Владыка Арсений – редактор журнала «Голос Церкви» 1912–1917 гг

Синодальному Члену, Преосвященному Владимиру, Митрополиту Московскому и Коломенскому, Свято-Троицкия Сергиевы Лавры Священно-Архимандриту.

По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: представление Вашего Преосвященства от 7 сего декабря за № 513, в коем ходатайствует об утверждении «программы» имеющего выходить в Москве, при Чудовом монастыре, нового журнала под названием «Голос Церкви», издателем какового журнала имеет быть Московский Чудов монастырь, и об утверждении редакторами сего журнала наместника того же Чудова монастыря архимандрита Арсения и Московского епархиального миссионера Ивана Айвазова. Приказали: Рассмотрев настоящее представление Вашего Преосвященства, Святейший Синод определяет: благословить издание при Московском Чудовом монастыре журнала под названием: «Голос Церкви» по представленной «программе» и редакторами сего журнала утвердить наместника названного монастыря архимандрита Арсения и Московского епархиального миссионера Ивана Айвазова; о чем и послать Вашему Преосвященству указ, присовокупив в оном, что о лице, которому имеет быть поручена цензура сего журнала, надлежит донести Святейшему Синоду. Декабря 7 дня 1911 г. Обер-Секретарь г. Левицкий.

Волею Высокопреосвященнейшего Владимира, Митрополита Московского и Коломенского, Московский в Кремле Чудов монастырь приступил к изданию нового ежемесячного церковно-общественного журнала «Голос Церкви». Таким образом, православная духовная журналистика обогатилась еще одним собратом и соработником на ниве Христовой. Потребность в таких соработниках велика и ныне более, чем когда-либо. И редакция «Голоса Церкви», движимая желанием и множества своих, уже сплотившихся вокруг журнала, сотрудников и читателей, – да надеемся, что в этом случае к редакции примкнет и вся благомыслящая Православная Россия, – считает священным долгом принести Высокопреосвященнейшему Владимиру, Митрополиту Московскому, чувства горячей сыновней признательности за то, что он благовременно выслал нового делателя на ниву Господню.

***

Редакция журнала «Голос Церкви» долгом своим считает заявить, что, – призванная благостною волею Высокопреосвященнейшего Владимира, Митрополита Московского, к редактированию «Голоса Церкви», – она, по своему глубокому и непреклонному убеждению, полагает свою задачу в том, чтобы по всем вопросам современной церковной, государственной, общественной, семейной и личной жизни и мысли раздавался, с Божиею помощью, со страниц журнала подлинный голос Церкви, чуждый даже тени каких-либо компромиссов с любыми стихиями внецерковной человеческой мысли и жизни.

Редакция исповедует, что Православная Церковь есть Маяк, возженный Христом для спасения человечества. И этот Маяк всегда должен гореть в меру полноты Христова огня. Даже малейшее мигание огней этого Маяка явится роковым для человечества. А в наше время, полное смятений человеческого духа и бунта человеческой плоти против законов своего Творца, возженный Христом Маяк – святая Православная Церковь особенно должна Стоять на той высоте, с которой она светила бы всему мiру, с которой она охватила бы своим светом всего человека и прогнала бы тьму из самых затаенных уголков человеческого духа и плоти.

Обуреваемый морскими стихиями корабль не должен сбиваться с своего курса, не должен плыть по воле катящихся волн, – иначе он будет разбит о подводные камни и песчаные отмели и в грязной пене беснующихся волн щебнем будет выброшен на берег негодным даже для топлива прибрежных рыбаков. Так и Православная Церковь в России, – этом ныне особенно мятущемся море должна неуклонно держаться своего курса, начертанного ей Кормчим Христом. Ее компас – это Воля Христа, это заветы Евангельских и Церковно-Вселенских скрижалей. Не голос подсинайского тельца, а голос высот Сиона, не чары искусителя с высокой горы в пустыне искушений, а крестную Голгофу здесь на земле за Господа Христа: вот что должен по нашему убеждению возвещать «Голос Церкви» в каждой йоте своих письмен.

Исполнит ли «Голос Церкви» начертанное нами? – это будет зависеть не только от нас, но не менее, если не более и от единомысленных с нами, к которым редакция и обращается с просьбою воинствовать за Церковь Христову на страницах «Голоса Церкви», дабы на нем почило благословение Святителей Московских, и над Русскою Православною Церковью сбылись слова Господа нашего Иисуса Христа: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей».

А[йвазо]в

«Голос Церкви»... О как нужен, как превожделен именно в наше смутное время голос матери нашей Церкви! Ведь это – голос пророков, голос апостолов, голос древних великих святителей и учителей, голос великих подвижников благочестия, голос древних Соборов Вселенских и поместных, голос Самого Главы Церкви Христа!.. «На камени созижду Церковь Мою», – глаголет Он, – и «аще кто Церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь!» Вот как должно повиноваться голосу Церкви!.. Вот как важен он, нужен он, каким авторитетом, какою угрозою огражден!..

От души приветствую новое издание и молитвенно желаю, чтобы его наименование вполне отвечало своему глубокому смыслу. Пусть каждое слово его будет глубоко продумано автором прежде, чем появится на его страницах: пусть авторы статей «Голоса Церкви» каждый раз прежде, чем посылать статьи в типографию, станут пред лицем Христа Господа в своей совести и вопросят Его со смирением: согласно ли с Его волею, с Его учением, с учением Его святой Церкви то, что они написали? Помилуй Бог, если в этом издании появится какая-либо статья пререкаемая, недостаточно продуманная. Это будет уже не голос Церкви, а мнение того или другого автора...

Но тогда надобно требовать полной непогрешимости всех статей «Голоса Церкви»? Мыслимо ли это?

Нет и не было ни единого человека безгрешного, кроме Богочеловека Христа. И Апостолы, мужи Духоносные, иногда впадали в некие погрешности, как, например, апостол Петр, коему в лице противустал апостол Павел за то, что видел его погрешающим. Но все такие, по немощи человеческой, неизбежные погрешения должно покрывать со стороны самих авторов – смиренною готовностью выслушать слово братского вразумления, а со стороны братий-сотрудников и читателей – братским же, любовию согретым обличением, паче же вразумлением, дабы исполнялось слово Писания: «обличай премудра и возлюбит тя».

Спаситель сказал: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». В духовном периодическом издании собираются во имя Христово люди, искренно преданные родной Церкви, любящие ее, желающие посвятить служению ей свои силы, свое время. К этой семье примыкают и читатели, поскольку они любят и чтут свою мать – Церковь. И если эта любовь к Церкви будет объединять их: и писателей, и читателей, – то и Христос будет посреди них. А где Христос, там не будет места искажению истины церковной: Господь Сам ее скажет и подскажет, когда сие будет благопотребно...

Итак, благослови, Господи, новое дело благое. Помоги служителям слова в их добром подвиге на пользу Твоей святой Церкви, ныне толико угнетаемой от ее врагов; объедини их любовию к Тебе, любовию к Церкви Твоей, любовию друг к другу, да едиными усты и единым сердцем, во смирении, но и со дерзновением многим, исповедуют истину Церкви, и да будет глас их – гласом Церкви, собирающей яко кокош птенцы своя под криле!

НИКОН, епископ Вологодский и Тотемский.

25 декабря 1911 г.

[28 мая 1912 года] у памятника на месте мученической кончины Великого Князя Сергия Александровича царские экипажи... остановились. Их Величества и Их Высочества вышли из колясок к монументу-кресту. Здесь священник 5-го гренадерского Киевского полка, в котором почивший Великий Князь состоял шефом, А. Я. Климовский, совершил литию. Пел хор вольноопределяющихся Киевского полка.

Против памятника была выстроена 1-я рота Киевского полка с командиром полка полковником фон Эттером на правом фланге. Поздоровавшись с киевцами, Государь и Высочайшие особы проследовали в Чудов монастырь. У входа в храм Высокопреосвященный Владимир, митрополит Московский и Коломенский, приветствовал Их Величества кратким словом, в котором сказал, что Чудов монастырь, храня в своих стенах мощи святителя Алексия, митрополита Московского, имя которого носит Наследник Цесаревич, стал особенно близким и родственным Царской Семье.

При пении хором Чудова монастыря святителю Алексию «Яко сокровище пребогатое» Государь, а за ним и вся Августейшая Семья прикладывалась к мощам святителя Алексия. Затем Высокопреосвященный Владимир, соборне с братиею Чудова монастыря, в золотистых облачениях, совершил молебствие. На наместнике Чудова монастыря архимандрите Арсении было облачение из фиолетового бархата, вышитое жемчугом, – дар Императрицы Александры Феодоровны.

Из Чудова монастыря все Высочайшие особы с Великой Княгиней Елизаветой Феодоровной проследовали внутренним ходом в храм-усыпальницу, к могиле почившего Великого Князя Сергия Александровича. В храм вошли также министр Двора, дворцовый комендант, дежурство, бывшая свита Великого Князя и прислуга Двора Его Величества, как бывшая, так и состоявшая в то время.

После литии у гробницы Государь и Государыня подробно осмотрели храм-усыпальницу и отбыли в Большой Кремлевский дворец. [...]

На другой день пребывания Их Величеств, в день рождения Великой Княжны Татьяны Николаевны, состоялся Высочайший выход в Успенский собор к Литургии. В 9 часов утра ударили в большой колокол Ивана Великого, и по всей столице поднялся «красный звон», не умолкавший до начала Царского выхода.

По площади от Красного крыльца к Успенскому собору и далее, до Чудова монастыря, сооружен был помост, обнесенный решеткой. Помост был устлан красным сукном, решетка окрашена в белый цвет. [...]

Войдя в Святые сени, Государь поздоровался с выстроенным там караулом Александровского военного училища и направился к вышедшему к нему с крестом и святой водой духовенству придворных соборов и церквей. Приложившись к кресту, Их Величества вышли на Красное крыльцо. Как только на Красном крыльце появился Государь, то глубокая тишина, царившая на площади, дрогнула под звоном всех златоглавых церквей кремлевских. Потрясающее «ура», восторженно приветствовавшее Их Величества, как-то сразу вырвалось из груди народа, заполнявшего площадку и Царскую площадь. Под эти несмолкающие крики «ура» шествие медленно начало спускаться по красивой величественной лестнице, направляясь к Успенскому собору. [...]

У южных врат собора Их Величества были встречены митрополитом Владимиром, обратившимся к Государю со следующими словами:

«Благочестивейший Государь. Еще в древности один из великих мудрецов заметил, что Царь в своем Царстве то же, что солнце в природе. Солнце зайдет на западе за горизонтом, и всюду мрак и темнота, все живущее предается бездеятельности и сну. Солнце затмится луною, и у всей природы печальный вид. Среди дня наступает ночь, везде недоумение и страх... Солнце скроется за тучу, и уже не так ясно, не так отрадно, не то небо, не та земля, не те все вещи. Таково солнце по действию на природу; таков и Царь по действию на его верноподданных. Опытно изведала это за последние года наша первопрестольная Москва, когда после разразившейся над ней революционной тучи она, быть может, в наказание за то, что не сумела предотвратить ее, в течение 8 лет была лишена Твоего лицезрения. Невесело, тоскливо, сумрачно было за это время и в наших душах, как в природе без солнца, и чем тягостнее было это состояние, тем сильнее была жажда твоего лицезрения. Но вот, наказав нас «краткия печали посещением», милосердный Господь всеобильно наполнил сердца наши радостью и веселием, даровав нам утешение в виде Тебя на нашем патриотическом торжестве со всем Твоим Домом. Говорю «всеобильно», потому что всегда светлое Твое лицезрение ныне светит нам новым, особенно ярким лучом. Среди Твоего благословенного Семейства древняя столица первый раз видит Государя Наследника, эту светлую свою надежду, этот плод горячих своих молитв, это сокровище русского сердца. Видит она это и с чувством невыразимой радости усматривает здесь исполнение над Тобой древнего благословения: «Созижду в род и род Престол твой, и будут сынове и дщери твои яко новосаждения маслична, яко тако благословится царь, бояйся Бога».

Благочестивейший Государь. Взгляни на эти жаждущие взоры, коими объемлет народ Тебя и Твое Семейство, прислушайся к этому громогласному взрыву неудержимого восторга, коим он напутствует Тебя в этот храм Твоего Царского освящения, и утешься мыслью, что в этой Царской молитве Твоей Ты не будешь одинок, но всеобщая наша радость, воспламенив благочестивые сердца, устроит из них одно кадило перед Богом, чтобы вознести к Престолу Его благости фимиам Твоего сердца».

По окончании слова митрополит поднес древний животворящий крест для целования. Приложившись к святому кресту, Их Величества вошли в собор и встали впереди Патриаршего места.

После Литургии было отслужено молебствие, после чего, приложившись к чудотворной иконе Владимирской Божией Матери и мощам, Их Величества, в предшествии митрополита и придворных чинов, проследовали в Чудов монастырь приложиться к мощам святителя Алексия. Затем, пройдя внутренним ходом в Николаевский дворец, Высочайшие особы отбыли в экипажах в Большой Кремлевский дворец. Народ, наполнявший площадь, восторженно приветствовал Их Величества.

Владимир ДЖУНКОВСКИЙ

На одной из вечерних бесед [в августе 1912 года] было сделано такое воззвание нашим богомольцам:

Возлюбленные о Христе братие и сестры! Ваше усердие в посещении храма свт. Алексия дает право предполагать, что вы стремитесь к доброму и святому, не ходите «по стезям мира сего, развращенного и гордого», что вы ищете себе утешение «в Законе Господнем», желаете жить по-христиански.

Давайте же, возлюбленные, дружно и серьезно начнем дело своего спасения, для чего, объединившись у раки свт. Алексия, мы должны будем исполнить следующее:

1) Быть твердыми, верными и непоколебимыми сынами и дщерями Святой Православной Церкви, помня, что Вера спасала наших предков, давала им счастье и утешение. Она сохранит нас, если мы останемся преданнейшими членами Церкви.

2) Свою любовь ко Христу Спасителю и вере мы обязаны доказывать жизнью, дабы и другие, видя наши добрые дела, прославляли Отца Небесного (Мф. 5:16).

Прежде же всего станем избегать праздности и безропотно нести те труды и подвиги, какими благословляет нас Господь. Ты, например, работаешь в мастерской – работай; шьешь дома одежду – шей; словом, не гнушайся никаким занятием, а с усердием выполняй его, никогда не забывая, что труд предохраняет от пороков, страстей, приближает к Богу и располагает к нам людей. Кажется, нет ничего хуже и позорнее, как обременять ближних своей леностью и безпечностью.

3) Мы должны соблюдать безусловную трезвость. Всякий знает, – как пагубно вино. Быть хорошим христианином и в то же время «пить» невозможно. Вино пролагает путь ко греху и пороку, а воздержность ведет к телесному и душевному благополучию.

4) Противно доброму и курение табаку. Оно навевается духом злобы. Этим зельем враг старается выкурить благодать Божию, присущую всем нам, возрожденным в купели крещения и освященным другими Таинствами.

5) Само собой разумеется, каждый из нас должен проводить жизнь целомудренную. Душевная и телесная чистота есть основа для нравственного преуспеяния. Пока человек не согрешил, он стремится ко всему духовному, дорожит и утешается им, а как скоро пал, – вкус, любовь к святому у него притупляется, и он делается грубым, дерзким. Да оно и понятно: «Духовное духовным востязуется; т. е., чтобы воспринимать небесное, высокое, чистое, нужно и сосуд – наше сердце – иметь незагрязненным, светлым.

6) Укажу еще одно условие, благодаря которому спасение достигается скоро и успешно, это – смирение. Чувство самоуничижения никогда не должно покидать нас, а если оно, не дай Бог, станет угасать в душе, утрачиваться, будем тогда просить Господа попалить в нас гордость и всякую прелесть бесовскую.

Таковы наши пожелания вам, возлюбленные братия и сестры!

Но кто будет руководить, сдерживать, предохранять вас от соблазнов мiра и содействовать нашему спасению?

А избранный же нами небесный покровитель, святитель Алексий. Начнем, поэтому, постоянно прибегать к честным его мощам и усердно искать здесь благодатной помощи в деле созидания нашего спасения. От угодника Божия в назидание потомкам остались заветы, которые мы также должны взять себе в руководство. Вот они:

а) Сыновняя преданность архипастырям и пастырям. «Священный сан, – говорил святитель Алексий, – имейте выше всего, со всякой покорностью и без всякого прекословия, ибо они день и ночь заботятся о душах ваших, как имеющие воздать ответ Богу о своей пастве, чтобы они, упасши и научивши людей Закону Божию, могли сказать во Второе пришествие Христа Бога нашего: «Господи, се мы и дети, яже дал еси нам». Архиереи и священники суть посредники между Богом и людьми. А как каждый из них обложен немощью, то и приносит Богу жертву, прежде всего, о себе, а потом и о людских прегрешениях» (Евр. 5:2–3).

б) Любовь к службам церковным и неленостное посещение их. «К церковному пению, – поучает тот же Угодник, – будьте, дети, тщательны, предваряя друг друга, как и Иоанн Богослов предварил Петра, спеша ко Гробу Христову. Оставя все свои дела, на церковную молитву сходитесь без лености и не говорите: отпоем себе дома. Не может эта молитва иметь никакого успеха без церковной. Как храмина не согревается от одного дыма без огня, так и недостаточна одна домашняя молитва».

в) Благоговейное стояние в храме Божием. «Ибо, – наставляет свят. Алексий, – храм есть земное небо, и здесь закалается Агнец – Сын и Слово Божие, во очищение грехов верных людей всего мiра. Входя в храм, вострепещи душой и телом. С болезнью, благоговением и со страхом Божиим в храм входите, а с радостью из него выходите, получив прощение грехов. Стоя в храме, вспоминайте о своих согрешениях и на это время оставляйте позади себя, вне храма, все дела свои. Не могите прогневлять Бога и своим говорением в Церкви. Да престанет у вас это безстрашие, равно как и неблагоговейное стояние в дому Божием!»

г) Частое от души раскаяние в своих согрешениях и причащение Св. Таин Христовых; святитель Алексий заповедал это так: «Имейте, дети, знамение Христово в душах ваших, как и Григорий Богослов пишет: «Овца, имеющая знамение, не легко бывает украдена». Знамением же для овец словесного стада Божия служит причащение Тела и Крови Христовых».

д) Взаимная друг к другу любовь и уважение. Никакой ссоры, грубости, ненависти, никаких препирательств не должно быть среди христиан. «Дети, – поучает свят. Алексий, – имейте между собою мир и любовь. Об этом и Павел апостол вопиет, говоря: весь закон заключается в одном только, чтобы любить друг друга, любить ближнего, как самого себя». Отсюда, и проходя мимо нищего, старайтесь хоть малую лепту подать ему по заповеди: «просящему у тебя дай» (Мф. 5:42).

е) Хранение себя по тем же запретам святителя Алексия «от худых дел, противных Закону Божию: от плотской нечистоты, пьянства, грабления, насилия, чароделаний, ворожбы и всякого рода колдовства²⁷, от ненасытного собирания богатства, предосудительного имения, вредного для души²⁸ и проч."

Таким образом, было образовано Братство святителя Алексия.

Архимандрит Арсений (Жадановский)

Святейший Синод, с великою радостию встретив весть об утвердившейся в пастве Московской епархии общей уверенности в святости почивающего в Большом Успенском соборе Святейшего Патриарха Ермогена, поручил митрополиту Московскому приступить к собранию необходимых сведений, которые могли бы служить подтверждением заявлений лиц о полученных ими исцелениях по молитвам к Великому святителю [...] По получении указа Святейшего Синода, в Москве была организована комиссия, первое заседание которой происходило в покоях Преосвященного Трифона, епископа Дмитровского. В члены комиссии из духовных лиц вошли: Преосвященный викарий Московской Митрополии, наместник Чудова монастыря архимандрит Арсений, кафедральный протоиерей В. С. Марков, протоиерей И. И. Восторгов и другие, а также несколько светских лиц. Комиссия постановила немедленно приступить к тщательному и всестороннему обследованию наиболее выдающихся чудотворений, бывших у гробницы святителя Ермогена. [...] Затем комиссия постановила установить празднование по всей России святителю Ермогену в день его мученической кончины, то есть 17 февраля, и в день открытия его мощей, о чем сообщить во всеобщее сведение.

11 мая 1913 г., суббота

После Литургии началась последняя панихида по Святейшем Патриархе Ермогене. Все священнослужители во главе с Высокопреосвященнейшим Владимиром, митрополитом Санкт-Петербургским, вышли к гробнице Святейшего Патриарха Ермогена. Кроме служивших Божественную литургию, участвовали в служении панихиды и остальные прибывшие архипастыри, архимандриты и священнослужители. Панихида служилась полная, с чтением 17-й кафизмы. Во время панихиды на Ивановской колокольне совершался похоронный перезвон.

Окончилась панихида... Последний раз протодиакон произносит: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему Святейшему Патриарху Ермогену и сотвори ему вечную память». Хор поет: «Вечная память»... Молящиеся становятся на колени и усердно молятся... Служба окончилась в 1 час дня.

В Чудовом монастыре в Алексеевском храме совершал позднюю Литургию Преосвященнейший епископ Евфимий, член Московской Синодальной конторы, в сослужении четырех архимандритов и братии монастырской.

С 2-х часов дня особенно стало заметно в Кремле необычайное народное движение. Со всех концов безпрерывно густыми вереницами стекался народ в Кремль. [...]

Особенно людно в Чудовом монастыре. Непрерывной волной народ входит и выходит через широко раскрытые монастырские ворота. У ворот и во дворе монастыря повсюду книжные, иконные, просфорные и другие лавочки. Лавки бойко торгуют.

Богомольцев в Чудовом монастыре привлекает, главным образом, подземное место мученической кончины Святейшего Патриарха Ермогена. Подземелье ярко освещено сотнями горящих во всех нишах восковых свечей. Богомольцы также все со свечами в руках. У входа в нижнее подземелье надпись: «Древняя усыпальница святителей и других знаменитых людей. Здесь находится могила св. Алексия». В верхнем подземелье, в так называемой «темнице Патриарха Ермогена», безпрерывно служатся панихиды. Длинная очередь богомольцев, выходящая далеко на двор, тянется к темнице. Богомольцы, входя в темницу, быстро крестятся, прикладываются к нише, служившей ложем заключенному Святителю, и уступают место другим [...]

В Чудовом монастыре всенощное бдение совершено в 6 часов.

Всю ночь Кремль был переполнен народом. Всюду и везде слышалось пасхальное пение и величание Святителю, совершаемое группами богомольцев. На площадях по окончании всенощных бдений пред иконами святителя Ермогена служились всю ночь молебны монашествующими московских монастырей.

12 мая, воскресение

В Чудовом монастыре совершал Литургию Высокопреосвященный архиепископ Алексий в сослужении Преосвященных: Владимира, епископа Полоцкого и Витебского, Феодора, епископа Волоколамского, Сильвестра, епископа Рыбинского. [...]

Уже час дня. Начинается молебен. При пении тропаря Святителю, при торжественном звоне колоколов московских, крестный ход двинулся из собора, продолжая молебен по пути следования. Несут святыни: предносный крест, хоругви, хрустальные корсунские кресты, запрестольную икону Божией Матери, икону святителей Московских, икону преподобного Дионисия, икону Казанской Божией Матери из Казанского собора, большую икону святителя Ермогена. Архимандриты с протопресвитером Н. А. Любимовым несут также драгоценный покров с раки Святителя, изображающий его в мантии и с посохом. На носилках несут выносной, громадного размера фонарь, времен Царя Алексея Михайловича, с Российским Орлом наверху. Крестный ход сопровождал Его Блаженство Григорий IV, Патриарх Антиохийский и всего Востока, с Высокопреосвященнейшим Владимиром, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским, Высокопреосвященнейшим Макарием, митрополитом Московским и Коломенским; Высокопреосвященными архиепископами: Алексием, Арсением, Парфением, Стефаном, Никоном и Кириллом; Преосвященными епископами: Владимиром, Анатолием, Трифоном, Анастасием, Сильвестром, Анастасием, Василием, Мисаилом, Владимиром и Евфимием; архимандритами: Товием, Макарием, Арсением, Сергием, Германом, Димитрием, Аристархом, Афанасием, Модестом, Феодосием, Никодимом, Григорием, Вениамином, Варлаамом, Виталием, Тимолаем, Игнатием; протопресвитером В. С. Марковым; игуменами Серафимом и Порфирием; протоиереями И. И. Восторговым, М. В. Сребрянским, Ястребовым, Субботиным, Пшеничниковым, всем прибывшим московским духовенством. Участвовали также, по желанию, приехавшие иногородние священники. Все духовенство было в белых облачениях. [...] За Патриархом следовали Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, Его Высочество Князь Иоанн Константинович, Обер-прокурор Святейшего Синода статс-секретарь В. К. Саблер и другие начальствующие лица [...]

...В 7 часов вечера с Ивана Великого раздался звон, а за ним и во всех церквах первопрестольной Москвы, призывая ко всенощному бдению, совершаемому в честь святителя Ермогена. [...] В подземной церкви, устроенной монархическими организациями в честь святителя Ермогена, всенощную служил наместник Чудова монастыря в сослужении с председателем монархической организации протоиереем И. И. Восторговым и прочим духовенством. Этот храм напоминает XVII век, ибо оформлен в древнем стиле времен св. Патриарха Ермогена.

13 мая, понедельник

С 4-х часов утра началось служение Литургии во всех Кремлевских соборах и церквах. В 8 часов 30 минут утра из Успенского собора выходит крестный ход с преднесением тех же икон и крестов, которые участвовали во вчерашнем крестном ходе. Крестный ход направился к подземелью Михайло-Архангельской церкви Чудова монастыря. Крестный ход сопровождает Преосвященный Анастасий, епископ Серпуховский, с многочисленным сонмом духовенства, и безчисленное множество народа следует за ним. Из подземелья Михайло-Архангельской церкви выходит навстречу крестному ходу Преосвященный Владимир, настоятель Спасо-Андрониева монастыря, с готовящимся к служению в подземной церкви духовенством.

Хоругви, запрестольные иконы и большая икона святителя Ермогена были пронесены в Михайло-Архангельский собор, где на престоле, на дискосе, также положены святые мощи для вновь освящаемой первой церкви во имя св. Патриарха Ермогена.

Началось освящение храма Высокопреосвященнейшим Макарием, митрополитом Московским и Коломенским, в сослужении с Преосвященным Анастасием, епископом Серпуховским, Преосвященным Владимиром, настоятелем Спасо-Андрониева монастыря, Преосвященным Анатолием, епископом Елисаветградским, Новоспасским архимандритом Макарием, наместником Чудова кафедрального монастыря архимандритом Арсением, митрофорным протоиереем И. И. Восторговым и многими священнослужителями. Пел хор Чудова монастыря. На освящении присутствовала Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и многие высокопоставленные лица. Тут же были представители монархических организаций...

Игумен Серафим (Кузнецов)

Лето 1913 года – паломничество архимандрита Арсения вместе со своим другом иеромонахом Серафимом (Звездинским) в Святую Землю. (См. публикуемые в наст. томе воспоминания владыки Арсения «Поездка на Ближний Восток и Палестину в 1913 году»).

После масленицы вскоре настало и «прощеное Воскресение». Этот день народом посвящался обряду «Прощения», который заведен еще при жизни Апостолов. Торжественно и свято чтили этот день «Прощения» в былые времена. Народ в этот день до вечерни все еще гуляет – кончает свою масленицу; но как только ударят в колокол к вечерне, то сейчас же спешит в церковь «прощаться с духовным отцем».

Вот в этот день и я, состоя на военной службе, задумал идти в церковь [...] Здесь, хотя и город, но в тихих углах еще хранятся эти святоотеческие заветы. Здесь еще находятся такие пастыри, которые всеми силами стараются поддержать в людях веру...

***

Время стояло теплое, солнце уже садилось к горизонту. Я подходил уже к Кремлевским воротам; народ целыми толпами идет под стены Кремля. Думаю, куда идет столько народа? Все как будто спешат. Я решился спросить у самых ворот Кремля спешившую пожилую женщину: «Куда так спешите?» – Она мне ответила: «Разве не знаете, что сегодня прощеный день. – А затем, посмотрев на меня так пристально, как будто узнавая меня, сказала: – Да вы еще молоды, а молодость уже ныне забыла и церковь, даже и праздники христианские. Люди стали мудренее и ученее, а потому им как будто начинает надоедать смотреть на отеческие предания, а также и учения Церкви» – «Да, – я говорю, – что народ русский вообще с некоторого времени стал забывать Бога и Церковь, так как уже видно, что церкви православные стали превращать в концертные залы [...] Может быть, будут и такие времена, что русский народ совсем отпадет от Церкви. Это видно из того, что стали слабо относиться к вере, стали допускаться противо-церковные обряды, то есть свобода религий, которая сильно отвращает своим нравоучением народ от Церкви и даже делает многих врагами Церкви».

С разговором я и не заметил, что мы подошли к самым Кремлевским соборам. Женщина пошла по направлению к Чудову монастырю, а я направился в Успенский собор, который важнее по своему значению.

Народом был наполнен собор, так что с трудом пришлось пробраться в него. Служил сонм иерархов; пели певчие синодальные. Служба совершалась Великопостная – торжественно, после которой совершался обряд «прощения».

Я здесь до конца службы не остался, а перешел в Чудов монастырь, где служил епископ, при участии всего монастырского духовенства. Народу было так много, что трудно было пробраться вперед. Все были в праздничной одежде, как будто в первый день Пасхи.

Вечерня прошла скоро, в конце которой архимандрит монастыря говорил проповедь «О значении настоящего дня и о прощении обид». [...] Каждый старался как можно ближе стать к нему, чтобы ловить его проповедные для народа слова.

«Этот день, – говорил он, – издревле почитался христианами и заслуживал особое внимание своим значением. Он провождался особенно... Народ прощался друг с другом; прощался Царь с своими подданными; хозяин с своими работниками и слугами; начальник с подвластными ему; старшие с младшими и, наконец, пастырь с своими пасомыми. Прощение совершалось не только сердцем, но, чтобы было и явно, исполнялся обряд «прощения».

Некоторые говорят – «прощение должно быть сердцем, а не обрядом». Но нет, если я на вас имею обиду, хотя сердцем я уже и простил ее, но вы-то не знаете, что я вас простил. [...]

Вы знаете, что не было ни одного человека от сотворения мiра – без греха, кроме Богочеловека. Потому я вам советую не оставлять без внимания этот день и исполнять все, как исполняли издревле предшественники наши. Не верьте тем людям, которые говорят вам – «зачем вы пойдете в церковь прощаться, можно простить всякую обиду сердцем, а обрядность эта церковная ни к чему». Не обращайте на них никакого внимания, что бы они ни говорили вам и на вас. Вы знаете, что мы можем примириться с вами только посредством Церкви, которая как мать заботится о нас.

Совершенства в настоящем земном мiре нет. В нем находятся две силы – добрая и злая, они-то всегда боролись и ныне борятся. Борьба между ними то усиливается, то ослабевает – покоя же нет, а если бы был покой, то и в народе не было бы несогласия. Когда зло и ложь усиливают борьбу на добро и правду, то все, кто больше относится и липнет сердцем к свету, то есть правде, – сильнее начинают жаждать истины; крепнуть в воле своей. Такие-то люди и стараются... заглушить языческое вероучение и разные восставшие против нашей Церкви ереси и расколы. В настоящее время и мы переживаем разногласия, споры и борьбу мнений. Люди стали стремиться только попить, поесть, повеселиться, а для всего этого – денег побольше наживать. Ослаб у людей интерес к духовной и даже мирной жизни и многих охватило настроение настоящего мiра (следовать моде).

Церковь еще за три недели до настоящего дня предупреждает нас о наступлении настоящих дней. А чтобы более нас привлечь к себе, напоминает нам разными примерами, как «о мытаре и фарисее», «о блудном сыне», а перед самым уже входом Великого поста напоминает нам и о нашем смертном часе и важнее того о «Страшном суде». Есть в жизни человеческой один момент, когда по-видимому невозможно никакое счастье, никакое спокойствие, такой момент, когда мiр – он даже сам подтверждает это – не может дать никакого мира и утешения, когда он совершенно оставляет своих последователей. Этот момент смерти, которая неизбежно наступит для всех нас, хотя мы и не знаем, когда, где и как скоро этот момент наступит. Вот этот момент нам сегодня Церковь и напоминает, а за этим моментом уже последнее слово Спасителя на «Страшном суде».

Станьте перед лицом своей совести и взвесьте себя: можете ли вы не посетить какое-либо веселое общество или зрелище, чтобы вместо этого пойти в церковь? Можете ли отбросить в сторону дурную безнравственного содержания книгу, чтобы вместо нее прочитать книгу более серьезного и поучительного характера? Можете ли утром несколько ранее обыкновенного встать с постели, чтобы пойти в церковь к богослужению? Счастливы вы, если откажетесь делать все, что делалось в народе в продолжение прошедшей недели? Если же нет – если каждая, даже самая малейшая трудность отделяет тебя от верования в Бога и от Церкви, и это настоящее малейшее служение в Церкви – тебе становится тягостным, тогда можно поверить, что душа твоя болеет и дурные навыки пустили в ней глубокие корни. Виной всему этому является наша молодость. В молодости ты успел уже погрузиться в чувственность и самолюбие, для тебя уже не существует ничего высшего, кроме так называемого желудочного удовольствия. Никакого интереса не имеешь ни к чему, кроме заботы о том, что тебе есть, что пить, во что бы понаряднее одеться и повеселее провести время, чем бы отличиться и обратить на себя внимание людей.

Не любим мы говорить о своих недостатках. Любопытны мы и любознательны поверять других. Мы мало обращаем внимания на себя, на свой характер и поведение... Всю жизнь хлопочем только для своего удовольствия, но за самим собой не посмотрим, что мы делаем и хорошо ли мы поступаем. Ничем мы так не занимаемся, как осуждением своих собратий. Вместо того чтобы посмотреть на себя, мы судим и рядим, что только придет нам на ум о прочих людях. Мы видим грехи и ошибки других, но своих заметить не можем. Если ты желаешь, чтобы тебя не осуждали, то я советую, чтобы ты сам никого не осуждал. Тебе бывает неприятно, когда над тобой смеются, так и я советую тебе не смеяться над другими, особенно над своими братьями. Тебе хочется, чтобы ты был у всех в почете и уважении и чтобы все тебя любили, то сначала ты сам отнесись к каждому человеку, окружающему тебя, с любовью и уважением. А потому я вам, собравшимся в настоящий день в церковной ограде, предлагаю исполнить священный обряд, который установлен святыми Отцами, а нам заповедан сохранять оный и исполнять в настоящий день».

О[тец] архимандрит проповедь закончил... После этого последовала молитва, которая читается после вечерни. Все пали ниц. О[тец] архимандрит с воодушевлением и в молитвенном настроении прочел молитву, по окончании которой все запели «Пасху» – по старинному обычаю. Какое настроение и одушевление в народе! Первый раз в жизни встречаю такого пастыря Церкви, который может настроить людей на молитвенный строй и своей красноречивой проповедью привлекать все более и более под кров церкви.

После пения «Пасхи» пели канун «Помощник и покровитель», во время которого все, как монахи, так и народ, прощались друг с другом – целованием, как и в святую Пасху. Прощались младшие со старшими, особенно народ жался и теснился ко всеми любимому архимандриту монастыря, который всех и каждого утешал своим приветствием и беседой.

Обряд «прощения» пастыря с народом продолжался до десяти часов вечера. Некоторые, уже простившись с пастырем, не уходили из церкви, а становились опять на свое место, и как будто дожидаясь конца службы. [...]

Прощание закончилось общим пением «Достойно», после которого священник, поклонившись всем, сказал: «Братие, довольно, уже поздно, теперь идите домой отдыхать». Народ стал расходиться, но и при уходе тебя как будто заманивают на будущее время – раздают поучительные книжки и листки, издаваемые самим монастырем. [...]

***

Пришел в казарму; товарищи мои уже давно спят. Я тоже, исполнивши христианский долг, со спокойным сердцем лег на свою солдатскую койку и заснул...

И. Дементьев

Государь Император, в 24-й день мая сего [1914] года, Высочайше утвердить соизволил всеподданнейший доклад Святейшего Синода о бытии наместнику Московского кафедрального Чудова монастыря архимандриту Арсению епископом Серпуховским, пятым викарием Московской епархии, с тем, чтобы наречение и хиротония его во епископа были произведены в Москве и с переименованием третьего викария Московской епархии епископа Волоколамского Феодора во второго викария той же епархии, четвертого викария помянутой епархии епископа Верейского Модеста в третьего викария оной и пятого викария Московской епархии епископа Можайского Димитрия в четвертого викария сей епархии³¹.

***

Определением Святейшего Синода от 24–27 мая 1914 года за № 4700 постановлено: 1) оставить наместника Московского кафедрального Чудова монастыря архимандрита Арсения, и по возведении его в сан епископа, наместником сего монастыря и 2) назначить в помощь архимандриту Арсению по управлению Чудовым монастырем преподавателя Московской Духовной семинарии иеромонаха Серафима (Звездинского), с наименованием его помощником наместника сего монастыря, с возведением в сан архимандрита и освобождением от должности преподавателя названной семинарии³².

***

Высочайше утвержденным 24 мая всеподданнейшим докладом Святейшего Синода на кафедру епископа Серпуховского, викария Московской епархии, освободившуюся за перемещением преосвященного Анастасия в Холм, назначен наместник Московского кафедрального Чудова монастыря архимандрит Арсений (Жадановский)³³.

В 1914 году, сорока лет от рождения, я, милостию Божиею, был поставлен во епископа. При восхождении по иерархическим степеням мне, по благословению Господа, не пришлось нарушить канонических правил относительно времени рукоположения в тот или другой сан, а именно: 25-ти лет меня возвели во иеродиакона, около тридцати лет в иеромонаха и сорока лет – во епископа. Последнее посвящение произошло со мной неожиданно. В принятии монашества мне много содействовал [Обер-]пр[окурор] Св. Синода³⁵ В. К. С[аблер]. Долго я его потом не видал, как вдруг он снова появился на горизонте моей жизни. В мае 1914 года В. К. приехал в нашу обитель и объявил: «Приспе время быти вам архипастырем. Так решил Св. Синод, причем местом вашего местожительства остается по-прежнему Ч[удов] монастырь, на что изъявил свое согласие и Первосвятитель Московский М[акарий]».

Вскоре мною был получен указ и назначено наречение на 24 мая, а хиротония на 1-е июня. Наречение прошло благополучно в Мvроваренной палате в Кремле в присутствии 13 епископов во главе с Митрополитом М[акарием] при большом собрании моих духовных чад.

Вот что было напечатано по этому поводу в местных газетах: «Вчера при торжественной обстановке в Мvроваренной палате состоялось наречение а[рхимандрита] А[рсения] во епископа, пятого викария Московской митрополии.

Нарекаемый был введен в палату синодальным ризничим арх. Арсением и благочинным столичных монастырей арх. Феодосием и поставлен пред зерцалом. За столом сидели в мантиях: владыка Митрополит Макарий, член Синода архиепископ Алексий, члены Синодальной конторы: епископы Мисаил, Евфимий, Иоанникий, викарии Московской митрополии: епископы Тр[ифон], Ф[еодор], М[одест] и Д[имитрий]; живущие в Москве на покое епископы Владимир и Антоний и прибывшие на торжество епископы: Палладий, Пермский и Борис, Балтский.

После объявления указа Синода Митрополит Макарий при пении епископов совершил краткое молебствие Св. Духу, а протодиакон Розов провозгласил многолетие, после которого нареченный во епископа произнес речь о трудности святительского служения и об обязанностях, возлагаемых на епископа, затем, испросив благословение у всех архиереев и получив окропление св. водой от Митрополита М[акария], о. А[рсений] был уведен в алтарь церкви Св. 12-ти Апостолов. На наречении присутствовали: братия, родственники, масса духовенства и богомольцев. В час дня в Алексеевской церкви Ч[удова] монастыря состоялось, затем, трогательное прощание о. А[рсения] с братией. О. казначей обители обратился к о. архимандриту с прочувствованной речью, в которой выразил ему глубокую благодарность за сердечное отношение и постоянную готовность подать добрый совет и помощь, и поднес посох с надписью: «Дорогому и мудрому наставнику иночества – благодарная братия Чудова монастыря». От духовных детей были подарены облачения и разные архиерейские вещи.

Но если наречение прошло гладко и без задержки, то при хиротонии встретились некоторые затруднения. Прежде всего, не сразу был решен вопрос о месте ее совершения. Обыкновенно посвящение во епископа в Москве, ради массы присутствующих на нем богомольцев, происходит в Успенском соборе или в храме Христа Спасителя. На этот раз администрация того и другого собора, по случаю ремонта, неохотно соглашалась на это духовное торжество. Оставался Ч[удов] монастырь, к моему великому утешению, ибо я искренно желал принять сан епископа, как бы от руки святителя Алексия, в его обители, к которой был привязан всем сердцем. Место, таким образом, само собой определилось, но оставалось еще не назначенным время хиротонии, так как митрополит Макарий, имевший, по указу Св. Синода, произвести ее, находясь в Сергиевой Лавре, неожиданно заболел. Пришлось пережить довольно томительные дни и часы. Но Господь, пославший мне небольшое испытание, скоро и утешил. Владыка быстро поправился, и 8 июня в Алексеевском храме, с тем же сонмом иерархов, возвел меня в сан епископа, викария Московской епархии. [...]

После хиротонии Митрополит Макарий вручил моему недостоинству посох, предварительно сказав краткую приветственную речь. [...]

На другой день, в Богоявленском монастыре я самостоятельно совершил первую архиерейскую службу под руководством Преосвященнейшего Тр[ифона], епископа Дмитровского, оказавшего мне поистине братский привет и сердечное расположение. На этом же богослужении возведен был мною в сан архимандрита иеромонах С[ерафим (Звездинский)], назначенный в наш монастырь. На третий день после хиротонии служба моя была в родной обители. Итак, по благоволению и милости Божией и по отеческому отношению ко мне Петербургского и Московского Первоиерархов, я был возведен в сан епископа 8-го июня 1914 года.

Епископ Арсений (Жадановский)

На вакантную кафедру Серпуховского епископа, викария Московской митрополии, назначен архимандрит – наместник Чудова Кремлевского монастыря о. Арсений (Жадановский). Новый епископ – уроженец Харьковской епархии, где (в г. Харькове) и сейчас священствует его брат. По окончании высшей духовной школы (Московской Дух[овной] академии), молодой иеромонах скоро обратил на себя внимание Московского митрополита Владимира, который оценил строгую подвижнически-богомольную жизнь молодого иеромонаха и его недюжинный административный дар. Все свои духовные и административные дарования о. Арсений проявил в звании архимандрита-наместника Чудова монастыря. Здесь он скоро своею пастырскою любовью сделал из Чудова монастыря центр духовного просвещения Москвы и даже всей России. На богослужения в Чудов монастырь стали стекаться народные массы с целью духовного назидания от служения архимандрита Арсения и духовной трапезы от его живого проповеднического слова. Даже в обычное время Чудовский храм переполнялся богомольцами. Архим[андрит] Арсений, идя навстречу духовной жизни богомольцев, предпринял издание своих «Духовных дневников», которые быстро разбирались богомольцами и высоко ими ценились за свое духовное настроение, за свою отзывчивость на современные запросы духа и жизни, за свою редкую содержательность и умудренность. Помимо «дневников» архим[андрит] Арсений издавал множество брошюр религиозно-нравственного содержания, и за получением их народ с душевною усладою стекался к Чудовской обители. За последние три года, когда напор враждебных Церкви сил усилился, архим[андрит] Арсений с помощью б[ывшего] Московского, ныне Петерб[ургского] миссионера и и[справляющего] д[олжность] доц[ента] Дух[овной] Академии И. Г. Айвазова, с благословения ныне Петербургского митрополита Владимира, начал издание для простого народа специальной религиозно-просветительской литературы под названием «Лепта обители святителя Алексия». Эта «Лепта» вышла в десятках тысяч и разошлась по всему лицу Русской земли и даже, с благословения Московского митрополита Макария, в далекую Сибирь.

Идя навстречу более серьезным духовным запросам русского народа, архимандрит Арсений, с помощью И. Г. Айвазова, с благословения бывшего Московского митрополита Владимира, осуществил желание последнего и предпринял с 1912 г. издание от Чудовской обители журнала «Голос Церкви». Этот журнал уже за короткое время начал выгодно выделяться среди духовных журналов и ныне, по отзыву компетентных лиц, считается одним из наиболее живых и содержательных богословских ежемесячников. В нем сам архим[андрит] Арсений принимает деятельное, не только редакционное, но и литературное участие, не оставляя ни одного номера без своих произведений, особо излюбленных многочисленными читателями журнала.

Дороги сердцу архим[андрита] Арсения и нужды вообще русской православной миссии. Он открыл при Чудовом монастыре отдел Камчатского миссионерского братства и, сам состоя его руководителем, довел его до значения кормильца Камчатской миссии. Гостеприимно откликался архим[андрит] Арсений и на нужды известного Московского братства Святителей Московских, не раз пригревая его собрания под кровлею Чудова монастыря.

Но не в означенном только направлении развивалась деятельность архим[андрита] Арсения. Он проявил себя и как замечательный монастырский администратор. За немногие годы он довел Чудов монастырь до блестящего экономического состояния, так что скоро эта обитель будет одною из богатейших в России. Внутренняя дисциплина у насельников монастыря поражает своею строгостью и полным отсутствием малейшего на нее ропота. Здесь повинуются, любя, и подвизаются в добром житии по сердцу, а не из страха. Здесь вы видите тесную, духовно-сплоченную семью во главе с аввою о. Арсением.

Все это в наше время особенно ценно. Вот почему все ревнители Церкви и монастырского благолепия и все почитатели Чудовской обители с особою отрадою приветствуют богомудрое решение Московского владыки митрополита Макария и Св. Синода оставить в Чудовской обители и на дальнейшее служение архим[андрита] Арсения, но в новом, ущедренном епископской благодатью звании.

Чудовский богомолец

От редакции. Редакция, сотрудники и читатели «Голоса Церкви» сердечно приветствуют дорогого и глубокочтимого епископа Серпуховского Арсения с получением высшего дара священства – епископской благодати и просят его Святительских молитв и благословения.

6 июня [1914 г.] в помещении Мvроваренной палаты под председательством Высокопреосвященнейшего Макария, митрополита Московского и Коломенского, состоялось заседание Московской Синодальной конторы, в котором был совершен чин наречения наместника Чудова монастыря архимандрита Арсения во епископа Серпуховского, викария Московской митрополии. На заседании присутствовали: Высокопреосвященный архиепископ Алексий, управляющий Донским монастырем; Преосвященные – Трифон, епископ Дмитровский; Феодор, епископ Волоколамский; Модест, епископ Верейский; Димитрий, епископ Можайский; Палладий, епископ Пермский; Борис, епископ Сарапульский; Преосвященные – Владимир, Евфимий, Иоанникий и Антоний, прокурор Московской Синодальной конторы, камергер Высочайшего Двора Ф. П. Степанов и секретарь конторы В. Ф. Трелин.

По открытии заседания в Мvроваренную палату вошли синодальные певчие и посторонние лица, явившиеся на церемонию. В присутствие проследовали синодальный ризничий архимандрит Арсений, благочинный столичных монастырей архимандрит Феодосий, протопресвитер Успенского собора Н. А. Любимов, сакелларий Успенского собора В. Г. Субботин и протодиакон К. В. Розов, которые, получив благословение от Владыки-митрополита, отправились в синодальную церковь Двенадцати Апостолов, где находился избранный во епископа.

Из алтаря храма Двенадцати Апостолов избранный во епископа, поддерживаемый архимандритами Арсением и Феодосием, вышел через царские врата; впереди его шли в облачениях протопресвитер Н. А. Любимов с крестом на блюде, сакелларий Успенского собора В. Г. Субботин со св. водою в чаше и кропилом и протодиакон К. В. Розов.

При входе в зал заседания избранный во епископы архимандрит Арсений помолился перед св. иконой, сделав поклоны членам Синодальной конторы и всем присутствовавшим, принял благословение от Владыки-митрополита и прочих епископов по старшинству, а затем встал перед зерцалом между сопровождаемыми его архимандритами.

После этого секретарь конторы В. Ф. Трелин прочел следующий указ:

«Честный отец, архимандрит Арсений! По соизволению Всепресветлейшего и Самодержавнейшего Великого Государя Императора Николая Александровича, Самодержца Всероссийского, Святейший Правительствующий Всероссийский Синод благословляет вашу святыню быть епископом Богоспасаемого града Серпухова, викарием Московской епархии».

На это архимандрит Арсений ответил словами:

«Благословение Святейшего Правительствующего Синода быть мне, по соизволению Его Величества Государя Императора Николая Александровича, епископом Богоспасаемого града Серпухова, викарием Московской епархии, приемлю с благодарением и нимало вопреки глаголю».

Затем было совершено краткое молебствие с провозглашением многолетий Государю Императору и всему Царствующему Дому, Святейшему Синоду и вновь нареченному епископу Арсению. Во время пения последнего многолетия нареченный, стоя перед зерцалом, поклонился Преосвященным членам конторы и всем присутствовавшим, а затем произнес речь, в которой, на основании событий своего прошлого, указал, что в призвании к епископскому служению он видит указание Промысла Божия.

По окончании слова вновь нареченный во епископа подошел к Владыке-митрополиту для целования св. креста и принятия окропления св. водой, а затем, снова получив благословение от архипастырей, отправился обратно в алтарь храма Двенадцати Апостолов в сопровождении тех же священнослужителей, с которыми вошел в зал заседания.

8 июня за Божественной литургией в Алексиевском храме Чудова монастыря состоялась хиротония вновь нареченного епископа Арсения.

Перед началом Литургии на архиерейский амвон посредине храма вышли: Высокопреосвященнейший Макарий, митрополит Московский и Коломенский, архиепископ Алексий, управляющий Донским монастырем, Преосвященные – Трифон, епископ Дмитровский; Феодор, епископ Волоколамский; Модест, епископ Верейский; Димитрий, епископ Можайский; Палладий, епископ Пермский; Борис, епископ Балтский, Преосвященные Владимир, Евфимий, Мисаил и Антоний.

К амвону был подведен нареченный во епископа архимандрит Арсений, который громко прочитал Сvмвол веры, правила святых апостолов и архиерейскую присягу, скрепив ее своею подписью. По окончанию чина исповедания веры началось служение Литургии. После молитвы «Призри с небесе, Боже», Высокопреосвященнейший митрополит Макарий и прочие епископы вошли в алтарь. Хиротонисуемый был выведен из алтаря через северные двери и подведен к царским вратам. От царских врат Высокопреосвященнейший Макарий ввел его в алтарь. Здесь хиротонисуемый снял митру, сделал три земные поклона, стал на колени и положил голову на престол. Высокопреосвященнейший Макарий возложил на него св. Евангелие и руки. Затем Евангелие было снято и хиротонисуемый начал облачаться в архиерейские облачения. При этом Высокопреосвященнейший Макарий возгласил, а духовенство и хор пели аксиос. После этого Владыка-митрополит и все архиереи облобызали Преосвященного Арсения.

По окончании Литургии архиереи снова вышли на амвон. К Высокопреосвященнейшему Макарию был подведен Преосвященный Арсений. Вручая архирейский жезл, Владыка-митрополит обратился к нему с назидательным словом, в котором указал на трудность архипастырского служения вообще, а в наше время в особенности.

По окончании богослужения Преосвященный Арсений благословлял многочисленных богомольцев.

Над каждым человеком бдит Промысл Божий, вся жизнь человека находится под непосредственным, хотя и незримым, водительством промышляющей и водящей десницы Вышнего. Обыкновенно же, когда человек живет в житейской суете изо дня в день, то не замечает и не вдумывается, почему и отчего именно так течет и складывается его жизнь, а не иначе. Но вот время проходит, человек оглядывается назад и видит, как все совершившееся над ним было чудесно, промыслительно, и в особенности он это чувствует, находясь среди важных и чрезвычайных перемен и моментов своей жизни, часто вконец изменяющих его внутренний и внешний жизненный строй. Тогда ему кажется, что все, что случилось и было с ним раньше, оно-то и вело и подготовляло его именно для этого последнего, решающего момента, и он готов бывает воскликнуть, что воистину от Господа стопы человеку исправляются (Пс. 36:23).

Так и теперь со мной. В жизни моей наступил важный момент – возведение меня в сан епископа. И вот, когда оглядываешься на прошедшее, вспоминаешь прожитое, то невольно замечаешь, что многое в моей жизни, обычно казавшееся вполне естественным, промыслительно подготовляло настоящее мое положение, было как бы неким предуказанием свыше.

Десятилетним отроком родители отдали меня в Харьковское Духовное училище. Среди своих товарищей я оказался самым малым по росту. Приехал, вспоминаю, к нам однажды в училище приснопамятный Амвросий, архиепископ Харьковский. Нас – учеников – в актовом зале выстроили в ряды. Владыка-архиепископ, проходя по рядам, обратил внимание на меня, как на самого между всеми другими маленького ученика, вывел меня на средину зала и, обратившись к сопровождавшим его лицам, сказал: «Смотрите, вот теперь самый маленький ученик, а будет архиереем». Конечно, на эти слова, как это всегда бывает в нашей жизни, никто тогда не обратил никакого внимания. А вот теперь приходится вспоминать их, как слова, сказанные устами знаменитого церковного витии-святителя пророчески.

Благополучно окончив курс в Духовной семинарии, я поступил на должность надзирателя-репетитора в Духовное училище. Но служба эта оказалась непродолжительной. Вскорости отец мой, старец-протоиерей, безнадежно заболел воспалением легких. Доктора предрекли ему неминуемую смерть. Уже домашние все собрались у одра умиравшего моего отца и составили такой совет: просить нашего владыку Амвросия об определении меня священником на место отца. Родной кров, родные места, наш приходский уютный храм, наш дом и благоустроенное хозяйство, друзья детства и юности, любовь прихожан – все это манило меня, приковывало к себе, и я думал уже, что лучшего и более счастливого положения, как именно остаться на родине пастырем, не может и быть.

Но Господь судил иначе. В самые тяжелые минуты болезни моего отца посылаю я письмо Кронштадтскому о. Иоанну, в котором прошу молитвенника России помолиться за болящего протоиерея Иоанна и, вместе с этим, указывая на предлежащее мне служение, испрашиваю и совета его о том, какой мне лучше избрать жизненный путь. Велик был мой духовный восторг, когда я в скором времени получил ответ от о. Иоанна, в котором он выражал пожелания скорейшего выздоровления моему отцу, а мне советовал избрать путь жизни евангельский, монашеский, созерцательный. Результаты этого письма поистине были чудесны! Отец мой от болезни поправился и еще шесть лет продолжал быть служителем Св. Престола и приходским пастырем, а я, не колеблясь, подал прошение о пострижении в монашество. И удивительно, как скоро двинулось мое дело и затем пошло легко и свободно!

Тот же приснопамятный архиепископ Амвросий тогда же разрешил принять мне пострижение в Святогорской пустыни Харьковской губернии, с условием поступления моего в Московскую Духовную академию. Проезжая через Москву, помню, посетил я священный Московский Кремль и, между прочим, зашел в Чудов монастырь. Подходя к раке святителя Алексия, я почувствовал необыкновенную отраду и утешение и показалось мне тогда, что самую раку окружает как бы некий лучезарный свет, – то, очевидно, любовь святителя Алексия уже тогда приняла и меня грешного в свое попечение. И вот этою любовию я пользуюсь 11 лет. Сердце мое сроднилось со святителем, который часто тайно обвеселяет меня. Сроднилось мое сердце и с братией Чудова монастыря, братией смиренной, кроткой, трудолюбивой и не по заслугам любящей меня. Сроднилось мое сердце и со всеми теми московскими обителями, которые окормляются у раки святителя Алексия. Любя Святителя, они и меня окружают тою же любовию и их любовь так бывает сильна, что умиляет меня, нередко исторгает слезы и заставляет невольно стремиться к Господу. Неудивительно поэтому, когда ходили слухи о моем возможном уходе из Чудова монастыря, то жутко делалось мне, и я в душе молился святителю Алексию. И Господь по его молитвам посылал мне утешение. Еще так недавно был у нас в монастыре святой жизни старец игумен Герасим, который не раз предрекал мне, что если возведут меня в сан епископа, то непременно оставят жить в Чудовом монастыре. Вот и это предуказание чтимого народом и братией старца сбылось. Определением Святейшего Правительствующего Синода, утвержденным Его Императорским Величеством, я возвожусь в епископский сан и остаюсь жительствовать в том же, родном для меня монастыре.

Я стою на пороге епископства. Душу мою в настоящее время охватывает, с одной стороны, – смущение, робость, а, с другой, – умиление и радость. Подобно тому, как хозяйка дома при внезапном и неожиданном приходе высокого гостя смущается, теряется и, стараясь уже при госте все привести в порядок, извиняется, что она не ожидала такого высокого посещения и потому не успела убрать жилища своего и в то же самое время от сознания того, что ее посетил такой высокий гость, радуется, ликует, приходит в восторг, так точно и моя бедная, немощствующая, многогрешная душа смущается. Она смущается от принятия епископского сана, она трепещет от сознания своего недостоинства, скверны и нечистоты. Куда Ты войдешь, Господи, как я Тебя приму: Вем, яко несмь достоин, ниже доволен, да под кров внидеши храма души моея, занеже весь пуст, и пался есть, и не имаши во мне места достойна, еже главу подклонити (2-я молитва ко Св. Причащению), – взывает голос души моей. Я должен бы сказать так же, как некогда сказал пораженный чудесным уловом рыбы апостол Петр Христу Спасителю: Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный (Лк. 5:8).

Но, с другой стороны, какое-то духовное утешение, радость и умиление охватывают теперь и наполняют мою душу. И, в самом деле, как не радоваться, как не умиляться, когда Сам Господь призирает на меня Своею благодатию. Ведь все, что исходит от Господа, что сближает нас с Ним, все это должно быть приятно, любезно, даже больше – безценно нашему сердцу. Так на горе Преображения, когда светлый благодатный облик осенил свв. апостолов, им сделалось так легко и отрадно, что апостол Петр не мог удержаться и засвидетельствовал Преобразившемуся: Господи, добро есть нам зде быти (Мф. 17:4). И меня ожидает снисшествие благодати епископского сана. И ко мне, грешному, грядет витати Сам Великий Архиерей, прошедый небеса, Он мне дарует высшую благодать священства, на меня приникает Своим милостивым взором. Как же мне не восторгаться духом и не радоваться о Господе. Дай только, Боже, мне эту благодать сохранять и не нерадеть о ней, как некогда поучал св. апостол Павел своего ученика Тимофея: Не неради, – писал он ему, – о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства (1Тим. 4:14).

И предносится моему сознанию, когда именно и при каких условиях даруемую мне благодать я мог бы сохранять, о ней ревновать и ее возгревать. Это, во-первых, при беззаветной преданности Святой Православной Церкви. Относительно Святой Церкви в отношении ее к переживаемому нами времени должно сказать следующее. С одной стороны, она, Церковь, в православно-христианском сознании представляется как явление неземное и потому учреждение твердое, незыблемое, несокрушимое, которое не могут одолеть никакие силы. Но, с другой, – в наше слабое время есть люди, не воспитавшие и не усвоившие в себе духа Церкви Вселенской, которые стараются найти в ней недочеты, думают ее преобразовать, усовершенствовать, исправить, не говоря уже о том, что явные враги Церкви стремятся даже ее сокрушить. Что же будет делать пастырь Церкви? Ведь в угоду людям, в угоду собственному благополучию пастырю легко не постоять за Церковь, изменить ей. Вот тут-то и нужна твердость и непоколебимая преданность Церкви³⁹. Воспитываясь в лоне ее, под ее постоянным попечением, храня ее заветы и предания, вслушиваясь в ее голос, пастырь может вырабатывать в себе так называемую пастырскую совесть, которая и не допустит его уклоняться от устоев и основ церковных. Эту пастырскую совесть дай и мне, Господи, иметь всегда, чтобы при свете ее твердо стать на защиту Церкви и ее интересов.

Далее, необходима любовь к пастырству, такая любовь, при которой не должна погибнуть ни одна вверенная тебе словесная овца. Как там – Св. Церковь и современный ей мiр, так и здесь опять будут выступать два начала: с одной стороны, – ты сам, твое настроение, твой характер, с другой, – паства, как весьма разнообразный и сложный материал. В пастырском деле ты будешь один, а твоих пасомых множество, с множеством различных характеров, настроений и требований. Как здесь быть пастырю? Пасомые ли к тебе должны приспособляться или ты к ним? Следуя примеру апостола Павла, который всем бых вся, да всяко некия спасу (1Кор. 9:22), пастырь Церкви должен забыть себя, свое себялюбие, свое благополучие, свой покой и посвятить себя всецело служению ближним. Он должен одних спасать молитвой, других призывать к Господу терпением, третьих смирять кротостию, иных обличать, а иным и совсем запретить. Смотри на вверенных тебе словесных овец с одной истинно-пастырской точки зрения, которая часто будет ведома только тебе одному и никому иному. Люди со стороны будут не понимать твоего образа действий и говорить, зачем он ест с мытарями и грешниками, как некогда говорили иудеи Спасителю, будут осуждать тот или другой твой поступок, зачем он допускает это, почему он не обратит внимания на то, – недоумевать, зачем он позволяет к себе так относиться, будут недовольствовать, – почему он не поступит с такими-то строго, а иных не отстранит от себя совсем и т. д., и т. д. Все это, однако, будут суждения людей, не понимающих пастырского долга и дела. Ты же, пастырь, одно имей пред собою – спасение вверенных тебе душ. Молись Пастыреначальнику-Христу, чтобы Он давал тебе познание истины, озарял и просвещал твой ум, воспитывал в тебе пастырский долг и благоразумие, одушевлял тебя силою любви Своей.

Наконец, для епископа нужна чистота жизни, безстрастие... Правда, и всем христианам для спасения нужна чистота, но я хочу в данном случае поставить в связь это требование с благодатию священства, хочу сказать о том, что только на почве безстрастия могут возгреваться те дары, какие даются епископу Пастыреначальником-Господом. Вот почему для епископа по церковным правилам и требуется 40-летний возраст, когда человек нравственно и физически начинает устанавливаться. Епископ в Церкви Христовой должен и может быть только светильником. А так как дело светильника – гореть и светить, то и епископу надлежит и самому постоянно гореть и другим непрестанно светить, для чего, – как елей для светильника, – епископу нужна чистота жизни и помыслов или безстрастие и огонь любви, благодатной любви к людям.

Я позволил себе, богомудрые и святые отцы, кратко начертать, что требуется от приемлющего святительский сан и этим как бы наметил программу, которой я должен следовать при своем служении. Но кто мне поможет, не скажу выполнить, а хотя бы, при моей худости, отчасти ей следовать? Молюсь прежде всего Пастыреначальнику-Христу-Спасителю, Которому всецело себя вверяю, Ему Одному отдаю всего себя и посвящаю все свои силы, какие у меня есть; Твой есмъ аз, спаси мя (17-я кафизма).

Усердно прошу и вас, богомудрые святители, когда будете возлагать на меня ваши святительские руки, помолитесь, дабы Господь помог мне невозбранно носить святительский сан.

Прошу и вас, братие мои родные, о том же. Епископ поставляется для народа (Евр. 5:1). Для вас, братие, готовит меня Господь. Молитесь же о мне, дабы я был ваш, вам принадлежал, вам служил и вас к Господу приводил.

Преосвященный епископ Арсений!

Я и многие со мною рады, что возведение тебя, возлюбленный брат, на иерархическую степень не соединяется с отнятием тебя от обители Святителя Алексия, где ты служил, будучи образом для верных словом, житием, любовию, духом; не отнят ты и у того сонма богомольцев, который собирался здесь во множестве. Не нужно много времени, чтобы узнать причину стремления богомольцев к Чудову монастырю. Чуткие души верующих узнают, где они могут найти удовлетворение их духовной жажды и стремятся туда. Они чувствуют родство с теми, кто может удовлетворять их жажду спасения. Приходящие сюда и живущие здесь почуяли родство души своей с твоей душой, как и душа твоя сроднилась с ними духовным родством. Благочиние и уставность службы закрепили этот союз.

Все это увеличивало приток богомольцев, ищущих благодатной помощи здесь по молитвам Святителя Алексия.

Жаль было бы, если бы отнят был от обители столь нужный для нее радетель и душепастырь.

Разделяя радость братии и богомольцев обители, с истинным утешением приемлю в лице твоем, Преосвященнейший, сотрудника в архипастырском служении нашем по управлению епархиею.

Прими, возлюбленный брат, этот жезл – символ архиерейской власти и благослови народ.

***

«Труды владыки Арсения с возведением в сан епископа умножились. Ведению его подлежало наблюдение за преподаванием Закона Божия в средних учебных заведениях Москвы, дела о назначении в них законоучителей, о присоединении к Православию, о пострижении в монашество и принятии в монастырь и другие; Владыка становится председателем миссионерского Братства во имя святого митрополита Петра, Комитета по устройству внебогослужебных собеседований с народом, Религиозно-философского кружка учащихся и других религиозных обществ и организаций»⁴¹.

О, день для сердца незабвенный:

Господь сподобил посетить

Нас уголок благословенный

И радость чистую вкусить.

Нас принял храм под сень святую,

Молитвой дух животворя,

Зовя, забывши жизнь земную,

На пир Небесного Царя;

Мы были здесь как будто дома,

И вызывал в уме моем

Владыки голос столь знакомый

Воспоминанья о родном.

Выходим в рощу. Воздух чудный,

Все тот же мир кругом царит,

И шумный город многолюдный

Хотя на время позабыт.

Уютна церковь небольшая,

Все тихим миром здесь полно,

Тепло и свет, храм наполняя,

Лились в открытое окно;

Объятый чувством умиленья

Я удивлялся простоте

Архиерейского служенья,

При всей духовной красоте;

С любовью, кротко улыбаясь,

Ведя нас следом за собой,

На легкий посох опираясь,

Шел наш Владыка Чудовской...

Всего сказать я не сумею:

Так хорошо нам было с ним,

Он грел нас ласкою своею,

Приветом нас дарил своим.

Вдаль белой лентой убегая,

На фоне зелени видна

Дорожка ровная, прямая, –

Невольно манит вглубь она...

Небесный свод синел над нами,

Чуть веял теплый ветерок,

Порхал над пестрыми цветами,

Кружася, белый мотылек;

И жаль нам было расставаться

С тем благодатным уголком,

Хотелось дольше там остаться

Так чудно было все кругом.

Я сохраню воспоминанье

Об этом светлом летнем дне –

И отдых дал, и назиданье,

И радость чистую он мне.

[1914 г.]

Среди церковных учреждений старой Москвы особое место занимает Епархиальный дом в Лиховом переулке [д. 6], служивший в начале XX века центром общественно-церковной жизни Московской епархии. Здесь размещались практически все редакции церковных изданий, православные общества и братства, научные подразделения Общества любителей духовного просвещения (музей, библиотека), регулярно устраивались заседания, на которых обсуждались доклады и рефераты по истории православных святынь Москвы и России. В Епархиальном доме проводились ежегодные епархиальные собрания, здесь же в Большой Соборной палате в 1917–1918 годах происходили заседания исторического Поместного собора. [...]

К концу XIX века в Москве было несколько очагов общественно-церковной жизни. В Кремлевском Чудовом монастыре находилась резиденция Московского Митрополита, а рядом с обителью в Патриарших палатах размещалась Московская контора Святейшего Синода. В Высокопетровском монастыре с 1863 года помещалась епархиальная библиотека и регулярно устраивались заседания Московского общества любителей духовного просвещения. В августе 1897 года на Мясницкой у Лубянской площади было освящено новое трехэтажное здание Московской духовной консистории. В обширном здании, построенном в русском стиле по проекту архитектора Сретенского, разместились экспедиции, зал заседаний, консисторский церковный архив. [...]

В 1898 году Московскую кафедру возглавил энергичный и просвещенный Митрополит [священномученик] Владимир (Богоявленский). [...] В первые же месяцы своего пребывания в Москве Святитель высказал мысль о необходимости объединения в одном месте всех благотворительных и просветительных учреждений епархии, устройства там храма и народной аудитории. [...]

Осенью 1900 года Владыкою был образован строительный комитет, в состав которого вошли наместник Чудова монастыря архимандрит Товия⁴⁴, прокурор Московской Синодальной конторы кн. А. А. Ширинский-Шихматов⁴⁵ и другие. Земляные работы на месте строительства Дома начались в марте 1901 года, а через месяц архимандрит Товия совершил молебствие с водоосвящением перед началом каменных работ. Дело двигалось споро. 14 июня 1901 года состоялось торжество закладки храма святого Владимира. [...] Главное торжество освящения Дома состоялось 5 ноября 1902 года. С этого времени в залах и помещениях безпрерывно проводились церковно-общественные мероприятия: встречи, заседания, лекции, собеседования. Владимирский храм освящали 30 декабря 1902 года. В торжестве участвовал и Владыка Владимир, ректор Духовной семинарии Анастасий, Преосвященные викарии, многочисленное духовенство. Во время Литургии в храм прибыли Великий Князь, Московский генерал- губернатор Сергий Александрович и Великая Княгиня [преподобномученица] Елизавета Феодоровна. [...]

Главный церковный дом Москвы стал духовным центром сопротивления бездуховности и революционному насилию. 25 апреля 1907 года во Владимирском храме состоялось освящение знамен организаций, прибывших на IV Всероссийский съезд объединенного Союза Русского народа. [...] В залах Дома регулярно проводились патриотические беседы, устроенные отделом Московского Союза Русского народа. Организатором этих собраний и проповедей, крестных ходов был известный проповедник отец Иоанн Восторгов. [...]

С началом войны с Германией Владимирский епархиальный дом стал центром патриотической деятельности московских священников и мiрян. 20 июля 1914 года здесь состоялось многолюдное религиозно-патриотическое собрание. Перед его началом у стен Дома епископ Арсений в сослужении протоиерея Иоанна Восторгова при всенародном пении совершил молебствие о ниспослании победы русскому оружию. Часть помещений Дома была приспособлена под военный лазарет. В 1915 году здесь читались лекции о русских галичанах, о православных святынях в Галиции. В декабре 1916 года в Епархиальном доме состоялось открытие Союза во имя Рождества Иисуса Христа, председателем которого стал Арсений, епископ Серпуховской.

Владимир КОЗЛОВ

Утешением о. Серафима (Звездинского) был Чудов монастырь с его кротким молитвенным настоятелем о. Арсением. Какая бывала неприятность, какая скорбь по службе, какое недоумение, поедет он к о. Арсению и все ему выскажет, во всем поделится, все недоумения разрешатся, станет тихо, ясно на душе и опять возвращается в шумный водоворот [Московской Духовной] семинарии. А в обители святителя Алексия так тихо, так мирно и спокойно...

Кремль со своими святителями так величественно высок, так близок к небу, к Престолу Вседержителя, так там хорошо. Много дивных проповедей изрек здесь юный вития. Молитвенное его благоговейное служение, постническая подвижническая жизнь не могли укрыться от молодых людей, от юношей, искавших высоких целей жизни, от готовившихся стать пастырями и служителями Святого Алтаря Господня. [...]

Недолго был столп благочестия и чистоты преподавателем в семинарии. 14 июня 1914 года он был возведен в архимандриты Чудовой обители и ушел добровольно под тихий кров ее в священный Кремль Московский, стал помощником владыки Арсения. [...]

Давно уже подвизавшийся под сенью обители святителя Алексия, посещая своего друга о. Арсения, о Серафим говорил по праздникам свои дивные проповеди; все привыкли к нему как к проповеднику чудовскому. Духовные же власти усмотрели, что о. Арсений достиг уже избрания в высшую степень священства, причем назначение его во епископа не лишит обитель настоятеля, так как о. Серафим был уже готов к этой должности. Господь избрал о. Арсения во епископы богоспасаемого града Серпухова, а о. Серафима, давно нареченного через старца Герасима⁴⁷, – в настоятели. Так совершились избрания Божии. 8 июня 1914 г. о Арсений был посвящен в Чудове во епископы, а на другой день сам новопосвященный владыка Арсений возвел в Богоявленском монастыре на Никольской улице⁴⁸ в настоятели на место свое своего друга о. Серафима.

Трудно было ученому иноку стать на путь монастырского брата. Деятельность почти вся в стенах монастыря, в кругу братии под начальством владыки Арсения. Духовная жизнь владыки Арсения была любезна сердцу о. Серафима, кроткому и смиренному духом подвижнику, витии и светильнику Церкви. Владыка Арсений не имел столь дивного дара устного проповедания слова Божия, он поучал своих духовных чад через свои статьи, печатавшиеся в духовных журналах, а о. Серафим каждое воскресение после вечерни, а также во все праздники неопустительно проповедовал, согревая сердца людей силою своего слова, приводил их к любви Божией и ко всему святому.

«Чудовские» богомольцы любили своего архипастыря владыку Арсения, но и глубоко ценили своего проповедника и учителя пламенного о. архимандрита Серафима. Толпясь за благословением у Владыки, они в то же время никогда не упускали возможности получить благословение от скрытно от них удалявшегося о. архимандрита.

Владыка Арсений никуда не выезжал без своего друга, а о. Серафим ничего не делал без совета и согласия своего старшего брата и отца владыки Арсения. Братия боялась взыскующего порядков монастырских о. архимандрита, строгого блюстителя и исполнителя всех правил монашеских. Отец архимандрит ввел некоторые строгости в обители. По завету самого святителя Алексия, вход в келлии монахов женщинам был окончательно возбранен. В передней части Алексеевского храма стояли лишь одни мужчины, женщинам нельзя было стоять впереди, но лишь в левой части храма. Ворота монастырские запирались в 9 часов и ключи от обители отдавались лично архимандриту, так что никто не мог после 9-ти часов оказаться за вратами. Но полное сияние даров духовных находилось как бы под покровом, светило еще неполным сиянием. Господь не давал до времени разгораться во всей силе пламенному Серафиму. Здесь в Чудовом монастыре он готовился на великий подвиг высшего звания архиерейского, готовился путем воспитания прежде всего себя самого, смиряясь во всем перед старшим своим по духу и плоти братом владыкой Арсением.

«Свете Тихий» – так именовал владыку Арсения наш отец. Голос владыки Арсения кротко звал народ к покаянию. Молитвою, постом, благоговением и любовию тихо сиял вл. Арсений – Святитель Московский. Каждое его служение привлекало к нему множество его духовных чад, старавшихся не отрываться от молитвенного с ним общения ни на одно богослужение. Владыка Арсений в храм Христа Спасителя – там и его стадо, владыка Арсений в Черкизове – там его чада. Владыка Арсений совершает богослужение в одном из храмов Москвы – там его паства. Часто оба светильника совершали праздничные богослужения вместе [...] Вл. Арсений вместе с о. Серафимом посещали для руководства и исповеди своих чудовских прихожан, вместе выезжали в Черкизово на дачу (как святитель Алексий говорил, «в Черкизово сельцо, которое я приобрел на свое сребрецо»). [...]

Братия Чудовской обители боялись строгого настоятеля, строгого как к себе, так и к другим. Некоторые, не желавшие смириться под крепкую руку его, даже перешли в другой московский Покровский монастырь⁴⁹. Иноки пробовали высказывать свое недовольство, но не встречали поблажки от своего архимандрита. Он указывал им, что и мiряне несут тяготу на фабриках и заводах, рано встают на свою работу, кольми паче монахам потребно со смирением являться на молитвенное бдение в свои часы.

Управлять братиею и делами обители надо было не вполне самостоятельно, необходимо было все согласовывать с волей и мнением владыки Арсения. В Чудове было особое положение настоятеля, не как в других монастырях, где настоятели сами управляют. Здесь присутствие наместника не давало ему всецело власти. Вот путь смирения, вот тот фундамент, на котором построился весь горний Иерусалим души пресветлого Светильника Церкви нашей Православной. Лично во всем о. Серафим отрекся от себя, не имел своей паствы, не имел своего управления, не распоряжался свободно самим собою, все было подчинено владыке Арсению, наконец, сам подчинялся. Во всем навык смиренный послушник в высоком сане говорить своему начальнику, близкому по любви во Христе: «Как папа, так и я». Эти слова были положены в основу всей жизни о. архимандрита в Чудовой обители. «Как папа, так и я», – и все было мирно, все было гладко и тихо, и сиял тихий свет любви и согласия. Не любил о. Серафим лишь лукавства и ропота, а все остальное покрывал своей любовью. [...]

Духовником Чудовской братии был иеромонах о. Никифор, простой, но мудрый старец. Когда приходил к нему исповедник, о. Никифор делал вид простоты, скрывая свои подвиги, начинал ставить самовар. Потом, поисповедовав, угощал приходившего чаем. Владыка, вспоминая о. Никифора, говорил, что о. Никифор всегда располагал его к милости к подчиненным. «Одно слово милостивое, начальником сказанное, окрыляет подчиненного, – говорил он. – Одно немилостивое слово заставляет скорбеть». Так, зная, что братия боится о. Серафима, о. Никифор защищал ее, уча милости. «Бывало, принесешь ему фрукты в дар, как своему духовнику, а он их не замечает и не раскроет корзинку, сам ставит самовар, угли подкладывает, а внимает зорко тому, что ему открываешь: так прост был о. Никифор, но мудр и опытен, и мог смирить, научить и утешить мог».

Утешал его в скорбях и владыка Арсений.

В бытность о. Серафима в Чудовом монастыре, о. Алексий [Зосимовский старец] не давал ему благословения быть духовником и брать кого-либо на исповедь, и благословил его самому крепить в себе дух и готовил, видно, его для будущего. Один лишь был случай, когда архимандрит, с благословения о. Алексия, исповедовал. Старец Кирилл, единоверец, имел веру лишь к одному православному пастырю, к сыну о. Иоанна Звездинского и просил напутствовать его в вечную жизнь. Ему сделал о. Алексий исключение и о. Серафим исповедовал его и его умирающую от туберкулеза дочь, также с благословения старца Алексия. [...]

***

В 1913 г. однажды вл. Арсений остановил о. Серафима. «Что, о. Серафим, поедите ли со мною, куда я вас приглашу?» – спросил он своего друга. «Поеду», – был кроткий ответ сердечного друга. «Я хочу вас просить спутешествовать мне в старый Иерусалим», – сказал вл. Арсений. Радостно принял приглашение о. Серафим. Вскоре он все оформил к отъезду и в сопровождении племянника вл. Арсения и чудовского повара они вчетвером выехали во святое путешествие.

В Одессе сели на пароход. Страшно было первое впечатление; когда отплыли, нигде не было видно берега, остались во власти воды, одно лишь небо и вода, солнце медленно скрылось, как бы погрузившись в воды. Страдали от сильной качки. Чтобы не упасть с дивана, прикрепили сетки, пароход качало из стороны в сторону.

В Константинополе обозревали достопримечательности, были во Св. Софии, обращенной в мечеть. Тяжелое впечатление осталось от вида кабаков близ святых храмов: пение певиц, шум бокалов, музыка так резко выделялись на фоне близлежащих храмов.

От Константинополя последовали пароходом до Александрии. Здесь пароход остановился далеко от берега, пришлось пересесть в лодку. Гребцы стали требовать денег, в противном случае угрожали им, указывая на море. Только кроткие лица чудовских пастырей смягчили их нрав и они склонились, что это «муллы», как они их сами называли.

Из Александрии поехали поездом. Трогательно было слышать название станций: «Аримафея», «Лидда», «Иерусалим». Каждое словно пронзало сердце и душу. Евангельская история становилась действительностью, жизнью, событием дня.

Сойдя с поезда на землю св. Иерусалима, хотелось лобызать ее, кругом виднелись священные горы. В Иерусалиме наши паломники остановились на русском подворье, где были русские монахи и европейские удобства.

Сердце рвалось ко Гробу Господню, к страшной Голгофской горе, прошли страстной путь Господень и на Гробе Господнем совершили сами священнослужение – Божественную литургию. Много благодарных слез, слез умиления и покаяния здесь было пролито ими. Затем паломничали в Вифлеем, на Иордан, в Назарет, Елеон и другие священные места. Во Иордане трижды погружались. На Елеоне взяли камушков от того белого камня, на котором отпечаталась стопа возносящегося от земли на небо Господа. На Елеоне Кармелитский католический монастырь заставил больно сжаться русское сердце. Пожизненный затвор, молчание, неведомое никому житие, – все это тяжело легло на сердце – простое, открытое, ясное.

Путешествуя на осликах по святым местам, путники проходили суровые долины. В одной из таких долин росли кактусы. О. Серафим тронул рукою кактус, множество игл впилось в его руку. Местные жители говорили, что с иглами этого растения входит в организм малярийное заболевание. И вот о. Серафим заболел жестокой формой малярии. Открылся понос, поднялась температура до потери сознания. Врачи, измерив температуру, качали головами, говоря: «Дэнга». «Дэнга» – на нашем языке означает лихорадку, малярию. Малярия не прекращалась, организм постника был крайне истощен. Уже был заказан ящик на случай смерти о. Серафима для отправки тела на родину для погребения. Божественная помощь пришла по заступлению св. равноапостольной Марии Магдалины. Добравшись до Магдал, о. Серафим лежал неподвижно там, где останавливались русские паломники. «К моей койке подошла сердобольная старушка, обслуживающая путников. Увидав меня еле живого, она сказала: «Что это, батюшка, как ты заболел лихорадкой-то, не трудно тебе и поправиться, вот я сварю питья, попьешь и тут же поправишься». Она сварила какого-то бальзама и напоила меня густым ароматным питьем и на другой же день я, пропотев, почувствовал себя совсем здоровым. Так помощь Божия меня не оставила по молитвам о. Арсения, который сильно горевал над страждущим своим спутником».

На обратном пути в Россию пароход шел мимо Св. горы Афон, но сойти на землю не пришлось, т. к. был карантин, и полюбоваться Святою Горою чудовские отцы смогли только с парохода.

***

Но враг не терпел Света Христова, попущением Божиим воздвиг он лютую бурю не только на Чудов, но и на всю Православную Русскую Церковь. Первыми раскатами своего грома эта буря ударила именно по Чудовой обители. После объявления войны некоторых из братий святитель Алексий благословил положить жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, а некоторых, укрыв от войны внешней, привел постригом ко брани духовной, на молитвенный подвиг о своих братиях.

Москва встречала Государя, молившегося за свое Отечество у Св. Алтарей Священного Кремля. Какая-то неуверенность, чувство страха, злой зависимости заставляли сердце ныть и тревожиться за грядущее Отчизны и ее Главы. [...]

Больной Цесаревич на руках служителя, его грустные ясные очи, вдовица Великая Княгиня, скорбящая у гроба убиенного ее мужа, легкомысленно веселящиеся Великие Князья – все это наводило на глубокие тяжелые думы.

В приезд Государя в Москву у раки Святителя Алексия стоял о. Серафим. Он читал тропарь Святителю, когда поднесли Цесаревича приложиться к его Небесному Покровителю. Наследник Престола ласково взглянул на о. архимандрита и взялся рукою за его бороду: не то проявил свое любопытство, не то еще ради какого доброго чувства, – запомнился лишь его детский ласковый взгляд.

Сам о. Серафим задумал понаблюдать, чем заняты Великие Князья в семейной обстановке. После молитвословия он зашел в смежный с Чудовым дворец и застал их веселящимися за играми у столиков с сигарами и картами. Больно отозвалась разница их с благоверными Князьями, описанными Карамзиным.

Печатавшийся в типографии Троице-Сергиевой Лавры журнал «Душеполезное чтение» с 1 января 1915 г. стал выходить при Чудовом монастыре двухмесячными книжками. Редакторами журнала значились: «Наместник Чудова монастыря епископ Серпуховский Арсений и и[справляющий] д[олжность] доцента Петроградской Духовной академии Петроградский епархиальный миссионер Иван Айвазов». «Весь литературный материал, – говорилось в редакционном объявлении, – посылать и за всеми справками обращаться по адресу: Петроград, Калашниковская набережная, 32, кв. 46... Ивану Георгиевичу Айвазову»⁵¹.

Накануне перехода журнала под кров Чудовой обители редактирование журнала находилось в руках Преосвященного Василия (Преображенского, †6.10.1915), епископа Можайского, находившегося со 2 мая 1914 г. на покое. В некрологе Преосвященного, написанном И. Г. Айвазовым, читаем: «Когда Владыка принял в свои архипастырские руки наш журнал «Душеполезное чтение», то, казалось, что настает пора былого расцвета этого журнала. Но силы архипастыря уже были подломлены. Горя и пламенея духом, он все более и более немоществовал плотию и, наконец, сдал журнал в обитель Святителя Алексия – Чудов монастырь, радуясь, что журнал волею Московского Архипастыря митрополита Макария и любовию Преосвященного Арсения, наместника Чудова монастыря, принят под кров обители Святителя Алексия. И после этого Преосвященный Василий все справлялся о журнале и, когда узнавал об его успехах, – радовался отчею любовию...»⁵²

В 1915–1917 гг. на страницах «Душеполезного чтения печатались «Духовные дневники» и другие труды владыки Арсения.

С прошедшим днем Ангела

Мы Вас, Владыка, поздравляем,

Радости духовной и счастья

На много лет Вам желаем.

Еще желаем Вам здоровья

В дни Вашей жизни дорогой,

И на веки утвержденья

В сей обители Святой.

Желаем Вам того,

Что Вам всего дороже,

К чему всегда стремитесь Вы...

Но... не одни же пожеланья

Мы должны Вам принести, –

Благодарить должны мы Вас

За Вашу ласку и любовь,

И за то, что нас созвали

Сюда, к Святителю, под кров.

За то, что Вы своей любовью

Заставили и нас сей храм любить,

И за священною в нем службой

Нашу юность проводить.

О, сколько надо бы сказать

О том, что Вы сделали для нас,

Но даже слов не подобрать,

Чтобы все это описать.

Мы никогда Вас не забудем,

И как отца будем любить,

И во все дни нашей жизни

За Вас Господа молить.

Мы пребываем все в надежде,

Что и нас Святитель защитит,

И, по Его Святой молитве,

Господь и Вас да сохранит!..

[1917 г.]

Мы не будем здесь повторять историю возникновения имяславия, споров вокруг него и решений, довольно подробно описанных в первом томе настоящего издания. Отметим лишь некоторые новые факты, ставшие нам доступными в связи с выходом со времени напечатания 1го тома большого числа новых, серьезно документированных изданий, прямо или косвенно посвященных имяславию⁵⁵.

Прежде всего, выясняется, что инициатором силового решения Афонского дела, оказывавшим сильное давление на Константинопольского Патриарха Германа для богословского обоснования изгнания русских иноков со Святой Горы был русский посол в Константинополе (1912–1915) М. Н. Гире – масон, впоследствии ставший одним из руководителей русских масонских лож в эмиграции, организовавший и субсидировавший (в основном, из присвоенных им принадлежавших Российской Империи денег) парижский раскол митрополита Евлогия (Георгиевского) и парижскую богословскую школу, а также завладевший найденными во время следствия под Екатеринбургом мощами Свв. Царственных Мучеников и материалами самого следствия, и категорически отказавшийся впоследствии выдать их эмигрантам- монархистам⁵⁶.

На первом заседании Подотдела Собора об Имени Божием 1 декабря 1917 г. был заслушан рассказ П. Б. Мансурова о его поездке на Афон в 1913 году: «...Наше Константинопольское посольство всегда очень вовлекалось в церковные дела, считая себя представителем и церковных интересов России, тем более что тогда наш Синод сносился с Православными Церквями через Министерство иностранных дел. Бывший во время Афонской смуты в Константинополе наш посол М. Н. Гире привык вести церковные дела, но не интересовался их специально церковной сутью. Он и к Афонской смуте отнесся как к нарушению порядка и подрыва престижа русской власти и русских привилегий на Афоне. Принципиальным руководством в отношении к афонским спорам служил для него взгляд архиепископа Харьковского Антония (ныне митрополита), пользующегося в Константинополе авторитетом⁵⁷. Посол потребовал [!] от Константинопольского Патриарха скорейшего прекращения афонского «бунта невежественных монахов». Патриарх Герман, который сам в этот вопрос не вникал [!] и основывался на взглядах архиепископа Антония⁵⁸, принялся торопить Халкинскую школу, чтобы она поскорее дала свое заключение об Афонской смуте. Посылая меня на Афон, посол указывал мне, что надо действовать решительно [!], и доставил в [мое] распоряжение свой военный стационер⁵⁹. И все посольство наше в Константинополе было настроено подобным образом. Я не считал себя, однако, связанным этим указанием. Прибыв на Афон, я отослал стационер обратно [...] Вернувшись в Константинополь, я сделал соответствующий доклад Патриарху Герману, тот опять решил поторопить Халкинскую школу с ее заключением об Афонской смуте. Преподаватели школы вскоре и изложили свой отзыв (в котором, между прочим, говорят, что хотя не дочитали [!] книги «На горах Кавказа», но считают себя достаточно изучившими этот вопрос, чтобы сделать определенный отзыв)»⁶⁰.

Как установлено недавно, «Отзыв Халкинской богословской школы об учении имябожников» составили и подписали греческие богословы, получившие образование (кроме одного) в университетах Западной Европы и защитившие там диссертации. «Влияние протестантского богословия проявилось в подозрительном отношении к духу мистицизма, к живому религиозному чувству, к движениям сердца, столь свойственным книге «На горах Кавказа»...»⁶¹

Все было рассчитано точно: с противорусской масонской интригой сошлись всегдашнее стремление греков вытеснить иноков из оказывавшей им безчисленные благодеяния России⁶²; западный позитивизм греческих богословов; отрыв от православной мистики русского ученого монашества⁶³ (яркие примеры этого запечатлены в кн.: «Царю Небесному и земному верный»). Так «недочитавшие» греческие богословы, исполняя указания «нечитавшего» Константинопольского Патриарха, поверившего, в свою очередь, также «нечитавшему» русскому архиерею, и исполнившего указание «не интересовавшегося специальной церковной сутью» церковных дел русского посла-масона, – все вместе, – в преддверии мiровой войны, революции и гражданской войны в России разорили Русский Афон. Воистину, кого Бог хочет наказать, у того Он отнимает разум.

В отличие от П. Б. Мансурова, архиепископ Никон (Рождественский), столько писавший о происках масонства, не распознав в указаниях Гирса «действовать решительно» подвоха, не отослал военный стационер в Константинополь... Мы не будем здесь описывать отвратительных, позорных сцен ни в Уделе Матери Божией, ни по прибытии судна в Одессу, когда на некоторых из переодетых в мiрское платье афонских монахов надевали еврейские ермолки⁶⁴. Отметим только резкие отзывы о нем Царицы-Мученицы («Никон (этот злодей с Афона)», «у него на душе грех Афона»)⁶⁵ и недоумение Царя-Мученика. «После всех мероприятий архиепископа Никона, – вспоминал П. Б. Мансуров, – когда я был в Петрограде и представлялся Государю, он спросил моего мнения о действиях архиепископа Никона на Афоне. Я ответил в том смысле, что если судить с канонической точки зрения, требующей повиновения во имя авторитета Церкви, то действия его правильные. А если признать, что архиепископ Никон должен был главным образом убеждать, то надо признать, что он поторопился с крутыми мерами⁶⁶. Государь сказал, что хотя он и не читал книги «На горах Кавказа», но Булатовича знает как лихого офицера⁶⁷, и вообще говорил об имяславцах-афонцах сочувственно»⁶⁸.

Тем самым П. Б. Мансуров, будучи дипломатом да к тому же человеком глубоко духовным, признал (и на встрече с Государем, и после революции, на заседании Подотдела Собора), что и тогда, в 1913 году, альтернатива таким жестким действиям для угашения возникшей смуты была. Прежде всего, вспомним действия самого Мансурова на Афоне в марте 1913 года. Далее, приезд в августе 1912 г. на Афон владыки Трифона (Туркестанова), в то время епископа Дмитровского, викария Московской епархии вместе с братом. «Просвещенный» сначала имяборцами, после общения с имяславцами, в том числе и с иеромонахом Антонием (Булатовичем), епископ Трифон «отказался быть судьей в этих вопросах, но одобрил книгу «На горах Кавказа» и уговаривал [иеромонаха] Алексея (Киреевского) [активного имяборца] уехать с Афона для достижения мира церковного»⁶⁹.

О том, что Афонское дело могло пойти именно по этому пути, находим свидетельство опять-таки у П. Б. Мансурова: «В Министерстве иностранных дел я доносил тогда, что у афонитов [нрзб.] смута в умах и вряд ли спорящие стороны отдают себе отчет в том, о чем они спорят, ссорятся и доносят друг на друга, что дисциплина расшатана чрезвычайно. Я предлагал поэтому послать на Афон авторитетное лицо из монахов, богословски образованное и опытное в монашеской жизни, которое осталось бы на некоторое время жить там, чтобы вразумить афонитов и водворить порядок в их жизни, и указывал архимандрита Арсения, настоятеля Чудова монастыря (ныне епископа), как на способного сделать это. [...] Вместо архимандрита Арсения на Афон был послан архиепископ Никон, который действовал под давлением указанной ему необходимости спасать русское положение на Афоне»⁷⁰. Почему это назначение не состоялось: из-за предстоявшего ли прославления священномученика Патриарха Ермогена или торжеств в честь 300-летия Дома Романовых, центром которых должен был быть Чудов монастырь, или по другим каким-то, неведомым нам, причинам, – пока что, думается, обо всем этом трудно судить. Главное – назначение не состоялось и все пошло по другому пути.

Как бы то ни было, в 1913 г. со Св. Горы Афон с применением военной силы в Россию насильственно было вывезено 485 монахов из Пантелеймонова монастыря и 185 монахов из Андреевского скита. Впоследствии еще около тысячи русских имяславцев вынуждены были покинуть этот Удел Матери Божией, в обителях которого особо почитался Царский Род, о чем свидетельствовал тот факт, что на всех ектениях Императорский Дом поминался там весь, без узаконенных в России сокращений⁷¹.

Говорят, что незадолго до афонских гонений одна бесноватая кричала у Иверской часовни в Москве: «Ого, какой столп повалили!»⁷². По свидетельству известного русского философа А. Ф. Лосева (монаха Андроника), имяславцы «предупреждали, что если Россия перестанет почитать Имя Божие, то погибнет»⁷³. В позднейшем документе «Большое имяславие» (Неделя о Страшном суде 6/19.2.1928) читаем: «Похулено и осквернено сладчайшее Имя Иисусово, и вот постигла Россию великая разрушительная война, падение и расслабление великого народа, безумие и окаянство жесточайшее сатанинского десятилетия, включая и распри церковные, разделение церковного общества на непримиримые партии и еретически-раскольнические блуждания»⁷⁴. Однако последствия этого шага осознавалось в России тогда немногими. Мы уже приводили (см. т. 1) высказывания по этому поводу М. А. Новоселова и В. Ф. Эрна. Однако – самое главное – все это было открыто сердцу Цареву. В своей собственноручной записке от 15.4.1914 из Ливадии Обер-прокурору Св. Синода В. К. Саблеру Император Николай II писал: «В этот Праздник Праздников, когда сердца верующих стремятся любовью к Богу и ближним, душа моя скорбит об афонских иноках, у которых отнята радость приобщения Святых Таин и утешение пребывания в храме. Забудем распрю: не нам судить о величайшей святыне – Имени Божием, и тем навлекать гнев Господень на родину; суд следует отменить и всех иноков, по примеру митрополита [Киевского] Флавиана⁷⁵, разместить по монастырям, возвратить им монашеский сан и разрешить священнослужение»⁷⁶.

Записке Государя предшествовала личная его встреча с афонскими изгнанниками, состоявшаяся в Царском Селе 13 февраля 1914 года, когда праздновалась память преп. Стефана, в иночестве Симеона (†1200), Царя Сербского, мvроточивого, ктитора Хиландарского монастыря на Святой горе Афон. В дневнике Государя читаем: «13-го февраля. Четверг. Такой же солнечный день. Утро было занятое. Завтракал [...] Принял четырех афонских старцев из изгнанных оттуда»⁷⁷. Этими старцами были: иеросхимонах Николай (Иванев), схимонах Исаакий (Грязев), схимонах Мартиниан (Белоконь), монах Манассия (Зенин)⁷⁸ (все из Пантелеймонова монастыря)⁷⁹. По всей вероятности этой встрече способствовал Г. Е. Распутин, являвшийся «сторонником этого учения в монашеской среде»⁸⁰. По воспоминаниям директора департамента полиции С. П. Белецкого, он пытался выяснить у Распутина, что «заставило его отвозить во Дворец на показ тайно приезжавших в Петроград монахов-имябожцев, в преклонном возрасте, – многие из них были в схиме, – с обрезанными бородами, в штатском платье...»⁸¹ В Докладной записке 14 февраля 1914 г. экзекутора Канцелярии Обер-прокурора Св. Синода М. Шергина, сопровождавшего монахов в Царское Село, сообщается: «Монашествующие вернулись из Дворца в самом радостном настроении, глубоко растроганные оказанным им Высоким вниманием. По их словам, после получасового ожидания во Дворце, они были удостоены милостивой беседы с Государем Императором и Государыней Императрицей Александрой Феодоровной в продолжении приблизительно 40 мин[ут], причем в комнате, где велась беседа, из свиты никто не присутствовал. В конце аудиенции, на просьбу монашествующих о даровании им высокой милости лицезреть Наследника Цесаревича, в комнату вошел Его Императорское Высочество и подал монашествующим руку, которую те поцеловали, а один из них, в благоговейном чувстве склонившись пред Царственным отроком, облобызал Его в голову. Затем Высокомилостивая аудиенция была закончена»⁸². Непосредственные впечатления от Высочайшего приема запечатлелись, по крайней мере, еще в двух документах. Прежде всего это литографированное письмо самих старцев, принятых Императором: «Господь сподобил нас быть принятыми нашим Батюшкой Государем и Государынею Императрицею и лицезреть Благословенное Чадо Их Наследника Цесаревича. Государь умудрил нас грешных во всех подробностях доложить Ему о гонении, Имени Христа ради, на нас «имяславцев», о лишении нас Св. причастия, обращении нас в мiрское состояние и о всех тех муках, которые мы претерпели при аресте нас на Афоне и водворении в Россию, а также о тяжелом житии нашем в настоящее время без святой обители. Просили мы Батюшку Государя нашего повелеть по справедливости рассмотреть дело наше и дать всем нам, инокам афонским, насильственно выдворенным в Россию, вновь соединиться в одной общей обители для дальнейшего служения Господу Богу нашему. Наши смиренные слова были милостиво и умиленно выслушаны Государем и дал Он нам полную надежду на скорое [2 нрзб.] окончание дела и на предоставление нам, инокам Афонским, в недалеком будущем святой обители. Будем же мы и далее пребывать в смирении и уповании на милость Господа Бога и надеяться на доброе и всегда справедливое сердце Царское, внявшее нашему молению»⁸³. Другой документ – рапорт Св. Синоду архиепископа Новгородского Арсения (Стадницкого) от 1.7.1914 на основе впечатлений от встречи с имяславцами уездного миссионера священника Михаила Войк: «Живя в Санкт-Петербурге и почитая себя православными и обиженными, иноки... исходатайствовали Высочайшую аудиенцию и 13 февраля 1914 года имели счастье представляться Его Императорскому Величеству в Царскосельском Дворце в составе иеросхимонаха Николая, схимонаха Мартиниана и еще двух иноков. Государь Император, по словам представляющихся, принял их очень милостиво, выслушал всю историю их удаления с Афона и обещал им свое содействие к мирному разрешению их дела, а Ее Императорское Величество будто бы настолько была растрогана их печальной повестью, что не могла воздержаться от слез. Представлявшиеся имели дерзновение попросить у Их Величеств дозволения видеть Наследника Цесаревича, который и был приведен в приемную комнату. По словам схимонаха Мартиниана, он будто бы осмелился возложить свою руку на голову Его Высочества и выразить ему молитвенное благопожелание здоровья и счастья на радость России. По окончании аудиенции Его Величество будто бы подал руку всем представлявшимся. Иноки находятся и теперь под впечатлением ласки Царской Семьи...»⁸⁴

В упоминавшейся записке Государя Обер-Прокурору речь шла о суде над афонскими монахами-имяславцами, который Св. Синод поручил произвести Московской Синодальной конторе после Фоминой недели (Определение Св. Синода 14–18.2.1914). Согласно Инструкции Св. Синода 27.2–2.3.1914 первоприсутствующим на суде назначался митрополит Московский Макарий. Членами суда были: архиепископ Тверской Алексий, епископ Дмитровский Трифон, епископ Олонецкий Мисаил, епископ Архангельский Иоанникий, епископ Балахнинский Евфимий, епископ Серпуховской Анастасий, епископ Волоколамский Феодор, епископ Верейский Модест, наместник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Товий и наместник Московского Чудова монастыря Арсений. Для келейного увещания подсудимых до начала суда по усмотрению Конторы должны были быть призваны «известные строгою иноческою жизнию духовной опытностью иноки-старцы»⁸⁵. Примечателен в связи с этим отказ (под благовидным предлогом плохого состояния здоровья) от выезда в Москву «для келейного увещания подсудимых» преп. Анатолия (Потапова) Оптинского и архимандрита Агапита (Беловидова)⁸⁶.

Для последующего формирования мнения владыки Арсения большое значение, несомненно, имела позиция его духовника игумена Германа (Гомзина), настоятеля Смоленской Зосимовой пустыни. «Духовный опыт отца Германа, – писал впоследствии владыка Арсений, – ценил и Святейший Синод. При так называемых афонских спорах об имени Иисусовом Высшее Церковное Управление запрашивало письменно старца дать свое суждение, и он отвечал, что молитва Иисусова есть дело сокровенное, а потому возникшие разногласия следовало бы покрыть любовью, что и сделал митрополит Макарий»⁸⁷.

Известно о личном письме Государя митрополиту Макарию «с благоприятным мнением об имяславцах»⁸⁸, написанном в апреле 1914 года. Это, несомненно, укрепило Владыку в прежних его взглядах на пути возможного исправления допущенных ошибок: «Совесть владыки Макария не могла одобрить тех грубых, нетактичных действий, которые были допущены, как на Старом, так и на Новом Афоне против имяславцев, и Митрополит Макарий, по мере своих сил и возможностей, старался смягчить и отменить допущенные нарушения»⁸⁹.

Уже 1 мая определением Московской Синодальной конторы сношение с афонскими изгнанниками поручается епископу Модесту, Верейскому, викарию Московской епархии. Через два дня, 3 мая состоялась встреча епископа Модеста с иеромонахом Антонием (Булатовичем), а 4 мая с группой иноков на даче близ станции Бабино Николаевской железной дороги⁹⁰. Мнение епископа Модеста, вынесенное из этих встреч, документально зафиксировано. «...При простоте их книжного образования, – говорил Владыка в словесном докладе, – и недостаточном знакомстве с принятыми в церковной науке способами и формами выражения богословской мысли, они не всегда могут в своих словесных и письменных заявлениях точно выразить по предметам своих верований свои действительные мысли в соответствии с теми, кои почерпнуты ими из Святых и святоотеческих писаний [...], а об имени Божием, в частности, изъясняют, что «именуя имя Божие и имя Иисусово Богом и Самим Богом, они чужды как почитания имени Божия за сущность Его, так и почитания имени Божия отдельно от Самого Бога, как какое-то особое Божество, так и обожения самих букв и звуков и случайных мыслей о Боге»⁹¹. Собственно то же (отсутствие в имяславии признаков ереси) подтверждал и архимандрит Арсений: «Появились на Афоне мечтатели, которые святейшее Иисусово Имя стали толковать своим умом»⁹².

Еще через несколько дней, 14 мая епископ Модест в письме издателю журнала «Дым Отечества» А. Л. Гарязину делился своей радостью: «Благодарение Господу Богу, все иноки имяславцы оказались истинными чадами Церкви. [...] О. Антоний и все виденные мною иноки афонские назначены в число братии Знаменского монастыря. Употреблю все усилия, чтобы они остались пребыванием своим в монастыре довольны. [...] Разность мнений не должна мешать единению в любви. Так было прежде (школы Антиохийская, Александрийская и др.), когда допускалось существование в Церкви мнений, которые потом Собором или объявлялись догматом или отвергались. [...] Когда Господь Бог вложит в Сердце Царево желание собрать очень нужный для Церкви собор, Он Один ведает. До собора же возможна литературная борьба, но хорошо было бы, если бы она не была остра»⁹³.

Речь шла об определении Московской Синодальной конторы от 7 мая 1914 года, в котором говорилось, что у иноков-имяславцев «нет оснований к отступлению ради учения об именах Божиих от Православной Церкви»⁹⁴; этим же определением они были освобождены от последующего церковного суда⁹⁵. 18 мая последовало заявление иноков афонских Митрополиту Макарию: «Благодарность за снятие обвинения в ереси. Берем обратно заявление об отложении. Архиепископы Антоний и Никон – главные виновники Афонской смуты. Просим поместить изгнанников афонских в скиту «Пицунда""⁹⁶. В августе митрополит Макарий получил официальную телеграмму от Обер-Прокурора Св. Синода В. К. Саблера, в которой ему предоставлялись полномочия допустить к священнослужению тех из оправданных иноков, которых он найдет достойными. Владыка «разрешил немедленно около 20 человек и донес о сем телеграммой Обер-Прокурору, а потом разрешил и других»⁹⁷. «Суд над афонскими монахами, – сообщала газета «Гроза» 31 мая 1914 года, – закончился тем, что прибывшие в Москву 6 афонцев были спрошены митрополитом об их веровании о Имени Божием и признаны исповедающими святость Имени Господня согласно учению святых Отцев Вселенской Церкви. После сего митрополит Макарий послал викарного епископа Модеста в Петербург к остальным преданным суду афонским монахам и объявил им, что трех архиепископов, восставших против Имени Божия, нельзя отожествлять с Святейшим Правительствующим Синодом и потому нет основания отказываться от Синода и вносить в Православную Церковь разделение. С этим вполне согласились иеросхимонах Антоний (Булатович) и все его единомышленники, целовали Святой Крест и Евангелие, и мир воцарился в Православной Церкви». «Из того же номера газеты следует, что еще до официально назначенного суда Московской Синодальной конторы рассмотрение их исповедания состоялось в Киевском епархиальном собрании епископов, где и было признано православным»⁹⁸.

Однако оставались и те, в чьи планы уврачевание смуты не входило по разным причинам: одним нужно было отстоять свою первоначальную «правоту», оправдать свои сомнительные поступки в прошлом; другие стремились использовать предоставившийся удобный случай уязвить Царскую власть; наконец, третьи, не сумев самостоятельно разобраться в хитросплетениях сетей князя мiра сего, оказались просто втянутыми в противостояние. Святейший Синод, заслушав донесение Московской Синодальной конторы в своем заседании 10 мая 1914 г. не согласился утвердить его⁹⁹. С тех пор началось немирное противостояние до конца. До самого конца Российской Империи. Продолжалось оно даже на развалинах ее – в 1918 году. Закономерным результатом дальнейшего развития событий было, с одной стороны, приветствие Св. Синодом февральского клятвопреступного бунта 1917 года; с другой, – задавленные в чекистских застенках, как участники «монархической повстанческой организации» (официальная советская квалификация «преступления»), остатки монахов-имяславцев, выловленных в горах Кавказа.

Но тогда, на Соборе 1917–1918 гг., митрополита Макария упрекали в «дряхлости», «недостатке канонического образования», «плохом сознании качеств своих действий». О епископе Модесте, может быть в силу его большей молодости, выражались гораздо резче: «...действовавший в угоду Царю и к выгоде имябожников со всем усердием», «не обладал значительными богословскими сведениями», «хотел в то же время угодить своим начальникам». Все это говорил их собрат епископ Прилукский Василий (Зеленцов), который, впрочем, и Царя не пощадил: «Государево давление на церковную власть», «насилие Государевой власти над Синодом»¹⁰⁰. (Той самой Царской власти, при которой он смог окончить юридический факультет Петербургского университета, Петербургскую Духовную академию, получить степень кандидата богословия, преподавать в Екатеринославской Духовной семинарии, а потом быть епархиальным миссионером. От новой, «народной» власти он получил три года Соловков, ссылку в Иркутскую область и расстрел.)

Справедливости ради, нужно отметить, что многих искушало поведение афонских иноков, вызванное насильственным выселением, нежеланием долгое время выслушать их, вникнуть в их доводы, настороженностью, безразличием или плохо скрываемой враждебностью после Постановления Св. Синода 1913 г., долголетней неопределенностью положения. Этим были вызваны и оценки владыки Арсения, сделанные им в «Духовном дневнике»: «Мне пришлось присутствовать в Московской Синодальной Конторе при допросе афонских иноков, по поводу их взгляда на сладчайшее Имя Господа нашего Иисуса Христа. Получилось тяжелое впечатление от их настроения: они обнаружили все признаки гордыни, духовной прелести. Ведь на собрании присутствовал целый сонм архипастырей Православной Русской Церкви (10) во главе с Митрополитом Московским Макарием, этим высокой духовной жизни старцем, который держал себя смиренно, кротко, как агнец. И что же, – афонские иноки не оказали должной чести этому сонму. Если бы они чтили и уважали авторитет и голос православных архипастырей, которым, собственно, Господь и вручил право учительства в Церкви, если бы они были смиренны сердцем, – они пали бы ниц пред святителями и умоляли бы их помочь им уяснить тот вопрос, который их так встревожил. И если бы и после данных разъяснений им казалось многое не ясным, не точным и даже ошибочным, то и тогда они не переставали бы просить молитв у святителей, чтобы Господь помог им пребывать в истине. Ничего этого не было. Чувствовалось, что афонские иноки в своем сердце давно уже произнесли суд не только над собравшимися здесь иерархами, но, как впоследствии оказалось, и над самим Святейшим Синодом. И нужно было видеть, с одной стороны – спокойное, кроткое обращение с афонскими иноками всех членов присутствия, а с другой – волнение афонских иноков, чтобы убедиться – кем руководит благодать Св. Духа, которая, по пророку, «ни во огни, ни в трусе, ни в вихре, а в гласе хлада тонка – в веянии тихаго ветра». Своим неспокойным настроением на собрании афонские иноки ясно показали, какою мудростию они проникнуты. «Мудр ли и разумен кто из вас, – говорит Апостол, – докажи это на самом деле добрым поведением с мудрою кротостию. Но если в вашем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь и не лгите на истину. Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская. Ибо, где зависть и сварливость, там неустройство и все худое. Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, безпристрастна и нелицемерна» (Иак. 3:13–17)»¹⁰¹.

Этими же причинами, вероятно, был продиктован пока что непонятный поступок наместника Чудова монастыря: «Донесение [Московской Синодальной] Конторы Синоду от 8 мая 1914 г., за № 1443, содержащее постановление Конторы от 7 мая, не подписано тремя членами Конторы: епископом Евфимием, управляющим монастырем, епископом Феодором Волоколамским (не бывшим на заседании 7 мая) и Чудовским архимандритом Арсением, на заседании 7 мая бывшим, но уехавшим из Москвы, не подписавши постановления»¹⁰².

1 августа 1914 года грянула война.

В письме редактору народно-миссионерского журнала «Ревнитель» автор книги «На горах Кавказа» схимонах Иларион (†2.6.1916) пророчески писал в начале 1915 года: «Мнится нам, достопочтеннейший Л. З-ч, что эта ужасная «пря» с Богом, по преимуществу высших членов России Иерархов, есть верное предзнаменование близости времен, в кои имеет притти последний враг истины, всепагубный антихрист. Сатана, провидя скоро имеющий быть конец своего темного царства, поспешил выступить на борьбу предварительно со всесвятейшим именем державного Победителя своего – Христа Сына Божия, дабы потом вскорости вступить и в последнюю брань с царством Христовым»¹⁰³. «Нельзя не обратить внимания на ужасную трагедию его жизни и книги, – писал опубликовавший это письмо редактор «Ревнителя». – Поэтому я счел своим долгом дать ему возможность оправдаться и примириться при отходе в вечность. По примеру Великого Государя нашего Императора Николая II-го и епископа Модеста, примирение это возможно чрез взаимное объяснение и уступки ради мира с той и другой стороны»¹⁰⁴.

Но все это опять-таки было лишь благим пожеланием. Весной 1916 г. до Государя доходит Прошение уполномоченных от всех афонских монахов, выбывших из Старого Афона: «Изъяснив наш неподдающийся описанию ужас духовно-нравственного бедствия, присоединенный к испытываемым нами столь же тяжким внешним бытовым бедствиям и страданиям, покорнейше просим Ваше Императорское Величество не отказать сделать распоряжение об официальном извещении епархиальных Преосвященных о нашем праве – совершать священнослужение тем из нас, кто имеет священный сан, и всем нам, монахам, приобщаться Святых Христовых Таин, и быть погребаемыми по обряду монашескому Православной Церкви, но никак не по мiрскому обряду, как погребены были схимонах Ионафан, проживший на Афоне 60 лет, и схимонах Афиноген – 45, и другие»¹⁰⁵. На Прошении Император Николай II 4 марта 1916 года собственноручно начертал: «Следует удовлетворить». Но Синод, не подчинившись, снова поступил по-своему¹⁰⁶. Такова истинная цена многочисленным жалобам на соподчиненность церковных властей Императору.

Как могло личное оказывать влияние на решение таких дел, прекрасно видно на примере поведения некоторых синодалов в феврале-марте 1917 года, т. е. всего через год после описываемых событий.

«Возвратясь в Петербург 24 февраля 1917 года (то есть еще до отречения, даже прежде всяких слухов о нем!), – вспоминал товарищ обер-прокурора Св. Синода Н. Д. Жевахов, – я застал в столице необычайное возбуждение [...] Наскоро разложив свои вещи и успев лишь протелефонировать Обер-прокурору Н. П. Раеву о своем приезде, я отправился на заседание в Св. Синод. Настроение иерархов было бодрое и спокойное: никто из них не выражал тревоги, и только один митрополит Московский Макарий передал, что его карета была застигнута на Невском толпою хулиганов, не желавших ее пропустить на Сенатскую площадь; но подоспевшая полиция разогнала толпу, и он благополучно доехал в Синод. Этот рассказ вызвал лишь остроты со стороны прочих иерархов, увидевших в этом эпизоде указание на то, что пришла пора старцу уйти на покой»¹⁰⁷.

«На 26 февраля, – продолжает Н. Д. Жевахов, – было назначено заседание Св. Синода [...] С большим трудом я добрался до Сенатской площади, к зданию Св. Синода. Из иерархов не все прибыли... Отсутствовал и Обер-прокурор Н. П. Раев. Перед началом заседания, указав Синоду на происходящее, я предложил его первенствующему члену, митрополиту Киевскому Владимиру, выпустить воззвание к населению, с тем, чтобы таковое было не только прочитано в церквах, но и расклеено на улицах. Намечая содержание воззвания и подчеркивая, что оно должно избегать общих мест, а касаться конкретных событий момента и являться грозным предупреждением Церкви, влекущим, в случае ослушания, церковную кару, я добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим. «Это всегда так, – ответил Митрополит. – Когда мы не нужны, тогда нас не замечают; а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью». Я знал, что митрополит Владимир был обижен своим переводом из Петербурга в Киев; однако такое сведение личных счетов в этот момент опасности, угрожавшей, быть может, всей России, показался мне чудовищным. Я продолжал настаивать на своем предложении, но мои попытки успеха не имели, и предложение было отвергнуто. Принесло бы оно пользу или нет, я не знаю, но характерно, что моя мысль нашла свое буквальное выражение у католической церкви, выпустившей краткое, но определенное обращение к своим чадам, заканчивавшееся угрозою отлучить от св. причастия каждого, кто примкнет к революционному движению. [...] Как ни ужасен был ответ митрополита Владимира, однако допустить, что Митрополит мог его дать в полном сознании происходившего, конечно, нельзя. Митрополит, подобно многим другим, не отдавал себе отчета в том, что в действительности происходило, и его ответ явился не отказом высшей церковной иерархии помочь государству в момент опасности, а самым заурядным явлением оппозиции Синода к Обер-Прокуратуре, с которым я, несмотря на кратковременность своего пребывания в должности товарища обер-прокурора, имел случаи часто встречаться»¹⁰⁸. Характерно, что, по свидетельству того же Н. Д. Жевахова, назначенный временщиками обер-прокурор В. Львов «ознаменовал свое вступление в должность тем, что выбросил из залы заседания Св. Синода Царское кресло и что ему помогал в этом злодеянии и один из замученных впоследствии большевиками почтенных иерархов, член Св. Синода...»¹⁰⁹

Оценим в связи с этим мудрость Государя, после долгих раздумий, отказавшего в назначении в 1912 году на Московскую Митрополию архиепископу Антонию (Храповицкому) и назначившему на нее митрополита Макария (Парвицкого). То же нужно сказать и о назначении на Петроградскую кафедру в конце 1915 г. митрополита Питирима (Окнова). Оба они были истинными молитвенниками, терпением тяжких скорбей (в том числе и от своих собратий) впоследствии запечатлевшими свою приверженность Вере, Царю и Отечеству¹¹⁰.

Между тем, события стремительно разворачивались. В архиве о. Павла Флоренского, как известно интересовавшегося афонскими спорами, сохранилась копия письма иеросхимонаха Антония (Булатовича) Императору Николаю II, написанного 7 октября 1916 года: «Вспомните, Ваше Величество, как щедро наградил Вас Господь, когда Вы сломили упорство Синода в нежелании его прославлять Св. Иоанна Тобольского: в тот самый миг, как Синод соизволил, Господь предал в руки Ваши совершенно неожиданно с малыми потерями неприступный Эрзерум, а весной, когда Св. Синод обнародовал чин прославления, начались наши неожиданно-необычайные успехи на Волыни и к югу. Вспомните и противоположные совпадения: поражение третьей армии совпало с тем моментом, когда Вы изволили удостоить особо милостивой грамотой архиепископа Антония Харьковского, и затем, дивное дело, противник остановился тогда, когда взял Почаевскую Лавру, ту самую Лавру, из которой раздались первые хулы архиепископа Антония Харьковского на Имя Господне, ибо там впервые были напечатаны в журнале «Русский инок» мерзкие о Имени Господнем слова, будто «верить во Имя Господне только на руку хлыстам», которые назовут какого-нибудь «чувственного мужика – Иисусом, а бабу – Богородицею, и потом будут сваливаться в свальном грехе»... Неужели же столь облагодатствованное место могло было быть Богом предано на осквернение врагу, если бы на нем не был особый гнев Божий? Ужели враг не мог быть остановлен, с помощию благодати Божией, хотя в нескольких верстах от Почаева? Но враг только взял Почаев и там остановился!.. Припомните еще гибель лодки «Донца»¹¹¹: она первая погибла в Одесском рейде, потопленная турецким миноносцем, не успев сделать и выстрела!.. Нынешние люди не верят в эти знамения, но Ваша жизнь так полна этими чудесными предзнаменованиями, что Вы, Державный Государь, не можете не верить им. Смертельная рана, которую хотел Вам нанести сын диавола в Японии, не предуказывала ли Японскую войну и ужасный 1905 год? Но благодать Божия чудесно сохранила и Вас, и Россию. Кровопролитное празднество в день коронования не предуказывало ли и на эту страшную войну, которая должна утвердить Ваше воцарение над всем Православным Востоком? Ваше рождение в день праведного Иова не предзнаменовало ли это тот крест терпения, который Вам готовила судьба, и славный конец, которым Вы будете награждены за Ваше терпение? Теперь Промысел Божий ЖДЕТ ТОГО, ЧТОБЫ предать Вам Царьград, но УДОВЛЕТВОРИТЕ ЖЕ ПРАВОСУДИЕ БОЖИЕ И ВОССТАНОВИТЕ ЖЕ ПОРУГАННУЮ ЧЕСТЬ ИМЕНИ ГОСПОДНЯ! Предстоит еще упорнейшая, упорнейшая борьба, и не только с немцами, но и по взятии Царъграда – с союзниками. Потщитесь стяжать помощь Божию и благодать».

Позже, уже после революции, о. Антоний приписал к этому письму: «Особенно знаменательно то, что переворот совершился именно в неделю Св. Григория Паламы, боровшегося против Варлаама, которого мнения повторяют ныне имяборцы и пресловутое Синодальное Послание. Знаменательно также, что и имя – «волынь», от первопастыря которой изошли первые хулы на Имя Господне, – и это имя оказалось первенствующим в перевороте, ибо весь этот стихийный переворот начат и произведен был – «Волынским» полком... Имеяй уши да слышит и о той страшной каре, которой подвергся митропол. Владимир, больше всех ответственный за все Афонское дело, как первопастырь, санкционировавший все преступнейшие действия арх. Никона на Афоне, согласившийся с совершенно неправославными мнениями арх. Антония, и упорно до самого последнего времени противившийся тому, чтобы Афонское дело было авторитетно пересмотрено и разобрано... И вот, подобно Иерусалиму, распявшему Иисуса, и в России, распявшей Имя Его, – камня на камне ныне не остается. Закрыты клеветавшие против нас и хулившие Имя Господне издания, и даже типографии их отняты!..»¹¹²

К этому остается прибавить, что попущением Господним, владыка Антоний (Храповицкий) сам стал изобретателем и распространителем ереси, пытаясь «доказать», что искупление произошло не Крестом, а в Гефсиманском саду. Вряд ли случайным обстоятельством его жизни было то, что он так и не сумел, как очень того желал, завершить свои дни на Св. Афонской горе, приняв схиму, будучи недопущенным в Удел Матери Божией. Перед Рождеством Христовым 1922 г. Протат Св. Горы отменил данное ему ранее разрешение на въезд, «ввиду некоторых местных протестов». В 1924 г., при посещении Владыкой Афона, Вселенским Патриархом ему было запрещено там совершать Пасхальную службу¹¹³. Какие бы причины внешне ни вызывали каждый из этих запретов, общий их смысл ясен для чуткого сердца.

Что касается владыки Арсения, то понимание существа дела, заслоненного не всегда верными поступками приверженцев имяславия, у него со временем пришло. Да и могло ли оно не прийти к делателю и поборнику Иисусовой молитвы? «Постоянное повторение молитвы Иисусовой и других, – читаем в «Духовном дневнике» Владыки, – с переживанием произносимых, необходимо потому, что этим обусловливается приобретение нами ровного, мирного, святого внутреннего устроения. И так как приобретение этого устроения должно быть идеалом для всякого христианина, то отсюда делание молитвы Иисусовой является задачей не одних только иноков, но и всякого доброго христианина, ревнующего о спасении своей души»¹¹⁴.

Характерно, что именно в связи с молитвой Иисусовой в пореволюционных воспоминаниях вл. Арсения находится упоминание имяславия. Вспоминая известного московского протоиерея Василия Постникова (1865 †25.2.1927), он, в частности, пишет: «Борьба с обновленцами принесла отцу Василию много нравственных страданий и внешних лишений [...], но в то же время развила в нем чрезвычайное смирение, кротость, особенную ласковость и любовное отношение ко всем окружающим, а главное, выработала духовно-возвышенное настроение, которое, между прочим, выразилось у него в искании молитвы Иисусовой. С этой целью он познакомился с вождем имяславцев афонским отцом Давидом¹¹⁵. Не разделяя крайнего мнения последнего об имени Божием, отец Василий думал воспользоваться его опытом в деле усвоения молитвы Иисусовой»¹¹⁶.

Были и другие, не менее значимые обстоятельства. Дело в том, что духовник вл. Арсения, уже упоминавшийся настоятель Зосимовой пустыни о. Герман был самым непосредственным образом причастен к выходу книги о. Илариона. «В 1907 г., – писал владыка Вениамин (Федченков), – «На горах Кавказа» появилась в печати. А напечатана была эта книга после просмотра ее и, следовательно, одобрения старцами Зосимовой пустыни (о. Германом, а это был человек высокодуховный, делатель молитвы Иисусовой, бывший в общении с епископом Феофаном Затворником) [...] Епископ Феофан (Быстров) (тогда еще архимандрит) прочитал ее разумеется основательно. И тоже не нашел ничего соблазнительного»¹¹⁷.

Кроме того, как известно, первое и второе издания книги вышли на средства Великой Княгини Елизаветы Феодоровны¹¹⁸, у которой с вл. Арсением были глубокие духовные связи. Сделала она это опять-таки с благословения старца Германа Зосимовского¹¹⁹.

В последнем, дошедшем до нас в рукописи труде вл. Арсения – «Ответах пастыря на вопросы инокини», – на вопрос «Укажите, что мне читать из святоотеческих и аскетических писаний и в каком порядке?» – он отвечает: «Готов удовлетворить твою любознательность в надежде, что ты, прочитав здесь помещенное, приобретешь полное знание о монашеской жизни, и сама, с Божией помощью, станешь духовно опытной инокиней». В небольшом списке, среди прочих книг, значится: «На горах Кавказа» старца Илариона. Духовное богословие или же внутреннее любомудрие». Далее следует примечание: «На искателей и делателей молитвы Иисусовой книга «На горах Кавказа» производит глубокое впечатление, в ней ясно и подробно изложено, когда эта молитва имеет силу и спасительность, но тут же есть и весьма неудобопонятные выражения и мысли, требующие богословского разъяснения, а потому указанную книгу нужно читать под руководством духовного отца-старца»¹²⁰. Эта позиция полностью совпадает с известными нам взглядами преп. Варсонофия Оптинского и приснопамятного валаамского старца схиигумена Иоанна (Алексеева)¹²¹.

Характерна близость в 1920-е годы владыке Арсению А. Ф и В. М. Лосевых, последователей имяславия, духовным отцом которых был упоминавшийся нами архимандрит Давид (Мухранов)¹²².

В заключение хотелось бы привести отрывок из письма, написанного 6/19 января 1937 г. видным русским богословом Вл. Н. Лосским и адресованного владыке Вениамину (Федченкову): «Вы ждете от меня ответа по поводу имяславия. Постараюсь очень кратко, схематически ответить на ваш вопрос, вернее, – наметить только, что я хотел бы сказать (иначе пришлось бы писать томы: столь существенна эта тема). Вопрос (догматический) об Имени Божием, о словесно-мысленном выражении («символе») Божества, столь же важен, как и вопрос об иконах. Как тогда Православная формулировка Истины об иконах стала «торжеством Православия», так и теперь Православное учение об именах вместе со всеми, связанными с ним вопросами (забытое многими учение святого Григория Паламы, – благодать, молитва, подлинная «антропология», учение об уме и сердце, о «внутреннем человеке» и прочее), – должно привести к новому Торжеству Православия, к явлению новых благодатных сил и святости. Вопрос об «имяславстве» стоит где-то в глубине церковного сознания. Ответа он еще не получил (вернее формулировки: ответ у Церкви всегда есть, надо его услышать и выразить). Но «имяславские споры» наметили два тока в Русском Богословии, сознательно или безсознательно определившихся по отношению к «имяславству». Один ток – враждебный имяславцам, отрицающий самый вопрос о почитании имени: это только «иконоборцы», рационалисты, видящие в религии только волевые отношения и слепые к природе (Божественной благодати); таков митрополит Антоний, как самый яркий пример. Другие течения, – не всегда прямо и открыто примыкающие к имяславию – представляют тем не менее, крайнее, «имябожное» его выражение, где самая звуковая материя, так сказать «плоть» имени уже становится Божественной по природе, некоторой естественной силой (все равно, как если бы противники иконоборства стали утверждать Божественную «нетварность» доски и краски икон). Этот последний ток – в широком смысле – развертывается как софианство, где смешивается Бог и тварь. И то, и другое ложно. Путь к Православному разумению имяславства лежит через осторожную, еще слишком бледную формулу архиепископа Феофана (Полтавского): «В Имени Божием ПОЧИЕТ Божество» (Божественная энергия). Когда будет ясная формула, исполненная духовного опыта и «очевидная» духовно – многие вопросы сами собой отпадут, и многие сложности представятся детски простыми»¹²³.

28 июля 1916 г. епископ Арсений совершил постриг в великую схиму своего духовного отца, настоятеля Смоленской Зосимовой пустыни игумена Германа (Гомзина, 1844 †1923). Владыка вспоминал: «Постригал я отца Германа в келлии, в глубокой тишине, вечером под 29 июля 1916 года, когда в обители совершалось всенощное бдение. Присутствовали три лица: духовный мой друг архимандрит Серафим [(Звездинский)] и два самых преданных ученика старца – иеромонахи Мелхиседек и И. Трогательная и вместе с тем торжественная была минута. Батюшка переживал высокий подъем духа; распростираясь на земле, он всего себя отдавал Богу. Тут были и слезы: плакал сам старец и мы с ним. Замечательное при этом произошло совпадение. Когда я начал пострижение, раздался третий звон, при окончании же – четвертый, торжественный, заключительный. Невольно тогда я подумал: может быть, братия не чувствовала сердцем, какое святое событие происходило с ее отцом, зато созданная им обитель отметила столь важный момент в жизни своего строителя».

Август 1916 года. Я приехал из Крыма и зашел как-то к отцу Иосифу [Фуделю]¹²⁶. В его кабинете мы оба заговорили о том, что приближается четвертьвековая годовщина кончины Леонтьева¹²⁷. Как ее отметить? – Я отслужу обедню по нем у себя и сделаю объявление в газетах. А там, как хотят. – Я подал мысль, что должно устроить публичное заседание Религиозно-философского общества, посвященное Леонтьеву. Он согласился со мной... Пришла нам мысль привлечь к чествованию Леонтьева и Братство четырех святителей Московских... Братское заседание было простое, трогательное и, поистине, «леонтьевского» духа. Оно было в митрополичьих покоях Чудова монастыря. Был влад. Арсений [(Жадановский)], влад. Димитрий¹²⁸ и епископ Бельский Серафим¹²⁹. Был Рачинский¹³⁰ и Булгаков¹³¹. Открыл заседание П. Б. Мансуров¹³². Затем прочел я свой доклад. Отец Иосиф не собирался говорить, я это знал, но вдруг он попросил слово. Он говорил очень тихо, но сразу же всех захватил, внутренно приблизил к Леонтьеву, ввел в самые христианские недра его многосложной и страдающей души. Перед нами была краткая, очень краткая повесть о великой душе, ищущей мира и правды о Христе, идущей в буре собственного душевного смятения, умственного метания, вселенских великих предчувствий и нашедшей его, этот мир и правду о Христе, в стенах монастыря... В голосе о. Иосифа было глубокое волнение. Я никогда не слышал, чтобы он так говорил. Он и закончил свое слово не так, как обычно заканчивают речи: «Леонтьеву ничего, ничего больше не нужно от нас, кроме молитвы. Если бы он сам мог говорить, он просил бы от всех только молитв. Я и прошу всех, кто хочет помолиться о упокоении души инока Климента, прийти завтра в мой храм, где мы помолимся о нем за обедней и панихидой».

В заседании не предполагалось ни панихиды, ни литии по Леонтьеву. Но после слова о. Иосифа нельзя было не молиться... Владыка Арсений молча встал и, обратившись к иконам, начал краткую литию. Первый ответил на его возгласы влад. Димитрий: он запел за псаломщика. И все стали петь. Эта молитва, внезапная, общая, тихая, исшедшая явно от тихих и простых слов о. Иосифа – мое лучшее воспоминание – я не знаю о ком: об отце ли Иосифе, или о Леонтьеве, – вернее, о них вместе...

Сергиев Посад.

1919 г.

Сергей Дурылин

Государь Император в 25-й день ноября сего [1916] года Высочайше утвердить соизволил всеподданнейший доклад Святейшего Синода о бытии настоятелю Коломенского Старо-Голутвина монастыря архимандриту Алексию епископом Дмитровским, пятым викарием Московской епархии, с тем, чтобы наречение и хиротония его во епископа были произведены в гор. Москве, и с переименованием второго викария Московской епархии – епископа Волоколамского Феодора первым викарием сей епархии, третьего викария – епископа Верейского Модеста вторым викарием, четвертого викария – епископа Можайского Димитрия третьим викарием и пятого викария – епископа Серпуховского Арсения четвертым викарием Московской епархии.