священник Георгий Ходр
Диаконат в Православной Церкви

Природа диаконства

Православная Церковь не сталкивалась с проблемой диаконата в той степени, в какой знакома с ней сегодня Римо-католическая церковь, или церкви Реформации. Хотя, в отличие от них, диаконский чин и не исчез в Православной Церкви совершенно, но он не приобрёл и надлежащую ему роль. Низведённое к отправлению лишь богослужебных функций, это служение не сохранило своего социального аспекта. Но как здесь, так и там, диаконством были приобретены некоторые функции административного характера, что может дать отправную точку в дискуссии о подлинной сущности этого служения.

Природу диаконства можно прояснить из самого чина поставления. Он совершается во время литургии внутри алтаря (ιερόν или βήμα), и сразу допускает новорукоположенного к служению. Фактически, диаконство есть степень священства (ιερατικόν τάγμα), и диаконский сан возводит своего носителя непосредственно к уровню священнослужения. То, что видимым образом совершается во время акта посвящения, указывает на духовную суть совершаемого, т.к. мы видим диакона стоящим εντος τους βηματος, «внутри святилища», если цитировать Вальсамона и других канонистов.

Византийская молитва, читаемая при рукоположении, является прототипом практически всех подобных ей молитв на Православном Востоке, и гласит следующее: «Божественная благодать, всегда немощная врачующи, и оскудевающая восполняющи, проручествует (προχειρίζεται), (имярек), благоговейнейшаго иподиакона во диакона, помолимся убо о нем, да приидет на него благодать Всесвятаго Духа». Формула молитвы косвенно выражает идею божественного призвания. Последующая молитва прямо призывает Святой Дух излиться на рукополагаемого. Псевдо-Дионисий говорит о «божественном избрании» (εκλογή); епископ здесь лишь провозгласитель (εκφαντορικός) этого избрания, или совершитель акта провозглашения (ανάρρησις). Эта же мысль находит поддержку и у великого мистика XV века Симеона Солунского.2

Богослужебные функции

Согласно служебнику – книге, которая указывает, как надлежит совершать богослужения – диакон принимает участие в каждой литургии, но наряду с этим оговаривается, что в его отсутствие усвоенные ему возгласы произносятся священником. Когда же диакон сослужит епископу или священнику, он не только направляет и озвучивает молитву собравшихся мирян, как это часто указывается, но и самого служащего призывает к молитве, которую он, по достоинству своего сана, должен представить к Господу. В сущности, богослужение начинается именно диаконским возгласом «Благослови, Владыко!», и уже затем начинает вести службу священник. Продолжительный диалог начинается между совершителем службы и диаконом, в котором последний выступает как божественный посланник (άγγελος) двояким образом, ибо он вестник, посланный как к священнику, так и к молящемуся народу содействием священника. И таким образом, в конце проскомидии, например, он не посылается сразу из алтаря для произнесения великой ектеньи, но сначала подает знак священнику начинать свою молитву, когда говорит ему: «Время сотворити Господеви».

В основном служение диакона состоит в возглашении молитвенных прошений, следовательно, можно сказать (словами Феодора Мопсуестийского) что он является глашатаем церкви. Слыша его, присутствующие знают, что им следует делать или о чем помышлять. В течение литургии диакон ведёт за собою и хор, произнося положенные молитвословия, выражающие все нужды христианской общины.3

В результате эти молитвенные прошения приобрели более известный характер, чем тайные молитвы, читаемые священником. A. Baumstark считает, что с оригинального языка литургии первыми переводились именно эти прошения, только потом чтения из Священного Писания, и уже после того – молитвы священника. Это именно то, что произошло в арабском христианстве.4 В православии диакон являет собою живое связующее звено между клиром и мирянами, он до некоторой степени смягчает разделение между ними, усиленное иконостасом между алтарём и нефом. Каждое появление диакона из алтаря воспринимается подобно явлению небесного посланника.

Диалог между диаконом и священником занимает особое место в византийской литургии по сравнению с другими восточными литургиями, и представляет собою, в дополнение к традиционной концепции диаконского служения, идею диакона как сослужителя. Диалог между ним и священником, имеющий место после Великого Входа, в этом смысле весьма важен.5

Покадив приношение, предстоятель возвращает кадило диакону и произносит: «Помяни мя, брате и сослужителю (συλλειτουργέ)». Диалог продолжается, и диакон снова называется в нем сослужителем. А согласно тексту «Устава литургии» (Διάταξις) патр. Филофея, датируемому XIV-м веком, это священник говорит диакону «Помолись о мне владыко (δέσποτα)».

В византийском чине рукоположения диаконство видится как служение sui generis6, никак не временное или предварительное. В молитве рукоположения диакона его функции находят свое основание в евангельских словах: «Кто хочет быть бóльшим между вами, да будет вам слугою». Это совершенно ясно даёт концепции диаконства гораздо более широкий базис, чем просто богослужебные функции.

В современном чине рукоположения Армянской церкви, который используется, начиная с XIV века, архиерей просит Бога направить будущее диакона на истинный путь так, чтобы «в надлежащее время он мог быть рукоположен в священника, и совершать церковные таинства». Это показывает, что в армянской церкви диаконство рассматривается лишь как ступень на пути к пресвитерству. Уточним, что согласно чину рукоположения, диаконские функции заключаются в чтении евангелия, каждении и несении предметов богослужебной утвари в процессиях.

Похоже, что и в коптском чине есть указание на временный характер диаконской степени. Согласно чиновнику7, в молитвах говорится чтецу, что он может быть сподоблен более высокого чина. Когда епископ возлагает свою руку на диакона, он тайно произносит, обращаясь к Богу: «…управь его Твоею милостию, соделай его служителем Твоего святого алтаря так, чтобы по окончании служения, которое Тебе благоугодно вверить ему, безупречного и безгрешного, явил себя достойным более высокой степени…».

Назначение диакона к определённой церкви является важным аспектом коптского чина, отсутствующим в византийском чине. Другая особенность коптского чина заключается в прояснении социальных функций диакона: «Ты обретаешься среди чад первого диакона Стефана. Ты должен посещать народ Божий, вдовиц, сирот и болящих, помогая тем, кому можешь, в их нуждах и являя собою добрый пример, которому они могли бы подражать. Сопутствуя архиерею и священнику, привлекай их внимание к скорбящим…» Согласно каноническому праву, коптский диакон должен служить бедным и сообщать о них епископу.8

Необходима литургическая реформа, которая должна коснуться диаконских прошений ектеньи таким образом, чтобы обычные стереотипные формулы могли быть изменяемы диаконом более подходящим образом для выражения насущных нужд общины. В настоящее же время, в силу своего общего характера, различные прошения этих ектений более не выражают чаяний конкретного прихода.

Социальные функции

Помимо отправления своих богослужебных функций, диакон иногда принимает участие в душепопечительской деятельности и церковном администрировании. В связи с последним мы можем отметить нынешнюю важность архидиаконства во Вселенском Патриархате. Великий Архидиакон Константинополя отвечает за организацию богослужений и назначение проповедников, включая архиереев. Его особая связь с патриархом подчеркивается тем, что он присутствует только за теми богослужениями, которые совершает сам патриарх.

В России в восьмидесятых годах XIX столетия существование диакона было возведено в степень нормы для каждого прихода, насчитывающего более семисот душ (Указ Св. Синода №3 от 4.03.1885). Чуть позже их сделали ответственными за религиозное образование в общественных школах (Указ Св. Синода №1 от 3.03.1886). Кроме того, было решено сократить на треть денежное содержание тех диаконов, что были рукоположены после 1885 г., но не имели соответствующей для преподавания в школах подготовки.9

Благотворительность же полностью исчезла из сферы диаконской деятельности, как показывает тот факт, что она более не соотносится ни с одним церковным чином.10

Очевидно, что богослужебный аспект диаконской деятельности был поглощён священством, а социальный аспект – мирянами. Это сделало диаконский сан анахронизмом.

С литургической точки зрения, у нас в Студийском Типиконе есть некоторое свидетельство того, что в XI–XII вв. проскомидия совершалась диаконами. Эта традиция определённо существовала в XII в. и в России. [11] И в XV веке в России диаконы всё ещё совершали некоторые приготовительные действия, относящиеся к проскомидии.12

В XVI в. с целью борьбы против Унии в Польше появляются братства, состоящие из мирян. Они приняли на себя задачи учительства и благотворительности. В Восточной Церкви миряне вообще таковы, словно имеют дар благодати для дел милосердия. Среди Восточных Патриархатов их роль была институализирована в XIX столетии. В 1856 г. Оттоманская Порта приказала учредить общую комиссию, состоящую из клириков и мирян, для управления делами каждой религиозной общины. Патриарх Константинопольский был избран совещанием старейшин греческого миллета13, высших представителей церковной власти и пр. Подобным же образом происходило избрание Иерусалимского (в 1873) и Антиохийского (в 1898) патриархов.

Итак, миряне приняли на себя в Церкви все обязательства общественного характера. Социальное служение стало светским делом, и общая тенденция в Восточной Церкви за последнюю сотню (или даже больше) лет такова, что духовное концентрируется в руках клириков, а светское – в руках мирян.

Проблемы, поднимаемые диаконатом

В настоящее время, как кажется, уклад жизни в Православной Церкви нуждается в объединении социальных аспектов её существования с аспектами богослужебными и догматическими. Возможно ли это без существования служения особого рода, которое взяло бы на себя эту интеграцию?

Дело в том, что в настоящее время государство стремится подчинить себе все социальные сферы. Большинство православных живут в странах, где социальная активность со стороны церкви находится под строжайшим запретом. Поэтому ситуация, в которой мы находимся, не позволит диаконату развиться в формы, известные в ранние времена. Мыслимо ли в условиях тоталитарного режима возрождение диаконии как служения пребывающим в нужде? Если ответ отрицателен, возникает следующий вопрос: возможно ли служение всех трёх иерархических степеней священства в мире, где нет свободы, или где светское общество берёт на себя все виды социальной деятельности, кроме чисто религиозных? Это неизбежно приводит нас к следующему вопросу: если дары благодати, принадлежащие каждой степени священства, всегда участвуют в их церковном служении, должны ли мы рассматривать служение всех трёх степеней как незыблемый и неизменяемый элемент в Церкви, коль скоро одна из степеней (диаконство) теряет данную ей по благодати функцию? Какого рода служение это будет? Какой, наконец, видится в православии взаимосвязь между богослужением и мiром в его отношении к служению?

перевод с англ. архидиакон Стефан (Пучков)