Отдел I. О трех степенях богопознания

Последние слова Господа нашего Иисуса Христа на земле к апостолам, последний Его завет к ним был таков: Шедше убо научите вся языки... учаще их блюсти вся, елика заповедах вам (Мф. 28, 19).

Итак, кроме добрых дел («блюсти вся»), которыми стяжается Дух Святой²⁶, требуется еще и знание («научите», «учаще») воли Божией (заповедей Божиих) о нас («елика заповедах»). Мало того, чтобы хорошо жить, но надо «ещё и знать, почему и ради чего необходимо так жить. Нужно знать также, Кому и за что мы» обязаны своими добрыми делами. И понятия об этих вещах должно иметь не какие придется и не по собственному разумению, а по Божьему откровению. И в том величайшая Его милость к нам, что это знание христиане почерпывают не откуда-нибудь, не из мутного источника измышлений человеческих (от ученых, например, и разных гениев), а непосредственно от Самого Бога. От знания божественных вещей рождается и самая вера в Бога и во все домостроительство нашего спасения (Рим. 10, 14).

Поэтому, прежде чем приступить к изложению правил и законов нравственно-христианской жизни подвижнической, на исследователе и изучающих ее (читателях) лежит долг осветить свой ум светом Христовых догматов, приняв их такими, какими они преподаются св. Церковью²⁷.

Но сразу вступить в святилище нам неполезно: ошеломленные величием его и достоинством, мы не восчувствуем как следует его красот и не оценим как следует всего его богатства. Необходимо нам сперва побыть в его притворе, на дворе, «в сенях», проанализировать даже собственную мысль и желание заниматься этими вещами (откуда они?), наконец, уверить себя – уж не сон ли все это? Не мечта ли? Действительно ли мы зрим и «осязаем» (εψηλαφησαν – вот какое счастье! – 1Ин. 1, 1) все эти божественные богатства из сокровищницы догматов и вообще всех верований церковных?

Может быть, наши глаза (хорошо бы, в данном случае, подошло слово «очки») кривы, неправильны? Может быть, окружающие нас (те, которые вне Церкви) лучше видят?

Все это нам нужно сперва выяснить, познакомиться с самыми основами религиозного познания. К этому я сейчас и перехожу.

Существуют три вида, или степени духовного ведения, или, что то же самое, познания Бога²⁸: противоестественное, естественное и сверхъестественное.

Начнем с естественного²⁹.

Естественным богопознание у святых отцов³⁰ называется потому, что оно свойственно естеству нашей души, ибо, как сказал божественный апостол Павел в своей знаменитой речи, обращенной к афинскому ареопагу:

«(Бог) сотворил весь род человеческий... дабы они искали Бога, не ощутят ли Его, и не найдут ли, хотя Он и не далеко, ου μακραν, от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян. 17,26–27).

Этот текст исчерпывающе, хотя и сжато, объясняет нам происхождение и существо религиозной идеи. Во-первых, Бог так сотворил каждого, без исключения, человека, что он как только начинает самостоятельно мыслить, упорно ищет религиозную истину и предмет для поклонения и единения с ним и для благоговейного почитания его посредством внешнего выражения своих чувств через известные действия (культ). Во-вторых, мы видим из него, что готового содержания в это стремление не вложено, но предоставлено приобретать познание о Боге человеку самостоятельно, из источников, о которых я буду говорить в следующих параграфах. Вложена только способность «ощущать» Бога и «жаждать» Его (Пс. 41, 3, и вообще весь псалом, но особенно начало). В-третьих, религиозная потребность, способность, стремление, как это чувство ни назвать, находится под всегдашним непосредственным воздействием Божества.

Таким образом, здесь два действующих лица: Бог и человек. Бог воздействует на последнего неведомым (по существу) нам образом посредством благодати – человек ощущает этот «зов», дает со своей стороны «отзыв» (отклик), который тут же переходит в «позыв» или даже в настоящий религиозный «голод» (Амос. 8, 11; Мф. 5, 6). Отклик этот у человека настолько стремителен, что его не может заглушить ничто окружающее, однако бывает, что по затемненности страстями и испорченности своего духовного зрения и слуха человек откликается и устремляется не в ту сторону, откуда доносится ему Глас Божий, а даже совсем в противоположную.

Но тут, в этом тексте, не объяснено внутреннее основание для возможности восприятия человеком Божественной идеи и для влечения к ней. Слово Божие не оставляет нам без разрешения и этого вопроса.

– И вдунул (Господь) в лице его (человека) дыхание жизни, и стал человек душею живою, – говорит оно о заключительном моменте сотворения Богом человека. – Сотворил же Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его (Быт. 1, 27; 2, 7).

Подобное познается подобным. Понятно, что богоподобный дух человека стремится к своему первообразу – Богу. Чрез этот дух (это не простая, подчеркивает Библия, душа, как у всех животных, а «живая»), чрез этот, говорю, дух, являющийся источником света, красоты и разумности для всех душевных сил и способностей Бог и воздействует на человека.

Отсюда следует, что сама религия есть благодатный, ничем не заслуженный со стороны людей и в то же время совершенно свободный союз между Богом и человеком (Ос. 6, 7 – завет был заключен прежде всего с Адамом; Быт. 9, 9–10; 15, 18; Мф. 26, 28).

Все вышесказанное приводит к следующим выводам, подкрепляемым примерами.

1. Религия всеобща

От лица всего древнего язычества эту мысль подтвердил и обобщил в свое время еще Цицерон в следующих словах: «Из всех родов животных нет ни одного, кроме человека, которое бы имело хоть малейшее познание о Боге, и в среде самих людей нет ни одного народа, который был бы настолько груб и настолько дик, что хотя и не ведал бы, какого именно (по существу или качествам) свойственно иметь человеку Бога, но всячески не знал бы, что Его должно иметь».

В новое время Люкен дал людям, не доверяющим Библии, не только доказательства распространенности религии вообще, но и собрал (за 15 лет труда) множество преданий у первобытных, как принято выражаться в науке, народов о рае, грехопадении, потопе и прочем, уцелевших у них от тех счастливых времен, когда они жили единой общей семьей и не в диком состоянии³¹. (Ср.: Деян. 17, 26.)

2. Вытравить религию из сердца и сознания человека невозможно.

Гонения на веру на протяжении тысячелетий ни к чему не привели, но усиливали ее в эти моменты еще больше.

Обратное действие – замалчивание религиозных явлений – тоже ничего не дает. Примером может служить обращение св. великомученицы Варвары, преп. Иоасафа, царевича индийского, и других.

Приведу рассказ о замечательном обращении прославленной мученицы³².

Святая великомученица Варвара, как известно, обладала исключительной красотой. Отец ее, чтобы скрыть от «недостойных», как презрительно он думал о других, очей, поместил дочь в нарочно высоко устроенной башне.

И вот святая дева с ее высоты подолгу любовалась на развертывавшийся перед ней вверху и внизу Божий мир. Прекрасные зори, растопленное золото лучей вставшего и уже катящегося по небу солнца, роскошные южные ночи с темно-синим, как бархатная мантия, небом и мириадами разноцветных сверкающих звезд, разбросанных по нему, задумчивая бледная луна, заливающая всю окрестность своими холодно-молочными лучами, – вся красота природы заставляла по-особому задумываться чистую и глубокую душу Варвары.

И однажды она не вытерпела и, показывая на красоты неба, спросила приставленных к ней мамок и рабынь: – Кто все это создал?

Потом посмотрела вниз, на роскошные поля, сады, виноградники, на вздымавшиеся величественно к небу горы, на зеркальную красоту и серебряную поверхность вод...

– А это все чья рука создала? – вновь спросила она.

И получила в ответ грубое, ничего не объясняющее, даже неразумное³³: «Все это создали боги...»

– Какие боги?

Те боги, которых отец твой чтит и держит в своих комнатах – золотые, серебряные, деревянные... Те боги и создали все то, что видишь.

Как ни жаждало сердце девы объяснения, как ни просты были, конечно, ее запросы в отношении ответа, по все же она усомнилась в нем.

«Боги, которых отец мой почитает, – размышляла она, – созданы руками человеческими: золотых и серебряных сделал золотых дел мастер, каменных – скульптор, деревянных – резчик по дереву. Как же эти сделанные боги могли сотворить такую высоту пресветлого пространства и такую красоту земную, сами не будучи в силах ни ногами ходить, ни руками двигать?!»

Так задумывалась и заглядывалась Варвара на небо, таившее в себе великие тайны и самое ее спасение.

И вот, говорит житие, когда она однажды так смотрела, объятая сильным желанием узнать, кто сотворил этот прекрасный мир, внезапно воссиял в ее сердце свет Божественной благодати и отверз душевные ее очи к познанию Единого Невидимого, Неведомого и Непостижимого Бога, Создавшего премудро небо и землю.

И сказала в себе святая дева:

– Един должен быть такой Бог, Которого не творит рука человеческая, но Он Сам имеет бытие в Себе и все созидает Своею рукою. Един должен быть, Который простер небесную широту, основал земную тяжесть, свыше просветил всю вселенную солнечными лучами, лунным сиянием, блистанием звезд, а внизу украсил землю различными деревьями, цветами, напоил реками и источниками. Един должен быть Бог, Который все содержит, все устрояет, все оживляет и о всех промышляет...

И сердце девицы разгорелось огнем Любви Божественной, и не знала она покоя ни днем, ни ночью и все только об одном думала, как бы ей узнать точно и достоверно о Боге и Создателе всего.

Но никто из людей не мог ей пока сказать об этом, потому что никто, кроме специально приставленных прислужниц, не пропускался к ней: отец постарался сохранить ее в этом отношении несведущей всеми способами, до крепкой стражи включительно.

Однако Сам Премудрый Учитель и Наставник, Дух Святой, тайным внутренним вдохновением Своей благодати невидимо учил ее и приводил душу Варвары в познание истины...

Утверждения атеистов ничего не доказывают, потому что атеизм не есть дело необходимости, а порождение свободной развращенной воли.

Крайнее помрачение ума, называемое в науке атеизмом, а в Свящ. Писании безумием (Пс. 13, 1), в своем чистом виде, в абстрактном философском смысле, едва ли и существует. Атеистами не родятся, а делаются ими, притом сознательно, впоследствии. Как показывает опыт, это происходит на почве гордости и похоти. Когда безбожник «слышать о Боге не хочет», то не потому волнуется, что идея о Боге органически ему неприемлема и несродна, а потому что она нарушает и тревожит его страсти. В силу этого он и отрицает Бога. Если бы четыре правила арифметики представляли не способы, как посредством сложения, вычитания, умножения и деления можно производить счисление внешних предметов, а доказывали бы наличие грехов и сколько у кого страстей и как нехорошо иметь их, то и эти правила ни для кого не были бы убедительны. И чем больше человек волнуется, когда сталкивается с религиозными проявлениями, или, наоборот, старается отвернуться, как бы не видя, замять их для себя, тем более это показывает, что он очень хорошо понимает, что эти последние не «пустое место». Ничего нет удивительного в том, что мало или много людей отрицают Бога и говорят, что без Него жить легче, – конечно, им легче, раз религия учит не потакать своим страстям, – но чтобы любой неверующий человек ни разу во всю свою жизнь не имел бы ни одного случая, в котором он мог бы заметить Промысел Божий, это было бы удивительно. Но это, конечно, невозможно. Всем известно, что таких случаев – «необъяснимых», «непонятных», «странных», «чудесных» (некоторые, хотя и с иронией, но осмеливаются употреблять эти выражения) – у каждого человека в жизни достаточно для того, чтобы возбудилась в нем вера. А что он пытается объяснить это естественным образом, «случайностью» (как будто это понятнее!), «галлюцинацией», «самовнушением», – это уже другое дело, дело его свободной воли. Хочет (быть с Богом) человек – спасается, не хочет – погибает... Христианство тем и ценно, тем и прекрасно, что даровало человеку эту свободную волю, за которую, впрочем, после его смерти с него потребуют отчет...

И у этих людей есть если не Бог, то свои боги, и если не безобразные идолы, которым, как у дикарей, губы салом мажут, то другие, в форме изящных произведений искусства, шедевров живописи, скульптуры. Свой и рай есть в виде «волшебного» мира звуков (музыка) и «неземного» царства грез и символов поэзии... Все, как у нас, и никуда не уйти от этого, только все в извращенном, искалеченном виде. Не веруют люди только в Живого, Личного, Христианского Бога, не принимают только Его. Но другого – примут... (Ин. 5, 43–44 ­ 2Фес. 2, 4.)

Вопрос об атеизме настолько остро переживается в наше время, что на нем следует остановиться подольше. Постоянно можно слышать такие сентенции доморощенных философов из деревенских парней, которые, не слыхав даже имен Фейербаха, Прудона и других новейших богохульников, однако, стараются передать (по-своему) их идеи:

«Што человек, што собака – все едино... Подохнут, одна падаль останется. Нет Бога. Какой там Бог. Его нетути... Ноньче только дураки в Бога верят... Никакого Бога, никакой Божией Матери нету. Ешь, пей, гуляй с девками всласть, вот и все, братцы...»³⁴.

Нечего поэтому удивляться, что такое растление духа и распущенность тела вызывают соответствующую реакцию в виде полного отвращения к жизни и искания смерти как единственной избавительницы от окружающей зловонной, беспросветной действительности. Жизнь и литература каждый день дают нам богатые тому примеры: первая – в хронике самоубийств, а последняя – в полных отчаяния стихах современных поэтов-пессимистов.

Так жить нельзя! В разумности притворной

С тоской в душе,

... без веры животворной,

Так дальше жить нельзя!..

– пишет один. Или:

О, помолись за меня скорей!

Я не могу... молиться, не умею...

Отрады нет ни в чем.

...Та связь незримая, которой человек

Был связан с вечностью,

Увы, порвалась вдруг!

...И стала жизнь обманчивой химерой,

Отрады нет ни в чем...

Или еще:

Я умереть хочу! Мне душно, я устал!..³⁵

Если жизнь и литература дают нам такие отрицательные явления, то, естественно, возникают вопросы: есть ли это явление, то есть неверие, чисто случайное, кратковременное, или оно насчитывает за собою известную давность и обладает некоторою устойчивостью? И есть ли это явление необходимое, от которого разумному, сознательному человеку нет сил избавиться? К сожалению, история отвечает на первый вопрос утвердительно, но зато, к радости, богословие на второй вопрос отзывается отрицательно.

Но вскроем сперва самое понятие атеизм: что он такое?³⁶ С первого раза, если обратиться к филологии, понятие это как будто кажется очень простым. Атеизм (от греч. α – «не» Θεος – «Бог») значит «безбожие». Но если мы проследим, хотя кратко, историю сего термина, то увидим, что, как по своему смыслу³⁷, так и по употреблению³⁸, он никогда не имел постоянного и определенного значения.

Так, апостол Павел называет в Еф. 2, 12 атеистами, или безбожниками, всех язычников. Св. Афанасий Великий, развенчивая в «Слове о воплощении Бога Слова и о пришествии Его к нам во плоти» дуалистическое представление еретиков о мире, говорит, что «они баснословят; божественное же учение и вера Христова отвергает их суесловие как безбожие»³⁹ . Но еще интереснее свидетельство о св. Иустине, философе и мученике (†166 г.), который порицал некоторых язычников своего времени за то, что они «всенародно лжесвидетельствовали на то, чего не знают: что будто бы христиане – безбожники, αθεων, и нечестивцы, делая это в угоду обманутой и нечестивой черни»⁴⁰.

На это же жалуются Афинагор, христианский апологет второго века (†180 г.)⁴¹, и Климент Александрийский († 217 г.)⁴². Таким образом, было время, когда даже ревностнейших христиан, подтверждавших свою веру в Бога кровью и мученичеством, называли безбожниками!

В Древней Греции обвиняли в атеизме Анаксагора и Сократа. В средние века заплатили своею смертью тоже по обвинению в безбожии Джордано Бруно⁴³ и Луцилий Ванини. В новейшее время причисляли к атеистам Вольтера, Фихте и Гегеля.

Но философия такое расплывчатое содержание, вкладываемое в понятие атеизм, значительно суживает. Атеизм, или безбожие, определяется ею как учение, которое отвергает бытие невидимого Абсолютного Существа и ограничивает все видимым, конечным миром⁴⁴.

Она различает несколько видов атеизма (по крайней мере, так нередко было в прежних метафизиках): атеизм положительный – когда человек отрицает истину бытия Божия, о которой раньше уже имел понятие; отрицательный – когда человек не имеет никакого представления о Боге, остается в полном неведении относительно Его бытия, в каковом состоянии, думают некоторые, находятся дикари, младенцы, идиоты⁴⁵. Первый дробится еще на атеизм теоретический (или, как его называет Мюллер, спекулятивный) и практический. Теоретическим атеизм называется тогда, когда истина бытия Божия отвергается ясно, сознательно и открыто в учении, в словесной форме; практический атеизм есть отрицание Бога если не словами, то самим образом жизни, нечестивым и развращенным⁴⁶. Иногда различают еще атеизм скептический и догматический⁴⁷ . В целях устранения различных недоразумений понятие собственно атеизма усвояют только атеизму теоретическому. В этом последнем смысле атеизм – явление чрезвычайно редкое, и Бэкон, например, утверждает, что «атеизм бывает больше на губах, чем в сердце, и совершенный атеист – это чудо»⁴⁸.

Обратимся теперь к истории самой этой духовной болезни. Как исторический факт, атеизм чрезвычайно древен и своими корнями уходит в допотопные времена. Люди, про которых Сам Бог сказал, что «невечно Духу Его быть пренебрегаему» ими, должны быть в высшей степени безрелигиозны (Быт. 6, 5).

Во времена Давида были нечестивцы, которые говорили, что «Бога нет» (Пс. 13, 1)⁴⁹.

Первые проблески чисто теоретического атеизма история датирует шестым или седьмым веком до Рождества Христова и колыбелью его считает Индию⁵⁰. Так, здесь немного ранее возникновения буддизма существовала реалистическая философия санкхья (санскр. samkhya – «исследование», «размышление»), проповедовавшая чистый атеизм⁵¹, и даже безнравственный⁵².

Впрочем, в Китае Юань за пять веков до Рождества Христова уже проповедовал атеизм⁵³. До некоторой степени на атеистической почве стоит и Конфуций, который почти не интересовался отвлеченными вопросами потусторонней жизни и своих последователей оставил в полном неведении относительно того, что выходит за пределы наличной действительности⁵⁴

Некоторое сходство с Конфуцием, по своей нерасположенности к вопросам метафизического характера, представляет Будда, основатель известного восточного вероучения. Так как он не касается учения о богах⁵⁵, то буддизм считают религией тоже атеистической, «не признающей ни Творца, ни творения».

В Европе первым провозвестником атеизма явился, по-видимому, Диагор Мелийский, «которому древность дала прозвище безбожника (αθεος)» и который «не признавал никаких богов, пытаясь разрушить всякое благоговение»⁵⁶. Живший после него Федор Киренский тоже был атеист⁵⁷, также и Клитомах-академик, по словам св. Феофила Антиохийского (†ок. 181 г.), «усиливался отвергнуть бытие Божие... О крайнем безбожии Эвемера излишне и говорить. Ибо он, решившись много наговорить о богах, под конец утверждает, что вовсе нет богов...»⁵⁸. Атеизм проповедовали некоторые стоики⁵⁹, которые отрицали трансцендентного Бога и душу, абсолютно отличную от тела⁶⁰. Но самым выдающимся атеистом того времени следует признать Эпикура⁶¹. Эпикурейство, пересаженное на римскую почву Титом Лукрецием Каром (99–55 гг. до Р. X.), нашло в дидактической поэме последнего «De rerum natura» («О природе вещей» (лат.) свое выражение как материалистическое учение с чисто атеистической окраской⁶². По нему, боги существуют только в фантазии или «еще больше во сне» и представляют только опоэтизированные образы идей⁶³. Если бы блаж. Иероним (†419 г.) и не сообщил нам, что Лукреций написал несколько книг своей поэмы в промежутках между припадками сумасшествия (per intervalla insaniae), то об этом нетрудно было бы догадаться.

Но высшей степени своего развития атеизм достиг во второй половине XVIII столетия в школе французских энциклопедистов. В это время единственными предметами исследования были материя и ее законы, человек же низводился в разряд «высших животных» и считался «продуктом случая, а бытие Божие – фикцией суеверного времени»⁶⁴.

Из богохульников этого времени особенно славился Дидро. Хотя в «Principes de la philosophic morale» «Принципы нравственной философии» (франц.). и в вышедших годом позже «Pensees philosophiques» ⁶⁵) он восставал против атеизма и защищал «порядок» в природе (который после ниспровергал вместе с Гольбахом), однако уже здесь, теоретически полемизируя против атеизма, Дидро фактически дает место самому открытому безбожию⁶⁶. К характеристике этого беспринципного философа, подготовителя Великой французской революции, должно прибавить, что это был и совершенно безнравственный человек, в специальном⁶⁷ и широком смыслах. Так, Талейран в своих Мемуарах говорит о Дидро, что «он был горячий и задорный крикун, зевающий при чтении всех произведений, исключая свои»⁶⁸.

Другой беззастенчивый проповедник атеизма (с уклоном в антропологический материализм) этого времени Ля-Метри. Интересные сведения об этом просвещенном защитнике культурных идей сообщает в своих Мемуарах⁶⁹ Вольтер, а так как последний – тоже небезызвестный хулитель религии и Церкви и не имел причин чернить своего коллегу, то они вдвойне ценны. «В Берлине, – передает Вольтер, – был в то время врач по имени Ля-Метри, самый отъявленный атеист всех медицинских факультетов Европы; впрочем, человек веселый, забавный, легкомысленный, знавший теорию не хуже других своих собратьев и, безусловно, самый плохой врач в мире на практике; но он, слава Богу, не практиковал. В своих писаниях он самым дерзким образом оскорблял мораль...

Ля-Метри умер, съев у французского посланника, милорда Тирконеля, целый пирог, начиненный трюфелями, после большого обеда. Говорили, что он перед смертью исповедовался. Король был возмущен и расспрашивал, как было в сущности дело. Его уверили, что это ужасная клевета и что Ля-Метри умер так же, как жил, отрицая Бога и докторов. Его величество... дал пенсию в 600 ливров публичной женщине, которую Ля-Метри привез с собой из Парижа, оставив там жену и детей». От такого вождя авангарда Великой французской революции, понятно, должно ждать и определенных идей. Действительно, его знаменитая книга «L'homme-machine» ⁷⁰) как уже само заглавие показывает, – смесь цинизма и богохульства. Для характеристики страшной гордости автора (кто прочтет мои «Основы», ясно увидит, что после обжорства (чревоугодия), разврата (блуда) необходимо должна быть у него и эта страсть) достаточно привести здесь заключительные слова его книги: «Это моя система, или, скорее, если я не очень заблуждаюсь, истина»⁷¹.

Но «Система природы»⁷² Гольбаха, эта библия атеизма, как тогда ее называли, должна была заставить побледнеть в отношении крайности аргументации и положений даже и вышеназванное сочинение Ля-Метри. Поэтому, опуская подробную ее характеристику, прибавлю кое-что из биографии ее автора, показывающее читателю, что иное дело красивые слова о любви к ближнему, а иное – сама эта любовь, исполняемая на деле. Тот же Талейран об этом просвещенном деятеле эпохи Французской революции говорит, что он, «проповедуя равенство, дюжинами сажал своих крестьян в тюрьму, мучая их до того, что многие бежали из его земель, отыскивая господина, который был бы менее «другом людей"»⁷³.

Последующая философская мысль мало прибавила нового – с отрицательной стороны – к выводам Гольбаха. Только Фейербах обрушился с беспощадной критикой на христианство, пытаясь вытравить всякую мысль о Боге. Вот замечательный образчик его логики. «Нет никакого Бога, – пишет он, – это вполне очевидно, ясно, как день, что нет никакого Бога и даже более: не может быть никакого Бога. Потому что, если бы был Бог, то Он также должен бы быть, и таким образом, был бы необходимо; но теперь не существует никакого Бога, следовательно, также и не может быть никакого Бога, значит, и нет никакого Бога...»⁷⁴.

К его же направлению принадлежат также Бюхнер, Молешотт, Карл Фохт (собственно, школа панфизистов конца 30-х годов XIX столетия). Все они мыслители неглубокие, а первый их них, Бюхнер, «совсем нефилософская голова», по выражению Дюринга. Однако это не мешает ей с самоуверенностью отрицать бессмертие, свободу и прочее, объявляя их «фикциями, некритически образованными в донаучный период»⁷⁵.

Но самым ожесточенным атеистом и богохульником из богохульников не только нового времени, но и всех веков, является Прудон в своем сочинении «Система экономических противоречий, или философия несчастия»⁷⁶. Самые мягкие, можно сказать «благочестивые», из его выражений говорят, что идея Божества «существенно враждебна нашей природе», что «религия будущего есть безрелигиозность», что обязанность каждого – атеизм⁷⁷. Выводы из этого учения очевидны: нравственность должна считаться бессмыслицей, сдерживание страстей – бесцельной глупостью, любовь – простым животным влечением, благоприобретение – только кражей⁷⁸.

Дальше этого отрицательная религиозная мысль, кажется, не пошла. Развитие вширь, и до страшных границ, конечно, можно было наблюдать, но нового по идее, мне кажется, ничего прибавлено не было и в последнее время. Если и писалось что на эти темы, то списывалось у названных господ.

Какие уроки дают нам несколько вышеприведенных страниц из истории атеизма? Чему мы можем из них поучиться? Позволительно здесь воспользоваться оружием наших противников. Последние, нападая на христианство, доказывают его якобы неправоту ссылками на порочную жизнь его представителей и проповедников. Оставляя в стороне вопрос, насколько в данном случае основательны их доводы и логика, применим то же требование и к их вождям и учителям. Несомненно, последние проповедуют более легкое учение, подходящее, надо ожидать, к природе человеческой? И однако, мы видим, что и в малейшей степени оно ими не исполняется. Наоборот, срамною и позорною своею жизнью они всеми силами как бы стараются показать, что те немногие крупицы «идейного», «человечного», «прекрасного», какие находятся в их учении, нужны лишь как средство для обмана народа, а собственно цель жизни – в скотских наслаждениях и полном произволе. И это исполняется. Но ведь последнее же они порицают в недостойных представителях христианства и, не стесняясь подсовывать простецам логические ошибки (quaternio terminorum) ⁷⁹ – логическая ошибка, возникающая из-за двусмысленного употребления понятия.) приписывают их недостатки самому христианству. Но, конечно, и такое построение дела принять нельзя, ибо если бы вожди свободной от религиозных убеждений части человечества все до последней запятой исполнили в своем учении, мир не стал бы счастливее, но стал бы еще хуже. Добродетель без Христа не есть добродетель и не в состоянии дать покой душе, а они ведь, по апостолу, только образ имущий благочестия, силы же его отвергшиися (2Тим. 3, 5), то есть и самой добродетели-то не творят, а только лицемерно личину ее надевают...

Перейдем теперь к выяснению причин атеизма. Сделать это, кроме пользы душевной, заставляет и самая логика вещей, потому что ими объясняется, откуда берется вся эта мерзость и гнусность в душе человека, тогда как Бог сотворил последнюю правой (Еккл. 7, 30) и любящей Его.

Причины атеизма прежде всего должно разделить на объективные, не зависящие от человека, и субъективные, зависящие единственно от него лично. Первые из причин, в свою очередь, могут быть сведены к коренным, лежащим в основе самой нынешней природы человека, и второстепенным, зависящим от случайных внешних обстоятельств.

Коренные причины находятся всегда готовыми в душе человека: это грех, расстройство этим грехом умственных и нравственных сил⁸⁰ – одним словом, следствия грехопадения Адамова, испорченная наша природа. От нее никуда и никто не может уйти (Пс. 50, 7). О них подробно будет сказано дальше⁸¹. Второстепенные причины заключаются во внешней развращенной обстановке, в которой живет или любит пребывать человек, и в тех отрицательных учениях, которыми он интересуется и питает свою душу. Сюда особенно относится увлечение материализмом⁸² и естествознанием в духе дарвинизма.

Учения эти, сами по себе ничтожные, вредно, однако, действуют на слабые, неокрепшие умы, не просвещенные светом евангельских заповедей (Мф. 22, 29). Особенно страдает от них молодежь. Знаний она и никогда не имела, а теперь тем более, проверить сама «новейшие выводы науки» не может, приходится ей, следовательно, верить «авторитетам» на слово. И вот, прельщаемая мишурными блестками внешней учености, она попадает в расставленную ей петлю и – гибнет.

Но все эти причины, как бы они ни казались важны и основательны, не в силах насильно совратить человека в атеизм. Ни его слабенький ум, ни страстное сердце, ни прельщения внешнего мира сами по себе не могут отвлечь его от Христа и веры в Бога, если он сам того не захочет. И в последнем заключается основная причина атеизма, именно – в злой развращенной воле человека. А воля делается развращенной от несоблюдения евангельских заповедей. Кто борется со своими страстями, плачет о своих грехах, прибегает в каждом сомнении к Богу – одним словом, ведет себя смиренно, тот далек от атеизма. Хульные мысли и слова рождаются только в сердцах гордых, говорит св. Иоанн Лествичник⁸³. Сколько людей, которым не удалось получить законченного образования, и сколько ученых, исчерпавших современные знания до дна, и однако не потерявших веры!⁸⁴ Сколько, с другой стороны обуреваемых страстями инемощных духом, но не отчаивающихся ни в своем спасении, ни в благом Промысле Божием, охраняющем и их!.. Сколько, наконец, юношей и девушек, горящих духом, ушедших в монастыри от родителей и родственников, насквозь пропитанных ненавистью к Церкви и ко всему религиозному! И ничто не могло отлучить их от любви Христовой (Рим. 8,35). Подобными случаями переполнены жития святых мучеников и мучениц. Конечно, нельзя отрицать, что мир и падшая природа наша сильно влияют на развитие сомнений и неверия, но благодать Божия сильнее их. Обратись с плачем к Богу, встань на деннонощную молитву перед Ним, молись к Нему не день, не неделю, не месяц, а год, два, три, прося уверить тебя в истине Его бытия, если ты в ней сомневаешься, и – получишь просимое. Может быть, Господь, призрев на твою немощь, и скорее откроет тебе Себя. Он Сам говорит: «Я открылся не вопрошавшим обо Мне. «Вот Я! Вот Я!"– говорил Я народу, не именовавшемуся именем Моим» (Ис. 65, 1).

Но живи чисто, целомудренно, не имей грязных и самолюбивых помыслов, и для тебя не потребуется никаких доказательств бытия Божия, не будет у тебя и никаких сомнений, ибо будешь зреть Самого Бога внутренними очами сердца. А если не хочешь исполнять Его заповеди, то зачем требуешь от Него же чудес для уверения тебя в истине Евангелия? В этом нет логики и последовательности не только с духовной, но и с мирской точки зрения...

Но обратимся к прерванным доводам в пользу того, что религию вытравить из сердца и сознания человека невозможно, если, повторяю, он сам того не захочет.

Даже при конце века, когда антихрист будет гнать всякую религию и настанет всеобщее неверие, то и тогда для полного удовлетворения человеческого существа, до религиозной потребности включительно, сам антихрист сядет все же как Бог, выдавая себя за Бога (2Фес. 2, 4, 9), и даже «чудеса» сделает (какие – это уже другой вопрос).

3. Религию нельзя заменить ни наукой (удовлетворением ума⁸⁵ ), ни одною нравственностью (исполнением долга, воли⁸⁶ ), ни искусством (стремлением насытить алчные чувства⁸⁷ ).

Религия, как сказано, коренится в целостном духе человека, а не в отдельных сторонах его⁸⁸. История же и опыт показывают, что величайшие ученые, люди доброй нравственности, художники и поэты не могли удовлетвориться только предметом своих занятий и вожделений, но имели нужду еще и в религии⁸⁹.

4. Религию нельзя выдумать самому человеку, исходя ли мыслию из самого себя (теоантропизм Фейербаха,⁹⁰ анимистическая теория Спенсера⁹¹ , Тейлора и др.) или из внешних причин и обстоятельств (страх пред непонятными силами природы; «жрецы» («попы»), «законодатели» («цари, помещики») выдумали-де религию⁹² ).

Психология учит, что выдумать можно что-нибудь только из готового материала, но самая смелая фантазия ничего не может дать, чего не находилось бы заранее в мире опытном. Например, сколько ни ломай головы, но представить себе рай, построенный не по нашим трем измерениям и чувственным представлениям, невозможно. Он будет отображать земную действительность.

А если бы мы могли его постичь, то, наоборот, не смогли бы передать свои постижения на земном языке другим (2Кор. 12, 3–4). Так же точно и религиозная идея, которая, как говорят, не была дотоле присуща душе человека, не могла сама собою прийти к нему в сознание. Тем менее можно говорить о каком-либо невежестве народной массы, которую «одурачивают». Если бы душе человека не была свойственна религиозность, то св. Владимир Равноапостольный, якобы «огнем и мечом» (по некоторым источникам⁹³) заставлявший народ креститься, конечно, не смог бы положить начало тому процессу, который сделал его народом-«богоносцем»⁹⁴, несмотря на все тяжкие падения на протяжении тысячелетней нашей истории.

5. Хотя религиозная идея вложена в душу, последняя не берет для нее из самой себя готовое содержание, как паук из своих недр извлекает вещество для своей паутины, но должна его приобретать собственным опытом⁹⁵ и великим трудом. В поте лица твоего, говорит Слово Божие, снеси хлеб твой (Быт. 3, 19). Конечно, и духовный!!

Отсюда такое разнообразие религий и пониманий христианства⁹⁶.

Представим себе человека, не атеиста-безбожника, а верующего и всеми силами желающего спастись и познать Бога, что, впрочем, по словам Самого Господа нашего Иисуса Христа, одно и то же⁹⁷ (Ин. 17, 3). Спрашивается: каким образом можно войти ему в эту благодатную стихию, как воспринять ему ее чисто, непосредственно, неложно?

Наличие следующих трех условий необходимо для того, чтобы человек мог истинно познавать Бога: чистый, незамутненный источник, из которого почерпается религиозное знание; надежное и непогрешимое средство, благодаря которому оно получается, и правильная и неложная среда и сфера деятельности, среди которой человек живет и строит свое спасение.

Так как Бог через решительно все в мире проникает, нисколько, однако же, не смешиваясь с этим проникаемым⁹⁸, то очевидно, что весь окружающий нас мир и мы сами, «пронизываемые» Божеством, должны «ощущать» Его присутствие, хотя ни человеческая, ни иная какая тварная природа не могут со своей стороны ни в малейшей степени проникать в Божественную природу Его Самого.

Таким образом, ставится и требует своего выяснения первый вопрос касательно естественного богопознания: его источники. Об остальных двух условиях религиозного ведения, средствах и среде, будет сказано дальше.

Мир и человек, как свидетели творческого величия

О Боге уже говорит всем и каждому весь видимый мир, начиная с последней былинки и ничтожного цветка (Мф. 6, 28, 30) в поле или при дороге и кончая стройным хороводом бесчисленных и колоссальных по величине (как дозналась наука) звездных миров, согласно ходящих по своим путям и составляющих величественную картину и украшение вселенной⁹⁹ (Пс. 8, 2, 4, 7–10; 18,2).

Даже язычники не могут не видеть этих чудес мира и не восхвалить их Творца. Поэтому-то апостол Павел и сказал о них: «...что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им, ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимых, так что они безответны» (Рим. 1, 19, 20).

Безответны на Страшном Суде будут и современные неверующие астрономы, геологи, зоологи, этнологи, в особенности же доктора, психологи, философы и проч. Как увидим ниже, все они имеют возможность наблюдать Премудрость Божию не только в бездушном мире, но и в человеке, но не прославляют и не признают ее.

Обличителями ученых XX века, воспитанных посреди христианства, а подчас и в самом христианстве, явятся тогда язычники, не ведавшие истинной религии, жившие за две тысячи лет с лишком до нашего времени.

Так, Ксенофан, основатель элеатской философской школы (VI-V в. до Р. X.), «озирая небосвод, нарек единое (и всецелое) божеством»... Правда, до личного Бога отсюда еще далеко, но его пантеизм уже превзошел веру во множество безнравственных богов, воспетых Гомером и Гесиодом.

«Лучшее, – говорит Ксенофан, – должно быть единым, никто из богов не может быть в зависимости от других. Также невероятно, чтобы боги имели начало. Существует лишь единый Бог, несравнимый со смертными ни по образу, ни по мыслям»; «весь он есть око, весь – ухо, весь – мышление» и «без усилия властвует над всем своею мыслью»¹⁰⁰.

Анаксагор (V в. до Р. X.) – знаменитый тем, что первый в истории философии связал понятие духа с основой всего сущего, – утверждал ту простую и очевидную истину, что из одного только вещества, из которого состоит мир, невозможно вывести и объяснить движение. Еще более невероятно и странно допускать, чтобы из инертной, косной материи создалось само собою целесообразное, упорядоченное движение, в результате которого явился бы такой прекрасный и дивный мир, какой мы созерцаем. Отсюда Анаксагор заключал, что начало этому движению и, следовательно, всему миру положило особое Существо, всемогущее, разумное, Которое он называл Умом (Νους). Существо это – просто (απλους), ни с чем в мире не смешивается (αμινης), «чистейшая и тончайшая из всех вещей». Этому Духу присуще совершенное знание всего сущего¹⁰¹.

После этого нет уже необходимости приводить цитаты из Сократа, Платона, Аристотеля, этих «христиан в язычестве», по выражению св. Иустина, мученика и философа (Первая апология 1,46), выше творений которых ничего не явила и вся новейшая философия, если только это не было тайно или явно заимствовано у христианства, по признанию ее же самой¹⁰².

Но как же должно, по заповеди Господней, относиться к созданию Божьему? Св. Василий Великий так намечает отношение христианина к внешней природе в толковании на псалом 32, стих 4 (И вся дела Его в вере): «Что значит сказанное?.. Если, говорит псалом, видишь небо и порядок в нем, – это для тебя руководитель к вере, потому что указывает собою на Художника. Если же рассматриваешь порядок на земле – и чрез это опять возрастает вера твоя в Бога; ибо, не плотскими очами познав Бога, уверовали мы в Него, но силою ума посредством видимого усматриваем Невидимого. Посему – вся дела Его в вере.

Если рассмотришь и камень, то и он служит некоторым  указанием силы Создавшего. А то же найдешь, если рассмотришь муравья, или комара, или пчелу; часто и в самых малых вещах видна мудрость Зиждителя. Ибо, Кто распростер небо и наполнил неизмеримую величину морей, Тот и самое тонкое жало пчелы соделал пустым, как свирель, чтобы чрез него выливался яд. Посему – вся дела Его в вере.

Ничто да не приводит тебя к неверию. Не говори: это произошло случайно, а это встретилось само собою. В том, что существует, нет ничего беспорядочного, ничего неопределенного, ничего напрасного, ничего случайного. Не говори: злая случайность или недобрый час. Это слова людей невежественных. Не две ли птицы ценятся ассарием, и ни едина от них падет без воли Божией (Мф. 10, 29)? Сколько волос на голове? Ни один из них не забыт. Видишь ли Божие Око, как ничто – и самое малое – не избегает Его надзора?»¹⁰³.

Обращаясь от мира внешнего к своим собственным душе и телу, человек еще больше имеет случаев убедиться в бытии Великого Художника, создавшего его, и еще больше поводов к восхвалению Бога. К сожалению, повторяю, естественные современные науки и их творцы подобны «глухому аспиду, который затыкает уши свои и не слышит голоса заклинателя, самого искусного в заклинаниях» (Пс. 57, 5–6). Поэтому они не заканчивают, как должно бы было, страницы своих трудов, подобно пророку Давиду:

Славлю Тебя, потому что я дивно устроен! (Пс. 138, 14)

Однако учение церковное ясно. Св. Иоанн Златоуст¹⁰⁴ говорит:

«Если взгляд на красоту неба возбуждает благомыслящего созерцателя к славословию Творца, то тем более разумное это животное, человек, размышляя о своем устройстве, о высокой чести, данной ему, о великих дарах и несказанных благодеяниях, может постоянно восхвалять Виновника и возносить посильное славословие Господу».

Впрочем, исключения везде есть. Знаменитый французский химик Луи Пастер говорит: «Чем более я занимаюсь изучением природы, тем более останавливаюсь в благоговейном изумлении перед делами Творца. Я молюсь во время работ своих в лаборатории».

Вот еще несколько мыслей не менее знаменитого нашего соотечественника, ученого, профессора, академика, археолога и археографа, поэта, полемиста, биографа, общественного деятеля, профессора Московского Университета М. П. Погодина (†1875 г.):

«...Каким образом слепые силы могут дойти до того, чтоб сочинить голод и жажду в человеке, и подготовить средства их утоления, и устроить желудок с беспрестанными требованиями (которых удовлетворение, прибавим кстати, и должно составить внешнее содержание, рамку всей истории человеческого рода), разделить род человеческий на два пола, мужской и женский, сообщить им такую-то наружность, снабдив один пол красотою, другой – силою, со взаимными нуждами и вожделениями, которыми обеспечивалось бы продолжение, то есть существование человеческого рода!

* * *

Строение женщины с ее удивительными отправлениями – очищением, зарождением, плодоношением, кормлением – какое чудо! Капелька, заранее помещенная в ее тайниках, оживотворяется каким-то движением, и из этого семечка происходит Ньютон с его биномом, Рафаэль с его идеалами, Моцарт с Дон-Жуаном, образуется Петрова воля, Вольтерова острота, Наполеонов ум, сердце Карамзина!..

* * *

А совесть! Это еще что такое? Какой закон или какая сила ухитрилась поселить в человеке такое странное, антиматериальное чувство?»¹⁰⁵.

Какую пользу и как человек может получить от созерцания видимых вещей, показал св. Тихон Задонский. Он целых три года трудился над большим томом, более чем в полтысячи страниц, под таким заглавием: Сокровище духовное, от мира собираемое. В нем он преследует две цели. Одна – трактуемая мною сейчас, как «от всякого случая и от всякого видимого создания к невидимым можно рассуждение обращать... и духовно пользоваться»¹⁰⁶. Другая – показать, как человек, не уходя в пустыню и пребывая в миру, может освободить себя от дурных впечатлений, ложащихся на душу, подобно каким-то липким и гнусным отпечаткам с окружающих вещей, лиц и событий. Осуществление этой последней цели представляет одно из важных духовных деланий, направленных на очищение души от помыслов и чрез это от страстей.

Желающий приобрести пользу да чтет эту назидательную книгу святителя сам, я же обращусь к заключению вопроса об отрицательном источнике естественного богопознания.

Особенно сильное поучение для себя в своем познании Бога человек находит не в созерцании мира и человека, взятых в отдельности, а в созерцании всего домостроительства Божьего, всех тварей, как видимых, так и невидимых, как одушевленных, так и неодушевленных; когда он представляет пред своим мысленным взором всю вселенную в совокупности, со всеми ее законами и отношением к ней всех людей, со всеми делами последних на земле, от конца до начала мироздания¹⁰⁷. Пример: псалом 103.

Великие умы человечества всегда преклонялись и смирялись пред непостижимостью тайн мироздания и признавали невидимо управляющую судьбами людей и народов Десницу Всевышнего Личного Бога.

Вот духовное завещание и вместе с тем исповедь Гизо, одного из великих людей Франции, управлявшего несколько лет государством, произведшего преобразования в исторической науке и считавшегося знаменитейшим профессором и оратором своего времени.

«Я умираю в лоне реформатской христианской Церкви во Франции, – так начинает Гизо свое завещание, – в которой я, к счастью моему, родился. Находясь всегда в общении с нею, я пользовался свободой совести, предоставляемой ею своим членам в их отношениях к Богу и предъявленной ею самой для своего учреждения.

Я исследовал, я сомневался, я верил в силу человеческого ума, достаточную для разрешения проблем, представляемых вселенной и человеком; я верил в силу человеческой воли, достаточную для правильного устройства его жизни, согласно с ее законом и нравственной целью.

По долговременной жизни и деятельности, размышляя много, я пришел к убеждению, что ни вселенной, ни человека не достаточно для того, чтоб объяснить и устроить себя по естественному порядку, посредством одних только постоянных законов, которые действуют во вселенной, и человеческих воль, которые в ней исполняются. Я глубоко верую, что Бог, сотворивший вселенную и человека, правит ими, соблюдает их или изменяет, вследствие ли тех общих законов, называемых нами естественными, вследствие ли законов особливых, называемых нами сверхъестественными, проистекающих, равно как и законы общие, из Его всесовершенной воли и из Его беспредельного всемогущества, – которые дал Он нам усматривать в их следствиях и не дозволил познавать в их сущности и целях конечных.

Таким образом возвратился я снова к своей колыбели, всегда преданный с твердостию разуму и свободе, которые получил я от Бога и которые составляют мое достоинство и право на земле; таким образом возвратился я к чувствованию себя младенцем под Десницею Божией, искренно сознавая все свое невежество и слабость.

Верую в Бога и поклоняюсь Ему, не пытаясь постигнуть Его. Вижу Его присутствие и действие не только в постоянном правлении вселенною и во внутренней жизни душ человеческих, но и в истории человеческих обществ, преимущественно же в Ветхом и Новом Заветах – этих памятниках Божественного Откровения и Промысла – посредничеством и жертвою Господа нашего Иисуса Христа, принесенной для спасения рода человеческого.

Преклоняюсь пред тайнами Библии и св. Евангелия, отстраняя от себя ученые прения и решения, которыми люди покушались объяснить их.

Уповаю, что Бог дозволит мне называться христианином, и уверен, что в свете той области, куда я готовлюсь вступить, мы вполне распознаем чисто человеческое начало и тщету большей части наших здешних рассуждений о предметах божественных»¹⁰⁸.

Только что мною описанный источник естественного богопознания, легко заметить, несовершенен и содержит много отрицательных сторон¹⁰⁹. Когда человек жил в раю, посреди природы, которую Сам Бог насадил и создал для него и о которой Господь сказал, что она не просто хороша, но весьма хороша (Быт. 1, 31; 2, 8), то и тогда эта самая девственно-чистая и непорочная природа не могла всецело удовлетворить душу человека и рассказать ему совершенно, в его меру, о Боге и величии Его тайн. Требовалось для сего непосредственное живое общение первых людей с Самим Богом. По падении же человека вся природа и он сам в еще меньшей степени, если не в самой малейшей, могли служить источником богопознания. Грех исказил образ Божий в человеке и всю природу предал тлению.

Теперь уже с трудом и при некоторых только условиях люди могут замечать в ней следы былого величия, могущества и красоты, и то только там, где цивилизация не коснулась ее своею рукой. Отображение Божественной десницы, которая когда-то (впрочем, не очень уж давно, всего семь тысяч лет с небольшим) ее создала, просвечивает и ныне, как чрез закопченное стекло. (Ср.: 1Кор. 13, 12.)

Посему Господь, не хотя, чтобы кто-либо погиб, но желая, чтобы все пришли к покаянию и познанию истинного Бога, многократно и многообразно говорил издревле о сем сперва в пророках, а наконец в Единородном Сыне, чрез Которого и веки сотворил (2Петр. 3, 9; 1Ин. 5, 20; Евр. 1, 1–2).

Таким образом произошел второй источник естественного богопознания – сверхъестественное Откровение. Этот источник можно назвать положительным, в противоположность первому, отрицательному, за чистоту и неповрежденность тех сведений, которые человек почерпает в них о Боге. Откровение складывается из двух частей: Священного Писания и Священного Предания. И предметы эти настолько важны для уразумения и осуществления спасения, что требуют не только отдельного, но и подробного рассмотрения. Особенно это необходимо сказать о нашем времени, когда общество смущается нелепыми, еретическими толками о них, а здравого понятия ниоткуда почерпнуть не может, ибо научная богословская литература наша количественно очень бедна, да и занимаются специалисты больше только критикой противных учений (которые, как грибы, растут, и нет возможности потому передавить всех этих мухоморов), а не излагают положительное православное учение, узнав которое, каждый мог бы и сам после разобрать, что хорошо и что худо. И еще есть скверная привычка у богословов-профессоров, требующая своего уврачевания, это – занятие вопросами совершенно бесполезными. Не мое дело указывать им, насколько чисто «научный» интерес поможет им оправдаться на мытарствах и на Страшном Суде, но скорбеть о том, сколько могли бы сделать доброго дела эти ученые, написав каждый хотя бы по одной книжке, говорящей дельно, а главное православно, о том, что относится непосредственно к спасению, – тужить о том, сколько бы знающие люди могли спасти душ погибающих и не спасли, – никому не запрещается.

Если Священное Писание, или, как его очень часто еще называют, Библия, в качестве источника богопознания имеет такое непререкаемое для нас значение, то прежде всего возникает вопрос: что оно есть по своему существу? Что такое Библия? Несколько слов о наименовании. Библия – не книга, а книги, собрание нескольких священных книг. Название это есть непереведенное греческое τα βιβλια – «книги». В самом Священном Писании, за исключением Ветхого Завета (1 Макк. 12, 9; Дан. 9, 2), это наименование не содержится. Первый же писатель новозаветного времени, у которого оно встречается, есть муж апостольский, св. Климент, папа Римский (†101 г.)¹¹⁰. Во всеобщее употребление оно вошло со времени знаменитого толкователя Священного Писания и отца Церкви Вселенской св. Иоанна Златоуста. Выражения, употребляемые для обозначения всего круга священных книг в самом Слове Божием, можно видеть из следующих цитат: Мф. 21,42; Лк. 11, 28; Ин. 5,39; 10, 34; Рим. 1, 2; 3, 2; 2Тим 3, 15; Откр. 1, 1 и другие.

1. Библия есть Слово Божие

Священное Писание не есть простое творение рук человеческих, подобное – нехорошо и сопоставлять, но что же делать, если богохульно сравнивают, – «Илиаде» Гомера, трагедиям Софокла, «Божественной Комедии» Данте и прочим творениям человеческого гения. Нет, Священное Писание есть Слово Божие.

Один из священных авторов, св. апостол Петр, говорит:

Ни бо волею бысть когда человеком пророчество, но от Святаго Духа просвещаемы глаголаша святии божии человецы (2Петр. 1,21).

Что Библия – Слово Самого Бога, а не слабого человека, доказывают:

Глубина содержащегося в ней учения.

Истины, которые находятся в Библии, выше человеческого разумения. Догмат Св. Троицы, тайна воплощения Бога Слова, Сына Божия, искупительный Его подвиг, основание Церкви и прочее – все это навсегда для гордого разума человеческого останется соблазном и безумием (1Кор. 1, 18–25; 2, 6–8).

Но для того чтобы видеть глубину, надо обладать острым зрением, в данном случае духовным, потому что в злохудожну душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху, говорит Писание (Прем. 1, 4). Если погрузится народ или общество в пьянство, разврат, наживу и прочее, сейчас же это скажется дурно и на восприимчивости его к божественным вещам и, в частности, на благоговейном, разумном отношении к Библии. Не оценит тогда он по достоинству Библию.

Глубину библейского учения познавали люди, от которых этого можно ожидать всего менее. Так, в известном сочинении чрезвычайного по таланту и влиянию на своих современников энциклопедиста Жана Жака Руссо «Эмиль, или о воспитании», которое за содержащиеся в нем мысли, опасные для религии и нравственности, было запрещено французским парламентом и сделалось причиною изгнания самого философа из Франции, находятся, однако, следующие строки: «Признаюсь, величие Писания наполняет меня изумлением. Святость Евангелия говорит моему сердцу. Посмотрите на книги философов со всем их блеском и важностью: как малы они в сравнении с этой книгой!»

И далее чрез это Руссо убеждается в божественном происхождении Того, о Ком оно повествует: «Возможно ли, чтобы столь возвышенная и вместе столь простая Книга была словом человеческим? Возможно ли, чтобы Тот, о Котором она рассказывает, был только человек? Гораздо естественнее допустить, что существовал действительно Тот, Кто дал материал для этой Книги, чем предположить соглашение нескольких человек, чтобы сочинить эту книгу»¹¹¹.

Чистота и совершенство заповедей, данных человечеству для его спасения

Посему нет нигде таких совершенных образцов высоты нравственного поведения человеческих обществ, как только в христианстве, и в особенности там, где учение Христа сохранилось во всей своей неповрежденности, то есть в православии.

Пример: жизнь монашеских общин в эпоху расцвета духовной жизни Церкви, в IV-V веках по Рождестве Христовом¹¹², после чего она стала, расслабляемая ересями и всем прочим, спадать, тускнеть и превращаться постепенно в едва тлеющий огонек под пеплом людских страстей и неправоверий, который мы видим теперь.

«Монастыри в горах были подобны скиниям, наполненным божественными ликами псалмопевцев, – говорит св. Афанасий Великий¹¹³, – которые занимались рукоделиями для подаяния милостыни, имели между собою взаимную любовь и согласие. Подлинно представлялась там как бы особая некая область благочестия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесненного; не было укоризн от сборщика податей».

Выпишу еще цитату из писаний одного очевидца равноангельной жизни тех веков, из Руфина, пресвитера Аквилейского (конец IV-начало V в.):

«Видел я, воистину видел сокровище Христово, сокрытое в человеческих сосудах, – писал он в прологе к своей книге Жизнь пустынных отцов. – Да, я видел в Египте отцов, живущих на земле и проводящих жизнь небесную, и новых неких пророков, воодушевленных как добродетелями душевными, так и даром пророчества, о достоинстве которых свидетельствует дар знамений и чудотворений... Все они нисколько не заботятся о пище или одежде и тому подобном, ибо знают, что всех бо сих язы́цы ищут (Мф. 6, 32). Они же ищут правды и Царствия Божия, и все сие, по обещанию Спасителя, прилагается им.

Многие из них, если и почувствуют нужду в чем-нибудь необходимом для тела, не к людям прибегают, но, обратясь к Богу и прося от Него, как от Отца, получают просимое. Ибо такова в них вера, что могут и горы переставлять. Посему некоторые из них молитвами останавливали стремление волн реки, готовой затопить соседние селения, как по суху переходили по воде, укрощали лютых зверей и совершали многие и бесчисленные чудеса, напоминающие чудотворения пророков и апостолов, так что нельзя сомневаться, что их добродетелями стоит мир...»¹¹⁴.

Оставляя пока в стороне вопрос о чистоте христианского учения по его существу (он будет разрешен сам собою, когда будут прочитаны вторая и третья части моей книги), сейчас приведу только краткое замечание на этот счет лица, которое никак нельзя упрекнуть в зараженности «религиозными предрассудками» или в недостаточно широком кругозоре и уме.

Гениальный Гете – «язычник» – говорит: «Сколько ни преуспевай умственная культура, сколько ни расти вширь и вглубь естественные науки и сколько ни раздвигайся дух человеческий, ему никогда не подняться над уровнем высоты и нравственной культуры христианства в том блеске, каким сияет оно в Евангелии»¹¹⁵.

Сила, заключающаяся в словах Свящ. Писания .

Так как в Библии заключена благодать Св. Духа, которая является естественною и необходимейшею пищею души, то последняя не может безучастно относиться к ней, но должна или ненасытно алкать ее, если органы восприятия в порядке, или отвращаться, если они расстроены болезнями (то есть страстями) и не могут переваривать даже легкую пищу (ср.: 1Кор. 3, 2). Душа должна так или иначе выражать свое поведение вблизи источника своей жизни и смерти (и по конечному решению Бога: Ин. 12, 48); она не может, повторяю, быть равнодушной, как не может быть спокойной и оставаться на одном месте магнитная стрелка компаса при приближении к ней магнитного бруска, но или будет притягиваться и льнуть к нему, или отталкиваться и убегать от него, смотря по тому, какие полюса мы сближаем. Так добрая и порочная души относятся к Богу и диаволу соответственно.

У благочестивого человека при одном взгляде на Библию проходит вожделение и является страх Божий. В состоянии же мира душевного Писание доставляет чуть ли не физическое ощущение сладости. «Коль сладка гортани моему словеса Твоя: паче меда устом моим!» – восклицал пророк Давид при чтении Свящ. Писания (Пс. 118, 103; 18, 11). Что это не риторический или поэтический оборот речи, знают на деле испытавшие то же чувство – те, которые неленостно занимаются очищением своего сердца от страстей.

Совершенно обратное, но не менее сильное действие производит Библия на души врагов ее. Доказывать что-либо и обличать Писанием неверующего – все равно что «горящие угли» сыпать ему на голову (Притч. 25, 22; Рим. 12, 20). Нечистый человек совершенно не терпит благодати, и одержимые демонами люди обычно воспринимают ее действие, именно как огонь и горящие уголья. Вот почему бесноватые кричат при приближении святыни или когда начинают за них молиться: «Жжет, жжет!»

Словеса мудрых якоже остны воловий (τα βουκεντρα, острые палки, которыми на востоке подгоняют животных) и якоже гвоздие вонзено, – говорит еще Слово Божие (Еккл. 12, 11). Таково его действие на совесть человека.

Пусть он не верит рассудком, сердце его развращено, но дух его, хотя и забитый, но не могущий быть окончательно уничтоженным, по самому основному свойству своему (см. выше: Гл. 1. §1), все же чувствует силу Писания, боится и трепещет его. Как животное, ведомое на заклание, еще ничего не видя, упирается, хрипит и не идет дальше, так и человек, уподобившийся ему по поступкам (Пс. 48, 13), никак не хочет приблизиться к Библии и к тому месту, где она читается, потому что глубоко падший дух его чувствует, что там ему грозит заклание, там ему предложат распять плоть свою со страстъми и похотьми  (Гал. 5, 24). А это тягостно и больно!

– Отсюда все нападки на Библию, и только на нее одну и с таким ожесточением, какое не применяется в отношении к Корану или к Ведам, хотя мусульман и буддистов гораздо больше на земном шаре, чем христиан.

Я не буду здесь говорить об отношении порочных и чистых душ к делам и приманкам врага рода человеческого. Читатель может поразмыслить и подыскать примеры сам.

Укажу теперь еще на одно исключительное явление в области влияния Священного Писания на души людей. Я говорю о так называемых «обращениях». Не входя в обсуждение вопроса по существу, что будет сделано после, здесь поставлю его в связь с некоторыми явлениями мирской жизни, схожими с обращениями из духовной, но не имеющими с последними ничего общего, – именно с переходом в сектантство, с уходом, выражаясь термином семидесятых годов прошлого столетия, «в народ» и т. п.

1. Как в первом, так и во втором случае старая жизнь бросается и начинается новая. Но есть разница. В первом – жизнь видоизменяется и строится изнутри, из глубины духа (Пс. 129, 1), на началах величайшей евангельской чистоты (как ее понимают наши подвижники древнего Востока); во втором же – переменяются только убеждения человеческие, но грехи остаются все те же, и страсти не умаляются, а иногда даже и увеличиваются (например, когда человек попадает в хлыстовщину, делается убийцей из корпоративных или партийных взглядов и проч.).

2. В том и другом случае нередко общей сходственной чертой делается подвиг, мученичество, до темниц, пыток и казней включительно. Но – один подвиг исходит из чувства смирения, благодарности и любви к Богу, просветившему и «призвавшему из тьмы в чудный Свой свет», как пишет св. апостол Петр (1Петр. 2, 9), другой – весь держится на гордости и тщеславии¹¹⁶.

3. Наконец, замечается сходство по цели: там и здесь ищется истина, справедливость, добро. Но одни видят их в чувственных благах, земных (начиная от хлыстовских радений сектантов, «земного рая» социалистов и кончая мистическим экстазом йогов), другие – в бескорыстном служении одному Христу, отгоняя от себя всякую мысль о какой-либо даже небесной награде. (См.: Отдел III. Гл. 7. § 1. Добродетели естественные и сверхъестественные.) Не лишнее привести в заключение этого отдела несколько отрывков из сочинений светских писателей, ушедших из дома Отчего на страну далече (Лк. 15, 13) и после сознавшихся в могущественном действии на них Слова Божия, когда оно вдруг живительным лучом осветило их тьму и показало, где истина.

Генрих Гейне – чья общеизвестная ненависть к христианству лишь подчеркивает ценность тех строк, которые вынудила его написать несокрушимая сила Священного Писания при помощи болезненного одра, – в предисловии ко второму изданию первой части своей книги О Германии («К истории религии и философии в Германии») делится с читателями следующим признанием относительно причины перемены своих взглядов на Божественные вещи (auf gottliche Dinge).

Но прежде всего – что, конечно, понятно в положении таких гордецов и богохульников, – Гейне никак не может заявить открыто, что видит здесь и сам чудесное воздействие, а не естественную случайность. Поэтому, чтобы прикрыть ложный стыд, он сперва, по свойственной ему язвительности, кощунствует и насмешничает по адресу некоторых «благочестивых» душ, которые с «христианской» навязчивостью (mit christlicher Zudringlichkeit) все допытываются-де у него, как это произошло, что он вдруг заговорил по-другому (в Романсеро), и хотят-де во что бы то ни стало, чтобы он «навязал им какое-нибудь чудо» (dass ich ihnen irgend ein Mirakel aufbinde)...

Потому что, действительно, только чудом можно было объяснить это «просветление» (Erleuchtung) в мозгах Гейне. Пропуская кощунственные остроты последнего, так как и сам поэт ими пользовался только для того, чтобы затушевать свое «превращение» (Umwandlung), которое произошло в его душе относительно религиозных убеждений, – подобно тому, как старается прикрыть чем-нибудь свое смущение полуверующий человек, когда его застанут за молитвой знакомые люди, – перейду прямо к словам Гейне о чудесной силе Библии.

«Своим (душевным) просветлением я всецело обязан простому чтению одной книги, – говорит Гейне, думая, что от этих слов действительно дело станет очень «просто» (einfach) и чудо несколько умалится. – Одной книги? Да, и это старая простая книга, скромная, как природа, и естественная, как естественна природа, книга, которая деловито (werkeltagig) и просто выглядит, как солнце, которое нас греет, как хлеб, который нас питает... – и эта книга, коротко говоря, есть Библия¹¹⁷. Совершенно справедливо называют ее Священным Писанием. Кто потерял Бога в душе своей, тот может снова найти Его в этой книге, а кто никогда его не знал, на того повеет от нее дыханием Божественного Слова»¹¹⁸.

Нет нужды приводить в пользу Библии еще больше отзывов (которых вообще немало)¹¹⁹. И этого, вышедшего из уст такого кощунника, как Гейне (одна его знаменитая фраза при последнем издыхании чего стоит!), достаточно разумному человеку для преклонения пред благодатной силой Слова Божьего.

– Так как человек не может освободиться от того или иного влияния Библии, хотя бы этого и желал, то естественно, что в нормальном состоянии она для него делается необходимой. Это новое качество Библии как Слова Божьего – необходимость – связано с другим – всеобщностью распространения ее, несмотря ни на какие препятствия.

Многие светские авторы, даже из еретиков, хорошо выясняют это. «Лучшие книги, – говорит Studemund, – переводятся на европейские языки: на немецкий, английский, французский, итальянский, русский, пожалуй, также и на датский, шведский и нидерландский языки. Редко случается, чтобы сочинение какого-нибудь знаменитого писателя было переведено на десять языков, между тем Библия переведена более чем на 400 языков, и с каждым годом число переводов увеличивается...

Никому бы в голову не пришло переводить Гете или Шекспира для кафров или эскимосов, и переводы эти не читались бы... Некоторые даже из культурных людей чуждой нам культуры (автор разумеет индийцев. – Еп. Варнава) не в состоянии войти в духовный мир этих великих поэтов»¹²⁰.

Другой западный автор A. Cordes обращает внимание на то, что «по своей жизнеспособности Библия представляет нечто исключительное в истории. Ни на одну книгу в мире не выпало столько оскорблений, преследований и проклятий, как на нее, – и все же она не погибла. Множество книг умирают от внутренней своей несостоятельности сами собою, а об эту книгу, как о скалу, разбиваются предрассудки и равнодушие, огненная ненависть и злоба неверия. Библии нечего бояться конкуренции на книжном рынке: много «бессмертных» произведений человеческого гения появилось после Библии, но Библия продолжает стоять между ними все на том же первом месте. Вольтер предсказывал, что в конце XIX столетия Библию забудут и что она сделается редкостью, которую можно будет найти только у старьевщиков и в музеях древностей; а на деле XIX век оказался временем чрезвычайного распространения Библии, какого мир прежде не видел, и, как говорят, в самом доме, где некогда Вольтер писал свое пророчество, помещается теперь Лондонское Библейское Общество!»¹²¹

Все вышеуказанные признаки Библии как Слова Божия все же являются до некоторой степени естественными.

По крайней мере, неверующие в свое оправдание могут ссылаться на большое распространение и своих книжек среди общества, могут говорить о могущественном действии научных произведений на состояние умов человечества и на самую культуру; наконец, не только могут не находить никакой святости в учении библейском, но и видеть в нем одну только безнравственность¹²².

Возможность подобного отношения к предметам, его не заслуживающим, всем нам еще в детстве показал знаменитый И. А. Крылов в своих баснях «Петух и жемчужное зерно», «Мартышка и очки», «Свинья под дубом».

Но есть еще некоторые качества у Священного Писания, которые по их внутренним свойствам должны быть отнесены к сверхъестественным, а по внешним обнаружениям – быть неуязвимыми, даже если человек иногда в ослеплении и «прет против рожна», по выражению Самого Христа (Деян. 9, 5).

Только сознательное упорство противится им без всяких серьезных доводов и основательных возражений. Я говорю о чудесах и пророчествах.

Надо сказать, что верующая душа их ждет от Библии вполне естественно. Если последняя есть Слово Божие, если истинный Автор ее – Святой Дух, то надо же как-нибудь выявиться этому более ощутительным образом, чем все упомянутые до сих пор свойства Священного Писания. Сам человек жаждет чудесности для лучшего своего удостоверения в истине Божественных Писаний. Не желать ее и мучиться ею (чудесностью) могут только гордецы, живущие лишь грубыми построениями рассудка, а не все проницающей, непорочной верой. И Бог не оставил без утешения верующую душу и окружил тысячелетнее происхождение Библии многими чудесами и пророчествами.

Что Библия, по самому существу своему, есть боговдохновенное слово святых пророков – чудо, произведенное Духом Святым, говорит св. апостол Петр:

«И притом мы имеем вернейшее пророческое слово, – пишет он верным в своем Втором Послании (1, 19–21), ссылаясь в доказательство истины преображения Господня на Священное Писание, – и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших, зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым».

О самих чудесах и пророчествах будет сообщено после.

II. Богодухновенность Священного Писания

Если Библия есть Слово Божие, то что это значит? Все ли в ней божественно до последней буквы и запятой или есть что принадлежащее и человеку? И в какой степени?

Божественный апостол законополагает обо всем этом ясно, точно и определенно, не позволяя иметь двух мнений.

Все Писание, – говорит он,– богодухновенно, θεοπνευοτος (2Тим. 3, 16).

Здесь две мысли, на которых зиждется не только весь образ мыслей, еретический или православный, но и весь уклад жизни, поскольку он зависит от первого.

Положения эти следующие: во-первых, все, в полном объеме, до последнего слова, Писание – богодухновенно; во-вторых, Автор его – Св. Дух. Святые отцы разобрали этот вопрос всесторонне с единодушным согласием и обычной ясностью, которая нам теперь уже не под силу, когда мы хотим сами по себе изъяснять что-либо. Начну со второго положения.

Писание, говорит св. Григорий Богослов, есть «книги, которые Дух начертал языком святых мужей»¹²³. Легко каждому припомнить, что и пророк Давид уверяет нас в том же, когда божественною благодатию изрекает: Язык мой – трость скорописца (Пс. 44, 2).

Но тогда – как же? На долю человека ничего не остается? Воля его связывается, как в гипнозе, и он произносит слова в бессознательном состоянии, как прорицательница языческая Пифия или как «пророк» в хлыстовских радениях, на которого «накатил» дух? Прочь такое богохульство.

Веруй, если не владеешь сам даром пророчества и не знаешь на собственном опыте, как оно действует в человеке, что здесь и Святой Дух изрекал всецело Свою волю, и человек не стеснялся в своей свободе мышления, чувства и воли, но сохранял нетронутыми все характерные черты своей личности.

И дуси пророчестии пророкам повинуются, – говорит апостол Павел (1Кор. 14, 32), а не наоборот; не надо думать так, что будто бы, например, пророк Давид в предыдущем случае был простым, механическим орудием, «тростью», пером в руках Св. Духа. «Видишь ли? – обращая, по обыкновению, внимание на каждый оттенок мысли, указывает св. Иоанн Златоуст. – Самое дарование повинуется тому, кто его получил. Духом же здесь он называет действие Его»¹²⁴.

Подробнее выясняет вопрос о свободных взаимоотношениях между Духом Божиим и человеческим св. Василий Великий¹²⁵.

«Некоторые говорят, что они (священные писатели) пророчествовали в исступлении, так что человеческий ум затмеваем был Духом, – пишет святой отец. – Но противно обетованию Божия наития – богодухновенного делать изумленным, так чтобы он, когда исполняется божественных наставлений, выходил из свойственного ему разума и, когда приносит пользу другим, сам не получал никакой пользы от собственных своих слов.

И вообще, сообразно ли сколько-нибудь с разумом, чтобы Дух премудрости делал человека подобным лишенному ума и Дух ведения уничтожал в нем разумность? Но свет не производит слепоты, а напротив того, возбуждает данную от природы силу зрения. И Дух не производит в душах омрачения, а напротив того, возбуждает ум, очищенный от греховных скверн, к созерцанию мысленного. Посему нет невероятного, что лукавая сила, злоумышляющая против человеческой природы, приводит разум в слитность; но нечестиво говорить, что то же самое действие производит присутствие Божия Духа. Притом, если святые мудры, то как им было не постигнуть того, о чем пророчествовали? Ибо сказано: сердце премудрого уразумеет, яже от своих ему уст, во устнах же носит разум (Притч. 16, 23)».

Обратимся теперь к другой мысли апостола.

«Все (πασα)¹²⁶ Писание, – говорит он, – богодухновенно».

Если бы божественный Павел и не добавил этого слова все, то и тогда всякий верующий в Бога как должно необходимо пришел бы к мысли, что раз Библия богодухновенна, то – в полном составе и никак иначе.

Действительно, если бы священные писатели обладали только человеческим умом, хотя бы и гениальным, то не могли бы всего предусмотреть, нигде не ошибиться, там написать более блестяще или глубоко, здесь – менее. Но сила Божия не такова: она не умаляется, все равно взвешивает, за всем надзирает, ничего, даже самого малого, не упускает.

Затем, в человеческом произведении, каково бы оно ни было по глубине и серьезности, всегда можно и должно находить важное и неважное, более духовное и более плотское, все постольку, поскольку человек тяготеет к двум полюсам – страстному и бесстрастному, к земле или к Небу. Но в Слове Божием – все важно, и оно учит только о Небе и, говоря о самых грубых пороках (Песнь Песней) или о ничтожном цветке (Евангелие от Матфея о лилии), постоянно имеет целью направить нашу мысль от тленности всего земного и от грязи к Богу и чистоте.

Поэтому-то величайшие светила Церкви относились с таким благоговением к Священному Писанию и вдумывались в каждое его слово.

«В богодухновенных словах нет ничего напрасно сказанного, даже и до единого слова», – говорит св. Василий Великий¹²⁷.

«Полагаю, что заключающееся в Писании не без цели написано, – вторит ему его несравненный друг, украшение Церкви Божией, св. Григорий Богослов¹²⁸, – и не одна куча слов и предметов, собранная для развлечения слушающих, не какая-нибудь приманка для слуха, служащая только к забаве. Такова цель баснословии и тех эллинов, которые, не много заботясь об истине, очаровывают слух и сердце изяществом вымыслов и роскошью выражений. Но мы, тщательно извлекающие духовный смысл из каждой черты и буквы, нимало не согласны думать (сие было бы и несправедливо), чтобы и самые малозначительные деяния без какой-либо цели были и писателями подробно описаны, и до сего времени сохранены на память. Напротив того, цель их – служить памятниками и уроками, как судить в подобных, если встретятся, обстоятельствах, чтобы мы, следуя сим примерам как некоторым правилам и предначертанным образцам, могли одного избегать, а другое избирать».

Для нас же, во всем колеблющихся и не выработавших в себе духовного строя мышления, апостол прибавил слово «все»: все Писание...

Из приведенных рассуждений св. Григория видно, что Слово Божие богодухновенно и по содержанию, и по форме. Но как же приписывать все в Библии внушению Св. Духа, когда многие находят в ней столько противоречий, разногласий, преувеличений, ошибок и прямо безнравственных вещей? Сколько нашли в ней несообразностей одни естественные науки в наше время?..

Что касается последнего – пресловутой науки, то нет ничего во всем мире более неустойчивого и сомнительного. Это, позволю себе выразиться языком самих законодателей ее, можно утверждать уже a priori, потому что Христос сказал: Не может древо зло плоды добры творити. Еда объемлют от терния грозды, или от репия смоквы? (Мф. 7, 15–19.) Раз ум человеческий источен сомнениями, страстями, растлен и колеблется туда-сюда, думая найти опору в ежедневно меняющихся «рабочих гипотезах» и преходящих, друг друга разрушающих «данных опыта», а не в Боге, неложном и неизменном Источнике всего сущего, то что он может дать? Ничего, кроме плода по роду своему, такого же сомнительного, неверного, лживого, как он сам.

Вот примеры из разных, не связанных ничем одна с другой, но имеющих отношение к Библии, областей.

Наука одно время настаивала на том, что евреи в Египте никогда не были, но потом, с открытием египетских памятников, с разборкой иероглифов и с изучением всего материала по египтологии, пришлось утверждать обратное.

Наука еще до недавнего времени говорила, что материя вечна, теперь же самые левые ее представители не допускают и мысли о вечности и безначальности внешнего мира или о самобытном происхождении всего сущего и движущегося¹²⁹.

Наука до самого последнего времени не давала слова сказать никому из тех, кто осмеливался защищать возможность вращения небесного свода вокруг неподвижной земли. Теперь же все основы старого мнения поколеблены. Вопрос не так прост, как кажется¹³⁰.

Прав был св. Василий Великий, обладавший гениальным умом и отточивший его в тонких диалектических вопросах философии так, что «легче было выйти из лабиринта, нежели избежать сетей его слова, когда находил он сие нужным», по отзыву св. Григория Богослова¹³¹, – а философия, то есть высшее достояние человечества, не ушла теперь дальше философии тех времен, – прав был св. Василий Великий, когда называл науку «паутинной тканью», «многопопечительной суетой», «ученым пустословием» и «объюродевшей и чертежной мудростью»¹³².

Гораздо серьезнее обвинение в нечистоте библейского учения. Но чтобы сделать этот упрек, надо знать, что есть чистота, надо самому показать на себе образец чистоты, надо иметь не запорошенные житейскими привязанностями глаза. Я пропущу нападки на Библию по причинам, которые уже самой светской литературой осмеяны (крыловское «Зеркало и обезьяна»), и приведу два примера, из подобных которым некоторые выводят, что виноваты не читатели, а сама Библия.

Вот одно из смущающих мест в изъяснении св. Василия Великого: «Сказанное же в сотом псалме: во утрия избивах вся грешныя земли, как всякому видеть можно, сказано загадочно и прикровенно. Это не значит, что при начале каждого дня осквернял я руки человеческой кровью. Не то говорит пророческое слово. Это, кроме того что гнусно, было бы и неимоверно. Ибо как мог бы он каждое утро избивать своею рукою всех грешных на земле?

Невозможно было бы одному превозмочь всех, потому что, как вероятно, согрешивших было много. Если бы преодолел их на войне, то, конечно, избил бы в одно утро всех, а не в каждое утро стал избивать их. Посему что же значит: во утрия избивах вся грешныя земли, еже потребити от града Господня вся делающих беззаконие (Пс. 100, 8)? Выслушаем сказанное с лучшим разумением, чтобы не сказать чего вопреки пророческому слову, что и непозволительно. Град Господень есть совокупность человеческого состава; а грешные земли – не иные кто, но те, о которых говорит Спаситель, что извнутрь от сердца исходят помышления злая, зависти, убийства, прелюбодеяний татьбы, лжесвидетельства и тому подобное (Мф. 15, 19; Мк. 7,21). Сих-то грешных земли, происходящих от земной плоти, очищающий себя уничтожает в собственном своем составе, при каждой мысли о Боге. Посему в душе бывает утро при каждом восхождении спасительного учения; и в сие-то утро должны быть уничтожаемы все помыслы, производящие беззаконие. Ибо, если не пресечены в душе первые движения к пороку, то помышления необходимо перейдут в дело. Например, помысл, внушающий прелюбодеяние, есть грешный земли; он побуждает воззрети на жену, ко еже вожделети ея (Мф. 5, 28). Посему, если острым и уничтожающим страсти словом, как бы некоторым мечом, не будет убит он в душе и не будет это совершено утром, то есть по изведении его наружу, то после прелюбодеяния в сердце поведет он человека к большей степени сего греха, вызывая его на грехопадение телом. Думаю, что согласно с сим сказанное у Иеремии: проклят творяй дело Господне с небрежением и возбраняяй мечу своему от крове (Иер. 48, 10). Кто желает избегнуть тяжести сей клятвы, тот не должен духовному мечу давать покоя от крове подобных грешников»¹³³.

Кто сам занимается духовным деланием, тот знает, что подобные толкования пишутся святыми отцами не для тонкой забавы ума, не в целях простого оправдания рискованных выражений Библии и не выдвигаются ими в качестве остроумной защиты последней от якобы основательных выпадов со стороны неверующих. Истина не нуждается в защите с чьей-либо стороны, она сама всем является на помощь. Святые отцы излагали в подобных случаях существеннейшие делания духовной жизни, скрытые от оскорбления презирающих и не верящих им под образом действий таких же страстных и плотских людей¹³⁴ (Мф. 13, 10–15).

Затем указывают еще на темноты в Библии, слишком человеческие выражения о Боге и о Его святых, преувеличения, разногласия и т. п. Подобные заявления имеются с первых дней существования Библии как законченного состава богодухновенных книг, принятых Церковью к точному и беспрекословному исполнению и руководству верующими. И св. Василий Великий¹³⁵ так отвечал на них:

«Если же кто поставит в вину Божественному Писанию, что оно не научает тому и не производит того, что может доставить пользу, то пусть рассмотрит он весь порядок дел человеческих... Тогда увидит, что всепромыслительная Сила даровала бессловесным удобные средства к жизни, готовую пищу, самородный покров, одежду из волос и перьев; человека же изведя на свет нагим, в замену всего дала ему ум, которым изобретены промышленные искусства, как-то: домостроительство, ткачество, земледелие, кузнечество, и недостающее для тела душа восполняет присутствием ума. И как в сем случае Творец наш не по зависти к нам не соизволил, чтобы так же, как у бессловесных, все удобства жизни рождались вместе с нами, но устроил так, чтобы недостаток необходимого вел к упражнению разума, так и в Писании намеренно допустил неясность, к пользе ума, чтобы возбуждать его деятельность. И, во-первых, нужно, чтобы занятый сим ум отвлекаем был от худшего, а сверх сего приобретенное с трудом почему-то более к себе привязывает, и чрез долгое время производимое бывает более прочным; а что легко приобретается, тем и наслаждаться не вожделенно, потому что находящееся под руками пренебрегается и обладающий не почитает сего достойным какого- либо охранения».

Прекрасно также говорит преп. Исидор Пелусиот († ок. 436 г.)¹³⁶: «Божественная и пречистая Сила, источник премудрости, начало, причина и корень всякого разумения и всякой добродетели, восхотев в древнейшие писания вложить предречения о будущем, совершила дело сие премудро, превыше всякого слова и всякой похвалы. Если когда встречалось нечто такое, что могло вместить в себе образ будущих благ, то в этом иное очертывала только, иное же уясняла красками, и черты образа делала светлыми и живыми.

Из сего-то произошли две выгоды: первая, что изрекаемое и древним не казалось странным, и не смеялись они над этим, потому что из сказанного могли извлекать нечто полезное, а вторая, что потомки постигают непреложность пророчества. При сем поклоняться и удивляться должно божественной благодати, что такое трудное дело совершила удобно. Поэтому и толкователям, если возможно объяснить все без натяжки, надлежит делать это с усердием, а если сие невозможно, не объяснять, чего не следует, с натяжками, чтобы и в местах, требующих объяснения, не породить подозрения в искажении смысла, а иудеям, эллинам и еретикам не подать повода ко Христу относить и что-либо уничижительное и низшее Его достоинства; но уничижительное проходить мимо или почитать приличествующим вочеловечению, если может принять соответствующие сему черты, о высоком же соглашаться, что сказано сие относительно к одному достоинству, если же что сказано в рассуждении совершившегося в то самое время, соглашаться, что о сем именно изречено сие, и не делать неприличных натяжек».

Не говорят об отсутствии богодухновенности и такие выражения Писания, как «прочим же аз глаголю, а не Господь», «о девах же повеления Господня не имам, совет же даю» и т. п. Святые отцы считали их, на основании слов самого же апостола, не иначе, как «законоположениями Божественными».

«Не принимай слов апостола за человеческие, ибо он говорит: мнюся бо и аз Духа Божия имети» (1Кор. 7, 40). Так учит св. Иоанн Златоуст.

«Сие: Аз глаголю значит: Не нашел я, чтобы закон сей написан был в Свящ. Евангелии (предан был от Господа), но постановляю оный теперь, – толкует блаж. Феодорит. – А что законы апостольские суть законы Владыки Христа, сие явно для сведущих в божественном. Ибо апостолом сказано: понеже искушения ищете глаголющаго во мне Христа (2Кор. 13, 3) и: не аз же, но благодать Божия, яже со мною (Кор. 15, 10); и еще: благодатию давшеюся мне (Рим. 12, 3). Так и здесь дает закон, потому что вещает чрез него Святой Дух»¹³⁷.

Вообще сколько бы ни умножать недоуменных вопросов, ответы на них заключаются в одном: «Одежды души важшей вымойте сперва слезами покаяния и очиститесь, и после того уже входите в святая святых Писания» (Числ. 31, 24).

Тогда будет все ясно и понятно, и противоречия исчезнут, найдя себе объяснение в личном опыте подвизающегося. А больной, у которого во рту горько, может ли находить вкус в самых лучших, тонких и сладких блюдах?..

Теперь несколько слов о внешней стороне Священного Писания. Если Божественная Сила, давая людям последнее, преследовала великие цели, которые иногда благоволила даже скрыть под покровом тайн и приточных гаданий, то, очевидно, Она следила и за их внешней формой. Если Бог повелел поучаться в Библии день и ночь, дабы в точности исполнять все, что в ней написано (Нав. 1, 8), то, конечно, небезразлично для сохранения этой точности такое, например, слово, а не иное. Кто живет духовной жизнью и находится в полном послушании у старца и своего духовного отца или, по крайней мере, знаком с подвижническими писаниями, то на своем опыте, или чужом, знает очень хорошо, как диавол старается заставить нас видоизменить и хоть что-нибудь привнести от нашего собственного толкования и понимания в полученную заповедь: будто бы старец ошибся, неточно выразился и т. п. И горе бывает всегда дерзнувшему сделать хотя бы и чуть-чуть по-иному, «поправить» дело, потому что в словах старца была истина, еще не изведанная неопытным сердцем послушника (ср.: Числ. 20, 8, 11, 12; 4Цар. 13, 18, 19; 1Цар. 10, 8; 13, 8–14).

В Слове же Божием, тем несравнимо более, священные писатели по внушению Духа каждому понятию придали ту, а не иную форму с известною целью и намерением, которую (форму) люди считают большею частью за дело неважное, а иногда и ошибочное. Но зато Сам Бог считает это важным (хотя бы люди и относились легкомысленно к своему спасению) ради немногих избранных и потому успокоил последних в неповрежденности текста Библии от кого бы то ни было до самого конца мира.

Аминь бо, глаголю вам, – сказал Господь, – дондеже прейдет небо и земля, йота едина, или едина черта не прейдет от Закона (Мф. 5, 18).

Исходя из общей целости Писания, Церковь всегда приводила свои догматы и положения уверенно, точно, свободно и побивала еретиков, не имеющих под собою подобной устойчивой почвы. И часто, действительно, йота одна или маленький хвостик¹³⁸ у буквы давал иное направление всему делу.

Поэтому же столпы Церкви Христовой, ее святые отцы, утвердили такую заповедь, которую передаю словами св. Афанасия Великого¹³⁹:

«Никто да не облекает написанного в Писании речениями внешнего красноречия, да не пытается переделывать и вовсе изменять выражения, но пусть неухищренно так читает и поет написанное, как оно сказано, чтобы послужившие нам в этом святые, узнавая свое, вместе с нами молились, лучше же сказать, чтобы Сам Дух, вещавший во святых, видя те самые слова, какие Он внушил святым, соделался нашим Помощником. Ибо в какой мере жизнь святых лучше жизни других, в такой же и об употребленных ими речениях справедливо можно сказать, что они лучше и сильнее сочиняемых нами».

Приведу примеры достодолжного отношения к тексту Библии в вышеуказанном смысле.

Величайший толкователь Священного Писания, св. Иоанн Златоуст, толкователь буквального текста Библии, а не переносного, потому и обладает проникновенностью и глубиной толкования, что почерпает и вычитывает их в каждой букве Писания. Он поворачивает, осматривает, изучает со всех сторон каждое его выражение. Пропуская самое толкование, приведу только образец его стиля в изъяснении, например, стиха из Послания к Галатам (1, 2). «Церквам Галатийским... Не сказал Апостол: «возлюбленным», не сказал также «святым», но – Церквам Галатийским... Не прибавил даже «Церквам Божиим», но просто сказал: Церквам Галатийским». Таких примеров, даже более точных и в то же время тонких, можно у него вычитывать во множестве на каждой странице.

Еще упомяну о строгом отношении к букве Писания св. Спиридона, Тримифунтского чудотворца. Но особенно яркий пример того, что никак не безразлично, употребить ли точно или неточно выражение Священного Писания, привести ли, как оно есть, или заменить другим, каждый верующий может видеть в заклинаниях над бесноватыми. Демоны боятся только подлинных священных выражений, а не наших «красно-хитро-сплетенных» с крыловского «Парнаса».

Приведу объяснение из св. Афанасия Великого¹⁴⁰:

«Слышал я от мужей мудрых, что в древности у израильтян чтением только Писания изгоняли демонов и обличали козни, чинимые ими людям.

А потому достойны всякого осуждения те, которые, оставив это и сами сочинив себе отвне заимствованные красивые речи, за это самое именуют себя заклинателями. Ибо они более ребячествуют и отдают себя бесам на посмеяние, что и было с упоминаемыми в Деяниях иудеями, сынами Скевы, которые таким образом вознамерились заклинать демонов. Поэтому демоны, слыша о таковых заклинаниях их, издеваются над ними. А слова святых страшны бесам, и они не могут выносить их, потому что в изречениях Писания – Сам Господь, Которого не терпя, вопияли демоны: молюся Tи, не мучи мене прежде времени (Лк. 8, 28). Ибо, видя присутствие Господне, были они сжигаемы. Так и Павел повелевал нечистым духам, так и ученикам покорствовали бесы. Так и ныне тоже пусть читают над страждущими».

Но, как и выше, позволительно задать вопрос, тем более, что пытливые люди его постоянно задают: что же здесь остается на долю самого человека? – Все: язык, обучение, качество речи, ошибки и проч.

И надо сказать, как в первом случае благодатное воздействие Святого Духа на душу библейских писателей не возбранило им сохранить полную индивидуальность со всеми ее особенностями и понятиями своего времени, так и здесь грубая иногда простота речи, ошибочные выражения, не оправдываемые ни буквальным, ни иносказательным толкованием, нисколько не мешают благодати Духа сопутствовать тексту Писания и делать его священным и богодухновенным. Так же, как благодати священства ничто худое не препятствует действовать в порочных священнослужителях, пока они находятся в Церкви, и сила совершенных ими таинств остается всецелой.

«Но чтобы не продолжить письма более надлежащего, – повторю словами преп. Исидора Пелусиота¹⁴¹, – сказав то, что не только не повреждает смысла Писаний, но устанавливает оный, делает твердым и незыблемым, разрешает кажущуюся неясность, кончу этим, советуя будущим читателям взирать на сие без любопрительности, и если что сказано правильно, воздать благодарение Богу, а если неправильно, не лишать извинения написавшего, который сказал это нерешительно, но предоставил приговор будущим читателям».

Так учат нас святые относиться с благоговением и страхом Божиим к святости Библии.

Из всего вышесказанного о богодухновенности Священного Писания следует:

1. Если чрез авторов его говорил Дух Святой, следовательно, то, что Он говорил, свято, есть Слово Божие, а не человеческое, то есть Писание все богодухновенно.

2. Если непосредственное Откровение Божие какому-либо священному писателю и отличается по способу передачи и силе впечатления от его восприятия слушателями или читателями этого автора, то оно нисколько не умаляется по силе своего достоинства, истины, значимости и влияния.

3. Таким образом, различие между богодухновенностью и собственно Божественным Откровением может иметь интерес только теоретический для «книжников» XX века. С практической же точки зрения христианин должен принимать слова Писания так, как бы их слышал непосредственно от Самого Бога. К этому его обязывают вещавший в апостолах Дух Святой и поведение их самих, не различавших Писания от личных повелений Самого Господа. Сравните: Глаголет Писание фараоновы (Рим. 9, 17) и еще удивительнее: Писание провидя... благовествова Аврааму (Гал. 3, 8).

4. Навлекают на себя подозрение в пантеизме те, которые, избегая утверждения, что Божественное воздействие всецело простирается на полный объем Библии (из-за боязни поставить себя якобы в необходимость приписывания Богу тогда и всех человеческих недосмотров и ошибок), заявляют, что Библия богодухновенна в главных (только) и основных пунктах, а не в частях. Они забывают, что Бог непричастен немощам человеческим, потому что всегда премирен, трансцендентен им, как выражаются философы¹⁴², и потому бояться за Бога нечего, так же как и кощунственно упрекать Его в незнании греческой или еврейской грамматики, ощибки против которой пытаются выискивать нынешние семитологи и эллинисты. Свободно поэтому можно пользоваться и любым термином – «богодухновенный» или «боговдохновенный», потому что ни тот, ни другой не в силах охватить истинный смысл понятия, но один хочет выразить его со стороны воздействия Духа Божьего, а другой – со стороны восприятия Божественного Откровения человеком.

5. Вопрос о богодухновенности, по самому существу своему трудно передаваемый на словах и требующий для своего выражения антиномичных понятий, однако, вполне ясен и определен для церковного самосознания и каждого, участвующего в нем. Недостаток слов возмещается здесь легко и без остатка данными религиозного опыта.

6. Всякое иное истолкование вопроса должно отвергаться верующим христианином как еретическое, потому что идет против согласного мнения всех святых отцов, выражающих голос Церкви. Нелепо хотеть еще какого-нибудь соборного определения на сей счет.

Если человек всего этого не понимает, нужно ему желать покаяния и очищения от гордости и прочих страстей и не спорить с ним, а молиться о нем.

III. Скрытое таинственное содержание Библии и как его добыть

Несмотря на то что Библия содержит в себе чистейший источник нашего знания о Боге, так как носит на себе и в себе благодатное отображение Невыразимого Его Лика и некую божественную силу, присущую Его существу, однако о нее люди больше претыкаются, чем получают от нее пользу, хотя в этом виноваты только они сами. Почему так? Потому что смотрят на нее теми же глазами, которыми привыкли смотреть на произведения, вышедшие из-под пера подобных себе людей. По выражению одного светского же автора, «они глаголы жизни вечной превращают в исторические сплетни и схоластические нравоучения».

А это влечет их к следующему: что было (историю) надо-де поправить соответственно «новым данным и достижениям науки» или сдать в архив, а учение признать достойным только теоретического интереса и личного понимания или желания каждого.

Таким образом допускают две существенные ошибки: 1) изучают только внешнюю сторону Библии, ее «корешок» и 2) изучают ее чисто мозговым путем. Нынешние люди и не подозревают, что Библия есть сила Божия (δυναμις θεου) во спасение всякому верующему (Рим. 1, 16). Сила, а не теория, и посему приобретается не посредством голого рассудка. В этом случае дальше ушли те, которые, служа диаволу, дают названия своим скверным книжкам вроде «Сила внутри нас», «Тайное учение» и проч.

Действительно, и в тех книжках есть сила, но демонская, а не Божия, хотя и такая же невидимая, не ощущаемая для тех, кто не хочет ее вскрывать и переводить посредством известных упражнений в себя.

Это-то внутреннее, благодатное содержание Библии, скрытое в букве Писания, и является (по крайней мере, должно бы являться), собственно, источником нашего познания о Боге, источником, единственно чистым и драгоценным, а вовсе не научное изучение Библии со всем сложным аппаратом так называемой «высшей критики»¹⁴³. Но люди возлюбили более тьму, нежели свет, по словам Самого Христа (Ин. 3,19), и изучают букву Писания, которая, по апостолу, убивает (что мы и видим), а не дух, который животворит (2Кор. 3, 6). ¹⁴⁴

Много можно говорить на эту тему, и еще придется не раз говорить впоследствии, ибо надо внести некоторые поправки в эти острые положения, сказанные мною в обобщающем смысле, а теперь приведу богоносные слова св. Симеона († 1021 г.), которому Церковь за высоту жизни и созерцаний одному только после Григория дала наименование Богослова.

«Духовное ведение, – говорит этот величайший мистик Православия, – подобно дому, построенному посреди эллинского и мирского знания, в каковом доме находится, как сундук какой, крепко-накрепко замкнутый, знание Божественных Писаний и неизреченное богатство, сокрытое в сем знании Писаний, то есть Божественная благодать. Этого богатства не могут видеть входящие в дом, если не будет для них открыт сундук; сундук же этот открыть невозможно никакою человеческой мудростью. Потому-то все люди, мудрствующие по-мирски, не знают духовного сокровища, которое лежит в сундуке духовного ведения. И как, если кто подымет этот сундук на плечи, не может еще по одному сему видеть сокровище, которое внутри его, так, если кто прочитает и даже на память заучит все Божественные Писания, не может по одному этому постигнуть благодать Св. Духа, которая сокрыта в них: ибо ни того, что находится внутри сундука, нельзя обнаружить посредством самого сундука, ни того, что сокрыто в Божественных Писаниях, нельзя открыть посредством самих Писаний. Каким же образом это можно, послушай. Предположи, что ты видишь небольшой сундучок, крепко запертый отвсюду, и, судя по тяжести его и внешней видимой тебе красоте его, догадываешься или от другого кого узнаешь, что внутри него находится богатое сокровище; предположи также, что ты схватил этот сундучок на плечи и убежал с ним. Спрошу тебя теперь, какая тебе от него польза, если он навсегда останется для тебя запертым и ты не откроешь его и не увидишь во всю жизнь свою сокровищ его, ни блеска многоценных камней и Маргарит, ни золота, что внутри него? Какая тебе польза, если ты не ухитришься достать хоть малость какую из тех сокровищ и купить себе что съестное или из одежд, а пробережешь тот сундук всю жизнь запертым, как мы сказали, и запечатанным, полным великих и многоценных сокровищ, тогда как ты умираешь от голода, жажды и наготы? Конечно, никакой. То же самое, брате мой, бывает и в духовных вещах. Сундук, скажем так, есть Евангелие Христово и прочие Божественные Писания, которые имеют внутри себя сокрытую вечную жизнь и вместе с нею неизреченные блага небесные, как говорит Христос: испытайте Писания, яко вы мните в них имети живот вечный (Ин. 5, 39). Человек же, который поднял сундук на плечи, положим, изображает того, кто выучил на память все Божественные Писания, всегда имеет их в устах и хранит в памяти душевной, как в сундуке, содержащем многоценные камни, заповеди Божии, в коих живот вечный, а вместе с заповедями Божиими и добродетели, как Маргариты. Ибо от заповедей рождаются добродетели, а от добродетелей явными делаются таинства, сокрытые в букве Писания. Тогда преуспевают в добродетелях, когда хранят заповеди; и наоборот, тогда хранят заповеди, когда ревнуют о добродетелях; а посредством добродетелей и заповедей открывается для нас дверь ведения, или, лучше сказать, она открывается Иисусом Христом, Который сказал: Имеяй заповеди Моя и соблюдали их, той есть любяй Мя... и Аз возлюблю его и явлюся ему Сам (Ин. 14, 21).

Таким образом, когда вселится в нас Бог и откроет нам Себя заведомо (знательно, осязательно), тогда и мы прозрим к ведению, то есть уразумеем действенно те божественные таинства, которые сокрыты в Божественных Писаниях. Другим же каким-либо способом достигнуть сего невозможно. И пусть никто себя не обманывает, думая, что открыл иначе как этот сундучок ведения и вкусил благ, которые внутри него, то есть достиг причастия их и созерцания их.

Но какие это блага, о которых я здесь поминаю?

Совершенная любовь к Богу и ближнему, презрение всего видимого, умерщвление плоти, плотских членов, которые на земле, и срамной греховной похоти; чтобы, как мертвый ни о чем не помышляет и ничего не чувствует, так и мы не помышляли совершенно ни о каком злом похотении не чувствовали никакого насильственного и властного давления на нас греха, искушающего нас, но помнили бы только заповеди Спасителя нашего Иисуса Христа, бессмертие и нетление, славу непрестающую, жизнь вечную, царство небесное и усыновление, полученное нами чрез новое рождение от Духа Святого, в котором (рождении) соделались мы сынами Божиими и богами по благодати, наследниками Божиими и сонаследниками Христовыми,– помнили бы также, что с сими благами стяжали мы и ум Христов, или дух Христов и благодать Св. Духа и им (умом) познали Бога и Самого Христа, обитающего в нас и сшествующего нам в нас. Итак, те, которые, слыша заповеди Божии, творят их, сподобляются богатно получить все эти неизреченные блага, подаваемые ради того (творения заповедей) посредством открытия сказанного сундучка или посредством отверстия умных очей душевных и узрения того, что сокрыто в Божественных Писаниях.

Другие же, которые не познали того, о чем мы сказали, и не испытали того делом, те не вкусили еще сладости и жизни бессмертной, какую имеют божественные словеса, и хвалятся лишь знанием, и надежду спасения своего полагают в одном изучении Божественного Писания и в том, что знают его на память. Такие по смерти будут осуждены паче тех, которые совсем не слышали Писания, и особенно те из них, которые, заблуждаясь по неведению, извращают смысл Божественного Писания и толкуют его по похотям своим, желая оправдать самих себя, то есть будто и без точнейшего соблюдения заповедей Божиих можно спастись.

Для них недоступна сила Божественных Писаний. И праведно. Ибо как можно то, что сокрыто и запечатано, что незримо и недоведомо для всех людей и что открывается только Духом Святым и, только таким образом будучи открываемо, узревается и познается нами, – как можно постигнуть это, или познать посредством учения (научно), или даже помыслить о том – тем, которые сами о себе говорят, что ни разу не ощутили присутствия Духа Святого, и не знают, что такое есть просвещение или осияние Его, которыми свидетельствуется обитание Его в нас? Как возможно понять сие тем, которые ни разу не сознали в себе никаких проявлений, которые удостоверяли бы, что в них совершилось возрождение, воссоздание, обновление и изменение, бывающее от Духа Святого? Да и как возможно познать изменение, совершающееся в окрещенных Духом Святым, тем, которые еще не окрестились Духом Святым? Или как возможно видеть славу рожденных свыше, то есть от Бога, тем, которые не родились свыше? И тем, которые после того как, по слову Иоанна Богослова, получили область чадами Божиими быти (Ин. 1, 12), не восхотели пребыть такими чадами, но по нерадению потеряли и самую благодать святого крещения, – скажи мне, прошу тебя, – как возможно понять разумно или хоть мало-мальски представить, в какую божественную духовную славу вступили сподобившиеся соделаться чадами Божиими? Бог есть Дух невидимый, бессмертный, неприступный, недомыслимый, и тех, которые родятся от Него, делает такими же, то есть подобными Отцу, родившему их. Они, хотя по телу всем видимы и всеми знаемы бывают, но по духу познаются только от Бога, как и Бога они только знают, как следует; или лучше сказать, они желают быть знаемыми и зримыми только от Бога, к Коему устремлены всем желанием и всею любовию и Коего умно зрят непрестанно.

Употребим и другое сравнение. Как плохо научившиеся грамоте и не упражнявшиеся в чтении не могут читать так, как те, которые и грамоте научились хорошо, и долго упражнялись в чтении, так и те, которые не хотели исполнять делом заповедей Божиих, не могут удостоиться узреть откровение Духа Святого наравне с теми, которые подвизались в делании заповедей и достигли полного в сем совершенства, пролив даже за них и кровь свою.

И как тот, кто взял бы в руки книгу, закрытую и запечатанную, не может увидеть или узнать, что в ней написано, хотя бы обладал всею мудростию мира, так и тот, у кого, как мы сказали, все Божественное Писание в устах, не может понять и постигнуть таинственную и Божественную славу и силу, сокрытую в нем, если не будет исполнять заповедей Божиих и не сподобится получить Утешителя, Духа истины, Который бы раскрыл пред ним слова Божественного Писания, как книгу, и показал ему таинственно славу, которая внутри их, – при этом же показал бы силу и блага Божии, сокрытые в них, вместе с вечной жизнью, преисполненною тех благ, которые сокрыты и неведомы для всех нерадивых презрителей заповедей Божиих. И достойно сокрыты. Ибо так как они прилепили все чувства свои к суете мирской, пристрастились к обманчивым благам настоящей жизни и омрачились чрез то умом своим, то и не могут вознестись горе, чтобы помышлять о мысленной красоте неизреченных благ Божиих.

...Ты же, прочитавший сие, исследуй себя самого, не в возношении лжеименного знания внешней премудрости и не под нагромождением суетных помышлений, со страхом и трепетом. И если хочешь узнать, какова твоя жизнь и каково состояние, спроси душу свою и скажи ей: душа, исполнила ли ты все заповеди Божии или нет? И она, открыв уста совести своей, непременно скажет тебе настоящую истину. Она не станет тебя стыдиться, но обличит тебя и покажет, какие сокровища заложил ты в себя самого, добрые или худые. В свидетельстве совести своей ты найдешь, любил ли ты мир или Бога предпочитал миру; искал ли ты славы человеческой или вожделевал славы Божией; и скажу коротко, если всмотришься в совесть свою и перещупаешь там все, как в сундуке каком, извлекая находящееся там одно за другим, – то все узнаешь чисто-начисто. Ибо предположи в уме своем, что в сундуке совести души твоей находятся: идольчики славолюбия и тщеславия, истуканчики человекоугодия, сласти (конфекты) похвал человеческих, наряды притворства и лицемерия, семя сребролюбия и другие многие страсти, одни другими покрываемые. Тогда, перебрав и пересмотрев все сие, ты должен будешь сознаться, что худые набрал ты себе сокровища. Впрочем, заметить при сем понуждаюсь, что если поверх всего того находится у тебя кичение и гордость (ибо, как говорит апостол Павел, разум кичит (1Кор. 8, 1), а с кичением неразлучно самомнение, твердящее нам, что мы значим нечто, когда есмы ничто, – если, говорю, эти страсти лежат у тебя поверх всех, указанных выше, то нет тебе возможности познать ни их, ни те, которые под ними. И когда стал бы кто обличать тебя в них, ты смело ответишь, что ничего такого не видишь в себе, и сколько бы кто ни удостоверял тебя в том, не поверишь. Скажи же мне теперь, – если не веришь и не видишь, что на сердце твоем лежит покров, прикрывающий такие страсти, и ты, естественно, не имеешь желания снять этот покров со своего сердца, чтобы увидеть страсти, которые скрывает он под собою, и затем сокрушиться о своей несчастной душе, восподвизаться над очищением ее, промыть теплыми слезами умные очи ее и лицо, отринуть всякую мудрость и всякое знание внешнее и, послушавшись апостола Павла, сделаться буиим для мира сего, чтобы стать мудрым во Христе (1Кор. 3, 18), – скажи мне, если все это у тебя есть так, то как стану я возвещать тебе о Боге и божественных вещах, сокровенных и невидимых, когда ты находишься в состоянии такого неразумия и несмыслия? И сам ты не осудишь ли меня за то, что я делаю дело совсем неподходящее? Ты, наверное, будешь говорить сам в себе: поистине этот человек без толку и смысла, что толкует мне, не расположенному и не умеющему слушать о таинствах, невидимых и недомыслимых не только для вякого дыхания, сущего под небесами, но и для всякого творения, сущего превыше небес...

Но, о Господи! даруй нам божественную благодать Свою, да ведаем Тебя, и да имеем страх Твой спасительный, и да пребываем в воле Твоей, как подобает. Вас же, братие, прошу: удержитесь от излишних изысканий и споров, старайтесь же паче очистить себя от всякой скверны плоти и духа (2Кор. 7, 1) покаянием, слезами, смирением и исполнением всех заповедей, да сподобитесь получить и настоящие и будущие блага – духовные – в откровении, чувстве и созерцании»¹⁴⁵.

IV. Дальнейшее развитие предыдущих мыслей св. Симеона Нового Богослова и указание, как приложить их на первых порах к самому делу

Глубокое и важное богословское рассуждение преп. Симеона требует того, чтобы содержание его было раскрыто яснее и несколько проще, приближено к нашему времени, снабжено для этого соответствующими примерами, поставлено в связь с интересующими наш век вопросами (науками) и, наконец, восполнено для новоначальных известными правилами, помогающими продвигаться по тому пути мистического познания Библии, о котором говорит св. отец.

1. Библия дана нам для спасения, а не в качестве пособия и руководства по естественно-историческим наукам.

Епископ Феофан, затворник Вышенский, духовный муж и ученый истолкователь Свящ. Писания, достойный подражания, сказал однажды: «Писание не знает научного исследования в видах голого знания: у него речь все о жизни и об устроении ее. Ученое исследование порождено беспечностью о жизни, чтобы прикрыть этою видимостью праздное свое безделье»¹⁴⁶.

Вот слова, для многих и многих ученых профессоров-экзегетов являющиеся смертным приговором. Но обратимся к самим словам.

Действительно, тому, кто сподобился увидеть бесчисленность своих грехов, кто прочувствовал весь тот ужас и строгий ответ, какой придется ему дать по смерти на Страшном Суде не только за свои дела, но и за каждый помысл, кто крепко уверовал, что Библия – не творение рук человеческих, а Слово Самого Страшного и Непостижимого Бога, Которое будет судить его в последний день (Ин. 12, 48), – тому уже в голову не придет любопытствовать и проверять библейские данные по черепкам египто-ассириологических музеев, по предметам с навозных свалок так называемых доисторических эпох (материалы геологии и палеонтологии), сравнивать бесхитростные изречения Библии с «новейшими» «научными» данными и выводами астрономии, ботаники, биологии, зоологии и проч. и проч., или браться с нечистым сердцем и срамными мыслями в голове за исследование существа догматов веры и благочестия.

У него нет времени для этого, нет и дерзновения...

«Брат! Увы и горе роду нашему, что мы оставили и что исследуем, о чем стараемся и обо что претыкаемся, – с великим плачем отвечал божественный и дивный во святых Варсанофий Великий¹⁴⁷, который мог и дождь низводить на землю, и мертвых воскрешать, когда один из учеников, увлекшись модными тогда гностическими и оригенистскими теориями, задал ему вопрос о предсуществовании душ и апокатастасисе.

– Оставили мы правые пути и хотим идти по стропотным, чтобы и на нас исполнилось слово Писания: Горе оставляющим пути правые, еже ходити в путях стропотных (Притч. 2, 13). Поистине, брат, я оставил плач о самом себе и плачу о тебе. Во что ты впал? Перестал я плакать о грехах моих и оплакиваю тебя, как сына моего. Небеса ужасаются, о чем любопытствуют люди! Земля сотрясается, как они хотят исследовать непостижимое!.. Это пустословие людей, которые думают о себе, что они нечто значат. Это – слова людей праздных. Это – порождения прелести, ибо сказано: Глаголющеся быти мудри, объюродеша (Рим. 1, 22)... Судить о сем не мое и не твое дело. Время дано нам для того, чтобы исследовать наши страсти, плакать и рыдать о них...»

Писание, повторяем, дано нам Богом не для пополнения и укрепления наших так называемых научных знаний о внешнем мире, а для спасения нашей души от осуждения ее в геенском огне вечном. Библия дана нам для того, чтобы мы ее читали и перечитывали и всеми силами выискивали, что есть и осталось в нас противного воле Божией, как возникают и одолевают нас помыслы, как действуют в нас худые навыки, как можем от них избавиться… Речь все о таких предметах, которые руками не пощупаешь и в музеях под стеклянным колпаком не увидишь.

2. Душевные качества и внешние правила, необходимые человеку для понимания внутреннего смысла Писания.

Следовательно, чтобы понять Священное Писание, надо к исследованию его подходить с другими, как говорят в ученых книжках, методами и избрать иной путь к его разумению. Не нужно для этого кончать непременно университет, или даже духовную академию, или то и другое вместе, не требуется быть ученым химиком, или философом, или даже дипломированным богословом, но необходимо быть чистым душой, ибо в злохудожну душу не внидет премудрость (Прем. 1, 4) – предупреждает само Слово Божие. Такой человек будет изучать только букву Писания, логические и грамматические взаимоотношения между отдельными словами и фразами, внешнюю жизнь, национально-еврейскую или хотя бы общечеловеческую, и тому подобное, но истинного смысла, относящегося к сокровенным тайнам спасения, смысла, выясняющего, в чем сущность и назначение всей видимой и умосозерцательной твари и какова природа Самого Творца и Спасителя, – таковой человек никогда не постигнет.

Ведь если Библия есть творение Самого Бога, то, понятно, надо уподобиться прежде Богу и освободиться от недостатков падшей человеческой природы, чтобы сделаться способным воспринимать в Писании все божественное, а не человеческое. Не так ли и у нас в житейском быту? Чтобы понять курс высшей математики, читаемый профессором, надо выучиться сперва арифметике, потом алгебре, геометрии и т. д. и притом просидеть не меньше, чем восемь-десять лет на скамейке низшего и среднего учебного заведения, прежде чем получить право переступить порог «Святилища Высшей Науки», как гордо и выспренне выражаются некоторые из переступивших уже его.

Другой пример. Чтобы смаковать рокфорский или лимбургский сыр с червями (который поэтому готовят и едят чуть ли не в темноте!) и приходить в восторг и возбуждение от haut gout ¹⁴⁸ легкого запаха и привкуса, который принимает не совсем свежая, полутухлая дичь, устрицы и проч., – от того, о чем в просторечии говорят: «попахивает»), для всего этого нужно сперва развить в себе «утонченный» вкус пресыщенного гастронома или гурмана, да, кстати, и соответствующий желудок. Тогда можно находить удовольствие самому во всем этом и понимать сладострастие других при занятии такими вещами.

Итак, сродное воспринимается сродным. Творение Св. Духа познается боголепным человеческим духом. Нужно начисто отмыть слезами покаяния внутреннюю сткляницу души от всей грязи и нечистоты, от всех плотских похотей и срамных помыслов, чтобы стать достойным восприятия благоуханного мира духовного и благодати, заключающихся в словах Писания. Кратко сказать, чтобы понимать надлежаще Священное Писание и самому его толковать, нужно вести подвижническую и святую жизнь. А до тех пор человеку необходимо держаться следующих общих правил, чтобы не впасть в прелесть бесовскую и самомнение.

Как дневное молитвенное правило, в виде известного отрывка определенной меры (конечно, с благословения своего духовного отца), Свящ. Писание следует читать, стоя пред иконами, всего лучше после утренних молитв.

Пред тем, как начать чтение, надо сотворить крестное знамение, прибегнуть к Богу с какой-либо мысленной молитвой, чтобы Господь просветил сердечные очи к познанию Его святой воли, и начинать чтение отнюдь не спеша, с благоговением, наблюдая, чтобы каждое слово дошло до сердца. Прочтя зачало, главу или две, сколько завещано старцем, должно поцеловать прочитанное место, положить с крестным знамением поклон и с Богом совершать свое послушание и домашнее дело. «Очень полезно заниматься чтением Слова Божьего в уединении и прочитать всю Библию разумно, – говорит преп. Серафим Саровский¹⁴⁹. – За одно таковое упражнение, кроме других добрых дел, Господь не оставляет человека Своею милостию, но исполняет его дара разумения... Чтение Слова Божьего должно быть производимо в уединении для того, чтобы весь ум чтущего углублен был в истины Свящ. Писания и принимал от сего в себя теплоту, которая в уединении производит слезы; от сих человек согревается весь и исполняется духовных дарований, услаждающих ум и сердце паче всякого слова...» Но прежде чем начинать чтение всей Библии с первой страницы до последней, нужно хорошо изучить – а не просто прочитать – весь Новый Завет и Псалтирь.

«Всего же более должно упражняться в чтении Нового Завета и Псалтири, – говорит преп. Серафим Саровский, – что делать должно стоящему: от сего бывает просвещение в разуме, который изменяется изменением божественным» ¹⁵⁰.

Чего не поймешь – пропусти, поймешь в другое время. Даже технические трудности (непонятные славянские речения, неудобопонятный и неясный перевод, чуждый оборот речи и проч.) не должны отвлекать при чтении внимание и тянуть к справкам для своего разъяснения.

Лучше после справиться и поискать разрешения недоумения. Да вовсе и не требуется, чтобы человек все понимал, особенно на первых порах. Если ты даже не поймешь чего-нибудь, то зато огненную силу слов Писания хорошо поймут бесы, которые окружают тебя, если ты только с верою и благоговением произносишь сии слова. За эту твою веру и благочестие Господь сделает то, что Слово Его в устах твоих и в сердце твоем сделается огнем и обоюдоострым мечом, истребляющим страсти и худые помыслы и прогоняющим невидимо злых демонов.

Не о том, чтобы понимать Писание, стараться нужно, а чтобы сердцем насыщаться им как некоей пищей. Слова пророка Давида – коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим... слаждшия паче меда и coт a (П c. 118, 103; 18, 11) – имеют не переносный смысл, как естественно мог бы подумать знающий только светскую беллетристику, не в смысле простого риторического украшения или сравнения речи употреблены, а означают некое духовное состояние таинственного и превосходнейшего насыщения человека при чтении Священного Писания, – но человека, конечно, возгнушавшегося уже пищею и сладостями мирскими.

Если человек серьезно дорожит своим спасением и своей душой, то, начав читать Новый Завет и Псалтирь (например, по главе из первого и по псалму, кафизме из последнего ежедневно), он должен, по крайней мере, в продолжение одного года отбросить все другие книги (разве род занятий обязывает к чему-нибудь таковому). Ему нельзя ничего читать: не только светских книг легкого содержания или научных, но даже и духовных по богословским вопросам. Нельзя и толкований читать. Достаточно с него будет, если он прочтет аввы Дорофея Душеполезные Поучения и Лествицу преп. Иоанна. Если же прибавить жития святых, то их жизненный опыт будет лучшим комментарием на читаемое Свящ. Писание. И это есть духовная диета. Она не только у мирских врачей практикуется, но у духовных она еще нужнее.

После продолжительного молитвенно-благочестивого подвига (ибо как назвать иначе!) чтения св. Библии открываются в некоторую (у каждого в свою) меру душевные очи у человека, и он начинает различать, что есть добро и что – зло. Доселе же пусть он будет уверен, что был в потемках, если не в полной тьме, хотя бы изучил всех философов мира. Но свет ему откроется только в том случае, если он ведет жизнь во Христе, чистую и смиренную, в полном послушании Церкви, ни на йоту не отступая от ее соборных определений и подкрепляясь ее таинствами.

После того как у человека открылась по благодати Божией (а не от естественного запоминания и изучения священного текста) способность понимать и рассуждать, тогда он, по указанию святого старца, может прочесть еще других отцов Церкви, соответствующих его духовному возрасту.

Вместе с тем он может понемногу останавливать со смирением свой внутренний взор на красоте неизреченного света, который начинает ему светить из букв Свящ. Писания, вникать в его таинственный смысл и наслаждаться, и радоваться его приятностью.

 А затем – праведнику уже закон не лежит (1Тим. 1,9). Такие люди и с отрицательных, нечестивых и еретических сочинений, как пчела с ядовитых цветов, собирают душистый и сладкий мед полезных знаний и опытности.

V. Основные правила и предметы библейской ерминевтики¹⁵¹

Не все, принимаясь за изучение какого-либо мастерства, имеют намерение довести его до конца, а некоторые это и не в силах даже сделать. Потому Христос и сказал: много званых, а мало избранных (Мер. 22, 14). Надо принять еще и то в соображение, что уж очень природа-то человеческая нетерпелива и любознательна¹⁵². Из-за всего этого люди, вместо того чтобы идти к познанию Слова Божия прямым путем подвига и в результате получить откровение от Святого Духа¹⁵³, о чем говорил и св. Симеон Новый Богослов, идут путем науки, рассудка, изучения разных толкований и сами пытаются толковать, не зная никаких толкований... Впрочем, есть и такие, которые, живя в миру, и по долгу необходимости должны толковать себе Писание, именно в ограждение своего (и других) немощного ума от кривотолков разных Неверов, сектантов и пр.

Все это заставляет меня преподать теперь читателю «не для того, чтобы желать управлять людьми, а на случай могущих встретиться противностей», как выражался досточудный наш авва, преп. Серафим Саровский¹⁵⁴, – несколько правил надлежащего толкования Библии. Еще блаженный Августин писал в своей Христианской науке: «Есть известные правила, способствующие к уразумению смысла Священного Писания. Вижу на опыте, что их не без пользы можно преподать любителям Слова Божия, чтобы эти люди не только с успехом могли читать толкователей Священного Писания, но и сами объясняли его другим».

Последую и я примеру сего отца.

Понятие о ерминевтике

Наименование науки, правила и традиции которой я хочу здесь вкратце изложить, происходит от греч. ερμηνευω –«толковать», «объяснять» (Мф. 1, 23; Ин. 1,39,42), и, следовательно, ерминевтика есть искусство толковать Свящ. Писание. Ее надо отличать от экзегетики¹⁵⁵ . Последняя представляет собою самое толкование Библии, а первая излагает правила, по которым его, это толкование, надо совершать. Таким образом, ерминевтика так же относится к экзегетике, как логика к философии. Она устанавливает законы толкования и заставляет толкователя (экзегета) Свящ. Писания извлекать из последнего смысл не такой, какой ему хочется, а такой, какой в нем находится в самом деле.

Ее необходимость

Отсюда открывается важность знакомства с правилами ерминевтики и необходимость им следования. Действительно, отчего происходит столько нападок на Библию, даже издевательств, извращения ее учения и т. д.? Разве оттого, что этот чистейший, непогрешимый источник богословско-спасительного знания на самом деле содержит какие-либо неправильности? Конечно, нет. Происходит это из-за развращенности и наглости людской, оттого что к Библии при ее чтении не хотят применить даже тех требований и правил, которые применяются к обыкновенным литературным произведениям мирских поэтов и писателей. Чтобы понять какого-нибудь Пушкина или Лермонтова, употребляют все средства и дознаются: почему он так сказал? что его понудило к этому? и его ли это собственное выражение или заимствованное у какого-либо современного писателя или у самого народа? и какой смысл придавала тому или иному выражению поэта его эпоха? Почему, например, стихотворец в одном стихотворении употребил такого-то рода цезуры, когда в другом подобном же случае он предпочел иные? Почему, с другой стороны, одинаковые ритмические ходы живописуют образы, друг другу противоположные? Почему, наконец, в одном стихотворении поэт воспринимает предметы мира через один цвет (например «голубой»), в другом – через другой («фиолетовый»)¹⁵⁶? Почему в одной поэме придерживается одной буквы, а в другой – иной¹⁵⁷? И никто в непонятных и непривычных с первого раза вещах не ищет бессмыслицы, а наоборот, старается доискаться, какой смысл вложил в свои слова автор. Но когда речь касается Библии, забываются все правила и все приличия. Все свое невежество, непонимание, неуменье разобраться в данных современной библейским авторам эпохи каждый сваливает на последних.

Слова и выражения их – это лиц-то, живших и воспитывавшихся за 2000–3000 лет до нашего времени, строй мышления, язык и все прочее которых отличны от наших, – слова, говорю, этих лиц мы хотим понимать с точки зрения науки XX века и в понятиях людей, которые не только новых языков, но своего родного славянского-то не знают! Понятно заранее, что это будет за толкование Библии, хотя бы мы его и не слыхали от наших безбожников... И вот, чтобы этого не было, чтобы нам самим не впасть в ту же самую ошибку, будем придерживаться известных правил, законность и важность которых для всех очевидны. Будем толковать Библию с точки зрения тех принципов и законов, которых придерживались ее божественные авторы, а не тех, которые установлены теперь в нашем грешном обществе страстными, а посему недуховными, хотя бы и очень внешне учеными, людьми.

А. Пропедевтика

Ерминевтика занимается определением истинного смысла Свящ. Писания. С изложения необходимых правил и надо бы, собственно, начать. Но порядок речи требует повременить с этим. Ведь мы ничего еще не знаем о самих «смыслах» Свящ. Писания. Поэтому будет логичнее сперва поговорить хоть немного о том, что такое «смыслы» Свящ. Писания, сколько их, как они между собою связаны, каким правилам подчиняются. Тем более это надо сделать, что на Западе некоторые ученые выделили как эту часть ерминевтики, так и следующую (изложение самих правил, при помощи которых изыскиваются смыслы) в целые науки. Науку, разрабатывающую вопросы о «смыслах» Свящ. Писания, одни из них называют норматикой¹⁵⁸ , другие – пропедевтикой¹⁵⁹, a науку, разрабатывающую правила, которыми определяются «смыслы» Писания, именуют эвристикой.

Наименование «пропедевтика»¹⁶⁰ хорошо выражает существо дела, с нее мы и начнем.

Итак, что называется смыслом Писания?

1. Определение

Под смыслом Свящ. Писания понимают в данном случае мысль (идею) священного автора (нужно одновременно подразумевать здесь и Автора с большой буквы, то есть Духа Святого), будет ли она заключаться в обычном интеллектуальном представлении или понятии или выражаться посредством образов, действий, слов в известной внешней форме¹⁶¹.

Понятно, что не всякий смысл нуждается в объяснении. Есть места в Библии, которые требуют только проповеди, принятия их к сердцу и исполнению, как они есть. Но есть и другие, прикровенные, нуждающиеся в раскрытии по духу и верованию св. Церкви. Например, к первым принадлежат такие изречения: Покайтеся, приближися бо Царство Небесное (Мф. 4, 17; также: Мф. 5, 16. 23–24; 6, 14; Ин. 15, 17 и др.), ко вторым: аще соблажняет тя рука твоя, отсецы ю (Мк. 9, 42; также: 21, 42–44; Лк. 23, 36).

II. Виды смыслов Свящ. Писания

Есть, как мы видели, два рода смыслов Свящ. Писания – буквальный и таинственный.

Деление это, впрочем, не совсем устойчивое или, лучше сказать, устойчивое, но не во всех случаях. Оно зависит от того, с какой точки зрения производится принцип деления. Например, св. Иоанн Златоуст, толковник толковников, исходя из трехсоставности существа человеческого (трихотомии), находит и три смысла Писания. И действительно, не может быть иначе. Деление его глубоко психологично, основывается на неизменных законах развития человеческого духа, при которых каждой степени духовного возраста соответствует известное понимание Священного Текста (и вообще духовных вещей)¹⁶², и согласуется со всем внутренним строем аскетического образа мышления. В этом отношении для спасающихся разумно оно заманчиво.

Св. отец говорит об этом так:

«Как человек состоит из тела, души и духа, так и Писание – из тела слова (του σοματος της λεξεως) (то есть из состава слов при обычном их понимании), из которого извлекает пользу простейший, – это называется ближайшим (προχειρος) научением, – из души, или анагогии, которую слушает сколько-нибудь возросший (духовно), и из высшего, духовного созерцания, о котором размышляют и говорят совершенные. Так, об ослице, привязанной против веси, на которой восседал Спаситель, прежде всего напиши сказанное, затем – анагогию, состоящую в том, что Слово (ο λογος), восшед на скотовидный нрав (τροπω), приготовляет его к разумному движению (λογικως κινεισθαι). Затем по духовному созерцанию мысли человечество, воспринимаемое из места против рая, чтобы оно, нося образ (αγαλματοφορουσα), вошло в рай»¹⁶³.

Подобную же троечастность смыслов находили в Свящ. Писании и другие отцы, например Андрей Кесарийский¹⁶⁴.

Но, как и в аскетике, признавая трихотомию, отцы, чтобы не поселять догматической путаницы в головах новоначальных, касались этого вопроса осторожно, когда только по нужде приходилось говорить о высшем духовном просвещении, а в остальное время называли только душу и тело в человеке, так точно и здесь, не желая осложнять вопроса, в конце концов, они сводили все многочисленные виды библейских смыслов к двум основным, вышеуказанным¹⁶⁵.

Буквальный смысл¹⁶⁶

В свою очередь, смысл этот подразделяется на:

• Собственный. У западных отцов Церкви он именуется еще историческим, у греческих – ??, «по букве».

Примеры. В кущах (סכת) живите семь дней; всякий туземец израильтяни должен жить в кущах, «басуккот» (Лев. 23, 42). Здесь еврейское слово (סכת , сукка: куща, шалаш, скиния) употреблено в буквальном смысле.

Также в псалме 103, ст. 10:

Посылаяй источники в дебрех, посреде гор пройдут воды.

Здесь опять слово источники, очевидно (особенно из параллелизма)¹⁶⁷, надо понимать буквально.

• Переносный. Иное название этого смысла: образный, фигуральный, метафорический и проч. Мысль автора в этом случае выражается чрез известное сравнение. Например, те же самые слова, которые надо было в предыдущих случаях понимать буквально, в следующих текстах Писания требуют себе переносного значения, иначе получится несуразность.

В тот день Я восставлю скинию (סכת) Давидову падшую (Ам. 9, 11). «Скиния» (сукка) здесь значит «династия».

Еще: Сии, то есть лжеучители, суть источницы безводны (2Петр. 2, 17). Здесь под «источником без воды» разумеется безблагодатное учение, или познание и проповедь, лишенные силы утешения и возрождения слушателей к новой, духовной, святой жизни.

В переносном же смысле употребил Христос слово сучец, το καρφος в Мф. 7, 4.

К этому роду смыслов Писания принадлежат также аллегория и притча.

Аллегория

Что разумеется под аллегорией, каждому известно из учебника по теории словесности, и потому я ограничусь только приведением примеров. Прекрасную аллегорию представляют стихи 9–18 семьдесят девятого псалма:

Виноград из Египта принеся ecи, изгнал ecи языки, и насадил ecи (его)...

Смотри также у пророка Исаии (5, 1–6); у апостола Павла (Рим. 11, 17–24).

Это – простейшие виды аллегории, другие будут показаны дальше.

Притча

Она есть правдоподобный рассказ, взятый из жизни человеческой или природы, в котором под видом простых вещей, посредством уподобления или сравнений, преподаются высокие истины веры или правила духовной жизни.

Таковы все притчи Господа Иисуса Христа (Мф. 13, 1–23, 24–30, 31–32, 33, 44, 45–46, 47–50; Лк. 10, 30–37; 11, 5–8; 12, 16–21; 14, 16–24 и многие другие).

При толковании притчей надо соблюдать два условия.

Во-первых, нужно постараться отыскать цель, которая имеется в виду при произнесении притчи. «В притчах не нужно изъяснять все по буквальному смыслу, – учит св. Иоанн Златоуст¹⁶⁸, – но узнав цель, для которой она сказана, обращать это в свою пользу и более ничего не испытывать».

Во-вторых, не вдаваться в придирчивую мелочность при разборе (притчи), стараясь во что бы то ни стало подыскать для каждого ее слова, или предмета, или действия надлежащее значение. Тот же знаменитый изъяснитель божественных словес говорит: «Неоднократно замечал я, что притчей не должно принимать буквально, – иначе можно прийти ко многим несообразностям, – тому же самому и Господь научает теперь нас, в изъяснении притчи (о семени, Мф. 13, 37–43. – Еп. Варнава) отступая от буквы. Он не говорит, кто таковы пришедшие к господину рабы.

Но давая разуметь, что они введены только для сообразности и полноты изображения, опускает эту часть притчи и изъясняет только нужнейшее и самое существенное – то самое, для чего притча произнесена, – дабы показать именно, что Он есть Судия и Господь вселенной»¹⁶⁹.

Отсюда следует, что, определив цель притчи, нужно взять из нее главные, подлежащие рассмотрению мысли и параллели, отбросив все случайное, не идущее к делу. Так, у домоправителя (Лк. 16,1–9) нужно взять для подражания и примера его способность выбирать себе друзей.

От притчи должно отличать:

Видение. Под ним в Писании разумеется открытие человеку воли Божией посредством каких-либо образов и действий во сне или наяву, точнее же в состоянии некоего восхищения ума, когда человек сам не может определить, в теле он был или вне тела (2Кор. 12, 3).

Примеры: Быт. 28, 13–15; Иер. 1, 11–12, 13 (­14–15); 24, 1– 3 (­4–10); 2 Макк. 5, 2–4; Деян. 10, 10–16.

Символ. Он служит для выражения известной мысли или события посредством каких-либо знаменательных действий. Символический образ поведения был свойствен особенно пророкам (Ис. 20, 2–4; Иер. 27, 2–8; Иез. 4, 4–8, 9–17; 5, 1–4).

В настоящее время широко им пользуются особенно Христа ради юродивые, наследовавшие преимущественно дары пророческие.

Аполог. Последний состоит в том, что неодушевленным предметам и бессловесным животным в Писании приписываются в каких-либо назидательных для людей целях разумные человеческие поступки и действия (Суд. 9, 8–15; Иез. 17, 1–10).

Ввиду тесного сродства этих трех видов иносказательного смысла Писания с предыдущим, приточным, все рассуждения относительно уразумения последнего, mutatis mutandis ¹⁷⁰. должны быть отнесены и к первым.

Деление буквального смысла по предмету содержания

Буквальный смысл, будет ли то собственный или переносный, подразделяют иногда еще на несколько видов в зависимости от тех целей, которые имел в виду священный автор. Если речь идет у него о прошедших событиях, смысл будет называться историческим, если о будущих – пророческим; если он имел в виду преподать читателям или слушателям истины веры – аллегорическим или догматическим, а если правила духовной жизни – тропологическим; если пророк или апостол хотели направить мысль своих слушателей (читателей) к будущему воздаянию – апагогическим и т. д. С некоторыми из этих смыслов мы еще встретимся дальше, где о них будет сказано подробнее.

Есть и другие виды буквального смысла, о которых учат подробные курсы священной ерминевтики. Всего нет нужды излагать здесь. Моя цель – не полный курс последней написать, а выбрать из существующих руководств, иностранных¹⁷¹ и русских¹⁷², немногое для читателя, чтобы ему не было «море по уста».

В заключение этого отдела укажу желающему вникнуть в истинный смысл Писания и не запутаться в том или ином виде буквального смысла – приняв какой-либо из них и настаивая на нем, в то время когда нужно взять в этом месте совсем другой, – следующие случаи, ограничивающие употребление строго буквального смысла.

1. Наличие так называемых антропоморфизмов, то есть таких мест, в которых Богу приписываются человеческие органы – например лицо, уши, уста, руки и прочее – или человеческие чувства (Пс. 10,4; 33,16; 43, 24 и др.). Что все эти места нужно понимать в переносном значении, видно из самого же Свящ. Писания (Ин. 4, 24; Числ. 23, 19; Мал. 3, 6). Употребляются же эти выражения по причине невозможности приблизить и понять точно несовершенным и ограниченным умом непостижимые свойства Божественной природы¹⁷³.

2. Случаи полной несуразности и противоречия простой логике и даже обычному, простому, житейскому смыслу. Например, Ис. 7, 18: «И будет в тот день, позвиждет (свистнет – «ишрок») Господь мухе, которая при устье реки Египетской, и пчеле, которая в земле Ассирийской...»

Очевидно, здесь еврейский глагол «свистнет» надо понимать в переносном смысле (как это и передано в синодальном русском переводе): пророк не мог на человеческом языке выразить сущность того способа воздействия со стороны Бога, Существа духовного и необъятного, на таких ничтожных и малых тварей, как пчела и муха. (Ср.: Мф. 5, 29, 30; Лк. 22, 36, 38.)

Этим пророческим способом выражения мыслей особенно часто у нас пользуются блаженные. Они, обычно, простецы, без образования, а дух этих прозорливцев родственен духу пророков.

И потому все их загадочные ответы, нелепые на поверхностный, первый взгляд и так соблазняющие людей с рационалистическим образом мышления – а таковы все интеллигенты, – объясняются в сущности очень просто. Но, конечно, не всеми.

3. Присутствие где-либо в Библии параллельного места с ясным буквальным смыслом. Так, Лк. 11, 20 ­ Мф. 12, 28, а отсюда явно открывается, что нужно разуметь под перстом Божиим.

Сопоставление параллельных мест оказывает незаменимую услугу миссионерам в их беседах с сектантами. Пользуются этим способом и толкователи Свящ. Писания, богословы, когда видят, что значение какого-либо понятия в известном месте бедно, по содержанию, мыслями, и наоборот, обильно ими в другом, так что из соединения разных мест предмет рисуется более ясно. Об этом у нас будет еще речь впереди, и подробная¹⁷⁴.

Таинственный смысл

Второй род «смыслов» Свящ. Писания есть таинственный, иначе мистический (от греч. μυω – скрываю, заключаю), потому что скрыт от понимания большинства людей и открывается только разумению сердца, просветлевшего от смрада страстей или совсем от них освободившегося.

Еще его называют духовным смыслом, прообразователъным, типологическим.

Об этом смысле (в сопоставлении с буквальным) так говорит златословесный экзегет¹⁷⁵:

«Иное (в Писании) нужно принимать в двояком смысле, чувственном и духовном, – как, например, в событии с сыном Авраамовым (Быт. 22). Мы видим, что сын был принесен в жертву, но под этим действием с сыном разумеем и нечто другое, таинственное, именно крест. Также в агнце египетском мы видим образ страданий (Христовых)».

Таким образом, здесь под видом простых лиц, предметов и действий таинственно указывается, в большинстве случаев пророчески, на будущие события высокодуховного свойства. Например, жизнь евреев в рабстве египетском означает в таинственном смысле служение рода человеческого греху (Фараон ­ диавол), переход чрез Красное море знаменует Крещение и т. д.

Все подобные изображения с двояким смыслом называются прообразами. Последний прообраз прекрасно истолкован в строго аскетическом смысле в отношении души, борющейся со страстями, преп. аввою Дорофеем¹⁷⁶.

Библия полна прообразами, также и все наши богослужебные книги (ср. хотя бы акафисты Спасителю и Богоматери). Но чтобы выискать их, нужна известная осторожность.

Таинственный смысл Свящ. Писания, как и буквальный, имеет следующие виды: аллегорический, анагогический и тропологический – в соответствие трем величайшим богословским добродетелям (1Кор. 12, 13).

Аллегорический (смысл)

Но это не та аллегория, о которой было упомянуто выше, не богословская. О ней говорит св. апостол Павел (Гал. 4, 24) (в русском и славянском тексте греч. αλληγορουμενα переведено как иносказание). В ней под простыми речениями таится «нечто, приличное вере или Церкви, воюющей на земле» (св. Димитрий Ростовский)¹⁷⁷.

Так, в указанном тексте, говорящем об Аврааме и его двух сыновьях – одном от рабы, другом от свободной, под Авраамом аллегорически разумеется Сам Бог, имеющий два народа и давший два завета. Иудейский народ был под игом закона Моисеева, христианский – рожден в свободу Христовой благодати. Иудейский закон был плотским, христианский – духовным. И как тогда один сын Авраама по плоти гнал другого, духовного, рожденного по обетованию, так и «ныне, – говорит св. Димитрий Ростовский¹⁷⁸, – иудейское сонмище, от Христа отпадшее, злобною ненавистию своею гонит Христову Церковь».

Анагогический

Происходит от греческого αναγω – «возвожу вверх» и означает «нечто, приличное жизни вечной, еяже чаем, или Церкве, в вышних торжествующей, к нейже прейти желаем, и надеемся» (св. Димитрий Ростовский).

Примером может служить Пс. 94, 11 (­ Евр. 3, 11). Здесь, если понимать место буквально, под «покоем» разумеется земля обетованная, Палестина, в которую не вошли вышедшие из Египта евреи, а только дети их. Анагогически же «покой» означает вечную жизнь, небесный покой, который обещал Бог любящим Его и в который не войдут грешники, отходящие из сей жизни без покаяния.

Еще примеры: Тов. 13, 16–18; Евр. 8, 1,4–5.

Тропологический

Этот смысл отличается от аллегорического тем, что последний касается истин веры, а тропологический – правил нравственности, добродетельной жизни. Так, сказанное во Второзаконии (25, 4): да не заградиши устен вола молотяща – тропологически апостол Павел толкует (1Кор. 9, 3–18) в приложении к проповедникам Христовой истины и евангелия, доказывая, что им должно питаться от народного подаяния, то есть жить не на жалованье, а за счет прихожан, ими просвещаемых. (Ср.: Мф. 3, 10.)

Особенно интересно и душеполезно бы для изучающих Писание узнать употребление таинственного смысла в творениях святых отцов-аскетов. Но сами последние были против того, чтобы новоначальные исследовали таинственный смысл и любопытствовали о вещах выше своего духовного устроения¹⁷⁹. Я приведу здесь несколько примеров этого рода лишь для порядка, вынуждаясь ходом дела.

«Если ты вооружаешься против какой-нибудь страсти, – говорит св. Иоанн Лествичник¹⁸⁰, – то возьми себе в помощь смиренномудрие; ибо оно наступит на аспида и василиска, то есть на грех и отчаяние, и поперет льва и змия (Пс. 90, 13), то есть диавола и змия плотской страсти».

«Если и нам желательно, чтобы пришел к нам Господь, как к апостолам, дверем затворенным (Ин. 20, 19), – учит другой наставник сокровенного подвижнического жития той же горы Синайской, св. Нил¹⁸¹, – то постараемся затворить двери, то есть уста, совершеннейшим молчанием, око – тем, чтобы не смотреть страстно, слуху же запретим слушать тлетворные речи, а обоняние и осязание уклоним от плотских удовольствий».

Итак, будем этим и подобным назидаться, но не пытаться мистически толковать Библию, чтобы не впасть в ошибки и ереси, что случается и с великими учеными. А если уж мы отравились этим ядом – разумею страстью доискиваться до сокровенных вещей, то примем во внимание следующие правила.

Прежде всего, не нужно никогда упускать из виду существование преобразовательного, таинственного смысла и наличность смысла прямого, реального, который остается всегда сам по себе.

Затем должно помнить, что эти два последних смысла никоим образом не могут буквально совпадать друг с другом или, наоборот, диаметрально противоположно расходиться между собою. Они должны уложиться в некоторую среднюю форму, о чем св. Иоанн Златоуст говорит так: «Образу надлежит заключать в себе менее истины (прообразуемой), иначе это не будет образом будущего»¹⁸².

И в другом месте: «Прообраз не противоположен истине, но сроден ей»¹⁸³.

Нельзя насильственным образом все частные черты прообраза втискивать в рамки прообразуемого обстоятельства, равно как и наоборот, содержание целого прообраза нельзя распространять и на отдельные части предмета, который таинственно знаменуется. Примеры можно видеть в пользовании этим правилом самого апостола: Евр. 7, стихи 20 и 21, 23 и 24, 27, 28.

Нельзя каждое слово, каждое действие, каждый поступок и рассказ в Писании понимать и толковать фигурально, как это делали каббалисты, французские янсенисты и другие на Западе¹⁸⁴ и раскольники с разными сектантами у нас¹⁸⁵.

Св. Василий Великий¹⁸⁶ говорит об этом строго и не без тонкой язвительности:

«Известны мне правила иносказаний, хотя не сам я изобрел их, но нашел в сочинениях других. По этим правилам иные, принимая написанное не в общеупотребительном смысле, воду называют не водою, но каким-нибудь другим веществом, и растению и рыбе дают значение по своему усмотрению, даже бытие гадов и зверей объясняют сообразно со своими понятиями, подобно как и снотолкователи виденному в сонных мечтаниях дают толкования, согласные с собственным их намерением. А я, слыша о траве, траву и разумею; также растение, рыбу, зверя и скот – все, чем оно названо, за то и принимаю. Не стыжуся бо благовествованием (Рим. 1, 16)».

Таким образом, будем помнить: хорошо иносказание, но – когда в меру. Оно не должно отрицать буквального смысла.

Наконец, практическое правило: следует быть скромным и смиренного о себе мнения в отыскивании духовного смысла и следовать указаниям и мистическим достижениям святых отцов-подвижников и самой Церкви.

Б. Эвристика

Перейдем теперь к изучению тех правил, посредством которых находится истинный смысл Писания¹⁸⁷.

Так как Библия есть одновременно дело рук человеческих и произведение Святого Духа, то очевидно, что в первом случае для понимания Библии достаточно тех правил, которые применяются к изучению обычных произведений человеческого ума, а во втором их недостаточно. Кто бо разуме ум Господень, иже изъяснит его? – скажем словами апостола (1Кор. 2, 16). Надо иметь ум Христов для сего¹⁸⁸, а он посредством научного буквоедства не приобретается. Следовательно, необходимо искать иных путей, чтобы уметь и быть в силах постигать Божественную мысль, кроющуюся в человеческих словах Моисея, Давида, Исаии, Матфея, Иоанна, Павла и других.

Где же искать этих путей? В чем они?

I. Библия как произведение Божественного Духа

Священное Предание и св. Церковь в качестве ее неложных истолкователей

Источником, откуда человек может почерпнуть уверенность в правильности понимания той или иной истины Свящ. Писания, является Свящ. Предание. Им должно поверять все свои выводы, сделанные на основании человеческих способов и приемов толкования Библии. Никакой проницательности гения, никакой учености и эрудиции нельзя доверять, если они роются в изыскании смысла Писания самостоятельно. Все будет ложь, хотя, может быть, и блестяще по внешней форме. Только Священное Предание помогает уразуметь истину как должно.

Но Свящ. Предание, о котором у нас будет речь впереди своя, особая, само поверяется Свящ. Писанием, и достоверность его основывается на последнем (2Фес. 2, 15). Следовательно, чтобы не впасть в конечном счете в логическую ошибку, idem per idem ¹⁸⁹) нужно иметь еще некоторый высший критерий, объединяющий и завершающий эти два источника богопознания и Божественного Откровения. Есть ли он? Есть. Это – святая и непогрешимая Церковь.

О ней также будет речь впереди, а сейчас я скажу несколько слов о необходимости общения с нею для правильного и единственно возможного при этом уразумения внутреннего божественного смысла Свящ. Писания.

К чему тут Церковь? Какая связь у нее с Писанием? Очень большая. Если мы припомним историю Божественного Откровения, то увидим, что Писание не есть первоначальный способ распространения последнего. «От Адама до Моисея не было священных книг, – читаем в Православном катехизисе (о Свящ. Предании и Свящ. Писании). Сам Господь наш Иисус Христос божественное учение Свое и установления предал ученикам Своим словом и примером, а не книгою. Тем же способом вначале и апостолы распространяли веру и утверждали Церковь Христову». Следовательно, не затем только приходил Господь, чтобы подарить человечеству Новый Завет и чтобы оно ограничилось его головным освоением.

У внешних философов и мудрецов, там – другое дело. Достаточно усвоить их «систему», чтобы стать платоником, кантианцем, марксистом и т. д. Если даже в некоторых системах и требуются дела, то они не влияют на усвоение принятого учения¹⁹⁰, последнее все равно зависит от крепости голов и мозгов, изучающих систему. И правила нравственности (этика), проповедуемые тем или иным философом, очень часто даже ими самими не выполняются (например, как в случае с Л. Толстым)¹⁹¹; следовательно, и сам Толстой не был «толстовцем», и наоборот, другие могут быть толстовцами, не выполняя ни строчки из его учения, признавая его только на словах. Впрочем, если дело касается свободы страстей, то люди охотно пользуются ею на деле, но, повторяю, это не имеет никакой органической связи с усвоением и пониманием того или иного учения. И сколько бы человек ни подвизался в «заповедях» какого-либо мудреца или основателя религии, общества, партии и т. п., он не будет от этого разумнее и глубже понимать жизнь. Напротив, мысль, загнанная из простора Божьего Созерцания в темные тупики лживого человеческого изобретательства, становится в своих взглядах на все окружающее уже, нетерпимее, тупее, гранича в известном смысле едва ли не с полным идиотизмом. Но в Церкви не так. Здесь, чем более человек подвизается, тем ум его (хотя бы и совершенно несведущий во внешних науках!) становится чище, яснее, глубже, острее, доходя до настоящей прозорливости. Рассказами о последней переполнены все жития подвижников благочестия, и каждый может проверить это сам.

Итак, Писание составляет только часть общего дела спасения, совершенного Христом. А приходил Господь, собственно, для устроения на земле Своей Церкви¹⁹², чрез Свое Божественное воплощение, спасительную смерть и животворное Воскресение при посредстве благодатного действия Святого Духа. И кто из уверовавших сделается членом Церкви и приобщится ее таинствам, тот вместе с тем получит и дар постигать Свящ. Писание, которое заключает в себе точное и неизменное содержание учения церковного (2Кор. 3, 16; прочесть всю главу). А находясь вне Церкви, не постигнет он Писания, ибо последнее говорит о вещах, которых душа его собственным религиозным опытом и живым благодатным действием Святого Духа не познала и не испытала. Пусть такой человек хорошо изучит внешний текст Писания, но силы его не ощутит. В такое именно положение попадают протестанты, наши сектанты и разные еретики, вычитывающие из Библии свои собственные заблуждения ума и прелестные переживания сердца, принимая их за истину. И помочь им, находящимся за оградой церковной, некому, ибо там тьма и скрежет зубовный, пока от собственных только страстей, ненависти, гнева, зависти и прочего.

Из всего этого следует:

1. Можно быть необразованным и даже грамоте не уметь, но, находясь в Церкви, Писание знать и правильно толковать. Ибо оно, точнее сказать истины его, познается Духом Святым, а Он, действующий присно в Церкви, действует и в каждом ее живом (а не мертвом – Ин. 15, 4, 5; 6, 7; 14, 24, 26 и друг.) члене.

Прекрасным примером может служить преп. Мария Египетская. Приведу отрывок из ее жития, иллюстрирующий данное положение¹⁹³.

Преп. Зосима, принимавший от святой исповедь, спросил ее, как она живет в пустыне, не испытывает ли недостатка в пище или одежде.

Преподобная отвечала: – ...питаюсь и покрываюсь глаголом Божиим, содержащим все, ибо не о хлебе единем жив будет человек (Мф. 4,4), и те, которые не имеяху покрова, в камение облекошася (Иов. 24,8), поскольку они совлеклись греховного одеяния. Зосима, услышав, что она и слова от Писания приводит, из Моисея, пророков и псалмов, спросил ее:

– Ты учила псалмы и другие книги, госпожа? Равноангельная улыбнулась и рекла:

– Поверь мне, что с тех пор, как перешла Иордан, я не видела никого, кроме тебя, ни хищного зверя, ни какого другого животного. Книгам я никогда не училась и не слыхала никого читающего или поющего. Но слово Божие живо и действенно учит человека разуму (Евр. 4, 12).

Сознаемся, что ни один профессор (даже по Свящ. Писанию), ни богослов в настоящее время не сумели бы так к делу привести вышеуказанный неупотребительный текст из книги Иова и так тонко коснуться обратно пропорциональной зависимости, существующей между внутренним подвижничеством и внешними условиями бытия человеческого и заключающейся в том, что чем больше кто совлекается страстей ветхого человека, тем менее он зависит от влияния необходимых потребностей природы (пищи, сна, одежды и прочего). Сознаемся и в том, что мир ничего не знает об этом, разве понаслышке о чудесах святых, но он считает их легендарными и сказочными.

2. Все рассуждения такого рода, как «Церковь удалилась от учения Христова» (Свящ. Писания?), «иерархия («попы») исказила Евангелие», «каноны церковные противоречат Библии», показывают не правоту утверждения этих людей, а наоборот, их слепоту. Они, эти рассуждения, явно обличают авторов, что последние суть отделяюще себе (от единости веры) и суть телесни (душевны), духа не имуще (Иуд. 1, 19). Их хулы показывают, что не Церковь (которую они часто, кстати сказать, смешивают с отдельными органами ее внешнего управления¹⁹⁴) виновна в отступлении от Писаний, а они сами, что они уже не в Церкви и потому не понимают Библии. Составив себе ложное представление о какой-либо библейской истине и не видя этому собственному пониманию ее (которое они считают непогрешимым) соответствующего в Церкви, они думают, что последняя виновата, а на самом деле такие люди сами находятся в заблуждении, которое, конечно, – никто не будет спорить – отличается от истины.

3. Свидетельство Церкви не меньшую имеет силу, чем Священное Писание и можно пользоваться душеспасительными истинами прямо от нее.

«Веруем, – пишут восточные святители в своем Послании патриархов восточно-кафолической Церкви о православной вере, – что свидетельство кафолической Церкви не меньшую имеет силу, как и Божественное Писание. Поскольку Виновник того и другого есть один и тот же Святый Дух, то все равно, от Писания ли научаться или от вселенской Церкви. Человеку, который говорит сам от себя, можно погрешать, обманывать и обманываться; но вселенская Церковь, так как она не говорила и не говорит от себя, но от Духа Святого (Которого она непрестанно имеет и будет иметь своим учителем до века), никак не может погрешать, ни обманывать, ни обманываться, но, подобно Божественному Писанию, непогрешительна и имеет всегдашнюю важность... Живя и поучаясь в Церкви, в которой преемственно продолжается апостольская проповедь, человек может изучать догматы христианской веры от вселенской Церкви, и это потому, что сама Церковь не из Писания выводит свои догматы, а имеет оные в готовности; если же она, рассуждая о каком-нибудь догмате, приводит определенные места Библии, то это не для вывода своих догматов, а только для подтверждения оных, и кто основывает свою веру на одном Писании, тот не достиг полной веры и не знает ее свойств»¹⁹⁵ .

4. Наконец, самые разговоры о том или ином понимании Библии могут быть ведены только в церковной ограде. Не принадлежащие к Церкви не имеют на то никакого права. Писание принадлежит Церкви, ибо она наследница Христа и апостолов, как же можно вторгаться в чужую и чуждую область? Правда, мы знаем, что дерзость человеческая до чего только не доходит, и собственность ближнего отнимает (не смущаясь заповедью «не укради» и даже «не пожелай» – Исх. 20, 15, 17; Мф. 5, 40), но что из этого? Разве от этого Писание станет понятнее? Разве истины его будут от того более убедительными? Кто же за понимание их при таком порядке вещей будет ручаться? Разум человеческий? Но он лжив. Совесть? Но она сожжена у них. (Ср.: 1Тим. 4, 2.)

Итак, единственно верной поручительницей и истолковательницей евангельских истин является для доброго христианина его любящая мать – св. Церковь.

II. Библия как дело рук и ума человеческого

Библия, как было сказано выше, кроме своей божественности, носит на себе еще печать человечности. Прежде всего, она написана не на каких-либо неведомых для нас – например ангельских – языках¹⁹⁶, а на обыкновенных человеческих. Иначе и быть не могло. Если бы Бог открыл нам Свою волю не чрез обычные способы общения и понимания человеческого, то мы никогда бы не узнали, в чем она заключается. Разве только ключ был бы приложен к ее пониманию. Отсюда вытекает первая обязанность для желающего изучать и толковать Слово Божие – знать оригинальные языки Библии.

Оригинальные языки Библии

Книги Священного Писания написаны на трех языках: еврейском (древнем), арамейском (иначе халдейском¹⁹⁷, или сирохалдейском) и греческом, так называемом «общем», языке, η κοινη ¹⁹⁸. Необходимость изучения этих языков для берущегося толковать Библию открывается из глубокого различия, прямо-таки пропасти, лежащей между миросозерцанием и образом мышления семита (или даже грека) и европейца. Нужно через очень и очень частое, ежедневное чтение привыкнуть к чрезвычайной образности языка ветхозаветной (и даже новозаветной) Библии, к ее поразительным метафорам, чтобы научиться хотя немного понимать мысль ее авторов и находить наслаждение в кажущихся странными на первых порах выражениях. Не постигнув духа языка библейского, мы ничего не поймем в Библии. Выражения и мысли ее даже с внешней стороны будут для нас дики, нелепы, неприемлемы, иногда прямо безнравственны. Это сказывается уже в нашем русском переводе. Так, вместо того, чтобы сказать мирный (человек), Христос говорит «сын мира» (Лк. 10, 6); при входе в дом Иаира Он «видит молву» ¹⁹⁹ (Мк. 5, 38); по Иову, вместо совести укорять человека должно «сердце» (Иов. 27, б)²⁰⁰. Некоторые из подобных выражений фигурального характера явились когда-то и являются до сих пор для многих камнем преткновения или соблазна. Например, слова Христа: «Аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь... не может Мой быти ученик» (Лк. 14, 26). Но дело просто. Это – гебраизм, происходящий оттого, что в еврейском языке (а также и в сирохалдейском, на котором говорил Господь Иисус Христос), хотя и есть отдельные слова для выражения любви и ненависти, но для выражения оттенков этих чувств терминов не имеется. Поэтому Господь, чтобы выразить мысль, что не должно предпочитать Ему своих отца и матери, высказался вышеуказанным образом. Но св. Матфей, переводя на греческий язык не буквальные слова Христа, а только мысль, заключающуюся в них, говорит уже иначе, что совершенно понятно и для нас (Мф. 10, 37).

И таких выражений немало. Все это надо понимать. И «если некоторые изречения Свящ. Писания, – скажу вместе с одним славным отшельником Древнего Египта, аввою Сереном²⁰¹, которого цитирует преп. Иоанн Кассиан²⁰², – не будут уточнены аллегорическим изъяснением и умягчены испытанием духовного огня, то без причинения расстройства никак не послужат спасительною пищею для внутреннего человека, и от принятия их последует больше вред, нежели какая-либо польза, каковы следующие: да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи (Лк. 12, 35). У кого нет меча, продай одежду свою и купи меч (Лк. 22, 36)²⁰³. Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот недостоин Меня (Мф. 10, 38)». «Некоторые весьма строгие монахи, – прибавляет св. отец, – имеющие ревность Божию, но не по разуму (Рим. 10, 2), понимая это просто, сделали себе деревянные кресты и, нося их постоянно на плечах, всем видящим доставили не назидание, а смех». В наше время то же действие вызвал во многих своим переводом Евангелия Л. Толстой. Незнание им греческого языка заставило его наделать при переводе Евангелия множество ошибок (иной выразился бы даже – глупостей), которые, может быть, и в состоянии произвести впечатление своей либеральностью на неграмотных и на ищущих «свободы» и «независимости» в суждениях, но знающих дело заставляют только краснеть за человека, которого почитают столь умным²⁰⁴. Другие лица споткнулись на иных вещах, пытаясь разбираться в Библии по русскому переводу, да притом еще не зная даже и русской грамматики. Но известно, что никакой перевод, хотя бы и самый совершенный, не может в точности передать гения чужого языка, тем более языки романские – духа восточных.

Необходимость изучения Священного Писания в подлиннике открывается и с положительной стороны. Нами должна руководить не только боязнь впасть в ошибки еретиков и попасть на путь заблуждения и непонимания священного текста, но и желание читать его таким, каков он есть, а не чрез посредство перевода, который сам по себе есть уже род толкования и понимания божественной мысли, а не подлинная она сама.

А сколько новых понятий в Библии, основных в христианстве, на которых зиждется наше спасение: евангелие (Мк. 1, 15: (το ευαγγελιον), оправдание (Рим. 8, 4: (το δικαιωμα), искупление (Еф. 1, 7: 10 (η απολυτρωσιν), благодать (Ин. 1, 16: (η χαρις) и так далее. Все это новые слова, и они имеют не тот смысл, какой имели раньше в классическом языке. Примером может служить отрывок из Деяний святых апостолов (25, 3), где слово η χαρις как раз сохранило свои оба (разные) значения: в русском переводе – основное, языческо-классическое, а в славянском – производное, христианско-богословское. Поэтому на желающем серьезно размышлять и любомудрстововать над Библией лежит обязанность основательного изучения языка со стороны построения, происхождения, образования слов и тому подобное.

Вообще на эту тему можно много говорить, а вывод из всего этого один и таков: если не знаешь в совершенстве языков семитических и классических – не берись за толкование Библии, а если и знаешь их, тоже не берись, пока не приобретешь духовного разума. Достаточно тебе для спасения уже существующих толкований святых отцов.

Перейдем теперь к изучению иных вспомогательных средств, необходимых для правильного изучения и понимания Свящ. Писания с его литературной стороны.

Контекст

Контекстом называется логическая и грамматическая связь между отдельными мыслями и предложениями, составляющими с разбираемым и толкуемым местом одно целое. Второе важное правило библейской ерминевтики требует, чтобы толковник не выхватывал отдельные положения из священного текста по своему усмотрению и произволу, а брал их всегда в контексте, в связи со всем предыдущим и последующим. Это же требование он должен предъявлять и ко всякому новому, чужому толкованию, то есть должен сверяться, не противоречит ли оно, это предложенное толкование, контексту.

Это предохраняет от очень важных и серьезных ошибок и бед. Например, из слов апостола праведнику закон не лежит (1Тим. 1, 9) или несте под законом, но под благодатию (Рим. 6, 14) человек с сектантским образом мыслей, хлыстовского направления, пожалуй, выведет для себя толкование, оправдывающее его худой образ жизни и свободное удовлетворение своих страстей, однако контекст, то есть состав речи всего места в Рим. 6, 12–15, грозно его обличает.

Важность принятия во внимание контекста речи выясняет такой величайший знаток и толкователь Свящ. Писания, как св. Иоанн Златоуст²⁰⁵. Взяв в рассмотрение нарочно очень трудное и противоречивое место из Библии (Иер. 10, 23), он, начиная его толковать, говорит, между прочим, следующее:

«Мы исследуем не только это изречение: несть человеку путь его, но и весь ход речи, – о ком оно сказано, кем, кому, для чего, когда и как. Недостаточно сказать о чем-нибудь, что оно написано в Писаниях, и не должно прямо, выхватывая слова и отрывая члены от тела богодухновенных Писаний, брать их отдельно и без взаимной их связи и произвольно и безотчетно искажать их. Таким образом вошли в нашу жизнь многие неправые мнения, по действию диавола, который научает людей беспечных превратно толковать заключающееся в Писаниях и, прибавляя или убавляя, помрачать истину. Потому недостаточно сказать о чем-нибудь, что это написано в Писании, но должно читать в целой связи речи, потому что если мы будем разрывать совокупность и связь изречений между собою, то произойдут многие дурные мнения».

Чтобы наглядно выявить и выпукло представить отдельные части известной книги библейской или какого-либо отдела ее с внутренним, связанным логически содержанием, мы должны предписать себе к неуклонному руководству и исполнению следующие правила:

1. Не забывать, что логическое, контекстуальное содержание отдельных так называемых пассажей, то есть подлежащих изъяснению мест Свящ. Писания, очень часто не совпадает с его формальным делением на книги, главы и стихи.

2. Выяснить значение этих мест по отношению ко всему отрывку и раскрыть их логическое и грамматическое взаимоотношение, то есть рассмотреть, являются ли они предпосылками и обоснованием для дальнейших умозаключений священного автора или же сами служат выводом для предыдущих рассуждений последнего; может быть, также эти места служат чисто вводной частью, независимой от главной мысли и доказательства, которое еще нужно отыскать.

3. Помнить, что логика Божественная не обязана следовать непременно правилам построения силлогизмов и соритов аристотелевской логики, особенно как они изложены в гимназических и семинарских учебниках, и вдохновенный, энтузиастический, порывистый строй и ход мыслей горящего духом или пламенеющего умом какого-либо пророка, апостола или даже самого Христа нельзя укладывать в прокрустово ложе наших рассудочных схем и грубых дебелых способов мышления согласно формальной логике. Господь часто давал Свои ответы не на предлагаемые вопросы, а на мысли предлагавших их. Примеры: Мф. 8, 20; 11, 7; 12, 48; Лк. 7, 24; Ин. 7, 6; Мк. 12, 18–27 (в вопросе ст. , 23 содержится как бы вера даже в воскресение)²⁰⁶. Посему употреблять бессильные и напрасные потуги так называемого здравого смысла для обязательного придумывания связи между отдельными речами или частями их у священных авторов не стяжавшими разума духовного не всегда рекомендуется и возможно²⁰⁷.

4. При расчленении (анализе) и разделении Свящ. Писания на составные части можно, конечно, пользоваться и внешними данными строения речи библейских авторов синтаксического, хронологического и другого характера, потому что предыдущим правилом законы человеческого мышления ведь не отрицаются и не отменяются, но только ограничиваются в своем формальном применении (Лев. 2, 1,4;Ис. 14, 27, 28; Дан. 12,5).

Параллелизм

Выше было замечено вскользь, что Свящ. Предание помогает усваивать темные места и недомолвки Свящ. Писания. Теперь покажем, как само Писание может помочь исследующему его в понимании и отыскании правильного смысла. Это достигается посредством применения и соотнесения параллельных мест. Святые отцы и учители Церкви (Климент Александрийский, Ориген, Августин, Златоуст и др.), так любившие Свящ. Писание и глубоко изучившие его, говорят об этом согласно и определенно. Я здесь приведу свидетельство лишь св. Василия Великого²⁰⁸, который, толкуя слова пророка Исаии сребро ваше неискушено (Ис. 1, 22), говорит: «Что сребром пророк называет слова веры, это доказывается многими местами, особливо же следующим: словеса Господня, словеса чиста, сребро разжжено, искушено земли (Пс. 11, 7)». Иными словами, святой отец пользуется для подтверждения известной мысли параллелизмом текстов.

Впрочем, нарушу свое обещание и выпишу еще несколько слов из блаж. Августина, имеющих общее руководящее значение. «Что может быть более достойно важности Свящ. Писания и премудрости Промысла Божия, который дал оное, – восклицает знаменитый отец Западной Церкви, – как не то, чтобы одни и те же слова могли быть понимаемы и изъясняемы посредством различных способов, за достоверность которых ручалось бы то же самое Писание в других своих местах, более ясных и определенных?»²⁰⁹.

Параллелизм бывает нескольких родов. Прежде всего, его нужно отличать от цитации²¹⁰.

Цитация. Нередко случается, что один священный автор заимствует буквально или не буквально слова у другого библейского писателя. Нужно не упускать случая сравнивать эти цитаты, ибо они иногда сопровождаются пояснительными словами, из которых мысль обеих цитат выглядит яснее. Но только нужно помнить, что ведь люди различны: и еретики, и нечестивцы могут цитировать Свящ. Писание. Поэтому обратим внимание на то, кто ссылается на слова какого-либо священного автора: духоносный, богодухновенный человек или нет? Потому что в последнем случае от приводящего цитату можно ожидать, что он исковеркает ее, поймет или истолкует неправильно, лукаво, злостно. Книжники и фарисеи постоянно, кажется, цитировали и толковали Свящ. Писание таким образом (Мф. 17, 10; 19, 7; Ин. 7, 41, 52; 12, 34). И Господь обличал их или разъяснял им истинный смысл.

Если цитату приводит священный, богодухновенный автор или Сам Господь Иисус Христос, то и тут не нужно успокаиваться на этом, но следует тщательно исследовать, приведены ли ими слова чужого автора ради доказательства, в подтверждение какого-либо положения или сказаны просто мимоходом, для пояснения своей мысли или ради ее отграничения. Например, употребления цитат Самим Иисусом Христом в проповеди на горе Блаженств (Мф. 5, 21–22, 27–28, 31–32, 33–34) и в назаретской синагоге (Лк. 4, 17–18, 21), всякому видно, разнятся сильно между собою.

Параллелизм в собственном смысле. Так как каждое слово состоит из двух частей – внешней оболочки, самого слововыражения, и внутреннего ядра, его смысла и значения, то и параллелизм бывает двух видов: один определяется внешним сходством слов, а другой – сходственным содержанием мыслей.

Первым пользуются особенно тогда, когда для известного слова имеется в Библии одно или несколько подобных же выражений, но с пояснительным добавлением. Например, чтобы понять, в каком смысле апостол Павел в Рим. 9, 33 назвал Иисуса Христа Камнем, преткновения (λιθον προσκομματος), стоит только привести параллельное место с большим объемом содержания из Первого Послания апостола Петра (2, 7–8). Из сравнения обоих мест будет ясно видно, что Господь является камнем преткновения и соблазна для тех, которые противятся Его учению и не хотят веровать в Него. Другой пример: 2Кор. 1,21 (­ 1Ин. 2, 20, 27), где объяснено, в чем состоит помазание, χρισμα.

Второго вида параллелизм (по мыслям, предметам и действиям) приносит большую пользу при разграничении буквального и переносного смысла Божественного Писания. Так, из соотнесения Мф. 10, 38 с 2Тим. 3, 12 видно, что в первой цитате слово крест надо понимать в переносном смысле; наоборот, в 1Кор. 1, 18 то же слово надо понимать уже в буквальном смысле, как это показывают Ин. 19, 17–18 и Мф. 27, 39–44. Еще примеры: Деян. 2, 4 (­ Мк. 16, 17); Мф. 8, 11 (о характере и форме загробного блаженства ­ Рим. 14, 17).

Пользование параллельными местами, сходными по предметам, лицам и действиям, помогает по нескольким данным отрывкам и словам одной священной книги восстановить цельную историческую картину со всеми подробностями, заимствуя недостающие подробности из другой книги. Это объясняется тем, что библейские писатели, имея намерение дать рассказ о каком-либо священном событии и будучи знакомы с предыдущими трудами в этой области (Лк. 1, 3; 2Петр. 3, 15–16), дополняют свое изложение новыми чертами относительно данного события, именно такими, которые опущены предшествовавшими авторами.

Так поступил, например, и св. апостол Иоанн Богослов, когда последним приступил к составлению своего евангелия: он прочел всех остальных евангелистов и изложил в своей книге, главным образом, то, что было ими пропущено и не изложено²¹¹. Благодаря всему этому теперь есть возможность, пользуясь вышеуказанным сравнительным способом, восстанавливать по разным малым штрихам или из отрывков, рассеянных по поводу какого-либо одного и того же обстоятельства у разных лиц, полную картину сего последнего. Этою возможностью и пользуются составители так называемых четвероевангелий, многочисленный ряд которых начинается с первохристианских авторов Татиана (Δια Τεσσαρων), св. Феофила Антиохийского, проходит чрез все средние и новые века (на Западе: G. de Perpignan († 1312), Ch. de Gerson (Monotessaron), Buisson, Barradas, Salmeron, Coleridge, Pillion, Mechineau, Azibert, Lightfoot, Bengel, Robinson, Tischendorf, Wright и многие другие) и кончается у нас трудами Грегулевича и еп. Феофана Затворника («Евангельская история о Боге Сыне»²¹²).

Но бывает и наоборот. Иногда библейские авторы в своем изложении при встрече и упоминании о каком-либо событии не считают нужным много о нем распространяться, как уже об известном для всех достаточно и записанном подробно у других священных авторов. Однако это самое умолчанное событие может иметь у них громадное значение по истекающим из него богословским и нравственным выводам. Поэтому надо постараться найти в другой книге опущенное первым автором, чтобы этим пояснением воспользоваться для получения упомянутых выводов. Последние, повторяю, могут быть для современников этого писателя ясны, и факты, на которые он намекает, общеизвестны, но для нас, без помощи иных данных, являются темными и непонятными. Например, если читающий Библию не воспользуется главой 19 книги Судей, то он никогда не поймет, что это за бездна нравственного развращения, в которую израильтяне впали после смерти Иисуса Навина и на которую пророк Осия решился только намекнуть словами: «Глубоко упали они, развратились, как во дни Гивы...» (Ос. 9, 9). Еще примеры: Мф. 12, 41–42 (с кратким пояснением библейских мест Самим Иисусом Христом); Лк. 10, 12 ­ Втор. 19; Лк. 10, 13 ­ Ин. 23; Иез. 26–28.

Параллелизм, о котором идет речь, служит, наконец, к точному очерчиванию библейских понятий и установлению определенных границ при раскрытии смысла некоторых сжатых выражений Свящ. Писания или, наоборот, слишком широких по своим мыслям. Ввести мысль библейского автора в точные рамки общей идеологии Библии можно с помощью параллелизма этого рода. Например, возьмем слова св. апостола Петра из его Второго послания (1, 19): Мы имеем вернейшее пророческое слово. Их нельзя понимать в буквальном узком смысле единственного пророчества о «силе и пришествии Господа нашего Иисуса Христа», каковые апостол возвещал выше (ст. 16), но, взяв их под углом зрения иных мест Библии, например Первого послания того же апостола (1Петр. 1, 10–11), Мф. 2, 6; 12, 18–21 (­ Ис. 42, 1–4), мы легко найдем, что смысл вышеприведенных его слов должно распространить до пределов значения пророческих речений о Христе вообще. Наоборот, места 3, 17 и 12, 47 у Иоанна Богослова суживаются и ограничиваются в своем идейном содержании словами того же евангелиста (3, 18 и 9, 39), и надо немало духовного разума и богословского развития, чтобы установить истинное значение указанных мест даже при наличии этих определяющих параллельных текстов (Ин. 3, 18 и 9, 39).

Здесь мы наталкиваемся на антиномический параллелизм (так назову я его), или противоречия (антилогии). Дело заключается в том, что при сравнении двух или нескольких мест в Библии как будто имеется существенное разногласие у священных авторов в изложении одного и того же предмета или события, что, конечно, и недостойно их, и невероятно. Если принять во внимание, что такие противоречия встречаются нередко как раз в самых дорогих для каждого верующего местах Свящ. Писания, и притом в отношении предметов часто великой догматической важности, то попятно будет смущение неопытного и колеблющегося ума, пускающегося исследовать Слово Божие. Очень многие из сомневающихся, а главное гордых, людей не выдержали этого искушения и не только пошатнулись (это еще не велика беда – редко ведь кто проносит теперь по базару жизни свой светильник веры непоколеблемым под напором сильных ветров неверия и страстей), но и пали, и даже погибли.

Бесконечная цепь душ, погибших в бездне сомнений или бесполезно-гордостных попыток разрешить самостоятельно библейские противоречия, тянется на протяжении всей истории христианства.

Нет нужды приводить имена этих обольщенных и обольстившихся людей, приведем лучше имена тех авторов, которые выступали против них в защиту подлинности и достоверности критикуемых мест Писания и так или иначе отстаивали истину христианства. Вот некоторые из них: Татиан († 180 г.), св. Феофил Антиохийский († 181 г.), св. Ириней Лионский († 202 г.), Тертуллиан († ок. 211 г.), Климент Александрийский †217 г.), Ориген († 254 г.), св. Мефодий Патарский († ок. 312 г.) и много других отцов, которых имена и даже самые сочинения настолько известны, что не нуждаются в упоминании.

Специальных трудов и имен русских библеистов и экзегетов новейшего времени по данному вопросу – каковых сочинений следовало бы ожидать по причине все более и более усиливающегося неверия, – к стыду и осуждению нашему (на Страшном Суде), еще не появлялось. Из католиков на эту тему писали: Macri²¹³, Schenk²¹⁴, A. de Saint-Robert²¹⁵, Juvet²¹⁶, Jaugey²¹⁷, Mangenot²¹⁸ и многие другие.

Продолжим прерванную речь.

Противоречия, которые мутят и раздирают только собственные умы у гордецов, последние приняли за противоречия Писания. И случилось это от того, что чрез кривое (от греха) зеркало души, да еще закопченное мраком страстей, захотели они увидеть чистое Солнце Правды и Истины – Христа, Его прекрасный Лик. Они забыли апостола Павла, который сам – а он ум Христов имел (1Кор. 2, 16) – оставил в своих писаниях нечто противоречивое и неудобовразумителъное (2Петр. 3, 16) и сам же восклицал в изумлении и немом благоговении пред неисповедимыми тайнами Промысла: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 11, 33.) Они забыли это и потому подвергаются тому суду, который изрек на них св. апостол Петр в приведенной выше цитате. Но нам нестыдно и небесполезно будет послушаться гласа того, который сам в молодости испытал бурю сомнений, страстных волнений и глубоких падений в бездну порока, душевных крушений при искании веры, смысла и ценности жизни, при занятии философией и учениями современных ему ученых и сектантов и который, наконец, после столь бурного плавания вынесенный Промыслом и всемогущею Десницею Божиею на обломках своей жизненной ладьи и поставленный на твердый берег Церкви Христовой и ее спасительных догматов и таинств, в конце своей жизни, как квинтэссенцию своего горького опыта, написал эти краткие слова:

«Должно думать и верить всегда, что все, заключающееся в Писании, хотя иногда темное для нас, лучше и вернее всех наших мудрований»²¹⁹.

Противоречия Библии – мнимые противоречия. Св. Дух, глаголавший в пророках (ср.: Евр. 1, 1), не может ошибаться. Если бы и нашлись явные ошибки, то их надо относить к людям (переписчикам, толкователям). Противоречия находятся не в Писаниях, а в наших развращенных душах и растленных грехом умах. Кривое правило и прямое кривит, – говорит ветхозаветный мудрец. Даже внешняя ученость и образованность помогает во многом не видеть противоречий там, где недоучка или окончивший только среднюю школу вязнет в них по колена. Когда кто-либо в моем присутствии не только из простых сектантов, но и так называемых интеллигентов, воспитанных на одной светской литературе, начинает с самоуверенностью обвинять Библию в непоследовательности, то он производит на меня такое впечатление, как будто (да и на самом деле, конечно, так) человек, которого вы до сих пор считали умным, порядочным и прилично одетым, стал вдруг перед вами показывать всю свою внутреннюю гнусность, начал раздеваться и совать к вашему носу свое нечистое и грязное белье и всеми силами доказывать, что все это, происходящее на ваших глазах, не сон, а настоящая реальность, так что вы, мол, не сомневайтесь, я, дескать, действительно таков, а раньше было одно ваше «воображение». Думается – да я и слыхал это от специалистов, – что такое именно впечатление получается у последних, когда больной сапожник или скучающая барыня начинают учить врача, как ему должно поступать, или когда ремонтный рабочий начинает критиковать действие инженера-путейца и тому подобное²²⁰. Им просто становится стыдно за невежество человека. Как это происходит, трудно объяснить, но невежество это бывает иногда и у ученых – положение, на которое я не раз принужден указывать в своих «Основах». Впрочем, от этого есть польза: смиренные люди становятся еще смиреннее, а гордецы имеют случай выслушать правду, которую им или стыдятся высказать в лицо, или не высказывают потому, что не ведают ее. Так или иначе, они имеют случай пораздумать и тоже смириться.

Итак, говоря вообще, в большинстве случаев даже простое (противополагается мною мистическому постижению истины) глубокое изучение предмета помогает человеку разрешить то или иное противоречие. Три – четыре правила, преподанные на этот счет, помогут начинающему разобраться самому в каком-либо месте Библии, вызывающем его сомнение своим несогласием с другими текстами относительно того же предмета. Покажу частные способы и приемы научного разрешения антилогий.

1. Прежде всего, при встретившемся несогласии между двумя параллельными текстами необходимо исследовать, действительно ли то же самое событие описывается в тексте, возбуждающем наше сомнение. Может быть, оно только похоже, и тогда на самом деле существует разница между взятыми под подозрение местами Свящ. Писания. Например, читаем у Луки (18, 35–43) про исцеление Иисусом Христом в Иерихоне одного слепого, а у Матфея (20, 29–34) про двух. Спрашивается, в чем дело? Внимательное исследование текста показывает, что здесь два разных события, совершившиеся в одном и том же городе: при входе в Иерихон (Лк. 18, 35) Господь исцелил одного слепца, а при выходе (Мф. 20, 29) – еще двух других. Но у Марка (10, 46) и у Матфея (20, 29–34) одно событие, а что Марк, рассказывая, по-видимому, о последнем случае, говорит только об одном слепце, да и называет его еще по имени, может объясняться тем, что святой евангелист именно его одного знал в лицо, как самого известного в городе. Другие примеры: Мк. 14, 3–9; Лк. 7, 36–50; Ин. 12, 3–8 – Исх. 20, 5; Иез. 18, 20; Втор. 24, 16 – Притч. 4, 23 и Мф. 15, 19.

2. Затем требуется выяснить внутренний мотив описываемых действий и главную мысль двух, якобы противоречивых, мест. Возьмем два текста: «И было после сих происшествий, Бог искушал Авраама» (Быт. 22,1) и «Бог не искушается злом и Сам не искушает никого» (Иак. 1, 13). Очевидно, здесь необходимо точно определить, что называется, собственно, искушением? Понятие это не имеет устойчивого значения и определяется в зависимости от того, кто является действующим и кто – страдательным лицом. Если Бог посылает «искушение», то оно уже не искушение, а испытание кого-либо в какой-нибудь добродетели (например, Иова или, как здесь, Авраама), и страдательным лицом в этом случае является обычно праведник – человек, который в силах понести с радостью это искушение (Иак. 1, 2) и с честью выйти из испытания. Если же искушение приходит со стороны диавола (Мф. 4, 1), или, не вернее ли и ближе к делу сказать, от нашей собственной похоти (в широком смысле, Иак. 1,14), то оно является в собственном (то есть общепринятом) смысле искушением, гранича с чистым соблазном и склонением ко всему срамному, греховному, безнравственному. Действует в данном случае это искушение обычно среди грешников, которые им и прельщаются. Радоваться здесь, конечно, уже нечему, а надо плакать и умолять Бога о прощении. Однако не без попущения Божия происходит и этот вид искушения, ибо, хотя оно и выросло на почве наших личных страстей, но Господь попускает ему раскрыться для упражнения нашего в смирении и терпении и для сего подает нам силы, чтобы при всей нашей слабости мы могли его побороть (1Кор. 10, 13). Так что и в этом последнем случае, хотя мы во всем виноваты сами и сами залезли в грязь, но при помощи Божией можем еще выкарабкаться и очиститься. Следовательно, и здесь никак Бога нельзя винить ни в соблазнении нас (ср. запретное древо райское)²²¹, ни как причину зла, нельзя и оправдывать себя, поэтому и сваливать с себя вину на кого-либо другого. Из того же, что одно и то же искушение для одного является только испытанием и средством приобрести венцы победные, а для другого рвом погибели²²², следует, что само по себе, по существу, оно не есть искушение, то есть опять-таки приходим к той же самой мысли, что ни Бог не искушает, ни диавол; ничто не может соблазнить и довести человека до погибели, если он сам не пойдет ей навстречу и сознательно не откажется от помощи Бога, хотя бы в виде к Нему краткой (и обязательной) молитвы (Мф. 6, 13).

Это кратенькое замечание²²³ об искушении с выяснением того, в чем существенная разница между двумя одинаковыми по внешности понятиями, может служить примером читателю, как нужно поступать ему и в иных случаях.

3. Необходимо еще принять во внимание цель, которую преследовал священный бытописатель при своем изложении. Может оказаться, что ею исключается описание таких сторон предмета, которые как раз, если бы были налицо, сгладили бы и уничтожили данную противоречивость.

Например, известное место – Мф. 1, 25, которое считается соблазнительным и противоречащим верованию всей Церкви и самому Евангелию (Лк. 1, 26–35), легко объясняется, если мы примем во внимание, что святой евангелист Матфей писал свою книгу для иудеев²²⁴ с целью доказать им плотское происхождение Господа Иисуса Христа как обетованного праотцам Мессии-Богочеловека («Эммануила») от семени Авраама – в частности, Его рождение от девы (Мф. 1, 23). Евангелисту нужно было доказать, что до рождения Мессии-Христа все происходило так, как говорили пророчества; а что было после Его рождения, об этом он и не имел намерения писать и нелогично было бы об этом у него посему вычитывать²²⁵. Другие примеры: Мк. 5, 19 и 8, 26 (здесь как будто противоречит Себе Сам Христос). Тоже: Мф. 5, 39 и Ин. 18, 23. Еще: Мф. 27, 44 и Лк. 23, 39; Мф. 8, 28 и Мк. 5, 1.

4. Не нужно также забывать и того, что библейский текст на протяжении нескольких веков прошел через тысячи рук копиистов и переписчиков. Поэтому множество собственных имен получило теперь иное, сравнительно с первоначальным, произношение; цифры (то есть буквы в подлинных текстах; ср. наши славянские) в некоторых местах заменились сходственными другими и т. п. Например, сказано в еврейском подлиннике (2Пар. 22, 2), что Охозии было 42 года («бэн арбайм ушетайм шана»), когда он воцарился по смерти отца, чего никак не может быть, потому что отец его Норам умер сорока лет (2Пар. 21, 20). Ошибка (исправленная в русском синодальном переводе) произошла очевидно оттого, что переписчики вместо «כב» (22) поставили по недосмотру «מב» (42).

Однако строить догадки («конъектуры») относительно того или иного первоначального чтения текста Библии – оружие обоюдоострое. Правда, это излюбленный прием иностранных толкователей ее, у которых списывают ²²⁶. Дело, конечно, лишнее для рядового читателя и к тому же заставляющее его краснеть за человека, который хочет хвалиться чужими трудами и знанием – и что самое главное, не понимая в них ни аза.) и русские экзегеты (так как, в общем, еврейского языка как следует они не знают), но церковным людям на это льститься не следует. Не нашего ума (разумеется главным образом духовного) это дело. Особенно это относится к восстановлению якобы испорченного текста в тех местах, которые имеют богословское значение, а не касаются того или иного начертания имени или хронологической даты. Ибо если и в самых ясных местах текст Свящ. Писания в настоящее время повсюду возбуждает споры и недоумения, то что можно ожидать и что получится, если будет позволено каждому заменять всякое непонятное выражение Библии своим собственным, «более» понятным и ясным?! Впрочем, в отрицательной богословской литературе мы можем видеть, до каких пределов может доходить разнузданность научной фантазии и в какую бездну погибели низводить своих обладателей.

5. Наконец, в заключение, нужно помнить самое важное, что есть противоречия – и даже должны быть!²²⁷ – которые мы не в состоянии никогда, живя на земле во грехах, разрешить. Только когда человек достигнет бесстрастия и узрит Божественный Свет²²⁸, то есть стяжает ум Христов (1Кор. 2, 16), тогда они перестанут казаться ему таковыми, но и то не вполне (1Кор. 13, 12).

Вот примеры догматических антиномий: Рим. 2, 6–9; 2Кор. 5, 10 (загробное воздаяние всем по делам) и Рим. 4, 5; 9, 11–12; 11, 6 (свободное прощение искупленных благодатию). В Рим. 8, 19–23; 11, 32; 1Кор. 15/28 как будто говорится о всеобщем восстановлении и блаженстве, а на самом деле в других местах разъясняется и определяется двоякий конец (Рим. 2, 5–12) и несомненная погибель (2Кор. 2, 15–16) и вечные муки для тех, кто это заслужил. Мф. 25, 41, 46 – Мк. 7, 13–14; 1Кор. 9, 27 (где подчеркивается необходимость личного подвига для спасения) и Рим. 9, 16 (где говорится, что спасение не зависит от подвига). Еще: 1Ин. 3, 6, 9 и 1Ин. 1,8; Ин. 9, 39 и 12, 47 и другие.

Поэтический параллелизм. Этот вид параллелизма встречается в поэзии и притом составляет существеннейшую ее принадлежность. Так, Притчи Соломона, Псалтирь и другие библейские книги переполнены параллелизмами. Этот род параллелизма, в свою очередь, сам делится на несколько видов.

Прежде всего, по связи членов различают:

1. Параллелизм синонимический. Здесь вторая его половина заключает ту же самую мысль, что и первая, и даже в выражениях сходственных. Например,

Се бо Бог помогает ми, И Господь – Заступник души моей. (Пс. 53, 6)

2. Параллелизм антитетический. Здесь вторая половина содержит мысль, противопоставляемую той, которая заключается в первой половине.

Добродетельная жена – венец для мужа своего; А позорная – как гниль в костях его (Притч. 12, 4)

3. Параллелизм синтетический. При этом параллелизме второй член раскрывает шире и дополняет мысль, содержащуюся в первом члене. Например:

Якоже держай за ошиб пса, Тако председательствуяй чуждему суду. (Притч. 26, 17)

(Мысль: вмешивающийся в чужую ссору – все равно что хватающий внезапно пса за хвост. Результат понятен.) Затем по числу членов бывает:

4. Параллелизм двустишный, то есть состоящий из двух стихов, или членов, как мы это видим, например, во всех приведенных выше случаях.

5. Параллелизм трехстишный – из трех членов. Например:

Как сбивание молока производит масло,

Толчок в нос производит кровь,

Так и возбуждение гнева производит ссору.

(Притч. 30, 33; ср. церк.-слав.)

Здесь два первых члена составляют синонимический параллелизм, а третий – синтетический.

В заключение прибавлю, что умелое и достодолжное употребление библейских параллелей оказывает незаменимую услугу миссионерам в их собеседованиях с сектантами. Пользование библейским параллелизмом в разных видах едва ли здесь не единственное средство доказать их ложное понимание и толкование текстов.

Практическими пособиями при сем служат общие и специальные руководства²²⁹ и в особенности – симфонии и конкорданции. Правда, наши святые отцы и учители Церкви наизусть знали Свящ. Писание (конечно, не естественною памятью сохраняли его в уме, а с помощью благодати, о чем у них самих есть разъяснение), и имен таковых можно было бы привести довольное количество, если бы они не были и так хорошо многим известны, но нынешнее слабое поколение нуждается в помощи таких пособий, как симфонии. Это – основные и краеугольные камни, на которых каждый может основывать свою защиту против извращаемых сектантами мест Свящ. Писания и без помощи специальных пособий. Симфонии помогают и экзегетам, и библеистам, и всем, кто интересуется Словом Божиим и нуждается в скором отыскании полузабытых текстов²³⁰.

• Обстоятельства происхождения священной книги

Много помогает уяснению истинного смысла того или иного речения какой-либо библейской книги знание тех обстоятельств, которые обусловливали ее происхождение. Кто написал книгу, зачем, почему, когда и так далее., до всего этого надо докапываться и допытываться. «Если кто несведущий станет рыть землю, содержащую в себе металлы, – говорит св. Иоанн Златоуст²³¹, – то золота не добудет, а только, перемешав все без разбора, понесет труд бесполезный и даже во вред себе. Так и не знающие порядка мыслей в божественном Писании, не вникающие в его особенности и законы, а все невнимательно и безразлично пробегающие, смешивая золото с землею, никогда не найдут скрытого в нем сокровища... Поэтому надо раскапывать и расчищать это место, чтобы дойти до истинного его смысла».

Здесь следующие восемь пунктов требуют от читающего Писание серьезного рассмотрения и всестороннего изучения:

1. Писатель. Поскольку Библия есть творение рук человеческих, постольку на ней, естественно, должны отражаться личные качества ее авторов – их характер, добродетели, образование, возраст, национальность, язык, стиль, способ мышления, настроение духа и тому подобное. И конечно, все это надо принимать во внимание при исследовании какого-либо текста. Таким образом, для нас будет понятно, почему, например, у одного только св. евангелиста Луки находятся такие точные описания болезней, которые он дает, и притом медицинскими терминами (Лк. 4, 38; 22, 44; Деян. 13, 11 – в русском переводе это не всегда видно)²³².

2. Цель. Много помогает уяснению содержания какой-либо книги Свящ. Писания или ее отдела и единичных выражений знание цели, с какою написана эта книга или сказаны известные слова. Это понятно. Священные авторы, имея намерение доказать то или иное положение, конечно, в зависимости от поставленной цели употребляют те или иные доводы или выражаются таким-то образом. «Мы должны не просто слушать то, что говорится, – учил этому правилу св. Иоанн Златоуст²³³ своих слушателей, – но вникать в мысль и намерение говорящего, в то, чего он старался достигнуть, о чем и всегда умоляю любовь вашу. Если мы с таким размышлением будем принимать каждое слово, то ни в одном не встретим затруднения».

Иногда библейские авторы сами указывают в своих писаниях, какую цель они преследовали (Лк. 1, 4; Ин. 20, 31). Но если этого нет, нужно быть осторожным, чтобы не приписать им того, чего они и не думали доказывать.

3. Предмет книги, послания и пр. Содержание книги находится в тесной зависимости от цели ее и, как последняя, должно быть изучаемо прилежно. Тогда мы поймем скорее, что значит то или иное речение и в каком смысле его понимать. Ибо писатель, конечно, подбирает выражения, придает им известный смысл, об одном распространяется больше, о другом меньше, смотря по тому как этого требует излагаемый предмет. Как и в предыдущем случае, иногда писатели сами указывают в начале книги тему, на которую собираются писать (Исх. 15, 1; Пс. 44, 2; 77, 2–3; Лк. 1, 1–3; Деян. 1, 1–2), но обычно ее приходится вычитывать из их писаний не без труда, который надо приложить, чтобы иметь надежду на положительную пользу от своих толкований.

4. Повод. Затем важно знать еще внешнее обстоятельство, побудившее священного автора взяться за перо. Оно кладет свой отпечаток на весь ход мыслей последнего. Зная наперед, что ап. Павел свое Послание к Филимону (почтенному и благородному гражданину г. Колосса, вспомоществовавшему апостолу в трудах его – ст. 1) был вынужден написать обращением к нему Онисима, проворовавшегося, по-видимому (ст. 18), раба (ст. 16)²³⁴ Филимона, мы, читая это послание, на многое будем смотреть совсем иными глазами, чем если бы не знали этого обстоятельства.

5. Время. Знание эпохи или времени, когда писана книга, помогает уяснению дела в двух отношениях. Во-первых, благодаря этому нам становятся яснее мысли самого писателя. Зная время написания книги или послания, мы можем вывести заключение на основании хотя бы и скудных научных данных о языке, на котором говорили в ту эпоху, о гебраизмах или грецизмах того времени, об обычаях, нравах, государственном и общественном строе и тому подобное. Все это, без сомнения, отражалось на писателях Библии как сынах своего века, и, следовательно, их слова, образ мышления и выражения должны быть и могут только быть понимаемы при рассмотрении их под углом зрения современной священным бытописателям эпохи. Во-вторых, перестают быть загадочными и соблазнительными многие обстоятельства и факты, которые, может быть, кажутся таковыми с точки зрения современных понятий (или, скорее, новозаветных), но вполне допустимы и терпимы были в свое время²³⁵(Быт. 16, 2–4; 30, 4–5; Мф. 19, 7–8).

Важность принятия в расчет времени написания той или иной книги при исследовании Свящ. Писания с различных точек зрения (отличных от вышеприведенных мною) вскрывают такие великие толкователи Библии, как святые Василий Великий²³⁶, Иоанн Златоуст123 и другие.

По краткости места не могу привести их духовных и глубоко богословских наставлений.

6. Место. Знание места, где происходили те или иные события или разговоры, имеет такое же значение, как и знание времени в предыдущем случае. Это видно даже на мелочах. Кто не знает священной географии, тот никогда не поймет таких, например, выражений Христа, как: «Вот, мы восходим (αναβαινομεν) в Иерусалим» (Мф. 20, 18). Или когда Его звали в Иерусалим на праздник: «Вы взойдите²³⁷ (αναβητε) на праздник сей, а Я еще не взойду²³⁸ (αναβαινω) на сей праздник... Сие сказав им, остался в Галилее» (Ин. 7, 8–9). Выражения станут вполне понятными, когда мы посмотрим на карту: Галилея лежит ниже гористой Иудеи. Еще пример из известной притчи о мытаре и фарисее: «Два человека вошли в храм помолиться» – по-гречески все тот же глагол ανεβησαν – буквально «взошли», поднялись, потому что храм Иерусалимский стоял на горе.

7. Род произведения. Для толкователя небезразлично, какой характер носит та или иная священная книга: историческая, поэтическая, пророческая ли она и проч. Ибо иное значение и смысл имеют слова у священного автора, пишущего историю каких-либо событий, именно – звучат они у него просто и естественно (Лк. 2, 1–7; Деян. 27, 1 след.); по-иному употребляет их поэт, именно – образно и изысканно (Пс. 18, 2–7; вся Песнь Песней); по-иному строит свою речь пророк, вливая в свои слова огонь ревности, скорби, обличения, воодушевления (Ис. 28, 1; 29, 1; Иер. 9, 1–2; 51, 13; Откр. 22, 17–21), и еще по-иному – писатель-моралист или догматист, излагающий свои мысли точно и определенно (Ин. 1, 1–17; Рим. 12,1–21). Благоразумие и рассудительность помогут и научат каждого, как применить все это в надлежащих случаях.

8. Лица, к которым обращены книги. Положение, звание, образование, степень духовного развития, близость к автору, пол, возраст, национальность адресата и прочее – все это должно влиять и влияло на написание священных книг и на форму выражения мыслей (1Кор. 3, 1–2; Евр. 5, 11 ). Посему в обстоятельных толковательных трудах подробно разбираются данные о тех лицах, к коим направлены послания²³⁹

• Переводы, таргумы и парафразы

Специальное понятие об этих предметах будет дано после. А сейчас я сделаю замечание о них только постольку, поскольку они касаются нашей темы и поскольку служат для выяснения подлинного смысла Свящ. Писания.

1. Переводы. Речь, конечно, идет о древних. Прежде всего, они помогают восстанавливать еврейский подлинный текст, видоизмененный в некоторых местах на протяжении веков переписчиками, в первоначальном виде. Дело в том, что такие переводы, как перевод Семидесяти (LXX), Акилы, Вульгата и прочие, своею древностью превосходят все дошедшие до нашего времени древние манускрипты еврейского текста Библии и потому являются важнейшими памятниками из древнейшего периода в истории библейского текста²⁴⁰.

Затем, вследствие того что перед авторами этих переводов лежал подлинный чистый текст Библии, перевод их заставляет относиться к себе с великой внимательностью и уважением, как наиболее чисто отображающий в себе мысль подлинника.

Наконец, ввиду того что во всяком переводе, как бы он ни был буквален и точен, невольно высказывается то или другое понимание переводимого текста, древние переводы имеют значение как памятники, свидетельствующие об известном понимании библейского текста в период их появления²⁴¹.

2. Таргумы. То же самое, с некоторыми поправками, нужно сказать и о них.

3. Парафразы. Этим наименованием, как известно, называется пересказ какого-либо места (текста) Свящ. Писания своими словами таким образом, чтобы мысли подлинника по существу оставались бы целыми, а по форме и внешнему содержанию – легко доступными. Особенно ценны такие парафразы в толкованиях святых отцов, потому что благодать Св. Духа, действовавшая в них, ручается за то, что их то или иное понимание текста Свящ. Писания высказано без повреждения мысли подлинника.

Наши русские ученые-экзегеты нередко пользуются простыми парафразами вместо толкования в собственном смысле или в качестве его пропедевтического введения или заключительной части. Некоторые догадались это сделать графически, что дает особую наглядность и отчетливость в разграничении мыслей, входящих в состав парафразы. Так стал делать, например, М. Муретов, за ним о. П. Флоренский. Для образца приведу из трактата последнего «Не восхищение непщева...»²⁴² оригинальный парафраз на труднейшее место всего Свящ. Писания – Флп. 2, 6–8.

«'Ος, то есть Христос Иисус.

`Εν μορφη Θεου υπαρχων – пребывая, то есть поскольку, так как ибо пребывал в сущности Божественной (и, следовательно, не нуждался в возвышении, не нуждался в том, чтобы взять Себе, усвоить Себе сущность Божественную), ουχ αρπαγμον – то не видел в этом Своем равенстве Богу экстатического акта, или другими словами, в равенстве Своем Богу не усматривал для Себя того возвышения над Своею природою, которое мечтают получить чрез экстаз мистики (ибо – можно повторить мысль предыдущего предложения – ибо не для чего было Христу добиваться экстатически того, что было Его неотъемлемым свойством онтологически, а именно пребывать в сущности Божественной). `Αλλα εαυτον εκενωσεν – но Себя умалил, или: но, совершенно наоборот, то есть вопреки тому, что обычно бывает в экстазе, где человек хочет подняться над своею природою, Христос Себя умалил. Чем же? – Μορφην δουλου λαβων – взяв зрак раба, то есть тем, что взял на себя существо рабье в отношении к Его собственной Божественной природе, – тем, что восприял естество тварное (взял – значит не переставал пребывать, υπαρχειν, – εν μορφη Θεου, не оставил, да и не мог оставить сущности Божественной. Умаление, κενωσις, в том и состояло, что Господь взял еще зрак рабий, а не в укорочении или ослаблении зрака Божественного).

Εν ομοιωματι ανθρωπων γενομενος– так что стал подобным человекам (в прямой противоположности экстатическому преображению ума, ибо там, если бы кто, будучи человеком, захотел отдаться экстазу, то он искал бы равенства Богу и полагал бы в сердце своем: «Будете, как боги». В данном же случае Христос, будучи Богом, чрез κενοσις стал подобен человекам). Και σχηματι ευρεθεις ως ανθροπος – и, следовательно, внешний вид Его оказался, как вид человека. И т. д.»

Библейские комментарии и данные различных наук

Ничьим мнением не должно пренебрегать, а из всего постараться извлекать пользу по пословице: один ум – хорошо, а два – лучше. В первую голову здесь, конечно, надо поставить святоотеческие толкования, затем наших отечественных православных ученых-богословов, а потом и всех прочих, начиная с еретиков, занимавшихся Свящ. Писанием, и ученых, не занимавшихся им.

Здесь мы сталкиваемся с вопросом, насколько можно и должно пользоваться учеными изысканиями и техническими сведениями внешних наук. К этому приводят все вышеизложенные пункты, которые не иначе теперь разрабатываются, как научным путем. Об этом я уже говорил²⁴³, еще буду говорить²⁴⁴ и теперь скажу несколько слов. Уж очень остро переживается современными людьми вопрос о дозволительности пользования внешними науками.

Вся же искушающе, добрая держите (1Фес. 5, 21), – говорит апостол. Если мы по своему званию, состоянию, положению, наконец, Промыслом или попущением Божиим познакомились с премудростью мира сего в ее лучших или худших сторонах, то все употребим на пользу исследования Свящ. Писания – и науку, и литературу, и искусство.

Смиримся и оплачем свой образ жизни, столь не похожий на образ жития святых, которые смогли отречься от всякого образа мира сего, ибо он преходит (1Кор. 7, 31), и вдаться в чистое изучение божественных словес без всяких подпорок и подмог человеческого знания и разумения, которые смели открытым лицом взирать на славу Божию (2Кор. 3, 18). Нам, которым постоянно приходится иметь дело с неверующими и сомневающимися, которым всегда нужно быть готовыми, чтобы дать надлежащий ответ и слово о своем уповании (1Петр. 3, 15), при неимении чудодейственной благодати, довлеет идти путем делания, растворенного смирением. Вырвем оружие из рук этих людей и поразим их им же, покажем несостоятельность их мнений, заимствуя доказательства их неправомыслия и своей истины в их же сочинениях. Да потом, занятия внешними науками и отыскивание в них зерен истины или принятие их в готовом виде в специальном сочинении для душ, еще неокрепших, слабых, недавно еще ставших ходить или еще не отвыкших от костылей мирской образованности, эти отборные сорта той духовной пищи, которой они привыкли питаться, будут приятны. «Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла», а для нас, «младенцев», «нужно молоко, а не твердая пища» (Евр. 5, 12, 14). Священное Писание и даже творения святых отцов часто бывают слишком глубоки и таинственны в самых простых вещах для еще недавно к ним обратившихся. Им полезно говорить об его (Писания) истинах на том языке и в тех формах, к которым они уже привыкли. После этого, когда таким образом мы, достаточно изучив эти внешние данные науки, исчерпаем и поймем их до дна (впрочем, для того чтобы узнать вкус вина в бочонке, не требуется весь его выпить) и, не утолив жажды, захотим, наконец, припасть запекшимися от жара страстей устами к чистому и непосредственному Источнику живой веры и нетленной жизни, тогда сами собой для нас сделаются приятны и необходимы прямые изречения святых отцов и самого Писания. Тогда душа сама удивится, как она могла находить удовольствие во всех украшениях этого внешнего мирского знания, такого голого и пустого, и как она не видела сладости в чистых невозмутимых водах Божественного Слова.

Посему, пока мы не пришли еще в совершенство, будем изучать науку без увлечения и в меру, никак не выпуская из своих глаз и сердца главной цели – спасения своей души и того, что ей придется дать на Страшном Суде ответ за каждое свое слово; лучше будем изучать предметы научные на пользу богословия (лучше бы сказать Церкви), чем предметы страстей на погибель свою и других.

Исходя из этих соображений, читающий Библию может привлекать к уяснению ее, кроме всех наук чисто богословских, и философию (с соподчиненными: метафизикой, психологией, логикой, этикой и прочими), и историю с археологией и географией (историю в собственном смысле, теорию и философию истории и географии, египтологию, ассириологию и прочее), и филологию (с входящими в нее лексикологией, этимологией, морфологией, фонетикой и прочим, главным образом, еврейского, арабского, сирийского, клинописного, греческого, латинского и других языков), и математику (дифференциальное и интегральное исчисления, теорию вероятностей), и физику, и химию, и геологию с палеонтологией (доисторической археологией, антропологией, этнографией), и медицину (с анатомией, физиологией, гигиеной, патологией, гинекологией), и литературу, и прочее и прочее.

Но «не на всем по порядку надобно останавливаться умом, – говорит св. Василий Великий²⁴⁵, – ибо и пчелы не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие сядут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы, если целомудренны²⁴⁶, собрав из сих произведений, что нам свойственно и сродно истиною, остальное будем проходить мимо... Поэтому в самом начале нужно рассмотреть каждую из наук и приспособить ее к цели».

Для самого ученейшего из ученых, Василия Великого, как рассказывает о нем его ближайший друг св. Григорий Богослов²⁴⁷, «науки словесные были посторонним делом, и он заимствовал из них то одно, что могло споспешествовать нашему любомудрию»²⁴⁸. Равным образом «из астрономии, геометрии и науки об отношении чисел изучив столько, чтобы искусные в этом не могли приводить его в замешательство, отринул он все излишнее, как бесполезное для желающих жить благочестиво»²⁴⁹. Изучал и медицину, тем более, говорит св. Григорий Богослов, что изучение этой науки «соделали для него необходимым и собственные телесные недуги, и хождение за больными».

Но опять-таки и здесь сумел извлечь то, что относилось и к «любомудрию»²⁵⁰. И вместе с этим нельзя было назвать познания его дилетантскими, поверхностными. «Каждую науку изучил он до такого совершенства, как бы не учился ничему другому. Так изучил он все, как другой не изучает одного предмета»²⁵¹.

Так обстоит дело. Но как определить для каждого границу глубины в изучении наук и одновременно критического отношения к ним, сказать здесь невозможно. Это зависит от многих скрытых (промыслительных) и внешних причин. Ведь и данный пример из жизни св. Василия Великого не является, в сущности, доказательством дозволительности всем и каждому заниматься наукой во всех ее разветвлениях. И тот же св. Василий, который с таким жаром и прилежанием изучал науки, когда был студентом афинской Академии, писал в зрелом возрасте, уже будучи епископом, своему бывшему учителю, профессору и тогдашнему светилу красноречия Ливанию, что он бросил уже занятия изящной классической литературой и сменил их на более достойные. «Я теперь, – пишет Василий²⁵², – беседую с Моисеем, с Илиею и с подобными им блаженными мужами, которые пересказывают мне свои мысли на грубом языке: и что у них занял, то и говорю. Все это верно по мыслям, но не обделано по слогу, как видно и из сего самого письма. Ибо если и выучился я чему у вас, то забылось это со временем». Таким образом, занятия Свящ. Писанием были для Василия Великого и для бесчисленного сонма всех иных подвижников славнейшим делом, пред которым ничто вся наука²⁵³.

Итак, закончу тем, с чего начал. Если кто может отказаться от образования в пользу чистого созерцания, то есть подвигов и молитвы, – честь и хвала ему. (Не за неграмотность, тьму и невежество я стою, но за замену их непосредственно светом Христова Разума и явлением духовной силы, 1Кор. 2, 4, 16. Различать!) Если кто не может – пусть занимается премудростью мира сего, но только пусть посвящает труд свой Христу и Церкви, выискивая в кучах культурного мусора блестки духовного золота²⁵⁴. А кто в силах совместить то и другое – но, кажется, нет в нынешнем веке таких людей! – тот выше всякого определения, не только моего.

VI. Экзегезис и его история

Понятие о нем уже дано было выше²⁵⁵. Теперь перейдем к историческим формам его существования. Конечно, я не могу здесь излагать полную последовательную историю толкований на Свящ. Писание, начав с первых времен христианства и окончив ее нынешними днями. Для этого надо бы написать несколько специальных томов. Я могу только указать на отдельные моменты в этой истории, в частности сказать несколько слов о ее начале. Это тем более необходимо, что принципы, положенные в основу методологий этих христианских толкований, проходят осевым стержнем чрез всю историю экзегетики до наших дней. И не может быть иначе. Впрочем, нужно оговориться. По причине постепенного умаления духовного разума в людях, одна школа толкования, как увидим ниже, требующая от человека большого духовного опыта и познания тайн сокровенных вещей, должна была уступать с ходом столетий свое место другой, более подходящей для новоначальных. А куда это дело зайдет при конце века, один Бог знает.

Итак, как началась эта история?

Начало экзегетической науке было положено в Александрии, которая была центром древнего языческого просвещения и отдельных наук – словесных, математических и философских²⁵⁶. Здесь со времен еще апостольских открылось²⁵⁷ христианское училище (διδασκαλειον ιερων λογον), училище огласительное (το της κατηχησεος διδασκαλειον)²⁵⁸, – первоначальное зерно наших современных духовных академий и богословских институтов. Это училище прославилось благодаря своим выдающимся ученым богословам и философам своего времени. Ряд их начинается с Афинагора и Пантена (189–195 гг.), загорается особенным блеском таланта у Климента и достигает высшей точки своей славы при его преемнике Оригене.

Направление, которое давали читаемым здесь лекциям и наукам указанные мужи и их преемники – св. Дионисий, св. Пиерий, св. Петр и другие, – отличалось аллегоризмом. Правда, не все из них разделяли мнения друг друга, например, св. Петр не одобрял крайних увлечений Оригена, доведших последнего до еретических мнений²⁵⁹, но в общем, направление было целостное, как в отношении разных богословских наук, так, в особенности, и в отношении Свящ. Писания, что нас здесь и интересует.

Это созерцательное направление легло в основу и сделалось отличительной чертой особого толкования Библии – мистического. Впоследствии оно особенно процветало у египетских отцов-аскетов, но никогда не пренебрегалось и всеми другими подвижниками, которые находили с его помощью ответ на все сокровенные свои думы, недоумения и чаяния.

Последнее обстоятельство разъясняет и выставляет в истинном свете многие темноты и просто фальшивые положения современной экзегетической науки. Обычно дело понимают так, что потому аллегорический метод толкования впервые зародился в Александрии, что самое христианство нашло здесь готовую почву для принятия этого уклона. И ссылаются при этом на существование здесь раньше философской школы созерцательного направления (Аристовул²⁶⁰, Филон²⁶¹). Но это не так, или, лучше сказать, это только внешняя сторона дела, показывающая, почему именно здесь сперва появился аллегоризм; действительные же причины лежат глубже. Не только в Египте, который в то время вмещал в своих пустынях десятки тысяч самоуглубленных монахов-созерцателей, но и нигде в других местах никакой аллегорический метод не привился бы, если бы не находил себе в душе подвижника отклика и особого созвучия. Нельзя дело представлять так, что кому-то пришло в голову приспособить мистицизм, зародившийся в недрах платонизма, гностицизма и прочего, к христианству, другому это понравилось, третий это синтезировал – и пошло дело в ход. Святые ни у кого ничего не заимствовали, разве только у самого Христа и Его апостолов (Мф. 13, 11; 1Кор. 10, 4; Гал. 4, 22–31).

Итак, не потому, что существует аллегорическая школа толкования, появился (совершенно случайно) символический смысл Библии, достойный всякого порицания, но так как присущ Свящ. Писанию скрытый, таинственный смысл, то он нашел для себя и достойных выразителей и толкователей. Таков должен быть ход рассуждений²⁶².

В конце III века в Антиохии (Сирийской) открылось новое учреждение по толкованию Свящ. Писания и с новым направлением. Главным организатором его был священномученик Лукиан²⁶³. Во втором периоде своего существования (370–430 гг.) школа эта дала тоже несколько славных имен, из них достаточно упомянуть всем известные Диодора Тарсийского, Иоанна Златоустого, Феодора Мопсуетского, Исидора Пелусиота. К сожалению, некоторые из многих представителей этой школы, «прилагая философию к объяснению веры, при всех талантах и даже при искреннем благочестии, не удержались в пределах законного употребления разума и не избежали ошибок»²⁶⁴. Направление в Антиохии было, в противоположность александрийскому аллегорическому, реальное, придерживающееся буквы при толковании Свящ. Писания. Здешние экзегеты построили свою ерминевтику на строгих основах формальной логики, грамматики и истории. Таким образом, они являются предшественниками и учителями нынешних ученых толкователей, предпочитающих рационалистические методы всяким другим. Впрочем, сами антиохийцы не отрицали вконец прообразовательный смысл Писания, а только не давали ему никакого предпочтения перед буквальным²⁶⁵.

В результате, как выше в общих словах и было выяснено, мы должны для себя вывести следующие поучительные положения. Во-первых, нужно избегать крайностей исключительно мистического толкования Библии. Для тех, кто совершенно отрешился от мира и ушел в чистое созерцание, может быть, и можно ограничиться последним, но не для нас. Во-вторых, стыдно, недостойно нам и суживать рамки исследования текста Свящ. Писания, изучая в нем только данные исторические, географические, археологические, ботанические, зоологические, космологические и т. д., чем наполнен, например, хотя бы замечательный в общем словарь по Священному Писанию Вигуру²⁶⁶. Да не один он, а и все другие. Истина, как всегда, лежит посередине: сия же подобаше творити, и онех не оставляти (Мф. 23, 23).

Вместо дальнейшей истории экзегетики, не имеющей для подвизающихся практического значения, я приведу лучше список истолковательных трудов (исключая учебники) на всю Библию. Список этот я ограничу переведенными на русский язык святыми отцами и русскими православными богословами. (Само собой разумеется, будет указано не все, а только главное.) Что же касается до остальной (иностранной) экзегетической литературы, то, чтобы приводить ее, не может быть и речи.

Даже одни имена толковников за всю историю христианства не могли бы поместиться на пространстве тех страниц, которые я могу отвести для этого дела. Достаточно сказать, что, по подсчету Лелонга ²⁶⁷ – знаменитый французский библиограф. Ему принадлежит ученейший труд по исследованию изданий Свящ. Писания под заглавием: Bibliotheca sacra, seu syllabus omnium ferme Sacrae Scripturae editionum ac revisionum secundum seriem linguarum quibus vulgatae sunt, notis historicis et criticis illustratus, adjunctis praestantissimis codicibus manuscriptes. Paris, 1902. Последнее издание, дополненное Б. Х. Masch'eм и превосходящее все предыдущие (числом пять), появилось в шести томах, 1778–1790.) , до начала XVIII века (Лелонг впервые издал свой труд в 1702 г.) больше чем 1200 иудеев и христиан толковали специально одно только Пятикнижие Моисея, не считая еще большего количества ученых, изъяснявших последнее в общих трудах по библейской науке ²⁶⁸. Что же говорить о всемирной толковательной литературе на всю Библию! Поучительно разве только упомянуть здесь о колоссальных, прямо бесчисленных, трудах по толкованию Библии, вышедших из стен различных католических монашеских орденов ²⁶⁹ / Vigouroux. Dictionnaire de la Bible...)

А у нас что?! Как не вспомнить слов Христа из Мф. 12, 41–42 и многих других, еще более острых.

Святоотеческие толкования на всю Библию целиком не сохранились, но они были. Однако от таких гениальных экзегетов, как св. Иоанн Златоуст на Востоке, блаж. Иероним на Западе и других, остались значительные части.

У нас на русском языке существует Толковая Библия, или комментарий на все книги Свящ. Писания Ветхого и Нового Завета, с иллюстрациями, под редакцией А. Лопухина, в 12 томах (СПб., 1914).

На отдельные книги Свящ. Писания можно указать следующие толкования.

Ветхий Завет

1. Пятикнижие Моисея. Св. Василий Великий («Шестоднев»), св. Григорий Нисский, св. Иоанн Златоуст, св. Ефрем Сирии и др.

Филарет, митр. Московский. Записки, руководствующие к основательному разумению Книги Библия. М., 1867; Властов Г. Священная Летопись первых времен мира и человечества как путеводная нить при научных изысканиях. Т. 1–3 с картою и рисунками. 1879; Виссарион, еп. Толкование на паремии. Т. 1. СПб., 1894.

2. Книга Иисуса Навина. Св. Ефрем Сирии, блаж. Феодорит, Ориген и др.

Законченных толкований нынешнего времени на эту книгу нет. Несколько отрывков истолковано у Г. Властова. Священная Летопись... Т. 4. СПб., 1893.

3. Книга Судей. Св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит, блаж. Августин.

О русской толковательной литературе на эту книгу приходится сказать то же, что и про книгу Иисуса Навина. Отрывки объяснены у проф. И. Троицкого. Религиозное общественное и государственное состояние евреев во время Судей. СПб., 1886.

4. Книга Руфь. Блаж. Феодорит.

Статья «Библейские женщины» / Православное Обозрение, 1889.

5. Первая и Вторая книги Царств. Св. Иоанн Златоуст, св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит.

На русском языке толковательных трудов нет.

6. Третья и Четвертая книги Царств. Из святых отцов те же. Экзегетических монографий у нас нет.

7. Первая и Вторая книги Паралипоменон. Блаж. Феодорит. На русском языке и здесь никто ничего не изъяснил.

8. Первая книга Ездры. Интерес к этой книге ни в ком еще у нас не возбудился.

9. Книга Неемии. Нужно сказать то же.

10. Книга Есфирь. У православных экзегетов нет объяснений и на эту книгу. А у инославных, кстати сказать, много.

11. Книга Иова. В святоотеческий период книгу Иова толковали 24 греческих ученых отцов и толковников. В настоящее время сохранились лишь отрывки из святых Ефрема Сирина, Августина, Иеронима и др.Троицкий Н. Книга Иова. Последовательное изъяснение славянского текста. Тула, 1880.

12. Псалтирь. По подсчету трудолюбивых инославных экзегетов Калмета и Лелонга, уже в XVIII веке толковательная литература на Псалтирь определялась тысячами. Из отеческих толкований остались отрывки или краткие комментарии святых Афанасия Великого, Василия Великого, Иоанна Златоуста, блаж. Феодорита, Кирилла Александрийского, Амвросия Медиоланского и др.

Арсений, митр. Киевский. Толкование на первые двадцать шесть псалмов. Киев, 1873; Ириней, архиеп. Псковский. Толкование на Псалтирь. М., 1903; Палладий, еп. Сарапульский. Толкование на псалмы. Вятка, 1874; Вишняков Н., прот. Толкование на Псалтирь (Введение, Пс. I-XXXV). СПб., 1880–1891. Феофан Затворник, еп. Псалом сто семнадцатый. М., 1891.

Богословы из мирян ни одной лепты не внесли в сокровищницу толкований Псалтири.

13. Книга Притчей. Св. Василий Великий, блаж. Августин. Виссарион, еп. Толкование на паремии. Т. 2. СПб., 1894.

14. Книга Екклесиаста. Св. Григорий Нисский, блаж. Иероним. Олесницкий М. Книга Екклесиаста. Киев, 1873.

15. Песнь Песней. Св. Григорий Нисский, блаж. Феодорит.

У наших богословов никакого комментария на эту величайшую по духовному замыслу и богословию книгу не существует.

16. Книга пророка Исаии. Св. Василий Великий, св. Кирилл Александрийский, св. Иоанн Златоуст, св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит, блаж. Иероним и др.

Якимов И. Толкование на Ветхий Завет. Вып. 5. Толкование на книгу св. пророка Исаии (гл. I-XII). СПб., 1883; сто же. Толкование... Вып. 6. Толкование на гл. XIII-XXXIV. СПб., 1885; Якимов И., Елеонский Ф., Троицкий И. То же. Вып. 9. Толкование на гл. XXXV-XLVIII. СПб., 1893; Троицкий И. Толкование на гл. XLIX-LXVI. СПб., 1895; Петр, еп. Объяснение книги св. пророка Исаии в русском переводе, извлеченное из разных толковников. Т. 1–2. М., 1887; Властов Г. Священная Летопись. Т. 5. Пророк Исаия. Ч. 1 и 2. Вступление и толкования. СПб., 1898 и др.

17. Книга пророка Иеремии. Св. Ефрем Сирин, Кирилл Александрийский, св. Иоанн Златоуст, блаж. Феодорит, блаж. Иероним и др.

Якимов И. Толкование на Ветхий Завет. Вып. 1–2. Толкование на книгу пророка Иеремии. СПб., 1879–1880.

18. Плач Иеремии. Св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит, Ориген.

Благовещенский М. Книга Плач. Опыт исследования исагогико-экзегетического. Киев, 1889.

19. Книга пророка Иезекииля. Св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит, блаж. Иероним и др.

На всю книгу толкований нет. Глава 1 истолкована М. Скабаллановичем (Мариуполь, 1904) и А. Рождественским (СПб., 1895); 37, 1–14 объяснено В. Арсеньевым (Радость Христианина. Кн. 5 и 8. 1894).

20. Книга пророка Даниила. Св. Ефрем Сирин, св. Иоанн Златоуст, блаж. Феодорит и др.

Рождественский А. Откровение Даниилу о семидесяти седминах. Опыт толкования 24–27 стихов девятой главы книги пророка Даниила. СПб., 1896; Разумовский А. Св. пророк Даниил и его книга. СПб., 1891 и др.

21. Книга пророка Осии. Св. Кирилл Александрийский, св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит, блаж. Иероним.

Палладий, еп. Сарапульский. Толкование на книгу св. пророка Осип. Вятка, 1872; Бродович И. Книга пророка Осии. Введение и экзегезис. Киев, 1901.

22. Книга пророка Иоиля. Святоотеческие труды те же. Палладий, еп. Толкование на книгу пророка Иоиля. Вятка, 1872; Добронравов Н. Книга пророка Иоиля. М., 1885.

23. Книга пророка Амоса. Святоотеческие труды те же. Палладий, еп. Сарапульский. Толкование на пророка

Амоса. Вятка, 1873; Юнгеров П. Книга пророка Амоса. Введение, перевод и объяснение. Казань, 1897.

24. Книга пророка Авдия. Святоотеческие труды те же. Рыбинский В. Книга пророка Авдия. Киев, 1909.

25. Книга пророка Ионы. Святоотеческие труды те же. Соловьев И., прот. О книге пророка Ионы. Опыт исагогико-экзегетического исследования. М., 1884.

26. Книга пророка Михея. Святоотеческие труды те же. Антоний, архиеп. Харьковский. Толкование на Ветхий Завет. Вып. 7. Толкование на книгу св. пророка Михея. СПб., 1891.

Юнгеров П. Книга пророка Михея. Библиологическое и экзегетическое исследование. Казань, 1890.

27. Книга пророка Наума. Святоотеческие толкования те же.

Симашкович М., впоследствии Митрофан, митр. Донской. Пророчество Наума о Ниневии. Экзегетическое исследование с очерком истории Ассирийского государства и историко-критическим решением вопроса о происхождении книги пророка Наума. СПб., 1875.

28. Книга пророка Аввакума. Святоотеческие толкования те же.

Варфоломей, еп. Книга пророка Аввакума. Введение и толкование. Сергиев Посад. 1913.

29. Книга пророка Софонии. Святоотеческие толкования те же.

Тюрин И. Книга пророка Софонии. Историко-экзегетическое исследование. Сергиев Посад, 1897.

30. Книга пророка Аггея. Святоотеческие толкования те же. Виноградов Н., свящ. Книга пророка Аггея. Исагогико-экзегетическое исследование. Сергиев Посад, 1914.

31. Книга пророка Захарии. Святоотеческие толкования те же.

Рождественский Д., прот. Комментарий на книгу пророка Захарии. СПб., 1911. Обширное введение к этому толкованию составляет магистерская диссертация того же автора: Книга прор. Захарии. Исагогическое исследование. Вып. 1. Введение. Писатель и его время: анализ содержания Книги. Сергиев Посад, 1910.

32. Книга пророка Малахии. Святоотеческие толкования те же.

Тихомиров П. Пророк Малахия. Исследование. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1903.

33. Книга Товита.

На отдельные места давали толкования святые Киприан Карфагенский, Амвросий Медиоланский и др.

В отечественной литературе эту книгу никто не изъяснял.

34. Книга Иудифь. Толкований нет.

35. Вторая книга Ездры. На отдельные места давали объяснения св. Киприан, блаж. Августин, Ориген.

У нас никто не изъяснял эту книгу.

36. Книги Маккавейские. Св. Григорий Богослов, св. Григорий Нисский, св. Иоанн Златоуст и другие толковали отдельные места.

У нас этими книгами не занимались.

37. Книга Премудрости Соломона. Из отеческих толкований ничего не дошло, из собственных – ничего не сделали.

38. Книга Премудрости Иисуса Сына Сирахова. См. предыдущее примечание.

39. Книга пророка Варуха. Блаж. Феодорит. У нас – не толковали.

40. Послание Иеремии. Толкований нет.

41. Третья книга Ездры. Толкований нет.

Новый Завет

42. Предварительно следует упомянуть об общих толкованиях на Четвероевангелие: Барсов М. Сборник статей по истолковательному и назидательному чтению Четвероевангелия. Т. 1–2. СПб., 1893; Гладков Б. Толкование Евангелия. СПб., 1913.

Евангелие от Матфея. Св. Иоанн Златоуст, блаж. Иероним, блаж. Феофилакт и др.

Михаил, еп. Толковое Евангелие. Кн. 1. Евангелие от Матфея на славянском и русском наречии, с предисловием и подробными объяснительными примечаниями. Киев, 1912; Никон, архиеп. Листки по Евангелию от Матфея. Троицкие Листки. Вып. XXI-XXV. Свято-Троицкая Сергеева Лавра, 1896–1899.

43. Евангелие от Марка. Блаж. Феофилакт. Михаил, еп. Толковое Евангелие. Кн. 2. Евангелие от Марка и от Луки. Киев, 1903; Гладков Б. Толкование...

44. Евангелие от Луки. Блаж. Феофилакт.

Русскую экзегетическую литературу см. в предыдущем примечании.

45. Евангелие от Иоанна. Св. Иоанн Златоуст, св. Кирилл Александрийский, блаж. Феофилакт и др.

Михаил, еп. Толковое Евангелие. Кн. 3. Евангелие от Иоанна. Киев, 1905; Властов Г. Опыт изучения Евангелия св. Иоанна Богослова. Т. 1–2. СПб., 1887.

46. Деяния св. апостолов. Св. Иоанн Златоуст, блаж. Феофилакт.

Михаил, еп. Толковый Апостол. Кн. 1. Деяния св. апостолов на славянском и русском наречии с предисловием и подробными объяснительными примечаниями. Киев, 1897; Никанор, еп. Толковый Апостол. Часть 1. Объяснение книги Деяний св. апостолов и Соборных Посланий. СПб., 1905.

47. Общие истолковательные труды на все соборные послания: Михаил, еп. Толковый Апостол. Кн. 2. Соборные Послания св. апостолов. Киев, 1890; Никанор, еп. Толковый Апостол. Зефиров Н., прот. Общедоступное объяснение апостольских посланий. Т. 1. Соборные Послания. Могилев, 1911; Толкования Соборных Посланий св. апостолов. Перевод с греческого. Житомир, 1909.

Послание апостола Иакова. Блаж. Феофилакт.

Георгий, еп. Соборное Послание св. апостола Иакова. Опыт исагогико-экзегетического исследования. Киев, 1901; Теодорович Н. Толкование па Соборное Послание св. апостола Иакова. Вильна, 1897.

48. Первое Послание апостола Петра. Блаж. Феофилакт.

Систематических ученых толкований нет. Есть брошюры: Георгий, еп. Изъяснение труднейших мест Первого Послания апостола Петра, 1912.

49. Второе Послание апостола Петра. Блаж. Феофилакт. О русской толковательной литературе см. предыдущее примечание.

50. Первое Послание апостола Иоанна Богослова. Блаж. Феофилакт.

Сагарда Н. Первое Соборное Послание святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Исагогико-экзегетическое исследование. Полтава, 1903.

51. Второе Послание апостола Иоанна Богослова. Блаж. Феофилакт.

У нас толкований нет.

52. Третье Послание апостола Иоанна Богослова. См. предыдущее примечание.

53. Послание апостола Иуды. См. предыдущее примечание.

54. Все почти послания апостола Павла («К Евреям» начато, но не докончено) капитально истолкованы епископом Феофаном (Затворником). Для порядка надо здесь упомянуть: Никанор, еп. Толковый Апостол. Ч. 2–3. Объяснение Посланий апостола Павла. СПб., 1904–1905; Зефиров Н., прот. Общедоступное объяснение... Т. 2. Послания св. апостола Павла к Галатам, Ефесянам, Филиппийцам, Колоссянам, 1 и 2 Солунянам. Могилев, 1912. К Римлянам. Св. Иоанн Златоуст, св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит, блаж. Феофилакт и др. У нас толкований нет.

55. Первое к Коринфянам. Св. Иоанн Златоуст, св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит и др.

Специальных экзегетических монографий у нас нет.

56. Второе к Коринфянам. См. предыдущее примечание.

57. К Галатам. Св. Иоанн Златоуст, св. Ефрем Сирин, блаж. Феодорит, блаж. Иероним и др.

Филарет, архиеп. Черниговский. Опыт объяснения на Послание апостола Павла к Галатам. Чернигов, 1862; Галахов И., прот. Послание св. апостола Павла к Галатам. Казань, 1897.

58. К Ефесянам. Святоотеческие толкования те же. Богдашевский Д., проф. (впоследствии еп. Василий).

Послание св. апостола Павла к Ефесянам. Исагогико-экзегетическое исследование. Киев, 1904.

59. К Филиппинцам. Святоотеческие толкования те же. Назарьевский Н. Послание св. апостола Павла к Филиппийцам. Опыт исагогического и экзегетического исследования. Сергиев Посад, 1893.

60. К Колоссянам. Святоотеческие толкования те же. Мухин Н. Послание св. апостола Павла к Колоссянам.

Опыт исагогнко-экзегетического исследования. Киев, 1897.

61. Первое к Фессалоникийцам. Святоотеческие толкования те же.

Титов Ф., свящ. Первое послание апостола Павла к Фессалоникийцам. Опыт исагогико-экзегетического исследования. Киев, 1893.

62. Второе к Фессалоникийцам. Святоотеческие толкования те же.

Страхов В., прот. Второе послание св. апостола Павла к Фессалоникийцам. Исагогико-экзегетическое исследование. Сергиев Посад, 1911.

63. На пастырские послания целиком писал объяснения, кроме еп. Феофана, еще Никанор, архиеп. Казанский. Общедоступное объяснение посланий св. апостола Павла к Тимофею, Титу и Филимону. СПб., 1902; Троицкий. Послания св. апостола Павла к Тимофею и Титу. Казань, 1884; ср. еще: Толкование для пастырей пастырских посланий апостола Павла к Тимофею и Титу. Киев, 1887.

64. Первое к Тимофею. Святоотеческие толкования те же. Полянский П. Первое послание св. апостола Павла к Тимофею. Опыт историко-экзегетического исследования. Сергиев Посад, 1897.

65. Второе к Тимофею. Святоотеческие толкования те же. Отечественных толкований нет.

66. К Евреям. Св. Иоанн Златоуст, блаж. Феодорит.

VII. Несколько страниц из истории происхождения и существования Библии.

Нынешнее число, наименование и разделение книг Свящ. Писания

Прежде чем знать, как написались и составились книги Свящ. Писания, нужно православному христианину знать их число и наименование. И знать не как-нибудь, а так, как приняла это святая Церковь.

Итак, всех книг «древнейшей еврейской мудрости»²⁷⁰, то есть Ветхого Завета, двадцать две, по числу букв еврейского алфавита²⁷¹.

Чтобы понять известные слова Христа у евангелиста Луки (24, 44), сказанные ученикам: «Вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах» (ср.: Мф. 5, 17; 7, 12; Лк. 20, 42 и др.), нужно знать, что эти 22 книги не такое имеют разделение в еврейской Библии, как в греческой, славянской и русской. Иудеи при разделении руководствовались степенью важности и значения отдельных книг, а в переводе греческом или славянском за принцип деления взята однородность их содержания. Оттого еврейская Библия разделяется на три главных отдела: Закон (תורה, тора), Пророки (נביאיס, невиим) и Писания (כתוביס, кетувим: агиографы); последний отдел, ввиду того что на первом его месте стояла Псалтирь, в которой находится большинство мессианских пророчеств (сравнительно с прочими книгами этого же отдела), назывался, как видно из приведенных слов Христа, еще «Псалмами». Греко-славянская же Библия имеет четыре отдела, состоящих из книг законоположительных, исторических, учительных и пророческих.

Наглядно число канонических книг и разделение их видны из следующей таблицы:

Остальные книги считаются неканоническими. Таковы: исторические – Вторая Ездры, Товит, Иудифь, Первая, Вторая и Третья книги Маккавейские; учительные – книги Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова; пророческие Послание Иеремии, Варух и Третья Ездры. Кроме того, неканоническими считаются следующие отделы в канонических книгах: псалом 151, молитва Манассии (в конце Второй книги Паралипоменон); 3, 25–95; главы 13 и 14 книги пророка Даниила и 1, 1; 3, 13; 4, 17; 5, 1–2; 8,12; 10, 3 книги Есфирь, то есть стихи, которых нет в еврейском тексте.

Неканонические книги, хотя составляют часть Свящ. Писания, то есть включаются в список богодухновенных книг, однако не богодухновенны. Правилом 85 святых апостолов они помещаются среди «чтимых и святых». Св. Афанасий Великий говорит про них, что их «установлено отцами читать вновь приходящим и желающим огласиться словом благочестия»²⁷³. Такое отношение к ним Церкви осталось и по сию пору²⁷⁴. Из них бывают обычно чтения (паремии) за великой вечерней, именно: из Премудрости Соломона, гл. 2–5, 10 и книги пророка Варуха, гл. 3–4; песнь отроков (Дан. 3, 24–90) ежедневно воспевается на утрени и служит канвой для всего разнообразия песней седьмой и восьмой канонов; молитва царя Манассии (2Пар. 36) читается на великом повечерии и т. д. Итак, если неканонические книги годны для назидания верующих в Церкви, то отпадает вопрос о полезности их домашнего употребления. Презирать их нельзя.

В Новом Завете 27 книг, и все они канонические. Они также делятся на законоположительные: четыре Евангелия (от Матфея, Марка, Луки, Иоанна); исторические: Деяния святых апостолов; учительные: семь соборных посланий (Иакова [1], Петра [2], Иоанна [3], Иуды [1]) и четырнадцать посланий апостола Павла (Римлянам, Коринфянам [2], Галатам, Ефесянам, Филиппийцам, Колоссянам, Фессалоникийцам [2], Тимофею [2] , Титу, Филимону, Евреям); пророческие: Откровение Иоанна Богослова.

Как они (книги) писались?

Писать евреи умели с глубокой древности (Исх. 5, 6157; 24, 4 и др.). Шрифт до вавилонского плена был у них схож с финикийским, а после него видоизменился постепенно в так называемый квадратный, то есть в тот, каким печатается и нынешняя Библия²⁷⁵. Акты общественного характера сперва писали на камнях, металлических пластинках, плитах (Исх. 39,30; Втор. 27,2–3; Иов. 19,24) особым железным резцом с алмазным наконечником (Иер. 17, 1). В частном быту использовали особые дощечки (Авв. 2, 2), употреблявшиеся еще во времена написания Нового Завета (Лк. 1, 63). Нет сомнения, что довольно рано евреи познакомились с папирусом, из которого египтяне приготовляли прекрасную бумагу (не в нашем, конечно, смысле)²⁷⁶. По крайней мере, из внешних источников мы знаем, что бумага из него настолько усиленно вывозилась за границу, что, говорят, в Древней Греции из-за этого даже писателей прибавилось, а у наших ученых, конечно, соответствующих исследований (Egger. De ['influence du papyrus egyptien sur le developpement de la litterature grecque). Св. Иоанн Богослов, очевидно, говорит о папирусе же (2Ин. 12).Что касается орудия письма, то оно было простое: кисточка или ручка из тростника (отсюда ее название – «трость», 3Ин. 13). Писали особыми чернилами черного (обычно), синего и красного цвета²⁷⁷. Для очинки ручки служил особый «перочинный ножичек» (Иер. 36, 33). Со временем с хрупким, легким папирусом стал конкурировать пергамент – особенным образом приготовленная кожа (козья обычно). Отсюда выражение апостола Павла в письме (послании) к Тимофею: «Принеси книги, особенно кожаные» (2Тим. 4, 13), то есть которые из пергамента, а не папирусные²⁷⁸. Внешний вид их, как и папирусов, – это свиток, намотанный на палку (Иер. 36, 2; Иез. 2, 9). На каждом конусе палки устраивался шарик, называвшийся «головой» (Пс. 39, 8)161. Выражение этого псалма «написано в голове (εν κεφαλιδι) книги» значит «во всей книге» или, лучше сказать, книгах Писания (pars pro toto)^{279 280}.

История библейского текста. Его неповрежденностъ

Ветхий Завет

История священного текста началась переменой древнего финикийского шрифта на квадратный, продолжением имела введение над- и подстрочных знаков взамен гласных букв, которых в еврейском языке нет, и словоразделение (начало чему было положено уже в глубокой древности) и завершилась окончательным разделением священных книг на самостоятельные отделы, главы и стихи.

Перемена шрифта нисколько не сказалась на неповрежденности текста Свящ. Писания²⁸¹. Во время Иисуса Христа, очевидно, было уже в синагогах в употреблении квадратное письмо (ибо только в нем йота, – иод, есть самая маленькая буква алфавита – Мф. 5, 18), и слова Господа подтверждают это.

Дальнейшая история текста показывает удивительную вещь: как иудеи всеми силами и изумительными трудами стараются сохранить от всякой порчи текст книг, которые обличают их в самом главном – отвержении Мессии, Христа Спасителя.

Филон говорит, что «из писаний Моисея, несмотря на их глубокую древность, никто не решился (и не решается) ни одного слова отнять, или изменить, или к ним прибавить»²⁸².

Иосиф Флавий простирает эту строгость на все ветхозаветные книги и ссылается на точное исполнение ее после Артаксеркса Лонгимана²⁸³. Действительно, соферимы²⁸⁴ (действовавшие с V века до Р. X. по II век по Р. X.) сосчитали, например, число строк и даже слов и букв в некоторых священных книгах; сосчитали, что в Книге Бытия находится 20780 слов и 78100 букв, что средняя буква во всем Пятикнижии это вав (ו) в слове אחון (Лев. 11, 42), а в Псалтири буква айн (ע) в слове מיער (Пс. 79/80, 14) и т. д. Это вызвало иронию даже среди иудейских ученых (например, Авен-Езра, один из самых знаменитых раввинов XII века, остроумно сравнивал этих исследователей текста с больным, который, желая узнать средство к исцелению себя, вместо того чтобы читать какую-нибудь медицинскую книгу, стал бы считать строки и листы в ней²⁸⁵), но это же явилось и средством предохранения священных книг от случайных изменений и ошибок переписчиков.

О неповрежденности библейского текста в талмудический период (III-VI в.) говорят также правила талмудистов, как надо переписывать священные книги.

Например, каждое слово необходимо сначала прочитать, потом громко произнести и уже потом писать; сокращений в словах не допускать; буквы во всей рукописи должны быть одной величины; писать священные свитки можно только природному еврею; перед началом писания должно молиться Богу, а когда приходится написать священное имя Божие, а тем более имя «Иегова», должно каждый раз произносить следующие слова: «Я желаю написать имя Божие, чтобы служило сие во славу Божию». Если эти слова хоть однажды не были произнесены, весь свиток терял священный, особенно синагогальный, характер. Написанный свиток тщательно, в течение 30 дней, испытывали сведующие люди, и если находили в нем хоть две или три ошибки, то не допускали к употреблению в синагоге.

Когда появились масореты (действовали с VII по XI в.), священный текст получил с их стороны особую защиту. В эпоху талмудистов Свящ. Писание читалось и объяснялось согласно преданию, то есть еще не было тогда ни гласных, ни определенной развитой пунктуации, какие существуют теперь. Да и не нужно было. Священный язык был еще живым, и достаточно было для избежания двусмысленности чтения взять только в подмогу несколько полугласных ( ע, י, ה, ו, א; они назывались «матерями чтения»). Как мы разбираемся в сложных титлах славянского языка, например: стъ» (свят), млрд iе (милосердие), evл ie (евангелие), првннк (праведник), и в пресловутых наших «Гамза», «ЕРП», «Прумп» и тому подобном, так и талмудисты разбирались в своих трехбуквенных корнях глаголов. Но с течением времени пришлось под весь библейский текст подвести вокализацию, далее поставить ударения, вообще снабдить текст Библии разными примечаниями, на основе того же предания. Эту задачу и выполнили масореты. (Отсюда же их наименование: от מסר, масар – передавать, вручать, завещать. Масора – предание). Таким образом они пересмотрели заново весь текст Библии и оградили его некими неподражаемыми для нынешних ученых изысканиями вплоть до подсчета букв во всей Библии, так что все ручаются за его (текста) полную чистоту и в эту эпоху²⁸⁶.

Если и остались какие-либо неправильности в нем, то это уже мелочи, о которых нет нужды и распространяться, поскольку ошибки масоретов всегда могут быть исправлены посредством древнейших и авторитетнейших переводов, как, например, перевода LXX (Семидесяти)²⁸⁷.

Дальнейший и последний этап в истории священного текста – разделение его на главы и стихи – еще более закрепил его неизменность и способствовал установлению понимания смысла Свящ. Писания, как хотели того его авторы²⁸⁸. А тексты, относящиеся ко времени с XI по XV век, то есть к периоду после составления масоры до изобретения книгопечатания, могут быть проверены уже по подлинным рукописям. Они сохранились до настоящего времени. Период же с изобретения книгопечатания до наших дней не требует для себя особых слов; всякому понятно, что теперь исказить текст невозможно, чтобы об этом сейчас же не закричали со всех сторон²⁸⁹.

Новый Завет

Хотя со времен Иисуса Христа и апостолов и не столько лет прошло, сколько со времени Моисея, но автографов тоже не сохранилось. Внешней причиной, очевидно, послужила хрупкость материала (папируса, да хотя бы и пергамента) при слишком частом употреблении священных книг.

Не сохранилось и первоначальных копий с автографов святых апостолов и евангелистов. О состоянии новозаветного текста в век мужей апостольских и немного позже мы можем заключать лишь на основании их цитат из Свящ. Писания. Но они не всегда точны, так как церковные писатели того времени нередко приводят места из Евангелия и Апостола на память²⁹⁰.

Относительно времени II-III веков по Р. X. проясняют отчасти вопрос древние переводы, особенно сирийские и латинские. Так, прежде всего ученые стараются собрать воедино²⁹¹ Диатессарон (Четвероевангелие) Татиана (ученика св. Иустина Мученика), чрез сирийский текст которого просвечивает подлинное Евангелие. Изучают пешито («простой»), тоже сирийский перевод Нового Завета²⁹², африканские переводы эпохи Киприана Карфагенского²⁹³ и другие.

Итак, хотя рукописей от всех этих времен не сохранилось, то обстоятельство, что священный текст мы можем читать по толкованию великих отцов Церкви, говорит о его неповреждённости.. По крайней мере, это можно сказать о списках Нового Завета, находившихся в руках православных.

Но существовали, как всегда, и еретики. И они повреждали новозаветный текст в своих злостных целях. Пришлось поэтому православным (в III-IV веках) позаботиться уже и о критическом издании священного текста. Начало этому положили неутомимый²⁹⁴ Ориген²⁹⁵, священномученик Лукиан Антиохийский и Исихий, епископ Александрийский. В синопсисе Афанасия говорится про Лукиана: «Он рассмотрел прежние переводы и еврейские книги и обращал тщательное внимание на то, чего недоставало или что было лишним, и все исправил в своем месте». Критическое издание текста сего отца поэтому очень ценилось в то время. Блаж. Иероним²⁹⁶ пишет: «Лукиан, муж знаменитейший, пресвитер Церкви Антиохийской, столько трудился над Писанием, что до сих пор некоторые экземпляры называются Лукиановыми». Подобную же работу совершил в Александрии Исихий. Но существо и методология этого труда для нынешней науки еще не ясны, и она строит о них только догадки²⁹⁷.

В период с IV по XV-XVI века история новозаветного текста может быть изучаема уже по подлинным рукописям. Но она еще не окончена, и рукописи еще в процессе изучения. Однако же и теперь мы имеем в руках научно и критически проверенный текст всего Нового Завета. Имеем, можно сказать, таким, каким он вышел из-под пера святых евангелистов-апостолов. Впервые в печатном виде полный текст Нового Завета увидел свет 10 января 1514 года (в так называемой Комплютенской Полиглотте), но в обращение пущен был только в 1522 году. Так что народ впервые, собственно, читал Эразмовское издание, вышедшее в феврале 1516 года в Базеле и тут же пущенное в обиход. С этих изданий много было перепечаток с некоторыми изменениями. Через 100 лет братья Эльзевиры выпустили в Лейдене или в Амстердаме семь последовательных изданий текста Нового Завета (1624 г., 1633 г., 1641 г., 1656 г., 1668 г., 1670 г., 1678 г.). В предисловии ко второму изданию (1633 г.) они в обращении к читателю высказали, не без рекламных целей, конечно, следующие слова, которым суждено было стать знаменательными и произвести важные последствия:

« Textum ergo habes nune ab omnibus receptum, in quo nihil immutatum aut corruptum damus» – «итак, ты имеешь теперь текст, всеми принятый, в котором мы не даем ничего измененного или испорченного».

Все, действительно, поверили этому утверждению и приняли текст как нечто непогрешимое и неприкосновенное. Существующий у нас русский (синодальный) перевод Нового Завета также сделан с этого же textus receptus. Но истина, конечно, требует исследования и других текстов. Это мы и имеем, как в новых заграничных изданиях Нового Завета, так и в своих отечественных. Из первых для сведения достаточно упомянуть об издании Хорта и Весткотта (1881 г.), Тишендорфа (1894 г., посмертно), Константинопольского патриархата (1904 г.), фон Содена (1911 г.) и других. К руководству же, понятно, нужно принимать из всех вышеуказанных только одобренные Церковью.

Что касается внешней истории текста и его наружного вида, то про нее нет нужды много говорить. Так же, как и в ветхозаветном тексте, знаки препинания, разделения слов, придыхания и прочее сперва находились в зачаточном состоянии. Нынешнее деление новозаветного текста – явление очень позднее. Деление его на главы первый сделал Стефан Лангтон, профессор Парижского университета, потом архиепископ Кентерберийский и кардинал († 1228 г.). Но это деление требовало еще усовершенствований и поправок. Между прочим, к последним приложил руку и кардинал Гуго де Сен-Шер (Hugues de Saint-Cher), которому Женебрар²⁹⁸ несправедливо приписал всю честь первоначального разделения Нового Завета на главы. Нынешнее разделение, как оно есть, произошло постепенно уже после них²⁹⁹.

На стихи разделил текст Нового Завета парижский типографщик Роберт Стефан. Первое издание с разделением на стихи было выпущено им в 1555 году. Текст был греко-латинский, а цифры стихов стояли на полях. В самый текст они были внесены уже через десять лет Феодором Бэзой. Однако мысль разделения на стихи не принадлежит Роберту; он имел предшественников³⁰⁰.

Библейские переводы

Изучающему Свящ. Писание необходимо быть знакомым с переводами его³⁰¹. Я приведу данные только о главнейших.

1. Перевод LXX

Перевод Семидесяти толковников, по древнему и об…

ДАЛЕЕ НЕКОТОРАЯ ЧАСТЬ ТЕКСТА ОТСУТСТВУЕТ

…1751 г.) при императрице Елисавете Петровне. Это издание – точная копия перевода LXX, в которой основной канвой, конечно, остался древний славянский. Но в нем еще довольно несовершенств, и для толкователя (различать от простого благочестивого читателя, имеющего целью личное спасение!) требуется прибегание к еврейскому и греческому подлинникам³⁰².

3. Русский перевод

История этого перевода грустного свойства, и в нескольких строках нельзя пытаться ее передать³⁰³. Достаточно сказать, что в результате ее мы имеем теперь так называемый синодальный перевод Библии (закончен был в 1875 г.) на русский язык, в котором за основу взят еврейский текст, но при освещении его греко-славянскими переводами (расположение глав и стихов, произношение собственных имен и т. п.). Перевод отличается точностью и даже буквальностью³⁰⁴.

Кроме вышеуказанных переводов необходимо упомянуть, хотя бы кратко, о еще некоторых .

4. Перевод Акилы

Автор сперва был язычником, потом перешел в христианство, наконец, отлученный от Церкви за усиленные занятия астрологией, принял иудейство. В отместку христианам составил перевод еврейской Библии на греческий язык (во второй половине II века), в котором уничтожал мессианские места. (Переводя, например, Ис. 7, 14, вместо παρφενος, «Дева», – νεανις, «молодая женщина», и т. п.). Перевод, в общем, рабски копирует еврейский подлинник. Сохранился в гексаплах Оригена³⁰⁵.

5. Перевод Симмаха

Автор (жил при императорах Коммоде и Севере, 180–211 г.)³⁰⁶, подобно предыдущему, тоже был прозелитом и тоже мстил своим переводом, но уже самарянам (он был раньше самарянином) за то, что не получил от них власти, которой домогался. Евсевий, Иероним, арамейское предание называют Симмаха евионитом³⁰⁷. Перевод его свободный, чистый, изящный³⁰⁸.

6. Перевод Феодотиона.

И этот также был раньше еретиком (маркионитом или евионитом) и перешел в иудейство³⁰⁹. Перевод Феодотион составил в половине (или немного раньше) II века, и имел пред глазами чаще текст LXX, чем подлинный еврейский.

Поэтому Церковь, в тех местах, где первый был неисправен, поправляла его даже по переводу Феодотиона. До 400 стихов в книге Иова и до сих пор в греческой Библии остаются в переводе Феодотиона. Наш славянский перевод книги пророка Даниила сделан с него же³¹⁰. Самый перевод содержит много еврейских слов, хотя и некритичен. Церковь, несмотря на то что кое-чем воспользовалась от него, была осторожна с ним. Помнила и то, что блаж. Иероним выразил словами: «Феодотион, наравне с Акилой и Симмахом, многие тайны о Спасителе сокрыл ложным толкованием». Иного от еретика и ждать нельзя³¹¹.

Из всего вышеуказанного нам урок, как обращаться с сочинениями неверов и сектантов: бери что угодно на пользу и отбрасывай то, что приносит вред. А пользоваться, в общем, можно. Так и апостол Павел поступал и прочие (Деян. 17, 28; 2Петр. 2, 22; 1Кор. 15, 33 и др.)

7. Таргумы, или халдейские парафрасты

Таргумы – это свободные переводы священного еврейского языка Библии на арамейское наречие, иначе – запись синагогического толкования Свящ. Писания. Причина их появления была та, что евреи, по возвращении из вавилонского плена, свой язык стали забывать, а арамейский, или сирохалдейский, язык принимать в обиход. Из этих таргумов более авторитетными признаются: таргум Онкелоса на Пятикнижие и таргум Ионафана на пророков. Все эти переводы принадлежат иудеям. Много в них вставок разных, толкований, новых воззрений, баснословий, и надежным пособием к изучению священного текста они не могут быть³¹².

8. Пешито

О нем была уже краткая речь. Перевод этот употреблялся в Сирии и был церковным. Кем составлен, неизвестно, но только в начале христианства, то есть в первом веке, он, вероятно, уже существовал. По крайней мере, ко времени св. Ефрема Сирина († 377 г.) он уже «устарел». Пешито буквален, удобопонятен, ясен, иногда близок к LXX. В настоящее время довольно еще распространен (у несториан, яковистов, маронистов, в Индии, Китае, Туркестане, Персии и т. д.). Великий Ефрем Сирин свои толкования составлял по этому переводу. Отсюда его важность³¹³.

9. Вульгата³¹⁴

Этот перевод для католиков имеет то же значение (даже еще большее), что для нас греко-славянский. В основу его лег древнеиталийский перевод Библии, а сама Вульгата составлена блаж. Иеронимом. Занимался он ею 16 лет (389–405). Язык перевода – обычный в то время литературный латинский. Переводчик выражает мысль (а не букву, по собственным его словам) точно и изящно, хотя и не в такой степени изящно, как в остальных своих сочинениях, что, конечно, объясняется желанием его приблизиться к подлиннику. Вообще же блаж. Иероним держится середины – не слишком буквален и не слишком далек от еврейского текста. В общем, перевод, из-за поспешности работы, недостатка филологических основательных пособий и прочего, даже по признанию тонких и осторожных иезуитов, нельзя считать «во всех отношениях абсолютным и совершенным – absolutam et perfectam»³¹⁵. И если принять в расчет, что, кажется, нет возможности очистить его от бесчисленного количества ошибок переписчиков и корректоров, вкравшихся в текст на протяжении веков, то понятно будет, какой критический «абсолютный» авторитет должен иметь перевод в глазах всякого непредвзятого человека. И все-таки католики его канонизовали. Но за это и казнились, и казнятся до сих пор³¹⁶.

История библейского Канона. Как на нее смотрит наука и как должно смотреть на нее спасающемуся?

Мы подошли к самому важному вопросу, нарочно отодвинутому мною на конец. Он заключается в следующем: откуда узнали, что те книги, которые выдаются за священные и за произведения пророческие и апостольские, действительно принадлежат им? Кто это знает, кто может доказать, раз автографов не сохранилось?

Обычно вопрос этот исследуют рационалистическим образом, не без азарта и горячности с той и другой стороны, поскольку от него зависит направление культуры и крушение личного мировоззрения. Ибо всякому понятно: раз Библия не есть подлинное Слово Божие, а выдумка и подделка человеческая, то с ней можно что угодно делать и жить после этого тоже как угодно.

Внешне это дело обстоит обычно так, что выискиваются исторические свидетельства в пользу достоверности или недостоверности того или иного памятника. В зависимости от этого стоит и его удельная ценность.

Но ясное дело – такой подход несостоятелен. Все равно, доказать подлинность вещей, которых мы сами никогда не видели и не увидим, по свидетельству чужих лиц, нельзя. Для неверного все будет неубедительно, и малейшая отрицательная инстанция, малейшее свидетельство «против» будут ему гораздо милее тысячи других «за», потому что достоверность тех и других основывается на личных чувствах, на субъективной вере, на которой строятся уже объективные доказательства.

Однако богословы в апологетических целях – очевидно, это кого-то все-таки убеждает – пользуются историко-рационалистическим методом и на возражения противников, ставящих под подозрение подлинность того или иного памятника, стараются набрать как можно более исторических документов, свидетельствующих о его достоверности. Так образовывалась научная история библейского канона, по взгляду немецких (протестантских) богословов – подбор случайных текстов, по убеждению ортодоксальных ученых – основательная защита истины.

Эти последние свои доказательства обычно располагают так. Делят всю ветхозаветную и новозаветную историю канона на периоды и начинают изучать, какие лица в каждом из них являлись охранителями священных книг от посягательства еретиков. Затем, какие книги и в какой последовательности признаются теми или другими авторитетными лицами в каждом периоде за богодухновенные, и так далее³¹⁷.

Но спасающемуся и верному сыну Церкви не нужно входить в эти дебри научных изысканий. Достаточно ему веровать своей матери-Церкви. Не иначе смотрят на дело и выдающиеся наши богословы, ибо не все идут по указанному выше пути. Я приведу два свидетельства: одно принадлежит ученому «простецу», а другое – ученому «мудрецу» (в хорошем смысле этого слова).

В предисловии к своему толкованию первых восьми глав Послания св. апостола Павла к Римлянам епископ Феофан Затворник пишет:

«Вопроса о подлинности послания не ставим, находя его окончательно решенным тем самым, что его дает нам Церковь как послание св. Павла. Решение это сильнее и успокоительнее всякого другого. Слышим голос матери и не тревожим себя никакими недоумениями»³¹⁸.

Второе свидетельство я возьму у священника Павла Флоренского. Этот философ убеждение в рациональной доказуемости исторических тезисов называет не более как «методологической наивностью». «Было бы явной нелепостью, – говорит он, – притязать на «объективное» обсуждение подлинности какой-нибудь реликвии, происхождения св. Писания или даже времени написания диалогов Платона или поэм Гомера. И кто вообразит, что в этих вопросах он что-то «доказал» с непреложностью, тот, очевидно, никогда еще даже не ставил себе критической задачи о сущности исторических методов. Должно решительно отказаться от каких бы то ни было пререканий с ним до тех пор, пока он, хотя бы элементарно, не проштудирует теории вероятностей – этого «самого величественного из созданий ума"»³¹⁹. По нему, «лишь Церкви принадлежит удостоверение подлинности или неподлинности тех или иных памятников, но ни в коем случае – не науке. И потому лишь вера в Церковь или неверие в нее, а вместе с нею – и в ее творчество, – лишь они дают решающий поворот нашим историческим убеждениям и тем определяют весь уклад научной мысли...

Верующему беспокоиться о том, написана ли Книга Бытия Моисеем, столь же мало подходит, как помещику начать беспокоиться, прадедом или прапрадедом приобретено поместье, полученное им в наследство. Чем более ценность этого поместья, тем менее у него будет охоты уступать свое право, и потому тем менее убедительными будут для него аргументы противника. Если же эта ценность бесконечно велика, то даже тень надежды, даже ничтожнейшей вероятности выигрыша дела достаточно для него, чтобы не внимать аргументам, кажущимся его противнику весьма сильными. А кто может доказать, что нет надежды ни малейшей! Вера необходимо связана с риском и со стойкостью. Но такова даже наука, даже естественная наука...

В итоге, приемы исторической критики, порою кажущиеся наивному уму чем-то неумолимо логичным, на деле так же основаны на вере, как и убеждения верующего сердца. В сущности, не приемы различны – они одинаковы, ибо одинаково устроение ума человеческого, – а различны веры, лежащие в основе тех и других. У одного – вера в неверие, вера в сей преходящий и растленный мир, у другого – вера в веру, вера в иной, вечный и духовный мир.

У одного – вера в законы дольнего, у другого – в законы горнего. И согласно вере своей, каждый говорит, раскрывая в объективных по виду приемах доказательства чаяния своего сердца. «Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Мф. 6, 21; ср.: Лк. 12, 33). И вот, где полагается сокровище – ценность, туда и устремлятся сердце, то есть на той ценности и «ориентируется» все существо. И потому, если кто сдается на доводы исторической критики, то это не то значит, что они основательны, а то, что он уже расслаб в своей вере и душа его тайно вожделела, с кем бы ей пасть»³²⁰.

К этим взглядам на существо исторической критики в отношении библейских памятников еп. Феофана и свящ. П. Флоренского и я присоединюсь, и если где как будто отступаю от них, приводя доводы научных исследований в пользу той или иной библейской книги, то ради тех расслабленных в вере душ, о которых только что упомянуто. Я руководствовался в этом случае словами, сказанными про Господа Иисуса Христа (Мф. 12, 20).

Другой положительный источник откровения есть Священное Предание – незаписанное Слово Божие.

До сих пор говорилось о Слове Бога Живого, передаваемом людям в виде Священного Писания. Но не все человек (пророк, апостол) мог записать. Большая часть осталась записанной в сердцах и умах слушателей, ибо, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг (Ин. 21, 25). И это, слышанное при многих свидетелях и сохраненное с помощью благодати в памяти слушателей и потом записанное, составило основу Священного Предания. Таким образом, повторяю, оно то же, что и Слово Божие, но записанное не самими авторами, богопроповедниками, а их слушателями.

1. Понятие об отцах Церкви . – Отличительные их качества

Кто такие отцы Церкви? Законные преемники святых апостолов, которые, будучи пастырями и учителями верных, трудятся для созидания тела Христова, которое есть Церковь (Еф. 4, 11–16), под воздействием Духа Божьего, по правилам, преподанным последней Духом Святым.

В частности, четыре качества должны отличать отца Церкви:

1. Православная вера, исповеданная в письменных произведениях, которые одни только в состоянии приводить ко спасению не только современников (что может делать личный пример жизни или слово), но и отдаленных потомков.

2. Святая жизнь, сияющая непорочными добродетелями.

3. Дары Св. Духа как следствие двух предыдущих качеств.

4. Признание св. Церковью. Частные свидетельства даже самых уважаемых и авторитетных лиц не могут обеспечивать кому-либо наименование отца Церкви. «Не поможет нечестивым, – говорит Пятый Вселенский Собор, – если случится, что некоторые написали что-нибудь в их пользу. И св. Василий писал нечто подобное об Апполлинарии, но тем не освободил его от осуждения». Также и не календарями греческой и славянской Церкви определяется звание отца Церкви. В греческом календаре нет, например, св. Илария Пиктавийского, великого отца – и не только Западной Церкви (по отзыву V Вселенского Собора). Потому при вопросе о признании Церковью того или иного лица отцом Церкви надобно справляться не только с календарями – греческим, римским, коптским, сирским, но и со всеми памятниками Церкви.

2. Отношение святых отцов к Священному Писанию

Отцы, однако, не столь непогрешимы, как святые апостолы (Гал. 1, 8; 1Сол. 2, 3–4). Они имеют меньшую степень озарения и силы Св. Духа, в свою меру каждый.

Отсюда у них закон: проверять себя и других Свящ. Писанием.

«И мне не верь, – говорит св. Кирилл Иерусалимский, – когда говорю тебе просто, когда не будешь иметь доказательства на слова мои из Писания, ибо твердость нашей веры зависит не от слов отборных, а от доказательств от Писания». «Если бы и мертвый восстал, если бы и ангел сошел с неба, более всего надобно верить Писанию, – вторит ему св. Иоанн Златоуст, – ибо оно устроено Господом ангелов, Господом мертвых и живых».

Св. Василий Великий поверял Писанием мысли св. Григория Чудотворца и св. Дионисия Александрийского; св. Григорий Нисский о сочинениях самого св. Василия Великого выразился так: «Писания Василия – редкость и не уступают никаким памятникам, кроме Нового Завета, который написан под руководством Духа Божия».

3. Различие между отцами Церкви.

– Церковные писатели и учители.

Есть разница – в отношении духовных дарований и между самими отцами: звезда бо от звезды разнствует во славе (1Кор. 15, 41). Древние же учителя, в которых история не отличила никаких особенных добродетелей и чьи писания не показывают близости ума их к уму Христову (1Кор. 2, 16), по справедливости должны быть названы только церковными писателями, но не отцами Церкви. Самые выдающиеся из них именуются церковными учителями (как, например, Климент Александрийский, Ориген, Тертуллиан и др.). Есть еще лица, которые хотя и не прославлены Церковью в числе святых, но пользуются от нее уважением за свою высокую образованность и подвижническую жизнь. Их называют знаменитейшими учителями Церкви, иначе – блаженными отцами или учителями и поставляют вслед за святыми отцами. Таковы, например, патриарх Фотий, Феофилакт Болгарский, Марк Ефесский.

Титул «учитель» дает иногда Церковь и святым отцам и даже прославленнейшим, но в исключительных случаях, в качестве похвального наименования, например святым Мефодию и Кириллу, просветителям славян, и в особенности святым Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту, которых Церковь именует «вселенскими великими учителями».

Еще замечание. Все отцы, к какому бы веку ни принадлежали, имеют одного и того же Св. Духа, Который в Церкви пребывает во век (Ин. 14, 16). «Время, – говорит св. Афанасий Великий, – не делает никакого различия между нашими учителями; древнейшие не важнее позднейших: все равно они отцы». Период отцов, следовательно, не кончается ни в VI, ни в XIII, ни в XX столетии, а пребудет до скончания века.

4. Мужи апостольские

Кто такие «мужи апостольские»? Это слушатели и ученики святых апостолов. Они разделяли труды последних по благовестию. Они учились истинам благочестия непосредственно у апостолов же, хотя авторитет Писания и для них был обязателен (1Тим. 4, 13; 2Тим. 3, 15). Они в изобилии имели дары Св. Духа, Который пребывал в них. Впрочем, не в такой степени, как в апостолах, действовала в них благодать. «Ни мне, ни другому, подобно мне, – смиренно сознавался никто иной, как любимый ученик св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова св. Поликарп, – нельзя достигнуть мудрости блаженного и славного Павла, который... ревностно и твердо преподавал слово истины». ³²² – Прим, составителя)

Патристика: история жизни и писаний святых отцов и учителей Церкви

Для исторического учения об отцах Церкви я выбрал старинное название патристики, вместо нынешнего – патрология. Как известно, под последней разумеется целая наука и такое систематическое изложение святоотеческих учений, в которых прослеживается их внутренняя преемственность. Но труд этот, со времени Филарета, архиепископа Черниговского, ждет еще своего исследователя. Моя задача очень скромная: дать православному читателю необходимые сведения в виде кратеньких заметок о святоотеческих творениях и их авторах, поскольку это нужно для сознательного усвоения христианства и возникновения чувства благоговейной признательности и неоплатной любви к своей Матери-Церкви. Благодаря трудам святых отцов и Божьей помощи Церковь есть то, что есть. Моя цель, главным образом, назидательная, а не научная. Этим объясняется как то, что из житий святых – при конспективном изложении сведений об их творениях – выбраны такие подробности (вплоть до чудесного характера), которых избегал в своей патрологии даже и благочестивый архиеп. Филарет, так и то, что всякие сухие и теоретические рассуждения отвлеченно богословского характера, столь необходимые в прагматической истории Церкви и патрологической литературе, мною выпущены.

Отсюда придется, конечно, понести мне упрек за несколько механическое построение учений отдельных святых отцов, предвидя который я и озаглавил данный раздел – патристикой. Этот термин, происшедший из старинной theologia patristica, то есть той части догматики, которая ведала историей догматов и показывала, как они отразились в учении известных отцов, как раз не имел целостного содержания и, прилагаясь к изложениям святоотеческих учений, ставил себе целью объединить их между собою внутренним преемством.

ПЕРВЫЙ ПЕРИОД: I – НАЧАЛО IV ВЕКА. – ДРЕВНЕХРИСТИАНСКАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ

I. Мужи апостольские

«Учение 12-ти апостолов» (Διδαχη) (I век)

Св. апостол Варнава † ок. 76 г.

Св. Дионисий Ареопагит † 96 г.

Св. Ерм Тайнозритель † 100 г.

Св. Климент, папа Римский † 101 г.

Св. Игнатий Богоносец † 107 г.

См. Поликарп Смирнский † 166 г.

II. Апологеты

Св. мученик Иустин Философ † 166 г.

Мелитон Сардийский † 177 г.

Татиан † 180 г.

Афинагор † 180 г.

Св. Феофил Антиохийский † 181 г.

Ермий †189 г.

Минуций Феликс †210 г.

III. Полемисты

Св. Ириней Лионский † 202 г.

IV. Родоначальники богословской науки

A. Учители Церкви

Тертуллиаи † 211 г.

Климент Александрийский † 217 г.

Ориген † 254 г.

B. Отцы Церкви

Св. Ипполит, папа Римский † 250 г.

Св. Киприан Карфагенский † 258 г.

Св. Дионисий Александрийский † 264 г.

Св. Григорий Неокесарийский Чудотворец † 270 г.

Св. Мефодий Патарский † 310 г.

Св. Петр Александрийский † 311 г.

V. Приложение: мученические акты и первоначальные жития святых

Акты св. муч. Перпетуи 202–203 гг.

Акты Прова, Тараха и Андроника 304 г.

Другие «Постановления св. апостолов» конец IV- начало V века

ВТОРОЙ ПЕРИОД: IV ВЕК – ЗОЛОТОЙ ВЕК БОГОСЛОВСКОЙ И АСКЕТИЧЕСКОЙ ОБРАЗОВАННОСТИ

I. Аскеты

Св. Пахомий Великий † 348 г.

Св. Антоний Великий † 356 г.

Св. Ефрем Сирин † 372 г.

Св. Макарий Египетский (Великий) † 390 г.

II. Догматисты

Св. Афанасий Великий † 373 г.

Св. Василий Великий † 379 г.

Св. Кирилл Иерусалимский † 386 г.

Св. Григорий Богослов † 389 г.

Св. Григорий Нисский † 394 г.

Св. Амфилохий Иконийский † 395 г.

Св. Амвросий Медиоланский † 397 г.

III. Историки. – Полемисты. – Экзегеты

Евсевий Кесарийский † 340 г.

Руфин † 410 г.

Св. Епифаний Кипрский † 402 г.

Св. Иоанн Златоуст † 407 г.

Блаж. Иероним Стридонский † 419 г.

ТРЕТИЙ ПЕРИОД: IV – КОНЕЦ X СТОЛЕТИЯ – НОВОЕ И НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ. Ученики и продолжатели дела отцов четвертого столетия.

Догматисты. – Экзегеты. – Аскеты. – Историки. – Контроверсисты (состязатели). – Песнопевцы...

I. Отцы Восточной и Западной Церкви

Блаж. Августин †430 г.

Св. Исихий Иерусалимский †432 г.

Св. Иоанн Кассиан Римлянин †435 г.

Св. Исидор Пелусиот †436 г.

Св. Кирилл Александрийский †444 г.

Св. Прокл Константинопольский †446 г.

Св. Арсений Великий †448 г.

Св. Нил Синайский †450 г.

Блаж Феодорит Киррский †457 г.

Блаж. Диадох, епископ Фотики † вторая пол. V в.

Св. Роман Сладкопевец †510 г.

Св. Венедикт Нурсийский †543 г.

Св. Савва Освященный †532 г.

Св. Иоанн Лествичник †563 г.

Св. Варсонофий Великий †563 г.

и св. Иоанн Пророк †VI в.

Авва Фалласий †600 г.

Св. Григорий Двоеслов, папа Римский †604 г.

Авва Дорофей † 620 г.

Блаж. Иоанн Мосх †633 г.

Св. Софроний, патриарх Иерусалимский †641г.

Св. Исаак Сирин † середина VII в.

Св. Максим Исповедник †662 г.

Св. Анастасий Синаит †686 г.

Блаж. Андрей Критский †712 г.

Св. Иоанн Дамаскин †777 г.

Св. Феодор Студит †826 г.

Блаж. Феостирикт †830 г.

Св. Феодор Начертанный †843 г.

Св. Феодор Эдесский †848 г.

Св. Иосиф Песнописец †883 г.

Св. Симеон, Новый Богослов †1032 г.

Блаж. Феофилакт Болгарский †1085 г.

Св. Петр Дамаскин †1157 г.

Св. Григорий Синаит †1310 г.

Св. Никифор Уединенник †1340 г.

Св. Григорий Палама †1360 г.

II. Отцы Русской Церкви

Св. Нил Сорский † 1508 г.

Преп. Иосиф Волоколамский † 1515 г.

Св. Дмитрий Ростовский †1709 г.

Св. Иоанн Тобольский † 1715 г.

Св. Тихон Задонский †1783 г.