Письмо № 11.
«Наконец мысли мои и чувства стали приходить в порядок и некоторое спокойствие после ужасного переворота, совершившегося во Франции. Не страх и опасение за свою жизнь волновали меня, с этой стороны не было никакой опасности: ни я и никто из наших соотечественников не были оскорблены даже словом.
Но быть зрителем неистовства черни, слышать в продолжение пяти дней беспрестанно дикие крики, возмутительные песни, выстрелы, вопли умирающих, видеть дымящуюся кровь и обезображенные трупы, чье сердце не содрогнулось бы при одном взгляде на подобную картину?! Неожиданность этого ужасного события увеличила его ужас; а к этому еще необходимо присоединился страх за будущее —чем это кончится? К чему это поведет? Многие из русских, особенно дамы, были в отчаянном ужасе, присылали за мной, и я по силе немощи моей преподавал им утешение. Наконец, в Воскресенье (революция кончилась в четверток) мои соотечественники собрались в церковь, как робкие овцы во двор к общему нашему Пастырю; в искаженных страхом и сильными потрясениями чертах начала водворяться надежда и тишина, робкие взоры с теплой молитвой обращены к Спасителю. Как усердно все молились! По окончании обедни я сказал несколько слов для возбуждения упования на Бога и благодарности Ему за спасение, и отслужил молебен Спасителю; молитва присутствующих была самая пламенная, слезы обильно лились из очей молящихся. Какой контраст с днями ужаса! Теперь мои временные прихожане почти все отправились из Парижа, кто в Лондон, кто в Германию, кто, наконец, под тихий родной кров в Россию: многие скорбели, что революция воспрепятствовала им исполнить священную обязанность говенья в Париже.
С вероятностью можно полагать, что долгое время я уже не увижу моих соотечественников в столице Франции, по крайней мере в таком числе, как в настоящем году; я очень сожалею об этом только в том отношении, что предполагаемое дело о построении церкви должно будет остановиться, т. е. замедлиться, а не прекратиться.
Бог укажет случай и средства возобновить оное. По крайней мере, одна сторона к совершению дела освобождена от препятствий: объявлена неограниченная свобода всех религий; прежние законы потеряли силу. Впрочем, новые законы так же бессильны и временны, как и само правительство (gouvernement provisoire[27]), если только можно назвать его правительством. Кто держит теперь во Франции бразды правления? Стихотворец (Lamartine), некрещеный еврей (Cremieux), два редактора анархических журналов (Marrast et Tloeon), крикуны, потерявшие свое состояние (Ledru Rollin et. Garnier Pages), писатель (Louis Blanc), работник (Albert), и все это смешение племен и состояний под председательством самой мелкой посредственности (Dupont de l’Eure). В каком беспорядке были мысли нового правительства, можно судить потому, что в продолжение двух дней еврей по роду и вере был министром духовных дел, начальником Архиепископов, Епископов и пасторов христианских; только после 48 часов замечена несообразность дела, и поправлена отнесением духовных дал к министерству народного просвещения, вместо министерства юстиции. Сия перемена произвела во многих основательные опасения за целость веры, духовные дела прежде принадлежали к ведомству министерства юстиции, потому что от этого министерства зависит полиция, которая имеет надзор за внешними отправлениями религии; прежнее правительство не претендовало ни на какое другое влияние по отношению к вероисповеданиям. Но с тех пор, как духовные дела подчинили министерству народного просвещения, явилось опасение, — не хотят ли вероучение низвести в ряд обыкновенных наук, не желает ли министерство своевольно заведовать догматами. Кроме того, духовенство при новом порядке дел надеялось решить в свою пользу давнишний вопрос о влиянии церкви на образование юношества; с зависимостью от министерства народного просвещения эта надежда рушилась; ее место занял прежний страх «монополии университета».
Как вело себя и действовало римско-католическое духовенство в настоящих запутанных обстоятельствах Франции? В саму революцию им овладел панический страх; в продолжение трех дней не видно было ни одного духовного костюма. По окончании возмущения, если только оно кончилось, клир принял сторону народа, беспощадно порицая прошедшее правительство и короля, превознося похвалами народ, с радостью встречая и благословляя республиканское правление: окружные послания епископов, проповеди священников, статьи религиозных журналов полны подобных мыслей и чувствований. Все благомыслящие люди с неудовольствием заметили в духовных ненависть к королю и строгое осуждение его поступков: «не дело служителей алтаря», слыхал я много раз подобные выражения, «немилосердно судить своего прежнего правителя, бросать анафемы в след обиженному несчастному старцу». И что худого сделал он своим строгим судьям? Всегда отдавал предпочтение католицизму перед другими исповеданиями, ему особенно покровительствовал, особенно много добра в этом случае делала набожная королева, бывшая опорою и посредницею клира перед королем. Более всех заметна здесь невыгодная и неблагодарная роль Архиепископа Парижского, взысканного королем из ничтожества, дважды в год говорившего королю самые верноподданнейшие приветствия! Как не хвалит народ, говорит клир, как не перейти на его сторону, когда он исполнен такого уважения к христианству, не тронул ни одной церкви, не оскорбил ни одного служителя алтаря? Нет спору, народ был несравненно тише и благоразумнее, чем в первую революцию; но церкви он пощадил не по особенному религиозному чувству; потому что сам же народ после революции два раза приступал к мэру Парижа с просьбой о позволении иметь собрания и клубы в церквях, — и храмы Божии не поруганы, благодаря просвещенной твердости мэра. На церквях, как и на других публичных зданиях, сделаны надписи: liberté, égalité, fraternité, как будто христианство обязано французскому народу изобретением этих идей, как будто святая вера понимает эти слова так же, как буйная чернь Парижа! Неудивительно также, что народ не сделал никакого зла духовенству; потому что оно не было так тяжко для народа, как во времена первой революции; при всем том оно не показывалось на глаза народу в продолжение трех дней, впрочем, я сам слышал крики: vive la république! à bas les prêtres![28]
Положительным доказательством религиозности современного французского народа считают почтение, оказанное животворящему кресту в Тюльери. По взятии Тюльерийского дворца и после многих неистовств, народ случайно зашел в дворцовую церковь; кажется, толпа была расположена к действиям, противным святости места; но один воспитанник, отделившись от массы и указывая на Распятие, воскликнул: voilà notre Maître à fons! respect au Christ![29] Вслед за сим народ с торжеством, при беспрестанных восклицаниях: vive le Christ[30], перенес Распятие в церковь Св. Роха. Это обстоятельство объявлено, повторено во всех журналах, переходит из уст в уста, изображено и продается на картинах; но не осуждая этого доброго действия народа, нельзя не заметить по излишнему удивлению, что подобный поступок народа неожидан и редок. Кроме того, в самом выражении почтения к Спасителю есть что-то мирское, неблагоговейное; по православному образу суждения, восклицание: vive le Christ — есть кощунство, особенно когда его ставят на ряду с другим восклицанием: vive Lamartine!
Вторым доказательством благочестия народного представляют его просьбы о благословении знамен и дерев свободы; теперь во Франции каждая толпа более или менее многочисленная, каждый клуб, фабричные работники, даже дети в пансионах, никогда не делают своих прогулок без трехцветного знамени, без шумных песен и ужасных криков. Сии-то знамена и приносят, прежде всего, на благословение к Архиепископу, или главному священнику церкви (curé). Благое дело просить благословения знамени, но когда это делают по одной только моде, с шумом и песнями, как к священнику, так и обратно, когда самое знамя есть только игрушка толпы, признаюсь, в этом случае я со скорбью смотрю на подобные церемонии. Другое обыкновение сажать дерева свободы (l’arbre de la liberté) в знак освобождения Франции. Первое было посажено на Марсовом поле, второе — на площади соборной церкви Божией Матери (Notre Dame de Paris), освященное Архиепископом; затем каждый день несколько деревьев на площадях, перекрестках и везде, где только можно посадить, не препятствуя путям сообщения. Все это делается с большими пышностями: из леса несут огромное дерево с музыкой и песнями, со знаменами и стражей, берут из ближайшей церкви священников с церковной процессией и отправляются на место насаждения дерева; там главный священник читает молитву, составленную вообще для освящения всего нового, кропит место и говорит, если находит нужным и приличным, речь; затем собирают деньги для освящения дерева ночью, и оканчивают дело криками и песнями. Истинно дети эти Французы! Все, что духовенство находит выгодного в подобных церемониях, ограничивается поучениями, которые, по всей вероятности, действует на некоторые сердца. Цель, которую думает достигнуть духовенство в республике, состоит в отделении Церкви от государства, в самоуправлении Церкви без всякого влияния государства; предположение неудобоисполнимое! Однако же ему дает вес и силу то, что к выполнению его стремится не одна римско-католическая Церковь, но все вообще вероисповедания, существующие на французской земле; протестантизм действует смелее всех. Страсбургская консистория уже объявила недействительными прежние постановления государства насчет управления протестантской Церкви и, пишут, уже получила позволение от министра вероисповеданий составить новые правила, основанные на характере протестантизма, для управления этой Церкви. Желание церковной независимости простирается до того, что не хотят получать даже благодеяний от государства. Все вероисповедания хотят подавать прошение в народное собрание (Assemblée nationale) об уничтожении жалованья духовенству; много уже говорят об этом и пишут, не обошел молчанием сего предмета и орган Архиепископа Парижского, «L’Univers». А так как для церковного управления необходимо единство, то Епископы Франции хотят восстановить и ввести в обычай соборы, что прежде им было запрещено, а теперь возможно по праву свободы собрания (droit de réunion). Неизвестно, как будет смотреть на сии планы Народное Собрание; но духовенство составляет там себе сильную партию. Сначала журналы религиозные настоятельно подали мнение, что народное собрание непременно должно заключать в своем кругу депутатов из духовенства, так как в этом собрании должны иметь голос все интересы, все стороны жизни государства; потом Епископы в окружных посланиях к священникам внушали им не отказываться от избрания в депутаты. Много голосов подают в пользу лиц духовных; между прочими кандидатами имеют надежду на успех: Архиепископы: Парижский, Лионский; Епископы: Орлеанский, Монтобанский, Кимперский; Лакордер, Ламене, Кокрель —протестантский пастор, и др. Республика в короткое время своего существования уже успела сделать неприятность католической церкви: комиссар Лионский Араго рассеял общество иезуитов и других орденов; на жалобу кардинала Лионского министр вероисповеданий отвечал, что комиссар прав. В Париже явился реформатор религий Шатель, бывший священник: с 1830 года он делает свои попытки; но прежде ему приказали замолчать; теперь снова он возвысил голос. В следующем письме подробно опишу биографию веры и начала (это смесь философии и неверия) Аббе Шателя; теперь посылаю Вашему П-ву его воззвание. А может быть, обо всем этом буду иметь честь доложить Вам лично, потому что есть слух об отправлении из Парижа нашего посольства. Господня земля! Где ни жить, одному Богу с одинаковой верностью буду служить.
Париж, 18 (30) марта 1848 г.»
«Aux Citoyens et Ministres de tous les Cultes[31].
Citoyens, Ministres et fidèles des vieilles religions, tout est fini avec les doctrines mythiques, incomprises du passé. Dieu vient d’illuminer les Nations d’une lumière soudaine, éclatante. Malheur à qui s’obstinerait à ne pas voir cette lumière divine, et à marcher dans les voies ténébreuses des temps d’ignorance et de barbarie! Le vieil homme doit être dépouillé; tout doit être renouvelé. «Recedant votera; nova fiant omnia»: (Nous citons du latin, pour que nos frères soient à même de vérifier le texte de l’hymne de l’Eglise romaine ou se trouvent ces paroles).
C’est au nom de cet Etre suprême qui est votre maître comme le nôtre, mais que, malheureusement, nous sommes loin d’adorer et d’admettre de la même manière, que. Fidèles, Pontifes et Ministres de l’Eglise—Française, nous venons tous, vous offrir l’accolade fraternelle, et vous proposer pour la millième fois, depuis dix-huit années, des conferences publiques dans lesquelles seront discutés, devant Dieu et le peuple, les principes de l’Eglise Française et les vôtres. Le public entendra et jugera; car Messieurs et chers Confrères, c’en’est ni à vous, ni aux sectateurs de vos Eglises, ni à l’Eglise Française, ni à moi, de prétendre que nous avons seuls raison et que Dieu nous a fait seuls infaillibles.
L’infaillibilité appartient à Dieu seul. Elle est incommunicable a l’être humain, attendu qu’elle suppose des attributs infinis que l’homme ne saurait posséder.
Vous le savez bien. Messieurs et chers Confrères; pourquoi ne pas l’avouer? Le temps des réticences est passé. Les peuples, aujourd’hui peuvent supporter sans en être éblouis et terrassés, comme Moise au Sinai, les divins rayons de l’éternelle lumière, qui edaire tout homme venant en ce monde.
Nous sommes frères en Dieu et en Christ. Nous l’avons dit bien des fois ii Μ. M. les abbés de Ravignan et Milleriot que, dans sa sollicitude épiscopale, le Pontife de [‘Eglise romaine de
Paris avait commis pour nous ramener dans ce que les catholiques-latins appelent les voies dit salut.
Mais, vous le savez, cette mission est restée sans succès, nonobstant le talent et le zèle bien connu de ces deux ecclésiastiques, dont je me plais à proclamer ici le mérite et les vertus sacerdotales. Comment s’est il donc fait que nous n’ayons pu nous entendre complètement? En voici les motifs en deux mots:
Votre Eglise romaine, comme les rayautés qui tombent chaque jour, se croit immuable; elle prétend seule avoir le monopole de la parole sainte et de la vérité. Ses dogmes sont pour elle une arche sainte à laquelle nul autre que ses ministres n’a le droit de toucher. Croire sans voir et sans comprendre, c’est là, selon vous, une condition sine quà non de salut éternel.
L’Eglise Française, au contraire, conformément aux paroles de l’éternelle vérité, qui a livré le monde aux explorations incessantes de l’humanité, veut voir et comprendre avant d’admettre et de croire. Pour elle, le témoignage des hommes n’est point un moyen infaillible do juger, l’homme marchant sans cesse à la découverte de vérités inconnues. Dans le grand tout, Dieu seul et sa loi sont immuables, parce que seules ils sont infaillibles.
Ni votre Eglise, ni la nôtre ne doivent avoir la prétention impie d’être infaillibles, nous devons donc, Ministres et Fidèles de l’Eglise Romaine et de l’Eglise Française, ou de toute autre Eglise, si nous voulons vraiment ne plus former qu’une âme et qu’un corps, chercher à nous unir en esprit et en vérité, c’est- à-dire par la croyance au même Dieu, aux même lois et par la pratique des mêmes vertus sociales.
Pour atteindre ce but qui doit réaliser le règne de Dieu sur la terre, en faisant de l’humanité une seule et même famille, voici ce que propose l’Eglise Française dont je ne suis ici que le simple délégué:
- Abolition et confiscation, au profit de la raison, des mystères et des doctrines incomprises du passé.
- Dieu, ses attributs, sa loi; l’Homme, ses attributs et sa loi; l’univers enfin et la loi naturelle, scrutés, examinés et connus par les seules lumières venant de l’Etre suprême, c’est-à- dire par la raison et la science.
- Plus de révélation de privilèges faite à quelques hommes, mais la grande révélation universelle se faisant éternellement à tous les êtres de la création, selon ces paroles divines.
Les Cieux instruisent la terre à révérer leur auteur.
Tout ce que leur globe enserre célèbre un Dieu créateur.
- Plus de Paradis, plus d’Enfer ou de Purgatoire qu’on ne puisse obtenir ou éviter qu’au moyen de prières, de jeûnes, de privations matérielles, intellectuelles ou morales; mais bien Deux Milieux après cette vie. l’un de gloire et de bonheur, ou le Ciel pour les justes: l’autre, d’expiation on de réparation momentanée et en rapport avec le délit, ou la Géhenne pour les pécheurs.
- Les cérémonies d’Eglise considérés uniquement comme des symboles de ce qu’il faut croire et pratiquer pour obtenir la vie éternelle, et non comme des moyens desquels puisse venir directement la grâce de Dieu, le salut consistant exclusivement et toujours dans les bonnes oeuvres, indépendamment de toute forme religieuse.
- Suppression, par conséquent, des indulgences, des prières, du jeûne, de l’abstinence, des invocations au Ciel pour en obtenir un changement d’atmosphère, ou tout autre miracle qui serait une dérogation à la loi immuable de Dieu.
- Adorations, glorifications, actions de grâces, remerciements, commémorations, souvenirs substitués, soit pour Dieu, soit pour l’homme, aux demandes et aux prières îles vieux cultes.
- Abolition de la confession auriculaire, comme injurieuse à Dieu et à l’humanité, en ce qu’elle donnerait au Prêtre le pouvoir exorbitant de remetre ou de retenir les péchés, dont la rémission consiste uniquement dans la réparation du mal et dans la pratique des vertus sociales.
- Plus de culte à la Vierge, comme mère de Dieu, (pii ne peut avoir de mère: niais culte de souvenir, d’admiration à Marie, parce qu elle lut la mère de l’un des plus grands des enfants des hommes, et parce qu’en toute occasion, elle se montra digne de ce grand législateur des Chrétiens.
- Christ, honoré comme un sublime législateur, et non adoré comme un Dieu, conformément à ces paroles évangéliques: C’est ici la vie éternelle, qu’ils te connaissent, toi, qui est le Seul vrai Dieu, et Jésus-Christ que tu as envoyé… Il n’y a qu’un seul Dieu, et il n’y en a aucun autre.
- L’Eucharistie admise, non comme la présence réelle du corps, du sang, et de l’àme d’un Dieu dans le pain et le vin. mais comme l’expression symbolique des trois termes de la vie humaine: Liberté, Egalité, Fraternité.
- La célébration du culte en langue vulgaire, en conformité avec la raison, le sens commun et avec les enseignements de saint Paul: J’aimerais mieux ne dire que cinq paroles dans l’Eglise de Dieu, dont j’aurais l’intelligence afin d’en instruire aussi les autres, (pie d’en dire dix mille dans un langage inconnu.
«Si-je vous parle un langage que vous ne comprenez pas, comment pourrez vous répondre Amen à la tin de mes oraisons? vous ne savez pas ce que je dis».
- Le mariage, ou l’union de l’homme et delà femme, étant do droit naturel et divin, plus de Célibat des prêtres, selon ces paroles de saint Paul lui même: Il faut que l’éveque soit mari d’une seul femme…, qu’il gouverne bien sa propre famille, tenant ses enfants dans la soumission* (Timothée III, 2, 4, 12).
- Conformément aux enscigneniens de la raison: on n’ho- nore que ce qui est honorable, et on sait qu’il n’y a d’honorable que ce qui est utile. (Code de l’Humanité, chap. 6, Y. 188).
En conséquence, le culte aux madones et aux saint prétendus. qui ne sont connus (pie par leur ascétisme, leurs mortifications insensées et leur inutilité pour la chose publique, est remplacé par le culte des grands hommes.
On lit sur les portiques do Temple:
Aux grands hommes et aux femmes illustres.
L’humanité et la patrie reconnaissantes.
- Constitution et hiérarchie ecclésiastique.
Les bases de la constitution ecclésiastique étant la Liberté, l’Egalité et la Fraternité, et la qualification de Monseigneur, supposant nécessairment des eclaves, cette qualification est abolie.
Ceux que le peuple souverain a choisis pour diriger les églises, sont appelés Citoyens Pontifes: les pasteurs des églises particu-
lières, Directeurs; le vicaires, Vice Directeurs, et les autres membres du clergé, Lévites.
Tous les membres de la hiérarchie sacerdotale sont élus par le peuple, et consacrés par lui et les membres du clergé dans le Temple de Dieu.
Cette élection et cette consécration so font à 1’Eglise par l’imposition de mains du peuple et des membres du clergé.
- Il y a dans toutes les églises des Comités-Directeurs composés en majorité de membres-laies, et, en minorité, do membres du clergé. Tous les membres de ces Comités sont élus par le Peuple-Souverain.
Deux des principales fonctions des Comités-Directeurs sont de veiller, conjointement avec tous les membres du clergé, à ce <pie la foi ne soit point faussée, et à ce que la vie matérielle, intellectuelle et morale soit intégralement garantie à tous les Frères.
Telles sont, chers Confrères et chers Frères, les conditions aux quelles une fusion peut avoir lieu entre toutes nos Eglises déssidentes.
Quoi qu’il arrive, toutefois, nous n’en serons pas moins Frères en Dieu et en l’humanité.
Citoyens et Frères de Г Eglise-Française, nous nous réunirons partout où nous pourrons, en attendant quo la Nation et le Gouvernement nous donnent des Temples.
Les Membres et Ministres du Comité do l’Eglise Française: Alexander Osmont, Philippe Boivin. Alexandre. Boulay, Béalay, Vincent, I. Petitjean, Conlon, Gilbert, Jodeau, A. Bëalay, Bergé, Sorniotti, Bibra, Falaise Petitjean, Fissier, Daubémont,
Letourneur, ministre do l’Église-Française, Hilaire Riboiileau, ministre de l’Église-Française.
Vive la République!
Par délégation de nos frères et de nos confrères de Paris, Le fondateur de Г Eglise-Française Chatel.
Au siège provisoire de l’Église-Française, 5, nie de Fleurus.
Paris, le 1-e Murs 1848 г.»
Комментировать