В традиционном христианстве воздержание, в том числе сексуальное, играет большую роль. И не только в монашеской аскетике, но и в жизни мирян (многодневные посты и т.д.) В чем его сходство и различие по сравнению с подобными практиками, например, в восточных религиозных традициях?
Сходство – только внешнее. Понимание же отличается радикально.
Это обусловлено тем, что только в христианстве присутствует т. ск. «диалектика тела»: с одной стороны, оно «темница духа» и источник «плотских соблазнов» (см. слова ап. Павла о «законе плоти», противоборствующем «закону духа»); с другой стороны, оно же – «храм» (и не просто духа, но Духа Святого – см. того же ап. Павла) и призвано к преображению в последнем воскресении и вечности (ключевой момент христианской веры – телесное воскресение, «бесплотные души в раю» – это не христианство!)
В большинстве же иных религиозных систем и мировоззрений телесное и духовное противопоставляется (либо, напротив, смешивается). Следствия противопоставления двояки. Если тело, в отличие от духа, безнадежно несовершенно и способно лишь к низшему и временному существованию, то оно есть лишь тяжелая гиря на крыльях чистого духа, и путь духовного совершенствования лежит через отрицание и отвержение телесности как таковой. Или же, наоборот, животная по сути жизнь тела настолько принципиально отличается от высшей жизни духа, что и отвергать-то нечего и незачем. Смешение же телесного и духовного (через сведение, а точнее – низведение духовного к «энергиям») порождает по сути чистый материализм (например, своеобразное утонченное эпикурейство даосизма).
Христианству чужд как разрыв человека на дух и тело, так и стирание граней между ними. Ибо весь смысл христианства – во Христе. Который, согласно главным догматам веры, есть одновременно совершенный Бог и совершенный человек (во всем, кроме греха, подобный нам). А человек – есть «воплощенный дух» и никак иначе. Временный разрыв духа и тела – это смерть, это ужас, это ненормальное и болезненное последствие грехопадения, которое будет некогда окончательно исцелено воскресением, т.е. восстановлением духовно-телесной цельности человеческого существа.
Поэтому в христианской аскетике нет презрения к телу. Она вполне прагматична и утилитарна. В результате грехопадения человеческая природа испорчена, нарушен баланс, иерархия. Ослабленный отпадением от Бога дух утратил законное первенство, и теперь тело и его низшие желания управляют человеком гораздо более, чем разумный дух. Дух потерял свою первозданную и богоподобную свободу, попал в рабство. На пути исправления необходимо «поставить на место» плоть. Ибо «ослик на дедушке едет верхом» – это ненормально. Кстати, именно образ «ослика» применял преп. Серафим Саровский, говоря об отношении к телу. Мы не должны всячески ублажать ослика, забывая о своих делах и о его функции – везти нас, куда нам нужно. Но и не должны слишком морить ослика, а то никуда не доедем!
Все это – о воздержании вообще. А каковы особенности воздержания в сексуальной сфере?
Здесь два момента. Первый (и основной) – четкое и принципиальное разделение отношения к интимным отношениям в браке и вне брака. Это как денежная купюра – одно дело, если вы ее получили законным путем, другое – если украли. Т.е. вне брака (или в разлуке с супругом) в христианстве вопрос о воздержании или невоздержании не ставится вообще. Нет, и точка. Поэтому, кстати, ошибочно говорить, что монах дает обет «целомудрия» в смысле полового воздержания. Он дает лишь обет безбрачия. А так – все христиане до или вне брака ничем от него в этом плане не отличаются.
Второй момент – супружеское воздержание. Надо признать, что, к сожалению, в средневековом христианстве (и сейчас иногда можно с этим встретиться и в православии, и в католичестве, и в некоторых протестантских течениях) были весьма сильны негативный взгляд на сексуальность вообще и тенденция к ее подавлению. В результате многие люди, поверхностно наслышанные о Библии, искренне уверены, что грехопадение заключалось… в совокуплении Адама с Евой! Повторюсь: и сейчас, увы, в церковной среде довольно распространен «функциональный» взгляд на супружеские отношения, т.е. на их необходимость и позволительность исключительно для зачатия.
Ап. Павел велел супругам «не уклоняться друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве». Вне «упражнения в посте и молитве» (и вне взаимного согласия!) воздержание от супружеских интимных отношений не только бессмысленно, но и может быть разрушительным для брачного союза.
Посты же в христианстве, в свою очередь, не являются просто диетой и аскезой «вообще» или «для здоровья», а наполнены и обусловлены определенным смыслом. Кроме ранее упомянутого указания «ослику» его места и восстановления господства духа, это периоды молитвы и покаяния, привязанные и направленные к определенным праздникам и воспоминаниям церковного года. Так, главный пост – Великий – является духовной подготовкой к Страстной седмице и Пасхе. А глубокое молитвенное переживание этих величайших для верующего событий уже само по себе, вне всяких формальных правил, вполне естественно ведет к отложению плотских радостей и утех.
Во многих традициях говорится о сублимации сексуальной энергии в жизненную, творческую и т.п.
Почему бы и нет? Как следствие – это вполне возможно. Но не как цель. Этой цели в христианстве нет и не может быть, ибо его цели лежат за пределами «здоровья», «долголетия» и проч. «Ищите прежде Царствия Божия и правды его, и это все приложится вам». Второстепенное приложится в той мере, в которой это нужно для главного. Сублимация энергии – чисто технический момент для христианина, сам по себе не имеющий никакого принципиального значения. Если, скажем, я увеличу за счет сексуальной свою жизненную и творческую энергию, но направлю ее не к Богу, а ко греху – что мне в том пользы?
К тому же, честно говоря, однозначность в вопросах сублимации вообще немного сомнительна. Пушкин, скажем, особым аскетизмом на любовном фронте не отличался…
Согласно Тантре, самое сакральное в жизни человека – рождение, смерть и сексуальный союз. Вы согласны с таким утверждением?
И да, и нет. С одной стороны, выбор этих моментов очевиден. Начало и конец – что может быть таинственнее и священнее? И соединение двух в одно, «в одну плоть» – естественно, тоже. И ап. Павел говорил, что «тайна сия велика есть». Но, конечно, речь была о тайне брака, а не секса вообще. Впрочем, в Писании говорится и о том, что совокупляющийся с блудницей становится с ней «одной плотью» – но это уже в обратном, отрицательно-греховном смысле. Так что, тайна секса в чем-то всегда одинакова, а в чем-то (и в главном) имеет прямо противоположную окраску. Поэтому позвольте мне заменить третье в этом изречении на «брачный союз». Это действительно великое и сакральное. Двое из разности приходят в единство через любовь. Это не только чудо, но и некое прикосновение к самой непостижимой тайне – тайне Божественного триединства в Любви.
С другой стороны, для христианина этот список не полон. Между рождением и смертью сакрален не только брак, но и многое другое, начиная с самого главного таинства Церкви – Евхаристии.
Хотя, если позволите, закончу на иронической (хотя и невеселой) ноте. Большинство «номинальных православных» появляются в храме ровно трижды: дважды их приносят на руках (младенцами – крестить, покойниками – отпевать), один раз приходят своими ногами – на венчание. Весьма «тантрично»…