О диаконах

(К вопросу: имеет ли право диакон заменять священника в совершении некоторых священнодействий?)

В недавнее время¹ был поднят вопрос о праве диакона одному, без священника, совершать некоторые молитвословия и священнодействия – литии, панихиды, вынос тела умершего из дома в храм («подъём покойника»), вечерни, часы и другое. По этому вопросу не излишним почитаем со своей стороны указать несколько частных дополнительных данных.

1) По свидетельству Св. Писания диаконы, служа бедным и вдовицам (Деян. 6:2–7, 13:5), вместе с тем помогали апостолам «во благовестии Христовом» для утверждения и утешения христиан в вере (Кол. 4:7; 1Фес. 3:2). Указание на эту последнюю деятельность диаконов в первохристианское время можно находить, думается нам, в названии диакона «благовестителем» (ευαγγελιστήν) в теперешнем чине литургии св. Златоуста. Перед тем, как читать Евангелие, диакон обращается к священнику с возгласом: «Благослови, Владыко, благовестителя святаго апостола и Евангелиста (имярек)» и проч.

2) По второму правилу Анкирского собора диакон, «идоложертвовавший и возобновивший снова подвиг веры» должен «престать от священнослужения», между прочим «от провозглашения молений» (κυρύσσειν). Под «провозглашением молений» справедливо разумеют ектении и возгласы, с которыми диакон обращается к народу во время совершения литургии. На возглашение ектений, как на самую главную обязанность диакона во время совершения богослужения, указывает также и самое название ектений в греческих и древне-славянских богослужебных памятниках: «διακονικά» и «диаконства», или «диаконская». См. например «διατάξις της θείας Λειτουργίας, εν η καί τα διακονικά» Константинопольского патриарха Филофея, изданный профессором Красносельцевым в Материалах для исторических чинопоследований литургии Златоуста, Казань, 1889 г, стр. 36. Также: Διακονικά της προηγιασμένης Λειτουργίας τού αγίου Іακώβου, изд. профессором Дмитриевским в «Православном собеседнике» за 1892 год. В славянских служебниках ектении называются диаконствами весьма часто; так, например, в рукописном служебнике Хлудовской библиотеки № 113 на первом листе читаем: «устав божественныя службы, в ней же и диаконства».

3) Что диакон, по воззрениям Православной Церкви, не должен один совершать церковных священнодействий – это с очевидностью следует из того, что у диакона отнято право на совершение проскомидии, точнее проскомисания, т.е. приготовление вещества для таинства Евхаристии. В теперешнем печатном служебнике проскомидия представляет собою довольно сложный и законченный чин. Но этот чин возник не сразу и имеет длинную историю. В древнехристианское время проскомидия составляла единый и нераздельный с Евхаристией² чин, – потом этот чин, под влиянием некоторых исторических условий и путем долгого исторического процесса, обособился в отдельную часть литургии, взяв себе и подробно развив те моменты Евхаристии, которые посвящались исключительно воспоминанию Голгофской жертвы и соединялись с приношениями верующих, причем основным типом для образования проскомидийного чина служило последование Евхаристии.³ Вообще в истории чинопоследования проскомидии, думается нам, следует различать три эпохи: в первую эпоху (с I по IV век приблизительно) одни из проскомидийных священнодействий не имели ещё литургической обстановки (приношение хлеба и вина верующими и др.), другие же нераздельно сливались с чином Евхаристии (поминовение живых и умерших, воспоминание Голгофской жертвы, уготовление Агнца и др.); потом (приблизительно в период с V по VIII век) – первые начали получать литургическую обстановку пред началом литургии оглашенных, а вторые – выделяться в особый акт и составлять начинательную часть литургии верных (великий выход). Наконец (IX–XIII век) уготовление Агнца, воспоминание Голгофской жертвы, поминовение и приношения верующих, удлиняясь, начали захватывать и литургию оглашенных (когда оглашенные стали редкостью в Константинополе), пока не перенесены были на начало литургии оглашенных и здесь, соединившись со входною частью и облачением, образовали особую и законченную часть литургии.

Авторитетное редактирование и возведение в каноническую норму проскомидийного устава (а равно и всей литургии) в Греческой Церкви история соединяет с именем константинопольского патриарха Филофея (1362–1365; 1369–1376 гг.). В России Филофеевский устав литургии был введен митрополитом Киприаном (†1406), но в XV–XVI вв., особенно в чине проскомидии, сильно усложнился и видоизменился. Окончательная, доныне существующая редакция проскомидийного чина была введена патриархом Никоном чрез сличение славянского текста служебника с греческим.

Не только за первую и вторую, но весьма долгое время и в третью эпоху, «право совершать проскомидию принадлежит диакону». Доказательством этому служат многие литургические и церковно-канонические памятники. Так в чинопоследовании литургии Апостольских Постановлений⁴ говорится, что после того, как оглашенные выйдут из храма, а верные дадут друг другу лобзание мира, «диаконы должны принесть дары епископу к жертвеннику» (θυσιαστήριον, т.е. к престолу),⁵ а пресвитеры пусть станут по правую и по левую сторону епископа, как бы ученики, стоящие при учителе. Два же диакона с той и другой стороны жертвенника пусть держат рипиды из тонких кожиц, или из павлиньих перьев, или из тонкого полотна и тихо отгоняют маленьких летающих насекомых, чтобы они не попали в чаши».⁶

Принятые от верующих приношения диаконы, возложив хлеб на дискос или дискосы, а вино смешав с водою в одной или нескольких чашах,⁷ и так уготованное в пастофориях ли, в средней ли части храма, евхаристийное вещество несли по храму к епископу, который возлагал дары на престол. Это действие, без сомнения, имело литургическое значение и, вероятно, не лишено было некоторой торжественности, но никаких указаний на то, чтобы при этом пелись какие-либо песнопения, или что-либо читалось, не находим ни в древних литургических чинах, ни у писателей церковных.⁸ Простое, молчаливое приготовление диаконом евхаристийного вещества (хлеба и вина) в начале литургии верных (будущее проскомидийное священнодействие) и принесение этого вещества к престолу, без сомнения, разумеется и во 2-м правиле Анкирского собора под словом άρτον η ποτήριον αναφέρειν – возношение хлеба и вина.⁹

У иерусалимского патриарха Софрония (†636 г.) в его толковании божественной литургии говорится, что Агнец иссекается из целого хлеба диаконом, или иереем, посредством некоего орудия, которое называют копием; диакон или священник, приготовив вместе с телом и имеющую совершиться, в соответственное время страдания, чрез наитие животворящего Духа, кровь Господню, оставляют их в предложении.¹⁰ У св. Германа, патриарха константинопольского, повторяется тоже самое с замечанием, что так ведется дело по обычаю великой (т.е. константинопольской Софийской) церкви. «Тело Господне, будто из некоего чрева и от плоти девственного тела, разумею из целого хлеба благословения, или просфоры, иссекается, по обычаю великой церкви, диаконом посредством некоего орудия, именуемого копием. По совершении сего, диакон, приготовив вместе с хлебом и то, что чрез наитие животворящего Духа, имеет в соответствующее время страдания преложиться в кровь Господню, оставляет это в предложении (на жертвеннике), между тем как священник читает молитвы. Этот диакон, изъемлющий божественное тело, уподобляется ангелу-благовестнику, рекшему Деве: «Радуйся».¹¹ У Феодора, епископа Андидского, повторяется буквально тоже самое, что у св. Германа, с замечанием, что «хотя Тело Господне иссекается и священником, но в великой церкви ведется из древности обычай, чтобы совершал это диакон».¹² Но обычай Софийской церкви совершать проскомидию диакону в XIII–XIV веках вышел из употребления. По крайней мере в греческих литургических памятниках этого времени проскомидию везде положено совершать священнику при содействии диакона. Так, например, в древнейшей уставной записи проскомидийного чина, помещенной в Кормчей ватиканской библиотеки №1167 читаем: καί δεχόμενος ο ιερεύς παρά τού διακόνου τήν προσφοράν, λαβών τε, τήν Λόγχην και αποκαθαίρει αυτήν и проч.¹³ В уставе проскомидии XIII века по рукописи Пантелеимоновского монастыря,¹⁴ Московской синодальной библиотеки,¹⁵ по криптоферратскому списку литургии Златоуста¹⁶ и др., проскомидию совершает священник, а не диакон.

В толковании божественной литургии Николая Кавасилы, архиепископа Солунского, читаем: «священник, говоря: в воспоминание Господа, присовокупляет то, чем выражается мысль о кресте и смерти, ибо, изъемля хлеб, он приводит древнее пророчество о спасительной страсти: яко овча на заколение ведеся.¹⁷ Симеон Солунский, изъясняя чин архиерейского служения литургии, говорит: «второй из священников отходит в «предложение» вместе с диаконом, приготовившим наперед священные сосуды. Совершив троекратное поклонение Богу, он творит благословение (т.е. говорит возглас: Благословен Бог) и, взяв один из принесенных хлебов, знаменует его копием крестообразно и проч.¹⁸ Обычай совершать проскомидию диакону, по мнению Симеона Солунского, «не благоприличен и несообразен с назначением диаконов, и существовал только на Афоне». После изъяснения всего проскомидийного чина, Симеон Солунский продолжает: «Так совершается у нас вообще проскомидия. В ней все пресвитеры приносят частицы, за кого надобно, и особенно за совершающих праздник, за архиерея и прочих, кого нужно. А диаконы, все без исключения, (поминают кого хотят) чрез пресвитеров, потому что сами диаконы совершить приношения не могут, так как они не имеют дара проскомисания. Они – служители и имеют только служебное достоинство. Если им нельзя облечься в священную одежду без благословения архиерея или иерея, и если нельзя начать никакого священного действия без пресвитера, или без благословения пресвитера, то как будет сам он совершать приношение? Если правило¹⁹ запрещает диакону причащаться прежде иерея даже освященных честных даров, чтобы всякий сохранил свой чин: то каким образом диакон будет приносить дары? Поэтому существовавший прежде в Фессалониках, а теперь существующий на святой горе Афон обычай, чтобы совершали приношение диаконы, не благоприличен и не совсем сообразен с назначением диаконов: на это должно обращать внимание. Если же кто-нибудь из диаконов хочет, по своей надобности, принести частицы Богу, то пусть делает это через пресвитера. Когда пресвитер берет просфору и копие, и, вынимая частицу, говорит: приими. Господи, жертву сию за того-то, в честь и память – если приносит за кого-нибудь из Святых, в умилостивление же и отпущение грехов – если за кого-нибудь из живых и умерших, – диакон при каждой частице говорит: «помяни, Господи, в честь и память, какого хочет, Святого, или за отпущение грехов всякого, за кого имеет нужду молиться. Лучше же и правильнее было бы ему говорить: «Помяни, Владыко, того-то – кого хочет помянуть, ибо не благоприлично ему возносить голос к Богу, в присутствие иерея».²⁰

Согласно с практикой греческой церкви, обычай совершать проскомидию существовал и у нас в России. В служебнике XII века преподобного Варлаама Хутынского читаем: «В сосудохранительнице диакон, хотя резати проскуру, перекрестит трижды ножем.²¹ В трех древних (XII в.) списках студийского устава проскомидию также положено совершать диакону. В синодальном списке при изложении службы на Петров день, говорится, что поп с диаконом, вземша благословение у игумена, облачаются, и проскумисает диакон.²² В типографском списке, о проскомисании диакона говорится как о положительном факте: «оболкся (облачившись) диакон проскумисает».²³ Согласно с типографским говорится в списке Петербургской духовной академии.²⁴

Сарайский²⁵ епископ Феогност спрашивал Константинопольский собор, «аще будут попове мнози и диакони, подобает ли игуменом проскомисати, или ни?» Ответ на этот вопрос последовал такой: «аще будет старейший игумен, да посылает диакона, аще ли епископ будет с ними на службе, да проскомисают вси».²⁶ Приведенных свидетельств вполне достаточно для того, чтобы утверждать, что в древнее время (X-XIII века) у нас на Руси проскомидия, если не исключительно, то главным образом, совершалась диаконом, а не священником. За совершение проскомидии последним, мы встретили только одно ясное свидетельство в служебнике преп. Антония (XII в.), где говорится: «прием иерей от диакона просфору и перекрестя ножем, глаголет».²⁷

Но обычай совершать проскомидию диакону довольно рано находит себе запрещение в нашей церковной практике. Ещё в XII веке мы встречаем одно соборное определение, которое отнимает у диаконов принадлежавшее им право проскомисания. Говорим об определении Владимирского собора (1274 г.), бывшего под председательством митрополита Кирилла II. Определение это, изложенное в грамоте митрополита Кирилла, гласит: «Обретохом в пределах Новгородских диаконы, емлюща божественный агнец и преже попов проскурмисание творяща и потом пришедшим попом, после проскурмисати. И забыша правила реченаго в Фругии 55: дьяконом преже пресвитера не входити в святый алтарь, ни попом преже епископа. Никейскаго же собора правило 18, писано бо есть сице: слышахом, рече, от некиих, яко неции дьякони преже епископ благодарению прикасающеся, повелеваем отселе диаконом по попех взимати причащение. Тому же святому собору последуем, отселе не повелеваем дьяконом агнца вынимати, но попом. Аще кто обрящется по нашей заповеди се творя негодованием, епископ места да извержется, аще сведает; аще ли не весть, прощен будет. Аще ли не покорящеся, но вопреки глаголют, да будут вси извержени; аще ли люди молву начнут творити, да будут прокляти».²⁸ Выписанное правило ясно дает понять, в силу каких причин право проскомисания было отнято у диаконов. В Новгородской области (было ли так в других местах – сказать трудно) диаконы, очевидно, начали злоупотреблять данным им правом; стали совершать проскомидию «преже попов», т.е. до прихода попов в церковь.²⁹ С своей стороны и священники, не обращая внимания на то, что проскомидия совершена уже диаконом, сами снова совершали ее: «пришедшим попом после проскурмисати». Таким образом, выходило нечто совсем несообразное, чему нужно было положить конец. Найдя аналогичное явление в церкви древнехристианской (18-е прав. I Всел. соб.), собор на будущее время решительно запретил диаконам совершать проскомидию, давая хорошо понять, что он отменяет обычай, который был очень распространен: «аще ли люди молву начнут творити, да будут прокляти». Соборное определение не осталось только на бумаге. В служебниках XIV века проскомидию положено совершать большей частью священнику,³⁰ но в некоторых – диакону.³¹ В конце XIV и начале XV века митрополит Киприан снова вынужден был издать правило, запрещающее диаконам совершать проскомидию. В послании к игумену Афанасию Киприан пишет: «диакону нельзя проскомисати: слуга бо есть попу, а не ровен».³² Но и это решительное запрещение митрополита Киприана не искоренило всецело обычая совершать проскомидию диакону, существовавшего целые столетия. Обычай совершать проскомидию диакону был в церковной практике XV века, хотя уже в значительно измененном виде. По некоторым служебникам XV в., стоящим под влиянием венецианского идания служебника, диакон поминает себя самого, а также живых и умерших, кого пожелает, после поминовения священнического. «Диакон, прием и тот просфору и святое копие, глаголет сице: помяни, Господи, мое недостоинство по множеству щедрот твоих и прости ми всякое прегрешение, вольное и невольное; таже поминает, их же хощет, живых и на другой просфоре умерших такожде, и полагает части от долняя страны святаго хлеба, яко же иерей».³³ За совершение проскомидии диаконом в XVI веке прямых свидетельств не имеем, в служебниках XVII в московской печати проскомидию положено совершать везде священнику при содействии диакона; то же и в служебниках юго-западного издания с прямым запрещением совершать проскомидию диакону. Во многих юго-западных служебниках XVII века встречаем статью: «О просфомисании диаконом, чесо ради возбранено есть». Статья эта гласит следующее: Подобает ведати, яко диаконом просфомисати возбранено есть святым иже в Никеи первым собором святых и богоносных отец, якоже речеся правилом 18-м: диаконом никакоже приношение приносити, сиречь просфоры не просфомисати, ни даяти пресвитером божественного причащения, ни прежде тех прикасатися, но по презвитерех таковое благодарение воспринимати им, или от епископа, или от презвитера; ниже посреде презвитер седати, да не седяще вышше их, честнейше мнятся быти; еже есть бесчинно; аще кто не останется того, правилом сим да извержется.³⁴ Но просфомисающу презвитеру, приходит диакон, и приносит две просфоры и даст иерею. Иерей же поминает прежде живых, их же хощет диакон всех; таже на второй просфоре и о мертвых, их же хощет помянути всех. Иерей же части изымает, сам же диакон имена да глаголет».³⁵ Приведенные нами данные достаточно свидетельствуют, что проскомидия, как в греческой, так и в русской церкви, весьма долгое время совершалась диаконом. Сначала церковь не находила это предосудительным, – потому что чин проскомидии первоначально не имел сложной литургической обстановки: на как скоро проскомидия сложилась в целый, законченный литургический чин, тогда и совершать ее диакону церковь находит несообразным с диаконской должностью; путем неоднократных запрещений церковь наконец решительно отнимает у диакона право проскомисания. В настоящее время проскомидия нигде не совершается диаконом; в ставленой грамоте, получаемой диаконом от епископа, после перечисления церковно-богослужебных диаконских обязанностей («священные сосуды к богослужению уготовляти, молитвы о народе возносити собственно и народно в церкви, на амвоне чести евангелие и апостольские послания; и не сущу иерею, учити люди от божественных писаний, божественным заповедем и жительству христианского закона, от догмат и толкований церковных светил, богоносных отец») читаем: «вящше же сего ничтоже творити дерзати иереем подобающих: ниже проскомисати, ниже прежде иереев причащатися Тела и Крови Христовы».

4) В числе правил «о исправлении некоторых церковных нуждных вещей», составленных на большом московском соборе 1667 года, находим некоторые, касающиеся церковно-богослужебных обязанностей диакона. Отцы собора заметили, что на Руси было в обычай кропить святой водой народ в церкви и по домам диакону, а не священнику. Этот обычай был признан несообразным с должностью диакона. «Чесо ради, – читаем в актах собора 1667 года, – диакони кропят святою водою народ и в домех, а не священницы? И то безчинно есть. Священник бо святит воду, ему же достоит и кропити, а не диакону. Диакон же токмо да держит сосуд со святою водою, зане слуга есть».³⁶

Кроме того, собор обратил внимание на то, что многие священники в чине крещения читали молитвы не сами, а поручали диакону или причетнику – и также нав будущее время отменил этот обычай. «Приказати архиереем, коемуждо во своей епархии, всем священникам накрепко: еже бы действо святаго крещения, молитвы и всю службу, сам точию священник да глаголал, а не ин кто, диакон, или от прочих причетников, якоже неции священницы безумно творят, иже инем повелевают глаголати молитвы и прочая. Аще же отныне обрящется священник сице творяй, да извержется».³⁷

5) Не имея права вообще совершать никаких священнодействий без священника, может ли диакон, в случае крайней нужды, например по тяжкой и внезапной болезни священника, совершить какие-либо церковные службы? На этот вопрос, который часто приходится слышать, ответим: что допускается по нужде, то составляет не более как исключение из закона. Исключительные или «смотрительные» случаи принимать в постоянное правило не следует. По выражению Матфея Властаря, «что не по правилам, то в пример не приводится; редкое – не закон Церкви». По словам преп. Никона Черногорца, нужно «испытывать смотрительных случаев силу и отнюдь не принимать ниже в беседу», т.е. в рассуждение; «бегати нужно есть не могущих праве разумети смотрительная».³⁸ Св. Никифор Исповедник патриарх Константинопольский (806–815), сказав, что «диакон должен помнить своего настоятеля во всех случаях своей должности», по нужде разрешает уму совершать крещение.³⁹ Сарайский епископ Феогност спрашивал Константинопольский собор: «аще не будет епископа, ни попа при смерти человека, лзе ли диакону дати святое причастие, или пети над ним, или коливо свящати?» Ответ был дан такой: «лзе причастие дати, и над ним пети, и коливо свящати».⁴⁰ Симеон Солунский на подобный же вопрос отвечал: «в нужде, в отсутствие священника, преподать преждеосвященные дары мирянину, приближающемуся к смерти, диакону не возбраняется, только в подобном случае он должен обращать внимание на нужду».⁴¹ Если по нужде диакону дозволяется совершить крещение, а в древности дозволялось иногда даже причащать, – то полагаем, не будет ничего предосудительного, если диакон в случае крайней действительной нужды совершит утреню, часы или вечерню, опустив священнические возгласы. Приснопамятный святитель московский Филарет в своей резолюции от 30 июля 1865 года писал: «диакону заметить, что ему следовало к уменьшению неудовольствия прихожан неслужением пасхальной утрени священником (больным), по нужде без священника пропеть в церкви канон Пасхи, или и полную утреню, кроме священнических возгласов».⁴²

Другой случай при митрополите Филарете был следующий. В 1831 году московской округи села Белого Раста Михаило-Архангельской церкви священник Василий Иванов, отъезжая 31 января для погребения своего отца, села Ускова священника Ивана Яковлева, поручил своему протодиакону Ивану Петрову в день Сретения Господня 2 февраля отслужить всенощную и часы, и хотел возвратиться для служения 3 февраля в царский день, но приехать не успел. Протодиакон отслужил в Сретенье всенощную и часы, а 3 числа отслужил со звоном царский молебен, и в то же время служил в церкви молебен для крестьянина по случаю дня его ангела; причем держал над головой его евангелие и, по окончании молебна, давал крест для целования. Консистория в 1832 году положила, а митрополит 15 ноября утвердил следующее определение: «протодиакона за присвоение себе власти, священнику токмо приличествующей, так как ставленая грамата, данная от архиерея, запрещает диакону служить молебны без священника, оштрафовать 50 земными поклонами пред св. престолом во время священнослужения с обязанием подпискою, чтобы впредь иерею подобающаго при священнослужении себе не присвоял под опасением запрещения в священнослужении».⁴³

6) Наконец укажем на недавно появившуюся в «Церковном Вестнике» (1893 г. №1) заметку «К вопросу о диаконах». Автор этой небольшой заметки, вполне соглашаясь с тем, что диакон не имеет права на совершение церковных молитвословий и священнодействий, замечает, что «этот обычай в настоящее время вызывается весьма усложнившеюся церковною практикою, по отношению к коей вполне могут быть применимы божественные слова: «Жатва убо многа, делателей же мало». При этом высказывает следующий проект для искоренения обычая заменять священника диакону: «чтобы восполнить, – говорит автор, – недостаток духовных деятелей и устранить антиканоническую замену диаконами священников, требуется увеличить священнический персонал при приходских церквах посредством новых вакансий вторых священников (из диаконов), в качестве помощников настоятелей, с предоставлением им диаконской части доходов и с упразднением для этого диаконских вакансий при церквах. Последнее мероприятие, т.е. упразднение диаконских вакансий, представляется возможным и в виду того, что в настоящее время не усматривается особой надобности в диаконской профессии (?) – «в служении бедным и вдовицам», за неимением при церквах благотворительных заведений, для заведования коими установлен был диаконский персонал в первенствующей церкви. Да и в образовательном отношении, как показал опыт, диаконы оказываются не соответствующими тем намерениям, какие имелись у Правительства, при открытии диаконских вакансий и увеличения содержания для диаконов в недавнее время». При приведении в исполнение своего проекта, автор находит только одно затруднение: при двух священниках окажется один псаломщик. «Но, – продолжает автор, – с этим затруднением легко справиться. При повсеместном открытии школ грамотности всегда можно рассчитывать на помощь псаломщику со стороны грамотных людей. Если же где не оказалось бы налицо таковых помощников, то, в таком случае, с разрешения епархиального начальства, можно бы нанять на церковный счёт особое способное лицо, в качестве церковника или пономаря, в какой личности чувствуется настоятельная надобность и при теперешнем трехчленном причтовом составе, так как часто случается, что некому бывает ни производить звон, ни прислуживать в алтаре во время богослужения». По поводу высказанного мнения, которое будто бы есть «обще-иерейский вопль», позволяем себе заметить нижеследующее.

Во-первых, упразднение диаконского чина, или, как выражается автор, диаконской профессии, не представляется возможным. Диаконский чин – богоучрежденный; это – первая степень церковной иерархии. Считать диаконов апостольского времени только служителями бедным и вдовицам – это значит, подобно протестантам, думать, что диаконство не составляет степени священства. Но из истории диаконского служения видно, что лица, избранные на это служение, были мужи свидетельствованы, исполнены Духа Святого и премудрости, и апостолы не просто определяли их на служение, но с руковозложением (Деян. 6:3). Св. апостол Павел, говоря о диаконах, всегда поставляет их в чин иерархических лиц (1Тим. 3; 1–8). Точно также мужи апостольские и святые отцы первых веков христианства приписывали диаконам иерархическую степень. Свидетельства приводить почитаем и излишним.

Во-вторых, трудно согласиться, чтобы в настоящее время не усматривалось особой надобности в «диаконской профессии»: диакон для священника при служении оказывает большую помощь, кроме того, самое богослужение при диаконе получает большее благолепие и больше располагает к молитве. «Хотя, – как пишет приснопамятный митрополит Филарет, – должность диакона при священнике, крепком силами, есть не столько необходимая, сколько относящаяся к полноте и благолепию служения, однако простираться в уменьшении диаконов неудобно, частию по потребности в них для священников престарелых, немощных утомляемых многим служением по многолюдству приходов, частию для потребности сельских училищ, частию по местным обстоятельствам; ибо в Московской епархии, по привычке видеть благолепное священнослужение, и менее 400 душ мужского пола имеющие приходы усиливаются иногда просить себе диакона».⁴⁴

В-третьих, – уничтожать диаконские вакансии, обращая диаконов во вторых священников, в качестве помощников настоятелей, с получением меньшего оклада, – не значит ли это возвращаться к недавно существовавшей у нас церковной практике и справедливо отмененной Св. Синодом 16 февраля 1885 года?

Наконец, при двух священниках неудобно быть и одному псаломщику. «Чтобы, – скажем словами митрополита Филарета, мнением которого дорожит Русская Церковь, при священнике полагать одного причетника, не представляется возможным, как по обстоятельствам, так и по существенным потребностям службы. Должность причетника должна быть исправляема частию на клиросе, частию в алтаре. Нельзя иметь мирского человека довольно свободного и довольно сведущего, чтобы возложить на него клиросную должность, чтобы причетник мог быть и в алтаре. Но если причетник будет на клиросе, а другого нет, то в алтаре по необходимости должно быть мирянину – а сие противно 69 правилу 6-го Вселенского собора. Правда, сие правило теперь не точно соблюдается, но еще понятие о нем есть в народе, и тем охраняется благолепие к алтарю, которым сохраняется порядок в церкви, и которое есть преимущество чина восточной церкви. Нужно поддерживать сие правило в действии, как по уважению к достоинству правила Вселенского собора, так и для соблюдения порядка и благоговения в церкви и, наконец, дабы не подать Римской церкви повода к возражению против чина Православной Церкви, что отделение алтаря от храма иконостасом не достигает цели и не имеет значения, если внутренность алтаря доступна мирянам, как и прочая местность храма».⁴⁵