Как сегодня реагировать православному, если он по вполне надежному церковному радиоканалу от всеми уважаемого духовника услышит: «А мы, дорогие мои, доживем до пришествия Господа нашего Иисуса Христа»? Сколько уже раз в церковных масс-медиа и в той же радиопередаче звучало предупреждение: не верьте сектантам, назначающим конец света, и каждый раз вновь обманывающим. Но здесь у кого не ёкнет сердце: а вдруг это, действительно, предупреждение, вдруг старец – прозорливый?
Может ли старец ошибаться?
Вопрос, кому в Церкви принадлежит вероучительный авторитет – одновременно и простой, и сложный. В Церкви, которую основал Господь, обязанность учительства Он возложил на апостолов, а через них на епископов, то есть на иерархию. Но и помимо иерархического рукоположения Дух Святой еще в апостольские времена обильно изливал дар учительства. «Одному дается Духом слово мудрости, – пишет апостол Павел коринфским христианам, – другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом... иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков» (1Кор.12:8-10). «Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил, – поучает апостол Петр, – Говорит ли кто, говори как слова Божии; служит ли кто, служи по силе, какую дает Бог...» (1Пет.4:10-11). Значит в Церкви, в принципе, через любого ее члена могут подаваться дары Святого Духа, и в том числе, пророчеста и прозорливости. Но это – в принципе, а когда дело доходит до каждого конкретного прозорливца, который настаивает на вещах, с точки зрения привычной догматики несколько рискованных, то кто угодно станет в тупик. Тем более, если грозные пророчества исходят от умудренного летами старца. Говорит ли он от себя лично, или через него Бог хочет нечто открыть Церкви?
Собственно, всякий священник или епископ имеет право проповедовать только церковное учение, только то, что исходит от Бога. Но мы ведь знаем, что голос Церкви по-настоящему могут выражать только святые. А святых часто не понимали и гнали, как не поняли в свое время учители иудейские Христа. Как узнать, от Бога ли эти тревожащие душу «пророчества»?
Защитные механизмы церковного учительства
Вопрос непростой. Хотя в Церкви он решается очень легко. Ведь еще апостолы поставили в каждой Поместной церкви (местной общине) ее предстоятеля, который именовался епископом, что значит наблюдатель (от греч. episkopeo). В отношении вероучения епископ имел и имеет в Церкви “санитарную” функцию. Он не создает и даже не провозглашает учение. Учение, равно как и все благодатное содержание жизни Церкви, исходит от Духа Святого, Который, по слову Спасителя, “наставит вас на всякую истину: ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам” (Ин.16:13). Функция епископа – доподлинно, опытно знать содержание Предания, выражающегося не только в словесных формулировках но и в опытном духовном наполнении церковной жизни. По большей части это благодатное содержание жизни актуализируется и передается в церковных таинствах; оно не формализуемо в словах, но доступно только личному опыту членов Церкви. Главная иерархическая функция епископов – поддерживать церковный организм, рукополагая архиереев и священство и обеспечивая евхаристическую жизнь церковных общин. Их учительная функция состоит в отсеивании плевелов от пшеницы, взращенной не епископом, а Богом. Епископы очищают церковную жизнь от преданий, которые совсем уже никак не могут совмещаться с прямым благодатным апостольским Преданием.
Таким образом, в Церкви имеется инстанция, обеспечивающая защиту Апостольского Предания от повреждения. За две тысячи лет истории Христовой Церкви епископатом под водительством Духа Святого были организованы вполне надежные механизмы защиты Апостольского Предания. Главный механизм здесь – соборы и их решения, которые вслед за самым первым апостольским Собором (Деян.15:28) озаглавливались утверждением: “угодно Святому Духу и нам”. Соборным разумом Церкви определен Канон библейских книг, которые по преимуществу являются источником церковного учения. Соборами, которые Церковь на последующих соборах признала Вселенскими, было сформулировано учение о Святой Троице и о Христе, были утверждены символы веры, очерчивающие все самые существенные моменты апостольского Предания, определены дисциплинарные рамки церковной жизни. Кроме того, в святоотеческих творениях, принадлежащих без всякого сомнения благодатным учителям Церкви, многократно прокомментировано и библейское учение, и учение, вышедшее как определения Церковных Соборов. Эти святоотеческие творения, соответственно, систематизированы учителями и школьными богословами.
Кто остановит лжестарца?
Все это дает нам критерии для верификации любых доктринальных утверждений, если они претендуют на церковное учение. А здесь каждый семинарист-первокурсник, основываясь на всем суммированном церковном учении, содержащемся в очень надежных источниках, скажет, что никто не имеет право заявлять, что его слушатели доживут до Второго Пришествия Христова. Другое дело, лично для каждого из нас это не имеет ровно никакого значения, ведь вместе со смертью каждого из нас наступает его “конец света” – он следует на Суд Божий, неважно, что на земле для других до конца Света пройдет еще тысяча лет, или один день. Но проблема в том, что в глазах большинства православных семинарист не имеет такого авторитета, какой имеет духовно опытный старец. В принципе, из тупика выход есть, но он не осуществим. Выход в том, чтобы каждый православный христианин получил семинарское образование и сам мог квалифицированно оценить любое «пророчество». Если бы это стало возможным, то тогда бы не возникало проблем, связанных с высказываниями тех, или иных духовных авторитетов.
Тогда главным критерием всех вероучительных утверждений стало бы церковное учение, систематизированное в догматических курсах. Но на самом деле некоторый сходный прецедент уже есть! Это – протестантизм. По очень точному определению отца Сергия Булгакова протестантизм – это религия профессоров. Там, действительно, последним авторитетом во всех догматических и церковно-дисциплинарных вопросах является университетский эксперт. Слава Богу, православие сохраняет в качестве главного критерия церковного учения не словесную шелуху профессорских трудов, а живое Предание, которое не возможно вогнать ни в какие формулы и дефиниции. Это делает церковное учение неуязвимым ни для каких изменений и веяний века сего. Но это же всегда оставляет нас перед внутренним духовным выбором – у нас нет раз и навсегда сформулированных ответов на все вопросы, ответ каждый раз рождается из глубины жизни.
За епископом остается последнее слово в определении того, что тот, или иной «старец» не прав. Почему же, могут спросить многие православные, на глазах которых в Москве в одном из братств, например, несколько лет зрела параллельная церковной (следовательно раскольническая!) структура «семей»-общин, а иерархия медлила с решительными действиями? Ответ прост, он кроется в природе епископского служения. Епископ всегда имеет перед собой повеление Спасителя распознавать лжепророков, которые приходят в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые» (Мф.7:15-17). Пока плоды антихристова духа не стали явными, никто не может быть уверен, произросли ли они из семян Духа Святого, или это плевелы, посеянные лукавым. Епископ тоже этого не знает и ждет «жатвы». Ведь сказал Господь Своим служителям: «оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою». (Мф.13:30). Жатва – это не обязательно последний Страшный суд Божий. Время жатвы наступает тогда, когда плоды созревают, и становится очевидным, что вместо смоковницы вырос лопух.
А как быть неофитам?
Сегодня все же больше беспокойства церковной иерархии доставляют не старцы, а новообращенные члены Церкви. Неофиты с особенной горячностью вступают на ниву делателей Христовых; в связи с этим вся современная жизнь Русской церкви протекает на постоянном фоне озабоченности их неумеренной ревностью. Разумеется, это – радостная забота, слава Богу, что новые люди приходят в Церковь. Поэтому, хотя с подобными проблемами приходится сталкиваться в каждом приходе, духовенство и более-менее опытные прихожане стараются решать их бережно и не особенно делают достоянием гласности. Кто-то только вошел в Церковь, кто-то в ней уже несколько лет и сам уже притормаживает новообращенных... Все предупреждают, что горячность сродни страсти, которая – плохой советчик в любых делах, тем более, в деле Божием. Главный вопрос, который носится в воздухе в связи с неофитами – это вопрос, можно ли проповедовать Христа им самим?
Надо сказать, что в этом вопросе, собственно, сосредоточена вся суть Евангелия. Понять ее поможет одна фраза евангелиста Матфея: «И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия» (Мф.4:23). Благая Весть Христова хотя и была заключена в слова, тем не менее она была именно ВЕСТЬЮ, а не систематизированным учением. Чем она однозначно не была, так это – рационализированной моделью реальности, какую только и могут создавать люди, познавая мир. Это – Благая, добрая весть (eu–angelia), весть о Радости – о радости Царствия Божия, а, следовательно, она сообщает радость уже при первом соприкосновении с человеческой душой. Весть о Радости уже несет радость. Суть этой вести в том, что Бог в Своей любви открыт к человеку. Бог хочет, чтобы мир стал Царством Его любви, чтобы каждый мог “войти в радость Господина своего” (Мф.25:23). Понятно, что каждый, кого коснулась эта радость не может не нести ее дальше. Это ее главное свойство – она пробуждает в человеке желание любви, человек обретает несравненное блаженство в том, что несет и передает эту радость другим. Неофит, переживший встречу со Христом, переживший в сердце радость Благой вести, с особой силой ощущает потребность поделиться этой радостью с окружающими, чтобы все, вокруг также познали эту радость. Встает вопрос, как ему проповедовать и в каких формах уместно передавать другим Евангельскую радость?
Ясно одно, без слов, одной только доброй жизнью или делами любви здесь не обойтись. По крайней мере, надо, чтобы окружающие понимали, что является источником радости и любви в жизни христианина. Но важно также отдавать себе отчет, что другим мы передаем не логическую информацию, которую для лучшего усвоения требуется хорошенько систематизировать. Мы передаем Евангелие Царства – Весть о жизни с Богом в единении любви с Ним. Это – опыт любви и радости, а не логическая, или математическая система.
К сожалению, среди части православных неофитов распространено именно такое заблуждение. Они с естественным благоговением относятся к каждому слову учения Церкви, что вполне справедливо – так и надо! Но при этом они выучивают положения догматического богословия, не совсем понимая, какой именно опыт, или какой аспект опыта отражает та, или иная формулировка. Тем более, что язык мышления и понятийная система из века в век устаревают. Для того чтобы полностью понимать тексты святых отцов, надо проникнуться духом IV или XIV веков, что достигается многолетним упорным трудом, а для того, чтобы хорошо понимать суть Догматических курсов и систем, надо проникнуться духом XIX века, что не менее сложно. Еще сложнее святоотеческое описание опыта встречи с Богом перевести на язык современного мышления. Ошибка неофитов в том, что они начинают оперировать понятиями, которые для них самих не наполненны соответствующим опытом, но остаются пустыми, или, что еще хуже, невольно наполняются примитивными чувствами, совсем далекими от духа Евангелия. Словесная шелуха остается без зерен реального опыта, вокруг которого, собственно, возникли те, или иные формулировки.
Язык богословия
Сейчас издается множество православной литературы, в том числе раскрывающей догматическое учение Церкви. В основном это дореволюционные переиздания, большинству из которых уже более ста лет. Понятно, что эти книги писались в другую эпоху для людей позапрошлого века. Надо учитывать еще и то, что большинство из них служили учебниками для духовных училищ и гимназий и уже тогда для их понимания надо было отвлечься от обыденного языка, отраженного в беллетристике и художественной литературе того времени (Достоевский, Толстой, Тургенев, Чехов) и погрузиться в стихию некоего искусственного “семинарского” языка. Сегодня этот язык бурсы XIX в. воспринимается, мягко говоря, экзотичным. Хотя, тем не менее, есть немало людей, особенно из неофитов, разумеется, интеллигентов, которые достаточно успешно осваивают этот язык. Проводя занятия на Курсах повышения квалификации законоучителей я встречал подобных слушателей. Они научились понимать этот богословский язык и даже “объясняться” на нем, но главная их проблема в том, что с “переводом” на язык современного экзистенциального мышления пока дело обстоит неважно.
Причина, скорее всего, состоит в том, что люди, как правило, плохо осознают структуру и механизмы того языка который они впитали с молоком матери и пользуются им не отдавая себе отчета в том, как он функционирует. Для меня, например, – реальность, что дети, полностью владеющие двумя языками, совершенно не способны к тому, чтобы делать элементарный устный перевод с одного языка на другой. Этому надо специально учиться. Суть обучения в том, чтобы осознавать и закреплять в навыке языковые соответствия и эквиваленты. Конечно язык, на котором люди говорят (то есть язык как средство общения) и язык мышления (то есть язык как средство познавания) это не одно и тоже. Тем не менее, есть много общего, когда речь заходит о переводе из одной языковой систему в другую.
Неофиты, “освоившие” язык катехизисов и догматических курсов имеют те же проблемы, что и двуязычные дети-билингвы. Они формально погрузились в логику схоластических догматических систем наподобие того, как не очень способные школьники, изучая начала алгебры, оперируют “функциями” и “квадратными трехчленами” по шаблону, не особо ясно ощущая, чем они пользуются. Богословствующие неофиты оперируют формами и формулировками, а не теми реальностями взаимоотношения человека и Бога, которые те обозначают. Они уловили в догматической системе пока только внешнюю формальную логику, но еще не совсем ясно осознали как она привязана к личностному знанию Бога. Поэтому они страшатся отойти от отточенных схоластикой определений. “Догматика”, которую они рассудочно постигают, в реальности никак не связана с уже имеющимся у них некоторым духовным опытом. Ее “перевод” на язык современного мышления может быть осуществимым только тогда, когда между собственным духовным опытом и догматическими схемами из учебников будет перекинуто множество мостиков и осознанных соответствий. Догматическое богословие требует вживания, а не заучивания.
Как все же передать Благую весть
В чем же выход? Прежде всего в том, чтобы очень твердо осознать, что нельзя слова и даже целые догматические формулировки рассматривать сами по себе, без реальности опыта, который они обозначают. Первичен опыт: без слов вообще можно было бы обойтись, если бы не было потребности рассказать об этом опыте другим. Этот опыт может быть выражен не только на разных национальных языках и в системах мышления разных исторических эпох – он вообще может быть выражен в разных несловесных знаковых системах, например в живописи в музыке, архитектуре. Получаем и передаем мы именно опыт: словесные знаки и литургические символы лишь указывают на него. Важно также понимать механизм передачи, или, что то же самое, ПРЕДАНИЯ этого опыта. Получить этот опыт не возможно только через слова, но его легко можно получить через совместное участие в этом опыте. Только тогда опыт становится общим опытом передающего и получающего.
Совместное дело, соучастие в котором приносит опыт прямого личностного знания Бога, – это литургия. Так установил Господь. “Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание. Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет” (1Кор.11:23-26). Именно совместно творимая в Его воспоминание Евхаристия, это общее дело (по-гречески – литургия) всей Церкви, является главным механизмом получения и передачи опыта Благой Вести. Она является стержнеобразующей сутью Церкви. Поэтому и членом Церкви может быть только тот, кто участвует в Евхаристии, то есть причащается Тела и Крови Христовых.
Итак, первичен опыт любви Христовой, главный источник получения которого – в Евхаристии. Все, что написано и говорится в Церкви – это словесное выражение литургического опыта, это – Благая Весть о нем. Главное следствие из осознания этой аксиомы в том, что единственная достойная цель жизни – углубление в литургический опыт. Это – путь бесчисленного сонма святых подвижников Церкви. Причем углубление в опыт любви Божией, ощущаемой как любовь ко мне лично, заключается именно в самом осознавании его. Человек обнаруживает для себя, как его любит Господь, он поражен, он переживает открывшуюся ему любовь Божию как нечаянную радость, как незаслуженный дар. Он отказывается верить и вновь убеждается в необъятности, неисчерпаемости и блаженстве любви Божией. Господь меня любит!
Но вместе с тем, перед лицом Божией любви он обнаруживает собственную греховную слабость и неспособность воспринимать неизменную Христову любовь. Я настолько греховен, что не могу даже какое-то время оставаться в созерцании самого прекрасного в мире, того, что является единственной достойной целью жизни, я теряю нить восприятия Его Блаженной Личности, я отвлекаюсь на что-то, несопоставимо тусклое. Это тоже опыт, известный каждому христианину. Это – неизбежный для всех опыт собственной греховности. Он породил громадную аскетическую литературу святых отцов, которая начиная с IV века не иссякает до XX века. Она посвящена приемам борьбы с грехом в самом себе.
Осознанию литургического опыта, как мы обнаружили, сопутствуют две трудности. Во-первых осознание опыта литургического богообщения и углубление в него взаимосвязаны. Поэтому здесь слишком велика опасность в процессе осознания этого опыта уйти совсем в другую сторону. В святоотеческой аскетике такое духовное заблуждение называется прелестью, или прельщением. Это – соблазн придумать опыт, которого еще не было. Поэтому осознавание литургического и духовного опыта требует предельной осторожности и здравого реализма. На языке православной традиции такая осторожность именуется смирением. Недоверие себе здесь наиболее уместно. Во-вторых препятствием к углублению в опыт общения с Богом становится наша греховность, которая не только мешает беспрепятственому пребыванию в токах любви Божией, но также может привести к подмене подлинного опыта знания Бога каким-то иным, чуждым опытом.
Учительство Святого Духа
Итак, Учитель в Церкви – Дух Святой. Он наполняет Собой благодатное содержание церковной литургической жизни и Он же направляет ее уразумение, осознание, и догматическое учительство. Церковная иерархия хранит и распространяет как Предание Его «наставление на всякую истину» (Ин.16:13). Это наставление Святого Духа, собственно, и есть церковное Предание, преемство благодати. Поэтому, тот, кто ощущает в себе призвание к проповеди Евангелия – будь то неофит, или православный христианин со стажем, – во первых, должен понимать, что Благая Весть, Евангелие, это – жизнь, а не слова, это – новое качество жизни, открывшееся во встрече с личностью Бога.
Во-вторых, он должен хорошо осознать, что все священные тексты, догматические формулировки и определения надо воспринимать через призму евхаристического опыта – они словесное раскрытие этого опыта.
В-третьих, передавая другим Благую Весть Христову, надо подбирать такие словесные формы и определения, которые бы, прежде всего, соответствовали собственному литургическому и духовному опыту проповедника, а также были понятны и близки тем, к кому направлена проповедь.
Церковное учение, также как и все Предание в своем благодатном содержании неизменно и всегда узнаваемо, поскольку вдохновляется одним и тем же Духом Святым. Это придает церковному Преданию и литургическому опыту статус объективной реальности. Но одновременно оно всегда обновляется; не только новыми поколениями верующих, но даже один и тот же человек всегда переживает его заново. В этом отношении оно – субъективно, поскольку является личностным опытом каждого отдельного человека. Поэтому есть и в-четвертых. Тот, кто выходит на проповедь Евангелия, должен реалистично оценивать свой собственный литургический и молитвенный опыт. Он должен понимать, что при всем том, что источник получения этого опыта имеет объективный характер – таинство как установление Христовой Церкви обеспечивает его объективность – тем не менее опыт этот для каждого лично остается субъективным. Поэтому надо быть предельно осторожным, надо всегда спрашивать себя и перепроверять, соответствует ли мой личный опыт церковному опыту. Всегда надо просить Духа Святого: прииди и вселися в ны.