Письмо № 26.
И это двадцать шестое письмо о. Иосифа говорит о посещении военнопленных. Во время этого вторичного посещения о. Васильев объявил им о кончине Государя Николая Павловича, и т. к. приезд его на остров Экс был на Страстной неделе, то после страстных служб о. Иосиф совершил, с разрешения французских властей, и Пасхальную утреню. Впечатление, произведенное на молившихся этим торжественным богослужением на чужбине, и описывает о. Иосиф в настоящем письме к Λ. II. Карасевскому.
«Ваше П-во М. Г. Александр Иванович![75]
Проведши Страстную и Светлую седмицы в кругу военнопленных моих соотечественников, я считаю моим долгом довести до сведения Вашего П-ва, что сделано мною для них в религиозном отношении.
Первым моим долгом по прибытии на остров Экс, было совершение панихиды по, в Бозе почившем, Государе Императоре Никола Павловиче, которую я предварил кратким повествованием, на основании обнародованных сведений в России, о болезни, христиански понесенной, и о смерти, христиански встреченной, Великого Государя. Глубокая грусть и слезы наших христолюбивых и верных воинов, их воздыхания и коленопреклоненные молитвы носили глубокую печаль нежных детей, потерявших отца и благодетеля.
Не имея распоряжений нашего Правительства касательно приведения пленных воинов к присяге, и, получив на сей предмет наставления осторожности Г. Саксонского Министра Барона Зембаха, имевшего опасение недоверчивости французского Правительства, я ограничился после панихиды следующим обращение военнопленным: «Христолюбивые воины, неизменно верные слуги Всероссийского престола! По отдаленности от нашего отечества я еще не получил повеления о приведении вас к присяге верности ныне благополучно царствующему нашему истинному и природному Государю Императору Александру Николаевичу. Но присягая в верности, в Бозе почившему, Государю Императору Николаю Павловичу, вместе с тем вы клялись перед крестом и Евангелием Христовым в верности и Наследнику Его, ныне вошедшему на прародительский престол, Государю Императору Александру Николаевичу. Храните же свято перед Богом и людьми вами данную предварительную присягу, храните ее, как вы свидетельствовали, до последней капли крови. На сии слова последовал единодушный ответ: «Будем служить Ему верой и правдой». Затем я приступил к обыкновенным великопостным службам, устроив, с согласия коменданта, для пленных постную пищу в продолжение Страстной недели. Военное начальство острова Экса доставило мне всякую возможность к беспрепятственному совершению Богослужения; избранное мной к тому время 10 часов утра и 18 часов было им одобрено; закрытие казарм в 18 часов было переменено на 19 часов; военнопленные арестантской роты, находящиеся под строгим надзором, ежедневно были приводимы к Богослужению. Все военнопленные Православного закона, в числе 578 человек, были мною исповеданы и удостоены Св. Тайн, запасенных мной в Париже[76]. Причащение совершалось в четыре последних дня Страстной недели. Пасхальное Богослужение я намерен был совершить утром, не надеясь получить позволение коменданта на совершение оного ночью. Но он, узнав из разговора со мной о торжественности светло-воскресного дня в России и ночном Богослужении, предупредительно предложил мне свое согласие и свое содействие к пасхальному Богослужению. В полночь все мы собрались в пространнейшую казарму и в присутствии начальника жандармов и надзирателей, начали светло-воскресное Богослужение, при котором было человек до 50 французов, 800 горящих свечей, торжество обряда и пения, духовная радость присутствующих, частые единогласные повторения верных «Во истину воскресе!», лобзание пасхальное — все это не только исполнило торжеством нас православных, но и сильно благоприятно подействовало на иностранцев. Вообще удовлетворение религиозных потребностей наших военнопленных совершено беспрепятственно, успешно и благолепно. Поведение же верных сынов России, испытанных несчастьем плена, было кротко и благонравно.
При светло-воскресном лобзании я дал каждому из присутствующих по пасхальному красному яйцу; евреям же, не присутствовавшим при богослужении, я роздал в казармах. После Богослужения я освятил приготовленные куличи и присутствовал при разговеньи военнопленных. В христианской радости Светлого праздника добрые воины воскресли и обновились духом, и полные глубочайшей благодарности к нежной заботливости о них Всемилостивейшего Монарха-Отца, в простоте сердца, повторяли: «Батюшка, мы точно в России побывали».
Больных (к счастью, число их не велико и редко превышает 12 человек), я посещал ежедневно, преподавая им утешение веры и житейскую помощь, необходимую в их исключительном положении. В самый день Пасхи я всех их исповедал и допустил к Святому причащению, а затем отслужил в больнице пасхальный молебен.
B мое отсутствие с острова Экса там скончались двое из нижних чинов и были погребены за селом в отдаленном углу кладбища. Римско-католический священник по распоряжению своего Епископа не хотел совершить никаких молитв над прахом усопших. Посему я, в сопровождении всех верных, отправился на кладбище и отслужил над могилами их погребение. Воздаяние сего последнего долга отошедшим в мир лучший исполнило радости сердца всех пленников. «Теперь можно», говорили они, «умереть и здесь: земля освящена православной молитвой». На третьей неделе после Пасхи сорок из наших военнопленных были приведены для работ в Валери (Департамент Ионский), замок маркиза де ля Рошжаклена. Хозяин замка, человек отменно добрый и расположенный к русским, пригласил меня к себе для объяснения военнопленным порядка земляных работ, жизни и назначаемого им содержания. По православному обычаю я предварил начало работ молебном, совершенным на самом месте занятий. Французские работники, присутствовавшие при наших молитвах, удивлялись благоговению наших воинов, а маркиз де ля Рошжаклен был в восторге от сего, как он говорил, доброго примера благочестия для неблагочестивых жителей страны. По расстройству моего здоровья от сих путешествий я не мог отправиться в Тулон, где содержатся 400 наших военнопленных (всех же во Франции 1500 человек) и предложил сию поездку моему товарищу священнику Петрову, который на днях возвратился в Париж по счастливом исполнении своего пастырского долга.
Список военнопленных, бывших у Исповеди и Св. Причащения, я составил в точности, но нахожусь в недоумении: должен ли я вписать оный в обыкновенную церковную ведомость, или в особенном экземпляре препроводить к Вашему П-ву для вручения Г. Протопресвитеру армии и флотов. Покорнейше прошу Ваше П-во о наставлении меня в сем случае.
Париж. 18 мая/1 июня 1855 г.»
[75] Карасевский Александр Иванович. Род. в 1796 г.; в 1814 г. — оконч. курс в Московск. Университете; с 1814 по 1824 г. —чиновник особых поручений при военном министре; в 1824 г. — перемощён в провиантский департамент; в 1823 г. — помощ. правителя дел следственного комитета для расследования о злоумышл. обществах; в 1831 г. — чинов, особых поручений при министре финансов; в 1832 г. — правитель дел Комиссии дух. училищ, член консультации при обер-прокур. и чл. Хозяйст. Комит. при Св. Синоде; в 1839 г. — директ. Дух. Учеб. Управлении при Св. Синоде; в 1855 г. — и. д. обер-прокурора Св. Синода; в 1856 г. — член Комиссии для принятия прошений на Высочайшее Имя приносимых и попечитель всех женских духов, учебных·, заведений. Ск. 25 декабря 1856 г.
[76] Хотя запасные Св. Тайны назначаются преимущественно для больных, но в первые времена Христианства пастыри имели обычай посылать Евхаристию отсутствующим и особенно заключенным в темницу исповедникам. А наши военнопленные, без сомнения, суть исповедники Православной Веры.
Комментировать