Раннее христианство и переселение душ

Глава 7. Эзотерика

Мы видели, что следы реинкарнационных представлений отсутствуют в дохристианских религиях Передней Азии. Мы видели, что тексты Библии (как Ветхого, так и Нового Завета) не нуждаются для своего понимания приложения к ним кармически-реинкарнационного прочтения. Мы видели, что христианская традиция содержит в себе тексты, которые уже с начала II столетия высказываются против допущения переселения душ. Мы видели, что единственный христианский писатель, высказывавший реинкарнационные суждения, делал это в качестве частных гипотез, личных домыслов, но никогда не выдавал веру в душепереселение за церковно-традиционное верование.

Теософам, после того, как их вызвали из мира «снов и видений» в пространство конкретной и проверяемой научной работы с источниками, остается один ход: предположить, что у Христа была «тайная доктрина», которую не знали христиане древности, но которую дивным образом расслышали только теософы и только спустя два тысячелетия.

Когда оккультисты осознают то обстоятельство, что тексты не подтверждают их убеждение в том, будто раннехристианская традиция придерживалась реинкарнации, убежище от исторической критики они находят в ссылке на “эзотеричность” реинкарнационного учения. Любимое ими учение было, оказывается, слишком тайным, чтобы его фиксировали в текстах.

Прежде всего замечу, что такого рода «метод» может доказать все, что угодно. Когда скрупулезная работа с источниками при изучении истории религии подменяется «голосами и видениями», когда вместо реальных исторических хроник начинают духовидчески листать «хроники Акаши», происходит полное расставание с миром научной доказуемости и корректности. Чтобы сторонники рериховских методов изучения истории поняли абсурдность принятой ими методы, я попробую поговорить с ними их собственным языком.

Внимайте, други: Настал и мне час открыть вам величайшую тайну, которую не хранит ни один архив и ни одна библиотека. Это эзотерическое знание дано только моей душе. Итак, знайте отныне, что я – это перевоплощение Николая Константиновича Рериха. И за то время, которое я провел в Нирване, я многое пересмотрел. Я понял, что в прежней своей жизни во многом ошибался. Поэтому сейчас я вынужден отрабатывать свою карму и писать книги с опровержением своих же былых заблуждений. И прежде всего знайте, о посвященные, что на самом деле перевоплощения душ нет...

По правилам игры (а это старая философская игрушка: «Критянин сказал: все критяне лжецы») немногие логические цепи, еще сохранившиеся в головах оккультистов, здесь должны окончательно перегореть. А в самом деле: ну как можно опровергнуть такой аргумент?! Кто тут говорил, что Иоанн Предтеча забыл, что он был Илией? А я вот, напротив, как раз вспомнил, что раньше я был Рерихом!

Если же говорить об «эзотерическом» аргументе всерьез, то нельзя не заметить, что при его обсуждении прежде всего возникает недоумение: а по какой же причине идея реинкарнации должна быть закрытой? Что “эзотерического” в этой идее? Идея переселения душ с огромным энтузиазмом во все века воспринималась европейцами — в отличие от Индии, все религии которой стонут от морока бесконечных перевоплощений и ищут способы выскочить из колеса сансары.

Где и кого в дохристианской Европе преследовали за проповедь реинкарнации? Тогда почему же ее надо было делать тайной? Или ее прятали не от полиции, а от невежественных масс? А почему? Что в этой идее такого, что делало бы ее неприятной и неприемлемой для этих самых “масс”?237 Она как раз очень понятна и даже способна оказать нравственное воздействие238.

Здесь я должен резко выступить против мифа, созданного самой христианской литературой. Языческий мир Римской империи не был так уж страшен, как иногда кажется. Расхожее мнение полагает, что христиан преследовали “за проповедь любви”. Но в той Империи за проповедь любви никого не убивали. В ней каждому народу и человеку дозволялось иметь любые религиозные убеждения (при минимуме внешнего уважения к официальному культу). В ней не преследовали философов. В ней не испытывали аллергии против проповеди восточных культов на Западе.

Идея переселения душ и связанные с ней кармические концепции, которых не было в классических религиях Средиземноморья (в том числе в Греции и Риме), спокойно и открыто проповедовалась несколькими философами и поэтами — и это не вызывало никаких репрессий.

Христиан же преследовали и ненавидели. Философы и императоры, языческая толпа и иудеи, жречество и сатирики239. Языческий собеседник Минуция Феликса так определил то, что казалось ему наиболее абсурдным в христианской проповеди: “Двукратная нелепость и сугубое безумие — возвещать гибель небу и звездам, которые мы оставляем такими же, какими застали, а себе, умершим, сгинувшим, которые как родимся, так и погибаем, обещать вечную жизнь!” (Октавий. 11). В самом деле — языческая идея вечности Космоса явно отрицается Библией. Мир создан во времени и мир исчезнет со временем (когда “времени уже не будет” — Откр. 10,6). А Бог и люди пребудут в Вечности. Это ровно противоположно рериховской Агни Йоге, утверждающей вечность космической “материи”, но отрицающей бессмертие человеческой личности.

Новозаветные тексты также ясно высвечивают пункты несогласия христиан и язычников. Прежде всего это — проповедь “Христа распятого — для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие” (1Кор. 1:23) и проповедь воскресения плоти. Когда ап. Павел проповедовал в Афинах — насмешки начались, едва только он начал говорить о воскресении Христа. Идея страдающего Бога, ставшего человеком, умершего и в теле же Воскресшего и тем спасшего людей, — именно эта основная весть Евангелия была неприемлема ни для философов, ни для толпы.

Если бы апостолы были теософами, им не пришлось бы умирать за проповедь Евангелия. Те же доктрины, которые действительно исповедовали оккультизм, ни его, ни свою веру в реинкарнацию не скрывали. И распространялись вполне успешно. Церковь боролась с гностицизмом — а элиты, да и массы были готовы принять и космические “иерархии”, и перевоплощения — все, кроме самого Богочеловечества Христа.

В тех постулатах, которые современные “эзотерики” пытаются выдать за “тайное учение Христа”, нет ничего такого, что не могло бы быть радостно принято языческим миром. Оккультизм всегда был довольно ходким рыночным товаром. Апостолы были бы обречены на успех, если бы составили какую-нибудь “Тайную Доктрину” с кармой, астралом и ярмарочным изобилием “эонов”. Если бы христиане приняли модную в философских кругах идею реинкарнации, они триумфально и быстро вошли бы в римский истеблишмент.

Нет, не “корысть”240, и не стремление к “защите от толпы” понуждали христиан мученического века дистанцироваться от обиходного оккультизма поздней Римской империи. Их вера действительно была — “другой”, “новым учением” (по признанию как язычников — Деян.17:19, так и иудеев — Мк.1:27).

Богословы Древней Церкви прекрасно знали реинкарнационную философию и сознательно выбрали иное учение. Они убегали от оккультизма, а сегодня нас уверяют, что именно его-то древние христиане бережно хранили и лелеяли в катакомбах!

Я признаю существование таких религиозных организаций, у которых есть два учения: экзотерическое и эзотерическое. Действительно, есть такие религиозные структуры, в которых учение, проповедуемое среди “посвященных”, ровно противоположно тому учению, что вывешено на дверях. Они называются сектами.

Но я не вижу никаких оснований относить раннюю христианскую Церковь к числу таких сект. Дело в том, что секта экзотерически проповедует то, с чем согласно большинство той среды, в которой секта начинает свою деятельность. Экзотерический вариант делается максимально приемлемым, привычным, нешокирующим. Внутри же таится то, что могло бы испугать “непосвященного обывателя”. Однако, если верить оккультистам, в раннем христианстве все было ровно наоборот. Секта прячет свое, скандально-отличное, от внешнего взгляда. Апостол Павел, напротив, проповедует Христа распятого — иудеям скандал и эллинам безумие. Христиане публично провозглашали свое несогласие с оккультизмом и язычеством, а втайне, оказывается, именно язычество и исповедовали. Христиане прятали то, во что открыто верили язычники. Лишь публично христиане отвергали реинкарнацию и языческие мистерии; публично они готовы были умереть за буквальное понимание своего писания. Это — лишь для привлечения внимания. А в душе-то они все были неоплатониками и буддистами... Но тогда — почему же они и в самом деле умирали? Почему они принимали пытки и мученическую казнь? Зачем христианам надо было вызывать к себе ненависть язычников, если втайне христиане верили так же, как и гонители?

Были христиане, которые пробовали сгладить «скандальность» христианства. Это – апологеты II столетия. Минуций Феликс своему другу философу он рассказывает о христианстве весьма осторожно. Даже имени Христа он не призносит. «Как могло случиться, что в апологии христианства он не захотел произнести имени Христа? И не только Христос отсутствует в труде Минуция, но там не говорится ни о Библии, ни о Евангелии, ни об апостолах. Из числа догматов Церкви говорится только о тех, которые походят на философские взгляды. Учение о благодати ни разу не упомянуто… Если придавать значение признаниям Минуция, то религия его окажется строгим монотеизмом, наподобие ислама, у которого нет догматов, но, как кажется, нет и культа…. Под этим исповеданием веры Сенека подписался бы охотно»730. Там Минуций говорит о христианстве, пока его собеседник далек от согласия с ним. Но вот в конце их беседы появляется доверие. И тогда христианин все же выдает правду – как на самом деле относится христианство к философии. Минуций, совсем недавно готовый признать учение Платона «небесным» (Октавий, 19), в конце диалога его учение о переселении душ честит «шутовским» (34), а Сократа – «афинским шутом; scurra atticus» (38).

Нет, такие люди не стали бы прятать свое сокровенное согласие с язычеством. Если что они и прятали – так это свое глубокое и тотальное отторжение язычества: от его культа до его философии. Впрочем, большинство христиан тут были совершенно открыты: свое презрение к язычеству они никак не маскировали. За что и были убиваемы.

Сейчас в России идет дискуссия между богословами, являющимися сторонниками экуменического движения их оппонентами. Иногда приходится видеть, что заявления, которые делали некоторые наши иерархи за границей, на экуменических форумах, довольно разительно отличались от их выступлений на эти же темы перед православными, внутренними аудиториями. Обращаясь ко внешним, они говорили о том, что желают успеха экуменическому движению, разделяют его цели, поддерживают новый мировой порядок… Дома же заверяли, что ни на йоту не отойдут от православия… Такое поведение довольно понятно. Естественно каждой аудитории говорить то, что она готова от тебя услышать. Непонятно было бы обратное: если бы наши экуменические проповедники, выезжая на Запад, устраивали бы скандалы на каждой экуменической встрече («Вы – масоны! Вы – слуги сатаны!»), а вот на встречах с монахами и семинаристами в России, в своем кругу признавались бы: «ну, по правде сказать, протестанты и католики – наши братья во Христе, и между нами нет существенных различий»… Абсурд? – Но теософская модель интерпретации раннехристианской истории предполагает, что именно так и вели себя первые христиане: будучи в душе согласны с язычниками, исповедуя вполне языческие философские постулаты, они почему-то все время скандалили при встречах с язычниками, задирали их и предпочитали умереть, но не выдать, что они придерживаются тех же взглядов, что и их палачи. Оттого публично христианские проповедники заявляли, что не верят в переселение душ, но ждут воскресения мертвых – на своих же тайных христианских собраниях учили, что на самом деле нет разницы между Платоном и Христом, и что настоящий христианин должен верить в реинкарнацию…

Предположение, что идею реинкарнации надо было прятать, есть совершенно неисторическое опрокидывание новоевропейской ситуации в античность. Действительно, в христианском обществе, в обществе, где общепринята христианская философия, распространять нехристианские взгляды можно было только очень осторожно — путем “тайных обществ”. Действительно в новоевропейской истории идея реинкарнации тлела за стенами розенкрейцерских, масонских и близких к ним закрытых структур, которые на поверхности должны были быть лояльными к официальному христианству. С дневной христианской мессы “посвященные” шли в ложи, одевали масонские одежды, раскрывали каббалистические книги и воздыхали о возрождении язычества. Но из того, что веру в реинкарнацию надо было скрывать в Европе XVI-XIX веков, никак не следует, что ее надо было прятать в I веке. Да, она была относительно новой для Средиземноморья. Да, это были идея, которая отсутствовала в архаичных народных религиозных традициях. Но языческое общество реагирует на религиозную новизну совершенно иначе, чем общество монотеистическое. Античная религиозность не слишком интересуется личными убеждениями своих членов. Ты исполняй общепринятые обряды — и при этом думай, что хочешь. Религия есть социальный феномен; она вся — в проявленности. Здесь нет личной интимности, как нет и общепринятого богословия. По наблюдению А. Ф. Лосева, религиозное чувство римлян “очень осторожно, малодоверчиво. Римлянин не столько верит, сколько не доверяет. Он держится подальше от богов. Настроение и душевное состояние вообще играли малозначительную роль в этой религии. Надо было уметь выполнить форму культа, надо было знать, какому богу, когда и как молиться — и бог не мог не оказать помощи, он юридически был обязан помогать. Бог обязан действовать, если соблюдены все правила молитвы”731. Но если некий гражданин не участвует в публичном культе — тем самым он может навлечь гнев богов на все общество, и за нечестие одного расплатятся другие. Итак, языческая религиозность требовательна прежде всего к внешним проявлениям благочестия, она требует внешних знаков лояльности. Но — ничего более.

Современное же представление о религиозной жизни было бы затруднительно обнаружить у греков и римлян. Греческие слова eujebeia и qeojebeia прилагаются для обозначения “публичного культа”, то есть того, что выражается в приношениях и жертвах, предписываемых полисом. Латинское слово religio означало сумму предписаний, правил, запретов, не отсылая к сердечному почитанию божества. Именно христианство создало понятие о религии как о чем-то, что отличается от мирской, повседневной внешней сферы деятельности732. Противопоставление внешней религиозности язычников и сердечного ощущения “Царства Божия”, приходящего “внутрь вас”, общепринято в раннехристианской литературе: “Лучше вера под открытым небом, чем пышное богопочитание (qeosebeia); и трое собравшихся во имя Господа лучше многих, отвергающих Божество” (св. Григорий Чудотворец. Нравственные наставления, 3). Христианство обособило религию от социальной деятельности. Религия стала полагаться не только во внешнем, социально требуемом благочестии, но и во внутреннем чувстве, переживании, убеждении241.

Но пока эта перемена не произошла — можно было (при условии эпизодического участия в официальном культе) спокойно и публично рассказывать о своих нетрадиционных взглядах. Хоть и была нова идея метемпсихоза — ее не надо было прятать. Ты теперь думаешь, что у тебя будет другое тело? Может быть, но в любом случае не забудь вместе с нами помолиться Зевсу, чтобы нам, твоим соотечественникам, было хорошо в наших нынешних телах.

И христианам, буде они вдруг примкнули бы к философии метемпсихоза, не нужно было бы прятать эту “тайную доктрину” позднейших розенкрейцеров.

Теософы говорят, что подлинное учение Христа сокрыто, оно было дано «в притчах». Притчи в Евангелиях действительно есть. Но разве хоть одна из них что-то говорит о карме и перевоплощении? Не о Божием ли милосердии эти притчи, о прощении без заслуг (см. притчу о блудном сыне; о работниках одиннадцатого часа)? Так как же из притчей Христовых вытащить кармическое учение?

Если бы у христиан было теософское “тайное учение” – оно победило бы просто в силу дарвинистских законов. Ведь достаточно было бы на суде шепнуть игемону, что мы, мол собратья по ложе – и такого тайного язычника отпустили бы. А вот всецелых христиан казнили бы. Таким образом, в джунглях языческой империи выживали бы те, кто умел мимикрировать под язычество, и, напротив, не проходили бы “естественный отбор” те, кто слишком настаивал на своем отличии от окружающей среды.

Те, кто повторяет теософскую сплетню о том, что церковники исказили подлинное учение Христа, выбросив оттуда учение о перевоплощении, совершают нравственно предосудительный поступок – обо они лгут на незнакомых им людей (Святых Отцов). Их я попрошу задуматься: откуда в Вас эта готовность обвинять людей, ни жизни, ни трудов которых Вы не знаете?

В том, что Отцы ничего не выбросили из Евангелий, уверяют нас… гностики. Причем именно те гностические группы, которые верили в переселение душ. Уверяют они тем, что не обвиняют церковных христиан в искажении Евангельских текстов. Да, они понимали эти тексты иначе. Да, у гностиков были свои «евангелия». Но ни один гностик не обвинял православных в том, что мы что-то выбросили из Евангелия, что мы на свой вкус подменили евангельскую фразу. Если бы в канонических библейских книгах была проповедь реинкарнации – гностикам не пришлось бы пускаться в весьма неочевидные перетолкования библейских текстов с тем, чтобы доказать, что проповедь метемпсихоза в Библии есть (вспомним их истолкования слов жены Иова).

Итак, ссылка теософов на “эзотерическое учение” — это не попытка восстановить исторические лакуны, а попытка уйти от ясных свидетельств истории. Это решительный уход из сферы научной доказуемости и академического диалога. В этом шаге за теософами мы уже не последуем.

***

Только один вопрос был предметом моего рассмотрения — вопрос о том, действительно ли библейская традиция и раннее христианство разделяли убеждение в переселении душ. Традиция, из которой вырастает Новый Завет, не знала реинкарнации. Ни один из евангельских текстов не нуждается для своего понимания в помещении в реинкарнационный контекст. Вся раннехристианская традиция находится в оппозиции к идее переселения душ.

Почему — предмет уже другого разговора. Но от самых своих истоков христианство непохоже на религии кармы и перевоплощения. Христианство действительно другая религия. И попытка стилизовать его под восточные религии есть насилие над реальностью.

Если мы хотим, чтобы насилия в нашей жизни было меньше — то лучше отказаться от теософского мифа об оккультном всеединстве религий и признать право каждой религии быть непохожей на другие.

***

Скучную книгу мне пришлось написать. Ведь сколько веселых сумасшедших ходит нонче по миру, потешая народ. Сколько поводов для смеха доставил бы анализ толстенных трудов академика Фоменко, где что ни страница – то и перл! Вы не знаете – по поводу каких событий иудеи празднуют Пурим и о чем повествуется в ветхозаветной книги Есфири? Так слушайте: «Книга Есфирь. Рассказывает об опричнине в Руси-Орде XVI века. Книга Есфирь посвящена победе лютеранской партии в центре Империи. Разгром противников, то есть суздальской знати – это и была опричнина. В честь этой победы в 1566 году и был установлен иудейский праздник пурим. В это же время основывается новая столица Руси – Москва. Царь «Иван Грозный» покидает старую столицу – Великий Новгород, то есть Ярославль (или Суздаль)»733. Эх, черносотенцы, считающие себя новыми опричниками – вы, ведь, небось и не знали, что любимые вами «опричники» и нелюбимые вами «жиды» суть одно и то же!

Другим полемистам я оставляю возможность написать о шутах конца ХХ века. Я же показал здесь, по какой технологии была изготовлена первая «историческая сенсация» в той чреде, что ныне столь блестяще увенчивается фоменкиадой. Технология «ревизии истории» стала обкатываться еще в начале ХХ столетия. Первый пробный шар, призванный породить недоверие недоучек к «официальной» науке и «официальной» Церкви был выпущен из оккультных кругов. Книжки по «тайным доктринам», почему-то ставшие продаваться на каждом перекрестке, стали твердить, что, мол, христианство в древности было совсем-совсем другим, ну ни капельки непохожим на то, что сегодня изучают на уроках Закона Божия.

Нынешнего позора – когда университетские издательства массовым тиражом выпускают бредовые книги по «новой хронологии», а массовый читатель их стремительно раскупает – не было бы, если бы еще раньше маргинальные оккультные пошлятинки не были бы выпущены в широкое хождение и не приучили бы нынешних «образованцев» ко вкусу дешевых сенсаций.

Блаватская придумала новую «историю религий». Фоменко размахнулся шире – он взялся придумать вообще все наше прошлое. От Блаватской – к Фоменко дорожка прямая. Лучше не делать по ней ни шагу.