Третий Рим: Русь Московская и Императорская Россия

(Двуглавый Орел. Вып. 23. Париж. 1 14. 1922. С. 3–10)

Лучшим доказательством правильности и соответствия пользе России того или иного действия служит отношение к нему враждебных Монархии сил.

Достаточно поэтому прочитать направленные против постановлений Церковного Собора в Карловцах громовые статьи иудейских газет и дружно помогающих им таинственных, заявляющих себя монархическими органов, как «Русское дело», берущее под свою защиту главного изменника Царю – Родзянко, и «Возрождение», редактируемое Ксюниным, в марте 1917 г. гнуснейшим образом отзывавшегося о Государе Императоре, дабы понять, что там, на чужбине, в единокровной и единоверческой Сербии, прозвучал действительно русский голос.

Возражать явным и тайным врагам Монархии мы не станем. Они сами прекрасно знают неустойчивость своих позиций, но им велено вести по всему монархическому фронту разрушительную работу, и они добросовестно выполняют это задание.

Но необходимо открыть глаза тем честным русским людям, которые, питаясь часто вредной газетной пищей и отравляемые подпольной работой всюду проникающих агентов темных сил, не всегда могут разобраться в обстановке и склонны делать неверные заключения.

«Церковь должна быть вне политики» – доказывают им доброжелатели, эти волки в овечьих шкурах. Под политикой же разумеют участие Церкви в обсуждении и разрешении государственных вопросов.

Если решиться разделить эту точку зрения, то придется отнестись с полным осуждением ко всей тысячелетней высокоисторической работе нашей Православной Церкви, которая неразрывно связала себя с монархической государственностью.

Святая Русь сложилась единой мудрой работой ее Великих Князей и Царей с Российскими митрополитами и Патриархами.

Церковь освящает благодатью величайший чин – Помазание Монарха на Царство.

Она же причислила к лику святых Великого Князя Александра Невского за его великую государственную работу. Обратимся затем к поучительнейшим примерам русской истории.

Преподобный Феодосий Киево-Печерский являлся первым советником князей Киевских, закладывавших основы русской государственности.

Святитель Петр, митрополит Киевский и первый митрополит Московский, основавший Успенский собор, где короновались русские Цари, входил во все вопросы государственного строительства. По его пророческому совету столица перенесена была из Владимира в Москву, которой он предрек великую будущность.

Ближайший его преемник, святитель Алексий, из рода бояр Плещеевых, строгий инок, против своей воли, только из послушания принявший митрополичью кафедру, осознав свой общегосударственный долг, сделался ближайшим советником трех Великих Князей. В царствование одного из них – малолетнего Димитрия Иоанновича – он на самом деле правил государством. Дважды в интересах России ездил Святитель в Золотую Орду. Явно осеняемый благодатью Божией, он своею пламенной молитвою исцелил слепую Тайдулу, жену хана.

Ученик его и друг, Преподобный Сергий, проникнутый величайшим иноческим смирением, долго не решавшийся воспринять и священство и игуменство, почитая себя недостойным, тем не менее затем проявляет грозное и властное вмешательство в дела государственного строительства.

В 1365 г. он, по поручению митрополита Алексия, идет в Нижний для примирения враждующих между собою Суздальских князей, братьев Бориса и Димитрия Константиновичей, отказывающихся подчиниться Великому Князю Димитрию Иоанновичу. Там он требует от мятежного князя Бориса уступки удела старшему брату и явки на ответ перед Великим Князем. Встретив с его стороны отказ, Преподобный Сергий закрывает в Нижнем все церкви и прекращает богослужение.

Мятежный князь смиряется. Преподобный возвращается, конечно, в умиленном сознании совершенного долга, не помышляя о том, что через несколько столетий таковое его действие назвали бы «политикой», не свойственной служителю Церкви.

В 1385 г. князь Олег Рязанский, взяв Коломну, грозит Великому Князю взять Москву. Высланное против него войско под водительством князя Владимира Андреевича Храброго терпит поражение. Москва в опасности. По просьбе Великого Князя Димитрия Иоанновича Преподобный Сергий идет в Коломну, убеждает князя Олега, который смиряется и заключает вечный мир с Великим Князем.

В величайший исторический момент – в канун Куликовской битвы – Преподобный помогает ратному устройству, благословляет полководца и, как доказательство неразрывной связи Церкви с государством, посылает из иноческого покоя на бой с татарами схимонахов Пересвета и Ослябю, своею геройской смертью нерушимо запечатлевших этот святой союз.

Святитель Филипп, митрополит Московский, безбоязненно вмешивался в дела государства, обличая Царя Иоанна Васильевича Грозного, не переставая, конечно, молиться за Государя.

Патриарх Гермоген, в царствование нынешнего боголюбивого Государя причисленный к лику святых, явил величайший пример пастыря Церкви, долгом своим почитавшего служить пользе монархической государственности.

Действенное участие в этой области он проявил еще в царствование Царя Василия Шуйского. В конце ноября 1606 г., когда против Царя восстали Болотников, Ляпунов и другие, Патриарх Гермоген рассылал грамоты, приказывая духовенству молиться о здравии и спасении «Богом венчанного Государя» и о «покорении ему всех врагов». Зная, что Россия начинает гибнуть из-за длительной измены присяге, Патриарх Гермоген вызвал из Старицы бывшего Патриарха, престарелого Иова, чтобы он даровал разрешение народу от грехов – нарушения крестного целования и измены. Для этого было устроено 20 февраля 1607 г. всенародное покаяние в Успенском соборе. Иов стал у Патриаршего места, а Гермоген, совершив молебное пение, взошел на Патриаршее место. Народ просил у Иова прощения в своих грехах и подал челобитную, которая была прочитана архидиаконом. В ней русские люди исповедовались пред бывшим Патриархом, как они клялись верою и правдою служить Царю Борису Феодоровичу и не принимать вора, называвшегося царевичем Димитрием, и изменили своей присяге, как клялись потом сыну Бориса Феодору и снова преступили крестное целование и присягнули Лжедимитрию.

Патриархи приказали тому же архидиакону прочитать разрешительную грамоту, в которой, прося Бога, да подаст он всем мир и любовь, да устроит в Царстве прежнее соединение и да благословит Царя победами над врагами, разрешали всех православных от содеянных ими грехов – прежних клятвопреступлений и измены¹.

Патриарх вдохновлял к великому государственному подвигу и других архипастырей. Так, преемник Гермогена, Казанский митрополит Ефрем изрек проклятие за измену Царю на город Свияжск и этим так поразил его жителей, что они просили снять с них святительскую клятву и дали обещание впредь быть верными Василию Иоанновичу. Тверской архиепископ Феоктист так одушевлял свою паству, что она отбила от Твери войска Самозванца; а когда они подступили к Твери вторично и взяли ее, Святитель от врагов приял мученическую смерть. Другие иерархи потерпели за свою верность Государю различные тяжкие гонения.

Смута ширилась, но Патриарх, делаясь все более беззащитным, не менее мужественно восставал против крамольников. В 1609 г., вытащенный мятежниками из Успенского собора на Лобное место среди Красной площади, подвергавшийся оскорблениям, Святитель отказался выполнить их требование о низложении Царя Василия Иоанновича и своею твердостью заставил заговорщиков смириться и бежать в Тушино. Он отправил туда следующую грамоту:

«Обращаюсь к вам, бывшим православным христианам всякого чина и возраста, а ныне не ведаем, как и назвать вас: ибо вы отступили от Бога, возненавидели правду, отпали от Соборной и Апостольской Церкви, отступили от Богом и святым елеем помазанного Царя·, вы забыли обеты Православной веры нашей, в которой мы родились, крестились, воспитывались, возросли; преступили крестное целование и клятву – стоять до смерти за дом Пресвятыя Богородицы и за Московское государство и пристали к ложномнимому царику вашему. Болит моя душа, болит сердце... я плачу и с рыданием вопию: помилуйте, помилуйте, братие и чада, свои души и души своих родителей, отошедших и живых, посмотрите, как отечество расхищается и разоряется чужими, какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается кровь неповинных, вопиющая к Богу. Вспомните, на кого вы поднимаете оружие: не на Бога ли, сотворившего вас, не на своих ли братьев! Не свое ли отечество разоряете? Заклинаю вас именем Господа Бога, отстаньте от своего начинания, пока есть время, чтобы не погибнуть вам до конца, а мы, по данной нам власти, примем вас кающихся и упросим Государя простить вас: Он милостив...»

В день решительного мятежа против Царя – 17 июля 1610 г, – Патриарх продолжал стоять за него как Монарха, венчанного Церковью на Царство.

Он говорил народу, что там нет спасения, где нет благословения Божия; что измена Царю есть страшное злодейство, за которое грозно накажет Бог, и что она не избавит Россию от бедствий, а еще глубже погрузит ее в бездну.

После насильственного пострижения Царя Патриарх объявил это пострижение незаконным, молился за Василия Иоанновича в храмах как за законного Царя и не считал его иноком, а монахом признал князя Туренина, который вместо возражавшего Царя дерзновенно произносил священные обеты.

С 1610 г. государство осталось без правящего Царя, вся власть перешла к Святителю. «Патриарх, – как правильно говорит Назаревский, – за отсутствием Государя, при измене русскому народу временного его правительства, в качестве начального человека Земли Русской, счел себя вправе призвать всех к оружию».

Поляками и русскими изменниками он был заточен в Чудов монастырь, но и оттуда звучал его голос.

Державшие с ним связь москвичи с его согласия так писали в другие города: «Будьте с нами обще заодно, против врагов наших и ваших. Помяните одно: только коренью основания крепко, то и древо неподвижно (то дерево неподвижно, которое в корне основания крепко). Если коренья не будет, к чему прилепиться. Здесь – корень нашего Царства, здесь – знамя отечества, – образ Божией Матери, Заступницы христианской, Ея же евангелист Лука написал. Здесь – великие светильники и хранители Петр, Алексий и Иона чудотворцы... Или вам, православным христианам, то ни во что поставить?..»

Как ярко, образно приводится здесь связь между – Верою, Царем и Отечеством, теми понятиями, которые некоторые легкомысленные люди пытаются теперь святотатственно отделить друг от друга.

Мученическою смертью запечатлел Патриарх Гермоген свое великое служение Церкви и государству, и неужели все это – историческая гордость России – было только «политикой», вредящей Православию?

Филарет Никитич Романов, еще в сане митрополита Ростовского, вдохновляемый Патриархом, показал в лице своем образец доблестного пастыря.

Когда в 1608 г. Сапега с ляхами возмутил Суздаль и Переяславль против Царя Василия Иоанновича, тогда верные ростовцы, не надеясь на крепость своих стен, предложили митрополиту вместе с ними удалиться в Ярославль. Но владыка Филарет сказал, что не бегством, а кровью должно спасать отечество, что благородная смерть лучше жизни срамной, есть другая жизнь и венец мучеников для христиан, верных Богу и Царю. Видя бегство жителей, святитель Филарет с немногими ратными людьми заперся в соборной церкви. Все исповедались, причастились и изготовились встретить смерть. Не ляхи, а переяславцы осадили храм, стреляли, ломились в двери и яростным ревом отвечали на голос митрополита, молившего их не быть извергами. Двери были выломаны, и ростовцы, окружив святителя Филарета, бились до изнеможения. Злодеи ограбили святыни, разрубили золотую раку святителя Леонтия, а митрополита Филарета, босого, в изорванном польском кунтуше и татарской шапке, со страшным издевательством увезли в Тушина к Самозванцу.

Отправленный во главе посольства к королю Польскому Сигизмунду, митрополит Филарет твердо отстаивал русские интересы, отказываясь дать распоряжение воеводе Шеину сдать полякам Смоленск.

Претерпев тяготы польского плена и только в июле 1619 г. возвратившийся в Москву, он, возведенный в сан Патриарха, принимал самое деятельное участие в делах государственных, помогая Сыну вывести Россию из того ужасного состояния, в которое ввергла его первая Смута.

Святитель Митрофаний Воронежский, хотя и не соглашался со всеми нововведениями Петра Великого, но являлся его деятельным помощником в создании флота.

И в последующие времена наши высшие иерархи и выдающиеся священники, как, например, отец Иоанн Кронштадтский, не считали себя вправе устраняться от того, что теперь малодушными и «теплыми» принято называть политикой.

Величайший архипастырь прошлого столетия, митрополит Филарет, пребывавший почти постоянно в Москве, являлся частым советником Государей, и его мудрому перу принадлежит исправление редакции Манифеста Императора Александра II об освобождении крестьян.

В годину начавшейся в 1904 г. смуты наши иерархи также не устранили себя от политической жизни государства. Вспомним твердые выступления против подымавших голову крамольников митрополита Московского Влади-мира, убиенного после революции в Киеве, архиепископов: Вологодского Никона, Гермогена Саратовского, не оставившего своего Государя и в Тобольске, а затем убитого революционерами, митрополита Киевского Флавиана, этого просвещеннейшего иерарха, благословлявшего в 1906 г. первый монархический съезд в Киеве.

Нельзя не упомянуть здесь и тех Преосвященных, которые, не опасаясь тогда «политики», шли работать в представительные учреждения и кои делались известными именно своей полезной национально-государственной работой на окраинах России.

Нет, что бы ни говорили нынешние «радетели» Церкви, тщетны будут их попытки отрицать за Церковью обязанности принимать участие в государственном строительстве.

Да, там, в России, где вообще замерла всякая политическая жизнь, Церковь должна оберегать только духовную чистоту своей паствы. Но здесь, обращаясь к чадам своим, «в рассеянии сущим», представители верующих – духовенство и миряне – обязаны были сказать, как мыслят они спасение дорогой Родины.

Церковный Собор, состоявший из иерархов и священников, приводивших свою паству к верноподданнической присяге Помазаннику Божию и его законным наследникам, не мог не призвать всех покаяться, возвратиться к служению той Династии, на верность которой целовали Святой Крест и Евангелие за себя и за потомков своих русские люди в 1613 г.

Они вместе с благочестивыми мирянами это и сделали, и верится, что там, у Престола Всевышнего, вымаливая спасение заблудшей, гибнущей Отчизне, Святители всея Руси благословили этот патриотический призыв Церковного Собора.

(Двуглавый Орел. Вып. 7. Париж. 28.4 11.5 1927. С. 10–13; вып. 8. 25.5 7.6 с. 10–14; вып. 9.22.6 5.7. с. 11–15.)

Пройдя по страдному пути низвержения и отрицания религии и возвращаясь теперь снова к Богу, мы должны понять, что восстановление России возможно только на основах Православной Церкви.

Важен общий религиозный подъем, значение коего я старался доказать в статье «Жизнь в Духе» (см. далее в наст. изд., с. 347), необходимо доброжелательное, терпимое отношение ко всем не противогосударственным и не безнравственным вероучениям. Но Православие, будучи религией большинства русских подданных, охватившее всецело внутренний мир русского человека, – является тем прочным цементом, который скрепляет нашу Родину.

Восприняв Россию в колыбели ее исторической жизни, Православная Церковь дала должное духовное направление тогда еще детской народной душе. Освещая ее и дальше светом правой веры, она, в свою очередь, восприняла от верующего народа все лучшее. Вот почему в России особенно горело и, несмотря даже на нынешние гонения, горит Православие ярким светом.

«Каждый человек, – говорит профессор П. И. Ковалевский², – стремится к тому, что ему симпатично и что его привлекает. Одни люди по своей натуре мягки, сердечны, уступчивы,– другие, напротив, воинственны, повелительны и склонны к господству. Что говорится об отдельных людях, то можно сказать и о нациях. Эти особенности наций послужили основою к тяготению к той или другой вере. Романские народы, в которых почти равномерно царят и возвышенные чувства, и блестящее мышление, увлеклись и воплотили в себе католическую религию и вошли в сферу воздействия воинствующей церкви. Хладнокровная, преимущественно холодно, логически-отвлеченно мыслящая германская нация увлеклась другим – холодным протестантизмом. В нем она нашла удовлетворение стремлениям холодного рассудка к господству, преобладанию и неуступчивости.

Славянская раса – мягкая, нежная, сентиментальная, с возвышенным чувством и благородными мыслями – нашла себе удовлетворение в Православной Церкви. Она всеми своими силами увлеклась любовью, состраданием, милосердием, самопожертвованием и всепрощением учения Христа...

Православие есть та нравственная формула, – продолжает он далее, – в которой душа русского находит себе удовлетворение, – и само уже Православие в дальнейшем утверждает и укрепляет прирожденные, присущие нации черты».

История России не отделима от истории Православной Церкви. «Наша Святая Русь,– писал А. С. Хомяков, – создана самим христианством. Таково сознание Нестора, таково сознание святого Илариона и других. Церковь создала единство Русской Земли и дала прочность случайности Олегова дела» (Т. I. С. 231).

И ту же мысль развивает в беседе, называемой «Церковь и Государство», архиепископ Херсонский Никанор, выступивший в 1890 г. печатно против анархических учений графа Л. Толстого.

«Православная Церковь, – писал Владыка,– принесла на Русь из Православной Византии идею Великого Князя, как Богом поставленного владыки, правителя и верховного судии подвластных народов, устранив славяноваряжскую идею князя, как старейшего в роде атамана удалой, покоряющей огнем, железом и дубьем дружины. Церковь перенесла на Русь из Византии идею государства, с устранением варяжской идеи земли с народом, которую княжеский род может дробить без конца, как удельную свою собственность. Церковь утвердила единство народного самосознания, связав народы единством веры, как единокровных, единодушных чад Единого Отца Небесного, призывающих Его Пренебесное Имя на едином языке, который с тех пор стал для всех славянских племен единым, родным и священным языком. Церковь создала сперва одно, потом другое дорогое для народа святилище, в Киеве и Москве, закрепив там своим благословением, своими молитвами, сосредоточением там высших церковных учреждений местопребывание всесвязывающей государственной власти. Церковь перенесла на Святую Русь грамоту и культуру, государственные законы и чины Византийского Царства. Единственно только Церковь была собирательницею разрозненных Русских княжеств, разделенных еще больше, чем старинные племена славянства, удельными усобицами. Единственно только Церковь спервоначала была собирательницею русских людей, князей, городов и земель, раздавленных татарским погромом. Церковь выпестовала, вырастила слабого Московского Князя сперва до Великокняжеского, а потом и до Царского величия. Пересадив и вырастив на Русской Земле идею византийского единовластительства, Церковь возложила и святое миропомазание древних Православных Греческих Царей на Царя Московского и всея Руси. Церковь же оберегла народ и Царство и от порабощения игу ляшскому в годину смут самозванцев и общего шатания умов...»

Понимание значения Православной Церкви так ярко изложено в речи, сказанной обер-прокурором Святейшего Синода К. П. Победоносцевым на обеде, данном г. Киевом в день юбилейного торжества 900-летия Крещения Руси³:

«Мы празднуем в благодарном трепете перед Богом 900-летие величайшего события нашей истории. В эти 900 лет совершилось над нами чудо судеб Божиих: из грубого рассеянного языка славянского возникло великое государство, выросло народное сознание, собралась Земля Русская через Киев и Москву. Разрушались вокруг царства славянских племен под игом иноверных. Русскому народу Бог дал удержаться, вырасти, вынести тяжелое иго степных варваров, сбросить его с себя, пережить и преодолеть бедственное безначалие, отразить римско-польскую напасть, вернуть свои отхваченные врагами окраины, добраться до моря, укрепиться в силе и славе русского оружия, утвердиться незыблемо в вере, заповеданной предками.

Не нашей силой все это совершилось, а силой Божией в судьбах нашего народа. И явилась сила Божия в Церкви Православной, в которую вошел язык наш 900 лет тому назад водительством Святого Благоверного Князя Владимира. Благословен и блажен этот день, положивший твердое основание судьбам нашим. Что бы с нами сталось без этой Церкви, страшно и подумать. Она одна, одна помогла остаться нам русскими людьми, собрать свои рассеянные силы, одушевила вождей и народ, дала ему терпение пережить страшные невзгоды от голода и мора, и от своих лихих людей, и от чужих, и одолеть врагов своих; посылала сынов земли нашей умирать за свою землю, научила рассыпанное стадо собираться около пастыря.

С Востока, откуда воссиял Свет Христов всему миру, приняли мы веру свою, приняли церковные уставы, приняли несказанную, несравненную красоту богослужения и в него вложили свою русскую душу – глубоким могучим словом своего языка и чудным звуком родной своей песни. И еще: не русская ли душа одна изукрасила и возлюбила у себя тот чудный звук русского колокола, который так таинственно будит ее и зовет в церковь и от земли – домой, на небо. От древнего древа, насажденного на Востоке Апостолами и Святителями Вселенской Церкви, приняли мы могучее зерно, и вот из него выросло на земле нашей тоже единое с ним сеннолиственное древо, и укрыло всю землю своею сенью, и привлекает под сень свою единоплеменные языки и своих нам единоверцев, коим радостно даем мы и Евангелие, и службу церковную на родном их наречии. Отцы и братие, что милее и любезнее, что дороже Церкви – всем нам, и великим и малым, какая красота милее и сочувственнее церковной красоты для русского сердца? Церковь – мать родная и милая русскому человеку. Все мы дети ей, и если кто блуждает от нее далече, тот, Бог даст, вернется еще в родительский дом, к Матери. Храм наш – дом русскому человеку, дом самый ближний, где все равны, от мала до велика, все имеют и находят свое место, где почерпывают одинаково радость и утешение. Тут наша сила, тут тайная сокровищница судеб наших, тут хранилище драгоценнейших наших преданий и родник сил наших, которым суждено еще явиться в будущем, если в будущем оправдаем мы делами правды и любви всю истину нашей веры. Для того мы и собрались сюда, чтобы вспомянуть Его великую милость к русскому народу и от полноты сердца, горящего любовью к Родине, благодарить Его и молить, да оправдается в делах наших и в судьбах наших наша вера, да возрастет и процветает наша Великая Церковь, Церковь, единая с народом, и народ, единый с Церковью».

Поучительны примеры нашей истории, подтверждающие все, сказанное преосвященным Никанором, А. С. Хомяковым, К. П. Победоносцевым.

Православное духовенство, в лице архипастырей, священников, иноков, принимало огромное участие в создании великой русской Монархии.

Начало просвещения русского народа положено было православным духовенством. Святой Михаил, первый митрополит Киевский, дал и первое наставление о том, как надо вести просвещение. При кафедрах епископов открывались училища для детей.

Духовное просвещение полюбилось русскому народу. На заре русской культуры выявились такие выдающиеся произведения, как поучения Илариона, первого Киевского митрополита русского происхождения, как «Слово о полку Игореве» и другие. Первым русским историком был Нестор, инок Киево-Печерской обители.

Помогая князьям, умиряя споры их между собою, духовенство приобретало всегда исключительное значение в тяжкие для Руси годины.

Во время страшного татарского нашествия митрополит Кирилл, лишенный крова в разрушенном Киеве, весь поглощен был поддержанием духа князей и народа. Разъезжая по государству, он бодрил усталых, успевая устроять и общественный быт. Святой митрополит Петр сумел в 1313 г. получить от хана Узбека ярлык, подтвердивший добытые митрополитом Кириллом права духовенства. «Да никто,– писалось в ярлыке, – не обидит в Руси Церковь соборную, Петра митрополита и людей его, архимандритов, игумнов, попов». Вокруг Церкви сплачивался порабощенный народ, духовенство же, понимая свой религиозный и государственный долг, – поддерживало Великих Князей.

Святитель Петр, сам уроженец Волыни – по-нынешнему «украинец», – проникновенно возвеличил значение Московского княжества. Крестник Московского Князя Иоанна Даниловича Калиты, сын черниговского боярина Бяконта, – святой Алексий, митрополит Московский, в малолетство Димитрия Иоанновича Донского правил государством, отстояв для него Велико- княжеский Престол. По его же, святителя Алексия, приказанию приводил Преподобный Сергий Радонежский к повиновению законной власти восстававших против нее: в 1365-м – князей Суздальских, в 1385-м – Олега Рязанского.

Святитель митрополит Иона и с ним все проникнутое государственным сознанием духовенство помогло злодейски ослепленному Великому Князю Василию Васильевичу II Темному одолеть сопротивление удельных князей, препятствовавших единодержавию. Духовенство – «служители алтаря», как говорилось в грамоте, – грозили анафемой главному врагу Великого Князя князю Димитрию Шемяке.

Когда созрело время свержения татарского ига, духовенство оказало решительное влияние на медлившего, осторожного Иоанна III. Митрополит Геронтий, архиепископ Ростовский Вассиан, игумен Троицкий Паисий и другие убедили Иоанна сразиться с татарами. «Вся кровь падет на Тебя,– говорил ему древний старец Вассиан, – за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними. Или боишься смерти? Не бессмертный ты человек – смертный, а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. Дай мне, старику, войско; увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами». Твердое обличительное, но и благословляющее на подвиг письмо того же архиепископа Вассиана, присланное в стан Великого Князя, окончательно заставило его действовать решительно.

Духовенством спасено было единодержавие и в опасные годы малолетства Иоанна Васильевича IV Грозного, когда, казалось, могла уничтожиться вся длительная, патриотическая работа преемников Калиты.

Историк Виппер, издавший в России в 1922 г. примечательную книгу «Иван Грозный», пишет по этому поводу:

«Время малолетства Ивана IV – критический момент для московского Самодержавия, которое Герберштейну показалось властью, не имеющей себе равной на свете. Если Монархия в Москве спаслась от крушения, не потерпела ущерба от „вельмож“ на манер Польши, то всего более она обязана была своей могущественной союзнице – Церкви. Иерархи с какой-то особой горячностью ринулись в политическую борьбу: князья Шуйские, по-видимому рассчитывавшие вытеснить правящий дом Калиты, встретили резкий отпор духовенства; в короткий срок трех лет им пришлось свергнуть одного за другим двух митрополитов – Даниила и Иоасафа. Но в результате церковники одержали победу: с 1542 г. начинается митрополитство знаменитого Макария, вышедшего из школы Ивана III (Макарий родился в 1482 г.). Под его влиянием Иван IV объявлен в 1547 г. совершеннолетним, но вместе с тем поставлен под опеку священника Сильвестра, которая еще на шесть лет (1547–1553) оставляет в тени неоперившегося, не расправившего свои гениальные дарования и свои порочные наклонности будущего Грозного».

Святой Патриарх Гермоген старается остановить страшную Смуту XVII века. Твердо отстаивал Святитель Царя Василия Шуйского, мужественно обличал крамолу, говоря, что измена Царю есть страшное злодейство, за которое грозно покарает Бог. Когда же с 1610 г. государство оказалось без правящего Царя, то вся государственная власть перешла к Святителю. «Патриарх, – пишет историк В. В. Назаревский, – за отсутствием Государя, при измене русскому народу временного его правительства, в качестве начального человека Земли Русской, счел себя вправе призвать всех к оружию».

Патриархи Филарет и Никон были ближайшими соправителями двух первых Царей из Дома Романовых.

Только противоканонические новшества Петра Великого – которому, по-настоящему, должны поклоняться современные сторонники «аполитичности» духовенства, – искусственно преуменьшали государственное значение последнего. Но и тогда св. Митрофан Воронежский деятельно помогал Царю Петру в его работах по возвеличению военной мощи России. В последующие же столетия все выдающиеся иерархи: митрополит Московский Платон, законоучитель Цесаревича Павла Петровича, тогдашний борец против масонства и его детища – либерализма, митрополит Филарет, Киевский и Московский, Иннокентий, архиепископ Херсонский, Макарий, митрополит Московский, Игнатий, архиепископ Воронежский, Никанор, архиепископ Херсонский, Иоанн, епископ Смоленский, Феофан, епископ Тамбовский, Владимир, митрополит Московский, Антоний, архиепископ Волынский, и другие – идейно-проникновенным словом и печатными произведениями будили в народе сознание истинной государственности, творя этим созидательную работу.

Огромно было значение и святых обителей, в течение веков напитавших душу русского народа целебной влагой православной государственности.

Даже само поклонение Пресвятой Богородице в сердцах и умах Руси Православной нерушимо связывалось со строем государственным. «Домом Пресвятой Богородицы» звался Великий Новгород. Почитание святых икон – Знаменской, Новгородской, Владимирской, Смоленской, Тихвинской, Казанской – вызвано проявлением милости Божией к Русскому государству.

Знаменитый Софийский собор в Киеве был заложен Ярославом на том месте, где он в битве разбил в 1036 г. печенегов. При Владимире святом выстроен был в Василеве храм Преображения в память избавления князя от грозившей ему на войне опасности. Мстислав, князь Тмутараканский, брат Ярослава Мудрого, воздвигает храм Богоматери после победы над вождем касогов Редедей. И так было за все бытие России.

Историю нашей Родины лучше и вернее всего изучать по ее церквам и монастырям. Святыни Киева, Пскова, Новгорода, Ростова, Твери, Москвы, Петербурга и другие – сама история Русского государства.

Но, конечно, работая над созданием, укреплением России, духовенство мыслило существование ее только как Монархии. Такому сознанию учили духовенство и правила святых Апостолов, и священные предания Византийской Церкви, давшей нам христианство, и знание русского народа, с которым ему приходилось ближе всего соприкасаться.

Правила святых Апостолов определили отношение Церкви к Царской власти. «Аще кто досадит Царю, или Князю, не по правде: да понесет наказание. И аще таковой будет из клира, да будет извержен от священного чина. Аще же мирянин, да будет отлучен от общения церковного» (Правило 84-е).

Толкования этого правила (Зонара, Вальсамон) указывают, что основано оно на Моисеевом законе: «Князю людей твоих да не речеши зла» (Исх. 22: 28) и на посланиях святых Апостолов: Петра, говорившего: «Царя чтите» (1Пет. 2:17), и Павла, заповедавшего молиться за Царя (1Тим. 2:2). То же толкование дает и Славянская Кормчая (Никон. 10). Развивая те же мысли, известный сербский канонист епископ Никодим, указывая, что постановления святых Апостолов относились к языческим Государям, говорит о том, что тем более необходима покорность и уважение к христианским Царям, сынам и охранителям Церкви.

Монархическое начало твердо проводится в постановлениях Вселенских Соборов. Отцы Халкидонского Собора видели в Императоре Маркиане посланного Богом воителя, собирающего рать против сатаны.

Профессор Г. В. Вернадский в статье своей «Византийские учения о власти Царя и Патриарха» приводит следующее определение, помещенное в официальном памятнике IX века, в так называемой Эпанагоге (8 гл. III титул):

«Государство составляется из частей и членов подобно отдельному человеку. Величайшие и необходимейшие части – Царь и Патриарх. Поэтому единомыслие во всем и согласие Царства и Священства составляют душевный и телесный мир и благоденствие подданных».

Это сознание неразрывности связи Монархии с Православною Церковью перешло из Византии и в Россию. Уже Владимира святого епископы называют Царем и Самодержцем, говоря ему: «ты поставлен от Бога». Лука Жидята так поучал народ: «Бога бойтесь, князя чтите: мы рабы, во-первых, Бога, а потом Государя». Ту же мысль проводит и митрополит Никифор в своем поучении Владимиру Мономаху: «Князья избраны от Бога. Он царствует на Небесах, а князю определено царствовать на земле». Глубоким пониманием значения княжеской власти звучит и слово митрополита Илариона, посвященное памяти Князя Владимира святого: «Государей наших сделай грозными народам, бояр умудри... Церковь возрасти».

Твердо, неуклонно стояли служители Церкви в старой Руси за Царскую власть, за утверждение ее силы. «Можно сказать, – пишет историк Сергей Соловьев, – что вместе с мечом светским, великокняжеским против удельных князей постоянно направлен меч духовный».

Другие единомышленники Святители, причисленные к лику святых, Иона, митрополит Киевский (глава Русской Церкви), и Иона, архиепископ Новгородский, наложили на себя общий обет – ежедневно молиться об установлении Самодержавия в России.

Великий печальник за Землю Русскую – проникновенный исповедник Православной Монархии – святой Патриарх Гермоген называл «бывшими православными христианами» мятежников, так как они «отступили от Бога, возненавидели правду, отпали от Соборной и Апостольской Церкви, отступили от Богом и святым елеем помазанного Царя».

Именно Богом помазанный Царь. Православная Русская Церковь благодатно освящала Самодержца, помазывала Его на Царство и сообщала силу религиозного авторитета.

Нарочитое таинство миропомазания коронующегося Самодержца, вхождение Его в алтарь через Царские врата, стояние и поклонение, совершаемое им на священном месте – у святого престола, приобщение Святых Таин – по образу священнослужителей – прямо из святой Чаши – весь этот священный чин Коронования утверждал неразрывную связь Церкви с Самодержцем, а через Него со всем государством, а также свидетельствовал, что Православная Церковь признает Православного Царя как Помазанника Божия, как лицо благодатно освященное и церковно посвященное.

Профессор Г. В. Вернадский в труде своем «Византийские учения о власти Царя и Патриарха» подтверждает, что в Византии: «Императорский сан был особою формою священнослужения, и все чины Императорского Двора в Византии не просто служили, а священнодействовали».

Правило же 69-е шестого (Трульского) Собора, запрещая мирянам входить через Царские врата, говорит: «Но по некоему древнейшему преданию, отнюдь не возбраняется сие власти и достоинству царскому, когда восхощет принести дары Творцу». В толковании к этому правилу древний византийский канонист Вальсамон указывает, что Православные Императоры, как архиереи, «правят крестный знак с трикирием».

Также и современный канонист, сербский епископ Никодим в известной книге своей объясняет эти, связанные с 69-м правилом Трульского Собора, священные права Царской власти – священным помазанием Государей на Царство.

В века нынешние у истинных служителей Православной Церкви сохранилось древнее правильное понимание Царской власти.

Прекрасно выразил это понимание знаменитый митрополит Филарет Московский в слове своем, сказанном 25 июня 1851 г. в Успенском соборе, в день рождения Императора Николая I:

«Народ, благоугождающий Богу, достоин иметь благословенного Богом Царя. Народ, чтущий Царя, благоугождает чрез сие Богу; потому что Царь есть устроение Божие. Как Небо бесспорно лучше земли и небесное лучше земного, то также бесспорно лучшим на земле должно быть то, что устроено по образу небесному, чему и учил Бог Боговидца Моисея: Виждь да сотвориши по образу, показанному тебе на горе (Исх. 25:40), то есть на высоте Боговидения. Согласно с сим, Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле Царя; по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века – Царя наследственного».

Ученейший архиепископ Херсонский Никанор в труде своем «Что такое Царский Престол»⁴ писал: «Поймите все, что не одна только настоящая, современная Православная Церковь, но и вся отошедшая в горний мир, десятивековая Православная Христова Церковь всея Руси, утвердясь на основах веры, надежды и молитвы Святой Вселенской Церкви и на камне Христа, едиными усты и единым сердцем изрекает изменникам, крамольникам против Православного Царя анафему: „Помышляющим, яко Православные Государи возводятся на Престолы не по особливому о них Божию благоволению и при помазании дарования Святаго Духа, к прохождению великаго сего звания, в них не изливаются: и тако дерзающим против их на бунт и измену: анафема, анафема, анафема!“»

И действительно, в чине последования в неделю Православия произносится: «Отрицающим Божественное происхождение Царской власти и надлежащее отношение к ней – анафема!»

Тот же голос истинного понимания Православной Царской власти звучал со Святой Горы Афонской. «Долг наш,– писал в 1863 г. подвизавшийся там грузин иеромонах Иларион, – иметь сердце и мысли всегда устремляемыми к Богу за Августейшего нашего Императора и за всю Православную Церковь. Сия есть первейшая обязанность наша и наиприятнейшая по отношению к Богу и к людям, хотя мы и грешны. Кто, брате, может представить православного христианина, не молящегося за Благочестивейшего Царя нашего, Который есть только один, но не многие? И кто не обязан Его любить? Не есть ли Он единственная похвала христиан и слава Христа? Потому, что только Он, по образу Христа Помазанника, по естеству подобен Ему и достоин· называться Царем и Помазанником Божиим, потому что Он имеет в себе Помазующего Отца, Помазанного Сына и Имже помазася Духа Святаго...» «Поэтому,– говорил старец, – кто не любит своего благочестия (веры) и Богопоставленного Государя, тот недостоин именоваться и христианином».

Замечательно, что все это писал не русский, а грузин, подданный не Русского Императора, а турецкого султана, сильно рисковавший за выражение таких своих убеждений.

Священное значение истинной Царской власти понималось и в твердыне Православия – Оптиной пустыни. В мае 1911 г. отец Иосиф, ученик и преемник старца Амвросия, незадолго до своей кончины говорил своему духовному сыну: «Знай, пока стоит Престол Царя Самодержавного в России, пока жив Государь, до тех пор значит милость Господня не отнята от России».

Преподобный Серафим, Саровский чудотворец, хваля усердие и верность верноподданных Царю, прямо говорил: «После Православия они суть первый долг наш русский и главное основание истинного христианского благочестия». В день 14 декабря 1825 г. преподобный Серафим, – прозорливо видя происходящее в С.-Петербурге, – подробно рассказал своему келейнику отцу Павлу о бунте в столице. Получив же известие о восшествии на Престол Императора Николая I, воскликнул: «Ну вот, это так! Слава Богу! Слава Богу! Царя Богоизбранного даровал Господь Земле Русской. Сам Господь избрал и помазал Его на Царство».

Отец Иоанн Кронштадтский всегда учил верности Богоустановленной Царской власти.

Вникая в слова вероучителей и пастырей Церкви, понимаешь, что, говоря о Монархии, они всегда разумеют истинную монархическую власть – самодержавную и что только власть Царя – Милостию Божией Помазанника Божия, а не Царя мятежным хотением народа приемлется церковно православным сознанием как власть истинная.

В своем освященном Божественным Помазанием царственном подвиге Православный Царь-Самодержец должен подчиняться единственно велениям своей христианской совести. «От Господа Бога вручена Нам власть Царская над народом Нашим, перед Престолом Его Мы дадим ответ за судьбы Державы Российской» – этими словами Манифеста 3 июня 1907 г., при роспуске революционной второй Государственной Думы, Император Николай II ясно определил внутреннюю сущность Самодержавия.

Да, только перед Господом Богом ответственен Самодержец за Свои поступки и ошибки. А также за грехи и провинности Своего народа.

«Верую, ино о всех своих согрешениях Суд ми прияти, яко рабу, и не токмо о своих, но и о подвластных мне, дать ответ, аще моим несмотрением согрешают», – писал Царь Иван Васильевич IV Грозный.

Нет страшнее этой ответственности наших Самодержцев. Лишь немногие задумывались над тем, какого напряжения должны достигать душевные переживания Самодержца, от воли и поступков Которого зависит участь стомиллионного народа, судьба великого государства.

Недолговечны поэтому, в сравнении с конституционными монархами, были наши Самодержцы с древнейших времен.

Только глубокая вера в Промысл Божий, только ощущение таинственной благодати священного Миропомазания давали Русским Царям необходимую сверхчеловеческую силу и волю, не позволяли Им впадать в отчаяние.

«Так отчаянно тяжело бывает по временам, что, если бы не верил в Бога и в Его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Но я не малодушен, а главное, верю в Бога и верю, что настанут, наконец, счастливые дни для нашей дорогой России... Часто, очень часто вспоминаю я слова Св. Евангелия: да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Мя веруйте. Эти могучие слова действуют на меня благотворно! С полным упованием на милость Божию кончаю мое письмо. Да будет воля Твоя, Господи!» – писал своему другу К. П. Победоносцеву 31 декабря 1881 г. на первом году царствования Император Александр III.

Тогда еще не миропомазанный, Император едва выдерживал страшную тяжесть легшего на Его плечи царственного бремени. Глубокая христианская вера поддержала Его изнемогавший дух, но никаких человеческих сил не хватило бы без особой Вышней Помощи. Только после священного коронования в Успенском соборе, только когда Император по человеческому закону стал Императором и по Благодати Святого Духа – Помазанником Божиим,– только тогда Александр III обрел в Себе всю ту могучую силу духа и воли, которая так послужила славе, силе миру Его великого царствования.

* * *

Просты и легки обязанности монарха конституционного, безвластного. Ни за что и ни перед кем он не отвечает, ни о чем и никто его не спрашивает. Он «царствует, но не правит». Он является вывеской и прикрытием управляющих государством вождей политических партий.

Если что делается противное его разуму и совести, его успокаивают тем, что ум и совесть конституционного монарха – это верность конституции. Конституция – это кабальная запись, выданная монархом в том, что он лишается права действовать по своему разуму и по своей совести.

Верность монарха конституции состоит в том, чтобы своим именем, своею подписью он скреплял, узаконивал всякую гадость, всякое преступление, если только этого желает захватившая власть политическая партия.

Верность монарха конституции очень редко совпадает с верностью своей совести. Поэтому конституционная монархия по существу бессовестна.

Конституционный монарх хорошо знает, какими нечистыми и безнравственными способами достигается успех на выборах в политические учреждения. Знает он, как мало избранные путем демагогии, обмана и подкупа депутаты являются действительными представителями народа. Но он обязан – в силу конституции – поддерживать этот низкий обман всею силою своего авторитета – наследия тех времен, когда Царственные предки его были настоящими Государями и слушались велений своей совести, а не велений чужой бессовестности, отчего в народе и поднесь сохранилось уважение и влечение к монархии.

Только иудо-масонская изобретательность могла придумать такое утонченное издевательство и наглый подмен благодетельной для народов, освященной Божиим благословением монархической власти.

Конечно, ясное и чистое православное сознание не может мириться с ложью конституционной монархии, ибо всякая ложь есть дело дьявольское и богопротивное.

Не случайно Православная Церковь в России всегда была на страже Самодержавия Русских Государей. Тяжкий грех взяла на себя наша иерархия в марте месяце 1917 г., так легко отказавшись от Самодержца, Который, конечно, не переставал быть Помазанником Божиим. Прославленный за четыре года до революции 1917-го святой Патриарх Ермоген от Помазанника Божия не только не отрекся, но и мученическую смерть принял за верность Православной Монархии.

Отступление от благого Ермогенова примера и отречение от Богопомазанного Царя не только не послужило на благо Русской Церкви, но, наоборот, явилось поворотным местом, с которого открылся Церкви тяжелый крестный путь страданий и великих потрясений. Не помогло и установление молитвы о «Богохранимом временном правительстве». Разве не кощунственна была эта молитва об изменниках и мятежниках, только что насильственно свергших Того, о Ком Святая Церковь двадцать лет молилась как о Помазаннике Божием?

Владыка Антоний, ныне митрополит Киевский и Галицкий, в слове, сказанном 20 февраля 1905 г. в Исаакиевском соборе, пророчески предсказал страшные удары, которые постигнут и народ, и Православие, если Россия отрешится от Самодержавия Царского.

Теперь, после великого разрушения, все, истинно верные Православию и народу, поняли жизненную необходимость Самодержавия, соединенного с Церковью и ограждающего ее от козней диавольских. Это, естественно, страшит слуг сатаны – иудо-масонов. И вот идет лихорадочная работа по вытравливанию истинного понимания Православной Монархии. В содержимых на средства масонов издательствах наемные лжеучители отрицают Богоустановленность Царской власти, опорочивают священное значение Помазания на Царство, проповедуют отделение Церкви от государства. Писатели типа Б. Зайцева пытаются подменить и исказить исторические лики святых стоятелей за Православную Монархию, как, например, Преподобного Сергия Радонежского. Лицемерные святоши осуждают акафисты святому Ермогену: там-де излишне воспета его государственная деятельность.

Бердяев и ему подобные дописываются до огульного отрицания всех Вселенских Соборов за их тесную связь с Монархией.

В содержимых на средства масонов и иудеев «академиях» подготовляются будущие пастыри, нарочито отравленные этим мертвящим духом разделения Православной Церкви от государства. Тем же иудо-масонством выдвигаются иерархи вроде митрополита Евлогия, открыто называющие себя конституционалистами и право «народоправства» основывающие на примере Святой Троицы.

Истинно православным – и духовенству и мирянам – должно ясно понимать все величие идеала Православной Самодержавной Монархии, заповеданного нам со времен апостольских.

Дело софианцев и плененного ими иерарха-конституционалиста – дело гиблое: «Праведный верою жив будет; а если кто поколеблется, не благоволит к тому душа Моя (Авв. 2:3–4). Мы же не из колеблющихся на погибель, но стоим в вере к спасению души» (Евр. 10:38–39).

Конституционные лжеучения, как и все лжеучения, первоисточником своим имеют отца лжи – диавола, князя мира сего. И потому Святая Церковь всегда благословляла именно Самодержцев – Помазанников Божиих, а не ставленников мятежного хотения человеческих толп.

(Двуглавый Орел. Вып. 10. Париж. 21. 7 3.8. 1927. С.4–8; вып. 11. 15 28.8. с. 6–10.)

Всегда ревностными сынами Церкви Православной были потомки святой Княгини Ольги и равноапостольного Князя Владимира – Государи русские – Князья, Великие Князья, Цари, Императоры. Имена шестидесяти святых Князей и Княгинь вписаны в православные русские святцы.

Ныне приближается время восстановления России. Своевременно вспомнить великое служение Русских Государей Церкви Православной, и из доброго примера поучительного старого познать, как должно строить грядущее новое.

Одним из первых в 1246 г. погибает за веру в языческой орде святой Князь Михаил Черниговский. «Я могу поклониться царю вашему,– говорит он волхвам и вельможам Батыя,– ибо Небо вручило ему судьбу государств земных; но христианин не служит ни огню, ни глухим идолам». «Возьмите славу мира! – воскликнул святой Князь, сбросив княжескую мантию, – хочу небесной. Христианин есмь!» И с этими словами скончался в ужасных муках. Сам Батый, удивляясь твердости мученика, назвал его великим мужем.

Горячо верующим христианином погиб в 1318 г. Великий Князь Михаил Всеволодович Тверской. Долго он был пленником-колодником хана Узбека, вперед знал свою участь, но все время проявлял спокойствие, черпая его в вере. «Друзья, – говорил он боярам своим,– вы долго видели меня в чести и славе: будем ли неблагодарны? Вознегодуем ли на Бога за уничижение кратковременное? Выя моя скоро освободится от сего древа (колодки), гнетущего оную».

Ночи он проводил в молитве и в пении утешительных псалмов Давидовых; отрок княжеский держал перед ним книгу и перевертывал листы: ибо стража всякую ночь связывала руки Михаила. «Кто даст ми криле яко голубине? и полещу и почию...» – умиленно воскликнул святой Князь слова псалма в последнюю минуту, когда палачи приближались убить его.

Ярко просиял над Россией святой Великий Князь Александр Невский... «Лицом красен, очими светел и грозен, и паче меры храбр, сердцем легок» – в трудное время правил и управлял он Русью.

Ревность о вере – вот что всегда отличало лучших Русских Князей.

За отказ отречься от веры погиб от руки татар храбрый в бою Князь Василько Ростовский.

Примером Русских Князей вдохновлялись и князья-пришельцы. В Пскове князем был пришедший из Литвы Довмонт, во святом крещении Тимофей. «Псковитяне, – пишет Карамзин,– славя храбрость Довмонта, с восхищением видели в нем набожность христианскую». В часы опасности и кровопролития князь Довмонт говорил: «Добрые мужи псковичи! кто из вас стар – тот мне отец; кто молод – тот брат! Помните отечество и Церковь Божию». Довмонт-Тимофей умер в 1299 г. и был причислен к лику святых.

______________

Двуглавый орел. Вып. 10. Париж. 21. 7 3.8. 1927. С. 4–8; вып. 11. 15 28.8. с. 6–10.

Когда в 1480 г. немцы осадили Псков, псковичи обнесли вокруг города одеяние своего почившего святого князя и затем отбили грозное нападение врагов.

Горяч в вере был и Великий Князь Димитрий Иоаннович Донской, воспитанник святого митрополита Алексия. Готовясь к страшной битве с Мамаем, он в церкви у Преподобного Сергия искал благословения. Громко читая псалом «Бог нам прибежище и сила», Великий Князь первый, как простой воин, устремился в бой с татарами.

Подобно Владимиру Мономаху, Димитрий Донской ежедневно ходил в церковь, всякую неделю в Великий пост приобщался Святых Таин и носил власяницу на голом теле. Достойной спутницей его жизни была его супруга Великая Княгиня Евдокия, в иночестве Евфросиния, причисленная к лику святых.

Многие князья не удовлетворялись выполнением правил доброй христианской жизни и перед кончиной стремились принять постриг и схиму.

Так в 1269 г. поступил Димитрий Святославович, князь Юрьева-Польского. «Сей набожный князь, – пишет Карамзин, – принял схиму от епископа Ростовского и, закрывая глаза навеки, сказал ему: „Святый Владыко! Ты совершил труд свой и приготовил меня к пути дальнему, как доброго воина Христова. Там, в жизни вечной, царствует Бог милосердия: иду служить Ему с верой и надеждой“».

В то же приблизительно время умирает князь Василько Владимирский, брат знаменитого Даниила Галицкого, друг Сербского короля Стефана Драгутина. «Сей достойный брат Даниилов, некогда воин храбрый и неутомимый, кончил дни свои монахом и тружеником: повествуют, что он жил несколько времени в дикой, заросшей кустарником пещере, оплакивая грехи прежнего мирского властолюбия и ратной деятельности».

В схиме умирает возвеличивший Москву Князь Даниил Московский, причисленный к лику святых.

Лик Святой Руси ярко изобразился в описанной Карамзиным кончине Князя Михаила Александровича Тверского (конец XIV в.). Занемог Князь жестоко. «К нему возвратились тогда послы из Константинополя: тверской протопоп Даниил и церковники, которые ездили с милостынею в Грецию и привезли от Патриарха в дар Князю икону Страшного Суда. Забыв болезнь и слабость, он встал с ложа, встретил сию икону на дворе, целовал оную с великим усердием и пригласил к себе на пир знатнейшее духовенство вместе с нищими, слепыми и хромыми; братски обедал с ними и, ведомый слугами, каждому из гостей поднес так называемую «прощальную чашу» вина, моля их, чтобы они благословили его. Никто не мог удержаться от слез. Облобызав детей, бояр, слуг, Михаил пошел в соборную церковь, поклонился гробам отца и деда, указал место для своей могилы и стал на паперти, где собралось множество людей, которые смотрели на него с горестным умилением. Сей некогда величественный Князь, быв необыкновенно высок и дороден, казался уже тению; бледный, слабый, он едва передвигал ноги. Народ плакал и безмолвствовал; но когда Михаил, смиренно преклонив голову, сказал: „Иду от людей к Богу; братия! отпустите меня с искренним благословением!“,– тогда все зарыдали, единодушно восклицая: „Господь благословит тебя, князь добрый!“ Он сошел со ступеней. Сыновья и бояре хотели вести его во дворец, но Михаил, к изумлению их, указал рукой на Лавру св. Афанасия. Приведенный в монастырь, был там пострижен епископом Арсением, назван Матфеем, и в седьмой день скончался, с именем князя умного, милостивого и грозного в похвальном смысле».

При нашествии на Москву Тамерлана, в 1395 г., Великий Князь Василий I переносит в столицу из Владимира чудотворную икону Божией Матери, и когда татары неожиданно ушли, то спасение Москвы, вместе с народом, он приписывает помощи Владычицы, а не своей ратной доблести.

Великий Князь Василий II Темный в 1440 г. спасает Русскую Церковь от Флорентийской унии. При всеобщем смятении духовенства он ревностно вступил в спор с принявшим унию митрополитом Исидором, настаивает на церковном суде и изгоняет его.

Великий Князь Иоанн III, заболев в 1503 г. после смерти супруги своей Софии (Палеолог), ищет помощи не у врачей, а в молитве. Он едет на богомолье в лавру Святого Сергия, в Переяславль, в Ростов и в Ярославль и с богомолья возвращается здоровым.

И Иоанн III и его сын Василий III проявляли особую настойчивость в требовании сохранения православия дочерью Иоанна III Еленой, вышедшей в 1495 г. замуж за литовского князя Александра, ставшего потом и королем Польским. Иоанн III дал дочери, например, такую наставительную запись: «Память Великой Княгине Елене. В божницу латинскую не ходить, а ходить в греческую церковь; из любопытства можешь видеть первую или монастырь латинский, но только однажды или два раза. Если свекровь твоя будет в Вильне и прикажет тебе идти с собою в божницу, то проводи ее до дверей и скажи учтиво, что идешь в свою церковь». Елена была достойной дочерью своего отца, по свидетельству польских историков, всегда гнушалась латинского.

Василий III, столь любивший царскую пышность, был весьма смиренен в церкви, где, удаливши многочисленных царедворцев, стоял всегда один у стены, близ дверей, опираясь на посох. Перед смертью Василий III умолял духовника своего протоиерея Алексия и любимого старца Мисаила: «Не предайте меня земле в белой одежде! Не останусь в мире, если и выздоровлю». Но бояре не хотели допустить пострижения Великого Князя в монашество. Карамзин так описывает последние часы жизни этого могущественного Государя:

«Шумели, спорили, а Василий крестился и читал молитвы; уже язык его тупел, взор меркнул: рука упала, он смотрел на образ Богоматери (Владимирской) и целовал простыню, с явным нетерпением ожидая обряда. Митрополит Даниил взял черную ризу и подал игумену Иоасафу. Князь Андрей (брат Царя) и Воронцов хотели вырвать ее. Тогда митрополит с гневом произнес ужасные слова: „Не благословляю вас ни в сей век, ни в будущий! Никто не отнимет у меня души его. Добр сосуд сребряный, но лучше позлащенный“. Василий отходил. Спешили кончить обряд. Митрополит, надев епитрахиль на игумена Иоасафа, сам постриг Великого Князя, переименованного Варлаамом. Второпях забыли мантию для нового инока; келарь троицкий Серапион дал свою. Евангелие и схима ангельская лежали на груди умирающего».

По свидетельству Карамзина, современники юного Царя Иоанна IV Васильевича так описывали его в эпоху первой половины царствования: «Обычай Иоаннов есть соблюдать себя чистым перед Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: да властвую, как Всевышний указал властвовать Своим истинным Помазанникам! Суд нелицемерный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его. Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских. Ласковый к вельможам и народу, любя, награждая всех по достоинству, щедростью искореняя бедность, а зло примером добра, сей Богом урожденный Царь желает в день Страшного Суда услышать глас милости: ты еси Царь правды! и ответствовать с умилением: Се аз и люди, яже дал ми еси Ты!»

То же говорили о молодом Царе англичане торговцы, приезжавшие в Россию. Указывая на величие России, хваля отношение Государя к подданным, англичане заключали свои речи так: «Одним словом, нет народа в Европе, более россиян преданного своему Государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решает; не скучает делами и не веселится ни звериною ловлею, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!»

Вот подлинные слова Иоанна IV на Стоглавом «соборе слуг Божиих»:

«Тогда (после московского пожара) ужаснулась душа моя и кости во мне затрепетали; дух мой смирился, сердце умилилось. Теперь ненавижу зло и люблю добродетели. От вас требую ревностного наставления, пастыри христиан, учители царей и вельмож, достойные святители Церкви! Не щадите меня в преступлениях; смело упрекайте мою слабость; гремите словом Божиим, да жива будет душа моя!»

Горячо помолившись в коломенской церкви Успения перед иконой Богоматери, той самой, которая была с Димитрием Донским в Куликовской битве, двинулся Иоанн IV в 1552 г. в поход против Казани. По пути во Владимире он прикладывался к гробу святого Александра Невского и молился у мощей муромских угодников князя Петра и супруги его княгини Февронии.

Подобно Димитрию Донскому, воодушевляемый его хоругвью с крестом наверху, со словами «О Твоем имени движися», повел Иоанн войска свои брать Казань. Перед приступом 1 октября Царь объявил войску, что, готовясь «пить общую чашу крови» (участвовать в приступе), необходимо очистить душу исповедью. Во время Литургии, при чтении диаконом слов Святого Евангелия: да будет едино стадо и един пастырь! – произошел решивший судьбу Казани взрыв подкопанной стены.

«Радуйся, благочестивый Самодержец! – прислал сказать Государю главный военачальник князь Михайло Воротынский. – Твоим мужеством и счастьем победа совершилась: Казань наша. Царь ее в твоих руках, народ истреблен или в плену, несметные богатства собраны: что прикажешь?» – «Славить Всевышнего»,– ответствовал Иоанн, воздел руки на небо, «велел петь молебен под святою хоругвью, – пишет далее Карамзин, – и, собственною рукою на сем месте водрузив животворящий крест, назначил быть там первой церкви христианской».

Весь православный облик Самодержца, русского патриота, выявился в слове, сказанном Иоанном IV при торжественном въезде в Москву после покорения Казани:

«Собор духовенства православного! Отче митрополит и владыки! Я молил вас быть ревностными ходатаями пред Всевышним за Царя и Царство, да отпустятся мне грехи юности, да устрою землю, да буду щитом ее в нашествии варваров; советовался с вами о казанских изменах, о средствах прекратить оные, погасить огонь в наших селах, унять текущую кровь россиян, снять цепи с христианских пленников, вывести их из темниц, возвратить отечеству и Церкви. Дед мой, отец и мы посылали воевод, но без успеха. Наконец, исполняя совет ваш, я сам выступил в поле. Тогда явился другой неприятель, хан крымский, в пределах России, чтобы в наше отсутствие истребить христианство. Вспомнив слово Евангельское: бдите и молитеся, да не внидете в напасть! – вы, достойные святители Церкви, молились – и Бог услышал вас, и помог нам, – и хан, гонимый единственно гневом Небесным, бежал малодушно!.. Ободренные явным действием вашей молитвы, мы подвиглись на Казань, благополучно достигли цели и, милостию Божией, мужеством князя Владимира Андреевича, наших бояр, воевод и всего воинства, сей град многолюдный пал пред нами: судом Господним в единый час изгибли неверные без вести, царь их взят в плен, исчезла прелесть Магометова, на ее месте водружен святый крест; области Арская и Луговая платят дань России; воеводы московские управляют землею; а мы, во здравии и веселии, пришли сюда к образу Богоматери, к мощам великих угодников, к нашей святыне, в свою любезную отчизну,– и за сие Небесное благодеяние, вами испрошенное, тебе, отцу своему и Освященному Собору, мы с князем Владимиром Андреевичем и со всем воинством в умилении сердца кланяемся». Тут Государь, князь Владимир и вся дружина воинская поклонились до земли. Иоанн продолжал: «Молю у вас и ныне, да ревностным ходатайством у Престола Божия и мудрыми своими наставлениями способствуйте мне утвердить закон, правду, благие нравы внутри государства; да цветет отечество под сению мира в добродетели; да цветет в нем христианство; да познают Бога истинного неверные, новые подданные России, и вместе с нами да славят Святую Троицу во веки веков. Аминь!»

(Η. Μ. Карамзин. История Государства Российского. Т. 8. Издание А. С. Суворина. С. 171.)

Царица Анастасия – великое звено, связавшее Дом Рюрика с Домом Романовых, воскресившая чудные образы святой Евфросинии (Евдокии), супруги Димитрия Донского, святой Великой Княгини Анны Кашинской, святой Евфросинии, княжны Полоцкой, и др., – истинная Государыня, своими добродетелями озарявшая Русскую Землю. «Воспитанная без отца в тиши уединения,– пишет Карамзин по поводу брака юного Царя,– Анастасия увидела себя как бы действием сверхъестественным перенесенную на театр мирского величия и славы: но не забылась, не изменилась в душе с обстоятельствами и, все относя к Богу, поклонялась Ему и в царских чертогах так же усердно, как и в смиренном печальном доме своей вдовы-матери. Прервав веселые пиры Двора, Иоанн и супруга его ходили пешком, зимою, в Троицкую Сергиеву Лавру и провели там первую неделю Великого поста, ежедневно молясь над гробом святого Сергия». Велико было горе народное, когда 7 августа 1560 г. скончалась Анастасия. «Никогда общая горесть, – пишет Карамзин, – не изображалась умилительнее и сильнее. Не Двор один, а вся Москва погребала первую любимейшую Царицу. Когда несли тело в Девичий Воскресенский монастырь, народ не давал пути ни духовенству, ни вельможам, теснясь на улицах ко гробу. Все плакали, и всех неутешнее бедные, нищие называли Анастасию именем матери. Им хотели раздавать обыкновенную в таких случаях милостыню – они не принимали, чуждаясь всякой отрады в сей день печали».

Достойный сын Анастасии, Царь Феодор Иоаннович, весь проникнут был православной церковностью. Православный русский народ – по святым канонам – должен был иметь главу Церкви. При Царе Феодоре, с согласия Восточных Патриархов, было установлено Патриаршество в России. И как славно было кратковременное царствование этого чистого, боголюбивого Государя.

Из стен Ипатьевского монастыря взошел на Престол Самодержцев Российских потомок Царицы Анастасии – юный Царь Михаил Феодорович. И он, и его ближайшие потомки Цари были теми же ревностными исповедниками, защитниками Православия, строгими охранителями церковного быта в жизни Царского Дома. Богослужения строго по уставу, посты, церковные торжества занимали свое определенное, незыблемое место в жизненном укладе Царей.

Крупный надлом в этом многовековом строе произведен был Петром Великим, нарушившим даже канонический строй Церкви. Дав западным влияниям ворваться во внутреннюю жизнь Царского Дворца, разломать там многое, Император Петр все же в душе оставался верующим православным. Глубоко почитал он святителя Митрофана Воронежского, часто внимал его советам. Царем Петром для благословения новой столицы перенесены были в С.-Петербург мощи святого Александра Невского и установлен, внесенный даже в законодательство, ежегодный крестный ход 30 августа – в память перенесения святых мощей Благоверного Великого Князя.

«По совещанию со Святейшим Синодом, Император повелел устроить великолепную раку и приготовить все нужное для перенесения мощей святого Александра Невского. В 1724 г. торжественная процессия двинулась к северу из древней обители Владимирской; до Новгорода Великого – древней отчины святого Князя – церковные служители несли мощи его на руках; здесь же нетленно почиющий Князь поставлен был в богато убранную ладью и, вниз по Волхову, продолжал шествие, как и в те дни, когда ратоборствовал в пределах страны той. На реке Неве встретил витязя Невского сам Император и перенес святые мощи его на великолепную галеру. Шествие продолжалось далее; сам Император правил рулем; а его сановники сидели у весел; хор певчих в продолжение всего пути не переставал петь священные гимны в честь угодника Божия. Архиепископ Новгородский Феодосий, члены Святейшего Синода и весь Освященный Собор встретили у врат новой Лавры мощи святого Князя и своими руками внесли раку с нетленными останками святого в храм, посвященный имени святого Александра» (Столп, воитель Земли и Церкви Русской святой Благоверный Великий Князь Александр Невский. Издание Афонского Пантелеимонова монастыря. М., 1901).

Святому Исаакию Далматскому – в день коего Петр родился – посвятил Царь свою столицу. «А икона Успения? – с волнением спросил Петр, когда ему доложили о пожаре в Киево-Печерской Лавре. – Ну так Лавра цела»,– с радостью воскликнул он, услышав, что святая икона не пострадала.

Будучи в Соловецком монастыре, Петр I стал на богослужении в Великую Субботу читать паремии; дочитав до Ис. 49:5–16, Царь расплакался и быстро вышел из церкви. И этот Царь, выставляемый врагами чуть ли не «антихристом», умер, выполнив величайший христианский долг – жизнью своей пожертвовал для спасения погибавших.

Дочь Петра, Императрица Елисавета, вернулась к старому церковному быту Русских Государей. Твердо стояла она за Православие. Памятен отказ ее дать права иудеям, искавшим соблазнить Императрицу государственными выгодами: «От врагов Христовых не желаю иметь интересныя прибыли».

Глубоко православными были наши Государи, царствовавшие в XIX в. Защищая Православную веру, вступали они в борьбу с утеснявшими Православие турками, нередко поступаясь при этом началом солидарности Монархов в борьбе с революционными движениями. Император Николай I поддержал восстание православных греков против их законного Государя – Турецкого султана.

Истинное понимание должного отношения Членов Императорского Дома к правилам Церкви ярко выразилось в письме Императрицы Марии Феодоровны к Ее сыну Великому Князю Константину Павловичу, которому она в течение 19 лет отказывала в согласии на развод с супругой – Великой Княгиней Анной Феодоровной⁵.

«При самом начале приведу Вам на память пагубные последствия для общественных нравов, также огорчительный для всей нации опасный соблазн, произойти от этого долженствующий; ибо по разрушении брака Вашего последний крестьянин отдаленнейшей губернии, не слыша больше имени Великой Княгини при церковных молитвах возглашаемым, изве- стится о разводе Вашем, с почтением к таинству брака и к самой вере поколеблется... Он предположит, что вера для Императорской Фамилии менее священна, нежели для него, а такового довольно, чтобы отщетить сердце и умы подданных от Государя и всего Царского Дома. Сколь ужасно вымолвить, что соблазн сей производится от Императорского брата, обязанного быть для подданных образцом добродетели! Поверьте мне, любезный Константин Павлович, единою прелестью неизменяющейся добродетели можем мы внушить народам сие о нашем превосходстве уверение, которое обще с чувством благоговейного почитания утверждает спокойствие Империи. При малейшем же хотя в одной черте сей добродетели нарушении общее мнение ниспровергается, почтение к Государю и его Роду погибает».

В два последних царствования именно в Царской Семье сохранялся должный церковный быт, горел огонь истинной веры. Не властолюбие, а православное отношение к Царскому долгу заставило Императоров Александра III и Николая II твердо стоять за Самодержавие.

В царствование Императора Николая Александровича русский народ, как и встарь, видел Царя, Царицу, Членов Царской Семьи, вместе с народом поклоняющихся святыням. Открытие в присутствии Царственных богомольцев святых мощей преподобного Серафима Саровского, паломничество Государя Императора на поклонение к открытым в Его царствование святым мощам Феодосия Черниговского, перенесение мощей святой Евфросинии, княжны Полоцкой, говение Царской Семьи в древней Москве – все это в глазах верующего народа являло образ истинно православного служения Царского.

Непонятая и оклеветанная, в действительности глубоко православная и русская, Императрица Александра Феодоровна, усопшая матерь Великого Князя Николая Николаевича – Великая Княгиня Александра Петровна (в постриге инокиня Анастасия), подвижница веры и мученица Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, столь же глубоко верующие и церковные, мученики Великий Князь Димитрий Константинович и Князь Иоанн Константинович – восстановили дивные образы Благоверных Княгинь и Князей Святой Руси.

* * *

...Весна на Урале. По дорогам медленно движется крестный ход. По горам разносится песнь Воскресения. То шествует икона святой великомученицы Екатерины – дар верующих людей Екатеринбурга святому угоднику Божиему Симеону Верхотурскому, просиявшему в XVII столетии... Идут паломники, и еще звучит в их сердцах слово, сказанное в Екатеринбургском соборе отцом Иоанном Сторожевым:

«Какое, братие, великое, какое неизъяснимое утешение знать и видеть, что Державный Вождь народа русского, коему вверены Богом судьбы отечества нашего, в основание всего в своем Царстве полагает не иное что, как благочестие, сам лично давая пример глубокого, чисто древлерусского благочестия, любви к благолепию служб церковных, почитания святынь русских, заботы и усердия к прославлению великих подвижников святой богоугодной жизни».

Государь Император в то время прислал в дар для раки «избраннаго и дивнаго Сибирския страны чудотворца» святого Симеона – великолепную сень.

Впоследствии тот же протоиерей Иоанн Сторожев в июле 1918 г. служил в Ипатьевском доме обедницу и давал Царственным Узникам святой Крест для целования.

Святые Князья Русские: Михаил Черниговский, Михаил Тверской взирали на Них с небесных высот и вместе со святым сонмом благословляли Благоверную Царскую Семью и укрепляли Их дух на представший Им путь...

Когда, по воле Божией, воскреснет Россия, то, верим, законные Цари наши, осенив свою грудь, как встарь, открыто и явно носимым православным крестом, восстановят, оградят и укрепят ныне разрушенный богоборцами канонический строй Русской Православной Церкви, а затем, с помощью Божией, уврачуют и всю Россию и сделают ее снова не только великой и славной, но воистину Святой Русью.

10 (23) июля 1927 г.

(Двуглавый Орел. Вып. 12. Париж. 25.9 8.10. 1927. С. 4–7; вып. 13. 25.10 7.11. с. 2–5; вып. 14. 12..25.12. С. 18–21; вып. 15 25.1 7.2. 1928. С. 7–10.)

Россия возродится силою Православной веры, которую никогда не осилит сатанинская власть иудо-большевиков.

Огромно значение Церкви и духовенства в предстоящем деле восстановления Самодержавной Монархии и устроения Российского государства. Это учитывается масонством, которое поэтому всячески старается проникнуть в среду духовенства, подчинить себе все, соприкасающееся с Церковью.

Тем более важно нам, монархистам, установить правильный взгляд на значение Православия в России и вперед выяснить будущие отношения между православным Самодержцем и православным Патриархом.

Было бы весьма ошибочно разрешать этот вопрос в зависимости от впечатлений сегодняшнего дня. Вопрос о Патриархе и о взаимоотношениях его с Самодержцем должен быть разрешен прежде всего на основании церковных канонов.

Затем должно быть учтено историческое прошлое, указывающее, как мирно уживалась Православная Церковь с Православным Государством, как стройно согласованы были действия Царей и Первоиерархов и каким благом являлось это согласие и для Церкви, и для государства.

Канонически вопрос о Патриаршестве разрешается просто и ясно: 34-е Правило святых Апостолов говорит:

«Епископам всякого народа подобает знать первого из них, и признавати его, яко главу и ничего превышающаго их власть не творить без его разсуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без разсуждения всех. Ибо тако будет единомыслие и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух».

Русский народ должен иметь Первоиерарха Русской Церкви – Патриарха всея России.

Опасаться соперничества Патриаршей власти с Царскою не следует. Каноны церковные требуют от Святителей Церкви поддержания Богом установленной Царской власти. Русское православное духовенство всегда этому и следовало. Прежние митрополиты Киевские и Московские, давно по положению независимые от Константинопольского Патриарха, были действительными предстоятелями Русской Церкви. Это способствовало тому, что они, чуждые какой бы то ни было «аполитичности», были главнейшими сподвижниками Русских Государей. Вот свидетельство Η. М. Карамзина:

«Несмотря на свою знаменитость и важность, духовенство наше не оказывало излишнего властолюбия, свойственного духовенству Западной Церкви, и, служа Великим Князьям в государственных делах полезным орудием, не спорило с ними о мирской власти. В раздорах княжеских митрополиты бывали посредниками, но избираемые единственно с обоюдного согласия, без всякого действительного права; ручались в истине и святости обетов, но могли только убеждать совесть, не касаясь меча мирского, сей обыкновенной угрозы пап для ослушников их воли; отступая же иногда от правил христианской любви и кротости, действовали так в угодность Государям, от коих они совершенно зависели, ими назначаемые и свергаемые. Одним словом, Церковь наша вообще не изменялась в своем главном первобытном характере, смягчая жестокие нравы, умеряя неистовые страсти, проповедуя и христианские, и государственные добродетели. Милости ханские не могли ни задобрить, ни усыпить ее пастырей: они в Батыево время благословляли россиян на смерть великодушную, при Димитрии Донском – на битвы и победу. Когда Василий Темный ушел из осажденной Москвы, старец, митрополит Иона, взял на себя отстоять Кремль или погибнуть с народом и, наконец, буде верить летописям, в восторге духа предвестия Василию близкую независимость России» (Т. 5. Изд. А. С. Суворина. С. 329–330).

Велико было политическое значение этого церковного умиротворения. Митрополит Кирилл в 1269 г., «именем отечества и веры» умирял новгородцев, убеждал их не бороться с Великим Князем Ярославом Ярославичем. В 1296 г. на суде князей во Владимире, при унизительном участии ханского посла, только вмешательство епископов: Владимирского Симеона и Сарского Измаила, помешало братоубийственной резне. Митрополит Максим мирил князя Георгия Даниловича Московского с князем Михаилом Ярославичем Тверским. Святой митрополит Алексий мирил князей Василия Михайловича Тверского с племянником его Всеволодом Александровичем Холмским. Мерами церковного воздействия, с помощью Преподобного Сергия, умиряет митрополит Алексий князей Нижегородских, Олега Рязанского. Архиепископ Новгородский Симеон в 1422-м усмиряет страшную междоусобную вражду в Новгороде. Духовенство, во главе с митрополитом Ионой, благодетельно вмешивается в смутное время беззаконий князя Димитрия Шемяки.

Митрополит Филипп в 1471 г. пишет новгородцам: «Слышу о мятеже и расколе вашем. Бедственно и единому человеку уклоняться от пути правого: еще ужаснее целому народу. Трепещите, да страшный серп Божий, виденный пророком Захариею, не снидет на главу сынов ослушных. Вспомните реченное в Писании: беги греха яко ратника; беги от прелести, яко от лица змиина. Сия прелесть есть латинская; она уловляет вас. Разве пример Константинополя не доказал ее гибельного действия? Греки царствовали, греки славились в благочестии: соединились с Римом (Флорентийская уния), и служат ныне туркам. Доселе вы были целы под крепкою рукою Иоанна; не уклоняйтесь от святой великой старины и не забывайте слов Апостола: Бога бойтесь, а князя чтите. – Смиритесь, и Бог мира да будет с вами!» Тот же митрополит Филипп испрашивает потом у Иоанна III помилование непокорным новгородцам.

Митрополиты скрепляли своими подписями завещания Государей Московской Руси, давая им этим особую силу. Святой митрополит Алексий принимал ближайшее участие в заявлении отроком Димитрием Донским своих прав на Великокняжеский престол.

В 1425 г., по смерти Василия I, митрополит Фотий немедленно провозгласил Великим Князем сына его – десятилетнего Василия II. Когда дядя последнего Юрий Димитриевич отказался признавать племянника, то митрополит Фотий покинул Галич, куда приезжал уговаривать князя Юрия, не благословив ни его, ни города. В Галиче в день отъезда митрополита начался мор; князь Юрий верхом поскакал за митрополитом, в слезах каялся, подчинился, умолил митрополита вернуться и дать благословение.

В 1533 г., по смерти Василия III, митрополит Даниил тою же ночью привел бояр и приказных на верность трехлетнему Иоанну IV.

Митрополиты являлись главнейшими советниками Государей, временами их помощниками. Святой митрополит Киприан строго требовал от духовенства подчинения власти княжеской и карал непокорных, например епископа Тверского Евфимия Вислева. В свою очередь, Василий I в 1393 г. пошел походом на Новгород за то, что новгородские власти отказались признавать суд митрополичий.

Митрополит Фотий по политическим основаниям сопровождает в 1430 г. 15-летнего Василия II к деду его 80-летнему Витовту на съезд Князей и послов разных стран в Троках под Вильной.

Иоанн III совещается с митрополитом Филиппом, намереваясь вступить в брак с византийской Царевной Софией Палеолог. В 1477 г. митрополит Геронтий призывается Иоанном III на совет по новгородским делам и укрепляет Государя в твердости. В 1480 г. Иоанн III совещается с митрополитом и духовенством, прежде чем вступить в бой с ханом Ахметом, и все духовенство в вопросе этом выступает ярко политически и воинственно.

В 1541 г. Крымский хан шел на Москву. «Между тем,– пишет Карамзин, – как наши полки располагались станом близ Оки, Москва умилялась зрелищем действительно трогательным: десятилетний Государь с братом своим Юрием молился Всевышнему в Успенском храме, пред Владимирской иконою Богоматери и гробом святого Петра митрополита о спасении отечества; плакал и вслух народа говорил: „Боже! Ты защитил моего прадеда, в нашествии лютого Темир-Аксака, защити и нас, юных, сирых! Не имеем ни отца, ни матери, ни силы в разуме, ни крепости в деснице; а государство требует от нас спасения“. Он повел митрополита в думу, где сидели бояре, и сказал им: „Враг идет: решите, здесь ли мне быть или удалиться?“ После долгих обсуждений митрополит Иосиф решительно высказался за то, чтобы Государь оставался в Москве.

Где искать безопасности Великому Князю? Новгород и Псков смежны с Литвою и немцами; Кострома, Ярославль, Галич подвержены набегам казанцев; и на кого оставить Москву, где лежат святые угодники? Димитрий Иоаннович оставил ее без воеводы сильного! Что же случилось? Господь да сохранит нас от такого бедствия! Нет нужды собирать войско: одно стоит на берегах Оки, другое во Владимире с царем Шиг Алеем и защитят Москву. Имеем силу, имеем Бога и святых, коим отец Иоаннов поручил возлюбленного сына: не унывайте!

Все бояре единодушно сказали: „Государь! оставайся в Москве“, и Великий Князь изустно дал повеление градским приказчикам готовиться к осаде».

Москву отстояли.

Во время Казанского похода Иоанн IV постоянно писал митрополиту Макарию, держа его в курсе событий. В ответ «митрополит писал ему с ласкою друга и с ревностью церковного учителя: „Будь чист и целомудрен душою, смиряйся в силе и бодрствуй в печали. Добродетели Царя спасительны для царства“. И Государь, и воеводы читали сию грамоту с любовью. „Благодарим тебя, – ответствовал Иоанн митрополиту, – за пастырское учение, вписанное у меня в сердце. Помогай нам всегда наставлением и молитвою. Идем далее. Да сподобит нас Господь возвратиться с миром для христиан“». (Н. М. Карамзин. Т. 8).

Насколько велико было влияние Церкви на государственные дела, показывает то, что, одобрив составленный по его приказу Судебник, Иоанн IV передал его на рассмотрение «Собору слуг Божиих», созванных 23 февраля 1551 г. в Кремлевском дворце. Этот Стоглавый Собор обсуждал как Судебник, так и уставные грамоты об избрании во всех волостях и городах старост, целовальников и присяжных. По рассмотрении, Собор утвердил постановления Иоанна IV.

Патриархи Российские: Иов, а в особенности святой Гермоген, Филарет, Никон, как всем известно, принимали исключительное участие в делах государственных.

Никакого искания мирской власти для себя при этом не было. Первоиерархи мыслили о благе России, они ясно понимали, что благо это достижимо лишь при Самодержавии, освященном и благословленном Церковью, – и поэтому своим вмешательством в «политику» выполняли лишь свой церковно-патриотический долг.

Особое положение Патриархов Филарета и Никона проистекало из личного, исключительного доверия Царей Михаила Феодоровича и Алексея Михайловича. Делать из этих личных отношений – по родству или по дружбе с Царями – общие выводы о вредном соперничестве власти Патриаршей с властью Царской – совсем неосновательно. Последующие за Никоном Патриархи никогда властного – в мирских делах – положения не занимали, хотя и продолжали, конечно, быть добрыми советниками и наставниками Царей в их христианском служении Богу и Царству.

И только постепенно перевороты Петра Великого все более отдаляли Церковь и Первоиерархов от участия в государственной и политической деятельности. Это отдаление принизило значение Церкви и нанесло глубокий удар религиозному значению Монархии.

Возведение епископов на Первосвятительский Престол Церкви Русской всегда зависело от Русских Государей. С грамотами Великих Князей ездили в Константинополь получать свое назначение митрополиты.

«Посылаю к вам архимандрита (имярек), – молю, да удостоите его быть митрополитом российским, ибо не знаю лучшего», – писал в свое время Димитрий Донской.

Позднее епископату просто указывают имя желательного Государю Первосвятителя, или духовенство при избрании вперед знало, кто из предположенных в сан желателен Верховной Власти.

Карамзин так описывает посвящение при Иоанне III в митрополиты игумена Троицкого Симона (преемника удаленного за жидовскую ересь Зосимы): «Когда Владыки Российские в Великокняжеской думе нарекли Симона достойным Первосвятительства, Государь пошел с ним из дворца в церковь Успения, провожаемый сыновьями, внуком, епископами, всеми боярами и дьяками; поклонились иконам и гробам святительским; пели, читали молитвы и тропари. Иоанн взял будущего архипастыря за руку и, выходя из церкви, в западных дверях предал епископам, которые отвели его в дом митрополитов.

В день посвящения он (Симон) ехал на осляти, коего вел знатный сановник Михайло Русалка. Совершились обряды, и новый митрополит должен был идти на свое место. Вдруг священнодействие остановилось; пение умолкло; взоры духовенства и вельмож устремились на Иоанна. Государь выступил и громогласно сказал митрополиту: „Всемогущая и Животворящая Святая Троица, дарующая нам государство всея Руси, подает тебе сей Великий Престол архиерейства руковозложением архиепископов и епископов нашего Царства. Восприемли жезл пастырства; взыди на седалище старейшинства во имя Господа Иисуса; моли Бога о нас – и да подаст тебе Господь здравие с многоденством“. Тут хор певчих возгласил испола эти Деспота. Митрополит ответствовал: „Всемогущая и вседержащая десница Вышняго да сохранит мирно твое Богопоставленное Царство, Самодержавный Владыко! да будет оно многолетно и победительно со всеми повинующимися тебе Христолюбивыми воинствами и народами! Во вся дни живота твоего буди здрав, творя добро, о Государь самодержавный!“ Певчие возгласили Иоанну многолетие.– Великие Князья всегда располагали митрополией и нет примера в нашей истории, чтобы власть духовная спорила с ними о сем важном праве; но Иоанн хотел утвердить оное священным обрядом: сам указал митрополиту Престол и торжественно действовал в храме, чего мы доселе не видали» (Т. 6. Гл. 3).

«В 1581 г. по кончине митрополита Антония,– пишет Карамзин,– избрав на его место Дионисия, Хутынского игумена, Иоанн (IV) с епископами и боярами установил обряд посвящения в сей верховный сан, не прибавив, кажется, ничего к старому, но только утвердив оный следующей грамотой». Следует грамота, из коей приведем главнейшие места.

«Нареченный митрополит идет с архимандритами Рождественским и Троицким к Государю. Царь сажает будущего митрополита и говорит ему речь о молитве». «Дня через два совершается избрание, объявляемое ему благовестниками, архимандритами Спасским и Чудовским». По поставлении митрополита и совершении Литургии, епископы возводят его «на место, где сидел Государь; сажают трижды, произнося: испола эти Деспота; снимают с него одежду служебную, возлагают ему на грудь икону вратную, мантию с источниками на плечи, клобук белый или черный (как Государь укажет) на главу и ведут на каменное святительское место. Царь приближается, говорит речь и дает святителю посох в десницу. Тут знатное духовенство, бояре, князья многолетствуют митрополиту. Он благословляет Царя и говорит речь. Духовенство и бояре многолетствуют Царю» (Т. 9. Гл. 7).

В «Истории» Карамзина изложено, как избрали и поставили первого Патриарха Русской Церкви. В 1588 г. приехавший в Москву Константинопольский Патриарх Иеремия объявил: «Уполномоченный нашею Церковью, благословлю и поставлю, кого изберет Феодор, вдохновленный Богом». Святители Российские наметили трех кандидатов: митрополита Иова, архиепископа Новгородского Александра и Варлаама Ростовского. Царь Феодор Иоаннович избрал митрополита Иова. «28 января 1589 г. после вечерни сей наименованный Первосвятитель, в епитрахили, в омофоре и в ризе пел молебен в храме Успения, со всеми епископами, в присутствии Царя и бесчисленного множества людей; вышел из Алтаря и стал на амвон, держа в руке свечу, а в другой письмо благодарственное к Государю и духовенству. Тут один из знатных чиновников приблизился к нему, держа в руке пылающую свечу, и сказал громко: „Православный Царь, Вселенский Патриарх и Собор Освященный возвышают тебя на престол Владимирский, Московский и всея России“. Иов ответствовал: „Я раб грешный; но если Самодержец, Вселенский Господин Иеремия и Собор удосуживают меня столь великого сана, то приемлю его с благодарением“.

Торжественное посвящение совершено было 31 января на Литургии. Когда Патриарх, отпев Литургию, разоблачился, Государь собственною рукою возложил на него драгоценный крест с животворящим древом, бархатную зеленую мантию с источниками или полосами, жезл святого Петра митрополита, и в приветственной речи велел именоваться Главою Епископов, Отцем Отцев, Патриархом всех земель северных, по милости Божией и воле Царской» (Т. 10. Гл. 2).

После смерти Патриарха Филарета (в 1634 г.) установлен был следующий порядок избрания Патриарха.

На шести бумажках равной величины писались имена шести кандидатов из архиепископов, епископов и настоятелей степенных монастырей. Бумажки эти обливались со всех сторон воском, припечатывались Царскою печатью, и в таком виде Царь посылал их Собору, который в это время заседал в Успенском соборе. Три из жребиев клались на панагию умершего Патриарха. Затем все члены Собора одевались в ризы и служили акафист Богородице. Из трех жребиев вынимались два и откладывались в сторону. Так же поступали с тремя другими жребиями. Оставались, таким образом, два жребия, вынимали из них один, который и должен был содержать имя Патриарха.

Жребий, нераспечатанный, вручался боярину, который принес жребии от Царя. Боярин шел к Царю, и тот уже распечатывал жребий и узнавал имя избранного Патриарха. Боярин после этого шел опять в Собор и объявлял имя нового Патриарха.

Православные Государи оказывали исключительное влияние на избрание православных Патриархов и принимали, как мы видели, действенное участие в обряде их поставления.

Государи всегда с глубоким уважением относились к Первоиерархам Русской Церкви. Впрочем, известно немало случаев насильственного свержения Московскими Государями старейших иерархов. Так, Великий Князь Димитрий Донской сверг двух митрополитов: Пимена в 1381 г. за то, что тот самовольно внес свое имя в грамоту, отправленную Великим Князем Патриарху Константинопольскому Нилу; Пимен заточен даже был в Чухломе, но затем восстановлен в правах. Затем был изгнан в 1382 г. митрополит Киприан (впоследствии имевший громадное влияние при сыне Донского) за самовольное оставление Москвы во время нашествия Тохтамыша. В 1401 г. Великий Князь Василий Димитриевич велел митрополиту Киприану задержать в Москве архиепископа Новгородского Иоанна, ревностного ходатая за политические права Новгорода.

Более трех лет просидел архиепископ в келлии Никольского монастыря. В 1479 г. Иоанн III сменил архиепископа Новгородского Феофила, обвинив его в тайной связи с Литвою; он был прислан в Москву, где и умер через шесть лет в Чудовской обители.

В Чудовом монастыре кончил жизнь свою и архиепископ Геннадий, свергнутый в 1503 г. Иоанном III за несоблюдение церковных правил. Василий III свергнул, тоже по соображениям церковным, архиепископа Новгородского Серапиона, ссорившегося со святым Иосифом Волоцким. Исключительный характер носит свержение митрополита Даниила боярами во время малолетства Иоанна IV и удаление святого митрополита Филиппа... Иоанном Грозным. По церковным соображениям свергнут был в 1440 г. Великим Князем Василием II митрополит Исидор, предавший Православие на Флорентийском Соборе и принявший унию.

Митрополит Исидор объявил унию в Москве после богослужения, на котором стал поминать Римского папу Евгения.

«Духовные и миряне, – пишет Карамзин,– в изумлении смотрели друг на друга, не зная, что мыслить о слышанном. Имя Собора Вселенского (так назвал себя Флорентийский Собор. – Η. Т.), Царя Иоанна (Византийского) и согласие знатнейших православных иерархов Греции, искони наших учителей, заграждали уста; безмолвствовали епископы и вельможи. В сем глубоком молчании раздался только один голос – Князя Великого. С юных лет зная твердо уставы Церкви и мнения Святых Отцов о Символе веры, Василий увидел отступление греков от ее правил, воспылал ревностью обличить беззаконие, вступил в прение с Исидором и торжественно наименовал его лжепастырем, губителем душ, еретиком, призвал на совет епископов, бояр, искусных в книжном учении, и велел им основательно рассмотреть флорентийскую соборную грамоту. Все прославили ум Великого Князя. Святители и вельможи сказали ему: „Государь! Мы дремали; ты един за всех бодрствовал, открыл истину, спас веру: митрополит отдал ее на злате Римскому папе и возвратился к нам с ересью“. Исидор силился доказать противное, но без успеха: Василий посадил его за стражу в Чудов монастырь, требуя, чтобы он раскаялся, отвергнув соединение с латинской церковью. Таким образом, хитрость, редкий дар слова и великий ум сего честолюбивого грека, имев столь много действия на Флорентийском Соборе, где ученейшая Греция состязалась с Римом, оказались бессильными в Москве, быв побеждены здравым смыслом Великого Князя, уверенного, что перемены в законе охлаждают сердечное усердие к оному и что неизменяемые догматы Отцов лучше всяких новых мудрствований. Узнав же, что Исидор через несколько месяцев тайно ушел из монастыря, благоразумный Василий не велел гнаться за ним, ибо не хотел употребить никаких жестоких мер против сего сверженного им митрополита, который, въехав в Россию гордо, пышно и величаво, бежал из нее, как преступник, в страхе, чтобы москвитяне не сожгли его под именем еретика на костре» (Т. 5. Гл. 3).

Точно так же в 1494 г. Иоанн III, убедившись в причастности митрополита Зосимы к ереси жидовствующих, велел ему как бы добровольно удалиться в Симонов, а оттуда в Троицкий монастырь.

На пользу, а не во вред Православию шло такое вмешательство в церковные дела Православных Государей.

В 1596 г. мирянин князь Константин Острожский открыто восстал против изменившего Православию Киевского митрополита и епископов-отступников, принявших на Брестском соборе унию с католичеством, и спас Православие в Малороссии.

Церковный Собор в Москве в 1551 г., известный под названием Стоглавого, по числу законных статей, им изданных, проходил под руководством Иоанна IV. «Сие церковное законодательство, – пишет Карамзин, – принадлежит Царю более, нежели духовенству: он мыслил и советовал; оно только следовало его указаниям». И этот порядок, существовавший на Руси, вполне соответствовал установленным в знаменательную эпоху Вселенских Соборов взаимоотношениям Православных Царской и Церковной властей.

«Вы поставлены от Бога епископами во внутренних делах Церкви, а я епископом же во внешних ее делах», – говорил Император Константин (впоследствии причисленный к лику святых) Отцам Первого Вселенского Собора. «Когда священство не порочно, а Царство пользуется лишь законною властью, между ними будет доброе согласие», – говорил мудрый Император Юстиниан. У М. Зызыкина, в его книге «Царская власть и закон Престолонаследия в России» (София, 1924), сообщается, как понимала отношения между Императором и Патриархом Эпанагога – законодательный сборник, приписываемый Патриарху Фотию:

«Так как общежитие, подобно человеческому организму, состоит из частей и органов, то Царь и Патриарх суть самые важные и необходимые части. Посему полное единомыслие между Царской властью и властью иерархии есть условие мира и благоденствия подданных по душе и телу. Царь и Патриарх изображаются так, как высшие представители двух сфер общежития».

«Царь есть законный заступник, общее благо для подданных своих, наказывающий не по неудовольствию и награждающий не по симпатии. Задача его деятельности состоит в том, чтобы посредством доброты сохранять и упрочивать наличные государственные средства, возмещать посредством неусыпного попечения потерянное и делать новые приращения в государственном благосостоянии и могуществе посредством мудрых и справедливых мер и предприятий. Царь должен защищать и соблюдать все написанное в Божественном Писании, потом, что установлено на семи Вселенских Соборах, а также признанные Римские законы. Царь должен отличаться православием и благочестием. Он должен изъяснять законы, установленные древними, и применительно к ним издавать новые законы о том, на что не было закона».

«Патриарх же есть живой образ Христа, словом и делом изображающий истину. Задача его в том, чтобы сохранить в благочестии и чистоте жизни тех, кого он принял от Бога, потом в том, чтобы и всех еретиков по возможности обратить в Православие и единение в Церкви, а всех неверующих заставить последовать вере, действуя на них посредством чистой и чудной жизни. Конечная цель его служения – спасение вверенных ему душ, жить со Христом, распятие миру. Патриарх должен быть учителем, держать себя ровно с людьми высокого и низкого общественного положения, быть кротким в правде, обличительным в отношении непослушных, относительно истины и защиты догматов говорить перед лицом Царя не стыдясь. Патриарх один может изъяснять правила, установленные древними, определенные святыми Отцами и изложенные древними Соборами. Он должен судить и решать то, что происходило и установлено древними Отцами на Соборах частных и поместных».

Но в жизни участие Царей в церковных делах было значительнее, чем мыслилось в Эпанагоге.

Профессор Г. В. Вернадский в труде своем «Византийские учения о власти Царя и Патриарха» всесторонне останавливается на этом вопросе, разработанном выдающимися византийскими учеными и запечатленном в законодательстве. По его словам, существенным было то, «что Император стоит не вне христианской Церкви, но находится в тесном сопряжении с нею». Сопряжение это началось со времени Константина Великого. «Для всех Вселенских Соборов существенно то обстоятельство, что деятельность их проходила в полном единении с Императорскою властью. Как высшая церковная власть, Император созывал Вселенские Соборы и утверждал их постановления. Во время заседаний Собора Император следил за его деятельностью и принимал в нем непосредственное участие». «Император принимал всегда самое живое участие в богословствовании, в выработке самих догматов Православной Церкви». Константин, формально даже язычник, подыскал для Первого Вселенского Собора решающее слово: «Единосущный». Царь в Византии часто определяет состав входящих в церковную службу песнопений, а иногда и является автором таких песнопений. Феодосий II и Пульхерия издают указ о повсеместном употреблении Трисвятой песни: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». Юстиниан был сам автором церковного гимна, вошедшего во всеобщее употребление Восточной Церкви: «Единородный Сыне и Слове Божий». Императоры издавали «изложение» веры и «образец» веры. Церковно-общественное сознание мыслило «Императора как руководителя не только внешних дел Церкви, но и внутренних». Император есть вместе и Царь и Первосвященник. «Внешний епископ» постепенно становится «внутренним епископом», членом клира. В половине V века папа Лев Великий писал Императору Льву Макеле, что Царская власть дана ему не только для управления миром, но и особенно для руководства Церковью. Князь-христианин должен быть причислен к сонму проповедников Христовых.

В правиле первом шестого (Трульского) Собора все время упоминается о Царях, при которых состоялись постановления предыдущих Соборов, и указывается, что «вероисповедание» шестого Собора «вящую крепость прияло, когда благочестивый Император постановления этого Собора своею печатаю, ради достоверности, на все веки утвердил».

Верующие Государи наши чутко понимали, когда их государственное вмешательство в дела Церкви бывало неправильным.

В 1378 г., после смерти святителя Алексия, Великий Князь Димитрий Иоаннович велел Святителям Российским поставить во епископы любимого им архимандрита Митяя, но епископ Дионисий Суздальский твердо заявил свое несогласие на это, говоря, что в России только митрополит законно ставит епископов. Великий Князь спорил с ним, но все же уступил, и Митяй поставлен во епископы не был. В 1472 г. при въезде в Россию невесты Великого Князя Иоанна III Царевны Софии Палеолог ее сопровождал папский легат Антоний, который всю дорогу до Москвы ехал с латинским крыжем: то есть перед ним в особых санях везли серебряное распятие. Узнав об этом, митрополит Филипп заявил Иоанну III: «Буде ты позволишь в благоверной Москве нести крест перед латинским епископом, то он внидет в единые врата, а я, отец твой, изыду другими вон из града. Чтить веру чужую – есть унижать собственную». Иоанн III, склонный ранее из дипломатических соображений разрешить такой въезд, немедленно приказал взять крест и спрятать в сани.

В деле ереси жидовствующих Иоанн III, долгое время относившийся к ней с несвойственной ему мягкостью, внял, наконец, твердым настояниям архиепископа Геннадия Новгородского и святого Иосифа Волоцкого (Волоколамского) и строго наказал еретиков. На церковном Соборе 1500 г. рассматривался внесенный Иоанном III вопрос об отобрании у духовенства недвижимого имущества. Духовенство во главе с митрополитом Симоном решительно восстало против этого. «Не дерзаем и не благоволим отдать церковного стяжания, ибо оно есть Божие и неприкосновенное». Великий Князь уступил.

Весьма показательно столкновение Иоанна III с митрополитом Геронтием. Иоанн III стал требовать, чтобы крестные ходы вокруг церкви ходили «посолонь», то есть от востока к западу. Спор этот, возникший в 1479 г. при освящении Успенского собора, возобновился в 1482 г., когда Иоанн III, упорствуя в своем мнении, не давал митрополиту освящать новопостроенные храмы. Митрополит Геронтий, оставив в Успенском соборе свой посох, уехал в Симонов монастырь и заявил, что не вернется на свою кафедру, пока сам Великий Князь не будет бить ему челом. Вспыльчивый, властный, но церковный, Иоанн III смирился. Сперва он послал своего сына просить митрополита вернуться. Митрополит отказал. Тогда Великий Князь сам поехал к Геронтию, просил его вернуться и предоставил ему совершать крестные ходы так, как митрополит считал правильным. Также вынужден был Иоанн III выдать митрополиту Геронтию любимца своего – епископа Геннадия, бежавшего от суда митрополичьего во дворец к Великому Князю.

Царь Иоанн IV, открывая Стоглавый Собор, говорил: «Ныне молю вас, о богособранный Собор, ради Бога и Пречистыя Богородицы и всех святых, трудитесь для непорочной и православной веры, утвердите и изъясните, как предали нам святые Отцы по Божественным правилам, и, если бы пришлось, даже пострадайте за Имя Христово, хотя вас не ожидает ничего, кроме труда и разве еще поношения безумных людей: на то я и собрал вас. А сам я всегда готов вместе и единодушно с вами направлять и утверждать православный закон, как наставит нас Дух Святый. Если, по нерадению вашему, окажется какое-либо нарушение Божественных правил, я в том не причастен, и вы дадите ответ перед Богом. Если я буду вам сопротивен, вопреки Божественных правил, вы о том не молчите; если буду преслушником, воспретите мне без всякого страха, да жива будет моя душа, да непорочен будет православный христианский закон и да славится пресвятое Имя Отца и Сына и Святаго Духа».

Злодейское убиение митрополита Филиппа не есть доказательство противного, как беззакония Императора Аркадия в отношении святого Иоанна Златоуста не ломают твердо установленный порядок взаимоотношений Царей и Первосвятителей в Византии.

Мученик – святой Филипп – пал жертвою длительного безумия, охватившего под конец сознание глубоко верующего и мудрого Царя. В числе жертв этого безумия оказался и любимый сын Царя – Наследник Престола⁶.

Даже Царь Петр I – нарушитель канонического строя в Русской Церкви – умел преклоняться перед твердою волею иерархов. Однажды, вызванный Петром, святитель Митрофан Воронежский отказался войти в дом Царя потому, что перед воротами и на дворе поставлены были статуи языческих богов. Услышав, что Царь сильно разгневался, Святитель стал открыто готовиться к смерти. И вот грозный Петр уступает и приказывает убрать языческие статуи. По кончине святителя Митрофана, Петр горько плакал и сам нес гроб с его телом до места упокоения. Тут кстати будет указать на печатавшееся в «Новом времени» сообщение митрополита Киевского Антония [Храповицкого] (подтвержденное мне и письмом от 12 мая м[инувшего, 1927] г[ода]), что незадолго до своей кончины Петр Великий, увидев, что из Успенского собора, по распоряжению председателя Синода архиепископа Феодосия Яновского, вынесено Патриаршее место, гневно обрушился на архиепископа и велел вернуть Патриаршее место в собор, сказав, что Патриаршество упразднено лишь на время проведения государственных реформ.

Ярким символом правильных отношений между Православною Церковью и Православным Царем являлся трогательный обычай Московской Руси. В Неделю ваий в Москве совершался торжественный крестный ход. Митрополит ехал верхом, сидя боком на осле или коне, одетом белою тканию; левою рукою придерживал митрополит на своих коленях Евангелие, окованное золотом, а правою – благословлял народ. Осла вел боярин; Государь, одною рукою касаясь длинного повода узды, нес в другой вербу. В этом величественном обряде Православный Царь являл себя народу смиренным сыном Православной Церкви.

Мы намеренно столь пространно излагали все эти примеры из истории родной земли. Возрожденная Россия должна будет вернуться к старым, неиссякшим еще истокам. По образцам Киевской и Московской Руси должны будут воссоздаваться отношения между Самодержцем и Патриархом. Как и тогда, так и теперь ничто не помешает правильному устроению этих отношений. Религиозная церковность Государей, понимание значения Самодержавия Патриархами – явятся порукой этому.

Во главе Русской Православной Церкви, конечно, должен стоять восстановленный по повелению Государя Церковный Собор. Собор этот избирает Патриарха всея России. Возможно, будут избираться три лица, и Самодержец соизволит на посвящение одного из них.

Во всяком случае, Самодержец должен высказать Собору свое мнение о предстоящем к избранию в Патриархи.

Просты и ясны должны быть отношения Патриарха и Царя. Царь есть старший сын Православной Церкви, возглавляемой на земле Патриархом. Святейший Патриарх есть первый подданный Богом на Царство венчанного Царя-Самодержца. По заповеди равноапостольного Царя Константина, Царь сам не входит во внутренний строй церковный. Но, как глава Православного Государства, Русский Царь, по той же заповеди святого Константина, стоит на страже «внешних дел» церковных.

Православный Царь должен видеть – как и встарь – в Патриархе первого своего советника в делах государственных и наставника в делах личных и иметь с ним постоянное и ничем и никем не стесненное общение. Патриарх должен, по учению Святой Церкви, направлять всю силу церковного авторитета и влияния на помощь Царю в деле устроения его Православного Государства.

Освобожденная от всего наносного и неполезного, ведомая Церковным Собором и Патриархом, охраняемая и опекаемая Православным Самодержцем, освежившая среду духовенства живительным притоком новых сил, принявшая вновь в свое лоно старообрядцев, свято блюдущая долг укрепления Православной Царской власти, как Божиего установления,– Святая Церковь Православная освятит неизменно пребывающей в ней Благодатию великое Православное Царство и озарит своим дивным светом весь простор возрожденной Земли Русской.

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1953. № 6. С. 6–11.)

Прочное основание Византийской Империи положил святой Константин Великий († 337). При нем «все части Римской Империи, – писал историк епископ Евсевий Кесарийский,– соединились в одно, все народы Востока слились с другой половиной государства, и целое украсилось единством власти, как бы одною главою; все начало жить под владычеством единодержавия, а славный во всяком роде благочестия Царь-победитель, первый проповедавший монархию Бога, и сам монархически управлял всем миром».

Византийская Империя связана в дальнейшем с окончательной победой христианства над язычеством, с укреплением истинной веры, с разработкой Вселенскими Соборами догматики и канонического права, с установлением Церковью обрядов богослужения, с созданием замечательного церковного песнотворчества.

Византийская Империя, достигшая при Императоре Юстиниане I (527– 565) наибольших размеров, обогатила мир законами этого великого Императора и его выдающихся преемников.

Во время переселения народов Империя, с меньшими, чем Запад, потерями, сумела пережить натиск нахлынувших варваров, справилась с трудной задачей размещения славянских племен по западным и восточным границам, тем заградив себя оседлым земледельческим населением от дальнейших вражеских нападений. Не пострадала она особенно и от продвижения арабов. До XI в. стояла она преградой честолюбивым притязаниям Римских пап, пока не произошел разрыв с ними Православной Церкви без года девятьсот лет тому назад.

В XI в. Империя начала, однако, клониться к упадку. С 1025 по 1081 гг. Престол занимали 12 Императоров, царствования которых прошли в смутах. Тяжкие испытания пришлось выдержать Византийской Империи в XIII в. Католический Запад, шедший в лице крестоносцев в четвертый раз бороться с неверными, разгромил православный Царьград и основал там Латинскую империю, просуществовавшую 57 лет. Независимая Византия осталась только вне Европы, в виде Никейского государства. Его способные и решительные Монархи сумели в 1261 г. вновь воцариться в Константинополе.

Но значение Империи было подорвано. После удара, нанесенного с Запада, стала еще больше определяться опасность, надвигавшаяся с Востока. Турки-сельджуки, когда-то обитатели Алтая, вытесненные затем монголами из внутренней Азии, проникли в XIII в. в Малую Азию. Вождь их Осман (1288–1326) укрепился в начале XIV в. горах Вифинии и создал новое государство. Сын его Урхан (1326–1359) подчинил себе Никомидию и большое число греческих городов в Малой Азии, сделав столицей своей Бруссу. В 1333 г., после поражения греков под Никеей, потерян был ими и этот исторический город. В 1356 г. Сулейман, сын Урхана, овладев Галлиполи, впервые утвердил турецкие владения в Европе. Османы приближались к Константинополю.

С запада же норманны, завоевав южную Италию и Сицилию, давно уже угрожали морским владениям Византии. Воссоздавшееся в XIII в. Болгарское царство, освободив себя от власти греков, старалось объединить всех славян. Взаимная вражда православных греков и болгар была умело использована турками.

В 1360 г. султан Мурад I взял Адрианополь и с 1365 г. сделал его своей столицей. Битвами на реке Марице и на Косовом поле (1389) сокрушена была Сербия. Сын Мурада, Баязет, покорил в 1393 г. Болгарию, а затем Молдавию и Валахию, Фракию и Македонию. Былая могущественная Византийская Империя свелась в конце XIV в. к небольшой полосе между Черным и Мраморным морями и к Пелопонесскому полуострову.

В 1401 г. Баязет приступил к осаде Константинополя. Византия спасена была тогда вторжением в азиатские турецкие владения грозного вождя монголов Тимура-Тамерлана. Баязет был разбит и пленен Тамерланом в 1402 г. при Ангоре. Последовавшие после смерти Тамерлана раздоры между сыновьями Баязета почти на полвека отсрочили падение Византии.

Великая в прошлом, она находилась в упадочном состоянии. Она дряхлела и страдала внутренними неурядицами. Не было у тогдашнего греческого народа героического подъема духа, который мог бы противостоять воинственному пылу турок. Среди династии Палеологов были крупные люди. Но они пытались в борьбе со внешними врагами опираться больше на итальянских и испанских наемников. Последние временами удачно действовали против турок, но одновременно часто причиняли вред самому населению Византии.

Отдельные Императоры, вместо того чтобы призывать народ на защиту Церкви против фанатически настроенных последователей Магомета, сами отрывались от верного Православию народа, пытаясь отказом от правоверия получить, через Римского папу, помощь от Запада.

Впервые на путь измены Православию вступил Император Михаил Палеолог, вытеснивший латинян из Царьграда, но боявшийся отобрания его ими. Тогда еще не назрела турецкая опасность, но папа нужен был Михаилу для закрепления собственного положения в воссоздавшемся государстве. На Лионском соборе в 1274 г. Император принял унию. Кроме небольшого числа духовенства и придворных, остальным духовенством и всем народом уния была решительно отвергнута. После кончины Михаила (1282) в походе сын его Андроник II из-за ненависти к отцу народа не посмел совершить над ним царского погребения, а должен был похоронить его в ближайшем монастыре.

Правнук Михаилов, Император Иоанн V (1341–1391), устрашенный турецкими завоеваниями на Балканах, возобновил переговоры об унии. Сын же его Иоанн VI (или VIII по другому исчислению, признающему двух Иоаннов Кантакузинов), по тем же соображениям, изменил в 1439 г. Православию на Флорентийском Соборе, приняв унию из рук папы Евгения IV, тогда как за десять дней до состоявшегося во Флоренции «соединения церквей» (5 июля) Базельский католический собор, осудив Евгения как еретика, объявив его низложенным (25 июня), избрал папой Феликса V, в мире благочестивого Амедея VIII, герцога Савойского.

И эта уния не была принята ни подавляющей массой духовенства во главе со святым Марком, епископом Ефесским, ни народом. Надорвана была связь между Императорской властью и верным Православию народом, как раз тогда, когда турки задумали покончить с Византией.

Сын Мурада, молодой и воинственный Махмуд (Магомет) II, вступив в 1451 г. на престол, сразу же приступил к постройке крепости на берегу Босфора, в наиболее узком его месте, вблизи ворот Константинополя. С осени 1452 г. начались осадные работы.

Брат Иоаннов, Константин XII (по другому исчислению XI), царствовавший с 1449 г., попросил папу о помощи. Папа Николай V обещал несколько галер и послал в Константинополь грека-униата, кардинала Исидора, бывшего митрополита Московского, низвергнутого Великим Князем Василием II. Отступник совершил богослужение в Софийском соборе, на котором поминал папу и свергнутого Восточными Патриархами униатского патриарха Константинопольского Григория Мамму. Кроме Императора и его приближенных, только немногие присутствовали на богослужении. Верующие устремились в монастырь Пантократор за советом к подвизавшемуся там праведному и ученому монаху Геннадию Схоларию. Последний, не показываясь народу, вывесил у окна своей келлии листок со словами: «Несчастные ромеи! Для чего вы заблуждаетесь, теряете надежду на Бога и возлагаете упование на франков? Для чего вместе с имеющим скоро пасть городом хотите погубить и свое Православие? Боже, умилосердись надо мною! Свидетельствую пред лицем Твоим, что я не повинен в сем преступлении. А вы, несчастные, что хотите делать при грозящем вам пленении? Вы дерзаете извратить веру отцов своих и покориться неправде. Никогда не оставлю тебя, любезное Православие, и не отступлю от тебя, священное предание, доколе душа моя обитает в сем теле».

Народ, после этого назидания, проклял окончательно унию, перестал посещать Софийский собор и, по словам греческого писателя Дуки, «если бы даже явился ангел с Неба и обещал грекам спасение под условием унии с латинянами, то они все-таки отвергли бы ее».

Мурад имел под Константинополем 250000–300000 воинов и 420 небольших парусных судов. Вооруженных греков в осажденном городе было 5000–7000 человек. Эскадра Генуи, под начальством одаренного военными способностями рыцаря Джиованни Джустиниани, с 6000 воинами, прорвав блокаду, оказала существенную помощь грекам. Положение ухудшилось, когда туркам удалось по доскам, настланным на ограждавшие гавань цепи, перетащить свои суда внутрь ее. Перед штурмом Магомет предложил Константину удалиться свободно, обещая пощадить население. Император отклонил это предложение. Император со своими вождями приобщился, как православный, Святых Таин в Софийском соборе. Начался штурм, мужественно отражаемый. Джустиниани был ранен и вынужден был покинуть свой пост. Константин проявил большую храбрость и был убит в бою. Турки ворвались 29 мая 1453 г. в город, и Баязет вступил в столицу. Труп Императора нашли лишь на другой день. Его похоронили с императорскими почестями, но голову его Магомет приказал выставить на площади Августеон.

Византийская Империя пятьсот лет тому назад – почти в эти дни – перестала существовать. Вскоре под игом мусульман оказались все православные государства Востока.

Русский летописец, скорбя об участи Царь-града, писал: «Царство без грозы есть конь без узды. Константин и предки его давали вельможам утеснять народ; не было в судах правды, ни в сердцах мужества; судии богатели от слез и крови невинных, а полки греческие величались только цветною одеждою; гражданин не стыдился вероломства, а воин бегства, и Господь казнил властителей недостойных, умудрив царя Магомета, коего воины играют со смертию в боях и судии не дерзают изменять совести. Уже не осталось теперь ни одного Царства Православного, кроме Русского. Так исполнилось предсказание святого Мефодия [Патарского] и Льва Мудрого, что измаильтяне (турки) овладеют Византией; исполнится, может быть, и другое, что Россияне победят измаильтян и на седьми холмах ее водворятся».

Через 27 лет после падения Византии Великий Князь Иоанн III покончил с татарским игом (1480 г.). Россия становилась единственным в мире Православным Царством. Взоры всех православных народов Ближнего Востока с упованием обратились к Москве. Первый же Константинопольский Патриарх под властью турок, святой Геннадий Схоларий, прибег за денежною помощью к святому Ионе, митрополиту Московскому.

Ко времени занятия Константинополя Россия пятьсот лет жила уже в осиянии Православия, так полностно воспринятого ею из Византии. За эти века озарили Русскую Землю такие светочи, как святители митрополиты Петр и Алексий, Никита Новгородский, Леонтий и Исаия Ростовские, Стефан Пермский, преподобный Антоний и Феодосий Киево-Печерские, Сергий и Никон Радонежские, Кирилл Белозерский, Сергий и Герман Валаамские, Пафнутий Боровский и другие угодники Божии. Высились величественные соборы Святой Софии в Киеве и в Новгороде, во имя Святой Троицы и Успения Божией Матери во Пскове, Владимире и Москве. Россия изобиловала храмами и обителями. Православная государственность укреплялась благочестивыми потомками святого Крестителя Руси – Ярославом Мудрым, Владимиром Мономахом, святым Мстиславом Великим, святым Андреем Боголюбским, святым Александром Невским, Димитрием Донским и преемниками последнего. Смирение русского народа ярче всего проявлялось в подвиге блаженных Христа ради юродивых.

Не на католическом Западе искал поддержки и помощи русский народ, а в твердом уповании на всеблагой Промысл Божий, в крепкой верности Православию, пример чему давали ему его Государи. Прискорбными, но подражания не нашедшими исключениями были обращения за помощью к папе в XI в. Великого Князя Изяслава I Ярославича, а в XIII в. князя Даниила Романовича, забывшего, в недолгое время своего отступничества, решительный отказ отца своего, Великого Романа Изяславича Волынского и Галицкого, данный им посланцу папы Иннокентия III, манившего его королевским венцом.

В XIII в., когда Император Михаил Палеолог склонялся перед папой, даровавшим ему унию, юный Князь святой Александр Ярославич на берегах Невы и на льду Чудского озера мечом же отражал дерзновенных шведов и ливонских рыцарей, двинувшихся, с благословения Рима, мечом обращать в латинство русский народ.

В XV же веке, когда на Соборе во Флоренции принята была уния, Великий Князь Василий Васильевич II низверг принесшего ее в Москву митрополита Исидора, назвав его «ересным прелестником» и «лютым волком» – губителем душ. «Это одно из тех великих решений, – писал историк С. Соловьев, – которые на многие века определяют судьбы народов».

Москва – по своей верности Православию – имела все основания считать себя преемницей Православной Византии. В 1472 г. Великий Князь Иоанн III Васильевич, своим браком с племянницей последнего Императора Константина XII Софией Палеолог, еще теснее связал себя – по линии уже династической – с Византией. Во утверждение преемства, Иоанном был принят как государственный герб России византийский Двуглавый Орел со включением в середину его московского герба – святого великомученика Георгия Победоносца, поражающего копьем дракона.

В начале XVI в., в царствование Великого Князя Василия III Иоанновича, смиренный старец Елеазаровского монастыря Филофей писал Мисюрю Мунехину († 1522), просвещенному и деятельному дьяку при Великокняжеском наместнике во Пскове: «Да веси, христолюбче и боголюбче, яко вся Христианская Царства приидоша в конец и снидошася в едино Царство нашего Государя. По пророческим книгам, то есть Росейское Царство: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти».

«Росейское Царство» возглавлено было с 1547 г. Царями, Помазанниками Божиими. Константинопольский Патриарх с собором 51 митрополита, признав в 1561 г. Иоанна IV Васильевича Царем, установив поминание его в храмах, писал ему: «Будем молить Бога о имени Твоем, да будешь и Ты, как равноапостольный и приснопамятный Константин».

Твердо хранилась Русью верность благочестию, так ярко проявленная дедом первого Царя, Великим Князем Василием II. Верность эта вдохновила русских людей на защиту своей Православной Земли в Смутное время начала XVII в. Она подвигнула их в середине того же столетия на освобождение сородичей в Малороссии, стремившихся вырваться из-под многовекового польско-литовского католического ига, и на возвращение, во второй половине XVIII в., в отчий дом остального русского народа, подвергавшегося в Речи Посполитой гонениям воинствующего латинства. Верность же исконному благочестию позволила России изгнать в 1812 г. полчища двунадесяти языков, надругавшихся в Москве над Великими Святынями. Она же побудила Русских Царей и Императоров считать себя покровителями и защитниками Православного Востока.

Афонские монахи своим Кормителем и Ктитором называли еще Великого Князя Василия III. В последующие же столетия Святая Гора продолжала быть богато одаряемой Государями и народом. Единственным ктитором именовали того же Государя сербы. Богато и позднее одарялась иконами и церковной утварью братская Сербия. Константинопольский Патриарх в одной из грамот называл Царя Иоанна IV Грозного Ктитором Патриархии. Александрийский же Патриарх писал Царю Феодору Иоанновичу, что только милостыня его отца спасла Патриархию от окончательного разорения.

Православное русское воинство пролило потоки крови, борясь, по воле Государей, за единоверцев на Балканах. Греция, Сербия, Румыния и Болгария обязаны своей независимостью Русским Императорам. Отстаивание благочестивым Императором Николаем I давних прав православных в Святой Земле привело Россию к тяжелой для нее Восточной войне (1853–1855) с четырьмя державами, при враждебности пятой. Заступничество боголюбивого Императора Николая II за единоверную Сербию вызвало в 1914 г. роковую войну с Германией и Австро-Венгрией.

«Росейское Царство» мирно просвещало христианством входившие в состав его иноверные народы севера и востока.

В отравленных материализмом и безбожием XIX и XX веках «Росейское Царство» сияло благочестием. Многочисленные монастыри видели в стенах своих миллионы богомольцев. К сонму святых Земли Русской присоединены были вновь прославленные святители и преподобные. Возродилось старчество. Наполнил мир чудесами приснопамятный Всероссийский пастырь отец Иоанн Кронштадтский, к прославлению которого мы приближаемся...

Свыше четырех с половиной веков существовало, наследовав Православной Византии, «Росейское Царство», в продолжение более девяти веков исповедовавшее Православную веру. В страшные мартовские дни 1917 г. оно было повержено не ударами внешних врагов, а начавшимся ослаблением веры и изменой своих же крамольников.

Но живет оно в сознании тех миллионов русских людей, души которых, несмотря на все соблазны и насилия, не смогла полонить богоборческая советская власть. Тверда вера наша в то, что по молитвам святых, в Земле Российстей просиявших, – сегодня всеми православными русскими людьми прославляемых,– в сроки, определенные всеблагим Промыслом Божиим, воскреснет «Росейское Царство» – Третий Рим.

Слово, произнесенное в воскресенье

25 мая/7 июня [ 1953 г.] в день памяти святых,

в Земле Русской просиявших,

на акте Свято-Троицкой Духовной семинарии

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1953. № 2. С. 5–14. Доклад прочитан 8 / 21 декабря 1952 г. в Нью-Йорке на торжественном собрании, устроенном Св.-Владимирским Русским Православным обществом и Владимирскими кружками молодежи.)

Поражение в 1223 г. на р. Калке было грозным предостережением для тогдашней Руси, на ее юге обессиленной половецкими набегами, на всем же пространстве государства – княжескими раздорами, не оставленными даже и во время этой первой битвы с татарами.

Летописец, повествуя о сем сражении, говорил: «Совершилось это с нами за грехи наши: Бог наслал на нас неразумие; людей погибло без числа; были вопли, стоны и печаль по всем городам и волостям. Этих злых татар мы не знаем. Откуда они пришли на нас, куда делись потом, не ведаем; только Бог про то ведает, да люди в книгах хитрые».

О злых татарах вскоре стали забывать. Княжеские раздоры продолжались. Не помышляли о собирании всех сил Земли для отпора страшной опасности, надвигавшейся из далекой Азии. Сказывалось отсутствие столь необходимой единой государственной власти.

И снова, уже в несметном количестве, нагрянули татары. Батый с 1238 по 1241 гг. легко покорил Русь. Ужасающим разрушениям подвергся обширный Суздальский край, все Поднепровье, Волынь и Галич. И в следующие годы повсюду рыскали отдельные татарские отряды.

Казалось, гибель грозила России. Но Господь Бог хранил ее. Завладевшие ею ханы оставили ей главные достояния: Церковь и княжескую власть. В тех же путях Божиего произволения, во главе Церкви и государства оказались сразу выдающиеся, духовно одаренные лица, поставившие те вехи, руководствуясь которыми вели Русь ко спасению ее Государи и Первоиерархи.

Просвещенный и деятельный митрополит Кирилл стоял во главе Церкви 37 лет в самое трудное время начала татарского ига.

Ровно 700 лет тому назад принял кормило Великокняжеской власти святой Александр Невский. По словам летописца, он «не остави пути отца своего», Ярослава Всеволодовича, этого первого подъяремного Государя Руси. Благоверный Великий Князь Александр твердо пошел по пути, определенном старшим братом его деда, святым Великим Князем Андреем Боголюбским. Путь этот направлен был к созданию единой самодержавной власти Государя, руководимого единственно благом своего народа.

Великий Князь Александр Невский, тогда уже победитель шведов и меченосцев, покушавшихся овладеть душой русского народа, понимал, что Русь в ее тогдашнем состоянии не могла оказывать сопротивление татарам. Значит – надлежало смириться перед ханами. Верил святой Александр в живые силы своего народа, в то, что Отчизна его, сохранив Церковь и исконный государственный строй, по истечении сроков, Одному Богу ведомых, сбросит с себя ненавистное иго.

Младшему сыну его, святому Князю Даниилу, первому Московскому удельному князю, в малоизвестной еще Москве, только в 1156 г. ставшей городом, удалось заложить основание будущего великого государства. Святой Даниил, как и его преемники, заповедал потомкам то, что и написал в своем обращении к детям внук его, Великий Князь Симеон Гордый: «Чтобы не перестала память родителей их, чтобы свеча их преданий не погасла».

Благословения святых митрополитов Петра и Феогноста освящали начало собирания в Москве сил государственных.

Племянник Симеонов, крестник святого митрополита Алексия, Великий Князь Димитрий Иоаннович Донской, понимавший свои обязанности не как удельного князя, а как общерусского Государя, смог уже с благословения Преподобного Сергия разбить татар на Куликовом поле, на 140-м году ига.

Еще сто лет, правда, длилось иго, и Руси немало пришлось претерпеть за это время от татар. Но чем дальше, тем больше Россия становилась сильной. При полной поддержке духовенства и мудром понимании всего русского народа искоренялся Московскими Государями вредный удельный порядок, крепла единодержавная власть прямых потомков святого Александра Невского.

Да и татары были уже не те. Золотая Орда, раздираемая внутренними раздорами, слабела. Средоточием татарского мира становилась выделившаяся из нее, далекая от Москвы Крымская орда.

Много пришлось терпеть Руси от Казанского царства, созданного в середине XV в. изгнанником из Золотой Орды Улу-Махметом. Это новое государство занималось, напоминая половцев, частыми разбойничьими набегами на приволжские русские области, разоряя их и уводя пленных, которых томило в ужасающих тюрьмах и продавало в Азию. Казанское царство включило в себя финских инородцев – мордву, черемисов, вотяков, а также чувашей и башкир.

Великий Князь Василий II Васильевич, выступавший против них, был разбит ими в 1445 г. под Суздалем и освободился от плена, лишь уплатив большой выкуп и выдав им ряд обязательств.

Но все изменилось в замечательное правление его великого сына – Иоанна III, покончившего почти совсем с удельным порядком.

Оказавшись, после взятия турками Константинополя, единственным в мире независимым Православным Государем, вступив в брак с племянницей последнего Византийского Императора Софией Палеолог, унаследовав Византийский государственный герб, вступив снова в семью западных государей, Иоанн III не мог пребывать далее в зависимости от татар.

Обстоятельства слагались благоприятно для России. Крымская орда сильно враждовала с Золотой, будучи вместе с тем естественной союзницей Руси в борьбе с Литвой, от которой Иоанн стремился отобрать свою «отчину» – Русские земли, подобранные Гедимином и его преемниками в первое время татарского владычества на Руси.

Иоанн сбрасывает в 1480 г. татарское иго и заставляет двинувшегося наказать его хана Золотой Орды Ахмата, простояв без боя на берегу р. Угры, уйти к себе обратно, где он был убит ногайцами. «Злодей России лежит в могиле»,– известил Иоанна Ивак, хан шибанских, или тюменских, улусов, покончивший с Ахматом. С тех пор ногайцы, заинтересованные в торговле с Москвой, редко доставляли ей беспокойство.

Оставалось обезопасить себя от казанцев. Этого достигает Иоанн III, однажды даже заняв Казань своими войсками, имея затем там, в лице ханов или царей, своих послушных ставленников. Не желая ссориться с Крымом, ревниво наблюдавшим за происходившим в Казани, осторожный Иоанн оставлял последней до поры видимость свободы.

Ту же политику проводил и сын его, Василий III, окончательно покончивший с удельновечевым порядком и еще более усиливший самодержавную власть.

Но положение Василия было труднее. Крым не желал подчинения Москве татарского Казанского царства и старался вместо московских ставленников иметь там своих. Это обстоятельство было умело использовано Литвой, которая, не без помощи золота, привлекла Крым на свою сторону. Учитывая дальнейшее развитие событий, Василий III соорудил вблизи Казани крепость Васильсурск.

В малолетство Иоанна IV, при неудачном правлении Шуйских, казанские цари стали пренебрежительно относиться к Москве, и влияние Крыма в ней усилилось.

Но подрос орленок. Благотворное влияние знаменитого митрополита Макария укрепило и одухотворило крупные дарования, которыми обладал первый венчанный на Царство юный Русский Государь. Проведя с помощью Земского Собора крупные государственные преобразования, он поведал Собору и свое намерение покончить с разбойничавшей, коварной, постоянно изменявшей Казанью. Не скрыл он от Собора и того, что такое решение может вызвать столкновение с Крымом, за которым стоял турецкий султан, тогда Солиман II Великолепный.

Иоанн предпринял первый поход против Казани, успеху которого помешали климатические условия. Но тогда же он наметил место для будущей твердыни в устье реки Свияги. Обозревая далекую окружность с Круглой горы, на которой через год – в 1551 г. – и создалась крепость Свияжск, 21-летний Иоанн воскликнул: «Здесь будет город христианский, стесним Казань; Бог вдаст ее нам в руки».

Видя усиление Москвы, горная сторона – черемисы, мордва, чуваши – язычники, данники Казани, подчинились России!

Приготовляясь к войне, Иоанн создавал новое войско, приготовлял нужные роды оружия. Под Казанью оказалось потом около 150 разнообразных орудий. Готовились предметы военной техники: фашины, туры и прочее.

Огорчение доставили Государю сведения, пришедшие из стана под Свияжском. Развилась там весной 1552 г. сильная цинга, вызывавшая смерти и общее уныние. Казанцы пользовались этим. Горная сторона стала снова отпадать, видя ослабление русской рати и оживление деятельности казанцев. Обнаружилось и крайнее падение нравственности в русском. стане. Иоанн обратился за помощью к митрополиту Макарию. Последний отправил туда протоиерея Архангельского собора Тимофея со святой водой и с наставлением словесным и письменным. «В постыдной неге стыдитесь быть мужами, – заканчивал Владыка свое послание. – Верю сему, ибо Господь срамит вас не только болезнью, но и срамом. Где ваша слава? Быв ужасом врагов, ныне служите для них посмешищем! Оружие тупо, когда нет добродетели в сердце; крепкие слабеют от пороков. Злодейство восстало; измена явилась, и вы уклоняете щит пред ними. Бог, Иоанн и Церковь призывают вас к раскаянию. Исправьтеся или увидите гнев Царя, услышите клятву церковную». Воинство искренно покаялось и, окропленное святой водой, стало прежним христолюбивым.

В июне 1552 г. новые полки стояли уже у Мурома. Окою и Волгою плыли к Нижнему Новгороду суда с запасами и пушками. 16 июня Царь простился с супругой, ожидавшей рождения ребенка. «Милуй и благотвори без меня,– говорил он ей,– даю тебе волю Царскую; отворяй темницы; снимай опалу с самых виновных по твоему усмотрению, и Всевышний наградит меня за мужество, тебя за благость». Молился он в Успенском соборе перед образом Владычицы и мощами святителей Петра и Ионы. Получив благословение митрополита Макария, Царь выступил в поход.

На первом же перевале Иоанн получил известие, что крымский хан Девлет-Гирей переправился через Дон. Вскоре пришло известие о походе татар к Туле. Войска, предназначенные к походу на Казань и частью еще не двинутые, были спешно отправлены на помощь Туле. Помолившись за вечерней, туда же выступил и Царь. Появление его вызвало огромный подъем у защитников города, до этого уже отбивших первые нападения хана. Произведена была вылазка, в которой участвовали и жители города. Хан потерпел полное поражение и постыдно бежал, преследуемый русскими.

После этого разгрома Девлет-Гирея, выполнявшего повеление турецкого султана, неудачно пытавшегося поднять против Москвы также астраханских и ногайских татар, Иоанн двумя путями повел войско на Казань. Проходя с главной частью его через Владимир и Муром, он поклонился в этих городах мощам святого Великого Князя Александра Невского, святых князей Петра и супруги его Февронии. Обе части войск, соединившись у Алатыря, двинулись к Свияжску. Под этой крепостью они переправились через Волгу на Луговую сторону.

23 августа полки стали занимать назначенные им места у Казани. Иоанн велел отслужить молебен. Высилось знамя с Нерукотворенным Спасом и крестом, бывшее с Димитрием Донским во время Куликовской битвы.

После богослужения Иоанн обратился со словом к присутствовавшим. «Приспело время нашему подвигу,–говорил он, – потщитесь единодушно пострадать за благочестие, за святые церкви, за единородную нашу братию, православных христиан, терпящих долгий плен... Не пощадим голов своих за благочестие, я сам с вами пришел; лучше мне здесь умереть, нежели жить и видеть за свои грехи Христа хулимого и порученных мне от Бога христиан, мучимых от безбожных казанцев». Ответствовал ему двоюродный брат, князь Владимир Андреевич. Духовник Иоаннов, протоиерей Андрей, благословил Государя и войско... Царь сел на аргамака, взглянул на образ Спасителев на святой хоругви, ознаменовал себя крестом и, громко сказав: «о Твоем имени движися»,– повел рать прямо к городу.

Воинство обступило Казань. Расставлены были шатры и три церкви полотняные: архистратига Михаила, великомученицы Екатерины и Преподобного Сергия. Ставились туры. Шла пальба из бойниц.

Казанцы проявляли большую храбрость, делали вылазки. Много вреда наносил скрывавшийся в лесах большой конный, отряд князя Япанчи, производивший внезапные нападения. Наконец удалось, завлекши в засаду, уничтожить его.

31 августа Царь, призвав немца «размысла», то есть инженера, приказал сделать большой подкоп под Казанью. Другой подкоп должен был сделать Адашев с учеником немца, чтобы лишить осажденных воды из ключа-тайника. Взрывом последнего побито было много людей в городе.

С наступлением сентября погода резко испортилась. Лили беспрерывные дожди. Пошли слухи, которым придавали значение даже такие люди, как князь Андрей Курбский, будто казанские чародеи-колдуны и колдуньи накликали дождь. По требованию Царя на подводах и быстроходных вятских корабликах срочно доставлен был из Москвы Животворящий Крест с частицей Древа Господня. Водой, освященной Крестом, окропили войска. Погода прояснилась. Дух окреп.

Построена была высокая, в 6 сажень, башня, придвинутая к стенам, откуда стрельцы могли бить по людям на улицах и в домах. 30 сентября князь Воротынский, взорвав тарасы и землянки, после кровопролитного боя занял Арскую башню.

В день Покрова – 1 октября – Государь объявил войску, чтобы оно готовилось «пить общую чашу крови», то есть вести приступ, и велел воинам очистить душу. В тот час, когда одни исповедовались и с умилением вкушали Тело Христово, другие, под громом бойниц, метали в ров землю и лес, чтобы проложить путь к стенам. В последний раз осажденным предложено было сдаться. Казанцы отвечали: «Не хотим прощения. В башне Русь, на стене Русь: не боимся, поставим иную башню, иную стену; все умрем или отсидимся».

Приказано было быть готовым к двум часам утра 2 октября и ждать взорвания подкопов. Ввечеру Царь уединился с духовным отцом своим. Потом надел доспехи. Слушал он заутреню в церкви. С обеих сторон готовились к решительному бою.

Заря осветила небо, ясное, чистое. Казанцы стояли на стенах. Русские перед ними, под защитой укреплений. Стан опустел. В его безмолвии слышалось пение иереев, служивших обедню.

Царь молился в церкви с немногими приближенными. Диакон прочел слова Евангелия: «Да будет едино стадо и един пастырь». Вдруг раздался сильный гром от взрыва, земля дрогнула. Иоанн, выйдя на мгновение, увидел стену взорванной, летевшие в высоту бревна. Во время чтения за ектенией молитвы за Царя раздался гром еще более сильный от второго взрыва. Войска с возгласами «С нами Бог» двинулись на приступ. Казанцы, крича: «Магомет, все помрем за юрт», осыпали русских тучей стрел, поливали кипятком, скатывали на них бревна. Страшная сеча шла у проломов и в воротах.

Царь, отстояв всю Литургию, получив благословение от духовника, на бранном коне выехал в поле, наказав духовенству продолжать молить о ниспослании победы. Знамена христианские уже развевались на крепости.

«Радуйся, благочестивый Самодержец,– присылает, наконец, гонца сказать Иоанну князь Воротынский, – Казань наша. Царь ее в твоих руках, народ истреблен, кои в плену, несметные богатства собраны: что прикажешь?» – «Славить Всевышнего», – ответствовал Царь, воздев руки к небу, велел петь молебен под святою хоругвью и собственною рукой водрузил Животворящий Крест, назначая там быть первой церкви христианской. В самый день взятия Казани сооружена была в ней обыденная церковь во имя дневных святых мучеников Киприана и Иулиты.

Князь Палецкий представил ему царя Едигера, уроженца Астрахани. Без гнева Иоанн сказал ему: «Несчастный! разве ты не знал могущества России и лукавства казанцев?» Едигер преклонил колена, изъявлял раскаяние, и был прощен.

У ворот города стояло множество освобожденных русских пленников. Пав на землю перед Царем, они радостно, в слезах взывали: «Избавитель! ты вывел нас из ада. Для нас, бедных, сирых, не щадил головы своей».

Вступив на следующий день, – уже торжественно,– в Казань, Иоанн заложил церковь Благовещения. Иереи кропили улицы и стены святой водой.

Радостен был обратный путь Государя, всюду приветствуемого народом. Пришла и личная радость. Приближаясь ко Владимиру, получил он известие о рождении долгожданного сына-первенца – Димитрия. Помолился Царь в обители Преподобного Сергия. 29 октября он торжественно въезжал в Москву. У Сретенского монастыря он сошел с коня и принял благословение от митрополита Макария. «Собор духовенства православного! Отче митрополит и владыки! – сказал Иоанн. – Я молил вас быть ревностными ходатаями пред Всевышним за Царя и Царство, да отпустятся мне грехи юности, да устрою землю, да буду щитом ее в нашествии варваров; советовался с вами о казанских изменах, о средствах прекратить оные, погасить огонь в наших селах, унять текущую кровь россиян, снять цепи с христианских пленников, вывести их из темницы, возвратить отечеству и Церкви. Дед мой, отец и мы посылали воевод, но без успеха. Наконец, исполняя совет ваш, я сам выступил в поле.

Тогда явился другой неприятель, хан крымский, в пределах России, чтобы в наше отсутствие истребить христианство. Вспомнив слово Евангельское: бдите и молитеся, да не внидете в напасть ! – вы, достойные святители Церкви, молились – и Бог услышал вас, и помог нам, – и хан, гонимый единственно гневом Небесным, бежал малодушно!.. Ободренные явным действием вашей молитвы, мы подвиглись на Казань, благополучно достигли цели и, милостию Божией, мужеством князя Владимира Андреевича, наших бояр, воевод и всего воинства, сей град многолюдный пал пред нами». Заканчивая слово благодарностью от себя и воинства митрополиту и всему Освященному Собору, Царь и вся дружина поклонились им до земли.

Митрополит, ответствуя Царю, сравнивая его с равноапостольным Константином, святыми Александром Невским и Димитрием Донским, говорил: «Сей царствующий град Казанский, где гнездился змий, как в глубокой норе своей, уязвляя, поядая нас, сей град, столь знаменитый и столь ужасный, лежит бездушный у ног твоих; ты растоптал главу змия, освободил тысячи христиан плененных, знамениями истинной веры освятил скверну Магометову – навеки, навеки успокоил Россию». Благодаря Государя и все воинство, митрополит, духовенство и весь народ пали ниц перед боговенчанным Царем.

Царь, увековечивая память взятия Казани, велел приступить к сооружению против кремлевских стен храма Покрова Божией Матери. Туда перенесены были позднее мощи святого Василия Блаженного, которого так почитал юный Государь, не раз видевший проявления его прозорливости и к нему относившейся. Блаженный Василий преставился в самый разгар приготовлений к Казанскому походу, и, наверное, его небесному предстательству приписывал Иоанн свой великий воинский успех, имевший такое огромное значение в дальнейших судьбах России.

Плененный Едигер сам изъявил желание креститься. На вопрос митрополита Макария: «Не нужда ли, не страх ли, не мирская ли польза внушает ему сию мысль?» – он ответствовал решительно: «Нет, люблю Иисуса и ненавижу Магомета». Священный обряд совершен был на берегу Москвы-реки в присутствии Государя, бояр и народа. Митрополит был восприемником новообращенного Симеона, которому сохранен был титул царский. Жил он в Кремле, в большом доме, имел боярина, чиновника, множество слуг и пользовался милостью Государя.

Шло устроение Казанской земли и подчинение окрестных племен. В 1556 г. без всякого труда было покорено окончательно Астраханское царство. Русское воинство, направляясь туда, плыло мимо столицы Батыевой, Сарая, но там видело только одни развалины. Исполнилось пророчество замученного в Ширенском лесу около Кашина 4 марта 1238 г. святого князя Василька Ростовского, говорившего татарам: «Но есть Бог, и темное царство погибнет, когда исполнится мера беззакония его; взыщет Он кровь верных Своих».

Утверждено было и христианство в покоренных землях. В 1555 г. создана была Казанская епархия. Особенно торжественно происходила хиротония первого ее архиепископа – святителя Гурия. После молебствия в Успенском соборе Царь и митрополит провожали святого Гурия крестным ходом до Флоровских ворот. На всем пути Святителя ему устраивались многолюдные встречи. Начинался крестовый поход – но только православный, русский – мирный.

Замечателен наказ, данный Царем и митрополитом Макарием святому Гурию, определивший те пути, по которым и шло русское миссионерство в своей последующей деятельности. Святителю внушалось всеми мерами приучать к себе татар и приводить их к крещению любовию, отнюдь не страхом. Лучших из крещеных указывалось держать в епископии, научая христианству и дальше. Требовалось и к некрещеным относиться отзывчиво, принимать от них челобитья, угощать и покоить в своем доме. Повелевалось быть ходатаем и защитником перед местными властями не только крещеных, но и некрещеных, беря их на поруки, отсылая некоторых со своим печалованием непосредственно к Государю.

Огромно было значение покорения татарских царств. Вся Волга стала русской рекой. Установилась непосредственная связь с единоверной Грузией, с князьями черкесскими, со всем Востоком. Дальнейшим последствием этого было и завоевание через 30 лет Сибири.

Двуглавый Орел, ставший за сто лет всецело русским, теперь широко окидывал своим царственным взором также иноверный и иноплеменный Восток, где впервые христианство восторжествовало над исламом.

В 1558 г. 120-летний Александрийский Патриарх Иоаким, 37 лет возглавлявший эту древнюю Церковь, обращался к Иоанну IV, как к «боговенчанному, возвеличенному от Бога, великому поборнику Православия, святейшему Царю богоутвержденной Земли Православной – великой России». Он называл его не только русским, но и «своим Государем». В 1561 г. Константинопольский Патриарх Иоасаф II, совместно с Собором, отправил Иоанну послание, сообщая о признании его законно увенчанным Царем, поминаемым во всех православных церквах.

Русский народ, понимая значение покорения Казани, радуясь освобождению «полонянников», провидя огромные пространства, открытые для заселения,– наименовал своего Царя Грозным.

Отразилось это в народных песнях, веками сохранявшихся:

Грозен был воин-Царь, наш батюшка,

Первый Царь Иван Васильевич:

Сквозь дремучий лес с войском-силою

Он прошел страну татарскую,

Сие царство взял Казанское.

Татары волжские вскоре стали верными сынами России. В страшное Смутное время XVII в. они оказались на стороне тех, кто боролся за восстановление старого порядка. «И Романовские господа, мурзы и татаровя крест нам по своей вере дали, стояти с нами заодин, за православную крестьянскую веру и за Святыя. Божия церкви», – писали в 1612 г. ярославцы вологжанам.

Таковыми же татары были и все время существования Российской Империи.

Верим в то, что начатая 400 лет тому назад, прерванная революцией, государственная и миссионерская деятельность России на Востоке возобновится, когда – вспомним опять слова святого князя Василько Ростовского – исполнится мера беззакония безбожной и преступной советской власти. Падет она, и восстановится Российская Империя.

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1953. № 12. С. 6–9.)

В 1495 г. Великий Князь Иоанн III выдал дочь свою Елену за литовского великого князя Александра, впоследствии и короля Польского. Государь дал дочери следующую наставительную запись: «Память Великой Княгине Елене. В божницу латинскую не ходить, а ходить в греческую церковь; из любопытства можешь видеть первую или монастырь латинский, но только однажды или два раза. Если свекровь твоя будет в Вильне и прикажет тебе идти с собою в божницу, то проводи ее до дверей и скажи учтиво, что идешь в свою церковь». Когда выяснилось, что король не выполняет требований Иоанна о свободном исповедании Еленой Православия, Государь объявил ему войну. После заключения в 1503 г. перемирия Иоанн III писал Елене: «Дочка! Памятуй Бога, да наше родство, да наш наказ, держи свой Греческий закон во всем крепко, а к Римскому закону не приступай ни которым делом; церкви Римской и папе ни в чем послушна не будь, в церковь Римскую не ходи, душой никому не норови, мне и всему нашему Роду безчестия не учини; а только по грехам, что станется, то нам, и тебе, и всему нашему Роду будет великое безчестие, и закону нашему Греческому будет укоризна. И хотя бы тебе пришлось за веру и до крови пострадать, и ты бы пострадала. А только, дочка, поползнешься приступить к Римскому закону волею ли или неволею: ты то от Бога душою погибнешь, и от нас будешь в не-благословении; я тебя за это не благословлю и мать не благословит; а зятю своему мы того не спустим: будет у нас с ним за то безпрестанно рать».

* * *

В 1673 г. влиятельные члены сейма склонялись на избрание Польским королем Царевича Феодора Алексеевича. Для этого, однако, он должен был перейти в католичество и жениться на вдовствующей королеве. Когда А. С. Матвеев, ведавший иностранными делами, доложил об этом Царю Алексею Михайловичу, последний сказал: «Я не позволю моему сыну принять польскую корону. Мне представлялась возможность самому взять ее. Не откажусь я от моей веры, даже если бы дело касалось не трона Польши и Литвы, а владычества моего над всем миром».

* * *

Приказ Царя Петра I 27 июня 1709 г. перед Полтавским боем гласил: «Воины! Пришел час решить судьбу Отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество, за нашу Православную Веру и Церковь. Не должна также смущать вас слава о непобедимости неприятеля, ложь которой вы доказали своими неоднократными победами. Имейте в сражении пред очами правду и Бога, поборающего за вас, на Того Единого уповайте, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в славе и благоденствии на наше благосостояние».

Известный своей образованностью, первый русский историк В. Н. Татищев, думая щегольнуть передовым направлением мыслей, допустил вольность в суждениях о преданиях Церкви. Царь Петр тогда побил его своей дубинкой, приговаривая при этом: «Не соблазняй верующих душ, не заводи вольнодумства, вредного благоустройству общественному. Не затем я тебя выучил, чтобы ты был врагом Церкви и общества».

* * *

Императрица Елизавета Петровна 18 декабря, в день своего рождения, готовясь сесть на Трон под балдахин, поставленный перед обеденным столом, заметила, что над Троном нет иконы. Не садясь, она приказала принести икону Божией Матери. По исполнении сего, попросив Владыку благословить трапезу, она, осенив себя крестным знамением, воссела на Престоле. За трапезой, ввиду Рождественского поста, вкушались постные снеди.

* * *

В 1793 г. возник вопрос о женитьбе Великого Князя Константина Павловича, внука Императрицы Екатерины II, на одной из дочерей короля Обеих Сицилий, Фердинанда IV. Но, как католичка, она не соглашалась переменить религию. «Их величества (сицилийско-неаполитанская королевская чета), вероятно, не знают, что Россия столь же привержена к вере Греческой, как они к латинской, и латинское или греко-латинское наследие, пока я жива, никогда не будет допущено», – объявила Императрица Екатерина II.

* * *

В 1799 г. Англия и Австрия, напуганные успехами республиканской Франции, просили Императора Павла I вверить Суворову начальство над союзными войсками. «Вот, русские на все пригожаются», – сказал Государь графу Ростопчину, управлявшему тогда иностранными делами. Славному же полководцу, проживавшему в опале в своем селе Кончанском, Император послал следующий рескрипт: «Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский Император требует Вас в начальника своей армии и вручает Вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на то согласиться, а Ваше – спасать их. Поспешите приездом и не отнимайте у славы Вашей время, у меня – удовольствие Вас видеть. Пребываю Вам благожелательный Павел». Суворов, получив рескрипт, облобызал его, прижал к ранам, отслужил в сельской церкви молебен и сразу двинулся в путь. 18 февраля он повергнулся к стопам Павла Петровича. Царь поднял престарелого героя и возложил на него большой крест [ордена] Иоанна Иерусалимского. «Господи, спаси Царя»,– воскликнул фельдмаршал. «Тебе спасать Царей», – ответил Павел I. «С тобою, Государь, возможно», – сказал граф Рымникский, вскоре ставший князем Италийским.

* * *

Октябрь 1815 г. Император Александр I дал следующий указ Святейшему Синоду: «В последний мой проезд по губерниям, в некоторых из оных должен был, к сожалению моему, слушать о речах, говоренных духовными лицами, такие несовместимые мне похвалы, кои приписывать можно Единому Богу, посколько я убежден... в сей христианской истине, что через Единого Господа Спасителя Иисуса Христа проистекает всякое добро, что человек... без Христа есть единое зло. Следовательно, приписывать мне славу в успехах, где рука Божия столь явна была целому свету, было бы отдавать человеку то, что принадлежит Всемогущему Богу. И для того, долгом считая запретить таковые неприличные выражения, поручая Святейшему Синоду предписать всем епархиальным архиереям, чтобы они воздержались от похвал, толико слуху моему противных, а воздали бы Единому только Господу Сил сие благодарение за ниспосланные щедроты и умоляли бы об изливании благости Его на всех нас, основываясь на словах: Священному Премудрому Богу честь и слава во веки веков».

* * *

«Соблюдай строго все, что нашею Церковью предписывается. Ты молод, неопытен и в тех летах, в которых страсти развиваются, но помни всегда, что ты должен быть примером благочестия, и веди себя так, чтобы мог служить живым образцом. Будь милостив и доступен ко всем несчастным, но не расточая казны свыше ее способов. Пренебрегай ругательствами и пасквилями, но бойся своей совести. Да благословит тебя Бог Всемилосердный, на Него Одного возлагай всю свою надежду. Он тебя не оставит, доколе ты к Нему обращаться будешь» (из завещания Императора Николая I, писанного 30 апреля 1836 г. и адресованного «Сыну моему Государю Императору Александру Николаевичу»).

* * *

В 1862 г. Император Александр II посетил Троице-Сергиеву Лавру. В представленном ему затем описании этого посещения он вычеркнул выражения: «изволили слушать», «изволили прикладываться», «изволили приблизиться к Царским вратам», заменив словами: «слушали», «прикладывались», «приблизились». Государь сказал обер-прокурору Синода: слово «изволили» не может быть употреблено, когда вопрос идет о святыне. «Дай-то Бог видеть во всех такое к Ней уважение», – писал 31 декабря 1862 г. обер-прокурор А. П. Ахматов по этому поводу митрополиту Филарету Московскому.

* * *

7 февраля 1885 г. Император Александр III писал обер-прокурору Святейшего Синода К. П. Победоносцеву: «Посылаю при этом лампаду, которую мы жертвуем с женой к мощам святого Александра Невского в воспоминание дня Коронования. Пожалуйста, пошлите ее в Александро-Невскую Лавру и прикажите повесить у раки Благоверного Князя и чтобы она постоянно горела. Получили ли в Почаеве нашу лампаду?» Государь приезжал молиться у честных мощей своего святого. Два раза он заставал лампаду потухшей и с неудовольствием писал об этом Победоносцеву.

* * *

Император Николай II, утверждая 2 июня 1898 г. особые правила, выработанные Святейшим Синодом в отношении греко-униатов, воссоединившихся с Православной Церковью, писал: «Надеюсь, что эти правила удовлетворят всем справедливым требованиям и предотвратят всякую смуту, рассеваемую в народе врагами России и Православия. Поляки безвозбранно да чтут Господа Бога по латинскому обряду, русские же люди искони были и будут православными и, вместе с Царем своим и Царицей, выше всего чтут и любят родную Православную Церковь».

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1954. № 9. С. 7–9.)

1801 год. 15 сентября. Москва. Успенский собор. «Всемилостивейший Государь, – вещал, обращаясь к коронуемому Императору Александру I, митрополит Московский Платон (Левшин), венчавший на Царство и его отца, своего ученика, Императора Павла I,– Сей венец на главе Твоей есть слава наша, но Твой подвиг. Сей скипетр есть наш покой, но Твое бдение. Сия держава есть наша безопасность, но Твое попечение. Сия порфира есть наше ограждение, но Твое ополчение. Вся сия утварь Царская есть нам утешение, но Тебе бремя».

* * *

1812 год. Владыка Платон благословил прибывшего в июле в Москву Императора Александра I образом Преподобного Сергия Радонежского, предвещая, что «кроткая вера, сия праща Российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей гордыни Наполеона».

Святитель, начинавший угасать и через четыре месяца преставившийся, так заканчивал 23 июля свое письмо к Царю: «Государь, Вы, по духу христианского благочестия, благословили нововооружаемых героев принесенной Вам от меня иконой чудотворца Сергия. Много может молитва праведного споспешествуема. Покусится алчный враг простреть за Днепр злобное оружие, и этот фараон погрязнет здесь полчищем своим, яко в Чермном море. Он пришел к берегам Двины и Днепра провести третию новую реку – страшно выговорить – реку крови человеческой. О! каждая капля крови воззовет от земли к Небу – Крови брата твоего взыщу от руки твоея.– Франция познает о Боге-Господе отмщения, а Россия восчувствует, воспоет к Нему: Авва Отче, Царю Небесный, Ты изведеши, яко свет, правду Монарха и судьбу России, яко полудне».

Ночь с 10 на 11 октября. В с. Леташевку, где тогда находилась главная квартира главнокомандующего, прибыл от генерала Д. С. Дохтурова, прославившегося обороной Смоленска и командованием во время Бородинского боя, его дежурный штаб-офицер Болотовский. Он доставил сообщение об оставлении Наполеоном Москвы. Дежурный генерал Π. П. Коновницын, ознакомившись с донесением, прошел, вместе с генерал-квартирмейстером К. Ф. Толем, к Кутузову. Выслушав доклад, Кутузов велел позвать Болотовского. «Расскажи, мой друг, что такое за событие, о котором ты привез мне весть? Неужели в самом деле Наполеон оставил Москву и отступает? Говори скорее, не томи сердце, оно дрожит». Прослушав его доклад, как очевидца, дополнявший донесение, Кутузов заплакал. Воззрев на Образ Спасителя, он воскликнул: «Боже, Создатель мой! Наконец Ты внял молитве нашей, и с этой минуты Россия спасена!»

Освобожденная Москва. Владыка Августин (Виноградский), правивший Московской епархией, вошел, в сопровождении духовенства и немногих должностных лиц, в Успенский собор. «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», – возгласил архиепископ у западных дверей храма. Представилась картина запустения и следы поругания. Все, что, после разрушения храма в Смутное время XVII в. поляками, в течение двух последовавших столетий собиралось вновь, было расхищено наполеоновскими солдатами.

Оскверненный собор был занят бочками, горнами, стаканами, кучами угля, щеп и всякого мусора. Место огромного серебряного паникадила заняли весы для взвешивания металла, похищенного из кремлевских храмов. По приблизительному подсчету, воины-грабители захватили 18 пудов золота и 326 пудов серебра. И среди всего этого хаоса высилась, чудом уцелевшая, серебряная рака с почивавшим в ней святым митрополитом Ионой.

23 декабря светлейший князь М. И. Голенищев-Кутузов Смоленский писал владыке Амвросию (Подобедову), митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому: «Благословите сей дар, приносимый воинами Подателю побед. Храбрые донские казаки возвращают Богу похищенное из храмов Его сокровище. На меня возложили они обязанность доставить Вашему Высокопреосвященству сие серебро, бывшее некогда украшением святых ликов, потом доставшееся в добычу нечестивых хищников и, наконец, храбрыми донцами из их когтей исторгнутое. Предводитель Войска Донского граф Матвей Иванович Платов, и вместе с ним все его воины, и я желаем, чтобы сии слитки, составляющие весу 40 пудов серебра, были обращены в изображение четырех Евангелистов и служили убранством церкви Казанской Божией Матери в С.-Петербурге. Все издержки, нужные на изваяние сих священных ликов, принимаем мы на свой счет».

* * *

1813 год. На чужбине, в Бунцлау, в Силезии, скончался птенец Суворов, славный полководец, генерал-фельдмаршал, светлейший князь М. И. Голенищев-Кутузов Смоленский. На площади этого немецкого города воздвигнут был ему памятник Прусским королем Фридрихом Вильгельмом III, как и вся Пруссия, обязанным освобождением от французского ига победе русского войска. Немецкая надпись на нем гласила: «До сих пор князь Кутузов Смоленский довел победоносные русские войска, но здесь смерть положила предел славным делам его. Он спас Отечество свое и отверз путь к избавлению Европы. Да будет благословенна память героя». В лесу же под Бунцлау, на месте упраздненного кладбища, стоит другой небольшой памятник. Там погребены были внутренности Кутузова, вынутые при бальзамировании. На памятнике имелась надпись: «Здесь Кутузов Смоленский перешел из этой жизни в лучший мир. 16–28 апреля 1813». Погребен был Кутузов в Казанском соборе в С.-Петербурге.

* * *

1814 год. 19–31 марта Париж был оставлен французскими войсками и занят союзниками. Генерал-майор Μ. Ф. Орлов вел все переговоры о сдаче со штабом маршала Мармона, герцога Рагузского, вместе с маршалом Мортье подписавшегося под капитуляцией Парижа. Один из французских штабных офицеров с горячностью воскликнул: «Подлинно прекрасная победа: раздавить тридцать тысяч храбрых соединенными силами целой Европы!» – «Послушайте, – возразил ему генерал Орлов, – не сердитесь на нас слишком за нашу вежливость. Мы хотели во что бы то ни стало отблагодарить вас за посещение, которым вы удостоили нас точно в таком сопровождении».

* * *

1819 год. Император Александр I Благословенный, будучи в Валаамской обители, говорил инокам: «Я знал за два года до войны о злом для нас умысле Наполеона. И с моей стороны все возможное человеку употреблено было, чтобы водворить спокойствие, но все тщетно. Неприятельские армии всех наций были сильнее наших. Один Бог, после многих советов, вразумил меня вести отступательную кампанию далее внутрь России. Неприятель разграбил нашу землю, много причинил нам вреда и убытков, но это Бог же попустил для того, чтобы смирить нас. Он и помиловал нас удивительным образом. Не мы победили врагов, а Он. Да, Промысл Божий всегда и во всем с нами. И ныне я точно так же замечаю, что, трактуя с опытными и знающими людьми, полагаем план по нашему разумению лучший, но от того или другого все расстраивается, когда дело человеческое. Когда же положишься прямо на Бога и призовешь Его на совет и помощь, тогда дело устраивается так хорошо, что прежний план наш окажется ничтожным».

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1954. № 4. С. 18–22.)

Радостно встречал Император Александр I Светлый Праздник в 1813 году. 12/24 апреля он торжественно въехал в столицу Саксонии – Дрезден, восторженно приветствуемый населением как освободитель Германии. Оттуда он писал своему другу, князю Александру Голицыну: «В субботу, после Литургии, мы въехали в Дрезден, а в полночь на берегах Эльбы мы исполняли Пасхальные песнопения. Мне трудно передать Вам те волнения, которыми я был охвачен, вспоминая протекшее в течение года и то, к чему привело нас Провидение. Наряду с чувством удовольствия и благодарности нашему Спасителю, мы с покорностью готовимся подчиниться трудному испытанию».

* * *

Главный победитель Наполеона, Император Александр I торжественно, вместе с Прусским королем Фридрихом Вильгельмом III и австрийским главнокомандующим князем Шварценбергом, вступал 19 марта ст. ст. 1814 г. в сдавшийся союзникам Париж. Восторженно приветствовали местные жители Русского Государя. «Но душа моя ощущала тогда в себе другую радость,– рассказывал он несколько лет спустя князю А. Н. Голицыну.– Она, так сказать, таяла, в беспредельной преданности к Господу, сотворившему чудо Своего милосердия; она, эта душа, жаждала уединения, жаждала субботствования, сердце мое порывалось пролить перед Господом все чувствования мои. Словом, мне хотелось говеть и приобщиться Святых Таин; но в Париже не было русской церкви. Милующий Промысл, когда начинает благодетельствовать, тогда бывает всегда безмерен в своей изобретательности, и вот, к крайнему моему изумлению, вдруг приходят ко мне с донесением, что столь желанная мною русская церковь оказалась в Париже. Последний наш посол, выезжая из столицы Франции, передал свою посольскую церковь на сохранение в дом американского посланника⁷. Сейчас же, насупротив меня, французы наняли чей-то дом, и церковь русская в то же время была устроена, а от дома моего, в котором я жил уединенно, в тот же раз сделали переход, для удобного посещения церкви. Правительство, узнав о моем горячем желании исполнить религиозную обязанность каждого православного, приняло меры распорядиться в самое скорейшее время, чтобы по той улице никакие экипажи не ездили. И вот ничего не мешало исполнять мою обязанность пред Господом. Бывало, всякий день хожу в церковь. Только, идучи туда и возвращаясь обратно в дом, трудно мне было сохранять чувствование своего ничтожества, которое требует святая наша Церковь в подвиге покаяния. Как, бывало, только покажусь на улицу, так густейшая толпа, что есть только лучшего в парижском обществе, толпа, составленная из кавалеров и дам, тесно обступала и смотрела на меня с тем одушевлением признательного чувства, с тем доброжелательством, которые для лиц нашего значения так сладко и обаятельно видеть в людях. С трудом каждый раз пробирался я на уединенную свою квартиру...»

Но спокойствие душевное Царя нарушалось тревожными мыслями. Борьба еще не была полностью завершена. Французские войска стягивались в направление Парижа. Возможны были еще кровопролитные сражения и даже оставление Парижа. Но и тут проявлена была милость Божия. «И вот, – говорил Император,– в самом начале моего говения, добровольное отречение Наполеона как будто нарочно поспешило в радостном для меня благовестии, чтобы совершенно успокоить меня и доставить средства начать и продолжать мое хождение в церковь». Государь пожелал, чтобы и воинство его сподобилось приобщиться Святых Таин. Того же 23 марта русский военный губернатор Парижа барон Сакен, отдавая о сем приказ, писал:

«Государь Император надеется и уверен, что ни один из русских офицеров, в противность церковного постановления, во все время продолжения Страстной недели спектаклями пользоваться не будет. О чем войскам даю знать. А кто явится из русских в спектакль, о том будет известно Его Величеству».

В день Светлого Христова Воскресения на площади Согласия (Конкорд), где в 1793 г. революционерами были умерщвлены на эшафоте король Людовик XVI и королева Мария Антуанетта, был воздвигнут на возвышении алтарь. Вокруг него в богатом облачении стояло наше православное духовенство. На площади, на всех соседних бульварах и улицах расположились в строю союзные войска и парижская национальная гвардия. Государь, сопровождаемый королем Прусским, князем Шварценбергом и громадною свитою, прибыл около 12 часов к войскам. После парада началось торжественное молебствие. «Умилителен, но и страшен был этот момент, – говорил впоследствии Император князю Голицыну. – И вот, думал я, по неисповедимой воле Провидения, из холодной родины привел я православное воинство для того, чтобы в земле иноплеменников, столь недавно еще наступавших на Россию, в их знаменитой столице, на том самом месте, где пала царственная жертва буйства народного, принести совокупную очистительную и вместе торжественную молитву Господу. Сыны севера совершали как бы тризну по Французском короле. Русский Царь, по ритуалу православному, всенародно молился вместе со своим народом, и тем как бы очищал окровавленное место поражения невинной Царственной жертвы.

Духовное наше торжество в полноте достигло своей цели. Оно возбудило благоговение в сердцах французов. Так было повсеместно обаяние, так оторопели французы от духовного торжества русских, что их маршалы и генералы, точно, ринулись, толкая друг друга, чтобы только приложиться к кресту после молебна. Я живо ощущал тогда апофеоз русской славы между иностранцами, я чувствовал, что увлекаю их разделить с нами наше национальное и религиозное торжество».

* * *

Через четыре года Император Александр Благословенный с Императрицами – матерью Марией Феодоровной, супругой Елисаветой Алексеевной – и с юной Великокняжеской четой, Великим Князем Николаем Павловичем и Великой Княгиней Александрой Феодоровной, говел в Москве. Пасха в 1818 г. была теплая. Апрельское солнце блестело вовсю, согревая сердца. В Светлую среду – 17 апреля – жители Первопрестольной услышали пушечный выстрел. За ним следовали другие. В 11 часов утра родился Великий Князь Александр Николаевич. Поэт В. А. Жуковский, обучавший мать ребенка, по ее прибытии из Берлина в Россию, русскому языку, приветствовал рождение Царственного младенца следующими вдохновенными стихами:

...Да встретит Он обильный честью век!

Да славного участник славный будет!

Да на чреде высокой не забудет

Святейшего из званий – «человек»!

Великий Князь Николай Павлович, исполняя данный им обет, соорудил придел во имя святого Князя Александра Невского в церкви монастыря Новый Иерусалим. «Это,– писал он архиепископу Московскому Августину,– смиренное приношение счастливого отца, поверяющего Отцу Всемогущему свое драгоценнейшее благо: участь жены и сына... Пускай перед алтарем, воздвигнутым благодарностью отца, приносятся молитвы о матери и сыне, да продлит Всемогущий их жизнь для собственного их счастья, на службу Государю, на честь и пользу Отечеству».

5 мая в Чудовом монастыре было совершено таинство святого Крещения над новорожденным. Восприемниками были Император Александр I и его друг, дед младенца, король Прусский Фридрих Вильгельм III. Восприемницей – Августейшая бабушка, Императрица Мария Феодоровна. Она же, следуя примеру матери Петра Великого, Царицы Наталии Кирилловны, положила младенца в раку, где почивали мощи святого Алексия, митрополита Московского⁸.

* * *

В 1821 г. в главном городе Словении, принадлежавшей тогда Австрии,– Любляне, римской Емоне, австрийском Лайбахе, – происходил с января по май месяцы конгресс Государей, участников Священного Союза. 27 декабря/8 января 1820/1821 г. прибыл в Любляну Император Александр I. О пребывании его там сохранились воспоминания, сопровождавшего Государя доктора Д. К. Тарасова (впоследствии лейб-медика) («Русская старина», 1871. Т. IV).

«В городе, – писал Тарасов, – два монастыря, женский и мужской, гражданский и военный госпиталь, главная гимназия, духовная семинария и епископский дом. Последний составляет наилучшее строение в городе, а потому и назначен был для резиденции нашего Императора; в том же доме помещались князь Волконский, баронет Виллие, князь Меншиков с канцелярией начальника Главного штаба Его Императорского Величества и все придворные службы. В лучшем зале этого дома была расположена военно-походная церковь. Для служения в церкви вытребован был из Венгрии иеромонах Геннадий с 4-мя певчими, которыми управлял придворный певчий Берлинский.

...Во время конгресса гарнизон Лайбаха составлял пехотный полк, состоящий весь из одних кроатов, которые были православного исповедания, – кроме офицеров. Сии последние были австрийцы и католики.

...Пред самым праздником Пасхи через свое начальство гарнизон этот просил позволения через князя Волконского отпраздновать Пасху в походной церкви вместе с нами. По докладе о сем Императору, Его Величество изволил изъявить на это свое соизволение и повелел, чтоб к дню Пасхи походная церковь расположена была в другом обширнейшем зале. В Великую Субботу в ночь, за час до начала службы, значительная часть гарнизона была введена в зал, занимаемый церковью, и в другой, прилегающий оному. Ровно в 12 часов ночи Император со Свитой изволил выйти парадно в церковь и занял место подле правого клироса. Так он обыкновенно всегда становился в церкви, ибо любил петь церковное служение вместе с певчими – своим весьма приятным баритоном.

Когда иеромонах Геннадий провозгласил «Христос Воскресе» и проч., то вместе с певчими начали петь и все бывшие в церкви кроаты различными своими голосами, впрочем, довольно согласно с нашими певчими, только вначале это всеобщее, совсем неожиданное пение всех нас очень удивило и даже обратило внимание нашего Государя. Напевы и произношение были одинаковы с нашими, и даже самый канон Пасхи пели почти все кроаты. Нельзя не заметить их всеобщего и единодушного восторга от соединения с нами, а особенно с нашим Императором, в православной церкви нашей!..

По окончании заутрени Государь изволил христосоваться со всею своею Свитою, а равно и со всеми кроатами,– а после обедни, по повелению Императора, все кроаты разговлялись во Дворце вместе с нашими. Это произвело неописанный энтузиазм и особенную любовь и преданность нашему Великому Императору во всем гарнизоне, так что австрийские военные начальники замечали это очень неравнодушно».

Государь возвращался через славянские земли и Венгрию. Никто из Свиты не знал венгерского языка. Спасал положение Д. К. Тарасов, объяснявшийся с населением по-латински вплоть до границы Галиции.

«В Офенне, – пишет Тарасов,– Государь изволил пробыть два дня и отправлялся с палатинусом на гроб Августейшей своей сестры, над которым построена грекороссийская церковь и постоянно находится для служения иеромонах и четверо певчих».

Сестра Императора, Великая Княгиня Александра Павловна, была замужем за эрцгерцогом Иосифом, палатином Венгерским. Скончалась она в 18-летнем возрасте 16 марта 1801 г. По почину ее духовника, протоиерея Андрея Самборского, в Иреме, вблизи Будапешта, сооружен был православный храм, освященный в 1803 г. В нем покоился прах юной, пережившей много горя Великой Княгини.

* * *

В 1834 г. 22 апреля – в первый день Пасхи – перед вечерней в церкви Зимнего дворца происходило торжественное принесение 16-летним Цесаревичем Александром Николаевичем присяги в качестве Наследника Престола. Очевидец этого события, Московский митрополит Филарет, повествуя о нем, говорит о чтении Цесаревичем присяжного акта: «Когда он дошел до окончательных выражений сего акта, заключающих в себе молитву, чувство и слезы остановили его. Собирая дух и возобновляя усилие, он довершил чтение измененным, трогательно зыблющимся голосом. Сердце родительское подверглось чувствам сыновним. Государь Император обнял Государя Наследника, целовал его в уста, в очи, в чело, и величественные слезы Августейшего Родителя соединились с обильными слезами Августейшего Сына. Засим Государыня Императрица приняла возлюбленного первенца своего в материнские объятия, и взаимные лобзания и слезы вновь соединили отца, мать и сына».

В июле 1837 г. митрополит Филарет в Благовещенской церкви Чудова монастыря встречал Цесаревича Александра Николаевича, завершавшего в Москве свое длительное, вплоть до Сибири, путешествие по России в сопровождении Жуковского и других спутников.

Благоговейно совершил Великий Князь поклоны перед ракой святого Алексия.

«Всегда отрадно вспоминаю, что незабвенная бабушка-Царица принесла меня новорожденного и положила в раку Святителя»,– сказал он Владыке.– «И так тепло молилась благочестивейшая Государыня, прося Святителя благословить, поддержать, руководить жизнью и трудами Вашего Высочества, на благо дорогой родины, в утешение Церкви Православной», – вдохновенно ответил митрополит.

Цесаревич еще раз преклонил колени и последовал за Архипастырем, знакомившим его с московскими святынями, в Донскую обитель.

Понимая всю жизнь; какой благодати он удостоился, Цесаревич Александр Николаевич писал в 1850 г. митрополиту Филарету:

«Во 2-й день января Господь даровал мне сына. Преисполненные благоговением к московскому Первосвятителю и молитвеннику Земли Русской, в обители которого я родился и у раки которого восприял святое крещение, мы нарекли его Алексием».

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1956. № 4. С. 16–17.)

Граф Поццо-ди-Борго, корсиканец, враг Бонапарта, ставший русским генерал-адъютантом, а во время Реставрации бывший русским послом во Франции, писал 26 июля 1814 г. из Парижа в Москву К. Я. Булгакову. Знаменательно, что он говорил о переживаниях Императора Александра I в трудные времена войны против Наполеона в 1813 и 1814 гг.: «На него не подействовали Люцен и Бауцен, равно как и странное молчание Австрии в этих тяжких и грозных обстоятельствах. Прислоненный к горам Силезии, отрезанный от главных дорог, которые ведут в Польшу, угрожаемый восстанием в ней, Государь ни разу не обнаружил и признака робости: он отверг предложение мира и с оружием в руках искусно устроил почетное перемирие, на условиях выгодных, давших ему потом возможность снова приняться за исполнение своей мысли, остановленное военными неудачами и тупым бездействием других народов. Пражские совещания были устроены посредствующей державой в видах заключения погибельного мира. Благодаря твердости Государя, его ловкости и умению примирять, Австрия препобедила собственную слабость, и возмутительные угрозы Наполеона оказались бессильны... Во Франкфурте демон мира (говорю демон, потому что действовать тут мог только злой дух) овладевал слабодушием союзников. Склонить их к вступлению во Францию было для Государя труднее, нежели побудить к освобождению Германии. После перехода через Рейн пущены были в ход всевозможные каверзы с целью задержать торжественное его шествие. Лангр, Шомон и Труа останутся навсегда памятны победами, одержанными над ослеплением одних и завистью других. В половине марта (нов. ст.) положение дел было отчаянное, как произошел один из тех случаев, которые всегда выручают владеющего способностью выжидания. В разъединении остальных деятелей Государю в первый раз находится возможность свободно действовать самому. Неприятель, положившись на то, что ему известно было о настроении, которое господствовало в командовании войсками, отважился на безумное движение. Император поразил его и пошел на Париж, не внемля трусам, которые воображали, что у ворот этой столицы миллионы войска и сам Бонапарт».

Поццо-ди-Борго кратко и ясно изобразил тогдашнюю сложную обстановку. Континентальные союзники России – Австрия и Пруссия, – напуганные успехами французов, продолжали трепетать перед Наполеоном и стремились всячески заключить с ним мир. Император Александр был непреклонен в решении продолжать борьбу до победного конца. Что же давало Государю силу переживать все эти трудности, не впадая в уныние и сохраняя твердость? Глубокая вера во всеблагой Промысл Божий, обретенная им в Москве, под впечатлением народной религиозности, и закрепленная молитвами у мощей святых, в ее храмах почивающих, – вот, что дало Царю эту огромную внутреннюю силу.

При таком преклонении перед волею Божиею, можно понять настроение Императора Александра, вступившего 19/31 марта 1814 г. победителем в Париж и восторженно встречаемого жителями столицы. 23 марта начиналась Страстная неделя. Свои переживания Государь поведал позднее князю А. Н. Голицыну. С ними читатели «Православной жизни» ознакомлены были в статье «Исторические Пасхальные дни в XIX веке», помещенной в № 4 «Православной жизни» за 1954 год⁹.

Изложенное там дополним данными, напечатанными в «Русском архиве» (1870 г.) в «Записках свитского офицера» С. Г. Хомутова, бывшего непосредственным свидетелем тогдашних событий. Напомним, что в Париже сохранилась русская посольская походная церковь, во время войны хранившаяся в доме американского посланника. Церковь была устроена в помещении, отведенном французами, напротив дома, в котором жил Государь. Он присутствовал на всех богослужениях Страстной недели. 25 марта Хомутов пишет: «После всенощной Император пошел исповедаться, прося у всех нас прощение с великим и трогательным смирением».

26 марта – Великий Четверток. «Император причастился с большим благоговением». Последование Страстей Господних пришлось на 27 марта. В 4 часа была вечерня. Государь, сняв шпагу, прикладывался к святой Плащанице. 28 марта – Великая Суббота. Литургия. 29 марта – заутреня и обедня. Присутствовал Государь, король Пруссии Фридрих Вильгельм III, генерал Вреде и множество генералов всех наций. После обедни все разъехались. Только немногие, в их числе и Хомутов, были на разговенах у Государя.

Хомутов дает описание торжества, состоявшегося в день Светлого Христова Воскресения, тем восполняя рассказанное самим Царем («Православная жизнь», 1954 г.). «В 12 час. дня был большой парад, и войска, прошед мимо Императора, стали на площади Людовика XVI, или Конкорд, посреди которой был поставлен амвон, на самом том месте, где кончил жизнь несчастный Людовик XVI. На этом амвоне совершено было молебствие за последние победы, за взятие Парижа и возвращение престола Бурбонам. Пушки выпалили сто один раз, радостные восклицания слышались со всех сторон: „Да здравствует Александр I! Да здравствует Людовик XVIII!“ У всех зрителей были слезы на глазах, и все единодушно преклонили колена перед милосердным Богом, Единым Подателем всех благ! После молебствия Император обнял французских маршалов, сказав им, что русские в этот день всегда христосуются со своими друзьями».

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1955. № 2. С. 8–15.)

«Сего утра Бог даровал мне сына Николая. Зная участие, которое принимаете, Ваше Преосвященство, во всем, касающемся до меня, извещаю Вас, пребывая Вашим благосклонным», – писал Император Павел I 25 июня 1796 г. митрополиту Московскому Платону (Левшину), бывшему своему законоучителю.

Впервые за девятьсот лет правитель России наречен был при святом Крещении именем святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца.

Маленького Великого Князя складыванию пальцев для крестного знамения и первым молитвам научила няня, шотландка Евгения Лайон, по исповеданию англиканка. Как в дальнейшем велось его религиозное воспитание, Император Николай I сам поведал в 1847 г. барону М. А. Корфу: «В отношении религии моим детям лучше было, чем нам, которых учили только креститься в известное время обедни да говорить наизусть некоторые молитвы, не заботясь о том, что делалось в нашей душе».

Глубокая вера созрела у Государя самостоятельно. Всю свою жизнь он, не мудрствуя, полагался на всеблагой Промысл Божий. Священными оставались для него всегда слова молитвы Господней: «Да будет воля Твоя». Произнося их, он праведно и закончил свой полный испытаниями жизненный путь.

Был он и по-настоящему церковным. С детства нравилось ему церковное пение, и он отлично знал церковные службы. Будучи Императором, Николай Павлович иногда пел в малой придворной церкви.

А. С. Пушкин говорил А. О. Смирновой: «Знаете ли, что всего более поразило меня в первый раз за обедней в дворцовой церкви, разукрашенной позолотой, более подходящей для убранства бальной залы, чем церкви. Это, что Государь молился за этой официальной обедней, как и она (Императрица), и всякий раз, что я видел его за обедней, он молился; он тогда забывает все, что его окружает. Он также несет свое иго и тяжкое-бремя, свою страшную ответственность и чувствует ее более, чем это думают. Я много раз наблюдал за Царской Семьей, присутствуя на службе; мне казалось, что только они и молились...»

Е. Н. Львова, часто видевшая Государя, пишет в своих воспоминаниях: «Он говаривал, что когда он у обедни, то он решительно стоит перед Богом и ни о чем земном не думает. Надо было его видеть у обедни, чтобы убедиться в этих словах; закон был твердо запечатлен в его душе и в действиях его – это было и видно – без всякого ханжества и фанатизма; какое почтение он имел к Святыне, как требовал, чтобы дети и внуки, без всякого развлечения, слушали обедню».

Баронесса Μ. П. Фредерикс, выросшая при Дворе Императрицы, указывает в воспоминаниях на искренность и истинность его религиозности. По утрам и вечерам он всегда долго молился на коврике, вышитом Императрицей Александрой Феодоровной. «А когда приобщался, Боже мой, что это была за минута! Без слез нельзя было видеть глубокое чувство, которое проникало его в это время».

Фрейлина А. Ф. Тютчева, впоследствии супруга И. С. Аксакова, писала: «Император Николай был чрезвычайно точен и аккуратен. Он входил в церковь с боем часов, ударявших одиннадцать, и тотчас начиналась служба. Тогда можно было видеть, как дамы, слишком задержавшиеся дома за своими туалетами, а иногда и Великие Князья появлялись с выражением отчаяния на лицах и старались незаметно проскользнуть на свои места. Помню, как однажды я спустилась в ротонду к одиннадцати часам. Я была там еще совершенно одна, когда двери внутренних покоев широко распахнулись, появился Император Николай и сказал мне: „По-видимому, сударыня, мы с вами единственно аккуратные люди в этом Дворце!“ На другой день чин министерства Двора явился к дамам и кавалерам с официальной бумагой, содержавшей Высочайший выговор за неаккуратность, под которой виновные должны были расписаться, в виде „mea culpa“.

После смерти Императора Николая весь этот, этикет очень скоро был нарушен».

Императрица Александра Феодоровна рассказывала Тютчевой, что «Ныне отпущаеши» было любимой молитвой Государя. Он произнес ее и за несколько часов до кончины. В трудные времена он прерывал сон, становился на колени и тихо пел псалмы Давида, находя в этом успокоение измученной и наболевшей душе.

Е. Н. Львова записывала 12 октября 1854 г.: «Сегодня я услышала, что рассказывал его камердинер (узнаю, как его зовут), что однажды на этих днях Государь, умывшись поутру, стал молиться Богу. Камердинер дожидался его в другой комнате, когда он его позовет. Прошло 15 минут – все еще тихо в кабинете, еще пять, еще несколько минут, наконец камердинер, видя, что почти уже полчаса прошло, в беспокойстве страшном потихоньку дверь отворяет и видит, что Государь, как стоял на коленях перед образом и земно поклонясь, заснул. В первую минуту камердинер так испугался, что потихоньку позвал людей и, с осторожностью подошед к Царю, стал его будить. Государь проснулся, перекрестился и сказал: „Как я устал! Даже на молитве заснул!“ По этому можно судить, как ему было тяжело в это время». Было это в разгар Крымской кампании.

Много разъезжая по России, Государь всегда посещал храмы, не требуя торжественных встреч. Извлечем некоторые описания из дневников генерал-адъютанта А. X. Бенкендорфа (с 1832 г. графа).

В 1828 г. Император, оставив воевавшую с турками армию, с которой пребывал первое время, перенес, по пути от Варны до Одессы, на корабле «Императрица Мария» страшную бурю. Прибыв, наконец, в город ночью, Государь в четыре часа утра пустился в коляске в дальнейший путь – в Петербург. «Он остановился у собора помолиться. Лишь его и мои шаги раздавались под церковными сводами. В соборе находился только один священник, и несколько свечей, зажженных у икон, освещали царствовавшую в нем глубокую темноту...» 23 июня 1829 г., прибыв вечером впервые как Император в любимый им Киев, «он прямо подъехал к Лавре, где его ожидал митрополит Евгений с братией. В это время в обители находилось очень много богомольцев. На Литургии он был в Софийском соборе; поклонялся мощам Печерских угодников. Во время пребывания в Киеве посещал и другие храмы...» В ночь на 7 марта 1830 г. Император неожиданно прибыл ночью в Москву. В два часа коляска остановилась у Кремлевского дворца. «И там, и в целом городе все, разумеется, спали, и появление наше представилось разбуженной придворной прислуге настоящим сновидением. С трудом можно было допроситься свечи, чтобы осветить Государеву комнату. Он тотчас пошел без огня в придворную церковь помолиться Богу и, по возвращении оттуда, отдав мне приказания для следующего дня, прилег на диване. Я послал за обер-полицмейстером, который прискакал, напуганный моим неожиданным приездом, и совершенно остолбенел, когда услышал, что под моей комнатой почивает Государь... В 8 ч. утра я велел поднять на Дворце Императорский флаг, и вслед затем кремлевские колокола возвестили москвичам прибытие к ним Царя».

В том же году 29 сентября Государь опять внезапно прибыл в Москву, где свирепствовала холера. Помолившись по приезде в Иверской часовне, Государь, вернувшись во Дворец и приняв митрополита Филарета, прошел в Успенский собор. Приветствуя приезд его в такое опасное время, Святитель говорил: «Такое Царское дело выше славы человеческой, поелико основано на добродетели христианской... С крестом встречаем тебя, Государь, да идет с тобою воскресение и жизнь...» Народ у Иверской и Успенского собора громко восклицал: «Ты – наш отец, мы знали, что ты к нам будешь; где беда, там и ты, наш родной».

Через 40 дней после открытия 7 августа 1832 г. мощей святителя Митрофана Император посетил Воронеж. «Коляска едва могла двигаться среди толпы, ожидавшей Государя на улице и у собора, – записал Бенкендорф в своих дневниках. – Войдя в древние стены собора, Государь с благоговением припал к раке Святителя».

В том же году Император, будучи в Белгороде, заметил в тамошнем соборе свой портрет. Он приказал снять его, Синоду же поручил сделать Курскому епископу строгий выговор, с общим подтверждением, чтобы в церквах не было никаких изображений, кроме икон. Владыка Илиодор (Чистяков), только что назначенный в Курск, сообщил Синоду, что такой порядок существовал с 1787 г. В соборе имелись портреты Императрицы Екатерины II, Императоров Павла I и Александра I. Синод заступился за епископа перед Государем, прося не объявлять ему выговора. Император Николай положил резолюцию: «Согласен, но объявить, что Я приказал непременно везде по церквам портретов Моих не вешать».

При посещении в 1834 г. исторического Ипатьевского монастыря в Костроме Государь распорядился укрепить стены древней обители. В Нижнем Новгороде, помолившись в местных храмах, повелел сделать для смертных останков Минина достойную гробницу, поставив ее в соборном храме, рядом с гробами Нижегородских удельных князей.

В октябре 1835 г. Государь, въехав в полночь в Киев, сразу же прибыл в Лавру. Бенкендорф писал: «Мне едва удалось отыскать монаха, который нам отпер двери собора. Пока он зажигал несколько местных свечей, только одна лампада, тускло теплившаяся перед иконою, освещала наши шаги под этими древними сводами. Государь запретил сказывать о своем прибытии митрополиту и кому-либо из братии и, припав на колени, более четверти часа провел в уединенной благоговейной молитве о своей Семье и своем Царстве. В таинственном полумраке этого величественного храма, пережившего столько веков, вызывавшего в душе столько религиозных и исторических воспоминаний, нас было всего трое, и я не помню, чтобы мне случалось когда-нибудь в жизни молиться с таким умилением».

В 1837 г. Государь посетил Эчмиадзинский монастырь. Приветствовал его армянский Патриарх – католикос Иоаннес. Собор в обители – Шогакат – основан был в 303 г. святителем Григорием, просветителем армян; после разорений он был восстановлен в 483 г. и остался в таком же виде до настоящего времени. Государь прошел в собор: «Здесь Иоаннес произнес вторую приветственную речь, и затем своды древнего храма огласились пением стихир на сретение Царя, не раздававшихся здесь в течение веков». Царь приложился к святыням, почивающим более тысячелетия.

В 1839 г. Император, прибыв в историческое село Коломенское, отправился, по своему обыкновению, в церковь. Застал он бракосочетание крестьянской четы. Дождавшись окончания службы, он поздравил новобрачных и велел им явиться в московский Дворец. Там молодые обласканы были и одарены Царем и Царицей.

Все от Бога – было главным, непоколебимым убеждением Императора Николая Павловича.

В самые страшные часы жизни, когда в 1825 г., перед самым вступлением на Престол, он узнал о военном заговоре, вызвавшем 14 декабря утром в столице бунт некоторых гвардейских частей, – он все упования свои возложил на Промысл Божий. 12 декабря он писал в Таганрог князю Π. И. Волконскому: «14 числа буду я Государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя. Вы наверное надо мною сжалитесь, да мы все несчастные, но нет несчастнее меня. Да будет воля Божия». «Молитесь за меня, дорогая и добрая Мария»,– писал он в тот же день за границу сестре, Великой герцогине Саксен-Веймарской. Императрица Александра Феодоровна описала ночные часы с 13 на 14 декабря: «Я была одна в моем маленьком кабинете и плакала, когда я увидела вошедшего мужа. Он встал на колени и долго молился. „Мы не знаем, что нас ждет, – сказал он мне потом.– Обещай быть мужественной и умереть с честью, если придется умирать“».

Когда бунт был в полном разгаре и растерялись докладывавшие ему начальствующие лица, Император спокойно отдавал все распоряжения. «Оставшись один, – записывал потом Государь, – я спросил себя, что мне делать? – и, перекрестясь, отдался в руки Божии и решил идти, где опасность угрожала». После событий он говорил, что вне этого решения никакого определенного плана действий у него не было. «Охраняй моих – мать, супругу, детей,– сказал он дяде, Принцу Евгению Вюртембергскому. – Я буду говорить с бунтовщиками. Господь меня поддержит». На Дворцовой площади мимо него в беспорядке, без офицеров, проходили взбунтовавшиеся части лейб-гренадерского полка. «Я пошел остановить и выстроить, но на мое „стой!“ отвечали мне: „Мы за Константина“. Я указал им на Сенатскую площадь...» Император писал позднее: «К счастию, что сие так было, ибо иначе началось бы кровопролитие под окнами Дворца, и участь наша была бы более чем сомнительна. Но подобные рассуждения делаются после: тогда же Один Бог меня наставил на сию мысль».

Государя очень заботила затягивавшаяся война с Турцией. Наконец графу Дибичу удалось 30 мая 1829 г. нанести решительное поражение туркам в теснинах Кулевчи. Донесение о победе доставил Государю в Варшаву адъютант Дибича, князь Трубецкой, писавший ему, что Император, получив известие, бросился на колени, чтобы поблагодарить Бога. Награждая графа Дибича, перешедшего в начале июля через Балканы, званием Забалканского, Государь писал ему: «...Но прежде всего да будет тысячекрат благословен Господь за Его столь явное вам содействие, признаем Его покровительство во всем, что случается для нас счастливого...» Император, давая 1 сентября указания Дибичу, стоявшему вблизи Константинополя, писал: «...Но затем, любезный друг, теперь более, чем когда-нибудь, отнесем все Богу и да будем спокойнее и великодушнее, и более последовательнее прежнего; вот слава, к которой я стремлюсь, и да хранит меня Господь добиваться иной, я же уверен, что вы меня понимаете...»

Другому – на азиатском фронте – победителю турок, графу Паскевичу-Эриванскому, Государь, призывая его к скромности, писал: «...Во всяком деле, нами исполняемом, мы должны искать помощи Божией: Его рука нас карает, Его же рука нас возносит...»

В июне 1831 г. Государь, для прекращения в Петербурге холерных беспорядков, во время которых погибли врачи, прибыл на Сенную площадь в сопровождении одного генерал-адъютанта князя Меншикова. Коляска въехала в огромную толпу народа, стоявшего вблизи храма. Царь, встав в экипаже, своим звонким голосом сказал толпе: «Вчера учинены злодейства, общий порядок был нарушен. Стыдно народу русскому, забыв веру отцов своих, подражать буйству французов и поляков; они вас подучают, ловите их, представляйте подозрительных начальству. Но здесь учинено злодейство, здесь прогневали мы Бога, обратимся к церкви, на колени, и просите у Всемогущего прощения». Вся толпа пала на колени, с умилением осеняя себя крестным знамением. Крестился и Государь. Были слышны восклицания: «Согрешили, окаянные!» Продолжая потом речь свою к народу, Государь объявил толпе, что, «поклявшись перед Богом охранять благоденствие вверенного ему Промыслом народа, он отвечает перед Богом и за беспорядки, а потому их не допустит», «сам лягу, но не попущу, и горе ослушникам», – заключил он. Несколько человек возвысили было голос. «До кого вы добираетесь, кого вы хотите, меня ли? Я никого не страшусь. Вот я», – показал Государь на грудь. Восторженное «ура» было ответом. Государь поцеловал одного старика и сказал: «Молитесь и не шумите больше».

Известный пианист и композитор А. Г. Рубинштейн рассказывает в своих воспоминаниях, что, когда в Петербурге давалась опера «Пророк» с участием знаменитого итальянца Марио, Император Николай прошел в антракте на сцену. Он похвалил Марио и попросил его снять корону. Взяв ее в руки и продолжая разговаривать с певцом, Государь отломал у короны крест и вернул ее артисту.

Когда в сороковых годах Главная евангелическая консистория высказалась против предложения Государя об учреждении в Риге лютеранской академии, он положил резолюцию: «В дела иностранных исповеданий нам мудрено вмешиваться, так и в сем случае мы могли только указать на то, что считали полезным для блага евангелических исповеданий, но когда из непонятных видов сами сему противоборствуют, то остается предоставить воле Божией дальнейший ход этого дела. Кто знает, может быть, неисповедимый Промысл Божий направляет невидимою рукою эту церковь к разрушению, и тогда никакая сила не остановит стремление народа к Православию. Должно только все так подготовить к тому, чтобы Церковь наша готова была принять новых чад. Для того же все духовные книги и служебники переводятся на местные языки».

4 июня 1835 г. Император прибыл в Синод в сопровождении Цесаревича Великого Князя Александра Николаевича. Государь отслушал краткое молебствие в освященной за несколько дней до того синодальной церкви и потом направился в палату заседаний, где занял место посреди его членов, посадив Наследника направо от себя. Приложившись к Евангелию и Кресту, поставленным по синодальному обычаю во главе присутственного стола, и пригласив иерархов занять свои места, Николай Павлович обратился к ним с пространною речью, в которой напомнил о трудностях, с коими ему пришлось бороться при восшествии на Престол, и о происшествиях 14 декабря, совершившихся на площади перед Синодом. Упомянув о победоносных войнах с Персией и Турцией и об успешном усмирении польского мятежа, а также о быстром прекращении беспорядков, вызванных холерой, он заявил, что преодоление всех этих трудностей относит к особенной помощи Божией, на которую паче всего и впредь возлагает надежду. Полагая ближайшим к сердцу своему попечением – продолжал Государь – охранение Православия, он уверен, что те же чувства разделяет и Наследник, что и свидетельствует пред Россией как отец и Государь. Коснувшись стоявших на очереди важных вопросов о воссоединении униатов и обращении раскольников, требующих, как выразился он, «неослабной бдительности», твердости и постоянства в принятых правилах, «без всякого вида преследования», Император возвестил Синоду, что, «простирая попечение свое о делах церковных и на будущие времена и желая предупредить сим самым испытанное неудобство от нечаянного вступления в оные», он, подобно тому, как ввел уже старшего Сына своего и Наследника в Сенат и намерен вскоре ввести в Государственный Совет, признает полезным, чтобы, для ознакомления с церковными делами, Цесаревич присутствовал всегда на заседаниях Синода и, под личным руководством Его Величества, приобретал сведения, потребные и по сей части для высокого его назначения. Государь окончил выражением надежды на преуспеяние Наследника в этом деле, полагаясь на усердие Синода в поспешествовании ему и поручая его молитвам своего первенца. О посещении Императором Синода и о назначении Наследника синодальным членом Святейший Синод объявил указом по духовному ведомству православного исповедания.

«Я умираю с сердцем, полным благодарности к Богу за все то доброе, что Он предоставил мне в этой временной жизни, полной пламенной любви к нашей славной России, которой я служил верно и искренно, по мере сил моих»,– говорилось в п. 33 завещания Императора Николая I, подписанного им 4 мая 1844 г.

Графиня А. Д. Блудова, дочь известного сановника, писала 9 января 1854 г., что в день 25-летия царствования (1850 г.) Императору предоставлен был юбилейный отчет всех министров. Государь был тронут. «Видя его умиление, дочь его подошла тихонько к нему из-за спины, обняла его шею рукою.– „Ты счастлив теперь, ты доволен собою?“ – спросила она.– „Собою? – отвечал он и, показав рукою на небо, прибавил, – Я былинка“.

В этом слове полностью проявилась светлая христианская душа Императора Николая Павловича.

Подлинно христианской была и его кончина, последовавшая – сто лет назад – 18 февраля 1855 г. Напутствовавший его духовник, протопресвитер Василий Бажанов, говорил, что в жизни своей он наставлял многих умиравших набожных людей, но никогда не видел такой веры, торжествующей над приближающейся смертью.

«Предсмертное хрипение становилось все сильнее, дыхание с минуты на минуту делалось все труднее и порывистее, – писала Тютчева, – Наконец, по лицу пробежала судорога, голова откинулась назад. Думали, что это конец, и крик отчаяния вырвался у присутствующих. Но Император открыл глаза, поднял их к небу, улыбнулся, и все было кончено!»

(Православный путь. Джорданвилль, 1955. С. 61–97.)

Уяснить всю значительность личности Императора Николая I, как Царя Православного, можно только в сопоставлении с предшествующим ему веком, который и надлежит осветить хотя бы немногими чертами.

Известный проповедник, архиепископ Новгородский Амвросий (Юшкевич), так отзывался о царствовании Императрицы Анны Иоанновны (1730–1740): «На благочестие и веру нашу Православную наступили, но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредительское христианству суеверие искореняют. О, коль многое множество под таким предлогом людей духовных, а наипаче ученых, истребили, монахов порасстригали и перемучили. Спроси ж за что. Больше ответа не услышишь, кроме того: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему [не] годный. Сие все делали такою хитростию и умыслом, чтобы вовсе в России истребити священство православное и завесть свою нововымышленную беспоповщину».

Так мог говорить Православный иерарх о времени, непосредственно предшествовавшем царствованию Императрицы Елисаветы, в счастливые дни, когда на Престол вступила эта благочестивая Царица. Но если она вернула православному духовенству подобающее ему положение, она не изменила духа века. Переменилось лишь направление нашего «западничества»: подражание германскому сменилось подражанием французскому, все усиливавшимся. Из Франции шло к нам модное там неверие. Несколько позднее стал проникать яд вольтерьянства и энциклопедистов.

Императрица Екатерина II могла иногда действовать, как то подобало Православной Государыне, но сама была от Православия далека. Кумиром ее долгое время был Вольтер, умевший льстить нужной ему Монархине. Он как-то писал ей: «Ваше Величество, вы не можете поверить, до какой степени предан вам педант республиканский, несмотря на то, что вы самодержавствуете». Смерть Вольтера очень огорчила ее. В письме в Париж от 21 июня 1778 г. она писала своему долголетнему заграничному корреспонденту Фридриху Мельхиору Гримму, выражая недовольство в отказе погребения тела Вольтера. Она писала: «Зачем вы не завладели телом, и притом от моего имени? Вам бы следовало переслать его мне, и, ей-ей, это промах с вашей стороны, первый в вашу жизнь. Но если у меня нет его тела, то непременно будет ему памятник». 1 октября того же года писала Гримму: «Ему или, вернее, его сочинениям я обязана образованием моего ума и головы».

Что сказать об обществе?

В 1779 г. умер сенатор, статс-секретарь, член Комиссии о духовных имуществах, писатель Григорий Николаевич Теплов, бывший 6 июля 1762 г. с Алексеем Григорьевичем Орловым и князем Феодором Сергеевичем Барятинским в Ропше, когда там был убит Император Петр III. Архиепископ Филарет отмечает: «В «Петербургской ведомости» 1779 г. 30 мая писали: „Теплов с присутствия пал. Кончина его весьма страшною подобным была. Через три дня речь отнята, и был мучим велико. А после того начал говорить, открываясь перед духовником и пред всеми, генерально выговаривая: „Я не почитал Церкви, ни Бога, и святыни Его гнушался, а ныне пропадаю. Вы ж, слышащие господа генералитеты, видя столь мучительную мою кончину, кайтесь и будьте добродетельны. Я в жизни моей никому добра не делал, за что и плату получаю“. К сожалению,– писал архиепископ Филарет, – этот урок скоро был забыт, или иным казался и невразумляющим. И мнение энциклопедистов продолжали считать невидимою мудростью, и книги их продолжали издавать и покупать. Кощунство было в моде. Писали „послание к слугам“, с нахальными насмешками над служителями веры. Когда паралич поражал несчастного весельчака, тогда только приходили в себя, и в горьком раскаянии писали „признание в делах и помышлениях“».

Император Павел I Петрович (1796–1801), с первых часов своего рождения, принят был на попечение Императрицей Елисаветой Петровной. Раннее детство он провел в обществе нянь, которые и утвердили в нем веру и любовь к храму. Законоучителем его был иеромонах Платон (Левшин), в будущем знаменитый митрополит Московский. Последний, вспоминая прошлое, так говорил о Павле: «Высокий воспитанник всегда был, по счастью, к набожности расположен, и рассуждение ли или разговор относительно Бога и веры ему всегда приятны. Сие, по примечанию, ему внедрено со млеком покойной Императрицей Елисаветой Петровной, которая его горячо любила и воспитала приставленными от нее набожными женщинами». Воспитатель Цесаревича Павла, С. А. Порошин, вспоминал, что в день Успения Божией Матери, «одевшись, изволил Павел читать с отцом Платоном Св. Писание. Потом разбирали мы книжку, в которой служба на сегодняшний праздник, и пели оттуда стих: „Побеждаются естества уставы, Дева чистая“ и проч.».

В день его венчания на Царство в день Светлого праздника – 5 апреля 1797 г, – обнародован был манифест Государя о запрещении в воскресные дни принуждать крестьян к работам, ибо «Закон Божий, в десятословии нам преподанный, поучает нас седьмой день посвящать Богу». Император Павел заботливо относился к духовенству. Он выражал желание, чтобы священство имело более «соответственное важности сана своего образ и состояние». Вследствие этого принимались меры к улучшению быта белого духовенства. При нем положено было начало единоверию.

В связи с этим примечательно письмо от 9 декабря 1800 г., посланное из Петербурга архимандритом Евгением (Болховитиным), будущим митрополитом Киевским, своему другу, В. И. Македонцу, советнику Воронежской гражданской палаты: «...25 ноября Владыка возил меня в придворную церковь к обедне, и я там видел всю Фамилию Августейшую и иностранных бояр. Великолепно! На ту пору полна придворная церковь была раскольников, коих нарочно Монарх благословил пригласить к обедне».

Но вместе с тем в это Царствование закрепил свое положение в России иезуитский орден, которому в эпоху временного закрытия его папой Климентом XIV в 1773 г. (восстановлен Пием XIV в 1814 г.) оказано было широкое гостеприимство Императрицей Екатериной. 20 июня 1780 г. она посетила в Полоцке иезуитские учреждения. Император Павел принял на себя звание гроссмейстера древнего католического Мальтийского ордена, что использовано было иезуитами для распространения своего влияния.

* * *

Сложен был Император Александр I Благословенный (1801–1825), вступивший при трагических обстоятельствах на Престол в начале второго года XIX века. Учителем и воспитателем его был свободомыслящий республиканец Лагарп, о котором так писал в своих известных «Воспоминаниях» Ф. Ф. Вигель (1786–1856), много видевший в жизни и долго занимавший должность директора Департамента иностранных исповеданий: «Воспитание Александра было одною из великих ошибок Екатерины; образование его ума поручила она женевцу Лагарпу, который, оставляя Россию, столь же мало знал ее, как и в день своего прибытия, и который карманную республику свою поставил образцом будущему Самодержцу величайшей Империи в мире. Идеями, которые едва могут развиться и созреть в голове двадцатилетнего юноши, начиняли мозг ребенка. Но не разжевавши их, можно сказать не переваривши их, призвал он их себе на память в тот день, в который начал царствовать». Крылов в басне «Воспитание льва» также намекает на неправильное воспитание Александра. Орел, воспитывая львенка, научает его, к ужасу звериного света, вить гнезда. Баснописец приводит нравоучение, что важнейшая наука для Царей знать свойства своего народа и выгоды земли своей.

Впоследствии Александр говорил о своих религиозных чувствах: «Я был, как и все мои современники, не набожен». В разговоре с графиней Софией Строгановой Он высказался так: notre éducation avec mon frére Constantin a été mal emmanchée («наше воспитание с братом Константином было худо прилажено»). В 1818 г. Он говорил: «Императрица Екатерина была проницательная, умная, великая жена, но что касается воспитания сердца в духе истинного благочестия – при петербургском Дворе было как почти везде...» Преподавать ему вероучение поручено было протоиерею Андрею Самборскому, служившему в заграничных церквах, которому и в Петербурге разрешено было Императрицей брить бороду и носить штатское платье.

Душа Александра не находила успокоения со страшной мартовской ночи 1801 г., когда зверски был умерщвлен его отец, Император Павел I. Заговорщикам удалось вовлечь юного Наследника в свои сети, утаив, конечно, намерение убить Помазанника Божия. Александр, однако, считал себя косвенным участником преступления. Далекий от Церкви, он постепенно погружался в мистическое настроение. Характерно ночное братание в 1804 г. с Прусским королем Фридрихом Вильгельмом III, в присутствии королевы Луизы, в Потсдаме у гроба Фридриха Великого.

Перелом вызвала Отечественная война. Александр говорил: «Но пожар Москвы просветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотой веры, какой я до тех пор не чувствовал. Тогда я познал Бога, как открывает Его Св. Писание».

Но это еще не было истинное обращение к Церкви. Откровения искал Государь у лжеучителей. Во время заграничного похода Александр посещал в Гернгуте (Силезия) общины моравских братьев, в Бадене беседовал с Юнг-Штиллингом, в 1814 г., будучи в Англии, выражал сочувствие депутации Библейского общества, в мае 1815 г. в Германии встретился с баронессой Юлианою Криденер (Крюденер), некоторое время оказывавшей на него большое влияние.

Мистические настроения Императора были использованы протестантским Библейским обществом, пронизанным масонством, а равно и непосредственно русскими масонскими ложами, закрытыми было Императрицей Екатериной II, но возродившимися в Царствование Императора Александра. Удобным проводником пагубных идей стал, пусть и без злого намерения, поверхностный и легкомысленный друг детства Государя князь Александр Николаевич Голицын (1773–1843), оказавшийся созвучным Царю. В 1805 г. он был назначен обер-прокурором Святейшего Синода, в 1810 г. был поставлен также во главе ведомства иностранных исповеданий, а в 1816 г. стал министром народного просвещения. Был он, кроме того, управляющим почтовым ведомством.

24 октября 1817 г. образовано было Министерство духовных дел и народного просвещения, главой которого назначен был князь Голицын, про которого тогда говорили, что он «влез по уши в мистицизм». В составе министерства были образованы департаменты, ведавшие делами: 1) грекороссийского исповедания, 2) римско-католического, грекоуниатского, армянского исповеданий, 3) всех протестантских исповеданий, 4) по делам еврейского, магометанского и прочих нехристианских исповеданий. Православное исповедание приравнивалось не только к прочим христианским, но и к нехристианским исповеданиям. Обер-прокурором был назначен князь П. С. Мещерский. Он не являлся уже былым «оком Государевым» в Синоде и «стряпчим в делах государственных», став лишь уполномоченным министра духовных дел.

Де-Местр говорил о «великой химере универсального христианства».

Протоиерей Георгий Флоровский в своей книге «Пути русского богословия» пишет: «Император Александр исповедал некое смешанное христианство, и во имя этой „всеобщей“ религии и притязал властвовать и управлять... Режим „сугубого министерства“ был жесток и насильственен. „Мистицизм“ облекался при этом всей силой закона, со всей решительностью санкций против несогласных или только уклончивых. В преступление вменялось и простое несочувствие идеям „внутреннего христианства“, и притом – как противление видам правительства. Вот одна из статей тогдашнего цензурного устава: „Всякое творение, в котором, под предлогом защиты или оправдания одной из Церквей христианских, порицается другая, яко нарушающее союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергается запрещению“».

Создание нового министерства совпало с расцветом деятельности Библейского общества, образовавшегося в России. 6 декабря 1812 г. утвержден был Императором Александром доклад князя Голицына о создании общества. 11 января 1813 г. состоялось первое собрание, на котором президентом был избран князь Голицын, управлявший тогда ведомством иностранных исповеданий. Общество, имевшее к 1824 г. 89 отделений, очень скоро попало в руки масонов.

В статье, посвященной в «Энциклопедическом словаре» (СПб., 1891) «Библейским обществам в России», говорится: «Успех мистицизма в нашем обществе был тем возможнее, что в нем тлели еще подавленные было влияния старого масонства XVIII в. Еще живы были Новиков, Лопухин, Гамалея, кн. Репнин, Кошелев и другие. Почти все они вынесли тяжелое давление враждебных обстоятельств и приобрели мрачное упорство – обыкновенное следствие преследований. Некоторые из них или их ученики приняли прямое участие в библейском деле, в котором они встретились с мистиками нового направления, например с бароном Б. И. Фитингофом, братом г-жи Крюденер; те из старых масонов, которые не принимали этого участия, все-таки действовали в интересах своих идей личным влиянием... Мистическое истолкование Библии уже издавна было предметом их величайшего любопытства и стараний. Возбужденная религиозность и разгоряченная фантазия находили слишком мало пищи в традиционной Церкви; их не удовлетворяли обычные формы благочестия; они искали внутренней церкви, стремились к высшим религиозным состояниям, чудесам, видениям, сошествиям Святого Духа... Для этих лиц потребовалось высшее пиетистическое возбуждение, которое удовлетворяло бы их экзальтации, и это возбуждение доставлено было известной сектой Татариновой, собрания которой представляли странные религиозные оргии, напоминающие шаманов, хлыстов и т.п. И наиболее ревностные друзья Татариновой и участники ее изуверных вакханалий нашлись именно между членами Библейского общества. Главнейшие из этих друзей были А. Ф. Лабзин и В. М. Попов, один – директор, другой – секретарь Общества; бывал здесь и князь Голицын, президент Б. общества...» В числе членов «корабля» Татариновой, жившей в Михайловском дворце, был священник Дома инвалидов Алексей Малов.

Известная масонка Тира Соколовская писала впоследствии в своей истории масонства: «На утренней заре Царствования Императора Александра I русские масоны различных направлений объединены были одной мыслью: вернуть ордену вольных каменщиков утраченное ими в России положение».

В годы 1816–1818-м масонов в России числилось 1300, в годы 1820–1822-м – 1600. С течением времени все больше масонство пропитывалось мистицизмом и карбонарством. Оттуда пришло учение о «внутренней церкви», пренебрегавшее священством, устанавливавшее свои «трапезы любви», на коих кощунственно воспроизводилось таинство Евхаристии.

Масоны, по словам их апологета, отказывались от «догмата», который, по учению их риторов, «сковывал и подчинял», и заменили символом, давшим простор и свободу мысли (Т. А. Бакунина. Русские вольные каменщики).

Высшее и ученое духовенство сначала отнеслось благожелательно к работе Библейского общества. С 1814 г. в комитете общества состояли, в качестве вице-президентов, митрополиты: Киевский Серапион (Александровский) и С.-Петербургский Амвросий (Подобедов), будущие митрополиты С.-Петербургские, архиепископы Черниговский Михаил (Десницкий) и Тверской Серафим (Глаголевский). Одним из директоров был ректор Петербургской Духовной академии архимандрит Филарет (Дроздов), с 1816 г. (по посвящении в епископа) – вице-президент. Последний принимал сначала особенно деятельное участие в работе общества. Это не колебало его твердой церковности и не увлекало в сторону мистицизма. Он возражал против крайностей такового. Н. Дубровин в статье своей «Наши мистики-сектанты» («Русская старина», 1895) пишет: «Заметив уклонение общества от господствующей религии, Филарет употреблял все свои силы, чтобы возвратить его на путь истинного Православия». «Что принадлежит до нас, обитателей Лавры,– писал он отцу (5 декабря 1813 г.),– мы единым сердцем и едиными устами, елико можем, проповедуем Христа Распята.– Да будет Он нам, недостойным, Божия сила и Божия премудрость». В 1814 г. он произнес проповедь о важности «храмового богослужения».

Насторожились особенно духовные лица, когда обнаружилось, что видные масоны-мистики захватили общество в свои руки.

Характерна деятельность влиятельного директора общества – Александра Феодоровича Лабзина (1766–1825). Обучавшийся в известном «семинаре» масона Ивана Новикова, он, будучи мистиком, признавал «внутреннюю» церковь. В 1800 г. им основана была масонская ложа «Умирающий Сфинкс», существовавшая до 1822 г. В его ложу входили, видимо, архимандриты Феофил и Иов. Первый был законоучителем 1-го кадетского корпуса, затем Ришельевского лицея в Одессе, в котором он верховодил, пользуясь поддержкой князя Голицына. Потом он выжил из ума. Архимандрит Иов состоял законоучителем Морского кадетского корпуса, близок был к кругам хлыстовки Татариновой. Он осквернил кощунственно Престол корпусной церкви, пытался выброситься с третьего этажа и сошел с ума. Об его кощунстве и масонстве писал в 1818 г. брату князь С. А. Ширинский-Шихматов, впоследствии известный архимандрит Аникита. В 1806 г. Лабзин стал выпускать журнал «Сионский вестник», вскоре запрещенный. Когда мистицизм захватил Императора Александра и он находился под сильным влиянием видного масона старого времени Родиона Кошелева, расцвела деятельность Лабзина. В 1817 г. разрешен был ему выпуск «Сионского вестника», подчиненного, в виде исключения, светской, а не духовной цензуре. При его участии печатались мистические книги Юнг-Штиллинга и Эккартсгаузена. Подобные книги распространялись по училищным и другим библиотекам. Для этого весьма пригоден был аппарат Библейского общества, директором которого был Лабзин, а также почтовое ведомство, куда удалось насадить много масонов.

О том времени ревнительница Православия графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская писала: «Иерархия церковная в самом начале, в первом лице была нарушена; министры, архиереи и духовные лица были именем, а всем действовал министр духовных дел и его директор (А. И. Тургенев) и канцелярия».

Первым против мистиков писал священник Иоанн Полубенский, издавший в 1803 г. книгу «О внешних богослужениях». Решительно на защиту Православия выступил ректор Петербургской семинарии архимандрит Иннокентий (Смирнов), состоявший также членом цензурного комитета (1784–1819). Истинный подвижник, молитвенник и постник, ученый, за свои труды возведенный в степень доктора богословия, замечательный проповедник, он сначала сочувственно относился к деятельности Библейского общества и был директором его, со своим другом архимандритом Филаретом (Дроздовым). Вместе с тем он отрицательно относился к западному мистицизму. Он писал: «Что всего суетнее, горше и пагубнее во дни сии деется еще? Некоторые из верных сынов Царствия почивают на западных и новейших словесниках и витиях, а лучше сказать суемудрых, покушаясь научаться суетному лепетанию слова и учения о Церкви, а живых вод источника Израилева, – воды благодатного учения в св. Иоанне Златоусте, Василии Великом, Григории Богослове и прочих святых и учителях Церкви не хотят и видеть, аки бы не нужное для настоящего рода людей». Пытался он, но тщетно, воздействовать на высокомерного Лабзина.

Возмущенный некоторыми статьями «Сионского вестника», архимандрит Иннокентий написал резкое письмо князю Голицыну, советуя ему «залечить раны, которыми он сам уязвил Православие». Министр жаловался Митрополиту, который с трудом уговорил Иннокентия извиниться. Голицын, желая избавиться от последнего, добился назначения его епископом в Оренбург. Тамошний климат мог оказаться губительным для его здоровья, подорванного болезнями. Почитавшаяся Государем княгиня С. С. Мещерская и другие высокопоставленные особы сумели передать ему свои опасения. Оренбург заменен был Пензой. Епископ Иннокентий за короткое пребывание там приобрел всеобщую любовь и преклонение перед его ревностным подвижничеством. Преставился он в 1819 г. У могилы его и впоследствии совершались моления.

К тому времени относится ознакомление А. С. Стурдзой князя Голицына с критикой «Сионского вестника», сделанной москвичом Степаном Смирновым. Голицына потрясли приведенные слова Лабзина, в которых тот извращал значение и силу таинства Евхаристии, дерзая основываться на словах Спасителя: «Глаголы Моя дух есть... плоть не пользует ничесоже». По свидетельству Стурдзы, Голицын испросил тогда Высочайшее повеление 26 июня 1818 г. о подчинении «Сионского вестника» духовной цензуре. Лабзин, удрученный этим, говорил: «Врагам моим отдали меня. Не пойду на суд людям, которые затворяют двери Царства Небесного, сами не входят и других не пускают туда». Он старался переубедить Голицына. Тот возражал ему: «Если мне позволять все то, что вы пишете, то я подам повод думать, что я принадлежу к вашей ложе, как то уже и говорят, а я министр». Тогда Лабзин закрыл свой журнал.

Начал противоборствовать врагам Церкви и митрополит Амвросий, что вызвало удаление его из столицы. Ему оставлена была только Новгородская кафедра. Преемником его в 1818 г. был назначен в Петербург архиепископ Черниговский Михаил (Десницкий). Он воспитывался в Троицкой семинарии и в филологической семинарии, при «Дружеском ученом обществе» – детище масонов конца XVIII в. Новикова и Шварца. В бытность свою священником в Москве, он поддерживал связи с этими кругами. Голицын поэтому не ждал затруднений с его стороны.

Митрополит Михаил обманул его ожидания. Благостный Владыка, замечательный проповедник, постоянно служивший в приходских храмах столицы, полюбившийся всем, убеждался все более в тяжелом положении Церкви. Он начал указывать это Голицыну. Происходившие между ними столкновения вредно отражались на здоровье архипастыря. Митрополит иногда приезжал из Синода таким расстроенным, что не мог выйти из кареты и его несли слуги. В 1821 г. он написал письмо Императору Александру, находившемуся на конгрессе в Лайбахе (Любляне). Им указывались опасности, грозящие Церкви. Письмо заканчивалось так: «Государь, когда до Вас дойдет это писание, меня уже не будет на свете. Ничего, кроме Истины, не вещал я людям: наипаче теперь, когда в деяниях своих готовлюсь отдать отчет Вышнему Судии». Владыка умолял Царя спасти Церковь от «слепотствующего министра». Когда Император читал это письмо, кроткого и чистого духом митрополита Михаила не было уже в живых. Молва называла князя Голицына «убийцей митрополита».

Митрополита Михаила заменил владыка Серафим (Глаголевский), до того митрополит Московский. Он также учился в новиковском филологическом семинаре в Москве. В бытность свою Тверским епископом, состоял вице-директором Библейского общества, затем, в сане митрополита, директором. Переезжая в Петербург, он вдохновлен был желанием бороться с вредными течениями. На первом же заседании комитета общества владыка Серафим, по выслушании отчета, заметил: «Так могут рассуждать только люди, не понимающие Православия». Возмущенный книгой Госснера «Дух жизни и учения Иисуса Христа», он посетил князя Голицына и указал ему на опасность, угрожающую Церкви распространением подобных книг.

Митрополиту Серафиму в начатой им борьбе огромную помощь оказал архимандрит Фотий (Спасский). Сын дьячка в Новгородском уезде, он окончил Петербургскую семинарию, поступил в Духовную академию, которую не мог окончить из-за обострившейся грудной болезни. Учительствуя в Александро-Невском духовном училище, он сблизился с ректором семинарии архимандритом Иннокентием. Фотий говорил в своей записи: «Все слова Иннокентия, поступки, виды, действия, дух веры» – замечались и по нему слагались в тайниках его души «образ жития благочестивого». В 1817 г. он принял постриг; посвященный в иеромонахи, был законоучителем 2-го кадетского корпуса. Вскоре он, как сам писал, стал выступать «против масонов, иллюминатов, методистов, Лабзина, «Сионского вестника» и пр.». Противники поспешили объявить его помешанным. От духовного начальства он получил внушение. В 1820 г., после проповеди, произнесенной 27 апреля в Казанском соборе, он был удален из Петербурга, с назначением настоятелем Деревяницкого монастыря под Новгородом.

В столице он жил в убогой комнате на Петербургской Стороне, спал на твердой кушетке, покрытой волосяной тканью. Деревяницкий монастырь считался запущенным; Фотий привел его в порядок. Ему начала помогать пожертвованиями графиня А. А. Орлова-Чесменская, духовная дщерь Иннокентия, которую тот передал попечению Фотия, покидая Петербург. В 1822 г. Фотий назначен был игуменом Сковородского монастыря. Митрополит Серафим вызвал его и поместил в Лавре. Он писал о Фотии Парфению (Черткову), епископу Владимирскому, впоследствии архиепископу Воронежскому: «С самого пострижения своего он носит вериги, которые тщательно скрывает от всех. Сверх сего можно сказать, что умерщвляет тело свое самым строгим постом и бдением, бескорыстен, не человекоугодлив. Но отнюдь не ханжа и не лицемер. Рассудок имеет здоровый, память твердую, премного читал св. Отцов и крепко их держится, имеет дар слова отличный и говорит от сердца с большим убеждением, а иногда строго и даже с какою- то властию, смотря по нужде, он многих обратил масонов, даже закоренелых».

Оцененный праведным и умным архимандритом Иннокентием, передавшим ему своих духовных чад, Фотий открыто и дерзновенно стал выступать против «внутренней» церкви. Голицын старался ладить с ним. Фотий сначала поддерживал с ним мирные отношения. По словам Фотия, князь именовал его «духовным отцом» и «златоустом». 21 мая 1822 г. Голицын, в письме к графине Орловой, писал о своем знакомстве с Фотием: «Его разговор назидателен и имеет силу, которую единственно Господь может дать». Голицын же устроил прием Фотия Императором Александром 5 июня в Каменноостровском дворце.

В своих записях Фотий говорит, что до приема его Государем в 7 часов вечера он помолился в Казанском соборе. Благословил Царя образом Спасителя. Беседовал с ним о делах веры и Церкви. В числе прочего Фотий сказал Государю: «Враги Церкви Святой и Царства весьма усиливаются; зловещие соблазны явно и с дерзостью себя открывают, хотят сотворить тайные злые общества, вред велик Святой Вере Христовой и Царству всему, – но они не успеют, бояться их нечего; надо дерзость врагов тайных и явных внутрь самой столицы в успехах немедленно остановить: как поток водный, всюду нечестие и зловерие разливается...» При прощании Государь отвесил ему земной поклон. Обласкан был он вдовствующей Императрицей Марией Феодоровной.

Беседа с Фотием произвела большое впечатление на Государя, к этому времени все яснее начинавшего понимать, насколько все неблагополучно было в его прежнем понимании Церкви. Уже в 1818 г. Император Александр в разговоре с графиней С. И. Сологуб, восторгаясь святой, простой и чистой верой, говорил: «Одни лишь беспокойные умы находят отраду в тонкостях, которых и сами не понимают. У госпожи Крюденер, например, быть может, и добрые намерения, но она причинила неисправимый вред. Обязанности, налагаемые на нас, надо исполнять просто, быть только хорошими последователями, не теряясь в утонченных изысканиях, которые нам вовсе не предписаны». Государь начинал находить утешение в беседах со старцами; в 1819 г. он совершил богомолье в Валаамскую обитель. Семена, бросаемые Фотием, попадали, таким образом, на подготовленную уже почву.

В 1822 г. митрополит Серафим назначил Фотия настоятелем, в сане архимандрита, древнего новгородского Юрьева монастыря, каковым он и оставался до своей кончины в 1838 г. Келлия его там, по описанию А. Н. Муравьева, имела три шага в длину и один в ширину, с тесным седалищем на одном конце и углублением для икон на другом. Там горела неугасимая лампада пред образом Божией Матери. В келлии сей Фотий проводил в безмолвии всю Четыредесятницу, исключая богослужения, а также свободное от занятий время. Любил он спускаться в гробовую пещеру и там молиться. На щедрые пожертвования графини Орловой он привел монастырь в цветущее состояние. По древнему назначению настоятеля Юрьева монастыря, он благоустроил и другие обители.

Графиня Орлова говорила о Фотии своему другу: «Он возбудил во мне внимание той смелостью, тою неустрашимостью, с какой он, будучи законоучителем кадетского корпуса, молодым монахом, стал изобличать господствовавшие заблуждения в вере. Все было против него, начиная со Двора, он не побоялся этого; я пожелала узнать его и вступила с ним в переписку, письма его казались мне какими-то апостолическими посланиями; в них был особый язык, особый тон, особый дух. Узнав его ближе, я убедилась, что он лично для себя ничего не искал; он распоряжался для других моим состоянием, но себе отказывал во всем; я хотела обеспечить бедных его родных, он мне и этого не позволил».

Архимандрит Фотий и при жизни, и по кончине осуждаем был многими. Тем более важно ознакомиться и с другими отзывами о нем. Профессор Петербургской Духовной академии Н. И. Барсов, известный своими историческими трудами, говорит, что Фотий, защищая истинное учение Церкви и ее учреждения, боролся против лжи масонства, хлыстовщины и вообще против мистицизма. По его же словам, Фотий не был ученым богословом, не получил хорошего академического образования, но твердо стоял на основах чистого православного учения. Он же правильно указывал на ту опасность, которая грозила России от проникавших с Запада революционных идей.

Архиепископ Черниговский Филарет (Гумилевский) пишет о нем: «Говорить, что суждения Фотия о сочинениях и сочинителях везде были логически верны и отчетливы, значило бы оскорблять правду. Но ревность его к истине была чиста, и подвиги его для истины замечательны для истории».

В «Русском архиве» (1870) говорится об архимандрите Фотии: «Во время шатания умов, – при колебании верований, – только человек с такой энергией (зовите ее хотя фанатизмом) мог оказать влияние на общество». От обличения мистиков он перешел к обличению ересей. «Строгий исполнитель заветов Церкви, прямо и просто верующий учению Церкви, он хотел, чтобы другие так же верили и поступали». Хитрость его простодушна. «Признаем, что он был односторонен, но истинной ревности его о благе Церкви никто не может отвергнуть».

Через восемь лет в том же «Русском архиве» (1878) редактор его П. Бартенев писал: «Фотий и графиня Орлова суть лица вполне исторические. Их жизнь и деятельность служили противовесом тому вероисповедному безразличию, которое господствовало в русском образованном обществе не столько по влиянию философов XVIII века, сколько вследствие того, что Россия сделалась убежищем для французских эмигрантов. После того как Александр Павлович навестил Кондратия Селиванова, а у министра духовных дел кн. Голицына комнатную собачку кормили с тарелок, на которых изображены были праздники Господни, понятны становятся и ревность Фотия, и его увлечения». Посещение Государем Селиванова имело место в 1805 г.

По истечении двух месяцев после приема Государем Фотия последовало – 1 августа 1822 г. – Высочайшее повеление о закрытии тайных обществ. Но вольнодумцы, под прикрытием влиятельного министра, продолжали свое вредное дело. Фотий еще в 1820 г., в разгар борьбы митрополита Михаила с князем Голицыным, такими резкими словами определял последнего: «Овца он непотребная или, лучше сказать, козлище, князь хотел в мирских своих рубищах, не имея сана свыше и дара божественный благодати, делать дела, принадлежащие единому архиерею великому, образ Христа носящему». С 1824 г. архимандрит Фотий еще усиливает обличения Голицына. 23 апреля 1824 г. он пишет ему: «Умоляю тебя, Господа ради, останови ты книги, кои в течение твоего министерства созданы против Церкви, власти Царской, против всякой Святыни и в коих возвещается революция».

17 апреля Государь долго беседовал с митрополитом Серафимом. Владыка говорил, что вынужден будет оставить кафедру, и снял белый клобук. Император вернул ему его, сказав: «Преосвященный, примите ваш клобук, который вы достойно носите; ваши святые и патриотические представления будут исполнены».

20 апреля архимандрит Фотий вызван был к Государю. Явиться он должен был с секретного входа. Беседа длилась три часа. Фотий обличал Голицына. Государь теперь понимал ошибки своего министра. В этот день нанесен был первый удар мистикам. По Высочайшему повелению был выслан за границу видный мистик, директор Библейского общества Иоанн Госснер. Перевод на русский язык его сочинения «Geist des Lebens und der Lehre Jesus» приказано было сжечь рукою палача, с тем, чтобы переводчики и цензоры были преданы суду.

25 апреля Голицын посетил Фотия, который так описывает это свидание: «Сей стоит у святых икон: горит свеща, Святые Тайны Христовы предстоят, Библия раскрыта (Иер. 23 глава), входит князь и образом яко зверь рысь является (Иер. 5:6), и протягивает руку для благословения. Но Фотий, не давая благословение, говорит тако: „в книге «Таинство креста» под твоим надзором напечатано: духовенство есть зверь (т.е. антихристов аки бы помощник), а я, Фотий, из числа духовенства есмь иерей Божий, то благословить тебя не хощу, да тебе и не нужно оно“. Князь Голицын сказал: „неужели за сие одно?“ Фотий сказал: „и за покровительство сект, лжепророков и за участие в возмущении противу Церкви с Госснером·, и вот на них с тобою слова Иеремии гл. 23: прочти и покайся“. И сказал Голицын: “не хочу читать”; и, с презрением ко святым взглянув, отвратился, побежал и сказал: „не хощу твоей правды слышать“. Фотий же сказал: „если б ты был премудр по Писанию, послушал бы обличения, и покаялся бы; но как ты все попираешь и не хочешь покаяться, то поразит вас Господь. Я предстану на Страшном Суде с тобою пред Господа, и все слова мои будут тебе во обличение и во осуждение. Молю тебя, покайся, отрекися от лукавых пророков, подобных Госснеру“. С омерзением и злобою отвратился князь, побежал вновь без благословения, хлопнув дверями. Фотий же, отворив двери, вслед воззвал громко: „если ты не покаешься, что зла наделал Церкви и государству, тайно и явно, и все сполна не откроешь Царю, не узришь Царствия Небесного и снидешь во ад. Аминь“». В другой, несколько измененной редакции Фотий упоминает о дважды провозглашенной им тогда анафеме. Князь жаловался Государю, который лично укорил за это Фотия.

В те дни архимандрит Фотий так писал Государю, настаивая на уничтожении Библейского общества, упразднении Министерства духовных дел, отнятии других министерств от Голицына, отдалении Кошелева, удалении главных методистов и т.п.: «Повеление Божие я возвестил: исполнить же в Тебе состоит. От 1812 г. до сего 1824-го ровно 12 лет. Бог победил видимого Наполеона, вторгшегося в Россию. Да победит Он духовного Наполеона лицем Твоим...»

Государь сделал последнюю попытку согласить Митрополита с Голицыным. С этим послан был к Владыке граф Аракчеев. Присутствовать при этом разговоре, по желанию Царя, должен был Фотий, утверждающий это со слов Аракчеева. Архимандрит Фотий так излагает решительное выступление Митрополита: «...До чего мы дожили? Я не дорожу моей митрополией», и тотчас, взяв белый клобук свой митрополичий, снял с головы своея, бросил на стол перед очами вельможи – любимца Царева – и сказал: «Граф! верный слуга Царев, донеси о сем Царю, что видишь и слышишь; вот ему клобук мой; я более митрополитом быть не хощу, ежели дела в прежнем виде останутся; с князем Голицыным не могу служить, как явным врагом клятвенным Церкви и государства» .

Аракчеев при докладе Государю поддержал Митрополита. Владыка Серафим ожидал с часа на час увольнения...

Но последовал указ об упразднении министерства, об увольнении князя Голицына от должностей, связанных с церковными делами, с оставлением его только во главе почтового ведомства¹⁰. Обер-прокурор Синода вернулся к прежнему положению. Состоялось это 15 мая 1824 г. Еще ранее – в 1822 г. – под влиянием того же архимандрита Фотия – рескриптом на имя управляющего Министерством внутренних дел графа Кочубея – повелено было закрыть Все тайные общества, в том числе и масонские ложи, а членов этих лож обязать, дабы они впредь никаких масонских и других тайных обществ составлять не будут.

Министром народного просвещения и главноуправляющим делами иностранных исповеданий был назначен идейный противник князя Голицына, адмирал А. С. Шишков (1754–1841). Президентом Библейского общества 17 мая 1824 г. назначен был митрополит Серафим. Он сразу же представил Государю недоброжелательный доклад в отношении общества, предлагал предпринять меры против мистических обществ и прочее. 28 декабря 1824 г. он писал о несовместимости звания президента Библейского общества с званием Первоприсутствующего члена Святейшего Синода. Император Александр, однако, слишком много души вложил в Библейское общество, чтобы дать согласие на закрытие общества.

Архимандрит Фотий 20 августа 1824 г. мог писать архимандриту Герасиму (Князеву), бывшему настоятелю московского Симонова монастыря: «Возрадуйся – о брате любезный – в Дусе Святе! Православие торжествует... Праведник наш Царь; узнав правду, он любит и творит правду Христову... порадуйся, старче преподобный. Нечестие пресеклось, армия богохульная дьявола паде, ересей и расколов язык онемел, общества все богопротивные яко же ад сокрушились».

Так закончилась боевая страда ревнителя Православия архимандрита Фотия. Год спустя Император Александр I Благословенный мог уже со спокойным сердцем прощаться навеки со столицей, в которой прошел через горнило душевных испытаний, падая глубоко, подымаясь, бродя по опасным тропам, пока, по искренней вере своей, не вышел на верный, прямой, святоотеческий путь. 19 ноября 1825 г., в день памяти святого Иоасафа, царевича индийского, оставившего Престол и удалившегося в пустыню, снял с себя Царский венец старший сын мученически погибшего Императора Павла I, вступая в новую, странническую, подвижническую жизнь.

Не оставлял Александр I тяжкого наследия своему преемнику в делах Церкви. Очищена была удушливая атмосфера последнего десятилетия. Но свою личную судьбу он отныне отделял от судьбы Русского Престола.

* * *

Император Николай I Павлович (1825–1855) был человеком глубоко верующим, возлагавшим свои упования на всеблагой Промысл Божий. Ему в области веры не ведомы были колебания. Чужд был ему внецерковный мистицизм. Крепко корнями врос он в Русскую Землю и понимал, какое значение для исторических судеб ее имела святая Православная вера, присущая, главным образом, родному ему народу. Проникновенно восприняв помазание на Царство, Государь, в основу всего клавший исполнение долга, почитал своим первейшим долгом неустанно стоять на страже истинной Церкви.

Император Николай, вспоминая в 1847 г., в беседе с статс-секретарем бароном М. А. Корфом, как профессора скучно учили его праву, говорил: «По-моему, лучшая теория права – добрая нравственность, а она должна быть в сердце независимо от этих отвлеченностей и иметь основание – религию».

Лев Тихомиров в своем труде «Монархическая государственность» писал: «Монарх должен знать, что если в народе нет религиозного чувства, то не может быть Монархии. Если он лично не способен сливаться с этим чувством, то он не будет хорошим Монархом. Между ним и народом всегда будет протянута завеса взаимного непонимания». Такой завесы в Царствование Императора Николая I не существовало.

Говоря об «исповедной политике Монархии», Тихомиров доказывал, что «Монарх – по самому смыслу своего принципа – не может отказаться от обязанности поддерживать истинную веру. Он не может объявить, что не знает, какая вера содержит в себе истину, ибо если он этого не знает, то не может быть выразителем высшей правды в государственном деле».

Император Николай I, проявляя царское благоволение к своим иноверным подданным, был строгим исполнителем догматов и канонов Православной Церкви. В подписанном им 30 апреля 1835 г. завещании своему Наследнику, Цесаревичу Александру, Государь писал: «Соблюдай строго все, что нашей Церковью предписывается».

В 1828 г. Синод рассматривал просьбу одного лица, разведенного с женой и желавшего вступить в брак с ее двоюродной сестрой. Митрополит Филарет Московский и большинство членов Синода высказались за отклонение просьбы. За удовлетворение ее был духовник Государя протоиерей Н. Музовский. На докладе о сем обер-прокурора князя П. С. Мещерского Государь начертал: «В догматах веры разногласий быть не может и не должно; почему подобного представления принять Я не могу от высшего духовного места – в государстве. Вам, как блюстителю законов, должно сие вразумить членам Синода, и, когда положится общее единогласное мнение, основанное не на умствованиях и на толкованиях, а на точном смысле догматов, тогда мне представить. Сим делом заняться немедля: ибо впредь запрещаю входить с подобным докладом, который совершенно выходит из всякого приличия». В 1829 г. Синод, рассмотрев это дело и достигнув единогласия, отказал просителю.

В 1832 г. Император, будучи в Белгороде, заметил в тамошнем соборе свой портрет. Он приказал снять его, Синоду же поручил сделать строгий выговор, с общим предупреждением епархиальных архиереев, чтобы в церквах не было никаких изображений, кроме икон. Владыка Илиодор (Чистяков), епископ Курский и Белгородский, в этом году назначенный на эту кафедру, сообщил Синоду, что такой порядок существовал с 1786 г. В соборе имелись портреты Императрицы Екатерины II, Императоров Павла I и Александра I. Синод заступился за епископа, прося Государя не объявлять ему выговора. Император положил резолюцию: «Согласен, но объявить, что Я приказал непременно везде по церквам портретов Моих не вешать».

В 1830 г. Смоленский губернатор, поэт-литератор Н. И. Хмельницкий, соорудил в Смоленске церковь на Малаховских воротах. Он предполагал, в честь Государя, посвятить ее святому Николаю. Император не согласился с этим, велев наименовать ее Благовещенской, так как в 1812 г. во время сражения на этих воротах сохранилась икона Благовещения Пресвятыя Богородицы.

При Святейшем Синоде находилась с 1755 г. церковь, бывшая до того придельною в Троицком соборе, что на Петербургской Стороне. Придельный храм был во имя преподобного Харитона исповедника, в память поражения в этот день (28 сентября) в 1708 г. шведов под деревней Лесной. С годами образа этой церкви, написанные неудачно и с латинскими надписями на шелковой материи, обветшали. Вообще храм этот не соответствовал красоте вновь созидавшегося нового здания Синода. Поэтому предположено было устроить в нем новую домовую церковь. Император Николай I на докладе о сем обер-прокурора надписал: «Согласен; но бывшую церковь надо сохранить в память основателя, присвоив ей приличное место и подновя сколько можно». Новому же храму предположено было дать наименование Седми Вселенских Соборов. Государь утвердил в 1833 г. это предположение. Написаны были иконостас и образ святителей, наиболее «подвизавшихся за правость веры в сих Соборах». В 1835 г. предстояло освящение новой церкви. Обер-прокурор Нечаев наметил 9 мая днем освящения, так как имя святителя Николая «носит Августейший Основатель нового здания». 21 апреля Государь положил резолюцию: «Освятить во имя Апостола Петра, ибо Синод учрежден Петром Ι-м». Последовал новый доклад о том, что церкви присвоено уже другое наименование. 23 апреля Государь написал на докладе: «Я не помнил, что церковь уже наречена; оставить как есть, освятить когда удобнее». Днем освящения выбран был праздник Сошествия Святого Духа.

4 июня прибыли в Синод Император Николай и Наследник Великий Князь Александр Николаевич. Государь был встречен архиереями в мантиях, Первенствующим в омофоре, со святым крестом. В новой церкви был отслужен молебен. По окончании все проследовали в синодальную палату. По вступлении в нее, Государь, приняв благословение, целовал крест и святое Евангелие, поставленное по обычаю в начале присутственного стола. Государь воссел не на приготовленный Трон, но близ оного на креслах, имея по правую руку Наследника. Присутствовали: митрополит Петербургский Серафим, митрополит Московский Филарет, митрополит Иона, архиепископ Тверской Григорий, протопресвитер московского Благовещенского собора о. Павел Криницкий, обер-священник Главного штаба, придворный протоиерей о. Николай Музовский, обер-священник Армии и Флота протоиерей Василий Кутневич. Присутствовал обер-прокурор С. Д. Нечаев.

В журнале этого исторического заседания Святейшего Синода сказано: «Его Величество изъяснил, что вступил на Прародительский Престол против ожидания, и потому без предварительного приготовления, и что бремя правления, как бы с неба, ниспало на рамена его; что начало и исполняющееся десятилетие Царствования Его Величества встретилось с необыкновенными трудностями и тяжелыми испытаниями; что Синоду памятно происходившее на сей самой площади, которая теперь перед глазами и где первенствующий член (митрополит Серафим) оказал Его Величеству верноподданническую услугу; что вскоре затем следовали Персидская и Турецкая войны, впрочем окончившиеся столь благоуспешно, что Российская держава, по внушенному христианством великодушию, враждебной прежде Турции доставила умиротворение и защиту; что потом надлежало усмирить мятежное восстание Польши, перенести бедствие губительной болезни и бывшие, по случаю ее, внутренние неустройства в некоторых местах; что преодоление всех этих трудностей Благочестивейший Государь относит к особенной помощи Божией, на которую паче всего и впредь возлагает надежду, быв утвержден в таковых чувствованиях наипаче наставлениями благочестивейшей Родительницы; что, сообразно с сим убеждением, Его Величество, как сам ближайшим к сердцу своему попечением полагает охранение Православия, так равномерно уверен в таковых же преемственно чувствованиях Государя Наследника Престола, и в сем, как Родитель и как Государь, свидетельствует о Нем пред Церковью; что из дел, предлежащих по настоящим обстоятельствам времени Синоду (о действовании которого Его Величество удостоил при сем отозваться с всемилостивейшим благоволением), особенного внимания требуют – предпринятое с превысившим чаяние успехом воссоединение униатов с Православною Церковью и дело обращения раскольников, требующее неослабной бдительности, твердости и постоянства в принятых правилах, без всякого вида преследования; что, простирая попечение о делах церковных на грядущие времена, Его Величество желает предупредить испытанное затруднение нечаянного вступления в оные, бывшее следствием того, что блаженной памяти Император Александр не имел Наследника Престола в прямой линии; что вследствие сего Его Величество, по благости Божией, имея сынов и Первородного из них приготовляя к наследованию Престола, подобно тому, как ввел уже Его Высочество в Сенат и вскоре намерен ввести в Государственный Совет, изволил признавать полезным знакомить Его Высочество и с церковными делами и потому соизволяет, чтобы Наследник присутствовал иногда при занятиях Синода и под его руководством (Его Величеству благоугодно было употребить точно сие выражение) предварительно приобретал сведения, потребные и в сей части для Его высокого назначения; что в сем Его Величество совершенно надеется на вожделенные успехи Государя Наследника, и в должном сему споспешествовании полагается на усердие Синода и поручает Его молитвам возлюбленного Первенца.

Засим обер-прокурором прочитаны были: 1) Высочайшее Его Императорского Величества повеление, чтобы для удобств в надзоре за духовенством и назидания паствы умножено было число викариев и чтобы Синод ныне же вошел в рассуждение об учреждении вновь до четырех викариев в обширнейших епархиях. 2) Высочайшее повеление, чтобы Синод вошел в сношения об оказании монастырям пособия землями свыше определенного прежними правилами количества. 3) Объявлено Высочайшее утверждение всеподданнейшего доклада Синода о возвращении самобытности обращенному в Архиерейский дом Ипатиевскому монастырю, где юный Царь Михаил Феодорович умолен был принять державу Российскую, и об учреждении оного монастыря первоклассным кафедральным».

Государь придавал особое значение как должной духовной подготовке, так и улучшению материального положения духовенства. И января 1828 г. последовал следующий его указ Синоду: «В постоянном Нашем попечении о благе всех Наших верноподданных, состояние духовенства всегда привлекало особенное Наше внимание. В твердой уверенности, что добрые христианские нравы составляют первое основание общественного благоденствия, а нравы назидаются наставлениями и примером духовенства, Мы всегда желали, чтобы чин духовный имел все средства и к образованию юношества, Церкви посвящаемого, и к прохождению служения его с ревностию и свойственным ему достоинством, не препинаясь заботами жизни и безбедного своего содержания. Изъявив уже в разных случаях Святому Синоду мысль и волю Нашу о столь важных предметах, Мы признали за благо сим снова повелеть, дабы Святой Синод неукоснительно представил Нам способы, какие он найдет нужным, с одной стороны, как успешнейшему образованию духовного юношества и, с другой, дабы лица, духовному званию себя посвящающие, особливо же приходского духовенства, обеспечены были в средствах содержания их везде и особливо в приходах бедных».

Святой Синод выработал в 1829 г. предположения, которые были утверждены Императором. Признано было применить прежний способ – наделение церквей землею. Решено было нарезать соответственное норме количество земли для каждого причта, сколько бы его ни было при одной церкви. В имениях казенных и при казенных заводах количество земли увеличивалось вдвое и втрое. Намечено было постепенное устройство церковных домов для причта и, наконец, назначено ему в наиболее бедных приходах казенное содержание в размере от 300 до 500 руб. в год. Для этого Высочайше повелено было, начиная с 1830 г., ежегодно отпускать из государственного казначейства в распоряжение Синода по 500 000 руб. ассигнациями.

В 1838 г. по Высочайшему повелению учрежден был совещательный Комитет по изысканию средств к обеспечению приходского духовенства. Выработаны были штаты, с разделением приходов на классы и с постоянными окладами жалованья от казны причтам. Размер жалованья был от 140 до 576 руб. на причт. Эти штаты были утверждены Государем 4 апреля 1842 г.

Введение их началось с юго-западных епархий, где, в связи с воссоединением униатов, особенно требовалось благоустройство приходов. Убежденным проводником заданий Государя был Киевский генерал-губернатор Д. Г. Бибиков. При нем же было утверждено положение об обработке прихожанами для своих сельских священников 10 десятин церковной земли, постройка же церковных домов и всех служб отнесена на обязанности прихожан и помещиков, которые обязывались выдавать лесной материал для сих строений.

С 1843 г. казенное жалованье постепенно устанавливалось и в других епархиях, преимущественно окраинных. Причты, получающие жалованье, обязывались не требовать платы за важнейшие требы: молитву после рождения детей, крещение, исповедь, причащение, брак, елеосвящение, погребение и присоединение иноверцев.

По данным Е. Сумарокова, приведенным в его книге «Лекции по истории Русской Церкви» (Харбин, 1945), в конце Царствования Императора Николая I считалось до 55 163 священноцерковнослужителей, пользовавшихся жалованьем от казны, при 13 211 церквах, в 32 епархиях. Отпуски от казны постепенно увеличивались; с 1846 г. ежегодно на 100 000 руб. Общая сумма ежегодной казенной ассигновки на содержание городского и сельского духовенства простиралась к 1855 г. до 3 139 697 руб.

Приняты были и другие меры к улучшению быта духовенства. Было предписано выдавать пособия причтам в случае пожара из училищного капитала сначала, в 1827 г., в количестве 25000 руб., а с 1828 г, – 40000 руб. Увеличено жалованье служащим в консисториях и духовных правлениях. Назначены прогоны архиереям во время объезда ими епархий (1828).

Императором Николаем I увеличен был отвод земли и угодий монастырям, почин чему сделан был еще его отцом. Указом 1835 г. участки увеличены от 100 до 150 десятин и более или же, взамен их, назначались денежные ассигнования. В 1838 г. утверждены были новые правила, по которым монастыри могли получать в свое заведование лесные участки из казенных дач в размере от 50 до 180 десятин, а в действительности получали даже и больше.

Восстановлен был ряд монастырей, упраздненных в Царствование Императрицы Екатерины. В числе таковых был известный Успенский Святогорский мужской монастырь в Изюмском уезде Харьковской губернии, расположенный на правом берегу Северного Донца (1844 г.). Сумароков указывает, что в первой четверти XIX в. монастырей считалось 450–455, к концу же Царствования Императора Николая I – 544 (415 мужских и 129 женских). Одновременно возрастало число монашествующих, послушников и послушниц.

По данным Сумарокова, в Царствование Императора Николая были учреждены 15 новых епархий и 7 викариатств. Число церквей возросло на 9112, священнослужителей – на 3078.

Государь любил посещать обители, хорошо знаком был с их деятельностью. В 1834 г., при посещении Троице-Сергиевой Лавры, где в течение трех лет был наместником известный архимандрит Антоний, Государь сказал митрополиту Филарету, что нашел ее в несравненно лучшем виде. Особенным вниманием Царя пользовалась Киево-Печерская Лавра. В его время уже славилась Оптина пустынь, и там старцем Макарием начато было издание святоотеческих творений, переведенных архимандритом Паисием (Величковским). Из письма протоиерея Ф. А. Голубинского от 30 декабря 1842 г. Ю. Н. Бартеневу видно, что тогда только что вышло краткое описание жизни «блаженного отца Серафима», преставившегося в 1833 г. Составлено оно было казначеем Троицкой Лавры Сергием, около 15 лет пользовавшимся наставлением старца и издавшим за два года его изречения, вместе с житием пустынника Марка.

Понимание Государем значения обителей особенно ярко проявилось в отношении Сергиевой пустыни под Петербургом. В бытность свою Великим Князем, Николай Павлович, как генерал-инспектор инженерных войск, обратил внимание на вологодского дворянина Димитрия Брянчанинова, обучавшегося с успехом в главном инженерном училище в столице. Он представил его своей супруге, Великой Княгине Александре Феодоровне, приказавшей зачислить его своим пенсионером. Взойдя на Престол, Николай I продолжал благоволить к Брянчанинову. Когда тот весной 1826 г. заболел тяжкой грудной болезнью, имевшей все признаки чахотки, Государь приказал собственным медикам пользовать больного и доносить ему о ходе болезни. Юноша давно задумал принять иноческий чин. Окончив училище, он решил осуществить свое намерение. Тщетны были уговоры его Великим Князем Михаилом Павловичем, действовавшим по указанию Государя. В 1827 г. он поступил послушником в Александро-Свирский монастырь, в 1831 г. состоялось пострижение его, с наречением Игнатием. В 1832 г. он, в сане иеромонаха, был назначен строителем Пельшемского Лопотова монастыря. В 1833 г. Московский митрополит Филарет намеревался назначить Игнатия, тогда уже игумена, настоятелем Николо-Угрешского монастыря. К этому времени все события жизни игумена Игнатия стали известны Государю. Он предложил митрополиту Филарету вызвать игумена Игнатия не в Москву, а в Петербург, причем добавил, что, если Игнатий так же ему понравится, как то было прежде, то он его владыке Филарету не отдаст.

В назначенный день и час игумен Игнатий представился Государю в Зимнем дворце. Государь обрадовался, увидев своего воспитанника, «а радость, – пишет друг Игнатия Чихачев, – предстать любимому Царю, полнота благодарного чувства за все Его Монаршие милости доводили до благоговейного восторга теплую душу инока верноподданного». После некоторых объяснений Государь сказал: «Ты мне нравишься, как и прежде! Ты у меня в долгу за воспитание, которое я тебе дал, и за мою любовь к тебе. Ты не захотел служить мне там, где я предполагал тебя поставить, избрал по своему произволу путь – на нем ты и уплати мне долг твой. Я даю тебе Сергиеву пустынь, хочу, чтоб ты жил в ней и сделал из нее монастырь, который в глазах столицы был бы образцом монастырей». Затем он повел игумена на половину к Государыне. Войдя к ней, спросил ее: узнает ли она этого монаха? На отрицательный ответ он назвал игумена по фамилии. Государыня очень милостиво отнеслась к своему бывшему пенсионеру и просила благословить всех детей ее. Вызванный тотчас же обер-прокурор Синода Нечаев доложил Государю, что Сергиева пустынь отдана викарному епископу и из доходов ее тот получает содержание. Император приказал представить ему справку, какую именно сумму получает от монастыря епископ. Он приказал в этом размере производить ему выдачу из Кабинета Императорского Величества, а монастырь сдать в управление новому настоятелю. Игумен Игнатий возведен был 1 января 1834 г. в сан архимандрита.

Летом этого года Государь с Императрицей и Наследником посетили обитель. Войдя в храм, Государь велел сказать архимандриту, что «прежний товарищ хочет его видеть». Государь подробно осматривал постройки, и в 1835 г. на поправление Троицкого собора было отпущено из казны около ста тысяч рублей. До своей кончины Император Николай неизменно оказывал внимание архимандриту Игнатию.

Заботил Государя вопрос о должной постановке образования в духовно-учебных заведениях, число которых увеличилось в его Царствование. К существовавшим академиям – Киевской, Московской и Петербургской – прибавилась Казанская. Будучи открытой еще в 1797 г., она в 1818 г. обращена была в семинарию. Волею Государя она в 1842 г. вновь стала академией. По данным Сумарокова, открыты были семинарии: Олонецкая (в Петрозаводске, в 1829 г.), Саратовская, Херсонская (1838), Симбирская (1840), Камчатская (первоначально Новоархангельская на о. Ситхе, в 1845 г.) и Рижская (1850). Кроме того, в семинарию преобразован существовавший дотоле в Харькове духовный коллегиум. Увеличилось число уездных духовных училищ, отчасти за счет приходских училищ, значительно сократившихся.

По почину обер-прокурора Святейшего Синода графа Н. А. Протасова (1799–1855), до этого исполнявшего обязанности министра народного просвещения и заменившего с 1836 г. Нечаева, пересмотрены были уставы духовно-учебных заведений (1808 и 1814 гг.). В 1838 г. в семинарии введено было преподавание библейской истории и историческое учение об отцах Церкви, усилено изучение Священного Писания и русской церковной истории. Предписано было по праздникам вести катехизические беседы, которые могли бы служить образцом для бесед священника с прихожанами.

В 1839 г. упразднена была комиссия духовных училищ и заменена духовно-учебным комитетом. В том же плане хозяйственный комитет был преобразован в хозяйственное управление при Синоде.

В 1840 г. преобразованы были духовные училища. В намерение графа Протасова входило, за счет сокращения общеобразовательных предметов, введение новых предметов, «особенно полезных в общежитии и в житейском быту священника, как то: естественные науки, начало медицины и сельское хозяйство, дабы готовящиеся преимущественно в сельские священники, чрез приобретение нужных сведений в сих науках, могли иметь благотворное влияние на благосостояние народное». Из главных предметов признавалось полезным особенно приспособить к обязанностям сельского священника богословие пастырское и собеседовательное, из общеобразовательных предметов «преподавать всем ученикам логику и психологию, российскую словесность, историю, физику и геометрию, языки греческий и латинский».

Протоиерей Г. Флоровский в упоминавшейся книге, ссылаясь на архимандрита Никодима (Казанцева), будущего епископа Енисейского, привлеченного к работе по составлению новых уставов, приводит, с его слов, данные ему Протасовым указания: «Из семинарий поступают в священники по селам. Им надо знать сельский быт и уметь быть полезным крестьянину даже в его делах житейских. Итак, на что такая огромная [наука] богословия сельскому священнику? К чему нужна ему философия, наука вольномыслия, вздоров, эгоизма, фанфаронства? На что ему тригонометрия, дифференциалы, интегралы? Пусть лучше затвердит хорошенько Катехизис, церковный устав, нотное пение. И довольно. Высокие науки пусть останутся в академиях... У нас кадет знает марш и ружье, моряк умеет назвать последний гвоздь корабля, знает его место и силу, инженер пересчитает всевозможные ломы, крюки, канаты. А вы, духовные, не знаете ваших духовных вещей». «Протасов разумел не только „устав“ и „нотное пение“, – добавляет протоиерей Флоровский, – но еще и умение говорить с „народом“... Протасов предлагал во всем школьном строе усилить „характер общенародности“, придать всему преподаванию „направление, сообразнейшее с нуждами сельских прихожан“. Задачу духовной школы Протасов так и определял: „образование достойных служителей алтаря и проповедников слова Господня в народе“».

Митрополит Филарет Московский был против этих преобразований, находя поддержку в существовавшей еще тогда Комиссии духовных училищ. Но графу Протасову, опиравшемуся на сочувствие его предположениям Государя, удалось в значительной мере провести таковые.

Изменено было и академическое преподавание. Введено было изучение патристики, логики с психологией, педагогики и усилено изучение русской церковной истории. В уездных училищах порядок учения применен был к семинарскому, чтобы ученики готовы были потом слушать семинарские уроки. Пополнено было в училищах изучение предметов, необходимых для причетнического звания.

В 1851 г. преобразованы были, в соответствии с этим, низшие училища и открыты причетнические классы в 17 многолюднейших епархиях.

По представлению графа Протасова Высочайше утверждены были новые штаты духовно-учебных заведений. Прибавлено было 468 225 руб. к прежде отпускавшейся сумме, что увеличивало содержание наставников наполовину. Увеличились также средства на содержание училищных домов. Разновременно назначались добавочные оклады на содержание учеников в разных семинариях.

В 1836 г. последовало Высочайшее повеление о приглашении и поощрении всего православного духовенства к повсеместному заведению при церквах и монастырях школ для наставления детей поселян в законе Божием, чтении и письме и других необходимейших первоначальных познаниях. Во исполнение этого Синод указом от 19 октября 1836 г. составил для руководства «Правила касательно первоначального обучения поселянских детей». Этот указ надо считать началом существования церковно-приходских школ. В 1853 г. имелось 4820 школ с 98260 учившихся, из них 10 609 женского пола.

В 1837 г. Высочайше поведено было заводить «приходские училища» и Министерству государственных имуществ. Вскоре появились так называемые сельские школы для детей казенных крестьян.

Давно трудности вызывал вопрос о замкнутости духовного сословия, вследствие чего на родителей возлагалась обязанность непременно отдавать своих детей в духовные училища. Училища и семинарии бывали переполнены учащимися, которых, по окончании ими духовных учебных заведений, некуда было размещать за недостатком священнослужительских вакансий. Еще большие затруднения получались в отношении лиц, не кончивших семинарского курса.

В 1849 г. Синод учредил особый комитет из светских и духовных лиц, под председательством архиепископа Иннокентия Херсонского, для решения участи остававшихся неразмещенными на службу детей духовенства и для устранения накопления их на будущее время.

Синод одобрил следующие меры, выработанные комитетом: 1) освободить духовенство от непременной обязанности отдавать своих детей в духовные училища, предоставив ему свободу избирать для них по своему усмотрению образ жизни и воспитания; 2) оказавшимся излишними в духовном ведомстве предоставить свободу выйти из него и устраиваться на службу в других ведомствах, при содействии епархиальных архиереев; 3) лиц, оказывающихся недостойными духовного звания, передать гражданскому начальству для избрания ими рода жизни; 4) для предупреждения на будущее время накопления лишних лиц в духовном ведомстве определить нормальное число воспитанников в средних и низших духовно-учебных заведениях.

Государь утвердил 19 декабря 1850 г. синодальный доклад. Синод решил проводить эти меры постепенно, сначала в многолюднейших епархиях, вменив благоразумную осторожность в проведении их. Настоящее осуществление этого удалось в следующее Царствование. Но почин сделан был Императором Николаем I.

Заботливость Государя проявилась и в налажении дела воспитания дочерей священнослужителей. Существовали издавна для этого школы при женских монастырях, скорее приюты. К этому делу с особым сочувствием отнеслась Великая Княжна Ольга Николаевна (с 1846 г. принцесса Вюртембергская, потом королева). Составлена была, по ее указаниям, записка. Государь одобрил предположения дочери и 18 августа 1843 г. повелел учредить в Петербургской епархии, в виде опыта на два года, образцовое трехклассное училище для девиц духовного звания под покровительством Императрицы и попечительством Великой Княжны Ольги Николаевны. Содержание его было отнесено на счет духовно-учебных капиталов. Училище создано было в Царском Селе. Целью его было – укоренять в воспитанницах православное учение, благонравие, любовь к порядку и готовить их к положению супруг и матерей преимущественно в сельском быту.

В это Царствование, по данным Сумарокова, открыты были училища: в Солигаличе (Костромской губернии) в 1845 г., перемещенное в 1848 г. в Ярославль, Казанское (1853) и Иркутское, возникшее в 1854 г. по непосредственному указанию Государя. Учреждение Царскосельского училища дало толчок появлению епархиальных училищ, которые и стали возникать в конце Царствования Императора Николая I. Старейшие из таких училищ были в Рязани и в Харькове.

Император Николай I придавал большое значение миссионерскому делу. В 1830 г. в Казанской епархии вновь были учреждены особые миссионеры, а в 1854 г. при академии созданы были особые миссионерские отделения. Над просвещением калмыков ревностно трудился протоиерей В. Дилигентский, хороший знаток местного языка. Особенно оживилась работа в Сибири созданием новых миссий. С 1830 по 1844 г. трудился в открытой в 1828 г. Алтайской миссии известный архимандрит Макарий (Глухарев). Возникли миссии: Обдорская (1832) и Кондинская (1844). В Восточной Сибири для просвещения бурят много сделано было архиепископами Иркутскими Михаилом (Бурдуковым), положившим начало Забайкальской миссии, и Нилом (Исаковичем), особенно известным своими переводами богослужебных книг на монголо-бурятский язык.

В 1840 г. открыта была Камчатская епархия. Принимая только что постриженного и поставленного архимандритом известного просветителя алеутов Иннокентия (Вениаминова), Государь лично объявил о своем решении видеть его во главе новой епархии. Он же повелел наименовать епархию не Северо-Американской и Камчатской, а Камчатской, Курильской и Алеутской. На слова графа Протасова, оказывавшего и раньше полную поддержку начинаниям нового епископа (ранее протоиерея Иоанна), что на Курильских островах нет ни одной церкви, Государь сказал: «Построить». На Кавказе развивал успешно миссионерское дело митрополит Иона (Василевский), правивший с 1821 по 1832 г.

Император Николай I с начала своего Царствования обратил особое внимание на униатский вопрос. Как известно, Ватикан в течение долгого времени старался последовательно принимаемыми мерами возможно более окатоличить униатство. Еще в 1720 г. Замойский униатский собор постановил издать для униатских церквей новые служебники, исправленные на католический лад и со включением в Символе веры прибавки: и от Сына. Во многих униатских церквах стали уничтожаться иконостасы и появляться католические престолы; завелись исповедальни, скамьи и пр. В Царствование Императрицы Екатерины II, благодаря Могилевскому епископу Георгию (Конисскому), произошло возвращение некоторого числа униатов в Православие. Над очищением унии от католических примесей работал униатский архиепископ Ираклий (Лисовский), правивший с 1784 по 1809 г. Но при Императоре Павле I католичество, как указывалось выше, получило новую силу. Иезуит патер Грубер приближен был Государем. Католичество изображалось единственным противовесом революционному движению, распространявшемуся тогда в Европе. Униатская церковь лишена была Императором Павлом самостоятельности и подчинена общему управлению с латинской в католической коллегии, где из униатов не было ни одного члена. Только в Царствование Императора Александра I в 1803 г. в число членов католической коллегии введены были униатский епископ и три униата асессора. В 1805 г. коллегия была разделена на два департамента – католический и униатский. Председателем последнего был назначен архиепископ Ираклий, который в 1806 г. был возведен в сан самостоятельного митрополита. Ему удалось в значительной мере подорвать значение базилиан и поднять униженное положение белого духовенства. Преемники его старались следовать по его стопам. В 1817 г. митрополитом был поставлен Иоасафат (Булгак), до этого епископ Брестский, придерживавшийся католических убеждений. Но благодаря работе, начатой архиепископом Ираклием, воспитывались новые деятели, которые и привели к воссоединению униатов.

Принимая в начале Царствования униатских епископов, Государь, обращаясь к ним, решительно сказал: «Я не хочу, чтобы ваша церковь была передней римского обряда». В то время стал выделяться униат Иосиф Семашко, родившийся в 1798 г. Уроженец Киевской губернии, сын небогатого дворянина, потом униатского священника, он проникнут был с детства православными симпатиями. Окончил он гимназию в Немирове и продолжил образование в главной семинарии при Виленском университете. В 24 года он был протоиереем и асессором униатского департамента католической коллегии. Тогда-то, ознакомившись в Петербурге с православной обрядностью и русской духовной литературой, Семашко и задумал возвращение униатов в лоно истинной Церкви, предполагая проводить это постепенно. В своих записках он высказывался так: «Родина моя была поприщем двухвековой кровавой борьбы между малороссиянами, защищавшими свою веру и народность, и их притеснителями – поляками». Он указывал, что после раздела Польши уния была сильнее на Литве, чем в Белоруссии и, особенно, в юго-западном крае. Поэтому с 1794 по 1796 г. униаты Волынской и Подольской губерний естественно присоединились к Православию. Напротив, в то же время на Литве и Белоруссии уния усилилась вследствие ошибок Русского правительства. Он считал ошибкой Императрицы Екатерины оставление иезуитов. Семашко писал: «История униатской церкви со времени раздела Польши и до 20-х годов этого столетия есть только перечень наших ошибок, повествование о нашем неведении, нашем легкомыслии, нашем псевдоевропеизме». Он считал, что за два века существования унии «народ и духовенство остались чуждыми римской церкви». Зло – базилиане, обладавшие влиянием и средствами. «Стоило обуздать гонителей, и далеко очутились бы от них угнетенные».

В 1827 г. Семашко составил записку с изложением отчаянного положения народа и с указанием стараний Ватикана окатоличить униатское духовенство. Он предлагал в целях борьбы открыть для униатского управления особую униатскую коллегию, оставить только две униатские епархии – Белорусскую и Литовскую, улучшить содержание духовных школ и прекратить обучение униатской молодежи в католических школах. Признавал он важным сократить число базилианских монастырей. Император Николай, получив от А. С. Шишкова эту записку, сказал последнему: «Разделяя совершенно сей образ мыслей, я радуюсь, что случайно нашел в униатской церкви человека, который, может быть, способен помочь нам в деле, которым непрестанно занимаюсь и с помощью Божией приведу в исполнение. Вы можете ему объявить, что я весьма доволен, что его узнал».

22 апреля 1828 г. последовал Высочайший указ об учреждении самостоятельной греко-униатской Духовной коллегии. Иосиф Семашко и два его единомышленника, Василий Лужинский и Антоний Зубко, были назначены ее членами. Основана была униатская семинария в Жировицком монастыре. Закрыты несколько базилианских монастырей.

4 августа 1829 г. в костеле Святой Екатерины в Петербурге Иосиф Семашко посвящен был в сан епископа Мстиславского, викария Белорусской епархии, с назначением председателем Белорусской коллегии, с оставлением членом Духовной коллегии. После польского восстания 1830–1831 гг., в котором большое участие принимали ксендзы и базилиане, закрыты были главные базилианские монастыри. Успенская Почаевская Лавра 10 сентября 1831 г. возвращена была православным. В 1833 г. обитель была сделана первоклассным монастырем и названа Лаврой. Оставлены были только две епархии. Иосиф Семашко назначен был Литовским епископом, Иоасафат Булгак стал митрополитом Белорусским. Василий Лужинский и Антоний Зубко назначены были викарными епископами.

Епископ Иосиф разработал общий план воссоединения униатов. В униатских церквах вводилась православная обрядность. В 1835 г. униатские семинарии и училища, наравне с православными, подчинены были Комиссии духовных училищ. В начале 1837 г. заведование делами униатской церкви передано было из Министерства внутренних дел обер-прокурору Синода. Архипастыри Иосиф, Василий и Антоний, находясь непрерывно в связи с униатским духовенством, разъясняли ему свои объединительные намерения и собирали подписи сочувствовавших воссоединению. В 1838 г. умер латинствовавший митрополит Иоасафат Булгак. Председателем униатской коллегии назначен был владыка Иосиф, епископ Василий получил Белорусскую епархию покойного митрополита.

12 февраля 1839 г. в Полоцком Софийском соборе, где собрались все высшие представители униатской церкви, состоялось соборное постановление епископов о воссоединении. Святейший Синод постановлением от 23 марта 1839 г. решил: «Епископов, священников и духовные паствы так именовавшейся доныне греко-униатской церкви, по священным правилам и примерам Святых Отец, принять в полное и совершенное общение Святыя Православно-Кафолическия Восточныя Церкви Всероссийския». На докладе о сем обер-прокурора Государь, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, начертал: «Благодарю Бога и принимаю». По распоряжению Государя выбита была медаль с изображением на одной стороне – хронологической даты, а на другой – восьмиконечного креста с обозначением над ним и под ним: «Отторженные насилием – воссоединены любовию».

Бывшие униатские епископы получили православные епархии в Западном крае. Владыка Иосиф назначен был архиепископом Литовским, в 1852 г. возведен был в сан митрополита († 1867). Владыка Василий управлял Полоцкой епархией, с 1841 г. в сане архиепископа; владыка Антоний управлял Минской епархией.

М. Коялович писал о владыке Иосифе Семашко, в связи с его запиской 1827 г., имевшей такое значение для воссоединения: «Гениальный человек, сознавший свое призвание с юности. Шел трудным путем, перевоспитывая униатов и сам перевоспитываясь. Потому шел путем медленным и работал в Белоруссии и Литве, наиболее ополячившихся. Из Вильны, очага полонизма, сделал очаг Православия».

Граф Д. Толстой, отмечая, как спокойно прошло воссоединение, писал: «Большинство духовенства и народа не были чужды Православной Церкви; оттого-то и могло совершиться мирно воссоединение с нею унии... Призадумаются будущие историки: как, в самом деле, один неизвестный, бедный униатский священник в 10 лет уничтожил то, что создавали в продолжение столетий могущественный папа и более, быть может, могущественный иезуитский орден, столько польских королей, вся польская аристократия, весь неизмеримый фанатизм польских ксендзов?»

Московский почт-директор А. Я. Булгаков прислал митрополиту Московскому Филарету заграничный журнал, в котором говорилось о воссоединении униатов. Владыка 21 октября 1842 г. писал ему: «С благодарностью за удовлетворение любопытству, возвращаю Вашему Превосходительству два листа французского журнала. Кто хотя несколько знает историю начала унии в России, тот легко увидит в манифесте папы, что непогрешительный грешит против истины, как сказка; и потому и незнающий может догадаться о клевете на современные события. Жаль, что Европа охотно доверяет клеветам на Россию, так как потерявшие добродетель охотно верят клевете на добрых».

В Царствование Императора Николая I усилился переход в Православие лютеран, коренных жителей Прибалтийского края – латышей и эстов. Деятельность русских иерархов Иринарха и Филарета (Гумилевского) встречала большие трудности. С немецкой стороны влечение к Православию изображалось в Петербурге, в правящих кругах, как движение крестьян против помещиков. Генерал-губернаторы этого края, как немцы (барон Пален), так одинаково и русские (Е. А. Головин и князь А. А. Суворов, внук генералиссимуса), были на стороне лютеран-помещиков. У последних были большие связи в столице. Одно время сильную поддержку епископу Филарету оказывал министр внутренних дел граф Л. А. Перовский. В Высочайше преподанной инструкции Головину в 1845 г. было, в числе прочего, сказано: «...Принять меры, чтоб, с одной стороны, не было допущено подстрекательство к переходу лютеран в Православие, а с другой – устранено всякое противодействие сему, равно как утеснение перешедших». Государь, принимая депутацию дворян Лифляндской губернии, заявил им, что он, «сам принадлежа к Православию, не может и не должен запрещать переход в господствующую Церковь». По данным «Энциклопедического словаря», число присоединенных к Православию к 1846 г. превзошло 100 000 человек.

Церковно-государственному мировоззрению Императора Николая вполне отвечал указ от 21 марта 1840 г. Землевладельцам, совратившимся и изменившим Православию, запрещалось обладание крепостными и над имением их назначалась опека. Такие помещики не могли быть наставниками своих крестьян.

Великою радостью для Императора Николая Павловича было состоявшееся с его утверждения 7 августа 1832 г. прославление мощей святителя Митрофана, епископа Воронежского. Через сорок дней после этого великого торжества Государь прибыл в Воронеж поклониться мощам новоявленного угодника Божия.

До 1833 г. обер-прокурором был князь П. С. Мещерский, занимавший эту должность с 1817 г. Преемником его стал С. Д. Нечаев. При нем усилилось значение занимавшейся им должности. Иерархи и духовенство его не любили. Когда в 1833 г. он уехал в Крым к умиравшей жене, Синод просил Государя дать ему, как человеку обширных государственных способностей, другое, более высокое назначение, а обер-прокурором назначить графа Николая Александровича Протасова. Государь исполнил эту просьбу.

Воспитателем графа Протасова был иезуит, что, в известной мере, отразилось на нем, отнюдь не склонив его к католичеству. При нем произошло воссоединение униатов. Сказалась и прежняя его военная служба. Перед своим назначением он исполнял должность товарища министра народного просвещения и заведовал Белорусским учебным округом. Им еще более усилено было значение обер-прокурора и налажен административный аппарат Синода. Можно различно относиться к синодальному строю, но раз он существовал, то было важно придать правильность обслуживавшим Синод учреждениям. Властная природа графа Протасова не раз сталкивалась с твердо сложившимися воззрениями отдельных иерархов. Особенно это надо сказать о тоже волевом митрополите Филарете Московском. Последний, а равно и митрополит Филарет Киевский с 1842 г. предпочли уклониться от участия в заседаниях Синода, продолжая оставаться его членами и влияя на церковные дела. Граф Протасов о митрополите Филарете Московском говорил: «Слушаются иногда дела, почти неразрешимые, возникают обстоятельства сомнительные, поднимаются вопросы щекотливые... Мы думаем, думаем,– и ничего не придумаешь. И вот я, пользуясь его (митрополита Филарета) правилом не отказываться ни от какого труда, соберу все бумаги к разрешению задачи, запечатаю, напишу „В собственные руки“, и прав! Святой отец все обсудит, обделает и скорехонько мне возвратит» (Сумароков).

Ближайшим сотрудником графа Протасова был А. И. Карасевский, назначенный директором Духовно-учебного управления. Им проводилась реформа духовных учебных заведений. Он прекрасно поставил хозяйственную часть учебных заведений и увеличил капитал подведомственного ему управления.

При вступлении Императора Николая на Престол важнейшие епархии возглавляли выдающиеся иерархи: Киевскую – митрополит Евгений (Болховитинов), Петербургскую – митрополит Серафим (Глаголевский) и Московскую – архиепископ Филарет (Дроздов). К первым двум Государь обратился 25 декабря 1825 г. с письмами, препровождая им украшенные драгоценностями панагии. «Подвиг ваш в 14 день сего декабря, когда вы с ревностию, достойною архипастырского сана вашего, не щадя живота своего, лично предстали пред толпою восстававших против законной власти и гласом кротких убеждений тщались преклонить заблудших сих овец к повиновению, обратил мое на вас внимание», – писал Государь митрополиту Серафиму. «Обращая внимание мое на служение ваше Церкви, Престолу и Отечеству, для которого вы подвизались ныне в 14 день декабря, когда, подвергая жизнь свою опасности, разделили оную вместе с Преосвященным митрополитом Новгородским и С.-Петербургским Серафимом, справедливым почитаю изъявить за то мою признательность»,– говорилось в рескрипте митрополиту Евгению. Благодарственное письмо было послано Государем архиепископу Филарету за изъявление чувств преданности по случаю восшествия на Престол. Владыка был награжден бриллиантовым крестом для ношения на клобуке, в день же венчания на Царство, 22 августа 1826 г., возведен в сан митрополита.

Владыка Серафим скончался в 1843 г. митрополитом, неизменно пользуясь благоволением Государя. По его и митрополита Евгения представлению Император издал 12 апреля 1826 г. указ, положивший конец Библейскому обществу. Вместо него основано было в 1831 г. «Евангелическое Библейское общество в России», исключительно для протестантов.

Митрополит Евгений, известный ученый-историк и исследователь старины, пребывал в общении с Государем, часто бывавшим в Киеве. Заменивший его с 1837 г. иерарх-подвижник митрополит Филарет (Амфитеатров) пользовался особым почитанием Государя.

Митрополит Филарет (Дроздов) занимал Московскую кафедру в течение всего Царствования Императора Николая I. В это тридцатилетие ничто важное в церковной, государственной и общественной жизни не миновало этого исключительного по своим дарованиям иерарха. Государь не во всем с ним соглашался, но мнение его всегда учитывал. Ему приписывают отказ Государя от предположения привлечь Наследника Престола к участию в заседаниях Синода. Митрополит Филарет, поддержанный митрополитом Серафимом, добился в 1835 г. отстранения от законоучительства Наследнику Престола известного филолога и гебраиста протоиерея Герасима Павского. Последний, в прошлом деятель Библейского общества, исповедовал весьма странное вероучение. Протоиерей Г. Флоровский в книге «Пути русского богословия» пишет о нем: «„Религия есть чувство“, определяет он, „коим дух человеческий внутренне объемлет Невидимого, Вечного и Святого, и в нем блаженствует. Учение религии состоит только в том, чтобы чаще пробуждать, оживлять и питать это святое чувство, дабы оно укреплялось, просветлялось и воспламенялось внутри человека, дало из себя силу, свет и жизнь всему человеку, всем его понятиям, всем его мыслям, желаниям и действиям...“ Обряды и самые догматы составляют только внешнюю форму, – поясняет протоиерей Флоровский сказанное, – суть только „намек“, и догматы разума могут даже и подавлять и заглушать это непосредственное „святое чувство“. Религия, в понимании Павского, сводится почти только к морали. И Христос для него вряд ли многим больше, чем Учитель... Павский ограничивал „существенное“ в христианстве прямым свидетельством Писания... Церковь, в понимании Павского, объемлет все исповедания, – поскольку они содержат „истинную сущность“ догматов. Пальмер был очень удивлен, услышав об этом. В беседе с Пальмером Павский был очень откровенен. Священник ничем не отличается от пастора, а потому „преемство“ не прервано, например, у лютеран... Следует и то еще отметить, что Павский с большой горячностью высказывался против монашества: „монашество я понимаю делом нечистым и противным закону натуры и, следовательно, закону Божию, в чем уверила меня и церковная история“».

Вполне понятным было желание митрополитов отстранить от влияния на Цесаревича Александра Николаевича подобного законоучителя. Государь, несмотря на то что протоиерей Павский был выдвинут В. А. Жуковским и генералом Мердером и пользовался личным расположением как его самого, так и Императрицы, – внял голосу двух митрополитов. В 1841 г. перевод Ветхого Завета, сделанный протоиереем Павским, литографированный студентами Петербургской академии и заключавший в себе неправильности, получил распространение среди учащихся. Когда это обнаружилось, митрополит Серафим высказался по этому вопросу очень резко, митрополиты же Московский Филарет и Киевский Филарет значительно мягче. Император Николай, требовавший в церковных вопросах полной определенности, остался недоволен ими обоими. Именно это дело и вызвало неучастие с 1842 г. Московского и Киевского митрополитов в заседаниях Синода.

В Царствование Императора Николая I много было выдающихся архипастырей среди тех, кто трудились на ниве Христовой. Имена некоторых упоминались выше. Надлежит указать еще на Никанора (Клементьевского), архиепископа Волынского, затем Варшавского, с 1848 г. митрополита Петербургского; Иннокентия (Борисова), архиепископа Херсонского; Григория (Постникова), архиепископа Казанского, будущего митрополита Петербургского; Филарета (Гумилевского), епископа Рижского, потом Харьковского; архипастырей Нижегородских – архиепископа Иакова (Вечеркова) и епископа Иеремию (Соловьева), принявшего впоследствии схиму; Игнатия (Семенова), архиепископа Воронежского; архипастырей Харьковских – архиепископа Мелетия (Леонтовича) и Макария (Булгакова), будущего митрополита Московского; Григория (Миткевича), епископа Калужского; Димитрия (Муретова), епископа Тульского, будущего архиепископа Херсонского.

Велась большая работа в Духовных академиях. Блестящ был расцвет Киевской академии при двух митрополитах – Евгении и Филарете, ректорах епископе Иннокентии (Борисове) и архимандрите Иеремии (Соловьеве), инспекторах архимандритах Григории (Миткевиче) и Димитрии (Муретове), профессорах Я. К. Амфитеатрове, И. А. Соколове и др. Процветала, под руководством митрополита Филарета, Московская академия, с известными тогда профессорами Е. В. Амфитеатровым, протоиереями А. В. Горским и Ф. А. Голубинским.

Император Николай I, как защитник Православия на Востоке, вынужден был отстаивать перед Турцией права единоверных греков в Святой Земле. Магометанские государства издревле признавали за ними эти права. В 1740 г. Франция добилась у турок предоставления некоторых привилегий католикам, в ущерб православным. Позднее султанами восстановлены были древние права православных. В 1850 г. Франция настояла на возвращении католикам того, что они получили в середине XVIII в. При этом католикам отданы были и ключи от храма Воскресения в Иерусалиме, находившиеся раньше у греков. Турция, учитывая усиливавшуюся враждебность к России Франции и Англии, стала к тому же повсюду хуже относиться к своим православным подданным. Покровительство им со стороны России было установлено еще Кучук-Кайнарджийским договором 1774 г. Государь потребовал в 1853 г. у Турции восстановления прав православных. Кроме того, возбуждено было Россией ходатайство о разрешении возобновить купол над храмом Гроба Господня и построить в Иерусалиме церковь, больницу и богадельню для русских богомольцев. Турция склонна была исполнить требования и просьбы России, но, подстрекаемая Францией и Англией, затем отвергла их. Император Николай приказал войскам занять временно Молдавию и Валахию. Франция и Англия двинули свои флоты в Дарданеллы, Турция начала военные действия. В разгар Восточной войны в защиту Православия Император Николай I скончался 18 февраля 1855 г.

Митрополит Московский Филарет 25 февраля 1855 г. обратился к Императрице Александре Феодоровне со следующим письмом: «Не знаю, позволительно ли дерзновение, которое приемлю, и потому медленно решаюсь, однако, наконец, решаюсь предстать пред Ваше Императорское Величество с смиренным словом.

Но что скажу о великом лишении, которым Неисповедимому в судьбах Своих Богу угодно было внезапно посетить Россию? Всеми и каждым оно чувствуется, но удобнее и свойственнее выражается не словами, а воздыханиями, слезами и глубоким безмолвием пронзенных печалью и с тем вместе покорных судьбам Божиим сердец.

Твою душу первее всех пройде сие оружие: разумеется, что великости Твоей печали ничто не может быть равно, как только великость любви, соединявшей Твою душу с душою Державного Твоего Супруга. И с молитвой печали о Царе, в Бозе почившем, с молитвой утешения и надежды о Царе, Богом дарованном, и о Супруге Его, и о Наследнике Его, соединяем особенную молитву о Тебе, Благочестивейшая Государыня, да услышит Тебя Господь в день печали и, осенив душу Своим благодатным миром, дарует Тебе возможность рещи к Нему: по множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою.

Поистине, Матерь благословенно-воцарившегося Царя, Праматерь Наследника Царева, в сих наименованиях не заключается ли для Тебя утешение так же праведное и сильное, как Твоя печаль?

Да утешит Тебя воспоминание, что Твой Державный Супруг, во все продолжение царствования, среди неутомимых трудов и в часы скорби или огорчений, всегда своим любящим сердцем находил успокоение близ Твоего любящего сердца. Храня Его спокойствие, Ты хранила сокровище России.

Да утешит Тебя воспоминание, как значительно Господь благословил Его жизнь, в Его последних днях и часах, в которых светлые черты Царя и Отца семейства – христианина, несмотря на изнеможение внешнего человека, сияли так сильно, так назидательно и благотворно! Твоя молитва соединилась с Его последнею молитвою. Над сим союзом не имеет власть смерть: он простирается от времени в вечность. Молитва приближает к Богу, и близ сего средоточия существ и миров не разлучено то, что является разлучением в мире перемен. Молитвою веры и упования возверзи на Господа печаль Твою.

С утешением помышляем, что и Твоя любовь к Твоему Державному Сыну, побуждает Тебя умерить Твою печаль, чтобы ею не увеличивать тяготы души Его тогда, когда он взял на свои рамена великое бремя – Россию.

Если позволительно мне сказать нечто и о себе,– лишаясь последнего утешения в близости принести долг мой в Бозе почившему Государю, который малое мое служение удостоивал внимания, и милостынями своими далеко выше моего достоинства меня ущедрял и на мои недостатки снисходительно взирал, – то я должен покориться всякой необходимости: это мой служебный долг привязывает меня к месту и моя ветхость не оставляет мне надежды перенести далекий путь».

В заключение приведем отзыв об Императоре Николае I еще двух иерархов, лично его знавших. Архиепископ Херсонский Иннокентий (Борисов) говорил: «История не представляет такого венценосца, который мог бы рядом стать с нашим Государем по великодушию, по крепости царского слова, по рыцарской честности».

Архиепископ Рижский Платон (Городецкий), впоследствии митрополит Киевский, говорил И. Палимсестову после кончины Государя: «У этого Царя воистину была Царская душа, во всем ее царственном величии, свете, силе и красоте... Я Николая I ставлю выше Петра. Для него неизмеримо дороже были Православная вера и священные заветы нашей истории, чем для Петра. Император Николай Павлович всем сердцем был предан всему чистокровному русскому и в особенности тому, что стоит во главе и в основе русского народа и Царства – Православной вере. То был истинно православный, глубоко верующий Русский Царь, и едва ли наша история может указать подобного ему в этом отношении. Припомните последние часы его жизни: так умирать может истинный христианин, истинный сын Православной Церкви...»

(Тальберг Н.Д. Отечественная быль. С. 206–220.)

Императрица Екатерина II Великая и ее правнук Император Александр II Освободитель способствовали созданию и утверждению великой заокеанской республики.

В 1775 г., в самом начале американской революции, Английский король, с успехом вербовавший солдат для своей армии в отдельных германских княжествах, не переставал просить Русскую Государыню о разрешении производить то же в России и вообще об оказании помощи Англии. Императрица Екатерина сначала отвечала уклончиво, а затем написала ему собственноручное письмо с отказом.

28 февраля 1780 г. Государыней опубликована была декларация, имевшая целью защищать интересы нейтральной торговли, крайне стесненной действиями воюющих держав во время войны американских колоний с Англией за независимость, в которой позднее приняли участие Франция и Испания. Образовался союз держав, придерживавшихся «вооруженного нейтралитета». В него входили Россия, Дания, Швеция, Пруссия, Австрия, Португалия, Королевство Обеих Сицилий. Принципы декларации были признаны Францией, Испанией, Американскими Штатами. Англия, против которой направлено было острие этого акта, отвергла его, но все же вынуждена была дать своим каперам и призовым судам указания, смягчавшие их прежнюю практику. В выигрышном положении оказались Северо-Американские Штаты.

В 1788 г. основатель флота Соединенных Штатов Джон Поль был принят в Российский флот с чином контр-адмирала и способствовал победам над турками. Вследствие интриг некоторых русских военных он должен был оставить свой пост.

Во время подавления польской революции 1794 г, графу Суворову попался в плен личный секретарь короля Станислава Понятовского американец Лительпаж, посланный в Польшу Джефферсоном. Император Павел I, вступив на Престол, освободил Лительпажа и уплатил не доплаченное ему Польским королем жалованье, на которое тот спокойно прожил остаток своей жизни в Вирджинии.

Император Александр I поддерживал переписку с Джефферсоном. После войны 1812–1815 гг. Соединенных Штатов с Англией мир в Генте был заключен при посредничестве Русского Государя. Послом Соединенных Штатов в России (с 1809 г.) был Джон Куинси Адамс, будущий шестой президент, впервые бывший в С.-Петербурге в 1781 г. секретарем представителя Америки Фрэнсиса Дейна.

В царствование Императора Николая I установилась живая связь с Соединенными Штатами в области науки. Пулковская обсерватория, основанная в 1839 г., по богатству и совершенству своего оборудования сразу заняла первое место в мире. Император Николай очень интересовался этим начинанием. Вершина Пулковской горы была им указана. В Пулкове был установлен величайший в то время 15-дюймовый телескоп, исполненный в Мюнхене фирмой Мерца и Малера. Директором обсерватории был назначен знаменитый русский астроном Вильгельм (Василий) Струве.

В начале сороковых годов в Цинциннати стал выходить первый в Соединенных Штатах астрономический журнал. Создан он был Ормсби Митчелом, учителем математики и астрономии в тамошнем колледже. В 1842 г. Митчел предпринял поездку в Европу и заказал в Мюнхене 12-дюймовый телескоп той же фирме Мерца и Малера. В ноябре 1843 г. состоялась в Цинциннати закладка обсерватории. Бывший президент Джон Куинси Адамс, произнося на торжестве речь, говорил о значении астрономии в мировой культуре. Закончил он ее упоминанием имени «славного Струве, астронома Императорской России». С последним Митчел вел переписку. Позднее с Струве установил связь основатель и директор Гарвардской обсерватории Уильям Бонд, сын которого и продолжатель его дела послан был им в Пулково «совершенствоваться в изучении звездной астрономии».

Посетил Пулково ученик Бонда, гарвардский астроном Кливленд Аббе. Последний, по собственному признанию, считал два года, проведенные им на практике у Струве, «самым счастливым временем в жизни», называя Пулково «научным раем». Он отметил в своем докладе, прочитанном в Смитсоновском институте, что «Пулковская обсерватория, делая честь Русской Империи, служит другим нациям наукой и примером».

Вениамин Гульд, основавший в 1849 г. американский «Астрономический журнал», называл Пулковскую обсерваторию «астрономической столицей мира».

Россию посетил знаменитый американский астроном Симон Ньюкомб. Он написал интересное описание своего путешествия в Россию, с особенным вниманием останавливаясь на посещении Пулковской обсерватории. Отмечая необыкновенное гостеприимство семьи Струве, Ньюкомб замечает, что «нет в мире гостеприимства, шире русского», особенно если речь идет о встрече иностранного астронома русской обсерваторией. Ньюкомбу суждено было оказать ценную услугу Пулковской обсерватории. Сменивший своего отца на посту директора обсерватории Отто Струве хотел заказать для объектива главного телескопа новые стекла диаметром в 30 дюймов. Его попытка найти нужные стекла в Европе не увенчалась успехом. Тогда, по совету Ньюкомба и при его содействии, Струве обратился к американскому оптику Кларку, и тот блестяще исполнил заказ Пулковской обсерватории. В связи с заказом объектива для своей обсерватории Отто Струве приезжал в Америку в 1879 и 1883 гг. со своим сыном, молодым астрономом Германом Струве. Оба русских астронома, отец и сын, изучали работу американских телескопов в Вашингтоне и Кембридже, испытывая силу нового объектива. Как раз в это время родной брат Отто Струве, Кирилл Васильевич Струве, был назначен русским посланником в Вашингтон, и Ньюкомб утверждает, что он пользовался особой популярностью среди американцев.

За услугу, оказанную Пулковской обсерватории, Ньюкомб был Высочайше пожалован ценным подарком: ему была поднесена малахитовая ваза на мраморном пьедестале с соответствующей надписью. Кроме того, Император Александр III пожелал приобрести, для знаменитой портретной галереи великих астрономов в Пулковской обсерватории, портрет Ньюкомба, «единственного американского астронома, удостоившегося этой чести», как замечает американский биограф Ньюкомба. Для этого русским правительством был заказан в 1887 г. художнику Улке в Вашингтоне большой портрет Ньюкомба.

В 1901 г. Ньюкомб был избран почетным членом Русского астрономического общества, отметившего длинным некрологом смерть своего американского сочлена в 1909 г. Среди собранных в архивах Пулковской обсерватории высказываний о ней знаменитых ученых всех стран сохранилось и мнение о ней Ньюкомба, который выразился следующим образом: «Когда мне в Америке рассказывали о чудесном устройстве Пулковской обсерватории, я смеялся, потому что не мог поверить всему этому. Теперь же, когда я приеду в Америку и буду, в свою очередь, рассказывать о том же, мои слушатели будут смеяться, так как тоже будут считать это невероятным».

Замечательно, что во время Восточной войны 1853–1855 гг. единственным другом Императорской России были Соединенные Штаты. Депеши тогдашнего американского посла в С.-Петербурге проникнуты были теплым чувством к русскому народу и верой в судьбы России.

В американской печати появлялись статьи и литературные произведения, посвященные войне. Американская военная миссия знакомилась в России с организацией русской армии и изучала систему севастопольских укреплений Тотлебена. Американские добровольцы стремились сражаться в армии Русского Царя. Американские хирурги отдавали жизнь свою, работая в Севастополе. Американский консул на Гавайях известил русских о появлении в Тихом океане англо-французской эскадры, китобойное же судно – о приближении ее к русским берегам. Когда после падения Севастополя англичане и французы радостно праздновали это событие в Сан-Франциско, никто из приглашенных американцев не явился на их торжество. И более того – депутация во главе с бывшим губернатором Калифорнии Марк-Дугалем, попросив у консула русский флаг и неся его вместе с американским, устроила, в присутствии массы сочувствующих, дружественную манифестацию перед русским консульством. Павильон же, где пировали французы и англичане, был разгромлен толпой.

* * *

Шестидесятые годы прошлого столетия были решающими в истории Соединенных Штатов. Им грозило распадение на две части – Северную и Южную. Как ныне неприемлемо для истинных сынов России раздробление веками создававшейся Империи, так, в то трагическое время, одинаково с нами мыслили в отношении своей страны тогдашние американские патриоты. Их национальный вождь Авраам Линкольн, избранный президентом в ноябре 1860 г., начиная войну с Южными штатами, провозглашал: «Нет такой черты, ни прямой, ни кривой, которая могла бы служить пограничной линией в случае их отпадения». С негодованием отвергались, как глубоко оскорбительные, попытки вмешательства со стороны некоторых европейских держав.

Раздроблению Соединенных Штатов сочувствовали Англия и Франция.

В 1861 г. глава английского правительства лорд Пальмерстон писал будущему своему преемнику: «В высшей степени вероятно, что Север окажется не в состоянии подчинить себе Юг; нет никакого сомнения, что если Союз Южных штатов сделается независимым государством, он представит ценный и обширный рынок для британских мануфактуристов».

Историк С. С. Татищев в своем труде «Император Александр II» пишет: «В самый разгар войны северных штатов с южными тюильрийский кабинет обратился к дворам петербургскому и лондонскому с предложением выступить посредниками между воюющими сторонами и побудить их заключить шестимесячное перемирие на суше и на море, в продолжение которого могло бы состояться и полное их примирение». В Англии с радостью приняли французское предложение, имевшее целью, под личиной человеколюбия, раздавить навсегда традиционного соперника Великобритании в мировой торговле; но князь Горчаков категорически его отвергнул, мотивируя свой отказ тем, что «прежде всего следует избежать всякого подобия давления, которое может лишь оскорбить общественное чувство в Соединенных Штатах и раздражить его при одной мысли об иностранном вмешательстве». Такая доброжелательная политика оценена была по достоинству по ту сторону океана и надолго обеспечила России признательность и дружбу заатлантической республики.

При самом зарождении кровопролитной междоусобной войны между Северными и Южными штатами, сначала успешной для последних, министр иностранных дел князь А. И. Горчаков в телеграмме российскому представителю в Вашингтоне Эдуарду Андреевичу Стеклю, именем Императора, высказался в самых сочувственных выражениях в пользу соблюдения единства великой заатлантической республики. «Она, – писал Горчаков 28 июня 1861 г., – не только является в наших глазах существенным элементом всеобщего политического равновесия, но составляет нацию, к которой наш Августейший Государь и вся Россия питают дружелюбнейшее участие, потому что обе страны находятся на противуположных оконечностях Старого и Нового Света в поступательном периоде своего развития, призваны, по-видимому, к естественной солидарности интересов и симпатий, неоднократно ими друг другу выраженных». Когда несколько месяцев спустя вашингтонское правительство решило подвергнуть третейскому разбирательству несогласие свое с лондонским двором, князь Горчаков поздравил кабинет президента Линкольна с его решением, о котором отозвался так: «Оставаясь верным политическим началам, которые она всегда защищала, когда начала эти были обращены против нее, и воздержавшись от обращения в свою пользу учений, которые она постоянно отвергала, американская нация явила доказательство политической честности, которая дает ей несомненное право на уважение и признательность всех правительств, заинтересованных в том, чтобы соблюден был мир на море, а начала права восторжествовали над силой в международных сношениях для спокойствия вселенной, прогресса цивилизации и блага человечества» (сообщение Стеклю от 9 января 1862 г.).

Зимой 1862 г. князь Горчаков беседовал с американским послом Бейлярд-Тейлором. Его волновало положение дел в Соединенных Штатах, он советовал поскорее покончить с затруднениями. Происшедший раскол государства на две половины наш министр иностранных дел рассматривал как «одну из величайших катастроф». Он говорил, что Россия одна помогала Соединенным Штатам с самого начала и будет помогать им дальше.

* * *

В 1863 г. вспыхнуло в России восстание польской и литовской шляхты, поддерживаемое частью польской и литовской аристократии и всецело воинствующим латинским духовенством, при несочувствии в массе крестьянского населения. Англия, Франция и Австрия попытались вмешаться в отношения России к Польше, вызвав общий патриотический взрыв негодования в широких кругах русского общества.

В числе прочих государств приглашение присоединиться к дипломатическому походу против России получило и правительство Соединенных Штатов. «Но,–пишет С. С. Татищев,– помня отказ русского Двора принять участие в подобной же демонстрации против единства заатлантической республики во время последней междоусобной войны, вашингтонский кабинет решительно отклонил англо-французское предложение, ссылаясь на непреложное правило правительства Соединенных Штатов: ни под каким видом не вмешиваться в политические пререкания государств Старого Света. Депеша о том статс-секретаря Сьюарда к североамериканскому посланнику в Париже (Дейтону, 29 апреля 1863 г.) была сообщена русскому Двору, и наш вице-канцлер именем Государя выразил правительству президента Джонса, как высоко ценит Его Величество проявленную им твердость в соблюдении начал невмешательства, а равно и добросовестность, с которою оно отказалось нарушить во вред другому государству правило, нарушение коего само не потерпело бы по отношению к своей стране». «Федеральное правительство,– заявил по этому поводу (22 мая 1863 г.) князь Горчаков американскому посланнику генералу Клею, – дало тем пример прямодушия и честности, от которого может только возрасти уважение, питаемое нашим Августейшим Государем к американскому народу».

В 1863 г. Россия и Соединенные Штаты, учитывая враждебное отношение к ним Англии, должны были считаться и с вооруженными ее выступлениями. Даже без особого между ними соглашения создалось единство действий, взаимная поддержка. Россия, при обострении положения, опасалась появления в Балтийском море сильного английского флота, которому она могла противопоставить только слабые силы. Морской министр адмирал Н. К. Краббе разработал тогда, с соблюдением полной тайны, план сосредоточения нашего флота в Атлантическом и Тихом океанах, используя для этого американские порты. При открытом выступлении Англии наши суда могли бы наносить удары по чувствительному ее нерву – морской торговле. Соответствующие распоряжения даны были командующим эскадрами в запечатанных пакетах, открыть которые они должны были по выходе судов в море.

Контр-адмирал Лесовский, выйдя из Кронштадта, прошел через Малый Бельт в Немецкое море. Эскадра обогнула с севера Шотландию и шла вдали от обычного торгового пути. 24 сентября она прибыла в Нью-Йорк. Контр- адмирал Попов, выйдя из Владивостока, прошел Лаперузовым проливом и 27 сентября прибыл в Сан-Франциско.

Обе эскадры встречены были восторженно населением и моряками. Приведем заголовки некоторых газетных статей того времени: «Новый союз закреплен», «Россия и Соединенные Штаты братствуют», «Восторженная народная демонстрация», «Русский крест сплетает свои складки с звездами и полосами». Лесовскому вручена была резолюция общинного комитета Нью-Йорка, на которую он ответил речью.

Английский «Times» 2 октября сообщал со злобой об овациях русскому флоту. В нем писалось: «Муниципалитет и высшая буржуазия решились осыпать всевозможными почестями русских офицеров. Процессии, обеды, балы, серенады – все средства пущены в ход, чтобы показать, до чего были бы рады американцы, если бы у них завелся друг в Европе, а еще такой, как Россия. Зато французских и английских моряков вовсе не видно на берегу, хотя их до 5000 жмется на тесном пространстве здешней морской стоянки. Журналы объясняют это доверчивым янки следующим образом: Крымская война до того раздражила русских против французов и англичан, что они не могут встретиться с ними без того, чтобы не приходить в ярость. На деле гораздо проще: французских и английских офицеров не видно потому, что они, вероятно, не желают играть второстепенную роль на празднестве, где львами являются русские, а матросов не пускают на берег потому, что американцы заманивают их к себе на службу».

Эскадра Лесовского посетила Балтимор, Анаполис, Бостон и другие порты. Во всех городах Северного Союза, где бы ни появлялись русские моряки, несмотря на то что это было время самого разгара междоусобной войны, немедленно закрывались магазины, вывешивались русские и американские флаги, устраивались парады войскам, торжественные банкеты, балы и тому подобное. Постоянно гремела музыка, произносились речи, все принимало праздничный, радостный вид. На прощальном банкете в Бостоне мэр города сказал: «Русская эскадра не привезла к нам с собою ни оружия, ни боевых снарядов для подавления восстания; мы в них не нуждаемся, она принесла с собою более этого: чувство международного братства, свое нравственное содействие». Другой оратор говорил: «Россия показала себя в отношении к нам мудрым, постоянным и надежным другом. Император и его просвещенные советники уразумели то, чего не хотели видеть ни Франция, ни Англия,– что распадение Северо-Американского Союза было бы событием, одинаково пагубным как для самих рабовладельческих штатов, так и для нашего конституционного правительства».

Эскадра Лесовского вернулась в Кронштадт 25 июля 1864 г., эскадра контр-адмирала Ендогурова, сменившего в начале адмирала Попова, покинула Сан-Франциско 1 августа. (Данные взяты, главным образом, из статьи «Американская экспедиция Русского флота в 1863–1864 гг.» // Военная энциклопедия. Т. II.)

* * *

4 апреля 1866 г. революционер, студент Казанского, потом Московского университетов, дворянин Саратовской губернии Дмитрий Каракозов выстрелил в С.-Петербурге из револьвера в Императора Александра II, выходившего из Летнего сада на набережную Невы.

Посланник Соединенных Штатов, генерал Клей, от имени правительства поздравил Государя с избавлением от смертельной опасности. 4 мая 1866 г. конгресс вынес постановление: «Конгресс Соединенных Штатов Америки, с глубоким прискорбием получив известие о покушении на жизнь Императора России, произведенном врагом освобождения, приветствует Его Императорское Величество и русский народ и поздравляет семьдесят миллионов крепостных с провиденциальным избавлением от опасности Государя, разуму и сердцу которого они обязаны благословением своей свободы». Конгресс постановил также просить президента Соединенных Штатов решение это препроводить Русскому Императору. (С. С. Татищев. Император Александр II, его жизнь и царствование, Т. 2. С. 12–17.)

С этим адресом на броненосце «Миантономо» выехал в Россию Фокс, помощник государственного секретаря по морскому министерству. Командиром броненосца, впервые отправленного в столь дальнее плавание, был капитан Бомонт. Конвоировали его военные суда «Августа» (капитан Мурей) и «Ашуелот» (капитан Фебигер).

В Копенгагене броненосец посетила принцесса Датская Дагмара, невеста Наследника Цесаревича, Великого Князя Александра Александровича. 19 июля суда прибыли в Гельсингфорс, где их приветствовал речью губернатор, Свиты Его Величества генерал-майор барон Вален. 24 июля, при выходе из гавани, американцы были встречены броненосной эскадрой контр-адмирала Лихачева, высланной из Транзунда для конвоирования их. 25 июля они прибыли в Кронштадт. От имени Императора приветствовал дорогих гостей Свиты Его Величества контр-адмирал Лесовский. С приветствием выступил городской голова Степанов. Народ восторженно принимал американских моряков. В С.-Петербурге Фокс со своими секретарями Грином и Лубатом остановились в «Отель де Франс».

27 июля чрезвычайное посольство, в присутствии посланника Клея и канцлера князя А. М. Горчакова, принято было Императором Александром II. Фокс прочел адрес на английском языке:

«Постановление конгресса, которое я имею честь представить Вашему Величеству, есть голос целого народа. Единое сердце говорит миллионами уст. Многообразные узы, издавна соединявшие великую Империю на Востоке и великую республику на Западе, умножились и укрепились под влиянием неизменной дружбы, явленной Императорским правительством к правительству нашей республики в течение последнего периода наших политических потрясений. Сочувственные и дружественные слова, обращенные в то время к вашингтонскому правительству, по приказанию Вашего Императорского Величества, начертаны навеки в памяти благодарного народа. В качестве членов великой семьи народов, мы с радостью воздаем дань уважения высокому делу человеколюбия, о котором преимущественно упоминается в постановлении конгресса. Миролюбивые повеления высокопросвещеннейшего Государя одержали над наследием варварских времен победу, которой наша западная республика достигла после долгих лет кровопролития. Поэтому я с глубоким, волнующим сердце чувством приношу Вашему Величеству, вашим освобожденным подданным и всему народу вашей обширной Империи наши искренние поздравления по поводу того, что рукою Провидения отвращена опасность, вызвавшая настоящее наше выражение искреннего сожаления об этом покушении и благоговения за милостивое спасение. Опасность, от которой благость Провидения предохранила Ваше Величество, вызывает воспоминания глубокой скорби, преисполнившей столь недавно все прямодушные сердца в нашем отечестве, во время внезапной погибели нашего главы, нашего руководителя и отца¹¹. Мы благодарим Бога, что подобный удар был отвращен от наших друзей и союзников, от русского народа. Да защитит и благословит общий Отец всех правителей и народов жизнь, столь явно Им сохраненную для блага народа, которому она принадлежит, для счастья человечества и во славу Его святого имени».

Государь, благодаря Фокса, выразил надежду, что дружелюбные отношения между Россией и Соединенными Штатами будут существовать вечно. В заключение Государь упомянул, что сердечный прием, оказанный в Соединенных Штатах его эскадре в 1863 г., никогда не изгладится из его памяти.

28 июля Государь, в сопровождении Наследника Цесаревича и Великих Князей Владимира Александровича и Николая Николаевича, посетил американские суда. 10 августа в честь посольства дан был большой обед, в Высочайшем присутствии, в Петергофском дворце. Гостей радушно принимали также Члены Императорского Дома. В честь их устроен был обед в Кронштадтском морском собрании, на котором присутствовали морской министр, генерал-адмирал Краббе, адмиралы Новосельский, Лесовский и Попов. Кронштадт избрал Фокса почетным гражданином.

Города Шуя (Владимирской губернии) и Уфа первые прислали Фоксу приветственные адреса. 5 августа, при посещении Фоксом С.-Петербургской городской думы, городской голова А. П. Заболоцкий-Десятовский поднес ему диплом на звание почетного гражданина столицы. Фокс посетил О. И. Комиссарова-Костромского и от имени американского народа поздравил его с тем, что Божественное Провидение избрало его для спасения жизни, столь дорогой не только для России, но и для цивилизованного мира. Роскошный праздник в честь гостей был устроен Громовым на его даче на Каменном острове.

Торжественно принимала Фокса Москва, во главе с генерал-губернатором князем В. А. Долгоруковым и городским главой князем А. А. Щербатовым. На обеде в Городской думе с речью выступал академик Μ. П. Погодин. В Троице-Сергиевой Лавре американцы были приняты старцем митрополитом Филаретом. В имении князя Голицына Кузьминки, в окрестностях Москвы, Фокса благодарила за любовь к России и к Царю депутация крестьян во главе с волостным старшиной Гвоздевым. Фокс, в знак дружбы обоих государств, поднес Гвоздеву американский флаг. Фокс был избран почетным гражданином Москвы.

С удивительным радушием принимали все слои населения Фокса и его спутников в Нижнем Новгороде, Костроме (посещали они и Ипатьевский монастырь), Твери, Угличе. В Костроме, избравшей Фокса почетным гражданином, он вынужден был пройти по одеждам, разостланным пред ним крестьянами. Город Корчева (между Костромой и Тверью) тоже избрал Фокса почетным гражданином.

По возвращении посольства в С.-Петербург следовали новые торжества и приемы. Фоксу дан был обед английским клубом, носивший полуофициальный характер.

Гостей приветствовал вице-канцлер князь Александр Михайлович Горчаков, речь которого передаем в изложении С. С. Татищева.

«Поручение, возложенное на посольство конгрессом Соединенных Штатов, князь Александр Михайлович назвал „актом чрезвычайным, беспримерным в истории“, а способ его выполнения „делом согласия, без малейшего диссонанса“. Выразив радость по поводу приезда в Россию дорогих гостей, которые получат возможность оценить изблизи „Государя, составляющего величайшую славу страны, и народ, выражающий ее силу“, вице-канцлер в следующих словах характеризовал Царствование Императора Александра II: „Говорят, что добрые Царствования – белые страницы истории. Поговорка эта не безусловно справедлива. Есть еще Царствования, все страницы которого полны плодотворных преобразований, имеющих великое значение для внутреннего устройства; если есть Царствование, посвященное заботе о настоящем ввиду великого будущего, – то это именно то, что сосредоточивает ныне все чувства любви и преданности страны, потому что все мы глубоко убеждены, что все мгновения благородной жизни Царя посвящены, с безграничным самоотвержением, благосостоянию нашего отечества“».

Упомянув об ошибке, вкравшейся в постановление конгресса, приписавшего покушение 4 апреля «врагу эмансипации», князь Горчаков свидетельствовал, «что таких врагов нет в России, что безумец, совершивший преступление, нисколько не солидарен с дворянством, которое, невзирая на тяжкие жертвы, выпавшие ему на долю, с не меньшим восторгом приветствует освобождение крестьян, как и бывшие крепостные».

Перейдя к выражениям взаимного сочувствия России и Соединенных Штатов, вице-канцлер продолжал: «Они проявляются открыто и составляют одно из самых знаменательных явлений нашего времени, – создавая между двумя народами, – смею сказать, между двумя материками, – зародыши обоюдных доброжелательства и дружбы, которые принесут плод, создадут традиции и упрочат между ними отношения в истинном духе христианской цивилизации. Это согласие не покоится на географическом соседстве. Бездна морей разделяет нас. Оно не покоится также на пергаментных хартиях, – я не нахожу ни одной в архивах вверенного мне министерства. Оно инстинктивно, а потому я позволяю себе назвать его предопределенным Свыше. Я радуюсь этому согласию и верю в его прочность. В моем политическом звании я все старания свои приложу к его утверждению. Говорю старания, а не усилия, потому что не нужны насилия там, где речь идет о самопроизвольном и взаимном влечении. Существует и другая причина, побуждающая меня громко провозгласить мою оценку этого согласия, – то, что оно ни для кого не является ни угрозою, ни опасностью. Оно не внушено никакими вожделениями, никакою задней мыслью. Господь создал обеим странам условия существования, вполне достаточные для развития их внутренней жизни».

Выразив мнение, что Соединенные Штаты Америки неуязвимы извне, и не только потому, что океан составляет для них неодолимый оплот, но и вследствие господствующего в них общественного духа и личного характера граждан, и упомянув о сочувствии России делу американского единства в недавней борьбе между Севером и Югом республики, князь Александр Михайлович провел следующую параллель между ею и Россией: «Россия по своему географическому положению может быть вовлечена в европейские усложнения; шансы войны могут быть ей превратны; тем не менее я нахожу, что Россия так же неуязвима, как и Соединенные Штаты, каждый раз, когда опасность будет серьезно грозить ее достоинству или чести, потому что тогда, как и во всех подобных кризисах нашей истории, проявится истинная мощь России. Она не покоится на одном ее земельном пространстве или на численности ее населения. Источник ее – та исконная и неразрывная связь, что соединяет Царя с народом и влагает в руки Царя все вещественные и умственные силы страны, как и ныне она сосредоточивает на Царе все чувства любви и преданности».

Почтив несколькими прочувствованными словами память почившего президента Линкольна, вице-канцлер поднял бокал за процветание Соединенных Штатов, за успех примирительной политики президента Джонсона, за главу и членов чрезвычайного посольства и за постоянного представителя Северо-Американской республики при русском Дворе. «Когда наши американские друзья возвратятся домой, – таковы были заключительные слова речи князя Горчакова, – я желаю, чтобы они сохранили те самые чувства, что оставляют нам; пусть передадут они своим соотечественникам, что великий народ никогда не забудет, что в истории двух стран была минута, когда мы и наши американские друзья жили одною жизнью, когда они разделяли и наши тревоги, и нашу радость».

Речь эта была сообщена сотрудником «Нью-Йорк геральд» своей газете по телефону.

29 августа Фокс и остальные члены посольства были приняты Государем в прощальной аудиенции. Накануне князь Горчаков поднес Фоксу от имени Государя великолепную золотую табакерку с миниатюрным портретом Императора в полной парадной форме, осыпанным бриллиантами, и фотографические портреты Государя и Государыни с их собственноручною подписью, а также портрет Государыни для супруги Фокса.

Американцы 30 августа присутствовали на обедне в Александро-Невской Лавре, где была Царская Семья. В тот же день они были на балу в Смольном институте.

3 сентября американская эскадра вышла из Кронштадта.

* * *

20 ноября 1871 г. прибыл в Нью-Йорк Великий Князь Алексей Александрович. При его торжественном следовании по Бродвею, в предшествии военных оркестров и национальной гвардии, куранты Троицкой церкви исполнили русский национальный гимн. Остановился он в «Astor House», на котором вывешена была большая надпись: «Великий Князь Алексей сын благородного Отца, представитель дорогого союзника нашей нации». Великий Князь пробыл в Соединенных Штатах до 23 февраля 1872 г., посетив многие города.

В середине октября 1894 г. в Ливадии опасно болел Император Александр III, скончавшийся 20 числа. Царь-Миротворец был ярким выразителем Русского Самодержавия.

В эти дни в Вашингтоне президент Соединенных Штатов Гровер Кливленд с министрами и членами конгресса молился о здравии Государя и один из первых объяснил, отчего мир желает своими молитвами продолжения его земной жизни. В своем слове после богослужения президент сказал: «Болезнь Царя я считаю настоящим международным бедствием. Не подлежит сомнению, что пред лицом всего мира Царь представляет великий образ силы и мира. Вот почему его Царствование должно быть занесено во всемирную историю с чувством глубокой благодарности».

Министр иностранных дел граф Μ. Н. Муравьев в инструкции, данной 29 января (10 февраля) 1898 г. новому посланнику в Вашингтоне графу А. П. Кассини, писал: «Связь между Россией и Соединенными Штатами несомненно существует и имеет историческое значение. В Америке не забывают поддержки, оказанной Императорским правительством в тяжелую годину междоусобицы в Соединенных Штатах во время восстания в Южных штатах. Это чувство признательности за оказанную услугу, кроме многочисленных проявлений в повременной печати, резко показало себя в Америке в наш голодный год (1891), когда изо всех концов Соединенных Штатов посылались пожертвования хлебом и деньгами. В Бозе почивший Император Александр III отнесся милостиво к подобному проявлению симпатии гражданами дружеского государства. Как известно, Его Величеству благоугодно было послать роскошные подарки главным жертвователям и лицам, принимавшим деятельное участие в отправке хлеба.

Особенным выражением благоволения Его Величества следует считать командирование эскадры в атлантические порты Соединенных Штатов в 1893 году для принятия участия в морских празднествах по поводу открытия Всемирной Колумбийской выставки в Чикаго. Суда наши, совершив довольно продолжительную стоянку, встретили в Соединенных Штатах самый радушный прием. Всем еще памятно, какой восторг среди населения Нью-Йорка вызвало прохождение наших моряков на параде на следующий день после морского смотра.

Уступка нами Аляски в 1867 году за ничтожное вознаграждение свидетельствует о том, как доброжелательно относились мы к усилению могущества Соединенных Штатов на материке в противовес стремлениям Великобритании. В то же самое время мы дали этой уступкой Америке возможность сделать важнейший шаг вперед для осуществления доктрины Монро.

В вопросе о Гавайских островах Императорское правительство явило новый знак дружеского отношения к Соединенным Штатам. Когда четыре года назад, при помощи американских властей, произошел переворот на Сандвичевых островах и была провозглашена Гавайская республика, Императорское правительство было едва ли не первым, признавшим новое правительство молодой республики. Ныне, когда федеральное правительство сочло своевременным совершить окончательное присоединение островов к Соединенным Штатам, Императорское правительство отнеслось к этому сочувственно».

Затрагивая снова вопрос об Аляске, министр писал: «Находясь по нашему географическому положению вне всяких соприкосновений с Соединенными Штатами и не имея на Американском материке колоний, нам представляется весьма удобным пользоваться доктриной Монро там, где эта популярнейшая в Америке теория становится вразрез с интересами наших естественных противников, каковой является Англия через свою наиболее значительную по географическим размерам колонию Канаду». Занятие Гавайских островов Соединенными Штатами, в понимании нашего Министерства иностранных дел, было естественным, вследствие постепенных захватов в Тихом океане, производимых Англией и Японией.

* * *

Графом Μ. Н. Муравьевым 12/24 августа 1898 г. послана была иностранным правительствам нота, в которой излагалось желание Императора Николая II положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья. Для осуществления этого предлагался созыв особой международной конференции. Предложение Русского Царя встречено было холодно. Конференция все же состоялась в 1899 году. Вследствие противодействия ряда держав достигнуто ею было немногое. Достижением ее все же явилось создание Гаагского международного суда, существующего и поныне.

Великий почин Государя Николая Александровича был отмечен на собранной 9 ноября 1921 г. в Вашингтоне конференции о морских вооружениях. Открывая ее, президент Соединенных Штатов Гардинг во вступительной речи сказал: «Предложение ограничить вооружения путем соглашения между державами – не ново. При этом случае, быть может, уместно вспомнить благородные стремления, выраженные 23 года назад в Императорском рескрипте Его Величества Императора Всероссийского». Приведя почти целиком «ясные и выразительные» слова русской ноты 12 августа, президент добавил: «С таким сознанием своего долга Его Величество предложил созыв конференции, которая должна была заняться этой важной проблемой».

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1953. № 11. С. 5–9.)

* * *

Глубокая вера, доброта, милосердие и смирение с юных лет отличали ландграфиню Тюрингенскую Елисавету (1207–1231), дочь Венгерского короля Андрея II. Как нареченная невеста наследного 11-летнего принца Людвига, привезена была четырехлетняя Елисавета в замок Вартбург около Эйзенаха. Девочкой еще, она во всем проявляла свою религиозность и доброту, вызывая неудовольствие и насмешки со стороны других принцесс. Много горького пришлось ей испытать в то время. В 1221 г. всегда любивший ее Людвиг, тогда уже ландграф, женился на ней. Елисавета, имея сочувствие мужа, могла широко отдаться благотворительной деятельности. Она основывала больницы и сама ухаживала за больными, иногда заразными. Особенную же помощь населению она оказывала в 1225–1226 гг., когда супруг ее находился в Италии, куда он отправился для участия в шестом крестовом походе, подготовлявшемся императором Фридрихом II. Однажды перед отъездом туда Людвиг поинтересовался посмотреть, что несет в своей корзине Елисавета. Последняя шла к одной бедной семье, имея в корзине хлеб, яйца и вино. Благотворила она скрытно. Людвиг увидел в корзине красные и белые розы.

Ландграф Людвиг IV скончался в 1227 г. в Отранто в Италии, и Елисавете пришлось пережить много тяжелого от его брата, Генриха Распе. Изгнанная им, она, испытывая жестокую нужду, не призреваемая и теми, которым так много помогала, скиталась с сыном и тремя дочерьми. Наконец она нашла приют в замке Боденштейн у дяди своего Эгберта, епископа Бамбергского. Оттуда ее вернули в Вартбург тюрингенские рыцари, возвратившиеся из крестового похода. Но Елисавета не пожелала быть регентшей. Она раздала свое имущество бедным и предалась аскетическим подвигам, смиренно подчиняясь во всем духовнику доминиканцу, монаху ученому и благочестивому, но жестокому и налагавшему на нее тягчайшие послушания. Скончалась она 19 ноября в 1231 г. У гроба ее совершались чудеса. Католическая церковь в 1235 г., при папе Григории IX, объявила Елисавету святой.

Со смертью Генриха Распе угасла мужская Тюрингенская линия. В 1263 г. дочь Людвига IV София получила для сына своего Гессен. Потомками Елисаветы по женской линии, Гессенскими принцессами были две Русские Императрицы: Мария Александровна, супруга Императора Александра II, и Александра Феодоровна, супруга Императора Николая II.

* * *

В 1838–1839 гг. Наследник Цесаревич Александр Николаевич (родился в 1818 г.) путешествовал по Европе. 12 марта 1839 г. он остановился случайно в Дармштадте и посетил Великого герцога Людвига II. И в тот же день он полюбил его младшую дочь – принцессу Максимилиану-Вильгельмину-Августу-Софию-Марию (родившуюся в 1824 г.). Великому Князю не хотелось даже уезжать. Добрый В. А. Жуковский, сопровождавший его, вызвался было притвориться больным, чтобы доставить ему возможность остаться еще на несколько дней. Но Цесаревич на это не согласился.

«То, на что решился он, конечно, лучше, – писал 14 марта Императрице Александре Феодоровне Жуковский,– ибо он в деле сердца предпочел дождаться того, что будет решено Государем, и следовать своему чувству тогда только, когда оно будет согласно с одобрением Вашим. Повторю опять сказанное вчера: благослови Бог выбор сердца, который решит судьбу его жизни. Где мы устраивали по-своему, Провидение готовило Свое. Где мы искали, там не нашлось. Где не ожидали, там встретилось само собою!.. У меня сердце теперь так полно! Мне кажется, что Бог сделал Свое, и прибавлю: благослови его тем благословением, которое некогда дал отцу его при том выборе, в котором нашел он и свое счастье, и счастье России».

Разрешение Императора Николая I вскоре последовало. Великий Князь Александр, побывав в Лондоне, проехал снова в Дармштадт, где провел женихом неделю. 8 сентября 1840 г. принцесса Гессенская торжественно въезжала в С.-Петербург в парадной золотой карете вместе с Императрицей Александрой Феодоровной. Государь следовал верхом около кареты. Наследник Цесаревич командовал конвоем. Гремело восторженное «ура» толпы, палили пушки, разливался радостно колокольный звон. Нареченная невеста была присоединена к Православию с именем Марии и миропомазана 5 декабря. 6 декабря состоялось обручение. В канун рождения Великого Князя Александра Николаевича – 16 апреля 1841 г. – состоялось бракосочетание.

14 мая Император вводил Цесаревну в московский Успенский собор, в котором в тот же день – через 55 лет – венчанный на Царство внук ее возлагал корону на главу тоже Гессенской принцессы, ставшей Императрицей Всероссийской.

Великую Княгиню Марию Александровну встретил в соборе приветственным словом митрополит Филарет, имевший значение в ее последующей жизни.

А. Ф. Тютчева (1829–1889), дочь поэта, супруга славянофила И. С. Аксакова, пробывшая фрейлиной 13 лет и близко знавшая Императрицу Александру Феодоровну Цесаревной и Государыней, в книге своей «При Дворе двух Императоров» отмечает ее искреннюю и глубокую религиозность и основательное знание Православия. Митрополит Филарет после беседы с ней сказал обер-гофмейстеру графу В. Д. Олсуфьеву: «Слава Богу, это истинно Православная Царица». Тютчева так определяла Цесаревну: «Душа Великой Княгини была из тех, которые принадлежат монастырю. Ее хорошо можно было себе представить под монашеским покрывалом коленопреклоненной под сенью готических сводов, объятую безмолвием, изнуренную постом, долгими созерцательными бдениями и продолжительными церковными службами... В своем окружении матери, жены, Государыни она казалась как бы чужой и не освоившейся... Ум Цесаревны был подобен ее душе: тонкий, изящный, проницательный, очень иронический, но лишенный горячности, широты, инициативы...» Называя Императрицу кроткой, доброжелательной, ровной, Тютчева пишет: «Она обладала в исключительной степени престижем Государыни и обаянием женщины и умела владеть этим с большим умом и искусством».

19 января 1842 г. родился у Великокняжеской Четы первый ребенок – дочь Александра, ставшая затем любимицей Царской Семьи. 16 июня 1849 г. Великая Княжна Александра Александровна скончалась, к безутешной горести родителей. Император Николай I в это время пребывал в Польше, желая быть вблизи армии, усмирявшей венгерский мятеж.

По получении известия о кончине внучки Государь телеграфировал сыну:

«Буди воля Божия. Не роптать, не унывать, новый Ангел на небесах за вас молиться будет. Обнимаю вас всех и плачу с вами. Береги Марию, примеры твои утешат и укрепят». В тот же день позднее последовала депеша: «Я – из церкви. Молился за Ангела, молился за вас. Каков ты и какова Мария – наследница?»

Следующие телеграммы Государя гласили: 18 июня – Цесаревичу: «Знавши вас обоих, того и ожидал; Бог вас подкрепит и утешит. Обнимаю всех». 19 июня – Императрице: «Письма получил. Иду в церковь, а мысленно с вами в крепости (там происходили похороны). Не унывать, предаться воле Божией. Всех обнимаю». Позднее – Государыне: «Какова ты и Мария после крепости? В то же время с вами и я молился за Ангела; крепитесь и надейтесь на милосердие Божие». Телеграммы Цесаревичу: 20 июня: «Как Мария после вчерашнего; удивляюсь ее духу и боюсь за нее; обнимаю вас». 21 июня: «Благословляю вас обоих на причастие, да хранит и подкрепит вас Господь Бог! Обнимаю». 24 июня: «Поздравляю вас с причастием, Господь Бог подкрепит и утешит вас».

Цесаревна Мария Александровна очень тяжело перенесла это горе. Скорбь свою она выразила в письме к владыке Филарету, митрополиту Московскому. Самоотреченную печаль страждущей матери Митрополит передал в составленной для Великой Княгини следующей молитве: «Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя, Ты Один все ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня, паче нежели я умею себя самую любить. Отче, даждь рабе Твоей, чего она сама просить не умеет. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою. Сердце мое Тебе отверзаю: Ты зриши нужды, которых я не знаю, зри и сотвори по милости Твоей, порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею пред изволениями Твоими, не зная их. Безмолвствуя, приношу себя в жертву Тебе, предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться, Сам во мне молись. Аминь».

Молитва была написана на пергаменте с древнерусскими орнаментами и осенена изображением Спаса Нерукотворенного. Работа выполнена была академиком Солнцевым. Список с этой молитвы митрополит Филарет передал Анне Борисовне Нейдгарт, урожденной княжне Черкасской.

* * *

29 февраля 1855 г. взошел на Престол Император Александр II, и Мария Александровна стала Императрицей. Государыня возглавляла Ведомство Императрицы Марии. С ее именем связаны крупные перемены в деле женского образования. При широком содействии Принца Петра Георгиевича Ольденбургского, ее ближайшего помощника, созданы были впервые в 1860 г. открытые женские учебные заведения (гимназии). Намечалось создание таковых во всех губернских городах, где представлялась возможность обеспечить их существование. В институтах обращено было большое внимание на дело сближения воспитывавшихся в них девиц с семьей, от которой они на годы учения отрывались. В этих видах были установлены отпуски на каникулы. По желанию Государыни был создан ряд женских епархиальных училищ, первое из которых было создано в 1843 г. в Царском Селе Императрицей Александрой Феодоровной.

При деятельном участии Императрицы Марии Александровны положено было основание в России Красному Кресту. Поощряя основание благотворительных учреждений, Государыня создала, в числе прочего, попечительство о слепых, носившее ее имя. Во время Балканской войны Императрица, отказавшись от шитья новых платьев, все свои сбережения отдавала в пользу вдов, сирот, раненых и больных. Много сделано было Государыней в отношении миссионерского дела, и она была попечительницей создавшегося при ней Миссионерского общества. Она же развивала деятельность Императорского Палестинского общества, каковую продолжал ее сын, Великий Князь Сергей Александрович, а после убийства его революционерами – Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, бывшая также до замужества Гессенской принцессой. Памятником миссионерской деятельности Императрицы является храм во имя святой Марии Магдалины в Гефсиманском саду и существующая ныне при нем женская обитель.

Большое горе перенесла Императрица Мария Александровна, когда в Ницце в 1865 г. скончался от туберкулеза ее старший сын, Наследник Цесаревич Николай Александрович. Много тяжелого выпало на долю Государыни в последние годы в личной ее жизни. Особенно почитала она, по свидетельству Тютчевой, икону «Утоли моя печали» и вместе с нею в сентябре 1855 г. ездила в Москву молиться в часовне ее имени. В 1858 г Тютчева совершила с нею паломничество в Валаамскую обитель. Страдала Государыня и от туберкулеза. Врачи отправили ее в Канн. Предчувствуя приближающуюся кончину, Императрица 23 января 1880 г. поспешила вернуться с юга Франции в Россию и скончалась 22 мая того же года.

Тютчева подарила Императрице Марии Александровне изображение не прославленного еще тогда преподобного Серафима. «Я очень верю для нее в молитву этого святого, – записывала она, – и уверена, что он оказывает ей особое покровительство, ибо он предсказал о ней еще прежде, чем она прибыла в Россию, что она будет „благодатная“ и матерью для России и Православной Церкви».

(Православная жизнь. Джорданвилль, 1956. № 6. С. 6–11.)

* * *

Сорок лет назад в Императорской России, в последний раз перед наступившим господством на Руси богоборческой власти, состоялось великое всенародное торжество, тесно связанное с Царем. В июне 1916 г. прославлены были мощи святителя Иоанна (Максимовича), митрополита Тобольского. Родившийся в 1651 г. в благочестивой знатной малороссийской семье, он с юных лет прилежал к Церкви. Получив образование в Киевской Богоявленской братской коллегии, он восемь лет был в ней преподавателем. Приняв иноческий постриг в Печерской Лавре, иеромонах Иоанн, смиренный молитвенник, обладая даром слова, был назначен лаврским проповедником. Настоятельствовал он потом в нескольких малороссийских монастырях, по кончине же в 1696 г. святителя Феодосия (Углицкого) был его преемником на Черниговской кафедре. Плодотворна была его настоятельская и епископская деятельность. Продолжил он ее и будучи назначен в 1712 г. митрополитом Тобольским, со рвением и успехом ведя миссионерскую и просветительную работу. Неустанные подвиги надломили силы Святителя. 10 июня 1715 г. он преставился в молитвенном положении перед иконой Божией Матери Тобольской.

Народ горестно переживал кончину почитаемого и любимого архипастыря. На могилу его стекались богомольцы со всей православной верующей Сибири. Совершались многочисленные чудеса. Начата была запись этих проявлений небесного предстательства праведного Святителя.

Давно возникал вопрос о прославлении митрополита Иоанна. Во второй половине XVIII века об этом усиленно говорилось в связи с явлением Святителя во сне митрополитам Тобольским Антонию II (Нарожницкому) и Сильвестру (Головатскому). В начале XX века Преосвященный Алексий (Опоцкий), впоследствии экзарх Грузии, убитый грузинскими революционерами в 1905 г., всенародно молился, да сподобит Господь Тобольск и Россию петь не «Вечную память», а «Величаем тя, святителю отче Иоанне». Позднее епископ Евсевий (Гроздов), прощаясь с паствой при переводе во Псков, выражал надежду увидеться с нею в ближайшем будущем, при открытии мощей Святителя. Святейший Синод, с благоговением и радостью отнесшийся к ходатайству епархиального съезда духовенства и церковных старост Тобольской епархии о прославлении митрополита Иоанна, постановил в декабре 1913 г. приступить к обследованию чудес, совершенных по его небесному предстательству.

В середине 1915 г. новый епископ Тобольский Варнава (Накропин) в полусне видел святого Иоанна, упрекавшего его, что к нему не допускают народ. Видение это совпало с очень тяжелым положением на фронте. Русские армии спешно отступали. В руки немцев попадали важные крепости. Готовились к эвакуации Киева. Возникал вопрос о перенесении Ставки Главнокомандующего в Калугу. Государь в такое страшное и ответственное время принял на себя водительство воинством. Владыка Варнава памятовал о «Илиотропионе» святителя Иоанна, в котором содержались пророчества по поводу бедствий войны и говорилось о силе молитв для поражения врагов отчизны и святой веры. По преданию, тогдашний Черниговский архипастырь пророчески предсказал Царю Петру победу над шведами под Полтавой в 1709 г. Епископ Варнава решился отправить телеграмму Государю, в которой, выражая веру в молитвенную помощь святителя Иоанна Державному Вождю и его армии, просил разрешения пропеть величание Святителю. По получении на это его согласия, Владыка, посоветовавшись с местным духовенством, решил не медлить в исполнении своего намерения. По звону большого колокола народ наполнил собор. Епископ Варнава огласил телеграмму Царя. Пропето было величание и совершен молебен ангелу Святителя – святому Иоанну Златоусту. Потоки горячих молитв понеслись к раке Угодника, и горячо молились тобольцы за Царя, воинство и переживающую такие испытания Родину.

В Петрограде это событие вызвало раздраженное осуждение, захватившее, увы, и некоторые иерархические круги. Фронт же, зыбкий ранее, при новом Верховном Главнокомандующем – Государе – очень скоро и крепко утвердился.

Епископ Варнава о всем происшедшем тотчас донес Синоду и ожидал дальнейших распоряжений. Синод в декабре 1915 г. поручил архиепископу Литовскому Тихону, будущему Патриарху, выяснить в Тобольске обстоятельства существующего уже местного почитания Святителя и предпринятых мероприятий к всероссийскому его прославлению. Владыка Тихон, глубоко верующий, не причастный к тем, кто, к радости разрушительных сил, в помрачении ума, подрывали государственные устои, убедился на месте в том, что имеются все основания к общецерковному прославлению Святителя Тобольского. После доклада архиепископа Тихона Святейший Синод в решении своем постановил признать святителя Иоанна «в лике святых, благодатию Божией прославленных».

Торжества в Тобольске начались 8 июня 1916 г. совершением величественной заупокойной всенощной – парастаса. По совершении его, глубокой ночью митрополит Макарий Московский, при участии соборного ключаря протоиерея Тутолмина и протоиерея Иоанна Восторгова, обряжал в Златоустовском приделе Софийско-Успенского собора священные мощи святого Иоанна и перекладывал их в новый гроб. Не только честные останки оказались нетленными, но даже одежда Святителя, пролежавшая во гробе 200 лет, хорошо сохранилась. 9 июня утром совершена была последняя панихида. В 6 часов началась всенощная. Описание церковных торжеств привожу из «Русского паломника» 1916 года.

«По окончании литии, владыка Митрополит с сослужащими ему архипастырями и духовенством уходят в алтарь. Но вот зачитали кафизмы, и в соборе, а также во всех церквах Тобольска начался умилительный перезвон. Настроение у молящихся приподнятое: приближается великая минута, глубоко трогательный, можно сказать потрясающий, центральный момент в торжестве – момент вскрытия гроба и пения величания новому угоднику Божию и как бы представления всей Церкви – народу новопрославленного святого и открытых его нетленных мощей, чрез изнесение со славою гроба Святителя из храма на площадь. К пению „Хвалите имя Господне“, помимо Митрополита и 12 других иерархов – архиепископа Иркутского Иоанна, епископов: Тобольского – Варнавы, Екатеринбургского – Серафима, Омского – Сильвестра, Томского – Антония, Енисейского – Никона, Забайкальского – Мелетия, Оренбургского – Мефодия (двух последних будущих митрополитов Харбинских), Челябинского – Серафима, Псковского – Евсевия, Гдовского – Вениамина (будущего митрополита Петроградского, умерщвленного большевицкой властью) и Каргопольского – Варсонофия, – от алтаря к средине храма выступили двумя серебряными лентами 80 священнослужителей с горящими свечами в руках. Вспыхнули свечи на паникадилах и у богомольцев, своды храма огласились мощным полиелейным пением всего народа. Стоявшие на страже у гроба Святителя священнослужители с рипидами и светильниками отошли, с гроба сняли покров, обрезаны были шнуры с печатями, и Митрополит, приблизившись к священному гробу с ключом, отпер замки. Открыта была крышка гроба, и началось всенародное величание святителя Иоанна. Минута торжественная и незабываемая... Волна громовых звуков, казалось, сквозь купол храма неслась к небу. У соборной паперти уже стояли двумя рядами хоругви и святыни, пришедшие с крестными ходами. Огромная соборная площадь залита морем народным: народ наполнял не только площадь, но стоял на крышах казенных и церковных зданий близлежащих. Когда вся эта многочисленная масса богомольцев зажгла свечи и опустилась на колени, то получилась картина неописуемого церковно-бытового благолепия. Погода стояла тихая, теплая. Ни одна свечка не мигала. На темном фоне моря народного эти десятки тысяч огоньков представлялись как бы рассыпавшимися и застывшими неподвижно в воздухе искрами разорвавшегося фейерверка: площадь, залитая сотнями свечей, словно тысячами звездочек, в тот священный тихий вечер представляла трогательное и величавое зрелище.

Из недр собора вышла процессия, во главе которой, на руках иерархов, плавно движется над головами открытый гроб со святыми мощами. Всколыхнулась народная масса, увидав заветный гроб Святителя, два столетия покоившегося в земле и ныне как бы воскресшего, снова осязательно всем близкого. В воздухе стоял красный звон колоколов всего Тобольска и неслось могучее, потрясающее народное пение величания. К родному Святителю потянулись руки, понеслись молитвенные вздохи, на глазах у всех слезы умиления. Этот высокий религиозный порыв народа не поддается описанию: на языке человеческом нет слов, чтобы изобразить это настроение, это воодушевление веры и духовной радости, это биение сердца, этот подъем духа, неизглаголанный в глаголе. В народе совершаются чудеса веры: одни видят северное сияние на своде небесном, другие видят отверстые очи Святителя Иоанна, иные видят, как при сотрясении гроба ниспускается «воздух» из-под митры и зрится лик новоявленного угодника Божия... Величественное шествие раки с мощами новоявленного угодника Божия вокруг всего кремля остановилось на помосте среди площади, в павильоне, где на особо устроенном катафалке установлен был гроб Святителя. Стоя у сего гроба, протоиерей о. Иоанн Восторгов произнес, с присущим ему ораторским талантом, слово о значении празднуемого события и непреоборимой духовной силе русского народа-богомольца: далеко разносится проповедь его – до строений, окаймляющих площадь, и в тех местах, где проповедник делает обращение к Святителю, десяток тысяч рук совершают крестное знамение. Митрополитом прочитано было Евангелие, и началось пение ирмосов, во время которых молящиеся приступили к поклонению святым мощам. Всенощное бдение закончилось в полночь; народ не расходился, а всю ночь служились молебны у гроба Святителя, и богомольцы прикладывались к мощам, получая помазание елеем... Лицо владыки Варнавы, много потрудившегося в деле открытия мощей святителя Иоанна, сияло радостью; не заметно никакой усталости: „Христос воскресе!“ слышалось из уст его. И подлинно, справедливы слова архипастыря Тобольского: все молящиеся испытывали особое праздничное настроение, каким бывает оно в живоносный праздник светлопасхальный...»

10 июня святые мощи были перенесены с площади церковной из часовни-павильона в собор. Началась Литургия. «На малом входе при пении „Приидите, поклонимся“ новоявленный угодник Божий на раменах архиереев и архимандритов входит в алтарь чрез Царские врата и поставляется пред Престолом на носилках, так что лицо Святителя было обращено к востоку, как служащего. Во время „Трисвятого“ (при обычном переходе священнослужителей к горнему месту) священнослужители перенесли мощи Святителя и поставили их на горнем месте лицом к Престолу: голова Святителя была на возвышении и почивающий во гробе был виден народу, стоящему во храме. Митрополит и прочие архипастыри встали по сторонам его, как сослужащие; четыре диакона в продолжение всей Литургии держали над святыми мощами рипиды, дикирий и трикирий с возжженными свечами. Ощущение соприсутствия нового угодника Божия настолько живо и глубоко запечатлевалось в душах чутких сердцем и крепких верою священнослужителей, что некоторые, как трогательно рассказывалось впоследствии, из-за приоткрывавшегося воздуха (на лике Святителя) видели величавый святолепный лик Святителя и отверстые очи его, смотревшие на совершавших Литургию».

* * *

Закончились торжества. Начался разъезд с этого всенародного церковного празднества. «Мы возвращались из Тобольска, – писал Павел Россиев в «Русском паломнике» от 24 июля. – С нами ехал на пароходе Московский митрополит Макарий. Владыка сошел из каюты вниз, к пассажирам третьего и четвертого классов, – вместе помолиться. Помолились. Некоторое время спустя, слышу, кто-то выводит басом: „Золото, золото – сердце народное...“ А сотни окружающих крестьян, крестьянок, мещан и мелких торговцев вторят: „Золотое сердце у тебя, родной русский народ!“ Пока я протискался сквозь толпу ближе к запевале, пение стихло. Но вот слышу: сам старец Митрополит начинает:

Высоко передо мною

Старый Киев над Днепром,

Днепр сверкает под горою

Переливным серебром...

Все подхватывают эти слова и поют их, даря прелесть хомяковской поэзии и мелодию застоявшемуся воздуху, речным валам, лижущим берега, и берегам, поросшим или травой, или лесами. А старец продолжает и вот произносит:

Дик и страшен вид Алтая,

Вечен блеск его снегов:

Там страна моя родная...

Мне отчизна – старый Псков.

Вся Сибирь знает, как крепко и нежно любит Московский архипастырь „свой“ Алтай, где он так много потрудился на миссионерском поприще и где находит настоящий отдых среди бесхитростных сынов этих величавых гор – монголов. А уж как они-то любили своего апостола!»

Богомольцев собралось до 30 000 человек.

Участники Тобольских торжеств, во главе с митрополитом Макарием, выразили Государю свою радость и верноподданнические чувства.

«Сердцем и душой был сегодня в молитвенном единении со всеми присутствовавшими на светлом прославлении Святителя Иоанна Максимовича. Твердо уповаю на милость его о спасении Руси Православной и о помощи свыше доблестному воинству нашему. НИКОЛАЙ» – так ответствовал Помазанник Божий, чутко воспринимавший верования народа своего и подвинувший дело прославления великого Угодника.

Все более убеждался Государь в помощи Святителя в деле создания военной мощи воевавшей России. Успешно прошло наступление на Юго-Западном фронте. Пал Эрзерум. Кавказская армия проникла в глубь азиатских владений Турции. Император твердо и планомерно вел Россию к окончательной победе над внешним врагом. Но зрел заговор. И вне и внутри государства были некоторые силы, которых не устраивала победа Императорской России. Она и была вырвана у Государя кучкой изменников, свергнувших его, опираясь на бунт запасных солдат, и тем вызвавших духов зла, которые по сей день распинают Россию, лишенную Царя.