ПОДВИЖНИЧЕСТВО

Подвижничество... есть подражание всем заповедям Господним и хранение их; оно не гневливо, не кичливо, не сребролюбиво, не опрометчиво, не самолюбиво, покорно, всякому услуживает, вовсе чуждается тленного, пребывает в общении только с духом; у него язык благодарный, полезная молитва, оно делает все из послушания... Преподобный Исидор Пелусиот (50, 164).

Труд насаждения Слова Божия в сердце требует таких усилий, что он назван подвигом. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 272).

Любовь к подвигам есть ненависть к страстям; напротив, леность и праздность легко вводят в душу страсти (82, 203).

Если человек не прольет пота в подвиге для снискания каждой добродетели, он не сможет войти в покой Сына Божия (82, 218).

Благоразумное удручение себя подвигами освобождает от пороков – следствия прежнего нерадения (82, 218).

Человек, пока находится в теле, никак не должен и не может доверять себе. Он не способен к неизменяемости. Ему необходимо пребывать в непрестанном подвиге. Преподобный авва Исаия (82, 222).

Вступи на путь, ведущий к Небу; вступи на путь узкий и тесный, пойди по нему, изнуряя и порабощая духу свое тело (36, 48).

Кто служит Господу только тогда, когда находится в безопасности, тот не проявляет большой любви и не чисто любит Христа (42, 230).

Хотя мы должны все относить к Богу, однако и сами должны быть деятельны, брать на себя труды и подвиги (45, 607).

Видя впереди себя надежду, не пренебрегай трудом. Где подвиги, там и награды; где войны, там и почести; где борьба, там и венец. Святитель Иоанн Златоуст (46, 446).

Решившись служить Богу, пребывай в страхе Божием и приготовь душу свою не к покою, бездействию и наслаждению, а к искушениям и огорчениям. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (авва Пинуфий 53, 45).

Хотя Христос, всегда пребывающий с людьми, все совершает в них, но и они, при всей своей немощи, подъемлют большой труд, чтобы только удержать в себе Христа, потому что все хитрости и все козни диавола обращены на то, чтобы соблазнить их отторгнуться из рук Христа и расположить их говорить или думать в самопрельщении, что это мы сами по себе и своими усилиями породили такое и такое благое помышление или сказали разумное слово. Преподобный Симеон Новый Богослов (60, 49).

Подвизающимся в этой жизни предстоит брань не с людьми, а с демонами и бесплотными силами. Вот почему и вождем их является не человек, не Ангел, а Сам Бог. И оружие этих воинов соответствует характеру брани: оно изготовлено не из кожи и железа, а из истины, правды, веры и мудрости. Святитель Иоанн Златоуст (41, 13).

Подвиг же христианский, который бывает не против плоти и крови, но против духов злобы (Еф. 6, 12), состоит в смирении, в презрении суетной славы, в терпении и кротости, отвержении себя самого, распинании плоти со страстями и похотями, в мужестве при искушении. Когда это совершают христиане, они не уступают места на брани врагу своему диаволу. Так подвизались все святые и получили венец правды от Подвигоположника Иисуса Христа. И мы должны последовать им, возлюбленный христианин, если хотим с ними иметь участие в Царствии Христовом. Иначе они не узнают нас, что мы христиане, не признает и Христос нас за Своих, ибо не имеем знамения Его, то есть крестного терпения, под которым подвизаются верные Его рабы (104, 1380).

Наша плоть, которая восстает на дух наш и телесными членами, как орудиями, нас борет и веру нашу хочет умертвить, тогда приносится в жертву христианами, когда они умерщвляют члены свои, сущие на земле: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и лихоимство, которые есть идолослужение, по словам апостола (Кол. 3, 5); Когда они очищают свое сердце и обрезают его нерукотворным обрезанием; когда очищают ум от суетных помыслов, от злых, гордых начинаний и богопротивных намерений; отвращают волю от злой похоти и покоряют ее воле Божией; злобу и всякую непотребность изгоняют из памяти, отвращают очи свои, «чтобы не видеть суеты» (Пс. 118, 37); отвращают уши от клеветы, злословия, соблазнительных песен; удерживают язык от злословия, осуждения, клеветы, проклятий, хулы, сквернословия, празднословия и прочих зол... Так умерщвляя члены неправды и в них грех, пусть представляют себя Богу как воскресших из мертвых и члены свои делают орудиями правды Божией, как учит апостол (Рим. 6, 13). Пусть направляют ум к размышлению о чудесных Божиих делах, к возрастанию славы Его, пользы своей и ближнего; волю – к угождению воле Божией; сердце – к любви Божией и любви к ближнему; язык – к славословию и прославлению имени Божиего, к созиданию ближнего; очи – к созерцанию дивного Божиего творения и в творении – Создателя; уши – к слышанию слова Божия, славы и похвалы Божией (104, 1380–1381).

Берегись всякого греха, чтобы не погибнуть. Христианина без доброй совести быть не может. Христианину лучше умереть, чем согрешить и обеспокоить и раздражить совесть. Этот подвиг против греха нужен всем христианам, которые хотят спастись. Разбивай же, христианин, беззаконного «младенца», пока он мал, чтобы не вырос и не убил тебя (Пс. 136, 9). Убивай похоть, чтобы не исполнилась делом, убивай малый гнев, чтобы не обратился в ярость и злобу... Убивай всякое зло, пока мало, чтобы не выросло и не погубило тебя. Труден этот подвиг, подлинно труден, но нужен. Подвизайся же, чтобы и тебе Подвигоположник Христос подал венец жизни (104, 1378).

У живущих в пустыне и в уединении бывает как большая ревность о благочестии, так большее и искушение от диавола. И чем более кто старается угождать Богу, тем более искушений наносит ему диавол. Довольно об этом свидетельствует церковная история, но это узнают и сами по себе те, кто подвизается против этого врага и стремится к спасению. Святитель Тихон Задонский (104, 1384).

Телесный подвиг постепенно очищает душу от страстей и знакомит ее с духом Евангелия (111, 355).

(Телесный подвиг) существенно нужен для изгнания страстей действиями, противоположными требованию страстей; он необходим для насаждения в сердце добродетелей по указанию Евангелия. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (111, 358).

В житии преподобного отца нашего Илии-пустынника читаем: «Он стал монахом в юности, ушел в дальнюю пустынь, провел в ней семьдесят лет и никуда из нее не выходил. Тропа к его келлии была настолько узка, что он с трудом проходил по ней, потому что острые камни обступали ее. Илия сидел в такой тесной пещере, что едва можно было видеть его. Было ему от роду сто десять лет. Отцы говорили о нем: «Никто не помнит, чтобы он вышел из келлии когда-нибудь на ближайшую гору». Вкушал он, будучи старцем, утром и вечером по три сухаря и по три масличных ягоды, а в юности пищу вкушал только однажды в неделю. Приходящим к нему инокам, ради их пользы душевной, говорил следующее: «Не давайте себя во власть сатане. У него три силы, приходящие на монаха перед всяким грехом. Первое – забвение, второе – леность, третье – похоть. Если найдет на монаха забвение, у него рождается леность, от лености же возрастают похоти, а от похоти падает человек. Если же кто примет в себя страх Божий, от того бежит леность и не зачинается в нем злая похоть. И тогда не победит нас сатана и не введет во грех, и мы по благодати Божией спасемся». Пролог в поучениях (81, 354–355).

Авва Афанасий сказал: некоторые говорят, что сейчас нет мученического подвига. Несправедливо. Можно вступить в мученический подвиг под руководством совести. Умри греху, умертви твои земные пристрастия и пороки и будешь добровольным мучеником. Мученики боролись с мучителями, царями и князьями; и ты имеешь мучителя, терзающего тебя, – диавола, имеешь князей, преследующих тебя, – демонов. Некогда были воздвигнуты диаволу и демонам капища и жертвенники, приносилось каждому ложному кумиру мерзостное идолослужение; пойми, что и ныне могут быть в душе капище и жертвенник, может быть мысленный кумир. Капище – ненасытное сладострастие, жертвенник – сладострастные вожделения; кумир – дух вожделения. «Работающий блуду и увлеченный сладострастием отвергся Иисуса, поклоняется идолу, имеет в себе истукан Венеры – мерзостную плотскую страсть. И еще: если кто побеждается гневом и яростью и не отсекает этих неистовых страстей, тот отрекся от Иисуса, имеет своим богом Марса, подчинил себя гневу, что служит знамением беснования. Другой сребролюбив: затворяя сердце свое для брата своего и не милуя ближнего, он отрекся от Иисуса, служит идолам, имеет в себе кумира – Аполлона и поклоняется твари, оставив Творца. Корень всех грехов – сребролюбие. Если удержишься и сохранишься от неистовых страстей, то ты попрал кумиров, отверг зловерие, сделался мучеником и исповедником. Отечник (82, 71–72).

Подвижническая жизнь имеет одну цель – спасение души (8, 65).

Кто выдержал тысячи подвигов ради добродетели и для приобретения ее с избытком испытал себя в трудах, тот будет жив до конца... (4, 309).

Если за труды и заслуги подвижник ищет воздаяний здесь, он вызывает сожаление, ибо, получая временное вознаграждение, теряет вечное (8, 379).

Подвижник, жди Того, Кто возвышает, и не малодушествуй в настоящем. Ибо ты борец и делатель Христов, условившийся весь день провести в борьбе и претерпеть зной целого дня. Почему же, не исполнив еще меры дня, требуешь упокоения? Дождись вечера, предела здешней жизни, и тогда Домовладыка придет и отсчитает тебе плату. Святитель Василий Великий (8, 380).

Подвиг ваш временный, а воздаяние и похвала – вечные; труд ваш краток, а упокоение и совершенство – не стареют (25, 109).

Завидующий успехам брата своего отлучает себя от Вечной Жизни, а содействующий брату будет сообщником его и в Вечной Жизни (25, 174).

Сперва нужно упражняться в трудах и приобрести венец в подвиге, чтобы таким образом вкусить и Божественной благодати. Горечь подвига заменяется сладостью упокоения и суровость жизни заменяется благодатью. Преподобный Ефрем Сирин (27, 261).

Если человек не совершит подобающего телесного подвига, то истинное видение не откроется ему (82, 175).

Когда (подвижник) при посредстве удовлетворительного телесного подвига подчинит чувства власти духа» и освободится от страстей, тогда истинное видение открывается во всей славе уму. Преподобный авва Исаия (82, 175).

Если не находим в себе обильных плодов любви, мира, радости, кротости, смирения, простоты, веры и долготерпения, то тщетны и напрасны были все наши подвиги. Преподобный Макарий Египетский (33, 349).

Малые подвиги, совершаемые здесь (в кратковременной жизни), даруют нам великое дерзновение (в загробном мире) (38, 254).

Не будем скорбеть, если на пути жизни с нами случатся многие несчастья. Пусть путь прискорбен и врата тесны, но не таков тот град, к которому ведут они (41, 269).

Люди велят тебе угождать им с ущербом для себя самого. А Христос, напротив, за каждое твое даяние воздает тебе сторицей и к тому прилагает еще Жизнь Вечную (42, 283).

Чем усерднее мы служим Богу, тем больше получаем пользы, тем больше выгоды для нас самих. Не будем же лишать себя столь великого приобретения. Бог самодостаточен и ни в чем не нуждается; воздаяние же и польза возвращаются к нам (45, 741).

Если Бог, Сотворивший нас в начале, без всякого с нашей стороны доброго дела, тотчас же даровал нам столько благ, то чего не дарует Он потерпевшим за Него и понесшим труды и подвиги? Святитель Иоанн Златоуст (46, 665).

Не уподобляй себя тем, которые с радостью приняли божественную проповедь, но не проросли в глубину разумения, а, пустив ростки вверх и разостлав корни по земле, скорее чем произносится слово, засохли, не принеся зрелого плода, но став жертвой искушений. Напротив, уподобляй себя тем, которые, глубоко укоренившись, пустили много корней, стволов и стали многоплодны, у которых колосья, красуясь и обременяясь плодом, тяготеют, и клонятся вниз, и ко времени жатвы как бы сами призывают серп жнецов. Ибо хорошо знают, что Христос повелел Ангелам вводить таких в небесные уделы, чтобы там они сопраздновали, соцарствовали и приобщились нескончаемой радости (50, 372).

О подвигах, какие ты проходишь... будь уверен, что настоящее служит для нас невидимым поприщем, на котором боремся не со зверями, но со страстями. Страсти же, если овладеют нашими силами, не только телу угрожают опасностью, но и самой душе приносят смерть. А если мы преодолеем страсти и обратим их в бегство, то сподобимся и венцов, и великой славы, как нередко бывает уже здесь, несомненно же после настоящей жизни, потому что Будущему Веку предоставлены награды, как настоящему – борьба. Преподобный Исидор Пелусиот (51, 2).

Претерпи трудность подвига, в который ты введен для испытания, чтобы принять венец от Бога и упокоиться по исходе из мира сего. Преподобный Исаак Сирин (55, 361).

Всякое подвижничество и всякое деяние совершаются нами, чтобы мы, как свеча, приобщились Божественного света, когда душа, как воск, вся предстоит Неприступному Свету (59, 204).

Кто постится, злостраждет, совершает бдения, подает милостыни, тот делает все это, чтобы обрести благоволение и милость у Бога. Ибо если на поприще настоящей жизни, мрачном и полном греха, мы не станем произвольно утеснять себя постами, бдениями, злостраданиями и не станем проявлять милости к другим людям, то и Бог не захочет помиловать нас и простить нам грехи наши (60, 159).

Возненавидьте тленный мир и все, что в этом мире скоротечно, возненавидьте плоть и страсти, рождающиеся от нее, возненавидьте всякую злую похоть и лихоимство, даже до малейших вещей. И это все легко будет нам сделать, если будем содержать в мысли, какую великую славу, радость и упокоение мы получим таким образом (61, 13).

Когда кто постится, или совершает бдения, или томит себя голодом и жаждой, или спит на голой земле, или проливает слезы, или переносит поношения и другие искушения, пусть не думает, что он тем самым уже служит Богу или помогает такими подвигами другому. Он спасает себя самого, если терпеливо проходит их, и особенно, если при том хранит смирение и действует с духовным разумом, ибо если не таким образом он проходит их, то и себе самому не приобретает подвигами никакой пользы (61, 297).

Бывает смерть прежде физической смерти, и прежде Воскресения тел бывает воскресение душ. Ибо когда смертное мудрование уничтожается бессмертным умом и мертвенность изгоняется жизнью, тогда душа, как бы воскресая из мертвых, видит саму себя чисто, как видит себя пробудившийся ото сна, и познает Истинного Бога, ее воскресившего. Помышляя о Нем и Его благодаря, она выходит за пределы чувств и всего мира, преисполненная неизреченной сладости, и тем заставляет утихнуть всякое мертвенное движение. Преподобный Симеон Новый Богослов (61, 563).

Не начало, но конец заслуживает похвалы. Начни хорошо и закончи добром, и будешь блажен. «Близко к боящимся Его (Бога) спасение Его» (Пс. 84, 10). «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни», – говорит тебе Господь (Апок. 2, 10). Святитель Тихон Задонский (104, 1390–1391).

Если внутреннее делание по Богу не поможет человеку, то напрасно он трудится во внешнем. Преподобные Варсонофий и Иоанн (117, 152).

Брат спросил авву Агафона: «Скажи мне, авва, что больше: телесный труд или хранение сердца?» Авва ответил ему: «Человек подобен дереву: телесный труд-листья, а хранение сердца- плод. Поскольку же, по Писанию: «всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь» (Мф. 3, 10), то очевидно, что мы должны все попечение иметь о плоде, то есть о хранении ума. Впрочем, для нас нужно и лиственное прикрытие и благоукрашение-телесный труд». Авва Агафон (117, 152).

В монастыре идут два порядка жизни: один внутренний, а другой внешний. Послушания, какие налагаются в монастыре, все касаются этой внешней жизни. Не знающий, что эти послушания необходимы только потому, что мы приносим в монастырь с собою и тело и что дело спасения души должно идти среди этих послушаний своим чередом, с первых шагов может отвернуться от монастыря, считая эти послушания не соответствующими своим целям и своему настроению, или, оставаясь в монастыре, все дело монашества ограничивать только послушаниями... и потрудиться напрасно, ни шагу не сделав для очищения и усовершенствования своей души... Обрекайте себя на жизнь, где руки и ноги будут делать одно, а душа должна быть занята другим, если хочет спастись (117, 153).

Возьмите еще во внимание и то, что здоровье не от одной пищи зависит, а наиболее от душевного спокойствия. Жизнь в Боге, отрешая от волн мирских, осеняет сердце миром, а потому и в теле держит все в здравом строе... Дела-не главное в жизни; главное-настроение сердца, обращенное к Богу (117, 153).

Есть два пути к тому, чтобы соединиться с Господом: деятельный и созерцательный. Первый-для христиан житейских, второй-для оставивших все житейское. В действии ни первый не бывает без второго, ни второй без первого. То есть и житейские должны в своей мере держать и созерцательный путь... Я писал вам: навыкайте памятовать всегда о Господе и ходить перед лицом Его. Это созерцательная часть и есть...

Спрашиваете, как при делах хранить память о Господе? Так: какое бы дело, большое или малое, вы ни делали, держите в уме, что вам его повелевает делать Сам Господь Вездесущий и смотрит, как вы его делаете. Так себя держа, вы будете делать всякое дело со вниманием и будете помнить Господа. В этом весь секрет успешного действования для главной цели в вашем положении. Извольте в это вникнуть и так наладиться. Когда так наладитесь, тогда и мысли перестанут блуждать туда и сюда...

У вас теперь отчего все не ладится? Думаю, оттого, что вы хотите помнить Господа, забывая о делах житейских. Но дела житейские лезут в сознание и память о Господе вытесняют. А вам следует наоборот: о житейских делах хлопотать, но как о Господнем поручении и как перед Господом. Там у вас ни того, ни другого не выходит... а здесь то и другое будет исправно (117, 153–154).

Вам говорят: «более заслуги подвизаться посреди мира, чем спасаться в уединении». И вы не отрицайте этого. Те, которые истинно подвизаются, не имеют в виду заслуги, а о том лишь заботятся, чтобы очистить себя от страстей и страстных чувств и помыслов.

Для этой цели жизнь в общении с другими более пригодна, потому что она представляет действительные опыты борения со страстями и преодоления их. Эти победы бьют страсти в грудь и в голову, а повторение их скоро убивает страсти наповал. В уединении же борьба бывает только мысленная, которая бывает так же слабодейственна, как удар крыла мухи. Оттого умерщвление страстей в уединении дольше тянется. И мало того, оно бывает всегда почти не умерщвлением собственно, а замиранием, замиранием на время, до случая встречи с предметами страсти... Причем бывает, что страсть вдруг воспламеняется как молния. И бывает, что иной, долгое время имевший в уединении покой от страстей, вдруг падает. А того, кто дошел до покоя от страстей через борьбу не мысленную, а действительную, нечаянное нападение их не поколеблет. Вот на каком основании мужи, опытные в духовной жизни, заповедуют преодолеть страсти действительным с ними борением в общении с другими, а после этого уже уединяться (117, 154).

Руки и ноги за делом, а мысль с Богом-вот настоящий стоячий человек.

Внутреннее надо налаживать с утра-как глаза откроются. Хранить его весь день, вечером подогреть, и так заснуть. Сократить внешние отношения и все наладить на один чин-есть спасительная рамка жизни.

Когда придет внутренняя молитва, тогда она может заменять отчасти пребывание в храме, но внутренней молитвы ничто так не разогревает, как храм (117, 154–155).

Житейские помыслы трудитесь улаживать. Ищите такого настроения, чтобы телом делать обычные дела, а духом всегда быть с Господом. Милостивый Господь дает беспопечение, по которому все делается в свое время, но ничто не озабочивает и не томит. Ищите, просите-и дастся (117, 155).

Внешние труды и подвиги суть средства, они ценны только тогда, если приводят к цели и ею требуются. И мысли на них не останавливайте, как если бы они что-нибудь значили. Главное-в чувствах и расположениях. На них и обратите все внимание, если уже установились во внешнем порядке жизни.

Смирение более всего блюдите и молитесь о нем, да подано будет, и сами себя почаще теребите, склоняя на самоуничижение. Как только проснетесь, поскорее позаботьтесь почувствовать себя негожею, а там и весь день такою же быть старайтесь. На молитву становясь и к Господу приступая, особенно уничижайтесь. Кто и к Кому дерзает обращаться и беседовать человеческой речью? Радуйтесь, когда встретится уничижение внешнее, невольное. Принимайте его, как особую милость Божию. Мерою себе поставьте, что когда вы стоите в полном недовольстве собою, то вы в добром чине, но как только хоть малое чувство самодовольства придет, и вы начнете давать себе цену, знайте, что вы не в своем виде, и начинайте тогда теребить себя. Господа ради, не забывайте этого пунктика. Все другое ничто, когда этого нет. Были люди, которые одним смирением без подвигов спасались, а без смирения никто не спасался и не спасется (117, 155–156).

Внимание свое меньше всего останавливайте на внешних подвигах. Хоть они необходимы, но это-подмостки. Здание строится посреди них, но они-не здание. Здание в сердце. На сердечные делания и обратите все внимание свое.

Первый искусительный помысел, который начнет бить вас, будет самодовольство; за ним придет внутреннее самовозношение, или трубление перед собою; а далее-кичение перед другими. Уразумевайте эти пути. Читайте Макария Великого, и особенно «Лествицу», где много сказано о различении помыслов. Одно и то же дело бывает и приятно и неприятно Богу, судя по помыслам. Учитесь (117, 156).

Неохотное послушание вы назвали машинальным послушанием. На деле так бывает, что только то послушание и действует плодотворно на образование нрава, которое совершается наперекор своей воле и своим соображениям.

Если что делается по влечению сердца, какое тут послушание? Тут своя воля и свой вкус. Только вопрос немного скрашивает такие дела. Настоящее послушание исполняется даже если не видишь для него оснований, несмотря на свое нехотение. Такому послушанию обетована особая благодать-благодать сохранения от всякого вреда при исполнении послушания. Когда послушание оказывается ради Господа, тогда Господь берет на Свое попечение слушающегося и блюдет его (117, 156).

Что ни прикажут, то и делайте без противодействия внутри, со всею охотою, как повеление Божие. Положите себе поглубже в сердце это подчеркнутое слово и действуйте так, как оно внушает. Всякое приказание принимайте, как непосредственно от Самого Бога идущее слово, и исполняйте его, как дело Божие, как перед Богом, со всем усердием и вниманием, служа не людям, но Богу всевидящему, страшась суда, изреченного на тех, «кто дело Господне делает небрежно» (Иер. 48, 10). Затвердите, пожалуйста, это потверже.

Вникните теперь в изменение смотрения Божия о вас и не допустите поступить не по намерению Бржию. Что было прежде?-В церкви стояли особо, уютно, только молились и согревались в молитве; в келлии тоже-главное была молитва и молитва. Теперь в церкви-дело и дома-дело. Думаете, это даром? Нет. Второй шаг предлагает вам сделать Господь. Прежде были в теплой молитве-без дел послушания; теперь учитесь пребывать в такой же молитве-при делах. Этого желает от вас Господь. Ухитряйтесь. И прежде был труд, а теперь побольше. Надо и дело делать, и умом от Бога не отступать, то есть быть так, как бы стояли на молитве. Это закон: руками дело делать, а умом и сердцем с Богом быть. Пишите, а умом от Бога не отступайте, и теплоте не позволяйте умаляться, и трезвенности ослабевать. То же и когда прислуживаете в церкви. Как в этом успеть, дело научит. И вот приобретете новую опытность-и еще более окрепнете во внутрьпребы-вании (117, 156–157).

Вам казалось, что когда не было у вас письменного послушания, было лучше. Тут обман. Беспрекословное послушание в противоположность нашим вкусам дороже всех подвигов, и разорительно оно может быть только при неискусном выполнении его, как было у вас, и то большей частью только на вид. На деле же и труд самоотвержения Господь всегда вознаграждает. Вы легко смотрите на ваше упирание ногами по делу послушания. Вчера давали обет, что во всем будете слушать игумению, а ныне отказываетесь нести послушание легкое, вам сподручное. Так-то разве обет исполняют? Слово о послушании есть вам завет с обителью и основа рясофория вашего. Разорен теперь этот завет, и вы сами себя извергли из чина, в который одной ногой вступили было. Каяться надо и плакать об этом. Ведь через это внутренний строй ваш должен разориться, и, может быть, разорился уже, хоть по наружности он будто созидается. Надо штраф на вас положить.

Извольте класть по три поклона земных, со слезами прося Господа простить ослушницу и обманщицу, которая на словах одно обещает, на деле другое делает. На духу кайтесь: это грех не мысленный, а фактический. И Бога молите, чтобы Он вложил, кому следует, опять дать вам это послушание, и когда будет дано или оставлено за вами, тогда и поклоны прекратите. Но матушке об этом не сказывайте (117, 157–158).

Вы пишете: «работаю, как новоначальный с послушниками». Я не понимаю, в чем эта работа? Хорошим же или неодобрительным делом она может быть от духа, с каким делается. На это и смотрите и соответственно с тем себя держите.

Когда видите, что вас чернят, принимайте это, как целительные грязи. Вы хорошо делаете, что не теряете братского расположения к тем, которые прилагают к вам это врачевство (117, 158).

Леность ваша к духовным занятиям происходит от увлечения, с каким взялись за работу. Не увлекайтесь слишком работой, а то в голове станет мутно. После же мутности в голове-и в сердце станет мутно (117, 158).

Труд телесный смиряет, промежутки наполняет, а мыслям бродить не дает. Заменить его поклонами хорошо-это лучший труд. Но всегда ли это можно? Египетские старцы с утра до вечера за работою сиживали, в молитве умной и богомыслии. Правило молитвенное справляли ночью. А святой Исаак Сирин не благоволит к труду: отклоняет, говорит, от Бога. Это-правда, когда мудреный труд, а простенький-ничего (117, 158).

Всякий род и порядок занятий хорош, коль скоро способствует вниманию к Богу. Нечего и расписывать занятия. Коль скоро одно занятие не питает молитвы, надо оставить его и взять другое. Например, развернули книгу и стали читать-не идет. Оставьте ее, берите другую. Если эта не идет, берите третью. Если и эта не идет, бросьте чтение и кладите поклоны или размышляйте. Надо иметь не развлекающее внимания рукоделие... Когда внимание к Богу живо и внутренне молитва идет, тогда лучше ничего не начинать делать (дома-то), а сидеть, или ходить, или лучше стоять перед иконами и молиться; когда начнет слабеть, подогреть его чтением или размышлением. Правила нужны для поступающих в монастырь, чтобы они навыкли деланиям или занятиям монастырским. Потом же, когда они дойдут до внутренних неких ощущений, и особенно до сердечной теплоты, правила и им не строго нужны. Вообще к правилам не следует пристращаться, а быть свободным в отношении к ним, имея одно в намерении: как бы благоговейное внимание к Богу не отходило.

Тело надо держать постоянно в струнку, как солдат на параде, никак не позволяя себе распускать члены, не только при хождении и сидении, но и при стоянии и лежании.

Дела все-большие и малые-делать так, как бы око Божие смотрело, как это делается. Всякого приходящего или всякого встречаемого надо принимать, как посланца Божия. Первый вопрос да будет у себя внутри: что хочет Господь, чтобы я сделал с этим или для этого лица? Всех принимать, как образ Божий, с почтением, и желать сделать ему добро...

Безжалостность к себе, готовность на всякую услугу другим и предание себя всецело Господу, с молитвенным в Нем пребыванием, -вот производители жизни духовной (117, 158–159).

Вы коснулись работ. Как у вас работы не по послушанию, а по своей воле, то вам можно распоряжаться ими так, чтобы они нисколько не отвлекали вас от внутренних делании. Следуйте в этом святому Исааку Сирину. Он не благоволит к работе и позволяет ее только в случае нужды, изредка. Ибо она отвлекает на себя ум. Надо приобрести особый навык, чтобы не отвлекала. Не работать нельзя: есть в ней естественная потребность; однако и увлекаться ею не должно. Египетские монахи целый день работали, но умом не отходили от Бога (117, 159).

По крайней мере ту молитву, что в сердце, вы не прекращали? Нет, чай, и тут допущена у вас утрата: ибо когда бы вы умом Богу предстояли и в сердце смиренно Богу припадали, то не почувствовали бы прекращения молитвенного дела. Заключаю, что вы рассеялись. Увлеклись делом, и оно выбило у вас из головы все прочее, даже самонужнейшее. Стало, дурно вы справили свое послушание. Следовало исполнять его, не погружаясь внутренне в суету, и, усердно работая, сердце Держать поодаль-свободным и внимания не отрывать от главного своего дела (117, 160).

Учитесь все, что ни делаете, делать так, чтобы это разогревало, а не охлаждало сердце: надо и читать, и творить молитву, и работать, и входить в общение с другими, держа все одну цель-не доводить себя до охлаждения. Топите без перерыва свою внутреннюю печку краткою молитвою и берегите чувства, чтобы через них не уходила теплота. Впечатления извне очень трудно уживаются с внутренним деланием (117,160)

Пристращаться к чтению дурно. Это не ведет к добру и воздвигает некую стену между сердцем и Богом. Развивается при этом любопытство и пагубное совопросничество (117, 160).

Вот все способы, которыми и в нас истребляются страсти-то собственным нашим умным деланием, то руководителями, то Самим Господом. Уже было замечено, что без мысленного внутреннего борения-борение внешнее не может быть успешным, то же самое должно сказать и о борении под руководством, а также и о промыслительном очищении. Следовательно, внутреннее борение должно быть непрекращаемо и неизменяемо. Само оно одно не так сильно, но когда его нет, все другие- бездейственны, не в пользу. И делатели, и страдатели, и имеющие дар слез, и послушники гибли и гибнут от недостатка внутреннего борения, или хранения ума. Если припомнить при этом и то, что сказано прежде о внутреннем положительном делании, именно: что в нем-цель и сила внешнего положительного делания, то во всей силе откроется все значение делания внутреннего, и всякому будет видно, что оно-исходяще, основа и цель всего подвижничества. Все делание наше может быть сокращено в следующую формулу: собравшись внутрь себя, восставь духовное сознание и жизнедеятельность и в этом настроении ходи по начертанному внешнему деланию под руководителем или Промыслом; но при этом со строгим и напряженным вниманием замечай и следи все возникающее внутри. Коль скоро родится страстное восстание, гони его и поражай-и мысленно, и деятельно, не забывая возгревать в себе дух сокрушенный и болезнующий о грехах своих.

Сюда должно быть сведено все внимание подвижника, чтобы, подвизаясь, он не рассеивался и был как бы связан или препоясан по чреслам помышлений своих. Хождение с таким внутрьпребыванием и хранением есть хождение трезвенное, а наука об этом есть наука трезвения. Теперь понятно, почему все подвижники главнейшею из подвижнических добродетелей считали добродетель трезвения и не имеющего ее считали бесплодным (117, 160–161).

Одной деятельной жизнью ограничиваться нельзя, надо при этом вести и умозрительные занятия, чтобы ими держать неослабно в своем чине и внутренний строй. Надо непременно соединять с деянием умозрение и с умозрением-деяние. То и другое в связи быстро подвигает душу вперед, очищая ее от плохого и укрепляя в добром. Посмотрите в Достопамятных сказаниях-авву Иоанна Колова и авву Пимена. Да об этом и во всех подвижнических писаниях найдете (117, 161).

Итак, учи себя всякий и внушай себе истины слова Христова, и оно вселится в тебя. Для этого читай, размышляй, заучивай, сочувствуй, люби и далее проводи в жизнь. Это последнее есть предел обучения себя. Пока этого нет, нельзя сказать о ком-либо, что он научил себя, хоть и знает слово Христово на память и хорошо рассуждает. В таком недостатке святой Павел укорял иудеев: «как же ты, уча другого, не учишь себя самого?» (Рим. 2, 21). Кто таков, в того не вселилось слово Христово и не живет в нем...

Очевидно, что всякого рода взаимообучение приносит плод только тогда, когда при этом всякий и сам себя учит и вразумляет, то есть, выслушав сказанное или прочитанное, уговаривает себя не только думать именно так, но и чувствовать, и поступать...

Ибо только тогда и вселяется в кого слово Христово, когда он успеет уговорить себя и веровать, и жить по нему...

Не мудро делает тот, кто усердно читает слово Божие, но не обсуждает его, не доводит до чувства и не проводит его в жизнь. Оно и течет у него, как вода по желобу, и протекает через него, не осаждаясь в нем и не вселяясь в него. Можно все Евангелие и весь Апостол знать на память и все же не иметь слова Христова вселенным в себе по причине неразумного изучения его. Неразумно делает это и тот, кто только ум обогащает словом Христовым, а о сообразовании с ним сердца и жизни нерадит. Оно у него и остается, как песок, насыпанным в голове и памяти, и лежит там мертвым, а не живет. Живет оно только тогда, когда приходит в чувства и жизнь; а тут этого нет. И нельзя потому сказать, что оно обитает в таковом (117, 161–162).

«И все, что вы делаете, словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца» (Кол. 3, 17).

Третий прием, какой следует употреблять, чтобы жизнь была сокровенной в Боге, -творить все во имя Господа. Из первых двух-чтение Писания и усвоение откровенных истин-изгоняет суетные и нечистые мысли и исполняет ум благопомышлениями все о божественном, а молитва водворяет навык всегда памятовать о Боге, или ходить в присутствии Божием. То и другое держит внимание и чувство сокровенным в Боге. Кажется бы, и довольно? Кажется, но не есть. Если оставить в действии только два эти приема, то они не приведут к предуказанной цели. Человек-не мысль только и чувство, но еще более-дело. Он есть приснодвижное, непрестанно действующее существо. Но всякое дело привлекает внимание и чувство. Действующий весь бывает в деле. Потому и ищущий Бога, по причине дел, без которых быть не может, неизбежно уклоняется от Бога мыслью, а за мыслью и чувством. Дела сводят его с Неба на землю, или изводят из сокровенности в Боге в видимые соотношения, ибо дела наши почти все видимы, текут в ряду тварном, среди вещей чувственных. Отсюда следует, что если и дела человека не направить так, чтобы и они служили средством к удержанию жизни сокровенною в Боге, то и первые два приема будут оставаться бесплодными или даже и сами по себе не могут быть совершаемы, как должно. Дела непрестанно будут расстраивать – и дело изучения Писаний, и дело молитвы. Вот апостол и учит в предложенных словах, как и дела обратить в средство к сокровению жизни в Боге, именно-все твори во имя Господа. Если так настроишься, то и от Господа не отойдешь ни мыслью, ни чувством. Ибо все творить во имя Господа-значит творить все во славу Его, в желании благоугодить Ему, верно исполнив познанную волю Его даже в малом. А при этом члены тела, как орудия, будут дело делать, а мысль и чувство будут обращены к Господу с заботой о том, как бы делаемое сделать благоугодно Господу и так, чтобы оно послужило во славу Его.

И этот прием сильнее для предполагаемой цели, нежели два первые, и успех в этих зависит от успеха в том. Ибо они- мысленного свойства. Мысленное же входит в плоть и кровь через дело. Дело осаждает мыслимое внутрь естества человеческого. Когда делаемое дело освящается направлением его к Богу, то в делании его некий божественный элемент входит во все силы и органы, участвующие в совершении его. Чем более таких дел, тем более божественных элементов входит в естество человека А потом они и все его наполняют, и становится таким образом все естество погруженным в божественное, или сокровенным в Боге. По мере установления такого направления дел устанавливаются прочнее и молитва с богомыслием и благопомышлениями. Они влияют на установление дел во славу Божию, а это направление, в воздаяние им, их самих упрочивает и совершенствует. Все делаемое нами апостол обнял двумя терминами: словом и делом. Слова произносятся устами, дела творятся прочими членами. С пробуждения до отхода ко сну то и другое в непрестанном употреблении. Речь у нас течет почти без умолку и другие движения тела тоже не прекращаются. Какая богатая жертва Богу, если все это направить во славу Божию! Обращением слова во славу Божию изгоняется не только злоречие, но и пусторечие, и оставляется одно-что служит к назиданию братий, или- крайний предел-не служит на разорение их. К этому следует присоединить и молитвословие. Так и обращением дел во славу Божию устраняются не только плохие дела, творимые из-за похоти и раздражения, – об этих и помина не должно быть между христианами, -но указывается дух, в каком должны совершаться необходимые дела, позволительные и полезные. Этим изгоняется из круга деятельности всякое самоугодие и служение миру и злым его обычаям.

Творить все во имя Господа-значит все обращать во славу Его, стараться все делать так, чтобы оно было Ему угодно, с сознанием воли Его на то, и еще-всякое дело окружать молитвой к Нему, с молитвой начинать, молитвенно совершать и молитвой оканчивать, в начале прося благословения, в продолжение ища помощи, а в конце вознося благодарение, как Совершителю в нас и через нас Своего дела (117, 162–164).

Жизнь христианина на земле есть цепь страданий. Должно бороться с телом своим, со страстями, с духами злобы. В этой борьбе-наша надежда. Наше спасение есть Бог наш. Положившись на Бога, должно переносить с терпением время борьбы. Искушения как бы топчут человека, претворяя зерно в муку. Они попускаются нам по Промыслу Божию, к великой душевной пользе нашей: от них получаем сердце сокрушенное и смиренное, которое Бог не уничижит. Святитель Феофан Затворник (117, 164).

Христианское совершенство есть дар Божий, а не плод человеческого труда и подвига; подвигом доказывается только действительность и искренность желания получить дар (109, 344).

Собственные подвиги, которыми инок старается победить и изменить свойства падшего естества, – только свидетели истинной направленности воли его. Победа и изменение естества принадлежат единому Богу. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 335).

Усилие человеческое само по себе ничего не может: ни начать, ни делать, ни совершить ничего человек не может без Бога. «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5), – говорит Христос. Бог начинает дело нашего спасения и совершает его, если мы не противимся Ему и делаем то, в чем действует Его благодать. Везде нужна нам Божия помощь. Обещается же Божия помощь тем, которые верою просят у Него. Святитель Тихон Задонский (104, 1386).

При борьбе с вожделениями естества... телесные подвиги должны быть благоразумны и умеренны, потому что плотское вожделение только обуздывается этими подвигами, побеждается же оно смирением и молитвенным плачем, привлекающими к подвижнику Божественную благодать... Усиленные телесные подвиги более вредны, чем полезны, когда они, излишне ослабляя телесные силы, мешают заниматься молитвой, плачем и делами смирения (108, 343).

Положим в основание молитвенного подвига, главного и существеннейшего между монашескими подвигами... внимательную устную и гласную молитву, за которую милосердный Господь дарует в свое время постоянному, терпеливому, смиренному подвижнику молитву умную, сердечную, благодатную (109, 188).

Блажен залог сердца в иноке, по которому он, упражняясь в каком бы то ни было подвиге, упражняется вполне бескорыстно, алчет и жаждет единственно исполнять волю Божию, а себя предает со всею верой и простотой... управлению милосердного Господа Бога нашего (109, 201).

Для людей неизбежны или плен, или борьба. Благочестивый подвиг есть... не что иное, как деятельное принятие спасения, как проявление свободы нашей воли... в опыте, в самой жизни (110, 52).

При истинном духовном подвиге благодать Божия, насажденная в нас святым Крещением, начинает исцелять нас... от слепоты духа посредством умиления (110, 54).

Служителям Божиим недостаточно одного собственного подвига для предотвращения падения, гнездящегося в естестве, постоянно стремящегося восстановить свое владычество: им нужна помощь от Бога (111, 160).

Уму, в его состоянии падения, свойственны непостоянство и расположение парить повсюду. Но Бог может даровать ему непоколебимость и дарует ее в свое время за постоянство и терпение в подвиге. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 98).

Кто подвизается и проводит жизнь, как заповедует святое Евангелие, тот может всегда питаться одним хлебом и водой и быть при этом еще крепче и здоровее тех, которые едят много разнообразных яств. Преподобный Симеон Новый Богослов (61, 199).

Только сердце, свободное от всего плотского, истинно может служить Богу и духом соединяться со Христом. Святитель Иоанн Златоуст (42, 934).

Всякого рода подвиги надо так нести, чтобы про них в монастыре никто не знал. Как только узнают о чем, это уже дурно. Не подумайте, что спрятанность (чтобы не видели и не знали) не строго необходима. Нет, строго-настрого. Подвиг, о котором звонят, – пустой, гроша не стоит. Святитель Феофан Затворник (117, 155).

Некий пресвитер Евлогий, ученик блаженного патриарха Иоанна Милостивого, великий подвижник, постился по два дня, а иногда и по целой неделе, вкушая только хлеб и соль, и был прославляем людьми. Он пришел в Панефос к авве Иосифу, надеясь увидеть у него подвижничество еще более строгое. Старец принял его радостно и предложил на трапезе все, что было у него. Увидев это, ученики Евлогия сказали старцу: «Пресвитер ничего не вкушает, кроме хлеба и соли»; но авва Иосиф продолжал есть молча. Евлогий провел у него три дня и не слышал, чтобы он и его ученики занимались псалмопением, не видел, чтобы они молились, потому что подвиг их был тайный. Евлогий ушел со своими учениками, не получив пользы. По смотрению Божию, сделался туман; они сбились с дороги и пришли опять к келлии старца. Стоя у двери, они услышали, что в келлии совершается псалмопение. Постояв долго, они постучались. Авва Иосиф принял их с любовью. Авве Евлогию, истомленному зноем, ученики налили воды в чашу и подали ему. Вода была из реки, но с примесью морской: такую воду всегда пили жившие с аввой Иосифом. Евлогий не мог пить эту воду и спросил старца: «Что это значит?» Старец отвечал: «Брат несколько недостаточный рассудком добавил по ошибке морскую воду в речную. Евлогий пал в ноги старцу и сказал ему: «Авва! ради Господа открой мне тайну подвижничества вашего. Когда мы были здесь, вы не занимались псалмопением, а когда мы нечаянно возвратились к вам, то застали вас за псалмопением. И вода у вас прежде была хорошая, а теперь оказалась соленой». Старец отвечал на это: «Сын мой! малая чаша вина и свежая вода были поставлены ради любви, а ту воду, которую ты вкусил теперь, братия употребляет постоянно. Инок должен всегда содержать свой подвиг втайне – не делать напоказ ничего, никакой мелочи». И научил старец Евлогия рассуждению помыслов, отсекая все начинания из самолюбия и человекоугодия. Евлогий сказал старцу: «Жительство ваше действительно по Богу». Он получил большую душевную пользу, начал с того времени вкушать предлагаемую ему пищу, а подвиг свой хранить втайне (82, 114–115).

Брат, воздерживавшийся от пищи и не евший хлеба, пришел к некоторому старцу. В это же время пришли к старцу странники; для них старец сделал немного кашицы. Когда сели вкушать пищу, воздерживающийся брат поставил перед собой одним моченый горох и ел его. Когда встали из-за стола, старец отвел брата в сторону и наедине сказал ему: «Брат! если ты придешь к кому-либо, не обнаруживай перед ним жительства твоего; если же хочешь никогда не нарушать принятых тобой обычаев, то пребывай в келлии и не выходи никуда». Брат признал справедливость слов старца и с того времени, когда приходил к братии, уже следовал общему порядку. Отечник (82, 497–498).

Рассказывали об авве Арсении, что по вечерам в субботу .он становился спиной к солнцу и, подняв руки к небу, молился до того времени, пока солнце начинало светить ему в лицо; после этого он садился (79, 20).

Двое из отцов просили Бога открыть им, в какую они пришли меру. И был им голос с Неба: «В египетском селении живет мирянин по имени Евхарист и жена его Мария. Вы еще не пришли в меру их». Два старца, собравшись, пошли в селение, нашли дом Евхариста и в нем жену его. «Где муж твой?» – спросили они. Она отвечала: «Он пастух, пасет овец». И приняла их в дом. Вечером возвратился Евхарист с овцами. Увидев старцев, он приготовил им трапезу и принес воды, чтобы обмыть им ноги. Старцы говорят ему: «Не вкусим ничего, пока ты не расскажешь нам о своей жизни». Евхарист со смирением только и говорит им: «Я пастух, а это жена моя». Старцы продолжали просить его, но он не хотел говорить. Тогда старцы сказали: «Бог послал нас к тебе». Услышав это, Евхарист устрашился и начал рассказывать им: «Вот овец этих мы получили от своих родителей, и если по милости Божией бывает какой прибыток от них, делим его на три части: одну для бедных, другую для странников, а третью для собственного употребления. С того времени, как я взял себе жену, она до сих пор дева. Каждый из нас спит отдельно; по ночам мы носим власяницы, а днем свои одежды. До сих пор об этом не знал еще ни один человек». Услышав это, старцы удалились, славя Бога. Достопамятные сказания (79, 74).

Спрашивали Господа: почему ученики Твои не постятся? Он отвечал: потому что еще не пришло для них время. Потом в притче [Господь] показал, что вообще строгость внешнего подвижничества должна соответствовать обновлению внутренних сил духа (Мф. 9, 16–17). Прежде возгрей дух ревности, а потом налагай на себя и строгости, ибо в таком случае в тебе есть внутренняя новая сила, способная с пользой выдержать их. Если же, не имея этой ревности, возьмешься за строгости, увлекаясь или только примером других, или показным подвижничеством, то не на пользу это будет. Немного еще продержишься в этой строгости, а потом ослабеешь и бросишь. И будет тебе еще хуже, чем было прежде. Строгость без внутреннего духа-то же, что заплата из сырцового полотна на ветхой одежде или новое вино в старых мехах. Заплата отпадет, и дыра сделается еще больше; а вино прорывает мех, и само пропадает, и мех делается негодным. Это, впрочем, не значит, что строгости не нужны, а внушается только, что надо начинать их по порядку. Надо сделать, чтобы потребность в них шла изнутри, чтобы они удовлетворяли сердце, а не теснили только извне, как гнет. Святитель Феофан Затворник (115, 480).

...Всякий подвиг должен быть своевременным и соразмерным. Подвиг, возложенный безвременно и несоразмерно с силами, может быть выдержан только в течение короткого времени, а всякое делание, совершаемое в продолжение короткого времени, потом оставляемое, более вредно, чем полезно. Авва Евагрий (82, 113).

Подвижнику надо быть свободным от всякого надмения и, идя путем истинно средним и царским, нимало не уклоняться ни в ту, ни в другую сторону, не любить неги и не приводить тело в бессилие излишеством воздержания (8, 335).

Подвижник должен и низкие работы брать на себя с великим старанием и усердием, зная, что все, делаемое ради Бога, не маловажно, но велико, духовно, достойно Небес и привлекает небесные награды... Святитель Василий Великий (8, 379).

Никакой подвиг не может быть достаточно велик, если от него нет пользы другим. Хотя бы ты был постником, хотя бы спал на земле, хотя бы ел пепел, хотя бы непрестанно плакал, но если ты не приносишь никому пользы, ты не делаешь ничего великого. Святитель Иоанн Златоуст (46, 493).

Бдение совершай с рассуждением, не отказывая телу в необходимом покое; разумно и со смирением совершай благочестивый подвиг, чтобы от излишнего бдения не помрачилась душа и не оставила вовсе поприща. Достаточно употреблять половину ночи для бдения и половину для успокоения тела. Преподобный авва Исаия (82, 168).

Некоторые измождали тела свои постом и прочими телесными подвигами, но оставались отчужденными от Бога, потому что не имели духовного разума. Преподобный Антоний Великий (82, 26).

Духовный человек хотя бы и был немощен по телу, выдерживает несравненно больший подвиг, нежели тот, к какому способен человек плотский и душевный (109, 353).

Телесный подвиг, не сопровождаемый душевным, более вреден, чем полезен, он служит причиной необыкновенного усиления душевных страстей (109, 369).

Благоразумный и умеренный телесный подвиг освобождает тело от тяжести и косности, изощряет его силу, содержит его постоянно легким и способным к деятельности (111, 94).

Телесный подвиг, еще не озаренный духовным разумом, всегда имеет в себе много суетного и излишнего (111, 356).

Не думайте, что возвышенный подвиг, для которого еще не созрела ваша душа, поможет вам. Нет! Он больше расстроит вас: вы должны будете оставить его, а в душе вашей явится уныние, безнадежность, омрачение, ожесточение (111, 502).

Тщетны, бесплодны, часто вредны для души и самые возвышенные подвиги, когда они не растворены чувством покаяния (111, 528).

Только при посредстве покаяния можно перейти из состояния душевного в состояние духовное (111, 528).

Можно и должно подражать по возможности силе произволения, решимости, вере, самоотвержению... угодников Божиих, но самый подвиг их остается неподражаем (108, 343).

В наше время, при совершенном оскудении боговдохновенных наставников, нужна особенная осторожность, особенная бдительность над собой. Они нужны при всех иноческих подвигах, наиболее нужны при молитвенном подвиге, который из всех подвигов – самый возвышенный. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 224).

Охотник пришел в горы, где обитал авва Антоний. Увидев, что авва утешает братию, он соблазнился этим. Старец, желая успокоить его и показать, что нужно иногда предоставлять братии некоторое послабление, сказал ему: «Вложи стрелу в лук твой и натяни его». Охотник сделал это. Старец сказал: «Еще натяни». Охотник натянул лук туже. Старец опять сказал: «Натяни еще». Охотник ответил: «Если сверх меры натянуть лук, то он переломится». На это авва Антоний сказал: «Так бывает и в деле Божием. Если будешь сверх меры напрягать силы братии, то они скоро отпадут от дела Божия: необходимо по временам давать им послабление». Охотник, услышав это, выразил согласие и пошел от старца с большой пользой, а братия, утвердившись в правильном воззрении на подвиг, разошлись по келлиям. Отечник (82, 38–39).

Отречемся от того, чтобы искать у Бога высокого, когда Он не посылает и не дарует этого, потому что Бог знает сосуды, избранные на служение Ему. Ибо блаженный Павел даже и после того не просил Царства душе, но говорил: «я желал бы сам быть отлученным от Христа» (Рим. 9, 3). Как же осмелимся мы и прежде времени, ведомого Богу, просить душе Царства, не исполнив заповедей, не победив страсти и не отдав долга?

Поэтому умоляю тебя, святой, да не входит тебе и на помысел это, но прежде всего приобрети терпение ко всему, что бы ни случилось с тобой. И в великом смирении, и в сокрушении сердца о том, что есть в нас, и о помыслах наших будем просить отпущения грехов своих и душевного смирения.

Один из святых писал: «Молитву того, кто не считает себя грешником, не приемлет Господь». Если же скажешь, что некоторые отцы писали о том, что такое душевная чистота и здоровье, что такое бесстрастие и созерцание, то они писали не затем, чтобы мы с ожиданием домогались этого прежде времени, ибо написано, что «не придет Царствие Божие приметным образом» (Лк. 17, 20). И в ком оказалось такое намерение, те приобрели себе гордость и падение. А мы область сердца приведем в устройство делами покаяния и житием, благоугодным Богу; Господне же придет само собою, если место в сердце будет чисто и неоскверненно. Если же мы ожидаем явных Божиих высоких дарований, этого не одобряет Церковь Божия; и желающие этого приобретали себе гордость и падение. И это не признак того, что человек любит Бога, но душевная болезнь. Да и как нам домогаться высоких Божиих дарований, когда [апостол] Павел хвалится скорбями и высоким Божиим даром считает общение в страданиях Христовых.

Еще писал ты в послании своем, что возлюбила твоя душа любовь к Богу, но ты не достиг любви, хотя имеешь великое желание любить, а кроме того, вожделенно для тебя пустынное отшельничество. И этим ты показал, что положено в тебе начало сердечной чистоты и что памятование о Боге прилежно разжигается и возгревается в сердце твоем. И это – великое дело, если справедливо; но не желал бы я, чтобы писал ты это, потому что не к одной принадлежит это степени. Если же сказал ты это для вопроса, то и вопрос требовал иного порядка. Ибо кто говорит, что душа его еще не имеет дерзновения к молитве, потому что не победила страстей, смеет ли тот сказать, что душа его возлюбила любовь к Богу? Нет способа пробудиться в душе божественной любви, во след которой ты таинственно течешь в отшельничестве, если она не победила страстей. Ты же сказал, что душа твоя не победила страстей и возлюбила любовь к Богу – и в этом нет порядка. Кто говорит, что не победил страстей и возлюбил любовь к Богу, – не знаю, что тот говорит.

Но скажешь: я не говорил, что люблю: но «возлюбил любовь». И это не имеет места, если душа не достигла чистоты. Если же хочешь сказать это только для слова, то не ты один говоришь, но и всякий говорит, что желает любить Бога; и не только христиане говорят это, но и неправо поклоняющиеся Богу. И слово это всякий произносит, как свое собственное; однако при произношении таких слов движется только язык, душа же не ощущает, что говорит. И многие больные даже не знают того, что они больны. Порок есть болезнь души, и заблуждение – утрата истины. И весьма многие из людей, будучи больны сами, считают себя здоровыми и у многих заслуживают похвалу. Ибо если душа не исцелится от порока и не будет приведена к естественному здоровью, в каком создана, чтобы родиться от духовного здоровья, человеку невозможно желать сверхъестественных даров духа, потому что душа, пока больна страстями, – не воспринимает чувством своим духовного и не умеет желать его, желает же только по слуху и по описаниям. Справедливо, наконец, сказал я и выше: что жаждущим совершенства надлежит сохранять все заповеди, потому что сокровенное делание заповедей врачует душевную силу. И это не случайно. Ибо написано, что «без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9, 22). Но первоначально естество наше в вочеловечении Христовом приняло обновление, приобщилось Христову страданию и смерти и потом, по обновлении излиянием крови, обновилось и освятилось естество наше и сделалось способным к принятию заповедей новых и совершенных, А если бы заповеди эти даны были людям до излияния крови, до обновления и освящения естества нашего, то, может быть, и сами новые заповеди, подобно заповедям древним, отсекали бы только порок в душе, но не могли бы истребить в душе самый корень порока. Ныне же не так: напротив, последовавшее сокровенное делание и заповеди новые и духовные, которые душа хранит из страха Божия, обновляют и освящают душу и сокровенно врачуют все члены ее. Ибо явно для всех, какую страсть безмолвно исцеляет в душе каждая заповедь, и действенность их ощутима и исцеляющему, и исцеленному, как было и с кровоточивой женой.

Знаешь, возлюбленный, что если не будет исцелена страстная часть души, не обновится, не освятится втайне, не будет связана житием духовным, то душа не приобретает здоровья и не освободится от того, чтобы не печалило ее встречающееся ей в твари. И исцеление это может совершаться по благодати, как было с блаженными апостолами, потому что они верою усовершились в любви Христовой. А иногда бывает, что душа приобретает здоровье законно. Ибо кто деланием заповедей и трудными делами истинного жития победил страсти, тот пусть знает, что законно приобрел он душевное здоровье, и вскормлен молоком вне вещественного мира сего, и отсек прежний свой нрав, и возрожден, как и первоначально, в духовном, и по благодати, как приобретший понятия внутреннего человека, стал видим в области духа, и мир новый, несложный принял его в себя.

Когда же ум обновлен, и сердце освящено, тогда все возникающие в нем понятия пробуждаются сообразно с естеством того мира, в который он вступает. Сначала пробуждается в нем любовь к божественному и жаждет он общения с Ангелами и откровения таин духовного ведения. Ум его ощутит духовное ведение сотворенного, и воссияет в нем созерцание таин Святой Троицы и таин достопоклоняемого ради нас Домостроительства, и потом всецело входит он в единение с ведением надежды будущего.

И вот из того, что написал я тебе, познай состояние свое. Если бы душа, когда она заключена в области страстей, могла истинно возлюбить Бога, то не имела бы большой нужды спрашивать и узнавать о таинствах мира духовного. Но явно, что обучение и знание при страстях не приносят пользы и недостаточны для того, чтобы открыть дверь, запертую перед лицом чистоты. Если же душа очистится от страстей, то ум просвещается, и восстанавливает чистоту естества, и не имеет нужды в вопросах, потому что явно видит блага, обретаемые на своем месте. Ведь наши внешние чувства не вследствие обучения и вопросов ощущают то, с чем соприкасаются, а непосредственно, естественно. Потому что нет учения, посредствующего между тем, кто ощущает, и ощущаемым; сколько ни говори о славе солнца и луны слепому, о сонме звезд, о блеске драгоценностей, он и приемлет, и судит, и представляет себе их красоту только по названию и это знание и рассуждение его очень далеки от удовольствия, доставляемого самим видением. Подобным образом представляй и созерцание духовное. Ибо ум, прозревающий в сокровенные тайны духа, если он в своем естественном здравии, вполне созерцает славу Христову и не спрашивает, и не учится, но наслаждается тайнами нового мира превыше свободы воли, по мере горячности веры и надежды на Христа, как написал блаженный Павел: «ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?» (Рим. 8, 24).

Итак, мы должны ждать и пребывать уединенно и в простоте с нашим внутренним человеком, где нет отпечатков помыслов, ни воззрения на что-либо сложное, потому что ум от того приемлет образы, на что взирает. Если взирает на мир, то в соответствии с изменчивостью образов, по которым он носится, в таком же множестве принимает от них в себя образы и подобия; и чем их больше, чем они разнообразнее, тем больше они возбуждают в уме помыслов; когда же помыслы возбуждены, они отпечатлеваются в уме. Если же ум проникает взором во внутреннего человека, где нет ничего такого, что могло бы вызвать изменение видов, и где сложное не отделяется от другого сложного инаковостью образа, но все – единый Христос, то явно, что ум приемлет тогда простое созерцание, без которого ничто иное не облагоухает душевной гортани и не позволит душе приобрести дерзновение в час молитвы, потому что это есть пища естества души. И когда ум станет в области познания истины, тогда не имеет нужды в вопросах. Ибо как глаз не спрашивает сначала, а потом уже видит солнце, так и душевное око не входит сперва в исследование, чтобы после того созерцать духовное видение. Таким образом, и таинственное созерцание, какого желаешь ты, святой, открывается уму по приобретении душевного здоровья. Желать же посредством исследования и расспросов познавать такие тайны есть неразумие души. Ибо и блаженный Павел не сказал, что от науки или каким-нибудь другим внешним способом видел и слышал тайны и «неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2Кор. 12, 4), но был восхищен в духовную область и видел откровение тайн.

Наконец, и ты, святой, если любишь чистоту, отсеки расточаемую на всех любовь ко всему и, войдя в виноградник своего сердца, трудись в нем, истребляй в своей душе страсти, старайся не знать человеческой злобы. Чистота взирает на Бога, озаряет душу и цветет в ней не вследствие прошения, но потому, что человек становится беззлобным. Если же ты желаешь, чтобы твое сердце сделалось обителью тайн нового мира, то обогатись сперва делами телесными: постом, бдением, службой, подвижничеством, терпением, низложением помыслов и прочее. Связывай ум свой чтением Писаний и углублением в них, напиши перед глазами у себя заповеди и отдай долг страстей, когда бываешь побежден и побеждаешь. И непрестанным молитвенным собеседованием и самоуглублением в молитвословия искореняй в сердце своем всякий образ и всякое подобие, воспринятые тобою раньше. Приучай ум свой углубляться в тайны Домостроительства Спасителя. И перестань просить себе ведения и созерцания, которые могут быть обретены в своем месте и в свое время превыше словесного описания. Продолжай делание заповедей и труды по обретению чистоты и проси себе у Господа в молитве пламенной обо всем печали (какую вложил Он в сердца апостолам, мученикам и отцам), да канет она в сердце твое и да сподобишься ты умного жития. Начало, середину и конец этого жития составляет следующее: отсечение всего соединением со Христом. И если ты жаждешь созерцания тайн, на опыте возделывай в себе заповеди, а не только желай их познать. Духовное созерцание действует в области чистоты. И ты старайся сперва познать, как войти в область духовных тайн, а потом начинай.

Первой из тайн называется чистота, достигаемая при исполнении заповедей. Созерцание же есть духовное воззрение ума для того, чтобы постигать, что было и будет, и от всего приходить в изумление. Созерцание есть видение ума, приводимого в удивление Домостроительством Божиим во всяком роде и роде и постигающего славу Божию и трудности нового мира. При этом сокрушается и обновляется сердце; подобно младенцам во Христе, воспитывается молоком заповедей новых и духовных, делается непорочным, приучается к духовным тайнам и к откровениям ведения, восходя от ведения к ведению, и от созерцания к созерцанию, и от постижения к постижению. И так обучается и укрепляется таинственно, пока не будет возвышено любовью, соединено надеждой, и не водворится в нем радость, и не будет оно возвышено Богом, и увенчано естественной славой своего сотворения, в какой было создано.

На этих духовных пажитях восходит ум в откровения видения, падает и встает, побеждает и побеждается, и пережигается в печи келлии и таким образом очищается, и бывает ему милость, и на самом деле сподобляется он того созерцания Святой Троицы, какого желаешь ты. Ибо есть три созерцания естеств, в которых ум возвышается, проявляет свою деятельность и упражняется: два созерцания естеств сотворенных, разумных и неразумных, духовных и телесных, и еще созерцание Святой Троицы. Поэтому сначала дается видение всего сотворенного и пришедшего в бытие, и ум обозревает его в откровении ведения. А что не подлежит чувствам, на то бывает мысленное прозрение. Ум имеет прозрение и для созерцания себя самого; им-то надмевались внешние философы в уме своем при представлении тварей.

Поэтому созерцание сынов таинства веры сопряжено с верой и пасется на лугах Писаний: оно собирает воедино ум от всякого внешнего парения, и связует его единением Христовым, как Василия Великого и Григория, и он прозревает для таинственных слов, помещенных в Писании. И слова, не постигаемые знанием, становятся понятными для нас при помощи веры, и ведение о них получаем в созерцании, какое бывает по очищении.

Для духовных тайн, которые выше видения и которых не ощущают ни телесные чувства, ни разумная сила ума. Бог дал нам веру, которою познаем только, что тайны эти существуют. И от этой веры рождается в нас надежда на них. Верою исповедуем, что Бог есть Господь, Владыка и Творец и Создатель всяческих, а ведением решаем, что должно нам хранить заповеди Его и понимать, что ветхие заповеди хранит страх, как сказал Сам Он, а животворные заповеди Христовы хранит любовь, по сказанному: «Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви» (Ин. 15, 10). Поэтому явно, что Сын хранит заповеди Отца Своего не по страху, но из любви, а потому повелевает и нам соблюдать заповеди Его из любви, как говорит: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди. И Я умолю Отца, и даст вам другого утешителя» (Ин. 14, 15–16). Пришествием Утешителя Он называет дарования откровения духовных тайн. Поэтому в принятии Духа, Которого приняли апостолы, – все совершенство духовного ведения. И Господь исповедал и обещал, умолив Отца Своего, дать им Утешителя, чтобы при делании ими заповедей и очищении самих себя Утешитель пребывал с ними вовеки. Видишь ли, что за сохранение заповедей ум сподобляется благодати таинственного созерцания и откровения духовного ведения, а не как предполагала твоя мудрость, что дело хранения заповедей служит препятствием к созерцанию Божественных тайн, совершаемых в безмолвии.

Потому умоляю тебя: если ощутишь в душе своей, что ты достиг области любви, соблюдай новые заповеди из любви к Давшему их, а не по страху, как и блаженный Павел, когда возгорелся Божественною любовию, сказал: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение?.. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь... ни настоящее, ни будущее... не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8, 35; 38–39). И чтобы кто не подумал, что он желает великой награды, или чести, или изобилия духовных даров, как желает их твоя святыня, он сказал: «желал бы сам быть отлученным от Христа» (Рим. 9, 3), чтобы присвоены Ему были чуждые. И чтобы ты узнал, что не таинственного и отшельнического созерцания искал он, как ты, а желает един ственно того, чего часто сподоблялись и иные по благодати, слушай, что говорит он в другом месте: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто» (1Кор. 13, 1–2), потому что законная дверь, вводящая в это, есть любовь. Если приобретаем любовь, она вводит нас в это. Если же сподобимся этого по благодати без любви, то непременно когда-нибудь утратим это, потому что стяжание и страж высших святых и божественного жития есть любовь. Как только монах лишится любви, сердце его тотчас лишается мира, который есть селение Божие, и заключается для него дверь благодати, которою Господь наш входит и выходит, как Он сказал: Я есмь дверь Жизни, и мною человек войдет в Жизнь и найдет пажить (Ин. 10, 9) для питания духовной жизни, где ему не мешает ни злоба, ни прелесть, но на всех восхождениях откровений ведения и таинственных созерцаний Божественная любовь вводит и изводит его, как и тех, которые имеют свободу Христову. И чтобы тебе убедиться в этой истине, а именно, что духовная жизнь действительно есть божественное созерцание ума, послушай великого Павла. Ибо он восклицает: неугодно мне это без любви, и если не войду законными вратами любви (в созерцание), то не пожелаю его; и если бы это было дано мне по благодати, когда я не обрел любви, то не домогаюсь этого, потому что вошел бы к нему не естественной дверью, которая есть любовь. Поэтому нужно сначала приобрести любовь, которая есть первоначальное созерцание Святой Троицы, а после того и без даяния, естественно, будет у меня созерцание духовного. Постигни же мудрость блаженного Павла, как он оставил все дарования, сообщаемые благодатью, и просил самого существенного, того, что приемлет дарования и хранит их, как говорит некто. Дарование созерцания тварей дано было и Моисею, и многие сподобились его, впрочем не постоянного, но в откровении. Я же, крестившийся Духом Святым и исполненный благодати, хочу принять внутрь себя ощущение живущего во мне Христа. Ибо Христос Ипостасию Своею обновил наше естество, в Него мы облечены водою и Духом, и в неизреченном Таинстве Он соединил нас с Собою и сделал членами Тела Своего; но здесь только в виде залога, а в новом мире естественно сообщает Он жизнь прочим членам. Почему же ты желаешь и домогаешься созерцания прежде любви, когда божественный Павел не одобрял его без любви?

Но, сказав, что исполнение заповедей служит тебе препятствием к созерцанию, ты явно похулил любовь к ближнему, и предпочел ей созерцание, и желаешь видеть его там, где его нет. Пока мы не можем еще достичь созерцания, мудрейший: само созерцание показывает нам себя на своем месте. Как по мере естественного возраста душа приемлет в себя новое и новое знание, и по-новому ощущает существующее в мире, и день ото дня более и более обучается этому, так и в духовном человек приемлет в себя духовное созерцание и божественное ощущение, и обучается этому в той мере, в какой ум возрастает в разумном житии, и простирается вперед. Когда же придет в область любви, тогда созерцает духовное на своем месте. Но пока человек употребляет усилие, чтобы духовное снизошло к нему, оно не покоряется. И если дерзновенно возмечтает он, и возведет взор к духовному, и будет доходить до него разумением не вовремя, то скоро притупляется зрение его, и вместо действительного видит он призраки и образы. Как только ты вполне постигнешь это своим рассудительным умом, ты не будешь домогаться несвоевременного созерцания. Если же кажется тебе, что и теперь ты в созерцании, – это созерцание есть тень призрака, а не созерцание, потому что у всего мысленного бывает подобие и мечтательный образ, а бывает также и истинное созерцание. Ибо вот и в естествах сложных бывает призрак, а иногда возможно и истинное созерцание. Если же созерцание истинно, то обретает свет, и созерцаемое усматривается близким к действительности. А когда бывает противоположное, тогда глаз вместо действительности видит тень, и видит воду, где нет воды, видит здания, приподнятые вверх и висящие на воздухе, между тем как они стоят на земле. Такие миражи бывают и в мысленном.

Если зрение ума не будет очищено деланием заповедей, делами безмолвного жития, не приобретет в совершенстве света любви, не преуспеет возрастом в обновлении Христовом, превосходством ведения не приблизится к духовным естествам в той степени, на которой ищет духовного, ангельского жития, то не сможет сделаться истинным зрителем божественного созерцания. Все же те подобия духовного, какие думает составить себе ум, называются призраком, а не действительностью. И то, что ум видит одно вместо другого, происходит оттого, что он не очистился. Ибо естество истины пребывает всегда неизменным и никогда не изменяется в подобия; причиною же мечтания образов является немощь, а не чистота ума.

Это было и с внешними философами, потому что они сочли духовным то, о чем не приняли истинного учения от Бога. По сокращению и возбуждению разумной силы в них, по понятиям своих помыслов они в самомнении заключали, что они суть нечто, а вместе с этим рассуждали, как они существуют, чтобы открытие их происхождения и изменение уподобления сделалось для них тем и другим. И разглагольствовали об этом в ненадлежащем самомнении, единого Бога разделили в многобожии, говорили и соглашались между собою в глумлении помыслов, и эту фантазию своих безумных помыслов назвали умозрением естеств.

Истинное созерцание естеств чувственных и сверхчувственных и самой Святой Троицы дается в откровении Христовом. Ему научил и его сказал человекам Христос, когда первоначально Своею Ипостасию совершил обновление естества человеческого, возвратил и дал ему первоначальную свободу, и Сам проложил нам путь Его животворящими заповедями восходить к истине. И естество только тогда способно сделаться зрителем истинного, а не мечтательного созерцания, когда человек первоначально претерпением страданий, трудами и скорбью совлечется ветхого страстного человека, как новорожденный младенец освобождается от одежды, выносимой из чрева матери. Тогда ум способен возродиться духовно, сделаться видимым в духовном мире и принять созерцание своего отечества.

Поэтому ныне созерцание тварей, хотя оно и сладостно, есть только тень ведения. И сладость его подобна мечтанию во сне. Поэтому созерцание нового мира духом откровения, которым ум услаждается духовно, есть действие благодати, а не тень ведения; и сладость его неотделима от той, о которой писал апостол: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его. А нам Бог открыл это Духом Своим; ибо Дух все проницает, и глубины Божии» (1Кор. 2, 9–10). И это созерцание бывает пищей ума, пока он не придет в состояние принять еще более высокое созерцание, потому что одно созерцание ведет человека к другому созерцанию, пока ум не будет введен в область совершенной любви. Любовь есть обитель духовного и водворяется в чистоте души. Когда ум станет в области любви, тогда действует благодать, ум приемлет духовное созерцание и делается зрителем сокровенного. Ибо сказал я, что двумя способами дается дарование откровений умного созерцания.

Ибо иногда дается по благодати за горячность веры, а иногда за делание заповедей и за чистоту. По благодати, как блаженным апостолам, которые не деланием заповедей очистили ум и сподобились откровения созерцания, но горячей верой, потому что в простоте уверовали в Христа и несомненно, с воспламененным сердцем последовали за Ним. И когда Христос совершил Свое благословенное Домостроительство, Он послал им Духа Утешителя, очистил и усовершил их ум, и действенно умертвил внутри их ветхого страстного человека, и действенно оживотворил в них нового духовного человека, и приняли они ощущение того и другого. Так и блаженный Павел был обновлен таинственно и потом принял созерцание откровения тайн, но и при этом не полагался на него. Действенно принял он благодать и дар, но все время жизни своей совершал течение, чтобы, по возможности, воздать той благодати, какой сподобился, когда Господь с ним, как с близким Своим, беседовал на пути и послал его в Дамаск. Не написано, о чем Иисус беседовал с ним явно, но пишется, что сказал ему Анания: Брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути... послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святаго Духа» (Деян. 9, 17). И когда крестил его, он исполнился Духа Святого и ощутил сокровенные тайны откровений, как совершилось это и со святыми апостолами, когда был с ними Иисус и говорил: «Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить. Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину... и будущее возвестит вам» (Ин. 16, 12–13).

И блаженный Павел именно тогда, как принял Духа Святого и обновился Им, сподобился и тайн откровения, стал созерцать духом откровений и услаждался созерцанием, слышал неизреченные глаголы, имел созерцания, превосходящие естество, восторгался созерцаниями небесных Сил и услаждался духовным. И да не будет того, что в безумии своем утверждают еретики, называемые евктиты, будто бы этого восхождения он достиг своим желанием! Ум вовсе не может восходить туда. Напротив, Павел был восхищен духом откровений, как сам написал в послании к Коринфянам, вопреки этим суетным людям, которые уподобляли себя святым апостолам, но исповедали фантазии своих помыслов и назвали их духовными созерцаниями. Это относится и ко многим еретикам...

Наконец, поскольку некоторые люди, поврежденные в уме бесовским мечтанием, захотели извратить учение блаженных апостолов, то божественный апостол вынужден был обратить в ничто похвальбу еретиков, хвалившихся тенью делания являвшихся им бесов, и потому со смирением и великим страхом описывает он свое божественное созерцание, относя его к другому лицу. Ибо он говорит: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2Кор. 12, 2, 4). Итак, говорит он, что восхищением был восхищен, а не произвольно восшел своим умом в созерцание, до Третьего Неба. Написал, что видел созерцания; сказал; что слышал слова, но какие были слова или образы созерцаний, этого не мог написать. Ибо когда ум духом откровений видел это на своем месте, тогда не принял заповеди изречь это не на своем для этого месте. А если бы и пожелал изречь это, то не мог бы, потому что видел это не телесными чувствами. Что ум приемлет телесными чувствами, то ими же может опять и выразить в области телесной; а что ощутимо созерцает, или слышит, или чувствует внутри себя в области духовной, того, когда возвращается к телу, неспособен пересказать, а только вспоминает, что видел это; но как видел, не умеет поведать ясно.

И этим обличаются ложные писания, так называемые откровения, изложенные начальниками ересей, растленных мечтанием бесовским, об обителях на тверди, в которые вводят ум для самовольного обучения, и о восхождениях ума на Небо, и о местах [ожидания] отлученными суда, и о многих образах духовных сил, и о действенности их. Все это есть тень ума, упоенного самомнением и приведенного в исступление бесовским деланием. Поэтому-то блаженный Павел единым словом заключил дверь перед лицом всякого созерцания и затвор ее внес внутрь молчания, где ум, если бы и мог объяснить это, не получил бы на это позволения. Ибо сказал, что все созерцания, какие язык в состоянии обнаружить в телесной области, есть мечтания душевных помыслов, а не действие благодати.

Итак, преподобие твое, помня об этом, наблюдай за мечтаниями глубоких помыслов. А этой брани чаще всего обычно подвергаются монахи ума тонкого, входящие в исследование того, чем питается тщеславие, жаждущие новизны и делающие все напоказ.

Некто, по имени Малпас, ведя род свой из Эдессы, в одно время стал изобретателем ереси евктитов, тогда как проводил высокое житие и переносил тяжкие труды и скорби. Ибо говорит, что был учеником блаженного Иулиана, называемого Савою, на короткое время ходил с ним на Синай и в Египет. Он видел великих отцов того времени, видел блаженного Антония, слышал от него таинственные слова о чистоте и спасении душ, слышал тонкие рассуждения о страстях, в которых Антоний объяснял, что ум, по очищении своем, имеет созерцания духовных тайн и что душа может, по благодати, сподобиться бесстрастия, когда исполнением заповедей освободится от ветхих страстей и обретет здоровье своего первоначального естества. И когда Малпас в расцвете своей юности выслушал эти слова, он воспламенился, как огонь, и пришел в свой город. И так как возгорелась в нем страсть славолюбия, избрал себе отшельническую храмину и посвятил себя на труды, и жестокие скорби, и непрестанные молитвы. И когда возгорелась в нем страсть непомерного славолюбия, то есть надежда достичь тех высоких дарований, о которых он слышал, поскольку он не обучился искусству противоборствовать врагам истины, не уразумел козней, обманов и ухищрений супостата, какими он увлекает в погибель сильных и крепких, он надеялся только на труды, скорби, нестяжательность, на подвижничество и воздержание, не приобретя самоуничижения, смирения, сердечного сокрушения – этих неодолимых оружий при сопротивлении лукавому. Он забыл и Писание, которое говорит: когда исполните дела, сохраните заповеди, претерпите скорби, считайте себя рабами непотребными. Напротив, его разжигало самомнение, основанное на подвигах жития его. И он сгорал от желания высоких даров, о которых слышал. И вот по истечении многого времени, когда диавол увидел, что нет у него делания смирения, а он только жаждет созерцания, чтобы ощутить тайны, о которых слышал, диавол явился ему в безмерном свете и сказал: «Я – Утешитель и послан к тебе от Отца, чтобы сподобить тебя видеть созерцание, которого ты желаешь за дела свои, дать тебе бесстрастие и на будущее время упокоить тебя от дел». Взамен же злокозненный враг потребовал поклонения. И этот объюродившийся, поскольку не ощутил брани лукавого, немедленно, с радостью принял его и поклонился ему, и сразу попал под его власть. И враг, вместо божественного созерцания, наполнил его бесовскими мечтаниями, сделал так, что перестал он трудиться ради истины, возвысил его и поругался над ним тщетной надеждой бесстрастия, сказав ему: «Теперь ты не имеешь нужды ни в делах, ни в страданиях тела, ни в борьбе со страстями и похотями», и сделал его ересеначальником евктитов. Когда же они умножились и стало явным их мерзкое и неправое учение, они были изгнаны тогдашним епископом.

И некто другой, по имени Аспнас, в том же городе Эдессе, сочинив многие трилогии, которые поются и доныне, проводил высокое житие и безрассудно связывал себя самыми трудными делами, пока не прославился. Тогда и его обольстил диавол: вывел его из келлии и поставил на верху горы, называемой Сторий, заключил с ним договор, показал ему образы колесниц и всадников и сказал ему: «Бог послал меня взять тебя в рай, как Илию». И как только предался тот обману своим младенческим умом и взошел на колесницу, рассеялась вся эта мечта, он низринулся с великой высоты, упал на землю и умер смертью достойною смеха.

Не напрасно я сказал здесь это, но чтобы нам узнать поругание бесов, жаждущих погибели святых, и не желать не вовремя высоты умного жития; а иначе будем осмеяны лукавым супостатом, ибо и ныне вижу, что юноши, исполненные страстей, безбоязненно пустословят и решительно судят о тайнах бесстрастия.

О людях, которые исполнены страстей и входят в исследование о законах телесного и бестелесного, а потому не отличаются от больных, дающих советы о сохранении здоровья, один из святых написал: «Блаженный Павел, когда узнал об учениках, которые пренебрегали заповедями и не победили страстей, но возжелали блаженства в созерцании тайн, возможного по очищении, сказал им: совлекитесь сперва ветхого страстного человека и тогда желайте облечься в человека нового, обновленного познанием тайн в подобие Творцу, и не желайте моего и прочих апостолов блаженства, действенно совершенного благодатью, потому что Бог «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает» (Рим. 9, 18). Ибо кто противостанет лицу Его или воспротивится воле Его? Бог дает иногда даром, иногда же требует дел и очищения и потом уже посылает дар; а иногда и после дел и очищения не дает здесь, но хранит, чтобы даровать созерцание на своем месте».

Находим же, что так Он поступает и в отношении меньшего по сравнению с этим даром – подразумеваю прощение грехов. Ибо вот. Крещение дает даром и совершенно ничего не требует,

кроме веры; при покаянии же в грехах после Крещения не даром прощает, но требует трудов, скорбей, печалей, сокрушения, слез, долговременного плача и потом уже прощает. Разбойника даром простил за одно исповедание словом – на кресте и обещал ему Царство Небесное и у грешницы потребовал также веры и слез. А у мучеников и исповедников, сверх сердечной их веры, требовал скорбей, истязаний, пыток, мучений, многообразных смертей.

Поэтому святость твоя, убедившись этим и подобным тому, да взирает на первых и последних и да не домогается созерцания, когда не время созерцанию. И пока ты заключен в теле, будь решительным в делах покаяния и противоборцем страстей, терпеливым в делании заповедей и остерегайся бесовского поругания, а также проповедующих непреложное совершенство в мире страстном и изменчивом. Это выше даже и святых Ангелов, этих служителей Отца и Духа, и они ожидают обновления в посредствующем, чтобы освободиться от работы истления в свободе чад Божиих. Ибо возможно ли совершенство здесь, где солнце восходит и заходит среди облаков, где временами благорастворение воздуха, а временами засухи, иногда радость, а иногда печаль? Что противно этому, то – участь волков, как сказал некто из святых. Бог же да утвердит основание жития нашего истинным утверждением и святым Своим учением. Преподобный Исаак Сирин (55, 257–276).

Слово 55 преподобного Исаака Сирина написано в форме послания к подвижнику, ищущему сверхъестественных созерцаний и откровений; преподобный Исаак Сирин выявляет ложную направленность подвижничества, приводящую к духовному состоянию, которое святые отцы называют мнением, высокоумием, прелестью. – Примеч. ред.

Созидание души, основанное не на исполнении заповедей, но на одних подвигах, непрочно, суетно, оно не может выдержать ни скорбей от людей, ни искушений от бесов, чуждо света, полно мрака и самообольщения (111, 60).

Случалось видеть старцев, занимавшихся исключительно усиленным телесным подвигом и пришедших от него в величайшее самомнение, величайшее самообольщение. Душевные страсти их – гнев, гордость, лукавство, непокорство – получили необыкновенное развитие. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 222–223).

Безмолвие есть состояние ума, не тревожимого помыслами, тишина свободы от страстей и отрады душевной, стояние сердца в Боге; бестревожное, светлое созерцание, ведение тайн Божиих: слово премудрости из чистого ума, бездна разумений Божиих, восхищение ума, беседа Божия, неусыпаемое око, умная молитва, беструдный покой в великих трудах и наконец – единение с Богом (70, 140).

Для сохранения глубинных сокровищ духа надо освободиться от дел человеческих (не удивляйся), избрав безмолвие, которое чистотой сердца, сладостью умиления сильнее разжигает любовь к Богу, разрешает душу от уз чувств, возводит силы ее в естественное состояние и возвращает им первоначальное устроение. Преподобный Никита Стифат (70, 160).

Блажен, кто ради Бога пребывает в безмолвии... потому что он всегда беседует с Богом (56, 52).

Вследствие обучения безмолвию и продолжительного пребывания в нем, легко и скоро дается каждому внутреннее созерцание и приводит их в изумление созерцаемым (55, 213).

Безмолвие умерщвляет внешние чувства и пробуждает внутренние движения (55, 101).

Но если человек в начале своего безмолвия не ощущает силы... созерцаний по причине парения ума, то пусть не приходит в уныние и не оставляет тишины безмолвной жизни (55, 109).

Приверженность к безмолвию есть непрестанное ожидание смерти (55, 179).

Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие. Ибо вне безмолвия покаяние не достигает совершенства (55, 179).

Если желаешь в краткие дни свои обрести жизнь нетленную, то с рассудительностью вступи в безмолвие (55, 182).

Святые не иначе дерзали на беседу с Богом и возвышали себя к сокровенным таинствам, как при немощи членов тела, при бледности лица, происходящих от труда, алчбы, при безмолвии ума и отречении от всех земных помыслов... (82, 279).

Безмолвие, как сказал святой Василий [Великий], есть начало очищения души. Ибо когда во внешних членах прекратится мятеж и развлечение во внешнем, тогда ум от внешних развлечений и парения возвращается в себя и упокоевается в себе, а сердце пробуждается к исследованию внутренних душевных мыслей. И если человек хорошо устоит в этом, то он понемногу приходит в состояние шествовать к душевной чистоте. Преподобный Исаак Сирин (55, 99).

Безмолвие служит для души началом очищения, когда ни язык не произносит чего-либо человеческого (суетного), ни глаза не заняты рассматриванием многоцветности и гармонии, ни слух не расслабляет душевного напряжения вниманием к песням, сложенным для удовольствия, или разговорами людей, склонных к шуткам и смеху, что обыкновенно более всего ослабляет душевные силы. Святитель Василий Великий (9, 10).

Если возлюбишь безмолвие, то совершишь земное плавание в тишине (25, 161).

Сокровище собирает себе на Небе тот, кто любит безмолвие в любви (25, 200).

Возлюби безмолвие, чтобы иметь чистое сердце и чтобы вверенный нам храм (тело) соблюдался нескверным от греховного растления. Преподобный Ефрем Сирин (26, 102).

Желающий истинно безмолвствовать в келлии и не увлекаться внушениями демонскими да устранит себя от всего обычного между людьми: да не порицает и не хвалит никого, да не превозносит правды человеческой и не внимает недостаткам людей, и да не попустит пребыть в сердце своем жалу памятозлобия на ближнего (82, 137).

Возделывающий истинное безмолвие должен непрестанно повергаться перед Всеблагим Богом в смирении, тщательно исполняться молитвой и всеми силами отгонять от себя лукавые помыслы: в этом – бегство от мира. При таком поведении и настроении подвижника Господь обуздает неистовства врагов. Сам же человек что может сделать? Он лишь «плоть и кровь» (1Кор. 15, 50) (82, 149).

Безмолвствующему необходимы следующие три делания: постоянное пребывание в страхе и недоверии к себе, непрестанное устремление к Богу с молитвой, с просьбой о помощи и помиловании, неупустительная бдительность над сердцем (82, 150).

Стремящиеся к душеполезному безмолвию должны внимательно охранять себя от всего, чем скрадывается безмолвие, не терять времени, предаваясь мысленным пленениям и горькому порабощению в духе, увлекающим сердца безмолвников в несвойственное им мысленное занятие, при котором оставляется плач о грехах своих (82, 183).

Духовное рассуждение, рассматривая правильно все страсти, устраняет их от человека. Невозможно стяжать духовного рассуждения, не возделав его на ниве его. Эта нива – безмолвие (82, 205).

Безмолвие состоит в том, чтобы не отвлекаться ничем от служения Богу (82, 216).

Человек безмолвствующий должен хранить себя, чтобы не услышать ни одного неполезного слова, потому что это губит труд его. Преподобный авва Исаия (66, 428).

Равны следующие три делания: когда кто безмолвствует правильно, когда кто болен и благодарит Бога, когда кто находится в нелицемерном послушании. Преподобный Пимен Великий (82, 345).

Полезно для души безмолвствовать, как и Писание говорит: «разумный безмолвствует» (Ам. 5, 13). Надо знать следующее: к начинающему безмолвствовать немедленно приходит лукавый, наводит на душу тягость, лень, малодушие, множество помыслов, а на тело болезни, слабость и лютое изнеможение. Он заставляет безмолвника думать: я немощен и не могу совершать моего молитвенного правила. Но если безмолвник будет мужествен, то все козни врага рассыплются. Один безмолвствовавший инок только начинал молитвенное правило, как его схватывала лихорадка с ознобом, жаром и сильной головной болью. Монах, когда это случалось, говорил себе: «Вот, я уже смертельно болен! Встану, пока смерть не постигла меня, совершу молитвенное правило». Этими словами он понуждал себя и исполнял правило. С окончанием правила отступала и болезнь. При помощи этого же помысла брат боролся и с унынием: неизменно совершая свое правило, он победил уныние. Амма Феодора (82, 370).

Как рыбы, попадая на сушу, умирают, так и монахи, пребывая вне келлии с мирскими людьми, утрачивают способность к безмолвной жизни. Как рыбы стремятся в море, так и нам должно стремиться в свои келлии, чтобы не забыть о внутреннем делании, замедляя вне их. Преподобный Антоний Великий (82, 24).

Рассказывали о авве Иоанне, что он пришел в церковь Скита и услышал там, что братия спорили между собой. Он возвратился к своей келлии, обошел ее три раза и только после этого вошел в нее. Некоторые из братий видели это и спросили его, почему он поступил так. Он ответил: «Мой слух был засорен словами спора; я прохаживался, чтобы очиститься и уже в безмолвии сердца войти в келлию». Преподобный Иоанн Колов (82, 294).

Безмолвствующий должен ежечасно испытывать себя: перешел ли он удерживающих его на воздухе (т. е. демонов)? Освободился ли от них, находясь еще в теле? Или пока в чем-то повинуется и работает им и еще не освобожден? Изречения безымянных старцев (82, 407).

Владей безмолвием, как крепкой стеной, потому что безмолвие делает тебя выше страстей; ты воюешь сверху, а они снизу. Завладей безмолвием страха Божия, и все стрелы врага не повредят тебе; безмолвие, сопряженное со страхом Божиим, – огненная колесница. О безмолвие, преуспеяние монахов, – лестница на Небо, путь Небесного Царства, мать раскаяния, зеркало грехов, показывающее человеку прегрешения его! О безмолвие, не задерживающее слез, порождающее кротость, живущее вместе со смирением. О безмолвие, сопряженное со страхом Божиим, – просветитель ума, хранитель помышлений и помощник в сомнениях. О безмолвие, порождающее всякое благо, основание поста и препятствие для пресыщения, досуг для молитвы и чтения, тишина помышлений и ясная пристань. О безмолвие – беззаботность души, благое иго и легкое бремя, дающее отдых и носящее носящего тебя, радость души и сердца, узда для глаз, слуха и языка! О безмолвие – уничтожение хвастливости и враг бесстыдства, темница страстей, помощник всякой добродетели, защитник бедности, страна Божия, приносящая добрые плоды, стена и крепость желающих подвизаться для Небесного Царства. Святитель Иоанн Златоуст (46, 450).

Безмолвие есть отсечение зла. Преподобный Марк Подвижник (54, 31).

Истинное послушание служит основанием, законной дверью для истинного безмолвия (108, 226).

Скорби и искушения признаются Священным Писанием и отцами величайшим даром Божиим, служат подготовительным обучением к безмолвию (108, 565).

Отдайся... безотчетно на волю Создателя, принеси Ему один младенческий плач, принеси Ему молчащее сердце, готовое последовать Его воле и запечатлеваться Его волей (109, 123). Добродетели, особенно нужные безмолвнику, таковы: кроткая покорность Богу, расположение к молчанию, удаление от бесед, даже полезных, но отдаляющих от беседы с Богом и нарушающих сердечное безмолвие (109, 138).

Как кормчий смотрит на звезды и по ним направляет ход корабля, так и безмолвник должен непрестанно взирать на Бога, видеть Его очами веры и надежды, чтобы сохраниться в постоянстве и терпении (109, 141).

Юных по духовному возрасту подвижников, хотя бы они были и стары по плоти, хотя бы они отреклись от мира и потому заслуживали имя вдовиц, не должно допускать до безмолвия (109, 142).

Пища для безмолвников есть благодатное просветительное утешение откровением таинства Креста Христова. Она – дар свыше, а не познание, свойственное собственно естеству человеческому (109, 143).

Истинное безмолвие доставляет душе свойство, подобное чистоте зеркальных вод: в них человек видит и свое состояние, и, соразмерно преуспеянию своему, состояние ближних (111, 490).

Дух Святой приникает к безмолвствующему правильно, сопутствует ему, возвещает тайны Царствия Божия, чтобы сам безмолвник обильно напитался знанием и ощущением духовным и напитал ими свою алчущую и жаждущую братию (111, 492).

Богоугодному жительству в безмолвии должно предшествовать богоугодное жительство в обществе человеческом (112, 43–44).

Не дерзать на безмолвие и не нерадеть о себе, когда находишься среди попечений – вот средний путь, безопасный от падения (112, 68).

Ограждение себя безмолвием в уединении необходимо для падшего (112, 431).

Скуден плод уединения... если уединение не сопряжено с безмолвием (112, 432).

Истинное безмолвие состоит в отречении от мира и в самоотвержении, совершаемых в средоточии человека, в духе его (112, 432).

Молчал Господь перед Пилатом и Иродом, не произнес никакого оправдания. И ты подражай этому святому и мудрому молчанию (108, 548).

Приучи себя к молчанию, чтобы ты мог безмолвствовать и среди людей. Говори как можно меньше, и то по крайней нужде (109, 206).

Христиане, живущие посреди мира, не должны касаться возвышенных иноческих деланий (прежде отречения от мира), особенно безмолвнических (111, 453).

Однажды Паисий поссорился с одним из посетителей своих и подрался с ним до крови. Авва Пимен сидел тут и не сказал им ни слова. В это время вошел к ним авва Анув, старший между братиями по годам, и упрекнул авву Пимена за то, что он не примирил поссорившихся. Пимен отвечал: «Они братия и помирятся». Анув повторил упрек, тогда Пимен отвечал: «Я положил в сердце моем, что меня здесь не было» (82, 319).

Авва Пимен, авва Анув и братья их – семеро сыновей одной матери – приняли монашество в Скиту. На эту пустыню напали варвары, разорили хижины монахов и убили многих отцов... Пимен и братия его спаслись бегством. Все семеро остановились на время в опустевшем идольском храме, чтобы выбрать место для постоянного жительства. При этом авва Анув сказал авве Пимену: «Сделайте милость ты и братия, исполните мою просьбу: в течение этой недели будем жить каждый отдельно в молчании, не сходясь для беседы». Авва Пимен отвечал: «Сделаем по желанию твоему». Они так и поступили. В храме стояла каменная статуя. Анув каждое утро кидал камнями в лицо статуи, а вечером подходил к ней и просил прощения. В субботу братия сошлись вместе, и сказал авва Пимен авве Ануву: «Видел я, авва, что ты в течение этой недели кидал камнями в лицо статуи, а потом просил у нее прощения: верующий во Христа не должен кланяться идолу». Старец отвечал: «Я это сделал для вас. Когда я кидал камнями в статую, произнесла ли она что-нибудь, рассердилась ли?» Авва Пимен ответил: «Нет». – «А когда я просил у нее прощения, ответила ли она?» – «Нет». На это сказал авва Анув: «Так и мы, семь братьев, если желаем жить вместе, будем подобны этой статуе, которая от оскорблений не возмущается гневом, а при смирении, проявляемом пред нею, не тщеславится и не надмевается. Если же вы не хотите вести себя таким образом – вот четверо врат у этого храма: пусть каждый идет, куда хочет». Братия пали ниц перед аввой Анувом, дали обещание поступать по его совету и пребыли вместе в великом смирении и терпении многие годы, стремясь к христианскому совершенству... Впоследствии рассказывал авва Пимен: «Мы провели все время жизни нашей в труде, подчиняясь распоряжениям аввы Анува. Одному из нас он поручал хозяйство; мы ели то, что было предложено, никто не позволял себе сказать: «Дай мне чего-нибудь другого» или: «Я этого не хочу». Таким образом мы провели всю жизнь в безмолвии и мире» (82, 321–323).

Пимен Великий жил в небольшом общежитии, состоящем из его родных братьев. Находясь постоянно с ними, он уединялся в себе и достиг совершенства постоянным и усиленным трезвением, устраняя все препятствия, которыми могло бы нарушиться его делание. Очень верное средство к сохранению сердечного мира и безмолвия и неразлучной с ними умной молитвы преподает святой апостол: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). Люди чаще всего поступают наоборот: они требуют от ближних неупустительности и совершенства в добродетели, несвойственных и невозможных человеку, притом имея о добродетели самое недостаточное, даже превратное понятие. Такое безрассудное стремление не позволяет сердцу погрузиться в самосозерцание и истинное смирение, из которых истекают умная молитва и сердечное безмолвие. Такое безрассудное стремление содержит сердце в непрестанном возмущении и приносит уму множество чуждых смысла помыслов и мечтаний. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (82, 323).

...Главное во всех трудах безмолвия... когда человек сподобится непрестанного пребывания в молитве. Ибо если он достиг этого, он взошел на высоту всех добродетелей и уже стал обителью Святого Духа. А если кто не принял несомненно этой благодати Утешителя, то не может свободно совершать пребывания в такой молитве, потому что, как сказано, когда вселится в человека Дух, тогда он не прекратит молитвы, но сам Дух всегда молится в нем (Рим. 8, 26). Тогда и в сонном состоянии, и во время бодрствования человека молитва не пресекается в душе его, но ест ли он или пьет, спит ли, делает ли что-нибудь, даже и в глубоком сне сердце его без усилия издает благоухание молитвы. Тогда молитва не отлучается от него, но всякий час, даже если это никак не проявляется внешне, она совершает в нем службу Божию втайне. Ибо молчание чистых один из христианских мужей называет молитвой, потому что помыслы их суть божественные движения, а движения чистого сердца и ума суть кроткие гласы, которыми они совершенно воспевают Сокровенного (55, 110–111).

Страсти не могут восстать на душу и смутить подвижника, если в его отшельничестве, удаленном от всякого рассеяния, сердце его не занимается житейским, разве только он будет ленив и нерадив к своему долгу. А особенно если он изучает Божественные Писания, постигая их смысл, его совсем не тревожат страсти. Ибо по мере того, как возрастает и укореняется в нем понимание Божественных Писаний, бегут от него суетные помыслы, и ум его не может отстать от желания читать Писания или размышлять о прочитанном, и не обращает он никакого внимания на жизнь настоящую – из-за великого наслаждения своим занятием, восхищаемый Писаниями в глубоком пустынном безмолвии. Поэтому он забывает себя и естество свое и делается как бы человеком, который пришел в исступление, вовсе не помнит об этом веке, преимущественно занят мыслью о величии Божием и, погружаясь в это умом, говорит: «Слава Божеству Его! Слава чудесам Его! Дивны и необычайны все дела Его! На какую высоту возвел Он мое убожество! Чему сподобил меня поучаться, на какие отваживаться помыслы, чем услаждать душу мою!» Обращаясь мыслью к этим чудесам и всегда ими умиляемый, он пребывает в непрестанном упоении и как бы уже вкушает жизнь после Воскресения, потому что безмолвие весьма содействует этой благодати. Ибо ум его находит возможность пребывать в себе самом с миром, какой приобретен им в безмолвии (55, 106–107).

Человек... который опытно познает сладость безмолвия в своей келлии, избегает встречи с ближним не потому, что пренебрегает им, но ради того плода, какой пожинает от безмолвия. Почему авва Арсений предавался бегству, а не останавливался, встречая кого-либо? И если авва Феодор встречал кого, то встреча его была, как удар меча, никому не говорил он приветствия, когда находился вне своей келлии. А святой Арсений не приветствовал даже и приходящего к нему с приветствием. Один раз некто из отцов пришел к нему, и авва Арсений отворил дверь, думая, что это его служитель. Но когда увидел пришедшего, пал ниц. Тот долго умолял его встать и уверял, что примет благословение и уйдет. Но святой сказал: «Не встану, пока не уйдешь». И не встал, пока тот не ушел. И делал блаженный это для того, чтобы они снова не возвратились к нему, если он однажды подаст им руку.

...И авва Макарий укорил его исполненной любви укоризной: «Что ты бегаешь от нас»? Старец же представил ему чудное и достойное похвалы оправдание: «Богу известно, что люблю вас; но не могу быть вместе и с Богом и с людьми». И этому чудному ведению он научен не кем иным, но Божиим гласом. Ибо сказано было ему: «Арсений, избегай людей и спасешься».

...Божественному Антонию было сказано в откровении: «Если желаешь безмолвствовать, иди не только в Фиваиду, но даже в самую глубь пустыни». Поэтому если Бог повелевает нам избегать всех и так любить безмолвие, когда пребывают в нем любящие Его, кто станет выставлять на вид какие-либо предлоги к тому, чтобы пребывать в собеседовании и сближении с людьми? Если Антонию и Арсению были полезны бегство и осторожность, насколько же полезнее они немощным? И если тех, в слове, и в лицезрении, и в помощи которых нуждался весь мир, Бог больше почтил за безмолвие, чем за помощь всему братству, лучше же сказать, всему человечеству, то насколько же безмолвие нужно тому, кто не в состоянии охранять себя? (55, 119–121).

Хочешь ли, по евангельской заповеди, приобрести в душе своей любовь к ближнему? Удались от него – и тогда возгорится в тебе пламень любви к нему, и будешь радоваться при лицезрении его, будто увидел светлого Ангела. Хочешь ли, чтобы жаждали увидеть тебя любящие тебя? Только в определенные дни имей свидание с ними (55, 122).

Если замечаешь в душе своей, что при каждом возникающем в ней помысле, при каждом воспоминании [о Боге] и во время созерцаний в безмолвии твои глаза наполняются слезами и слезы без принуждения текут по щекам твоим, знай, что начала перед тобою отверзаться преграда на разорение сопротивных.

И если замечаешь, что по временам мысль твоя, без предварительного помышления о том, вне обычного порядка, погружается внутрь тебя и пребывает в этом состоянии около часа или сколько-нибудь времени, а потом замечаешь, что члены твои как бы в великом изнеможении и мир царствует в помыслах твоих, и то же самое повторяется с тобою всегда, то знай, что облако начало приосенять скинию твою. Преподобный Исаак Сирин (55, 191–192).

Безмолвствуй в келлии твоей, занимайся рукоделием; при этом не оставляй моления именем Господа Иисуса. Обращай это имя во уме твоем, поучайся Ему в сердце, восхваляй языком, говори: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня». Также: «Господи Иисусе Христе, помоги мне». Также: «Славословлю Тебя, Господь мой Иисус Христос» (82, 30).

И ночью и днем да обращается в устах твоих имя Иисуса, и будь осолен духовной солью. Если кто из новоначальных начнет говорить с тобою и спросит о чем-либо, относящемся к душевной пользе, – будь подобен глухому и немому. Преподобный Антоний Великий (82, 18).

Возлюбив подвиг молитвы, возлюби молчание, оно сохраняет силы души неразъединенными, способными к постоянной молитве во внутренней клети (108, 156).

Истинное безмолвие состоит в усвоившейся сердцу Иисусовой молитве, и некоторые из святых отцов совершали подвиг сердечного безмолвия и затвора, окруженные человеческой молвой. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 226).

Если милостыня, или любовь, или сердечное сочувствие, или что-либо другое, что ты считаешь сделанным для Бога, препятствует твоему безмолвию, обращает око твое на мир, ввергает в беспокойство, помрачает памятование о Боге, прерывает твои молитвы, приводит в смятение и беспорядок помыслы и ты перестаешь заниматься божественным чтением, оставляешь это оружие, избавляющее от парения ума, ослабляет осторожность твою, и ты, до тех пор связанный, начинаешь чувствовать себя свободным и возвращаешься из уединения в общество людей, пробуждает в тебе погребенные страсти, освобождает чувства от воздержания, воскрешает для мира тебя, умершего миру, низводит тебя от ангельского делания, о котором у тебя единственная забота, и уподобляет мирянам, то да погибнет такая правда! Ибо выполнять обязанность любви, доставляя успокоение телесное, есть дело мирских людей, а если и монахов, то недостаточных, не пребывающих в безмолвии, или таких, у которых безмолвие соединено с единодушным общежитием, которые непрестанно и входят, и выходят, – для таких это есть дело прекрасное и достойное удивления.

А тем, которые действительно избрали для себя отшельничество от мира и телом и умом, чтобы установить мысли свои в уединенной молитве, в омертвении для всего преходящего, для зрения всего мирского и для памяти о нем, – таким подобает служить не чем-либо телесным и правдой дел явных (чтобы ими оправдаться перед Христом), но, по словам апостола, умерщвлени ем земных членов своих (Кол. 3, 5) приносить Христу чистую и непорочную жертву помыслов, возделывая самих себя, и телесную скорбь в терпении опасностей, ради будущего упования. Ибо иноческое житие равночестно ангельскому. И неприлично нам, оставив небесное делание, держаться житейского (55, 61–62).

Однажды старец укорил одного брата за то, что он не подал милостыню, а он свободно и смело отвечал: «Монахам не вменяется в обязанность подавать милостыню». Но укоривший возразил: «Совершенно очевидно, кому не вменяется в обязанность подавать милостыню: тому, кто с открытым лицом может сказать Христу: «вот, мы оставили все и последовали за Тобою» (Мф. 19, 27), то есть кто ничего не имеет на земле, не занимается телесным, не помышляет ни о чем видимом, не заботится о каком-либо приобретении. Такой, если кто и дает ему что-нибудь, берет только необходимое, а то, что сверх потребности, ставит ни во что и живет как птица. Такому не поставлено в обязанность подавать милостыню. Ибо как он может давать другому то, чего у него нет? Но кто развлекается делами житейскими, работает собственными руками и сам берет у других, тот тем более обязан подавать милостыню. А если он не радеет о милостыне, это немилосердие есть противление Господней заповеди. Ибо если кто не приближается к Богу втайне, не умеет служить Ему духом, но не заботится и о делах явных, которые для него возможны, то какая остается у него надежда приобрести себе Жизнь? Такой человек неразумен».

Другой старец сказал: «Удивляюсь тем, которые нарушают безмолвие, чтобы других успокоить в телесном». И еще он говорил: «Не надо к делу безмолвия примешивать других попечений – да будет все хорошо на своем месте, чтобы поведение наше не имело пятен. Ибо кто имеет попечение о многих, тот раб многих. А кто оставил все и заботится о благоустройстве души своей, тот друг Божий. Смотри, и в мире много подающих милостыню и во имя любви к ближним помогающих им в телесных нуждах, а делатели всеобщего и прекрасного безмолвия, занятые богомыслием, очень редки. И кто из подающих в мире милостыню или соблюдающих правду в том, что касается тела, мог достичь хоть одного из дарований, каких удостаиваются пребывающие в безмолвии?» И еще он сказал: «Если ты мирянин, то занимайся мирскими благами. А если ты инок, то украшайся делами, какими отличаются иноки. Если же ты намерен заниматься тем и другим, то утратишь и то и другое. Дела же инока следующие: свобода от телесного, телесный труд в молитвах и непрестанное сердечное памятование о Боге. Суди сам, можно ли тебе без этих дел довольствоваться мирскими добродетелями!»

Но не может ли инок, страждущий в безмолвии, приобрести два рода занятий, то есть помышлять о Боге и иметь в сердце другую заботу?

Думаю, что намеревающийся проводить время в безмолвии, когда оставит все и будет заботиться только о своей душе, не сможет без недостатка управиться в деле безмолвия, даже если оставит все житейские попечения, а тем более, если будет заботиться о другом. Господь поставил Себе в мире работающих Ему и заботящихся о чадах Его, и избрал Себе таких, которые служили бы Ему одному. Ибо не только у земных царей слуги имеют различие в чинах и славнее те, которые всегда стоят перед лицом царя и участвуют в его тайнах, чем те, которые занимаются внешними делами. То же самое можно видеть и у Царя Небесного. Какое дерзновение обрели те, которых постоянное пребывание в молитве сделало собеседниками и таинниками Его, какого удостаиваются они богатства и небесного, и земного и в какой мере они проявляют власть свою над всякой тварью! И насколько все это выше того, что обрели служащие Богу своим имением и житейскими благами и угождающие Ему добрыми делами, хотя и это весьма важно и прекрасно. Поэтому мы должны брать за образец не последних, еще недостаточных в делах Божиих, но тех подвижников и святых ратоборцев, которые прекрасно совершили свое житие, оставили все житейское и возделали на земле Царство Небесное, однажды и навсегда отвергли земное и простерли руки ко вратам небесным.

Чем благоугодили Богу древние святые, проложившие нам путь этого жития? Святой Иоанн Фивейский, это сокровище добродетелей, этот источник пророчества, тем ли благоугодил Богу, что в телесных нуждах упокоевал братии в своем затворе, или молитвой и безмолвием? Не спорю, что и первым способом многие благоугождали Богу, но угодили менее угодивших молитвой и оставлением всего. Ибо от живущих в безмолвии и искусных в нем есть некая явная помощь их братиям. Подразумеваю, что при необходимости они помогают словом или приносят о нас молитвы. А если, кроме того, память или заботы ради кого-либо о житейском и спят в сердце безмолвствующих – это не дело духовной мудрости. Ибо не безмолвствующим, но живущим вне безмолвия сказано: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21), то есть каждому свое, что ближнего – ближнему, что Божие – Богу. Тем, которые живут в ангельском чине, то есть имеют попечение о душе, не заповедано благоугождать Богу чем-либо житейским, то есть заботиться о рукоделии или брать у одного и подавать другому. Поэтому инок не должен иметь попечение ни о чем таком, что колеблет и низводит его ум от предстояния лицу Божию.

Если же кто, возражая, упомянет о божественном апостоле Павле, что он работал собственными руками и подавал милостыню, то скажем ему, что один Павел и мог делать все; мы же не знаем, есть ли другой Павел, подобно ему, способный на все. Покажи мне другого такого Павла – и поверю тебе. Притом того, что бывает по особому Божиему усмотрению, не выставляй как общий пример. Ибо одно дело благовествования, и иное – деятельность безмолвия. Ты же, если намерен держаться безмолвия, будь подобен Херувимам, которые не заботятся ни о чем житейском. И не думай, что кроме тебя и Бога есть кто-нибудь Другой на земле, о ком тебе нужно заботиться, как ты научен бывшими прежде тебя отцами. Если кто не ожесточит собственного сердца и не будет с умилением удерживать своего милосердия, чтобы стать далеким от попечения обо всем дольнем, как ради Бога, так и ради чего-либо житейского, и не станет пребывать в одной молитве в определенные на то времена, то не может он быть свободным от смущения и заботы и пребывать в безмолвии.

Поэтому, когда придет тебе мысль позаботиться о чем-либо под предлогом добродетели и тем ты возмутишь тишину, какая у тебя в сердце, скажи той мысли: «Прекрасен путь любви, прекрасно дело милосердия ради Бога, но я ради Бога же не хочу этого». «Остановись, отец, – сказал один монах, – я ради Бога спешу за тобой». А тот отвечал: «И я ради Бога бегу от тебя». Авва Арсений ради Бога ни с кем не беседовал ни о пользе душевной, ни о чем ином. Другой старец ради Бога весь день говорил и принимал всех приходящих странников; Арсений же вместо этого избрал молчание и безмолвие и по этой причине беседовал с Божественным Духом посреди моря настоящей жизни и в величайшей тишине переплыл его на корабле безмолвия, как ясно видели это подвижники, вопросившие об этом Бога. И вот закон безмолвия: умолкнуть для всего. А если и в безмолвии окажешься исполненным смятения и будешь смущать тело рукоделиями, а душу заботой о ком-нибудь, то суди сам, какое возможно безмолвие, если ты заботишься о многом, чтобы тем угодить Богу? Ибо стыдно и сказать, что без оставления всего, без удаления от всякой заботы можно преуспеть в безмолвном житии. Преподобный Исаак Сирин (55, 63–66).

Когда, пребывая в безмолвии, ты обратишься к рукоделию, то не возомни, чтобы заповедь отцов могла служить покрывалом твоего сребролюбия. Рукоделие твое да будет малое, только ради того, чтобы не впасть в уныние, не смущающее ума. Если же ты желаешь заняться рукоделием в большем размере для милостыни, то знай, что молитва в порядке добродетелей выше милостыни. Если же для потребностей тела твоего, то достаточно того, что Бог посылает тебе Промыслом Своим. Ибо Бог никогда не допускал, чтобы работающие Ему имели недостаток в преходящем. «Ищите же, – сказал Господь, – прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33) прежде прошения Вашего. Некто из святых сказал, что правило жительства твоего не состоит в том, чтобы ты насыщал алчущих и чтобы келлия твоя была странноприимным домом, потому что это – жительство мирских, они должны делать эти добрые дела, а не отшельники, свободные от видимых попечений и хранящие ум свой в молитве. Преподобный Исаак Сирин (82, 270).

Многие, живя в горе и занимаясь делами мира сего, погибли. Лучше жить в обществе человеческом и безмолвствовать по духу, чем быть отшельником при мирском расположении духа. Изречения безымянных старцев (82, 372).

Если любишь безмолвие, не примешивай себя к тем, сердце которых всецело устремлено к суетности. Если случится нечаянно быть с ними, будь как чуждый им. Преподобный Антоний Великий (82, 27).

Один монах сказал авве Арсению: «Помыслы беспокоят меня, говоря: ты не можешь выносить ни поста, ни подвигов, посещай, по крайней мере, больных, потому что это дело любви». Старец, поняв, что помыслы насеяны бесами, сказал ему: «Иди, ешь, пей, ничего не делай, только не оставляй келейного безмолвия». Старец сказал так, зная, что келейное безмолвие приведет монаха к должному жительству, если монах терпеливо пребудет в безмолвии. Преподобный Арсений Великий (82, 49).

Если враг будет внушать нам, чтобы мы оставили безмолвие, то не послушаем его, потому что никакой подвиг не может сравниться с пребыванием в безмолвии и посте. Пост и безмолвие, противоборствуя врагу, доставляют душевным очам остроту зрения. Авва Дула (82, 107).

Безмолвствовать по наружности, а мысленно вмешиваться в житейские ухищрения и мятежи – это омрачение и обращение прежних трудов в ничто, прокладывание страстям пути к победе. Преподобный Исидор Пелусиот (50, 18).

Безмолвнику необходимо по возможности совершенно уклоняться от вмешательства, даже вниманием ума и участием сердца, в дела мира сего и в чужие дела. Авва Ор (82, 315).

Любящий безмолвие пребывает неуязвленным стрелами врага. Смешивающийся же со многими непрестанно подвергается ранам. Авва Даниил (82, 91).

Авва Марк спросил авву Арсения: «Почему ты избегаешь людей?» Старец ответил: «Бог видит, что я люблю вас, но не могу быть вместе и с Богом, и с людьми... На Небе тысячи и миллиарды имеют одну волю, а у людей воли различны, поэтому я не могу оставить Бога и быть с людьми». Древний Патерик (72, 26).

Возлюби труд, и Бог скоро пошлет тебе спокойствие (82, 23).

Возлюби труд: он, в соединении с постом, молитвой и бдением, освободит тебя от всех скверн. Телесный труд доставляет сердцу чистоту; чистота сердца служит причиной того, что душа приносит плод. Преподобный Антоний Великий (82, 31).

Упражняйся в трудах и рукоделии, чтобы доставить нищему кусок хлеба, а себя предохранить от праздности. Праздность есть падение и смерть для души. Преподобный авва Исаия (82, 203).

Тебе приятна праздность, но горек конец ее. Ты изнеможешь, работая, но возвеселишься впоследствии (25, 186).

Не бойся труда и не говори: «Не изнемочь бы мне»; представляй лучше в уме, что все святые (трудами) и страданиями угождали Богу (25, 205).

Люби труды в это краткое время (жизни), чтобы покоиться вовеки (25, 518).

Неутомимо предавайся труду, чтобы избежать утомительности суетных трудов, потому что труды праведных произращают плод жизни, а труды грешников исполнены гибели (26, 104).

Будем трудолюбивыми, но в обыкновенных делах не более, чем в деле Божием (26, 626).

Труды временной жизни приобретут вам великое дерзновение в жизни будущей... (27, 125).

Будьте чадами послушания в трудах, чтобы стать отцами в упокоении. Преподобный Ефрем Сирин (27, 261).

Труды молитвы и поста и прочих дел нужно переносить с великим удовольствием и благой надеждой. Цветы же и плоды трудов признавать действиями духа. Преподобный Макарий Египетский (33, 341).

Бог наложил на человека труд не для наказания и мучения, но для вразумления и научения его (36, 40).

Через занятие работой мы и дурные помыслы легко исторгнем из души и будем помогать нуждающимся и не станем стучать у дверей других, исполняя закон Христов, который говорит: «блаженнее давать, нежели принимать» (Деян. 20, 35). Святитель Иоанн Златоуст (37, 189).

Любящий Господа Иисуса Христа предается трудам подвижническим, постоянно прогоняя леность. Авва Фалассий (68, 330).

Деятельность – необходимый путь к бдительности над собой, и этот путь святые отцы предписывают всем, кто хочет научиться вниманию себе (108, 375).

От сильного тела требуется при молитве труд, без него сердце не сокрушится, молитва будет бессильной и неистинной (109, 162).

В поте лица добывается вещественный хлеб, при усиленном труде, душевном и телесном, сеется хлеб небесный, доставляющий Вечную Жизнь человеческому сердцу. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 271).

Братия, усмотрев, что Антоний Новый способен ко всякой работе, брали его с собой и, дав ему в руки лопату, заставляли копать землю. Удрученный трудом, омываемый непрестанно потом и слезами, он воздыхал и мысленно молился Богу: «Призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои». По прошествии долгого времени он увидел во сне некоего мужа в великой славе. Муж этот держал весы: на левой стороне весов были положены все грехи Антония, сделанные им от юности, а на правой – все добродетели. Сперва обе чаши весов стояли на одной высоте, потом начала перетягивать левая, с грехами. Тогда славный муж, взяв лопату, которой копал Антоний, положил на правую чашу, и она перевесила тяжесть согрешений. А славный муж, взглянув на Антония, сказал: «Вот! Бог показал тебе значение трудов твоих и простил тебе все согрешения твои». Отечник (82, 77).

В скиту, в Лавре аввы Сисоя, жил один слепой старец. Келлия его находилась в полумиле от колодца, и он не позволял, чтобы кто-нибудь другой приносил ему воду. Он сплел себе веревку, один конец привязал у колодца, а другой у своей келлии, веревка же лежала на земле. Отправляясь за водой, он шел по веревке. Если поднимавшийся от ветра песок засыпал веревку, старец брал ее рукой, стряхивал песок и снова клал на землю. Однажды брат просил старца позволить приносить ему воду. Старец отвечал: «Как, брат? Я уже двадцать два года ношу себе таким образом воду, и ты хочешь отнять у меня мой труд?» (75, 200).

В келлиях Хузива жил один старец. Он выходил на дорогу, ведущую от священного Иордана к Святому городу, взяв с собою хлеба и воды. Замечал ли уставшего путника – брал его ношу и провожал до святой горы Елеонской. Возвращаясь обратно по той же дороге, он нес тяжести других людей от Иерихона. Можно было видеть иногда то как старец обливается потом под большой ношей, то как несет на плечах одного или двоих детей. Иногда он чинил износившуюся обувь, для чего брал с собою необходимые инструменты. Одних поил водой, которую носил при себе, других кормил хлебом. Так он трудился целыми днями. Случалось ли ему находить мертвого по дороге – он совершал над ним чин погребения и хоронил. Луг духовный (75, 29–30).