Письмо № 4.
«Десятого сего генваря с искренней радостью и благодарностью я получил от о. диакона Судакевича письмо Вашего П-ва, полное милостивого Вашего внимания ко мне и моим обстоятельствам. С готовностью и усердием действую и буду действовать по Вашим мыслям и желаниям: теперь добрый случай дает мне возможность исполнить одно желание Ваше — сообщать замечательные перемены в обстоятельствах Г. Альбана и его окружающих.
Желая начать православное богослужение на французском языке, Г. Альбан справедливо счел нужным ближе и чаще видеть богослужение нашей посольской Церкви, следуя за ходом его по французскому переводу. В ноябре месяце он опускал редко нашу службу, четыре раза был в алтаре: жаль только, что он, вопреки моим советам, по своей французской легкости, хотел всегда дать своему делу всеобщую гласность и важность, — ходил к нам в Церковь и по городу в рясе греческой, немного искаженной, с крестом на груди, имеющим большое сходство с нашим наперсным кабинетским, что русским казалось странным, а французам — совершенно новым. По образцу наших риз (он видел их секретно во всех подробностях) сделал себе священные одежды и пробрел другие необходимые вещи.
Не имя возможности совершенно сблизиться с нашим напевом, он взял напев древней римской церкви, или, лучше сказать, греческий Дорический. Между тем Г. Альбан просил письмом Архиепископа Кралевича о позволении и пастырском благословении совершать литургию на антиминсе, который почти чудесно послан Божиим Промыслом.
Архиепископ не отказал благочестивому желанию, но ответ его был слишком осторожен как по общности и обоюдности выражений (впрочем они уполномочивали совершенно на все), так особенно по отсутствию всякой официальности, — это маленькое, почти небрежное письмецо на итальянском языке.
С радостью принял его Г. Сент-Альбан, как последнее доказательство законности своихъ действий, и тотчас оттиснул 500 экземпляров, составленного им исповедания веры, рассылая их и русским, и французам, кому имел возможность и случай.
Честь имею приложить при сем письме один экземпляр для Вашего П-ва. Оставалось приступить к богослужению, но вдруг является комиссар полиции с запрещением не только совершать богослужение, но и проповедовать и иметь какое-нибудь собрание. «Вы нас обманули, сказал комиссар полиции С-т Альбану, представляя Ваше дело чисто религиозным. Вводя во Францию исповедание Восточное, Вы рассчитываете на помощь и покровительство России? Тщетно возражал С-т Альбан со свойственной ему смелостью, что полиция воображает ложные страхи и подозрения, по которым она не имеет права запрещать дела истинного и законного; полицейский комиссар угрожал тюрьмой в случае непослушания.
На такие доказательства нельзя не согласиться, и С-т Альбан принужден со слезами оставить свои предположения: эти добрые слезы оросили пол моей квартиры. Но бодрость и благодушие не оставили обиженного. В Париже по делам торговым и для образования живет множество греков, которые своей Церкви не имеют, а нашим славянским богослужением не довольствуются, так как его не понимают, — их-то и убедил С-т Альбан принять его к себе священником и слушать богослужение на французском языке — дело законное: кто может запретить грекам слушать богослужение на каком им угодно языке? Полиция опять дала знать Г. Альбану, что связь его с греками есть продолжение уже запрещенных планов, что он может совершать богослужение для греков только на греческом языке. Встретив препятствие и здесь, С-т Альбан вознамерился доказать, что он ищет общения не с Россией, в частности, но с православным Востоком, и с этой целью хочет вступить в сношения с Патриархом Константинопольским. Однако же эти неприятности утомили Г. Альбана, и, кажется, подействовали на его приверженцев, коих число стало уменьшаться. По этой же, можно полагать, причине и викарий парижского клира Fereaud-Robernier ничего не сделал по своим предположениям, но и не оставил их.
Причину всех смут и неприятностей Г. Альбан возлагает на Г. Тирьона, который будто бы известил архиепископа Парижского обо всех обстоятельствах и успехах С-т Альбана с преувеличением, и писал об этом же в полицию. Для архиепископа и полиции довольно одних подозрений, чтобы взяться за дело с большим жаром. Папа успешными преобразованиями в своих владениях и подаваемыми надеждами дает римскому католичеству больше весу во Франции, а сильное покровительство престарелой благочестивой французской королевы поддерживает дух нетерпимости в здешнем духовенстве. Вот обстоятельства и действования несчастных первенцев православной церкви из французов! Впрочем, ни духовенство, ни журналы, ни полиция не сказали по этому случаю ни одного обидного слова о России: говорили, что С-т Альбан ищет России, а не Россия С-т Альбана. Тирьона я не видел уже месяца два с половиной. Королева Нидерландская снизошла на просьбу о. протоиерея, отказалась беспокоить его перемещением в Гагу: я очень рад этому и за него, и за себя. Жаль только, что о. протоиерей не разделяет во многом моих мыслей, впрочем, это не препятствует добрым нашим отношениям.
О. диакон Судакевич замедлил в Германии по болезни; приезд его обрадовал меня и русских, которые с нетерпением его ожидали. Особенно приятно то, что он с понятиями и образованием и способен помогать священнику не только при священнослужении, но и в других случаях. Он еще ни разу не служил: время, труд и наставление могут из него образовать достойного служителя церкви.
Я, со своей стороны, из благодарности, покорности и уважения к Вашему П-ву и из любви к моему товарищу употреблю все средства к его усовершенствованию.
О дальнейшем буду иметь честь доносить.
12 генваря 1847 г.»
Комментировать