Приложение 1. Из автобиографии прп. Стефана
Так как ныне люди стали любознательны, то мне думается, что по смерти моей кто-либо пожелает что-нибудь возвестить обо мне письменно. Чтоб не преувеличить ничтожные мои труды и чтоб не обольстить других рассказами как о моем житье, так и о жизни и поведении моих родителей, мне придумалось записать всё, что было замечательное в моей жизни. Вот причина моих сих записок, а не мое желание показать себя другим, так как нет во мне самом ничего порядочного, а если что и могло оказаться через меня полезное другим, то это – Божий дар, Господний талант, данный мне и не зарытый мною в земле. Разумею под сим книжки моего сочинения, распространённые количеством более двухсот тысяч экземпляров.
Все, кто будет слушать сие писание, особливо вы, кои более жалостливы ко всем, помолитесь о душе моей, чтобы вчинил её Господь в лике праведных, пришедших в радость вечную от скорби великия. Скажу вам наперёд: нерадостна была жизнь моя, и не порадует она кого-нибудь, а людей кротких скорее заставит печалиться, скорбеть и проливать слезы, – особенно с двадцати лет моего возраста многоболезненно для сердца было время испытания моего, даже до лет четыредесяти. Грусть, тяжёлая грусть давила мое сердце, и я, как грешник, пораженный в псалмах Давидовых, – снедаемый скорбию, всегда ходил с поникшею главою, часто в слезах, в самой унылой тоске: ибо печаль по Боге томила мою душу. И потому, вот как печальное воспоминание о тех событиях, которые случились в моей жизни! Но сперва обращу я взоры на начало дней моих, посмотрю издали ли на мать мою и скажу нелицемерно: о, прекрасная в женах! тебя я встретил началом радования моего и тебе я приношу теперь жертву моей благодарности. Не напрасно же говорят: – «первое счастье для детей – разумная мать». Всегда вспоминаю я с сердечною признательностью мудрое её воспитание детей своих, то счастливое для меня время, которое под её смотрением наслаждался я благами жизни сей. Она постоянно была предана заботе о спасении души – не своей одной, но и детей своих: жила она всегда в страхе Божием, говорила часто о Боге и хотя не была грамотна, но много знала молитв наизусть и нараспев произносила их, – за пряжей-ли когда сидела, или полола в огороде. Это была примерная женщина, добрая, боголюбивая! И кто из близживущих не знал Ирину Трофимовну! Кто при нужде к ней не приходил за пособием! Она даст бедному соседу и коровушку в долг, пособит и девушке-сиротке выйти замуж. Была она настолько жалостлива, сострадательна к сирым и бедным, что всякий, кто знал, помянет её с пожеланием сердечным: «дай ей, Господи, Царство Небесное!»
Об отце не знаю, что сказать, – был он человек характера неспокойного, тем более, что одержим был слабостью винопития, коему он предавался особенно в праздничные дни, расточая на это нередко последние свои достатки. Благодаря этому, настоящей хозяйкой в доме, воспитательницей детей, была моя мать, а не отец. При этом много горя и тяжких обид пришлось перенесть ей от отца: она была страдалицей в полном смысле этого слова.
Хотя и не богаты были мои родители, а только достаточны, – однако ж старший мой брат, Константин, получил образование в Казанском университете, где и окончил курс наук по математике, т.е. по математическому факультету, или отделению; затем он поступил на службу в один из Петербургских департаментов, но вскоре умер, не имея ещё сорока лет. Подумает иной: как же мог так учиться, то есть, получать даже высшее образование, крестьянский сын, если родители его были небогаты? Кто ему помог жить в Казани в бытность его учеником в продолжение пяти лет? Сказать могу: помощниками ему в деле учения были собственные его способности, – он учился превосходно, был в гимназии первым учеником и в числе первых же в университете. Дети помещиков, нуждаясь в пособии по учению, приглашали его заниматься с ними, и, при помощи них, он без нужды прожил все время, пока учился.
Какая же причина заставила меня хвалиться братом? Причина та, что он был первый после матери благодетель мой, лучший помощник в деле образования моего. Он, – отец мой, восприемник, – будучи старше меня пятнадцатью годами, посылал моей матери каждый год по двести рублей, и я учился на эти средства в гимназии, в городе Вятке. Довольно о брате Константине Петровиче: более сказать мне о нём нечего! Пусть всякий определит сам меру моей благодарности к брату Константину; это говорю потому только, что нет ничего приятнее для души, как видеть благодарное сердце. Грех был бы тяжкий на душе моей, если бы я когда-либо забыл оказанные мне старшим братом благодеяния; и я не перестану чтить его память и молить всещедрого Бога о ниспослании ему вечного блаженства.
Теперь буду говорить о самом себе: не похвалю себя, – я не был так прилежен к наукам, как брат мой родной, но не был и ленив; переходил каждый год из класса в класс, кроме третьего, в котором оставался на второй год по болезни, продолжавшейся тринадцать недель лихорадки. Успешнее же всего я, подобно брату, занимался по математике; эта наука усваивалась мною весьма легко, без особого старания с моей стороны, – быть может, вследствие природной моей способности к ней. На квартирах я всегда жил у людей нрава хорошего, и порчи не получил; однако ж, ничем не отличался от прочих своих товарищей, как, например, иные по природе бывают тихи, скромны. Если что и было особенное во мне, так это разве только то, что я любил дома во время вакаций, в уединённых местах, например, в огороде или близ леса, строить себе землянки, шалаши из досок, и там читать свои учебники.