Материалы к жизнеописанию епископа Арсения (Жадановского)

11-го ноября 1906 года в 4 часа дня на 71-м году своей жизни скончался добрый, кроткий и смиренный пастырь нашей Харьковской епархии протоиерей о. Иоанн Жадановский, священствовавший 47 лет. За несколько поколений восходит происхождение его из духовного звания. Прадед о. Афанасий, дед о. Стефан и отец его о. Андрей Жадановский были священниками и, что замечательно, род Жадановских священствует на одном и том же приходе, именно при Рождество-Богородичной церкви г. Чугуева, более 100 лет.

Профессор Харьковского университета Багалей в своих исторических заметках о Харьковской губернии (приложение к Харьковскому календарю), между прочим, замечает, что в начале XIX столетия в г. Чугуев был прислан епархиальным начальством ученый священник Жадановский для борьбы с расколом. По сохранившимся метрическим книгам этой церкви значится сначала старший священник Чугуевского военного поселения о. Стефан Жадановский, он же и благочинный церквей округа, затем протоиерей Андрей Жадановский, далее покойный протоиерей Иоанн Жадановский и, наконец, в настоящее время сын покойного священник Алексий Жадановский.

О. Иоанн родился в 1836 году сентября 13 дня – в слободе Дмитровке Изюмского уезда, где отец его в то время священствовал. По окончании полного курса наук в 1857 году в Харьковской Духовной семинарии о. Иоанн в 1859 году определен был Преосвященным Епископом Макарием священником к Писаревской Введенской церкви Волчанского уезда, где пробыл на приходе около 18 лет – по 1877 год, когда переведен был в г. Чугуев к Рождество-Богородичной церкви на место скончавшегося отца своего протоиерея Андрея Жадановского. На этом приходе о. Иоанн пробыл около 28 лет. За два года до своей кончины он передал место своему сыну священнику о. Алексию Жадановскому.

Много потрудился покойный о. Иоанн на своем веку. Он состоял законоучителем в Писаревском начальном училище, в Осиновском земском народном училище, в Осиновской церковно-приходской школе и 27 лет в Чугуевском городском училище, где за 25 лет выслужил пенсию. Далее о. Иоанн состоял катехизатором восемь лет, помощником благочинного пять лет, депутатом 11 лет, исправлял должность благочинного во 2-м округе Волчанского уезда, состоял членом благочиннического Совета в 1-м округе Змиевского уезда 23 года, состоял председателем Змиевского отделения Епархиального училищного совета около 3-х лет. Высшее епархиальное начальство за труды и пастырскую ревность не оставляло поощрять покойного наградами.

По своему направлению о. Иоанн был преданнейшим, покорным сыном св. Православной Церкви и отечества. Все установления Церкви он принимал с любовью и был совершено чужд так называемого свободомыслия. От отца своего он унаследовал серьезность и необыкновенное трудолюбие, а от матери кротость и смирение. Беззаветной преданностью своему долгу о. Иоанн поражал всех, кто его знал. Ни болезнь, ни усталость не останавливали его в исполнении возложенных на него обязанностей. По свидетельству сослуживцев его по городскому училищу, о. Иоанн за 27 лет не пропустил почти ни одного урока; если же болезнь или пастырские обязанности вынуждали его к этому, он просил учителей поменяться с ним уроками или же восполнял их в свободное время. Литургию о. Иоанн служил почти каждый день. Сорокоусты в его церкви были обычным явлением. Преданность своему делу заставляла о. Иоанна постоянно быть дома. Никаких отпусков он никогда не брал и только по выходе в заштат, в первый раз в жизни, совершил большое путешествие в Москву к своему сыну архимандриту Арсению, наместнику Московского Кафедрального Чудова монастыря.

Та же любовь к труду заставляла его в свободное каникулярное время заниматься садоводством и пчеловодством. О. Иоанн был хороший столяр, токарь и переплетчик. Имел прекрасный сад и образцовую пасеку с различного рода разборными ульями. За пчеловодство удостоен награждения несколькими похвальными листами и медалями. Выносливость о. Иоанна в труде была необыкновенная – утром служба, далее занятия по школам, затем всякого рода приходские требы, наконец, домашние занятия по возлагаемым на него должностям наполняли все время дня и при этом никто никогда не слыхал, чтобы о. Иоанн жаловался на усталость. На первом плане у него было всегда дело, о здоровье же он как бы не думал. Будучи всегда занят, о. Иоанн был вполне свободен от каких-либо развлечений и только позволял себе иногда послушать игру на рояле кого-либо из домашних.

Музыку он очень любил; вино о. Иоанн употреблял только виноградное и то в самом ограниченном количестве; курения табаку не выносил, так что приходилось посетителям, имеющим эту привычку, иной раз воздерживаться в его присутствии от курения или же выходить в другое помещение. Постник он был строгий; ещё с детства, с 8 лет и до 18-ти, он совсем не ел мяса. На восемнадцатом же году вследствие слабости организма, по совету докторов и родных, он стал употреблять мясную пищу; свиного же мяса не ел и до смерти. Он не считал возможным нарушить пост ни по каким причинам, даже по болезни.

Удивительный случай этому показал он во время своей болезни, бывшей с ним за 8 лет до кончины – следовательно, когда ему было 62 года. По обязанности председателя уездного Змиевского отделения, о. Иоанну однажды в дурную осеннюю пору пришлось быть в Харьковской Духовной семинарии. Поездка эта была для него роковою. Он простудился и заболел воспалением легких. Домашний уход, правда, быстро поднял его с одра болезни. Нужно было после этого хорошо оправиться и затем уже служить, тем более что церковь, где ему всю жизнь приходилось служить, была холодная и сырая, но пастырская ревность понуждала его скорее приняться за дело и он, едва просидев три недели дома, еще весьма слабый, начал выходить в церковь, выезжать на уроки и исполнять все требы. С ним повторилось воспаление легких. Казалось, что положение его было теперь безнадежно. О. Иоанн лежал еле живым. Дело было в Филипповский пост. Доктора приговорили его к смерти. Чтобы хотя немного подкрепить силы, они считали безусловно необходимым питать его мясным бульоном. О. Иоанн ни за что не соглашался на употребление скоромной пищи. Близкие приходили в отчаяние и считали дни и часы, когда настанет праздник Рождества Христова – время мясоеда. И, слава Богу, о. Иоанн дожил до праздника. С наступлением его, причастившись Св. Животворящих Таин Христовых, он почувствовал себя лучше и стал поправляться, чему немало способствовала также молитва о. Иоанна Кронштадтского, которому один из сыновей покойного писал письмо с просьбою помолиться о тяжко болящем протоиерее Иоанне. О. Иоанн Кронштадтский не замедлил ответить. Он писал: «Кланяюсь Вашему батюшке с матушкой и желаю ему скорейшего выздоровления».

О. Иоанн всегда пользовался любовью своих прихожан. Его любили прихожане деревни Пискаревки, где он прослужил 18 лет. Когда он подымался с этого прихода и переезжал в г. Чугуев, вышла вся деревня его провожать, при этом каждый старался в последний раз батюшке оказать свою услугу, хотя бы подводою для перевозки вещей. После перехода в Чугуева писаряне для дома о. Иоанна были как бы родными. Временами эти «родичи», так бывало шутил о. Иоанн со своей матушкой, считали долгом проведывать прежнего своего батюшку. И удивительную здесь можно было наблюдать привязанность. Все, что касалось о. Иоанна и его семейства, писаряне близко принимали к сердцу, они радовались и плакали с ним. Ту же любовь питали к о. Иоанну и чугуевцы, и прежде всего они любили его за простое, доброе к ним отношение. Он не обременял своих прихожан платой за требоисправление, а довольствовался тем, что кто даст. Чрез это, действительно, наблюдалась пониженнная плата вознаграждения за его труды, так что вся окружность об этом знала. Но истинны слова Господа: всякий делатель достоин мзды своея (Мф. 10:10), – прихожане о. Иоанна достаточно обезпечивали материально через частые требы, от которых о. Иоанн никогда не отказывался, напротив, усердно старался исполнять все их благочестивые желания. Так, он всегда взрослых покойников провожал пешком на приходское кладбище, несмотря на его отдаленность о церкви и весьма крутую гору.

И это усердие о. Иоанна было почтено прихожанами по его смерти. О. Иоанн умер в глубокую осень, во время самой дурной погоды. До городского Чугуевского кладбища, где надлежало хоронить о. Иоанна, было 3 версты от приходского храма. Путь туда по случаю дождя был невозможный. Несмотря на это, нашлось много охотников из прихожан нести гроб его на руках. И трогательно было слышать, как эти прихожане вместо недовольства на непогоду, с умилением говорили: «Наших покойников батюшка никогда не отказывался провожать, слава Богу, что и мы удостоились его нести на своих руках на место вечного упокоения».

Когда исполнилось о. Иоанну 40 лет служения в священническом сане, те же прихожане, движимые любовью к своему пастырю, решили поднести украшенный каменьями золотой крест. Об этом они подали прошение покойному архиепископу Харьковскому Амвросию, который резолюцией от 12-го мая 1901-го года разрешил это подношение. Во время подношения представитель от прихожан Григорий Фомин говорил о. Иоанну: «Дорогой и многоуважаемый наш пастырь! Около 25 лет ты усердно в этом храме возносишь перед престолом Господним за нас грешных свои святые молитвы, научаешь нас вере и добру. Скольких из нас за это время твоя благословенная рука крестила, скольких благословила на вечное упокоение... Ты наш добрый пастырь и отец! Просим тебя: до конца дней твоих не оставляй сей св. храм, а вместе с ним и нас, любящих тебя прихожан. В благодарность же за твои труды приими от нас сей св. крест, а вместе и земной поклон».

О. Иоанн весьма был растроган такой признательностью своих прихожан и мог им ответить волнующимся голосом только несколько слов: «Благодарю вас, дорогие мои, за такую любовь к своему пастырю».

Да, за простоту, смирение, кротость, о. Иоанна любили все прихожане, а сердобольные богомолки постоянно награждали его эпитетами: «Наша ягодка, красное солнышко».

В отношении к своему семейству, в частности, к детям, о. Иоанн был справедливо-строг. Какого бы то ни было баловства в детях он не допускал. В нем сыновья видели, пока учились, пока не выходили на свои хлеба, строгого отца, настойчиво требующего хорошего поведения и успехов в науках. После же окончания курса учения для детей он был мягкий, любящий родитель. И хвала о. Иоанну. Он воспитал в добром направлении 5 сыновей, дав почти всем им высшее образование. Старший из них, о. Алексий теперь состоит священником в городе Чугуеве, занимает должность благочинного и председателя Змиевского уездного отделения училищного совета; следующий, о. Андрей, священствует в г. Харькове при Святодуховской церкви; Антонин преподает в Белгородской мужской гимназии; Арсений – архимандрит и наместник Московского кафедрального Чудова монастыря; и Николай – преподаватель Изюмского реального училища.

Воспаление легких, которое случилось с о. Иоанном за 8 лет до смерти, слишком подорвало его здоровье; он стал слабеть и за два года до кончины решил передать приход сыну своему о. Алексию. 9-го мая 1904 года происходило прощание о. Иоанна с прихожанами. Прощание это было трогательное, умилительное; оно сопровождалось многими слезами. После Божественной литургии, которую о. Иоанн служил соборне, он обратился к прихожанам со следующим, последним, прощальным словом:

«Господь привел мою пастырскую службу окончить в вашем приходе. Двадцать семь лет я трудился у вас, насколько позволяли мои силы. За это время пришлось мне совершить в приходе множество христианских треб, крещений, браков, напутствований в загробную жизнь, погребений... Во всю мою службу мне утешительно было видеть и испытывать повсюду окружающую меня любовь моих прихожан. Я теперь оставляю приход, и мне радостно видеть, что за время пастырского моего служения храм наш оказался украшенным, обогащенным ризницей, так что посещающие храм наши архипастыри – Амвросий, Флавиан и Арсений высказывали свое удовольствие и благодарность. Радуюсь и на нашу церковно-приходскую школу; она считается лучшей во всем уезде. Вы знаете, как интересуются обучать в ней детей не только наши прихожане, но и прихожане других приходов. Похвалы на Всероссийской Нижегородской выставке за рукодельные работы и, затем, похвальный лист от Петербургского учреждения «Детский мiр Императрицы Марии» говорят за нашу школу.

Оставляю я вас теперь, а сын мой о. Алексий, по милости Божией и по доброте нашего Архипастыря Арсения, назначается заместителем моим в ваш приход. Полюбите, дорогие мои, и его так же, как вы любили меня. Он человек опытный и благовоспитанный; он будет для вас хорошим примером благочестия и доброй жизни. Сегодня было мое последнее служение в должности вашего приходского пастыря. Я прощаюсь с вами... Простите же меня во всех моих прегрешениях, соделанных мной во время долголетней моей службы у вас, кого чем оскорбил, обидел, нанес вред, простите вы меня все добродушно, я же вас прощаю, да простит и Господь всех нас. Умру, отойду от этой жизни в предел каждого человека, не оставьте, не забудьте молиться о мне, запишите и в поминания ваши меня многогрешного протоиерея Иоанна. Молю Господа, да хранит и благословит Он вашу жизнь долголетием, счастьем и всяким добром...»

По выходе в заштат о. Иоанн, пока позволяли силы, помогал по приходу своему сыну о. Алексию и не оставлял посещать храм Божий до последней возможности. В храме он и обезсилел. Дело было на Рождественских праздниках в 1905 году. О. Иоанн по обычаю сам направился в храм, но оттуда его уже принесли; у него вдруг от сильного ревматизма слабели связки ног. Он после этого перестал ходить. Болезнь приковала его к постели. Но и не владея ногами, о. Иоанн не оставлял храма; его туда носили на кресле. Терпеливый от природы, о. Иоанн в болезни не падал духом; тем более что за ним сначала усердно ухаживала возлюбленная его супруга Феодосия Алексеевна.

Но вслед за болезнью о. Иоанна постигла новая невыразимая скорбь. Супруга его, доселе здоровая и крепкая, вдруг сильно занемогла болезнью печени. Промучившись 6 месяцев, она 11-го октября 1906 года в 11 часов вечера скончалась, оставив безпомощного, слабого, скорбного своего старика. Смерть любимой супруги сильно опечалила немощного о. Иоанна, и эта печаль отлилась в нем в необыкновенную кротость и тихость.

Пережив лишь на один месяц свою супругу, о. Иоанн, неоднократно напутствуемый Св. Тайнами, тихо, спокойно, незаметно для других отошел ко Господу 11 ноября 1906 года в 4 часа дня. За несколько минут до смерти сын покойного о. Алексий спрашивал о. Иоанна: «Как чувствуете себя?» О. Иоанн произнес: «Не безпокойся, ничего, хорошо»... И это были его последние слова.

Как только духовенство г. Чугуева узнало о кончине достоуважаемого протоиерея, оно не замедлило прибыть в дом его для совершения церковной панихиды. Когда возник вопрос о погребении, домашние пришли в недоумение, когда назначить его – 13-го ноября затруднились, так как родные к этому времени не могли съехаться; 14-го – Царский день; 15-го долгий срок – боялись разложения тела. Доложили Высокопреосвященному Арсению – он благословил 15-го, при этом заметил, что нечего бояться разложения, и действительно, о. Иоанн в течение всех 5 дней сохранился поразительно хорошо, так что впечатление от тела его при самой уже могиле было таково, что жаль было его зарывать в землю. По благословению благостного Харьковского Архипастыря Арсения, отпевание совершил Преосвященный Евгений, епископ Сумский, с многочисленным духовенством при большом стечении молящихся. В конце отпевания священник Покровской церкви г. Чугуева о. Николай Красин произнес надгробное слово. [...]

Б.

[18 января 1907 г.]

33 года.

Сын протоиерея Харьковской губернии, в мiре именовался Александр Иванов Жадановский, холост; в монашество пострижен в Святогорской пустыни 17 июля 1899 года.

Обучался в Харьковской Духовной семинарии, где и окончил курс с званием студента семинарии в 1894 году, а в 1899 году поступил в число студентов Московской Духовной академии, где и окончил курс с званием кандидата академии в 1903 году.

1.9.1894–26.1.1896 – Состоял учителем Осиновской церковно-приходской школы в Харьковской губернии.

26.1.1896 – Состоял на должности надзирателя-репетитора при Сумском Духовном училище.

14.8.1899 – Рукоположен во иеродиакона.

1.10.1899 – За поступлением в число студентов Московской Духовной академии отчислен от должности надзирателя-репетитора.

9.5.1902 – Рукоположен во иеромонаха.

2.9.1903 – Резолюциею Высокопреосвященнейшего Владимира, Митрополита Московского и Коломенского назначен на должность казначея Чудова монастыря.

6.3.1904 – Состоит Председателем Высочайше учрежденного Комитета для принятия и хранения приношений на созидание в Москве храма во имя святого Благоверного Великого Князя Александра Невского.

6.3.1904 – Состоит председателем Комитета, учрежденного для принятия пожертвований на храмы, устрояемые в Сибирском крае.

26.3.1904 – Назначен наместником кафедрального Чудова монастыря с возведением в сан архимандрита.

27.3.1904 – Возведен Высокопреосвященнейшим Владимиром, митрополитом Московским в сан архимандрита.

Из Клирных ведомостей на 1906 г. узнаем, что в то время в Чудовом монастыре состояли:

Архиерейский дом

Казначей, игумен Феодосий (Иоанн Феодорович Ганицкий), 46 лет, сын священника, пострижен 17.4.1899.

Ризничий, иеромонах Евсигний (Андрей Трифонов), 50 лет, из крестьян, пострижен 5.8.1895.

Иеромонах Герасим (Анциферов), 72 лет, из духовного звания, пострижен 15.1.1866.

Иеромонах Никифор (Алексей Григорьев Уваров), 46 лет, из крестьян, пострижен 29.2.1892.

Иеромонах Арсений (Сергей Русинов), 46 лет, из духовного звания, пострижен 6.6.1892.

Иеродиакон Сергий (Виталий Баев), 39 лет, из крестьян, пострижен 25.9.1899.

Иеродиакон Иона (Иван Михайлов Шигаев), 33 лет, из крестьян, пострижен 24.6.1903.

Иеродиакон Леонид (Лаврентий Антошенко), 35 лет, из крестьян, пострижен 8.8.1905.

Монах Алексий (Антон Решетников), 43 лет, из крестьян, пострижен 28.8.1899.

Послушник Димитрий Савченко, 34 лет, из крестьян.

По кафедральному Чудову монастырю

Благочинный, иеромонах Ферапонт (Петр Отрощенко), 39 лет, из крестьян, пострижен 12.12.1898.

Духовник, иеромонах Иоасаф (Иоанн Цветков), 66 лет, из духовного звания, пострижен 14.6.1870.

Иеромонах Платон (Евлампий Синадский), 39 лет, из духовного звания, пострижен в Высокогорской пустыни 6.3.1899.

Иеромонах Анастасий (Алексей Воскресенский), 68 лет, из духовного звания, пострижен 4.4.1870.

Иеромонах Кассиан (Павел Беляев), 54 лет, из мещан, пострижен 28.2.1896.

Иеромонах Елпидифор (Харитон Максименко), 37 лет, из казаков, пострижен 3.4.1900.

Иеромонах Серафим (Николай Орлов), 36 лет, сын псаломщика, пострижен 8.8.1904.

Иеродиакон Севастиан (Адриан Васильев), 39 лет, из крестьян, пострижен 18.12.1901.

Иеродиакон Михаил (Яков Яценко), 33 лет, из крестьян, пострижен 5.12.1903.

Иеродиакон Григорий (Ксенофонт Богомольцев), 32 лет, из крестьян, пострижен 8.8.1905.

Иеродиакон Василий (Иван Мартынов), 33 лет, из крестьян, пострижен 7.3.1905.

Монах Зосима (Феодор Иджилов), 31 год, из поселян Бессарабской губернии, пострижен 22.3.1906.

Послушник Феодор Бобков, 32 лет, из крестьян.

Послушник Алексий Сакулин, 33 лет, из крестьян.

Послушник Стефан Фендик, 30 лет, из крестьян.

Послушник Алексий Монаенко, 30 лет, из крестьян.

Послушник Димитрий Миронов, 66 лет, из крестьян.

Когда в 1904 году у [Императора] Николая II родился Наследник, Государь приехал в Чудов монастырь, чтобы у мощей святителя Алексия, где он вымолил себе Сына, отслужить благодарственный молебен. [...] В то время в Чудовом монастыре был прозорливый старец – игумен Герасим⁵. Он и встречал Царя. Государь, целуя крест, сказал старцу: «Я приехал благодарить за рождение Сына», – на что отец Герасим, кропя Царя святой водой, прямо ему в глаза ответил: «Все равно ты последний в Роде», – а шедшей за Государем [Великой Княгине] Елизавете Феодоровне: «А тебя живой в колодец бросят». Государь побледнел, ничего не сказал. (Все это рассказала мне очевидица событий Евгения Леонидовна, в замужестве Четверухина [(1883 †1974)], бывшая в числе встречавших Царя. «На нас надели сарафан и кокошник, дали покрытое полотенцем резное блюдо с караваем хлеба и серебряной солонкой, – вспоминала Е. Л. – И когда мы услышали ответ старца Герасима, мы затряслись, чуть солонку не уронили».).

Монахиня СЕРГИЯ (Клименко)

4 февраля 1905 года в Московском Кремле прогремел взрыв. Бомба, брошенная эсером И. П. Каляевым, во время проезда Великого Князя Сергия Александровича мимо Сенатской гауптвахты у Николаевских ворот, попала в карету. В результате Великий Князь был буквально разорван на куски. [...] Великая Княгиня Елизавета Феодоровна тотчас прибыла к месту гибели мужа. Она распорядилась положить останки Великого Князя на носилки и перенести в Алексеевский храм Чудова монастыря, где их поставили близ раки святителя Алексия. Затем останки были переложены в гроб и перенесены в Андреевский храм монастыря. Как отмечали современники, «кажется, насколько известно, это единственный случай, чтобы после кончины останки тела были прямо внесены в храм и затем, уже навсегда оставались в том же здании храма».

Начиная с Петровских времен местом погребения Членов Императорской Фамилии первоначально была Александро-Невская Лавра, затем Петропавловский собор. В отношении Сергия Александровича, который с 1891 по 1 января 1905 г. занимал пост Московского генерал-губернатора и вплоть до дня гибели командовал войсками Московского военного округа, было принято решение устроить при Чудовом монастыре для него усыпальницу. [...]

Великий Князь Константин Константинович, первым из Семьи Романовых прибывший в Москву проститься с Сергием Александровичем, записал в дневнике 7 февраля: «Под сводами храма, арками отделенного от церкви, где покоятся мощи святителя Алексия, посередине стоял на небольшом возвышении открытый гроб. Видна была только грудь мундира Киевского полка с золотыми эполетами и аксельбантами, на месте головы была положена вата, задернутая прозрачным покрывалом, и получалось впечатление, что голова есть, но только прикрыта. Сложенные накрест пониже груди руки, а также ноги были закрыты серебряным парчовым покрывалом».

Усыпальница для Великого Князя Сергия Александровича сооружалась в нижнем покое Чудова монастыря, под храмом Святого чудотворца Алексия, Митрополита Всероссийского. Проект усыпальницы разрабатывали архитектор Высочайшего Двора академик В. П. Загорский и сын поэта В. А. Жуковского – П. В. Жуковский, по рисункам которого в Кремле был построен памятник Императору Александру II.

Чтобы понять, какую огромную работу провели архитекторы и художники, необходимо отметить, что две палаты, предназначавшиеся для храма-усыпальницы, имели в 1905 году вид сараев с земляными насыпными полами, кирпичными стенами, где хранили дрова и доски. Для дневного освещения усыпальницы был сделан оконный пролет на Царскую площадь. Для входа в храм из Николаевского дворца пробит дверной проем. Могила-склеп была устроена под тем местом Алексеевского храма, где над сводом усыпальницы стояла рака с мощами Святителя Алексия.

Усыпальница была посвящена Преподобному Сергию Радонежскому, что связано с подаренной по случаю рождения Сергия Александровича 29 апреля 1857 года иконой Преподобного Сергия. После окончания строительных работ эта икона, как и другие, принадлежавшие Сергию Александровичу и Елизавете Феодоровне, были переданы в усыпальницу.

4 июля 1906 года состоялось освящение храма-усыпальницы. Гроб с останками Великого Князя оставался в Андреевском храме Чудова монастыря до этой даты. 4 июля в присутствии Членов Императорского Дома его перенесли через Николаевский дворец, Царскую площадь и ворота Чудова монастыря в усыпальницу. В торжественном шествии принял участие взвод Киевских гренадер, шефом которых был Великий Князь, певчие, духовенство.

Хотя полное завершение работ относится к апрелю 1908 года, в 1906-м уже были окончены иконостас, склеп, выложен мраморный пол, свод выкрашен в темную лазоревую краску и по нему изображены золотые звезды. В ризнице хранились переданные Великой Княгиней Елизаветой Феодоровной реликвии, принадлежавшие ее мужу и свидетельствовавшие о духовной стороне жизни Сергия Александровича. Среди них благословение Святителя Филарета в 1865 году, когда Великому Князю было 8 лет; икона, брошенная в том же году в Москве в его карету из толпы; иконы по случаю его рождения и висевшие у изголовья его кровати; иконы в память его бракосочетания и перед которыми он молился в своей комнате; благословения при разных событиях его жизни; Евангелие его матери Императрицы Марии Александровны; книги, по которым он следил за церковной службой.

В храме-усыпальнице над одной из сторон алтарной стены был повешен покров с гроба Великого Князя в Андреевском храме. Рядом стоял высокий дубовый крест с вложенными в него носилками, на которых перенесли останки Великого Князя с места гибели в храм. Перед крестом висела лампада в оправе из золотого браслета с сапфиром, подаренного Елизавете Феодоровне мужем в день их помолвки 6 ноября 1883 года.

Среди святынь, которыми Великий Князь особенно дорожил, – полумантия преподобного Серафима, Саровского чудотворца, и икона преподобной Великой Княгини Анны Кашинской. Полумантия перешла к Сергию Александровичу от матери и была известна в Семье Романовых как святыня, исцелившая Великую Княжну Марию, сестру Сергия Александровича. [...] До 1874 года, когда Великая Княжна Мария Александровна вышла замуж за герцога Эдинбургского, полумантия отца Серафима хранилась у нее. После ее отъезда из России полумантия хранилась у Императрицы Марии Александровны, супруги Александра II, вплоть до ее кончины 22 мая 1880 года, после чего была передана их сыну Сергию Александровичу. По его желанию полумантия была выставлена 18 и 19 июля 1903 года в Успенском Соборе Москвы, когда в Сарове прославляли старца Серафима.

В храме-усыпальнице, с разрешения Елизаветы Феодоровны, для хранения полумантии был сооружен серебряный ковчег с драгоценными камнями, изготовленный в мастерской Шамординской женской общины, основанной [преподобным] отцом Амвросием, старцем Оптиной пустыни.

Упоминавшаяся выше икона Анны Кашинской письма 1676 года была подарена Императрице Марии Александровне княгиней Е. А. Голицыной, а затем перешла к Сергию Александровичу. [...] В 1908 году Император Николай II согласился с просьбой о восстановлении открытого прославления Великой Княгини Анны Кашинской. (Празднование памяти преподобной Великой Княгини Анны было установлено в 1650 г., а отменено Патриархом Иоакимом в 1677 г.). Это торжество было назначено на 12 июня 1909 года и происходило в Кашине, куда 10 июня с экстренным поездом из Москвы прибыла Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, взяв с собой икону преподобной Анны Кашинской. На торжествах во время всенощного бдения икона была возложена на святые мощи. Возвратившись в Москву, Елизавета Феодоровна передала в храм-усыпальницу вместе с иконой ковчежец с частицей мощей Анны Кашинской.

Полное окончание работ в храме-усыпальнице относится к апрелю 1908 года. К этому времени было сооружено надгробие из белого мрамора, на котором лежала икона Преподобного Сергия и был высечен осьмиконечный серебряно-вызолоченный крест, украшенный драгоценными камнями. Исполнение и украшение иконостаса усыпальницы было поручено академику Клавдию Петровичу Степанову. Он также руководил работами по росписи стен храма. При выполнении работ К. П. Степанов применил давно забытый «древний прием писания», который существовал до изобретения масляной краски. Для восстановления утраченной техники К. П. Степанов изучил лучшие образцы иконописания, в том числе иконы в церквах Рогожского кладбища старообрядцев. Современники считали, что красота красок икон в усыпальнице блестяще подтвердила достоинство этого приема.

2 апреля 1908 года прошло малое освящение храма, и в тот же день был освящен крест-памятник, воздвигнутый на месте убийства Сергия Александровича. Чугунный крест в древнерусском стиле, выполненный по проекту художника В. М. Васнецова, сооружался на средства Киевского гренадерского полка. По желанию Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, на кресте были высечены евангельские слова: «Отче, отпусти им: не ведают бо, что творят"*.

Т. Лобашкова

*Добавление от составителя: Усыпальница Великого Князя Сергия Александровича была уничтожена вместе с Чудовым монастырем, Николаевским дворцом и Вознесенским монастырем в 1928–1932 годах. Однако с исчезновением храма-усыпальницы не заканчивается история захоронения останков Великого Князя Сергия Александровича. В 1985 году при перекладке перекрытия на Ивановской площади Кремля был обнаружен склеп Великого Князя⁷, на месте которого размещалась кремлевская стоянка автомашин. Тогда же золотые кольца и орден Св. Георгия IV степени, найденные при вскрытии гроба, были переданы Музею Кремля. В 1993 году правительство России создало Комиссию по перезахоронению останков Великого Князя Сергия Александровича. И через 90 лет после гибели, 17 сентября 1995 года, состоялось торжественное перезахоронение родного брата Императора Александра III в Новоспасском монастыре, в родной усыпальнице боярского Рода Романовых.

1 апреля [1908 года] в Москву прибыл Великий Князь Владимир Александрович⁹ для присутствия при освящении памятника-креста в Кремле на месте убиения Великого Князя Сергия Александровича. В 4 часа дня у места памятника отслужена была панихида от чинов Киевского полка в присутствии Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, а в 6 часов состоялось освящение храма-усыпальницы. На другой день совершено было торжественное богослужение в Чудовом монастыре, после чего под звуки «Коль славен» хоров музыки частей войск, построенных на Сенатской площади, из монастыря двинулся крестный ход к месту памятника. Во главе духовенства шли митрополит Владимир¹⁰, епископы Трифон¹¹, Евдоким¹² и Анастасий¹³, архимандрит Чудова монастыря Арсений и бывший духовник Великого Князя Зверев¹⁴. Затем следовали Августейшие Особы – Великий Князь Владимир Александрович, Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, Великий герцог Гессенский с супругой¹⁵, Великий Князь Димитрий Павлович¹⁶ и Великая Княжна Мария Павловна¹⁷, за ними лица Свиты.

Все приглашенные к этому времени уже разместились в особо устроенном павильоне. После молебствия и окропления памятника и знамени святой водой была провозглашена «вечная память» Великому Князю Сергию Александровичу и возложены были венки. Венки были следующие: «Своему командиру – преображенцы», «Незабвенному шефу – 5-й гренадерский Киевский», «От Свиты», «Незабвенному командующему войсками – чины штаба округа», «Августейшему командующему войсками – московские лейб-драгуны», «Незабвенному председателю – Императорский исторический музей», «Народный дом имени Великого Князя Сергия Александровича» и др.

Памятник был сооружен по эскизу художника В. М. Васнецова: бронзовый крест с эмалью с изображением Распятия и Скорбящей Божией Матери над ним. Крест укреплен был на постаменте из темно-зеленого лабрадора, положенного на гранитном основании. Внизу на кресте была надпись: «Отче, отпусти им – не ведят бо, что творят».

Владимир ДЖУНКОВСКИЙ

Родился епископ Арсений 6 марта и наречен Александром в честь одного из 40 мучеников, празднующихся 9 марта, в г. Чугуеве Изюмского уезда Харьковской губернии. Отец его был заслуженный протоиерей Рождество-Богородичной церкви г. Чугуева, мать имела 5 сыновей, в числе которых был и епископ Арсений.

После наместничества в сане архимандрита в Чудовом монастыре он был в 1914 г. хиротонисан во епископа, викария Московского, Митрополитом Макарием, бывшим алтайским миссионером. По благословению Святейшего Синода, он был оставлен на жительство в Чудовом монастыре к радости его самого, братии обители и всех духовных чад. Наместником монастыря был назначен архимандрит Серафим (Звездинский), который до этого был ректором Вифанской Духовной семинарии. Они оба были одного духа, духовные друзья и прожили в любви и согласии до 1918 г., когда Кремль был закрыт, а Чудов монастырь упразднен.

При воспоминании о епископе Арсении, которого я лично знала с 1903 г., была до последнего его дня преданною духовною дочерью, прежде всего остается в памяти, что он, начиная с первых дней служения в Чудовом монастыре ежедневно служил Литургию, чем привлек к себе много молящихся. При этом благодатном служении чувствовался такой подъем его религиозных чувств, что он заставлял и других также молиться. Он глубоко переживал Святую Евхаристию. Очень любил он и всенародное пение, и когда кончалось богослужение, обедня ли или вечерня, он благословлял весь народ и в это время организовывал общенародное пение. Пели ирмосы, тропари, кондаки Спасителю, Божией Матери и святым. А так как с течением времени паства увеличивалась, то и благословение народа и пение затягивались часа на полтора, а то и два. Особенно это замечалось после воскресных вечерен. Уже с 1908–1909 гг. образовалось братство святителя Алексия. Владыка заказал серебряные медальоны с изображением святителя Алексия и благословлял всем членам братства носить их открыто на груди.

Много потрудился Владыка, написав и издавая свои дневники, начиная с 1908–1909 гг. Он записал свои воспоминания об о. Иоанне Кронштадтском, которого очень чтил, а также об о. Германе и о. Алексии Зосимовских, митрополите Макарии и о многих других известных пастырях.

Во время пребывания в Чудовом монастыре он ежемесячно 1-го числа устраивал водосвятия, исповедывал народ общей исповедью. Часто по воскресеньям его приглашали в общества трезвости, например Варнавинское, и др., где собирались рабочие заводов и фабрик в большом количестве, чтобы помолиться за молебном, а после него прослушать проповедь Владыки. Проповеди его были от души, сердечные, и поэтому доступные простому люду.

Служба в Чудовом монастыре была уставная, без всяких пропусков. Пение протяжное, монашеское. Не любил он нотного, кричащего напева. Всенощные длились с 6 до 10 часов вечера. Особенно умилительны были службы Великого поста. Канон Андрея Критского он всегда читал сам, на кафедре, в мантии, под умилительные припевы: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя» и ирмосы «Помощник и Покровитель». По четвергам после Литургии каждую неделю читался соборне акафист святителю Николаю пред чтимой иконой, а по субботам также святителю Алексию перед святыми его мощами. Особенно торжественно проходило празднование святителю Алексию три раза в год: 12 февраля, 20 мая и 5 октября при огромном стечении народа и духовенства¹⁹.

Паства была весьма многочисленная и с каждым годом увеличивалась. Особенно любил он совершать малые полиелейные всенощные среди недели, в небольшом Андреевском храме, где пели одни молящиеся под его руководством. Там же совершал он в памятные дни заупокойные всенощные с парастасом по о. Иоанне Кронштадтском и по своим родителям, на которых всегда присутствовали его присные духовные чада. Непрерывная связь с пасомыми продолжалась до 1918 года.

Владыка Арсений был очень кротким, смиренным, никогда ни на кого не повышал голоса, боялся кого огорчить. Очень любил детей, которых собралось у него в пастве до 30 человек. Мальчиков он привлекал к службе, ставил посошниками и прислужниками при богослужении. Девочки сами окружали его кафедру в первом ряду перед взрослыми. На Рождество, Пасху, в день его рождения и именин дети приходили к нему в архиерейские покои, поздравляли и обязательно хором пели. Он им устраивал елку, показывал туманные картины, особенно после своей поездки в Палестину в 1913 году.

В 1913 г. в Чудовом монастыре было большое торжество по случаю прославления мощей святителя Ермогена. Как известно, святитель Ермоген был замучен поляками в подземелье Чудова монастыря, и там покоились его останки.

Когда Святейшим Синодом было объявлено о прославлении святителя Ермогена, 40 дней ежедневно совершалась панихида. Кто только был свободен от работы и учебы, считали долгом помолиться у его гроба. Настало 12 мая и святые мощи торжественно были отнесены в Успенский Собор. Владыка принимал [в этом] самое деятельное участие.

1911 г. – устройство в келлиях наместника Чудова монастыря храма во имя Свят. Иоасафа Белгородского.

8 апреля [1912 года] при торжественной обстановке совершено было освящение нового храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы при Марфо-Мариинской обители. Освящал митрополит Владимир, после чего он отслужил обедню и молебствие в сослужении епископов Анастасия и архимандрита Чудова монастыря Арсения и местного духовенства. Присутствовала настоятельница обители Великая Княгиня Елизавета Феодоровна со всеми сестрами обители; среди приглашенных находились депутации от полков – Черниговского гусарского и Киевского гренадерского.

Храм был воздвигнут в парке Марфо-Мариинской обители по планам академика А. В. Щусева в старинном псковско-новгородском стиле. Он был хорошо виден с Большой Ордынки сквозь огромные деревянные ворота в древнерусском стиле. Внутри храм был расписан академиком М. В. Нестеровым, им же написаны были и иконы в иконостасе. Все они написаны с какой-то необыкновенной душевной чистотой, которая проглядывает в каждом штрихе; чувствуешь, как делаешься лучше и чище, смотря на них. Особенное впечатление производит «Святая Русь», которая невольно возбуждает столько дум и столько самых светлых мыслей.

Храм как снаружи, так и внутри поражает своей скромностью, простотой, цельностью. Все соответствует одно другому – и утварь, и одежды, и иконостас, и вся скульптура – все в одном стиле, все дополняет одно другое. Над центральной частью храма возвышается одна большая глава, а две меньших – над звонницами и еще одна, малая, рядом с большой, над ризницей.

Владимир ДЖУНКОВСКИЙ

(Выписка из записной книги князя Александра Михайловича Голицына (1838 †1919), имеющая отношение к наместнику Чудова монастыря архимандриту Арсению)

...Бывая нередко по делам Петровской церкви у Преосвященного Трифона, просил его однажды указать мне духовника в Москве. Надвигалась старость и я предвидел, что, может быть, трудно станет мне часто ездить в Лавру. Он сказал, что вопрос мой ставит его в затруднение, перебрал несколько имен и не остановился ни на ком; так и ушел я ни с чем. Бывал на исповеди у двух иереев прихода, где жили, но...

В другой раз застаю у Преосвященного Трифона молодого монаха, по кресту архимандрита; они кончили разговор; по уходе его спрашиваю: – Кто это? – Это недавно назначенный в Чудов монастырь наместник – Арсений, – и с ударением добавил: – Подвижник. – Вот познакомиться бы с ним, – сказал я...

Весною Преосвященный Трифон говорит мне: 20 мая я служу в Чудове, приходите...

В следующий воскресный день пошел к обедне в Чудов с намерением по окончании доложить о себе наместнику: служил он и служение мне полюбилось...

По немощи своей оставаться не мог, но искренность и задушевность, с какою он удерживал, побудили меня просить позволения его посетить. – «Всегда после вечерни».

Дня два, три спустя иду; вечерня еще шла... По окончании подходит монах, ведет меня в келлии, говорит наместник сейчас будет. Приходит, уселись, и тут он мне не понравился, и разговор не клеился... Я собрался уйти, но тогда вот что случилось: он меня провожал, а в другой комнате, в той самой, где я после так часто живал, я остановился принять благословение и, скажу без преувеличения, он меня благословил так, как отец благословил бы нежно любимого сына. Никогда ни от кого я подобного себе не видел и это до того меня поразило, что я тут же попросился бывать у него еще. – «Всегда после вечерни».

И бывал, и беседовал, но об этом после.

В конце июля, по совету врача, собрался на Кавказские воды; хотелось проститься с ним и вместе отслужить молебен себе на путь. Пришел к концу вечерни. Он подходит, зовет к себе в келлии; извиняюсь, приду после молебна. Идет за мною к мощам, становится на место, надевает епитрахиль, приносит икону св. Алексия, возлагают на раку и сам служит молебен, и так хорошо читал Евангелие над моей головой и молитву и благословил иконой и я был тронут не менее, как при благословении в первое посещение.

Возвратившись из пути, ходил к обедне в Чудов, и он стал звать меня в алтарь, и я заметил, что призываюсь один и больше никто, и назначено мне место в южных дверях, и доселе всегда стою там, никем не видимый и благоденствую в одиночестве.

Да, бывал я у него и беседовал и до отъезда и по возвращении вечерами за чаем и наводил беседу на любимую свою думу – о причащении и о более частом причащении; и встретил полное созвучие (позднее это объяснилось – его сочинение в Академии было о причащении), и говорил много, и было мне отрадно, и уходил я всякий раз от него мирный, довольный, спокойный. И однажды, уходя после такой беседы, как всегда «с лучезарной думою», пришло мне вдруг на мысль, будто кто-то шепнул: ты просил себе человека «молитвою и слезами» – вот он. И все крепла во мне эта мысль.

Наступил Рождественский пост. Раз, сидя у него вечером, открываю ему свое желание говеть, [он,] конечно, одобрил и говорит: «Вам бы поговеть у нас в монастыре». – А кто же будет меня исповедывать? – спрашиваю. – Это мы найдем, – отвечает с какой-то усмешкой. – В ваши годы надо иметь кого-нибудь в Москве, нельзя все к Троице.

Ответ этот и особенно его усмешку я понял так, что он думает о себе. Каково же было мое изумление, когда на мою прямую просьбу – принять меня к исповеди – отвечает: – Этого я не могу без совета со своими старцами. – Скоро ли Вы их увидите? – Я им напишу, а Вы по-прежнему поговейте у Троицы.

Я повиновался, поехал, говорил, приобщался в день Введения и, вернувшись, помню за всенощной в алтаре, спрашиваю, есть ли ответ? – Да, не советуют мне. – Велико было мое смущение. Он заметил и говорит: «Не смущайтесь, может быть, я Вас исповедую».

Через несколько времени снова видимся, и он говорит мне: «Я спрашивал Преосвященного Трифона, и он благословил меня быть Вашим духовным отцом; архиерейское благословение решает все».

За три дня до сочельника, по приглашению о. Арсения, переехал к нему в келлии, говел, исповедывал он меня и приобщил 23-го декабря; и с той поры постоянно говею в Чудове, живя в его келлиях, и познал, какое великое счастье, когда Бог дает человека, кому можно доверяться и открываться вполне, как бы уходишь своею душою к нему в душу; благодарности моей Господу Спасителю словами не сказать.

(В записках кн. Александра Михайловича Голицына еще упоминается в отношении наместника Чудова монастыря архимандрита Арсения, что он приезжал вместе с владыкой Трифоном на освящение храма в родовом имении А. М. Голицына в 1909 году.)