Психология и церковь, наука и религия, священник и психолог – тема сопоставления этих понятий возникает постоянно в самом разном контексте.
Я и мои коллеги, как психологи, так и священнослужители, неоднократно обсуждали проблему положения человека входящего в Церковь: новоначального, только начинающего свой покаянный путь, с одной стороны, в сравнении, с человеком, который начинает длительную психотерапию, становится клиентом, настраиваясь на длительную работу. Что общего у того и другого? Сравнима ли деятельность практического психолога и пастыря? Подменяется ли работа психолога, служением священника, например.
Но для того, чтобы говорить о работе психолога и священника, необходимо понимать специфику их работы. Прежде, чем сравнивать пастырство с психотерапией, проанализируем пастырскую практику с точки зрения священника и психолога.
Как известно, христианство не родилось вместе со священниками. Первые фигуры, которые возникают в церкви, – это апостолы, духовная работа которых до сих пор является предметом богословского и исторического исследования. Затем появляются епископы, которые почти полностью наследуют апостольский чин и продолжают в церкви почти ту же самую, с интересующей нас точки зрения деятельность, которую вели апостолы: они – и совершители церковных тайн, и учителя, и собеседники, и помощники людям в самых разных вопросах. И, наконец, немного позже появляются другие чины: священники и диаконы.
Появление пастыря связано не только с чином священника: и апостол – пастырь, и епископ – пастырь, и священник – пастырь, и даже диакон – пастырь. В древней церкви, с одной стороны, пастырство достаточно широко развивается и не закрепляется за каким-то отдельным чином, а с другой смысл пастырства четко еще не опознан сознанием Церкви.
Что это такое пастырство, как его рассматривать? Например, принятие исповеди не было связано в древности с чином пресвитера (священника), но для этого были особые, благословленные на то священнослужители. Такая практика продолжалась достаточно долго. Священник появляется, прежде всего, как фигура, вспомогательная при епископе, и только потом наделяется правом совершать церковные таинства. Духовник (старец), который принимает исповедь, готовит человека к крещению и помогает в решении разных вопросов – это фигура отдельная, харизматическая, далеко не формальная, а наделенная особыми дарами и имеющая особое благословение. Это, пожалуй, наиболее емкий и предельный образ современного пастыря. Недаром в современном пастырском богословии особое внимание обращается на старчество, как прообраз подлинного пастырства. Это и позволяет нам, говоря о современном священнике отделить понятия совершителя тайн от понятия пастырь.
В наше время священник, получая рукоположение от епископа, сразу же наделяется правом быть пастырем, что и вызывает множество вопросов. Он получает это право и формально, и по совокупности того экклезиологического опыта, который характерен для Церкви XXI века.
Скажу вам по собственному опыту: молодой священник этого не может. Быть священником, значит совершать Таинства, проповедовать, духовно окормлять верующих. Учат ли его этому? Если он учится в семинарии, то да – отчасти. Причем обучение в Семинариях и Академиях восполняет больше тайно-совершительную потребность в научении будущего священника, и весьма не достаточно духовно-пастырскую. Но духовенство у нас далеко не всегда получает семинарское образование.
Считается, что право такое – пастырство – ему дает благодать Святого Духа. В журнале “Нескучный Сад” из уст одного известного московского протоиерея вырвалась фраза, что любой священник может быть духовным руководителем людей, но не всякий психолог. Но исполнение совершительных функций в пастырской практике и собственно само пастырство – это вещи разные. Пастырство – это особый род деятельности священника.
Богослов, горячий сторонник истинного, подлинного пастырства, написал немало гневных строк против священнослужителей, присвоивших себе пастырство без всякого на то духовного и нравственного права. Он говорит, “Ни монахам по одежде, ни рукоположенным и включенным в степень священства, ни почтенным достоинствам архиерейства, патриархам … митрополагающим и епископам, так просто и только из-за рукоположения и за его ценность не дается от Бога оставлять грехи, … но только тем, кто среди священников и архиереев и монахов может быть сопричислен к лику учеников Христовых за чистоту”. (Василий архиепископ (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов. Нижний Новгород, Братство Александра Невского, 1996, с. 152). Надо сказать, что его мнение поддерживалось многими в Церкви и бытует до сих пор, хотя на практике едва ли применимо. Священник может быть служителем тайн и может не быть при этом пастырем. Пастырство – это особое предназначение священника, которое требует особой подготовки и особого состояния духа. Для меня как священника это очевидно: выходя из алтаря или снимая с себя облачение, сразу чувствуешь перемену в характере своего служения. Эти изменения требуют совершенно иного подхода.
Что же, собственно говоря, составляет пастырскую деятельность? Чаще всего она ассоциируется с исповедью. Но не надо забывать, что исповедь – это таинство, по чинопоследовании которого священник ничего не должен говорить, – там нет беседы. В чинопоследовании таинства Исповеди есть вопросы, которые священник задает человеку. Кроме того, он может наложить епитимию, при этом подразумевается объяснение такого решения. Но все это не тот вид беседы, которая ныне входит в современную исповедальную практику русского православия. Внутри таинства исповеди беседы нет. Таинство Исповеди священник может совершить, не произнеся ни одного слова, кроме короткого чинопоследования. Но часто на исповеди и происходят те самые беседы, которые для кого-то из верующих остаются единственной точкой соприкосновения со священником, единственным моментом, собственно говоря, пастырства, как духовного руководства, или, по крайней мере, получения, хотя и краткого, но все же духовного, совета. Исповедь, таким образом, стала единственным местом для большинства православных людей, где совершается общение священника-духовника с теми, кого надлежит пасти. Но это – печальное состояние нашего современного пастырства: у священника нет времени поговорить отдельно, вне таинства.
Беседа во время Исповеди явно искажает само исповедание, потому что теряется молитвенное состояние, сосредоточенность: всякая беседа есть разговор, причем разговор со священником, а не молитва. Поэтому так нужна беседа, отделённая от таинства исповеди. Современные священники стараются уделять этому время, но это трудно. Многие знают, что сейчас трудно найти священника, который имел бы возможность хотя бы выслушать вас, не говоря уже о диалоге или постоянном общении. Очень часто темой бесед становится не духовная жизнь человека, а его взаимоотношения в семье, на работе и пр. Для многих людей это возможность пожаловаться на жизнь, на супруга, на детей. Такие беседы теряют свой смысл, как духовные, но они остро необходимы людям. Но бывает, что это, проблемы жизни, а не проблемы духовного пути, единственная потребность страждущей души для общения со священником.
Почему же в пастырской деятельности так важна беседа? И у прихожан, и у священника есть много вопросов, которые они должны задать друг другу, должны вслушаться друг в друга. Подлинное духовного руководство, составляющее суть пастырства, невозможно без внимательного вслушивания в рассказ человека, в беседу, в душевную потребу, в крик и стон души. Беседа оказывается необходимым и незаменимым средством пастырской работы.
Другой важная сторона пастырской деятельности – жизнь в церковной общинности. Общинность проявляется в принадлежности самого пастыря общине, которую ему вверено окормлять. В значимости общинных интересов, и в ответственности пастыря за общину. Общинность пастыря чувствуется в ритме и активности жизни приходской общины, прихода.
Почувствовать эту жизнь можно уже в притворе храма: мы сразу обращаем внимание на расписание церковных служб, объявления, фотографии и пр. Чем их больше их, тем больше уверенности, что в этом храме есть приходская жизнь. В советское время этого ничего не было: за любой листок могли привлечь к уголовной ответственности, как за пропаганду. В старых московских храмах, которые не закрывались в годы советской власти, до сих пор приходская жизнь течет в скрытых, почти подпольных формах. В таких храмах люди больше знают друг о друге через личные связи, чем через общие встречи. Например, в годы, когда я работал дворником и сторожем при храме общинной жизни почти не было: на кухне пили чай, разговаривали всю ночь, – так, как это водится в Москве, но в церковной жизни все сосредотачивалось только вокруг богослужений и треб. В таких храмах реже встречается катехизическая или просветительская деятельность пастырей, чем в новосозданых приходах.
Общинная жизнь – забота прихожан и пастыря. Пастырь здесь выполняет роли руководителя лидера, и учителя, и духовника. В общине происходит не столько словесное общение и работа, сколько проживание реальной евхаристической, таинственной и церковно-общественной жизни, как это бывает, например, в совместных паломнических поездках.
Для меня, например, очень важны были поездка с детьми воскресной школы на Валаам и поездка с прихожанами на Святую землю. Что происходит во время этих важнейших для всякой общинной жизни событиях? Беседы и паломничество – не самое главное. Главное – совместное проживание одних и тех же событий. Это требует от пастыря одного удивительного качества, которое недооценивается. Открытость своей жизни, и личной, и семейной. Открытость, но не смешивание с жизнью прихода. Открытость пастыря создает перед общиной пропедевтический образ, как некий “идеал”, как бы это не странно звучало. На пастыря смотрят, как на некий идеал, идеал христианской жизни. Насколько это возможно или нет, – другой вопрос, но это особый вызов священнику, на который он может дать ответ, не заметить его или отвергнуть.
Еще одна пастырская обязанность – учительство. Когда человек становится священником, то он считает, что первым делом он должен поучать, независимо от того, умеет ли он это делать или не умеет. Такая уверенность подкрепляется традицией: принято считать, что дар учительство подается благодатью Святого Духа, через хиротонию. Роль личности здесь как будто не предусмотрена. Это может приводить к печальным последствиям. Любое заявление священника – например, о святости Ивана Грозного или неприемлемости ИНН – воспринимается как истина в последней инстанции. А говорит ли он от своего ума или безумия, от своего знания или невежества, – это не обсуждается. Да, важнейшая часть пастырства, – это учительство, но и ученичество тоже. Ведь первые учителя – вселенские апостолы – были и назывались учениками Христа. Значит, и для пастыря ученичество – обязательная задача. Нельзя быть учителем, не будучи учеником. К сожалению, это не всегда удается.
И, наконец, еще одна сторона пастырской работы – это социальная работа церкви в больнице, интернате, работа с инвалидами и беспризорниками. В этой пастырской работе особым образом проявляются человеческие качества самого пастыря. Здесь нужно быть не столько профессионалом, сколько христианином.
Исключая совершение богослужений и таинства, остальные аспекты пастырской работы можно сравнивать с работой психолога. Однако это сравнивание имеет ряд ограничений. Во-первых, мы предпринимаем их только в данном контексте, для понимания различия этих призваний; во-вторых, мы сравниваем только пастырскую работу с работой психотерапевта консультанта, оставляя в неприкосновенности само священнослужение, которое несравнимо ни с чем на земле; в третьих, мы сравниваем то, что должно быть, а не то, что имеет место быть, чтобы анализом недостатков не закрыть нужной нам правды.
Что требуется для успешной работы пастыря? Достаточно ли только благодати Святого Духа, то есть рукоположение в сан? Очевидно, что нет. Для того чтобы пастырское служение было успешным, необходимо образование, воспитание и многое другое. Безусловно, пастырство требует серьезной подготовки.
Не менее важны и собственно божественные дарования, таланты и призвания. Церковь всегда учитывала харизму священника, направляя его на соответствующее служение.
Как методологически можно сопоставить психотерапевтическую практику с пастырским служением. Что в них сравнимого? Наверное, сравнимо именно то, что вызывает как с одной, так и с другой стороны, взаимное недоверие и ревность. Ведь не секрет, что с той поры, как в жизнь христианского общества стали входить психоанализ и психотерапия, стало, принято указывать, что эта практика стала подменять для христиан исповедь. Реальна ли подмена или нет, но факт указанного беспокойства бесспорен. Что же вызывает ревность? Как минимум три явления: влияние на душу, харизматичность терапевта, исключительность практики, которая должна соперничать с таинством. Потому нужно сделать ряд оговорок.
Как в духовном руководстве, так и в психологической практике не следует брать крайних, жестко детерминированных практик, тоталитарных школ. Мы исходим из того христианского положения, что человеческая личность обладает даром свободы, как богоподобная, и потому манипуляция душой невозможно, без свободного выбора самого человека. Кроме того, мы можем сравнивать пастырство и психотерапию в применении к христианину, а не вообще, тогда и исключительность практики не будет иметь место. И последняя оговорка. Наверное, есть смысл говорить не о психотерапевтической практике в узком смысле, а о деятельности практического психолога вообще. Это может быть и консультант, и психотерапевт, и социальный работник.
Что же мы можем сравнить? Во-первых, видимую часть практики. То есть основные пути и виды работы.
Беседа – это один из элементов их работы психотерапевта. Это тоже общение с человеком, у которого есть проблемы, у которого есть вопросы. Человек просит помощи, и психолог призван оказать такую помощь – в этом, может, и заключается его главное служение. Как в беседе, так и в широком использовании разговора, беседы, общения, в широком смысле слова, пастырство и практическая психология сходны.
В работу психолога входят и элементы учительства – он несет людям просвещение антропологическое и психологическое, если не сказать – духовное. Само по себе консультирования, в широком смысле слова, есть просвещение и учительство. Так в консультации, которая работает при нашем факультете, и мне доводится вести прием желающих получить ответы и разрешить свои сомнения. Такие консультации отличаются от пастырских бесед, как групповых, так и индивидуальных, которые так часто приходится вести в храме. Но они также отличаются и от психотерапевтического консультирования. Смысл этих консультаций не сводится к религиозным вопросам: обретения веры, разрешения сомнений в правилах Церкви и научения вероучения, но включает широкий спектр вопросов личной, профессиональной и семейной жизни. Таким образом и это, учительство в некоторой степени роднит сравниваемые служения.
Между прочим, многие православные психологи часто говорят, что они должны вести человека к вере, Богу. По мнению И.Н. Мошковой, практического христианского психолога, одна из важнейших задач христианского психолога – приводить человека в храм, к Богу. Должен ли православный психолог вести человека к храму, или по-другому, какое место может занимать в его деятельности, в его консультировании такая позиция? Если деятельность практического психолога будет иметь целью катехизацию, то педагог, учитель, может выполнить её лучше психолога. Тогда и психолог не нужен. Как говорит Ф.Е. Василюк, известный христианский психотерапевт, декан факультета Психологического консультирования МГППУ, христианство должно быть той точкой опоры, на которой стоит психолог (психотерапевт), но сама позиция может присутствовать не явно, как наставление учителя, а в подтексте.
Явно или не явно, и, но может ли присутствовать проповедь в деятельности христианского психолога – это, конечно, его решение, его выбор. Представляется, однако, что проповедь это призвание священнослужителя, и он может лучше это совершить.
По моему мнению, если для практического психолога важна его собственная христианская позиция, он ее скрывать не должен. Что касается работы психотерапевта, то она в меньшей степени, чем работа практического психолога, сравнима с пастырской деятельностью, потому что достаточно специфична и. Ее можно было назвать некой технологией, если бы личность психотерапевта не была бы его главным инструментом. Консультант ближе к пастырской деятельности, чем психотерапевт, в силу многих обстоятельств. Например, как можно сравнить общение священника со своей паствой, когда обсуждаются какие-то частные проблемы, какие-то религиозные вопросы – работу психотерапевта с группой. В первом случае – реальная жизнь, во втором – искусственно заданная ситуация. Несовпадение очевидно. В чем же совпадение? Беседа, индивидуальный подход, элементы учительства. Очевидно, что пастырство и практическая психология – это далеко не одно и то же.
Далее, практический психолог, также как и пастырь озабочен широким социальным контекстом своих подопечных, и не может не быть служителем для других. Здесь также мы видим родственность пастырского служения и практического психолога. Да и на деле, они часто сотрудничают в диаконии Церкви.
Воторой угол зрения, который, на наш взгляд, подается сравнению, это личностные характеристики пастыря и психолога, ожидаемые в служении людям.
С точки зрения требований, которые предъявляются к личности пастыря и психолога, то здесь сходства много. Архимандрит Киприан Керн в своей книге “Приходское пастырское служение” часто пишет о сострадании как о важнейшей части служения. Причем он понимает сострадание как проявление подлинной христианской любви, которая дается христианину в качестве главной добродетели через крещение, его молитву и благодать Святого Духа. Когда он говорит о сострадании как о духовной функции пастыря, то ссылается на митрополита Антония (Храповицкого), который занимался психологией. То же самое в полной степени относится и к психологу (консультанту или психотерапевту). Без сострадания едва ли психолог сможет результативно работать. В современной психологии принято говорить о принятии, о соответствии, о сострадании горю и проблемам клиента.
Как для пастыря, так и для психолога очень важны такие качества, как некое соответствие самому себе, естественность, гармоничное сочетание своих чувств и профессиональных качеств. Это то, что можно назвать зрелостью личности. Как в Церкви, Которая устанавливает возрастной ценз для кандидатов в священнослужители, так и в психологии, где личностный опыт, зрелость, является необходимым условием возможности работать.
Можно еще сказать и о целомудрии, (в данном контексте не как христианской добродетели), как подлинности и целостности мышления, мировоззрения и жизни; о соответствии веры и служения, образа жизни и мышления.
Внимание к человеку (то, что так недостает современным священникам), также нужно психологу и психотерапевту – внимание как настроенность на другого человека, как обращенность к нему, как способность слышать. Традиционное для психологии принятие другого таким, какой он есть, есть и в пастырстве. Но в современном пастырстве с этим дело обстоит довольно трудно, потому что значительная доля молодых христиан, как священников, так и пасомых, – неофиты, которым свойственны крайность и категоричность суждений. Принятие другого, терпеливое и лояльное отношение к опыту, пусть и ложному, понимание сложности пути воцерковления, свойственное личностно зрелым, чаще всего многоопытным священникам, одинаково важно, как для пастыря, так и для психолога.
Личностная зрелость одинаково необходима как для психолога, так и для пастыря. Если священник приходит в служение, не прояснив для себя, зачем он туда приходит, то беда от такого пастыря. Он будет реализовывать какие-то свои честолюбивые или сребролюбивые замыслы, либо пытаться властвовать над людьми, т.е. решать какие-то свои задачи, а не служить людям. И психологу нельзя начинать практическую деятельность, пока он сам не проработает свои проблемы. Этот список профессионально важных личностных качеств, общих для священника-пастыря и для психолога, объединяет эти два служения и показывает, насколько они близки.
Еще одно важное личное требование, относящееся и к пастырю и психологу: духовное руководство (для каждого пастыря) и супервизия, индивидуальная терапия (для психолога). Эта ученическая позиция, внимание к себе как специалисту в чем-то сближает пастыря и психолога.
Однако, есть качества, которые необходимы священнику, но которых никто не будет ожидать от психолога. Во-первых, это – крепкая вера в Бога: вера учительная, выдержанная с точки зрения догматики и пр. Для священника это – основа, без которой не может быть никакого служения. Если речь идет о православном психологе, то никто не будет устраивать ему экзамена, хотя наличие веры для психолога христианина не только подразумевается, но ожидается, что психолог, претендующий на звание христианского психолога должен иметь специальную богословскую подготовку. Для этого, на нашем факультете, открыты курсы повышения квалификации для психологов, социальных работников, учителей и медиков, включающие как психологическую, так и богословскую подготовку.
Во-вторых, – священник не может не быть включен в собственную духовную покаянную практику. Несомненно, человек не может быть священником, если сам не знает своих пороков, страстей и не борется с ними. Путь покаяния, путь к чистоте – обязательное требование к священнику. Важно ли это для психолога? Да, наверное, важно, но предъявить это как профессиональное требование в том же объеме, как к священнику, наверное, неуместно. Нет для психологов и канонических ограничений, например, касающихся брака. Для психолога, конечно, важно знание своих проблем для того, чтобы они не накладывались на рабочее состояние, не резонировали в работе с клиентом, и это выполняется в супервизии, обязательной, для профессионалов.
Наверное, самое главное для священнослужителя – его определенный нравственный и социальный статус, канонические требования, образ жизни, образ поведению и т.д. К психологу эти требования, если он христианин, тоже применимы, но не в столь строгой степени.
Итак, мы видим не только различия, но и сходства.
Возникает вопрос: где проходит черта, разделяющая представления о двух служениях? В чем их самобытность и необходимость для современной церковной жизни? Кто может сказать: “Вот эта линия! Здесь, пожалуйста, работайте психологи, а здесь – место пастыря”. Для меня этот вопрос остается безответным пока.
Прежде всего, следует обратить внимание на разность цели. Верно, что священник и психолог, также как и педагог и медик, работают и служат человеку. Но у них различные онтологические цели. Психолог, учитель, медик помогают человеку жить, понять себя, помогают в душевных проблемах. Священник служит исцелению душ и спасению их. У священника запредельные цели, и это не его цели, но смысл церковного бытия. Эти цели перед священником ставит Сам Господь, ставит Церковь. Если попытаться еще более лаконично, но и грубее, оценить различия целей служения, то можно сказать, что священник служит спасению и исцелению души, а психолог помогает “строительству” личности человека.
Предельность цели открывает перед священником человеческую душу так глубоко, что дерзновенность вхождения во внутреннюю жизнь человека приводит священника в трепет и благоговейный ужас. Психолог не только не может вторгнуться так дерзко, но процессуально огражден рядом правил и норм его профессиональной работы. Потому священник в нашем обществе и пользуется громадным авторитетом и уважением, не сравнимым с психологом, что имеет гораздо большее интимное доверие людей.
Священник, конечно, более на виду. Он виден не только в церкви, в общине, но и в обществе. Психолог, как правило, скрыт дверями своего кабинета. Оттого и общественный статус психолога скромнее.
Служение священника имеет неоспоримый статус божественного призвания и божественного благодатного достоинства. Психолог – харизматическое служение, лежащее в плоскости земли, человеческой духовно-душевной-телесной жизни.
Таковы, на мой взгляд, важнейшие черты сравниваемых служений, как сходства, так и различий, которые на наш взгляд могут помочь нам ответить на поставленный вопрос: является ли психолог конкурентом священника? Не вторгается ли психолог в пастырское служение? Может ли священник быть одновременно и пастырем и психологом?
Вот несколько выводов, которые мы можем сделать на основе нашего краткого анализа.
- Пастырское и психологическое служения действительно во многом сходны. И это сходство определяет перспективы их сотрудничества в широком церковном служении. Верно, однако, и то, что в не малой степени они и различны.
- Главное и принципиальное отличие этих служений в их предельных целях. В этом смысле говорить о конкуренции или притязаниях никак нельзя. Эти служение совершаются в различных онтологических горизонтах.
- Несравним мистический и харизматический статус пастырства и психологической практики. Священный сан не сравним с профессиональным статусом психолога.
- Пастырство имеет духовную власть и большую интимность, чем психология, и потому не могут конкурировать между собою.
Нам представляется достаточным сделанных наблюдений, что ответить на главный вопрос: пастырство не то же самое, что практическая психология. Психологическая практика никак подменить собою духовное руководство, пастырское окормление не может. Опасения этого могут иметь место только тогда, когда психологическая практика построена на ложных и не профессиональных основаниях, и не имеет отношения к христианству. Христианская психология, которая формируется на наших глазах, исключает возможность такой подмены. Однако подмена может быть и с другой стороны, со стороны пастырства, а вернее, со стороны крайних, младостарческих форм пастырства, уже осужденных известными суждениями Церкви.
Остался еще вопрос о священнике-психологе. Можно ли совмещать эти два призвания в одном служения? Здесь я могу говорить о собственном опыте.
Ведь есть два фундаментальных факта в том и другом служении: я служу человеку и сам являюсь человеком; служу спасению души и сам нуждаюсь в спасительной силе Церкви; служу строительству богоподобной личности и сам строю свою; наконец, учительствую и сам являюсь учеником. В этой экзистенциальной двойственности, мне видится только один путь цельности и целомудрия. Единственность и богоподобие личности человека Личности Христа, Который и есть Глава Церкви.
Личность не может раздвоиться, личность не может стать специалистом, личность всегда есть тождество с самим собой. Личность остается самой собой. Специалист это образованный человек, гражданин. Я, как священник и я, как психолог, – это не два разных человека. Это трагическое разделение заканчивается в сфере интеллекта. Когда я на исповеди понимаю, что проблема у человека не духовная, а психологическая, что мне делать? Сказать: “Вы хотите поговорить об этом?” Да, я иногда так делаю, но это меня самого больно ранит. А иногда я говорю: “Сейчас исповедь. Покайтесь, а потом поговорим”. Я не знаю, как выйти из этого положения. Но мне кажется, что очень важно для человека сохранить целостность своей личностной позиции, а не некую нормативную правильность. Если я священник, то я должен оставаться в рамках Церкви.
Психологам известно, какие ограничения накладывают на психолога психотерапевтические и консультационные требования. Однако в практике психологу часто приходится переступать эти грани, чтобы оставаться человеком. Мне кажется, что это очень важно – драгоценные крупицы реальной жизни. Основным инструментом, как в пастырской практике, так и в психотерапевтической, является личность человека. Если личность раздвоена, если личность бьется в тисках формальных требований, то проку и радости от общения с таким человеком, с таким священником будет немного. Я бы сказал, что и в том, и в другом случае это – служение, а служение – личностная позиция. Потому что работник, отбывающий некое послушание, – это раб, наемник, а служитель – это личность, берущая на себя ответственность за то, что он делает. А личностная позиция не может быть замкнута в каких-то рамках.
Следует помнить о том, что подлинное служение, служение Богу и служение человеку, основано на Евангельском призвании, основанном на заповеди любви к Богу и человеку (например, в Евангелии от Матфея: “Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки” гл. 22, ст. 37–39.) Единство заповеди, делает два служения единством моего личного призвания.
Я намеренно не написал здесь о мистической стороне служения священника и мистической стороне служения психолога, подразумевая, что это отдельная и очень тонкая тема. Я писал о внешней, процессуальной стороне служения того и другого, и о том, какой след это оставляет в душе человека. Я писал в значительной степени, от себя: о своем опыте, недоумениях и проблемах.