Рабиндранат Р. Махарай
Смерть гуру

Глава 2. Смерть аватары

– Раби, пожалуйста, пойдем с нами! – упрашивали меня двоюродные братья и сестры.

Дядя Кумар обещал пойти с ними купаться на Обезьяний мыс, а участие брамина в любом деле, как правило, приносит удачу. Меня воспитывали, как принца, и я ощущал себя таковым.

– Не сегодня, – сказал я решительно, так как собирался закончить рисовать картину религиозного содержания.

– Ну пожалуйста!

– Я не могу!

Больше не требовалось никаких объяснений. Все родственники знали, что для меня важнее всего были религиозные обязанности. Я часами мог рисовать моих любимых богов – Ханумана, Шиву, Кришну, Ганешу и других. Я чувствовал единство с богами, мне было гораздо интереснее рисовать их, чем купаться в море или играть с друзьями. Я вешал эти картины на стены своей комнаты, чтобы всегда видеть их и поклоняться. Я посвятил свою жизнь индуизму, который, как учила меня мать, был самой древней, великой и единственно верной религией.

Мать всегда брала меня с собой, когда шла ухаживать за моим отцом (он жил теперь у своей сестры Мохани), но сегодня отправилась к нему одна. Я был огорчен, но начал рисовать и вскоре увлекся. Мама будет очень довольна, когда вернется и увидит, как на свернувшемся кольцами змее Ананте лежит четырехрукий Нараяна, а рядом с ним Лакшми и Брахма, восседающий на цветке лотоса, растущего из пупка Вишну, и все они плывут на черепахе в мировом океане...

Я с наслаждением работал над своей картиной, тихо напевая мантры, когда услышал знакомые шаги матери, торопливо поднимавшейся по лестнице. Дверь с грохотом распахнулась и раздались взволнованные голоса. Я выскочил из комнаты и услышал слова матери:

Наконец мои рыдания прекратились. Казалось, я выплакал все слезы. Я лежал, пытаясь найти утешение в словах, которые Кришна сказал Арджуне, посылая его на битву. Я так часто слышал их, что знал наизусть: «Мудрые не скорбят ни о живых, ни о мертвых... и никогда не будет так, чтобы кто-то из нас прекратил свое существование... Тот, кто родился... обязательно вновь родится, поэтому не следует предаваться скорби, исполняя свой долг».

Медленными, неуверенными шагами человека, несущего тяжкий груз, в комнату вошел дядя Кумар и сообщил мне о смерти отца, не догадываясь, что я уже все знаю. Он подумал, что я сумел сдержаться. На самом деле я уже был настолько обессилен, что не мог больше плакать.

Неожиданная и загадочная смерть моего отца была потрясением не только для нашей семьи, но и для всех, кто знал его. Врачи не могли дать никакого объяснения. Здоровье его было превосходным. Может быть, он достиг полного слияния со своим высшим Я и навсегда покинул землю. Я хотел в это верить. Но некоторые говорили, что его жизнь была отнята из-за нарушения им обетов. Это казалось мне несправедливым. Ведь не он это сделал, а другие: Вишну, который насильно отправил его в больницу, и доктора, которые не были индуистами и ничего не знали об обетах. Мой отец всей душой следовал наставлениям Кришны, и Вишну должен был знать это – ведь он вырос в индуистской семье. Но он считал, что жизнь йога – это фарс и что боги и духовные силы существуют лишь в воображении людей. Я никогда не сделал бы подобной ошибки. Моя вера в индуизм никогда не поколеблется. Нас всех учили не отвергать то, чего мы не можем понять, но этот урок сейчас обошелся слишком дорого.

Когда мы приехали в дом Пхувы Мохани, я старался не смотреть на простой деревянный гроб, возвышавшийся на столе. В присутствии смерти небходимо тщательно соблюдать все ритуалы: в доме нельзя зажигать огонь, не должна готовиться пища, пока умерший отдыхает там перед далеким путешествием к иным мирам. Во время долгой пуджи друзья и родные плакали, особенно Мохани, преданная ученица моего отца. Я спрятался за спиной матери, защищаясь по-детски от одной из главных ролей в драме, смысл которой я не вполне понимал. После церемонии наша соседка мягко взяла меня за руку и подвела к гробу.

– Это твой отец, – сказала она, как будто я не знал этого, но внутри у меня все сжалось. Странно, но этот бог, аватара, перед которым я так часто стоял, чувствуя, насколько он далек от меня, вдруг сейчас стал мне гораздо ближе. Выражение его лица не изменилось, только он был очень бледным. Веки его казались восковыми. Я отвернулся... Похоронная процессия была очень длинной, так как моего отца любили и уважали многие индуисты из ближних и дальних окрестностей. Машины, велосипеды и повозки, на которых сидели плачущие люди, тянулись вдоль узкой дороги, ведущей к побережью. Я был слишком растерян и испуган, чтобы спросить у матери, почему мы едем не на кладбище, где похоронен дедушка, а к Обезьяньему мысу, куда всегда ходили купаться. Ощущение таинственности, окружавшей смерть отца, от этого усилилась, и я еще крепче сжал руку матери.

Стараясь не смотреть на гроб, стоявший на катафалке, я разглядывал побеги сахарного тростника, росшего по обеим сторонам дороги. Все во вселенной – люди, животные, растения – имеет общее бытие, и казалось, что вся природа оплакивает смерть аватары. Когда еще на землю явится Бог в облике человека? Этого никто не знает, даже пандиты, которым известно очень многое...

Обволакивающий нас тяжелый и горячий воздух был угнетающе неподвижен, тогда как обычно в это время здесь дуют пассаты. Впереди, над заливом Пария, сгущались темные тучи. Как часто я вместе с братьями, сестрами и друзьями бежал купаться по этой хорошо знакомой дороге, переполненный силами и радостью, чувствуя свою сопричастность всему, что видел. Сейчас же я ощущал только оцепенение внутри и пугающую отделённость от рабочих на тростниковых полях, с интересом смотревших на нашу длинную процессию. Они теперь были частью другого мира, к которому я сам принадлежал когда-то.

Тростниковые поля остались позади. По дороге, проходящей через мангровые заросли, то взбираясь вверх, то спускаясь, мы добрались до площадки, покрытой гравием. Внизу шумели волны небольшого залива, где мы обычно купались. Он был защищен от штормов бетонной стеной, с которой старшие мальчики прыгали в воду и уплывали далеко от берега. Я был еще слишком мал для этого и плескался с друзьями в мелкой заводи у мангровых зарослей. Какими нереальными казались мне сейчас воспоминания, связанные с этим любимым местом!

Когда мы вышли из машины, меня охватил озноб, несмотря на жару. Гроб сняли с катафалка и понесли к краю площадки. Пандит распевал мантры, чтобы отогнать злых духов. Я шел прямо за гробом, крепко держа мать за руку, и вдруг увидел большую кучу дров, аккуратно сложенных возле заводи. Раздались причитания плакальщиц, то нарастая, то затихая в леденящем ритме. Я с ужасом смотрел, как одеревеневшее тело отца извлекли из гроба, положили на бревна и начали быстро обкладывать его поленьями до тех пор, пока не осталось открытым только лицо, обращенное к небу. Сандаловой пастой пандит начертил на лбу отца кастовые знаки.

Но что это значило? Ритуальные сожжения были обычным делом в Индии: их совершали на берегах Ганга и в других специальных местах, но я никогда не слышал, чтобы это делали индусы на Тринидаде. Мысль о том, что тело моего отца будет отдано в жертву Агни -богу огня, только увеличивала пугающую таинственность и глубокое чувство потери, захлестнувшее меня.

Рис готовился тут же, рядом, чтобы предложить умершему. Пандит продолжал разгонять злых духов. Это было необходимо делать до тех пор, пока бог огня не высвободит дух отца из тела и не сопроводит его в высшие миры. Невидящими глазами смотрел я на то, как совершался незнакомый ритуал.

– Пойдем, Раби! – прозвучали слова, напоминавшие мне, что я тоже должен сыграть здесь свою роль.

Поглощенный горечью и страхом, я не заметил, как ко мне подошел пандит с большим бронзовым подносом, на котором горел священный огонь. Он взял меня за руку. Я испуганно посмотрел на мать. Она кивнула, погладила меня по плечу и, наклонившись, прошептала мне на ухо:

– Это твоя обязанность. Смелее.

Когда мы подошли к погребальному костру, я старался не смотреть на лицо отца.

Три раза пандит обвел меня вокруг тела, повторяя вместо меня молитву на санскрите, потому что я был еще слишком мал: «Яотдаю огню все члены тела этого человека, который, желая или не желая того, мог совершать грехи, а теперь он в когтях смерти... пусть он достигнет сияющих обителей».

Я увидел кубики камфоры, разложенные в определенном порядке на поленьях, и почувствовал ее резкий запах. Высокий человек в чалме и дхоти начал поливать тело и поленья маслом и керосином. Механически исполняя то, что говорил мне пандит, я зажег факел от священного огня, который он держал, и поднес его к ближайшему кубику камфоры. Пламя вспыхнуло, начало расти и быстро поползло от одного кубика к другому. Огненные языки взметнулись над телом отца. Я стоял, ошеломленный, глядя, как пламя поднималось все выше и выше, пока пандит не отвел меня в сторону.

Сдерживая слезы, я судорожно стал искать свою мать, но не увидел ее среди людей, окружавших костер. Невозможно было подавить душевную боль, и она выплеснулась из меня в детских рыданиях, усиленных причитаниями, звучавшими вокруг. Я был почти в истерике, когда наконец увидел мать. Она стояла так близко к огню, что казалась его частью, на ее белом шелковом сари вспыхивали оранжевые блики. Я слышал раньше о вдовах, которые бросались в костер. Неужели я потеряю мать, так же как потерял отца?!

– Мама! – закричал я. – Мама!

Если она даже и услышала мой голос сквозь рев и треск огня и крики людей, то никак не показала этого. Она неподвижно стояла возле бушующего пламени, прощаясь с телом отца и поклоняясь Агни, всепоглощающему богу огня. Затем она бросила в костер горсть приготовленного риса, подошла ко мне и встала рядом, подняв голову. Как истинная индуистка, мать нашла в себе силы следовать наставлениям Кришны – не оплакивать ни живых, ни умерших. Мы простояли несколько часов, глядя на умирающее пламя. Я только слышал, прижавшись к ней, как она тихо пела мантры.

Солнце зашло. На тлеющие угли было брошено семь щепок, и все стали ходить вокруг, поливая остатки костра приносимой в жертву водой. Наконец пандит собрал пепел моего отца, чтобы мать смогла увезти его в Индию и развеять над священными водами Ганга. Как и когда это произойдет, я не знал. Я был слишком измучен и разбит горем, чтобы думать об этом.

Я знал аватару – бога в облике человека - и вот его не стало... Он пришел, чтобы указать людям путь, ведущий к Брахману. И я знал, что мне предстоит стать продолжателем его дела.