Эта тема мне кажется важной, потому что богослужение, как таковое, лежит в основе воспитательного процесса нашей семинарии.
Принципы богослужебного пения – это слово, сопровождаемое мелодией, и это традиция, дающая ориентиры, как через пение сделать богослужебное слово новым способом жизни. И если эти принципы имеют прямое отношение к созиданию культуры человечества, то богослужебное пение вносит в нее то благодатное содержание, которое оживает в нас пониманием Дела Божия на земле и созданием условий для духовно-нравственного возрастания человека.
Как известно пением сопровождается богослужение в Божиих храмах и в домах верующих. Богослужение являет нам ту благодатную стихию, где воплотившееся Слово Божие желает послужить спасению людей через благое слово и где люди, в ответ, служат Богу через слово. При этом они славят Бога не безжизненными и бездушными инструментами, а благороднейшим, естественным инструментом – человеческим голосом. Словом они выражают конкретные, логически выраженные идеи, из которых сложены молитвы, славословия, поучения, экзегеза, проповедь, а музыкальный элемент этим богослужебным текстам придает эмоциональную окраску, способствует прорисовке этих идей на скрижалях человеческого сердца.
И когда в православный храм входит музыкальная стихия в виде слова, соединенного с музыкальным звуком, то этим словом говорится о Главном в нашей жизни и объясняется, почему, в связи с музыкой, появилось то или иное настроение и какими конкретными идеями оно вызвано. Пение самого священника, совершающего богослужение, чтение псаломщиком богослужебных текстов нараспев, или же пение, совершаемое хорами и богомольцами в храме, – все подчинено тому главному содержанию богослужебного Смысла, которое сокрыто в тексте, присутствует в звуках, насыщает их, вздыхает, стонет, ликует в них, вдохновляя поющих так же, как оно вдохновляло сначала самих песнотворцев и духовных композиторов.
Таким образом, богослужебное пение Православной Церкви является одной из форм самого богослужения. Идти на богослужение всегда означало идти на пение. Приглашение к полунощнице или к утрени в монастырях всегда сопровождалось словами: «Пению время и молитве час!» Причем приход в храм требовал от молящихся определенной установки внимания на предстоящее пение. Суть этой установки в том, чтобы человек приготовился внимать ему не одним внешним слухом, но и слухом своей души и своего духа. Ибо ему надлежит услышать не одни звуки и мелодии, а все богослужебное пение так, чтобы оно овладело душой и чтобы душа запела вместе со всеми. Но и этого мало: необходимо, чтобы от этого пения вострепетала духовная глубина человека, та, которая молится, прозревает и творит. И вострепетав, включилась в храмовую молитву, духовно прозрела в слова песнопений и стала творчески внимать музыкальным звукам. Именно тогда церковное пение осуществится как богослужение, ставшее и художественным событием. Какое неисчислимое богатство духовного содержания откроется тогда человеку, какие светоносные потоки смысла войдут в душу поющего человека, какие литургические образы и события захватят его и какие молитвы личного прозрения и благодарности обогатят его дух!
Словесно-музыкальная стихия заставляет по-иному – возвышенно и умудренно – переживать особую, объективную, живую и благодатную реальность, присущую храму, как «Дому Божию» и «вратам Небесным». Как только положено «начало» уставному пению, в храм вступает и развертывает свою спасительную силу то главное, святое и Небесное, рядом с чем все земное, и в исполнителях пения, и в слушателях, меркнет и забывается. Некая властно и законченно выговаривающая сила жизни диктует тогда душе свою волю, свой ритм, закон и судьбу богочеловеческого бытия. Внимание приковано к слову и мелодии, душа потрясена! Благодатная сила проникает внутрь, как свет в сердцевину драгоценного камня, и влечет нас к новому способу жизни, связует нас в единое Отечество подобием духовного уклада. Как же хочется тогда «привязать обремененную ладью свою к кораблю отцов наших, чтобы они управили нас ко Христу»!
Службы церковные необыкновенно богаты песнопениями различного содержания и различных музыкальных форм. Они включаются между молитвословиями, чтениями, сопровождают выходы духовенства и наводят наши мысли на главную тему праздника или памяти святого. В этих песнопениях заключены в поэтической, догматически безупречной форме важнейшие истины православной веры. Получая основные вероучительные знания на богослужении, мы, одновременно, имеем возможность глубже запечатлевать их в своей памяти через эмоциональное толкование слышимых и воспринимаемых текстов при помощи неразрывно связанных с ними мелодий.
Об этом замечательно говорит святитель Василий Великий: «Поелику Дух Святой знал, что трудно вести род человеческий к добродетели, что по склонности к удовольствиям мы нерадим о правом пути, то что делает? К учению примешивает приятность сладкопения, чтобы вместе с усладительным и благозвучным для слуха принимали мы неприметным образом и то, что есть полезного в слове». Именно для этого «изобретено для нас стройное пение псалмов, чтобы и дети возрастом, и вообще невозмужавшие нравами, по-видимому только пели их, а в действительности обучали свои души».
Таким образом, слово, озвученное музыкальным элементом, – как первый принцип богослужебного пения – входит в души людей и, открывая им новые горизонты смысла жизни и подвига, воспитывает их в духе церковности и человечности.
Второй принцип богослужебного пения – традиционность исполнения. Если церковной традицией называть те ситуации и моменты церковной жизни, в которых Бог являет Себя людям и остается с ними, то в Таинствах Церкви, во всех видах молебных пений, Тайна воплощения Сына Божия и плоды спасения облекаются в слова и пропеваются для того, чтобы их умудряющий смысл нес людям исцеление и мудрость.
Свое вхождение в традицию человек предваряет молчанием. Ибо с опыта молчания начинается его молитвенное обращение к Богу. Так молчанием, например, начинается всенощное бдение. В молчании совершает иерей каждение и только после этого он возглашает славословие Святой Троице. Чтобы вымолвить первое слово к Богу, мы призваны остановить собственное, бесконечное внутреннее говорение, обращенное ко всему земному, и потому безмолвие даст нам возможность ощутить глубину своего духа и приступить к воспитанию своего сердца. Молчание длится до того момента, когда слова начинают обступать нашу память, а богослужебные тексты открываются нам как образцы филологического воспитания, придерживаясь которых мы сделаем наше сердце прозрачным для действия божественной благодати.
Традиция вводит нас в опыт благодатной новизны. Благодаря ему мы получаем возможность созерцать некий божественный «свет», свободно, как бы живительной рекой изливающийся от Бога на окружающий мир. Этот свет льется не по пустому желобу, не как через безжизненное стекло. Он льется так, как льется, искрится, сияет и множится свет, упадая на драгоценный камень; и, дойдя до его сердца, бьет оттуда ответным сиянием, озаряя, а порой и ослепляя красотой Небесного света. Этот свет наделяет песнотворцев и композиторов властью населять человеческие души новыми духовными мыслями, чтобы через них шло обновление, чтобы ими творилось новое бытие, новая жизнь в людях. И эта власть становится их и нашим служением и радостью через храмовое пение. Нам открывается в нем Смысл и доброта богословия.
Вхождение в традицию богослужебного пения – это всегда откровение Смысла, который дарует себя лишь тому, у кого, по слову преподобного Максима Исповедника, «сердце – как пламя, и ум – как лед»; тому, кто может строго думать, но думать на основании сердечного пламенения. И не только думать, но и отдать себя этому Смыслу на служение. Поэтому богослужебное пение не позволяет нам оставаться неподвижными, сонливыми и слепыми, требуя от нас движения к Богу, открывая глаза на нашу причастность Делу Божию на земле и ответственность, с этим Делом связанную, а также на обязательства, из Него вытекающие.
Словесно-музыкальная атмосфера храма создает тогда благодатные условия, в которых мы призываемся перерасти самих себя и выйти за пределы видимого мира. Здесь Господь зовет нас к «большему», и, отказываясь стать «большими», чем мы сейчас есть, мы творим грех.
Безучастность к слову, к мысли, забота лишь о внешней красоте, чувственности звукоизвлечения чреваты отказом быть «большими» и небрежением к пению, как к богослужению, что и навлекает гнев Божий на творящих Дело Его с небрежением.
В богослужении тайна спасения входит в нашу жизнь не только как откровение Смысла, но и как «поручение» стать соработниками Христу, приобщиться Его Делу на земле, но так, чтобы нашим ответом на служение Божие стали осмысленно произнесенные слова, сопровождаемые живым чувством веры, и церковная песнь, ставшая раскрытием Тайны спасения. Этим мы умножим полученные от Бога «таланты» и выполним свое призвание.
Как уже было упомянуто, богослужебное пение имеет прямое отношение к культуре людей. Оно несет каждому человеку, причастному к созиданию культуры, особое благодатное содержание, поставляет нас на путь живой таинственной целесообразности, способствует стяжанию благодати Духа Божия, оживляющего в нас понимание Дела Божия на земле. Это понимание тогда становится значимым для нас, когда Делом Божиим мы освящаем свои дела, исходим из Него, как из задания, и восходим к Нему, как к цели.
В чем же суть этого Духа, созидающего возвышенную человеческую культуру?
1. Дух богослужебного пения – это дух внутреннего, сокровенного, духовного делания, направленного на обнаружение в себе Царства Божия, которое внутрь нас есть (Лк. 17:21). Обнаружение «таланта» внимательного делания осуществляется не эмоциональным переживанием и не показателями внешней пользы, от него проистекающей. И умножится этот «талант» от внутреннего состояния души и сердца отражением света Царства Божия в слове и деле и внесением в них таинственного помысла о мире, человеке и о Боге. Тогда проникновенное пение касается душевно-духовного чувствилища человека и влечет его к совместной жизни с этим Царством истины, добра и красоты.
2. Дух богослужебного пения – это дух любви. И поскольку Бог есть любовь (1Ин. 4:8), то Он – Первопричина всякого творчества. Любовью богослужебное пение творит нового человека и утверждает его «талант» произносить вслух некое приемлющее и всегда пребывающее «да» любви. Это – «талант» принимать, утверждать и творить по любви и через это сливаться, духовно срастаться с любимым предметом. Талант любви «возгревается» силой художественного отождествления и самоутраты, когда человек отдает себя ему и принимает его в себя. И здесь возникает новое содержание, подобное тому, как в браке и деторождении. Создав новое, мы вступаем в творчество и умножаем полученный «талант». Мы на основании личного опыта можем свидетельствовать, что любовь от Бога (Ин. 4:7), и вместе с Иоанном Богословом будем исповедывать, что всякий любящий рожден от Бога и знает Бога (1Ин. 47; 2:29; 4:16).
3. Дух богослужебного пения – это дух созерцания. Он учит нас «смотреть» в чувственно невидимое (2Кор.4:18; Евр.11:27) и обещает нам, что чистые сердцем, живущие в «мире» и «святости», увидят Господа лицом к лицу.
«Талант» созерцания наполнен верой в то, что Бог открывает Себя только оку нашего духа. Он есть Свет (Ин. 9:5), и может быть увиден и воспринят только внутренним, нечувственным зрением. И только оно, нетелесное зрение, возводит нас к Богу. Бог открывает Себя тому, кто обращает к Нему око своей любви. И человеческий дух призван увидеть Бога так, как глаз видит свет. Естественность, непосредственность, радость, благодарение, успокоение этим видением, вдохновляя нас на творчество и созидание, станет тем умноженным «талантом», который через богослужебное пение мы принесем на алтарь христианской культуры.
4. Дух богослужебного пения – это дух живого творческого содержания. Не норма, не отвлеченное мерило, не «ветхая буква» ценятся в нем, а наполнение живым и глубоким содержанием духа. В богослужебном пении «форма» перестает быть формой, а становится живым способом содержательной жизни, добродетелью, художеством, знанием, правотой – словом, полнотой и богатством богочеловеческого бытия. Богослужение открывает нам органическую связь с тайнами бытия, имеющими место во всех Таинствах Церкви. Оно дарит нам чинопоследования, рожденные из глубокого, духовно насыщенного содержания. Это «талант» искренности, повелевающий нам быть на богослужении, а не казаться, что это так. Умножить талант искренности – значит быть в Божественном содержании, его в себе удерживать, им себя строить, им измерять дела и события своей жизни.
5. Дух богослужебного пения – это дух совершенствования, согласно заповеди Божией: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48). Воспринимая этот дух, мы входим в атмосферу Божьего совершенства, чтобы измерить Им свои дела и житейские обстоятельства. И не только измерить, но и научиться отличать «нравящееся», «приятное», «дающее наслаждение», «полезное» от того, что на самом деле хорошо, что объективно – совершенно – и именно потому истинно, нравственно, художественно, справедливо. Не научившись различать эти два ряда ценностей, мы не сумеем прилепиться к совершенному, добиться его, послужить ему, уберечь его, насадить его в себе и в других. Богослужение создает нам все условия для созерцания Совершенств Божиих и тем вручает нам «талант» личного совершенствования в пении и бдении, в живом опыте греха и чувстве собственного недостоинства; в осуждении себя, покаянии и очищении; в устремленности к совершенному и призывании себя к нему в каждом деле и каждом своем поступке. Вот откуда в богослужебной жизни дух ответственности, самообвинения, покаяния, дух прилежания, добросовестности, труда, самообуздания, дисциплины, подвига. В них реализуются силы, умножающие «талант совершенствования» и позволяющие нам раскрывать сердца для Христова Духа и из него обращаться к созерцающему восприятию Бога и Божьего мира. А это и означает творить христианскую культуру.
Подводя итог сказанному, отметим, что истинное богослужебное пение, как и истинная молитва дарует свободу нашим глубинным, подлинным чувствам, чтобы они поднялись изнутри нашего сердца на поверхность, чтобы от избытка сердца запели уста, чтобы эти чувства вошли в сознание и стали частью нашего религиозного опыта. Тогда они принесут не наслаждение только, они принесут покаяние, обращение к Богу и, главным образом, чувство глубокой и мужественной ответственности за все, вложенное нами в жизнь общества. И плоды вложения – любовь, служение, жертвенность – засвидетельствуют обновляющую силу богослужения, делая богослужебное пение не мертвым повторением службы, а жизнеутверждающим и святым творчеством.
Поэтому мы можем не только повторять то, что отцы древности написали, создали, снабдили музыкальными напевами, – мы сможем научиться тому горению и той смелости, которые позволили им, на основании опыта всей Церкви, создать молитвенные чины, выражающие всецерковный опыт. А для этого мы должны научиться соборной верности и опыту Церковному, а также смелости пламенного духа, который никогда не удовлетворится простым повторением, который сумеет обновить изнутри существующие молитвы или же создать новые молитвы, соответствующие, как и предыдущие, духу и опыту Церкви. В этом опыте Богопочитания богослужебное пение восполняет во всех нас творческие и жизнеутверждающие силы и дарует благодатную любовь к людям, Церкви, Отечеству.
И так будет всегда!
Принципы богослужебного пения и их воспитательное значение // Московская регентско-певческая семинария. 1998–1999. Наука. История. Образование. Практика музыкального оформления богослужения: Сборник статей, воспоминаний, архивных документов. М: святитель Киприан, 2000. С. 23–29.