Четвертый период. Церковь среди варваров, или Миссионерский период средних веков, от Григория I до Григория VII. 590–1049 (или 1073) г. по Р. X.

Обращение новых диких народов, которые появляются на сцене истории на пороге Средних веков, стало великим служением христианской церкви с VI по X век. Уже во II или III веке христианство попало к галлам, бриттам (британцам) и германцам на берегах Рейна, но это были спорадические попытки благовестия, приносившие лишь временный результат. По-настоящему служение началось только в VI веке, хотя и с многочисленными временными откатами и перерывами из-за гражданских войн и иноземных вторжений.

Христианизация кельтов, тевтонов и славян была в то же время процессом насаждения цивилизации, и в этом отношении она полностью отличалась от обращения иудеев, греков и римлян в предыдущую эпоху. Христианские миссионеры закладывали основы грамотности, литературы, сельского хозяйства, законов и искусства среди народов Северной и Западной Европы, подобно тому как сегодня они делают это среди языческих народов Азии и Африки. «Наука о языке, – говорит компетентный судья⁶, – обязана христианству более чем просто первым толчком своего развития. Пионерами нашей науки были те самые апостолы, которым было велено идти по всему миру и проповедовать Евангелие всем людям, а их настоящими преемниками стали миссионеры всей христианской церкви». То же самое можно сказать обо всех отраслях знаний и мирных искусств. Миссионеры, думающие о благочестии и спасении душ, способствовали развитию умственной культуры и земному процветанию. Чувство братства, вдохновленное христианством, ломало стены между народами, созидая братство народов.

Средневековая христианизация была поголовным обращением, или обращением целых народов под руководством их вождей. Она проводилась не только миссионерами и не только с использованием духовных средств, но также через политическое влияние, через союзы языческих князей с христианскими женами, а в некоторых случаях (например, крещение саксов при Карле Великом) – военной силой. Это было обращение не в изначальное христианство богодухновенных апостолов, основы которого заложены в Новом Завете, но во вторичное христианство церковного предания, которому учили отцы церкви, монахи и папы. Это было крещение водой, а не огнем и Святым Духом. Наставление, предшествующее такому крещению, значило немного; нередко даже формула крещения, механически повторяемая на латыни, с трудом понималась крестившимися. Грубые варвары, собственная языческая религия которых была слаба, с готовностью подчинялись новой религии, а некоторые племена делали такую уступку лишь как дань мечу победителя.

Это поверхностное, массовое обращение в номинальное христианство должно рассматриваться как крещение народов-младенцев. Оно создало основу для длительного процесса христианского обучения. Варвары были детьми в плане знания, и к ним следовало относиться как к детям. И христианство обретало облик нового закона, который вел их, подобно учителю, к зрелости во Христе.

Миссионеры средних веков почти все были монахами. В основном это были люди с ограниченным образованием и узкими взглядами, но они отличались преданным рвением и героическим самоотречением. Привычные к примитивной простоте жизни, свободные от земных уз, приученные к любым лишениям, готовые к любому труду, вызывающие внимание и уважение благодаря своим необычным привычкам, своему безбрачию, постам и постоянным молитвам, они стали лучшими распространителями христианства и цивилизации среди диких племен Северной и Западной Европы. Биографы этих миссионеров окружают их жизнеописания таким количеством легенд и чудес, что почти невозможно отделить правду от вымысла. Без сомнения, многие из этих чудес вымышлены или ложны, но было бы неуместно отрицать их все. Та же самая причина, которая сделала чудеса неотъемлемой частью начальной стадии распространения христианства, могла потребовать, чтобы они совершались и среди варваров, пока те не могли оценить более возвышенные нравственные достоинства этой религии.

I. Источники

Gildas (аббат Бангора в Уэльсе, древнейший британский историк, VI век): De excidio Britanniae conquestus, etc. Изображает беды Британии того времени. Лучшее издание – Joseph Stevenson, Lond., 1838. (English Historical Society's publications.)

Nennius (аббат Бангора около 620 г.): Eulogium Britanniae, sive Historia Britonum. Ed. Stevenson, 1838.

Труды Гилдаса и Ненния (transl. from the Latin by J. A. Giles, London, 1841).

Beda Venerabilis (ум. в 734): Historia Ecclesiastica gentis Anglorum; в шестом томе Migne, Bedae Opera Omnia, также отдельно публиковался и переводился на английский язык. Лучшие издания – Stevenson, Lond., 1838; и Giles, Lond., 1849. Это единственная достоверная история церкви англосаксонского периода.

The Anglo-saxon chronicle, от времен Цезаря до 1154. Труд нескольких авторов, ed. Gibson, с английским переводом, 1823, и Giles, 1849 (в одном томе с церковной историей Беды).

См. также Six Old English Chronicles, в Bohn, Antiquarian Library (1848); и Church Historians of England, перев. Jos. Stevenson, Lond., 1852 – ’56, 6 vols.

Сэр Henry Spelman (ум. в 1641): Concilia, decreta, leges, constitutiones in re ecclesiarum orbis Britannici, etc. Lond., 1639 – ’64, 2 vols. fol. (vol. I до норманнского завоевания; vol. ii до Генриха VIII).

David Wilkins (ум. в 1745): Concilia Magnae Britanniae et Hiberniae (с 446 по 1717), Lond., 1737, 4 vols. fol. (vol. I с 446 по 1265).

Arthur West Haddan and William Stubbs: Councils and Ecclesiastical Documents relating to Great Britain and Ireland: edited after Spelman and Wilkins. Oxford (Clarendon Press), 1869 – ’78. Пока 3 тома. Авторы собираются продолжить до Реформации.

Уложения о наказаниях ирландской и англосаксонской церкви собраны и изданы: F. Kunstmann (Die hat. Poenitentialbücher der Angelsachsen, 1844); Wasserschleben (Die Bussordnungen der abendländ. Kirche, 1851); Schmitz (Die Bussbücher u. d. Bussdisciplin d. Kirche, 1883).

II. Исторические труды

а) Христианизация Англии

J. Ussher (yм. в 1655): Britannicarum Eccles. Antiquitates. Dublin, 1639; London, 1687; Works ed. Elrington, 1847, vols. V–VI.

E. Stillingfleet (ум. в 1699): Origenes Britannicae; or, the Antiqu. of the British Churches. London, 1710; Oxford, 1842; 2 vols.

J. Lingard (католик, ум. в 1851): The History and Antiquities of the Anglo-Saxon Church. London, 1806, new ed., 1845.

Karl Schrödl (католик): Das erste Jahrhundert der englischen Kirche. Passau&Wien, 1840.

Edward Churton (ректор Крейка, Дарем): The Early English Church. London, 1841 (новое издание без изменений – 1878).

James Yeowell: Chronicles of the Ancient British Church anterior to the Saxon era. London, 1846.

Francis Thackeray (епископальная церковь): Researches into the Eccles. and Political State of Ancient Britain under the Roman Emperors. London, 1843, 2 vols.

Граф de Montalembert (католик, ум. в 1870): The Monks of the West. Edinburgh and London, 1861 – ’79, 7 vols. (авторизованный перевод с французского). В третьем томе говорится о Британских островах.

Reinhold Pauli: Bilder aus Alt-England. Gotha, 1860.

W. F. Hook: Lives of the Archbishops of Canterbury. London, 2^nd ed., 1861 sqq.

G. F. Maclear. (доктор богословия, глава Королевского колледжа): Conversion of the West. The English. London, 1878. Его же: The Kelts, 1878 (популярное изложение).

William Bright (доктор и профессор церковной истории, Оксфорд): Chapters on Early English Church History. Oxford, 1878 (460 стр.).

John Pryce: History of the Ancient British Church. Oxford, 1878.

Edward L. Cutts: Turning Points of English Church-History. London, 1878.

Dugald MacColl: Early British Church. The Arthurian Legends. «The Catholic Presbyterian», London and New York, 1880, no. 3, pp. 176 sqq.

б) Христианизация Ирландии, Уэльса и Шотландии

Доктор Lanigan (католик): Ecclesiastical History of Ireland. Dublin, 1829.

William G. Todd (епископальная церковь, колледж Троицы, Дублин): The Church of St. Patrick: An Historical Inquiry into the Independence of the Ancient Church of Ireland. London, 1844. Его же: A History of the Ancient Church of Ireland. London, 1845. Его же: Book of Hymns of the Ancient Church of Ireland. Dublin, 1855.

Ferdinand Walter: Das alte Wales. Bonn, 1859.

John Cunningham (пресвитерианин): The Church History of Scotland from the Commencement of the Christian Era to the Present Day. Edinburgh, 1859, 2 vols. (vol. I, chs. 1–6).

C. Innes: Sketches of Early Scotch History, and Social Progress. Edinb., 1861. (История поместных церквей, университетов и домашней жизни средневекового периода.)

Thomas McLauchan (пресвитерианин): The Early Scottish Church: the Ecclesiastical History of Scotland from the First to the Twelfth Century. Edinburgh, 1865.

Доктор J. H. A. Ebrard: Die iroschottische Missionskirche des 6, 7 und 8ten Jahrh., und ihre Verbreitung auf dem Festland. Gütersloh, 1873.

См. также статьи Эбрарда Die culdeische Kirche des 6, 7 und 8^ten Jahrh., в Niedner, «Zeitschrift für Hist. Theologie», 1862–1863.

Эбрард и Мак-Лохлан – самые способные защитники антиримского и предполагаемого полупротестантского характера древней кельтской церкви Ирландии и Шотландии, но они представляют ее в более благоприятном свете, чем то позволяют сделать факты.

Доктор W. D. Killen (пресвитерианин): The Ecclesiastical History of Ireland from the Earliest Period to the Present Times. London, 1875, 2 vols.

Alex. Penrose Forbes (епископ Бречина, умер в 1875): Kaiendars of Scottish Saints. With Personal Notices of those of Alba, Laudonia and Stratchclyde. Edinburgh (Edmonston&Douglas), 1872. Его же: Lives of S. Ninian and S. Kentigern. Compiled in the twelfth century. Ed. from the best MSS. Edinburgh, 1874.

William Reeves (каноник Армага): Life of St. Columba, Founder of Ну. Written by Adamnan, ninth Abbot of that monastery. Edinburgh, 1874.

William F. Skene: Keltic Scotland. Edinburgh, 2 vols., 1876, 1877.

F. Е. Warren (из колледжа Св. Иоанна, Оксфорд): The Liturgy and Ritual of the Celtic Church. Oxford, 1881 (291 стр.).

F. Loofs: Antiquae Britonum Scotorumque ecclesiae moves, ratio credendi, vivendi, etc. Lips., 1882.

См. также соответствующие разделы в историях Англии, Шотландии и Ирландии: Hume (ch. I–III), Lingard (ch. I, VIII), Lappenberg (vol. I), Green (vol. I), Hill Burton (Hist. of Scotland, vol. I); Milman, Latin Christianity (book IV, ch. 3–5); Maclear, Apostles of Mediaeval Europe (Lond., 1869), Thomas Smith, Mediaeval Missions (Edinb., 1880).

Bede, Gildas, Nennius, Ussher, Bright, Pryce, упомянутые в § 7.

Британия впервые появляется в светской истории за полвека до начала христианской эры, когда Юлий Цезарь, покоритель Галлии, отплыл с римской армией из Кале через пролив и прибавил Британский остров к владениям Вечного города, хотя полностью остров этот не был подчинен Риму до правления Клавдия (41–54). В церковной истории Британия фигурирует начиная с обращения британцев во II веке. Ее миссионерская история делится на два периода, кельтский и англосаксонский, оба католические по учению, насколько оно было развито в то время, немного разные по дисциплине, оба прошедшие в жестокой вражде и борьбе с сопротивлением народа, которое в конечном итоге было преодолено в Англии и Шотландии, но до сих пор пылает в Ирландии, на исторической родине кельтов. Норманнское завоевание сделало оба народа, бриттов и англосаксов, более ревностными приверженцами Рима, чем они были до того.

Древнейшие обитатели Британии, такие как ирландцы, скотты и гэлы, были кельтского происхождения – полуодетые, в племенных накожных рисунках варвары, воинственные, свирепые, мстительные, раздираемые внутренними расколами, что облегчило их завоевание. Они переняли, под разными именами, греческих и римских богов и поклонялись множеству местных божеств, духам лесов, рек и гор. Они особо почитали дуб, царя лесов. Они приносили в жертву плоды земли, военную добычу, а в час опасности и человеческие жертвы. Их жрецы, называемые друидами⁷, жили в хижинах или пещерах, в тишине и мраке лесов. В их ведении было образование и духовная власть. Считалось, что им ведомы тайны природы, медицины и астрологии. Они практиковали также искусства прорицания. Они учили соблюдению трех принципов мудрости – «повиноваться законам Божьим, заботиться о благе человека и покоряться силе перед лицом жизненных обстоятельств». Они учили также бессмертию души и вымыслам о переселении душ. Среди друидов выделялась так называемая группа бардов – которые проводили обучение стихами. Как поэты и музыканты, они сопровождали вождя на поле битвы и украшали мирные пиры звуками арфы. До сих пор сохранились остатки друидских храмов – самые примечательные из них в Стоунхендже на равнине Салисбери и в Стеннисе на Оркнейских островах. Они представляют собой круги из громадных камней, которые возвышаются над землей иногда почти на 20 футов (6 м), а рядом с ними – большие поляны, должно быть, бывшие древними местами погребения, ибо людям обычно хочется быть похороненными рядом с местом их поклонения.

Первое появление христианства в Британии теряется в тумане. Легендарная история приписывает его как минимум десяти разным миссионерам. Среди них: 1) Бран, британский князь, и его сын Карадог, которые якобы познакомились с апостолом Павлом в Риме в 51–58 г. и, вернувшись в родную страну, принесли туда Евангелие; 2) апостол Павел; 3) апостол Петр; 4) апостол Симон Зилот; 5) апостол Филипп; 6) апостол Иаков; 7) апостол Иоанн; 8) Аристовул (Рим.16:10); 9) Иосиф Аримафейский, который часто упоминается в посленорманнских легендах аббатства Гластонбери и который якобы привез в Англию священный Грааль – сосуд или блюдо с вечери Господней; 10) миссионеры папы Элевтера, посланные из Рима к британскому королю Луцию⁸.

Происхождение этих легенд можно проследить только до VI века, то есть они лишены всякой исторической ценности. Визит апостола Павла в Британию между 63 и 67 г. сам по себе возможен (если предположить, что Павел дважды был в заключении в Риме), и в его пользу высказывались даже такие ученые, как Ашер и Стиллингфлит, но по сути он маловероятен, и никаких доказательств у нас нет⁹.

Об обращении короля Луция во II веке при посредничестве Римского епископа Элевтера (176–190) рассказывает Беда в связи с несколькими заблуждениями, и это, скорее, легенда, чем установленный факт¹⁰. Ириней Лионский, перечисляя все церкви, не упоминает о церкви Британии. Но, так как Британия была связана с Римом и с Галлией, она должна была рано войти в контакт с христианством. Около 208 г. Тертуллиан с энтузиазмом объявляет, «что места в Британии, где еще не бывали римляне, уже были подчинены Христу»¹¹. Святой Альбан, вероятно, римский солдат, погиб как британский первомученик во время гонений Диоклетиана (303) и оставил отпечаток своего имени в английской истории¹². Константин, первый христианский император, родился в Британии, и его мать, святая Елена, вероятно, была родом из этой страны. На Арелатском соборе (314), где были осуждены донатисты, мы встречаем трех британских епископов, Евория из Йорка (Эборакума), Реститута из Лондона (Лондиниума) и Адельфия из Линкольна (Колония Лондиненсиус), или Корлеона в Уэльсе, а кроме того, одного пресвитера и одного диакона¹³. Во время арианских споров британские церкви были на стороне Афанасия и Никейского символа веры, хотя колебались по поводу термина homoousios¹⁴. Известный еретик Пелагий (Морган) был родом с этого острова. Его способный, хотя и менее влиятельный помощник Целестий, должно быть, был ирландцем, но их учения были осуждены (429), и католическая вера вновь утвердилась с помощью двух галльских епископов¹⁵.

Монументальные памятники Британской церкви римского периода были или до сих пор сохранились в Кентербери (Св. Мартин), Корлеоне, Бангоре, Гластонбери, Дувре, Ричборо (Кент), Рекульвере, Лиминге, Бриксуорте и других местах¹⁶.

Римское владычество в Британии закончилось около 410 г. Войска были выведены, а территория предоставлена самоуправлению. В результате она частично вновь впала в варварство, чему сопутствовала и деморализация церкви. Связи с континентом были прерваны, и варвары с севера оказывали сильное давление на британцев. В течение полутора веков мы ничего не слышим о британских церквях, пока молчание не нарушается недовольным голосом Гилдаса, который сообщает нам о вырождении клира, упадке религии, вторжении и подавлении пелагианской ереси, а также о миссии Палладия к скоттам в Ирландию. Длительная изоляция отчасти объясняет незначительные различия и яростный антагонизм между остатками древней Британской церкви и новой церковью, привезенной из Рима ненавистными англосаксами.

Разница была не в учении, но в обрядах и дисциплине. Британцы, так же как ирландские и шотландские христиане VI и VII веков, отмечали Пасху в мартовское полнолуние, если оно приходилось на воскресенье, или же в следующее после него воскресенье. Они придерживались древнего цикла в 84 года, в отличие от более позднего Дионисиева цикла в 95 лет, который начал использоваться на континенте с середины VI века¹⁷. Они брили лоб, от уха до уха, в форме полумесяца, оставляя волосы на затылочной части головы в подражание нимбу, вместо того чтобы выбривать, как римляне, круг в центре головы и оставлять волосы около него по аналогии с терновым венцом Спасителя. А кроме того – и это было самое важное и раздражающее отличие – они сохраняли независимость от Рима и решали свои проблемы на соборах, не советуясь с папами, которые на континенте начали признаваться полноправными правителями и судьями всего христианского мира.

На основании этих фактов некоторые историки сделали вывод о восточном или греческом происхождении древней Британской церкви, но у нас нет никаких свидетельств такой связи, разве что при посредничестве соседней церкви Галлии, которую отчасти основал и сформировал Ириней Лионский, ученик святого Поликарпа из Смирны, и которая всегда сохраняла некоторую независимость от Рима.

Однако в тех спорных вопросах, которые мы только что упоминали, Галльская церковь в то время соглашалась с Римом, – а значит, особенности британских христиан следует объяснять изолированностью их острова и долгим существованием отдельно от Рима. Западная церковь на континенте прошла через определенные изменения в развитии авторитета папского престола и в способе подсчета дня Пасхи, пока этот способ не был окончательно зафиксирован Дионисием Малым в 525 г. Британцы, незнакомые с этими изменениями, продолжали придерживаться древней независимости и древних обычаев. Они продолжали отмечать Пасху с 14-го по 20-й лунный день. Эта разница привела к смещению всех подвижных праздников и вызвала путаницу в Англии после принятия саксами римского обряда.

I. Источники о насаждении римского христианства среди англосаксов – это несколько Посланий папы Григория I (Epp., Lib. VI. 7, 51, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59; IX. 11, 108; XI. 28, 29, 64, 65, 66, 76; в Migne ed. Opera Григория, vol. III.; также в Haddan and Stubbs, III. 5 sqq.); первая и вторая книги Bede, Eccles. Hist.; Goscelin, Life of St. Augustin, написанная в XI веке и содержащаяся в Acta Sanctorum на 26 мая; и Thorne, Chronicles of St. Augustinés Abbey. См. также Haddan and Stubbs, Councils, etc., третий том, который доходит до 840 г.

II. Из современных жизнеописаний святого Августина мы упомянем следующие: Montalembert, Monks of the West, vol. III; декан Hook, Archbishops of Canterbury, vol. I, и декан Stanley, Memorials of Canterbury, 1^st ed., 1855, 9^th ed. 1880. См. также список литературы к § 7.

Британская ветвь христианства всегда была уязвима. Она сильно пострадала от англосаксонского вторжения и опустошительных войн, за ним последовавших. После упадка власти римлян британцы, ослабленные пороками римской цивилизации и неспособные сопротивляться агрессии диких пиктов и скоттов с севера, позвали Хенгиста и Хорсу, двух братьев-князей и якобы потомков Водана, бога войны, из Германии к себе на помощь (449)¹⁸.

С этого времени начинается эмиграция саксов, англов, фризов и ютов в Британию. Они образовали там новый народ и новый язык, англосаксонский, составившие основу нынешней нации и языка Англии (земли англов). Они принадлежали к великой тевтонской расе и пришли из западных и северных областей Германии, из районов к северу от Эльбы, Везера и Эйдера, особенно Гольштейна, Шлезвига и Ютландии. Римляне не смогли завоевать их в свое время, а император Юлиан называл их самым замечательным из народов, живущих за Рейном на берегах Западного океана. Они были высоки и красивы, с голубыми глазами и светлой кожей, сильные и выносливые. Они грабили страны и промышляли как пираты на море, а возделывание земли и заботу о стадах оставляли женщинам и рабам. Они были самыми свирепыми из германцев. Десятую часть пленных они приносили в жертву своим богам. Они превосходно владели копьем, мечом и боевым топором. «У нас нет, – говорит Сидоний, епископ Клермона¹⁹, – более жестокого и опасного врага, чем саксы. Они побеждают всех, кто имеет смелость выступить против них... Когда они преследуют, они неизбежно настигают; когда их преследуют, им несомненно удается бежать. Они презирают опасность; их не одолевают кораблекрушения; они готовы драться за добычу с риском для жизни. Бури, такие ужасающие для других людей, у них вызывают восторг. Буря защищает их, когда их теснит враг, и прикрывает их действия, когда они замышляют нападение». Как бедуины Востока и индейцы Америки, они были разделены на племена, у каждого из которых был свой вождь. Во времена опасности они выбирали высшего командира, называемого кенигом, или королем, но только на какое-то время.

Эти чужеземцы с континента успешно отбили вторжение с севера, но им понравилось плодородие Британии и ее климат. Получая частые подкрепления от своих соотечественников, они выступили против союзников-британцев, изгнали их за горы Уэльса и границы Шотландии или превратили в рабов, а через полтора века стали сами хозяевами Англии. Здесь они осели и образовали октархию, или восемь независимых королевств – Кент, Суссекс, Уэссекс, Эссекс, Нортумбрию, Мерсию, Бернисию и Дейру. Последние два часто объединялись, поэтому обычно мы слышим только о семи королевствах, или об англосаксонской гептархии.

К этому периоду конфликта между двумя народами относится кельтская форма легенд об Артуре, которая позже претерпела радикальные изменения во Франции. Они не имеют исторической ценности, кроме как в связи с историей романтической поэзии средневековой религии²⁰.

После покорения Британии англосаксами, которые были язычниками и варварами, христианство там почти исчезло. Священников жестоко убивали, церкви и монастыри были разрушены вместе с остатками распадавшейся римской цивилизации. Ненависть и слабость британцев не позволили им нести Евангелие завоевателям, которые, в свою очередь, отвергли бы его из презрения к побежденным²¹.

Но, к счастью, христианство было принесено туда снова, из далекой страны, лицами, которые не имели никакого отношения к ссоре двух этих народов. К христианству и цивилизации Англию вернул Рим, под влиянием Франции. В Англии была основана первая и, мы могли бы сказать, единственная чисто национальная церковь на Западе, но в тесном союзе с папством. «Английская церковь, – говорит Фримен, – почитающая Рим, но не склонившаяся перед ним раболепно, выросла с отчетливо национальным характером и постепенно распространила свое влияние на все чувства и привычки английского народа. К концу VII века независимая островная тевтонская церковь стала одним из ярчайших светочей христианства. Коротко говоря, введение христианства полностью изменило положение английского народа как на его собственном острове, так и по отношению к остальному миру»²².

История англосаксонской миссии читается как прекрасный роман. Папа Григорий I, еще будучи аббатом бенедиктинского монастыря, увидел на невольничьем рынке в Риме трех англосаксонских мальчиков, выставленных на продажу. На него произвели впечатление их приятная наружность, светлая кожа, нежные лица и льняные волосы; узнав, к своей печали, что они были идолопоклонниками, он спросил, как называется их народ, их страна и их король. Услышав, что это англы, он сказал: «Правильно, потому что у них ангельские лица и они достойны того, чтобы стать спутниками ангелов на небесах». Затем ему сказали, что эти люди из провинции Дейра, и тогда он ответил: «Воистину, они de ira, то есть избавленные от гнева Божьего и призванные к милости Христа». А узнав, что их правителя звать Элла (он правил с 559 по 588 г.), Григорий воскликнул: «Аллилуйя, да славят в тех местах Бога Творца!» Сразу с невольничьего рынка он пошел к тогдашнему папе и уговорил его послать миссионеров в Англию, причем сам предлагал взяться за это благородное дело. И он действительно положил начало духовному покорению этого далекого острова, однако римляне не пожелали расстаться с ним и, вернув его в Рим, вскоре выбрали папой (590). То, что он не смог сделать лично, он осуществил через других людей²³.

В 596 г. Григорий, помня свою беседу с миловидными и светловолосыми англосаксонскими мальчиками-рабами и узнав о благоприятном моменте для своей миссии, послал в Англию бенедиктинского аббата Августина (Остина), тридцать других монахов и священника Лаврентия, снабдив их инструкциями, рекомендательными письмами к франкским королям и епископам Галлии, а также книгами²⁴. Миссионеры, которых сопровождало несколько переводчиков из Франции, высадились на острове Танет в Кенте, возле устья Темзы²⁵. Король Этельберт, женатый на Берте, христианской принцессе из Парижа, которая привезла с собой епископа, уже был готов к перемене веры. Он вышел навстречу чужестранцам и встретил их под открытым небом (он боялся воздействия магии, если придется встречаться с ними в помещении). Прибывшие несли с собой серебряный крест в качестве знамени и образ Христа, нарисованный на доске. Спев литанию и вознеся молитвы о себе и о народе, который они пришли обращать, посланцы проповедовали Евангелие через франкских переводчиков. Королю понравились обряды и слова провозвестников новой религии из далекого могущественного Рима, и он сказал: «Ваши речи и обещания прекрасны, но для нас они новы и непонятны, и я не могу оставить веру, которой так долго следовал вместе со всем английским народом. Но так как вы пришли издалека и хотите для нас блага, я обеспечу вас всем необходимым и не запрещаю вам проповедовать и обращать в свою религию всех, кого вы сможете обратить»²⁶. Соответственно, он разрешил им поселиться в городе Кентербери (Дороверн, Дуровернум), столице его королевства, и вскоре этот город стал центром Английской церкви. Миссионеры проповедовали и вели строго монашеский образ жизни. Некоторые уверовали и крестились, «восхищаясь, – как говорит Беда, – простотой их невинной жизни и сладостью их небесного учения». Беда также упоминает о чудесах. Григорий предупреждал Августина не сосредотачиваться на чудесах, но радоваться со страхом и трепетать в радости, помня о том, что Господь сказал Своим ученикам, когда те хвалились, что им подчиняются даже бесы. Ибо не все избранные совершают чудеса, однако имена их всех начертаны на небесах²⁷.

Король Этельберт был обращен, крестился (вероятно, 2 июня 597 г.) и постепенно увлек за собой весь народ, хотя миссионеры учили его никого не принуждать, ибо служение Христу должно быть добровольным.

Августин по приказу папы Григория I был рукоположен архиепископом английского народа. Рукоположение совершил Вергилий²⁸, архиепископ Арля, 16 ноября 597 г. Так Августин стал первым примасом Англии, долгий ряд преемников которого продолжается по сей день. По возвращении в Англию, на Рождество, он крестил более десяти тысяч англов. В том, что касается его талантов и характера, он ничем не выделялся и не может даже сравниться со своим великим тезкой, епископом Гиппонским, но в целом он хорошо подходил к миссионерской работе, а прочный успех привел к тому, что его имя оказалось окружено ореолом позаимствованного величия. Он построил церковь и монастырь в Кентербери, главную из церквей англосаксонского христианства. Он послал священника Лаврентия в Рим, чтобы сообщить папе об успехах и задать ряд вопросов о поведении епископов по отношению к их клирикам, об обрядовых различиях между Римской и Галликанской церквями, о браке двух братьев с двумя сестрами, о браке родственников, о том, может ли епископ быть рукоположен без присутствия других епископов и должна ли креститься женщина с ребенком, сколько времени после рождения ребенка супруги должны воздерживаться от плотской связи и т.д. Григорий ответил на эти вопросы очень подробно, в легалистическом и аскетическом духе времени, но в целом с большим здравым смыслом и пастырской мудростью²⁹.

Примечательно, что этот папа, в отличие от его последователей, не настаивал на полном соответствии с Римской церковью, но советует Августину, считавшему, что отличие обычаев Галликанской церкви противоречит единству веры, «выбирать из каждой церкви то, что благочестиво, религиозно и праведно», ибо «следует любить не вещи ради занимаемых ими мест, но места ради доставляемого ими блага»³⁰. В остальных отношениях его советы вписываются в рамки папской системы и практики. Он велит миссионерам не разрушать языческие храмы, но превращать их в христианские церкви, заменить поклонение идолам поклонением реликвиям и позволить новообращенным в день посвящения и в другие праздники убивать скот по своим древним обычаям, но уже не для бесов, а для восхваления Бога, ибо невозможно, считал он, стереть сразу все следы прошлого из их закоснелых умов и тот, кто хочет взойти на вершину, должен подниматься постепенно, а не скачками³¹. Его миссионеры преданно следовали его методам. Без сомнения, этим облегчилось номинальное обращение Англии, но так в христианскую церковь проникло большое количество языческих обычаев, и потребовались века, чтобы искоренить их.

22 июня 601 г. Григорий послал Августину плащ митрополита (pallium), отправил несколько священников (Меллита, Иуста, Павлина и других), много книг, священную утварь и одеяния, реликвии апостолов и мучеников. Он велел ему рукоположить двенадцать епископов в архиепископском диоцезе Кентербери и назначить архиепископа Йорка, который также должен был рукоположить двенадцать епископов, если прилегающая территория примет слово Божье. Меллит стал первым епископом Лондона, Иуст – епископом Рочестера (оба были рукоположены Августином без помощников в 604 г.), Павлин – первым архиепископом Йорка (625, после смерти Григория и Августина)³². Папа направил послания и подарки также королю Этельберту, «его превосходнейшему сыну», призывая стоять в вере, подтверждать ее добрыми делами среди подданных, подавлять поклонение идолам и следовать наставлениям Августина.

Bede, II. 2; Haddan and Stubbs, III. 38–41.

Августин с помощью короля Этельберта организовал (602 или 603) встречу с британскими епископами где-то в Суссексе у берегов Северна, под дубом, называемым «дубом Августина»³³. Он призвал их придерживаться римского обычая в соблюдении Пасхи и в способе крещения и объединиться с саксонскими братьями в обращении язычников. Августину не хватало мудрости и милосердия, чтобы пожертвовать ради мира даже самыми незначительными церемониями. Он был педантичным и ограниченным церковником. Британцев, которые в любом случае были представителями более древнего и уже прижившегося на английской земле христианства, Августин встретил в высокомерном духе Рима, готового идти на компромисс с языческими обрядами, но требующего полного подчинения себе у любых других форм христианства и ненавидящего самостоятельность как худшую из ересей.

Британцы предпочли свои собственные традиции. После долгих бесполезных споров Августин предложил, а британцы неохотно согласились воззвать к чудесному вмешательству Бога. Тогда перед ними вывели слепого сакса, к которому по молитве Августина вернулось зрение. Но британцы все-таки отказались отречься от своих древних обрядов без согласия своего народа и потребовали второго, более многочисленного синода.

На второй встрече присутствовали семь епископов-британцев, а также ряд ученых мужей из монастыря Бангора. Некий уважаемый отшельник сказал им, что лучше подчиниться саксонскому архиепископу в знак кротости и смирения, которых Христос требовал от Своих последователей. Если Августин на собрании встанет перед ними, то пускай они выслушают его смиренно, а если же не встанет, то не надо обращать на него внимание, как на гордеца. Когда они встретились, представитель Рима продолжал сидеть и потребовал от бриттов три вещи, а именно: согласия с римским обычаем соблюдения Пасхи, принятия римской формы крещения и помощи в обращении английского народа. Тогда он будет готов терпеть остальные их “особенности”. Они отказались, рассуждая следующим образом: если он не встает перед нами сейчас, насколько больше он будет презирать нас, когда мы подчинимся его авторитету? Августин с негодованием напустился на них и угрожал божественным отмщением в виде нападений со стороны саксонских армий. Беда добавляет, что его угрозы осуществились, как и было предсказано: «именно такие нападения последовали, знаменуя собой Божий суд», – ибо несколько лет спустя (613) Этельфрит Дикий, языческий король Нортумбрии, напал на британцев в Честере и уничтожил не только их армию, но перебил несколько сот³⁴ священников и монахов, сопровождавших солдат, чтобы помогать им своими молитвами. Бойню довершило уничтожение процветающего монастыря в Бангоре, где трудами своих рук жило более двух тысяч монахов.

Такова печальная картина жестокой вражды между двумя народами и двумя соперничавшими формами христианства. К несчастью, подобное случается по сей день, но примечательно следующее отличие: ирландские кельты, которые, как британцы, некогда были представителями независимого типа католицизма, после норманнского завоевания, а еще больше – после Реформации, стали решительными приверженцами Рима; англичане же, некогда покорные подданные Рима, совсем порвали с его иноземной властью и тщетно пытались навязать протестантизм покоренному народу. Остается добавить, что ирландская проблема вряд ли будет решена, пока не будет устранено двойное проклятие национального и религиозного антагонизма.

Августин, апостол англосаксов, умер в 604 г. и похоронен, как многие его преемники, в достопочтенном соборе Кентербери. На его могиле написано: «Здесь покоится Господин Августин, первый архиепископ Кентерберийский, который был послан сюда блаженным Григорием, епископом города Рима. С Божьей помощью, подкрепляемый чудесами, он обратил короля Этельберта и его народ от поклонения идолам к вере во Христа и, закончив дни своего служения в мире, умер 26 мая, в правление того же короля»³⁵.

Августин не был великим человеком, но он сделал великое дело, заложив фундамент английского христианства и цивилизации.

Его преемниками на посту архиепископа стали Лаврентий (604–619), а потом Меллит (619–624).

Из Италии были посланы и другие священники и монахи, которые везли с собой те книги и ту культуру, которая осталась после вторжения варваров. Первые архиепископы Кентербери и Йорка, первые епископы большей части южных епархий были иностранцами, если не посвященными в этот сан, то, по крайней мере, посланными папой, и постоянно поддерживали переписку с Римом. Постепенно в Англии появилось собственное священство.

Процесс христианизации продолжился в других королевствах гептархии. Ему способствовала женитьба королей на христианках, но он не раз прерывался, и тогда происходил откат обратно к язычеству. Нортумбрия была обращена в основном благодаря трудам святого Айдана (ум. 31 августа 651), монаха с острова Айона или Хай, первого епископа Линдисфарна, которого Беда постоянно хвалит за рвение, благочестие и добрые дела, хотя и расходится с ним во мнениях о праздновании Пасхи³⁶. Суссекс был последней частью гептархии, отказавшейся от язычества.

Прошло почти сто лет, прежде чем Англия была номинально обращена в христианскую веру³⁷. Этому обращению Англия обязана своим национальным единством и лучшими составляющими своей цивилизации³⁸. Англосаксонское христианство было и продолжало оставаться римским христианством до Реформации – со всеми соответствующими достоинствами и недостатками. Оно включало в себя латинскую мессу, поклонение святым, образам и реликвиям, монашеские добродетели и пороки, паломничества в святые места, обильность легковерия и суеверий. Даже короли снимали свои венцы, чтобы показать высшее уважение к верховному понтифику и обеспечить себе пропуск на небеса. В городах воздвигались часовни, церкви и соборы; в сельской местности, на берегах рек и под сенью холмов, появлялись монастыри, богатевшие благодаря щедрым дарам земли. Возвышенные соборы и заросшие плющом руины древних аббатств и монастырей в Англии и Шотландии до сих пор остаются молчаливыми свидетелями мощи средневекового католицизма.

Спор между англосаксонским, или римским, и британским обрядом возобновился в середине VII века, но закончился уже в государстве Англии победой первого. Духу независимости пришлось искать убежище в Ирландии и Шотландии до времен норманнского завоевания, когда его сокрушили и в Ирландии.

Вильфрид, позже епископ Йорка, первый выдающийся прелат местного происхождения, в котором клерикальные привычки сочетались с высокомерным великолепием, приобрел известность, когда изгнал из Нортумбрии «квадродециманскую ересь и раскол», принесенные туда скоттами через святого Айдана. Спор начался на синоде, который состоялся в Уитби в 664 г., в присутствии короля Освая (или Освайо) и его сына Альфрида. Колман, второй преемник Айдана, отстаивал шотландское соблюдение Пасхи на основании авторитета святого Колумбы и апостола Иоанна. Вильфрид настаивал на римском обряде на основании авторитета святого Петра, который ввел его в Риме, и всеобщего христианского обычая. Когда он упомянул, что Петру были вверены ключи от царства небесного, король сказал: «Я не стану спорить с привратником, а то, когда я приду к вратам царства небесного, никто их мне не откроет». Этим неопровержимым аргументом оппозиция была сломлена и было установлено соответствие римскому обряду. Шотландская полукруглая тонзура, которую приписывали Симону Волхву, также уступила место круглой, которая происходила от святого Петра. Побежденный Колман вернулся со своими взглядами в Шотландию, где основал два монастыря. Епископом вместо него стал Туда³⁹.

Вскоре после этого свирепая чума прокатилась по Англии и Ирландии, Каледония же, как полагали ее благочестивые обитатели, спаслась благодаря ходатайствам святого Колумбы.

Слияние английских христиан завершилось в эпоху Феодора, архиепископа Кентерберийского (669–690), и Беды Достопочтенного (годы жизни 673–735), пресвитера и монаха из Уирмута. Примерно в это время родилась англосаксонская литература и были заложены основы для развития национального духа, в конечном итоге освободившегося от Рима.

Феодор был родом из Тарса (где родился и апостол Павел), получил образование в Афинах и, конечно, был знаком с греческой и латинской ученостью. Он был назначен примасом Англии и рукоположен папой Виталианом. Он прибыл в Кентербери 27 мая 669 г., объехал всю Англию, установил римские правила о Пасхе и назначил епископов во всех епархиях, кроме Лондона. Он несправедливо низложил епископа Йоркского Вильфрида, который также был предан Риму, но в более поздние годы стал участвовать в раздорах и ссорах между священниками. Феодор установил порядок в разобщенной церкви и в какой-то степени – стандарты образования среди клириков. Это был властный человек, с большими исполнительными способностями, а то, что он был непосредственно послан из Рима, давало ему двойную власть. «Он был первым архиепископом, – говорит Беда, – которому подчинялась вся церковь Англии». Во время его служения была предпринята попытка первой англосаксонской миссии в родной стране – к саксам и фризам. Осуществляли ее Эгберт, Виктберет и Виллиброрд (689–692). Его основной труд – «Уложение о наказаниях» с подробнейшими распоряжениями насчет нравственной и религиозной жизни, с наказаниями за пьянство, разврат и другие распространенные пороки⁴⁰.

Беда Достопочтенный был первым национальным английским ученым, отцом английского богословия и церковной истории. Он провел свою смиренную и мирную жизнь, приобретая и обогащая церковные и светские знания, писал на латыни в прозе и стихах и перевел фрагменты Библии на англосаксонский. Его основной труд – это единственная достоверная «История церкви Древней Англии». Он ведет нас мягко, в истинно христианском духе, хотя и с оттенком римских взглядов, от двора ко двору, от монастыря к монастырю, от епископства к епископству через миссионерский лабиринт миниатюрных королевств своего родного острова. Он принимает римскую сторону в споре с британскими церквями⁴¹.

До того как Беда сделал цивилизованной саксонскую прозу, Кэдмон (ок. 680), сначала свинопас, потом монах в Уитби, воспел, под действием вдохновения, чудеса сотворения и искупления, став родоначальником саксонской (и германской) христианской поэзии. Его стихи сделали библейскую историю родной для воображения саксонского народа и слабой тенью предвозвестили «Божественную комедию» и «Потерянный рай»⁴². Замечательную параллель Беды и Кэдмона мы находим в образе Виклифа, первого переводчика всей Библии на английский язык (1380), и его современника Чосера, отца английской поэзии, которые оба были предтечами британской Реформации и относятся к протестантской Англии примерно так же, как Беда и Кэдмон – к Англии средневековой и католической.

Обращение Англии было номинальным и обрядовым, а не сознательным и моральным. Образование получали только клирики и монахи, но и их христианские знания ограничивались в основном десятью заповедями, символом веры и молитвой «Отче наш», а также некоторым знакомством с латынью; еврейского и греческого они не изучали. Англосаксонские клирики были ненамного образованнее, чем британские. Окончательным триумфом Римская церковь обязана прежде всего своей лучшей организации, своему прямому происхождению от апостолов и престижу Римской империи. Она сделала христианство в Англии независящим от политики и придворных интриг и поддерживало тесную связь с христианством на континенте.

Преимущества этой связи были больше, чем опасности и зло островной изоляции. Из всех тевтонских племен англы стали самыми преданными подданными папы. Они посылали больше паломников в Рим и больше средств в папскую сокровищницу, чем любой другой народ. Они изобрели церковный налог и лепту святому Петру (Peter's Pence). По меньшей мере тридцать из их королей и королев, а также бесчисленное множество знати закончило свои дни в монастырском уединении. Почти все общественные земли были переданы церквям и монастырям, однако чрезмерное увлечение монашеством ослабило военные и физические силы нации и облегчило вторжение датчан и норманнов. Могущество и богатства церкви вели к обмирщению клириков, которое в должное время потребовало реформы.

Богатство всегда тяготеет к пороку, а порок ведет к упадку. Норманнское завоевание не изменило церковных отношений в Англии, но влило новую кровь и силу в саксонскую расу, так как смешение крови всегда приводит к лучшему результату.

Мы приведем здесь список первых архиепископов и епископов четырех основных английских епархий в порядке их основания⁴³.

I. Произведения святого Патрика содержатся в Vitae Sanctorum болландистов, на 17 марта; в Patricii Opuscula, ed. Warsaeus (Sir James Ware, Lond., 1656); в Migne, Patrolog., tom. LIII. 790–839, и, с критическими примечаниям, в Haddan and Stubbs, Councils, etc., vol. II, part II (1878), pp. 296–323.

II. Жизнеописание святого Патрика в Acta Sanctorum, Mart., tom. II. 517 sqq.

Tillemont: Mémoires, tom. XVI. 452, 781.

Ussher: Brit. Eccl. Antiqu.

J. H. Todd: St. Patrick, Apostle of Ireland. Dublin, 1864.

С. Joh. Greith (католик): Geschichte der altirischen Kirche und ihrer Verbindung mit Rom., Gallien und Alemannien, als Einleitung in die Geschichte des Stifts St. Gallen. Freiburg i. B. 1867.

Daniel de Vinné: History of the Irish Primitive Church, together with the Life of St. Patrick. N. York, 1870.

J. Francis Sherman (католик): Loca Patriciana: an Identification of Localities, chiefly in Leinster, visited by St. Patrick. Dublin, 1879.

F. E. Warren (епископальная церковь): The Manuscript Irish Missal at Corpus Christi College, Oxford. London, 1879. Ritual of the Celtic Church. Oxf., 1881.

См. также труды Todd, McLauchan, Ebrard, Killen и Skene, упоминаемые в § 7, и Forbes, Kaiendars of Scottish Saints, p. 431.

История церкви Ирландии своеобразна. Она начиналась с независимого католицизма (или чего-то вроде полупротестантизма) и закончилась католицизмом римским, в то время как все остальные западные страны двигались в противоположном направлении. Этот девственный остров, который лежал вне границ Римской империи и никогда не подчинялся римским легионам⁴⁴, был обращен в христианство без кровопролития, независимо от Рима и канонов вселенских соборов. Древняя Ирландская церковь отличалась от континентальных церквей в незначительных вопросах политики и поклонения, однако в VI и VII веке превосходила их в духовной чистоте и миссионерском рвении. После норманнского вторжения она стала близким союзником Рима. В XVI веке свет Реформации не проник в умы местного населения, но королева Елизавета и Стюарты силой насаждали там протестантскую государственную религию вопреки преобладавшей среди народа вере. В результате, по закону противодействия, кельтская часть населения Ирландии стала еще более римско-католической и исполнилась двойной ненавистью к Англии – из-за различий в национальности и религии. Эта вопиющая аномалия – протестантская государственная церковь в римско-католической стране – была устранена после трех веков угнетения и злоупотреблений «Актом об отделении Ирландской церкви от государства» в 1869 г., при премьер-министре Глэдстоне.

Древняя история Ирландии (Ибернии) теряется во тьме. Древние иберны были смешанным народом, но преимущественно кельтами. Ими правили мелкие тираны, гордые, свирепые и воинственные, и в стране постоянно царили раздоры. Они были верны религии друидов. Их остров, даже после введения христианства, назывался Священным Островом. До XI века его называли также Скоттией или Шотландией⁴⁵. Римляне не пытались подчинить его, так как им не удалось утвердить свою власть в Каледонии.

Первые следы ирландского христианства относятся к концу IV или началу V века.

Пелагий, создатель знаменитой ереси, носящей его имя, был британцем, а Целестий, его основной союзник и помощник, был родом из Ибернии, но мы не знаем, был ли он христианином до того, как покинул Ирландию. Мансует, первый епископ Туля, был ирландским скоттом (350). Папа Целестин, в 431 г., рукоположил Палладия, римского диакона, вероятно, британца по происхождению, и отправил его «к скоттам, верующим во Христа», в качестве их первого епископа⁴⁶. Это замечание Проспера, француза, предполагает, что христианство в Ирландии уже существовало. Но Палладий настолько утратил присутствие духа, что оставил свою паству и вместе со своими помощниками отправился в Северную Британию, где умер среди пиктов⁴⁷. В течение почти двухсот лет после этой даты у нас нет никаких достоверных сведений об общении пап с Ирландией, однако все это время Ирландия занимала место среди христианских стран. Она была обращена двумя скромными личностями, вероятно, никогда не видевшими Рима: святым Патриком, некогда рабом, и святой Бригидой, дочерью рабыни⁴⁸. Римское предание о том, что святой Патрик был послан папой Целестином, – слишком позднее, чтобы мы могли верить ему, а кроме того, сам святой Патрик совершенно ничего не говорит об этом в своих трудах. Такое предание возникло из-за неразличения Патрика и Палладия. Римская миссия Палладия не удалась, а независимая миссия Патрика увенчалась успехом. Он – подлинный апостол Ирландии, и память о нем ирландский народ верно хранит на родине и за пределами страны.

Святой Патрик или Патрикий (ум. 17 марта 465 или 493 г.) был сыном диакона и внуком священника, и он признается в этом сам, ни слова не говоря о незаконности браков клира⁴⁹. В юности он был угнан в Ирландию вместе со многими другими пленными и служил своему хозяину шесть лет в качестве пастуха. Когда он пас стада в пустынных полях, учения его детства пробудились в его сердце без особого внешнего влияния. Он бежал во Францию или в Британию, был снова порабощен на некоторое время, и ему приснился сон, определивший его призвание. Он увидел человека по имени Викториций, и тот вручил ему многочисленные письма из Ирландии, в которых его просили прийти и помочь. Он подчинился Божьему призыву и посвятил остаток своей жизни обращению Ирландии (с 440 по 493)⁵⁰.

«Я – великий должник Бога, Который даровал мне столько Своей благодати, что множество людей родились заново для Бога через меня. Ирландцы, никогда не знавшие о Боге и поклонявшиеся только идолам и нечистым вещам, стали народом Господа и называются теперь сынами Бога», – таково признание самого Патрика. Он говорит, что крестил много тысяч человек. По-видимому, Армаг был в течение какого-то времени центром его миссионерской деятельности, и там до сих пор находятся примасы Ирландии, как римско-католический, так и протестантский. Он умер в мире и был похоронен в Даунпатрике (или Габхуле), где начал свою миссию, нашел первых обращенных и провел старость⁵¹.

Римско-католические биографы святого Патрика окружили его жизнь чудесными событиями, а некоторые современные протестантские гиперкритики вообще оспаривают факт его существования, потому что несомненных упоминаний его имени до 634 г. не сохранилось, за исключением, возможно, «гимна святого Сехналла (Secundinus) в прославление святого Патрика», который относят к 448 г. Но если мы примем его собственные труды, «у нас не может быть разумных причин сомневаться [говорим мы вместе с пресвитерианином, историком Ирландии] в том, что он проповедовал Евангелие в Ибернии в V веке, что он был ревностным и успешным благовестником и заслужил почетное звание апостола Ирландии»⁵².

Христианство Патрика было по сути христианством Галлии и древней Британии, то есть католическим, ортодоксальным, монашеским, аскетическим, но независимым от папы и отличающимся от римского христианства времен Григория I в незначительных моментах политики и обряда. В своей «Исповеди» он нигде не упоминает ни Рим, ни папу, нигде не опирается на предание и, похоже, признает Писания (включая апокрифы) как единственный авторитет в вопросах веры. Он цитирует каноническое Писание двадцать пять раз и трижды – апокрифы. Было сделано предположение, что неудача удалившегося Палладия объяснялась присутствием Патрика, который монополизировал миссионерское поле деятельности, но, если следовать более вероятной хронологии, миссия Патрика началась примерно через девять лет после миссии Палладия. Начиная с конца VII века этих двух людей стали путать, и часть истории Палладия, особенно его связь с папой Целестином, была перенесена на Патрика⁵³.

С именем святого Патрика неразрывно связано имя самой знаменитой святой Ирландии, Бригиды, которая приготовила ему саван и пережила его на много лет. Она умерла 1 февраля 523 или 525 г. Она – «ирландская Мария». Ее имя дали множеству ирландских девочек, церквей и монастырей. Ее не следует путать с ее тезкой, святой вдовой из Швеции. Ее жизнь окружена еще большим количеством вымыслов, чем жизнь святого Патрика, так что стало невозможно отделить факты от фантазий суеверного потомства. Она была незаконной дочерью вождя или барда от рабыни, получала святые поручения свыше, была искалечена в ответ на собственную молитву, основала знаменитый женский монастырь в Килдэре (букв. «церковь дуба»)⁵⁴, предсказала рождение святого Колумбы и совершала разнообразные чудеса. На ее могиле в Килдэре горело неугасимое пламя, называемое «огнем святой Бригиды», которое монахини (подобно римским девам-весталкам) поддерживали «долгие века тьмы и бурь» (Мур).

Шесть ее жизнеописаний опубликовано Колганом в Trias Thaumaturgas, пять – болландистами в Acta Sanctorum.

От Патрика до нас дошел только один или два подлинных документа – оба на полуварварской (древнеирландской) латыни, но проникнутые смиренным, преданным и пылким миссионерским духом, без особо специфических римских черт, а именно: его автобиографическая «Исповедь» (25 глав), написанная незадолго до смерти (493?), и его послание с увещеваниями к Коротику (или Кередигу), британскому вождю (номинальному христианину), вероятно, из Кередигиона или Кардигана, который совершил набег на Ирландию и продал в рабство несколько человек из обращенных Патриком (10 глав). «Исповедь», которая входит в «Книгу Армага», предположительно была переписана до 807 г. с оригинальной рукописи Патрика, которая к тому времени частично уже с трудом читалась. Существует еще четыре рукописи XI века, с различными добавлениями в конце, которые представляются независимыми копиями с того же оригинала. См. Haddan&Stubbs, note on p. 296. «Послание к Коротику» гораздо короче, и не все признают его авторство. Оба документа были впервые напечатаны в 1656 г., потом в 1668 в Acta Sanctorum, также в Migne, Patrologia (vol. 53), в Cusack, Life of St. Patrick, в труде Эбрарда (Le, 482 sqq.) и в Haddan&Stubbs, Councils (vol. II, p. II, 296 sqq.).

Есть разные мнения насчет национальности Патрика – был он шотландцем, британцем или французом. Он начинает свою «Исповедь» так: «Я, Патрикий, грешник, грубейший и наименьший из всех верных, самый презренный из множества (Ego Patricius, peccator, rusticissimus et minimus omnium fidelium et contemptibilissimus apud plurimos или, согласно другому прочтению, contemptibilis sum apud plurimos), сын своего отца Кальпорна (или Кальпурния), диакона (diaconum, или diaconет), сына Потита (al. Фотия), пресвитера (filium quondam Potiti presbyteri), который жил в селении Баннавем (или Банавен) в Табернии; ибо у него был дом по-соседству с тем местом, где я был взят в плен. Мне было тогда около шестнадцати лет, но я не знал об истинном Боге и был угнан в рабство в Ибернию». Баннавем в Табернии – это, возможно, Бэнэви в Лохабере в Шотландии (так считает Мак-Лохлан); другие считают местом его рождения Килпатрик (букв, «келья или церковь Патрика»), близ Дунбартона-на-Клайде (Ussher, Butler, Maclear); третьи полагают, что это где-то в Британии, чем объясняют его прозвание «Brito» или «Briton» (Joceline и Skene); четвертые ищут его родину в Арморикской Галлии, в Булони (от Бонония), a Brito считают происходящим от Бретони (Lanigan, Moore, Killen, De Vinné).

Он не рассказывает подробностей своего обращения. Будучи сыном клирика, он должен был получить какое-то христианское воспитание, но пренебрегал им, пока не ощутил силу веры, общаясь с Богом в плену. «Когда я прибыл в Ирландию, – говорит он (гл. 6), – каждый день я пас скот и часто весь день молился; сильнее и сильнее пылали любовь к Богу и страх Божий, моя вера и мой дух укреплялись, так что однажды я произнес сотню молитв днем и почти столько же ночью». Он представляет свое обращение и призвание как исходящие непосредственно от Бога через видение, не говоря ни о церковном посредничестве, ни об епископском рукоположении. В одном из древнейших ирландских манускриптов, «Книге Дарроу», он назван пресвитером. В «Послании к Коротику» он предстает как более ориентированный на благо церкви, облеченный епископской властью и юрисдикцией. Он начинает так: «Patricius, peccator indoctus, Hiberione (или Hyberione) constitutus episcopus, certissime reor, a Deo accepi id quod sum: inter barbaras utique gentes proselytus et profuga, ob amorem Dei». (По тексту, приведенному в Haddan&Stubbs, p. 314; несколько иначе в Migne, Patrol. LIII. 814; и в Ebrard, p. 505). Но в послании не сказано, где или кем он был рукоположен.

«Книга Армага» содержит также ирландский гимн (древнейший памятник на ирландском кельтском языке), названный S. Patricii Canticum Scotticum. Там утверждается, что его сочинил святой Патрик, когда собирался обратить главного монарха острова (Лаогэра или Логайра)⁵⁵. Гимн – это молитва о помощи Всемогущего Бога в таком важном деле. Он содержит основные учения ортодоксального христианства, в нем выражается страх перед магическим влиянием старух и кузнецов, до сих пор распространенный в некоторых районах Ирландии, но отсутствуют обращения к Марии и святым, которых нам следовало бы ждать от Патрика, каким он явлен в церковном предании, если учесть, что это его сочинение предназначено быть броней от духовных врагов. Вот основная часть гимна:

5. Я призываю к себе сегодня –

Силу Бога, чтобы она вела меня,

Власть Бога, чтобы она поддерживала меня,

Мудрость Бога, чтобы она учила меня,

Око Бога, чтобы оно следило за мной,

Ухо Бога, чтобы оно слышало меня,

Слово Бога, чтобы оно помогло мне говорить,

Руку Бога, чтобы она защищала меня,

Путь Бога, чтобы он лежал передо мной,

Щит Бога, чтобы он укрывал меня,

Войско Бога, чтобы оно обороняло меня

Против уловок бесовских,

Против искушений порочных,

Против похотей естества,

Против всякого человека, который

замышляет причинить мне вред,

Далеко или близко,

Мало или много.

6. Я окружил себя всеми этими силами

Против всякой враждебной дикой силы,

Которая покушается на мои тело и душу,

Против обольщений лжепророков,

Против черных законов язычества,

Против ложных законов ереси,

Против обмана идолопоклонства,

Против заклинаний женщин, кузнецов и друидов,

Против всякого знания, которое ослепляет душу человека.

7. Христос да защищает меня сегодня

От отравления, от сожжения,

От утопления, от раны,

Чтобы я получил обильную награду.

8. Христос со мной, Христос передо мной,

Христос позади меня, Христос во мне,

Христос подо мной, Христос надо мной,

Христос справа от меня, Христос слева от меня,

Христос в крепости [т.е. в доме],

Христос на сидении колесницы [в путешествиях по суше],

Христос на корме [в путешествиях по воде].

9. Христос в сердце каждого человека, который думает обо мне,

Христос в устах каждого человека, который говорит со мной,

Христос в каждом оке, что видит меня,

Христос в каждом ухе, что слышит меня.

10. Я призываю к себе сегодня

Мощную силу обращения к Троице,

Веру в Троицу в единстве,

Творца [всего сущего].

11. Спасение от Господа,

Спасение от Господа,

Спасение от Христа;

Да будет Твое спасение, о Господь, вечно с нами.

Четвертый и последний документ, претендующий на звание подлинного и относящегося к той эпохе, – это латинский «Гимн в восхваление святого Патрика» (Hymnus Sancti Patricii, Episcopi Scotorum) святого Сехналла (Secundinus), который начинается так:

Audite, omnes amantes Deum, sancta merita

Viri in Christo beati Patrici Episcopi:

Quomodo bonum ob actum simulatur angelis,

Perfectamque propter uitam aequatur Apostolis.

Это стихотворение приводится полностью в Haddan&Stubbs, 324–327, и считается написанным «до 448 г.» (?), когда умер Сехналл. Но как он мог предвосхитить труд Патрика, если его миссия, согласно некоторым авторам, началась только за восемь лет до того (440) и продолжалась до 493 г.? Гимн впервые упоминается Тиреханом в «Книге Армага».

Другой древний документ – это ирландский гимн святого Фиакка о святом Патрике, который относят к концу VI века (l.с., 356–361). Senchus Моr относят к эпохе святого Патрика, но это свод ирландских законов, происходящий из языческих времен и постепенно измененных представителями христианской церкви на благо церкви. «Каноны», которые приписываются святому Патрику, появились позже (Haddan&Stubbs, 328).

Странно, что Беда не упоминает святого Патрика в своей «Истории церкви», хотя часто говорит об Ибернии и ее церкви, и Патрик лишь мельком упоминается как пресвитер в его «Мартирологии». О нем ничего не знали также Колумба и римские католические авторы, пока средневековые биографы Патрика не романизировали его, взяв за основу не его подлинную «Исповедь», а поддельные документы и туманные предания. Говорили, что Патрик обратил всех ирландских вождей и бардов, даже Оссиана, этого слепого Гомера Шотландии, который спел ему свой длинный эпос о кельтских героях и сражениях. Он основал 365, а по другим версиям – 700 церквей, рукоположил столько же епископов и 3000 священников (в то время на всем острове, вероятно, было не более двух или трех сотен тысяч жителей; даже в правление Елизаветы их было не более 600.000)⁵⁶. Патрик изменил законы королевства, исцелял слепых, воскресил девять человек и изгнал из Ирландии всех змей и лягушек⁵⁷. Память святого Патрика отмечают 17 марта, и в этот день ирландцы-католики во всем мире устраивают грандиозные публичные шествия. Его смерть относят к 455 (Tillemont), 464 или 465 (Butler, Killen), 493 (Ussher, Skene, Forbes, Haddan&Stubbs) году. Форбс (Kalendars, p. 433) и Skene (Keltic Scotland, II. 427 sqq.) пришли к выводу, что легенда о святом Патрике в ее нынешней форме не древнее IX века, а в его образе слились три личности: Святой Патрик, день которого в календаре – 24 августа, Палладий, «qui est Patricius», направленный из Рима на миссионерское служение в 431 г., и Патрикий, день которого 17 марта и который умер в 493 г. «Из всех деяний этих трех святых составилась легенда о великом апостоле Ирландии, и ей была придана произвольная хронология».

Труд святого Патрика продолжили его ученики и многочисленные британские священники и монахи, изгнанные из Англии англосаксонским вторжением в V–VI веках⁵⁸. Существовала тесная связь между Ирландией и Уэльсом, где семя христианства насаждалось Нинианом и Кентигерном. Меньше чем через сто лет после смерти святого Патрика Ирландия была покрыта церквями, а также мужскими и женскими монастырями. При монастырях существовали школы для клириков и миссионеров, мастерские для переписывания священных книг. Среди них особо выделялись монастыри Армага, Банхора или Бангора (558), Клонарда (500), Клонмакнойса (528), Дерри (555), Глендоло (618).

В VI–VII веках Ирландия превосходила все остальные страны в христианском благочестии и заслужила имя «Острова святых». Но мы должны понимать это звание в сравнительном плане и помнить, что в то время Англия только начинала освобождаться от англосаксонского язычества, Германия почти вся была языческой, а французские короли – «старшие сыны» церкви – были «чудовищами скверны». Саму Ирландию раздирали гражданские войны между мелкими королями и вождями, причем и монахи, и клирики, даже женщины, участвовали в конфликтах. Адамнану с трудом удалось добиться принятия закона, освобождающего женщин от участия в военных действиях, и только в IX веке клирики Ирландии были освобождены от «походов и сражений». Между Ирландией и Англией в X веке активно велась работорговля, и ее центром был порт Бристоля. Ирландское благочестие было по большей части основано на детских суевериях, но миссионерское рвение этой страны, тем не менее, достойно похвалы. Ирландия мечтала обратить языческую Европу. Ее апостолы отправлялись в Шотландию, Северную Британию, Францию, Германию, Швейцарию и Северную Италию. «Они покрыли сушу и моря Запада. Неутомимые мореплаватели, они высаживались на самых далеких островах; они наводнили континент повторяющимися волнами иммиграции. Их постоянно посещали видения о том, что мир, и уже известный, и еще не познанный, должен быть покорен для Христа. Поэма о “Паломничестве святого Брендана”, этого монаха-Одиссея, столь прославленная в Средние века и ставшая по существу популярной прелюдией к “Божественной комедии”, показывает нам тесную связь ирландских монахов со всеми мечтаниями и чудесами кельтского идеала»⁵⁹.

Миссионеры обычно покидали Ирландию группами по двенадцать человек, возглавляемых тринадцатым, что символизировало Христа и двенадцать апостолов. Далее мы перечислим наиболее выдающиеся группы миссионеров⁶⁰.

• Святой Колумба с двенадцатью братьями, направленные в Хай, Шотландия, 563 г.

• Святой Макай (Мохона или Макарий, Маврикий), посланный Колумбой, с двенадцатью товарищами, к пиктам.

• Святой Колумбан с двенадцатью братьями, имена которых известны, – во Францию и Германию, 612 г.

• Святой Килиан с двенадцатью, во Франконию и Вюрцбург, 680 г.

• Святой Элоквий с двенадцатью, в Бельгию, 680 г.

• Святой Рудберт (или Руперт) с двенадцатью, в Баварию, 700 г.

• Святой Виллиброрд (который двенадцать лет учился в Ирландии) с двенадцатью, во Фризию, 692 г.

• Святой Фораннан с двенадцатью, на бельгийские границы, 970 г.

Примечательно, что миссионерская деятельность Ирландской церкви ограничивается периодом ее независимости от Римской церкви. После норманнского завоевания мы о ней больше не услышим.

Ирландская церковь в этот миссионерский период VI и VII веков обладала своеобразным характером, о котором мы узнаем в основном из двух документов VIII века, а именно, из «Перечня святых Ирландии»⁶¹ и «Литании Ангуса Кулдея»⁶².

«Перечень» делится на три периода, и в нем выделено три типа святых: миряне, монахи и отшельники.

Святые времен святого Патрика были все епископами, исполненными Святого Духа, их было триста пятьдесят, и они были основателями церквей; у них был один глава, Христос, и один вождь, Патрик; они соблюдали одинаковую мессу, и у них была одинаковая тонзура, от уха до уха, и Пасху они отмечали четырнадцатого числа лунного цикла после весеннего равноденствия; они не чурались ни мирян, ни женщин, потому что, опираясь на Скалу Христа, не боялись искушения. По происхождению они были римлянами, франками, британцами и скоттами. Этот период святых продолжался четыре правления, примерно с 440 по 543 г.

Второй период, который также продолжался четыре правления, с 599 г., был периодом католических пресвитеров, их было триста, среди них было несколько епископов; у них был один глава, Христос, одна Пасха, одна тонзура, как и раньше, но разные мессы и разные правила, и они отказывались от служения женщин, отослав их из монастырей.

К третьему периоду относятся сто святых пресвитеров и несколько епископов, живших в пустынных местах, питавшихся травой и водой, довольствовавшихся подаянием верующих; у них были разные тонзуры и время соблюдения Пасхи, одни отмечали Воскресение в 14-й день луны, другие – в шестнадцатый; это также продолжалось четыре правления, до 665 г.

Первый период может быть назван епископским, хотя и не в том смысле, в каком мы обычно понимаем епископство или диоцез. Ангус в своей «Литании» взывает к «семи раз по пятидесяти [то есть к 350] святым церковным епископам», которых «рукоположил святой [Патрик]», и «тремстам чистым пресвитерам, на которых он возложил служения». У Ненния количество пресвитеров увеличивается до трех тысяч, а в трехчастной «Жизни святого Патрика» – до пяти тысяч. Эти епископы, количество которых мы должны сильно сократить, были не более чем древние хорепископы или поместные (сельские) епископы Восточной церкви, которых некогда в Малой Азии насчитывалось до 400. Ангус Кулдей сообщает нам даже о 153 группах по семь епископов, каждая из которых несла служение в одной церкви. Патрик, считавший себя главным епископом всего ирландского народа, основывал церковь там, где обращал какое-то количество людей, получал разрешение от местного вождя клана и назначал там рукоположенного им епископа. «Это было поместное и племенное епископство, объединенное, скорее, по федеральному, чем по территориальному принципу под одним управлением. При жизни Патрик, без сомнения, осуществлял надзор за всем процессом, но мы не находим никаких признаков того, что церковь в Армаге осуществляла, как митрополия, управление над всеми остальными церквями»⁶³.

Второй период был монашеским и миссионерским. Все пресвитеры и диаконы были монахами. Жизнь монахов была привязана к земле, их предшественниками были братские и сестринские общины друидов⁶⁴. Вероятно, монашество пришло в Ирландию из Франции, либо непосредственно от Патрика, либо из монастыря в Гэллоуэй от святого Ниниана, который сам был учеником святого Мартина Турского⁶⁵. Среди этих пресвитеров-монахов – двенадцать апостолов Ирландии во главе со святым Колумбой, которые принесли христианство в Шотландию в 563 г., и двенадцать товарищей Колумбана, которые отправились из Ирландии на континент около 612 г. Самым знаменитым монастырем был монастырь в Беннхаре (или Бангоре), основанный в 558 г. Комгаллом в графстве Даун, на южном берегу Белфаст-Лаф. У Комгалла в подчинении были 4000 монахов⁶⁶. Из Бангора вышли Колумбан и другие благовестники.

Примитивный кельтский монастырь – это не тщательно выделанное каменное строение, а грубая деревенька из деревянных хижин или хибарок (botha) на берегу реки, с церковью (ecclais), общей столовой, мельницей, гостиницей, – и все это окружено стеной из глины или камня. Старшие монахи целиком посвящали свои дни молитвам и копированию Писания. Более молодые трудились на полях и выполняли другие работы или воспитывали подрастающее поколение. Эти монашеские сообщества образовывали общий союз, незримым главой которого был Христос. Здесь воспитывались и обучались клирики. Эти монастыри привлекали новообращенных из окрестного языческого населения, предлагали людям убежище от опасности и насилия. Сюда приезжала английская знать, которую, по свидетельству Беды, гостеприимно принимали, снабжали книгами и наставляли. Некоторые ирландские священники могли читать Писание на греческом – и это в то время, когда греческого не знал даже папа Григорий I! Мы находим здесь следы оригинального латинского перевода Писания, отличного от Италы и Вульгаты, особенно в произведениях Патрика⁶⁷. Однако «не существует следа какого-либо кельтского перевода Библии или какой-то ее части. Слова Златоуста могут быть неверно поняты как подкрепляющие такую возможность, но без оснований»⁶⁸. Даже если бы такой перевод и существовал, он использовался бы мало, так как народ не умел читать, а его незначительные знания о Слове Божьем ограничивались публичными уроками в церкви.

«Книга Армага», составленная в 807 году Фердомнахом, писцом или ученым монахом из Армага, дает нам некоторое представление о состоянии литературы в Ирландской церкви того времени⁶⁹. Она содержит древнейшие сохранившиеся воспоминания о святом Патрике, «Исповедь» святого Патрика, предисловие Иеронима к Новому Завету, Евангелия, Послания, Апокалипсис и Книгу Деяний – с предисловиями, в основном из трудов Пелагия, и жизнеописание святого Мартина Турского от Сульпиция Севера, с краткой литанией в адрес автора.

В IX веке ирландская нация дала миру Иоанна Скота Эриугену, умершего во Франции (874), который поразил церковь своим редким, но эксцентричным умом и пантеистическими рассуждениями. Он обладал тем умением остроумно отвечать, которым ирландцы известны и по сей день. Как-то раз Карл Лысый спросил его, действительно ли нет почти никакой разницы между шотландцами и горькими пьяницами (quid distat inter Scottum et Sottum?), – и Иоанн ответил ему: «Нас разделяет всего лишь этот стол, если будет угодно вашему величеству».

Успех римской миссии Августина среди англосаксов привел к попыткам подчинить Ирландскую церковь юрисдикции папы и заставить ее соблюдать римский обряд. Англия в значительной степени обязана своим христианством независимым ирландским и шотландским миссионерам из Бангора и Айоны, но Ирландия (как и Германия) в значительной степени обязана своим римским католичеством Англии. Папа Гонорий (позже осужденный Шестым вселенским собором за приверженность к монофелитской ереси) обратился в 629 г. с призывом к ирландским клирикам и – не в тоне авторитетного диктата, но в тоне высшей мудрости и опыта – призвал их соотнести свое празднование Пасхи с римским обычаем. Это первая известная нам папская энциклика, обращенная к этой стране. После синода в Мак-Лине к папе (и трем восточным патриархам) была послана депутация, чтобы разобраться в том, как принято соблюдать Пасху за пределами страны. Депутация была принята в Риме с большим уважением. Вернувшись после трехлетнего отсутствия, она высказалась в пользу римского цикла, действительно основанного на лучшей системе подсчетов, и эта система была принята на юге Ирландии под влиянием ученого ирландского церковного деятеля Куммеана, который целый год посвятил изучению сути спора. Несколько лет спустя Фомиан, архиепископ и аббат Армага (с 623 по 661), лучший ирландский ученый того времени, ввел, после переписки с папой, римский обряд на севере, тем самым противопоставив свой авторитет аббату Айоны, власть которого распространялась на часть Ирландии и который был жестким сторонником древнего обряда. Но впоследствии аббат Адамнан, перед смертью, также согласился с римским обрядом (704).

Норманнское завоевание при Вильгельме I, с санкции папы, еще больше сблизило Ирландскую церковь с Римом (1066). Григорий VII в энциклике, обращенной к королю, клиру и народу Ирландии (1084), смело поставил вопрос об их повиновении наместнику благословенного Петра и призвал обращаться к нему во всех спорных делах.

Архиепископы Кентербери Ланфранк и Ансельм претендовали и осуществляли некий надзор над тремя наиболее важными морскими портами, Дублином, Уотерфордом и Лимериком, на том основании, что норманнские поселяне просили их назначать епископов и священников. Они использовали свое влияние в целях подчинения Риму. Безбрачие священников стало более общим; установилось единообразие обряда; вместо большого количества епископатов осталось двадцать три, подчиненных двум архиепископам – Армага на севере и Кэшеля на юге; епископу Дублина было разрешено оставаться под началом архиепископа Кентерберийского. Эта реорганизация политики в интересах закрепления иерархии была утверждена около 1112 г. на синоде в Ратбрисейле, где участвовало 58 епископов, 317 священников, большое количество монахов и король Мертог О’Брайен со своей знатью⁷⁰.

В конце концов Ирландия была покорена Англией в правление Генриха II при ощутимом содействии папы Адриана IV – единственного англичанина, который побывал на папском престоле. В любопытной булле 1155 г. он оправдал и поощрил готовившееся вторжение в интересах папства: послав английскому королю кольцо и формально поставив его на должность правителя Ирландии, он призвал этого грешного монарха «уничтожить рассадник порока» в Ирландии, «расширить границы (Римской) церкви» и обеспечить для святого Петра с каждого дома «ежегодную лепту в один пенни» (в ценах XII века, что соответствует по меньшей мере двум или трем нашим теперешним шиллингам)⁷¹. Генрих осуществил свой замысел в 1171 г. – с мощными военными силами легко покорил весь ирландский народ, ослабленный и раздираемый гражданскими войнами, и подчинил его британскому правлению, которое поддерживается до сих пор. Синод в Армаге воспринял это завоевание как праведное наказание за грехи народа, особенно за работорговлю. Епископы первыми признали Генриха, надеясь извлечь выгоду из правления иноземцев, освободивших их от мелких домашних тиранов. Синод в Кэшеле в 1172 г., помимо прочего, постановил, чтобы с этих пор все церковные правила Ирландии согласовывались с правилами Английской церкви. Позже в Ирландии постоянно жил папский легат. Папа Александр III был особо доволен таким расширением своих владений и в сентябре 1172 г., в том же тоне благочестивого высокомерия, подтвердил буллу Адриана, выразив надежду, что «варварский народ» под властью Генриха обретет «достойные манеры»; он написал три послания (одно – к Генриху II, одно – к королям и знати Ирландии и одно – к ее иерархии), где подчеркнул, насколько важно, чтобы Ирландия подчинялась Англии и обе они – престолу святого Петра⁷².

См. труды Skene (второй том), Reeves, Mclauchan, Ebrard, Cunningham, упомянутые в § 7.

Также доктор Reeves: The Culdees of the British Islands as they appear in History, 1864.

Доктор Jos. Robertson: Statuta Ecclesiae Scoticanae, 1866, 2 vols.

Епископ Forbes: The Kalendars of Scottish Saints, Edinb., 1872; Lives of S. Ninian and S. Kentigern, compiled in the 12^th century, Edinb., 1874.

Haddan & Stubbs: Councils and Ecclesiast. Docum., vol. II, part I (Oxf., 1873), pp. 103 sqq.

Шотландия (Scotia) до X века входила в общую территорию Британии (Britannia), в отличие от Ирландии (Hibernia). Римлянам она была известна как Каледония⁷³, кельтам – как Альбан, тогда как название Шотландия или Скоттия, земля скоттов, до X века относилось исключительно к Ирландии. Независимая история Шотландии начинается с учреждения шотландской монархии в IX веке. Сначала это было чисто кельтское королевство, но с течением времени саксонский народ и феодальные институты распространились по стране, а кельтские племена отступили в горы и на западные острова. Само название скотты, или шотландцы, также было перенесено на англоязычные народы и их язык, а кельтский язык, ранее именовавшийся шотландским, теперь стал называться ирландским.

Кельтская история Шотландии полна сказок. Это поле битвы между католиками и протестантами, представителями епископальной и пресвитерианской церкви, каждый из которых защищает соответствующее учение и церковную политику. Ее следует отделять от сектантских споров о кулдеях, поскольку историк – не полемист и не апологет, он должен искать только факты.

Тертуллиан говорит, что некоторые места Британии, еще не покоренные римлянами, были подчинены Христу. Вполне вероятно, что первые знания о христианстве проникли к скоттам и пиктам из Англии, но постоянные войны между ними и британцами, а также упадок римской власти не благоприятствовали миссионерской работе.

Миссия Палладия в Шотландию по благословению папы Целестина настолько же туманна и недостоверна, как и миссия в Ирландию при том же самом папе. Ее постоянно путают с миссией Патрика. Ирландская колония из северо-восточной части Ольстера, обращенная в христианство Патриком, около конца V века осела в Шотландии и продолжала распространяться по берегам Арджилла до островов Малл и Айона, пока ее распространение не остановили северные пикты.

Первый известный нам факт из церковной истории Шотландии – апостольство святого Ниниана в конце IV века, в правление Феодосия на Востоке. У нас мало достоверной информации о нем. Сын британского короля, он рано посвятил себя служению Христу. Он провел какое-то время в Риме, где папа поручил ему проповедовать язычникам Каледонии и Галлии вместе с епископом Мартином Турским, заслуживающим особой похвалы за его протест против смертной казни еретиков в деле с присциллианами. Он начал благовестие среди южных пиктов в восточных областях современной Шотландии. Он построил белокаменную церковь, названную Candida Casa, в Уиттерне (Кухитерн, Витерна) в Галлоуэе, на юго-западной границе Шотландии у морского побережья, и посвятил ее памяти святого Мартина, который в тот год умер (397)⁷⁴. Так было положено начало существования «Великого Монастыря» («Magnum Monasterium»), или Роснатского монастыря, который оказывал цивилизующее и гуманизирующее влияние на окружающую местность и ежегодно привлекал паломников из Англии и Шотландии к святилищу святого Ниниана. Жизнеописание Ниниана было приукрашено и дополнено легендами. Он заставил новорожденного младенца указать на своего настоящего отца и отстоял невиновность пресвитера, который был обвинен матерью в изнасиловании; он делал так, что овощи и травы вырастали в огороде раньше положенного времени; своим посохом он укрощал ветра и волны на море; его мощи исцеляли больных, очищали прокаженных и устрашали грешников, «и все это, – как говорит его биограф Эйлрид, – укрепляло веру в похвалу и во славу Христа».

Святой Кентигерн (ум. 13 ноября 603), также называемый святым Мунго (благодатным)⁷⁵, первый епископ Глазго, трудился в VI веке для обращения жителей Кумберленда, Уэльса и берегов Клайда; он заново обращал пиктов, которые отошли от веры. Он был внуком язычника-короля Кумбрии или Стратклайда, сыном христианина, но от некрещеной матери. Он основал колледж кулдеев, или монахов-мирян, и несколько церквей. Он носил власяницу и одежду из козьей шкуры, питался хлебом и овощами, спал на камне и, как Иаков, подкладывал камень под голову; он вставал ночью петь псалмы, читал по утрам всю Псалтирь, стоя в холодном ручье, во время великого поста удалялся в пустынные места, питался там кореньями, распинал себя вместе со Христом в страстную пятницу, бодрствовал у могилы и проводил Пасху в веселье и ликовании. Он обращал в веру, скорее, молчанием, чем речами. Он заставил волка и вола вместе тянуть плуг; вырастил зерно на поле, засеянном песком; дождь не мочил его одежду; он совершал и другие чудеса, подтверждающие веру или легковерие его биографов XII века. Жослен рассказывает также, как Кентигерн семь раз побывал в Риме и получил от папы разные привилегии и копии Библии, однако в трудах Григория I, который больше интересовался саксонской миссией, чем шотландской, нет упоминаний о таких визитах. Сначала Кентигерн был епископом Хольдельма (сейчас Ходдем), потом – Глазгу (Глазго). Он встречал святого Колумбу, и они обменялись пастырскими посохами⁷⁶. Он прожил сто восемьдесят пять лет и умер между 601 и 612 г. (вероятно, в 603)⁷⁷. Он похоронен в Глазго, в подземелье собора Св. Мунго, лучше всего сохранившегося из средневековых соборов Шотландии.

Святой Кутберт (ум. 20 марта 687), жизнь которого описана Бедой, приор знаменитого монастыря в Мэйлросе (Мелроуз), позже – епископ Линдисфарна и, наконец, отшельник, – еще один легендарный святой Шотландии. Многие церкви обязаны ему своим происхождением или носят его имя⁷⁸.

John Jamieson (доктор богословия): An Historical Account of the Ancient Culdees of Iona, and of their Settlements in Scotland, England, and Ireland. Edinb., 1811 (p. 417).

Montalembert: Les Moines d’Occident, vol. III, pp. 99–332 (Paris, 1868).

Герцог of Argyll: Iona. Second ed., London, 1871 (149 стр.).

Adamnan: Life of St. Columba, Founder of Ну, ed. William Reeves (каноник Армага), Edinburgh, 1874. (Первоначально издано Ирландским археологическим обществом и для клуба Баннатайн, Dublin, 1856.)

Skene: Celtic Scotland, II. 52 sqq. (Edinb., 1877). См. также список литературы в § 7.

Святой Колумба, или Колумбкилл (ум. 9 июня 597) – подлинный апостол Шотландии. Он известен нам больше, чем Ниниан и Кентигерн. Рассказ Адамнана (624–704), девятого аббата Айоны, был написан через сто лет после смерти Колумбы на основании подлинных записей и устных преданий, хотя это, скорее, панегирик, чем история. Колумба происходил из одного правящего семейства Ирландии и британской Далриады и родился в Гартане, в графстве Донегал, около 521 г. При крещении он получил символическое имя Colum или, на латинском, Columba («голубь», символ Святого Духа), к которому позже было добавлено cille (или kill), то есть «церкви» (или же «голубь обителей»), так как он часто посещал церковные богослужения или, что более вероятно, был основателем многих церквей⁷⁹. Он поступил в монашескую семинарию Клонард, основанную святым Финнианом, а потом – в монастырь близ Дублина и был рукоположен священником. Он основал церковь в Дерри в 545 г., монастырь в Дарроу в 553 и другие церкви. Похоже, дороже всего на свете для него была родная Ирландия, монастырь Дерри. В одной из своих элегий, вероятно, носящей на себе отпечаток патриотизма какого-то более позднего ирландского барда, он говорит:

Если бы все районы Скоттии [т. е. Ирландии] были моими,

От середины. до границ,

Я отдал бы все ради одной маленькой кельи

В моем прекрасном Дерри.

За его мир и его чистоту,

За белых ангелов, которые стаями

Летают от одного его предела до другого,

Я люблю мой прекрасный Дерри.

За его тишину и чистоту,

За небесных ангелов, которые летают из конца в конец

Под листвой каждого дуба,

Я люблю мой прекрасный Дерри.

Мой Дерри, моя дивная дубовая роща,

Моя дорогая маленькая келья и жилище!

О Боже, пребывающий на небесах,

Пусть тот, кто осквернит его, будет проклят.

Возлюбленные Дарроу и Дерри,

Возлюбленный чистый Рафоу,

Возлюбленный плодородный Драмхоум,

Возлюбленные лужайки и кельи!

Но еще чудеснее и прекраснее для меня

Соленое море, где кричат чайки,

Когда я прибываю в Дерри издалека,

Оно чудеснее и дороже для меня –

Чудеснее для меня⁸⁰.

В 563 г., на сорок втором году жизни, Колумба, охваченный страстью к путешествиям и желанием распространять христианство⁸¹, отплыл с двенадцатью благовестниками на запад Шотландии, вероятно, по приглашению какого-то местного короля, родственником которого он являлся. Ему подарили остров Хай, обычно называемый Айона⁸², у западного берега Шотландии, примерно в 50 милях (80 км) к западу от Обана. Это негостеприимный остров, три с половиной мили (5,6 км) длиной и полторы мили (2,4 км) шириной, отчасти возделанный, отчасти покрытый холмистыми пастбищами, лесистыми лощинами, болотами и скалами, теперь принадлежит к владениям герцога Арджиллского; там живет около трехсот протестантов, есть государственная Пресвитерианская церковь и Свободная пресвитерианская церковь. Соседний остров, Стаффа, хотя он меньше и необитаем, более интересен для обычного туриста, а находящаяся там Пещера Фингала – один из наиболее чудесных образцов архитектурного искусства природы; она похожа на готический собор, 66 футов (20 м) в высоту, 42 фута (13 м) в ширину и 227 футов (69 м) в длину, с величественными базальтовыми колоннами, сводчатым потолком и открытым в сторону океана порталом, в который постоянно вливаются волны, возносящие торжественную хвалу Творцу в этом уникальном природном храме. Должно быть, Колумба и его монахи побывали здесь в своих миссионерских странствиях, но они слишком усердно думали о небесах, чтобы восхищаться земными чудесами, и пещера оставалась сравнительно неизвестной миру до 1772 г. Сейчас эти острова выглядят так же, как выглядели в VI веке, за исключением лесов, которые исчезли. Вальтер Скотт (в «Господине островов») с поэтическим очарованием описал Гебридский архипелаг, откуда началась христианизация Шотландии⁸³.

Трудами Колумбы и его преемников Айона превратилась в одно из наиболее уважаемых и интересных мест в истории христианских миссий. Это был маяк во тьме язычества. Нам трудно представить себе рвение и самоотречение героических миссионеров крайнего севера, которые в условиях сурового климата, рискуя встретиться с разбойниками и дикими зверями, посвятили свою жизнь обращению грешников. Колумба и его друзья не оставили после себя памятников из камня и дерева; на острове показывают только то место в южной его части, где высадился Колумба, и пустой каменный гроб, где тело Колумбы лежало вместе с телом его слуги (его останки были позже перевезены в Дункельд). В X веке дикие датчане и норвежцы разрушили старый монастырь и убили монахов. Ныне же в Айоне остались только руины, причем собор, часовня, монастырь и кладбище с могилами ряда шотландских, норвежских и ирландских королей и три замечательных резных креста (которые, судя по туманному преданию, избежали участи трехсот шестидесяти крестов, сброшенных в море вследствие иконоборческого рвения Реформации) принадлежат уже римско-католическому периоду, который следовал за изначальным кельтским христианством и жил его славой. В средние века Айона была чем-то вроде нового, северного Иерусалима, куда стекались на поклонение паломники и где желали быть похороненными короли и вельможи. Когда знаменитый доктор Джонсон в своем путешествии на Гебриды приблизился к Айоне, он почувствовал прилив благочестивых помыслов. Любой, кто интересуется историей миссий, при посещении этого уединенного места, почти постоянно окутанного туманом, неизбежно ощущает новое вдохновение и надежду на окончательную победу Евангелия над всеми преградами⁸⁴.

Прибытие Колумбы на Айону ознаменовалось рождением Кельтской церкви в Шотландии. Остров в то время лежал на границе между владениями пиктов и скоттов и был удобной базой для миссионерской деятельности среди скоттов, номинально уже бывших христианами, но нуждавшихся в духовном возрождении, и пиктов, которые были еще язычниками и получили свое название от того, что имели обычай раскрашивать тела, когда сражались нагими. Колумба сначала направил свое рвение на пиктов; он посетил короля Бруде в его крепости и заслужил его уважение и поддержку в распространении христианства среди его народа. «Колумба обращал их примером, а не только словом» (Беда). Он основал большое количество церквей и монастырей в Ирландии и Шотландии непосредственно или через своих учеников⁸⁵. Он участвовал в войнах, столь частых в те дни, когда даже женщины должны были помогать в сражениях, и пользовался военной силой для свержения язычества. Он очень свободно отлучал от церкви, а однажды с проклятиями преследовал грабителя, загнав его в море, по колено в воду. Но, несмотря на такие проявления грубости, имя его пользовалось уважением. Он был истинным и достойным представителем своего народа. «Он обладал, – говорит Монталамбер, – склонностью к странствиям и пылким, ревностным, даже склочным характером, свойственным его расе». У него был кипящий гений скотта, «perfervidum ingenium Scotorum». Он был мужественным, высоким и красивым, неустанно деятельным, у него был звучный, далеко слышный голос, и, когда он читал псалмы Давида, был отчетливо слышен каждый слог. Он умел предсказывать погоду по приметам. Адамнан приписывает ему ангельскую внешность, пророческое предвидение и такие же великие чудеса, какие творил Христос, – в частности, Колумба превратил воду в вино для совершения евхаристии, когда вина невозможно было достать; он превратил горькие плоды в сладкие; он извлекал воду из скалы; он успокоил шторм на море, исцелил множество больных. Его биография изобилует не столько здравыми фактами, сколько сказочными легендами, которые пересказываются с детским легковерием. О’Доннел в своей биографии заходит еще дальше: даже пастырский посох Колумбы, случайно оставленный им на берегу Айоны, перенесся через море по его молитве и встретил своего владельца при высадке где-то в Ирландии⁸⁶.

Колумба умер у алтаря в церкви, ночью, когда молился. За ним признается авторство нескольких стихотворений (одно из них восхваляет природную красоту его любимого острова), а также монашеских правил, похожих на правила святого Бенедикта; однако regula ас praecepta Колумбы, о которых Вильфрид говорил на синоде в Уитби, – это, скорее, сложившиеся законы дисциплины или обряда, а не предписанные правила⁸⁷.

Церковное братство на Айоне, основанное Колумбой, относится ко второму, или монашескому периоду истории Ирландской церкви, неотъемлемую часть которого оно составляет. Здесь по законам монашества жило сто пятьдесят человек. Во главе монастыря стоял пресвитер-аббат, который управлял всей провинцией и даже епископами, хотя у епископов и оставалось право рукоположения⁸⁸. Монахи жили как одна семья, у них все было общее. Они делились на три класса: старших, которые занимались богослужениями, наставлением и переписыванием Библии; среднего возраста, которые занимались сельским хозяйством, скотоводством и домашней работой; и младших, которые были учениками. Одежду их составляла белая туника в качестве нижнего платья и camilla – шерстяной плащ с капюшоном. Ели они хлеб, молоко, яйца, рыбу, а по воскресеньям и праздникам – баранину или говядину. Вероучительные взгляды и церковные обычаи в том, что касается празднования Пасхи и тонзуры, у них были те же, что у британцев и ирландцев, – в отличие от римской системы, которую Августин ввел у саксов⁸⁹.

Монастырь Айоны, говорит Беда, долгое время занимал первое место среди монастырей и церквей пиктов и северных скоттов. Преемники Колумбы, добавляет он, отличались своим воздержанием, любовью к Богу и строгим вниманием к правилам дисциплины, хотя и следовали «неправильным циклам при подсчете времени великого праздника (Пасхи), потому что были крайне далеки от остального мира и никто не привез им синодальные постановления о соблюдении Пасхи; поэтому они лишь практиковали такие дела благочестия и целомудрия, о которых могли узнать из пророческих, евангельских и апостольских писаний. Они по-своему исчисляли Пасху в течение ста пятидесяти лет, до 715 года по воплощению нашего Господа»⁹⁰.

Адамнан (ум. в 704), девятый преемник Колумбы, после визита к саксам привел соблюдение Пасхи в соответствие с обычаем Римской церкви, но его братство отказалось принять перемену. После его смерти в общине Айоны начался раскол в связи с вопросом Пасхи, пока те монахи из монастыря Колумбы, которые придерживались древнего обряда, не были изгнаны по королевскому приказу (715). С этим изгнанием заканчивается первенство Айоны в королевстве пиктов.

Монашеская церковь оказалась вытеснена иерархией белого духовенства и подчинена ей.

После изгнания монахов Колумбы из королевства пиктов в VIII веке в истории впервые появляется термин Culdee,, или Ceile De, или Kaledei, который привел ко многим спорам и неподтвержденным теориям⁹¹. Его происхождение точно не известно, но, вероятно, это слово значит «служитель Бога» или «поклоняющийся Богу»⁹². Оно относилось к анахоретам, которые, полностью удалившись от общества, искали совершенной святости. Они были преемниками монахов Колумбы. Позже они стали собираться в общины отшельников и в конце концов были подчинены каноническим правилам, которым подчинялось и белое духовенство, так что имя кулдея стало почти синонимом каноника.

Кроме того, термин «кулдей» ошибочно относили ко всей Кельтской церкви, которая якобы обладала высшей чистотой.

Нет сомнений, что церковь Колумбы, или Кельтская церковь Шотландии, так же, как древние Ирландская и Британская церкви, во многом отличалась от средневековой и современной Римской церкви. Она представляет более простой и более активный миссионерский тип христианства.

Основными особенностями древней Кельтской церкви, отличавшими ее от Римской церкви, были следующие.

1. Независимость от папы. Айона была ее Римом, а аббат Айоны (позже – Дункельда), хотя он и был всего лишь пресвитером, правил всей Шотландией.

2. В ней преобладало монашество, но оно не удалялось совсем от мирской жизни и не связывало себя узами целибата; в Римской же церкви монашеская система была подчинена иерархии белого духовенства.

3. Епископы без диоцезов, юрисдикции и преемственности.

4. Время празднования Пасхи.

5. Форма тонзуры.

Утверждалось также, что кельты или кулдеи были против тайной исповеди, против поклонения святым и образам, против чистилища, пресуществления, семи таинств и что по этой причине они были предтечами протестантизма. Но это неоправданный вывод. Незнание чего-то – это одно дело, тогда как отказ от заблуждений с позиций более глубокого знания – совсем другое. Отличия Кельтской церкви касаются, скорее, формы, а не духа. Так как Кельтская церковь была удалена от континента и изолирована, она, превосходя церкви Галлии и Италии в миссионерском рвении и успехах (по крайней мере, так было в VI–VII веках), отставала в других вещах и оставалась на предыдущем этапе развития в плане истины и заблуждений. Общий же характер и тенденции развития и той, и другой церкви в тот период отличаются от духа протестантского христианства по сути. Мы находим среди кельтов ту же или даже большую любовь к монашеству и аскетизму, ту же суеверную веру в невероятные чудеса, то же поклонение реликвиям (например, мощам Колумбы и Айдана, которые веками перевозились с места на место), то же скрупулезное и ограниченное внимание к внешним формам и обрядам (времени соблюдения Пасхи и форме монашеской тонзуры), с той лишь разницей, что Кельтская церковь придерживалась более древнего и неправильного календаря и полукруглой, а не круглой тонзуры. У нас нет ни малейших свидетельств того, чтобы Кельтская церковь обладала более возвышенным представлением о христианской свободе или придерживалась каких-то отличительных принципов протестантизма, таких как абсолютное превосходство Библии над преданием, или оправдание одной лишь верой, или всеобщее священство всех верующих⁹³.

Таким образом, следует полагать, что особенности Кельтской церкви объяснялись просто ее изоляцией от основного течения христианской истории и конечная победа Рима, со всеми ее негативными сторонами, в целом была, скорее, прогрессивной, чем наоборот. Более того, в мрачный период IX–X века кулдеи впали в равнодушие и застой после датского вторжения с его опустошительным и дезорганизующим влиянием. Мы еще встречаем их в XI веке – они часто спорили с римским клиром о земной собственности, десятине и других вопросах, касавшихся их личных интересов, но не о вопросах учения или христианской жизни. Древние кулдейские монастыри Св. Андрея, Дункельда, Данблейна и Бречина были превращены в епископские собрания с правом избрания епископа. Женатые кулдеи были постепенно вытеснены уставными канониками. Дольше всего они просуществовали в Бречине, но исчезли в XIII веке. Упадок кулдеев содействовал укреплению римского влияния. Саксонские священники и монахи, связанные с более цивилизованными странами, были очень активны и наступательны, – они строили соборы, монастыри, больницы, владели землями.

Поворотный момент в истории Шотландской церкви – это правление верующей саксонской королевы святой Маргариты, одной из лучших правительниц Шотландии (1070–1093). Она оказывала безграничное влияние на своего неграмотного мужа, Малькольма III, и своих сыновей. Она была очень милосердной, щедрой, хорошо знала Писание, ревностно боролась со злоупотреблениями и усердно постилась, что подорвало ее здоровье и ускорило ее смерть. «В лице святой Маргариты мы находим воплощение духа ее времени. Какое упорное смирение, какое милосердие, какие молитвы! Какое благочестие, если бы только оно было свободно от суеверия! Кулдеи были нерадивыми и ленивыми, а она неустанно творила добро. Кулдеи спорили с ней, но были невежественны и потерпели поражение. Смерть не могла спорить с жизнью. Индейцы исчезают при продвижении белого человека. Кельтские кулдеи исчезли под натиском саксонских священников»⁹⁴.

Изменения совершились так же, как в Ирландии при норманнских королях. Церковь стала опираться на территориальный, а не на племенной принцип; система приходов и диоцезов с их епископами вытеснила старые племенные церкви с их монашеским управлением и функциональным епископством. Кроме того, с возникновением религиозных орденов Римской церкви были основаны и влиятельные монастыри, как центры, ставшие противовесом древним монастырям. В конце концов кулдеи были превращены из светских в уставных каноников и поглощены римской системой. Когда Тургот был назначен епископом Сент-Эндрюса (Св. Андрея, 1107), «все права Keledei на все королевство Шотландии перешли к епископу Сент-Эндрюса».

Начиная со времен королевы Маргариты поток саксов и норманнов устремился в Шотландию, хотя и не в качестве завоевателей, а в качестве поселенцев. Они быстро заняли, иногда с королевского соизволения, а иногда через брак, наиболее плодородные области от Твида до Пентленд Фирта. От этих поселенцев про исходят почти все благородные семейства Шотландии. Они принесли с собой английскую цивилизацию и религию.

Сыновья и наследники Маргариты обогатили церковь, наделив ее великолепными дарами. Александр I основал епископаты Морей и Дункельд. Его младший брат Давид I, шестой сын Малькольма III, который женился на Мод, внучатой племяннице Вильгельма Завоевателя (1110), и правил Шотландией с 1124 по 1153 г., основал епископаты Росс, Абердин, Кейтнесс и Бречин, а также несколько монастырей и религиозных домов (приютов для монахов). Знать последовала его примеру, она была щедра к церкви и ее иерархии, так что за несколько столетий половина национальных богатств перешла в руки клира, который одновременно владел и всеми знаниями.

В конце правления Давида был начат активный крестовый поход против всех кулдейских учреждений, от Сент-Эндрюса до Айоны, пока само их имя не исчезло – последнее упоминание относится к 1332 г., когда была повторена привычная формула их исключения при избрании епископа.

«Так наступил конец древней Кельтской церкви, и от нее ничего не осталось, кроме руин без кровли тут и там, на месте бывших церквей, и многочисленных древних мест погребения, которыми народ упорно продолжал пользоваться и на которых древние кельтские кресты еще свидетельствовали об их былом величии. Все остальное из этой церкви исчезло, у нас есть только память о ее истории: имена святых, которыми она была основана, сохранились в древних календарях, источники рядом с древними церквями носят их имена, сельские ярмарки незапамятной древности проводятся по сей день, и то здесь, то там отдельные семейства мирян владеют, как наследственные хранители пастырского посоха, небольшим клочком земли или другой реликвии знаменитого основателя церкви с незначительными остатками ее юрисдикции»⁹⁵.

I. Германия до христианства

Tacitus: Germania (cap. 2, 9, И, 27, 39–45); Annal. (XIII. 57); Hist. IV. 64.

Jac. Grimm: Deutsche, Mythologie. Göttingen, 2^nd ed. 1854, 2 vols.

A. F. Ozanam: Les Germains avant le christianisme. Par., 1847.

K. Simrock. Deutsche Mythologie. Bonn, 2^nd ed. 1864.

A. Planck: Die Götter und der Gottesglaube der Deutschen. «Jahrb. für Deutsche Theol.», 1866, No. 1.

II. Христианизация Германии

F. W. Rettberg: Kirchengeschichte Deutschlands. Göttingen, 1846–48. 2 vols.

С. J. Hefele (католик): Geschichte der Einführung des Christenthums im südwestl. Deutschland. Tübingen, 1837.

H. Rückert: Culturgeschiehte des deutschen Volkes in der Zeit des Uebergangs aus dem Heidenthum. Leipz., 1853, 2 vols.

W. Krafft: Kirchengeschichte der German. Völker. Berlin, 1854 (first vol.).

Hiemer (католик): Einführung des Christenthums in Deutschen Landen. Schaff hausen, 1857 sqq. 4 vols.

Граф de Montalembert (католик): The Monks of the West from St. Benedict to St. Bernard. Edinb. and Lond., 1861 sqq. 7 vols.

I. Friedrich (католик, с 1870 г. старокатолик): Kirchengeschichte Deutschlands. Regensb., 1866, 1869, 2 vols.

Charles Merivale: Conversion of the West. The Continental Teutons. London, 1878. (популярное издание).

G. Körber: Die Ausbreitung des Christenthums im südlichen Baden. Heidelb., 1878.

R. Cruel: Geschichte der deutschen Predigt im Mittelalter. Detmold, 1879 (chs. I and II).

I. Издания остатков библейского перевода Ульфилы на готский язык: Н. С. von der Gabelenz and J. Loebe, Leipz., 1836–46; Massmann, 1855–57; Ε. Bernhardt, 1875 (с греческим текстом и примечаниями); Stamm, 7^th ed. 1878, также факсимиле Uppström, 1854–1868. См. также Ulphilae Opera, и Schaff, Compan. to Gr. Test., p. 150.

Ulphilae Opera (Versio Bibliorum Gothica), в Migne, Patrolog., tom. XVIII, pp. 462–1559 (с готским словарем).

H. G. Waitz: Ueher das Leben und die Lehre des Ulfila. Hanover, 1840.

W. Bessel: Das Leben des Ulf Has und die Bekehrung der Gothen zum Christenthum. Götting., 1860.

W. Krafft: I.c., I. 213–326; и De Fontibus Ulfilae Arianismi. 1860.

A. Helfferich: Der west-gothische Arianismus und die spanische Ketzergeschichte. Berlin, 1860.

Сейчас мы перейдем к обращению континентальных тевтонов, в первую очередь живших во Франции и Германии.

Первое полноценное обращение германских или тевтонских народов в христианскую веру состоялось среди готов в те времена, когда в Восточной Римской империи властвовало арианство. Основными проводниками христианства были священники и другие военнопленные, которых готы, совершавшие набеги, угоняли с собой из провинций Римской империи и которых они научились уважать и любить за их добродетель и предполагаемую чудесную силу. Константин Великий вступил с готами в дружеские отношения и, как сообщают Евсевий и Сократ, подчинил их силе креста Христова. Нет сомнений, что какая-то церковная организация возникла у готов уже в то время. Феофил, готский епископ, упоминается среди отцов Никейского собора 325 г.

Подлинным апостолом у готов был Ульфила⁹⁶, посвященный в епископы в 348 г. в Константинополе и умерший там в 381 г. в возрасте семидесяти лет. Он изобрел готский алфавит и перевел Библию на готский, но он был арианином или, скорее, полуарианином, считал Христа второстепенным Богом, а Святого Духа – просто освящающей силой⁹⁷.

Арианство быстро распространялось среди визиготов, остроготов, бургундов и вандалов. Эта еретическая форма христианства, впрочем, была принята германцами скорее случайно, чем в силу сознательного выбора, и вскоре она уступила место ортодоксии, когда они с ней познакомились. Аларих, знаменитый король визиготов, захвативший Рим (410), отнесся к городу с замечательной терпимостью, и Августин справедливо объяснял это влиянием христианской веры, пускай даже принятой в еретической форме. Вандалы, самые грубые из тевтонских племен, были исключением. Они жестоко преследовали ортодоксальных христиан в Северной Африке (с 430 г.) и опустошили некогда плодоносное поле Католической церкви, место бессмертных трудов святого Августина. Их царство было побеждено при Юстиниане (534), но Католическая церковь так и не восстала там из руин, и ее слабые остатки были покорены мечом ислама (670).

Златоуст совершил благородную попытку обратить восточных готов из арианства в католичество, но его миссия закончилась с его смертью (407).

Обращение франков в католическое христианство и разнообразные политические обстоятельства привели к тому, что и остальные германские племена оставили арианство. Бургунды, которые распространились от Рейна до Роны и Соны, приняли католическое христианство в 517 г. и были включены в состав Французского королевства в 534. Свевы, которые распространились от Восточной Германии до Франции и Испании, приняли католическую веру в 550 г. Визиготы в Испании, через своего короля Рекареда Католика, подписались под ортодоксальным символом веры на третьем соборе в Толедо (589), но последний из готских королей, Родерик, был побежден сарацинами, вторгшимися в Испанию из Африки, в кровавой битве при Хересе де ла Фронтера в 711 г.

Последним оплотом арианства были лангобарды, которые заняли Северную Италию (до сих пор носящую название Ломбардии) и сначала преследовали католиков. Они были обращены в ортодоксальную веру под мудрым влиянием папы Григория I (590–616) и католической королевы Теоделинды (ум. в 625), муж которой, Агилульф (590–616), остался арианином, но позволил своему сыну Адельвальду креститься и признать Католическую церковь. Последовала арианская реакция, но католицизм одержал победу при Гримоальде (662–671) и Лиутпранде (773–774). В конце VIII века Пипин Короткий и Карл Великий, в интересах Франции и папства, сокрушили независимость лангобардов, продолжавшуюся около двухсот лет, и присоединили большую часть Италии к Восточной империи и владениям папы. В этой борьбе папы, которые тогда (да и до сих пор⁹⁸) из своих иерархических интересов выступали против политического объединения Италии, помогли франкам и пожали плоды этого выбора.

Gregorius Turonensis (ум. в 595): Historia Francorum Eccles. (до 591).

J. W. Löbell: Gregor von Tours und seine Zeit, Leipz., 1839.

A. Thierry: Récits des temps Mérovingiens. Par., 1842, 2 vols.

F. W. Rettberg: Kirchengeschichte Deutschlands. Gott., 1846, I. 258–278.

Kornhack: Geschichte der Franken unter den Merovingern. Greifsw., 1863.

Montalembert, l.c.,II. 219 sqq.

См. также Henri Martin: Histoire de France; James Stephen: Lectures on the History of France (Lond., 1859); Guizot: Histoire de la civilisation en France (1830 sqq.), и его же Histoire de France, 1870.

Салические (приморские) франки первыми среди тевтонских племен были обращены в католическое, или ортодоксальное христианство, поэтому папы называют правителя Франции «старейшим сыном церкви», а Реймс, где был крещен Хлодвиг, является святым городом, и там были посвящены на царство большинство французских королей вплоть до Карла X (1824)⁹⁹. Обращение франков подготовило путь к падению арианской ереси среди других народов и к триумфу папства в Германской империи Карла Великого.

Древняя римская цивилизация Галлии, номинально христианская, находилась на последней стадии упадка, когда германские варвары вторглись на эту территорию и обеспечили приток свежей крови. Несколько диких племен, в том числе гунны, пронеслись по Галлии как буря, оставляя за собой опустошение, но франки осели там и превратили Галлию во Францию, подобно тому как англосаксы превратили Британию в Англию. Они победили галло-римлян, жестоко разграбили и почти уничтожили их в северо-восточных областях, но прежде чем принять христианство покоренного народа, они переняли его пороки. «Величайшее зло варварского правления, – говорит Анри Мартен¹⁰⁰, – вероятно, совершалось под влиянием жадных и развращенных римлян, которые старались втереться в доверие к новым хозяевам». Этих выродившихся христиан Монталамбер обвиняет в том, что они довели до ранга искусства угнетение, разврат и коварство, которые были благополучно переняты язычниками-германцами и прибавлены к их природной жестокости. «Варвары не приобрели никакого преимущества от контакта с римским миром, который пришел в империи в состояние полного упадка. Они принесли с собой мужественные добродетели, воспоминания о которых уже утратила покоренная раса, но позаимствовали, в то же время, низменные и заразительные пороки, о которых прежде германский мир не имел представления. Они нашли христианство, но, прежде чем поддаться его благотворному влиянию, успели погрузиться во всю низость и распущенность цивилизации, которая была развращена задолго до того, как исчезла. Патриархальная система управления, характерная для древних германцев в их отношениях со своими детьми и рабами, а не только со своими вождями, погибла, столкнувшись с этой заразной порочностью»¹⁰¹.

Обращение салических франков произошло под руководством их победоносного короля Хлодвига (Людовика, Луи), сына Хильдерика и внука Меровея (отсюда название Меровинги). Он правил с 481 г. до своей смерти в 511 г. С него начинается история не только Французской империи, ее правительства и законов, но и французского народа, его религии и законов нравственности. Он женился на принцессе-христианке Клотильде, дочери бургундского короля (493), и позволил крестить своего ребенка. Перед решающей битвой в Тобиаке¹⁰², близ Кельна, выступив против вторжения алеманнов, он помолился Иисусу Христу, прося помощи, и обещал в случае победы принять крещение со всеми своими воинами. После победы он обратился за наставлениями к епископу Ремигию из Реймса. Услышав историю о распятии Христа, он воскликнул: «Если бы я был там с моими доблестными франками, чтобы отомстить за Него!» На Рождество 496 г. он сошел в крестильную купель перед собором в Реймсе, и за ним последовали три тысячи воинов, готовые окунуться в радости рая. «Представляя их, выходящих из вод крещения уже последователями Христа, мы не можем не представить в своем воображении и то, как вместе с ними на свет выходят все четырнадцать веков империи, рыцарские армии, череда крестовых походов, глубокая философия школ, одним словом, весь героизм, вся свобода, вся ученость последующих эпох. В мировой истории начал действовать великий народ – народ франков»¹⁰³.

Но перемена веры не оказала сильного влияния на характер Хлодвига и его потомков, история которых полна жестоких преступлений. Меровинги, бывшие наполовину тиграми, наполовину агнцами, с поразительной быстротой переходили от ужасной бойни к страстным изъявлениям сожаления, а от исповеди обратно к свойственной им от природы жестокости. О преступлениях Хлодвига честно рассказывают его благочестивые биографы Григорий Турский и Хинкмар, причем они не считают нужным закрывать глаза на злодеяния Хлодвига в обмен на те услуги, которые он оказал христианской вере. Даже святой Ремигий призывал начать войну с визиготами просто потому, что они были арианами.

«Франки, – как пишет один известный французский католик¹⁰⁴, – были христианами, вызывающими сожаление. Они уважали свободу католической веры и внешне исповедовали ее, но без угрызения совести нарушали все ее предписания и простейшие законы гуманности. Они падали ниц перед могилами святых мучеников или исповедников, они избирали безупречных епископов, они с уважением прислушивались к голосу епископа или монаха, но параллельно мы наблюдаем их то одержимыми приступом ярости, то совершающими хладнокровные жестокости, то полностью отдающимися греховным порывам своей дикой природы. Их невероятное коварство было особенно очевидно в домашних трагедиях, казнях и убийствах братьев, первый пример которых подал сам Хлодвиг и которые запечатлелись несмываемым пятном в истории его сына и внука. Многоженство и вероломство мешались в их повседневной жизни с полуязыческими суевериями, и когда читаешь их обагренные кровью биографии, редко освещаемые проблесками веры или смирения, то трудно поверить, что, приняв христианство, они отказались хотя бы от одного языческого порока или приняли хотя бы одну христианскую добродетель.

Именно против такого варварства души, гораздо более тревожащего, чем грубость и насилие в манерах, успешно боролась церковь. Среди этих ужасных беспорядков, среди этого двойного потока развращенности и жестокости должен был воссиять чистый и ясный свет христианской святости. Но обмирщенные клирики, на которых самих подействовал общий упадок двух народов, не были пригодны для выполнения этой задачи. Они нуждались в мощной и обеспечивающей быстрое превосходство монашеской армии, и эта армия не подвела: церковь и Франция обязаны ей решающей победой христианской цивилизации над народом, подчинить который было гораздо труднее, чем выродившихся подданных Рима или Византии. Когда франки, идущие с севера, завершили покорение Галлии, бенедиктинцы уже приближались с юга, чтобы преодолеть германское варварское вторжение, противопоставив ему свою мирную и благотворную власть. Наложение и соединение этих сил, таких неравных по их цивилизующей мощи, должно было оказать громадное влияние на будущее нашей страны».

Среди этих монахов-бенедиктинцев самое выдающееся место занимает святой Мавр. Он оставил Монте Кассино до смерти святого Бенедикта (ок. 540), с четырьмя товарищами пересек Альпы, основал Гланфей на Луаре, первый бенедиктинский монастырь во Франции, и дал свое имя благородной группе ученых, которые, больше чем через тысячу лет после него, обогатили церковь лучшими изданиями отцов церкви и других трудов священной учености¹⁰⁵. Он вступил в общение с королем Теодебертом (внуком Хлодвига), который отнесся к нему с большим уважением и пожертвовал ему много земель, принадлежавших короне. Монашеские учреждения скоро умножились и внесли большой вклад в распространение цивилизации во Франции¹⁰⁶.

I. Источники: Сочинения Колумбана в Patrick Fleming, Collectanea sacra (Lovanii, 1667), и в Migne: Patrolog., tom. 87, pp. 1013‒1055. Его жизнеописание – Jonas, в Acta Sanct. Ord. Bened., tom. II, saec. II, 2‒26. (Также см. Fleming, Coll.)

II. Труды: Lanigan (католик): Eccles. Hist. of Ireland (1829), II. 263 sqq.

Montalembert: Monks of the West, II. 397 sqq.

Ph. Heber: Die vorkarolingischen Glaubenshelden am Rhein, 1867.

Lütolf (католик): Die Glaubensboten der Schweiz vor St. Gallus. Luzern, 1871.

Ebrard: Die iroschottische Missionskirche (1873), pp. 25‒31; 284‒340.

Killen: Ecclesiast. Hist. of Ireland (1875), I. 41 sqq.

W. Smith and H. Wace: Dict. Christ. Biography (1877), I. 605‒607.

G. Hertel: Ueber des heil. Columba Leben und Wirken, besonders seine Klosterregel, в «Zeitschrift für Hist. Theol.», 1875, p. 396; другая статья – в Brieger, «Zeitschrift für Kirchengesch.», 1879, p. 145.

В то время как латинские бенедиктинские монахи продвигались с юга в самое сердце Франции, кельтские миссионеры несли свое независимое христианство с запада на север Франции, на берега Рейна, в Швейцарию и Ломбардию, однако римские миссионеры в конце концов обеспечили Риму контроль над Францией и Германией, а также над Британскими островами.

Святой Колумбан¹⁰⁷ – первопроходец ирландского миссионерского служения на континенте. Его жизнь была подробно описана Ионой, монахом из его монастыря в Боббио. Он родился в Лейнстере в 543 г., когда святой Бенедикт, его знаменитый предшественник, умер в Монте Кассино, и воспитывался в монастыре в Бангоре, на берегу Доуна, под руководством святого Комгалла. Полный миссионерского рвения, он оставил родную страну и в 590¹⁰⁸ или в 585 году¹⁰⁹, за несколько лет до высадки Августина в Англии, пересек море с двенадцатью товарищами, направившись в Галлию. Там он обнаружил, что эта страна опустошена войнами, а христианские добродетели и дисциплина почти полностью исчезли. Он путешествовал несколько лет, проповедуя и подавая пример смирения и милосердия. По целым неделям он питался только травами и дикими ягодами. Больше всего он любил уединение лесов и пещер, где даже звери подчинялись его голосу и принимали его ласки. В Бургундии он был милостиво принят королем Гонтраном, одним из внуков Хлодвига, но отказался от предложенного богатства и предпочел тихое убежище в Рейнских Сланцевых горах, сначала в разрушенном римском форте в Анегре, потом – в Люксейле (Луксовиуме). Здесь он основал знаменитый монастырь на границе Бургундии и Австразии. Похожее учреждение он основал в Фонтене. Вокруг него собралось несколько сотен учеников. Люксейль стал монашеской столицей Галлии, местом воспитания епископов и святых, матерью других заведений подобного рода.

Колумбан составил монашеские правила, во всех основных чертах напоминающие более знаменитые правила святого Бенедикта, но более краткие и строгие. Он делит время монахов между аскетическими упражнениями и полезным сельскохозяйственным трудом и требует абсолютного повиновения под страхом суровых наказаний. Позже эти правила были вытеснены бенедиктинскими, у которых было преимущество папской санкции и покровительства¹¹⁰.

Жизнь Колумбана во Франции омрачали споры с французскими клириками и бургундским двором, подрывавшие его авторитет. Он упорно придерживался ирландского обычая в соблюдении Пасхи, ирландской тонзуры и одежды. Кроме того, его чрезвычайный аскетизм в образе жизни был живым упреком для обмирщенного священства и распущенного двора. В 602 или 603 г. он был призван на синод, перед которым оправдывал себя с большой свободой и красноречием в послании, представляющем необычную смесь смирения и гордости. Он называет себя (подобно святому Патрику) «Колумбан, грешник», но говорит как власть имеющий. Он заявляет, что не придумал разницу в обряде, что прибыл во Францию как бедный странник, ради дела Христова, и ни о чем не просит, кроме как позволить ему жить в тишине лесной чащи рядом с костями его семнадцати братьев, смерть которых он уже видел. «О, позвольте же нам жить с вами в этой Галлии, где мы сейчас находимся, так как нам предназначено жить друг с другом на небесах, если нас сочтут достойными вступить туда». В послании раздаются упреки в адрес епископов, говорится об исчислении времени празднования Пасхи и приводится перечень цитат из Писания. В то же время Колумбан написал несколько посланий к папе Григорию I, одно из которых сохранилось в его произведениях. У нас нет сведений ни о действиях синода в связи с этим спором, ни об ответе от папы.

Конфликт с бургундским двором, побуждающий нас воздать дань уважения святому Колумбану, привел к его изгнанию. Он осуждал устно и письменно тиранию королевы Брунгильды и развращенность ее внука Теодориха (Тьерри II); он отказался благословить его незаконных детей и даже пригрозил отлучить молодого короля от церкви. Его не могли заставить замолчать ни лесть, ни подарки. Сначала его отправили в заключение в Безансон, а потом, в 610 г., выслали из королевства¹¹¹.

Но эти гонения сделали Колумбана еще более полезным. Мы встречаем его, с сопровождающими его ирландскими друзьями, на озере в Цюрихе, потом – в Брегенце (Брегентиуме), на Констанцском озере, насаждающего семена христианства в этих прелестных районах германской Швейцарии. Его проповеди сопровождались сожжением языческих идолов. Оставив своего ученика, святого Галла, в Брегенце, он пересек Альпы, отправился в Ломбардию и основал знаменитый монастырь в Боббио. Он решительно боролся там с арианской ересью, но в послании к Бонифацию IV защищал Нестория, осужденного Пятым вселенским собором в 553 г., и призывал папу защитить Римскую церковь от обвинения в ереси. Он очень смело обращается к папе, но признает, что Рим – «глава церквей всего мира, за исключением единственно места воскресения Господа» (Иерусалима)¹¹². Он умер в Боббио 21 ноября 615 г. Благодарная любовь и суеверная вера украсили его простую жизнь разнообразными чудесами.

Для своего века Колумбан обладал определенной ученостью. Похоже, он даже был знаком с греческим и еврейским. Его основные труды – Regula Monastica в десяти коротких главах, семнадцать речей, его послания к галльскому синоду о пасхальном споре, к Григорию I и к Бонифацию IV, а также несколько стихотворений. Мы приведем здесь фрагмент одной его речи, где проявляется его аскетическое мировоззрение: «0 смертная жизнь! Скольких ты обманула, обольстила и ослепила! Ты убегаешь и ничего не значишь, ты являешься ничем, кроме тени, ты испаряешься, как туман, ты уходишь каждый день и вновь приходишь, ты уходишь, приходя, и приходишь, уходя, – одна в начале пути, но иная в конце, сладкая для безумцев, горькая для мудрых. Те, кто любит тебя, тебя не знают, и только те знают тебя, кто тебя презирает. Что ты такое, о человеческая жизнь? Ты – путь смертных, а не их жизнь. Ты начинаешься во грехе и заканчиваешься в смерти. Ты – жизненный путь, а не сама жизнь. Ты – только дорога, и неравная дорога, длинная для одних, короткая для других, широкая для одних, узкая для других, радостная для одних, печальная для других, но для всех одинаково быстрая и не допускающая возврата. А потому, о несчастная человеческая жизнь, необходимо испытывать тебя, вопрошать тебя, но не вверяться тебе. Мы должны пройти по тебе, не пребывая в тебе, – никто ведь не живет на большой дороге, а мы только идем по ней, чтобы попасть в другую страну»¹¹³.

Несколько учеников Колумбана трудилось в Восточной Гельвеции и Реции.

Сигисберт расстался с ним у подножия Сен-Готарда, пересек Альпы на восток до истоков Рейна и основал монастырь Диссентис в Граубюндене, который существует по сей день.

Святой Галл, самый знаменитый из учеников Колумбана, остался в Швейцарии и основал монастырь и город, названный в его честь, на берегах реки Штейнах. Он отказался от поста епископа Констанца. Его борьба с силами природы и богами язычества была чудесным образом приукрашена в легендарной средневековой поэзии¹¹⁴. Когда он умер в возрасте 93 лет в 640 г., вся окружающая область алеманнов номинально была обращена в христианство. Монастырь Св. Галла (Сен-Галлен) стал одним из наиболее прославленных учебных центров в Швейцарии и Германии, – там ирландские и другие миссионеры учились германским языкам и готовились к благовестию в Швейцарии и Южной Германии. Там аббат Ноткер Бальбул («Заика», ум. в 912) оказал заметное влияние на развитие священной поэзии и музыки, когда изобрел или способствовал распространению средневековых Laudes или Prosae, среди которых знаменитая «Media vita in morte sumus», до сих пор повторяющая на разных языках свое торжественное погребальное предупреждение всему христианскому миру.

Фрибольд, или Фридолин, вероятно, пришедший из Шотландии, проповедовал Евангелие алеманнам в Южной Германии, но о его жизни известно очень мало. Некоторые считают его жившим во времена Хлодвига I (481–511), другие – во времена Хлодвига II (638–656), что более вероятно.

Килиан или Киллина, из благородного ирландского семейства, был, по свидетельствам, апостолом христианства во Франконии и первым епископом Вюрцбурга в VII веке.

Англия получила свое англосаксонское население от Германии в V веке, а в обмен дала Германии в VIII веке христианскую религию с сильной примесью папства. Позже Германия сбросила иго папства и дала Англии протестантскую Реформацию. В XVII веке Англия породила деизм, ставший первым проявлением современного неверия и предтечей германского рационализма. Возрождение евангельского богословия и религии, которое последовало в обеих странах, привело к установлению новых точек соприкосновения между этими родственными народами, которые снова встретились на общей почве в Западном полушарии, чтобы смешаться и образовать американский народ.

Обращение Германии в христианство и римское католичество происходило, как и обращение Англии, медленно и продолжалось несколько столетий. Оно было делом миссионеров разных национальностей – французских, шотландско-ирландских, английских и греческих. Оно началось в конце II века (когда Ириней говорил о христианских общинах в двух Германиях¹¹⁵, т. е. Germania prima и secunda, на Верхнем и Нижнем Рейне) и, по сути, завершилось в эпоху Карла Великого в VIIІ веке. Но почти вся северо-восточная часть Германии, где обитали в основном славянские племена, оставалась языческой вплоть до XI–XIII веков.

Здесь мы должны различать три этапа: 1) подготовительные работы итальянских, французских и шотландско-ирландских миссионеров; 2) консолидирующий и романизирующий труд Бонифация из Англии и его преемников; 3) насильственное военное обращение саксов при Карле Великом. Четвертый и последний миссионерский этап – обращение прусских и славянских народов северо-восточной Германии, относится к следующему периоду.

Свет христианства впервые проник в Германию из Римской империи, осияв римские колонии на Рейне. На Арелатском соборе 314 г. присутствовал епископ Матерн из Кельна со своим диаконом Макрином и епископ Трира по имени Агреций.

В V веке к дикарям, жившим на берегах Дуная в Баварии, явился, как ангел милосердия, загадочный Северин. Он ходил босым зимой, выкупал военнопленных, приносил пищу, одежду и утешение Евангелия нищим и обездоленным и заслужил всеобщее уважение благодаря своему самоотречению и деяниям. Французские монахи и отшельники оставили следы своей деятельности в Сен-Гоаре, Сен-Элиге, Вульфахе и других местах на прелестных берегах Рейна. Плодоносное служение Колумбана и его ирландских соратников и друзей охватило территорию от Рейнских Сланцевых гор до Южной Германии и Восточной Швейцарии. Виллеброрд, англосакс, воспитанный в ирландском монастыре, отправился с двенадцатью братьями в Голландию (690), стал апостолом христианства у фризов и первым был посвящен папой в епископы Утрехта (Трайектума) под именем Климента. Его активная деятельность продолжалась почти пятьдесят лет до его смерти (739).

Когда Бонифаций прибыл в Германию, он обнаружил почти во всех областях, которые посетил, особенно в Баварии и Тюрингии, миссионеров и епископов, независимых от Рима, и его задачей было, скорее, не обращать язычников, а как можно более полно романизировать это древнее христианство. Он перенес конфликт между англосаксонской римской миссией и более древним кельтским христианством Патрика и Колумбы и их преемников из Англии на германскую почву и сыграл в нем ту же роль, что Августин Кентерберийский. Древние споры о Пасхе прекратились после Колумбана, и основными темами спора стали свобода от папства и брак священников. В обоих вопросах Бонифаций победил, и ему удалось после упорной борьбы романизировать Германию.

Вождями оппозиции Риму и Бонифацию среди его предшественников и современников были Адельберт и Климент. Мы знаем о них только из посланий Бонифация, в которых они представлены в весьма неблагоприятном свете. Адельберт, или Альдеберт (Эльдеберт), был галлом по национальности и, вероятно, епископом Суассона. Во всяком случае, он трудился на французском берегу Рейна, был рукоположен епископом, пользовался большой популярностью благодаря своим проповедям, слыл апостолом, покровителем и чудотворцем. По утверждениям же Бонифация, он был вторым Симоном Волхвом, то есть безнравственным самозванцем, который обманывал людей ложными чудесами и реликвиями, претендовал на равные права с апостолами, устанавливал в полях кресты и молельни, освящал здания своим собственным именем, сбивал с истинного пути женщин и хвалился, что его реликвии лучше, чем римские, и что ангел приносил ему их со всех концов земли. Климент был скоттом (ирландцем) и трудился в Восточной Франконии. Он выступал против церковных преданий и безбрачия священников, у него было два сына. Он считал ветхозаветный закон о левиратном браке с вдовой брата обязательным и придерживался своеобразных взглядов на божественное предназначение и сошествие Христа в ад. Адельберт и Климент были осуждены без слушаний и отлучены от церкви как еретики и обольстители народа на провинциальном синоде в Суассоне в 744 г. и снова – на синоде в Риме, папой Захарией, который подтвердил решение Бонифация. Адельберт был заключен в монастырь в Фульде и убит пастухами после побега из заключения. Климент исчез¹¹⁶.

I. Bonifacius: Epistolae et Sermones, первое издание – Serrarius, Mogunt., 1605, потом Würdtwein, 1790, Giles, 1842, и в Migne, Patrol. Tom. 89, PP. 593‒801 (вместе с VItae, etc.). Jaffé: Monumenta Moguntina. Berol., 1866.

II. Биографии Бонифация. Древнейшая – Виллибальда, его ученика и соратника (в Pertz, Monum. II. 33, и в Migne, l.c., p. 603); Othlo, германского монаха-бенедиктинца xi века (в Migne, p. 634); Letzner (1602); Löffler (1812); Seiters (1845); Cox (1853); J. P. Müller (1870); Норе (1872); Aug. Werner, Bonifacius und die Romanisirung von Mitteleuropa. Leipz., 1875; Pfahler (Regensb., 1880); Otto Fischer (Leipz., 1881); Ebrard: Bonif. der Zerstörer des Columbanischen Kirchenthums auf dem Festlande (Gütersloh, 1882; Против Фишера и очень несправедлив к Бонифацию; см. критику – Zöpffel, в Theol. Lit. Zeitg., 1882, No. 22). см. также соответствующие разделы в Neander, Gfrörer, Rettberg (II. 307 sqq.).

О соборах Бонифация См. Hefele: Conciliengeschichte, III. 458.

Бонифаций или Винфрид¹¹⁷, превзошел всех предшественников на германском миссионерском поле размахом и последствиями своих трудов. Он заслужил звание апостола христианства в Германии. Бонифаций родился около 680 г. в благородной семье в Киртоне, Уэссекс, – последнем оплоте язычества среди англосаксонских королевств. Он воспитывался в Нутсельском монастыре близ Винчестера и был рукоположен священником в возрасте тридцати лет. Он считал своей обязанностью обратить в христианство те страны, откуда приехали его англосаксонские предки. Это была замечательная задача, требовавшая героической смелости и неукротимого упорства.

Он пожертвовал великолепными перспективами, которые ожидали его в родной стране, и начал миссионерскую карьеру с двумя или тремя товарищами среди фризов в окрестностях Утрехта, в Голландии (715). Первая попытка оказалась неудачной. Ратбод, король Фрисландии, воевал с Карлом Мартеллом и опустошал церкви и монастыри, построенные франками и Виллибрордом. Но это не обескуражило Бонифация, а только побудило его трудиться усерднее. После краткого пребывания в Англии, где ему предложили место аббата его монастыря, он снова покинул родину, на этот раз навсегда. Он совершил паломничество в Рим, где его сердечно приветствовал папа Григорий II, и был отправлен с поручением обращать в христианство и римское католичество Центральную Европу (718). Бонифаций снова пересек Альпы, посетил Баварию и Тюрингию, которая отчасти была обращена учениками Колумбана, но был принят холодно, потому что считал их христианство неполноценным и требовал подчинения Риму. Он вновь отправился во Фрисландию, где восстановился порядок, и три года помогал Виллиброрду, архиепископу Утрехта. В 722 г. он вернулся в Тюрингию с победоносной армией Карла Мартелла и проповедовал язычникам Гессена, жившим между франками и саксами, между средним Рейном и Эльбой. Он основал монастырь в Аманабурге (Аменбурге) на реке Ом.

В 723 г. он, по приглашению, во второй раз посетил Рим и был посвящен Григорием II в епископы-миссионеры без епархии (episcopus regionarius). На могиле святого Петра он принес проникновеннейшую клятву верности папе, похожую на те, которые требовались от итальянских или областных епископов¹¹⁸.

С этого времени его труды приобрели более систематический характер благодаря тесному контакту с Римом как центром христианства. Вооружившись рекомендательными письмами, он на краткое время был при дворе Карла Мартелла, который собирался завоевать гессенцев. Подкрепленный светской помощью и духовным авторитетом папы, он быстро добился успеха. Он мастерски нанес удар под самый корень тевтонского язычества. Собственноручно, в присутствии большого собрания, он срубил священный и неприкосновенный дуб бога грома в Гейсмаре (недалеко от Фрицлара) и на его месте построил часовню или церковь святого Петра. Его биограф Виллибальд добавляет, что ему на помощь пришла внезапная гроза, расколовшая дуб на четыре части одинакового размера. Эта практическая проповедь ознаменовала смерть и похороны германской мифологии. Время от времени Бонифаций получал из Англии книги, а также подкрепление из монахов и монахинь. Вся церковь Англии живо интересовалась его трудами, как мы узнаем из его переписки. Он основал монашеские колонии близ Эрфурта, Фрицлара, Ордруфа, Бишофсгейма и Гомбурга. Победа Карла Мартелла над сарацинами в Туре (732) остановила распространение ислама на запад и обеспечила триумф христианства в Центральной Европе.

Новый папа, Григорий III (732), назначил Бонифация архиепископом (без престола) и папским легатом, то есть наделил его властью принуждать непослушных епископов.

В 738 г. Бонифаций совершил третье и последнее паломничество в Рим, с большим количеством монахов и обращенных, и получил право созвать синод епископов Баварии и Алеманнии. По возвращении он основал, совместно с герцогом Одилоном, четыре баварских епископата, в Зальцбурге, Фрейзинге, Пассау и Ратисбоне или Регенсбурге (739). К ним добавились, в Центральной Германии, епархии Вюрцбурга, Бурабурга (близ Фрицлара), Эрфурта, Эйхштедта (742). В Майнце и других местах он провел несколько синодов по вопросам организации церквей и дисциплины. Говорят, что количество обращенных им к 739 г. достигло многих тысяч человек.

В 743 г. он был назначен архиепископом Майнца (Майенса, Могунтума) вместо епископа Гервиллия (Гевилиба), смещенного за стяжательство и убийство людей в сражении. Он предпочел бы Келън, но тамошние священники боялись его строгой дисциплины. Его епархия распространялась от Кельна до Страсбурга и даже до Кура. Он помог сыновьям Карла Мартелла подчинить галльских клириков, уничтожить кельтский элемент и укрепить союз с Римом.

В 744 г. на соборе в Суассоне, где присутствовало двадцать три епископа, были осуждены его наиболее энергичные противники. В том же году он заложил в самом центре Германии основание Фульды – крупнейшего из его монастырей, который стал германским Монте Кассино.

В 753 г. он назначил Лулла своим преемником в Майнце. Оставив должность, он снова стал смиренным миссионером и вернулся примерно с пятьюдесятью преданными последователями к тому труду, в котором прошла его юность, принявшись за служение среди фризов, где после смерти Виллиброрда возобладали реакционные языческие настроения. Он поселился на берегу реки Борн близ Доккума (между Франекером и Гронингеном), ожидая, что к нему придет для конфирмации большое количество обращенных. Но вместо этого вооруженные язычники напали на него и убили вместе с соратниками. Он принял мученическую смерть спокойно и самоотверженно 5 июня 754 или 755 г. Его мощи сначала находились в Утрехте, потом в Майнце, и наконец, в Фульде. Вскоре после смерти английский синод избрал его, вместе с папой Григорием и Августином, покровителем Английской церкви. В 1875 г. папа Пий IX повелел католикам Германии и Англии особо взывать к помощи святого Бонифация о нуждах того тревожного времени.

Труды Бонифация – это послания и проповеди. В первых говорится о его миссионерском служении и политике, во вторых отражены его богословские взгляды и отношение к практическому благочестию. Сохранились пятнадцать коротких проповедей, адресованных не к язычникам, а к обращенным христианам. Следовательно, из них мы узнаем не столько о его миссионерской, сколько о наставнической деятельности. В них нет текстов Писания. Это либо речи, посвященные праздникам, объясняющие историю спасения, особенно грехопадения и искупления человека, либо катехетические изложения христианского учения и обязанностей. Мы приводим как характерный пример пятнадцатую, последнюю проповедь, об отказе от дьявола при крещении.

I. Слушайте, братья мои, и поймите как следует, от чего вы торжественно отреклись при своем крещении. Вы отреклись от дьявола и всех его дел, и всего их великолепия. Но что такое дела дьявола? Это гордость, идолопоклонство, зависть, убийство, хула, ложь, клятвы, ненависть, прелюбодеяние, блуд, всяческая похоть, воровство, лжесвидетельство, грабеж, обжорство, пьянство, богохульство, драки, коварство, любовные напитки, заклинания, бросание жребия, вера в ведьм и оборотней, аборты, непослушание Учителю, амулеты. Эти и другие греховные вещи – дела дьявола, от которых вы отказались при своем крещении, как говорит апостол. Тот, кто делает подобное, заслуживает смерти и не наследует царство небесное. Но, так как мы, по милости Божьей, верим, что вы откажетесь от всех этих вещей сердцем и рукой, чтобы быть пригодными для принятия благодати, я призываю вас, мои дражайшие братья, помнить, что вы обещали Всемогущему Богу.

II. Ибо, прежде всего, вы обещали верить во Всемогущего Бога, и в Его Сына, Иисуса Христа, и в Святого Духа, единого всемогущего Бога в совершенной Троице.

III. Таковы заповеди, которые вы будете соблюдать и выполнять: любить Бога, Которого вы исповедуете, всем своим сердцем, всей своей душой и всей своей крепостью, и любить ближнего, как самого себя; ибо на этих заповедях основан весь закон и все пророки. Будьте терпеливы, будьте милостивы, будьте благодетельны, целомудренны, чисты. Учите своих сыновей страху Божьему; учите всю свою семью поступать так. Несите мир всюду, куда ни пойдете, и пусть тот, кто сидит в суде, выносит справедливый приговор и не берет подарков, потому что подарки ослепляют даже мудрого человека.

IV. Соблюдайте субботу и ходите в церковь – молиться, а не затевать пересуды. Давайте милостыню по возможности, потому что милостыня уничтожает грехи, как вода гасит огонь. Будьте гостеприимны к странникам, навещайте больных, заботьтесь о вдовах и сиротах, платите десятину в церковь и никому не делайте того, чего бы не сделали самим себе. Прежде всего бойтесь Бога. Пусть слуги слушаются хозяев, а хозяева будут справедливы к слугам. Держитесь молитвы Господней и символа веры, передавайте их своим родным и крестным детям. Соблюдайте пост, любите то, что праведно, выступайте против дьявола и принимайте в соразмерное время вечерю Господню. Вот что Бог велит вам делать и исполнять.

V. Верьте в пришествие Христа, воскресение тела и суд над всеми людьми. Ибо тогда нечестивые будут отделены от праведников, и первые преданы вечному огню, а вторые – вечной жизни. Там начинается жизнь с Богом без смерти, свет без теней, здоровье без болезней, изобилие без голода, счастье без страха, радость без недостатков. Там начинается вечная слава, в которой праведные будут сиять, как светила, ибо никакое око не видело, никакое ухо не слышало, никакое сердце не мечтало обо всем том, что Бог приготовил для тех, кого Он любит.

VI. Я также напоминаю вам, мои возлюбленные братья, о приближении дня рождения нашего Господа, с тем чтобы вы воздерживались от всего мирского, похотливого, нечистого и плохого. Оставьте всякое коварство, ненависть и зависть; это яд для вашего сердца. Будьте целомудренны даже со своими собственными женами. Облекитесь в добрые дела. Давайте милостыню бедным, которые принадлежат Христу; приглашайте их на свои пиры. Храните мир со всеми, мирите несогласных. Если, с помощью Христовой, вы воистину будете исполнять эти заповеди, то вы сможете уверенно приближаться к Божьему алтарю в этой жизни, а в следующей станете сонаследниками вечного блаженства¹¹⁹.

Бонифаций отличался рвением и преданностью миссионерской работе, но при этом обладал мирской осторожностью и редкими организационными и административными талантами. Он был не ученым, а практическим организатором и поборником строгой дисциплины. Он был не богословом, а церковным деятелем, и из него получился бы хороший папа. Он наилучшим образом назначал епископов и основывал монастыри, и история подтвердила его проницательность как политика. Это был человек безупречного характера и неустанной энергии. Он постоянно действовал, проповедовал, путешествовал, председательствовал на синодах, решал сложные проблемы, связанные с языческими обрядами и повседневными церемониями. Он не совершал чудес, что обычно ожидалось от миссионера в те дни. Его ученик и биограф извиняется за этот недостаток и предлагает в качестве компенсации незримое исцеление душ, которое осуществлял Бонифаций¹²⁰.

Слабое место в характере Бонифация – лицемерие и нетерпимость, проявленные им в споре с независимыми миссионерами французской и шотландско-ирландской школы, которые были первопроходцами и трудились до него. Он пожал плоды их трудов, но помешал им работать, хотя они могли бы приносить пользу и дальше, если бы он придерживался заповедей христианской свободы. Он ненавидел любые проявления индивидуальности и национальной независимости в вопросах церкви. Он принимал за подлинное только римское христианство и сделал Германию такой же верной папе, какой была его родная Англия. Он служил четырем папам, Григорию II, Григорию III, Захарии и Стефану, и у них просто не могло быть более преданного и верного слуги. Те, кто трудился без благословения папы, были для него опасными наемниками, ворами и разбойниками, которые старались занять чужое место. Он осуждал их как лжепророков, обольстителей народа, идолопоклонников и прелюбодеев (так как они были женаты и считали, что клирики могут вступать в брак)¹²¹. Он встретился с самым решительным отпором с их стороны, особенно в Баварии. С его раболепной верностью Риму увязано его педантическое законничество и приверженность обрядам. В его посланиях и проповедях выявляются не только хорошие знания Библии, но и ограниченность, законничество духа. Он много говорит о внешнем соответствии требованиям римской власти и обычаям, о мелких казуистических вопросах: позволено ли есть конину, кроликов, аистов, идоложертвенное мясо, жениться на вдове, будучи крестным отцом ее сына, и о том, как часто надо осенять себя крестным знамением во время проповеди. В его верности Риму заключены и его сила, и его слабость. Этим, а также значительностью выполненной задачи, он напоминает Августина, римского апостола, проповедовавшего его англосаксонским предкам.

Бонифаций преуспел благодаря неукротимому упорству, и его дело пережило его. Эта заслуга должна стать его оправданием. Оценивая Бонифация, мы должны помнить, что споры между ним и его французскими и шотландско-ирландскими оппонентами – это не споры между католицизмом и евангельским протестантизмом (который еще не родился), а споры между организованным, или римским католичеством и католичеством независимым. Средневековое христианство было очень слабым, и для того, чтобы сохраниться, оно нуждалось в сильной центральной власти и юридической дисциплине. Сомнительно, что при общем варварском характере того периода, среди волнений и почти постоянных гражданских войн, независимые и разрозненные достижения антиримских миссионеров закрепились бы так же хорошо и оказали бы такое же сильное влияние на немецкий народ, как консолидированное христианство с общим средоточием единства и власти. Римское единство было полезнее, чем недисциплинированная независимость, но оно само было лишь подготовительной школой на пути к полноте человеческого волеизъявления.

Когда служение Бонифация уже почти закончилось, во Франции произошла политическая революция, оказавшая ему внешнюю поддержку. Пипин Короткий, майордом порочной династии Меровингов, свергнул ее с помощью папы Захарии, который за победу над беспокойными лангобардами наградил его королевской короной Франции (753). Пятьдесят лет спустя этот политический союз Франции и Германии с итальянским папством обрел завершенность при Карле Великом и Льве III, чтобы продлиться много веков. Благодаря своей удаленности Рим обладал обаянием, а благодаря своей власти и культурным ценностям – престижем, и он обещал самую сильную поддержку новым и слабым церквям. Рим был также связующим звеном между средневековой и древней цивилизацией. Он сохранил для варварских народов сокровища классической литературы, что в должное время привело к ее возрождению и к протестантской Реформации.

Бонифаций оставил после себя ряд преданных учеников, которые продолжили его дело. Среди них мы упомянем святого Виллибальда, первого епископа Эйхштедтского. Он родился около 700 г. в благородной англосаксонской семье и был близким родственником Бонифация. В юности он совершил паломничество в Рим и на Святую Землю, вплоть до Дамаска, несколько лет провел среди бенедиктинцев в Монте Кассино, встретил Бонифация в Риме, присоединился к нему в Германии (740) и стал епископом Эйхштедта в Баварии в 742 г. Он уделял внимание прежде всего основанию монастырей бенедиктинского ордена. Он призвал к себе своего брата Вуннебальда, свою сестру Вальпургию и других помощников из Англии. Умер 7 июля 781 или 787 г. Есть мнение, что он – автор биографии Бонифация, но, вероятно, это труд другого Виллибальда, пресвитера Майнца.

Григорий, аббат Утрехта, был родственником королевского дома Меровингов, воспитывался при дворе, был обращен на пятнадцатом году жизни благодаря проповеди Бонифация и сопровождал его в путешествиях. После смерти Бонифация он руководил миссией среди фризов, но от должности епископа отказался. В пожилом возрасте он стал хромым, и ученики носили его на руках туда, где требовалось его присутствие. Он умер в 781 г. в возрасте семидесяти трех лет.

Штурм (710 – 17 декабря 779 г.), первый аббат Фульдского монастыря, был отпрыском благородного баварского рода и учеником Бонифация. С его одобрения он отправился с двумя товарищами в густые буковые леса Гессена на поиски подходящего места для монастыря. Распевая псалмы, он ехал на осле, прокладывая себе путь через чащу, населенную дикими зверями. Ночью, произнеся молитвы и перекрестившись, он спал на голой земле под пологом небес до восхода солнца. Он не встретил ни одного человека, кроме группы язычников-рабов, которые купались в реке Фульда, а позже – всадника, который хорошо знал этот край. Наконец он нашел подходящее место и торжественно вошел во владение в 744 г., когда Карломан подарил ему эту землю для основания монастыря по просьбе Бонифация, который прибыл туда с большим количеством монахов и часто упоминал о нем как о своем любимом монастыре. «В уединенном месте, – писал он папе Захарии в 751 г., – среди племен, вверенных моей проповеди, есть место, где я воздвиг монастырь и населил его монахами, которые живут по уставу святого Бенедикта в строгом воздержании, без мяса и вина, без опьяняющих напитков и рабов, зарабатывая себе на жизнь своими руками. Это место я по закону получил у благочестивых мужей, особенно у Карломана, покойного князя франков, и посвятил его Спасителю. Там я иногда буду давать отдых моим усталым членам и упокоюсь в смерти, оставаясь верным Римской церкви и народу, к которому я был послан»¹²².

Фульда получила особые привилегии от папы Захарии и его преемников¹²³, она стала центром германского христианства и цивилизации, подавая пример выкорчевывания лесов, возделывания земли и воспитания молодежи. Количество монахов-бенедиктинцев возросло за счет большого подкрепления из Монте Кассино после путешествия Штурма в Италию в 747 г. Последние годы его жизни были омрачены спорами с Луллом из Майнца по поводу мощей Бонифация после его мученичества (755) и хулой трех монахов, которые навлекли на него недовольство короля Пипина. Однако он сохранил свой пост и получил останки своего возлюбленного учителя, которые покоятся в Фульде. Карл Великий использовал его как миссионера среди саксов. Его останки были захоронены в церкви монастыря. Папа Иннокентий II канонизировал его в 1139 г.¹²⁴

Funk: Die Unterwerfung der Sachsen unter Karl dem Gr. 1833.

A. Schaumann: Geschichte des niedersächs. Volkes. Götting., 1839.

Bottger: Die Einfahrung des Christenthums in Sachsen. Hann., 1859.

W. Giesebrecht: Geschichte der deutschen Kaiserzeit, vol. I. (1863), pp. 110 sqq.

Из всех германских племен жестокие и воинственные саксы последними приняли христианскую веру. В этом отношении они очень отличались от своих сородичей, вторгшихся в Англию и покоривших ее. Но и средства обращения были разными: грубая сила в одном случае, моральное убеждение – в другом. Саксы обитали в районе современного Ганновера, Ольденбурга, Брюнсвика и Вестфалии, в области, покрытой густыми лесами. Они изгнали франков за Везер и Рейн, а теперь их прогоняли обратно Карл Мартелл, Пипин Короткий и Карл Великий. Они ненавидели иноземное иго франков и далекий Рим, они ненавидели десятину, которую им навязывали для содержания церкви. Христианство они считали врагом своей дикой свободы и независимости. Первые попытки Эвальда, Суидберта и других миссионеров были бесплодными. В конце концов обращение было совершено мечом по политическим, а не только по религиозным мотивам, и сначала оно было чисто номинальным, но в конечном итоге привело к реальным изменениям под молчаливым воздействием моральных сил христианской веры.

Карл Великий, ставший властелином Французского королевства в 768 г., возымел благородный замысел объединить германские племена в одну великую империю с одной религией и под общим покровительством Рима, но выбрал неверные средства. Он воспользовался физической силой, полагая, что люди становятся христианами от крещения водой, даже если крещение совершено против их воли. Он считал, что саксы, бывшие самыми опасными врагами его королевства, должны быть либо подчинены и обращены в христианство, либо убиты.¹²⁵ Обе стороны нарушали договоры и совершали ужасные жестокости, саксы – из мстительности и ради независимости, христиане – в наказание во имя религии и цивилизации. В ряду этих жестокостей выделяется бойня в Вердене, когда за один день было перебито четыре с половиной тысячи пленных. Когда французская армия ушла, саксы разрушили церкви и убили священников, за что, в свою очередь, были подвергнуты казни.

Их подчинение длилось тридцать три года, с 775 по 805 г. Видукинд (Виттекинд) и Альбион (Аббион), два наиболее сильных саксонских вождя, видя, что сопротивление бесполезно, приняли крещение в 785 г., а Карл Великий выступил в роли крестного¹²⁶.

Но окончательное поражение саксы потерпели только в 804 г., когда десять тысяч семей были изгнаны из домов и рассеяны по другим провинциям. Грозящие смертью законы мешали им возвращаться к язычеству. Дух национальной независимости был подавлен, но не сокрушен. Через семьсот лет он проявился в новой форме, когда против вавилонской тирании Рима выступил саксонский монах Мартин Лютер.

Война Карла Великого против саксов – первый отвратительный пример кровавого крестового похода ради свержения язычества и распространения церкви. Это было радикальное отступление от апостольского метода, диаметрально противоположное духу Евангелия. Даже в то время наиболее просвещенные богословы чувствовали это. Алкуин, представитель английской школы миссионеров, выражающий в своих посланиях большое уважение к Карлу Великому и восхищение им, смиренно, хотя и безрезультатно, протестовал против этого поголовного обращения силой и просил Карла скорее заключить мир с «отвратительным» народом саксов. Он справедливо утверждал, что язычников следует сначала просветить и только потом крестить и требовать уплаты десятины; что водное крещение без веры бесполезно; что для крещения нужны три видимые вещи: священник, тело и вода, и три невидимые вещи: Дух, душа и вера; что Святой Дух возрождает душу верой; что вера – добровольный акт, который не может быть навязан; что наставление, убеждение, любовь и самоотречение – единственные подобающие средства для обращения язычников¹²⁷.

Карл Великий несколько ослабил строгость капитуляриев (религиозных декретов) после 797 г. Он основал восемь епископатов на территории саксов: Оснабрюк, Мюнстер, Минден, Падерборн, Верден, Бремен, Гильдесгейм и Гальберштадт. Из этих епископатов и приходских церквей, сгруппированных вокруг них, а также таких монастырей, как Фульда, проистекали те возвышенные и благородные влияния, которые воздействовали на умы и сердца.

Первым памятником истинного христианства среди саксов является «Гелианд» (Heilandy, букв. Целитель, Спаситель), или согласование евангелий. Это религиозный эпос, сильно напоминающий более древний труд англосакса Кэдмона о Страстях и Воскресении. Нет сомнений, что автор черпал оттуда свое вдохновение. Со времен Бонифация между церквями Англии и Германии существовала живая связь, а язык двух стран по сути был еще одним и тем же. В обоих трудах Христос представлен как юный герой человечества, божественный победитель мира и дьявола, а христиане – как верные рыцари и воины. «Гелианд» был написан в IX веке одним или более поэтов, родиной которых, судя по языку, была Вестфалия. Учение свободно от поклонения святым, прославления Петра и аскетических крайностей, но в нем присутствует некоторая примесь мифологических реминисценций. Вилмар называет его единственным истинно христианским эпосом, чудесным творением германского гения¹²⁸.

Немного позже (ок. 870) Отфрид, франконец, воспитанный в Фульде и Сен-Галлене, создал еще одно поэтическое согласование евангелий, являющееся одним из основных памятников древней германской литературы. Это жизнеописание Христа от рождения до вознесения, которое завершается описанием суда. Оно состоит из пятнадцати тысяч рифмованных строк в строфах по четыре строки.

Таким образом, победа христианства в Германии, как и в Англии, привела к возникновению поэзии и литературы, а также подлинной цивилизации.

Христианизация северо-восточной Германии с живущими там славянскими племенами, балтийских берегов Пруссии, Ливонии и Курляндии продолжалась в следующем периоде, прежде всего стараниями епископа Оттона Бамбергского, апостола христианства в Померании, и рыцарей тевтонского ордена, и была завершена в XII-XIII веках.

Общая литература

I. Скандинавия до христианства.

The Eddas, edit. Rask (Copenhagen, 1818); A. Munch (Christiania, 1847); Möbius (Leipzig, 1860). Ν. M. Petersen: Danmarks Historie i Hedenold. Copenhagen, 1834–37, 3 vols.; Den Nordiske Mythologie, Copenhagen, 1839.

N. F. S. Grundtvig: Nordens Mythologie. Copenhagen, 1839.

Thorpe: Northern Mythology. London, 1852, 3 vols.

Rasmus B. Anderson: Norse Mythology; Myths of the Eddas systematized and interpreted. Chicago, 1875.

II. Обращение Скандинавии в христианство

Claudius Oernhjalm: Historia Sueonum Gothorumque Ecclesiae. Stockholm, 1689, 4 vols.

E. Pontoppidan: Annales Ecclesiae Danicae. Copenhagen, 1741.

F. Munter: Kirchengeschichte von Dänmark und Norwegen. Copenhagen and Leipzig, 1823–33, 3 vols.

R. Reuterdahl: Svenska kyrkans historia. Lund, 1833, 3 vols., первый том переведен на немецкий: Е. Т. Mayerhof, под заглавием: Leben Ansgars.

Fred Helweg: Den Danske Kirkes Historie. Copenhagen, 1862.

A. Jorgensen: Den nordiske Kirkes Grundloeggelse. Copenhagen, 1874.

Neander: Geschichte der christlichen Kirche, vol. IV, pp. 1–150.

Wheaton: History of the Northmen. London, 1831.

Depping: Histoire des expéditions maritimes des Normands. Paris, 1843. 2 vols.

F. Worsaae: Account of the Danes in England, Ireland, and Scotland. London, 1852; The Danish Conquest of England and Normandy. London, 1863. Эти труды переведены с датского.

Скандинавия была населена одним из наиболее диких и свирепых, но также сильных и храбрых народов тевтонской расы, народом разбойников, который стал народом завоевателей. Они говорили на одном языке – на котором до сих пор говорят в Исландии – и поклонялись одним и тем же богам, но раскололись на ряд маленьких королевств, покрывавших территории современной Дании, Швеции и Норвегии. Каждую весну, когда на фьордах ломался лед, они садились на свои корабли и устремлялись, каждый отряд под началом своего короля, к побережьям соседних стран. По рекам они проникали вглубь этих стран, сжигая и уничтожая все, что не могли забрать с собой. Когда наступала осень, они возвращались домой с богатой добычей и проводили зиму у очага, питаясь награбленным. С течением времени отряды стали объединяться и превращаться в большие армии, разбойничьи набеги уступили место организованным завоевательным походам. Королевства викингов основывались в России, Англии, Франции и Сицилии. Но в своих новых местах жительства северные викинги быстро забывали родной язык и своих прежних богов и становились носителями ценностей цивилизации, доблестными рыцарями христианства.

В скандинавской мифологии есть немало представлений, которые христианский миссионер мог использовать как связующие звенья. Он не обязательно должен был начинать с полного отрицания. У скандинавов, как и у афинян, тоже был «неведомый Бог», и многое указывает на то, что в VIII и IX веке жителям Скандинавии все больше и больше хотелось что-то услышать о Нем. Когда человек умирал, он попадал в Валхаллу, если был храбрецом, и в Нифлхейм, если был трусом. В Валхалле он жил вместе с богами в блистательном сиянии и радости, весь день сражался, всю ночь пировал. В Нифлхейме он сидел один, будучи тенью, и все кругом было безрадостным и унылым. Но Валхалла и Нифлхейм не будут продолжаться вечно, поскольку на вселенную падет Рагнарек, великая тьма. Валхалла и Нифлхейм уничтожатся огнем. Боги, герои и тени погибнут. Тогда новое небо и новая земля будут сотворены Отцом Всего, и Он будет судить людей не по тому, были они храбрецами или трусами, но по тому, были они хорошими или плохими. Из самих Эдд представляется, что на протяжении истории скандинавского язычества время от времени возникали характеры, которые не могли не быть храбрыми, но жаждали быть хорошими. Символом этой благости и слабым предвестием христианского воплощения святости был Бальдур, молодой бог, стоящий на радуге и созерцающий миры, связующее звено всей цепи богов Валхаллы. С его смертью наступает Рагнарек.

Переход от мифа о Бальдуре к Евангелию Христа был нетруден для скандинавского воображения. В самом деле, похоже, что первые представления скандинавских язычников об одетом в белые одежды Христе сформировались под влиянием представлений о Бальдуре. Однако еще стоит вопрос, не являются ли некоторые детали скандинавской мифологии, такие, например, как вышеупомянутые мифы о Рагнареке и Бальдуре, отражением христианских идей. Вполне вероятно, что скандинавы, которые в IX веке начали представлять себе Христа в образе Бальдура, задолго до этого подспудно сформировали свое представление о Бальдуре под влиянием образа Христа.

Важным для христианских миссионеров было еще и то, что у скандинавских язычников не было жрецов. Скандинавское язычество никогда не было общественным институтом. Храмы или, по крайней мере, жертвенники существовали в Лейре возле Роэскильда (Дания), в Сигтуне возле Упсалы (Швеция) и в Моэре возле Дронтхейма (Норвегия). Громадное жертвоприношение в девяносто девять лошадей, девяносто девять петухов и девяносто девять рабов приносилось на каждый Йуул. Но каждый человек был своим собственным жрецом. Когда христианство впервые появилось в Скандинавии, древняя религия явно теряла свою власть над людьми, причем именно по той самой причине, что ей так и не удалось закрепить власть над народом. Люди продолжали клясться богами и пить в их честь, но они перестали им молиться. Они продолжали приносить жертвы перед боем и после победы и выводить символизировавший молот Тора знак креста над ребенком, когда ему давали имя, но в их жизни не было ничего национального или индивидуального, публичного или частного, что требовало бы религиозного освящения. Это был народ, в котором одни выходили за рамки принятой религии и жаждали чего-то более возвышенного и глубокого, а другие относились к своей религии с предельным равнодушием и верили только в собственные силы.

Основное препятствие, с которым христианству пришлось столкнуться в Скандинавии, было, скорее, морального, чем религиозного характера. В своих страстях древний скандинав нередко бывал хуже дикого зверя. Обжорство и пьянство он считал достижениями. Но при этом он был целомудрен. Об обесчещенных женщинах в народе слышали редко, о прелюбодеянии никогда. Будучи энергичен, иногда он бывал яростен, как демон. Он разрушал ради разрушения и подвергал побежденных врагов разнообразным унижениям и жестокостям. Но за своего друга, своего царя, свою жену, своего ребенка он отдавал все, даже саму жизнь. Он делал это без сомнений, без переживаний, с чистым и благородным энтузиазмом. Какими бы ни были его моральные ценности, он был цельной натурой. Он мог забыть о богах, но не о своем долге. Злым среди богов и людей был тот, кто знал свой долг, но избегал его выполнения. Высшей духовной властью среди древних скандинавов и их единственным вдохновителем было их чувство долга, но направление, которое они придавали этому чувству, было настолько противоположно христианской морали, что никакое примирение между ними не было возможно. Месть была благородным чувством и мужской страстью. Прощение было грехом. Поле битвы, полное крови и огня, было самым прекрасным на земле. Терпеливый и мирный труд был отвратителен. Вполне естественно, что реальный конфликт между христианством и скандинавским язычеством должен был развернуться в области морали. Язычники убивали миссионеров и сжигали их школы и церкви не потому, что те проповедовали новых богов, а потому, что они «развращали нравственность народа», отвлекая от воинственных целей. И когда, после почти векового спора, стало ясно, что христианство одерживает победу, языческие герои большими отрядами покидали страну, словно убегая от ужасной чумы. Основное и самое трудное, что христианству предстояло совершить в Скандинавии, находилось прежде всего в области человеколюбия, а не в области собственно религии.

Ansgarius: Pigmenta, ed. Lappenberg. Hamburg, 1844. Vita Wilehadi, в Pertz: Monumenta II; и в Migne: Patrol. Tom. 118, pp. 1014–1051.

Rimbertus: Vita Ansgarii, в Pertz: Monumenta II, и в Migne, l.c., pp. 961–1011.

Adamus Bremensis (ум. в 1076): Gesta Hamenburgensis Eccl. pontificum (включает историю архиепископата Гамбурга, Скандинавии, Дании и Северо-Западной Германии, в 788–1072); репринт в Pertz: Monumenta, VII; отдельное издание – Lappenberg. Hanover, 1846.

Laurent: Leben der Erzb. Ansgar und Rimbert. 1856.

A. Tappehorn: Leben d. h. Ansgar. 1863.

G. Dehio: Geschichte d. Erzb. Hamburg-Bremen. 1877.

H. N. A. Jensen: Schleswig-Holsteinische Kirchengeschichte, edit. Α. L. J. Michelsen (1879).

В VI–VII веке датчане впервые познакомились с христианством отчасти благодаря торговым контактам с Дверстеде в Голландии, отчасти благодаря постоянным набегам на Ирландию. Рассказы о «белом Христе», часто повторяемые среди них, вероятно, вызывали тогда лишь удивление. Первым христианским миссионером, посетившим их и работавшим среди них, был Виллеброрд. Рожденный в Нортумбрии и воспитанный в лоне Кельтской церкви, в 690 г. он отправился в качестве миссионера к фризам. Изгнанный ими, он прибыл, около 700 г., в Данию, был хорошо принят королем Ингрином (Огендом), образовал там общину и выкупил тридцать датских мальчиков, которых воспитал в христианской вере и один из которых, Сигвальд, до сих пор остается святым покровителем Нюрнберга, святым Себальдом. Но его труды, похоже, имели лишь временное влияние.

Вскоре грандиозная деятельность, которую развернул Карл Великий как политический организатор, стала ощущаться и на датской границе. Его королевство стало граничить с Эйдером. Между Римской империей и Данией установились политические связи, в результате чего христианские миссионеры получили туда более свободный доступ. В Эссехоэ, в Гольштейне, Карл Великий построил часовню для местного гарнизона, в Гамбурге основал Геридок, центр христианской общины, а из послания Алкуина представляется, что в его планы могло входить и обращение датчан¹²⁹. При его преемнике, Людовике Благочестивом, Гаральд Клак, один из многих мелких королей, между которыми была поделена Дания, искал поддержки императора в решении семейного спора, и Людовик послал в Данию архиепископа Эбона из Реймса, который прославился как политик-дипломат и ревностный миссионер. В 882 г. Эбон пересек Эйдер в сопровождении епископа Галитгара из Кэмбрея. В последующие годы он совершил много путешествий в Данию, проповедовал, крестил, учредил датскую миссию в Келла Веллана, теперешнее Вельнау, близ Эссехоэ, но он был слишком занят внутренними проблемами империи, а открывшаяся возможность проповедовать датчанам требовала полной и безраздельной самоотдачи великого человека. В 826 г. Гаральд Клак был низвержен и искал убежища у императора, а Эбон действовал тогда как посредник. В Ингельгейме, возле Ментца, король, королева, их сын и весь их дом торжественно крестились, а когда Гаральд вскоре после этого вернулся в Данию, поддерживаемый императором, его сопровождал человек, которому уготовано было стать апостолом на севере, – Ансгар.

Ансгар родился около 800 г. (по общепринятому мнению, 9 сентября 801 г.) в епархии Амьена от родителей франков и воспитывался в Корвейском аббатстве под руководством Адальгарда. Среди его учителей был Пасхазий Радберт. В 822 г. Корвейским монастырем была основана миссионерская колония в Вестфалии, а также Новый Корвейский монастырь, германский. Сюда и был переведен Ансгар, как учитель в новую школу, и вскоре он прославился своим пылким благочестием как проповедник. Еще в детстве у него были святые видения, и его поражала тщета всякого земного величия. Венец мученика казался ему величайшей благодатью, которую человек может получить при жизни, и он ревностно молился о том, чтобы венец этот был ему послан. Он немедленно принял предложение последовать за королем Гаральдом в качестве миссионера к язычникам датчанам, несмотря на возражения друзей, и, сопровождаемый Аутбертом, он отправился в 827 г. в Данию, где сразу же основал свой миссионерский центр в Гаддеби, в провинции Шлезвиг. Задача была трудной, но и начало было довольно успешным. Были куплены двенадцать подростков, из которых он намеревался подготовить учителей; немало людей было обращено и крестилось. Доброта Ансгара к бедным, больным и ко всем обездоленным привлекала всеобщее внимание. Его пыл проповедника и учителя вызывал симпатии, хотя, конечно, и сопротивление тоже. Но в 829 г. король Гаральд снова был изгнан и вернулся в Риустри, свое имение в устье Везера, которое император дал ему во владение. Ансгар был вынужден следовать за ним, и перспективы датской миссии стали весьма туманными, тем более что Аутберту пришлось отказаться от дальнейшего участия в работе из-за слабого здоровья и вернуться в Новое Корвейское аббатство. Приглашение от шведского короля Бьорна дало Ансгару возможность посетить Швецию, где он оставался до 831 г., когда по решению сейма в Экс-ла-Шапеле был учрежден епископат в Гамбурге, что обещало дать новый толчок к развитию датской миссии. Вся Скандинавия была подчинена новой епархии, и Ансгар был рукоположен ее первым епископом; рукоположил его епископ Драгон из Метца, брат императора, – торжественно, в присутствии трех архиепископов, Эбона из Реймса, Гетти из Трира и Обгара из Ментца. Булла Григория IV¹³⁰ подтвердила назначение, и Ансгар получил свой паллий лично из рук папы. В 834 г. император подарил епархии богатый Тургольтский монастырь, в Западной Фландрии, к югу от Брюгге, и труд датской миссии смог активно продолжаться. Ансгар получил возможность на равных общаться с незначительными датскими королями. Теперь он мог произвести на них впечатление, и успехи были велики, но, как и следовало ожидать, большой успех породил большую оппозицию. В 834 г. отряд датчан-язычников на шести малых судах прошел по Эльбе под командованием короля Гориха I и осадил Гамбург. Город был взят, разграблен и сожжен; церковь, которую построил Ансгар, монастырь, в котором он жил, его библиотека с копией Библии, подаренной ему императором, и прочие атрибуты веры были уничтожены, а христиане изгнаны с того места. Ансгар много раз перебирался из укрытия в укрытие, опасаясь за свою жизнь. Он искал убежища у епископа Бремена, но епископ Бремена завидовал ему, потому что Скандинавия не была подчинена его епископату, и отказался помочь Ансгару. Доходы от Тургольтского монастыря были им утрачены, потому что император, Карл Лысый, отдал это владение одному из своих фаворитов. Даже собственные ученики покинули Ансгара.

В момент великих трудностей его характер проявился во всей своей силе и великолепии. Он безропотно принял то, что уготовил ему Бог. Тем временем к нему пришел на помощь Людовик Германский. В 846 г. освободился епископский престол в Бремене, и тогда епархия Гамбурга была объединена с Бременской. Этой новой епархии, возглавить которую был призван Ансгар, папской буллой от 31 мая 864 г. был придан архиепископский статус. Утвердившись в Бремене, Ансгар немедленно снова занялся датской миссией, и опять успешно. Он обратил в христианство даже самого короля Гориха и получил от него разрешение построить церковь в Гаддеби, первую христианскую церковь в Дании, посвященную Богоматери. При сыне короля Гориха этой церкви было позволено иметь колокольню, что вселило особенный ужас в язычников, и новая, более крупная церковь была основана в Рибе. Благодаря деятельности Ансгара христианство утвердилось и было признано не только в Дании, но и в Швеции, которую он посетил еще раз в 848–850 г.

Основной особенностью духовного характера Ансгара была аскетическая суровость. Он носил грубую шерстяную рубаху прямо на теле, много постился и большую часть времени проводил в молитве. Но с этим аскетизмом он сочетал значительную практическую энергию. Он упрекал монахов в праздности, требовал от своих учеников, чтобы они трудились, и часто занимался плетением корзин, когда молился. Его энтузиазм и священные восторги исключительным образом уравновешивались здравым смыслом. Тем, кто хотел прославить его величие и благость, приписывая ему чудеса, он говорил, что величайшим чудом в его жизни было бы, если бы Бог сделал его совершенно благочестивым человеком¹³¹. Среди выдающихся качеств характера наиболее примечательна его непоколебимая вера в конечный успех его служения и неистребимое терпение, которым вера укрепляла его душу. Перед лицом очевидной неудачи он никогда не отказывался от работы. Какие бы несчастья ни ждали его, он продолжал трудиться. Со смертного одра он написал послание к королю Людовику, хваля перед ним скандинавскую миссию. Другие миссионеры могли превосходить его мудростью и организаторскими талантами, но никто не превосходил его в героическом терпении и смирении. Он умер в Бремене 3 февраля 865 г. и похоронен в церкви, ему посвященной. Он был канонизирован Николаем I.

Преемником Ансгара на посту архиепископа Гамбурга – Бремена был его друг и биограф Римберт (865–888). В его время все мелкие королевства, на которые была разделена Дания, объединил под одним скипетром король Горм Старый, но это событие, в некотором отношении очень благоприятное для быстрого распространения христианства, в других отношениях было реальным препятствием для христианизации, так как политически ставило Данию в оппозицию Германии – основе и единственной поддержке христианской миссии в Дании. Сам король Горм был отпетым язычником, но королева, Фира Данабод, приняла христианство, и при Римберте и его преемнике Адальгаре (888–909) христианским миссионерам было позволено трудиться беспрепятственно. Новая церковь, третья в Дании, была построена в Ааргусе. Но при преемнике Адальгара, Унни (909–936), король Горм вдруг ополчился против церкви, отчасти по политическим, отчасти по религиозным причинам. Церкви сжигали, миссионеров убивали или изгоняли, и только решающая победа Генриха Птицелова, короля Германии, над датским королем спасла христиан Дании от полного уничтожения. При заключении мира было решено, что король Горм позволит проповедовать христианство в своем царстве, и Унни снова принялся за дело с большой энергией. Отношения между преемником Унни, Адальдагом (936–988), и королем Гаральдом Синезубым, сыном Горма Старого, уже были близки к сотрудничеству. Вокруг трех церквей в Ютландии: Шлезвиге, Рибе и Ааргусе, и четвертой, в Фюнене, Оденс, образовались епископаты, и Адальдаг рукоположил четырех епископов местного происхождения. Церковь получила право принимать дары и владеть ими, причем иногда дары были очень крупными.

Война между королем Гаральдом и германским королем Оттоном II была вызвана чисто политическими причинами, но привела к крещению первого, вскоре после чего королевская резиденция была перенесена из Лейре, одного из главных центров скандинавского язычества, в Роэскильд, где была построена христианская церковь. Значительное количество датчан было недовольно таким поворо том событий. Они были язычниками, потому что язычество было единственной религией, соответствовавшей их страстям. Они поклонялись Тору не по убеждениям, а из гордости. Они с негодованием и сожалением взирали на те изменения, которые христианство вызвало в характере и жизни народа. В конце концов они оставили страну и, возглавляемые Пальнатоке, осели в устье Одера, где основали нечто вроде республики, Йомсборг.

Оттуда они совершали вылазки против христианства Дании в течение более десяти лет, постоянно и с ужасными последствиями. Имена мучеников заполнили бы целый том, говорит Адам из Бремена. Церковь в Роэскильде была сожжена. Епископат Фюнена упразднен. Собственный сын короля, Свен, был одним из их вождей, и сам король был в конечном итоге убит Пальнатоке в 991 г. Но Свен скоро порвал с викингами Йома. Он вторгся в Англию, что позволило устремить воинственные наклонности народа в иное русло.

Благодаря покорению Англии и ее союзу с Данией датская миссия получила мощный толчок развития. Сам король Свен был обращен и с большим рвением стал защищать христианство. Он восстановил церковь в Роэскильде, воздвиг новую церковь в Лунде, в Скаане, поместил знак креста на свои монеты и призвал, на смертном одре, своего сына Кнуда трудиться для христианизации Дании. Рвение архиепископов Гамбурга – Бремена к этому времени, похоже, остыло, а может быть, растущие различия между языком, на котором говорили к северу от Эйдера, и тем, на котором говорили к югу от этой реки, сделали миссионерский труд в Дании слишком сложным для германского проповедника. Ансгар не чувствовал этой трудности, но два века спустя германскому миссионеру, вероятно, уже требовалось учить иностранный язык, прежде чем начинать служение в Дании.

Разница в языке между Англией и Данией была не так велика. Король Кнуд Великий, в правление которого (1019–1035) было завершено обращение Дании, мог без труда использовать для работы в Дании английских священников и монахов. Он восстановил епископат Фюнена и основал два новых епископата, в Зиланде и Скаане; эти три епархии наполнились англичанами, посвященными на служение архиепископом Кентерберийским. Кнуд пригласил в Данию английских монахов и разместил их отчасти в качестве священников в церквях, отчасти в небольших миссионерских центрах, рассеянных по всей стране. Повсюду, в стиле церковных строений и в характере служения, преобладало английское влияние, но это обстоятельство не повлияло на связи между церковью Дании и архиепископатом Гамбурга – Бремена. Авторитету архиепископа, хотя он не был совершенно неоспоримым, охотно подчинялись, и до XII века, когда в Лунде был учрежден независимый скандинавский архиепископат, за исключением вышеупомянутых случаев, он всегда назначал и посвящал датских епископов. Отношения с папой также были весьма сердечными. Кнуд совершил паломничество в Рим и основал там несколько Hospitia Danorum, однако он отказался вводить в Дании лепту святого Петра, так что подать, которую эта страна, вплоть до XIV века, ежегодно посылала Риму, считалась добровольным даром.

Из всех датских территорий в последнюю очередь христианство было принято на острове Борнгольм. Он был обращен в 1060 г. епископом Эгием из Лунда. Однако следует заметить, что в Дании христианство не стало частью законодательства страны, как это произошло в Англии и Норвегии.

Rimbertus: Vita Ansgarii, в Pertz: Monumenta II.

Adamus Bremensis: Gesta Ham. Eccl. Pont., в Pertz: Monumenta VII; отдельное издание – Lappenberg. Hanover, 1846.

Historia S. Sigfridi, в Scriptt. Rer. Suec. Medii-oevi, T. II..

Когда изгнание Гаральда Клака вынудило Ансгара отказаться от датской миссии, по крайней мере, на время, шведский король Бьорн направил гонцов к императору Людовику Благочестивому, прося прислать в Швецию христианских миссионеров. Как и датчане, шведы познакомились с христианством благодаря войнам и торговым связям с другими странами, и вследствие этого знакомства у них появилось реальное желание стать христианами. Соответственно, Ансгар отправился в Швецию в 829 г., в сопровождении Витмара. Когда корабль плыл через Балтийское море, на него напали пираты, в результате чего Ансгар прибыл в Бьорко, или Бирку, резиденцию короля Бьорна, находившуюся на острове Меларн, с пустыми руками, если не вообще нищим. Хотя бедность и нищета не приветствовались языческими королями в древней Скандинавии, король принял его хорошо. В лице же Гергейра, одного из наиболее известных придворных Бирки, он нашел близкого и надежного друга. Гергейр построил первую христианскую часовню в Швеции и всю свою жизнь неустанно и решительно поддерживал дело христианства. После двух лет успешных трудов Ансгар вернулся в Германию, но он не забыл о начатом деле. Будучи назначен епископом Гамбурга, он послал в 834 г. Гаутберта, племянника Эбона, в Швецию вместе с Нитгардом и рядом других христианских священников, снабдив их всем необходимым для служения. Гаутберт трудился с большим успехом. В Бирке он построил церковь, так что христиане, рассеянные по всей Швеции, получили возможность проводить богослужения и принимать вечерю Господню в своей собственной стране, не совершая путешествий в Дуэрштеде или другие иноземные места. Но и здесь, как и в Дании, успех христианской миссии вызывал ревность и ненависть язычников, и в конце концов даже Гергейр не смог сдерживать их. Разъяренная толпа ворвалась в дом Гаутберта. Дом был разграблен, Нитгард убит, церковь сожжена, а Гаутберт в цепях выслан за границу. Он больше не вернулся в Швецию и умер, будучи епископом Оснабрюка, незадолго до Ансгара. Когда Ансгар услышал о трагедии в Швеции, он сам был в бегах, спасаясь от ярости датских язычников, и несколько лет ничего не мог сделать для шведской миссии. Когда же Ардгар, бывший отшельник, ставший священником, отправился в Швецию, он обнаружил, что Гергейру удалось удержать в единстве и защитить христианскую общину в Бирке; но вскоре после этого Гергейр умер, а вместе с ним исчезла последняя защита христиан от язычников и варваров.

Тем временем Ансгар был назначен архиепископом Гамбурга – Бремена. В 848 г. он решил сам отправиться в Швецию. Дорогие подарки, которые он привез королю Олафу, настоятельные послания от императора и короля Дании, доставленные им, великолепный, даже помпезный облик миссии произвели сильное впечатление. Король обещал, что спросит у собрания народа, хотят ли они, чтобы в стране проповедовалось христианство. На собрании этот вопрос решился выступлением одного старого шведа, который сказал, что Бог христиан оказался сильнее, чем Тор, и неразумен тот народ, который не следует за более сильным богом. Христианским миссионерам снова было дозволено беспрепятственно проповедовать в стране. До отъезда Ансгара, в 850 г., церковь в Бирке была восстановлена, и в течение ряда лет миссионерский труд с большим рвением продолжали Эримберт, племянник Гаутберта, Ансфрид, рожденный в Дании, и Римберт, также датчанин.

Но хотя гонения прекратились, христианство распространялось медленно. Когда в 935 г. Бирку посетил сам архиепископ Унни, ему в основном пришлось возвращать в христианскую общину ее членов, вернувшихся в язычество и забывших о своей вере. Однако полвека спустя, в правление Олафа Скотконге, миссия получила мощный импульс. В христианство обратились сам король и его сыновья, а кроме того, в страну прибыли английские миссионеры из Дании. Самым выдающимся из них был Зигфрид, который, помимо Ансгара, упоминается как апостол Севера. Его усилиями многие обратились, и христианство стало официально признанной религией страны, наряду с древним язычеством. В южной части Швеции прекратились языческие жертвоприношения, исчезли языческие жертвенники, но в северной части продолжала существовать древняя вера – отчасти потому, что миссионерам было сложно проникнуть в эти дикие и труднопроходимые районы, а отчасти потому, что в северной и южной Швеции жили разные племена, между которыми возникали политические разногласия.

Христианизация Швеции завершилась только в середине XII века.

Snorre Sturleson (ум. в 1241): Heimskringla (т. е. «Круг дома», в оригинале на исландском), seu Historia Regum Septentrionalium, etc. Stockholm, 1697, 2 vols. Он же на исландском, датском и латинском, Havn., 1777–1826; на немецком – Mohnike, 1835; английский перевод – Sam. Laing, London, 1844, 3 vols. Это история норвежских царей с мифологической эпохи по 1177 г.

N. P. Sibbern: Bibliotheca Historica Dano-Norvegica. Hamburg, 1716. Formanna-Sigur seu Scripta Hist. Islandorum. Hafniae, 1828.

K. Maurer: Bekehrung des Norwegischen Stammes zum Christenthum. München, 1855–56, 2 vols.

Thomas Carlyle: Early Kings of Norway. London and N. York, 1875.

G. F. Maclear: The Conversion of the Northmen. London, 1879.

Христианство было введено в Норвегии почти исключительно волеизъявлением королей, а средствами были насилие и принуждение. Народ принял христианство не потому, что познакомился с ним и пожелал его принять, но потому, что был вынужден, а в результате языческие обычаи и языческие идеи жили в христианской Норвегии на протяжении веков после того, как они исчезли во всей остальной Скандинавии.

Первую попытку ввести христианство в стране совершил в X веке Гакон Добрый. Норвегия была собрана в одно государство в конце IX века Гаральдом Хорфагером, но внутренние раздоры снова начались при сыне и наследнике Гаральда Эрихе. Эти проблемы побудили Гакона, незаконного сына Гаральда Хорфагера, который воспитывался в Англии при дворе короля Ательстана, вернуться в Норвегию и претендовать на корону. Ему удалось склонить народ на свою сторону, изгнать Эриха и покорить всю Норвегию, где вскоре он стал очень популярен, отчасти благодаря своей смелости и военным способностям, отчасти из-за изящества и мягкости манер. Гакон был христианином, и, похоже, христианизация Норвегии была его возвышенной целью с первых дней правления. Но он был осторожен. Не привлекая к вопросу большого внимания, он обратил в христианство ряд ближайших соратников, вызвал христианских священников из Англии и построил церковь в Дронтхейме. Тем временем он начал думать, что настал час для более откровенных и более решительных шагов, и на великом фростэфинге, где собрались все выдающиеся люди страны, он обратился к народу с речью и призвал обратиться в христианство. Ответ, полученный им, характерен. Люди не возражали против христианства как такового, потому что не знали, что это такое, но подозревали, что предложение короля таит в себе политический замысел, посредством которого он хочет лишить их политических прав и свобод. Они не только отказались стать христианами сами, но даже вынудили короля принимать участие в их языческих праздниках и жертвоприношениях языческим богам. Король был в негодовании. Он решил отомстить и собрал армию, но тут сыновья изгнанного Эриха высадились в Норвегии, и, сражаясь с ними, в 961 г. Гакон был смертельно ранен.

Сыновья Эриха, жившие во время своего изгнания в Англии, также были христианами. Они весьма ревностно отнеслись к делу христианства, сокрушили языческие жертвенники и запретили жертвоприношения. Но эти их действия вызвали лишь ненависть, и их преемник, Гакон Ярл, был язычником. Впервые христианство по-настоящему утвердилось в Норвегии при Олафе Триггвасоне. Он вел происхождение от Гаральда Хорфагера, но в детстве был продан в рабство в Эстонию, откуда был выкуплен родственником, который встретился с ним случайно и узнал в красивом мальчике своего родича, а затем воспитывался в Московии. Позже он много странствовал по Дании, Вендландии, Англии и Ирландии, был викингом. В Англии он познакомился с христианством и немедленно принял его, но его натура викинга осталась неизменной, и, вероятно, мир не видывал более яростного рыцаря креста. Приглашенный в Норвегию партией, которая становилась все более недовольна тиранией Гакона Ярла, он легко овладел страной в 995 г. и тут же принялся насаждать христианство как религию, «сурово наказывая, – утверждает Снорре, – всех, кто был против него, убивая одних, калеча других и отправляя третьих в изгнание». В южной части страны воспоминания о христианстве сохранились со времен Гакона Доброго, и процесс шел более гладко, хотя Олафу не единожды приходилось созывать советы и предлагать народу либо сражаться с ним, либо принимать крещение. В северной же части страны королю потребовалось все его искусство и все силы, чтобы преодолеть оппозицию. Однажды на языческом празднике в Моэре он сказал собранию, что если ему придется возвращаться к языческим богам, то надо будет принести великую и ужасную жертву. Он велел схватить двенадцать наиболее известных присутствовавших с намерением принести их в жертву Тору. Но они были спасены, так как все собрание приняло христианство и крестилось. В 1000 г. он пал в битве с объединенной армией датских и шведских королей. Хотя правил он всего пять лет, ему удалось утвердить христианство как религию Норвегии. А что еще примечательнее, после его смерти не произошло общего возвращения к язычеству.

В правление Олафа Святого (1014–1030) христианизация страны была завершена. Задачей Олафа было искоренить язычество, проблески которого до сих пор наблюдались в стране, и утвердить в христианской религии церковную организацию. Как и его предшественники, он использовал для достижения цели уловки и насилие. Языческие идолы и жертвенники исчезли, языческие обычаи и праздники были подавлены, гражданские законы были приведены в соответствие с христианскими нормами нравственности. Страна была поделена на епархии и приходы. Строились церкви, священство получало регулярный доход. По большей части Олаф использовал английских монахов и священников, но с согласия архиепископа Гамбурга – Бремена, в ведомстве которого оказалась Норвежская церковь. После его смерти в битве при Стиклештаде 29 июля 1030 г. он был канонизирован и стал святым покровителем Норвегии.

Норвегии в то время принадлежала Исландия. Из исландских преданий и из De Mensura Orbis Дикуила, ирландского монаха, жившего в начале IX века, представляется, что отшельники кулдеи удалились в Исландию в начале VIII века, когда остров был еще необитаемым. Эти отшельники, тем не менее, похоже, не оказывали никакого влияния на норвежских поселенцев, которые, бежав от тирании Гаральда Хорфагера, прибыли в Исландию в конце IX века и начали заселять страну. Новоприбывшие были язычниками. Они с удивлением смотрели на Ауду Богатую, вдову Олафа Белого, короля Дублина, которая в 892 г. поселилась в Исландии и воздвигла величественный крест перед своим домом. Но исландцы были великими путешественниками, и один из них, Торвальд Кодрансон, приняв христианство в Саксонии, привез к себе в Исландию епископа Фридриха. Фридрих пробыл там четыре года, и его проповеди были охотно приняты народом. Миссия Тангбранда в конце X века закончилась неудачей, но когда Норвегия или, по крайней мере, норвежское побережье стало христианским, близкие связи между Исландией и Норвегией вскоре привели к тому, что зароненные Фридрихом семена быстро взошли, и к 1000 г. исландский альфинг провозгласил христианство официальной религией страны. Первая церковь была построена вскоре после того, как Олаф Святой послал из Норвегии корабли с бревнами на лишенный леса остров.

A. Regenvolscius: Systema Hist. chronol. Ecclesiarum Slavonic. Traj. ad Rhen., 1652.

A. Wengerscius: Hist. ecclesiast. Ecclesiarum Slavonic. Amst., 1689.

Kohlius: Introductio in Hist. Slavorum imprimis sacram. Altona, 1704.

J. Ch. Jordan: Origines Slavicae. Vindob., 1745.

S. de Bohusz: Recherches hist. sur l’origine des Sarmates, des Esclavons, et des Slaves, et sur les époques de la conversion de ces peuples. St. Petersburg and London, 1812.

P. J. Schafarik: Slavische Alterthümer. Leipzig, 1844, 2 vols.

Horvat: Urgeschichte der Slaven. Pest, 1844.

W. A. Maciejowsky: Essai Hist. sur l’église chrét. primitive de deux rites chez les Slaves. Перевод с польского на французский, L. F. Sauvet, Paris, 1846.

Неизвестно, когда славяне впервые появились в Европе. Латинские и греческие авторы второй половины VI века, такие как Прокопий, Иордан (Иорнанд), Агафий, император Маврикий и другие, знали только тех славян, которые жили в пределах Римской империи. В эпоху Карла Великого славяне занимали всю Восточную Европу, от Балтики до Балкан: ободриты (бодричи) и венеды жили между Эльбой и Вислой; поляки – вокруг Вислы, а за ними – русские; чехи – в Богемии. Далее к югу в компактную массу славян вкраплялись различные финские или туранские племена, гунны в V веке, авары – в VI веке, болгары – в VII веке, мадьяры – в IX веке. Авары проникли до Адриатики, но были отброшены назад болгарами в 640 г. Тогда они осели в Паннонии, были покорены и обращены Карлом Великим (791–796) и совершенно исчезли из истории в IX веке. Тюрко-язычные болгары переняли славянский язык и стали славянами не только по языку, но и по привычкам и обычаям. Только мадьяры, поселившиеся вокруг Тисы и Дуная и ставшие главным народом в Венгрии, отстояли свою исходную национальность.

Многочисленные племена славян не имели единой политической структуры, но, тем не менее, они сформировали ряд княжеств, которые процветали – одни в течение краткого, другие (такие как Моравия, Болгария, Богемия, Польша и Россия) в течение более долгого периода. В религиозном отношении между ними также наблюдались существенные отличия. Они были земледельцами, и их боги символизировали силу природы. Но если Радигост и Святовит, которым поклонялись ободриты и венеды, были жестокими богами, в храмах которых, особенно в Арконе на острове Рюген, приносили в жертву людей, то Сварог, которому поклонялись поляки, и Дажбог, которому поклонялись чехи, были добрыми богами, требовавшими любви и молитвы. Для всех славян были характерны развитые верования в леших, водяных и полевых духов; среди них преобладало многоженство, иногда связанное с обычаем самосожжения вдов вместе с трупом мужа. Их обращение совершалось Константинополем и Римом, но хаотические и постоянно изменяющиеся политические условия, в которых они жили, возрастающие разногласия и ревность между Восточной и Западной церквями, а также сложность изучения их языка были большими препятствиями для миссионеров, и в конце изучаемого нами периода благовестие у славян еще не было завершено.

Adam of Bremen (ум. в 1067): Gesta Hammenb. (Hamburgensis) Eccl. Pont., в Pertz: Monumenta Germ., VII.

Helmoldus (ум. в 1147) и Arnoldus Lubecensis: Chronicon Slavorum sive Annales Slavorum, ed. H. Bangert. Lubecae, 1659. От Карла Великого до 1170. Немецкий перевод: Laurent. Berlin, 1852.

Spieker: Kirchengeschichte der Mark Brandenburg. Berlin, 1839.

Wiggers: Kirchengeschichte Mecklenburgs. Parchim, 1840.

Giesebrecht: Wendische Geschichten. Berlin, 1843.

Карл Великий первым попытался ввести христианство среди славянских племен, которые, под общим именем венедов, занимали северную часть Германии, по берегам Балтики, от устья Эльбы до Вислы: вагры в Голынтейне, ободриты в Мекленбурге, сорбы на саксонской границе, велеты в Бранденбурге и т. д. Но в руках Карла Великого христианская миссия была политическим оружием, и для славян принятие христианства стало синонимом политического и национального подчинения. Поэтому они были озлоблены против христианства, и время от времени эта озлобленность вырывалась наружу как пламя вулкана, полностью уничтожая труд миссионеров. Решающие победы, которые Оттон I одержал над венедами, дали возможность попытаться, в крупном масштабе, учредить среди них христианскую церковь. Епископаты были основаны в Гавельберге в 946 г., в Альтенбурге или Ольденбурге в 948 г., в Мейссене, Мерсенбурге и Зейтце в 968 г., и тогда же был основан архиепископат в Магдебурге. Бозо, монах из монастыря Св. Эммерана в Регенсбурге, который первым перевел формулы литургии на местный язык, стал епископом Мерсенбурга, а Адальберт, который первым проповедовал христианство на острове Рюген, стал архиепископом.

Но христианская церковь опять использовалась как средство достижения политических целей, и во время правления Оттона II среди венедов произошло ужасное восстание под командованием князя Мистивоя. Он сам стал христианином, но, возмущенный угнетением, которое творилось во имя христианской религии, вернулся в язычество, собрал племена в Рефре, одном из основных центров венедского язычества, и начал в 983 г. войну, которая опустошила всю Северную Германию. Церкви и монастыри были сожжены, христианские священники отправлены в изгнание. Позже Мистивой почувствовал угрызения совести и попытался исправить то зло, которое совершил в порыве страсти. Но тогда ему изменили его подданные. Он покинул страну и провел последние дни своей жизни в христианском монастыре в Бардевике. Его внук, Готшальк, славянское имя которого неизвестно, воспитывался в христианской вере в монастыре Св. Михаила близ Люнеберга; когда он узнал об убийстве своего отца Утона (1032), в нем вновь пробудилась древняя языческая жажда мести. Он покинул монастырь, отказался от христианства и начал отчаянные гонения на христиан, прокатившиеся по всему Бранденбургу, Мекленбургу и Гольштейну. Потерпев поражение и взятый в плен Бернардом из Нижней Саксонии, он вернулся в христианство; позже он жил при дворе Кнуда Великого в Дании и в Англии, женился на датской принцессе и стал князем ободритов. Великий воин, он завоевал Гольштейн и Померанию и основал могущественную Венедскую державу. На этом прочном политическом основании он попытался, с весьма заметным успехом, утвердить христианскую церковь. Древние епископаты были восстановлены, новые были основаны в Раццебурге и Мекленбурге; были построены монастыри в Леуцене, Ольденбурге, Раццебурге, Любеке и Мекленбурге; Адальберт, архиепископ Гамбурга – Бремена, посылал туда миссионеров; литургия была переведена на местный язык, выделялись средства на поддержку священников, церквей и на богослужение.

Но, как и следовало ожидать, чем глубже христианство проникало в народные массы, тем яростнее становилось сопротивление язычников. В Лентце 7 июня 1066 г. был убит Готшальк вместе со своим старым учителем, аббатом Уппоном, и разгорелось всеобщее восстание. Церкви и школы были разрушены; священников и монахов побивали камнями или приносили в жертву на языческих жертвенниках; христианство было буквально сметено с лица этой земли. Потребовалось несколько десятилетий, чтобы было положено новое начало, и христианизация венедов была завершена только в середине XII века.

F. M. Pelzel et J. Dobrowsky: Rerrum Bohemic. Scriptores. Prague.

Friese: Kirchengeschichte d. Königreichs Polen. Breslau, 1786.

Franz. Palacky: Geschichte von Böhmen. Prague, 3^d ed., 1864 sqq., 5 vols, (до 1520).

Wattenbach: Geschichte d. christl. Kirche in Böhmen und Möhren. Wien, 1849.

A. Friud: Die Kirchengesch. Böhmens. Prague, 1863 sqq.

Биографии Кирилла и Мефодия: J. Dobrowsky (Prague, 1823, and 1826); J. A. Ginzel (Geschichte der Slawenapostel und der Slawischen Liturgie. Leitmeritz, 1857); Philaret (перевод на немецкий с русского, Mitau, 1847); J. Ε. Biley (Prague, 1863); Dümmler and F. Milkosisch (Wien, 1870).

Моравские славяне были завоеваны Карлом Великим, и епископу Пассау было поручено учредить среди них христианскую миссию. Был обращен их вождь, Моймир, были основаны епископаты в Ольмюце и Нитре. Но Людовик Германский подозревал Моймира в стремлении к независимости и заменил его Ростиславом (или Радиславом). Ростислав же совершил то, в чем Моймира только подозревали. Он образовал независимое Моравское княжество (Великоморавскую державу) и нанес поражение Людовику Германскому. Порвав с Германией в политическом отношении, он сделал то же самое и в отношении церковном, попросив византийского императора Михаила III прислать ему греческих миссионеров.

Так Кирилл и Мефодий стали апостолами христианства у славян.

Кирилл (изначальное имя которого Константин) родился в Фессалонике в первой половине IX века и изучал философию в Константинополе, отчего и получил прозвище Философ. Потом он посвятил себя изучению богословия и отправился вместе со своим братом Мефодием жить в монастырь. Он был аскетом и стал ревностным миссионером. В 860 г. он посетил хазар – татарское племя, осевшее на северо-восточном побережье Черного моря, и основал там христианскую церковь. Позже он трудился среди болгар и наконец в сопровождении своего брата отправился в Моравию по приглашению Ростислава в 863 г.

Кирилл понимал славянский язык, и ему удалось приспособить его для литературных целей благодаря изобретению подходящего алфавита. Он использовал греческие, некоторые армянские и еврейские и некоторые оригинальные буквы. Его славянский алфавит в слегка видоизмененной форме до сих пор используется в России, Валахии, Молдавии, Болгарии и Сербии. Он перевел литургию и перикопы на славянский, его умелые проповеди и богослужения на родном языке привлекали к нему сотни новообращенных. Национальная Славянская церковь быстро росла; германские священники с их латинской литургией покинули страну. Это прекрасно соответствовало политическим планам Ростислава – он хотел иметь церковь, совершенно независимую от германских прелатов; однако по мере углублявшихся между Восточной и Западной церковью разногласий молодая Славянская церковь естественным образом укрепляла свои связи с Римом, а не с Константинополем, – отчасти потому, что Кирилл всегда склонялся в сторону Рима, а отчасти из-за хорошего впечатления, которое производили осторожность и проницательность папы Николая I в обращении с Болгарской церковью.

В 868 г. Кирилл и Мефодий отправились в Рим и пришли к полному согласию с папой Адрианом II как по поводу использования славянского языка при богослужении, так и по поводу независимого положения Славянской церкви, подчиненной только авторитету папы. Кирилл умер в Риме 14 февраля 869 г., а Мефодий вернулся в Моравию, будучи рукоположенным архиепископом Паннонии.

Организация новой епархии в Паннонии была в какой-то степени нарушением границ епархий Пассау и Зальцбурга, и такое нарушение должно было раздражать германских прелатов, которые первыми заронили семя христианства среди славянских племен. Здесь сказалось и влияние растущих разногласий между Восточной и Западной церковью. Германские клирики считали использование славянского языка неоправданной инновацией, а греческое учение об исхождении Святого Духа только от Бога Отца, которого продолжали придерживаться Мефодий и Славянская церковь, – ересью. Сначала их нападки не имели никаких практических следствий, но когда в 870 г. Ростислава сменил Святополк, а Адриана II в 872 г. – Иоанн VIII, положение Мефодия усложнилось. Он еще раз, в 879 г., был призван в Рим. И хотя на этот раз ему тоже удалось прийти к полному согласию с папой и подтвердить независимость Славянской церкви, а также все ее естественные особенности, ни сил Мефодия, ни поддержки папы не оказалось достаточно, чтобы защитить ее от нападок извне и изнутри. Святополк склонялся к германско-римской точке зрения, а Вичин, один из епископов Мефодия, стал ее решительным защитником.

После смерти Святополка Моравское княжество распалось на части и было поделено между германцами, чехами из Богемии и мадьярами из Венгрии. Таким образом, Славянская церковь утратила сам свой фундамент. Мефодий умер между 881 и 910 г. В начале X века Славянская церковь совершенно утратила свой национальный характер. Славянские священники были изгнаны, славянская литургия упразднена, их место заняли германские священники и латинская литургия. Изгнанные священники бежали в Болгарию, куда привезли с собой славянские переводы Библии и литургию.

Ни Карлу Великому, ни Людовику Благочестивому не удалось покорить Богемию, и, хотя сама страна была присоединена к епархии Регенсбурга, население оставалось языческим. Но, когда Богемия стала зависимой от Моравской державы и Святополк женился на дочери богемского герцога Борживая, открылась дверь для христианизации. Борживай и его жена Людмила крестились, и их дети воспитывались в христианской вере. Когда же Вратислав, сын и наследник Борживая, умер в 925 г., последовала яростная реакция. Он оставил после себя двух сыновей, Венцеслава и Болеслава, которых растила их бабушка Людмила. Но их мать, Драгомира, была неукротимой язычницей, и она приказала убить сначала Людмилу, а потом Венцеслава, в 938 г. Болеслав, получивший прозвище Жестокий, был похож на свою мать и унаследовал ее веру. Ему почти удалось уничтожить христианство в Богемии. Однако в 950 г. ему нанес поражение император Оттон I, и он был вынужден не только впустить в страну христианских священников, но и изменить свое отношение вследствие этой неудачи. Он стал если не благосклонен, то хотя бы терпим к христианским подданным, а в правление его сына и преемника Болеслава II Кроткого христианская церковь настолько распространилась в Богемии, что было основано независимое архиепископство в Праге. Но народные массы оставались варварами, языческие обычаи и идеи продолжали жить среди них еще больше века. Адальберт, архиепископ Праги (983–997)¹³², произносил проповеди против многоженства и торговли христианами-рабами, которой в основном занимались иудеи, но все напрасно. Дважды он покидал свою епархию, когда приходил в отчаяние и у него опускались руки; в конце концов он принял мученическую смерть от прусских венедов. Только в 1038 г. архиепископу Северу удалось ввести законы о браке, о праздновании дня Господня и о других важных элементах христианской морали. О споре между романо-славянской и романо-германской церквями в Богемии мы ничего не знаем. Предание гласит, что Мефодий сам крестил Борживая и Людмилу, и первые миссионерские труды, без сомнения, выполнялись славянскими священниками, но ко времени Адальберта возобладали германские тенденции.

Среди поляков Евангелие также впервые проповедовалось славянскими миссионерами, и Кирилл и Мефодий прославляются в польской литургии¹³³ как апостолы этой страны. Так как Моравское княжество при Ростиславе включало в себя обширные регионы, которые позже стали принадлежать Польскому княжеству, естественно, что движение, начатое Кириллом и Мефодием, достигло этих регионов. Нам известно даже имя одного славянского миссионера среди поляков, Визнача.

После распада Моравского княжества моравская знать и священники искали убежища в Польше, и в правление герцога Семовита христианство стало пользоваться таким влиянием среди поляков, что начало вызывать ревность язычников. Последовали ожесточенные распри. Благодаря браку между герцогом Мстиславом и богемской принцессой Домбровкой, сестрой Болеслава Кроткого, влияние христианства стало еще сильнее. Домбровка (965) привезла с собой в Польшу богемских священников, а в следующем году сам Мстислав обратился и крестился. С характерным высокомерием он потребовал от всех подданных последовать его примеру. Языческие идолы были сожжены или брошены в реку, языческие жертвоприношения запрещены, за них ждало суровое наказание; строились христианские церкви. До сих пор христианство проникало к полякам исключительно благодаря славянскому влиянию, но тесный политический союз между герцогом Мстиславом и Оттоном I открыл путь для мощного германского влияния. Мстислав позаимствовал всю организацию Польской церкви из Германии. По совету Оттона I он основал первый польский епископат в Познани и поместил его под начало архиепископа Магдебургского. Немецкие священники, представлявшие римские учения и обряды и использовавшие латинский язык, стали трудиться бок о бок со славянскими священниками, которые представляли греческие учения и обряды и использовали местный язык, так что когда наконец Польская церковь была подчинена власти Рима, это было вызвано не спонтанным движением внутри самой церкви, как это нравится представлять польским историкам, но влиянием германского императора и Германской церкви. В правление сына Мстислава, Болеслава Храброго, первого князя Польши и одного из наиболее блестящих героев польской истории, Польша, хотя и обращенная в христианство лишь поверхностно, стала вести миссионерскую деятельность среди других славянских племен.

Именно Болеслав послал Адальберта из Праги к венедам, а когда Адальберт пал мучеником, Болеслав выкупил его останки, похоронил их в Гнесене (откуда они потом были перенесены в Прагу) и учредил архиепископат, вокруг которого в конце концов и выросла Польская церковь. Но христианская миссия, сосредоточившаяся в руках Болеслава, была только политическим оружием (что часто бывало у германских императоров, а иногда даже у самого папы). Народные массы его собственного княжества оставались язычниками в сердце. Ежегодно в день, когда идолы были брошены в реки или сожжены, поляки собирались и вспоминали о них с погребальными плачами¹³⁴, – да и простейшие законы христианской морали могли соблюдаться у них только под угрозой самых варварских наказаний за их нарушение. В период политических волнений после смерти Мстислава II (1034) по Польскому княжеству прокатилась волна возрождения язычества, и потребовалось много времени для ее усмирения.

Constantinus Porphyrogenitus: Life of Basilius Macedo, в Hist. Byzant. Continuatores post Theophanem. Greek and Latin, Paris, 1685.

Photii: Epistola, ed. Richard. Montacutius. London, 1647.

Nicholas I: Responsa ad Consulta Bulgarorum, в Mansi: Coll. Concil., tom. XV, pp. 401–434; и в Harduin: Coll. Concil, V, pp. 353–386.

A. Pichler: Geschichte der kirchlichen Trennung zwischen dem Orient und Occident. München, 1864, I, pp. 192 sqq.

См. также биографии Кирилла и Мефодия, упомянутые в § 34.

Болгары были туранского происхождения¹³⁵, но, прожив столетия бок о бок со славянскими народами, переняли славянский язык, религию, обычаи и привычки. Они занимали равнины между Дунаем и Балканскими горами и часто совершали набеги на территорию Византийском империи. В 813 г. они захватили Адрианополь и увели в качестве военнопленных в Болгарию множество христиан, в том числе епископа. Эти военнопленные христиане образовали там общину и начали обращать своих завоевателей, хотя и не с очень большим успехом, судя по тому, что епископ погиб смертью мученика. Но в 861 г., когда вернулась на родину сестра болгарского князя, которая была угнана в плен в Константинополь и воспитывалась там в христианской вере, ее старания по обращению брата, Богорида, наконец увенчались успехом.

К ней на помощь был послан Мефодий. Говорят, что нарисованная им картина страшного суда произвела громадное впечатление на Богорида и побудила его принять христианство. Он был крещен в 863 г. и немедленно начал переписываться с Фотием, патриархом Константинополя. Его крещение вызвало бунт среди его подданных, и ужасные наказания, которым он подверг бунтовщиков, показывают, сколь слабо он понимал учение христианства.

Тем временем в страну проникали греческие миссионеры, в основном монахи, но они склонялись к интриганству, высокомерию и только запутывали народ. В 865 г. Богорид обратился к папе Николаю I с просьбой прислать римских миссионеров и задал папе сто шесть вопросов о христианском учении, морали и обрядах, ответ на которые желал узнать. Папа послал в Болгарию двух епископов и дал Богориду очень обстоятельные и участливые ответы на все его вопросы.

Однако римская миссия тоже не увенчалась успехом. Болгары не желали подчиняться иноземным авторитетам. Они хотели учредить независимую национальную церковь, чего не могли получить ни от Рима, ни от Константинополя. В конце концов византийскому императору Василию Македонянину удалось закрепить в стране греческих епископов и греческий архиепископат, так что Болгарская церковь оказалась подчиненной патриарху Константинополя, но ее история по сей день остается историей постоянной борьбы против этой власти. Сейчас этой церковью управляет Священный Синод с независимым экзархом.

Жестокое обращение турок с христианами вызвало в 1877 г. русско-турецкую войну, которая привела к освобождению Болгарии: по Берлинскому договору 1878 г. она была объявлена «автономным и подчиненным княжеством под властью султана», но с христианским правительством и национальной милицией. Религиозный прозелитизм в стране запрещен, а религиозные учебники подлежат одобрению Священного Синода, однако протестантские миссионеры работают среди народа и пользуются практически полной свободой.

Joh. de Thwrocz: Chronica Hungarorum, в Schwandtner: Scriptores Rerum Hungaricarum, I. Vienna, 1746–8.

Vita S. Stephani, в Act. Sanctor. September.

Vita S. Adalberti, в Monument. German. IV.

Horvath: History of Hungary. Pest, 1842–46.

Aug. Theiner: Monumenta vetera historica Hungariam sacram illustrantia. Rom., 1859, 1860, 2 tom. fol.

Мадьяры, принадлежащие, вместе с финнами и тюрками, к туранскому семейству народов, проникли в Европу в IX веке и осели в 884 г. на равнинах между Бугом и Серетом, близ устья Дуная. Подстрекаемые византийским императором Львом Мудрым, они напали на болгар и нанесли им поражение. Обретенная ими военная слава предоставила им новую возможность. Франкский король Арнульф призвал их к себе на помощь в борьбе со Святополком, правителем Моравского княжества. Святополк также потерпел поражение, и его княжество было поделено между победителями. Мадьяры, двинувшись обратно вдоль Карпатской гряды, осели на равнинах возле Тисы и Дуная, на землях, которыми когда-то правили их предки гунны, в современной Венгрии. Это был дикий и свирепый народ. Он поклонялся одному верховному богу, принимавшему облик различных природных явлений: неба, реки и т. д. У них не было храмов и жрецов, и в жертву они приносили только животных, в основном лошадей. Но клятвы они держали, у них была моногамия, а заключение браков сопровождалось религиозным обрядом.

Первое знакомство мадьяров с христианством произошло благодаря их связям с византийским двором, но не имело существенных последствий. Когда же они осели в Венгрии, их со всех сторон окружали христианские народы. В 950 г. император Оттон I убедил их принять миссионеров, направленных епископом Пассау. Различные обстоятельства привели к тому, что эта миссия быстро увенчалась полным успехом. Их князь, Гейза, женился на дочери трансильванского князя Гиулы, принцессе Савольте, а она была воспитана в христианской вере. Гейза был доброжелателен к христианам. Когда это стало известно, христианство среди народа начало распространяться, как цветы весной. Народ, который мадьяры подчинили себе, осев в Венгрии, и пленные, угнанные ими из Болгарии и Моравии, были христианами. До сих пор эти христиане скрывали свою веру из страха перед правителями, их дети крестились тайно. Теперь же они стали в большом количестве собираться вокруг миссионеров, и христианство совершило свое триумфальное шествие по Венгрии¹³⁶.

Позже политические волнения прервали этот процесс, но на короткое время. Адальберт Пражский посетил эту страну с немалым успехом. Он крестил сына Гейзы, Воика, рожденного в 961 г., и дал ему имя Стефан (994). Ученик Адальберта Родла долгое время оставался в стране, и народ очень уважал его, даже не хотел отпускать. Когда Стефан взошел на трон в 997 г., он тут же решил сделать христианство единственной религией своего княжества и велел всем мадьярам креститься, а также освободить всех рабов-христиан. Это вызвало бунт язычников, руководимых Куппой, родственником Стефана, но Куппа был побежден в Вежприме, и решение правителя было выполнено.

Брак Стефана с Гизелой, родственницей императора Оттона III, позволил ему установить еще более тесный контакт с Германской империей, и он, подобно Мстиславу Польскому, позаимствовал всю церковную организацию у Германской церкви. Было образовано десять епископатов, подчиненных власти архиепископа Грана на Дунае (до сих резиденция примаса Венгрии); строились церкви, основывались школы и монастыри, большие средства выделялись для их содержания; клирики занимали высокое положение в обществе, а латинский язык стал официальным не только в церковных, но и в светских вопросах. В награду за рвение папа Сильвестр II подарил Стефану золотой венец, и в 1000 г. он был торжественно коронован на царство архиепископом Грана, в то время как папская булла присваивала ему титул «Апостольского Величества». И Стефан действительно был апостолом у мадьяров. Так как большинство священников и монахов, призванных из Германии, не понимало языка народа, сам князь путешествовал из города в город, проповедовал, молился и призывать соблюдать день Господень, пост и другие христианские обязанности. Но прошло много времени, прежде чем христианство действительно утвердилось среди мадьяров, – в основном из-за глубоких различий между священниками и их паствой, отчасти из-за разницы в языке, отчасти из-за исключительного положения, которое Стефан предоставил священникам в обществе и которое клирики научились использовать в эгоистических целях. Дважды в течение XI века происходили откаты к язычеству: в 1045 при князе Андрее и в 1060 при князе Беле.

Нестор (киевский монах, древнейший русский летописец, умер в 1116): Annales, или Chronicon (от строительства Вавилонской башни до 1093). Продолжил его труд Нифонт, 1116–1157, и другие, до 1676. Полное издание на русском языке Погодина, 1841, с латинским переводом и глоссарием – Fr. Miklosisch, Vindobon, 1860. Немецкий перевод: Schlözer, Göttingen, 1802 – ’9, 5 vols, (неполный).

J. G. Stritter: Memoriae Populorum olim ad Danubium, etc., incolentium ex Byzant. Script. Petropoli, 1771. 4 vols. Сборник византийских источников.

H. M. Карамзин: История государства Российского, 12 томов, С.-Петербург, 1816–29, переведено на немецкий и французский.

Ph. Strahl: Beiträge zur russ. Kirchen-Geschichte (vol. I). Halle, 1827; и Geschichte d. russ Kirche (vol. I). Halle, 1830 (неполный).

А. Н. Муравьев (покойный камергер царя и помощник прокурора Святейшего Синода): История Русской церкви (до основания Святейшего Синода в 1721). С.-Петербург, 1840, перевод на английский язык – R. W. Blackmore. Oxford, 1862.

А. P. Stanley: Lectures on the Eastern Church. Lec. IX–XII. London, 1862.

L. Boissard: L’église de Russie. Paris, 1867, 2 vols.

Предание гласит, что христианство принес на Русь святой апостол Андрей, которого особо почитают русские. Муравьев начинает историю Русской церкви такими словами: «Русская церковь, как и другие православные церкви Востока, основана апостолом. Святой Андрей, призванный первым из двенадцати, заранее благословил христианство в нашей стране, задолго до его официального учреждения. Поднявшись по Днепру и проникнув в пустыни Скифии, он установил первый крест на киевских холмах и сказал своим ученикам: “Видите вы эти холмы? На этих холмах воссияет свет Божьей благодати. Здесь будет великий город, и у Бога будет в нем много церквей во имя Его». Так говорит святой Нестор о том, как начиналось христианство на Руси».

Но эта история – расширенный вариант предания о том, что Андрей проповедовал и погиб мучеником в Скифии¹³⁷, и не более того.

В IX веке русские племена, населявшие восточную часть Европы, собрались под правлением Рюрика, варяжского князя¹³⁸, который с берегов Балтики дошел до центра теперешней России и был добровольно признан, если не избран, вождем этих племен. Он считается основателем Русской империи (862), которая в 1862 г. отпраздновала свое тысячелетие. Примерно в то же время или немногим позже русские каким-то образом познакомились с христианством благодаря своим связям с Византийской империей. Но Восточная церковь не начинала здесь активной миссионерской деятельности, и когда Фотий, патриарх Константинополя, в своем циркулярном послании против Римского престола говорит о русских как об уже обращенных к тому времени (к 867 г., то есть через несколько лет после основания империи), он явно преувеличивает. Когда в 945 г. был заключен мир между русским великим князем Игорем и византийским императором, некоторые русские воины действительно клялись именем Христа, но гораздо большее их количество клялось именем Перуна, древнего русского бога. На Днепре, в Киеве, столице Русского княжества, была в то время христианская церковь, посвященная Илии, и в 955 г. княгиня Ольга отправилась в Константинополь и крестилась. Но ей не удалось убедить своего сына Святослава принять христианскую веру.

Христианство распространялось среди русских довольно медленно, пока великий князь Владимир (980–1015), внук Ольги, почитаемый как равноапостольный, не установил его одним махом, сделав государственной религией. Рассказ Нестора об этом событии весьма драматичен. Послы Греческой и Римской церкви, мусульманства и иудаизма (распространенного среди хазар) приходили к Владимиру, убеждая его отказаться от старых богов. Он колебался и не знал, какую из новых религий выбрать. Наконец он решил послать мудрейших людей из своего народа в разные места, чтобы изучить вопрос. Картина страшного суда и богослужение в церкви Св. Софии в Константинополе произвели на его посланников такое впечатление, что вопрос был тут же решен в пользу религии византийского двора.

Владимир, впрочем, ввел христианство не без пользы для себя. Он находился в Херсонесе, в Крыму, только что взятом и разграбленном им, и оттуда послал сообщение к императору Василию, что собирается либо принять христианство и получить в жены сестру императора Анну, либо пойти на Константинополь и сделать с этим городом то же, что сделал с Херсонесом. Владимир женился на Анне и принял крещение в день своей свадьбы, в 988 г.

Крестившись, он начал готовить к крещению и свой народ. Деревянный идол Перуна привязали к лошадиному хвосту, протащили по стране, давая сечь его проходившим мимо, и в конце концов сбросили в Днепр. Потом, в назначенный час, все население Киева, мужчины, женщины и дети, вошли в реку, в то время как великий князь опустился на колени, а христианские священники читали молитвы на крутых берегах. Нестор, русский монах и летописец, так описывает эту сцену: «Некоторые стояли по шею в воде, другие по грудь, держа в руках малых детей; священники читали молитвы с берега, нарекая целые группы одним именем. Это было чрезвычайно удивительное и прекрасное зрелище. Когда народ крестился, каждый вернулся к себе домой».

Так, деспотической властью, русский народ был обращен в христианство в массовом порядке. Помыкающая власть правителя и рабское подчинение подданных характерны для этой страны. Однако в России христианство проникло в жизнь народа глубже, чем в любой другой стране, хотя и не привело к соответствующему моральному преображению. Уже через недолгое время религия стала действительно национальной. Каждое событие в жизни народа, как и каждое событие в жизни отдельного человека, воспринимались с религиозной точки зрения и связывались с какой-то определенной религиозной идеей. Это поразительное явление объясняется отчасти тем, что сделанный Кириллом славянский перевод Библии, выкинутый из Моравии и Богемии римскими священниками, был впоследствии принесен из Болгарии в Россию, где пустил корни. Если Римская церковь всегда настаивала на исключительном использовании латинского перевода Библии и латинского языка при богослужении, то Греческая церковь всегда разрешала использовать местные языки. При ее содействии были сделаны переводы Библии на коптский, сирийский, армянский и славянский языки, и это было, по крайней мере, для России, крайне благотворным явлением. В правление Ярослава (1019–1054), который сменил Владимира, по всей стране не только строились церкви, школы и монастыри, но также переводились греческие богословские книги, и у Русской церкви уже очень рано появилась религиозная литература на родном языке народа. Ярослав, создатель знаменитого свода законов, был русским Юстинианом.

Цари и народ России с тех пор хранили верность Восточной церкви, которая росла вместе с ростом Российской империи на севере двух континентов. Как на Западе, так и в России монашество было главным институтом, распространявшим христианство среди варваров-язычников. Иларион (позже митрополит), Антоний, Феодосий, Сергий, Лазарь – вот имена выдающихся представителей раннего русского монашества.

Последующая история Русской церкви изолирована от основного течения церковной истории. Она почти лишена событий вплоть до времени Никона и Петра Великого. Сначала Русская церковь зависела от патриарха Константинополя. В 1325 г. центром Руси сделалась Москва. Она стала, вместо Киева, русским Римом, местом пребывания митрополита, который после падения Константинополя пользовался независимостью (1461), а век спустя возвысился до положения одного из пяти патриархов Восточной церкви (1587). Однако Петр Великий, основав на севере новую церковную и политическую столицу России, передал права Московского патриарха Святейшему Синоду (1721), постоянно пребывающему в Санкт-Петербурге и являющемуся высшим церковным органом под цезаре-папистским правлением царя, который сделался самым могущественным соперником Римского папы.

«Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его».

– Коран¹³⁹.

«Един Бог, един и посредник между Богом и человеками,

человек Иисус Христос, предавший Себя

для искупления всех». – 1Тим.2:5, 6.

См. А. Sprenger: Bibliotheca Orientalis Sprengeriana. Giessen, 1857.

W. Muir: Life of Mahomet, vol. I, ch. 1. Муир рассуждает в основном о ценности магометанских преданий.

Ch. Friedrich Bibliotheca Orientalis. London (Trübner&Co.), 1875 sqq.

I. Источники

1. Коран или Al-koran. Главный источник. Мусульманская Библия, которую Мухаммед якобы получал под действием вдохновения в течение двадцати лет. Примерно в два раза больше Нового Завета. Лучшие арабские рукописи, часто очень красиво оформленные, находят в Каирской мечети, в Дамаске, Константинополе и Париже; крупнейшее собрание – в библиотеке хедива в Каире. Печатные издания на арабском: Hinkelmann (Hamburg, 1694); Molla Osman Ismael (St. Petersburg, 1787 and 1803); G. Flügel (Leipz., 1834); пересм. Redslob (1837, 1842, 1858). Arabice et Latine, ed. L. Maraccius, Patav., 1698, 2 vols., fol. (Alcorani textus universus, с примечаниями и опровержением). Литографическое издание арабского текста вышло в Lucknow, Индия, 1878 (А. Н. 1296).

Стандартные английские переводы: в прозе – Geo. Sale (первое издание, Lond., 1734, также 1801, 1825, Philad., 1833, и т. д.), с ученым и ценным вступлением и примечаниями; в метрическом переложении, но без рифмы – J. М. Rodwell (Lond., 1861, 2^d ed. 1876, суры расположены в хронологическом порядке). Новый перевод в прозе – Е. Н. Palmer (Oxford, 1880, 2 vols.), в M. Müller, «Sacred Books of the East». Части прекрасно перевел Edward W. Lane.

Французский перевод: Savary, Paris, 1783, 2 vols.; расширенное издание – Garcin de Tassy, 1829, in 3 vols., еще одно – M. Kasimirski, Paris, 1847, and 1873.

Немецкие переводы Wahl (Halle, 1828), L. Ullmann (Bielefeld, 1840, 4^th ed. 1857), и части – Hammer von Purgstall (в Fundgruben des Orients) и Sprenger (в Das Leben und die Lehre des Mohammad).

2. Вторичные источники о жизни Мухаммеда и происхождении ислама – это многочисленные поэмы современников, особенно в Ibn Ishâc, и сборники высказываний Мухаммеда, особно Sahih (т. е. Подлинный, Истинный), автор Albuchârî (ум. в 871). Также ранние комментарии к Корану, в которых объясняются трудные места, примиряются противоречия, приводятся традиционные высказывания и предания. См. Sprenger, III. CIV sqq.

II. Труды о Коране

Тh. Nöldeke: Geschichte des Quorâns (History of the Koran), Göttingen, 1860; и его статья в «Encycl. Brit.», 9^th ed. XVI. 597–606.

Garcin de Tassy: L’Islamisme d’après le Coran l’enseignement doctrinal et la pratique, 3^d éd. Paris, 1874.

Gustav Weil: Hist. kritische Einleitung in den Koran. Bielefeld und Leipz., 1844, 2^d ed., 1878.

Сэр William Mum: The Corân. Its Composition and Teaching; and the Testimony it bears to the Holy Scriptures (Allahabad, 1860), 3^d ed., Lond., 1878.

Sprenger, l. с., III, pp. xviii-cxx.

III. Биографии Мухаммеда

1. Мусульманские биографии

Zohri (древнейшая, умер после 124 г. со времени хиджры).

Ibn Ishâc (или Ibni Ishak, умер в 151 г. после хиджры, или в 773 г. по Р. X.), издание на арабском с рукописей: Wüstenfeld, Gott., 1858–60, перевод Weil, Stuttg., 1864.

Ibn (Ibni) Hishâm (ум. в 213 г. после хиджры, 835 г. по Р. X.), также издал Wüstenfeld и перевел Weil, 1864.

Katib al Waquidi (или Wackedee, Wackidi, умер в Багдаде в 207 после хиджры, 829 г. по Р. X.), человек обширной учености, который собирал предания и оставил после себя шестьсот сундуков книг (Sprenger, III, LXXI), также его секретарь, Muhammad Ibn Sâad (ум. в 230 г. после хиджры, 852 г. по Р. X.), который упорядочил, сократил и дополнил биографические труды своего господина в двенадцати или пятнадцати томах; первый том содержит биографию Мухаммеда, и ее Муир и Шпренгер предпочитают всем остальным. Немецкий перевод – Wellhausen: Muhammed in Medina. From the Arabic of Vakidi. Berlin, 1882.

Tabari (или Tibree, умер в 310 после хиджры, 932 г. по Р. X.), Гиббон называет его «арабским Ливием».

Муир говорит (I, СIII): «Вдумчивый историк, изучая первые биографии Мухаммеда, может ограничиться тремя: Ibn Hishâm, Wackidi и его секретаря и Tabari. Он может также, с не меньшим уважением, изучить то, что говорится на эту тему в сборниках древних исследователей преданий – Bokhâri, Muslim, Tirmidzi и т. д. Но то, что говорят эти последние авторы, не может быть принято как свидетельства».

Abulfeda (или Abulfida, умер в 1331), некогда считавшийся основным авторитетом, теперь отвергается, потому что обнаружены более древние источники.

Syed Ahmed Khan Bahador (член Королевского Азиатского общества): A Series of Essays on the Life of Mohammed. London (Triibner&Co.), 1870. Он написал также «Mohammedan Commentary on the Holy Bible». Он начинает труд следующим образом: «In nomine Dei Misericordis Miseratoris. Из всех неисчислимых чудес вселенной самое чудесное – это религия».

Syed Ameer Ali, Moulvé (мусульманский юрист, брат предыдущего): A Critical Examination of the Life and Teachings of Mohammed. London, 1873. Защита мусульманства, в основном с опорой на Ibn-Hishâm (и Ibn-al Athîr, 1160–1223).

2. Христианские биографии

Декан Prideaux (ум. в 1724): Life of Mahomet, 1697, 7^th ed. Lond., 1718. Очень неблагосклонный отзыв.

Граф Boulinvilliers: The Life of Mahomet. Перевод с французского. Lond., 1731.

Jean Gagnier (ум. в 1740): La vie de Mahomet, 1732, 2 vols., etc. Amsterd., 1748, 3 vols. В основном опирается на Абульфеду и на сунну. Он также перевел Абульфеду.

Gibbon: Decline and Fall, etc. (1788), chs. 50–52. Хотя Гиббон не специализируется на арабской истории, он наилучшим образом воспользовался источниками на латинском, французском и английском языке; он рисует великолепную и в целом беспристрастную картину.

Gustav Weil: Mohammed der Prophet, sein Leben und seine Lehre. Stuttgart, 1843. См. также его перевод Ibn Ishâc и Ibn Hishâm, Stuttgart, 1864, 2 vols., а также его Biblische Legenden der Muselmänner aus arabischen Quellen und mitjüd. Sagen verglichen. Frcf., 1845. Последний труд также переведен на английский.

Th. Carlyle: The Hero as Prophet, в его Heroes, Hero-Worship and the Heroic in History. London, 1840. Всего лишь очерк, но проницательный и полный интересных наблюдений. Автор пишет: «Мы избрали Мухаммеда не как самого выдающегося пророка, но как того пророка, о котором свободнее всего можем говорить. Он никоим образом не самый истинный из пророков, но я считаю его истинным. А кроме того, учитывая, что никому из нас не грозит стать мусульманами, я намереваюсь сказать о нем все хорошее, что только можно сказать, не идя против истины. Это единственный способ проникнуть в его тайну».

Washington Irving: Mahomet and His Followers. N. Y., 1850. 2 vols.

George Bush: The Life of Mohammed. New York (Harpers).

Сэр William Muir (из Бенгальского гражданского служения): The Life of Mahomet. With introductory chapters on the original sources for the biography of Mahomet, and on the pre-Islamite history of Arabia. Lond., 1858–1861, 4 vols. Ученый, способный и справедливый. Сокращенное издание – 1 vol. Lond., 1877.

Α. Sprenger: Сначала биография на английском, напечатанная в Allahabad, 1851, затем более полная на немецком, Das Leben und die Lehre des Mohammad. Nach bisher grösstenteils unbenutzten Quellen. Berlin, 1861 – ’65, 2^d ed. 1869, 3 vols. Труд основан на оригинальных арабских источниках и личном общении с мусульманами Индии, но в философском отношении биография не очень хорошо осмыслена.

Theod. Nöldeke: Das Leben Muhammeds. Hanover, 1863. См. также его подробную статью в Herzog, Real-Encycl., first ed., vol. XVIII.

Ε. Renan: Mahomet, et les origines de l’islamisme, в его «Etudes de l’histoire relig.», 7^th ed. Par., 1864.

Barthélémy Saint-Hilaire: Mahomet et le Oran. Paris, 1865. Основано на Шпренгере и Муире.

Ch. Scholl: L’Islam et son Fondateur. Paris, 1874.

R. Bosworth Smith (преподаватель в школе Гарроу): Mohammed and Mohammedanism. Lond., 1874, репринт: New York, 1875.

J. W. H. Stobart: Islam and its Founder. London, 1876.

J. Wellhausen: статья Moh. в «Encycl. Brit.» 9^th ed., vol. XVI, 545–565.

IV. История арабов и турок

Jos. von Hammer-Purgstall: Geschichte des osmanischen Reiches. Pesth, 1827–34, 10 vols. Сокращенное издание, 4 vols. Этот классический труд – результат тридцати лет исследований, история прослеживается до 1774 г. Его же: Literaturgeschichte der Araber. Wien, 1850-'57, 7 vols.

G. Weil: Gesch. der Chalifen. Mannheim, 1846–51, 3 vols.

Caussin de Perceval: Essai sur l’histoire des Arabes. Paris, 1848, 3 vols.

Edward A. Freeman (доктор филологии): History and Conquests of the Saracens. Lond., 1856, 3^d ed. 1876.

Robert Durie Osborn (майор Бенгальского штаба): Islam under the Arabs. Lond., 1876; Islam under the Khalifs of Baghdad. London, 1877.

Сэр Edward S. Creasy: History of the Ottoman Turks from the Beginning of their Empire to the present Time. Lond., 2d ed. 1877. В основном следует за фон Хаммером.

Тh. Nöldeke: Geschichte der Perser und Araber zur Zeit der Sasaniden. Aus der arabischen Chronik des Tabari übersetzt. Leyden, 1879.

Сэр Wm. Muir: Annals of the Early Caliphate. London, 1883.

V. Обычаи и обряды мусульман

Joh. Ludwig Burckhardt: Travels in Nubia, 1819; Travels in Syria and Palestine, 1823; Notes on the Bedouins, 1830.

Edw. W. Lane: Modern Egyptians. Lond., 1836, 5th ed. 1871, 2 vols.

Rich. F. Burton: Personal narrative of a Pilgrimage to El Medinah and Meccah, Lond., 1856, 3 vols.

С. В. Klunzinger: Upper Egypt: its People and its Products. A descriptive Account of the Manners, Customs, Superstitions, and Occupations of the People of the Nile Valley, the Desert, and the Red Sea Coast. New York, 1878. Ценное дополнение к Лэйну.

Книги о путешествиях на Восток, особенно в Египет и Турцию. Bahrdt, Travels in Central Africa (1857), Palgrave, Arabia (1867), и т. д.

VI. Отношения между мусульманством и иудаизмом.

Abraham Geiger: Was hat Mohammed aus dem Judenthum aufgenommen? Bonn, 1833.

Hartwig Hirschfeld: Jüdische Elemente im Koran. Berlin, 1878.

VII. Мусульманство как религия, и его отношения с христианством.

L. Maracci: Prodromus ad refutationem Alcorani. Rom., 1691, 4 vols.

S. Lee: Controversial Tracts on Christianity and Mahometanism. 1824.

J. Döllingber (католик): Muhammed’s Religion nach ihrer Innern Entwicklung u. ihrem Einfluss auf das Leben der Völker. Regensb., 1838.

A. Möhler (католик): Das Verhältniss des Islam zum Christenthum (в его «Gesammelte Schriften»)·Regensb., 1839.

C. F. Gerock: Versuch einer Darstellung der Christologie des Koran. Hamburg and Gotha, 1839.

J. H. Newman (католик): The Turks in their relation to Europe (написано в 1853), в его «Historical Sketches». London, 1872, pp. 1–237.

Декан Arthur P. Stanley: Mahometanism and its relations to the Eastern Church (в лекциях «History of the Eastern Church». London and New York, 1862, pp. 360–387). Живописный очерк.

Декан Milman: History of Latin Christianity. Book IV, chs. 1 and 2 (vol. II, p. 109).

Theod. Nöldeke: статья Muhammed und der Islam, в Herzog, «Real-Encyclop.». Vol. XVIII. (1864), pp. 767–820.

Eman. Deutsch: Islam, в его «Liter. Remains». Lond. and N. York, 1874, pp. 50–134. Изначально статья появилась в лондонском «Quarterly Review», Oct. 1869, она также напечатана в конце нью-йоркского (Harper) издания R. Bosworth Smith, Mohammed. Reports of the General Missionary Conference at Allahabad, 1873.

J. Mühleisen Arnold (ранее капеллан из Батавии): Islam: its History, Character, and Relation to Christianity. Lond., 1874, 3d ed.

Gustav. Rösch: Die Jesusmythen des Islam, в «Studien und Kritiken». Gotha, 1876. (No. HI, pp. 409–454).

Marcus Dods: Mohammed, Buddha, and Christ. Lond. 2^d ed. 1878.

Ch. A. Aiken: Mohammedanism as a Missionary Religion. В «Bibliotheca Sacra», Andover, 1879, p. 157.

Архиепископ Trench: Lectures on Mediaeval Church History (Lect. IV, 45–58). London, 1877.

Henry H. Jessup (миссионер американской пресвитерианской церкви в Бейруте): The Mohammedan Missionary Problem. Philadelphia, 1879.

Edouard Sayous: Jésus Christ d’après Mahomet. Paris, 1880.

G. P. Badger: Muhámmed в Smith and Wace, III. 951–998.

Подсчет мусульманского населения (по Кейту Джонстону):

Мусульмане, подчиненные христианским правительствам:

570 Рождение Мухаммеда в Мекке.

610 Мухаммед получает видения с Гавриилом и начинает свою деятельность пророка (это период обращения англосаксов).

622 Хиджра или бегство Мухаммеда из Мекки в Медину. Начало мусульманской эры.

632 (8 июня) Смерть Мухаммеда в Медине.

632 Абу Бакр, первый халиф или преемник Мухаммеда.

636 Взятие Иерусалима халифом Омаром.

640 Взятие Омаром Александрии.

711 Тарик пересекает пролив, отделяющий Африку от Европы, и называет близлежащую гору Джебел Тарик (Джебель-ат-Тарик, Гибралтар).

732 Битва при Пуатье и Туре; Абд-эр-Рахман терпит поражение от Карла Мартелла; Западная Европа спасена от мусульманского вторжения.

786–809 Гарун-аль-Рашид, халиф Багдада. Золотой век мусульманства (общение с Карлом Великим).

1063 Алп-Арслан, султан турков-сельджуков.

1096 Первый крестовый поход. Взятие Иерусалима Годфридом Бульонским.

1187 Саладин, султан Египта и бич крестоносцев, побеждает при Тивериаде и берет Иерусалим (1187), побежден Ричардом Львиное Сердце в Аскелоне и умирает в 1193 г. Конец крестовых походов.

1288–1326 Правление Османа, основателя Оттоманской (турецкой) династии.

1453 Взятие Константинополя Мухаммедом II Завоевателем, при котором Турция стала великой державой. (Исход греческих ученых в Южную Европу; Греческий Завет привезен на Запад; возрождение словесности).

1492, 2 июля Боабдил (или Абу Абдала) терпит поражение от Фердинанда при Гранаде; конец мусульманского правления в Испании. (Открытие Америки Колумбом).

1517 Оттоманский султан Селим I покоряет Египет, оспаривает халифат у арабского рода курейшитов через Мотавеккеля Биллу и передает его оттоманским султанам; Оттоманский халифат так и не будет признан персидскими или мавританскими мусульманами (Реформация).

1521–1566 Сулейман II Великолепный, зенит военного могущества турок; берет Белград (1521), наносит поражение венграм (1526), но терпит поражение под Веной (1529 и 1532).

1571 Поражение Селима II в морском сражении при Лепанто христианскими войсками дона Иоанна Австрийского. Начало упадка турецкого могущества. 1683 Турок окончательно прогоняет от ворот Вены Ян Собеский, король Полыни, 12 сентября; Восточная Европа спасена от власти мусульман.

1792 В Молдавии заключен Ясский мир, в результате которого Днестр становится границей между Россией и Турцией.

1827 Уничтожение турецко-египетского флота совместными силами Англии, Франции и России в Наваринском сражении, 20 октября. Договор в Адрианополе, 1829. Независимость Греции, 1832.

1856 Конец Крымской войны; Турцию спасают Англия и Франция, которые помогают султану в борьбе с Россией; Парижский договор; европейское соглашение не вмешиваться во внутренние дела Турции.

1878 Россия наносит туркам поражение; вмешивается Англия под руководством лорда Беконсфилда. Конгресс Европейских держав, Берлинский договор; обеспечена независимость Болгарии; англо-турецкий договор; Англия оккупирует Кипр и соглашается защищать границу азиатской Турции от России при том условии, что султан проведет в азиатской Турции фундаментальные реформы.

1880 Дополнительная конференция в Берлине. Спрямление и расширение границ Черногории и Греции.

Если новые страны и народы Северной и Западной Европы, неизвестные апостолам, присоединялись к христианской церкви, то в Азии и Африке мы наблюдаем противоположное явление – возникновение и распространение соперничающей религии, которую теперь исповедует больше одной десятой населения земного шара. Она называется магометанством по имени своего основателя или исламом – по своей главной добродетели, заключающейся в покорности единому истинному Богу. Как и христианство, она возникла в семитской среде, породившей три монотеистические религии, но в малоизвестном и даже пустынном районе, однако успехи ее были более быстрыми, хотя и менее длительными.

Какая разница в используемых средствах и достигнутых результатах! Христианство совершало свои завоевания через мирных миссионеров, силой убеждения, несло с собой благословения семьи, свободы и цивилизации. Ислам завоевал большую часть своих территорий мечом и нес с собой проклятие многоженства, рабство, деспотизм и опустошение. Движущей силой христианских миссий была любовь к Богу и человеку; движущей силой ислама – фанатизм и принуждение. Христианство оказывалось своим среди всех народов, в любых климатических зонах; мусульманство хотя и совершило попытку покорить весь мир, осталось религией пустыни, шатра и каравана, ограниченной кочевыми и дикими или полуцивилизованными народами, в основном арабами, персами и турками. Оно производило воздействие на Европу одной только грубой силой. Оно лишь расположилось лагерем, но не прижилось в Константинополе, и когда оно удалится из Европы, то не оставит после себя следов благословения.

Ислам в своем победоносном шествии силой овладел библейскими землями и Греческой церковью, захватил престол Константина, подчинил Испанию, пересек Пиренеи и долгое время угрожал даже церкви Рима и Германской империи, пока наконец не потерпел поражение у стен Вены. Крестовые походы, которые играют выдающуюся роль в истории средневекового христианства, родились из желания освободить Святую Землю от последователей «лжепророка» и привели к физическому соприкосновению Запада с Востоком. Монархия и церковь Испании с их архитектурой, рыцарством, лицемерием и инквизицией родились из тесного контакта с маврами. Даже Реформация XVI века была осложнена турецкой проблемой, привлекшей внимание рейхстага в Аугсбурге, а также затронутой в вероисповеданиях евангельских правителей и богословов. Лютер в одном из наиболее популярных гимнов молитвенно просит избавить от «папы и турка, производящих убийство», как от двух основных врагов Евангелия¹⁴⁰, а в англиканском молитвеннике на Страстную пятницу Бога молят «смилостивиться над всеми турками», – так же как над «иудеями, неверующими и еретиками»¹⁴¹.

Мусульмане давно уже не представляют опасности для западного христианства¹⁴²; турки перестали быть непобедимыми, но азиатская и часть восточноевропейской территории Греческой церкви до сих пор подчиняются деспотическому правлению султана, трон которого в Константинополе вот уже более четырехсот лет остается оскорблением для христианского мира.

Таким образом, мусульманство фигурирует в истории церкви как враждебная сила, подлинный измаильтянин. Это единственный реальный соперник, которого когда-либо имело христианство, и это единственная религия, по меньшей мере пытавшаяся покорить весь мир.

Но мусульманство – это не только враг. Мусульманство оказало и благотворное влияние на западную цивилизацию. Оно способствовало формированию рыцарства; оно повлияло на христианскую архитектуру, стимулировало изучение математики, химии, медицины (что видно из самих терминов: алгебра, химия, алхимия); арабские переводы и комментарии к Аристотелю, сделанные испанскими маврами, заложили философскую основу схоластики. Даже покорение турками Константинополя оказалось для Запада неоценимым благословением: изгнанные греческие ученые принесли Греческий Завет в Италию, что привело к возрождению литературы и подготовило путь к протестантской Реформации.

Рассматриваемое в своей связи с Восточной церковью, которая была лишена лучших ее владений, мусульманство – это вполне заслуженная Божья кара за бесплодные теоретизирования, яростные споры, пустую обрядовость и фактическое идолопоклонство, которые приводили в упадок и бесчестили христианство на Востоке после V века. Сердце истинной веры, которая могла созидаться лишь на фундаменте любви к Богу и человеку, было изглодано озлоблением и раздорами, так что церковь не смогла оказать сопротивление иноземным захватчикам. Ненависть между православной Восточной церковью и восточными раскольниками, отлученными от ее общения, и ревность в отношениях между Греческой и Латинской церквями помешали разделившимся частям царства помогать друг другу в намерении остановить продвижение общего врага. Греки ненавидели латинское Filioque как ересь более ужасную, чем ислам, тогда как латиняне больше беспокоились о превосходстве папы, чем о триумфе христианства, и учредили во время крестовых походов соперничающую альтернативную иерархию на Востоке. Даже в наше время греческие и латинские монахи в Вифлееме готовы драться на Рождество и Пасху над колыбелью и могилой нашего общего Господа и Искупителя, в то время как турецкие солдаты призывают их к порядку!¹⁴³

Однако рассматриваемое в сравнении с язычеством, из которого оно возникло или которое было обращено им, мусульманство является существенным шагом вперед и может быть переходной ступенью к христианству, подобно тому как закон Моисея учил людей и подготавливал их к Евангелию. Оно уничтожило власть идолопоклонства в Аравии и большей части Азии и Африки и возвысило татар и негров от грубейших форм суеверия к вере и поклонению единому истинному Богу и к определенному уровню цивилизации.

Следует, однако, упомянуть, что, по свидетельствам миссионеров и африканских путешественников, мусульманство зажгло в простодушных африканских племенах нечистый огонь фанатизма и внушило им большее рвение в сопротивлении христианству. Сэр Уильям Муир, очень компетентный судья, полагает, что мусульманство, оказывающее отравляющее влияние многоженства и рабства и сокрушающее всяческую свободу суждения в религии, создало самый эффективный барьер против принятия христианства. «Никакая система, – говорит он, – не могла бы более успешно отвратить подчиненные ей народы от света истины. Арабы-идолопоклонники могли бы подняться к духовной жизни и принять веру в Иисуса, мусульманская же Аравия (если рассуждать с человеческих позиций) закрыта для благотворного влияния Евангелия... Меч Магомета и Коран – самые губительные враги цивилизации, свободы и истины»¹⁴⁴.

Нет сомнения, что так было в прошлом. Но мы еще не видели окончания этого исторического процесса. Вполне возможно, что ислам еще окажется обязательным условием для возрождения подлинной библейской религии на Востоке. Протестантские миссионеры из Англии и Америки пользуются под мусульманским правлением большей свободой, чем под греческим или русским правлением. Ненависть мусульман к идолопоклонству и поклонению изображениям, мусульманская простота и воздержание – вот точки соприкосновения с евангельским типом христианства, пришедшим с далекого Запада и учредившим процветающие миссии в самых важных районах Турции. Греческая церковь может сделать с мусульманами мало или ничего. Если они и могут быть обращены, то в христианство, свободное от примеси идолопоклонства, с простым поклонением, с добродетельным образом жизни, а не в то, которое они так легко завоевали и научились презирать. Утешает, что мусульмане весьма уважают англосаксонскую расу. Сейчас они клянутся словом англичанина так же, как бородой Мухаммеда.

Ислам до сих пор обладает большой религиозной властью на Востоке. Он правит в Сирии, Палестине, Малой Азии, Египте, Северной Африке, распространяется среди диких племен африканского континента. Ислам – отнюдь не та религия, о которой Шлегель упрощенно сказал, что это «пророк без чудес, вера без таинств и мораль без любви». Он обладает упорством, агрессивной жизненностью и стойким энтузиазмом. Все путешественники по Востоку удивляются влиянию этого простого монотеизма на его последователей. Посещение мусульманского университета в мечети Аль-Азхар в Каире весьма поучительно. Он был основан в X веке (975), там занимается (по крайней мере, занималось в 1877 г., когда я посетил его) не менее десяти тысяч студентов со всех концов мусульманского мира; он похож на громадную воскресную школу: учащиеся сидят группами на полу, изучают Коран как начало и конец всякой мудрости и в назначенные часы возносят свои молитвы под руководством учителей. Они живут в примитивной простоте, учатся, едят и спят на одеялах или циновках в самой мечети, и по выражению их лиц можно судить об их фанатической преданности своей вере. Они сами зарабатывают себе на жизнь или живут за счет милостыни верующих. Их учителя (более трехсот) не получают заработной платы и живут за счет частных уроков или подарков от богатых учеников.

Однако сила ислама, подобно его символу, полумесяцу, меркнет перед солнцем христианства, которое заново восходит над восточным горизонтом. Почти треть его последователей живут под властью христианского (в основном английского) правительства. Это, по сути, политико-религиозная система, оплотом которой является Турция. Султан уже давно не имеет там большой власти, он обязан своим положением лишь терпимости и ревности христианских держав. Рано или поздно он будет отправлен из Европы в Брузу или Мекку. Колоссальное российское государство, по наследству сделавшееся врагом Турции, уничтожило бы ее в результате войн 1854 и 1877 г., если бы ей на помощь не пришли католическая Франция и протестантская Англия. Тем временем подспудное влияние европейской цивилизации и христианских миссий подрывает основы ислама в Турции, готовя путь для религиозного, морального и общественного возрождения и преображения Востока. «Божья мельница мелет медленно, но верно и очень тонко». Тысяча лет для Него – как один день, и дело тысячи лет может совершиться Им в один день.

Об аборигенах Аравии и религиозных условиях их жизни до ислама см. вступительное слово в Sale, sect. 1 and 2; Muir, vol. I, ch. 2; Sprenger, I. 13–92, и Stobart, ch. 1.

Родина ислама – Аравия, полуостров, омываемый Красным морем, Индийским океаном и Персидским заливом. Он покрыт песчаными пустынями, бесплодными холмами, каменистыми побережьями, плодородными долинами рек и богатыми пастбищами. Населяют его племена кочевников и торговцев, которые претендуют на происхождение от пяти патриархальных семейств: Хуша, Сима, Измаила, Хеттуры и Исава. Древние делили его на Arabia Deserta (Пустынную Аравию), Arabia Petraea (Каменистую Аравию, район Синая со столицей в Петре) и Arabia Felix (Счастливую Аравию, Йемен – дословно, «землю по правую руку» или «к югу» {библ. Феман}). Большинство ее рек выходит из берегов в период дождей, а в период засухи высыхает и теряется в песчаных равнинах; немногие из них впадают в океан; ни одна не судоходна. Это земля мрачных пустынь и полосок зеленой растительности, засухи и бесплодия, ливневых дождей, ясного неба, тропической жары, финиковых пальм, ароматных трав, кофе, бальзама, мирра, ладана и дурро.¹⁴⁵ Его основные животные – верблюд, «корабль пустыни», также превосходные породы лошадей, овец и коз. Пустыня, как и океан, не лишена определенного величия. Она производит впечатление безграничности, побуждает к молчанию и размышлениям о Боге и вечности. Человек там остается наедине с Богом. Аравийская пустыня породила некоторые возвышеннейшие произведения – песнь об освобождении Мариам, псалом 89 Моисея, Книгу Иова, которую Карлайл называет «величайшей поэмой, вышедшей из-под пера человека».

Арабы любят странствовать. Они просты и воздержанны, вежливы, уважительны, гостеприимны, у них богатое воображение, они любят поэзию и красноречие, беспечно относятся к человеческой жизни, мстительны, сладострастны и фанатичны. Аравия, защищенная своими пустынями, никогда не была завоевана чужеземцами.

Мекка, один из древнейших городов Аравии, – это религиозная столица ислама и место рождения его основателя, своего рода Иерусалим и Рим для мусульман. Она располагается в 65 милях (105 км) к востоку от Джидды на Красном море, в 245 милях (394 км) к югу от Медины, в узкой и бесплодной долине, окруженной голыми холмами. В дни процветания там жило более ста тысяч человек, а сейчас осталось только сорок пять тысяч. Мекка находится под непосредственной властью султана. Улицы в ней широкие, но не мощеные, пыльные летом, грязные зимой. Дома построены из кирпича или камня, в три или четыре этажа высотой; комнаты отделаны лучше, чем обычно на Востоке. Предоставление комнат паломникам – основной источник дохода. В Мекке и вокруг нее очень мало садов и возделанных полей – вид оживляют только колючие акации и низкорослый кустарник. Все плоды – арбузы, финики, огурцы, лаймы, виноград, абрикосы, фиги, миндаль – город получает из Таифа и Вади Фатима, откуда в сезон паломничества ежедневно в столицу направляют по сто верблюдов. Население праздно, но жадно, и зарабатывает на жизнь в основном за счет паломников, которые ежегодно тысячами и десятками тысяч стекаются в город со всех концов мусульманского мира. Только мусульманам разрешено входить в Мекку, но немногочисленные христианские путешественники – Али Бей (псевдоним испанца Доминго Бадии-и-Лейблиха, умер в 1818), Буркхардт в 1814 г., Бертон в 1852 г., Мальтцан в 1862 г., Кин в 1880 г. – посещали его, переодетые мусульманами и рискуя жизнью. Им мы обязаны своими сведениями об этом месте¹⁴⁶.

Самое священное место в Мекке – Аль-Кааба, небольшой храм, называемый так по своей кубообразной форме¹⁴⁷. К нему обращаются лицом миллионы мусульман во время пяти дневных молитв. Он находится в большой мечети, которая по важности соответствует храму Соломона в Иерусалиме и собору Святого Петра в Риме и вмещает около тридцати пяти тысяч человек. Она окружена портиками, помещениями, куполами и минаретами. Рядом расположен источник Земзем, в котором Агарь и Измаил, по преданию, утолили свою жажду. Кааба намного древнее Мекки. Диодор Сицилийский упоминает ее как самый древний и почитаемый храм своего времени. Говорят, что изначально она имела вид шатра, ее построили ангелы и спустили с небес; здесь молился Адам, когда его изгнали из рая; Сиф заменил шатер строением из глины и камня; когда оно было разрушено потопом, Авраам и Измаил восстановили его – отпечатки их ног показывают паломникам¹⁴⁸. Храм был полностью перестроен в 1627 г. В нем есть знаменитый Черный камень¹⁴⁹, в северо-восточном углу, рядом с дверью. Вероятно, это метеорит или камень вулканического происхождения, который изначально служил жертвенником. Арабы верят, что он был низвергнут из рая вместе с Адамом и был белым, как молоко, но почернел из-за людских грехов¹⁵⁰. Он полукруглый по форме, около шести дюймов в высоту (15 см) и восьми дюймов (20 см) в ширину, расположен на расстоянии 4 или 5 футов (1,2–1,5 м) от земли, красновато-черного цвета, отполированный многочисленными поцелуями (как ноги статуи Петра в соборе Святого Петра в Риме), обрамлен серебром и покрыт черным шелком и надписями из Корана. Ему поклонялись с незапамятных времен. Мусульманские паломники до сих пор целуют его или прикасаются к нему во время каждого из семи обходов по периметру мечети¹⁵¹.

Мухаммед очистил Каабу от всех идолопоклоннических реликвий и сделал ее местом паломничества своих последователей. Он изобрел или воскресил предание о том, что Авраам, по велению Бога, послал своего сына Измаила и Агарь в Мекку, чтобы установить там подлинное поклонение и праздник для паломников. Он говорит в Коране: «Бог назначил Каабу, священный дом, для пребывания человечества», и: «Помните, что мы назначили святилище для отдыха и как безопасное убежище для человека, и сказали: “Пусть стан Авраама будет местом молитвы”. И мы велели Аврааму и Измаилу: “Очистите мой дом для тех, кто будет ходить процессией вокруг него, и тех, кто будет кланяться и простираться ниц”»¹⁵².

В то время, когда появился Мухаммед, Аравия обладала всеми предпосылками для принятия такой дикой, воинственной и эклектичной религии, как учрежденная им. Там жили языческие звездопоклонники, иудеи и христиане.

Большинство населения составляли язычники, потомки Измаила – внебрачного сына Авраама (Ибрагима). Это были настоящие дети пустыни, полные животной жизни и энергии. Их святилище находилось в Каабе, в Мекке, куда большие толпы паломников стекались ежегодно еще до Мухаммеда.

Иудеи, которые после разрушения Иерусалима попали в Аравию, особенно в окрестности Медины, оказывали на местное население заметное влияние благодаря своей более высокой культуре и раввинистической учености.

Христиане в основном принадлежали к различным еретическим сектам, которые были изгнаны из Римской империи во время яростных вероучительных споров IV–V веков. Мы находим здесь следы ариан, савеллиан, евионитов, несториан, евтихиан, монофизитов, марианитов и коллиридианок, или поклоняющихся Марии. Отшельники и монахи селились в больших количествах в Вади Фейране вокруг горы Сервал, а Юстиниан основал монастырь Святой Екатерины у подножия горы Синай, в котором со времен Константина до 1859 г. хранилась древнейшая и самая полная греческая унциальная рукопись обоих заветов. Но христианство – проникшее в эти пустынные регионы, где апостол Павел провел три года после своего обращения, готовясь вдалеке от людей к своей великой миссии, – было очень поверхностным и искаженным.

Эти три народа и три веры, враждебно относящиеся друг к другу, в равной мере почитали Авраама, отца верующих, как своего общего предка. Этот факт мог подсказать великому уму мысль объединить их все в одной национальной монотеистической религии эклектического характера. По-видимому, таким и было изначальное намерение основателя ислама.

Недавние исследования показали, что в Мекке и Медине до времени призвания Мухаммеда было много людей, общавшихся с восточными христианами Сирии и Абиссинии, которые были недовольны окружавшим их идолопоклонством и склонялись к монотеизму, прослеживаемому до Авраама. Они называли себя ханифами, то есть обращенными, пуританами. Один из них, Омайя из Таифа, испытывал, как мы знаем, христианское влияние; другие черпали свои монотеистические представления из иудаизма. Некоторые из первых обращенных Мухаммеда, такие как Саид (его любимый раб), Омайя или Умайя (популярный поэт) и Варака (двоюродный брат Хадиджи, изучавший Священные Писания иудеев и христиан), принадлежали к этой секте, и даже Мухаммед сначала считал себя ханифом¹⁵³. Говорят, что Варака верил в него, пока он был ханифом, но потом оставил его и умер либо христианином, либо иудеем¹⁵⁴.

Мухаммед укрепил и усилил это религиозное движение и придал ему всемирное значение под новым именем ислама, то есть покорности Богу, в то время как его последователи стали называться мусульманами¹⁵⁵.

Судьба предназначила Мухаммеду, необразованному самоучке, полуварвару, сыну природы благородного происхождения, симпатичному, с богатым воображением, энергичному, смелому, идеальному бедуинскому вождю, стать политическим и религиозным реформатором, поэтом, пророком, священником и правителем Аравии.

Он родился около 570 г. в Мекке и был единственным сыном молодой вдовы по имени Амина¹⁵⁶. Его отец Абдалла умер за несколько месяцев до его рождения, на двадцать пятом году жизни, во время торговой поездки в Медину, и оставил вдове пять верблюдов, немного овец и рабыню¹⁵⁷. Он принадлежал к языческому роду Хашима, который не был богат, но претендовал на прямое происхождение от Измаила и был связан с курейш, или курейшитами, ведущим племенем арабов, наследственными стражами священной Каабы¹⁵⁸. Предание окружает пришествие Мухаммеда в мир ореолом чудесных легенд: он родился уже обрезанным и с обрезанной пуповиной, а пророчества были начертаны у него на спине буквами из света; он тут же пал на землю, поднял руки к небу и взмолился о прощении народа; с небес сошли три человека, сияющих как солнце, один из которых держал серебряную чашу, второй – изумрудный поднос, а третий – шелковое полотенце, они семь раз омыли его, а потом благословили и приветствовали как «Князя человечества». Его няней была отличавшаяся здоровьем бедуинка из пустыни. В возрасте четырех лет у него было нечто вроде эпилептического припадка, который Вакиди и другие историки представляют как чудесное событие. Его часто мучили головные боли и яростные конвульсии, вследствие которых он падал на землю, как пьяный, и фыркал, как верблюд¹⁵⁹. На шестом году жизни он потерял мать – она умерла, когда возвращалась из Медины, куда ездила на верблюде навестить родственников матери своего мужа. Верная няня-рабыня отвезла ребенка обратно в Мекку, где о нем заботился пожилой дедушка, Абд-аль-Моткалиб, а после его смерти в 578 г. – дядя Абу Талиб, у которого было две жены и десять детей, – он был беден и не верил в миссию своего племянника, но преданно защищал его до конца.

Мухаммед сопровождал своего дядю в торговой поездке в Сирию; переезд через пустыню, изобиловавшую руинами древних городов, иудейских и христианских поселений, произвел сильное впечатление на воображение молодого человека.

Мухаммед жил скромно, сопровождал караваны, пас овец и коз. Последнее занятие среди арабов не пользуется уважением – это удел в основном незамужних женщин и рабов. Но позже Мухаммед хвалился этим, приводя в пример Моисея и Давида, и говорил, что Бог никогда не призывал пророка, который не был бы прежде пастухом. В связи со строгим запретом на изображения портретов пророка до нас до дошло, предание же гласит, что он был среднего роста, довольно худощавый, но широкоплечий и мускулистый, с черными глазами и волосами, овальным лицом, белыми зубами, длинным носом, бородой как у патриарха и властным взглядом. Ходил он быстро и решительно. Одевался в белые хлопковые одежды, а по праздникам – в тонкий лен, окрашенный красным или с красными полосами. Он все делал сам: до последнего штопал собственную одежду, чинил свои сандалии, помогал своим женам шить и готовить. Он часто смеялся и улыбался. У него было очень живое воображение, поэтический и религиозный дар, но он был необразован. Будучи «неграмотным пророком», он напоминает в этом отношении пророков Израиля и рыбаков из Галилеи. Мусульманские и христианские ученые не пришли к единому мнению по поводу того, умел ли он вообще читать и писать¹⁶⁰. Возможно, не умел. Он диктовал Коран под действием вдохновения своим ученикам и секретарям. Знания он приобретал, общаясь с людьми, слушая чтение книг и особенно путешествуя.

На двадцать пятом году жизни он женился на богатой вдове Хадидже, которая была на пятнадцать лет старше его и раньше нанимала его охранять торговые караваны своего мужа. Ее отец был против этого брака, но она напоила его и продолжала подпаивать, пока церемония не была завершена. Мухаммед весьма успешно следил за ее караванами и совершил несколько путешествий. Брак был счастливым, от него родилось шесть детей, два сына и четыре дочери, но все умерли, кроме Фатимы, ставшей матерью бесчисленного множества законных и незаконных потомков пророка. Он также усыновил Али, чья тесная связь с ним так важна для истории ислама. Он хранил верность Хадидже и с благодарностью вспоминал о ней после ее смерти¹⁶¹. Он говорил: «Хадиджа верила в меня, как никто». Потом он вступал в брак с другими женщинами, которые причинили ему много неприятностей и вызвали много скандалов. Его любимая жена Аиша ревновала к мертвой Хадидже больше, чем к любой из двенадцати или более живых соперниц, потому что он постоянно называл эту беззубую старуху образцовой женой.

Во время торговых поездок в Сирию он познакомился с иудеями и христианами и приобрел отрывочное знание об их традициях. Он много времени проводил в уединении, молитве, посте и размышлениях. Конвульсии и эпилептические припадки, которые его враги, а сначала и он сам, считали признаками одержимости, позже стали восприниматься как одержимость Божьим Духом. Душу его воспламенила идея единого Бога, она стала его главной страстью. Затем в нем пробудилась смелая мысль о том, что он – посланник Бога, пришедший, чтобы предупредить соотечественников о том, как они смогут избежать суда и адского проклятия, оставив идолопоклонство и служа единому истинному Богу. Его монотеистическому энтузиазму мешало, хотя и не ослабляло его, невежество и несовершенное умение отличать праведное от дурного.

На сороковом году жизни (610 г. по Р. X.) его призвал Гавриил, архангел, правая рука Бога, объявивший Деве Марии о рождении Спасителя. Первое откровение пришло к нему в трансе, в пустынном уединении на горе Хира, в часе ходьбы от Мекки. Ему было велено «восклицать во имя Господа». Он дрожал, как будто с ним случилось нечто ужасное, и поспешил домой к жене, которая велела ему радоваться, ибо он – пророк своего народа. Он ждал новых видений, но видения не приходили. Он снова пошел на гору Хира – на этот раз чтобы покончить с собой. Однако, подойдя к пропасти, он увидел на горизонте Гавриила, который сказал ему: «Я Гавриил, а ты – Мухаммед, пророк Божий. Не бойся!» Так началось его служение пророка и основателя новой религии, которая сочетала в себе разные элементы трех религий, представленных населением Аравии, и которая была одушевлена и управлялась верой в Аллаха как всемогущую, вездесущую и действующую волю. С этого времени жизнь его разворачивалась на глазах мира и воплощалась в его делах и в Коране.

Откровения приходили время от времени на протяжении более двадцати лет. Когда Мухаммеда спросили, как он получал их, он ответил (со слов Аиши): «Иногда – как звук колокола, эти сообщения были очень тяжелы для меня; когда звук прекращался, я обнаруживал, что получил указания. Иногда ангел проходил в облике человека и разговаривал со мной, а я запоминал его слова».

После своего призвания первые три года Мухаммед трудился среди семьи и друзей, сталкивался с великими разочарованиями и обратил около сорока человек, первой из которых была его жена Хадиджа, а самыми главными – его тесть Абу Бакр и молодой энергичный Омар. Его дочь Фатима, его приемный сын Али и его раб Саид также уверовали в его божественную миссию. Потом он публично заявил о своем решении принять на себя, по велению Бога, роль пророка и законодателя, стал проповедовать паломникам, стекавшимся в Мекку, критиковать идолопоклонство жителей Мекки, спорить с оппонентами, отвечать на их требования чудес, создавать Коран «лист за листом», как того требовали обстоятельства, – вызывая гонения и гражданские волнения. В 622 г. он, спасая жизнь, вынужден был бежать вместе с последователями из Мекки в Медину (Эль-Медина-ан-Наби, Город пророка), располагавшуюся в 250 милях (ок. 400 км) к северу, или в десяти днях пути по песчаной и каменистой пустыне.

Это бегство, получившее название хиджра (15 июля 622 г.), знаменует начало чудесного успеха Мухаммеда и мусульманской эры. В Медине его признали как пророка и законодателя. Сначала он провозглашал терпимость: «Пусть не будет принуждения в религии», – но потом стал придерживаться иных принципов: «Все неверующие должны быть обращены в ислам, обложены данью или подвергнуты мечу». Армия его полных энтузиазма последователей росла, и он выступил против своих врагов, одержал в 624 г. с воинством в 305 человек, в основном жителями Медины, первую победу над курейшитами (количественно превосходившими в два раза), покорил несколько иудейских и христианских племен, приказал казнить за один день шестьсот иудеев (и лично наблюдал за бойней¹⁶²), а их жен и детей продать в рабство (627), совершил триумфальный въезд в Мекку (630), сокрушил 360 идолов Каабы и стал хозяином Аравии. На курейшитов его успех произвел впечатление, и теперь они восклицали: «Есть только один Бог, и Мухаммед – пророк Его». Разные племена слились в один народ. Древние раздоры уступили место общей фанатической ненависти к неверным, как стали называть приверженцев других религий. Последняя глава Корана велит безжалостно истреблять всех идолопоклонников в Аравии, если они не подчинятся в течение четырех месяцев.

На десятом году хиджры пророк совершил свое последнее паломничество в Мекку во главе сорока тысяч мусульман, наставил их во всех важных заповедях и призвал защищать слабых, бедных и женщин и воздерживаться от ростовщичества.

Мухаммед планировал крупный поход против греков, но вскоре после возвращения в Медину, 8 июня 632 г., умер от лихорадки в своем доме, на руках Аиши, в возрасте шестидесяти трех лет и был похоронен на том месте, где умер. Сейчас там расположена мечеть. Он страдал от сильной боли, кричал и стенал, в отчаянии ворочался на постели и сказал своим женам, которые выразили удивление его поведением: «Разве вы не знаете, что пророкам приходится страдать больше, чем другим людям? Одного съели хищники, другой умер таким нищим, что не имел ничего, кроме тряпок, чтобы прикрыть свой срам, но награда в следующей жизни будет велика». Среди его последних высказываний были такие: «Господи, уничтожь иудеев и христиан! Да воспламенится Твой гнев на тех, кто превращает могилы своих пророков в места поклонения! О Господи, да не будет моя могила местом поклонения! Да не будет в Аравии другой веры, кроме ислама... Гавриил, приди ко мне! Господь, даруй мне прощение и будь со мной в вышних! Вечность в раю! Прости меня! Благословенное общение в вышних!»¹⁶³

Омар не хотел верить, что Мухаммед умер, и провозгласил в мечети в Медине: «Пророк только без сознания; он не умрет, пока не искоренит всех лицемеров и неверных». Но Абу Бакр возразил ему: «Пусть все, кто поклоняется Мухаммеду, знают, что Мухаммед мертв. Тот же, кто поклоняется Богу, пусть знает, что Господь жив и никогда не умрет». Абу Бакр, любимый ученик Мухаммеда, был избран халифом, или преемником Мухаммеда.

Более позднее предание и даже самая древняя биография приписывают пророку из Мекки странные чудеса и окружают его имя мифическим ореолом славы. Его приветствовали ходящие деревья и камни, одно его прикосновение заставляло коз, которые не доились, давать молоко, потоки воды по его приказу выходили из сухой земли, вытекали из пустых сосудов или просто из его пальцев. Он воскрешал мертвых, совершил ночное путешествие на своем скакуне Бораке по воздуху из Мекки в Иерусалим, из Иерусалима – в рай и в жилища пророков и ангелов и обратно в Мекку¹⁶⁴. Но сам он в нескольких местах Корана явно отрицает, что имел способности чудотворца. Он взывает к внутренним доказательствам истинности своего учения и говорит о Божьем Провидении, которое отказывает в знамениях, если через них можно будет умалить заслуги веры и отягчить вину неверующих¹⁶⁵.

Коран, расположенный в хронологическом порядке, может считаться лучшим комментарием к характеру Мухаммеда. Если последователи по сей день признают его величайшим пророком Бога, то в христианском мире его долго ненавидели как порочного самозванца, антихриста или лжепророка, предсказанного в Библии и вдохновленного отцом всякой лжи.

Более спокойное суждение историков недавнего времени склоняется к вере в то, что в характере Мухаммеда сочетались положительные и отрицательные качества восточного вождя и что в первой части своей жизни он был искренним реформатором и энтузиастом, а после учреждения своего царства – рабом амбиций и жажды завоевания. В период гонений и неудач в Мекке он был лучшим человеком, нежели во время процветания и триумфа в Медине. В истории есть много примеров того, как личности, которые выходят из нищеты и неизвестности к величию, увядают в ярком свете богатства и могущества. Он переродился, как Соломон, но, в отличие от проповедника «суеты сует», не покаялся. Он обладал меланхолическим и нервным темпераментом, был склонен к фантастическим галлюцинациям, переходам от возбуждения к депрессии, иногда впадал в отчаяние и хотел покончить с собой. История его ранних и частых эпилептических припадков проливает свет на его откровения, принимая которые он иногда ревел, как верблюд, у него изо рта шла пена и он тяжело дышал. Он верил в злых духов, проклятия, заклинания и сны. Его ум не был ни ясным, ни острым, но он был сильным и пылким и находился под влиянием очень богатого воображения. Он был поэтом высшего разряда, и Коран – классическое произведение арабской литературы. Он считал себя пророком, которого сверхъестественные силы вынуждают учить и предупреждать других людей. Его служение питалось довлевшим над ним убеждением в единстве Бога, ужасом перед идолопоклонством и желанием спасти своих соотечественников от самого тяжкого из грехов и от бедствий грядущего суда, но постепенно из национального реформатора он превратился в основателя универсальной религии, которая стремилась поглотить все остальные религии и насаждалась силой. Трудно в таком характере разграничить искреннее рвение и эгоистичные амбиции, страх Божий и любовь к власти и славе.

Мухаммед презирал престолы и венцы, жил со своими женами в низких и скромных хижинах из необожженного кирпича и помогал им выполнять домашние обязанности. Он был воздержан в еде и питье, питаясь в основном финиками и водой. Он не стыдился доить своих коз, штопать одежду и чинить обувь. Его личная собственность к моменту смерти включала несколько конфискованных участков земли, четырнадцать или пятнадцать рабов, несколько верблюдов и мулов, сотню овец и петуха. Эта простота бедуинского шейха из пустыни представляет благоприятный контраст с роскошью и показной напыщенностью преемников Мухаммеда, халифов и султанов, которые обладали дюжиной дворцов и гаремов с толпами евнухов и женщин, признавая только тщеславие одеяний, этикета и отчасти музыки. Мухаммед был доступен для посетителей, которые приходили к нему с верой и уважением, был терпелив, щедр, скромен и застенчив – по словам Аиши, «как дева под покрывалом». Но по отношению к врагам он был жесток и мстителен. Он не чурался коварства. Он верил, что меч – лучший миссионер, и был готов пойти на любые средства, лишь бы только достигнуть успеха. Он был великим моралистом, но не обладал физической смелостью. Он тринадцать лет смело сносил насмешки и угрозы, но никогда не рисковал жизнью в бою, хотя всегда сопровождал свои армии.

Мухаммед был рабом чувственных страстей. Аиша, которая знала его характер и привычки, имела обыкновение говорить: «Пророк любил три вещи: женщин, благовония и пищу; первые две были желанием его сердца, но не последняя». Причиной эксцессов в полигамии была его сладострастность, которая возрастала с годами, и его желание иметь потомков мужского пола. Последователи извиняли или оправдывали его, приводя в пример Авраама, Давида и Соломона и говоря о трудностях пророческого служения, которые были так велики, что Бог дал ему компенсацию в виде сексуальных наслаждений и наделил его в этой области способностями больше, чем обладало тридцать обыкновенных людей. Двадцать четыре года он жил только с одной женой, своей возлюбленной Хадиджей, которая умерла в 619 г. в возрасте шестидесяти пяти лет, но всего через два месяца после ее смерти он женился на вдове по имени Сауда (в апреле 619 г.) и постепенно увеличивал свой гарем, особенно в последние два года жизни. Шпренгер говорит, что, услышав о какой-нибудь красивой женщине, он просил ее руки, но иногда получал отказы. У него было не менее четырнадцати законных жен и ряд рабынь, помимо них. После смерти он оставил девять вдов. Он утверждал, что особые откровения даровали ему большую степень сексуальной свободы, чем та, которой пользовались рядовые мусульмане (получившие право иметь до четырех жен), и освобождали его от запрета на брак с родственницами¹⁶⁶. По Божьему повелению, как он утверждал, он женился на Зейнаб, жене Саида, его приемного сына и близкого друга. Его жены все были вдовами, кроме Аиши. Одна из них была прекрасной и богатой иудейкой, которую сестры презирали, говоря о ней: «Фу, иудейка!» Мухаммед велел ей отвечать: «Аарон – мой отец, и Моисей – мой дядя!» Аиша, дочь Абу Бакра, была его любимой женой. Он женился на ней, когда она была девятилетней девочкой, а ему было пятьдесят три. Она привезла с собой своих кукол и очаровала пророка своей игривостью, живостью и остроумием. Она умела читать, у нее был экземпляр Корана, и она больше знала о богословии, родословиях и поэзии, чем все остальные жены Мухаммеда. Он объявил, что она будет его женой и в раю. Но при этом он подозревал ее в неверности, пока не получил откровение о том, что она невиновна. После его смерти она была священной личностью среди мусульман, высшим авторитетом в религиозных и юридических вопросах. Она пережила своего мужа на сорок семь лет и умерла в Медине 13 июля 678 г. в возрасти шестидесяти семи лет¹⁶⁷.

Мухаммед желал установить наследную династию, но ему это не удалось: он потерял двух своих сыновей от Хадиджи и третьего от Марии Египетской, его любимой наложницы.

Сравнивать этого человека с Иисусом нелепо и богохульственно. Иисус был безгрешным Спасителем грешников. Мухаммед был грешником, он знал об этом и признавал это. Он стоит ниже Моисея, Илии или любого другого пророка или апостола в плане моральной чистоты. Но вне сферы откровения его можно поставить в один ряд с Конфуцием и Буддой Сакья Муни как великими основателями религий и законодателями народов.

«Меч, – говорит Мухаммед, – это ключ к небесам и аду; капля крови, пролитая за дело Аллаха, или ночь, проведенная с оружием, дают больше, чем два месяца поста и молитвы; тому, кто погибает в битве, прощаются все грехи, и в день суда его конечности будут поддерживаться крыльями ангелов и херувимов». В этом секрет его успеха. Идолопоклонникам пришлось выбирать между исламом, рабством и смертью; иудеям и христианам было позволено купить себе ограниченную терпимость выплатой дани, но в любом случае их ждало унизительное рабство. История не помнит воинов, которым религия внушила бы большую храбрость, чем в случае с мусульманами, разве что «железнобокие» Кромвеля и шотландские пресвитерианцы-«ковенантеры», которые сражались из более чистых мотивов и за более благородное дело.

Халифы, преемники Мухаммеда, которые, как и он, были одновременно священниками и царями, продолжили его завоевания с боевым кличем: «Прежде чем попадете в рай, пусть за вами останутся смерть и ад». Вдохновленные пылким фанатизмом, пользуясь слабостью Византийской империи и внутренними раздорами Греческой церкви, эти дикие сыны пустыни, которые удовлетворялись самой простой пищей и воспитывались в школе войны, пренебрегая трудностями и опасностями для жизни, покорили Палестину, Сирию и Египет, заняв земли, на которых закрепилось первоначальное христианство. Тысячи христианских церквей в патриархиях Иерусалима, Антиохии и Александрии были безжалостно уничтожены или превращены в мечети. Через двадцать один год после смерти Мухаммеда полумесяц царил уже над такой же обширной территорией, что и Римская империя. Даже Константинополь дважды подвергался осаде (668 и 717), хотя безрезультатно. Ужасная разрушительная сила заново изобретенного «греческого огня» и необычно суровая зима, приведшая к уничтожению врага, спасли Восточную и Северную Европу от власти Корана. Большое количество номинальных христиан, променявших любовь друг ко другу на яростные ссоры из-за незначительных тонкостей в символах веры, подчинились вере завоевателя. В 707 г. в руки арабов попали северо-африканские провинции, где некогда святой Августин привлекал внимание церкви к наиболее возвышенным проблемам богословия и религии.

В 711 г. мусульмане перебрались из Африки в Испанию и учредили независимый халифат в Кордове. Моральное вырождение и раздоры западных готов облегчили победу над ними. Ободренные первым успехом, арабы пересекли Пиренеи и хвалились, что скоро собор Св. Петра в Риме станет стойлом для их коней, но поражение Абд-эр-Рахмана, нанесенное Карлом Мартеллом в битве при Пуатье и Туре в 732 г. – через сто десять лет после хиджры – остановило их продвижение на Запад, а в 1492 г. – когда Колумб открыл новый континент – Фердинанд победил последнюю мусульманскую армию в Испании у ворот Гранады и прогнал ее обратно в Африку. Дворец и цитадель Альгамбра с ее львиным двориком, изысканными арабесками и резьбой, благоуханными садами и рощами до сих пор остается великолепным памятником правления мавританских королей.

Мусульмане продолжили завоевания и на Востоке. В IX веке они подчинили Персию, Афганистан и большую часть Индии. От последователей Зороастра осталось несколько рассеянных общин. Мусульмане покорили обширные территории брахманистов и буддистов даже за Гангом. Турки-сельджуки в XI веке и монголы в XIII приняли религию халифов, которых покорили. Константинополь попал в руки турок в 1453 г., и великолепная церковь Св. Софии, слава правления Юстиниана, была превращена в мечеть, где читают Коран вместо Евангелия и читающий держит в руке обнаженную восточную саблю. Из Константинополя турки угрожали Германской империи, и только в 1683 г. Собеский нанес им окончательное поражение у ворот Вены и выдворил обратно за Дунай.

Среднеазиатские турки с бесчеловечной яростью и фанатизмом подвергли прекраснейшие районы Восточной Европы грабежу и опустошению. Презрительно относясь ко всем остальным религиям, они превратили христиан в своих рабов, обращаясь с ними как с «псами» (так они их называли). Они не вмешивались в их внутренние дела, но продавали церковные должности. Смертная казнь ждала всякого, кто попытается обратить мусульманина. Отступничество от веры считалась государственной изменой, оно требовало самого сурового наказания в этом мире и вечного проклятия в мире грядущем.

После Крымской войны в 1856 г. во владениях султана была номинально отменена смертная казнь за отступничество, а Берлинский договор 1878 г. гарантировал свободу веры всем существующим в Турецкой империи сектам. Это была даже больше чем терпимость, однако закоренелый фанатизм мог быть преодолен только силой, и он даровал гарантию свободы, вовсе не предполагая свободу проповеди среди мусульман. Христианские группы имеют там право молиться друг за друга, но горе им, если они будут покушаться на священные права ислама¹⁶⁸.

Мусульманское предание содержит любопытное пророчество о том, что Христос, сын Марии, вернется как последний халиф, чтобы судить мир¹⁶⁹. В последнее время среди мусульман распространяется мнение, что они не смогут сдержать упорное продвижение христианства и западной цивилизации. Султан, преемник халифов, – всего лишь тень на престоле, дрожащая за свою жизнь. Распад Турецкой империи, который произойдет в недалеком будущем, сломает хребет исламу и откроет путь для подлинного решения восточного вопроса – морального возрождения библейских земель в лоне библейского христианства.

Истина Мухаммеда заключена в священной Книге,

истина Христа – в святой жизни.

Милнс, «Пальмовые листья»

Коран¹⁷⁰ – священная книга, Библия мусульман. Это их символ веры, их свод законов, их литургия. Она претендует на богодухновенность, будучи, как полагают, продиктована архангелом Гавриилом, который выполнял функции, приписываемые в Библии Святому Духу¹⁷¹. Мусульмане выделяют два вида откровения: первое – полученное буквально или произносимое ангелом (называемое Wahee Matloo, или слово Бога) и второе – которое дается как богодухновенное наставление и сформулировано словами самого пророка (называемое Wahee Ghair Matloo, или хадис). Пророк назван по имени только пять раз, но Гавриил по всей книге обращается к нему с повелением «скажи» – как к принимающему откровение священному писцу. Коран состоит из 114 сур¹⁷² и 6225 стихов. Каждая сура (кроме девятой) начинается с формулы (иудейского происхождения): «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!»¹⁷³

Коран написан несовершенным метром и рифмой (что для арабского настолько же естественно и легко, как и для итальянского). Его язык считается чистейшим арабским. Поэзия в чем-то напоминает еврейскую с ее восточными образами и параллелизмом, но утрачивает свою прелесть при переводе, в то время как Псалтирь и Пророки могут быть воспроизведены на любом языке, не утрачивая первоначальной силы и красоты. Коран пользуется суеверным почитанием, и до недавнего времени он считался слишком священным, чтобы переводить его и продавать как обычную книгу¹⁷⁴.

Мухаммед готовил и диктовал Коран с перерывами – по мере того, как получал откровение и совершенствовался в своем занятии, и делал это не для читателей, а для слушателей, оставляя широкие возможности для осмысливания текста при публичном чтении либо при воспроизведении по памяти или по записям, сделанным его друзьями. Отсюда обрывочный, фрагментарный характер Корана. Примерно через год после смерти Мухаммеда его тесть и непосредственный преемник Саид, главный ансар, или секретарь пророка, собрал под руководством Абу Бакра рассеянные обрывки Корана «с пальмовых листьев, с табличек из белого камня и из человеческих сердец», без внимания к хронологическому порядку или последовательности сюжетов. Абу Бакр вручил эту копию на хранение Хафсе, одной из вдов Мухаммеда. Текст оставался стандартным на протяжении десяти лет халифата Омара. Так как разные прочтения копий приводили к серьезным спорам, Саиду с несколькими курейшитами было поручено обеспечить единство текста на мекканском диалекте, а все предыдущие копии были собраны и сожжены. Редакция Саида тщательно передается без изменений по сей день, разночтения практически неизвестны. Различия ограничиваются расстановкой огласовок, которые были изобретены в более поздний период. В Коране много непоследовательностей и противоречий, но толкователи утверждают, что более поздние заповеди отменяют более ранние.

Восстановление хронологического порядка сур необходимо для правильного понимания постепенного развития ислама в уме и характере его автора¹⁷⁵. Существует заметная разница между сурами раннего, среднего и позднего периода. В ранних преобладает поэтический, необузданный и восторженный элемент, в средних – прозаический, повествовательный и миссионерский, в поздних – официальный и законодательный. Мухаммед начинал с описания явлений природы, суда, небес и ада, страстных, обрывочных изречений, в основном краткими фразами; потом он перешел к догматическим утверждениям, историческим заявлениям из иудейских и христианских источников, миссионерским призывам и убеждениям; закончил же он диктаторскими повелениями законодателя и воина. «Тот, кто в Мекке только увещевает и уговаривает, в Медине – уже законодатель и воин, он приказывает повиноваться и пользуется не только пером поэта и писца, как своим оружием. Когда он начинает насаждать свое дело в Медине, поэзия уступает место прозе¹⁷⁶. Хотя поэтические моменты там по-прежнему прорываются наружу и хотя до самого конца ему придется защищаться от обвинений в том, что он – всего лишь поэт, эти обвинения редко будут касаться мединских сур, и мы поражаемся, находя написанные в одинаковом тоне слова о повиновении Богу и Его посланнику, о Божьих дарах и дарах Его посланника, о запретах, налагаемых Богом и Его посланником, причем эпитеты и качества, применяемые к Аллаху, открыто применяются к Мухаммеду, как в суре IX»¹⁷⁷.

Материалы Корана там, где они не являются плодом собственного воображения автора, взяты из распространенных в Аравии и Сирии преданий, из раввинистического иудаизма и искаженного христианства, причем приспособлены к целям Мухаммеда.

В ходе своих путешествий Мухаммед соприкасался с представителями разных религий. Во время первого путешествия в качестве погонщика верблюдов он познакомился с монахом-несторианином из Бостры, которого называют разными именами (Бохари, Бахра, Сергий, Георгий) и который предсказал будущее величие молодого пророка¹⁷⁸. Его жена Хадиджа и ее двоюродный брат Варака (которого считают обращенным в христианство, но который, скорее, исповедовал иудаизм), были, как полагают, хорошо знакомы со священными книгами иудеев и христиан.

В Коране, особенно в его ранних сурах, часто и возвышенным языком говорится о Писании: оно названо «Божьей Книгой», «Словом Божьим», Tourât (Тора, Пятикнижие), «Евангелием» (Ynjil), а иудеи и христиане описываются как «народ Книги», «народ Писания» или «народ Евангелия». В Писании автор находит пророчества о Мухаммеде и его преемниках. В Коране есть рассказы об Адаме и Еве, о Ное и потопе, об Аврааме и Лоте, о разрушении Содома и Гоморры, о Моисее и Иосифе, Иоанне Крестителе, Деве Марии и Иисусе, иногда в виде цитат из Библии, но в основном в искаженной форме, усеянной раввинистическими и апокрифическими вымыслами¹⁷⁹.

Вполне вероятно, что Мухаммеду читали фрагменты Библии, но вряд ли он читал ее сам. Согласно преобладающему среди мусульман преданию, он вообще не умел читать, а переводов Библии на арабский не существовало до мусульманских завоеваний, которые распространили арабский язык в завоеванных странах. Кроме того, если бы он прочел Библию хотя бы сколько-нибудь внимательно, он не допустил бы таких вопиющих ляпов. Несколько аллюзий на Писание – «тратят свое имущество из лицемерия пред людьми», «а кто прощает грехи, кроме Бога?» и т. п. – могли быть почерпнуты из личных бесед и из расхожих преданий. Иисус (Иса) представлен как «сын Мариам, подкрепленный Духом Святым». Ной (Нух), Авраам (Ибрахим), Моисей (Муса), Аарон (Харун) часто упоминаются с уважением, но, очевидно, всегда на основании искаженных преданий или апокрифических источников информации¹⁸⁰.

Коран, без сомнения, является одной из величайших книг мира. Это не только книга, но институт, свод гражданских и религиозных законов, претендующий на божественное происхождение и авторитет. Он оставил свой след на века. Он до сих пор остается источником поклонения, управляет личной и общественной жизнью более ста миллионов людей. Многие его места отличаются поэтической красотой, религиозным пылом и мудрыми советами, которые, однако, перемешаны с нелепостями, напыщенностями, бессмысленными образами, низменным сладострастием. В нем много повторений и противоречий, которые не устраняются даже с помощью удобной теории подмены одного утверждения другим. Он одновременно и притягивает, и отталкивает, и его очень трудно читать. Гиббон называет Коран «славным свидетельством о едином Боге», но также – и весьма уместно – «бесконечной непоследовательной рапсодией из вымыслов, предписаний и дифирамбов, которая редко выказывает чувства или мысли и которая то пресмыкается в пыли, то теряется в облаках»¹⁸¹. Реиске¹⁸² осуждает Коран как наиболее абсурдную книгу, как бич для читателя, обладающего здравым смыслом. Гете, один из лучших судей в том, что касается литературных и поэтических заслуг, характеризует его стиль как суровый, великий, ужасный и иногда воистину возвышенный: «Подробные наставления о том, что позволено, а что запрещено, легендарные истории из иудейской и христианской религии, всяческие избыточности, бесконечные тавтологии и повторения образуют текст этой священной книги, которая отталкивает нас каждый раз, когда мы приближаемся к ней, а потом снова привлекает, наполняет восхищением и, в конце концов, вынуждает уважать себя». Гете видит суть ислама во второй суре, где противопоставляются верующие и неверующие, а также ждущие их небеса и ад. Карлайл называет Коран «запутанным брожением великой и грубой человеческой души, которая, дерзкая и необученная, даже не умела читать, но была достаточно пылкой, искренней, яростно борющейся, чтобы излиться в словах». О мусульманстве же он говорит: «Не называйте его ложным и не ищите в нем ложь, а посмотрите на истину в нем – ибо эти двенадцать столетий оно было религией и жизненным принципом пятой части всего рода человеческого. Прежде всего это религия, в которую искренне верят». Но, при всем своем восхищении, Карлайл признает, что чтение Корана на английском языке – «тяжелейшая из задач», за которые он когда-либо брался. «Утомительный, непоследовательный, сырой, необработанный, с бесконечными повторениями, многословием, путаницей, с ничем не подтверждаемой глупостью, – короче говоря, только чувство долга заставляет европейца прочитать Коран. И мы читаем его так, как это делают в государственных архивах, скапливающих нечитабельную массу чепухи, – чтобы на несколько мгновений узреть выдающегося человека». Но при этом существуют мусульманские ученые, которые, как сообщается, прочитали Коран семьдесят тысяч раз! Какая разница в национальных и религиозных вкусах! Эмануэль Дейч находит величие Корана в его арабском языке, «в исключительно достойной, впечатляющей, яркой природе семитского звука и изречения, в его sesquipedalia verba, со множеством префиксов и аффиксов, каждый из которых занимает свое положение, целенаправленно влияя на главный корень, который они оборачивают, как многослойные одеяния, и вокруг которого вьются, как придворные фавориты вокруг царя». Э.X. Палмер говорит, что притязания Корана на чудесное красноречие, каким бы абсурдным оно ни казалось для западного слуха, для араба неоспоримо, и объясняет громадное влияние, которое Коран всегда оказывал на арабские умы, тем фактом, что «он состоит не только из полных энтузиазма изречений некоей личности, но из популярных высказываний, избранных мест красноречия и любимых преданий, распространенных среди пустынных племен за века до времени его появления. Арабские авторы часто говорят об известности древних арабских ораторов, таких как Шайбан Вайл, но, к сожалению, образцы их трудов до нас не дошли. Однако Коран позволяет нам судить о тех речах, которые так владели умами его народа»¹⁸³.

Из всех книг, включая Веды, Коран – самый могущественный соперник Библии, но намного уступает ей по содержанию и форме.

И Коран, и Библия предоставляют народам моральный и религиозный свод законов. Коран, подобно Ветхому Завету, является также гражданским и политическим сводом законов. Обе книги – восточные по стилю и образам. Обе обладают свежим характером спонтанного сочинения, возникшего в определенной исторической ситуации в связи с конкретными нуждами. Но Библия – истинное откровение единственного истинного Бога, во Христе примиряющего мир с Собой; Коран же – подражательное откровение без Христа и без искупления. То, что в Коране есть истинного, позаимствовано из Библии, а все оригинальное ложно или фривольно. Библия исторична, она воплощает в себе благороднейшие чаяния человечества во все века до конца света, а Коран начинается с Мухаммеда и им же заканчивается. Библия сочетает в себе безграничное разнообразие с единством, пригодность для всех – с поместным применением, Коран же единообразен и монотонен, ограничен одной страной, одним состоянием общества, одним типом ума. Библия – это книга мира, она разносится до края земли, предоставляя духовную пищу всем народам и слоям общества, Коран же остается на Востоке и неприятен для всех, кто некогда вкусил истинное слово живого Бога¹⁸⁴. Даже поэзия Корана не возвышается до величия Иова или Исаии, до лирической красоты Псалтири, до сладости и приятности Песни песней, до мудрости Притчей и Екклесиаста.

Приведем несколько примеров.

Первая сура, называемая «сурой восхваления и молитвы»¹⁸⁵, произносится мусульманами несколько раз в день во время каждой из пяти ежедневных молитв, занимает у них место молитвы Господней и содержит схожие прошения: Мы приведем несколько вариантов ее перевода.

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

Хвала – Аллаху, Господу миров

милостивому, милосердному,

царю в день суда!

Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь!

Веди нас по дороге прямой,

по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, –

не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших.

Подобно тому как эту суру можно сравнить с молитвой Господней к неизмеримому преимуществу последней, так и описание рая в Коране можно сравнить с видением Небесного Иерусалима у святого Иоанна:

Обитатели рая сегодня наслаждаются поистине своим делом.

Они и их супруги в тени возлежат на ложах.

Для них там фрукты и все, чего они потребуют.

«Мир!» в словах от Господа милосердного.

Отделитесь сегодня, грешники!¹⁸⁶

Кроме рабов Божиих чистых.

Для тех – определенный надел –

плоды, и они будут в почете

в садах благоденствия,

на ложах друг против друга.

Будут обходить их с чашей из источника

прозрачного, услады для пьющих.

Нет в нем буйства, и не будут они изнурены.

У них есть потупившие взоры, глазастые, точно охраняемые яйца¹⁸⁷.

Ислам – не новая религия, да и не следует ждать новизны после того, как уже возникла религия, которая совершенна и задумана для всех народов и эпох. Ислам представляет собой мозаику из ранее существовавших элементов и грубую попытку соединить язычество, иудаизм и христианство, встретившиеся Мухаммеду в Аравии, но в очень несовершенной форме¹⁸⁸. Он считается возрождением веры Авраама, отца Исаака и Измаила, но это не настоящая вера Авраама с его мессианскими надеждами и чаяниями, ведущая непосредственно к евангельской эпохе как своей цели и исполнению, а выродившийся иудаизм Измаила и постхристианский и антихристианский иудаизм Талмуда. А о чистой религии Иисуса, изложенной в Новом Завете, Мухаммед знал еще меньше, причем только в искаженном и карикатурном ее варианте, который мы находим в извращенных апокрифических и еретических евангелиях. Это незнание Библии и искажения восточного христианства, с которыми соприкасались мусульмане, отчасти извиняют их неверие и упорные предрассудки, но даже слабых псевдоиудейских и псевдохристианских элементов Корана оказалось достаточно, чтобы реформировать древнее язычество Аравии и Африки и поднять его на гораздо более высокий уровень. Великая и неоспоримая заслуга ислама в том, что он покончил с идолопоклонством и распространил монотеизм.

Символ веры ислама прост и состоит из шести положений: Бог, предопределение, ангелы (добрые и злые), книги, пророки, воскресение и суд, после которого следует вечная награда или вечное наказание.

Монотеизм – краеугольный камень системы. Он выражен в часто повторяемой фразе: «Нет Бога, кроме Аллаха (т. е. истинного, единственного Бога), и Мухаммед – пророк (или апостол) Его»¹⁸⁹. Гиббон называет эту фразу «сочетанием вечной истины с неизбежным вымыслом». Первая часть символа веры, без сомнения, велика и явно позаимствована из Ветхого Завета (Втор.6:4); в ней – религиозная сила системы. Но мусульманский (как поздний иудейский, социнианский и унитарианский) монотеизм абстрактен, монотонен, лишен внутренней жизни и полноты, он противоречит идее Троицы, а следовательно, антихристианский. Мусульманин в последнюю очередь признает Божественность Христа. Со многими божественными качествами мусульмане знакомы, они подчеркивают их и повторяют в молитве. Но Аллах – это Бог безграничного могущества и мудрости, а не Бог искупительной любви к человечеству; владыка-деспот, перед которым трепещут подданные и рабы, а не любящий Отец верующих детей. Он – объект поклонения и страха, а не любви и благодарности. Он – Бог судьбы, Который неизменно предопределил все зло, как и все добро, поэтому безусловное подчинение Ему (таково значение слова «ислам») – подлинная мудрость и благочестие. Это не скрытая, непостижимая сущность, но Бог, Который явил Себя через избранных вестников, ангелов и людей. Адам, Ной, Авраам, Моисей и Иисус – Его главные пророки¹⁹⁰, а Мухаммед – последний и величайший из них.

Христология Корана – это удивительная смесь фактов и апокрифических вымыслов, уважения к человеку Иисусу и отрицания Его божественного характера. Христос назван «Мессией Иисусом, Сыном Марии» или «Сыном Марии, посланником Аллаха»¹⁹¹. Он был слугой и апостолом единого истинного Бога, был укреплен Святым Духом, то есть ангелом Гавриилом (Джебраилом), который позже передавал Мухаммеду божественное откровение. Но Он – не Сын Божий, ибо у Бога нет жены, и у Него не может быть сына¹⁹². Бог один от вечности, а потому чудовищно и богохульственно связывать с Аллахом какое-либо другое существо.

Некоторые мусульманские богословы считают Иисуса и даже Его мать свободными от греха. Они первыми провозгласили учение о непорочном зачатии Марии, путь для которого подготовили апокрифические евангелия¹⁹³. Как явный анахронизм, Коран путает Деву Марию с Мариам, «сестрой Аарона» (Харуна) и Моисея (Исх.15:20; Чис.21:1). Возможно, Мухаммед имел в виду другого Аарона (потому что он называет Марию «сестрой Аарона», но не Моисея), однако некоторые комментаторы предполагают, что сестра Моисея чудесным образом осталась жива, чтобы родить Иисуса¹⁹⁴.

Согласно Корану, Иисус был зачат Девой Марией после явления Гавриила и рожден под пальмовым деревом, рядом с которым начал бить источник. Это история евионитского происхождения¹⁹⁵. Иисус проповедовал еще в колыбели и совершал чудеса в детстве (как в апокрифических евангелиях) и во время Своего публичного служения – или, скорее, Аллах совершал чудеса через Него. Мухаммед не придавал большого внимания чудотворению и основывал силу Его свидетельства на истинности Его учения. Иисус провозглашал чистое учение о едином Боге и не претендовал на божественные почести.

Распятие Иисуса отрицается. Он чудесным образом был избавлен от смерти, и Бог вознес Его в рай вместе с Его матерью. Иудеи убили другого, похожего на Него, по ошибке, и эта нелепая докетистская идея выдается за общее верование всех христиан¹⁹⁶.

Иисус предсказал пришествие Мухаммеда словами: «О сыны Исра’ила! Я – посланник Аллаха к вам, подтверждающий истинность того, что ниспослано до меня в Торе, и благовествующий о посланнике, который придет после меня, имя которому Ахмад»¹⁹⁷. Так обещание о Святом Духе, «другом Утешителе» (Ин.14:16), было применено Мухаммедом к себе вследствие по меньшей мере странного смешения слов Параклет (παράκλητος) и Периклит (περίκλυτος, «знаменитый», «известный»), или Ахмад (то есть «прославленный», «знаменитый»), ставшего одним из имен пророка¹⁹⁸.

Благодаря этому частичному признанию христианства Мухаммед изначально считался не основателем новой религии, а одним из главных еретиков¹⁹⁹. То же самое мнение выражают несколько современных авторов, католиков и протестантов. Доллингер говорит: «Ислам следует считать последней из христианских ересей, внебрачным ребенком у отца-христианина и матери-иудеянки, который на самом деле ближе к христианству, чем манихейство, считающееся христианской сектой»²⁰⁰. Стенли называет ислам «эксцентрической еретической формой восточного христианства», а Эвальд, более правильно, – «последним и самым мощным проявлением гностицизма»²⁰¹.

Покорность (=ислам) всемогущей воле Аллаха – основная добродетель. Это самый мощный мотив как поступков, так и страданий. Он доводится до крайностей фатализма и апатии.

Употребление свинины и вина строго запрещено. К этому этическому требованию следует добавить молитву, пост (особенно в течение всего месяца рамадан) и милостыню. Молитва приближает человека к Богу, пост открывает ему двери в Божий дворец, а милостыня обеспечивает доступ туда. Полное воздержание целых народов от спиртных напитков, причем в тех странах, где в изобилии растет виноград, свидетельствует о замечательной силе самоконтроля, которая могла бы заставить устыдиться многие христианские народы. Мусульманское общество отличается великим воздержанием. В этом его важнейшая моральная сила.

С другой стороны, языческий порок многоженства и владения наложницами распространен и подкреплен авторитетным примером пророка. Он ограничил, упорядочил существовавшую практику и закрепил ее религиозной догмой. Рядовые верующие могут иметь до четырех жен (кроме рабов), хотя обычно имеют только одну или две. Но халифы могут наполнять свои гаремы в меру имеющегося богатства и похоти. Наложниц дозволено иметь без ограничения. Насилие над женщинами побежденного врага – законная награда победителя. Законы о разводе и запреты в основном заимствованы из иудаизма, но развод облегчен и практикуется до такой степени, что полностью деморализует супружескую жизнь.

Многоженство и владение наложницами подрывает достоинство женщин, красоту семьи и мир в доме. Во всех мусульманских странах женщины невежественны и бесправны; они скрыты от посторонних взглядов паранджой (знак упадка, а не только защиты); им не велено молиться, они редко посещают мечети; даже неизвестно, есть ли у женщины душа, но женщины будут в раю для удовлетворения мужских страстей. Мусульманин воспринял бы как оскорбление вопрос о здоровье его жены или жен. Многоженство не защищает народ от противоестественных пороков, которые, как говорят, распространены среди мусульман не меньше, чем среди древних язычников²⁰².

Безграничное превосходство христианства над исламом ни в чем не проявляется так сильно, как в положении женщины и в семейной жизни. Женщина обязана всем религии Евангелия.

Сладострастием осквернено даже мусульманское представление о небесах, где нет целомудрия. Верующим обещаны радости роскошного рая, цветущие сады, свежие источники и прекрасные девы. Семьдесят две гурии, или юные черноглазые девушки, будут сотворены для удовольствия даже последнего из верующих; доставление удовольствия будет продолжаться до тысячи лет, а способности человека будут усилены стократно. Святые и мученики будут допущены к духовным радостям Божьего провидения. Неверные же и те, кто отказывается сражаться за свою веру, будут брошены в ад.

Коран различает семь небес и семь кругов ада (для грешных мусульман или отступников, для христиан, для иудеев, для сабеев (звездопоклонников), для магов, для идолопоклонников, для лицемеров). Ад (Jahennem = геенна) находится в преисподней, под морями тьмы, а мост над ним тоньше волоса и острее, чем лезвие меча; благочестивые проходят по нему за мгновение, а грешники падают с него в пропасть.

Рабство признается и санкционируется как нормальное явление в обществе. В Коране о нем ничего не говорится, и мусульманские правители ничего не делают для его упразднения. Это близнец многоженства, поскольку каждый гарем – дворец для рабынь. «Коран как универсальное откровение переходит в непреложный эдикт о рабстве». Мухаммед улучшил положение рабов и требовал от хозяев доброго к ним отношения, но ничего не делал для упразднения рабства и, скорее, даже укрепил его. Мусульмане до сих пор ведут варварскую работорговлю неграми Центральной Африки.

Война с неверующими узаконена Кораном. Сопротивляющиеся мужчины должны быть убиты, а женщины и дети порабощены. К иудеям и христианам следует относиться терпимее, чем к идолопоклонникам, но их все равно следует должным образом уничижать и требовать выплачивания дани.

Для мусульманского поклонения характерно предельное иконоборчество и пуританство. В этом отношении оно похоже на богослужение в синагоге. Вторая заповедь воспринимается буквально, как запрет на всякое изображение живых существ, будь то в церквях или в любых других местах. Единственное дозволенное украшение – арабески, узоры которых всегда взяты из неодушевленной природы²⁰³.

Церемониал очень прост. Мечети, как и католические церкви, всегда открыты и посещаются верующими, которые молятся либо сами, либо группами, с покрытыми головами и босиком. При входе следует снять обувь, согласно заповеди: «Сними свою обувь с ног своих, ибо место, на которое ты ступаешь, есть земля святая». Чужестранцам обычно выдают тапочки или соломенные сандалии, за которые те должны заплатить. Рядом с ними всегда находятся несколько претендующих на «бакшиш» – первое и последнее слово, которое слышит путешественник в Египте и Сирии. Большое внимание уделяется проповеди²⁰⁴.

Обрезание позаимствовано у иудеев, хотя в Коране не упоминается. Пятница заменила иудейскую субботу в качестве священного дня (возможно, потому, что раньше она была днем религиозных собраний). Она названа князем всех дней, самым прекрасным днем, в который был сотворен человек и в который произойдет последний суд, но соблюдение ее менее строго, чем соблюдение иудейской субботы. В торжественных случаях приносятся жертвоприношения, в основном в виде жертвы благодарения, а также раздается милостыня бедным. Однако в исламе нет места для идеи искупительной жертвы: Бог прощает грехи непосредственно, Своей высшей волей, без удовлетворения справедливости. Поэтому здесь нет священства как наследственной и постоянной касты, которая приносила бы жертвы и выступала посредником между Богом и народом²⁰⁵. Но существуют муфтии и дервиши, которые так же влиятельны, как священники и монахи. У мусульман есть святые, и они молятся у их белых гробниц. В этом отношении они приближаются к грекам и римским католикам, однако поклонение святым для них отвратительно как идолопоклонство. Они уделяют большое внимание религиозным шествиям и паломничествам. Основное место паломничества – Мекка. Многие тысячи мусульман из Египта и всех районов Турции ежегодно пересекают Аравийскую пустыню, чтобы поклониться у святой Каабы, и с почестями принимаются по возвращении домой. Предполагаемая могила Моисея, перенесенная на западный берег Мертвого моря, посещается мусульманами из Иерусалима и соседних районов в апреле.

Молитва с простираниями сведена к механическому действию, которое выполняется с регулярностью движения часов. Перед молитвой производится омовение рук, но в пустыне позволено использовать песок вместо воды. Существует пять ежедневных молитв: на рассвете, около полудня, во второй половине дня, вскоре после заката (чтобы избежать видимости поклонения солнцу) и по наступлении ночи, плюс две дополнительные ночные молитвы для желающих. Муэдзин объявляет о наступлении времени молитвы с минарета мечети, распевая адан, или призыв к молитве, следующего содержания: «Бог велик! (четыре раза). Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха (дважды). Я свидетельствую, что Мухаммед – апостол Бога (дважды). Придите на молитву! (дважды) Придите к спасению! (дважды) Бог велик! Нет другого Бога!» Ранним утром муэдзин добавляет: «Молитва лучше, чем сон!»

Правоверный мусульманин никогда не постесняется молиться публично, будь то в мечети, на улице или на борту корабля. Игнорируя все окружающее, будучи наедине с Богом даже посреди толпы, он обращается лицом к Мекке, воздевает руки к небесам, потом кладет их на грудь и прикасается лбом к земле. Он выполняет свои коленопреклонения и простирания и повторяет первую суру Корана и девяносто девять прекрасных имен Аллаха, составляющих его молитву²⁰⁶. Мечети полны мужчин, как многие христианские церкви – женщин. Ислам – это мужская религия; женщины здесь не принимаются во внимание; образование и воспитание женщин подрывают основы системы.

При всей своей простоте и суровости мусульманское поклонение сопровождается также пылким энтузиазмом дервишей. Отмечая день рождения своего пророка и в другие праздники они вводят себя в состояние экстаза, постоянно повторяя: «Аллах! Аллах!» – «и вонзают себе в грудь мечи, рвут зубами живых змей, глотают стеклянные бутылки и наконец падают ниц на землю, чтобы глава ордена мог проехать верхом на лошади через их тела»²⁰⁷.

Я добавлю к этому краткое описание аскетических упражнений танцующих и завывающих дервишей, свидетелем которых я был в их монастырях в Константинополе и Каире в 1877 г.

«Танцующих и кружащихся дервишей из Перы было тринадцать, некоторые из них выглядели невежественными и глупыми, другие – глубоко верующими и даже фанатиками. Сначала они выполнили свои молитвы и простирания, потом скинули верхнюю одежду и, в белых развевающихся шароварах, в высоких чалмах из плотной шерстяной материи, начали танцевать под звуки странной музыки. Они изящно и умело кружились на кончиках пальцев, образуя круг внутри круга, не касаясь друг друга и не выходя из круга. Они совершали, в четырех различных фигурах танца, от сорока до пятидесяти поворотов за минуту, с вытянутыми или поднятыми к небесам руками, с полузакрытыми глазами. Очевидно было, что они погружены в нечто вроде нирваны или пантеистической пронизанности Аллахом. А через несколько часов после этого я наблюдал другое редкое зрелище: один из этих самых дервишей в состоянии опьянения, то и дело теряя равновесие, передвигался по улице и по нижнему мосту бухты Золотой Рог».

«Завывающие дервиши из Скутари – еще более необычное зрелище, требующее более высокого аскетического уровня, но лишенное какой бы то ни было грации и красоты. Представление происходит в маленькой простой квадратной комнате и продолжается почти два часа. Входя, монахи целуют руки своего наставника и повторяют вместе с ним длинные молитвы из Корана. Один мелодичным голосом декламирует арабскую песню, в которой восхваляется Мухаммед. Потом, стоя в ряд, кланяясь и снова поднимая головы, они продолжают протяжно декламировать фундаментальную догму мусульманства, Là ilâha ill’ Allah, на протяжении почти часа. Некоторые находятся на пределе сил и истекают потом. Упражнения, которые я видел в Каире, были менее длительными, но более драматичными: дервиши с длинными волосами стояли в кругу и по очереди раскачивались взад-вперед, почти касаясь земли своими развевающимися волосами. Эти поразительные аскетические подвиги мусульман можно сравнить с аскетизмом древних христианских отшельников и индийских факиров».

См. список современной литературы в § 38.

Список более древних трудов против мусульманства см. в J. Alb. Fabricius: Delectus argumentorum et syllabus scriptorum, qui veritatem Christ. Adv. Atheos... Judaeos et Muhammedanos... asseruerunt. Hamb., 1725, pp. 119 sqq., 735 sqq. J. G. Walch: Bibliotheca Theolog. Selecta (Jenae, 1757), tom. I. 611 sqq. Приложение к Prideaux, Life of Mahomet.

Theod. Bibliander, издано в Базеле, 1543, и переиздано в 1550, с латинским переводом Корана; сборник наиболее важных трудов против Мухаммеда под заглавием Machumetis Saracenorum principis ejusque successorum vitae, doctrinae, ac ipse Alcoran., I vol. fol.

Richardus (ок. 1300): Confutatio Alcorani, первое издание – Paris, 1511.

Joh. de Turrecremata: Tractatus contra principales errores perfidi Mahometis et Turcorum. Rom., 1606.

Lud. Maraccius (Maracci): Prodromus ad refutationem Alcorani; in quo, per IV praecipuas verae religionis notas, mahumetanae sectae falsitas ostenditur, christianae religionis Veritas comprobatur. Rom. (typis Congreg. de Propaganda Fide), 1691. 4 vols., small oct.; также предисловие к его Alcorani textus universus, Petav., 1698, 2 vols. fol.

Hadr. Reland: De Religione Mohammedica. Utrecht, 1705; 2^nd ed. 1717; французский перевод – Hague, 1721.

W. Gass: Gennadius und Pletho. Breslau, 1844, part I, pp. 106–181 (Die Bestreitung des Islam im Mittelalter).

Доводом мусульманства против других религий был меч. Христианская Европа ответила ему мечом во время крестовых походов, но ответ оказался неудачным. Греческие и латинские богословы опровергли лжепророка благодаря своей большей учености, но не поднялись к более высокому взгляду на проблему с точки зрения Провидения, и их труды не оказали существенного влияния. Христианская полемика против Мухаммеда и Корана началась в VIII веке и продолжалась, с некоторыми перерывами, до XVI–XVII веков.

Иоанн Дамаскин, живший среди сарацинов (ок. 750), возглавил ряд борцов креста против полумесяца. Его преемниками были – в Греческой церкви: Феодор из Абукары, который сражался с мусульманами в Месопотамии; Самона, епископ Газы; Варфоломей из Эдессы; Иоанн Кантакузен (или, скорее, монах Мелетий, бывший мусульманин, который оправдал свое обращение, произошедшее с помощью императора, четырьмя апологиями и четырьмя проповедями); Евфимий Зигабен; Геннадий, патриарх Константинополя; в Латинской церкви на этом поприще отличились Петр, аббат из Клюни (XII век); Фома Аквинский; Алан аб-Инсулис; Раймунд Луллий; Николай Кузанский; Рикольд или Ричард (монах-доминиканец, долго проживший на Востоке); Савонарола; Иоанн Торквемада.

Средневековые авторы, греческие и латинские, представляют Мухаммеда как самозванца и архиеретика, соткавшего свою ложную религию в основном из иудейских (талмудических) басен и христианских ересей. Они обнаруживали предсказание о нем в образе малого рога у Даниила и лжепророка из Апокалипсиса. Они связывали его с несторианским монахом Сергием или, по другим сведениям, яковитом Бахирой, который наставлял Мухаммеда и обратил бы его в христианскую религию, если бы не вмешались коварные иудеи со своей хулой. Так Мухаммед стал хитрым и эгоистичным пророком псевдоевангелия, бывшего смесью из отступнического иудаизма и отступнического христианства с существенным количеством пережитков его родного арабского язычества. Данте помещает его, изувеченного и покалеченного, среди главных еретиков и раскольников в девятом круге ада, «в котором требуют расплаты от тех, кто, разделяя, копит гнёт»²⁰⁸.

Это средневековое мнение основано отчасти на невежестве или сознательном искажении фактов. Считалось, что мусульмане – язычники и идолопоклонники, которые проклинают имя Христа, но не обращалось внимания на то, что они ненавидят идолопоклонство и почитают Христа как величайшего из пророков после Мухаммеда.

Деятели Реформации и старые протестанты придерживались по сути того же взгляда и осуждали Коран и его автора без оправданий. Мы должны помнить, что до конца XVII века турки были самыми опасными врагами мира в Европе. Лютер опубликовал в Виттенберге в 1540 г. немецкий перевод Confutatio Alcorani Ричарда с характерными примечаниями, чтобы показать, «какая позорная, лживая, отвратительная книга Алькоран». Он называет Мухаммеда «дьяволом и первенцем сатаны». Он задает вопрос, кто хуже, папа или Мухаммед, и в конце концов приходит к выводу, что папа хуже, потому что он – истинный антихрист (Endechrist). «Wohlan, – завершает он в эпилоге, – Бог дарует нам Свою милость и накажет и папу, и Мухаммеда вместе с их бесами. Я выполнил свою задачу как истинный пророк и учитель. Те, кто не слушает, могут не слушать». Даже мягкий и ученый Меланхтон отождествляет Мухаммеда с малым рогом у Даниила или, скорее, с Гогом и Магогом Апокалипсиса и обвиняет его секту в «богохульстве, грабеже и сладострастии». Неудивительно, что в разгар этой полемической эпохи католики обвиняли лютеран, лютеране – кальвинистов и, вместе с этими же кальвинистами – католиков в мусульманской ереси²⁰⁹.

В XVIII веке этот взгляд стал постепенно исправляться. Ученый декан Придо все еще представляет Мухаммеда вульгарным самозванцем, но в то же время видит в нем бич Божий и справедливое наказание за грехи Восточных церквей, которые превратили нашу святую веру «в адский огонь своими раздорами, ссорами и насилием». Он планировал, что его «Жизнь Магомета» станет частью «Истории Восточной церкви», но не выполнил своего замысла.

Вольтер и другие деисты также считали Мухаммеда самозванцем, но только потому, что объявляли вообще любую религию уловками священников и обманом. Спангейм, Сэйл и Ганьер начинают придерживаться более широких и благоприятных взглядов. Гиббон предоставляет нам уже спокойное историческое повествование; подводя итоги, он колеблется, «следует ли назвать этого необыкновенного человека энтузиастом или самозванцем... От энтузиазма до самозванства – один шаг; “даймон” Сократа – примечательный пример того, как мудрый человек может обманывать сам себя, как хороший человек может обманывать других, как совесть может впасть в запутанное промежуточное состояние между самообольщением и сознательным обманом».

Декан Милмен воздерживается от категорических суждений, говоря: «Как ответить на вопрос, был Мухаммед героем, мудрецом, обманщиком или фанатиком или в его характере смешивалось и то, и другое, причем в равных пропорциях? Лучше всего ответить на это уважительной фразой ислама: “Бог знает”»²¹⁰.

Гете и Карлайл от ортодоксальных злоупотреблений переходят к противоположной крайности пантеистического поклонения героям: они переоценивают Мухаммеда и Коран, распространяя на него область откровения и вдохновения и стирая ту грань, которая отделяет христианство от всех остальных религий. Стенли, Р. Босуорт Смит, Эмануэль Дейч и другие также склоняются к этому широкому и щедрому либерализму. Многие заблуждения и предрассудки рассеялись, и положительные стороны ислама и его последователей, их вера, воздержание и самоотречение, стали подчеркиваться как могущие устыдить христианский мир и вызвать у него уважение. Сам Мухаммед, как сейчас обычно считается, начал свою деятельность в качестве честного реформатора, пострадал от гонений за веру, фактически уничтожил идолопоклонство, был свободен от эгоистичных побуждений, жил в строгой моногамии двадцать четыре года и был привержен простоте существования до смерти. Полигамия, которая омрачила последние двадцать лет его жизни, была более умеренной, чем у многих других восточных деспотов, халифов и султанов, и отчасти вызывалась расположением ко вдовам его последователей, пострадавших во имя его религии²¹¹.

Но энтузиазм, воспламененный Карлайлом по отношению к мекканскому пророку, был в значительной степени укрощен, когда поступила более полная информация из оригинальных источников, использованная для создания ученых биографий Вейля, Нольдеке, Шпренгера и Муира. Они располагают подлинными материалами, позволяющими вынести спокойное, здравое и беспристрастное суждение, на которое, впрочем, в большей или меньшей степени влияют религиозная точка зрения и симпатии историка. Шпренгер рассматривает Мухаммеда как дитя своего века. Он и хвалит, и упрекает его, не стремясь проанализировать его психологию или философию. Сэр Уильям Муир считает, что изначально Мухаммед был честным и ревностным реформатором, предостерегавшим народ об опасностях, но постепенно он начал обманывать сам себя и был ослеплен, даже действовал под вдохновением сатаны в своих последних откровениях. «Мы вполне можем допустить, – говорит он, – что сначала Магомет верил или убедил себя, что его откровения продиктованы Божьим посредником. В мекканский период жизни у него не было никаких личных целей или недостойных мотивов. Пророк был тем, кем называл себя, – “простым проповедником и предупреждающим”. Он был презираемым и отвергаемым учителем думающего о выгоде народа. Очевидно, его основной задачей было преображение людей... Но в Медине все меняется. Здесь к великой цели прежней жизни пророка примешались светская власть, стремление к возвеличиванию и прославлению самого себя. Он стремился к этому и добивался практически теми же средствами. Послания с небес доставлялись, чтобы оправдать его политическое поведение наряду с его религиозными предписаниями. Проводились сражения, устраивались грандиозные экзекуции, аннексировались территории, – и все под предлогом получения санкции Всемогущего. Даже более низменные поступки не только оправдывались, но поощрялись под предлогом Божьего одобрения или повеления... Исследователь истории обнаружит, какими чистыми и возвышенными были сначала чаяния Магомета, как они постепенно выродились из-за полубессознательного самообмана и как в ходе этого процесса истина смешалась с ложью, а искренность – с обманом, ибо эти противоположные принципы нередко даже сосуществуют как активные движущие силы в его поведении. Читатель заметит, что, наряду с нетерпеливым желанием уничтожить идолопоклонство, насадить в мире религию и добродетель, пророк в своем сердце лелеял тягу к сладострастным наслаждениям. До самого конца он, называя себя любимцем Небес, оправдывал “откровениями” от Бога самые вопиющие прегрешения против морали. Читатель заметит и то, что Магомет, который мог быть добрым и нежным, “плакать с плачущими”, привязывать к себе сердца последователей со всей готовностью и самоотречением любви и дружбы, мог также получать удовольствие от жестоких и коварных убийств, требовать уничтожения целых племен и казни невинных младенцев в адском огне. Такие непоследовательности постоянно заметны с момента прибытия Магомета в Медину, и только при изучении этих непоследовательностей мы можем правильно понять его характер. Ключ к трудностям в описании, как я полагаю, можно найти при изучении темы “о вере Магомета в его собственное вдохновение”. В самый первый раз, когда он осмелился подтвердить авторитетом Всевышнего свои собственные слова и поступки, были порождены те заблуждения, которые позже стали проявляться уже совершенно свободно и роковым образом»²¹².

Источники

The Book of Mormon. Первое издание – Palmyra, Ν. Y., 1830. Написано через триста лет после Христа пророком Мормоном на золотых листах «реформированным египетским» (?) языком, переведено на английский язык пророком Иосифом Смитом с помощью урима и туммима. По объему равняется Ветхому Завету. Многословный исторический роман о древних обитателях американского континента, предки которых эмигрировали из Иерусалима в 600 г. до Р. X., а потомки которых – выродившиеся краснокожие индейцы. Есть мнение, что эту книгу написал, просто как художественное произведение, служитель-пресвитерианин Сэмюэль Спалдинг.

The Doctrines and Covenants of the Church of Jesus Christ of the Latter Day Saints. Salt Lake City, Utah. Содержит особые откровения, посланные Иосифу Смиту и Бригему Янгу в разное время. Написано в том же стиле, так же многословно, как и Книга Мормона.

A Catechism for Children by Elder John Jaques. Salt Lake City. 25^th thousand, 1877.

Было бы упущением завершить эту главу о восточном мусульманстве, не сделав несколько замечаний о таком неестественном американском явлении, как мормонизм, который возник в XIX веке и представляет собой поучительную аналогию мусульманства. Иосиф Смит (родился в Шэроне, Вермонт, 1805; убит в Науво, Иллинойс, 1844), основатель мормонизма, или, даже скорее, Бригем Янг (ум. в 1877), организатор течения, может быть назван американским Мухаммедом, хотя они значительно уступают арабскому пророку по своему гению и влиянию.

Схожих моментов между мусульманством и мормонизмом много, и они поразительны: притязания на получение сверхъестественного откровения от ангела; отмена предыдущих откровений последующими; воплощение откровений в богодухновенной книге; эклектический характер системы, включающей в себя иудейский, языческий и сектантский христианский элемент; крайний фанатизм и героическая стойкость первых мормонов, которых яростно преследовали и гнали из штата в штат, пока они не нашли убежище в пустыне на территории Юты, которую превратили в сад; миссионерское рвение – апостолы мормонизма отправлялись в далекие страны и привозили оттуда прозелитов в их «эльдорадо», подальше от невежественных жителей Англии, Уэльса, Норвегии, Германии и Швейцарии; единство религии с гражданским правительством – что противоречит американскому разделению церкви и государства; институт полигамии, вопреки общественным устоям христианской цивилизации. В плане сладострастия и стяжательства Бригем Янг далеко обошел Мухаммеда: после смерти в Солт-Лейк-Сити он оставил семнадцать жен, шестнадцать сыновей и двадцать восемь дочерей (всего у него было пятьдесят шесть или более детей), а состояние его измерялось двумя миллионами долларов²¹³.

Правительство Соединенных Штатов ничего не может сделать с религией мормонов, но оно может регулировать связанные с ними общественные учреждения, так как Юта находится под непосредственной властью Конгресса. Многоженство запрещено законом на управляемых Конгрессом территориях, и президент Хэйс предупредил иностранные правительства (в 1879 г.), что обращенные мормоны, эмигрирующие в Соединенные Штаты, рискуют быть наказанными за нарушение законов этой страны. Президент Гарфилд (в своей инаугурационной речи 4 марта 1881 г.) столь же решительно высказался по мормонскому вопросу, заявив: «Мормонская церковь не только оскорбляет моральное чувство человечества, санкционируя полигамию, но и мешает законодательному отправлению справедливости. По моему мнению, обязанность Конгресса – уважая сознательные убеждения и религиозные верования каждого гражданина, запретить в землях, находящихся под его юрисдикцией, любые криминальные действия, и в первую очередь те, которые разрушают семейные отношения и угрожают общественному порядку. Никакая церковная организация не может позволить себе узурпировать права и функции национального правительства».

Его преемник, президент Артур, в последнем обращении к Конгрессу в декабре 1884 г. снова заявляет о том, что Конгресс «обладает полной политической властью на территории Юты», и говорит: «Я по-прежнему полагаю, что эта отвратительная практика [многоженство] подлежит преследованию по закону, и такое отношение к ней даже при самых радикальных мерах соответствует нормам Конституции». Светская и религиозная пресса Америки, за немногими исключениями, поддерживает это мнение правительства.

После присоединения Юты к Соединенным Штатам и после Мексиканской войны «язычники» (так мормоны называют христиан) поселились среди мормонов и в Солт-Лейк-Сити возникло около полудюжины церквей разных деноминаций – но «святые последних дней» остаются там большинством населения и распространяют свою веру на прилегающие территории. Время покажет, может ли мормонская проблема решиться без помощи оружия и новой эмиграции мормонов.

Bullarium Magnum Romanum a Leone M. usque ad Benedictum XIV. Luxemb., 1727–1758. 19 vols., fol. Другое издание, лучшего типографского качества, под заглавием: Bullarum... Romanorum Pontificum amplissima Collectio, opera et studio C. Cocquelines, Rom., 1738–1758, 14 Tomi in 28 Partes fol.; new ed., 1847 – ’72, 24 vols. Bullarii Romani continuatio, ed. Α. Α. Barben, от Климента XIII до Григория XVI, Rom., 1835–1857, 18 vols.

Monumenta Germaniae Historica inde ab anno Christi quingentesimo usque ad annum millesimum et quingentesimum; ed. G. H. Pertz (королевский библиотекарь в Берлине, ум. в 1876), продолжил G. Waitz. Hannoverae, 1826–1879, 24 vols. fol. Курс истории Германской империи.

Anastasius (библиотекарь и аббат в Риме около 870 г.): Liber Pontificalis (или De Vitis Roman. Pontificum). Древнейший сборник биографий понтификов до Стефана VI (885), но не все биографии принадлежат Анастасию. Эта книга, вместе с более крупными сборниками, включена в третий том Muratori, Rerum Ital. Scriptores (Mediol., 1723 – ’51, in 25 vols, fol.); также в Migne, Patrol. L. Tom. CXXVII (1853).

Archibald Bower (p. в 1686 в Данди, Шотландия, ум. в 1766): The History of the Popes, from the foundation of the See of Rome to the present time. 3^rd ed. Lond., 1750 – ’66. 7 vols., 4^to. Немецкий перевод: Rambach, 1770. Бауэр дважды менял веру, переходя из протестантизма в католичество, и писал с позиций крайней враждебности к папству, но приводит очень обширный материал. Епископ Дуглас из Салисбери написал опровержение его труда.

Chr. F. Walch: Entwurf einer vollständigen Historie der römischen Päpste. Göttingen, 2^d ed., 1758.

G. J. Planck: Geschichte des Papstthums. Hanover, 1805. 3 vols.

L. T. Spittler: Geschichte des Papstthums; с примечаниями J. Gurlitt, Hamb., 1802, новое издание – H. Ε. G. Paulus. Heidelberg, 1826.

J. Ε. Riddle: The History of the Papacy to the Period of the Reformation. London, 1856. 2 vols.

F. A. Gfrörer: Geschichte der Karolinger. (Freiburg, 1848. 2 vols.); Allgemeine Kirchengeschichte (Stuttgart, 1841 – ’46, 4 vols.); Gregor VII und sein Zeitalter (Schaffhausen, 1859–64, 8 vols.). Гфрёрер начинал как рационалист, но потом вступил в Римскую церковь, 1853 г., и умер в 1861 г.

Phil. Jaffé: Regesta Pontificum Roman, ad annum 1198. Berol., 1851; пересмотренное издание: Wattenbach, etc. Lips., 1881 sqq. Продолжил Potthast, 1198 – 1304, дополнил Harttung (см. ниже). Важно для хронологии и деяний пап.

J. A. Wylie: The Papacy. Lond., 1852.

Leopold Ranke: Die römischen Päpste, ihre Kirche und ihr Staat im 16 und 17^ten Jahrhundert. 4 ed., Berlin, 1857. 3 vols. Два перевода на английский, один – Sarah Austin (Lond., 1840), второй – Ε. Foster (Lond., 1847). См. знаменитый обзор Маколея в Edinb. Review.

Döllinger. (католик): Die Papstfabeln des Mittelalters. München, 1863. Английский перевод – Α. Plummer, издание с примечаниями – Η. В. Smith. New York, 1872.

W. Giesebrecht: Geschichte der Deutschen Kaiserzeit. Braunschweig, 1855. 3^rd ed., 1863 sqq., 5 vols. Политическая история Германской империи, но с постоянным упоминанием о папстве как тесно с ней связанном.

Thomas Greenwood: Cathedra Petri. A Political History of the great Latin Patriarchate. London, 1856 – ’72, 6 vols.

С. de Cherrier: Histoire de la lutte des papes et des empereurs de la maison de Souabe, de ces causes et des ses effets. Paris, 1858. 3 vols.

Rud. Baxmann: Die Politik der Päpste von Gregor I bis Gregor VII. Elberfeld, 1868, ’69. 2 vols.

F. Gregorovius: Geschichte der Stadt Rom im Mittelalter, vom 5 bis zum 16 Jahrh. 8 vols. Stuttgart, 1859 – 1873. 2^nd ed., 1869 ff.

A. v. Reumont: Geschichte der Stadt Rom. Berlin, 1867 – ’70, 3 vols.

С. Höfler (католик): Die Avignonischen Päpste, ihre Macht fülle und ihr Untergang. Wien, 1871.

R. Zöpffel: Die Papstwahlen und die mit ihnen im nächsten Zusammenhange stehenden Ceremonien in ihrer Entwicklung vom 11 bis 14 Jahrhundert. Göttingen, 1872.

James Bryce (профессор гражданского права в Оксфорде): The Holy Roman Empire, London, 3^rd ed., 1871, 8^th ed., расширенное, 1880.

W. Wattenbach: Geschicte des römischen Papstthums. Berlin, 1876.

Jul. von Pflugk-Harttung: Acta Pontificum Romanorum inedita. Bd. I. Urkunden der Päpste a.d. 748–1198. Gotha, 1880.

O. J. Reichel: The See of Rome in the Middle Ages. Lond., 1870.

Mandell Creighton: History of the Papacy during the Reformation. London, 1882. 2 vols.

J. N. Murphy (католик): The Chair of Peter, or the Papacy and its Benefits. London, 1883.

Мы представляем здесь, как удобную справочную информацию, полный список пап, антипап и римских императоров от папы Григория I до Льва XIII и от Карла Великого до Франциска II, последнего из романо-германских императоров²¹⁴.

I. Gregorii M. Opera: лучшее из бенедиктинских изданий – Dom de Ste Marthe (Dionysius Samarthanus e congregatione St. Mauri), Par., 1705, 4 vols. fol. Репринт в Венеции, 1768–76, 17 vols. 4^to; и, с дополнениями, в Migne, Patrologia, 1849, 5 vols. (tom. 75–79).

Особенно ценны послания Григория, которых почти 850 (в третьем томе издания Миня).

Новое издание готовит Paul Ewald.

II. Биографии Григория I:

1) Древнейшие биографии – в Liber Pontificalis; Paulus Diaconus (ум. в 797), в Opera I. 42 (ed. Migne); Johannes Diaconus (IX век), ibid., p. 59, и на основании его собственных произведений, ibid., р. 242.

Подробные сведения о Григории см. в произведениях Григория Турского, Беды, Исидора Испанского, Павла Варнефрида (730).

2) Современные биографии

G. Lau: Gregor I nach seinem Leben und nach seiner Lehre. Leipz., 1845.

Böhringer: Die Kirche Christi und ihre Zeugen. Bd. I, Abth. IV. Zurich, 1846.

G. Pfahler: Gregor der Gr. und seine Zeit. Frkf. a. M., 1852.

James Barmby: Gregory the Great. London, 1879. Также его статья Gregorius I в Smith&Wace, «Diet, of Christ. Biogr.», II. 779 (1880).

См. также Jaffé, Neander, Milman (book III, ch. 7, vol. II, 39 sqq.); Greenwood (book III, chs. 6 and 7); Montalembert (Les moines d’Occident, bk. V, Engl, transi., vol. И, 69 sqq.); Baxmann (Politik der Päpste, I. 44 sqq.); Zöpffel (статья Gregor I в новом издании Herzog).

«Что бы мы ни думали о папах древних времен, – говорит Ранке²¹⁷, – ими всегда руководили великие интересы: забота об угнетаемой религии, конфликты с язычеством, распространение христианства среди северных народов, основание независимой иерархии. К достоинствам человеческого существования относится желание планировать и совершать нечто великое. И папы придерживались именно таких намерений в превосходной степени». Хотя эта похвала в адрес ранних пап и не применима ко всем ним, она безоговорочно может быть отнесена к папе, стоящему в начале рассматриваемого периода.

Григорий Первый или Великий, последний из латинских отцов церкви и первый из пап, связывает древнюю церковь со средневековой, греко-римское христианство – с романо-германским. Он один из лучших представителей средневекового католичества: исполненный монашеского духа, аскетичный, набожный – и суеверный; иерархичный, высокомерный и амбициозный – но смиренный перед Богом; равнодушный, если не враждебный, к классической и светской культуре – но благорасположенный к священной и церковной учености; справедливый, гуманный – и либеральный до показушности; источающий миссионерское рвение в интересах христианства и римского престола, которые для него были неразрывно связаны между собой. В нем великие способности организатора сочетались с неустанным трудолюбием, и среди всех забот, связанных с его должностью, он никогда не забывал о личном благочестии. Своим гением ему не удалось превзойти Льва I, Григория VII, Иннокентия III, но как человек и христианин он может считаться одним из чистейших и наиболее полезных пап. Благость – самое главное величие, и церковь была права, когда наградила титулом Великого именно его, а не какого-то другого папу, обладавшего более высокими интеллектуальными способностями.

Время его понтификата (3 сентября 590 – 12 марта 604) было тревожным, и в этот период на престоле требовался человек именно с таким воспитанием и характером. Италия из готского королевства стала провинцией Византийской империи, но она была истощена войной и подвергалась нападениям дикарей-лангобардов, которые оставались язычниками и еретиками-арианами, жгли церкви, убивали священников, грабили монастыри, насиловали монашек и превращали возделанные поля в пустыню. Рим постоянно грабили, его терзали чума и голод. Вся Европа была в состоянии хаоса, на границе анархии. Серьезные люди, и сам Григорий, считали, что близок конец света. «Что может нас радовать в этом мире в такое время? – говорит он в одной из своих проповедей. – Повсюду мы видим скорбь, повсюду слышим жалобы. Города разрушены, замки снесены, поля опустошены, земля разорена. Селения безлюдны, в городах осталось немного жителей, но даже эти жалкие остатки человечества ежедневно сокращаются. Бич небесного правосудия не перестает работать, потому что не вызывает никакого покаяния. Мы видим, как одних угоняют в плен, других калечат, третьих убивают. Что же, братья, может радовать нас в этой жизни? Если мы любим такой мир, мы любим не наши радости, но наши раны. Мы видим, что случилось с той [страной], которая некогда была госпожой мира... Давайте же от всего сердца выразим презрение нынешнему миру и будем подражать делам благочестивых, как только можем».

Григорий родился около 540 г. по Р. X. в древней и богатой сенаторской семье (рода Аникиев) в Риме. Его готовили к правительственной службе. Он изучал латинскую литературу, труды Амвросия, Иеронима и Августина, но не знал греческого. Его мать Сильвия после смерти своего мужа Гордиана ушла в монастырь и так преуспела в святости, что была канонизирована. Греческий император Иустин назначил Григория на высшую гражданскую должность в Риме – императорским префектом (574), но вскоре Григорий порвал с этим миром, променял дворец своего отца близ Рима на монастырь Св. Андрея и стал в нем монахом, а впоследствии аббатом. Помимо этого, он основал шесть монастырей на Сицилии и раздал свои оставшиеся богатства бедным. Он жил в строгом воздержании и подорвал свое здоровье аскетическими упражнениями. Но это время он вспоминал как счастливейшее в своей жизни.

Папа Пелагий II сделал его одним из семи диаконов Римской церкви и отправил в качестве посла, или нунция, ко двору Константинополя (579)²¹⁸. Политическое образование и исполнительные способности сделали его особо пригодным для такой должности. Он вернулся в 585 г. и был назначен аббатом своего монастыря, но занимался также важными общественными делами.

В этот монашеский период (либо до, либо, что более вероятно, по возвращении из Константинополя) он, вследствие происшествия на невольничьем рынке, проникся миссионерским рвением по отношению к англосаксам. Результатом (об этом мы рассказывали в одной из предыдущих глав) было обращение Англии и распространение на нее юрисдикции Римского престола во время его понтификата. Это величайшее событие той эпохи – ярчайшая драгоценность в его венце. Подобно христианскому Цезарю, он заново покорил славный остров с армией из тридцати монахов, которые шествовали под знаменем креста²¹⁹.

В 590 г. Григорий был избран папой единогласным решением клира, сената и народа, несмотря на его решительные возражения, и назначение это подтвердил светский правитель, византийский император Маврикий. Впервые на папский престол поднялся монах. До самой смерти он посвящал все свои силы интересам святого престола и вечного города, будучи твердо убежден в том, что он – преемник святого Петра и наместник Христа. Он продолжал жить по-монашески, в суровой простоте, окружал себя монахами, делал их епископами и легатами, подтвердил устав святого Бенедикта на соборе в Риме, гарантировал свободу и право собственности монастырей и своим примером и влиянием оказал особые услуги монашеству. Его милосердие к бедным было безгранично. Три тысячи дев, обедневшая знать и матроны получали из его рук милостыню. Он посылал голодным пищу со своего стола, прежде чем садился за свою скромную трапезу. Он постоянно защищал права притесняемых вдов и сирот. Он освобождал рабов и пленных и санкционировал продажу священных сосудов ради благотворительности.

Григорий начал свое правление с публичного акта смирения в связи с чумой, которая унесла жизнь его предшественника. Семь процессий ходили по улицам города три дня с молитвами и гимнами, но чума продолжала свирепствовать и во время процессий забрала себе еще восемьдесят жертв. Более поздняя легенда превратила процессии в средство, которое привело к прекращению бедствия: архангел Михаил явился и вложил обратно в ножны свой обнаженный меч над Мавзолеем Адриана, который с тех пор стал называться Замком святого Ангела и был украшен статуей ангела.

Деятельность Григория как понтифика неустанна и тем более удивительна, что он был слабого здоровья и часто оказывался прикован к постели. «Долгое время, – пишет он другу в 601 г., – я не был способен подняться. Меня мучает подагра – словно огонь охватывает все мое тело; жить больно, и я жду смерти как единственного избавления». В другом послании он говорит: «Я ежедневно умираю, но так и не могу умереть».

Никакие дела не казались ему слишком великими или слишком малыми, чтобы не заниматься ими лично. Он привел в порядок и канонизировал церковный обряд, придал ему больше великолепия, улучшил канон мессы и музыку, введя новый способ пения, названный в его честь. Он проповедовал часто и эффективно, черпая уроки смирения и благочестия из бедствий своего времени, которое казалось ему преддверием судного дня. Он защищал город Рим от диких еретиков лангобардов. Он управлял папскими владениями, которые включали в себя крупные поместья в окрестностях Рима, в Калабрии, на Сардинии, Корсике, Сицилии, в Далмации, даже в Галлии и Африке. Он воодушевлял миссионеров и давал им наставления. Как патриарх Запада, он распространял свою отеческую заботу на церкви Италии, Галлии, Испании и Британии и отослал епископский плащ нескольким митрополитам, хотя и не претендовал ни на какую власть по закону. Он назначал епископов, и он же увещевал и смещал их за пренебрежение обязанностями или преступления. Он решительно выступал против преобладающей практики симонии и запрещал священникам требовать платы за свое служение и принимать ее. Он переписывался, в интересах церкви, со знатью, с королями и королевами Запада, с императорами и патриархами Востока. Он приветствовал обращение Готского королевства Испании из арианской ереси в католическую веру при Рекареде, о чем было публично объявлено на Толедском соборе 8 мая 589 г. Он написал королю послание с поздравлениями и призвал его к смирению, целомудрию и милосердию. Презренные лангобарды тоже отказались от арианства к концу его жизни – отчасти благодаря влиянию королевы Теоделинды, баварской принцессы, которая воспитывалась на вере в Троицу. Он попытался подавить остатки донатистского раскола в Африке. Относясь без компромиссов к христианским еретикам и раскольникам, он, тем не менее, опередил свое время, сделав шаг в сторону либерализма в отношении иудеев: он упрекнул епископов Террачины и Кальяри, которые несправедливо изгоняли их из синагог; он осудил принудительное крещение иудеев в Галлии и объявил, что убеждение – единственное правомерное средство обращения; но, вместе с тем, он не постеснялся прибегнуть к нечестному методу подкупа и непоследовательно отказал иудеям в праве строить новые синагоги и владеть рабами-христианами. Он старался, хотя и напрасно, ограничить работорговлю, которая в основном находилась в руках иудеев.

Время после его смерти ознаменовалось кульминацией тех общественных беспорядков, которые он пытался устранить. Случился великий голод; неблагодарное население Рима собиралось уничтожить его библиотеку, но архидиакон Петр остановил разъяренный народ, утверждая, что он видел Святого Духа в облике голубя, кружившегося над головой Григория, когда тот писал свои книги (поэтому его изображают с голубем). Он был похоронен в соборе Св. Петра под алтарем св. Андрея.

Епископ Боссюэ (цит. в Montalembert, II. 173) так подводит краткие итоги общественной жизни Григория: «Этот великий папа... подчинил лангобардов, спас Рим и Италию (хотя императоры и не смогли оказать ему помощь), подавил новорожденную гордость патриархов Константинополя, просветил всю церковь своим учением, правил Востоком и Западом с силой и кротостью и дал миру совершенный пример церковного управления».

К этому граф Монталамбер (также католик) добавляет: «Бенедиктинский орден дал церкви того, кого всякий без колебаний назвал бы величайшим из пап, и тот же самый орден пятьсот лет спустя дал церкви Григория VII... Он воистину Григорий Великий – потому что он безупречно исполнял свои обязанности среди бесчисленных и безграничных трудностей, потому что он заложил основание возрастающего величия святого престола, славился своей добродетелью, беспристрастием своего простодушия, смиренной и неистощимой нежностью своего сердца».

Гиббон пишет (гл. 45): «Понтификат Григория Великого, который продолжался тринадцать лет, шесть месяцев и десять дней, – один из наиболее созидательных периодов истории церкви. Его добродетели и даже его ошибки – необычная смесь простоты и хитрости, гордости и смирения, здравого смысла и суеверия – удачным образом подходили к ситуации и духу времени».

Лау говорит (в своей превосходной монографии, с. 302, 306): «Духовные качества характера Григория ярко проявляются в его поступках. Он обладал ясным, практическим восприятием, которое сочетал с добрым и мягким сердцем, но он никогда не был слаб. Страшный для упорствующих нарушителей закона из-за своей непоколебимой справедливости, он проявлял терпимость к кающимся и был добрым другом для своих друзей, однако праведность и благополучие церкви для него были важнее, чем дружба, а потому он строго относился и к друзьям, когда те пренебрегали своими обязанностями. Он с великим благоразумием управлял церковью в разных обстоятельствах, очень мудро обращался с самыми разнохарактерными людьми, обладал моральной твердостью, которая позволяла ему ни на дюйм не поступаться своими убеждениями, но он никогда не был упрям. Он с великим упорством сражался за права церкви и привилегии апостольского престола, но лично для себя он не просил почестей. Насколько много он думал о церкви и римском престоле, настолько же скромно он оценивал себя. Не раз его поступки свидетельствовали о скромности его сердца: кротость действительно была для него самой важной и возвышенной добродетелью. Его деятельность была успешной. За великие и малые цели он брался с одинаковым рвением. Ничто не было слишком великим для его энергии или слишком малым для его внимания. Он был пылким патриотом и неустанно заботился как о духовном, так и о материальном благе своих соотечественников. Не раз он спасал Рим от лангобардов и от голода... Это был великий человек с великими планами, в реализации которых он проявлял как проницательность, так и твердость, как здравый расчет обстоятельств, так и мудрое суждение о людях. Влияние, которое он оказал, громадно, и если оно не во всех отношениях благо, в этом виновато его время, а не он. Он всегда стремился к тому, что считал наилучшим. Среди всех пап шестого и последующих веков он сияет как звезда первой величины».

Р. Баксманн (l. с., I. 45 sq.) пишет: «Среди великих волнений, которые были вызваны вторжением лангобардов в Италию, по крайней мере один человек совершенно точно удерживал свою позицию в вечном городе, что бы ни обрушивалось на него. Лютер в своем завещании называет себя адвокатом Бога, имя которого хорошо известно на небесах, на земле и в аду; эпитафия же Григория I гласит, что он правил как consul Dei. Он был главным епископом в церковной республике, четвертым doctor ecclesiae, стоящим сразу же после трех других влиятельных богословов, столпов Латинской церкви, – Амвросия, Августина и Иеронима. Его справедливо называют pater ceremoniarum, pater monachorum и Великим. Все, что за предыдущие века было создано в Латинской церкви для церковного управления и догматики, для пастырского попечительства и литургии, он собрал воедино и заложил стандарты, от которых редко отходили в последующие века».

Сюда мы добавим также суждение Джеймса Бармби, последнего из биографов Григория (Greg., р. 191): «Не может быть сомнений в возвышенности его целей, искренности намерений, неустанной деятельности и личной чистоте. Эти качества очевидны на протяжении всего его служения. Если его религия была аскетического типа и искажалась суевериями и легковерием, то таким был дух времени, неотделимый от устремления к высшей святости. К тому же, ни суеверие, ни аскетизм не преобладали в нем над принципами подлинной внутренней веры – справедливостью, милосердием и истиной. Мы обнаруживаем, что он, когда того требовали обстоятельства, ставил милость выше жертвы; он был исключительно добрым и благожелательным, равно как и справедливым, и даже в ревностном пристрастии к строгой монашеской дисциплине он испытывал искушение проявить кротость и быть терпимым к слабости. А если для достижения своей единственной цели он когда и проявлял хитрость дипломата и обращался к власть имущим с некоторой неискренностью, он никогда не делал этого в личных и эгоистичных целях. Для достижения своей цели он мог польстить великим, но это не мешало ему бесстрашно высказывать свое мнение о них, если дело касалось великих принципов».

Деятельность Григория была направлена на укрепление авторитета папского престола. Он сочетал в себе три сана – епископа, митрополита и патриарха. Он был епископом города Рима, митрополитом над семью епископами-суффраганами окрестностей Рима (или позже – кардиналами) и патриархом Италии, а фактически – всего Запада, или всех Латинских церквей. С этим редко спорили, разве что о степени его власти в конкретных случаях. Определенное почетное первенство среди всех патриархов ему уступали даже на Востоке, но его вселенский епископат, включающий в себя власть над Восточной, или Греческой церковью, не признавался, и, что более примечательно, он на него даже не претендовал, решительно опровергал и отказывался от него. Григорий занимал промежуточное положение между патриархом и собственно папой. Он считал четырех патриархов – Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима (которым объявил о своем избрании принятым по обычаю исповеданием своей веры) соравными архипастырями церкви, подчиненными Христу как высшему Главе, – находя в них количественное соответствие четырем вселенским соборам и четырем евангелиям, составляющим общее основание христианства, – но все-таки твердо верил в примат папы. Его переписка с Востоком на эту тему чрезвычайно важна. Спор начался в 595 г., продолжался несколько лет, но так и не был улажен.

Иоанн IV Постник, патриарх Константинополя, неоднократно использовал в своих посланиях титул «вселенский» или «всеобщий епископ». Это был почетный титул, данный патриархам императорами Львом и Юстинианом и подтвержденный для Иоанна и его преемников Константинопольским синодом в 588 г. Тот же самый титул использовался на Халкидонском соборе по отношению к папе Льву I²²⁰. Однако Григорий I был непомерно раздражен тем, что его восточный соперник присвоил себе этот титул, и всеми силами старался заставить его пойти на попятную. Григорий говорит о нелепой, гордой, мирской, греховной, опасной, богохульственной, дьявольской узурпации титула и сравнивает тех, кто присваивает его, с Люцифером. Он писал сначала к Сабиниану, своему посланнику в Константинополе, потом, неоднократно, к патриарху, к императору Маврикию и даже к императрице; при всем своем монашеском пренебрежении женщинами он пользовался любой возможностью обратить на свою сторону влиятельных женщин. Он угрожал прекратить общение с патриархом. Он призывал императора наказать гордеца за такое самовольство и напоминал ему, что престол Константинополя однажды уже был осквернен такими архиеретиками, как Несторий²²¹.

Не в силах переубедить своего соперника в Новом Риме, он обратился к патриархам Александрии и Антиохии и сыграл на их ревности, но они считали этот титул просто почетным, а один из них обратился к Григорию как ко вселенскому папе – сделав комплимент, которого Григорий не мог принять, поскольку тогда его позиция оказалась бы непоследовательной²²².

После смерти Иоанна Постника в 596 г. Григорий велел своему посланнику в Константинополе потребовать от нового патриарха, Кириака, как условие для общения, отказаться от греховного титула, а в послании к императору Маврикию даже заявил: «Тот, кто называет себя вселенским священником или желает быть так названным, – предтеча антихриста»²²³.

Григорий, противостоя этим высокопарным эпитетам, называл себя, в гордом смирении, «рабом рабов Божьих»²²⁴. Это звание стало одним из постоянных титулов пап, хотя иногда, при сопоставлении с их поразительными притязаниями, оно звучит как ирония.

Но протест Григория не увенчался успехом. Ни патриарх, ни император не вняли его желанию. Поэтому он даже приветствовал перемену правительства, которая произошла в 602 г. посредством насильственного переворота.

Когда на трон взошел невежественный рыжеволосый, безбородый, вульгарный, жестокий и уродливый выскочка Фока, совершивший ужасное убийство Маврикия и всей его семьи (жены, шести сыновей и трех дочерей), Григорий поспешил поздравить его и его жену Леонтию (которая была немногим лучше) в самых восторженных выражениях, призывая небеса и землю радоваться их возвышению и клеймя память покойного императора как тирана, от ига которого церковь теперь благополучно избавилась²²⁵. Таково мрачное, единственное действительно мрачное и не могущее быть оправданным пятно на жизни этого понтифика. Похоже, в данном случае он считал, что цель оправдывает средства²²⁶, и его целью, без сомнения, была защита и укрепление римского престола. Он не забыл напомнить императрице о тексте Писания, на котором папы основывают свою власть: «Ты – Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою», – и добавить: «Я не сомневаюсь в вашем желании привязать к себе и сделать обязанным себе того, от кого вы желаете получить прощение своих грехов».

Убийца и узурпатор в ответ на эту милость принял сторону папы в споре с патриархом (Кириаком), который симпатизировал несчастному императору. Он признал Римскую церковь «главой всех церквей»²²⁷. Но если он и выпустил такой указ по настоянию Бонифация III, бывшего в то время папским нунцием в Константинополе, то, должно быть, он имел в виду лишь почетное первенство, подобное тому, что было признано за Римом на Халкидонском соборе и императором Юстинианом. Во всяком случае, титул, из-за которого велись споры, продолжал использоваться патриархами и императорами Константинополя. С Фоки же, после его плачевного правления (602–610), сорвали диадему и пурпур. Его заковали в цепи, оскорбляли, пытали, обезглавили и бросили в огонь. Преемником Фоки стал Ираклий.

Во всем этом споре явно просматривается ревность папы в отношении к патриарху, а потому возникает подозрение, что именно она породила протест.

С переписке с соперником Григорий проявляет исключительное сочетание гордости и смирения. Он был слишком горд, чтобы уступить ему титул вселенского епископа, и слишком смирен или непоследователен, чтобы самому претендовать на этот титул. Из его доводов вытекает, что у него было бы больше прав на этот титул, если бы титул не был неправильным сам по себе. Подлинное мнение Григория, пожалуй, лучше всего отражено в его послании к Евлогию Александрийскому. Он принимает все комплименты, которые Евлогий делает ему как преемнику Петра, само имя которого указывает на прочность и твердость, но считает Антиохию и Александрию также престолами Петра, которые почти, если и не совсем, равны Риму, так что все три епархии составляют один престол. Он ничего не говорит о Иерусалиме. «Престол Князя Апостолов, – говорит он, – единственный обладает высшей властью, он есть единая епархия, хотя и в трех разных местах (quae in tribus locis unius est). Ибо он сам возвысил епархию, которую удостоил своим пребыванием и где завершилась его нынешняя жизнь [Рим]. Он сам украсил епархию [Александрии], куда послал благовестником своего ученика [Марка]. Он сам учредил епархию, в которой пробыл семь лет [Антиохию]. Следовательно, епархия едина, но над ней сейчас, по Божьему изволению, главенствуют три епископа, и то благо, которое я слышу о вас, я вменяю себе. Если вы думаете что-то хорошее обо мне, вменяйте это себе в заслугу, ибо мы едины в Том, Кто сказал: “Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино” (Ин.17:21)»²²⁸.

Когда Евлогий в ответ на прославление его собственного престола назвал позже Григория всеобщим или вселенским папой, последний решительно выступил против этого титула: «Я уже говорил, что ни мне, ни кому-либо другому (nec mihi, nec cuinquam alteri) не следует писать ничего подобного. И что же?! В предисловии к своему письму вы применяете ко мне, запретившему это, гордый титул всеобщего папы; я прошу ваше святейшество впредь так не делать, потому что вы не принадлежите к числу пользующихся правом брать на себя более того, что разумно. Я не уважаю тех почестей, которые лишают чести моих братьев. Моя честь – это сила моих братьев. Я действительно чувствую себя польщенным, когда каждому воздают те почести, которых он заслуживает. Ибо, если вы, ваше святейшество, называете меня всеобщим папой, вы отказываете себе в том, что полностью отдаете мне [то есть вы сами не признаёте за собой соответствующих достоинств]. Но хватит об этом: не надо слов, которые внушают гордость и мешают милосердию!» Григорий даже возражает против слов «как вы повелели», которые встречаются в послании его корреспондента. «Этого слова, “повелели”, я прошу вас больше не использовать, ибо я знаю, кто я и кто вы: по положению вы – мои братья, по манерам – мои отцы. И как следствие этого, я не повелеваю, но хочу только указать на то, что кажется мне подходящим»²²⁹.

С другой стороны, невозможно отрицать, что Григорий, самым решительным образом протестовавший против использования восточными патриархами антихристианского и богохульственного титула всеобщего епископа, претендовал на власть и надзор за всей церковью Христовой, в том числе на Востоке, и осуществлял это, насколько ему позволяли возможности и силы. «По отношению к Константинопольской церкви, – пишет он в одном из посланий, – какие могут быть сомнения в том, что она подчиняется апостольскому престолу?» И в другом послании: «Я не знаю, какой епископ, если есть за ним какая-то вина, не подчинится апостольскому престолу». «Всем, кто знает евангелия, – пишет он императору Маврикию, – ясно, что Петру, как князю всех апостолов, Господь наш поручил заботиться обо всей церкви (totius ecclesiae cura)... Но хотя ему, вместе с заботой обо всей церкви и руководством (totius ecclesiae cura et principatus), были вверены ключи от царства небесного и власть связывать и разрешать, его не называли всеобщим епископом, – в то время как мой святейший собрат по священническому служению (vir sanctissimus consacerdos meus) Иоанн осмеливается называть себя всеобщим епископом. И я вынужден воскликнуть: о tempora, о mores!»²³⁰

У нас нет права сомневаться в искренности Григория. Однако он был явно непоследователен, когда отказывался от титула, но претендовал на стоящую за этим титулом власть. И подлинной проблемой был, конечно же, не титул, а претензия на всеобщее епископство: если человек обладает им, то ему по праву принадлежит и титул. На такую всеобщую власть уже претендовали римские понтифики до Григория – Лев I, Феликс, Геласий, Гормизда, бывшие в своих выражениях и поступках гораздо более тщеславными и самодостаточными.

Неудивительно, что преемники Григория, менее смиренные и более последовательные, не стеснялись пользоваться этим и даже более высокомерными титулами, чем тот, против которого он столь решительно протестовал с предостережением: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать»²³¹. В любом случае, весьма примечательным остается тот факт, что в самом начале притязаний папства на великую власть лучший из пап уже протестовал против антихристианской гордости и узурпации в церковной системе.

См. вторую часть биографии Lau, pp. 311 sqq., и Adolf Ebert: Geschichte der Christlich-Lateinischen Literatur, bis zum Zeitalter Karls der Grossen. Leipzig, 1874 sqq., vol. I. 516 sqq.

Хотя забот у Григория было много, он находил время для литературного творчества. Его книги не отличаются большими художественными заслугами, но они были очень популярны и полезны для клириков средних веков.

Богословие Григория основывалось на четырех вселенских соборах и четырех евангелиях, которые он считал нерушимыми столпами ортодоксии. Он признавал также осуждение трех капитулов на Пятом вселенском соборе. Он был умеренным августинианцем, но совершенно практического, неспекулятивного, некритического, традиционного и суеверного толка. Сведения об уничтожении им Палатинской библиотеки, если она вообще когда-либо существовала, теперь признаны выдумкой, но эта выдумка отражает его презрение к светским и классическим штудиям как недостойным христианского епископа. В плане же церковной учености и красноречия проповедника ему в том веке не было равных.

Григорий – один из великих ученых и авторитетных отцов церкви. Его взгляды на грех и благодать были почти что полупелагианскими. Предопределение для него зависело от предведения. Греховную природу он представляет как всего лишь больную, но не мертвую, уделяет большое внимание заслуге добрых дел и является основоположником учения о чистилищном огне и месс с молитвами о душах, находящихся в чистилище.

Его латинский язык – не классический, но церковный и монашеский. В нем много варваризмов. Он многословен и неаккуратен, но иногда сентенциозен и возвышается до риторического пафоса, заимствованного у пророков Ветхого Завета.

Перечислим сочинения Григория.

I. Magna Moralia, в тридцати пяти книгах. Этот великий труд был начат в Константинополе по просьбе Леандра, епископа Севильского, и закончен в Риме. Это трехчастное разъяснение книги Иова, ее исторического (или буквального), аллегорического и морального значения²³².

Григорий не знал еврейского и греческого языков, восточной истории и обычаев (хотя какое-то время он прожил в Константинополе), поэтому у него не было качеств, необходимых для создания хорошего грамматического и исторического толкования.

Аллегорическая часть – это экзегетический курьез. Между строк и за ними Григорий усматривает чудесную поэму об истории Христа и о всей системе богословия природы и откровения. Имена лиц и названия предметов, числа и даже отдельные слоги – всё для него исполнено мистического значения. Иов символизирует Христа, а его жена – плотскую природу; его семь сыновей (семь – число совершенства) представляют апостолов, то есть клириков; его три дочери – три класса преданных мирян, которые должны поклоняться Троице; его друзья – еретики; семь тысяч овец – свершенные христиане; три тысячи верблюдов – язычники и самаряне; пятьсот упряжек волов и пятьсот ослиц – опять-таки язычники, потому что пророк Исаия говорит: «Вол знает владетеля своего, и осел – ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет».

Моральный смысл книги, о котором Григорий говорит в заключение, излагается в форме воспитательного гомилетического объяснения и способов применения книги. Это нечто вроде компендиума христианской этики.

2. Двадцать две гомилии о Иезекииле, произнесенные в Риме во время осады Агилульфа и позже пересмотренные.

3. Сорок гомилий о евангелиях, которые Григорий произносил в разное время, а потом издал.

4. Liber Regulae Pastoralis, в четырех частях. Это пастырское богословие, рассматривающее обязанности служителей, написанное в оправдание его нежелания принять на себя бремя папского сана. Оно более практично, чем «Священство» Златоуста. Этот труд очень уважали в средние века. Он был переведен на греческий язык по приказу императора Маврикия и на англосаксонский – по воле короля Альфреда, а во Франции его выдавали епископам при рукоположении вместе с книгой канонов как учебник для выполнения ими своих обязанностей. Григорий, согласно духу эпохи, требует строгого безбрачия даже от иподиаконов, но в других отношениях он дает превосходные советы, пригодные на все времена. Он считает проповедь одной из главных обязанностей пастырей, в чем сам подавал хороший пример. Он предостерегает служителей беречься от греха гордости с самого начала, потому что непросто учиться смирению, если ты уже занимаешь высокое положение. Следует проповедовать самой своей жизнью, а не только словами. «Тот, кто по обязанности своего положения вынужден говорить возвышенные слова, обязан и подавать самый возвышенный пример. Ибо голос говорящего лучше проникает в сердца слушателей, если говорящий подтверждает свои речи собственным практическим примером». Григорий советует сочетать размышления и действия: «Господь наш усердствовал в молитве на горе – но и совершал чудеса в городах; Он показал пастырям, что их устремления должны быть возвышенны, но в то же время они должны сострадать потребностям нуждающихся. Чем больше человек нисходит с добротой к нижайшим, тем легче ему достичь высот». Духовный авторитет не должен позволять себе полностью погружаться во внешние заботы и забывать о внутренней жизни души, но он не должен пренебрегать и внешним, заботясь только о внутренней жизни. «Слово учения не проникает в умы нуждающихся, если к ним не протянется рука сострадания».

5. Четыре книги «Диалогов» о жизни и чудесах святого Бенедикта Нурсийского и других итальянских святых, а также о бессмертии души (593). В этих диалогах (между Григорием и римским архидиаконом Петром) присутствует описание множества невероятных чудес и видений о состоянии душ усопших. Но автор признает, что знает все эти истории лишь понаслышке и оправдывается примером Марка и Луки, которые записали в евангелии то, что слышали от очевидцев. Мы не думаем, что Григорий сознательно обманывал читателей, однако странно, что человек с его умом и здравым смыслом мог верить в такие гротескные и ребяческие истории. «Диалоги» – основной источник средневековых суеверий о чистилище. Король Альфред велел перевести их на англосаксонский.

6. Послания Григория (всего 838) к епископам, князьям, миссионерам и другим лицам со всех концов христианского мира позволяют нам составить наилучшее представление о его характере и административных принципах, а также об обращении англосаксов. В посланиях рассматриваются вопросы богословия, морали, политики, дипломатии, монашества, епископского и папского руководства, они позволяют нам прекрасно представить его многочисленные обязанности, заботы и чувства.

7. Сакраментарий Григория основан на более древних сакраментариях Геласия и Льва I, с некоторыми изменениями в каноне мессы. Его утверждение о том, что при совершении евхаристии апостолы использовали только молитву Господню (solummodo), вызвало много споров. Вероятно, он имел в виду, что не произносилось никаких других молитв при словах об учреждении таинства, которые он считал включенными в обряд по умолчанию.

8. Сборник антифонов для мессы (Liber Antiphonarius). Вероятно, в нем есть более поздние добавления. Григорию также приписывается еще несколько трудов, авторство которых сомнительно, и девять латинских гимнов. Они написаны в размере святого Амвросия, без рифмы, за исключением «Rex Christe, factor omnium» (о котором очень благосклонно отзывался Лютер). Это простые, полные веры и почтения к церкви, возвышенные по мысли и чувству произведения, но притом лишенные поэтического огня и силы. Некоторые из них, такие как «Благословенный Творец света» (Lucis Creator optime), «О милостивый Творец, услышь» (Audi, beate Conditor), «Полезно соблюдение поста» (Clarum decus jejunii) недавно стали доступны для англоязычных читателей благодаря переводам англо-католической школы²³³. Он был великим ритуалистом (поэтому его называли «Мастером обряда») и обладал определенными талантами в области священной поэзии и музыки. Так называемое Cantus Gregorianus, грегорианское пение, было, вероятно, возвратом от артистичного и мелодичного антифона Cantus Ambrosianus к более древнему и простому способу пения. Григорий основал школу певцов, первую из ряда подобных школ в других церквях²³⁴.

Что касается некоторых других произведений, приписываемых Григорию, таких как «Разъяснение Третьей книги Царств» и аллегорическое «Разъяснение Песни песней», то подлинность их сомнительна.

Преемники Григория I, вплоть до Григория II, были, за несколькими исключениями, малоизвестны и правили краткое время. В основном это были итальянцы, многие – римляне; было также несколько сирийцев, избранных восточными императорами в интересах своей политики и богословия.

Сабиниан (604) был настолько же жадным и жестким, насколько Григорий был щедрым и либеральным. В голоде, который царил во время его правления, он обвинял своего «расточительного» святого предшественника. Бонифаций III (606–607) не постеснялся принять титул «всеобщего епископа», против которого Григорий в своем гордом смирении с таким негодованием возражал как против антихристианского и богохульственного допущения. Бонифаций IV превратил римский Пантеон в христианскую церковь, посвященную Деве Марии и всем мученикам (608). Гонорий I (625–638) был осужден вселенским собором и его собственными последователями как еретик-монофелит. Мартина I (649–655) почитают за гонения, которые он вынес ради ортодоксального учения о двух волях во Христе. При Григориях II и III Германия была обращена в римское христианство.

Папы следовали миссионерской политике Григория и инстинкту римских амбиций и власти. Любое распространение христианства на западе и севере было распространением Римской церкви. Августин, Бонифаций, Ансгар были римскими миссионерами и пионерами папства. Как Англия была подчинена власти папы при Григории I, так это произошло с Францией, Нидерландами, Германией и Скандинавией при его преемниках. Британская и шотландско-ирландская независимость постепенно уступили неотвратимому распространению римской власти и единообразия. Священники, знать и короли со всех частей запада посещали Рим как столицу христианского мира, воздавая дань святилищу апостолов и живому наследнику галилейского рыбака.

Но папы, распространявшие таким образом свое духовное влияние на варварские расы, были, при всем том, политическими подданными Восточного императора как правителя Италии и не могли возводиться на престол без его согласия. Предполагалось, что они должны соблюдать императорские эдикты, даже касающиеся духовных вопросов, и что их могли арестовывать и отправлять в ссылку. Избавление от столь неудобного бремени было обязательным шагом для создания абсолютного папства, и это произошло в VIII веке благодаря возрастающему влиянию Запада. Распространение мусульманства и падение Греческой империи также внесли вклад в обретение этой независимости.

Григорий II (715–731) стоит на рубеже перехода к этому новому положению вещей. Он спорил с императором-иконоборцем Львом Исавром о поклонении образам. Во время его понтификата Лиутпранд²³⁵, самый способный и могущественный из лангобардских королей, покорил экзархат Равенны и стал править Италией.

Власть варварской и некогда арианской державы была для пап более ненавистна и опасна, чем власть далекого Константинополя. Оказавшись между еретиком-императором и варваром-грабителем, они обратились за избавлением и защитой к молодой державе, которая появилась за Альпами. Франки были католиками с момента своего обращения при Хлодвиге и одержали при Карле Мартелле (Молоте) могущественную победу над сарацинами (732), которая спасла христианскую Европу от вторжения и тирании ислама. Так франки стали защитниками латинского христианства. Они также оказали Бонифацию помощь в обращении Германии.

Григорий III (731–741) возобновил переговоры с франками, начатые его предшественником. Когда лангобарды снова вторглись на территорию Рима и огнем и мечом уничтожали последние остатки церковной собственности, он в жалобном и одновременно угрожающем тоне обратился к Карлу Мартеллу, который унаследовал от своего отца, Пипина Геристальского, майорат над Францией и был фактическим правителем этого государства. «Не откажитесь, – пишет он, – выслушать наши мольбы, чтобы святой Петр не закрыл перед вами небесные врата». Он послал Карлу ключи от могилы святого Петра как символ союза и предложил ему титулы патриция и консула Рима²³⁶. По сути, это было объявление о независимости от Константинополя. Карл Мартелл ответил вежливо и послал в Рим подарки, но не пересек Альпы. Священники его собственной страны ненавидели его как богохульственного грабителя церковной собственности, который раздавал епископаты своим графам и герцогам вместо подходящих на эти должности людей²³⁷.

Переговоры были прерваны со смертью Карла Мартелла 21 октября 741 г. Григорий III умер в том же году, 27 ноября.

Папа Захария (741–752), грек, своей властью священника вынудил Лиутпранда ко временному повиновению – лангобардский король внезапно прекратил свои войны. Он умер, проправив тридцать лет (743). Но его преемник Астольф вновь угрожал включить Рим в состав своего королевства. Захария искал защиты у Пипина Короткого²³⁸ – майордома, сына Карла Мартелла и отца Карла Великого, в обмен на помощь в борьбе за корону Франции. Это был первый шаг к созданию Западной империи и новой политической системы в Европе, во главе которой стояли папа и германский император.

Наследование престола еще не было религиозно санкционировано среди тевтонских рас, как в последующие века. В иудейской теократии недостойные цари смещались, новые династии возвышались при посредничестве Божьих вестников. На эту же роль претендовал папа, и теперь он впервые исполнил ее. Майордом Франции был первым министром короля, главным из придворной и поместной знати. Этот сан стал наследственным в семье Пипина Ланденского, который умер в 639 г., и спустя шесть поколений его получил Пипин Короткий, галантный рыцарь и опытный государственный деятель. Он был в хороших отношениях с Бонифацием, апостолом Германии и архиепископом Майнца, который, по утверждению предания, был посредником между ним и папой в этом политическом coup d’état, государственном перевороте²³⁹.

Хильдерик III, последний из безнадежно вырождавшегося семейства Меровингов, был лишь видимостью монарха. Его вынудили удалиться в монастырь, и Пипин Короткий, фактический правитель, теперь принял титул монарха официально. Он был избран в Суассоне в марте 752 г. под восклицания и рукоплескания народа и помазан на царство, как цари Израиля, Бонифацием или каким-то другим епископом, а два года спустя – самим папой, который решил, что для законного обладания царской властью надо законным образом получить царский титул. С этого времени он стал называть себя «по Божьей благодати королем франков». Папа даровал ему титул «патриция римлян» (Patricius Romanorum), что предполагает некий протекторат над Римской церковью и гражданскую власть над ее территорией. (Титул «патриций», введенный Константином Великим, являлся высшим чином после императора и с VI века применялся к наместнику византийского императора в Италии.) С другой же стороны, возвышение и коронация Пипина заложили основание папской власти над коронами Франции и Германии.

Вскоре папа пожал выгоду от своей милости. Когда на него снова начали наседать лангобарды, он призвал нового короля себе на помощь.

Стефан III, сменивший Захарию в марте 752 г. и несший служение до 757 г., лично посетил Пипина и молил его восстановить владения святого Петра. Он помазал его снова в Сен-Дени, вместе с его двумя сыновьями, и обещал обеспечить продолжение его династии благодаря своей ужасной власти накладывать интердикт или отлучать от церкви. Пипин отправился вместе с ним в Италию и нанес поражение лангобардам (754).

Когда лангобарды снова начали войну, папа отправлял Пипину послание за посланием, увещевая его и приказывая именем Петра и святой Богоматери вмешаться и спасти город Рим от ненавистных врагов, обещая ему долгую жизнь и самые славные жилища на небесах, если он немедленно послушается. Здесь папство дошло уже до такого богохульственного высокомерия, что отождествило себя с царством Христовым и претендовало на способность наделять земным процветанием и вечным спасением.

Пипин Короткий пересек Альпы со своей армией, нанес поражение лангобардам и подарил папе отвоеванную территорию (755). Он объявил посланникам с Востока, которые потребовали вернуть Византийской империи Равенну с ее землями, что принял участие в этой войне только ради того, чтобы показать свое уважение к святому Петру. Новая папская область включала в себя Экзархат, Пятиградие и область к востоку от Апеннин с городами Равенна, Римини, Пезаро, Фано, Чезена, Синигалия, Йези, Форлимпополи, Форли, Монтефельтро, Ачерра, Монте ди Лукано, Серра, Сан-Марино, Боббио, Урбино, Кальи, Лучиоло, Губбио, Комакио и Нарни²⁴⁰.

Этот подарок Пипина положил начало «владениям святого Петра». Папа уже владел дарованными церкви землями в Италии и других местах, но этот дар иноземного завоевателя превратил его в светского правителя большой части Италии – хотя сам папа провозглашал себя преемником Петра, у которого не было ни серебра, ни золота, и наместником Христа, Который сказал: «Царство Мое не от мира сего». Светская власть сделала папство независимым в плане юрисдикции, но пагубно отразилась на его духовности, подготовив почву для длительных конфликтов со светскими властями: папы стали участвовать в решении политических проблем, в интригах и войнах в Европе, а это вело к обмирщению церкви и иерархии. Данте, который, разделяя средневековое заблуждение, полагал, что дарованные Пипином земли были получены еще при Константине Великом²⁴¹, выразил свое мнение в знаменитых строках:

О Константин, каким злосчастьем миру

Не к истине приход твой был чреват,

А этот дар твой пастырю и клиру.²⁴²

Но Данте помещает Константина, чьи «добрые намерения принесли дурной плод», на небеса, где

Теперь он знает, как родивший зло

Похвальным делом – принят в сонм счастливый!

Хоть дело это гибель в мир внесло.

Он благоприятно отзывается о вмешательстве Карла Великого в дела папы:

Когда же лангобардский зуб язвил

Святую церковь, под его крылами

Великий Карл, разя, ее укрыл²⁴³.

Политике Пипина следовал Карл Великий, германские и австрийские императоры и современные французские правители, которые вмешивались в дела Италии то как союзники, то как враги, пока светская власть папства не была утрачена при его последнем защитнике, Наполеоне III, который удалил свои войска из Рима, чтобы воевать с Германией, и своим поражением подготовил путь к завоеванию Рима Виктором Эммануилом, сделавшим его столицей свободной и единой Италии (1870). А папа, который лишь несколькими неделями ранее объявил миру о своей непогрешимости в вопросах веры и морали, стал с этого времени ограничен территорией Ватикана – хотя его духовная власть над двумя сотнями миллионов душ как «епископа епископов» ничуть не уменьшилась.

Источники

Beati Caroli Magni Opera omnia. 2 vols. В Migne, Patrol. Lat. Tom. 97–98. Первый том содержит Codex Diplomaticus, Capitularia, и Privilegia; второй том – Codex Carolinus, Libri Carolini (о споре об образах), Epistolae Carminâ, etc.

1. Послания Карла, Эйнгарда и Алкуина. Также послания пап к Карлу и двум его предшественникам, которые он собрал и которые получили название Codex Carolinus, ed. Muratori, Cenni, ad Migne (tom. 98, pp. 10 sqq.).

2. Капитулярии и Законы Карла Великого, в первом томе Leges – Mon. Germ., ed. Pertz, и в Baluzius и Migne.

3. Анналы. Annales Laurissenses Majores (вероятно, официальная придворная хроника) с 788 по 813; Annales Einhardi, написанные после 829; Annales Petaviani, Laureshamenses, Mosellani и другие, скорее местной, чем общей ценности. Все – в первом и втором томах Pertz, Monumenta Germanica Hist. Script.

4. Биографии. Einhard или Eginhard (родился в 770, воспитывался в Фульде, был личным секретарем Карла Великого, потом – монахом-бенедиктинцем): Vita Caroli Imperatoris (английский перевод – S. S. Turner, New York, 1880). Правдивый очерк о Карле, сделанный восхищенной и любящей рукой на почти классической латыни, в манере Светониевых жизнеописаний римских императоров. Это вершина классических исследований века Карла Великого, как утверждает А. Эберт (II. 95). Милмен (II. 508) называет это «лучшим историческим трудом, появившимся на латинском языке в течение целых столетий». – Poeta Saxo: Annales de Gestis Caroli, с конца IX века. Анонимный труд монаха из Сен-Галлена: De Gestis Caroli, примерно в то же время. В Pertz, l.c., и Jaffé, Monumenta Carolina (Bibl. Rer. Germ., t. IV), также в Migne, tom. I, Op. Caroli.

См. об источниках в Abel, Jahrbucher des Fränk. Reichs (Berlin, 1866), и Wattenbach, Geschichtsquellen im Mittelalter (Berlin, 1858; 4^th ed. 1877–78, 2 vols.)

Литература

J. G. Walch: Historia Canonisationis Caroli M. Jen., 1750.

Putter: De Instauratione Imp. Rom. Gott., 1766.

Gaillard: Histoire de Charlemagne. Paris, 1784, 4 vols. secd éd. 1819.

Gibbon: Decline and Fall of the Roman Empire. Ch. 49.

J. Ellendorf: Die Karolinger und die Hierarchie ihrer Zeit. Essen., 1838, 2 vols.

Hegewisch: Geschichte der Regierung Kaiser Karls des Gr. Hamb., 1791.

Dippolt: Leben K. Karls des Gr. Tub., 1810.

G. P. R. James: The History of Charlemagne. London, 2^nd ed. 1847.

Bähr: Gesch. der röm. Lit. im Karoling. Zeitalter. Carlsruhe, 1840.

Gfrörer: Geschichte der Karolinger. Freiburg i. В., 1848, 2 vols.

Capefigue: Charlemagne. Paris, 1842, 2 vols.

Warnkönig et Gerard: Hist. des Carolingians. Brux. and Paris, 1862, 2 vols.

Waitz: Deutsche Verfassungsgeschichte, vols. Ill and IV.

W. Giesebrecht: Geschichte der deutschen Kaiserzeit. Braunschweig, 1863 sqq. (3rd ed.). Bd. I, pp. 106 sqq.

Döllinger: Kaiserthum Karls des Grossen, в мюнхенском Hist. Jahrbuch 1865.

Gaston: Histoire poétique de Charlemagne. Paris, 1865.

P. Alberdinck Thijm: Karl der Gr. und seine Zeit. Munster, 1868.

Abel: Jahrbucher des Fränkischen Reichs unter Karl d. Grossen. Berlin, 1866.

Wyss: Karl der Grosse als Gesetzgeber. Zurich, 1869.

Rettberg: Kirchengeschichte Deutschlands, I. 419 sqq., II. 382 sqq.

Alphonse Vétault: Charlemagne. Tours, 1877 (556 стр.). С хорошими иллюстрациями.

L. Stacke: Deutsche Geschichte. Leipzig, 1880. Bd. 1.169 sqq. С иллюстрациями и картами. См. также Milman: Latin Christianity, book IV, ch. 12, book V, ch. 1; Ad. Ebert: Geschichte der Literatur des Mittelalters im Abendlande (1880), vol. II. 3–108. Из французских авторов: Guizot и Martin, в их историях Франции; также Parke Godwin, History of France, chs. xvi-xvii (vol. I. 410 sqq.).

После смерти Пипина Короткого (24 сентября 768) французское королевство было поделено между двумя его сыновьями, Карлом и Карломаном. Первый правил северными, второй – южными провинциями. После смерти своего более слабого брата (771) Карл, не обращая внимания на притязания маленьких племянников, захватил власть во всем королевстве и удвоил его размеры в ходе своих завоеваний.

Этот выдающийся человек представляет древнюю историю Франции и Германии, которые потом разделились, и вызывает восхищение в обеих странах и у обоих народов. Его великой задачей было объединение всех тевтонских и латинских народов на континенте под своим светским скипетром в тесном союзе с духовной властью папы. Иначе говоря, он намеревался учредить христианскую теократию, сосуществующую с Латинской церковью (за исключением Британских островов и Скандинавии). Его называли Моисеем Средневековья, выведшим германскую расу из пустыни варварства и давшим ей новый свод политических, гражданских и церковных законов. Он стоит во главе новой Западной империи, подобно тому как Константин Великий – во главе Восточной империи, и его часто называли новым Константином, однако он настолько же превосходит Константина, насколько Латинская империя превосходит Греческую. Это был человек, явно отмеченный Провидением.

Карл Великий (Charlemagne по-французски и Karl der Grosse по-немецки) возвышается над коронованными князьями своего времени, являясь и первым, и величайшим в длинной череде германских императоров с VIII по XIX век²⁴⁴. Со времен Юлия Цезаря в истории не было столь гениального завоевателя и государственного деятеля, имевшего такой успех. После него история породила только двух военных героев, которые могли бы с ним сравниться, – Фридриха II Прусского и Наполеона Бонапарта (который подражал ему и Цезарю), но они намного уступали ему в плане веры, так как были враждебны по отношению к церкви, в то время как он был ее другом. Возвышенный интеллект Карла Великого сияет еще более ярко среди общего невежества и варварства его времени. Он появился внезапно, как метеор в полуночной тьме. Мы не знаем даже места и даты его рождения, не говоря уже об истории его юности и воспитания²⁴⁵.

Жизнь Карла Великого полна военных кампаний. Их было не менее пятидесяти трех, и вел их он сам или его военачальники против саксов (18 кампаний), лангобардов (5), аквитанцев, тюрингов, баваров, аваров или гуннов, датчан, славян, сарацинов и греков. Его неустанная деятельность поражала и подданных, и врагов. Он казался вездесущим в своих владениях, которые включали в себя Францию, Германию, Венгрию, большую часть Италии и Испании и распространялись от Балтики и Эльбы на севере до Эбро на юге, от Ла-Манша до Рима и даже до Мессинского пролива. Церковные владения на его территориях включали в себя двадцать две епархии архиепископских или митрополичьих престолов – Рим, Равенну, Милан, Фриули (Аквилею), Градо, Кельн, Майнц, Зальцбург, Трир, Санс, Безансон, Лион, Руан, Реймс, Арль, Вену, Мутье-ан-Тарантэз, Ивредун, Бордо, Тур, Бурж, Нарбонн²⁴⁶. У него не было постоянной резиденции, но он много времени проводил на Рейне, в Ингельгейме, Майнце, Нимвегене и особенно в Экс-ла-Шапеле из-за его целебных источников. Он поощрял развитие торговли, строил дороги, связал каналом Майн и Дунай. Он лично обращал внимание как на великие, так и на малые проблемы. Он учредил в организации империи четкий порядок и единство, укротив прежнюю свободу и дикую независимость германских племен, хотя продолжал каждый год, в мае, проводить общее собрание свободных мужчин (Maifeld). Он обеспечил Европе будущую независимость от языческих и мусульманских вторжений и разрушений. В его веке им восхищались все и все его боялись. Греческие императоры искали его союза, отсюда греческая пословица: «Пусть франки будут вашими друзьями, но не соседями». Халиф Гарун-аль-Рашид, самый могущественный правитель Востока, послал к нему из Багдада посольство с драгоценными дарами, но Карл ценил хороший меч больше, чем золото. Вся последующая история Германии и Франции носит отпечаток его гения и достижений.

Облик Карла был властным, однако располагающим к себе. Его внешность свидетельствовала о величии его ума. Он был высоким, крепко и пропорционально сложенным. Его рост равнялся длине его стопы, умноженной на семь. У него были большие и живые глаза, длинный нос, приветливое выражение лица и пышные красивые волосы. «Его облик, – говорит Эйнхард, – всегда был величественным и полным достоинства, стоял он или сидел. Хотя шея у него была толстая и несколько коротковатая, а живот заметно выдавался вперед, симметрия остальных его черт скрывала эти недостатки. Походка у него была твердой, все повадки мужественными, голос – ясным, но не таким громким, как могло показаться по его росту»²⁴⁷.

Он был красноречив от природы и говорил очень доходчиво и впечатляюще. Одевался просто, был воздержан в плане еды и питья, ибо, говорит Эйнхард, «он ненавидел пьянство вообще, а тем более не позволял его себе и своему дому. Он редко предавался развлечениям – только по великим праздникам, и праздники эти привлекали большое количество народа». Ему нравились физические упражнения, особенно охота и плавание, и здоровье у него было крепкое вплоть до последних четырех лет жизни, когда у него часто случалась лихорадка. Во время еды ему читали отрывки из «Града Божьего» Августина (его любимой книги) и истории о древних временах. Он часто давал аудиенции, пока одевался, не обращая внимания на свое королевское достоинство. Он был добр к нищим и щедро давал милостыню.

Величайшая заслуга Карла – ревностное отношение к образованию и религии. Он знал латынь, скорее, из разговоров, чем из книг, немного понимал греческий, а в пожилом возрасте начал изучать искусство письма, которым ранее пренебрегала его рука, привыкшая к мечу. Он очень ценил свой родной язык, велел составить немецкую грамматику, дал немецкие названия ветрам и месяцам²⁴⁸. Он собирал древние песни германских менестрелей о героях. Он предпринимал меры для исправления латинского перевода Писания и интересовался богословскими вопросами. Ему доставляло наслаждение образованное общество. Он собрал вокруг себя богословов, ученых, поэтов, историков, в основном англосаксов, главным из которых был Алкуин. Он основал школу при дворце и другие школы, при монастырях, и лично посещал их. Предание даже объявляет его основателем Парижского университета, который возник намного позже. Один из его законов требует всеобщего обучения всех детей мужского пола.

Карл твердо исповедовал христианство, преданно и регулярно поклонялся в церкви, «куда он ходил утром, вечером и даже после наступления ночи, помимо посещения мессы». Он был очень щедр к клирикам – отчислял им десятину на территории всей империи, назначал достойных епископов и аббатов, наделял церкви дарами и построил в Экс-ла-Шапеле великолепный собор, в котором и был похоронен.

Его уважение к священству достигло своей кульминации в его отношении к Римскому епископу как преемнику святого Петра. «Он уважал церковь Святого Петра в Риме больше всех остальных святых и священных мест и наполнял ее сокровищницу богатыми приношениями из золота, серебра и драгоценных камней. Он посылал папам щедрые и бесчисленные дары. В течение всего времени правления он держал у сердца намерение восстановить древнюю власть Рима силой своей заботы и влияния, уберечь и защитить церковь Святого Петра, сделать ее прекрасной и обогатить прежде всех других церквей за счет своих пожертвований»²⁴⁹.

Несмотря на свои многочисленные и великие добродетели, Карл никоим образом не был настолько чист, насколько его представляет благочестивая церковная поэзия, и вовсе не заслуживал канонизации. В угоду своим громадным амбициям и жажде завоеваний он пожертвовал жизнями тысяч людей. Он обратил саксов силой оружия. Тридцать лет он вел с ними войну на уничтожение. Он опустошал их территории огнем и мечом. Он сокрушил их независимость, хладнокровно обезглавил четыре с половиной тысячи пленных за один день в Вердене на Аллере (782), а когда эти гордые и нечестивые дикари наконец сдались, он переселил десять тысяч семей из их домов на берегах Эльбы в разные районы Германии и Галлии, чтобы предотвратить будущие мятежи. Это действительно была религиозная война за уничтожение язычества, но велась она по мусульманским принципам: подчинение вере или смерть, что противоречило духу христианства, которое признает только моральные средства убеждения²⁵⁰.

Самым серьезным его грехом частного характера была половая невоздержанность и пренебрежение святостью брачных уз. В этом отношении он был немногим лучше восточного деспота или мусульманского халифа. У него было несколько жен, с которыми он разводился, когда желал. От первой своей жены (имя которой неизвестно) он отказался, чтобы жениться на лангобардской принцессе, которую он тоже бросил год спустя. После смерти пятой жены у него оставалось три или четыре наложницы. Говорят даже, что он поощрял распущенное поведение собственных дочерей, не желая отдавать их в жены князьям, которые могли бы претендовать на долю его королевства, но при этом он дал дочерям хорошее образование. Не к чести Римских пап следует отметить, что они никогда не упрекали его в этих пороках, в то время как перед более слабыми и менее преданными им монархами они провозглашали святость брачных уз с поистине бескомпромиссным рвением²⁵¹.

28 января 814 г. – после краткой болезни, приняв святое причастие, на семьдесят первом году жизни, после сорока семи лет правления – император умер и был похоронен в тот же день в соборе Экс-ла-Шапеля «при величайшем плаче народа»²⁵². Очень много предзнаменований, говорит Эйнхард (гл. 32), свидетельствовало о приближении его кончины, и сам он признавал это: в последние три года его жизни очень часто случались солнечные и лунные затмения; черное пятно на солнце виднелось в течение семи дней; мост через Рейн в Майнце, который строили десять лет, сгорел; дворец в Экс-ла-Шапеле часто содрогался как от землетрясения; в базилику попала молния, и золотой шар с нее скатился по крыше на построенный рядом дом епископа; слова Princeps и Karolus, написанные на арке, осыпались за несколько месяцев до его смерти, – «но Карл выказывал безразличие ко всем этим событиям, как если бы они не имели к нему ни малейшего отношения (или только делал безразличный вид)».

Героическая и легендарная поэзия средних веков представляет Карла как великана, обладавшего сверхчеловеческими силой и красотой, невероятным аппетитом, сверкающими подобно утренней звезде глазами, ужасным на войне, милостивым в мирное время, победоносным героем, мудрым законодателем, непогрешимым судьей и христианским святым. Он только однажды потерпел поражение, в Ронсевале, в узком ущелье Пиренейских гор, когда во время возвращения после успешного вторжения в Испанию на его арьергард, цвет французского рыцарства под командованием Роланда, одного из его паладинов и его племянника, неожиданно напали баскские горцы (778)²⁵³.

Имя «благословенного Карла» включено в римский календарь в благодарность за услуги, оказанные им церкви, и за его дары папам. Языческий Рим обожествил Юлия Цезаря, тогда как христианский Рим канонизировал или, по крайней мере, объявил блаженным Карла Великого. Молитвы об упокоении его души не стихали в церкви Экс-ла-Шапеля, пока Пасхалий, папа-раскольник, по желанию Фридриха Барбароссы не заключил его останки в раку в этом городе и не выпустил указ о его канонизации (1166). Этот акт не был ни одобрен, ни отменен каноническими папами, так что такая канонизация по умолчанию считается равносильной признанию блаженства.

I. Замечания о характере Карла Великого.

Эйнхард (жена которого Эмма в предании названа дочерью Карла Великого) предоставляет нам следующий искренний отчет о личных и семейных отношениях своего учителя и друга (гл. 18–19, Migne, tom. XCVII, 42 sqq.).

«Так Карл отстаивал и умножал, а также украшал свое королевство, и здесь позвольте мне выразить свое восхищение его великими качествами и поразительным постоянством как при удачах, так и при неудачах. Приведу подробности его частной жизни. После смерти отца, деля королевство со своим братом, он сносил его недружелюбие и ревность самым терпеливым образом и, ко всеобщему удивлению, его невозможно было спровоцировать, чтобы он рассердился на брата. Позже [после того как была отвергнута его первая жена, о которой мы ничего не знаем] он женился на дочери Дезидерия, короля лангобардов, по настоянию его матери [несмотря на протесты папы Римского], но отверг ее в конце года по какой-то неизвестной причине и женился на Хильдегарде, женщине высокого происхождения, из швабов [умерла в 783]. У него было от нее трое сыновей: Карл, Пипин и Людовик, а также три дочери: Хруодруда, Берта и Гизела. [Эйнхард ничего не говорит об Аделаиде и Хильдегарде.] У него было еще три дочери, помимо этих – Теодерада, Гильтруда и Руодгайда – две от его третьей жены, Фастрады, женщины из племени восточных франков [то есть германского происхождения], а третья – от наложницы, имя которой я сейчас не могу вспомнить. После смерти Фастрады он женился на Лиутгарде, женщине из алеманнов, которая не родила ему детей. После ее смерти у него было три [по другим родословиям, четыре] наложницы: Гершвинда, саксонка, от которой родилась Адальтруда; Регина, мать Дрогона и Гуго; и Этелинда, мать Теодориха. Мать Карла, Бертрада, провела с ним свою старость в великом почете; он требовал величайшего уважения к ней, и между ними никогда не было несогласия, кроме как когда он развелся с дочерью короля Дезидерия, на которой женился, чтобы доставить удовольствие матери. Она умерла вскоре после Хильдегарды, дожив до появления трех внуков и множества внучек в доме ее сына, и он похоронил ее с большой торжественностью в базилике Сен-Дени, где покоился ее отец. Из его сестер осталась в живых только одна, Гизела. Она с детства посвятила себя религиозной жизни, и он очень любил ее, как и свою мать. Она тоже умерла за несколько лет до него в монастыре, в котором прошла ее жизнь. План обучения детей, которому он следовал, требовал прежде всего, чтобы и мальчики, и девочки обучались свободным искусствам, на которые он и сам обращал внимание. Как только возраст стал позволять им, мальчики, по обычаям франков, стали обучаться верховой езде, войне и охоте, а девочки – знакомиться с ткачеством, пользоваться прялкой и веретеном, чтобы не облениться в праздности, и он внушал им всякие добродетельные чувства. Он потерял до своей смерти только троих из всех его детей – двух сыновей и одну дочь... Когда его сыновья и дочь умирали, он не был так спокоен, как следовало бы ожидать от столь сильного ума, потому что чувства его были не менее сильны и побуждали его плакать. И опять же, когда ему сообщили о смерти Адриана, римского понтифика, которого он любил больше всех своих друзей, он плакал так, словно потерял брата или дражайшего сына. От природы он был дружелюбен и не только легко завязывал дружеские отношения, но и очень дорожил теми, с кем такие отношения завязались. Он был так внимателен к воспитанию своих сыновей и дочерей, что никогда не ел без них, когда был дома, и никогда не совершал без них путешествий: его сыновья ехали рядом с ним, а его дочери следовали за ним, в то время как множество телохранителей, выделенных для защиты, прикрывали их с тыла. Странно сказать, но, хотя его дочери были красивыми женщинами и он очень их любил, он не хотел, чтобы они выходили замуж ни за представителя своего народа, ни за чужеземца, и держал их всех дома до своей смерти, говоря, что не может позволить себе лишиться их общества. Поэтому, счастливый в иных отношениях, он испытал коварство судьбы в том, что касалось их. Но он делал вид, что не слышал о слухах, которые о них распространялись, и о подозрениях, пятнавших их честь».

Гиббон – явно не поклонник Карла Великого. Он преувеличенно описывает его основной порок: «Из его моральных добродетелей менее всего бросается в глаза целомудрие, тем не менее на благополучие общества никак не влияли ни его девять жен или наложниц, ни его постоянные незначительные и преходящие любовные связи, ни множество его внебрачных детей, отданных на попечение церкви, ни долгое безбрачие и распущенное поведение его дочерей, которых отец, как подозревают, любил слишком страстно«. Но это обвинение в кровосмешении, замечают Хеллем и Милмен, похоже, связано с неправильным пониманием процитированного выше отрывка из Эйнхарда и совершенно необоснованно.

Генри Хеллем (Middle Ages, I. 26) высказывает чуть более благосклонное суждение: «К великим качествам Карла Великого действительно примешивались пороки варвара и завоевателя. Девять жен, с которыми он бесцеремонно разводился, показывают, насколько распущенным он был в частной жизни, и распущенность эта не может быть искуплена его воздержанием и рачительностью в прочих отношениях. Он без стеснения проливал кровь, хотя не был жесток от природы, и был совершенно равнодушен к средствам, когда речь шла о его амбициях. Он за один день обезглавил четыре тысячи саксов – а после этой ужасной бойни выпустил эдикты, угрожающие смертью всякому, кто не примет крещение, или даже всякому, кто будет есть мясо во время великого поста. Это сочетание варварской жестокости с возвышенными представлениями о национальном совершенствовании напоминает нам Петра Великого, однако низменные привычки и грубая жестокость московита весьма отдаляют Петра от Карла Великого, воссоединившего империю.

Сильная тяга к интеллектуальному превосходству была ведущей характеристикой Карла Великого, и она, без сомнения, толкнула его на главное политическое заблуждение в его поведении – поощрение власти и притязаний иерархии. Но, возможно, причиной его величайших восхвалений оказались несчастья последующих времен и страдания Европы. Он выделяется как маяк во мраке, как скала среди океана. Его скипетр был луком Улисса, который не могла натянуть слабая рука. В темные века европейской истории правление Карла Великого остается оазисом спокойствия между двумя длительными периодами волнений и невежества, контрастируя и с предыдущей династией, и с потомками – ибо он создал для них империю, для которой они были и недостойны, и недостаточно сильны, чтобы ее сохранить».

Дж. П. Р. Джеймс (History of Charlemagne, Lond., 1847, р. 499): «Возможно, ни один из когда-либо живших людей не сочетал в себе в такой мере качества, которые управляют людьми и руководят событиями, – с теми, которые дороги окружающим и привлекают к человеку современников. Никому так не верил и никого так не любил народ, никого так не уважали и так не боялись другие короли, никого так не ценили при жизни и так не оплакивали после смерти».

Милмен (кн. V, гл. 1): «Карл... был образцом тевтонского вождя, гигантского роста, невероятно сильный, неустанно деятельный; он был воздержан в еде и возвышался над варварским пороком пьянства. Охота и война были его основными занятиями, и воевал он с той же жестокостью, что и сражавшиеся с ним дикие племена. Но он, одновременно, был еще и римским императором, причем не только в своей всеобъемлющей и консолидирующей политике, но и в отношении того же самого порока древней римской цивилизации, которому предавались короли Меровингов (хотя, вероятно, они были в этом плане более разнузданными). Это был тот вопрос, в котором религиозный император не связывал себя требованиями религии. А смиренная или довольствовавшаяся полученными благами церковь кротко и почти без упреков взирала на бесчинства в семейной жизни короля, который не только без стеснения предавался разврату, но и угрожал подорвать священный институт брака, расторгая его по своей прихоти. Однажды, но только однажды, церковь выступила со своим авторитетным мнением, да и то она не посмела запретить королю франков взять себе вторую жену при жизни первой, а просто выразила недовольство браком с лангобардской принцессой. И во всех владениях Карла только один благочестивый клирик, его родственник, осмелился протестовать вслух».

Гизо (Histoire de la civilisation en France, leçon XX): «Карл Великий знаменует собой ту грань, на которой наконец-то завершается распад древнего римского и варварского мира и с которой начинается формирование мира нового».

Вето (Charlemagne, 455, 458): «Карл Великий был фактически отцом современного мира и европейского общества... Если Карл Великий и не может с полным правом почитаться как святой, он имеет право занимать первое место среди героев, вызывающих восхищение людей, потому что мы не найдем другого правителя, который так любил бы человечество и сделал ему большее благо. Он – самый достойный славы, потому что... он заслуживает того, чтобы быть провозглашенным самым честным из великих людей».

Гизбрехт, историк германских императоров, дает прекрасное описание Карла Великого (I. 140): «Многие правители, появившиеся в течение десяти веков после Карла, ставили перед собой достойные задачи, но ни у кого не было более возвышенной. Самые смелые завоеватели и самые мудрые миротворцы были довольны, когда их сравнивали с ним. Французское рыцарство позднейших времен славило Карла Великого как первого рыцаря, немецкая буржуазия – как отечески заботившегося о народе и самого справедливого судью, Католическая церковь причислила его к лику своих святых, а народная поэзия обрела вдохновение и новую силу в его образе героя. Возможно, никогда еще деятельность смертного человека не порождала более богатых плодов (Nie vielleicht ist reicheres Leben von der Wirksamkeit eines sterblichen Menschen ausgegangen)».

Мы добавим сюда красноречивое свидетельство американского автора Парка Годвина (History of France, Ν. Y., 1860, vol. i, p. 410): «Я ощущаю нечто невыразимо великое в образах многих варварских вождей – Аларихов, Атаульфов, Теодорихов и Эврихов, которые унаследовали власть римлян и, шествуя своим диким, героическим путем, смогли соткать государство на руинах древней империи. Но ни одна из этих фигур не внушает такого величия и не производит такого впечатления, как Карл, сын Пипина, носящий имя, которое, в первый и единственный раз в истории, силой человеческого восхищения было неразрывно соединено с титулом Великого. Необычность его положения по отношению к древним и современным временам, исключительная продолжительность его правления, количество и важность тех дел, которыми он занимался, размах и великолепие его завоеваний, его услуги церкви, величие его личных качеств – всё это так глубоко отпечаталось на его времени, что в анналах истории он почти всегда оказывается исключительной, не имеющей себе равных фигурой. Почти тысячу лет до него, со времен Юлия Цезаря, ни один монарх не пользовался такой всеобщей и блестящей славой, и почти тысячу лет после него, до времен Карла V в Германии, ни один монарх не владел территориями, равными его территориям. Связав древнее и новое, он возродил империю Запада, наделил ее долей той славы, которой она пользовалась в самом своем расцвете, и в то же время с него началась современная история всех народов европейского континента. Германия считает его одним из своих самых славных сынов, Франция – самым благородным своим королем, Италия – своим избранным императором, церковь – своим щедрым благодетелем и достойным святым. Все институты Средневековья – политические, литературные, научные и церковные – созданы его рукой: он считается учредителем дворянства, вдохновителем рыцарства, основателем университетов и благодетелем церкви. Гений романтизма, чьи фантастические факелы возгорелись от пламени его деяний, сотворил вокруг его имени новый чудесный мир, полный замечательных приключений и героических образов. Так Карл Великий облекся двойным бессмертием – стяжав славу своими историческими деяниями и непомерностью человеческого вымысла».

II. Канонизация Карла Великого увековечена в Officium in festo Sancti Caroli Magni imperatoris et confessoris, и празднование в его честь совершается церквями Германии, Франции и Испании. Бароний (Annal. ad ann. 814) говорит, что эта канонизация не была признана Римской церковью, потому что Пасхалий не был законным папой, – но она и не была запрещена. Албан Батлер в своих «Житиях святых» приводит хвалебную биографию «блаженного Карла Великого» и прикрывает его очевидные грехи следующим антиисторическим заявлением: «Непоследовательность, в которую Карл впадал в юности, он впоследствии искупил искренним покаянием, так что несколько церквей Германии и Франции почитают его в числе святых».

О поэтической и легендарной истории Карла Великого см. Vita Caroli Magni et Rolandi, написанную Турпеном, архиепископом Реймса, около 1100 г.; труд Гастона, ранее цитировавшийся; очерк Léon Gautier (La légende de Charlemagne) в Vétault, pp. 461–485, и Ε. Koschwitz: Karl des Grossen Reise nach Jerusalem und Constantinopel, Heilbronn u. London, 1880.

G. Sugenheim: Geschichte der Entstehung und Ausbildung des Kirchenstaates. Leipz., 1854.

F. Scharpff: Die Entstehung des kirchenstaats. Freib. i. В., 1860.

Th. D. Mock: De donatione a Carolo Mag. sedi apostolicae anno 774 oblata. Munich, 1861.

James Bryce: The Holy Roman Empire. Lond.&N. York (Macmillan&Co.), 6^th ed. 1876, 8^th ed. 1880. Перевод на немецкий – Arthur Winckler.

Heinrich von Sybel: Die Schenkungen der Karolinger an die Papste. В «Hist. Zeitschrift», Munchen&Leipz., 1880, pp. 46–85.

См. также Baxmann: I. 307 sqq.; Vétault: Ch. Ill, pp. 113 sqq. (Charlemagne, patrice des Romains – Formation des états de l’église).

Карл Великий унаследовал протекторат над светскими владениями папы, которые были отняты у лангобардов Пипином, подобно тому как лангобарды отняли их у восточного императора. Когда лангобарды снова взбунтовались и папа (Адриан) снова стал просить заальпийского монарха о помощи, Карл, на третий год своего единовластия (774), пришел к нему на помощь, пересек Альпы со своей армией (поразительное предприятие в те дни!), покорил Италию, за исключением небольшой области на юге, которая продолжала принадлежать Греческой империи, совершил триумфальный въезд в Рим и подтвердил, а вероятно, и увеличил дар своего отца папе. Оригинальные документы до нас не дошли. Ни один из современных авторов не приводит подробности, но сам факт несомненен. И дар этот был основан только на праве завоевателя. Поэтому Карл всегда называл себя «Rex Francorum et Longobardorum, et Patricius Romanorum». Власть Карла над территорией лангобардов в Северной Италии была такой же полной, как и над Францией, однако после его смерти точные рамки его власти над Папской областью в качестве римского патриция на века стали яблоком раздора. Адриан, судя по его посланиям, считал себя таким же абсолютным правителем в своем владении, как Карл был в своем.

В 781 г. на Пасху Карл посетил Рим со своим сыном Пипином, который был тогда помазан папой в «короли Италии» (Rex in Italiam). Во время третьего посещения, в 787 г., он несколько дней провел со своим другом Адрианом, обсуждая интересы владений святого Петра. Когда Лев III сменил Адриана (796), он тут же послал Карлу, в знак своего подчинения, ключи и знамена города, а также ключи от гробницы Петра.

Несколько лет спустя ужасный бунт разразился в Риме, на папу напали и чуть не убили (799). Он просил помощи у Карла, бежав в Падерборн в Вестфалии, и ему была обещана помощь. На следующий год Карл опять пересек Альпы и объявил о своем намерении расследовать обвинения в неких преступлениях, выдвинутые против Льва, но, похоже, никто эти обвинения не подтверждал. Лев публично прочел заявление о своей невиновности, вероятно, по просьбе Карла, но одновременно высказал протест, чтобы это заявление не было воспринято как прецедент. А вскоре произошло великое событие, которое знаменует новую эпоху в церковной и политической истории Европы.

Когда Карл праздновал Рождество в соборе Св. Петра в 800 г. и стоял в молитве на коленях перед алтарем, папа, словно под действием внезапного вдохновения (без сомнения, это было задумано заранее), возложил ему на голову золотой венец, а римский народ воскликнул трижды: «Карлу Августу, коронованному Богом, великому и мирному императору римлян, жизнь и победа!» После этого, по древнему обычаю, папа поклонился Карлу, и с тех пор его называли уже не патрицием, а императором и Августом²⁵⁴.

Новый император подарил папе круглый серебряный стол с изображением Константинополя, много подарков из золота и остался в Риме до Пасхи. Возможно, Карл не знал, как и когда произойдет коронация (если верить его слову), но вряд ли это случилось без предварительной договоренности между ним и Львом. Похоже, им помогал в составлении этого замысла и Алкуин. В его представлении папа занимал первое, император – второе, король – третье место среди земных чинов. Перед коронацией Карла он послал ему из Тура превосходную Библию с надписью: Ad splendorem imperialis potentiae²⁵⁵.

По возвращении во Францию Карл велел всем подданным принести ему новую клятву как «Цезарю». Он принял полный титул «Serenissimus Augustus а Deo coronatus, magnus et pacificus inperator, Romanum gubernans imperium, qui et per misericordiam Dei rex Francorum et Longobardorum».

Акт коронации был, со стороны папы, окончательным заявлением о независимости и отходе от греческого императора как законного правителя Рима. По-видимому, Карл понимал это, и потому предложил объединить две империи, женившись на Ирине, которая велела убить своего сына и узурпировала греческую корону (797). Но папа совершил этот бунт практически еще до того, когда послал ключи от города Пипину, а французский король принял этот знак светской власти над городом. Общественное мнение оправдало действие папы, ибо прав всегда тот, кто сильнее. Греческий же император, не способный поддерживать свою власть в Италии и защитить своих подданных ни от лангобардов, ни от франков, по сути, отказался от своих притязаний.

Для Запада это событие было восстановлением, только уже на тевтонском фундаменте, древней Римской империи, которая с тех пор вместе с папством управляла историей средних веков. Папа и император обладали высшей властью и достоинством в церкви и государстве, но папская власть была выше и долговечнее. Вплоть до Реформации папа оставался духовным правителем Европы, и до сих пор его империя обширнее, чем Древний Рим. Если следовать поразительной формулировке Хоббса, то папа – это «коронованный призрак покойной Римской империи, восседающий на ее могиле».

Какими же – и по закону, и фактически – были отношения между этими двумя властями и границы юрисдикции каждой из них? Их борьба продолжалась веками. Она была связана со множеством проблем, которые могли быть улажены только по ходу развития событий. Теоретически, было довольно легко разграничить две власти, сказав, что папа занимался духовными, а император – светскими проблемами, но при теократическом представлении о единстве церкви и государства две власти могли и неизбежно должны были часто сталкиваться между собой.

Папа, добровольно даровав Карлу императорский венец, должно быть, намеревался провозгласить, что империя – его дар и право коронации принадлежит ему точно так же, как и право лишать короны. Этим правом папы позже пользовались. Они размахивали этим светским мечом наряду с духовным, требуя от народов верности себе. На мозаичной картине в триклинии Льва III в Латеранском дворце (с IX века) представлен святой Петр во славе, вручающий Льву, который стоит на коленях по правую руку от него, священнический орарь, а Карлу, который стоит на коленях по левую руку, – знамя Рима²⁵⁶. Мозаика отражает средневековую иерархическую теорию, согласно которой вся власть от Бога дается через Петра как главу церкви. Григорий VII сравнивал церковь с солнцем, а государство – с луной, которая получает свой свет от солнца. Папы всегда придерживались принципа абсолютного главенства церкви над государством и считали возможным как поддерживать правительства – будь то империя, королевство или республика, – так и выступать против них в зависимости от интересов церковной иерархии. Подлинный дух этой системы, находящейся в непримиримом противоречии с духом современной истории и цивилизации, выразил папский «Силлабус» 1864 г. Ватиканский дворец – богатейшее хранилище классических и средневековых диковин, но величайшая диковина в нем – сам папа, выступающий в роли непогрешимого оракула для двухсот миллионов душ.

В свою очередь, Карл, хотя и преданный церкви и папе, был слишком абсолютным монархом, чтобы признать чью-либо власть над собой. Он черпал представления о теократии в Ветхом Завете, в отношениях между Моисеем и Аароном. Он воспринимал императорское достоинство примерно таким же образом, как его понимали Константин Великий и Феодосий Великий в Византийской империи, которая была цезаро-папистской по принципам и практике, – и как оно понимается в ее преемнице, Российской империи. Карл полагал, что он – назначенный Богом защитник церкви, управляющий всеми ее внешними, а до какой-то степени и внутренними делами. Он созывал синоды в империи, не спрашивая разрешения у пап. Он председательствовал на соборе во Франкфурте (794), где принимались решения об учении и дисциплине, где была осуждена, в согласии с папой, адопцианская ересь, но было отвергнуто поклонение образам вопреки решениям Второго вселенского собора в Никее (787) и выраженному несколькими папами мнению²⁵⁷. Он назначал епископов и аббатов, как графов, и если бы при его жизни место папы оказалось вакантным, то он, вероятно, заполнил бы его так же, как в случае с обычными епископами. После своей коронации он первым делом собрал и приговорил к смерти за предательство тех, кто пытался сместить папу. Он действовал в данном случае как судья. На соборе в Майнце (813) официальный документ называет его «благочестивым правителем святой церкви»²⁵⁸.

Карл рассматривал царское и императорское достоинство как наследное владение своего дома и народа и короновал своего сына, Людовика Благочестивого, в Экс-ла-Шапеле в 813 г., не советуясь с папой или римлянами²⁵⁹. Он сам, как тевтонец, был представителем одновременно Франции и Германии, но когда две страны политически разделились при его преемниках, то императорское достоинство отошло германской короне, и отсюда название Священная Германская Римская империя.

Готовность, с которой римляне откликнулись на коронацию Карла Львом, доказывает, что восстановление Западной империи было своевременным. Священная Римская империя представляется неотъемлемым соответствием священной Римской церкви. За много веков народы Европы привыкли к сосредоточению всей светской власти в одних руках. Императоры от Нерона до Диоклетиана преследовали христианство огнем и мечом, но Константин и его преемники возвысили церковь до государственного достоинства и власти и даровали ей все привилегии государственной религии. Перенос столицы империи из Рима в Константинополь лишил Западную церковь светской защиты, в результате чего Европа подверглась ужасам вторжения варваров и хаосу гражданских войн. Папы пострадали больше всех. Их земли снова и снова опустошались дикими лангобардами. Отсюда вытекало инстинктивное желание оказаться под защитой новой империи, а этой защиты следовало ожидать только от свежей и могущественной тевтонской державы, возникшей за Альпами и обращенной в христианство римскими миссионерами. В этой империи «сосредоточилась вся жизнь древнего мира, и из нее же произошла вся жизнь мира современного»²⁶⁰.

С этих пор средневековая история Европы – это в основном история папства и империи. Они считались двумя рукам Бога, управляющими церковью и миром. Это двойное правление было лучшей школой для варварских народов, воспитывающей их в духе христианской цивилизации и свободы. Папство мешало впадению в военный деспотизм, а империя – злоупотреблениям священников. Их совместным влиянием обеспечивались порядок и единство в противовес дезинтегрирующим тенденциям общества. Их совместным воздействием питались великие идеи общего благосостояния народов, братства человечества, общения святых. Благодаря своей связи с Римом империя вдохнула новую жизнь в древние народы юга и передала сохранившиеся сокровища классической культуры и римский закон новым народам севера. Их индивидуальные устремления были изначально саморазрушительными. Они следовали противоположным принципам – духу церковной и национальной независимости. Однако порядок, подкрепляемый властью, в конце концов закономерно порождает свободу. Закон – и есть тот учитель, который ведет людей к Евангелию.

Уже в самой первой главе своей истории империя находится под влиянием папства и дружит с ним. Но затем, при слабых преемниках Карла Великого, ее существование было лишь номинальным. .Однако она вновь возродилась при Оттоне I или Великом (936–973), принадлежавшем к Саксонской династии. Оттон был правителем папы, защитником Римской церкви и повсюду оставил отпечаток своего героического характера, уступающего только характеру Карла Великого. При Генрихе III (1039–1056), когда папство пало до предельно низкого уровня, империя вновь оказала на него реформирующее воздействие. А когда папство вышло из состояния деградации, оно стало довлеть над империей.

При Генрихе IV (1056–1106) и Григории VII (1073–1085) разгорелся острейший конфликт между двумя силами, желавшими закрепить за собой право назначать епископов и аббатов. Папство одержало моральный триумф над империей в Каноссе, где могущественнейший из князей покаянно склонился к ногам гордого преемника Петра (1077), однако Генрих вернул себе могущество и власть, назначив антипапу, и Григорий умер в изгнании в Салерно – хотя и не отказался от своих принципов и притязаний. Конфликт продолжался пятьдесят лет и закончился Конкордатом в Вормсе (23 сентября 1122 г.), который был компромиссом, но ограничивал имперские прерогативы: право наделять епископов кольцом и жезлом осталось за папой, тогда как новый епископ перед посвящением получал от короны феодальный земельный удел через прикосновение императорского скипетра.

При швабских императорах из дома Гогенштауфенов (1138–1254) Римская империя достигла своей высшей власти в связи с крестовыми походами. Это был период расцвета средневекового рыцарства, поэзии и песен. Личным величием и славой эти императоры превзошли Саксонскую и Салическую династии, но они слишком сильно заботились о защите германских интересов в Италии. Фридрих Барбаросса (Рыжебородый) во время своего долгого правления (1152–1190) был достойным преемником Карла Великого и Оттона Великого. Он покорил Северную Италию, поссорился с папой Александром III, посадил на трон двух пап-соперников (Пасхалия III, а после его смерти – Калликста III), но потом подчинился Александру, пал к его ногам в Венеции, и папа обнял его со слезами радости и мирным поцелуем (1177). Он умер во главе армии крестоносцев, пытаясь пересечь Кидн в Киликии (10 июня 1190), и упокоился в Киффхаузене, пока его дух не явился вновь, чтобы учредить Новую Германскую империю в 1871 г.²⁶¹

При Иннокентии III (1198–1216) папство достигло вершины своей власти и удерживало эту власть вплоть до времен Бонифация VIII (1294–1303). Император Фридрих II (1215–1250), внук Барбароссы, был равен лучшим из своих предшественников по гению и энергии, превосходил их по культуре, но был, скорее, итальянцем, чем немцем, и скептически относился к вопросам религии. Он захватил Иерусалим во время пятого крестового похода, но мало заботился о церкви, и папа Григорий IX осудил его как еретика и богохульника, уподобляя его апокалиптическому зверю из бездны²⁶². Новость о его внезапной смерти папа Иннокентий IV принял с радостным возгласом: «Да ликуют небеса, да возрадуется земля!» Его смерть была крушением дома Гогенштауфенов, а на некоторое время – и Римской империи. Его сын и наследник Конрад IV правил лишь несколько лет, а его внук Конрадин, талантливый и невинный шестнадцатилетний юноша, нашел врага в лице папы и был обезглавлен в Неаполе на глазах у своего наследного царства 29 октября 1268 г.

Италия была для германских амбиций одновременно и раем, и могилой.

После «великого междуцарствия», когда прав был тот, кто сильнее²⁶³, швейцарский граф Рудольф Габсбург (замок его находился в швейцарском кантоне Ааргау) был избран императором семью выборщиками и коронован в Аахене (1273–1291). Он восстановил мир и порядок, никогда не посещал Италию, избегал губительных ссор с папой, создал Германское королевство и заложил основы консервативного, ортодоксального, упрямого и эгоистичного Австрийского дома.

Империя продолжала существовать более пяти веков с переменным успехом, номинально связанная с Римом и возглавляющая светские силы христианского мира, но не контролирующая дела папства и ход развития Европы. Иногда она вспоминала о великолепии своей универсальной цели – как при Генрихе VII, который был коронован в Риме и которого Данте приветствовал как спасителя Италии, но который умер от лихорадки (а может быть, от яда, добавленного монахом-доминиканцем в чашу с причастием) в Тоскане (1313); или при Сигизмунде, который созвал собор в Констанце, смещал пап и сжег Гуса (1414), будучи лучшим человеком из всех императоров и пап того времени; или при Карле V (1519–1558), который носил корону Испании и Австрии, а не только Германии, и над владениями которого никогда не заходило солнце; или при Иосифе II (1765–1790), который отказался от политики нетерпимости своих предков, игнорировавших папские протесты, и которому почти удалось стать великим человеком²⁶⁴. Но императоры после Рудольфа, за несколькими исключениями, больше не короновались в Риме и удалились из Италии²⁶⁵. Они избирались во Франкфурте семью электорами – тремя церковными и четырьмя светскими: архиепископами Ментца, Трира и Кельна, королем Богемии и электорами Палатината, Саксонии и Бранденбурга (позже их количество возросло до девяти). Императоры принадлежали к нескольким могущественным домам, пока в XV веке корону не захватили Габсбурги и упорно за нее держались до самого конца, за одним исключением. Императоры из рода Габсбургов всегда больше беспокоились о своем наследовании престола, чем о Германии и папстве, и заключали с этой целью удачные браки.

Много причин привело к постепенному падению Германской империи: успешный бунт швейцарских горцев, рост независимых королевств Испании, Франции и Англии, ревность электоров и мелких германских князей, открытие нового континента на западе, вторжение турок с востока, Реформация, которая расколола немецкий народ на представителей двух враждебных религий, ужасное опустошение после Тридцатилетней войны, возвышение дома Гогенцоллернов и королевства Пруссии на германской территории благодаря блестящему гению Фридриха II, войн после Французской революции. На последнем этапе своего существования Германская империя была лишь тенью былой империи и вполне соответствовала сатирической характеристике (которую приписывают Вольтеру): «Священная Римская империя не была уже ни священной, ни римской, ни империей». Последний из императоров, Франц II, отрекся от короны Германии 6 августа 1806 г. и поменял ее на наследственную корону Австрии, став Францем I (ум. в 1835).

Так Священная Римская империя мирно почила в почтенном возрасте одной тысячи шести лет.

Наполеон, внезапно вознесенный к власти ветром революции на крыльях своего военного гения, претендовал на двойную славу второго Цезаря и второго Карла Великого. Своей деспотической властью, полученной во Франции, он создал громадную военную империю, так что папа повиновался ему и был слугой на содержании у Парижа, однако наполеоновская империя была сокрушена на поле битвы в Лейпциге и Ватерлоо без надежды на восстановление.

Наполеон говорил: «Я – наследник не Людовика XIV, а Карла Великого». Он развелся со своей женой и женился на дочери последнего германского и первого австрийского императора, он короновался ломбардской короной в Милане и провозгласил своего несчастного сына «королем Рима» в подражание германскому «королю римлян». Он потребовал обратно «дары», которые делали его предшественники, французские императоры, и вернул их Франции. Пию VII, который однажды обратился к нему как к своему «дражайшему сыну во Христе», он написал: «Ваше Святейшество – владыка Рима, но я там император». Своему дяде, кардиналу Фешу, он писал: «Вы правы, что я – Карл Великий и при папском дворе ко мне должны относиться как к императору. Я сообщу папе о своих намерениях в нескольких словах и, если он откажется согласиться со мной, я приведу его в то состояние, в котором он был до Карла Великого»²⁶⁶. Говорят, что он предложил папе поселиться в Париже, получать большую сумму денег и править совестью Европы под военным руководством императора, на что папа ответил лишь: «Комедиант», – а на последовавшие угрозы сказал: «Трагик», – и повернулся к нему спиной. Папство, как могло, использовало империю дяди и племянника и пережило ее, но Наполеон I уничтожил институт феодализма, а его грубое и насмешливое обращение с покоренными народами вызвало мощное пробуждение этих самых народов, которые свергли и похоронили его искусственную империю. Величайшее унижение германского народа, особенно Пруссии, было началом ее подъема в освободительной войне.

Венский конгресс создал временную замену древней империи в лице Германского союза во Франкфурте. Это было не федеральное государство, но свободная конфедерация из 38 суверенных государств или, даже скорее, князей, не представленных народами. Это было искусственное, хрупкое объединение под руководством Австрии. Австрия коварно и эгоистично пользовалась мелким соперничеством и ревностью менее значительных княжеств, чтобы остановить развитие Пруссии и подавить все либеральные движения.

Тем временем стремление народа к национальному единству, пробужденное освободительной войной и возникновением великой национальной литературы, упорно претворялось в жизнь и наконец нашло воплощение в Новой Германской империи с либеральной конституцией и национальным парламентом, но этот великий результат был достигнут за счет великих событий и достижений под руководством Пруссии в борьбе против иноземных агрессоров. Первым шагом стала блестящая победа Пруссии над Австрией в Кенигграце, приведшая к образованию Северо-германского союза (1866). Вторым шагом был еще более примечательный триумф объединенной Германии в оборонительной войне против империи Наполеона III, приведший к провозглашению Вильгельма I германским императором по общему желанию немецких князей и народов во дворце Людовика XIV в Версале (1870).

Так исполнилась давняя мечта, к которой германский народ пришел посредством ряда великолепных военных и дипломатических побед, благодаря совместным усилиям Бисмарка, Мольтке и Вильгельма, а также доблести, дисциплине и уму немецкой армии.

Одновременно с этим германским движением Италия под руководством Кавура и Виктора Эммануила добилась своего объединения, и Рим стал ее политической столицей.

Но Новая Германская империя была не продолжением и не возрождением прежней. Она отличается от старой империи несколькими существенными особенностями. Это результат общенародных чаяний и оборонительной, а не захватнической войны. Она основана на господстве Пруссии и Северной Германии, а не Австрии и Южной Германии; власть монарха здесь наследственная, а не выборная; империя руководствуется современными идеями свободы и прогресса, а не средневековыми понятиями и институтами; по сути она протестантская, а не римско-католическая; это германская, а не римская империя. Ее возвышение непосредственно связано с одновременным ослаблением светской власти папы, который является наследственным и постоянным врагом и германского, и итальянского единства и свободы. Новая империя независима от церкви, официально не связана с религией и в этом отношении напоминает правительство Соединенных Штатов, но ее протестантский дух проявляется не только в унаследованной от первого императора религии, но также и в изгнании иезуитов (1872), и в Culturkampf, борьбе против политико-иерархических устремлений ультрамонтанского папства. Когда Пий IX в послании к Вильгельму I (1873) захотел предъявить свои права на всех крещенных христиан, император вежливо сообщил непогрешимому папе, что не собирается, как и все остальные протестанты, признавать других посредников между Богом и человеком, кроме Господа и Спасителя Иисуса Христа. Новая Германская империя должна воздать и воздаст должное Католической церкви, но не отправится в Каноссу по второму разу.

И теперь, по завершении этой столь долгой и богатой главы земной истории, нам остается лишь терпеливо ожидать, как развернутся события в ее следующей главе.

Миф о папессе Иоанне

Власть Карла Великого была основана на личном влиянии. При более слабых преемниках империя распалась и творение его гения было погребено в хаосе и смятении, но идея осталась жива. Его сын и наследник Людовик Благочестивый, как его называют немцы и итальянцы, или Людовик Кроткий (le débonnaire) французской истории (814–840), унаследовал у своего отца благочестие, а от части также доблесть и мудрость законодателя, но не его гений и энергию. Он был преданным и суеверным служителем клира. Начав с реформ, Людовик прогнал от двора наложниц своего отца и его дочерей с их любимцами, превратил дворец в монастырь и способствовал развитию скандинавской миссии святого Ансгара. По ходу его правления, особенно после его второго брака, с амбициозной Иудифью, он проявил печальную слабость и позволил своей империи прийти в упадок, в то время как сам он тратил время на монашеские упражнения и спортивные состязания в Арденнском лесу. Он неразумно разделил правление с тремя сыновьями, которые вскоре восстали против своего отца и стали вести братоубийственные войны.

После его смерти (843) был заключен договор в Вердене. Согласно этому договору, империя была разделена. Лотарь получил Италию с титулом императора, Франция досталась Карлу Лысому, Германия – Людовику Германскому. Так был похоронен или, по крайней мере, существенно урезан замысел Карла Великого о Западной империи, которая была бы соразмерна Латинской церкви, и началась отдельная история трех стран, что оказалось более благоприятным для развития народов. Позже императорский титул вновь закрепился за германской короной и просуществовал в такой видоизмененной форме до 1806 г.

Во время этих гражданских волнений у папства не было выдающихся представителей, но в целом оно извлекло выгоду из ситуации. Некоторые из пап были избраны без санкции императора. Французские клирики вынудили Людовика Благочестивого сделать в Суассоне самое унизительное признание, приняв на себя вину за все бойни, грабежи и святотатства, совершенные во время гражданских войн, и за то, что империя пришла в упадок. Так церковная иерархия контролировала даже гражданское поведение правителя и вынуждала его каяться в своих просчетах.

Мы должны здесь мимоходом упомянуть забавный и загадочный миф о папессе Иоанне, которая, как говорят, два с половиной года носила папскую тиару между Львом IV (847) и Бенедиктом III (855). Это была женщина из Майнца (ее называют по-разному: Агнесса, Гильберта, Иоанна, Ютта). Она переодетой изучала философию в Афинах (где философия умерла уже задолго до того), преподавала богословие в Риме под именем Иоанна Англика и была посвящена в папское достоинство под именем Иоанна VIII, но умерла, когда ее настоящий пол был вдруг раскрыт на улице во время торжественного шествия из Ватикана в Латеранский дворец. Другое предание гласит, что ее привязали к копытам лошади, вытащили за город и всенародно до смерти побили камнями, а на ее могиле была сделана надпись: «Parce pater patrum papissae edere partum».

Эта странная история родилась в Риме и впервые распространилась среди доминиканцев и миноритов. Ей верили все в XIII–XIV веках. Папа Иоанн XX (1276) называл себя Иоанном XXI. В начале XV века бюст женщины-папы был помещен рядом с бюстами других пап в Сиене, и никто не был оскорблен этим фактом. Даже канцлер Герсон использовал эту историю как доказательство того, что церковь тоже может ошибаться. На соборе в Констанце эта история была использована как довод против пап. Торквемада, защитник папского деспотизма, извлекает из нее такой урок: если церковь могла вынести папу-женщину, она вынесет и еще большее зло, папу-еретика.

Тем не менее эта история, без сомнения, является чистым вымыслом, и ее считают вымышленной почти все современные историки, как протестантские, так и католические. Она упоминается только четыреста лет спустя Стефаном, французским доминиканцем (который умер в 1261 г.)²⁶⁷. Об этом не упоминается ни у Фотия, ни в яростной полемике IX-X веков с греками, которые не упустили бы такой аргумент против папства. В избраниях пап между Львом и Бенедиктом нет пробела. Согласно утверждениям историков того времени, Бенедикт был канонически избран через три дня после смерти Льва IV (17 июля 855) или, во всяком случае, в том же месяце и был посвящен два месяца спустя (29 сентября). См. Jaffé, Regesta, р. 235. Вероятно, этот миф представлял из себя аллегорию или сатиру на чудовищную власть женщин (Феодоры и Марозии) над несколькими папами-развратниками: Сергием III, Иоанном X, XI и XII, – в X веке. Так считают Хьюман, Шрек, Гиббон, Неандер. Единственное серьезное возражение против их объяснения то, что тогда миф следует считать возникшим не в IX, а в X веке.

Есть и другие версии. Миф о женщине-папе был сатирой на Иоанна VIII, который был слишком мягок по отношению к Фотию (Бароний). Миф родился из того факта, что какой-то иностранный епископ (pontifex) в Риме действительно оказался переодетой женщиной (Лейбниц). Папесса была вдовой Льва IV (Кист). Это неверное понимание stella stercoraria (Шмидт). Это сатирическая аллегория на происхождение и распространение ложных декреталий Исидора (Хенке и Гфрёрер). Это воплощение великой блудницы Апокалипсиса и популярное выражение верования в то, что тайна беззакония свершится именно на папском престоле (Бэринг – Гоулд).

Дэвид Блондель первым представил это средневековое верование как вымысел в своей ученой французской диссертации на данную тему (Amsterdam, 1649). Спангейм отстаивал его истинность, а Мосгейм полагал, что такая позиция дискредитирует Спангейма как историка. См. подробное обсуждение в Döllinger, Papst-Fabeln des Mittelalters, 2^d ed. München, 1863 (англ. перевод: Ν. Y., 1872, pp. 4–58, 430–437). См. также Bianchi-Giovini, Esame cntico degli atti e documenti délia papessa Giovanna, Mil., 1845, и длинное примечание Gieseler, П. 30–32 (Ν. Υ. ed.), где подводятся итоги основных сведений на данную тему.

I. Источники

Древнейшее издание Лжеисидоровых декреталий: Jacob Merlin, в первой части его сборника, посвященного вселенским соборам, Paris, 1523, Col., 1530, etc., репринт в Migne, Patrol. Tom. CXXX, Paris, 1853.

Лучшее, современное издание – P. Hinschius: Décret ales Pseudo-1 sidorianae et Capitula Angilramni. Lips., 1863. Единственное критическое издание, на основании древнейшей и лучшей рукописи. См. его Commentatio de Collectione Isidori Mercatoris в этом издании, pp. xi-ccxxxviii.

II. Литература

Dav. Blondel: Pseudo-Isidorus et Turrianus vapulantes. Genev., 1628.

F. Knust: De Fontibus et Consilio Pseudo-Isidorianae collectionis. Gött. 1832.

Α. Möhler (католик): Fragmente aus und über Isidor, в его «Vermischte Schriften» (ed. Döllinger, Regensb., 1839), I. 285 sqq.

H. Wasserschleben: Beiträge zur Gesch. der falschen Décret. Breslau, 1844. См. также его статью в Herzog.

С. Jos. Hefele (католик): Die pseudo-Isidor. Frage, в «Tübinger Quartalschrift», 1847.

Gfrörer: Alter, Ursprung, Zweck der Decretalen des falschen Isodorus. Freib., 1848.

Jul. Weizsäcker: Hinkmar und Pseudo-Isidor, в Niedner, «Zeitschrift fur histor. Theol.», 1858, и Die pseudo-isid. Frage, в Sybel, «Hist. Zeitschrift», 1860.

С. von Noorden: Ebo, Hinkmar und Pseudo-Isidor, в Sybel, «Hist. Zeitschrift», 1862.

Döllinger в Janus, 1869. Несколько изданий на разных языках.

Ferd. Walter (католик): Lehrbuch des Kirchenrechts aller christl. Confessionen. Bonn (1822), 13^th ed. 1861. Переведено на французский, итальянский и испанский языки.

J. W. Bickell: Geschichte des Kirchenrechts. Giessen, 1843, 1849.

G. Phillips (католик): Kirchenrecht. Regensburg (1845), 3^rd ed. 1857 sqq. 6 vols, (до 1864). Его Lehrbuch, 1859, p. H. 1862.

Jo. Fr. von Schulte (католик, с 1870 – старокатолик): Das Katholische Kirchenrecht. Giessen, p. I. 1860. Lehrbuch, 1873. Die Geschichte der Quellen und Literatur des Canonischen Rechts von Gratian bis auf die Gegenwart. Stuttgart, 1875 sqq. 3 vols.

Aem. L. Richter: Lehrbuch des kath. und evang. Kirchenrechts. Leipz., sixth ed. Dove, 1867 (о Лжеисидоровых декреталиях pp. 102–133).

Henry С. Lea: Studies in Church History. Philad., 1869 (p. 43–102 о декреталиях).

Friedr. Maassen (католик): Geschichte der Quellen und d. Literatur des canonischen Rechts im Abendlande. I^st vol., Gratz, 1870.

См. также великий исторический труд F. С. von Savigny: Geschichte des Rom. Rechts im Mittelalter. Heidelb. 2^nd ed. 1834 – ‘51, 7 vols.

См. также список литературы в т. II, § 67.

Во время смуты при Каролингах в середине IX века возникла загадочная книга, предоставлявшая юридическое обоснование сложившимся представлениям о папстве, возвысившая и укрепившая его могущество больше, чем что-либо иное, и в значительной степени положенная в основу канонического закона Римской церкви. Это сборник церковных законов, ложно приписываемых епископу Исидору Севильскому (ум. в 636) и называемых далее Лжеисидоровыми декреталиями²⁶⁸. Исидор считался (хотя на самом деле не был) автором более раннего сборника, основанного на сборнике римского аббата Дионисия Малого (VI век), который использовался как учебник церковного закона в Испании и потому назывался Hispana. В этих древних сборниках послания и постановления (Epistolae Decretales) пап со времен Сириция (384) занимают выдающееся место²⁶⁹. Декреталия в каноническом смысле – это авторитетное заявление папы в ответ на какой-то вопрос, в то время как декрет – это папское постановление, выпущенное с согласия кардиналов, без предварительного вопроса. Канон – это церковный закон, принятый на вселенском или провинциальном синоде. Догма – это церковный закон, связанный с учением. Древнейшие декреталии имеют скорее моральный, чем юридический характер. Но вопросов и обращений к папе становилось все больше, и авторитет папских ответов возрастал. Поддельные документы, каноны и декреталии – не новость, но сборник Лже-Исидора – самый колоссальный и впечатляющий обман, известный в истории церковной литературы.

1. Содержание Лжеисидоровых декреталий. Эта книга разделена на три части. Первая часть включает пятьдесят апостольских канонов из сборника Дионисия, шестьдесят поддельных декреталий Римских епископов начиная с Климента (ум. в 101) и заканчивая Мельхиадом (ум. в 314). Вторая часть содержит поддельный документ о даре Константина, несколько трактатов о Никейском соборе и каноны греческих, африканских, галльских и испанских соборов вплоть до 683 г., из испанского сборника. В третьей части, скопированной, судя по предисловию, из «Испаны», приводятся в хронологическом порядке декреталии пап от Сильвестра (ум. в 335) до Григория II (ум. в 731), среди которых тридцать пять поддельные, в том числе все до Дамаса, но есть и подлинные послания, взятые из сборника Исидора, с интерполяциями. Во многих изданиях к ним добавлены Capitula Angilramni.

Все эти документы составляют учебник ортодоксальной доктрины и церковной дисциплины. Здесь приводятся догматические решения против ересей, особенно арианства (которое в Испании долго сохранялось), наставления по поводу поклонения, таинств, праздников и постов, священных образов и обычаев, освящения церквей, церковной собственности и особенно церковной политики. Труд проникнут духом уважения к сану священника и церковной организации.

2. Система священства. Лже-Исидор – сторонник папской теократии. Священство – божественное установление, а священники – освященная и неприкосновенная каста, посредники между Богом и людьми, как это было в иудейской диспенсации. Священники – «familiares Dei», «spirituales», миряне – «carnales». Тот, кто грешит против них, грешит против Бога. Они не подчиняются земному суду и несут ответственность только перед Богом, Который назначил их судьями людей. Привилегии священства достигают своего пика в сане епископа, а пик епископского достоинства – папство. Cathedra Petri – источник всякой власти. Без согласия папы ни один епископ не может быть смещен и ни один собор не может быть созван. Папа – окончательный судья во всех спорах. Все должны взывать к его суду. Папа часто именуется здесь episcopus universalis, невзирая на протест Григория I.

3. Задача Лже-Исидора – создать сборник авторитетных решений и тем самым защитить священников от светской власти и морального вырождения. Власть митрополитов заметно принижается, чтобы обеспечить папе последнее слово в решении споров между епископами – однако было бы откровенной ошибкой думать, что более древние авторы делали основной задачей своего труда возвышение папства. Папство представлялось им, скорее, средством защиты епископов от гражданских властей. Оно было высшим гарантом епископских прав.

4. В подлинности Лже-Исидора в средние века не сомневались (Хинкмар только отрицал их юридическую силу для Французской церкви), но теперь как римско-католические, так и протестантские историки считают декреталии поддельными.

Подделка очевидна. Трудно представить себе, чтобы Дионисий Малый, живший в Риме, не знал о таком большом количестве папских посланий. Сборник, кроме того, полон анахронизмов: римские епископы II и III веков пишут на франкской латыни IX века о догматических вопросах в духе посленикейской ортодоксии и о средневековых отношениях церкви и государства. Они цитируют Библию по переводу Иеронима, улучшенному при Карле Великом. Виктор обращается к Феофилу Александрийскому, который жил на двести лет позже, и обсуждает с ним пасхальные споры II века²⁷⁰.

Документ о даре Константина, включенный в сборник, – еще более древняя подделка. Она присутствует также в нескольких греческих текстах. В нем утверждается, что Константин Великий, будучи крещен папой Сильвестром в 324 г. (однако Константин не крестился до 337 г., и крестил его арианский епископ Евсевий из Никомедии, но никак не Сильвестр), подарил этому папе Латеранский дворец и все императорские регалии вместе с римскими и итальянскими землями²⁷¹. Смысл этого подлога – сделать светскую власть папства на несколько веков древнее и положить в ее основание дары Пипина и Карла Великого²⁷². Единственное фактическое ее обоснование – дарение Латеранского дворца, который изначально принадлежал Латеранскому семейству, потом императорам и наконец – папам. В нем жила жена Константина Фауста, а по переносу столицы империи в Константинополь Константин оставил дворец Сильвестру как главе римского клира и знати. Поэтому во дворце до сих пор стоит папский трон с надписью: «Наес est papalis sedes et pontificalis». Здесь папы вступают во владение римским престолом. Но вся история Константина и его последователей показывает, что у них не было намерения передавать римскому понтифику еще и свою светскую власть.

5. Автором следует считать какого-то священника из Франкской церкви, вероятно, из Реймской епархии, между 847 и 865 (или 857) г., но по этому поводу среди ученых нет согласия²⁷³. Лже-Исидор дословно цитирует отрывки решений Парижского собора 829 г. Текст частично совпадает с текстом сборника Бенедикта Левиты, законченного в 847 г.; а с другой стороны, он впервые цитировался на Французском синоде в Шерси в 837 г., да и потом, неоднократно, Хинкмаром из Реймса начиная с 859 г. Все рукописи – французского происхождения. Жалобы на беспорядки в церкви, смещения епископов без суда, свободные разводы, частые святотатства показывают, что, скорее всего, труд был составлен в период гражданских войн между внуками Карла Великого. В Риме декреталии впервые упоминаются и цитируются папой Николаем I²⁷⁴.

К тому же периоду относятся и в том же духе составлены несколько сборников Capitula или Capitularia, то есть королевских постановлений по церковным вопросам, которые при Каролингах заняли место решений синодов. Среди них мы упомянем сборник Ансегиса, аббата Фонтенеля (827), Бенедикта Левиты из Майнца (847) и Capitula Angilramni, ложно приписываемые епископу Ангильрамну из Метца (ум. в 701).

6. Значение Лжеисидоровых декреталий. Оно заключается не столько в новизне взглядов и притязаний средневекового священства, сколько в том, что эти взгляды представлены как относящиеся ко II-III векам и отмеченные печатью древности. Некоторые из ведущих принципов действительно уже упоминались в посланиях Льва I и других документах V века. Папский animus (дух) действительно можно проследить до Виктора во II веке и даже до иудействующих оппонентов апостола Павла. А что касается этого сборника, то в нем вся иерархическая система священства, которая развивалась на протяжении нескольких веков, представлена как бывшая полной и неизменной с самого начала. У Лжеисидоровых декреталий есть и параллель – Апостольские постановления и каноны, в которых собраны воедино церковные решения первых трех веков и представлены как принадлежащие непосредственно апостолам или их ученику Клименту Римскому.

Без сомнения, Лже-Исидор искренне верил в иерархическую систему, но его сборник в значительной степени является сознательной подделкой в пользу «высокой церкви», и, как таковой, его следует считать происходящим от отца всякой лжи. Это сатанинское начало в истории христианской иерархии, которая была в той же степени подвержена искушениям и осквернению, как иерархия иудейская.

I. Послания Николая I в Mansi, Conc. XV, и в Migne, Patrol. Tom. CXIX. См. также Jaffé, Regesta, pp. 237–254.

Hincmari (Rhemensis Archiepiscopi) Oper. Omnia. В Migne, Patrol. Tom. 125–126. Более старое издание: J. Sirmond, Par., 1645, 2 vols. fol.

Hugo Laemmer: Nikolaus I und die Byzantinische Staatskirche seiner Zeit. Berlin, 1857.

Α. Thiel: De Nicolao Papa. Comment. duae Hist. canonicae. Brunzberg, 1859.

Van Noorden: Hincmar, Erzbischof von Rheims. Bonn, 1863.

Hergenröther (католик, профессор в Вюрцбурге, теперь кардинал): Photius. Regensburg, 1867–1869, 3 vols.

См. также Baxmann II. 1–29; Milman, book V, ch. 4 (vol. Ill, 24–46); Hefele, Conciliengesch. vol. IV (2^nd ed.), 228 sqq; и другие труды, цитируемые в § 48.

По замечательному совпадению публикация Лжеисидоровых декреталий совпала с появлением папы, который обладал возможностью осуществить на практике представленные в них принципы, обратив их на службу справедливости и добродетели. (Пока самовольная узурпация божественной власти использовалась для борьбы с угнетением и пороком, она вызывала почтение, повиновение и приносила больше добра, чем вреда. Да и в те далекие времена только папа мог претендовать на власть над высокомерными и деспотическими митрополитами, синодами, королями и императорами.)

Николай I был величайшим, мы даже сказали бы, единственным великим папой между Григорием I и Григорием VII. Они возвышаются как три горных пика, причем от более низкой вершины этот средний пик отделяется равниной, а от более высокой – глубокой долиной. Своим более молодым современникам этот папа представлялся «новым Илией», который правил миром как помазанный Богом правитель, ужасный для злодеев (даже если они были князьями или священниками), но кроткий по отношению к добрым и послушным. Он был избран под влиянием не столько священства, сколько императора Людовика II и был посвящен в его присутствии. Они поддерживали дружбу, и император с большим почтением относился к его папскому достоинству. Николай предвосхитил Гильдебранда в возвышенном представлении о своей должности. Его энергия и смелость характера вполне ей соответствовали. Он считал, что папа – это назначенный Богом блюститель над всей церковью, поддерживающий в ней порядок, дисциплину и праведность, наказывающий проступки и пороки с помощью епископов как своих исполнительных органов. Николай обращался к Каролингам в повелительном тоне. В его понимании корона – это дар, которым наместник святого Петра наделяет императора для защиты христиан от неверующих. Он сознавал, что империя перешла к Людовику по праву наследования, но указывал, что это решение было санкционировано апостольским престолом.

Понтификат Николая связан с тремя важными событиями – спор с Фотием, запрет на развод Лотаря и уничижение архиепископа Хинкмара. Если в первом случае он потерпел поражение, то во втором и в третьем одержал моральную победу.

Игнатий, патриарх Константинополя, императорского рода и отличавшийся суровой аскетической добродетелью, был несправедливо низложен и изгнан императором Михаилом III за то, что обличал в аморальности кесаря Варду и отказывался исполнять императорские приказы. Назначение на патриарший пост получил Фотий, величайший ученый своего века, знакомый почти со всеми отраслями знаний и гуманитарных наук. Хотя Фотий был всего лишь мирянином, за шесть дней он был проведен через все ступени посвящения до сана патриарха (858). Две партии стали вести войну друг с другом и отлучать друг друга от церкви. Фотий первым воззвал к суду Римского понтифика. Николай же, вместо того чтобы выступить в роли посредника, стал действовать как судья. Он послал легатов в Константинополь, чтобы расследовать дело на месте. Легатов арестовали и пытались подкупить, чтобы они высказались в пользу Фотия, но папа аннулировал их решение на синоде в Риме и высказался в поддержку Игнатия (863). Фотий, в свою очередь, осудил папу и в своей энциклике изложил классическую формулировку претензий Греческой церкви к Латинской (867). Спор привел к отчуждению двух церквей. Это было последнее официальное вмешательство папы в дела Восточной церкви.

Лотарь II, король Лотарингии, второй сын императора Лотаря, плохо обращался со своей женой, Теутбергой Бургундской, в конце концов развелся и женился на своей любовнице Вальдраде, которая публично появилась в наряде и во всем великолепии королевы. Николай, к которому обратилась пострадавшая женщина, бесстрашно встал на защиту святости брака. Он аннулировал решения синодов и сместил архиепископов Кельна и Трира за то, что те потакали аморальности своего правителя. Он угрожал королю немедленным отлучением от церкви, если тот не откажется от наложницы и не вернет в дом законную жену. Он не уступил даже тогда, когда Теутберга, вероятно, по принуждению, просила его дать королю развод. Лотарь же после многочисленных экивоков наконец уступил (865). Нет необходимости приводить неприятные подробности этого спора.

В споре с Хинкмаром Николай выступал как защитник епископов и менее значительных клириков от тирании митрополитов. Хинкмар, архиепископ Реймса, был самым могущественным прелатом Франции и выразителем принципа галликанской независимости. Он был энергичен, но амбициозен и властолюбив. Он трижды вступал в конфликт с папой по вопросам юрисдикции. Основным из этих споров было дело Ротгада, епископа Суассона, одного из старейших его суффраганов, которого он сместил без веских на то оснований и заключил в темницу с помощью Карла Лысого (862). Папа послал к Карлу «со стороны» своего легата Арсения и потребовал восстановления епископа. Опираясь на каноны собора в Сардике, он заявлял, что дело должно решаться Римом даже в том случае, если бы Ротгад не апеллировал к нему. Он привлек на свою сторону епископов, сказав, что к ним их митрополит тоже может отнестись несправедливо и что единственное их убежище – всеобщий протекторат Римского престола. Карл пожелал закрыть этот процесс, но Николай не слушал его. Он вызвал Ротгада в Рим, вновь торжественно посвятил его в сан в церкви Санта-Мария-Мадджоре и с триумфом отправил обратно во Францию (864)²⁷⁵. Хинкмар роптал, но уступил высшей власти²⁷⁶.

В этом споре Николай воспользовался Лжеисидоровыми декреталиями, копия которых попала к нему, вероятно, от Ротгада. Таким образом, своим папским решением он санкционировал их использование, хотя и должен был знать, что большая часть материалов этого поддельного сборника, якобы происходящая от древних пап, отсутствует в папских архивах. Хинкмар протестовал против ценности новых декреталий и их применения во Франции, и этот протест на протяжении столетий высказывался галликанскими борцами за независимость, пока наконец не был погребен под весом папского абсолютизма на Ватиканском соборе 1870 г.

Mansi: Conc. Tom. XV–XVII.

Migne: Patrol. Lat. Tom. CXXII, 1245 sqq. (Адриан II); tom. CXXVI, 647 sqq. (Иоанн VIII); также tom. CXXIX, pp. 823 sqq., 1054 sqq., где приводятся труды Авксилия и Вульгария о папе Формозе.

Baronius: Annal. ad ann. 867–882.

Jaffé: Regesta, pp. 254–292.

Milman: Lat. Christianity, book V, chs. 5 and 6.

Gfrörer: Allg. Kirchengesch., Bd. III. Abth. 2, pp. 962 sqq.

Baxmann: Politik der Päpste, II. 29–57.

Почти двести лет, от Николая до Гильдебранда (867–1049), папский престол, за немногими исключениями, занимали ничем не примечательные и даже недостойные личности.

Адриан II (867–872) и Иоанн VIII (872–882) отстаивали власть папы с не меньшим рвением, чем Николай, но с меньшим умением, достоинством и успехом, и не столько в интересах морали, сколько для самовозвышения. Они вступали в политические ссоры с Каролингами и претендовали на право распределять королевские и императорские короны.

Когда на престол взошел Адриан (род. в 792 г.), ему было уже семьдесят пять лет и он славился своей великой благотворительностью. По наследству от Николая ему перешли споры с Фотием, Лотарем и Хинкмаром Реймским, и он неоднократно терпел в них поражения. Его репутации был нанесен урон также из-за унижения в удивительной семейной трагедии. Он был ранее женат, и его жена (Стефания) была еще жива в момент его возвышения. Элевтерий, сын епископа Арсения (легата Николая), выкрал дочь папы (старую деву сорока лет, которая была помолвлена с другим мужчиной) и бежал к императору Людовику, а когда ему пригрозили наказанием, убил и жену папы, и его дочь. Его приговорили к смерти. Возможно, именно данные события побудили пап принять решение об отказе от всяких дел с женщинами, однако такое их решение повлекло за собой еще более печальные сцены.

Иоанн VIII был энергичным, проницательным, страстным и склонным к интригам прелатом. Он вмешивался в дела христианского мира от Болгарии до Франции и Испании, короновал двух незначительных каролингских императоров (Карла Лысого, 875, и Карла Толстого, 881), слишком свободно разбрасывался анафемами, был весьма обеспокоен вторжением сарацинов и, как говорят, был убит родственником, который жаждал папского венца и сокровищ. Лучшим из его деяний была декларация (составленная в ходе болгарских распрей с патриархом Константинополя) о том, что Святой Дух сотворил для поклонения, помимо еврейского, греческого и латыни, и другие языки – хотя позже он сделал уточнение, что греческий и латынь – это единственные языки, подходящие для совершения мессы, в то время как для проповеди подходят и такие варварские языки, как славянский.

Его насильственная кончина привела к началу долгого междуцарствия, также связанного с насилием. Конец девятого века предвещал великие тревоги века десятого. После падения династии Каролингов папы все чаще и чаще принимали участие в политических ссорах и раздорах итальянских князей. Герцоги Беренгар из Фриули (888–924) и Гвидо из Сполето (889–894), два далеких потомка Карла Великого по женской линии, спорили за Итальянское королевство и императорскую корону. Они по очереди сажали на престол своих пап, в зависимости от того, кто одерживал верх в конфликте, – итальянцам же понравилось иметь двух господ, потому что они могли использовать то одного, то другого. Стефан VI (V) короновал Гвидо как императора в феврале 891 г. В 894 г. престол Гвидо унаследовал его сын Ламберт, который также был коронован. Формоз, епископ Порта, к которому Иоанн VIII относился очень враждебно, достиг папского престола вследствие разнообразных счастливых совпадений и надел императорский венец сначала на Ламберта, а потом, в 896 г., на победоносного Арнульфа из Каринтии. Ламберт отомстил ему, и он умер насильственной смертью. Его преемник и заклятый враг Стефан VII (VI), ставленник партии Ламберта, велел эксгумировать его тело, облаченное в папские одеяния, устроил шутовской суд над ним, осудил и сместил его, сорвал с него облачение, ужасно изуродовал, обезглавил и бросил в Тибр²⁷⁷. Но потом получила превосходство партия Беренгара, и Стефан VII был брошен в темницу и задушен (897). В такой кончине люди увидели справедливое наказание за то, как он поступил с Формозом. Иоанн IX по характеру напоминал Формоза. Он умер в 900 г., и его преемником стал Бенедикт IV, от партии Ламберта или Сполето. Он правил необычно долгое для того периода время – три с половиной года.

Источники

Migne: Patrol. Lat. Tom. 131–142. Эти тома содержат документы о папах Иоанне IX – Григории VI и соответствующие труды.

Liudprandus (Episcopus Cremonensis, ум. в 972): Antapodoseos, seu Rerum per Europam gestarum libri VI. 887–950. Репринт в Pertz: Monum. Germ. III. 269–272; и в Migne: Patrol., tom. CXXXVI, 769 sqq. Его же: Historia Ottonis, sive de rebus gestis Ottonis Magni. 960–964. В Pertz: Monum., III. 340–346; в Migne, CXXXVI, 897 sqq. См. также Koepke: De Liudprandi vita et scriptis, Berol., 1842; Wattenbach: Deutschlands Geschichtsquellen; и Giesebrecht, l. с., I, p. 779. Лиутпранд или Лиудпранд (Liuso или Liuzo), один из главных авторитетов истории X века, был лангобардом по происхождению, получил хорошее образование, путешествовал по Востоку и Германии, сопровождал Оттона I в Рим в 962, был назначен им епископом Кремонским, был его переводчиком на Римском соборе 964 г. и снова побывал в Риме в 965 г. Его также посылали в качестве посла в Константинополь. Он описывает плачевное состояние папства как очевидец. Его Antapodosis, или Возмездие (написано между 958 и 962 г.), специально направлено против короля Беренгара и королевы Виллы, которых он ненавидел. В труде об Оттоне он рассказывает о современных ему событиях, в которых он принимал непосредственное участие. Он склонен к смакованию скандальных подробностей, но большинство упоминаемых им фактов считаются достойными доверия.

Flodoardus (Canonicus Remensis, умер в 966): Historia Remensis; Annales; Opuscula metrica, в Migne, tom. CXXXV.

Atto (Episcopus Vercellensis, умер в 960): Depresauris ecclesiasticis; Epistolae, и другие книги, в Migne, tom. CXXXV.

Jaffé: Regesta, pp. 307–325.

Другие источники больше касаются политической истории X века, они приводятся в Giesebrecht, I., I. 817, 820, 836.

Литература

Baronius: Annales ad ann. 900–963.

V. Ε. Löscher: Historie des röm. Hurenregiments. Leipzig, 1707 (второе издание – под другим заглавием, 1725).

Constantin Höfler (католик): Die deutschen Päpste. Regensburg, 1839, 2 vols.

Ε. Dümmler: Auxilius und Vulgarius. Quellen und F or schungenzur Geschichte des Papstthums im Anfang des zehnten Jahrhunderts. Leipz., 1866. Труды Авксилия и Вульгария есть в Migne, Patrol., tom. CXXIX.

С. Jos. von Hefele (епископ Роттенбурга): Die Päpste und Kaiser in den trübsten Zeiten der Kirche, в его «Beiträge zur Kirchengesch», etc., vol. I, 27–278. Также его Conciliengeschichte, IV, 571–660 (2d ed.).

Milman: Lat. Chr., bk. 5, chs. 11–14. Giesebrecht: Gesch. der deutschen Kaiserzeit., I. 343 sqq. Gfrörer: III. 3, 1133–1275. Baxmann: II. 58–125. Gregorovius, vol. III. Von Reumont, vol. II.

X век – мрачнейший из темных веков. Это век невежества и суеверий, анархии и преступлений в церкви и государстве. Первая половина XI века была немногим лучше. Казалось, что близок конец света. Серьезные люди ожидали ужасного судного дня в конце первого тысячелетия христианской эры. Они оставляли светские занятия и вручали церкви свои состояния и другие дары с выразительной формулировкой appropinquante mundi termino, «ввиду приближающегося конца света».

Деморализация началась с государства, распространилась на церковь и достигла своей кульминации в папстве. Реорганизация общества шла тем же путем. Никакая церковь или секта христианства никогда не падала так низко, как Латинская церковь X века. Папство, подобно древнеримскому богу Янусу, было двулико. Одно из лиц было христианским, другое – антихристианским. Одно – дружеским и благосклонным, другое – злобным и коварным. В этот период папство являло миру в основном антихристианский лик. Для историка неприятно рассказывать о столь поразительной развращенности, но это необходимо сделать, чтобы понять последующую реформацию. Нельзя гнушаться исторической правды, ибо она несет с собой уроки смирения и ободрения. Никакая система правительства не может спасти церковь от упадка. Человеческая природа способна на сатанинскую греховность. Антихрист воровским образом присваивает себе сам Божий храм и часто носит одежды священника, но Бог не оставляет без внимания течение истории и в Своей всевышней мудрости всегда обращает зло на благо. Даже в полуночной тьме звезды освещают земную твердь, и даже в средневековой мгле, как и во времена пророка Илии, тысячи людей не захотели пасть на колени перед Ваалом. Некоторые монастыри убереглись от распространявшейся скверны и служили тихими убежищами для знати и королей, которые испытывали отвращение к мирскому тщеславию и старались подготовиться к тому дню, когда они дадут отчет перед Богом. Нил, Ромуальд и монахи из Клюни решительно выступали против греховности власть имущих. Синоды оплакивали развращенность клира и мирян и старались восстановить дисциплину. Сумятица X века, подобно переселению народов в V веке, оказалась лишь родовыми схватками, предвестившими возникновение нового мира. За ней последовало восстановление империи при Оттоне Великом и реформа папства при Гильдебранде.

При полуварварском состоянии общества в Средние века церковь и государство нуждались в сильной центральной власти, чтобы поддерживать порядок. Карл Великий опережал свое время, и возводимое им строение не имело под собой прочного фундамента. Его преемники не обладали ни его талантом, ни его энергией. Они пали почти так же низко, как Меровинги, в своей ограниченности и склонности к дебошам. Презрительное отношение к ним народа видно из их прозвищ – «Лысый», «Толстый», «Заика», «Простой», «Ленивый», «Дитя». При их правлении были подорваны основы закона и дисциплины. Европе угрожало новое вторжение языческого варварства. Норманнские пираты из Дании и Норвегии терзали берега Германии и Франции, жгли города и села, угоняли пленных. В легких лодках, которые можно было нести на плечах, они проникали по большим рекам вглубь континента. Они разграбили Гамбург, Кельн, Трир, Руан и сделали конюшню для своих лошадей в соборе Карла Великого в Эксе. Они вторглись в Англию и наводили ужас на всю Европу, пока не приняли христианство, не осели в Нормандии и не влили свежую кровь в жилы французского и английского народа. На юге сарацины, перебравшиеся из Африки, овладели Сицилией и Южной Италией. Папа Иоанн VIII описывал их как агарян, детей блуда и гнева, армию саранчи, которая превращает землю в пустыню. С Востока язычники венгры, или мадьяры, вторгались в Германию и Италию, как орды диких зверей, но наконец им нанесли поражение Генрих Птицелов и Оттон Великий, а после своего обращения в христианство при благословенном монархе Стефане (997–1068) они стали защитной стеной Европы от турок.

Не выходившие за границу номинального христианства, короли и знать ссорились между собой, угнетали народ и распределяли епископские и аббатские места между своих фаворитов или присваивали себе их доход. Митрополиты угнетали епископов, епископы – священников, священники – мирян. Банды грабителей бродили по стране, презирая наказание. Правым оказывался тот, кто сильнее. Карла Толстого сместили вассалы, и он умер в нищете, моля о куске хлеба (888). Его преемник, Арнульф из Каринтии, последний из Каролингского рода императоров (хотя он был незаконным по рождению), одержал победу над норманнами (891) и новым Моравским королевством (894), но его ждал печальный финал – он умер от итальянского яда и оставил корону Германии своему единственному законному сыну Людовику IV, которого прозвали Дитя (899–911) и которым, по сути, руководил Гаттон, архиепископ Майнца. Этот прелат фигурирует в народной легенде о Мышиной башне (расположенной на рейнском острове, напротив Бингена): полчища мышей набросились на его тело и «обглодали плоть со всех конечностей», потому что он запер и заморил до смерти множество голодных нищих. Но документальная история представляет его в более благоприятном свете. Людовик умер, не достигнув зрелого возраста, и вместе с ним прекратила существование германская линия Каролингов (911). Последняя тень императора в Италии, Беренгар, коронованный в соборе Св. Петра, умер от кинжала убийцы (924). Императорский престол оставался вакантным почти сорок лет, пока Оттон, потомок саксонского герцога Видукинда, побежденного Карлом Великим, не воскресил его к новой жизни.

Во Франции династия Каролингов просуществовала еще почти сто лет, пока не нашла свой бесславный конец вместе с пятым Людовиком, которого прозвали Ленивый (le Fainéant), и граф Гуго Капет не стал основателем династии Капетов, установившей принципы монаршеского наследования (987). Он и его сын Роберт приняли корону Франции не от папы, а от архиепископа Реймса.

Италия подверглась вторжению венгров и сарацинов, ее раздирали войны между королями-соперниками и мелкими князьями, которые боролись за увеличение своих владений. Епископы и знать были в равной мере развращены, и вся страна стала моральной пустыней²⁷⁸.

Политический хаос в Европе повлиял на церковь и парализовал ее благие устремления. Папство утратило независимость и достоинство, стало жертвой жадности, насилия и интриг, настоящей синагогой сатаны. Оно оказалось связано с мрачнейшими преступлениями и погибло бы бесславно, если бы Провидению не было угодно спасти его для лучших времен. Один папа быстро сменял другого, и большинство из них заканчивало свои дни изгнанием, темницей или смертью от рук убийцы. Богатые и могущественные маркизы Тосканские и графы Тускуланские контролировали Рим и папство больше чем полвека, но это было еще не самое плохое (incredibile, attamen verum). Престол святого Петра наводнили своими любовниками и внебрачными сыновьями три смелых и энергичных женщины высшего сословия, но нижайших моральных качеств – Феодора-старшая (жена или вдова римского сенатора) и две ее дочери, Марозия и Феодора. Эти римские амазонки обладали роковым обаянием личной красоты и богатства, редкой способностью к интригам и жгучей похотью к власти и удовольствиям. Их дьявольские амбиции настолько же превосходили амбиции остальных представительниц слабого пола, насколько добродетель и святость святой Павлы и святой Евстахии выделялись на христианском небосклоне во дни Иеронима. Они превратили церковь Св. Петра в разбойничий притон, а резиденцию его преемников – в гарем. Славой этих женщин стал их позор, и потому этот печально известный период называют папской порнократией или гетерократией²⁷⁹.

Некоторые папы этого периода были почти так же развращены, как императоры языческого Рима, но пап оправдать гораздо труднее, чем императоров. Сергий III, любовник Марозии (904–911), открывает их позорный ряд. Под защитой тосканских солдат он явился в Рим, сместил Христофора (который только что сместил Льва V), завладел папским престолом и осквернил его всевозможными пороками. Однако он заслуживает и похвалы за то, что восстановил почтенную Латеранскую церковь, которая была разрушена землетрясением в 896 г. и сокровища которой были разграблены²⁸⁰.

После краткого правления двух других пап римским понтификом стал Иоанн X, архиепископ Равенны, избранный, вопреки канонам, по желанию Феодоры для более удобного удовлетворения ее похотей (914–928)²⁸¹. Это был человек выдающихся военных способностей и смелости. Он встал во главе армии – первый военачальник сред пап! – и нанес поражение сарацинам. Он объявил о победе в тоне генерала. Потом он начал яростную борьбу за власть с Марозией и ее любовником или мужем, маркизом Альберихом I. Не желая уступать светскую власть над Римом, Марозия захватила замок Святого Ангела, бросила Иоанна в темницу и велела задушить его. На папском же престоле сменяли друг друга три ее ставленника: Лев VI, Стефан VII (VIII) и, наконец, Иоанн XI, ее собственный внебрачный сын, которому был всего двадцать один год (928–936)²⁸².

После убийства Альбериха I (ок. 926) Марозия, которая называла себя Senatrix или Patricia, предложила свою руку и столько своей любви, сколько у нее осталось после многочисленных любовников, маркграфу Тосканскому Гвидо, который охотно принял этот дар. После его смерти она вышла замуж за короля Гуго Италийского, сводного брата своего покойного мужа (932). Гуго надеялся получить императорскую корону, но вскоре был изгнан из Рима вследствие бунта своего сына, Альбериха II, который был оскорблен поведением отца, высокомерно ударившего его по лицу²⁸³. Потом Марозия исчезла со сцены и, вероятно, умерла в монастыре. Ее сын, второй Альберих, был возвышен римлянами до достоинства консула и правил Римом и папством из замка Святого Ангела на протяжении двадцати двух лет, делая это очень умело, в качестве деспота, но под видом республики (932–954). После смерти своего брата Иоанна XI (936) он назначил четырех не игравших большой роли понтификов, власть которых была ограничена исполнением строго религиозных обязанностей.

После смерти Альбериха в 954 г. светское правление в Риме унаследовал его сын Октавиан, внук Марозии. В довершение к этому он стал папой в возрасте всего лишь восемнадцати лет и сочетал в одном лице двойную власть. Он сохранил имя Октавиан как светский правитель, но как папа принял имя Иоанна XII – либо по принуждению клира и народа, либо потому, что чувствовал себя более свободным, разграничивая две должности. Это первый пример перемены имени, которому уже следовали его преемники. Его духовные обязанности полностью подчинялись светским. Он одевался в военную форму и пренебрегал долгом папы, хотя не отказывался ни от одного из папских притязаний.

Иоанн XII позорил папскую тиару восемь лет (955–963). Это был один из самых аморальных и грешных пап, которого можно сравнить разве что с Бенедиктом IV, Иоанном XXIII и Александром VI. Римский синод обвинил его почти во всех преступлениях, на какие только способна греховная человеческая природа, и сместил, как порождение скверны, причем никто против выдвинутых обвинений так и не возразил²⁸⁴.

Помимо трудов, цит. в § 63, см. Floss: Die Papstwahl unter den Ottonen. Freiburg, 1858; Köpke и Dümmler: Otto der Grosse. Leipzig, 1876.

Из этого бесславного состояния папство было на некоторое время выведено вмешательством Оттона I, справедливо называемого Великим (936–973). Он подчинил датчан, славян и венгров, обращал приграничных варваров, установил порядок и восстановил Каролингскую империю. Сам папа и несколько итальянских князей попросили его о защите от притеснений короля Беренгара II (или Младшего, который был коронован в 950 г. и умер в изгнании в 966 г.). Оттон пересек Альпы, и Иоанн XII помазал его римским императором в 962 г. Он пообещал вернуть святому престолу все утраченные им территории из числа дарованных Пипином и Карлом Великим и, в свою очередь, получил от папы и римлян клятву в верности у гроба святого Петра.

С этих пор императорская корона Рима всегда принадлежала германской нации, тогда как законность титулов императора и августа удостоверялась путем коронации папой.

После отъезда Оттона коварный папа, не желавший подчиняться никакому господину, взбунтовался и вступил в заговор с его врагами. Император вернулся в Рим, созвал синод из итальянских и германских епископов, который с негодованием сместил Иоанна XII в его отсутствие на основании самых вопиющих преступлений, но без законного суда (963)²⁸⁵.

Император и синод избрали на место Иоанна уважаемого мирянина, главного секретаря римского престола. Он быстро был посвящен в сан чтеца, иподиакона, диакона, священника и епископа и рукоположен как Лев VIII, но строгая иерархическая партия не признала его, потому что в его лице папская свобода подчинилась империи. Римляне же поклялись, что не будут избирать папу снова без согласия императора. Лев подтвердил это формальным документом²⁸⁶.

Антиимператорская партия снова признала папой Иоанна XII, который жестоко отомстил своим врагам, но потом его внезапно поразила смерть, расплата за все грехи. Тогда они избрали антипапу, Бенедикта V, но, когда император вновь появился, Бенедикт сам попросил прощения за узурпацию престола, был лишен папского облачения, разжалован в диаконы и изгнан в Германию. Лев VIII умер в апреле 965 г., его понтификат продолжался всего шестнадцать месяцев.

Преемником Льва был единогласно избран Иоанн XIII (965–972), епископ из Нарни. Римский клир и народ избрали его, предварительно посоветовавшись с императором. Иоанн короновал Оттона II римским императором (973–983). Затем Иоанн был изгнан римлянами, но возвращен Оттоном, который очень жестоко наказал мятежный город.

Так папство было морально спасено, но поступилось своей независимостью – а точнее, его местная зависимость сменилась зависимостью иностранной. Оттон восстановил его прежние владения, которые оно утратило в ходе итальянской смуты, но считал папу и римлян своими подданными, которые обязаны подчиняться ему так же, как германцы и лангобарды.

Для Германии и Италии было бы лучше не вмешиваться в дела друг друга. Итальянцы, особенно римляне, страшились германской армии, но ненавидели германцев, считая их северными полуварварами, и старались стряхнуть с себя их иго, как только предоставлялась такая возможность²⁸⁷. Германцы же подозревали итальянцев в нечестности и подвохах, с опаской ожидая отравления, потери армий и растраты громадных средств без какой бы то ни было выгоды и даже военной славы²⁸⁸. Эти два народа всегда завидовали друг другу и только недавно стали друзьями на условиях Обоюдной независимости и невмешательства.

Шокирующая аморальность пап вызывала сильные протесты, хотя и не подорвала веру в сам институт папства. Галликанский синод, не дожидаясь ответа от папы и не обращая внимания на Лжеисидоровы декреталии, сместил архиепископа Арнульфа Реймского как предавшего короля Гуго Капета (991). Ведущий духовный глас этого синода Арнульф, епископ Орлеанский, сделал следующее смелое заявление о проституции, в которую был ввергнут папский престол: «По смотрите на нынешнее состояние папства. Что же мы видим? Иоанн [XII], называемый Октавианом, погряз в пучине скверны и разврата – он замышляет зло против суверена, которого сам недавно короновал; потом Лев [VIII], неофит, изгнан из города этим Октавианом, а затем само это чудовище, совершившее множество убийств и жестокостей, умирает от руки убийцы. Затем мы видим диакона Бенедикта, свободно избранного римлянами, но насильно уведенного в пустынные просторы Германии новым кесарем [Оттоном I] и его папой Львом. За ним идет второй кесарь [Оттон II], более великий в плане искусств и владения оружием, чем первый [?]; в его отсутствие Бонифаций, подлинный изверг беззакония, окропленный кровью своего предшественника, забирается на престол Петра. Да, Бонифаций был изгнан и осужден, но лишь для того, чтобы он снова вернулся и обагрил свои руки кровью святого епископа Иоанна [XIV]. Так осмелится ли кто-нибудь утверждать, что священники Господни по всему миру должны руководствоваться законами, которые исходят от таких исчадий скверны, как эти люди, запятнанные бесчестием, невежественные и несведущие ни в человеческом, ни в божественном? Если, святые отцы, мы обязаны очень внимательно подходить к изучению поведения, нравственности и достоинств даже самого последнего из претендентов на должность священника, то насколько большего мы должны требовать от того, кто намеревается стоять во главе всех священников! Будет ли правильно с нашей стороны допустить, чтобы человек, полностью лишенный всяческих добродетелей, настолько скверный, что недостоин занять нижайшее место среди священников, оказался избран на высочайшее среди них место? Что вы скажете о таком человеке, когда увидите его сидящим на престоле в пышности пурпура и золота? Разве это не антихрист, воссевший в храме Божьем и объявляющий себя Богом? Воистину, такому человеку не хватает ни мудрости, ни милосердия. Он выставлен в храме как образ, как идол, от которого не дождаться совета так же, как от мертвого мрамора²⁸⁹.

Но Церковь Божия не находится в подчинении у грешного папы, да даже и добродетельному она подчинена не абсолютно – то есть не во всех случаях. Давайте же в случае затруднений будем обращаться лучше к нашим братьям в Бельгии и Германии, нежели в этом городе, где все – плотское и где справедливость и суд покупают за деньги. Давайте возьмем за образец великую церковь в Африке, которая, в ответ на притязания римского понтифика, посчитала немыслимым, чтобы Господь наделил одного человека такой полной властью судить и отказал в ней Своим священникам, в большом числе съезжающимся на соборы в разных частях света. Нам сообщают, что в Риме уже не найти человека, разумеющего буквы – без знания которых, как написано, нельзя быть привратником в доме Божьем. И если это правда, то как может тот, кто сам ничему не научился, объявлять себя учителем других? Уже в простом священнике невежество достаточно пагубно, а в верховном священнике Рима – в том, кому поручено блюсти веру, жизнь, нравственность, дисциплину всего священства и всей церкви, – невежество терпеть невозможно... Так почему бы ему не подчиниться суждению тех, кто ниже его по положению, но превосходит по добродетели и мудрости? Ведь даже князь апостолов не отказался выслушать упрек Павла, а великий папа Григорий [I] сказал: “если епископ неправ, он все равно находится в подчинении святого престола, а уж если он держится истины, так пусть все понимают, что тогда он равен самому римскому понтифику и в равной степени способен выносить суждения по любым вопросам”»²⁹⁰.

Секретарем этого собора и, возможно, автором этой замечательной речи был Герберт, ставший архиепископом Реймса, позже – Равенны и наконец папой Сильвестром II.

Папа Иоанн XV (или же его суверен Кресцентий) осудил решения этого собора как тщетные и пустые и наложил на Герберта интердикт. Преемник Иоанна Григорий V угрожал королевству Франции общим интердиктом, если не будет восстановлен Арнульф. Король Роберт I, нуждавшийся в благосклонности папы, не стал защищать Герберта. Сам же Герберт пожелал избавиться от столь неудобного положения и принял приглашение Оттона III стать его учителем (995). Арнульф был восстановлен в Реймсе.

I. Источники о папстве второй половины X–XI века собраны в Muratori, Annali d’Italia (Milano, 1744–49); в Migne, Patrol., tom. CXXXVII015–CL; Leibnitz, Annales Imp. Occid. (до 1005 г.; Han., 1843, 3 vols.); Pertz, Mon. Germ. (Auctores), tom. V (Leges), tom. II; Ranke, Jahrbucher des deutschen Reiches unter dem Sachs. Hause (Berlin, 1837–40, 3 vols.; второй том Giesebrecht и Wilmans рассказывает о правлениях Оттона II и Оттона III). Источники см. в Giesebrecht, Gesch. der deutschen Kaiserzeit, II, 568 sqq.

II. Stenzel: Geschichte Deutschlands unter den Fränkischen Kaisern. Leipz., 1827, 1828, 2 vols.

С. F. Hock (католик): Gerbert oder Papst Sylvester und sein Jahrhundert. Wien, 1837.

С Höfler (католик): Die deutschen Päpste. Regensb., 1839, 2 vols.

H. J. Floss (католик): Die Papstwahl unter den Ottonen. Freib., 1858.

С. Will: Die Anfänge der Restauration der Kirche im elften Jahrh. Marburg, 1859 – ’62, 2 vols.

R. Köpke und E. Dümmler: Otto der Grosse. Leipz., 1876.

См. также Baronius (Annal.); Jaffé (Reg. 325–364); Hefele (Conciliengeschichte IV. 632 sqq., 2^d ed.); Gfrörer (vol. III, p. III, 1358–1590, and vol. IV, 1846); Gregorovius (vols. Ill and IV); v. Reumont (II. 292 sqq.); Baxmann (II. 125–180); и Giesebrecht (I. 569–762, and II. 1–431).

Эта реформа папства была лишь временной. За ней последовал второй плачевный период, который продолжался до середины XI века, но был прерван, когда на престоле оказались несколько уважаемых пап и стали заметны признаки грядущего возрождения.

После смерти Оттона, во время краткого и неудачного правления его сына Оттона II (973–983), верх взяла группа римской знати под руководством Кресцентия или Ценция (вероятно, он был сыном папы Иоанна X и Феодоры²⁹¹. Он взбунтовался против назначенного императором папы Бенедикта VI, который был убит (974), и сам поставил итальянского антипапу Бонифация VII, который вскоре бежал в Константинополь, но несколько лет спустя вернулся, убил другого императорского папу, Иоанна XIV (983), и держался на запятнанном кровью престоле за счет того, что подкупал священников украденными деньгами, пока не умер – вероятно, насильственной смертью (985)²⁹².

Впоследствии, когда Оттон III был еще несовершеннолетним, сторонники имперской власти, возглавляемые Альберихом, графом Тускуланским, и популярная римская партия, возглавляемая младшим Кресцентием (вероятно, внуком печально известной Феодоры), устраивали друг с другом поединки всякий раз, когда встречались на улице. Кровопролитие стало каждодневным развлечением. Обе партии оставляли тишину своих укрепленных замков, чтобы сразиться за право владеть Римом и папством. Они назначали соперничающих между собой пап и калечили их тела с безрассудной яростью. Спорящие между собой группировки были родственниками. Сын Марозии Альберих, вероятно, унаследовал тускуланские владения, которые находились на расстоянии 15 миль (24 км) от Рима²⁹³. После смерти Альбериха Тускуланского власть получил Кресцентий, который стал править под титулом консула, возбуждая в римлянах мечты о республиканской свободе от ненавистного ига иноземных захватчиков. Под его влиянием оказался и папа Иоанн XV.

Оттон III на пути в Рим избрал в папы своего достойного капеллана и кузена Бруно, который получил имя Григория V (996) и помазал Оттона III императором. Это был первый папа германского происхождения²⁹⁴. Оттон отнесся к Кресцентию с большой терпимостью, однако после ухода германской армии Кресцентий поднял бунт, изгнал германского папу и поставил на престол святого Петра калабрийского грека Филагата под именем Иоанна XVI. Тогда Григорий V созвал большой синод в Павии, который единогласно объявил анафему Кресцентию и его папе. Император поспешил в Рим со своей армией, штурмовал замок Святого Ангела (мавзолей Адриана) и обезглавил Кресцентия как предателя, в то время как Иоанна XVI, по приказу Григория V и согласно жестоким обычаям того века, ужасно искалечили и провезли по улицам города на осле лицом к хвосту и с винным мехом на голове.

После внезапной и, возможно, насильственной смерти Григория V (999) император избрал, с согласия клира и народа, на папский престол своего друга и наставника Герберта, архиепископа Реймса, а потом Равенны. Герберт был первым французским папой, человеком недюжинной учености и таланта, а также редкой моральной твердости. Он отказался от либеральных взглядов, которые высказывал на соборе в Реймсе²⁹⁵, – предание же гласит, что он продал душу дьяволу за папскую тиару. Он принял символически значимое имя Сильвестра II, намереваясь помочь моложавому императору, мать которого была греческой принцессой, достичь утопической мечты о восстановлении Греко-латинской империи со столицей в древнем Риме, чтобы править оттуда всем христианским миром (по образцу Константина Великого во время понтификата Сильвестра I). Но Оттон умер на двадцать втором году жизни от итальянской лихорадки или от яда (1002)²⁹⁶.

Сильвестр II скончался через год после своего ученика-императора (1003). Похоже, что его ученость, отчасти приобретенная от испанских арабов, не на шутку впечатляла окружающих в тот невежественный век и наводила на подозрения в сношениях с магическими искусствами. Он послал королевскую корону святому Стефану Венгерскому, а его пастырское послание к Европе, в котором Иерусалим представлен как взывающий о помощи, послужило первым импульсом к крестовым походам (1000) – за девяносто лет до их фактического начала²⁹⁷.

В ожидании приближающегося тысячелетнего судного дня толпы паломников стекались в Палестину, чтобы приветствовать пришествие Спасителя, но первое тысячелетие кануло в прошлое, и христианский мир со вздохом облегчения приветствовал первый день 1001 года.

В целом саксонские императоры оказали большую услугу папству. Они освободили его от тирании домашних политических расколов, восстановили его благополучие и заменили чудовищных преступников достойными претендентами.

Во время следующего правления снова началась сумятица. Антиимператорская партия взяла верх. Иоанн Кресцентий, сын обезглавленного консула, правил под титулом сенатора и патриция, но графы Тускуланские также оставались могущественными и постепенно вытеснили дом Кресцентия. Они избрали Бенедикта VIII (1012–1024), члена своей семьи; Кресцентий и его друзья выбрали антипапу (Григория).

Бенедикт оказался очень энергичным папой. Он защищал Италию от сарацинов и стал связующим звеном между оттоновскими и гильдебрандовскими папами. Он короновал Генриха II (1014) просто как верного патрона и защитника папства, не признавая никакой вассальной зависимости от него.

Последний император Саксонского дома был ревностно верующим, аскетичным и щедро наделял епископскими чинами. Он был сторонником безбрачия священников. Он искренне желал морального преображения церкви. Он объявил на сейме, что сделал Христа своим наследником, и завещал все, что имеет, Богу и церкви. Он назначал на вакантные епископские и аббатские места ученых и достойных людей, а потому против его права назначать их никто не протестовал. Он умер после двадцати двух лет правления и был похоронен в своем любимом месте, Бамберге в Баварии, где он основал епископат (1007). Он и его целомудренная жена Кунигунда были канонизированы благодарной церковью (1146)²⁹⁸.

После Бенедикта VIII папский престол стал наследственным у Тускуланского рода. Его откровенно покупали. За Бенедиктом VIII на престоле был его брат, Иоанн XIX, мирянин, который также купил должность папы и за один день прошел посвящение на все степени священства.

После смерти Иоанна в 1033 г. его племянник Феофилакт, мальчик, которому было всего десять-двенадцать лет²⁹⁹, взошел на папский престол под именем Бенедикта IX (1033–1045). Его избрание было обыкновенной финансовой сделкой между Тускуланским семейством, корыстолюбивым клиром и простолюдинами Рима. Так Господь еще раз отнял у Иерусалима и Иуды посох и трость, дав им отрока в начальники, чтобы дети господствовали над ними³⁰⁰.

Этот мальчик-папа не уступал Иоанну XII и даже превзошел его в своей не по годам скороспелой греховности. В нем ребячливость Калигулы сочеталась с порочностью Гелиогабала³⁰¹. По мере взросления он становился все хуже, правил как атаман разбойников, совершал убийства и прелюбодеяния открыто, грабил паломников на могилах мучеников и превратил Рим в воровской притон. Его преступления остались безнаказанными, ибо кто может судить папу? (Его брат Григорий был городским патрицием.) Как сообщают, однажды у него возникло безумное желание жениться на своей кузине и посадить женщину на престол святого Петра, но отец предполагаемой невесты согласился отдать ее за него, только если он откажется от папства³⁰². Дезидерий (сам позже ставший папой Виктором III) с отвращением описывает жизнь Бенедикта, который следовал, скорее, по стопам Симона Волхва, чем Симона Петра, и предавался насилию, убийствам и всяческим мошенничествам, пока римский народ не устал от его грехов и не изгнал его из города. Сильвестр III был избран антипапой (январь 1044), но вскоре, 10 апреля 1044 г., Бенедикт, со всеми своими пороками, вновь занял папский престол, а потом продал его за одну или две тысячи фунтов серебром³⁰³ архипресвитеру Иоанну Грациану, из своего же рода (май 1045), но перед этим забрал из сокровищницы все ценности. После того как сделка совершилась, он снова стал претендовать на пост папы (ноябрь 1047), пока наконец не был изгнан из Рима (июль 1048).

Иоанн Грациан принял имя Григория VI. Его почитали как святого за целомудрие, которое встречалось в Риме так редко, что признавалось ангельской добродетелью. Он приобрел должность папы из искреннее желание преобразовать престол и сделал монаха Гильдебранда, будущего реформатора, своим капелланом. Он действовал на основании того принципа, что цель оправдывает средства.

Получилось так, что в течение какого-то времени сосуществовали целых три папы-соперника: Бенедикт IX (до его окончательного изгнания) сидел в Латеранском дворце, Григорий VI – в Санта-Мария-Мадджоре, а Сильвестр III – в соборе Св. Петра и Ватикане³⁰⁴.

В этом хаосе отражалось общее состояние Италии. Улицы Рима были полны наемных убийц, вся страна была наводнена разбойниками, на паломников часто нападали. Даже церкви и могилы апостолов осквернялись кровопролитием.

Для восстановления порядка опять пришлось вмешаться германскому императору.

Bonizo (или Bonitho, епископ Сутри, позже Пьяченцы, друг Григория VII, ум. в 1089): Liber ad amicum, s. de persecutione Ecclesiae (в Oefelii Scriptores rerum Boicarum II, 794, лучший вариант – в Jaffé, Monumenta Gregoriana, 1865). Содержит, в пяти книгах, историю пап от Бенедикта IX до Григория VII, со множеством ошибок.

Rodulfus Glaber (или Glaber Radulfus, монах из Клюни, ок. 1046): Historia sui temporis (в Migne, tom. 142).

Desiderius (аббат Монте Кассино, позже папа Виктор III, умер в 1080): De Miraculis a S. Benedicto aliisque monachis Cassiniensibus gestis Dialog., в «Bibl. Patr.» Lugd., XVIII. 853.

Annales Romani в Pertz, Mon. Germ., VII.

Annales Corbeienses, в Pertz, Mon. Germ., V; и в Jaffé, Monumenta Corbeiensia, Berlin, 1864.

Ernst Steindorff: Jahrbucher des deutschen Reichs unter Heinrich III. Leipzig, 1874.

Hefele: Conciliengesch., IV. 706 sqq. (2d ed.).

См. список литературы в § 64, особенно Höfler и Will.

Император Генрих III, из франконского рода, был озабочен плачевным состоянием церкви, и сторонники реформ обратились к нему с призывом исправить положение. Ему было только двадцать два года, но он обладал зрелым интеллектом, был полон энергии и рвения, старался преобразовать церковь имперскими средствами (тогда как Гильдебранд позже трудился ради преображения церкви силами папства).

По пути в Рим для своей коронации Генрих провел (20 декабря 1046 г.) синод в Сутри, небольшом городке примерно в 25 милях к северу от Рима, а несколько дней спустя – другой синод, в Риме, где достиг поставленной цели³⁰⁵. Григорий VI председательствовал на первом из синодов. Там рассматривались притязания трех соперничавших понтификов. Бенедикт IX и Сильвестр III были вскоре смещены, первый – как дважды оставлявший должность, второй – как самозванец. Григорий VI также заслуживал смещения, потому что был виновен в симонии и приобрел папский сан за деньги. Но, так как он созвал синод по приказу императора и был в остальных отношениях достойной личностью, ему было разрешено самому отказаться от должности. Он сделал это со следующими словами: «Я, Григорий, епископ, раб рабов Божьих, с этих пор отрекаюсь от понтификата Святой Римской церкви, так как совершил чудовищную ошибку: нечистота симонии просочилась в мое избрание и осквернила его». Далее он спросил собравшихся отцов: «Угодно ли вам, чтобы так было?» – и они единодушно ответили: «Твое желание – это наше желание; следовательно, да будет так». Произнеся свой собственный приговор, смиренный папа сошел с престола, снял одеяния понтифика и на коленях просил прощения за то, что узурпировал высший пост христианского мира. Он вел себя как папа de facto и отрекся от сана папы de jure. Синод воспользовался помощью Григория, чтобы низложить двух его соперников, и уже потом Григорий низложил самого себя. Прибегая к столь хитроумной комбинации, синод пытался не нарушить папский принцип, провозглашающий, что папа выше любого человеческого суда и несет ответ только перед Богом. Однако о таком использовании Григория пишут Бонифон и Дезидерий. Согласно другим сообщениям в Annales Corbienses и у Петра Дамиани, который присутствовал в Сутри, Григорий был смещен непосредственно синодом³⁰⁶. Но в любом случае, смещение Григория было реальным и окончательным, и его причиной был грех симонии.

Если признать, что симония оскверняет избрание и должна приводить к смещению папы, получается, что, вероятно, очень немногие папы были законными в X веке, когда все в Риме было продажным и подкупленным. Более того, даже подкуп представляется незначительным грехом в сравнении с чудовищными преступлениями некоторых из этих иуд. Гильдебранд выразил свою признательность Григорию VI, взяв его папское имя, однако постоянно воевал против греха симонии. Будучи капелланом, он последовал за сместившим себя папой в изгнание по ту сторону Альп, где и похоронил его в мире на берегах Рейна.

Вслед за синодом в Сутри Генрих III провел синод в соборе Св. Петра в Риме для избрания нового папы (23 и 24 декабря 1046 г.). Папу необходимо было выбрать, хотя ни один римский священник не был свободен от скверны симонии и блуда. Тогда король, которого синод облек в зеленую мантию патриарха и наделил полной властью избрания, сошел со своего престола и назначил Суидгера, епископа Бамберга, человека безупречного характера, на пустующий престол святого Петра среди громких приветственных возгласов собрания³⁰⁷. Новый папа принял имя Климента II и короновал Генриха императором на Рождество, подобно тому как был коронован Карл Великий. Его имя напоминает нам о конфликте первого Климента Римского с Симоном Волхвом. Но после избрания он прожил только девять месяцев, и тело его было перенесено в его любимый Бамберг. Латеранским дворцом снова завладел порочный Бенедикт IX (до 16 июля 1048 г.). Он умер в Гротта Феррата (по одним сообщениям – как раскаявшийся святой, по другим – как закоренелый грешник, призрак которого продолжал пугать живых). И тогда был избран третий германский понтифик, Поппон, епископ Бриксена. Он принял имя Дамаса II (10 августа 1048 г.), но умер через двадцать три дня после посвящения от римской лихорадки, если не от яда.

В Вормсе в декабре 1048 г. император провозгласил папой Бруно, епископа Туля. Это был человек знатного происхождения, приятной наружности, достаточно ученый, с безупречным характером, искренне благочестивый, и его избрание вполне соответствовало духу реформ, который набирал силу в Клюни. Бруно принял свое назначение в присутствии римской депутации, которая изложила мнение священников и жителей Рима³⁰⁸. Отправляясь в качестве паломника в Рим, он пригласил монаха Гильдебранда в спутники. Гильдебранд сначала отказался, потому что Бруно был избран не канонически, а светской королевской властью, однако потом согласился следовать вместе с папой.

Бруно прибыл в Рим в феврале 1049 г. в одежде паломника, босым, плачущим, не обращая внимания на приветственные песнопения. Его избрание было единодушно подтверждено римским клиром и народом, и 12 февраля он был торжественно посвящен в папский сан под именем Льва IX. Папская сокровищница оказалась пустой, а его собственные средства скоро закончились. Он избрал Гильдебранда своим иподиаконом, казначеем и доверенным советником. Гильдебранд стал душой реформирования папства, а потом, в 1073 г., и сам взошел на папский престол.

Так завершается период нижайшего падения и начинается период величайшего возвышения папства. Синод в Сутри и правление Льва IX знаменуют начало организационных реформ. Симония, или продажа церковных должностей за деньги, и николаитство, или плотские грехи клириков, к коим относились брак, обладание наложницами или противоестественные грехи, были вопиющим злом внутри церкви в глазах самых серьезных ее представителей, особенно выходцев из Клюни и Св. Ромуальда. С точки зрения средневековых иерархических воззрений, реформа была необходима прежде всего для подавления этих двух злоупотреблений. Как развращенность достигла своей кульминации именно на папском престоле, так и реформа должна была начаться с головы, прежде чем охватить тело, – и ее возглавил Гильдебранд, или Григорий VII, которым открывается следующий период церковной истории.

Основные источники о начале спора между Фотием и Николаем см. в Mansi: Conc. Tom. XV and XVI; в Harduin: Conc. Tom. V. Hergenröther: Monumenta Graeca ad Photium ejusque historiam pertinentia. Regensb., 1869.

I. С греческой стороны

Photius: Ἐγκύκλιος ἐπιστολή etc, и особенно его Λόγος περὶ τῆς τοῦ ἁγίου Πνεύματος μυσταγωγίας, etc. См. Photii Opera omnia, ed. Migne. Paris, 1860 – ’61, 4 vols. (Patr. Gr., tom. CI-CIV.) Энциклика включена в tom. II, 722–742, а его трактат о μυσταγωγία τοῦ ἁγίου Πνεύματος – в tom. II, 279–391.

Более поздние представители:

Caerularius, Nicetas Pectoratus, Theophylact (XII век). Euthymius Zigabenus, Phurnus, Eustratius и многие другие. В недавние времена: Prokopovitch (1772), Zoernicav (1774, 2 vols.).

J. G. Pitzipios: L’Egl. orientale, sa séparation et sa réunion avec celle de Rome. Rome, 1855. L’Orient. Les réformes de l’empire byzantin. Paris, 1858.

A. N. Mouravieff (русский): Question religieuse d’Orient et d’Occident. Moscow, 1856. Guettère: La papauté schismatique. Par., 1863.

A. Picheler: Gesch. d. kirchlichen Trennung zwischen dem Orient und Occident von den ersten Anfängen his zur jüngsten Gegenwart. München, 1865, 2 Bde. Автор был католиком (приват-доцентом богословия в Мюнхене), когда писал этот труд, но обвинял в расколе Западную церковь не меньше, чем Восточную, а позже перешел в Русскую православную церковь.

Andronicos Dimitracopulos: Ἱστορία τοῦ σχίματος. Lips., 1867. Также его Βίβλιοθήκη ἐκκλησ. Lips., 1866.

Theodorus Lascaris junior: De Processione Spiritus S. Oratio Apologetica. London and Jena, 1875.

II. С латинской (римско-католической) стороны.

Ratramnus (Contra Graecorum Opposita); Anselm Canterb. (De Processione Spiritus S. 1098); Petrus Chrysolanus (1112); Thomas Aquinas (ум. в 1274), и т. д.

Leo Allatius (Allacci, грек с Хиоса, обращенный в Римскую церковь и хранитель библиотеки Ватикана, ум. в 1669): De ecclesiae occident. atque orient. perpetua consensione. Cologne, 1648, 4^to; new ed. 1665, 1694. Также его Graecia orthodoxa, 1659, 2 vols., new ed. Lämmer, Freib. i. B. 1864 sq.; его специальные трактаты о чистилище (Rom., 1655) и об исхождении Святого Духа (Rom., 1658).

Maimburg: Hist. du schisme des Grecs. Paris, 1677, 410.

Steph. de Altimura (Mich, le Quien): Panoplia contra schisma Graecorum. Par., 1718, 4^to.

Michael le Quien (ум. в 1733): Oriens Christianus. Par., 1740, 3 vols. fol.

Аббат Jager: Histoire de Photius d’après les monuments originaux. 2^nd ed. Par., 1845.

Luigi Tosti: Storia dell’origine dello scisma greco. Firenze, 1856. 2 vols.

H. Lämmer: Papst. Nikolaus I und die byzantinische Staatskirche seiner Zeit. Berlin, 1857.

Ad. d’Avril: Documents relatifs aux églises de l’Orient, considérée dans leur rapports avec le saint-siège de Rome. Paris, 1862.

Karl Werner: Geschichte derApol. und polemischen Literatur. Schaffhausen, 1864, vol. III. 3 ff.

J. Hergenröther: (профессор церковной истории в Вюрцбурге, сейчас кардинал в Риме): Photius, Patriarch von Constantinopel. Sein Leben, seine Schriften und das griechische Schisma. Regensburg, 1867–1869, 3 vols.

С. Jos. von Hefele (епископ Роттенбурга): Conciliengeschichte. Freiburg i. В., vols. IV, V, VI, VII (пересмотренное издание 1879 sqq.).

III. Протестантские авторы

J. G. Walch (лютеранин): Historia controversiae Graecorum Latinorumque de Processione Sp. S. Jena, 1751.

Gibbon: Decline and Fall, etc., ch. LX. Он рассматривает раскол как одну из причин, ускоривших падение Римской империи на Востоке, – она оказалась отчуждена от своих самых полезных союзников, что укрепило ее самых опасных врагов.

John Mason Neale (англиканин): A History of the Holy Eastern Church. Lond., 1850. Introd. vol.11. 1093–1169.

Edmund S. Foulkes (англиканин): An Historical Account of the Addition of the word Filioque to the Creed of the West. Lond., 1867.

W. Gass: Symbolik der griechischen Kirche. Berlin, 1872.

Η. В. Swete (англиканин): Early History of the Doctrine of the Holy Spirit, Cambr., 1873; и History of the Doctrine of the Procession of the Holy Spirit from the Apost. Age to the Death of Charlemagne. Cambr., 1876.

IV. Старокатолические авторы (в духе примирения)

Joseph Langen: Die Trinitarische Lehrdifferenz zwischen der abendländischen und der morgenländischen Kirche. Bonn, 1876.

Решения Второй Старокатолической конференции в Бонне, 1875, издание на немецком Heinrich Reusch; на английском, со вступлением – каноник Liddon (Lond., 1876); американское издание, перевод (dr. Samuel Buel), со вступлением R. Nevin (Ν.Y., 1876). Основные тезисы Боннской конференции приведены в Schaff: Creeds of Christendom, vol. II, 545–550.

В наши дни в мире не существует таких похожих и в то же время испытывающих такое отвращение друг к другу церквей, как Восточная, или Греческая, и Западная, или Римская. Они унаследовали от эпохи отцов церкви практически то же самое учение, те же самые каноны дисциплины, ту же самую форму поклонения, но их антагонизм представляется почти непреодолимым. Само их сходство порождает ревность и расколы между ними. Они в равной мере претендуют на исключительность. Восточная церковь претендует на исключительную ортодоксию и смотрит на Западную церковь как на еретическую. Римская же церковь претендует на исключительную католичность и считает все остальные церкви еретическими или раскольническими сектами. Первая гордится своим символом веры, вторая – своими владениями.

Во всех спорах между католичеством и протестантизмом Греческая церковь стоит гораздо ближе к Римской, но перспектива союза здесь не больше, чем у союза между Римом и Женевой или Москвой и Оксфордом. Папа и русский царь – два самых могущественных деспота-соперника христианского мира. Там, где две эти церкви встречаются ближе всего – на традиционно признанных местах рождения и погребения нашего Спасителя в Вифлееме и Иерусалиме, – они ненавидят друг друга особенно ревностно, так что мусульманским солдатам приходится удерживать невежественных и фанатичных монахов, представляющих эти церкви, от яростных столкновений между собой.

I. Сначала давайте взглянем на сходство этих церквей.

Обе церкви придерживаются (за исключением Filioque) Никейского символа веры и всех догматических символов веры семи вселенских соборов, с 325 по 787 г., включая поклонение изображениям.

Кроме того, они едины в большинстве послесоборных или средневековых учений и установлений, против которых выступила евангельская Реформация, как то: авторитет церковного предания в вопросах веры наравне со Священным Писанием; поклонение Деве Марии, святым, изображающим их иконам (не статуям) и мощам; оправдание верой и добрыми делами, как соравные условия спасения; заслуги добрых дел, особенно добровольного безбрачия и бедности; семь таинств (с незначительными различиями в том, что касается конфирмации и елеосвящения или миропомазания); рождение свыше при крещении и обязательность водного крещения для спасения; пресуществление и последующее поклонение дарам причастия; принесение литургической жертвы за живых и мертвых, с молитвами о мертвых; священническое отпущение грехов как санкционированное божественной властью; три разряда служителей и обязательность епископской иерархии вплоть до сана патриарха; большое количество религиозных обрядов и церемоний.

В учении о чистилище Греческая церковь высказывается менее определенно, однако соглашается с Римской в том, что допускает промежуточное состояние очищения, а также считает эффективными молитвы и богослужения за усопших. Учение о пресуществлении тоже сформулировано в Греческом символе веры менее четко, чем в Римском, но различия очень малы. Что касается Священного Писания, то Греческая церковь никогда не выступала против его использования народом, а Русская церковь даже поощряет свободное распространение своего авторизованного перевода на современный русский язык. Однако предания Греческой церкви до сих пор создают такой же прочный барьер против частного суждения и развития экзегетики, как и в Риме.

II. Различия церквей касаются следующих моментов.

1. Исхождение Святого Духа. Восток учит, что Святой Дух исходит только от Отца, а Запад (после Августина) – двойному исхождению от Отца и Сына (Filioque).

2. Всеобщий авторитет и непогрешимость папы, которые утверждаются католиками, не признаются Греческой церковью. Католическая церковь – это папская монархия, Греческая церковь – патриаршеская олигархия. Существует, по греческой теории, пять патриархов, обладающих равными правами: папа Римский и патриархи Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима. Иногда их сравнивают с пятью человеческими органами чувств. Но позже к ним прибавился московский патриарх Русской церкви (сейчас ею управляет Святейший Синод). Епископу Рима ранее уступали почетное первое место, но потом это почетное место, вместе со столицей империи, было передано Константинополю, епископ которого подписывался как «архиепископ Нового Рима и вселенский патриарх»³⁰⁹.

3. Непорочное зачатие Девы Марии, провозглашенное папой как догма в 1854 г., не было поддержано Востоком, хотя практика поклонения Марии (мариолатрия) не уступает там Западу.

4. Брак низшего клира, допущенный на Востоке, запрещен в Римской церкви (хотя папа разрешил его Греческой католической церкви).

5. Недопуск мирян к чаше причастия на Западе. В Греческой церкви миряне получают освященный хлеб, который предварительно обмакивают в вино и раздают золотой ложкой.

6. Ряд незначительных обрядовых отличий, характерных для Восточной церкви, таких как троекратное погружение при крещении, использование дрожжевого хлеба при причастии, причащение младенцев, повторное елеопомазание (τὸ εὐχέλιον) в случае болезни.

Несмотря на эти расхождения, у Римской церкви никогда не было оснований для того, чтобы отказывать Греческой церкви в праве называться по сути ортодоксальной, хотя и отколовшейся. Различия между ними, конечно же, несущественны при сопоставлении с точками соприкосновения, а потому разделение и антагонизм между ними следует объяснять полностью и в первую очередь духовным отчуждением и изменением их состояния.

Ради краткости в этой главе используется обычная терминология, хотя собственное название этой церкви – Святая Восточная Православная Апостольская церковь. Чаще всего ее называют Православной и Восточной. Термин Греческая используется в Турции для указания только на православных греков (эллинов). Кроме того, подавляющее большинство восточных христиан в Турции и России – славяне, а не греки. Греческий – это исходный и классический язык Восточной церкви, на котором написаны все самые важные ее труды, но в азиатской Турции его практически полностью вытеснил арабский, а в европейской Турции и России – славянские языки.

Восточная, или Православная церковь состоит сейчас из трех основных частей:

1. Православная церковь в Турции (в европейской Турции и на греческих островах, в Малой Азии, Сирии и Палестине), возглавляемая патриархами Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима.

2. Государственная церковь России, которая раньше подчинялась патриарху Константинополя и затем – патриарху Московскому, с 1725 г. управляется государственным учреждением – Святейшим Синодом в Санкт-Петербурге, а в конечном счете царем. Это самое крупное и важное ответвление православия.

3. Церковь Греции, под руководством Святейшего Синода Греции (с 1833 г.).

Греческая церковь представлена также в Египте, на Синайском полуострове (монахи монастыря Св. Екатерины), на островах Эгейского моря, на Мальте, в Сербии, в Австрии и т. д.

В Православную церковь не входят восточные раскольнические церкви (несториане, армяне, яковиты, копты и абиссинцы), отделившиеся по причине христологических споров. Марониты с горы Ливан тоже изначально были раскольниками, но подчинились папе в период крестовых походов.

Объединенные греки, или униаты, признают главенство папы, но сохраняют некоторые особенности Восточной церкви, такие как брак низшего клира и поклонение на родном языке. Они живут на юге Италии, в Австрии, России и Польше.

Болгары, которые также называют себя православными и которые по Берлинскому договору 1878 г. образовали отдельное княжество, занимают промежуточное положение между Греческой и Римской церквями.

История церкви, как и история мира, движется, подобно солнцу, с востока на запад. В первые шесть веков Восточная, или Греческая церковь представляла собой основной источник жизни и прогресса. В средние века в основном Латинская церковь приняла на себя задачу христианизации и цивилизации новых народов, которые появлялись на мировой сцене. У Греческой церкви не было средних веков в обычном понимании, а как результат, не было и Реформации. Она насаждала христианство среди славянских племен, которые были изолированы от основного течения европейской истории и, по сути, никак не повлияли ни на учение, ни на политику, ни на поклонение в церкви. Их обращение было расширением церкви вовне, а не ее внутренним развитием.

Греческая и Латинская церковь никогда не были органично объединены под одним управлением, и между ними с самого начала существовали различия в национальности, в языке, в обрядах. Но эти различия не влияли на общую согласованность веры и христианской жизни и не мешали сотрудничеству в борьбе против общих врагов. Пока церкви руководствовались истинным духом христианства, разница между ними только укрепляла их в служении общему делу.

Главные епархии Востока были основаны непосредственно апостолами, за исключением Константинополя, и они даже больше могли бы претендовать на апостольскую преемственность и наследие, чем Рим. Греческая церковь главенствовала в разработке богословия вплоть до VI или VII века, и Латинская церковь с благодарностью училась у нее. Все вселенские соборы проводились на территории Византийской империи, в Константинополе или рядом с ним, и на греческом языке. Великие догматические споры о Святой Троице и христологии также проходили на Востоке, хотя и велись при ощутимом содействии более уравновешенного и практичного Запада. Афанасий, сосланный из Александрии, искал убежища и поддержки у епископа Римского. Иероним, самый ученый из латинских отцов церкви, друг папы Дамаса, был связующим звеном между Востоком и Западом и завершил свои труды в Вифлееме. Папа Лев I был богословским и духовным руководителем Халкидонского собора. Он облек в ортодоксальную формулировку представления о двух природах в одной личности Христа. Но тот же самый папа решительно протестовал против действий собора, который, руководствуясь каноном Второго вселенского собора, поставил его в один ряд с новоиспеченным епископом Константинополя.

И здесь мы уже приближаемся к тайне окончившегося разделением непримиримого антагонизма церквей. Он был обусловлен в основном тремя причинами. Первая причина – политическо-церковное соперничество патриарха Константинополя, поддерживаемого византийским императором, и епископа Римского, связанного с новой Германской империей. Вторая причина – растущая централизация и господствующий характер Латинской церкви, проявившийся в папстве и через него. Третья причина – недвижимый характер Греческой и развивающийся характер Латинской церкви в средние века. Греческая церковь ставит себе в заслугу воображаемое совершенство своего символа веры. Греческая церковь породила известных ученых – таких как Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин, Фотий, Экумений и Феофилакт, но ее богословы в основном ограничивались тем, что излагали в сокращенном виде и систематизировали традиционное богословие греческих отцов церкви и не высказывали новых идей, как будто вся мудрость началась на древних вселенских соборах и ими же закончилась. Она не интересовалась важными антропологическими и сотериологическими спорами, которые волновали Латинскую церковь в век святого Августина, и продолжала занимать неопределенную позицию первых веков по отношению к учениям и грехе и благодати. А с другой стороны, ее сильно отвлекали и ослабляли бесплодные метафизические споры о самых незначительных вопросах богословия и христологии. Эти раздоры внутри нее облегчили быстрое продвижение ислама, который покорил библейские земли и оказывал давление на Константинополь. Когда Греческая церковь остановилась в развитии, Латинская начала развиваться с величайшей энергией. Она стала плодовитой матерью для новых сильных народов Севера и Запада Европы, разработала схоластическое и мистическое богословие и новый порядок цивилизации, построила величественные соборы, открыла новый континент, изобрела книгопечатание и, с возрождением учености, наметила путь для новой эры в мировой истории. Так латинская дочь переросла свою греческую мать и сейчас численно превосходит ее вдвое, если не брать в расчет протестантов. Но вместе с тем Восточную церковь, возможно, ожидает новое будущее среди обращенных ею в христианство славянских народов. Она нуждается только в возрождении духа и силы изначального христианства.

Когда две эти церкви стали духовно соперничать и затеяли нехристианскую борьбу за первенство, все незначительные различия в учении и обряде, существовавшие задолго до того, обрели непомерную важность и стали клеймиться как ереси и преступления. Епископ Римский считает патриарха Константинопольского церковным выскочкой, получившим свою власть благодаря политическому влиянию, а не апостольскому происхождению. Восточные же патриархи считают папу антихристианским узурпатором и первым протестантом. Они называют превосходство папы «главной ересью последних времен, которая процветает сейчас, подобно ее предшественнице, арианской ереси, в былые дни, и которая, как и арианство, будет повержена и исчезнет»³¹⁰.

См. § 61, список литературы в § 67, особенно послания Фотия и Николая.

Hergenröther: Photius (Regensb., 1867–69, vol. I. 373 sqq.; 505 sqq.; 2nd vol.), и его же Monumenta Graeca ad Photium ejusque historiam pertinentia (Ratisb., 1869, 181 p.). Milman: Hist. of Latin Christianity, bk. V, ch. IV. Hefele: IV. 224 sqq.; 384 sqq.; 436 sqq. Основные документы приведены также в Gieseler: II. 213 sqq. (Am. ed.).

Догматические разногласия, касающиеся исхождения Святого Духа, будут рассматриваться в главе о богословских спорах. Хотя они существовали и до раскола, но практическое значение приобрели только в связи с общим церковным и политическим конфликтом между патриархом и папой, между Константинополем и Римом.

Впервые этот конфликт серьезно разгорелся во второй половине IX века, когда началось противоборство между Фотием и Николаем, двумя наиболее талантливыми представителями соперничающих церквей. Фотий – один из величайших патриархов, также как Николай – один из величайших пап. Первый одерживал превосходство в плане учености, второй – как государственный деятель. В плане же моральной прямоты, иерархической гордости и упорства они были вполне равны друг другу, разве что папские амбиции явно возвышались над достоинством патриаршего сана. Фотий не хотел терпеть никакого начальства, а Николай не хотел терпеть себе равных. Один опирался на решения Халкидонского собора, другой – на Лжеисидоровы декреталии.

Сначала спор между ними был личным. Смещение Игнатия как патриарха Константинополя за то, что тот упрекал в аморальности кесаря Варду, и избрание Фотия, простого мирянина, на его место (858) были произволом и неканоническим деянием, вызвавшим временный раскол на Востоке и подготовившим путь для постоянного раскола между Востоком и Западом. Николай, которого призвали стать посредником между двумя партиями (первым его призвал Фотий), стал вести себя как высокомерный судья, опираясь на Лжеисидоровы декреталии, притом что папу ввели в заблуждение собственные легаты относительно сути вопроса. Спор осложнили болгарские разногласия – король Богорис (Борис) был обращен в христианство миссионерами из Константинополя (861), но потом попросил, чтобы Рим прислал ему учителей, и папа охотно ухватился за возможность подчинить его своей юрисдикции (866).

Николай на Римском синоде (863) принял решение в пользу невинного Игнатия и приказал сместить Фотия под угрозой отлучения в случае неповиновения³¹¹. Фотий же, в свою очередь воспылавший гневом от его поступка и ситуации с болгарами, провел встречный синод и сместил преемника святого Петра (867). В своей знаменитой энциклике, обращенной к восточным патриархам, он обвинял всю Западную церковь в ереси и расколе за то, что она вмешалась в дело болгар, а также за то, что она постится по субботам и сокращает время великого поста на неделю, принимает молочные продукты (молоко, сыр и масло) в пищу во время великого поста, принуждает клириков к безбрачию и презирает тех священников, которые живут в добродетельном браке, но прежде всего за то, что она извращает Никейский символ веры, вставляя туда Filioque, то есть вводит два начала в Святую Троицу³¹².

Послание четко перечисляет все догматические и обрядовые разногласия, которые в то время вызывали и закрепляли раскол. Последующая история представляет собой лишь возобновление тех же самых обвинений, отягощенное неудачами Греческой церкви и высокомерием и нетерпимостью Старого Рима.

Фотий пал, когда был убит его покровитель – император Михаил III (23 сентября 867 г.). Он был заключен в монастырь и лишен общества, даже книг. Он сносил свою неудачу с большим достоинством, и почти все греческие епископы оставались ему верны. Игнатий был восстановлен после десяти лет изгнания императором Василием Македонянином (867–886) и вступил в переписку с папой Адрианом II (декабрь 867). Он созвал в церкви Святой Софии собор (октябрь 868), который Латинская церковь считает Восьмым вселенским. На нем председательствовали легаты понтифика. Они представили формулировку, которую каждый епископ должен был подписать, прежде чем принять участие в заседаниях, и которая содержала анафематствование против всех ересей и против Фотия и его сторонников. Но участников на соборе было мало (сначала епископов было всего лишь восемнадцать). Фотий был вынужден появиться на пятом заседании (20 октября), но, когда ему задавали вопросы, он либо хранил молчание, либо отвечал словами Христа перед Каиафой и Пилатом. На десятом и последнем заседании, на котором присутствовали император с сыновьями и сто два епископа, были подтверждены указы папы против Фотия и в поддержку Игнатия, а также возобновлены анафемы против монофелитов и иконоборцев. Папские легаты подписали решение собора «с возможностью папского пересмотра».

Но этот мир был искусственным. Сразу же после синода он был вновь нарушен в связи с болгарским вопросом, подрывавшим политическую и церковную власть Константинополя. Игнатий не хотел уступать в этом вопросе и отказывался повиноваться приказам властного папы Иоанна VIII, который велел ему, под страхом смещения и отлучения, отозвать из Болгарии всех греческих епископов и священников. Однако смерть избавила его от дальнейших споров (23 октября 877 г.).

Фотий был восстановлен на престоле патриарха через три дня после смерти Игнатия, с которым он успел примириться. Он созвал в ноябре 879 г. собор, который продолжался до марта 880 г. и признается в Восточной церкви Восьмым вселенским собором³¹³, а Латинской церковью осуждается как Pseudo-Synodus Photiana. На нем было в три раза больше участников, чем на соборе Игнатия, и он с большой помпезностью проводился в церкви Св. Софии под председательством Фотия. На нем собор 869 г. был аннулирован как мошеннический, вновь был принят Никейский символ веры с анафематствованием против Filioque и других дополнений или пропусков, а в завершение заседаний была воспета хвала несравненным добродетелям и учености Фотия. К греческим постановлениям собора позже было добавлено (якобы отправленное) послание папы Иоанна VIII к Фотию, где Filioque объявлялось дополнением, которое отвергается церковью Рима, и богохульством, которое следует упразднять спокойно и постепенно³¹⁴. Папские же легаты согласились со всем и ввели папу в такое заблуждение лживыми рассказами о подчинении болгар, что он поблагодарил императора за услугу, которую тот оказал церкви, созвав этот синод.

Но когда глаза папы открылись, он послал в Константинополь епископа Марина, чтобы объявить недействительным то, что подписали легаты вопреки его инструкциям. За это Марина на тридцать дней заключили в тюрьму. По его возвращении папа Иоанн VIII торжественно провозгласил анафему Фотию, который осмелился обмануть и унизить святой престол и добавил новые преступления к прежним. Марин возобновил эту анафему, когда был избран папой (882). Фотий же отрицал законность этого избрания и развернул невероятно активную литературную деятельность.

Но после смерти императора Василия (886) Фотий был снова смещен Львом VI (которого ошибочно называют Мудрым или Философом), а вместо него на патриарший престол посадили младшего брата императора, Стефана, которому в то время было всего семнадцать лёт. Последние пять лет жизни Фотий провел в монастыре и умер в 891 г. В том, что касается учености, энергии, положения и влияния, он был одним из самых выдающихся людей в истории Восточного христианства. Он сформулировал догматические обоснования раскола, боролся против папского деспотизма и обеспечил независимость Греческой церкви. Он объявил в своей энциклике 866 г.: «Да славится Бог во все грядущие времена! Русские получили епископа и ревностно относятся к христианскому поклонению». Римские авторы объявили эти слова ложью, но история доказала, что в них предвосхищается обращение нового народа, которому суждено будет стать основной поддержкой Восточной церкви и самым грозным соперником папства.

Греческие и римские историки склонны считать виновной в расколе исключительно противоположную сторону, обвиняя ее в нечестивых амбициях и интригах, но мы должны признать, с одной стороны, праведное рвение Николая, вставшего на защиту униженного Игнатия, с другой же – многочисленные добродетели Фотия, закаленные в неудачах, а также его блестящую богословскую, филологическую, философскую и историческую ученость. Конечно же, при этом мы оплакиваем и осуждаем раскол как грех и бесчестье обеих церквей.

Рассказы римско-католических историков, даже лучших, окрашены сектантским духом и должны восприниматься с осторожностью. Кардинал Гергенротер (Kirchengesch., I. 684) называет собор 879 г. «Photianische Pseudo-Synode», а его постановления – «ein aecht byzantinisches Machwerk ganz vom Geiste des verschmitzten Photius durchdrungen». Епископ Гефеле в пересмотренном издании своего Conciliengesch. (IV. 464 sqq.) относится к этому Aftersynode, как он его называет, ничуть не лучше. Оба идут по стопам своего учителя, доктора Доллингера, который в History of the Church (перев. Edward Cox, London, 1841, vol.. III, р. 100) более чем за 40 лет до того назвал этот синод «во всех отношениях достойным братом “разбойничьего” собора 449 г. с той лишь разницей, что на более раннем синоде грешные люди использовали для исполнения своих грешных замыслов насилие и тиранию, а на более позднем – уловки, обман и ложь». Но когда в 1870 г. Ватиканский собор санкционировал историческую ложь о папской непогрешимости, Доллингер, один из способнейших защитников римского католичества в Германии, выступил против Рима и был отлучен. Что бы католики ни говорили о синоде Фотия, латинский синод 869 г. был нисколько не лучше и в Риме искусством интриги умели пользоваться ничуть не хуже, чем в Константинополе. Весь этот спор между Греческой и Римской церковью – одна из наиболее унизительных страниц в истории христианства, и обе церкви должны смиренно признать свою долю греха и вины, прежде чем будет возможно их примирение.

Hergenröther: Photius, vol. Ill, 653–887; см. также его Kirchengesch., vol. I, 688 sq.; 690–694. Hefele: Conciliengesch., IV, 587; 765 sqq.; 771, 775 sqq. Gieseler: И. 221 sqq.

Далее мы кратко проследим ход раскола.

Спор по поводу тетрагамии

Четвертый брак императора Льва Мудрого (886–912), запрещенный по законам Греческой церкви, вызвал великий раскол на Востоке (905)³¹⁵. Патриарх Николай Мистик открыто выступил против четвертого брака и был смещен (906), однако папа Сергий III (904–911), вместо того чтобы поддержать попираемую добродетель, как это делал папа Николай, санкционировал четвертый брак (на Западе не запрещенный) и смещение совестливого патриарха.

Лев на смертном одре вернул смещенного патриарха обратно (912). Константинопольский синод 920 г., на котором присутствовали представители папы Иоанна X, объявил четвертый брак незаконным, без всяких уступок в адрес Рима. Император Константин, сын Льва, издал эдикт, запрещающий четвертый брак, и тем самым поставил под сомнение свои собственные права от рождения. Греческая церковь считает брак таинством и обязательным средством для продолжения рода человеческого, но повторный брак запрещен для священников, а третий брак считается допустимым для мирян уже как нечто вроде дозволяемого законом сожительства с наложницей, тогда как четвертый прямо осуждается как греховный и скандальный. Папа ответил молчанием, и в мрачном X веке раскол продолжил углубляться. Сребролюбивый папа Иоанн XIX (1024) был готов за громадную сумму денег отказаться от всех притязаний на господство над Восточными патриархами, но был вынужден прервать переговоры, когда его предательский план был раскрыт.

Михаил Керуларий³¹⁶, бывший патриархом с 1043 по 1059 г., возобновил и усилил раскол. До сих пор взаимные анафемы касались только соперничающих глав группировок, теперь же сами церкви стали отлучать друг друга. Император Константин Мономах хотел заручиться дружбой папы по политическим причинам, но патриарх препятствовал этому. Керуларий, поддерживавший отношения с ученым болгарским митрополитом Львом из Охриды, в 1053 г. обратился с посланием к Иоанну, епископу Транийскому, в Апулии (тогда она подчинялась восточному правлению), а через него – ко всем епископам Франции и к самому папе, обвиняя западные церкви в том, что они, вслед за практикой иудеев и вопреки обычаям Христа, используют при евхаристии пресный хлеб, постятся по субботам в великий пост, едят кровь и удавленину, нарушая постановление Иерусалимского собора (Деян.15), и во время поста не поют «аллилуйя». Он изобрел новое название ереси – азимиты, для тех, кто использует опресноки (azyma) вместо обычного хлеба³¹⁷. Об исхождении Духа ничего не говорилось. Послание сохранилось только в латинском переводе кардинала Гумберта³¹⁸.

Папа Лев IX послал трех легатов во главе с властным Гумбертом в Константинополь, уже в свой черед обвиняя Керулария за то, что тот осмелился принять титул «вселенского» патриарха, пожелал подчинить себе патриархов Александрии и Антиохии, а также за то, что греки перекрещивают латинян, позволяют своим священникам, подобно николаитам, жить в браке³¹⁹, не желают крестить детей ранее восьмого дня после рождения и, подобно духоборам, исключают из символа веры слова об исхождении Духа от Сына³²⁰. Легатов разместили в императорском дворце, но Керуларий избегал любого общения с ними. В конце концов 16 июля 1054 г. легаты отлучили от церкви патриарха и тех, кто упорно выступал против вероучения Римской церкви или ее способа принесения священной жертвы. Они возложили грамоту на алтарь церкви Св. Софии со словами: «Videat Deus et judicet».

Керуларий, поддерживаемый своим клиром и паствой, немедленно ответил встречной синодической анафемой в адрес папских легатов и обвинил их в мошенничестве. В послании к Петру, патриарху Антиохии (который действовал как посредник), он обвинял Рим в других скандальных заблуждениях: в том, что двум братьям позволялось жениться на двух сестрах, что епископы носили кольца и принимали участие в войне, что крещение совершалось посредством единократного погружения, что в рот крестящимся клали соль, что образы и реликвии святых не почитаются и что Григорий Богослов, Василий и Златоуст не причислены к лику святых. Упоминалось и Filioque³²¹.

Столь воинственный дух епископских посланий был распространен в то полуварварское время. Керуларий был всемогущ в течение нескольких лет. Он низвел с престола одного императора и короновал другого, но умер в изгнании (1059).

Патриархи Александрии, Антиохии и Иерусалима поддержали престол Константинополя. Так завершился раскол между христианским Востоком и христианским Западом.³²² Количество епископских епархий в то время было одинаковым с обеих сторон, но с течением времени Латинская церковь переросла Греческую.

Во время крестовых походов раскол углубился из-за жестокостей, которые творили французские и венецианские воины при грабеже Константинополя (1204), а также из-за учреждения Латинской империи и назначения папой латинских епископов в греческих епархиях³²³. Хотя искусственно созданная Латинская империя просуществовала только полвека (1204–1261), она оставила в наследство жгучую ненависть, вызванную воспоминаниями об ужасных осквернениях, многочисленных оскорблениях и злоупотреблениях, которые Востоку пришлось терпеть от рук западных варваров. Церкви и монастыри грабили и оскверняли, над греческим богослужением насмехались, клириков преследовали, всеми законами благопристойности пренебрегали. В Константинополе «блудница восседала на престоле патриарха; дочь Велиала пела и танцевала в храме, издеваясь над гимнами и процессиями Восточной церкви». Даже папа Иннокентий III обвиняет паломников в том, что они предавались своим похотям, невзирая ни на возраст, ни на пол, ни на религиозное достоинство, занимались блудом, прелюбодеяниями и кровосмешениями у всех на виду (in oculis omnium), «оскверняя матрон и дев, посвященных Богу, рабскими похотями». Однако этот же великий папа оскорбил Восточную церковь, учредив Латинскую иерархию на руинах Византийской империи³²⁴.

Греческие императоры, на которых оказывали жесткое давление ужасные турки, угрожавшие низвергнуть их престол, время от времени пытались вести переговоры с папой, чтобы обеспечить себе могущественную помощь Запада, но все проекты воссоединения разбивались о скалу папского абсолютизма и греческого упорства.

Михаил Палеолог (1260–1282), изгнавший латинян из Константинополя (25 июля 1261 г.), восстановил Греческий патриархат, но вступил в переговоры с папой Урбаном IV, чтобы предотвратить опасность нового крестового похода на завоевание Константинополя. По вопросу воссоединения в Лионе в 1273 и 1274 г. был созван, с большой торжественностью и великолепием, всеобщий собор (14-й для латинян). Присутствовало пятьсот латинских епископов, семьдесят аббатов и около тысячи других представителей церкви, а также посланники из Англии, Франции, Германии и других стран. Палеолог послал туда большое посольство, но Лиона достигли только трое спасшихся от кораблекрушения: Герман, бывший патриарх Константинополя, Феофан, митрополит Никеи, и канцлер империи. Папа открыл синод (7 мая 1274 г.), совершив тожественную мессу, и объявил следующую трехчастную задачу синода: помощь Иерусалиму, объединение с греками и реформа церкви. Бонавентура произнес проповедь. Фома Аквинский, князь богословов, отстоявший латинское учение двойного исхождения Духа³²⁶, должен был присутствовать, но умер по пути в Лион (7 марта 1274 г.) на сорок девятом году жизни. К императорским делегатам отнеслись с подчеркнутой вежливостью, и они отказались от раскола, подчинились папе и признали отличия Римской церкви.

Но восточные патриархи не был представлены на синоде, и народу Константинополя был ненавистен союз с Римом. Смерть деспотического Михаила Палеолога (1282) одновременно была смертью латинской партии и ознаменовала формальный отказ от принятого на соборе подчинения папе.

Другая попытка воссоединения была совершена Иоанном VII Палеологом на соборе в Ферраре, который был созван папой Евгением IV в противовес реформаторскому собору в Базеле. Потом он был перенесен во Флоренцию по причине чумы. На нем присутствовали император, патриарх Константинополя и двадцать один восточный прелат, среди которых были ученый Виссарион Никейский, Марк из Эфеса, Дионисий из Сардиса, Исидор из Киева. Обсуждались основные моменты, вызывающие спор: исхождение Духа, чистилище, использование пресного хлеба, высшая власть папы³²⁸. Виссарион принял западное учение и был вознагражден мантией кардинала. Его дважды чуть не выбрали папой (он умер в 1472 г.). Его взгляды отражены в постановлении собора, опубликованном 6 июля 1439 г. Это полное подчинение папе с несколькими оговорками, обеспечивающими канонические права и привилегии восточных патриархов. Греческая формула исхождения ex Patre per Filium была объявлена идентичной латинскому Filioque. Папа был признан не только преемником Петра и наместником Христа, но и «главой всей церкви, отцом и учителем всех христиан», правда, с вариациями в греческом тексте³²⁹. Документ о воссоединении был подписан папой, императором, многими архиепископами и епископами, представителями всех восточных патриархов, кроме патриарха Константинопольского, который умер во Флоренции, но оставил, как последнее слово, необходимый документ о подчинении католической и апостольской церкви Старого Рима. Для обеспечения своего триумфа папа с легкостью мог пообещать материальную помощь своему восточному союзнику, оплатить расходы по отправке депутации, послать триста воинов для защиты Константинополя и, если будет необходимо, армию и флот для защиты императора от его врагов.

Но когда распространилась весть об унизительных условиях воссоединения, Восток и Россия взбунтовались против сторонников латинской партии как предателей православной веры. Патриархи открыто отказались от своих взглядов, и новый патриарх Константинополя Митрофан, прозванный затем в насмешку Метрофоном или Матереубийцей, был вынужден отказаться от единения с Римом.

Завоевание Константинополя турками-мусульманами (1453) и падение Византийской империи положили конец всем политическим проектам воссоединения, но открыли путь для папской пропаганды на Востоке. Раскол церкви способствовал той катастрофе, которая постигла прекраснейшие земли христианского мира, попавшие под влияние ислама и продолжающие находиться под этим влиянием по сей день, хотя оно и постепенно ослабевает. Турки не возражали против ссор между презренными христианами, лишь бы те причиняли вред только друг другу и не трогали Коран. Такая их терпимость коренится в их нетерпимости. Греки ненавидят папу и Filioque почти так же сильно, как лжепророка из Мекки. Папа же любит свою власть больше, чем общее дело христианства, и предпочитает, чтобы городом Константина правил султан, а не его соперник-патриарх и не царь раскольнической Руси.

В течение XIX века раскол усилился под влиянием двух новых учений: о непорочном зачатии Марии (1854) и о непогрешимости папы (1870). Когда Пий IX пригласил восточных патриархов на Ватиканский собор, они с негодованием отказались и возобновили свой древний протест против Рима с его антихристианской узурпацией власти и еретическим Filioque. Они не могли подчиниться постановлениям Ватикана, не отказавшись от всей своей истории и не совершив морального самоубийства. Папский абсолютизм и восточный застой представляют собой непреодолимый барьер для воссоединения разделенных церквей, которое может осуществиться только благодаря великим событиям и по чудотворной силе Божьего Духа.

I. Главные и почти единственные источники этой главы – постановления синодов, жития святых и миссионеров и монастырские хроники. В Acta Sanctorum факты и предания неразрывно связаны. Самые важные источники – биографии ирландских, шотландских и англосаксонских миссионеров и послания Бонифация. По истории Франции VI–VII веков у нас есть Historia Francorum Григория Турского, этого французского Геродота (ум. в 594), впервые напечатанная в Париже в 1511 г., более качественное издание – Ruinart, 1699; лучшее – Giesebrecht (на немецком языке), Berlin, 1851, 9^th ed. 1873, 2 vols.; и Gregorii Historiae Epitomata его продолжателя Фредегара, священника из Бургундии (ум. ок. 660), ed. Ruinart, Paris, 1699, и Abel (на немецком языке), Berlin, 1849. Информацию о веке Карла Великого мы черпаем из «Капитуляриев» императора и исторических трудов Эйнхарда или Эгинарда (ум. в 840). См. Oeuvres complètes d’Eginhard, réunies pour la première fois et traduites en français, par A. Teulet, Paris, 1840 ’43, 2 vols. Оценку этих и других авторов указанного периода см. в части первого и втором томе Ad. Ebert, Allgem. Gesch. der Lit. des Mittelalters im Abendlande, 1874, 1880.

II. Hefele: Conciliengesch. vols. III–IV (560–1073), переем, изд. 1877–1879.

Neander: Denkwürdigkeiten aus der Geschichte des christl. Lebens. 3^d ed. Hamburg, 1845 – ’46, 2 vols.

Aug. Thierry: Récits des temps mérovingiens. Paris, 1855 (основано на Григории Турском).

Loebell: Gregor von Tours und seine Zeit. Leipz., 1839, 2^nd ed. 1868.

Monod: Etudes critiques sur les sources de l’histoire mérovingienne. Paris, 1872.

Lecky: History of European Morals from Augustus to Charlemagne, 5^th ed. Lond., 1882, 2 vols, (часть второго тома).

Brace: Gesta Christi, N. York, third ed. 1883, p. 107 sqq.

См. также Guizot (протестант, ум. в 1874): Histoire générale de la civilisation en Europe et en France depuis la chute de l’empire romain jusqú à la révolution française, Paris, 1830; 7^th ed. 1860, 5 vols, (один том о Европе в целом).

Balmez (испанский философ и апологет Римской церкви, ум. в 1848): El Protatantismo comparado con el Catolicismo en sus relaciones con la civilisacion europea. Barcelona, 1842–44, 4 vols. Есть французский, немецкий и английский перевод. Римско-католическое соответствие Гизо.

Средние века западного христианства напоминают период судей в истории Израиля, когда «были пусты дороги и ходившие прежде путями прямыми ходили... окольными дорогами» и когда «каждый делал то, что ему казалось справедливым»³³⁰. Это было время гражданских и политических волнений и тревог, гражданских войн и иноземных вторжений. Общество находилось в состоянии хаоса, на грани анархии. Был прав тот, кто был сильнее. Это был золотой век нарушителей границ, флибустьеров, пиратов и смелых искателей приключений, но также и галантных рыцарей, подлинных героев и судей, подобных древним Гедеону, Иеффаю, Самсону и Самуилу. В нем представлены поразительные контрасты. Христианские добродетели смешиваются с языческими пороками, аскетическое самоотречение – с грубым ублажением чувств. Встречаются и идиллические эпизоды домашней добродетели и счастья, которые в период судей представлены историей Руфи.

В целом, люди тогда были скорее религиозными, чем моральными. Благочестие часто подменяло собой добродетель. Вера в сверхъестественное и чудесное была всеобщей. Скептицизм и неверие были почти неизвестны. Люди боялись чистилища и ада и шли на великие жертвы, чтобы попасть на небеса, – основывали церкви, монастыри, благотворительные учреждения. Однако среди правителей народа пугающе процветала безнравственность. На Востоке церковь вынуждена была сдерживать пороки упадочной цивилизации и развратного двора. В Италии, Франции и Испании древние римские пороки продолжали существовать и даже усилились из-за притока свежей варварской крови. История правителей Меровингов, которую мы узнаем от епископа Григория Турского, – это трагедия с убийствами, прелюбодеяниями и кровосмешением, которая заканчивается погибелью³³¹.

Состояние окружающего общества неблагоприятно влияло на церковь. Часто и она также впадала в общераспространенную безнравственность. Но в целом она создавала мощный барьер, сдерживающий порок, и была главным, если не единственным распространителем образования, добродетели и благочестия в эти мрачные века. Она вынуждена была возводить храм христианской цивилизации из варварского и полуварварского материала. Она учила новообращенных Апостольскому символу веры, молитве Господней и десяти заповедям – лучшим популярным правилам веры, благочестия и долга. Она учила также благопристойным обычаям мирной жизни. Она сдерживала порок и поощряла добродетель. Синодическое законодательство почти всегда шло в верном направлении. Большое внимание уделялось молитве и посту, делам гостеприимства, благотворительности и милосердия, паломничествам в святые места. Небесная награда ставилась в зависимость от стараний вести добродетельную и святую жизнь, а благодеяние из страха перед адом и из любви к небесам считалось гораздо более предпочтительным, чем бесчинства и пороки.

О многих проявлениях личного благочестия и добродетели история умалчивает, ибо они совершались незаметно. Так распускаются и увядают дикие цветы лесов и гор, невидимые для человеческого ока. То там, то здесь случайно упоминаются неизвестные святые. Папа Григорий говорит о некоем Сервуле из Рима, который был с детства нищим калекой, но обрел богатое утешение и мир в Библии, хотя сам не умел читать и просил благочестивых друзей почитать ему, когда лежал на своем ложе. Он никогда не жаловался, но был полон благодарности и хвалы. Когда смерть приблизилась к нему, он попросил своих друзей петь вместе с ним псалмы, потом он вдруг перестал петь и испустил дух со словами: «О мир, разве не такова хвала Богу, которую возносят Ему на небесах?» Терпеливое страдание этого человека не было напрасно. Оно оказалось благословением для многих, кто вступал с ним в общение. «Служение несут даже те, кто всего лишь стоит и ждет».

Моральное состояние народа в средние века было весьма разнородным. Миграции народов препятствовали мирному служению церкви. Потом наступило блестящее правление Карла Великого, предпринявшего благородные усилия по распространению образования и религии. Затем, при его слабых преемниках, последовал новый период тьмы, которая становилась все мрачнее и мрачнее, пока моральное преображение не началось в монастыре Клюни и не достигло папского престола при Гильдебранде.

Судя же по количеству святых в римских святцах, VII век, один из самых мрачных, был более благочестивым, чем любой другой из предшествующих и последующих веков, за исключением III и IV (которые очень богаты мучениками).

В первые века многочисленные и безымянные мученики гонений при Нероне и других императорах не считались отдельно. Святые младенцы, семеро спящих (III век), сорок севастийцев (IV век) и другие группы мучеников считаются как один. Леки слишком уверенно заявляет, что VII век породил больше всего святых, однако был самым безнравственным. Странно, что количество святых уменьшилось после VII века, хотя церковь выросла, и что XVIII век, век неверия, принес нам на пять святых больше, чем XVII век. Следовательно, было бы весьма неблагоразумно строить какие-то общие теории на основании этой таблицы.

1. Общественное положение. Священники в средние века стояли во главе общества, разделяя с королями и знатью власть над народом. Они управляли душами и совестью людей, владели ключами от царства небесного. Им принадлежала почти вся ученость, которая, впрочем, обычно была очень ограниченной и сводилась к некоторому знанию латыни при полном незнании греческого. Некоторые священники были благородного, даже королевского происхождения, другие выходили из рабов, принадлежавших монастырям. Священники пользовались многочисленными льготами и освобождались от общественных обязанностей (сюда относятся военная повинность и налоги). Карл Великий и его последователи даровали им все привилегии, которыми священство обладало на Востоке со времен Константина. Их не могли судить гражданские суды, у них были собственные епископские трибуналы. Ни один светский судья не мог обвинить или приговорить священника без позволения епископа.

Они существовали за счет дохода от земельных владений, кафедральных фондов и ежегодной десятины, которая взималась по образцу закона Моисея. Пипин указом от 764 г. учредил уплату десятину со всех королевских владений. Карл Великий распространил ее на все земли и сделал ее уплату обязательной в капитулярии 779 г. Десятина считалась минимальным вкладом на поддержание веры и помощь бедным. Обычно она выплачивалась епископам, как управляющим всем церковным имуществом. У многих представителей знати были собственные капелланы, находившиеся на содержании у своих господ и часто выполнявшие унизительные задания – например, они прислуживали за столом и ухаживали за лошадьми и гончими.

2. Мораль. Ожидалось, что священники должны являть пример не только учености, но и добродетели и подтверждать свою веру образцовой жизнью. В целом они превосходили свою паству, но нередко позорили свое служение, впадая в скандальную безнравственность. Согласно древнему порядку, каждый священник при рукоположении приписывался к конкретной церкви, за исключением миссионеров среди язычников. Но многие священники пренебрегали законами и вели жизнь странствующих церковнослужителей. Им было запрещено носить меч, но многие епископы погибли на поле битвы, и даже некоторые папы принимали участие в войне. Пьянство и распущенность были распространенными пороками. Григорий Турский упоминает о епископе по имени Каутин, который напивался так, что четверо мужчин еле уносили его от стола. Бонифаций очень неблагоприятно, хотя и не беспристрастно, описывает поведение французских и германских священников, действовавших независимо от Рима. Постановления синодов полны запретов и наказаний за грехи и пороки священников. В них есть законы против блуда, невоздержанности, жадности, занятия охотой, посещения скачек и театров. Предусматриваются даже телесные наказания³³³.

Безнравственность священников достигла апогея в X–XI веках, когда Рим был вместилищем скверны и сами папы подавали плачевный пример. Реформа папства началась с Гильдебранда.

3. Каноническая жизнь. Хродеганг, епископ Метца (760), реформировал клир, введя или возродив, по примеру святого Августина, «каноническую» или полумонастырскую жизнь. Епископ и подчиненные ему клирики жили в одном доме недалеко от собора, питались за общим столом, молились и занимались вместе, как сообщество монахов, отличаясь от них только одеждой и правом владеть собственностью или принимать плату за официальные служения. Такое учреждение называлось капитулом³³⁴, а его члены канониками³³⁵.

Этому примеру стали подражать в других местах. Карл Великий сделал канонический образ жизни обязательным для всех епископов, насколько это было возможно. Многие капитулы получали богатые дары. Во время гражданских войн Каролингов канонический образ жизни выродился или прекратился.

4. Безбрачие. На Востоке низшим клирикам всегда разрешалось вступать в брак. Для них был запрещен только повторный брак. На Западе всему клиру было предписано безбрачие, но большинство священников жили либо с законными женами, либо с наложницами. В Милане в середине XI века, к возмущению строгих моралистов того времени, все священники и диаконы были женаты³³⁶. Адриан II был женат до того, как стал папой, и у него была дочь, которую убил ее муж вместе с женой папы, Стефанией (868)³³⁷. Порочный папа Бенедикт IX ухаживал за дочерью своего двоюродного брата, который согласился отдать ее замуж, только если тот откажется от папства (1033)³³⁸. Гильдебрандовские папы – Лев IX и Николай II – пытались ввести безбрачие священников на всем Западе. Они считали, что целибат служит интересам морали и укреплению влияния священников и пытались уничтожить естественную аморальность, насаждая неестественную мораль. Насколько Григорию VII удалось это сделать, мы увидим, когда станем изучать следующий период.

Чистота и счастье семейной жизни зависит от положения женщины, которая представляет собой живое сердце дома. Деградация женщины была одним из слабейших мест древней греческой и римской цивилизации. Церковь, борясь с преобладавшим злом, впала в противоположную крайность аскетизма как радикального средства. Вместо того чтобы очистить и возвысить семью, она стала рекомендовать безбрачие и одиночество как высшую степень святости и более безопасный путь на небеса.

Среди западных и северных варваров она нашла более благоприятную почву для развития христианского представления о семейной жизни. Языческий историк Тацит и христианский монах Сальвиан делают противопоставление между целомудренностью тевтонских варваров и развращенностью латинской расы. Оно несколько преувеличено, но не лишено оснований. Германские и скандинавские племена инстинктивно уважали женщину, вдохновленную богами, обладающую пророческим даром и наделенную тайным обаянием. Их женщины разделяли с мужчинами труды и опасности, вдохновляли их на жестокие битвы и были готовы скорее совершить самоубийство, чем подвергнуться бесчестию. Но жена полностью находилась во власти мужа – ее могли купить, продать, избить и убить.

Христианская религия сохранила и укрепила благородные черты варваров и преобразовала их в рыцарские добродетели. Благодаря ей греховные обычаи и практики сократились. Синоды часто решали проблемы брака и развода. Многоженство, наложницы, тайные браки, браки с близкими родственниками, смешанные браки с язычниками, иудеями и еретиками были запрещены. Брачные узы были объявлены священными и нерушимыми (кроме вины прелюбодеяния). Сексуальная невоздержанность была ограничена, отношения между супругами были запрещены по воскресеньям и во время великого поста. Возросла личная независимость женщин, были утверждены их права на собственность. Дева Мария представлялась воплощением женской чистоты и веры. Но нередко браки расторгались по взаимному согласию ради неправильно понятого аскетического благочестия. Становясь священником или монахом, женатый мирянин обычно оставлял свою жену. На Римском синоде 827 г. было постановлено, что такой развод должен происходить только с одобрения епископа. Руанский синод 1072 г. запретил мужчинам, чьи жены приняли постриг, вступать в брак с другими женщинами. Женам, чьи мужья пропали без вести, тот же синод разрешил вторично вступать в брак, только если доказан факт смерти мужа³³⁹.

В целом, распоряжения синодов по поводу брака были мудрыми и своевременными. Они сдерживали, очищали и облагораживали. Чистейшая и ярчайшая глава в истории папы Николая I – защита им попранной невинности в лице разведенной жены короля Лотаря из Лотарингии³⁴⁰.

См. список литературы в т. II, § 97, и в т. III, § 20. См. также Balmes (католик): Protestantism and Catholicism compared in their effects on the Civilization of Europe. Перевод с испанского. Baltimore, 1851, chs. xv–xix. Brace: Gesta Christi, ch. xxi.

История – это медленный, но неотвратимый процесс освобождения от цепей, выкованных грехом. Институт рабства был всеобщим в Европе в средние века как среди варваров, так и среди цивилизованных народов. Его поддерживал естественный прирост населения, войны и работорговля, которая продолжала существовать в Европе примерно до XV века, а в Америке – до XVIII века. Немало свободных людей продали себя в рабство за долги или от нищеты. Рабы полностью принадлежали своим хозяевам. Они ничего не имели, кроме возможности удовлетворения самых элементарных физических потребностей. Они не могли быть свидетелями в суде. Их могли продавать и покупать вместе с их детьми, как и всякую другую собственность. На брачные узы не обращали внимания, а браки между свободными и рабами считались недействительными. С течением времени рабство преобразилось в крепостничество, которое было связано с землей. Небогатые земледельцы часто предпочитали такое положение свободе, так как благородный господин обеспечивал им защиту от грабителей и завоевателей. Положение крепостных в средние века было ненамного лучше, чем положение рабов. Иногда их протест выражался в крестьянских войнах, которые случались в основном в связи со свободной проповедью Евангелия (например, Виклифом и лоллардами в Англии и Лютером в Германии), но они подавлялись силой, и их непосредственным результатом было только ухудшение положения угнетенных. Эта борьба между трудом и капиталом в разных формах происходит до сих пор.

Средневековая церковь унаследовала свое представление о рабстве у отцов церкви. Она считала рабство неизбежным злом, основанным на моральном несовершенстве, следствием греха и справедливым наказанием за него. Она относила его к той же категории, что войну, насилие, чуму, голод и другие виды зла. Святой Августин, величайший богословский авторитет Латинской церкви, рассматривает рабство как нарушение нормального состояния и отношений. Бог велел человеку владеть не другим человеком, говорит он, а только дикими зверями. Он считает слово servus (раб) происходящим от servare (спасать жизнь военнопленных, обреченных на смерть), но не может найти примеров подобного в Библии до времен праведного Ноя, который таким образом наказал своего виновного сына Хама. Следовательно, это слово произошло «от греха, а не от природы». Он также считает, что институт рабства будет упразднен, когда исчезнет вся скверна и Бог будет всем во всем³⁴¹.

Церковь использовала свою великую моральную власть не столько для борьбы с рабством, сколько для улучшения и устранения связанных с ним зол. Многие провинциальные синоды рассматривали эту тему хотя бы вскользь. Право владеть рабами никогда не ставилось под сомнение. Рабовладельцы были на хорошем счету. Даже у монастырей были рабы, хотя это было вопиющим противоречием исповедуемого ими принципа равенства и братства. Папа Григорий Великий, один из самых гуманных пап, дарил крепостных из своих собственных владений монастырям и использовал все личное влияние, чтобы вернуть своему брату беглого раба³⁴². Реформаторский синод в Павии, на котором председательствовал папа Бенедикт VIII, один из предшественников Гильдебранда (1018), постановил, что сыновья и дочери священников, будь то от свободной женщины или от рабыни, от законной жены или от наложницы, есть собственность церкви и никогда не должны получать свободу³⁴³. Ни один папа никогда не объявлял рабовладение несовместимым с христианством. Церковь была строго консервативна и никогда не поощряла революционных или радикальных движений в сторону всеобщей эмансипации.

Но, с другой стороны, дух христианства незаметно, упорно и неотвратимо трудился в этом направлении. Церковь, как орган этого духа, провозглашала идеи и принципы, которые, будучи примененными на практике, вели к искоренению рабства и тирании и установлению царства свободы, любви и мира. Она делала хозяев смиренными и возвышала рабов, напоминая тем и другим об их общем происхождении и судьбе. Она учила мягкому и гуманному отношению к рабам, обосновывая его могущественными причинами, проистекающими из любви Христовой, общего искупления и морального братства всех людей. Она открыла свои дома поклонения для беглых рабов в качестве убежища и выдавала их хозяевам, только если те обещали простить их³⁴⁴. Она защищала свободу тех, кто был свободен. Она наставляла сыновей, родившихся от рабов, для священнического служения, с позволения их хозяев, и требовала освобождения перед рукоположением³⁴⁵. Браки свободных людей с рабами признавались действительными, если заключавшие брак свободные знали о положении супруга³⁴⁶. Рабов нельзя было заставлять работать по воскресеньям. Это было очень важной и гуманной защитой права на отдых и поклонение³⁴⁷. Законы церкви запрещали христианам продавать рабов в чужие земли, иудеям или язычникам. Григорий I запретил иудеям, живущим в пределах папской юрисдикции, держать рабов-христиан, ибо он считал это преступлением против имени Христа. Но иногда даже священники продавали христиан иудеям. Десятый собор в Толедо (656 или 657) жалуется на эту практику, протестует против нее с приведением библейских цитат и напоминает христианам, что «рабы искуплены кровью Христа и христианам следует скорее покупать, чем продавать их»³⁴⁸. Отдельные освобождения постоянно поощрялись как дело благотворительности, угодное Богу. Они стали торжественным актом. Хозяин проводил раба с факелом вокруг алтаря, клал руки на алтарь и произносил следующие слова: «Боясь Бога Всемогущего и ради заботы о моей душе я освобождаю тебя» или «Во имя Бога и ради любви к Нему я освобождаю этого раба от уз рабства».

Иногда раздавались слабые голоса, возражавшие против самого института рабства, – в первую очередь от монахов, которые выступали против всякого мирского имущества и считали, что очень непоследовательно со стороны монастырей владеть рабами. Феодор Студит запретил в своем монастыре рабовладение, но на том основании, что владеть светским имуществом и вступать в брак могут только миряне³⁴⁹. Шалонский синод (между 644 и 650), на котором присутствовало тридцать восемь епископов и шесть представителей епископов, запретил продавать рабов-христиан за пределы королевства Хлодвига из опасения, что они могут попасть во власть язычников или иудеев. Этот указ предваряют следующие примечательные слова: «Высшее благочестие и вера требуют, чтобы христиане были совершенно искуплены от уз рабства»³⁵⁰. С ограничением права продажи работорговля оказалась отделена от собственно торговли, а это было шагом в сторону законной отмены подобного рода собственности.

Под совместным влиянием христианства, цивилизации, экономических и политических соображений работорговля была запрещена, рабство постепенно превратилось в крепостничество и наконец совсем исчезло из всей Европы и Северной Америки. Где дух Христа, там свобода.

В Европе крепостное право существовало до XVIII века, а в России даже до 1861 г., когда его отменил царь Александр II. Странно, что в Соединенных Штатах, самой свободной стране мира, торговля неграми процветала под могущественной защитой федеральной конституции, закона о беглых рабах, государственных законов южных штатов и представления о важности хлопковых плантаций («King Cotton»), пока не была упразднена ценой кровопролития, далеко превзошедшей ту, которую пришлось бы заплатить Конгрессу за мирное освобождение (1861–1865). Но страсти одерживали верх над разумом, личные интересы – над справедливостью, политика – над моралью и религией. Рабство до сих пор существует в номинально христианских странах Южной Америки и в африканских странах, управляемых мусульманами, но обречено на исчезновение во всем цивилизованном мире.

А. Kluckhohn: Geschichte des Gottesfriedens. Leipzig, 1857.

Henry C. Lea: Superstition and Force. Essays on the Wager of Law – the Wager of Battle – the Ordeal – Torture. Phila., 1866 (407 p.).

Среди варваров личное оскорбление требовало немедленного отмщения обидчику. Семейство или род каждой стороны вовлекались в ссору, пока не удовлетворяли свою жажду крови. Отсюда кровная вражда³⁵¹ и междоусобицы, или смертельные ссоры между семействам и кланами. Тот же самый обычай личных разборок и следования на поводу своих страстей существует по сей день среди арабов-мусульман.

Христианство было призвано ограничить наказание за преступление только тем человеком, который его совершил, и заменить месть упорядоченным юридическим процессом. Шестнадцатый синод в Толедо (693) запретил дуэли и кровную месть³⁵². Синод в Пуатье (1000) постановил, чтобы все споры решались по закону, а не силой³⁵³. Воинствующие личности или племена должны были примириться, заключив соглашение и скрепив его печатью. Сторона, нарушившая мир, отлучалась от церкви. Лиможский синод (1031) угрожал участникам кровавых междоусобиц самым ужасным наказанием – интердиктом.

Эти спорадические усилия подготовили путь для одного из миротворческих институтов Средневековья, так называемого Мира Божьего³⁵⁴. Он возник в Аквитании, во Франции, во время или сразу после ужасного голода 1033 г., вследствие которого возросло количество убийств (даже с намерением людоедства) и народ впал в невероятную нищету. Тогда епископы и аббаты, словно под действием Божьего вдохновения (отсюда «Мир Божий»), постановили, что все кровные распри должны прекращаться с вечера среды до утра понедельника (a feriae quartae vespera usque ad secundam feriam, incipiente luce) под страхом отлучения³⁵⁵. В 1041 г. епископ Рэмбальд из Арля, епископы Бенедикт из Авиньона и Нитард из Ниццы, а также аббат Одилон из Клюни выпустили от своего имени и от имени французского епископата энциклику к итальянским епископам и клирикам, в которой они торжественно умоляли их соблюдать посланный с небес Treuga Dei, уже введенный в Галлии, а именно, соблюдать мир между соседями, друзьями или врагами четыре дня в неделю – в четверг, день вознесения Христа, в пятницу, день Его распятия, в субботу, в память о Его погребении, и в воскресенье, в память о Его воскресении. Они добавляют: «Всех, кто полюбит этот Treuga Dei, мы благословляем и отпускаем им грехи; тем же, кто против него, анафема, их мы исключаем из церкви. Тот, кто наказывает нарушителя Мира Божьего, должен быть освобожден от вины и благословляем всеми христианами как защитник Божьего дела».

Мирное движение распространилось по всей Бургундии и Франции, было санкционировано синодами в Нарбонне (1054), Герундуме в Испании (1068), Тулузе (1068), Труа (1093), Руане (1096), Реймсе (1136), в Латеранском дворце (1139 и 1179) и т. д. Синод в Клермоне (1095), под руководством папы Урбана II, сделал Мир Божий общим законом церкви. К этому времени Мир был распространен на весь период от первого дня Адвента до Епифании, от пепельной среды до конца пасхальной недели и от Вознесения до конца недели Пятидесятницы; сюда прибавлялись также разные праздники и их кануны. О начале Мира объявлял звук колоколов³⁵⁶.

Grimm: Deutsche Rechtsalterthömer, Göttingen, 1828, p. 908 sqq. Hildenbrand: Die Purgatio canonica et vulgaris, Mönchen, 1841. Unger: Der gerichtliche Zweikampf, Göttingen, 1847. Philipps: Ueber die Ordalien, Mönchen, 1847. Dahn: Studien zur Gesch. der Germ. Gottesurtheile, Mönchen, 1867. Pfalz: Die german. Ordalien, Leipz., 1865. Henry C. Lea: Superstition and Force, Philad., 1866, p. 175–280. (Я пользовался прежде всего трудом Ли, который подкрепляет свои высказывания большим количеством авторитетных источников). О синодических постановлениях по поводу ордалий см. Hefele: vols. Ill and IV.

Еще один языческий обычай, который церкви пришлось преодолевать, – это так называемый Божий суд, или ордалия, то есть испытание на виновность или невиновность посредством обращения непосредственно к Богу через природу³⁵⁷. Этот обычай был широко распространен в Китае, Японии, Индии, Египте (в меньшей степени – в Греции и Риме) и среди варварских народов по всей Европе³⁵⁸.

Ордалия переворачивает наоборот тот принцип, что человек должен считаться невиновным, пока не будет доказана его вина, и требует доказательств от обвиняемого, а не от обвинителя. Она основана на суеверном и тщеславном мнении, что Божественный Правитель вселенной в любое время готов совершить чудо для защиты справедливости в тех случаях, когда человек в своей ограниченности не может сознательно принять решение и хочет освободить себя от ответственности, призвав на помощь небеса. В Карловингских капитуляриях есть следующий пассаж: «Пусть трудные случаи решает Божий суд. Судьи могут принять решение о том, что они хорошо знают, но то, чего они не могут знать, следует оставить Божьему суду. Того, кого Бог предоставил Своему собственному суду, не следует осуждать человеческими средствами».

Распространенными ордалиями в средние века были испытание водой и испытание огнем. Первое считалось плебейским, последнее (как и дуэль) – предназначенным для патрициев. Первое напоминает нам о возмездии потопа и о войсках фараона у Чермного моря, второе – о будущем наказании в аду. Испытание водой совершалось либо горячей водой³⁵⁹, либо холодной³⁶⁰; испытание огнем – либо раскаленным железом³⁶¹, либо просто огнем³⁶². Считалось, что человеку, виновному в преступлении, неминуемо грозит смерть или серьезная травма от соприкосновения с одним из элементов испытания. Если он остается целым – погружая руку по локоть в кипящую воду, ходя босиком по раскаленным лемехам или держа в руке раскаленный железный шар без вреда для себя, – то он признавался невиновным посредством чудесного вмешательства Бога и его оправдывали. В противном случае его приговаривали к наказанию.

К ордалиям относится также судебная дуэль или испытание поединком. Она была основана на древнем суеверном представлении, что Бог всегда дарует победу невиновным³⁶³. Эта ордалия была обычно доступна только свободным людям. Пожилые и больные, женщины, дети и священники могли найти себе замену, но не всегда. Средневековые панегиристы прослеживают историю испытания поединком вглубь тысячелетий до Каина и Авеля. Испытание поединком преобладало среди древних датчан, ирландцев, бургундов, франков и лангобардов, но было неизвестно среди англосаксов, пока Вильгельм Завоеватель не ввел этот обычай в Англии. Обычай умер в XVI веке³⁶⁴.

Средневековая церковь с ее сильной верой в чудесное не могла возражать против проведения ордалий и обычно не возражала, а, напротив, осеняла и благословляла их и превратила в мощное средство укрепления своей власти над невежественными и суеверными народами, с которыми ей приходилось иметь дело. Несколько соборов – в Майнце (880), в Аухе (1068), в Грау (1099) – признали и рекомендовали ордалии. Священники, епископы и архиепископы (например, Хинкмар Реймский и Буркхардт Вормский, и даже папы, такие как Григорий VII и Калликст II) были их влиятельными сторонниками. Святой Бернар одобрял испытание холодной водой для обнаружения еретиков, а святой Ив из Шартра допускал, что человеческое неверие требует иногда обращаться к небу за приговором, хотя в Божьем законе о таких случаях ничего не сказано. Еще в 1215 г. свирепый инквизитор Конрад Марбургский свободно использовал испытание раскаленным железом против восьмидесяти человек в одном только Страсбурге – их подозревали в альбигойской ереси. Клирики готовили испытуемых посредством поста и молитвы и специальных литургических формул; они председательствовали на испытании и произносили приговор. Иногда практиковался обман – суд подкупали, чтобы обеспечить его определенный исход. Григорий Турский упоминает о случае с одним диаконом, который, конфликтуя с арианским священником, смазал елеем руку, прежде чем засунуть ее в кипящий котел. Арианин обнаружил уловку, обвинил его в использовании магических искусств и объявил испытание недействительным, но вперед вышел католический священник Гиацинт из Равенны и, вытащив кольцо из кипящего котла, с триумфом защитил ортодоксальную веру; по его словам, вода казалась холодной у дна котла и приятно теплой у поверхности. Когда арианин смело повторил эксперимент, то его кожа сошла с костей до самого локтя³⁶⁵.

Церковь даже изобретала и вводила новые ордалии, менее болезненные и жестокие, чем древние языческие, но потрясающе мирские по нашим представлениям. Обмирщение и суеверие идут рука об руку. Этими новыми методами были испытание креста и испытание евхаристии. Они в особенности использовались деятелями церкви.

Испытание креста³⁶⁶ – это просто испытание физической силы. Жалующийся и обвиняемый после соответствующих религиозных церемоний во время богослужения становились перед крестом с поднятыми руками, и победа зависела от того, как долго они смогут так простоять. Первым предписывал это испытание Пипин в капитулярии 752 г. при случае, когда жена подает на развод. Карл Великий предписывал его в случае территориальных споров, которые могут возникнуть между сыновьями (806). Но Людовик Благочестивый, вскоре после смерти Карла Великого, запретил использование этой ордалии на соборе в Эксла-Шапеле в 816 г., потому что такое злоупотребление христианским символом креста вело к пренебрежительному отношению к нему. Его сын, император Лотарь, подтвердил запрет. Следы этой ордалии остались в поговорке об испытании крестом (experimentum crucis).

Еще худшей профанацией стало испытание освященным хлебом евхаристии с ужасными словами: «Да будет плоть и кровь Господа нашего Иисуса Христа твоим судом в этот день»³⁶⁷. Оно было введено на синоде в Вормсе в 868 г. по отношению к епископам и священникам, обвиненным в тяжких преступлениях, таких как убийство, прелюбодеяние, воровство, колдовство. Его использовал Каутин, епископ Оверни, в конце VI века: он подал таинство графу Евлалию, обвиненному в отцеубийстве, и оправдал его, когда тот принял его без вреда для себя. Король Лотарь вместе со своими придворными принял таинство в доказательство того, что он отказывается от Вальдрады, своей любовницы, но вскоре после того Лотарь умер в Пьяченце от внезапной инфекции, и папа Адриан II посчитал его смерть Божьей карой. Родульф Глабер рассказывает о случае с одним монахом, который смело принял освященную гостию, но она вышла у него из пупка, белая и чистая, как прежде, и ему пришлось признаться в своем преступлении. Сибихон, епископ Шпейера, подвергся этому испытанию, чтобы оправдать себя после обвинения в прелюбодеянии (1049). Даже папе Гильдебранду пришлось сделать это, когда он защищался от обвинений императора Генриха IV в Каноссе в 1077 г. – «чтобы не казалось, – заявил он, – будто я полагаюсь больше на человеческие свидетельства, чем на божественные; а чтобы я удалил из сознания всех присутствующих все сомнения, немедленно удовлетворив их, смотрите на это тело Господа нашего, которое я собираюсь принять. Пусть оно станет сегодня доказательством моей невиновности, и пусть Всемогущий Бог Своим судом сегодня освободит меня от обвинений в том, в чем я не виновен, или да поразит меня внезапная смерть, если я виновен». Потом папа спокойно принял гостию и предложил дрожащему императору сделать то же самое, но Генрих отказался на том основании, что отсутствовали как его друзья, так и враги и обещал подвергнуться испытанию на императорском рейхстаге.

Очистительная клятва, принесенная на чудотворной реликвии, также была чем-то вроде ордалии церковного происхождения. Ложная клятва, если ее приносили на черном кресте из Абингдонского монастыря, сделанном из гвоздей распятия, была смертельной для преступника. Во многих случаях реликвии были причиной признаний, которых судьи не смогли бы добиться средствами закона.

Но подлинный дух христианства требовал скорее упразднения, чем усовершенствования всех этих испытаний. Иногда возникали протесты, хотя долгое время они не оказывали никакого влияния. Авит, епископ Вьенны, в начале VI века упрекал Гундобальда в том, что он уделил испытанию поединком чрезмерную роль в Бургундском кодексе. Святой Агобард, архиепископ Лионский, до середины IX века (а умер он около 840 г.) высказывался против поединка и ордалий в двух специальных трактатах, которые проникнуты евангельским духом гуманности, братства и мира, опережающим его эпоху³⁶⁸. Он говорит, что ордалии ошибочно называют Божьим судом, что Бог нигде не предписывал подобное, никогда не одобрял их и никогда не желал их; напротив, Бог велит нам, в законе и в Евангелии, возлюбить ближнего, как самого себя, и назначать судей для того, чтобы улаживать споры между людьми. Он предостерегает от высокомерного толкования воли Провидения, промысел которого скрыт и не может быть явлен через воду и огонь. Несколько пап – Лев IV (847–855), Николай I (858–867), Стефан VI (885–891), Сильвестр II (999–1003), Александр II (1061–1073), Александр III (1159–1181), Целестин III (1191–1198), Гонорий III (1222) – и Четвертый Латеранский собор более или менее явно осуждали суеверное и легкомысленное желание спровоцировать чудо³⁶⁹. Под их влиянием, подкрепленным светским законодательством, искушающие Бога ордалии постепенно исчезли между XII и XIII веком, но лежащая в их основе идея сохранилась в пытках, которые в течение еще долгого времени занимали место ордалий.

Henry С. Lea: Superstition and Force (Philad., 1866), p. 281–391.

Paul Lacroix: Manners, Customs, and Dress of the Middle Ages and during the Renaissance Period (перев. с франц., N. York, 1874), p. 407–434. Brace. Gesta Christi, ch. XV.

Пытка основана на том же представлении, что и ордалия³⁷⁰. Это намерение доказать невиновность или вину посредством причинения человеку физической боли, которую он не может вытерпеть без особой помощи со стороны Бога. Когда ордалия отжила свое, пытка вытеснила ее как более удобный способ, лучше подходящий для века менее суеверного и более скептического, но такого же деспотического и нетерпимого. Здесь мы открываем одну из наиболее мрачных страниц церковной истории. На протяжении веков ужасная система, противоречащая закону Моисея и совершенно отвратительная для всякого христианского и гуманного чувства, использовалась в цивилизованных христианских странах и обрекла тысячи людей, невинных и виновных, на мучения, худшие, чем смерть.

Пытка была неизвестна у индусов и семитских народов, а древние греки и римляне сделали ее правомерной частью судебного разбирательства. Изначально она применялась только к рабам, которые считались неспособными свидетельствовать добровольно, а потому следовало применить силу, чтобы заставить их говорить правду³⁷¹. Деспоты-императоры распространили пытку на свободных людей, сначала при наиболее серьезных случаях, crimen laesae majestatis. Понтий Пилат использовал бичевание и терновый венец во время суда над нашим Спасителем. Тиберий изобретал пытки, которые применял к предполагаемым заговорщикам, и наслаждался их агонией. Полубезумный Калигула наслаждался жестокими зрелищами за обеденным столом. Нерон прибегал к жестокостям, чтобы вырвать у христиан признание в поджоге. Ему принадлежит дьявольское изобретение: невинных жертв покрывали смолой и сжигали, как факелы, в его садах. Плиний Младший применял пытку к христианам, будучи императорским наместником в Вифинии. Диоклетиан в формальном указе велел подвергать всех исповедующих ненавистную религию этим унизительным испытаниям. Постепенно была разработана целая система пыток, что воплотилось в кодексе Юстиниана, где предписывались определенные правила и делались исключения в пользу ученых людей, особенно священников, знати, детей моложе четырнадцати лет, беременных женщин и т. д. Эта система была санкционирована высшими авторитетами закона, но мнения о ее эффективности были разными. Август объявил пытку лучшим способом доказательства. Цицерон то хвалил, то осуждал ее. Ульпиан, с большей мудростью, считал ее ненадежным, опасным и обманчивым способом выявления истины.

Среди северных варваров пытки сначала применялись только к рабам. Общий закон Англии не признает пытки. Преступления рассматривались как вред, причиненный отдельным людям, а не обществу, и главным способом восстановить справедливость было отмщение со стороны пострадавшего. Но если раба, который был всего лишь собственностью, подозревали в краже, хозяин должен был сечь его, пока он не сознается. Все сомнительные вопросы среди свободных решались посредством таинства очищения и разнообразных ордалий. Но в Южной Европе, где римское население вверило законотворчество победителям-варварам, старая практика продолжалась или возродилась при изучении римского закона. В Южной Франции и в Испании пытка была нерушимым обычаем предков. Альфонсо Мудрый в XIII веке в своем пересмотре испанского законодательства, известном как Las Siete Partidas, сохранил пытку, но объявил личность человека самой благородной вещью на земле³⁷² и требовал добровольного признания, которым бы подтверждалось признание под пыткой. Как результат, после пытки обвиняемый представал перед судьей и его допрашивали. Если он отрекался от своих слов, его пытали во второй, в сложных случаях – в третий раз. А если он подтверждал свое признание, ему выносили приговор. В XIII–XIV веках система пыток была введена в Европе повсюду и заняла место ордалий.

Церковь, верная своим гуманным инстинктам, с самого начала враждебно относилась к системе вынужденных признаний в целом. Синод в Оксере (585 или 578) запрещает священникам смотреть на пытки³⁷³. Папа Григорий I считал вредными и бесполезными признания, полученные вследствие тюремного заключения и голодания³⁷⁴. Николай I запрещал новообращенным из Болгарии извлекать признания посредством битья и уколов острыми железными предметами, ибо такое поведение противоречит всяким законам, человеческим и божественным (866)³⁷⁵. Грациан формулирует общее правило о неправомочности вымученных признаний: «Confessio cruciatibus extorquenda non est».

Но в более поздний период Римская церковь, к сожалению, санкционировала в отношениях с еретиками применение пыток своим высшим авторитетом, тем самым предав свои благороднейшие побуждения и свою самую святую миссию. Четвертый Латеранский собор (1215) начал ужасный крестовый поход против альбигойцев и вальденсов и учредил печально знаменитые церковно-политические суды инквизиции. Эти суды сочли пытку наиболее действенным средством наказания и искоренения ереси. Они изобрели новые разновидности пыток, превосходя в своей утонченной жестокости гонителей из языческого Рима. Папа Иннокентий IV, наставляя вождей инквизиции в Тоскане и Ломбардии, приказывал городским властям пыткой вынуждать еретиков сознаваться в своей вине и выдавать всех своих соучастников (1252)³⁷⁶. Это чудовищный прецедент, который по своему вреду для репутации папства превосходит всякую пользу от уничтожения любого количества еретиков. В Италии, благодаря ограничивающей власти императора над церковью, пагубный характер инквизиции не смог проявиться в полной мере. В Германии ее учреждению сопротивлялся народ и епископы, а Конрад Марбургский, назначенный инквизитором, был убит (1233). Но в Испании она поддерживалась короной и народом, который до сих пор с удовольствием смотрит на кровавое зрелище боя быков. Испанская инквизиция была учреждена в правление Фердинанда и Изабеллы с санкции папы (1478), достигла своих смертоносных высот при ужасном великом инквизиторе Торквемаде (после 1483 г.) и, в ревностном желании уничтожить мавров, иудеев и еретиков, шла на такие чудовищные крайности, что даже папы протестовали против ее злоупотребления властью, хотя и с ничтожным результатом. Инквизиция довела систему пытки до ее пределов. После Реформации пытки продолжали использоваться в судах над ведьмами и колдунами, пока революция в общественном мнении в XVIII веке не смела этот чудовищный обычай с лица земли вместе с прочими жестокими формами наказания. Победой мы обязаны совместному влиянию справедливости, гуманности и терпимости.

I. «Вся система инквизиции, – говорит Ли (р. 331), – была такой, что ее обращение к пытке было неизбежно. Ее заседания были тайными; заключенный не знал, какие именно обвинения против него выдвигаются и на каких свидетельствах они основаны. Предполагалось, что он виновен, и его судьи прилагали все силы, чтобы заставить его признаться. Для того чтобы добиться этого, никакие средства не считались слишком низменными или жестокими. К нему в темницу приводили притворных симпатизирующих, чья сердечная дружба могла побудить его проговориться; лица, вооруженные фиктивными свидетельствами, пугали его заявлениями о том, что против него есть неопровержимые улики; разнообразные обманы и уловки применялись для того, чтобы преодолеть осторожность и решимость несчастного, разум которого был ослаблен одиночеством, страданием, голодом и страхом. Отсюда до дыбы и эшафота оставался всего один шаг, и шаг этот быстро был сделан». Подробности см. в трудах об инквизиции. Льоренте (Hist. crit. de l’Inquisition d’Espagne, IV. 252, цит. по Gieseler, III. 409, note 11) утверждает, что с 1478 г. до конца правления Торквемады в 1498 г., когда он отказался от должности, «8800 человек были сожжены заживо, 6500 символически и 90.004 подверглись разного вида наказаниям. При втором великом инквизиторе, доминиканце Диего Деза (1499–1506), 1664 человека были сожжены заживо, 832 сожжены символически, 32.456 наказаны. При третьем великом инквизиторе, кардинале и архиепископе Толедо Франциске Хименесе де Сиснеросе (1507–1517), 2536 были сожжены заживо, 1368 сожжены символически, 47.263 наказаны». Льоренте был испанским священником и генеральным секретарем инквизиции в Мадриде (1789–1791), у него был доступ ко всем архивам, но его цифры, как он сам признает, основаны на приблизительных подсчетах, которые иногда не подтверждаются. Он утверждает, например, что в первый год правления Торквемады 2000 человек было сожжено, и ссылается на иезуита Мариану («История Испании»), но Мариана приводит эту цифру за время всего правления Торквемады – «duo millia crematos igne». См. Hefele, Cardinal Ximenes, р. 346. Утверждают, что за все 330 лет существования испанская инквизиция осудила на смерть 30.000 человек. Гефеле (Kirchenlexikon, 656) полагает, что эта цифра преувеличена, но не удивительна, если сравнить ее с количеством ведьм, сожженных в одной только Германии. Испанская инквизиция подписала свой последний смертный приговор в 1781 г. Она была упразднена при французском правлении Иосифа Наполеона, 4 декабря 1808 г., восстановлена Фердинандом VII в 1814 г., снова упразднена в 1820 и (после очередной попытки возродить ее) в 1834 г. Католические авторы, такие как Балмес (Balmez, l. с, chs. XXXVI–XXXVII) и Гефеле (Cardinal Ximenes, p. 257–389, и Wetzer and Weite, Kirchen Lexicon, vol. V, 648–659) обвиняют Льоренте в неточности цифр и защищают Католическую церковь, объявляя испанскую инквизицию скорее политической, чем церковной организацией и оправдывая ее крайности тем, что она предотвращала религиозные войны. Но инквизиция была учреждена с явного согласия папы Сикста IV (1 ноября 1478 г.), управлялась доминиканским орденом и кардиналами, что же касается ее положительного влияния, то мир на кладбище всяко хуже, чем война между живыми. Гефеле, впрочем, добавляет (V. 657): «Nach all’ diesen Bemerkungen sind wiröbngens weit entfernt, der Spanichen Inquisition an sich das Wort reden zu wollen, vielmehr bestreiten wir der weltlichen Gewalt durchaus die Befugniss, das Gewissen zu knebeln, und sind von Herzensgrund aus jedem staatlichen Religionszwang abhold, mag er von einem Torquemada in der Dominikanerkutte, oder von einem Bureaucraten in der Staatsuniform ansgehen. Aber das wollten wir zeigen, dass die Inquisition das schaendliche Ungeheuer nicht war, wozu es Parteileidenschaft und Unwissenheit häufig stempeln wollten».

II. Пытка была упразднена в Англии после 1640 г., в Пруссии в 1740, в Тоскане в 1786, во Франции в 1789, в России в 1801, в разных германских государствах – то раньше, то позже, между 1740 и 1831, в Японии – в 1873 г. Томасий, Гоммель, Вольтер, Говард использовали свое влияние, борясь против нее. Отдельные случаи применения пыток при дознании случались в XIX веке в Неаполе, Палермо, Румынии (1868) и Цуге (1869). См. Lea, р. 389 sqq., и главу о колдовстве в Lecky, History of Rationalism (vol. I. 27–154). Чрезвычайная трудность поиска доказательств в делах о колдовстве делала пытку необходимой. В Англии охота на ведьм достигла особого размаха в XVII веке, ее поддерживал король Иаков I и даже такие мудрые люди, как сэр Мэтью Гэйл, сэр Томас Браун и Ричард Бакстер. Когда в Англии охота на ведьм уже сходила на нет, страсти разгорелись с новой силой в пуританской Новой Англии, вызвав панику и приведя к казни двадцати семи человек. В Шотландии охота на ведьм просуществовала еще больше, и даже в 1727 г. некую женщину сожгли там за колдовство. В кантоне Глар ведьму казнили в 1782 г., другую, возле Данцига в Пруссии, в 1836 г. Леки завершает главу красноречивым рассказом об этих несчастных женщинах, которые умерли в одиночестве, ненавидимые всеми и не нашедшие жалости, ожидая, что после смерти их ждут вечные мучения в аду.

Я добавлю духовно благородный отрывок о пытке из Вгасе, Gesta Christi, р. 274 sq. «Если бы Сын Человеческий оказался телесно на земле в средние века, вряд ли какое-нибудь зло или несправедливость ранили бы Его чистую душу так, как система пытки. Видеть, как людей, убежденных в своей невиновности, исповедующих и верящих в чистые истины, без доказательств их вины подвергают тягчайшим страданиям, причем каждый стон или признание, сделанное от боли, используется против них, их признания искажаются, их нервы настолько напряжены, что они умоляют признать их виновными, только чтобы прекратились пытки, – видеть, как их терзают в их последние часы жизни ложные служители справедливости или религии, угрожающие вечным и теперешним проклятием, видеть, как это происходит веками, так что ни один невинный человек не чувствует себя в безопасности от этого издевательства над справедливостью и религией, – все это показалось бы Основателю христианства худшим извращением Его веры и жесточайшей из ран, нанесенных человечеству. Не стоит повторять, что Его дух в каждом веке сражался с этим чудовищным злом и вдохновлял великих друзей человечества, которые выступали против этой жестокости. Главные силы средневекового общества, даже те, что трудились ради его улучшения, не затронули это злоупотребление. Римский закон поддерживал его. Стоицизм был равнодушен к нему; греческая литература о нем не упоминала; феодализм и прихоти власть имущих поощряли эту практику в своих собственных целях; даже иерархия и государственная церковь настолько забыли о своих истинах, что использовали пытки для поддержания “религии любви”. Но против всех этих сил выступало слово Иисуса: “любите врагов ваших”, “благотворите ненавидящим вас” – и тому подобные заповеди. Они повсюду воздействовали на отдельные души. Их произносили с кафедры монастырей, их вновь и вновь читали смиренные верующие, и постепенно они возымели действие, борясь с варварскими страстями и иерархической жестокостью. Постепенно, в XVI–XVII веке, книги, содержащие весть Иисуса, стали распространяться среди всех слоев общества и вызывали то состояние ума и сердца, когда человек не может подвергнуть пытке своего собрата, а такие чудовищные злоупотребления, как инквизиция, исчезли с лица земли».

См. т. II, § 88, 100. Chastel: Études historiques sur l’influence de la charité (Paris, 1853, англ. перев., Philad., 1857 – первые три века). Häser: Geschichte derchristl. Krankenpflege und Pflegerschaften (Berlin, 1857). Ratzinger: Gesch. der christl. Armenpflege (Freib., 1869, новое издание обещается в 1884). Morin: Histoire critique de la pauvreté (в «Mémoires de l’Académie des inscript.», IV). Lecky: Hist. of Europ. Morals, ch. 4 (II. 62 sqq.). Uhlhorn: Christian Charity in the Ancient Church (Stuttgart, 1881; англ. перев. – Lond. and N. York, 1883), book III, и его Die Christliche Liebesthätigkeit im Mittelalter. Stuttgart, 1884. (См. также его статью в Brieger, «Zeitschrift für К. G.», IV. 1.) В. Riggenbach: Das Armenwesen der Reformation (Basel, 1883). Также его статьи Armenpflege в Herzog, «Encycl.»², vol. I. 648–663; в Wetzer and Weite, «Kirchenlex.»², vol. 1.1354–1375; Pauperisme в Lichtenberger X. 305–312; и Hospitals в Smith and Cheetham, I. 785–789.

От суеверных жестокостей и лицемерия мы с радостью обратимся к царице христианских добродетелей, «превосходнейшему дару милосердия», который не переставал существовать в тех местах, где рассказывалась история о любви Христа к грешникам и повторялось Его золотое правило. Это «узы совершенства», связывающие воедино все века и все места христианского мира. Милосердие утешало Римскую империю в ужасный век ее смертельной агонии. Оно смягчило жестокость вторгшихся в Рим варваров. Невозможно переоценить моральное воздействие учения и примера Христа и серафического гимна милосердию апостола Павла, которые повлияли на развитие этой основополагающей добродетели во все века и во всех странах. Мы с почтением склоняемся перед истинно апостольской преемственностью миссионеров, епископов, монахов, монахинь, королей, знатных и простых мужчин и женщин, богатых и бедных, известных и неизвестных, которые из благодарности ко Христу и из чистой любви к своим ближним отдавали свои дома, здоровье, земли, богатства, саму жизнь ради обучения и христианизации дикарей, насыщения голодных, утоления жаждущих, гостеприимства к странникам, облачения лишенных одежды, посещения больных и заключенных, утешения умирающих. Мы восхищаемся и чтим тех ревностных святых, которые, буквально исполняя или неверно понимания слова Спасителя, обращенные к богатому юноше, и подражая первым ученикам в Иерусалиме, продали все свое имущество и отдали его бедным, чтобы достичь совершенства. Даже если такое самоотречение во многих случаях сопровождалось заметной долей эгоизма, даже если иногда получение богатства на небесах было единственной или главной причиной добровольной бедности на земле, это несколько уменьшает наше восхищение, но не уничтожает его.

Все преданные пастыри и проповедники Евангелия с самого начала возвещали, что христианское милосердие – это высший долг. В апостольскую и доникейскую эпоху верующие регулярно проводили сборы средств по дням Господним, особенно на причастии и связанных с ним пирах любви. Каждая община была благотворительной организацией, она заботилась о своих вдовах и сиротах, странниках и заключенных, посылала помощь общинам, которые испытывали трудности³⁷⁷.

После Константина, когда в церковь устремились массы народа, благотворительность приобрела учрежденческую форму. Церковь основывала больницы и дома, где заботились о странниках, нищих, больных, пожилых, сиротах³⁷⁸. Они появляются сначала на Востоке, но вскоре после этого и на Западе. Фабиола основал больницу в Риме, Паммахий – в Портус Романус, Павлин – в Ноле. Во время Григория I в Риме было несколько больниц – он упоминает также больницы в Неаполе, на Сицилии и Сардинии. Эти установления были необходимы при сильно расширившейся сфере влияния церкви и особенно в тот век бедности, тягот и несчастий, которые довлели над Римской империей. Возможно, во многих случаях они служили целям напускного благочестия, вытесняя или делая ненужной частную благотворительность, поощряя праздность и даже способствуя увеличению, а не уменьшению количества бедных, но всё это злоупотребления, которые встречаются и в лучших человеческих установлениях.

Частная благотворительность продолжала существовать в той степени, в которой сохранялось присутствие живой церкви в обществе того времени. Великие отцы церкви и епископы IV–V веков подавали замечательный пример простоты жизни и возвышенных мыслей, самоотречения и щедрости. В своих проповедях и книгах они безустанно призывали верующих к делам милосердия. Святой Василий сам заботился о своей большой больнице в Кесарии, не боясь вступать в контакт с прокаженными. Святой Григорий Назианзин призывал братьев «быть для несчастных богами, подражающими Божьему милосердию», ибо «нет ничего более божественного, чем благотворительность». Святой Златоуст основал в Константинополе несколько госпиталей, неустанно обращался к богатым с просьбой помогать бедным и направлял безграничную благотворительность благородной вдовы Олимпии. Святой Амвросий, одновременно гордый римлянин и смиренный христианин, утешал нищих Милана, упрекая императора в его жестокости. Павлин из Нолы жил в маленьком домике со своей женой Терезией, а свои княжеские богатства использовал для строительства монастыря, для помощи нуждающимся и на выкуп пленных. Когда истощились его средства, он обменял себя на сына вдовы, чтобы быть угнанным в Африку. Великий Августин не хотел принимать в дар лучшего плаща, чем тот, который он мог бы отдать нуждающемуся брату. Святой Иероним основал на свои средства в Вифлееме приют и призывал благородных римских дам продавать свои драгоценности, шелковые платья и дворцы ради бедных, сменить жизнь в легкости и роскошестве на жизнь в аскетическом самоотречении. Эти примеры, как яркие звезды, сияют во мраке средних веков.

Но здесь следует добавить, что те же самые отцы церкви донесли до средних веков ошибочное учение о великой эффективности милосердия как заслуги, «покрывающей множество грехов» и влияющей даже на мертвых в чистилище. Такие заблуждения весьма стимулировали добродетель, но при этом подрывали ее бескорыстную сущность, – и так продолжается по сей день³⁷⁹.

Латинское слово caritas, которое изначально указывает на нечто дорогое в буквальном или переносном смысле (от carus, «дорогой»), стало потом обозначать уважение, привязанность, а в церкви приобрело более конкретное значение благотворительности и активного милосердия, деятельно проявляющейся любви, особенно по отношению к нищим и к страдающим братьям. Чувства и дела нельзя отделять друг от друга, и дар, который отдает рука, обретает ценность силой любви из сердца. Хотя дары не равны между собой, милосердная любовь – одна и та же, и лепта вдовы так же благословенна в глазах Бога, как и щедрые подаяния богатого. Амвросий сравнивает благотворительность к людям и воздействие солнца на землю. «Пусть дары богатых, – говорит еще один отец церкви, – будут более обильны, но пусть бедные не отстают от них в любви». Вместе с тем, дела милосердия очень часто сокращались до одной милостыни. Молитва, пост и милостыня признавались (как у иудеев и мусульман) основным делом благочестия, и милостыня была из них величайшим. Ради нее допускалось прерывать пост или молитву.

Папа Григорий Великий подает пример средневекового милосердия с его аскетическим самоотречением, благочестивым суеверием и утилитарными ингредиентами. Он жил в тот тяжелый переходный период, когда древняя римская цивилизация рассыпалась на части, а новая цивилизация еще не выросла на ее останках. «Мы не видим ничего, кроме скорби, – говорит он, – мы не слышим ничего, кроме жалоб. Ах, Рим! Некогда ты был правителем мира, и где теперь твой сенат? где твой народ? Здания лежат в руинах, стены рушатся. Повсюду меч! Повсюду смерть! Я устал от жизни!» Но милосердие оставалось ангелом-утешителем. Оно не могло помешать общему крушению, но могло утереть слезы и утолить печали отдельных людей. Григорий был отцом для бедных. Каждый месяц он раздавал им телеги зерна, масла, вина и мяса. То, что римские императоры делали для предотвращения восстаний, этот папа делал из любви ко Христу и бедным. Он чувствовал себя лично виноватым, если в Риме кто-нибудь умирал от голода. Он назначил заботливых и ответственных людей руководить римскими больницами и требовал от них регулярного отчета по управлению фондами. Он выделил средства на учреждение странноприимного дома в Иерусалиме. Он был главным инициатором обычая, согласно которому доход церкви делился на четыре равные части, одна из которых шла епископам, другая – остальным священникам, третья – на содержание церковных зданий, четвертая – бедным. В то же время он твердо верил в эффективность милостыни как заслуги для живых и для мертвых. Он популяризовал августиновское понятие чистилища, приправил его аскетическими баснями и ввел мессы об усопших (в рамках так называемых тридцати дней после смерти). Он утверждал, что в конечном итоге Бог прощает все грехи и освобождает верующих от вечного наказания, но не от временного наказания за грехи, которые искупаются либо при этой жизни, либо в чистилище. Так он объяснял отрывок про огонь (1Кор.3:11), который поглощает дерево, сено и солому, т. е. легкие и необременительные грехи, такие как пустые разговоры, неумеренный смех, неправильное управление собственностью. Поэтому чем больше милостыни, тем лучше как для нашего спасения, так и для облегчения судьбы наших покойных родственников и друзей. Милостыня – крыло покаяния, возносящее человека к небесам. Такие представления преобладали в течение всего Средневековья.

Среди варваров на Западе благотворительные организации были введены миссионерами при монастырях, которые должны были оказывать гостеприимство странникам и помогать бедным. Ирландские миссионеры заботились не только о душах язычников, но и о телах тех, кому возвещалось Евангелие. Они основали Hospitalia Scotorum. Орлеанский собор (549), как представляется, уже был знаком с традицией организовывать странноприимные дома в городах. В Лионе был крупный странноприимный дом. Хродеганг из Метца и Алкуин призывают епископов устраивать благотворительные заведения или, по крайней мере, содержать гостевую комнату для заботы о больных и странниках. Синод в Эксе в 815 г. постановил, что при каждом монастыре и рядом с каждой церковью должна быть построена лечебница. Капитулярии Карла Великого распространяют на благотворительные учреждения те же привилегии, которыми обладали церкви и монастыри, и повелевают уделять «странникам, паломникам и нищим» должное внимание, согласно канонам.

Больницы находились под непосредственным надзором епископа или назначенного им управляющего. Обычно они посвящались Святому Духу, Который изображался в облике голубя на какой-либо выступающей части здания. Они принимали пожертвования и наследства, владели земельными участками. Церковь в средние века была крупнейшим владельцем собственности, но само ее богатство и процветание стали источниками искушения и коррупции, которые в должное время настоятельно потребовали реформации.

Несмотря на разумное допущение, что благотворительность нередко совершалась из эгоистических побуждений, на благо дающего, а не получающего, и несмотря на неправомерные злоупотребления в распределении милостыни, которые, скорее, способствовали процветанию нищеты, чем помогали бедным заняться честным трудом, все равно перед нашим взором здесь предстает одна из благороднейших страниц в истории морали, для которой мы не находим параллели ни в одной другой религии. Так, регулярные безвозмездные раздачи зерна бедным язычникам Рима, число которых при Августе достигло 200.000, а при Антонинах – 500.000, делались из общественной казны и были продиктованы эгоистическими причинами государственной политики. Они не вызывали благодарности, не достигали цели и оказали, наряду с рабством и гладиаторскими боями для развлечения народа, одно из основных деморализующих влияний на империю³⁸⁰.

Наконец, мы не должны забывать о том, что история истинного христианского милосердия остается в значительной степени ненаписанной. Его влияние действительно ощущалось повсюду и ежедневно, но оно склонно работать тайно, не помышляя о заслугах и награде. Оно сопутствует человеческой нищете во всех ее одиноких печалях не только в виде материальной помощи, но и с личным сочувствием, находя свое счастье в том, чтобы способствовать счастью других. Оно извлекает удовольствие из возможности делать добро ради самого добра. «У тебя же, когда творишь милостыню, – говорит Господь, – пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»³⁸¹.

Ульгорн завершает свой первый труд таким суждением о средневековой благотворительности (р. 396 sq. англ. перев.): «Ни в один период истории для бедных не делали столько, сколько в средние века. Какая крупномасштабная раздача милостыни, какое обилие различных благотворительных учреждений, какое количество больниц для самых разных страдальцев, какой ряд несущих служение орденов, мужских и женских, рыцарских и гражданских, какое самопожертвование и преданность! В средневековый период то, что зарождалось в древней церкви, впервые достигло своей зрелости. Однако вместе с тем пошли в рост и существовавшие ранее однобокие и нездоровые тенденции. Забота церквей о бедных прекратилась, и вся благотворительность стала осуществляться благотворительными учреждениями. Монахи и монахини или члены несущих служение орденов заняли место диаконов – а диаконат в прежнем виде прекратил существование. Милосердие стало однобоко учрежденческим и однобоко церковным. Церковь была посредницей всех дел милосердия. Она стала фактически единственным принимающим дары и единственным дающим, ибо главной целью каждого дела милосердия, каждого распределения милостыни, каждого дара, всякого самопожертвования на службе нуждающимся было собственное спасение дающего. Произошла полная перемена понятий. Люди отдавали и несли служение уже не для того, чтобы помочь нищим во Христе и послужить им, но чтобы приобрести для себя заслугу, освободиться от чистилища, достичь большей степени вечного счастья. Поэтому с нищетой не боролись, а ее лелеяли, и нищенство достигло своей зрелости. Несмотря на обильные пожертвования и разнообразные учреждения, получающие богатые дары, социальные проблемы не были решены». И они не решены до сих пор. «Нищих всегда имеете с собою» (Ин. 12:8). Риггенбах (l. с.) утверждает, что средневековые больницы были просто домами пропитания (Versorgunghäuser) и что Реформация впервые утвердила принцип, что они должны быть также и домами морального преображения (Rettungshäuser и Heilanstalten).

Леки, который посвящает этой проблеме часть четвертой главы своей беспристрастной гуманитарной «Истории европейской морали», приходит к следующему выводу: «Христианство впервые сделало милосердие основной добродетелью, уделило ему ведущее место в морали и увещеваниях учителей. Помимо его общего влияния на чувства, оно совершило настоящую революцию в данной области: нищие рассматривались как особые представители Основателя христианства, то есть принципом благотворительности становилась любовь ко Христу, а не любовь к человеку... Величайшие истины часто оказываются хуже всего осмысленными. Без сомнения, ни одно из достижений христианской церкви не может быть более великим, чем ее успехи в сфере благотворительности. Впервые в истории человечества она вдохновила многие тысячи мужчин и женщин жертвовать всеми мирскими интересами и, нередко в условиях чрезвычайных лишений или опасности, посвящать всю свою жизнь единственной цели облегчения страданий человечества. Земной шар покрылся бесчисленными благотворительными учреждениями, совершенно неизвестными миру языческому. В сознании людей высшее благо оказалось неразрывно связано с деятельной и постоянной благотворительностью. Во всех приходах появились служители, которым, какими бы ни были их прочие обязанности, официально поручалось заниматься делами благотворения и которые видели в этой должности один из самых важных и самых законных источников своего влияния» (II. 79, 85).

См. литературу о монашестве в т. II, § 104 и далее, и т. III, § 28 и далее.

Монахи были духовной знатью церкви, представителями высшей степени добродетели. Они были полностью отделены от мира и посвящены царству Божьему. Патристический идеал добродетели перешел по наследству средним векам. Это был не идеал Писания и не современный идеал, но идеал, сформировавшийся по контрасту с предшествовавшим и окружающим языческим развратом. Монашеская святость – это бегство от мира, а не победа над миром, воздержание от брака, а не освящение брака, целомудрие вне, а не в рамках природного порядка, полное подавление сладострастных страстей вместо их очищения и управления ими. Однако монашество оказало мощное влияние на варварские народы и было одним из основных средств обращения и цивилизации. Восточные монахи потерялись в праздном созерцании и аскетических крайностях, которые были невозможны в условиях западного климата. Западные же монахи в целом были более здравыми, практичными и полезными. Ирландские и шотландские монастыри прославились своим миссионерским рвением, из них выходили основатели церквей и святые покровители народов.

Миссионеры основывали монастыри среди варварских народов Европы по мере того, как христианство распространялось. Монастыри эти получали особые привилегии и дары от князей, знати, пап и епископов. Это было спокойное убежище для мужчин и женщин, которые устали от треволнений жизни или пострадали от жизненного крушения и беспокоились теперь только о спасении своей души. Они оказывали гостеприимство странникам и путешественникам и были великим благословением в те времена, когда путешествия были трудными и опасными³⁸². Они были школами аскетической добродетели и местами воспитания святых. Они спасли остатки древней цивилизации для будущего возрождения. При каждом крупном монастыре была библиотека и школа. Писцы копировали рукописи древних классиков, Библию и произведения отцов церкви. Благодаря этим тихим образованным монахам до нас дошла практически вся ученость древних времен, священная и светская. Даже если бы они не сделали ничего больше, церковь и мир уже должны быть вечно им благодарны.

Среди волнений и путаницы IX–X веков монашеская дисциплина пришла в упадок. Часто сами богатства монастырей, бывшие наградой за трудолюбие и добродетель, превращались в западню и корень зла. Алчные миряне (Abba-comites) захватывали власть над монастырями и удерживали ее в своих семьях. Даже принцессы получали титулы и доход аббатис.

Но и в этот мрачный период выделяются несколько сияющих светил.

Святой Бенедикт Анианский (750–821), родом из выдающейся семьи с юга Франции, служил при дворе Карла Великого, но потом почувствовал отвращение к миру, вступил в монастырь, основал новый монастырь на Аньяне по строгому уставу святого Бенедикта Нурсийского, собрал библиотеку, занимался благотворительностью, особенно во время голода, трудился ради реформы монашества, получил от Людовика Благочестивого поручение надзирать за всеми монастырями Западной Франции и собрал их в «конгрегацию», объединив общим уставом. Он присутствовал на синоде в Экс-ла-Шапеле в 817 г. Вскоре после его смерти (12 февраля 821 г.) плоды его трудов были уничтожены, и беспорядок стал еще худшим, чем прежде³⁸³.

Святой Нил Младший³⁸⁴, греческого происхождения, родился в Россано, в Калабрии³⁸⁵ (отсюда Nilus Rossanensis) и сиял во мгле X века. После смерти жены, около 940 г., он посвятил себя безбрачной жизни, следовал примеру святого Антония и святого Илариона и основал несколько монастырей в Южной Италии. У него часто спрашивали совета выдающиеся люди, и он давал им ответы невзирая на лица, подобно святому Антонию. Он смело упрекал папу Григория V и императора Оттона III за дурное обращение с неким архиепископом. Когда император предложил Нилу просить его о любой милости, Нил ответил: «Я прошу тебя только о том, чтобы ты спас свою душу, ибо ты умрешь, как и всякий другой человек, и дашь перед Богом ответ за все свои добрые и злые дела». Император принял корону из его рук и просил благословения у пожилого монаха. Когда один распущенный представитель знати, утешавший себя примером Соломона, спросил у Нила, спасся ли этот мудрый царь, монах ответил: «У нас нет ничего общего с Соломоном; нам сказано: “Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем”. Мы не читаем о Соломоне, что он когда-либо раскаялся, как Манассия». На праздные вопросы любопытствующих он не отвечал или отвечал безумцам в соответствии с их безумием. Так, когда некто пожелал узнать, что за яблоко съели себе на погибель Адам и Ева, он сказал, что это была обыкновенная яблоня-дичка. В пожилом возрасте ему пришлось покинуть Калабрию из-за вторжения иноземцев, и он основал маленький монастырь, Крипта Феррата, недалеко от знаменитого цицероновского Тускуланума. Там он мирно почил в возрасте примерно девяноста шести лет в 1005 г.³⁸⁶

Святой Ромуальд, основатель монастыря в Камальдоли, родился в начале X века в Равенне в богатой и знатной семье и вступил в соседний бенедиктинский монастырь в Классисе на двадцатом году жизни, чтобы искупить, посредством сурового сорокадневного покаяния, убийство родственника, которое его отец совершил в ходе спора о собственности. Он без конца молился и плакал. Он провел три года в этом монастыре, а потом вел жизнь странствующего монаха. Он предавался различным способам умерщвления плоти, чтобы бороться с дьявольскими искушениями. Молясь, он ежедневно повторял на память Псалтирь. Простой отшельник Марин из окрестностей Венеции научил его этой механической процедуре и другим аскетическим упражнениям, сопровождавшимся ударами. Всюду, куда бы он ни пошел, за ним следовали восхищенные ученики. Считалось, что он наделен даром пророчества и чудотворным даром, но он не избежал и клеветы. Император Оттон III посетил его в 1000 г. на острове близ Равенны. Ромуальд посылал миссионеров в языческие страны и сам отправился на границы Венгрии с группой учеников, но вернулся, когда тяжелая болезнь предупредила его, что ему не суждено быть миссионером. Он умер в монастыре Валле де Кастро в 1027 г.³⁸⁷

Согласно Дамиани, который описал его жизнь через пятнадцать лет после его смерти, Ромуальд прожил сто двадцать лет, двадцать в миру, три в монастыре, девяносто семь отшельником³⁸⁸.

Самый знаменитый из монастырей Ромуальда – основанный им около 1009 г. Кампо Мальдоли, или Камальдоли, в Апеннинах, возле Ареццо в Тоскане. Благодаря Дамиани, восхвалявшему Ромуальда и дружившему с Гильдебрандом, этот монастырь стал ядром монашеского ордена, ведшего жизнь киновитов и отшельников и отличавшегося большой строгостью. К этому ордену принадлежал папа Григорий XVI.

Marrier and Duchesne: Bibliotheca Cluniacensis. Paris, 1614 fol. Holsten: Cod. Regul. Mon., II. 176. Lorain: Essay historique sur l’abbaye de Cluny. Dijon, 1839. Neander: III. 417 sqq., 444 sq. Friedr. Hurter (протестант, служитель в Шлаффхаузене, позже католик): Gesch. Papst Innocenz des Dritten (2^nd ed. Hamb., 1844), vol. IV, pp. 22–55.

После упадка монашеской дисциплины в IX–X веках реформация началась в монастыре Клюни в Бургундии и повлияла на всю церковь³⁸⁹.

Монастырь был основан благочестивым герцогом Гильомом Аквитанским в 910 г. в честь святых Петра и Павла, по уставу святого Бенедикта.

Граф Бруно (ум. в 927) был первым аббатом. Он и ввел в монастыре строгую дисциплину. Его преемник Одон (927–941) сначала был воином, потом священником, который отличался мудростью, ученостью и святым характером. Он провел реформу в нескольких бенедиктинских монастырях. Неандер восхваляет его отношение к христианскому образу жизни и возвышенное восприятие моральной силы христианства, в противопоставление чудесам. Аймард (941–948), который отказался от места, когда ослеп, Майол (до 994), отказавшийся от папской тиары, Одилон, прозванный Благим (до 1048) и Гуго (до 1109) продолжали действовать в том же духе. Последние двое оказывали большое влияние на императоров и пап и вдохновляли папство и церковь на реформы. Именно в Клюни Гильдебранд посоветовал епископу Бруно Тульскому (Льву IX), которого избрал папой Генрих III, сначала пройти через регулярное избрание римским клиром. Это было предвестием его собственного будущего конфликта с императорской властью. Одилон ввел Treuga Dei и праздник всех душ. Гуго, друг Гильдебранда, руководил там шестьдесят лет и возвысил монастырь до вершины его славы.

Клюни был центром (archimonasterium) реформированных бенедиктинских монастырей, и им руководил главный аббат (archiabbas). Он дал церкви много выдающихся епископов и трех пап (Григория VII, Урбана II и Пасхалия II). Во времена высшего процветания ему подчинялось более двух тысяч монашеских учреждений. Ежедневная жизнь была отрегулирована до малейших деталей. Большую часть дня монахи проводили в молчании и общались с помощью знаков. В монастыре царило строгое послушание. Бедняки и странники пользовались там милосердием и гостеприимством и обычно по количеству превосходили монахов. Во время свирепого голода Одилон опустошил склады монастыря и даже расплавил священную утварь, продал украшения церкви и венец, который Генрих II прислал ему из Германии. Монастырь находился непосредственно под юрисдикцией папы, получал щедрые дары и привилегии³⁹⁰. Церковь при аббатстве была крупнейшей и богатейшей во Франции (а может быть, и во всей Европе). Все восхищались ее двадцатью пятью алтарями, колоколами, дорогими произведениями искусства. Ее основал Гуго, а освящена она была семьдесят лет спустя папой Иннокентием III при аббате Петре Достопочтенном (1131).

Пример Клюни был подхвачен другими монашескими орденами, такими как конгрегация Валломброза (Vallis umbrosa), в 18 милях (29 км) от Флоренции, основанная святым Иоанном Гуальбертом в 1038 г., и конгрегация Гиршау в Вюртемберге, в 1069 г.

Но сама слава и процветание Клюни оказались источником искушения и упадка. Недостойный аббат Понтий растратил богатства монастыря и в конце концов был смещен и отлучен папой как грабитель церкви. Петр Достопочтенный, друг святого Бернара и добрый покровитель несчастного Абеляра, в течение своего мудрого и долгого правления (1122–1156) вдохнул в Клюни новую жизнь, ознаменовавшую и новый пик процветания. Количество монахов возросло с 200 до 460, с аббатством было связано 314 монастырей. В 1245 г. в помещениях аббатства свободно разместились папа Иннокентий IV с двенадцатью кардиналами и их клириками, два патриарха, три архиепископа, одиннадцать епископов, король Франции, император Константинополя и множество герцогов, графов и рыцарей с их слугами³⁹¹. Однако затем последовал новый период упадка, от которого Клюни так и не оправился. Последние аббаты выполняли свои обязанности лишь номинально и тратили две трети доходов на французский двор. Французская революция 1789 г. стерла этот институт с лица земли и превратила некогда знаменитые здания в руины, но потом они были восстановлены³⁹².

Подобная же реформа монашества и клира была частично проведена в Англии святым Дунстаном (925 – 19 мая 988) – сначала аббатом в Гластонбери, потом епископом Винчестера и Лондона и, наконец, архиепископом Кентерберийским (961) и фактическим правителем Королевства. Строжайший монах и церковный деятель с железной волей, он насадил бенедиктинский устав, наполнил бенедиктинцами все важнейшие и богатейшие епархии, совершил крестовый поход против брака священников (который тогда был скорее правилом, чем исключением), намеревался улучшить нравы священников, оторвав их от всего мирского, и утвердил теократическую власть церкви над гражданскими властями при королях Эдвиге и Эдгаре. Однако его крайности вызвали яростное противодействие монахов и светских лиц Англии. Он был предтечей Гильдебранда и Фомы Бекета³⁹³.

См. т. II, § 57, и т. III, § 68

I. Постановления соборов, капитулярии Карла Великого и его преемников и книги покаяний, особенно Феодора Кентерберийского и римские. См. Migne, Patrol., tom. 99, fol. 901–983.

II. Friedr. Kunstmann (католик): Die latein. Pönitentialbücher der Angelsachsen. Mainz, 1844. F. W. H. Wasserschleben: Bussordnungen der abendländ. Kirche. Halle, 1851. Steitz: Das röm. Buss-Sacrament. Frankf., 1854. Frank (католик): Die Bussdisciplin der Kirche. Mainz, 1867. Probst (католик): Sacramente und Sacramentalien. Tübingen, 1872. Haddan and Stubbs: Councils and Ecclesiastical Documents relating to Great Britain and Ireland, vol. III. Oxf. 1871. H. Jos. Schmitz (католик): Die Bussbücher und die Bussdisciplin der Kirche. Nach handschriftl. Quellen. Mainz, 1883 (XVI, 864 р.). См. обзор этой книги, Wasserschleben в «Theol. Literaturzeitung», 1883, fol. 614 sqq.

Bingham, bk XIV. Smith and Cheetham, II, 608 sqq. (Penitential Books). Herzog², III, 20 sqq. (Bussbücher). Wetzer and Welte², II, 209–222 (Beichtbücher); II, 1561–1590 (Bussdisciplin).

См. также список литературы в § 87.

Дисциплина в Католической церкви основана на владении ключами, доверенными апостолам и их преемникам, и это владение предполагает, что церковь может отлучать согрешивших людей и восстанавливать их в своих рядах. Изначально это была чисто духовная юрисдикция, но после перехода христианства в разряд национальной религии она смогла влиять, в качестве наказания, также и на гражданское и светское состояние наказуемых субъектов. Католическая дисциплина жестко овладела общественным сознанием, так как в средние века все верили, что видимая церковь, центром которой было римское папство, назначена Богом распределять вечное спасение и что отлучение от ее общения (если за ним не последует покаяние и восстановление) означает вечное проклятие. Никакая ересь и никакая секта никогда не претендовала на подобную власть.

Дисциплина была очень неприятна дикому и независимому духу варварских народов. Епископ вершил ее через синодические суды, которые проводились ежегодно во владениях Карла Великого для насаждения благих нравов. Карл Великий велел епископам посещать свои приходы раз в год и расспрашивать о случаях кровосмешения, отцеубийства, братоубийства, прелюбодеяния и других грехах, противных Божьим законам³⁹⁴. Подобные же поручения давали синоды в Испании и Англии. Большие епархии делились на несколько архидиаконатов. Архидиаконы были представителями епископов и благодаря этой тесной связи с ними обладали большей властью, чем священники. На семь представителей каждой общины возлагалась обязанность быть блюстителями и докладывать инквизиторскому суду о состоянии религии и морали. Церковные и гражданские прегрешения наказывались штрафами, постом, паломничествами, бичеваниями, заключением. Гражданские власти помогали епископу поддерживать дисциплину. Преступления против общества сопровождались публичными наказаниями, а о частных прегрешениях исповедовались священнику, который немедленно даровал отпущение на определенных условиях.

Дисциплинарные нормы Латинской церкви средних веков изложены в так называемых «книгах покаяния»³⁹⁵. Они регулируют порядок покаяния и предписывают наказания за определенные грехи, такие как пьянство, прелюбодеяние, жадность, ложная клятва, убийство, ересь, идолопоклонство. Материал в основном взят из произведений отцов церкви и синодических канонов Анкиры (314), Неокесарии (314), Никеи (325), Гангры (362) и других северо-африканских, французских и испанских соборов вплоть до VII века. Общая задача этих книг покаяния – потребовать от верующих выполнения практических обязанностей и упразднить жестокие и разнузданные страсти язычества. В книгах нарисована очень мрачная картина плотских грехов. Они пробуждают потребность в моральном подчинении Богу, Который наказывает за всякое нарушение Своего закона, однако ослабляют чувство вины, распространяя пагубное представление о том, будто грех можно искупить механическим повторением каких-либо упражнений и уплатой денег.

Существовало много подобных книг – британских, ирландских, французских, испанских и римских. Лучше всего известны англосаксонские книги покаяния VII и VIII века, особенно книга Феодора, епископа Кентерберийского (669–690). Он был греком по рождению, из Тарса в Киликии, и превратил дисциплинарные правила Востока и Запада в систему. Он не был непосредственным автором книги, которая носит его имя, но она была составлена под его руководством, опубликована при его жизни, подтверждена его авторитетом и содержит его решения, высказанные в ответ на вопросы священника по имени Эодан и других лиц относительно покаяния и по целому ряду проблем церковной дисциплины. Недавно совместными трудами германских и английских ученых³⁹⁶ был выправлен исходный текст этой древней книги. Вступление к книге и сама она написаны на варварской латыни. Следы греческого воспитания Феодора могут быть видны в ссылках на святого Василия и на греческую практику. После сборника Феодора следует упомянуть книги покаяния, существующие под именем Достопочтенного Беды (ум. в 735) и Эгберта, архиепископа Йорка (ум. в 767)³⁹⁷.

Древнейшая книга покаяния у франков – это труд Колумбана, ирландского миссионера (ум. в 615). Он был сторонником суровой монашеской дисциплины и среди наказаний уделял важное место телесным. Куммейская книга покаяния (Poenit. Cummeani) – шотландско-ирландского происхождения. Она приписывается либо Колумбе с Айоны (ок. 597), либо Кумину, одному из его учеников, либо Куммеану, который умер в монастыре Колумбана в Боббио (после 711). Хальтигар, епископ Кембрея, в IX веке (ок. 829) опубликовал «Римскую книгу покаяния», взятую якобы из римских архивов, но на самом деле происходящую в основном из Колумбана и франкских источников. Более древний труд, который носит название Poenitentiale Romanum, первой половины VIII века, носит более общий характер, но его точное происхождение неизвестно. Термином «римский» характеризуются книги покаяния, которые пользовались не только местным авторитетом³⁹⁸. Рабан Мавр (ум. в 855) подготовил Liber Poenitentiae, по просьбе архиепископа Отгара Майнцкого (841). Почти у каждой епархии была своя книга такого рода, но по духу и материалу они обычно совпадали.

В качестве примера книг покаяния мы приведем две первые главы первой книги Poenitentiale Theodori (архиепископа Кентерберийского), как она напечатана в Haddan and Stubbs, Councils and Eccles. Doc. relating to Great Britain and Ireland, vol. iii, p. 177 sqq. Мы включаем несколько вариантов лучшего прочтения из других рукописей, используемых Вассершлебеном.

I. De Crapula et Ebrietate

1. Si quis Episcopus aut aliquis ordinatus in consuetudine vitium habuerit ebrietatis, aut desinat aut deponatur.

2. Si monachus pro ebrietate vomitum facit, XXX dies peniteat.

3. Si presbiter aut diaconus pro ebrietate, XL dies peniteat.

4. Si vero pro infirmitate aut quia longo tempore se abstinuerit, et in consuetudine non erit ei multum bibere vel manducare, aut pro gaudio in Natale Domini aut in Pascha aut pro alicujus Sanctorum commemoratione faciebat, et tunc plus non accipit quam decretum est a senioribus, nihil nocet. Si Episcopus juberit, non nocet illi, nisi ipse similiter faciat.

5. Si laicus fidelis pro ebrietate vomitum facit, XV dies peniteat.

6. Qui vero inebriatur contra Domini interdictum, si votum sanctitatis habuerit VII dies in pane et aqua, LXX sine pinguedine peniteat; laici sine cervisa [cervisia].

7. Qui per nequitiam inebriat alium, XL dies peniteat.

8. Qui pro satietate vomitum facit, III diebus [dies] peniteat.

9. Si cum sacrificio communionis, VII dies peniteat; si infirmitatis causa, sine culpa.

II. De Fornicatione

1. Si quis fornicaverit cum virgine, I anno peniteat. Si cum marita, IIII annos, II integros, II alios in XL mis. III bus., et III dies in ebdomada peniteat.

2. Qui sepe cum masculo aut cum pecude fornicat, X annos ut peniteret judicavit.

3. Rem aliud. Qui cum pecoribus coierit, XV annos peniteat.

4. Qui coierit cum masculo post XX annum, XV annos peniteat.

5. Si masculus cum masculo fornicaverit, X annos peniteat.

6. Sodomitae VII annos peniteat [peniteant]; molles [et mollis] sicut adultera.

7. Item hoc; virile scelus semel faciens IIII annos peniteat; si in consuetudine fuerit, ut Basilius dicit, XV. Si sine, sustinens unum annum ut mulier. Si puer sit, primo II bus annis; si iterat IIII.

8. Si in femoribus, annum I vel. III XL mas.

9. Si se ipsum coinguinat, XL dies [peniteat].

10. Qui concupiscit fornicari [fornicare] sed non potest, XL dies vel XX peniteat. Si frequentaverit, si puer sit, XX dies, vel vapuletur.

11. Pueri qui fornicantur inter se ipsos judicavit ut vapulentur.

12. Mulier cum muliere fornicando [si... fornicaverit], III annos peniteat.

13. Si sola cum se ipsa coitum habet, sic peniteat.

14. Una penitentia est viduae et puellae. Majorem meruit quae virum habet, si fornicaverit.

15. Qui semen in os miserit, VII annos peniteat: hoc pessimum malum. Alias ab eo judicatum est ut ambo usque in finem vitae peniteant; vel XXII annos, vel ut superius VII.

16. Si cum matre quis fornicaverit, XV annos peniteat, et nunquam, mutat [mutet] nisi Dominicis diebus: et hoc tam profanum incertum [incestum] ab eo similiter alio modo dicitur ut cum peregrinatione perenni VII annos peniteat.

17. Qui cum sorore fornicatur, XV annos peniteat, eo modo quo superius de matre dicitur, sed et istud XV alias in canone confirmavit; unde non absorde XV anni ad matrem transeunt qui scribuntur.

18. Qui sepe fornicaverit, primus canon judicavit X annos penitere; secundus canon VII; sed pro infirmitate hominis, per consilium dixerunt III annos penitere.

19. Si frater cum fratre naturali fornicaverit per commixtionem carnis, XV annos ab omni carne abstineat.

20. Si mater cum filio suo parvulo fornicationem imitatur, III annos se abstineat a carne, et diem unum jejunet in ebdomada, id est, usque ad vesperum.

21. Qui inludetur fornicaria cogitatione, peniteat usque dum cogitatio superetur.

22. Qui diligit feminam mente, veniam petat ab eo [a Deo] id est, de amore et amicitia si dixerit si non est susceptus ab ea, VII dies peniteat.

Остальные главы первой книги касаются тем: De Avaritia Furtiva; De Occisione Hominum [De Homicidio]; De his qui per Heresim decipiuntur; De Perjurio; De multis et diversis Malis; De diverso Lapso servorum Dei; De his qui degraduntur vel ordinari non possunt; De Baptizatis his, qualiter peniteant; De his qui damnant Dominicam et indicta jejunia ecclesiae Dei; De communione Eucharistiae, vel Sacrificio; De Reconciliatione; De Penitentia Nubentium specialiter; De Cultura Idolorum. Последняя глава ярко показывает, сколько языческих суеверий было связано с той аморальностью, с которой церковь пыталась бороться посредством установления механических законов искупления греха. Темы второй книги: De Ecclesiae Ministerio; De tribus gratlibus; De Ordinatione; De Baptismo et Confirmatione; De Missa Defunctorum, etc.

Friedrich Kober (католик): Der Kirchenbann nach den Grundsätzen des canonischen Rechts dargestellt. Tübingen, 1857 (560 р.). Того же автора: Die Suspension der Kirchendiener. Tüb., 1862.

Henry С. Lea: Excommunication, в его Studies in Church History (Philadelphia, 1869), p. 223–475.

Строжайшими из церковных наказаний были отлучение от церкви, анафема и интердикт. Они были ужасным оружием в руках иерархии в средние века, когда считалось, что церковь способна наделять спасением, и когда гражданские власти насаждали ее власть строгой рукой закона. Наказание заканчивалось покаянием, за которым следовало отпущение греха. Отпущение могло исходить от того же епископа, который провозглашал приговор отлучения, однако in articulo mortis, когда человеку грозила смерть, каждый священник мог отпускать грехи при условии послушания в случае выздоровления.

1. Отлучение от церкви представляло собой недопущение к таинствам, в первую очередь к причастию. Во владениях Карла Великого оно сопровождалось гражданскими лишениями – запретом подавать иски в гражданские суды, даже тюремным заключением и конфискацией имущества. Епископ мог отлучить от церкви любого, кто отказывался от канонического повиновения. Епископа же мог отлучить от церкви только папа, а папу не могла отлучить никакая сила на земле³⁹⁹. Приговор часто сопровождался ужасными проклятиями в адрес тела и души нарушителя. Папы, которые возвышались над обычными епископами, превосходили их и в искусстве проклятий, которому предавались с шокирующим самозабвением. Так, Бенедикт VIII, который короновал императора Генриха II (1014), отлучил несколько опрометчивых вассалов Гильома II, графа Прованса, которые пытались завладеть собственностью монастыря Св. Жиля⁴⁰⁰, и отправил их к сатане с ужасными проклятиями, хотя, вероятно, в этом он только подражал примеру святого Петра, осудившего Ананию и Сапфиру и Симона Волхва⁴⁰¹.

Как пишет Ли, «закоренелые грешники, конечно же, могли пренебрегать такими проклятиями, но воздействие на верующих было просто неописуемо, когда среди поражающего воображение и напыщенного церковного обряда епископ, окруженный двенадцатью священниками с горящими свечами, торжественно произносил ужасные слова, обрекавшие самого преступника и весь его род на вечные муки. Проклятие достигало кульминации, пройдя через ряд повторений, и в момент этой кульминации священники одновременно бросали свои свечи оземь и топтали их, что символизировало угасание человеческой души во мраке вечного ада. Сюда следует добавить ожидание, выражаемое почти на грани уверенности, что небеса не станут ждать и естественное течение событий подтвердит провозглашенный приговор, а проклятия окажутся столь же эффективными и в этом мире, а не только в грядущем. Те, кого не могли устрашить духовные угрозы, поневоле содрогались от подробностей, сопровождающих истории о суде над закоренелым грешником, который осмелился пренебречь ужасной анафемой».

2. Анафемой обычно называют то же самое, что и отлучение, – то есть лишение церковного причастия и церковных привилегий. Но в более узком значении анафема – это «сильное» отлучение⁴⁰², которое исключало грешника из всякого общения с христианами и делало его изгоем, в то время как «малое» отлучение касалось только таинств. Эту грань провели Грациан и Иннокентий III. Анафематствование сопровождалось более торжественной церемонией. На Никейском соборе 325 г. была провозглашена анафема арианам, а Трентский собор (1563) завершился тремя анафемами на всех еретиков.

3. Интердикт⁴⁰³ распространялся на целый город, епархию или даже страну, и его действию подвергались как виновные, так и невиновные. Он предполагал запрет на все религиозные обряды, в том числе бракосочетания и похороны. Могли совершаться только крещение и елеопомазание, но и те при закрытых дверях. Кладбищенский мрак опускался на всю страну. Люди дрожали в ожидании страшного суда. Это исключительное наказание в первый раз было применено в V веке. Епископ Авксилий отлучил от церкви целую семью за прегрешения ее главы. Святой Августин справедливо упрекнул его за это, а папа Лев Великий запретил распространять наказания на того, кто не был соучастником преступления⁴⁰⁴. Но епископы и папы средних веков, с XI по XIII, думали иначе и неоднократно прибегали к этому крайнему средству для того, чтобы добиться повиновения. Интердикт отчасти основан на варварском обычае считать всё семейство или племя ответственным за преступления, совершенные отдельными его членами.

Первые бросающиеся в глаза случаи интердикта имели место во Франции. Епископ Леудовальд из Бэйе, посоветовавшись со своими собратьями епископами, закрыл в 586 г. все церкви Руана и лишил народ утешения религии, пока не будет найден убийца Претекстата, епископа Руана, убитого у алтаря наемником королевы дикарей Фредегунды⁴⁰⁵. Хинкмар из Лаона наложил интердикт на свою епархию (869), но Хинкмар Реймский не одобрил этого шага и отменил его. Синод в Лиможе (Лимойзине) в 1031 г. насаждал Мир Божий посредством интердикта со следующими словами, которые были прочитаны в церкви: «Мы отлучаем от церкви всех дворян (milites) в епископстве Лиможа, которые пренебрегают призывом своего епископа соблюдать Мир. Пусть они и их помощники будут прокляты, прокляты да будут их кони и оружие! Да постигнет их доля Каина, Дафана и Азирона! Как сейчас гаснут свечи, так да погаснет их радость в присутствии ангелов, если они не покаются и не примирятся с церковью до своей смерти». Синод приказал прекратить публичное поклонение, убрать всю алтарную утварь, удалить распятия и украшения, запретить браки. Только священники, нищие, странники и дети могли быть удостоены захоронения в течение двух лет, и только умирающие могли принимать причастие. Ни один священник или мирянин не должен был бриться, пока знать не подчинится церковному мнению. В третьем часу дня в церкви подавали знак, после которого все должны были пасть на колени и молиться. Все должны были одеваться в траурные одежды. Весь период интердикта должен был сопровождаться непрерывным постом и проявлением смирения⁴⁰⁶.

Папы использовали это ужасное оружие в борьбе с непокорными королями и жертвовали духовным утешением целых народов ради своих иерархических амбиций. Григорий VII подверг интердикту провинцию Гнесен за то, что король Болеслав II собственноручно убил епископа Станислава Краковского. Александр II применил интердикт в Шотландии (1180), потому что король отказался от назначенного папой епископа и изгнал его из страны. Иннокентий III распространил интердикт на всю Францию (1200), потому что король Филипп Август прогнал свою законную жену и жил с наложницей⁴⁰⁷. Тот же папа наказал подобным образом Англию (23 марта 1208), надеясь вынудить к повиновению короля Иоанна Безземельного. Английский интердикт продолжался более шести лет, в течение которых были запрещены все религиозные обряды, кроме крещения, исповеди и соборования.

Интердикты налагались только в средние века, когда церковь обладала неограниченной властью. Частота и невозможность абсолютного исполнения ослабляли роль интердиктов, так что в конце концов ими стали пренебрегать. А когда народы Европы преодолели власть священнических амбиций и пришли в возраст духовной зрелости, интердикты перестали применяться совсем.

Nath. Marshall (каноник Виндзора, переводчик Киприана, ум. в 1729): The Penitential Discipline of the Primitive Church for the first 400 years after Christ, together with its declension from the fifth century downward to its present state. London, 1714. Новое издание в «Lib. of Anglo-Cath. Theol.», Oxford, 1844.

Eus. Amort: De Origine, Progressu, Valore ас Fructu Indulgentiarum. Aug. Vindel., 1735 fol.

Muratori: De Redemtione Peccatorum et de Indulgentiarum Origine, в tom. V его Antiquitates Italicae Medii Aevi. Mediol., 1741.

Joh. B. Hirscher (католик): Die Lehre vom Ablass. Tübingen, 5^th ed. 1844.

G. E. Steitz: Das römische Buss-Sacrament, nach seinem bibl. Grunde und seiner gesch. Entwicklung. Frankf a. M., 1854 (210 p.).

Val. Gröne (католик): Der Ablass, seine Geschichte und Bedeutung in der Heilsökonomie. Regensb., 1863.

Domin. Palmieri (католик): Tractat. de Poenit. Romae, 1879.

George Mead: статья Penitence, в Smith and Cheetham, II, 1586–1608. Wildt (католик): Ablass, в Wetzer and Weite², 1, 94–111; Beichte и Beichtsiegel, II. 221–261. Mejer в Herzog², I, 90–92. Отрывки из источников см. в Gieseler, II, 105 sqq.; 193 sqq.; 515 sqq. (Am. ed.).

Авторитетное учение Римской церкви о Sacramentum Poenitentiae см. в Conс. Trident. Sess. XIV, 1551.

Покаяние – как исходное греческое понятие metanoia, предполагает радикальное изменение состояния ума, переход от грешной жизни к жизни благочестивой, то есть это, в негативном плане, отказ от греха с благочестивой скорбью (покаяние в узком смысле слова), а в позитивном – обращение ко Христу с верой и решимостью следовать за Ним⁴⁰⁸. Призыв покаяться в таком значении слова мы наблюдаем в начале проповедей Иоанна Крестителя и Иисуса Христа⁴⁰⁹.

В Латинской церкви идея покаяния стала внешней и отождествлялась с определенными внешними актами самоуничижения или самонаказания с целью искупления греха. Публичное покаяние перед церковью вышло из употребления в VII или VIII веке, за исключением случаев очень тяжких преступлений. Его вытеснило частное покаяние и исповедь⁴¹⁰. Латеранский собор 1215 г. при папе Иннокентии III объявил обязанностью каждого христианина исповедоваться у приходского священника как минимум раз в год⁴¹¹.

Покаяние, куда входила исповедь и отпущение грехов священником, превратилось в таинство для прощения грехов, совершенных после крещения. Теорию, на которой это основано, подготовили отцы церкви (Тертуллиан и Киприан), дополнили богословы и санкционировала Римская церковь. Предполагалось, что крещение обеспечивает абсолютное прощение прошлых грехов, но не последующих и освобождает от вечного проклятия, но не от временного наказания, кульминацией которого будут смерть или чистилище. Покаяние описывается как «трудоемкая разновидность крещения» и провозглашается Трентским собором в качестве обязательного для спасения тех, кто согрешил после крещения, подобно тому как крещение обязательно для тех, кто еще не родился свыше⁴¹².

Таинство покаяния и отпущения грехов священником состоит из трех элементов: сердечная скорбь, устная исповедь, добрые дела⁴¹³. На этих условиях священник дарует прощение, и это не просто заявление, но судебный акт. Добрые дела, которые требовались при отпущении грехов, – это обычно пост и милостыня. Также любимым способом искупления вины были паломничества в Иерусалим, Рим, Тур, Компостеллу и другие святые места. Петр Дамиани рекомендовал добровольное самобичевание как средство умилостивить Бога. Эти благочестивые упражнения охватывали в общественном сознании всю идею покаяния. Благочестие состояло скорее в количестве добрых дел, чем в качестве характера.

Еще один средневековый институт, о котором следует упомянуть, тесно связан с покаянием. Церковь Запада, ревностно стремясь предотвратить насилие и кровопролитие, справедливо переняла у варваров обычай заменять наказание за преступление денежным штрафом, но неправомерно перенесла этот обычай в религиозную область. Так, выплата денег стала заменять пост и другие добрые дела, и ей приписывалась искупительная сила. Похоже, этот обычай зародился в церкви Англии и вскоре распространился по континенту⁴¹⁴. Подобные выплаты стали регулярными и превратились в богатый источник для прироста собственности церкви и монастырей.

Отсюда зародились так называемые индульгенции, то есть отпущения смертных грехов за уплату определенной суммы денег при условии раскаяния и молитвы. Эта практика оправдывалась схоластической теорией о том, что добрые дела святых составляют сокровищницу сверхдолжных заслуг и дополнительной награды, которая находится под контролем папы. Индульгенции же стали средством, с помощью которого папа распределял отпущение грехов за счет сверхдолжных заслуг святых, и это его деяние распространялось даже на мертвых в чистилище⁴¹⁵.

Индульгенции могли выдаваться епископами и архиепископами в их епархиях и папой – любому католику. Первые продавались в розницу, вторые – оптом. Самые ранние примеры папских индульгенций мы встречаем в IX веке при Пасхалии I и Иоанне VIII, которые даровали их тем, кто пал на войне за защиту церкви. Григорий VI в 1046 г. обещал их всем, кто внесет вклад в восстановление римских церквей. На соборе в Клермоне (1095) папа Урбан II, заручившись «авторитетом высших апостолов, Петра и Павла», предложил крестоносцам полные индульгенции как награду за путешествие в Святую Землю. То же самое предложение повторялось по отношению к участникам каждого крестового похода против мусульман и еретиков. Папы нашли удобное средство для распространения своей власти и пополнения казны, и в результате чего наделение индульгенциями проводилось периодически и регулярно. Пиком злоупотреблений стала нечестивая и позорная торговля Тетцеля при Льве X, осуществляемая в пользу церкви святого Петра, но Божье Провидение воспрепятствовало ей через Реформацию и возврат к библейской идее покаяния.

Папский двор средних веков часто обвиняют в том, что там составили прейскурант на индульгенции, и используют в качестве обоснования публиковавшиеся время от времени расценки римской канцелярии. Католические авторы (такие как Лингард, Вайзмен) говорят, что эти средства просто окупали стоимость распространения индульгенций и плату должностным лицам, но они не могут отрицать жадности некоторых пап. Эта тема подробно обсуждается в T. L. Green (католик), Indulgences, Sacramental Absolutions, and the Tax-Tables of the Roman Chancery and Penitentiary, considered, in reply to the Charge of Venality, London (Longmans), 1872, и, с протестантской стороны, в Richard Gibbings (профессор церковной истории в университете Дублина), The Taxes of the Apostolic Penitentiary; or, the Prices of Sins in the Church of Rome, Dublin, 1872. Гиббингс приводит репринт Taxae Sacrae Poenitentiariae Romanae из римского издания 1520 г., 21 страница на латинском языке, но основная часть его книги (164 страницы) представляет из себя историческое введение и полемическое обсуждение.

См. т. III, гл. III, и приведенный там список литературы.

Средневековое христианство – это не прямое продолжение доникейского христианства, которое враждовало с языческим государством, а новый этап посленикейского христианства, которое пребывало в дружеском союзе с государством, номинально принявшим христианство. Миссионеры старались обратить в первую очередь правителей варварских народов Западной и Северной Европы. Августин со своими тридцатью монахами получил от папы Григория послания к князьям и вступил в первую очередь в контакт с королем Этельбертом и королевой Бертой в Кенте. Бонифаций опирался на папу и Карла Мартелла. Обращение Хлодвига привело к обращению франков. Христианские правители одновременно становились и покровителями церкви, насаждаемой среди своих подданных, и подражателями Константина и Феодосия. Они подчинялись духовной власти христианской церкви, но участвовали в управлении ею, назначая епископов, аббатов и контролируя церковную собственность. Отсюда частые столкновения между двумя силами, и кульминацией этой борьбы стал долгий конфликт между папой и императором.

Гражданские и церковные отношения в средние века настолько переплетены, что невозможно изучать или понять одно без другого. В Испании, например, синоды в Толедо были одновременно и церковными соборами, и царским парламентом. После решения церковных проблем епископы и знать вместе вырабатывали гражданские законы, которые санкционировались королем. Синоды и рейхстаги, проводимые при Карле Великом, также имели двойственный характер. В Англии епископы были и остаются членами палаты лордов. Они часто занимали места в правительственном кабинете – еще со времен кардинала Волси, бывшего и архиепископом Йорка, и английским канцлером. Религиозные гонения в средние века были совместным делом и церкви, и государства.

У этого союза были светлая и темная стороны. Это была полноценная школа воспитания для варварских народов. Она делала государство более гуманным и благородным, но она вела также к обмирщению церкви и клира и мешала всем попыткам освободить разум от ига деспотической власти. Церковь одержала победу над миром, но и мир одержал победу над церковью. Святой Иероним, бывший свидетелем первых последствий единения церкви с Римской империей, предвосхитил опыт последующих веков, говоря: «Церковь благодаря своей связи с христианскими князьями приобрела власть и богатства, но утратила добродетели»⁴¹⁶. Данте, который жил в золотую эпоху средневековой иерархии и верил в вымысел о даре Константина Сильвестру, считал всё зло церкви проистекающим от этого «приданого», которое первый богатый папа получил от первого христианского императора.

Связь между церковной и светской властью воплотилась в законодательстве, которое управляет поведением человека в его отношениях с ближними и обеспечивает общественный порядок и национальное благополучие. Этим законодательством определяется уровень общественной морали, так как оно предполагает и фиксирует существующие обычаи. Там же, где оно опережает общераспространенные предпочтения, оно устанавливает моральный идеал в сознании законодателей, который реализуется в воспитательной силе законов.

В средние века существовало три системы права: римское право, варварский закон и каноническое право. Первые исходили от гражданских, третье – от церковных властей. Гражданское право включает в себя постановления и эдикты императоров и королей, решения рейхстагов и парламентов, судов и судей. Церковное право включает в себя каноны соборов и декреталии пап. Первое – языческое по происхождению, но улучшено и видоизменено христианством. Второе – непосредственный плод церкви, хотя и находящейся под влиянием средневекового общества. Оба основаны на союзе церкви и государства и поддерживают друг друга, но точно разграничить их и предотвратить возможные соприкосновения трудно.

См. т. III. § 13 и 18.

Fr. К. von Savigny (профессор юриспруденции в Берлине, ум. в 1861): Geschichte des römischen Rechts im Mittelalter. Berlin, 1815 – ’31 6 vols. Gibbon, гл. 44, о римском законе. Ozanam: Hist. of the Civilization in the Fifth Century, ch. V (vol. I, 136–158, перев. Glyn. Lond., 1868). Milman: Lat. Christ. Bk. Ill, ch. 5 (vol. 1, 479 sqq. N. York ed.).

Кодекс Юстиниана (527–534) передал средним векам законодательную мудрость и опыт республиканского и имперского Рима – с гуманизирующими улучшениями стоической философии и христианской религии, но в то же время с законами, предписывающими наказания за любой отход от ортодоксального христианского символа веры, признанного и защищаемого как единственная государственная религия. Он сохранил свой авторитет в Восточной империи, а на Западе, после распада Западной империи, частично сохранился среди латиноязычных обитателей Италии, Франции и Испании в компиляции с древним кодексом Феодосия (429–438), который содержал послеконстантиновские законы и фрагменты из более древних сборников.

В XII веке римское право стали вновь изучать с большим энтузиазмом (после обнаружения копии пандектов в Амальфи в 1135 г., которая позже была перевезена во Флоренцию). В Болонье была учреждена знаменитая школа гражданского права. Подобные школы возникли при университетах в Париже, Неаполе, Падуе и других городах. Римское гражданское право (Corpus juris civilis), в сочетании с церковным или каноническим правом (Corpus juris canonici), было постепенно принято по всему европейскому континенту, и университеты обучали и тому, и другому.

Таким образом, Рим – но уже законом, а не мечом – еще на века продлил свою власть над миром, подчиняя себе потомков тех самых варваров, которые уничтожили его империю. Побежденные дали свой закон победителям.⁴¹⁷

Об антиеретической части римского права, на которой основывались гонения, декан Милмен пишет: «С признанием христианства появился новый тип преступлений, строго определенных и безжалостно осуждаемых. Древняя римская теория о том, что государственная религия должна быть религией народа, была сокрушена упорным сопротивлением христиан, но затем возродилась с еще большей суровостью, чем прежде. Кодекс Юстиниана подтвердил законы Феодосия и его преемников, где отдельные ереси (манихейство и донатизм) объявлялись преступлениями против государства, влияющими на общее благополучие. Преступление наказывалось конфискацией всего имущества и неспособностью наследовать или завещать что-либо. Тайного еретика от гонений не спасала даже смерть. Как преступник против государства, он подвергался осуждению и в могиле. Его завещание считалось недействительным, а наследство не могло проходить через его руки. Все, кто укрывал еретиков, подлежали наказанию. Рабы могли уйти от еретиков к правоверным хозяевам. Список запрещенных ересей увеличивался. Манихеи вызывали всё большую ненависть. Согласно некоторым греческим законам, их следовало казнить. Почти тридцать названий менее презренных еретиков перечислены в законе Феодосия Младшего, а во времена Юстиниана к этому списку были добавлены несториане, евтихиане, аполлинариане. Книги всех этих сект должны были сжигаться. Но так как еретиков было много, законы не могли исполняться со всей строгостью. Кодекс Юстиниана, называвший еретиками всех, кто не придерживается католической веры, лишает таких еретиков, как язычники, иудеи и самаряне, возможности занимать гражданские или военные должности, кроме самых низших; они не имели права на почетные должности, в то время как на должности обременительные могли назначаться даже иудеи. Всякие собрания еретиков были запрещены, их книги следовало собирать и сжигать, их обряды, крещение и рукоположение запрещались. Если дети еретиков принимали ортодоксальную веру, то за это родители не могли лишить сыновей наследства, а дочерям они должны были обеспечить соответствующее приданое. Свидетельства манихеев, самарян и язычников не принимались в суде; отступники от веры, вошедшие в одну из этих сект, теряли все свои прежние привилегии и подвергались наказанию» (кн. III, гл. 5).

Steph. Baluzius (профессор канонического права из Парижа, ум. в 1718): Regum Francorum Capitularia, 1677; новое издание: Paris, 1780, 2 vols. Pertz: Monumenta Germaniae historica, tom. III (улучшенное издание Capitularia). К. Fr. Eichhorn: Deutsche Staats-und Rechtsgeschichte, Göttingen, 1808, 4 Parts; 5^th ed. 1844. J. Grimm: Deutsche Rechtsalterthümer, Göttingen, 1828. Гизбрехт (Giesebrecht, I, 800) называет этот труд «необычно богатым сборником с интересными наблюдениями о законе и жизни немецкого народа». W. Dönniges: Das deutsche Staatsrecht und die deutsche Reichsverfassung, Berlin, 1842. F. Walther: Deutsche Rechtsgeschichte, 2^nd ed. Bonn, 1857. J. Hillebrand: Lehrbuch der deutschen Staats-und Rechtsgeschichte, Leipzig, 1856. O. Stobbe: Geschichte der deutschen Rechtsquellen, Braunschweig, 1860 (first part). W. Giesebrecht: Geschichte der deutschen Kaiserzeit, third ed. Braunschweig, 1863 sqq. Bd. I, 106–144.

Первым и величайшим законодателем немецкого народа стал Карл Великий, основатель Священной Римской империи (800–814). То, что Константин Великий, Феодосий Великий и Юстиниан сделали для древней Римской империи на фундаменте языческого Рима и древней греко-латинской церкви, то Карл Великий сделал для Новой Римской империи на Западе на основе германских обычаев и Латинской церкви с ее опорой на римское папство. Он был более велик, более благотворен и оказал большее влияние как законодатель, а не как воин и завоеватель⁴¹⁸. Он поставил перед собой титаническую задачу – организовать, цивилизовать и христианизировать грубые варварские обычаи своей обширной империи и осуществил это с поразительной мудростью. Его законы воплощены в капитуляриях, то есть законах, поделенных на главы. Это первый великий свод законов французов и немцев⁴¹⁹. Они содержат эдикты и постановления, касающиеся церковного, политического и гражданского законодательства, судебные решения и моральные предписания. Влияние церкви и христианской религии здесь ощущается сильнее и проявляется обширнее, чем в Римском кодексе. Тут присутствует теократический элемент, который сближает капитулярии с законом Моисея. Римская католическая церковь с ее символом веры, ее моральными законами, ее политикой была прочнейшим связующим звеном, объединившим западных варваров вместе и оказывающим влияние на взгляды и цели императора. Император предстает как верховный правитель, облеченный высшей властью. Но его окружают клирики – самый умный и влиятельный фактор в законодательстве как синодов, так и императорских рейхстагов. Император и его знать находились под властью епископов, а епископы были не только церковными деятелями, но также светскими руководителями и политиками. Церковными делами управлял апокрисиарий⁴²⁰ (как бы министр по религиозным делам); светскими делами – пфальцграф, Comes Palatii⁴²¹; обоим в каждой провинции помогали епископ и граф, которые должны были действовать согласованно. По важным вопросам спрашивали мнение папы⁴²². Законодательство проистекало из воли императора, церковных соборов и решений рейхстага или императорского собрания. В последнее входили представители церкви и государства, придворные, епископы, аббаты, герцоги, графы и т. д., и оно созывалось каждую весну. Император был окружен при своем дворе самыми выдающимися государственными деятелями, клириками и учеными, у которых он старался учиться, не жертвуя своим правом управления. Его двор был школой дисциплины, а также джентльменской вежливости и куртуазности, которые стали отличительной чертой рыцарства, и в поэзии Карл Великий представлен как первый образец рыцаря.

Законы каролингских капитуляриев благоприятны для клира, монастырей, для благонравия и религии. Брачные узы защищены даже среди рабов; разводы ограничены; разведенным запрещено жениться вновь до смерти бывшего супруга. Соблюдение воскресенья стало особым благом для подневольных. Церковная дисциплина насаждается за счет законов, предписывающих наказания в таких тяжелых случаях, как, например, кровосмешение. Суеверные обычаи, такие как чародейство и гадание на Писании, не поощряются, однако поощряются ордалии. В законы включены уроки морали, иногда на языке Писания: людей предостерегают от ложных клятв, кровной мести, пролития крови христиан, угнетения бедных (дела которых судьи должны были выслушивать прежде дел богатых). Людей призывают изучать апостольский символ веры и молиться, любить друг друга и жить в мире, «потому что у них есть общий Небесный Отец». Жадность названа корнем всякого зла. Поощряется уважение к мертвым. Гостеприимство рекомендуется: тот, кто принимает малое дитя во имя Христа, принимает Самого Христа.

Слабые преемники Карла Великого пренебрегали этим законодательством, но оно дошло до нас как благородный памятник его намерениям.

Wilkin: Leges Anglo-Saxonicae (1721). Thorpe: Ancient Laws and Institutes of England (London, 1840). Matthew Hale: History of the Common Law (6^th ed. by Runnington, 1820). Reeve: History of the English Law (new ed. by Finalson 1869, 3 vols.). Blackstone: Commentaries on the Laws of England (London, 1765, много английских и американских изданий). Burn: Ecclesiastical Law (9^th ed. Phillimore, 1842, 4 vols.). Phillimore: Ecclesiastical Law of the Church of England (Lond., 1873, 2 vols.). Wm. Strong (судья Верховного суда США): Two Lectures upon the Relations of Civil Law to Church Property (N. York, 1875).

Англия никогда не признавала римского гражданского права, а римское каноническое право она признавала только отчасти. Вода, изолирующая остров, защищала его от иноземных влияний, и его жители ревностно относились к такому своему положению. Англия создавала свою собственную систему юриспруденции на основании англосаксонских привычек и обычаев. Английское гражданское право делится на обычное право, или lex non scripta (то есть неписаное сначала), и записанный закон, или lех scripta. Они связаны друг с другом как устное предание и Библия в богословии. Обычное право включает в себя древние общие и местные обычаи английского народа, передаваемые в устной форме с незапамятных времен и позже отразившиеся в решениях судей, которые считались живыми оракулами толкований и применений закона. Их решения имели вес в похожих случаях делопроизводства как юридический прецедент. Обычное право имеет англосаксонские корни и было сформировано норманнскими законодателями под влиянием христианских принципов справедливости и равенства. Блэкстоун, специалист по английскому закону, говорит: «Христианство – часть обычного права Англии»⁴²³. Отсюда проистекают законы против религиозных преступлений, таких как богохульство, клятвы, осквернение дня Господня, отступничество от христианства и ересь⁴²⁴.

Своим христианским характером английское законодательство в значительной мере обязано благочестию англосаксонских королей, особенно Альфреда Великого (849–901) и Эдуарда III Исповедника (1004–1066), канонизированного Александром III в 1166 г., которые подготовили сборники законов королевства. Благочестие в их понимании было, конечно же, аскетическим и монашеским, но просвещенным для их века и проникнутым духом справедливости и милосердия. Первый сборник называется Legum Anglicanarum Conditor, второй – Legum Anglicanarum Restitutor.

Судебник (Dome–book), или Liber justicialis Альфреда, был утрачен во время вторжения датчан, но его постановления сохранились в улучшенном кодексе Эдуарда Исповедника. Альфред был для Англии тем же, чем Карл Великий стал для Франции и Германии, – христианским правителем, законодателем и воспитателем своего народа. Он считается «мудрейшим, лучшим и величайшим из королей, когда-либо правивших Англией». Хотя он сильно страдал от эпилепсии или какой-то похожей болезни, охватывавшей его внезапно время от времени и приводившей в отчаяние, он, подобно апостолу Павлу, страдавшему от «жала во плоти», проделал невероятный объем работ. Благодарная память народа приписала его авторству постановления и законы, права и привилегии, которые существовали до его времени, однако он во многих отношениях опередил свою эпоху. Когда он взошел на престол, то «к югу от Темзы мало кто вообще понимал церковный обряд или мог перевести хотя бы слово с латыни». И Альфред осуществил грандиозный замысел, занявшись обучением народа. Ради этого он восстановил церкви и монастыри, разрушенные датчанами, построил новые, ввозил книги из Рима, приглашал с континента ученых к своему двору, перевел с их помощью латинские книги на англосаксонский («Пастырскую заботу» Григория, «Церковную историю» Беды, «Утешения философии» Боэция), составил сборник законов страны и преобразовал гражданскую и церковную организацию королевства.

Его кодекс начинается с десяти заповедей и других законов, взятых из Библии: предписывает защищать странников в память о пребывании Израиля в Египте и предоставлять рабам-христианам свободу на седьмой год, как по закону Моисея было принято среди иудеев; закрепляет право работников на воскресный отдых; сдерживает кровопролитие из мести, устанавливая систему штрафов за преступления; содержит золотое правило (в негативной формулировке) – не делать другому того, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе⁴²⁵.

«Во всех этих словах о человеческом братстве, благочестии и духе справедливости, милосердия и гуманности, произнесенных варварскими законодателями дикого народа, проглядывает великая Личность – воплощение величайшего благорасположения и совершенно бескорыстной добродетели в человеке. Конечно, было бы ошибкой утверждать, что эти религиозные влияния, столь явно отражающие подлинность оригинала, оказали сколь бы то ни было мощное воздействие на общество Англии англосаксонского периода, но они, тем не менее, изменили ее законы. И именно с них начинается история религиозных сил Англии – которым препятствовали формализм и лицемерие, которые ослаблял эгоизм, но которые постепенно осуществляли великую моральную и гуманную реформу в истории этой страны и, в сочетании с другими влияниями, сделали ее одним из зачинателей современного прогресса»⁴²⁶.

Джон Ричард Грин в своем посмертно опубликованном труде «Покорение Англии» (The Conquest of England, N. York, ed. 1884, р. 179 sq.) воздает такую вполне справедливую дань королю Альфреду: «Он стоит в первых рядах своего народа как самое благородное и наиболее полное воплощение всего, что велико и достойно уважения в английском характере, как воплощение его практической энергии, его терпения, его сдержанности и умения владеть собой, которые ведут к упорству, здравости, широте мировоззрения и отваге, как воплощение его воздержания и честности, его искренности и открытости, его чувствительности, его поэтических тенденций, его глубокой и почтительной религиозности. Религия воистину была основой характера Альфреда. Его нрав был инстинктивно благочестивым. Повсюду в его сочинениях мы встречаем имя Бога, мысль о Боге, которые прорываются всплесками экстатического поклонения. У него нет ни следа от узости, от отсутствия чувства меры, от преобладания одного качества над другим, которыми обычно сопровождаются выражение интенсивных религиозных чувств или морализаторство. На него не подействовало веяние того времени, когда благороднейшие души отправлялись в монастырь или становились отшельниками. Измученный болезнью и постоянной болью, он не только не впал в аскетизм, но проявлял редкую гениальность, особую гибкость и подвижность натуры, которая придает яркость и обаяние его жизни... Мало-помалу народ признал Альфреда правителем высшего и благороднейшего толка из когда-либо известных миру. Никогда не было другого такого короля, который жил бы ради блага своего народа... “Я хочу, – говорил он, – оставить людям после себя воспоминание в добрых делах”, – и он достиг своей цели... Если имена всех других древних правителей изгладились из памяти англичан, то имя Альфреда по-прежнему известно каждому английскому ребенку».

См. т. III, гл. VII, и Neander, III, 123–140; 425–455 (Boston ed.).

См. т. III, § 96–101, и литургическую литературу, там упоминаемую; также труды о христианской и церковной древности, например, Siegel, III, 361–411.

Центром совместного поклонения стало совершение мессы как фактического, хотя и бескровного, повторения жертвы Христа во искупление грехов мира. В этом отношении Восточная и Западная церковь до сих пребывают в полном согласии. Они окружают этот обряд всей торжественностью тайного символизма. Различия у них ограничиваются мелкими деталями.

Папа Григорий I улучшил латинскую литургию и придал ей ту форму, которая, по сути, сохраняется в Римской церкви⁴²⁷. Он считал, что евхаристия воплощает в себе примирение небес и земли, вечности и времени, что она благотворна для живых и благочестивых мертвых, пребывающих в нерушимом общении. Когда священник приносит Богу бескровную жертву, то отворяются небеса, в общение входят ангелы и объединяется видимый и невидимый мир⁴²⁸.

Григорий ввел мессу за усопших⁴²⁹, связанную с учением о чистилище, которое он разработал и популяризировал. Она была основана на более древнем обычае молиться за усопших и была призвана облегчить и сократить страдания, постигшие в качестве наказания тех, кто умер в католической вере, но нуждается в очищении от оставшейся в них скверны. Очень немногие католики считались готовыми к прямому попаданию на небеса, поэтому такие мессы часто заказывались заранее умирающим или его друзьями⁴³⁰. Они служили богатым источником дохода для священников. У Восточной церкви не было четко определенного учения о чистилище, но она тоже считает, что молитвы живых идут на благо мертвым, «особенно если они возносятся в сочетании со вкушением бескровной жертвы Тела и Крови Христа и с делами милосердия, совершаемыми в их память»⁴³¹.

Так как таинство мессы считалось очень эффективным, то наблюдалось злоупотребление уединенными мессами, которые священник проводил без присутствия верующих⁴³². Это нарушало изначальный характер установления, задуманного как вечеря общения Искупителя и искупленных. Несколько синодов в эпоху Карла Великого протестовало против данной практики. Синод в Майнце в 813 г. постановил: «Никакой пресвитер, как нам представляется, не может совершать мессу в одиночестве, ибо как он может говорить Sursum corda! или Dominus vobiscum! – если с ним рядом никого нет?» Реформаторский синод в Париже (829) запретил такие мессы. Он называет их «предосудительной практикой», которая возникла «отчасти по небрежности, отчасти из алчности»⁴³³.

С распространением веры в учение о пресуществлении евхаристия из внутреннего мистического единения с Искупителем превратилась в магическое действие. Хотя это учение оспаривалось в ходе двух споров, в конце концов оно одержало победу в XI веке⁴³⁴.

Месса произносилась по-гречески в Восточной и на латыни в Западной церкви. Варварские народы Европы не знали латыни. Постепенно латынь вышла из употребления и у потомков римлян, уступив место романским языкам, но папская церковь, жертвуя пользой для людей ради интересов священства и осознанным и духовным поклонением⁴³⁵ ради внешнего единообразия, по сей день сохранила латинский язык в отправлении мессы как священный язык церкви. А Трентский собор зашел совсем далеко, приравняв небогодухновенную латинскую Вульгату к богодухновенным еврейским и греческим Писаниям⁴³⁶.

Так как главная часть богослужения была людям непонятна, огромное значение имели ее дополнения в виде проповеди и катехетических наставлений на родном языке поклоняющихся. Но это было слабое место церкви в средние века⁴³⁷.

Папа Григорий I иногда произносил проповеди с немалой самоотдачей, но немногие папы следовали его примеру. Проповедь входила в обязанности епископов, но часто они пренебрегали ею. Собор в Клоувшо, близ Лондона, собравшийся в 747 г. под руководством Катберта, архиепископа Кентерберийского, для борьбы со злоупотреблениями, постановил, что епископы должны ежегодно посещать свои епархии, наставлять и увещевать аббатов и монахов и что все пресвитеры должны быть способны разъяснять Апостольский символ веры, молитву Господню, мессу и таинство крещения для народа на его разговорном языке⁴³⁸. Турский синод, проведенный в 813 г., и синод в Майнце, состоявшийся при Рабане Мавре в 847 г., постановил, что все епископы должны иметь сборник гомилий и ясно переводить их «in rusticam Romanam linguam aut Theotiscam, то есть на французский (романский) или немецкий», «чтобы все могли понять их»⁴³⁹.

Подавляющее большинство священников было слишком невежественным, чтобы сочинять проповеди. Они едва понимали латинские литургические формулировки. Синод в Эксе (802) предписывал им заучивать Афанасьевский и Апостольский символы веры, молитву Господню с разъяснением, Сакраментарий, или канон мессы, формулу экзорцизма, commendatio animae, книги покаяния, календарь и римский распев. Они должны были учиться понимать гомилии на воскресенье и святые дни как образец проповеди и читать пастырское богословие папы Григория. Это был предел и сама суть учености священников⁴⁴⁰. Об изучении греческого Нового Завета и еврейских Писаний речи не шло, да и вряд ли какой-нибудь западный епископ или папа в средние века мог изучать богодухновенные тексты в оригинале.

Следовательно, самое большое, что могли сделать священники, диаконы и даже большинство епископов, было чтение проповедей отцов церкви. Августин советует это тем, кто не силен в составлении проповедей. Такая практика стала признанной во Франции и Англии. Был составлен сборник, называемый Homiliaria, куда вошли гомилии на евангелия и послания. Он читался по воскресеньям и в святые дни. В основном он состоял из произведений отцов церкви. Сборник Беды, Homiliae de Tempore, содержит тридцать три гомилии для лета, пятнадцать для зимы, двадцать две для великого поста, а также проповеди на дни святых. Карл Великий поручил Павлу Диакону или Павлу Варнефриду (монаху из Монте Кассино и одному из его капелланов, историку лангобардов, автору поэм о святых) подготовить гомилиарий (или Omiliarius), около 780 г., и рекомендовал его для использования в церквях Франции. Этот сборник следует порядку воскресений и праздников, он основан на тексте Вульгаты и продолжал использоваться по крайней мере несколько столетий⁴⁴¹. Позже были подготовлены и другие сборники, и даже Реформированная церковь Англии при Эдуарде VI и королеве Елизавете считала необходимым снабжать невежественных священников двумя книгами гомилий, адаптированными к учению Реформации.

В этой связи мы должны снова упомянуть поэтические воспроизведения библейской истории. Это божественный эпос Кэдмона, нортумбрийского монаха (680), саксонский «Гелианд» (Heiland, т. е. «Спаситель», ок. 880) и «Христос», или согласование евангелий Отфрида (ученика Рабана Мавра, ок. 870). По сути эти труды представляли собой популярные проповеди об истории искупления. В то же время они являются наиболее ценными памятниками литературы на англосаксонском и древнем верхненемецком диалекте тевтонского языка⁴⁴².

Однако проповедь и дидактический элемент богослужения были восстановлены и заняли подобающее им место в совместном поклонении лишь в эпоху Реформации, в XVI веке. Я говорю о поклонении, потому что объяснение Божьих изречений и внимательное слушание таких объяснений – это поклонение и со стороны проповедника, и со стороны слушателей в не меньшей мере, чем молитва и пение.

См. список литературы в т. III, § 113 и § 114, а также следующие труды.

Кардинал Pitra: Hymnographie de l’église grecque. Rome, 1867. Его же: Analecta Sacra Spicilegio Solesmensi parata, t. 1. Par., 1876.

Wilhelm Christ et M. Paranikas: Anthologia Graeca carminum Christianorum. Lips., 1871. CXLIV и 268 стр. Греческий текст с ученым вступлением на латинском языке. Крайсту помогал Параникас, представитель Греческой церкви. См. также Christ: Beiträge zur kirchlichen Literatur der Byzantiner. München, 1870.

G. L. Jacobi (профессор истории церкви в Халле): Zur Geschichte der griechischen Kirchenliedes (пересмотр Pitra, Analecta), в Brieger, «Zeitschrift für Kirchengesch.», vol. V. Heft 2, p. 177–250 (Gotha, 1881).

Небольшой сборник греческих гимнов в оригинале см. в третьем томе Daniel: Thesaurus Hymnologicus (1855), и Bässler, Auswahl altchristlicher Lieder (1858), p. 153–166.

Английские переводы см. особенно в J. M. Neale: Hymns of the Eastern Church (Lond., 1862, third ed. 1866, 159 стр.; новое издание 1876 г., более крупным шрифтом, 250 стр.); также Schaff: Christ in Song (1869), где приведены переводы 14 греческих (и 73 латинских) гимнов. Немецкие переводы в Bässler, l. с., р. 3–25.

[Сирийские гимны. Помимо литературы, упоминаемой в т. III, Gust. Bickell: S. Ephraemi Syri Carmina Nisibena, additis prolegomenis et supplemento lexicorum syriacorum edidit, vertit, explicavit. Lips., 1866. Carl Macke: Hymnen aus dem Zweiströmeland. Dichtungen des heil. Ephrem des Syrers aus dem syr. Urtext in's Deutsche übertragen, etc. Mainz, 1882. 270 стр. Маке – ученик Бикелла и преемник Зингерли как переводчик сирийской церковной поэзии.]

В общих историях церкви обычно ничего не говорится о гимнах, которые, тем не менее, наилучшим образом отражают состояние христианской жизни и поклонения.

Классический период греческой церковной поэзии длился с 650 по 820 год и почти совпадает с периодом иконоборческих споров. Энтузиазм поклонения святым и образам разжег поэтическое вдохновение, и главными приверженцами этого поклонения были главные авторы гимнов⁴⁴³. Их память свято чтит Восточная церковь. Их труды включены в богослужебные книги, особенно в Menaea, которые состоят из двенадцати томов (по одному тому на месяц) и содержат тексты поклонения на каждый день, подобно латинскому бревиарию⁴⁴⁴. Многие из них до сих пор не опубликованы и хранятся в монастырских библиотеках. Они прославляют святую Троицу и Воплощение, великие праздники и особенно Деву Марию, святых, мучеников и святые иконы.

Греческая церковная поэзия не имеет размера и рифмы. Она написана в ритмической прозе для произнесения нараспев, как Псалтирь, гимны Нового Завета, Gloria in Excelsis и Те Deum. Древнейшие авторы гимнов были также композиторами и сочиняли музыку к ним⁴⁴⁵. Строфы или куплеты называются тропарями⁴⁴⁶; первый тропарь называется ирмос, потому что он задает тон и влечет за собой остальные тропари⁴⁴⁷. Три или более строф составляли оду, три малые оды – триодь (triodion), а девять од или три триоди составляли канон. Оды обычно заканчивались славословием (doxa) и строфой, прославляющей Богоматерь Марию (theotokion)⁴⁴⁸. Гимн, имеющий самостоятельную мелодию, назывался idiomelon⁴⁴⁹.

Эта поэзия заполняет, по оценке Нила, девять десятых или четыре пятых греческих молитвенников. До сих пор ее очень мало знают и ценят на Западе, но сейчас она становится доступной⁴⁵⁰. Она содержит драгоценные перлы истинно христианского духа, погребенные под массой однообразных, напыщенных и безвкусных восхвалений неизвестных исповедников и мучеников и чудотворных образов⁴⁵¹.

Греческая церковная поэзия начинается с анонимного, но всеми признанного и воистину бессмертного гимна Gloria in Excelsis III века⁴⁵². Поэмы Григория Назианзина (ум. в 390) и Синезия Киренского (ум. ок. 414), которые использовали обыкновенный классический размер, не пригодны и не были задуманы для совместного поклонения⁴⁵³.

Первый автор гимнов византийского периода – Анатолий, патриарх Константинопольский (ум. ок. 458). Он вступил на новый путь, путь гармонической прозы, и его можно сравнить с Венантием Фортунатом на Западе⁴⁵⁴.

Сейчас мы приступим к рассмотрению классического периода греческой церковной поэзии.

В первом ряду среди греческих авторов гимнов стоит святой Иоанн Дамаскин, прозывавшийся также Мансуром (ум. в глубокой старости ок. 780). Он – величайший представитель систематического богословия Восточной церкви и основной защитник поклонения образам в борьбе с иконоборцами в правление Льва Исавра (717–741) и Константина Копронима (741–775). Он провел часть своей жизни в монастыре Мар Саба (или Св. Саввы) в пустынной долине Кедрон, между Иерусалимом и Мертвым морем⁴⁵⁵. Считалось, что Дева Мария, покровительница этого монастыря, вдохновила его и побудила посвятить свою музу восхвалению Христа. Им создана большая часть Octoechus, содержащего воскресные богослужения Восточной церкви. Его канон на день Пасхи называется «золотым каноном» или «королевой канонов», его поют в полночь накануне Пасхи, начинается он с возгласа радости «Христос воскрес!» и ответа «Воистину воскрес». Его память отмечают 4 декабря⁴⁵⁶.

Следующий после него, а как мелодист даже превосходивший его, по оценке византийских авторов, – святой Козьма Иерусалимский, называемый Песнопевцем. Он является, по словам Нила, «самым ученым из греческих поэтов, восточным Адамом Сен-Викторским». Козьма и Иоанн Дамаскин были сводными братьями, друзьями и монахами Мар Сабы, они поправляли сочинения друг друга. Козьма против своей воли был посвящен в епископы Маюмы (возле Газы в Южной Палестине) Иоанном, патриархом Иерусалимским. Он умер около 760 г., его день отмечается 14 октября. Стих о его жизни гласит: «Козьма ушел туда, где царит совершенная сладость, но его нежные строки, радующие церковь, остались»⁴⁵⁷.

Третье место занимает святой Феофан по прозвищу Начертанный⁴⁵⁸, один из наиболее плодовитых авторов. Он участвовал во втором Никейском соборе (787). В правление Льва Армянина (813) подвергся тюремному заключению и изгнанию, был искалечен за свою преданность иконам. Умер около 820 г. Его «Хронография» – один из основных источников истории иконоборчества⁴⁵⁹.

Здесь будет интересен следующий фрагмент из гимна, в жалобе Адама после его грехопадения:

Адам воссел напротив Восточных врат,

Терзаемый печальными воспоминаниями:

Горе мне! погубила меня ненависть змея!

Горе мне! некогда я был в славе, теперь я погиб!

Я был безумцем, когда избрал эту горькую долю!

Я лишился всего!

Неужели я, о радость моих очей,

Неужели я должен покинуть Тебя и Рай

И отправиться в изгнание?

Неужели я никогда не перестану печалиться

О том, как когда-то мой Бог, в вечерней прохладе,

Приходил и гулял передо мной?

О Милостивый! к Тебе я взываю:

О Милосердный! прости мое прегрешение!

Другие византийские авторы гимнов, творившие до или после этих мастеров, будут перечислены нами далее. Хронология в большинстве случаев спорна и вызывает сомнения.

Сергий, патриарх Константинополя в правление Ираклия (610–641), упоминается в связи с началом монофелитского спора, и он, вероятно, предложил императору пойти на мировую. Крайст считает его автором знаменитого и любимого всеми гимна Akathistos, восхваляющего Марию как избавительницу Константинополя от персидской осады (630), но обычно этот гимн приписывают Георгию Писиде⁴⁶⁰.

Софроний, патриарх Иерусалима (629), прославил в анакреонтическом размере Христа, апостолов и мучеников, а также писал идиомелы, вместе с музыкой, для церковного богослужения⁴⁶¹.

Максим Исповедник (580–662), лидер и мученик ортодоксального дуофелитского учения в монофелитских спорах, один из величайших богословов и мистиков Восточной церкви, написал несколько гимнов⁴⁶².

Герман (634–734), епископ Кизический, позже патриарх Константинополя (715), был смещен в 730 г. за то, что не согласился исполнять иконоборческий указ императора Льва Исавра (717–741), и умер в уединении в возрасте около ста лет. «Греки считают его одним из наиболее прославленных своих исповедников» (Нил). Среди его немногих поэтических произведений строфы о Симеоне Столпнике, о пророке Илии, о казни Иоанна Крестителя и канон о чудотворном образе в Эдессе⁴⁶³.

Андрей Критский (660–732) родился в Дамаске, стал монахом в Иерусалиме, диаконом в Константинополе, архиепископом Крита, принял участие в монофелитском синоде в 712 г., но потом вернулся к ортодоксии. Ввиду этой перемены и защиты им образов он был причислен к лику святых. Его считают изобретателем канонов. Его «Великий Канон» поют в четверг на серединной неделе великого поста, которая названа по этому гимну. Это исповедь в грехах и мольба о Божьем милосердии. Он содержит не менее двухсот пятидесяти (Нил говорит о трехстах) строф⁴⁶⁴. Иоанн Дамаскин сократил каноны, которые были неразумно длинными.

Другой Андрей, называемый Ἀνδρέας Πυρός или Πυρρός, считается автором восьми идиомел в Минеях, из которых Крайст выделяет восхваление Петра и Павла как лучшее⁴⁶⁵.

Стефан Савваит (725–794) был племянником Иоанна Дамаскина и провел пятьдесят девять лет в монастыре Мар Саба (Св. Саввы), возвышающемся, подобно орлиному гнезду, в диких горах долины Кедрон. Его память отмечают 13 июля. У Нила его имя упоминается в связи с изысканным гимном утешения, «Разве ты не устал», который присутствует в некоторых изданиях Octoechus. Стефан скорее вдохновитель, чем автор этого гимна, достойного занять почетное место во всех книгах молитвенной поэзии⁴⁶⁶.

Роман, диакон Берита, позже священник в Константинополе, – один из наиболее оригинальных и плодовитых древних поэтов. Питра приписывает ему двадцать пять гимнов. Он считает, что Роман писал в правление Анастасия I (491–518), но Крайст относит его к правлению Анастасия II (713–719), а Якоби, с большей долей вероятности, – ко времени Константина Погоната (681–685)⁴⁶⁷.

Феодор Студит (из знаменитого Студийского монастыря близ Константинополя) знаменит своими страданиями во время иконоборческих споров. Он умер в изгнании в 826 г., 11 ноября. Феодор Студит писал каноны на великий пост и оды на праздники святых. Вдохновенный канон на Торжество Православия, в связи с окончательной победой поклонения иконам в 842 г., приписывается ему, но наверняка создан другим автором, так как Феодор умер, не дождавшись этой победы⁴⁶⁸.

Иосиф Студит, брат Феодора, монах Студийского монастыря, позже архиепископ Фессалоники (поэтому его также называют Thessalonicensis), умер в темнице вследствие пыток, которым был подвергнут по приказу императора Феофила (829–842). Иногда его путают (даже Нил) с Иосифом Песнопевцем, но Никифор различает их, и память их отмечали в разные дни⁴⁶⁹.

Феоктист Студит (ок. 890) – автор «Канона-мольбы к Иисусу». Это единственное известное нам его произведение, но нежнейший из гимнов Греческой церкви об Иисусе⁴⁷⁰.

Иосиф, называемый Песнопевцем (880), – самый плодовитый, самый напыщенный и самый утомительный из греческих гимнографов. Он родился на Сицилии и был хранителем церковной утвари в одной из церквей Константинополя. Он был другом Фотия и последовал за ним в изгнание. Он создал большое количество канонов в Минеях и в Осьмогласнике⁴⁷¹.

Тарасий, патриарх Константинополя (784), был главной движущей силой в восстановлении икон и на Втором Никейском соборе (787). Он умер 25 февраля 806 г. Его гимны не имеют большого значения⁴⁷².

Евфимий, обычно известный как Сингел или Синкелл (ум. ок. 910), – автор покаянного канона к Деве Марии, который очень ценится на Востоке⁴⁷³.

Илия, епископ Иерусалима около 761 г., и Орест, тоже епископ Иерусалима, 996–1012, также были поэтами, что показали исследования Питры в библиотеках Гротта Феррата и других монастырей.

Кроме них, можно также упомянуть Мефодия (846)⁴⁷⁴, Фотия, патриарха Константинополя (ум. в 891), Митрофана из Смирны (900), Льва VI, или Философа, чей четвертый брак встревожил церковь (886–917), Симеона Метафраста (секретаря и сановника императорского двора в Константинополе, ок. 900), Касия, Нила Ксантопулуса, Иоанна Геометра и Мавропа (1060), после которого создание греческих гимнов почти прекратилось. Имена авторов значительного количества гимнов установить нельзя⁴⁷⁵.

В заключение мы приводим лучшие образцы греческих гимнов, адаптированных к современному восприятию доктором Нилом.

Это день Воскресения,

Земля, скажи это вслух!

Пасха радостная,

Пасха Божья!

От смерти к вечной жизни,

От земли к небесам,

Наш Христос ведет нас

С гимнами победными.

Да будут наши сердца чисты от зла,

Чтобы мы могли увидеть

Господа в лучах вечного

Света воскресения:

И, вслушиваясь в Его речь,

Да услышим мы, спокойно и ясно,

Его слова: «Приветствую всех!» – и, услышав это,

Да подхватим мы мотив Победителя.

Пусть теперь небеса ликуют!

Пусть земля начнет свою песню!

Пусть весь мир радуется,

И все, что есть в нем:

В благодарном прославлении

Пусть все сольют свои песни,

Ибо Христос, Господь наш, воскрес,

Наша радость не знает конца.

Иисус, имя превыше всякого имени

(Ἰησοῦ γλυκύτατε)

Св. Феоктист Студит

Иисус, имя превыше всякого имени,

Иисус, лучший и дражайший,

Иисус, источник совершенной любви,

Святейший, нежнейший, ближайший!

Иисус, полнейший источник благодати,

Иисус самый истинный, Иисус самый нежный,

Иисус, кладезь Божьей силы,

Сотвори меня, сохрани меня, запечатлей меня как Твоего!

Иисус, открой мне врата,

Которыми входил грешник,

Что на последнем издыхании

Полностью положился на Тебя

Ты, Чьи раны – вечная мольба,

Чьи страсти – вечное ходатайство,

Позволь мне возвыситься из моего несчастного состояния

И получить жилище в Раю!

Ты призвал блудного сына;

Ты простил Марию:

Ты, Чьи слова всегда исполняются,

Чья любовь неизменна,

Господь, в моем греховном состоянии

Дай мне утешение – ибо Ты можешь это сделать!

Ты можешь простить все мои грехи,

Если пожелаешь; скажи же: «Я желаю!»

Горе мне, стремившемуся

К плотским удовольствиям!

Горе мне, ибо я никогда не искал

Небесного сокровища!

О сокровище, которое в безопасности в высших жилищах;

Нетленное, вечное!

Сокровище бесценное, которое было получено

Благодаря страстям Сына!

Иисус, принявший ради меня терновый венец,

Бичуемый за мои прегрешения!

Свидетельствующий, в агонии,

Несущий благую весть;

Иисус, в пурпурном облачении,

Искупает мои грехи;

Пусть же все Твое горе и боль,

Пусть Твоя Голгофа не будут напрасными!

Когда я достигну горького моря Смерти,

Волны которого будут велики,

Помоги мне, чтобы большая их часть меня не коснулась,

По мере того как шторм приближается:

Иисус, не оставляй меня в тоске,

Беспомощным, без надежды, полным тревоги!

Скажи мне: «Истинно, истинно говорю Я,

Ты будешь сегодня со Мной!»

Разве ты не устал, разве ты не тоскуешь,

Разве ты не в отчаянии?

«Приди ко Мне, – сказал Единственный, – и, придя,

Обрети покой!»

Какие приметы приведут меня к Нему,

К Тому, Кто должен быть моим проводником?

«На Его руках и ногах – отметины ран,

Как и на Его боку».

Украшает ли диадема Его чело,

Если Он – Царь?

«Да, несомненно,

Но эта корона из терниев!»

Если я найду Его, если я последую за Ним,

Какая награда ждет меня здесь?

«Много скорби, много трудов,

Много слез».

Если я буду твердо держаться Его,

Что Он приготовил мне в конце концов?

«Скорбь развеется, труды закончатся,

Иордан будет перейден!»

Если я попрошу Его принять меня,

Откажет ли Он мне?

«Нет, пока земля и небеса

Не прейдут!»

Точно ли Он благословит

Устремленность, следование, устояние, борьбу?

«Ангелы, мученики, пророки, девы

Отвечают: да!»

См. т. III. Приводимый далее список литературы относится ко всему периоду Средневековья.

I. Латинские сборники

Бревиарии и миссалы. Сборники гимнов: Clichtovaeus (Paris, 1515, Bas., 1517, 1519), Cassander (Col., 1556), Ellinger (Frankf. a. M., 1578), Georg Fabricius (Poetarum Veterum ecclesiasticorum Opera, Bas., 1564). Полные заглавия бревиариев и других древних сборников см. в Daniel, vol. I, XIII–XXII, vol. II, VIII–XIV.

Кардинал Jos. Maria Thomasius (Tomasi, 1649–1713, один из главных исследователей литургии и церемониала Римской церкви): Opera Omnia. Rom., 1741 sqq., 7 vols. Второй том, р. 351–403, содержит Hymnarium de anni circulo etc., который составлен путем сравнения древнейших ватиканских и других итальянских рукописей гимнов вплоть до VIII века. В этом же томе есть Breviarium Psalterii. Четвертый том (1749) содержит Responsorialia et antiphonaria Romanae ecclesiae, а шестой том (1751) – сборник миссалов. Томасий до сих пор остается очень ценным источником. Дэниэл называет его книгу «fons Primarius».

Aug. Jak. Rambach (лютеранский пастор в Гамбурге, род. в 1777, ум. в 1851): Anthologie christlicher Gesänge aus alien Jahrh. der christl. Kirche. Altona and Leipzig, 1817–1833, 6 vols. Первый том содержит латинские гимны с немецкими переводами и примечаниями. Остальные тома содержат только немецкие гимны, особенно написанные после Реформации. Рамбах был пионером гимнологии.

Job. Kehrein (католик): Lat. Anthologie aus den christl. Dichtern des Mittelalters. Frankfurt a. M., 1840. См. его более полный труд ниже.

[John Henry Newman, англиканин, перешел в Римскую церковь в 1845]: Hymni Ecclesiae. Lond. (Macmillan), 1838; новое издание 1865 (401 стр.). Содержит только гимны из парижских, римских и англиканских бревиариев. Предисловие к первой части подписано «J. H. N». и датировано 21 февраля 1838, но на титульной странице нет имени автора. Примерно в то же время кардинал Ньюмен сделал переводы гимнов из бревиария, которые мы упоминаем ниже, sub. III.

H. A. Daniel (лютеранин, умер в 1871): Thesaurus Hymnologicus. Lips., 1841–1856, 5 tomi. Первый, второй, четвертый и пятый тома содержат латинские гимны, четвертый – греческие и сирийские. Богатый стандартный сборник, но нуждающийся в критическом пересмотре.

P. J. Μοne (католик, умер в 1871): Lateinische Hymnen des Mittelalters. Freiburg i. В., 1853 – ’55, 3 vols. На основании рукописей, с примечаниями. Содержит 1215 гимнов, которые разделены на три части, примерно равные по объему: 1) гимны, обращенные к Богу и ангелам (461 стр.); 2) гимны, обращенные к Деве Марии (457 стр.); 3) гимны, обращенные к святым (579 стр.).

D. Ozanam: Documents inédits pour servir à l’histoire littéraire de l’Italie. Paris, 1850. Содержит сборник древних латинских гимнов, репринт которых можно найти в Migne, Patrol. Lat., vol. 151, fol. 813–824.

Joseph Stevenson: Latin Hymns of the Anglo-Saxon Church; with an Interlinear Anglo-Saxon Gloss, from a MS. of the eleventh century in Durham Library. 1851 (Surtees Soc).

J. M. Neale (ректор Сэквильского колледжа, «высокая» Английская церковь, ум. в 1866): Sequentiae ex Missalibus Germanicis, Anglicis, Gallicis, aliisque medii aevi collectae. Lond., 1852. 284 стр. Содержит 125 секвенций.

Felix Clément: Carmina e Poetis Christianis excerpta. Parisiis (Gaume Fratres) 1854. 564 стр. Латинские тексты гимнов с IV по XIV век, с примечаниями на французском языке.

R. Ch. Trench (архиепископ Дублина): Sacred Latin Poetry, chiefly Lyrical. Lond. and Cambridge, 1849; 2d ed. 1864; 3^rd ed. пересмотренное и улучшенное, 1874 (342 стр.). С полезным вступлением и примечаниями.

Ans. Schubiger: Die Sängerschule St. Gallens vom 8^ten bis 12^ten Jahrh. Einsiedeln, 1858. Приводит шестьдесят текстов с древней музыкой и факсимиле.

P. Gall Morel (католик): Lat. Hymnen des Mittelalters, grösstenteils aus Handschriften schweizerischer Klöster. Einsiedeln (Benziger), 1868 (341 стр.). В основном Marienlieder и Heiligenlieder (p. 30–325). Дополнение к Дэниэлу и Моуну.

Phil. Wackernagel (лютеранин, умер в 1877): Das deutsche Kirchenlied von der ältesten Zeit bis zum Anfang des XVII Jahrh. Leipz., 1864–1877, 5 vols. (Последний том издан двумя его сыновьями). Это крупнейший монументальный сборник древних германских гимнов, но первый том содержит латинские гимны и секвенции с IV по XVII век.

Karl Bartsch (профессор германской и романской филологии в Ростоке): Die lateinischen Sequenzen des Mittelalters in musikalischer und rhythmischer Beziehung dargestellt. Rostock, 1868.

Chs. Buchanan Pierson: Sequences from the Sarum Missal. London, 1871.

Joseph Kehrein (католик): Lateinische Sequenzen des Mittelalters aus Handschriften und Drucken. Mainz, 1873 (620 стр.). Самый полный сборник секвенций (более 800). Он подразделяет секвенции, как Моун – гимны, по темам (Lieder an Gott, Engellieder, Marienlieder, Heiligenlieder). См. также его более ранний труд, упоминаемый выше.

Francis A. March: Latin Hymns, with English Notes. N. York, 1874.

W. McIlvaine: Lyra Sacra Hibernica. Belfast, 1879 (содержит гимны святого Патрика, Колумбы и Седулия).

E. Dümmler: Poëtae Latini Aevi Carolini. Berol., 1880 – ’84, 2 vols. Содержит также гимны, Π, p. 244–258.

Специальные издания Адама Сен-Викторского: L. Gautier: Les oeuvres poétiques d’Adam de S. Victor. Par., 1858, 1859, 2 vols. Digby S. Wrangham (из колледжа Св. Иоанна, Оксфорд): The Liturgical Poetry of Adam of St. Victor. Lond., 1881, 3 vols. (Латинский текст Готье с английским переводом с сохранением размера оригинала и краткими примечаниями). О Dies Irae см. монографию Lisco (Berlin, 1840). Он часто публиковался отдельно, например: Franklin Johnson, Cambridge, Mass., 1883. То же самое можно сказать про Stabat Mater и гимн Бернара Клюнийского De Contemptu Mundi (который вдохновил Нила на «Новые Иерусалимские гимны»). Гимны святого Бернара, Абеляра, Фомы Аквинского, Бонавентуры есть в полных изданиях их трудов. По поводу святого Бернара см. Migne, Patrol. Lat., vol. 184, fol., 1307–1330; по поводу Абеляра, vol. 178, fol., 1759–1824.

II. Исторические и критические труды

Polyc. Leyser: Historia Poëtarum et Poëmatum Medii Aevi. Halae, 1721.

Friedr. Munter: Ueberdie älteste christl. Poesie. Kopenhagen, 1806.

Edélstand du Méril: Poésies populaires Latines antérieures au douzième siècle. Paris, 1843. Poésies populaires Latines du moyen âge. Paris, 1847.

Trench: Introd. к его S. Lat. Poetry. См. выше.

Baehr: Die christl. Dichterund Geschichtschreiber Roms. Karlsruhe, 1836, 2^nd ed., Revised, 1872 (с библиографией).

Edward Emil Koch: Geschichte des Kirchenlieds und Kirchengesangs in der christlichen, insbesondere der deutschen evangel. Kirche. Stuttgart, третье издание, пересмотренное и расширенное, 1866–1876, 7 vols. Этот очень назидательный и ценный труд посвящен в том числе и латинской гимнологии, но она рассматривается весьма поверхностно, vol. I, 40–153.

Ad. Ebert: Allgem. Gesch. der Lit. des Mittelalters im Abendlande, vol. I (Leipz., 1874), третья книга (p. 516 sqq.), и vol. II (1880), где говорится об эпохе Карла Великого и его преемников.

Joh. Kayser (католик): Beiträge zur Geschichte und Erklärung der ältesten Kirchenhymnen. Paderborn, 2^d ed. 1881. 477 р., только до VI века, завершается Фортунатом. См. также его статью Der Text des Hymnus Stabat Mater dolorosa, в тюбингенском «Theol. Quartalschrift» 1884, no. I, p. 85–103.

III. Переводы на английский язык

John Chandler (англиканин, ум. 1 июля 1876): The Hymns of the Primitive Church, now first collected, translated and arranged. London, 1837. Содержит 108 латинских гимнов с переводами Чендлера.

Richard Mant (лорд, епископ Дауна и Коннора, ум. 2 ноября 1848): Ancient Hymns from the Roman Breviary. 1837. New ed. Lond. and Oxf., 1871 (272 p.).

John Henry Newman: Verses on Various Occasions. London, 1868 (репринт Boston, Patrick Donahue). Предисловие датировано 21 декабря 1867 и подписано J. H. N. Книга содержит стихотворные произведения самого кардинала, его переводы гимнов из латинского бревиария и двух – из парижского бревиария, написанные, как видно из примечания на стр. 186, в 1836–38 г., то есть за восемь лет до того, как он покинул Английскую церковь.

Isaac Williams (ранее был в колледже Троицы, Оксфорд, умер в 1865): Hymns translated from the Parisian Breviary. London, 1839.

Edward Caswall (англиканин, перешел в Католическую церковь в 1847, умер 2 января 1878): Lyra Catholica. Containing all the Breviary and Missal Hymns together with some other hymns. Lond., 1849 (311 p.). Репринт Ν. Y., 1851. Замечательные переводы. Они включены также в его Hymns and Poems, original and translated. London, 2^d ed., 1873.

John David Chambers (регистратор из Нью-Сарума): Lauda Syon. Ancient Latin Hymns in the English and other Churches, translated into corresponding metres. Lond., 1857 (116 p.).

J. M. Neale: Mediaeval Hymns and Sequences. Lond., 1862; 3^d ed., 1867 (224 p.). Нил – величайший мастер вольного переложения латинских и греческих гимнов. Он выпустил также отдельно свои переводы новых иерусалимских гимнов: The Rhythm of Bernard de Morlaix, Monk of Cluny, on the Celestial Country. Lond., 1858, 7^th ed. 1865, с латинским текстом (48 стр.). Также Stabat Mater Speciosa, Full of Beauty stood the Mother (1866).

The Seven Great Hymns of the Mediaeval Church. N. York (A. D. F. Randolph&Co.), 1866; седьмое, расширенное издание, 1883, 154 стр. Этот анонимный труд (автор – судья C. C. Nott, Вашингтон) содержит переводы разных авторов из «Небесной страны» Бернара, Dies Irae, Mater Dolorosa, Mater Speciosa, Veni Sancte Spiritus, Veni Creator Spiritus, Vexilla Regis и «Хвалебной секвенции» Годескалька. Оригинальные тексты приводятся тоже.

Philip Schaff: Christ in Song. N. Y., 1868; Lond., 1869. Содержит переводы 73 латинских гимнов разных авторов.

W. Н. Odenheimer, Frederic M. Bird: Songs of the Spirit. N. York, 1871. Содержит переводы 23 латинских гимнов о Святом Духе и гораздо большее количество английских гимнов.

Erastus С. Benedict (судья из Нью-Йорка, ум. в 1878): The Hymn of Hildebert and other Mediaeval Hymns, with translations. N. York, 1869.

Abraham Coles (M. D.): Latin Hymns, with Original Translations. N. York, 1868. Содержит 13 переводов Dies Irae, которые также были отдельно напечатаны в 1859 г.

Hamilton M. Macgill (доктор богословия, из Объединенной пресвитерианской церкви Шотландии): Songs of the Christian Creed and Life selected from Eighteen Centuries. Lond. and Edinb., 1879. Содержит переводы ряда латинских и нескольких греческих гимнов, вместе с оригиналами, также переводы английских гимнов на латынь.

The Roman Breviary. Transl. out of Latin into English by John Marquess of Bute, К. T. Edinb. and Lond., 1879, 2 vols. Лучшие переводы гимнов в этом сборнике принадлежат бывшим англиканам Кэзуэллу и кардиналу Ньюмену. Сам маркиз Бута был обращен из Английской церкви в Римскую католическую.

D. F. Morgan: Hymns and other Poetry of the Latin Church. Oxf., 1880.100 переводов, организованных согласно англиканскому календарю.

Edward A. Washburn (ректор церкви Распятия, Нью-Йорк, ум. 2 февраля 1881): Voices from a Busy Life. N. York, 1883. Содержит, помимо стихотворений автора, удачные переводы 32 латинских гимнов, некоторые из них выходили уже в Schaff, Christ in Song.

Samuel W. Duffield: The Latin Hymn Writers and their Hymns (готовится к публикации, New York, 1885. В этом труде будет охвачена вся латинская гимнология, будут включены переводы наиболее известных гимнов).

IV. Переводы латинских гимнов на немецкий язык (большинство сопровождается текстами оригинала), весьма многочисленны

Примеры: Rambach, 1817 sqq. (см. выше); С. Fortlage (Gesänge christl. Vorzeit, 1844); Karl Simrock (Lauda Sion, 1850); Ed. Kauffer (Jesus-Hymnen, Sammlung altkirchl. lat. Gesänge, etc. Leipz., 1854, 65 p.); Η. Stadelmann (Altchristi. Hymnen und Lieder. Augsb., 1855); Bässler (1858); J. Fr. H. Schlosser (Die Kirche in ihren Liedern, Freiburg i. В., 1863, 2 vols); G. Α. Königsfeld (Lat. Hymnen und Gesänge, Bonn, 1847, новое издание, 1865, с текстом оригинала и примечаниями).

Латинская церковная поэзия средних веков изучена лучше, чем греческая. Она до сих используется при поклонении в Католической церкви, которая ценит поэтический гений и религиозное рвение средневековых авторов. Лучшие из латинских гимнов вошли в бревиарий и миссал (некоторые с ненужными «улучшениями») и часто переводятся на современные языки. Но количество истинно классических гимнов, вдохновленных чистой любовью ко Христу, которые могут оказаться полезны любому христианину, сравнительно невелико. Поэзия Латинской церкви так же полна поклонения Марии и святым, как и поэзия греческая. Поразительно, сколько изъявлений рыцарской преданности, исполненных энтузиазма, изливалось на Богоматерь в средние века. В сборнике Моуна гимны, посвященные Деве, занимают отдельный том в 457 страниц, гимны к святым – еще один том в 579 страниц, в то время как первый том, в 461 страницу, посвящен Богу и ангелам. Поэты намеревались прославить Христа через Его мать, но мать вышла у них на первый план в сравнении с Ребенком, как это получилось и в изображениях Мадонны. Она превратилась в посредницу по передаче всей Божьей благодати и почти что заменила Христа, Который, как считалось, восседает на слишком высоком престоле, чтобы грешные люди могли обращаться к Нему без помощи Его матери с ее нежной симпатией к человеку. К ней обращены разнообразные хвалебные эпитеты, такие как Mater Dei, Dei Genitrix, Mater summi Domini, Mater misericordiae, Mater bonitatis, Mater dolorosa, Mater jucundosa, Mater speciosa, Maris Stella, Mundi domina, Mundi spes, Porta paradisi, Regina coeli, Radix gratiae, Virgo virginum, Virgo regia Dei. Даже Te Deum был адаптирован к культу Марии выдающимся святым Бонавентурой и стал звучать как «Те Matrem laudamus, Те Virginem confitemur»⁴⁷⁶.

Авторы латинских, как и греческих гимнов были почти все монахами, но и среди них на почетное место ставят императора (Карла Великого?) и короля Роберта Французского).

Священную поэзию Латинской церкви можно разделить на три периода. 1. Период отцов церкви, от Илария (ум. в 368) и Амвросия (ум. в 397) до Венантия Фортуната (ум. ок. 609) и Григория I (ум. в 604). 2. Ранний средневековый период до Петра Дамиани (ум. в 1072). 3. Классический период до XIII века. Первый период мы рассмотрели в предыдущем томе. Самое ценное его наследие для церкви – Те Deum laudamus. Обычно его авторство приписывают Амвросию Медиоланскому (или совместному авторству Амвросия и Августина), но в настоящей форме он появился не раньше первой половины VI века, хотя какие-то его фрагменты могут претендовать на более древнее, греческое происхождение. Подобно Апостольскому символу веры и греческому Gloria in Excelsis, он, скорее, постепенно создавался в церкви, нежели был создан каким-то одним человеком⁴⁷⁷. В третий период творили величайшие латинские авторы гимнов, такие как Бернар из Морле (монах Клюнийского аббатства, ок. 1150), Бернар Клервоский (ум. в 1153), Адам Сен-Викторский (ум. в 1192), Бонавентура (ум. в 1274), Фома Аквинский (ум. в 1274), Фома Челанский (ок. 1250), Якопоне (ум. в 1306), и были созданы последние и лучшие из бессмертных католических гимнов, такие как Ноrа Novissima; Jesu dulcis memoria; Salve caput cruentatum; Stabat Mater и Dies Irae. В этом томе мы рассмотрим второй период латинского гимнотворчества.

Венантий Фортунат из Пуатье и его современник папа Григорий I образуют переход от патристической поэзии Седулия и Пруденция к классической поэзии средних веков.

Фортунат (ок. 600)⁴⁷⁸ был в свое время модным поэтом. Рожденный в Италии, он перебрался в Галлию, много путешествовал, стал близким другом Григория Турского и вдовствующей королевы Радегунды, жившей в аскетическом уединении. Умер он, будучи епископом Пуатье. Он первым мастерски овладел четырехстопным хореем и написал триста стихотворений, главные из которых – два знаменитых гимна о страстях: «Vexilla regis prodeunt» («Царские знамена движутся вперед») и «Pange, lingua, gloriosi praelium certaminis» («Воспой, язык мой, славную битву»). Оба они вошли в римский бревиарий⁴⁷⁹.

Григорий I (ум. в 604) хотя и уступает Фортунату в поэтическом гении, занимает выдающееся место в истории церковной поэзии и музыки. Он подражал Амвросию в плане метрической формы, молитвенного тона, церковного духа и писал гимны для практического использования. Он сочинил около дюжины гимнов, часть из них вошли в римский бревиарий⁴⁸⁰. Лучшее из произведений Григория – его воскресный гимн «Primo dierum omnium» («В первый день, когда небеса над землей») или, как он представлен в бревиарии, «Primo die quo Trinitas»⁴⁸¹.

Достопочтенный Беда (ум. в 735) написал прекрасный гимн о вознесении «Нутnum canamus gloriae» («Гимн прославления давайте споем») и гимн о святых младенцах «Нутnum canentes Martyrum» («Гимн мучеников-победителей вознесем»)⁴⁸².

Рабан Мавр, родом из Майнца на Рейне, ученик Алкуина, монах и аббат монастыря Фульды, архиепископ Майнца с 847 по 856 г., был главным поэтом эпохи Каролингов и первым немецким автором, писавшим латинские гимны. Некоторые из них были включены в бревиарий⁴⁸³.

Вероятно, он является автором гимна о сошествии Святого Духа Veni, Creator Spiritus⁴⁸⁴. Это произведение превосходит все остальные его труды и является одним из классических латинских гимнов, до сих пор используемых в Католической церкви в самых торжественных случаях – таких как открытие синодов, избрание пап и коронация монархов. Он обладает неким необъяснимым обаянием. Это единственный гимн из бревиария, попавший в англиканскую литургию как часть службы по рукоположению священников и посвящению епископов⁴⁸⁵. Его автором считали Карла Великого⁴⁸⁶, Григория Великого⁴⁸⁷, также Алкуина и даже Амвросия, без веских на то причин. Гимн появляется впервые в 898 г., присутствует в рукописи, содержащей стихотворения Рабана Мавра, и во всех древних германских бревиариях. Он издавна и неоднократно переводился на немецкий язык⁴⁸⁸ и вполне соответствует мыслям и выражениям, которые мы находим в трактате Рабана Мавра о Святом Духе⁴⁸⁹.

Мы приводим оригинальный текст с переводом⁴⁹⁰.

В этой связи мы упомянем также Veni, Sancte Spiritus, другой великий гимн средних веков, посвященный Пятидесятнице. Обычно его автором считают короля Роберта II Французского (970–1031), сына и наследника Гуго Капета⁴⁹³. Он отличался благочестием и милосердием, как его более знаменитый преемник, святой Людовик IX, и лучше подходил для монастыря, чем для престола. Папа упрекнул его в браке на дальней родственнице (998), и он, повинуясь папе, развелся с нею. Он любил музыку и поэзию, основывал монастыри и церкви, содержал триста нищих. Его гимн образным и музыкальным языком свидетельствует о познании даров Святого Духа и о влиянии Святого Духа на сердце человека. Он превосходнее родственного ему гимна, Veni, Creator Spiritus. Тренч называет его «прекраснейшим» из всех латинских гимнов, но мы бы назвали так, скорее, Jesu dulcis тетоriа («Иисус, сладка мысль о Тебе») святого Бернара. Гимн состоит из десяти полустроф из трех строк каждая, с окончанием на -іит. В каждой строке – семь слогов, каждая заканчивается двойной или тройной рифмой; третья строка рифмуется с третьей строкой следующей полустрофы. Нил в своем переводе воспроизвел двойные окончания каждой третьей строки.

Ноткер, прозванный Старшим, или Balbulus («маленький заика», от незначительного заикания в речи), родился около 850 г. в благородном швейцарском семействе, воспитывался в монастыре Сен-Галлен, основанном ирландскими миссионерами, и жил там как смиренный монах. Он умер около 912 г. и был канонизирован в 1512 г.⁴⁹⁶

Он известен как знаменитый автор «Секвенций» (Sequentiae), разновидности гимнов, написанных метрической прозой, поэтому они называются также «прозами» (Prosae). Они возникли из обычая затягивать последний слог при пении Alleluia в средней части богослужения, между Посланием и Евангелием, когда диакон поднимался на возвышение перед распятием, чтобы оттуда петь Евангелие. Это затягивание называлось jubilatio, или jubilus, или laudes, из-за его ликующего тона, а иногда – sequentia (греческое ἀκολουθία), потому что оно следовало за чтением Послания или Аллилуией. Мистические толкователи превратили это ничего не значащее затягивание в эхо ликующей музыки небес. Позже на мелодию стали сочинять тексты в ритмической прозе для произнесения нараспев. Название «секвенция» стало применяться к тексту, а в более широком плане – к регулярным метрическим и рифмованным гимнам. Сборник секвенций назывался Sequentiale⁴⁹⁷.

Ноткер знаменует переход от незначительной музыкальной секвенции к литературной или поэтической секвенции. Более тридцати стихотворений носят его имя. Его первая попытка начинается со строки «Laudes Deo concinat orbis ubique totus». Более известна его секвенция о Святом Духе: «Sancti Spiritus adsit nobis gratia» («Благодать Святого Духа да пребудет с нами»)⁴⁹⁸.

Лучшее из его произведений, написанное, как говорят, под впечатлением наблюдения за строительством моста над пропастью в Мартинштобе, – это размышление о смерти (Antiphona de morte)⁴⁹⁹. Эта торжественная молитва включена во многие погребальные службы. В «Книге общих молитв» приводится ее расширенный вариант:

Посреди жизни мы погружены в смерть:

Кого мы можем молить о помощи, если не Тебя,

О Господь, Которого тронули наши грехи.

Да, о Господь, Бог святейший, о Господь всемогущий,

О святой и милостивейший Спаситель,

Избавь нас от горчайших мук вечной смерти.

Ты знаешь, Господь, тайны наших сердец.

Не закрой Свои милостивые глаза на наши молитвы,

Но пощади нас, святейший Господь,

О Боже всемогущий,

О святой и милостивый Спаситель,

Самый достойный вечный Судья,

Да не пострадаем мы, в последний час,

От мук смерти,

Да не отпадем от Тебя⁵⁰⁰.

Петр Дамиани (ум. в 1072), друг Гильдебранда, помогавший ему проводить иерархические реформы, написал торжественный гимн о дне смерти: «Gravi те terrore pulsas vitae dies ultima» («Каким тяжким страхом Ты поражаешь»)⁵⁰¹.

Вероятно, Петр Дамиани является также автором более известной поэмы о славе и радостях рая, которую обычно приписывают святому Августину:

Ad perennis vitae fontem mens sitivit arida,

Claustra carnis praesto frangi clausa quaerit anima:

Gliscit, ambit, eluctatur exsul frui patria⁵⁰².

Второстепенные авторы гимнов⁵⁰³ рассматриваемого периода таковы:

Исидор Севильский (Isidoris Hispalensis, 560–636). Гимн о святой Агате: «Festum insigne prodiit».

Сиксилла Испанский. Hymnus de S. Thurso et sociis: «Exulla nimium turba fidelium».

Евгений Толедский. Oratio S. Eugenii Toletani Episcopi: «Rex Deus».

Павел Диакон (720–800) из Монте Кассино, капеллан Карла Великого, историк лангобардов, автор знаменитого сборника гомилий. Об Иоанне Крестителе («Ut queant laxis»)⁵⁰⁴ и о чудесах святого Бенедикта («Fratres alacri pectore»).

Одон из Клюни (ум. в 941). Гимн на день св. Марии Магдалины, «Lauda, Mater Ecclesiae», переведен Нилом: «Радуйся, о мать Церковь, сегодня, милости Христа, Господа своего». Сегодня он присутствует в йоркском бревиарии.

Годескальк (Готшальк, ум. ок. 950 г., не путать с его тезкой, сторонником предопределения, который жил в IX веке) – следующий после Ноткера в ряду лучших авторов секвенций или проз, таких как «Laus Tibi, Christe» («Хвала Тебе, о Христос») и «Coeli enarrant» («Небеса возглашают славу»), оба переведены Нилом.

Фульберт из Шартра (ум. ок. 1029) написал пасхальный гимн, присутствующий в нескольких бревиариях: «Chorus novae Jerusalem» («Хоры Нового Иерусалима»), переведен Нилом.

Некоторые из лучших гимнов рассматриваемого периода, с VI по XII век, анонимны⁵⁰⁵. Сюда относятся:

«Hymnum dicat turba fratrum». Утренний гимн, упоминаемый Бедой как изысканный образец четырехстопного хорея.

«Sancti venite». Гимн для причастия.

«Urbs beata Jerusalem»⁵⁰⁶. Это гимн VIII века, один из тех трогательных гимнов о Новом Иерусалиме, вдохновленных последней главой Апокалипсиса святого Иоанна и выражающих тоску христиан по их дому на небесах. Мы приводим первую строфу (и перевод Нила):

«Apparebit repentina». Алфавитный акростих VII века о судном дне, основанный на Мф.25:31–36; впервые упоминается у Беды, потом на долгое время теряется из виду; предтеча Dies Irae, более повествовательный, чем лирический, менее возвышенный и устрашающий, но не менее торжественный. Вот его начало (по переводу Нила)⁵⁰⁷:

Великий День гнева и ужаса,

Последний день печали и погибели,

Подобно вору, который приходит ночью,

Придет он к сынам человеческим;

Когда гордость и напыщенность веков

Совершенно прейдут,

И люди будут стоять в тоске, понимая,

Что наступил конец;

И ужасающий звук трубы,

Распространившийся на все четыре стороны света,

Звучащий все громче и громче,

Созовет живых и мертвых,

И Царь небесной славы

Взойдет на Свой престол в вышине,

И воинство Его ангелов

Будет рядом с Ним на небесах,

И солнце омрачится,

И луна будет красна, как кровь,

И звезды упадут с небес,

Увлекаемые потоком разрушения.

Огонь и пламя, опустошение

Окажутся у ног Судьи;

Земля, и море, и вся преисподняя

Узнают Его могущественный приговор.

«Ave, Maris Stella». Это любимый средневековый гимн о Марии; вероятно, лучший из большого количества гимнов, посвященных культу «Царицы небесной», занимающему такое важное место в благочестивых упражнениях и поклонении как на Востоке, так и Западе. Поэтому мы приводим его полностью с переводом Эдуарда Кэзуэлла⁵⁰⁸.

Латинские гимны предназначались только для священников и монахов, да и среди тех не все понимали латынь. Народ на мессе слушал гимны и отвечал на них Куriе eleison, Christe eleison – эти слова из Греческой церкви проникли в западные литании. По мере того как современные языки Европы формировались из латинского и тевтонских языков, в XIII–XIV веке возникла народная поэзия. Позже ее развитие получило мощный импульс за счет Реформации. С того времени протестантские церкви, особенно в Германии и Англии, создали множество гимнов, идущих от сердца народа и воспеваемых на его родном языке. Они заняли следующее по важности место после Псалтири в церковном и частном богослужении. В сборники евангельских гимнов вошли переводы и переложения лучших греческих и латинских гимнов, занимающие там почетное место как связующее звено между прошлым и современным поклонением тому же самому Богу и Спасителю.

Средневековое христианство крайне ревностно относилось к таинствам, священству и иерархии. Представления о священнике, жертве и алтаре тесно связаны между собой. Таинства считались каналами передачи благодати, основной пищей для души. Они сопровождали человеческую жизнь от колыбели до могилы. Ребенок вступал в этот мир с таинством крещения, а соборование готовило старика к отходу в мир иной.

Основными таинствами были крещение и евхаристия. Крещение считалось таинством нового рождения, открывающим двери царства небесного; евхаристия – таинством освящения, поддерживающим и питающим новую жизнь.

Помимо этих двух, еще несколько обрядов назывались таинствами, но до периода схоластики не было согласия в отношении их точного количества. Латинское sacramentum, как и греческое мистерия (откуда и было взято это слово в Вульгате), использовались вольно и неопределенно для обозначения таинственных и превосходящих человеческое разумение учений и обрядов. Рабан Мавр и Пасхазий Радберт насчитывают четыре таинства, Дионисий Ареопагит – шесть, Дамиани – целых двенадцать. Но возобладало авторитетное мнение Петра Ломбардского и Фомы Аквинского. По их мнению, таинств семь. Это священное число подкреплялось разнообразными аналогиями, такими как количество добродетелей, грехов и потребностей человеческой жизни⁵¹².

Однако семь таинств существовали как священные обряды задолго до того времени, когда церковь пришла к согласию по поводу их количества. Мы встречаем их, лишь с некоторыми незначительными изменениями, и среди греков, и среди латинян. Они, помимо крещения и евхаристии (которая почиталась не только таинством, но и жертвоприношением), таковы: конфирмация, покаяние (исповедь и отпущение), бракосочетание, рукоположение и елеопомазание.

Конфирмация была тесно связана с крещением как его дополнение. Она приобрела более независимый характер в связи с крещением младенцев. В Греческой церкви она могла быть совершена любым священником, в латинской – только епископом⁵¹³.

Покаяние считалось необходимым для отпущения грехов, совершенных после крещения⁵¹⁴.

Рукоположение (хиротония) – таинство возведения в иерархический сан, обязательное для управления церковью.

Бракосочетание закладывает фундамент семейной и общественной жизни в церковном и государственном отношении. Церковь самым внимательным образом следила за отправлением этого таинства, выступая против разводов, против смешанных браков и браков между близкими родственниками.

Елеопомазание с молитвой (впервые оно упоминается среди таинств на синоде в Павии в 850 г., а также у Дамиани) представляло собой соборование уходящего в мир иной. Оно основано на указаниях апостола Иакова (Иак.5:14, 15, см. также Мк.6:13, 16:18). Сначала оно совершалось в случае любой болезни мирянином или священником как медицинское средство лечения и как замена амулетов и заклинаний. Позже в Латинской церкви оно стало совершаться только в тех случаях, когда больному действительно угрожала смерть.

Эффективность таинств была определена схоластическим термином ex opere operato, то есть таинство считалось наделенным силой само по себе, независимо от морального характера священника и человека, принимающего таинство, если оно было выполнено так, как предписано, с соответствующими намерениями и без препятствий со стороны принимающего⁵¹⁵.

Три таинства, а именно, крещение, конфирмация и рукоположение, имеют необратимый характер⁵¹⁶. Единожды крещенный всегда крещен, хотя он и может навсегда лишиться блага этого крещения; единожды рукоположенный всегда рукоположен, хотя священник может быть смещен и отлучен от церкви.

Внешними вспомогательными средствами поклонения были орга́н и колокола.

Орга́н⁵¹⁷ как музыкальный инструмент (относится ко времени св. Августина) развился из свирели или пандейской волынки. В своей древнейшей форме он представлял собой небольшой ящик с рядом трубок вверху, воздух в которые поступал за счет того, что играющий дул в трубочку с одной из его сторон. С течением времени инструмент был усовершенствован. Считается, что первым стал использовать орган в церкви папа Виталиан (657–672). Константин Копроним послал орган вместе с другими подарками королю Пипину Короткому в 767 г. Карл Великий получил орган в подарок от халифа Гарун-аль-Рашида и поставил его в собор в Экс-ла-Шапеле. Искусство создания органов в основном культивировалось в Германии. Папа Иоанн VIII (872–882) просил епископа Аннона из Фризинга прислать ему орган и органиста.

Отношение церкви к органу было разным. В чем-то он разделил судьбу икон, хотя никогда и не был объектом поклонения. Поэтическая легенда, которую Рафаэль обессмертил одним из своих шедевров, гласит, что изобретательницей органа была святая Цецилия, покровительница священной музыки. Латинская церковь ввела органы повсюду, но некоторые выдающиеся личности выступали против. Даже на Трентском соборе была совершена, пускай и безрезультатно, попытка запретить использование органа хотя бы во время мессы. Лютеранская церковь сохранила орган, кальвинистские церкви отвергли его, особенно в Швейцарии и Шотландии. Однако в недавнее время возражения против его использования в основном прекратились⁵¹⁸.

Колокола, как считается, были изобретены Павлином из Нолы (ум. в 431) в Кампании⁵¹⁹, однако сам Павлин в своем описании церкви не упоминает их. Для объявления о начале публичного богослужения со времен Константина Великого использовались разные музыкальные инструменты. Григорий Турский говорит о signum, знаке для созыва монахов на молитву. Ирландцы использовали в основном ручные колокольчики – со времен святого Патрика, который сам раздавал их. Святой Колумба, как сообщают, ходил в церковь, когда в полночь звонил колокол (puisante сатраnа). Беда упоминает о колоколе, который звучал во время молитвы на похоронах. Святой Штурм из Фульды, умирая, приказал, чтобы звонили все колокола монастыря (779). При Карле Великом в империи было общепринятым использование колоколов. Император поощрял литье колоколов и содержал мастеров этого дела при дворе. Танхон, монах из Сен-Галлена, отлил хороший колокол, весивший от 400 до 500 фунтов (180–230 кг), для собора в Экс-ла-Шапеле. На Востоке колокола не упоминаются до конца IX века.

Колокола, как и прочая церковная утварь, освящались с помощью литургического благословения. Иногда их даже крестили, но Карл Великий в капитулярии от 789 г. запрещает это злоупотребление⁵²⁰. Должность звонарей⁵²¹ была настолько почетной, что даже аббаты и епископы жаждали занять ее. Популярное суеверие приписывает звуку колокола магическое воздействие. Он мог успокаивать бури и останавливать чуму. Для колоколов строились специальные башни⁵²². Их использование церковью отражено в древних строках, которые были начертаны на многих из них:

Lauda Deum verum, plebem voco, congrego clerum,

Defunctos ploro, pestem fugo, festaque honoro⁵²³.

См. т. III, § 81–87.

В христианском мире поклонение святым, которое началось еще в никейскую эпоху, пришло на смену языческому идолопоклонству и культу героев. Оно вполне соответствовало вкусам и привычкам варварских народов, но не менее популярно было и среди цивилизованных греков. Схоласты различают три степени поклонения: 1) собственно поклонение (λατρεία), которое относится только к Богу; 2) почитание (δουλεία), которое относится к святым и к тем, кого почтил Сам Бог, ибо им предуготовано править с Ним на небесах; и 3) особое почитание (ὑπερδουλεία), которое относится к Деве Марии как матери Спасителя и царице всех святых. Но народ не всегда воспринимал разницу между этими понятиями, а священники были склонны поощрять крайности поклонения святым. Молитвы ко всем святым произносились весьма вольно – и к ним обращались не как к подателям желанной благодати, а как к посредникам и ходатаям. Отсюда возникла формула: «Молись за нас» (Ora pro nobis).

Количество святых и их праздников очень быстро возрастало. У каждого народа, страны, провинции или города был свой святой покровитель, как Петр и Павел – в Риме, святой Амвросий – в Милане, святой Мартин, святой Денис (Дионисий) и святой Герман – во Франции, святой Георгий – в Англии, святой Патрик – в Ирландии, святой Бонифаций – в Германии, но среди них выделялась Дева Мария, на заботу и защиту которой претендовало множество местностей и церквей. Народ первым выражал желание признать человека святым, и этот голос считался гласом Божьим. Великих и благих людей, которые жили в духе святости и несли выдающееся служение по распространению веры в качестве миссионеров, мучеников, епископов, монахов или монахинь, с благодарностью вспоминали после их смерти. Они становились святыми покровителями стран или провинций, в которых трудились и страдали и откуда поклонение им постепенно распространялось на всю церковь. Их останки хранили как священные. Их могилы посещали паломники. До 1153 г. решения о канонизации местных или национальных святых обычно принимали митрополиты соответствующих провинций⁵²⁴, но количество «заявок на святость» росло, а потому, начиная с Александра III (1170), во избежание ошибок объявлять о факте святости и предписывать поклонение святому по всей (латинской) Католической церкви стали папы⁵²⁵. Торжественный акт признания святости назывался канонизацией. От него позже стали отличать акт беатификации – причисления покойного католика к блаженным (beatus) на небесах, которое, с определенными ограничениями, допускает (но не предписывает) поклонение ему⁵²⁶.

Первый известный нам пример папской канонизации – это канонизация Ульрика, епископа Аугсбурга (ум. в 973). В 993 г. на Латеранском синоде, в присутствии девятнадцати прелатов, Иоанн XV объявил Ульрика святым, после того как Луитольф, преемник Ульрика по Аугсбургской епархии, рассказал о его жизни и о совершенных им чудесах. Основной заслугой Ульрика было освобождение Южной Германии от вторжения варваров-мадьяров и его преданность интересам возглавляемой им крупной епархии. Он ездил по епархии в телеге, запряженной волами, в окружении толп нищих и увечных. Он совершил два паломничества в Рим, второе – на восемьдесят первом году жизни, и умер как простой кающийся на голом полу. Булла признает правомочность поклонения святым, находя в таком поклонении содействие прославлению Христа, Который отождествляет Себя со Своими святыми, но она не проводит четкого различия между разными степенями поклонения. Она угрожает анафемой от апостольского престола всем, кто будет пренебрегать этим постановлением⁵²⁷.

Папская прерогатива канонизации, если не предъявлять к ней чересчур суровых требований, равнозначна провозглашению результата, к которому привело тщательное рассмотрение достоинств канонизируемого в папской Конгрегации обрядов. (При более же строгом подходе смертный человек может удостовериться в чьей-то святости только через Божье откровение). Католическое изучение вопроса канонизации происходит по примеру обычного суда, на котором один человек выступает в роли Advocatus Diaboli, то есть обвиняет кандидата на канонизацию, а другой – в роли Advocatus Dei. Успех зависит от убедительности доказательств того, что кандидат обладал высшей степенью святости и чудотворной силой при жизни или же что такой силой обладают его мощи либо обращение к его имени. Поговорка гласит, что для доказательства чуда требуется чудо, однако, как оказывается, для этого достаточно и папского постановления, опирающегося на свидетельства, считающиеся убедительными для верующих Католической церкви⁵²⁸.

Неоднократно ставился вопрос о том, как святые и Дева Мария могут слышать много тысяч молитв, которые одновременно взывают к ним в разных местах мира, если они не обладают божественными качествами всеведения и вездесущности, – однако отсутствие ответа на него нисколько не смущает тех, кто молится святым. Схоласты пытались разрешить эту проблему, утверждая, что святые узнают об этих молитвах от всеведущего Бога, но тогда почему бы не обращаться напрямую к Богу, тем более что Он уже все знает?

Помимо дней памяти определенных святых, возникли и два праздника в воспоминание всех их вместе.

Праздник всех святых⁵²⁹ был введен на Западе папой Бонифацием IV в связи с освящением римского Пантеона, изначально построенного Агриппой в честь победы Августа в Актиуме и посвященного Юпитеру Победителю. Пантеон пережил древние языческие храмы и был подарен папе императором Фокой в 607 г.; после этого он был очищен, восстановлен и посвящен Богу под именем церкви Приснодевы Марии и всех мучеников. Бароний сообщает нам, что ко дню его освящения, 13 мая, останки мучеников с разных кладбищ были в торжественной процессии перевезены в эту церковь в двадцати восьми повозках⁵³⁰. Из Рима праздник в IX веке распространился по Западу, и Григорий IV призывал Людовика Благочестивого в 835 г. сделать его всеобщим по всей империи. Праздник был назначен на первое ноября, ради удобства народа, который отдыхал после сбора урожая и был готов воздать Богу хвалу за все Его милости.

Праздник всех душ⁵³¹ – нечто вроде дополнения к празднику всех святых. Его отмечают на следующий день (2 ноября). Сообщается, что его ввел Одило, аббат Клюни, в X веке, и он быстро распространился без особого на то указания благодаря повсеместному состраданию к душам чистилища. Верующие скорбят. Проводится месса об усопших с «Dies irae, Dies ilia» и часто повторяемым «Requiem aeternam dona eis, Domine» («Господи, даруй им вечный покой»). В некоторых местах (например, в Мюнхене) существует обычай покрывать в этот день могилы последними осенними цветами.

Праздник архангела Михаила⁵³², предводителя ангельской рати⁵³³ (29 сентября⁵³⁴), был посвящен поклонению ангелам. Он основан не на учении, не на фактах, а лишь на зыбком фундаменте чудесных преданий⁵³⁵. Впервые он появился на Востоке. Несколько церквей в Константинополе и близ него были посвящены святому Михаилу, и Юстиниан восстановил две из них, пришедшие в упадок. На Западе этот праздник впервые упоминается на соборе в Ментце в 813 г. как «dedicatio S. Michaelis» в числе праздников, которые следует соблюдать. Затем праздник распространился по церкви, несмотря на предупреждение апостолов не поклоняться ангелам (Кол.2:18; Откр.19:10, 22:8, 9)⁵³⁶.

См. т. II, гл. vі и vіі; т. III, § 109–111.

I. Иоанн Дамаскин (главный защитник поклонения иконам, ок. 750): Λόγοι ἀπολογητικοὶ πρὸς τοὺς διαβάλλοντας τὰς ἁγίας εἰκόνας (ed. Le Quien. I. 305). Никифор (патриарх Константинополя, ум. в 828): Breviarium Hist. (до 769 г.), ed. Petavius, Paris, 1616. Феофан (исповедник и почти мученик за поклонение иконам, ум. ок. 820): Chronographia, cum notis Goari et Combefisii, Par., 1655, Ven., 1729, и в боннском издании византийских историков, 1839, tom. I (репринт в Migne, Patrol. Graeca, tom. 108). Византийские историки более позднего периода, обращающие внимание на этот спор, в основном опираются на Феофана; так же поступают Анастасий (Historia Eccles.) и Павел Диакон (Historia miscella and Hist. Longobardorum).

Послания пап и постановления синодов, особенно Acta Concilii Nicaeni, II. (787) в Mansi, tom. XIII, и Harduin, tom. IV.

M. H. Goldast: Imperialia Decreta de Cultu Imaginum in utroque imperio promulgata. Frankf., 1608.

Почти все источники рассматриваются проблему с ортодоксальной точки зрения. Седьмой вселенский собор (787) постановил на пятом заседании, что все книги против икон должны быть уничтожены.

II. J. Dalleus (кальвинист): De Imaginibus. Lugd., Bat., 1642.

L. Maimbourg (иезуит): Histoire de l’hérésie des iconoclastes. Paris, 1679, 1683, 2 vols. (Гефеле, III. 371, называет этот труд «nicht ganz zuverlässig», не вполне надежным.)

Fr. Spanheim (кальвинист): Historia Imaginum restituta. Lugd., Bat., 1686 (в Opera, II. 707).

Chr. W. Fr. Walch (лютеранин): Ketzerhistorie. Leipz., 1762 sqq., vol. X (1782), p. 65–828, и весь vol. XI (ed. Spittler, 1785). Очень подробный, беспристрастный и утомительный труд.

F. Сh. Schlosser: Geschichte der bilderstürmenden Kaiser des oströmischen Reichs. Frankf. а. M., 1812.

J. Marx (католик): Der Bilderstreit der Byzant. Kaiser. Trier, 1839.

Епископ Hefele: Conciliengesch., vol III, 366–490; 694–716 (пересмотренное издание, Freib. i. В., 1877).

R. Schenk: Kaiser Leo III. Ein Beitrag zur Geschichte des Bilderstreites. Halle, 1880.

Общие истории церкви. 1) Католические: Baronius, Pagi, Natalis Alexander, Alzog, Hergenröther (I. 121–143; 152–168). 2) Протестанские: Basnage, Gibbon (ch. 49), Schröckh (vol. XX), Neander (III, 197–243; 532–553, Bost. ed.; полный и беспристрастный); Gieseler (II. 13–19, слишком кратко).

С поклонением святым тесно связано вторичное, вытекающее отсюда поклонение их изображениям и реликвиям. Оно – закономерное, предсказуемое продолжение первого. Но если в отношении поклонения святым в средневековой церкви, как на Востоке, так и на Западе, царило полное согласие (за исключением нескольких протестующих голосов), то в связи с поклонением иконам разразился отчаянный спор, волновавший Восточную церковь больше века (724–842) и ускоривший упадок Византийской империи.

Абстрактный вопрос об использовании образов связан с общей темой отношения искусства к поклонению. Христианство претендует на звание совершенной и всеобщей религии. Его влияние, как закваска, пропитывает все способности человека и все стороны его жизни. Оно не чуждо ничему из сотворенного Богом. Оно находится в гармонии со всем, что истинно, что прекрасно, что благо. Оно дружит с философией, наукой, искусством и ставит их себе на службу. Поэзия, музыка и архитектура достигли своего высшего выражения на службе религии и черпали вдохновение для своих наиболее благородных свершений из Библии. Так почему же скульптура, живопись или какое-нибудь другое искусство, исходящее от Бога, не должно использоваться в церковном служении? Почему библейская, как и любая другая история должна быть против живописных и скульптурных изображений, служащих к назиданию и удовольствию детей и взрослых, обладающих чувством прекрасного? Ведь все, что исходит от Бога, должно возвращаться к Богу и служить для умножения Его славы?

Однако от использования образов для украшения, назидания и наслаждения всего один шаг до поклонения образам, и исторический опыт доказывает, что первое не может существовать совершенно отдельно от второго. В средние века благодаря преобладанию культа святых первое и второе были слиты нераздельно. Изображения висели в церквях не как произведения искусства, но как вспомогательное средство и объекты поклонения. Спор об образах был, таким образом, чисто практическим вопросом поклонения, а не философской или художественной проблемой. Для варварского воображения отвратительная или даже уродливая картина подчас служила целям поклонения лучше, чем картина, отличающаяся красотой и благолепием. Только в конце средних веков христианская живопись начала создавать действительно достойные произведения. Кроме того, спор об образах осложняла вторая из десяти заповедей, которая явно запрещает если не любое изображение Бога, то, во всяком случае, любое идолопоклонническое и суеверное использование картин. Еще одна проблема заключалась в том, что до нас не дошло подлинных изображений Христа, Мадонны, апостолов или каких-либо еще библейских персонажей.

В предыдущих томах мы проследили последовательность развития священных образов от римских катакомб до произведений конца VI века. Использование символов и картин поначалу было вполне невинным. Оно распространялось исподволь, наряду с развитием поклонения святым. Восток унаследовал любовь к искусству от древних греков и был особо склонен к поклонению образам. Западные же варвары, которые не умели ценить произведения искусства, больше склонялись к культу реликвий.

Мы можем выделить три теории, две из которых столкнулись в открытом конфликте и спорили между собой до 842 г.

1. Теория поклонения образам. Это ортодоксальная теория, которую ее оппоненты осуждали как разновидность идолопоклонства⁵³⁷, но которую решительно поддерживали народ, монахи, поэты, женщины, императрицы Елена и Феодора. Эту теорию санкционировали Седьмой вселенский собор (787) и папы (Григорий II, Григорий III и Адриан I). Она утверждала, что нужно и должно иметь образы Христа, Девы и святых и поклоняться им, с негодованием отвергала обвинение в идолопоклонстве и проводила различие (которое на практике часто не соблюдалось) между ограниченным поклонением, которого достойны изображения⁵³⁸, и собственно поклонением, которого достоин один только Бог⁵³⁹. Образы – это Библия в картинах. Они говорят глазу больше, чем слово говорит уху. Они имеют особую ценность для простого народа, который не может читать Священное Писание. Однако уважение к живым оригиналам на небесах постепенно переносилось на их деревянные образы на земле. Изображения почтительно целовали и окружали языческими ритуалами коленопреклонения, свечами и ладаном. Молитвы, произнесенные перед ними, считались более эффективными. Энтузиазм по отношению к изображениям шел рука об руку с поклонением святым и был почти неотделим от него. Он разжигал поэтическое вдохновение, которое обогатило молитвенники Греческой церкви. Главные авторы гимнов, Иоанн Дамаскин, Козьма Иерусалимский, Герман, Феофан, Феодор Студит, все были защитниками культа образов, и некоторые из них пострадали за свое рвение – были смещены с должности, брошены в темницу, покалечены, тогда как среди иконоборцев не было ни единого поэта⁵⁴⁰.

Главным доводом против этой теории была вторая заповедь. Отвечали на этот довод по-разному. Библейский запрет воспринимался как временный, действующий до появления Христа, или как относящийся к высеченным в камне образам, или же как касающийся изготовления образов в идолопоклоннических целях.

С другой стороны, херувимы над ковчегом⁵⁴¹ и медный змий в пустыне – это явные примеры зримых символов, задействованных в поклонении Моисея. Через воплощение Сына Божьего Бог Сам удостоверил возможность изображать Христа. А раз Христос явил Себя в человеческом облике, то, значит, нет греха и в том, чтобы изображать Его в таком облике. Хотя евангелия не говорят, как Он выглядел, у христиан были Его вымышленные изображения, приписываемые святому Луке, святой Веронике и образ из Эдессы. Существовали даже сверхъестественные истории о чудотворных картинах, которые якобы двигались, говорили и действовали.

Здесь следует добавить, что в Восточной церкви используются только цветные изображения на ровной поверхности, а также мозаики, тогда как скульптуры и статуи исключены из допустимых объектов поклонения. Римская же церковь не делает подобных ограничений.

2. Иконоборческая теория склоняется к противоположной крайности. Ее сторонников называли иконоборцами, уничтожителями образов⁵⁴². Эту теорию поддерживали энергичные греческие императоры Лев III и его сын Константин, который спас приходящую в упадок империю от вторжения сарацинов; она была популярна в армии и получила санкцию Константинопольского синода в 754 г. Ее сторонники от начала до конца опирались на вторую заповедь в том строгом смысле, в каком ее понимали иудеи и первые христиане. Эту теорию существенно подкрепили успехи мусульман, которые, подобно иудеям, обвинили христиан в великом грехе идолопоклонства и завоевали города Сирии, Палестины и Египта несмотря на находившиеся там священные образы, которые, как ожидалось, должны были чудесным образом вмешаться и защитить эти города. Иконоборческий синод 754 г. осудил поклонение образам как откат к языческому идолопоклонству, которое навязал церкви дьявол, в то время как она должна была поклоняться одному лишь Богу в духе и истине.

Однако иконоборческая партия не была последовательна, ибо она не возражала против поклонения святым, в котором и находился корень поклонения образам. Вместо того чтобы покончить со всеми религиозными символами, она сохранила знак креста с разнообразными сопутствовавшими ему суеверными использованиями и оправдала это исключение цитатами из Писания об эффективности креста, хотя текст там относился к крестной Жертве, а не к ее символу.

Основным недостатком иконоборчества и причиной неудачи был его негативный характер. Оно ничем не предлагало заменить поклонение иконам и не оставляло после себя ничего, кроме голых стен. А это, конечно же, не могло удовлетворить религиозных потребностей греческого народа. Древнее иконоборчество резко отличалось от иконоборчества евангельской Реформации, поставившей на место образов более богатые интеллектуальные и духовные наставления Слова Божьего.

3. Умеренная теория искала via media между поклонением образов и ненавистью к ним, разграничивая знак и вещь, использование и злоупотребление. Она допускала изображения Христа и святых как вспомогательные средства поклонения, наглядно напоминающие о личностях и фактах. Папа Григорий I подарил одному отшельнику, по его желанию, изображения Христа, Марии и святого Петра со святым Павлом. В своем послании он одобряет естественную склонность иметь перед глазами видимое напоминание об объекте почитания и любви, но в то же время предостерегает от суеверного использования этого изображения. «Мы не преклоняем колени перед картиной, как перед Богом, – говорит он, – но поклоняемся Тому, о Чьем рождении, или страстях, или величественном престоле напоминает нам картина». Тот же папа хвалил Серена, епископа Марселя, за ревностное поклонение образам, но не одобрял крайности в этом направлении, напоминая, что вещественные пособия больше всего полезны людям, только что вышедшим из языческого варварства и не способным назидать себя Священным Писанием. Франкская церковь в VIII и IX веке решительно выступала против злоупотреблений такого рода, но в целом не заходила так далеко, как иконоборцы Востока.

Однако с течением времени Латинская церковь продвинулась по пути практического почитания икон так же далеко, если не еще дальше, чем Восточная церковь после Седьмого вселенского собора. Григорий II решительно сопротивлялся иконоборческим постановлениям императора Льва, и этот спор был одновременно борьбой за независимость папского престола. Григорий III шел по его стопам, и папа Адриан I санкционировал постановление Второго никейского собора. Борьба с поклонением образам не могла быть последовательной без отказа от поклонения святым.

Те же самые теории и партии вновь появились в эпоху Реформации. Римская и Греческая церковь оставались верны поклонению образам и поощряли развитие изобразительных искусств, особенно в Италии (хотя иногда там все-таки раздавались слабые протесты против злоупотреблений этого поклонения). Радикальные деятели Реформации (Карлштадт, Цвингли, Кальвин, Нокс) возродили иконоборческую теорию и решительно удалили изображения из церквей, как способствующие идолопоклонству и препятствующие духовному поклонению. Лютеранская церковь (по примеру Лютера и его друга Лукаса Кранаха) сохранила древние изображения или заменила их новыми и лучшими, но освободилась от прежних суеверий. Современное развитие искусства и прогресс в механических способах копирования изображений изменили ситуацию в протестантских странах. В книгах для воскресных школ и в литературе для стариков и молодежи обычно приводится множество иллкютраций библейской истории, служащих ко всеобщему назиданию. Шедевры великой религиозной живописи стали украшать дома, но они больше не будут объектами поклонения, которое следует воздавать одному лишь Богу.

В декабре 1563 г. Трентский собор (Sess. XXV), наряду с поклонением святым и реликвиям, санкционирует и «правомерное использование образов» в такой формулировке: «Более того, образы Христа, Девы Богоматери и других святых должны сохраняться в храмах, и им должен оказываться почет и поклонение. Они не считаются обладающими какой-то божественностью или добродетелью, из-за которой им следует поклоняться. У них ничего не нужно просить, в них не следует верить, как в древности делали язычники, которые возлагали свои надежды на идолов; но честь, им оказываемая, относится к прототипам, которые представлены на этих изображениях. То есть, целуя изображение, снимая перед ним головной убор и простираясь перед ним, мы поклоняемся Христу и почитаем святых, подобием которых являются изображенные образы. Так было постановлено соборами, особенно Вторым Никейским, против иконоборцев». Тридентское исповедание веры, принятое на соборе, учит тому же в статье IX (см. Schaff, Creeds, II, р. 201, 209).

Современные догматы Восточной церкви следуют решению Седьмого вселенского собора. Иерусалимский синод, или исповедание Досифея, причисляет изображения Христа, Богоматери, святых и святых ангелов, которые являлись некоторым патриархам и пророкам, а также символические изображения Святого Духа в облике голубя к объектам поклонения (προσκυνοῦμεν καὶ τιμῶμεν καὶ ἀσπαζόμεθα). См. Schaff, l. с., II. 436. Большой русский катехизис, объясняя вторую заповедь (Schaff, II. 527), говорит об этом так:

«Что есть икона (εἰκών)?

Это греческое слово, оно означает образ или изображение. В Православной церкви это слово указывает на священные изображения нашего Господа Иисуса Христа, воплощенного Бога, Его непорочной Матери и Его святых.

Согласуется ли использование святых икон со второй заповедью?

Оно не согласовалось бы, если бы человек делал из них богов. Но почитание икон как священных изображений и использование их в религиозное воспоминание Божьих деяний и Его святых ни в чем не противоречит заповеди. Когда иконы используются таким образом, они подобны книгам, в которых образы людей и предметов используются вместо букв (см. Greg. Magn., lib. ix. Ер. 9, ad Seren. Epis.).

С каким отношением мы должны почитать иконы?

Глядя на них своими глазами, мы должны мысленно созерцать Бога и святых, которые изображены на них».

История спора об иконах делится на три периода. 1) Борьба против икон и упразднение поклонения им на Константинопольском соборе, 726–754 г. 2) Реакция в защиту поклонения иконам и его торжественное одобрение на Втором Никейском соборе, 754–787 г. 3) Новый конфликт двух партий и окончательная победа поклонения иконам, 842 г.

Поклонение иконам распространилось вместе с поклонением святым и стало привычным в Восточной церкви до такой степени, что апологетам христианства стало трудно защищаться от обвинений в идолопоклонстве, выдвигаемых против них не только иудеями, но и последователями ислама, которые, говоря о своей ненависти к любому идолопоклонству, доказывали ее пользу успешным и быстрым распространением своей веры. Церкви и церковные книги, дворцы и частные дома, одежда и предметы обстановки украшались религиозными картинами. Изображения заняли у любящих искусство греков то место, на которое грубые западные народы поставили поклонение реликвиям. Образы служили заменителями тех святых, которых они представляли. Рассказывались фантастические истории об их чудотворной силе, которым охотно верили. Все эти крайности, естественно, вызвали реакцию.

Лев III, по прозвищу Исавр (716–741), здравый и энергичный, но неграмотный и деспотичный император, благодаря своим военным талантам и успехам возвысившийся от положения крестьянина в горах Исаврии до престола кесарей и избавивший своих подданных от страха перед арабами благодаря тому, что был заново изобретен «греческий огонь», почувствовал призвание, подобно второму Иосии, воспользоваться своей властью ради уничтожения идолопоклонства. Византийские императоры без колебаний вмешивались во внутренние дела церкви и использовали с этой целью свою деспотическую власть. На Льва оказывал влияние некий епископ Константин⁵⁴³ из Наколии во Фригии, а кроме того, император желал опровергнуть обвинения, выдвинутые мусульманами против христиан. И на шестой год своего правления он велел принудительно крестить иудеев и монтанистов (или манихеев). Первые лицемерно подчинились ему, но издевались над церемонией. Вторые предпочли поджечь свои молитвенные дома и погибнуть в огне. Потом, на десятый год правления (726)⁵⁴⁴, Лев начал войну против икон. Сначала он только запретил поклонение им и довел до сведения зреющей оппозиции, что желает защитить изображения от осквернения и удалить их оттуда, где их трогают и целуют. Но во втором эдикте (730) он уже велел убрать или уничтожить все образы. Стены, украшенные изображениями, следовало побелить. Великолепное изображение Христа на воротах императорского дворца было заменено простым крестом. Император сместил пожилого Германа, патриарха Константинополя, и заменил его иконоборцем Анастасием.

Эти эдикты вызвали яростное сопротивление клириков, монахов и народа, которые усмотрели в них нападки на саму веру. Толпа убила слуг, которые уничтожали изображение на воротах дворца. Иоанн Дамаскин и Герман Константинопольский, уже известные нам как авторы гимнов, были главными оппонентами. Первый был недосягаем для Льва и написал три красноречивых обращения (одно до и два после вынужденного ухода Германа с должности), выступив в защиту поклонения образам и перечислив практически все аргументы в пользу икон⁵⁴⁵. Островные жители архипелага, управляемые монахами, подняли открытое восстание и назначили своего претендента на трон, но они потерпели поражение, и их вожди были казнены. Лев вынуждал к повиновению всех, кто жил в пределах Восточной империи, однако у него не было власти ни над христианскими подданными у сарацинов, ни в Риме, ни в Равенне, где его власть открыто подвергалась сомнению. Папа Григорий II сообщил ему в оскорбительном послании (ок. 729), что школьники будут бросать ему в голову свои доски для письма, если он уничтожит образы, и неразумные будут учить его тому, чему он отказался учиться у мудрых⁵⁴⁶. А семьдесят лет спустя на Западе уже установилась своя, не зависящая от Востока империя, тесно связанная с епископом Римским.

Константин V, по прозванию Копроним⁵⁴⁷, в течение своего долгого правления, длившегося тридцать четыре года (741–775), продолжал придерживаться политики отца, очень умело, решительно и жестоко борясь с общественным мнением, с бунтами и заговорами. О его характере авторы высказывают самые разные мнения, зависящие в первую очередь от их догматических взглядов. Враги обвиняли его в чудовищных пороках, еретических взглядах и занятиях магическими искусствами. Иконоборцы же восхваляли его добродетели и через сорок лет после его смерти еще молились на его могиле. Неоспоримы его административные и военные таланты, его успешная борьба против сарацинов, болгар и других врагов, но так же неоспоримы его деспотизм и жестокость (свойственная и другим византийским императорам).

В 754 г. он созвал в Константинополе иконоборческий собор, который должен был стать седьмым вселенским, но позже был осужден как лжесинод еретиков. Там заседали триста тридцать епископов под председательством архиепископа Феодосия Эфесского (сына бывшего императора), и продолжался собор шесть месяцев (с 10 февраля до 27 августа). Патриархи Иерусалима, Антиохии и Александрии, находившихся под властью ислама, не присутствовали на нем, престол Константинопольского патриархата был вакантным, а папа Стефан III обошел молчанием императорское приглашение. Собор, опираясь на вторую заповедь, другие отрывки Писания, запрещающие идолопоклонство (Рим.1:23, 25; Ин.4:24), и мнения отцов церкви (Епифания, Евсевия, Григория Назианзина, Златоуста и др.), осудил церковное и личное поклонение священным изображениям под страхом смещения и отлучения, но в то же время (совершенно непоследовательно) запретил портить и уничтожать священные сосуды или одеяния, украшенные изображениями, и формально объявил о своем согласии с шестью вселенскими соборами и законностью поклонения благословенной Деве и святым. Он запретил любые религиозные изображения в виде живописи и скульптуры как неподобающие, языческие и идолопоклоннические. Тот, кто делает изображения Спасителя (Который в единой неделимой личности есть и Бог, и человек), либо ограничивает непостижимого Бога узами тварной плоти, либо смешивает две природы, подобно евтихианам, либо разделяет их, как несториане, либо отрицает Его Божественность, подобно Арию, и все, кто поклоняется такому изображению, виновны в той же ереси и богохульстве. Только евхаристия дает нам верный и истинный образ Христа. Троекратная анафема была провозглашена на сторонников поклонения иконам, даже на великого Иоанна Дамаскина, под именем Мансура, который назван предателем Христа, врагом империи, учителем скверны и извратителем Писания. Акты этого синода были уничтожены, за исключением решения (ὅρος) и краткого вступления, которые включены для осуждения в акты Второго Никейского собора⁵⁴⁸.

Император исполнял постановления весьма решительно, насколько распространялась его власть. Священные образы безжалостно уничтожали, забеливали или покрывали изображениями деревьев, птиц и животных. Епископы и клирики подчинились решению, но монахи, которые изготавливали образа, осудили императора как второго Мухаммеда и ересиарха, а всех иконоборцев – как еретиков, безбожников и богохульников. За непослушание их заточали в тюрьмы, бичевали, калечили и подвергали разнообразным видам наказания, вплоть до смерти. Основными мучениками борьбы за иконы в правление Константина (761–775) были Петр Калабит (т. е. живущий в хижине, καλύβη), Иоанн, аббат Монагрии, и Стефан, аббат монастыря Авксентия, недалеко от Константинополя (называемый «новым Стефаном», чтобы отличать его от первомученика). Император совершил даже попытку упразднить монастыри⁵⁴⁹.

Лев IV, прозванный Хазаром (775–780), продолжал соблюдать законы против икон, но с большей умеренностью. Однако его жена Ирина Афинская, знаменитая своей красотой, талантом, амбициями и склонностью к интриге, была от всей души предана поклонению иконам и после его смерти, в период несовершеннолетия ее сына Константина VI, умело и упорно пыталась восстановить это поклонение (780–802). Сначала она призвала обе партии к терпимости, а позже стала отказывать в терпимости к иконоборцам. Она возвысила гонимых монахов. Ее секретарь Тарасий стал патриархом Константинополя, причем с согласия папы Адриана, который предпочел не обращать внимания на поспешное избрание патриархом мирянина и учел услуги, оказанные Тарасием делу ортодоксии. Ирина отстранила от службы императорскую стражу, состоявшую из иконоборцев, и заменила ее людьми, которые поддерживали ее взгляды.

Но венцом всего стал вселенский собор, который единственный мог отменить решения иконоборческого собора 754 г. Первая попытка Ирины созвать такой собор в Константинополе в 786 г. не удалась. Вторая попытка, тщательно подготовленная, увенчалась успехом.

Ирина созвала Седьмой вселенский собор в 787 г. в Никее, менее подверженной иконоборческим волнениям, чем Константинополь, но находящейся в пределах досягаемости двора и прославленной как место проведения первого и самого уважаемого вселенского собора. На соборе присутствовало около трехсот пятидесяти епископов⁵⁵⁰, председателем был Тарасий. Всего состоялось восемь заседаний, с 24 сентября по 23 октября, последнее – в императорском дворце в Константинополе. Папа Адриан I послал двух священников, оба они носили имя Петр, и их имена первыми стоят в постановлениях. Три восточных патриарха, подчиненных деспотической власти сарацинов, не могли попасть на собор, но двум восточным монахам, Иоанну и Фоме, которые назвали себя синкеллами, представителями двух из этих патриархов, и выразили готовность представлять преобладающую в Египте и Сирии ортодоксию, было позволено занять место этих высоких лиц, хотя на самом деле они были посланниками не патриархов, а всего лишь своих собратьев-монахов⁵⁵¹.

Никейский собор отменил постановления иконоборческого синода в Константинополе и торжественно санкционировал ограниченное поклонение (proskynesis, «поклонение», «обожание») образам⁵⁵².

Под образами понимался знак креста, изображения Христа, Девы Марии, ангелов и святых. Они могли быть нарисованными, мозаичными, выполненными из других материалов, помещенными в церквях, в домах, на улицах, выполненными на стенах и поверхностях, священных сосудах и одеяниях. Почитание их заключалось в целовании, поклонах, возжигании ладана и свечей, произнесении перед ними молитв; это было поклонение живым творениям на небесах, которые были представлены в виде образов. Книга Евангелия и реликвии мучеников также упоминаются среди предметов поклонения.

Постановление было подкреплено несколькими отрывками из Писания о херувимах (Исх.25:17–22; Иез.41:1, 15, 19; Евр.9:1–5) и большим количеством святоотеческих свидетельств, подлинных и поддельных, а также сообщениями о чудесах, якобы совершенных образами⁵⁵³. Некий пресвитер свидетельствовал, что образ Христа исцелил его от тяжелой болезни. Епископ за епископом, в том числе и участники синода 754 г., отказывались от своих иконоборческих воззрений, и множество собравшихся восклицали одновременно: «Мы все согрешили, мы заблуждались, мы все просим прощения». Некоторые испытывали угрызения совести, но успокоились, когда синод постановил, что нарушение клятвы, которая противоречит закону Божьему, – это не лжесвидетельство. По просьбе одного из римских делегатов в собрание был принесен образ, который все почтительно поцеловали. В заключение собравшиеся епископы единодушно воскликнули: «В это мы верим. Таково учение апостолов. Анафема всем тем, кто не соглашается с этим, кто не приветствует образы, кто называет их идолами и кто обвиняет христиан в идолопоклонстве. Долгие лета императорам! Вечная память новому Константину и новой Елене! Да защитит Бог их правление! Анафема всем еретикам! Сугубая анафема Феодосию, ложному епископу Эфеса, а также Сисиннию и Василию! Святая Троица отвергла их учения». Далее следует анафема другим выдающимся иконоборцам, а также всем, кто не считает, что человеческая природа Христа имеет определенную форму, кто не приветствует образы, кто отвергает церковное предание, письменное или устное; также провозглашалась вечная память главным защитникам поклонения образам, Герману Константинопольскому, Иоанну Дамаскину и Георгию Кипрскому, вестникам истины⁵⁵⁴.

Постановления собора были публично объявлены на восьмом заседании в Константинополе, в присутствии Ирины и ее сына, и подписаны ими, в то время как епископы, вместе с народом и солдатами, привычно восклицали: «Долгие лета православной царице-регентше!» Затем императрица отпустила епископов домой с богатыми дарами.

Второй Никейский собор намного уступает первому в плане морального достоинства и догматической важности. Он занимает в этом отношении последнее место среди вселенских соборов, однако он определил весь будущий характер поклонения в Восточной церкви, и в этом состоит его главное значение. Результат собора был признан и Римской церковью, которая участвовала в нем через двух папских легатов и отстаивала его решения в послании папы Адриана Карлу Великому в связи с Libri Carolini. Протестантские церкви не принимают этот собор во внимание, потому что они осуждают поклонение образам как видоизмененное идолопоклонство и плодотворный источник суеверия и обосновывают свое мнение четким повелением второй заповеди, взглядами первых христиан и, в негативном плане, суевериями, которые сопровождали историю поклонения образам вплоть до чудотворных мадонн XIX века. Вместе с тем, нельзя не признать, что никейское постановление стало помощью и утешением для того скудного и незрелого благочестия, которое нуждается в зрительной поддержке и стало стимулом к развитию христианского искусства. Иконоборчество уничтожило бы его. Примечателен, однако, тот факт, что католические Рафаэль и Микеланджело, как и протестантские Лукас Кранах и Альбрехт Дюрер, были современниками Реформации и что искусство живописи достигло своих высот именно в тот период, когда поклонение образам в значительной степени вытеснялось в христианском мире духовным поклонением одному лишь Богу.

Через несколько месяцев после Никейского собора Ирина расторгла помолвку своего сына, императора Константина, с Ротрудой, дочерью Карла Великого, которая была заключена по ее же собственному желанию, и вынудила его жениться на одной армянке, которую он позже отверг и отправил в монастырь⁵⁵⁵. С того времени ее отношения с Константином были подорваны. В деспотическом стремлении к власти она питала в нем ненависть, поощряя его дурные привычки, и в конце концов лишила его возможности занять трон, приказав вырвать у него глаза, когда он спал, причем сделать это с такой яростью, что в результате он умер (797). Унизителен тот факт, что Константин Великий, созвавший Первый Никейский собор, и Ирина, созвавшая Второй Никейский собор, ставший последним вселенским, в равной мере запятнаны кровью собственных отпрысков, но почитаются как святые в Восточной церкви, считающей, что любые грехи искупаются ортодоксальностью взглядов⁵⁵⁶. В течение пяти лет Ирина наслаждалась плодами неестественно жестокого обращения со своим единственным ребенком. Когда она проезжала по улицам Константинополя, четыре патриция шагали рядом с ее золотой колесницей, держа поводья молочно-белых жеребцов. Но патриции восстали против своей царицы и посадили на трон казначея Никифора, которого подкупленный патриарх короновал в соборе Св. Софии. Ирина же отправилась в изгнание на остров Лесбос и зарабатывала себе на жизнь прядением, как делала в дни своей юности в Афинах. Она умерла от тоски в 803 г. С ней прекратила существование династия Исавров. В жизни правителей и патриархов Византийской империи весьма часто происходили просто поразительные повороты судьбы.

Walch, X. 592–828. Hefele, IV. 1–6; 38–47; 104–109.

В течение пяти правлений после Ирины, за тридцать восемь лет, борьба против икон продолжалась с переменным успехом. Армия была в основном против икон, а монахи и народ – за поклонение им. При Льве V Армянине (813–820) среди защитников икон выделялся своим бесстрашным рвением и жестокими страданиями Феодор Студит, убитый у подножия алтаря. Феофил (829–842) был последним и самым жестоким из императоров-иконоборцев. Он преследовал монахов, подвергая их тюремному заключению, телесным наказаниям и причиняя им увечья⁵⁵⁷.

Однако его вдова Феодора, вторая Ирина, хотя и без свойственных Ирине пороков⁵⁵⁸, за счет осторожных, но жестких мер смогла добиться окончательной и прочной победы поклонения иконам на тринадцатом году своего регентства, при несовершеннолетнем Михаиле Пьянице. Она обеспечила своему покойному мужу отпущение грехов с помощью вымысла о его покаянии, хотя на самом деле обещала ему, находившемуся на смертном одре, не производить никаких перемен. Патриарх-иконоборец Иоанн Грамматик был смещен и осужден на двести ударов кнутом. На его место был назначен монах Мефодий, придерживавшийся противоположных взглядов (почитаемый как исповедник и святой). Епископы в страхе изменяли свое мнение, а те, кто не менял, отстранялись от служения. Монахи и народ были в восторге. Константинопольский синод (акты которого утрачены) вновь подтвердил постановления семи вселенских соборов, восстановил поклонение образам, объявил анафему всем иконоборцам и решил, что в память об этом событии в первое воскресенье великого поста должен проводиться торжественный ход и возобновляться анафема на еретиков-иконоборцев.

19 февраля 842 г. иконы вновь появились в церквях Константинополя и было проведено первое празднование «Торжества православия»⁵⁵⁹, которое позже приобрело более широкий смысл как праздник победы над всеми ересями. Это один из наиболее характерных праздников Восточной церкви. На нем драматически воспроизводятся древние вселенские соборы, произносится трехчастная анафема на всевозможных еретиков – на атеистов, антитринитариев, на отвергающих девственность Марии до и после рождения Спасителя, на отвергающих богодухновенность Писания или бессмертие души, на отвергающих таинства, предания и соборы, на отрицающих, что православные цари правят по Божьему изволению и получают помазание от Святого Духа, и на всех иконоборцев. После анафемы следует благодарное воспоминание о православных исповедниках и «всех, кто сражался за православную веру своими словами, произведениями, учениями, страданиями и благочестивым примером, как и о всех защитниках и хранителях церкви Христовой». В заключение епископы, архимандриты и священники целуют святые иконы⁵⁶⁰.

I. Libri Carolini, первое издание – Elias Philyra (Jean du Tillet или Tilius, которого подозревали в кальвинизме, но который стал потом епископом Mo), с французской (парижской) рукописи, Paris, 1549; потом Melchior Goldast, в его сборнике императорских постановлений, имеющих отношение к спору об иконах, Francof., 1608 (67 sqq.), и в первом томе его сборника Constitutiones imperiales, с добавлением последней главы (lib. IV, с. 29), которой нет у Тилия; лучшее издание – Ch. A. Heumann, Hanover, 1731, под заглавием: Augusta Concilii Nicaeni II Censura, h. е., Caroli Magni de impio imaginum cultu libri IV, со вступлением и примечаниями. Издание аббата Migne, Patrol. lat., tom. 98, f. 990–1248 (vol. II, Opera Caroli M.), – это репринт издания Тилия, оно хуже, чем издание Хьюмана («Es ist zu bedauern, – говорит Гефеле, III. 696, – dass Migne, statt Besseres, entschieden Geringeres geboten hat, als man bisher schon besass».)

II. Walch большую часть одиннадцатого тома посвящает истории поклонения иконам во Франкской церкви, от Пипина Короткого до Людовика Благочестивого. Neander, III. 233–243; Gieseler, II. 66–73; Hefele, III. 694–716; Hergenröther, I. 553–557. Floss: De suspecta librorum Carolinorum fide. Bonn, 1860. Reifferscheid: Narratio de Vaticano librorum Carolinorum Codice. Breslau, 1873.

Римская церковь под руководством пап приняла и поддержала Седьмой вселенский собор и даже пошла дальше Восточной церкви в этом отношении, так как допускала поклонение не только нарисованным, но и высеченным из камня изображениям. Однако церковь в империи Карла Великого, которая не была в согласии с императрицей Ириной, заняла промежуточную позицию между иконопоклонством и иконоборчеством. Проблема икон была впервые обсуждена во Франции при Пипине Коротком, на синоде в Жантильи близ Парижа (767), но результата мы не знаем⁵⁶¹. Папа Адриан послал Карлу Великому латинский перевод актов Никейского собора, но перевод этот был таким неточным и трудным для восприятия, что несколько десятков лет спустя римский библиотекарь Анастасий обвинил переводчика в незнании как греческого, так и латинского и заменил перевод лучшим.

Карл Великий с помощью своих капелланов, особенно Алкуина, подготовил и опубликовал через три года после Никейского собора важный труд о поклонении образам под названием Quatuor Libri Carolini (790)⁵⁶². Он не соглашается ни с иконоборческим синодом 754 г., ни с антииконоборческим синодом 787 г., но особенно с последним, к которому относится весьма неуважительно⁵⁶³. Он решительно отвергает поклонение иконам, но разрешает использование изображений для украшения и в молитвенных целях, подкрепляя свое мнение цитатами из Писания и отцов церкви. По духу и задаче эта книга – почти протестантская. Основные ее мысли таковы: только Бог является объектом поклонения и обожания (colendus et adorandus). Святых следует только почитать (venerandi). Иконам не следует поклоняться ни в коем случае. Кланяться или становиться на колени перед ними, приветствовать или целовать их, жечь перед ними ладан и свечи – идолопоклонство и суеверие. Гораздо полезнее будет вместо этого изучать Писание, в котором ничего не говорится о подобной практике. Рассказы о чудесах, совершенных иконами, – плод воображения или обман злого духа. С другой же стороны, партия иконоборцев в искреннем рвении против идолопоклонства заходят слишком далеко, отказывая изображениям в праве на существование. Иконы с полным основанием могут использоваться для украшения церквей, в память и во славу людей и событий, которые на них представлены, но их присутствие не является обязательным. Христианин должен и без пособий, обращенных к его органам чувств, уметь размышлять о добродетелях святых и восходить к Источнику вечного света. Человек сотворен по образу Божьему, поэтому способен принять Христа в своей душе. Бог должен всегда присутствовать и быть обожаем в наших сердцах. Несчастна та память, которая может осознавать присутствие Христа только с помощью изображения, нарисованного красками и воспринимаемого глазом. Никейский собор совершил величайшую ошибку, осудив тех, кто не поклоняется образам.

Но автор «Книг Карла Великого» впадает в ту же непоследовательность, что и восточные иконоборцы, которые сделали исключение для символов креста и реликвий святых. Крест назван знаменем, которое обращает в бегство врага, почитание же реликвий объявляется великим средством распространения благочестия, так как святые правят со Христом на небесах и их мощи воскреснут во славе; изображения же, сделанные руками человека, обратятся в прах.

Франкфуртский синод (794), самый важный из проведенных в правление Карла Великого, на котором были представлены церкви Франции и Германии и присутствовали два папских легата (Феофилакт и Стефан), поддержал учение Libri Carolini, единодушно осудил поклонение образам в любой форме и отверг решения Седьмого вселенского собора⁵⁶⁴. Согласно древнему преданию, Английская церковь согласилась с этим решением⁵⁶⁵.

Карл Великий послал копию своей книги или, скорее, выдержку из нее (85 Capitula de Imaginibus) через Ангильберта, своего зятя, его другу папе Адриану, который в своем длинном ответе пытался защитить восточную ортодоксию Никейского собора с должным уважением к своему западному покровителю, но не смог убедить Франкскую церковь и умер вскоре после этого (25 декабря 795)⁵⁶⁶.

Парижский синод, состоявшийся в 825 г. в правление сына и преемника Карла Великого, Людовика Благочестивого, возобновил протест Франкфуртского синода против поклонения образам и авторитета Второго Никейского собора в ответ на посольство императора Михаила Бальбуса и добавил к нему легкий упрек в адрес папы⁵⁶⁷.

Даже если «Книги Карла Великого» и не написаны Карлом, они, в любом случае, вышли под его именем. Автор неоднократно называет Пипина отцом и говорит о том, что предпринял этот труд с согласия священников своих владений (conniventia sacerdotum in regno a Deo nobis concesso). Книга впервые упоминается архиепископом Хинкмаром Реймским в IX веке, как направленная против pseudo-Synodus Graecorum (Второго Никейского собора). Он цитирует отрывок из копии, которую видел в королевском дворце. Второе упоминание и цитата присутствуют у папского библиотекаря Августина Стеуха (ум. в 1550), из очень древней копии в Палатинской библиотеке. Как только книга появилась в печати, Флавий и другие протестантские полемисты стали использовать ее против Рима. Бароний, Беллармин и другие католики отрицали ее подлинность и приписывали авторство книги каким-то еретикам эпохи Карла Великого, которые послали ее в Рим и были осуждены. Некоторые даже обвиняли в подделке радикального деятеля Реформации Карлштадта! Но Сирмонд и Наталис Александр убедительно доказывают ее подлинность. Недавно доктор Флосс (католик) из Бонна вновь высказал сомнения насчет ее подлинности (1860), но подлинность была окончательно доказана профессором Рейффершидом (1866), который обнаружил еще одну рукопись X века в Ватиканской библиотеке, отличную от рукописи Стеуха и, вероятно, сделанную в цистерцианском монастыре в Мариенфельде, в Вестфалии. «Таким образом, – пишет епископ Гефеле в 1877 г., – подлинность Libri Carolini теперь неоспоримо доказана (nicht mehr zu beanstanden)» (III. 698).

I. Agobardus: Contra eorum superstitionem qui picturis et imaginibus SS. adorationis obsequium deferendum putant. Opera, ed. Baluzius. Par., 1666, 2 vols., и Migne, Patrol. Lat., vol. 104, fol. 29–351. Histoire littér. de la France, IV. 567 sqq. С. В. Hundeshagen: De Agobardi vita et scriptis. Pars I. Giessae, 1831; и его статья в Herzog², I. 212 sq. Bahr: Gesch. der röm. Lit. in Karoliny. Zeitalter, p. 383–393. Bluegel: De Agobardi archiep. Lugd. vita et scriptis. Hal., 1865. Simson: Jahrbücher des fränkischen Reichs unter Ludwig dem Frommen. Leipz., 1874 – ’76. С. Deedes в Smith and Wace, I. 63–64. Lichtenberger, I. 119.

II. Claudius: Opera в Migne, Patrol. Lat., vol. 104, fol. 609–927. Комментарии на книги Царств, Галатам, Ефесянам и т. д., Eulogium Augustini и Apologeticum. Некоторые из его трудов до сих пор не опубликованы. Rudelbach: Claudii Tur. Ер. ineditorum operum specimina, praemissa de ejus doctrina scriptisque dissert. Havniae, 1824. C. Schmidt: Claudius v. Turin in Illgen’s «Zeitschrift f. die Hist. Theol.» 1843. II. 39; и его статья в Herzog², III. 243–245.

III. Neander, III. 428–439 (очень полно и проницательно о Клавдии); Gieseler, II. 69–73 (с комментируемыми отрывками); Reuter: Geschichte der Aufklärung im Mittelalter, vol. I (Berlin, 1875), 16–20 and 24–41.

Оппозиция против поклонения образам и других суеверных практик продолжалась во Франции в течение IX века.

Два выдающихся епископа выступали в поддержку более духовного и евангельского типа религии. Этим они отличались от рационалистических и склонных к разрушению иконоборцев Востока. На них повлияли произведения Павла и Августина, вдохновлявших все евангельские движения в церковной истории, с той лишь разницей, что Павел намного выше партий и школ, а Августин, со всеми его антипелагианскими принципами, был сильным защитником католической теории церковного устройства и церковного порядка.

Агобард (на лионском диалекте Агобаудили Агебауд), родом из Испании, но от родителей галлов, архиепископ Лиона (816–841), сыграл выдающуюся роль в политической и церковной истории Франции в правление Людовика Благочестивого. Мы уже знаем его как противника ордалий, судебного поединка и других языческих обычаев⁵⁶⁸. Его характер отличается необычными контрастами. Он был строгим сторонником церковного порядка и священнической иерархии и ортодоксом в плане учения (за исключением того, что отрицал дословную богодухновенность Писания). С другой стороны, он был заклятым врагом всякого суеверия и сторонником либеральных взглядов на поклонение⁵⁶⁹. Он принял участие в восстании Лотаря против его отца Людовика в 833 г., в результате чего лишился епископства и серьезно запятнал свою репутацию, но потом примирился с Людовиком и вернул себе епископство. Он был противником адопцианства как мягкой формы несторианской ереси, выступал против иудеев, которые в больших количествах стекались в Лион, и обвинял их в высокомерном поведении по отношению к христианам. В этом он разделял нетерпимость, свойственную его веку. С другой стороны, он написал книгу против поклонения иконам⁵⁷⁰. Он рассматривает самый корень проблемы, поклонение святым, и не считает такое поклонение основанным на каких-либо авторитетах, ибо сами святые выступали против него. Это уловка сатаны, который хотел, чтобы языческое идолопоклонство проникло в церковь под предлогом почитания святых. Так сатана увлекает людей от духовного поклонения к чувственному. Поклоняться следует одному только Богу. Только Ему должны мы приносить жертву разбитого и опечаленного сердца. Ангелы и святые, получившие венец победителей, помогают нам своими молитвами. Мы можем любить и чтить их, но не поклоняться им. «Проклят человек, который надеется на человека» (Иер.17:5). Мы можем с удовольствием смотреть на их изображения, но лучше ограничиться простым знаком креста (как будто бы с ним не были связаны точно такие же злоупотребления). Агобард одобряет канон Эльвирского собора, который вообще запрещает использование образов. Он говорит в заключение: «Так как ни один человек по сути своей не является Богом, кроме нашего Спасителя Иисуса, то и мы, по велению Писания, должны преклонять колени только перед Его именем, чтобы не воздавать почестей другим и не удаляться от Бога, чтобы не следовать учениям и традициям человеческим по склонности нашего сердца»⁵⁷¹.

Агобарда не преследовали и даже почитали как святого в Лионе после смерти, хотя святость его оспаривалась⁵⁷². Его труды считались утраченными, пока Папирий Массон не нашел рукописную копию у переплетчика в Лионе и не спас ее от уничтожения (1605).

Клавдий, епископ Туринский (814–839), был родом из Испании, но провел три года в качестве капеллана при дворе Людовика Благочестивого и был послал им в епархию Турина. Он написал практические комментарии почти на все книги Библии – по просьбе императора, для назидания клира. Они представляют собой в основном выдержки из произведений Августина, Иеронима и других латинских отцов церкви. От этих трудов до нас дошли только фрагменты. Он был большим поклонником Августина, но не обладал его мудростью и уравновешенностью⁵⁷³.

Прибыв в Италию, Клавдий обнаружил, что церкви там полны изображений и людей, которые им поклоняются. Ему сказали, что люди поклоняются не образам, а святым. Он же сказал в ответ, что язычники отстаивают свое поклонение идолам точно такими же словами, а раз так, то, чтобы считаться христианами, им остается только сменить название. Он объяснял поклонение иконам и святым пелагианской тенденцией и противопоставлял ей взгляды Августина о высшей власти Божьей благодати. Апостол Павел, говорил он, прославляет Божью благодать и ниспровергает человеческие заслуги, в которых монахи находят более всего славы. Мы спасаемся благодатью, а не делами. Мы должны поклоняться Творцу, а не творению. «Всякий, кто ищет у любой твари на небесах или на земле спасение, которого он должен искать только у Бога, – идолопоклонник». Усопшие святые сами не хотели, чтобы мы им поклонялись, и они не могут помочь нам. Мы можем помочь друг другу молитвами, пока мы живы, но не после смерти.

Клавдий выступал и против суеверного использования креста, в чем он пошел дальше Карла Великого и Агобарда. Он доводил идею поклонения кресту до абсурда. Если мы поклоняемся кресту, потому что на нем пострадал Христос, говорил он, то мы должны поклоняться всякой деве, потому что Он родился от девы, и всяким яслям, потому что Он лежал в яслях, и всякой лодке, потому что Он учил с лодки, наконец, каждому ослу, потому что Он въехал на осле в Иерусалим. Мы должны нести крест, но не поклоняться ему. Клавдий убрал изображения, кресты и распятия из церквей, считая это единственным способом уничтожить суеверия. Он был также против паломничеств. Он не ценил религиозную символику и доходил в своем пуританском рвении до фанатических крайностей.

Клавдий спокойно занимал свой епископский престол, но, как говорит он сам, он не вызывал симпатии у народа и стал «предметом насмешки для своих ближних», которые показывали на него как на «ужасный призрак». Его упрекал папа Пасхалий I (817–824), против него выступали его старый друг аббат Феодемир из епархии Нима, которому он посвятил свой утраченный комментарий на Книгу Левит (823), Дунгал (из Шотландии и Ирландии, ок. 827) и епископ Иона Орлеанский (840), который несправедливо обвинил его в адопцианстве и даже в арианской ереси. Некоторые авторы попытались, хотя и бездоказательно, проследить связь между ним и вальденсами Пьемонта, которые относятся к гораздо более позднему периоду⁵⁷⁴.

Иона Орлеанский, Хинкмар Реймский и Валафрид Страбон сохраняли уравновешенное отношение к проблеме икон, свойственное «Книгам Карла Великого», – промежуточное между крайностями иконоборчества и поклонения образам, однако всемогущее влияние пап, склонность к ублажению чувств, легковерие эпохи, невежество клира и еще большее невежество народа привели к тому, что поклонение иконам одержало верх и во Франции. Восходящее солнце эпохи Каролингов заслонила мгла X века.

Наш период существенно уступает в доктринальной важности предшествующему, патристическому, и последующему, схоластическому, но занимает промежуточное место между ними. Он сохраняет позицию отцов церкви для ученых, которые подвергнут ее тщательному анализу, и знаменует прогресс в развитии католической системы. Эту эпоху волновали семь богословских споров, представляющих значительный интерес.

1. Спор об исхождении Святого Духа только от Отца или от Отца и Сына. Этот спор относится к учению о Троице. Он до сих пор не улажен и является одной из причин раскола между Греческой и Латинской церковью.

2. Монофелитский спор – продолжение евтихианского и монофизитского споров предыдущего периода. Он завершился осуждением монофелитства и дополнением к халкидонской христологии, а именно, учением о том, что Христос обладает не только двумя природами, но и двумя волями.

3. Адопцианский спор – продолжение несторианского. Адопцианство было осуждено как не соответствующее учению о единстве двух природ в личности Христа.

4 и 5. Два спора о евхаристии, в результате которых возобладало учение о пресуществлении.

6. Спор о предопределении между Готшальком и Хинкмаром, ослабивший влияние августинианской системы и способствовавший развитию полупелагианских взглядов и практик.

7. Спор об иконах относится скорее к истории поклонения, чем к истории богословия, и мы обсудили его в предыдущей главе⁵⁷⁵.

Первый, второй и седьмой споры повлияли на Восток и Запад. Адопцианский спор, два спора о евхаристии и спор о предопределении коснулись исключительно Запада и были неизвестны на Востоке.

См. литературу в § 67. Аргументы обеих сторон детально обсуждались на синоде в Ферраре – Флоренции, 1438 ’39; см. Hefele: Conciliengesch., VII, p. II, p. 683 sqq.; 706 sqq.; 712 sqq.

Спор о Filioque касается вечного исхождения Святого Духа и является продолжением споров о Троице никейской эпохи. Он относится к главной и почти единственной существенной догматической разнице между Греческой и Латинской церквями. Он принадлежит к метафизическому богословию и имеет гораздо меньше практической ценности, чем возрождающее и освящающее воздействие Святого Духа на сердца людей, тем не менее он очень сильно повлиял на историю, поскольку вызвал, углубил и продлил величайший раскол в христианском мире. Единственное слово, Filioque, вызывает с IX века раскол между древнейшими, крупнейшими и самыми родственными церквями и до сих пор не дает им воссоединиться. Восточная церковь считает учение об исхождении Святого Духа только от Отца краеугольным камнем своей ортодоксии, а учение об исхождении Духа от Отца и Сына – матерью всех ересей. Она упорно придерживается своего взгляда начиная с IV века и не собирается от него отказываться. Римская же церковь не может отказаться от учения об исхождении Духа от Отца и от Сына, не пожертвовав принципом своей непогрешимости.

Протестантские конфессии соглашаются здесь с латинской позицией, в то время как по жизненно более важному вопросу о папстве они соглашаются с Восточной церковью – хотя и смотрят на него с другой точки зрения. Английская церковь ввела тему исхождения Духа и от Отца, и от Сына даже в свою литанию⁵⁷⁶. Но следует помнить, что эта догма во времена Реформации не обсуждалась и просто была позаимствована у средневековой церкви без исследований. Протестантизм вполне мог бы вернуться к начальной форме Никейского символа веры, если бы счел его более соответствующим Писанию. В любом символе веры для христиан главное – это приносимый им «плод... духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22–23).

Давайте сначала рассмотрим внешнюю историю спора.

1. Новый Завет. Экзегетическая отправная точка и основание учения об исхождении Святого Духа – это слова нашего Господа в Его прощальном обращении к ученикам: «Когда же придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне»⁵⁷⁷.

На этом тексте никейские отцы основывали свое учение об исхождении Святого Духа⁵⁷⁸, находя именно в исхождении качество Его личности или индивидуальную характеристику⁵⁷⁹ – подобно тому как нерожденное отцовство⁵⁸⁰ принадлежит личности Отца, а вечная порожденность⁵⁸¹ – личности Сына.

Однако Христос не сообщает нам ни того, что Святой Дух исходит только от Отца, ни того, что Он исходит от Отца и Сына, но в некоторых других местах того же самого прощального обращения Он говорит о Духе как о посланном Отцом и Сыном и обещает, что это будущее событие произойдет после Его ухода – что действительно произошло на Пятидесятницу и происходит после нее⁵⁸².

На этих отрывках основано учение о ниспослании Духа⁵⁸³. Ниспослание рассматривается как совершающийся во времени исторический акт, и его следует отличать от вечного исхождения внутри самой Троицы. Иначе говоря, исхождение Духа относится к сущности Троицы как происходящий внутри нее процесс (подобно вечному порождению Сына), ниспослание же Духа на землю относится к Троице откровения в историческом исполнении замысла искупления. В этом толковании ортодоксальные богословы Греческой и Латинской церкви согласны между собой. Они спорят об источнике исхождения, а не ниспослания.

Современные толкователи, которые обращают большое внимание на грамматические формы и не связаны догматическими системами, склонны в большинстве своем считать, что эти отрывки не предполагают никакого метафизического различия и что исхождение Духа от Отца и ниспослание Духа Отцом и Сыном относятся к одному и тому же историческому событию и сотериологическому деянию, а именно, к излиянию Святого Духа в день Пятидесятницы и к продолжению Его воздействия на Церковь и сердца верующих. Дух «исходит» тогда, когда Он «ниспослан» с божественной миссией прославить Сына и принести людям искупление. Спаситель говорит скорее о предназначении и служении Духа, нежели о Его бытии и сущности. Однако здесь есть разница, которую не следует упускать из вида. При исхождении Дух активен, а при ниспослании – пассивен; об исхождении говорится в настоящем времени (ἐκπορεύεται), как о текущем событии, о ниспослании – в будущем времени (πέμψω), как о будущем событии, а потому первое, похоже, относится к постоянно пребывающей сущности вечной Троицы, а второе – к исторической или икономической, домоустрояющей Троице откровения. Сейчас Бог в наибольшей полноте являет Себя таким, какой Он есть, и на этом основании представляется допустимым распространять Божественность служения Духа во времени на Его вечную божественную природу, а временное ниспослание Духа в этот преходящий мир – на Его вечные отношения в Троице, но остается вопрос, доказывается ли подобными аналогиями исхождение Духа как от Отца, так и от Сына при отсутствии явных заявлений Писания на этот счет⁵⁸⁴.

2. Никейский символ веры в его оригинальной форме 325 г. обрывается краткой статьей: «И [веруем] во Святого Духа»⁵⁸⁵. В расширенной форме, которая обычно приписывается Константинопольскому собору 381 г. и включается в его постановления с 451 г., но встречается и ранее у Епифания (373) и Кирилла Иерусалимского (362), мы наблюдаем следующее дополнение: «Господа и Подателя жизни, исходящего от Отца» и т. д.⁵⁸⁶ Эта вторая формулировка была повсеместно принята в восточных церквях со времени Халкидонского собора (451), на котором были прочтены и подтверждены оба варианта, и преобладает до сих пор без изменений. Это просто слова Писания без каких бы то ни было добавок – без добавленного греками значения «только» и без добавленных латинянами слов «и от Сына». Греческая церковь восприняла эти слова в исключительном смысле, Латинская же, начиная с Августина и Льва I, – как неполные⁵⁸⁷.

У Латинской церкви не было права изменять вселенский символ веры без ведома и согласия Греческой церкви, которая его составила, ибо на вселенских соборах в Никее и Константинополе Западная церковь почти не была представлена: в Никее присутствовал только один епископ (Осий Испанский), а в Константинополе вообще не было ее представителей. На Халкидонском же соборе делегаты папы Льва I полностью согласились с расширенной греческой версией Никейского символа веры, но без Filioque; которого тогда еще не придумали, хотя учение об исхождении Духа от Отца и Сына уже было распространено на Западе. Отход от принятого стандарта, подтвержденного наиболее авторитетными вселенскими соборами, и введение дополнения, которое не было одобрено другой стороной, привели к бесконечным спорам.

Впервые выражение Filioque было введено в латинский вариант Никейского символа веры на Третьем национальном синоде в Толедо (Испания, 589), проведенном после обращения короля Рекареда в католическую веру. Синод отстаивал Божественность Христа в борьбе с арианской ересью, которая долго сохранялась в этой стране, и никоим образом не намеревался оскорбить Восточную церковь⁵⁸⁸. На других испанских синодах в Толедо делалось то же самое⁵⁸⁹.

Из Испании это выражение проникло во Франкскую церковь. Оно обсуждалось на синоде в Жантильи близ Парижа в 767 г., но мы не знаем, какие были результаты⁵⁹⁰. Сторонниками латинской точки зрения выступили Павлин Аквилейский (796)⁵⁹¹, Алкуин (до 804) и Теодульф Орлеанский⁵⁹². Она была отражена в так называемом Афанасьевском символе веры, который появился во Франции незадолго до века Карла Великого или во время него⁵⁹³. Этот символ веры пели в его часовне. Карл поставил вопрос на решение собора в Экс-ла-Шапеле в 809 г., который высказался за исхождение Духа как от Отца, так и от Сына⁵⁹⁴. Карл послал также гонцов к папе Льву III с просьбой санкционировать включение выражения в Никейский символ веры. Папа принял решение в пользу учения о двойном исхождении, но протестовал против изменения символа веры – он даже велел выгравировать Никейский символ веры в его греческом оригинале и в латинском переводе на двух табличках и повесить их в базилике святого Петра как постоянное свидетельство против инноваций⁵⁹⁵. Его предшественник, Адриан I, за несколько лет до того (между 792 и 795) отстаивал греческую формулировку Иоанна Дамаскина и патриарха Тарасия о том, что Дух исходит от Отца через Сына⁵⁹⁶. Но яростные нападки Фотия на латинское учение как еретическое вынудили Латинскую церковь занять оборонительные позиции. Как результат, начиная с IX века Filioque было постепенно введено в Никейский символ веры по всему Западу, и сами папы, несмотря на свою непогрешимость, одобрили то, что осуждали их предшественники⁵⁹⁷.

Существенную важность имеет то, что триумф Filioque на Западе совпал с основанием Римской империи, – ибо империя освободила папу от византийского правления.

Греческая церковь, однако, почти не обращала внимания на это новшество, пока, примерно сто пятьдесят лет спустя, Фотий, ученый патриарх Константинополя, не извлек его на свет в ходе спора с Николаем I, папой древнего Рима⁵⁹⁸. Фотий считал исхождение только от Отца основной частью учения о Святом Духе, от которой зависят Личность и Божественность Духа, и осуждал отрицание этого как ересь и богохульство. Затем обе стороны много писали на тему данного спора, но никаких попыток разрешить его не было сделано. Основными защитниками греческой точки зрения после спора Фотия были Феофилакт, Евфимий Зигабен, Николай Мефонский, Никита Хониат, Евстратий и, в современный период, русские богословы Прокович, Зерников, Муравьев и Филарет. Основными защитниками латинского учения были Эней, епископ Парижский⁵⁹⁹, Ратрамн (или Бертрам), монах из Корвейского аббатства, высказывавшийся от имени французского клира IX века⁶⁰⁰, Ансельм Кентерберийский (1098)⁶⁰¹, Петр Хризолан, архиепископ Милана (1112)⁶⁰², Ансельм Гавельбергский (1120)⁶⁰³ и Фома Аквинский (1274)⁶⁰⁴, а в более недавнее время – Лев Алаччи, Михаил Ле Кьен и кардинал Гергенротер⁶⁰⁵.

Приступим к изложению этих противоречащих друг другу учений и основных аргументов.

I. Греческая и Латинская церковь обоюдно утверждают:

1) Личностный характер и Божественность третьей ипостаси Святой Троицы.

2) Вечное исхождение (ἐκπόρευσις, processio) Святого Духа внутри Троицы.

3) Временное ниспослание (πέμψις, missio) Святого Духа от Отца и Сына на Церковь, начинающееся со дня Пятидесятницы и не прерывающееся.

II. Они расходятся в определении источника вечного исхождения Духа: является ли этим источником только Отец или Отец и Сын. Греки считают, что Сын и Дух в равной мере зависят от Отца, Который в Троице является единственным, единоначальным источником; латиняне учат абсолютному взаимодействию трех ипостасей Троицы в том, что касается сущности, но допускают некоторую субординацию в том, что касается достоинства и деяний, а именно, субординацию Сына по отношению к Отцу и Духа по отношению к Ним Обоим. Греки приближаются к латинянам в том, что допускают исхождение Духа от Отца через Сына (так учили Кирилл Александрийский и Иоанн Дамаскин); латиняне приближаются к грекам, допуская, что Дух исходит в основном (principaliter) от Отца (Августин). Но этот компромисс ни к чему не приводит. Вопрос в том, является ли Отец единственным началом Божественности и свойственны ли Сыну и Духу координация или субординация в Их зависимости от Отца.

1. Греческое учение в его нынешнем виде. Святой Дух исходит только от Отца (ἐκ μόνου τοῦ πατρός) как начала (ἀρχή), причины или корня (αἰτία, ῥίζη, causa, radix) и источника (πηγή) Божественности, но не от Сына⁶⁰⁶.

Иоанн Дамаскин, который придал учению греческих отцов церкви схоластическую форму, за сто лет до спора между Фотием и Николаем утверждал (около 750 г.), что Дух исходит только от Отца, но через Сына, как посредника⁶⁰⁷. Ту же самую формулировку, ex Patre per Filium, использовал Тарасий, патриарх Константинополя, который председательствовал на Седьмом вселенском соборе (787), одобренном папой Адрианом I. Она стала основанием для компромисса на соборе в Ферраре (1439) и на старокатолической конференции в Бонне (1875). Но Фотий и более поздние восточные участники спора отказались от per Filium, видя в этом обороте эквивалент ех Filio или Filioque или понимая его как применимый только к ниспосланию Духа на землю, и подчеркивали исключительность исхождения от Отца⁶⁰⁸.

Доводы в пользу греческого учения следующие:

а) Слова Христа, Ин.15:26, понимаемые в исключительном смысле. Так как это единственное место Библии, в котором явно говорится об исхождении Духа, греки считают его исчерпывающим;

б) Превосходство или высшая власть Отца. Отец – начало и источник Божественной Троицы. Сын и Дух подчинены Ему, но не в плане сущности или бытия (οὐσία), которые едины и соравны, но в плане достоинства и функций. Это никейский субординационизм. В пример приводится сравнение Отца с корнем, Сына – со стеблем, Духа – с плодом; другие примеры – солнце, луч, тепло от луча; огонь, языки пламени, свет от пламени;

в) Аналогия вечного порождения Сына, Который также только от Отца, без участия Духа;

г) Авторитет Никейского символа веры и греческих отцов церкви, особенно Афанасия, Григория Назианзина, Златоуста, Феодора Мопсвестийского, Феодорита Кирского и Иоанна Дамаскина. Антиохийская школа явно на греческой стороне, тогда как Александрийская школа склонялась к формулировке через Сына (διὰ τοῦ υἱοῦ, per Filium). Греки призывают в свидетели всех греческих отцов церкви и считают Августина изобретателем латинского учения о двойном исхождении.

Латинское учение осуждается как инновация, разделяющая единство Троицы и устанавливающая в Божестве два начала. На это латиняне отвечают, что речь идет об исхождении из одного и того же источника, общего для Отца и Сына.

2. Латинская теория о двойном исхождении поддерживается следующими аргументами:

а) Места, где Христос говорит, что Он пошлет Духа от Отца (Ин.15:26; 16:7) и что Отец пошлет Духа во имя Христа (Ин.14:26), и где Он вдыхает Духа в Своих учеников (Ин.20:22). Греки относят все эти места к временному ниспосланию Духа на землю и понимают инсуффляцию просто как символический акт или мистическое знамение, предвещающее излияние Духа в Пятидесятницу, которое Христос обещал. Латиняне же отвечают, что исхождение и ниспослание – стороны одного процесса, первое производится внутренне, ad intra, другое – внешне, ad extra;

б) Единосущие (ὁμοουσία) Отца и Сына, исключающее какой бы то ни было субординационизм (со времен Августина), требует двойного исхождения. Дух Отца – это также и Дух Сына, называемый Духом Христа. Но, как мы уже замечали, Августин допускал исхождение Духа в основном от Отца, что представляет собой некоторую субординацию достоинства. Отец обладает сущностью (οὐσία) Сам по Себе, Сын и Дух имеют ее от Отца по происхождению, первый – через порождение, второй – через исхождение;

в) Ниспослание Духа на землю – это отражение Его вечного исхождения. Троица откровения – основание для всех наших рассуждений о сущности Троицы. Мы можем познать вторую только на основании изучения первой;

г) Никейский символ и никейские отцы церкви не утверждали исхождения от Отца в исключительном плане, но, скорее, возражали против духоборов, которые отрицали Божественность Святого Духа, а некоторые греческие отцы церкви, такие как Епифаний, Кирилл Александрийский и Иоанн Дамаскин, были сторонниками латинского учения. Это не совсем точно. Исхождение Духа «через Сына» – не то же самое, что Его исхождение от Сына», но предполагает субординационизм;

д) Латинские отцы церкви поддерживают Filioque, особенно Амвросий, Августин, Иероним, Лев I, Григорий I⁶⁰⁹;

е) Добавление Filioque точно так же правомерно, как и любое другое дополнение к Апостольскому символу веры и первоначальному Никейскому символу веры 325 г. Оно было молчаливо принято Греческой церковью, которая не возражала против него до времени соперничества патриарха Константинополя с папой Римским, когда это добавление стало мощным полемическим оружием. Здесь греки отвечают, что другие добавления правомерны и сделаны с общего согласия, тогда как Filioque было добавлено без ведома Востока и вопреки его учению церквями (Испании и Франции), которые не принимали участия в изначальном составлении символа веры.

Этот средневековый спор был воскрешен на старокатолической конференции в Бонне (1875), которую возглавил ученый историк, доктор Доллингер из Мюнхена, и в которой принимал участие ряд германских старокатоликов, греки, русские и богословы высокой Английской церкви. Там была предпринята попытка разрешить дело на основании святоотеческого учения, существовавшего до раскола Восточной и Западной церквей, в первую очередь на основании учения Иоанна Дамаскина, склонявшегося к исхождению Духа от Отца через Сына. И Filioque было объявлено неправомерным и неоправданным добавлением.

Но конференция в Бонне не была санкционирована никакими церковными властями. Это лишь интересный современный эпизод в истории древнего спора и в истории старокатолического сообщества⁶¹⁰.

I. Источники: документы и акты Первого Латеранского собора (649) и Шестого вселенского собора, или Concilium Trullanum I, состоявшегося в Константинополе (680), в Mansi, X. 863 sqq., XI. 187 sqq.

Анастасий (ватиканский библиотекарь, ок. 870): Collectanea de iis quae spectant ad controv. et histor. monothelit. haeret., первое изд. Sirmond, Par., 1620, в его Opera, III, также в Bibl. Max. PP. Lugd., XII. 833; и в Gallandi, XIII; также разбросаны по vols. X–XI Mansi. См. издание Migne, в Patrol. Lat., vols. 127–129.

Максим Исповедник: Opera, ed. Combefis, Par., 1675, tom. II, 1–158, и его спор с Пирром, ib., 159 sqq. Также в репринте, Migne, Patrol. Gr., vol. 91.

Феофан: Chronographia, ed. Bonn. (1839), p. 274 sqq.; ed. Migne, vol. 108 Patrol. Graeca (1861).

II. Franc. Combefisius (Combefis, ученый французский доминиканец, ум. в 1679): Historia haeresis Monothelitarum ас vindiciae actorum Sexti Synodi, в его Novum Auctuarium Patrum, II. 3 sqq. Par., 1648, fol. 1–198.

Petavius: Dogm. Theol. Tom. V, 1. IX, с. 6–10.

Jos. Sim. Assemani, в четвертом томе его Bibliotheca Juris Orientalis. Romae, 1784.

Сh. W. F. Walch: Ketzerhistorie, vol. IX, 1–666 (Leipzig, 1780). Очень сухой, но очень эрудированный труд.

Gibbon (ch. 47, N. Y. ed., IV, 682–686, поверхностно). Schröckh, vol. XX, 386 sqq. Neander, III. 175–197 (Boston ed.), или III, 353–398 (Germ. ed.). Gieseler, I, 537–544 (Am. ed.).

Соответствующие разделы в Baur: Gesch. der Lehre v. d. Dreieinigkeii und Menschwerdung (Tüb., 1841 – ’43, 3 vols.), vol. II, 96–128; Dorner: Entwicklungsgesch. der Lehre v. d. Person Christi (2^nd ed. 1853), II, 193–305; Nitzsch: Dogmengesch., I, 325 sqq.; и Hefele: Conciliengeschickte (переcм, изд., 1877) III, 121–313. Также W. Möller в Herzog², X, 792–805.

Литературу о случае Гонория см. в следующем разделе.

Монофелитский спор, или спор о единовольческой ереси, – это продолжение христологических споров посленикейской эпохи. Он тесно связан с монофизитским спором⁶¹¹.

Данный вопрос не был решен древними отцами церкви и соборами, и обе партии цитируют отрывки из их произведений, но неизбежная логика богословского развития вела к тому, что эту проблему рано или поздно необходимо было решить, а само решение утвердить на соборе.

У спора был метафизический и практический аспект.

Метафизический и психологический аспект касался отношения воли к природе и личности. Монофелитство рассматривает волю как атрибут личности, дуофелитство – как атрибут природы. Можно представить себе абстрактную природу, лишенную воли, но трудно представить разумную человеческую природу без импульсов и воли, и невозможно представить себе человеческую личность без воли. Разум и воля идут рука об руку, они составляют суть личности. В обычном человеке не могут уживаться две воли, но личность Христа сложна, она божественно-человеческая, а раз так, то почему в ней не могут сочетаться два сознания и две воли? В любом случае, халкидонская христология ведет к представлению о двух волях как обязательно дополняющих две разумные природы. Иначе говоря, дуофелитство неотделимо от дуофизитства, в то время как монофелитство неразрывно связано с монофизитством, хотя монофелиты и признавали халкидонское дуофизитство. Ортодоксальное учение спасло идею целостности и полноты человеческого характера Христа, отстояв Его человеческую волю⁶¹².

Практический аспект этого спора связан с природой Искупителя и искупления, и он обсуждался в первую очередь. Сторонники монофелитства в основном заботились о сохранении единства личности и деяний Христа. Они рассуждали, что если Христос – только одна личность, то Он может обладать только одной волей, а две воли обязательно вступили бы в конфликт, ведь человек, с его плотской волей, восстает против Духа. Так как Христос был безгрешен, Он не мог обладать чисто человеческой волей, поскольку в ней находится корень греха. Монофелиты объявляли предсуществовавшую божественную волю Логоса истинной причиной воплощения и искупления, а человеческую природу Христа рассматривали просто как орудие, с помощью которого Он действует и страдает, подобно тому как разумная душа действует через посредство тела. Некоторые из них утверждали даже, что в состоянии совершенства воля верующего будет полностью поглощена Божьей волей, и доходили почти до пантеистического растворения человеческой личности в Боге.

Защитники дуофелитства, в свою очередь, утверждали, что для полноты искупления требуется полнота воплощения; что воплощение предполагает наличие человеческой воли, которая находится в союзе с предвечной божественной волей Логоса; что человеческая воля является источником греха и вины, поэтому она должна быть искуплена, очищена и освящена; что Христос, без человеческой воли, не мог бы быть человеком в полном смысле слова, не мог бы быть искушаем, не выбирал бы между добром и злом, не был бы способен на моральные и ответственные поступки.

Отрывки Писания, которые цитирует Агафон и другие сторонники учения о двух волях, – это Мф.26:39 («Не как Я хочу, но как Ты»); Лк.22:42 («Не Моя воля, но Твоя да будет»); Ин.6:38 («Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца»). В подтверждение человеческой воли цитировали Лк.2:51 («был в повиновении» у Своих родителей); Флп.2:8 («послушен даже до смерти»), также Ин.1:43, 17:24, 19:28; Мф.27:34; в подтверждение воли божественной – Лк.13:34; Ин.5:21.

Эти места Писания, которые и должны были в конце концов решить спор, ясно учат о человеческой воле Иисуса, но другая воля, от которой она отлична, – это воля небесного Отца, Которому Он послушен даже до смерти. Ортодоксальное учение утверждает, что божественная воля Христа тождественна воле Бога Отца и что три Божьи ипостаси обладают одной волей. Оно учит двум природам и одной личности Христа, но трем личностям и одной природе Бога. Тут мы сталкиваемся с метафизической и психологической трудностью. Нам тяжело представить себе личность, не обладающую отдельной волей. Но термин «личность» применяется к Божеству в уникальном и трудно определимом смысле. Три божественные личности не воспринимаются как три отдельных индивидуума.

Вес аргументов и логическая последовательность халкидонского дуофизитства, которое было признано обеими партиями, решили вопрос в пользу учения о двух волях. Ортодоксальная церковь Востока и Запада осудила монофелитство как ересь, родственную монофизитству. Шестой вселенский собор 680 г. принял окончательное решение, сделав следующее дополнение к халкидонской христологии⁶¹³:

Мы также проповедуем в Нем [Иисусе Христе] две природные воли и два природных действования, неделимые, неизменные, нераздельные, неслиянные, согласно учению святых отцов; и две эти природные воли не противятся друг другу (как утверждают нечестивые еретики), а совсем наоборот! и Его человеческая воля следует за божественной волей, не сопротивляясь и не с неохотой, а, скорее, подчиняясь Его божественной и всемогущей воле⁶¹⁴. Ибо верно то, что Его плотская воля приводилась в движение и подчинялась божественной воле, согласно мудрому Афанасию. Ибо как Его плоть называется и является плотью Бога Логоса, так и естественная воля Его плоти – это собственная воля Логоса, и Он говорит о Себе: “Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца” (Ин.6:38)... Следовательно, мы исповедуем две естественные воли и два действования, гармонично сосуществующие ради спасения человечества⁶¹⁵.

Богословский спор разворачивался в основном в Восточной церкви, которая обладала необходимой для этого ученостью и теоретическим талантом, но решение было принято веским римским авторитетом, и папа Агафон своим догматическим посланием оказал такое же влияние на Шестой вселенский собор, какое папа Лев I оказал на Четвертый. В этом, как и в других богословских спорах Римские папы – за исключением Гонория – придерживались ортодоксальной позиции, в то время как патриархи Востока были то еретиками, то ортодоксами.

Дуофелитское разрешение спора завершает христологию Греческой и Римской церкви и принимается протестантскими церквями, но если Греческая церковь больше не развивала данное учение, то Римская открыла в нем новые грани, посчитав возможным продолжить его осмысливание и глубже изучить центральный факт и истину о богочеловеческой личности Христа.

Триумф дуофелитства стал результатом ожесточенного конфликта, который продолжался почти пятьдесят лет (633–680). Первый его акт привел к появлению экфесиса (Ekthesis, 638), второй – к появлению типоса (Typos, 648), третий и последний – к Шестому вселенскому собору (680). Богословскими вождями монофизитства были Феодор, епископ Фарана в Аравии (известный нам только по нескольким фрагментам из его произведений), Сергий и его последователи Пирр и Павел в Константинопольском патриархате и Кир, патриарх Александрии; политическими вождями были императоры Ираклий и Констант II.

Защитниками дуофелитского учения были Софроний Палестинский, Максим Константинопольский и папы Римские Мартин и Агафон; политическую поддержку оказывал император Константин Погонат (668–685).

1. Борьба началась из политических соображений, но вскоре приобрела богословский и религиозный характер. Безопасности Византийской империи серьезно угрожали сначала персы, потом арабы, и опасность возрастала из-за несогласия среди христиан. Император Ираклий (610–640) после возвращения из персидской кампании пожелал примирения с монофизитами, которых в Армении, Сирии и Египте было больше, чем ортодоксов⁶¹⁶. Примирив партии, он надеялся более эффективно защитить эти страны от мусульманского вторжения. Монофизиты выступали против католического вывода о двух действующих силах (ἐνέργειαι) в личности Христа. Император посоветовался в Сергием, патриархом Константинополя (с 610), который был сирийского происхождения (возможно, иаковитом). Они сошлись на компромиссной формуле «одна богочеловеческая сила» (μία θεανδρικὴ ἐνέργεια)⁶¹⁷. Сергий обеспечил согласие папы Гонория (625–638), который позже был осужден за ересь. Кир, ортодоксальный патриарх Александрии, опубликовал формулу (633) и обратил тысячи монофизитов⁶¹⁸.

Но Софроний, ученый и уважаемый палестинский монах, оказавшийся в то время в Александрии, протестовал против этой компромиссной формулировки как против монофизитской хитрости. Когда он стал патриархом Иерусалима (633 или 634), он открыто заявил в синодическом послании к патриархам, что учение дуофелитства – обязательная часть халкидонской христологии. Это один из наиболее важных документов, связанных с данным спором⁶¹⁹.

Несколько лет спустя сарацины осадили и взяли Иерусалим (637), Софроний умер, а его преемником стал епископ-монофелит.

В 638 г. император, в ответ на манифест Софрония, выпустил экфесис – эдикт, составленный Сергием, под заглавием «Разъяснение веры» (ἔκθεσις τῆς πίστεως), который предписывал не упоминать спорного вопроса, но явно поддерживал монофелитство. Сначала он провозглашает ортодоксальное учение о Троице и воплощении в халкидонском смысле, а потом запрещает использовать термины «одна» или «две силы» (μία или δύο ἐνέργειαι), так как оба они истолковываются еретически, и заявляет о единой воле (θέλημα) Христа⁶²⁰.

2. Два синода в Константинополе (638 и 639) приняли экфесис, но в далеких провинциях он встретил упорное сопротивление. Максим Исповедник стал защитником дуофелитства на Востоке и в Северной Африке, папа Мартин I – на Западе. Они прекрасно понимали суть спора и со стойкостью мучеников сражались за свои убеждения.

Максим родился около 580 г. в знатной константинопольской семье и был в течение какого-то времени личным секретарем императора Ираклия, но оставил этот почетный и влиятельный пост в 630 г. и поступил в монастырь в Хризополе (ныне Скутари). Он был великим мыслителем и умел вести спор. Когда монофелитская ересь распространилась, он решил обратиться к Риму. Проезжая через Африку, он провел там, в присутствии имперского наместника и многих епископов, примечательный спор с Пирром, который заменил Сергия в патриархии Константинополя, но был затем смещен и сослан по политическим причинам. Спор имел место в июле 645 г., однако мы не знаем, в каком городе Африки это произошло. В ходе спора проблема была обсуждена во всей своей глубине и Пирр был временно обращен в дуофелитство⁶²¹.

Примерно в то же время несколько североафриканских синодов высказались в поддержку дуофелитского учения.

В 648 г. император Констант II (642–668) совершил бесплодную попытку восстановить мир посредством нового эдикта, называемого типос, в котором предписывалось обходить спорную тему молчанием, не становясь ни на одну из позиций⁶²². Он заменил экфесис и высказался в поддержку нейтралитета. Задачей обоих эдиктов было прекратить споры и остановить развитие христологии на том этапе, на котором она находилась в IV–V веках. Типос более последователен, потому что запрещает споры не только об одной силе (μία ἐνέργεια), но и об одной воле (ἓν θέλημα). Нарушителям эдикта угрожало наказание: священникам – отлучение от церкви, монахам – потеря звания, а также предусматривалось смещение с военных и гражданских должностей.

3. Но императорские указы не могли прекратить конфликт. Папа Мартин I, бывший ранее папским нунцием при епархии Константинополя, отличавшийся добродетелью, знаниями и личной красотой, вскоре после своего избрания (5 июля 649) созвал Первый Латеранский собор (октябрь 649), называемый так потому, что он состоялся в Латеранской базилике в Риме. На нем присутствовали сто пять епископов, была произнесена анафема единовольческому учению и двум императорским эдиктам и торжественно санкционировано учение о двух волях. Он по сути предвосхитил решение Шестого вселенского собора и занимает после него следующее место в плане авторитетного решения данной проблемы в церкви⁶²³.

Постановления этого римского собора вместе с папской энцикликой, предостерегающей против исполнения экфесиса и типоса, были разосланы во все концы христианского мира. В то же время папа послал греческий перевод постановлений императору Константу II и вежливо проинформировал его, что синод подтвердил истинное учение и осудил ересь. Феодор Фаранский, Сергий, Пирр и Павел покусились на полноту человеческой природы Христа и обманули императоров своими экфесисом и типосом.

Император же через своего представителя, Феодора Каллиопу, экзарха Равенны, сместил папу как бунтовщика и еретика и изгнал его из Рима (июнь 653). Он заключил папу в темницу вместе с обыкновенными преступниками в Константинополе, подвергал его холоду, голоду и всяческим оскорблениям и наконец отправил на корабле в пещеру около Херсонеса на Черном море (март 655). Мартин с достоинством вытерпел жестокое обращение. Он умер 16 сентября 655 г. в ссылке и стал мучеником веры за учение о двух волях.

Максим также был перевезен в Константинополь (653), и с ним обращались еще более жестоко. Его несколько лет держали в заключении вместе с двумя его учениками, бичевали, лишили языка и правой руки и, искалеченного, в пожилом возрасте, сослали в Лазику, в Колхиде на Черном море, где он умер от полученных ран 13 августа 662 г. Его ученики также умерли в изгнании.

Гонения на этих мучеников подготовили путь к принятию их учения, а сарацины тем временем захватывали одну провинцию за другой.

Констант II был убит в сиракузских банях в 668 г. Его сын, Константин IV Погонат (Барбат, Бородатый, 668–685), отказался от политики отца и пожелал восстановить согласие между Востоком и Западом. Он поддерживал хорошие или нейтральные отношения с папой Виталианом (657–672), который дипломатично молчал о спорном вопросе, и с его преемниками Адеодатом (672–676), Доном, или Домном (676–678), и Агафоном (678–681).

После должной подготовки он созвал, с согласия Агафона, вселенский собор в императорском дворце в Константинополе. Его восемнадцать заседаний состоялись с 7 ноября 680 г. по 16 сентября 681 г. Его называли Шестым вселенским, а также Первым Трулльским собором – по названию зала или часовни дворца⁶²⁴. Максимальное количество участников составляло сто семьдесят четыре человека, включая трех папских легатов (двух священников и одного диакона). Император председательствовал лично, окруженный гражданскими и церковными сановниками. Акты сохранились в греческом оригинале и в двух древних латинских переводах⁶²⁵.

После полного обсуждения проблемы и изложения мнений обеих сторон собор на восемнадцатом и последнем заседании определил и санкционировал учение о двух волях почти в тех же выражениях, которые присутствовали в послании папы Агафона к императору⁶²⁶. Макарий, патриарх Александрии, сторонник монофелитства, был смещен.

Послание Агафона – достойное продолжение послания Льва к Халкидонскому собору. В нем не менее ясно и точно выражена ортодоксальная точка зрения. Послание также примечательно той уверенностью, с которой оно претендует на непогрешимость Римской церкви, несмотря на монофелитскую ересь папы Гонория (о которой благоразумно не упоминается). Агафон цитирует слова Христа, обращенные к Петру, Лк.22:31, 32, в поддержку папской непогрешимости, предвосхищая решение Ватикана, принятое в 1870 г.⁶²⁷

Собор полностью поддержал дуофелитские взгляды Агафона и облек их вселенским авторитетом, однако он совсем не собирался поддерживать притязания Агафона на папскую непогрешимость. Напротив, он явно осудил папу Гонория I как монофелита-еретика вместе с Сергием, Киром, Пирром, Павлом, Петром и Феодором Фаранским.

Сразу же после завершения собора император опубликовал решение вместе со своим эдиктом, подкрепляющим его и провозглашающим анафему всем еретикам от Симона Волхва до Феодора Фаранского, Сергия, папы Гонория, а также всем, кто был их последователем и союзником, приняв их ересь⁶²⁸. Эдикт запрещает с этих пор учить единой воле и единой силе под страхом смещения, конфискации имущества и изгнания.

Папа Агафон умер 10 июня 682 г. Его преемник Лев II, посвященный в сан 17 августа того же года, подтвердил решение Шестого собора и произнес анафему всем еретикам, в том числе своему предшественнику Гонорию, который, вместо того чтобы украсить апостольский престол, осмелился осквернить его непорочную веру предательством, и всем, кто умер в том же заблуждении⁶²⁹.

J. von Döllinger (старокатолик): Papst fabeln des Mittelalters. München, 1863. Тоже в переводе Α. Plummer: Fables respecting the Popes in the Middle Ages; Am ed., расширенное, Henry В. Smith, N. York, 1872. (Случай Гонория обсуждается на стр. 223–248 Am. ed.; см. тж. немецкое издание, стр. 131 sqq.).

Schneemann (иезуит): Studien über die Honoriusfrage. Freiburg i. В., 1864.

Paul Bottala (орден иезуитов): Pope Honorius before the Tribunal of Reason and History. London, 1868.

P. Le Page Renouf: The Condemnation of Pope Honorius. Lond., 1868. The Case of Honorius reconsidered. Lond., 1870.

Maret (католик): Du Concil et de la paix relig. Par., 1869.

A. Gratry (католик): Four Letters to the Bishop of Orleans (Dupanloup) and the Archbishop of Malines (Dechamps), 1870. Несколько изданий на французском, немецком, английском языке. Он выступал против папской непогрешимости, но раскаялся в этом на смертном одре.

А. de Margerie: Lettre au R. P. Gratry sur le Pape Honorius et le Bréviaire Romain. Nancy, 1870.

Jos. von Hefele (епископ Роттенбурга, член Ватиканского совета): Causa Honorii Рарае. Neap., 1870. Honorius und das sechste allgemeine Concil. Tübingen, 1870. (То же в переводе Henry В. Smith в «Presbyt. Quarterly and Princeton Review», N. York, April, 1872, p. 273 sqq.). Conciliengeschichte, Bd. III (переcм. изд. 1877), pp. 145 sqq., 167 sqq., 290 sqq.

Job. Pennachi (профессор истории церкви в Римском университете): De Honorii I Romani Pontificis causa in Concilio VI ad Patres Concilii Vaticani. Romae, 1870, 287 pp. Гефеле называет этот труд самым важным оправданием Гонория с точки зрения сторонников непогрешимости. Он был роздан всем участникам Ватиканского собора, в то время как книги епископа Гефеле, архиепископа Кенрика и других, кто выступал против папской непогрешимости, должны были печататься вне Рима.

А. Ruckgaber: Die Irrlehre des Honorius und das Vatic. Concil. Stuttgart, 1871.

См. список литературы в Hergenröther, Kirchengesch., III. 137 sqq.

Связь папы Гонория I (27 октября 625 – 12 октября 638) с монофелитской ересью представляет особый интерес на фоне догмата о папской непогрешимости, который либо остается в силе, либо полностью опровергается единственной официально признанной ошибкой по принципу si falsus in uno, falsus in omnibus. Католические историки всесторонне обсудили эту тему до и во время Ватиканского собора 1870 г., провозгласившего эту догму, но они не могут изменить исторические факты. Документы подтверждают следующее:

1. Гонорий учил и поддерживал в нескольких официальных посланиях (к Сергию, Киру и Софронию), то есть ex cathedra, единовольческую ересь. Он полностью соглашался с Сергием, монофелитом-патриархом Константинополя. В ответ на его первое послание (634) он говорит: «Следовательно, мы исповедуем одну волю (θέλημα, voluntas) нашего Господа Иисуса Христа»⁶³⁰. Он считал волю атрибутом личности, но не природы, и рассуждал так: один волеизъявитель, а следовательно, одна воля. Во втором послании к Сергию он отвергает и ортодоксальное выражение «две силы», и гетеродоксальное выражение «одна сила» (ἐνέργεια, operatio) и утверждает, что Библия ясно учит двумя природам, но было бы тщетно приписывать Посреднику между Богом и человеком одну или две силы, ибо Христос при одной Своей богочеловеческой воле демонстрировал много способов действия и деятельности⁶³¹. Первое послание было явно еретическим, второе – явно не ортодоксальным, и оба они вели к императорским Ekthesis (638) и Typos (648) в их напрасной попытке примирить монофизитов с церковью, подавив дуофелитское учение⁶³².

Единственное, что можно и нужно сказать в оправдание Гонория, так это то, что данный вопрос был тогда нов и до конца не понят. Гонорий был, если можно так выразиться, еретиком без вины. Он выражал мнение, когда церковь еще не выработала решение данной проблемы. Когда же выяснилось, что ортодоксальная догма о двух природах требует учения о двух волях и что Христос не может быть воистину человеком, не обладая человеческой волей, то папы изменили свою позицию, и Гонорий, вероятно, тоже поступил бы так, если бы прожил еще несколько лет.

Историки-паписты неоднократно совершали попытки отстоять ортодоксию Гонория с целью спасения догмы о папской непогрешимости. Некоторые из них объявили его послания более поздней греческой подделкой⁶³³. Другие признают их подлинность, но стараются доказать их ортодоксальность, подвергая неестественным толкованиям⁶³⁴. Третьи заявляют, вопреки фактам и логике, что Гонорий был ортодоксом в сердце, но еретиком (или, по крайней мере, очень неосторожным) в выражениях⁶³⁵. Однако судить о чувствах Гонория мы можем только на основании его слов, а слова эти, несомненно, монофелитские. И так считают не только протестанты⁶³⁶, но также галликанцы и другие либеральные католические историки⁶³⁷.

2. Гонорий был осужден Шестым вселенским собором как «бывший папа Старого Рима», с помощью древнего змея распространявший смертельное заблуждение⁶³⁸. Эта анафема была повторена Седьмым вселенским собором (787), а потом Восьмым (869). Греков, которые привыкли к еретикам-патриархам Нового Рима (Константинополя), Антиохии и Александрии, не были удивлены, а может быть, даже с некоторым удовлетворением восприняли известие о ереси папы Старого Рима.

Ультрамонтанские историки здесь снова стремятся совершить невозможное. Они либо отрицают подлинность постановления Шестого вселенского собора об осуждении папы⁶³⁹, либо сомневаются в смысле этого акта⁶⁴⁰. Тем, кто твердо решил считать папу непогрешимым, остается только объявить ошибающимся в признании этого догматического факта вселенский собор⁶⁴¹. Однако в таком случае им придется обвинить собор еще и в крайней несправедливости по отношении к Гонорию.

3. Но эту последнюю теорию лично опровергли папы, осудившие Гонория как еретика и тем самым засвидетельствовавшие, что папы могут ошибаться. Первый преемник Гонория, Северин, правил всего три месяца. Следующий преемник, Иоанн IV, оправдывал Гонория, вкладывая в его слова иное значение. Агафон благоразумно не упоминал о нем⁶⁴². Но следующий папа, Лев II, переведший акты Шестого собора с греческого языка на латинский, видел, что не может спасти честь Гонория, не противореча постановлению собора, в котором принимали участие папские делегаты, а потому он открыто – в послании к греческому императору и в послании к епископам Испании – осудил Гонория в самых решительных выражениях как предателя Римской церкви, пытавшегося осквернить ее непорочность. Более того, осуждение несчастного Гонория было включено в вероисповедание, которое, вплоть до XI века, должен был подписывать каждый новый папа и которое входит в Liber Diurnus, то есть официальную книгу формул Римской церкви, используемых папской курией⁶⁴³. В изданиях Римского бревиария вплоть до XVI века имя Гонория (правда, без титула и объяснения) перечислено среди имен прочих лиц, осужденных Шестым собором. Но точные факты постепенно были забыты, и средневековые хроники и списки пап обычно игнорируют их. После середины XVI века дело Гонория снова привлекло внимание и было извлечено на свет как неопровержимый аргумент против ультрамонтанской теории. Сначала послание Льва II бесстыдно объявили подделкой, как и послания Гонория⁶⁴⁴, но когда была обнаружена Liber Diurnus, это стало невозможно.

Вердикт истории, после самых тщательных исследований со всех сторон и от лица всех партий, остается неизменным. Вся церковь, Восточная и Западная, представленная вселенскими соборами и папами, в течение нескольких сотен лет считала, что Римский епископ может ошибаться ex cathedra в вопросе веры и что один Римский епископ действительно ошибался. Ватиканский собор 1870 г. принял догмат о папской непогрешимости, игнорируя этот факт и стараясь опровергнуть историю своим догматическим авторитетом. Протестантский историк, действующий по совести, руководствуется противоположным принципом: если догма противоречит факту, тем хуже для догмы.

Епископ Гефеле, один из самых ученых и беспристрастных католических историков, после длительного обсуждения так излагает свои нынешние взгляды на дело Гонория (Conciliengesch., vol. III, 175, пересм. изд. 1877), которые существенно отличаются от высказывавшихся им до ватиканского постановления о папской непогрешимости (в первом издании его Conciliengesch., vol. III, 1858, р. 145 sqq., и в его памфлете о Гонории, 1870). Следует помнить, что епископ Гефеле, как и его коллеги, не признающие непогрешимость папы, подчинились решению Ватиканского собора ради сохранения единства и мира.

«Die beiden Briefe des Papstes Honorius, wie wir sie jetzt haben, sind unverfälscht und zeigen, dass Honorius von den beiden monotheletischen Terminis ejn qevlhma und miva ejnevrgeia den erstem (im ersten Brief) selbst gebrauchte, den anderen dagegen, ebenso auch den orthodoxen Ausdruck duvo ejnevrgeiai nicht angewendet wissen wollte. Hat er auch Letzteres (die Missbilligung des Ausdruckes bùo evèpy) im zweiten Brief wiederholt, so hat er doch in demselben selbst zwei natürliche Energien in Christus anerkannt und in beiden Briefen sich so ausgedrückt, dass man annehmen muss, er habe nicht den menschlichen Willen überhaupt, sondern nur den verdorbenen menschlichen Willen in Christus geläugnet, aber obgleich orthodoz denkend, die monotheletische Tendenz des sergius nicht gehörig durchschaut und sich missverständlich ausgedrückt, so dass seine Briefe, besonders der erste, den Monotheletismus zu bestätigen schienen und damit der Häresie factisch Vorschub leisteten. In dieser Weise erledigt sich uns die Frage nach der Orthodoxie des Papstes Honorius, und wir halten sonach den Mittelweg zwischen denen, welche ihn auf die gleiche Stufe mit Sergius von Constantinopel und Cyrus von Alexandrien stellen und den Monotheleten beizählen wollten, und denen, welche durchaus keine Makel an ihn duldend in das Schicksal der nimium probantes verfallen sind, so dass sie lieber die Aechtheit der Acten des sechsten allgemeinen Conçus und mehrerer anderer Urkunden läugnen, oder auch dem sechsten Concil einen error in facto dogmatico zuschreiben wollten». См. также его замечания на стр. 152: «Diesen Hauptgedanken muss ich auch jetzt noch festhalten, dass Honorius im Herzen richtig dachte, sich aber unglücklich ausdrückte, wenn ich auch in Folge wiederholter neuer Beschäftigung mit diesem Gegenstand und unter Berücksichtigung dessen, was Andere in neuer Zeit zur Vertheidigung des Honorius geschrieben haben, manches Einzelne meiner früheren Aufstellungen nunmehr modificire oder völlig aufgebe, und insbesondere über den ersten Brief des Honorius jetzt milder urtheile als früher».

Кардинал Гергенротер (Kirchengeschichte, vol. I, 358, second ed. Freiburg i. В., 1879) признает скорее невежество папы, чем его ересь: «Honorius zeigt wohl Unbekanntschaft mit dem Kern der Frage, aber keinerlei häretische oder irrige Auffassung. Er unterscheidet die zwei unvermischt gebliebenen Naturen sehr genau und verstösst gegen kein einziges Dogma der Kirche».

Mansi, XL 930–1006. Hefele, III. 328–348. Gieseler, I. 541 sq.

Wm. Beveridge (епископ Сен-Асафа, 1704–1708): Synodicon, sive Pandectae canonum. Oxon., 1672–82. Tom. I, 152–283. Беверидж приводит комментарии к апостольским канонам Феод. Балзамона, И. Зонара и др.

Assemani (католик): Bibliotheca juris orientalis. Rom., 1766, tom. V, 55–348, и tom. I, 120, 408 sqq. Подробное обсуждение синода и его канонов.

Папа Старого Рима добился великого догматического триумфа на Шестом вселенском соборе, но Греческая церковь получила сатисфакцию, заклеймив по крайней мере одного папу как еретика, а вскоре после этого получила возможность напомнить своему сопернику о границах его власти.

На Пятом и Шестом вселенских соборах принимались догматические решения, но не дисциплинарные каноны. Чтобы восполнить этот пробел, в Константинополе в 692 г. был созван новый собор, называемый Concilium Quinisextum⁶⁴⁵, а также Вторым Трулльским собором, от названия пиршественного зала с куполообразной крышей в императорском дворце, где он проводился⁶⁴⁶.

Собор был созван императором Юстинианом II по прозвищу Ринотмет, Безносый⁶⁴⁷, одним из самых бессердечных тиранов, когда-либо осквернявших своим присутствием христианский престол. Он правил в 685–695 г., был смещен вследствие переворота и отправлен в изгнание с искалеченным носом, но вновь захватил трон в 705 г. и был убит в 711 г.⁶⁴⁸

Этот дополнительный собор был чисто восточным по составу и духу. Он принял 102 канона. Большая часть их давно использовалась, но они еще не были санкционированы законом или вселенскими соборами. Каноны касались различных вопросов священнической и церковной жизни и дисциплины, и они по сей день действуют в Восточной церкви. Сюда относятся так называемые восемьдесят пять апостольских канонов (на тридцать пять больше, чем было признано Римской церковью), каноны первых четырех вселенских соборов и нескольких менее значительных соборов, таких как Анкирский, Неокесарийский, Гангрский, Антиохийский, Лаодикийский и т. д.; также каноны Дионисия Великого Александрийского, Петра Александрийского, Григория Чудотворца, Афанасия, Василия, Григория Нисского и Григория Назианзина, Амфилохия из Иконии, Тимофея из Александрии, Кирилла Александрийского, Геннадия Константинопольского и антиримский канон Киприана Карфагенского. Декреталии Римских епископов во внимание не принимались.

Сначала каноны были подписаны императором. Второе место предназначалось для подписи папы, которая так и не была поставлена. Далее следуют имена Павла Константинопольского, Петра Александрийского, Анастасия Иерусалимского, Георгия Антиохийского (как это ни странно, после подписи патриарха Иерусалимского) и других – в общей сложности, 211 подписей епископов и епископских представителей. Все они были греки и представители Восточной церкви, и 43 из них присутствовали на Шестом вселенском соборе.

Император послал акты Трулльского собора Сергию Римскому и попросил его подписать их. Папа отказался, потому что они содержали несколько глав, противоречащих церковным обычаям Рима. Император поручил главному офицеру своей стражи привезти папу в Константинополь, но армии экзарха Равенны и Пятиградия устремились на защиту папы, который успокоил солдат, а императорский посланник вынужден был прятаться в папской постели и с позором покинул Рим⁶⁴⁹. Вскоре после этого Юстиниан II был низложен и отправлен в изгнание. Вернув себе корону с помощью армии варваров (705), он послал двух митрополитов к папе Иоанну VII с просьбой созвать собор Римской церкви и санкционировать на нем столько канонов, сколько будет возможно. Папа, будучи робким человеком, просто вернул копию. Последующие переговоры не привели ни к какому определенному результату.

Седьмой вселенский собор (787) вновь принял 102 канона, но ошибочно приписал их Шестому вселенскому собору.

Римская церковь так и не подписалась под этими канонами и признавала их лишь в той мере, в которой они соответствовали древним латинским обычаям. Некоторые из канонов были проникнуты антиримским духом. Первый канон повторяет анафему папе Гонорию. Тридцать шестой канон, в подтверждение Второго и Четвертого вселенских соборов, наделяет патриарха Константинополя равными правами с Римским епископом и уступает последнему только почетное первенство, а не власть в плане юрисдикции. Брак священников низших чинов санкционирован канонами 3 и 13, причем прозрачно намекается, что Римская церковь своим законом о безбрачии клириков бесчестит брачные узы, которые учреждены Богом и освящены присутствием Христа на свадьбе в Кане. Но повторный брак для клириков запрещен, как и брак со вдовой (канон 3) и брак после рукоположения (канон 6). Епископы должны были расторгнуть свои отношения с супругами (канон 12). Юстиниан до того запретил брак епископов гражданским законом. Пост по субботам во время великого поста запрещен (канон 55), вопреки распространенному в Риме обычаю. Второй канон определяет количество действующих апостольских канонов как восемьдесят три, в отличие от пятидесяти в Латинской церкви. Постановление Иерусалимского собора, запрещающее употреблять в пищу кровь и удавленину (Деян.15), объявляется постоянно действующим, в то время как на Западе оно считалось лишь временным распоряжением, действовавшим только в век апостолов и только для общин, которые состояли из иудеев и обращенных язычников. Символическое изображение Христа в облике агнца, основанное на словах Иоанна Крестителя, запрещено, как относящееся к Ветхому Завету. Рекомендовалось изображать Его в человеческом облике (канон 82).

Эти разногласия заложили основу великого раскола между Востоком и Западом. Дополнительный собор 692 г. предвосхитил действия Фотия и наделил их видимостью вселенского авторитета.

Великие вселенские соборы, преимущественно Халкидонский, привели к возникновению раскольнических сект, которые просуществовали долгое время, а некоторые из них живы до настоящего времени.

На краткий период монофелитство было восстановлено Варданом или Филиппиком, который отнял трон у Юстиниана II и правил с 711 по 713 г. Он аннулировал символ веры Шестого вселенского собора, велел вновь включить имена Сергия и Гонория в диптихи ортодоксальных патриархов, а их образы снова установить в общественных местах. Он низложил патриарха Константинополя и избрал на его место диакона-монофелита Иоанна. Он созвал собор в Константинополе, который отменил постановление Шестого собора и принял вместо него монофелитский символ веры. Клирики, отказавшиеся подписать его, были смещены, но собор не имел достаточной власти, чтобы ввести свой символ веры в Италии, а попытка сделать это вызвала восстание.

Император Анастасий II низложил узурпатора и положил конец монофелитскому эпизоду. Патриарх Иоанн приспособился к новой ситуации и написал послание с отречением к папе Константину. Он обращался к нему как к главе церкви и просил прощения за то, что прежде выступал сторонником ереси.

После этих событий дуофелитство в ортодоксальной церкви больше не оспаривалось, однако вне ее и вне юрисдикции византийских правителей монофелитство распространилось среди обитателей Ливанских и Антиливанских гор, возглавляемое аббатом Иоанном Мароном (Μαρών), их первым патриархом (ум. в 701). Марониты⁶⁵⁰, как их назвали в его честь, сохраняли независимость от Греческой империи и сарацинов и придерживались монофелитского учения до времен крестовых походов, когда они присоединились к Римской церкви (1182), сохранив, однако, причастие под обоими видами, сирийскую литургию, брак низшего клира, собственные дни поста и собственных святых.

I. Источники

Источники см. в Harduin, vol. IV, Mansi, XIII, и в Alcuin, Opera, ed. Frobenius (1777), репринт – Migne (в его Patrol. Lat., vols. 100–101), с историческими и догматическими диссертациями.

1) Произведения адопциан: послания Элипанда Ad Fidelem, Abbatem (785) и К Алкуину. Два послания испанских епископов – одно Карлу Великому, второе – галликанским епископам. Felicis, Libellus contra Alcuinum; Confessio Fidei; фрагменты посмертно изданной книги Феликса, адресованной Ad Ludovicum Pium, Imperat.

2) Ортодоксальная точка зрения представлена в Beatus et Etherius: Adv. Elipandum libri II. Alcuin: Seven Books against Felix, Four Books against Elipandus и несколько посланий, лучшее издание которых – Jaffé в Biblioth. rer. Germ. VI. Paulinus (епископ Аквилеи): Contra Felicem Urgellitanum libri tres. В Migne, Patrol. Lat., vol. 99, col. 343–468. Агобард Лионский: Adv. Dogma Felicis Episc. Urgellensis, адресовано Людовику Благочестивому, в Migne, Patrol. Lat., vol. 104, col. 29–70. Послание Карла Великого (792) к Элипанду и епископам Испании. Постановления синодов Нарбонна (788), Ратисбона (792), Франкфурта (794) и Экс-ла-Шапеля (799).

II. Литература

1) Католики. Madrisi (конгрегация ораторианцев): Dissertationes de Felicis et Elipandi haeresi, в его издании Opera Paulini Aquil., репринт в Migne, Patrol. Lat., vol. 99 (col. 545–598). Против Баснажа. Enhueber (приор Регенсбурга): Dissert. dogm. Hist. contra Christ. Walehium, в Alcuin, Opera, ed. Frobenius, репринт в Migne (vol. 101, col. 337–438). Против Walch, Hist. Adopt., в доказательство несторианства адопциан. Frobenius: Diss. Hist. de haer. Elip. et Felicis, в Migne, vol. 101, col. 303–336. Werner: Gesch. der Apol. und polem. Lit. II. 433 sqq. Gams: Kirchengesch. Spaniens (Regensb., 1874), Bd. II. 2. (Очень многословный труд.) Hefele: Conciliengesch., Bd. III. 642–693 (переем, изд. 1877). Hergenröther: Kirchengesch., 2^nd ed., 1879, Bd. I. 558 sqq. Bach: Dogmengesch. des Mittelalters (Wien, 1873), I. 103–155.

2) Протестанты. Jac. Basnage: Observationes historicae circa Felicianam haeresin, в его Thesaurus monum. Tom. II, 284 sqq. Chr. G. F. Walch: Historia Adoptianorum, Göttingen, 1755; его же Ketzergeschichte, vol. IX, 667 sqq. (1780). Подробный и точный рассказ. См. также список литературы у Волша.

Neander, Kirchengeschichte, vol. III, pp. 313–339, англ. перев. III, 156–168. Gieseler, vol. II, p. I, p. Ill sqq.; англ. перев. H, 75–78. Baur: Die christliche Lehre von der Dreieinigkeit und Menschwerdung Gottes, Tübingen, 1842, vol. H, pp. 129–159. Dorner: Entwicklungs-Geschichte der Lehre von der Person Christi, second ed., Berlin, 1853, vol. II, pp. 306–330. Helfferich: Der Westgothische Arianismus und die spanische Ketzergeschichte, Berlin, 1880. Niedner: Lehrbuch der christl. K. G., Berlin, 1866, pp. 424–427. J. С Robertson: History of the Christian Church from 590 to 1122 (Lond., 1856), p. 154 sqq. Milman: Lat. Christ., II, 498–500; Baudissin: Eulogius und Alvar, Leipz., 1872. Schaff, в Smith and Wace, I (1877), pp. 44–47. W. Möller, в Herzog², I, 151–159.

Адопцианский спор – это возрождение несторианского спора в модифицированной форме. Он вращается вокруг проблемы, был ли Христос в том, что касается Его человеческой природы, Сыном Божьим по сущности или только по усыновлению. Сторонники последнего взгляда назывались адопцианами⁶⁵¹. Они учили, что Христос в том, что касается Его Божественности, есть настоящий Сын Бога⁶⁵², Единородный от Отца, а как человек Он – приемный Сын⁶⁵³, Первенец Марии. Они принимали халкидонскую христологию об одной личности и двух природах, но различали истинного Сына Бога по природе и Сына Бога по усыновлению, а потому представлялось, что они учили двум личностям или двойному Христу, то есть впадали в несторианскую ересь.

Ортодоксальные оппоненты утверждали, что Христос – единый и неделимый Сын Божий; что Дева Мария родила вечного Сына Божьего и по этой причине ее называют Богоматерью; что сыновство основано на личности, а не на природе, – тогда как адопцианство ведет к двум Христам и четырем ипостасям Троицы.

Обе партии были хорошо знакомы с учениями отцов церкви, чего мы вряд ли могли бы ожидать в период Средневековья.

История движения ограничена Западом (Испанией и Галлией), в то время как более древние христологические споры возникали, в основном протекали и улаживались на Востоке. Движение возникло в сарацинской Испании, где ортодоксам пришлось отстаивать вечное и сущностное сыновство Христа в борьбе против возражений ариан и мусульман.

Собор в Толедо, состоявшийся в 675 г., объявил в предисловии к своему вероисповеданию, что Христос есть Сын Божий по природе, а не по усыновлению⁶⁵⁴, но век спустя Элипанд, пожилой архиепископ Толедо, примас той части Испании, которая была подчинена мусульманскому правлению, постарался видоизменить ортодоксальное учение, проведя разграничение между природным и приемным сыновством Христа и приписав первое Его божественной, а второе – Его человеческой природе. Он хотел отстоять полноту человечности Христа, не отрицая Его вечной Божественности. Некоторые историки утверждают, что на него повлияло желание избежать мусульманских возражений против Божественности Христа⁶⁵⁵, однако конфликт между двумя религиями был слишком силен, чтобы допустить какой бы то ни было компромисс. Возможно, Элипанд читал несторианские труды⁶⁵⁶. В любом случае, он пришел к сходным выводам.

Не склонный полагаться на одно только собственное мнение, Элипанд посоветовался с Феликсом, епископом Ургеля⁶⁵⁷, в Каталонии, в той части Испании, которая с 778 г. стала относиться к владениям Карла Великого. Феликс был более образованным и обладал более ясным умом, чем Элипанд; даже его антагонист Алкуин уважал его за способности и благочестие. Неандер считает его отцом адопцианства; во всяком случае, Феликс и сформулировал данное учение.

Поддерживаемый другом, Элипанд преподавал новое учение со всем рвением новообращенного, хотя ему было уже восемьдесят лет. Пользуясь своим влиятельным положением, он очень агрессивно нападал на своих ортодоксальных оппонентов. Эферий, епископ Осмы или Отмы (его бывший ученик), и Беат, пресвитер, аббат Либаны в Астурии после Алкуина⁶⁵⁸, начали отстаивать старую и критиковать новую христологию. Элипанд обвинил их в смешении природ Христа, как вина и воды, и в скандальной аморальности и объявил им анафему.

Папа Адриан, будучи оповещен об этих спорах, в 785 г. написал послание ко всем ортодоксальным епископам Испании, предостерегая их против нового учения как несторианского⁶⁵⁹, но послание не произвело никакого действия. Во всем этом споре папский авторитет играл второстепенную роль. Сарацинское правительство, которое не волновали богословские споры христианских подданных, не вмешивалось.

Но когда адопцианская ересь, под влиянием Феликса, распространилась по французской части Испании и даже за Пиренеи, в Септиманию, вызвав существенные волнения среди клириков, император Карл Великий созвал синод в Регенсбурге (Ратисбоне), в Баварии (792), и пригласил туда епископа Ургельского, чтобы подобающим образом расследовать его дело. Синод осудил адопцианство как возобновление несторианской ереси.

Феликс публично и торжественно отрекся перед синодом, а также перед папой Адрианом, к которому был послан, но по возвращении в Испанию его так упрекали за его слабость, что, несмотря на торжественную клятву, он уступил уговорам друзей и вернулся к своему прежнему мнению.

Карл Великий, не желавший отчуждения испанской части своего королевства и ее отпадения под власть соседних сарацинов, велел Алкуину, который тогда прибыл во Францию из Англии, послать Феликсу мягкое предупреждение и опровержение адопцианства. Когда это оказалось бесполезным и когда испанские епископы, под руководством Элипанда, воззвали к справедливости императора и потребовали восстановления Феликса на посту епископа, он созвал новый собор во Франкфурте-на-Майне в 794 г., на котором присутствовало около трехсот (?) епископов и который мог бы быть назван вселенским в масштабах Запада⁶⁶⁰. Так как ни Феликс, ни кто-либо другой из епископов-адопциан не явился, собор, под руководством Алкуина, подтвердил осуждение, принятое в Ратисбоне.

Впоследствии Феликс написал апологию, на которую Алкуин ответил и которую опроверг. Элипанд упрекал Алкуина в том, что у того двадцать тысяч рабов (вероятно, принадлежавших монастырю Тура), и в том, что он гордится своими богатствами. Карл послал архиепископа Лейрада Лионского и других епископов в испанскую часть своего королевства, и им, за два визита, удалось обратить еретиков (согласно Алкуину, двадцать тысяч).

Примерно в это время собор в Риме, под руководством Льва III, объявил, на очень несовершенном основании, анафему, ошибочно обвиняя адопциан в том, что они отрицают Божественность Спасителя, признавая Его Богом только по усыновлению.

В 799 г. Феликс лично явился на синод в Экс-ла-Шапеле и, после шестидневного спора с Алкуином, вторично отрекся от адопцианства. Он признал, что его убедили несколько отрывков – не из Писания, а из отцов церкви (особенно Кирилла Александрийского, Льва I и Григория I), с которыми он не был ранее знаком. Феликс осудил Нестория и призвал клириков и народ следовать истинной вере⁶⁶¹. Остаток жизни он провел под надзором архиепископа Лионского и умер в 818 г. Он оставил, однако, после себя документ, в котором учение адопцианства ясно излагается в форме вопросов и ответов, и Агобард, преемник Лейдрада, счел своим долгом опровергнуть его.

Элипанд, находившийся под защитой мавританского правительства, продолжал открыто придерживаться своих еретических убеждений, однако адопцианство уже утратило свою жизненность и сторонников и в течение IX века угасло. Легкие следы его иногда встречаются на протяжении Средних веков. Дунс Скот (1300) и Дуранд из Сан-Порчиано (1320) признавали термин Filius adoptivus с уточнениями⁶⁶². Поражение адопцианства было предопределено дуофизитской и дуофелитской халкидонской христологией. Оно на неопределенное время отложило изучение человеческой стороны Личности Христа. В более новые времена иезуит Васкес и лютеранские богословы Г. Каликст и Волш защищали адопцианство как ортодоксальное по сути.

Учение адопцианства по духу тесно связано с несторианской христологией, но оно касается не столько строения личности Христа, сколько отношений между Его человечностью и Отцовством Бога. Адопциане были искренни, когда признавали с самого начала единство личности Христа, сообщность качеств двух Его природ и термин Theotokos (хотя с уточнениями), относящийся к Деве Марии. Но их взгляды предполагают абстрактное отделение вечного Сына Бога от человека Иисуса из Назарета, что ведет к утверждению двух разных Сынов Бога. Они подчеркивали дуофизитство (две природы) и дуофелитство (две воли) ортодоксальной христологии и доводили их до личного дуализма (две личности), так как сыновство – это качество личности, а не природы. Адопциане говорили об adoptatus homo вместо adoptata natura humana и называли принятую Христом человечность приемным Сыном. Они опирались на Амвросия, Илария, Иеронима, Августина и Исидора Севильского, а также на Мозарабскую литургию, используемую в Испании⁶⁶³. Иногда термин adoptio⁶⁶⁴ действительно использовался древними авторами по отношению к воплощению, как например, в испанской литургии, но, скорее, в значении assumptio или ἀνάληψις⁶⁶⁵, в смысле вознесения человеческой природы через Христа к единению с Богом⁶⁶⁶. Но они могли бы делать это на более веском основании и цитировать как своего предшественника Феодора Мопсвестийского, ибо его учение о υἱὸς θετός весьма похоже на их Filius Dei adoptivus⁶⁶⁷.

Основополагающий момент адопцианства – различение двойного сыновства во Христе – одного по природе и другого по благодати, одного по рождению, другого по усыновлению, одного по сущности, другого по именованию, одного метафизического, другого через деяние Божьей воли и выбора. Идея сыновства представляется как зависящая от природы, а не от личности; так как Христос обладает двумя природами, то им соответствуют два сыновства. По Своей божественной природе Христос воистину и по сути Своей (secundum naturam или genere) есть Сын Божий, рожденный от вечности; но по Своей человеческой природе Он – Сын Божий лишь номинально (nuncupative), по усыновлению или по Божьей благодати. По природе Он – Единородный Сын Божий⁶⁶⁸; по усыновлению и благодати Он – Первенец Бога⁶⁶⁹.

Адопциане цитировали в свою поддержку в основном Ин.14:28; Лк.1:80, 18:19; Мк.13:32; Ин.1:14, 10:35; Рим.8:29; 1Кор.11:3; 1Ин.3:2; Втор.18:15; Пс.2:8, 21:24 и другие места из Ветхого Завета, относящиеся к Filius primogenitus et adoptivus, в то время как Пс.59:6 (ex utero ante Luciferum genui te); Пс.43:3; Ис.45:23; Притч.8:25 понимались как относящиеся к Filius unigenitus. Ни один из этих отрывков, которые вполне могли бы цитироваться в поддержку арианства, не подтверждает адопцианской теории полностью. Христос нигде не назван «приёмным» Сыном Бога. Феликс утверждал, что, раз верующие – приемные дети Бога, то у них должен быть и приемный глава. Он приводит в пример, что сын не может иметь буквально двух отцов, но одного родного и одного приемного, так и Христос, в Его человеческой природе, не может быть Сыном Давида и Сыном Бога в одном и том же смысле; одним Он может быть по природе, вторым – по усыновлению⁶⁷⁰.

Неясно, исчислял он усыновление Христа от Его превознесенного состояния⁶⁷¹, крещения⁶⁷² или рождения⁶⁷³. Он говорит о двойном рождении Христа, сравнивает крещение Христа с крещением или рождением верующих свыше и связывает оба со spiritualis generatio per adoptionem⁶⁷⁴; но, с другой стороны, он, похоже, прослеживает объединение человеческой природы с божественной до чрева Девы⁶⁷⁵.

Адопциане, как мы уже отмечали, признавали свое согласие с халкидонской христологией и исповедовали веру в одну божественную личность в двух полных и совершенных природах⁶⁷⁶; они только хотели выдвинуть свои взгляды на двойное сыновство как правомерное следствие учения о двух природах.

Защитники ортодоксии, среди которых самым ученым и способным был Алкуин, учитель и друг Карла Великого, а следующими после него – Павлин из Аквилеи и Агобард Лионский, единодушно считали адопцианство возрождением или модификацией несторианской ереси, осужденной на Третьем вселенском соборе (431)⁶⁷⁷.

Ортодоксальная партия настаивала, что вечный, единородный Сын Божий, принявший человеческую природу во чреве Девы и объединивший ее со Своей божественной личностью, начиная с факта реального воплощения оставался собственно Сыном Божьим, несмотря на эти изменения⁶⁷⁸. Они цитировали в подтверждение такие места, как Ин.3:16; Рим.8:32; Еф.5:2; Деян.3:13–15.

Радикальным заблуждением этой ереси был сдвиг идеи сыновства от личности к природе. Христос есть Сын Божий как личность, а не по Своей природе. Две природы не делают двух сыновей, так как они неразрывно слиты в одном Христе. Вечный Сын Божий в акте воплощения обретает не человеческую личность, а человеческую природу. Поэтому нет оснований считать Его приемным Сыном. Христос есть, в Своей личности, от вечности или по природе, то, чем христиане становятся по благодати и посредством рождения свыше.

Осуждая монофелитство, церковь подчеркивала двойственность природ во Христе, а осуждая адопцианство, она подчеркивала единство Его личности. Таким образом она защитила ортодоксальную христологию и от евтихианского, и от несторианского отклонений, но оставила проблему полной и подлинной человечности Христа нерешенной. Являясь вечным Сыном Бога, Он в то же время воистину и полностью Сын человеческий. Средневековая церковь в основном ставила акцент на божественном величии Христа и отдалила Его от человека, так что добраться до Него можно было только через посредников; с другой стороны, она сохранила живое, хотя и чрезмерно реалистическое, воспоминание о Его страстях в ежедневном литургическом жертвоприношении и предложила воспринимать Его совершенную человечность и утешаться ею в виде поклонения любящей Деве-Матери, держащей в своих заботливых руках Младенца-Спасителя. Вскоре после поражения адопцианства последовал и триумф теории пресуществления, укрепившего склонность к чрезмерному и магическому сверхнатурализму, который устраняет природное, вместо того чтобы преображать его.

Ученый Волш отстаивает ортодоксальность адопциан, потому что они не говорили, что Христос, в Его двойном сыновстве, был alius et alius, ἄλλος καὶ ἄλλος (как несториане {у Христа две личности}), но утверждали, что Он был Сыном aliter et aliter, ἄλλως καὶ ἄλλως {один и тот же Христос одновременно является Сыном и сыном}. Ketzerhistone, vоl. IX, рр. 881, 904. Баур (II, р. 152) также оправдывает адопцианство как правомерный вывод из халкидонской догмы, но с предположением, что сама эта догма содержит в себе противоречие. Неандер, Дорнер, Ниднер, Гефеле и Моллер признают сходство адопцианства с несторианством, но утверждают в то же время, что адопцианство отличается от последнего и обладает новыми чертами (см. особенно Dorner II, р. 309 sq.).

См. т. III, § 158–160.

I. Источники: 1) Отрывки из произведений Готшалька, а именно, трех вероисповеданий (одно перед синодом в Майнце, два написаны в темнице), поэтического послания к Ратрамну и фрагмент книги против Рабана Мавра. Собраны в первом томе Mauguin (см. ниже), а также в Migne, Patrol. lat., tom. 121, col. 348–372.

2) Произведения друзей Готшалька: Prudentius: Epist. ad Hincmarum, и Contra Jo. Scotum; Ratramnus: De Praedest., 850; Servatus Lupus: De tribus Quaestionibus (т. е. свобода воли, предопределение и степень искупления), 850; Florus Magister: De Praed. contra J. Scot.; Remigius: Lib. de tribus Epistolis, и Libellus de tenenda immobiliter Scripturae veritate. Собраны в первом томе Mauguin, и в Migne, Patrol. lat., vols. 115, 119, 121. Поэма Валафрида Страбона о Готшальке – в Migne, tom. 114, col. 1115 sqq.

3) Произведения оппонентов Готшалька: Rabanus Maurus (в Migne, tom. 112); Хинкмар Реймсский: De Praedestinatione et Libero Arbitrio, etc. (в Migne, tom. 125 and 126); Scotus Erigena: De Praedest. Dei contra Gottescalcum, 851 (первое издание Mauguin, 1650, и в 1853, Floss, в Migne, tom. 122). См. также постановления соборов в Mansi, tom. XIV-XV.

II. Труды историков: Jac. Ussher (англиканин и кальвинист): Gotteschalci et Praedestinatiaпае controversiae ab eo motto Historia. Dublin, 1631; Hanover, 1662; и в дублинском издании его трудов.

Gilb. Mauguin (янсенист, ум. в 1674): Vet. Auctorum, qui IX saec. de Praedest. et Grat. scripserunt, Opera et Fragm. plurima nunc primum in lucem edita, etc. Paris, 1650, 2 tom. Во втором томе он приводит историю и защищает ортодоксию Готшалька.

L. Cellot (иезуит): Hist. Gotteschalci praedestinatiani. Paris, 1655, fol. Против Готшалька и Могена.

J. J. Hottinger (реформированная церковь): Fata doctrinae de Praedestinatione et Gratia Dei. Tiguri, 1727. Также его диссертация о Готшальке, 1710.

Кардинал Noris: Historia Gottesc., в его Opera. Venice, 1759, tom. III.

F. Monnier: De Gotteschalci et Joan. Erigenae Controversia. Paris, 1853.

Jul. Weizsäcker (лютеранин): Das Dogma von der göttl. Vorherbestimmung im 9^ten Jahrh., в Dorner, «Jahrbücher für Deutsche Theol.», Gotha, 1859, p. 527–576.

Hefele (католик): Conciliengesch., IV, 130–223 (2nd ed., 1879).

V. Borrasch: Der Mönch Gottschalk v. Orbais, sein Leben u. seine Lehre. Thorn, 1868.

Kunstmann: Hrabanus Maurus (Mainz, 1841); Spingler: Rabanus Maurus (Ratisbon, 1856); С. v. Noorden: Hinkmar υ. Rheims (Bonn, 1863); H. Schrörs: Hincmar Erzbisch v. R. (Freil. В., 1884).

См. также Schröckh, vol. XXIV, 1–126; Neander, Gieseler, Baur, в их Kirchengeschichte и Dogmengeschichte; Bach (католик), в его Dogmengesch. des Mittelalters, I. 219–263; Guizot: Civilization in France, Lect. V.; Hardwick: Middle Age, 161–165; Robertson, II. 288–299; Reuter, Rel. Aufklärung im Mittelalter, I. 43–48; Möller в Herzog², V. 324–328.

Готшальк, или Годескальк⁶⁷⁹, недобровольный монах и не по правилам рукоположенный священник благородного саксонского происхождения, отличавшийся твердыми убеждениями и героической смелостью, возродил теорию Августина, касавшуюся одной из наиболее трудных проблем спекулятивного богословия⁶⁸⁰, но вынужден был пострадать от ожесточенных преследований за повторение того, что великий африканский богослов разработал и отстоял четыре века до него с большей глубиной, мудростью и умеренностью.

Греческая церковь проигнорировала Августина, и уж тем более Готшалька. Она до сих пор придерживается антропологии никейских и доникейских отцов церкви, которые уделяли свободе воли столь же большое внимание, как и божественной благодати. Иоанн Дамаскин учит абсолютному предведению, но не абсолютному Божьему предопределению, потому что Бог не может предопределить грех, которого Он не желает и который Он, напротив, осуждает и наказывает; Он не принуждает к добродетели сопротивляющуюся волю.

Латинская церковь по традиции с большим уважением относилась к Августину, своему величайшему богослову, но так и не приняла его учение о предопределении⁶⁸¹. У него всегда были отдельные защитники, такие как Фульгенций Руспенский и Исидор Севильский, которые учили двустороннему предопределению – избранных к вечной жизни и осужденных к вечной смерти. Беда и Алкуин были августинианцами умеренного толка. Но преобладающее большинство предпочитало выбирать средний путь между августинианством и полупелагианством, в котором основная роль возлагалась на предваряющую и наделяющую способностью спасения Божью благодать, хотя некоторая заслуга оставалась и за соглашающейся и сотрудничающей волей человека⁶⁸². Этот компромиссный вариант может быть назван полуавгустинианством, как отличный от полупелагианства. Он был принят в 529 г. синодом в Оранже (Араузио), который осудил полупелагианское заблуждение (не называя имен его сторонников) и одобрил взгляды Августина о грехе и благодати, но не его взгляд на предопределение, вопрос о котором остался открытым. Этот взгляд вписался в каноны средневековых представлений благодаря папе Григорию Великому, который после Августина оказал наибольшее влияние на богословие рассматриваемого периода; это умеренное и ослабленное августинианство и одержало триумф в споре Готшалька.

Отношение Римской церкви к Августину в вопросе о предопределении похоже на отношение Лютеранской церкви к Лютеру. Вождь Реформации придерживался самых крайних взглядов на божественное предопределение, и в своем труде о «Рабстве человеческой воли», против Эразма, он пошел дальше, чем Августин до него и Кальвин после него⁶⁸³. Несмотря на его гениальность и авторитет, взгляды его были по сути отвергнуты и уступили место компромиссу Формулы согласия, которая учит как абсолютному избранию всех верующих, так и искреннему призыву всех грешников ко спасению. Кальвинистическое вероисповедание, с большей логической последовательностью, учит абсолютному предопределению как обязательному следствию Божьего всемогущества и вездесущности, но ограничивает его, как Августин, границами инфралапсарианской схемы, причем Бог явно не считается там автором греха. Но и у супралапсарианства есть защитники в области богословия. В Римской церкви августинианская система была возрождена янсенистами, но лишь для того, чтобы быть осужденной.

Готшальк, сын графа Берна, в детстве был послан родителями в знаменитый гессенский монастырь Фульду в качестве благочестивого пожертвования (oblatus). Когда он достиг зрелого возраста, он стал отрицать правомочность недобровольной тонзуры и пожелал оставить монастырь, передав свою проблему для решения на синод в Майнце в 829 г. Синод принял решение в его пользу, но новый аббат, Рабан Мавр, апеллировал к императору и написал книгу, De Оblаtione Puerorum, в защиту обязательного характера родительского посвящения ребенка к монашеской жизни. Он добился успеха, но позволил Готшальку сменить Фульду на Орвейский монастырь в епархии Суассона, в провинции Реймс. С этого времени Рабан Мавр испытывал неприязнь к недобровольному монаху, которого он называл бродягой, и мы не можем не признать, что Рабан предстает в неблагоприятном свете в течение всего данного спора.

В Орвейском монастыре Готшальк посвятил себя изучению трудов Августина и Фульгенция Руспенского (ум. в 533) с таким пылким энтузиазмом, что его прозвали Фульгенцием⁶⁸⁴. Он усиленно занимался выбором отрывков в пользу учения о предопределении и часами зачитывал их своим собратьям-монахам, обратив многих в свои взгляды. Но его друг, Серват Луп, предостерегал его против неплодотворных размышлений на туманные темы и призывал искать в Писании более практичные вещи. Готшальк переписывался с несколькими учеными и совершил паломничество в Рим. По возвращении в 847 или 848 г. он провел некоторое время с гостеприимным графом Эбергардом из Фриули, зятем императора Людовика Благочестивого, встретился у него с епископом Нотингом из Вероны и изложил ему свои взгляды на предопределение. Нотинг проинформировал Рабана Мавра, который к тому времени стал архиепископом Майнца, и призвал его опровергнуть эту новую ересь.

Рабан Мавр написал послание к Нотингу о предопределении, намереваясь опровергнуть Готшалька, хотя и не называя его⁶⁸⁵. Он наихудшим образом представляет взгляды Готшалька и отвергает двойное предопределение по семи причинам, в первую очередь потому, что оно предполагает обвинение Бога в несправедливости, оно противоречит Писаниям, которые обещают вечную награду за добродетель, оно объявляет, что Христос напрасно пролил Свою кровь за тех, кто погиб, и ведет одних – к плотской уверенности в своей безопасности, а других – к отчаянию. Собственное учение Рабана Мавра отличается умеренным августинианством. Он утверждает, что все человечество, включая некрещеных детей, справедливо осуждено вследствие Адамова греха и что из этой «массы погибели» Бог, чисто по Своему милосердию, избирает кого-то к вечной жизни, а других, ввиду их моральных качеств, оставляет для справедливого наказания. Бог хотел бы, чтобы все спаслись, но на самом деле Он спасает только часть. Почему Он проводит такое различие, мы не знаем и должны оставить на усмотрение Его тайного промысла. Предведение и предопределение – разные вещи, причем второе находится в зависимости от первого. Здесь Рабан отходит от Августина и соглашается с полупелагианами. Он также различает praesciti, предузнанных, и praedestinati, предопределенных. Нераскаявшиеся грешники только предузнаны, но не предопределены. Он признавал, что «наказание предопределено для грешника», но отрицал, что «грешник предопределен к наказанию»⁶⁸⁶. Он подкрепляет свои взгляды отрывками из Иеронима, Проспера, Геннадия и Августина⁶⁸⁷.

Готшальк усмотрел в этом трактате скорее учение полупелагиан Геннадия и Кассиана, чем «самого католического из ученых» Августина. Он предстал перед синодом в Майнце, открывшимся 1 октября 848 г., в присутствии германского короля, и смело заявил о своей вере в двойное предопределение, к жизни и к смерти, – в то, что Бог от вечности и по безвозмездной благодати предопределил Своих избранных к вечной жизни, а всех грешников, подобным же образом, через последний суд, которого заслужили их грехи, – к вечной смерти⁶⁸⁸. Еретическая часть этого вероисповедания заключается в словах двойное (gemina) и подобным же образом (similiter omnino), с помощью которых он ставил два предопределения, то есть избрание и осуждение, на равные основания; но он делал уточнение о вине и будущем суде над грешниками. Он возражал также против слов Рабана, что Сын Божий стал человеком и умер только за избранных. Он измерял глубину намерения глубиной последствий. Бог совершенно неизменен, и Его воля должна быть исполнена. А то, что не происходит, не могло быть Им задумано.

Подробности заседаний синода неизвестны, но Рабан, который председательствовал на синоде, сообщает о результате в послании к Хинкмару: Готшальк был осужден вместе с его губительным учением (которое Рабан неправильно понимает) и передается своему митрополиту, Хинкмару, для наказания и содержания под надзором.

Хинкмар, архиепископ Реймса, самый влиятельный, гордый и нетерпимый прелат, был настроен против Готшалька, потому что последний нерегулярным (хотя и законным) образом был рукоположен в священники поместным епископом (chorepiscopus) Ригбольдом Реймским без ведома его собственного епископа Суассона и отправлялся в путешествия без разрешения своего аббата⁶⁸⁹. Хинкмар безжалостно отнесся к несчастному монаху. Готшальк был призван на синод в Керси (in palatio Carisiaco)⁶⁹⁰ весной 849 г. Он отказался каяться в своих убеждениях и был осужден как неисправимый еретик, лишен сана священника, подвергнут, согласно уставу святого Бенедикта, публичному бичеванию за упорство. Он был вынужден сжечь свои книги и был брошен в темницу монастыря в провинции Реймс⁶⁹¹. Согласно свидетельству очевидцев, его бичевали «самым жестоким образом» и «чуть ли не до смерти», пока, полумертвый, он не бросил в огонь свою книгу, содержащую доказательства его учения из Писания и отцов церкви. Мы с облегчением узнаем, что святой Ремигий, архиепископ Лионский, выразил ужас по поводу «неслыханного отсутствия милосердия и жестокости» в отношении этого miserabilis monachus, как Готшалька часто называли его друзья.

В уединенной темнице Отвилье осужденный монах написал две исповеди, более краткую и более длинную, в которых он решительно защищал свое учение о двойном предопределении. Он воззвал к папе Николаю, который, похоже, относился к нему с некоторой симпатией, и потребовал пересмотреть дело, но не добился желаемого. Он предложил также, уповая на Божью благодать, подвергнуть его огненной ордалии перед королем, епископами и монахами – поочередно вступить в четыре котла с кипящей водой, маслом, жиром и смолой, а потом пройти по раскаленным углям, но никто не принял вызов. Хинкмар отказал ему в последнем причастии и христианском погребении, если он полностью не покается⁶⁹². Готшальк пренебрег этим условием, умер, не поколебавшись в своей вере, и был похоронен на неосвященной земле после двадцатилетнего заключения (868 или 869).

Он смело отстаивал свои убеждения. Его основная идея неизменности Бога отразилась в его непримиримом поведении. Враги обвиняли его в тщеславии, упрямстве и странных заблуждениях. Иезуиты (Сирмонд, Пето, Селло) осуждают его и его учение; кальвинисты и янсенисты (Ашер, Хоттингер, Моген) оправдывают его как мученика, пострадавшего за истину.

В период заключения Готшалька шли живейшие споры о вопросе предопределения, из которых мы можем многое узнать об учености того века, но которые не привели ни к какому ясному и удовлетворительному выводу. Основной вопрос был таков: абсолютно или относительно божественное предопределение или предустановление, которое все признавали обязательным элементом божественного совершенства; иначе говоря, касается оно всех людей и всех поступков, благих и дурных, или только тех, кто спасен, и только тех действий, которые Бог одобряет и за которые воздает благом. В этот вопрос неизбежно вовлекается проблема свободы человеческой воли и масштабов замысла искупления. Абсолютные предестинарии отрицали, относительные – утверждали свободу воли и всеобщую применимость искупительной смерти Христа.

Учение об абсолютном предопределении отстаивали, по сути, соглашаясь с Готшальком, хотя и с большей умеренностью и осторожностью, Пруденций, епископ Тройеса, Ратрамн, корвейский монах, Серват Луп, аббат Феррьера, и Ремигий, архиепископ Лионский; оно также было подтверждено синодами в Валенсии (855) и в Лангре (859).

Учение о свободной воле и условном предопределении поддерживали, будучи в оппозиции Готшальку, архиепископ Рабан Мавр из Майнца, архиепископ Хинкмар из Реймса и епископ Пардул из Лаона; оно было подтверждено синодом в Керси (853) и отчасти в Савонньере, близ Туля (839).

Третья теория была выдвинута Иоанном Скотом Эриугеной, который намеревался выступить против Готшалька, но на самом деле был еще более далек от ортодоксального взгляда, так что мнение его не приняла ни одна из партий.

I. Учение об абсолютном или двойном предопределении.

Готшальк утверждал, что он просто следует за великим Августином, и это была правда. Но он несоразмерно подчеркивал вопрос предопределения, превратив его в основополагающий богословский принцип, нераздельно связанный с неизменностью Бога, в то время как для Августина это был лишь логический вывод из его антропологических предпосылок. Готшальк начал оттуда, где Августин остановился. Говоря языком более поздней (кальвинистической) терминологии, он был скорее супралапсарианином, чем инфралапсарианином. Он считал, что избранные предопределены ко спасению, а грешники – к погибели, но не в том плане, что есть два отдельных предопределения, а в том, что у одного предопределения есть две стороны (gemina, то есть bipartita), положительная (избрание) и отрицательная (осуждение). Готшальк не мог представить себе существование одного без другого, но он не учил предопределению грешника ко греху, что сделало бы Бога создателем греха. В этом отношении Рабан Мавр неверно его понял⁶⁹³. В кратком вероисповедании, написанном в темнице, Готшальк говорит: «Я верю и исповедаю, что Бог предузнал и предопределил святых ангелов и избранных людей к незаслуженной вечной жизни и что Он, в равной мере (pariter), предопределил дьявола с его воинством и всех грешных людей, по причине их предузнанных будущих злых дел_у к справедливому суду, к заслуженной вечной смерти». Он ссылается на отрывки Писания, на Августина, Фульгенция и Исидора, которые учили тому же самому, кроме pariter. В длинном вероисповедании, которое написано в форме молитвы, он заменяет в равной мере на более мягкий термин почти так же (propermodum) и отрицает, что Бог предопределяет грешников ко греху. Он говорит: «Тех, Господи, о ком Ты предузнал, что они будут упорствовать в своей несчастной приверженности к проклятым грехам, Ты, как праведный Судья, предопределил к погибели». Он говорил о двух искуплениях. Одном – общем для избранных и грешников, другом – собственном и особом, только для избранных. Подобным образом кальвинисты в своем споре с арминианами утверждали, что Христос умер действенным образом только за избранных, хотя в достаточной мере – за всех людей.

Его сторонники-предестинарии более ясно обозначали разницу между отношением Бога к спасаемым и грешникам. Так, Ратрамн говорит, что Бог был вершителем (auctor) и уготовителем (ordinator) благих мыслей и дел, но только уготовителем, а не вершителем злых дел. Бог предопределил наказание за грех, но не сам грех (Он предуготовил poenam, вину, но не peccatum, грех). Он направляет течение греха и обращает его во благо. Он использовал злой промысел Иуды, чтобы привести Иисуса к распятию, то есть человечество к искуплению. Луп говорит, что Бог предузнал и допустил грехопадение Адама и предопределил его последствия, но не само грехопадение. Магистр Флор также говорит о praеdestinatio gemina, но с эмфатическим разграничением: Бог предопределил избранных к добрым делам и спасению, а грешников – только к наказанию, но не ко греху. Сначала Флор неверно представлял себе учение Готшалька, полагая, что тот отрицал meritum damnationis. Ремигий осуждал «опрометчивость» и «неуместную красноречивость» Готшалька, но выступал против негуманного отношения к нему и поддерживал все его предпосылки, за исключением полного отрицания свободы совершать добро после грехопадения, если только Готшальк под этим не подразумевает невозможность человека воспользоваться своей свободой без Божьей благодати. Он подверг строгой критике четыре главы Хинкмара. По вопросу, спасает ли Божья воля всех людей без ограничения или с ограничением и умер ли Христос за всех людей или только за избранных, он сам придерживался своеобразного взгляда, но желал допустить свободу мнений, так как церковь еще не приняла решения по данному вопросу и Библия допускает разные истолкования⁶⁹⁴.

Синод в Валенсии, собравшийся по просьбе императора Лотаря в 855 г., подтвердил, в оппозицию Хинкмару и четырем капитулам синода в Керси, основные положения августиновской системы, как она была понята Ремигием, там председательствовавшим⁶⁹⁵. Он делает заявление о двойном предопределении («praedestinationem electorum ad vitam et pradestinationem impiorum ad mortem»), но с такими уточнениями и дополнениями, которые представлялись необходимыми, чтобы спасти святость Бога и моральную ответственность человека. Синод в Лангре, в провинции Лиона, созванный Карлом Лысым в 859 г., повторно принял догматические каноны Валенсийского синода, но воздержался от критики четырех капитулов Керси, которые были подписаны Карлом Лысым, и тем самым подготовил почву для компромисса.

Вкратце учение августиновской школы сводится к следующим положениям.

1) Все люди грешны и справедливо осуждены вследствие грехопадения Адама.

2) Человек в своем естественном состоянии не имеет свободы выбора, но является рабом греха. (Ремигий и Валенсийский синод определили это положение как полупелагианство).

3) Бог из безвозмездной благодати избрал от вечности и неизменно часть человечества к святости и спасению, и Он – зачинатель всех их добрых дел; остальные, по Его неизменному промыслу, заслужили осуждение.

4) Бог неизменно предопределил нераскаявшихся и упорствующих грешников к вечному наказанию, но не ко греху, который есть вина человека и осужден Богом.

5) Христос умер только за избранных.

Оппоненты обвиняли Готшалька также в том, что он умалял значение церкви и таинств и считал крещение и евхаристию действенными только для избранных. Это вполне соответствовало его теории. Говорят, он вместе со своим другом Ратрамном отрицал учение о пресуществлении. Августин определенно не учил пресуществлению, но ограничивал логическую тенденцию предестинарианства католическим учением о возрождении в момент крещения и учением о видимой исторической церкви как посреднице спасения⁶⁹⁶.

II. Учение об условном и одном предопределении.

Рабан и Хинкмар, которые соглашались между собой в богословском отношении и в равной мере не по-христиански относились к Готшальку, называли себя последователями Августина, но в действительности были полупелагианами и придерживались среднего курса, сохраняя августиновские предпосылки, но избегая его логических выводов. Предузнание, предведение (praescientia) – обязательный атрибут всеведущего Бога, и он отличается от предустановления или предопределения (pradestinatio), которое есть атрибут Его всемогущей воли. Первое может существовать без второго, но второе не может существовать без первого. Предузнание абсолютно. Оно касается всех вещей и всех людей, хороших и плохих. Предопределение управляется предведением и касается только хорошего. Бог предузнал грех от вечности, но не предопределял его. Он также предузнал грешников, но не предопределял их ко греху и смерти. Они просто praesciti, предузнанные, а не praedestinati, предуготовленные. Следовательно, не существует двойного предопределения, но только одно предопределение, которое совпадает с избранием к вечной жизни. Грехопадение Адама вместе с его последствиями попадает под действие Божьего попущения. Бог искренне намеревается спасти всех людей без ограничения, и Христос пролил кровь за всех. Если кто-то погибает, это их собственная вина.

Хинкмар обеспечил утверждение своих взглядов на синоде в Керси, который состоялся в присутствии императора, Карла Лысого, в 853 г. Там было принято четыре положения⁶⁹⁷.

1) Всемогущий Бог сотворил человека свободным от греха, наделенным разумом и свободой выбора и поместил его в рай. Человек, злоупотребив своей свободой, согрешил, и все человечество стало массой погибели. Из этой massa perditionis Бог избрал тех, кого Он, по Своей благодати, предопределил к вечной жизни; остальных Он оставил справедливому суду в массе погибели, зная, что им предстоит погибнуть, но не предопределяя их к погибели, хотя Он и предопределил для них вечное наказание⁶⁹⁸. (Это августинианское мнение, хотя его ослабляет последняя фраза.)

2) Мы утратили свободу воли вследствие грехопадения первого человека и обрели ее снова через Христа. (Однако этот капитул сформулирован так туманно, что его можно понимать как в полупелагианском, так и в августиновском духе⁶⁹⁹.)

3) Всемогущий Бог хотел бы, чтобы были спасены все люди без исключения, хотя на самом деле спасутся не все. Спасение – безвозмездный дар благодати; погибель – участь тех, кто упорствует во грехе.

4) Иисус Христос умер за всех людей в прошлом, настоящем и будущем, хотя не все они искуплены таинством Его страданий вследствие их неверия.

(Последние два положения – не августиновские, но католические. Они образуют связующее звено между католической ортодоксией и полупелагианской ересью.)

Хинкмар отстаивал эти положения против возражений Ремигия и Валенсийского синода в двух книгах о «Предопределении и свободной воле» (между 856 и 863). Первая утрачена, вторая сохранилась. Она очень многословна и изобилует повторениями. Теория в ней по сути не развивается. Хинкмар делает несколько исторических ошибок и свободно цитирует псевдоавгустиновский Hypomnesticon, который считает представляющим последние и лучшие взгляды Августина.

Две партии пришли к чему-то вроде соглашения на национальном синоде Франции, состоявшемся в Туле в октябре 860 г. в присутствии императора Карла Лысого, короля Лотаря II и Карла Прованского, а также епископов четырнадцати церковных провинций⁷⁰⁰. Хинкмар там был лидером, он составил синодическое послание и сохранил свои четыре положения, но освободился от подозрения в полупелагианстве. Первая часть синодического послания, обращенного ко всем верующим, содержит основы христианского учения и утверждает, что ничто не творится на небесах и на земле, если нет на то воли или попущения Бога; что Бог хотел бы, чтобы все спаслись и никто не погиб; что после грехопадения Он не лишил человека свободной воли, но исцеляет и подкрепляет ее Своей благодатью; что Христос умер на кресте за всех людей; что в конце все предопределенные, рассеянные по массе погибели, соберутся в полную и вечную церковь на небесах.

На этом спор закончился. Это было поражение предестинарианства в его строгой форме и, по сути, победа полуавгустинианства, почти идентичного полупелагианству, за исключением того, что оно уделяет большее внимание божественной благодати.

А на практике даже это различие исчезло. Средневековая церковь нуждалась в учении о свободе воле и всеобщем призвании. Ей необходимо было основание для моральной ответственности, вины и заслуг человека, чтобы утвердить священников и таинства как посредников спасения. В ее намерения не вписывалась строго предестинарианская система, в которой конечная судьба каждой души была определена вечным и известным до начала времен постановлением и которая логически ослабляла призыв к совести грешника, отсекала его от мощного стимула заслуг и наград, ограничивала эффективность таинств избранными и ослабляла иерархию Католической церкви.

Но хотя угодное церкви и священникам полуавгустинианство, или замаскированное полупелагианство, одержало победу во Франции, где Хинкмар сказал последнее слово в споре, это решение не было вселенски санкционировано. Папа Николай, недовольный Хинкмаром по иерархическим причинам, больше симпатизировал Готшальку; сообщают, что он одобрил августинианские каноны синодов в Валенсии и Лангре, защищавшие «двойное предопределение» и ограниченное искупление⁷⁰¹.

Таким образом, внутри самой Католической церкви осталась открытой возможность возрождения строгого августинианства, что и произошло в XVI веке.

Спор Готшалька впервые стал предметом исторического исследования и критического обсуждения в XVII веке, когда вскрылся догматический антагонизм между янсенистами (Янсен, Моген) и иезуитами (Сирмонд, Селло). Историки-кальвинисты (Ашер, Хоттингер) выступили на стороне Готшалька и янсенистов. Более спокойно и беспристрастно к спору подошли протестантские историки XIX века, но они по-разному отнеслись к масштабам и результатам спора. Одни представляли его как простой конфликт между более строгим и более мягким типами августинианства (Неандер, Куртц), другие – как конфликт между августинианством и возрожденным и победившим полупелагианством (Баур, Вейцсакер). Первый взгляд – более правильный. Полупелагианство было осуждено на синоде в Оранже (Араузио), 529, снова – на Валенсийском синоде в том же году, а также папой Бонифацием II (530) и с тех пор фигурирует в римском списке ересей. Католическая церковь не может санкционировать то, что однажды уже осудила.

Обе спорившие партии IX века (оставляем пока без внимания Скота Эриугену с его особым мнением) опирались на Августина как на высший авторитет среди отцов Латинской церкви. Обе соглашались с августиновской антропологией и сотериологией, то есть с учением о всеобщем грехопадении в Адаме и о частичном искуплении через Христа; обе утверждали, что одни люди спасаются посредством безвозмездной благодати, а другие погибают по своей собственной вине; обе ограничивали возможность спасения текущей жизнью и границами видимой церкви (это логически ведет к ужасному и невероятному выводу, что подавляющее большинство человечества, включая всех некрещеных младенцев, навеки погибло). Но августинианская партия вернулась к абсолютному предопределению как к ultima ratio разного отношения Бога к спасенным и к погибшим, или избранным и грешникам, в то время как полуавгустинианская партия искала разницу в заслугах и пороках людей и провозглашала, наряду с условным предопределением, всеобщую благосклонность Бога и всеобщее предложение спасительной благодати (которое, однако, только предполагается и вовсе не очевидно в этой земной жизни). Августинианская схема более богословская и логическая, полуавгустинианская – более церковная и практическая. Абсолютное предестинарианство исходит из всемогущества и власти Бога, но ограничивается моральным смыслом и удерживается в границах инфралапсарианства, что освобождает святого Бога от всякого участия в грехопадении человечества и выставляет самого человека виновным в своем грехе. Относительное предестинарианство подчеркивает ответственность и способность ко спасению всех людей, но признает также их совершенную зависимость от Божьей благодати для реального спасения. Решение проблемы следует искать в центральной идее святой Божьей любви, которая есть ключ ко всем Его качествам и деяниям.

Практическая разница между католическим полуавгустинианством и гетеродоксальным полупелагианством, как мы уже отмечали, очень мала. Это близнецы-братья. Они по сути игнорируют предопределение и ставят основной акцент на таинствах исторической церкви, находя в них единственную возможность обеспечить рождение свыше и спасение.

Лютеранская система, разработанная в Формуле согласия, – это евангельский аналог католического полуавгустинианства. Она также сохраняет таинства (рождение свыше при крещении и присутствие Христа в евхаристии), но упраздняет человеческую заслугу учением об оправдании одной лишь верой.

Кальвинизм – это возрождение августинианства, но без упора на священство и таинства.

Арминианство, возникшее в Реформированной церкви Голландии и у веслеевских методистов, получило широкое распространение в Англиканской церкви. Это евангельский аналог полупелагианства. Оно отличается от лютеранства тем, что учит условному избранию и свободе воли, достаточной для того, чтобы принять или отвергнуть всеобщее предложение спасительной благодати.

Полное издание трудов Скота Эриугены – Н. J. Floss, 1853, в Migne, P.L., tom. 122. De Praedestinatione – col. 355–440. См. также монографии о Скоте Эриугене: Hjort (1823), Staudenmaier (1834), Taillandier (1843), Christlieb (1860, и его статья в Herzog², XIII. 788 sqq.), Hermens (1861), Huber (1861); соответствующие разделы в Schröckh, Neander, Baur (о Троице), Dorner (о христологии); и в историях философии: Ritter, Erdmann, Ueberweg. Также Reuter: Gesch. der relig. Aufklärung im Mittelalter (1875), I. 51–64 (обсуждение взглядов Эриугены об отношениях власти и разума).

Хинкмар в доказательстве своих взглядов очень хотел заручиться мнением ученого, однако он выбрал для достижения этой цели не того человека – Иоанна Скота Эриугену, который по его просьбе написал в 850 г. книгу о предопределении и посвятил ее Хинкмару и его другу Пардулу, епископу Лаонскому. Этот примечательный шотландец-ирландец был выдающимся ученым и философом, но он настолько опережал свое время, что был в нем чудом и загадкой. Он блеснул и исчез, подобно сверкающему метеору. Мы не знаем, был ли он убит своими учениками в Малмсбери (если его вообще приглашали в Англию) или умер естественной смертью во Франции (что более вероятно). Он избежал общей участи еретиков благодаря абстрактно-трансцендентальному характеру своих рассуждений и протекции Карла Лысого, с которым он был настолько близок, что мог позволить себе остроумно отвечать на его провокационные вопросы. Когда Карл Лысый спросил его, действительно ли нет почти никакой разницы между шотландцами и горькими пьяницами (quid distat inter Scottum et Sottum?), – Иоанн ответил ему: «Нас разделяет всего лишь этот стол, ваше величество». Его система мыслей была анахронизмом, настолько далеким от духа его времени, что ее не могли тогда правильно понять и оценить. Это был христианский неоплатоник, предтеча схоластики и мистицизма, а в некоторых отношениях – предтеча Спинозы, Шлейермахера и Гегеля. В его лице церковный авторитет сливается с разумом, богословие – с философией, а подлинная философия отождествляется с истинной религией, ибо философия – это, в конечном счете, религия, лишенная покровов и вознесенная из туманной области популярных верований к прозрачному эфиру чистой мысли⁷⁰².

С этих высокогорных вершин Эриугена и рассматривает проблему предопределения и свободной воли. Он воздает должное Писанию и мнениям отцов церкви. Он часто цитирует святого Августина и называет его, несмотря на разногласия, «самым проницательным искателем и защитником истины»⁷⁰³. Но там, где церковный авторитет противоречит разуму, его слова следует воспринимать фигурально или даже, если это необходимо, в противоположном значении⁷⁰⁴. Он обвиняет Готшалька в ереси отрицания как божественной благодати, так и человеческой свободы, поскольку тот выводит и преступления, ведущие к осуждению, и добродетели, ведущие к вечной жизни, из обязательного и принудительного предопределения. Строго говоря, в Боге нет ни до, ни после, ни прошлого, ни будущего⁷⁰⁵, а следовательно, нет ни предузнания, ни предопределения, разве что в антропофатическом смысле, когда мы наделяем Бога человеческими качествами. Он отвергает двойное предопределение, потому что тогда внутри Бога возникло бы противоречие. Есть только одно предопределение, предопределение праведников, и оно тождественно предузнанию⁷⁰⁶ – ибо в Боге знание и воля неразделимы, они образуют саму Его сущность. Разграничение возникает из-за несовершенства человеческого ума и из-за незнания греческого, ибо προοράω значит и praevideo, и praedestino. Не может существовать предопределения ко греху и наказанию, ибо грех вообще не реален – это лишь отрицание, злоупотребление свободной волей⁷⁰⁷, а наказание – это внутреннее неудовлетворение грешника вследствие недостижения его злых целей. Если некоторые отцы церкви называли грешников praedestinati, они имели в виду как раз обратное, подобно тому как Христос называл Иуду атісе вместо inimice и как lucus называют a non lucendo⁷⁰⁸. Грех находится вне Бога и не существует для Него вообще; Он даже не предузнаёт его, а тем более не предопределяет, ибо знание и бытие для Него идентичны⁷⁰⁹. Но Бог постановил так, чтобы грех наказывал сам себя. Он учредил неизменные законы, которых грешник не может избежать. Свободная воля – сама сущность человека, и она не была утрачена после грехопадения; только сила и энергия этой воли были повреждены. Эриугена отстаивает свободу человека так же, как отстаивает свободу Бога, отождествляя ее с моральной необходимостью. Его пантеистические принципы логически ведут его к универсализму, всеобщему возрождению⁷¹⁰.

Это наиболее ясно представлено в его замечательном труде De Divisione Naturae, где он развивает свою систему. Ведущая идея – изначальное и конечное единство Бога и вселенной, которое разворачивается в четырех формах: 1) Natura creatrix non creata, то есть Бог как единственное начало, творящее и несотворенное бытие; 2) Natura creatrix creata, то есть идеальный мир, или божественные прообразы всех вещей {сотворенные и творящие}; 3) Natura creata non creans, то есть сотворенный, но не сотворяющий мир времени и чувственного восприятия, отражение и воплощение идеального мира; 4) Natura пес creata nec creans {несотворенное и не творящее}, то есть Бог как конец всего творения, которое, после преодоления всякой оппозиции, должно вернуться к Нему, в ἀποκατάστασις τῶν πάντων. «Первая и последняя форма, – говорит он, – едины, под ними может пониматься только Бог, Который есть начало и конец всего сущего».

Тенденция этого созерцательного и мистического пантеизма Эриугены сдерживалась практическим влиянием христианского теизма, который входил в его образование и личный опыт, и мы можем сказать вместе с историком, который всегда справедлив и милосерден: «Мы ничуть не сомневаемся в том, что Эриугена множество раз возносил усердные и искренние молитвы к Богу Искупителю, прося Его о внутреннем просвещении, и тщательно искал истину в Священном Писании, хотя его теоретическое восприятие Бога, похоже, исключало такие отношения между Богом и человеком, какие предполагает молитва»⁷¹¹.

Хинкмар не без оснований отказался от услуг такого опасного союзника и жаловался на «шотландскую кашу»⁷¹². Эриугену решительно критиковал архи епископ Санса Венилон, который осудил девятнадцать положений его книги (состоящей из девятнадцати глав) как еретические, а епископ Пруденций увеличил количество таких положений до семидесяти семи. Эриугену обвиняли в пелагианстве и оригенизме, ругали за то, что он заменил богословие философией, а здравые аргументы из Писания и предания – софистическими хитросплетениями. Ремигий считал его безумцем. Флор Магистр также выступал против него и отверг как богохульственное учение о том, что грех и зло не существуют, то есть не могут быть объектами божественного предузнания и предопределения. Валенсийский синод (855) осудил его девятнадцать силлогизмов как абсурдные, а всю его книгу – как «commentum diaboli potius quam argumentum fidei». Самый важный труд Эриугены, где освещена вся его система, был также осужден на провинциальном синоде в Сансе, а позже, в 1225 г., – папой Гонорием III, который назвал его книгой, «сочащейся ядом еретической скверны», и приказал сжечь все ее копии. К счастью, несколько экземпляров сохранилось для изучения последующих веков.

Общий список литературы об истории учения о евхаристии см. в т. I, § 55, и т. II, § 69.

Добавим следующие католические труды на общую тему: кардинал Jo. de Lugo (ум. в 1660): Tractatus de venerabili Eucharistiae Sacramento, в Migne, Cursus Theol. Completus, XXIII. Кардинал Wiseman: Lectures on the Real Presence. Lond., 1836, 1842. Oswald: Die dogmat. Lehre von den heil. Sacramenten der katholischen Kirche. Münster, 3^rd ed., 1870, vol. I, 375–427.

Протестантские труды: T. K. Meier: Versuch einer Gesch. der Transsubstantiationslehre. Heilbronn, 1832. Ebrard: Das Dogma v. heil. Abendmahl und seine Gesch. Frankf. a. M., 1845 – ’46, 2 vols. Steitz: статьи Radbert, Ratramnus и Transubstantiation в Herzog. Schaff: Transubstantiation в Rel. Encycl., III. 2385.

I. Спор между Ратрамном и Пасхазием Радбертом

1) Paschasius Radbertus: Liber de Corpore et Sanguine Domini, посвящается Марину, аббату Нового Корвейского монастыря, 831, вторая редакция – 844, подарена Карлу Лысому; первое издание – Nic. Mameranus, Colon., 1550; лучшее издание – Martene и Durand в «Veter. Script, et Monum. amplissima Collectio», IX. 367. – Comm. in Matth. (26:26); Epistola ad Fridegardum и трактат De Partu Virginis. См. S. Pasch. Radb.: Opera omnia в tom. 120, Migne, Patrol. Lat., Par., 1852.

Haimo: Tract. de Corp. et Sang. Dom. (фрагмент комментария на 1Кор.), в D'Achery, Spicil., I. 42, и в Migne, P. L., tom. 118, col. 815–817. Hincmar: Ep. ad Carol. Calv. de cavendis vitiis et virtutibus exercendis, с. 9. В Migne, t. 125, col. 915 sqq.

2) Ratramnus: De Corpore et Sanguine Domini liber ad Carolum Calvum Reg. Colon., 1532 (под именем Бертрам), часто публиковалось деятелями Реформации в оригинале и в переводах (с 1532 по 1717, Zürich, Geneva, London, Oxford, Amsterdam), также Jac. Boileau, Par., 1712, с оправданием католической ортодоксии Ратрамна. См. Ratramni Opera, в Migne, P. L., tom. 121, col. 10–346.

Rabanus Maurus: Poenitentiale, cap. 33. Migne, P. L. Tom. 110, col. 492, 493. Walafrid Strabo: De Rebus Eccls., с 16, 17. См. отрывки в Gieseler, II. 80–82.

3) Обсуждения историков: Natalis Alexander, H. Eccl., IX. and X, Dissert. X, XIII. Neander, IV. 458–475, Germ, ed., или III. 495–501, англ. перев., Bost. ed. Gieseler, II. 79–84, Ν. Y. ed. Baur: Vorlesungen über Dogmengesch. II. 161–175.

II. Спор между Беренгаром и Ланфранком

1) Lanfrancus: De Eucharistiae Sacramento contra Berengarium lib., Basil, 1528, часто публиковалось, также в Bibl. PP. Lugd., XVIII. 763, и в Migne, Patrol. Lat., tom. 150 (1854), col. 407–442.

2) Berengarius: De Sacra Соепа adv. Lanfrancum liber posterior, первая публикация A. F.&F. Th. Vischer. Berol., 1834 (на основании рукописи из Вольфенбюттеля, теперь в Гёттингене. См. также Lessing: Berengarius Turon. oder Ankündigung eines wichtigen Werkes desselben. Braunschweig, 1770). H. Sudendorf: Berengarius Turonensis oder eine Sammlung ihn betreffender Briefe. Hamburg and Gotha, 1850. Содержит 22 новых документа и полный список более старых источников.

3) Neander: III. 502–530 (Ε. Tr., Bost. ed.; или IV. 476–534, Germ. ed.). Gieseler: И. 163–173 (Ε. Tr., Ν. York ed.). Baur: II. 175–198. Hardwick: Middle Age, 169–173 (3^rd ed., Stubbs). Milman: III. 258 sqq. Robertson: II. 609 sqq. (small ed., IV. 351–367). Jacobi: Berengar, в Herzog², II. 305–311. Reuter: Gesch. der relig. Aufklärung im Mittelalter (1875), I. 91 sqq. Hefele: IV. 740 sqq. (ed. 1879).

Учение о вечере Господней стало темой двух споров в Западной церкви, особенно во Франции. Первый разгорелся в середине IX века между Пасхазием Радбертом и Ратрамном, другой – в середине XI века между Беренгаром и Ланфранком. Во втором принимал участие папа Гильдебранд, как посредник между Беренгаром и ортодоксальной партией.

В обоих случаях спор шел между материалистическим и спиритуалистическим восприятием таинства и его действия. Первое было основано на буквальном, второе – на фигуральном толковании слов учреждения вечери и на загадочной речи в шестой главе Иоанна. Спорящие группировки соглашались с тем, что Христос присутствует в евхаристии в качестве хлеба жизни для верующих, но они придерживались различных мнений о способе этого присутствия. Одни утверждали, что Христос присутствует на евхаристии буквально и телесно и все верующие едят и пьют Его. Другие говорили, что Христос присутствует духовно, и верующие принимают Его духовно, по вере. Сторонники пресуществления верят, что евхаристическое тело Христа тождественно Его историческому телу и чудесным образом воплощается всякий раз, когда священник освящает дары при каждом литургическом жертвоприношении; их оппоненты отрицают такую тождественность и считают дары евхаристии символическим представлением Его реального тела, некогда принесенного в жертву на кресте, а ныне восседающего в славе на небесах, но присутствующего среди верующих Своей животворящей благостью и спасительной силой.

У древних отцов церкви мы находим оба этих взгляда. Реалистический и мистический взгляд больше соответствовал чрезмерному натурализму и суеверному благочестию средних веков, и именно он в конце концов одержал верх в Греческой и Латинской церквях, ибо в том, что касается этого учения, между ними нет существенных разногласий⁷¹³. Теория духовного присутствия Христа на евхаристии подкреплена на Западе веским авторитетом святого Августина. Ее умелыми защитниками были Ратрамн и Беренгар, но она уступила возобладавшей вере в пресуществление, пока в XVI веке спор не возобновили деятели Реформации, в результате чего сформировались три теории: 1) римско-католическое учение о пресуществлении, подтвержденное Трентским собором; 2) лютеранская теория реального присутствия Христа в дарах, сохраняющих свою сущность⁷¹⁴; и 3) реформатская (кальвинистическая) теория духовного реального или динамического присутствия для верующих. В Римской церкви (и в этом Греческая церковь полностью с ней соглашается) учение о пресуществлении тесно связано с учением о таинстве литургии, которая составляет центр поклонения.

Тяжело сознавать, что трапеза в память о любви умершего за нас Христа, во время которой единение между верующими должно ощущаться лучше всего, вызвала, при всей своей невинности и простоте, самые яростные споры. (Хотя то же самое произошло и с еще более важным учением – о личности Христа.) К счастью, духовное благо этого таинства не зависит от каких-либо человеческих воззрений на способ присутствия в нем Христа, Который всегда готов благословить всех, кто любит Его.

Пасхазий Радберт (800 – ок. 865), ученый, верующий и суеверный монах, впоследствии аббат Корвейского монастыря во Франции⁷¹⁵, первым ясно сформулировал учение о пресуществлении, в которое потом верили многие и которое было принято Римской католической церковью. В 831 г. он написал книгу «О теле и крови Господа» для своего ученика Плацида из Нового Корвейского монастыря, а позже переиздал ее в более популярной форме и посвятил императору Карлу Лысому как рождественский подарок (844). Он не использовал термин пресуществление, который возник только два столетия спустя, но учил именно ему, – считая, что «сущность хлеба и вина действенно превращается (efficaciter interius commutatur) в плоть и кровь Христову», то есть после освящения даров «в евхаристии нет ничего, кроме плоти и крови Христа», хотя «образ хлеба и вина остается» для нашего зрения, осязания и вкуса. Изменение совершается чудом Святого Духа, Который сотворил тело Христа во чреве Девы без сожительства и Который той же самой всемогущей силой день изо дня, когда проводится месса, сотворяет то же тело и кровь из сущности хлеба и вина. Радберт подчеркивает тождественность тела евхаристии с телом, которое было рождено от Девы, страдало на кресте, воскресло из мертвых и вознеслось на небеса; с другой стороны, он представляет таинство поглощения тела и крови как духовный процесс, происходящий в вере⁷¹⁶. Так он сочетает чувственное восприятие с духовным⁷¹⁷. Он предполагает, что душа верующего причащается ко Христу и что его тело получает нетленный принцип жизни, который окончательно проявится в полной мере при его воскресении. Именно так он, подобно нескольким древним отцам церкви, понимал слова нашего Спасителя: «Ядущий Мою Плоть и пьющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин.6:54).

Он подкрепляет свое учение словами учреждения вечери в их буквальном понимании и шестой главой Иоанна. Он ссылается также на чудесные истории о видимых явлениях тела и крови Христа для устранения сомнений или удовлетворения благочестивых желаний святых. Хлеб на алтаре, говорит он, часто видели в образе агнца или младенца, а когда священник простирал свои руки, чтобы преломить хлеб, ангел сходил с небес с ножом, закалывал агнца или младенца и позволял его крови стечь в чашу!⁷¹⁸

Народ охотно верил в такие истории, помогавшие подтвердить учение о пресуществлении, подобно тому как народная вера в чистилище подкреплялась историями о явлениях находящихся там усопших душ.

Книга Радберта стала сенсацией на Западе, который, однако, еще не был готов без борьбы принять учение о пресуществлении. Сам Радберт признает, что некоторые его современники верят только в духовное причащение души со Христом и подменяют реальную плоть и кровь простой добродетелью от Его тела и крови, то есть, как он полагает, заменяют реальность образом, а сущность – тенью⁷¹⁹.

Его оппоненты ссылались в основном на Августина, который проводил различие между историческим и евхаристическим телом Христа, между ложным материальным и подлинным духовным принятием Его тела и крови. В послании к монаху Фрудегарду, который цитирует несколько отрывков из Августина, Радберт старался истолковать их в своем понимании, ибо ни один богослов Латинской церкви не осмеливался открыто оспаривать авторитет великого африканского учителя.

Главным противником пресуществления был Ратрамн⁷²⁰, корвейский монах того же периода, человек с внушительной литературной репутацией. Он первым подвел научную основу под символическую теорию. По просьбе Карла Лысого он написал евхаристический трактат против Радберта, своего настоятеля, но не называл его имени⁷²¹. Он ответил на два вопроса: именуются дары причастия телом и кровью Христа в смысле таинства (in mysterio) или в буквальном смысле и идентично ли тело евхаристии историческому телу, которое умерло и вновь воскресло. Он отрицал тождество, на котором так решительно настаивал Радберт, и в этом заключается суть их разногласий. Он пришел к выводу, что дары в реальности, равно как и для восприятия органов чувств, остаются такими же, какими были до освящения, и что они являются телом и кровью Христа только в духовном плане сообразно с верой участвующих в таинстве⁷²². Он называет освященный хлеб и вино символами и залогами тела и крови Христа. Это зримые символы смерти Господа, предназначенные для того, чтобы мы вспоминали о Его страданиях и становились соучастниками их последствий. Он, как и Радберт, ссылается на речь в шестой главе Иоанна, но, подобно Августину, его главному авторитету, находит ключ ко всей главе в стихе 63, который указывает не на букву, а на дух, не на плотское понимание, а на духовное⁷²³. Души верующих становятся причастниками Слова Божьего (Логоса), Которое пребывает в естественном теле Христа и, незримым образом, в таинстве. Неверующие не могут принять Христа, так как у них отсутствует духовный орган для этого. Он приводит аналогию крещения, которое справедливо называют источником жизни. С точки зрения органов чувств, вода – только жидкое вещество, но вследствие действий священника погружение в нее сопровождается возрождающей силой Святого Духа, так что то, что по своей сущности является тленной водой, в ходе таинства становится – мистически или образно – целительным и животворящим⁷²⁴.

Аналогичным было и отношение Ратрамна к жертвоприношению мессы – не как к фактическому (хотя и бескровному) принесению Жертвы на кресте, но как к воспоминанию о жертве Христа, с помощью которого христиане подтверждают веру в свое искупление. Когда мы увидим Христа лицом к лицу, нам больше не нужны будут такие пособия для воспоминания.

Иоанн Скот Эриугена, как сообщается, также написал книгу против Радберта по просьбе Карла Лысого. Хинкмар Реймский упоминает среди его заблуждений то, что в таинстве алтаря не присутствуют истинное тело и кровь Христа, но только воспоминание о них⁷²⁵. Это упоминание может быть результатом путаницы, так как в более поздний период трактат Ратрамна приписывали Скоту Эриугене⁷²⁶. Однако Эриугена выражает свое мнение мимоходом в других произведениях, и, похоже, он соглашается с Ратрамном и считает евхаристию лишь символическим выражением духовного причащения ко Христу⁷²⁷. В своей книге De Divisione Naturae он учит мистическому вездесущию прославленной человеческой природы Христа или ее превосходству над ограничениями пространства. Неандер делает отсюда вывод, что Эриугена считал евхаристические хлеб и вино просто символами божественной, вездесущей человечности Христа, которая сообщает саму себя, реальным образом, верующим душам⁷²⁸. В любом случае, гипотеза вездесущия исключает чудесное преображение даров и придает реальному присутствию христо-пантеистический характер. Лютеранские богословы использовали эту гипотезу в видоизмененной форме (multipresence, множественное присутствие, или multivolipresence, присутствие, зависящее от воли Христа) в качестве догматической поддержки своего учения о реальном присутствии.

Среди богословов эпохи Каролингов, которые придерживались августиновского взгляда и отвергали мнение Радберта как заблуждение, были Рабан Мавр, Валафрид Страбон, Христиан Друтмар и Флор Магистр. Они признавали только динамическое {в виде силы} и духовное, но не видимое и телесное присутствие тела Христа в таинстве⁷²⁹.

С другой стороны, теорию Радберта приняли архиепископ Хинкмар Реймский, епископ Гаймон из Гальберштадта и другие ведущие церковные деятели. Она становилась все более и более популярна в темный послекаролингский период. Епископ Ратерий из Вероны (ок. 950), который, однако, отвергал все вопросы любопытных о способе изменения, и даже ученый и либерально настроенный Герберт (позже, с 999 по 1003, – папа Сильвестр II) отстаивали чудесное преображение даров евхаристии, происходящее посредством освящения.

При общем вульгарном и чувственном характере богословия X века не приходится удивляться, что обсуждение вращалось прежде всего вокруг натуралистического и недостойного вопроса о том, выходят ли освященные дары из причастившегося естественным, природным путем. Противники пресуществления утверждали, что так и происходит, а сторонники с негодованием отметали этот вывод и даже придумали название новой ереси – стеркорианство. Герберт назвал стеркорианство дьявольским богохульством и придумал теорию о том, что евхаристическое тело и кровь Христа не выходят in noxios et superfluos humores {в виде земных веществ}, но сохраняются во плоти до окончательного воскресения⁷³⁰.

Радберт был канонизирован, и с 1073 г. его память отмечают 26 апреля в епархии Суассона⁷³¹. Книга Ратрамна, автором которой считали Эриугену, была дважды осуждена в ходе беренгарских споров (1050 и 1059) и включена в тридентский список запрещенных книг⁷³².

С этой темой косвенно связан и второстепенный спор о деликатном вопросе: был ли Христос, принимая во внимание Его сверхъестественное зачатие, рожден естественным образом, как все остальные дети, или вышел из чрева чудесным образом (clauso utero). Этот вопрос возник из благочестивого любопытства среди нескольких монахинь из Везоны (?) и достиг Корвейского монастыря. Пасхазий Радберт, вслед за святым Амвросием и святым Иеронимом, отстаивал теорию о том, что святая Дева осталась virgo in partu и post partum, и использовал в качестве доказательства несколько поэтических мест о hortus conclusus и fons signatus из Песн.4:12, а также porta clausa Domini из Иез.44:2. Все воплощение сверхъестественно, а значит, сверхъестественно не только зачатие, но и рождение Христа. Он не был подчинен законам природы и вошел в этот мир «sine dolore et sine gemitu et sine ulla corruptione carnis». См. трактат Радберта De partu Virginis в его Opera, ed. Migne, col. 1365–1386.

Ратрамн в своей книге De ео quod Christus ex Virgine natus est (в D'Archery, Spicilegium, I, и в Migne, tom. 121, соl. 82–102) также учил непреходящей девственности Марии, но полагал, что Христос пришел в этот мир естественным образом («naturaliter per aulam virgineam» или «per virginalis januam vulvae»). Зачатие in utero предполагает рождение ex utero. Но он не спорит с Радбертом и не называет его и использует для подтверждения своего мнения те же места Писания. Он приводит в пример и то, как Христос прошел через закрытые двери в день Своего воскресения. Он цитирует Августина, Иеронима, папу Григория и Беду в подтверждение своих взглядов. Он выступает лишь против чудовищного мнения, будто Христос вышел из чрева по какому-то неведомому каналу, «тоnstruose de secreto ventris inverto tramite luminis in auras exisse, quod non est nasci, sed erumpi» (cap. 1, col. 83). Такое мнение, полагает он, ведет к докетистской ереси и к выводу о том, что «nec vere natus Christus, nec vere genuit Maria» (и Христос не родился, и Мария не родила).

Хотя учение о телесном присутствии и участии Христа в евхаристии неуклонно распространялось в общественном мнении западного христианства параллельно с упрочением власти священства, учение о духовном присутствии Христа в евхаристических дарах и учение о принятии Его верой было вновь, в качестве реакции, выдвинуто в XI веке на краткий период и снова было осуждено церковными властями. Этим осуждением и была закреплена победа пресуществления.

Давайте рассмотрим внешнюю историю этого спора, который относится к следующему периоду (он шел до 1079 года).

Беренгар (ок. 1000–1088), ученик Фульберта из Шартра (ум. в 1029), был каноником и настоятелем кафедральной школы в Туре, своем родном городе, а позже архидиаконом Анжера. Его весьма уважали как человека редкой учености и благочестия еще до того, как стали известны его взгляды на евхаристию⁷³³. Он был способным диалектиком и популярным учителем. Его можно назвать предтечей христианского рационализма, поскольку он осмеливался критиковать церковные власти и старался примирить требования разума и веры⁷³⁴. Но он не обладал отвагой мученика и дважды отрекался от своих взглядов, страшась смерти. Он не довел своих принципов до их логического завершения. Похоже, он соглашался с католической ортодоксией во всем, кроме вопроса о таинстве. Он был аскетом по образу жизни и с уважением относился к монашеству, но ясно видел связанные с ним опасности. В увещевании к отшельникам, которые просили его совета, он прекрасно и верно предостерегает: «Отшельник – один в своей келье, но грех блуждает у его двери с обольщающими словами и хочет войти внутрь. “Я твоя возлюбленная, – говорит он, – за которой ты ухаживал в миру. Я была с тобой за столом, спала с тобой на твоем ложе. Ты ничего не делал без меня. Как ты осмеливаешься думать, что покинул меня? Я следовала за тобой по пятам, и ты ожидал, что скроешься от меня в келье? Я была с тобой в миру, когда ты ел мясо и пил вино. Я буду с тобой в пустыне, где ты живешь на хлебе и воде. В аду мы находим не только пурпур и шелк. Там есть и монашеские клобуки. У тебя, отшельник, есть кое-что принадлежащее мне. Природа плоти, которая всегда с тобой, – моя сестра. Она рождена вместе со мной, воспитана вместе со мной. Пока плоть остается плотью, я буду с тобой в твоей плоти. Ты подчиняешь себе свою плоть с помощью воздержания? – ты возгордился. И вот грех уже здесь! Плоть победила тебя и ты предался похоти? И тут грех. Возможно, у тебя нет простых человеческих грехов, таких, которые происходят от органов чувств. Тогда остерегайся грехов дьявольских. Гордость – это грех, свойственный злым духам и отшельникам”»⁷³⁵.

Изучая Библию и отцов церкви, Беренгар, между 1040 и 1045 г., пришел к выводу, что евхаристическое учение Пасхазия Радберта – вульгарное суеверие, противоречащее Писанию, отцам церкви и разуму. Он распространил свое мнение среди многочисленных учеников во Франции и Германии и вызвал большой шум. Евсевий Бруно, епископ Анжера, к епархии которого он принадлежал, и Фроллант, епископ Сенли, встали на его сторону, но большинство было против него. Адельман, его бывший соученик, а позже архидиакон Люттиха (Льежа) и епископ Брешии, упрекал его в двух посланиях с предостережениями (1046 и 1048).

Спор начал сам Беренгар в послании к своему бывшему соученику Ланфранку из Бека (1049). Он уважительно, но в тоне интеллектуального превосходства, возможно, ревнуя к возрастающей славе Ланфранка, выражает удивление, что последний, как ему сообщил Ингельрам из Шартра, соглашается с Пасхазием Радбертом и осуждает Эриугену (перепутанного с Ратрамном) как еретика, а тем самым он показывает свое незнание Писания и навлекает на себя осуждение со стороны Амвросия (?), Иеронима и Августина, не говоря уже об остальных. Послание было отправлено в Рим, где проживал тогда Ланфранк, и привело, при участии последнего, к первому осуждению Беренгара Римским синодом под руководством папы Льва IX в апреле 1050 г., где присутствовали в основном итальянские епископы. Параллельно Беренгар был призван на другой синод, в Верчелли, в сентябре того же года. Туда он не явился⁷³⁶ и был осужден во второй раз без слушания, а книга Ратрамна о евхаристии была сожжена. «Если у нас до сих самых пор есть только символ, – спрашивал с негодованием один из участников синода (вероятно, Петр Дамиани), – то когда же мы получим саму вещь?» Как сообщается, Парижский синод, проведенный в октябре 1050 или 1051 г., подтвердил это осуждение и угрожал Беренгару и его друзьям суровым наказанием, даже смертью, хотя мы не знаем точно, был ли вообще такой синод⁷³⁷.

После краткого периода молчания Беренгара судили на Турском синоде в 1054 г. под руководством Льва IX⁷³⁸, но он избежал осуждения при помощи Гильдебранда, который председательствовал как папский представитель, спокойно выслушал его доводы и был полностью удовлетворен его согласием с тем, что освященные хлеб и вино есть (в духовном смысле) тело и кровь Христа⁷³⁹. В то же время Гильдебранд пригласил его последовать за собой в Рим для окончательного решения проблемы.

Веря в своего могущественного защитника, Беренгар предстал перед Латеранским собором, проведенным в 1059 г. при Николае II, но его ждало горькое разочарование. Собравшиеся сто тринадцать епископов, которых он сравнивал потом с «дикими зверями», не стали слушать его слов о духовном причастии и настаивали на капернаитском⁷⁴⁰ принятии плоти и крови Христа. Властный и лицемерный кардинал Гумберт от имени синода вынудил его отречься от своих убеждений, отказаться от духовного толкования и признать, что тело Христа буквально пережевывается⁷⁴¹. Беренгар оказался слаб и, из страха смерти, произнес требуемое исповедание, стоя на коленях, и бросил свои книги в огонь⁷⁴². «Человеческая порочность, – пишет он, – выпытала у человеческой слабости другое исповедание, но изменить убеждения способно только воздействие Всемогущего Бога». Он предпочитал уповать на милость Бога, а не на милосердие своих врагов и утешался тем, что Бог простил Аарона и апостола Петра.

Вернувшись во Францию, он отстаивал свои убеждения еще смелее, чем прежде. Он говорил о папах Льве IX и Николае II в таких же резких выражениях, как Лютер пять веков спустя⁷⁴³. Ланфранк критиковал его в своей книге о евхаристии, и Беренгар ответил очень резко в своем главном труде о вечере Господней (между 1063 и 1069)⁷⁴⁴. Друзья постепенно покинули его, а гнев врагов так возрос, что его чуть не убили на синоде в Пуатье (1075 или 1076).

Гильдебранд, поднявшийся тем временем на папский престол под именем Григория VII, вновь призвал Беренгара в Рим в 1078 г., надеясь помочь ему обрести спокойствие, как он сделал это в Туре в 1054 г. Гильдебранд предпринял несколько попыток защитить Беренгара от фанатизма его врагов, но враги требовали полного отречения от взглядов или смерти. Латеранский собор в феврале 1079 г. потребовал от Беренгара подписать документ, в котором утверждалось преображение сущности даров в таких терминах, которые исключали какие бы то ни было софистические уловки⁷⁴⁵. Он попытался воззвать, как прежде, к папе Григорию, но папа больше не мог защищать его, не рискуя собственной ортодоксальной репутацией, и велел ему признать заблуждения. Беренгар подчинился. «Запутанный внезапным безумием папы, – говорит он, – а также в силу того, что Бог, в наказание за мои грехи, не наделил меня упорством сердечным, я пал на землю и нечестивым голосом признал свои заблуждения, боясь, что папа немедленно отлучит меня от церкви, а толпа, как неизбежное следствие этого, подвергнет меня худшей из смертей». Но папа остался верен себе настолько, что снабдил Беренгара двумя рекомендательными посланиями, адресовав одно – к епископам Тура и Анжера, второе – к верующим и угрожая анафемой каждому, кто причинит вред Беренгару лично или его имуществу или назовет его еретиком⁷⁴⁶.

Беренгар вернулся во Францию с отчаянием в сердце и отказался от безнадежного спора. Он был уже стар и провел остаток жизни в строгом аскетическом уединении на острове Сен-Ком (святого Козьмы) рядом с Туром, где мирно почил в 1088 г. Многие считали, что он искупил свою ересь, и друзья ежегодно приходили на его могилу. Но на самом деле он сожалел лишь о трусливом предательстве истины, какой он ее видел. Это очевидно из рассказа о римском суде, который он написал по возвращении⁷⁴⁷. Рассказ завершается молитвой к Богу о прощении и мольбой к христианскому читателю о том, чтобы тот совершенствовался в милосердии. «Молитесь обо мне, чтобы ваши слезы обеспечили мне сострадание Всемогущего».

Его учение было неверно представлено Ланфранком и древними историками как отрицание реального присутствия Христа⁷⁴⁸. Но после того как были обнаружены новые источники, католики также признали, что Беренгар, эмфатически отвергая пресуществление, утверждал реальное духовное присутствие и участие Христа в евхаристии.

Этим объясняется также поведение Григория VII, которое весьма примечательно, потому что во всех остальных отношениях он был самым упорным защитником Римской церкви и папской власти. Этот великий папа был, скорее, церковным деятелем, чем богословом. Он желал допустить известную степень свободы в том, что касается таинственного способа евхаристического присутствия и точной сути изменения даров, которая в то время еще не была авторитетно определена как изменение сущности. Поэтому он защищал Беренгара – насколько мог это сделать, с дипломатической осторожностью, не рискуя своими великими реформами и не навлекая подозрение в ереси на самого себя⁷⁴⁹. Последнее известное нам произведение Беренгара – это послание на смерть Григория (1085), в котором он отзывается о папе с уважением, выражает убежденность в его спасении и разъясняет свое поведение по отношению к нему.

Беренгар представлял собой странное сочетание моральной смелости и физической трусости. Если бы он умер как мученик, его учение приобрело бы силу, но неоднократными отказами от него он повредил собственному делу и способствовал победе пресуществления.

Книга Судендорфа Berengarius Turonensis (1850) является, после обнаружения и публикации De Sacra Соena Беренгара (1834), самым важным вкладом в литературу к этой главе⁷⁵⁰. Доктор Судендорф не вдается в подробности евхаристического спора и считает рассказ Штаудлина и Неандера достаточным, но он приводит: 1) полный хронологический список литературы по Беренгару, включая все замечания о нем друзей и врагов (р. 7–68); 2) рассказ Гофрида Мартелла, графа Анжуйского, отчима правившей в то время императрицы Агнессы Германской и самого ревностного и могущественного покровителя Беренгара (р. 69–87); и 3) двадцать два послания, имеющие отношение к Беренгару, с примечаниями (р. 88–233). Эти послания напечатаны впервые на основании рукописей из королевской библиотеки Ганновера; они содержались в томе под названием «Codex epistolaris Imperatorum, Regum, Pontificum, Episcoporum». Они не проливают нового света на евхаристическое учение Беренгара, но в трех из них есть интересная информация о его отношениях с Гильдебрандом.

1. Послание графа Гофрида Анжуйского (ум. в 1060) к кардиналу Гильдебранду, написанное в марте 1059 г., незадолго до Латеранского синода (апрель 1059), осудившего Беренгара (стр. 128 и 215). Здесь граф с поразительной смелостью и доверием призывает могущественного кардинала защитить Беренгара на приближающемся синоде в Риме на том основании, что тот полностью согласен с ним и скрыл свое истинное мнение в Туре. Он начинает так: «Досточтимому сыну Римской церкви Г. [Гильдебранду]. Граф Гофрид. Покажи себя достойным столь великой матери. Б. [Беренгар] отправился в Рим в соответствии с твоими пожеланиями и по твоему приглашению. Сейчас для тебя настало время проявить христианское великодушие (nunc magnanimitate christiana tibi agendum est), чтобы Беренгар не пережил то же самое, что в Туре [1054], когда ты прибыл к нам как делегат апостольской власти. Он ждал твоего посещения как сошествия ангела. Ты был там, чтобы дать жизнь душам, которые были мертвы, и убить души, которые должны жить... Ты повел себя как человек, о котором написано [Ин.19:38]: “ученик Иисуса, но тайный из страха иудеев”. Ты напоминал того, кто сказал [Лк.23:22]: “Я ничего достойного смерти не нашел в нем”, – но не освободил его, потому что страшился кесаря. Ты сделал даже меньше, чем Пилат, который призвал Иисуса к себе и не постыдился свидетельствовать: я не нашел в Нем вины... К тебе относится фраза Евангелия [Лк.9:26]: “Кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын человеческий постыдится”. К тебе относятся слова Господа [Лк.11:52]: “Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли, и входящим воспрепятствовали”... Сейчас настало подходящее время. Ты представил Беренгара папе. Если ты снова будешь хранить молчание о заблуждении этих безумцев, станет ясно, что раньше ты молчал не потому, что ждал подходящего времени, но из слабости и страха не защитил дело невиновного. Если дело дойдет до того, что неугодно Богу, мы будем чрезвычайно разочарованы в своих надеждах, возлагаемых на тебя; ты совершишь чудовищную несправедливость по отношению к самому себе и даже к Богу. В твоем лице Восток со всем его коварством проникнет на Запад; вместо того чтобы осветить нашу тьму, ты, при всех твоих способностях, превратишь наш свет во тьму. Все, кто преуспевает в знании и судит это дело по Писанию, свидетельствуют, что Беренгар прав, согласно Писаниям... Это популярное заблуждение [пресуществление] ведет к губительной ереси. Воскресение тела, о котором Павел говорит, что тленное должно облечься в нетленное, не может произойти, если мы будем считать, что священник в чувственном понимании преломляет плоть Христа и рвет ее зубами (sensualiter sacerdotum manibus frangi, dentibus atteri). Ты хвалился, что твой Рим никогда не был побежден в вере и военной славе. Ты осквернишь эту славу, если в своем положении, возвышенный Богом над другими и поставленный на папский престол, своим молчанием позволишь этому ложному учению, выкармливающему самую откровенную ересь, поднять голову. Не оставляй эту честь другим, уединяясь в позорном молчании».

2. Послание Беренгара к папе Григорию VII (1077), в котором он обращается к нему как к «pater optime» и уверяет в своем глубоком уважении и любви (стр. 182 и 230). Он благодарит его за покровительственное послание, написанное им к его легату, епископу Гуго из Дия (позже архиепископ Лиона), но просит извинить за то, что не посетил французского собора его врагов, на который был призван. Он выражает надежду на личную беседу с папой (opportunitatem vivendi praesentiam tuam et audiendi) и заканчивает просьбой не лишать его защиты. «Vel [i. е. Valeat] Christianitas tua, pater optime, longo parvitati meae tempore dignum sede apostolica patrocinium impensura». Результат этой переписки неизвестен. Надежда Беренгара на то, что папа примет и выслушает его, сбылась в 1078 г., когда он был вызван на Римский собор; но итогом, как мы уже видели, было осуждение собором с согласия папы.

3. Послание Беренгара архиепископу Жоселину из Бордо, написанное в милосердном христианском духе после 25 мая 1085 г., когда умер Григорий VII (стр. 196 и 231). Оно начинается так: «Неожиданная смерть нашего Г. [Григория] немало обеспокоила меня (G. nostri те поп parum mors inopinato [a] perturbat»). Nostri звучит довольно фамильярно, если учесть поведение Григория в 1079 г., но его следует понимать в свете личных симпатий, проявленных до и после, в последних рекомендательных посланиях. Далее Беренгар выражает свою уверенность в спасении папы и прощает ему измену, которую странным образом сравнивает с отделением Варнавы от Павла. «Sed, quantum mihi videor novisse hominem, de salute hominis certum constat, quicquid illi prejudicent, qui, secundum dominicam sententiam [Мф.23:24], culicem culantes, camelum sorbent. In Christo Iesu, inquit Apostolus [Гал.6:15], neque circumcisio est aliquid, neque preputium, sed nova creatura. Quod illum fuisse, quantum illum noveram, de misericordia presumo divina. Discessit a Paulo Barnabas [Деян.15:39, 40], ut non cum illo secundum exteriorem commaneret hominem, пес minus tamen secundum interiorem hominem Barnabas in libro vitae permansit». Вспоминая о поведении Григория, когда тот вынудил его на Римском соборе в 1079 г. отречься от своих убеждений, он утверждает, что власть над ключами, которые Христос вверил Петру (Мф.16:19), ограниченна. Эта власть не должна быть произвольной и несправедливой. Господь через пророка обращается к священникам (per prophetam ad prelatos): «Прокляну ваши благословения» (Мал.2:2, maledicam benedictionibus vestris). А отсюда следует, что Бог может благословить и их проклятия (Ex quo necessarium constat, quod etiam benedicat maledictionibus talium). Поэтому псалмопевец говорит (Пс.108:28): «Они проклинают, а Ты благослови». Блаженный Августин в своей книге о словах Господних говорит: «Справедливость расторгает узы несправедливости»; а блаженный Григорий [I] утверждает (Homil. XXVI): «Тот сам лишается власти связывать и разрешать, кто пользуется ею не на благо своих подданных, но по произволу (ipsa hac ligandi atque solvendi potestate se privat, qui hanc non pro subditorum moribus, sed pro suae voluntatis motibus exercet)». Таким образом, Беренгар обращает слова первого Григория против седьмого Григория.

О мнении же самого Гильдебранда по поводу евхаристического присутствия Христа можно судить только по его поведению в ходе данного спора. Он искренне защищал Беренгара от насилия и гонений даже после окончательного осуждения, но общее мнение в церкви в 1059 и 1079 годах настолько решительно склонялось в пользу изменения субстанции или сущности даров причастия, что он был вынужден уступить этому мнению. Лично он допускал свободу мнений в вопросе о способе изменения, – главное, чтобы сам факт изменения был признан, а Беренгар признавал его. Всего за несколько дней до собора 1078 г. папа пытался выяснить через одного уважаемого монаха, что думает Дева Мария на этот счет, и получил ответ, что о реальном присутствии следует знать только то, что есть в Священном Писании, а именно: что после освящения хлеб становится истинным телом Христа. Так сообщает Беренгар; см. Mansi, XIX. 766; Gieseler, II. 172; Neander, III. 519. (Обвинение Эбрарда, будто папа вел себя лицемерно и предательски по отношению к Беренгару, противоречит фактам).

То же самое мнение о необъяснимом, а потому и не поддающемся определению изменении даров выражено во фрагменте комментария на Матфея некоего «Магистра Гильдебранда», опубликованном Петером Алликсом (в Determinatio Ioannis praedicatoris de modo existendi corp. Christi in sacramento altaris. Lond., 1686). «Автор этого фрагмента, – говорит Неандер, III. 511, – после исследования различных способов, которыми может быть истолковано conversio хлеба в тело Христово, приходит к выводу, что об этом нельзя сказать ничего определенного; что conversio – единственная важная часть учения, а именно, что хлеб и вино становятся плотью и кровью Христа, а о том, как происходит это преображение, люди не должны спрашивать. Это мнение совпадает с тем, которое лежало в основе действий кардинала. Но вопрос о том, был ли автором труда Гильдебранд, остается очень спорным, потому что маловероятно, чтобы такой человек, жизнь которого знаменует новую эпоху в истории, написал комментарий на Матфея и комментарий этот был полностью забыт». Судендорф, однако (р. 186), приписывает авторство этого фрагмента папе Гильдебранду.

Основной источник – вторая книга Беренгара против Ланфранка, которую мы уже упоминали.

Его первая книга утеряна, сохранилось только несколько отрывков в ответе Ланфранка.

Беренгар выступил против учения о пресуществлении и использовал для этого почти все возможные доводы: оно не только выходит за грани разумного, но противоречит разумному и свидетельству органов чувств; оно предполагает противоречие между субъектом и предикатом, между сущностью и ее качествами, которые неразделимы; оно не соответствует самому факту вознесения Христа и

Его присутствия на небесах; оно практически предполагает умножение или вездесущность Его тела, что противоречит разумным границам телесности⁷⁵¹. Может существовать только одно тело Христово и только одна жертва Христа. К историям о появлении крови на алтаре он относился насмешливо, из чего его враги делали вывод, что он вообще отрицает чудеса. Он называл учение о пресуществлении нелепостью (ineptio) и безумным сумасбродством толпы (vecordia vulgi).

Телесному или материальному присутствию на алтаре Беренгар противопоставлял духовное или динамическое присутствие и участие. Его взгляды по сути совпадают со взглядами Ратрамна, но он пошел дальше, как Кальвин пошел дальше Цвингли. Он пытается отстоять духовную реальность, не имеющую плотской формы. Он различает, вместе со святым Августином и Ратрамном, историческое и евхаристическое тело Христа, то есть res sacramenti (сам символизируемый в таинстве предмет) и sacramentum (обозначающий его видимый символ). Беренгар утверждает, что мы не можем в буквальном смысле есть и пить тело и кровь Христа, однако по вере мы реально и духовно становимся причастниками Его плоти, то есть прославленной человеческой природы Христа на небесах. В сущности, его теория совпадает с теорией Кальвина⁷⁵². Ее основные положения таковы:

1) Дары причастия и по своей сущности, и по внешнему виду после освящения остаются прежними, но приобретают новое значение. Слова учреждения следует воспринимать символически, как и многие другие места, где Христос назван львом, агнцем, дверью, лозой, краеугольным камнем, скалой и т.д.⁷⁵³ Речь из шестой главы Иоанна тоже символична, и она относится вообще не к таинству, а к принятию верующими смерти Христа⁷⁵⁴.

2) Вместе с тем, хлеб и вода – не просто символы, а в некотором смысле – плоть и кровь Христовы, которые хлебом и водой представлены. Будучи освященными для Божьего использования, они преображаются – ибо то, что освящено, входит в более высокие сферы и претерпевает изменения. После освящения они не теряют своей сущности, но утрачивают духовную бессодержательность, производя воздействие на верующего. Так и вода крещения остается водой, но, используемая в обряде крещения, она задействована в процессе рождения свыше. Там, где есть sacramentum, есть также и res sacramenti.

3) Христос присутствует духовно и воспринимается духовно, по вере. Без веры мы не можем реально стать Его причастниками и причастниками Его благ. В послании к Адельману Беренгар пишет: «Истинное тело Христа помещено на алтарь, но духовно – для внутреннего человека, причем только для тех, кто Христовы, и оно предназначено для их духовного питания. Этому явно учат отцы церкви. Они различают тело и кровь Самого Христа и символы Его плоти и крови в таинстве. Благочестивые принимают и то, и другое: символ таинства (sacramentum) – зримо, а сущность таинства (res sacramenti) – незримо, в то время как нечестивые принимают только символ таинства себе на осуждение».

4) Причастие вечери Господней – это причащение ко всей неделимой личности Христа, а не отдельно к Его плоти и отдельно к Его крови. Как всё тело Христа было принесено в жертву смерти, так и мы принимаем всё Его тело, духовным образом. Тело Христа теперь прославлено и на небесах, так и мы должны духовным образом вознестись на небеса⁷⁵⁵.

Здесь снова наблюдается сходство с идеями Кальвина, который также учил вознесению души на небеса как обязательному условию реального причащения к животворящей силе человеческой природы Христа. Конечно, Беренгар имел в виду не перемещение, но sursum corda, вознесение духа, обязательное для каждой молитвы. Это Святой Дух возносит нас ко Христу на крыльях веры и низводит Его до нас, объединяя тем самым небеса и землю.

Судя по гомилиям Эльфрика, которые пользовались большим авторитетом и популярностью, взгляды, схожие с позицией Беренгара, бытовали в то время в Англосаксонский церкви⁷⁵⁶.

Главным оппонентом Беренгара был его бывший друг Ланфранк, родом из Павии (род. в 1005), приор монастыря Бек в Нормандии (1045), в обоих отношениях предшественник более выдающегося Ансельма⁷⁵⁷. После Беренгара он был величайшим диалектиком своей эпохи, но пользовался диалектикой только для поддержки церковного авторитета и предания, тем самым прокладывая путь ортодоксальной схоластике. Он выступил против Беренгара в трактате из двадцати трех глав о евхаристии, написанном после 1063 г. в эпистолярной форме, где защищал учение о пресуществлении со всеми его следствиями (хотя и не использовал сам этот термин)⁷⁵⁸. Ланфранк описывает изменение даров как чудесное и непостижимое преображение сущности хлеба и вина в подлинное тело и кровь Христа⁷⁵⁹.

Он учит также (чего в явной форме не высказывал Радберт), что недостойные причащающиеся (indigne sumentes) принимают те же самые пресуществленные дары таинства, что и верующие, но только с противоположным результатом⁷⁶⁰.

Среди менее выдающихся авторов, писавших о евхаристии, следует упомянуть Адельмана, Дуранда и Гитмунда, которые отстаивали католическое учение против Беренгара. Гитмунд (ученик Ланфранка, архиепископ Аверсы в Апулии) сообщает, что сторонники Беренгара расходятся во мнениях – одни провозглашают только символическое присутствие, другие (в том числе сам Беренгар) – реальное, но латентное присутствие, что-то вроде импанации, хотя все они отрицают изменение сущности. А именно в этом изменении он видел основу, питающую благочестие. «Что может быть более благотворным, – спрашивает он, – чем вера в это [изменение сущности]? В чистоте погрузить в себя одного чистого и простого Христа, сознательно принимая столь славный дар, – значит зорче оберегаться от греха, искреннее стремиться ко всякой праведности, каждый день все больше удаляться от мира... и взирать незамутненным взором на источник самой жизни»⁷⁶¹.

С этого момента пресуществление уже можно считать догмой Латинской церкви. Его отстаивали ортодоксальные ученые и вселенски санкционировал папа Иннокентий III в 1215 г.

С триумфом пресуществления тесно связаны удаление чаши причастия от мирян, постепенно распространившееся в XII веке⁷⁶², а также поклонение присутствию Христа в дарах причастия, которое относится к XI веку (оно было утверждено Гонорием III в 1217 и привело к возникновению праздника Corpus Christi, введенного Урбаном IV в 1264 г.). Удаление чаши объясняется отчасти соображениями экономии, но в основном суеверным желанием уберечь кровь Христову от осквернения при пролитии. Схоласты подкрепили эту практику учением о том, что в каждом из даров Христос присутствует целиком⁷⁶³. Таким образом, власть священства еще более укрепилась за счет ущемления прав мирян и явного нарушения заповеди Христа: «Пейте из нее все» (Мф.26:27).

Учение о пресуществлении – наиболее характерное изобретение Католической церкви средних веков и ее современной наследницы, Римской церкви. Оно заставляет нас поверить в нечто магическое и сверхъестественное вопреки разуму, вопреки единодушному свидетельству наших органов чувств – зрения, осязания и вкуса. Пресуществление составляет догматическую основу ежедневного жертвоприношения мессы и власти священства с его ужасающими притязаниями на то, что именно оно своими действиями сотворяет и предлагает верующим тело и кровь Спасителя мира. Ибо, если то самое тело Христа, которое пострадало на кресте, воистину представлено и съедается в ходе евхаристии, значит, та же самая Голгофская жертва должна приноситься в ходе мессы, а для того, чтобы жертва была истинной, ее должен возлагать на алтарь истинный священник. Священник, жертва и алтарь образуют неразрывное триединство; буквальное понимание одного требует буквального понимания двух остальных, духовное же представление об одном неизбежно ведет к духовному восприятию всех трех.

Сделаем еще несколько замечаний на эту тему, чтобы не возвращаться к ней в следующем томе.

1. Схоластические термины transsubstantiatio, transsubstantiare (греч. μετουσίωσις, англ. transsubstantion, нем. Wesensverwandlung) предполагают превращение одной сущности в другую. Они были введены в XI–XII веке. Выражение substantialiter converti было использовано на Римском синоде 1079 г. (см. § 128). Transsubstantiatio впервые встречается у Петра Дамиани (ум. в 1072) в его Expos. can. Missae (опубликовал Angelo Mai в Script. Vet. Nova Coll., VI, 215), затем – в проповедях Гильдеберта, архиепископа Турского (ум. в 1134); глагол transsubstantiare впервые используется у Стефана, епископа Отуна (1113–1129), в Tract. De Sacr. Altaris, с. 14 («panem, quem ассері, in corpus meum transsubstantiare»), а затем, официально, на Четвертом Латеранском соборе (1215). См. Gieseler, II, іі, 434 sq. (четвертое немецкое издание). Похожие термины, такие как mutatio, transmutatio, transformatio, conversio, transitio, использовались и раньше. Соответствующее греческое существительное μετουσίωσις было формально признано Восточной церковью в «Катехизисе» Петра Могилы (1643) и в более поздних документах, однако с оговоркой, что это слово не следует воспринимать как определение того способа, которым хлеб и вино преображаются и прелагаются в тело и кровь Христовы. См. Schaff, Creeds of Christendom, II, 382, 427, 431, 495, 497 sq. Похожие выражения, такие как μεταβολή, μεταβάλλειν, μεταποιεῖν, использовались греческими отцами церкви, особенно Кириллом Иерусалимским, Златоустом и Иоанном Дамаскиным. Последний – главный авторитет, цитируемый в Русском катехизисе (см. Schaff, I. с., II. 498).

Все эти термины призваны объяснить необъяснимое и придать разумный вид неразумному – нестыковке между сущностью и ее качествами, между реальностью и кажимостью. Пресуществление – это набожность, превращенная в риторику, и риторика, превращенная в иррациональную логику.

2. Учение о пресуществлении было явно сформулировано в вероисповеданиях двух римских синодов, 1059 и 1079 г., которые Беренгар был вынужден принять вопреки своей совести (см. § 128). Оно было вселенски санкционировано для всей церкви на Четвертом Латеранском соборе при папе Иннокентии III (1215) в символе веры собора, сар. 1: «Corpus et sanguis [Christi] in sacramento altaris sub speciebus panis et vini veraciter continentur, transsubstantiatis pane in corpus et vino in sanguinem, potestate divina, ut ad perficiendum mysterium unitatis accipiamus ipsi de suo, quod accepit ipse de nostro. Et hoc utique sacramentum nemo potest conficere, nisi sacerdos, qui fuerit rite ordinatus secundum claves Ecclesiae, quas ipse concessit apostolis et eorum successoribus Iesus Christus».

Трентский собор на тринадцатом заседании (1551) вновь подтвердил это учение, не соглашаясь с протестантами в следующих выражениях: «посредством освящения хлеба и вина происходит превращение всей сущности хлеба в сущность тела Христа, Господа нашего (conversionem fieri totius substantiae panis in substantiam corporis Christi Domini), и подобным же образом всей сущности вина – в сущность Его крови; и это превращение святая Католическая церковь верно и подобающим образом называет пресуществлением». Тот же самый синод санкционировал поклонение таинству (то есть Христу, находящемуся на алтаре в виде даров причастия) и произнес анафему на тех, кто отрицает это учение и практику. См. Schaff, Creeds of Christendom, II. 130–139.

3. Фома Аквинский, князь богословов-схоластов, дал наиболее ясное поэтическое выражение учению о пресуществлении в своем знаменитом гимне Lauda Sion Salvatorem на праздник Тела Христова:

См. Daniel, Thes. Hymnol., II. 97–100; он называет святого Фому «summus laudator venerabilis sacramenti» и цитирует интересные, но противоположные суждения Мелера и Лютера. Перевод – Edward Caswall (Hymns and Poems, 2^nd ed., 1873, ранее издавалось в Lyra Catholica, Lond., 1849, p. 238).

4. Протестанты всегда считали учение о пресуществлении одним из основных заблуждений и тягчайших суеверий католичества, но мы не должны забывать о той истине, благодаря которой данное заблуждение держится с таким упорством. Не может быть совершенно ложным учение, в которое в течение веков верили не только Греческая и Латинская церковь, но (если брать его главный постулат, реальное присутствие тела и крови Христа) также лютеране и значительная часть англикан – и которым до сих пор питается благочестие бесчисленного множества тех, кто был зван, чтобы насытиться у стола Господня. Таинственная речь, произнесенная нашим Спасителем в синагоге Капернаума после чудесного насыщения толпы, возвещает великую истину, которая затем догматизировалась и приняла плотской облик учения о пресуществлении. Христос в глубочайшем духовном плане есть хлеб жизни, сошедший с небес, который питает верующих, и в святом причастии Он предлагает нам реальное благо Его преломленного тела и пролитой крови, которые истинно присутствуют там своей властью, ибо Его жертва, хотя она и была принесена единожды, обладает непреходящей силой для всех, кто принимает ее по вере. Чудо буквального, физическаго насыщения пяти тысяч человек находит духовное продолжение в животворящем единении Христа и верующих, достигающем своей высшей точки в вечере Господней, и именно физическое насыщение толпы наш Господь сделал земным прообразом духовнаго евхаристическаго насыщения, охарактеризованнаго Им в самых впечатляющих символических выражениях. При этом Он твердо исключил его плотское, капернаитское истолкование, в явном виде указав на подлинные дары: «Дух животворит; плоть не пользует нимало. Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» (Ин.6:63).

I. Petrus Siculus (имперский уполномоченный в Армении, ок. 870): Historia Manichaeorum, qui Pauliciani dicuntur (Ἱστορία περὶ τῆς κενῆς καὶ ματαίας αἱρέσεως τῶν Μανοχαίων τῶν καὶ Παυλικιανῶν λεγομένων). Издание на греческом и латыни – Matth. Raderus. Ingolst., 1604. Новое издание – J. С. L. Gieseler. Göttingen, 1846, с приложением, 1849. Photius (ум. в 891): Adv. recentiors Manichaeos, lib. IV. Изд. J. Chr. Wolf, Hamburg, 1722; также в Gallandii Bibl. PP., XIII, 603 sq., и в Photii Opera, ed. Migne, tom. II, col. 9–264 (репринт Вульфа). Историю секты после 870 г. мы узнаем от византийских историков Константина Порфирородного и Кедрина.

II. Mosheim: Century IX, ch. V. Schroeckh: vols. XX, 365 sqq., XXIII, 318 sqq. Gibbon: Ch. LIV. (vol. V, 534–554). F. Schmidt: Historia Paulicianorum Orientalium. Kopenhagen, 1826. Gieseler: Untersuchungen über die Gesch. der Paulicianer, в Studien und Kritiken, 1829, No. I, 79 sqq.; его же Church History, II. 21 sqq., 231 sqq. (Germ, ed., II. 1, 13, 400). Neander, III. 244–270, 586–592. Baur: Christi. K. im Mittelalter, p. 22–25. Hergenröther, I. 524–527. Hardwick, Middle Age, p. 78–84. Robertson, II. 164–173 (пересм. изд. IV. 117–127). C. Schmidt, в Herzog², XI. 343–348. A. Lombard: Pauliciens, Bulgares et Bons-hommes en Orient et Occident. Genѐve, 1879.

Монофелиты, адопциане, предестинарии и сторонники Беренгара действовали в рамках Католической церкви, расходясь с нею отношением только к одному учению, и вошли в историю развития католической ортодоксии, которое мы описали в предыдущей главе. Но были и другие, радикально еретические секты, которые растворяли христианство в языческих примесях, разрывали всяческие связи с исторической церковью и выступали как соперничающие с ней общины. Они были по сути дуалистами, как древние гностики и манихеи, а потому католические оппоненты называли их вполне уместным и ненавистным именем новых манихеев (хотя надо признать, что воззрения павликиан, например, больше походят на систему Маркиона). Эти секты появились сначала на Востоке, а потом, неизвестными нам путями, проникли на Запад. Их ересь дошла до своей высшей точки в XIII веке, когда им был нанесен удар крестовым походом под руководством папы Иннокентия III, хотя они так и не были уничтожены.

Нередко эти секты ошибочно называют⁷⁶⁴ предтечами протестантизма, но они были таковыми лишь в чисто негативном, отрицающем плане, а в плане утверждаемых истин их взгляды сильно расходились как с евангельскими, так и с греческим и римским символами веры. И Реформация, в любом случае, зародилась в недрах средневекового католичества и сохранила его вселенские учения и историческую преемственность.

Павликиане⁷⁶⁵ – самая важная секта рассматриваемого периода. Они существовали только на территории Восточной церкви и процветали в Армении, где христианство вступило в конфликт с парсизмом и перемешалось с дуалистическими идеями. Возможно, они унаследовали какие-то традиции от манихеев и маронитов.

I. Их название греческие оппоненты⁷⁶⁶ считают происходящим от двух братьев, Павла и Иоанна, сыновей манихеянки Каллиники из Самосаты, тогда как, по мнению современных историков⁷⁶⁷ – и это более вероятно, – они взяли свое название от Павла, которого считали высочайшим из апостолов. Их выдающиеся учителя заимствовали имена учеников Павла (Силуан, Тит, Тимофей, Тихик, Епафродит) и называли свои общины в честь его общин (Коринф, Филиппы, Ахаия и т. д.). Сами павликиане предпочитали называть себя просто христианами (Χριστιανοί, Χριστοπολῖται), отделяясь от сторонников государственной религии Рима (Ῥωμαίους).

II. Основателем секты был Константин, сириец из гностической (маркионитской) общины в Мананалисе, близ Самосаты. Вдохновленный посланиями апостола Павла и претендующий на роль его истинного ученика, он проповедовал под именем Силуана дуалистические учения в Кивосе (Армения) и районах Понта и Каппадокии с большим успехом в течение двадцати семи лет, пока император Константин Погонат (668–685) не послал офицера, Симеона, чтобы арестовать и казнить его. Силуана до смерти забили камнями в 684 г., а его паства рассеялась, но Симеона поразило спокойное мужество Константина-Силуана. Он обратился, возродил его общину и руководил ею под именем Тита. Когда Юстиниан II услышал об этом, он приговорил Симеона и других павликианских руководителей к смерти от огня (690), согласно законам против манихеев.

Несмотря на упорные гонения и внутренние несогласия, секта распространилась по Малой Азии. Когда она пришла в упадок, у них появился ревностный реформатор – Сергий, называемый Тихиком, второй основатель секты (801–835). Он был обращен женщиной, посещал старые общины и создавал новые, проповедовал и писал послания, выступал против антиномистских практик Боанеса (Вааны), называемого «Грязным» (ὁ ῥυπαρός), и ввел строгую дисциплину. Его последователей называли сергиотами, в отличие от ваанитов.

Судьба секты зависела от политики греческих императоров. Иконоборец Лев Исавр не беспокоил ее и выдал руководителю секты Гегнезию, после удовлетворительного разрешения его дела у патриарха, грамоту, которая обеспечивала защиту от гонений (хитрый еретик отвечал на поставленные ему вопросы так, что обманул патриарха). Лев Армянин (813–820) организовал поход по обращению павликиан, прощая отступников и казня упорствующих. Феодора, которая восстановила поклонение иконам, жестоко преследовала их, и во время ее краткого правления сто тысяч павликиан было предано смерти от меча, виселицы или огня (844), – хотя возможно, что в это число вошло много иконоборцев.

Спровоцированные жестокостями, павликиане подняли бунт под командованием Карвеаса. Он с пятью тысячами приверженцев бежал к сарацинам, построил мощную крепость Теприку⁷⁶⁸ на арабской границе и в союзе с мусульманами совершал успешные военные вторжения на византийскую территорию. Его зять Хризохер доходил до самого Эфеса и превратил тамошний собор в конюшню (867), но был убит греками в 871 г., и секта была вынуждена покориться императору Василию Македонянину. Он послал к ним монаха Петра Сицилийца, который познакомился с их учениями и собрал материалы для своего труда.

После этого секта утратила свое политическое значение и постепенно исчезла с исторической сцены. Множество павликиан около 970 г. переселилось в Филиппополь, во Фракии, где они охраняли границу, и там к ним относились с терпимостью. Алексей Комнен (1081–1118) спорил с их вождями, награждал обращенных и наказывал упорствующих. Крестоносцы обнаружили остатки павликиан в 1204 г., когда заняли Константинополь.

III. Об учении и практике павликиан мы знаем только из сообщений ортодоксальных оппонентов и немногих отрывков из посланий Сергия. Это было странное смешение дуализма, демиургизма, докетизма, мистицизма и псевдопавловского учения; во многих отношениях их учение напоминает гностическую систему Маркиона.

1) Их основополагающим принципом был дуализм⁷⁶⁹. Благой Бог сотворил духовный мир, а плохой Бог, или демиург, сотворил мир чувственный. Первому поклоняются павликиане, то есть истинные христиане, а второму – «римляне», или католики.

2) Презрительное отношение к материи. Тело – место пребывания греховных желаний, оно само по себе нечисто. В нем божественная душа заключена как в темнице.

3) Докетизм. Христос сошел с небес в эфирном теле, прошел через чрево Марии как через канал, пострадал по видимости, но не реально и положил начало искуплению духа из уз материи.

4) Дева Мария не была «Богоматерью», ее связь с Иисусом чисто внешняя. Петр Сицилиец говорит, что они даже не ставили Марию в один ряд с добродетельными и благочестивыми женщинами. Подлинная theotokos – это небесный Иерусалим, откуда Христос вышел и куда Он вернется.

5) Они отвергали Ветхий Завет, как сочинение демиурга, и послания Петра. Они считали Петра ложным апостолом, потому что он отрекся от своего Учителя, проповедовал скорее иудаизм, чем христианство, был противником Павла (Гал.2:11) и столпом католической иерархии. Они признавали четыре евангелия, Деяния, четырнадцать посланий Павла, послания Иакова, Иоанна и Иуды. В более поздний период они, похоже, как Маркион, ограничивались использованием произведений Павла и Луки, к которым, возможно, добавлялось также Евангелие от Иоанна. Они утверждали также, что обладают Посланием к лаодикийцам, но, вероятно, это было просто Послание к ефесянам. Они пользовались аллегорическим методом толкования Писания.

6) Они отвергали священство, таинства, поклонение святым и реликвиям, крестное знамение (за исключением случаев тяжкой болезни) и все внешние проявления религии. Крещение было только крещением Духа; причащение к телу и крови Христа – только причащением Его слову и учению.

Вместо священников (ἱερεῖς и πρεσβύτεροι) у павликиан были учителя и пастыри (διδάσκαλοι и ποιμένες), странствующие миссионеры (συνέκδημοι) и книжники (νωτάριοι). Вместо церквей у них были молитвенные дома, так называемые «оратории» (προσευχαί), но основатели и вожди почитались как «апостолы» и «пророки». У павликиан нет ни следа манихейского разграничения между electi и credentes.

7) Их мораль была аскетической. Они стремились освободить дух от власти материального тела, но не осуждали при этом брак и употребление мяса (вааниты же впадали в противоположную крайность антиномистского злоупотребления плотским и жили в разврате, даже кровосмешении). В обеих этих крайностях павликиане напоминали гностические секты. По словам Фотия, павликиане были также предельно лживы – спокойно отрекались на словах от своей веры, считая, что ложь оправдана, если она служит благой цели.

I. Michael Psellus (ученый из Константинополя, XI век): Διάλογος περὶ ἐνεργείας δαιμόνων, ed. Gaulmin. Par., 1615; также J. F. Boissonade. Norimbergae, 1838. Cedrenus (XI век): Histor. Compend. (ed. Bonn., I. 514). О более древних евхитах и мессалианах см.: Епифаний (Haer., 80), Феодорит (Hist. Eccl., IV. 10), Иоанн Дамаскин (De Haer., с. 80), Фотий (Bibl. cod., 52), также Walch: Ketzer-Historie, III. 481 sqq., 536 sqq.

II. Schnitzer: Die Euchiten im elften Jahrh., в Stirm, Studien der evang. Geistlichkeit Würtemberg’s, vol. XI, Η. I. 169. Gieseler, II. 232 sq. Neander, III. 590 sqq., comp. II. 277 sqq.

Евхиты были монахами-мистиками, дуалистические принципы которых были позаимствованы из парсизма. Они считали, что в каждом человеке от рождения живет демон, и изгнать его можно только неустанной молчаливой молитвой, которую они ставили выше всех остальных духовных упражнений. Отсюда их имя⁷⁷⁰. Народ называл их также Энтузиастами – на основании рассказов об их знаменитых экстазах, в ходе которых они якобы получали особые откровения. Пселл называет их «поклоняющимися дьяволу». Они презирали все внешние формы поклонения. Ходили слухи, что на своих тайных собраниях они предаются разврату и детоубийству, но то же самое рассказывали о первых христианах, и этим историям не стоит верить.

Евхиты появляются в XI веке в Месопотамии и Армении, в некоторой связи с павликианами. Вероятно, они были преемниками более древних сирийских евхитов или мессалиан IV–V веков, которые в своем заблуждении достигали высот аскетического совершенства, презирали ручной труд и все обычные занятия и жили на милостыню – став первыми нищенствующими монахами.

От евхитов в конце XI века произошли богомилы (славянское название евхитов)⁷⁷¹ и катары (т. е. чистые, пуристы, пуритане); из Болгарии они распространились на Запад. О них мы поговорим, обсуждая следующий период.

Еще одна восточная секта, называемая Фондракиане (от селения Фондрак), была основана Сембатом, павликианином, в провинции Арарат между 833 и 854 г. Они откололись от павликиан и, несмотря на гонения, обратили в свою веру многих в Армении, в том числе одного епископа, Иакова, в 1002 г., который проповедовал против развращенности в Армянской церкви, но был заклеймен, подвергнут публичным насмешкам, посажен в тюрьму и наконец убит его врагами⁷⁷².

Немногое известно о секте Афингиан, которая появилась в Верхней Фригии⁷⁷³. Похоже, она была в значительной степени иудействующей. В ней соблюдались все обряды закона, кроме обрезания, замененного крещением. Неандер считает, что это были последователи колосских заблуждавшихся, которых критиковал апостол Павел.

I. Основные источники о сектах средних веков относятся к следующему периоду. Это послания папы Иннокентия III, Гонория III, Бернара Клервоского, Петра Достопочтенного; постановления соборов; летописи; специальные произведения против сектантов – особенно доминиканского монаха Рейнерия Саккони из Ломбардии (ум. в 1259), который сам семнадцать лет был еретиком. Источники собраны в Maxima Biblioth. Patr. (Lugd., 1677, tom. XXII, XXIV); в Martene and Durand, Thesaurus novus anecdotorum (Par., 1682); в Muratori, Rerum Italic. Scriptores (Mediol., 1723 sqq.); в Bouquet, Recueil des historiens des Gaules et de la France (Par., 1738 sqq.), etc. См. список литературы в Hahn, I. 23 sqq.

II. J. Conr. Fuesslin: Neue unparth. Kirchen und Ketzerhistorie der mittleren Zeit. Frankf., 1770. 2 parts.

Chr. U. Hahn: Geschichte der Ketzerim Mittelalter, besonders im 11,12 und 13Jahrh., nach den Quellen bearbeitet. Stuttgart, 1845–50, 3 vols. Первый том содержит историю «новых манихеев».

С. Schmidt: Histoire et doctrine de la secte des Cathares. Paris, 1849, 2 vols.

Razki: Bogomili i Catareni. Agram, 1869.

Neander, III. 592–606. Gieseler, II. 234–239. Hardwick, p. 187–190. Robertson, II. 417–424.

Еретические секты на Западе делятся на три основных типа: 1) дуалистические, или манихейские; 2) пантеистические, или мистические; 3) библейские (вальденсы). Они сильно отличаются друг от друга, но едины в своей ненависти к папской церкви и системе священства. Они возникали по разным причинам: из пережитков языческих представлений и более древних ересей; из оппозиции против коррумпированности церкви и священства; из бунта разума против тиранической власти; из жажды слова Божьего среди народа. В XII–XIII веке они распространялись с поразительной быстротой, от Болгарии до Испании, и для их жесткого подавления требовались все усилия папства, находившегося в зените своего могущества (при Иннокентии III). Только одна из этих сект пережила крестовый поход – вальденсы, благодаря тому что они твердо придерживались основных истин Писания.

На Западе еретическая тенденция в организованной форме впервые проявилась в XI веке, когда развращенность церкви и папства достигла своего апогея. Тому веку она представлялась продолжением или возрождением манихейской ереси⁷⁷⁴. Их связующим звеном был дуалистический принцип. Древние манихеи так никогда и не были уничтожены огнем и мечом, но продолжали тайно существовать в Италии и Франции, ожидая благоприятного момента, чтобы выйти на свет. Мы не должны здесь забывать и о влиянии Востока. Павликиане часто попадали, под византийскими знаменами, из Фракии и Болгарии в греческие провинции Италии и Сицилии. Они распространяли семя своего дуализма, докетизма и ненависти к правящей церкви⁷⁷⁵.

Впервые «новые манихеи» проявляются в Аквитании и Орлеане (1022), в Аррасе (1025), в Монтефорте, близ Турина (1030), в Госларе (1025). Они учили дуалистическому антагонизму между Богом и материей, докетическому взгляду на человечность Христа, выступали против поклонения святым и иконам и отвергали всю Католическую церковь со всеми материальными средствами наделения благодатью, которые они заменяли духовным крещением, духовной евхаристией и символическим посвящением через возложение рук. Некоторые из них говорили, что жизнь Христа – миф или символ божественной жизни в каждом человеке. Обычно они соблюдали строгие нормы морали, воздерживались от брака, употребления животной пищи и опьяняющих напитков. Бледное и изможденное лицо стало восприниматься в народе как признак еретика. Представители сект были простыми людьми, но среди их руководителей встречались священники, иногда переодетые. Один из них – Дьедонне, регент хора из церкви в Орлеане, – умер католиком, но когда через три года после его смерти вскрылась его связь с еретиками, его кости были выкопаны и выдворены с освященной земли.

Восточная манера обращать несогласных в свою веру с помощью огня и меча была перенята Западом. Нетерпимость священников подкреплялась фанатической яростью народа. В 1022 г. тринадцать «новых манихеев» были приговорены в Орлеане к смерти на костре. Подобные казни проходили и в других местах. В Милане еретикам предоставляли выбор: поклониться кресту либо умереть, и большинство еретиков выбирали пламя.

Немногие люди выступили против свойственного той эпохе духа гонений вслед за святым Мартином Турским, который решительно осудил казнь присциллиан в Трире. Около 1047 г. Вазон, епископ Льежа, выступил за терпимость, когда речь зашла о еретиках в епархии Шалон-сюр-Марн. Их учение, сказал он, должно быть осуждено как нехристианское. Но мы должны поступать по примеру нашего Спасителя, Который был кроток и смирен и пришел не для того, чтобы принуждать, но чтобы принять позор и смерть на кресте. Притча о пшенице и плевелах учит нас терпеливо ждать, когда заблуждающиеся раскаются. Своим собратьям-епископам он сказал: «Мы, епископы, должны помнить, что при рукоположении мы получаем не меч светской власти, не призвание убивать, но призвание пробуждать к жизни». И служение епископов состоит в том, чтобы исключать упорствующих еретиков из общения церкви и предостерегать других от их опасных учений⁷⁷⁶.

См. список трудов в т. II, § 159.

I. Труды церковных авторов данного периода впервые были собраны Минем, на греческом языке – в его Patrologia Graeca, tom. 90 (Максим Исповедник) – 136 (Евстафий); на латинском – в его Patrologia Latina, tom. 69 (Кассиодор), 75 (Григорий I) – 148 (Григорий VII).

II. Общие труды: Du Pin, Ceillier, Cave, библиографические труды: Fabricius (Biblioth. Graeca и Bibl. Latina); особенно Histoire Générale des auteurs sacrés ecclésiastiques бенедиктинца, преподобного Remy Ceillier (1688–1761), первое издание 1729–63, 23 тома; пересмотренное издание – аббат Bauzon, Paris, 1857–’62, 14 vols. 4^to. Это издание заканчивается святым Бернаром и Петром Ломбардским. В томах XI, XII и XIII освещен период с VI по XI век.

А. Н. L. Heeren (профессор Геттингена): Geschichte der classischen Literatur im Mittelalter. Göttingen, 1822. 2 parts. Первая часть от начала средних веков доходит до XV века.

Henry Hallam: State of Europe in the Middle Ages. Ch. IX (New York ed., 1880, vol. Ill, 254 sqq.); его же Introduction to the Literature of Europe in the 15^th, 16^th and 17^th Centuries. Part I, ch. 1 (N. York ed., 1880, vol. I, p. 25–103).

Hermann Reuter: Geschichte der relig. Aufklärung in Mittelalter. Berlin, 1875, 2 vols.

III. Труды по частным вопросам:

1) Ученость и литература на Востоке: Leo Allatius: Graeciae orthodoxae Scriptores. Rom., 1652 – ’59, 2 vols. Byzantine Historians, ed. Niebuhr и другие, на греческом и латыни, Bonn, 1828 – ’78, 50 vols., 8^vo. Монографии о Фотии, особенно Hergenröther (третий том), и об Иоанне Дамаскине, Langen (1879), etc.; отчасти также Gass: Symbolik der griech. Kirche (1872).

2) Литература в Латинской церкви: Johann Christ. Felix Bahr: Geschichte der römischen Literatur. Carlsruhe, 1836 sqq.; 4^th revised ed., 1868 – ’72, 4 vols. Четвертый том включает в себя христіанскую римскую литературу до века Карла Великого. Раньше она выходила в трех дополнительных томах, 1836, 1837 и 1840, третий – под заглавием Gesch. der röm. Lit. im karolingischen Zeitalter (619 стр.). – Wilhelm S. Teuffel: Geschichte der römischen Literatur. Leipzig, 1870, 4^th ed. L. Schwabe, 1882. Завершается на середине VIII века. Adolph Ebert: Geschichte der Literatur des Mittelalters im Abendlande. Leipzig, 1874 – ’80, 2 vols.

См. также Léon Maitre: Les écoles episcopales et monastiques de l’occident depuis Charlemagne jusqu’à Philippe-Auguste, 1866. H. Jos. Schmitz: Das Volksschulwesen im Mittelalter. Frankf a. M., 1881.

3) Об Италии: Muratori: Antiquitates italicae medii aevi (Mediol., 1738 – ’42, 6 vols. fol.), и Rerum Italicarum Scriptores praecipui ab anno D. ad MD. (Mediol., 1723 – ’51, 29 vols. fol.). Tiraboschi (весьма ученый иезуит): Storia della letteratura italiana, antica e moderna. Modena, 1771 – ’82, и другое издание, 1787 – ’94; еще одно издание: Milan, 1822–26, 16 vols. Gregorovius: Geschichte der Stadt Rom. im Mittelalter. Stuttgart, 1859 sqq., 3^rd ed. 1874 sqq., 8 vols.

4) О Франции: бенедиктинская Histoire litteraire de la France. Paris, 1733 – ’63, 12 vols. 4^to, продолжена членами Académie des inscriptions et belles-lettres, 1814 sqq. – Bouquet: Recueil des historiens des Gaules et de la France. Paris, 1738–1865, 22 vols. fol.; новое издание: 1867 sqq. Guizot: Histoire générale de la civilisation en Europe et en France depuis la chute de l’empire romain jusqu’à la révolution française. Paris, 1830, 6 vols., много изданий, в том числе два перевода на английский. – Ozanam: La civilisation chrétienne chez les Francs. Paris, 1849.

5) Об Испании: труды Исидора Севильского. См. также Balmez: European Civilization, на испанском, Barcelona, 1842–44, 4 vols.; перевод на французский и английский (против Гизо и в интересах римского католичества).

6) Об Англии: труды и биографии Беды, Алкуина, Альфреда. Monumenta Historica Brittannica, ed. Petrie, Sharpe, and Hardy. Lond., 1848 (первый том – до норманнского завоевания). Rerum Britannicarum medii aevi Scriptores, or Chronicles and Memorials of Great Britain. London, 1858–1865, 55 vols. 8^vo. См. также J. R. Lumby: Greek Learning in the Western Church during the Seventh and Eighth Centuries. Cambridge, 1878.

7) О Германии: труды и биографии Бонифация, Карла Великого, Рабана Мавра. Scriptores в Monumenta Germaniae historica, ed. Pertz и другие, Han., 1826 sqq. (c 500 по 1500); также в небольшом издании Scriptores rer. Germ, in usum scholarum, 1840–1866, 16 vols. 8^vo. Wilhelm Wattenbach: Deutschlands Geschichtsquellen im Mittelalter his zur Mitte des 13 Jahrhunderts. Berlin, 1858, 4^th ed., 1877 – ’78, 2 vols.

8) Об эпохе Карла Великого в особенности: J. J. Ampere: Histoire littéraire de la France avant Charlemagne (2^nd ed., 1867, 2 vols.), и Histoire littéraire de la France sous Charlemagne et durant les X^е et XI^е siècles. Paris, 1868. – Bähr: De litter, studiis a Carolo M. revocatis ac schola Palatina. Heidelb., 1856. – J. Bass Mullinger: The Schools of Charles the Great, and the Restoration of Education in the Ninth Century. London, 1877. – Ebert: Die liter. Bewegung zur Zeit Karls des Gr., в Deutsche Rundschau, XI. 1877. См. также Rettberg: Kirchengeschichte Deutschlands, I. 427 sqq., и труды, перечисленные в § 56. Поэзия эпохи Каролингов собрана в двух великолепных сборниках – E. Dümmler: Poëtae Latini Aevi Carolini. Berlin, 2 vols., 3 parts, 1880 – ’84 (в серии Scriptorum в Mon. Germania).

Преобладающая особенность священной учености этого периода – верность традиции, которая сохранила остатки древней классической и христианской литературы и перенесла их на новую почву. Шесть веков между падением Западной Римской империи (476) и веком Гильдебранда (1049–1085) – это переходный период от язычества к новой христианской цивилизации, от патристического богословия к схоластическому. Это был темный период, но в нем уже алела заря приближающегося рассвета. Отцы церкви умерли, а ученые еще не родились. Лучшее, что можно было сделать, – это сохранить наследие прошлого на благо будущего. Продуктивные силы иссякли, творчество уступило место подражанию и компиляторству. Литературное ремесло пришло на смену независимым изысканиям.

Греческая церковь поддерживала связь с классической и патристической ученостью и строго держалась в рамках учения никейских отцов церкви и семи вселенских соборов. Латинская церковь склонялась перед авторитетом святого Августина и святого Иеронима. Восток был более ученым, а у Запада было больше практической энергии, которая проявлялась в основном в миссионерской области. Греческая церковь, взгляд которой обращен в прошлое, и по сей день упорно занимает догматические позиции VIII века; Латинская же церковь, обращенная в будущее, пережила мрачную ночь невежества и приобрела новые силы за счет притока свежей крови. Греческая церковь – это древнее христианство в состоянии покоя, тогда как Латинская церковь средних веков – это христианство, движущееся по направлению к новой эпохе.