В московской студии нашего телеканала – беседа с кандидатом философских наук, кандидатом богословия, преподавателем Российского православного университета и Московской духовной академии священником Стефаном Домусчи.
– Сегодняшняя тема нашей передачи – «Границы Церкви». Конечно, это очень живая и сложная на сегодняшний день тема. Что же такое Церковь?
– Если говорить о Церкви как о духовной реальности, конечно, можно давать некоторые формальные определения, можно смотреть на этимологию слова. Например: слово «церковь» происходит от греческого «кириакон», то есть «дом Господень». То есть русское слово «церковь» скорее обозначает здание, чем некоторую духовную реальность. Если говорить о греческом слове, которое обозначает церковь как духовную реальность, то надо употреблять слово «екклесия», означающее «собрание позванных», «выборку». То есть это не просто все люди, а люди, которые откликнулись на зов Божий.
Хотя, конечно, слово «екклесия» употреблялось и до христианства, в античной Греции, и означало собрание граждан. Есть полис, в котором есть граждане, а есть просто жители – и рабы, и туристы, и купцы, кто угодно. Но судьбу города решают граждане, они как раз являются народным собранием, которое вправе решать нечто о городе. Потом понятие «собрание позванных» очень хорошо совпало с тем значением, которое в еврейском языке отводится слову «кахал», то есть «Церковь как собрание людей, верных Богу, ответивших на Божий зов».
Если давать формальное определение Церкви, тоже будут сложности. В свое время было очень возвышенное определение Хомякова: «Церковь – единство благодати Божией во всех разумных существах». Есть схоластическое, школьное определение из учебников: «Церковь – от Бога установленное общество всех разумных существ (людей, ангелов) в единстве веры и закона Божьего, в единстве с епископатом». При этом я хотел бы подчеркнуть одну деталь. Есть богословские методы: апофатический («таинственный») и катафатический. Когда мы говорим о Боге, то не все о Нем мы можем сказать, сформулировать. Если мы говорим о Церкви как о богочеловеческом организме, то есть о том, в чем участвуют и Бог, и человек, то и Церкви до конца четкого исчерпывающего определения дать невозможно. То же самое мы говорим об антропологии. Например, если человек есть образ Божий, то как Бог таинственен в глубине Своей, так и человек таинственен, и значит, Церковь как богочеловеческий организм тоже таинственна. Поэтому здесь очень много умолчаний, вопросов, есть нечто нам открытое, что нам знать полезно и спасительно, но нечто остается тайной Божией.
– Постараемся разобрать один аспект. Почему у Церкви должны быть границы?
– Здесь очень важно вспомнить значение слова «святость», которое употребляли еще в Ветхом Завете. Слово «кадош» обозначало «святой», а также «отделенный, отдельный». То есть в мире есть люди, они отпали от Бога через грехопадение, их потомки продолжили жизнь своих родителей и предшественников. Есть некое сообщество людей, и все они отпали от Бога. Тогда Бог является Аврааму, говорит с ним, Авраам откликается на этот зов Божий (в Писании так и говорится: «Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность»). Это доверие Богу и ответ на Его призыв становятся основанием, можно сказать, Ветхозаветной Церкви, а можно сказать, просто Ветхого Завета, основанием народа Божьего. После потомки Авраама прообразуют собой Церковь. То есть среди человечества есть люди, ответившие Богу «да». Этим ответом они как бы создают некоторую границу, они отличаются от тех, кто говорит Богу «нет», кто отворачивается от Него, кто верит в иного Бога, исповедует иные ценности, иное мировоззрение, кто живет иначе. Потому что верность Богу, конечно, не заключалась только в каком-то психологическом согласии. Мол, да, Ты таков, хорошо, я верю, согласен быть Твоим. Но быть Божиим означало и жить по-Божески.
Именно поэтому уже в Ветхом Завете границы народа Божьего проходили не только по линии «я согласен» или «я признаю, что Бог есть и что Он верен, что именно Он настоящий Бог». Дело было не только в такой внутренней уверенности. Дело было в том, как ты живешь. Если человек жил неправедно, он переставал быть членом народа Божьего. Он отвергался от общества. Только в наше время мы просто говорим человеку, что он не в Церкви, как Льву Толстому в свое время сказали (анафематствован – отлучен от общения), а в Ветхом Завете все было страшнее: побивали камнями, были и другие казни. Но именно поэтому есть границы Церкви – границы личного выбора человека.
– Как я уже сказал, вопросы границ Церкви очень сложные, носят богословский характер. Выделяется несколько аспектов: каноническо-догматический, сакраментальный и харизматический. Давайте попробуем разобрать каждое понятие по отдельности.
– Хорошо. Наверное, самым узким и наглядным, конкретным аспектом (хотя все они, конечно, пересекаются друг с другом) является евхаристический, иначе сакраментальный, то есть аспект таинств. Апостол Павел пишет, что Церковь есть Тело Христово. Наверное, это единственное определение, которое дано в самом Писании. Кто-то говорит, что это определение исчерпывающее, кто-то говорит, что это некий библейский образ. Получается, что через Таинства крещения и миропомазания мы входим в определенные, теснейшие отношения со Христом. Таинство крещения и молитвы этого чина говорят, что если мы во Христа крестились, то во Христа оделись, облеклись. Получается, как говорит апостол Павел, «уже не я живу, а живет во мне Христос и я живу во Христе». Мы становимся клеточкой в Теле Христа.
Но чтобы это наше вхождение в Тело Христово было полноценным, необходимо не только крещение, не только миропомазание, но и обязательно Евхаристия. Некоторые авторы даже говорят, что крещение есть только допущение к Евхаристии, некоторое таинство, которое делает нас способными к этому единству со Христом. Действительно, Евхаристия всегда воспринималась как Таинство таинств, как то, к чему мы здесь, на земле, в Церкви должны приступать в первую очередь, что соделывает нас даже в буквальном смысле единотелесными Христу – не только в эмоциональном, психологическом, духовном смысле. Почему границы Церкви на этом уровне евхаристические? Кто причащается, тот в Теле Господнем. Соответственно, кто не причащается, тот оказывается вне этого Тела. Опять же, либо он сам поставляет себя вне Тела своим собственным выбором, либо Церковь поставляет его вне себя и вне Христа своим решением, например решением епископа или собора епископов, когда речь идет об отлучении. Вот так можно говорить о первом уровне, о евхаристических границах, то есть это наиболее конкретно, то, что можно увидеть. Человек подходит к Чаше или стоит как отлученный.
– Если даже он стоит как отлученный, он видимым образом вне Церкви, а невидимым?..
– Казалось бы, все здесь очень просто, но в истории Церкви границы Церкви воспринимались очень таинственно. Кто в Церкви, кто вне ее? Церковь отлучает человека, но не говорит при этом, что даже он, даже отлученный, например, от Евхаристии, теряет полностью связь с Церковью, теряет абсолютно всякую церковность, связь с Богом и так далее. Об этом как раз идет речь, если мы будем далее говорить о других границах – догматических и канонических.
Канонические границы Церкви – это границы внутри канонов, то, что описывают церковные каноны. Человек совершил некоторый грех, отлучен от Причастия по этому греху, возвращается через покаяние, но еще не причащается. Были древние чины, когда человек сначала плакал, потом стоял вместе со всеми и так далее. То есть он вроде как уже изменил жизнь, но еще не допущен к Причастию. Эти границы описываются миром с епископом. Как говорил один из древних авторов, кажется Игнатий Богоносец: где епископ – там Церковь. То есть если человек находится в мире с епископом (получается некоторое расширение: локально где Тело Христово, где Евхаристия – там Церковь, потом где епископ – там Церковь). В древности, конечно, эти границы совпадали, потому что почти всякую местную общину возглавлял епископ, там все было понятнее. Сейчас местных общин гораздо больше, чем епископов, но все они должны находиться в мире с епископом.
Есть границы иные, духовные, которые еще менее наглядны. Кажется, еще Ириней Лионский говорил: где Дух Господень, там Церковь. Если мы будем говорить, что где Дух Господень, там Церковь, что Церковь создается реальностью участия Духа Святого в жизни людей, то получается, как говорит Христос Никодиму, «Дух дышит где хочет, и не знаешь, когда Он приходит и куда уходит». Поэтому есть внешние границы, о которых мы говорим: вот границы Церкви, здесь Православная Церковь, например, в этих догматических границах. Но это не значит, что мы ограничиваем этими словами Духа Святого. Мы знаем, где полнота духовных даров, но при этом не можем говорить однозначно о том, как Дух действует где-либо еще.
Это только один взгляд, одни аспекты. Можно выделить другие. Например, если говорить о догматических границах Церкви и о нравственных. У нас привыкли в разговоре о границах Церкви все время говорить о догматических, на этом основании говорить, например, о католиках или протестантах или о каких-то других христианских и нехристианских течениях. Вот, мы разделяемся по догматическому признаку. Одно вероучение – значит, одна Церковь. Разные вероучения – значит, разные Церкви. Создается ощущение, что речь идет только о вере, хотя на самом деле границы Церкви, конечно же, предполагают и нравственную жизнь. Если человек верит по-православному, но при этом не живет по-православному, то он точно так же отлучает себя от Церкви своей жизнью, как и тот, кто исповедует неправославное учение.
И мне кажется, это большая ошибка – говорить, подчеркивать, громогласно заявлять, что границы Церкви проходят по вероучению. Понятно, что по вероучению, никто этого не отрицает. Но если мы посмотрим на нравственную жизнь, нам не надо будет далеко ходить – ни в Европу, ни куда-либо еще. Масса христиан, которые сегодня здесь, в России, крещены, сами отлучают себя от Церкви своей жизнью. Они могут не противоречить церковной догматике (даже не потому, что они ее не знают, а потому, что если им объяснить, они с ней согласятся), но не всегда будут готовы жить по-христиански. Вот об этих границах Церкви тоже очень важно говорить. Сегодня мы еще затронем эту тему.
– Расскажите, пожалуйста, о представлении границ Церкви в Священном Писании.
– В Ветхом Завете вряд ли можно говорить о Церкви в полном смысле слова, потому что даже из церковных песнопений мы знаем, что Господь создал Церковь Своей Кровью, то есть Церковь создана Христом в день Пятидесятницы. Но уже в Ветхом Завете есть предощущение Церкви как собрания людей, сознательно ответивших на Божий призыв. Главным критерием нахождения внутри ветхозаветной Церкви является верность Богу. Верность как в вере, так и в жизни. Для Ветхого Завета это было самое важное. В Новом Завете Христос в Евангелии от Матфея говорит: «Создам Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее».
Конечно, в Евангелиях о Церкви не очень много сказано, в основном это говорится в апостольских посланиях. Церковь представляет собой общество как живых, так и умерших, потому что (это очень важный момент) христианин умирает для этой жизни, но остается жив во Христе как член Тела Христова. Поэтому в рамках Церкви нет никакого непроходимого разделения между живыми и мертвыми, потому что во Христе все оказываются едины. Конечно же, апостол Павел в Послании к Римлянам пишет, что Церковь есть Тело Христово. Именно таково учение Писания о Церкви. Оно образно, но в то же время очень конкретно.
Но в Писании есть очень важный акцент: можно внешне оставаться членом Тела Христова, но при этом духовно быть вне его, быть отвергнутым. Например, в истории про коринфского кровосмешника, которого надо было исторгнуть из среды, а он оставался в общине, апостол как раз пишет об этом. Известны слова из Книги Откровения, из Апокалипсиса. «Ты носишь имя, что ты жив, хотя на самом деле мертв», пишет апостол Иоанн Богослов. Наверное, самое сложное, что приходится объяснять не каким-то иным христианским конфессиям, а своим собственным прихожанам или, что еще сложнее, людям, которые никак не хотят становиться прихожанами, это то, что факт крещения – это не точка, которая тебя соделала совершенным членом Тела Христова, а возможность дальше являться этим Телом, то есть быть вместе со Христом.
Можно говорить о динамическом характере пребывания человека в Церкви. Как раз слова о том, что можно внешне пребывать в Церкви, а внутренне не пребывать, говорят о том, что, крестившись, можно уйти обратно. Об этом говорит апостол Петр: те, кто освободился от пут греха, а потом вернулся к этим путам, сделали еще хуже. Он говорит, что лучше бы вообще им тогда не становиться христианами, чем становиться, а потом предавать. Уже для первого, апостольского века эта реальность очевидна, самые важные моменты учения о Церкви уже прописаны в Священном Писании.
Такие элементарные вещи приходится актуализировать и сегодня. Больше всего пришедшие креститься не хотят верить в то, что, крестившись, можно перестать быть христианином. Они думают, что это навсегда: как бы ты дальше ни жил, что бы ни делал, ты уже неисправимо член Тела Христова. Оказывается, нет.
– То есть нужна постоянная подпитка?
– Нужно постоянно актуализировать свое пребывание в Церкви, постоянно смотреть, веришь ли ты правильно, живешь ли правильно.
– Можно ли сделать вывод, что даже человек, отлученный от Церкви по каким-то грехам, проступкам, может быть членом этой Церкви духом?
– Здесь мы скорее можем сказать, что Церковь как полнота даров Духа Святого, как полнота даров Божиих, естественно, одна, и, как мы верим, она в границах Православной Церкви. Другое дело, мы верим, что человек, отлученный от нее, все равно не теряет полностью даров Святого Духа, но при этом испытывает какую-то помощь Святого Духа, Его присутствие явно, естественно. Но мы часто ищем некоторого минимализма – а здесь работает, а если этого не будет, все равно будет работать? А можно я этого делать не буду? Наберет человек какой-то минимум, чтобы быть членом Тела Христова, и думает, что этого достаточно. Церковь здесь скорее должна не запугивать каким-то минимализмом, отлучением, а говорить, что ты становишься членом Тела Христова, чтобы дары Святого Духа дальше в твоей жизни помогали тебе. То есть когда Церковь зовет к себе, она в первую очередь не пугает, как плохо там, а говорит, как хорошо здесь. То есть людям, которые не живут нормальной церковной жизнью, можно рассказывать, что они потом получат, после смерти, какое-то наказание за свою нецерковную жизнь, но мне кажется, полезнее было бы говорить, что они могли бы жить полноценной жизнью, были бы счастливее, их жизнь была бы полнее, если бы они были с Церковью.
– Сейчас, можно сказать, мода: неважно, какая семья, несут младенца крестить. Получается такой «конвейер», мы делаем христиан. Но дальше этот процесс оканчивается, правильно?
– Очень важную вещь сказал в свое время, кажется, Тертуллиан: христианами не рождаются, христианами становятся. Это древняя христианская максима. Когда крестят младенцев или даже взрослых, это, с одной стороны, значит, что христианином человек уже стал, а с другой стороны, что только должен стать. Это «уже, но еще нет» – в христианстве везде. Это можно увидеть в Евангелии. Христос говорит: «Наступает время, и настало уже». Так наступает или настало? А это как раз есть мера человеческой свободы. В крещении Бог тебе дает залог. Я часто объясняю, что Бог дает тебе чек, как богатый родственник оставляет в наследство чек с большой суммой денег. Но пока ты их не получил, ты можешь говорить, что богат, но с этим чеком ты просто человек с бумажкой, этим богатством не обладаешь. У тебя есть возможность им обладать, но если ты не взял его, то им не обладаешь.
Духовные богатства христианской жизни тоже не даются человеку насильно, сразу, скопом в Таинстве крещения. Ему подается благодать новой жизни, подаются силы Святого Духа для этой новой жизни в Таинстве миропомазания. Но если он сам не действует, сам не выбирает Бога, то Бог за него не сможет этого сделать. Не в том смысле, что не захочет, – захочет, потому что Бог всех хочет спасти, но Бог не может насильно изменить человека. Поэтому крещеный ребенок – в Теле Христовом, особенно если причащается, после исповедуется. Если он крещен и дальше не живет христианской жизнью, то он купил билет на поезд, но на нем не поехал. И пока он на нем не поедет, он не сможет быть актуально полноценным членом Тела Христова, потому что невозможно годами не причащаться и при этом считать, что ты здоровый член Тела Христова, здоровая клетка этого сакраментального духовного организма.
– Ребенка покрестили, дальше он, как Вы выразились, не поехал на этом поезде. Является ли он членом Церкви?
– Это некоторая тайна, которая, еще раз повторю, должна решаться не вопросом, член он Церкви или нет. Явно, что он выпадает из сакраментальных границ, не причащается. Явно, что он выпадает по этому основанию и из канонических границ, потому что есть церковные каноны, предполагающие обязательность причастия. Явно, что человек, который вырастает вне Евхаристии, вне церковной традиции, скорее всего, не приучен к каким-то нравственным вещам. Это значит, что он, вырастая, подпадает под каноны, скажем, о блуде или экономических грехах, связанных с экономикой, финансами, таких очень много; о поведенческих грехах (воровство или еще что-то). Но при этом мы не можем сказать, что он оказывается абсолютно отторгнут от Церкви. Какая-то малая связь остается. Опять же, мы не должны стремиться выяснить эту малую часть, чтобы остаться в этих границах. Конечно, он лишен всей полноты. Поэтому важно понимать, что для Церкви здесь, сейчас, для людей он действительно вне Церкви. Что там для Бога, каковы духовные границы, мы просто не беремся говорить. Для себя, для общества мы эти границы проводим. Для общества этот ребенок действительно оказывается вне Церкви по своей жизни.
Здесь еще надо понимать, что одно дело – сознательное решение, а другое – воспитание. Этот ребенок, может быть, милостью Божией не отторгается от Церкви, потому что это не его личный выбор, потому что, допустим, нецерковная семья покрестила его по традиции, а дальше ничему не научила. Здесь мы не можем сказать, что Бог как формалист смотрит: так, не причащался три воскресенья, по канону Трулльского Собора отлучаешься от Церкви до покаяния. Естественно, Бог смотрит на сердце человека. Но если человек в сознательном возрасте, зная, как надо себя вести, все равно себя так не ведет, то можно говорить о таком понятии, как самоанафема. Даже когда священник читает молитву перед исповедью, он читает такие слова: «под свою анафему паде».
То есть человек сам себя своей жизнью отлучил от Церкви. Это же очевидно: чтобы отпасть от Церкви, человеку необязательно выслушивать о себе анафему с какой-нибудь церковной кафедры. Например, есть убийца или блудник. Не можем же мы сказать, что он оказывается полноценным членом Тела Христова до того, как его отлучат от Церкви. Может быть, он и не придет в нее никогда. Получается, здесь какая-то формальность. Конечно, в Церкви нет формальностей.
– Продолжим наши рассуждения. Что можно сказать о границах Церкви в историческом аспекте?
– Исторически границы Церкви обсуждались в истории богословия, можно сказать, все двадцать веков существования христианства. И надо сказать, что однозначно и окончательно вопрос этот все равно не был решен. Некоторые авторы-богословы ХХ века говорили, что ХХ век – это век экклезиологии, век Церкви, то есть век рассуждений о Церкви. И все равно он закончился, а последнего слова о Церкви так и не было сказано. Посмотрите, например: были соборы о триадологии, которые поставили некоторую точку. Были соборы о христологии, и эти соборы, так как они говорили о Христе как о Человеке и о Боге, полноценно коснулись и антропологии. Может быть, даже говорили и о грехе в контексте христологии. Но соборов, которые были бы посвящены экклезиологии Церкви, ее границам, таких, чтобы о них говорили «Вселенские Соборы», не было. Поэтому экклезиологические рассуждения, рассуждения о Церкви находятся в процессе обсуждения.
Первоначально, конечно, необходимо было осознавать свои границы, скажем между Церковью и гностиками. Это была граница вероучительная, нравоучительная, граница мира с епископом. Потом, особенно когда появились серьезные, большие расколы (такие, как арианская ересь, македониане, несториане, монофизиты и прочие), надо было понимать: эти люди отпадают от Церкви и перестают быть совершенными ее членами или они сохраняют какую-то благодать, но не сохраняют ее в полноте?
В итоге, особенно когда произошла Великая схизма и разделились Восточная и Западная Церкви, поначалу, конечно, до конца ничего определено не было. Представим себе, что два громадных сообщества, которые только что были едины, вдруг разделились. Невозможно через пять минут сразу начать ощущать себя в разных Церквах. Тем более что тогда это было разделение двух конкретных патриархов – Римского и Константинопольского. Где-нибудь на европейских территориях, в Африке или еще где-то люди пока просто не знали, что это произошло, продолжали общаться. Настоящее разделение произошло уже с крестовыми походами. И особенно со взятием Константинополя. Конечно, эти границы также очерчивались. Как за всю историю Церкви стоял вопрос? Сохраняется ли благодать в тех или иных сообществах и на каких основаниях, как она может сохраняться и почему.
Одним из критериев был критерий правильности веры, правильности жизни и мира с епископом (сохранения подчинения епископу как главе Поместной Церкви). Конечно, здесь сразу выделились люди, которые совершенно искажали церковное вероучение. И хотя слово «ересь» в древности понималось не так строго, как сегодня, скорее просто как некое учение (поэтому апостол Павел и говорит: «подобает быть у вас спорам», в греческом – «ересям», чтобы в разговоре, в споре, в дискуссии выявились искуснейшие, чтобы истина находилась в общем обсуждении), стали выделять ересь, еретиков как тех, кто совершенно исказил церковное учение. Здесь подчеркивалась, во-первых, вера в Троицу, Церковь, богочеловечество Христа. И конечно, такие сообщества, как гностические или арианские, то есть такие, которые нарушали вероучение в области триадологии или христологии, отлучались от Церкви и почитались еретическими.
Людей из еретических сообществ крестили. В зависимости от меры отпадения в Церкви сформировалось три чина приема, и даже это уже подчеркивает, что границы Церкви не такие однозначные. С одной стороны, они однозначные, а с другой, даже если видимым образом сохраняется истинность веры или нравственная жизнь совместно с истинностью веры, то церковные авторы древности подчеркивали, что хотя эти люди что-то нарушили, мы не можем однозначно говорить, что они совершенно не христиане. И вот самым жестким, самым однозначным отпадением от Церкви было именно еретическое отпадение, когда нарушалась вера, когда человек сознательно говорил, что христиане верят неправильно.
Такие люди назывались еретиками и принимались в Церковь. Если это совершали те, кто был крещен в Православной Церкви, то эти люди потом принимались обратно через покаяние в своих ересях – потому что были крещены в Церкви во имя Отца и Сына и Святого Духа. Но если они, скажем, начинали крестить не во имя Отца и Сына и Святого Духа (крещение в Троицу древними авторами всегда воспринималось как очень важный показатель Таинства крещения – верного или неверного), то потомки этих людей уже крестились заново. Даже говорилось: мы их не перекрещиваем, потому что нельзя сказать, что они были по-настоящему крещены, мы просто их крестим – как язычников, иудеев, так и еретиков.
Но при этом Церковь прекрасно понимала, что внутри Церкви бывают разделения не только на основании веры. Бывает разделение на основании некоторого поведения, несогласия епископов, несогласия священников. Кстати, это тоже достаточно рано проявилось – например, донатистские расколы, расколы, касающиеся принятия в Церковь грешников. Если человек отпал от Церкви, может он еще раз к ней прийти или не может? Можно ли его простить и допустить опять в церковное общение или нельзя, если он совершил тяжелый грех? Вот на этих основаниях Церкви тоже разделились, и возник вопрос: а это кто? Кто рядом с нами служит в соседнем храме? Он исповедует ту же веру, но при этом с нами не у одной Чаши и даже с епископом нашим общаться не хочет. Кто такой этот человек? Является ли он членом Церкви? Тогда этих людей назвали раскольниками. Они не еретики, не крестятся, когда приходят в Церковь, а принимаются в чине миропомазания или через покаяние.
Но Таинство крещения таких людей признается, потому что оно происходит во имя Отца и Сына и Святого Духа. Типичный пример такого раскола – старообрядческий. Тогда было совершенно очевидно, что сохраняется одна и та же вера, но нет подчинения епископам, есть попытка разделиться. Только вот в старообрядческом расколе не оказалось епископов, они не продолжили линию рукоположений, поэтому старообрядческие течения довольно быстро выродились во всякого рода еретические движения.
Наиболее незначительная степень отхождения от Церкви – «самочинное сборище». Люди откалываются от Церкви не по каким-то фундаментальным, каноническим основаниям, а по незначительному несогласию с епископом или со священником. Они принимаются в Церковь через покаяние. Вот что можно сказать о том, как это складывалось исторически. Конечно, к разным христианским сообществам в истории было разное отношение. Когда-то, например, Василий Великий принимал полуариан через покаяние или даже как-то иначе. К римо-католикам в истории Церкви было очень разное отношение. Скажем, когда они только откололись, не было почти никаких различий. Даже не знаю, принимались ли они через покаяние. А вот когда они разрушили Константинополь, когда напали на Восток, возникло желание вообще их перекрещивать и считать совсем отколовшимися от Церкви. Потом, к нашему времени, возобладала традиция принятия их через покаяние, даже не через миропомазание, традиция восприятия их крещения и миропомазания как все же существующих.
– То есть католики крестят во имя Отца и Сына и Святого Духа, а мы признаем их крещение и принимаем в Церковь как еретиков?
– Нет, не как еретиков, а как раскольников. Вот я говорю эти слова, а про себя прекрасно понимаю, что в истории Церкви были разные авторы с очень разными взглядами. Были очень ригористичные взгляды, например как у священномученика Илариона Троицкого. С его точки зрения, все было совершенно однозначно: либо человек в Церкви, либо вне ее, либо мы его крестим, либо просто принимаем через покаяние, но никакого принятия таинств не может быть. Другая точка зрения – митрополита Сергия Старогородского (некоторых других авторов), который считал, что чины приема Василия Великого, его градации (еретики, раскольники, самочинные сборища) нужно принимать как некоторую схему.
Насколько я понимаю, сегодня в Церкви принята точка зрения митрополита Сергия Старогородского, или, проще сказать, Василия Великого, с этими тремя ступенями, тремя, как их часто изображают, сферами. В центре находится православная вера как полнота церковной и благодатной жизни во Христе, где сохраняются в неповрежденности вероучение, канонический строй, нравоучение и все прочее, а дальше происходят отпадения. Они могут происходить по вероучительным признакам (еретики, самая далекая сфера, граничащая с тем, что Церковью вообще не является; поближе к Церкви – самочинные сборища, погрешающие незначительно). Все это, с одной стороны, мы говорим про вероучение.
Но при этом не надо забывать, что есть такое понятие (мне оно очень нравится, его употреблял архимандрит Виктор Мамонтов) – ересь жизни. Догматическую ересь видно. Можно спросить человека: «Веришь в Троицу?» – «Верю». «Веришь, что Христос – Богочеловек?» – «Верю». «Веришь ли в таинства, апостольское преемство?..» Здесь все понятно. Тогда вроде кажется, что человек находится в церковных, православных границах. Но при этом есть ересь жизни. Он может, все прекрасно признавая, жить не по-христиански. Тогда получается, что вера есть, а жизни нет, и он точно так же отпадает от этого единства.
– Что происходит с людьми, которые выходят из Церкви, например, в раскол, каково отношение Церкви к таинствам, которые совершаются в расколе?
– На этот счет тоже есть разные точки зрения. Вы знаете, что даже в самой православной Церкви у разных Поместных Церквей есть разные традиции. Например, есть места, где римо-католиков крестят, а есть места, где их принимают через миропомазание, есть места, где их принимают через покаяние. Однозначно Церковь на всеправославном уровне на этот счет так и не высказалась, потому что тогда, наверное, эти практики были бы унифицированы. Но, по крайней мере, здесь на каждое конкретное движение надо смотреть отдельно. Скажем, у нас нет одинакового отношения к Римско-Католической Церкви и к протестантам. Потому что, в отличие от Римско-Католической Церкви, протестанты в подавляющем большинстве (кроме, по-моему, шведских лютеран) не сохранили апостольского епископского преемства. При этом сейчас уже стоит вопрос не только о вероучительных границах (конечно, у протестантов свое учение о таинствах, бывает даже свое о Боге, учение о спасении и так далее), но включаются и нравоучительные аспекты.
Например, с Римско-Католической Церковью в вопросах нравственности мы почти совпадаем в нравственных границах, кроме некоторых семейных вопросов, которые у них, кстати, строже, чем у нас. У нас спор идет о вероучении. С протестантами речь идет не только о вероучении, но и о нравоучении. Разрешение однополых союзов, женского священства, многих других вещей. Уже встает вопрос о том, что если тех же римо-католиков можно воспринимать как раскольников, то протестантов уже и как раскольников воспринимать нельзя, потому что они не сохранили ни апостольского преемства, ни преемства веры, ни нравственности. Поэтому в каждом конкретном случае это, конечно, воспринимается по-разному. Явление нравственных изменений в протестантской среде – это явление ХХ века, буквально последних десятилетий. Поэтому какой-то общей практики в отношении протестантских церквей не сформировалось.
Я знаю практику Русской Православной Церкви, и если какая-то протестантская церковь в самом широком смысле слова (мы верим, что Православная Церковь есть Церковь во всей полноте) начинает признавать какие-то безнравственные вещи (однополые браки и прочее), с таким христианским движением, с такой конфессией Русская Православная Церковь прекращает всякий диалог как с совершенно погрешающими против всяких основ христианской нравственности. Здесь даже становится не о чем говорить с людьми.
– Как раз протестантов мы принимаем в лоно нашей Церкви, дополняя их Таинство крещения миропомазанием.
– Я так понимаю, что здесь как раз нет единства практики. Зачастую это, конечно же, миропомазание, потому что крестятся они во имя Отца и Сына и Святого Духа, но думаю, что есть места, где их крестят. Ведь протестанты тоже очень разные бывают. Бывают лютеране, или кальвинисты, или англикане, которые признают таинства. У англикан, например, даже сохраняется апостольское преемство. В каком виде – другой вопрос. И есть баптисты или пятидесятники, которые гораздо дальше отошли от Церкви. В таком случае могут быть и крещение, и миропомазание.
– Думаю, можно сделать какие-то выводы о нашей сегодняшней беседе.
– Я надеюсь, что большинство из смотрящих нашу передачу – православные христиане; у всех нас есть родственники, друзья, крещеные люди. Я очень пожелал бы каждому из нас, естественно, заботиться о том, чтобы пребывать в Церкви, в ее вероучительных, канонических, сакраментальных, духовных границах. Но при этом я вижу, что в Церкви сегодня, как это вообще свойственно всякому человеческому сообществу, все больше начинают говорить о проблемах по ту сторону или о проблемах, не касающихся конкретного человека, выяснять теоретические вопросы, которые под силу, во-первых, церковному ученому сообществу, иерархическому сообществу, то есть людям, которые учились, знают церковное законодательство, каноны.
Поэтому когда человек, не очень знающий в этом вопросе, начинает больше беспокоиться о внешних границах Церкви, чем о внутренних, это мне кажется неправильным. Вместо того чтобы указывать, как некоторые сегодня делают, епископам на то, как надо себя вести в отношении внешних границ Церкви, стоит внимательнее отнестись к тому, в каких отношениях люди, нас окружающие, крещеные, но не причащающиеся, не исповедующиеся, живущие в разных пороках, находятся с Церковью? Они-то в Церкви или нет? Может быть, надо беспокоиться о том, чтобы в первую очередь их Церкви принести?
Дело в том, что в Церкви есть такое очень важное явление, как разделение ответственности и разделение полномочий. Какое дело ты можешь делать на своем месте? Можешь делать дело прояснения церковного вероучения собрату, который живет рядом с тобой? Скажи ему: «Брат, ты живешь в незарегистрированном браке, знай, пожалуйста, что ты вне Церкви. Можешь относиться к этому как хочешь, я не могу тебя насильно заставить, переломить твою свободную волю. Но ты должен знать, что носишь крест формально, потому что нельзя, живя в блуде, думать, что если носишь крест, то уже являешься христианином, членом Церкви». То же со взятками, хищением, разными другими вещами. Если ты это делаешь, то можешь носить крест сколько угодно, но пока не покаешься и не исправишься, не можешь быть допущен до Причастия, значит, ты вне церковных границ. При этом, конечно, я призывал бы доверять священноначалию, которое, на мой взгляд, не выходит ни из каких позволительных нашей верой и нашими канонами границ.
ведущий Сергей Платонов,
записала Маргарита Попова