает нас от всякого греха (-7);

б) что, как бы ни были слабы их собственный силы для столь великого дела, они смело могут приступать к престолу благодати, и во имя Спасителя испрашивать себе вся божественные силы, яже к животу и благочестию (2Петр. 1, 3): просите, и дастся вам: ищите, и обрящете: толцыте, и отверзется вам (Матф. 7, 7); аще чесо просите во имя мое, аз сотворю (Иоан. 14, 14); да приступаем с дерзновением к престолу благодати, да приимем милость, и благодать обрящем, во благовременну помощь (Евр. 4, 16);

в) и что, сложивши с себя тяжкие оковы греха и принявши благое иго Христово, они обретут, наконец, покой душам своим; приидите ко мне еси труждающиися и обременении, и аз упокою вы. Возьмите иго мое на себе, и научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим: иго бо мое благо, и бремя мое легко есть (Матф. 11, 28–30).

В других местах Евангелие вещает ко всем Христианам вместе, как грешникам, так и праведникам, и возбуждает их к благочестию –

а) то превосходством исповедуемой ими веры пред иудейской и языческой: аще любите любящих вас, кую мзду имате; не и мытари ли тожде творят; и аще целуете други ваша токмо, что лишше творите; не и язычницы ли такожде творят: будите убо вы совершени, якоже Отец ваш небесный совершен есть (Матф. 5, 46–48);

б) то высотою данных ими обетов при крещении: или не разумеете, яко елицы во Христа Иисуса крестихомся, в смерть его крестихомся; спогребохомся убо ему крещением в смерть: да якоже воста Христос от мертвых славою Отчею, тако и мы во обновлении жизни ходити начнем (Рим. 6, 3. 4);

в) то достоинством их собственного звания: молю вас аз, юзник о Господе, достойно ходити звания, в неже звани бысте (Еф. 4, 1), еси бо вы сынове света есте и сынове дне: несмы нощи, ниже тмы,– темже убо да не спим якоже и прочии, но да бодрствуим и трезвимся (1Сол. 5, 6. 6); вы есте церкви Бога жива (2Кор. 6, 16).

Ещё в некоторых местах Евангелие указывает Христианам на следствия пороков и добродетелей, и говорит, что –

а) даже в настоящей жизни нередко открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду человеков (Рим. 1, 18), а в жизни загробной нераскаянных грешников ожидает огнь вечный (Матф. 25, 41), идеже будет плач и скрежет зубов (Лук. 13, 28); тогда как –

б) благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешнего и грядущего (1Тим. 4, 8), и праведным, ищущим царствия Божьего, за все их труды и самопожертвования, нередко и ныне воздаётся сторицей, прилагаются все блага мира (Матф. 6, 33; Марк. 10, 30), а по смерти предуготованы такие блага, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1Кор. 2, 9).

Но самые возвышенные, без всякого сомнения, и трогательнейшие побуждения предлагает нам Христианство тогда, когда –

а) говорит об изумительном величии щедрот к нам Божьих в таинстве искупления: молю вас, братие, щедротами Божьими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови словесное служение ваше (Рим. 12, 1);

б) когда напоминает о бесконечной любви к нам Отца небесного, явленной в этом великом таинстве: о сем явися любы Божия в нас, яко Сына своего единородного посла Бог в мир, да живи будем им,– о сем есть любы не яко мы возлюбихом Бога, но яко той возлюби нас, и посла Сына своего очищение о гресех наших,– возлюблены, аще сице возлюбил есть нас Бог, и мы должни есмы друг друга любити (1Иоан. 4, 9–11); мы любим его, яко той первее возлюбил есть нас (-19); и –

в) особенно, когда призывает нас к добродетели крестными страданиями нашего Искупителя: по Христе молим, яко Богу молящу нами, молим по Христе, примиритеся с Богом: неведевшего бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о нём (2Кор. 5, 20–21).

III. С трёх точек можно рассматривать все это нравственное учение новозаветное:

а) в отношении к учению Нового Завета догматическому,

б) само в себе и

в) сравнительно с другими, когда-либо существовавшими, нравоучениями.

В первом отношении нельзя не заметить самой тесной связи нравственного учения новозаветного с учением догматическим. Догматическое учение говорит нам, во-первых, что человек пал и находится в состоянии повреждения и, во-вторых, что он восстановлен крестной смертью божественного Искупителя; нравственное показывает нам самый путь, как перейти из первого состояния в последнее, и преподаёт правила, что делать нам, чтобы истребить в себе, при помощи благодати Божьей, всё греховное и ветхое и соделаться людьми обновлёнными и святыми. Догматическое – говорит о высочайших совершенствах трёхипостасного Бога: о Его вездеприсутствии, всеведении, благости, правосудии и прочих; говорит о воплощении, страданиях, смерти и бесконечных заслугах ради нас Богочеловека, о тех многоразличных средствах, какие употребляет Он для спасения каждого из нас, о всеобщем суде и о вечных воздаяниях праведникам и грешникам. А нравственное из всего этого выводит многочисленные побуждения, коими старается отклонить грешников от нечестия и утвердить в подвигах добродетели, так что эти два учения Христианства, догматическое и нравственное, суть собственно две части одного и того же учения, живые и нераздельные.

Во втором отношении нравственное учение Нового Завета поражает нас высотой и совершенством своих правил, силой и чистотой своих побуждений. Цель этих правил та, чтобы научить человека, как отвергнуться нечестия и пожить целомудренно, праведно и благочестно (Тит. 2, 12), и все они с изумительной премудростью приспособлены к этой цели. Для искоренения в себе грехов, при помощи благодати Божьей, человеку заповедуется самоотвержение, и такое самоотвержение, чтобы он, в случае нужды, готов был для этого пожертвовать своей жизнью. Для стяжания добродетелей предписывается любовь к Богу и ближним,– и опять в такой степени, чтобы из любви к Богу и ближнему Христианин готов был жертвовать собственною жизнью. Побуждениями же своими Христианство, так, сказать, объемлет человека со всех сторон, в каком бы нравственном состоянии он ни находился, И действует на все силы его души, и на ум, и на волю, и на сердце, убеждая один, преклоняя другую, трогая и увлекая третье.

В последнем отношении нравственное учение Нового Завета поражает каждого мыслящего человека решительным превосходством своим пред всеми нравоучениями²¹⁷ не только человеческими, но и Божественным – ветхозаветным (см. Матф. гл. 5, 6–7). Истина эта так общеизвестна и несомненна, что излишне было бы её доказывать: даже враги Христианства исповедовали её во всеуслышание²¹⁸. Самое важное преимущество Христианского нравоучения пред всеми человеческими зависит от того, что св. вера Христова не только преподаёт нам правила жизни и указывает побуждения к благочестивой деятельности, но вместе дарует нам и вся Божественные силы, яже к животу и благочестию (2Петр. 1,3), которых никакой человек даровать нам не может.

Внешнее Богослужение, существующее в Церкви Христовой, подробно не изложено в новозаветном откровении, как изложен был обрядовый закон в Ветхом Завете. Но так как Богослужение это, всем своим составом и духом, основывается на откровении же новозаветном; так как важнейшие из Христианских священнодействий – св. таинства заповеданы все в самом этом откровении: то нельзя не сказать здесь нескольких слов и о внешнем богослужении новозаветном.

Цель этого богослужения двоякая: с одной стороны, оно представляет нам средство для выражения нашего внутреннего богопочтения, нашей веры, надежды, любви и вообще всех тех чувствований, какие мы должны иметь по отношению к Богу и Святым Его; а с другой – возбуждает, питает и возвышает в нас это самое внутреннее богопочтение, возгревает нашу веру, воспламеняет нашу любовь, окрыляет нашу надежду и под видимыми знаками низводит в сердце наше невидимую благодать Божью, для утверждения нас в истинном благочестии. Сообразно с такой целью, всё в Христианском богослужении носит в себе глубокий, таинственный смысл, всё выражает те или другие истины Евангелия и служит к нашему назиданию.

Христианские храмы украшены священными изображениями Бога и Святых Его: эти изображения, возводя ум наш от образа к первообразному, напоминают нам бесконечные совершенства и благодеяния к нам Божьи, особенно явленные в таинстве нашего искупления, и таким образом возбуждают нас славословить Господа, благодарить Его и изливать пред Ним всю свою душу; напоминают также высокие подвиги Угодников Божьих, уже достигших небесного царствия, и тем возбуждают нас ублажать их память, просить их заступления пред престолом Всевышнего и подражать их жизни.

Священные времена или праздники Христианские одни установлены во славу Бога и Господа нашего Иисуса Христа, другие – в честь Божьей Матери, третьи – в честь Сил бесплотных и Святых. Первые напоминают разные явления Божества и особенно разные обстоятельства земной жизни нашего Спасителя, которые естественно пробуждают в сердце нашем чувствования благодарности и любви к Человеколюбцу, и преподают нам многочисленные нравственные уроки. Вторые приводят на мысль разные обстоятельства из жизни Богоматери и разные благодеяния её человеческому роду, которые также подвигают нас и к благодарению Царице небесной, и к подражанию её святейшей жизни. Третьи, наконец, освежают в нашей памяти подвиги и благодеяния нам Угодников Божьих и св. Ангелов, содействующих нашему спасению, и таким образом заставляют нас ублажать их, и представляют пред очи наши разнообразные образцы Христианских добродетелей.

Священные действия или службы церковные, в своём последовательном порядке, символически изображают пред нами весь дивный порядок Божественного домостроительства нашего спасения и преимущественно историю земной жизни нашего Искупителя, и тем возвышают душу Христианина к самым высоким помыслам, к самым святым чувствованиям и желаниям. В частности, главнейшие из священнодействий – Божественные таинства, как орудия и видимые знаки невидимой благодати Божьей, изливающейся к сердца верующих и совершающей их спасение, указывая на бесконечные заслуги нашего Искупителя и Его бесконечную к нам благость, в высшей степени возбуждают нашу веру в Него, любовь к Нему и надежду на Его ходатайство и помощь.

Самые даже вещи, употребляющаяся при службах церковных, самые одежды священнослужителей, каждая порознь имеют своё внутреннее значение, и возводят мысли Христианина от видимого к духовному, пробуждают в душе его благочестивые помыслы. Не упоминаем уже о священных песнях, молитвах и чтениях, которые к раздельных звуках человеческого слова со всей ясностью передают верующим и догматы веры и правила деятельности. Словом: кто только знает таинственный смысл всех частей богослужения новозаветного, как оно существует в Церкви православной, тот не может не согласиться, что это самое верное и достойнейшее выражение духа Христианской веры, и самое лучшее училище благочестия для Христиан²¹⁹.

Не изложен в новозаветном откровении и какой-либо закон гражданский для Христиан, как он изложен был для Иудеев в откровении ветхозаветном. Св. вера Христова, по видимому, не обращает никакого внимания на временную судьбу человека, заботясь только о том, чтобы возродить человека грешника, очистить душу его от всякой скверны, соделать его святым и привести к вечному блаженству. Но, преобразуя всё внутреннее существо человека, св. вера через то оказывает самое благотворное влияние и на состояние его внешнее, соделывая человека святым, она соделывает его вместе счастливым; будучи царством не от мира сего (Иоан. 18, 36). Христианство, однако же, содержит в себе, по слову Апостола, обетование живота не только грядущего, но и нынешнего (1Тим. 4, 8).

1) Прежде всего, св. вера соделывает, и одна только может соделать, истинно-счастливым каждого человека порознь. Первые враги человека, первый источник всех его бедствий – это его собственные страсти: зависть, мщение, честолюбие, скупость, ненависть и проч. Усилившись в нём, они являются истинными его тиранами: терзают его душу, изнуряют тело и расслабляют здоровье; нередко наживают человеку множество врагов, и как бы ни был он богат мирскими благами, не дают ему удовольствоваться этими благами и найти в них для себя успокоение. Грешник носит бурю в самом себе, которую ничто внешнее утишить не может. И вот св. вера утишает эту бурю, и истребляет в человеке главнейший источник его бедствий: ибо она не только запрещает верующим все страсти и заповедует распинать их, но дарует вместе и все необходимые для этого силы, без которых одни только заповеди её и собственные усилия человека ничего не могли бы сделать, и которых, кроме Христианства, ничто другое даровать нам не может. Научивши же человека побеждать страсти, св. вера, вслед за тем, поселяет в душе его мир (Фил. 4, 7),– тот благодатный мир, который никогда не может быть доступен для людей, водящихся страстями (Ис. 57, 20–21); а на место самолюбия, со всеми его отраслями, водворяет в сердце два новые чувства – любовь к Богу и любовь к ближним, и таким образом соделывает это сердце святилищем истинного счастья. Тогда ничто уже не в состоянии возмутить внутреннего мира и довольства в душе Христианина. Текут ли к нему блага временные: он не отвергает их, он видит в них дар Божий и средства для пособия ближним и для спасения своей души; но не прилагает сердца к этим благам (Пс. 61, 11), и потому, теряя их, не чувствует потери и не скорбит. Посещает ли его Господь бедствиями и искушениями: исполненный сыновней доверенностью к Промыслу, Христианина, радуется и в страданиях своих (Кол. 1, 24), будучи убеждён, что эти искушения суть новые свидетельства любви к нему Отца небесного (Евр. 12, 6), так как посылаются для его же нравственной пользы (1Петр. 1, 6–7), и что Всевышний никогда не оставит его искуситися более, нежели сколько он понести может (1Кор. 10, 13). Восстают ли на него ближние со своей завистью и злобой, и, несмотря на его невинность, теснят его и преследуют всеми способами: любовь его вся терпит, не раздражается, не мыслит зла (1Кор. 13, 4. 8); она прощает врагов и даже молится за них; она любит их, она воздаёт им добром за зло (Матф. 5, 44). Истинный Христианин всегда доволен своим жребием, каков бы он ни был; а в этом-то и может состоять истинное счастье на земле.

2) Св. вера вносит истинное счастье и в недра семейств. В этом отношении сделанное ею для блага человечества неоценённое. Она, во-первых, запретила своим последователям многожёнство и указала на истинную форму супружества – единожёнство, при которой одной возможны как искренняя любовь и согласие в семействах, так и достижение всех нравственных целей супружеской жизни. Во-вторых,– освятила заключение брака таинственным священнодействием, через которое подаются брачующимся благодатные силы к благословенному, в духе чистой любви, сожитию и такому же рождению и воспитанию детей, и объяснила духовное значение супружества, назвав его образом таинственного союза Христа с Церковью (Еф. 5, 29–33). В-третьих, освободила жену от презрения, которое тяготело над женским полом в мире языческом, и возвратила ей в глазах мужа человеческое достоинство (Гал. 3, 28; 1Кор. 11, 12),– без чего невозможны были бы между ними никакое нравственное единение и чистая любовь. Наконец,– определила взаимные их отношения между собой, отношения любви и мира, с такою точностью, что муж и жена образуют как бы едино тело и един дух во Христе Иисусе (Еф. 5, 22–33). С не меньшей точностью определило, возвысило и облагородило Христианство и взаимные отношения родителей и детей. Естественная любовь к детям получила в Христианстве высший характер: потому что на детей начали смотреть, уже как на чад Божьих и членов царства небесного, распространяемого на земле через благословенное Богом супружество. Родители получили обязанность воспитывать чад своих не для этой только жизни и не для отечества только земного, но преимущественно для жизни вечной, для отечества небесного (Еф. 6, 4). В соответствии этому и естественная любовь детей к родителям получила новые побуждения и высший характер: первые начали повиноваться последним и любить их уже о Господе (Еф. 6, 1), будучи соединены с ними союзом не только плотским, но и духовным во Христе Иисусе. Таким образом, в мире Христианском жизнь семейная соделалась святилищем чистейшей любви, связующей всех членов семейства, рассадником благочестья, обиталищем мира и счастья. И семейства истинно-христианские, без всякого сомнения, самые счастливые семейства.

3) Наконец, ничего не может быть благотворнее и того отношения, какое имеет св. вера Христова к целым политическими обществам и государствам. Она определила, возвысила и освятила взаимное отношение Царей, или вообще правительства, и подданных. Она, заповедала последним: Царя чтите (1Петр. 2, 17), воздадите Кесарева Кесареви (Матф. 22, 21), повинитеся всякому человеку начальству Господа ради: аще Царю, яко преобладающу: аще ли же князем, яко от него посланным (1Петр. 2, 13–14). Почему же? Потому, что несть власть аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть (Рим. 13, 1); потому, что каждый начальник есть слуга Божий, тебе во благое, есть представитель на земле не только милующего, но и карающего Провидения, грозный отмститель делающему злое (-4); потому, след., что противляяйся власти, Божью повелению противляется: противляющиися же себе грех приемлют (-2). Вслед за тем св. вера заповедала подданным, что потреба повиноватися не токмо за гнев, но и за совесть (-5), со благоразумием служаще, якоже Господу, а не яко человеком (Еф. 6, 7); потребность повиноваться владыкам, не токмо благим и кротким, но и строптивым: се бо есть угодно пред Богом (1Петр. 2, 18–19), и что первая молитва подданных должна быть за Царя и за всех, иже во власти суть (1Тим. 2, 1–3). Зато Христианство внушило и владыкам земли такие чувства, каких прежде они не знали по отношению к своим подданным,– чувства справедливости, кротости, милосердия и любви. Ибо оно возвестило земным правителям, что и подданные их суть такие же люди, как и они, происходящие от одного общего всем праотца – Адама (Деян. 17, 26); суть дети одного и того же с ними Отца небесного (Матф. 5, 48; 6, 8), братья их во Христе Иисусе (Кол. 3, 11), из которых за каждого умер Христос (1Кор. 8,11); причастники Божественного естества (2Петр. 1, 4), предназначенные восседать некогда со своим Спасителем на небесных престолах (Апок. 3, 21), и что над самими владыками земли, как над их подданными, есть на небесах Господь, у которого нет лицеприятия (Еф. 6, 9). Вместе с тем св. вера самым лучшим образом определила, возвысила и укрепила взаимное отношение подданных между собой, как членов одного великого политического тела. Это сделала она преимущественно двумя своими заповедями: заповедью самоотвержения и заповедью любви к ближним. Первой, которая повелевает Христианам искоренять в себе самолюбие и распинать все свои страсти, св. вера пресекает главнейший источник разнообразных зол жизни общественной; второй – открывает самый важный источник благ для этой жизни: потому что истинно любящие ближних живут не для себя, а для других, готовы жертвовать для них всем, и в случае нужды готовы, каждый, положить за други самую душу свою. Эти две заповеди, будучи усвоены членами общества, естественно возбуждают их нести все государственные повинности, как необходимые для общественного блага, исполнять все политические узаконения, направленные к той же цели, делать всякого рода пожертвования для бедных, страждущих, престарелых, вдов и сирот, строить для них пристанища и пр. Истинный Христианин, воодушевлённый самоотвержением и любовью к ближним, есть самый лучший гражданин, в каком бы звании он ни находился,– будет ли он вельможа или простолюдин, учёный или художник, воин или ремесленник: ибо он проходит все обязанности своего звания самым усердным образом, направляя, притом, всё к благу общему. Вообще, если бы все члены какого-либо государства соделались истинными Христианами, т. е. водились Христианским самоотвержением и любовью: то это земное царство явилось бы некоторым подобием царства небесного, царством постоянного внутреннего мира и всеобщей братской любви, царством, где все граждане составляли бы, подлинно, едино тело и един дух... И не забудем, что обе эти добродетели (самоотвержение и любовь), столько необходимые для истинного блага народов, может воспитывать в людях одно только Христианство.

Обращаясь к внешним признакам или доказательствам божественности новозаветного откровения, прежде всего не можем не заметить, что их необычайное множество. Ими исполнена:

1) история Христа-Спасителя и

2) история всей Его Церкви.

Мы здесь ограничимся указанием только главнейших из этих признаков.

История земной жизни Спасителя представляет доказательства непосредственно той истины, что Он есть истинный Мессия и истинный Сын Божий, как сам Он о Себе неоднократно свидетельствовал (Иоан. 6, 38–40; 7, 28; 10, 30; 17, 5 и др.), а уже посредственно – и той, что принесённая Им на землю вера есть вера Божественная (Иоан. 7, 16–17; 8, 26–28). Такими доказательствами служат:

а) самое время и обстоятельства пришествия на землю Христа-Спасителя,

б) Его характер,

в) Его чудеса,

г) пророчества и

д) в частности Его воскресение, как величайшее из Его чудес и пророчеств.

I. Время пришествия на землю Иисуса Христа случилось именно тогда, когда и надлежало прийти Мессии, по древним пророчествам, и когда как Иудеи, так и язычники ожидали Его.

Справедливость первой мысли мы уже видели, рассматривая самые пророчества: Иакова о неоскудении князя от Иуды, и Даниила о седмидесяти седминах,– пророчества, которые со всей разительной точностью исполнились на нашем Спасителе. В подтверждение же второй, которой также мы не раз касались, представим здесь более полные доказательства.

Сначала об Иудеях. Что они, действительно, ожидали тогда явления Мессии, это известно из истории Евангельской, из свидетельства Иосифа Флавия и из сознания позднейших раввинов Иудейских. Евангелие, в подтверждение этого, представляет несколько случаев, например:

а) как только явился Иоанн Креститель на Иордане со своей проповедью, к нему прислали соотечественники спросить: не он ли Христос? (Иоан. 1, 19–27).

б) когда Иоанн отвечал им, что нет, и, называя себя только предтечей Мессии, начал проповедовать: покайтеся, приближибося царствие небесное..., грядет креплий мене во след мене... (Матф. 3, 2; Марк. 1, 7), этой проповеди верили все, и исхождаше к Иоанну вся Иудейская страна, и Иерусалимляне: и крещахуся еси во Иордане реце от него, исповедающе грехи своя (Марк. 1, 5);

в) когда волхвы, руководимые чудесной звездой, пришли в Иерусалим и спросили: где есть рождейся Царь Иудейский,– один вопрос их привёл в движение весь Иерусалим (Матф. 2, 3);

г) когда Спасителя, ещё младенца, по закону Моисееву, принесли в храм поставити пред Господем, Его встретил здесь старец Симеон, чаявший утехи Израилевы (Лук. 2, 25), и Анна пророчица возвестила о нём всем чающим избавления во Иерусалиме (-38). Иосиф Флавий рассказывает, что в те дни являлись многие обманщики, которые выдавали себя за Мессию и всегда увлекали за собой толпы народа²²⁰; а это ручается, что как обманщики, так и обольщавшееся равно были уверены, что настало, наконец, время пришествия истинного Мессии. Из позднейших раввинов, например, Манассий ясно говорит, что все Иудеи, поднявшие оружие против Римлян во дни Веспассиана и Тита (т. е. ближайшие ко временам Спасителя), были твёрдо убеждены, что седмины Данииловы, указывавшие на пришествие Мессии, уже исполнились, и что, следовательно, Мессия должен уже явиться²²¹.

Не менее достоверно, что было тогда подобное ожидание и между язычниками. Современный историк Тацит, излагая истории Иудейской войны, пишет: «многие верили древним свидетельствам жрецов, что в это самое время восток приобретёт новые силы, и что имеющее прийти из Иудеи сделаются властителями мира»²²². Ещё сильнее об этом выражается Светоний, хотя почти теми же словами: «на всём востоке распространено древнее и постоянное мнение, будто бы предопределено, что в это время имеющее прийти из Иудеи сделаются властителями мира»²²³. То же самое повторяют ещё два современных писателя, Филон²²⁴ и Флавий²²⁵, и писатель второго века Егезипп²²⁶. В частности достоверно:

а) что было тогда это всеобщее ожидание какого-то великого Царя у Римлян, что оно сильно занимало все умы, и многие честолюбцы пытались воспользоваться им для своих целей: «основываясь на таком ожидании, свидетельствует Саллюстий, Лентулл вмешался в заговор Катилины, и с тщеславием утверждал, что предсказанный Царь должен явиться из Корнелиевой фамилии»²²⁷;

б) гораздо точнее и определённей было оно у Персов, как показывает путешествие волхвов восточных, и именно из Персии²²⁸, поклониться родившемуся Иисусу (Матф. 2, 1);

в) было даже в отдалённом Китае, так что, по свидетельству тамошних историков, спустя 65 лет после рождества Христова Китайский император отправлял нарочитое посольство в Палестину – узнать, точно ли явился великий Посланник неба²²⁹. Это ожидание, столько твёрдое и повсеместное тогда между самими язычниками, служит новым доказательством, что оно тем более существовало в то время между Иудеями: ибо к язычникам оно могло не иначе перейти, как только от Иудеев. А как могло,– для объяснения этого довольно вспомнить, во-первых, совершившееся гораздо ещё прежде рассеяние Иудеев в разных странах мира: в Вавилоне, Персии, Мидии, Сирии, Финикии, Египте²³⁰, Индии²³¹, Китае²³², даже, как догадываются, в Америке²³³, и, во-вторых – перевод св. Писания на Греческий язык, сделанный более, чем за два столетия до рождества Спасителя, и перешедший с тех пор в руки учёных язычников. Оба эти важнейших события, без сомнения, устроил сам Промысл, чтобы через них, перед пришествием Мессии, приготовить всех к Его принятию: и вот, действительно, в то время, когда надлежало явиться Христу, Его ожидали все, и Иудеи, и язычники.

II. Но между тем, как время пришествия нашего Спасителя, случившееся в эпоху всеобщего ожидания истинного Мессии, хотя весьма сильно, но ещё неопределённо говорило о Божественном посольстве Иисуса Христа, чрезвычайные обстоятельства, окружавшие рождение Его, уже ясно свидетельствовали, что из всех, рождённых в то время, именно Он есть издревле обетованный Избавитель. Обстоятельства эти одни предшествовали рождению Христа-Спасителя, другие последовали за ним.

Обстоятельства предшествовавшие. За несколько времени до рождества Христова, к одному благочестивому священнику Иудейскому, по имени Захария, явился в Иерусалимском храме Архангел Гавриил с вестью, что от него, Захарии, несмотря ни на старость его, ни на старость и неплодие его супруги Елисаветы, родится сын Иоанн, который будет предтечей Мессии. Захария выразил своё недоверие к чудесному предсказанию Архангела, и за то сделался нем до дня исполнения этого предсказания, а св. Елисавета, действительно, зачала в чреве своём (Лук. 1, 5–25).

Спустя шесть месяцев тот же Архангел послан был Богом в Галилейский город Назарет к пренепорочной Деве Марии, и благовестил Ей, что от Неё зачнётся и родится, сверхъестественным образом, сам Мессия, Сын Божий. Св. Дева уверовала этому, и, оставаясь Девой, зачала в чреве своём от Духа Святого (—26—38).

Вскоре, при свидании Марии с Елисаветой, последняя почувствовала взыграние младенца в чреве своём, и, исполнившись Духа Святого, исповедала Её Матерью Господа и ублажила её веру; а пресвятая Дева Мария, услышавши такое приветствие, излила душу свою в торжественной песне к Богу, в которой прославила величие благодеянии Его к себе и ко всему Израилю, и предрекла свою будущую славу (—39—56).

Ещё спустя несколько времени, когда праведная Елисавета разрешилась от бремени, муж её Захария, в день обрезания новорождённого младенца, к изумлению всех, разрешился от немоты, и, исполнившись Св. Духа, прославил Бога Израилева за исполнение древних обетований о Мессии, и предрёк будущее служение и подвиги своего сына (—59—79).

Вот наступило, наконец, время рождения Иисуса Христа, которому по пророчеству надлежало родиться в Вифлееме (Мих. 5, 2); а св. Дева всё ещё оставалась в Назарете, своём постоянном местопребывании. Что же устрояет Промысл? В это самое время Кесарь Римский издаёт повеление о всеобщей переписи народа, и Мария, вместе с обручником своим Иосифом, должна идти, по этому случаю, в отечественный город Вифлеем; приходит, и здесь рождает Сына (Лук. 2, 1–8).

Обстоятельства последовавшие. Как только родился Христос, Ангел Господень явился Вифлеемским пастырям, стерегшим стадо своё ночью, и необыкновенный свет осиял их. Они услышали от Ангела о рождении Спасителя во граде Давидове, получили наставление, как найти Божественного Младенца, и в тоже время узрели целое воинство небесное, славящее Бога и воспевающее: слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение (Лук. 2, 8–14).

Между тем волхвы с отдалённого востока, руководимые чудесной звездой, приходят в Вифлеем поклониться родившемуся в вертепе Царю Иудейскому, и приносят Ему дары: злато, ливан и смирну (Матф. 2, 1–12).

Когда исполнились дни очищения, и младенца Иисуса, по закону Моисееву, принесли в храм поставити пред Господем, в тоже самое время, по внушению от Духа, пришёл в церковь и старец Симеон, удостоился принять на руки свои обетованного Избавителя, исповедал Его Спасителем всего мира, Просветителем языков и Славой Израиля, и вместе изрёк пророчество как о нём, так и о Его Матери. Случившаяся при этом праведная Анна, дщерь Фануилова, также прославила Богомладенца Иисуса, и возвестила о нём всем, чаявшим избавления в Иерусалиме (Лук. 2, 22–38).

Вскоре последовало ещё двукратное явление Ангела Иосифу. В первый раз, по случаю намерения Иродова умертвить младенца Иисуса, Ангел повелел Иосифу взять Отроча и Матерь Его и бежать в Египет. Во второй раз, по смерти Ирода, когда опасность миновала, небесный вестник указал святому семейству возвратиться в землю отечественную (Матф. 2, 13–23).

Таким образом, при самом вступлении в мир И. Христа, всё уже предвозвещало в нём необыкновенного Посланника Божьего, истинного Мессию. Он явился окружённым знамениями и чудесами, в которых нельзя не признать особенного перста Божьего. Если теперь мы посмотрим на самую жизнь нашего Спасителя: то убедимся, что предвещания эти сбылись со всей точностью.

И, во-первых, она представляет нам в нашем Спасителе истинно-Божественный характер, которому равного не знает история.

1) Цель, к которой стремился Господь Иисус, в продолжение всей своей жизни, и которую называл делом своим (Иоан. 17, 4), была цель высочайшая, никогда неслыханная в мире. Были люди, поставлявшие задачей своей жизни преобразование той или другой науки, того или другого искусства; являлись законодатели и мудрецы, которые старались преобразовать политический быт одного какого-либо государства, изменить и улучшить верования какого-либо определённого народа... Христос Спаситель явился с мыслью воссоздать весь род человеческий, растленный грехом, просветить всех людей светом истинного Боговедения (Иоан. 12, 46; 17, 3), научить всех грешников чистейшей нравственности и соделать святыми (Матф. гл. 5, 6 и 7), образовать из всех земнородных единое стадо, единое царство Божье (Иоан. 10, 16; Матф. 4, 17), и потом возвести всех в вечные обители Отца небесного (Матф. 25, 34). И когда же явился Он с такою мыслью посреди народа Иудейского? Тогда, когда сыны Израиля, потерявши истинный смысл своих божественных писаний, ожидали себе в Мессии земного царя-завоевателя, усвояли одним себе все благословения Божьи, и с презрением смотрели на все прочие народы. Как не похожи на нашего Спасителя все прочие лица, осмеливавшиеся выдавать себя за Мессию около того времени! Все они не только не возвышались над заблуждениями своих собратий Иудеев, напротив, старались воспользоваться этими заблуждениями, объявляли себя земными владыками Израиля и воителями, не понимая, как недостойно такое владычество истинного Мессии, увлекали за собой толпу и вскоре обличали в себе обманщиков. Не так поступил Господь наш: Он пошёл прямо против суеверий своего народа, избрал себе цель, вполне достойную Мессии, и остался ей верен до конца, несмотря ни на какие препятствия, на всю злобу и противоборство врагов; потерпел за неё клеветы, поношения, преследования; вкусил самую смерть. Кто, по одной этой черте, не узнает Богочеловека? Средства, употреблённые Им для привлечения к Себе людей, были не менее удивительны, как и самая цель. Что это были за средства? Богатство или обещание счастливой жизни на земле? Но Он сам родился в бедности и, в продолжении служения своего, не имел даже где главы подклонити (Матф. 8, 20), а своим последователям предвозвещал одни поношения, преследования, самую смерть. (Лук. 6, 22; Иоан. 16, 2). Мудрость земная и высокое красноречие? Но Он избрал для распространения своего учения людей некнижных и простых (Деян. 4, 13), избрал буяя мира, да премудрый посрамит: и немощная мира, да посрамит крепкая: и худородная мира и уничиженная и несущая, да сущая упразднит (1Кор. 1, 27–28): Он благоизволил буйством проповеди спасти верующих (-21). Поблажка чувственности и страстям человека? Но первым требованием Его от своих последователей были самоотвержение, отречение от страстей и строгая, благочестивая жизнь. Как все это выше обыкновенных расчётов человеческих! Как чисты и безукоризненны намерения Иисуса и как достойны они Богочеловека! Кто из простых людей решился бы избрать для цели своей такие средства, которые, по-видимому, могли только скорее удалять от неё?

2) Умственные качества Господа Иисуса также ясно указывают в нём Того, за кого Он выдавал Себя (Иоан. 3, 17). Мудрость его была чрезвычайная, вовсе не человеческая. Чрезвычайная и в том отношении, что для приобретения её Он не употребил никаких средств (Иоан. 7, 15), будучи рождён в крайней бедности (Лук. 2, 7) и проведши до тридцати лет жизни в трудах плотницких, в городе, лишённом всякого образования (Иоан. 1, 46). Откуда сему премудрость сия (Матф. 13, 54), в недоумении спрашивали о нём сограждане Его, хорошо знавшие и Его род, и Его воспитание, како сей книги весть не учився (Иоан. 7, 15)? Чрезвычайная и в том смысле, что она явно предупреждала Его возраст (Лук. 2, 52): будучи ещё двенадцати лет, Он своими ответами и разумом привёл однажды в храме самих законников Иудейских в удивление и ужас (—46—49). Чрезвычайная и потому, что она возвышалась над познаниями всех людей: в дни торжественного служения своего Господь не раз обнаруживал её в такой степени, что возбуждал всеобщее изумление в своих слушателях (Иоан. 7, 46), и посрамлял самых искусных совопросников и законоучителей своего народа (Матф. 22, 46). Особенно же мудрость Спасителя была чрезвычайная в том отношении, что она простиралась, во-первых, до сердцеведения, до совершенного знания самых сокровенных помыслов и намерений человеческих (Иоан. 1, 47; 2, 25; Матф. 12, 25; Марк. 12, 8; Лук. 6, 8), а во-вторых – до ясного предведения будущего (Лук. 19, 43; 22, 34; Марк. 13, 9 и др.): обе эти черты ведения такие, которые могут принадлежать только одному Богу, по Его собственным словам (Иереем. 17, 9; Ис. 44, 7).

3) Нравственные качества Иисуса Христа представляют нам в нём совершеннейший образец всех добродетелей. Он первый осуществил в своей жизни то, чему учил других, и высочайшая нравственность Евангельская кажется ещё выше в Его собственном примере. Что может быть глубже Его самоотвержения? Эта нестяжательность, по которой Он, во всё время служения своего, не имел даже где главы подклонити (Матф. 8, 20), и для удовлетворения необходимых нужд телесных должен был пользоваться вспоможениями сторонними (Лук. 8, 1–3); это смирение, простиравшееся до того, что Он умыл ноги собственным ученикам (Иоан. 13, 4–15), и уклонился от самого венца царского, которые однажды насильно хотели возложить на Него Иудеи (Иоан. 6, 15); эта изумительная кротость, терпение и великодушие, с какими переносил Он клеветы и преследования от своих врагов, потерпел поругания, оплевания, заушение и биение перед своей смертью; наконец, эта самая смерть, мучительнейшая и поноснейшая, которую, однако же, Он вкусил добровольно и совершенно невинно, ради других:- где найдём мы во всей истории человечества подобные черты? А Его любовь к Богу? Снидох с небесе, говорил Он о Себе, не да творю волю мою, но волю пославшего мя Отца (Иоан. 6, 38), да разумеет мир, яко люблю Отца, и якоже заповеда мне Отец, тако говорю (-14, 31),– и вся жизнь Его была посвящена на исполнение этой святейшей воли: все дела Его были направлены к тому, чтобы научить людей Познанию единого истинного Бога (Иоан. 17, 3), научить их прославлять небесного Отца добрыми делами (Матф. 5, 16), чтобы основать и утвердить на земле царство Божье (Марк. 1, 14–15). В этом одном исполнении воли Отца Он находил для Себя истинное брашно (Иоан. 4, 34); для этого Он смирил себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Филип. 2, 8). Какова была Его любовь к людям? Он подъял необъятные труды для просвещения их светом Евангелия, переходил с места на место, проповедовал, убеждал, обличал, терпел огорчения и преследования. Для доказательства своего Божественного посольства Ему надлежало творить чудеса,– и Он все эти чудеса совершал преимущественно для вспоможения несчастным: исцелял больных, давал зрение слепым, слух глухим, очищал прокажённых, благодетельствуя всем (Деян. 10, 38). В частности, Он показывал сыновнюю любовь и покорность своей Матери и мнимому отцу своему Иосифу (Лук. 2, 5; Иоан. 19, 27), любовь к ближним по крови и знаемым (Иоан. 11, 5. 11 и 36; 13, 23), любовь к отечеству (Матф. 15, 24; 23, 37; Лук. 19, 41), любовь к детям (Матф. 19, 13–1.5), любовь к своим ученикам (Матф. 18, 1–5 и др.), благость и беспримерную снисходительность к грешникам (Матф. 9, 10–13; Лук. 19, 10). Самую же крайнюю степень любви своей к людям Он явил на кресте, на который взошёл единственно для спасения их, и где, среди величайших страданий, молился ко Отцу за своих распинателей и врагов (Иоан. 3, 16; Лук. 23, 34). При таких высочайших совершенствах, Господь Иисус вовсе был чужд даже малейших недостатков. Не только, по свидетельству Его учеников, Он греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех его (1Петр. 2, 22, сн. 1Иоан. 3, 5), сами злейшие враги Его не могли ни в чём обличить Его. Архиереи, старцы и весь сонм искали лжесвидетельства на Иисуса, яко да убиют его, и не обретали (Матф. 26, 59); Иуда, коротко знавший жизнь своего Учителя, предал Его, и раскаялся, что предал кровь неповинную (Матф. 27, 4). Пилат, внимательно исследовав все клеветы и обвинения Иудеев на Иисуса, сказал в слух самих клеветников: никоеяже обретаю вины в человеце сем (Лук. 23, 4); неповинен есмь от крове праведного сего: вы узрите (Матф. 27, 24). Такая совершеннейшая святость и безгрешность Господа Иисуса, вовсе несвойственная людям в их настоящем, падшем состоянии (Рим. 5, 12), указывает нам в нашем Спасителе более, нежели человека, указывает, поистине, вочеловечившегося Сына Божьего, как Он сам благоволил называть Себя.

I. А чудеса Иисуса Христа служат ещё сильнейшим и уже совершенно непререкаемым доказательством этой истины (Иоан. 5, 33–36; 10, 37–38). Эти чудеса были чрезвычайно велики и многочисленны и вообще такие, ихже ин никтоже сотвори (Иоан. 15, 24). Здесь Он явил Себя –

а) владыкой внешней природы, когда претворил воду в вино (Иоан. 2, 1–11); повелевал ветрам и морю, и они повиновались Ему (Лук. 8, 24; Матф. 8, 23–27); шествовал по водам (Матф. 14, 26); немногими хлебами и рыбами напитал однажды пять, в другой раз четыре тысячи мужей, кроме жён и детей (Матф. гл. 14 и 15);

б) владыкой природы человеческой, когда одним словом, одним прикосновением своей руки или одежды исцелял всякие болезни (Матф. 9, 20–23; 14, 35 и 36; Лук. 4, 40); давал зрение слепым (Матф. 20, 29–34; Марк. 10, 46–52), слух глухим, язык немым (Матф. 9, 32–35; 12, 22; Лук. 11, 14), исцеление прокажённым (Матф. 8, 1–5);

в) владыкой самой преисподней, когда одним приближением своим к людям, одержимым духами нечистыми, заставлял трепетать последних и одним словом изгонял их из людей вон (Матф. 8, 28–34; Лук. 8, 26–40);

г) владыкой жизни и смерти, когда воскресил сына бедной вдовы Наинской (Лук. 7, 11), дочь Иаира, начальника синагоги (Матф. 9, 18–19; Лук. 8, 49), и воскресил Лазаря, находившегося во гробе уже четыре дня (Иоан. гл. 11). Ко всему этому надобно присовокупить ещё необыкновенные знамения, которые совершены не самим Спасителем, а ради Спасителя, в разных обстоятельствах Его земной жизни, как то:

а) вдруг после Его крещения, когда, при выходе Его из воды, над Ним разверзлись небеса, явился Дух Святой в виде голубя сходящий на Него, и слышан был с высоты глас: сей есть Сын мой возлюбленный, о нем же благоволих (Матф. 3, 16–17; Марк. 1. 10–11; Лук. 3, 21–22);

б) во время Его преображения на Фаворе пред тремя Апостолами, когда просветися лице его яко солнце, ризы же его быша белы яко свет, когда явились к Нему Моисей и Илья для собеседования, и опять последовал из облака глас: сей есть Сын мой возлюбленный, о нем же благоволих: того послушайте (Матф. 17, 1–5);

в) однажды в Иерусалиме, в присутствии многочисленного народа, когда, по молитве Господа к Отцу небесному, да прославит Он имя своё, прииде с небесе глас: и прославих, и паки прославлю (Иоан. 12, 28–31);

г) наконец, во время крестных страданий Искупителя, когда от шестого часа тма бысть во всей земли до часа девятого, и, как только предал Он дух свой в руки Отца небесного, завеса церковная раздрася на двое с вышнего края до нижняго: и земля трясеся, и камение распадеся: и гроби отверзошася, и много телеса усопших святых восташа (Матф. 27, 45. 51–52). Словом: жизнь нашего Спасителя, которая сама есть чудо в нравственном отношении, исполнена и окружена чудесами со всех сторон.

II. Что чудеса эти были истинные, т. е. были события сверхъестественные. Доказательством тому служат:

1) Самое их свойство: все они, очевидно, превышают силы и законы природы, и никакой здравомыслящий не станет утверждать, чтобы, например, возможно было человеку одним словом воскрешать мёртвых и исцелять всякие болезни, или немногими хлебами насытить целые тысячи, или дать зрение слепорождённому и повелевать стихиями природы и пр.

2) Образ их совершения. Спаситель совершал свои чудеса так, что решительно невозможно подозревать в них какого-либо подлога, или искусства. Он совершал их

а) без всяких приготовлений, внезапно, как только представлялся случай;

б) совершал одним словом, нередко одним прикосновением или даже мыслью и желанием (Лук. 6, 19; Иоан. 4, 50–54; Матф. 8, 8 и 13): говорил расслабленному: востани, возми одр твой, и иди в дом твой,– и расслабленный исцелялся (Матф. 9, 6); говорил прокажённому: хощу, очистися,– и мгновенно оставляла его проказа (Матф. 8, 3); воззвал к мёртвому: Лазаре, гряди вот,– и четверодневный мертвец, начавший уже смердеть, вышел из гроба (Иоан. 11, 43);

в) совершал не в одном каком-либо определённом месте и не в одно какое-либо время, в присутствии немногих свидетелей, напротив, всегда и везде, открыто и всенародно. Он проходил грады и веси Иудейские, нередко сопутствуемый целыми тысячами народа, являлся в Иерусалиме, в местах общественных, в храме, во время великих праздников, на которые собирались Иудеи со всех сторон, и везде показывал своё всемогущество и чудодейственную силу. Исцелённые Им жили, после своего исцеления, в тех же городах и сёлах, где прежде видели их больными. Как болезни их, так и чудесное исцеление были известны их родственникам, соседям и всем согражданам; целые толпы стекались, например, чтобы видеть воскресшего Лазаря, так что начальники синагоги искали погубить его, яко мнози его ради идяху от Иудей, и вероваху во Иисуса (Иоан. 12, 11).

3) Цель этих чудес. Цель чудес Евангельских была самая высокая, вполне достойная Бога. Она состояла в том, чтобы показать людям в Иисусе Христе истинного Мессию, Сына Божьего, расположить их уверовать в Него, принять Его учение и благодать, и таким образом достигнуть вечного спасения (Иоан. 10, 38; 15, 24; Матф. 11, 20–24).

4) Их многочисленность и разнообразие. Спаситель сотворил не одно какое-либо чудо, не два, не десять, но бесчисленное множество. Его чудодейственная сила не ограничивалась какими-либо известными немногими действиями, но выражалась в многоразличных видах, простиралась на весь мир и показывала в нём Владыку всего существующего.

5) Исследование этих чудес самими врагами Спасителя (Иоан. 9, 12–34). Фарисеи, Саддукеи, книжники и священники, враждовавшие против Иисуса, сами часто бывали свидетелями Его чудес, и видели всё их необычайное действие на народ (Иоан. 12, 19). Быть не может, чтобы враги эти не позаботились всеми мерами обличить обман, если бы он здесь скрывался. В их руках находилась вся общественная власть: им легко было доказать ложь посредством судебных разысканий; достаточно было обличить подлог одного чуда, чтобы приобрести право подозревать истинность и всех прочих. И что же? Враги Господа Иисуса сами исповедуют подлинность Его чудес: что сотворим; яко человек сей многа знамения творит, говорили они между собой, аще оставим его тако, еси уверуют в него (Иоан. 11, 47–48). И, осуждая Спасителя на крестную смерть, они не осмелились обличить Его пред народом в том, якобы Он творил ложные чудеса, хотя это им весьма поблагоприятствовало бы; но вынуждены были придумывать на Него лжесвидетельства.

6) Небоязненное, открытое указание на эти чудеса самого Господа Иисуса, как на важнейшее доказательство своей божественности. Аще не творю дела отца моего, говорил Он пред всеми, не имите ми веры: аще ли творю, аще и мне не веруете, делом моим веруйте (Иоан. 10, 37–38); дела бо, яже даде мне Отец, да совершу я, та дела, яже аз творю, свидетельствуют о мне, яко Отец мя посла (Иоан. 5, 36, сн. 14, 11; 15, 24). Мог ли бы Иисус Христос так решительно и всенародно указывать на свои чудеса и давать им такое высокое значение, если бы в совершении их скрывался какой-либо подлог или участвовало искусство?

7) Точно такое же указание на чудеса Христовы св. Апостолов. Многа и ина знамения сотвори Иисус пред ученики своими, яже не суть писана в книгах сих, говорит св. Иоанн Богослов в своём Евангелии, сия же писана быта, да веруете, яко Иисус есть Христос Сын Божий, и да верующе, живот имате во имя его (Иоан. 20, 30–31). Мужие Израильстии, воззвал Апостол Пётр в речи своей к Иудеям, по нисшествии на Апостолов Духа Святого, послушайте словес сих: Иисyca Назореа, мужа от Бога извествованна в вас силами и чудесы и знамении, яже сотвори тем Бог посреде вас, якоже и сами весте, этого нарекованным советом и проразумением Божьим предана приемше, руками беззаконных пригвождаше убисте: его же Бог воскреси (Деян. 2, 22–24; см. также Деян. 10, 38; Евр. 2, 3–4).

8) Наконец, действие этих чудес на свидетелей. После того, как сотворил Спаситель первое знамение своё в Кане Галилейской, вероваша в него ученицы его (Иоан. 2, 11); после исцеления Им сына некоего царедворца в Капернауме верова в Него и сам царедворец, и весь дом его (Иоан. 4, 53); после укрощения Спасителем бури морской, сущии в корабли, пришедше поклонишася ему, глаюлюще: воистину Божий Сын еси (Матф. 14, 33); после того, как Он напитал пятью хлебами и двумя рыбами несколько тысяч народа, видевшие знамение, еже сотвори Иисус, глаголаху, яко сей есть воистину пророк, грядый в мир (Иоан. 6, 14). Вообще побуждаемые чудесами Господа мнози от народа вероваша в него, и глаголаху, яко Христос, егда приидет, еда больша знамения сотворит, яже сей творит (Иоан. 7, 31),– и число этих веровавших было так велико, что сами фарисеи сознавались; се мир по нем идет (Иоан. 12, 19).

III. Обратимся ли теперь к исторической достоверности чудес и вообще событий Евангельских, – мы увидим, что и в этом отношении не остается желать ничего более.

1) События эти переданы нам восемью современными писателями: ибо историками Иисуса Христа должно признавать не только четырёх Евангелистов, но и всех Апостолов, оставивших свои писания, в которых, как известно, происшествия Евангельские или ясно предполагаются, или даже прямо рассказываются. Пять из числа этих писателей: Матвей, Иоанн, Пётр, Иаков и Иуда – принадлежали к числу очевидцев; они сопутствовали Спасителю во всё время Его служения, и каждый из них, подобно св. Иоанну, мог сказать: еже слышахом, еже видехом очима нашима, еже узрехом, и руки наша осязаша, о Словеси животнем: и живот явися, и видехом, и свидетельствуем, и возвещаем (1Иоан. 1, 1–2). Ещё два Марк и Лука, хотя не принадлежали к двенадцати Апостолам, но принадлежали к числу семидесяти, были современны Иисусу Христу, ближайшим образом обращались с Его учениками-очевидцами, и от них слышали Его историю. Наконец, св. Павел также обращался непосредственно с ближайшими учениками Господа, и потому справедливо может быть назван свидетелем о делах Христовых современным. Если так: то должно согласиться, что из всех замечательнейших событий древности ни одно столь хорошо не засвидетельствовано, как события Евангельские; ибо ни одно не записано столь великим числом современников. И тот, кто решился бы после этого отвергать эти события, явно обличил бы себя в крайнем упорстве против здравого смысла, и должен был бы наперёд отвергнуть всю древнюю историю.

2) Предполагать, будто Апостолы, находившиеся при Спасителе во всё время Его служения, и собственными очами видевшие все Его чудеса, могли в них обмануться, совершенно безрассудно. Этому противоречит самый характер чудес Христовых, по которому, как мы уже заметили, они были весьма различны и многочисленны, совершались без всяких приготовлений, открыто и всенародно, не были привязаны к какому-либо одному месту или времени, но происходили во всякое время и на всяком месте. Ещё более противоречит продолжительность пребывания Апостолов при Спасителе: можно обмануться раз, два, три и более; но обманываться в течение трёх лет с половиной, обманываться ежедневно, а иногда по нескольку раз в день, и притом не в каком-либо одном чудесном действии, неоднократно повторившемся, а во всех, бесчисленных чудесах:- это такое предположение, на которое никто из здравомыслящих не согласится. Пусть Апостолы были люди простые и некнижные; но разве недостаточно им было одних здравых чувств и здравого смысла, чтобы убедиться, как по одному слову Спасителя больные исцелялись, слепые презирали, мёртвые воскресали? Образование, самое высокое и всестороннее, ничего здесь не прибавило бы: и образованный как необразованный, видел бы только чудо, равно не понимая, как оно совершилось.

3) Всё также убеждает нас, что Апостолы, имевшие полную возможность знать истину о своём Учителе, и другим передавали о нём только истину. Возьмём во внимание обстоятельства и способ их проповеди. Они проповедовали в то самое время, когда только что совершились Евангельские события, и в тех самых местах, где события эти происходили. Они называют города, веси, семейства, даже лица, которые были свидетелями чудес Христовых, или над которыми чудеса эти совершились; вовсе не стараются доказывать Иудеям истину описываемых событий, но всего чаще ссылаются на их общеизвестность, и призывают самих же Иудеев в свидетели этих событий: могут ли так действовать обманщики? Прибавим к этому поразительные черты искренности и чистосердечья, которыми так ясно запечатлены писания Апостолов. Они не умалчивают даже о собственных недостатках: о своей непонятливости, о своих взаимных разногласиях, о своих неправильных понятиях касательно царства Мессии, о своей неуместной ревности; говорят об отречении Петра, о неверии Фомы и проч. В повествовании Апостолов нельзя заметить и тени пристрастия к своему Учителю, или ненависти против Его врагов. О страданиях Его рассказывают Евангелисты так же просто, как и о чудесах Его. Изображая Спасителя во всём величии Божественного могущества, они не скрывают и того, сколь немногие вначале веровали в Него, и ужасную картину Его распятия выражают только словами: ту распяша его (Лук. 23, 33). Самое же важное доказательство искренности Апостолов – то, что они не только всенародно проповедуют о Евангельских событиях, но ещё, в свидетельство своих слов, охотно подвергаются опасностям, терпят бесчисленные оскорбления, преследования, мучения, идут даже на смерть. Чтобы несколько человек согласились выдумать происшествия, и потом стали выдавать их за действительные, без всякой для себя пользы, напротив, с опасностью своей жизни; чтобы они захотели даже собственной кровью запечатлеть своё свидетельство, будто видели то, чего вовсе не видели, и слышали то, чего не слышали: это крайняя степень невероятности! Правда, люди, закоренелые в предрассудках, которые всосали они с млеком матерним, и воспитанные в заблуждениях, могут почитать ложные понятия свои истинными, и в защиту их иногда готовы бывают жертвовать всем; но Апостолы вовсе не были похожи на таких людей,– напротив, для Нового учения, они отвергли все предрассудки своего воспитания, оставили веру и обычаи отцов своих и сделались Христианами единственно потому, что собственными очами видели дивные дела Спасителя. Они прямо и открыто свидетельствуют: мы возвещаем вам то, что слышали, что видели, что рассматривали очами своими и осязали своими руками (1Иоан. 1, 1); не можем бо мы, яже видехом и слышахом, не глаголати (Деян. 4, 20).

4) Новыми непререкаемыми свидетелями достоверности чудес Евангельских служат все те лица, которые обращались к Христианству в дни Апостолов. Известно, что Апостольская проповедь распространялась с чрезвычайной быстротой, что не только язычники, но ещё прежде сами Иудеи принимали её целыми тысячами вдруг. И как принимали? Так, что жертвовали для неё всем, с радостью подвергались за неё ненависти ближних, преследованиям, мучениям, самой смерти. Между тем, все эти люди были современниками Апостолов, а многие – и самого Иисуса Христа; все они, следовательно, особенно Иудеи, имели возможность проверить сказания Апостолов о чудесах Христовых, строго исследовать их и узнать сущую истину. Предположим теперь, что чудес Евангельских вовсе не было, что они выдуманы,– спрашивается: как же могли эти тысячи современников принять Апостольскую проповедь; как согласились они верить обманщикам; как решились они для этого обмана жертвовать всеми священнейшими верованиями своих предков и не щадить собственной жизни?

5) Но мы можем привести в свидетели чудес нашего Спасителя самих его врагов – Иудеев, не уверовавших в Него. Они не отвергали подлинности этих чудес; напротив, при всей зависти к Иисусу Христу, невольно сознавались, что человек сей многа знамения творит, так что увлекает за собой мир (Иоан. 11, 47 и 48; 12, 19). Только для успокоения себя и оправдания своего неверия, они старались утверждать, будто Христос творит знамения силой Вельзевула (Матф. 12, 24). В талмуде Иудейском также говорится, что Христос, точно, творит дивные дела, что одно имя Его, произносимое другими, исцеляло всякие болезни; рассказывается даже несколько опытов Его чудодейственной силы, хотя в самом искажённом виде...; но только прибавляется, что всё это Он совершал не собственной силой, а таинственным, неизречённым именем Иеговы, которое хитро похитил из Святого святых, где было вырезано оно на одном камне: – нелепость, которую, от лет древних до позднейших, не переставали повторять Иудеи для объяснения чудес Христовых, не дерзая, по примеру своих предков, отвергать самой действительности этих чудес²³⁶. В частности, можем указать на свидетельство Иудейского историка Флавия об Иисусе Христе. В своём сочинении о древностях Иудейских, изображая правление Пилата в Иудее, и сказавши о возмущении против него Евреев, Флавий присовокупляет: «в это же время жил Иисус, человек мудрый, если только можно назвать Его человеком: ибо Он совершал дела чудные, учил тех, которые с охотой приемлют истину, и приобрёл себе множество последователей как из Иудеев, так и из язычников: это был Христос. И хотя Пилат, по доносу наших старейшин, осудил Его на крест, однако последователи не оставили прежней к Нему любви. В третий день Он явился пред ними опять живым, согласно предсказаниям Божественных Пророков, предрекших как о сём, так и о других многочисленных чудесах Его. Названное по имени Его общество Христиан существует ещё доныне»²³⁷. За подлинность этого свидетельства Флавиева ручается –

а) то, что оно находится, без всяких перемен, во всех древних рукописях и во всех печатных изданиях древностей Иудейских;

б) его приводит Евсевий не только в своей церковной истории²³⁸, но и в сочинении²³⁹, направленном прямо против Иудеев: и это было в такое время, когда, по словам самого же Евсевия²⁴⁰, сочинения Флавия находились в величайшей славе и употреблении между всеми Иудеями и Римлянами;

в) приводит потом Иероним²⁴¹ и Исидор Пелусиот в конце четвёртого века²⁴², Ермий Созомен в первой половине пятого²⁴³, Кедрин и другие в последующее время²⁴⁴;

г) то, что Иудеи, в продолжение всех веков, никогда не обличали Христиан, якобы они сами привнесли в сочинение Флавия это место, или как-нибудь повредили;

д) полная сообразность слога этого места со слогом всего сочинения;

е) невероятность, чтобы Иосиф Флавий, повествуя со строгой точностью обо всех начальниках разных политических и религиозных обществ, какие только возникали между Иудеями со времён Августа до падения Иерусалима, как то: об Иуде Галилеяне, Февде и других²⁴⁵, упомянувши также об Иоанне Крестителе²⁴⁶ и Иакове, которого даже называет братом Иисуса, глаголемого Христа (τοῦ λεγομένου Χριστοῦ)²⁴⁷, мог умолчать об одном Иисусе Христе, которого имя было тогда общеизвестно, и последователи которого составляли уже в пределах самой Римской империи многочисленные общества, обращавшие на себя внимание Кесарей²⁴⁸. Если же приводимое свидетельство Флавия об Иисусе Христе подлинно; в таком случае не нужно лучшего доказательства на то, что современные Спасителю Иудеи отнюдь не отвергали достоверности Его чудес, хотя и объясняли их по-своему: Флавий жил в первом веке и в самом Иерусалиме, был одним из просвещённейших людей между своими современниками и так ясно говорит об этих чудесах в сочинении, предназначаемом для общего употребления!

6) Равным образом нимало не отвергали подлинности чудес Христовых и язычники. Здесь, прежде всего, достойны замечания:

а) Так называемые акты или донесения Пилата Понтийского к Римскому императору Тиверию об Иисусе Христе, о Его жизни, осуждении на смерть и воскресении, равно как о многих других чудесах, о том, например, что Он исцелял больных, воскрешал мёртвых, и что в минуты смерти Его померкло солнце. Что акты эти, несомненно, существовали, первый свидетель тому – мученик Иустин (в первой половине II века). Он двукратно ссылается на них²⁴⁹ в апологии, которую написал в самом Риме, где и хранились они в общественном архиве, и где ему легко было подробно разведать об истине. В апологии, обращённой к самому императору, сенату и всему Римскому народу, т. е. к таким лицам, которые не могли не знать подобных актов. В апологии, которой Иустин хотел защитить Христиан от несправедливостей язычников, и где, потому, ему надлежало более всего позаботиться о верности показаний, чтобы не подпасть обличению, и тем не повредить своему делу. На эти акты ссылаются, после Иустина, Тертуллиан (в конце II века), и также в апологии, написанной в защиту Христиан от язычников²⁵⁰, Евсевий в начале IV века²⁵¹, св. Златоуст во второй половине того же века²⁵² и Орозий в начале пятого²⁵³ Евсевий объясняет самую причину, заставившую Пилата поступить таким образом. «У Римлян», говорит этот знаток истории, «существовал обычай, чтобы правители областей доносили императору обо всём, что только случится у них нового, дабы ничто не скрывалось от императора. Потому Пилат и донёс Тиверию о воскресении нашего Спасителя Иисуса Христа, наполнявшего своей славой всю Палестину,– присовокупляя, что он (Пилат) слышал и о многих других чудесах Иисуса, и о том, как Он, по воскресении своём, многими почитается за Бога»²⁵⁴. Вспомним также, что сам Пилат, производя суд над нашим Спасителем, признал Его невинным и всячески старался Его освободить, что за Спасителя предстательствовала пред Пилатом собственная его супруга (Матф. 27, 18–25), и что потом, имевши слабость уступить настойчивому требованию Иудеев, Пилат, когда услышал о воскресении Христовом, весьма естественно мог, сколько по совести, столько же и по страху, поспешить известием обо всём этом деле Римскому императору, дабы отклонить от себя вину в осуждении на смерть такого необыкновенного человека. Наконец, ещё одно весьма важное известие,– Евсевий рассказывает, что император Максимин, один из жесточайших преследователей Христианства (в III-м веке), приказал составить и распространить по всей империи ложные акты, под именем Пилатовых, исполненные клеветами и ругательствами против Иисуса Христа²⁵⁵: не прямо ли это свидетельствует, что существовали некогда и подлинные акты Пилатовы, на которые указывали, в обличение язычников, ещё во втором веке Иустин и Тертуллиан, и содержание которых, как видно из слов этих писателей, было совсем другое? Тертуллиан и Евсевий замечают, что донесение Пилата о чудесах Христовых было изложено в таком виде, что Тиверий, прочитавши его, хотел включить И. Христа в число богов, и предложил о том сенату, хотя сенат и не согласился с императором на том основании, что не исследовал сам этого дела²⁵⁶. Кроме Понтийского Пилата подлинность чудес Христовых засвидетельствовали и многие другие язычники, например:

б) Талл или Тал (Thallus seu Thalus), Греческий писатель I века, говорит, что, в восемнадцатый год царствования Тивериева, однажды внезапный мрак распространился по земле в самый час полудня; а это и были год и час смерти Христовой²⁵⁷.

в) Флегон, отпущенник императора Траяна (II века), упоминает о сильном землетрясении, разрушившем в Вифинии многие здания, и вместе о необычайном помрачении солнца в шестой час дня (необычайном потому, что оно случилось во время полнолуния), и относит эти событие к 4-му году 202 олимпиады, т. е. к восемнадцатому же году царствования Тивериева, и, следовательно, ко времени смерти Христовой²⁵⁸.

г) Цельс, Епикурейский философ II века, один из учёнейших и самых жарких противников Христианства, нимало не отвергает подлинности вообще всех чудес Евангельских, но только приписывает их магии и не соглашается, чтобы должно было почитать Иисуса Христа Богом за одно то, что Он исцелял слепых и хромых²⁵⁹.

д) Халкидий, Платонический философ III века, в своём толковании на Платонова Тимея говорит о явлении особенной звезды, возвестившей нисшествие Бога на землю и приведшей мудрецов Халдейских к колыбели Богомладенца для поклонения и принесения ему даров²⁶⁰.

е) Порфирий, Платонический философ III века²⁶¹, и многие другие, современные ему, философы, по словам Арнобия, также не отвергали действительности чудес Христовых, а только приписывали их магии²⁶².

ж) Гиерокл, бывший правителем Александрии в 303 году, при императоре Диоклетиане, признаёт подлинность чудес Христовых, но только старается противопоставить им чудеса Аполлония Тианского²⁶³.

з) Сам даже Юлиан-отступник, жесточайший враг Христианства (в IV в.), не дерзал отвергать действительности этих чудес, стараясь только представить их делом маловажным. «Христос, говорит он, во всю свою жизнь не сделал ничего достопримечательного, разве уже кто сочтёт многозначащим то, что Он исцелял хромых и слепых, и заклинал одержимых духами в Вифсаиде и Вифинии²⁶⁴.

Вообще должно сказать, что в первые века Христианства никто из язычников не отвергал действительности чудес Евангельских. Это всего лучше видно из Христианских апологий, написанных в то время. Здесь защитники веры с уверенностью говорят о Евангельских чудесах, как о действиях доказанных, о которых никто с ними не спорит, и стараются только опровергнуть ту мысль язычников, будто эти чудеса творились силой магии, и будто такие же и даже высшие чудеса не раз были совершаемы богами и некоторыми героями мира языческого²⁶⁵.

После такого множества свидетелей о достоверности чудес Евангельских,– свидетелей и своих и чужих, и близких и враждебных Христианству,– сомневаться в подлинности этих чудес было бы уже, без сомнения, делом крайней исторической несправедливости и скептицизма.

Пророчества И. Христа одни касаются Его собственного лица, другие – Его учеников, третьи – Его учения и Церкви, четвёртые – судьбы Иерусалима и всех Иудеев, пятые, наконец,– последних событий мира.

I. Касательно собственного лица Спаситель предрёк следующее: се восходим во Иерусалим, и сын человеческий предан будет архиереем и книжником: и осудят его на смерть, и предадят его языком на поругание и биение и пропятие: и в третий день воскреснет (Матф. 20, 18–19; сн. Лук. 18, 31–32). Что это предсказание есть истинное пророчество, доказательством тому служат:

а) его совершенная ясность, точность и определённость: Спаситель изрекал несколько раз (Матф. 12, 40; 16, 21; 17, 22–23; Иоан. 10, 17 и др.), и всегда выражал одно и то же;

б) оно касается таких подробностей события, которых никак нельзя было предугадать по естественным соображениям: Спаситель говорит не только о своей смерти, но и о том, что она последует именно в Иерусалиме, что Он предан будет не только первосвященникам и книжникам, но и язычникам, что тогда поругаются Ему, укорят Его и оплюют, и что, из всех видов смерти, Его ожидает именно смерть крестная;

в) вместе с такими, совершенно случайными обстоятельствами, Иисус Христос предрекает ещё одно; в строгом смысле, чудесное: это собственное Его воскресение, которого тем более нельзя было предвидеть ни по каким естественным соображениям;

г) наконец – то, что все эти подробности предсказания сбылись с величайшей точностью (Матф. гл. 26 и 27; Лук. гл. 23 и 24).

II. Пророчества касательно Апостолов одни относились к тому или другому из них, другие ко всем. Христос –

а) предсказал, что один из учеников Его предаст своего Учителя,– тогда как никто из них этого не знал,– и даже предуказал самого предателя (Матф. 16, 21; Марк. –14, 18; Лук. 22, 21; Иоан. 13, 21 и след.);

б) предсказал Апостолу Петру, в то время, как этот Апостол уверял Его в своей особенной приверженности к Нему, в своей готовности даже умереть с Ним и не оставлять Его, хотя бы все другие ученики оставили,– предсказал, что он – Пётр, несмотря на все свои уверения, отвергнется своего Учителя, отвергнется до трёх раз, отвергнется в ту же самую ночь и прежде, нежели возгласит алектор (Матф. 26, 33–35; Марк. 14,—29—30; Лук. 22, 33–34);

в) предсказал также Апостолу Петру его страдальческую кончину (Иоан. 21, 18). Всем же Апостолам предрёк –

а) что они оставят своего Учителя, когда Он будет предан, и рассеются, яко овцы, не имеющие пастыря, хотя Апостолы старались уверить Его в противном (Матф. 26, 31 и 35);

б) что, по вознесению Его на них низойдет Дух Святой (Иоан. 14, 26; 15, 26; 16, 7 и след.), и это случится в Иерусалиме (Деян. 1, 4 и 8);

в) что они, как и все верующие в Него, совершат великие чудеса (Марк. 16, 17 и 18; Иоан. 14, 12);

г) что они подвергнутся за Него гонениям, мучениям и самой смерти (Матф. 10, 17; 24, 9; Лук. 21, 12; Иоан. 15, 20; 16, 2).

III. Касательно своего учения и Церкви Спаситель предсказал –

а) что Евангелие распространится по всей земле, не только между Иудеями, но и язычниками (Матф. 8, 11–12; 24, 14; Марк. 13, 10; Лук. 24, 47; Иоан. 10, 16; 12, 32; Деян. 1, 8);

б) что Его Церкви врата адова не одолеют, и она не только утвердится на земле, но и будет существовать до конца мира (Матф. 16, 18; 28, 20), и

в) что святейшее таинство Евхаристии будет совершаться на земле, точно также, до Его второго славного пришествия (Лук. 22, 16; сн. 1Кор. 11, 24 дал.). И когда предсказал? Тогда, когда, по всем соображениям человеческим, надлежало ожидать совершенно противного. Спаситель был окружён со всех сторон врагами, и притом такими, в руках которых находилась почти вся общественная власть; Его самого ожидала крестная смерть: это Он предвидел; Его учение прямо было противно мудрости и нравам современников Его: это Он даже испытал (Иоан. 6, 66; Матф. 19, 22); для распространения этого учения у Него было только двенадцать учеников, и всё людей некнижных; самих этих учеников, по Его же предсказанию, ожидали всеобщая ненависть, преследования и мученическая смерть... Как же возможно было, несмотря на всё это, утверждать с решительностью, что Евангелие распространится во всём мире, и что последователи Евангелия составят собой такое общество, которое пребудет непоколебимым до конца века? Мог это утверждать, но только один Бог, всеведущий и всемогущий.

IV. в пророчестве касательно судьбы Иерусалима и Иудеев И. Христос предсказал разные обстоятельства, предшествовавшие разрушению Святого града, а с ним и всего Иудейского царства, обстоятельства, сопутствовавшие этому страшному событию, и обстоятельства, за тем последовавшие.

1) Обстоятельства предшествовавшие можно подвести под следующие пять:

а) Мнози лжепророцы востанут, и прельстят многия (Матф. 24, 11; Марк. 13, 6). Если бы это было в то время, когда для народа Божьего продолжался период пророческий, и когда, вместе с истинными пророками, являлись нередко и ложные: подобное предсказание не заключало бы в себе ничего удивительного. Но теперь, после того, как ещё со времён плена Вавилонского пресёкся для Иудеев ряд пророков, можно ли было теперь ожидать и предсказывать, по одним естественным соображениям, что вот скоро явятся многие лжепророки? И, однако же, это сбылось со всей точностью. Перед разрушением Иерусалима, действительно, явились многие лжепророки, и прельстили многих, каковы: Февда (Деян. 5, 36; снес, Ioseph Flavii Antiqu. lib. XX, cap. 5), Симон волхв (Деян. 8, 9. 10), Еллима (-13, 6 и далее), какой-то Египтянин, о котором упоминается и в Деяниях Апостольских (-21, 38) и у Иосифа Флавия²⁶⁷, Досифей²⁶⁸ и другие обманщики, которые в царствование Нерона (55–68), распространившись по всей Иудеи, возбуждали народ к восстанию против Римлян и вызывали его в пустыню, обещая показать им там великое чудо²⁶⁹.

б) Услышати имате брани и слышания бранем, зрите не ужасайтеся: подобает бо всем сим быти, но не тогда есть кончина,– востанет бо язык на язык, и царство на царство: и будут глади и пагубы, и труси по местом (Матф. 24, 6–7). И история свидетельствует, что весь промежуток времени, со смерти Нерона до разрушения Иерусалима (68–70), в пределах Римской империи был не что иное, как непрерывный ряд браней между Оттоном, Вителлием и Веспасаном. И что в то же время происходили возмущения и бунты в разных других странах мира: в Кесарии, Птолемаиде, Скифополе, Тире, Дамаске, Александрии. Около того же времени голод троекратно опустошал Италию, в царствование Клавдия и потом Нерона²⁷⁰, и однажды – Иудею²⁷¹, моровая язва свирепствовала в Риме, Кампании и Иерусалиме²⁷², и страшные землетрясения разрушили целые города в Азии, Сицилии, Калабрии, Понте, Кампании, Македонии и Ахаии²⁷³.

в) Страхования же и знамения велия с небесе будут (Лук. 21, 11). Эти чудесные знамения, которые наперёд могли быть ведомы, бесспорно, одному только всеведущему и всемогущему Мироправителю, точно, и предшествовали разрушению Иерусалима. Флавий и Тацит единогласно свидетельствуют, что пред тем временем жители Святого града слышали в воздухе движение невидимого войска и колесниц. Однажды в храме, в самую полночь, виден был свет вокруг жертвенника, подобный свету дневному. В другой раз восточные медные двери храма, которые с трудом могли затворять двадцать человек, около шестого часа ночи отверзлись сами собой. В ночь на праздник Пятидесятницы из святилища раздался сильный глас как бы великого множества людей: прейдем отселе²⁷⁴.

г) И за умножение беззакония, иссякнет любы многих (Матф. 24, 12). И. Флавий пишет: «если бы Римляне не поразили этих людей (Иудеев), то они или были бы поглощены землёй, или потоплены наводнением, или пожраны огнём, подобно Содому: ибо беззакония их умножились выше всякой меры»²⁷⁵.

д) Прежде же сих всех возложат на вы руки своя, и ижденут, предающе на сонмища и темницы, ведомы к царем и владыкам, имене моего ради (Лук. 21, 12). Исполнилось и это: с самого начала своей проповеди Апостолы подверглись преследованиям, как от Иудеев, так и от язычников, влачимы были на судилища, заключаемы в темницы, и до разрушения Иерусалима успели уже вкусить смерть мученическую: Иаков Зеведеев, Иаков брат Господень, Пётр и Павел.

2) Касательно самого разрушения Иерусалима и обстоятельств, сопутствовавших разрушению, Спаситель предсказал:

а) Время события: аминь глаголю вам, яко не имать прейти род сей, дóндеже вся сия будут (Матф. 24, 34; Лук. 21, 32). И, действительно, разрушение Иерусалима последовало спустя 36 или 37 лет, по изречению пророчества, как известно из Флавия²⁷⁶.

б) Удаление некоторых из Иерусалима до осады: тогда сущии во Иудеи да бежат на горы (Матф. 24, 16). И, по словам Евсевия, это были Христиане, которые удалились в то время из Иерусалима в нагорную страну, в город Пеллу²⁷⁷.

в) Способ осады: и обложат врази твои острог о тебе (Иерусалиме), и обыдут тя, и обымут тя отвсюду (Лук. 19, 43; 21, 20). Так и поступил Тит: желая пресечь для осаждённых всякую внешнюю помощь и всякую возможность к бегству, дабы тем скорее принудить их сдаться, он приказал построить вокруг Иерусалима стены (что дотоле при осадах вовсе не употреблялось, и это гигантское дело совершено было в три дня Римскими легионами²⁷⁸.

г) Бедствия осаждённых: будет тогда скорбь велия, якова же не была от начала мира доселе, ниже имать быти (Матф. 24, 21), горе же непраздным и доящим в тыя дни (-19). И. Флавий, при описании этих бедствий, выражается почти словами Евангелия, считая невероятным, чтобы от сотворения мира какой-либо другой город, который бы потерпел столько, сколько Иерусалим в ту пору²⁷⁹. Идумеи, призванные для защиты Иерyсалима, в самый день вступления своего в св. град, обагрили стогны его убийством 18,000 граждан; тогда же образовались три злодейские шайки, которые, прикрываясь именем защитников отечества, вели кровавые распри в городе, храме и самом святилище, не щадили ни пола, ни возраста, ни состояния, умерщвляли старцев, жён, детей в колыбели. Многие из граждан спешили укрыться от этих извергов в подземельях вокруг Иерусалима, но схватываемые Римлянами, по повелению Тита, были распинаемы на крестах по пятисот ежедневно, в виду города и храма. Вскоре открылся ужасный голод, и за ним последовала язва со всеми своими опустошительными действиями, так что в самом почти начале осады выброшено было из Иерусалима через одни ворота до 115 тыс. трупов; живые питались телами умерших, и одна из матерей, в отчаянии, заклала для себя в снедь собственное дитя²⁸⁰.

д) Степень самого разрушения Иерусалима и погибели Иудеев: аминь глаголю вам, не имать остати зде камень на камени, иже не разорится (Матф. 24, 2),– и разбиют тя и чада твоя в тебе, и не оставят камень на камени в тебе (Лук. 19, 44). Раздражённые упорным сопротивлением Иудеев, легионы Римские, взявши Иерусалим, не дали пощады никому и ничему: город, окружавшие его деревни на несколько миль и воды Иордана обагрены были кровью; в самом Иерусалиме, по словам Флавия, не осталось даже признака, что он имел некогда обитателей²⁸¹. Храм, несмотря на пламенное желание и повеление Тита – сохранить это величественное здание, по неосторожности одного воина, истреблён пламенем. В продолжение всей осады погибло Иудеев до миллиона и ста тысяч²⁸².

3) Наконец, последовавшие за тем обстоятельства Спаситель выразил в следующих словах: и падут во острии меча, и пленени будут во вся языки: и Иерусалим будет попираем языки, дóндеже скончаются времена язык (Лук. 21, 24). Флавий пишет, что в плен, по разрушению Иерусалима Титом, взято Иудеев до 97-ми тысяч; в плену многие из них погибли на потешных играх, одни в борьбе между собой, другие в борьбе со зверями; многие отправлены были в Египет, Александрию и другие страны для продажи в рабство²⁸³. Лет через семьдесят, по случаю новых возмущений Иудейского народа, Иерусалим опять был взят Римскими легионами,– причём Иудеев погибло до 580-ти тысяч. В это время, по повелению императора Адриана, св. град был разрушен совершенно, и по развалинам храма прошёл плуг: новый город, с новыми жителями, с новым именем (Элии) и богами, возник на месте Иерусалима, а Иудеи навсегда изгнаны из него и рассеяны во всех пределах мира. С тех пор св. град, хотя получил со временем своё прежнее имя, видимо, предан на поругание языкам и доселе. Все попытки Юлиана-отступника и самих Иудеев восстановить Иерусалим и храм остались тщетными.

Таким образом, ни одна йота из страшного пророчества Христова о судьбе Иерусалима и Иудеев не осталась не исполненной! И очень понятно, почему древние защитники Христианства указывали на это пророчество, как на одно из самых разительных доказательств божественности св. веры²⁸⁴.

V. Рассматривать здесь пророчества Христовы касательно последних событий мира: его кончины (Лук. 21, 34–36), воскресения мёртвых (Матф. 22, 30–32), всеобщего суда и следствий этого суда (Матф. 25, 31–46), было бы излишне: так как пророчества эти ещё не исполнились. Поэтому, опустивши их, перейдём к рассмотрению величайшего из чудес и пророчеств Евангельских.

Воскресение нашего Господа служит как бы венцом всех тех чрезвычайных событий, которыми доказывается Его божественное происхождение и посольство, а вместе и божественное происхождение Его веры. Это выразил и сам Спаситель, когда Иудеям, требовавшим от Него новых чудес, двукратно отвечал: род лукав и прелюбодей знамения ищет: и знамение не дастся ему, токмо знамение Ионы пророка,– якожебо бе Иона во чреве китове три дни и три нощи: тако будет и Сын человеческий в сердцы земли три дни и три нощи (Матф. 12, 39–40; 16, 4), и когда, отходя на крестную смерть, за которой долженствовало последовать Его воскресение, воззвал: ныне прославися Сын человеческий, и Бог прославися о нем (Иоан. 13, 31). Так смотрели на это событие и св. Апостолы, когда утверждали, что через воскресение своё Христос открылся во всей силе Сыном Божьим (Рим. 1,4), и проповедовали, что аще Христос не воста, суетна вера наша (1Кор. 15, 17, сн. Деян. 4, 33). Здесь мы видим, во-первых, величайшее пророчество: ибо Христос, говоря о своём будущем воскресении, предсказал событие сверхъестественное, которого, следовательно, нельзя было предвидеть ни по каким соображениям ума. Притом, Спаситель изрёк это пророчество не однажды только и как бы мимоходом, но изрекал несколько раз, при различных случаях,– не одним только приближённым ученикам (Матф. 16, 21; 17, 9. 22 и 23; 20, 17–19; 26, 31–32), но всему народу Иудейскому и учителям его (Матф. 12, 40; 16, 4; Иоан. 2, 19; 10, 17 и др.), не в обоюдных выражениях, но ясно так, что никто не мог не понять этого предсказания, или понять его превратно (Матф. 27, 62–64), наконец, изрёк – с самым точным определением времени, которое Ему надлежало пребыть в гробе (Марк. 8, 31; Матф, 12, 40; 16, 21; 20, 19). Здесь же видим, во-вторых, и величайшее чудо. Величайшее уже по тому одному, что оно ясно предсказано было, и предсказано самим Воскресшим: Христос воста, якоже рече (Матф. 28, 6). Величайшее – и по чрезвычайному явлению в нём силы Божьей: воскресение мёртвого, без всякого сомнения, есть дело большего могущества, нежели исцеление больных, очищение прокажённых и пр. Величайшее, наконец, потому, что воскресение Спасителя совершено не каким-либо сторонним чудотворцем, как совершались все прочие воскресения мёртвых, упоминаемые в Ветхом и Новом Завете, но Воскресший сам, как область имел положить душу свою, так и опять приял её (Иоан. 10, 18): Он воскрес силой Божества своего, по единосущию с Богом Отцом, воздвигшим Его от мёртвых (Рим. 8, 11: 10, 9),– который якоже сам имать живот в себе, тако даде от века и Сынови живот имети в себе (Иоан. 5, 26).

Единственными свидетелями воскресения Христова могли быть только Иудеи, посреди которых совершилось оно, т. е. с одной стороны, ученики Спасителя, а с другой Его враги. Те и другие, действительно, и засвидетельствовали это событие, но только совершенно различно. Апостолы засвидетельствовали пред целым миром и словами, и писаниями, и своей жизнью, и самой своей смертью, что Христос, умерши на кресте и будучи положен во гробе, к которому нарочито приставлена была стража, воскрес в третий день, как сам неоднократно предсказывал ещё при жизни. Враждебные Иудеи, напротив, распустили молву, что Он не воскрес, а будто ученики Его тайно ночью похитили мёртвое тело своего Учителя из гроба, в то время, как стражи спали. И замечательно, что это было единственное объяснение, которое враги Христовы старались тогда и в последующее за тем время противопоставить свидетельству Апостолов,– как видно:

а) уже из слов св. Евангелиста Матвея (Матф. 28, 15);

б) из слов св. Иустина мученика, который в разговоре своём с Трифоном-иудеянином говорит ему, что соотечественники его, когда Христос воскрес, разослали своих единомышленников в разные стороны, чтобы всюду распространить слух о похищении тела Его учениками²⁸⁶, а ещё яснее –

в) из состязаний древнейших противников и защитников Христианства, из которых первые (Цельс, Порфирий, Юлиан), не находя никакого другого возражения, то только и повторяли против воскресения Христова, якобы Апостолы унесли тело своего Учителя, а вторые это только возражение и старались опровергнуть, не слыша других подобных... Что же сказать на оба эти, столько несходные между собой, показания свидетелей?

Скажем,

I) что есть некоторые обстоятельства события, которые равно допускаются обоими показаниями;

II) что показание Иудеев совершенно нелепо и невероятно, тогда как –

III) свидетельство Апостолов запечатлено всеми признаками непререкаемой достоверности.

I. Обе стороны, очевидно, согласны между собой:

1) в том, что И. Христос, действительно, умер. Апостолы не только предполагают это в своём свидетельстве, но и выражают ясно (Иоан. 19, 30), а враждебные Иудеи необходимо предполагают. Всё, что только могли придумать последние против свидетельства Апостолов, как мы уже заметили, состояло в одном, будто тело Спасителя похищено. И ни под каким видом не осмелились Иудеи распускать молвы, что Христос не умер на кресте; следовательно, смерть Спасителя была столь несомненна и общеизвестна, что разуверять в этом показалось самим врагам Его решительно невозможным. И, точно, её засвидетельствовали многие. Засвидетельствовали воины, которые, пришедши к Иисусу, чтобы перебить Ему голени, не перебили, увидевши Его и без того умершим (Иоан. 19, 33). И в частности – тот из воинов, который, для большего удостоверения себя в смерти нашего Спасителя, пронзил копьём Его ребро, из коего вдруг истекла кровь и вода (-34). От одного этого, столь сильного, удара прервалась бы, без сомнения, слабая нить жизни Божественного Страдальца, если бы Он в то время был ещё жив. Засвидетельствовали – сотник, стоявший у креста Христова, и сам Пилат, который не прежде позволил Иосифу Аримафейскому снять с креста тело Спасителя, как уже уверился, что Он действительно умер (Марк. 15, 44). Засвидетельствовали, наконец, сами враги, когда пришли к Пилату и просили его приставить стражу к гробу Иисуса: помянухом, говорили они, яко льстец он рече, ещё сый жив, по триех днех востану... (Матф. 27, 63); значит, теперь, по их собственным словам, Он был уже мёртв... И если бы в Иудеях оставалось хотя бы малейшее сомнение касательно этого,– ужели бы они не позаботились увериться и обличить свою жертву? Вообще, в продолжение всех первых веков Христианства, никогда не было слышно со стороны врагов его той мысли, якобы Христос не умер на кресте; напротив, и Иудеи и язычники постоянно укоряли Христиан за то, что они боготворят человека, умершего самой позорной смертью.

2) В том, что к гробу Спасителя приставлена была стража Его врагами. Свидетельство об этом Апостолов известно из Евангелия (Матф. 27, 66); свидетельство Иудеев видно из их показаний. Тело Христово, по их словам, тайно унесено из гроба учениками в то время, когда стражи спали... Следовательно, стражи эти, точно, были при гробе. Кто же их приставил? Без сомнения, не ученики, а враги. По какому побуждению? Другого указать нельзя, кроме того, о котором сказал Евангелист Матвей: собрашася apxиерee и фарисеи к Пилату, глаголюще: господи, помянухом, яко льстец он рече, ещё сый жив, по триех днех востану. Повели убо утвердити гроб до третияго дне: да не како пришедшие ученицы его нощию, украдут его, и рекут людем: воста от мертвых: и будет последняя лесть горша первыя (Матф. 27, 62–64). Вот пред нами несомненное свидетельство самих врагов, что Спаситель, действительно, пророчествовал о своём воскресении!

3) В том, наконец, что тело Христово в субботу утром находилось ещё во гробе: иначе, если бы Иудеи не были в этом убеждены, с какою целью стали бы они приставлять стражу к гробу?– а утром в воскресение тела во гробе уже не оказалось: в противном случае зачем бы Иудеям распускать слух, будто бы ученики Иисуса унесли тело Его?

После этого всё разногласие между Иудеями и Апостолами остаётся в решении только одного вопроса: где же девалось тело Спасителя? Точно ли Он воскрес, как говорят последние, или тайно похищен учениками, как утверждают первые?

II. Свидетельство Иудеев совершенно нелепо и невероятно. Похищение тела Христова учениками, во время сна стражей, представляется или невозможным, или безрассудным:

1) Со стороны Апостолов. Известно, что они дотоле были люди робкие и боязливые: откуда же взялась теперь у них такая смелость? Им ли похищать мёртвого, когда они оставили живого? Они рассеялись при виде нескольких рабов с дрекольями, пришедших взять Иисуса: как же отважились теперь напасть на вооруженных воинов? И что могло побудить Апостолов к такому отчаянному поступку? Если бы Иисус Христос не воскрес как предсказывал: чего могли ожидать от Него ученики? На что им было Его мёртвое тело? Но допустим, несмотря на всю нравственную невозможность поступка, что Апостолы похитили тело Спасителя,– спрашивается: как же они не сделали этого в первую ночь (с пятницы на субботу), когда всё им благоприятствовало: ибо при гробе ещё не было стражи,– а вздумали исполнять своё намерение тогда, когда гроб охраняла уже стража? Кроме того, если бы им точно удалось воспользоваться сном стражи: как бы надлежало им поступить в этом случае, по самому благоразумию? Надлежало бы, без сомнения, со всей возможной скоростью спешить из гроба и унести с собой тело. А похитители, будто нарочно, медлят в пещере, снимают со Спасителя погребальные пелены и сударь, укладывают их в порядок, в каком после нашли эти вещи Пётр и Иоанн (Иоан. 20, 6–9), и таким образом бесполезно тратят время, столь для них дорогое²⁸⁷!

2) Со стороны самого дела, т. е. тайного похищения. Возможно ли, чтобы Апостолы приблизились к гробу, разломали на нём печать, отвалили огромный камень от дверей его, не мало помедлили в пещере, и потом успели унести из неё мёртвое тело своего Учителя, не разбудивши всем этим даже ни одного из воинов, как бы глубоко все они ни спали?

3) Со стороны стражей. Не забудем, что их приставили к гробу сами Иудеи. Если бы дело это принял на себя Пилат: они могли бы обвинить его в небрежении, могли бы сказать, что он, вероятно, отрядил для этого воинов оплошных, которые допустили унести тело Христово. Но первосвященники и книжники сами приходили к Пилату просить у него стражу, сами запечатали гроб, сами приставили к нему воинов, без сомнения, из людей, наиболее преданных им и известных по своей верности и бдительности. Как же эти воины могли допустить такую оплошность? Они говорят: ученицы Иисуса нощию пришедше украдоша его: нам спящим (Матф. 28, 13). Но как воину ссылаться на сон во время стражи? И откуда узнали они об этом хищении, когда сами спали таким крепким сном, что ничего не видели и не слышали? Что за свидетельство спящих?

4) Наконец, со стороны обстоятельств, последовавших за этим мнимым хищением. Воины сознаются, что они спали, когда обязаны были бодрствовать, что они допустили похитить тело Иисусово, когда должны были устеречь его, следовательно, они виновны были в высшей степени, по их собственному сознанию. И между тем этих стражей не только ничем не наказывают, напротив, им ещё дают большую сумму денег!.. Отчего такая милость? Известно, как строго взыскивалось тогда за подобные преступления. Ирод предал казни воинов, стерёгших Апостола Петра в темнице. Предал за то, что они не устерегли Петра, освободившегося из заключения чудесным образом (Деян. 12, 19). А воины, допустившие похищение тела Христова из гроба, оставлены без всякого наказания?.. Не менее виновны были бы и Апостолы, если бы похитили тело Спасителя, вопреки всем предосторожностям со стороны начальства. Но и Апостолов оставляют без внимания, и Апостолов не отыскивают, не судят, не наказывают. Что же это значит? Зачем первосвященники и фарисеи, имея полную возможность разведать истину, не исследовали дела судебным образом; зачем открыто, не обличили обмана, чтобы однажды навсегда заградить уста Апостолам? Исследование могло бы разделить учеников Христовых, произвести разногласие между ними. Причина понятна: Иудеи боялись исследовать истину потому, что тайно были убеждены в ней, и знали, что исследование обличило бы совсем не Апостолов, а их самих.

Новая несообразность: через несколько недель, когда Апостолы своей проповедью о воскресения Спасителя начали обращать к Нему целые тысячи Иудеев, синедрион крайне смутился этими чудными успехами её и потребовал проповедников к себе на суд. Зачем же? Чтобы обличить и обвинить их в похищении тела Иисусова? Нет, а только, чтобы запретить им проповедовать об имени Спасителя... Отчего же синедрион и теперь не обличил учеников Христовых в этом похищения, когда к тому вызывал его самый случай? Обличивши Апостолов, он отстранил бы от себя обвинение в убиении истинного Мессии, и отвлёк бы от них всех последователей. Причина и здесь очевидна: синедрион не сделал этого потому, что боялся обличить, вместо Апостолов, самого себя.

Через несколько времени Апостолов снова требуют на суд, и в этот раз члены синедриона, раздражённые их неумолчной проповедью о воскресении Христовом, хотели уже предать их смерти (Деян. 5, 33). Тут Гамалиил, один знаменитый законоучитель фарисейский, подаёт такой совет: отступите от человек сих, и оставите их: яко аще будет от человек совет сей или дело сие, разорится: аще ли же от Бога есть, не можете разорити то, да не како и богоборцы обрящетеся (Деян. 5, 38–39). И что же? Совет этот принимается всеми и приводится в исполнение. Спрашиваем: как же Гамалиил осмелился подать синедриону такое мнение, в пользу Апостолов, если члены синедриона были истинно убеждены, что Апостолы похитили тело своего Учителя? И, ещё более, как, при этом убеждении, синедрион мог послушаться такого совета? Если не сомневались, что Апостолы обманщики: уместно ли было даже малейшее опасение, не от Бога ли их проповедь?..

Таким образом, если где, то здесь особенно, в этом лжесвидетельстве на Апостолов, солга не правда себе (Пс. 26, 12).

III. Совсем не таково свидетельство Апостолов о воскресении Спасителя. Тут мы видим все признаки самой чистой и непререкаемой истины.

1) Апостолы не могли обмануться в этом случае. Они знали Иисуса Христа совершенно: потому что жили с Ним около трёх с половиной лет, и находились при Нём почти неотлучно, следовательно, не могли смешать Его с кем-либо другим и принять, вместо Него, другого.

Если бы они говорили, что только один из них видел Господа, после Его смерти: ещё можно было бы подумать, что этот единственный свидетель видел призрак, или принял, одно лицо, вместо другого. Но Апостолы возглашают, что они все видели воскресшего Спасителя, и что однажды Он явился даже более, нежели пятистам учеников своих. Как же допустить, чтобы такое множество людей, все вместе, могли обмануться, и все одинаковым образом? Если бы говорили Апостолы, что видели Господа только однажды, и то издали, в короткое время и как бы мельком,– опять позволительно было бы подозревать ошибку. Но Воскресший, свидетельствуют они, являлся им многократно, в продолжение сорока дней, то порознь некоторым, то всем вместе, и пред их же глазами вознёсся на небеса. Притом, во время своих явлений Он имел с Апостолами продолжительные беседы, когда изъяснял им Писания, открывал тайны царствия своего, которые они должны были проповедать, предсказывал ученикам своим то, что с ними случится, и начертывал им план их будущих действий. Он, даже, собственно для удостоверения учеников, вкушал пред ними пищу и питьё, показывал им свои изъязвленные руки и ноги, свои рёбра, пронзённые копьём, и заставлял их осязать Себя. Ужели и после всего этого Апостолы могли не узнать своего Учителя и как-нибудь обмануться?

Замечательно, что Апостолы в настоящем случае явились особенно недоверчивыми. Они чувствовали всю важность истины воскресения Христова, и потому всеми мерами старались до очевидности в ней убедиться. Они не увлекаются первой вестью о воскресении Господа, не верят друг другу, не доверяют даже с первого раза собственным глазам, пока не удостоверяются совершенно. Когда св. жёны возвестили учениками, что Иисус Христос воскрес, и что они видели Его,– Апостолы, почли всё, рассказываемое женами, за мечтание: явишася пред ними яко лжа глаголы их, и не вероваху им (Лук. 24. 11). Когда ученики, шедшие в Еммаус, также возвестили о явлении им Спасителя другим Апостолам: и ни тема веры яша (Марк. 16, 13). Вскоре Воскресший явился и прочим своим ученикам, и они с первого раза подумали, что видят духа (Лук. 24, 37). А Фома, не бывший при этом, не поверил даже всеобщему удостоверению своих соучеников и сказал: аще не вижу на руку его язвы гвоздинные, и вложу перста моего в язвы гвоздинные, и вложу руку мою в ребра его, не иму веры ((Иоан. 20, 25). Эта медленность в веровании воскресению Христову, эта осторожность, с какой они старались убедиться в нём, эти доказательства, которых они требовали для собственного убеждения,– со всей непререкаемостью свидетельствуют, что если Апостолы, наконец, поверили решительно, то, значит, они разузнали истину самым полным и очевидным образом.

2) Точно также нельзя подозревать учеников Христовых в том, чтобы они имели намерение обмануть других, говоря о воскресении своего Учителя.

Этому противоречит, во-первых, нравственный характер Апостолов. Возможно ли предположить умысел обманывать других людей, которые, проповедуя нравственность самую чистую и святую, какую когда-либо слышал мир, сами первые оправдывают её своей жизнью? Они проповедуют презрение к богатству,– и, по примеру Спасителя, оставляют всё; бедность их была такова, что, среди тяжких трудов апостольства, они должны были ещё трудиться собственными руками и для того, чтобы снискать себе пропитание. Проповедуют умерщвление плоти,– и можно ли исчислить все те подвиги, лишения и страдания, каким подвергали они собственную плоть во всё время своего апостольского служения? Проповедуют смирение,– и, при величайших успехах своего благовестия, не обнаруживают во всём поведении своём и тени тщеславия. Проповедуют прощение обид, и, постоянно преследуемые и огорчаемые, не позволяют себе ни малейшей жалобы, ни одного слова досады или ропота. Они заповедуют другим искренность, чистосердечие,– и сами, с беспримерным простосердечием, рассказывают о своих недостатках и слабостях, о своём скудоумии, по которому многого прежде не понимали из слов своего Учителя, о своём малодушии и робости в минуты Его страданий, о своём маловерии и проч. Таких ли людей можно подозревать в умысле обманывать ближних?

Этому противоречат, во-вторых, самые обстоятельства их проповеди. Они проповедуют о воскресении своего Учителя в том городе, где Он был распят; пред лицом всех тех людей, которые видели Его и были даже виновниками Его крестной смерти. Проповедуют, спустя не более пятидесяти дней после события, когда у всех ещё живы были воспоминания о жизни и смерти Иисуса Христа, и когда, потому, всякому легко было обличить проповедников во лжи. Они начинают свою проповедь во время величайшего праздника, на который стеклось в Иерусалим бесчисленное множество народа из всей Иудеи и даже из чужих стран; они будто ожидали подобного дня, чтобы вызвать на борьбу с собой целые тысячи врагов. И как же согласиться, чтобы в проповеди Апостолов скрывался умысел обмануть других?

Этому противоречит, в-третьих, то, что Апостолы не имели никаких побуждений решиться на такой умысел, напротив, имели побуждения отказаться от него. В самом деле, что могло бы заставить Апостолов проповедовать о воскресении Спасителя, если бы Он не воскрес? Прежняя любовь к Нему? Но эта любовь необходимо превратилась бы в ненависть: они видели бы теперь в своём бывшем Учителе человека, который, обольстив их несбыточной мечтой, заставив их покинуть дома, имущество и все мирское, вооружив против них весь народ Иудейский, наконец, оставил своих учеников на произвол судьбы. Или надежда благ мира? Но проповедовать Иисуса Христа воскресшего значило объявлять Иудеям, что они – убийцы истинного Мессии, т. е. открыто обвинять их в преступлении величайшем, какое только можно вообразить, и, следовательно, подвергать себя всей злобе и ненависти этих людей, которые в мщении за себя были неукротимы, как известно уже было Апостолам из опыта над их собственным Учителем. К тому же, Апостолы предупреждены были самим Иисусом Христом, ещё при жизни Его, что их, когда они выступят на всемирную проповедь, ожидает самая тяжёлая участь, что они неминуемо подвергнутся за имя Его всеобщей ненависти, лишениям, преследованиям, мукам... Или не могла ли подвигнуть Апостолов к обману какая-либо надежда на воздаяние от Бога в жизни будущей? Но естественна ли подобная надежда в обманщиках? Ужели Апостолы не в состоянии были понять и того, что за такие дела надобно ожидать за гробом не наград от Бога, а страшной казни?.. Между тем, если бы Апостолы согласились перейти на сторону врагов своего Учителя, и объявили, что Он, умерши, не воскрес, хотя неоднократно предрекал о своём воскресении, что Он, следовательно, был льстец. В таком случае они не только избавились бы от всех, угрожавших им, опасностей, но, без сомнения, получили бы и немалые выгоды. Первосвященники и фарисеи не пощадили денег и для стражей, чтобы только они разглашали молву, будто ученики украли тело Иисусово...

3) Можно, наконец, представить целый ряд и прямых доказательств на то, что Апостолы, свидетельствуя о воскресения Спасителя, действительно, говорили истину, были совершенно убеждены в ней, и что Христос, точно, воскрес.

Первое из таких доказательств – это внезапная и решительная перемена, совершившаяся в самих Апостолах по воскресению Иисуса Христа. Прежде они были люди робкие и боязливые; теперь вдруг становятся смелыми и решительными, выступают на всемирную проповедь, являются пред сонмами Иудеев, пред царями и судилищами, пред книжниками и философами. Прежде, когда Спасителя повели на страдания и смерть, Апостолы все, оставивши Его, разбежались. А теперь, через несколько дней после этого события, теперь, когда Учитель уже умер, ученики внезапно решаются для Него на все пожертвования, презирают всякие труды, опасности, гонения, узы, темницы, не страшатся самой смерти, с радостью все приемлют её, и своей кровью запечатлевают своё свидетельство о воскресении Господа. Кто же вдохнул это мужество в людей, которые прежде так малодушно оставили своего Учителя, при первой опасности, и, видя Его в муках, на кресте и в гробе, трепетали за собственную участь? Одно только воскресение Спасителя может объяснить нам такую чрезвычайную перемену в Апостолах: без этого великого чуда, их вера, ревность, самоотвержение, мужество были бы не объяснимы по законам, которыми управляется сердце человеческое.

Второе доказательство – это вера проповеди Апостольской Иудеев и за ними язычников. Апостолы вскоре, после кровавых страданий и смерти своего Учителя, которые в Иерусалиме видели все, начали в этом же самом городе торжественно возглашать Иудеям, что Христос, распятый ими, воскрес... И что же? Иудеи приемлют их проповедь целыми тысячами. Из Иерусалима идут проповедники воскресения Христова в соседские грады и веси,– благовестию их верят многие и там; идут к язычникам,– и язычники также тысячами покидают своих отеческих богов, и, по примеру Иудеев, решаются веровать в Распятого. Вслед за тем, новообращённые делаются предметом ненависти и презрения у своих соплеменников, подвергаются всякого рода лишениям и бедствиям, и ничто – ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни глад, ни нагота, ни меч не могут разлучить их от любве Божия, яже о Христе, Иисусе (Рим. 8, 35 и 39). Они вменяются, якоже овцы заколения, умерщвляются всякий день (-36),– и проходят три века самых лютых гонений на Христиан, а Христиане остаются непоколебимы в своей вере. Что же значит всё это, если Христос не воскрес? Как могли поверить Апостолам целые сотни тысяч современников? И что до такой степени могло изменить эти сотни тысяч и воодушевить на все пожертвования?..

Дальнейшими, но не менее разительными, доказательствами воскресения Христова можно назвать и все те чрезвычайные события, которые представляет последующая история новозаветной Церкви, как новые несомненные признаки божественного происхождения Христианской веры.

Сюда, по преимуществу, относятся:

a) сошествие Св. Духа на Апостолов,

б) их характер и чудеса,

в) в частности, обращение и чудеса св. Апостола Павла,

г) чудесное распространение Христианства на земле и

д) чудесные действия его в людях.

Сошествие Св. Духа на Апостолов было первое чрезвычайное событие в Церкви Христовой, которым началась и самая её история. Как случилось оно, довольно подробно описывает св. Евангелист Лука в книге Деяний Апостольских. Егда скончавшася дние пятдесятницы, говорит он, беша еси Апостолы единодушно вкупе. И бысть внезапу с небесе шум, яко носиму дыханию бурну, и исполни весь дом, идеже бяху седяще. И явишася им разделени язы́цы яко огненни: седе же на едином, коемждо их, и исполнишася вси Духа Свята, и начаша глаголати иными языки, якоже Дух даяше им провещавати. Бяху же во Иерусалиме, живущии Иудеи мужие благоговении от всего языка, иже под небесем. Бывшу же гласу сему, снидеся народ и смятеся, яко слышаху един кийждо их своим языком глаголющим их. Дивляхуся же вси и чудяхуся, глаголюще друг ко другу: не се ли вси сии суть глаголющии Галилеяне; и како мы слышим кийждо свой язык наш, в нёмже родихомся, Парфяне и Мидяне, и Еламите, и живущии в Месопотамии, во Иудеи же и Каппадокии, в Понте и во Асии, во Фригии же и Памфилии, во Египте и странах Ливии, яже при Киринии, и приходящии Римляне, Иудеи же и пришельцы, Критяне и Аравляне, слышим глаголющим их нашими языки величия Божия; Ужасахуся же еси и недоумевахуся, друг ко другу глаголюще: что убо хощет сие быти (Деян. 2, 1–12).

Важность этого события, как доказательства божественности Христианской веры, открывается:

а) из самого его характера: оно, очевидно, есть событие сверхъестественное;

б) из того, что оно ясно и неоднократно предсказано было Спасителем (Иоан. 14, 16. 17. 26; 16, 7. 8. 13. 14; Лук. 24, 49);

в) из того, что оно служит непререкаемым свидетельством воскресения и вознесения Спасителя на небо, без которых никак не могло бы случиться (Иоан. 7, 39; 16, 7. 8); наконец –

г) из того, что сошествие Св. Духа на землю было началом и причиной всех последующих знамений в Церкви Христовой, свидетельствующих о её божественности.

А достоверность этого чуда –

а) открылась тотчас же на самих Апостолах новым чудом: Апостолы, как только сошёл на них Дух Святой, вдруг начали говорить разными языками, якоже Дух даяше им провещавати (Деян. 2, 4); и –

б) засвидетельствована бесчисленным множеством народа из Иудеев и язычников-прозелитов, собравшихся в то время в Иерусалим со всех сторон на праздник Пятидесятницы. Изумление этих свидетелей было так велико, что едва только Апостол Пётр объяснил им необычайное явление, случившееся пред ними, и сказал: покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа во оставление грехов: и приимите дар Святого Духа (Деян. 2, 38), немедленно обратилось ко Христу в один день до трёх тысяч. Доказательством же тому, что Апостолы, действительно, получили тогда дар языков, оставшийся при них навсегда, служит их проповедь: как могли бы они пронести её по всей земле, возвестить всем народам, и во всех пределах мира основать общества верующих (событие несомненное!), без этого чудного дара?

Впрочем, одним этим не ограничилось действие Св. Духа, сошедшего на Апостолов: оно изменило самые их качества умственные и нравственные; оно облекло их силой творить знамения и чудеса.

I. Спаситель обетовал ученикам своим: егда приидет он, Дух истины, наставит вы на всяку истину (Иоан. 16. 13); той вы научит всему, и воспомянет вам вся, яже рех вам (-14, 26). Так, действительно, и случилось. Апостолы были люди простые, некнижные (Деян. 4, 13), и сколько ни наставлял их Спаситель, все они многого не понимали в Его учении (Лук. 24, 25. 26; Иоан. 16, 12), иногда прекословили Ему (Матф. 16, 22), и, даже по воскресению Его, после новых, подробнейших наставлений, не могли ещё совершенно освободиться от неправильных мнений своих соотечественников касательно Мессии и понять, надлежащим образом, тайны царствия Божьего (Деян. 1, 6. 7). Теперь мы видим в Апостолах совсем другое. Как только снизошёл на них Дух Святой, они вдруг начинают возвещать о Боге учение самое возвышенное и совершенное, раскрывать понятия о Мессии такие, чище и достойнее которых быть не может, преподавать правила нравственности, бесконечно превышающие собой все когда-либо бывшие нравоучения человеческие. Эти рыбари вскоре изумляют своей проповедью Иудею, малую Грецию, Азию и прочие страны; смело вступают в состязания с книжниками и философами, благовествуя о спасении мира, посрамляют премудрость мудрых, и силой своего слова повсюду привлекают ко Христу бесчисленное множество народа. До нас дошли их святые писания, сохраняющиеся в Церкви,– и, читая эти писания без предубеждения, с открытой душой и сердцем, кто не изумлялся необычайной высоте и светлости содержащихся в них истин, светлости и чистоте правил, чудной силе самого слова? Что же показывает всё это, если не то, что сам Бог, даровал Апостолам уста и премудрость (Лук. 21, 15), что они проповедовали и писали, по вдохновению от Духа Святого, и что их слово было и есть не человеческое, но, воистину, слово Божье (1Сол. 2, 13)?

О нравственных качествах Апостолов мы уже замечали (§ 101). Теперь повторим кратко, что, по снисхождению на них Св. Духа последовавшим за воскресением Христовым, они сделались несравненно выше в нравственном отношении, нежели были прежде. Велико было их самоотвержение, когда, оставив всё, они последовали за Спасителем; но пример сынов Зеведеевых (Мар. 10, 35–37) показывает, что в сердце учеников Христовых таились ещё остатки своекорыстия и привязанности к благам житейским. Велика была любовь Апостолов к Господу и Учителю; но она не пересиливала ещё, не подавляла в них любви к себе: ибо, когда наступила опасность, ученики все оставили своего божественного Наставника и разбежались (Матф. 26, 56). Несомненна была также их любовь к ближним; но некоторые случаи обнаруживали и её слабость (Лук. 9, 54). С нисхождением Св. Духа на Апостолов, всё в них изменилось. Их самоотвержение, любовь к Богу и ближним вдруг достигают самой высшей степени. Ради славы имени Божьего и спасения ближних они решаются на все пожертвования и скорби, и алчут, и жаждут, и наготуют, и страждут, и скитаются, и труждаются, делающе своими руками: укоряеми, благословляют: гоними, терпят: хулими, молят: становятся якоже отреби миру и попрание всем (1Кор. 4, 11–14); наконец в довершение всех своих трудов и страданий, из любви к Богу и ближним, полагают собственные души.

II. Дар чудотворений, который получили Апостолы, вместе с нисхождением на них Св. Духа, обнаружился в их многочисленных знамениях. Так св. Лука повествует:

а) что Апостол Пётр исцелил хромого от рождения,– и вследствие этого чуда обратилось ко Христу около пяти тысяч душ (Деян. гл. 3), и сами враги сознали достоверность чуда (-4, 16);

б) что, потом, Пётр исцелил некоего Энея, который уже восемь лет лежал в расслаблении,– и все, живущие в Лидде и в Ассароне, обратились ко Господу (-9, 33–35);

в) что, в скором времени, воскресил он в Иоппии некую ученицу, по имени Тавифу,– и опять многие уверовали в Господа (-37 до 42);

г) что даже одна тень Петрова, падая на больных, мимо которых проходил этот Апостол, исцеляла всякие недуги (-5, 15. 16). Кроме того, св. Лука –

д) замечает вообще об Апостолах, что руками Апостольскими быша знамения и чудеса в людех многа, вследствие чего паче и паче прилагахуся верующии Господеви, множество мужей же и жен (-5, 12. 14);

е) говорит о св. Филиппе: внимаху народи глаголемым:, от Филиппа единодушно, слышаще и видяще знамения, яже творяше: дуси бо нечистии от многих имущих я, вопиюще гласом велиим, исхождаху: мнози же расслаблени и хромии исцелишася (-8, 6. 7); и

ж) упоминает о некоторых других знамениях, совершённых Апостолами (напр., Деян. 5, 1–5; 10, 44. 45).

В подтверждение исторической достоверности чудес Апостольских можно указать:

1) На достоинство писателя, свидетельствующего о них. Св. Лука, при вдохновении от Духа Святого, имел все, даже естественные, средства знать истину: одни из этих чудес он видел сам; о других мог слышать от очевидцев. Ему известны были и совершители этих чудес – Апостолы, с которыми он даже лично обращался, и те, над которыми совершены были чудеса, и те, которые, по случаю чудес, приняли веру. От всех этих лиц он мог получить самые подлинные сведения. Нельзя также подозревать, чтобы св. Лука имел намерение обмануть других, составляя описание чудес Апостольских. Этому противоречат –

а) избранный им способ описания: св. повествователь с точностью указывает места, где совершились какие-либо знамения, именует лица, над которыми они совершились, нередко говорит о свидетелях, бывших при этом, и о многих других детальных обстоятельствах того или другого чудесного события;

б) время описания: св. Лука написал свою книгу при современниках, которые сами очень хорошо знали дела Апостолов и, пользуясь, притом, сделанными Лукой указаниями, весьма легко могли поверить его повествования, и обличить его, если бы оказалась в них какая-либо неверность;

в) цель описания: св. Лука, без сомнения, имел в виду пользу Христианской веры, показывая её Божественное достоинство, и тем самым желая расположить других к её принятию. Но внесши в свою книгу многие вымышленные события, которых ложность весьма легко было обличить по его же указаниям, он избрал бы, очевидно, средство совершенно противоположное своей цели. Словом: если бы св. Лука говорил не истину, повествуя о чудесах Апостолов,– современники не поверили бы ему, и отвергли бы его книгу. Но известно, напротив, что эту книгу они приняли из рук его с величайшим уважением, как книгу Божественную, и своё уважение к ней передали всему потомству: лучшего свидетельства о достоверности какого-либо исторического сочинения быть не может.

2) На церкви, основанной Апостолами во всех концах вселенной. Этого события отвергать никак нельзя: потому что оно подтверждается не только Христианскими писателями, но и языческими современными, каковы Тацит²⁸⁹, Плиний²⁹⁰ и другие. Теперь спрашиваем: как же могли Апостолы основать все эти церкви? Чем могли они расположить Иудеев и язычников оставить веру и все священные обычаи своих отцов и принять учение, исполненное тайн, нравственность самую строгую, требующую отречения от всех благ мира, уверовать в Распятого на кресте? Объяснения на это представить невозможно, кроме того, которое представляет св. Лука, повествуя о деяниях Апостольских. Только чудеса Апостолов могли убеждать всякого в их Божественном посольстве, только эти чудеса, при содействии благодати Божьей, могли заставлять целые тысячи людей вдруг оставлять всё для веры Христовой и решаться, ради имени Христова, на все искушения, страдания и смерть²⁹¹.

3) Наконец, даже на врагов Христианства, живших в начале нашей эры, которые никогда не отвергали Апостольских чудес, слыша указание на них со стороны верующих. Доказательством этому служит уже одно то, что древние защитники Христианской веры, опровергая в своих писаниях разные возражения противников её, никогда не старались отвечать на возражение против подлинности чудес Апостольских: быть не может, чтобы эти защитники оставили без внимания такое важное возражение, если бы оно точно существовало. А во-вторых, это несомненно известно из действий Цельса²⁹², Порфирия²⁹³ и Юлиана²⁹⁴, которые, не отвергая чудес Апостольских, как и чудес Христовых, хотели только приписывать совершение их силе магии.

Новым доказательством подлинности чудес, происходивших в дни Апостолов, и вместе новым чудом, послужившим началом для многих других чудес в то время, было обращение св. Апостола Павла к Христианству.

I. Обращение это двукратно рассказывает сам св. Павел, в первый раз пред сонмом соотечественников своих – Иудеев (Деян. 22,1–20), в другой – пред лицом царя Агриппы (-26, 1–20), и, кроме того, описывает св. Лука (-гл. 9). Воспользуемся здесь словами самого Павла из речи его к соотечественникам: «Я, говорил он им, Иудеянин, родившийся в Киликии, в Тарсе, воспитанный в этом городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе, ревнующий по Богу, как и все вы ныне. Я гнал даже до смерти последователей этого учения, связывая и отдавая в темницу и мужчин и женщин. Это засвидетельствует обо мне первосвященник и всё сословие старейшин, от которых я и письма взял к братиям, и поехал в Дамаск, чтобы и тамошних привести в Иерусалим в оковах для мучения. Когда же я был в пути, и приближался к Дамаску: около полудня вдруг возблистал вокруг меня большой свет с неба. Я упал на землю, и услышал глас, говоривший мне: Савл, Савл, что ты гонишь Меня? Я ответствовал: кто Ты, Господи? Я Иисус Назорей, которого ты гонишь. Бывшие со мной свет видели и пришли в страх, но слов Того, который говорил мне, не слыхали. Тогда я сказал: Господи, что мне делать? Господь сказал мне: встань, пойди в Дамаск, и там тебе сказано будет обо всём, что назначено тебе делать. А как я от славы света того лишился зрения: то бывшие со мною повели меня за руку, и таким образом я пришёл в Дамаск. Тут некто Анания, муж благочестивый по закону, одобряемый всеми Иудеями, живущими в Дамаске, пришёл ко мне, и, подойдя, сказал мне: брат Савл прозри. И я тотчас увидел его. Он сказал: Бог отцов наших предызбрал тебя, чтобы ты познал волю Его, и увидел Праведника, и услышал глас из уст Его. Потому что ты будешь Ему свидетелем пред всеми человеками в том, что ты видел и слышал. Итак, что ты медлишь? Встань, крестись, и омой грехи твои, призвав имя Господа Иисуса».

Подозревать, чтобы здесь скрывался какой-либо умысел обмануть других, было бы крайним безрассудством:

1) Для этого умысла нельзя придумать никакого побуждения. Обманщики всегда действуют из целей своекорыстных: или из желания славы, или из желания богатства, или вообще из каких-либо других мирских выгод. Но мог ли Павел ожидать чего-либо подобного, перешедши на сторону Христиан? Внешнее состояние христиан в то время было самое незавидное. Их все преследовали и презирали; своим Апостолам, в особенности, Спаситель предсказал одни лишения, скорби и всякого рода страдания. И последующая история Павла показывает, что такова, точно, была и его судьба, по обращению в Христианство, как сам он неоднократно о себе свидетельствовал (1Кор. 4, 9–13; 2Кор. 4, 8; 11, 23–28). Напротив, если бы он не переходил на сторону Христиан, и оставался в той секте, в которой был воспитан, то гораздо вернее мог бы достигнуть и почестей и мирских преимуществ. Он отличался необыкновенными способностями, был воспитан одним из знаменитейших тогдашних раввинов, и уже успел обратить на себя внимание своего начальства пламенной ревностью по закону и своей ненавистью к Христианам. Кроме того, Павел не мог не предвидеть, что, изменяя вере отцов и секте фарисеев, к которой прежде принадлежал и которая избрала, было, его даже своим орудием для преследования Христиан, он подвергался величайшей ненависти соотечественников, как вероотступник, и не мог не понимать, какая участь ожидала его от Иудеев (Деян. 9, 23). Смерть Стефана была ещё пред его глазами... И, однако же, несмотря на всё это, Павел сделался Христианином и из жестокого гонителя Христианской Церкви самым ревностным её защитником.

2) Этому предполагаемому обману со стороны Павла никак не поверили бы Иудеи. Воспламененные ненавистью к нему за его измену, они всячески позаботились бы обличить его во лжи, тем более, что сам Павел, как бы по неосмотрительности, предуказал им к тому все средства: ибо объявил, что свидетелями чудесного призвания его к Христианской Вере были все спутники его в Дамаск, конечно, дышавшие, подобно ему, убийством на Церковь Христову. Что все они видели при этом необычайный свет, видели ослепление его – Павла, и принуждены были вести ослепшего за руку до самой цели своего путешествия, где он также чудесно получил исцеление. Между тем, что показывает последующая история? По фанатической ненависти своей к Павлу Иудеи весьма часто восставали на него, пытались обвинить его в возмущениях, в измене вере и нарушении общественного спокойствия; но никогда, никогда не осмелились обличать его в потворстве и лжи. Мало этого: они внимательно и совершенно беспрекословно слушали речь Павла, когда он рассказывал им об обстоятельствах своего чудесного обращения, и пришли в неистовое смятение уже после того, как услышали, что он послан Господом для проповеди язычникам (Деян. 22, 1–22).

3) Этому обману никак не поверили бы и сами Христиане, хотя им, по-видимому, он благоприятствовал. Христиане знали, что Павел был до того времени одним из жесточайших их гонителей. И потому на переход его в свою Веру, естественно, должны были смотреть с подозрением, не скрывается ли здесь какой-либо особенной, преднамеренной хитрости, направленной к вреду им. И, следовательно, они не прежде могли поверить этому обращению, как исследовавши его предварительно со всей осмотрительностью. Так, действительно, и случилось: когда Павел, вскоре по обращению своему, пришёл в Иерусалим, и покушашеся прилеплятися учеником Христовым, еси бояхуся ею, не верующе, яко есть ученик (Деян. 9, 26), и поверили уже тогда, когда убедились, что он, точно, чудесно призван самим Господом.

4) Наконец, всякую мысль о предполагаемом обмане со стороны св. Павла уже совершенно подрывают его собственные чудеса, которые творил он и мог творить, разумеется, только по силе, данной ему от Бога.

II Многие из этих чудес записаны св. Лукой в книге Деяний Апостольских. Так, он повествует, что св. Павел –

а) поразил слепотой волхва Эллиму, сказавши только ему: се рука Господня на тя, и будеши слеп, не видя солнца до времене,– и видевший то чудо проконсул Сергий Павел уверовал в Господа Иисуса (Деян. 13, 8–12);

б) в другое время, находясь в Листре вместе со спутником своим Варнавой, также одним словом исцелил хромого от рождения, и привёл всех жителей в такое изумление, что они сочли чудотворца и спутника его за явившихся на землю богов, и уже хотели принести им жертвы (Деян. 14, 8–18);

в) в третий раз, находясь в Троаде, воскресил некоего юношу Евтиха, который, упавши вниз с третьего жилья, найден был мёртвым (-20; 9. 10):

г) в четвёртый раз на острове Милете исцелил Публия, отца местного начальника, одной молитвой и возложением рук на больного; исцелил и всех других больных, бывших на острове, которые приходили к чудотворцу с этой целью (-28, 8. 9); и –

д) вообще обладал таким обилием чудодейственной силы, что самые платки и полотенца, бывшие на теле его, носили к больным, и больные исцелялись, и злые духи выходили из людей (-19, 11. 12).

В доказательство подлинности чудес Павловых, кроме того, что сказано уже касательно подлинности чудес Апостольских вообще (§ 103), достаточно здесь сослаться на самые послания св. Павла. Он в них нередко упоминает о своих чудесах, именно пред теми людьми, пред которыми совершал их. Благовествование наше, писал он к Солунянам, не бысть к вам в слове точию, но и в силе, и в Дусе Святе, и во извещении мнозе, якоже и весте, какови быхом в вас ради вас (1Сол. 1, 5), и потом повторяет то же самое пред Коринфянами, говоря: слово мое и проповедь моя не в препретельных человеческия премудрости словес их, но в явлении Духа и силы (1Кор. 2, 4), и свидетельствуя, что признаки своего Апостольства он явил пред ними во всяком терпении, в знамениих и чудесех и силах (2Кор. 12, 12), что, следовательно, он ничем не ниже прочих, первейших Апостолов (-ст. 11). Подобным образом он свидетельствовал о себе и пред Римлянами: имам похвалу о Христе Иисусе в тех, яже к Богу. Не смею бо глаголати что, ихже не содея Христос мною, в послушание языков, словом и делом, в силе знамений и чудес, силой Духа Божия: якоже ми от Иерусалима и окрест даже до Иллирика исполнити благовествование Христово (Римл. 15, 17–19).

Спрашиваем всякого человека рассудительного: как мог Павел писать Солунянам, Римлянам, Коринфянам, что он творил пред ними чудеса, и даже призывать их самих в свидетели этих чудес, если он не совершил пред ними ни единого чуда? Какое действие могло произвести на этих новообратившихся Христиан такое объявление? За кого должны были они почесть тогда самого Павла, и как принять его послания? Между тем, история говорит, что послания Павловы были приняты с величайшим уважением не только теми частными церквами, к которым они писаны, но и всей Церковью Христианской. И что эти послания, с самого начала Христианства, торжественно были читаемы в собраниях верующих, как писания Боговдохновенные²⁹⁶. Не явный ли это знак, что Римляне, Коринфяне и прочие Христиане того времени, действительно, видели собственными очами чудеса св. Павла, и были совершенно убеждены в их подлинности?

Вот ещё событие, и чудесное само по себе, и ручающееся за действительность всех прочих чудес Апостольских! Христианство, которого первыми проповедниками были Апостолы, распространилось на земле с чрезвычайной быстротой, и распространилось не человеческими средствами, а, поистине, силой Божьей: два положения, справедливость которых равно не оспорима.

I. Христианство распространилось чрезвычайно быстро. Это общеизвестно:

1) Из св. Писания. Как только сошёл на Апостолов Дух Святой, говорит оно, в тот же день одна проповедь Петра обратила ко Христу до трёх тысяч (Деян. 2, 41). Прошло несколько дней,– и другая речь того же Апостола, сопутствуемая чудом, привлекла к св. Вере ещё до пяти тысяч (Деян. 4, 4). Вскоре за тем Апостолы разошлись с благовестием во все страны мира,– и, через несколько лет по вознесению Господа, Апостол Пётр пишет уже послание к верующим, рассеянным в Понте, Галатии, Каппадокии, Азии и Вифинии (1Петр. 1, 1). А св. Павел отправляет свои послания к Римлянам, Коринфянам, Галатам, Ефессеям, Филиппиисеям, Солунянам, к Епископу церкви Критской. Мало этого: писатель книги Деяний Апостольских упоминает и о многих других местах, где также существовали уже верующие в Господа Иисуса, как то: об Антиохии, Афинах, Дамаске, Кесарии, Иконии, Милете и проч.; а св. Павел свидетельствует вообще:

а) о самом себе, что он наполнил своим благовествованием все места от Иерусалима и окрест даже до Иллирика (Рим. 15, 19);

б) о прочих Апостолах, что во всю землю изыде вещание их, и в концы вселенные глаголы их (Рим. 10, 18).

2) Из свидетельств современных писателей языческих, которые говорят о чудных успехах проповеди Евангельской как при Апостолах, так и после них в три первые века. Тацит (в конце 1 в.), например, повествует, что когда Нерон, сжёгший Рим, сложил вину этого поступка на Христиан, живших в Риме, и повелел их разыскивать, то оказалось великое множество (ingens multitudo) виновных. Не в том, однако же, преступлении,– замечает историк,– в каком их подозревали, а в ненависти к человеческому роду (как вообще тогда клеветали на Христиан)²⁹⁸. Это великое множество Христиан в одном лишь Риме даёт разуметь, каково же было уже тогда число их во всём мире. Плиний, проконсул Вифинии, извещая (ок. 104 г.) императора Траяна о ходе бывшего в то время гонения на Христиан, пишет: «мне кажется, что дело это стоит внимательнейшего рассмотрения, особенно по количеству тех, коим угрожает опасность: ибо многие всякого возраста, всякого сословия и обоего пола уже подвергаются ей и будут подвергаться. Зараза этого суеверия распространилась не только по городам, но даже по селениям и деревням. Дошло до того, что храмы богов почти опустели и торжества давно оставлены»²⁹⁹. Другой проконсул, Тибериан, управлявший первой Палестиной, уведомляет того же императора, что он уже устал наказывать и предавать смерти Галилеян, известных под именем Христиан. Что они не престают идти на все муки, и просил у императора разрешения, как прикажет поступить³⁰⁰.

Открытый враг Христианства, Цельс (2-го века) называл «чрезвычайной странностью то, что Христос, когда был жив, ни в ком не мог возбудить веры. А когда умер, ученики Его привлекают к вере всех, кого только захотят»³⁰¹. Лукиан, греческий писатель (2-го века), также неприязненный к Христианству, в одном месте выражается, что провинция Понт полна безбожниками и Христианами³⁰². От жесточайшего гонителя Христиан, императора Максимина II (303), Евсевий сохранили два, весьма важные в настоящем случае, документа. Это, во-первых, указ о преследовании Христиан, где, между прочим, говорится, что виной всех бедствий, постигших Римскую империю, есть гибельное заблуждение Христиан, которое распространило свой мрак почти на всю вселенную³⁰³. А во-вторых, письмо императора к начальникам провинций, в котором говорится, что предшественники его, Диоклитиан и Максимиан, решились преследовать Христиан потому собственно, что почти все люди, покинувши служение богам, соединились и слились с народом Христианским³⁰⁴.

3) Наконец, из свидетельства современных же писателей Христианских. Так в первой половине второго века св. Иустин-философ, в разговоре своём с Трифоном-Иудеянином, замечает: «поистине, нет ни одного народа, ни между Греками, ни между варварами, как бы они ни назывались, живут ли они в шатрах или кибитках, или вовсе не имеют жилищ, передвигаясь с место на место со своими стадами,– нет, говорю, ни одного народа, среди которого не возносились бы молитвы и благодарения Отцу и Творцу всяческих, во имя Иисуса распятого»³⁰⁵.

Спустя немного, св. Ириней, Епископ Лионский, свидетельствуя о том, что одна и та же вера соблюдается во всей церкви Христовой, упоминает, в частности, о церквах в Германии, Галлии, Испании, на востоке, в Египте, Африке и странах, находящихся посреди земли³⁰⁶. К концу второго века Тертуллиан в апологии своей, обращаясь к Римскому правительству и народу, выражается ещё сильнее: «Мы появились только вчера, и уже наполняем ваше всё: города, острова, крепости, места собраний, самые лагери, трибы, декурии, дворец, сенат, торжище, оставляя вам одни только храмы. Мы могли бы победить вас, даже без всякого оружия и восстания, а только через одно своё отделение от вас. Если бы, при такой многочисленности своей, мы отошли от вас в какие-либо отдаленные страны мира, ваша империя была бы сильно потрясена от потери такого числа граждан: их удаление послужило бы для вас наказанием. Без сомнения, вы ужаснулись бы той пустыни, посреди которой увидели бы себя, той всеобщей тишины и оцепенения, в каком представилась бы ваша, как бы умершая, вселенная. Вы искали бы, кем бы повелевать...»³⁰⁷.

И, повторяем, так говорил Тертуллиан в апологии, написанной в защиту Христиан, и обращённой, к Римскому правительству и народу, говорил смело пред теми, которые очень хорошо могли знать положение дела и весьма легко могли бы обличить неправду...

Излишне было бы приводить здесь подобные свидетельства многих других писателей Христианских второго и третьего века, которые точно так же смело говорили пред язычниками о чрезвычайном распространении Христовой Церкви во всех пределах мира³⁰⁸.

II. Но важно, собственно, не то, что Христианство распространилось чрезвычайно быстро, а то, что такое распространение Христианства есть, подлинно, дело Божье, есть событие сверхъестественное, чудесное. Чтобы убедиться в этом, стоит только обратить внимание:

1) На отношение Христианства к тогдашнему состоянию веры, просвещения, нравственности и политики в человеческом роде.

Вер в известном тогда мире было две: Иудейская и языческая. Первая – истинная, Богооткровенная; но в ту пору она была уже сильно обезображена ложными понятиями о Мессии, укоренившимися до такой степени, что Иудеи не узнали истинного Мессии, и распяли Его на кресте. Последняя, ложная по своему началу и существу, достигла в то время самой крайней степени своего развития и испорченности: люди успели обоготворить всех и всё, и число богов возросло до невероятности. Прибавим к этому, что обе веры, существуя уже целые века, казались священными по одной своей древности; что как Иудеи считали свою веру откровением Божьим, и считали весьма справедливо, так и язычники производили свои верования от самих же богов, хотя и ложно; и что та и другая вера были глубоко укоренены в сердце каждого из своих последователей, через первые наставления родителей и воспитание... И вот является новая вера, и говорит Иудеям и язычникам, чтобы они искоренили в себе свои религиозные убеждения, сросшиеся, так сказать, с самим их существом. Говорит Иудеям, чтобы они оставили обрядовый закон Моисеев, к которому они были так привязаны, и навсегда расстались с обольстительными мечтами о Мессии, земном царе и завоевателе; говорит язычникам, что их боги, которым они доселе поклонялись, суть бездушные истуканы, их сказания о богах – басни. Но этого мало: требуя от Иудеев и язычников таких тяжелых отречений, что же предлагает им новая вера, взамен прежних их верований? Предлагает веру в Распятого на кресте..., предлагает то, что, по замечанию одного из самих св. Апостолов, Иудеям казалось соблазном, Эллинам же безумием (1Кор. 1, 23). Какого плода надлежало ожидать от такой проповеди, по всем соображениям человеческим?

В состоянии тогдашнего просвещения главнейшее, преобладающее направление было философское. Все древние системы: платоническая, стоическая, эпикурейская и прочие, имели своих жарких ревнителей и последователей; всяк домогался чести быть или казаться философом; сами императоры (например, Антонин-философ) любили заниматься философией. Следовательно, то было время, когда все старались подводить всё под начала разума, подвергать каждую вещь его критике и оценке, и слушаться только его голоса. А Христианство вдруг начало проповедовать во всеуслышание, что премудрость мира сего есть буйство пред Богом (1Кор. 3, 19); что желающие спастись должны отказаться от всякой философии по стихиям мира и по преданиям человеческим, и знать одну только философию – по Христе (Колос. 2, 8); что необходимо покорить ум вере и пленить в послушание Христово (2Кор. 10, 5), необходимо принимать одной только верой многие, совершенно непостижимые для ума, таинства Евангелия... Можно судить, как должны были встретить Христианскую Веру все мудрецы того времени.

Нравственное состояние тогдашнего мира было самое жалкое: развращение достигло крайних пределов, до каких оно не достигало ещё никогда. Все страсти человеческие были обоготворены в олицетворённом виде, и боги примером своим как бы уполномочивали людей на всякие злодеяния. Особенно Рим, столица и владыка вселенной, служивший для всех, подвластных ему, народов образцом во всём, был для них вместе образцом и в нечестии. Века Тивериев, Калигул, Неронов и Каракалл всякому известны. Две преимущественно господствовавшие тогда секты, стоическая и эпикурейская, воспитывали в людях: одна – гордость, другая – влечение к чувственности. Богачи Римские предавались такой роскоши, описание которой кажется почти невероятным, и все низшие сословия, увлекаясь подражанием высшим, не знали границ в чувственных удовольствиях и пороках. Посреди такого-то всеобщего развращения нравов внезапно раздался голос самой строгой, Христианской нравственности. Таким-то людям Евангелие начало проповедовать, что всяк, желающий спасения своей душе, должен отвергнуться себя, взять крест свой и последовать за Христом; должен отказаться от всех удовольствий мира и распять плоть свою со страстями и похотями; должен всецело переродиться и начать жизнь, совершенно противоположную той, какую вёл доселе... Чем же могло показаться тогда подобное учение?

В политическом отношении все народы привыкли уже тогда смотреть на собственных богов, как на исключительных своих покровителей, и на свою веру, как на основу гражданского счастья и благоустройства. Мысль эта особенно укоренена была в народе Римском. Там император совмещал в своём лице и верховного первосвященника; все общественные предприятия начинались торжественными священнодействиями и жертвоприношениями; все успехи заключались таким же образом и были приписываемы благоволению богов. Во всём народе была распространена уверенность, что Рим одолжен своим величием покровительству своих богов, и, с отвержением их, необходимо должен пасть; а потому законами было запрещено введение или принятие всякой новой веры³⁰⁹... Какого же приёма могла ожидать себе Христианская вера от этого народа Римского, равно как и от всех других народов, начиная проповедь свою тем, что они должны оставить прежних своих богов и уверовать в Распятого?

2) На те препятствия, которые, действительно и встретила Христианская вера, и с которыми должна была бороться. Против неё, как надобно было ожидать, вооружились все и всё в тогдашнем мире: вооружился фанатизм Иудеев и язычников, вооружились жрецы и грубая чернь, вооружились мудрецы и философы, вооружились люди, привыкшие жить в похотях своего сердца. И кому не известно, как всё это выразилось? В самых страшных, самых разнообразных преследованиях.

Чернь и жрецы повсюду преследовали Христиан, по преимуществу, клеветой. Их называли безбожниками, на том основании, что они не веровали в языческих богов; возмутителями, так как они во многом отдалялись от прочих своих соотечественников; магами и чернокнижниками, потому что они творили чудеса; скопищем людей самых грубых и невежественных, скопищем презренных рабов, преступников и всякого рода злодеев. Им приписывали различные, срамные и ужасные пороки, утверждая, например, будто Христиане в собраниях своих убивают младенцев и употребляют их в пищу, и предаются гнусному разврату. Христиан почитали виной всех тех бедствий, какие испытывала Римская империя, и вообще выдумывали на них всё, что только могло сделать их предметом общего омерзения и ненависти.

Мудрецы и философы (каковы Цельс, Порфирий) преследовали Христиан своими сочинениями. Эти мудрецы нарочито читали священные Христианские книги, старались находить в них мнимые противоречия. Колко издевались над многими изречениями и поступками, как самого Спасителя, так и Апостолов, приписывали все чудеса их магии, противополагали этим чудесам ложные чудеса Аполлония Тианского и другие языческие, поносили в тоже время самих Христиан, их дела, их образ жизни.

Но жесточайшими из преследований на Христиан были, без сомнения, преследования со стороны правительства. Тут действовали уже меч, насилие и вообще всякого рода принуждения. Не было пощады никому и ничему, ни полу, ни возрасту, ни званию, ни заслугам; всех, кого только подозревали в следовании Христианству, влекли на судилища, и заставляли торжественно отрекаться от Христа. Здесь сначала уговаривали их и старались склонить на свою сторону то пышными обещаниями, то угрозами; потом предавали пыткам, наконец – самой смерти. Пытки и казни были до чрезвычайности разнообразны и бесчеловечны: одним отсекали члены, других распинали, третьих сжигали на кострах, четвёртым исторгали глаза. Лишение имущества и достоинств, темницы, голод, железные когти и решётки, крюки, жаровни, клещи, железные доски, разные роды колёс, обливание свинцом и вообще всё, что только может придумать адская злоба, употребляемо было для исторжения у Христиан отречения от своей веры. И это продолжалось не год, не два, даже не десять или двадцать лет, а около трёх столетий. В пределах Римской Империи обыкновенно насчитывают в этот период до десяти гонений; но, по справедливости, то было одно непрерывное и продолжительнейшее гонение. Не все императоры давали указы преследовать Христиан; но почти все это позволяли и попускали, оставляя без отмены указы своих предшественников. От Нерона до Константина великого едва можно указать двух или трёх государей, которые запрещали преследование... И что же? Несмотря на все эти роды казней, несмотря на то, что верующие текли на смерть в таком многолюдстве, которому невольно изумлялись сами гонители³¹⁰, и кровь Христианская, в течение почти трёх веков, лилась рекой,– Церковь Христова не только не сокращалась в своих пределах, напротив, ещё более распространялась с чрезвычайной быстротой. «Мучьте, терзайте, сокрушайте нас, восклицал один из тогдашних последователей Христовых, мы становимся тем многочисленнее, чем более нас пожинают; кровь Христиан – семя новых Христиан, и вам нисколько не помогает ваша изысканная жестокость»³¹¹...

3) Наконец, на те средства, которыми распространилось Христианство. Если нельзя не изумляться быстрому распространению св. веры, при взгляде на препятствия, с которыми она боролась: то ещё более должно подивиться этому чудному событию, при взгляде на те средства, которыми оно совершилось.

В самом деле, что это были за средства? Слава и знаменитость проповедников? Но Апостолы были люди из низшего состояния и совершенно неизвестные; они не имели никакого авторитета в глазах своих соотечественников, а ещё менее могли иметь его в глазах язычников, вышедши на проповедь из среды народа, самого презренного тогда у всех народов. Необыкновенная мудрость и знания, весьма часто невольно покоряющая себе умы? Но Апостолы были люди некнижные, совершенно незнакомые с мудростью человеческой, и сами называли себя буиями мира (1Кор. 1, 27). Сильное и пламенное красноречие, увлекающее толпы? Но Апостолы, по их собственному сознанию, были невежды словом (2Кор. 11, 6). Или не употребляли ли проповедники Евангелия каких-либо средств недостойных? Не пользовались ли, например, хитростью и происками? Но история говорит противное. Апостолы везде действовали открыто: в Иерусалиме они проповедовали пред синедрионом, в Афинах – в присутствии ареопага, в Риме – при дворе самого Кесаря. Не привлекали ли они на свою сторону деньгами и подкупом? Но где могли взять себе столько сокровищ бедные Галилеяне, оставившие для Христа и то немногое, что прежде имели, дома, имущество? Не прибегали ли Апостолы к каким-либо насилиям? Напротив, они сами были предметом всякого рода насилий и преследований; они странствовали повсюду, как овцы посреди волков (Матф. 10, 16), и всем гонениям противополагали только одно терпение. Словом: средства, употреблённые для распространения Евангелия, были такого рода, что, по человеческим соображениям, они не только не могли содействовать, а скорее должны были противодействовать распространению…

Как же, после всего этого, мы объясним себе чудные успехи Евангельской проповеди? Чем преодолела она все препятствия? Чем покорила Христу вселенную? Оружие воинства нашего, ответствует на это великий учитель языков, не плотская, но сильна Богом на разорение твердем: помышления низлагающе, и всяко возношение взимающееся на разум Божий, и пленяюще всяк разум в послушание Христово (2Кор. 10, 4–5); живо слово Божье, и действенно, и острейше паче всякого меча обоюдоостра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов (Евр. 4, 12); слово мое и проповедь моя не в препретельных человеческия премудрости словесех, но в явлении Духа и силы: да вера ваша не в мудрости человечестей, но в силе Божьей будет (1Кор. 2, 3–5): вот где скрывается тайна всего успеха Апостолов. Они изшедше проповедаша всюду, Господу поспешетвующу, и слово утверждающу последствующими знаменми, аминь (Марк. 16, 20).

Ознаменовавши бесчисленным рядом чудес самое появление своё в мире, Христианство с тех пор уже никогда не преставало свидетельствовать о себе подобными же чудесами. То, что представляет нам история Христа-Спасителя в доказательство божественности Его веры, что представляет потом история св. Апостолов, то же самое находим мы и во всей истории Его Церкви.

1) Господь Иисус, как Богочеловек, и св. Апостолы, как облечённые от Него силой свыше, отличались высочайшей мудростью, которой они не приобретали никакими человеческими средствами. Были в Церкви Христовой и впоследствии мужи, которые, без всякого мирского образования, посрамляли и удивляли своей мудростью самых великих мудрецов языческих, имели дар сердцеведения, могли видеть происшествия, отделённые от них великими пространствами и пр.³¹³.

2) Господь Иисус и, следуя примеру Его, св. Апостолы отличались высочайшей святостью, необыкновенным самоотвержением из любви к Богу и ближним. Многие Христианские девственники и всех последующих веков, бесчисленные Христианские мученики и мученицы, Христианские подвижники, аскеты, столпники, юродивые, молчальники и другие также представили образцы изумительного, почти невероятного самоотвержения и совершеннейшей любви к Богу и ближним.

3) Господь Иисус и св. Апостолы совершили многочисленные чудеса. В Церкви Христовой дар чудотворений не прекращался никогда: вся история её и, в особенности, история бесчисленных подвижников её преисполнены чудесами³¹⁴. Чудотворные мощи и останки Святых, чудотворные иконы и чудесные действия самой воды, освящённой Церковью, какие мы видим и в наши времена, служат очевиднейшим доказательством той же непреложной истины.

4) Господь Иисус и св. Апостолы пророчествовали: дар предвидения находим в Церкви и во все последующие времена. В числе Святых известен даже особый класс людей, именуемых Церковью прозорливыми за их многоразличные предсказания и прозрения в глубину души человеческой...

Словом: и в настоящее время, рассматривая внимательнее судьбу Христианства, мы можем находить в ней те же неоспоримые свидетельства его Божественного происхождения, какие представлял на это сам Христос-Спаситель. И каждый христианин, в особенности, если только решится быть и действительно соделается истинно верующим, может на самом себе познать, подобно другим истинным Христианам, всю силу этих свидетельств. Т. е может стяжать от Господа и высочайшую мудрость, и дар чудотворений и предвидения, и совершать великие подвиги самоотвержения из любви к Богу и ближним (Матф. 17, 20; Иоан. 7, 17; 1Иоан. 2, 27).