Ноябрь

—161—

егда есть на облацех в дни²⁶²² дождя, тако стояние²⁶²³ света окрест: сие видение подобия²⁶²⁴ славы Господни (Иез.1:25–2:1). Итак, поскольку не трудно было ожидать, что нечто подобное могут сказать нам не малочисленные из невежд, то блаженный Евангелист спешит пресечь возражение их, говоря: Бога никто не видал никогда, ибо Сам Единородный, будучи Бог, сущий в недрах Бога и Отца, сообщил нам сие изъяснение, весьма ясно сказав священноначальнику Моисею; что никто не увидит лице Мое, и жив²⁶²⁵ будет (Исх.33:20), а также некогда Своим ученикам: не яко Отца видел есть кто, токмо сый от Бога, сей виде Отца (Ин.6:46). Одному только по природе Сыну видим Отец, и притом именно так, как можно умопредставлять себе, соответственно божественным, свойствам, возможность видеть божественную природу и быть видимою, – другому же из бытий никому. Посему отнюдь не выскажет лжи слово святых пророков, восклицающих, что они видели Господа Саваофа, ибо они не утверждают того, чтобы природа Божия могла быть созерцаема такою, какова она есть по самой своей сущности, но напротив, сами ясно восклицают: сие видение подобия славы Господни (Иез.2:1). Итак, вид божественной славы отображался прикровенно по подобию с нашими предметами и был, вернее сказать, подобием, как бы отпечатлевавшим на доске свойственную божеству славу, так как истинное существо ее превышает границы нашего разума и слова.

—162—

В виду этого весьма премудрым оказывается Евангелист, если к словам: и видехом славу Его, славу яко Единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины, приводит доказательство от превосходства Его над всеми. Как от красоты созданий соответственно (Прем.13:5) созерцается сила Творца всего и небеса безгласно поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь (Пс.18:2): так опять и Единородный должен оказаться высшим и превосходнейшим по славе, – как Бог, Он превосходит восприемлющую силу глаза, но мыслится и прославляется по тем свойствам Своим, коими Он превосходит тварь. Такую именно, полагаю, а не другую, заключает в себе мысль толкуемое изречение. Но надо также обратить внимание на то, что и называет Сына Единородным Богом, и говорит, что Он есть в недрах Отца, дабы оказывался опять и находящимся вне единоприродия с тварью, и имеющим особое из Отца и в Отце существование. Ведь если Он действительно есть Бог Единородный, то как может не быть другим по природе сравнительно с теми, кои суть боги и сыны по усыновлению? – Единородный не может быть мыслим (как один) между многими братьями, но как единственный из Отца. А как, по слову Павла, хотя и много есть или и называется, как на небе, так и на земле, богов (1Кор.8:5), но Сын есть Бог Единородный: то очевидно Он должен быть вне других и не принадлежать к числу богов по благодати, но напротив – быть истинным (Богом) вместе с Отцом, чтό и Павел вслед за вышеприведенными словами утверждает: нам же един Бог Отец, из Него же вся, и един Господь Иисус Христос, Имже вся (1Кор.8:6). Так как один

—163—

по природе есть Бог Отец, то сущее из Него и в Нем Слово не должно оставаться вне бытия-богом, украшаясь (божественными) свойствами Родившего и по существу восходя к равному (с Ним) достоинству, именно в отношении бытия-богом по природе.

Потому-то и говорит, что Он есть в недрах Отца, дабы ты опять разумел бытие в Нем и из Него, по сказанному в Псалмах: из чрева прежде денницы родих тя (Пс.109:3). Как здесь выражение «из чрева» полагает собственно в значении истинного рождения из Него, как бы опять по подобию с нами, ибо рождаемые от людей дети выходят из чрева: так и когда употребляет выражение "в лоне», то как бы желает выразительно указать на рождение Сына Отеческим лоном, на подобие богоприличного воссияния и неизреченного некоего исхождения к собственной ипостаси, имеющим (лоном) в то же время Его в себе, так как не чрез отсечение или отделение по телу произникло из Отца божественное Рождение (Сын). О семь и Сын негде говорит, что Он – в Отце, и с Своей стороны имеет в Себе Отца (Ин.14:10–11), ибо само свойстве сущности Отца, естественно переходя к Сыну, являет в Нем Отца; также опять и Отец имеет в Себе Сына, как вкорененного ненепреложным тожеством сущности и как рожденного из Него, однако же, не чрез отделение или местное расстояние, но как всуществующего (в Нем) и всегда сосуществующего (с Ним). Так должны мы благочестиво понимать изречение, что Сын есть в недрах Отца, а не как истолковывают некие из обыкших богоборствовать, на коих суд праведный есть (Рим.3:8): все правое извращают они, по

—164—

слову Пророка (Мих.3:9), прельщая слух простецов и неосмотрительно согрешая против братьев, за коих Христос умер (1Кор.8:12).

Однако ж, необходимо сказать о том, как они думают и говорят, и пытаются учить других. Если святой Евангелист говорит, что Сын есть в лоно (лоне) Бога и Отца, как правильно понимают это и чада Церкви и на этом основании утверждают, что Он существует из Отца и в Отце, и со всею справедливостью стараются сохранить истинный образ рождения, то напротив те, опьяненные невежеством, тотчас же осмеивают это и дерзают даже говорить так: «вздор говорите вы, ибо неблагопристойно представляете о Боге, думая, что посредством изречения о рождении Сына в лоне Отца указывается на рождение из сущности Его, и неразумно предполагая, что Он есть плод Нетварной Природы. Или, говорят, вы не слышали в Евангельских притчах, когда Сам Христос говорил о богаче и Лазаре, что умер Лазарь и отнесен был ангелами в лоно Авраама (Лк.16:22)? Разве из того, что Лазарь оказался в лоне Авраама, будете заключать, что он существует из него и в нем по естеству, или же справедливо откажетесь говорить так и сами согласитесь с нами, что под лоном разумеется любовь? Посему и мы утверждаем, что изречение о бытии Сына в лоне Бога и Отца употреблено вместо выражения: в любви, как и Сам Он негде говорить: Отец любит Сына (Ин.3:35).

Но если любители брани и способные к одним только порицаниям думают поразить нас такими словами, то и мы со своей стороны можем вопреки им противопоставить правое учение истины. Лоно, любезнейше, по-вашему означает любовь, как это

—165—

мы только что слышали от вас. Но если возлюби Бог мiр (Ин.3:16), по слову Спасителя, и любит Господь врата Сионя (Пс.86:2), по святому Псалмопевцу, то неужели осмелимся сказать, что как мiр сам, так и врата Сиона находятся в недре Бога и Отца? А с другой стороны, когда говорит к священноначальнику Моисею: вложи руку твою в недро твое (Исх.4:6), то неужели, скажи мне, повелевает ему любить свою руку, а не скрыть ее? Потом: разве не окажемся за это подлежащими великому посмеянию, даже более – не впадем в нечестие против Самого Отца, утверждая, что все находится в недрах Его, и всем прочим существам сообщая исключительное Одного только Единородного качество, так чтобы Сын не имел ничего большего пред тварью?

Так, распрощавшись с невежественным мнением их, перейдем к правильному раскрытию истины в том смысле, что когда о Сыне говорится, что Он в недре Отца, то указывается на Него (Сына), как сущего из Него и в Нем. Тщательно исследовав значение мыслей (этого изречения), мы найдем, что это действительно так, а не иначе. Единородный, говорит, Бог, сый в лоно Отца, Той исповеда. Как только назвал Единордным и Богом, то тут же присоединяет: сый в недрах Отца, дабы Сын разумелся природно сущим из Него и в Нем, употребив лоно Отца вместо сущности, и взяв сравнение от телесных предметов; ибо видимые явления служат иногда образами духовных предметов и бывающее у нас руководствует к пониманию того, что выше нас. Так нередко в качестве образа берутся предметы телесные и сообщают нам уразумение возвышеннейших умозрений, хотя

—166—

и понимаются в свое время так, как представляется сказанным²⁶²⁶, каково, думаю, и есть сказанное при Моисее: вложи руку твою в недро твое. Также и выражение, что Лазарь находился в недре Авраама, нисколько не вредит нашему учению, но напротив того – согласуется с ним и соответствует нашим умозрениям. Ведь Писание говорит почти так: умерший Лазарь и отрешившийся от жизни с телом отнесен был в лоно Авраама, вместо: вчинен между сынами Авраама, ибо отцом многих народов поставил его Бог, как негде написано о нем: яко отца многих язык положих тя (Быт.17:5 ср. Рим.4:17).

(Ин.1:19:20). И сие есть свидетельство Иоанна, егда послаша Иудеи²⁶²⁷ от Иерусалима иереев и левитов,²⁶²⁸ да вопросят его: ты кто еси? И исповеда и не отвержеся: и исповеда, яко аз несмь²⁶²⁹ Христос.

Воспоминает свои слова Евангелист и с достохвальным старанием полнее излагает нам то, на что ранее уже указал кратко и вообще (ст. 6, 7 и 15). Сказав, что бысть человек послан от Бога, имя ему Иоанн: сей прииде во свидетельство, да свидетельствует о свете, он считает нужным привести теперь и самое содержание бывшего от него свидетельство. Когда, говорит, блюстители иудей-

—167—

ских подзаконных учреждений послали к нему священников и левитов, с повелением спросить, что скажет он о себе: тогда именно и весьма ясно он исповедал, отбросив всякий стыд ради истины, ибо сказал, что я не Христос. Таким образом и я, говорит (Евангелист), писатель книги (евангелия) не лгу, говоря о Нем: не был тот светом, но да свидетельствует о свете (ст. 8).

(Ин.1:21). И вопросиша его: что убо²⁶³⁰? Илиа ли еси²⁶³¹? И²⁶³² глагола: несмь. Пророк ли еси ты²⁶³³? И отвеща: ни.

Как бы в качестве изъяснения сказав опять: исповедал, что я не Христос, старается показать, когда или каким образом совершилось это исповедание, и, как мне кажется, желает этим обнаружить неразумие Иудеев. Действительно, глаголющеся быти мудри, они объюродеша (Рим.1:22) и, высокомерно присвояя себе знание закона, всюду распростирая заповеди Моисеевы и утверждая, что они (Иудеи) точно толкуют слова Пророков, однако же изобличаются как совершеннейшие невежды посредством тех вопросов, кои неразумно предлагают (Крестителю). Ведь священновождь Моисей, говоря, что Господь явится в качестве пророка, предсказывал сынам Израиля, что Пророка от братий твоих, якоже мене, восставит тебе Господь Бог твой, того послушайте:

—168—

по всему, елико просил еси от Господа Бога твоего в Хориве (Втор.18:15–16). Затем блаженный Исаия, представляя нам предтечу и предвестника как Глас вопиющаго в пустыни, говорит: уготовайте путь Господень, правы творите стези Его (Ис.40:3 по Мф.3:3). И с ним третий пророк Иоиль²⁶³⁴ говорит о Фесвите, а это был Илия: и се Аз посылаю вам Илию Фесвитянина, иже устроит сердце отца к сыну, и противныя в мудрости праведных, да не прииду²⁶³⁵ и поражу землю в конец (Мал.4:4–5; Лк.1:17).

Итак, хотя возвещалось только о трех, кои должны прийти, то есть о Христе (Мессии), Иоанне и Илии, – Иудеи, однако же ожидают пришествия многих, дабы и услышали справедливо: заблуждаетесь, не зная писаний (Мф.22:29). Так вопросив блаженного Крестителя и узнав, что он не был Христос, продолжают: что же? Илия ли еси? И когда он сказал, что несмь, то им надлежало бы наконец вопросить о Предтече, ибо это еще оставалось (после вопроса о Христе и Илии). Но они невежественно возвращаются к самому Христу (Мессии), объявленному в законе пророком; ибо заметь, что говорят они, не зная писаний Моисея: пророк еси ты? И ответил: нет, так как он не был сам Христос (Мессия), как уже и ранее утверждал.

—169—

(Ин.1:22:23). Что (ты) глаголеши о тебе самем? – Аз глас вопищаго в пустыни.

Сильно обличает их как ничего незнающих и пророческим свидетельством удостоверяет врученное ему служение или назначение. Я пришел, говорить, не для чего иного, как для того, чтобы сказать, что уже при дверях, даже более – внутри дверей Ожидаемый Владыка, – будьте готовы идти тем путем, какой Он укажет, – вы шли путем Моисеевым, возьмите путь Христов, – о сем пути вам предвозвещал хор святых пророков.

Сопостановление изречений о пути Христовом

Исаия: Приидите, и взыдем на гору Господню, и в дом Бога Иаковля, и возвестит нам путь свой, и пойдем по нему (Ис.2:3).

Он же: Будет тамо совершенно чист путь, и путь свят наречется, и не будет тамо льва, ни от зверей злых ни один не взыдет тамо: разсеяннии же пойдут по нему (Ис.35:8–9).

Он же: Начало Сиону дам и Иерусалим призову²⁶³⁶ на путь (Ис.41:27).

Он же: И наведу слепыя на путь, егоже не ведеша, и по стезям, ихже не знаша, ходити сотворю им (Ис.42:16).

Иеремия: Станите на путех и вопросите о стезях Господних вечных: и видите, кий есть путь благ, и ходите по нему, и обрящете очищение душам вашим (Иер.6:16).

—170—

А какой это путь благ и очищающий ходящих по нему, о сем да скажет сам Христос: Аз есмь путь (Ин.14:6).

(Ин.1:24). И посланнии беху от фарисей.

А посланные от Иудеев были левиты и некоторые из священников. Своими вопросами они обличали себя в невежестве, так как воображали, что одно лицо есть Христос (Мессия), а другое возвещенный в законе пророк, – и потому, после того как святой Креститель сказал: я не Христос, спрашивали: пророк ли ты (ст. 20:21)? Но вот и толпа фарисеев уловляется в том, что она более считала себя, чем действительно была, имеющею точное знание божественных словес; ибо что же вообще крестишь, говорят, если ты не Христос, ни Илия, ни пророк? Оказываются также страждущими не малым безумием против Иоанна, ибо не удостаивают, как надлежало, помещать его в числе ожидаемых, но по впитанному ими себе недугу гордыни считают его ничем, хотя он и предвозвещается чрез глас пророка. Услыхав, что аз (есмь) глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень (Ин.1:23; ср. Мф.3:3; Ис.40:3), они, не приняв этого слова, едва даже не воспрещают ему бесстыдно, говоря, как бы так: ничего нет в тебе достойного веры, даже и ничего удивительного или великого, – что же вообще и крестишь? Зачем, будучи ничто, ты вообще и занимаешься таким делом? Таков обычай у нечестивых фарисеев – уже присутствующего умалять, а имеющего прийти притворно предпочитать; ибо для того, чтобы всегда иметь к себе почтение от Иудеев и доставлять

—1—

себе доходы денег, они не желают прославления никого другого (кроме себя самих). Так и Самого Наследника они убили, говоря: приидите, убием Его и удержим достояние Его (Мф.21:38).

(Ин.1:26–28). Аз крещаю водою.²⁶³⁷

Незлобно переносит блаженный Креститель (речь) своих порицателей, а данное в словах о себе самом объяснение весьма целесообразно обращал в предмет спасительной проповеди. Научает уже, хотя и против их воли, посланных от фарисеев, что Христос уже внутри дверей. Я, говорит, ввожу детоводственное крещение, для начала покаяния омывая водою оскверненных грехом и научая от низшего возноситься к совершеннейшему; ибо надлежало исполнить на деле то, что проповедовать послан я, – уготовайте, то есть, путь Господень. Но Податель большого и досточуднейшего и Дарователь всякого совершенства во благе посреде вас стоит²⁶³⁸, еще не знаемый по причине облачения телом, настолько превосходящий меня, Крестителя, что я не должен считать себя достойным быть у Него даже в качестве слуги. Это, полагаю, означают слова: несмь достоин²⁶³⁹ развязать его ремень обуви. Высказывая истину, он совершает и нечто другое полезное, а именно: убеждает надменного фарисея смиренномудрствовать, а себя самого представляет в образец этого.

—172—

Сия, говорит, в Вифаваре²⁶⁴⁰ произошло об он пол Иордана (за Иорданом), сообщая и это как бы знак точной и тонкой памяти своей; ибо все мы имеем обычай в повествованиях о предметах важнейших вспоминать и места, в коих им случилось быть.

—173—

Главы, содержащиеся во второй книге

I. О том, что не по причастию и не как привзошедший пребывает в Сыне Святый Дух, но существенно и по природе присущ Ему, – предметом толкования служит изречение: «и свидетельствова Иоанн, яко видех Духа сходяща яко голубя с небесе, и пребысть на Нем» (1:32).

II. О том, что Сын не есть одна из тварей, но превыше всего, как Бог и из Бога, – толкуется изречение: «Грядый свыше над всеми есть» (3:31).

III. О том, что Сын есть Бог и из Бога по природе, – толкуются слова: «приемый Его свидетельство запечатле, яко Бог истинен есть» (3:33).

IV. О том, что свойства Бога и Отца присущи Сыну не по причастию, но существенно и по природе, – толкуются слова: «Отец любит Сына и вся даде в руце Его» (3:36).

V. О том, что Сын, как Слово и Бог, не находится в числе поклоняющихся (тварей Богу), но напротив Ему воздается поклонение (от тварей) вместе с Отцом, – толкуется изречение: «вы кланяетеся еже (его же) не весте, мы кланяемся еже (его же) вемы» (4:22).

VI. О том, что Сын не менте Отца ни по силе, ни по действенности в чем-либо, но и равносилен и единосущен, как сущий из Него и по природе, – предметом толкования служат слова: «не может Сын творити о Себе ничесоже, аще не еже видишь Отца творяща: яже бо Он творит, сия и Сын такожде творит» (5:19).

VII. О том, что ни одно из божественных достоинств или преимуществ не присутствует в Сыне по причастию или как привзошедшее, – объясняются слова: «Отец бо не судит никогоже, но суд весь даде Сыну» (5:22).

—174—

VIII. О том, что Сын, будучи Богом и из Бога по природе и точным образом Родившего, имеет и равную с Ним честь и славу, – толкуются слова: «да вси чтут Сына, якоже чтут Отца: иже не чтит Сына, не чтит Отца пославшаго Его» (5:23).

IX. О том, что Сын ни в чем не менее Бога и Отца, но равносилен по действенности во всем, как Бог из Бога, – толкуются слова: «не могу Аз о Себе творити ничесоже: якоже слышу, сужду» (5:30).

—175—

Книга вторая

(Ин.1:29) Во утрий виде Иисуса грядуща к себе.²⁶⁴¹

В весьма малое время Креститель оказывается вместе и пророком, и апостолом, ибо о Ком недавно предвозвещали как об имеющем прийти, теперь объявляет Его уже пришедшим. Посему и превзошел меру пророков, как Сам Спаситель говорить в одном месте к Иудеям, рассуждая о нем так: чесо изыдосте в пустыню видными?… Пророка ли? Ей глаголю вам, лишше пророка (Мф.11:7:9). Те (пророки) некогда пророчествовали, что явится Христос, а он (Предтеча) не только восклицал, что приидет, но и указали Пришедшего, ибо во утрий, говорится, видит Иисуса грядуща к нему.

(Ин.1:29). И глагола: се Агнец Божий вземляй грехи мiра.²⁶⁴²

Теперь уже не своевременно было (говорить) «приготовьте путь», когда явился уже и был пред очами Тот, для Кого совершается приготовление (пути). По-

—176—

ложение дела требовало других слов. Надлежало раскрывать, Кто был Пришедший и зачем совершает нисшествие Пришедший к нам с небес. Итак, се, сказано, Агнец Божий вземляй грех мiра, на Коего указал пророк Исаия в словах: яко овча на заколение ведеся и яко агнец пред стригущим его безгласен (Ис.53:7), и Коего, сказано, некогда предобразовал закон Моисеев. Но тогда Он спасал только отчасти, не простирая милость на всех, ибо был образом и тенью, – теперь же Тот, Кто некогда живописуем был посредством загадок, Истинный Агнец, Непорочная Жертва, ведется на заклание за всех, дабы отогнать грех мiра, дабы низвергнуть губителя вселенной, дабы Своею за всех смертью упразднить смерть, дабы разрешить проклятие, бывшее на нас, дабы прекратилось наконец (наказание, выраженное в словах Бога) «земля еси и в землю отъидеши» (Быт.3:19), дабы явился Второй Адам, – не от земли, но с неба (1Кор.15:47), – и стал для человеческой природы началом всякого блага, разрушением внесенного (грехом) тления, виновником вечной жизни, основанием преобразования (человека) по Богу, началом благочестия и праведности, путем в царство небесное. Един за всех у мук Агнец, спасая Богу и Отцу весь сонм людей, – Един за всех, дабы всех подчинить Богу, – Един за всех, дабы всех приобрести, дабы наконец все не ктому себе живут, но Умершему за них и Воскресшему (2Кор.5:15). Поскольку мы находились во многих грехах и посему были повинны смерти и тлению, то Отец дал Сына в избавление за нас (1Тим.2:6), Одного за всех, так как и все в Нем, и Он выше всего. Один умер за всех, дабы все жили в Нем, ибо смерть, поглотив Агнца за

(Продолжение следует).

—17—

видеть человека, который бы ухаживал за его нивой. И он не обманулся в своей просьбе, ибо Бог ищущим Его всегда являющийся, стучащим отверзающий дверь, истинные прошения божественным мановением и духом исполняющий, – ясно указал на Никифора, как на человека, достойного священного помазания, и очевиднейшим образом открыл его тогдашнему соименному ему императору, бывшему совершенным в отношении истинной веры.

21. Этот, как не уступавший никому в мудрости, был сильно озабочен тем, чтобы доставить вдовствующей (церкви) обручника и женихова представителя, способного держать убедительное слово при научении и мудро идти по стопам прежнего пастыря. Посему сообщил он (о деле) всем священникам и монахам и тем, коих знал за наиболее отличных и выдающихся из состава синклита, дабы к справедливому избранию большинства, подтвержденному согласием Божественного Духа, присоединиться с своим мнением. Они же, так как невозможно людям избежать пристрастия, разрушив согласие враждой друг к другу, все выбирали и влекли разных лиц, – не того, кого предназначало предвидение Верховной Силы, а кого отмечало и понуждало желание каждого. Царю, напротив, здравый ум указывал архипастыря в Никифоре, и он приглашал всех обратить внимание на него, напоминая о выдающихся достоинствах мужа, о его красноречии духовном и светском, о кротости и мягкости его нрава, о сердечной чистоте его и нераздражительности по отношению ко всем. И вообще (говоря), как бы сплошным снегом своих царственных речей наполнив слух всех, он, без всякого насилия, всех как бы в сеть уловил к одному

—18—

решению. Тогда Никифор был провозглашен патриархом всеми единогласно.

22. Итак, император посылает к нему мужей с известием, чтобы он немедленно и безотлагательно явился в столицу. Он же, предпочитая похвальное послушание непохвальному ослушанию, хотя и неохотно, последовал за посланными. Когда царь добился того, к чему стремился, и увидел осуществление своего желания, то, говорят, сказал ему: «предо мною, богобоязненный, если бы только я вменял ни во что заповеди Божии и нерадел об их исполнении, открывался наклонный и широкий путь, идя которым я сделал бы архиереем столицы не человека достойного кафедры, а первого встречного, который бы изъявил желание на это. Но так как из божественного Писания я знаю, каков должен быть иметь имеющий священнодействовать и других долженствующий возводить в священные степени, – знаю, что он должен быть высок в добродетели и с чистыми устами, страж знания, истолкователь закона и вестник всемогущего Господа, то боюсь, чтобы, пренебрегши этою священною заповедью, мне не подвергнуться осуждению за нерадение и не навлечь на себя грозного проклятия. Ныне, когда Бог вручает вам священство и бразды сего священного поприща, не отвергните предложения и, решаясь на божественную брань, взирайте на то, что полезно всем. Знаем, что, по слову твоего и общего наставника Павла, ты выказываешь искусство борьбы не против воздуха, и надеемся, что бежишь не для того, чтобы ничего не получить (1Кор.9:24–26), а для того, чтобы с достигнутым тобою порабощением тела быть глашатаем для других, – и да сияет слава твоя паче золота. Не просите Бога

—19—

только о вашем спасении и уединении не ищите только для себя, а старайтесь, чтобы спасение получили все. Обручите за себя прекраснейшую невесту, послушно принимающую своим ухом жемчуг правых и чистых догматов, с главою, покрытою венцом благодатных даров, блистающим отеческими преданиями, как драгоценными камнями, с украшающим ее грудь и таинственно возлежащим на ее шее золотым ожерельем из определений семи боговдохновенных соборов; а внутри она облечена всякою славою и евангельски украшена священными и честными изображениями. Иначе обручит ее себе какой-либо прелюбодей, который, сея в ней плевелы еретических семян, опозорить красоту истинных сынов ее, или же в овчей одежде будет лицемерно излагать здравую веру, а внутри обнаружит волка неверия и загонит стадо в горы и места, не посещаемые Господом. Имея Агнца Божия Христа истинного Бога нашего руководителем для удержания стада на правой стезе, не отвергни призыва и не презри нашей просьбы, чтобы не навлечь тебе гнева Божия на себя».

23. Доводами царя, как бы копьями, брошенными из сердца, раненый в душу, он отвечал: «мне думается, государь, что пасти словесное стадо способен только тот, у кого нет связей с землей, – у кого есть непоколебимое стремление идти по небесным стезям при отсутствии всякого препятствия этому со стороны плоти, – кто считает себя не подлежащим страшным прещениям против пастырей, изрекаемым пророческими устами (Иер.23:1), – кто, по примеру Пастыреначальника и единого Архиерея Христа, готов душу свою положить за стадо свое, – кто входит в ворота овчарни церковной не

—20—

для того, чтобы закалять и убивать пагубным учением, а для того, чтобы животворить, спасать и заботливо охранять детей в ограде веры, – кто следит за каждым шагом, взглядом, настроением и образом жизни пасомых и для уврачевания каждого разнообразить свои пастырские заботы, употребляя чаще свой посох на то, чтобы исправить и удержать от падения, и только иногда пользуясь жезлом, бьющим без поранения, и воздерживаясь от всякого недоброжелательства. На такую брань я не готов и не хочу выступать против невидимых, непримиримых и всегда готовых к бою и хорошо вооруженных (врагов). Плоть я – и не умею достаточно владеть духовным оружием против тех, от нападения коих не может укрыться никакая сила, хотя бы она и охраняла себя со всех сторон».

24. Царь, прерывая его, возразил: «нет у тебя основания и повода противиться и отклонять священное иго Христово, ибо, как сказал я, само Слово, являясь на помощь, будет сопастырствовать и соусердствовать и сделает легким для вас все, что казалось доселе трудным». Всегда совершенно послушный божественным (внушениям), повинуется (Никифор) и этим (внушениям) и тотчас просит императора переменить одеяние мiрянина на ангелоподобный образ монашеский, присоединяя к (прежней) строгости (новую) строгость и к успешно понесенным трудам еще более трудное совершенство. Царь согласился и мудро нашел приличным, чтобы остриженные волосы священной главы его, равно как и блестящее пурпуровое платье его, были приняты руками сына его и соправителя; ибо подобало, чтобы волосы, взращенные вершиною божественных добро-

—21—

детелей, были приняты самыми высшими по достоинству, и чтобы имеющий войти в славу высшего священства блистал необыкновенною славою. Когда было совершено божественное пострижение в монашество, согласно тайносовершителю и мудрому Дионисию, и возведение в священные степени по чину сообразно священным канонам, последовало украшение и архиерейским посвящением, – когда и как, к повествованию о сем обращаюсь.

25. Когда царь и синклит собрались в великую церковь праздновать страшное воскресение²⁶⁴³, когда золотые струи света, обливая сверху это священное собрание, как бы предуказывали на блеск чаемого бессмертного прославления, когда стеклась толпа, блистая белыми одеждами: тогда Никифор, держа в руках божественный свиток веры, им самим прежде составленный, исповеданный сердцем и устами и согласно с ним провозглашенный клиром, приступил к божественному руковозложению, ссылаясь на сего непреложного свидетеля и обещая ни в чем не преступать изложенного в нем и предстать в великое и славное пришествие великого Бога и Спасителя нашего с этим истинным и чистым исповеданием. Сей свиток после совершения над ним таинства он положил под престол как бы для освящения и для получения от Бога утверждения. Когда священное таинство по божественному изволению было совершено, народ воскликнул трижды: ἄξιος ἐπὶ τῷ άξίῷ. После сего взошедши на священное возвышение трона, как бы на высочайшую вершину горы, которое дивный Аввакум духовно

—22—

назвал именем божественной стражи (Авв.2:11), возгласив всему народу благо мира и получив себе таковое же пожелание, сам совершал остальную часть божественного жертвоприношения.

26. Таким образом Бог, Который смиренным дает благодать, судил вручить ему за его любовь к духовному восхождению высшую должность церкви, получив каковую и начав строить на ней достойно евангелия, он сохранил неподвижным основание веры. Нашедши церковь в спокойном состоянии, ибо соблазны ереси, как сказано, были изгнаны отеческим собранием, он при полной тишине поплыл по морю церкви, не опасаясь для нее еретического волнения. Посему ревность подвигла его обратиться на другой путь против безбожных и странных ересей, с недавних пор, тогда начавших совершать дерзновенно полные мерзости тайны их безумия, т.е. против Иудеев и Фригийцев (монтанистов) и против пивших чашу неверия из болтовни Манеса. Посредством составленного им сочинения обстоятельно ознакомив царя²⁶⁴⁴ с их нелепым культом и в личной беседе разъяснив, что подобно гангрене этот культ может причинить вред всему обществу, если им впредь будет позволено делать, что хотят, он так поразил богоубийство Иудейское, странные баснословия Фригийцев и бредни Манихеев, что их мерзости не исходили уже открыто из уст и болтовня их обмана раздавалась только в тайных сокровенных местах. Лишенные властью возможности открыто говорить и действовать, нечестивцы были доведены до невозможности делать что-либо даже скрытно.

—23—

27. Таким образом волнение беззаконных ересей мало-помалу утихло и правая вера истинного исповедания нашего, ярко заблистав, доставила отдых церкви Божией. Но когда совне все обстояло так хорошо, он перенес свое внимание на то, что внутри, – говорю о порядках жизни монашеской. Мужи, избравшие себе сию небесновысокую жизнь или давшие обет избрать ее, под предлогом будто бы родства или иного благовидного соображения, надумали строить свои монастыри рядом почти с обителями женскими, причем хотя и избегали явного сожития, но не могли совсем избежать приражения помыслов. У них все было общее и имущество, и доходы, однако иначе, чем как говорится (Деян.4:32) о древних верующих. У тех, при добром отречении от имущества, предпочиталось общее, здесь же, при дурном общении во всем, выходило, что не отрекались ни от чего. И было некое нарушение высокой жизни, и всякий стал подозревать в блудодеянии давших обет девства. При виде сего целомудреннейший ум патриарха без всякого промедления решил не допускать соблазна до полного развития и искоренить склонность к любострастию. Пользуясь апостольскою властью и избрав стоящих на страже ее исполненных ревности Финееса архиереев, послал их как бы на вторую проповедь, чтобы поразили они гнусную страсть канонической секирой и прекратили заразу увещательной кротостью. Посетив все места, пораженные этою болезнью и искусно пользуясь спасительными лекарствами, постарались они довести до заживления эту гнойную язву: они удалили мужеские помещения от женских и снабдили эти последние всем необходимым, чтобы не были стеснены нуждою и не держались за во-

—24—

споминания о бывшем довольстве, и чтобы не сделалось последнее горше прежнего их сожития. Мужей же возвратили они к их занятиям и в монастыри, а вернее – к заботе каждого о своей душе, – и внушили им впредь избегать, как укушения змеи, женского сожительства, дабы страсть к наслаждению, прокравшись в дверь помыслов, не пустила стрелы и не причинила поранения душ. Таким образом приложив все заботы об исправлении священного стада монахов, эти вожди целомудрия доставили Пастыреначальнику душеполезный доход от своих занятий с значительным приростом.

28. Также и во всяком другом месте и городе, если находил присутствие этой болезни, действовал пером и чернилом, составляя лекарство против нее. Нечто таковое совершил он в одной из местностей Таврских. Управлявший тогда тамошним народом воевода, охваченный сею позорною страстью, старался развестись с своей женой, чтобы на место ее привести какую-то распутницу. Решившись смыть с него постыдную скверну, Никифор поставил ему на вид его грех при помощи требований и прещений Писания, которым он справедливо будет подлежать, если не захочет воздерживаться от него. И это так почти и случилось.

29. Так как он старался проверять чистоту своей православной веры определениями отцов, то согласно каноническому и древнему обычаю, повелевающему иметь общение веры с апостольскими кафедрами, изложив ее (веру) в соборном послании, отправил к тогдашнему папе Римскому Льву; (и это послание) было позорным столбом для ложных ересей и памятником для православной веры. Если кому угодно на деле познать силу слова сего мужа,

—25—

пусть прочитает это послание, и он поймет высоту и ясность (разумения им) божественных догматов. Удивился сему священный Лев и приняв с любовью, заявил, что (все это) совершенно согласно с главными догматами Петра. Тождество естества и равночестность единосущной Троицы он изложил так безукоризненно, что ни в чем не уступал выдающимся богословам. Явление в последние времена единого из лиц св. Троицы от пречистой и непорочной Девы и Богородицы Христа истинного Бога нашего разъяснил и исповедал согласно с вселенскими соборами, так что не было опущено ничего из относящегося к богопочитанию. Заступления пред Богом и предстательство пречестной Богоматери, небесных сил, апостолов, славных пророков, мучеников и всех святых праведников, покланяемые их останки и священные их изображения он объявил достойными почитания настолько, насколько справедливо почитать и величать так живших и так Богом прославленных. Так было твердо обосновано служение в духе и истине единому Богу, истинно поклоняемому, так было приготовлено чистейшее питье здравой веры, не подцвеченное каким-нибудь составом, а состоящее из смеси богопреданных определений и исцеляющее всякое расстройство, вызываемое близостью мутной ереси. Но разве одним только исповеданием великий (муж) сей изъяснил сущность истинной веры? Разве исповедание не было сопутствуемо ревностью? Разве это подлежит спору и разве он не оберегал веру от опасностей? Разве этим опасностям он не сопротивлялся, как алмаз, и робостью слова разве решался когда-либо вызвать к себе неблаговоление у Бога? Нет, – но при исповедании и ревности и среди

—26—

опасностей горячее слово его, острейшее меча, опускалось над мыслями тех, которые решились силою бороться с божественным, в корне посекая их учение.

30. Видя это, всегда завидующей доброму противник, умышляющий сильную бурю для порядка вещей, непримиримо воюющий с тишиной и миром, приткав к крепкому хитону церкви старые отрепья ересей, не захотел видеть твердый покой церкви и государства, но задумав смятение, равное его дерзости, повел против обоих войну, которые не была объявлена. Выковав не острые стрелы и мечи, (чтобы поразить) тело, как это принято у противников, а отточив на оселке злобы своей языки, способные умышлять дурное, двинул войско свое для причинения душевной опасности, сделав (при этом) императором гордого недавнею своей тиранией Льва²⁶⁴⁵, похожего разнообразием своего нечестия на меняющего свой вид хамелеона, потерявшего здравый ум при самом его провозглашены (императором), переманувшего в свое злочестие всех знатнейших, притеснявшего подобно как (Фараон) Израиля при Моисее и оказавшегося для нового Израиля даже более страшным, чем Амаликитяне, своею свирепостью превзошедшего Сеннахерима, свою гнусностью – Рапсака, а постыдным служением чреву – Навузардана.

31. Он, восстав против почтившего его императора, который поставил его начальником первого ранга военного отряда или фемы, вменил ни во что честь и почтившего и ринулся в бездну тирании. Во Фракии у царя возгорелась война с гуннами, гра-

—27—

бившими города, во время которой Лев, будучи главным виновником поражения, способствовал постыдному бегству всего войска. Царь в это время находился в городе, напрасно ожидая плодов победы. А Лев, соблазняя войско бунтовщическими речами, обольщая его пустыми обещаниями и пользуясь силой, завладел царскою властью, с каковою поспешно явился в столицу и, находясь наглец внутри стен (чего не должно было бы быть), с обычными почестями, по главной улице отправился ко дворцу и лишил достоинства мужа, царствовавшего до него, который более украшался простотой невинности, чем порфирой. Когда он увидел неблагодарного лаявшего Льва и услышал львиное рычание против власти, то, сняв царскую одежду и остригши волосы, облекается в черное платье вместо золотого и укрывается с женой и детьми за священной оградой. Это едва склонило Льва не поступать с ним жестоко; отправив скорее его в ссылку, сам стремился к тому, чтобы надеть на свою голову царскую корону.

32. Узнав об этой беде и догадываясь о нетвердости мыслей и склонностей мужа, намеревался он заставить его подписаться под писаным изложением веры. Составив свиток, содержавший символ пречистой веры нашей, он увещевал царя чрез некоторых архиереев подписаться собственноручно под ним. Он согласился с доводами, но отложил сделать это, готовый подклонить себя церковному игу после того, как он удостоится чести венчания, если ей суждено осуществиться. Между тем побуждаемый внутренним невежеством и влечением и худо пользуясь ими, как бы чернилом и пером, до коронования подписался под свитком

—28—

ереси, скорее предав себя водительству демонов, чем послушав отцов, радевших вести ко спасению.

33. Таким образом прибыл он в храм Софии для коронования. И тотчас неусыпающий глаз, дающий видеть будущее, совершителя торжества великого архиерея и праведника удостоил видеть, что с ним будет. Святому казалось, что при возглашении молитвы и возложении короны, когда время было коснуться головы коронуемого, он вложил свою руку в терновник и колючки; он также открыто говорил, что при прикосновении к короне он ощущал боль. Так эта колючая голова при прикосновении к ней святого предвещала беззаконную ярость его (Льва), вскоре имевшую обрушиться на церковь.

34. Но удалился к себе увенчавший царской короной главу свою, на которую (потом) по справедливости принял и последний удар, так как оказался попрателем всякого права. На другой день его царствования богоносный Никифор снова убеждал нового царя подписаться под православным изложением веры, но он упорно отказывался. Добившись порфиры ложью и приняв маску Притея, он всем обращающимся к нему представлялся в разных видах. О, преданная демонам душа, благодаря коей потрясается основание веры! О, разнузданное блуждание мыслей, извращающих учение правого исповедания! О, многообразное сплетете лжи, которым спутывается простота православных догматов! Не с противниками и врагами, в то время обложившими стены города, была первая борьба его, но против Того, Кто решением, Ему одному известным, вручил ему бразды правления, двинул он

—29—

войско. Совершенно или почти не заботясь, как сейчас сказано, о врагах, неспособный вступить в бой или отбиваться от них, благодаря хитроумному, придуманному им, плану недавнего поражения, он выступает против Царя всяческих, употребляя все усилия, чтобы удалить из церкви Его икону. Вместо того, чтобы богобоязненно относиться к вещам, достойным почитания, с благоговением принимать древнее предание, вместо того, чтобы держаться надежного божественного пути, по которому проложены стопы святых, и страшиться сопротивления богоносного пастыря, он с неистовым упрямством и помраченным умом держался за свое решение. Подобно рабу тому Иеровоаму, отвергнув без рассмотрения наставления древних и благополезные советы мудрых, обратился он к легковесным речам нововводителей и басням баб, изрекавших не (по вдохновенно) свыше, а от земли и обещавших ему долголетие и победы, если изрыгнет нечестие против древнего положения дел.

35. Так созывает он к себе на собрание отчасти тех, коим каноническими правилами возбранено было священное служение, а отчасти тех, которые и против воли подчинились давлению силы. Поместив их во дворце и распорядившись кормить их, как свиней, этот отступник от старого учения приказал сочинить новую веру. Ободряемые царскою дерзостью, подобно мифическому Эгеону²⁶⁴⁶ бесчинствуя почти во всяком храме, искали они и отбирали книги и те из них, которые были

—30—

направлены против идолов, они одобряли, как согласные с их зловерием, а те, в которых защищались иконы, они сожигали, как обличавшие их баснословие.

36. Приглашает он и многих епископов, чтобы их авторитетом прикрыть это новое рассмотрение. Но когда епископы приближались к гавани на противоположном Византии берегу, то не переправлялись тотчас же и добровольно к архипастырю, посылая по установившемуся обычаю уведомление к нему, а встречая воспрещающее царское распоряжение и насильственно арестовываемые, пересылались для наказаний Эхета и Фаларида. И если они соглашались с их взглядами, следовало прекращение насилий и освобождение, если же кто, движимый любовью к истине, несколько боролся с нечестием, то осуждался на заключение, голод и подземные ужасы, которые ни в чем не уступали привидениям Эмпусы.²⁶⁴⁷ Так составляется соборище второго Каиафы, так злоумышляется борьба многоглаголания Иоания и Иамврия с новым Моисеем; так уничижается звезда священства и отец вселенной Никифор изобретателями мрака и радетелями, и предтечами антихриста. Принудив учителя к молчанию, они заставляют учить по церквам тех, кои не получили даже степени учеников, препятствуют златоточивой реке слова течь как должно, не страшатся (доверить) вести самоуверенно церковь тем, которые роют яму для своей погибели и не имеют воды мудрости: архиерею возбраняют касаться священной трапезы, а тем, коим не дозволено входить в храмы Божии, вручают святое святых; всячески стараются потрясать столбы

—31—

церкви и хвалятся, что поддерживают ее своими пустыми и нетвердыми измышлениями.

37. Видя это, слуга Божий Никифор всячески просил Бога, заклиная и призывая на помощь, сохранить церковь чистою и непорочное стадо не замарать гнусною скверною ереси. Посему всех к себе привлекал, наставлял, увещевал не примешиваться к закваске еретичествующих, убеждал как яда и порождения ехидны избегать чуждых извержений их учения. «Они, говорил он, причиняют не телесную болезнь, поддающуюся уврачеванию лекарствами, но вводят повреждение во внутренняя души, не поддающееся лечению снаружи. Итак, не уступим веянию времени и даже насилию власти, хотя ересь и увлекает царя и с ним множество зломыслящих, но ни во что обратится сила их и ничего не будет значить против церкви Божией, ибо не ко множеству благоволит Бог, но призирает и на одного, трепещущего и боящегося словес Его, и одного ясно являет представителем целой церкви. Посему станем молитвою испрашивать благословения Божия, всенощным стоянием будем смиренно Умилостивлять Бога и просить Его избавить нас от перенесения всего, что умышляют против нас преследователи». Сказал он это, и все, собравшись в храме, молились в течение всей ночи.

38. Когда царь узнал о том, как они воспевали гимны, то им овладел страх и робость (при мысли), не замышляется ли что против него под влиянием уважения к архиерею и (сочувствия) к его положению. Около времени пения петухов отправляет он в храм, сердясь и негодуя, упрек за это архипастырю, как виновнику беспорядков. «Не следовало, говорил он, в то время, когда

—32—

царь все направляет к миру, замышлять несогласия и разделения и отметать мир. Так как вы оказались поступающими против воли царя, то с наступлением дня идите во дворец, чтобы он мог касательно происшедшего получить точные сведения». Когда собрание узнало о присланных, оно изъявило полную готовность слушать. Не было никого, кто не воссылал бы от сердца слезной молитвы и не просил бы Промыслителя и Судию всех воздать справедливое кафолической вере. Когда служба кончилась, святейший муж к священному собранию сказал следующее:

39. «Нельзя было, богоизбранное собрание, даже во сне видеть церковь в том состоянии, в каком она находится теперь, и среди тех бед, которые уготовляются для нее, потому что вместо радости она облачается в скорбь, от глубокого мира направляется к смятениям, – она, пасущая всех при совершенно добровольном послушании каждого, подвергается невольному расхищение пасомых, – призывая всех к согласию, она раздирается враждебными мнениями. Ту церковь, которую Христос стяжал кровью Своею, которую соделал чистою от всякой скверны и порока, которую, окружив апостолами, пророками, мучениками и всеми праведниками, явил огражденною, как рай, мы видим теперь претерпевающею от кажущихся нашими, но на самом деле совсем чуждых нам, такие беды, о каких молимся, чтобы не терпеть нам даже и от врагов. Вместе с образом Христа ныне бесчестится и первообраз, если, конечно, честь образа относится к первообразу; ныне издревле хранимое церковью устное и писанное предание устраняется и упраздняется, и врагами истины изобретается предание не-

(Продолжение следует).

—351—

Ваше Преосвященство,

Милостивые Государи.

XVII век богат просветительными начинаниями. Русское правительство и русское общество предпринимает ряд попыток устроить и упрочить дело русского просвещения. С востока от Греков идут постоянные напоминания, что пора, давно пора в Москве устроить правильно организованную высшую школу, которая бы и для России служила источником просвещения, да и в самой Греции поддерживала искру мудрости, готовую погаснуть окончательно. От латинских народов Европы то же не раз поступают в Москву заманчивые предложения услуг делу русского просвещения. Но все эти попытки и предложения только в самом конце XVII века, с прибытием Лихудов и с устройством славяно-греко-латинской Академии получили надлежащее разрешение.

Вот почему в истории русского просвещения братья Лихуды занимают такое видное положение. С них именно начинается история правильно-организованного, существующего на счет правительственной субсидии церковно-школьного просвещения Великой России.

Мы не будем передавать здесь подробности устройства и организации Славяно-греко-латинской Академии, греческой и

—352—

Новгородской архиерейской школ, в которых преподавали братья Лихуды. Эти подробности желающие могут найти в нашей книге. Скажем одно, что (просветительное влияние Лихудов было широко и благотворно. И, прежде всего, благодаря им русская школа ХVII-го и начала XVIII века в значительной своей части избежала крайностей одностороннего латино-польского направления, а русское общество, неустойчивое и шаткое в своих убеждениях и взглядах, значительно отрезвилось от одностороннего увлечения латино-польскою культурою, которое могло вести и действительно вело за собою расшатанность и в жизни, и во взглядах и было весьма опасно для неокрепшей еще русской богословской науки.

Но этим не ограничивается значение просветительной деятельности Лихудов. Гораздо выше положительное влияние ученых братьев на рост русского просвещения, выразившееся в целом ряде ученых сочинений и в их школьных трудах. За время их учительства в Москве и в Новгороде они подготовили немало вполне образованных воспитанников, каковы: Федор Поликарпов, Николай Семенов, Алексей Барсов, монахи Косьма, Феолог, Иов, Палладий Рогов, доктор Постников, а из позднейших Феодор Максимов. Все они заявили себя плодотворною деятельностью на разных поприщах науки и жизни, и их имена служат лучшим доказательством благотворного влияния Лихудов на русскую церковную и общественную жизнь. Признавая это влияние, Св. Синод в указе от 17 февраля 1723 года назвал труды ученых братьев по обучению Российского юношества «достохвальными, достополезными и всеми известными». Такой отзыв со стороны высшего правительства Русской Церкви и служит лучшей оценкой учебной деятельности Лихудов и лучшим для них памятником.

Что касается в частности научно-литературной деятельности Лихудов, то, по обстоятельствам времени, она получила по преимуществу полемико-апологетический характер и направлялась то против латинян, то против лютеран и кальвинистов. Особенное значение и известность получила их полемика против латинян по вопросу о времени пресуществления святых даров. Независимо от литератур-

—353—

ных трудов, в споре по этому вопросу огромное значение имела та нравственная поддержка, которую оказали Лихуды защитникам православия. Определить степень влияния, какое имели Лихуды на этих последних и, вообще, ту долю участия, какая принадлежит Лихудам в истории этого спора, в значительной мере составляет задачу нашего исследования. Позволим себе несколько подробнее остановиться на этом вопросе.

Какое значение принадлежит Лихудам в истории спорного вопроса о времени пресуществления? Был ли он ими принесен в Москву, или же был поставлен здесь еще до их прибытия? и можно ли их именно считать виновниками споров о времени пресуществления?

В ответах на эти вопросы можно отметить резкую противоположность воззрений. Если одни, и большинство, обвиняют Медведева и утверждают, что он именно начал полемику по спорному вопросу еще задолго до приезда Лихудов, то другие, напротив, находят, что «греки Лихуды приехали на Москву и завели спор о времени пресуществления св. евхаристии». Взгляд этот, высказанный еще Митрополитом Евгением, в последнее время усердно защищает г. Прозоровский, автор исследования о Сильвестре Медведеве. «Эта полемика, говорит он, могла возникнуть и действительно возникла на Руси только по прибытии на Москву самобратий Лихудов».

Но почему же Лихуды избрали для спора именно этот вопрос и почему он нашел сочувствие в русском обществе и даже послужил предметом горячих споров? Ведь, должно же было что-нибудь повлиять на их выбор. С другой стороны, вопрос неинтересный, не отвечающий запросам общества, само собой разумеется, не мог встретить сочувствия со стороны этого последнего, не мог привлечь его внимания, тем более не мог сделаться предметом такого живого обсуждения, даже борьбы, какую он вызвал в действительности. Ясно, что вопрос этот уже назрел, что он был уже поставлен хотя и не успел еще сделаться предметом литературной полемики. В своей книге мы привели доказательства того, что в Западнорусской и Московской богословской литературе вопрос этот, действительно, был поставлен давно. Правда, он еще

—354—

не служит предметом специального обсуждения, он затрагивается стороною, так сказать попутно с другими вопросами и интересует русских людей не столько теоретической, сколько практической, обрядовой своей стороною: их занимает вопрос, когда именно следует совершать «боголепное поклонение» телу и крови Христовой: во время ли великого выхода, во время ли произнесения слов Христовых – «примите, ядите и пийте» или позднее, при произнесении молитвы: «и сотвори убо хлеб сей», и д. Но важно уже одно то, что богословская мысль занята этим вопросом и чувствует нужду в его разъяснении. В решении этого вопроса преобладает латинское мнение, но высказано и иное воззрение (раскольническое), а в Скрижали ясно выражен православный взгляд. Церковная практика по спорному пункту так же не представляет должного единообразия. – Уже одно то, что с церковной кафедры самим патриархом произносится слово «о благоговейном в храме стоянии», в котором осуждается один обычай и предлагается другой, что рассылаются особые послания «о согласии божественныя литургии с соборным Чиновником, иже учинен в 183 (1675-м) году», как делает это Рязанский митрополит Павел, – все это ясно показывает, что вопрос о совершительном моменте таинства евхаристии есть вопрос времени, требующий, но не получивший еще, окончательного решения.

Разнообразие церковной практики, явное противоречие между Скрижалью, Жезлом Правления и другими учительными книгами, – все это не могло не смущать благочестивых русских людей и естественно должно было вызвать и действительно вызвало среди них недоумения и породило вопрос – где же правда? Эти недоумения возникли прежде всего в среде раскольников, но они не прошли незамеченными и со стороны православных и оказали прямое влияние на дальнейшую разработку вопроса о времени пресуществления. Все это наглядно показывает, как в богословской литературе того времени, в неопределенности и противоречивости ее воззрений относительно времени пресуществления уже были даны условия, способные вызвать последующие горячее споры и ту полемику, которые действительно и начались.

—355—

Мы имеем свидетельство о начале и происхождении спора о времени пресуществления. Свидетельство это идет от Медведева, т.е. от такого лица, которое никак нельзя заподозрить в сочувствии к Лихудам. Вот что говорит он, объясняя происхождение спора: «Прежде о неверии Христовым словесем нецыи точно тайно и со опасением, до приезду в царствующий град Москву иеромонахов греков Иоанникия и Софрония, по прозвании Лихудов, российским же языком толкуется волченков, о том глаголаху и православный народ оными лжетолковными своими словесы возмущаху. Егда же онии греки, по прозвании волченки, в царствуюший град приидоша – лестцы и законопреступницы Христовы, – как называет он защитников православия, – не тайно начаша глаголати». Из этих слов с несомненностью следует, что еще до приезда Лихудов вопрос о времени пресуществления успел обратить на себя внимание Московских книжных людей и сделался предметом обсуждения, пока еще устного.

С другой стороны, есть основания думать, что Лихуды еще до проезда в России, на западе имели случай основательно познакомиться с вопросом о пресуществлении, так что предмет Московских недоумений был для них хорошо известен. Вот почему, вскоре по приезде в Москву, когда к ним обратились за разъяснениями и поддержкой и не только сторонники православия, но, можно думать, и их противники, Лихуды решили избрать этот вопрос темою для публичного диспута с Белобоцским. Открыто поставленный на публичном диспуте, вопрос о времени пресуществления, естественно, должен был обратить на себя внимание общества. И если доселе, по словам Медведева, нецыи точию тайно и со опасением глаголаху, т.е. если доселе им интересовалась только некоторая, может быть, действительно незначительная часть русского общества, то теперь этот вопрос получил более широкий интерес и охватил более широкий круг лиц духовных и светских. Православные почувствовали под собою почву и ободрились, латинствующие были встревожены и «отягощены вредом усумнения». Начались открытые прения.

Политические страсти и личные счеты, наконец искусная

—356—

деятельность иезуитов, все это придало спору о временя пресуществления страстный и бурный характер, какого, быть может, он не получил бы при более спокойном настроении спорящих сторон. Но эта продолжительность и страстность спора не говорит ли вместе с тем и о том, что вопрос о времени пресуществления имел живое общественное значение и что правильное решение его было в высшей степени необходимо. Лпхуды твердо стали на защиту православного понимания этого вопроса и оказали сильное влияние на решение его в должном направлении. В этом их заслуга пред русскою церковью.

Но если можно скептически относиться к тому значению, какое имели Лихуды в истории вопроса о времени пресуществления, то за то бесспорно высокое значение для русской Церкви – другого труда Лихудов (преимущественно Софрония): труда по исправление и пересмотру славянского текста библии Ветхого Завета. С замечательно верным пониманием потребностей русской Церкви, Лихуды добровольно предлагают митр. Новгородскому Иову вместе с своими «старыми учениками» заняться пересмотром и исправлением славянского текста книг Ветхого Завета. Митрополит Иов горячо отозвался на это предложение и начал энергично хлопотать и пред Императором, и пред сильными и влиятельными людьми того времени – граф. Ник. Моис. Зотовым и княз. Ал. Дан. Менщиковым о том, чтобы «учителем Иоанникию и Софронию Лихудиевым» поручено было «исполнити сие богоугодное дело». Не смотря на эти хлопоты, желание митроп. Иова на этот раз не было исполнено – и только через 6 лет, 14-го Ноября 1712 года именными Высочайшими указом образована была комиссия, которой поручалось «прочесть словенскую библию и согласить во всем со греческою 70 преводников библиею». Достойно замечания, что в состав этой комиссии, кроме Софрония, который в списке исправителей занимает первое место, вошли Феодор Поликарпов, Николай Семенов, Алексей Барсов и монахи Феолог – все ученики Лихудов. Некоторое, незначительное, впрочем, участие в трудах комиссии принимали и Иоанникий Лихуд. В течение 7 лет комиссия трудилась «со всяким усердно-тщательным радением» и к Июлю 1720 года окончила свой сложный и

—357—

кропотливый труд, а к 1723 году успела даже вторично пересмотреть и проверить исправления пятокнижия Моисеева и книги Иова; и должно было ожидать, что труд Петровских справщиков скоро выйдет в свет. Но не так случилось в действительности. Какие-то тайные причины, об истинном характере которых можно говорить только предположительно, остановили это святое дело на целые 10-ть лета, и только в 1735 г. вновь был поднят вопрос о напечатании новоисправленной библии. Организуется ряд комиссий, которым поручается «освидетельствовать» работу Петровских правщиков – «исправно ли во всем учинено». Пятнадцать лет продолжается это свидетельствование и в конце концов исправители Елизаветинского времени приняли почти все исправления, внесенные комиссией Петровских правщиков. С тех пор славянский текст ветхого Завета, за ничтожными исключениями, остается без всяких изменений и, таким образом, вот уже скоро 150 лет, как русская церковь имеет во всеобщем употреблении библейский ветхозаветный текст, правленный Петровского комиссией, в которой Лихудам и непосредственно и посредственно (в лице учеников) принадлежит такое видное и почетное место.

В заключение скажем несколько слов о нравственном характере Лихудов. Много темных сторон указывали в свое время в этом характере враги и недоброжелатели Лихудов. И действительно их нравственный облик не чужд многих темных пятен. Они не были людьми святого подвига и убеждения, каким выступает, напр., другой просветитель России из Греков – преподобный Максим Грек. С большим правом их можно сравнить с другим их единоплеменником – Паисием Лигаридом. Они такие же странствующие интернационалисты, как и Лигарид. Подобно ему, они лукавы, льстивы и своекорыстны, на что справедливо указывали их враги и недоброжелатели. Но было бы грубою ошибкой видеть в Лихудах каких-то профессиональных интриганов, а на их противников смотреть, как на кротких овечек или невинных жертв, – тенденция к чему в последнее время замечается в исторической литературе. Пусть, быть может, Лихуды виновны в происшедших при них волнениях и сво-

—358—

рах, но виновны, во всяком случае, не более своих противников, которые тоже не только защищались, но и нападали, не только пассивно плыли по течению, но и домогались победы с энергией, настойчивостью, и часто не разбирая средств. Напряженность и страстность борьбы которую должны были вынести Лихуды со своими противниками, объясняет и отчасти извиняет, как эту неразборчивость в средствах, так, с другой стороны, – делает понятными всю преувеличенность и односторонность обвинений, на которые так щедры враги и недоброжелатели Лихудов. Односторонность этих обвинений восполняется лестными, и то же нечуждыми преувеличений, похвалами, которые расточают Лихудам их сторонники и почитатели. Беспристрастно рассматривая эти похвалы и порицания, мы должны сказать, что и те, и другие имеют за собою известную долю правды и резкая противоположность между ними объясняется различием мерки, которою оценивали значение Лихудов их враги и их поклонники: одни ценили их ученые заслуги, ради которых они прощали Лихудам их нравственные изъяны, другие, напротив, видели только эти изъяны и не хотели видеть ничего более. В настоящее же время, когда не только можно, но и должно беспристрастно оценивать события и лица, Лихуды являются такими, какими они были: людьми своекорыстными, хитрыми, льстивыми, быть может, людьми не твердых убеждений, но образованными, умными и полезными деятелями.

М. Сменцовский

—359—

Когда занималась заря XIX столетия, свободомыслящие люди Европы бодро и смело смотрели в будущее они верили, что начинается новая эра в истории человечества, что в близком будущем восторжествует свобода – политическая и научная, и что вместе с исчезновением политического рабства рассеются и религиозные суеверия. Воображению свободолюбивых философов конца ХVIII века рисовался свободный сын XIX столетия, сын не имеющей никаких господ и не знающий властей и авторитетов, кроме авторитета своего разума. Еще раньше, чем солнце XVIII века зашло, один из сынов этого века (Вольтер) сказал: «пройдет сто лет и христианство сделается достоянием истории». Разуму этого философа христианство представлялось явлением антиразумным, антирациональным, и он был убежден, что свет науки скоро покажет всему человечеству эту антиразумность и антирациональность христианских доктрин, что на место стесняющей совесть догмы станет охраняющее совесть право, на место скрывающей истину религии станет исследующая истину наука. Желанные сто лет прошли. И XIX век отходит в вечность, как назад сто лет отходил в вечность XVIII век. Исполнилось ли приведенное пророчество?

—360—

Вы, господа, собравшиеся сюда в эту скромную аудиторию, свидетельствуете своим присутствием здесь, что это было не пророчество, а только мечта, что эта мечта не осуществилась, и что имеются люди, которые признают безумным и горьким делом ее осуществление. Вы явились сюда, чтобы изучать православно-христианское богословие, православно-христианскую религию, но изучать – не как исторический памятник, не как оставленную грезу, а как живое и действенное учение, которое должно осуществлять в жизни и в осуществлении которого заключается истинное благо и истинная жизнь. Но может быть мы с Вами только немногие и печальные исключения, только старые тени, пережиток прошлого? Может быть современное научное откровение еще не проникло с своим светом в ту умственно низкую ложбину, в которой живем мы, и в то время, как в других местах, солнце знания делает для всех явною истину, мы, блуждающие в тени, живем еще верою в старые призраки?

Ваша совесть и Ваша вера протестуют против этой гипотезы: на моей обязанности лежит показать, что и разум не может согласиться с нею. Религиозная вера существует. Ее отрицают, ее пытаются отвергать, на нее нападают со всевозможнейших сторон; но она светит и греет в сердцах лучшей части человечества. Мы с Вами избрали своею задачею служить делу утверждения этой веры. Как служить – об этом Вам много будут говорить в будущем. Но теперь в настоящем при моем первом знакомстве с большинством из Вас предлагаю Вам некоторые доводы в доказательство того, что религиозная вера существует не у одних нас. Затем мы постараемся рассмотреть с Вами положение веры – ее современное отношение к ее (говорят) исконному врагу – знанию: и, на основании этого рассмотрения, мы попытаемся установить первые методологическая правила в деле выяснения и обоснования веры.

I.

Я проехал в 98–99 гг. по Европе, около полугода я жил в Берлине и пять месяцев в Париже – этих

—361—

двух умственных центрах старого материка. Исполняется ли там пророчество фернейского пророка? Существует ли там вера, как умирающий пережиток, или она и там, как у нас, есть сила, действующая во спасение? И затем, сравнительно с тем, что было назад столетие, насколько мы знаем и можем судить об этом бывшем, расширилось или, наоборот, сузилось и ослабело это царство веры? Мне кажется, я высказываю свое личное мнение, что царство веры теперь укрепилось в качественном отношение вера стала более разумною и, следовательно, более крепкою. Конечно, вера – не платье, она не выставляется наружу и оценить ее глубину и определить ее размеры далеко не так легко, как определить значение каких-либо экономических приобретений или территориальных захватов. Вера, это – сокровище, которое человек носит в глубине своего духа и которое, помня заповедь Спасителя, он даже старается скрывать от непосвященных. «Не давайте святыни псам». Можно ли говорить о благодатной силе таинства тела и крови с человеком, для которого всякое таинство есть только грубое и безмерное суеверие– предметы для острот и насмешек. Пред ним должно молчать, чтобы он не принял горшего осуждения. Но к счастью и скрывающая себя молчаливая внутренняя вера неизбежно должна проявляться в некоторых внешних обнаружениях – в поведении, в отношениях к людям, в образе действий. И не только вера, но даже и желание, и искание веры – я имею в виду разумное и честное искание – не могут совсем оставаться тайными: их можно открыть и заметить. Христиане первого века, исповедуя тайно свою религию, имели некоторый условный знак, по которому узнавали друг друга – знак рыбы. Христианин, подозревая в незнакомом собеседнике христианина, чертил или показывал знак рыбы, и, если собеседник действительно был христианином, он отвечал на этот тайный знак явным исповеданием веры. Масоны нового времени имеют тоже условные знаки, по которым они узнают принадлежность друг друга к франкмасонской общине. Но кроме этих условных знаков есть некоторая безусловная печать, которую налагают на человека его религиозные убеждения, и от взора даже

—362—

непроницательного и неглубокого не может совсем ускользнуть эта печать – печать дара Духа святого. Внешняя жизнь человека есть выражение его внутренней настроенности, и вот, мне кажется, что современная жизнь запада являет нередкие примеры истинной религиозности – той религиозности, которая является могучею силою мiра и ради которой может быть и стоит мiр.

Действительную веру, раз она существует действительно, теперь найти легче, чем это было сто лет назад. Некоторые условия назад тому столетие делали то, что людям в роде Вольтера казалось, что истинной веры (т.е. веры действующей во благо) нет совсем, а людям иного склада ума, чем у Вольтера, казалось и кажется, и теперь, что назад тому столетие истинной веры было очень много, дело в том, что тогда рядом с истинной верой было много симуляции веры. Трудно было иногда различить первую и вторую. Быть верующим часто бывало выгодно, и потому рядом с верою тогда стояло лицемерие. Репутация религиозной благонадежности, твердость в вере стоили тогда гораздо дороже всяких дипломов, и поэтому даже либеральные короли XVIII столетия при назначениях на высокие должности руководились как главными мерилом таковой репутацией, и, поощряя вольномыслие в гостиной, всячески возбраняли ему вход в канцелярии министерств. Но канцелярии эти заманчивы, и потому люди опытные и практичные сбрасывали с себя легкомысленный костюм вольнодумцев, облачались во вретище благонадежности, начинали усердно ходить в церковь, усиленно вздыхали о грехах и, имея в перспективе царство небесное, скоро приобретали очень хорошее положение в царстве земном. Теперь такое побуждение к религиозному лицемерию сильно ослабело. Во Франции ему по-видимому трудно иметь место. Там религиозность, понимаемая в смысле католическом, естественно может внушать себе только опасения. Там сомневаются, чтобы глубоко-религиозный католик мог быть глубокими патриотом, потому что для искреннего католика интересы Ватикана должны быть дороже интересов Франции, и затем там сомневаются, чтобы искреннему католику мог нравиться теперешний правительственный строй республики. Христиан-

—363—

ская монархия для верующих католиков должна представляться несравненно более привлекательною, чем не признающая никакой религии палата депутатов. Поэтому католики в католической Франции считаются опасными людьми. Когда там происходят религиозные торжества, и должны бывают говорить духовные ораторы – напр., в этом году на празднествах в честь Жанны Дарк – правительство заранее волнуется, боится антиправительственных речей со стороны духовных, и в стране, где не запрещаются никакие сходки, где терпятся анархисты, иногда замечается недостаток терпимости по отношению к служителям христианской религии. Когда нынешними летом на скачках в булонском лесу оскорбили действием президента, в этой дикой расправе кроме непосредственных участников обвиняли вообще аристократов и клерикалов, и лучшие из таковых – назову между ними известного антрополога маркиза Надаяка – должны были подать особую петицию о своей совершенной лояльности, полной готовности подчиняться законами республики и с выражением порицания тем, кто так грубо выразил свой протест против существующего правительственного строя. При таких условиях, понятно, не всякий имеющий наклонность быть лицемером захочет им быть в действительности, во всяком случае для удовлетворения своей артистической наклонности к симуляции, он предпочтет стать лицемером не религиозным, а политическими: будет прославлять не Бога, а принципы свободы и равенства и вместо религиозных собраний будет усердно посещать политические митинги. Но пусть его ходит, куда он хочет. Для нас важно, что около каждого верующего человека теперь рядом не стоит симулянт и поэтому теперь реже и меньше должно приходиться думать – имеем ли мы дело в тех или иных случаях с действительною верою или с притворством. Конечно, нельзя сказать, что религиозное лицемерие исчезло совсем, в отдельных случаях оно не исчезло и во Франции, но оно ослабело.

Рядом с лицемерием в доброе старое время было много ханжества. Лицемер стремится обманывать других, ханжа идет далее: он обманывает и самого себя. Усердно исполняя внешний ритуал религии, он приобретает внут-

—364—

реннюю уверенность, что он не таков, как прочие человеки. Мнимым или действительным образом эта уверенность передается и другим, и таким образом ханжа приобретает внешний почет и внутреннее благополучие, приобретает влияние на дела и притом на дела, требующие в высшей степени нравственно-деликатного отношения – на дела религиозной совести. Влияние ханжей в этом отношении было и велико, и плачевно. Нередко это – люди, у которых порочность, бесчувственность, жестокость по отношению к ближним соединяются с приданием великой важности и с тщательным исполнением каких-либо правил религиозного ритуала, исполнение которых с их стороны не требует никаких усилий и никакого труда, но который для других часто являются бременами неудобоносимыми. Такого рода ханжество боится просвещения: свет знания заставляет ханжей оставлять председательство на торжищах и бежать в темные норы и тайные помещения, все равно как свет солнца заставляет прятаться летучих мышей и сов. Только невежественных людей ханжи увещевают убедить, что исполняемые ими правила – важнейшие и спасительнейшие правила, и что неисполнение их великое преступление, тезисы, которыми они привлекают уважение к себе и гнев на легкомысленно относящихся к их священному культу. Умственное развитие, не касаясь щекотливого вопроса о тех побуждениях, которые заставляют ханжей становиться ханжами, показывает, что их дело – пустое дело и даже не дело, к ним начинают относиться с насмешкою и презрением и их перестают слушать, и они тогда удаляются в свои коморы, чтобы оплакивать развращенность людей, а охотников стать их преемниками в виду невыгодности занятия не оказывается.

Так, по мере развития из кадров людей, стоящих под знаменем религиозной веры, выходят лицемеры и ханжи, затем, по мере научного развития от веры, которая сама становится просвещенною, отделяются люди суеверные и люди слепой веры. Источнике слепых и суеверных верований – умственная и нравственная лень. Люди, мышление которых не привыкло работать, смотрят на вещи глазами своих отцов, повторяют их символ веры и

—365—

служат их богами, но истинное богопочитание не может быть наследственною привычкою, а должно быть выражением живого убеждения и личной настроенности. Рутина в деле религии часто прикрывает отсутствие религии, а там, где она является даже фанатичной, прикрывает отсутствие разума. Если люди, не любящие мыслить, становятся приверженцами слепой веры, то люди, не любящие нравственной самодеятельности, охотнее других подчиняются влиянию суеверий, они живут в мiре нелепых страхов и химерических надежд, но понятно, что опору своим заблуждениям они могут находить только в своеобразном толковании религиозного учения о тайне и таинстве, а не в рационализме. По естественному порядку такие люди свою патологическую религиозность должны передавать своим детям, но здесь между ними и их детьми становится просвещение, наука. Новые знания, которые дает этим детям школа, оказываются несогласимыми или трудно согласимыми с верованиями отцов. Разбираться в этих верованиях и знаниях оказывается и трудно, и некогда; при новых условиях жизни является более удобным пользоваться новыми знаниями, чем старыми верованиями и суевериями, и дети пассивно плывут по новому руслу, которое прорыла новая эпоха, как отцы пассивно плыли по старому.

Так, в XIX столетии происходило не падение религии, не крушение верований, а оставление знамени веры теми, которые всегда были сомнительными исповедниками истин религии, и нравственные качества которых нередко могли бросать только тень на то знамя, под которым они стояли. Должно ли скорбеть о том, что с их удалением ряды верующих поредели? Нет, думаем мы, потому что они не только не служили делу религиозной истины, но не редко препятствовали и другим увидеть, где она находится. Однако было бы большою несправедливостью сказать, что наука, просвещение отняли у христианства только ненужных или даже негодных членов. Нет, взглянем смело в глаза истине и сознаемся, что наука отнимает у религии людей, которые, если бы она не отняла их, были бы добрыми сынами веры. Такое обвинение науки может некоторым показаться ужасными, парадоксальным, но за

—366—

всем тем оно справедливо: наука заставляла и заставляет многих отказываться от признания истин религии во имя двух родов оснований: во-1), потому что наука неоднократно провозглашала, как доказанную истину, положения, которые стоят по-видимому или в действительном противоречии с истинами веры; во-2), потому что наука, воспитывая мышление человека в сфере естественного, тем самым отучает его от понимания сверхъестественного: одностороннее изучение материи заставляет забывать о духе; и постоянное исследование физических законов необходимости делает непонятными и недопустимыми нравственные законы свободы. Таким образом, методы науки и ее содержание являются искушением для веры человека. Господь не налагает на людей искушений более, чем они могут понести, но люди часто не обнаруживают охоты нести и такое бремя, которое вполне отвечает их силам, от этого и происходят падения при искушениях. Теперь в новое время, как и в первые дни после творения, искушение диавола: будете как боги, знающее добро и зло, оказывается особенно гибельным. Исполняется толкование Господа притчи о плевелах: «Ко всякому слушающему слово о царствии и неразумеющему приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его: вот, что означает посеянное при дороге» (Мф.13:19).

Без сомнения, это печально. Печально видеть людей, которые по-видимому по своим умственным дарованиям и нравственным качествам должны бы были быть украшениями христианской церкви и которые выступают на борьбу против и этой церкви. Печально видеть это прание против рожна, которое притом обыкновенно заканчивается не тем, что Савлы становятся Павлами, но, напротив, тем, что и слушавшие раньше слова св. Павла превращаются в Савлов. Церковь покидается. Надежды Вольтера на то, что наука будет отнимать у церкви ее сынов, оправдывались и оправдываются отчасти, но к счастью только отчасти. Остается еще добрая земля, семя, посеянное на которой; приносит плоды: одно – во сто крат, другое – в шестьдесят, иное в тридцать, т.е. есть люди, слушающие слово истины и разумеющие его.

Некогда пророку при Хориве, возмущенному нечестием

—367—

Израиля и думавшему, что только он один остался верным служителем Господу, в веянии тихого ветра Господь возвестил, что Он «оставил между израильтянами семь тысяч (мужей); всех сих колена не преклонялись пред Ваалом и всех сих уста не лобызали его» (3цар.9:18). Мы недостойны подобно великому пророку получать вразумления свыше. Но достаточно вразумлений нам дает сама действительность. Нам говорят: «неверующий запад», «гниющий запад», нам пишут книги: «борьба с западом», все это, конечно, должно утверждать в мысли, что религиозность на западе подгнивает, и что просвещение там неизбежно соединяется с безбожием. Но страшен сон, да милостив Бог. Книги часто бывают плохими зеркалом действительности, искажающим и обезображивающим ее. Одну сторону жизни, одно явление, несколько фактов писатели обобщают, провозглашают всеобщий характер этого явления, ужасаются им или ликуют. Из множества красок и цветов, которыми пестреет мiр, они выбирают какой-либо один и думают, что избранный ими цвет и есть окраска целого мiра. Несколько атеистических и кощунственных книг, несколько случаев, говорящих о дурной нравственности и безрелигиозности, и вот готово обобщение, что люди не веруют, развратились, как во дни Ноя, и что нужно ждать скорого гнева Божия подобного тому, который некогда поразил Гоморру. Но мiр стоить. Солнце светит. Каждую весну расцветают цветы, природа облекается в праздничные уборы, птицы и животные наслаждаются радостями жизни, а человеку дано их неизмеримо больше. Значит, есть нечто доброе в мiре, ради него поддерживает Господь бытие мiра, значит, есть еще в человечестве горение и трепетание духа, тяготение к бесконечному благу.

Да, оно есть, не на востоке только, не в Москве, которую парижане называют святым городом (le sainte ville de Moscou), но и в Париже, и в других старых городах старой Европы.

Вот перед нами столица Германии – Берлин. В нем немало величественных и просторных церковных зданий. Посмотрите на жизнь Берлина между 10 и 12 часами по воскресным дням. Все магазины, все торговые заведения

—368—

заперты, улицы пустынны и даже на обыкновенно оживленном Фридрих-штрассе – этом жизненном нерве Берлина – вы находите редких встречных и на лицах всех как бы написано, что они и сами понимают, что теперь не время фланировать по городу. Войдите в церкви: они полны посетителями. В протестантских церквах присутствующие сидят, но, если вы пришли поздно, для вас не останется места на скамейках и вам по православному обычаю придется слушать службу стоя. Пение, игра на органе, молитва и проповедь, вот– содержание протестантской службы. В пении отчасти принимают участие все присутствующие, проповедь слушается с глубоким вниманием, тишина, серьезность. Состав присутствующих разнообразный: старые и молодые, мужчины и женщины, преобладает элемент женский, дети совершенно отсутствуют. Но не думайте, что дети забыты. Для них совершается специальная служба около двух часов дня. Тогда происходят церковным собрания из тех малых, о которых Христос сказал, что таковых есть царствие Божие. Маленькие мальчики и девочки всегда хорошо и чисто одетые, как бы ни были бедны их родители, с серьезными и торжественными личиками сопровождаемые матерями, няньками и воспитателями школ собираются слушать наставления пастора, получают религиозно-нравственные брошюры, листки и без сомнения они расходятся потом к своим детским забавам с более чистою и просветленною душою.

Кроме воскресений в протестантских кирхах бывают еще собрания вечером по средам. И эти собрания не бывают малолюдными, только на них в громадном большинстве преобладают женщины. Женщины – охранительницы интимных начал: мужчина проводит свою жизнь и делает свое дело в обществе, на улице, пред людьми, женщина своими заботами охраняет семью, покой и чистоту семейного очага, она раньше священника учит ребенка молиться. Ренан сказал, что в образовании великих религий (христианства и ислама) великую роль играли женщины. Что ни одна строка христианского и магометанского вероучения не написана женщиною, это следовало бы знать французскому ученому, но что в христианской общине и особенно в христианской семье женщины оказывали могу-

—369—

чее влияние на проведение религиозного вероучения в жизнь, об этом мы склонны спорить всего менее. Мужчину от религиозных забот отвлекает «злоба дневи», он находить себе ободрение и нравственное успокоение в семье, здесь он забывает о горестях и неприятностях службы, о тяжелых столкновениях, о несправедливости. Женщина для того, чтобы дать нравственные ободрение и поддержку ищущему их мужу, черпает себе нравственные силы в молитве и церкви, и тот запас чистого настроения и добрых мыслей, который ей дает церковь, она отдает семье, детям, мужу. Церковные собрания Берлина показывают, что там много таких женщин, и что, следовательно, там много детей будет научено хорошо молиться.

Один день в году протестанты всецело посвящают покаянию. Это – Busstag – день покаяния. В Берлине в прошлом году он справлялся в среду 16 (4) ноября. Торговая, научная, промышленная и служебная жизнь в этот день прекращаются. В университете не читается лекций, в театрах не играют спектаклей, не дозволяются даже концерты. Совершаются усиленные службы, а вечером в некоторых театрах даются духовные оратории. Я был в этот день в церкви ап. Филиппа. Проповедовавший суперинтендент Фридрих говорил проповедь на евангелический рассказ о том, что Христос лицам, сообщивших ему о галилеянах, умерщвленных Пилатом сказал: «думаете ли вы, что эти галилеяне были грешнее всех галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но если не покаетесь, все также погибнете» (Лк.13:2–3). Эти громовообличительные слова Господа проповедник – хотя и не в угрожающе суровой форме – нашел возможным приложить к своей скромной пастве. Громадная зала кирхи, хоры, все было переполнено, костюмы на всех были скромны, лица носили на себе отпечаток религиозного смирения. Все приходили сюда с любовью к Богу, и все призывались к любви к ближнему (при кирхе имеется попечительство о бедных прихода), и думается, что все вышли из нее несколько лучшими, чем какими вошли. В том обстоятельстве, что в этот день запрещены спектакли, ясно открывается, что большинство на стороне церковных преданий, что религия здесь далеко не достояние истории.

—370—

А дозволенные оратории? Это, ведь, нечто подобное богослужению. Я слушал в тот вечер в королевской опере ораторию Гайдна – «времена года». Театр был полон, но публика была одета необыкновенно скромно. В художественно задушевной форме изобразив путь жизни человека, оратория дала всеми глубоко-нравственное назидание, показав, каким разумным светом освещает круговорот жизни религия. В произведении не было ни одного элемента, ни одной ноты, которые носили бы на себе отпечаток того, что нередко носит на себе искусство – язычества, прославления человеческой страсти, любви к женщине, геройских подвигов и т.п. Нет, все было освещено высокою христианскою идеей. Это был урок религиозной этики, облеченный из снисхождения к немощи слушателей в эстетически художественную форму.

Мне пришлось еще провести в Берлине Weihnacht – святую ночь, рождество Спасителя мiра. Рождество – детский праздник. Уже задолго до 25 декабря в магазинах появились елки, праздничные деды с праздничными подарками, башмаки, наполненные конфетами и т.д. Почти каждое немецкое семейство, устраивает себе в этот праздник елку. Но религиозный центр тяжести в празднике чувствуется очень сильно. Уже задолго до святок в кирха начинают даваться религиозные концерты – содержание пьес главными образом составляет событие Рождества, – иногда устанавливается небольшой сбор в пользу бедных на святки, ибо весьма прилично конечно, чтобы был хотя один день в году, когда и все бедные были бы сыты. Все это, видно, совершается по установившейся веками традиции, эти сантиментально возвышенные концерты, на которых добродушные немки проливают обильные слезы, эти праздничные книжки и картинки, назидательно поучающие о святой ночи, и это светло-торжественное и умиленное настроение, которое, конечно, более всего охватывает детей, но которое чувствуют в некоторой мере и старики, и взрослые. Чем может заменить наука эту чистую радость чистого праздника?

У нас имеются данные, что даже тогда, когда эта наука заключает свое содержание в отрицании божественного характера христианских праздников и в отрицании сверх-

—371—

естественности христианства служители ее иногда ищут успокоения в том, что они отрицают в своих научных теориях. Есть в Берлине тиргартен, это большой лес среди большого города. В нем есть церковь во имя ап. Матфея, пастор этой церкви Браун – один из лучших проповедников Берлина – отличается в церковном отношении строгим образом мыслей и сурово осуждает новейшее рационалистическое направление богословской пауки, он стоит за то богословие, которое существовало исстари, которое верит, что Христос воскрес и что если Он не воскрес, то суетна вера наша. Знаете ли, кого называют в числе усердных слушателей и почитателей этого пастора? Адольфа Гарнака, эту блестящую звезду Берлинского Университета. Историк рационалист, может быть забывая о своих рационалистических теориях, скромно слушает здесь изложение и утверждение старой, им в сущности отрицаемой протестантской веры. Что приводит сюда историка? Недавно его постигло несчастье. Его брат – профессор математики, которому он посвятил свою историю догматов, сошел с ума; он заболел манией преследования, совершил из Берлина в Будапешт бегство от воображаемых врагов и кончил тем, что был посажен в дом умалишенных. Мы думаем, что подобного рода события не остаются без влияния на наше нравственное мiросозерцание, но нам также кажется, что для талантливого историка и помимо этого печального обстоятельства имелись побуждения, заставлявшие его ходить в церковь тиргартена. Остроумно и своеобразно объясняя происхождение христианских догматов, он своим светлым умом должен был видеть, что он лишает их внутреннего смысла, и его сердце, конечно, не могло успокоиться на его доктринах. В лаборатории своих научных спекуляций он должен был находить слишком мало чистого и согревающего душу воздуха. Такой воздух сохраняется в старых церквах, и блестящий историк Берлина и ходит туда, чтобы от времени до времени дышать в их здоровой и нравственно-благодетельной атмосфере.

Германию, положим, не называют безбожною, но этот эпитет часто усвояют стране, с которою мы в настоящее время находимся в союзе – Франции. Союзная, друже-

—372—

ственная… и безбожная нация. Для уха человека, воспитанного в старых верованиях такое сопоставление определений, без сомнения, покажется странным, но нам кажется, что это последнее определяющее прилагательное не только странно, а в значительной мере и неверно. В Париже возвышается немало величественных и грандиозных церквей, и эти церкви – не забытые музеи, не археологические памятники, а места постоянных многолюдных собраний. Зайдите в Notre Dame (собор парижской богоматери) в какой вам угодно час, и всегда вы увидите у подножия статуи девы людей, которые на коленах выливают и исповедают перед нею скорби своего сердца, молят о своих нуждах, благодарят за полученные радости. На улицах Парижа можно встретить очень многих духовных лиц. О том, что религиозная вера далеко не угасла в Париже, кроме церквей и кюрэ свидетельствуют целые улицы и округи. На улице Rennes – громадной и широкой улице, тянущейся от бульвара С.-Жермен к вокзалу Монпарнасс вы найдете целую серию магазинов, торгующих религиозными предметами, специальные книжные магазины по католическому богословию (в других местах имеются специально протестантские). Округ около церкви св. Сульпиция (там состоит аббатом Вигуру – исследователь в области Ветхого Завета, работы которого высоко ценятся и учеными рационалистического направления) прямо носит название клерикального: магазины, названия, надписи, все здесь говорить о силе католической веры. На любой улице Парижа вы найдете немало магазинов, где продают Souvenir première communion – обыкновенно картинки на память о первом причащении, и в магазинах платья обыкновенно выставляются костюмы мальчиков и девочек для première communion. К первому причащению у католиков допускаются мальчики и девочки в возрасте лет 14 после испытания в знании веры, и видно, что еще многие жители Парижа считают нужным учить детей истинам этой веры и направлять их к принятию пищи от древа жизни.

Замечательно, что в Париже религия имеет своих почитателей главным образом вовсе не в низшем классе населения, христианство здесь вовсе не религия рабов, как

—373—

это было в древнем Риме, и не религия невежд, как это пытаются утверждать некоторые органы русской печати. Нет, христианство имеет здесь своих искренних сынов в самых различных классах общества. И так как мы с вами, конечно, должны и хотим иметь дело с мiром интеллигентным, с мiром разума, то для нас и поучительно отметить, что в высшем ученом учреждении французской республики члены с христианским образом мыслей вовсе не устраняются и не представляют собою исключительного явления. Высшее ученое учреждение Франции, это – французский институт, здания которого помещаются против роскошных музеев Лувра на левом берегу Сены. Институт этот подразделяется на следующие отделения: французская академия (академия сорока бессмертных), образующаяся главными образом из наличного состава лучших французских литераторов, академия наук, академия надписей и изящной литературы, академия нравственных и политических наук, академия изящных искусств. Между членами этих академий находится немало лиц, религиозность которых никем не оспаривается. Таков в числе бессмертных Брюнетьер (он же редактор одного из самых солидных журналов Франции Revue de deux mondes), по мнению некоторых и благомыслящих и верующих ученых он даже перешел нужные границы в своем недавнем апологетическом походе, именно тем, что, защищая веру, вздумали чересчур унижать науку, этим он дал в руки своих врагов оружие, которым, конечно, те не замедлили воспользоваться. Но во всяком случае Брюнетьер – лицо не отсталое по своим воззрениям: заседания академии бывают под его председательством. Далее, в числе членов есть даже епископ (Перо, епископ отенский), членом состоит Бурже, который довольно решительно исповедует истинность и нравственную обязательность христианских доктрин. По отделении наук мы находим немало добрых католиков и вообще верующих христиан: престарелого математика Гермита, астронома Фая, который начало своей книги о происхождении мiра посвятил рассуждению о Боге творце, бытие которого признал непоколебимо, Лаппарана – строгого католика и блестящего геолога, Годри, который хотя и ве-

—374—

рует в эволюцию, но верует также, что прогрессивное течение мiровой жизни управляется высшим Промыслом. В академии надписей мы находим аббата Дюшения, в академии нравственных и политических наук Поля Жанэ и Бутру являются представителями идеалистических начал. К этим именам можно бы было присоединить и другие и потом должно заметить, что если начать перечислять членов института, стоящих в прямой оппозиции к религии, то их окажется очень немного. Каждый новый член в каждом отделении института выбирается путем голосования членами этого отделения. Конечно, все кандидаты хорошо известны тем, кто их выбирает, и то обстоятельство, что при таких условиях выбираются лица с религиозным мiросозерцанием и что, напротив, прямые противники религии выбираются редко и только обыкновенно уже во внимание к исключительной талантливости (в прежнее время Литрэ, Ренан, теперь – Сюлли Прюдом, но Эмиль Зола в течение уже многих годов тщетно стучится в двери академии), ясно показывает, что атмосфера французского института, а вместе с тем, конечно, и атмосфера всей мыслящей Франции вовсе не антирелигиозная.

Мы ведем речь о том, что было и что есть. То, что есть, мы можем наблюдать более или менее непосредственно: современное религиозное состояние России, Германии, Франции, Англии и т.д., но о том, что было, мы можем судить только по литературным источникам, свидетельствам современников, и здесь наши представления о положении дел могут в значительной степени меняться, смотря по тому, какие начала мы примем в руководство для составления наших суждений. При оценке и выяснении прошедшего очень легко можно впасть в заблуждение, доверившись писателям, которые идеализируют старину и особенно старину религиозную. Нам всем приходилось слышать и читать о благочестивой и святой старине, о благочестии людей прошлых столетий, и опираясь на подобного рода чтение, некоторые думают, что происходит постоянное падение веры. Но обратимся к иного рода документам. Остановимся на философской литературе второй половины XVIII столетия и именно на философской литера-

—375—

туре Франции и сравним ее с современной. Литература прошлого столетия безмерно далеко заходила в отрицании, литература настоящего времени гораздо сдержаннее, спокойнее – и относится с несравненно большим уважением к традиционным взглядам и верованиям. Франция и особенно Париж легко могут произвести на наблюдателя впечатление безбожной страны, потому что там не запрещается неверующими людям громко кричать, что они ни во что не веруют, но очень несправедливо шум, поднимаемый подобного рода лицами, принимать за выражение общего настроения и общих убеждений. Разумная религиозная вера спокойна, серьезна и не говорлива; неверие нередко бывает хвастливым и заносчивым и часто обнаруживает наклонность к победоносному шуму. Во Франции нет цензуры, и потому атеисты спешат воспользоваться имеющеюся возможностью поглумиться над верою, высказать свое profession de foi, привлечь, если это окажется возможным, к себе новых адептов. Когда, основываясь на подобного рода явлениях, нам говорят о современном торжестве атеизма и об отошедшем в вечность благочестии прошлого, нам вспоминаются рассказы о прежних благочестивых людях, которые громко вслух всего мiра говорили: Господь Бог создали Адама, а потихоньку в интимных компаниях наставляли: «ну, полно, какой там Бог, просто-напросто обезьяна» когда у лучших из таковых в интимной же беседе спрашивали, почему же они оказываются такими неблагодарными по отношению к произведшей их природе и по отношению к своим действительным обезьяноподобным предкам, ставя на их место придуманного Бога и мифического Адама, – они отвечали, что этими они успокаивают сердца верующего народа и делают более спокойными и счастливыми собственное положение, последнее, конечно, самое важное. Святые отцы и благочестивые мыслители прошлых веков всегда признавали, что есть нечто худшее, чем атеизм, и мы думаем, что это религиозное лицемерие прошедшего гораздо хуже наивного крика современных атеистов.

Говорят о том, что религиозность исчезает в массах. Но прежде всего спросим мы, откуда знают, что она в них была? К народу, к массам внимательно стали от-

—376—

носиться и изучать его только недавно. Прежде его или игнорировали, или идеализировали, или изображали в самых черных красках, но в глубину народной души не заглядывали. Во всяком случай несомненно, что назад тому столетие народ был гораздо невежественнее, чем теперь: он не знал самых начальных истин религиозной веры. Какую же веру мог иметь он? кем и какому неведомому Богу был воздвигнут алтарь в сердцах этого народа? Что он был суевернее, это – бесспорно. В таком случае нужно только радоваться, что он теперь хотя отчасти освободился от гнета и власти страхов, созданных собственным воображением, он стал менее доверчив и более критичен, и самостоятелен; но действительные сторонники религиозной истины могут и должны только радоваться этому.

Я сказал, что мне представляется, что вера теперь стала более разумною и, следовательно, более крепкою. Вера людей в течение последнего столетия подвергалась многими искушениям, и потому неудивительно, что большинство из преодолевших искушения суть люди высоких достоинств. Прежде вера, все равно как милостыня фарисеев, получала очень скоро свою награду и притоми не от Бога, а от людей. Это делало слабейших из верующих требовательными, заносчивыми, самоуверенными. Они могли преследовать неверие, сомнения, и будучи господами положения вещей, они нередко в религиозной, но неразумной ревности наряду с действительными заблуждениями преследовали и мнимые, наряду с требованием исповедания божественной истины часто требовали исповедания и человеческой лжи – своего совершенно ошибочного понимания писания и – вообще – откровения. Теперь положение вещей изменилось. Люди веры прежде всего сами призываются давать отчет в их уповании, им никто не спешит подчиниться, но от них требуют, чтобы они представили оправдание разумности и моральности своих воззрений. Прежде учители веры не всегда с достаточным разбором возлагали бремена на тех, кто желал им следовать, придавали одинаковую важность и существенному, и несущественному, не разграничивали области веры от области, подлежащей свободному исследованию, поэтому учение о

—377—

кровообращении или о шарообразности земли казалось ими иногда более преступными, чем воровство и убийство. Теперь в силу новых условий они принуждены много раздумывать о существенном и несущественном в вере, о том, где должно полагать границы требованиям религиозного вероучения. Прежде ad maiorem Dei gloriam – для религиозных целей часто пускались в ход мiрские средства, пытались насильно направлять людей в царство небесное, теперь в этом деле следуют словам Господа о царстве небесном, что оно «силою берется и употребляющие усилие входят в него» – входят при помощи собственной нравственной самодеятельности, к которой могут направить человека только высокий нравственный пример и убеждающее своею внутреннею истиною слово. И на самом деле – посмотрим: в доброе старое время, когда царили благочестие и чистота веры, на который так умиляются любители старины, каковы были духовные вожди народа? Католическое духовенство начала новых веков, иезуиты – что же эго действительные служители Христа и истолкователи Его заповедей? Иезуитов вообще никогда не обвиняли в безнравственности, они всегда являлись фанатическими служителями религиозной идеи, но каким грубым непониманием христианства была запечатлена их деятельность в прошедшем! Иезуитов много и теперь, между ними много ученых, н верующие и неверующие читают теперь с истинным удовольствием их трактаты – в этих трактатах нет старой казуистики, нравственной эластичности, двухсмысленности, это – добросовестные и часто талантливые исследования по различным вопросам знания. На служителях католической веры лежит старая тень многих исторических грехов: их обвиняют и в жестокости к противникам (Бруно, Галилею) и в безнравственности. Рассказывают страшные истории о разврате пап. Но теперь? Самый упорный враг католицизма едва ли насчитает во Франции много фактов, говорящих о безнравственности или бесчестности их служителей алтаря. Что касается до нравственной личности последних пап, то на нее решительно никто не осмеливается набросить тени. Католицизм с своим видимым непогрешимым главою, конечно, содержит много заблуждений; нельзя сказать, что

—378—

его духовенство вообще безупречно: от времени до времени оно в различных местах проявляет неразумный фанатизм, и затем, обязательное целибатство налагает на него такое искушение, переносить которое способными оказываются только немногие. Но бесспорно, что теперешнее духовенство несравненно лучше прежнего, что времена Боккачио и его «Декамерона» прошли. Если учители и руководители стали лучше, то должны стать лучше и ученики и руководимые.

Но мы предполагаем не только то, что учители веры и общество верующих становится лучше; нет, мы предполагаем гораздо бόльшее, что и неверующее общество стало лучше, что, несмотря на то, что оно отрицает учение Христа, оно восприняло некоторые Христовы заповеди и все шире и шире, более и более проводит их в жизнь. Ближайшая задача, которая намечена возрожденному человечеству, это – устроение царствия Божия (церкви Божией) на земле. Царство Божие, это – правда, мир и радость о Святом Духе. Без сомнения, прямой путь, которым каждый может содействовать устроению этого царствия, это – прежде всего личное религиозное, а затем и всестороннее усовершение; но человек слаб, и едва ли его особенно можно осуждать, если он приближается к высшей правде не прямыми, а извилистыми путями. Должно любить Бога, это – высшая задача и высшее блаженство человека, но больному и мутному взору человечества страшно и больно взирать на Божество. Поэтому людям дана другая ближайшая заповедь – любить ближнего. Кто говорит: «я люблю Бога, а брата своего ненавидит; тот лжец, ибо нелюбящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит» (1Ин.4:20). Апостолъне говорит, что, кто любит ближнего, тот уже непременно любит и Бога, но из его слов можно вывести, что любовь к ближнему есть шаг на пути любви к Богу. И вот, мне думается, что неверующий Запад делает шаг в этом направлении. Никто не может оспаривать, что там видна усиленная забота о благополучии меньших братий. Работа о том, чтобы бедным детям давать бесплатное образование, доставлять содержание, развлечения, устраивать для них праздники: затем забота о бедных

—379—

взрослых, чтобы они не подвергались эксплуатации богатых, чтобы они по возможности имели доступ к духовным радостям жизни, могли наслаждаться чтением, музыкою, пением, театром, могли бы видеть произведения искусства, знакомиться с научными завоеваниями. Далее, забота о бедных в болезни и старости – образование пенсий, сберегательных касс. – Теперь тщательно стараются урегулировать заработную плату и число часов рабочего дня. Число рабочих часов стремятся сократить, а заработную плату увеличить. Бесплатные лечебницы, бесплатные библиотеки, бесплатные учебные курсы в западных городах часто попадаются на глаза. Во время моего пребывания в Париже там произошла стачка почтальонов. Палата депутатов составила проект об увеличении их содержания, сенат отверг предложение палаты. Это произошло в среду днем, а в четверг утром в Париже уже не разносилось писем, и Париж, в котором ежедневно доставляется на дома до миллиона писем, печатных изданий и посылок, подобно глухим городкам и деревням, имеющим не ежедневное почтовое сообщение, в этот день остался без почты. Стачка была быстро и энергично подавлена. Бесспорно, образ действий стачечников был нечестен (они отказались исполнять обязанности, не отказываясь от должности), незаконен и неразумен. Вследствие их поведения пострадали совершенно невинные люди, не получившие своевременно нужных сообщений. Не представлялось особых затруднений уволить весь состав почтальонов и заменить его новым, но вместо того, чтобы поступить так, с каким снисхождением и вниманием отнеслись к ним правящие классы. И печать, и общество единогласно высказали порицание их движению, но, признавая их заслуживающими кары, указывали великое смягчающее обстоятельство в скудости получаемого ими содержания и говорили, что должно смягчить им наказание и позаботиться об улучшении их быта. Точно также во всех других сферах деятельности упорно ставится теперь вопрос о меньших делателях, об их благополучии. Не только эксплуатация, но даже неравноправность встречают себе суровое осуждение. О народе, о меньшем брате заботятся – его хотят накормить, одеть, научить и приобщить к культурному человечеству. Но эти

—380—

заботы о меньшем брате разве не представляют собою шага на пути к устроению царствия Божия?

Могут возразить, что в данном случае мотивы, побуждающие неверующие общественные классы запада заботиться о низших, вовсе не высоконравственного характера. Что одни о меньших братьях вспоминают, чтобы кольнуть ими своих старших братий, что другие обращаются к меньшим братьям, чтобы имеют в них опору против старших. Что вообще высшие классы делают уступки низшим, потому что чувствуют, что безмерная эксплуатация и давление низших классов не могут кончиться добром, что народ, эта стихийная сила, может возмутиться, прийти в движение, может произойти революция, может начаться дикая и кровавая расправа с высшими классами. Побуждением для того чтобы заботиться об образовании и развитии низшего класса, говорят далее, может служить стремление иметь у себя слуг и работников лучшего качества. Вообще хотят установить, что не любовь к меньшему брату побудила старшего протянуть ему руку помощи, а забота о собственном благополучии и собственная опасность. Если же все это совершается даже не на альтруистической, то тем более, конечно, не на религиозной почве. Сами борцы за права человека не апеллируют к религии, да и их способ действия далеко не всегда согласуется с требованиями религиозной правды. Пусть все это так! скажем мы. Пусть взаимообщение между высшими и низшими, благотворительные учреждения, больницы, школы возникли для блага ближнего раньше, чем устроявшие эти учреждения пожелали им блага. Вообще, пусть выражения любви явились раньше любви. За всем тем, нам кажется, во всем этом нужно видеть движение ко благу, к созиданию царствия Божия. Внутренняя настроенность людей не отвечает провозглашаемым и даже отчасти осуществляемым ими принципам добра, дела явились раньше любви, но раз заповедь о любви произнесена громко, раз люди увидали необходимость осуществления этой заповеди, то благоразумие скоро приведет их к сознанию, что самое лучшее для них это приобрести такую настроенность, по отношению к которой дела любви явились бы ее естественным выражением. В про-

—381—

шедшем высшие классы общества презирали низшие и эксплуатировали их. Низшие классы завидовали высшим и ненавидели их. Вот – строй жизни, над созиданием которого трудился отец лжи и зла дьявол. Божественный промысл словами пророков и учителей, равно как и событиями жизни, наставлял людей, что их жизнь ненормальна, и что начало благополучия на земле утверждается на возвещенных с неба шести последних заповедях десятословия: почитай родителей, не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не клевещи и не только не делай, но и не желай делать ничего подобного. Первая из этих заповедей и есть первая заповедь с обетованием: «да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли блазе». И вот, опыт тысячелетий приводит людей к признанию вечной правды этих истин второй части десятословия. Часть признается за истину, это великий шаг к тому, чтобы признать истину целого.

Движение по направлению к истине, по пути к правде выражается в настоящее время в отношениях некоторых неверующих к служителям религиозной правды. В прошедшем это отношение можно было характеризовать одним словом – глумление. В служителе алтаря, в богослове неверующие вовсе не хотели видеть человека каких-либо убеждений, борца за то, что он считает истиной, – в нем обыкновенно видели шарлатана и притом даже низшего разбора. Мы можем читать старинные описания того, как негры ловили иезуитов, и как маленький негритёнки кричали с восторгом, что они сегодня будут есть иезуитину. Мы можем читать описания любовных приключений патеров, по большей части неудачных, рассказы об их корыстолюбии и о том, как, встречаясь с плутами, более искусными, чем они сами, они оставались в глупом положении и пропадали. Даже наш Пушкин – может быть в дни, когда у него, пользуясь его собственным выражением были «сердце пусто и празден ум» – разрешился одним таким произведением. Досужие люди не прочь и теперь искать для себя духовного наслаждения в подобного рода глумлении – но общее направление теперь иное. Неверующий мыслитель наших дней видит в богослове не шарлатана, не практического дельца, а идеалиста –

—382—

человека благородных, возвышенных, но – правда – ложных принципов. Каждое заблуждение, конечно должно иметь вредные последствия; таковые последствия, с точки зрения современного атеиста, должна иметь и религиозная вера, но он видит для нее много смягчающих обстоятельств – он признает, что эта, с его точки зрения, pia fraus полезнее и благотворнее того «не знаю», которое только единственно он может сказать в ответ на вековечные вопросы. Затем, современный мыслитель, не принимающий положительной религии, libre penseur, вообще говоря, не столько атеист или пантеист, сколько скептик, – он во всем сомневается и в глубине души у него всегда таится сомнение – точно ли выбранное им мiропонимание есть наилучшее? Будучи в глубине души скептиком, мыслитель понимает прекрасно, что для житейского обихода очень недостаточно одной скептической философии, что нужно нечто положительное, нужны некоторые устои и что такие устои можно находить в религии. Конечно, религия с ее мистицизмом, откровением, догматами в его глазах есть тормоз для свободного исследования истины, но с другой стороны он признает, что она заключает в себе много добрых правил, освящает требования морали, и что в конце концов догматы религии не хуже догматов любой философии. Отсюда и служитель религии, будет ли он служителем церкви или только ученых, защищающим религиозные начала, в глазах современного атеиста является лицом, вполне заслуживающим уважения, – он видит в нем разномыслящего собрата (собрата по занятиям философскими вопросами), и в его глазах этот собрат является даже окруженным некоторым возвышенным ореолом: он защитник умирающих идеалов – возвышенных, благородных, но умирающих, он – жертва святой иллюзии. Современный мыслитель, конечно, считает себя несколько выше этого собрата, молящегося тени, но он слишком развит для того, чтобы не оценить достоинств святой молитвы. Человек, молящийся небу об очищении своего сердца и оправдании своего духа, не виноват в том, что небо не слышит его, потому что оно пусто; если небо не может, то люди должны оценить благородный характер его молитвы. Во имя этого и многих иных по-

—383—

добных соображений христианский богослов не презирается теперь неверующим мiром. Ученый неверующий спешить к нему с дружественно протянутою рукою и с готовностью служить, поскольку может, своими учеными указаниями. При подобного рода встречах, при первом свидании забывается различие наций, различие убеждений, люди сходятся на общей почве, честного искания истины, которую они понимают различно, но узнать которую оба они желают от всей души. Я смею думать, что ни один православный богослов в настоящее время не может сказать, что на инославном и неверующем западе к нему отнеслись высокомерно, с насмешкою или что ему отказали или обнаружили неохоту давать нужные пособия. О нет, современный православный богослов при своих странствованиях по западу также, как и другие, – и я склонен думать даже более, чем другие – встречает свидетельства и доказательства возрастающего и укрепляющегося сознания братства народов. Его встречают как брата, как друга, к его верованиям относятся с уважением и к нему самому с любовью. Подобного рода отношение рождает в душе самым благородные чувства, – начинает сознавать нравственную солидарность человечества. А разве эти чувства не представляют собою приближения к тем, которые должны одушевлять членов церкви Христовой, где нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного, ни мужеского пола, ни женского, но – все и во всех Христос.

Кто верит, что человечество должно устраивать свою жизнь не по собственным измышлениям и произволу, а на основании учения откровения, кто верит, что залог счастья человечества в религии, тому, мы думаем, должно быть дорого то обстоятельство, что религия в настоящее время становится предметом усердного изучения, и ее изучают не только верующие, как данное и непререкаемое исповедание веры, но ее исследуют и неверующие, как замечательный исторический факт, как важную психологическую проблему. Изучается религия вообще, во всех тех разнообразных формах, в которых она являлась в исторической действительности. Стараются понять религиозные верования дикарей, пытаются проникнуть в сум-

—384—

рак их души. Прежде вопрос о них, их верованиях и убеждениях решался одень просто: они хуже скотов бессловесных, их можно и должно употреблять вместо скота, за ними охотились в Африке и ими наводняли торговые рынки Америки. Когда американские дикари оказались малоспособными к работе, обстоятельства как-то сложились так, что эти несчастные дикари стали вымирать. Теперь вспомнили и об этих уже действительно меньших братьях человечества, и теперь лучшие из исследователей засвидетельствовали, что в душе у первобытных дикарей таятся те же и стремления, и порывы к непостигнутому Благу». Пытаются понять сущность их верований, выяснить и определить тот психический рычаг, который заставляет их почитать фетишей и бояться мертвецов. Усердно изучают религии древних культурных народов, из религий современных буддизм со стороны некоторых пользуется даже преувеличенным вниманием. Изучение религий ведется рационалистическим методом, но весьма важен самый факт, что оно ведется и ведется усердно. Б первое время существования христианства о христианах ходили самые нелепые и невозможные слухи, говорили, что они употребляют в пищу человеческие тело и кровь, что предаются неудержимому разврату, что у них на вечерях любви происходить кровосмешение. В ответ на эти обвинения христиане отвечали приглашением узнать их поближе. На религию вообще в недалеком прошлом возводилось тоже немало и тяжелых обвинений и происхождение ее предполагали в самых мутных источниках. Мы должны радоваться, что религию теперь исследуют. Пусть на самом деле проверят – явилась ли она вследствие невежества, неразумия и страха или имеет свой корень в иных высших побуждениях. Пусть исследуют христианство. Результатом исследования должно явиться познание истины, но Христос сказал: «познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин.8:32), т.е. свободными от заблуждений, истина рассеет тьму, в которой теперь бредет человек, и он тогда свободно и сознательно будет выбирать себе путь жизни, который теперь он часто выбирает под темными влияниями. Конечно, между познанием истины и ее исканием лежит большое

—385—

расстояние и их разделяет немалое число препятствий. Ограниченность умственных сил и познаний человека делают то, что он легко принимает ложь за истину и высшую истину отвергает во имя лжеименного знания. По отношению к религиозной области даже обыкновенно происходило то, что первые шаги исследования вели к отрицанию или сомнению. Но наша религиозная вера дает нам надежду, что это – только первые шаги, – дальнейшее движение само по себе должно показать ошибочность первоначальных рационалистических обобщений и затем, неужели богословы окажутся совсем неспособными или не желающими показывать рационалистам ошибочность их методов и воззрений?

Не будем закрывать глаза перед истиною: научное исследование доселе в общем направляло людей не по пути к церкви, но вело от церкви на страну далече. Между некоторыми положениями науки и тезисами веры по-видимому есть противоречие, а тех двух противоречивых положений только одно может быть истинным. Между религией и наукой конфликт по многим пунктам существовал всегда и по многим пунктам он устранен, но постепенное развитие научного знания непрестанно выдвигает новые пункты для столкновений. На ком лежит забота об их устранении? Конечно, на нас с вами, господа! Наше дело бороться с теми идолами Бэкона, которые закрывают святую истину от человечества.

Вам предстоит вести эту борьбу в наступающем XX столетии. Вы – работники XX столетия. В каком же положении находится теперь к началу века поле духовной битвы, в которой принимаюсь участие лучшие духовные силы человечества? В каком положении находится конфликт между религией и наукой? Какие представляются лучшие средства для его устранения? Я думаю, что нам лучше всего начать нашу работу с обсуждения этих вопросов, с исследования современного положения борьбы между религией и наукой, чтобы путем такого исследования выяснить существо и задачи науки о религии, определить методы, которыми мы должны идти в избранной нами деятельности.

С. Глаголев

—386—

(Из лекций покойного профессора Московского Университета, А.С. Павлова)

I. Виды источников церковного права и их относительная важность

§ 1. Божественное право церкви, как первооснование и притврий ее положительного права.

Из понятия о церкви, как божественном учреждении, осуществляющем на земле недостижимые ни в каком другом человеческом союзе цели христианской религии, необходимо следует, что первоисточником основных законов, определяющих ее устройство и деятельность, служит божественная воля Основателя церкви, открытая Им последней. Но и сама церковь, как живой организм, поставленный в обыкновенные условия человеческой жизни, уполномочена своим Основателем развивать свое право, сообразно с потребностями времени и места. Кроме того, по своему положению в сфере мiрского права, церковь находится в зависимости от государства и от него получает нормы, определяющие ее внешние права и отношения. Таким образом, право церкви, по своему происхождению, есть или божественное (jus divinum), или человеческое, созданное частью самою церковью (внутреннее право), частью государством (внешнее право).

Божественное право, относясь к самому существу церкви и составляя первичные основы ее устройства и деятельности, необходимо для нее во все времена и, значит, имеет характер неизменяемости. Источниками познания этого право служат, прежде всего, книги священного писания,

—387—

в которых содержатся непосредственные откровения божественной воли. Но каноническая важность правил религиозно-общественной или, что то же, церковной жизни, содержащихся в священном писании, не одинакова. На первом плане стоят, конечно, правила, данные церкви Самим ее Основателем или от Его имени – Апостолами, как продолжателями божественного дела устроения церкви. Затем следуют правила церковной жизни и дисциплины, предписанные Апостолами от своего собственная лица и ими же отличенные от правил божественных (1Кор.7:12:25). Наконец, церковь находит для себя обязательные законы и в книгах священного писания ветхого завета, преимущественно в Моисеевом законодательстве, о котором сам Христос сказал: «Я пришел не разрушить закон, но исполнить» (Мф.5:17). Действительно, в учении Иисуса Христа и Его Апостолов многие предписания Моисеева законодательства, взятые в их духе и внутренней сущности и очищенные от примеси национально-еврейских элементов, получили значение закона Божия и для христианской церкви. Таковы, например, известные десять заповедей Моисеева закона, составляющие основание общественной христианской морали и вместе как бы сокращенный криминальный кодекс церкви. Таковы и некоторые определения Моисеева законодательства, относящаяся к брачному праву (например, законы о родстве и свойстве, как препятствии к браку). Но самый факт нахождения в книгах священного писания тех или других правил, имеющих отношение к внешнему порядку церковно-общественной жизни, еще не решает вопроса о присущем им характере норм божественного, неизменного права. Так, напр., в одном из посланий Апостола Павла содержится правило: «подобает епископу быти единыя жены мужу» (1Тим.3:2); но мы знаем, что по действующему церковному праву для епископов обязательно безбрачие. В объяснение этого нужно сказать, что приведенное предписание Апостола дано было применительно к обстоятельствам времени, когда безбрачных кандидатов на епископство находить было трудно; впоследствии же церковь, как толковательница норм божественного права, в том же самом jus divinum нашла основание для правила, требующего,

—388—

чтобы епископ был безбрачен. – Какой-же критерий должно принять для безошибочного суждения о том, что из правил церковно-общественной жизни, содержащихся в священном писании, принадлежит к jus divinum, и чтό не принадлежит? Таким критерием может служить только ясно выраженное сознание вселенской церкви, что известное правило или установление имеет свой источник в божественной воле и относится к самому существу церкви, а не есть только предписание, вызванное исключительными обстоятельствами церкви первенствующей. Отсюда сама собою открывается необходимость другого источника для познания норм божественного права, именно священного предания. Под именем священного предания разумеется совокупность правил церковной веры и жизни, полученных церковью от тех же боговдохновенных авторитетов, от которых она имеет и священные писания, но переданных не в письмени, а устно или в непосредственно-апостольских установлениях. Указания на этот источник церковного права находятся в самом священном писании. Так, апостол Павел дает верующим наставление соблюдать предания, полученные от него словесно или в письмени. И по отношении к преданиям вопрос о том, имеют ли они характер норм божественного права, решается в последней инстанции авторитетом Вселенской церкви. Что она изначала и непрерывно соблюдала как несомненно-апостольское предание, как необходимый законы своей жизни, то – бесспорно – должно быть относимо к jus divinum, наряду с подобными же нормами, содержащимися в священном писании. Содержание всей совокупности норм божественного права церкви может быть выражено в следующих общих положениях: 1) Церковь есть непосредственно-божественное учреждение, назначенное для осуществления в роде человеческом цели христианской религии – духовного обновления нравственно падшего человечества и воссоединения его с Богом; значит, она имеет божественное право на существование. 2) Как видимое общество верующих во Христа, поставленное в обыкновенные условия человеческой жизни, церковь имеет нужду в определенном внешнем порядке своей земной жизни; значит, она уполномочена своими Основателем установлять этот порядок,

—389—

сообразно своему существу и назначению, и охранять его от возможных нарушений со стороны частного произвола. 3) Для установления и сохранения порядка в каждом человеческом обществе необходима общепризнанная власть: такая власть существует и в церкви; она дана ей вместе с ее бытием и, значит, точно так же, как и сама церковь, имеет характер непосредственно-божественного установления. 4) Осуществляя в мiре такую жизненную цель, которая указана человечеству не человеческим разумом, а божественным, церковь, как видимый союз людей, существенно отличается от той высшей формы человеческого общежития, которая называется государством и в которой осуществляются естественные жизненные цели людей, как существ разумно-нравственных. 5) Церковь основана на все времена и для всего человечества: но условия ее внешней жизни не всегда и не везде одни и те же. Поэтому она, при осуществлении своей задачи, имеет нужду, а, следовательно, и право, изменять формы своего внешнего порядка, поскольку этот порядок не связан с самим существом ее, т.е. не имеет прямых оснований в божественном праве. 6) Как видимое общество, поставленное в обыкновенные условия человеческой жизни, церковь имеет нужду в материальных средствах для осуществления своих целей, поскольку эти цели относятся к земной жизни верующих. Другими словами: церковь jure divino имеет имущественную правоспособность, основанную на необходимом требовании ее земного существования.

Из представленного очерка общего содержания норм божественного права церкви само собою открывается, что нормы эти не имеют характера юридических норм в строгом смысле этого слова и в своей совокупности не составляют кодекса положительных церковных законов, раз навсегда определивших внешний порядок церковной жизни во всех его подробностях. Христос дал Своей церкви только основные черты ее устройства и общее полномочие действовать в мiре, сообразно своему назначение. Таким образом, нормы божественного права служат только первооснованиями, высшими началами и критериями положительного церковного права, которое ни

—390—

в каком случае не может стоять в противоречии с ее божественным правом. Это положительное или человеческое церковное право, создаваемое самою церковью при содействии государства, возникает и развивается, как и всякое другое положительное право, в двух формах: в форме законодательства и в форме обычая.

§ 2. Законодательство, кань источник церковного права.

В силу положительного существа и устройства церкви, законодательство естественно составляет самый обильный источник ее права. Органы законодательной власти в церкви даны в самом ее устройстве, в учении о котором они и будут рассмотрены нами. Здесь же мы ограничимся только указанием общих свойств собственно церковного, или канонического законодательства. Во-1-х, в своем содержании и действии оно ограничено чисто церковными делами и отношениями. Там, где законодательная деятельность церкви переходит за пределы ее непосредственной компетенции где она своими законами затрагивает отношения чисто гражданские или светские, там всегда предполагается формальное или молчаливое согласие на то со стороны государства, которое, поэтому, в праве видоизменять и вовсе отменять церковные законы, касающиеся дел и отношений гражданских или государственных. Во-2-х, по своему направлению законодательство церкви вообще отличается строго консервативным характером. Его развитие обусловлено необходимостью соблюдения единства начал церковной жизни во все времена и при всех обстоятельствах. Наконец, в-3-х, согласно с существом церкви, как союза, основанного на религиозной вере и держащегося силою убеждения, церковные законы обыкновенно составляются и формулируются не столько в повелительном тоне законов, сколько в форме правил убеждающих и наставляющих, т.е. действующих на волю чрез совесть. Отсюда и древнее название их – κανόνες, а не leges; отсюда и их своеобразная санкция, состоящая в угрозе нарушителям их гневом Божиим, карою небесною или дисциплинарным наказанием, налагаемым самою церковью и состоящим в отлучении от ее общества.

Наряду с каноническим или собственно церковным законодательством, источником права церкви служит и

—391—

законодательство гражданское. Конечно, как общество религиозное, существующее jure divino, церковь не может быть всецело объектом законодательной деятельности государства. Но как внешний, видимый союз, она стоит внутри мiрского правового порядка: ее члены суть вместе и граждане государства. Отсюда само собою следует, что правовые нормы, действующие в данном государстве, простирают свое действие и на церковь, определяют, так сказать, ее правоспособность в сфере мiрского общественного порядка и решают вопрос о том, насколько собственно церковные законы имеют силу и в этом мiрском (гражданском и политическом) порядке. Словом: все внешнее право церкви имеет своим источником положительное гражданское и государственное законодательство. Что же касается до внутренних церковных дел и отношений, то католическая церковь в принципе отвергает возможность определяющего участия здесь государственной власти; она допускает возможность только признания государством ужо существующих законов внутреннего церковного порядка, созданных самою церковью. Напротив, с точки зрения православного и протестантского церковного права, государственная власть может быть даже непосредственными органом церковного законодательства, т.е. может давать нормы и по внутренним делам, и отношениям церкви. Но при этом всегда предполагается, что законодатель сам принадлежит к церкви и действует в строгом согласии с основными и неизменными началами ее собственного права.

§ 3. Обычное право церкви.

Законодательство не обнимает всего действующего права церкви; наряду с этим источником церковного права необходимо признать с таким же значением и обычай. Обычаем, в юридическом смысле, называется такой образ действий, обязательная сила которого утверждается не на прямом предписании законодательной власти, а на общем убеждении данного социального круга в том, что в известных случаях необходимо держаться именно одного, а не другого образа действий, другими словами – соблюдать одно определенное правило. Вся совокупность таких правил и называется обычным правом. Существование обычного права в церкви

—392—

необходимо предположить уже потому, что церковь вообще в своих действиях консервативна и сообразует их с примерами своего прошедшего. И действительно, в источниках канонического права мы находим весьма частые и прямые указания на действие в церкви обычаев наряду с законодательными нормами, т.е. канонами (1 Всел. соб. пр. 18; VI Всел. 39; Вас. В. 87 и др.). Правда, в канонах древней церкви слово «обычай» нередко употребляется в смысле предания, так как и тому, и другому одинаково присущ признак древности. Но на самом деле обычай и предание – два совершенно различные понятия. Преданием называется то, что церковь производит от авторитетов, имеющих для нем законодательную власть, именно – от Апостолов; следовательно, предание подходит под понятие нормы законодательной (только не писанной), и притом имеющей значение нормы божественного права. Напротив, обычай непосредственно производится жизнью самого церковного общества и – следовательно – принадлежит к нормам человеческого права. Тем не менее, отождествление в наших источниках обычая с преданием допускается не без основания. Только тот обычай может получить в церкви обязательную силу, который прямо или косвенно утверждается на общепризнанном церковном предании и ни в каком отношении не противоречит этому последнему. Противоречие церковного обычая с несомненным апостольским преданием служило бы доказательством, что этот обычай не есть продукт истинно-церковного сознания, и таким образом, сам по себе он еще не доказывает действительного существования соответственной ему церковно-юридической нормы. Этою чертою обычное церковное право отличается от права светского, или гражданского. В гражданском праве неписанный закон (пли обычай) представляет собою первоначальную форму права, переходящего потом в писанные законы. Напротив, церковь с своими божественными правилами, писанными и неписанными (т.е. преданиями), есть институт всецело положительный, жизнь и деятельность которого утверждается на положительных предписаниях закона Божия. Для того, чтобы обычай получил силу церковного закона, от него требуется, во-1-х, чтобы он быль consuetudo rationabilis,

—393—

т.е. чтобы не противоречить духу и существу как всей церкви, так и в частности природе того института, которого он касается; во-2-х, чтобы он был consuetudo legitime praescripta, т.е. чтобы его существование и действие могло быть доказано за более или менее продолжительное время. Если церковный обычай удовлетворяет этим требованиям, то он может быть не только consuetudo praetor legem, т.е. восполнять пробелы церковного законодательства, но и consuetudo contra legem, т.е. ограничивать действие закона и даже прямо заступать его место, (отменять его). Объясним это примером. Действующий закон нашей церкви требует, например, чтобы при крещении младенца был один восприемник, лицо одного пола с крещаемым, и ставит этого восприемника в отношение духовного родства к воспринятому и его родителям, а это духовное родство имеет известное юридическое значение, именно в сфере брачного права. Между тем обычай требует, чтобы у каждого крещаемого, как духовно новорожденного, было два восприемника в качестве духовного отца и матери, и обоих этих лиц ставит в отношение духовного родства, как к воспринятому и его родителям, так и между собою. При постоянном соблюдении этого обычая противоположный ему церковный закон действует в брачном праве лишь настолько, насколько церковно-общественное сознание допускает возможность диспенсации (освобождения) от обязательной силы обычая.

II. История источников церковного права

Отделение первое. История общего церковного прав

§ 4. Деление на периоды.

Историю источников общего церковного права и их практического употребления в православной греко-восточной церкви можно разделить на четыре периода, из которых первый простирается от начала христианства до эпохи признания его государственною религией в римской империи при Константине Великом: второй период – от Константина Великого до издания Фотиева Номоканона в конце IX столетия;

—394—

третий – от конца IX до половины XV столетия, или до падения Византийской империи и, наконец, четвертый – от завоевания Константинополя турками до настоящего времени.

Период I. От основания церкви до Константина Великого

§ 5. Источники церковного права в этом периоде.

Первые христианские общины управлялись своими предстоятелями, епископами, по тем нормам, какие даны были в писаниях и преданиях апостольских и которых все держались с неизменною верностью, как общего и необходимого канона церковной жизни и дисциплины. Единство оснований церковного порядка поддерживалось живыми сношениями между отдельными христианскими общинами, который в своей совокупности сознавали себя, как одно целое, как одну вселенскую церковь (ἐκκλησία καθολική). Внешними центрами этого единства служили те церкви, который основаны были непосредственно самими апостолами и в которых поэтому другие, позднейшие церкви видели для себя живой образец веры и дисциплины. Такими центрами были: на востоке – церкви иерусалимская, антиохийская и александрийская, на западе – римская. Но повсеместное действие одних и тех же начал церковной жизни не исключало возможности возникновения в поместных церквах некоторых особенных правовых норм, соблюдавшихся под именем отеческих преданий и обычаев. Эти особенности, в силу присущего церкви стремления к единству в учении и дисциплине, нередко подавали повод к спорам между отдельными церквами по вопросам, для решения которых не было прямых оснований в общем церковном предании. В таких случаях составлялись церковные соборы (σύνοδοι, concilia) из предстоятелей отдельных церквей, и спорный вопрос решался на основании предания старших церквей, основанных лично тем или другим Апостолом. Соборные определения (ψήφοι συνοδικαὶ, sententiae synodales, s. сonciliorum), если дело представляло важность для всей церкви (напр., спор о крещении еретиков, о принятии отпадших от христианства), сообщались в окружных посланиях и другим церквам, предстоятели которых лично не

—395—

принимали участия в соборных совещаниях. Если такое определение действительно было повсюду принимаемо за правильное, то оно получало значение канона, т.е. общеобязательной нормы. Впрочем, в рассматриваемый период только догматические определения соборов достигали всеобщего признания; что же касается до чисто дисциплинарных, не имевших прямого отношения к вере постановлений, то действие их обыкновенно ограничивалось только теми пределами, в которых собор был непосредственно компетентен. Потому-то в те времена еще не было в обычае называть дисциплинарные определения соборов канонами и давать им редакцию строго-формулированных правил, в какой они являются в следующему втором периоде. По той же причине мы не имеем от этого периода ни одного соборного дисциплинарного определения, которое вошло бы в состав общецерковного канонического кодекса, т.е. сделалось источником общего церковного права.

Частейшие вопросы церковной дисциплины, не имевшие общецерковной важности, решались отдельными иерархическими лицами в так называемых канонических ответах (responsa canonica) или посланиях (epistolae canоnicae). Такие послания всего чаще писались епископами старших церквей в ответ на вопросы епископов церквей младших, находившихся в известном подчинении своей митрополии. Ответные послания обыкновенно давались на имя лица, вопрошавшего, и формально не имели для него обязательной силы. Но всеобщее уважение, каким пользовались некоторые из авторов таких посланий, и внутренний авторитет самых ответов, т.е. их строгое согласие с общим духом апостольского предания и соответствие с природою церковных институтов, были причиною того, что в следующем периоде некоторым из канонических посланий, явившихся в рассматриваемое время, получили одинаковое значение с соборными канонами. Словом, судьба этих responsa canonica была та же, что и судьба известных responsa prudentium римского права, которые также давались юристами, как частными лицами, но благодаря своему внутреннему достоинству в императорский период получили значение законов, а в эпоху Юстиниановой кодификации составили особую часть законодательного

—396—

свода, называемую Digesta. Подобно им и responsa canonica, бывшие сначала необязательными частными суждениями по церковным вопросам, впоследствии сделались источниками общего церковного права. От настоящего периода мы имеем в каноническом кодексе нашей церкви по одному посланию трех отцов Восточной церкви, именно: Дионисия александрийского († 265) о продолжительности поста пред Пасхою и пр., Григория неокесарийского († 270) – о мерах против тех христиан, которые во время нашествия варваров сделались виновными в различных преступлениях против религии и церкви, и Петра александрийского († в нач. IV в ) – о том, как должно поступать с падшими, т.е. отрекшимися от веры во время гонения на христиан, воздвигнутого императором Диоклетианом. Но значение источников общецерковного нрава эти epistolae canonicae получили, повторяю, только уже в следующем периоде.

§ 6. Сборники источниновъ церковного права.

Из всех рассмотренных нами норм церковной дисциплины в первые три столетия наибольшим уважением пользовались, конечно, нормы апостольского происхождения, которые содержались как в писаниях, так и в преданиях Апостолов, т.е. в их наставлениях, данных словом и личным примером. Для того, чтобы нормы этого последнего вида не пришли в забвение или не подверглись искаженно, уже весьма рано нашли нужным дать и им письменную форму. Так явилась довольно значительная масса апокрифов, т.е. таких писаний христианской древности, который выдают себя за подлинные произведения Апостолов, но на самом деле содержать в себе только их устные предания, да и то не всегда в чистом виде, а некоторые и прямо составлены еретиками. Старших из апокрифов, так наз. Διδαχὴ τῶν δώδεκα Ἀποστόλων, относится, по всей вероятности, к началу II-го столетия нашей эры. Здесь от лица Апостолов излагаются разные наставления, касающиеся христианской веры и жизни и, между прочим, содержится несколько норма церковно-юридических. Этот старший, несколько лет тому назад открытый апокриф²⁶⁵⁰, уже к концу IV века вы-

—397—

теснен был из употребления другим подобным сборником, так называемыми Апостольскими Постановлениями (Διαταγαὶ τῶν Ἀποστόλων, Constitutiones apostolicae). В настоящем своем виде Апостольские Постановления состоят из 8 книг, в которых соединены в одно целое три самостоятельных сборника, происшедшие в разный времена и от разных авторов. Первоначальное зерно заключается в первых шести книгах, который составляли сначала особенный сборник, носивший название: Наставление Апостольское (Δίδασκαλία τῶν Ἀποστόλων). Здесь в виде общего, соборного послания Апостолов ко всем верующим излагались наставления, касающиеся различных сторон церковной жизни и дисциплины. К этому сборнику, еще до первого вселенского собора (325 г.), присоединены два других в качестве VII и VIII книг. Содержание первого сходно с вышеупомянутым «Учением XII апостолов»; последний (VIII-я кн.), напротив, имеет характер по преимуществу церковно-юридический, содержа в себе ряд постановлений, изданных, будто бы, от лица каждого из 12 апостолов, о рукоположении клириков, о правах епископов и других предметах церковной дисциплины. В рукописях эта третья составная часть Апостольских Постановлений, как самостоятельное целое, озаглавляется: «Постановления св. Апостолов о рукоположениях». По форме ее и весь сборник из 8 книг получили название Апостольских Постановлений, изданных, будто бы, св. Климентом, третьим епископом римским. Так называется все это целое уже в последнем (85) апостольском правиле. Происхождение всех составных частей Апостольских Постановлений относят к концу III или к началу IV в., – словом, к концу первого периода, на следующих основаниях. Во-1-х, церковь представляется здесь еще гонимою языческим (римским) государством (кн. IV, гл. 9; кн. V, гл. 1; кн. VIII, гл. 45; русск. перев. стр. 127, 130:302), а известно, что именно в первые три столетия она несколько раз подвергалась кровавым гонениям со стороны римского государства, видевшего в ней вредную секту. Во-2-х, догматическое учение церкви в Апостольских Постановлениях формулировано так, как требовала полемика церкви против ересей, возникавших в первые три столе-

—398—

тия (в особенности против гностицизма); но здесь нет еще указаний на арианскую ересь, осужденную первым вселенским собором (в 325 году). В-3-х, церковные писатели IV века говорят об Апостольских Постановлениях, как общеизвестной книге, и, хотя не причисляют ее к каноническим, однако рекомендуют для чтения в церквах (Афанасий александрийский, Епифаний кипрский и 85 ап. правило). Все эти свидетельства принадлежат церкви Восточной, в которой произошел и исключительно употреблялся сборник Апостольских Постановлений. Но и на востоке сборник этот подвергся строгой цензуре со стороны пято-шестого или Трульского собора (691 года), который во 2-м своем правиле отверг Апостольские Постановления, как поврежденные еретиками. Тем не менее, составители греческих церковно-юридических или канонических сборников и после Трульского собора продолжали пользоваться Постановлениями, именно 8-ою книгою, в которой, как уже сказано, всего более содержится канонического материала. Отрывки из этой книги, через посредство греческого Номоканона, вошли и в нашу Кормчую под именем правил верховных Апостолов Петра и Павла и всех 12-ти Апостолов (Кормч. гл. 2 и 3; ср. Ап. Пост. кн. VIII, гл. 32, 33 и 46). По строгому смыслу трульского правила и эти отрывки, хотя в них нет ничего еретического, не имеют канонического значения. Они, действительно, и не приняты в новую русскую редакцию каноническаго кодекса восточной церкви, в так наз. «Книгу Правил». Но как исторический памятник, Апостольские Постановления в целом их составе имеют громадную важность. Они представляют нам полную и живую картину церковной жизни и дисциплины в первый три столетия нашей эры.

В тесной связи с Ап. Постановлениями стоит другой апокрифический сборник уже чисто канонического содержания, так называемые Правила Апостольские (Κανόνες τῶν ἀγίων Ἀποστόλων). Произошел этот сборник несколько позднее Постановлений, как видно из того, что в последнем (85-м) апост. правиле упоминаются уже 8 книг Апост. Постановлений. Поэтому и буквальное сходство, в некоторых пунктах, правил с Постановлениями должно быть

—399—

объясняемо так, что последние служили источником для первых, а не наоборот (Ср. Ап. Пост. III, 20; VIII, 4. 27 и правила 1 и 8, и др.).

Нет сомнения, что значительная часть Ап. правил содержит в себе нормы, сохранявшиеся в церковной практике от времен апостольских. Но нельзя отрицать и того, что некоторые из них принадлежат временам гораздо позднейшим. Таково, например, 30-е правило, запрещающее домогаться епископства при помощи светских властей, или 37-е правило, предписывающее, чтобы в каждой провинции дважды в году собирались церковные соборы: ясно, что то и другое правило могло произойти только в те времена, когда церковь вступила уже в союз с римским государством, т.е. при первых христианских императорах, или, что тоже, не раньше половины IV века. Вероятно, около конца того же столетия произошел и самый сборник Апостольских Правил, как письменный памятник. Весьма загадочно и знаменательно одно обстоятельство: почти буквальное сходство некоторых аиостольских правил с постановлениями антиохийского собора 341 г.²⁶⁵¹ Как объяснить это сходство: собор ли пользовался уже готовым сборником Апостольских Правил, или наоборот – автор этого сборника черпал свой материал, между прочим, из постановлений названного собора? Если мы допустим первое, то останется совершенно непонятным, почему собор, пользуясь источником, который прямо производил себя от Апостолов, ни разу не указал и даже ни единым словом не намекнул на столь авторитетное основание своих постановлений. Напротив, составитель сборника Ап. Правил, несомненно антиохийский клирик (см. 37 правило, где употреблены сиро-македонские

—400—

названия месяцев), мог иметь свои, вполне понятные, побуждения к тому, чтобы обратить постановления собора своей отечественной церкви в правила самих Апостолов. Подобно Ап. Постановлениям, сборник Правил Апостольских образовался из разновременных составных частей. Первоначально он содержал в себе первые 50 правил, после которых в старших рукописях стоит особый эпилог, показывающий, что тут когда-то был конец всего сборника. В таком же виде и составе сборник этот в конце V века переведен был с греческого языка на латинский римским аббатом Дионисием Малым. Но уже во второй половине следующего столетия антиохийский пресвитер Иоанн Схоластик, автор систематического сборника церковных канонов в 50 титулах, знал все ныне принятые Восточною церковью 85 апостольских правил. Если, таким образом, и этот дополненный состав Ап. Правил впервые встречается нам в каноническом сборнике антиохийского происхождения, то здесь же, по всей вероятности, произошли и последние 35 правил, известные под тем же именем. Первый несомненный след существования сборника Апостольских Правил и употребления их в церковной практике встречается в постановлении константинопольского собора 394 года. Собор этот прямо ссылается на правила апостольские, имея в виду, по всей вероятности, 74-е правило. Но замечательно, что председатель этого собора, патриарх Нектарий, был родом из Тарса, который находился тоже в антиохийской церковной области.

Судьба Апостольских Правил была не одинакова на востоке и западе. Латинский переводчик их Дионисий Малый в предисловии к своему переводному каноническому сборнику прямо заявляет, что в его время правила эти еще не пользовались общим признанием и не считались подлинно апостольскими. Да и в оглавлении самого греческого сборника они надписывались οἱ λεγόμενοι τῶν Ἀποστόλων – «так называемые апостольские». Вскоре, именно в первой четверти VI в., они подверглись на западе формальной проскрипции, будучи отнесены римским собором при папе Геласии к числу апокрифических и подложных. Впрочем, этот соборный суд не имел решающего влияния на дальней-

—401—

шую судьбу Апост. Правил на западе. Благодаря тому обстоятельству, что канонический сборник Дионисия Малого, содержавший в себе перевод Aп. Правил, вошел на западе во всеобщее употребление, и самые эти правила сделались там источником общего церковного права. Не сразу установился авторитет этих правил и на востоке. Иоанн Схоластик, как антиохиец, принял их в свой упомянутый сборник без всякой оговорки. Но неизвестный автор несколько позднейшего греческого немоканона в XIV титулах, составленного в Константинополе в начале VII в., принимает те же правила с такими же оговорками, как и Дионисий Малый, именно выражается о них: «так называемые апостольские» и прямо заявляет, что некоторые считают их сомнительными (ει καί τιες αὐτοὺς αμφιβόλους ἠγήσαντο). Только в конце VII в. трульский, VI-й всел. собор (691 г.), отвергший, как мы видели, Апост. Постановления, формально включил в число общих источников церковного права и 85 апостольских правил, назвав их «преданными нам именем св. Апостолов» (παραδοθέντας ἡμΐν ὁνόματι τῶν ἁγίων Ἀποστόλων), значит – и он не смотрел на них, как на подлинное произведение Апостолов, хотя и поставил их, по примеру существующих канонических сборников, на первое место в ряду источников церковного права. Такое место они удерживают в каноническом кодексе восточной церкви и до настоящего времени.

О гражданских или светских источниках церковного права в рассматриваемом периоде, конечно, не может быть и речи, так как в первые три столетия государство или игнорировало церковь, или формально относило ее в разряд collegia illicita и преследовало христиан кровавыми казнями.

Период II. От эпохи признания христианства государственною религией до издания Фотиева Номоканона

I. Источники церковного права в этом периоде

§ 7. Источники церковного происхождения: соборные каноны и канонические послания.

С эпохи признания христианства, при Кон-

—402—

стантине Великом, господствующей религией в римской империи начинается новый и самый блистательный период развития церковного права, – период, который по всей справедливости должен быть назван периодом образования общецерковного или вселенского канонического кодекса. В этот период церковь, покровительствуемая государством, могла беспрепятственно заняться развитием и устройством своего внутреннего порядка и дисциплины. Главным органом этого развития являются теперь соборы, получившие уже характер правильного института. Принято было за правило, чтобы в каждой церковной области местные епископы дважды или, по крайней мере, однажды в год собирались, по приглашению своего митрополита (епископа главного города провинции), на собор для обсуждения общих дел и решения вопросов, вызываемых местною церковною жизнью и практикой. (См. апост. пр. 37; ник. 1 соб. 5; антиох. 20; халкид. 19; трул. 8). Определения этих областных соборов, первоначально и сами по себе, были обязательны только для церквей той области, где собор являлся высшею церковною инстанцией. Но так как основания церковной жизни и дисциплины повсюду были одинаковы, то нет ничего удивительного в том, что правила некоторых областных соборов, соединенные для удобства местной практики в один сборник, мало-помалу приняты были и в других церковных областях и таким образом делались источниками общего церковного права и без формального признания их в этом качестве. Такое значение получили в настоящем периоде правила следующих семи областных соборов IV и V столетий: анкирского (314 г.), неокесарийского (314), антиохийского (341), сардикского (344), гангрского (362–370), лаодикийского (343–381) и карфагенского (419). Пять из этих соборов были греческие, один (сардикский) смешанный – из греческих и латинских епископов и один – чисто латинский (карфагенский). Правила пяти греческих соборов получили общецерковное признание благодаря тому обстоятельству, что они вскоре после их издания соединены были в одном сборнике, который быстро распространился по востоку и в продолжение V-го века стал известен в разных переводах и на западе. Правила сардикского собора, на котором, как сказано, присутствовали латинские и греческие

—403—

епископы, одновременно редактированы были на том и другом языке, но так, что оба оригинала оказываются не всегда согласными между собою. Понятно, что в западной церкви принят был латинский оригинал, в восточной – греческий. Определения карфагенского собора 419 г. представляют собственно свод определений всех предыдущих африканских соборов. В римской и потом во всей западной церкви они получили признание благодаря тому, что в конце V в. приняты были в канонический сборник Дионисия Малого, на Востоке же они стали известны в конце VI или в начале VII в., когда здесь появился греческий перевод их, принятый в канонический кодекс греческой церкви.

Кроме обыкновенных областных или поместных соборов, периодически собиравшихся в каждой провинции, в настоящий период были еще чрезвычайные соборы, на которые, по приглашение самих императоров (теперь уже христианских), являлись представители всех поместных церквей и которые поэтому получили название вселенских (σύνοδοι οὐκουιμενικαί). Они составлялись обыкновенно по по поводу возникновения в церкви ересей, для их осуждения и формального установления общецерковной веры, в противоположность еретическому учению. Настоящему периоду принадлежат все общепризнанные вселенские соборы, которых было семь:

Нужно, впрочем, заметить, что только догматические определения этих соборов, т.е. те, в которых осуждались ереси и установлялось общецерковное учение, получили бесспорное признание во всей церкви. Не то было с дисциплинарными постановлениями, с канонами вселенских соборов. Только 20 правил 1-го вселенского собора сразу и повсюду приняты были, как непререкаемые церковные законы. Напротив, в отношении к правилам остальных

—404—

соборов вселенских между востоком и западом не было полного согласия. Так, восточная церковь знает 8 правил II-го вселенского собора, а западная – только 4, и в том числе отвергает 3-е правило, которое ставит константинопольского епископа, как столичного, по преимуществам чести, на равную степень с римским. Под именем правил II-го вселенского собора, ефесского, приняты были тою и другою церковью совершенно различные отрывки из актов этого собора. А на халкидонском, IV вселенском соборе имел место даже формальный протест папских легатов, повторенный и самими папой Львом I, – протест против определения (пр. 28), которым константинопольский епископ совершенно приравнивался, по правами власти, римскому. Результатом протеста было то, что римская церковь приняла в свой канонический кодекс только 27 правил халкидонского собора. Чтό касается V-го и VI-го вселенских соборов, то они занимались решением только догматических вопросов и не издал никаких дисциплинарных определений или канонов. Для восточной церкви этот недостаток восполнен был особым константинопольским собором, созванными в 691 году императором Юстинианом II. Собор этот, как дополнение V-го и VI-го вселенских соборов, называется у греков пятошестым (πενθέκτη)²⁶⁵², а по месту своих заседаний в дворцовой зале, таки наз., трулле (τροῦλλον), – трульским. Западная церковь не признает за его правилами вселенского значения, во-первых, потому, что на нем не было ее представителей, т.е. папских легатов; во-вторых, потому, что некоторым из его постановлений прямо направлены против обычаев и практики римской церкви (см. пр. 13, 55 и 73). Впрочем, значительная часть правил, трульского собора (общее число их 102), благодаря переводу их на латинский язык и принятию в состав частных канонических сборников, находившихся на западе в преимущественном употреблении, сделались источником общего церковного права; в этом качестве они приводятся и в Декрете Грациана, составляющем первую часть

—405—

католического Corpus juris canonici. Наконец, правила VII вселенского собора, 2-го никейского, на котором присутствовали и папские легаты, формально приняты в римской церкви только в конце IX века, когда они, вместе со всеми деяниями этого собора, переведены были на латинский язык, по приказанию папы Иоанна VIII, библиотекарем его Анастасием.

Наряду с источниками общего церковного права, которые содержались в правилах, рассмотренных нами областных и вселенских соборов, настоящий период представляет еще огромную массу местных источников, куда принадлежат: 1, определения всех других областных или провинциальных соборов и 2, канонические послания единоличных церковных авторитетов. Некоторые из этих источников получили общее признание на востоке, другие – на западе. Так, упомянутый нами трульский собор 691 г. относит к числу общих источников канонические послания 12-ти отцов греческой церкви III, IV и V вв.²⁶⁵³ На западе из числа местных источников особенно выдавались знаменитый epistolae decretales римских пап. Уже в V веке эти epistolae имели здесь одинаковое значение с соборными канонами и составляли необходимую принадлежность каждого канонического сборника, составленного с целью обнять все действующее право церкви.

Постепенное обособление востока и запада в признании источников своего церковного права и почти непрерывные споры между епископами старого и нового Рима (Константинополя) из-за прав власти кончились во второй половине IX века открытым и формальным расколом обеих церквей. Поводом к этому послужило дело знаменитого патриарха Фотия, возведенного на кафедру императором Василием Македонянином на место изверженного Игнатия. Папа Николай I протестовал против такого вмешательства государственной власти в дела церкви. Но

—406—

этому делу в Константинополе собирались три собора: первый, так наз., двукратный, в 861 году, на котором в присутствии и при участии папских легатов, Фотий был утвержден на своей кафедре, а Игнатий объявлен низложенным; второй в 869 г., на котором, по настоянию папы, отменены были постановления предыдущего собора и патриархи поменялись своей участью; третий – 879 г., известный под именем собора в храме св. Софии, на котором, под председательством Фотия, восстановленного в своем достоинстве, дело опять поставлено in statu quo. Каждый из этих соборов издавал каноны, составленные в интересе той или другой из спорящих сторон. Римская церковь признает собор 869 г. за восьмой вселенский и, значит, ставит его правила в ряд общих источников церковного права. Напротив, восточная церковь придает каноническое значение только правилам первого и третьего соборов, составлявшихся по делу ее великого патриарха. С этого времени восток и запад уже ни разу не встречаются в признании одних и тех же источников канонического права. Запад пошел в направлении, указанном Лжеисидором; восток навсегда остался со своим каноническим кодексом, образовавшимся в период вселенских соборов.

§ 8. Гражданские законы, как источник церковного права в настоящем периоде.

Вступив в настоящем периоде в союз с государством, церковь естественно должна была получить еще новый и обильный источник своего права в законодательстве христианских императоров. Этому законодательству предстояла нелегкая задача – согласить церковный порядок с государственным, гражданским, который был насквозь проникнут старым, языческим духом, и вместе с тем открыть возможно больший простор преобразующему влиянию церкви на жизнь общества, воспитанного в духе другой религии или без всякой религии. Действуя в этом направлении, византийские императоры в своих законах по делам церкви: 1) давали свою санкцию соборным определениям или канонам, которые вследствие того получали значение государственных законов; 2) восполняли пробелы собственно церковного законодательства, почерпая материал для таких законов

—407—

большею частью из обычного права церкви; 3) расширяли пределы церковной юрисдикции, предоставляя ведению епископов многие дела чисто-гражданские (преимущественно дела, касающиеся союза брачного и семейного); 4) оказывали церкви самое широкое покровительство в сфере имущественного права, предоставляя ей здесь разные привилегии и отдавая в ее руки все дела общественной благотворительности; 5) определяли внешние права и обязанности клира, как особого состояния в государстве; 6) охраняли единство церкви, преследуя ереси и расколы, как государственные преступления. Все эти действия законодательной власти в греко-римской империй вытекали из того принципа, что церковь и государство, как тело и душа, составляют один организм, и что между ними должно быть постоянное взаимодействие для общего блага. Этот принцип ясно высказан и довольно последовательно проведен в церковном законодательстве Юстиниана, которое поэтому как бы ассимилировалось с церковным правом в греческих номоканонах. Сомнение в обязательной силе императорских законов для церкви могло возникнуть только в случаях, когда эти законы противоречили канонам. Но в Юстиниановом законодательстве случаи такой коллизии весьма редки, ибо законодатель, по собственным его словам (в одной из новелл), «не стыдился согласовать свои законы с соборными канонами». Притом же, судя по характеру и содержанию многих церковных законов Юстиниана, надобно предположить, что они изданы были по предварительному совещанию с теми духовными иерархами, на имя которых были адресованы в виде рескриптов. Впрочем, в 131 новелле Юстиниан высказал общий руководительный принцип, по которому гражданские законы должны быть бессильны против церковных догматов, т.е. определенных церковью пунктов христианского вероучения, но могут отменять дисциплинарные постановления соборов, т.е. их каноны, когда того требует общее благо. Пример такой отмены находим в 137 новелле, предписывающей, чтобы областные церковные соборы собирались не дважды в году, как велят древние церковные каноны, а однажды, что принято и на двух последних вселенских соборах (трул. 8; VII всел. 6).

—408—

Юстиниан был вместе и кодификатором всех государственных законов по делам церкви, изданных как его предшественниками, так и им самим: законы эти изложены в первых 13 титулах его Кодекса (т.е. сборника императорских конституций) и потом дополнены его новеллами. Немало законов по делам церкви издано и позднейшими византийскими императорами, например, Ираклием, четыре новеллы которого приняты церковью, как важное дополнение к церковным законам Юстиниана.

Наряду с законодательством христианских императоров для церкви не потеряло практического значения и древнее классическое римское право. Оно не только оставалось основанием, на котором решались в духовных судах дела гражданские, предоставленные ведомству церкви (например, дела о завещаниях духовных лиц или в их пользу, о легатах ad piam causam, т.е. об отказах с благотворительною целью, об условиях брачного договора и т.п.), не только служило нормою для канонического процесса, но и в гражданских судах принималось за основание при решении дел, касающихся гражданских прав церкви (например, по вопросам о способах приобретения имуществ церковными установлениями, о давности по отношению к церковным имуществам, об освобождении рабов в церкви и проч. Что касается, в частности, до западной, римской церкви, то она в настоящем периоде явилась даже нарочитою хранительницею сокровищ римского права среди варварских народов, разрушивших западную римскую империю. Церковь эта не только сама руководилась в своих гражданских делах и отношениях римским правом (ecclesia jure romano vivit), игнорируя местные варварские обычаи и законы, но и могущественно содействовала принятию римского права во всех новых западноевропейских государствах.

II. Опыты кодификации источников церковного права

§ 9. Общие замечания о них.

Понятно, что из всех до сих пор рассмотренных нами источников церковного права должна была составляться весьма значительная масса церковноправового материала. С тем вместе открылась потребность в составлении специальных сборников, кото-

—409—

рые бы облегчали практическое употребление столь многочисленных и разнообразных источников. По своему содержанию сборники эти разделяются на чисто-канонические (содержание в себе исключительно церковные каноны), чисто гражданств (содержащие в себе только государственные законы по делам церкви и отрывки из источников римского права, насколько оно пригодно было для церкви) и смешанные (в состав которых входили источники и церковного, и государственного происхождения). Рассмотрим в отдельности важнейшие сборники, относящиеся к этим трем категориям.

1) Сборники чисто канонические

§ 10. Постепенное образование основного канонического кодекса и его состав.

Канонические сборники, происшедшие в настоящем периоде, были делом частных и большею частью неизвестных лиц. Тем не менее они имели весьма важное значение в истории церковного права. Благодаря им, постановления многих областных соборов, первоначально обязательные только на месте своего происхождения, сделались источниками общего церковного права. Объясняется это тем, что основания церковной жизни и дисциплины повсюду были одинаковы, – следовательно, и церковные правила, изданные в одной местности, оказывались вполне пригодными и для другой, тем более, что в начале настоящего периода число писанных правил в каждой церкви было еще очень ограничено. Таким образом, соединение в одном сборнике правил нескольких соборов, хотя бы и местных, оказывалось делом, существенно важным для церковной практики не только там, где произошли эти правила и их сборники, но и в других церковных областях. Первый опыт частной кодификации соборных канонов сделан был на греческом востоке, в Малой Азии, именно – в Понтийском диоцезе. Правила бывших там в 314 году двух соборов: анкирского и неокесарийского, вероятно – вскоре после их издания, соединены были кем-то так, что из них составилось как бы одно целое: правилам обоих соборов дана одна продолжающаяся нумерация. Этим надолго определился способ изложения соборных канонов и в позд-

—410—

нейших сборниках. Первое прибавление указанный двухчастной сборник получил в 20 правилах Никейского собора, бывшего в 325 году. Так как это был собор вселенский, то его правила, хотя и позднейшие, войдя в канонический сборник Понтийского диоцеза, были поставлены здесь на первом месте, выше анкирских и неокесарийских, о чем и замечено в надписании правил всех трех соборов, с указанием на их хронологическое отношение; но первоначально принятый способ счета правил был удержан и теперь, т.е. правила анкирского и неокесарийского собора не считались отдельно от никейских, а следовали за ними с продолжающимся счетом, так что после 20 правил Никейского собора, 1-ое правило анкирского считалось 21-м и так далее – до последнего правила неокесарийскаго собора. В продолжение IV и V вв. описанный сборник пополнился правилами других греческих соборов поместных и вселенских, именно: гангрского, антиохийского, лаодикийского, константинопольского I (вселенского II) и ефесского (вселенского III). Отсутствие в этих прибавлениях строго-хронологического порядка доказывает, что они делались в разных местах, в разиня времена и разными лицами. С другой стороны, эти разновременные и разномастные прибавления к составу первоначального канонического кодекса ясно указывают на то, что он постепенно входил в общее церковное употребление. В 451 году по этому кодексу несколько раз были читаны правила прежних соборов на IV вселенском халкидонском соборе, который в первом своем правиле дал и общее подтверждение всему содержанию сборника.²⁶⁵⁴ Из цитат, приведенных в актах этого собора, видно, между прочим, что правила позднейших соборов приписывались к составу первоначального канонического сборника по принятой в нем методе, т.е. без особого счета для правил каждого собора, а с одной общей нумерацией. Такой же точно сборник в конце V века был в ру-

—411—

ках у римского аббата Дионисия Малого, который, по просьбе Салонского (в Далмации) епископа Стефана, перевел его на латинский язык. Из перевода видно, что в греческом оригинале содержались под одной общей нумерацией правила семи восточных соборов (никейского, анкирского, неокессарийского, гангрского, антиохийского, лаодикийского и Константинопольского 1-го); общее число этих правил было 165. К этому составу своего оригинала Дионисий прибавил из других греческих источников, и уже с особой нумерацией, 50 правил Апостольских и 27 правил халкидонского собора. Первые он поместил во главе своего перевода, а последние – вслед за правилами вышепоименованных греческих соборов. В самом же конце Дионисиева сборника стоят, в латинском оригинале, правила двух западных соборов: сардикского (344 г.) и карфагенского (419 г.). Таким образом, Дионисий был не только переводчиком готового греческого кодекса, но и новым его редактором, включившим в этот кодекс источники и греческого, и латинского происхождения. Тот же Дионисий, по поручение папы Гормизды († 523), совершил и другой, замечательный труд: составил сборник только общепризнанных церковных правил, параллельно на греческом и латинском языках. Сборник этот не дошел до нашего времени. От него сохранилось только обращенное к папе предисловие, из которого видно, что в этом сборнике не нашли места Правила Апостольские, который, как мы видели до Дионисия вовсе не были известны на западе и еще при папе Геласии († 496) прямо отнесены были к числу апокрифов, затем – правила сардикского собора, греческий текст которых, очевидно, не был известен Дионисию, и наконец – правила карфагенского собора, существовавшие тогда только в латинском оригинале. Понятно, почему этот сборник утратился и, вероятно, весьма рано. Он был непригоден для практики, так как не обнимал всего действующего права ни латинской, ни греческой церкви. Практика требовала, напротив, чтобы к кодексу общепризнанных канонов присоединялись источники местного церковного права, т.е. такие, действие которых ограничивалось, по крайней мере – первоначально, только местом их происхождения. Так образовались местные ре-

—412—

дакции общецерковного канонического кодекса. Из них особенно замечательны, в историческом отношении, следующие три: римская, испанская и греческая.

§ 11. Местные редакции наконического кодекса – римская и испанская; сборник Лжеисидора.

Кодификатором особенных источников канонического права римской церкви был вышеупомянутый Дионисий Малый, переводчик правил общепризнанных греческих соборов. В дополнение к этому переводу он, по просьбе римского пресвитера Юлиана, составил особый сборник папских декреталов, т.е. канонических решений и посланий римских пап, начиная с Сириция (385–398) и оканчивая Анастасием II (496–498). Сборник этот, вскоре после его издания, присоединен был к первому, переведенному Дионисиеву сборнику и вместе с ним получил на западе всеобщее признание. В 774 году тот и другой сборник, как одно целое, с прибавлением разных позднейших источников, послан был папою Адрианом I в дар франкскому королю Карлу Великому (сделавшемуся впоследствии западным императором) и чрез это получил во франкской церкви такое значение, что уже в IX в. местные соборы и королевств сеймы называли его не иначе, как Codex canonum.

Кодекс испанской церкви получил окончательную редакцию около половины VII столетия. Он обыкновенно называется Исидоровым, по имени св. Исидора Севильского († 636), которому неправильно приписывалось его составление. По своему составу испанский канонический кодекс сходен с римским, как он редактирован Дионисием Малым, именно: в первой части содержит источники общего церковного права, т.е. правила уже известных нам греческих соборов, но не в Дионисиевом переводе, а в другом, так наз. Исидоровом, затем правила сардикского и карфагенского соборов в латинском оригинале, и наконец – постановления местных испанских и соседних галльских соборов. Вторая часть содержит в себе Дионисиев сборник папских декреталов с разными дополнениями. Мнение, что редакция испанского канонического кодекса принадлежит св. Исидору Севильскому, утверждается только на том обстоятельстве, что предисловие к этому кодексу читается и в сочинении Исидора, так наз. Этимологиях.

—413—

Испанский канонический кодекс преимущественно важен в том отношении, что он послужил основанием для знаменитого сборника Лжеисидоровых декреталов. Появление этих подлогов объясняется тем преобладающим значением, какое имели на западе папские epistolae decretales сравнительно с другими источниками церковного права. Власть папы в то время была уже такова, что его голос имел решающее значение для всего христианского запада не только в вопросах дисциплины или права, но и самого вероучения. В сборнике Лжеисидора находится около ста подложных декреталов, приписанных большею частью папам первых двух столетий нашей эры, и несколько других подложных статей, например – дарственнная грамота Константина Великого, будто бы данная папе Сильвестру, когда названный император переносил столицу из Рима в Константинополь. В грамоте говорится, что император оставляет Рим и Италии для того, чтобы отдать эту старую столицу и ее территорию римскому первосвященнику, подле которого неприлично быть светскому государю. Кроме этих подлогов, и текст подлинных источников, содержавшихся в названном сборнике, тенденциозно искажен для согласования их с подложными. Подлог иногда до того груб, что трудно понять, как могли не заметить его грамотные современники, сколько-нибудь знакомые с историей церкви. Так, например, составитель декреталов, приписанных папам первых трех столетий, ставит этих пап в переписку с такими лицами, который жили после них спустя несколько столетий, или заставляет их приводить места св. писания по латинскому перевод – вульгата, принятому западною церковью не ранее V века. Очевидно, умы современников были уже подготовлены к принятию этих подлогов за подлинные источники канонического права древней церкви, то есть за произведения тех авторитетов, имя которых носили на себе вымышленные декреталы. Позднейшие составители канонических сборников, вошедших в общее употребление на западе, например – Грациан, автор известной нам системы западного церковного права – Декрета, принятого болонскою юридическою школою за Corpus juris canonici, черпали из Лжеисидора свой материал без всякого разбора и таким

—414—

образом возвели его вымыслы в незыблемые основания, на которых прямо или косвенно утверждается все средневековое право католической церкви. Только в ХV столетии, когда на западе появился дух критики, возникло сомнение в действительной принадлежности некоторых декреталов папам, которым усвоил их Лжеисидор, и это сомнение после неумолимой научной критики, какой подвергнут был весь сборник реформатским ученым Блонделем, сделалось общим убеждением. Теперь и самый ярый ультрамонтан – католик не решится поднять голос за Лжеисидора. Но когда подлог сделался очевиден и непререкаем, то католические теологи и канонисты, усиливаясь спасти честь своей церкви, стали доказывать, что вымыслы средневекового компилятора, как человека частного и даже неизвестного, не имели того громадного влияния на социальное положение и на всю систему канонического права католической церкви, какое им приписывают; что Лжеисидор не сам создал средневековые церковно-юридические и политические воззрения, а строили свою систему большею частью уже из готового материала и в своих личных вымыслах выражали только то, что уже было общим убеждением эпохи. Тут, надо сознаться, есть доля правды: подлог не весь принадлежит Лжеисидору, многое он нашел уже готовым; но не нужно забывать общей тенденции автора, которая побуждала его тщательно собирать доселе разрозненный материал в одно громадное целое, пригонять все к одной общей идее, ради которой он не задумывается в одном месте прибавить, в другом изменить смысл подлинных источников, в третьем, наконец, дать полную волю своей фантазии. Словом: Лжеисидор возвел свои и чужие вымыслы в грандиозную систему, которая должна была могущественно импонировать на ум средневекового человека, в особенности с того времени, когда западные соборы и сами папы стали пользоваться подложными декреталами, как несомненно подлинными. Первый пример ссылки на подложные декреталы, заключающиеся в Лжеисидоровом сборнике, встречается в актах суассонского собора 853 года: этим приблизительно определяется время происхождения сборника. Затем, на те же самые подложные декреталы ссылался во 2-ой половине IX столетия папа

—415—

Николай I в своих спорах с Константинопольским патриархом Фотием.

Отечеством Лжеисидора была, несомненно, Франкская империя. Это доказывается, во-1-х, примерами первоначального употребления подложных декреталов в актах франкского суассонского собора; во-2-х, их латынью, которая обилует галлицизмами; в-3-х, их источниками, которые или прямо произошли во франкском королевстве, или там исключительно употреблялись. То обстоятельство, что Лжеисидор взял для своей фабрикации не местный или, лучше сказать, не общепринятый на западе канонический кодекс, каковым был тогда сборник Дионисия Малого, а менее известный испанский сборник, легко объясняется желанием автора скрыть свои подлоги и связать их с авторитетным именем св. Исидора Севильского, которого чтила и Франция. Но кто был сам этот таинственный фабрикатор, это до сих пор остается и, кажется, навсегда останется загадкой. Неодинаково определяется учеными и цель Лженсидорова сборника с его подлогами. Данные для решения этого вопроса, заключающиеся в самом содержании компиляции, состоят в следующем: во-1-х, автор решительно и во многих местах отрицает право светской власти судить епископов и вообще лиц духовных; во-2-х, ослабляет власть над епископами не только государей, но и ближайших органов высшей духовной администрации (митрополитов, примасов и проч.) и подчиняет их непосредственно папе; в-3-х, предоставляет каждому клирику право апеллировать на приговоры компетентных судебных инстанций к папскому престолу, а последнему – безграничное право отменять эти приговоры. Отсюда, в связи с обстоятельствами того времени, при которых указанные пункты в содержании лжеисидоровой компиляции представляли жгучий жизненный интерес, заключают, что ближайшая цель всех подлогов состояла в эмансипации епископов от светской и митрополичьей власти через непосредственное подчинение их папе. Таким образом, возвышение папской власти, вероятно, не было прямою целью фальсификатора; но история, хотя бы вопреки его личному намерению, обратила его труд в могущественное средство для достижения именно этой цели.

—416—

Основанная мысль сборника о превосходстве духовной власти над мiрскою и есть именно тот краеугольный камень, на котором утверждалось духовно-материальное владычество пап над средневековым западным христианским мiром. Все дальнейшее развитие церковного права на западе определялось в своем направлении теми началами, который положил Лжеисидор.

§ 12. Канонический кодекс греко-восточной церкви: свод церковных правил I. Схоластика и Σύνταγμα κανονικόν.

Перейдем теперь к истории наиболее для нас важного канонического кодекса восточной или греческой церкви. Первоначальный состав и постепенный рост этого кодекса до V столетия, когда он явился в латинских переводах, нам уже известен. Это быль хронологический сборник общепризнанных соборных правил, подтвержденных уже в первом правиле четвертого вселенского собора, или халкидонского, который, как мы видели, и сам пользовался этим сборником. Во времена Юстиниана, т.е. в VI в., этот кодекс общего церковного права получил и на востоке такую редакцию, которая давала ему характер местного, греческого церковного кодекса. Автором этой редакции был антиохийский пресвитер Иоанн, по образованию и первоначальной профессии адвокат (отсюда его прозвание – Схоластик), а с 557 г. патриарх Константинопольский. По примеру какого-то неизвестного нам лица, составившая систематический сборник канонов в 60 титулах, который не дошел до нашего времени, Иоанн Схоластик сделал такой же, т.е. систематический свод общепризнанных церковных правил, разделенный на 50 титулов, и дал ему такое надписание: Συναγωγὴ τῶν θείων καὶ ἱερῶν κανόνων εἰς πεντήκοντα τίτλους σιῃρημένη. В начале этого свода, после предисловия, помещен полный перечень источников, из которых он составлен, именно: правила Апостольские (в количестве 85-ти), правила 9-ти греческих соборов (четырех вселенских и шести поместных: анкирского, неокесарийского, гангрского, антиохийского и лаодикийского) и правила сардикского собора в греческом оригинале, неизвестном Дионисию. К этим общепринятым источникам Иоанн Схоластик впервые прибавил два канонические послания отца греческой церкви Василия Великого, разделив

—417—

их на 68 правил. Эта прибавка и сообщила прежнему каноническому кодексу греческой церкви местный характер, так как канонические послания отцов восточной церкви так же остались неизвестными на западе, как на востоке были неизвестны декреталы римских пап. Свод Схоластика несомненно имел весьма обширное и продолжительное употребление в греческой церкви. Он был известен и на западе даже в IX веке. По крайней мере, на него ссылался папа Николай I в письме к патр. Фотию в доказательство того, что грекам должны быть известны правила сардикского собора, благоприятные папской власти, ибо они содержатся в греческом своде канонов в 50 титулах. Не потерял своего значения труд Схоластика и после издания знаменитого греческого номоканона в ΧΙV титулах, – напротив, нередко присоединялся к этому последнему и, вероятно, вместе с ним переведен был на славянский язык в эпоху обращения Моравов и Болгар в христианство, т.е. во второй половине IХ века. Существуют переводы Схоластикова сборника и на языки других народов, принявших христианство от греков (например, перевод сирийский).

После Схоластика, но еще до трульского собора 691 года, появился в Константинополе новый сборник канонов: Σύνταγμα κανονικόν, разделяющийся в формальном отношении на две части: систематическую и хронологическую. В первой излагалось содержание канонов в XIV титулах, с подразделением каждого титула на большее или меньшее число глав. Здесь каноны одинакового содержания не приводились в тексте, а только указывались (цитировались) цифрами. Во второй же части содержался самый текст правил в прежнем хронологическом порядке, как было в первоначальных сборниках. В сравнении с трудом Схоластика этот новый сборник имеет важные преимущества как в материальном, так и в формальном отношении. В материальном отношении преимущество этого сборника заключается в том, что здесь мы встречаем уже значительные приращения в источниках канонического права греческой церкви. Так, кроме 85 правил апостольских, канонов десяти соборов (четырех вселенских и шести поместных) и двух канонических

—418—

посланий Василия Великого, принятых Схоластиком, неизвестный автор нового сборника внес сюда, во-1-х, целый канонический кодекс Африканской церкви, изданный Карфагенским собором в 419 году, но только теперь переведенный с латинского на греческий язык, и, во-2-х, определения константинопольского собора, бывшего в 397 году при патриархе Нектарии. Но самое значительное дополнение к прежнему кодексу канонов сделано в отделе канонических посланий св. отцов. К двум посланиям Василия Великого, находящимся у Схоластика, автор нового сборника прибавил, во-1-х, еще одно послание того же отца, разделенное на 16 правил, поставив его впереди прежних двух посланий; во-2-х, канонические послания и ответы следующих восьми отцов греческой церкви III–V вв.: Дионисия и Петра александрийских, Григория неокесарийского, Григория нисского, Тимофея, Феофила и Кирилла александрийских и Геннадия константинопольского. При составлении своей «Синтагмы» неизвестный автор, несомненно, пользовался латинскими сборниками Дионисия Малого и одно прямо заимствовал у последнего, а в другом подражал ему. Прямо взят у Дмонисия упомянутый кодекс Африканской церкви, или – что то же – правила карфагенского собора 419 г., а по примеру Дионисиева сборника папских декреталов, присоединенного к канонам соборным, неизвестный греческий собиратель увеличил состав своего канонического сборника посланиями названных отцов греческой церкви. Влияние Дионисия на нашего автора сказалось и в том, что вопреки Схоластику, но в полном согласии с Дионисием, он отзывается о правилах апостольских еще с сомнением в их подлинности. – В формальном отношении Σύνταγμα κανονικόν имеет то преимущество перед сборником Схоластика, что в ней: весьма удачно соединены выгоды и систематического, и хронологического изложения канонов. Тогда как Схоластик, по требованию своей системы, должен быль разрушить первоначальный, исторический вид канонов, т.е. разместить каноны одного и того же происхождения по разным титулам своего свода, неизвестный автор нового сборника сумел удовлетворить требованиям и системы, и истории, образовав из первой части своего труда как бы анали-

—419—

тический, предметный указатель (в виде цифровых цитат) ко второй его части, где содержался самый текст правил в первоначальном их виде, т.о. в той последовательности, в какой они изданы соборами и св. отцами. В системе Схоластика легко было найти правило, относящееся к известному предмету, но весьма трудно было отыскивать правила по их принадлежности тому или другому церковному авторитету, тогда как по новому сборнику легко давалось то и другое. О времени происхождения этого сборника с полной достоверностью можно сказать только следующее: он появился несомненно уже после Иоанна Схоластика, умершего в 578 году, ибо в нем находится, как мы видели, значительная масса источников канонического права, вовсе неизвестных Схоластику; с другой стороны, нельзя сомневаться и в том, что сборник этот составлен еще до Трульского собора, то есть, до 691 года. Это видно из того, что неизвестный автор «Синтагмы» в предисловии к своему труду отзывается о некоторых принятых им источниках с сомнением в их канонической важности. Так, о правилах апостольских он говорит, что не все признают их за подлинный; на правила карфагенского собора 419 года, им самим впервые включенный в канонический кодекс восточной церкви, он смотрит только как на источник местного, особенного права Африканской церкви, хотя и находит, что они могут быть полезны для общецерковной практики; наконец, канонические послания отцов греческой церкви еще не имеют в его глазах одинакового значения с соборными правилами. Все эти сомнения и оговорки, конечно, не имели бы места, если бы у автора было пред глазами 2-е правило трульского собора, решительно и навсегда утверждающее каноническую важность тех же самых источников.

§ 13. Формальное подтверждение состава греческого канонического кодекса на трульсном соборе и позднейшие прибавления к нему.

Рассмотренные нами два сборника канонов восточной церкви – свод Иоанна Схоластика и синтагма неизвестного автора, как мы уже выше заметили, были делом частных лиц. Они вошли в общее употребление, благодаря тому, что облегчали для практики познание и применение упомянутых источников церковного права. Особенным

—420—

уважением пользовался второй из названных сборников по его материальным и формальным преимуществам. В 691 году весь состав этого сборника формально утвержден во 2-м каноне Трульского, пято-шестого вселенского собора. Достаточно сравнить это правило с перечнем источников канонической синтагмы, стоящим в ее начале, чтобы убедиться, что собор редактировал свое правило именно по этой синтагме. В самом деле, собор исчисляет утверждаемые им правила в том самом порядке, в каком они изложены были в Синтагме неизвестного автора, и при этом не указывает ни числа правил каждого собора, ни содержания или оглавления канонических посланий св. отцов: то и другое, очевидно, предполагалось общеизвестными из той церковной книги, в которой все эти правила содержались. По всей вероятности, в составе ее находились уже и те дополнения в отделе канонических посланий св. отцов, которые исчисляются в соборном правиле, но которые не показаны в индексе источников Синтагмы, поставленном после предисловия к ней, именно: канонические сочинения Афанасия александрийского, Григория Богослова, Амфилохия иконийского и соборное постановление о перекрещивании еретиков, состоявшееся в III в. под председательством карфагенского епископа, св. Киприана. Само собою понятно, что и 102 правила самого трульского собора вскоре внесены были в состав утвержденной им канонической синтагмы. Ниже мы увидим, что она получила окончательную редакцию в конце IX века от руки знаменитого патриарха Фотия.

2) Сборники чисто гражданские

§ 14. Сборник Схоластика и Collectio constitutionum ecclesiasticarum.

Постоянно возрастающее число и самое значение для церкви государственных законов, как источников церковного права, создавали потребность для практики иметь особые сборники гражданских законов, изданных по делам церкви. Такие сборники стали появляться и на востоке, и на западе с того времени, когда все действующее право греко-римской империи кодифицировано было Юстинианом в Институциях, Дигестах и Кодексе и дополнено новыми законами этого императора, известными

—421—

под именем новелл. Государственные законы, прямо касающиеся церкви, содержались собственно в Кодексе и новеллах. Отсюда преимущественно и черпали свой материал составители юридических сборников, предназначавшихся для церковной практики. Но мы уже выше заметили, что для церкви не теряло практического значения и древнее римское гражданское право, кодифицированное в Институциях и Дигестах. Поэтому в некоторых церковно-юридических сборниках встречаются извлечения и из этих двух законных книг. Для нас, конечно, имеют особенную важность те сборники этого рода, которые произошли на востоке и потом сделались источником или, по крайней мере, образцом и для русского церковного права. Некоторые из них принадлежат тем самым лицам, которые были редакторами и канонического кодекса греческой церкви. Так, известный уже нам Иоанн Схоластик, в бытность свою патриархом Константинопольским и по смерти Юстиниана († 565 г.), составил, в дополнение к своему каноническому сборнику в 50 титулах, извлечение из 12 новелл названного императора, (именно – из новелл: 6, 5, 83, 46, 120, 56, 57, 3, 32, 131, 67:123), разделенное на 87 глав. Новый труд Схоластика носил такое заглавие: «Различные постановления из божественных новелл благочестивой памяти Юстиниана, изданных им после Кодекса, именно такие постановления, которые в особенности согласны с божественными и священными канонами и доставляют им особенную силу и которым мы дали некоторый порядок и счет для удобнейшего нахождения искомой главы, так как эти главы извлечены из разных новелл». Этот сборник, вместе с каноническим сборником Схоластика, вошел на востоке в общее церковное употребление. Еще в XIII в. греческий монах Арсений, впоследствии патриарх Константинопольский, в своем сокращенном изложении канонического кодекса, пользовался 87 главами Схоластика, как единственным гражданским источником церковного права. Во второй половине IX века те же самые главы, вместе с каноническим сводом Схоластика, были переведены, по всей вероятности – в Болгарии затем из болгарских Кормчих они перенесены и в русские. В печатной нашей

—422—

Кормчей они составляюсь 42 главу. Подлинник впервые издан Геймбахом в Ἀνέκδοτα juris graeco-romani, t. II, p. 145 sq.

Гораздо богаче по своему содержанию другой сборник этого рода, обыкновенно называемый Collectio constitutionum ecclesiasticarum или Collectio tripartita. Как видно из последнего названия, сборник этот состоит из трех частей. Первая содержит в себе первые 13 титулов Юстинианова Кодекса, состоящие исключительно из постановлений по делам церкви христианских римских императоров, начиная с Константина В. и оканчивая самим Юстинианом. Вторая дает в 6 титулах извлечения из Дигестов и Институций, имеющие отношение и к церковному праву. В третьей предлагаются извлечения из новелл Юстиниана, изданных после Кодекса. Нужно заметить, что вся эта замечательная компиляция составлена не на основании подлинного текста указанных законных книг Юстиниана, а по частным переделкам этого текста, сделанным византийскими юристами VΊ столетия (Анатолием – Кодекса, Анонимом – Дигест и Институций, Афанасием – новелл). Составление этого сборника Цахариэ фон-Лингенталь приписывает тому же неизвестному лицу, которому принадлежит вышеописанный канонический сборник – Σύνταγμα κανονικόν. Основание этой догадки заключается в следующем: автор упомянутого канонического сборника в предисловии к нему говорит, между прочим, что в дополнение к своему труду он поместил, в особой части его, извлечения из императорских конституций и из сочинений ученых юристов (ἐν ταΐς τῶν σοφῶν ἑρμηνίαις), имеющие отношение к церковному праву.²⁶⁵⁵ А как настоящая церковно-юридическая компиляция есть единственная, в которой приводятся места из «сочинений римских юри-

—423—

стов», т.е. из Дигестов, то к ней всего приличнее идут приведенные слова предисловия к каноническому сборнику.

3) Сборники смешанного содержания (номоканоны)

§ 15. Древнейшие из этих сборников.

Описанные нами сборники церковных канонов и гражданских законов церковного содержания составлялись особо, отдельно одни от других, как две самостоятельные части кодекса церковных законов. Такое раздельное изложение канонов и законов выражало ту мысль, что только первые, каноны, составляют в собственном смысле источник церковного права, а последние служат только дополнением и подтверждением канонов. В западной церкви, поставленной сравнительно независимо от светской власти во всех государствах, возникших, на развалинах западной римской империи, навсегда осталось в силе то воззрение, что каноны стоят неизмеримо выше законов и никак не могут быть смешиваемы с этими последними. Напротив – в восточной, греческой церкви, где влияние государственной власти на церковные дела постоянно увеличивалось и где поэтому государственные законы получали для церкви все большую и большую важность, уже в IV веке пришли к мысли составить из тех и других источников церковного права одно целое, один церковный кодекс. А как сборники церковных канонов, употреблявшиеся на востоке, были систематические (сборник Иоанна Схоластика в 50 титулах и позднейший сборник в XIV титулах), то, в силу вышеизложенного взгляда на отношение законов к канонам, позднейшие редакторы канонического кодекса признали целесообразным для церковной практики приписывать государственные законы по делам церкви под титулами той системы, в какой излагались церковные каноны. Так произошли на востоке сборники смешанного содержания, получившие впоследствии название номоканонов.

Древнейшим номоканоном признается тот, который образовался из соединения уже известных нам канонического и гражданского сборников Иоанна Схоластика. Автор этой компиляции вполне удержал титулы Схоластика, но уже не приводил под ними полного текста

—424—

канонов, а только указывал их цифрами, законы же гражданские выписывал под каждым титулом дословно из Схоластикова сборника в 87 глав, делая по местам некоторые дополнения из Дигест (по перифразу Дорофея), Кодекса (по Исидору) и новелл (по Афанасию). Затем, чего он не сумел из 87 глав поместить под титулами канонического сборника, то приписал в конце своей компиляции под заглавием: «другие церковные главы из того же нового законоположения» (т.е. из того же сборника 87 глав: «Ετερα κεφάλαια ἐκκλησιαστικὰ τῆς αὐτῆς νεαρᾶς διατάξεως). Составление этого номоканона Цахариэ относит ко времени императора Маврикия (582–602). Мне кажется, напротив, что эта компиляция произошла несколько позднее, именно после появления номоканона в ΧΙV титулах, о котором сейчас будет речь. По крайней мере, то обстоятельство, что в номоканоне в 50 титулах каноны церковные не излагаются уже в тексте, а только цитуются цифрами, может быть объяснено только тем, что автор этого номоканона имел уже перед глазами готовый образец такого изложения канонов и законов в номоканоне в ΧΙV титулах. Во все продолжение средних веков Номоканон в 50 титулах оставался у греков в обширном церковном употреблении и, по требованию практики, испытывал разные перемены и получал разные дополнения. Между прочим, во многих рукописях простые цитаты канонов заменены полным текстом их.

Как из соединения канонического и гражданского сборников Иоанна Схоластика произошел номоканон в 50 титулах, так из систематического указателя канонов в ΧΙV титулах и вышеописанной Collectio tripartita образовался знаменитый номоканон в XIV титулах, обыкновенно приписываемый позднейшему редактору его, патриарху Фотию. Неизвестный составитель этого номоканона не только разместил все содержание названного гражданского сборника под титулами канонов, но и дополнил его многими новыми извлечениями из Дигестов, Кодекса и новелл. Сделал ли редактор этого номоканона какие-нибудь дополнения к составу второй части того же сборника, в которой содержался самый текст канонов, расположенных в хронологическом порядке и которую, в отличие от пер-

—425—

вой, сделавшейся теперь номоканоном, принято исключительно называть синтагмою, – на это трудно сказать что-нибудь решительное. Несомненно только одно, что спустя несколько десятилетий после появления номоканона в ΧΙV титулах, трульский собор 691 года, подтверждая состав канонической синтагмы, относит к числу источников общего церковного права и такие канонические послания отцов церкви, какие не указаны первоначальным автором синтагмы в перечне ее источников, именно канонические сочинения Афанасия александрийского, Григория Богослова, Амфилохия иконийского и Киприана карфагенского. А как соборное постановление этого последнего уже цитуется в номоканоне (тит. XII, гл. 14. Συντ. I, 273; Pitra, Juris ессles. hist. et monum. II, p. 609), и трульский собор, говоря вообще, утверждал уже наличный состав канонической синтагмы, то можно с некоторою вероятностью предполагать, что указанные прибавления к синтагме принадлежат именно автору номоканона в XIV титулах, а собор только подтвердил своими авторитетом эти дополнения. Время издания этого номоканона, по всей вероятности, падает на правление императора Ираклия (610–641). Так можно думать на том оеновании, что известный уже нами сборник – Collectio tripartita, служивший для автора номоканона в XIV титулах главным источником, откуда они брал гражданств законы для своей компиляции, имеет в конце особое позднейшее дополнение, состоящее из 4-х новелл названного императора, и одна из этих новелл, изданная в 612 году, уже цитуется в 30-й главе 1-го титула номоканона (Συντ. 1, 69; Pitra II, 477: Ἀπὸ δὲ τύπου τοῦ δεσπότου Ἡρακλείου – название правящего императора).

О личности автора можно, наверное, сказать только одно, что он были юрист, автор монографии «о противоречиях в законах» (περὶ ἐναντιοφανειῶν), которую он сам цитует в 10-й главе IV-го титула номоканона (Σ. I, 124; Pitra 511). По заглавию этого сочинения и сам автор слыл у позднейших византийских юристов под именем Энантиофана (так именно он называется в схолиях к Базиликам). Пример Иоанна Схоластика, сделавшегося из адвоката патриархом, дает место предположению, что этот юрист были вместе и лицо духовное. Бинер высказывает

—426—

догадку, что это мог быть современный императору Ираклию патриарх Сергий (609–638).

§ 16. Номоканон в XIV титулах и принадлежащая к нему каноническая Синтагма в редакции патриарха Фотия.

В 883 году номоканон в XIV титулах и принадлежащая к нему хронологическая Синтагма канонов изданы были вновь. Новый издатель отнесся к труду своего предшественника с полным уважением. В своем предисловии, приписанном к предисловию первоначального автора, он прямо заявляет, что не хочет присвоить себе чужого труда, а желает только возвысить его достоинство прибавлением к первоначальному его составу правил соборов, бывших после первого издания этой книги, именно соборов трульского, никейского 2-го или вселенского седьмого, вместе с каноническим посланием патриарха Тарасия, бывшего председателем на этом соборе, к папе Адриану, наконец – правил двух константинопольских соборов, собиравшихся по делу патриарха Фотия: двукратного и софийского. Кроме этих дополнений к синтагме канонов, новый издатель ее приписывает себе и некоторые дополнения к номоканону, т.е. прибавление к нему каких-то новых гражданских законов, – каких именно, он не указывает, и мы теперь указать не можем.

Эту новую редакцию греческого кодекса церковных законов общее предание восточной церкви приписывает знаменитому патриарху Фотию. Но в сравнительно недавнее время известный знаток греко-римского или византийского права Цахариэ фон-Лингенталь в своем исследовании о греческих номоканонах (изданном в Мемуарах нашей Академии Наук за 1877 г.) высказал нисколько возражений против достоверности этого предания, который разделяет и наш русский канонист, проф. Суворов в своем курсе церковного права. Сущность возражений Цахариэ состоит в следующем. Во-1-х, заслуга нового издателя номоканона так незначительна, что едва ли можно приписать его столь ученому и выдающемуся лицу, каков был патриарх Фотий, особенно если взять во внимание, что важнейшие дополнения к первоначальному изданию номоканона и синтагмы, именно – правила трульского и 7-го вселенского собора, конечно, были сделаны уже прежде Фотия,

—427—

вскоре после издания тех и других правил. Во-2-х, если бы издание 883 года публиковано было от лица вселенского патриарха, то было бы необъяснимо, каким образом во времена, очень близкие к этой эпохе, продолжали появляться списки номоканона и синтагмы, представляющие тот и другую в первоначальном их виде, а не в новой официальной редакции, – списки, сохранившиеся до нашего времени (наприм., Бодлеев № 715, довольно подробно описанный у Цахариэ), и почему вообще до XII века, до времен Вальсамона, который в своих толкованиях на номоканон принимает его за подлинное произведение патриарха Фотия, было игнорировано столь знаменитое имя. В-3-х, в 883 году, когда вышло новое издание номоканона и синтагмы, Фотий не был патриархом, а лишь прежде и после этого года.

Мы не можем согласиться ни с одним из этих возражений. Первое из них устраняется или, по крайней мере, значительно ослабляется тем вероятным предположением, что ближайшая или даже исключительная цель нового издания номоканона состояла в том, чтобы включить сюда правила двух Константинопольских соборов, на которых Фотий был председателем и которые были благоприятны ему лично. На второе возражение заметим, что спустя три с небольшим года после издания номоканона, именно в 886 г., Фотий во второй раз был лишен престола, что, конечно, не могло благоприятствоватъ быстрому и повсеместному принятию вновь редактированного им канонического кодекса. При том же не нужно забывать, что книги распространялись тогда путем переписки, вследствие чего те или другие перемены в их составе и редакции не вдруг делались общим достоянием, а в отдаленных провинциях могли оставаться неизвестными и очень на долгое время. Наконец, ни откуда не видно, чтобы издание 883 г. было официально публиковано от лица вселенского патриарха. Официально публиковались тогда только самые источники церковного права, а не сборники их, которые как прежде, так и теперь, были делом частных, хотя бы и иерархических лиц. Фотий не выставил своего имени в новом издании номоканона потому же, почему не сделал этого и первый автор той же книги. Тем не менее имя Фотия,

—428—

как нового издателя номоканона, не было игнорировано на востоке до времен Вальсамона. В некоторых рукописях номоканона, написанных еще задолго до того времени, когда убеждение в авторстве знаменитого патриарха сделалось на востоке всеобщим, имя его выставлялось против второго предисловия к номоканону. – Что касается до третьего и последнего возражения Цахариэ, то оно прямо ошибочно. 883 год падает на второе патриаршество Фотия, когда он стоял на верху своей славы и величия. В виду всех изложенных обстоятельств нужно согласиться, что предание о принадлежности патриарху Фотию второй редакции номоканона в XIV титулах и соединенной с ним синтагмы имеет свои достаточные основания. В XII веке это предание сделалось только общим убеждением, благодаря вышеупомянутому комментарию на номоканон, написанному величайшим из греческих канонистов – Вальсамоном. Номоканон и синтагма в редакции патриарха Фотия до сих пор составляют основание общего церковного права на всем православном востоке.

§ 17. Канонические синопсисы о схолии.

Настоящий период представляет нам не только опыты более или менее совершенной кодификации источников церковного права, но и такие работы над их текстом, который имели целью содействовать правильному пониманию и практическому употреблению отдельных церковно-юридических норм. С этою целю составлялись так называемые синопсисы и схолии или глоссы. Синопсисом называлось сокращенное изложение общей мысли данного закона. Таким изложением, конечно, значительно облегчалось понимание закона в особенности в тех случаях, когда оригинальный текст закона изложен был пространно. Синопсис некоторых церковных канонов появился весьма рано, может быть, вслед за их изданием, в виде оглавлений над их оригинальным текстом. В таком именно виде дошли до нас в самом общецерковном кодексе правила лаодикийского собора, бывшего во 2-ю полов. IV в. Все эти правила начинаются словами περὶ τοῦ или союзом ὅτι, т.е. о том, что и т.д. Синопсис других правил, содержавшихся в общепринятом каноническом кодексе, сделан был, по всей вероятности, не прежде конца VI в., когда и у ви-

—429—

зантийских юристов вошло в обычай излагать текст источников гражданского права в сокращении (ἐπιτομή), σύνοψις). Цахариэ в своем специальном исследовании о каноническом синопсисе высказывает догадку, что старшая из дошедших до нас редакций этого синопсиса произошла в промежуток времени между появлением сборника Иоанна Схоластика в 50-ти титулах и анонимной канонической синтагмы с систематическим указателем к ней в 14-ти титулах. Догадка эта основывается на том, что в древнейшей редакции синопсиса находится сокращенный текст канонических посланий только одного Василия В., как и у Схоластика, но уже не двух только посланий, принятия Схоластиком, а трех, как находим у автора синтагмы в XIV титулах. Затем состав канонического синопсиса увеличивался в такой же мере, в какой возрастали и состав канонической синтагмы с полным текстом правил. Позднейшие редакции синопсиса дошли до нас частью без имени авторов, частью с именами Стефана, епископа ефесского, и Симеона Магистра. Последний жил в IX веке, а о первом нельзя сказать ничего определенного. Для практики синопсис представлял не только то удобство, что в его изложении правила легче понимались и запоминались, но и то, что синопсис требовал меньше времени для переписки и меньших затрат на письменный материал, тогда очень дорогой.

Так как церковные правила, содержавшиеся в общепринятом каноническом кодексе, произошли в разные времена и в разных местах, то для установления по ним канонической догмы необходимо было отделять в них местное от общего, устарелое от действующего, пояснять невразумительно изложенные правила другими более ясными, примирять кажущиеся или действительные противоречия между ними, – словом: необходимо было толковать правила. Греческие юристы и канонисты называли такие толкования схолиями, латинские – глоссами. Первоначально, те и другие писались на полях рукописей, содержавших в себе текст источников, и состояли в пояснительных замечаниях на отдельные места или на целый текст источников. Но с течением времени некоторые из старших схолий приписаны были к самому тексту правил и

—430—

таким образом сами сделались правилами. Так схолия, помещенная в конце правил Григория неокесарийского и объясняющая названия четырех степеней публичного церковного покаяния, о которых говорится в этих правилах, впоследствии принята была за последнее (12-е) правило названного св. отца. Равным образом схолия к последнему (59-му) правилу Лаодикийского собора, в котором запрещается читать в церковных собраниях какие-либо книги, кроме признанных священными, – схолия, подробно исчисляющая книги св. писания ветхого и нового завета, составляет теперь 60-е правило названного собора. Вообще схолия, раз внесенная в юридическую или каноническую рукопись, оставалась в ней навсегда. Если данное правило понималось неодинаково, то позднейшие схолии принимали характер критических замечаний на предыдущие. Это были уже схолии на схолии. Взятые в своей совокупности, схолии настоящего периода представляют почти сплошной комментарий на весь состав канонического кодекса восточной церкви. В следующем периоде они доставили богатый материал авторизованным толкователям этого кодекса – Аристину, Зонаре и Вальсамону.

§ 18. Епитимейники или покаянные номоканоны на востоке и пенитенциалы на западе.

Наряду со сборниками, обнимавшими есть общепризнанные церковные каноны, в настоящем периоде появились и такие сборники, в которых содержались правила, специально относившиеся только к дисциплине церковных покаяний. Эта ветвь церковного права, т.е. дисциплина церковных покаяний, в настоящий период получила необыкновенно широкое развитие вследствие того, что жизнь новообращенных в христианство народов представляла немало таких явлений, которые противны были существу христианской религии и против которых, поэтому, церковь должна была действовать всеми силами и средствами своего духовного авторитета. Всех нарушителей закона Божия, всех явных грешников церковь подвергала своим запрещениям, своим духовным карам, сущность которых состояла в лишении всех или только некоторых прав, принадлежащих члену церкви, пока виновный не загладит своего преступления более или менее продолжительными и суровыми подвигами церковного

—431—

покаяния. Правила о церковных покаяниях составляют весьма видный отдел и в составе общецерковного канонического кодекса. Сюда относятся, например, все правила, изложенные в канонических посланиях Григория неокесарийского, Василия Великого и Григория нисского. То же должно сказать и о правилах некоторых соборов, напр., анкирского и гангрского. Но и вне канонического кодекса до нас дошло множество правил о церковных покаяниях неизвестного происхождения или таких, которые должны быть отнесены к апокрифическим, каковы, например, все те, который усвояются самим Апостолам. Все указанные правила говорят собственно о публичных церковных покаяниях, которые выполнялись пред лицом всей церкви в течение более или менее продолжительного времени, смотря по тяжести греха, и с подразделением на несколько степеней. Но уже в начале V столетия эта дисциплина публичных церковных покаяний стала значительно ослабевать на востоке, благодаря тому обстоятельству, что наряду с нею развилась дисциплина тайных покаяний, т.е. таких, которые назначались духовниками за тайные грехи и преступления, открываемые на исповеди. Само собою понятно, что эти тайные покаяния или духовнические епитимии не могли быть так строги и продолжительны, каковы были прежние публичные покаяния. Духовнику представлялось право и сокращать, и удлинять сроки епитимии, смотря по нравственному состоянию кающегося (трул. 102). Под влиянием этой дисциплины изменилась и прежняя дисциплина публичных церковных покаяний, которые и теперь назначались за явные преступления против церковных уставов. Вместо многолетних покаяний, проходимых кающимися пред лицом всего церковного общества по степеням, церковные суды стали назначать за открытые преступления менее продолжительные сроки отлучения от церкви; но взамен того от кающихся требовались усиленные внешние подвиги покаяния, как-то: продолжительные молитвы с земными поклонами, строгий пост на хлебе и воде, раздача милостыни, выкуп пленных и т.п. Так образовалась новая система церковных покаяний и новые правила, относящиеся к этому предмету. Нужно заметить, что эта система выработана не путем формального законо-

—432—

дательства, а путем практики; поэтому и правила о церковных покаяниях нового типа произошли большею частью от неизвестных авторов. Сборники этих правил получили на востоке название κανονικὰ, κανονάρια, а на западе – libri poenitentiales. Древнейший из восточных или греческих канонариев приписывается константинопольскому патриарху Иоанну Постнику, жившему в конце VΙ-го века. Но в настоящем своем виде книга эта, дошедшая до нас во множестве разных редакций, не может быть приписана Постнику, так как в ее содержании находится немало такого, чтό указывает на времена позднейшие, напр., упоминаются такие посты и праздники, коих в VΙ-м столетии еще не было в восточной церкви, и делаются ссылки на сочинения таких церковных писателей, которые жили после Иоанна Постника. Тем не менее книга о церковных покаяниях, носящая на себе имя этого патриарха, пользовалась в восточной церкви всеобщим уважением. Главное содержание этой книги составляют наставления духовникам, как они должны совершать исповедь тайных грехов и какие епитимии налагать на кающихся, сообразно с их личными особенностями (возрастом, полом, состоянием и т.п.). Она переведена на разные языки народов, принявших христианство от греков. Именно, известны переводы славянский и грузинский. Первый появился в конце IX в., в эпоху обращения болгар в христианство; второй сделан в конце X или в начале XI века грузинским царевичем Евфимием, принявшим монашество на Афоне. Довольно значительные отрывки из Постникова покаянного номоканона приняты и в официальные издания канонического кодекса греческой церкви, именно в константинопольский Пидалион и в каноническую синтагму церкви греческого королевства.

В позднейших греческих и славянских епитимейниках, составленных по образцу книги Иоанна Постника, встречается немало правил, которые поражают наивностью и странностью своего содержания. Назначается, наприм., епитимия за то, если кто положит ногу на ногу. О человеке, зачатом накануне воскресенья или праздника, предсказывается, что он будет или вор, или разбойник, или пьяница. Неудивительно поэтому, если высшая духов-

—433—

ная иерархия относилась к подобным епитимейникам с большим неодобрением. Так, напр., наш русский иерарх XII в. Нифонт новгородский, когда ему прочитали вышеприведенное правило о человеке, зачатом под воскресенье или под праздник, заметил: «такие книги годится сжечь». Впоследствии наш митрополит Киприан в своем индексе или перечне «отреченных», т.е. негодных к церковному употреблению книг к числу их отнес и «худые номоканунцы», что обретаются «по молитвенникам у попов».

Греческим канонариям или покаянными номоканонам соответствуют латинские libri poenitentiales. На западе первоначальным отечеством пенитенциалов была ирландская и британская церковь. Особенными авторитетом пользовался здесь и на всем западе пенитенциал, приписываемый английскому примасу, кентерберийскому архиепископу Феодору († 690 г.), который был родом грек. Поэтому, конечно, в пенитенциале, носящем на себе имя этого автора, и встречается много правил, напоминающих восточную дисциплину церковных покаяний. Западные пенитенциалы, подобно восточным епитимейникам, содержат в себе немало странностей и нелепостей. Поэтому они и здесь подвергались иногда строгому суду церковных соборов, как такие книги, quorum certi errores, incerti auctores. Но если смотреть на восточные епитимейники и западные пенитенциалы не с канонической, а с исторической точки зрения, то они окажутся важным источником для познания народных верований, нравов, обычаев и вообще культуры тех стран, где произошли эти книги.

А. Павлов

—434—

20.

Любезнейший и почтеннейший Друг!

Михаил Владимирович!

Спешу известить Вас о том, что мы наконец отъезжаем, скачем, летим! – однако ж еще не в сию минуту, – нет, 11-го в среду; это уже, несомненно. Теперь мы прощаемся с Петербургом и живущими в нем, хотя правду сказать – прощаться по-настоящему мне здесь почти не с кем, и я почти с радостью могу себе сказать, отъезжая, что здесь –

Мне было некого терять,

Мне было не с кем расставаться!!

И так я прощаюсь с Вами и со всеми моими друзьями, поднимаюсь повыше, чтобы еще раз издалека взглянуть на Вас (положим на дилижанс), в последний машу Вам шляпою –видите ли? Извозчик готов ударить по лошадям – нет, постойте! еще скажем несколько слов.

Нам назначено жалование, по 700 талеров в год, это значит около 2.500 р., и говорят, что очень довольно. Тут же включается и гонорарий профессорам. (Они не берут платы (merces), а только honorarium!) Срок – два года, не более. Нас поручают профессору знаменитому, Савиньи²⁶⁵⁷, кой и член Государственного Совета в Берлине, и дру-

—435—

гому: Кленце²⁶⁵⁸; разумеется мы будем также под начальством нашего посланника Алопеуса.²⁶⁵⁹ В Берлине – не более 1½ года, остальные полгода на путешествие далее, и – в Париж, где мы должны познакомиться с образом тамошнего судопроизводства, лучшего – говорят – во всем свете. – Отсюда едем в дилижансе, который до Берлина переменится только три раза – чего же спокойнее? За дилижанс, который займем мы 7 человек одни, около 1.700 р., и по 100 р. на пут. содержание. Говорят, доедем в две недели. ⁷/₁₉ октября начнутся лекции в Университете Берлинском. – Думаю, что в нашей Академии происходит не малая суматоха, если не кончилась уже – по случаю нового требования студентов – мы поспешили им очистить место. А видно уж кому-нибудь из Ваших знакомцев будет улететь. Впрочем, нет кажется нужды отделять всех троих с самого начала. Только нужно особенно знание языков – новейших и латинского. Знающему будет легко. Оставляем им и книжки, с коими мы возились здесь. Из здешней Академии уже назначены: в том числе один мой земляк. – Еще новость: в этом же или следующем месяце составится Комитет – по воле Государя – из духовных и, может быть, светских особ для собрания и приведения в порядок законов Церковных. – Вы спросите: не постоянно ли таким образом будут требовать из Академии для образования в Юриспруденции? – Бог Знает; по крайней мере теперь Государь изъявил свою волю только об единовременном требовании, на сей раз. Вчера были мы на обеде у Михаила Михайловича²⁶⁶⁰ для

—1—

прощания, (хотя он хотел еще завтра проститься с нами окончательно) тут собраны были и все нас обучавшие главным предметам. Здесь, кажется, забыт был член Государственного Совета, Действительный Тайный Советник и пр. и пр., оставался только муж ученый, патриот, и добрый хозяин. Натурально – говорили по большей части об ученых предметах. Между прочим, слышал я тут от Михаила Михайловича, что о. Иакинф²⁶⁶¹ будет профессором Китайского языка при Университете, по преобразовании его. Известно, что предположено учредить при оном 12-ть кафедр по восточным языкам (не мало ли!) и одни только обучающиеся сим языкам будут (в здешнем Университете) на казенном коште – более никого. Михаил Михайлович берет, кажется, во всем этом – по части просвещения – большое участие. Слышно было, может быть, и у вас, о неуместной и мелочной строгости и т.п., введенной в Педагогическом Институте – все на это жаловались; слухи дошли до Михаила Михайловича и он – как сам сказывал нам – принял сами меры для исправления этого (разумеется, какие мог, – не имея никакого непосредственного влияния на эту часть). – Но Вы конечно хотите знать что-нибудь, или даже, многое о новостях военных, заграничных. Ничего более, наверное, не знаем, кроме того, что идут переговоры о мире.²⁶⁶² Слухи прибавляют к этому всеобщий бунт народа в Константинополе против Султана, который будто и заставил его просить мира, что очень вероятно. В первых числах разнеслись здесь повсюду слухи о взятии Константинополя, но правда, кажется, только то, что передовые отряды наши являлись даже в виду сей столицы. Паскевичь все идет вперед. Наконец скажу о себе, что видел я здесь и Хозрева-Мирзу²⁶⁶³ – в театре, на представлении Жизни игрока. Он отправляется отсюда 18-го сего месяца. – На сей раз более сказать нечего; желаю Вами быть спокойными и довольными;

—437—

а Вы пожелайте счастливого пути Вас почитающему и любящему

Василию Знаменскому.

9-го сентября

1829-го г.

21.

Ваше Сиятельство!

Михаил Владимирович!

Имев твердость проститься бесслезно с вами, с вами, в которым разлука долженствовала стоить весьма дорого для моего сердца, искренно вас любящего, я дорогою ехал довольно спокойно, обращая в милых своих то любезных товарищей, то вас. Приехав в Дмитров нашел родителей довольно спокойными и, употребив день на проплате с родственниками и знаемыми, отправился в Москву. Родители заплатили несколькими слезами дань своей ко мне любви и провожали меня за Дмитров с полверсты с довольным великодушием.

По проезде в Москву являлись к митрополиту²⁶⁶⁴ и, когда на вопрос его нам: есть ли у нас какие бумаги от Академии, мы отвечали, что имеем одни только аттестаты, билеты и бумагу к Военному Губернатору: велел нам идти, куда хотим – и мы, едва схватив благословение его, пошли восвояси. Я теперь довольно спокоен и весел. Кланяюсь до земли всем вашим. Прощайте. Ваш

И. Платонов

1829 года

Сент. 21 дня.

Москва.

И я простившийся с Вами, как знаете, в доме родителей успокоившийся, в доме Архиерейском нерешенный, живя весело и здорово, также кланяюсь Вам, Ваше Сиятельство, и всем Вашим и желаю всего доброго.

Я. Баршев.

P.S. Сердечно благодарю за Ваше участие в нашем жребии, по которому Вы так скоро и так непрестанно желаете знать наши дела.

—438—

Примите искреннее уверение во всегдашнем почтении и уважении душевно вам преданного

Сергея Баршева.

22.

Любезнейший Друг!

Михаил Владимирович!

Мы в Берлине! – Ехали, ехали – наконец приехали, и, слава Богу! благополучно. Впрочем, путешествие наше было не очень продолжительно; мы выехали из С.-Петербурга 10-го сент. на ночь, приехали сюда 26-го рано по утру; след., ехали всего 15 дней, но в том числе не менее 5-ти дней употреблено на остановку и отдых в разных городах, как то, Дерпте, Риге, Митаве, Мемеле, Кенигсберге. Дорога наша составляет около 1.500, – около 800 до границы и 700 от границы до Берлина. Видели в дороге довольно и хорошего, и худого, но для описания всего не одно письмо было бы нужно. От С.-Петербурга до границы ехали в одном дилижансе или точнее, экстра-дилижансе, который для нас был нанят особенно, и коим мы могли располагать, в рассуждении остановок, не подчиняясь обыкновенным законам дилижансов. На этой дороге видели: Нарвский водопад, – в Дерпте – Университет со всеми принадлежащими к нему строениями, с кабинетами, библиотекой, и пр. Далее осмотрели хорошо Ригу (в коей жили двои почти сутки) – город, построенный совсем на особенный, т. е. на старинный немещий манер, – весь из каменных строений и довольно красивых, но сдвинутых чрезвычайно тесно, с улицами узкими (от 4 до 7 саж. ширины), темными, кривыми и перепутанными; в Митаве видели много жидов, много неопрятности, впрочем, ничего замечательного, кроме замка или дворца герцогов Курляндских. Дорога между Дерптом и Ригою, по причине глубоких песков, так дурна, что 10 лошадей едва могли тащить наш дилижанс, и часто совсем останавливались. В Риге – забыл сказать – принял нас очень хорошо тамошний прокурор, отец нашего Петерсена²⁶⁶⁵ (который с нами вместе ехал);

—439—

у него мы обедали и ужинали, сверх того он доставил нам билеты в театр, где видели мы какую-то комическую оперу, в коей много смешного и много безвкусного, и пр. 20-го сент. (2-го окт. по здешн.) по утру вступили мы на Прусскую землю. От границы до Кенигсберга ехали на перекладных, и с беспокойствами кое-какими. Кенигсберга не успели посмотреть порядочно, впрочем, могу сказать то, что в нем есть много огромных строений, много красивых, но много безобразных, – есть улицы хорошие, но гораздо более узких, темных, кривых, грязных, какие в немецких городах, особенно старинных, во вкусе; и я почти не жалею, что мало видел Кенигсберг. – От Кенигсберга до Берлина опять ехали в дилижансе, – 340 верст (77½ миль) проехали в трое суток. Замечательна точность, с какою назначены часы и минуты для каждой остановки, для завтрака, обеда, ужина, кои бывают на известных, всегда одних и тех же станциях. Это путешествие было очень приятно: дорога от Кенигсберга до Берлина – вся шоссе, отделана прекрасно; виды около дороги также по большей части прекрасные, и тем лучше, чем ближе к Берлину. На этой: дороге весьма много встречается городков, большею частью мелких; между большими достойнейший замечания Эльбинг, – в коем мы, к сожалению, были ночью и только ужинали, – город прекрасно отстроенный, с огромными зданиями, с широкими прямыми улицами, и пр. Исключая еще один или два города, все прочие мелкие городки почти на один манер, походят на большие немецкие деревни; зато деревни наоборот походят на городское строение, и вот почему. Вы не увидите здесь деревянных строений, а везде какие-то полукаменные, сложенные из кирпича, накладенного между перекрещенными деревянными брусьями; кирпич прикрыт! штукатуркой, а дерево краской, большею частью красною; таким образом везде – в городках и деревнях, видишь только такие крещатые домики; и городок представляет только собрание таких домиков, с их огородцами, или садиками, около каждого из них расположенными. Это только окрашивает их; самое строение совсем не красиво. Но об этом уже слишком. – Как бы это ни было, только мы приехали в Берлин; остановились в гости-

—440—

нице; но как тут содержание очень дорого, то поспешили найти квартиры, и нашли их, правда, в тот же день, но скоро некоторые переменили, и я переменяю свою с концом этого месяца – по разным причинам. Здесь нельзя иначе нанять квартиру, как с мебелью, по большей части прекрасною, при ней готова пышная постель, прислуга (кроме чищенья сапог и платья), но за все это надобно платить очень недешево; напр., я плачу за новую квартиру 6 талеров в месяц (талер – 360 коп.), другие – около того же (мы все наняли особые квартиры – по одной комнатке). Прочие вещи по большей части столь же дороги, как в Петербурге, или дороже; но сукно дешевле, а потому сшить платье из сукна стоит здесь дешевле по крайней мере третью против С.П.Б. Дешевы также часы. Но вот еще чему подивитесь: мы обедаем в ресторации (так как и все квартирующие обыкновенно имеют здесь стол в ресторациях или трактирах), платя в месяц за обед 3½ талера (12 р. 40 коп.) – по 42 к. за обед, состоящий из супа, соуса и жаркого, кои, по крайней мере, мне кажутся довольно хороши. Вместо ужина довольствуемся булкой с чаем, или бутербродом. – Но я еще не сказал о том, как нас приняли. Приняли очень обыкновенно: представились посланнику, представились Савиньи, коему мы поручены от Михаила Михайловича. Первый поговорил немного, рекомендовал особенно осторожность в поведении и обращении и экономно в издержках; от него будем мы получать жалование, и на первый раз получили по 100 тал., а вперед всякий раз, когда будет нужда в деньгах, должны относиться к нему (что вышло против нашего ожидания и вопреки обещанию Михаила Михайловича, кой сказал, что на первый раз будет нам выдано полугодичное жалование, т.е. по 350 тал.). Савиньи сделал нам некоторые вопросы по Римскому праву на немецком языке; поговорил еще кой-что. По его распоряжению в первый сей семестр будем мы слушать: 1) Encyclopädie d. positiv. Rechts и 2) Institutionen und Antioquitäten d. röm. Rechts – у Кленце; 3) Статистику Прусс, у Гофмана²⁶⁶⁶, 4) Химию експерим., 6) Всеобщ, физич. География (которая

—441—

преподается здесь совершенно новым и особ. образом) и Географию Палестины (!!?) у Риттера.²⁶⁶⁷ (Предметы, кои мы должны проходить здесь – в Берлине, исчислены Михаилом Михайловичем. От Савиньи зависело только распределение их по времени, выбор профессоров и т.п.). За сей семестр за лекции заплатили мы около 100 руб. с человека. Лекции начнутся еще в конце октября (по новому стилю). – На сей раз пора кончить. Не забывайте живущего на чужбине, но столь же Вам преданного

Василия Знаменского.

11–23 окт. 1829 года.

23.

Любезнейший друг!

Михаил Владимирович!

Прежде всего и паче всего считаю нужным извиниться пред вами в долговременном молчании. Прошу вас не принять его за опыт охлаждения моей любви к вам: нет! я доселе не писал к вам ни строки потому, что вы могли узнать о состоянии нашем частью из моего письма к брату, которое, я думаю, вы и читали и в котором видели свидетельство моего к вам почитания, частью из письма Якова Ивановича и Сергея Ивановича Баршевых к товарищам и к Ивану Николаевичу.²⁶⁶⁸ Почему я не стану вам описывать ни моего семидневного пребывания или, лучше, гощения в Москве, о котором я несколько извещал вас оттоле, ни моей поездки, хотя, впрочем, довольно знаменательной, по пышности брички и помедленности езды, ни нашего явления к Балугьянскому, осыпавшему нас на первый раз латынью, ни той аудиенции, которую сделал нам М.М. Сперанский, ни образа нашей оседлости в Университете и пр. и пр. Потому что все сие подробно описано в писанных нами в Академию письмах. Но не знаю, и можно ли что представить вам нового из перспективы фактов, образующих нашу судьбу; ибо она та же, коей изображение видели и в письмах В.

—442—

Потаповича и Константина Алексеевича. Также, как и у предшественников наших, место занятия нашего двоякое: Университет и канцелярия, из коих в первом слушаем лекции по Римскому Праву по руководству Гейнеция у г-на Шнейдера²⁶⁶⁹, переводим Софокла с греческого на латинский у г-на Грефе²⁶⁷⁰, учимся немецкому и французскому языкам первому у Польнера²⁶⁷¹, а второму у Поллока²⁶⁷², а в последнем (в канцелярии) слушаем лекции по части российского правоведения у г-на Куницына²⁶⁷³; по части народной экономии – у г-на Плисова²⁶⁷⁴; по части российского публичного Права у г-на Клокова²⁶⁷⁵; только Статистикой и Историей, кажется, предоставлено нам самим по себе заниматься. Также как предшественники наши, должны каждодневно посвящать полчаса на хождение в канце-

—443—

лярию; также должны улыбаться, слушая красноглаголивого и растворяющего приятными анекдотами свои лекции упомянутого Куницына; также должны преимущественно заниматься немецким языком и пр. Так состояние наше во всем согласует с состоянием наших предтечей! Но может быть тоже ожидает нас и в Берлине, что и они сретили; та же имматрикуляция, требующая большого терпения и многотрудных походов; то же стояние на разных квартирах. Ибо мы узнали кое-что о предместниках наших из письма Алексея Андреевича²⁶⁷⁶ к некоему законоучителю здешнего коммерческого училища; именно, что они приехав в Берлин, должны были immatriculiren sich lassen (так пишет Алексей Андреевич), т.е. вписаться в число студентов; для чего потребно выдержать у всех профессоров экзамен по их предметам; и здесь-то потребны, по словам А.А. ноги и терпение; что лекции их уже начались и что они стоят на различных квартирах. – Вот все, что можно было узнать из письма его! Надеемся получить подробнейшее сведение о состоянии предшественников наших из письма Василия Потаповича и его товарища к Нафанаилу²⁶⁷⁷ ректору Александро-Невской семинарии, писанного, говорят, на латинском языке.

Здесь появилось стихотворение, писанное Придворным поэтом Мирзы²⁶⁷⁸ в честь Его Императорского Величества Николая Павловича. Какая выспренность! Какая пышность! или не знаю, не лучше ли, какая надутость! Здесь видишь победоносного Императора, повелевающим солнцем и луною, а прочих государей, исчезающих во прахе ничтожества; здесь Паскевичь является во всем величии и славе и пр. Но ах! пожалейте о судьбе сего поэта, истощившего, кажется, весь восточный запас живой и пламенной фантазии своей на возвеличение похвал российского Императора! он получил от жестокого Мирзы здесь ты-

—444—

сячу ударов по пятам, а в Персии должен потерять голову, сие вместилище своей поэзии. Причина сему та, что он хотел здесь из огнепоклонника сделаться христианином.

Позвольте теперь сообщить вам объяснение мраморных досок паросских, о которых я спрашивал вас по случаю чтения примечаний французского перевода Превращений Овидиевых и которые составляют столь драгоценный памятник для древней Истории. Это суть две мраморных плиты, найденные графом de Gerandol (не знаю, впрочем, не ошибаюсь ли несколько в имени; по крайней мере оно весьма похоже) на острове Паросе, известном своим мрамором, на которых начертаны все эпохи древности незапамятной с определением хронологии. Первоначально сии и доски были привезены нашедшим их графом в Англии, где и доселе хранятся, как драгоценное сокровище; оттоле списки с них распространились и по всей просвещенной Европе; едва ли и в наших журналах нет сказания о них. Иначе они называются, т.е. кроме Les marbres de Paros – Planches de comte Gerandol. Сим сведением я одолжен моему дядюшке – контролеру Колычеву, о котором я некогда и неоднократно говорил с вами. – Более писать нечего. За сим, лаская себя надеждою получить от нас ответственное письмо, прошу Вас, s’il vous plait, писать на французском языке. Ибо я, посещая дядюшку каждое воскресенье и слыша в его доме от мала до велика говорящих по-французски, чувствую сам крайнюю необходимость в знании сего языка и часто, часто сожалею, что не мог воспользоваться дружественным обращением с вами для сего знания, тогда как вы сами не только хотели, но и побуждали меня говорить с вами по-французски. Но кто знал будущую мою судьбу? По крайней мере теперь позвольте пользоваться письменным собеседованием для приобретения бόльших успехов в французском языке.

Вполне преданный Вам

И. Платонов.

1829 года

Окт. 28.

Санкт-Петербург.

—445—

24.

Любезнейший друг мой!²⁶⁷⁹

Знаете, это столь известное изречете Горация:

… omne tulit punitum,

Qui utili dulce miscuit.

Письмо ваше на французском языке, обращенное к нам, – одно из совершеннейших произведений, представляющее собою счастливое соединение приятного с полезным. Я извлеку из него бесконечное наслаждение и не малую долю пользы, благодаря тому, что изучаю французский язык. Вследствие чего примите мою горячую благодарность за ваше послание, и смею надеяться, что не откажетесь и впредь писать такого рода письма.

За сим приветствую вас с новым годом и вместе с тем от всего сердца желал бы, чтобы все ваши предположения и намерения увенчались желанным и блестящим успехом, чтобы полное благоденствие сопровождало вас на жизненном пути, и чтобы ваш друг Платонов всегда торжествовал, взирая на ваши успехи во всем. Вот мои пожелания вам с наступлением нового года.

Я, слава Богу, чувствую себя прекрасно! Занятия наши по изучению права двигаются медленно, так как главный наш профессор Александр Петрович Куницын²⁶⁸⁰ сильно заболел. Происходит это частью также оттого, что остальные профессора (напр., Плисов²⁶⁸¹), проф. Политической Экономии трудятся над составлением некоторых отделов русских законов, с целью до нового года представить их на рассмотрение и одобрение Государю. Другие профессора (между прочим, М. Клоков²⁶⁸²), проф. Народного Права поглощены мечтаниями о женитьбе. Поэтому вы можете судить, что наше учение ограничивается только чтением дома книг, касающихся преимущественно главного предмета наших научных занятий. Надеемся, что после нового года мы приступим и к остальному. Представьте,

—446—

по сие время мы не видели даже собрания русских законов; ведь это, однако ж необходимо для нашего изучения и стоит на первом плане; оно настолько же важно для нас, как Священное Писание для богослова, относительно других им изучаемых наук. Понемногу я составляю себе библиотеку покупкой книг. Недавно приобрел от одного студента университетского всех классиков греческих в переводе Мартынова за 30 руб.; мне сдается – очень дешево. Вот все, что имею сообщить вам о настоящем своем положении. Когда в праздничное время у нас побывает Михаил Михайлович, я не премину вам написать, что им будет сказано, как о нашей судьбе, так и вообще обо всем.

Могу наконец передать вам еще новость, относящуюся к преподаванию, но быть может эти слухи уже дошли до вас. В число предметов преподавания в здешнем университете введена новая таблица счисления. Изобретатель ее – командир московского полка Слободской. Поводом к этому изобретению послужили поданные высшему начальству неправильные счеты, за которые последовал строгий выговор. Слободскому это дало толчок, вследствие которого он сделался изобретателем подходящего снаряда для счетоводства. Долго он размышлял над ним, соображал и в конце концов пустил его в ход. Не сумею вам описать наружное его устройство; но что делает это изобретение бессмертным – это легкость и неимоверная быстрота, с которой можно считать самые сложные цифры, кроме логарифмов. Говорят, что это новая таблица введена будет в употребление во всех школах и учебных заведениях.

Имею честь быть

Ваш Иван Платонов.

1829 г.

23 декабря

С.–Петербург.

25.

Любезнейший мой друг!

Христос Воскресе!

Поздравляю вас с великим днем Воскресения Христова и желаю вам провести этот торжественный празд-

—447—

ник в радости и веселии как телесном, так и душевном. Ибо я уверен, что вы имеете склонность ко всему божественному и духовному христианской религии и не принадлежите к числу тех, на души которых все торжества и церемонии церковные не имеют никакого действия, и которые остаются к ним вполне равнодушными и холодными.

Полагаю, что мои ученицы²⁶⁸³ уже осилили одна русскую историю, другая русскую грамматику, с ее ненавистными падежами, непостижимыми родами, таинственными спряжениями и всеми видоизменениями, наполняющими грамматику; или они теперь занимаются одним повторением пройденного. В каком бы я был восторге, узнав, что таблица умножения более не является в глазах Людмилы Павловны чем-то в роде еврейского языка.

Вы спросите, как я себя чувствую? Отвечу: если вы прочли поведанное мною Александру Родионовичу²⁶⁸⁴, где вся моя жизнь описана, то положение мое и по сегодняшний день ни чуть не изменилось.

Вот новость, волнующая умы петербургских жителей. В государственном совете поднят вопрос об уничтожении в России чинов, доселе отличающих одного от другого состоящих на службе. Я этим хочу сказать, что не будет ни статских, ни надворных, ни титулярных советников и т.д., но все должности и почетные степени будут занимаемы сообразно с достоинствами искателей какого-либо сана или места. Таков порядок в Англии, Франции и других цивилизованных странах Европы, где чины давно не существуют. Судите сами, полезно ли оно и благодетельно ли отзовется на Петербурге varii varia. Что касается меня, я смотрю на эту меру, как на очень важную и подходящую для внутреннего усовершенствования нашего отечества. Она разбудит и воспламенит деятельность людей всякого рода; она заставит приобретать всегда истинное усовершенствование для получения места более почетного и доходного; она заставит каждого делать свое

—448—

дело и исполнять свои обязанности рачительнее. Слышно, будто этот важный проект составлен Михаилом Михайловичем Сперанским, что он уже утвержден Государем, уже печатается для обнародования ко дню Пасхи.

Ходят также слухи, что Император едет в Москву, где проживет три года. Говорят, также, что нам угрожает отъезд М.М. Сперанского на теплые воды; путешествие это предпринимается им для излечения болезни и восстановления сил. Желательно, чтобы последний слух не оправдался и оказался ложным.

За сим позвольте узнать, часто ли теперь вы посещаете Академию? Читаете ли там газеты? Чью квартиру чаще посещаете? и т.д. Прощайте!

Имею удовольствие быть

ваш И. Платонов.

1830 г.

1 Апреля.

Берлин.

26.

^{8 Апр.}/_27Мар. 1830.

Ваше Сиятельство!

Достопочтеннейший Друг!

Михаил Владимирович!

Я мог бы и должен бы был начать мое письмо извинением в том, что доселе не писал, т.е. почти полгода; но так как я начинал уже два письма (на сих же днях) сего рода извинениями и притом еще к лицам, к коим еще ни однажды не писал, – то право истощился уже в выражениях и, наскучив этим самому себе, боюсь наскучить и Вам. Или же так как Вы, не имея о нас ни слуха, ни духа, вероятно сомневаетесь даже и о том, живы ли мы, – мог бы я сказать, что я в самом деле был не жив или не совсем жив, или по крайней мере не очень жив, и теперь какими-то судьбами ожил, или стал поживее, со всею прочею живущею тварью, и в этом было бы хотя на крошечку правды (что я может быть объясню ниже). Но я не хочу себя скрашивать, ни извинять; предаю себя на Ваше милосердие, что хотите, то со мною и делайте! И так более об этом говорить не буду, предоставляю Вам побранить меня хорошенько. Между тем спешу поздравить Вас с приближающимся всерадостным празд-

—449—

ником Пасхи, и желаю Вам от всего сердца сретить и проводить его во всей полноте душевной радости – в кругу родственному в недрах родной Церкви, родной земли! Да! Сии то три родные круга, ничем не заменимые необходимы для полноты радости сего праздника, которая в них только может отражаться н отсвечиваться всеми многообразными радужными цветами. И этого-то нам недостает; порадуйтесь же и за нас, а мы будем радоваться с Вами! – Вы, может быть, меня не понимаете, потому что Вы нам завидуете, наверное: а я Вам завидую! что делать? Так и всегда бывает в свете! – Здешняя Пасха – протестантская – ранее нашей именно неделею, след., приходится на нашей страстной неделе (на коей мы располагаемся говеть, потому что в другое время не бывает службы, кроме воскресных дней). Но этот контраст не столь разителен, как Вы думаете. Здешние праздники (хотя их и всего три в году), не исключая и Пасхи, совсем не имеют той торжественности и всенародности, которая всякого невольно увлекает так как у нас, иностранец может их не приметить; и причина этого различия, кажется, вот в чем. Торжественность и благолепие Богослужения, к коему стекаются все звания и возрасты, которое на всех равно производит впечатлите, – вот что делает у нас сей праздник всенародным, сообщает всем одно чувство и некоторым образом уравнивает всех; и вот чего именно не достает здесь: большой части народа и в голову не приходить идти в церковь, и, т.о., теряется религиозный характер того праздника, который только в религии и имеет свое основание; светские увеселения столь различны для различных званий, что тут весьма мало может быть общего; так теряется и народность праздника. Но я заговорился, пора о чем-нибудь другом. Смотрю на Ваше письмо и вижу, что Вы предполагаете у нас непрестанные новости: и так новостей, новостей Вы конечно от меня ожидаете, и особенно политических: а я – увы и ах! должен писать почти то же, что из Петербурга писал. Газеты мы конечно читаем, всякого рода: но ведь и для здешних газет, чтоб наполнить их новостями, не валятся же царства и не рождаются новые, а если это случится, так конечно упомянут об этом и русские газеты. Однако, по-

—450—

стараюсь сказать хотя в общих чертах, что содержат здешние газеты. Во-1-х, в большом корабле должно быть много и балласту – так и в здешних многословных газетах. Далее, во всех газетах всех земель доселе ужасный был крик и шум о России, о войне турецкой, о мире Адрианопольском. При всем бескорыстии России и монарха ее в семь деле газетеры известных партий в Англии и Франции вопияли тут, однако же против чего – то, толковали об опасности от могущества России и пр., и пр. Напротив стояли горой за Россию все газеты и журналы немецкие, некоторые французские и даже английские. Ну, что ж из всего этого? Журналы остались всякий с своим умом или глупостью, а Россия при своем вековом могуществе – она себе идет вперед и ничего не примечает! Кроме газет пустились теперь писать о России, о последней войне отдельные книги и книжки и т.п. Сколько ни бились, а наконец-таки согласились, что с Россией нечего делать, что это великан на твердой земле, и только на море имеет перевес Англия. Все также вообще отдают справедливость личному великодушию Николая; случается читать оды в честь Ему; такую оду написал даже король баварский (коей, впрочем, я не читал). Далее: повторяется на разные манеры одно и то же о борьбе оппозиции с министерством во Франции, которая теперь доходит до кризиса; Палата депутатов отвергла бюджет и в речи самому королю объявила о своем неудовольствии на министерство, король в своей речи объявил напротив, что он остается тверд в своих прежних мерах, вследствие чего ожидают упразднения (Auflosung) нынешней палаты и созвания новой; между тем та и другая сторона хвалится, ободряет себя, и пр. В Англии, как и всегда, речь идет о заседаниях Парламента и в сих особенно об ост-индской торговле; в Нидерландах палаты рассматривают новое законодательство – и когда какой член оного, можно все это подробно находить в газетах. В Швеции недавно окончился съезд государственных чинов (Reichstag), на коем делалось то и, то, чего нельзя Вам рассказать, да и не много было бы для Вас интереса в этом. Но важнейшее теперь, по крайней мере для нас, составляют дела Греции. И об этом также, как о всем прочем, толкут и вкось и

—451—

впрямь. Одни пишут, напр., что президент²⁶⁸⁵ с неудовольствием видит назначение Леопольда²⁶⁸⁶ на престол греческий и употребляет разные происки и тайные меры, чтобы этому воспрепятствовать, что С.-Петербургский кабинет согласен с ним; другие напротив (что кажется достоверно) уверяют, что президент сам ничего иного не желает, как прибытия нового государя; сие последнее весьма ясно выражается в письме Булгари²⁶⁸⁷, его приближенного, к нашему министру Нессельроде²⁶⁸⁸ (помещенном в здешних газетах), в коем он сообщает мысли графа Каподистрия, что «Греции необходимо теперь не иное Правление, как Монархическое для ее усмирения, и притом не конституционное; что Монарх только может обуздать буйных аристократов, кои притесняют народ и с коими бороться президент не имеет сил, что народ напротив с радостью примет Монарха», и пр. Между тем в Англии доселе еще спорят, кажется, о назначении пределов Греции. Ну, не желаете ли Вы еще заглянуть в Америку? – Нет, воля Ваша, далеко! Не поеду!

А не угодно ли воротиться в Россию? Мы узнаем и о русских новостях из Северной Пчелы, коя долетает к нам тем или другим путем, напр., чрез Захара Петровича, кой ее выписывает. Кроме того, в здешние газеты также выписывают оттуда все замечательное; мы знаем напр., из них, что в Ярославле новый губернатор даже что ректор Иоанн получил орден, и т.п. из здешн. газет. Недавно писал к нам наш М.А. Балугьянский, что на лето поедет Михаил Михайлович Сперанский в Карлсбад на минеральные воды, и вероятно будет проезжать чрез Берлин. О как мы будем рады увидеть его здесь! – Он был болен и видно очень болен, и теперь

—452—

чувствует необходимость поправить свое здоровье – да! без необходимости он верно бы не поехал, имея столь много дела на руках и занимаясь им с такою ревностью. Кстати: чуть было не забыл сказать, что мы были однажды – тому уже с месяц – у Гумбольдта²⁶⁸⁹, коему мы рекомендованы Михаилом Михайловичем и он то известил нас о болезни сего последнего (коего он называет своим другом): ему писал о нем Канкрин²⁶⁹⁰, из С.-Петербурга. Впрочем, мы сидели у него всего с полчаса; когда пришли, он вынес одну плитку чаю (так назыв.), который употребляют Киргизы, составляя оный из плохого чая, масла, соли и пр. и который он привез с собою из Сибири. Говорил между прочим о греческом языке у нас в училищах: он заметил, что его плохо знают в гимназиях, но слышал, что он более в силе в духовных училищах, и по этому поводу говорил вообще о духовном образовании в России, и пр. Он обучается русскому языку, прежде ходил к нему для сего один студент из Лесного Института, теперь он предложил обучать его одному из моих товарищей, кой рекомендован ему в Петербурге одним учителем, обучавшим его также русскому языку. Что бы еще сказать о нас? – Теперь у нас праздное время, один семестр кончился в конце марта, другой начнется в начале апреля. Мы можем гулять сколько угодно, впрочем, здешняя погода доселе не очень благоприятствует гулянью; посудите: снег стаял еще в начале марта (по здешнему стилю), но доселе еще не увидите вы ни одного листочка, ни травинки зеленой; так медленно идет здесь весна; то дождь, то сильный ветер гоняет гуляющих. Зима была здесь ничем почти не милостивее для нас, как и на Руси, а в некотором отношении еще скучнее: морозы доходили до 20-ти град., а комнаты между тем обыкновенно с одними оконницами (только в редких домах двойные), я же поселился на беду в угловую комнату с тремя окнами, и так доходило до того, что нужно было топить по три раза в день (!!!) и

—453—

за каждый раз 2 гроша (24 копейки). От того-то я и был полужив.

К l-му марта переменил я квартиру по разным причинам (так, как и все почти мои товарищи около того же времени), переехал в Sommerwohnung или на дачу, если угодно, то есть, по далее от центра и многолюдства, где воздух свежее и открытее. – Пред сим только я прочитал в берлинских газетах о неожиданном посещении Государем Москвы и радости жителей, – о сооружении покойному Государю памятника в Таганроге и пр. Сообщают также некоторые анекдоты о Государе, из коих заключают о близости Его к народу (Popularität). Но возвратимся назад в Берлин. Кажется, я не писал еще Вам ни слова об Университете и профессорах. Во главу угла поставляют (по крайней мере многие) Гегеля²⁶⁹¹, седого патриарха той философии, кою называют здесь die neueste, die welthistorische, die Hegelische Philosophie. В тайны сей философии я доселе еще не пускался, знаю только то, по отзывам людей, даже уважающих его, что характер оной есть самый решительный догматизм, так как характер его самого – самоуверенность, по коей он почитает свою систему за лучшую из всех существовавших. Я слушал его однажды – впрочем, преподавание его не имеет ничего привлекательного, нет в нем никакой жизни – это чисто механическое чтение по листикам, прерываемое кашлем, и слабостью голоса – он уже стар и слаб. Более судить не могу. Другое светило Университета в другом отношении – есть Савиньи, столь же знаменитый в Правовед., особенно в Римском Праве и составляющих опору сего факультета. Характер его сочинений есть ясность (чего конечно требует и самый предмет), так как первого – темнота. По богословскому факультету славятся здесь Неандер²⁶⁹²и Шлейермахер.²⁶⁹³ Первый известен и у вас по свой Истории Церкви. Богослов, имеющий мало ориги-

—454—

нальности в системе, ибо – сколько я могу судить – в древнем духе отцов, с древним разумением св. Писания; и кажется, этот дух христианский отражается в его характере; он так прост в своей наружности, так просто и даже бедно одевается, что никто не почел бы его за профессора, – и это тем заметнее здесь, где всякой почитает за необходимый долг – одеваться чисто. Шлейермахер более оригинален в своей системе, в коей (так, как и в проповедях его) более философии и учености, нежели простой веры, – впрочем, сколь далеко он уклоняется от сей последней, определить не осмеливаюсь, – я мало еще знаю его. Славится также Риттер, образовавший в новом виде физическую географию, по следам Гумбольдта, т.е. обогативший её новыми обширнейшими соображениями и сообщивший ей систематическую форму; мы слушали у него в этом семестре Allgem. Erdkuude, в коей, впрочем, частнейшее не могло иметь места, а только общие обозрения частей света. Да чему же мы учились? спросите Вы при этом случае. Я уже именовал предметы в первом письме: теперь только осталось бы мне сказать о том же в прошедшем времени. Но к этому я еще прибавлю несколько слов. Главным предметом было, так, как и будет еще в следующий семестр, Римское Право; о нем могу сказать, что оно хотя не имеет почти никакого непосредственного отношения к нашим законам, но имеет важное влияние на образование юридических понятий вообще, в чем я также убежден, – это юридическая Логика или Геометрия. Энциклопедия составляла род введения во все юридические науки, – и так ее отношение само по себе ясно. Другие предметы суть только вспомогательные, хотя может быть и очень издалека вспомогательные; напр., Химия – это было собственно желание Михаила Михайловича, чтобы мы ей учились, но сказать правду, при той полноте и подробности, в какой ее преподавали, при чрезвычайном разнообразии и множестве фактов, в коих и состоит существо ее, и вместе при сжатости времени, и даже недостатке внимания для предмета совсем отличного рода от всех других, – мы успели схватить разве только общее, а весьма мало частного. Притом же это всегда казалось нам более роскошью, нежели потребностью при на-

—455—

шем образовании. Вообще, касательно плана нашего образования здесь, мог бы я очень многое заметить, но удерживаюсь на сей раз. Главный недостаток тот, что нас передали безусловно в чужие руки, таким людям, кои хотя весьма сведущи в своем деле и в своем кругу, но не могут хорошо знать, что надобно из нас сделать и как, и прилагают к нам начала, кои годятся вообще для здешнего порядка вещей. А мы не имеем при этом почти никакого голоса. – Предметы на следующий семестр назначены будут также профес. Савиньи. Я упомянул Вам только о двух, трех более известных лицах, но всех учащих здесь более 100 чел. И так не только наименовать их невозможно (да и не нужно), но и выбрать из них трудно. – О студентах Университета и о Берлине вообще я не говорил еще ничего; впрочем, если что могу сказать об этом (конечно ничего важного), то позвольте мне оставить до другого времени, а за сим ожидать – долго ли, коротко ли – и от Вас известия о ваших или о наших родных новостях; и при сем прошу Вас упоминать о них не мимоходом, как Вы то сделали в последнем письме, предполагая за известное то, что мне совсем неизвестно – а наконец всего и паче всего – сохранить Вашу дружбу ко мне и не забывать истинно Вас почитающего и любящего

покорнейшего слугу

Василия Знаменского.

27.

Любезнейший друг,

Михайло Владимирович!

Как справедливы были ваши предположения насчет мыслей и чувств моих относительно вас! Да! милый друг! Я думал, что или вы сделались жертвою (и теперь пишу трепещущею от ужаса рукою) холеры с толикою жестокостью, свирепствовавшей в новоизбранном местопребывании вашем, или забыли меня и перемену жительства употребили средством сокрыться от меня. Всякой раз, когда я читал исчисление несчастных жертв эпидемии, делаемое в Северной Пчеле на основании Московских Ведомостей, я говорил сам в себе: «ах! жив ли

—456—

то любезнейший Михайло Владимирович? не подвергся ли, и он сему бичу гнева Божия?». Судите же, милый друг! о том удовольствии, когда я получил письмо ваше, о том восторге, который родился в колебавшейся нерешимостью душе моей при чтении первых строк вашего письма: и тысячу раз его читал, перечитывал, снова начинал читать и – решился в тот же раз время, которое хотел я разделить с одним из петербургских моих друзей, посвятить на писание ответственного письма к моему другу, который и, милостью Божией, жив, и не забыл меня.

Прежде всего спешу поздравить вас и всех ваших с наступающим новым годом: от глубины души моей желаю и молю Положившего во Своей деснице времена и лета, чтобы страшилище человеков нещадная холера, как призрак, исчезла с лица Москвы и вселенной. Мы защищены от сей Ериннии хлором, который приготовляется в собственной университетской лаборатории студентами физико-математического факультета, под надзором профессора и которым служитель двукратно в день (по крайней мере, прежде; ибо ныне опасность уменьшилась) в 12 часов утра и в 9-ть вечера, когда студенты уходят к столу, кропит комнаты, дегтем, расставленным по коридорам в плошечках и маленькими ковриками, разосланными у студенческих кроватей, дабы вставая с постели и становясь на пол не простудить ног; поделаны нам фланелевые брони, т.е. нагрудники или, лучше сказать, набрюшники, для держания в тепле желудка, против которого холера, как русский солдат с троегранным штыком, особенно говорят устремляется; роздано по две пары носков и наконец нам студентам правоведения, так как мы должны каждодневно ходить в канцелярию, куплены калоши; но не думайте, чтобы мы уповали токмо на средства предусмотрительности человеческой, часто испытывающей тщету самых лучших и обдуманных мер предосторожности; нет! мы предпосылаем и молитвы к Карателю греха, дабы они, соединенные в един сонм, отвратили от нас погубляющего лютого аггела. Каждую литургию благоговейный священник пред престолом Вышнего возносит к Нему молитвы наши (изложенные

—457—

Архиепископом Казанскими Филаретом²⁶⁹⁴ в сочиненном им по случаю сей болезни молебне) и каждую литургию мы, повергаясь на колена, изливаем по гласу священника молитвенные чувства наши: вот, любезный друг! всеоружие наше, которым мы ополчены против лютой посланницы смерти! По сему образчику нашего защищения судите и о мерах предосторожности принятых и прочими жителями Петербурга; каждый запасся хлором, каждый старается теплее одеваться; каждый по мере благочестия и веры обращается с молитвою к Богу. Не стану писать вам общественных мер, принимаемых Правительством против холеры, как то о больницах; ибо это, я думаю, известно вам частью из Северной Пчелы, частью из других журналов. Равно не знаю, что написать и о политических новостях; ибо и мы жители Петербурга, ограничиваясь почти одними журналами, едва ли преимуществуем в знании политических новостей пред вами жителями Москвы. Я думаю, слышали, как, при объявлении гнусной измены поляков²⁶⁹⁵ Госзгдарем Императором на разводе, генералы, до глубины души тронутые печальными словами Его, бросились в восторге лобызать Его руки и ноги, как воспламененные ряды бывшего на разводе воинства громогласным ура трясли своды манежа (место развода); как Государь Император, возвратившись во дворец, изъявил пред супругой Своею Свое высочайшее удовольствие, сказав: «нынешний день есть счастливейший в моей жизни»; как потом с Императрицею прогуливался по Невскому проспекту, уверенный в любви своих подданных, как отец в круге семейства; читали, без сомнения, манифесты и воззвание к народу и.в. П-скому; читали, я думаю, и подробное объяснение польского мятежа, последовавшее, говорят, вследствие представления Императору Любецкого и Езерского²⁶⁹⁶ и писанное будто бы самим Высоцким²⁶⁹⁷, самым буйным из мятежников; знаете, думаю, и о во-

—458—

оружении Польши, состоящем из 140 тысяч, знаете и о многочисленности нашего войска, двинувшегося к пределам Польши, в коем заключаются и моих два двоюродных брата, из коих один состоит в сибирском гренадерском полку, а другой у Принца Прусского в поселенных ротах. Достиг конечно до вас слух, что Император скоро сам отправится к пределам Польши и будет иметь главную квартиру в Вильне и пр., и пр.

О Берлинцах скажу вам, что они живут хорошо и весело. Мы неоднократно получали от них письма и сами неоднократно посылали к ним. По последнему письму извещают нас о путешествии, которое они совершали в каникулярные дни городах в двадцати немецких и все в различных; только один Константин Алексеевич²⁶⁹⁸ за болезнью оставался дома. За то имел удовольствие видеться с Михаилом Михайловичем Сперанским, который в то время возвращался из Карлсбада, куда ездил он пользоваться теплыми водами для поправления своего здоровья; причем сказал, что они скоро возвратятся из путешествия. А мы должны будем ехать на их место, как мы это решительно узнали от Михаила Михайловича; занятия наши приходят к окончанию или, лучше, кончились; ибо по одному Гражданскому Праву остается только несколько не пройденным. Вероятно экзамен наш начнется в феврале месяце, я говорю, вероятно; ибо Михаил Михайлович выразился о термине нашего курса несколько неопределенно, сказав, что «обдосужась, мы сделаем вам экзамен»; впрочем, дополняя это сказания из слов начальника нашего отделения, что экзамен наш не может быть в январе, а должен начаться в феврале, мы удостоверяемся, что он должен быть в сие время, а посему определяем время нашего свидания с родственниками и время для отъезда в вояж, т.е. февраль на экзамен, март на свидание, апрель на путешествие. Между прочим, Михаил Михайлович сказал нам о наших предшественниках, что они из числа 500 студентов Берлинского Университета суть первые, как отзывается о них

—459—

сам Савиньи, знаменитейший во всей Европе профессор Юриспруденции, что они весьма прилежны и пр.

В заключение прошу вас извещать меня о новостях Московского Университета, о новых произведениях, усовершенствованиях и пр. Затем остаюсь

сердечно преданный вам И. Платонов.

Санкт-Петербург.

1830 г. дек. 26 д.

В. Протопопов

(Окончание следует)

—460—

Болгария – Статистические сведения относительно епархии и духовенства и о бракоразводных делах в княжестве болгарском. – Биографические сведения о болгарском экзархе, блаженноъ Иосифе I. – Высокопреосвященный Григорий, митрополит доростольско-червенский († 16 дек. 1898 г.). – Новоназначенные председательствующий и член болгарского Св. Синода. – Избрание и хиротония митрополита в доростольско-червенскую епархию. Биографические сведения о новорукоположенном митрополите. – Определения болгарского Св. Синода, касающиеся духовного просвещения. – Сведения об условиях получения русских стипендий болгарскими уроженцами. – Благие результаты мероприятий Св. Синода относительно благоустройства болгарских монастырей. – Прискорбный случай с сливенским митрополитом Гервсием. Окружное послание сливенской митрополии. – Самоковское духовное училище и константинопольская духовная семинария в 1898–1899 учебном году. – Художественные издания болгарского Благотворительного Братства «Иосиф I». – К вопросу об основании богословской библиотеки и синодальной типографии в Болгарии. – Упадок религиозности и нравственности в болгарском обществе по свидетельству окружного циркуляра министра народного просвещения и церковных дел и по отзывам болгарских журналов и газет. – Отрадные явления в церковной жизни болгар. Празднование 19 февраля и 11 мая. – К сооружению в г. Софии храма во имя св. Александра Невского и православного храма у подножия Балкан в южной Болгарии. – Церковное торжество 11 августа, в годовщину боя на Шипке. – Проект памятника Императору Александру II в г. Софии. – Современное положение болгарской церкви в Македонии.

В конце 1898 года канцелярия болгарского Св. Синода обнародовала «статистические сведения относительно епархии и духовенства, равно и о бракоразводных делах в княжестве болгарском». Сведения эти относятся к 1890–1897 гг., отчасти к 1884–1890 гг. Вот эти сведения. Княжество болгарское разделено на 11 епархии, из коих три в южной и восемь в северной Болгарии. Епархии суть следующие: пловдивская или филиппопольская, старозагорская и

—461—

сливенская (в южной Болгарии или Румелии), варненская, доростольская или рущукская, терновская, ловчанская, врачанская, виддинская, софийская и самоковская (в северной или собственно в княжестве). Эти епархии состоят из 60 наместничеств и 2.106 приходов. Во всех епархиях в 1890 г. было 377.358 домов, считая в каждом доме средним числом по 8 душ. В 1897 г. число приходов возросло до 2.123, а домов до 519.913. Состав духовенства следующий: 11 митрополитов, 1 епископ, 11 архимандритов, 1.902 приходских священника, 1.373 священника до рукоположения своего состояли учителями, и 19 диаконов. Всех церквей 1.767, кроме того 274 параклиса, 175 мужских монастырей с 215 монашествующих и 19 женских монастырей с 306 сестрами. – В течение 1884–1891 гг. было разведено браков всего 1.809, по отдельным епархиям – в филипиопольской 345, софийской 310, терновской 254, доростольской 173, виддинской 151, врачанской 174, ловчанской 101, самоковской 98, варненской 88, сливенской 77 и старозагорской 38. Горожане и селяне разводятся почти в равной пропорции. Большая часть бракоразводных дел (615) – по прелюбодеянию; затем 383 случая по причине буйства и пьянства, 343 случая по причине отсутствия одного из супругов, 113 случаев по причине психического расстройства и пр. Число случаев расторжения браков с годами все возрастает: между тем как в 1884 году всех браков расторгнуто 151, в 1891 году их 281. Увеличивается ежегодно и количество браков, хотя далеко не в такой пропорции, как их расторжение. Так, в 1887 г. всех браков было заключено 23.445, а в 1896 году – 24.799, т.е. за 9 лет число браков увеличилось только на 5%, тогда как число разводов увеличилось почти на 90%.²⁶⁹⁹

Во главе управления болгарскою церковью стоит с 1877 года блаженный экзарх Иосиф I. В газете «Съветник» (1899, № 16) помещены краткие биографические сведения о нем, которые и приводим. Болгарский экзарх Иосиф I родился 1840 г. в г. Калофере, где получил и первоначальное образование. В 1861 г. Лазарь Иовчев (мiрское имя

—462—

экзарха) прибыл в Константинополь, и, не успев поступить, как того желал, в одну из русских семинарий, принят был в французское училище на Бебеке в Константинополе, где состоял в то же время и учителем болгарского языка. Богатые природные дарования и прилежание молодого Иовчева обратили на него внимание некоторых константинопольских болгар, которые предложили ему отправиться в Париж для поступления на филологический факультет университета. В сентябре 1864 г. он прибыл в Париж, где слушал в течение трех лет курс наук филологических, а потом также в три года окончил курс наук юридического факультета. В 1870 г. вернулся в Константинополь, тогдашний центр болгарского церковного движения и принял живое участие в церковном вопросе. Прежде всего он поступил в одно из судебных установлений и занимался изучением турецкого языка, и в то же время писал, большею частью безыменно, в болгарские газеты; кроме того, один год состоял редактором тогдашнего периодического издания «Читалище». Ему была предложена должность главного секретаря при смешенном совете и Св. Синоде, которую он и принял. В бытность его секретарем вступил в силу известный султанский фирман, избран был первый болгарский экзарх и назначены митрополиты в болгарские епархии. Имея от природы склонность к монашеской жизни и уступая желаниям блаженного экзарха Анфима, других болгарских архиереев и наиболее видных болгар-мiрян, Лазарь Иовчев решил вступить в духовное звание и в сентябре 1872 г. когда в патриархии провозглашалась схизма на болгарскую экзархию, он был рукоположен в болгарской на Фанаре церкви в диаконский сан, вскоре возведен был в сан архимандрита и назначен протосингелом экзарха, которому в самую тяжкую пору был верным и усердным помощником в борьбе с патриархией, добивавшейся утверждения схизмы и уничтожения фирмана. Весною 1873 г. архимандрит Иосиф был отправлен с поручениями в епархии дунайского и адрианопольского округов. В течение года он управлял виддинскою епархией, а в феврале 1876 г. рукоположен в Константинополе митрополитом в ловчанскую епархию, где и оставался до 1877 г., когда, по низло-

—463—

жении Анфеима, он был избран экзархом и прибыл в Константинополь. Как экзарх, Иосиф I с великою душевною скорбью был очевидцем ужасов русско-турецкой войны 1877–1878 годов, не будучи в состоянии остановить ход событий. После войны и заключения берлинского договора, определившая новое положение, Порта была крайне нерасположена к болгарскому церковному деду и слышать не хотела о существовании болгарской экзархии. Тогда Иосиф I удалился в Восточную Румелию, в Филиппополь, устроил здесь церковные дела, обеспечил свои церковные права органическим уставом этой области и в качестве экзарха Румелии вернулся в Константинополь, чтобы выжидать и действовать для расширения своего ведомства в Македонии и Фракии. Многие и сложные причины парализовали усилия экзарха подвинуть церковный вопросы в Македонии. При всем том ему удалось заручиться личным благоволением султана и Порты и чрез то до известной степени парализовать преследования со стороны греческой церкви и эллинизма, равно и действия других иноверных пропаганды в Македонии и адрианопольском округе и даже открыть здесь несколько болгарских училищ. Под его председательством выработаны был уставы, по коему и ныне управляется Болгария в церковном отношении. Православные болгарские народы – в княжестве, в восточной Румелии, в Македонии и Фракии, имеет одни и те же духовные связи и, в разной степени политической самостоятельности, составляет одно тело. Экзарх – представитель народа в племенном и религиозном отношении. Настоящая его миссия – приведение в действие султанского фирмана о болгарской экзархии и защищение болгарской народности и языка в турецких владениях, особенно в Македонии. Экзарх Иосиф I много сделал для учебного дела болгар турецких. Под его высшим надзором и покровительством состоят ныне свыше 490 болгарских школы, в коих обучаются 23.810 учеников и учениц при 640 учителях и учительницах. Экзарх Иосиф I между другими орденами имеет русский орден Св. Анны 1 степени.²⁷⁰⁰

—464—

16 декабря 1898 года в г. Софии скончался на 71 году жизни председательствующий Св. Синода болгарского высокопреосвященный Григорий, митрополит доростольский и червенский. Покойный митрополит родился в 1828 г. в г. Сорока в Бессарабии от православных родителей Григория и Екатерины Немцовых. Первоначальное образование получил в родном своем городе. В 1846 г. отправился на богомолье на Афон и так увлекся тамошнею природой и жизнью монашеской, что пожелал навсегда остаться в хиландарском монастыре. Здесь Григорий прошел хорошую школу под руководством иеромонаха Илариона Стояновича (впоследствии макариопольского, а затем терновского митрополита) и архимандрита Неофита Бозвели. И тот, и другой – известные болгарские патриоты и церковные деятели – содержались в монастыре по суду константинопольского патриарха. Живя в обществе этих заточников и будучи послушником при Иларионе, Григорий как бы специально подготовлялся к тому, чтобы стать одним из служителей тому народно-церковному делу, которым были одушевлены его наставники. Скоро молодой послушник стал иноком и в отсутствии своего старца, Илариона, исполнял его писарскую должность в монастыре. В 1850 г. Григорий поступил в греческую школу в Карее, но не мог оставаться здесь долго. Скоро ему пришлось сопровождать в Константинополь своего старца, получившего прощение от патриархии. Константинопольские болгары избрали Илариона настоятелем своей церкви в Фанаре. Здесь же остался служить и рукоположенный в диакона Григорий, исполняя вместе с этими должность учителя в болгарском училище при той же церкви. Год спустя он поступил в греческое училище в Фанаре и здесь занялся изучением греческого языка. В 1855 г. диакон Григорий участвовал в комиссии, разбиравшей спор хиландарского монастыря с иверским. Затем отправился в Болгарию вместе с Иларионом, командированным для разбора монастырских дел в Шумлу, Тернов, Врачу, Ловеч и Сливен. Пребывание Григория в последнем городе совпало со временем, когда особенно обострился вопрос о славянском языке при богослужении в болгарских церквах. Тут же Григорию пришлось видеть и раз-

—465—

решение этого вопроса. По возвращении Григория из хиландарского монастыря, куда был посылаем Иларионом, протосингелом терновской митрополии, он поступил в халкинское богословское училище, в котором и окончил курс в 1863 г. До 1869 г. состоял главным учителем в болгарском училище в Фанаре и проловедником при тамошней болгарской церкви. Быв еще раз послал на Афон по поводу введения общежития в хиландарском монастыре, Григорий рукоположен был там во священника и немного спустя патриархом Софронием произведен в архимандрита. Прослуживши после этого некоторое время настоятелем при болгарской церкви в Фанаре, архимандрит Григорий отправился в Берковицу в качестве наместника софийского митрополита. Посещая самолично и вместе с митрополитом епархию и окрестный места, он имел удобный случай изучить большую часть дунайского округа, близко познакомиться с духом и стремлениями народа, равно как и с турецким управлением. Затем по причине болезни возвратился в Константинополь и оставался там до решения болгарского церковного вопроса. Избранный в 1872 г. кандидатом на епископские кафедры: охридскую и доростольскую, архимандрит Григорий принял последнюю и, в том же году рукоположенный в митрополита, отправился в свою епархию. Вскоре же был командирован в Ниш и Пирот для разрешения возникших между местным архиереем и паствою недоразумений и был избран в члены Синода. В 1875 г., по смерти терновского митрополита Илариона был назначен управляющим терновскою епархией, и управлял ею до конца 1878 г. Со времени освобождения Болгарии митрополит Григорий был делегатом болгарского экзарха при болгарском правительстве и два раза управлял софийскою епархией. Много лет он был председательствующим в болгарском Синоде. Между различными знаками отличий митрополит Григорий имел русские ордена Св. Анны 1 степ., и Св. Владимира 2 степени. Покойный митрополит Григорий занимает видное место в болгарской литературе. В самую горячую пору борьбы с греками за независимость болгарской церкви он написал немало статей журнальных и газетных, в которых горячо отстаивал свободу на-

—466—

циональной церкви. Статьи его, исполненные патриотизма и глубокого понимания дела, высоко ценились современниками. В течение своей почти полувековой деятельности митрополит Григорий принимал самое живое участие во всех важных болгарских народно-церковных делах и всюду отличался своею живостью и необычайною энергией, своею редкою добротой и великодушием, и благодаря этим качествам пользовался самою широкою популярностью, какая едва ли выпадала на долю других болгарских тружеников. С самого начала болезни его, продолжавшейся 9 дней, болгарский князь и княгиня проявили живое участие к положению болящего, неоднократно лично навещали его, приглашен был нарочитый доктор из Вены. В присутствии князя, княгини и членов Св. Синода последовала и самая кончина его. Все население болгарской столицы с нетерпением следило за течением болезни и с глубокою скорбью встретило известие о его кончине. Народное болгарское собрание приняло похороны его на государственный счет и закрыло заседание 19 декабря, в день похорон, в знак народного траура. Народная скорбь и любовь к почившему особенно сказались при торжественных проводах его в г. Рущук, кафедральный город доростольско-червенской епархии, которою митрополит Григорий: управлял в течение 26 лет. Душеприказчиками его были назначены: митрополит врачанский Константин, архимандрит Василий, духовный наставник княжича Бориса и один рущукский гражданин (И. Симеонов). Все свое движимое и недвижимое имущество покойный завещал на благотворительные цели.²⁷⁰¹

Председательствующим Св. Синода болгарского блаженный экзарх Иосиф I назначил высокопреосвященного Досифея, митрополита самоковского. Это – первый болгарский митрополит, рукоположенный для возрожденной болгарской церкви болгарскими иерархами, так как до него все бол-

—467—

гарские архиереи рукополагаемы были греческим патриархом с членами греческого Св. Синода. Митрополит Досифей несколько раз был избираем членом Св. Синода болгарского, не однажды и ранее был его председателем.²⁷⁰² На место Досифея членом Св. Синода избран в начале апреля терновский митрополит высокопреосвященный Климент, на которого возложено было временное управление доростольско-червенскою митрополией и который должен был произвести выборы нового митрополита на означенную епархию. Кандидатами были архимандрит Василий, воспитатель княжича Бориса и преосвященный Анфим, епископ брегальницкий, викарий филиппопольской митрополии. 11 апреля произведены были в Рущуке выборы канонического архиерея на доростольско-червенскую митрополию и большинством голосов избран архимандрит Василий, каковой выбор утвержден Св. Синодом.²⁷⁰³ 18 июля в константинопольской экзархийской церкви после совершения божественной литургии, в присутствии экзархийских чиновников и народа, блаженный экзарх и присланные от Св. Синода болгарской церкви высокопреосвященные Симеон, митрополит варненский и Константин, митрополит врачанский, провозгласили каноническим митрополитом

—468—

вдовствующей доростольско-червенской епархии архимандрита Василия. 25 июля в болгарской церкви Св. Стефана божественную литургию совершал экзарх в сослужении с вышеозначенными членами Св. Синода, а также с пелагонийским митрополитом Григорием, экзархийским протосингелом архимандритом Неофитом и остальным столичным духовенством. За литургией совершена хиротония архимандрита Василия в епископство, в присутствии княжеская агента г. Гешова и всего персонала агентства, экзархийских чиновников, учителей семинарии с ректором Кандиларовым во главе, видных болгарских торговцев и множества народа. После литургии благословение народу преподавал новый митрополит достольско-червенский. По случаю возведения в сан митрополита, высокопреосвященный Василий принимал поздравления от всех присутствующих, а равно получил множество поздравительных телеграмм, из коих отметим телеграммы от князя Фердинанда, от престолонаследника княжича Бориса и княжича Кирилла, от лиц гражданской и военной свиты, от высокопреосвященного митрополита Максима, управляющего ловчанской епархией.²⁷⁰⁴ 10 августа новорукоположенный митрополит Василий отправился из Константинополя чрез г. Софию в свой кафедральный город Рущук, где ему была приготовлена блестящая встреча.²⁷⁰⁵

Новорукоположенный митрополит Василий родился в 1848 г. в Константинополе. Родители его православные болгары были родом из Малого Чифлика близ Тернова. Первоначальное образование получил в болгарском училище при церкви Св. Стефана в Фанаре, под руководством Илариона макариопольского, тогдашнего настоятеля церкви и учителя. После заточения митрополита Илариона, Василия принял под свое покровительство высокопреосвященный Григорий, митрополит дoростольский и червенский. Вместе с другими тремя болгарами-юношами, Василий был отправлен, при содействии сербского дипломатического агентства, в Белград, где поступил в гимназию в 1861 г. и окончил курс в 1865 г. В 1866 г.

—469—

поступил в халкинское богословское училище, в котором окончил богословские науки в 1872 г. как пансионер митрополита Григория. Именно в то время первые болгарские архиереи только что вступали в свои епархии. Молодой богослов был рукоположен в диакона 27 июля 1872 г. и отправился с Иларионом макариопольским в качестве архидиакона при терновской митрополии. После смерти старца Илариона, он отправился к своему благодетелю, рущукскому митрополиту. В 1879 г. митрополит Григорий отправил Василия в Германию для продолжения богословского и философского образования. С 1879 до 1884 г. Василий пробыл в Мюнхене, Лейпциге и Гейдельберге. В гельдельбергском университете выдержал с отличием докторский экзамен по философии и получить диплом доктора философии. По возвращении в Болгарию, он был назначен, с согласия Св. Синода, протосингелом доростольско-червенской митрополии, в каковом сане и оставался до рукоположения своего митрополитом той же епархии. После присоединения к православию болгарского престолонаследника, архимандрит Василий был назначен духовным воспитателем молодого православного князя. Нужно заметить, что архимандрит Василий был избран еще в 1891 г. в митрополита софийской епархии, но он не принял этого назначения по чисто внутренним причинам: он не хотел жить отдельно от своего благодетеля, которому обязан своим воспитанием и образованием и которому вместе с личною преданностью хотел засвидетельствовать свою безграничную признательность.²⁷⁰⁶

10 июля 1899 г. Св. Синод болгарский закрыл свои летние заседания. Члены Синода высокопреосвященные митрополиты Симеон варненский и Константин врачанский прямо из г. Софии отправились в Константинополь для рукоположения архимандрита Василия в архиерейский сан, a прочие отбыли в свои епархии. Из распоряжений Св. Синода отметим следующие два, касающиеся духовного просвещения. Во-первых, Св. Синод учредил премию в 4 тыс. левов (франков) за лучшее сочинение по истории

—470—

болгарской церкви от ее начала до настоящего времени. Срок конкурса 4 года. Во-вторых, для того, чтобы доставить возможность болгарским уроженцам получить богословское образование в России, Св. Синод назначил из своих сумм 19 полных стипендий и 18 воспитанникам временные пособия; кроме того, учредил две полных стипендии для изучения церковной живописи в России.²⁷⁰⁷

Немало болгар воспитывается в России на средства русского правительства. Газета «Препорец» сообщает следующие сведения об условиях получения стипендий, отпускаемых русским правительством болгарам, желающим поступить в высшие учебные заведения в России. Заметив, что ежегодно в русские консульства в Болгарии, Фракии и Македонии поступает масса прошений о стипендиях для получения образования в России и что, по незнакомству просителей с правилами распределения стипендий, прошения часто по той или другой причине не достигают своей цели, «Препорец» дает следующие указания по этой части. Прежде всего прошения о стипендиях из Болгарии сосредотачиваются в дипломатическом агентстве в г. Софии, но могут подаваться и чрез рущукское консульство, или варненское, бургасское и филиппопольское вице-консульства. Прошения из Македонии сосредотачиваются в солунском генеральном консульстве, но могут подаваться и чрез скопийское консульство и битольское вице-консульство. Прошения из адрианопольского и константинопольского округов сосредотачиваются в константинопольском посольстве, но могут подаваться и чрез адрианопольское консульство. Все прошения о стипендиях должны подаваться не позднее половины марта, так как к 1 апреля посольства, агентства и консульства должны препроводить их в существующую для этой цели комиссию в России. Все прошения, поступившие после 1 апреля, остаются на месте. К прошениям должны быть приложены следующие документы: 1) обозначение того учебного заведения, куда желает по-

—471—

ступить кандидат; 2) метрическое свидетельство и аттестат из того училища, где обучался, с обозначением предметов, которые изучал, и 3) свидетельство о бедности родителей. Кандидаты ни в каком случае не должны являться в Россию без разрешения подлежащих агентств: явившиеся самовольно лишаются права на получение стипендий.²⁷⁰⁸

В обозрении церковной жизни болгар за 1898 год мы упоминали о мероприятиях Св. Синода, относящихся к благоустройству болгарских ставропигиальных монастырей.²⁷⁰⁹ «Съветник» от 26 января 1899 г. (№ 3) с удовольствием отмечает достигнутые благие результаты этих мероприятий. Труды Св. Синода уже начали давать плод. Так, игумены троянского и бачковского монастырей, Кирилл и Парфений, люди способные и деятельные, ревностно заботятся об устройстве вверенных им монастырей согласно распоряжениям Св. Синода, о поднятии монашеской жизни на высоту, требуемую монастырскими уставами, а равно и о хозяйственном преуспеянии своих монастырей. При троянском монастыре построена обширная гостиница на 60 номеров, согласно плану и сметам, утвержденным от Св. Синода. Благоприятные вести идут также о терновском преображенском монастыре. О благоустройстве этого монастыря, как и других в терновской митрополии, особенные заботы прилагает высокопреосвященный Климент. Преображенский монастырь – единственный в Болгарии, сохранивший устав общежительной монашеской жизни. Немало потрудился этот монастырь для просвещения народного и подъема религиозно-нравственной жизни. Игуменом в мае 1899 г. иеромонах Никодим, человек примерной монашеской жизни.²⁷¹⁰ В рыльский монастырь назначен в июле также новый игумен архимандрит Иоанникий, бывший преподаватель болгарской духовной семинарии в Константинополе. Прежний же игумен послан в братство троянского монастыря.²⁷¹¹

—472—

Болгарские газеты сообщают о прискорбном случае с сливенским митрополитом Гервасием, подвергшимся в марте 1899 г. публичному оскорблению от водворившейся в Болгарии, с падением кабинета Стоилова, стамбуловской партии. Именно, в г. Сливне шайка стамбулистов взобралась без всякого разрешения на колокольню местного собора и, с криками, начала звонить во все колокола с целью собрать митинг. По просьбе митрополита Гервасия, полиция разогнала шайку, и, для удовлетворения возмущенных граждан, арестовала предводителя шайки, некоего Тополова. Но чрез несколько часов в участок явился окружной управитель, Нейнов, разогнал жандармов и, после продолжительного собеседования с Тополовым, вместе с ним вышел из участка и отпустил его на все четыре стороны. Вслед за тем чрез несколько дней, митрополит Гервасий служил в сливенском соборе панихиду по покойной княгине Марии Луизе. После панихиды, когда митрополит Гервасий выходил из ограды собора, на него напала пьяная шайка и, в присутствии полиции, среди белого дня, подняла ужасную площадную брань. Бывший при этом околийский начальник оказался таким же простым зрителем этого возмутительного факта, как и прочие свидетели. По поводу этого бесчиния «Съветник» пишет: Высокопреосвященный митрополит ГервасийШ с раннего детства служит церкви и отечеству и в 1876 г., во время турецких зверств, был единственным неустрашимым защитником нашего народа пред турками. Такого вандализма к своему духовному отцу не проявляется и между дикими племенами. Тяжело деяние, учиненное сливенскими гражданами над митрополитом Гервасием, и сердце обливается кровью при мысли, что существуют у нас такие зверские инстинкты. Газета «Мир» по этому поводу говорит, что митрополит Гервасий в данном случае был жертвой не общественного инстинкта сливенских граждан, а исключительно своих убеждений. За неделю до этого печального события – пишет газета – правительственный орган «Нов Отзыв» написал статью, выведшую старые грехи митрополита наружу: Стамбулов перехватил его письмо к русскому консулу, которому высокопреосвященный Гервасий писал, что он ежедневно

—473—

возносит молитвы ко Всевышнему о долгоденствии Русского Царя. Не надо забывать, – продолжает газета, – что нынешний министр-президент во время Стамбулова был министром внешней и церковной политики Болгарии. То же правительство насильно изгнало высокопреосвященного Климента терновского из митрополии. То же правительство в одну ночь распустило Св. Синод и разоряло членов его по Болгарии. – Особенно прискорбно, что высокопреосвященный Гервасий оскорблен был не только простыми гражданами-мiрянами, но и кроме того двумя священниками. Подробности о сем позорном для духовенства факте, равно и о последствиях оного для виновных сообщает нарочитое окружное послание сливенской митрополии от 21 августа 1899 г. за № 2379, которое мы приведем в дословном переводе.

«Для того чтобы св. таинства не совершались лицами недостойными, боговдохновенные Св. Отцы нашей Св. Православной церкви установили, чтобы в священный сан поступали лица подготовленные, испытанные и признанные достойными этого сана. Священник, как руководитель паствы в деле спасения, как ходатай между Богом и человеком, должен во всех отношениях стоять выше других, а для этого высокого назначения, для этого святого призвания требуются лица подготовленные, которые бы вполне сознавали свой долг, чтобы быть полезными служителями Богу и церкви. В этом направлении и начальство прилагает все заботы и старания по мере возможности, чтобы призываемые к священству соответствовали святому назначению. Находятся, однако лица, которые своим притворством обманывают духовное начальство и прибегая ко лжи прежде всего пред своим духовным отцом, добиваются священства, в коем ищут только средств к обогащению. Для таких священников нет ничего святого. Страха Божия у таковых нет. Пред личным их благосостоянием не имеют никакой важности интересы веры и церкви. Они способны продать все святое, лишь бы получить личное благо. – Таков случай с бывшими священниками Димитрием Пановым и Иваном Тодоровым, на коих св. таинство священства пало также, как семя сеятеля на камень. Эти бывшие священники в своем забве-

—474—

нии дошли до совершенной утраты сознания того, что они священники и христиане. С одной стороны, они в качестве служителей церкви совершали различные бесчиния, с другой – объявили себя независимыми и не признающими никакого начальства. Наконец они возомнили, что они избудут от своих грехов, если похулят своего архиерея, и без всякого стыда, без всякого человеческого достоинства, начали направо и налево хулить свое начальство; не довольствуясь и этим, написали брошюру, исполненную таких гнусных вымыслов, какие может придумать только совершенно падший нравственно. Но наша Св. церковь не терпит никакого пятна. Высшая наша духовная власть, Св. Синод болгарской церкви, признав, что поведение тех священников преступно, что они – вредные члены клира церковного, определениями 1 и 3 июля сего года за № 57 и 58, осудило их на низвержение. Это синодальное определение уже приведено в исполнение. С Димитрия Панова и Ивана Тодорова снят сан, и они более не имеют ничего общего с священством. Сообщаем сие к сведению вашему благоговеинству. Да послужит вам пример тех бывших священников в назидание, да не отклонитесь от пути своего призвания и да будете истинными служителями Богу и церкви и полезными наставниками вверенной вам паствы. – Ваш во Христе молитствователь Сливенский Митрополит Гервасий».²⁷¹²

Высокопреосвященный Гервасий проявляет усиленную архипастырскую заботливость о благосостоянии своей епархии. Ежегодно он лично объезжает части своей обширной епархии, и в нынешнем году посетил бургасский округ.²⁷¹³ Отметим одно распоряжение высокопреосвященного Гервасия. Незадолго до указанного прискорбного случая, именно в марте 1899 г. он разделил свою епархию на несколько благочиннических участков и назначил благочинными примерных и ревностных священников. Каждый благочинный должен по крайней мере три раза в год навещать свой участок, что может быть не без значения для

—475—

удовлетворения многих более или менее насущных нужд в местных приходах.²⁷¹⁴

8 мая 1899 г. князь Фердинанд, в приезд свой в г. Самоков, посетил богословское училище и училище «Фотиново». По сему случаю князь подарил 1.000 левов училищу «Фотинову», 500 левов на церкви и 500 левов для раздачи бедным.²⁷¹⁵ – В начала июня командированы были в г. Самоков от Св. Синода бывший скопийский митрополит и управляющий ловченской епархией Максим и брегальницкий епископ, управляющий филиппопольской епархией Анфим для производства выпускных экзаменов окончившим богословское училище ученикам. Вместе с тем вышеназванным архипастырям поручено было от Св. Синода всесторонне изучить условия, в кои поставлено училище (и пансион при нем) в Самокове. 27 июня в воскресенье происходила торжественная, в присутствии множества народа, раздача училищных свидетельств окончившим в этом году ученикам. После молитвословия, митрополит Максим произнес высоконазидательную речь к ученикам, после чего роздал свидетельства, а ученики произнесли несколько декламаций. Всего выдержали выпускной экзамен 80 учеников.²⁷¹⁶ Приемные и дополнительные экзамены в самоковском училище начались с 25 августа. В первый класс предположено было принять 35 человек, из них 30 стипендиатов и 5 своекоштных с платою по 480 левов в год. Стипендиаты обязаны поступать – по достижении определенного законом возраста – в духовное звание или возвратить потраченную на них сумму. Все ученики должны носить однообразную

—476—

священническую одежду. Вновь поступающие должны иметь не более 18 лет от роду.²⁷¹⁷

27 июня 1899 года по случаю окончания учебного года происходит торжественный акт в константинопольской духовной семинарии под председательством болгарского экзарха Иосифа I, в присутствии высших чиновников экзархии, болгарского дипломатического агентства и многочисленной публики. Из прочитанного ректором г. Кандиларовым извлечения из годичного отчета видно, что 1898–1899 учебный год был шестым со времени открытия семинарии (открыта 25 сент. 1892 г.), так что ныне семинария дает первый свой выпуск – из 7 семинаристов. Учебные занятия начались 16 сентября 1898 года с 88 семинаристов (21 в I кл., 17 в II, 20 в III, 14 в IV, 9 в V и 7 в VI). Учителями были: 4 духовных лица (архим. Иоанникий²⁷¹⁸), о. Кирилл, о. Протасий и русский диакон Николай Махров, который бесплатно преподавал нотное пение), и гг. Кандиларов, Самарджиев, Градинаров, Зафиров, Бочваров, Тилков, Ихчев и Георгиев. В течение года были произведены две репетиции в конце ноября и в феврале. С 15 мая начались испытания зрелости, выдержанные удовлетворительно всеми окончившими VI класс; с 31 мая начались остальные экзамены. На экзаменах много раз лично присутствовал блаженный экзарх Иосиф I: на некоторых экзаменах присутствовали экзархийский инспектор г. Юрданов и экзархийский чиновник г. Начов. Учителя в течение года имели 20 учительских заседаний. Семинария часто посещалась посторонними лицами (особенно в 1898 году по случаю освящения церкви), из них один сделал пожертвование в пользу семинарской библиотеки. По месторождению ученики были из 73 различных мест и из 6 различных округов, именно: 3 из Константинополя, 34 из солунского округв, 17 из битольского, 9 из екопийского, 11 из адрианопольского, 14 из Болгарского

—477—

княжества. Окончили курс: 3 из солунского округа и по 1 из битольского, адрианопольского и княжества Болгарского. – Все ученики семинарии – стипендиаты пансионеры. В свободные часы семинаристы занимаются садоводством. Пища в посты – постная, с прибавлением третьей порции. Успехи учеников на экзаменах оказались удовлетворительными, и все переведены в соответствующие высшие классы. – После прочтения отчета согласно программе торжества, имели место речи, декламации, приветствия и пение. Особенно трогательны были выражения признательности учеников к блаженному экзарху за его неусыпные заботы и отеческую любовь к семинарии. В заключение всем окончившим курс экзархом выданы были дипломы и по экземпляру Библии.²⁷¹⁹ – На 1899–1900 учебный год экзархия постановила принять в I класс семинарии только 21 ученика и распределила, из каких епархий и по сколько учеников должно быть принято. О присылке подготовленных кандидатов сообщено митрополитами и председателями общин. Кандидаты должны удовлетворять следующими условиям: 1) должны иметь не более 16 лет, 2) должны иметь свидетельство об окончании III класса гимназий с очень хорошим успехом и иметь отличное поведение, 3) должны представить свидетельства о крещении и о бедности, 4) принимаются дети добрых священников или благочестивых семейств и 5) должны быть физически хорошо развиты и без телесных недостатков (в семинарии, поступающие подвергаются предварительному медицинскому осмотру). Поступающие должны дать обязательство – по окончании семинарского курса поступить в духовное звание не позднее 27 летнего возраста, в противном случае должны возвратить деньги, израсходованные экзархией за время обучения их. Обязательства подписываются самими кандидатами на семинарию и их родителями или заступающими место родителей. Из назначенного количества учеников 18 падает на епархию, и только 3 на экзархию собственно.²⁷²⁰ По случаю ремонта в семинарских зданиях, учебные заня-

—478—

тия начались в сем году 15 сентября вместо 1-го, как предполагалось раньше.

Болгарское Благотворительное Братство «Иосиф I» в Константинополе, с целью ознаменовать событие 8 сентября 1898 г. – день освящения болгарской церкви в Фанаре – и вместе с тем для приращения своих материальных средств предприняло в апреле 1899 года издание двух альбомов. Один под заглавием «Спомен от Цариград – 8 сент. 1898» содержит 18 различных видов Константинополя, особенно важных для болгар (вид церкви Св. Стефана, новой и старой, экзархийского дома, здания семинарии, больницы «Евлогий Георгиев» и др.). Другой альбом под заглавием «Български Иерарси» содержит портреты всех болгарских архипастырей, ныне здравствующих и умерших, всего 36 лиц, а именно: экзарх болгарский Иосиф, бывший экзарх Анфим †, митрополиты: Иларион † терновский, Авксентий † велесский, Паисий † филиппопольский, Ианарет † филиппопольский, Иларион † кюстендильский, Геннадий † велесский, Дорофей † скопийский, Досифей самоковский, Виктор † нишский, Григорий † доростольский и червенский, Симеон варненский и преславский, Евстафий † пелагонийский, Нафанаил охридский (ныне филиппопольский), МелетийШ † софийский, Дамаскин † велесско-струмицкий, Серафим † сливенский, Дионисий † ловченский, Кирилл скопийский (ныне виддинский), Климент терновский, Константин врачанский, Синесий охридский (ныне скопийский), Феодосий скопийский, Григорий охридский (ныне пелагонийский), Парфений софийский, Максим скопийский, Авксентий велесский, Гервасий сливенский, Козьма дебрский, Герасим струмицкий, Мефодий охридский, Анфим епископ брегальницкий (недостает, за ненахождением, портрета Аверкия † митрополита врачанского).²⁷²¹

Корреспондент «Съветника» указывает как на насущную потребность времени – 1) основание богословской библио-

—479—

теки, в коей интересующиеся могли бы находить не только необходимые пособия для изучения православной догматики, нравственного богословия, пастырского богословия и церковного права, но и те предметы, коими поднимается религиозность народа, как то: иконы, богослужебные книги, сосуды, церковным облачения и т.д. и 2) основание синодальной типографии, для печатания книг церковных и вообще религиозно-нравственного содержания, по образцу русских синодальных типографий. По поводу этой корреспонденции редакция «Съветника» замечает, что вопрос о богословской библиотеке и синодальной типографии – не новый и не в первый раз поднимается. Он один из старых вопросов, которым занималась болгарская церковь еще во время восстановления своей независимости, но и в настоящее время он едва ли разрешим по отсутствию необходимых материальных средств (для иллюстрации денежных затруднений указывается на то, что для постройки духовного училища пришлось обратиться к добровольной помощи и без того бедного духовенства, каковая помощь все-таки оказалась недостаточною)… Устройство синодальной типографии – очень сложное дело и при том очень дорогое, требующее для первого обзаведения по крайней мере 100 тыс. левов. Болгарская же церковь совсем не имеет денег, – даже по предмету содержания канцелярии Св. Синода она принуждена смотреть из рук других, как еще угодно будет отпустить средства тем, между коими имеются не только ее враги, но и ее чада и из среды коих она исключена вопреки ее праву. Но при всем том редакция надеется, что болгарская церковь сумеет устранить и эти препятствия и со временем будет иметь и собственную типографию, и богословскую библиотеку. А пока что потребность в богословской библиотеке восполняется библиотекой софийского священнического общества, состоящей под ведением софийского митрополита, год от году все больше развивающей свою деятельность и между прочим ведающей дело продажи книг богословского содержания.²⁷²² – В этом отношении любопытно постановление священнического съезда старозагорской епархии от 2 мая 1899 г. об осно-

—480—

ваши священнических библиотек – центральной в Старой Загоре и отделений в благочиннических округах епархии, и об однообразном управлении этих библиотек, которое должно быть утверждено съездом, а также о введении однообразного исполнения церковных чинопоследований, служб и церковных треб, о предоставлении священникам права заявлять на съезде о всех недоуменных вопросах, встречающихся в церковной практике.²⁷²³

Упадок религиозности и нравственности в современном болгарском обществе констатируется в официальном документе – окружном циркуляре министра народного просвещения и церковных дел Т. Иванчова от 8 марта 1899 г. Отметив в начале циркуляра, что со времени освобождения болгары достигли огромных успехов в материальном отношении и в усвоении всяких знаний, министр далее высказывает, что в современном болгарском обществе замечается постепенный упадок нравственности, вследствие чего обычными являются нетвердость в мнениях и убеждениях, злостная вражда и партизанство, раздоры, насилия, произвол, разврат, отрицание авторитетов и легкое отношение по всему святому и возвышенному… И эта зараза прививается и дает плоды и между учащеюся молодежью. Весьма часто ученики исключаются за обманы, воровство, подделки и другие безнравственные поступки. Многое еще нужно сделать для нравственного воспитания детей и общества. В виду такого положения дел, министр в конце циркуляра объявляет, что он примет соответствующие меры, а именно: будет награждать учителей, ревностно заботящихся о нравственном воспитании детей, и наказывать тех, которые легкомысленно относятся к своим обязанностям и своим поведением в обществе подают дурной пример и подкапывают общественную нравственность…²⁷²⁴ Болгарские журналы и газеты с особенною настойчивостью сетуют на непосещение храмов Божиих как взрослыми болгарами, так и учащеюся молодежью. «Вчера было воскресенье, – пишет корреспондент одной газеты. Пришло мне на ум обойти все

—481—

церкви столицы (г. Софии), не для того, чтобы молиться во всех церквах, но, чтобы посмотреть, где столичные богомольцы, которых мы никак не можем заметить в церкви Св. Недели.²⁷²⁵ Везде мы побывали. Повсюду пустота, пустые храмы. Счастливое исключение составляет только католический храм. Здесь скамьи все до одной заняты. Полнота и разнообразие! Но, Боже мой! откуда эти набожные католики в кителях с шашками? Да и все ли тут католики? Зачем они здесь? Чего ищут? Вот там за одной скамьей с молитвенником в руке молится чиновник с своей женой; там офицер с лицемерной физиономией сидит и наблюдает смиренно молящихся женщин! Все молятся, но по-разному… Входим в главный православный храм (Св. Недели или Св. Краля). О, священная пустота! Пять-шесть старух, с десяток недужных старцев, больных женщин и калек. Голос священнослужителя носится как погребальное пение. Вот полное представление агонии религии! Здесь, при замирающем голосе священника таинственное «Господи помилуй»! певческого хора напоминает нам общее пение христиан в древних катакомбах. Таинственность, печальная пустота! Болгария, где твои богомольцы? София, где твои православные чада? Где набожные болгары, которые наполняли твои храмы? Одни – в храмах францисканцев, другие – в молитвенном доме евангеликов и лютеран, третьи отсыпаются после долгого бдения в кафешантанах, а четвертые раным-рано обходят город, чтобы сеять искушение и соблазн… Религия стала заброшенным знаменем, почерневшим и ободранным! Теперь нет нужды в Боге, чтобы Ему молиться, потому что нет турка, который бы нам напоминал о молитве. Правда, уста наши творят молитву, но не пред алтарем, а пред златым тельцом, пред службодателями, пред начальниками гешефтов»²⁷²⁶… «Во время церковных богослужений – читаем в другом месте – в некоторых городах и селах видим, что корчмы совне закрыты, но изнутри слышатся говор, звон чаш,

—482—

шлепанье карт и т.п., – иные не стесняясь отправляются оттуда в свои дома спать среди дня, – а бедный священник читает, кадит и пр., но для кого? Не лучше, если в иной большой праздник соберется много народу в церкви. Вот один унесся своими мыслями Бог знает куда, и лишь по временам спохватывается и машинально крестится глядя на других. Другой задумался о том, как бы получше выпить и поесть. А третьи вступили в разговор, как будто находятся в корчме. О! всякая благоговейность отсутствует! Зачем тогда ходим в церковь? Такое ли ее назначение? Какое унижение! Особенно жаль, что наша молодежь, воображая, что она все знает, совсем редко бывает в церкви. Да и как ей ходить, когда, видишь, иной еще только появился на свет Божий и еще, что называется, молоко на губах у него не обсохло, а и тот говорит, что нет Бога! Говорит со слов недоученых взрослых, прочитавших несколько сочинений Ренана, Вольтера, Бюхнера и др. и ничего незнающих о мыслях великих мужей и философов, верующих и преданных религии».²⁷²⁷ В виду такого печального факта «Съветник» неоднократно говорит о необходимости лучшей постановки преподавания Закона Божия в училищах²⁷²⁸ и о необходимости открытия при Высшем училище в г. Софии кафедры богословия.²⁷²⁹

Отметим теперь отрадный явления церковной жизни болгар, имеющие более или менее близкое отношение к России. Сюда относим церковное празднование 19 февраля, как дня освобождения Болгар! и от векового рабства, и 11 мая, дня свв. Кирилла и Мефодия, как училищного и всенародного праздника, – сооружение храмов в память освобождения Болгарии Россией и для вечного поминовения воинов, павших в войну 1877–1878 гг., церковное празднование годовщины шипкинского боя и проект памятника Императору Александру II в г. Софии.

—483—

19-му февраля посвящена прекрасная речь редактора газеты «Съветник» на слова Спасителя: «Никой нема по-голема любов от този, чтото да положи некой душата си за приятелите си» (Ин.15:13). Оратор с необычайною живостью чувства изображает величие освободительной войны 1877–1878 гг., как всемiрного свидетельства издавна связывающих Россию и Болгарию единой православной веры, бескорыстной любви и братских племенных чувств, и за тем – безграничную благодарность и признательность болгарского народа к своей освободительнице России.²⁷³⁰

11-е мая, день свв. Кирилла и Мефодия, издавна торжественно празднуется повсеместно в Болгарии как нарочитый школьный и всенародный праздник. Так было и в нынешнем году. Болгарские газеты полны известий о торжественном праздновании этого дня не только в обеих столицах (Софии и Константинополе), но и в самых отдаленных провинциальных городах и селах. В г. Софии после торжественной литургии в кафедральном храме состоялся крестный ход всего столичного духовенства – в сопровождении массы народа – из собора на площадь пред Народными Собранием, где были заблаговременно расставлены воспитанники и воспитанницы всех софийских училищ.²⁷³¹ Здесь же была расположены различные части софийского гарнизона. Вслед за духовенством прибыли князь Фердинанд с своими детьми в сопровождении военной и гражданской свиты, и был встречен софийским митрополитом Парфением с крестом в руке и духовным воспитателем болгарского престолонаследника архимандритом Василием. На площади в нарочито устроенном роскошном павильоне были совершены торжественное молебствие и водосвятие, в присутствии всех министров, русского дипломатического агента и генерального консула г. Бахметьева и прочих чинов консульства, высших чинов, знатных граждан и пр. После провозглашения многолетия княжескому дому, учащим, учащимся

—484—

и всему болгарскому народу, один учитель гимназии произнес одушевленную речь о значении свв. Кирилла и Meфодия, как славянских просветителей. Торжество окончилось взаимными приветствиями и церковным парадом войск. Вечером того же дня было устроено нарочитое народное гуляние в городском саду, которое также посетил болгарский князь.²⁷³² В Константинополе 11-го мая была совершена торжественная литургия в экзархийской церкви св. Стефана²⁷³³, в присутствия чинов болгарского дипломатического агентства, экзархийских чиновников, преподавателей семинарии, училища и коллегии Роберта, учащихся и огромной массы народа, наполнявшего не только церковь, но и весь церковный двор и ближайшие улицы. После прочтения Евангелия архимандрит Иоанникий, преподаватель семинарии, произнес глубоко-назидательное слово на текст: «Коль красны ноги благовествующих мир, благовествующих благая» (Рим.10:15). Служба окончилась водосвятием во дворе церковном и многолетием. После литургии состоялся народный праздник в загородном саду, устроенный болгарским Благотворительным Братством «Иосиф I» и прошедший весьма оживленно.²⁷³⁴

По сообщениям болгарских газет, болгарское правительство решило с начала будущего года приступить к сооружению величественного храма в г. Софии во имя св. Александра Невского в память освобождения Болгарии Россией. Суммы, собранный на этот предмет, простираются до 1 мил. 600 тыс. левов (франков).²⁷³⁵ Проект и план означенного храма изготовлены известным строителем Верхних Торговых Рядов в Москве, профессором Академии художеств А.Н. Померанцевым, который в 1898 г. провел несколько месяцев в Софии для окончания своей работы в соответствии с местными условиями. При храме, по слухам, будет учреждена духовная семинария.

—485—

Духовная семинария предположена также при храме или точнее монастыре, воздвигаемом у подножия Балкан в южной Болгарии, для вечного поминовения воинов, павших в войну 1877–1878 годов. Из отчета комитета по сооружению этого храма видно, что к 1 января 1898 года в капиталах комитета состояло в процентных бумагах и наличных деньгах 695.411 рублей 49½ копеек. В течение 1898 года поступило всего 168.888 руб. 82 к., так что к 31 декабря 1898 года в кассе состояло 864.300 рублей 31½ копейки. За это же время комитетом было израсходовано всего 285.373 рубля, так что к 1 января 1899 года в кассе состояло в наличности 578.927 рублей 31½ копеек. Из этой суммы в расходном капитале состоит 323.925 рублей, в запасном 239.645 руб. 84½ копейки, в специальном капитале 17.781 рубль 38½ коп. и в специальных суммах (с особыми назначением по воле жертвователей) 2.191 рубль 91½ копейки. На проценты расходного капитала комитета в 1898 году воспитывалось 43 болгарина, – в академиях 25, семинариях 15 и училищах 3. В 1898 году возведен подвальный этаж храма высотою 4½ аршина, поставлен гранитный цоколь высотой 1,4 аршина, стены храма и галерей возведены на высоту 10 аршин от поверхности земли. Выведены только стены здания семинарии, произведены постройки временных зданий: амбара для строительных материалов, водопровода от речки, сарая для цемента, кузницы, навесов для черчения шаблонов и камнетесов, бань для русских рабочих и др.²⁷³⁶

В нынешнем году было особенно торжественно отпраздновано в г. Софии 11-е августа, день годовщины шипкинского боя. Утром в софийском кафедральном храме отслужена была софийским митрополитом Парфением торжественная панихида при сослужении многочисленного духовенства и при пении прекрасного хора певчих. В соборе присутствовали: министр-президент, русский дипломатический агент и генеральный консул с членами консульства, командированный в Болгарию на смотр войск по Высочайшему повелению полковник Епанчин, ми-

—486—

нистры, чины центральная комитета ополченских дружеств, городской голова, ополченцы бывшего болгарского ополчения и множество народа, переполнившего храм и покрывавшего паперть его и окружающую площадь. Многие из бывших ополченцев явились в собор в мундирах, которые они носили во время войны, и немалое число из них были украшены знаками отличия русского военного ордена. В соборе же находилось знамя одной из дружин бывшего болгарского ополчения. Во время панихиды неоднократно поминались «блаженно почивающий Освободитель наш Император Александр Николаевич и все православные русские и болгарские воины и ратники, живот свой на поле брани положившие». По окончании панихиды председатель центрального Поборнико-Ополченского Общества Стоянов произнес речь о значении освободительной войны вообще и шипкинских боев в частности, закончив ее поминовением «Великого Виновника освобождения, в Бозе почивающего Царя-Освободителя». После панихиды состоялся в софийском городском саду на открытом воздухе завтрак ополченцев, на котором присутствовали министры, представители России и бывшие ополченцы – герои шипкинских августовских боев. Во время завтрака первый тост был предложен бывшим ополченцем, городским головою Хр. Поповым, который произнес речь, с выражением вечной благодарности Царю-Освободителю и России и закончил ее здравицею за Государя Императора, здравица эта была принята с чрезвычайным воодушевлением, музыка исполнила русский народный гимн, и долго гремело восторженное «ура». Русский дипломатический агент г. Бахметьев благодарил за выраженные чувства преданности России и памяти героев войны и предложил здравицу за здоровье князя Фердинанда и за Болгарию. Затем был произнесен целый ряд тостов за Россию и Болгарию, причем министр-президент Греков говорил о единстве братских народов – русского и болгарского; в том же духе говорили и другие лица… В тот же день, около 6 час. вечера, к зданию русского консульства прибыли бывшие ополченцы со знаменем и хором военной музыки, в сопровождении массы народа. Ополченцы явились с ружьями, украшенными цветами;

—487—

они выстроились против здания русского консульства и хор музыки исполнил гимн «Боже, Царя храни» при восторженных кликах народа. Русский дипломатический агент вышел к ополченцам, и, выслушав новое выражение их чувств преданности Государю Императору и России, искренно поблагодарил их. В ответ загремело «ура», и музыка вновь исполнила русский народный гимн.²⁷³⁷

Софийское Поборнико-Ополченское Общество подняло – по сообщению корреспондента «С.-Петербургских Ведомостей» – вопрос о постановке памятника Императору Александру II в г. Софии и при нем инвалидного дома для болгарских ветеранов. Городское управление Софии сочувственно отнеслось к этой мысли и в июльскую свою сессию текущего года единогласно постановило предоставить для этой цели сад, находящийся пред русским генеральным консульством. Князь Фердинанд устроил 19 августа первое собрание комитета по постройке памятника Царю-Освободителю²⁷³⁸, которое было открыто следующею речью софийского городского головы Хр. Попова: «В начале апреля 1877 года в Бозе почивший Великий Царь-Освободитель и Всероссийский Император Александр II, глубоко тронутый муками нашего многострадального отечества, изрек свое мощное царское слово; «Да будет Болгария свободна»! И озарила свобода наше отечество, которое в течение пятисот лет несло тяжелое иго. Русский народ, исполняя желание Царя-Освободителя, принес жертву, на которой создалась свободная Болгария. Храбрая армия, с великим Царем во главе, рядом сражений и славных побед завоевала освобождение нашего дорогого отечества. Свобода Болгарии – вечный неувядаемый венец на главе того, кто столь достойно, высоко и справедливо заслужил его! Сво-

—488—

бодная и независимая Болгария вечно благодарна ему за его великий христианский подвиг! Поборники и ополченцы-ветераны болгарской свободы, которые плечо в плечо сражались с храбрыми русскими войсками под Старой Загорой, Шипкой, Шейновом, Бозлуджей, Батаком, Перушицей и в других местах, проникнутые высоким чувством признательности и благодарности за все, совершенное в Бозе почившим Царем-Освободителем для Болгарии, и желая увековечить память его, подали в софийское городское управление заявление с просьбой, чтобы дано было видное место в столице для постановки великолепного памятника Царю-Освободителю и инвалидного дома для болгарских ветеранов» (на что, как мы видели, городское управление отозвалось с полною готовностью). В этом же собрании председателем комитета избран были Стоян Заимов, русский дипломатический агент г. Бахметьев – почетным членом комитета. Что касается самого памятника, то собрание, не входя пока в детали, решило соорудить его из мрамора.

В начале текущего года мы сообщали об успехах болгарской церкви в Македонии.²⁷³⁹ Благоприятное положение продолжается и доселе. Правда, турецкое правительство, по сообщению газеты «Мир», два раза подряд письменно требовало от экзарха, чтобы были удалены с своих кафедр струмицкий митрополит Герасим и скопийский митрополит Синесий, но требование это осталось без исполнения. Относительно митрополита Синесия пущен были в газеты слух, что он сам по телеграфу подал в отставку. Но и этот слух оказался лишенным всякого основания.²⁷⁴⁰

Кумановская церковь близи г. Скопии, – о которой так долго спорили болгары и сербы, ныне окончательно отдана болгарами, благодаря ходатайству экзарха и содействию болгарского правительства.²⁷⁴¹

Случаются иногда столкновения между болгарами и сербами²⁷⁴²

—489—

с одной стороны, и между приверженцами патриархии и экзархии с другой, но и эти столкновения обыкновенно оканчиваются в пользу болгар. Так, в г. Струмице возникла было в мае 1899 года борьба на экономической почве между патриархистами и экзархистами. Греческий митрополит предложил своим пасомым не иметь общения с зкзархистами, ни покупать у них, ни продавать им. Болгарский митрополит Герасим с своей стороны подкрепил распоряжение греческого митрополита, предложив окружным посланием своей пастве точно сообразоваться с желанием греческого духовного начальства и избегать патриархистов. И что же? На первом же базаре оказались неудобства такого разобщения, так как патриархисты остались без покупателей, некому стало продавать, так что греческий митрополит под давлением своих же пасомых должен был изыскивать средства, как бы ослабить свое прежнее запрещение.²⁷⁴³

Г. Воскресенский

4 октября

1899 года.

—490—

Новые места

Сенсей и Иаков простились, и мы тронулись дальше на восток, по тому же полудикому пейзажу. Всюду новь и новь, без порядка валяются и гниют великаны-деревья, ни убрать их, ни уничтожить один крестьянин не в состоянии, торчат пни, чернеют обгорелые стволы, попадаются рощицы, еще не тронутые, домики, тон-ден, потом соломенные хижины невоенных поселенцев. Около часа езды до Сунàгавà, где кончается дорога, принадлежащая компании угольных копей (мы до сих пор путешествовали по компанейским железным дорогам). Отсюда начинается дорога правительственная, только что месяц тому назад открытая. Станции пошли новенькие, порядком еще ничего не устроено. От этого впечатление первобытности, зарождаемости, которая так и бьет в глаза от всей здешней обстановки и природы, делается еще более ощутительным. Окрестности становятся еще девственнее, лес гуще и глуше. Потоми пропадают и поселенческие деревни. Особенно дико-живописна местность, когда дорога прорезывает горные кряжи по берегу большой реки Исикàри. Кое-как над клубящейся от сильного течения рекой примощены насыпи, мосты, а по другую сторону, почти вплоть к поезду стеной стоят серые скаты, на которых висят огромные камни и поваленные бурей или сорванные

—491—

горным потоком деревья. Иной раз с крутизны прямо на полотно хлещет ручеек. Все это стоило громадных трудов, все это рвали динамитом. Да и теперь, и еще долго потом нужно будет тратиться на эту дорогу: горные скаты то и дело подъедаются многочисленными здесь источниками, не раз гора сползала и засыпала собою железнодорожное полотно. Один туннель всего два дня пред нашим проездом осыпался и сообщение были прервано.

За туннелем пошла равнина, покрытая густой высокой травой и перелесками. Кое-где из травы поднимались остроконечные крыши убогих айносских хижин, стоящих больше одиноко, особняком. Около них подчас показывалась бородатая фигура самого обитателя, лениво подолгу смотревшего на поезд. По рассказам Иоанна Оидзуми, христианина, подсевшего к нам в Сунагава, правительство отвело земельные участки для айносов, но эти последние не думают заниматься землей, только редко, редко около айносской хижины, можно видеть некоторые намеки на огород. Около станций сейчас же у опушки леса и даже в лесу стояли целые японские деревни и поселки, – только что выстроенные, белые.

Скоро мы выехали на совсем открытую равнину, где на далекое пространство раскинулся зарождающийся город Асахикавà, будущая столица этой местности, а, может быть и всего Хоккайдо. Теперь в нем уже более 1.000 домов, расставленных в правильный прямоугольные улицы, широкие и прямые. Здесь обязательно должны быть наши христиане, но о. Николай ехал сюда в первый раз и никого не знал. Мы решили проехать дальше в Накаяма, тоже новый город и тон-ден, чтобы, посетив там христиан и познакомившись вообще с этим новым местом, на обратном пути и заехать в Асахикава.

В Накаяма по грязной дороге прошли мы со станции в город и в гостиницу. Наш спутник христианин (староста или голова этого поселка) сказал каким-то молодцам понести нам багаж, – те конфузливо подошли, взвалили на плечи чемоданы и принесли в гостиницу. Конечно, нужно было что-нибудь кричали им, как ни уговаривали и мы, и голова вернуться и взять что-ни-дать им за труды; но носильщиков и след простыл. Как ни

—492—

будь, – наши молодцы только кланялись и поспешно удирали все дальше. Очевидно, цивилизация еще не коснулась их, как следует.

Гостинник, живший прежде в Екохаме и служивший у какого-то француза, засыпал нас разговорами об этом французе, и о климате, и жителях Накаяма, и о всех особенно хороших качествах его гостиницы. Номера были расположены по-римски около внутреннего бассейна с фонтаном, у которого в баночках и ящиках расположены были, самым причудливым образом изуродованные, маленькие деревца – карлики. Номера открывались только на этот бассейн; посетители, таким образом, имели удовольствие любоваться друг другом все время, если никто из них не хотел задвинуть ширмы и сидеть в полутьме и заперти. Но зато такие номера были удивительно теплы: зимой ставится жаровня, а потом в «ирόри» накладываются горячие уголья, и «кяку-сан» (гость), надев на себя два ватных кимоно, не говорит, что холодно.

Приезд наш был, однако, не так удачен. Один из христиан, усиленно зазывавший нас сюда в Саппоро, еще оттуда не вернулся; другой тоже был в отсутствии. Оставались таким образом только дом Оидзуми и еще одного молодого солдата, приехавшего сюда в качестве инструктора для военнопоселенцев. Скоро этот солдат Хори-яма и пришел к нам. Он женат на язычнице, православное учение узнал от товарища по сельской школе еще в детстве. Он уверовал и даже пожелал и послужить церкви, хотел поступить в Семинарию. Но родители-язычники этому воспрепятствовали.

В номере напротив нас оказался тоже православный: Елисей из Саппоро. Высокий человек, в очках, совершенно лысый. Он служит правительственным архитектором и строит по Езо дома для военных поселений, переезжая для этого с места на место. Недавно только прибыл из Вей-хай-вея, где жил с японским гарнизоном до сдачи порта англичанам, теперь ехал на северо-восток острова опять строить тон-ден. Мы пригласили его к себе и долго с ним беседовали. В Саппоро не пришлось застать его дома, видели только жену, еще язычницу, (она и теперь провожала своего редко видимого мужа

—493—

до Накаяма и тотчас же вернулась в Саппоро). Между прочим, этот же Елисей построил молитвенный дом в Саппоро, в котором его потом и крестили.

6 сент.–26 август. Иоанн Оидзуми обещал нас проводить утром по христианским домам, но уехал по делу в Асахикава и без толку просидели все утро дома, смотря, как начинал моросить ненастный дождь, от которого, и без того грязные улицы становились непроходимыми. Хори-яма (солдат) жил, впрочем, недалеко и девочка из гостиницы нас к нему проводила.

Уже после двенадцати часов мы под дождем пошли в обход. Прежде всего, проколесив порядочно по городу, посетили родителей Кубота (христианина, виденного в Саппоро). И отец, и мать были еще язычники, но от сына уже много слышали о вере и, по-видимому, склонны были и проповедь послушать. Мы посидели у них при входе, не решаясь снимать нашей, наполненной водой обуви. Старичок со старушкой сначала было конфузились, разговор не клеился; отец Николай, спасибо, вывел всех из затруднения, попросив у них жареной кукурузы. Старуха, увидав, что можно угощать, воодушевилась, натащила кукурузы, моченого гороха, старик принес с пашни арбуз, и сразу пошла непринужденная беседа. Народ это простой и добрый; Бог даст желание сына исполнится, придет сюда постоянный катехазатор, и старички будут христианами.

Дорога так была нехороша и мокнуть под дождем так было неприятно, что мой отец Николай стал беспокойно посматривать на часы и бояться, как бы не опоздать к поезду. Но времени было еще достаточно, пошли и к Оидзуми. Дом очень большой и чистый, совсем не такой постройки, как обыкновенные дома тон-ден. Его Иоанн купил на свой счет и жил здесь вдвоем со своей женой; дети же (две дочери и зять) жили в казенном доме. Одна дочь была крещена, а другая только оглашена, зять-язычник; точно также и все дети его, внуки Иоанна, не были крещены. Необходимо, стало быть, внимательно посещать их, а то в такой глуши и без катехизатора, они могут и совсем ослабеть. Сам Иоанн еще по временам бывает в Саппоро и видится там с симпу и кате-

—494—

хизатором, а остальная семья его, как заехала сюда, так и сидит безвыездно. Побыв у него немного, мы заторопились на поезд. Первоначальное наше намерение остановиться в Асахикава пришлось оставить: дождь шел непрерывно, и кто знает, чем могло все кончиться, гора опять могла сползти и прервать сообщение. Что мы тогда будем делать? Так советовал нам Оидзуми, и мы решили, вместо Асахикава, проехать дальше, в Фука-кава, где есть двое христиан, а неподалеку еще несколько домов, которые мы хотели посетить пешком.

Фукакава оказалось небольшим поселком, выросшим только благодаря железной дороге и с ней вместе существующим. Работает она, питается и поселок, подвозится и провиант; нет дороги, и рису не откуда взять: по близости он не растет.

Скоро отец Николай разыскал наших двоих христиан. Это были отец и сын, недавно пришедшие сюда из Хакодате. Сын потом и пришел к нам в гостиницу. Кроме этих двух, о православных здесь не слышно. Мы ему упомянули об Уриу-кавà (поселение, где были православные). Но это оказалось совсем не в одном ри отсюда, а в целых пяти или даже шести, идти туда по распустившейся дороге нам нечего и думать. Нужно, следовательно, ехать прямо в Отару (чрез неизменную Ивами-зава). Порешив так, мы тотчас же послали телеграмму катехизатору в Отару, что завтра с первым поездом выезжаем прямо туда, к вечеру, стало быть, прибудем. Дождь все шел, но нам он уже не был страшен: опасный туннель и горный кряж был назади, теперь до самой Отару – скатертью дорога. Поэтому, мы спокойно поужинали, уговорились с банто об отъезде и залегли спать.

Потоп

7 сент.–26 август. Утром чуть не вплавь пробрались мы чрез овражек до станции, где нашли целую толпу промокших с постными физиономиями. Они нам сообщили, что за ночь дорога размыта. – Ну, слава Богу, что мы вчера выбрались из Накаяма, пришлось бы сидеть там безвы-

—495—

ходно! Теперь стало быть нужно подождать поезда снизу и на нем отправиться. Ободрив себя таким силлогизмом, мы с отцом Николаем преспокойно уселись на лавочке, победоносно смотря на разочарованных путешественников, которым нужно было ехать в Асахикава. Но вот кондуктор, как-то внимательно смотревший на наше спокойствие, подошел и объяснил, что дорога размыта и в ту, и в другую сторону, и телеграф не действует; наверное-де снесен и мост, но это еще хорошенько не известно. Пришлось и нам сильно присмиреть. «Когда же можно будет отсюда уехать»? Кондуктор утешил небольшой надеждой, что мост, может быть, цел, – может быть, и путь только покрыть водой, а не размыт. Делать нечего, опять пришлось идти чрез вражек, где воды было уже гораздо выше щиколотки, едва не по колено.

Поднявшись в свой номер, на второй этаж, мы беспомощно стали смотреть на видневшуюся оттуда станцию, думая, что вот-вот задымит паровоз, и нашему неопределенному положению – конец. Межу тем вода во вражке заметно прибывала. Скоро и переходить вброд на станцию сделалось невозможно. Устроили какой-то ящик и в нем держали переправу. Потом вода поднялась и до нашей улицы, понемногу залила ее и к ночи поднялась до «татами» в нижнем этаже. Хозяева стали перебираться на второй этаж, перетаскивали туда свои пожитки, припасы, посуду и пр. Дело принимало, очевидно, серьезный оборот. На улицу выходить было уже нельзя.

8 сент.–27 августа. Проснувшись рано утром, я поспешил к окну, надеясь видеть черную землю. Но увы! Улица и дол, вплоть до станции, превратились в один сплошной поток, по которому с стремительностью неслись бревна, кадушки, доски, сломанные заборы, дрова. Одноэтажные дома стояли печальными островами по крышу в воде. Вода залила до половины и нижний этаж нашей гостиницы. По улицам, ездили люди на сколоченных на скорую руку плотах, собирали из затопленных домов всех не успевших бежать. Далеко из-за станции от едва видневшихся хижин слышны были крики о помощи, но нельзя было сделать ничего.

Наша гостиница служила местом собрания всех спа-

—496—

сающихся, все стремились на второй этаж. Приплыли откуда-то три промокшие, еле живые собаки, кто-то принес зазябших кур, – не говоря уже о людях. Пошли разговоры, соболезнования, смех, вообще стало гораздо занятнее, чем обыкновенно. Пищу, конечно, подавали кое-какую, да и готовили ее кое-как тут же на втором этаже.

Скоро дождь перестал, а с ним явилась и надежда на конец бедствия. Все население нашей гостиницы высыпало на балкон, наблюдая, что делается на улице и около станции, и там вода покрывала и полотно, по которому кто-то бегал, что-то собирали и свозили в одно место: действия крайне подозрительные, показывающие, что и полотно не вполне здорово. Все делились впечатлениями, слухами, которые росли с каждой минутой. Передавали, что где-то снесена гостиница, – тысячи жертв: разрушены целые селения. Хорошо еще, что такие слухи обычно не сбываются. И замечательное дело, среди всего этого погрома не видно было печальных лиц, не слышно было ругательств и проклятий, так обычных при общественном несчастье. Все шутили, хихикали. Хихикал и бедный мужик, у которого водой снесло громадную поленницу саженных дров, – все его достояние; хихикали и хозяева противоположного дома, две лошади которых с трудом боролись с течением, подвергаясь опасности с минуты на минуту утонуть. У японцев вообще как-то не принято особенно обнаруживать свои чувства, при всем они только хихикают; в радости он или в горе, рассержен или смущен, все также ничего не выражающая улыбка. Некоторым это кажется бесчувственностью, крайней холодностью души. Нет, это не холодность и не бесчувственность (хотя при тонких нервах, конечно, так себя выдержать трудно), а просто в плоть и кровь въевшееся китайское приличие, своим механическим укладом почти обезличивающее человека.

9 сент.–28 августа. Сидим по-прежнему. Вчера с полудня вода начала сбывать, но и теперь ее все еще по лодыжку даже на нашей улице. Жители понемногу возвращаются в свои поднимающиеся из воды домики. Везде разрушение, нанесенный ил, поваленные растения. Народ

—497—

копошится, моет загрязненные стены, поправляет прорванные ширмы, опрокинутые заборы. Много будет им теперь хлопот и еще больше убытков! Вести приходят одна хуже другой. Полотно казенной, новой железной дороги размыто и испорчено почти на всем протяжении. Да и далее полотно по местам под водой или повреждено. Особенно, слышно, велико было наводнение в Ебецу, т.е. в равнине Поромуй. Что-то стало с нашим Евгением Сабанай и с его родичами?! Беда, если там наводнение случилось ночью и неожиданно, тогда и бежать им положительно некуда: кругом непроходимые болота, ни горки, ни холмика. Лодок, конечно, нет, уплыть не на чем, – разве на крышу заберутся, да и крыша их соломенной хижины не особенно надежное убежище.

Другой вопрос, сильно нас занимавший, как мы отсюда поедем. Придется идти чуть не пешком до самой Ивамизава, да и там еще ничего определенного неизвестно. Я выдвигал свой прежний план: пробраться как-нибудь на западный берег острова к Масике, где есть церковь, потом на пароходе – в Вакканай и обратно в Отару. На карте обозначена была и дорога чрез знаменитый по трудности перевал Масике, но никто здесь этой дороги к удивлению, не знал. Даже на почте отозвались полным незнанием. А отец Николай и без того не любил ездить верхом на лошадях, да еще по горам. Горизонт получался довольно сумрачный. Сидеть же без дела, притом на пище святого Антония, выходило совсем неинтересно.

Кстати о пище. Нас кормила каким-то весьма пахучим рисом; но и он, говорят, поднялся в цене. Привоз прекратился, а запасы в городе небольшие, да и те много попорчены наводнением. Вечером по этому поводу в Фукагава, точно в Италии, произошел «рисовый» бунт. Какой-то торговец еашел для себя более выгодным продавать рис, вместо 18 сен за известную меру, по тридцати. И вот к ночи собралась толпа, и ругали его долго; потом, пользуясь темнотой, стали кидать в него и в его лавку каменья. Сметливый хозяин должен был поскорее скрыться, а лавку его недовольные покупатели разнесли и рис рассыпали.

—498—

Англиканин-фельдфебель

10 сент.–20 августа. День избавления или, по крайней мере, несомненной надежды. Сначала ходили слухи, что снизу придет ручной пароход, чтобы взять генерала-губернатора, который тоже сидел в Фукукава. Отец Николай пошел (уже можно было кое-как пройти, хотя и без обуви) разузнать про все это, и скоро явился торжествующий. Пароход едва ли придет, а вот попался ему один фельдфебель–англиканин, который вызвался рассказать про дорогу и даже проводить нас до Уриугава. Скоро пред самым обедом пришел и сам фельдфебель. Мы его угостили обедом и стали беседовать. Дорога на Масике чрез перевал совсем не так страшна, как ее нам расписали. Дорога широкая, горная, постоянно там проходит почта, есть где и переночевать на перевале. Расстояние что-то уже очень мало, очевидно, наш проводник мерил его только своими солдатскими ногами. Название Уриу-гава принадлежит, по его словам, не какому-нибудь отдельному поселку, а целому округу. Наши же христиане жили в Циба-ноогёо. Нам придется идти до этого места по словам солдата, тоже очень немного, всего ри четыре, хотя и нужно описать большой круг. После, конечно оказалось гораздо больше, и у нас целый день ушел на путешествие.

Фельдфебель знал почти всех христиан, живущих в округе, и, к нашему удовольствию, сообщил нам, что и в его поселке есть один православный христианин, солдат. Это было уже совсем неожиданная удача: дорога лежала именно на этот поселок и, таким образом, мы могли посетить и нашего христианина, о котором не имели и сведений. Это вознаграждало нас за томительное сидение на втором этаже и за все трудности будущего путешествия.

Мы разговорились с фельдфебелем о вере, которой он, по-видимому, очень интересовался. Он собственно принял крещение у методистов, но потом, по его собственным словам, «для удобства» перешел в англиканизм. «Здесь, говорит, нет ни катехизатора методистского, ни христиан, а англиканский катехизатор есть, вот я и пере-

—499—

шел». О различии между тем и другим исповеданием он, по-видимому, ничего не знает, хотя человек совсем не простой, кое-что читал и вообще любит рассуждать. Ему, стало быть, совершенно безразлично, во что ни веровать, в какую церковь ни ходить. Будет ему «бéнри» (удобно), он потом перейдет и в унитарианство, лишь бы по воскресеньям было, куда ходить и слушать пение под орган. И после этого англикане всячески открещиваются от названия их протестантами! Только протестант, потерявший всякую устойчивость в вероучении (он, ведь, сам в нем судья) и может быть до такой степени безразличным. Однако, возражения против православия наш собеседник знал и стал нас по поводу их спрашивать. Отец Николай последовательно разобрал все эти возражения, объяснил ему смысл иконопочитания, учение нашей церкви об общении живых и умерших, о молитве за последних, о предании, о таинстве покаяния и пр. Слушатель сидел, раскрыв глаза, все это для него было совершенно ново, все это ему представлено было протестантами совершенно не в том освещении и смысле. Православие показалось ему теперь гораздо осмысленнее и жизненнее, теплее, чем протестантство; особенно его тронула возможность молиться за умерших, да и всякого не может не тяготить это оставление умерших на произвол судьбы. Где же тут любовь, которая «николиже отпадает»? Наш слушатель ушел с твердым намерением испытать православие, и даже просил и ему дать иконку, как мы даем своими христианам. Может быть, потом и совсем уверует.

Вечером мы нашли до Цикусибецу (тонден, в котором жил фельдфебель) подводу, т.е. сельскую калымагу, в виде ящика на двух колесах. Фельдфебель, узнав об этом, ушел вечером пешком, чтобы встретить у себя в селе и потом проводить дальше.

11 сент.–30 августа. В семь часов утра мы, наконец, сели с о. Николаем в «бася» (повозка) и, искренно благодаря Бога, тронулись от нашей гостиницы-тюрьмы. Толстая и здоровая лошадка бойко потащила нас по начинающим немного просыхать улицам. Везде – последствия наводнения, – еще не поправленные заборы, опрокинутые ам-

—500—

бары; сушатся татами (толстые циновки, необходимая мебель японского дома; при перемене квартиры перевозят и татами, как у нас стулья и пр.; есть квартиры с татами и без них, меблированные и нет), кое-как прибираются загрязненные дома. Подъезжаем к полотну железной дороги: рельсы снесены сажен на шесть от пути и перевернуты шпалами вверх. Очевидно, долго еще не восстановится сообщение, и в Фукагава еще будет, может быть, не один рисовый бунт. За полотном пошли поля. Роскошные нивы теперь печально лежали на земле, на половину занесенные илом. Земледельцы не скоро поправятся от этого бедствия. Хорошо еще, что в Фукугава дело обошлось без человеческих жертв. Скоро, впрочем, почва стала повышаться, и следы наводнения мало-помалу пропали. Мы ехали каким-то тон-ден по прямой, как стрела, и гладкой дороге. Но вот начался лес, и наша бася принялась делать самые причудливые прыжки. Мы пребольно стукались друг о друга, пока наконец, не пошли пешком. Нас вскоре нагнали два пешехода, из которых один оказался наш Александр Усуи, и мы шли дальше вместе, беседуя между собой. Среди леса стоит японский домик – татеба (станция, место отдыха), обаасан приветливо кланяется и приглашает присесть, а в прόри горит целое бревно и дым валит столбом, как тут не соблазниться?… Мы присели к огоньку. Японцы достали свои трубочки, а я, чтобы не отстать от других, жевал вяленую каракатицу (тут же и продается), и мы незаметно засиделись, разговаривая о всех приключениях.

Около десяти часов въехали в Цикусибецу. Дом Камбе (фельдфебеля) стоял с самого краю. Лишь только мы поравнялись, из него выбежал сам Камбе, за ним наш православный Моисей Укава и еще третий молодой человек, которого рекомендовали испытующим учение. Все мы вместе направились в дом Моисея. Он еще совсем молодой человек, не женатый, живет со своей старухой матерью, упорной буддисткой. Но дети ее все были православные; старший сын, теперь уже умерший, был довольно известным в своей округе китайским ученым и до самой смерти своей служил катехизатором в нашей церкви. После него осталась целая библиотека разных

—501—

книг и, между прочим, записи лекций по богословским предметам, которые покойник слушал в катехизаторской школе. Тогда преподавателями были сам епископ Николай, и еще кто-то из русских миссионеров. Вся эта библиотека находится теперь у Моисея, как нельзя кстати для Камбе и прочих испытующих. Сам Моисей тоже хотел было на церковную службу, поступил и в семинарию, но пробыл там не долго. Теперь он несет военную службу и занимается обработкой земли, – занятие, совершенно ему не по силам с его слабой грудью. Поэтому, церковная служба опять манит его. Он заговаривал со мной о катехизаторской школе, о возможности для него туда поступить. Конечно, это уже не ревность первых христиан, но… всюду просят катехизаторов, да и не заглянешь хорошенько в душу каждого, иной, и с таким настроением вначале, потом делается истинным проповедником. – Вместо иконы, у Моисея висит картина: Найденный Моисей. Мы дали ему хромолитографированную икону Богоматери. Камбе выпросил себе икону Спасителя. Дай Бог ему выйти из сумерек на полный свет. По их словам, здесь можно найти бы много слушателей веры. И здесь, следовательно, необходим катехизатор: нет делателей, хотя жатвы много…

Нас оставляли было обедать, но мы торопились в Циба, чтобы засветло посетить тамошних христиан и успеть к ночи выбраться на дорогу в Масике: исчисления Камбе далеко не соответствовали действительности. Проехали три ри, еще отсюда до реки – одно ри, а оттуда до Циба более двух ри; отсюда, стало быть, идти еще больше 15 верст. Поэтому, мы сели в свою бася и поехали, а Камбе с Моисеем пошли с нами пешком. Ехать, однако, пришлось недолго: мост чрез маленькую речку провалился, и мы должны были кое-как перебираться чрез нее по бревешку, предоставив багаж вознице. Версты чрез три – большая река, чрез которую на стальном канате ходит паром. Мы долго шумели на берегу, пока нас не заметили с противоположной стороны и какой-то бритый шамкающий старичок не привел парома на нашу сторону. С реки несло сыростью и стужей, чувствовалась осень.

На том берегу стояла водяная мельница. Двое мужич-

—502—

ков что-то делали около своего воза, мальчишки заняты были игрой. Никакого признака средств передвижения. С нашими чемоданами идти пешком верст девять было не так удобно. Старичок позвал какого-то молодца, велел ему нести мой чемодан, и мы вслед за ним отправились в ближайший поселок: там-де в «дзимусе» (правлении) дадут вам лошадь. Было уже два часа, а дороги еще и конца не видать. Отец Николай распорядился прежде всего принести откуда-то обед (даже здесь в глухой деревушке есть гостиница), а потом и о передвижении завел речь. Это оказалось не так-то легко. После долгих разговоров, расспрашиваний по селу, старший в правлении, наконец, сжалился и дал нам проводника и казенную лошадь навьючить багаж. Мы всю дорогу шли вместе с Камбе, далеко опередив прочих и разговаривая с ним и о вере, и о России и пр. Он высказал свое решение перейти в православие, я убеждал его сделать это не торопясь, хорошенько испытав себя и веру. Уж что-то очень легко показалось мне его обращение, так дело может разрешиться просто мыльным пузырем.

Часа в четыре пришли в Циба и прямо в правление, где, как мы знали, служил один из здешних православных. Фамилия его Катоо (родственник священнику в Неморо). Прежде их здесь жило два брата, оба христиане. Особенно был ревностен старший. В правлении, в той комнате, где он жил, висело много икон и по воскресеньям обязательно все здешние христиане собирались вместе и совершали Богослужение. Катоо знал и петь церковные песнопения. Теперь, к сожалению, старшего брата уже нет, а младший, насколько можно судить по его комнате (его не было дома), не так независимо выказывает свою веру, должно быть испугался неудовольствия начальства.

Подождав опоздавшего отца Николая, мы пошли в другой христианский дом, знакомый издавна отцу Николаю (из одной с ним деревни родом), дом Иакова Иваи. И там дома была только старушка-мать Якова, язычница. Дом, конечно, ничем от других крестьянских не отличался, только на самом видном месте висит икона и православный календарь. Уже давно живет здесь Иаков вдали от церкви, но веру, по словам отца Николая, хранит незыб-

—503—

лемо, за что и все односельчане его уважают, хотя самой вере и не сочувствуют. Скоро пришел с работы и Иаков. Еще не старый человек, хотя дети его (Петр и Нина) уже совершеннолетние. Отец без запинки назвал нам их «сей־на» (крещенное имя): это очень хороший знак. Обыкновенно, японцы зовут друг друга старыми именами, японскими, и только на молитве поминают имена крещенные. Конечно, если имя редко употребляется, его трудно запомнить. Для японских же простых крестьян тем более женщин, греческие имена звучат совсем не уловимо (да, и наши крестьяне разве не коверкают мудреных имен)? Впрочем, хорошие христиане заставляют себя помнить, есть даже и такие, что кроме христианских имен, своим новорожденным уже не дают никакого имени, так и в гражданские записи заносят. Яков притащил с пашни огромнейший арбуз, разрезал его, и мы угощались. Превосходный арбуз! в Японии я первый раз ель такой. Яков, довольный впечатлением, сказал, что их Циба славится арбузами.

Однако, пора была ехать дальше: начинало немного темнеть. Яков тотчас же нашел у соседа подводу, такую же бася, и мы, распростившись с ним и с провожавшими нас из Цикусибецу, быстро поехали. Версты четыре по ровной дороге, и мы совершенно уже во тьме, лесом подъехали к огням Иттай-бецу. Это собственно только отдельный постоялый двор на почтовой дороге в Масике. Отсюда начинается знаменитый перевал. Здесь мы и остановились ночевать. Словоохотливая хозяйка скоро нас познакомила со всеми подробностями дальнейшего путешествия. До Масике отсюда с небольшим 12 ри чрез реки и горы. Верховые лошади у них есть, дадут и проводника, на грузовое седло которого поместим наш багаж.

Горный перевал и город Масике

12 сент.–31 августа. Только в восемь часов кончились сборы, и мы выехали. «Анко» (парень) ехал впереди с нашими чемоданами, я за ним на настоящем английском седле, отец Николай и теперь должен восседать на грузовом. Торная и широкая дорога, которую расписывал

—504—

нам фельдфебель, оказалась кое-как проложенной верховой тропинкой по густо-заросшему ущелью, по которому с шумом несется довольно порядочная горная река. Мы на первых 15 верстах должны были переезжать ее вброд целых одиннадцать раз! Лошадей приходилось пускать чрез реку бочком, держа грудью против течения, иначе их опрокинуло бы. Жилье попадалось очень редко, все больше глушь. Иногда долго едем зарослями какого-то растения, в роде папоротника, такого высокого, что и сидя на лошади с трудом можно достать его верхушку. Кругом невозмутимая тишина, не слыхать и птиц, – только лошадиный топот и раздается. Наконец, мы долго въезжаем на огромный подъем: дорога спиралью идет по крутому скату. Это самая высшая точка перевала. Немного еще и мы на станции Ненарà, такой же одинокий постоялый двор, затерянный в лесу и горах. Особенно зимой, по словам хозяина, тихо и пустынно, ни проходящих, никого.

Мы меняем лошадей. Седел было здесь всего только одно, да и то с порванным стременем. Его предоставили мне. На другую лошадь нагрузили наш багаж и сверху всего посадили отца Николая, и проводник должен был идти пешком. Дорога пошла такая болотистая, что лошади наши с трудом вытаскивали ноги. Впрочем, все обошлось благополучно, только отец Николай один раз упал с седла со всем багажом, да у меня одна нога ныла от того, что ее всю дорогу пришлось держать согнутой на оборванном стремени. Мы поднимаемся еще на замечательный подъем, и пред нами раскрывается удивительно живописный вид на лежащую внизу долину с речкой, рощицами, крестьянскими хуторами, а далее синело море, цель наших стремлений. Редко приходится видеть такую величественную картину! Мы спускаемся последний раз с горы, меняем внизу лошадей и уже быстро-быстро едем по ровной зеленой равнине, а потом завернув к югу, по берегу моря. Здесь, впрочем, лошади пошли шагом: мелкие камешки резали им ноги. Мы объезжали бухту за бухтой. Все это застроено рыбными промыслами, какие мне пришлось видеть в Неморо. Наконец, на мысу, чрез бухту под высокой горой показалось и Мисике, на рейде

—505—

которого виднелось нисколько судов. Переезжаем гору и спускаемся в самый город. В 6 часов мы были уже в гостинице, расправляя свои усталые члены.

Масике²⁷⁴⁵, довольно большой город, недавно начинающий развиваться, а со временем имеющий быть и еще важнее: к нему предположена железная дорога по тому самому ущелью, чрез которое мы только что пробрались. Все это, конечно, послужит и торговле, но главную цель имеет военную: боятся, как бы в один прекрасный день не высадились русские…

Церковь наша завелась здесь совсем недавно, года два тому назад, раньше жили только верующие одиночные. Катехизатор Авраам Яги, теперь служащий здесь, и есть первоначальник здешней проповеди. Нас, конечно, здесь никто не ждал: известить из Фукугава нельзя было, а, по первоначальному плану, мы должны были приехать сюда с юга морем из Отару. Поэтому, сразу же по приезде отец Николай отправился в церковь сказать о нашем приезде и собрать христиан на молитву. В 9 часов должна была начаться вечерня.

Для молитвенных собраний нанимается дом, – конечно, небольшой, из трех комнат, но разделяющие их ширмы всегда можно снять и тогда получается довольно просторная, продолговатая комната, достаточная для молитвы по крайней мере сорока человек. Здесь живет наш сенсей, еще не старый человек, из себя тучный, но катехизатор хороший. Жена его уехала на родину к умирающему отцу, а Авраам (сенсей) в ее отсутствие захворал «какке» и давно уже не может поправиться. Болезнь эта специально японская, нигде на земном шаре более не встречающаяся. У больного без особенной боли начинают пухнуть ноги, а потом опухоль поднимается выше, в редких случаях доходит до груди и головы. Такая степень почти неизбежно кончается смертью. Есть еще вид какке без опухоли, тот считается более опасным. Что это за болезнь, какие причины ее, никто до сих пор с уверенностью сказать не может. Намечено только, что люди, пи-

—506—

тающиеся не чистым рисом, а пополам с пшеницей или ячменем, редко подвергаются какке и не в такой сильной форме. Болезнь эта постигает человека периодически: если раз захватил ее, на следующей год непременно нужно ждать повторения. Наши катехизатор уже давно страдали какке, на этот раз болезнь что-то задержалась и приняла именно опасную форму: без опухоли ноги. Больной не мог ходить, не мог сидеть по-японски на полу, чувствовали слабость. Дома у него теперь никого не было, и его положение было бы весьма незавидное, если бы его христиане не взяли на себя заботы о нем. Всегда кто-нибудь из них сидели в церкви, занимая своего больного сенсея, готовили ему обед, чистили и зажигали лампу, неси на почту его письмо и пр.

Церковь эта еще очень небольшая: всего только 23 человека с детьми (двое теперь отсутствовали), и притом все они собрались из разных мест, некоторые крещены в Хакодате, в Отару, а то и совсем в старой Японии. В Масике метрика только еще начинается и до сих пор крещений записано всего 5 (из них один умер). Слабая сторона этой церкви опять-таки та, что христиане не привыкли собираться постоянно на молитву в воскресенье или праздничные дни. По словам катехизатора, утром в воскресенье приходит не более пяти человек, а субботу вечером до восьми. Каждый из них долго жили вдали от священника и катехизатора, а без них Богослужение организовано не было, таки они и жили, молясь каждый в одиночку у себя дома. Есть, впрочем, и постоянные посетители Богослужения.

Я служил вечерню, пели три девицы и двое мужчин. После службы я сказал поучение о горчичном зерне. В видах ободрения церкви, потом решили открыть симбокуквай, и именно начать с завтра. Все конечно, расспрашивали про наши злоключения во время наводнения, передавали подробности бедствия в других местах: уже теперь достоверные счисления возводят число потонувших до ста человек. На самом деле, конечно, было больше: в Хоккайдо народу много всякого, некоторые путем и не занесены никуда.

1–13 сентября. Времени свободного у нас было более,

—507—

чем нужно, потому, не торопясь обошли все здешние пять христианских домов. В одном доме муж и жена сильно рассорились и почти готовы были окончательно разойтись. И вот пошла длинная история с их примирением. Отец Николай при этом обнаружил замечательное терпение и умение вести дело с такими, нисколько взбалмошными людьми. Благодаря его стараниям и содействию других христиан, дело это и было устроено. У японцев и в этом случае без строго установленных правил не полагается. Чего бы проще помириться мужу с женой, тем более, что они, по-видимому, и сами боялись и не хотели окончательного разрыва? Нет, необходим какой-нибудь посредник, который бы взял на себя хлопоты, сходил бы по нескольку раз из одного дома в другой, потом, достигнувши успеха, привел бы жену опять в дом мужа и пр. Другой дом: отец очень давнишний верующий, но тоже в старые годы разошелся с женой и переселился сюда; церкви тогда здесь не было. Здесь они взяли себе другую жену-язычницу, и там жили, числясь в рейтане; никто хорошенько и не слыхал, куда они переселился. В настоящее время его опять возвратили в церковь, новая жена его и дочка обе теперь христианки.

Третий дом Хиранума, какого-то не то чиновника, не то старого учителя, человека заметно с большими странностями, хотя и не больного душевно. Христианин он тоже старинный, принял крещение еще в Хакодате от «батюшки», т.е. от о. Анатолия, к которому одному старые христиане почему-то прилагают это русское название. Жена его и две старшие дочери тоже крещены, последние были и в епархиальном нашем училище, но, не кончив курса вышли, и теперь поступили учительницами в правительственные школы. Чудак-отец, постоянно увлекавшийся разными фантазиями, однажды увлекся протестантством и даже перешел в него. Но потом, конечно, опомнился и покаялся. В доме у него много икон, притом и развешаны они совершенно, как в русских домах, хорошая лампадка и даже (что в японском доме я видел первый раз) засохшая верба была не забыта; но рядом с этим двое младших детей его до сих не крещены: пусть-де подрастут и примут крещение сознательно. Удивительный

—508—

человек. На эту тему пришлось с ним много говорить (да и катехизатор и священник не раз уже убеждали его), только послушается ли он – вот вопрос. Когда человек руководится фантазиями, а не здравым рассудком, рассуждать с ним трудно; пусть он и убедится при беседе, но стоит собеседнику уйти, прежние фантазии опять всплывут наверх и беседы как не бывало. Эти два дома, как видите, больные, едва оправившиеся рейтан, их нужно было лечить, поднимать.

Четвертый дом Абе: старушка-мать постоянно ходит в церковь и усердно молится; но вот старший сын ее, погрузившись в куплю, к вере охладел. Заговоришь с ним что-нибудь о душе, о спасении, на лице хоть бы движение, видимо ждет, когда кончится эта материя; но стоит только коснуться вопросов денежных, наживы, как и глаза его загораются, и разговор льется непринужденно, и скуки на лице нет. Что-то будет с ним и его женой, если скончается их благочестивая старушка мать? Рассорившаяся с мужем жена также дочь этой старушки. Наконец, пятый дом: муж – начальник почтовой конторы, человек весьма почтенный в городе и, кажется, состоятельный. Вместе с женой принял он крещение в Отару уже много лет тому назад. И он, и жена постоянно были усердными христианами, много делавшими для церкви. Жена, верховодящая в доме, также имела большой авторитет и в церквах, куда приходилось переселяться мужу по службе. Главным образом, благодаря стараниям этой хорошей христианской четы основалась церковь и в Масике. Детей у них нет, живут только вдвоем. В их доме мы виделись и с новой слушательницей учения, которая теперь почти уже совсем приготовлена ко крещению, только по каким-то семейным обстоятельствам не могла быть окрещена в этот раз. Она постоянно и прежде приходила к Вайнай (фамилия этого дома) и хозяйка мало-помалу обратила ее сердце к слушанию учения. Бог даст, под влиянием этой хорошей христианки и новая будет искренней последовательницей Христа. – Кроме этих пяти семейств есть еще верующие одиночные, некоторых из них мы видели в церкви, по домам же идти не пришлось: часто родители-язычники, притом христианства не любящие, иногда

—509—

же христианин состоит на службе в чужом доме, посещение наше было бы неудобно.

2–14 сентября. Пароход должен был выходить только завтра, поэтому у нас был еще целый день свободный. Поздно вечером назначен в церкви первый здесь симбокуквай, а пред ним должно было состояться окончательное примирение разошедшихся супругов. Время шло по обыкновенно быстро, а дело подвигалось медленно, поэтому только в девять часов вечера мы могли открыть наш симбокуквай. Собралось на нем 14 человек (т.е. за исключением отсутствовавших из города и оставленных домовничать пришли почти все). Были тут и примирившиеся супруги. Женщины пред началом симбокуквая сообща делали разные приготовления: чистили и резали на ломтики яблоки (их здесь очень много), раскладывали по бумажкам кваси (пирожное), перетирали чашки и пр. Мужчины солидно беседовали у хибаци, постукивая своими трубочками. В 9 часов, после краткой молитвы, симбокуквай начался. Надежда Хиранума (дочь чудака-старика) очень складно рассказала житие преп. Евдокии, даже и назидание подробно вывела. Потом импровизировал Ояги, только что пред тем помиренный с женой. Темой его было приблизительно: «помни последняя твоя и во веки не согрешиши». За ним я рассказал о терпении Иова. После речей стали пить чай, есть кваси и беседовать; и прежде всего порешили, чтобы симбокуквай и впредь совершался ежемесячно именно в это 14-е число по очереди в христианских домах. Может быть, это оживит здешнюю начинающуюся церковь. Как видим, в таком оживлении она сильно нуждается. Что же делать? Составилась она из христиан, случайно сошедшихся издалека и затерявшихся в язычестве вдали от церкви. Сразу трудно им всем стать на ноги, но при катехизаторе, при Богослужении, при постоянных посещениях священника будут лучшими христианами и они. В последствие город Масике вырастет, сойдутся сюда еще больше христиан, может быть тогда и церковь усилится и произведет более заметное влияние на окружающую среду.

Архимандрит Сергий

—510—

Если мы припомним методологические принципы Н.Я. и воспроизведем ход его мыслей в книжке О свободе воли и примыкающих к ней этических статьях, то мы найдем, что основой его метафизических гипотез служит психологические факты. Он выходит из данных самонаблюдения и оканчивает метафизическими выводами, которые, по его мнению, неизбежно следуют из этих данных. Самонаблюдение говорит нам, что мы сознаем себя свободными, и это сознание подтверждается теоретическим анализом волевых действий и их возможных мотивов; отсюда следует, что мы на самом деле свободны. Самонаблюдение показывает, что наша свобода проявляется в борьбе с нашею эгоистическою индивидуальностью и в стремлении к вечным идеалам; отсюда следует, что свобода имеет не индивидуальный, а универсальный источник, что в основе нашей воли лежит «мiровая воля», стремящаяся освободиться от произвольно наложенных на себя индивидуальных ограничений и влекущая нас к вечному, как к высшей цели нашего духовного развития. Но может ли самонаблюдение служить почвой для таких заключений? Сознание свободы воли есть, конечно, психологический факт; но из сознания свободы можно ли заключить о ее действительном существовании? Влечение воли к идеалам, возвышающимся над индивидуальными стрем-

—511—

лениями, есть также психологический факт; но доказывает ли этот факт, что воля не индивидуальный, а мiровой принцип? Найдем ли мы в нашем психологическом опыте какую-нибудь гарантию того, что подобное метафизическое истолкование этих фактов законно и справедливо? Если мы обратимся с этими вопросами к современной психологии, то она даст на них отрицательный ответ. По современным научным воззрениям, в области внутреннего опыта, как и в окружающем нас внешнем мiре, нам доступны только явления и их эмпирические соотношения или законы, а действительная сущность этих явлений нам неизвестна. Сознание свободы воли и стремление воли к высшим идеалам суть такие именно явления. Если мы хотим научно понять природу данных явлений, то мы найдем вполне достаточное объяснение их, наприм., в тех же законах ассоциации, которыми управляется остальная душевная жизнь; но утверждать на основании их реальное существование свободной воли, да еще возводить эту индивидуальную волю в мiровое начало противоречит всем принципам науки. Такие гипотезы могут оправдываться этическими требованиями; но психология, как наука, не имеет дела с этическими постулатами и не может служить опорой для метафизических предположений. Таким образом, чтобы удостовериться в правильности своих метафизических выводов, Н.Я. должен был пересмотреть их психологические посылки. Желая создать на почве самонаблюдения свою философскую теорию воли, он оказался в противоречии с основными принципами современной психологии и ему оставалось что-нибудь одно из двух: или оставить эту теорию без научного фундамента, или попытаться реформировать господствующие в настоящее время психологические идеи. Такую именно смелую реформу задумал он в серии своих психологических работ: La causalité et la conservation de l’énergie dans le domaine de l’activité psychique (1889), Жизненный задачи психологии (1890), К вопросу о значении идеи параллелизма в психологии (1894), О времени (1894), Основания экспериментальной психологии (1895), и Понятие души и психической энергии в психологии (1897). Первоначально Н.Я. занимается психологическими вопросами преимущественно в

—512—

этических и метафизических целях: он ищет в психологии средств для научного и философского оправдания идей свободы воли, души и бессмертия. Но впоследствии у него пробуждается интерес к психологии, как науке; метафизические и этические задачи отступают на задний план и возникает стремление уяснить методы и принципы психологического исследования. Вместе с сменою интересов происходит и изменение его взглядов. Влияние философии Шопенгауэра уступает место влиянию идей современных натуралистов и этический волюнтаризм заменяется новою точкой зрения, которую он называет психологическою энергетикой.

Н.Я. начинает резкою критикой современной эмпирической и физиологической психологии. На Парижском психологическом конгрессе 1889 г. он читает доклад О причинности и сохранении энергии в области душевной деятельности и этот доклад звучит полным диссонансом среди дружного хора собравшихся на конгресс психофизиологов. Он заявляет здесь психофизиологам, что их приемы изучения психических явлений суть ничто иное, как сплошное petitio principii. Физиологическая психология требует, чтобы мы заранее согласились с положением, что душевные явления связаны двоякими причинными отношениями, что восприятия, представления и чувства всецело обусловливаюсь акты воли, а сами в свою очередь находятся в строгой причинной зависимости от физических и физиологических процессов. Но доказаны ли научно эти причинные зависимости между психическими явлениями с одной стороны, и психическими и физиологическими процессами с другой? В действительности мысль о таких зависимостях есть простая гипотеза, и гипотеза вполне произвольная. Более глубокий психологический анализ показывает, что в области душевных явлений восприятия, представления и чувства обыкновенно зависят от направлений воли, а не наоборот, а в области отношений психических и физиологических процессов легче доказать зависимость изменений физической организации от волевых актов субъекта, чем обратно. Самый закон причинной зависимости есть ничто иное, как отвлечение от наблюдаемых нами действий воли во внутреннем и внешнем мiре. Приме-

—513—

ним ли к душевной жизни закон сохранения энергии? На этот вопрос Н.Я. не дает утвердительного ответа. Скорее он склонен защищать тот тезис, что в психическом мiре господствует закон возрастания энергии. Перехода физических энергий в психические он точно также не допускает, как и причинной зависимости душевных явлений от физических процессов. Единственная энергия в душе и в природе и единственная причина психических и физических явлений есть, по его мнению, воля, и он рассматривает эту мiровую силу с той же метафизической точки зрения, как и в трактате О свободе.

Но еще решительнее Н.Я. нападает на современных психологов, их принципы и методы в статьях Жизненные задачи психологии²⁷⁴⁷ и К вопросу о значении идеи параллелизма в психологии.²⁷⁴⁸ Эти статьи – целый обвинительный акт против эмпирической и физиологической психологии нашего времени, беспощадный, во многом пристрастный, но во многом, конечно, и справедливый обвинительный акт. Психология по своей идее должна быть важнейшею из наук. Величайшая задача человека состоит в том, чтобы познать свою природу и овладеть самим собою и окружающим мiром; а где ему искать средств для разрешения этой трудной задачи, как не в науке о человеческой душе? Только психология может дать ему ключ к самопознанию и самовоспитанию; только она может уяснить истинные основы его бытия и осветить законы его взаимодействия с другими людьми и с природой; только она может помочь ему усовершенствовать свои нравственные и умственные силы, выработать свой характер, подчинить разуму свои страсти. Между тем, если мы обратимся к современному положению психологии, то мы увидим, что она не доросла даже до понимания этих задач. Психология не оказывает никакого влияния на выработку наших убеждений и не играет никакой роли ни в системе нашего образования, ни в действительной жизни. У нее не спрашивают совета и не ищут объяснений; к ней не

—514—

обращаются за руководством и указаниями ни в научных вопросах, ни в житейских делах. Даже врачи и юристы, даже сами педагоги не считают нужным справляться с нею в тех бесчисленных случаях своей практики, когда, по-видимому, только знание человеческой души способно вывести их на правильную дорогу. Мы с вами, читатель, могли бы подумать, что во всем этом виновата, пожалуй, не столько психология, сколько именно те люди, которые не хотят интересоваться ею. Но нет. Причина такого печального положения вещей, по мнению Н.Я., может быть только одна: она заключается в жалком состоянии современной психологии, в неудовлетворительности ее принципов и методов и в ничтожности ее результатов. К ней не обращаются за указаниями, потому что она не способна дать их; у нее не спрашивают объяснений, потому что она ничего не объясняет и даже отказывается что-нибудь объяснить.

В самом деле, к чему стремится современная психология и каких результатов она достигла? В настоящее время психология дробится на несколько враждебных направлений, – эмпирическое, физиологическое, экспериментальное, из которых каждое понимает задачи психологического исследования по-своему и предлагает свои способы для их разрешения. Но какое бы из этих направлений мы ни взяли, мы увидим, что их цели одинаково химеричны, а их методы и результаты одинаково бесплодны. Возьмем прежде всего современную эмпирическую психологию. Она признает своим догматом то положение, что в области душевной жизни нам могут быть известны только явления, и объявляет еретиками науки всех, кто вместе с старыми психологами хочет открыть лежащую за этими явлениями душевную сущность. Поэтому она ставит своею задачей лишь изучение психических явлений и их законов, в том виде, как они открываются нам в психологическом опыте вообще и в самонаблюдении в частности. Как же изучают психологи-эмпирики эти «явления»? Они припоминают все известные им разряды душевных состояний классифицируют их, изобретают, если нужно, новые «научные термины» для их обозначения, описывают различные формы их сосуществования и последовательности, выводят

—515—

из описанных фактов эмпирические законы их отношений или «обобщенные факты» и, заручившись готовыми рамками, стараются втиснуть в них все новые психологические наблюдения, какие потом удастся им сделать. Классификация душевных явлений и формулировка психологических законов у каждого психолога, конечно, своя собственная, их терминология очень различна, их описания не походят друг на друга. Что же получается благодаря такому способу психологического исследования? Вместо действительной картины душевного мiра получается только ряд теоретических схем, очень субъективных, очень спорных и очень противоречивых. Действительную человеческую личность с ее реальным духовным содержанием и ее истинными свойствами психологи-эмпирики не только ни изучают, но и не умеют изучать. Они почти не пользуются многовековым психологическим опытом человечества, и глубокие наблюдения практических сердцеведов и знатоков человеческой души, рассеянные в художественных произведениях и других литературных памятниках прошлого и настоящего, не возбуждают их интереса. Их «эмпирия» настолько узкая и ограниченная, она приправлена такою дозой фантазии и субъективного произвола, что едва ли даже может быть серьезно названа эмпирией. И вот почему их результаты так бедны. Величайшим своим приобретением современная эмпирическая психология, как известно, считает теорию ассоциации. Но какую научную ценность может иметь эта ограниченная и бесплодная теория? Она констатирует лишь тот факт, что наши представления в известных случаях склонны соединяться и воспроизводиться последовательно или совместно. Но исчерпаны ли даже все формы отношений, ведущих к соединению душевных состояний? Исследованы ли все области явлений, в которых происходят такие соединения? И главное, найден ли истинный принцип этих соединений, объяснены ли их реальные причины? Наш дух не есть пассивный свидетель механического сцепления и механической смены психических состояний, неизвестно откуда возникших; он есть активная сила, создающая из себя самой эти свои состояния, и теория ассоциаций, пытающаяся превратить нашу душевную жизнь в сле-

—516—

пой механизм, тенденциозна и ложна в принципе. Она поверхностно схватывает некоторые видимые факты душевного бытия, но не уясняет их действительной причины; она касается внешним формальных условий сочетания душевных явлений, но не вскрывает внутренних условий работы духа в этом процессе. Впрочем, ассоциативная психология не задается даже и целью объяснить реальные причины душевных процессов. Она наперед отказывается от такого объяснения, предоставляя его метафизикам, и объявляет, что она стремится только определить формы и законы психических явлений. Конечно, фактически психологи-эмпирики редко ограничиваются такою узкой задачей; но ограничивая ею свой горизонт принципиально, они невольно обрекают себя или на противоречия, или на бесплодное порхание по одной лишь поверхности душевной жизни человека.

Где же коренная причина того, что приемы эмпирической психологии так ложны и ее результаты так жалки? Она заключается, очевидно, в ложности ее основного догмата, что в пределах опыта для психолога познаваемы только душевные «явления». Понятие явления заимствовано психологией из области внешнего опыта и представляет не более, как поверхностную аналогию. Но применима ли эта аналогия к душевной жизни? Можно ли провести какую-нибудь границу между так называемыми психическими явлениями и теми основными психическими силами, которые в них проявляются? Можно ли утверждать, что переживаемые нами душевные состояния представляют только кажущиеся формы или символы действительного бытия нашей души, а не самое это бытие? По отношению к внешней, физической действительности совершенно понятно, что она раскрывается нам не вся и не в основной своей сущности, так как ее бытие протекает за пределами нашего духа; мы познаем ее лишь посредством наших ощущений, а ощущения суть только явления или субъективные символы «вещей в себе». Но наша внутренняя, духовная действительность не может существовать вне и независимо от наших душевных состояний; здесь мы не можем иметь дела с простыми явлениями или символами духовного бытия, а воспринимаем это бытие в самом себе,

—517—

в его истинном существе. Таким образом, основной тезис эмпирической психологи! «о возможности научного познания одних душевных явлений» – совершенно нелепый и не выдерживающий самой снисходительной критики тезис, а убеждение старой рациональной психологии в познаваемости духовной субстанции ее основных сил и свойств, – совершенно правильное убеждение. Ошибка старой метафизической психологии состояла только в том, что она допускала возможность познания душевной сущности, a priori, от разума, а не из фактов опыта. Научная психология, конечно, должна утверждаться на опыте, но этот опыт должен быть несравненно шире и глубже, чем он понимается современными психологами, и должен вести нас к познанию самого существа душевной жизни, а не каких-то «символов» и «явлений». Ведь, теперешняя эмпирическая психология, оперирующая с своими выдуманными «явлениями» и выдуманными «законами» этих явлений, есть та же метафизика, только еще более схоластичная, более поверхностная и бесплодная. Если мы освободим ее от громких фраз и дутых формул, то она не даст нам почти ничего сверх того, что находится в распоряжении каждого наблюдательного человека, независимо от всякой психологической «науки». Более того: «если такой простой смертный, не психолог, обладает сверх того особенными дарованиями и гениальною проницательностью в наблюдении и истолковании душевных состояний, своих и чужих, то он даже с пренебрежением отворачивается от схоластических и поверхностных умствований психолога-эмпирика и в состоянии сам – в художественных созданиях своего гения – дать такие тонкие, глубокие и правдивые описания и объяснения явлений духовного бытия человека, о каких и не снилось теоретической науке психологии. Вот почему, наприм., художественные произведения Достоевского гораздо ценнее для уразумения глубоких тайн души человеческой, чем «Основания психологии» Спенсера, с ее запутанной и искусственной терминологией, с ее произвольным и часто наивным схематизмом». Если мы сравним ничтожные приобретения современной эмпирической психологии с тем, что сделали в древности для этой науки Платон и Аристотель,

—518—

ты мы найдем у последних гораздо больше: мы найдем у них систему учений, основанных на действительном опытном наследовании душевной жизни человеческой личности, – учений, в которых не проводится искусственной черты между так называемыми душевными явлениями и реальным существом души. Правда, и у новейших психологов-эмпириков можно найти «много верного и ценного, ибо они, невольно, изучая н наблюдая, хотя и односторонне, душевную жизнь свою и чужую, описывали некоторые группы явлений весьма правдиво и тонко, выясняли иные отношения их очень остроумно и даже глубоко. Но ценное, важное, правдивое перепутывается с такою массою наносного схоластического хлама, с такими искусственными хитросплетениями тенденциозных и произвольных теорий, что нужно много опытности и философского такта, чтоб отделить питательные зерна от плевел».

Где же искать спасения современной эмпирической психологии? Как выйти ей на новый, более плодотворный путь? Ее спасение может заключаться только в более правильном понимании ее задач и в выработке более разумных методов исследования. Эмпирической психологии нужно навсегда отказаться от химерической мысли, что задача психолога состоит только в исследовании душевных «явлений». Она должна изучить конкретную человеческую личность в ее целом, уяснить ее скрытые силы, определить реальные условия ее развития, указать ей средства для духовного самосохранения и самовоспитания. Науку составляют не искусственные понятия и схемы; ее образуют учения, проливающие действительный свет на возникновение и развитие тех фактов, которые она изучает. «Откуда берутся и какую судьбу претерпевают в своем развитии духовные силы человека?». «Отчего зависит их подъем и их ослабление, как увеличивать и развивать умственную, нравственную и творческую энергию человеческого духа, как созидать и поддерживать в известном направлении силу воли, силу мышления, свежесть и отзывчивость чувства»? Другими словами, «как овладеть человеку своею душевною жизнью, – понять ее и управить ею, изъять ее из-под влияния условий случайных и непредусмотренных, – условий ее разбивающих, ослабляющих и искажающих, и сознательно подчинить ее

—519—

разумным и возвышенным целям, сделать ее более идеальною, интенсивною и богатою содержанием»? Вот великие жизненные задачи психологии. Чтобы уяснить законы самосохранения и развития человеческой личности, психолог должен изучить не только ее внутренние, душевный состояния, но и воздействие ее духа на телесный организм. В основе нашего духовного и физического бытия лежит воля, от которой в конце концов зависит весь склад наших идей, наших чувств, наших душевных и телесных привычек. Как создать в человеке сильную, разумную и добрую волю, способную господствовать над его телесной природой, как подчинить ей тело и сделать из него послушное орудие для выполнения ее идеальных целей, – это вопрос, на который должен ответить психолог. Но чтобы ответить на этот вопрос, он, конечно, должен сначала рассмотреть другой, общий и принципиальный вопрос о самом существовании духовного начала в человеке. В науке, как и в жизни, надо прямо смотреть в глаза истине и не скрывать от себя ничего. Если может быть сомнение в том, существует ли в человеке нематериальное начало, свободная воля, борющаяся с плотью духовные силы, то нужно внимательно решить именно эти вопросы, решить прежде всего, во всем их объеме и значении, а не тешить себя ложною мыслью, что для обихода психолога достаточно одних душевных «явлений». Таким образом, вопрос о существе души должен быть первою и основною проблемой психологии. Для разрешения всех этих задач психологу мало одного личного самонаблюдения, которое часто бывает слишком субъективно и обманчиво: ему нужно почаще обращаться к психологическому опыту других людей, живых и умерших, вопрошать историю и изучать окружающую среду. Он должен пользоваться автобиографиями выдающихся людей, которые любят знакомить нас с условиями своего духовного развития; он должен подвергать анализу художественные типы, которые часто бывают плодом глубоких и правдивых психологических наблюдений; но в особенности он должен наследовать реальную личность живых людей в связи с их средою и с условиями их воспитания. Наконец, он не должен чуждаться и метафизических построений, так как основ-

—520—

ной вопрос психологии, – вопрос о существе души, может быть решен только в связи с глубочайшими метафизическими проблемами. Лишь тогда, когда психолог будет применять все эти средства, мы получим настоящую науку о душе, а не тень ее, – не систему слов, замысловатых терминов и бессодержательных схем, а действительную совокупность фактов и их объяснений.

Справедливы ли нападки Н.Я. на современную эмпирическую психологию? Конечно, не всегда и не во всем. Это нападки человека, страстно увлеченного известной идеей и потому не способного судить хладнокровно, нападки неофита, обратившегося из прежней, позитивной веры в новую, метафизическую веру и желающего ниспровергнуть все, к чему он когда-то стремился и что его глубоко разочаровало. Приемы эмпирической психология, без сомнения, вовсе не так односторонни и ее результаты далеко не так жалки, как Н.Я. хочет нас уверить. Считая опыт своею основой, современная эмпирическая психология понимает его в очень широком смысле слова и пользуется всеми средствами наблюдения, какие ей доступны. Что одного самонаблюдения недостаточно для психологических целей, что нужно изучать душевную жизнь других людей, что нужно вопрошать историю и наблюдать окружающую среду, что нужно пользоваться автобиографиями и произведениями изящной литературы, – все это трюизмы, хорошо известные каждому психологу и повторяемые в каждом психологическом учебнике. Обвинение современных психологов-эмпириков в том, что они не изучают живую человеческую личность и даже не умеют ее изучать, совершенно ни на чем не основано. Классификации формулы и теории эмпирической психологии, конечно, часто расходятся друг с другом, но в них почти не больше противоречий, чем во всех других научных теориях, и уже во всяком случае гораздо меньше, чем в метафизических гипотезах. Мало того, эти противоречия такого рода, что свидетельствуют скорее о прогрессе эмпирической психологии, чем о ее бесплодности. Так, механическая теория ассоциации, которая до сих пор господствует в психологии англичан и которую Н.Я. справедливо порицает, уже давно нашла себе сильную соперницу в немецкой

—521—

теории апперцепции, которая усвояет взаимодействию психических явлений разумный и активный характер, и борьба этих двух противоположных теорий, с точки зрения самого Н.Я., может быть только полезна для целей науки. Невозможность механического объяснения душевной жизни начинает в настоящее время сознаваться даже сторонниками ассоциативной школы и некоторые из них рассматривают ассоциацию не как автоматическую игру случайных репродукций, связанных только смежностью и сходством, а как своего рода процесс психического отбора, руководимый волей (Гёфдинг, Фулье) или управляемый внутреннею целесообразностью (Полан). Н.Я. упрекает современную эмпирическую психологию в том, что она превращает действительные факты душевной жизни в абстрактные понятия и схемы. Но как же может быть иначе? Если схематизм есть недостаток, то это недостаток всякой науки, и неизбежный недостаток. Действительность мы не можем познавать иначе, как посредством понятий, и отношения вещей становятся мыслимы только в том случае, если мы их схематизируем. С этой точки зрения любая естественная наука, наприм., химия, представляет ничто иное, как совокупность понятий и схем. Дело не в схемах и понятиях самих по себе, а в том, чтобы эти понятия и схемы соответствовали действительности, выражали, а не скрывали ее. Удовлетворяет ли эмпирическая психология такому требованию? Это другой вопрос, но вопрос такого свойства, что его нельзя решить одним почерком пера. В системах эмпирической психологии есть понятия и схемы, которые несомненно соответствуют действительным психологическим фактам и отношениям, но есть и такие идеи, – притом, как увидим, даже основные идеи, – которые им противоречат. Если ложным идеи психологов-эмпириков заслуживают полного порицания, то их правильные понятия и формулы требуют иной оценки. Н.Я. идет так далеко, что отрицает за современною эмпирическою психологией почти всякое значение; но он забывает, что критические приговоры бывают убедительны только тогда, когда они чужды крайностей, недоразумений и парадоксов. В самом деле, разве не крайность – утверждать, что исследования современных психо-

—522—

логов ничего не прибавили к тем обычным, – смутным и наивным, – психологическим представлениям, какими обладает каждый «наблюдательный» человек помимо всякой науки? Разве не парадокс – сказать, что эмпирическая психология в настоящее время, в эпоху своего расцвета, дает нам гораздо меньше знаний о душевной жизни человека, чем метафизические гипотезы Платона или скудные психологические наблюдения Аристотеля? Разве не недоразумение – заявлять, что наблюдения и теории психологов-эмпириков ничего не стоят в сравнении с теми описаниями душевных состояний, какие дает нам художественная литература? Если бы можно было на самом деле поставить вопрос: кто лучше знакомит нас с душевною жизнью, – психолог или романист? – то мы не знаем, как бы мы на него ответили. Может быть, мы вполне согласились бы с Н.Я. и во всяком случае охотно признали бы, что произведения Достоевского имеют гораздо большую психологическую ценность, чем «Основания психологии» Спенсера. Но можно ли ставить такой вопрос? Ведь, это все равно, что спрашивать: кто лучше знакомит нас с природой, – естествоиспытатель, который изучает ее законы, или живописец, который изображает ее на полотне? Наука и искусство имеют различные задачи и различные средства; их произведения могут быть хороши или дурны, но каждое в своем роде, каждое само по себе; считать их конкурентами или противополагать друг другу – неблагодарный труд. Когда психолог описывает какое-нибудь душевное состояние, он, пожалуй, не может сравниться с романистом или поэтом по живости и наглядности изображения, – подобно тому, как ботаник, описывая внешние формы цветка, не может конкурировать с художником, который нарисует этот цветок в его действительном виде. Но для психолога это в сущности и не нужно. Его описания предназначены не для воображения, а для мысли; они должны давать не столько наглядное представление об известном душевном процессе, сколько точное понятие о его существенных особенностях и свойствах; они должны не столько изображать, сколько определять его. И это потому, что задача психолога состоит не только в описании душевных процессов, но и

—523—

в объяснении их. Разложить душевные состояния на их простейшие элементы и подчинить взаимные отношения этих элементов общим законам, – вот цель, к которой прежде всего стремится психолог и которой никогда не ставит себе романист. Достигает ли современная эмпирическая психология этой цели? После своих суровых приговоров Н.Я. сам признает, что она до некоторой степени достигает ее: психологи-эмпирики, хотя и «невольно», а все-таки изучали душевную жизнь, «описывали некоторые группы явлений весьма правдиво и тонко, выясняли иные отношения их очень остроумно и даже глубоко». Но тогда зачем же утверждать, что их исследования не имеют никакого значения? Почему не признать за ними их маленькие заслуги? Н.Я. настаивает на том, что задачи психологии должны быть жизненными, что она должна уяснить нам законы развития духовных сил человека, показать условия их подъема и ослабления, дать средства для умственного и нравственного воспитания и самовоспитания. Все это правда; но разве современная эмпирическая психология ничего не сделала для этих жизненных задач? Разве не она обогатила нас превосходными наблюдениями над психическим развитием ребенка? Разве не ей главным образом обязаны мы изучением памяти, воображения, внимания, чувствований, волн, рассудка, характеров, умственных типов, таланта, наследственности, и проч.? Эмпирическая психология, конечно, не есть ни педагогика, ни этика, и никогда не может превратиться в них; но, если педагог или моралист потребует ее услуг, она в состоянии дать им очень важные указания. Мы вполне согласны с тем, что в исследованиях психологов-эмпириков далеко не все имеет действительную научную ценность и не все надлежащим образом освещено; однако и при таких несомненных недостатках они могут многое уяснить нам в загадочном процессе духовного развития человека. Как бы ни были эти исследования далеки от научного идеала, они ни в каком случае не бесплодны, и нужно иметь слишком мало знакомства с делом или слишком много предвзятости, чтобы видеть в них «схоластический хлам».

Но если Н.Я. несправедлив в оценке приемов и ре-

—524—

зультатов современной эмпирической психологии, то он безусловно прав в своей критике основного принципа этой науки. Протесты против психологического феноменизма, разумеется, не новы, но едва ли кто-нибудь показал несостоятельность этого взгляда более убедительно и просто. Догмат психологов эмпирической школы, что в пределах опыта для нас познаваемы только душевные явления, а не душевная сущность, действительно, ложен, и ложен именно потому, что понятие «явления» не применимо к душевной жизни ни в метафизическом, ни в теоретико-познавательном смысле. Это понятие может служить очень удобною психологическою формулой или психологическим термином, если под именем душевных явлений разумеются просто душевные состояния, как эмпирические факты; но оно становится абсурдом, если эти состояния рассматриваются как призрачные формы или субъективные символы какого-то неведомого нам существа души. Психическая жизнь тем именно и отличается от физического мiра, что в ней нет реальных границ между явлением и сущностью, между субъективным восприятием и действительным бытием; душа – это единственный уголок вселенной, где действительность может быть известна нам в ее истинном виде, если только ложные предрассудки не закрывают ее от наших глаз. С точки зрения психологического опыта, душевные «явления» суть ничто иное, как элементы, из которых слагается душевная «сущность», а душевная «сущность» есть то целое, в котором нераздельно сливаются эти элементы, и психологи, утверждающие, что за душевными явлениями они не видят души, похожа на человека, который за деревьями не видит леса. Если бы Н.Я вполне стал на эту эмпирическую точку зрения, он мог бы утверждать даже большее: он мог бы сказать, что душевная «сущность» известна нам раньше и лучше душевных «явлений». «Целое предшествует своим частям», гласит известная аксиома Аристотеля, и эта аксиома применима не только к развитию вещей, но и к познанию их. Все люди с самого начала знают, что такое вода; но составные элементы этого сложного целого стали известны лишь тогда, когда химикам удалось разложить воду на кислород и

—525—

водород. Как ни грубо это физическое сравнение, но процесс психологического познания идет тем же путем. Каждый человек хорошо знает, что такое «душа» вообще в ее целом; но спросите, из каких элементов или явлений слагается душевная жизнь, и на этот вопрос вам может ответить только психолог или человек, знакомый с психологией. В непосредственном психологическом опыте нам открывается не совокупность отдельных душевных явлений, а именно душа, как нераздельное целое, как своеобразная «сущность», бесконечно сложная и в то же время бесконечно простая, необыкновенно изменчивая и вместе с тем необыкновенно постоянная, – сущность, которую мы противополагаем окружающему материальному мiру и формулируем в представлении «я». Что же касается душевных «явлений», то они определяются нами уже позднее, когда нам удается посредством теоретического анализа выделить их из душевного целого и уяснить их взаимодействие. Вот почему сознание »я" и популярная идея «души» так всеобщи и неизменны, а научные представления о душевных «явлениях» и их законах так различны и изменчивы: в первом случае мы имеем дело с фактом простого непосредственного восприятия, а во втором с результатом трудного теоретического исследования.

Нам возразят, что понятие души, как сущности, грозит увлечь психолога в «дебри метафизики», откуда для него не будет возврата. Нужно заметить, что идея психической сущности в том смысле, как мы ее понимаем, не заключает в себе ничего метафизического и совершенно различается от старой гипотезы таинственного «носителя» душевных явлений, которая так же неприменима в психологии, как и метафизическое понятие «явления». Мы называем душевною сущностью эмпирический факт, – реальное единство всех душевных процессов и элементов, нераздельное целое психической жизни, открывающееся нам в непосредственном внутреннем восприятии. Но не имея метафизического характера сама по себе, эта идея действительно выдвигает пред нами некоторые вопросы метафизического свойства, из которых главным является вопрос об отношении души и тела. Однако

—526—

нужно ли психологу бояться этих вопросов и в праве ли он уклоняться от них? Ведь, такие проблемы, как вопрос об отношении души и тела, возникают почти в той же самой форме и на почве психологического феноменизма. Допустим, что «душа» есть не более, как совокупность душевных «явлений». Но душевные «явления» находятся в постоянной связи с явлениями другого рода, с явлениями телесными или материальными. Как понять эту загадочную связь? Представляют ли эти две группы явлений два совершенно различных мiра, вторгающихся друг в друга, или только две стороны одного и того же мiра, однородных по самой своей природе? Нужно ли видеть в них функции двух противоположных начал, связанных непрерывным взаимодействием, или обнаружения одного и того же принципа? Если их основа тожественна, то какая она, – материальная, или духовная, или средняя между ними, безразличная по существу? Все это метафизические вопросы, и если психологи-эмпирики не решают их, то не потому, чтобы их точка зрения устраняла такие проблемы, а потому, что они намеренно не желают заниматься ими: метафизика для них «жупел» и они во что бы то ни стало хотят избежать ее. Но панический страх пред этим «жупелом» вредит их собственному делу. Отказывайся как бы то ни было решить принципиальные вопросы, в которых психология соприкасается с метафизикой, они оставляют в своих научных представлениях пробелы, с которыми никогда не может примириться человеческая мысль. Нам недостаточно знать душевную жизнь, как она существует сама по себе: нам нужно также определить ее отношение к остальным вещам, понять ее в рамках целого мiра. Если душевные явления психолог должен исследовать как части целого, – души, то и душу он должен рассматривать как часть целого, – вселенной. Мы вполне согласны с тем, что метафизическое решение этих вопросов не есть научное решение в точном смысле этого слова, а есть лишь некоторый суррогат его. Но наука бессильна разрешить нам основные проблемы действительности, и психолог поневоле должен воспользоваться ее суррогатом, если в его руках нет других, более действительных средств.

—527—

Там, где опыт отказывает ему в положительном объяснении вещей, он принужден выйти за его пределы и составить себе возможно более вероятную и логичную философскую гипотезу, которая могла бы faute de mieur заменить положительное объяснение. Значит ли это, что без идеи душевной сущности и без метафизических гипотез психологические исследования лишаются всякой цены? Разумеется, нет. Они сохраняют все свое значение, но им недостает и всегда будет недоставать надлежащего истолкования и полноты. Если бы ботаник вздумал исследовать только листья и ветви деревьев, не касаясь их стволов и корней, то сведения, которые он сообщил бы нам о листьях и ветвях, могли бы быть совершенно верны; но он не дал бы нам полного представления о дереве в целом, о дереве, как органическом индивидууме. Если бы он изучил строение, формы и законы растений, не уяснив нам при помощи какой-нибудь биологической гипотезы их отношения к остальному органическому и неорганическому мiру, то нарисованная им картина жизни растительного царства могла бы быть превосходна: но он не дал бы нам полного понятия о растении, как части в системе природы, о растении, как органическом виде. Точно также и психолог-феноменист. Его наблюдения над душевными явлениями, их свойствами и законами могут быть прекрасны, глубоки и верны действительности; но он по недоразумению забывает, что эти «явления» суть только элементы целого, – души, и по теоретическому предрассудку не хочет уяснить нам положение этого целого в системе вселенной. Он знакомит нас, и, может быть, превосходно знакомит, с душевными состояниями, но он не дает нам полного понятия о душе, как индивидууме и виде. Психология есть опытная наука, но именно с точки зрения самого опыта она не может быть «психологией без души» Она не может превратиться в метафизику, – точно также, как не может превратиться в педагогику или этику, – но она имеет наряду с эмпирическими задачами и метафизические проблемы, которые нельзя игнорировать.

П. Соколов

(Окончание следует).

—528—

VII.

Eduard von Hartmann. Geschichte der Meta-

physik Erster Teil: bis Kant Leipzig. 1899. SS.

XIV+588.

Это большое сочинение маститого Германского философа образует одиннадцатый том издающегося теперь собрания его «Избранных сочинений». Никакого введения в настоящей книге нет. Задачи и цели автора заранее не намечены. Читателю приходится уже угадывать их самому. Автор же прямо с первой страницы начинает изложение истории метафизики до Платона (I. Die vorplatonische Metaphysik). Впрочем, самое начало этого изложения имеет до некоторой степени вводный характер и знакомит нисколько с задачами автора. «Научная обработка метафизики, говорить Гартман, впервые встречается у греков. Здесь в первый раз выступает стремление освободить метафизику от слияния (Verquickung) ее с фантастическими религиозными воззрениями, поставить ее на собственные ноги и путем разумного исследования понятий сообщить ей научную форму. Документальная история греческой метафизики начинается для нас лишь с Платона: о всех прежних попытках мы знаем лишь по бессвязным цитатам и по сомнительным известиям из третьих рук. Реконструк-

—529—

ция до-платоновской метафизики из такого скудного материала есть, без сомнения, в высшей степени заманчивая задача для филологов и историков, ибо ни к чему люди так ревностно не стремятся, как к решению таких проблем, при которых комбинирующая и дополняющая фантазия и остроумие в построении догадок имеют наиболее простора» (S. 1). Но, по его мнению, такое исследование «имело бы весьма высокий культурно-исторический интерес, история же метафизики получила бы отсюда лишь чрезвычайно малую выгоду» (S. 2). И автор «с философской точки зрения» считает достаточным до-платоновскую метафизику «обозреть лишь в беглом введении», чтобы понять исходные пункты Платонова мышления (ibid.). Уже отсюда мы видим, что у автора философский интерес безусловно господствует над историческим. Для него важны преемственность и логическое взаимоотношение исторически сменявшихся идей, а не культурно-исторические условия последних. Из самого изложения философских систем это еще виднее. В качестве представителей до-платоновской метафизики автор рассматривает – Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена, Диогена Апол, Пифагора, Ксенофана, Парменида, Эенона, Мелисса, Гераклита, Эмпедокла, Левкиппа, Демокрита, Анаксагора, софистов, Сократа и сократиков.

Начиная с Платона, Гартман рассматривает метафизические доктрины по группам, определяемым частью хронологическими данными, главным же образом характерными чертами направления. Так Платон и Аристотель являются у него представителями «классического рационализма» (SS. 26–71). В самом изложении учений как Платона и Аристотеля, так равно и прочих философов, автор совершенно избегает входить в обсуждение каких-либо чисто исторических или критико-литературных вопросов, а главное внимание сосредотачивает на логическом генезисе и связи идей. Для ознакомления с характером работы автора, мы приведем несколько подробностей из его обозрения Платоновой метафизики.

Свой обзор Гартман начинает с указания отношений Платона к предшественникам. Платон вполне разделял Гераклитовский взгляд, что все чувственное находится в постоянном изменении, течет, и никакое знание о нем

—530—

невозможно: вместе с тем он вполне соглашался и с элеатским учением, что истинно сущее должно быть постоянным и пребывающим, чуждым всякого изменения… Учитель его Сократ в определении понятий видел единственный источник истины; Платон, таким образом, думал, что надо только перенести в метафизику и натурфилософию приемы этого познания, служившего у Сократа этическим интересам, чтобы найти истинно сущее. Что сущее, как учили элеаты, должно быть в последней инстанции единым, это для Платона не подлежало никакому сомнению; познание при помощи понятий и должно вести к этому единому, – подобным же образом, как мы восходим от индивидуальных вещей к видовым понятиям, а от последних к понятиям родовым и так далее до самого высшего и всеобъемлющего родового понятия. Отожествляя видовые понятия с понятием лучшего или с понятием относительных целей, он высшее родовое понятие единого сущего отожествил с понятием просто блага, или абсолютной цели; таким образом, по примеру Эвклида, он произвел синтез Парменидовской и Сократовской точек зрения. А отожествляя, далее, единое сущее, или абсолютную все определяющую цель, или благо с душою мiра, он сливает высший принцип Анаксагора с принципом Сократа; поскольку же эта разумная, действующая по целям и абсолютно благая душа мiра тожественна с Богом, Платон, стало быть, сливает оба эти принципа с монотеистическим понятием о Боге Ксенофана (SS. 27–28). С другой стороны, Платон произвел также синтез Сократовского учения о понятиях с пифагорейским учением о числах, сближая лежащие в основе Сократовских понятий метафизические объекты с идеальными числами пифагорейцев (S. 28). Наконец, и от атомистов Платон заимствовал взгляд, что чувственный мiр состоит из сущего и несущего, или представляет смесь их; отсюда же заимствует Платон и свой взгляд на несущее, как на пространство, хотя, впрочем, в его учении пустое пространство и не имеет того значения, как у атомистов (SS. 28–29). Из этого обзора мы видим, что исходные пункты Платоновой метафизики представляются Гартману сложной амальгамой различных

—531—

элементов из предшествующих учений. Имея в виду содержание этого идейного наследства, и принимая во внимание самостоятельные дополнения и усовершенствования, привнесенные Платоном, мы будем владеть всеми нитями для правильной критической оценки данной метафизики; как одного из моментов в выработке решения занимающих и наше сознание метафизических проблем. Ясно разграничивая в каждой изучаемой метафизике ее исторические корни и самостоятельные научные вклады, автор дает, так сказать, феноменологию метафизического сознания, дает обстоятельный отчет касательно идейной эволюции в этой области философских изысканий. Доведенная до наших дней, такая феноменология могла бы служить прекрасными ключом к оценке современных философских учений и руководством к установке естественных проблем будущего. При такой важности избранного автором метода, нельзя не пожалеть, что он совершенно удалил из своей книги так называемый ученый аппарат. Историческое изложение у него ведется совершенно догматическим тоном, как будто касательно излагаемых подробностей в науке господствует полнейшее согласие; ссылки на источники и литературу почти совсем отсутствуют. Всякая попытка проверить автора этим до крайности затрудняется, а без проверки положиться на него в таком важном деле было бы крайне рискованно. Нужно, впрочем, сказать, что в общем Гартмана нельзя упрекнуть ни в незнакомстве с результатами научных работ по истории философии, ни в тенденциозных искажениях. Но возвратимся к Платону.

Указав исторические отношения Платоновой метафизики, Гартман дает характеристику ее с точки зрения принимаемых ею основных принципов объяснения действительности. С этой точки зрения, все учение Платона является дуализмом: единое сущее, с одной стороны, и не сущее, – с другой. Дуализм это – непримиримый, потому что по первоначальному замыслу философа действительность следовало бы приписать только сущему, а тому, что получено из смешения с ним не-сущего, – лишь постольку, поскольку, в нем находится истинно-сущее; но в исполнении дело приняло совсем другой вид, потому что не-сущее полу-

—532—

чило значение не только препятствия, но и условия для осуществления цели; – телеологической причинности противостоит механическая, и разуму неразумная необходимость. Как противоположность сущему, или благу, не-сущее есть зло и источник зла в благоустроенном мiре. Этим нарушается абсолютность и всемогущество отожествляемого с идеей блага Божества, и последнее становится только Мiрообразователем (демиургом) (SS. 29–30). Как видим, Гартман не только излагает, но и оценивает метафизические учения. Оценка эта делается в пределах основоположений и допущений самой системы и состоит лишь в проверке логического взаимоотношения ее элементов (имманентная критика). Это сообщает рассматриваемой книге высокую поучительность. Читатель как бы присутствует при отборе исторически-ценных данных общечеловеческого мiровоззрения. Настоящая история философии, собственно говоря, так и должна писаться.

За рассмотрением общего характера системы, следует рассмотрение ее существенных составных частей. Соответственно двум принципам Платоновского объяснения действительности (сущее и не-сущее), и существенными составными частями системы являются, по Гартману, – учение об идеях (истинно сущем) и учение о материи (или не сущем). Для посредства между трансцендентными сущностями-идеями и материей, из которой возникает мiр бывания, Платон признал душу мiра, как источник движения и жизни в мiре. Учете о душе мiра, таким образом, является тоже неизбежною составною частью системы. Отожествление ее с Божеством и аналогия с нею человеческой души делают столь же логически необходимыми частями системы – учение о Боге и об индивидуальных человеческих душах. Эти части Платоновой метафизики и рассматривает Гартман. (SS. 30–39). Мастерски показав строгую сопринадлежность излагаемых пунктов Платоновой системы друг с другом, с ее историческими предположениями и основным характером, устранив все несущественным черты и подробности, автор делает замечательно наглядными достоинства этой системы, – ее слабые и сильные стороны.

Из менее существенных частей системы автор касается

—533—

только той, которая имела значение для последующего развития философской мысли. Учете Платона о категориях излагается потому, что оно, по-видимому, оказало влияние на Аристотеля; по крайней мере последний свои 10 категорий нигде не выдает за собственное открытие, а вводит, как нечто уже известное; – значит он их заимствовал у Платоновой Академии (S. 43).

В заключение указывается историческое значение Платона: «прямое влияние Платона на последующее развитие философии гораздо ничтожнее, чем обыкновенно принимают, потому что если позднее и говорится о платонизме, то под этими обыкновенно разумеется неоплатонизма. Непрямое же влияние Платона на дальнейший ход истории, напротив, больше, чем какого-либо другого философа, потому что оба полюса, вокруг которых почти два тысячелетия вращалась философия, суть аристотелизм и неоплатонизм, и оба они – непосредственно произошли от Платона» (S. 43).

Уже по приведенному образцу, – как Гартман рассматривает учение Платона, – вполне можно судить о характере его работы. Поэтому дальнейшего содержания книги мы излагать не будем, а только перечислим обозреваемые автором группы метафизических учений. За «классическим рационализмом» следует «сенсуалистическая и скептическая развязка классического рационализма» (стоики, эпикурейцы, скептики) (SS. 71–87); далее – «позднейшая греческая религиозная метафизика» (Аристовул, Филон, неопифагорейцы, – Плутарх, Нумений, Гален, первохристианство, гностицизм, – Керинф, Маркион, Карпократ, Василид, Валентин, христианские апологеты, – Ерм, Тустин, Татиан, Афинагор и т.д.) (SS. 87–106); потом – «Плотин, как поворотный пункт от древней к средневековой философий» (SS. 106–187). Этим заканчивается первый отдел книги, посвященный древней метафизике. Второй отдел занимается средневековой метафизикой. Здесь рассматриваются: 1) «христианская метафизика под неоплатоническими влиянием» – святоотеческая философия и начатки схоластики (SS. 187–212); 2) «арабская и иудейская метафизика» (SS. 212–225); 3) «христианская метафизика под аристотелевским влиянием», – расцвет схоластики (SS. 225–

—534—

251); 4) «незаметная эмансипация метафизики от аристотелизма», – исход средневековья (SS. 251–282). Третий отдел излагает метафизику возрождения и реформационной эпохи (SS. 282–356). Наконец, четвертый отдел говорит о метафизике нового времени от Декарта до Канта. Здесь автор видит развитие двух главных направлений, – рационализма и сенсуализма, – и дает такую схему этого развития:

1. Рационализм.

a) Дуализм субстации (Декарт, де-ля-Форж, Клауберг, Гейлинкс, Мальбранш).

b) Философия тожества.

α) Монистическая философия тожества (Спиноза).

β) Плюралистическая философия тожества (Лейбниц).

γ) Переработка философии тожества (Вольф, Рюдигер, Кнутцен, Баумгартен, Бильфингер, Мейер и Тетенс, Крузиус, Ламберт, Лессинг и Гердер).

2. Оенсуализм.

а) Эмпиристический сенсуализм с рационалистической примесью (Бэкон, Чербери, Гассенди, Гоббес, Ныотон, Локк).

b) Феноменалистический сенсуализм (Кольер, Берклей, Юм, Рид).

c) Физиологический сенсуализм (Броун, Гартли, Кондильяк, Бонне, Робине, Вольтер, Дидро, Гельвеций, Руссо, Ляметтри, Гольбах, Кабанис, Дестют-де-Траси, Мен-де-Беран, Ампер)

(SS. 356–588).

Нельзя не заметить, что терминология в этой классификационной схеме избрана не особенно удачно. Отношение рационализма к сенсуализму и последнего к эмпиризму представляется довольно неточно. Не особенно удобно говорить и о философии тожества.

В заключение считаем долгом сказать, что рассматриваемая «история метафизики» принадлежит бесспорно к числу чрезвычайно интересных и поучительных книг.

—535—

Что касается литературных достоинств книги, то за них достаточно говорит уже знаменитое имя автора.

VIII.

Eduard von Hartmann, Kategorienlehre Leipzig,

1896 (Ausgewählte Werke, В X) SS. XV+557.

В этом произведении Эдуарда Гартмана рассматривается природа и значение категорий в трех различных сферах: во-первых, в субъективно-идеальной, во-вторых, в объективно-реальной и, в-третьих, в метафизической. Поэтому оно содержит зараз краткий очерк трех философских дисциплин: теории знания, натурфилософии и метафизики. По своему отношению к прежним работам автора, это его «учение о категориях восполняет пробел между «Grund-problem der Erkenntnisstheorie» и «Philosophie des Unbewussten"». Чтобы ясно представить себе общий характер работы автора, надо иметь в виду, что «субъективно-идеальная сфера» обнимает у него «субъективно-идеальный мiр явлений в философствующем индивидууме, содержание сознания, гносеологически-имманентное»; вторая сфера, «объективно-реальная», обнимает ту единую, общую для всех индивидуумов действительность, тот объективно-реальный мiр явлений, – потусторонней или внешний в отношении ко всем индивидуальным сознаниям, – который в гносеологическом смысле есть уже трансцендентное и только в метафизическом – именанентное для мысли; третья, «метафизическая сфера» есть «трансцендентное как в гносеологическом, так и в метафизическом смысле», – сущность, лежащая позади обеих сторон (объективной и субъективной) в являющемся нашему сознанию мiре. Субъективно-идеальная сфера совпадает с областью сознательного духа, объективно-реальная покрывается царством природы, включающим в себе и мiр духов с их естественной стороны, метафизическая же есть область бессознательного духа, этого общего, по Гартману, корня сознания и бытия. Эти отношения предметов познания автор наглядно представляет в следующей схеме:

—536—

Он исследует категории отдельно в каждой из указанных сфер, потому что не все категории имеют знамение во всех трех сферах, и не везде известная категория имеет одинаковое значение (Vorwort SS. V–VI).

Учение о категориях, по словам автора, доселе обыкновенно предлагалось, как часть гносеологии или метафизики. И в книгах по логике оно разрабатывалось или с гносеологической, или с метафизической точки зрения. Более или менее враждебное отношение к метафизике последнего времени естественно вызвало столь же одностороннее преобладание гносеологической точки зрения на категории, как раньше Гегелева философия обусловила преимущественно метафизический взгляд на них. Сам он находит эти точки зрения нисколько не исключающими друг друга, а вполне совместимыми (S. VII). Собственному опыту такого всестороннего обследования категорий Гартман не предпосылает, впрочем, никакого исторического обзора сделанного в этой области другими, если не считать нескольких беглых замечаний в предисловии (SS. IX-ХIII). Он дает в своей книге прямо положительное раскрытие своих собственных воззрений. При этом он не скрывает, что для него лично центральный интерес в его исследовании представляет метафизическое значение категорий (S. ХIII).

Самое исследование Гартмана распадается на две части: в первой рассматриваются «категории чувственности» (SS. 1–172), а во второй «категории мышления» (SS. 173–545). В таком делении категорий он явно примыкает к Канту, который на ряду с категориями рассудка признавал «категории чувственности», а затем также и понятия рефлексии и разума. Но Кант все-таки вообще удержал за понятием категорий в строгом смысле обычное значение –

—537—

высших познавательных понятий. Усвояя таким образом категориям значение не просто только высших руководящих понятий мышления, Гартман, очевидно, понимает термин «категория» несколько шире, чем обыкновенно. Согласно с этим, он и определяет категорию, как «бессознательную интеллектуальную функцию» известного рода, или «бессознательное логическое определение», устанавливающее известное отношение (S. VII). Когда эта бессознательная функция духа вступает в субъективно- идеальную сферу, то устанавливаемые ею отношения являются «формальными составными частями в содержании сознания»; тогда сознательная рефлексия может a posteriori из данного ей готового содержания сознания путем абстракции получить те категорические понятия, которые участвовали в образовании этого содержания (ibid. VII–VIII). Так как категорических понятий нельзя получить путем дедукции a priori, то понятно, что мы никогда не можем иметь их исчерпывающей таблицы, и потому в «учении о категориях» исследуются только важнейшие из них. Не имея ни возможности, ни надобности в настоящей заметке подробно излагать обильное содержание настоящей книги Гартмана, мы с некоторою подробностью остановимся только первой ее части, составляющей оригинальное отличие Гартмана от других исследователей. Здесь же нагляднее можно видеть и отражение основного взгляда Гартмана на категории, как на бессознательные интеллектуальные функции. А что касается второй части, то мы лишь вкратце укажем ее содержание.

Первая часть распадается на два отдела: один исследует «категории ощущения» – качество и количество, – а другой «категории воззрения» – пространство и пространственные отношения.

Качество, занимающее у Гартмана первое место среди категорий чувственности, рассматривается, как и все прочие категории, с трех точек зрения. Прежде всего идет речь о качестве в субъективно-идеальной сфере (SS. 1–33). Автор здесь сначала рассматривает простые и сложные ощущения органов чувств (SS. 1–5), затем отмечает тот факт, что многие, на первый взгляд простые ощущения оказываются в сущности синтезами ощущений (S. 6), и указывает пять классов такого синтеза ощущений: во-

—538—

первых, такие ощущения, сложность которых ускользает от нашего сознания; во-вторых, такие, которые некритичными и неразвитыми умами считаются за простые, но, при благоприятных обстоятельствах, могут быть аналитически разложены опытным наблюдателем; в-третьих, такие, сложность которых заметна для всякого, но в которых составляющие их части являются в известной мере исчезающими моментами общего впечатления (напр., музыка с пением, соло или хор с оркестром и т.п.); в-четвертых такие, в которых отдельные части не образуют единого общего впечатления, а суть отдельные ощущения, связанные только в мышлении и относимые к одной и той же вещи, как их общей причине (напр., зрительные и слуховые ощущения, получаемые при одновременном восприятии декламации и жестикуляции артиста, или синтез зрительных, обонятельных и вкусовых ощущений, возбуждаемых кушаньем); в-пятых, наконец, такие синтезы, которые состоят в простой установке и простом признании одновременности известных случайно совпавших ощущений, не находящихся между собою ни в какой связи (S. 7). Далее он говорит о свойствах и взаимоотношении этих классов, о переходе в качество простых отношений интенсивности и т.п. (SS. 7 ff). Любопытно в этом отделе замечание автора, что удовольствие и неудовольствие суть не качества, а безкачественные первоощущения (S. 31). В заключение он утверждает, что качество есть исключительная категория ощущения. «Всякое качество содержания сознания, говорит, он, есть качество ощущения или соединение таких качеств с другими качествами ощущений или с безкачественными функциями. Мышление, как логическая функция, не имеет в себе ничего такого, что могло бы быть названо качеством; оно есть чисто формальная функция, которая все содержание и вместе с ним все качество получает из ощущения и воззрения. Воззрение само есть только синтез из содержания ощущения и формальных интеллектуальных функций; оно качественно лишь постольку, поскольку качественны ощущения, из которых оно составилось, и то, что оно дает нового, есть уже не качественное, а количественное – именно, протяжение известной величины» (S. 33)

—539—

В объективно-реальной сфере наука, говорит Гартман, разрешает качество в количественные отношения. Если разуметь под сферой объективного только содержание сознания, поскольку оно стало пространственным в воззрении и противопоставляется форме сознания, то само собою очевидно, что все качества объектов восприятия суть качества ощущения и ничего более, потому что объекты воззревши суть не более, как пространственно распределенные и проецированные в представляемое пространство ощущения. Но если под сферою объективного разуметь гносеологически-трансцендентную или транссубъективную сферу вещей в себе, реальность, независимую от ее представляемости, то вопросы, – приложима ли здесь категория качества, – может быть решены уже только специальным научным анализом. Науки, занимающиеся свойствами транссубъективной реальности вещей, называются естественными науками. Они разрешили трансцендентно-объективные причины звука света, тепла, электричества, магнетизма и т.д. в колебательные состояния известных формы и скоростей, т.е. в движения с чисто количественной определенностью. Подобным образом наука дает механическое объяснение и всем физическим свойствам тел. Свойства химических элементов наука стремится также объяснить механически в гипотезе сводимости всего многообразия качественно-определенных элементов к некоторым бескачественным первоэлементами, обладающим лишь количественными различиями (SS. 34–35). Объективно-реальные качества вещей суть, по Гартману, только аббревиатуры мысли. Мы называем вещи в себе качественно различными и приписываем им различные объективно-реальные качества, когда получаемые от них нашими чувствами впечатления принуждают нашу способность восприятия к качественно различным синтезам. Мы переносим, таким образом, качества наших ощущений, как готовые качества, из нас на вещи в себе и невольно заключаем от качественного разнообразия наших субъективно-идеальных ощущений к качественному разнообразию их объективно-реальных причини. Как ни мало основательно такое представление дела, свойственное наивному реалистическому мышлению, нам, однако нет нужды восставать

—540—

против пользования терминами обычного языка, – надо только помнить условное значение этих терминов. Ничто не мешает нам говорить о голубом стекле, если только помнить, что это выражение указывает не на качественную определенность стекла, а на количественную, именно, на такой распорядок его молекул, что им пропускаются только лучи определенной скорости, вызывающие известные нервно-мозговые раздражения и таким образом дающие нам слагаемые для ощущения голубого цвета (SS. 37–38). В известном смысле, полагает Гартман, можно, однако говорить и о качестве в вещах в себе. С точки зрения трансцендентального реализма, качественные различия ощущений указывают на некоторые различия вещей, вызывающих в нас эти ощущения, и только по этим различиям ощущений мы можем познавать действительные различия вещей. Физика и химия сводят последние к количественным различиям; но это они могут делать, только отправляясь от качественного различия ощущений. Но этим не ограничивается отношения качества к вещам в себе. Если мы и принимаем, что в трансцендентно-объективной реальности можно находить определенность только количественную, а не качественную, то это будет справедливо лишь постольку, поскольку вещи мы мыслим только существующими в себе и действующими друг на друга только в объективно-реальном смысле. Если же мы допустим, что всякое сущее в себе, оказывающее известное воздействие на другую реальность и вызывающее в ней известное впечатление, само, в свою очередь, способно подвергаться воздействию и получать впечатления, что всякое сущее в себе, являясь для других (für andere) трансцендентно-объективной реальностью, аффицирующею их причиною, в то же время для себя самого (für sich selbst) есть нечто внутреннее (ein Junerliches), способное к впечатлениям и к аффицированию другими реальностями, то мы должны будем согласиться, что качество есть и в каждой вещи в себе. Но его надо искать не в ее объективно-реальном бытии и действии, а только в ее субъективно-идеальном в себе бытии и страдании (Leiden), в ее ощущениях и сознании, и оно, как таковое, есть нечто

—541—

воспринимаемое и существующее только для самого ощущающего субъекта (SS. 40–41).

В метафизической сфере категория качества, по мнению Гартмана, не имеет приложения. Метафизические функции, полагающие как объективно-реальный, так и субъективно-идеальный мiр явлений, совершенно безкачественны (SS. 42–44). Метафизическая сущность индивидуумов и монад тоже безкачественна (S. 46). Безкачественна и сущность абсолютного (SS. 47–48). «Мы должны, говорит автор, приложимость категорий качества ограничить сферою ощущения и признать, что сверхчувственная сущность непреходящих атрибутов есть нечто совершенно иное в сравнении с чувственным качеством изменчивых акциденций» (S. 49). Деятельность безкачественного в своем существе абсолютного, или всеединого производит и качество, но последнее есть уже вторичный продукт, получаемый в сознании из синтеза количественного многообразия в мiре явлений (ibid).

В количестве, как категории ощущения, Гартман различает два вида – интенсивное количество и количество экстенсивное или временность.

Всякое качество, воспринимаемое сознанием, является связанными с известной интенсивностью. Не существует никаких ощущений, которые бы не обнаруживали в себе известной интенсивности. Один и тот же тон, – простой или сложный, – может звучать то сильнее, то слабее; один и тот же свет, – простой или сложной окраски, – светит то ярче, то тусклее; один и тот же запах или вкус могут иметь разную интенсивность. Если качество ощущения сложно, то оно остается, при изменениях интенсивности, равным само себе только под условием, что его компоненты стоят между собою в том же отношении, а с переменою этого отношения меняется и качество (SS. 50–51). Увеличение или, уменьшение интенсивности при известных условиях уничтожает сознание самого качества: в ослепительном свете, в разъедающем нос возбуждении мы уже не сознаем качественных различий цвета или запаха. Нормальное возрастание ощущения в своей интенсивности возможно только в рамках эмпирически устанавливаемых границ (для каждого разряда ощущений) между

—542—

верхним и нижним порогом сознания (S. 52). Это возрастание следует известному закону Вебера (S. 54). Гартман рассматривает степень интенсивности ощущения, как бессознательную синтетическую функцию (S. 55), различные преобразования внешнего возбуждения в индивидууме (S. 56), преобразование живой силы в силу, напряженную и наоборот (S. 57), отношение удовольствия и неудовольствия к воле (S. 59) и к качеству ощущения (S. 61), – это все образует исследование категории интенсивности в субъективно-идеальной и объективно-реальной сфере. В заключение этого отдела автор утверждает, что «всякое ощущение первоначально есть не что иное, как удовольствие или неудовольствие, всякая первоначальная интенсивность есть интенсивность удовольствия или неудовольствия, и что не только всякое качество, но и всякая интенсивность в высших сознаниях, являющихся отрешенными от удовольствия и неудовольствия, есть все-таки только продукт синтетического построения из приятных или неприятных ощущений на низших ступенях сознания» (S. 63). Этот вывод образует переход к уяснению значения категории интенсивности в метафизической сфере.

Удовольствие и неудовольствие сами по себе, говорит автор, суть только формы, в каких сознается воля при своем столкновении с другою волею. Само хотение есть чистая интенсивность, направленная вовне, неудовольствие есть интенсивность, отброшенная назад чужою интенсивностью, а удовольствие есть интенсивность, освобожденная от стеснения (Repression). Удовольствие и неудовольствие в чистом виде не суть нечто отличное от воли, а только ее модусы (SS. 63–64). Хотение, как абстрактно-единое, не есть в сущности и хотение, потому что нет ничего такого, на чем бы оно могло осуществить свою реализирующую тенденцию; действительное хотение всегда разделено и в своих частичных функциях вступает в противоборство с самим собою. Где дано на лицо динамическое или волевое отношение, там необходимо столкновение двух проявлений силы или двух хотений, из которых каждое – активно или деятельно в отношении к другому и каждое – пассивно или страдательно вследствие другого. В каждом интенсивность его активности зависит от

—543—

него самого, а интенсивность его пассивности от активности другого. Только абстрактное или недействительное хотение чуждо ощущению. Действительная же воля есть воля ощущающая. Как стесненное проявление силы, как страдающее хотение, воля сказывается неудовольствием. Как избыток деятельности, вызывающий страдание в другой воле, оно является удовольствием. Таким образом, в воле две стороны, – внутренняя и внешняя. Первая дает элементы субъективно-идеального мiра, а последняя – объективно-реального. Отношение воли к ощущению подобно отношению действительных количеств к мнимым в математике. Интенсивность сохраняется и в том случае, когда она (как при восприятии) переходит из действительного в мнимое измерение, или (как при мотивации) из мнимого измерения возвращается в действительное. Конечно, при этом переходе и единица измерения становится другою, так что интенсивности обоих измерений несоизмеримы друг с другом (как 1 и √-1). Таким образом, динамическая интенсивность и интенсивность ощущения суть лишь два различные измерения принципа интенсивности (SS. 64–65). Что касается отношения между ощущением и волей, то переходя в своем познании от известного к неизвестному, мы должны из данной нам интенсивности ощущения раскрыть интенсивность воли, которая, с точки зрения сознания, есть нечто трансцендентное, бессознательное, непосредственно не восприемлемое. Но если мы, напротив, станем на точку зрения абсолютного, то воля есть реальный Prius ощущения, а это последнее – идеальный побочный продукт или мнимое (imaginäre), сопровождающее явление воли, как реального события. Доступная непосредственному опыту сторона интенсивности есть только субъективно-идеальная интенсивность ощущения; об интенсивности же объективно-реального мiра мы непосредственно не знаем ничего, но посредственно знаем все, что нас касается и имеет к нам отношение. Таким образом интенсивность ощущения представляет собою, подобно качеству ощущений, только посредственный опыт в отношении объективно-реального мiра (SS. 65–66). Собственно, в логической области, в сфере мышления, интенсивность не имеет места. Это – принцип не-логиче-

—544—

ского элемента в познании, представляющийся в объективном смысле волей, а в субъективном ощущением (SS. 67–68).

В трактате своем об экстенсивном количестве ощущения, или времени (SS. 68 –94) Гартман, коснувшись различных особенностей этого специального ощущения (временность в субъективно-идеальной сфере (SS. 68–85), утверждает, что в объективно-реальной сфере категория времени, даже при допущении солипсизма, имеет полное приложение, вопреки трансцендентальному идеализму (S. 68 ff), и что тем более невозможны временные отношения между содержаниями многих сознаний без объективно-реальной временности (SS. 88 ff). Затем он раскрывает взгляд на время с точки зрения своею трансцендентального реализма (SS. 90 ff), утверждает, что объективно-реальная перемена невозможна с точки зрения материализма и плюрализма, а только точки зрения безматериального динамизма (S. 92 ff),

После категорий ощущения к категориям чувственности принадлежат, по Гартману, категории воззрения. Существенной чертой воззрения является экстенсивная количественность. Таким образом, пространство составляет специальную категорию воззрения.

Говоря о пространственности в субъективно-идеальной сфере (SS. 107–127), автор останавливается на системе «местных знаков (Localzeichen)» различных ощущений (осязание, ощущение движения, общее чувство); затем указывает относительную истину в нативистической и эмпирической теории пространства, а равно и их заблуждения (SS. 107–116). Сам он образование пространственного воззрения объясняет бессознательно-синтетической интеллектуальной функцией, упорядочивающей материал ощущений (S. 116 f). Этой же бессознательной функцией объясняет он и объективно-реальное полагание явлений в пространстве (S. 142 f). Здесь заслуживает упоминания отрицание им пустого пространства, которое, вслед за наивным реализмом, склонно допускает и научное мышление (S. 143). Отрицает он и наполняющий пространство материальный флюид (S. 145). Наполнение пространства он старается объяснить с точки зрения своего динамизма (SS. 149 ff). Если, таким образом, пространство «не может быть ни субстанцией, ни ак-

—545—

циденцией объективно-реальной материи, то ничто не мешает быть ему акциденцией проявления силы (Accidenz der Kraftäusserung). Сила, как потенция, также безпространственна, как и безвременна: но проявление силы, как динамическая функция, может быть столь же пространственным, как и временным. Пространственность, в таком случае, не будет более непосредственной акциденцией субстанции, как полагает наивный реализм, считающий материю за реальную субстанцию, которой присуща пространственность, как акциденция. Пространственность будет тогда только формой проявления (Actualität) силы, подобно времени, – стало быть, акциденцией в акциденции, или посредственной акциденцией второго порядка» (S. 151). Здесь мы вступаем в область метафизического истолкования пространства, которое представляет большой интерес в связи с Гартмановой метафизикой вообще.

Вторая часть книги Гартмана трактует о «катогориях мышления». Она состоит из трех отделов: в первом рассматривается «основная категория (die Urkategorie) отношения" (SS. 173–196), во втором – «категории рефлектирущего мышления» (SS. 197–362) и в третьем – «категории спекулятивного мышления» (SS. 363–544).

В первом отделе следует отметить утверждение автора, что отношение сеть вообще основная категория – не только для категорий мышления, но и для категорий чувственности (S. 191).

Во втором отделе рассматриваются категории, лежащие в основе различных сторон познавательной деятельности и в основе приемов логического мышления; 1) «категории сравнивающего мышления» (SS. 197–224), 2) «категории разделяющего и связывающего мышления» (SS. 225–249), 3) «категории измеряющего мышления» (SS. 250–280), 4) «категории умозаключающего мышления, или формы логического определения» (SS. 281–335) и 5) «категории модального мышления» (SS. 337–362).

В третьем отделе подробно рассматриваются три категории – причинности (SS. 383–430), целесообразности (SS. 331–495) и субстанциальности (496–544). Учение о первой образует этиологию, о второй – телеологию и о третьей – онтологию.

—546—

Рассматриваемая книга Гартмана полнее и нагляднее других его работ знакомит нас с характером и положительным содержанием его философии. Благодаря своему чрезвычайно широкому понятию о категориях, автор имел возможность коснуться, можно сказать, всех важнейших вопросов теоретической философии. Строгая планомерность и отчетливость изложения позволяет легко ориентироваться в этой книге. Какой бы вопрос относительно Гартмановой гносеологии и метафизики ни возник, мы в этом «Kategorienlehre» скорее всего найдем определенное и точное выражение мнений нашего философа по этому вопросу. Данную книгу можно без всякой неточности назвать подробным конспектом всей системы Гартмана. Для историка философии весьма важно знакомство с этим сочинением.

П. Тихомиров

(Окончание следует).

—49—

1863 г.

рии архим. Алексия²⁷⁴⁹ письмо, в котором он писал мне:

Едва, едва выпало мне несколько минут свободных не от волнений и мук душевных, а от трудов чтобы поздравить ваше преосвященство письменно с епископским саном и новым годом. Искренно желаю вам, милостивейший архипастырь, в новолетии новых почестей благодушного несения трудов, не разлучных с высоким званием, Божией силы и помощи для них, мира, тишины, здравия, долгоденствия. Приветствие мое хотя позднее и не совсем своевременное, но не без оправдания при моей суетливости и хлопотливости по делам службы. Если соблаговолите принять во внимание продолжавшийся экзамен по 23 декабря, составление после него списков и то, что на мне лежит всею тяжестью управление такой огромною семинарией, постройками при ней и не редко исправление должности инспектора, эконома, секретаря и письмоводителя разбор продолжающихся плутней, противодействие всех одному, под влиянием триумвирата, козни его, ябеды, а за ними гнев с высоты отпечатлевающийся на бумагах и как следствия всего этого душевные страдания, то, может быть и совершенно меня оправдаете в несвоевременности моего приветственного послания. Оставляя горькую истину, наводящую на меня одну тоску и уныние я обращаюсь к ответу на письмо вашего преосвященства. Благодарности за участие в бедственном положении семейства Царевских я не заслуживаю; мною сделано только то, чтобы сделал, думаю, и всякий на моем месте. Если откроется в Муроме учительское место, то можно таким же способом пристроить и другую сестру ее. Студент Терновский человек скромный, не глупый и мог бы в списке занять второе место, если бы не ленился. Когда он пришел ко мне просить учительского места, я прямо сказал ему, что нигде такого места, особенно в Муроме, не получит от меня, если не возьмет в замужество сестру Царевского. Сначала он отказался, но чрез два дня пришел и объявил свое согласие, а я, взявши с него подписку в исполнении брачного

—50—

1863 г.

условия, предоставил ему место. Он писал ко мне и благодарил за место и невесту, выражая довольство своим состоянием. Дай Бог им мира, согласия и любви супружеской и семейной».

Был у меня в половине января, товарищ и совоспитанник мой по семинарии священ. Владимирской епархии Александр Святославов. Он просил моего покровительства для его сына, исключенного из семинарии. Я написал письмо к о. ректору Владимирской семинарии и вручил его самому же Святославову для доставления по назначению. И вот что пишет мне о. Святославов от 19-го числа о результате моего ходатайства:

«Горькие слезы мои о погибавшем сыне сменились живою радостью. Сергий мой включается обратно в семинарию. Этим счастьем я обязан вашему преосвященству. Молюсь и буду молиться Господу, да умножит лета жизни вашей, для помощи несчастным! Да поможет нести тяжелый крест высокого вашего звания!

О строгом приеме меня о. ректором я умалчиваю. Из холодных сеней в теплую прихожую, едва только боком прошло письмо ваше, а сам я без помощи вашего доброго племянника не узнал бы воли о. ректора. Боже мой, как велика разница между гостеприимством царствующего града и напрасною надменностью родного Владимира. Эти чувства сохраню до гроба. Спасибо всем: и милующим с любовью и презирающим для вразумления. У ног вашего преосвященства проливают слезы 8 человек детей моих, ветхая мать их и я смиренный послушник ваш"…

2-го февраля писал я преосвящ. Леониду записку:

«Преосвященнейший владыко!

Я получил назначение завтра служить в Успенском соборе, но как я чувствую еще в теле следы простуды и не без затруднения могу решиться на выезд: то ваше преосвященство очень много обязали бы меня, если бы приняли на себя труд совершить вместо меня литургию в соборе».

И вот какой на это ответ получил я от его преосвященства:

«С соболезнованием слышу о вашем нездоровье, но с полною готовностью иду, – при содействии ваших же молитв, – на служение в Успенский собор».

—51—

1863 г.

4-го числа писал я ректору Московской духовной академии, А.В. Горскому:

«Ваше высокопреподобие,

Высокопочтеннейший отец ректор!

Наконец удалось мне кое-как написать коротенькое предисловие к моему палеографическому изданию, а добрый Капитон Иванович²⁷⁵⁰ потщился переложить оное на латинский диалект. Осталось теперь покорнейше просить вас, возлюбленнейший Александр Васильевич, пересмотреть это писание, если окажется нужным, исправить и затем передать на окончательную цензурную апробацию достопочтенного отца протоиерея Петра Спиридоновича.²⁷⁵¹ Желательно было бы мне, чтобы эта тетрадь, если можно возвратилась ко мне поскорее. Дело это так уже давно, у меня на руках, что право хотелось бы наконец поскорее с ним разделаться.

Из двух экземпляров препровождаемой при сем брошюры А.Е. Викторова, один экземпляр, по желанию автора, благоволите принять для себя, а другой потрудитесь передать Сергею Константиновичу.²⁷⁵²

С глубочайшим, к вам почтением и преданностью имею честь быть"…

5-го ч. получил я от ректора академии, прот. А.В. Горского следующую краткую записку:

«Обстоятельства расположились так что мне нужно будет приехать в Москву дня на два или на три. Прошу приюта в обители вашей.

Тетрадь вашу ныне получил, и тогда ж передал Петру Спиридоновичу, который на тот раз был у меня. За книжку же усерднейше вас благодарю».

С 11-го числа началась 1-я седмица Великого поста. В прежнее время, к повечериям, для чтения великого канона на этой седмице, обыкновенно ездил каждый день в Чудов монастырь сам владыка – митрополит. Теперь, по немощи своих сил, он не мог уже этого делать, и потому предоставил нам с преосвящ. Леонидом заменят

—52—

1863 г.

его. Мы условились ездить в Чудов монастырь поочередно. В понедельник ездил туда я; во вторник, 12-го ч., надлежало ехать преосвящ. Леониду, но он пишет мне:

«Вчера я чувствовал Себя дурно; сегодня получше; однако требуется осторожность и потому, если здоровье позволяет ездить в Чудов и в моей помощи не нуждаетесь, то благословите мне оставаться дома».

На другой день, 13-го ч., снова пишет:

«Благословите мне ехать сегодня в Чудов для чтения Великого канона».

14-го ч. опять получаю от него записку такого содержания:

«Имею надобность быть в четвертом часу у владыки; поэтому чтобы не опоздать в Чудов, думаю просить вас о благословении сегодня в Чудов мне не ехать».

15-го ч. еще раз писал мне преосвященный:

«Мне сказано на счет воскресной службы следующее: готовиться на случай, если владыка не станет совершать литургиюи, а если станет, то и мне служить с ним. На обряде православия быть и вам и преосв. Никанору²⁷⁵³, и мне. Если вы рассудите служить в воскресенье и пожелаете служить не особо, а со владыкою, то надобно вам будет ныне же запиской предупредить сакеллария, чтобы он доложил о желании вашем владыке, если сами не пожелаете утруждать его завтра. Затруднение может встретиться в том случае если владыка прикажет мне совершать литургию: тогда двум викариям едва ли будет кстати быть вместе в равенстве действий при совершенном равенств степеней службы».

18-го ч. – память св. Льва папы римского – день мирских именин пресвящ. Леонида. По этому случаю он пишет мне:

«Благословившись у владыки и у вас, я собираюсь в Чудов (без сомнения, для служения); соберитесь и вы к 2-м ч. на Саввинское²⁷⁵⁴ (разумеется для трапезы)».

24-го ч. получил я от владыки митрополита секретную записку следующего содержания:

—53—

1863 г.

«Имею надобность просить ваше преосвященство посетить меня теперь же».

Для чего приглашал меня владыка этою, запиской, теперь уже не помню.

27-го ч. прислала мне записку А.Б. Нейдгарт:

«Графиня Толстая²⁷⁵⁵ поручила мне пригласить ваше преосвященство пожаловать к ней сегодня – среду вечером, где и я надеюсь иметь удовольствие вас видеть. Не знаю, пожертвует ли своим приемным днем преосвящ. Леонид, которого я после обедни, тоже приглашу. Графиня по не здоровью своему, так редко может принимать, то я и уверена, что преосвященные – Леонид и Савва не откажутся посетить ее.

Прося благословения и молитв ваших я вместе с сим поручаю себя воспоминанию вашего преосвященства – моего bonus amicus».

2-го марта получил я письмо от секретаря цензурного комитета, профессора Московской д. академии П.С. Казанского. Вот что он писал мне:

«Чтобы поскорее доставить билет на выпуск вашего великолепного и столь замечательного издания, посылаю билет отдельно от подлинника, который перешлю при случае; ибо тяжелая почта скорее недели при нынешних беспорядках едва ли доставила бы его. Искал вчера частного случая для пересылки билета, но не нашел».

Здесь идет речь о моем издании: Палеографические снимки с греческим славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки VI–XVII в., Москва, 1863 г.

Начав приготовление этого издания еще в 1858 году, в бытность мою на должности Синодального ризничего, я едва мог привести оное к окончанию в 1863 г., когда я был уже в сане епископа Можайского, викария Московской епархии. Снимки с рукописей в этом издании делал художник Шелковников; объяснение греческих словосокращений сделано, по моей просьбе, знакомым мне любителем греческой и славянской филологии А.М. Гезеном, русский текст к объяснению рукописей составлен мною самим: но латинский его перевод сделан мною с

—54—

1863 г.

помощью других лиц, как-то: профессора семинарии К.И. Невоструева, священника московской Пятницкой, в Охотном ряду церкви, магистра С.М. Поспелова²⁷⁵⁶ и профессора Московской дух. академии П.С. Казанского.

Вскоре, по выходе в свет моего издания, явились о нем в разных, и духовны, и светских журналах и газетах критические статьи и замечания, а именно:

1) В Современной Летописи (при Московских Ведомостях 1863 г. (№ 9) – статья Ф.И. Буслаева.

2) В той же газете (№ 12) помещена критическая заметка Ф. Веселовского, написанная, по поручению профессора Моск. университета и сотрудника редактора Моск. Ведом. Леонтьева²⁷⁵⁷, в смысле не совсем для меня благоприятном. Против этой мелочной и неосновательной заметки написана дельная и довольно пространная статья А.Е. Викторовым, который хотел поместить эту статью в той же Современной Летописи: но почтенная редакция под предлогом обширности статьи отказалась принять ее, несмотря на протекцию профессора Соловьева. Тогда статья эта отправлена была в редакцию С.-Петербургских Ведомостей и там напечатана была в № 191.

3) В С.-Петербугских Ведомостях 1863 г (№ 72) – библиографическая заметка А. Котляревского.²⁷⁵⁸

4) В Православном Обозрении 1863 г. март, заметки стр. 168–172. Здесь между прочим, сказано: «Издание преосвященного Саввы представляет первый опыт в своем, роде, который конечно с благодарностью будет принят нашим духовенством… Образцы греческих словосокращений особенно могут быть полезны для наших духовных семинарий, в которых очень много книг старинной греческой печати с разнообразными сокращениями слов, взятыми с древних рукописей"…

5) В Русском Архиве 1863 г. №№ 5 и 6 стр. 487–492.²⁷⁵⁹ Здесь, между прочим, читаем… Почтенный труд преосвящ. Саввы, служащий как бы приложением к изда-

—55—

1863 г.

нным им двум алфавитными, указателям рукописей (греческих и славянских) Синодальной библиотеки (М. 1858 г.) без сомнения, с полною благодарностью будет принят нашими учеными… Но главное достоинство рассматриваемого сборника и преимущество его пред всеми другими подобного рода нашими изданиями, – это тот богатый материал, который представляет он по части палеографии греческой, – явление у нас совершенно новое… В последнем отношении издание преосв. Саввы без сомнения займет почетное место не только в нашей, но и в европейской археологической литературе… Снимкам предпослано краткое библиографическое описание самых рукописей, из которых они заимствованы, а при описании греческих рукописей предложено кроме того чтение отрывков, скопированных в снимках. Последнее, вместе с таблицами греческих словосокращений, для удобства расположенных в алфавитном порядке, составить отличное пособие для непривыкших читать древнюю греческую скоропись… Если сборник преосв. Саввы не вполне удовлетворяет требованиям, систематического руководства и изучению славянской палеографии: то он на всегда сохранит свою важность, как отличное пособие к палеографическому изучению замечательнейших рукописей библиотеки. Что же касается до греческого отдела рассматриваемого сборника, то для нашей археологии это такой подарок, какого ей пришлось бы ждать по всей вероятности долго и долго».

6) В издании Я. Березина-Ширяева: Материалы для библиографии, кн. VI, СПб. 1868 г. – сказано о моем издании: «Весьма замечательная по содержанию и по изданию книга… Любители греческой и славянской палеографии найдут в этой книге богатые материалы для исследования и изучения древней письменности».

7) П.А. Муханов в своей книге: «Что желательно для Русской Истории (СПб. 1870 г.) на стр. 15-й мое издание называет прекрасным изданием"…

Краткий одобрительный отзыв о моем издании помещен в сочинении V. Gardthausen, Griechische Palaeographie, Leipzig, 1879, S. 15.

Подобный отзыв в сочинении: «Anleitung zur griechischen Palaeographie v. W. Wattenbach. 2 Autl., Leipzig, 1877, S. 4.

—56—

1863 г.

После печатных критических статей и замечаний, я немало получил о своей книге одобрительных и лестных отзывов и в частных письмах от разных лиц, коим я посылал в дар свой труд.

Так, послал я несколько экземпляров своего издания в Петербург известному ученому И.И. Срезневскому при следующем письме от 4-го марта:

«Спешу представить вниманию Вашего превосходительства запоздалый плод моих давних трудов и забот. Едва, едва собрался с силами, чтоб привести к окончанию то, что мною начато было еще в 1858 году.

Из числа препровождаемых при сем экземпляров моего палеографического издания один приношу в дар вашему превосходительству, затем один экземпляр благоволите передать от меня в библиотеку Академии наук, другой – в библиотеку Археологического общества, остальные секретарям той и другого, коих к сожалению, я не имею удовольствия знать лично.

Затем покорнейше прошу вас принять на себя труд доставить один, особо при сем посылаемый экземпляр его сиятельству, графу Дим. Н. Блудову.²⁷⁶⁰

Желал бы я слышать искренний и правдивый отзыв о настоящем моем издании вашего превосходительства: ваш суд, как суд специалиста, для меня дороже и важнее всяких других журнальных толков. Вполне сознаю скудость и недостаточность моего пояснительного текста. Было у меня в мыслях написать историю греческой палеографии в связи с славянскою, для чего собрано было немало и материалов: но, к сожалению, переходя в последние четыре года с одной должности на другую, более трудную, я решительно не имел возможности привести в исполнение своего намерения, и потому решился ограничиться тем, что изволите видеть».

В ответе на это писал мне Измаил Иванович от 20-го числа:

«Приношу вам сердечную благодарность за ваше великолепное и во всех отношениях драгоценное издание па-

—57—

1863 г.

леограф. снимков, и радуюсь, что оно наконец вышло в свет.

Два из экземпляров, мне вами присланных доставлены по назначению: один графу Д.Н. Блудову, другой – Академии наук. Также доставлен будет и экземпляр, вами назначенный для Археол. Общества. Останутся за тем еще два: кому именно передать их, я не знаю, потому что имен вы не сообщили. По моему крайнему разумению, если вы не думаете быть слишком щедры на даровую раздачу, каждый данный экземпляр должен попасть в руки занимающегося или же лица, которое достойно особенного уважения: считаю должным послать два экземпляра графу Строганову²⁷⁶¹, один для него, а другой с просьбою представить Государю Наследнику.²⁷⁶²

О важности вашего издания я заявил в немногих словах в заседании 2-го отделения Академии, и хочу сообщить письменно несколько подробностей. Думается написать побольше, но не знаю, как успею.

Для того, чтобы сделать его известным за границею, считаю не лишним отослать два экземпляра в редакцию Journal des savans: следствием этого будет критическая статья в этом журнале, пользующемся известностью во всем ученом мире. Кроме того, можно было бы послать несколько экземпляров в Лейпциг к Фоссу для продажи».

8-го ч. послал я в Петербург на имя обер-прокурора Св. Синода А.П. Ахматова пять экземпляров своего издания при письме следующего содержания:

«Еще в бытность на должности Синод. ризничего предпринято было мною на пользу занимающихся греч. и слав. палеографией, издание палеографических снимков с греч. и слав. рукописей М. Синод. библиотеки, и только ныне, с помощью Божией, я мог привести труд, этот к окончанию.

Препровождая при сем экземпляр сего издания для вашего превосходительства покорнейше прошу благосклонно принять от меня это усердное приношение.

—58—

1863 г.

Вместе с тем, с соизволения высокопр. митрополита, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство принять на себя труд из числа четырех, препровождаемых при сем экземпляров того же издания, один экземпляр, за № 1, представить от моего имени Его Императорскому Величеству Государю Императору, другой, за № 2, Ее Величеству Государыне Императрице, 3-й за № 3, Его Высочеству Государю Наследнику и четвертый – Ее Высочеству Великой княгине Марии Николаевне. Решаюсь беспокоить ваше превосходительство такою просьбою потому, что и прежние свои издания по описанию Патриаршей ризницы и библиотеки я имел счастье представлять Их Величествам и Их Высочествам также чрез г. обер-прокурора графа А.П. Толстова».

В ответ на это Алексей Петрович писал мне от 18-го числа за № 1726:

«Приятным долгом поставляю принести вашему преосвященству искреннюю благодарность за обязательное доставление мне, при письме вашем от 8-го сего марта экземпляра изданных вами палеографических снимков с рукописей Московской Синод. библиотеки.

Что же касается прочих экземпляров этого замечательного ученого труда вашего, присланных при этом письме, то они согласно желанию вашему, представлены будут мною Их Императорским Величествам, Государю Наследнику и Великой княгине Марии Николаевне».

И вслед за тем препровождены были ко мне копии с отношений на имя г. обер-прокурора от следующих особ:

1) От министра Двора графа Адлерберга от 27-го марта (№ 1475):

«Господину обер-прокурору Святейшего Синода.

Препровожденный при отношении вашего превосходительства от 18-го сего марта, экземпляр изданной викарием Московской епархии епископом Можайским Саввою книги, под названием, «Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки», я имел счастье представить Государю Императору.

Его Величество, приняв благосклонно означенное сочинение, Всемилостивейше повелеть изволил объявить автору, за поднесение оного, Высочайшею благодарность.

—59—

1863 г.

Имею честь уведомить о сем вас, милостивый государь, для надлежащего распоряжения».

2) От секретаря Ее Величества Государыни Императрицы, П. Морица, от 26-го ч. (№ 711):

«Милостивый государь,

Алексей Петрович!

Препровожденный при отношении вашего превосходительства от 18-го сего марта за № 1723 экземпляр из данной викарием Московской епархии епископом Можайским Саввою книги под названием: «Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки», мною получен и представлен Государыне Императрице.

Ее Величество, удостоив благосклонно принять означенный экземпляр, соизволила повелеть мне просить Вас милостивый государь, благодарить епископа Савву от Августейшего ее имени за таковое поднесение.

Исполняя сим волю Государыни Императрицы, честь имею быть с совершенным почтением и преданностью».²⁷⁶³

3) От состоящего при Государе Наследнике Цесаревиче, Оттона Рихтера от 20-го ч. (№ 411):

«Милостивый государь,

Алексий Петрович!

Препровожденный вашим превосходительством при отношении от 18-го текущего марта за № 1724, экземпляр изданной викарием, Московской епархии, епископом Можайским Саввою книги, под заглавием: «Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки», – мною получен и представлен Государю Наследнику Цесаревичу.

Его Императорское Высочество, приняв благосклонно эту книгу, поручить мне изволил: просить вас, милостивый государь, передать издателю искреннюю благодарность Его Высочества за этот замечательный труд.

—60—

1863 г.

Выполняя сим таковую волю Государя Наследника Цесаревича, покорнейшие прошу ваше превосходительство принять уверение в совершенном моем к вам почтении и преданности».

4) От секретаря Ее Высочества, Великой Княгини Марии Николаевны А. Рейнгардта от 26-го числа (№ 129):

«Милостивый государь,

Алексей Петрович!

Препровожденный при почтеннейшем отношении вашего превосходительства 18-го сего марта за № 1725, экземпляр изданной викарием Московской епархии епископом Можайским Саввою книги, под названием: «Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей, Московской Синодальной библиотеки» – я имела счастье представить Государыне Великой княгине.

Ее Императорское Высочество, с особенным вниманием рассмотрев это замечательное археологическое появление (sic!) и оценив вполне тщательный и научный труд издателя – поручить мне изволила просить ваше превосходительство передать ему полную Ее Высочества признательность за подношение, в котором Ее Высочество надеется найти, при чтении более подробном рассмотрении, истинное удовольствие.

Пользуюсь случаем покорно просить вас, милостивый государь, принять уверение совершенного почтения и преданности».

15-го ч. писал мне из Петербурга состоящий при обер-прокуроре Св. Синода Т.П. Филиппов:

«С чувством глубочайшей признательности за ваш драгоценный подарок и за еще более для меня драгоценную память вашу о мне, принимаюсь я за перо. Как мне горько, что различные служебные обстоятельства вот уже три года не пускают меня из Питера хоть бы одним глазком взглянуть на родную Москву и отвести душу в беседе с дорогими и многоуважаемыми знакомыми, к числу которых я осмеливаюсь относить и ваше преосвященство. Быть может если только не встретится каких-либо неожиданных препятствий, на Святой неделе исполнится мое давнее желание, и я буду иметь случай лично повторить вашему преосвященству слова моей сердечной благодарности, которые теперь вверяю бумаге».

—61—

1863 г.

16-го числа писал я ректору Московской духовной академии А.В. Горскому:

«Ваше высокопреподобие,

высокопочтненнейший отец ректор!

Препровождаю к вам при сем сделанный для священной главы вашей кидар. Митра на мой взгляд очень хороша; особенное ее достоинство в том, что весьма легка, так что я позавидовал вам и думаю, что, если понадобится мне когда-нибудь делать для себя митру, велю сделать непременно такую.

Вместе с сим имею честь представить вам два экземпляра моего палеографического издания; из них один – в папке для Академической библиотеки, а другой благоволите принять от меня, как дань моей сердечной признательности за ваше благосклонное участие в моем труде».

16-го же марта получил я из Петербурга от духовника Их Величеств протопресвитера В.В. Бажанова²⁷⁶⁴ письмо от 14-го числа следующего содержания:

«Честь имею принести вашему преосвяшенству искреннюю благодарность за присланные мне палеогафические снимки с греческих и славянских рукописей М. Синод. Библиотеки, и покорнейше просить принять уверение в совершенном почтении и преданности».

17-го ч. писал мне ректор Моск. академии, прот. А.В. Горский:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за великолепный дар, который мне, так же, как вам, будет заменять личное знакомство с драгоценным книгохранилищем, после того как и я должен от него перейти к делам другого рода.

Столь же глубоко чувствую благодарность и за хлопоты вашего преосвященства об устроении митры. Изящна, легка на голове и не тяжела для кармана: чего более требовать? – Не знаю, чем бы она могла быть еще лучше, если бы и прибавили цены, по первоначальному предположению.

—62—

1863 г.

Вкус двух владык и вкус художника сделал из немногоценного – ценное, что ценится дороже серебра и золота.

Ко владыке представил я свои соображения о том, как академии участвовать вместе с вашим комитетом в рассмотрении нового проекта семинарий. Но не успел об одном распорядиться как нагоняет другое дело, другое требование. Из Св. Синода прислано поручение заниматься пересмотром перевода Псалтири».

Комитет для рассмотрения нового проекта устава дух. семинарии, о котором упоминает о. Горский, в Москве составлен, под моим председательством, из следующих членов: ректора Московской семинарии, архим. Игнатия²⁷⁶⁵, протоиереев: И.Н. Рождественского²⁷⁶⁶, П.И. Капустина²⁷⁶⁷ и священников: И.М. Богословского-Платонова²⁷⁶⁸, С.И. Зернова²⁷⁶⁹ и Н.Ф. Доброва.²⁷⁷⁰

Сначала мои почтенные сотрудники принялись за дело очень ревностно; в назначенные дни и часы собирались исправно: с вниманием рассматривали предложенный нам проект нового устройства дух. семинарий, составленный в Петербургском комитете, под председательством преосвящен. Димитрия²⁷⁷¹, архиепископа Херсонского, при горячем участии состоявшего тогда при обер-прокуроре Св. Синода графе А.П. Толстом чиновника Т.И. Филиппова.

Немало у нас было при рассуждениях шума и споров; более всех горячился, но менее других делал дело, молодой и рьяный священник Добров; – между тем, доброму началу не вполне соответствовал дальнейший ход дела. Чем далее, тем более и более охладевала в моих сотрудниках ревность к делу и реже стали ко мне, в Петровский монастырь, собираться для рассуждений и кратковременнее становились эти собрания и менее ожив-

—63—

1863 г.

ленными под конец были наши беседы. Дело тянулось более двух лет. Приступивши к делу в марте 1863 г., мы едва окончили оное осенью 1865 г. – Между тем преосвящен. митрополит неоднократно напоминал мне, как председателю комитета об ускорении, гневался на медленность наших занятий, угрожал даже жалобою на нас Синоду.

Наконец, так или иначе дело приведено было к концу. Плодом нашим свыше-двухлетних занятий был большой том in folio замечаний на устав семинарий. Письменный труд разделен был таким образом:

На 1-е отделение устава – «об управлении семинарии» – замечания или общие соображения излагал на бумаге протоиерей И.H. Рождественский. – Когда эти соображения прочитал я владыке митрополиту, они ему так понравились, что он приказал напечатать их в журнале «Православное Обозрение», где они и помещены за 1865 г. на стр. 118–130, под заглавием: «Исторические основания благоустроения епархиальных училищ».

На 2-е отделение – «о нравственном воспитании учащихся в семинарии» – замечания излагал священник (после протоиерей) С.И. Зернов.

На отделение 3-е – об умственном образовании учащихся в семинарии – писал замечания священник И.М. Богословский-Платонов.

На 4-е и последнее отделение – «об экономическом управлении» – излагал замечания протоиерей П.И. Капустин.

Вот какой отзыв о трудах нашего комитета сделал преосвящен. митрополит в письме своем от 17-го сентября 1866 г. к обер-прокурору Св. Синода графу Д.А. Толстому:

«Комиитет сей произвел солидную работу, заключающую в себе довольно основательных соображений».

У меня до сих пор хранится список с замечаний Московского комитета на устав дух. семинарий.

В 1866 г. напечатан был с разрешения обер-прокурора Св. Синода в Петербургской Синодальной типографии Свод мнений относительно устава дух. семинарий, проектированного комитетом 1860–62 гг., представленных

—64—

1863 г.

преосвященными архиереями и временными комитетами, учрежденными при духовно-учебных заведениях, и выражениях в печати.

К удивлению, в этом своде мнений не встречается ни одного мнения ни Петербургской, ни Московской академических конференций.

21-го марта писал мне из Петербурга А.Н. Мувавьев, которого я просил походатайствовать пред обер-прокурором Св. Синода о содействии к распространению моего издания палеографических снимков между высшими и средними духовно-учебными заведениями:

«Приношу благодарность и за дорогой ваш труд, и за дорогую для меня память. Я уже писал к Ахматову о том, нельзя ли будет взять несколько экземпляров. Не знаю, будет ли успех; ибо он очень скуп. Но если владыка напишет, хотя одно слово, то непременно сделается. Не церемоньтесь сказать.

Поклонитесь от меня земно владыке и скажите, что я уже не смею ему писать, потому что на три мои письма к нему нет ответа еще с декабря месяца.

Простите, кланяйтесь и собрату вашему (т.е. преосвящ. Леониду) и пусть ожидает меня в день, когда скотинушку в поля выгоняют…

Остаюсь с душевным уважением"…

Поручение его превосходительства к владыке митрополиту я, разумеется, исполнил, и вот что по этому поводу изволил написать владыка Андрею Николаевичу от 30-го марта:

«…Не опасаюсь, что вы не с миром примете меня, хотя и дошел до меня упрек, одетый в смирение, если ли не в скромную иронию. Ибо слово: «не смею» есть чуждая одежда для мысли: не следует писать не отвечающему. Как быто то ни было приемлю и ни что же вопреки глаголю.

Осудите меня и, помилуйте. Уменьшите мне лет, и прибавьте сил: может быть и буду исправен, чего, впрочем, никогда не достигал, всегда видя, что от меня требуется более, нежели успеваю, могу и умею».²⁷⁷²

—65—

1863 г.

22-го ч. писал мне преосвящ. Леонид:

«Если ваше преосвященство служить сегодня не изволите, то благословите, чтобы ваш перводиакон служил со мною: мой захворал.

Как здоровье ваше?

Сегодня надобно прибыть на Троицкое на четверть часа ранее».

22-е число – это была пятница 5-й недели Великого поста, когда вечером под субботу читается обыкновенно акафист Божией Матери. По вторникам и пятницам каждую неделю у нас были доклады митрополиту с 5-ти часов вечера. На этот раз требовалось, чтобы ранее за четверть часа приехали мы на Троицкое подворье, дабы успеть к 6-ти часам, когда обыкновенно начинался благовест ко всенощной службе, окончить наш доклад.

24-го ч. получил я от А.Б. Нейдгарт записку следующего содержания:

«Вот завтра день святого Благовещения и я берусь за перо, чтобы напомнить вашему преосвященству и просьбу мою и обещание ваше исполнить ее. Я просила вас в самый день Благовещения, заказав для меня побольше обыкновенной просфоры, вынуть часть из нее за мое здоровье. Не знаю, где будете вы служить, но в соборе ли или в Петровском монастыре, вспомните в молитвах своих обо мне, и во время Херувимской песни выньте сами часть за меня. Не правда ли, что вы исполните желание мое? – Вы тем очень утешите искренно вам преданную».

Благочестивая старица Нейдгарт имела почему-то особенную веру в Благовещенские просфоры.

Того же 24-го ч. писал мне Петербурга директор духовно-учебного управления при Св. Синоде князь С.Н. Урусов:

«Получив при письме от 16-го текущего марта экземпляр изданной вашим преосвященством книги «Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки» – имею честь принести вам глубочайшую признательность за доставление сего замечательного издания».

Письмо это получено было мною от преосвященного митрополита Филарета при следующей записке от 30-го числа:

—66—

1863 г.

«Простите, поеосвященнейший, что я открыл принадлежащий вам конверт. Князь Урусов положил его пред меня с другими, и я не мог думать, чтобы между ними был не принадлежащий мне».

28-го числа – это был Великий четверг – между мною и преосвящ. Леонидом произошло некое истинно дружеское пререкание. На страстной неделе мы разделили с ним служения в Успенском соборе. Я желал совершить утром в Великий пяток омовение св. мощей, чувствуя, между тем, простуду в теле, а преосвященному предоставлял отправить вечерню. Но его преосвященство, в виду моей болезни, утром в четверток пишет мне:

«Милость Божия помогла мне сегодня; надеюсь и завтра поможет. Пожалуйста, поберегите себя. Переход из собора в собор и открытые двери могут быть для вас не безопасны. Если вы мне благословите, я охотно рад идти и на омовение, и к вечерне. Об утрени в субботу поговорим завтра вечером. На омовение мантия не нужна; а старое какое-ниб. облачение».

Между тем я, не думая, что болезнь моя усилится, все-таки желал совершить омовение мощей, и потому писал своему возлюбленному собрату:

«Искренно благодарю вас за вашу братскую готовность заменить меня завтрашний день в служении. Но мое здоровье в настоящую минуту, по милости Божией, довольно удовлетворительно, и потому я прошу вас покорно предоставить мне исправить в соборе, если не оба служения, то по кр. мере одно – утреннее. Что-же касается до утрени в В. субботу, то я братски прошу вас не беспокоится на счет сего служения; разве только внезапное какое-ниб. препятствие встретится мне к совершению этого служения: тогда я не замедлю уведомить вас».

На это преосвященный: снова пишет мне: «Не следует ли мне продолжить спор? Не мне ли идти на омовение, а вам на вечерню? По милости Божией, я не принимал никаких возбудительных лекарств, а ваши потогоны и натирания подвергают вас опасности. За вечернею же вы испытаете себя и войдете в дело постепенно. Как после этих строк решитесь, прошу уведомить в половине восьмого часа утра. – Покойной ночи с Господом».

—67—

1863 г.

Но ночью под Великий пяток простуда моя до того усилилась, что я послал доложить его преосвященству, что я не только ехать в собор к какому бы то ни было Богослужению, но и в свою монастырскую церковь выйти не могу…

Омовение мощей, из-за которого у нас происходило пререкание, совершалось таким образом:

В Великий пяток утром, архиерей, пришед в Успенский собор, облачается во время благовеста, в алтаре, во все священные одежды. За тем, приняв кадило и, окадив части святых мощей, расположенные на престоле, раздает их властям, а сам берет на главу крест царя Константина и вышедши из алтаря, полагает крест, а также и мощи на уготованном среди церкви столе. Потом архиерей и прочие власти идут с крестами при колокольном звоне, Благовещенский собор, где на столе положены в серебряных ковчегах мощи разных святых, принесенные в древние времена благочестивым русским Царям с востока греческими иерархами в благословение. Окадив окрест стола св. мощи, архиерей раздает их властям и священникам и идут с ними в Успенский собор и полагают их на уготованные там стол вместе с упомянутой выше святыней. – Затем начинаются часы Великого пятка, и по окончании их, совершается малое освящение воды. После отпуска, архиерей омывает губою, напоенною св. водою все части мощей, лежащие на столе, и потом мощи святителей Московских, почивающие в раках. – По окончании всего, части мощей, принесенные из Благовещенского собора, возвращаются назад с такою же процессией, с какой принесены были в Успенский собор.

29-го ч. писал мне ректор М. академии прот. А.В. Горский:

«Прошу милостивого дозволения воспользоваться приглашением вашим на праздник, в Петровский монастырь. Полагаю выехать отсюда в светлый день после вечерни, чтобы таким образом поздравить вас еще в первый день праздника, а на утро представиться с поздравлением к великому святителю. К тому не многоглаголю, но только прошу вашего святительского благословения».

—68—

1863 г.

31-е число – день Светлого Христова воскресения. Простудная болезнь едва не лишила меня утешения быть в столь торжественный день в храме Божием. Но благодаря энергическим мерам, принятым против этой болезни искусным врачом В.И. Рахмнановым, я мог, хотя и не без труда, доехать до Саввиинского подворья и там в теплой домовой церкви совершить утреню и литургию. При этом имел утешение поздравить доброго хозяина Саввинского подворья преосвящ. Леонида не только с светлым праздником, но и с монаршею наградою (он получил орден св. Анны 1-й степени). Поздравить же лично с праздником высокопр. митрополита не имел возможности, – ограничился письменным приветствием его высокопреосвященства.

6-го апреля о. ректор Горский писал мне:

«По поручению вашему я делал справки о 2-х литургийных молитвах, приписываемых в глаголич. рукописи св. Василию Великому и одну из них нашел на греч. языке, а другой не нашел. Именно молитва подписанная: предложенье хлеб приводится по некоторым гр. спискам у Гоара²⁷⁷³, между вариантами литургии св. Иоанна Златоустого, р. 94 и 108 по изд. 1647. Вот греческие слова:

Κύριε ὁ Θεὸς ἡμῶν ὁ προθεὶς ἑαυτὸν ἀμνὸν ἄμωμον ὑπὲρ τῆς τοῦ κόσμου ζωῆς. Ἔπιδε ἐφ’ ἡμᾶς, καὶ ἐπὶ τὸν ἂρτον τούτον, καὶ ἐπὶ τὸ ποτήριον τοῦτο, καὶ ποίησον ἀυτό ἂχραντον σου σῶμα (καὶ τίμιον σοῦ αἶμα εἰς μετάληψιν ψυχῶν καὶ σωμάτων. Ὄτι ἡγίασται καὶ δεδόξασται τὸ παντίμιον καὶ μεγαλοπρεπές…

Эта молитва встречается и в некоторых Кирилловских списках литургии Златоуста, напр, в Синодал. рк. Слав. № 598 (по библиотечной номерации л. 5).

Да и другая молитва, кажется, есть в Синодальных рукописях. По крайней мере, так заключаю по сделанным выпискам с начала в нашем описании. Нужно взглянуть. в рк. № 600 л. 71 (?) «молитва снимая ризы » и № 603. л. 42 (?)., Выставляю страницы по догадке. Во всяком случае молитвы этой должно искать в конце литургии.

К сожалению, нет у нас еще никакого издания ли-

—69—

1863 г.

тургии. А наши списки Синодальные представляют ее в очень древнем виде и с значительными по местам дополнениями и отменами. Мы обращали внимание доселе только на некоторые пункты нашей литургии, напр., на число просфор. А образованием всего состава мы еще не занимались. Надобно будет дать об этом задачу в следующем году для курсового сочинения «.

9-го ч. писал я ректору Московской д. академии, прот. А.В. Горскому:

«Ваше высокопреподобие,

высокопочтеннейший отец ректор!

Усердейше благодарю вас за труд, исполненный вами вместо меня для Измаила Ивановича.²⁷⁷⁴ Я напишу ему об этом и он, без сомнения будет вам очень благодарен.

Просил я навести справки о тех же молитвах по Синодальным рукописям Капитона Ивановича²⁷⁷⁵, но он вчера возвестил мне, что ничего в них не нашел. Сегодня отправлюсь сам в Синод. Библиотеку, и по вашим указаниям поищу там следов означенных молитв.

Поручая себя вашим святым молитвам, имею честь быть"…

16-е число день ангела преосвящ. Леонида. По этому случаю я послал ему в дар несколько аршин крепа для клобука, при следующей записке:

«Преосвященнейший владыко!

Примите мое усерднейшее приветствие со днем вашего тезоименитства. Да сохранит Господь дни жизни вашей в здравии и непременяемом благополучии ко благу св. Церкви и к утешению всех любящих и почитающих вас!

Благоволите вместе с сим принять от меня не богатый, но усердный дар, который прошу ценить не по веществу его, а по духовому знаменованию.

С братскою о Христе любовью и сердечною преданностью имею честь быть ».

На это преосвященный отвечал в тот же день:

«Благодарю всеусердно за братскую любовь. Шлем, вами

—70—

1863 г.

даруемый, да защищает меня молитвами вашими от мысленных стрел лукавого и да укрепляет во мне надежду на Спасителя. С сими мыслями, благодарствуя, приемлю его.

К двум часам ожидаю ».

25-го ч. получил я записку от преосвящ. Леонида такого содержания:

«Не известно ли вам где остановился Алексей Петрович? Мне кажется приличным побывать у него, следуя тому примеру, который в свое время вы показали. Если расположитесь и вы вместе со мною: то милости прошу часам к 11-ти, если я буду вам на дороге: или я заеду к вам, если вы будете на моей дороге ».

Алексей Петрович Ахматов – обер-прокурор Св. Синода. Он останавливался в Газетном переулке, в гостинице Шевалье. Мы ездили к нему с преосвящ. Леонидом, но не застали дома. На другой день он был у преосвященного, а меня не удостоил своим посещением под предлогом кратковременного пребывания в Москве. О чем извещал меня преосвященный в следующих выражениях:

«Весьма извиняется пред вами Алексей Петрович, что в нынешний краткий приезд никак не может быть у вас. Возвращается он в П.б. сегодня ».

26-го ч. писал мне из Петербурга граф Сергий Григорьевич Строганов²⁷⁷⁶, которому, как любителю отечественных древностей посылал я в дар экземпляр своего издания палеографических снимков:

«Посланные вами палеографические снимки я получил с особенным удовольствием. Как знаток и некогда хранитель древним рукописных сокровищ, вы положили этим новым сочинением богатый вклад для нашей литературы, вообще не богатой серьезными произведениями, и еще учеными. Принимая живейшее участие в труде вашем, искренно желаю, чтобы он оценен был по достоинству специалистами, занимающимися изучением греческих и славянских манускриптов не в России только, но и в других просвещенных странах.

—71—

1863 г.

Поручая себя благословению вашему, честь имею быть ».

Согласно выраженному здесь желанию графа, на мое издание обращено было внимание и заграничных ученых. Так, знаменитый палеограф Константин Тишендорф сделал о нем, не помню, в каком журнале очень лестный отзыв.

30-го ч. писал я ректору Московской дух. академии А.В. Горскому:

«Ваше высокопреподобие,

высокопочтеннейший отец ректор!

По поручению его высокопреосвяшенства: имею честь обратиться к вам с следующими вопросами: был ли в Московской академии студент Александр Кикин и где он теперь на службе (в Томске, или нет?); давно ли вышел он из академии и какое о нем сохраняется у вас понятие? – Благоволите дать мне ответы на сии вопросы, если можно, без промедления.

С какою целью предлагаются эти вопросы, не умею сказать вам определительно. Слышно только, что г. Кикин объявил желание поступить в монашество.

На днях был здесь на короткое время А.П. Ахматов. Кажется, он приезжал собственно для объяснения со владыкою по каким-то делам; между прочим, была речь о назначении ревизора в Томскую епархию. Эту честь думали было предоставить мне: но Бог избавил меня от этой беды. Кажется, будет отправлен туда привилегированный уже судия всех архиереев и архимандритов.²⁷⁷⁷ Это, впрочем, пока между нами…

Не знаю, как в вашем комитете²⁷⁷⁸ идут дела, а у нас что-то не спорится; хотя и не редко бывают собрания, до сих пор ничего еще не положено на бумагу окончательно. Наставники Московской семинарии, слышно, очень довольны тем, что и им дозволено сметь в этом деле свое суждение иметь. Николай Александрович Сергиевский²⁷⁷⁹ взял у меня экземпляр устава и прочих статей, чтобы произнести также свой суд в своем журнале.

—72—

1863 г.

Прося ваших святых молитв пред Угодником Божиим Сергием, имею честь быть…

Возлюбленной братии академической прошу свидетельствовать мое усердное почитание ».

1-го мая писал мне ректор Моск. академии протоиерей А.В. Горский:

«Третьего дня, рассуждая с членами ак. правления об обозрении некоторых семинарий нашего округа прежде всего встретили мы между ними имя Московской семинарии, и пришли к той мысли, чтобы просить вас не потрудитесь ли вы принять на себя эти хлопоты. Отсюда назначить ревизора в Москву неудобно и потому, что учение оканчивается в одно время и в семинарии, и в академии.

Если вы соблаговолите принять на себя этот труд, то мы стали бы просить владыку, чтобы он сам на вас возложил это поручение. Если же откажете нам в этой просьбе, то должны будем искать кого-ниб. между членами конференции, сущими в Москве. Но ваше знакомство со всеми нуждами семинарии, и указание средств к их исправлению, – для нас уже не вознаградятся ».

В виду тех отношений, в каких я был к некоторым из наставников Московской семинарии, когда состоял там на должности ректора, я отклонил от себя честь быть ревизором в этой семинарии.

3-го ч. снова писал мне о. ректор в ответе на мои вопросы:

«На предложенные в письме вашем вопросы о бывшем воспитаннике Московской д. академии Александре Кикине, честь имею объяснить, что кончил он курс в 1858 г., со степенью магистра, под № 12 из числа 14-ти. Сохранилось здесь воспоминание о нем, как человеке скромном и добродушном, дарований хотя не бойких, но усердном в исполнении своих обязанностей и дов. основательном. Родом он из Вологодской епархии; на службу поступил в Томскую семинарию, сам изъявив желание отправиться туда. Пред прошлыми святками разнесся здесь слух, что он намерен поступить в монашество, но не знаю, привел ли он в исполнение свое намерение.

Более не имею что сообщить вашему преосвященству о г. Кикине ».

—73—

1863 г.

Еще в марте 1857 г., указом из Св. Синода предписано было Московскому митрополиту Филарету сделать распоряжение о напечатании новым изданием Евангелия, так называемого апракос, т.е. расположенного по порядку церковных чтений, с тем, чтобы при этом последняя корректура поручена была протоиерею Московского Казанского собора Александру Невоструеву.²⁷⁸⁰

В следствие резолюции митрополита, последовавшей на этом указе, протоиерей Невоструев представил его высокопреосвященству в декабре 1862 г. предварительные свои соображения по возложенному на него поручению.²⁷⁸¹

Соображения эти владыка поручил мне рассмотреть и представить свое заключение.

Во исполнение сего, 3-го мая 1863 г. представлен был мною его высокопреосвященству следующий отзыв:

«Не входя в подробное рассмотрение всего написанного прот. Невоструевым, почитаю достаточным обратить внимание вашего высокопреосвященства на предисловие к новому изданию Евангелия, которым о. протоиерей предполагает заменить находящееся в первом оного издании, сделанном в 1854 г. для Болгарской церкви. В этом предисловии, по его мнению надлежит кратко изъяснить, что а., «новое издание (Евангелия в порядке церковных чтений) не излишне, а напротив полезно, по неудобству употребления при церковных чтениях, четверо-евангелия, которое преисполнено «преступок» и в котором церковные чтения не указаны с надлежащею определенностью и точностью, применительно к разным годам церковным (пасхальным); от чего не редко в одни и те же дни происходят в разных церквах разные чтения; б., оно у нас не беспримерно, напротив в древности употреблялось в церквах преимущественно евангелие, изложенное в порядке недельных чтений, как то показывают известные списки: Остромиров, Мстиславов и многие другие,

—74—

1863 г.

хранящиеся в Моск. Синодальной и в иных библиотеках; да и в пeчaти у нac по вpeмeнaм пoявлялиcь подобные издaния Eвaнгeлия, как то: при царе Михаиле Федоровиче в 1632 г. и при Петре I, в 1707 г.; а у Болгар ныне употребляется при церковном Богослужении, такое Евангелие, напечатанное для них в Москве, по благословению Св. Синода в 1854 г.

Но дoкaзaтeльcтвa, приводимые здесь о. протоиереем в пользу нового издания нeдельного Eвaнгeлия, не могут быть признаны основательными. Ибо –

Во-первых, преступки, на которые он указывает не вecьмa многочисленны; так на пр. во всем Евангелии от Матфея их не бoлеe 15-ти; притом, они, большею частью, ограничиваются нескслькими строками, редко пpocтиpaютcя на целые страницы, и потому для внимательного священнослужителя не представляют никакого зaтpуднeния. Более пpocpaнные и затруднительные пpecтупки встречаются в Евангелиях, чтомых в дни страстной седмицы и в особeннocти в В. четверток на литургии: но эти евангелия, по ceй caмoй причине, пeчaтaютcя ныне особо в конце чeтвepoeвaнгeлия и, следоват., чрез сие уcтpaняeтcя уже одна из причин к изданию Eвaнгeлия в новом, предполагаемом виде.

2., Ecли иногда в одни и те-же (весьма, впрочем, не многие) дни года в разных церквах происходят разные чтения из Евангелия: то это зависит не столько от нeoпpeделeнноcти или не точного показания церковного устава, как утверждает о. пpoтoиepeй, сколько от недостаточного разумения оного и нeвнимaтeльнocти чтущих Eвaнгeлиe. Если некоторые, а, вероятно, и большая часть священнослужителей исполняют в точности требования церковного устава относительно евангельских чтений в помянутые дни, то, след., ecть возможность и для прочих поступать в сем случае согласно с указаниями устава. Но если бы и действительно в употребляемом ныне Русскою церковью четвероевангелии не указаны были с надлежащею oпрeделeннocтью и точностью, применительно к разным годам церковным (пасхальным), церковные чтения: то из сего следует не то, что надлежит издавать евангелие в другом порядке; иначе потребовалось бы для каж-

—75—

1863 г.

дого из 35-ти пасхальных годов особое издание Евангелия; а только то, что надобно составить и приложить к употребляемому ныне четвероевангелию более подробное и вразумительное наставление относительно евангельских чтений, применительно к каждому пасхальному году.

3) Справедливо, что как в Греческой, так и в древней Русской церкви было в употреблении, наряду с евангелием тетр, и, так называемое, евангелие – апракос. Но чтобы последнее было у нас в преимущественном употреблении, как утверждает о. протоиерей, с этим едва ли можно согласиться. Списков четвероевангелия сохранилось до нашего времени более, нежели списков евангелия, расположенного в порядке церковных чтений, как это можно видеть из каталога Московской Синодальной библиотеки, а особенно из описания рукописей Румянцевского музея.

Что же касается до печатных изданий, то двукратное только издание в печати недельного евангелия при многочисленных изданиях евангелия в порядке евангелистов, приводит к тому заключению, что в XVII и начале XVIII столетий последнее было в большом церковном употреблении, нежели первое. А то обстоятельство, что после 1707 г., когда в последний раз издано было в России недельное евангелие, издание это более уже не повторялось, – ясно показывает, что в таком издании евангелия не ощущается потребности. Посему предпринимать в настоящее время, новое издание, так называемого, недельного евангелия, не значит ли начинать дело, не вызываемое никакою насущною потребностью и, след., употреблять труд и издержки без надежды вознаградить оные.

4) Наконец пример Болгарской церкви, для которой издано в Москве в 1854 г. недельное евангелие, не может быть обязателен для церкви Русской. Потребность в таком евангелии для церкви Болгарской в настоящее время может быть свидетельством только недостатка в образовании ее духовенства. Ибо и в Греческой церкви появление евангелий в порядке церковных чтений относится к тем временам, когда духовное просвещение на востоке начало более и более оскудевать. Сколько известно по описаниям европейских библиотек, греч. списки евангелия – апракос восходят не далее VIII в.

—76—

1863 г.

Из соображения мною сказанного открывается, что особенной нужды в издании евангелия в порядке церковных чтений для Русской церкви, в настоящее время, не усматривается».

В следствие ли такого отзыва, подтвержденного мнением владыки, – или по чему другому, издание Евангелия – апракос не состоялось.

(См. Душеп. чт. 1881 г., апр. стр. 526 и сл.).

Уклонившись от производства ревизии по Московской семинарии, я рекомендовал поручить это дело доброму товарищу моему по академии, Симоновскому архимандриту о. Порфирию, – о чем и предварил его. Но он вот что написал мне по этому поводу от 5-го мая:

«Вопрос, заданный мне вашим преосвященством, показался так трудным для меня, что я надеялся окончательно решить его только при помощи вашего совета. Но лишившись утешения личной беседы с вами, прибегаю к письменному ответу. Судя по теперешнему состоянию здоровья, кажется, я смогу вынести труд, соединенный с так называемой ревизией, и может быть не лишне показать хоть какой-нибудь призрак жизни при той болезненности, которая так давно отстраняет меня от всех более серьезных дел. Но, помнится, когда-то вы намекали на такую запутанность дел здешней семинарии, о которой можно молчать ревизору, только смеживши очи; по этой причине, кажется, вы всего более устранялись от этой ревизии. Это естественно устрашает и меня. Если это опасение справедливо, то дайте возможность и мне устраниться от неприятностей ».

7-го ч. писал я ректору Московской дух. академии А.В. Горскому:

«Ваше высокопреподобие,

достопочтеннейший отец ректор!

Приношу вам и почтенным членам академического правления усердную благодарность за честь, какой вы удостаиваете меня, приглашая к обревизованию Московской семинарии. Позвольте мне уклониться от такой чести: я не нахожу удобным для себя принять ваше весьма, впрочем, лестное для меня, приглашение.

Простите: я имел по этому поводу рассуждение со владыкою, и также выразил ему мое нежелание принять на

—77—

1863 г.

себя дело ревизии по Московской семинарии, указав ему для этого дела нового члена конференции, Симоновского о. архимандрита. Святитель поручил было мне объясниться на этот счет с этим старцем, и он не прочь от этого: но когда я стал сегодня докладывать его высокопреосвященству о согласии о. Порфирия принять на себя труд ревизии, он изволил высказать такую мысль, не лучше ли отложить ревизию до будущего курсового года, если только академическое правление не имеет особенной причины произвести эту ревизию непременно ныне.

Передаю вам все сие на ваше рассуждение и благоусмотрение.

С истинным к вам почтением и преданностью имею честь быть"…

11-го ч. А.Б. Нейдгарт обратилась ко мне с просительной запиской следующего содержания:

«С большою величайшею просьбою обращаюсь к вашему преосвященству. Сегодня подают прошения владыке многие студенты на священническое место в селе Кудинове, Богородского уезда. Прошения эти потом сойдут к вам. Прошу вас покорнейше доложить владыке, что я ходатайствую о помещении на это место студента Вифанской семинарии, Николая Покровского, имеющего хороший аттестат, а сверх того и мать вдову и не пристроенную сестру. Он соглашается взять за себя дочь покойного священника села Кленова²⁷⁸²; вот почему я и прошу за него, а владыку просила о пристроении сироты уже давно. Напомните ему об этой моей просьбе; а вы, с своей стороны, мой добрый преосвященный, будьте благосклонны ко мне и помогите мне в этом деле. Надеюсь на вас, поручаю вам судьбу моей сироты, и прошу благословения и молитв ваших».

24-го ч. писал мне священник и благочинный села Петрова-Городища Суздальского уезда, А. Вл. Альбицкий:

«Первою мыслью моею было по возращении домой из Москвы, выразить пред вами те чувства благодарности, которыми исполнено сердце мое за ваше ко мне благорас-

—78—

1863 г.

положение: но множество разнородных занятий отвлекли меня на время, от исполнения этого намерения.

Первое, что заняло меня, по возвращении домой, это служба по церкви и исполнение приходских треб, особенно скопившихся во время семидневной отлучки. Да, не мало потребно времени для должного исполнения служб, а на этот раз особенно по случаю наставших праздников Иоанна Богослова, и престольного Николая Чудотворца. Но это еще ничего не значит в сравнении с тем, сколько проходит времени в исполнении треб по приходу, состоящему из 10 деревень и расположенному на 14 верстах. Кто не испытал сам, тот, кажется, и представить себе не может, какой труд, а вместе и какая скука проехать 20 или 30 верст на крестьянской лошади и в крестьянской телеге, особенно при настоящей погоде. Не знаю, решился ли бы кто добровольно подвергнуть себя этой пытке? Не говорю уже о том, какое вознаграждение получает наша братия – сельские священники за эти тяжкие труды. А между тем есть люди (и их кажется, весьма много), которые, сидя у себя в кабинетах не только среди довольства, но и среди роскоши, или, как говорят в людном свете, среди комфорта, рассуждают и пишут: «зачем эта исключительная каста? (разумея под этим словом духовенство)… Пусть поступают в это звание люди всех сословий, но люди, достаточно к тому приготовленные, и имеющие особенное призвание!». С Богом! в добрый час! Только желательно бы посмотреть на этих призванных людей, как они будут нести труды нашего звания при теперешней его обстановке.

У нас теперь только и разговоров между духовенством, что о предстоящей перемене преосвященного. Какого-то пошлет нам Господь архипастыря. Кто говорит о Леонтии²⁷⁸³ – викарии Петербургском; кто о Платоне Костромском²⁷⁸⁴, а у меня еще и теперь как бы раздаются в

—79—

1863 г.

ушах слова, сказанные вами при прощании со мной. О, если бы привелось мне хотя остаток дней своих посвятить на служение вам, и не словом только, а самым делом доказать мою глубочайшую беспредельную к вам преданность»!

25-го ч. обратился я к директору духовно-ученого управления, князю С.Н. Урусову с письмом следующего содержания:

«При свидании со мною на св. Пасхе, в вашем доме, вы изволили говорить мне, что вы имели поручение от его превосходительства Алексия Петровича войти со мною в объяснение касательно доставления в духовно-учебное управление известного количества экземпляров, изданных мною палеографических снимков с Москов. Синодал. библиотеки, дня рассылки оных в академии и семинарии, и для этого то, кажется объяснения вы обещались было на другой день пожаловать ко мне: но, вероятно встретили к сему какое-либо препятствие. Ожидал я от вас письменного по сему предмету извещения, но и того до сих не сделано. Решился наконец сам писать об этом к вашему сиятельству, и вот по какому побуждению.

Вслед за изданием палеографических снимков, в настоящее время приводится у меня к окончанию другое археологическое издание фотолитографических рисунков замечательнейших предметов М. Патр. ризницы с пояснительным текстом. Первое издание мне стоило около 2-х тысяч рублей, другое будет стоить не мене полугоры тысячи; между тем первого издания до сих пор поступило в продажу не более сорока экземпляров. Если бы высшее духовное начальство благоволило взять у меня, хотя по одному экземпляру палеографических снимков для каждой академии и семинарии, то этим оказало бы мне значительное пособие к скорейшему приведению к окончанию другого моего издания. Если подобные специальные, и притом довольно дорогие для частных средств издания, каковы мои, не будут поддерживаться тем ведомством, к которому принадлежит издатель, то едва ли кто будет иметь охоту и возможность предпринимать что-либо подобное, не смотря на сильные упреки, делаемые нам светскими журналами.

—80—

1863 г.

Позвольте ожидать со стороны вашего сиятельства доброго участия и содействия к распространению по духовно-училищному ведомству моего издания».

На это князь отвечал мне от 21-го июня:

«Я чувствую себя совершенно виновным пред вашим преосвященством в медленном ответе на почтеннейшее ваше письмо касательно рассылки в некоторые духовные заведения вашею великолепного издания. – Но при множестве разных счетов и расчетов, особенно при составлении новой сметы по училищному ведомству, духовно-учебное управление еще не успело сообщить мне своих соображений по вышеозначенному предмету. Надеюсь, что в непродолжительном времени я буду иметь возможность представить вашему преосвященству положительный ответ, прошу вас принять уверение в искреннем уважении и глубокой преданности, с коими имею честь быть».

В первых числах июня приехал в Москву, мимоездом из Петербурга новорукоположенный там епископ Черногории Иларион. Мы с преосв. Леонидом должны были, за отсутствием нашего владыки митрополита из Москвы, встречать и провожать иноземного гостя. Я показывал ему Патриаршую ризницу, где он, восхищаясь драгоценными древностями, постоянно твердил: липо, липо – лепо, лепо (т.е. прекрасно, прекрасно). Из Москвы ездил он в Троицкую лавру для поклонения святыне и для свидания с Московским владыкою, который принял его очень благосклонно и ущедрил многими священными дарами.²⁷⁸⁵

Около того же времени писал мне добрый приятель мой и товарищ по академии А.Е. Викторов, служивший в это время помощником библиотекаря в Московском университете:

«Не смотря на желание, решительно не удается быть у вас. Все Стоглав и Стоглав. Днем Стоглав и вечером Стоглав: наконец Стоглав даже во сне. Если в воскресенье не будем с Тихонравовым²⁷⁸⁶ сличать Стоглав, непременно буду у вас. А между тем позвольте, пока ска-

—81—

1863 г.

зать хоть на бумаге два – три слова о моей несчастной статье. Ясно, что Катков²⁷⁸⁷ решительно не хочет печатать ее. Иначе давно бы пора напечатать ее: прошло уж четыре воскресенья. Или может быть вы имеете какие-нибудь известия от Соловьева.²⁷⁸⁸ Если так, сделайте вашу милость – сообщите мне. Если Катков не станет печатать, то нельзя ли как-нибудь отправить статью в Петербург к Коршу²⁷⁸⁹ хоть чрез того же Соловьева. Ужасно будет досадно, если статья пропадет. Я просидел за нею чуть ли не больше пяти вечеров. Сделайте вашу милость сообщите мне, что вы думаете обо всем этом.

Быть у вас скоро едва ли мне удастся. Кроме Стоглава еще у меня теперь на шее второй выпуск фотогр. снимков, искание другой квартиры и пр., и пр.

Испрашивая вашего благословения, имею честь быть ваш покорный слуга А. Викторов.

Во вчерашнем № Москов. Ведомостей напечатано содержание последней книжки Архива. Там что-то напечатано тоже о вашем издании. Что это такое? Вы получаете Архив и верно читали? Я тоже получаю, но Бартенев²⁷⁹⁰ ко мне присылает его вечно через две или три недели после выхода. А очень любопытно было бы прочесть».

На это отвечал я от 13-го числа:

«На записку вашу не отвечал я сначала потому, что надеялся с вами видеться в воскресенье; и я думал, что вы по обычаю пожалуете ко мне утром, но вы распорядились иначе, и не застали меня дома.

Вчера утром я мимоездом подъезжал к университетской библиотеке, в надежде найти вас тут, но, к сожалению, не нашел.

Сегодня наконец решился писать вам.

Сейчас был у меня С.М. Соловьев и принес вашу

—82—

1863 г.

статью. Леонтьев²⁷⁹¹, которому он представлял ее, продержавши недели три, возвратил ему оную, прося, если можно, сократить: но это, мне думается, предлог к отказу, не более. Сокращать вашу статью ни я, ни Сергей Михайлович²⁷⁹² не находим возможным и удобным. Сергей Михайлович предлагает поместить ее в Нашем Времени или в С.-Петербургских Ведомостях. Я оставил статью у себя с тем, чтобы предварительно переговорить с вами. Посылаю ее при сем к вам, для пересмотра и буду ожидать вашего ответа.

Посылаю также № Архива²⁷⁹³, в котором помещена статья о моем издании. По прочтении, не замедлите возвратить».

15-го ч. писал мне из Лавры преосвященнейший митрополит:

«Вашему преосвященству мир.

Дело о церковных старостах я еще не прочитал: а вот что нужно мне теперь.

Скажите секретарю, чтобы составлена была записка, сколько по исповедным книгам в каждом городе и уезде и во всей епархии душ православных и раскольников поповщинского и беспоповщинского толка. – Это очень нужно и желательно чтобы не было умедлено.

Мое здоровье не удовлетворительно особенно в ногах.

Здравствуйте вы много и долго».

В ответ на это писал я от 17-го числа:

«Тотчас по получении письма вашего высокопреосвященства, я призвал секретаря Ярцева и объявил ему приказание вашего высокопреосвященства, относительно выписки из исповедных книг.

Очень прискорбно слышать не добрые вести о состоянии вашего здоровья.

Завтра в моей обители главный храмовый праздник: испрашиваю вашего архипастырского благословения на совершение празднества. Ради праздника настоятель и братия

—83—

1863 г.

обители усугубят моления свои к Господу и Его Пречистой Богоматери о драгоценном здравии своего архипастыря.

Поручая себя и вверенную мне обитель вашим святительским молитвам, имею честь быть"…

Между тем, в тот же день владыка пишет мне:

«Вашему преосвященству мир.

Читал я дело о двух церковных, старостах, и, согласно с вами, нахожу, что мнение Златоустовского архимандрита²⁷⁹⁴ заслуживает предпочтения мнению большинства.

Примите труд сказать от меня о. благочинным монастырей Новоспасскому, Андрониевскому и Покровскому, что я приглашаю их написать мне ответы, не помедля, на следующие вопросы:

1) Предлагается ли в мужских монастырях на братской трапезе, пиво и мед?

2) Если предлагаются: то покупаются или варятся дома и каким образом?

3) Слыхали ли они, чтобы в какой-нибудь епархии какой-нибудь монастырь имел пивной завод?

Вам и им покажется, может быть, странным слышать от меня такие вопросы. Не прогневайтесь. Мы живем во дни странностей больших и малых».

В ответ на это писал я от 19-го числа:

«Имею честь препроводить при сем к вашему высокопреосвященству составленную в консистории по вашему приказанию записку о количестве душ православных и раскольников в Московской епархии за 1862 г.

Предложенные в письме вашего высокопреосвященства от 17-го сего июня вопросы немедленно сообщены мною о. благочинным монастырей – Новоспасскому, Андрониевскому и Покровскому, с объяснением, чтобы на оные без промедления представлены были вашему высокопреосвященству ответы.

Вчера являлся ко мне священник Николаевской, что в Хлынове, церкви с словесною просьбою о дозволении поставить на двое суток в церкви тело умершего прихожа-

—84—

1863 г.

нина, объяснив при сем, что подобные случаи у него бывали и прежде и Вашим высокопреосвященством на сие даваемо было разрешение. На этом основании я решился удовлетворить просьбе священника, не будучи, впрочем, твердо уврен в том, имел ли я на сие право. Испрашиваю вашего архипастырского разрешения моему недоумению.

По учиненной в консистории справке, по исповедным книгам за 1862-й год оказалось в Московской епархии православных и раскольников:

24-го ч. писал мне из Лавры преосвященнейший митрополит:

«Вашему преосвященству о Господе радоваться.

Благодарю за доставление и притом скорое сведений о числе православных и раскольников.

К разрешению поставить тело усопшего на несколько дней в церкви, по особенной надобности, нет ничего сомнительного. Только при сем лучше брать предосторожность

—85—

1863 г.

чтобы служащие и молящиеся не были обеспокоены присутствием мертвого и смертным от него воздухом.

Скажите благочинному Московских монастырей²⁷⁹⁵, чтобы дознал, и доставил мне сведение, подлинно ли похищена в Знаменском²⁷⁹⁶ часть короны с иконы Божией Матери.

Догло не имел никаких вестей о вашем комитете.²⁷⁹⁷ Не надобно было бы вызывать понуждение».

На другой же день отвечал я его высокопреосвященству:

«Приказание вашего высокопреосвященства о. благочинному Московских монастырей о дознании и доставлении сведений о похищении в Знаменском монастыре мною немедленно передано.

Что касается до занятий нашего комитета по рассмотрению проекта устава семинарий, то они в настоящее время по просьбе членов оного и по причине частых праздников и экзаменов в семинарии и духовных училищах, недели на две прекращены. Впрочем, дело наше близко уже к концу; более важные и трудные вопросы нами рассмотрены».

29-го ч. писал я преосвящ. Леониду в Угрешский монастырь, где он в это время находился, записку следующего содержания:

«Я приглашен на завтрашний день к служению в Синодальной 12-ти Апостолов церкви: почему не благоугодно ли будет вашему преосвященству совершить завтра служение в Успенском соборе, как вы сами обещались? Но чтобы мне быть на этот счет спокойным, благоволите уведомить меня о вашем распоряжении.

Вашего преосвященства преданнейший послушник Савва еп. Можайский.

Р.S. Сейчас был у меня Успенский сакелларий и говорил, что, на основании прежних опытов, будут ожидать прибытия вашего в собор к ¼ 10-го часа. К этому же времени постараюсь и я приехать в Синод. церковь, чтобы таким образом благовест и звон на Ивановской

—86—

1863 г.

колокольне мог относиться к тому и другому архиерейскому служению».

В тот же день получил на это от его преосвященства такой ответ:

«С великим утешением приемлю известие, что вы приглашены совершить литургию там, где столько лет совершали ее в качестве настоятеля храма.

С полною готовностью хочу исполнить свое обещание и, если сподобит меня Господь, совершить литургию в Успенском соборе.

Прибыть в собор к 9¼ постараюсь, но успею ли в этом, не знаю.

Владыка изволил писать ко мне: смотрю в Москву; но не знаю, не отложить ли приезд в Москву, столь спешный, по получении моего письма».

1-го июля писал я в Лавру высокопреосвящен. митрополиту:

«Долгом поставляю довести до сведения вашего высокопреосвященства, что 29-го минувшего июня, в день первоверховных апостолов, я приглашен был на служение литургии в Павловскую больницу, по случаю празднования столетнего юбилея со времени основания оной.²⁷⁹⁸ Литургия и за нею благодарный молебен совершены были в присутствии почетных опекунов Воспитательного дома, небольшого числа служащих в других учреждениях ведомства Императрицы Марии и очень малого числа частных богомольцев. По совершении церковного торжества, я, по приглашению кн. Н.И. Трубецкого²⁷⁹⁹, обошел больничные палаты и преподал благословение болящим, которые приняли сие с видимым умилением и утешением. Затем в особой зале объявлены и розданы были служащим высочайшие награды. Торжество заключено было обычным угощением».

—87—

1863 г.

В тот же день получил я от преосвященного Леонида коротенькую записку следующего содержания:

«Если надумаетесь вы ныне навестить или болящего Арбатского старца или скорбящую Анну Борисовну – возьмите меня с собою».

Арбатский старец – это протоиерей Троицкой на Арбате церкви С.И. Тихомиров-Платонов, о котором не раз уже говорено было выше.

Анна Борисовна Нейдгарт, которой имя также встречалось у меня часто, удручена была в это время глубокою скорбью по случаю смерти младшего из ее сыновей Петра Александровича, который был поражен пулями Польских мятежннков в пределах Ковенской губернии, но которого тело было привезено для погребения в Кленовское имение Подольского уезда, Московской губернии. Покойный был весьма религиозный и благонравный юноша; он имел даже намерение поступить для высшего духовного образования, в академию, с принятием монашества. Душевная скорбь о потере такого доброго сына потрясла Анну Борисовну так, что осенью того же года и она сошла, в могилу.

Кстати о Польском мятеже; известно, что для усмирения его в начале 1863 г. назначен был генерал от инфантерии Михаил Никол. Муравьев²⁸⁰⁰ с званием главного начальника северо-западного края. На этот подвиг Московский митрополит Филарет благословил Михаила Николаевича иконою архистратига Михаила, которая препровождена была при следующем письме:

«Ваше превосходительство!

Было слышно и видно, что мнгодеятельная государственная служба вашего высокопревосходительства потребовала облегчения, дабы часть должностного труда, была заменена долею покоя.²⁸⁰¹ Но как скоро Царское слово вас воззвало на защиту и умиротворение отечества, вы забыли потребность облечения и, нисколько не колеблясь, приняли бремя, требующее крепких сил и неутомимой дея-

—88—

1863 г.

тельности, нашли новую силу в любви к Царю и отечеству.

Верные сыны Царя и отечества узнали о сем с радостью и надеждою; ваше назначение есть уже поражение врагов отечества, ваше имя – победа.

Господь сил да совершит вами дело правды и дело мира. Да пошлет тезоименитого вам небесного архистратига, да идет пред вами с мечом огненным и да покрывает вас щитом небесным.

С сими мыслями и желаниями препровождаю вам вместе с сим в благословение икону архистратига Михаила».

30-го ч. писал мне профессор К.И. Невоструев:

«По обещанию честь имею препроводить вам выписку из Синод. актов о браках; к тому для видимости прилагаю и подлинный свиток Син. библиотеки, который, по миновании надобности, покорнейше прошу возвратить мне. Кстати посылаю еще вчера лишь полученный и еще не разрезанный № Духовного Вестника за май, рекомендуя в нем отзыв иностр. ученых о преподавании закона Божия в учебн. заведениях».

Приложенная при письме выписка о браках следующего содержания:

«В делах Патриаршего приказа, хранящихся в Синод. библиотеке, на свитках, под № 94 представляется:

Доклад патр. Адриану о дозволении выдать венечную память гостиной сотни Ивану Кожевникову на вступление в брак. Кожевников в 1688 г. был разведен с жонкою Аксиньею: потому что она, утаив от Кожевникова вышла за него от живого мужа. Почему Аксинья указом патр. Иоакима и послана в Суздальский Покровский монастырь на вечное покаяние и работу, а Кожевникову, обманутому, этот брак, третий в его жизни, не вменен в прелюбодеяние, и ради молодых его лет дозволено вступить ему в новый брак, на что и просил он теперь венечной памяти. Время акта не означено, но по связи с последующими можно относить оный к 1698 г.

В тех же делах под № 95 содержится указ патр. Адриана 1698 г. февр. 28, по которому Семеновского полка сержанту Дею Прягаеву отказано вступить в брак. Сер-

—89—

1863 г.

жант этот, как и выше Кожевников, по двух законных умерших женах своих, женат был третьим браком, но по неведению, на вышедшей за него от живого мужа Ирине. Этот брак, совершенный по уставу Церкви, вменен в действительный брак, а не в брачище или прелюбодеяние, на основании церковных, правил, требующих и одно правильное обручение считать действительным браком, а четвертый брак Прягаеву запрещен, «да не будет правилом св. Отец разрушение и законов упражнения, другим же людям в попущение и конечную ослабу». – Но потом следует другой указ патр. Адриана по коему третий брак Прягаева с Ириною не вменен в брак, но в брачище и прелюбодеяние, и дозволено ему вступить после сего, как говорится, в третий, а не в четвертый брак, а за прелюбодейное житие его с Ириною как он сам, так и Ирина отданы под начал и епитимью, после чего Ирина возвращена прежнему своему мужу Петру Анушкину. Этот последний указ пишется в двух экземплярах, из коих в последнем опущены приведенные в первом в основание его (указа) правила церковные».

8-го августа писал мне ректор М. академии, прот. А.В. Горский:

«Получив вчера поручение по книжной части от обер-прокурора Св. Синода с тем, чтобы представить ему мнение свое лично, так как он в самом непродолжительном времени имеет быть в Москве, прошу я ныне у святителя разрешения приехать в Москву, а у вашего преосвященства дозволения остановиться в вашей обители. Предполагаю я, что мне можно будет явиться к вам числа 9 или 10. Благоволите, св. владыко, дать приют бездомному пришельцу».

Обер-прокурор Св. Синода А.П. Ахматов, бывши в Москве, прислал мне 18-го числа памятную записку с собственноручною к ней припискою.

Записка следующего содержания:

«Определением Св. Синода от 7-го текущего августа, постановлено: приобрести для библиотек духовных академий и семинарий по одному экземпляру изданных преосвященным Саввою Палеографических снимков с рукопи-

—90—

1863 г.

сей Московской Синод, библиотеки, – всего 54 экземпляра».

За тем собственноручная приписка Алексея Петровича:

«Имею честь передать вашему преосвященству памятную записку, взятую мною для сообщения вам ее содержания при личном свидании, но ускользнувшую тогда из памяти.

Прошу вас не забыть меня в ваших молитвах и верить искреннему моему уважению ».

19-го ч. получил я от высокопреосвященного митрополита краткую записку следующего содержания:

«Если не трудно вашему преосвященству: то соответствовало бы потребности увидеть мне вас у себя сегодня в исходе 6-го часа».

О чем у нас со владыкою на этот раз была речь, не помню.

18-го ч. писал я помещику Можайского уезда Николаю Павловичу Шипову²⁸⁰²:

«По желанию вашему, спешу уведомить вас, что наконец к общему утешению моему и Боголюбезной паствы моей, я получил соизволение высокопр. митрополита на обозрение церквей и монастырей, находящихся в уездах Подольском, Верейском, Можайском и Рузском.

Выехал из Москвы предполагаю я 21-го сего августа. Путешествие свое начну с Подольского уезда; оттуда чрез Зосимо-Одигитриевскую пустынь²⁸⁰³ и Верею, направлю путь мой к Богоспасаемому граду Можайску. Здесь, если Бог благословит, располагаюсь совершить служение 26-го числа; 27-го предполагаю служить в Спасо-Бородинском монастыре.

Помнится мне, вы изволили говорить что у вас в одном из храмов ветх престол и вам желательно было, чтобы я совершил освящение нового престола. Если действительно престол ветх и необходимо заменить его новым, то благоволите к моему прибытию приготовить но-

—91—

1863 г.

вый престол. и я после 27-го числа совершу по церковному чиноположению освящение оного. Я докладывал об этом его высокопреосвященству и получил, на сие разрешение».

На это он отвечал мне от 20-го числа:

«Я имел честь получить почтеннейшее письмо вашего преосвященства от 18 текущего августа, в котором вы изволили дать нам надежду, что мы будем иметь честь и утешение видеть вас в Осташове. В ожидании этого я спешу, однако же довести до вашего, милостивый государь, сведения, что храм в селе Благовещенском не может быть готов ранее половины сентября и что престол мы оставляем старый, так как он оказался довольно тверд. Мы, однако же уповаем, что это не лишит нас чести принять вас в Осташове. Мои два села находятся в полуверсте одно от другого. Для нас будет большое утешение, если вы изволите совершить Богослужение в Осташевской церкви. Позвольте к сему присовокупить, что певчие мои имеют регента из Чудовского хора и потому знают архиерейское служение. Лошади для вашего путешествия из Можайска будут готовы и поверенный мой за приказаниями явится к вам в Можайск. От моего Осташова до Рузы 26 верст и лошади будут также во все стороны, куда угодно готовы».

С 21-го августа по 3-е сентября провел я с благословения высокопреосвящ. Митрополита, в путешествии по епархии. На первый раз обозрено было мною, в течение 14-ти дней, в уездах Московском, Подольском, Верейском, Можайском, Рузском и Звенигородским 5-ть монастырей (два мужских и 3 женских), 4 соборных и 45 приходских церквей, одно духовное правление и одно дух. училище. При этом совершенно было мною 7 литургий и 1 молебен.

Обзор епархии, по принятому в Москве обычаю, совершался следующим образом.

Вошед в церковь, архиерей останавливается пред амвоном. По прочтении ектеньи и по возгласе, приемлет от священника крест и творит на амвоне отпуск. По осенении крестом народа, входит в алтарь и прикладывается к престолу. За тем осматривает св. антиминс, даро-

—92—

1863 г.

хранительницу, дароносицу, мироносицу, крестильный ящик, ризницу, библиотеку с архивом и достопримечательные древности; ревизует церковные документы, как то: метрические и исповедные книги, обыски, приходо-расходные книги, планы, клировые ведомости, ставленные грамоты и пр. … Спрашивает священника о причте, о приходе, в особенности о церковном старосте; беседует с народом о посещении храма Божия, о бытии на исповеди и у Св. причащения; детей заставляет читать молитвы, благонравных благословляет иконами. Посещяет народные и приходские училища, прилежных мальчиков награждает книгами. В городах, где есть, ревизует духовные правления и училища. Не оставляет без посещения, где можно дома священнослужителей и почетнейших из прихожан. Обращает особенное внимание на ревностных священников, а невнимательным и нерадивым делает должные внушения. В городских соборах, а также в монастырях, совершает торжественные богослужения по личному распоряжению, а в приходских церквах по приглашению усердных прихожан».

Составив о своей поездке краткий отчет, я представил его высокопр. митрополиту для внесения оного в общий отчет о состоянии Московской епархии в 1863 г.

Не будет, думаю, неуместным, если я помещу здесь небольшую выдержку из помянутого сейчас общего отчета, составляющую особую рубрику, под заглавием: IX, Особенное сведение:

«Между раскольниками лжесвященнического согласия произошли необыкновенные и беспримерные до ныне движения, перешедшие во всенародную гласность, особенно чрез периодическое издание: Русский Вестник.

Цеховой Андрей Шутов, прежде принадлежавший к беспоповскому толку раскола, пользовавшийся на Преображенском кладбище особенным доверием в денежных делах, но за неверность устраненный, перешедший после в лжесвященническое согласие, и ныне называющийся Антонием архиепйскопом Владимирским, составил и распространил окружное послание против мнений беспоповского толка. Как сказанное против них отчасти само собою обращалось в пользу православного учения: то посла-

—93—

1863 г.

ние взволновало умы лжесвященнического согласия. Белокриницкий лжемитрополит Кирилл прибыл в Москву, составил лжесобор и осудил послание, и Антония. Но рассудительнейшие не подчинялись сему; признали заграничную лжеархиерею не нужною, и заставили Кирилла удалиться из России. Составился в Москве лжесобор Русской лжеиерархии; осудил действия Кирилла и требовал от него исправления. Напротив того, Кирилл составил лжесобор из заграничной лжеиерархии; осудил Антония и грамату о сем подкрепил подписью основателя раскольнической лжеиерархии Амвросия. Московские, чтобы отвести сей удар, послали депутатов к Амвросию уверили его, что он обманут Кириллом и исходатайствовали у него грамату, которою он лишает Кирилла права священнодействовать доколе не принесет покаяния, и, в случае неисполнения сего, подвергает Кирилла проклятию. Можно было подумать, что Антоний одержал решительную победу; но собралось на Рогожском кладбище многолюдное собрание, в котором, после шумных споров, на стороне Антония осталось только несколько человек, а вся масса народа оказала себя приверженною к Кириллу.

Невидимое правосудие Божие является в том, что противники православной Церкви разделяются в то самое время, когда почитали себя нашедшими для себя крепкий узел соединения, одна сторона поражает другую взаимно беспорядочными и посрамительными ударами, и каждая, обличая в незаконности другую, привлекает на себя обличение в незаконности.

Но люди незаконного сонма, незаконно между собою препирающиеся посрамлены и приведены в смущение, а не обессилены.

Открывшееся на Рогожском соборище явление, что большая масса раскольнического народа назначает себе точку опоры за границею, требует проницательного взора со стороны государственной власти.

В недавнее время в Польше образовалось в крайней степени беззаконное, самодельное, тайное, подземное лжеправительство, которое усиливается совращать верноподданных, и увлекать в свое направление, и под свою власть. Жестоко и несправедливо было бы решительно срав-

—94—

1863 г.

нивать сие разбойническое лжеправительство с раскольническою лжеиерархией. Но при крайней разности в роде и степени незаконности невольно примечается сближение по отношению к законности. Раскольническая лжеиерархия есть также недавно образовавшееся незаконное, самодельное, тайное лжеправление, – впрочем, в настоящее время тайное уже только для закрытых глаз. Счастливо было бы для Польши и для России, если бы начинатели подземного лжеправительства благовременно были открыты, остановлены, и тем предупреждены были бедствия, какие они, усилясь, произвели. Стоит труда помыслить, не требует ли долг, общая польза и предосторожность, чтобы существующими в законах государства мерами остановить новых начинателей раскольнического лжеправительства, чтобы усиление их не сопровождалось последствиями, которые заставили бы сожалеть о непринятии ранних благовременных и удобных мер. Лжеиерархи приверженцы заграничного Кирилла и домашний Антоний и лжеиерархи его приверженцы, ходят по России, крестьян и мещан называют священниками, протопопами, благочинными, и посылают их совращать православных и распространять раскол. Дело православного духовенства противодействовать сему духовными средствами, и на нем лежит великая за сие ответственность пред Богом. Но и для государственной православной власти было ли бы не несообразно, чтобы праведно карать лжеправление, восставшее против государства и в тоже время не сознавать на себе никакой обязанности, поставить преграду лжеправительству, восставшему против православной Церкви? – Было ли бы сообразно чтобы равнодушно и бездейственно смотреть, как раскольническая лжеиерархия присвояет себе и действительно употребляет даже такие права, которых государство не предоставляет законной иерархии, как, например: законная иерархия, не может поставить епископа без соизволения главы государства, а раскольники, никого не спрашиваясь, ставят епископами, кого хотят, где хотят, сколько хотят, имеют уже митрополита, и, как о сбыточном деле, говорят о поставлении себе патриарха? – Православная Российская церковь, с упованием взирая на своего Державного защитника, должна молить и молить

—95—

1863 г.

Бога, чтобы образовывались и воссодействовали государственные соображения, которые соответствовали бы его благочестивой ревности.

Франция законом лишила себя господствующей церкви и ее государственные постановления, равняющие иудейство с христианством, находятся, по выражению одного бывшего ревнителя римско-католицизма, в состоянии безверия. Но, не смотря на сие, нынешнее французское правительство нашло себя обязанным сенсимонизм и, так названную французскую церковь разрушить неукоснительными административными мерами».

По возвращении из поездки по епархии, я приступил к продолжению своих обычных занятий по службе и вступил в свои также обычные, как личные, так и письменные, сношения с друзьями и знакомыми. Так:

13-го сентября получил я от преосв. Леонида записку такого содержания:

«Если позволите ехать на обед в Покровский, то благоволите извинить меня пред гостеприимным хозяином. Предвидя трудность последующих за сим дней, и свою двублюдную трапезу умерять.

В собор возьмите облачение постарше; зальют. Сие предостережение, от опыта взятое, почитаю обязанностью вам представить».

В ответ на это писал я его преосвященству:

«От праздничной трапезы и я отрекся, и потому поручения вашего исполнить не могу.

За братский совет ваш относительно облачения усердно благодарю.

На Троицкое подворье, я думаю не излишне будет приехать нам сегодня пораньше».

Праздничная трапеза, о которой была у нас речь, предполагалась в Покровском монастыре по случаю храмового там праздника.

Предостережение относительно облачения давал мне любезный собрат мой в виду предстоящего за всенощною в Успенском соборе обряда Воздвижения креста, который я должен был совершать по назначению митрополита. Опасность испортить хорошее облачение происходила здесь от того, что по древнему чину Успенского собора, при

—96—

1863 г.

воздвижении архиереем креста, два архимандрита с боков возливали на оный «гуляфную» (т.е. розовую) воду, и этою-то водою могли облить на архиерея и облачение.

Мимоходом замечу, что при совершении мною в 1863 г. обряда воздвижения Креста, в Успенском соборе, присутствовал Великий князь Алексей Александрович, по каким-то обстоятельствам находившийся в то время в Москве.

Еще 22-го июня Высочайше утверждено было определение Св. Синода об учреждении в Москве согласно с ходатайством Московского митрополита Филарета, Общества любителей духовного просвещения. 17-го сентября назначено было торжественное открытие этого Общества. В 11 часов утра, в этот день, члены Общества любителям, духовного просвещения собрались в залу епархиальной библиотеки, помещающейся в здании Высокопетровского монастыря, которым я тогда управлял. В залу прибыл, в моем сопровождении, и попечитель Общества, высокопреосвященный митрополит Филарет. Открытие Общества началось молебным пением ко Пресвятой Троице, которое совершил соборне сам владыка. За тем, по занятии членами Общества своих мест, читаны были: 1) Указ Св. Синода и другие документы, относящиеся к учреждению Общества и 2) Учено-литературные труды попечителя и членов Общества. Все эти документы и литературные статьи напечатаны в 1-й книге, под заглавием: Чтения в Московском, обществе любителей духовного просвещения, М. 1863 г.

Не могу не выписать здесь нескольких слов из речи высокого попечителя Общества, в которой он раскрыл черты истинной мудрости:

«Мудрость христианская кротка. О семь качестве, кажется особенно нужно в настоящее время напомнить имеющим притязание на просвещение, или на служение просвещению. Дух порицания бурно дышит в области русской письменности. Он не щадит ни лиц, ни званий, ни учреждений, ни властей, ни законов. Для чего это? – Говорят: для исправления. Но мы видим, как порицание сражается с порицанием, удвоенными и утроенными нападениями, и ни одна сторона не обещает исправиться. А что в самом деле должно произойти, если все будет обременено, и все

(Продолжение следует)

—1—

А. Состав академии

I. а) Состав почетных членов

К началу отчетного года почетными членами Московской Духовной Академии состояли 25 лиц: 19 духовных и 6 светских. – В течение года вновь избраны в звание почетных членов Академии и утверждены в означенном звании Святейшими Синодом: а) заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Тайный Советник, Николай Ивановичи Субботин – во уважение его много-полезной сорокалетней профессорской деятельности в Академии и его ученых трудов по истории русского раскола: б) заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Статский Советник, Евгений Евсигнеевич Голубинский – во уважение высоких ученых заслуги его по разработке русской церковной истории и истории славянских церквей и во внимание к много-полезной профессорской деятельности его в Академии в течение тридцати пяти лети, и в) протоиерей Московской Сергиевской, в Рогожской слободе, церкви Иоанн Григорьевичи Виноградов – во внимание к пятидесятилетней плодотворной деятельности его на пользу Православия в борьбе с расколом как посредством постоянных устных бесед, так и многочисленных научно-литературных трудов.

—2—

Из числа почетных членов Академия в течение отчетного года лишилась четырех: а) Высокопреосвященнейшего Палладия, Митрополита С.-Петербургского и Ладожского, состоявшего почетным членом Академии с 1885 года; б) протоиерея Московского Кафедрального Христа Спасителя Собора Алексея Иоанновича Соколова, избранного в это звание в 1889 году; в) Директора Императорской Публичной Библиотеки, ординарного академика Императорской Академии Наук, Действительная Тайного Советника, Афанасия Федоровича Бычкова, состоявшего почетным членом Академии с 1876 года, и г) заслуженного ординарного профессора Киевской Духовной Академии, Действительного Статского Советника, Дмитрия Васильевича Поспехова, избранного в почетные члены в 1895 году.

б) Личный состав почетных членов Академии к 1-му октября 1899 года.

С 1878 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Амвросий, Архиепископ Харьковский и Ахтырский.

С 1880 года:

Его Высокопревосходительство, г. Обер-Прокурор Святейшего Синода, Статс-Секретарь, Действительный Тайный Советник, Константин Петрович Победоносцев.

С 1884 года:

Его Преосвященство, Преосвященнейший Мисаил, Епископ Могилевский и Мстиславский.

Его Преосвященство, Преосвященнейший Виссарион, Епископ Костромской и Галичский.

С 1885 года:

Его Императорское Высочество, Великий Князь Сергий Александрович.

—3—

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Сергий, Архиепископ Владимирский и Суздальский.

С 1886 года:

Его Преосвященство, Преосвященнейший Сильвестр, Епископ Каневский, Викарий Киевской епархии.

Его Высокопреподобие, Духовник Их Императорских Величеств, Протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев.

Его Высокопреподобие, Председатель Учебного Комитета при Святейшем Синоде, Протоиерей Петр Алексеевич Смирнов.

С 1887 года:

Его Высокопреподобие, Член Учебного Комитета при Святейшем Синоде, Протоиерей Александр Поликарпович Владимирский.

С 1889 года:

Его Высокопреподобие, Протоиерей Московский Зачатиевской (в Углу) церкви Михаил Симонович Боголюбский.

С 1891 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Феогност, Архиепископ Новгородский и Старорусский.

Его Преосвященство, Преосвященнейший Арсений, Епископ Кирилловский, Викарий Новгородской епархии.

С 1892 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Иоанникий, Митрополит Киевский и Галицкий.

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Антоний, Митрополит С.-Петербургский и Ладожский.

С 1893 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Ионафан, Архиепископ Ярославский и Ростовский.

—4—

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Димитрий, Архиепископ Тверский и Кашинский.

Его Высокопреподобие, Настоятель Андреевского Кронштадтского Собора, Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев.

Его Высокопреподобие, Протоиерей Московской Николаевской, в Толмачах, церкви Дмитрий Феодорович Касицын.

Его Высокопревосходительство, г. Государственный Контролер, Действительный Тайный Советник, Тертий Иванович Филиппов.

Его Превосходительство, г. Товарищ Обер-Прокурора Святейшего Синода, Тайный Советник, Владимир Карлович Саблер.

С 1898 года:

Его Высокопреподобие, Протоиерей Московской Сергиевской, в Рогожской слободе, церкви Иоанн Григорьевич Виноградов.

Его Превосходительство, заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Тайный Советник, Николай Иванович Субботин.

Его Высокородие, заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Статский Советник, Евгений Евсигнеевич Голубинский.

II. Состав служащих

В начале отчетного года на службе при Академии состояли: Ректор Академии Архимандрит Арсений, исправляющий должность Инспектора иеромонах Иннокентий, 8 ординарных профессоров, 9 экстраординарных профессоров, 1 доцент, 5 исправляющих должность доцента, 1 лектор, 1 сверхштатный, с званием ординарного профессора, и 1 временный преподаватель. Прочих должностных лиц было 8, а всех служащих при Академии 36 лиц. – Двое из доцентов были вместе и лекторами новых Языков:

—5—

один – французского, другой – английского, и один экстраординарный профессор – временным преподавателем библейской истории.

В личном составе и служебном положении состоящих на службе при Академии лиц произошли в течение года следующие перемены:

16 января 1899 года Высочайше утвержден всеподданнейший доклад Святейшего Синода о бытии Ректору Академии Архимандриту Арсению Епископом Волоколамским, третьим викарием Московской епархии, с оставлением его в должности Ректора Академии – Хиротония совершена 28 февраля 1899 года в Московском Кафедральном Христа Спасителя Соборе.

Исправляющий должность Инспектора и доцента Академии иеромонах Иннокентий указом Святейшего Синода от 23 декабря 1898 года за № 7594 определен членом С.-Петербургского духовного цензурного Комитета. – Тем же указом Святейшего Синода Инспектор Новгородской духовной семинарии иеромонах Евдоким назначен Инспектором Московской Духовной Академии, с званием экстраординарного профессора и возведением в Новгороде в сан архимандрита, причем возложено на него чтение лекций по кафедре гомилетики и истории проповедничества, и окладом содержания, присвоенным должностям доцента и инспектора духовной академии.

Временный преподаватель еврейского языка и библейской археологи, Цензор Московского Цензурного Комитета Михаил Никольский Советом Академии избран и резолюцией Его Высокопреосвященства от 16 июля 1899 года утвержден исправляющим должность доцента Академии по означенной кафедре.

Эконом Академии иеромонах Гедеон резолюцией Его Высокопреосвященства от 1 февраля 1899 года уволен, согласно его прошению, по расстроенному здоровью, от зани-

—6—

маемой им должности. – На его место Правлением Академии избран и тою же резолюцией Его Высокопреосвященства утвержден в должности эконома Академии эконом Нижегородской духовной семинарии Аполлон Репьев.

Почетный блюститель Академии по хозяйственной части, потомственный почетный гражданин Василий Хлудов резолюцией Его Высокопреосвященства от 20 августа 1899 года уволен, согласно его прошению, от занимаемой им должности. – На его место Правлением Академии избран и тою же резолюцией Его Высокопреосвященства утвержден в должности почетного блюстителя Академии по хозяйственной части Московский купец Сергей Моргунов.

Профессорский стипендиат выпуска 1898 года Борис Каптерев по утвержденному г. Обер-Прокурором Святейшего Синода 30 шля 1899 года докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде назначен на должность помощника инспектора в Тверскую духовную семинарию. – Другой профессорский стипендиат того же выпуска Дмитрий Введенский назначения на духовно-учебную службу до сего времени не получил. – Вместо них на 1899–1900 учебный год Советом Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, оставлены при Академии для приготовления к замещению вакантных преподавательских кафедр окончившие в отчетном году курс кандидаты богословия: Иван Петровых и Константин Орлов.

За указанными здесь и в дальнейших отделах настоящего отчета переменами, к 1-му октября 1899 года на службе при Академии состоят:

Ректор Академии Арсений, Епископ Волоколамский, третий викарий Московской епархии, магистр богословия, преподающий библейскую историю.

Инспектор Академии, экстраординарный профессор по кафедре гомилетики и истории проповедничества, магистр богословия, Архимандрит Евдоким.

—7—

Заслуженный ординарный профессор по кафедре русской гражданской истории, доктор русской истории, Действительный Статский Советник Василий Ключевский.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре латинского языка и его словесности, член академического Правления, доктор богословия, Статский Советник Петр Цветков.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре древней гражданской истории, член академического Правления, доктор церковной истории, Статский Советник Николай Каптерев.

Ординарный профессор по кафедре русского и церковно-славянского языков (с палеографией) и истории русской литературы, член академического Правления, доктор богословия, Статский Советник Григорий Воскресенский.

Ординарный профессор по кафедре истории и разбора западных исповеданий, доктор богословия, Статский Советник Василий Соколов.

Ординарный профессор по кафедре греческого языка и его словесности, доктор богословия, Статский Советник Иван Корсунский.

Ординарный профессор по кафедре церковного права, доктор церковного нрава, Статский Советник Николай Заозерский.

Ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета, доктор богословия, Статский Советник Митрофан Муретов.

Сверхштатный преподаватель естественно-научной апологетики, в звании ординарного профессора, магистр богословия, Действительный Статский Советник Димитрий Голубинский.

Экстраординарный профессор по кафедре теории словесности и истории иностранных литератур, магистр богословия, Статский Советник Иерофей Татарский.

Экстраординарный профессор по кафедре догматического

—8—

богословия, доктор богословия Статский Советник Александр Беляев.

Экстраординарный профессор по кафедре пастырского богословия и педагогики, магистр богословия, Статский Советник Александр Шостьин.

Экстраординарный профессор по кафедре церковной археологии и литургики, магистр богословия, Коллежский Советник Александр Голубцов.

Экстраординарный профессор по кафедре метафизики и логики, магистр богословия, Коллежский Советник Алексей Введенский.

Экстраординарный профессор по кафедре введения в круг богословских наук, магистр богословия, Коллежский Советник Сергей Глаголев.

Экстраординарный профессор по кафедре общей церковной истории, магистр богословия, Надворный Советники Анатолий Спасский.

Экстраординарный профессор по кафедре Священного Писания Ветхого Завета, магистр богословия, Коллежский Советник Василий Мышцын.

Экстраординарный профессор по кафедре патристики, магистр богословия, Надворный Советник Иван Попов.

Доцент по кафедре новой гражданской истории и лектор английского языка, магистр богословия, Надворный Советник Иван Андреев.

Исправляющий должность доцента по кафедре еврейского языка и библейской археологии, кандидат богословия, Статский Советник Михаил Никольский.

Исправляющий должность доцента по кафедре психологии и лектор французского языка, кандидат богословия, Повел Соколов.

Исправляющий должность доцента по кафедре истории и обличения русского раскола, кандидат богословия, Илья Громогласов.

—9—

Исправляющей должность доцента по кафедре истории философии, кандидат богословия, Павел Тихомиров.

Исправляющей должность доцента по кафедре нравственного богословия, кандидат богословия, Николай Городенский.

Исправляющий должность доцента по кафедре русской церковной истории, кандидат богословия, Сергей Смирнов.

Лектор немецкого языка, студент семинарии, Коллежский Советник Василий Лучинин.

Секретарь Совета и Правления Академии, кандидат богословия, Коллежский Ассессор Николай Всехсвятский.

Помощник секретаря, кандидат богословия, Коллежский Секретарь Борис Забавин.

Библиотекарь, действительный студент Академии, Коллежский Секретарь Константин Попов.

Помощник библиотекаря, действительный студент Академии, Губернский Секретарь Василий Протопопов.

Помощник инспектора, кандидат богословия, иеромонах Анастасий.

Помощник инспектора, кандидат богословия, Коллежский Секретарь Александр Покровский.

Эконом, студент семинарии, Губернский Секретарь Аполлон Репьев.

Почетный блюститель Академии по хозяйственной части, Московский купец Сергей Моргунов.

Вольнонаемный врач академической больницы, Коллежский Советник Иван Соколов.

Профессорские стипендиаты – Иван Петровых и Константин Орлов.

III. Состав учащихся

К 1898–1899 учебному году оставались от предшествовавшего года три академические курса: IV, III и II в числе 150 студентов; I же курс (LVII со времени основания Академии) образовался в начале отчетного года после пове-

—10—

рочных испытаний лиц, желавших поступить в состав этого курса.

К поверочным испытаниям явились 65 студентов духовных семинарий: 20 по назначению семинарских Правлений и 45 в качестве волонтеров. Кроме них допущены были к испытаниям: 1 окончивший курс Московского Императорского Технического Училища и 4 иностранных уроженца: два болгарина, один серб и один босниец.

Испытания произведены были с 19 по 26 августа 1898 года включительно; устный – по Священному Писанию Ветхого Завета (книги учительные и пророческие), общий (до разделения церквей) и русской (до учреждения Святейшего Синода) церковной истории, греческому языку и одному из новых языков, по выбору экзаменующихся, а для письменных упражнений были даны три темы: по нравственному богословию, обличительному богословию и словесности. – Двое из допущенных к приемным испытаниям лиц (1 студент, присланный из Тифлисской семинарии и 1 волонтер – окончивший курс Московского Императорского Технического Училища) сдавали экзамен, вместо греческого, по латинскому языку, а четыре иностранных уроженца вовсе не держали испытания ни по древнему, ни по новому языку.

По окончании испытаний 45 студентов духовных семинарий и 1 окончивший курс Московского Императорского Технического Училища приняты были в число студентов Академии; 11-ти студентам (волонтерам), удовлетворительно выдержавшими поверочные испытания, Советом Академии отказано было в приеме по недостатку помещения в академических зданиях, а остальным 9-ти студентами духовных семинарий (трем присланным семинарскими Правлениями и шести волонтерами) – по недостаточной подготовленности к слушанию академических лекций. – Из студентов, принятых в Академию, 30 были зачислены на

—11—

казенные стипендии, 14 на частные, а остальным предоставлено содержаться на собственные средства.

Кроме означенных лиц в самом начале отчетного года приняты были в состав I курса еще 15 человек: 1 окончивший курс Императорского Московского Университета – на основании указа Святейшего Синода от 26 ноября 1876 года за № 3779; 1 из волонтеров, удовлетворительно выдержавших поверочные испытания, но не принятых в число студентов Академии вследствие недостатка помещения в академических зданиях, – по утвержденному Его Высокопреосвященством определению Совета Академии от 28 ш сентября 1898 года: 1 священник, волонтер Донской семинарии, не вполне удовлетворительно выдержавший поверочные испытания, – по особому ходатайству о нем пред Его Высокопреосвященством Ректора Академии, и 12 иностранных уроженцев (4 подвергавшихся поверочным испытаниям и 8 явившихся после оных) – на основании указов Святейшего Синода от 30 июня, 18 и 31 июля, 5, 12, 24, 27 и 31 августа, 10 сентября и 30 октября 1898 года за № 3270, 3766, 4148, 4224, 4377, 4651, 4742, 4785, 5078 И 6242. Первые трое и один из болгарских уроженцев приняты своекоштными студентами, а остальным 11-ти иностранным уроженцам назначены Святейшим Синодом на содержание в Академии особые стипендии.

При полном составе академических курсов в начале учебного года в Академии было 212 студентов, именно: в I курсе – 62 студента (в том числе 1 оставленный на повторительный курс), во II – 52, в III – 46 и в IV – 52.

В этом числе казеннокоштных было 121, стипендиатов, содержавшихся на проценты с пожертвованных Академии капиталов – 35²⁸⁰⁴, на счет сумм Московской

—12—

кафедры – 6, на счет специальных средств Святейшего Синода – 20, стипендиатов Троице-Сергиевой Лавры – 16 и

—13—

своекоштных – 14. – Из последних значительное большинство в течение отчетного года пользовалось пособием от Братства Преподобного Сергия, а некоторым назначено было вспомоществование и из процентов с капитала, завещанного покойною П.А. Мухановою.

В течение отчетного года в составе студентов произошли следующие перемены:

а) указом Святейшего Синода от 26 августа 1898 года за № 4746 перемещен из Киевской Духовной Академии в Московскую один студент II курса, сербский уроженец, с переводом ассигнованной на его содержание стипендии Святейшего Синода;

б) уволены из Академии по прошениям три студента II-го и три студента I-го курса (в числе последних один греческий уроженец, содержавшийся на особой стипендии Святейшего Синода) и

в) один студент IV курса по утвержденному Его Вы-

—14—

сокопреосвященством определению Правления Академии от 17 декабря 1898 года уволен из Академии на полгода с правом обратного поступления на тот же курс.

За происшедшими переменами студенты к концу отчетного года распределялись по группам и классам языков в таком числе: в I курсе – в первой группе – 29 студентов, во второй – 80; во II курсе: в первой группе – 18 студентов, во второй – 37; в III и IV курсах распределения по группам не было. – Греческий язык изучали в I курсе – 37 студентов, во II – 31, в III – 26; латинский язык: в 1 курсе – 22 студента, во II – 19, в III – 20; французский язык: в I курсе – 13 студентов, во II – 9; немецкий язык: в I курсе – 35 студентов, во II – 38; английский язык: в 1 курсе – 11 студентов, во II – 3. – Изъявили желание слушать лекции по естественно-научной апологетике все студенты I курса.

Из студентов Академии в отчетном году некоторые жили вне академических зданий, а именно: III курса Дмитрий Шувалов, II курса Михаил Горский и 1 курса Семен Зернов – у своих родителей, с разрешения Совета Академии, данного на основании примечания к § 113-му устава духовных академий; б) IV курса: Иван Германиди, Евстратий Кариако, Стефан Мелиссари – греческие уроженцы, Ксенофонт Кушевич – македонский уроженец, III курса Иван Пампулов – болгарский уроженец, II курса: Федор Евстратиадис, Евангел Саригиани – греческие уроженцы, Иван Кастратович – сербский уроженец и I курса: Томо Буркович, Лука Иокич, Симон Саввич – сербские уроженцы, Георгий Кириакадис, Савва Тсолакис – греческие уроженцы и Николай Ступаревич – боснийский уроженец – все четырнадцать на частных квартирах, с разрешения Совета Академии, данного на основании указа Святейшего Синода от 28 апреля 1887 года за № 1377, коим разрешается сту-

—15—

дентам-иностранцам жить вне академических зданий, на частных квартирах.

Б. Деятельность академии

I. Деятельность Совета Академии

В течение отчетного года Совет имел 13 собраний: 1 торжественное в день годичного акта и 12 обыкновенных.

В ряду обычных занятий Совета наиболее важными были: 1) замещение вакантных кафедр в Академии; 2) присуждение ученых степеней; 3) пополнение и устройство академической библиотеки и церковно-археологического музея и 4) присуждение премий и распределение пособий.

1) К началу отчетного года оставалась вакантною кафедра библейской истории, причем временное преподавание этого предмета поручено было Советом Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, экстраординарному профессору Академии по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Василию Мышцыну. – Наметив кандидатом для замещения означенной кафедры одного из окончивших в отчетном году курс воспитанников Академии, Совет Академии, имея в виду, с одной стороны, требование § 60-го устава духовных академий, по которому один преподаватель не может занимать двух кафедр, кроме крайних случаев и никак не далее одного года, с другой – нежелание кого-либо из гг. профессоров и преподавателей Академии принять на себя временное преподавание библейской истории в наступившем 1899–1900 учебном году, просил принять на себя этот труд Преосвященного Ректора Академии Арсения, Епископа Волоколамского, состоявшего в бытность Инспектором Академии исправляющим должность ординарного профессора по кафедре библейской истории, но при вступлении на должность Ректора Академии оставившего за собою преподавание этого

—16—

предмета лишь в положенном § 21-м академического устава количестве двух лекций в неделю, на что Преосвященными Ректором и выражено было согласие. – Постановление Совета утверждено было резолюцией Его Высокопреосвященства от 16 июля 1899 года.

2) Ученых степеней удостоены Советом Академии следующие лица:

А. Степени доктора богословия – экстраординарный профессор Московской Духовной Академии, магистр богословия, Александр Беляев за сочинение под заглавием: «О безбожии и антихристе. Том I: Подготовление, признаки и время пришествия антихриста». Сергиев Посад, 1898 г. Указом Святейшего Синода от 17 мая 1899 года за № 2726 профессор Беляев за отличные по своим достоинствам ученые труды его утвержден в означенной степени. – Кроме того указом Святейшего Синода от 22 декабря 1898 года за № 7541 утверждены в степени доктора богословия протоиерей С.-Петербургской Успенской, что на Сонной, церкви Константин Никольский, удостоенный Советом Академии этой степени за совокупность его учебных и специально-ученых трудов, посвященных преимущественно изучению богослужения Православной Церкви, в минувшем учебном году.

Б. Степени кандидата богословия удостоены Советом Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, 34 студента, окончивших в отчетном году академической курс из них 8 – с правом на получение степени магистра; без нового устного испытания, если представят диссертации на степень магистра и защитят их установленным порядком; остальные 26 – с правом на получение означенной степени по выдержании новых устных испытаний по тем предметам, по коим они не оказали успехов, соответствующих степени магистра, и представлении нового сочинения. – Кроме того, утверждены в отчетном году

—17—

в степени кандидата богословия, по представлении кандидатских сочинений, 8 действительных студентов, окончивших академический курс в 1889 (1), 1897 (1) и 1898 (6) гг.; из них трое – с правом на получение степени магистра без нового устного испытания.

В. В звании действительного студента утверждены 17 студентов, окончивших в отчетном году академический курс, с правом на получение степени кандидата богословия: 5 – по представлении каждым нового семестрового сочинения по одному предмету; 7 – по представлении удовлетворительных кандидатских сочинений, 4 – по представлении кандидатского сочинения и нового семестрового сочинения по одному предмету и 1 – по представлении двух новых семестровых сочинений и удовлетворительном выдержании устных испытаний по тем предметам (6), по которым он в течение академического курса не оказал успехов, соответствующих степени кандидата. – В течение вакационного времени семью действительными студентами означенные условия были выполнены, и они утверждены в степени кандидата богословия.

3) А. В 1898–99 учебном году библиотека пополнилась 1.407 названиями книг, журналов и брошюр в 3.631 томах и тетрадях. Из них 665 названий в 1.768 томах приобретены покупкой, а 742 названия в 1.863 томах поступили в библиотеку как дар разных лиц и учреждений и в обмен на академический журнал. – Из пожертвований выдаются: а) фототипическая репродукция Евангелия князя Мирослава, XII в., присланная в библиотеку по распоряжению Его Величества, Короля Сербского Александра I; б) пожертвование С.И. Квитницкой – 202 названия в 295 томах – издания классиков, сочинения по филологии и др.; в) 3 рукописи, пожертвованные Московским священником В.И. Флериным и студентом Нежинского Института С.В. Горицким; г) дар бывшего студента I курса

—18—

Академии В.Н. Львова, передавшего библиотеке 12 названий книг в 13 томах, из которых одно название (Maspero. Histoire ancienne des peuples de I’ Orient classique. Voll. 2. Paris, 1895–1897) стоит 30 рублей.

Книги для академической библиотеки приобретались, с разрешения Совета Академии, по запискам наставников Академии, сверенным с наличностью библиотеки.

Выдача книг производилась наставникам, в случае надобности, во всякое время, а студентам в учебные дни. – В отчетном году было выдано из библиотеки 7.709 названий книг в 11.614 томах, из которых 5.961 название в 8.970 томах приходилось на долю студентов.

Кроме исполнения текущих обязанностей по библиотеке, библиотекарь Константин Попов занимался составлением:

а) систематического каталога библиотеки покойного Высокопреосвященного Саввы, Архиепископа Тверского, которого напечатал 8 листов, и б) каталога иностранных рукописей академической библиотеки. – Помощник библиотекаря Василий Протопопов составил: а) каталог имеющихся в библиотеке «Епархиальных Ведомостей» и б) список книг, поступивших в библиотеку от С.И. Квитницкой.

Б. В церковно-археологический музей, находящийся в заведывании экстраординарного профессора Академии по кафедре церковной археологии и литургики Александра Голубцова, в отчетном году поступило: восемь медно-литых образков, альбоме фотографий с замечательных предметов ризницы Московского Симонова монастыря (Москва, 1895 г.), фототипический снимок с иконы святителя Митрофана Воронежского, гравированное изображение Киево-Братской иконы Богоматери и три монеты. Наибольшую ценность представляет не имеющийся в продаже альбом, изданный и подаренный A.П. Бахрушиным. – Жертвователями в музей, кроме последнего, были: прот. С.И. Остроумов, свящ. С.Е. Зверев, профф. Н.И. Петров и А.И.

—19—

Голубцов, студ. С.Д. Бондарь и академический служитель И. Журавлев.

4) В распоряжении Совета Академии в отчетном году было 7 премий:

а) Митрополита Московского Макария в 485 рублей – за лучшие печатные труды наставников Академии. – Разделена Советом Академии на две равные части (по 242 р. 50 к.), которые и присуждены, с утверждения Его Высокопреосвященства, заслуженному ординарному профессору Академии Николаю Каптереву за сочинение под заглавием: «Сношения иерусалимских патриархов с Русским правительством с половины XVI до конца XVIII столетия (l-я половина XV-го тома, «Православного Палестинского Сборника», 1895 г.) и в текущем столетии (1815–1844 гг.)» (2-я половина тома, 1898 г.); издание Православного Палестинского Общества, и экстраординарному профессору Александру Беляеву за его докторскую диссертацию: «О безбожии и антихристе. Том I: Подготовление, признаки и время пришествия антихриста». Сергиев Посад, 1898 г.

б) Митрополита Московского Макария в 291 рубль – залучили магистерские сочинения воспитанников Академии – Присуждена Инспектору Академии Архимандриту Евдокиму за его магистерскую диссертацию под заглавием: «Св. Апостол и Евангелист Иоанн Богослов. Его жизнь и благовестнические труды. Опыт библейско-исторического исследования». Сергиев Посад, 1898 г.

в) Епископа Курского Михаила в 201 рубль – за лучшие печатные труды наставников и воспитанников Академии по Священному Писанию – Назначение означенной премии, за непредставлением сочинений на оную наставниками Академии, отложено до следующего года.

г) Митрополита Литовского Иосифа в 165 р. – за лучшие кандидатские сочинения воспитанников Академии –Выдана Советом кандидату Академии выпуска 1895 года Ивану Ба-

—20—

чалдину за сочинение на тему: «Характер отношешй церковных писателей к употреблению в церкви священных изображений до времени иконоборства».

д) Протоиерея А.И. Невоструева в 158 р., имеющая то же назначение. – Выдана кандидату того же выпуска Дмитрию Введенскому за сочинение: «Учение Ветхого Завета о грехе».

е) Протоиерея А.М. Иванцова-Платонова в 183 р. 75 к. – за лучшие кандидатские сочинения по церковной истории. – Присуждена кандидату того же выпуска Ивану Смирнову, за сочинение на тему: «Михаил VIII Палеолог и его царствование в церковно-историческом отношений».

ж) Протоиерея И. Орлова в 32 р. – за лучшие успехи в сочинении проповедей. – Выдана кандидату того же выпуска Борису Каптереву.

Кроме означенных премий в распоряжении Совета Академии находилась половина процентов с капитала, поступившего по завещанию покойной П.А. Мухановой, предназначенная на выдачу дополнительных к казенному жалованию пособий членам академической корпорации, в количестве 1.187 р. 50 к. – На основании п. 4 правил распределения процентов с Мухановского капитала, Совет Академии в отчетном году, с утверждения Его Высокопреосвященства, постановил выдать пособия следующим пяти членам академической корпорации ординарным профессорам Василию Соколову, Ивану Корсунскому и Николаю Заозерскому, экстраординарным профессорам Александру Беляеву и Александру Шостьину, по равной сумме – 237 р. 50 к. – каждому.

II. Занятия Правления Академии

Занятия Правления, согласно требованиям академического устава, состояли в приеме, хранении и расходовании сумм, поступавших на содержание Академии, в своевременном и сообразном с действительными потребностями заготов-

—21—

лении и употреблении различных припасов и материалов по содержанию студентов и академических зданий, причем главные из них приобретаемы были с торгов, а остальные хозяйственным способом, – вообще в управлении хозяйственною частью по Академии; в наблюдении за порядком и чистотой в академических зданиях и содержанием их в исправности. Кроме того, предметом занятий Правления были и некоторые другие дела по административной, учебной и воспитательной частям.

Главными источниками доходов, поступавших на содержание Академии, в отчетном году, как и прежде, служили: а) суммы, ассигнованные по штату и смете из духовно-учебного капитала и Государственного Казначейства; б) проценты с принадлежащих Академии капиталов; в) сумма, ежегодно поступающая от Московской кафедры на жалование одному сверхштатному преподавателю и содержание шести неполных стипендиатов кафедры из студентов Академии; г) поступления от Духовного Собора Свято-Троицкой Сергиево Лавры на содержание 16 полных стипендиатов Лавры из студентов Академии и д) взносы своекоштных студентов.

Принадлежащие Академии капиталы, заключавшиеся к началу отчетного года в сумме 291.140 р. (по номинальной стоимости процентных бумаг) получили в течение года следующее приращение:

1) На проценты за 1898-й год с капиталов: а) поступившего по завещанию покойного Высокопреосвященного Макария, Архиепископа Донского и Новочеркасского, на учреждение при Академии стипендии его имени; б) завещанного с таковым же назначением покойным потомственным почетным гражданином В.И. Феолого и в) пожертвованного покойною А.Ф. Аксаковою на учреждение при Академии стипендии имени И.С. Аксакова – приобретены Правлением Академии 6 свидетельств Государственной 4% ренты на сумму 800 рублей.

—22—

2) Советом Братства Преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Московской Духовной Академии согласно постановлению общего собрания членов Братства, внесен на учреждение при Академии стипендии имени покойного заслуженного ординарного профессора Академии Виктора Димитриевича Кудрявцева-Платонова капитал в 5.800 рублей (свидетельствами Государственной 4% ренты).

Расходование сумм сметных и сверхсметных и процентов с принадлежащих Академии капиталов производилось по мере надобности, согласно с сметою, специальным назначением сумм и особыми предписаниями высшего начальства. – Находившиеся в распоряжении Правления проценты с капитала, пожертвованного покойным Высокопреосвященным Митрополитом Московским Филаретом, по случаю исполнившегося в 1864 году пятидесятилетия Московской Духовной Академии, на ежегодное награждение одного из наставников Академии, – в количестве 553 р. 50 к., – выданы в отчетном году, с утверждения Его Высокопреосвященства, экстраординарному профессору Алексею Введенскому, а половина процентов с Мухановского капитала, в количестве 1.187 р. 50 к., предназначенная на выдачу пособий беднейшим студентам Академии и также предоставленная, за вычетом 660 р. на содержание трех полных стипендиатов имени П.А. Мухановой, в распоряжение Правления Академии, распределена им в двух заседаниях, предшествовавших крайнему сроку взноса денег своекоштными студентами за содержание в Академии (в сентябре и январе месяцах) между теми из них, которые ни из сумм Братства Преподобного Сергия, ни из собственных средств не имели возможности обеспечить свое дальнейшее пребывание в Академии.

Деятельность Правления как по экономической, так и по другим частям была контролируема Высокопреосвя-

—23—

щенным Митрополитом Московским по журналам собратний Правления, а по экономической части, сверх того, по окончании сметного года, – и местным Ревизионным Комитетом.

III. Занятия наставников Академии

Занятия наставников Академии состояли в разработке предметов академического образования, в чтении лекций по программам, представленным в начале учебного года и утвержденным Советом Академии, в руководствовании студентов в самостоятельных их научных занятиях, в исполнении поручений Совета и обязанностей, возлагаемых начальством, а также в исполнении обязанностей, соединенных с званием членов различных ученых и благотворительных обществ, и в учено-литературных трудах. – Наставники, занимающие штатные кафедры, и преподаватель естественно-научной апологетики имели от трех до пяти лекций в неделю. При таком числе лекций наставники исполнили по преподаванию своих предметов следующее:

Ректор Академии, Арсений, Епископ Волоколамский, по кафедре библейской истории студентам I курса прочитал:

Введение в науку. Здесь были рассмотрены вопросы: понятие о науке, уясняемое из анализа названия ее и из отношения ее к другим богословским наукам, близким к ней по содержанию: научный метод изложения и его ограничение; разделение истории Ветхозаветной Церкви на периоды; источники науки – библейские и внебиблейские; очерк литературы библейской истории.

А. Первый период истории Ветхозаветной Церкви (патриархальный). После краткого очерка истории Ветхозаветной Церкви от начала ее до призвания Авраама, подробно был рассмотрен патриархальный период от отца верующих до конца времени патриархов. Особенное внимание посвящено

—24—

было обзору внутреннего состояния Ветхозаветной Церкви в период патриархальный.

Б. Период Синайского законодательства. Рассмотрены были следующие отделы: а) образование избранного народа и приготовление его к вступлению в Завет с Богом; б) устройство Церкви и гражданского общества по Синайскому законодательству; в) события во время странствования Израильтян от Синая к Ханаану; г) состояние Израильского народа во времена Иисуса Навина и Судей.

Б. Период пророческо-царский. Сообщены предварительные сведения об общем характере церковно- исторической жизни во времена пророков и царей, о начале этого периода, о пророчестве и пророческом служении, в частности о высоком значении деятельности Самуила, как шофета и как пророка, и об установлении царской власти. Эпоха трех первых царей неразделенного царства.

Инспектор Академии, экстраординарный профессор по кафедре гомилетики и истории проповедничества Архимандрит Евдоким студентам III курса прочитал:

1. По истории проповеди, проповедь Спасителя, Апостолов, мужей Апостольских, Климента Александрийского, Оригена, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста.

2. По истории гомилетики: историю гомилетики святоотеческой и средневековой.

Заслуженный ординарный профессор Василий Ключевский по кафедре русской гражданской истории студентам II курса прочитал курс русской истории до конца царствования Императрицы Екатерины II с кратким обзором дальнейшего времени до половины XIX века.

Заслуженный ординарный профессор Петр Цветков по латинскому языку и его словесности студентам I курса объяснял Фасты Овидия и прочитал краткий очерк истории древней римской религии; студентам II курса объяснял

—25—

Георгики Виргилия; студентам III курса объяснял сатиры Горация и изложил историю римской литературы.

Заслуженный ординарный профессор Николай Каптерев по древней гражданской истории прочитал студентам I курса: 1) истории науки, 2) истории Востока и 3) истории Греции – История Рима не была прочитана.

Ординарный профессор Григорий Воскресенский по русскому и церковно-славянскому языкам (с палеографией) прочитал студентам II курса, после общих замечаний о значении древнего церковно-славянского языка для науки общего сравнительного языковедения и в частности для славяно-русской филологии: 1) краткий очерк новейшего сравнительного языкознания и более подробный очерк изучения церковно-славянского и русского языков, 2) общие и более частные понятия и правила по предмету славяно-русской палеографии, 3) историко-филологическое обозрение церковно-славянского и русского языков – по программе, сопровождая чтения палеографическими и грамматическими разбором древних церковно-славянских и русских памятников по составленной тем же профессором «Славянской христоматии», вып. 1, М. 1882 г. и 4) обозрение первоначальной церковно-славянской письменности (ученые труды, относящиеся к жизнеописанию свв. Кирилла и Мефодия, критическая оценка источников, жизнь и просветительная деятельность свв. Кирилла и Мефодия и их ближайших учеников). По истории русской литературы, после общего введения (понятие об истории литературы, как науке, объем, содержание и ученые труды по истории русской литературы) и более частного введения в курс русской народной словесности (понятие о народной словесности, различные взгляды на нее, важность ее для народной психологии и эстетики, научные приемы, труды по славяно-русской мифологии), прочитал согласно программе: 1) о песнях, сопровождающих народные праздники, свадебных песнях

—26—

и обрядах, народных заклятиях, причитаниях, сказках, пословицах, эпосе животном и богатырском (предварительные статьи: сборники богатырских былин, сочинения о былинах, различные взгляды на былины – эстетический, исторический, мифологический, критико-сравнительный прием изучения, разбор теории о происхождении былин Стасова, Потанина, Вс. Миллера), причем более подробно изложено и разобрано содержание былин о богатыре Илье Муромце, 2) из древне-русской литературы о Слове о полку Игореве и 3) из истории новой русской литературы – о Ломоносове, Державине, Фон-Визине, Карамзине, Жуковском, Крылове, Грибоедове, Пушкине, Лермонтове и Гоголе. – Остался непрочитанным отдел древнерусской литературы.

Ординарный профессор Василий Соколов по предмету истории и разбора западных исповеданий прочитал студентам III курса: !) введение в науку, 2) истории отделения западной церкви от союза с восточною, 3) исследование о символических книгах римской церкви, 4) о существенных догматических особенностях римско-католического вероисповедания с их историей и критическим разбором, 5) о причинах религиозной реформации и ее предшественниках, 6) историю реформации в Германии и 7) изложению существенных догматических особенностей протестантизма. – Из общей программы всего предмета остались непрочитанными отделы о разветвлениях протестантизма и сектах.

Ординарный профессор Иван Корсунский по предмету греческого языка и его словесности прочитал студентам I, II и III курсов истории греческого языка в связи с его словесностью в существенных чертах и важнейших явлениях ее, начиная от выделения языка греческого из семьи языков индоевропейских и кончая периодом новогреческим, причем от каждой лекции уделялось до

—27—

15–20 минут на чтение избранных отрывков произведений греческих, языческих и христианских, писателей всех времен истории языка и всех, по возможности и по мере нужды, диалектов его. Это чтение сопровождаемо было филологическим разбором читанного, переводом на русский язык, историческими, географическими и другими разъяснениями к тексту отрывков.

Ординарным профессором Николаем Заозерским по кафедре церковного права прочитано было студентам III курса:

Введение в науку церковного права: общее учение о праве; классификация права; особенности церковного права; задачи науки церковного права.

История церковного права: историческое обозрение источников права: а) канонических, б) исторических и в) действующего законодательства.

Система церковного права: состав церковного общества: учете о лицах церковных; устройство и управление церкви; общие начала церковной организации и церковной власти.

A. Епархиальное Управление. Его формы. Состав учреждений епархиальных; круг их ведомства и порядок делопроизводства.

B. Окружное управление. Его формы. Состав учреждений окружного управления; круг ведения их; порядок делопроизводства.

Не было прочитано из представленной в начале года программы: о церковном имуществе, о церковном судопроизводстве и о браке.

Ординарный профессор Митрофан Муретов по Священному Писанию Нового Завета студентам III курса прочитал: 1) О евангелии по Матфею: разбор свидетельства св. Писания о евангелии Матфея, первоначальный язык евангелия, отношение евангелия Матфея к неканоническому и впослед-

—28—

ствии еретическому евангелию, известному под именем евангелия Евреев, Назореев, Евионеев и др., подлинность евангелия Матфея, время и место написания евангелия, его главная цель и особенности по сравнению с другими евангелиями. – 2) О евангелии по Марку: разбор свидетельства Папия о сем евангелии, писатель евангелия, время написания, назначение и особенности евангелия по сравнению с евангелиями Матфея и Луки. – 3) О евангелии по Луке: толкование пролога сего евангелия, писатель евангелия, время написания, назначение и особенности евангелия по сравнению с другими синоптиками, отношение евангелия Луки к еретическому евангелию Маркиона. – 4) О взаимном отношении синоптических евангелий: гипотезы устного первоевангелия, письменных первоисточников и взаимного пользования, краткое сравнение синоптического текста с точки зрения гипотезы взаимного пользования синоптиков. – 5) О евангелии по Иоанну: жизнь, апостольские труды и особенности духовной природы Иоанна Богослова, внешние свидетельства и внутренние признаки подлинности евангелия, его отношение к синоптикам и отличительные особенности. – 6) О времени совершения Господом последней вечери с учениками, поскольку вопрос сей стоит в неразрывной связи с вопросом о подлинности четвероевангелия. – 7) О книге Деяний Святых Апостолов: писатель книги, ее источники, время и цель написания. – 8) Краткие сведения о соборных посланиях: о характере, времени, способе и цели написания посланий Иакова, Петра и Иуды, – о времени и цели написания послания Иоанна и об отношении 1-го послания Иоанна к его евангелию. – 9) Краткие сведения об Апокалипсисе: характер книги, время и цель написания, ее писатель. – 10) О жизни и посланиях Св. Апостола Павла: а) жизнь Апостола до обращения его в христианство и после обращения – до написания им 1-го послания к Фессалоникийцам; – б) о посланиях Апостола, написанных до пер-

—29—

вых уз его: 1-м и 2-м к Фессалоникийцам, 1-м и 2-м к Коринфянам, к Галатам и Римлянам; – в) о посланиях, написанных во время первых уз Апостола: к Ефесянам, Колоссянам, Филиппийцам, Филимону и к Евреям; – г) о посланиях, написанных после первых уз Апостола и во время вторых уз его: 1-м и 2-м к Тимофею и Титу. – 11) Краткое изъяснительное обозрение содержания евангелий по Матфею и Иоанну и посланий Св. Ап. Павла с подробным экзегетическим анализом избранных из них отделов, особенно же (Мф.1:1–17, 13 и Рим.1:1–5:11).

Экстраординарный профессор Иерофей Татарский по кафедре теории словесности и истории иностранных литератур, после общего введения в науку, прочитал студентам I курса: 1) теорию словесности, с разделением ее на три отдела. В первом отделе изложено было учение о прекрасном и искусстве, во втором – специальное учение о поэзии по сравнению ее с прозой, а в третьем – рассмотрение родов и частнейших видов поэзии. – 2) За теорией словесности следовало изложение истории иностранных литератур, причем ее содержание распределялось по трем главным периодам. В первом периоде рассматриваема была поэтическая литература средних веков от ее начала до эпохи возрождения, во втором – европейская литература с эпохи возрождения до XVIII века, а в третьем – обозреваемы были важнейшие европейские литературы с начала XVIII в. до новейшего времени. В этом последнем периоде не сполна прочитан был небольшой отдел о новейшей французской литературе за недостатком времени при обширности намеченной программы.

Экстраординарный профессор Александр Беляев по догматическому богословию студентам IV курса преподал систему науки до отдела о таинствах и истории ее.

Экстраординарный профессор Александр Шостьин: а) по

—30—

пастырскому богословию студентам IV курса изложил: 1) историю христианского пастырства и 2) теорию его. – Частнее, в первый отдел чтений вошли: 1) Пастырство Господа нашего Иисуса Христа. 2) Учение Св. Апостолов об обязанностях пастырей церкви и пастырская их деятельность, как образец для пастырей. 3) Пастырские воззрения Св. Отцов Церкви: Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского, Блаженного Иеронима и Св. Григория Двоеслова. – Во втором отделе чтений были рассмотрены: понятие о науке пастырского богословия и отношение ее к другим богословским наукам; литература ее (западная и отечественная) со второй половины прошлого века; основная цель христианского пастырства и вытекающая из нее обязанность частного душепопечения по Слову Божию и по учению Св. Отцов Церкви; общие условия пастырской деятельности (призвание к пастырству и приготовление к нему; любовь и доверие пасомых к пастырю) и средства для выполнения ее (пастырские посещения; школа; содействие пасомых; исповедь); наконец, было указано и применение этих средств в частных случаях пастырского служения человечеству, недугующему физически (посещение больных и умирающих), умственно (вразумление неверующих, суеверных и сектантов) и нравственно (наложение епитимий сообразно с индивидуальными особенностями кающихся грешников, или – по выражение Отцов IV всел. собора – «рассматривая качество греха и готовность согрешившего к обращению» – Прав. 102).

б) По педагогике студентам III курса изложили историю педагогики до-христианской (в ее развитии у народов восточных, классических и еврейского) и христианской до появления трудов Песталоцци, причем системы Коменского, Локка и Руссо были рассмотрены с особенной подробностью, а также было указано их значение для всего дальнейшего развития европейской педагогики. К этому

—31—

историческому изложению тесно примыкало теоретическое обсуждение основных вопросов педагогики (о цели воспитания, его объекте и субъекте) и дидактики (о воспитательном значении различных предметов обучения и важнейших методов его).

Экстраординарный профессор Александр Голубцов по церковной археологии и литургике прочитали студентам IV курса после введения в ту и другую науку: 1) об архитектуре древне-христианского, византийского и древне-русского храмов с кратким очерком западных стилей: романского, готического и возрождения; 2) о внутреннем устройстве христианского храма; 3) о древне-христианской, византийской и древне-русской церковной живописи с обозрением важнейших памятников мозаики, миниатюры, скульптуры и нумизматики; 4) о священных и вне-богослужебных одеждах клира и 5) о литургии православной церкви, ее толкованиях на востоке и в России с историческими объяснением литургийных обрядов. – Из программы предмета, представленной Совету Академии в начале учебного года, осталась не преподанной обрядовая сторона таинств по недостатку времени.

Экстраординарным профессором Алексеем Введенским по кафедре метафизики и логики студентам I курса было изложено:

1. Введение в философию, в связи с историческим обозрением различных взглядов на философию и их критикой.

2. Две первых части метафизики: учение о ценности бытия и – космология (проблемы: социологическая, психологическая, биологическая и космологическая в тесном смысле). Третья часть метафизики – онтология – была опущена отчасти вследствие сравнительно большей ее известности слушателями, отчасти же – вследствие введения в космологию нового (сравнительно с прежними годами) отдела: о природе общества и смысле истории.

—32—

3. Курс логики и теории знания (общая часть логики, в связи с основными вопросами теории знания: о категориях, идеях, реальности внешнего мiра и проч.).

Экстраординарный профессор Анатолий Спасский по кафедре общей церковной истории студентам II курса прочитал: 1) введение в науку: историко-критический обзор главнейших источников и пособий для церковной истории; 2) истории христианской церкви за первые три века ее существования и 3) истории первых двух вселенских соборов в связи с догматическими движениями IV-го века.

Экстраординарный профессор Василий Мышцын по Священному Писанию Ветхого Завета студентам II курса прочитал: истории подлинного библейского текста и переводов – греческого, сирского, арамейского, самарянского, латинского, славянского и русского, их характеристику и оценку; основные правила критики библейского текста: предварительные сведения о Пятокнижии, книгах исторических, Псалтири, кн. Иова, Притчах, Екклезиасте и Песни Песней, о книгах Исаии, Иеремии, Иезекииля и Даниила; объяснение труднейших и важнейших мест из Библии; о происхождении и истории ветхозаветного канона; о боговдохновенности Священного Писания; об общем характере неканонических книг и более подробные сведения о книгах Товит, Юдифь и 4 книгах Макк.

Он же, в качестве временного преподавателя библейской истории, студентам I курса прочитал: о состоянии иудейского народа по возвращении из плена, при Ездре и Неемии, при первосвященниках Иоханане и Иаддуе, при Александре Македонском, под господством Сирии, Египта и Рима до разрушения Иерусалима.

Экстраординарный профессор Иван Попов по кафедре патристики студентам II курса изложил: предварительные замечания об этой науке, ее задачах и методе, и сведения о жизни, литературных трудах и догматическом

—33—

учении следующих церковных писателей: св. Климента Римского, св. ап. Варнавы, Ерма, св. Игнатия Богоносца, св. Поликарпа Смирнского, св. Иустина Философа, Тациана, Афинагора, св. Феофила Антиохийского, св. Иринея Лионского , Тертуллиана, Климента Александрийского, Оригена, свв. Афанасия Великого, Кирилла Иерусалимского и Василия Великого. – Остался не оконченным третий отдел программы – период вселенских соборов.

Доцент Иван Андреев по кафедре новой гражданской истории прочитал студентам I курса истории Франции до новейшего времени.

И.д. доцента Павлом Соколовым по кафедре психологии студентам II курса прочитаны: 1) введение в психологию (теоретические, исторические и методологические вопросы; обзор литературы); 2) общая психология (исследование душевной жизни в ее целом, в связи с ее телесными условиями): 3) специальная психология (исследование душевной жизни в ее отдельных явлениях).

И.д. доцента Илья Громогласов по истории и облачению русского раскола прочитал студентам III курса всю историю старообрядческого раскола и отношений к нему русской церкви и государства, с преимущественным обращением внимания на эпоху возникновения названного раскола и с историко-полемическими замечаниями о разностях его с православною церковью в учении и обрядах. Кроме того, в первой половине года вел вне-лекционные практические занятия, имевшие целью ознакомление студентов с некоторыми памятниками древнерусской письменности (Слово Феодоритово и др.) и с процзведениями православной противораскольнической полемики.

И.д. догмата Павел Тихомиров по кафедре истории философии прочитал студентам II курса введение в науку, характеристику философии древней и средневековой и истории новой философии от Декарта до Канта включительно

—34—

т.е. обзор систем Декарта, Гёлинкса, Мальбранша, Спинозы, Локка, Берклея, Юма и Канта.

И.д. доцента Николай Городенский по нравственному богословию прочитал студентам IV курса: о психологических основах нравственности, о сущности и историческом положении христианского нравственного учения и об основных понятиях христианской этики.

И.д. доцента Сергей Смирнов по предмету истории русской церкви читал студентам III курса киевский период истории. 1) Религиозные движения среди народов русской равнины в VII-X вв. 2) Появление христианства среди варягов. 3) Утверждение его в Киеве. 4) Распространение христианства в продолжение периода. 5) Управление русской митрополии. 6) Епархиальное управление. 7) Приходское духовенство. 8) Памятники церковного законодательства. 9) Монашество. 10) Просвещение. 11). Религиозно-нравственное состояние общества.

Временным преподавателем Михаилом Никольским – 1) По предмету еврейского языка с студентами I курса пройдено: алфавит, фонетика: консонантизм, вокализм, масоретская вокализация и акцептуация. Морфология: строение корней, местоимения, глаголы, имена. Этимологический разбор текста 24-й главы книги Бытия.

2) По предмету библейской археологии со студентами II курса пройдено: библейская эпиграфика или чтение древних надписей, имеющих ближайшее отношение к письму, языку и содержанию Ветхого Завета. Прочитаны подлинные тексты: моавитская надпись Меши (IX в. до Р.X.), финикийская надпись царя Хирама из храма Ваала на Ливане (X в. до Р.X.), финикийская надпись Эшмуназара, царя Сидонского (IV в. до Р.X.), Силоамская надпись (еврейская), найденная в Иерусалиме (VIII в. до Р.X.), надписи на еврейских резных камнях (геммах) различных эпох, надписи

—35—

на монетах: маккавейского времени (половины II в. до Р.X.), первого разрушения Иерусалима римлянами (66–67 гг. по Р.X.) и второго разрушения Иерусалима римлянами (133–134 гг. по Р.X.): надписи самаританские (V в. по Р.X.), древнейшие еврейские надписи, написанные квадратными буквами (II в. по Р.X.). Кроме того, прочитаны значительные по объему отделения из Библии Ветхого Завета в связи с надписями.

Сверхштатный преподаватель естественно-научной апологетики профессор Димитрий Голубинский студентам I курса, после вступления, говорил о важности точного исследования фактов, о значении веры для знания и о целесообразном устройстве мiра. Далее преподавал физический отдел о веществе и силах, с частным обозрением сил природы, их законов и действий; при сем указывали на следы премудрости и благости Божией в явлениях природы. Из отдела об устройстве мiра в сем году преподано было немного.

Лектором английского языка доцентом Иваном Андреевым студентами I и II курсов были преподаны правила английского произношения и грамматика английского языка, а затем велись упражнения в переводе с английского языка на русский и читались разные статьи.

Лектором французского языка и.д. доцента Павлом Соколовым студентам I и II курсов были преподаны систематический курс этимологии и основные правила синтаксиса; прочитаны отрывки из Боссюэ, Фенелона, Монтескье, Руссо, Мольера, Ларошфуко, Лябрюйера, и первая половина книги Рибо – Psychologie de l’attention.

Лектором немецкого языка Василием Лучининым – 1) со студентами I курса, по прочтении систематического курса немецкой грамматики, были переведены шестнадцать статей из хрестоматии Berthe (№№ 1, 2, 6, 17, 87, 91, 92, 93, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104 И 106);

—36—

2) со студентами II курса была прочтена l-я глава «Истории тридцатилетней Войны» Schiller’a.

Для оценки успехов студентов в течение отчетного года рассмотрены наставниками 449 семестровых сочинений, представленных студентами I, II и III курсов, и 51 – представленных студентами IV курса и действительными студентами Академии на степень кандидата богословия.

Проповеди, представляемые студентами всех четырех курсов по особому расписанию, рассматривались, а частью и исправлялись о. Инспектором Академии. – Лучшие из них, с благословения Преосвященного Ректора Академии, произносимы были в академическом храме.

Для производства испытаний были составлены 68 комиссий: 11 в начале учебного года для производства приемных испытаний и 57 в конце года для производства переводных и выпускных испытаний.

Сосредотачивая свою деятельность на исполнении прямых обязанностей профессорского звания, наставники Академии занимались в то же время и учено-литературными трудами. Так:

Ректор Академии Епископ Арсений в «Богословском Вестнике» и «Церковных Ведомостях», издаваемых при Святейшем Синоде, напечатали несколько слов и речей.

Заслуженный ординарный профессор Василий Ключевский напечатал в журнале «Русская Мысль» статью под заглавием: «Смена».

Заслуженный ординарный профессор Петр Цветков в «Душеполезном Чтении» напечатал в русском переводе «Песнь об усопших» Св. Романа Сладкопевца.

Ординарный профессор Григорий Воскресенский напечатал в «Богословском Вестнике» статьи: «Чешско-славянская старокатолическая литургия» – перевод с чешского и примечания (1898, октябрь); «К вопросу о снятии болгарской

—37—

схизмы» (1898, декабрь); три статьи под заглавием: «Из церковной жизни православных славян», содержащая в себе обзор церковных событий за 1898-й год в Болгарии, Сербии, Черногории, Карловицкой и Буковинско-Далматинской митрополиях, Боснии и Герцеговине (1899, январь, март, апрель); «Академик А.Н. Бычков, почетный член Московской Духовной Академии» (1899, май); «Величие Пушкина, как поэта и человека». Речь, произнесенная в торжественном собрании в честь А.С. Пушкина в Московской Духовной Академии 26 мая 1899 года (1899, июнь).

Ординарный профессор Василий Соколов напечатал в «Богословском Вестнике» под разными заглавиями несколько полемических статей по вопросу об иерархии англиканской епископальной церкви.

Ординарный профессор Иван Корсунский напечатал: а) в «Богословском Вестнике» статьи: 1) «Профессор В.Ф. Кипарисов. Некролог»; 2) «Покровская церковь Московской Духовной Академии»; 3) Наречение и хиротония ректора Московской Духовной Академии архимандрита Арсения во епископа Волоколамского»; б) в журнале «Вера и Разум» статью: 4) «Высокопреосвященный Сергий, митрополит Московский. Характеристика»; в) в «Душеполезном Чтении»: 5) «Полное собрание резолюции митрополита Филарета, с предисловием и примечаниями»; 6) Высокопреосвященный Сергий, митрополит Московский Биографический очерк» (окончание). Эта статья вышла и отдельною книгою; юбилейные статьи: 7) «Преосвященный Виссарион, епископ Костромской» и 8) «Высокопреосвященный Амвросий, архиепископ Харьковский»; г) в «Душеполезном Собеседнике» – 9) перевод (с греческого) кондака и 10-ти икосов св. великомученику Пантелеймону, с предисловием о св. Романе Сладкопевце и примечаниями; д) в «Русском Архиве» – 10) «Письма разных лиц к архиепископу Воронежскому Парфению (Черткову) », с предисло-

—38—

вием и примечаниями; е) в издаваемом Императорским Русским Историческим Обществом «Биографическом словаре русских деятелей» – 11) Краткие биографии проф. Мих. Сем. Холмогорова, епископов – Хрисанфа Ретивцева и Христофора Еммаусского и бакалавра Петра Макар. Хупотского; – 12) отдельною книгою – тщательно редактированный перевод (с греческого) «Толкования канона на Воздвижение», Никодима святогорца; – 13) в некоторых других, кроме поименованных, изданиях нисколько мелких статей исторического и критического содержания.

Ординарный профессор Николай Заозерский в «Богословском Вестнике» напечатал: 1) Характеристику ученой деятельности профессора А.С. Павлова; 2) слово при погребении профессора В.Ф. Кипарисова; 3) Библиографическую заметку об издании и исследовании Срезневского: «Обозрение древнейших списков Кормчей книги» и 4) статью: «Духовное лицо в звании третейского судьи».

Ординарный профессор Митрофан Муретов: а) перевел и снабдил примечаниями толкование Св. Кирилла Александрийского на пророка Малахию и Евангелие Иоанна (первую книгу); б) напечатал статьи – в «Душеполезном Чтении»: «Беллетристическое издевательство над словами Господа Иисуса Христа» и в «Богословском Вестнике»: «Четвероевангелие» и «Евангелие по Матфею».

Экстраординарный профессор Иерофей Татарский напечатал в «Богословском Вестнике» речь под заглавием: «Александр Сергеевич Пушкин как русский национальный поэт», – произнесенную в торжественном собрании Академии в память столетней годовщины со дня рождения Пушкина.

Экстраординарный профессор Александр Беляев издал в свет книгу: «О безбожии и антихристе. Том I: Подготовление, признаки и время пришествия антихриста».

Экстраординарный профессор Александр Шостьин на-

—39—

печатали в «Богословском Вестнике» статью: «Нравственно-воспитательное значение музыки по воззрениям Платона и Аристотеля» (актовая речь 1898 года).

Экстраординарный профессор Александр Голубцов, командированный депутатом от Академии на XI археологический съезд в г. Киеве, в заседании отделения церковных древностей 9 августа прочел реферат под заглавием: «К вопросу о Братской иконе Богоматери, Богоявленской церкви и старом корпусе Киевской академии». – Он же в «Чтениях Общества Истории и Древностей Российских» издал Чиновник Новгородского Софийского Собора, снабдив его предисловием, примечаниями и указателем.

Экстраординарный профессор Алексей Введенский наиечатал: 1) в «Богословском Вестнике» – исследование: «Религиозная вера, как принцип психологии», изданное отдельной брошюрой под заглавием: «Психология веры»; 2) в «Московских Ведомостях» и «Русском вестнике» – несколько статей литературно-философского характера.

Экстраординарный профессор Сергей Глаголев в «Богословском Вестнике» напечатал разбор книги Гирна «Анализ вселенной в ее элементах» (1898, №№ 11 и 12). – В «Христианском Чтении» окончили печатанием трактат «Происхождение жизни» (1898, № 10) и напечатал статьи: «Протестантское Богословие на театральной сцене» (1899, № 1) и «Религия, как предмет изучения в Париже» (1899, № 8). – В журнале «Вера и Разум» начал печатанием исследование «Сверхъестественное Откровение и естественное богопознание вне истинной церкви» (1899, №№ 10, 15:16). – Снабдили предисловием и примечаниями статью Валетона об израильтянах в переведенной на русский язык «Истории религий» Шантепи-де-ла-Соссэй. – В ״Церковных Ведомостях», издаваемых при Святейшем Синоде, помещали сообщения из заграницы (1898, № 50; 1899, № 10).

—40—

Доцент Иван Андреев напечатал в «Богословском Вестнике» статьи под заглавиями: а) «Нужна ли кафедра дидактики в духовных академиях» (1899, январь); б) «В поисках новой школы» (1899, март) и в) очерк: «Св. Тарасий, патриарх Константинопольский» (1899, июнь-август).

И.д. доцента Павел Соколов проредактировал перевод книги Бутру «О случайности законов природы» и напечатал в «Богословском Вестнике» статью: «Философский скиталец. Памяти Н.Я. Грота».

И.д. доцента Илья Громогласов напечатал несколько статей, посвященных памяти покойного почетного члена Московской Духовной Академии, профессора Московского Университета А.С. Павлова (Богослов. Вестн. 1898 г., сент. стр. 331–347; Моск. Церк. Ведом. 1898 г., № 37, стр. 499–501; Археол. Изв. и Заметки, изд. Моск. Археол. Общ. 1899, №№ 1–2, стр. 8–21; Моск. Ведом., 1899, № 236) и библиографическую заметку о новом издании сочинений Мельникова-Печерского (Моск. Ведом., 1899, № 225).

И.д. доцента Павел Тихомиров: а) напечатал: 1) в «Богословском Вестнике» статьи под заглавиями: «История философии, как процесс постепенной выработки научно обоснованного и истинного мiровоззрения», «Вечный мир в философском проекте Канта (по поводу международной мирной конференции)», «Странная философия» (критическая заметка о книге Н. Герасимова «Философия сознания бытия бесконечного») и «Новые книги по истории философии»; 2) в журнале «Вера и Разум» статьи под заглавиями: «Научное и философское значение эволюционной теории», «Проблема и метод Кантовой критики познания» и окончание исследования «Гносеологическая и метафизическая предпосылки истины бытия Божия»; это исследование было потом выпущено отдельными изданием под заглавием «Имманентная критика рационального богословия»; б) выпустил отдельными изданием печатавшийся в 1897-м году в журнале

—41—

«Вера и Разум» очерк: «Православная догматика и религиозно-философское умозрение».

И.д. доцента Николай Городенский напечатал в «Богословском Вестнике» статьи: «Учение о прирожденности у Лейбница», «Нравственная философия Вл. С. Соловьева» и «Новейшая литература по этике».

И.д. доцента Сергей Смирнов напечатал в «Богословском Вестнике»: 1) продолжение очерка «Древнерусский духовник (1898, №№ 10 и 11) и библиографические статьи: 2) «О сочинениях Николая Саввича Тихонравова» (1898, № 9), 3) «Новые издания материалов по истории русской церкви» (1899, № 1) и 4) «Материалы и исследования по истории русской церкви» (1899, № 9).

Профессор Димитрий Голубинский напечатал в журнале «Душеполезное Чтение» (1899 г. ч. I) продолжение статьи: «Премудрое устройство природы человека по учению святых Отцов и Учителей Церкви».

Сверх сего: 1) Преосвященный Ректор Академии Епископ Арсений состоял ответственным цензором академического журнала «Богословский Вестник», а 2) экстраординарный профессор Анатолий Спасский – редактором его: 3) заслуженный ординарный профессор Василий Ключевский – профессором Императорского Московского Университета и председателем Императорского Общества Истории и Древностей Российских; 4) заслуженный ординарный профессор Николай Каптерев – городским старостою Сергиевского Посада; 5) ординарный профессор Иван Корсунский – членом Совета при состоящем под Высочайшим Ее Императорского Величества покровительством Александро-Мариинском Доме Призрения; 6) профессор Димитрий Голубинский – председателем Совета Братства Преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Академии и 7) и.д. доцента Михаил Никольский – цензором Московского Цензурного Комитета.

—42—

IV. Занятия студентов, их поведение и состояние здоровья

Занятия студентов состояли в слушании и усвоении лекций, составлении сочинения и чтении книг, имеющих по содержанию своему отношение к преподаваемым предметам; вообще – в умственном труде, определяемом целями их воспитания в высшем духовно-учебном заведении. – Студенты всех курсов слушали от 13 до 28 лекций в неделю, именно: на 1 курсе: студенты первой группы – 22 лекции, второй – 26; на II курсе: студенты первой и второй группы – 28 лекций; на III курсе: студенты первой и второй группы – 26 лекций и на IV курсе: студенты цервой и второй группы – 13 лекций. – Студентами I, II и III курсов назначено было по три сочинения и одной проповеди, причем относительно сочинений соблюдался порядок, указанный в § 124 устава духовных академий, т.е. по наукам богословскими было назначено не менее двух третей общего числа сочинений. – Студенты IV курса писали одну проповедь и сочинение на степень кандидата богословия на следующие, предложенные наставниками и утвержденные Его Высокопреосвященством, темы: иеромонах Александр (Григорьев); «Соборное послание Святого Апостола Иакова, брата Господня»; Блешенков Герасим: «Деятельность Преподобного Феодора Студита в пользу иконопочитания»; Богословский Георгий: «Нравственный смысл христианского учения о грехопадении прародителей и первородном грехе»; Богоявленский Николай: «Афанасий, первый архиепископ Холмогорский и Важеский, и его деятельность против раскола»; Вержболович Вячеслав: «Разность идеалов поэзии классического и христианского мiра в зависимости от различия в духовном настроении эпох»; Виноградов Василий: «Историческое обозрение суровых и гуманных мер, предпринимавшихся против раскольников и сектантов, с точки

—43—

зрения принципов православного канонического права»; Владимирский Федор: «Немезий Эмесский»; Волнин Николай: «Старец Артемий, бывший игумен Троицкий»; Германиди Иван: «Геннадий Схоларий, патриарх Константинопольский, как греческий писатель ХV века»; Говядовский Иван: «Историческое обозрение соборов православной церкви в юго-западной Руси, составлявшихся в эпоху борьбы ее с пропагандою латинства»; священник Голубятников Сергей: «Церковные соборы по делу исправления богослужебных книг и обрядов при патриархе Никоне»; Егоров Николай: «Братские школы в западной Руси до Петра Могилы и их значение для православного образования»; Кириако Евстратий: «История учреждения автокефальной церкви в королевстве Эллинском»; Коханович Федор: «Борьба древне-русской церкви с волшебством»; Крестианполь Никанор: «Древне-русские поучения, обращенные к пастырям церкви»; Кушевич Ксенофонт: «Святой Кирилл Александрийский, как апологет христианства»; Луневский Николай: «Система обличения русского раскола по сочинениям покойного отца архимандрита Павла Прусского»; Мелиссари Стефан: «Апологетический труд блаженного Феодорита. Врачевание эллинских недугов, как памятник греческой древности»; Молчанов Павел: «Спиридон Потемкин. Историко-литературный очерк из эпохи возникновения старообрядческого раскола»; Некрасов Иван: «Долг и права православного пастыря в деле народного образования»; Никаноров Иван: «О святости Церкви»; Орлов Константин: «Святой Архидиакон Стефан, первомученик христианский (Деян.6–7)»; Орлов Леонид: «Религиозный мистицизм в царствование Александра I, в связи с историей русского сектантства»; Островский Дмитрий: «Выговская пустынь и ее значение в истории старообрядческого раскола»; Петровых Иван: «Археология Иосифа Флавия, как источник библейской истории»; Петропавловский Александр: «Библейское учение о диаволе»:

—44—

Предтечевский Василий: «Современные способы и средства вспомоществования сиротам и престарелым лицам в русской православной церкви»; Пешков Петр: «Отношение Догматики Иоанна Дамаскина к богословской и философской литературе предшественников его»; Пясецкий Евгений: «Западнорусская церковная историография XVII века в связи с общим направлением духовного просвещения и церковной жизни западной Руси того времени»; Ринк Евграф: «Нравственное учение Св. Амвросия Медиоланского»; Ротар Иван: «Еппфаний Славинецкий. Его жизнь и церковно-литературная деятельность»; Румницкий Алексей: «Законодательство императора Юстиниана относительно церкви, иудеев, еретиков и язычников»; Самецкий Василий: «Книга пророка Авдия»; Сироткин Евграф: «Император Юстиниан и его участие в догматических движениях своего времени»; Славский Владимир: «Святой Алексий, Митрополит Всероссийский»; Смирнов Алексей: «Пастыри церкви Христовой во времена Св. Григория Богослова (по его творениям)»; Староверов Гавриил: «Значение физических и экономических условий для нравственности»; Старонокотлицкий Константин: «Очерк истории церковного судоустройства и судопроизводства в России»; Строганов Павел: «Апологет Арнобий»; Харламов Василий: «Отношение епархиальной церковной власти к расколу в Донской области в XVIII в.»; Чистосердов Сергей: «Сведения о церковных писателях у историка Сократа».

Учебный год закончился переводными и выпускными испытаниями, произведенными в мае месяце по особому, составленному Советом Академии и утвержденному Его Высокопреосвященством, расписанию.

Из 59 студентов I курса – 2 студента вследствие болезни и 2 иностранных уроженца, прибывшие в Академию после начала учебного года и не успевшие достаточно усвоить русский язык, не сдавали своевременно устных испытаний

—45—

по всем и 3 студента – лишь по некоторым предметам I курса. – Для последних было испрошено, на основании указа Святейшего Синода от 16 января 1891 года за № 212, особое разрешение Его Высокопреосвященства сдать означенные испытания после летних каникул, что ими и исполнено. – 54 студента I курса переведены в следующий курс, 4 оставлены в I курсе на второй год и 1 (иностранный уроженец) уволен из Академии по малоуспешности.

Из 50 студентов II курса – 1 студент, по болезни, не сдавал устных испытаний по всем предметам II курса и не представил одного семестрового сочинения, 1 – не сдавал устного испытания по одному из предметов II курса и 1 – не представил своевременно одного семестрового сочинения. – Последние двое, с разрешения Его Высокопреосвященства, исполнили свои обязанности после летних каникул. – 48 студентов II курса переведены в следующий курс, 1 оставлен во II курсе на второй год и 1 (иностранный уроженец) уволен из Академии по малоуспешности.

Из 46 студентов III курса – 1 студент не держал своевременно устных испытаний по всем и 2 студента – лишь по некоторыми предметам III курса – вследствие болезни. Последними также испрошено было разрешение Его Высокопреосвященства сдать означенные испытания после летних каникул, что ими и исполнено. – Кроме того, Совет Академии, в виду требований, изложенных в определении Святейшего Синода от ^{11 марта}/_{5 апреля} 1869 года, с разрешения Его Высокопреосвященства, дозволили двум студентами III курса – иностранцами после летних каникул вновь сдать устные испытания и представить новые семестровые сочинения по тем предметам, по которым получены были ими неудовлетворительные отметки, каковым дозволением они и воспользовались. – 45 студентов ΙΙΙ курса переведены

—46—

в следующий курс и 1 оставлен в ΙΙΙ курсе на второй год.

Из 51 студентов IV курса – 8 студентов имели в среднем выводе по ответам и сочинениям за все четыре года академического курса балл не менее 4½, 38 – не менее 4 и 5 – не менее 3; один студент представил неудовлетворительное для степени кандидата сочинение и десять студентов вовсе не представили кандидатских сочинений. – 34 студента IV курса выпущены из Академии со степенью кандидата богословия и 17 – с званием действительного студента Академии.

Что касается поведения студентов, то оно в отчетном году в общем было удовлетворительно; в частности же в первую половину учебного года оно нарушено было прискорбными действиями некоторых студентов, – имевших, к сожалению, влияние на большинство, – направленными против бывшего и.д. Инспектора Академии. Незаконный образ действий их найден Советом и Правлением Академии, заслуживающим наказания – уменьшением на единицу балла по поведению. Вследствие сего, баллом 5 отмечено за отчетный год поведение лишь 53 студентов, не принимавших, как выяснилось, участия в этих непорядках, баллом 4 – поведение 149 студентов и баллом 3 – поведение 4 студентов.

Состояние здоровья студентов было вообще удовлетворительно: из 206 студентов пользовались в академической больнице в течение отчетного года: в сентябре – 4 студента, в октябрь – 16, в ноябре – 14, в декабре – 24, в январе – 4, в феврале – 13, в марте – 6, в апреле – 7, в мае – 8, в июне – 1 и в июле – 1.