Рабиндранат Р. Махарай
Смерть гуру

Глава 3. Пепел над Гангом

Пылающее солнце поднималось все выше и выше, описывая в небе круг и создавая причудливый кружевной узор на траве под кокосовыми пальмами. Спустившись по ступенькам с веранды, я направился к сараю, где мы держали корову, которая обеспечивала молоком всю нашу семью. Я открыл деревянные ворота, и корова с радостным мычанием направилась к выходу. Я отвел ее на большую поляну, где росла густая трава. Вокруг шелестели широкие ветви кокосовых пальм.

Никакое другое животное не почитается индуистами больше, чем корова, священная корова. Я с благоговением смотрел, как, забыв обо всем остальном, это белое в черных пятнах божество, подергивая ушами и помахивая хвостом, с удовольствием жевало сочную траву. Пасти корову было моим любимым занятием, и я с радостью включил в список своих ежедневных обязанностей служение этому богу. Я сорвал большой оранжевый цветок и украсил им голову коровы. Она посмотрела на меня своими коричневыми глазами, продолжая пережевывать траву. Ей на нос села муха, и она замотала головой и фыркнула. Цветок-приношение упал на землю. Я не успел подхватить его, и он исчез во рту коровы вместе с очередным пучком травы.

Грустно вздохнув, я сел на землю, пытаясь представить себе, что значит быть коровой. Возможно, я был ею в моей прошлой жизни, хотя и не помнил этого. Госин рассказывал мне, как один древний индийский мудрец первым увидел в ночном небе это великолепное зрелище – как бы нарисованную звездами корову. Именно так стало известно, что корова – это бог. С тех пор в Индии стали поклоняться корове. Я слышал и другие объяснения, но то, что говорил Госин, нравилось мне больше. На небесах все свято, и, конечно же, все коровы на земле происходят от той небесной коровы. Я часто слышал, как пандиты говорили, что мать-корова – наша общая прародительница, так же, как и Кали - супруга Шивы. Каким-то образом я чувствовал, что они, должно быть, одно и то же, только в разных формах.

Кали, могущественная индуистская богиня, которой мы преданно служили, наводила на всех страх и ужас. Она изображалась стоящей на распростертом Шиве, с гирляндой отрубленных голов и рук и кубком крови, которую она пила. Я предпочитал поклоняться единому сущему в более кроткой форме и зарабатывал себе хорошую карму для будущей жизни, проводя много времени в обществе коровы. Знала ли она, что является богом? Я внимательно всматривался в нее, но не находил ответа. В конце концов, этот вопрос растворился в благоговении и почтении, которые я испытывал к корове.

В небе послышалось слабое жужжание, которое постепенно становилось все громче и громче. Я вскочил на ноги и выбежал из-под пальм, чтобы лучше видеть. В те дни самолет был большой редкостью. Следя за его полетом, я вспомнил, как, пытаясь понять тайну своего происхождения, решился однажды спросить мать, откуда же я взялся. Она очень серьезно ответила:

Мать уверила меня, что я был предназначен именно для нее и отца. Еще долгие месяцы после этого я ждал, что мой маленький брат упадет мне в руки из пролетающего самолета. Потом я перестал верить в это, но, хотя появление детей все еще оставалось для меня тайной, я каким-то образом понял, что у меня уже никогда не будет брата или сестры, потому что мой отец умер.

Почтительно и преданно я поклонялся каждый день духу отца. По утрам я приносил воду, чтобы полить особую траву, которую мы посадили, когда он умер, и, аккуратно подсчитывая дни, следил за ее ростом. Сегодня наступил сороковой день, и мне предстояло лишиться моих длинных черных вьющихся волос, которые я отращивал несколько лет, чтобы больше быть похожим на отца. Я очень боялся этого дня. А что если духи лишат меня жизни так же, как и отца, когда ему отрезали волосы?

Моя мать вышла на веранду и позвала меня. Настало время отправляться к месту церемонии. Я с трудом привел корову обратно в сарай, так как она изо всех сил упиралась и выражала свое недовольство.

Небольшая группа людей проследовала по знакомой дороге к Обезьяньему мысу. На месте кремации отца не осталось никаких следов, напоминающих о том горестном дне, – все было смыто в море приливами и отливами. Только память невозможно было стереть. И я снова видел языки пламени, выплясывающие свой ритуальный танец вокруг тела, и чувствовал запах горящей плоти... Сегодня центром внимания был я.

Друзья и родные встали передо мной небольшим полукругом, и вперед вышел пандит. Короткая пуджа прошла почти незаметно для меня, так как реальность происходящего отступила перед нахлынувшими воспоминаниями о том, как однажды ночью я почувствовал, что кто-то сильно дергает меня за волосы. Я попытался дотянуться до головы, но не смог даже пошевелить руками. Услышав мои крики, на помощь прибежала мать. Поглаживая меня по спине, она сказала, что это был всего лишь страшный сон, и ничего больше. Но я-то знал, что это не так. Я не спал, и даже не дремал, а острая боль в том месте, где меня тащили за волосы, не проходила до утра.

Эти воспоминания и недавняя загадочная смерть отца наводили на меня страх, но церемония закончилась быстро. Мои волосы упали на землю, где сорок дней назад полыхал погребальный костер. Следующий прилив унесет эти пряди в море, чтобы соединить их с тем, что осталось от отца...

Небольшая часть пепла была сохранена для особой церемонии. Мы с Госином несколько раз говорили об этом.

– Тебе надо смотреть на сороковой день. Там не будет следа на пепле. Его дух улетел обратно к Брахману. Он был богом, Бхаи – вот кто был отец тебя! Почтительно глядя на меня, он еще раз с благоговением повторил эти слова.

Я и сам догадывался об этом, когда отец был еще жив. Но Госин знал это, а я считал Госина очень умным человеком, прекрасно разбирающимся в индуизме.

Возвратившись домой, я с нетерпением ждал подтверждения слов Госина. Пандит отпер дверь комнаты, в которой со вчерашнего вечера стоял поднос с пеплом моего отца. Все члены семьи подошли, чтобы посмотреть, какие следы отпечатались на поверхности, предсказывая следующее воплощение моего отца. Я не раз был свидетелем подобных церемоний, но сейчас не видел в ней никакого смысла. Мой отец вышел из колеса перевоплощений, он вернулся к Брахману, так зачем же беспокоить его этим ритуалом? Я хорошо помнил слова Госина: «Там не будет следа на пепле.» Вдруг я услышал сдавленный стон матери. Пандит закричал:

– Смотрите! След птицы!

Трудно передать словами ужас, охвативший меня. Я протиснулся между матерью и тетей, чтобы увидеть самому. Прямо в центре гладкой поверхности пепла находился четкий отпечаток маленькой птичьей лапки! Вывод из этого был однозначен: отец перевоплотился в птицу!

Мой маленький мир разбился вдребезги. Что теперь скажет Госин? Но ведь даже главный пандит острова считал моего отца аватарой! И если отец не достиг единства с Брахманом, на что же надеяться мне или кому-нибудь другому? Я почувствовал себя больным и не захотел участвовать в обсуждении того, что произошло. Мы вышли во двор, чтобы продолжить церемонию.

Слишком ошеломленный увиденным, я почти ничего не услышал из долгой пуджи. После ее окончания все пошли к дому, чтобы приступить к традиционной большой трапезе. У меня совершенно пропал аппетит, хотя накануне соблазнительные запахи многочисленных угощений, которые готовились на кухне, испытывали мое терпение. Перед началом трапезы нужно I было каждое блюдо предложить духу умершего. Наполнив едой большую тарелку, сделанную из священного листа коа, пандит поставил ее под большое банановое дерево, а затем мы один за другим пошли к дому. – Никто не должен оглядываться назад! – предупредил нас пандит. – Если вы обернетесь, дух может напасть на вас. Это приношение предназначено только для него.

Я никогда не мог даже представить, что смогу нарушить это правило. Но ведь он – мой отец, и я должен увидеть его хотя бы еще раз! Только один раз! Я не мог преодолеть искушение. Замедлив шаги, я немного отстал от всех и, трясясь от страха, быстро посмотрел назад. Тарелка с едой стояла под деревом, но духа моего отца не было... Я был уверен, что следующий мой шаг будет последним, так как я сделал то, что запрещено. Но ничего не случилось. Почему? Потому что боги были милосердны ко мне? Эта загадка еще больше усилила мое внутреннее смятение.

Поднявшись на веранду, я стал почти без страха следить за тарелкой. Я помнил, как соседская собака съела приношение духу дедушки, и не хотел, чтобы это повторилось. Прошло около получаса, но ничего не изменилось. Я не мог больше сдерживаться. Все еще опасаясь, но чувствуя себя как-то посмелее, я спустился с веранды и осторожно приблизился к банановому дереву. К моему изумлению, тарелка была пуста! Но ведь я не спускал с нее глаз, никто к ней не подходил. Значит, все съел дух моего отца. Было ли это доказательством, что он не достиг мокши? Может быть, он стал птичкой, которая сидела на дереве и смотрела на меня? Совершенно сбитый с толку, я бродил по двору, пытаясь отыскать в кустах и на деревьях птицу, большую или маленькую, которая хоть как-нибудь напоминала бы мне отца. Даже если я не узнаю его, он может дать какой-нибудь знак. Но я напрасно ждал, что одна из этих порхающих, поющих птичек вдруг задержится и многозначительно посмотрит на меня. Они даже не замечали меня, пока я не подходил слишком близко, и тогда они улетали. Да и мой отец никогда не обращал на меня внимания, почему же он сейчас должен был это сделать?

Я пошел по знакомой тропинке к хижине Госина. Его сын чинил во дворе свой велосипед, на котором ездил по всему городку, продавая разные специи. Он недавно женился на женщине с двумя детьми, и все они жили теперь в хижине Госина. Увидев меня, он поклонился.

И чтобы доказать это, он вышел, прихрамывая, и устроился на своем обычном месте. Я сел на корточки рядом с ним. Около него я всегда чувствовал себя спокойным и защищенным.

– Красивые волосы у тебя быстро отрастут, – сказал он, покачивая головой.

Раньше такие слова всегда пробуждали во мне гордость, но сейчас они не доставили никакого удовольствия. След той маленькой птички, четко отпечатанный на пепле, перечеркивал все. Чувствуя огромное разочарование и болезненное смятение, я рассказал Госину обо всем.

Конечно же! Вскочив на ноги, я побежал домой. Хорошо ли было закрыто окно? Я не мог вспомнить. Я внимательно осмотрел навес крыши и увидел маленькое гнездо. Возле него было несколько отверстий, и я с радостью подумал, что некоторые из них достаточно велики и через них птичка могла проникнуть в комнату. Было ли там гнездо до смерти отца? Я не был уверен, но мне казалось, что было.

Значит, это не отец оставил след на пепле! Какое облегчение! Но как же быть с едой? Кто-то же съел ее. Может быть, один из асуров или ракшасов – демонов, о которых говорили веды, – вмешался, пытаясь запутать нас? Да, именно так! Но мой отец защитит меня от злых сил - он и другие высшие учителя. Я буду верить в моего отца и буду продолжать его дело.

Я расправил плечи, пытаясь выглядеть как можно выше. На глаза навернулись восторженные слезы. Да, я буду великим йогом!

Этот визит был недолгим. Баба направлялся в Порт-оф-Спейн, чтобы совершить особую пуджу для одного богатого индуиста, который тяжело заболел и хотел подготовить себе путь в новую жизнь. Некоторые пандиты за хорошую цену обещали даже нирвану. Пандит Джанкхи никогда не давал подобных гарантий, но тысячи людей были уверены, что он может оказать им помощь, так как общается с высшими силами.

Баба благословил нас, а мы поклонились ему в знак величайшего уважения. Секунду спустя он уже спускался по ступенькам вниз. Я выбежал на веранду и помахал ему рукой, когда он садился в машину. Его слова еще долго звучали у меня в ушах. Невозможно было их забыть. Все говорили мне о том, что я буду великим пандитом, и йогом, святым человеком, как мой отец.

Мать подошла ко мне и обняла за плечи. Мне показалось, что я знаю, о чем она думает – о том, что мы вместе с ней пойдем по пути, указанному отцом. Но я ошибался. Сейчас она пыталась подыскать нужные слова, чтобы смягчить удар, который меня ожидал.

– Раби, пепел твоего отца должен быть доставлен к берегам Ганга, – сказала она наконец, – и развеян над этой святой рекой, чтобы его унесло в океан. Я бы хотела, чтобы ты сделал то же для меня, когда я умру.

Ганг! Какой таинственный ореол окружал эту реку, стекающую с высочайших вершин Гималаев к Бенгальскому заливу!

– Ты ведь возьмешь меня с собой, да, мама? Пожалуйста! Пожалуйста, мама! Я должен поехать с тобой! Ты возьмешь меня?

– Я бы хотела, Раби, но это слишком далеко для тебя. Ты устанешь. И конечно же, тебе нельзя бросать школу...

Мать учила меня без жалоб принимать все, что преподносит судьба, как подобает индуисту. Но в тот день, когда она уезжала, эта обязанность оказалась для меня непосильной ношей. Мы сели в машину, чтобы ехать в Порт-оф-Спейн, откуда пароход доставит мать сначала в Англию, а затем – в Индию. Я решил, что обязательно поеду вместе с ней. Когда машина тронулась, Нани из окна помахала нам рукой. Над нашим домом развевался на сильном ветру флаг Ханумана - моего любимого бога-обезьяны, который Нани сшила недавно из разноцветных кусков ткани. Мне показалось, что Хану-ман прощается и со мной. Добрый знак!

На пристани собрались наши знакомые, друзья и родственники, приехавшие попрощаться с моей матерью. Не больше года назад многие из них на этом же самом месте провожали в Англию дядю Деонарина, старшего брата матери, который уезжал учиться в Лондонском университете. Я очень любил его. Мы все тогда стояли на пристани и плакали, глядя, как корабль медленно покидает гавань. А сейчас уплывала моя мать... Я украдкой вытирал слезы. Мне хотелось казаться сильным и смелым, но все без конца обращались ко мне со словами утешения, лишая меня последних сил.

– Твоя мама отправляется в Индию, Раби, к берегам Ганга! Она так счастлива! -говорили они. – Не грусти, она скоро вернется. Я чувствовал, что мое сердце готово было разорваться.

Мы поднялись на борт. Я оцепенело слушал восхищенные высказывания о том, насколько велик и комфортабелен этот голландский корабль, какие удобные каюты, а пища – потрясающая иностранная кухня! Все это звучало так нелепо. Неужели мою мать интересуют удобства? А что касается пищи, то она попросила родственников купить ей фруктов и овощей на всю дорогу. Ведь она была вегетарианкой, и я сам с четырехлетнего возраста тоже вегетарианец. Мы соблюдали ахимсу – принцип отказа от насилия над всем живым. И как посмели они вообразить, что моя мать сможет хотя бы зайти в ресторан, где мясо священной коровы поглощается людьми!

Мое религиозное рвение объяснялось не только желанием угодить богам и следовать по пути отца, но и стремлением радовать мать, которая учила меня индуизму. Мы были так близки, и я так любил ее! И было совершенно неправильно, что я должен расстаться с ней. Ведь у нас одни и те же идеалы, и я понимал ее гораздо лучше, чем все эти люди, которые громко желали ей счастливого пути и глупо рассуждали о приятных перспективах путешествия, причиняя мне такие страдания.

Раздался громкий и протяжный корабельный гудок.

Дядя Кумар быстро достал из сумки большой пакет земляных орехов, которые я очень любил.

Она мягко попыталась увести меня, но страх только удвоил мои силы. Я заметил растерянность на лице матери. Для нее было немыслимо принуждать меня к чему-то или причинить боль. Я был святым ребенком, брамином, сыном великого йога. Раздался еще один предупредительный гудок.

Вот так попрощались! Вся ярость вдруг куда-то ушла. Из-за слез я не мог видеть, как мать махала мне с борта уходящего корабля.

Всю дорогу домой и всю ночь я безутешно плакал, несмотря на все попытки успокоить меня. На следующий день я отказался от пищи, продолжая плакать. Я знал, что должен терпеливо принимать все, что предначертано моей кармой, но я был всего лишь маленьким мальчиком, нуждавшимся в любви, которую могла дать мне только мать.

Я никогда ее больше не увижу! Эта ужасная мысль с каждой минутой становилась все реальнее.