ПРИЗВАНИЕ БОЖЕСТВЕННОЕ

Скажи, откуда приходишь Ты и как входишь внутрь келлии, отовсюду запертой? Ведь это – нечто необычайное, превышающее ум и слово. А то, что Ты весь внезапно внутри меня бываешь и светишь, будучи видим светообразным, как полная света луна, – это, Боже мой, изумляет меня и делает безгласным, Знаю, что Ты Тот, Кто пришел просветить сидящих во тьме (Лк. 1, 79), и ужасаюсь, и лишаюсь мыслей и речи, так как вижу необычайное чудо, превосходящее всякую тварь, всякую природу, всякое слово. Однако я поведаю ныне всем то, что Ты даруешь мне сказать.

О род людской! Цари и князья, богатые и бедные, монахи и миряне и все народы, послушайте ныне меня, намеренного говорить о величии человеколюбия Божия. Я согрешил перед Ним, как никто другой в мире. Пусть не подумает кто-либо, что я говорю это по смирению. Ибо поистине я согрешил более всех людей, я совершил, говоря тебе кратко, всякое греховное и злое деяние. Однако Он призвал меня и тотчас, как я знаю, услышал. Но к чему, полагал бы ты, Он призвал меня? К мирской ли славе, или к роскоши и упокоению? К богатству ли, или к дружбе князей, или к чему-либо из того, что мы видим здесь в жизни? Прочь, клевета! Напротив, к покаянию, говорю я, Он призвал меня, и я тотчас последовал зовущему Владыке. Итак, за бегущим и я бежал, за убегающим и я гнался, как за зайцем – собака. Когда же Спаситель далеко ушел от меня и скрылся, я не предался отчаянию и, как потерявший Его, не обратился вспять, но сидя на том месте, где я находился, плакал и рыдал, призывая скрывшегося от меня Владыку. Итак, когда я так бился и рыдал, Он, весьма приблизившись ко мне, стал для меня видим. Видя Его, я вскочил, стремясь ухватиться за Него. Но Он скоро убежал. Я побежал быстрее и потому успел неоднократно уловить край одежды Его. Он немного остановился, чему я чрезвычайно обрадовался. И снова Он улетел, и я снова погнался. Таким образом, хотя и ушел приходивший и скрылся явившийся, но я отнюдь не обратился вспять, не обленился и не ослабил бега, никоим образом не считая Его за обманщика или искусителя моего, но всеми силами своими и способностями стал искать Того, Кого уже не видел, осматривая пути и ограды, не явится ли Он мне где-либо. Обливаясь слезами, я расспрашивал о Нем всех, некогда видевших Его. Но кого это, предполагаешь ты, я говорю – расспрашивал? Думаешь ли, что я подразумеваю мудрецов и знатоков мира сего? Конечно, нет, но – пророков, апостолов и отцов, поистине мудрых, стяжавших всю ту премудрость, которая есть Сам Христос – Божия Премудрость. Итак, со слезами и великой скорбью сердца я упрашивал их сказать мне, где они некогда видели Его, или в каком месте, или как и каким образом. Выслушав ответ их, я побежал изо всех сил, совершенно не спал, но принуждал себя самого, потому и увидел Желанного моего, но Он виделся мне недолго. Увидев Его, я быстро, как выше сказал, погнался. Итак, когда он увидел, что я все вменил в ничто, и даже все, что в мире, с самим миром, говорю, и всех находящихся в мире людей от души искренне считаю как бы несуществующими и что через такое настроение я отделился от мира, то Весь всему мне дал увидеть Себя, Весь со всем Мною соединился – Тот, Кто пребывает вне мира. Кто носит мир со всем находящимся в мире и рукою одною содержит видимое с невидимым. Итак, Он, послушайте, встретившись, нашел меня; откуда же и как Он пришел, я не знаю. Ибо как мог я знать, откуда Он здесь или откуда пришел Он, когда никто из людей никогда не видел Его, не познал, где Он находится, где пасет, где почивает? Ибо Он совершенно не видится, совершенно не постигается, обитает же в неприступном свете и есть Свет триипостасный, неизреченным образом пребывающий в неограниченных пространствах – неограниченный Бог мой, один Отец, один также Сын с Божественным Духом, едино – три, и три – один Бог неизъяснимо. Ибо слово не в состоянии выразить неизъяснимое, ни ум – ясно постигнуть.

Ведь я едва ли могу изъяснить тебе хотя бы несколько то, что в нас есть, но ни я, ни кто-либо другой не сможет изъяснить тебе того, каким образом Бог – вне всего по Своей сущности, природе, силе и славе, и как Он везде во всем, в особенности же во святых обитает и вселяется в них разумно и существенно, будучи Сам совершенно пресуществен; как внутри человека содержится Тот, Кто всю тварь содержит; как Он сияет в сердце плотяном и грубом, как внутри его находится и вне всего пребывает, и Сам все наполняет – сияет и ночью и днем, и не видится. Уразумеет ли все это, скажи мне, ум человеческий или сможет ли тебе высказать? Конечно, нет. Ни Ангел, ни Архангел не изъяснил бы тебе этого, не будучи в состоянии изложить это словесно. Один только Дух Божий, как Божественный, знает это и ведает, будучи один соестествен, и сопрестолен, и собезначален» Богу и Отцу. Поэтому кого Он озарит и с кем взаимно сочетается обильно, тем все показывает неизреченным образом, делом, говорю тебе, все это показывает. Ибо подобно тому, как слепой если прозреет, то видит, во-первых, свет, а затем во свете, дивно сказать, и всякую тварь, так и озаренный в душе Божественным Духом, лишь только причащается Света и делается светом, видит Свет Божий и Бога, конечно. Который показывает ему все, лучше же, что Он повелевает, что изволит и хочет. Кого Он просвещает озарением, тем дает видеть то, что – в Божественном Свете; и просвещаемые видят то по мере любви и хранения заповедей и посвящаются в глубочайшие и сокровенные Божественные таинства. Подобно тому как если бы кто, держа в руке своей светильник, или в предшествии другого, держащего светильник, вошел в темный дом и сам увидел то, что находится внутри дома, так и ясно озаренный лучами умного Солнца видит неведомое всем прочим и говорит о том, – не о всем, впрочем, но о том только, что может быть высказано речью. Ибо кто когда-либо сможет изъяснить то, что находится там, каково оно, как велико и какого рода, когда оно непостижимо и невидимо для всех? Ибо кто уразумел вид безвидного, количество не имеющего количества и красоту непостижимого? Как измерит, как вообще сможет высказать это? Какими словами опишет образ того, что лишено образа? Никак, конечно, скажешь ты мне. Но это знают одни те, которые видят.

Поэтому поспешим не словами, но делами взыскать это, чтобы увидеть и научиться богатству Божественных таинств, которые дарует Владыка трудолюбиво взыскующим и явно стяжавшим забвение всего мира и тех вещей, которые в нем. Ибо взыскавший их ото всей души как поистине не забудет всех здешних вещей и, стяжав ум, обнаженный от них и от всего внешнего, не окажется вскоре единым? Единый Бог, видя его, сделавшимся ради Него единым и отрекшимся от мира и того, что в мире, Единый, найдя одного, соединяется с ним. О страшное Домостроительство, о неизреченная благость! Что следует потом, не спрашивай, не исследуй, не разыскивай. Ибо если никто не может исчислить множество звезд, капли дождя или песок, да и прочих тварей, не может изречь или уразуметь величие и красоту, природу, положение и причины их, то как бы смог он изречь благоутробие Творца, являемое Им душам святым, с которыми Он соединяется? Ибо через соединение с Собою Он совершенно обожает их. Поэтому если кто хочет поведать тебе об обоженной душе, о ее нравах, природе, расположении, образе мыслей и обо всем, что ей свойственно, то это все равно что он – не знаю, какою речью – пытается представить тебе, что есть Бог. Непозволительно же этого доискиваться тем, которые находятся в мире или живут по плоти: это воспринимается одной верой. Им должно подражать житию всех святых слезами и покаянием, и строгостью жизни, и подвизаться в перенесении искушений, чтобы стать вне мира, чего мы выше коснулись, и обрести, как сказал я, все без исключения. Найдя же, они ужаснутся и изумятся и обо мне, несчастнейшем, усердно помолятся, чтобы и я не лишился того, но получил бы то самое, что получить я желал и желаю, и этим желанием желание ослабляю и притупляю. Я слышал некогда, что желание возжигает желание и огонь питает пламя; во мне же не так бывает, но я не могу сказать, каким образом превосходство Любви угашает любовь мою.

Ибо я не люблю, насколько хочу, и полагаю, что я отнюдь не стяжал любви к Богу. Стремясь ненасытно любить, насколько хочу, дивное дело, я теряю даже и ту любовь к Богу, какую имел. Подобно тому как сребролюбец, обладающий сокровищем, думает, что совершенно ничего не имеет, потому что не все имеет, хотя он и обладает множеством золота, так, без сомнения, думаю, бывает в этом случае и со мною, несчастным. Так как я не люблю, как хочу и насколько, конечно, хочу, то и думаю, что я нисколько даже не люблю. Итак, любить, насколько мне хочется, есть любить превыше любви, и я понуждаю свою природу любить превыше естества. Но слабая природа моя лишается даже и той силы, какую имела, и живая любовь дивным образом умирает. Ибо тогда, напротив, она оживает во мне и расцветает. А как она расцветает, я не нахожу примеров, чтобы изъяснить тебе. Одно только скажу тебе, что всякий бессилен выразить это словами. Тот, Кто есть Единый Бог и воистину податель таких благ, да даст всем, через покаяние взыскующим их, плачущим и рыдающим, и очищающимся, вкусить их, сделавшись еще здесь причастниками их с чувством, и отойти с ними, и в них упокоиться, и насладиться Вечной Жизнью, и через них оказаться общниками неизреченной славы во веки веков. Аминь (59, 101–106) .

Ср. 2Кор. 12, 9–10... «Когда я немощен, тогда силен». – Примеч. пер.

Гимн 22. Божественные вещи ясны и открыты только одним тем, с которыми через причастие Святого Духа Весь со всеми соединился Бог.

Свет Твой, Христе, озаряя меня, оживляет и возрождает, ибо видеть Тебя есть жизнь и воскресение. Но как происходят действия Твоего Света, я сказать не могу. Однако я на опыте познал и знаю. Боже мой, что хотя бы я находился в болезни, в скорбях или печалях, хотя бы содержим был в узах и в темнице и томим голодом, хотя бы объят был, Христе мой, еще более тяжелыми и ужасными обстоятельствами, Свет Твой, воссияв, все это прогоняет как тьму, и Божественный Дух Твой внезапно делает так, что я бываю в покое и свете и в наслаждении Светом. Я знаю, что скорби – как бы дым, помыслы – тьма, искушения – стрелы, заботы – мрак, страсти же – звери, от которых Ты, Слово, некогда освободил и избавил меня, мало-помалу озарив меня Твоим Божественным Светом. И ныне, хотя я нахожусь среди всего этого. Ты, Христе, Боже мой, хранишь меня неуязвимым, покрывая Твоим Светом. Но так как я весьма часто претыкаюсь, ежечасно согрешая, так как превозношусь и прогневляю Тебя, то нуждаюсь в благоутробном Твоем наказании, Христе мой, действие которого сильно ощущаю в себе удалением покрывающего меня Божественного Света. Ибо как по захождении солнца наступает ночь и тьма и все звери выходят на добычу, так и когда Свет Твой перестает покрывать меня, тотчас окутывает меня житейская тьма, покрывает море помыслов, звери страстей снедают меня и стрелы всевозможных помыслов уязвляют меня. Когда же, движимый состраданием. Ты опять сжалишься надо мной и услышишь мои вопли, и вонмешь воздыханиям, и примешь слезы, и пожелаешь призреть на смирение мое – того, кто согрешил непростительно, то видим бываешь вдали, как восходящая звезда, и мало-помалу расширяешься (не Ты Сам так изменяешься, но ум раба Твоего к зрению открываешь) постепенно все более и более и видишься, как солнце. Ибо когда убегает и исчезает тьма, я думаю, что приходишь Ты – вездесущий. Когда же Ты, Спаситель, всего меня окружишь, как и прежде, когда всего меня покроешь и всего обнимешь, тогда я освобождаюсь от зол, избавляюсь от тьмы, искушений, страстей и всевозможных помыслов и исполняюсь благости и веселия, наполняюсь радости и несказанного блаженства, видя страшные таинства и необычайные чудеса, видя то, чего ни око человеческое не видело и не могло бы видеть, ни ухо – слышать, и что на сердце смертных не восходило (1Кор. 2, 9). От этого я сильно изумляюсь и прихожу в исступление, и совершенно отчуждаюсь от всего, что на земле, непрестанными гласами восхваляя Тебя, Боже мой, и замечая в себе самом необычайное изменение и необычайный способ заступления всемогущей руки; как озарением и явлением одного света Твоего Ты прогнал всякую печаль, исторгнул меня из мира и, таинственно соединившись со мною, немедленно восстановил меня на Небе, там, где нет ни печали, ни воздыхания, ни слез, ни змия, жалящего в пяту, и сделал для меня нетрудной и бесскорбной ту жизнь, которая для всех людей противна, тесна, с трудом проходима или, вернее сказать, непроходима. Ибо кто из людей когда-либо мог или сможет быть на Небе, с телом или без тела, и на каких крыльях туда взлетит?

Илия был взят на огненной колеснице и прежде него Енох – не на Небеса, а в некое другое место, хотя и не сам по себе, однако же был преложен. Но что это в сравнении с тем, что бывает в нас? Да и возможно ли вообще, скажи мне, сравнение тени с истиной или духа служебного и рабского с Духом владычественным, всесовершающим и Божественным, утверждающим и укрепляющим всякую тварную сущность? Ибо все прочее суть твари, а Он один – Творец, как нераздельный от Отца и Сына. Сии Три суть Бог, ибо Троица – Един Бог. Она осуществовала все. Она создала все, Она сотворила в мире по плоти для спасения нашего Слово и Сына Отчего, нераздельного от Отца и Духа. Он же воплотился поистине через наитие Духа и соделался тем, чем не был, – человеком, подобным мне, кроме греха и всякого беззакония, Богом и человеком, видимым для всех, имея Своего Божественного Духа, соприсносущного Ему по естеству. Которым Он мертвых оживлял, слепым отверзал очи, прокаженных очищал, бесов изгонял. Претерпев Крест и смерть и воскреснув Духом, Он вознесся во славе и обновил путь на Небеса всем несомненно верующим в Него; и Всесвятого Духа обильно излил на всех, показывающих веру от дел, и ныне обильно изливает Его на таковых. Через Него Он обожает тех, с которыми тесно сочетался, неизменно изменяет их, делая их из людей чадами Божиими, братиями Спасителя, сонаследниками Христу, Богу же наследниками, богами, пребывающими с Богом в Духе Святом, хотя и связанных одной только плотью, но духом свободных, которые легко совосходят со Христом на Небеса и стяжали там полное гражданство в созерцании благ, которых не видели очи.

Итак, что такое огненная колесница, восхитившая Илию, и что такое преложение Еноха по сравнению с этим? Я думаю, что как море, разделенное некогда жезлом, и манна, сошедшая с Неба, суть только прообразы и символы истины: море – Крещения, манна же – Спасителя, так и то суть прообразы и символы этого, имеющего несравненное превосходство и славу, поскольку несотворенное по природе превосходит сотворенное. Ибо манна, называемая хлебом и пищею ангельской (Пс. 77, 24–25; Исх. 16, 4), которую те люди ели тогда в пустыне, прекратилась и исчезла, и они все, евшие ее, умерли, не приобщившись Жизни. Плоть же Владыки моего, будучи обоженной и полной Жизни, всех ядущих ее соделывает причастниками Жизни и бессмертными. Не проводит их Искупитель мира и через пучину морскую и не переселяет из Египта в другую страну, опять приносящую людям тленные плоды, не повелевает нам даже и странствовать в продолжение сорока лет, чтобы получить обетованную землю. Но крестившихся с несомненной верой и причащающихся Плоти и Крови Его вскоре возводит от смерти к Жизни, от тьмы к Свету и от земли на Небеса. Освободив меня сперва от тления и смерти и всего меня освободив с ощущением и познанием того. Он – что поразительнее всего – явил меня новым небом и Сам – Творец всего – вселился в меня, чего не сподобился никто из древнейших святых. Ибо некогда Он говорил через Божественного Духа и силою Его творил чудеса; существенно же Бог никоим образом ни с кем не соединился, прежде чем Христос Бог мой не сделался человеком. Ибо, восприняв тело, Он дал нам Своего Божественного Духа и через Него существенно соединяется со всеми верными, и это единение бывает неразлучным.

Увы мне! Я тяжко воздыхаю о заблуждении людей: как мы не верим Христу? Как не следуем за ним? Как не желаем ни той жизни, ни богатства Его неокрадываемого и нетленного, ни нестареющей славы, ни вечного пребывания с Ним? Как, прилепляясь к тленному, мы думаем спастись, не любя Христа более всего видимого и не надеясь быть с Ним по смерти, но оставаясь бесчувственнее поленьев и камней? Но, о Христе мой, избавь меня от этого добровольного безумия и научи любить Тебя – Жизнь всех верных. Ибо Тебе с Отцом и Божественным Твоим Духом, как Царю и Творцу всех. Богу и Владыке, подобает слава и хвала, честь и поклонение ныне и всегда во веки веков. Аминь. Преподобный Симеон Новый Богослов (59, 106–109).

Гимн 23. Озарением Духа Святого прогоняется в нас все страстное, как тьма от света; когда же Он сокращает лучи Свои, мы подвергаемся нападению страстей и злых помыслов.

«Один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: идите, ибо уже все готово» (Лк. 14, 16–17, также Мф. 22, 2–3).

Здесь спросит любознательный исследователь: почему это приглашение не на обед, а на ужин, а также – кто посланный звать на ужин, кто приглашающий, кто приглашенные и презревшие приглашение? Под именем человека, устроившего большую вечерю, подразумевается Бог Отец. Он, Творец всего и Господь Славы, сотворил большую вечерю, то есть учредил всеобщее, всемирное торжество для Домостроительства Христова. Называется этот праздник вечерею потому, что Сын Божий явился нам в последние дни и как бы к закату века. В это время принял смерть ради нас, предложил нам Плоть Свою в пищу, этот Хлеб с Небес, дающий жизнь миру. Посланный Отцом и названный рабом – Сам Христос, ибо Он, будучи Богом по естеству и истинным Сыном Божиим, приняв образ раба, истощил Себя. Когда послан? В час вечери. Не в начале времен естественным рождением Своим сошел с Неба Единородный Сын Божий, но во времена последние. Какие же слова приглашающего? «Идите, ибо уже все готовое. Приготовил Бог и Отец во Христе превосходные дары миру – отпущение грехов, общение Духа Святого, благодать усыновления. Царство Небесное. Ко всему этому Христос Господь евангельским словом приглашал всех, а прежде других Израиля. Святитель Кирилл Александрийский (116, 171).

«И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: я купил землю и мне нужно пойти посмотреть ее; прошу тебя, извини меня» (Лк. 14, 18–20, также Мф. 22, 4–5).

Так Бог через Сына Своего, Ходатая нашего, приглашает иудеев на Свою вечерю и высокой чести удостаивает их, а они не идут и измышляют причины – пару волов, поля и жен. Но как ни кажутся их извинения основательными, мы познаем здесь, что ничего нет столь необходимого, что бы не было ниже духовных благ. Приглашены же они не теперь, а прежде многих веков. «Послал, – говорит, – раба своего сказать званым» (Лк. 14, 17), что увеличивает их преступление. Они еще пророками званы были, а напоследок Самим Сыном. И к чему приглашает? К трудам, скорбям? Нет, к радости; но и это не обращает их (116, 171–172).

«И, возвратившись, раб тот донес о сем господину своему. Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых» (Лк. 14, 21, также Мф. 22, 8–10).

Хотя Бог Отец и прежде знал, что иудеи, призванные к Евангелию, будут измышлять извинения, но, чтобы не оставить им никакого повода к бесстыдному извинению, послал к ним Единородного Сына Своего, носящего образ раба. Так Он и заграждает уста им и учит нас, что мы должны исполнить все, что нужно, хотя бы не было нам от того никакой выгоды. Когда же они не были достойны, вместо них призываются язычники. Ибо сначала пришел Господь к иудеям: из них избрал Он Себе Матерь, от них родился по плоти и Сам говорит: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 15, 24). После Креста, когда хотел вознестись на Небо, хотя повелел учить все народы, но назначил прежде всего проповедать иудеям: «Вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1, 8). Святитель Иоанн Златоуст (116, 172).

«И сказал раб: господин! исполнено, как приказал ты, и еще есть место. Господин сказал рабу: пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой. Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина, ибо много званых, но мало избранных» (Лк. 14, 22–24).

Вот, после того как верою приведены израильтяне, был призван и народ языческий. Призванные из язычников и пришедшие на вечерю были очень грубые, непросвещенные, как те, которые рождены и воспитаны вне городов, без всякого образования. Ибо не имели никаких добрых законов и обычаев, но подобно животным жили в великой умственной тьме, как безумные. К ним-то учредитель вечери посылает на общественные дороги и изгороди звать их на вечерю, и не только просто звать, но и убедить прийти. Святитель Кирилл Александрийский (116, 173).

Первыми призваны иудеи, которые и презрели благодать призывания; потом язычники и иноплеменники, слепые по уму, хромые и глухие, и они тотчас повиновались. Бывшие на распутьях означают тех, которые ходили по пространному пути развращенности, без учения и постановлений. Наконец прочие, которые позваны с отдаленных путей и изгородей, – это души, бывшие в аду, которым Сам Спаситель, сойдя во ад, проповедал. Перенесись теперь мыслью к Царству Небесному, которого ожидаем, представь себе ту Великую Вечерю, на которой будут возлежать вместе с Ангелами души блаженных и будут питаться ангельским Хлебом, когда, собственно, и так, как достойно Бога, исполнится это слово Писания, «хлеб ангельский ел человек» (Пс. 77, 25). А Хлеб этот есть Слово Божие, питающее неким чудным образом души и Ангелов, как учит Сам Господь: «Я хлеб живый, сшедший с небес» (Ин. 6, 51), и дающий жизнь людям. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Мф. 5, 6), когда удостоятся этой Царской вечери, вкушая Хлеб жизни и пия ту чашу веселия, о которой перед страданием сказал Спаситель: «не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего» (Мф. 26, 29). Тогда души святых причастятся вина нового от плода этой Лозы истинной, которую насадил Сам Бог и Отец всяческих и от которой подаст новый плод достойным. Евсевий, архиепископ Могилевский (116, 173).

Позвал Господь Петра и Андрея – и они тотчас, оставив все, пошли за Ним. Позвал Он Иакова и Иоанна – и они тоже тотчас оставили все и пошли за Ним. Отчего же так скоро и охотно пошли? Оттого, что увидели лучшее. Такой уж закон у нас в душе, что, узнав и вкусив лучшее, она отвращается от худшего и бросает его. Тут совершается то же, что потом Господь изобразил в притче о сокровище, скрытом на поле, и о жемчуге многоценном. Это сокровище и жемчуг – вера в Господа и общение с Ним по силе веры. Обладателями этого мы нарицаемся еще в Крещении. Отчего же мы так мало ценим такое сокровище и, мало ценя, меняем на пустое? Оттого, что во время воспитания не вводят нас во вкус этого сокровища, и оно становится чуждым нашему сердцу. Сердце наше не знает этого лучшего. Оно знает только, что из нехорошего менее нехорошо и что более, и на этом основывает свои взгляды. Тут и вся причина, отчего иных зовет Господь, и они идут, а мы, и призванные, бежим от Него. Святитель Феофан Затворник (107, 183–184).

«И, забежав вперед, влез на смоковницу, чтобы увидеть Его, потому что Ему надлежало проходить мимо нее. Иисус, когда пришел на это место, взглянув, увидел его и сказал ему: Закхей! сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме. И он поспешно сошел и принял Его с радостью» (Лк. 19, 4–6). Закхей желал только видеть Его, а Христос заходит к нему и, видя сердце его, ускоряет Свой приход. Как наилучший ловец. Господь сетью слова низводит душу с дерева, привлекает Закхея, как птенца, взяв его за крылья ума его, и начальник мытарей прилепляется ко Христу.

Так уловлен был и знаменитый Давид, который говорит: «К Тебе прилепилась душа моя» (Пс. 62, 9); о том и апостол пишет: «Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» (1Кор. 6, 17). Уловляя таким образом Закхея, низводя его с дерева. Господь говорит: «...сегодня надобно Мне быть у тебя в доме», то есть не столько во внешнем, сколько во внутреннем, или душевном, жилище. Святитель Иоанн Златоуст (116, 317).

Если мы не захотим явиться достойными этого призвания, то причиной этого будем мы, а не Бог, нас призывающий и нам делающий честь. Он со Своей стороны все совершил, а мы нашими оскверненными одеждами, то есть нашими бесстыдными делами, нанося бесчестие как Ему, так и присутствующим, и самой вечери, по справедливости изгоняемся. Но да не дерзнет никто из призванных поступить подобным образом, чтобы не услышать этих слов: «...никто из тех званых не вкусит моего ужина» (Лк. 14, 24). Для того и написано это прежде событий, чтобы угрозы Писания не исполнились на нас самих делом, чтобы не постигло нас это бесчестие и наказание. Но да послужат эти угрозы к нашему наставлению и исправлению, и каждый из нас в светлой одежде приступит к Небесной вечери. Да сподобит Господь всех нас наслаждаться этой вечерею. Святитель Кирилл Александрийский (116, 173–174).

Что это сотворил Ты во мне,

О Боже, Причина всего и Царь?

Ибо что мне сказать или что помыслить?

Хотя и велико видимое мне чудо,

Но оно неведомо и невидимо для всех.

Какое же это чудо? – скажи мне.

Достоверно скажу:

Тьмою и тенью, чувственным и чувством.

Вещественной тварью, кровью и плотью

Держим я, несчастный, и с ними смешан. Спаситель.

Находящегося же в них несчастно и жалостно,

Меня обнимает ужас, когда я хочу сказать о том чуде.

Я вижу умно, но где, что и как – не знаю.

Ибо совершенно невыразимо, как я вижу.

Где же вижу – это, думается мне, и известно и неизвестно:

Известно потому, что во мне нечто видится,

И, наоборот, вдали является;

Однако же и неизвестно, так как оно вводит меня

В некое место, никоим образом и

Совершенно нигде не находящееся,

И заставляет меня забыть мир,

И обнаженным от всего вещественного и видимого

Даже из тела изводит меня.

Что же совершает во мне это,

Что и вижу я, как сказал, и не могу высказать?

Слушай и уразумеешь эту вещь.

Итак, она совершенно неуловима для всех,

А для достойных и уловима, и сообщима,

И преподаваема, неуловимо

И неслитно соединена с чистыми,

И срастворена в несмешанном смешении –

Вся со всеми непорочно живущими.

Она светит во мне подобно лампаде,

Скорее она видится сперва на Небе,

Будучи неизмеримо выше Небес,

Видится весьма неясно, незримо.

Когда же я с трудом взыщу ее

И неотступно стану просить, чтобы воссияла,

То она или яснее видится там же,

Отделяя меня от дольнего

И неизреченно соединяя со светлостью ее,

Или вся сполна внутри меня является,

Как шаровидный, тихий и Божественный Свет,

Безобразный и безвидный, во образе безобразном

Видимый и говорящий мне следующее:

Зачем ты ограничиваешь Мое присутствие Небесами

И там ищешь Меня, думая,

что Я там обитаю?

Зачем полагаешь, что Я нахожусь на земле

И разглашаешь, что Я пребываю со всеми,

Определяя, что Я везде нахожусь?

Итак, это «везде» приписывает Мне величину,

Но Я совершенно не имею величины,

Ибо знай, что естество Мое превыше величины;

А то «на земле» показывает ограничение,

Но Я, конечно, совершенно неограничен.

Ты слышал ведь, что Я пребываю со святыми

Сам весь существом Своим ощутимо,

Через созерцание и даже приобщение,

С Отцом Моим и Божественным Духом,

И явно почиваю в них?

Итак, если ты скажешь, что Мы вместе сопребываем в каждом,

То сделаешь из Нас многих, разделив на многих;

Если же скажешь, что один, то как один и тот же в каждом,

Лучше же, как этот один и вверху и внизу?

Как один и тот же будет пребывать со всеми?

Как все исполняющий будет обитать в одном?

Находясь же в одном, как будет и всё наполнять?

Послушай о неизреченных таинствах неизреченного Бога,

Таинствах предивных и совершенно невероятных.

Есть Бог Истинный, поистине есть.

Это исповедуют все благочестивые.

Но Он ни что не есть из того, что мы вообще знаем,

Даже ни что из того, что знают Ангелы.

В этом мире Бог, говорю, ни что не есть,

Ни что из всего, как Творец всего,

Но превыше всего. Ибо кто бы мог сказать,

Что есть Бог, то есть чтобы сказать,

Что Он есть то-то или то-то? я совершенно не знаю,

Какой Он, каков, какого рода или Он различен.

Итак, не зная Бога, каков Он

По образу и виду, по величине и красоте,

Как я изъясню Его действия?

Как Он видится, будучи невидим для всех?

Как пребывает со всякой тварной природой?

Как обитает во всех святых?

Как наполняет все и нигде не наполняется?

Как Он превыше всего и везде находится?

Ведь этого никто совершенно не может сказать.

Но о Ты, которого никто из людей совершенно не видел,

О Вседержитель, единый преблагоутробный,

Благодарю Тебя от всего сердца своего,

Что Ты не презрел меня, во тьме на земле

Лежащего, но коснулся меня Своею Божественною рукою,

Увидев которую я тотчас восстал, радуясь,

Ибо она сияла светлее солнца.

Я старался удержать ее, несчастный,

Но она тотчас исчезла из глаз моих.

И я снова весь оказался во тьме,

Упал на землю, плача и рыдая,

Валяясь и тяжко вздыхая,

Желая снова увидеть Твою Божественную руку.

Ты простер ее и явился мне яснее,

И я, обняв, облобызал ее.

О благость, о великое благоутробие!

Творец дал мне поцеловать руку,

Содержащую все своею силою.

О дарование, о неизреченный дар!

И снова Создатель взял ее обратно,

Испытывая, конечно, произволение мое,

Люблю ли я ее и ее Подателя,

Презираю ли все, предпочитая ее,

И пребываю ли в любви к ней.

Я тотчас оставил мир и то, что в мире,

Закрыл все чувства сразу:

Очи, уши, ноздри, гортань и уста,

Умер для всех сродников и друзей,

Да, поистине я умер добровольно

И взыскал одну только руку Божию.

Она же, увидев, что так сделал,

Тайно коснувшись руки моей, взяла ее

И повела меня, находящегося среди тьмы.

Ощутив это, я с радостью последовал:

Быстро бежал я ночью и днем,

Шествуя бодро и с усердием.

Идя же, напротив, я был недвижим

И тогда более успевал простираться вперед.

О таинства, о победные награды, о почести!

Когда таким образом я бежал среди ристалища,

Та неизреченная рука Божия настигла меня –

Так как мой святой отец молился –

И, коснувшись жалкой головы моей,

Дала мне венец победы,

Лучше же, сама она стала для меня венцом.

Видя ее, я ощутил неизреченное веселие,

Неизреченную радость и блаженство.

Ибо как мне было не радоваться, победив весь мир,

Посрамив князя мира сего

И от руки Божией Божественный венец,

Лучше же, саму руку Владыки всех

Получив, о чудо, вместо венца?

Изливая свет, она виделась мне невещественно,

Непрестанно и невечерне.

Она простирала мне как бы сосец

И сосать молоко нетления

Обильно давала мне, как сыну Божию.

О сладость, о неизреченное наслаждение!

Она и чашею Божественного Духа

И бессмертного потока сделалась для меня,

Причастившись от которой я насытился той пищею

Небесной, которою одни Ангелы

Питаются и сохраняются нетленными,

Являясь вторыми светами через Причастие первого Света.

Так и мы все Божественного и неизреченного

Естества сод слались причастниками,

Чадами Отца, братиями же Христа,

Крестившись Всесвятым Духом.

Но, конечно, не все мы познали благодать,

Озарение и приобщение, потому что не все

Таким образом родились, но это едва

Один из тысячи или десятка тысяч

Познал в таинственном созерцании;

Все же прочие дети – выкидыши,

Не знающие Родившего их.

Ибо как дети, крестившись водою

Или и огнем, совершенно не ощущают того,

Так и они, будучи мертвы по неверию

И скудны по причине неисполнения заповедей,

Не знают, что с ними было;

Так как – страшное диво, чтобы прельщенной верою

Мнить себя сыном Божиим

И не знать Отца своего.

Итак, если ты говоришь, что верою знаешь Его,

И думаешь, что верою являешься сыном Божиим,

То пусть и воплощение Бога будет «верою»,

А не делом, сказки, что Он сделался человеком

И нечувственно родился.

Если же поистине Он стал Сыном Человеческим,

То и тебя, конечно, сыном Божиим

Он делает на самом деле.

Поэтому если Он не призрачно сделался Телом,

То и мы, конечно, не мысленно делаемся духом.

Но как Слово поистине было Плотию,

Так и нас Оно неизреченно преображает

И поистине соделывает чадами Божиими.

Пребыв неизменным в Божестве, Слово

Сделалось человеком через восприятие плоти;

Сохранив неизменным человеком по плоти и по душе,

Оно и меня все соделало богом,

Восприняв мою осужденную плоть,

Оно облекло меня во все Божество.

Ибо, крестившись, я облекся во Христа.

Не чувственно, конечно, но умно.

И как не бог по благодати и усыновлению

Тот, кто с чувством, знанием и созерцанием

Облекся в Сына Божия?

Если Бог Слово в неведении сделался

Человеком, то естественно следует думать,

Что и я в неведении сделался богом.

Если же в ведении, действии и созерцании

Бог был всем [совершенным] человеком,

То дблжно мыслить православно,

Что и я весь через общение с Богом,

С чувством и знанием – не существом,

Но по Причастию, конечно, – сделался богом.

Подобно тому, как Бог неизменно родился

Человеком в теле и виден был всем,

Так неизреченно и меня Он рождает духовно

И, хотя я остаюсь человеком, делает меня богом.

И как Он, видимый во плоти,

Не был знаем народом, что Он Бог,

Так и мы видимся такими, какими были для всех,

О чудо, видимыми, конечно, людьми;

Тем же, чем стали мы по божественной благодати,

Мы обыкновенно не бываем видимы многими;

Но одним тем, у которых очищено око души,

Мы являемся, как в зеркале.

Не очистившимся же ни Бог, ни мы

Не бываем видимы, и для них совершенно невероятно,

Чтобы мы когда-либо всецело сделались таковыми.

Ибо неверные – те, которые утверждаются

На одной вере без дел.

Если же пока не неверные, то совершенно мертвые,

Как показал божественный Павел.

Не окажись же неверным, но скажи мне и мудро отвечай:

Что из этих двух предпочтешь ты-

Мертвую ли веру, лишенную дел,

Или неверие с делами веры?

Конечно, ты скажешь: какая польза от дел

Без правой и совершенной веры?

А я, напротив, возражу тебе: какая непременно

Польза от веры без дел?

Итак, если ты желаешь познать

то, о чем мы прежде сказали,

И сделаться богом по благодати,

Не словом, не мнением, не мыслию,

Не одною только верою, лишенною дел,

Но опытом, делом, и созерцанием

Умным, и таинственнейшим познанием,

То делай, что Христос тебе повелевает

И что Он ради тебя претерпел.

И тогда ты увидишь блистательнейший свет, явившийся

В совершенно просветленном воздухе души,

Невещественным образом ясно увидишь невещественную сущность,

Всю поистине проникающую сквозь все,

От души же – сквозь все тело, так как душа находится

Во всем теле и сама бестелесна;

И тело твое просияет, как и душа твоя.

Душа же, со своей стороны, как воссиявшая благодать,

Будет блистать подобно Богу.

Если же ты не станешь подражать смирению,

Страданиям и поруганиям Создателя

И не пожелаешь претерпеть их,

То либо мысленно, лучше же, чувственно

Ты сам остался, о безумие,

В аду и мраке своей плоти,

Которая есть тление. Ибо что иное,

Как не смерть – в бессмертном сосуде быть

Заключенным, конечно, навеки,

Лишаясь всех благ, которые во Свете,

И самого Света? я ведь не говорю уже

О предании огню и скрежету

Зубов, и рыданию, и червю,

Но об одном обитании в теле, как в бочке,

После Воскресения, как и прежде этого,

И чтобы никуда ни вне не выглядывать,

Ни внутрь совершенно не воспринимать света,

Но лежать таким образом, лишаясь

Всех здешних наслаждений и будущих,

Как и прежде сказал я. Итак, скажи, слушатель,

Говорящий: я не хочу быть

Внутри самого Царствия,

Ни наслаждаться теми благами,

Но мне бы только быть вне мучения

И хотя бы не принять совершенно огненного испытания.

Какая тебе будет польза от этого, как сказал я?

Отвечай мне, мудрейший, и скажи:

Полагаешь ли ты, что есть или будет

Другое, большее наказание?

Да не будет; в самом деле, ты утверждаешь, что, будучи одним,

Ты и будешь тогда находиться в муках и мучиться.

Ведь если бы ты сказал, что и духовное тело

Тогда получишь, то разве может душа

Быть заключена в нем, как в бочке?

Послушай и поучись, как это будет

Подобно тому, как семя сеется по роду

Пшеницы, говорю тебе, ячменя и прочих злаков

И по роду опять дает и всход,

Так и тела умирающих

Падают в землю, какими случится им быть.

Души же, разрешившись от них,

В будущем Воскресении мертвых

Каждая по достоинству находит

Покров, полный света или тьмы.

Чистые и приобщившиеся Света,

И возжегшие свои светильники

Будут, конечно, в Невечернем Свете:

Нечистые же, имеющие очи сердца

Слепыми и полными тьмы,

Как увидят Божественный Свет?

Никоим образом, скажи. Итак, ответь мне,

Когда они станут просить по смерти, кто услышит их,

И отверзет им очи, увы мне, Когда они добровольно не хотели прозреть

И возжечь душевный светильник?

Поэтому их ожидает беспросветная тьма.

Тела же, как сказали мы, равно

Тлеют и гниют и у святых,

Но восстают, какими они посеяны.

Пшеница чистая, пшеница освященная –

Святые сосуды Святого Духа,

Так как они были наичистейшими,

То и восстают также прославленными,

Сияющими, блистающими, как Божественный Свет.

Вселившись в них, души святых

Воссияют тогда светлее солнца

И будут подобны Владыке,

Божественные законы Которого – они сохранили.

Тела же грешных также восстают такими,

Какими и они посеяны в землю:

Грязевидными, зловонными, плевелами зла,

Сосудами оскверненными, полными гниения,

Совершенно мрачными, как соделавшие дела тьмы

И бывшие орудиями всевозможного

Зла лукавого сеятеля.

Но и они восстают бессмертными

И духовными, однако подобными тьме.

Несчастные же души, соединившись с ними,

Будучи и сами мрачны и нечисты,

Сделаются подобными диаволу,

Как подражавшие делам его

И сохранившие его повеления.

С ним они и будут помещены в неугасимом огне,

Преданные тьме и тартару;

Лучше же сказать, что они низведены будут

По достоинству, соразмерно тяжести

Грехов, которые каждый носит.

И там будут пребывать во веки веков.

Святые же, напротив, как сказали мы,

Поднявшись каждый на крыльях своих добродетелей,

Выйдут в сретение Владыки,

И они, каждый по достоинству, –

Как кто предуготовил себя,конечно, –

Так ближе или дальше и будет от Создателя,

И с ним пребудет в бесконечные веки,

Играя и веселясь непостижимым веселием.

Аминь

Преподобный Симеон Новый Богослов (59, 210–220).

Возможно, преподобный Симеон имеет в виду Еф. 2, 1–5 или 2Кор. 4, 4. – Прим. пер.

Гимн 46. О созерцании Бога или вещей Божественных, о необычайном действии Духа Святого и о свойствах Святой и Единосущной Троицы. И о том, что не достигший вступления в Царство Небесное не получит никакой пользы, хотя бы он был и вне адских мук.