-
Дата создания: 1901
-
Техника: Масло
-
Материал: Холст
-
Размер: 56×74
Описание
Перед нами скит, укрывшийся в глубоком дремучем лесу. Остроконечные верхушки темных елей вздымаются к небу. Они похожи на огромных могучих великанов, о чем-то перешёптывающихся друг с другом. Освещенная последними лучами заходящего солнца поляна с цветущими травами представляет собой затейливый узор лесного ковра. На ней словно старый гриб-боровик стоит грубо срубленный скит. Дверь его открыта и внутри зритель видит едва теплящийся огонек лампадки. На лесенке сидит одинокий старец, он совсем седой и вероятно он живет один в глубокой чаще леса, где его окружают только вековые деревья: сосны и ели. Лишь изредка пробежит дикий зверь или крик испуганной птицы нарушит лесную тишину. Впереди сруба мы видим поваленное дерево с вырванными корнями. Здесь в лесной глуши вдали от людских глаз ежедневно совершается молитва, словно узелки на четках старик пересчитывает дни – все земное, суета века сего растаяла в легкой облачной дымке, каждый день – это тяжелый труд и молитва, которая не прекращается ни днем, ни ночью. И размышление над пройденной жизнью, ожидание ее завершения и грядущей встречи со Христом.
Суровая природа аскетична, на картине художник передает ее могучую силу, созвучную духовному настроению отшельника. Старец погружен в молитву. Окружающий его лес создает своеобразный ритм, как бы вторя его словам.
История
Картина была написана художником в 1901 году, во время поездки на Урал. Своему другу-художнику Н. Хохрякову Аполлинарий писал: «Я всё-таки южанином в природе не буду и не изменю милому, тихому северу, располагающему своими пейзажами на размышления». Уральская природа, её хвойные непроходимые леса, хребты, увалы – всё напоминало художнику его родной вятский край, – но всё было более величественно и грандиозно.
Критика
Александр Бенуа, хорошо знавший Аполлинария, так вспоминал о нем: «Мне нравились его довольно наивные, и все же убедительные затеи «возрождения» прошлого обожаемой им Москвы и его попытки представить грандиозность и ширь сибирской природы. Познакомившись с ним поближе, я поверил в абсолютную чистоту его души, а также в тождество его духовной природы и его искусства. Да и наружность у «Аполлинаши» удивительно соответствовала его творчеству. Что-то девичье-чистое светилось в его несколько удивленном взоре, а его довольно пухленькие «ланиты» (слово это как-то особенно сюда подходит) рдели таким румянцем, какого вообще не найдешь у взрослых людей и у городских жителей… Прелестен был и его «сибирский» говор, еще более дававший впечатление чего-то истинно русского, нежели говор москвичей».
Комментировать