Русское Солнце
Не нужно мне солнце чужое,
Чужая земля не нужна…
Из русской песни
«Вера от слышания…»
Из уст одного московского священника с самым простым русским именем, совершившего в своё время надо мною Таинство Святого Крещения, довелось как-то услышать слова, сказанные с амвона и глубоко поразившие. С той проповеди, с мысли о родственной, корневой нерасторжимости в языке и в жизни нашей радости и страдания, неразрывной их связи с несением Креста, и началась, наверное, в душе моей эта книга. Обращаясь к пастве, батюшка сказал тогда ещё и о том, что, пожалуй, единственное место в мире, где один говорит, а другие молча внимают ему и, что немаловажно, нисколько не чувствуя себя при этом ущемлёнными, — это православный храм.
С этих слов начинаю порой свои выступления в различных аудиториях, припомнил о них и сейчас. И именно потому, что не стремлюсь никого удивить лингвистическими изысками или, не приведи Господи, кого-то поучать. Наверняка некоторые рассуждения автора покажутся кому-то наивными, что тоже не лишено смысла, ведь он писал не научный трактат. Да и желание, водившее моей рукою, было всё же иным: прежде всего и более всего — поделиться радостью. Небесной, не проходящей с годами, а только усиливающейся, сродни детской радости о замечательном, не имеющем себе равных русском языке. И болью от лицезрения того, что творится ныне с языком нашим, на что его пытаются обречь, какую скорбную ему уготовляют судьбу. Разве могли мы помыслить ещё несколько лет назад о том, что богоданный язык наш будет вычеркнут, не войдёт в перечень обязательных предметов для изучения в стенах российских школ? И что инициатором этого без преувеличения инквизиторского решения выступит не кто иной, как руководитель отечественного министерства народного образования?
Наблюдать, как оказалось, можно не только за природой и звёздами, растениями и животными, но и за языком. Свидетельствую, что занятие это не менее увлекательное, нежели следить за таинственным ходом небесных светил. Что-то удивительное происходит в такие моменты с нашей изумлённой душой. И как хотелось бы поэтому, чтобы книга эта никогда не прерывалась, но была продолжена множеством радостных озарений её будущих читателей — вас, мои дорогие. Как это важно — научиться слышать! И тогда за каждым исконным русским словом вдруг возникнет пусть небольшое, но чудо. А чудо — это и есть древнее чути, то есть слышание. Сама эта форма из языка нашего ушла, сошла со временем на нет, такое случается, но остались чуткий (к примеру, сон) и чу — восклицание, так часто встречающееся в поэзии прошлых веков: «Чу, отворилась калитка…» Но именно первоначальный смысл слова чудо не на шутку озадачил в своё время автора. Итак, необычное, выламывающееся, если можно так выразиться, из законов бытия, нарушающее их привычный ход явление, когда «побеждается естества чин» (что и есть чудо), увязывается здесь с феноменом слышания. Но, позвольте, известная русская пословица гласит о том, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Как это прикажете понимать? И не раз и не два испытывал дорогих своих слушателей, предлагая им некую вымышленную ситуацию, при которой следовало бы непременно отказаться от одного из двух драгоценных даров — зрения и слуха. Вы догадались, от какого из них предпочли отказаться почти все испытуемые? Да, вы, конечно же, правы — им оказался именно слух. Ничего удивительного, скажем мы, повторив приведённую чуть выше пословицу. Добавив при этом, что около восьмидесяти процентов информации о мире получаем именно посредством зрения. А тут — слышание. Так в чём же разгадка?
Дерзну предположить, что около тысячи лет назад в эти просторы, в эти земли, которые гораздо позже назовут красивым именем Россия, стали приходить удивительные, скажем прямо, довольно странные люди. Сегодня их назвали бы, наверное, миссионерами. Но именно они поведали далёким предкам русских людей самое необыкновенное, что когда-либо приходилось слышать этим язычникам. И слова эти были об истинном Боге, что воплотился от Пречистой Девы, «но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2:7-9). А ещё воображение этих людей не могли не поразить слова и поступки Самого Христа, страшная Голгофа и радостное, победное Воскресение Господа, Его таинственное, загадочное Вознесение…
Разделённое горе становится меньше, а разделённая радость — больше, любила повторять моя мудрая бабушка. Потому и стремились люди поделиться пережитым потрясением, радостью от услышанного с близкими. Но разве же могли они тотчас повторить так же вдохновенно, с такой же горячей верой и убеждённостью услышанные ими поразительные слова, звуки которых, казалось, ещё не растаяли в воздухе?! И тогда им наверняка оставалось только одно: попытаться убедить своих близких самим услышать, самим пережить, восклицая: «Чути! Чути!» Как созвучно это каким-то глубинным смыслом евангельскому возгласу одного из учеников Господних, будущего святого апостола Филиппа: «…пойди и посмотри!» (Ин. 1:46)… Пройдёт ещё какое-то время, и родится новое русское слово — чудо. «Чудо сопровождает Россию сквозь века», — скажет в своё время митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв). А потому глубоко убеждён, что не верить в чудо, живя в России, значит не верить в Самого Христа.
Тем же, кто с упорством, достойным лучшего применения, упорствует в собственном унылом материализме, напомню мудрые слова Д. Самойлова:
Мы с тобой в чудеса не верим,
Оттого их у нас не бывает…
Задумаемся в этой связи: текст Священного Писания преизобилует случаями чудесного исцеления и последующего обращения в христианскую веру самых разных людей из числа иудеев и язычников: расслабленных, кровоточивых, прокажённых, гугнивых, слепых, даже воскресших из мёртвых. Но ни разу — лишённых слуха! А потому так близки и понятны слова святого Апостола: «Итак, вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим. 10:17).
А вот пример из жизни нынешней, из категории, что называется, тревожной. Группе детей было предложено сделать самостоятельный выбор: или смотреть на экране неизвестную им сказку с выключенным звуком, или же просто прослушать её без изображения. Представьте, большинство выбрало «картинку» без всякого звукового сопровождения. А ведь, только вспомним, каким это было в детстве наслаждением — поставить на проигрыватель любимую заигранную пластинку, на которой искусными чтецами наговорена сказка, и слушать, слушать… Что же происходит, чем обусловлен этот непонятный, этот, простите, дикий выбор современных малышей? Как мне разъяснили психологи, во время прослушивания вовсю работает наше воображение, рисуя образы, мозг «трудится», пусть мы этого частенько и не замечаем. Эти же дети восстают против мыслительной работы, делая страшный выбор в пользу «жвачки для глаз»…
Как был бы обрадован и вознаграждён автор этих строк, если б размышления эти царапнули, быть может, чьё-то сердечко, воспламенили ревность о родной речи, так жестоко попираемой ныне. А возникнет ревность — появится и боль. Ну, а где боль, там, глядишь, и любовь рядышком — это ведь сёстры-близняшки. Как искренне желаю, чтобы книга эта не стала для вас неким «духовным санаторием» и чтобы о сокровенных тайнах великорусского языка — теперь уже непосредственно через вас, мои дорогие читатели, — узнали иные люди, возможно, ещё не подозревающие об этой небесной радости. И чтобы чрез это множились ряды славных воинов Христовых — неустрашимых защитников святой православной веры и Святой Руси, святой русской речи.
Хочется сказать несколько слов об известном стихотворении А.А. Ахматовой «Мужество». Оно было написано ею в 1942 году в эвакуации, вдали от любимого города, находящегося в жёстком кольце вражеской блокады. Поразительно, но посвящено оно именно русскому языку как самой великой ценности, пред которой меркнут все иные, в том числе и жизнь. Как-то, в очередной раз перечитывая его заключительные строки, вдруг с содроганием сердца расслышал, наконец, что слова: «И внукам дадим, и от плена спасём…» — обращены непосредственно к нам, к моему поколению, ко мне. Анна Андреевна была одной из тех, кто сберёг и передал этот язык нам — моим сверстникам, непосредственно мне. Дальше — дело за нами. Всё отныне будет зависеть от нашего мужества. Моего личного мужества. И разве не возникает у вас явственного ощущения того, что Господь сподобил нас жить во времена, когда борьба за чистоту русской речи сродни исповеданию своей Православной веры.
Неточные точные науки
Многим, очень многим каждый из нас обязан языку. Для меня он стал ещё и своеобразным мостом к честному знанию об истории народа, из среды которого вышел. Когда-то приходилось уже писать о том, что наука о языке по точности и глубине не уступает математике. Припомним, в средней школе, на уроках геометрии, нас учили тому, что две параллельные прямые в бесконечности не пересекаются. Правда, оговаривалось при этом, что у Эвклида они всё-таки пересекаются, а вот у Лобачевского отчего-то расходятся. И эта наука именуется точной?! Что же касается науки о языке, то она призвана быть точной Самим Творцом. Ибо: «В начале было Слово, и Слово было у Бога и Слово было Бог» (Ин. 1:1). А Бог не может быть приблизительным…
Если даже, последовав совету известного грибоедовского героя, собрать все книги да сжечь, а вдобавок переврать или вовсе замолчать подлинную историю народа, бытует-таки — пока язык ещё жив — его устное творчество. Те же пословицы и поговорки не только украшают язык, обогащая нашу с вами повседневную речь. Они обладают поразительной способностью аккумулировать — для имеющего уши слышать (Мф. 11-15) — тончайшие нюансы душевного склада нации, породившей их. Иная из них, взятая в отдельности, порой хранит, как в некоем загадочном тайнике, пронеся сквозь нескончаемую вереницу веков, куда больше бесценной информации о людях, выпестовавших её, нежели иной многотомный высоконаучный изыск.
Так, покойная моя бабушка, укрощая природную вспыльчивость своего старшего внука, так и норовящую перейти в гневливость, по обыкновению своему урезонивала меня поговоркой, передаваемой в Азербайджане из поколения в поколение, которая буквально звучит так: «Враг в тебя камнем, а ты его — пловом». Но разве не в этих поразительных словах, как в капле воды океан, отражено то сокровенное, во имя чего явлен был миру и принял крестные муки Богочеловек Иисус?! Про кроткого, смиренного человека здесь скажут: «гузу кими», что буквально переводится «как овечка». Вы слышите, это ведь такое знакомое по Священному Писанию «яко овца» (Ис. 53:7; Деян. 8:32)?! А вот необычайно популярную в народе поговорку: «В своём глазу бревна не замечает, а в глазу другого подмечает соринку» — изумлённо встретил много лет назад, впервые открыв Святое Евангелие, потому как там она звучала буквально дословно и из уст Самого Христа: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата своего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Мф. 7:3).
Но не только это поразило меня тогда. В моих родных краях принято, обращаясь к уважаемому человеку, неизменно добавлять к его имени слово учитель. Почему, собственно, и отпадает необходимость присовокупления к нему отчества, такова традиция. Вспомним, но ведь именно так — равви — обращались ко Христу его ученики (!).
Не мог не обратить внимание и на то, как, обращаясь к своим счастливым собратьям — будь то удачная женитьба, отлично сданный экзамен или постройка собственного дома с пожеланием того же для себя, мои соплеменники непременно попросят везунчика: «Возложи правую руку мне на голову!» Было время, когда подобным образом поступал и ваш покорный слуга, то «благословляя» друзей, толпящихся перед дверями вузовской аудитории, откуда выходил с пятёркой в зачётке, а то, случалось, и склоняя собственную главу для «благословения». Странная традиция, не правда ли? Она вам ничего не напоминает? Уже позже не раз и не два приходилось мне наблюдать похожее — но только внешне — действие в алтаре православного храма, где происходило рукоположение в священнический сан. А потому, только придя в Церковь, догадался, откуда и как возникла эта древняя поговорка и эта удивительная традиция. Зная отныне, в каком направлении следует искать ответ, наконец-то отыскал его. Воистину: «Ищите, и найдете» (Мф. 7:7).
Поразительная эта вещь — память, на каком бы уровне она ни проявлялась — будь то слух, зрение, обоняние… Есть ещё память генетическая. Она живёт в нас и тогда, когда мы о ней и не помышляем, незримо и таинственно влияя на наши слова и поступки, порой вопреки здравому смыслу и безупречной логике. Ведь даже травинка — и та растёт на корнях, как говаривала моя мудрая бабушка.
Научиться понимать себя
Подлинное взросление человека нередко наступает с момента, когда он начинает понимать себя, подлинную, пусть и сокрытую от постороннего глаза, мотивацию собственных мыслей и поступков, их происхождение. Наверняка родословные древа заключают в себе, помимо иных, ещё и эту функцию. Насколько же важно при этом ракурсе осознание своих истинных корней — а значит, и духовных корней целой нации.
Выдающийся этнолог Лев Николаевич Гумилёв в известном трактате «Тысячелетия вокруг Каспия» в этой связи замечает: «Часто люди искренне полагают, что прошлое, как бы грандиозно оно ни было, исчезло безвозвратно и, следовательно, никакого значения для сегодняшней, а тем более будущей действительности иметь не может. «Нам нужны современность и знание о ней!» — этот тезис приходится слышать и в беседах за чаем, и в случайных разговорах в поездах, и на научных заседаниях, причём каждый раз с нескрываемым апломбом. Да и как не быть апломбу, если мнение столь очевидно и оспаривать его может только чудак ?! Однако если подумать, большинство очевидностей ложно. То, что солнце обходит плоскую землю очевидно, но ведь уже некому доказывать, сколь это неправильно… То же и в нашем случае. Достаточно спросить себя, откуда начинается так называемая «современность «? Пять минут тому назад ? Или месяц ? Или десятилетие?Или век, но если так, то почему не несколько веков? На этот вопрос ещё никто не мог ответить. Это первое. И второе, ведь даже момент, любое переживаемое мгновение тут же становится прошлым. А раз так, то оно ничем не отличается от аналогичных же моментов до новой эры или после неё…»
…Потоками слёз и крови орошены эти благодатные земли, омываемые Каспием и заманчиво простирающиеся для бесчисленных орд завоевателей на важнейшем перекрёстке Великого шёлкового пути. Не миновали их армии Александра Македонского, татаро-монгольская Орда и полчища Тамерлана. Но именно здесь, в древней Кавказской Албании, наряду с Персией, также являющейся родиной предков современных азербайджанцев, два тысячелетия назад — в начале I века по Р.Х. — воссиял свет Христовой веры.
Христианская Церковь Кавказской Албании имеет апостольские корни. Первым проповедником истиной веры сюда явился святой Елисей, ученик святого апостола Фаддея из числа двенадцати, мученик за веру Христову, рукоположенный первым Патриархом Иерусалима, братом Господним святым апостолом Иаковом, и получивший себе в удел восточные страны. Местная традиция именует его ещё и Апостолом Албании. Ему же приписывают и строительство первой церкви в Албании в местечке Гис (Киш), которая была «первоматерью всех церквей на Востоке». Настанет время — и в долине Зергун, «в краю маскутов», апостол Елисей примет мученическую смерть, а тело его сбросят в яму. Во второй половине V века албанский царь Вачаган III обрёл мощи святого, а над местом его мученической кончины возвёл часовню. По мнению историков, он проповедовал на территории нынешнего Азербайджана: в Огузском районе и Карабахе.
Многие из древних столиц имеют архитектурные сооружения, которые со временем становятся их своеобразными символами. Так, в Москве это Кремль, а в Париже — Эйфелева башня. Испокон века эмблемой Баку является так называемая Девичья башня. Это необычное по форме изящное архитектурное строение не имеет аналога в мировой архитектуре. Что, собственно, неудивительно, если принять во внимание, что речь идёт о древнейшей зороастрийской дахме, «Башне молчания», башнеобразном сооружении, где выставлялись трупы для очищения скелетов хищными птицами. Так вот, у её подножия был предан мученической казни один из учеников Христа — святой апостол Варфоломей. Из Предания Церкви известно, что после проповеди Слова Божия в Малой Азии и Индии он направился в Кавказскую Албанию, где проповедь имела успех. Многие, видя чудеса, совершаемые Апостолом, уверовали во Христа. Но в то же время он встретил серьёзное сопротивление в лице многочисленных жрецов-магов и поддерживающего их Астиага, брата правителя. Несмотря на то, что Апостолом была исцелена дочь правителя и крещена его семья, наущаемый жрецами Астиаг улучил удобное время, схватил святого Варфоломея и для расправы над ним привёз его в древний религиозный центр Кавказской Албании — Альбанополь (нынешний Баку) — жреческий город. Там, у подножия Девичьей башни, на ступенях капища Арты, святой проповедник Христовой веры был распят (второй раз в своей жизни, ибо уже был распинаем в Иераполе, стране Фригийской, вместе с другим учеником Христа, святым апостолом Филиппом, но чудом избежал тогда смерти) — распят вниз головою, по собственной же просьбе. Но и в столь тяжком, мучительном положении святой Апостол продолжал проповедовать Христа. И тогда с него мучители содрали кожу, после чего умолкли его богоглаголивые уста. Напоследок нечестивые язычники отсекли главу святого… Ныне же, ежегодно, 24 июня, к месту мученической кончины святого Апостола стекаются во множестве священнослужители и прихожане бакинских православных храмов, чтобы — во главе с Владыкой Александром, епископом Бакинским и Прикаспийским — отслужить молебен небесному покровителю этого южного приморского города.
С I по IV века Албанская Церковь непосредственно связана с Церковью Иерусалимской, на чём акцентируют внимание древние источники. Более того, в период своей фактической самостоятельности она от Византии, в отличие от Армении и Грузии, была, по сути, независимой. В 313 году, практически синхронно с Римской империей, албанский народ во главе со своим царём Урнайром принимает Крещение от руки равноапостольного Григория Просветителя. С этой даты христианство становится государственной религией Кавказской Албании. И именно в этот период Албанская Церковь приступает к широкой миссионерской деятельности, идёт строительство храмов, часовен и монастырей, многие из которых сохранились до наших дней.
Христианство в Албании проповедовали не только духовенство, но и цари с князьями, наиболее выдающиеся из которых — цари Урнайр Благословенный, Ваче II и Вачаган III.
Исследования показали, что большую роль в христианизации албанского населения сыграла реформа албанского письма, произведённая албанским царем Есвагеном. Она послужила не только утверждению христианства, но и созданию духовных школ и подготовке священнослужителей, способных не только к богослужебной и миссионерской деятельности, но и к переводам. А ещё христианство способствовало формированию духовной и светской литературы на языке Кавказской Албании, особенно в V-VIII веках. С IV столетия, став автокефальной, Албанская Церковь включила в сферу своего духовного попечения не только местные племена, но и пришлые, в частности, гуннов. Она приняла постановления первых трёх Вселенских Соборов, осудила арианство и несторианство, но, по досадному недоразумению, присоединилась к монофизитам и в 551 году порвала с Византией. Из исторических источников и свидетельств явствует, что монофизитство в Албании, как и в Грузии, было нестабильным. В дальнейшем албаны придерживаются халкидонского исповедания до начала VIII века. И сегодня, милостью Божией, уже не является секретом тот факт, что предки азербайджанского народа были христианами, имевшими свою Церковь, свой епископат, духовенство, монашеский институт и религиозную литературу.
Но уже в середине V века на пути дальнейшей христианизации Албании, Армении и Иберии встал персидский царь Йездигерд II, который хотел насильно навязать народам Закавказья огнепоклонство. Однако вера в этих краях к тому времени настолько окрепла, что после кровопролитной войны он вынужден был изречь: «Кто чему желает поклоняться — пусть и поклоняется».
Пройдёт ещё два века — и в этот край хлынут лавиной арабские воины, неся новое учение на острие своих копий. Но соплеменники мои, и ныне упоминая о своей религиозной принадлежности, неизменно добавляют слово «гылындж», что значит меч, памятуя, таким образом, о способе обращения предков в эту веру.
А ведь к тому времени Кавказская Албания была процветающим государством с высокоразвитыми культурой и искусством, сформировавшейся и устоявшейся письменностью, которая продолжала долго существовать и после покорения страны арабами. И лишь в XII в. албанский алфавит, насчитывающий 52 буквы, предаётся забвению…
Крест Бабека
Минует ещё два столетия — и в ходе возникшего здесь широкого народно-освободительного движения под руководством Бабека, беспримерно противостоящего иноземным захватчикам в течение целых двадцати лет, арабским армиям будет нанесена череда сокрушительных поражений. Ведь только в Азербайджане число сторонников неустрашимого военачальника достигло 300000 человек.
Отважного воина сгубило предательство. После ряда неудач он с несколькими соратниками, среди которых его брат Абдаллах, мать и жена, пробирались через горы и леса в сторону Византии. В 837 году император Византии Феофил, с целью отвлечь силы арабов от Бабека, захватил две их крепости в верховьях Евфрата и дошёл почти до Дамаска. Но спасти Бабека ему не удалось. Дело в том, что по пути в Византию Бабек остановился у своего давнего союзника, армянского князя Сахла ибн Сумбат (в арабских источниках Сахл ибн Сунбат ал-Армани). Однако последний выдал его халифату. Интересная деталь — не желая выдавать гостя лично, он подстроил арест так, что Бабек был схвачен посланным за ним отрядом арабов во время устроенной Сахлом охоты. За оказанную услугу этот иуда получил от арабского двора вознаграждение: право царской властью управлять Арменией, Иверией и Алуанком. А от арабского полководца Афшина, пленившего Бабека, ещё и «тридцать сребреников» — один миллион дирхемов…
Бабеку после четвертования отрубили голову. Затем руки, ноги и голову впихнули в живот. Таким же образом поступили и с его братом. Во время жесточайшей казни никто из них не вскрикнул и не проронил ни единого вздоха. А потом, уже мёртвого, с пришитыми к телу руками и ногами (!), Бабека прибили к кресту в Самарре, тогдашней столице халифата. Но почему именно к кресту? Незадолго до смерти Бабек, прежде исповедавший религиозно-мистическое учение хуррамитов, крестился в Православие, и схвачен был, когда пробирался к своим единоверцам в Византию, с императором которой, Феофилом, состоял в переписке, чтобы собраться там с силами. «Крест Бабека» — так называлось это место в течение столетий…
И сейчас можно услышать, как на Востоке расшалившихся не на шутку детей пугают «бабайкой», который «придёт и накажет». Из тысячелетней глубины дошла до нас эта угроза, ибо так стращали своих непослушных чад арабские матери, на свой манер называя легендарного азербайджанского полководца. Вот и древний историк Ибн Тагриберди свидетельствует, что «Бабек был героем своего времени и храбрецом, которого страшились в Халифате».
И поныне имя Бабека свято чтится в Азербайджане, ведь он не просто национальный герой, но и важное национальное достояние. Ему установлены памятники во многих населённых пунктах, в его честь назван райцентр в Нахичевани, его имя носит один из центральных проспектов Баку. Бесстрашному полководцу посвящён большой одноимённый художественный фильм «Бабек», снятый местной киностудией в содружестве с «Мосфильмом», балет композитора Акшина Ализаде, а также два романа и три трагедии. Герой воспет во множестве стихов и поэм, ему посвящены научные исследования. А ещё в этом народе именем легендарного полководца называют новорождённых мальчиков, его историю рассказывают как высокий пример для подражания. А в соседнем Иране, где моих соплеменников проживает в три раза больше, нежели на территории Республики Азербайджан, начиная с 1999 года по инициативе известного историка Мухаммеда Тахи Зехтаби азербайджанцы ежегодно 30 июня отмечают годовщину падения крепости Базз, служившей цитаделью Бабека, масштабными походами к ней, несмотря на противодействие официальных властей…
И пусть Азербайджан был некогда насильственно пре-вращён в одну из провинций арабского халифата, где мечом насаждалась новая религия. Именно об этом времени писал народный поэт Фикрет Годжа:
Но у этой страны, «невесты огня»,
Но у этой, что звалась Азери,
Вера иная была от века…
И, кроме Родины, бога не было,
И пророка, кроме Бабека.
Но разве не вопиющий парадокс, когда у народа, традиционно относимого к магометанству, общепризнанным национальным героем первой величины является, по сути, христианский великомученик, историческая личность, погибшая в непримиримой борьбе с теми, кто… принёс на его землю эту самую веру?! И именно поэтому для автора этих строк так радостны участившиеся в последние времена факты крещения азербайджанцев в православную веру и рукоположения в священников, их активное участие в церковных службах в самом Баку. И это не смена вероисповедания, а лишь возвращение после долгой разлуки в Отчий Дом, родной и тёплый. Возможно, будущие национальные исследователи, вооружившись прежде мужеством, найдут вразумительный ответ на эту историческую загадку. И не в этой ли критической точке вершится мучительный психологический контрапункт нации, не здесь ли следует искать некий код к разгадке подлинных истоков целой череды его прошлых и нынешних трагических нестроений?
И всё равно хочется думать, что при внешней победе ислама христианство не проиграло. Ведь семена, всеянные святыми Апостолами на земле Кавказской Албании, уже принесли к тому времени обильный плод. Автор очень надеется, что эта благословенная земля ещё будет плодоносить, представляя Господу наследников Небесного Царства. И на месте разрушенной в 1936 году безбожными властями часовни у подножия древней Девичьей Башни, милостью Божией, устремит в небеса святые православные кресты величественный Храм-на-Крови святого апостола Варфоломея, ученика Господня…
История Церкви знает немало примеров, когда исчезают существовавшие Церкви и возникают новые. Епископ Бакинский и Прикаспийский Александр, руководящий этой кафедрой с 1999 года, как-то высказался по этому поводу: «История есть история, и никуда от неё не деться. В церковной истории много примеров ликвидации существовавших Церквей и появления новых. Так, например, существовала Охридская Автокефальная Церковь. К сожалению, она прекратила своё существование, и сегодня Охридская епархия является одной из епархий Сербской Церкви, но не является автокефальной, потому что уже не имеет тех сил, которые у неё когда-то были. Но мы знаем и другой пример. В своё время в результате сложных политических процессов была подорвана самостоятельность Болгарской Автокефальной Церкви, однако в середине двадцатого столетия её автокефалия была восстановлена. Полностью была уничтожена Албанская Церковь (я имею в виду не Кавказскую Албанию, а Албанию Средиземноморскую). Были репрессированы все священнослужители, разрушены храмы. Тем не менее Албанская Церковь возродилась. То есть невозможного нет. Самое главное, чтобы были люди, были христиане, были наследники этой религии, которые испытывают потребность в оформлении своей религиозной жизни. Так что, несмотря на то, что страшный ветер истории сокрушил Албанскую Церковь, если народ Божий будет стремиться жить по Божьим законам, Церковь можно будет возродить».
Вот и упомянутый нами В.Л. Величко, рассуждая о национальных особенностях азербайджанцев в книге «Кавказ», отмечает: «У азербайджанцев (у автора — адербейджанцев. — Авт.) кровь, несомненно, благородная; они от природы добры, мужественны, великодушны, способны к умственному и нравственному развитию. Идея государственности, и притом сильной, внушающей уважение к власти, традициям и порядку, несомненно им присуща, несмотря на кажущуюся их анархичность, объясняемую историей, географическим положением края и вытекшими отсюда бытовыми условиями. В основе азербайджанец является стихийным сторонником неограниченной власти, сильной и патриархально-справедливой. Это почти та же психическая расовая черта, которая есть и в русском народе…»
Разумеется, десятилетия жизни в советском государстве не могли не наложить своего характерного отпечатка на склад души и умонастроения народов, проживающих в нём. Но ведь не случайно эта важная черта национального характера названа исследователем расовой, а значит, основополагающей.
Азербайджанцы — разделённая нация. В нынешнем Иране их и сегодня, повторяю, проживает втрое больше, нежели на территории собственного суверенного государства. А ведь два тысячелетия назад отсюда, из этой земли, тогдашней Персии, пришли восточные цари, те самые библейские волхвы, чтобы поклониться Предвечному Младенцу и преподнести Ему драгоценные дары, которые по сию пору хранятся в монастыре Святого Павла на Святой горе Афон в Греции. В своё время к народам, населяющим эти земли, направится для проповеди Евангелия один из учеников Христа — святой апостол Фома. И именно от него волхвы Мельхиор, Каспар и Валтазар, которых называют ещё восточными царями и чьи святые мощи покоятся ныне в Кёльнском соборе, примут Святое Крещение.
Для автора этих строк и его соотечественников, большинство которых, возможно, впервые узнают об этой стороне известных событий, которые принято называть библейскими, существует ещё один важный аспект. И дело тут не только в том, что мы, в который раз вторя Пушкину, «ленивы и нелюбопытны», а от себя добавлю — порой ещё и трусоваты. Чрезвычайно важно, что предки азербайджанцев не находились на обочине мировой истории, как это пытаются представить порой иные лукавые литераторы и историки от политики из числа недоброжелателей. Более того, они приходили в непосредственное соприкосновение с ее величайшими вехами, положившими начало отсчёту новой Христовой эры.
Незакатное Русское Солнце
Вот и на вопрос, задаваемый автору этих строк чаще всех иных, о котором терпеливый читатель, надеюсь, догадался и который поначалу ставил в тупик меня самого, с годами, кажется, пришёл ответ. Признаюсь, эти толки почти два тысячелетия назад счастливо разрешил святой апостол Иоанн, передав нам слова, услышанные им от Самого Господа: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин. 15:16). И всё же, всё же… Полагаю, что среди давних предков моих были — не могли не быть — мученики за веру Христову. И это их святыми молитвами дан мне шанс (но только шанс!) перейти из непроглядной тьмы, в которой я так долго и мучительно копошился, к Свету. Иного объяснения у меня попросту нет, потому как в прошлой моей жизни не нахожу ничего, чем заслужил бы явленную мне милость, щедро дарованную радость. И когда много лет назад сказал отчего-то жене, что если не окрещусь, наконец, то умру, даже и тогда не сознавал я того, насколько был близок к истине.
Ныне же прошу святого мученика Уара, дерзновенно предстательствующего пред Христом об умерших в безверии и некрещёными, молить Спасителя нашего:
о прадеде моём Али-Султанбеке Ирзабекове, который верой и правдой служил русскому Государю, был переводчиком царского наместника в Туркестане, дослужился до чина надворного советника и был удостоен собственноручной благодарственной надписи последнего Царя-страстотерпца на монаршем подарке, большой красивой книге, хранящейся ныне в Музее истории Азербайджана. После выхода в отставку совершил хадж в Мекку; к слову, первым в нашем роду получил высшее образование на русском языке; о сыне его Шир-Али, участнике трёх войн, который окончил классическую гимназию, преподавал в ней, а позже окончил ещё и университет, затем Школу красных командиров, дослужился до звания генерал-майора; заведовал отделом ЦК Компартии республики, был репрессирован и четыре года томился в тюремных застенках в ожидании смертного приговора по сфабрикованному политическому обвинению. Чудом был оправдан; а ещё участвовал в нескольких войнах и революции, до пенсии трудился скромным школьным учителем, знал множество языков, больше всего на свете любил книги, обладал энциклопедической эрудицией и умер на 95-м году жизни убеждённым атеистом;
о бабушке моей Бадам-ханум, которая ещё в младенчестве моём (так уж сложилось) заменила мне мать. Она была старшей дочерью купца первой гильдии Сеид Мамеда Ахундова, вложившего весь свой капитал в приобретение нефтеносного участка земли в бакинском пригороде, экспроприированного позже большевиками. Единственная в нашей большой семье получила высшее образование на национальном языке. Великая труженица, до последнего своего часа учила в школе детей и, помнится, всё жалела казнённого русского Царя, а ещё время от времени перепрятывала тетрадь с переписанными ею же от руки стихами запрещённого тогда поэта Сергея Есенина;) заменила мне мать. Она была старшей дочерью купца первой гильдии Сеид Мамеда Ахундова, вложившего весь свой капитал в приобретение нефтеносного участка земли в бакинском пригороде, экспроприированного позже большевиками. Единственная в нашей большой семье получила высшее образование на национальном языке. Великая труженица, до последнего своего часа учила в школе детей и, помнится, всё жалела казнённого русского Царя, а ещё время от времени перепрятывала тетрадь с переписанными ею же от руки стихами запрещённого тогда поэта Сергея Есенина;
о деде моём Исрафиле Ибрагимове, отце матери, профессиональном революционере, заместителе председателя подпольной большевистской организации Закавказья, по заданию которой работал в руководстве жандармского управления края. После революции стал народным комиссаром, возглавив в республике борьбу с бандитизмом и контрреволюцией. В сорок лет после страшных пыток и издевательств — ему живому выкололи глаза и сожгли бороду его бывшие соратники — был казнён своей же властью и сброшен в безвестный нефтяной колодец, так что и могилы его нет. Позже тою же властью был реабилитирован и назван «рыцарем революции»;
о его жене Любови Азимовой, моей бабушке, уроженке Смоленской губернии, выброшенной после ареста и гибели мужа с тремя маленькими дочерьми на улицу;
о маме моей Назакет Исрафил кызы Ибрагимовой, матери троих сыновей, много лет жившей со страшным клеймом дочери «врага народа». На закрытом процессе над палачами своего отца, ещё совсем юная, выступала от лица детей репрессированных родителей и после этого много месяцев пролежала в больнице с нервным потрясением;
о моём отце Давуде Шир-Али оглы, который, как и мама, побывал в шкуре сына «врага народа». В войну, ещё мальчиком, юнгой ходил на сухогрузе в Иран и тем помогал семье хоть как-то продержаться, пока не было отца и старших братьев, ушедших на фронт. Позже, как и все мужчины в нашем роду, стал кадровым офицером, затем инженером. Был наделён от Бога всевозможными талантами, ни один из которых так и не смог реализовать в полной мере. Любил читать мне книги на русском языке и первым привил мне любовь к литературе;
о нашем Алике, самом старшем брате отца, необычайно одарённом человеке, который ушёл добровольцем на фронт, прибавив себе возраст, был пленён, прошёл ад фашистских концлагерей, откуда бежал и сражался партизаном в Греции и Италии. По возвращении на родину был сослан в Сибирь, где прошёл ещё больший, по его же словам, ад ГУЛАГа и откуда тоже… бежал. А ещё — что почти непостижимо — нередко делился своим жалким послевоенным хлебным пайком с немецкими военнопленными (!), работающими в Баку. В возрасте двадцати семи Али умер на руках своей матери глубоким измождённым седым стариком;
о старшем брате отца Ниджате, которого в нашей семье за необычайную доброту и нерастраченную детскую наивность называли Пьером Безуховым. Кадровый офицер и фронтовик, он стал хорошим врачом; поздно женившись, всё своё свободное время посвящал мне. Прожил одиннадцать лет с семьей в России, где местные жители полюбили его и называли отчего-то Николаем Александровичем, но после смерти матери всё же вернулся на родину. Именно он когда-то первым сказал мне, ещё ребенку, удивительные слова о христианской вере и Христе, Которого очень любил, но так и не дошёл до храма;
и о многих иных моих соотечественниках, с кем довелось учиться и соседствовать, дружить и трудиться, таких разных людях, которые все до единого, возможно, сами того не осознавая, как это случается порой с людьми, были согреты щедрым Русским Солнцем.
И нет такого мертвенного холодного льда, который не растопило бы это Солнце, нет такой мерзости и скверны, которых бы Оно не выжгло. Как нет такого мрака, нет такой тьмы, которую бы не рассеяло великое, незакатное Русское Солнце…
А ещё я молюсь об упокоении души рабы Божией Евдокии, бабы Дуни, как называли её в семье моей мамы, простой русской деревенской женщины. Она приехала в своё время в Баку из российской глубинки, как многие тогда, спасаясь от голода, и стала помощницей в доме моего деда-наркома и няней его детей, по сути второй матерью. Когда же семья «врага народа» оказалась выброшенной на улицу с «волчьим билетом», пошла работать на производство, что и спасло мою бабушку, маму и двух её сестёр от неминуемой голодной смерти, а уже после нянчила их детей, так и не обзавелась собственной семьёй… И если задуматься, что есть Россия в моей жизни и судьбе, то, наряду со многим и многим, объяснимым и не поддающимся никакому объяснению, это ещё и баба Дуня, которую мне так и не довелось увидеть. Упокой, Господи, её светлую душу!
За неё, голубушку, ныне в Церкви частицу вынимают.
Что делать, или Притча о лесорубе
Близится к завершению наша долгая беседа — надо бы откланяться, пора и честь знать. И всё же автору как-то не по себе, потому как не прозвучал ещё наш извечный русский вопрос. Вот именно, — а что делать? ‘Хороший вопрос, ничего не скажешь. Но если после всего сказанного кто-то ждёт на сей счёт ещё каких-то рецептов, то их попросту не будет. Одно знаю наверняка: и в жизни, и в языке нашем всё может ещё счастливо перемениться, но только при одном всенепременном условии — если начнём, пусть мучительно, пусть со скрипом, натужно, — но меняться мы сами.
А потому напоследок подарю-ка тебе, дорогой мой читатель, коротенькую, но очень мудрую притчу, которую ещё ребёнком услышал от наших стариков. В ней говорится о том, как в дубовую чащу пришёл лесоруб — маленький человек с небольшим топором. Никто из исполинов на него и не глянул, а только старый могучий дуб весь затрясся от страха, кивая в ужасе на топор. В ответ деревья помоложе стали стыдить его, говоря: «Ну, как нам, могучим великанам, может навредить этот крошечный кусачек железа ?» — «Не железа этого я боюсь, — ответил им седой патриарх, — мне страшно при виде его рукоятки, ведь она сделана из нас».
Возможно, кто-то из нас найдёт ответ на непростые свои размышления в словах почившего в Бозе Патриарха Московского и всея Руси Алексия II: «Всем нам придётся перед историей и перед Богом ответить, насколько каждый из нас воспользовался нынешним благоприятным временем для Церкви, для её возрождения».
«Меня здесь русским именем когда-то нарекли…»
И, наконец, о том, что мучило и не давало покоя много лет и только недавно, кажется, отпустило. А виною всему русская пословица: «Где родился — там и сгодился», что жила во мне ядовитой занозой и немым укором. Будем честны, помимо прав юридических, о которых так много сегодня твердят, существует — слава Богу! — право нравственное, которое ныне откровенно не в чести. Помню, в период написания первой книги всё думалось — а есть ли у меня, человека не русского по рождению, выросшего в ином крае, в иной традиции, моральное право говорить об этом, а теперь ещё и излагать на бумаге?
Согласитесь, вопрос непростой… Однако и пришло с годами понимание того, что, в отличие от многих и многих соотечественников моих, довелось мне родиться заново в возрасте сорока двух лет. И на сей раз — для жизни вечной. Это главное событие всей моей жизни произошло в небольшом, но дивном московском храме Преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках, Подворье Патриарха Московского и всея Руси. Совсем как в известной, так любимой мною песне: «Меня здесь русским именем когда-то нарекли…»
Так что, простите, Христа ради, если что не так. И не обессудьте.
Неужели донкихотство?!
Как-то в одном русском городе, после выступления, подошла ко мне женщина и сказала фразу, от которой долго не мог прийти в себя, да и сегодня она нет-нет да и всплывает в самый неподходящий момент из глубин памяти, где у каждого человека хранятся не только светлые и радостные воспоминания, но и всякая муть, мрачные страницы жизни, и боль, и обиды… Хотя православному человеку, как принято считать, и обижаться-то неприлично. И это правда; многого нельзя нам из того, что дозволено другим. Да, понимаю я всё это! Но то — понимание, а значит, всё же голова. Здесь же речь, прежде, о сердце, таком далёком — увы — от совершенства. Как в известном романсе, помните: «Но верьте мне, минувшее страданье легко простить, но нелегко забыть…»
Так вот, подошла тогда эта женщина, очень тепло отозвалась о книге, наговорила, помнится, много хороших слов, а напоследок, прощаясь, сказала: «Даже не знаю, говорить Вам об этом или нет, очень не хочется Вас обидеть. Не кажется ли Вам, уважаемый Василий Давыдович, что то, чем Вы занимаетесь, всё же донкихотство?» Вот так — ни много ни мало.
Это потом встретились мне слова святителя Иоанна Златоуста: «Достаточно одного человека, воспламенённого ревностью, чтобы исправить весь народ. А когда налицо не один, и не два, и не три, а такое множество могущих принять на себя заботу о нерадивых, то не по чему иному, как по нашей лишь беспечности, а отнюдь не слабости, многие погибают и падают духом». Нас же, делателей на этой ниве, и в самом деле немало. Но это потом.
А тогда, помню, подрастерялся поначалу, не ожидал такого — под дых — после медоточивых её словес. Но всё же нашёлся, знаете, говорю, ведь Дон-Кихота мой любимый Фёдор Михайлович называл самым симпатичным героем во всей мировой литературе. И потом, понятие «донкихотство» подразумевает борьбу с мнимым злом. Вы что, и в самом деле считаете, что сквернословие, матерная ругань, засорение святого русского языка, изгнание из него родных слов и многое-многое другое — неужели всё это только мнимое зло? Помнится, ещё что-то говорил. Может, зря… Тут подошли слушатели, попросили, как это часто бывает, автограф, а когда поднял голову, женщины этой уже не было. Но, повторяю, ни до, ни после никто из моих слушателей и читателей никогда мне этого не говорил, никто не делал мне так больно, как говорится, Бог миловал. Когда поделился этим с близкими людьми, они бросились меня утешать, таким удручённым я, наверное, выглядел тогда. Но, признаюсь вам как на духу, утешили они меня тогда всё же мало, да и ныне, как уже говорил, нет-нет да и всплывёт та давняя фраза, подпустит яду, порой в самый разгар радостного общения с вами, дорогими моими слушателями и читателями. Стараюсь, правда, не показывать виду, но от этого, честное слово, легче не становится. И только ты, мой читатель, волен сказать своё слово, поверь, решающее для меня. Да, без тебя и меня не было бы. Обессмысливается всё то, чем занимаюсь, чему отдано сердце моё раз и навсегда — служению русскому слову. Чем могу.
Вот и вторая книга о русском языке подходит к концу, а потому, преисполненный благодарности, говорю вам спасибо — спаси Бог — за долготерпение ваше, а ведь это молитва за вас. И, возможно, кто-то из прочитавших её скажет мысленно эти слова мне. И будет это молитвой за меня, многогрешного.
Что ж, будем прощаться. А жаль, мне было так хорошо с тобой, мой добрый читатель. Азербайджанец бодро скажет на прощание: «Саг ал!», что значит «будь здоров!». Персиянин нежно пропоет: «Худа хафиз», что дословно означает «препоручаю Богу». Английское «гуд бай» — то же, что и «всего доброго». Итальянское «чао!» звучанием своим напомнит нам русское «отчаливай». Турок воскликнет: «Хай дэ гюле-гюле!», пожелав напоследок чаще смеяться. Русский же, расставаясь, промолвит: «Прощай!» Словно попросит прощения за обиды, вольные или невольные, ведь одному Богу ведомо, увидимся ли ещё, расставаться же следует с лёгким сердцем, чтобы не поминали лихом.
Вот и я, прощаясь, прошу у вас прощения. За что? Возможно, и за то, что время, потраченное на это долгое чтение, покажется кому-то потерянным зря. И чем смогу тогда оправдаться перед вами и Богом? Наверное, только репликой известной шекспировской героини: «Любовью я богаче, чем словами…» И разве не случалось нам порой обидеть человека нечаянно, даже не подозревая об этом.
Воистину, удивителен язык русский. В нём и прощание — сродни молитве…
… Ещё и потому пока дышу,
Пою и плачу и молюсь
По-русски,
И только так — живу,
Иначе бы не смог,
Что полночь за полночь,
Едва уткнусь в подушку,
Меня целует
В тёмную макушку
Отец Благий —
Пресветлый
Русский
Бог.
Этими стихотворными строчками, случившимися за рулём автомобиля в ту пору, когда подходила к концу первая книга о русском языке, она и венчалась. Прощаясь же с тобой ныне, мой преданный читатель, хочу подарить тебе… Никогда, казалось, не ожидал прихода Пасхи так, как в том году. И было это, возможно, ещё и оттого, что поздняя осень, а следом за нею и зима прошли для меня тяжко, долго и уныло терзали они мою душу многими разочарованиями, мрачными искушениями, но, слава Богу, всё наконец обошлось, всё устроилось как нельзя лучше. Или это так всегда — кажется, что именно в этом году ждёшь Пасху с особенным чувством. А только когда с семьёй мы подъехали поздним весенним вечером к нашему храму и вышли из автомобиля, помню, остановился поражённый. Это и вправду было каким-то чудом: такого неба не доводилось видеть никогда. Оно было чистое-чистое, промытое до нежного сияния, такое невыразимое словами блаженство было разлито в этом тихом московском переулке, а прохладный свежий воздух был напитан удивительной, непередаваемой дивной тишиной. К горлу подкатил ком, а в глазах стояли слёзы искренней сыновней благодарности. Господи, какая награда измученному сердцу! Какая радость, какая светлая надежда… Пасха, святая Пасха!
Вот и прощаясь, дописывая последнюю страницу этой книги, не могу подарить вам ничего дороже, ничего драгоценнее этого ночного неба над маленьким московским храмом в святую пасхальную ночь. Возьмите и сберегите его так, как берегу его в своём сердце сам!
Желаю всем нам, дорогие мои, мужества в исповедании своей веры и сбережении родного языка, смиренного дерзновения, мудрости и силы слова во Христе!
Ирзабеков Фазиль Давуд оглы,
в Святом Крещении Василий,
17 апреля 2011 г., Вербное Воскресение
Комментировать