Октябрь

—257—

Наконец уже ясно отвергает совершение богослужения подзаконного и как бы удаляется от любви к Иудеям и нежелательным делает священство, неприемлемою сень, разумею жертвы волов и дым, потому что и в начале не в этом состояла цель Его. Это Он делал для нас ясным и чрез других пророков, говоря то устами Исаии: исполнен есмь всесожжений овних и тука агнцев, и крове юнцев и козлов не хощу: ниже приходите явитися ми, кто бо изыска сия из рук ваших? ходити по двору моему не приложите. (И) аще принесете ми семидал, всуе: кадило, мерзость ми есть (Ис.1:11‒13), – то устами Иеремии: всесожжения ваша соберите со жертвами вашими, и изъядите мяса: яко не глаголах ко отцем вашим о всесожжениих и жертвах в онь же день изведох их от земли Египетския (Иер.7:21‒22). Закон был как бы прообразом и предвозвещением богослужения в духе и истинного, – и оправданиями плоти, как божественный пишет Павел, до времени исправления наложенными (Евр.9:10). Время же исправления, полагаю, может быть не иное какое, кроме пришествия Спасителя нашего, когда и первый завет, сказано, по небеспорочности своей, упразднен, ибо устарел, и требовалось место новому и второму (завету), который и есть выше всякого порока и вины. Ради сего говорил и Тот, Кто и Великого Совета Ангелом назван (Ис.9:6). Посему и сказал: от себе аз не глаголю,¹⁸⁵⁵ но пославый мя Отец, Той мне заповедь даде, что реку и что возглаголю (Ин.12:49). Таким образом, ясно сказал подзаконным священнослужителям, что они нежелательны для Него,

—258—

даже более – что нет в них воли Его,¹⁸⁵⁶ – в них, совершающих жертвы в сени и прообразах, и что не приимет от них священнодействуемых (жертв). Предсказывает потом, что велико и славно будет имя Его у всех обитателей поднебесной, и во всяком месте и народе будут приноситься имени Его жертвы чистые и бескровные, причем священнослужители уже не будут умалять Его и небрежно приносить Ему духовные службы, но будут стараться со тщанием, благопристойностью и освящением возносить благоухания духовных фимиамов, то есть веру, надежду, любовь и украшения из добрых дел, при установлении очевидно Христовой жертвы, – небесной и животворной, посредством коей упразднена смерть и тленная сия и от земли (взятая) плоть облекается бессмертием.

Мал.1:12. Вы же скверните е, внегда глаголати вам: трапеза Господа осквернена есть, и возлагаемая уничижена брашна Его (её).¹⁸⁵⁷

И посредством этих слов ясно представляет нам, что призванные из язычников будут лучше и благонравнее Израильтян. У тех – жертвы

—259—

чистые, и благовонный фимиам, и велико имя от восток солнца и до запад, – у вас же, говорит, не в великой и подобающей Богу славе (находится) жертвенник, ибо вы скверните его, говоря: трапеза Господня осквернена есть, уничижено же и что на ней. И действительно, священники хотя и не употребляли этих слов, но самыми делами вопияли это. Так, без сомнения, и безрассудный говорит в сердце своем: несть Бог (Пс.69:1), ибо посредством тех дел, в коих является он презирающим (Бога), хотя бы и не говорил словами, но зверством своей жизни как бы прокричал это несть Бог. Ведь обыкшие жить так, как бы не видал их Бог, всё делать небрежно и беззаконно нечествовать, – самыми делами своими и жизнью отрицаются Бога. Таким же именно образом не привыкшие сохранять для святого жертвенника вполне ему приличествующее и подобающее почтение говорят то самое, чего достигают (своим неуважением к жертвеннику): трапеза Господня осквернена есть. Посему должно избегать нерадения в этом и если кто не захочет этого делать, то непременно услышит Бога говорящего: несть Моя воля в вас и жертвы не прииму от рук ваших. А что весьма страшно оскорблять Бога, как мог бы кто усомниться в этом, если есть у него и ума и сердца в должной мере?

Мал.1:13. И ресте: сия от злострадания суть:¹⁸⁵⁸ и

—260—

отдунух¹⁸⁵⁹ я, глаголет Господь Вседержитель. И внесосте¹⁸⁶⁰ хищения, и хромая, и недужная,¹⁸⁶¹ и аще принесете жертву,¹⁸⁶² еда прииму я от рук ваших? глаголет Господь Вседержитель.

Сильно обвинял священнослужителей за то, что они решились слишком мало рассматривать недостатки в приводимых жертвах, напротив того – небрежно и без рассмотрения принимали хромых, слепых и недужных (животных), хотя закон ясно повелевал отвергать искалеченные жертвы. А если бы пожалуй кто из священников, строго держась закона, стал бы отстранять представляющего в жертву негодное животное, то представляющие (жертву) упорствовали, всегда и везде выставляя на вид плен и весьма дерзко утверждая, что они (жертвы) не плохи, но только пострадали на пути, во время возвращения из Вавилона в Иудею. Приносили и хищения и хромая и недужная. Звери, нападая на стада, иногда вредят им, и если случится им что-либо похитить, то прибежавший пастух исторгает похищенное из зубов их, или, устрашая их лаем собак, или бросая в них свой посох. Это, думаю, и есть хищение. Таковых приводили вместе с имеющими поврежденные ноги и уже не могущими пастись вместе с другими. При-

—261—

водили и недужная, то есть уже умирающих,¹⁸⁶³ более оскорбляя, чем почитая Бога всяческих. Но отдунух, сказано, я, глаголет Господь Вседержитель. И поскольку вы решились, говорит, жертвоприносить столь нечестиво, то Я отнюдь не прииму жертв от вас и не вменю в воню благоухания столь незаконные и нечистые приношения.

Посему и нам надлежит благоговейно и старательно приносить Богу не негодное, презренное и ничего нестоящее, но наилучшее и изряднейшее. Если же кто себя самого стал бы священнодействовать Богу, памятуя¹⁸⁶⁴ блаженного Павла, пишущего так: представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богу, словесное служение ваше (Рим.12:1), – тот пусть тщательно рассмотрит себя и да будет как бы неким точным исследователем пороков своей души. Пусть он посмотрит, не слеп ли он, то есть не имеет в уме света истины, – не хром ли на ногу и не может прямо идти ко всякому добру, – не хищение ли или недужное – он? Ведь нам подобает быть неусыпными, зане супостат наш диавол яко лев ходит, иский кого поглотити (1Пет.5:8). Когда таким образом мы окажемся неусыпными и бодрствующими, то зверь пробежит мимо (нас). Если же увидит спящими и нерадеющими, то производит хищение и делает больными, то есть ослабевшими и совсем недеятельными в совершении добродетели. Да будет он далеко и от недужности, то есть выше малодушия и тверд в терпении. Ведь как терпение приводит к жизни, так и малодушие к смерти, ибо это всё, думаем, есть немощь ума и расслаб-

—262—

ление сердца. Посему и блаженный пророк Исаия советует нам отдаляться от таких пороков, говоря: укрепитеся руце ослабленыя, и колена разслабленая: утешитеся малодушнии умом, укрепитеся, не бойтесь: се Бог наш (Ис.35:3‒5) – се Господь с крепостию идет и мышца (его) со властию (Ис.40:10).

Мал.1:14 И проклят, иже бе силен,¹⁸⁶⁵ и бе¹⁸⁶⁶ в стаде его мужеск пол, и обет его на нем,¹⁸⁶⁷ и жрет растленное¹⁸⁶⁸ Господеви: зане царь велий¹⁸⁶⁹ аз есмь, глаголет Господь Вседержитель, и имя мое светло¹⁸⁷⁰ во языцех.

Определяет, наконец, и вполне справедливо, проклятие на нечестиво жертвоприносящего. Если бы кто, говорит, дал обет и в стадах своих имел животное мужеского пола и без недостатка, как скоро не это приносит Богу, но собирает то, что оказывалось бы ничего не стоящим, – то

—263—

это будет оскорблением Богу, и ничем другим. Ведь мы не сделались преданными слугами бесчувственных камней подобно некоторым, пребывающим во тьме, заблуждении и нечистом идолослужении, но, напротив, служим Богу Вседержителю и Создателю всяческих, Коего трепещут небеса, ужасается и земля и все обитатели её. Также свидетельствует опять о великом благоговении язычников, говоря, что имя божества светло у них, досточтимо и славно; ибо мы должны иметь именно такое, а не иное расположение (духа). И Господь наш Иисус Христос принимал идолослужителя – сотника и говорил: аминь глаголю вам: ни у кого толики веры обретох во Израили (Мф.8:10). Итак, проклят жертвоприносящий Богу и растленное, между тем как должен чтить Его самым лучшим, что имеет в стадах, как я только что сказал, беспорочным и мужеского пола. Надо заметить, что требует в жертву мужеский пол, хотя закон повелевал жертвоприносить Богу и женский пол (Лев.22:1 дал.). А что в жертвы по обету, то есть добровольные, принималось животное беспорочное и мужеского пола, так это, полагаем, служило символом для приносящего жертву, так как закон как бы внушал, что желающим восходить в воню благоухания Богу подобает быть мужественными, победителями страстей и далекими от всякого порока. Приводившиеся же за грехи жертвы принимались и женского пола от овечьих и козьих стад. Загадкой и это было немощи приводивших (жертвы), ибо бессилен женский пол и по крепости уступает мужескому. Всякий же грех усиливался бы, когда бы обессиливал ум и уже не сохранял духовную крепость.

—264—

Глава II

Мал.2:1, 2. И ныне заповедь сия к вам, священницы: аще не услышите, и аще не положите на сердце¹⁸⁷¹ ваше, еже дати славу имени моему, глаголет Господь Вседержитель, и¹⁸⁷² послю на вы клятву,¹⁸⁷³ и проклену благословение ваше,¹⁸⁷⁴ и оклену е:¹⁸⁷⁵ и разорю благословение ваше, и не будет в вас, зане вы не влагаете в сердце¹⁸⁷⁶ ваше.

Благолюбно отпускает вины за совершенные доселе прегрешения и дарует милость, возводя согрешивших как бы к первоначальной доблестности. На это, думаю, и указывает, говоря благостно: и ныне заповедь сия к вам, священницы. Но потом угрожает, что если они не станут делать то, что делающими они должны оказаться, и если во внутрь ума и сердца не положат постижение

—265—

божественных откровений и не соделаются лучшими чем прежде и не взыщут славы Божией, не уничижая уже жертвенника и не совершая узаконенного небрежно и невнимательно, – то без всякого сомнения явит их проклятыми и состоящими под божественным гневом. И я думаю, что слова: прокляну благословение ваше и разорю е, вероятно, означают следующее: когда Бог дарует благоденствие кому, то поля процветут, будут урожаи и обилие плодов, скот будет давать прибыль до огромного множества и сами они будут вне порчи тел, – но когда Он отнимает благословение, тогда положение дел переходит к совершенно противоположному, совсем будет отсутствовать благоденствие и, напротив, возобладает то, в чём справедливо каждому пребыть. Таков смысл этих слов в отношении к чувственным и временным предметам.

Но необходимо знать, что если кто не захочет иметь в уме божественные заповеди, то все умственные блага обратятся у него в ничто и он не будет иметь никакого плода боголюбивой жизни, но будет лишен благословения свыше и от Бога, подпадет проклятиям и из-за них наказаниям. Посему должно искать славы Божией, а каким образом мы будем совершать это, сему научил нас Сам Спаситель, сказав: да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят добрая ваша дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех (Мф.5:16). Тогда и получим мы полное благословение и непоколебимое благодушие и будем наслаждаться духовным благоплодием и, исполнившись всякого блага, станем проводить жизнь истинно достодолжную и изрядную.

—266—

Мал.2:3, 4. Се аз отлучаю¹⁸⁷⁷ вам рамо,¹⁸⁷⁸ и раскидаю помет¹⁸⁷⁹ на лица ваша, мотыла праздников¹⁸⁸⁰ ваших, и прииму¹⁸⁸¹ вы вкупе.¹⁸⁸² И разумеете,

—267—

зане¹⁸⁸³ аз¹⁸⁸⁴ послах к вам заповедь сию, еже быти завету моему к левитом, глаголет Господь Вседержитель.

В предложенных словах опять заключается, нечто сокровенное, что, думаю, должно ясно раскрыть для любящих слушать приятное,¹⁸⁸⁵ ибо, таким образом, они могут вполне понять значение этого изречения. Закон Моисеев, венчая предстоятеля и священнослужителя божественных жертвенников высочайшими почестями, поставил его как бы наряду с Богом, ибо сказал, что приношения Господу жребий их (Втор.18:1). Сказал негде и божественный Павел: видите Израиля по плоти: не приближающиеся ли к жертвеннику¹⁸⁸⁶ общницы олтареви суть? (1Кор.10:18). Установлено было от всякой жертвы отделять Богу плечо (лопатку), грудину, препону (сальник) печени, две почки и желудок, то есть чрево, чем буква закона прикровенно указывает на то, что все внутренности у нас, посвящающих себя в воню благоухания Богу, должны быть святыми и освященными, ибо они приносили внутренности, освобожденные от присущей им нечистоты. Плечо же можно понимать как символ крепости. А что, говорю, во всяком добром деле нам подобает быть крепкими и мужественными, о сем премудро воспе-

—268—

вает чрез лиру Псалмопевца: благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя имя святое Его (Пс.102:1). Но о внутренностях (жертвенных животных) и совершении жертв по закону было у нас сделано точное рассуждение в других сочинениях.¹⁸⁸⁷ Посему, оставив речь об этом в настоящем случае, постараемся дать, насколько возможно, изъяснение предложенных слов. Итак, между тем как закон повелевал рассматривать пороки жертвенных животных и не исследованную жертву не приносить к жертвеннику и для поставленных на священнослужение отделять части жертв, – они пренебрегали обязанностью рассмотрения пороков и не исполняли заповеди о так называемых отделениях, совершая приятное уже не Богу, но своим пожеланиям, всеми силами стараясь собирать себе такие мяса жертв, кои казались для них более полезными. Это и приводит к обличению и говорит: се аз отлучаю вам рамо. «Отлучаю» же теперь поставил вместо: «и отлучил уже, и доселе желаю сохранить этот закон». Как бы бросил Я или бросаю и помет (требухи) на лица ваша. поскольку они бесчестят жертвенник, то посему и раскидаю, говорит, как бы оскорбляя за оскорбление, ибо уничижаяй Мя, сказано, уничижен¹⁸⁸⁸ будет (1Цар.2:30). И прииму, говорит далее, вы вкупе, то есть: в этом самом пребуду и нечестивцев изобличу.¹⁸⁸⁹ Так как вы соблю-

—269—

даете закон об отделениях ваших¹⁸⁹⁰ и отнюдь не допускаете нерадения относительно назначенной вам части (жертвенного животного), а рассматривать пороки вам кажется делом напрасным, то за это вы узнаете, что двери затворены над вами (Мал.1:10), то есть вы исключены и отстранены от священнослужения. Яко аз дал заповедь сию или завет, который Я завещал к левитом: что же отсюда? – Священнослужителям божественных жертвенников надлежит знать, что подобает совершать угодное Богу, и пред Владычними постановлениями бросать назад всё, что кажется иначе полезным им, ибо таким образом будут они священными служителями, а не любителями временного и подверженными постыдным прибыткам.

Мал.2:5. Завет мой бе с ним жизни и мира.¹⁸⁹¹

Возводит речь к тем, кои свято и законно священствовали и истинно досточудным делом объявляет священнослужение, поскольку это относится к закону и к пользе и твердости божественных откровений, ибо, как пишет премудрейший Павел, закон свят, и заповедь свята и праведна и блага (Рим.7:12). Посему, когда, кажется, что речь идет о Левии, то надлежит значение мыслей непременно относить, конечно, не к тому, который родился от Иакова и был в числе двенадцати сыновей его, ибо совсем не священствуют,¹⁸⁹² – но мы должны разуметь должность священства¹⁸⁹³ и са-

—270—

мое именно священнослужение, как бы и изображаемое в лице Левия. Итак, бе, говорит, к нему завет Мой жизни и мира. К священнейшему Моисею изречен писанный закон, данный чрез служение¹⁸⁹⁴ ангелов (Гал.3:19, – Деян.7:38), и положен он чрез посредника Моисея потомкам Израиля, имеющий обетование жизни и мира желающим жить право и волю Законодателя делать правилом жизни.

Впрочем, пророческое слово в настоящем случае, кажется, прикровенно указывает нам и нечто из необходимейшего в отношении духовного созерцания. Ведь закон был дан древним, потомкам Левия представляя детоводительство (Гал.3:24‒25) о Христе и некий образ и ясное предызображение истины. Истинен же Христос, Который есть жизнь и мир (Еф.2:14; Ин.11:25; 14:6), и Его описывают нам сени Моисеевы. Посему и сказал, обращаясь к Иудеям: аще бысте веровали Моисеови, веровали бысте Мне, о Мне бо той писа (Ин.5:46). Его представлял агнец, закалавшийся в месяце первом, в четырнадцатый день, и долженствовавший спасать помазывавших его кровью косяки (дверные) домов (Исх.12:5 дал.), – Его – (предызображала) телица рыжая и беспорочная (Числ.14:2 след.), коей пепел с водою освящал оскверненныя к плотстей чистоте, как написано (Евр.9:13), – Его – (предызображали) бесквасный хлеб (Исх.12:18), горлицы, птенцы голубей (Лев.5:7), – и вообще весь закон был полон (таинственного) созерцания о Христе (Евр.10:1). Итак, справедливо называется заве-

—271—

том жизни и мира, ибо, оживотворенные в Нём чрез Него же опять мы получили доступ к Богу и Отцу и мир имеем с Ним чрез послушание и веру (Рим.5:1‒2; Еф.2:18).

Мал.2:5. И дах¹⁸⁹⁵ ему боязнию боятися мене, и от лица имене моего устрашатися ему.¹⁸⁹⁶

Благополезно перечисляет славные преимущества священства, снисканные чрез тайноводство закона; ибо он влагал преимущественно священнослужителям страх Божий, убеждая устрашатися от лица имене Его, то есть, вызывая осмотрительность и опасливость в отношении Владычнего имени и побуждая к тому, чтобы благоговение к Нему было делом не посторонним, но старательным. Что может быть почтеннее сего? Ведь написано, что бояйся Господа,¹⁸⁹⁷ сей здравствует (Притч.13:13, – ср. 3:7; Еккл.7:19; Сир.1:13), – и опять: страх Господень слава и похвала (Сир.1:11). Таким образом, свято и истинно священствовавшим засвидетельствовал твердое благополучие. Не просто убоялись, говорит, они, но боязнию убоялись, то есть всею душою и сердцем восприяли божественный страх, так как усиление здесь и удвоение речений обозначает для слушателей твердость похваляемых (лиц) в добродетели.

Мал.2:6. Закон бе истины¹⁸⁹⁸ во устех его, и неправда не обретеся во устнах его.

—272—

Повелевал ведь закон избегать лжи, говорить прямо и правдиво и стараться в каждом деле творить суд правильный и непревратный (ср. Исх.23:6‒7, – Лев.24:22). А истиною, кажется, опять называет Господа нашего Иисуса Христа, Коего закон, говорит, носили на своих устах ведшие священноприличное житие. Ведь если и был, как я сказал, в сенях закон, но было в нём изображение истины и предуказание в письменах на евангельские откровения, ибо в прообразах мы должны находить значение служения в духе. А что Христов был откровенный древним чрез Моисея закон, в сем убедит Спаситель, говоря: не мните, яко приидох разорити закон или пророки: не приидох разорити, но исполнити. Аминь бо глаголю вам: дóндеже пребудет небо и земля, иота едина, или едина черта не прейдет от закона, дóндеже вся будут (Мф.5:17‒18).

Мал.2:6. В мире исправляяй¹⁸⁹⁹ иде со мною, и многи отврати¹⁹⁰⁰ от неправды.

Мир иметь к Богу (Рим.5:1) – что под этим другое можем разуметь мы и другие знатоки божественных словес, кроме того, чтобы думать и поступать так, как Он желает, и никоим образом не прогневлять Его, а напротив – стремиться иметь доброславное поведение и совершать достодолжную и законосообразную жизнь? Так и божест-

(Продолжение следует)

—1—

Больши сея не имам радости, да слышу моя чада во истине ходяща 3Ин.4.

Так писал старец, возлюбленный ученик Христов, Иоанн, к Гаию возлюбленному, который утешал его отеческое сердце тем, что сам ходил во истине. Больши сея не имам радости, да слышу моя чада во истине ходяща.

Ходить во истине, значит не только знать истину, но и творить истину Ин.3:21, или поступать так, как требует истина, сам Христос 14:6. Тот ходит во истине, кто всею деятельностью духа своего предан истине: умом её ищет; сердцем любит; волею служит ей.

Воспоминая ныне учреждение нового училища истины Христовой, питомцам истины прилично будет вспомнить и желание Апостола. Высокое титло Богослова, которое стяжал себе Апостол глубиною учения своего о Боге Слове, составляет предмет и их усиленных желаний. Чем более они будут сообразоваться с его требованиями, тем ближе будут к тому, чтобы именоваться его чадами. Пусть же помнят они слова Апостола: больше сея не имам радости, да слышу моя чада во истине ходяща.

—2—

Учение Христово всё направлено к жизни и деятельности, и потому истинное, глубокое познание его не иначе достигается, как путем жизни и деятельности.

Учение Христово совсем не имеет целью питать одно умозрение. Как Христос есть восстановитель целой природы человеческой, соделавшись для нас не только премудростию от Бога, но и правдою и освящением 1Кор.1:30; и как жизнь духа состоит не в одном упражнении ума, но в полной и правильной деятельности всех сил его: так слово Христово есть необходимое врачевство для всех сил духа нашего. Не одному уму оно освещает путь к истине, но и открывает сердцу новые истинно достойные предметы любви, указывает воле забытые ею законы чистой и святой деятельности. Итак, как слабость человека при самом просвещении Божественным учением не перестает обнаруживаться в том, что он более желает знать, нежели расположен любить истину сердцем и исполнять её требования; то в учении Христовом ничто столько не раскрыто, как то, что касается до нашего сердца и до наших обязанностей. В нём для ума много тайн: но для сердца нельзя было сказать более того, что сказано ему о Боге любви; для воли предначертан образец жизни Богоподобной. В нём оставлены все вопросы любопытные для ума, высокие по своему предмету, но не ведущие прямо, не необходимые к правильному устроению духовной жизни человека. Напротив и всё, что раскрыто уму о Существе Божием, о человеке, его назначении, жизни настоящей и будущей, раскрыто только в такой мере, в какой это нужно, чтобы нам жить целомудренно, праведно и благочестно (Тим.2:12). Итак, искать в учении Христовом пищи только для ума, значит смотреть на него с такой точки, с которой, при всем нашем желании, не можем познать его, как должно, а между тем легко можно прийти к различным ложным заключениям. Что свидетельствует история Церкви? Сколько было покушений лжеимённого знания, от времен Апостольских доселе, протолковать по своему всё учение Христово? Как своевольно оно посягало на изменение или превращение всего, что казалось ему несообразным с его ложными основа-

—3—

ниями. И что же представляется в самых лучших построениях такого рода, как не одни тени животворного Божественного учения, обманывающие праздные умы своим наружным сходством с истиною Христовою, но в самом деле чуждые её силы и жизни.

Ключ к истинному, глубокому и живому разумению учения Христова, – при занятии им ума, есть соответственная учению жизнь и деятельность. – И всякая наука, относящаяся к деятельности требует того, чтобы высшие начала её были сообщаемы вместе с постепенным применением к опыту. – Древняя также истина: начало премудрости страх Господень Притч.9:10. Очисти сперва душу от страстей; тогда ум твой яснее будет зреть истину; с обновленным сердцем и умом начнешь быть истинно мудрым. – Сам Иисус Христос сказал о своем учении: аще кто хощет волю Его (Отца небесного) творити, разумеет о учении, кое от Бога есть, или Аз от себе глаголю Ин.7:17. В христианстве нет заветных тайн для известного класса людей; но не всякому же, не с первого же взгляда для всякого открывается глубокий разум Христова учения, а только для тех, которые стремятся к тому всеми силами своего духа, стремятся постоянно. И из Апостолов вначале не всё то знали прочие, что Петр, Иаков и Иоанн. Равным образом, и Апостолы не всё-то предлагали младенцам в вере, имеющим еще много плотского, плотский разум, плотские чувства, что совершенным, духовным. И мы много можем знать, не мало разуметь, разуметь полный смысл и Божественную силу истины Христовой, если не будем введены в разумение её опытом нашей внутренней жизни. От того то, с другой стороны видно, что любящим истину и передающим ей всю душу свою иногда, и мимо обыкновенных средств нашего обучения, Господь сообщает глубокое познание и разумение небесного учения. – Чтобы представить необходимость опыта христианской жизни к уразумению истины Христовой еще яснее, возьмем для примера одну из важнейших истин Христианства. Иисус Христос говорит тебе, что ты беден, бессилен, – и что Он сам Сын Божий, – твой Спаситель. Что ты беден, бессилен,

—4—

это ты знал и прежде. Но что ты так беден и бессилен, что требуешь такой, Божественной помощи, таких усиленных мер, – этого ты не знал, и теперь тебе трудно еще с этим согласиться. Чтобы увериться тебе, что Иисус Христос не напрасно употребил для восстановления твоего такие средства, предлежит тебе путь практического испытания. Иначе нельзя. Силы надобно поверять опытом. Рассудок здесь не надежный судья. Потрудись же ты разобрать всё, что есть в твоей душе доброго и худого, попытайся победить живущее в тебе зло силою остающегося добра. И тогда ты увидишь и нужду искупления, и искупления чрез Сына Божия; потому что все люди окружающие тебя в этом случае не сильнее тебя. У всей твари не найдется столько сил, чтобы дать тебе дух новый и сердце новое.

Так учение Христово раскрывается при посредстве деятельного им занятия, и чем далее простирается сообразность жизни христианина с сим учением, тем более прозревает разум христианина в глубину его. Теперь судите сами, чего лишается тот, кто думает всё исчерпать одним своим умом?

Далее, обращаясь к вашему назначению, нельзя не видеть нового побуждения соединять христианское знание с христианскою жизнью. Истина Христова должна выразиться всею силою освящения прежде всего в том, кто назначается быть её провозвестником.

Господь дал нам в Церкви своей различные средства освящения и вместе положил из среды самой церкви избирать орудия к освящению прочих членов. Но избирая и поставляя каждого в своем чине, Он от всякого требует, чтобы он подавал прочим в самом себе образ добрых дел (Тит.2:7). Мало передавать только то, чему кто научился: надобно, чтобы принятое учение перешло в жизнь и в этой жизни выразилось так чисто и высоко, чтобы могло быть примером, – примером обличающим неправды мира, среди которого избранный должен действовать; – примером возбуждающим, ободряющим, руководствующим – ревнующих о своем спасении. Недовольно и того, чтоб добродетели руководителя были только в душе его; они должны быть явны, засвидетель-

—5—

ствованы пред всеми; – как пример, – они должны находиться пред глазами всех, чтобы каждый в сомнительном случае мог решить по этому примеру, как ему действовать. Вот как должно раскрыться учение Христово в избранном на чреду служения Церкви Его. Без этого голос учителя истины Христовой становится слишком слабым, к унижению имени Божественного строителя Церкви. Когда жизнь изменяет или не соответствует устам: тогда отнимается доверенность к самому учению, сколько бы оно ни было правильно.

Нужно ли еще прилагать сие учение к потребностям состояния каждого! Для незнакомого с внутренними действиями Божественного учения над сердцем человеческим – неразрешимое затруднение так действовать своим словом, чтобы оно было каждому на пользу. Недостаточно одного умственного соображения, нужен собственный опыт, чтобы знать силу и действие живых христианских истин в различных положениях человека. Когда мы примемся исправлять наше сердце при содействии Божественной благодати, то чего нам стоит каждое торжество над собою? Какой сильной борьбы требуют самые незначительные противники? Сколько раз придется перепробовать то и другое оружие? Одно слишком уязвляет, так что производит уныние; другое слабо, так что оставляет место нерадению. То надобно бывает пробуждать нерадение, то оживлять мужество утешением; то усиливать подвиги самоумерщвления, то предотвращать самомнение. Если мы сами не прошли сквозь огнь искушений духовной жизни; если сами из своего опыта не знаем, что в каком положении особенно полезно для борющегося христианина, какие христианские истины, когда и какое сказывают действие над сердцем его: то можем ли мы явиться к Господу нашему Иисусу Христу, или, еще прежде явления к Нему на страшном суде Его, представлять Его себе в своем сознании, с уверенностью, что мы для исполнения возложенного на нас служения сделали всё, что нам возможно было? Нет! Мы не сделали самого первого, необходимого дела, если сами наперед не прошли путем очищения.

Если же так необходимо соединение христианского знания

—6—

с христианскою жизнью в служителе Христовом: то посмотрите вы, призванные к сему служению, сколько удобств представляет настоящее ваше положение к тому, чтобы вместе с началами просвещения, полагать твердые, прочные начала жизни по Богу.

Святая обитель – ограда от рассеяния мирского. Везде пред глазами предметы священные. Всегда близко сердцу излиться в молитве пред алтарем Господним, поведать Богу свою скорбь, испросить от Него помощь в борьбе со страстями. Сонмы благоговейных поклонников – близких и отдаленных стран невольно вызывают в дом Божий, живущих в самых дворах Его. А там всегда готовый предстатель и молитвенник, и на мертвенном ложе принимающий прошения земных сотрудников в Боге.

Возраст вашей жизни – пора раскрытия сил душевных, когда сердце так же требует пищи, как и ум, и когда оно произвольно или непроизвольно избирает себе что-нибудь в предмет любви. Если не возжена будет в нём искра любви Божественной, оно останется рабом чего-нибудь земного. Возраст вашей жизни – пора, когда в сердце, еще не заглушенном страстями и суетою житейских попечений, сама природа довольно сильно говорит о Боге, любви Его и любви к Нему. Возраст вашей жизни – переход к тому состоянию, когда потребуется от вас собственная самодеятельность; умножатся заботы, определится характер и будет уже трудно, тяжело переменять что-нибудь в началах своей жизни, хотя бы что и нужно было переменить. Не пропускайте времени: сила религии, став жизнью сердца в период юношеского развития, с ранних лет даст всем силам души высокую настроенность, глубокий взгляд уму, чистоту и спокойствие сердцу, истинное благородство характера.

Ваши занятия – все так приноровлены к возбуждению и питанию стремлений к Божественному. И уроки мудрости учат находить в своем сознании Бога, слышать Его голос в глубине души, – и только там перестают руководствовать, где передают под высшее руководство Божественного Слова. И наука судеб человечества учит благоговеть пред путями Божественными, которыми весь

—7—

род человеческий, как один человек, ведется к своему назначению. А живое слово Бога нашего – ежедневная ваша наука. Всё, что благоволил Он открыть нам о Себе и Своих отношениях к нам – предмет непрестанных ваших исследований и размышлений. Божественный образ Иисуса Христа, начертанный Его Апостолами всегда пред вашими глазами. Какими высокими предметами постоянно занимается ум! Какое прекрасное начало трудов!

При таких благоприятных обстоятельствах остается довершить начатое; предать Христу и сердце и волю, не любить ничего кроме Его, свято жить по Его святому закону. Иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем. Аминь.

—8—

«Во время оно, вниде Иисус в весь некую: жена же некая, именем Марфа, прият Его в дом свой»… (Лк.10:38). – Как часто и в храмах и дома мы читаем и слышим эти простые слова! Как близки и знакомы они нашему сердцу! Но, братие, я боюсь, что насколько часто это бывает, настолько-же, если не более, редко и мало мы останавливаем на них наше внимание. Быть может, впрочем, в таких случаях мысль наша с быстротою молнии перенесется в евангельскую Вифанию и на мгновение поставит пред нашим духовным взором эту хлопотливую Марфу, которая за спешной работой забыла своего Божественного Гостя и которой поэтому Спаситель сказал: «Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе. Едино же есть на потребу» (– ст. 41). Но тотчас-же после этого и Вифания, и Марфа, и Господь, и их беседа – забываются, как что-то далекое, отжившее, стороннее, чужое.

Правда, ныне нет уже той женщины, которая «во время оно» открыла для Божественного Путника свое жилище, – она почила. Но не умер, не состарился и ни в чём не изменился Господь, Который был тогда её гостем, ибо пред Ним и тысяща лет яко день вчерашний (Пс.89:5; ср. Числ.23:19; Пс.101:26–28 и др.); как тогда, так и ныне Он назирает вселенную (Иов.28:24); как тогда, так и

—9—

ныне Он стоит у дверей сердца нашего и стучит, ожидая, пока мы услышим глас Его, введем Его в свой дом и предложим Ему вечерю нашу (ср. Апок.3:20).

Приди же, Господи! Вниди под кровы людские, воззри на стогны людских городов, и Ты увидишь, где ныне уготовано место Тебе!

Пред взором Господним могучей, широкой волной движется общественная жизнь человечества; по градам и весям, в домах и на стогнах повсюду происходят наши обычные базары житейской суеты, где перемешано добро и зло, красота и безобразие, богатство и бедность, величие и низость, радость и горе.

Люди от утра до ночи трудятся в делах своих, в поте лица несут тяготу трудовую. Но так ли трудятся они, как Господь заповедал? Над тем ли трудятся они, что угодно Ему? Ищут ли Бога, чтобы принять Его в дом свой? Полезно, братие, и поучительно посмотреть. –

Вот, напр., трудится разум человеческий. Деятельность его заметнее всякой другой. Результаты её видны отовсюду. Целые тысячи книг, целые сотни ежедневных изданий, целые горы всевозможных газет красноречиво свидетельствуют, что наперсники мудрости мира сего не скрывают под спудом талантов своих, а усиленно развивают и возделывают их. Пред ними раскрываются недра земные и показывают им сокровенные тайны свои; пред ними осушается море, и его сокровища делаются достоянием людей; страшные водопады, как послушные кони, впрягаются и движут гигантские колесницы людского труда; за спиной смельчака вырастают крылья, и чрез горы и моря, как новый Энох, или как второй Илия, он устремляется к тому месту, где, по-видимому, небо сходится с землею, – и если достигнет этого пункта, тогда, без сомнения, по наклонному своду небесному он взойдет на самое небо, исчислит звезды небесные и, может быть, действительно найдет Бога. Но нет, братие, напрасная надежда! Напрасно ожидание, что в недрах земных люди найдут Бога, – ибо они ищут там лишь сокровищ. Ошибочно упование, что новый Энох и второй Илия перенесут ваши молитвы к престолу Божию, – потому что их воздушные колесницы предназначены для научных целей. И люди

—10—

ни в недрах земных, ни в глубинах моря, ни в высотах небесных не могут найти Бога, ибо «видяще не видят, и слышаще не слышат, ни разумеют» (Мф.13:13). В своем самообольщении они не замечают, что их разум давно уже переступил определенную ему границу, за которой он бессилен, и ушел далеко в сторону от истинного пути познания мирового порядка. Человек посмотрел тут и там и, не найдя ничего, кроме себя самого и сил природы, решил, что он сам и природа суть те божества, которым в той или иной форме следует покланяться. А отсюда ему оставался всего один маленький шаг до того, чтобы вынести из своего жилища священные изображения воплотившегося Сына Божия, явившего в своем Лице образ Бога Отца и даровавшего нам Духа Божия, – убрать св. иконы, которыми наши благочестивые предки любили гордиться и украшать дома свои, – а на их место поставить свой собственный образ и образы земных наших кумиров.

Но почему человек не поверит Давиду, который явственно указал ему на вездеприсутствие Божие? «Камо пойду от Духа Твоего, – благоговейно вопрошал он Господа Бога, – и от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо ecu: аще спиду во ад, тамо ecu. Аще возму криле мои рано, и вселюся в последних моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя» (Пс.138:7–10). – Как он не убедится свидетельством Библии, которая на каждой странице говорит ему о Боге, великом в совете Своем и дивном в делах Своих, премудром Творце и Промыслителе вселенной? – Это, братие, произошло оттого, что, прежде чем вытеснить Бога из мира, он вместе с иконами вытеснил из своего жилища ту великую Книгу, которая говорит о Нём, ибо она не согласовалась с его открытиями и показалась ему устаревшим сборником. Загляните в книгохранилище такого человека. Боже мой, чего тут нет, – каких, даже самых редких, книг вы не найдете там?! Между тем, вы не везде увидите ту Книгу, которая должна бы быть настольною у каждого христианина. Вы увидите там всевозможные своды законов и кодексы правил, но не везде найдете святой закон, данный Богом на Синае

—11—

при звуках труб, среди громов и молний; не везде найдете даже святое евангелие. Человеку стыдно не иметь сочинений какого-либо писателя, на время приобретшего известность в свете, но не стыдно не иметь творения Духа Божия, данного нам для спасения на все времена. Если же где-нибудь и окажется эта Книга, то знайте, что она тут для справок, – только потому, что другие люди часто ссылаются на неё, – а не для того, чтобы проникать до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и регулировать жизнь человека. Человек не боится, что будет время, будет суд миру сему, когда не спросят его о том, много-ли знал он наук и какие именно, какими языки глаголал, – но строго спросят о том, старался-ли знать, когда мог, святую волю Божию, старался-ли исполнять её, когда имел все средства, яже к животу и благочестию, приобретенные бесценною кровию Единородного Сына Божия. – И тогда он вспомнит слова, которые ныне сказал Господь: «Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе. Едино же есть на потребу»: ты заботишься и говоришь о многом, но не о том, что одно для тебя нужно. Вспомнит, но уже поздно, ибо Божественный Путник не зайдет в его жилище. –

Но вот Господь всевидящим оком проникает и в сокровенную область нашего сердца. Не здесь-ли, братия, приготовили мы обитель Ему? – Да, конечно, – наше «святое святых», наше сердце, где мы слагаем и носим драгоценнейшие чувства наши и ревниво охраняем это сокровище от постороннего взора, – всегда готово для Него, и там, без сомнения, мы уготовали место для Господа. – Но какое приготовление требуется и что нужно было для того, чтобы сердце наше стало способным к приятию Спасителя нашего? Он Сам говорит, что для этого нужно – любить Бога всем сердцем и соблюдать Его заповеди. «Имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя. А любяй Мя, возлюблен будет Отцем Моим, и к нему приидем, и обитель у него сотворим» (Ин.14:21:23). Итак, люблю ли я Господа? – Стыдно и страшно сказать отрицательно, и я говорю, что люблю. И как я рад, что сказал это! – Но не верьте мне, ибо я солгал, поскольку не могу доказать правоту моих слов делами мо-

—12—

ими. Христос Спаситель говорит, что любит Его только тот, кто соблюдает Его заповеди и хранит Его словеса (Ин.14:15:23). Между тем, едва лишь дело коснется исполнения заповедей, я обнаруживаю обратное действие. Заповедует Бог не творить себе кумира, – а я как будто нарочно встану сам на место Божие, и ближнего моего поставлю на престоле, и к неодушевленной твари поспешу с поклонением. Заповедует Бог почитать отца и матерь, родивших меня, – а я их советы ни во что вменю, над старцем седовласым посмеюся, осужду начальника, во власти не нуждаюсь. Повелевает Бог не убивать человека, – а я и примером недобрым убью его душу, и словом язвительным как ножом ураню его (Притч.12:18), и насилием принесу ему вред, и притеснением хлеб у бедняка отниму. – Требует мир себе дани от человека, – и всё готово к его услугам: и богатство, и силы, и время. В угоду моде я нарушаю закон, по просьбе друга свершаю преступление. Но лишь только Церковь любовно-матерински начинает приглашать детей своих исполнить заповедь Господню, – и всё, как нарочно, складывается неблагоприятно для этого. Она заповедует пост, – а я ссылаюсь на болезнь, на слабость сил, на соображения собственного разума, на свидетельства мудрецов мира сего и – нарушаю пост. Она требует соблюдать день седьмой, – а человек отговаривается обстоятельствами, нуждой, спешностью и необходимостью работы – и нарушает святость воскресного дня, который Сам Господь Бог освятил Своим примером. – Церковь призывает к молитве, а человек делает совершенно детские и неразумные возражения. Человек говорит, что сегодня у него нет расположения к молитве, а вот будет оно завтра, – что сегодня у него сердце холодно, а вот завтра оно согреется, или что молиться вообще только телом, без участия души, он не может и не хочет и т. д. Бедный, бедный человек! Ты не молишься потому, что у тебя нет расположения? Но разве лишь тогда ты пойдешь к царю благодарить его за милость или просить о помиловании, когда у тебя будет расположение духа? Напротив, не тогда-ли, когда он назначит тебе время?! Вот Царь небесный назначил день седьмой для того, чтобы ты явился

—13—

пред Ним с твоими благодарениями, мольбами и нуждами, – а ты говоришь, что у тебя расположения нет?! – Но ты еще говоришь, что не хочешь молиться телесно, без участия души. – Напрасно ты не хочешь сделать хотя половины, если не можешь выполнить всё. Ибо, если сказано: «прославите Бога в телесех ваших и в душах ваших, яже суть Божия» (1Кор.6:20), то прославление Бога лишь телесно есть некоторая половина всего молитвенного подвига, заповеданного христианину. Поэтому, не вернее ли, что ты только отговорки придумываешь, – которые не только не оправдают тебя, а напротив, свидетельствуют, что о любви к Богу в сердце твоем не может быть и речи? Ибо если бы ты любил Его, то не только не отказывался бы от молитвы, но постоянно искал бы случаев к тому, чтобы как можно чаще беседовать с Богом, и находил бы в этом свое высшее счастье, как находит его человек в беседе с любимым существом. Ведь, на веселую беседу с приятелем ты усиленно спешишь, пустую книжонку читаешь с удовольствием, и целые дни и часы таких занятий кажутся тебе незаметной минутой; тогда как в церковь и вообще на молитву ты болен, недосужен, не готов, не расположен, – и минуты, проведенные в этом занятии, кажутся тебе целыми часами. Знайте, братия, что повторяющееся уклонение от молитвы есть верный знак, что человеком владеет непобежденная чувственность или иная какая-либо преступная страсть. Когда дурное, похотливое желание господствует в нашей душе, тогда мы действительно неспособны молиться. Когда гнев делается нашим господином, то для молитвы не остается уже места в нашей душе. Когда, как змею на груди, наше сердце питает и лелеет замысел коварный, тогда нам стыдно явиться пред Господом, ибо мы боимся, что уста Спасителя на этой святой иконе отверзутся, и мы услышим беззвучное слово упрека, почувствуем безмолвное обличение. Когда зависть, как червь, закралась в нашу душу, тогда мы бежим от молитвы. Так Дух Божий отошел от Саула, когда у него зародилось завистливое чувство к Давиду. – Но вот даже ты явился пред лице Божие. Что опять замечается? Едва не с первой минуты ты уже устал, тебе тяжело, и

—14—

ты уже ищешь удобного момента, чтобы прекратить свою молитву. Но подумай: если ты молишься только до тех пор, пока тебе это легко и приятно, то Богу ли ты делаешь угодное, или другое побуждение руководит тобою? Послушай и апостолов, которые сказали: «всех верных входящих в церковь, и писания слушающих, но не пребывающих на молитве… до конца, яко бесчиние в церкви производящих, отлучити подобает от общения церковного» (Прав. св. Апост. 9; ср. поместн. антиох. соб. пр. 2). Послушай и убойся анафемы, которую приемлешь на главу свою, оставляя церковное собрание прежде, чем предстоятель скажет тебе: с миром изыдем! Но ты опять говоришь: «у меня есть другое, неотложное дело, и потому я спешу». – Друг мой, – неотложное и самое главное дело для человека на земле – жить по заповедям Божиим, а не по «стихиям мира», откуда мы произвольно берем для себя наши дела и произвольно же устанавливаем их цену. – Таким образом, твое сердце не готово к приятию Спасителя: в нём нет любви к Богу, которая одна способна приготовить к этому душу твою.

Но, может быть, любовь человека обращена на ближних его и, любя ближнего, в них он любит Бога? – Да, братия, – Бога мы не видим и потому, может быть, не любим; но брата нашего мы видим, с ближним нашим мы беседуем, с соседом нашим ежедневно встречаемся и, без сомнения, любим их. Итак, где же ты между людьми, святая любовь? Явись, дай полюбоваться, дай на тебя насмотреться и хотя здесь отдохнуть усталой душой! – Но прислушайтесь к говору толпы, присмотритесь и к печатным суждениям людским, войдите и в собрание сынов века сего, – что вы найдете там? – Много, конечно, вы увидите хорошего, полезного, любовного, христианского; не мало окажется там и недоброго, – но громче всего раздается голос осуждения ближнего, голос лжи и клеветы; ярче всего выделяется порицание, хула и обман, злоба и коварство, – а на первом плане – всегда самолюбие наше. – Это ли голос твой, любовь христианская? Это ли зрак твой, любовь божественная?

Но поможем и здесь человеку. В самом деле, может быть, этот голос имеет целью чрез обличение и

—15—

порицание исправить ближнего? – Но почему в таком случае мы осуждаем не только живых, но и умерших, которых уже нельзя вразумить и исправить? Почему порицаем и тех, с которыми сейчас так любезно собеседовали и даже в глаза хвалили их? Почему стремимся исправить и тех, кто не находится в нашей власти и к кому мы часто не имеем никакого отношения? Так твой ли это голос, святая любовь? Не вернее ли, что это голос мелкого самолюбия человеческого, забывающего бревно в собственном глазе и указующего сучец в глазе ближнего? Не лучше ли назвать его голосом тщеславия, стремящегося показать, что мы не таковы, якоже прочии человецы, – хищницы, прелюбодеи и т. д.? Не хриплый ли вой злобы слышится в нём, не страсть ли гнева подбирает слова для обличения брата?

Итак, нет! Господь и в сердце нашем не найдет Себе достойного жилища!

Но кроме разума и сердца мы имеем еще волю, данную нам Богом для того, чтобы мы свободно определяли себя к блаженству чрез угождение Ему. Куда же употребляем мы нашу свободу, к чему направляем нашу волю? Не к тому ли, чтобы стать против воли Божией? Не туда ли, чтобы, отринув свободно благое и легкое иго Христово, удалиться на страну далече и там расточить наследие небесного Отца? Но туда не придет к нам Христос! Он не внидет в веси той страны и не сотворит там обители Себе!

Однако, нет ли, братия, еще спасения? Кроме души Господь Бог дал нам прекрасное тело и заповедал, чтобы оно служило несравненно более прекрасной душе. Поистине высока душа, будучи образом Божиим; но драгоценно и тело, ибо Господь благоволил назначить его в жилище Себе и в храм Духа Святого. Он питает это тело Своею пречистою плотью, напояет бесценною кровию, а потому и оно достойно всякого уважения. Итак, не здесь ли уготоваем место Божественному Путнику? – Увы, как часто это жилище Святого Духа мы делаем вертепом разбойников, обитель Божию превращаем в корчемницу, где творится такое, о чём срамно есть и глаголати! Нечистые страсти овладевают обителью Бога,

—16—

порабощают нашу богоподобную душу и установляют в ней противоестественный порядок: господин делается служителем своего раба и измышляет различные средства и способы угождения ему. Таким образом, и в это жилище не внидет Господь!

Но обратите взоры ваши, братия, – и рядом с этими загрязненными жилищами, куда не внидет Господь, и одновременно с этою житейской суетой, которую осудит Господь, как Он осудил хлопотливую Марфу, вы увидите иные обители, где всегда готово место для небесного Гостя и где вместо Марфы Он найдет сестру её – Марию, К таким обителям мы дерзаем отнести и этот святой храм, окрест которого приютилась и наша духовная школа, подобно Марии, сидящей у ног Иисусовых и слушающей слово Его (Лк.10:39). Осеняемая честным омофором Богоматери, наша родная духовно семья закончила ныне еще один свой учебный год. Труженики её ныне подводят итоги терпеливой, упорной и самоотверженной работы своей, которою они трудились за этот период времени. Обнимая духовным взором своим концы родного края и чужих земель и видя повсюду своих питомцев, они рады-бы видеть сегодня их всех около себя, как птенцов под крылами любящей матери, чтобы вместе с ними встретить Господа. Поэтому они всех их сегодня зовут в свою семью. Отшедших они поминают молитвою; живых наградят за труды. Они отметят того, который чистым сердцем своим стремился постигнуть чистую мудрость и всеми силами богатого ума искал божественную истину. «Прииди, – скажут ему, – мы украсим тебя венком нашей похвалы и любви! Но вместе с ним прииди и ты, который бескорыстно облегчал подвиги труждающихся, или работал рядом с ними на соседнем поле, – прииди – мы дадим тебе почетное место между нами! Прииди и ты, который трудился в виду естественной награды за труд, – прииди и возьми свое, ибо «достоин делатель мзды своея» (Мф.10:10)! Прииди и ты, который надломил свои силы над упорной работой, – прииди и почий от трудов твоих, пользуясь заслуженным покоем и честно заработанными плодами рук твоих»! И вы, юные носители наших нестарею-

—17—

щихся идеалов, наша гордость и наша надежда, – и вы сегодня увидите, что и ваши труды не забыты. Знайте, однако же, что Церковь и родина ждут еще ваших трудов и потому с упованием взирают на вас. Просвещайте же ваш молодой ум и воспитывайте ваше доброе сердце, пока день имате: «приидет нощь, егда никто же может делати» (Ин.9:4). Не теряйте бесплодно этих дней, которые вы проводите под сенью сего святого храма и, подобно Марии, как будто у ног Самого Спасителя слушаете слово Его и изучаете закон Его. И тогда внидет в храм сей Божественный Учитель сего божественного слова, и наша благая часть, которую мы избрали, навсегда останется нашим уделом, а Пречистая Дева, днесь предстоящая в церкви и с лики святых за ны молящаяся Богу, выну будет осенять нас честным омофором Своим!

Иером. Иннокентий

—18—

II

Учительная обязанность древнерусского духовника. – Взгляд на него церкви, как на учителя народа. – Духовники-невежды. – Пример учительного духовника (преп. Авраамий смол.). – Письменные произведения древнерусских духовников. – Поучения и послания духовным детям.

Высокое положение духовника древней Руси в покаяльной семье требовало от него значительного умственного и образовательного ценза. Врач больной человеческой совести и примиритель грешника с Богом, непререкаемый авторитет для своих духовных детей и передовой вождь их к небу, – древнерусский духовник должен был являться пастырем выдающихся дарований, опытности и книжности. В древних постановлениях об исповеди такой идеал духовного отца рисуется очень ясно: это – священник трезвого ума, смысленный и разумный, «часто почитающий книги святыя», «хитрый книгам», «мудрый в учении книжном» и вообще «наказанный в писании».¹⁹⁰⁴ Учительная обязанность духовника была неразрывно связана с его должностью. Прежде всего, исповедь в древней Руси представляла собою не только сакраментальный акт, но и назидательное собеседование. Она предварялась свободной беседой духовника с покаяльным сыном и предисповедным увещанием, сопровождалась исповедь поучением.¹⁹⁰⁵ Духовник же читал поучение и при вен-

—19—

чании своих духовных детей.¹⁹⁰⁶ При постоянном общении с духовными детьми у древнерусского духовника были часты случаи, когда они требовали от него руководства или назидания. В начале говения духовные дети шли к отцам спрашивать о пище и о поклонах и отцы излагали им требования церковного устава.¹⁹⁰⁷ Станет готовится древнерусский человек к смерти, он идет к духовному отцу и заказывает отслужить сорокоуст при своей жизни (у нас в древности был такой обычай) и у духовника готова тема для назидания: «брате, абы ти како не съгрешати боле; видиши ли: мертвец не съгрешает».¹⁹⁰⁸ Посещая своих духовных детей, духовники вели нередко душеспасительную беседу (припомним преп. Феодосия). Один древний духовник заявляет детям: «а нам подобает учити на трапезе и на улицах, а вам приходя и приимати учения непрестанно лиания слезу» (т. е. непрестанно проливая слезы).¹⁹⁰⁹ И мы видели, что духовники учили своих чад на спасение, призывали к покаянно и указывали путь к вышнему Иерусалиму на мирских пирах после четвертой чаши.¹⁹¹⁰ В общем учительная деятельность древнерусских духовников была заметным явлением в церковной жизни древней Руси.

И церковь считалась с этим. Читая многочисленные послания и поучения духовенству русских святителей древнего времени, мы встречаем неизменное предписание священникам учить или наказывать своих «детей духовных» (или просто «детей»). Стоглавый собор повторяет эту стереотипную фразу. На наш взгляд она свидетельствует о том, что древнерусская церковная власть, предписывая низшему духовенству обязанность пастырского учительства, обращается собственно к классу духовников, к тем священникам, которые получили право на исповедь. Среди этих последних является мнение, будто каждый из них обязан учительствовать только в пределах

—20—

своей духовной семье и даст Богу ответ только за нравственное состояние своих духовных детей. «Не глаголи того, попе, обращается один древний духовник к другим, не сын ми есть, почто ми его учити? Но своего ради спасения всякаго человека от зла въстягни, а на добро поучай, ты бо еси всем отец: стару и младу, богату и убогу». «Чи сим избуду муки вечныя: (говорит он уж от своего лица) не дети суть, почто ми их учити»?¹⁹¹¹ Выходило, что древнерусский священник, не имевший духовных детей, считал себя свободным от учительской обязанности. Учительность – качество обязательное для всякого пастыря; но в древней Руси, при известном состоянии просвещения, невозможно было её требовать от каждого приходского священника. И вот мы встречаем прямые запрещения для некоторых священников «держать духовных детей», а вместе с тем учить и читать пред людьми. «Не подобает несмысленному попови держати детей и учити пред людьми».¹⁹¹² «Ведати же подобает, яко предсловье слово о покаяньи, не подобает несмыслену попови дьржати (т. е. детей) и чьсти пред людьми».¹⁹¹³

—21—

Этими предписаниями хотели, так сказать, убрать с глаз долой попов-невежд, оставляя им из пастырских обязанностей только службу в храме и требоисправление. Таким образом, учительная обязанность приходского духовенства древней Руси слагалась с целого класса и переносилась на его часть. И всякий священник, белый или черный, имевший способность или только желание сделаться учителем народа, должен был получить право на исповедь, стать духовником. Эта должность была естественным, если только не единственным, путем для низшего духовенства к учительной деятельности в народе. И здесь мы видим подтверждение с новой стороны уже высказанного выше предположения, что класс наших древних духовников возвышался над рядовым приходским духовенством.

Но чего собственно требовала наша древняя церковь от духовника, когда предписывала ему быть книжным и учительным? В древней Руси религию понимали главным образом как дисциплину жизни, а это отражалось на представлении о книжности и духовной учительности. Смешивая совокупность духовных книг (исключая «отреченных») с понятием Божественного откровения, тогда смотрели на книги, как на путеводитель в этой жизни, подробно описывающий ступени нравственного совершенства и опасности соблазна и указывающий средства для восстания. По книгам спасались русские люди древнего времени, опускаясь, по летописному выражению, в их неиссчетную глубину, к источникам мудрости и износя оттуда каждый для себя «бисеры драги». Преп. Нил Сорский искал в книгах разрешения своих вопросов аскетического делания, а простой грамотей требовал от книги указаний церковно-дисциплинарного характера. Книжным человеком был тот, кто умел ориентироваться в сокровищнице книжной мудрости, найти в ней прямой ответ на всякий вопрос христианской мысли, а главное, жизни. Церковь не требовала от духовника большего, как быт живым указателем к книгам для простых некнижных верую-

—22—

щих. Так надо представлять требование книжности от древнерусского духовника. Отсюда и учительность его понималась главным образом практически, в смысле умения руководить в нравственной жизни. В поучениях и посланиях наших древних пастырей слово «учить» в отношении духовника к детям нередко заменяется словом «наказывать» (т. е. воспитывать или приказывать); предметы учения и наказания, перечисляемые здесь преимущественно практически-дисциплинарного характера, реже нравственного и почти никогда характера религиозно-теоретического.¹⁹¹⁴ В предписаниях церкви ясно указывается тот отдел божественных книг, с которыми духовник должен иметь дело: и это оказываются книги церковных правил. В древнем наставлении епископа новопоставленному священнику, получавшему право и на исповедь, говорится: «дело же твое буди учитися закону Господню день и нощь и заповеди прехвальных апостол вселенских 6 (вар. семи) сбор и поместных святых отец правил».¹⁹¹⁵ Кроме книги правил духовник был обязан иметь толкования на них и вообще не мало произведений церковной канонической письменности.¹⁹¹⁶ К нему

—23—

предъявляется на этот счет требование более строгое, чем даже к епископу. «Не имеяй сих книг не поставляется епископ, или иерей, паче же духовник». Таким образом, от учительного духовника церковь требовала только знания церковных правил и церковной дисциплины, – знания предмета, касавшегося ближайшим образом его профессии. В сущности здесь нет ничего нового или лишнего против общих требований, предъявлявшихся к духовнику церковью и это потому, что его деятельность включала в себя то, что называлось в древней Руси учительностью пастыря. А с другой стороны отсюда становится естественным и освобождение простых священников от учительной обязанности. Для исполнения её у них не было власти. Сохранился образец «прощального списка» (отпускной грамоты) духовника его духовному сыну, где описана вся руководительная деятельность первого такими словами: «аз же взях от заповедей апостольских и явих ему правила церковная святых и богоносных отец и дах ему против сих всех бремен запрещение по его немощи, елико может понести, сиречь епитимию».¹⁹¹⁷ Этим считались исполненными все

—24—

обязанности духовного отца к чаду, включая сюда и обязанность учителя.

Церковь требовала от духовника учительности, запрещала невеждам браться за трудное дело духовничества, а верующих наставляла не исповедоваться «попови немудру». Но в жизни было другое. Среди духовников русской древности несомненно было много людей некнижных и несмысленных, которым не подобало учить и держать духовных детей. Их была, вероятно, даже большая часть и многочисленные обличения древним священникам за их невежество, за то, что они «спят невидением, ли грубостью, или упивающеся, неправедным собранием, потаквы деюще властелем» – надо относить и на счет духовников. Недаром древние проповедники и авторы наставлений восклицали: «о горе тому сынови, отца не слышающу, о горе тому попови, иже не учит детей своих, сынов и дщерей»;¹⁹¹⁸ или: «о горе тому попу, иже не учит детей своих добре».¹⁹¹⁹ И конечно не на всякий только случай, а имея в виду живую действительность, составлялись в древности на Руси такие строгие правила. «Се же о попех. Аще иерей не учит детей своих духовных, опитеми 10 лет, да псалтыря говорити по однажды на день.¹⁹²⁰ В одном древнем поучении пастырям так рисуется небрежность к свой учительной обязанности со стороны священников, имевших право исповеди. «A мы священницы от людий кормлю и одежу приемлем. Всегда не трудяся чюжая грехы емы; хлеб приимая от людий, небреженьем не имам книг, ни готовых почитаем, толико имение берем: села, кони, различье ризни. Како се зло есть? Еще же и учащих ненавидим, кто истину поведати начнет. Пития же и

—25—

брашна различна боле простых люди приемлете, токмо чрева деля сан священническый приемля, а душу на большую пагубу и на лютейшую муку, аще соблазним людей неправдами нашими и пьянством. По истине бо писано есть: невежа поп нерасуден и пьянчив людем соблазн и пагуба, якоже Господ рече: пастуси мнози посмрадиша виноград мой, рекше, на зло совратиша люди».¹⁹²¹ Вместо того, чтобы руководится в своей практике показаниями книг, некоторые духовные отцы, как свидетельствует древнее наставление, «глаголют от своего неразумия от грубых человек, не почитающих святого писания и предания святых отец, но и молвят своею речью от грубаго смысла».¹⁹²² М. Иона прямо заявляет в послании к вятчанам: «а духовнии их отцы, игумени и попы божественных писаний неискусни сущи, божественных и священных правил не ведуще».¹⁹²³

Такова общая картина. Но среди древнерусских духовников встречались и учительные люди, умевшие стать выше других, даже выше уровня, требуемого церковью. В нашей истории имеются примеры духовников, увлекавших и привлекавших народ своим красноречием и книжностью. Памятником учительной деятельности других остаются поучения и послания к духовным детям, а также произведения, касающиеся духовнической практики. Сейчас мы увидим пример учительного духовника в древнерусской обстановке, и потом разберемся в дошедших до нас духовнических литературных произведениях.

В конце XII и начале XIII вв. в Смоленске прославился своей учительностью духовник инок Авраамий,

—26—

житие которого со слов очевидцев и по собственным воспоминаниям написано его учеником Ефремом.¹⁹²⁴ Сын благородного и благочестивого отца, Авраамий был отдан рано учится грамоте и «не… унываше отроча, яко прочая дети, но и скорым прилежанием извыча». Жениться он не захотел принял монашество, а после смерти родителей роздал бедным свое наследство. Он предался чтению книг и подвигу юродства. Жизнеописатель отмечает, за какими книгами преп. Авраамий проводил дни и ночи. Он читал жития восточных подвижников Антония, Илариона, Евфимия, Саввы и Феодосия и уносился своею мыслью к месту их подвигов, в святую землю. Но любимыми его книгами были творения святых Ефрема Сирина, Иоанна Злат. и Феодосия Печерского. Из отрывков прочитанных писаний преп. Авраамий составляет сборники, переписывая их собственною рукою или же при помощи писцов. Кроме того он умел писать иконы и нарисовал две – страшный суд и мытарства. Своим образованием и дарованиями преп. Авраамий, как замечает житие, значительно превосходил всех невежд, взимающих сан священства.

Преп. Авраамий поселился в Богородицком монастыре, называемом Селище, в пяти поприщах от Смоленска, и скоро прославился своей учительностью. По настоянию игумена, также человека книжного, Авраамий принял сан священника и получил право на исповедь. Это было в княжение Мстислава Романовича (1197–1214). В загородный монастырь из Смоленска пошли теперь многие на исповедь и послушать учителя. Это вызвало зависть у монахов монастыря и у городских священников. Завистники собирались к Авраамию, затевали споры, желая поймать его на слове, но споры кончались их посрамлением. Враги Авраамия распускают о нём дурные слухи в городе «и везде», стараясь повредить его популярности. Даже игумен монастыря позавидовал Авраамию и

—27—

стал на сторону его врагов. Пять лет он терпел гонения от игумена, братии и монастырских рабов и ушел из монастыря только после того, как игумен запретил ему силой учить народ. Авраамий перешел тогда уже в самый город, в монастырь св. Креста. Слава его росла. Еще прежде говорили, что Авраамий обратил к себе весь город; теперь пошло к нему еще более народа. В чём же лежала причина этих необыкновенных успехов смоленского духовника кн. XIII в.? Главным образом в его «дарах слова», по выраженно жития. Авраамий не любил ходит по пирам, – что, как мы знаем, было в обычае у духовников древней Руси, потому что на пирах было много неудовольствий из-за мест. Духовные дети сами шли к Авраамию. Пришедшим он читал святоотеческие книги, для не понимающих толковал прочитанное так ясно, что всякий мог повторить наизусть его объяснения. Любимой темой бесед Авраамия был страшный суд.¹⁹²⁵ Его уста не умолкали ко всем – малым и великим, к рабам и свободным. И он так увлекал «души и смысл» своих слушателей, что им не хотелось уходить. Многие из них выбирали Авраамия в духовные отцы, иные переходили к нему от других духовников. Покаяльная семья Авраамия была очень обширна – «весь город»; в неё входили князья и бояре с семействами, рабы и ремесленники.

Но в смоленском монастыре преп. Авраамий прожил недолго. Его успехи усиливали недоброжелательство смоленского духовенства. Почитатели Авраамия, а главное, его духовные дети приносили ему «утешение на потребу» и даже больше потребы и свои остатки преп. Авраамий употреблял на украшение монастырского храма и раздавал

—28—

бедным. Городское духовенство лишилось таким образом значительной части своих доходов, а это еще боле усиливало вражду на Авраамия. Против него повели дружную интригу смоленские священники и игумены. Житие упоминает только о трех лицах из духовенства, заступавшихся за невинного страдальца.¹⁹²⁶ Враги вооружали против Авраамия общественное мнение, как это делали и раньше, и кроме того стали клеветать епископу Игнатию. Его называли еретиком, обвиняли в чтении отреченных книг, («глубинныя книги») и в нечистой жизни. Священники жаловались на то, что Авраамий привлек к себе их духовных детей и пользуется уважением среди оставшихся: «уже наши дети вся обратил есть, говорили они, друзии же пророком нарицающе». Клеветники добились суда над Авраамием и он с шумом приведен был по улицам Смоленска на владычен двор. Из описания самого суда в житии выходит, что он был смесный, т. е. происходил при участии судей духовных и светских. На суде особенно ярко обнаружилась вражда духовенства к Авраамию. Бог умягчил сердце князю и властелем, рассказывает жизнеописатель, но игуменом и иереям «аще бо мощно жива его пожрети». Светские судьи признали Авраамия невинным и его обвинителями явились «безчинные попы, яко волы рыкающие», и игумены. Авраамий был осужден: ему было запрещено совершать литургию и, вероятно, принимать на исповедь. С двумя учениками его отправили в прежний монастырь (Селище), где он так много терпел. Рассказывая о пребывании Авраамия под запрещением, житие отмечает интересные черты для характеристики епархиальной жизни того времени. Прежде всего, не смотря на запрещение, верующие не перестали ходит на исповедь к Авраамию. Потом, когда под влиянием доброжелателя Авраамия, священника Лазаря (впоследствии епископа смоленского), епископ Игнатий стал склонятся на сторону Авраамия и запретил духовенству гнать его, – епископа не хотели слушать его подчиненные.

—29—

Попы и игумены запретили всем ходить к преподобному и по дорогам к монастырю, где был Авраамий, поставили мечников. Мечники останавливали и грабили его посетителей и это наводило страх на многочисленных почитателей преподобного. Впоследствии епископат совершенно примирился с Авраамием и поставил его игуменом своего монастыря и Авраамий по-прежнему принимал к себя на исповедь жителей Смоленска.

Эта повесть о гонениях на учительного духовника XII–XIII в. со стороны своих же собратий очень характерна. Авраамий был только книжный человек, начетчик. Дорожа изречениями божественных книг, он составляет из них сборники, чем занимались многие книжные люди древней Руси; если верить его врагам, он читал отреченные книги, т. е. не умел к ним критически отнестись. Над другими начетчиками его возвышало необыкновенное красноречие, которое и привлекало народ. Успехи Авраамия в учительной деятельности были причиной его страданий со стороны ленивых, невежественных, завистливых и жадных игуменов и попов Смоленска. Здесь мы видим живую иллюстрацию к словам древнего поучения, обращенным к священникам: «еще же и учащих ненавидим, кто истину поведати начнет». Надо притом знать, что Смоленск того времени был одним из первых русских городов по развитию книжного образования. И гонение, воздвигнутое здесь духовенством на учительного духовника, может убеждать в том, что и в других краях русской земли того времени общий уровень учительности духовников был нисколько не выше, а деятели, подобные преп. Авраамию, не менее редки.

Вследствие этого мы имеем немного произведений письменности, принадлежащих духовникам древней Руси. Эти произведения можно разделить на два разряда: во-первых, поучения, наказания или послания духовным детям, во-вторых, записки духовников, касающиеся их практики.¹⁹²⁷

—30—

В первых мы видим образцы самых наставлений духовных отцов детям, вторые знакомят нас со взглядами духовников древней Руси по основным вопросам своей практики, – с их миросозерцанием. Учительные произведения древнерусских духовников, которыми мы будем заниматься сейчас, представляют разные литературные формы: то простое письмо, которое касается только частного факта в жизни или поведении духовного чада и не содержит ничего назидательного, то учительное послание, в котором отсутствует личный элемент, а чаще эти произведения совмещают в себе и то и другое, являясь наставлениями по частному поводу, здесь описанному. Духовнические наставления, заключающая личный элемент, вызывались жизнью: нравственным состоянием духовного чада или целой духовной семьи, или происшествием, влившим на отношения их к духовному отцу. Духовные дети иногда сами просили письменно или устно этих наставлений. В этом случае наставления духовников являлись ответами на запросы духовных детей. Не представляя ничего выдающегося в смысле литературном пред обычными древнерусскими поучениями, а в назиданиях только повторяя их, эти памятники открывают внутреннюю жизнь духовной семьи, отношения между её главой и членами.

Рассмотрим частнее содержание древнерусских духовнических наставлений.

—31—

1. В рукописи XIII стол. сохранилось послание духовного отца к сыну, по-видимому, только что выбравшему его себе «в отечьство». Оно надписывается: «от грешного Георгия черноризця Зарубьскыя пещеры повченье к духовному чаду…».¹⁹²⁸ Духовный сын (его имя в рукописи не разобрано) был юноша, принадлежал к богатому классу; умел читать и не чужд был любознательности. Георгий, по-видимому, не был образован. Избрание в вожди своей юности, простого старца, в глазах последнего было делом смирения духовного сына. Оно напоминало зарубскому иноку великое смирение Господа, Царя царствующих, Который пришел не к властелинам, не к философам,¹⁹²⁹ не к красным лицом, а к убогому пустыннику, «алчному» и полураздетому (Предтече) и преклонил ему Свою главу. Но очевидно у Георгия было опасение, что его «возлюбленное» и «сладкое» чадо ненадежно и может его покинуть для более образованного учителя. И он выясняет свою исключительность в деле духовного руководства сына и бесповоротность его решения в выборе духовного отца. Если тот ищет спасения, а не одного словоизлития от духовного отца, то не должен искать учителя кроме него грубого, так как он может сказать всё нужное для того, чтобы спастись. Если же по гордости он обратится к другому учителю, то одним этим грехом погубит свою душу.¹⁹³⁰ Вслед за этим излагаются нравственные наставления – памятование о смерти и загробном воздаянии; указываются добродетели: страх Божий, любовь и смирение, милостыня нищим, заступление

—32—

вдов и сирот, равная любовь ко всем и хранение дружней тайны; осуждаются пороки: клятва, зависть и смех. Но с особенной настойчивостью духовный отец запрещает своему юному сыну увеселения, велит бегать «скомороха, сла то чьхаря и гудця и свирця» и не вводить их в дом свой, потому что любящий эти забавы – язычник и не имеет ничего общего с христианами. Они краса и радость бесящихся отроков. Христианские гусли, рассуждает духовный отец, – прекрасная доброгласная псалтирь, песнь славословия «со ангелы ны совокупляющая». Потребности духовного сына в веселье и утехе могут удовлетворить животворные книги, повести о святых мужах: об их учении, делах и страданиях. Читая эти книги, он будет подражать пчеле, собирающей мед с разных цветов. Таково содержание древнего духовнического послания к духовному сыну, только что вступившему в покаяльную семью зарубского пещерника.

2–3. Известны два послания, вызванные заботливостью духовников о спасении порочных духовных чад и о нормальных отношениях чад к ним – духовным отцам. Послание «к Божию слузе (вар. приб. великому князю) Дмитрию от многогрешнаго чернца Иакова», имеющее надписание: «некоего отца ко духовному сыну»¹⁹³¹ и другое, озаглавливающееся в поздних списках: «наказание отца

—33—

духовнаго к детям о пианстве», в древнем – «благословение отца к сынови».

Произведение чернца Иакова явилось ответом на послание Димитрия. Послание духовного сына было «вельми смиренно и жалостьно слышати»: он испрашивает прощения у духовного отца за какие-то обиды, причиненные ему. Отец с радостью прощает раскаявшегося сына. «А что ся деяло про мене» (что сделалось относительно меня), пишет Иаков, «того всего простит тя Бог, всего мира грехы вземый, и от тайных твоих очистит тя». Когда прежнее забыто и прощено, он советует Димитрию, быть бодрым стражем телу своему, осуждает запойство, гордость и блуд («беззаконый смес»). На последнем грехе Иаков останавливается с особенной обстоятельностью, приводит против него и слова писания и примеры ветхозаветных мужей. Иаков предписывает духовному сыну жить честно и чисто с своей женой. И по всему видно, что Димитрий был плохой семьянин. Это то обстоятельство, а также запойство и гордость Димитрия и были, кажется, причиной обиды духовному отцу или стояли с ней в связи. Далее идет ряд наставлений, из которых надо отметить следующее: «а ты храмлящая о вере научи и ноги текущих на игры к церкви обрати». В конце излагаются мотивы послания. «Се не ласкаяся тебе (т. е. написал) явити хота что ведая или сам что добро творя, – Сердцеведец есть Бог – но от любви и от печали о душе твоей, абы ты на добро успел».

«Наказание отца духовного» о пьянстве также древний памятник, не позднее XIV стол, и представляет собой послание к человеку, которого называют опустившимся.¹⁹³² Неизвестный по имени духовный сын, по-видимому, знатное лицо, и может быть, князь страдал пьянством.¹⁹³³ Духов-

—34—

ный отец его, также неизвестный по имени, написал ему «мало о злом пианстве», но тот не послушал. Теперь пишется второе послание. Шел великий пост, но духовный сын, побежденный своим пороком, жил как всегда. Духовный отец описывает великую пагубность пьянства по отношению к лучшим людям человеческого общества «великим мужам»: угодникам Божиим, царям, святителям, сильным, храбрым и здоровым. Не желая вспоминать о простых людях, погибших от вина, он указывает только на князей, умерших рано, больше 30 лет не доживших до предела человеческой жизни. Красноречиво описывает духовник пагубные последствия этого порока для души и тела человека, в особенности для спасения его души, и обращается к сыну с мольбой перестать пьянствовать, пощадит если не себя, так его, духовного отца, которого печалит безмерное пьянство сына и будет тяготить до тех пор, пока сын не переменится. В видах содействия этой перемене духовный отец своею властью налагает на него заповедь – этим великим постом вплоть до Воскресения Христова воздерживаться от вина. В оправдание своей заповеди он приводит и каноническое основание, именно то, что святые отцы заповедали не нарушать поста и не пить вина даже ради памяти мучеников. Послание заканчивается добрыми пожеланиями сыну.

4. В рукописи XVI века сохранилось небольшое послание, точнее письмо (без заглавия) духовника к сыну духовному, вызванное тем обстоятельством, что последний, неизвестно почему, оставил его и просил дозволения перейти к другому духовному отцу.¹⁹³⁴ Оставлять духовника было, как известно, нарушением обычая; поэтому автор письма чувствует себя обиженным. Упреки покинувшему его сына здесь сменяются великодушным прощением за всё, что было между ними. «Вышел ты из своего обещания без благословения, пишет духовник сыну, а теперь сильно сокрушаешься, просишь прощения и

—35—

отпущения к другому отцу духовному. Но я не согласен на это, чтобы ты помнил, что переходить без благословения непохвально. И я не решаюсь благословить тебя или не благословить, полагая это на Божий суд: если дело богоугодное, оно благословенно, в противном случае Бог знает». Отказав таким образом духовному сыну в праве уйти совершенно из под своей власти, духовный отец позволяет ему ходить к другим на исповедь, если это будет ему удобно в отношении расстояния и полезно для души, и – спасаться как может. Он просит прощения у своего вероломного сына, призывая в свидетели Христа, что всё говорил он и делал, имея в виду только его душенную ползу. «А в моем тебе Бог просит и здравствуй Бога ради и я тебя благословляю», – такими словами заканчивается письмо.

5. Нам известно одно только духовническое поучение, рисующее отношение духовного отца ко всей покаяльной семье: «поучение святых отец детем духовным».¹⁹³⁵ Поучение содержит указание на то, как сильно было язычество на Руси его времени, как в праздничные дни игрища привлекали больше народа, чем храмы. Отсюда можно заключать или то, что памятник относится к глубокой русской древности, или же, – что он явился позднее (до XVI в. включительно) на какой-нибудь русской окраине, где язычество держалось долго. В его языке есть особенности и древние и областные.

Отношения главы и членов духовной семьи представляются по поучению в довольно любопытном виде. Глава непослушной и распущенной семьи видимо и сам был небезупречен. Когда он начинал обличать детей, они говорили ему в свое оправдание: «чему нас не учиши в

—36—

церкви, ради быхом тебе слышали; ажь ты учиши нас на трапезе, коли нам пити и ясти (т. е. в то время, когда мы пьем и едим)… почто ны еси не учил тогда, а мы ради быхом слышати твоего учения». Ясно, что духовный отец не отличался охотой к учительству и ограничивался разглагольствиями за столом на пирах, при обстановке, которая не располагала его детей к слушанию и назиданию. И действительно, его никто не слушал. Обращаясь теперь к духовным детям с поучением, отец то укоряет их за недостатки, то оправдывает себя, уверяя в заботливости об их спасении, то наконец разъясняет учительную обязанность духовника, которую другие духовники его времени понимали слишком узко.

Автор был вызван писать свое поучение, по-видимому, обычаем своих духовных чад посещать игрища, над чем смеялись язычники: «бежите игрищ, да не смеются вам погании», говорит он в начале своего поучения, а потом указывает недостатки детей, присущие всему русскому обществу древности, и обычно отмечаемые древними проповедниками – мздоимство, резоимание, грабеж, волхование, воровство, разбой и прелюбодеяние. Дети жаловались на автора, что вместо назидания в церкви он учит их на пирах. Но он отвечает, что на обязанности духовного отца лежит «учити на трапезе и на улицах», а дети должны безразлично приходить для назидания, принимать его к сердцу и проливать слезы. Что касается учительства в церкви, духовник не считает его подходящим к нравам своей духовной семьи. Его духовные дети если и приходили в воскресенье «к церкви», то только за тем, чтобы весело провести время. Из поучения, кажется, следует, что верующие даже не заходили в храм, а около него затевали забавы («кошуны»), игры, ссоры, клеветы и укорение друг на друга, пьянство и объедение. Им было не до того, чтобы слушать пение и учение святых книг.¹⁹³⁶ А те из христиан, которые попадали в

—37—

храм, осуждали других: из церкви они шли в дома свои «не с милостию Божиею, но со гневом», принося Богу хулу вместо хваления. «Ангели плачутся нашему безумию, а беси радуются со отцем своим сатаною нашему неразумию». Называя детей своих «безумными человеками», духовный отец признается, что если они будут и наперед вести себя так, то он бессилен что-нибудь сделать для их научения. Они не слушали святых книг, поступали по своей воле и ему было бы приятнее видеть детей своих заживо погребенными, чем поступающими таким образом.

Далее автор обращается к современным духовникам и продолжает свою речь от их лица. Духовные отцы радовались и сочувствовали хорошему среди верующих, но не любили слушать о разных недостатках их. «Нам о том попом хула будет от Бога» – замечает автор, при случае какой-нибудь духовник успокаивал себя тем, что известный грешник не принадлежит к его духовной семье и не на его обязанности лежит его научение. Но эта отговорка была не основательна. Ради своего спасения поп обязан извлекать из бездны зла всякого человека, потому что он отец всем, а не детям только духовным: старому и молодому, богатому и убогому. Духовному отцу приходит сильная печаль, когда он не видит добрых поступков со стороны духовных детей своих, сердце его «болит вельми». Детям не видно этой сердечной болезни, но хуже её и больнее отцу их непослушание, когда от стыда или из боязни выговора они не открывают своих грехов. Он советует детям сказывать свои грехи на исповеди, а «поп убо учитель разумный весть, како твоя язвы грвховныя исцелити, а тебе без печали сотворити, дабы ин не возрел лютыя твоея язвы и злаго греха».

Автор уверяет, что говорит всё это не для похвалы себе, но желая им – детям спасения, а себе радости просит их верить, как он об них заботится, – о спа-

—38—

сении детей он печется больше, чем о своем. Он плачет об их зле, забывая свою радость, и забывает зло свое, когда узнает об их добрых делах, «зане ми есте друзи милии», – объясняет отец своим детям эту заботливость и сочувствие. Он знает, что его личные добродетели не спасут его, если он не спасет стадо Христово детей своих. «Аще бых аз вельми добр, то кая ми помощь от Бога, аще вас стадо Христово дети своя погублю? како лицем стану пред Богом? или на что ся надеяти? которая ми будет честь?» Уж конечно он не избегнет вечной муки оправданием: «не дети суть (т. е. духовные), почто ми их учити». Самая злая мука ожидает того духовника, который не учит своих детей душевных и всех людей закону Божию. Но если дети не захотят слушать его учения и святых книг, «не отвещати попови за то»: они сами за себя дадут ответ Богу.

На этой мысли и обрывается разбираемый нами памятник. Он описывает такой момент церковно-исторической жизни, когда духовник только завоевывал себе то высокое положение, которое обычно имел в древней Руси, завоевывал в борьбе с необузданностью и своеволием полуязыческого общества. Только неизвестно, было ли это в начале христианской истории Руси, или же происходило в более позднее время, но в какой-нибудь глухой окраине Руси среди смешанного населения. Но и поучения духовников, обращенные к одному из детей и рассмотренные выше, описывают в сущности ту-же самую борьбу духовных руководителей древних русских христиан с их грехами и своеволием: в ней, в этой борьбе, заключается самая стиля духовнической деятельности всех мест, времен и эпох. В этом и состоит, по нашему мнению, их назидательное и церковно-историческое значение.

6. Не меньшее нравственное и кроме того дисциплинарное влияние на древнерусское общество имели духовнические послания и поучения, лишенные личного элемента. Они очерчивали духовным детям определенный круг нравственно-дисциплинарных норм и заключали в этот круг человеческую волю. Это не назидание в собственном смысле,

—39—

которое можно принимать или не принимать в зависимости от настроения, это обязательное предписание, «заповедь» духовного отца, посредника между верующим и Богом, истолкователя Высшей воли, выраженной в Божественных книгах, и ответчика за нравственное состояние верующего на страшном суде. Такие поучения приближаются по своему содержанию к поисповедным поучениям. И возможно, что значительная часть последних возникла путем переделки частных наставлений обращенных каким-либо духовным отцом и к кому-либо из детей. Такой пример представляет «поучение некоего старца к детем духовным», обращенное к одному лицу и встречающееся в рукописях с конца XV в.¹⁹³⁷

По содержанию своему это поучение представляет ряд бесхитростных наставлений, очерчивающий с разных сторон образ жизни древнерусского порядочного христианина и изложено в вид заповеди. Духовному сыну заповедуются следующие религиозные обязанности: бояться Бога и чтить святых, избегать игрищ бесовских, ходить неопустительно в церковь, а в случай её отдаленности править службы дома, честно проводить праздники «с милостынею и с свещами и с просфирою и с темьяном (фимиамом)», успокаивать в праздник раба от дела, а самому воздерживаться от пьянства. Повторив снова обращение «се сыне и господине заповедаю ти», духовный отец преподает

—40—

сыну краткие наставления относительно поведения его в человеческом обществе: не ссорится, не упиваться, не спаивать других, потому что в «писании» за это положено 7 дней епитимии, помогать нищим, нагим, больным и заключенным в оковы: «все то Богу в руце влагаеши», – любить врагов и в мире со всеми ходить в церковь. В семейной жизни предписывается почтение к родителям, «законное» сожитие со своей женой: «среды и пятка и суботы и недели стрезися, выражается на этот счет духовный отец, и господских и пречистыя Богородица и святых бо праздник блюдися». В отношении к низшим членам семьи и дома дается такое предписание: «дети же свои и челядь свою учи страху Божию, от блуда и пианства и татьбы и всего зла вели блюстися им, а к церкви вели им ходити». Из наставлений социально-нравственного характера поучение содержит довольно обычные «суседа не обиди, вдовицы призри», «кун в резы (денег под проценты) не давай». Священников заповедуется чтить и не осуждать за грехи: «а чернця и бельца не осуждай, аще и своима очима кого видиши согрешающи, не осуди его, да не будеши причастник греху тому». Двумя чертами поучение отмечает отношения верующего к духовному отцу – частое обращение к нему в случае нужды и исправное исполнение епитимии. Таким образом, это краткое поучение имеет в виду обнять жизнь верующего со всех сторон.

7. Ту же задачу имеет одно духовническое произведение более пространное: «Поучение и беседа отца духовнаго к детем духовным от словес Иоанна Златоуста и от правил св. отец».¹⁹³⁸ Это обширное произведение представляет собой примерное наставление духовника к

—41—

сыну, «малое писание», которое было бы «довольно положити на сердцы своем» духовному сыну.¹⁹³⁹ Возникло оно не по частному случаю, адресовано не к определенному лицу, так как автор обращается то к чаду любимому, то к брату, дает советы на случай «аще еси сыну холост, аще ли сыну женат».¹⁹⁴⁰ Нравственные и житейски-практические наставления собраны в поучение с разных сторон, как на это указывает его надписание и сознание самого автора, что он изобразил «сия от святых книг, а не от своего разумия».¹⁹⁴¹ Действительно, автор заимствует свой материал из поучений и посланий древности, из наставлений кающемуся и исповедующему, из исповедных вопросов и поновлений.¹⁹⁴² Плана нет никакого, изложение беспорядочное, незаметно и общей мысли и трудно передать содержание памятника. Надо только отметить, что кроме обычных наставлений о посте, молитве и милостыне здесь немало житейских советов, напр. не пить на пиру как у себя так и у вельмож и не величаться в пьяном виде, не ходить в корчму, не лазить на дерево, не отправляться в путь без посоха, во время грозы засвечать пред иконами свечи, не резать скот в воскресенье и не мочится на восток и запад. Составитель совершенно без критики относится к книге и можно поверить его признанию о себе, что он «несмыслен словом и мутен умом».¹⁹⁴³

8. Но древнерусские духовники писали наставления и чисто дисциплинарного характера. Из них известны четыре послания Иосифа волоколамского под таким заглавием: «четыре послания Иосифовы о епитимиях к вельможам, в мире живущим, детем его духовным».¹⁹⁴⁴ Преп. Иосиф был одним из учительнейших и очень популярных духовников своего времени. Поселившись в волоколамских пределах и прославившись строгостью

—42—

своей жизни и поразительной начитанностью, Иосиф скоро сделался духовным отцом местной аристократии: «и мнози князи и боляре приходяще к игумену Иосифу на покаяние».¹⁹⁴⁵ Его выбрал в духовные отцы себе брат великого князя Ивана III Борис Васильевич, часто приходил к нему на исповедь и другой брат, князь Юрий. Некоторые из волоколамских бояр «иже от палаты княжа», из воевод и «воинов честных» просили также Иосифа быть духовным отцом их.¹⁹⁴⁶ К нему стремились на исповедь и женщины. Но волоколамская обитель была невходна женам и преп. Иосиф не хотел нарушать этого обычая. Это, однако, не помешало женщинам иметь его своим духовным отцом. Между волоколамским игуменом и его духовными дочерями установились своеобразные сношения: женщины исповедают Иосифу грехи свои письменно и с радостью принимают его ответ, не умевшие писать сказывали свои грехи домовым священникам и посылали их к Иосифу.¹⁹⁴⁷ Преп. Иосиф отвечал на письменные или устные просьбы своих духовных чад обоего пола и писал им послания. Памятником его письменных сношений с духовными детьми и остаются четыре послания к вельможам.

Послания адресованы духовным детям, которые несли епитимию, наложенную Иосифом, почему и трактуют об этом предмете. Два из них были вызваны просьбами самих детей: один вельможа прислал преп. Иосифу свою грамоту и «велел» ему отписать о том, как постится, как молиться, как творить милостыню и как прикасаться к святыне, т. е. как исполнять епитимью; другой устно в разговоре с Иосифом просил его написать об этих предметах. Послания представляют образец устава об епитимиях, которого держались строгие духовные отцы древней Руси. Не смотря на удивительную суровость запрещений, здесь описанных, мы признаем их типичными для наших древних духовников, предполагая, что стро-

—43—

гий волоколамский игумен поступал в данном случае по общепринятому уставу, а не создавал его сам. Характерны для Иосифа и его направления в этих посланиях только некоторые выражения принципиального свойства, комментировавшие устав, да частности в его разработке.

Сроки епитимий, по сообщению Иосифа вол., очень продолжительны: за большие грехи епитимьи доходят до 15 лет и больше и Иосиф не упоминает епитимьи менее одного года. Один из его вельмож, которому писано послание, нес четырехлетнюю епитимию, другой трехлетнюю. Впрочем, эти сроки не имели безусловного характера. Духовный отец, видя усердие сына, мог и сокращать срок. Епитимья состояла в посте и молитвах, в удалении от святыни и сопровождалась милостыней. И всё это было рассчитано и размерено с большою точностью. В пище предписывается в три дня недели (понедельник, среду и пяток) сухоядение, т. е. хлеб или калач с водою или квасом. Только в случае невозможности допускалось в эти дни варение без масла. Во втором послании кроме этого запрещается мясо в два скоромных дня недели – во вторник и четверг и точно указаны предметы питания на великий пост и другие. Из напитков Иосиф разрешает квас, брагу и мед «по нашему обычаю», но запрещает пьянство, от которого «вся злая ражаются». Пост ослаблялся в праздники. В субботу и воскресенье, а также в сплошные недели разрешалось на всё. – Несший епитимью, должен был строго выполнять правило о молитве. Ежедневно кроме субботы и воскресенья положено четыре кафизмы; в эти дни вместо кафизм два канона и часы. Каждый день нужно было выполнить 100, 200 или 300 поклонов, прочитать 600 или 1000 молитв Иисусовых.¹⁹⁴⁸ А неграмотные заменяли чтение кафизм тысячью двумястами тех же молитв. Но более домашнего правила следовало заботится о посещении церковной службы и «аще к которому пению не поспеется к церкви», нужно было восполнять пробел домашней молитвой. –

—44—

Епитимия удаляла человека от святыни. Прежде всего, ему запрещалось приступать к причащению св. Таин до исхода срока епитимьи. Только при опасности смерти допускали его к великому таинству, чтобы в случай выздоровления он продолжал свою епитимию. Несшему епитимию безусловно воспрещалось вступать в алтарь. Ему нельзя было ходить к антидору, брать хлеба Богородицы, есть вынутую просфору. Это дозволялось только в самые великие дни церковного года. – Кроме всего этого кающемуся человеку предписывается милостыня по силе.

В посланиях «об епитимиях» довольно характерно отразилось общее направление Иосифа волоколамского и его школы: внешний взгляд на человеческий подвиг, мысль о безусловности церковного устава, разработанного притом здесь до мелочности. Впрочем, нет ничего невозможного и в том, что те же самые взгляды в большей степени, чем отчасти, разделяли духовники древней Руси, стоявшие и вне связи с «осифлянами», с направлением, только выразившим последовательно идеал московского благочестия. Предписывая правила о посте, Иосиф выражается: «а кто не постится в среду и в пяток, таковый равен есть людем (иудеем?), которые Христа распяша». Здесь ясно представление о безусловном значении церковного устава о пище. Его исполнение казалось Иосифу самостоятельным христианским подвигом. Вот почему волоколамский игумен придумывает оригинальное и очень последовательное для него субъективное настроение у подвижника воздержания: постясь он терпел. Предписывая одному из духовных детей своих не есть мяса по вторникам и четвергам, Иосиф добавляет: «а будет невозможно, ино мясо ясти, зазирая и укоряя себе, яко нетерпелива суща, не могуща ни малаго сего потерпети». Тоже он повторяет и другому по поводу запрещения рыбы в четверг и вторник трех постов кроме великого: «а за нужю рыба ясти, укаряя себе, якоже нетерпелива суща». Здесь преп. Иосиф очевидным образом опускает из вида слова апост. Павла: «а сомневающийся, если ест, осуждается, потому что не по вере; а всё, что не по вере, грех» (Рим.14:23). – Своим правилом о молитве Иосиф перелагает на сотни

—45—

молитв и поклонов религиозное чувство верующего. Правило, исполненное им, представлялось русскому подвижнику как бы капиталом, подлежащим накоплению и точному учету. Кафизмы для неграмотного верующего заменяются молитвами Иисусовыми, пропущенная церковная служба – домашним правилом, которое можно было выполнить в какой-нибудь удобный день, «или милостыня по силе за то дати». Милостыня же идет за пропущенное дневное правило, причем правило постного дня оплачивается в два раза дороже, чем правило дня скоромного. Вельможе, которому адресовано третье послание и которого Иосиф называет «великим человеком», имеющим «у себя живота (имущества) много», он советует давать одну гривну за не исполненное правило постного дня, «а не в постной день немощно ти будет правило отправить, ино дати милостыни в полы того». А с другой стороны Иосиф советует в свободное время делать запас молитв и для будущего, так сказать, на черный день: «аще ли день случится покоен, ино и на иной день вперед правила запасти льзя». – Хороший христианин, исполняющий в жизни предписания церкви, должен, по мнению Иосифа вол., блюсти «паче всего чистоту телесную», так как при обрядовом направлении благочестия религиозная жизнь древнерусского человека заключалась главным образом в общении с церковной святыней. Состоящий под епитимьей рассматривался, по-видимому, как нечистый; по крайней мере, его удаляли от святыни или наоборот святыню охраняли от него. Преп. Иосиф и здесь разработал вопрос со свойственной ему мелочностью. Он допускает своих вельмож «ко кресту и иконом прикладыватись, а не целовати, а святою водою (богоявленскою) кропитись, а не пити».

Кроме некоторых наставлений нравственного характера (о миловании рабов, о справедливом и милостивом отношении высокопоставленных людей к низшим) в послании Иосифа есть еще одна любопытная черта – снятие епитимии с лиц, постригающихся в монашество, как бы прощение человека ради ангельского образа. «А кто пострижется в чернцы, ино тому с тех мест впредь опитемии нет», говорит Иосиф в первом послании. А

—46—

к вельможе третьего послания он обращается с настойчивым приглашением облечься в святой ангельский и иноческий образ. Вообще говоря, обращение в монашество духовных детей иноками-духовниками было в обычай на Руси. 50-я глава Стоглава «о священническом и иноческом чину» говорит, что духовные пастыри, т. е. духовники из монахов, сподобляли ангельского образа приходящих к ним на исповедь и брали с них за это мзду.¹⁹⁴⁹ Собор вооружается только против этого мздоимства, оставляя в неприкосновенности самый обычай. Отмеченная черта посланий Иосифа дополняет показание Стоглава, вскрывает одно средство, которым пользовались иноки духовники, вербуя мирян в монашество.¹⁹⁵⁰

Таково содержание и направление единственно известных дисциплинарных наставлений древнерусского духовника.¹⁹⁵¹ Они в подробностях описывают обыденную жизнь духовных детей подобно тому, как духовнические наставления назидательного характера очерчивают для них круг нравственных требований. Те и другие произведения следовало бы изучать с двух сторон: насколько отразилась в них древнерусская жизнь хотя бы своими идеалами, и насколько эти произведения характеризуют успехи нравственно-дисциплинарной работы духовника, т. е. в какой

—47—

мере они внесли свое содержание в жизнь народа и отразились на ней. Но сделать это нет возможности. Духовнических произведений мы имеем немного и содержание их по большей части не оригинально: оно сливается с учительной или канонической письменностью древней Руси. Трудно выделить здесь собственно духовнические идеалы и еще труднее проследить их отражение в жизни. Но литературная зависимость духовнических произведений свидетельствует об их особенной заслуге. Обладая иногда большой распространенностью и всегда авторитетом нравственной обязательности, эти произведения переносили в жизнь литературные идеалы древности. При помощи их духовник древней Руси исполнял свою скромную учительную обязанность – быть посредником между Божественной книгой и верующим. Мировоззрение же древнерусского духовника и влияние этого мировоззрения на жизнь народа гораздо яснее открываются в духовнических произведениях другого рода – в записках древнерусских духовников относительно своей практики.

С. Смирнов

—48—

Ваше Преосвященство, Ваше Высокопреподобие и всё досточтимое собрание!

Позвольте предложить вашему вниманию несколько замечаний о музыке, как главном средстве нравственного воспитания, по мыслям Платона и Аристотеля. Для нашего времени в этих мыслях древнегреческих мудрецов есть много оригинального и своеобразного, чего теперь у педагогов не встречается, – и уже по этому одному знакомство с ними не безынтересно; но может статься, что мысли эти не настолько изобилуют натяжками и преувеличениями, чтобы их стоило лишь забыть и сдать навсегда в архив, как совсем непригодные для современной педагогики.

Приступая к изложению этих мыслей, мы должны наперед заявить, что имеем в виду музыку в теперешнем смысле слова и будем говорить собственно об инструментальной музыке и пении. Такая предварительная оговорка необходима потому, что у древних греков понятие музыки (μουσικὴ τέχνη) имело два значения, – более широкое и более тесное: в широком смысле слова музыкальное образование, в противоположность гимнастическому, обнимаю собою всё, относящееся к развитию духовной природы человека в её интеллектуальной, нравственной и эстетической сторонах, так что в это обширное понятие входили

—49—

и чтение с письмом, и изучение грамматики с поэзией, и изучение математических наук с философией, и, наконец, музыка в теснейшем смысле слова, в каком понимается она теперь у нас. Только об этой-то последней части музыкального образования и будет сейчас речь.

Первое, что особенно заслуживает нашего внимания, это – решительное убеждение Платона и Аристотеля в глубоком и неотразимом влиянии музыки и пения на всю душевную жизнь человека, в частности – на образование и склад нравственного характера. Вот, например, одно рассуждение Платона в «Политике»:¹⁹⁵² «Главнейшая пища (воспитываемого юношества) заключается в музыке, так как ритм и гармония особенно глубоко проникают во внутреннее святилище души, сильнейшим образом трогают её и делают благопристойною, если кто питается правильно, а когда нет, – выходит противное».¹⁹⁵³ «Воспитанный этим по надлежащему (весьма) живо чувствует, как скоро что упущено, или неловко отделано, или нехорошо произведено. Быв расположен к справедливому негодованию, он хвалит прекрасное, с радостью принимает его в душу и, питаясь им, становится честным и добрым человеком, а постыдное дело порицает и ненавидит от самой юности, прежде чем может дать себе в том отчет».¹⁹⁵⁴

Здесь – мы видим – философ говорит о музыке в тесном смысле слова, не о науках и поэзии, а именно о ритме и гармонии, и находит в ней так много пищи для нравственного образования человека, что, питаясь ею правильно, можно сделаться честным и добрым, развить в

—50—

себе любовь к прекрасному и отвращение к постыдному, способность хвалить первое и порицать последнее, когда еще ум не может дать себе ясного отчета в этом.

И в другом месте того же сочинения Платон с решительностью утверждает, что музыка образует нравы стражей, т. е. чрез гармонию сообщать им не то что знание, а какую-то благонастроенность, чрез ритм приучает к такту, да и речам дает подобные же свойства, какие сама имеет, будут ли эти речи вымышлены, или истинны».¹⁹⁵⁵ Одним словом, музыка «посредством гармонических звуков действует на душу и внушает ей любовь к добродетели».¹⁹⁵⁶

Таково действие музыки, если пользоваться ею правильно. Наоборот, «злоупотребление ею, по словам Платона, влечет самые гибельные следствия, портит нравы».¹⁹⁵⁷ А вот и пример того, как злоупотребление музыкою портит нрав человека. «Пусть, – говорит Платон, – пусть кто-либо позволит своей душе обворожаться музыкою, и чрез уши, как чрез канал, вливает в неё сладкие, нежные и жалобные звуки гармонии, и пусть эти мягкие звуки песни увеселяют его во всю жизнь: сперва, если у него было сколько-нибудь горячности (θυμοειδές), он умягчает её, как железо, и бесполезное жесткое превращает в полезное; потом, не переставая позволять ей это и долее, но чаруя её, он растопляет её чувство и перегоняет (λείβει – изводит по каплям) до тех пор, пока не выгонит из него сердечного жара (θυμόν), не иссечет из души как бы нервов и не сделает воина изнеженным… И если с самого начала он получил природу без сердечной горячности, то выйдет таким скоро; а когда природа его была горяча, – ослабит её жар и сделает её удобовозбуждаемою, скоро раздражающеюся и охладевающею от причин ничтожных. Таким образом, вместо сердечного жара, исполнившись чувством недовольства, люди становятся желчны и вздорчивы».¹⁹⁵⁸ Итак, по Платону, злоупотреб-

—51—

ление музыкою может в конец расстроить нервы у человека, сделать его изнеженным, раздражающимся и охладевающим от причин ничтожных, всегда и всем недовольным, желчным и вздорчивым, – тогда как правильное занятие музыкою сообщает душе благонастроенность, дает в результате благодушие (εὐψυχία).

В свою очередь и Аристотель – достойный ученик великого Платона – так же высоко ценил нравственно-воспитательное значение музыки. Доказывая, что музыка имеет влияние на самый характер человека и что «посредством музыки мы можем развить в себе те или другие нравственные наклонности», он говорит: «моральное значение музыки состоит в том, что под влиянием её, мы испытываем чистое удовольствие – истинно любим или ненавидим». «Посредством ритмов и мелодий музыка может подражать настроению гнева и кротости, а также мужеству и спокойной рассудительности, равно как и всем прочим состояниям нашей души, и при том подражать так близко к естественным проявлениям этих состояний в действительности, что, слушая те или другие ритмы и мелодии, мы сами настраиваемся в душе своей так или иначе. А испытывая печаль или радость от подобий, мы привыкаем чувствовать тоже и в действительности»… «Иная гармония, как, например, миксолидийская, настраивает нас печально, так что, слушая её, мы испытываем стесненное состояние духа; другая же более легкая музыка приводит нас в более развязное состояние; среднее настроение духа, настроение ровное и спокойное, преимущественно производит в нас гармония дорийская, а фригийская, напротив, обыкновенно возбуждает до энтузиазма. Всё это вполне удовлетворительно рассмотрено в тех сочинениях, в которых вопрос о музыкальном образовании выяснен со всею строгостью философского анализа и с ясной аргументацией самих фактов. Подобно мелодиям, могут быть разделены и ритмы. Так, одни из них имеют спокойный характер, другие более подвижной; при том, движение одних порывисто, а другие более плавны. Отсюда очевидно, что музыка действительно в состоянии возбудить в душе нашей то или другое нравственное на-

—52—

строение; а если так, то музыка непременно должна входить в программу воспитания».¹⁹⁵⁹

Спрашивается теперь: что же значит – пользоваться музыкою правильно и что значит – злоупотреблять ею? – Обстоятельное разъяснение этого мы увидим дальше.

Прежде всего, оба философа предостерегают от того узкого и неправильного, можно сказать – легкомысленного, взгляда на музыку, по которому она представляется лишь средством удовольствия и приличного провождения досуга. Вот слова Платона: «Многие говорят, что сущность и совершенство музыки состоит в её приятном действии на душу, в удовольствии, которое она доставляет. Но так говорить не позволительно и не простительно: ибо сие вовлекает нас в заблуждение».¹⁹⁶⁰ Или еще: «не должно верить словам тех, кои говорят, что музыку должно рассматривать и ценить по удовольствию; и если б даже была такая музыка, то не её должно почитать превосходнейшею».¹⁹⁶¹ Также и Аристотель, признав, что музыка доставляет удовольствие и есть лучшее средство для отдыха, добавляет при этом: «но нельзя не заметить, что музыка, по природе своей, гораздо выше того, чтобы пользоваться ею только для этих целей, так что на неё нельзя смотреть, как только на средство того общего удовольствия, какое, более или менее, ощущают от неё все».¹⁹⁶² И далее: «простое наслаждение, доставляемое музыкою, не есть существенное её свойство»;¹⁹⁶³ «скорее должно думать, что музыка доставлять человеку нравственное образование, и, как гимнастика образует тело, она в состоянии образовать душу человека».¹⁹⁶⁴

Отсюда у Аристотеля естественно и вполне логически вытекает дальнейшее требование, – требование активного занятия музыкой. Если бы музыка была лишь средством наслаждения, да способствовала только достойному провождению досуга, то, конечно, можно было бы не учиться ей и не

—53—

заниматься ею самим «Разве нельзя наслаждаться музыкою и правильно судить о ней, слушая других?»¹⁹⁶⁵… Но раз доказано высшее нравственно-воспитательное значение музыки, этим доказано и то, «что, хоть до некоторой степени, дети должны заниматься музыкой сами». «Нет сомнения, говорит Аристотель, что тем более мы подвергаемся влиянию каждого дела, чем ближе и непосредственнее участвуем в нём сами: кроме того, без непосредственного участия в деле, нельзя, или, по крайней мере, очень трудно быть в нём хорошим судьей… Ясно таким образом, что только активное занятие музыкой может иметь настоящее образовательное значение».¹⁹⁶⁶

Здесь Аристотель наталкивается на возражение: «многие говорят, что активное занятие музыкой производит лишь простых ремесленников в ней». «Это неправда», – кратко и решительно отвечает философ. «Стоя за активное занятие музыкой, нужно только обратить внимание на следующее: в какой мере должны заниматься музыкой те, которые воспитываются для политической деятельности, в каких мелодиях и ритмах должны они упражняться, и, наконец, на каких инструментах должны они изучать музыку; потому что во всем этом большая разница».¹⁹⁶⁷ Без строгого различения, как самой музыки, так и инструментов, активное занятие музыкой, пожалуй, может произвести только ремесленников.¹⁹⁶⁸ – И по всем этим пунктам у обоих философов мы находим довольно определенные указания.

Так, оба они вооружаются против суетного стремления к виртуозности в музыке, к артистическим эффектам и новшествам в ней; оба скорбят и жалуются по поводу того, что в их время стала усиливаться погоня за музыкальными эффектами и изысканными пассажами. «Всё это, – говорит Аристотель, – имеет место в музыкальных состязаниях, но, к несчастью, оно перешло

—54—

теперь и в самое классическое занятие музыкой»;¹⁹⁶⁹ «в наше время, большею частью, занимаются ею просто для удовольствия, но сперва она была принята в систему воспитания».¹⁹⁷⁰ Таким же несчастием казалось это явление и Платону. «Наши человеки-художники, говорит он, мелодию и ритм лишают слов, употребляя одну только лиру и свирель. Весьма трудно узнать, что значит без речи ритм и гармония, и какому важному предмету подражает. Должно почитать необходимым признаком грубости эту сильную охоту к быстроте, к смешению звуков и к безобразному, дикому грому, равно как употребление лиры и свирели без пляски и пения».¹⁹⁷¹ Это стремление извлечь из музыкальных инструментов как можно более быстрых и разнообразных звуков, к тому же – не в качестве аккомпанемента, а независимо от пения, – Платон называет музыкальным невежеством и фокусничеством (ἀμουσία καὶ θαυματουργία). И вот его приговор: «должно употребить все средства, чтобы наши дети не привязывались к новым подражаниям в музыке, чтобы никто не обольщал их удовольствиями».¹⁹⁷²

Главное средство для этого Платон желал бы заимствовать от древних Египтян, которых он очень хвалит за естественную простоту и упорный консерватизм в национальной музыке. «У них, – говорит философ, – ни живописцам, ни другим художникам не позволено производить ничего нового и вводить что-либо кроме отечественного; и доселе еще сие не позволяется ни в живописи, ни в музыке во всей её обширности… И это есть отличное дело их законодательства и политики. Прочие законы их худы, недостаточны; но о музыке постановление их истинно достойно уважения, именно то, что законом можно определить песни постоянные, сохраняющие естественную правильность».¹⁹⁷³ «Они наперед установляют празднества, расчисляя на целый год, какие, в какое время, в честь каких богов или чад их и гениев

—55—

должны совершаться; потом назначают, какую песнь должно воспевать при каждом жертвеннике и какими плясками сопровождать жертвоприношения»… «Если ж кто, вопреки сему постановлению, вводит какому-либо богу новый гимн, или новую пляску: то жрецы и жрицы с помощью законоблюстителей воспрещают ему властью закона и властью священною. Кто сам добровольно не оставляет своего преступного намерения, тот во всю жизнь свою осужден терпеть от всякого желающего наказание за свое нечестие».¹⁹⁷⁴

Перенося эти порядки в свое родное государство, Платон желал бы установить следующее правило: «вопреки народным и священным песням никто да не дерзает петь. Покорный свободен от наказания; а непокорного накажут законоблюстители, жрецы и жрицы».¹⁹⁷⁵ Всякая новая песнь и всякая новая мелодия предварительно должна быть представлена на суд шестидесятилетних певцов Диониса, которые, имея тонкий вкус в ритме и составлении гармонии, будут решать в каждом случае, пускать ли в употребление ту или другую мелодию. «Умея разбирать мелодию, совершенно подражающую всем расположениям души, и отличать оттенки порока и добродетели, они должны отвергать дурное и вводить на сцену хорошее; должны самыми песнями посредством подражания возбуждать в юных сердцах любовь к добродетели».¹⁹⁷⁶ И в

—56—

другом месте Платон высказывает требование, чтобы попечители города, оберегая его от порчи нравов, «строже всего наблюдали за тем, как бы, вопреки порядку, не делалось нововведений в музыке, и слушали бы с опасением, когда кто говорит, что люди особенно уважают то пение, которое вновь привзошло у поющих, что поэтом называют часто не того, кто составляет новые песни, а того, кто выдумывает новый образ песнопения и хвалит это. Между тем не должно ни хвалить таких вещей, ни принимать их. От введения нового рода музыки нужно беречься, как от опасного во всех отношениях, – ибо нигде формы музыки не изменяются без изменения (вместе с тем) самых важных законов гражданских¹⁹⁷⁷… Нарушение закона, входя этим путем, легко прячется; – так себе, под видом увеселений, как бы не делая ничего худого, понемногу вкрадывается, молча внедряется в нравы и занятия, и отсюда уже более ощутимо переходит во взаимные отношения, а из отношений-то с великою наглостью восстает на закон и правительство и оканчивает ниспровержением всего – частно и общественно».¹⁹⁷⁸

Той же цели противодействия виртуозности в музыке и ремесленничества в ней должно было служить и другое требование Платона, именно – чтобы дети учились играть на лире только три года, начиная от тринадцати лет до шестнадцати. «Употреблять на сие больше или меньше времени не позволяется ни со стороны родителей, ни охотнику до учения, ни совершенному ненавистнику его. Короче или долее заниматься сими предметами значит нарушать закон. Неповинующийся лишается почестей, детям предоставленных».¹⁹⁷⁹ Само собою разумеется, – далеко было до

—57—

артистических тонкостей тем, «коим назначено только три года для изучения всего, что есть хорошего в музыке».¹⁹⁸⁰

Наконец, этой же самой цели должно было способствовать и то, упомянутое уже нами, требование Платона, чтобы инструментальная музыка употреблялась лишь в качестве аккомпанемента при пении, но отнюдь не самостоятельно и независимо от слов. «Мелодия, по мысли Платона, слагается из трех частей: из слов, гармонии и ритма». И Платон неоднократно повторяет, что «гармония и ритм должны следовать словам»,¹⁹⁸¹ что «размер и гармония должны сообразоваться со словом, а не слово с ними».¹⁹⁸² Из этих положений философа, равно как и из процитованной ранее жалобы его на употребление лиры и свирели, мелодии и ритма, без всяких слов, явствует, что, по его воззрению, инструментальная музыка должна всегда следовать и сообразоваться со словами.

И Аристотель, в свою очередь, держится того же убеждения, что играющий музыкант должен сопровождать свою игру пением.¹⁹⁸³ А это, конечно, худо мирится с музыкальной виртуозностью и полагает довольно тесные пределы развитию её: ведь, если слова поэта должны быть главным делом в музыке, то они отнюдь не должны стушевываться и исчезать за артистической игрой инструмента – лиры или цитры.¹⁹⁸⁴

Итак, вот в какой мере следует заниматься музыкой в целях свободного образования.

Переходим теперь к дальнейшему вопросу: в каких мелодиях и ритмах следует упражняться в тех же образовательных (не ремесленнических) целях?

Здесь, не вдаваясь в большие подробности и музыкальные тонкости, мы должны предварительно разъяснить следующее: основные древнегреческие мелодии: дорийская, фригийская, ионийская и лидийская – различались между собою, подобно современным мелодиям, различным расположи-

—58—

нием целых тонов и полутонов в гамме; и каждая из них являлась выражением определенного душевного настроения. В то время как в нашей сложной многоголосной музыке это настроение и чувство получает свое выражение благодаря многим факторам – такту, темпу, последовательной смене аккордов, – у греков уже самая гамма служила ясным выражением такого или иного чувства и настроения.¹⁹⁸⁵ В качестве приблизительной, но, конечно, не вполне соответствующей аналогии мы могли бы, пожалуй, указать в современной музыке на различие мажорной и минорной гаммы: мажорная всегда звучит тверже, энергичнее и веселее, минорная – всегда меланхоличнее и грустнее. Добавим к этому, что между названными основными греческими мелодиями могли быть средние переходные ступени, от чего получались мелодии смешанного характера.

Рискуя все-таки и при этих разъяснениях остаться не во всем для всех понятным, мы должны обратиться к избранным философам.

Платон решительно заявляет, прежде всего, что «не нужно ничего плаксивого и печального». – «Какие же бывают гармонии плаксивые?» Таковыми оказываются гармонии «смешанно-лидийская (μιξολυδιστί), мольно-лидийская (συντονολυδιστί) и некоторые другие. Стало быть, их надобно исключить, – потому что они не полезны даже и женщинам, не только мужчинам…».¹⁹⁸⁶ До какой степени Платон был противником плаксивой и печальной музыки, считая её вредною для нравов, это можно видеть из того, что «в некоторые злосчастные дни, когда городу необходимо было предаваться плачу», он рекомендовал лучше нанимать чужестранные хоры на время, лишь бы только свои граждане не старались растрогать сердца слушающих плачевными звуками, словами и гармонией.¹⁹⁸⁷

—59—

Далее. «Что касается до упоения, неги и расслабления, то стражам и это весьма несвойственно. А какие бывают гармонии разнеживающие (μαλαχαὶ) и пиршественные (συμποτυκαὶ)? Ионийская (ἰαστὶ) и лидийская (λυδιστί), известные под именем расслабляющих (распущенных – χαλαραὶ)». Оказывается, таким образом, что и эти последние гармонии «нельзя приспособить к воспитанию людей военных». Остаются затем «только дорийская и фригийская» (δωριστὶ καὶ φρυγιστί) гармонии. И вот что говорит Платон устами Сократа: «Гармоний я не знаю, но оставь мне ту, которая могла бы живо подражать голосу и напевам человека мужественного среди военных подвигов и всякой напряженной деятельности, человека, испытавшего неудачу, либо идущего на раны и смерть, или впавшего в какое иное несчастье, и во всех этих случаях стройно и настойчиво защищающего свою судьбу. Оставь мне и другую, которая бы, опять, подражала человеку среди мирной и не напряженной, а произвольной его деятельности, когда он убеждает и просит – либо Бога, посредством молитвы, либо человека, посредством наставления и увещания, – когда бывает внимателен к прошению, наставлению и убеждениям другого и свою внимательность, по силе разумения, оправдывает делом, когда он не кичится, но во всём этом поступает рассудительно и мерно и довольствуется случайностями. Эти-то две гармонии – напряженности и произвола, людей несчастных и счастливых, рассудительных и мужественных, – эти две оставь мне гармонии, наилучшим образом подражающие голосу».¹⁹⁸⁸ По решению Сократовского собеседника, авторитетного музыканта, оказывается, что эти потребные гармонии суть именно гармонии дорийская и фригийская.

Аристотель несколько расходится со своим учителем и признает годною для воспитания преимущественно одну

—60—

дорийскую гармонию. «Что касается до дорийской гармонии, то – говорит он – все согласны в том, что она самая плавная, и по преимуществу мужественного характера. Рекомендуя всегда средину между крайностями, мы думаем, что учиться музыке преимущественно должно на дорийских мелодиях, так как дорийская гармония, действительно, представляет средину между всеми другими».¹⁹⁸⁹ Он даже не преминул высказать при этом порицание по адресу Платона. «В государстве Платона, по его словам, Сократ поступает не хорошо, рекомендуя фригийскую гармонию вместе с дорийской, тем более, что он отвергает флейту, между тем фригийская гармония имеет то же место в числе прочих гармоний, какое занимает флейта в числе всех других инструментов: именно, музыка флейты и композиция фригийской гармонии, по характеру своему, возбудительны и страстны. Доказательством тому сама поэзия; именно, вакхическая и всякая подобная поэзия, пред всеми другими инструментами, особенно хорошо удается на флейте, а для выражения её наиболее прилична гармония фригийская».¹⁹⁹⁰

Уклоняется Аристотель от Платона и в принципе разделения гармоний, при чем он разъясняет обстоятельно, что допустимы и другие мелодии, кроме дорийской, но допустимы для иных целей, не воспитательно-образовательных. Вот это интересное рассуждение Аристотеля. «Что касается до разделения мелодий – говорит он, – то в этом мы согласны с теми философами, которые различают мелодии этические,¹⁹⁹¹ практические¹⁹⁹² и энтузиастические,¹⁹⁹³ и для каждой из них признают свою собственную гармонию: вместе с тем, мы утверждаем, что музыкой следует заниматься не по одному какому-либо побуждению, но по многим: так, во-первых,

—61—

для образования вообще, потом для очищения страстей, и, в-третьих, для препровождения досуга, для развлечения и отдохновения, после утомительного труда. Хотя употребительны вообще всякого рода гармонии, но не для одной и той же цели; так, в воспитании должны быть употребляемы собственно этические гармонии, слушать же вообще можно гармонии практические и энтузиастические, потому что душевные аффекты, как, например, сострадание и страх действуют на душу всякого, хотя, впрочем, на одних слабее, а на других сильнее. Тоже самое должно сказать и об энтузиазме. На некоторых такая музыка действует очень сильно. Посмотрите, в самом деле, каковы бывают люди, под влиянием священных песен, когда они слышат звуки, сильно действующие на их душу: они чувствуют себя тогда как бы уврачеванными и очищенными. Такие же сильные впечатления испытывают, конечно, и те, которые находятся под влиянием музыки, возбуждающей в них сострадание, страх и всякий другой аффект; – разница зависит здесь от степени восприимчивости каждого, но несомненно, что все чувствуют в душе своей какое-то очищение и облегчение, не лишенные удовольствия. Точно также и очищающие душу мелодии возбуждают в людях невинную радость Такие-то гармонии и такие-то мелодии следует избирать и для публичных состязаний в музыке. Но так как слушателями этих музыкальных состязаний бывают разные люди: одни – свободные и образованные, другие – люди с грубым вкусом, большею частью ремесленники, рабочие и другие подобного рода; то для удовольствия этих последних должно давать такие музыкальные состязания и такие представления, которые были бы для них занимательны. Согласно с извращенным настроением их духа, и самые гармонии и мелодии для них должно выбирать не очень строгого стиля, но только наиболее сильные и потрясающие; потому что для каждого всегда приятнее то, что свойственно его природе. В самом деле, для состязаний в театре должно дозволить выбирать ту или другую музыку, сообразно с характером слушателей. А что касается до воспитания, то здесь дело другого рода: здесь, как сказано было выше, по преимуществу должно пользоваться

—62—

только этическими мелодиями и гармониями; такова, как мы уже и говорили, гармония дорийская».¹⁹⁹⁴

Остается теперь рассмотреть последний вопрос: на каких инструментах должно изучать музыку в образовательных целях? Вопрос этот отчасти уже предрешен в предыдущих рассуждениях философов. Если, как говорит Аристотель, «музыкант должен сопровождать свою игру пением», то очевидно – духовым инструментам тут не может быть места; с другой стороны, – если аккомпанирующая музыка не должна быть артистически-виртуозною, дабы за нею не стушевывалось содержание слов, то и струнные инструменты должны быть лишь самые простые и несложные, не дающие места излишней виртуозности. И вот мы видим, – как Платон, так и Аристотель согласно восстают против флейты, которая – кроме того, что не допускает при игре пения, по самому характеру звуков своих отличается возбудительною страстностью и не способствует развитию добродетели. Затем вооружаются они и против разных сложных струнных инструментов, каковы: многострунные тригоны (в роде наших арф), 20-струнные пиктиды, варвиты (на подобие наших гуслей), самвики и др., звуки которых, как говорит Аристотель, доставляют слушателю только чувственное удовольствие и для игры на которых требуется особенная ловкость рук.

Платон так рассуждает об этих последних инструментах: «многострунность и всегармоничность в песнях и мелодиях нам не понадобятся; поэтому мы не будем содержать тех мастеров, которые делают тригоны, пиктиды и все многострунные и многогармоничные инструменты».¹⁹⁹⁵ Затем, находя, что «вся эта многострунность и всегармоничность есть подражание флейте», он и «делателей флейт и флейщиков (т. е. играющих на флейтах) но соглашается принять в свой город; таким образом, у Платона «для пользы города остаются только (4-струнная) лира и (7-струнная) цитра», да «пастухи в поле могут употреблять свирель».¹⁹⁹⁶

—63—

Подобным же образом, только несколько подробнее, рассуждает и Аристотель, уклоняясь от учителя своего лишь во второстепенных частностях. Именно, он говорит: «Что касается до выбора инструментов, на которых должно учиться музыке, то для этой цели нельзя рекомендовать флейту, или кифару (цитру), или иной какой-либо собственно артистический инструмент; напротив, нужно учиться музыке только на таких инструментах, которые наиболее способствуют к музыкальному образованию или вообще к развитию эстетического вкуса. А флейта, кроме того, неспособна к возбуждению нравственного чувства, и скорее действует только на страсти; поэтому употреблять флейту должно, по преимуществу, в тех случаях, когда имеется в виду очищение страстей, а не музыкальное образование. К тому же флейта в том еще отношении неудобна для изучения музыки, что играющему на ней нельзя сопровождать своей игры пением. Вот причина, почему давно уже как она вышла из употребления при классическом занятии музыкой. Когда эллины, благодаря увеличению своего состояния, стали вести более досужую жизнь и более интересоваться подвигами добродетели, когда, – что особенно заметно после персидских войн, – они начали высоко думать о своем достоинстве; тогда ревностно принялись они изучать все науки и искусства, не делая между ними строгого выбора, и ища только как можно более знания. В это-то время они стали учиться и на флейте. Так в Лакедемоне, например, хорег обыкновенно аккомпанировал хору на флейте. Равным образом и в Афинах флейта вошла в такое употребление, что ею занималось большинство свободных граждан… В последствии, когда стали лучше судить о том, какая музыка способствует развитию добродетели, флейта была оставлена, по указанию опыта. Равным образом, были оставлены и многие другие из прежних инструментов, каковы пиктиды, варвиты, а также и те инструменты, звуки которых доставляют слушателю только чувственное удовольствие: гептагоны, тритоны, самвики, и вообще все те, для игры на которых требуется особенная ловкость рук».¹⁹⁹⁷

—64—

Весьма заслуживает внимания и общее заключение Аристотеля к его трактату о музыкальном образовании. Здесь мы читаем: «Итак, что касается до выбора инструментов и до практического обучения детей музыке, то в этом отношении мы исключаем из музыкального образования преследование всяких артистических целей. Артистическое образование в музыке, по нашему мнению, есть изучение музыки для музыкальных состязаний. При таком музыкальном образовании, занимающийся музыкою играет не с целью своего собственного нравственного усовершенствования, но для наибольшего удовольствия своих слушателей. Такое занятие музыкою мы не считаем делом людей свободных, но относим его скорее к числу занятий людей, работающих по найму. Такое-то занятие музыкой и производит обыкновенно ремесленников музыки; потому что цель, для которой артист принужден играть, иногда может быть очень низка».¹⁹⁹⁸

* * *

Остановимся ненадолго на этих мыслях древних философов. – Слишком две тысячи лет прошло с тех пор, как были высказаны они. В этот немалый период времени далеко шагнуло человечество вперед во всех областях знания. Хвалится оно своим прогрессом и в области научной педагогики, хвалится так горделиво, что на седую старину иные готовы смотреть с полным презрением.¹⁹⁹⁹ Естественно теперь спросить: сколь далеко ушла

—65—

новейшая педагогика, сравнительно с Платоном и Аристотелем, в поставленных выше вопросах? Прежде всего: многие ли современные педагоги в своих теориях, многие ли родители и воспитатели в своей воспитательной практике задаются вопросом о том, как улучшить нрав питомца музыкою, какие мелодии и какие инструменты наиболее пригодны для этого, и не испортится ли этот нрав от не надлежащего занятия музыкою? –

Личные наблюдения каждого из вас пусть дадут ответ за современную практику и жизнь; я могу ответить за педагогическую теорию и скажу следующее: с легкой руки Локка и Руссо, поставивших музыку на самое последнее место в ряду занятий своих воспитанников,²⁰⁰⁰ прославленные корифеи новейшей педагогики почти совсем забыли мысль о нравственно-воспитательном значении пения и музыки.²⁰⁰¹ Спенсер, например, отводит место музыке в самом последнем отделе человеческой жизни, обнимающем отдохновение и увеселения, наполняющие свободные часы.²⁰⁰² Он говорит о ней, как об эстетическом наслаждении, называет её «цветком цивилизованной жизни», но основной

—66—

потребностью человеческого благостояния, как и всю вообще эстетическую культуру, отнюдь не считает её. «Как бы она ни была важна, говорит Спенсер, – она должна уступить первенство тем предметам, которые прямо касаются повседневных обязанностей». «Когда силы природы будут вполне порабощены человеку, способы производств доведены до совершенства, труд в высшей степени экономизирован, воспитание приведено в такую систему, что приготовление к самой существенной деятельности будет производиться с сравнительною быстротою, и когда, следовательно, будет более свободного времени, тогда прекрасное в искусстве и природе справедливо займет обширное место в умах всех».²⁰⁰³ «Тут мы видим, – добавляет Спенсер, – всего яснее недостаток вашей воспитательной системы. Она пренебрегает растением ради цвета. Стремясь к изящному, она забывает сущность. Между тем как она не дает никаких знаний, ведущих к самосохранению, из тех же предметов, которые облегчают снискивание пропитания, она преподает только начальные правила, а большую часть приходится добывать как-нибудь в последующей жизни; между тем как к выполнению родительских обязанностей она не дает ни малейшей подготовки, а к обязанностям гражданина приготовляет, сообщая лишь массу фактов, из которых большая часть неприменима, остальные же лишены ключа к их уразумению, – она, эта система, заботливо преподает всё то, что ведет к утонченности, лоску, блеску».²⁰⁰⁴ Педагогика Спенсера, таким образом, считает более нужным подготовлять юных питомцев к выполнению даже родительских (будущих) обязанностей, нежели заняться их музыкальным образованием… Очевидно, в этой педагогике мы напрасно стали бы искать рассуждений о том, какая музыка наиболее пригодна для нравственного образования человека.²⁰⁰⁵

Столь же тщетными и напрасными оказались бы наши

—67—

поиски и в «Науке воспитания» Бэна. Заявив с самого начала, что музыка из всех изящных искусств «имеет наибольшее значение и оказывает самое сильное влияние», признав даже, что «разнообразные формы музыки весьма различно действуют на душу», Бэн продолжает далее: «в тот момент, когда мы слушаем музыку, она производит громадное влияние на душу, воодушевляет и ободряет вас, успокаивает и утешает. Но факты не дают нам права приписать ей какое-либо прочное, нравственное влияние; ничто так не мимолетно, как возбуждение, производимое музыкой. Кроме её значения как существенного приращения к житейским наслаждениям, я не признаю за ней никакого влияния на воспитание, как нравственное, так и умственное. Если еще в нравственной сфере она может иметь какое-либо значение, то в умственной, конечно, никакого».²⁰⁰⁶ Кроме этих, довольно противоречивых, хотя и сильно выраженных, положений, мы найдем в педагогике Бэна еще такие, например, мысли: «музыканту необходимо упражнять голос, слух, руки»,²⁰⁰⁷ – или: «не будучи музыкантом, всякий при благоприятных условиях имеет возможность развить вкус к музыке путем слушания музыкальных произведений, исполняемых другими»,²⁰⁰⁸ – мысли, вовсе не блещущие глубиной, по сравнению с мыслями Платона и Аристотеля.

Не найдем мы глубоких мыслей о нравственно-воспитательном значении музыки и в педагогической системе Бенеке.²⁰⁰⁹

—68—

Я назвал труды, считающиеся капитальными в современной педагогике, принадлежащие выдающимся психологам и, в виду их капитальности, пересаженные на нашу русскую почву.

Точно также и в русских педагогических системах, даже в претендующих на особенный характер психологичности, вопрос о музыке обсуждается более с эстетико-технической точки зрения, нежели с нравственно-образовательной. Лишь один «Курс общей педагогики» покойного П. Юркевича, вышедший 30 лет тому назад, представляет в этом отношении исключение. В нём идеи Платона оценены по достоинству и приняты с восторгом; его программа музыкального образования названа «основанною на глубоком знании психологии», и вот как хорошо резюмируется здесь сущность этой древнейшей программы: «она требует, – говорит Юркевич, – избирать песни, которые посредством чувствований, возбуждаемых ими, или усиливают мужество воли, или увеличивают свет нравственных идей, которым должна покоряться воля. Бесплодные волнения сердца, когда оно как бы стонет в тисках, или ноет от беспредметной грусти, или тает от неги, также когда оно страдает от недовольства и не знает, чего собственно ему хочется, наконец, когда оно или покрывается мраком, или теряет трезвость от опьяневающего восторга, – все такие чувствования не должны быть навязываемы детскому сердцу посредством пения. Только те возбуждения сердца полезны, которые или укрепляют волю, или просветляют разум».²⁰¹⁰ И со своей стороны, автор посвящает несколько страниц рассуждению о том, какого рода пение и музыка наиболее полезны при воспитании детей.²⁰¹¹

Но этот серьезный «курс» педагогики насчитывает, как я сказал, 30-ти летнюю уже давность. В более же новых «курсах» и «учебниках» мы самой постановки вопроса о нравственно-воспитательном значении музыки почти не встречаем. По-видимому, теперь совсем отброшена не только фантастическая мечта повлиять музы-

—69—

кой на неодушевленную природу или диких зверей, нашедшая себе прелестное выражение в поэтических греческих мифах об Орфее, Лине, Амфионе и др., но забыта и мысль о возможности влиять музыкой на нрав человеческий. Забыты прекрасные слова Шекспира:

«Нет на земле живого существа

Столь жесткого, крутого, адски-злого,

Чтоб не могла хотя на час один

citataВ нём музыка свершить переворота».citatacitata²⁰¹²citata

Позволительно, однако ж, спросить: такое забвение может ли быть оправдано с научной точки зрения?

Психолог Нагловский не дурно сказал, что «поэзия рождает мысли и чрез них приводит к чувствам; музыка возбуждает чувства и чрез них ведет к мыслям».²⁰¹³ Если же так, то, ведь, для нравственности человеческой совсем не безразлично, какие чувства и мысли становятся обычными у человека. И пока еще никто не доказал противного, до тех пор ученые педагоги не в праве сдавать в архив мысли древнегреческих философов, но должны так или иначе считаться с ними…

Если теперь от науки и теории перенесем свой взгляд на окружающую нас жизнь и воспитательную практику, то здесь встретим, по-видимому, совершенно обратное явление. Здесь царит, кажется, полное признание за музыкой глубоко-воспитательного значения, ибо не только в общественных школах, но даже в каждом частном семействе, более или менее достаточном и претендующем на название порядочного, непременно стараются дать детям музыкальное образование. Однако, всмотревшись внимательнее в дело, мы и здесь увидим, что древние мудрецы могли бы многому нас научить.

Во-первых. Далеко не всегда можно с уверенностью утверждать, что наше обучение музыке и пению ведется именно с нравственно-воспитательною целью. Особенно в этом позволительно усомниться, если иметь в виду частное домашнее обучение. Здесь всего чаще целью музыкального образования поставляется артистическая

—70—

виртуозность и потому слишком много времени тратится на преодоление разных технических трудностей. Целыми часами ежедневно 8 или 9-летние малютки мучатся за всевозможными этюдами и эффектными пассажами, не боясь нервного переутомления, – и такая постановка дела считается самою желательною и правильною: при ней 12-ти или 13-ти летняя девочка, с самыми заурядными талантами, может выступить на публичной сцене с романсом или даже концертом и пожать лавры. Но во что же здесь превращается музыка? – Вместо того, чтобы быть средством нравственного воспитания, она является у нас источником нервного раздражения для одних и средством удовлетворения суетного славолюбия для других, значит – средством душевного расслабления и нравственной порчи… Это-то и называл Аристотель «несчастьем», его-то и опасался он от ремесленнического злоупотребления музыкою, и к нему-то мы так настойчиво стремимся.

Во-вторых. Если даже мы обратимся к тому скромному музыкальному образованию, которое дается именно в целях нравственно-воспитательных, то и здесь найдем довольно мало отрадного. Здесь господствует какая-то удивительная слепая безотчетность, не различающая полезной музыки от вредной. Люди нашего времени склонны думать, что всякая вообще музыка способствует улучшению нрава, и вовсе не подозревают того, что могут быть мелодии, которые портят нрав. При выборе пьес руководствуются одним лишь тем соображением, – по силам ли они певцам или музыкантам, да, пожалуй, еще приличествуют ли времени – праздничному или траурному; а о том, какое действие они могут произвести на нрав человеческий, никто и мыслью не задается. Самое заявление наше, что различные музыкальные пьесы и мелодии могут соответствующим образом также различно действовать на нрав и характер человека, могут улучшать и развращать его, рискует быть встреченным лишь усмешкой недоверия. А в глубокой древности мысль эта принималась передовыми умами человечества с полным доверием и согласием. Еще ранее Платона и Аристотеля философ Пифагор строго различал музыкальные мелодии по их действию на душу человеческую и ученикам своим поз-

—71—

волял упражняться далеко не во всех ритмах и гармониях без разбора. В школе Пифагора было твердое убеждение, что «надлежащими мелодиями и гармониями можно всякое чувство и всякое свойство духа превратить в противоположное, ленивого побудить к энергичной деятельности» и т. под.²⁰¹⁴

Припомним теперь, как сильно и согласно вооружались Платон с Аристотелем против мелодий изнеживающих, расслабляющих, приводящих в вакхический восторг, «иссекающих как бы нервы из души»; припомним особенно, как решительно высказывался Платон против печальных и плаксивых гармоний. В наше же время едва ли кому на мысль приходит, что такая музыка может вредно действовать на людские нравы. Даже напротив, – верхом музыкального искусства почитается у нас – растрогать слушателей до слез, если не до истерики; и в таком именно искусстве поставляет себе идеал почти каждый, занимающийся пением или музыкой. Если наш век зовется «нервным» и всюду слышатся жалобы на крайнюю нервозность современных поколений, то с уверенностью можно сказать; значительная доля вины за такую слабонервность падает на современную музыку. И, разумеется, непростительно педагогам так слепо-безотчетно относиться к столь могучему воспитательному средству!…

Древние отцы и учителя церкви восточной также с полным доверием принимали эту мысль греческих философов, что различные музыкальные мелодии весьма различно действуют на нрав и поступки человеческие и потому к ним следует относиться с большим разбором. Напр., св. Василий Великий с совершенным доверием передает известие о музыканте Тимофее, «у которого столько было искусства, что и возбуждал гнев созвучиями напряженными и жестокими, и опять укрощал и смягчал его созвучиями нежными. Сим-то, говорят, искусством, выигрывая однажды пред Александром фригийскую песню, заставил его среди ужина взяться за

—72—

оружие, и потом, смягчив звуки, сделал, что опять возвратился он к пирующим».²⁰¹⁵ С таким же доверием передает он и рассказ о Пифагоре, как он, «встретив упившихся на пиру, свирельщику, который управлял пиром, велел, переменив напев, заиграть на дорийский лад, и пирующие так образумлены были этою игрою, что, сбросив с себя венки, разошлись со стыдом».²⁰¹⁶ И вот заключение великого отца: «столько разности – наполнять ли слух сладкопением здравым, или негодным»! Потому и юношам христианским он дает совет – «через слух не вливать в душу поврежденного сладкопения. Ибо от такого рода музыки, обыкновенно, возникают страсти – порождения рабства и низости. А нам должно учиться иной музыке, которая лучше, и ведет к лучшему, которою пользуясь, Давид, творец священных песнопений, как говорит Писание, избавлял царя от неистовства».²⁰¹⁷ А еще ранее Василия Вел. св. Климент Александрийский также умел различать и также порицал «пение слишком нежное и усладительное для слуха» и потому «советовал пастве своей избегать хроматических мелодий, даже при домашнем упражнении в пении».²⁰¹⁸

В новейшее же время, по-видимому, даже композиторы церковных песнопений не всегда считают нужным различать «сладкопение здравое и негодное». Равным образом, и выбирающие эти песнопения для того или другого случая, и конечно уж – сами поющие, едва ли когда задумываются о том, какое нравственное действие произведут они на слушателей, создадут ли в них настроение и возбудят ли мысли, приличествующие святому месту и

—73—

времени. Не чаще ли всего преследуют они цели чисто-эстетического наслаждения и эффекта?… А между тем, церковной нашей музыке, происшедшей непосредственно от древнегреческой, особенно было бы прилично не забывать нравственно-воспитательных задач, как прилично вообще дочери хранить и осуществлять заветы матери. Тем более это должно бы быть так, что, ведь, и слово Божие повелевает нам всем «петь разумно» (Пс.46:8).

Что сказать, наконец, о различных инструментах и их действии на нрав человеческий? Разве теперь кто-нибудь поверит, если мы скажем, что струнные и духовые инструменты также не безразличны для нравственного образования? Наверное, такая мысль покажется дикою и нелепою. При своей некомпетентности, мы и не возьмем на себя смелости решать этот вопрос; но не можем не высказать сожаления о том, что люди, авторитетные в данном вопросе и могущие произвести ряд наблюдений и опытов, совсем не задаются им.

Одно несомненно для нас: древние философы гораздо глубже понимали музыку и серьезнее к ней относились, при скудости музыкальных средств своего времени ставили ей такие задачи, о которых мы теперь и думать не смеем, как они не смели думать о множестве мудреных музыкальных инструментов и вычурных мелодий. У них писались ученые трактаты, в которых вопрос о музыкальном образовании выяснялся, – если верить Аристотелю, – «со всею строгостью философского анализа и с ясной аргументацией самых фактов». Этого-то последнего – наблюдения и анализа фактов – у нас нет. Врачи наблюдают за изменениями в человеческом дыхании и кровообращении под действием той или другой – струнной и духовой – музыки;²⁰¹⁹ у педагогов же нет и мысли о каких-либо подобных наблюдениях. А между тем, только ряд самых разносторонних опытов и наблюдений даст возможность научно решить вопрос: в какой мере и при каких условиях содействует музыка нравственному образованию человека: только основываясь на, таких

—74—

наблюдениях, можно будет сознательно выбирать при воспитании полезные мелодии и инструменты, чтобы производить именно «те возбуждения сердца, которые или укрепляют волю, или просветляют разум».

А. Шостьин

—75—

Чешская, старокатолическая литургия, недавно составленная и впервые переведенная по-русски, конечно, заинтересует читателей «Бог. Вестника».

До сих пор европейские славяне могли присутствовать при ст.-католическом богослужении, совершаемом лишь на немецком, французском, вообще на не славянском языке. (Польская епархия преосв. Антония Козловского находится далеко, в Америке). Так венским чехам-старокатоликам приходилось пользоваться богослужением, совершаемым по-немецки. Это отсутствие понятного пастве богослужения, конечно, представляло большое затруднение для успеха и распространения старокатолицизма среди Чехо-Мораван. Ныне это затруднение устранено: 7-го июля впервые была совершена (в Цюрихе) литургия на чешском языке в память смерти славянского героя-мученика магистра Ивана Гуса, сожженного в Констанце 6-го июля 1415 г. по суду Констанцского собора.²⁰²⁰

На последнем старокатолическом конгрессе в Вене был практически поставлен на очередь вопрос об основании ст.-католических общин среди Чехо-Мораван и о воскрешении у них Кирилло-Мефодиевского православия с литургией на понятном пастве языке и восстановлением причащения под обоими видами, т. е. формы таинства столь дорогой чешскому народу и по историческим воспо-

—76—

минаниям. Конечно, литургия эта хотя и православная всё же будет – литургией западной, но ведь и во времена неразделенной церкви литургии у Востока и Запада были различны и это ничуть не нарушало религиозного единства. Православие, верно понятое, требует лишь единства в догматах, в сущности православной мысли, а не в её случайной оболочке; оно, несомненно, допускало разнообразие и в обрядах и в богословских мнениях, настолько, конечно, насколько они не нарушают догмата.

С возвращением Чехов к вере и духу Кирилла и Мефодия, они, понятно, с большим рвением будут стараться о том, чтобы восстановить свою разорванную связь с православным востоком вообще и со славянским (первее всего с Россией) в особенности. Литургия, перевод которой читатели «Бог. Вестн.» найдут ниже – выработана и составлена под руководством епископа швейцарских старокатоликов преосв. Герцога с помощью его викария Д. Ишки (чеха) и богословского старокатолического факультета в Берне.

Один выдающийся православный (русский) богослов приветствует появление этой литургии, находя, что её основания совершенно православны.

Необходимость основания национальной старокатолической церкви в Чехии и Моравии чувствовалась давно и чувствуется более и более; отсутствие её, со времени провозглашения папской непогрешимости, имело самые пагубные последствия. Мыслящие люди не могли, конечно, помириться с новым догматом: убежища для своего религиозного чувства они в окружающей их среде не находили; протестантизм, так метко охарактеризованный Хомяковым, как «христиане без Церкви»,²⁰²¹ сам находится в стадии разложения и, не смотря на усилия многих глубоко верующих и многоученых своих членов, уже не представляет притягательной силы, которой он был одарен в конце XVI и в XVII столетиях. Попытка покойных Сладковского и Браунера пересадить к чехам православие (в его современном виде и его современных условиях

—77—

жизни) – не удалась. – Понятно, что многие Чехи даже и высокой культуры сделались совершенно равнодушными к религиозным вопросам, и безучастно смотрели, как простой народ прислушивается к атеистической пропаганде социал-демократических вожаков. Только проповедь старокатолицизма, связанного с древними великими преданиями IX и XV веков может пробудить Чехов от их религиозного сна; но это религиозное пробуждение встречает могущественного врага в лице римской церкви, опирающейся на светскую власть, охотно становящуюся на сторону Рима. С первых своих шагов вожаки ст.-католицизма почувствовали тяжелую руку союзников (Рима и Австрийского правительства) и первое обращение к общественному мнению D-ra Ишки, в котором он объяснял великое значение восстановления чешской национальной церкви было немедленно конфисковано полицией. Не легко пропагандировать и бороться при таких условиях!

Не смотря, однако, на эти затруднения, должно уповать, что дело старокатолицизма у Чехо-Мораван не заглохнет. Во главе его стоит названный D-r Ишка, человек глубоко преданный делу, способный, энергический и еще не старый. Одним из главных средств успеха должно признать устройство постоянного богослужения на народном языке и в этом отношении почин, совершенный в Цюрихе – имеет несомненное значение. Богослужение на понятном языке, в храме, принадлежащем независимой от Рима национальной церкви, должно несомненно могущественно влиять на народное настроение. Так и было. Вот как один из присутствовавших на старокатолической чешской литургии в Цюрихе описывает свои чувства… «Мы все (присутствовавшие) чувствовали как с наших сердец спадала как бы ледяная кора; даже и те, которые уже давно сделались игрушкой постоянных сомнений, бросавших нас из одной крайности в другую, которые в делах веры стали уже совершенно равнодушными и ленивыми, сразу, под высоким впечатлением богослужения, почувствовали как бы нравственное и религиозное возрождение, мы чувствовали как мы снова делались верующими и благочестивыми; у многих были на глазах слезы умиления… мы чувствовали, что мы стоим на вер-

—78—

ном пути к спасению, к восстановлению нашей веры, поколебленной у нас римскими неправдами, гнавшими нас в безверие и равнодушие»!

На этой литургии более пятидесяти человек приняли св. причастие под обеими видами; и это сильно подействовало на всех присутствующих, помнивших, что именно из-за чаши, из-за желания удержать именно эту форму св. таинства (sub utraque forma) пролито столько слез и крови, столько бед и ужасов перенес бедный чешский народ! (Конечно, дело шло не об одной только форме таинства, а о том, что с нею связывали так называемые «утраквисты», в ней они видели символ свободы, автономности их Церкви, независимости её от тирании Рима).

Возвращаясь к своему древнему православному догмату, к своему славянскому языку, Чехи, конечно, всё же удержат много и западных форм, к которым привык народ, но этим нам смущаться не должно; ведь не смотря на разницу в формах, обрядах и богословских мнениях, единство церквей вполне возможно.

У нас многие не отдают себе в этом отчета. Форма, в которой выражается истинная религиозная мысль, есть продукт народной жизни; та же самая истина, в особенности то же самое чувство, конечно, должны выражаться различно трезвым шотландским пуританином, воспитанным среди северных туманов, в ожесточенной борьбе с могущественным Римом, и жителем сожженной солнцем Фиваидской пустыни! Конечно, истина остается истиной и она должна быть сохранена в её безусловной чистоте, но её не должно смешивать с её случайной оболочкой, не должно принимать шелуху за зерно.

Многие у нас забывают и те исторические обстоятельства, при которых развивалось понимание той или другой религиозной истины, а это повело к тому, что полемические приемы и выражения, обусловленные известным состоянием богословской и философской науки, принимались и принимаются за существенные части самого догмата. Результат получается, конечно, ошибочный. Как военный, – позволю себе сравнение из военной истории, – для защиты себя от стрел и камней, бросаемых пращами, воины в древности но-

—79—

сили тяжелые брони и неуклюжие щиты. Они были нужны сотни лет тому назад; но что бы мы сказали про военачальника, который захотел бы в настоящее время снабдить войска свои таким ненужным и тяжелым предохранительным оружием? Не далеко бы он дополз с такими войсками! Не мало таких щитов, преимущественно латинской фабрикации, найдется в истории догматов и богословских мнений.

В свое время они были очень полезны, даже необходимы, но ныне они сданы в богословские археологические музеи.

Какая участь ожидает движение чешских старокатоликов, этих продолжателей дела славянских Первоапостолов? Погибнет ли оно снова, как погибло оно в IX–X веках под ударами Рима? Это будет в значительной степени зависеть от того, как мы, русские и православные, к нему отнесемся, от того, поймем ли мы его великое значение, сумеем ли мы распознать человека православного под внешностью человека западного.

А. Киреев

Павловск, 10 сент. 1898 г.

* * *

—80—

Чешско-славянская литургия

(Mše česko-slovenská)²⁰²²

Священник. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Приступим к простолу Божьему.

Народ. К Богу, спасению нашему.

Священник. Царю небесный, утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, сокровище благих и жизни подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.

Народ. Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй пас.

Священник. Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей.

Народ. И по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие моё.

Священник. Омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя.

Народ. Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну.

Священник. Обратися к нам, Боже, и оживи нас.

Народ. И народ Твой возрадуется о Тебе.

Священник. Яви нам, Господи, милосердие Твое.

Народ. И спасение Твое даждь вам.

Священник. Господи, услыши молитву мою.

Народ. И глас мой к Тебе да приидет.

Священник. Отыми от нас, молим Тя, Господи, беззакония наши, дабы с чистым сердцем во святое святых войти сподобились мы чрез Христа Господа нашего.

—81—

Народ. Аминь.

Священник. Исповедаюся Богу всемогущему, Марии, благословенной Деве, всем святым и вам, братие, что я часто и много грешил мыслью, словом и делом: моя вина, моя вина, моя величайшая вина. (Троекратно ударяет себя в перси). Посему прошу Марию, благословенную Деву, всех святых и вас, братие, молитесь за меня Богу, Господу нашему.

Народ. Да помилует тебя всемогущий Бог, да отпустит тебе грехи и да приведет тебя к жизни вечной.

Священник. Аминь.

Народ. Исповедаемся Богу всемогущему, Марии, благословенной Деве, всем святым и тебе нашему священнику, что мы часто и много грешили мыслью, словом и делом: наша вина, наша вина, наша величайшая вина. (Троекратно ударяют себя в перси). Посему просим Марию, благословенную Деву, всех святых и тебя, священника нашего, молись за нас Богу, Господу нашему.

Священник. Да помилует вас милосердый Бог, да отпустит вам грехи ваши и да приведет вас к жизни вечной.

Народ. Аминь.

Священник. Ослабление, разрешение и отпущение грехов наших да дарует нам всемогущий и милосердый Господь Бог Отец, Сын и Святый Дух.

Народ. Аминь.

Священник (восходит по ступеням к престолу и говорит): Благослови душе моя Господа, и вся внутренняя моя имя святое Его. Благослови душе моя Господа, и не забывай всех благодеяний Его, отпущающаго тебе все беззакония, исцеляющаго вся недуги твоя, избавляющаго от истления живот твой, венчающаго тебя милостию и многими щедротами. Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив.

Священник, (идет на правую сторону престол²⁰²³ и здесь читает).

—82—

Входное (introitum)

(Смотри в подвижной части).

(Вслед за входным священник произносит, исключая литургии заупокойной):

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков.

Народ. Аминь.

Kyrie

(У средины престола священник поет):

Священник.²⁰²⁴ О мире всего мира и спасении душ помолимся!

Народ. Господи, помилуй нас.

Священник. О мире всего мира, о благосостоянии и соединении церквей Божиих, об отечестве и о государе (krále) помолимся!

Народ. Господи, помилуй нас!

Священник. О немощных и скорбящих, о страждущих и обремененных, о живых и умерших помолимся!

Народ. Господи, помилуй нас!

Слава в вышних! (Gloria!)

Священник. Слава в вышних Богу!²⁰²⁵ и на земли мир людям, благую волю имущим.²⁰²⁶ Хвалим Тя, благословим Тя, кланяемтися, славословим Тя, благодарим Тя, великия ради славы Твоея! Господи Боже, Царю небесный, Боже Отче всемогущий! Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный! Господи Боже, Агнче Божии, Сыне Отечь, вземляй грехи мира, помилуй нас; вземляй грехи мира, приими молитву нашу! Седяй одесную Отца, помилуй нас. Яко Ты еси един свят, Ты еси един Господь, Ты еси един всевышний. Иисусе Христе, со Святым Духом в славе Бога Отца. Аминь.

(Обращаясь к народу)

Священник. Господь с вами!

Народ. И со духом твоим!

Священник. Помолимся!²⁰²⁷

83–

(Молитву смотри в подвижной части).

Народ (но прочтении молитвы). Аминь.

Апостол (Epištola)

Священник (обращаясь к народу). Чтение из послания святого апостола Павла (Петра, Иоанна…) к Римлянам (Евреям, Коринфянам…)

(Смотри в части подвижной).

Народ (по прочтении Апостола). Богу благодарение.

Священник (у средины престола). Возжги в сердцах наших, человеколюбно Господи, непреходящий свет Твоего божественного познания и открой очи ума нашего к разумению евангельского возвещения Твоего, насади в нас страх благих заповедей Твоих, дабы мы словом и делом исповедовали Твое учение.

Народ. Аминь.

Евангелие

Священник. Господь с вами!

Народ. И со духом твоим!

Священник. Слова святого евангелия от Матфея.

Народ. Слава Тебе, Господи!²⁰²⁸

(Смотри в подвижной части).

Народ (по прочтении Евангелия). Хвала Тебе, Христе!

(Песнь пред проповедью).

Проповедь

(Песнь после проповеди).

Верую. (Credo)

Священник. Верую во единого Бога!²⁰²⁹ Отца всемогущего, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца рожденного прежде всех век. Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек, и нашего ради спасения, сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша и погребена. И воскресшего в третий день из мертвых по писанием.

—84—

Возшедшаго на небеса, седяща одесную Отца. И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, егоже царствию не будет конца. И к Духа Святого, Господа, животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего Пророки. И во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.

Священник. Господь с вами!

Народ. И со духом твоим!

Священник. Помолимся!²⁰³⁰

Священник. Боже наш, ниспославший нам хлеб небесный, пропитание всего мира, Господа нашего и Бога Иисуса Христа, Спасителя, Искупителя и Благодателя, Сам благослови предложение сие и приими его на небесный жертвенный олтарь Свой. Помяни, Блаже и Человеколюбче, принесших сие и за которых принесено и всех присутствующих и отсутствующих верных христиан, живых и умерших, дабы им и нам послужило сие ко спасению и жизни вечной. Аминь.

Священник (наливая вина и воды в чашу говорит): Боже, дивно сотворивший и обновивший достоинство человеческого естества, даруй нам чрез таинство сей воды и вина быть общниками божества Того, Кто благоволил соделаться причастником человечества нашего.

Каждение

Священник (при торжественном богослужении). Кадило Тебе приносим, Христе Боже наш, в воню благоухания духовную. Приими сие на небесный жертвенный олтарь Свой и ниспошли нам милость Духа Твоего пресвятого. Как фимиам кадила пред лицем Твоим, так да вознесется молитва моя. Господи, воззвах к Тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе, и да снидут на меня щедроты Твои.

Священник (умывает руки у правой стороны престола).²⁰³¹ Господи, кто обитает в жилищи твоем: или кто вселится во святую гору твою: Ходяй непорочен, и

—85—

делаяй правду, глаголяй истину в сердце своем: Иже не ульсти языком своим, и не сотвори искреннему своему зла, и поношения не прият на ближния своя.²⁰³²

Священник (у средины престола, обращаясь к народу, говорит): Молитеся, братие, чтобы наша жертва была благоугодною пред Богом Отцем всемогущим.

Народ. Освяти, Господи, сердца наши и приими нашу жертву во славу и хвалу имени Твоего, ко благу нашему и всей святой Церкви Твоей.

Священник. Аминь. – Прииди, Освящающий, всемогущий вечный Боже и благослови сии жертвенные дары, уготованные святому имени Твоему; нас же укрепи, дабы мы достойно славили божественные тайны Твои и прославляли пречистое и превознесенное имя Твое, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.

Народ. Аминь.

Священник. Господь с вами!²⁰³³

Народ. И со духом твоим.

Священник. Горе сердца!

Народ. Горе к Богу.

Священник. Благодарим Господа Бога нашего.

Народ. Достойно есть и праведно.

Священник. Истинно достойно есть и праведно, достодолжно и благочестно всегда и всюду благодарить Тебя, святый Боже, всемогущий Отче, вечный Господи, чрез Спасителя нашего Иисуса Христа. Сей, вознесшись,²⁰³⁴ послал нам обещанного Духа, Утешителя, Который свидетельствует духу нашему, что мы – чада Божии; – духа мудрости и разума, духа совета и силы, духа просвещения и благочестия, духа страха Божия. Сие славит с превеликою радостью мир земнородных,²⁰³⁵ в котором мощно звучит хвалебная песнь небесных сил: свят, свят, свят! Господь – Бог сил; полны суть небеса и земля славы Твоея! Осанна в вышних; благословен грядый во имя Господне, осанна в вышних.

—86—

Канон²⁰³⁶

Священник. С сими блаженными силами и мы, человеколюбче Господи, взываем и глаголом: Свят и пресвят Ты и единородный Твой Сын и Твой Дух Святый: свят еси и пресвят и превознесена слава Твоя, Который так возлюбил мир Свой, что Сына Своего единородного дал, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную: Который, пришед и исполнив все домостроительство спасения нашего, в предвечерии Своих страданий приял хлеб в Свои святыя и пречестныя руки, воздвигл очи на небо к Тебе, Богу Отцу Своему всемогущему, хвалу воздав Тебе, благословил, преломил и подал ученикам Своим говоря: Приимите и ядите от него вси: сие бо есть тело мое. Подобно по вечери приял и чашу в Свои святыя и пречестныя руки и, опять хвалу Тебе воздав, благословил и подал ученикам Своим говоря: приимите и пийте от нея вси, сия бо есть чаша моей крови, нового и вечного завета, которая за вас и за многих изливаема будет в оставление грехов. Сие творите в мое воспоминание. Елижды бо аще ясте хлеб сей, и чашу сию пиете, смерть мою возвещаете²⁰³⁷ и воскресение мое исповедуете. Посему мы, воспоминая сию спасительную заповедь и все, нас ради бывшее: крест, гроб, воскресение из мертвых в третий день, вознесение на небо, седение одесную, второе и славное пришествие, приносим Тебе Твоя от Твоих о всех и за всех, прося, молясь и умиленно взывая к Тебе:

Пошли Духа Святого на нас и на предлежащие дары сии и сотвори хлеб сей драгим телом Христа Твоего.

Народ. Аминь. (Священник преклоняет колено и воздвигает св. Гостию для поклонения).²⁰³⁸

А еже в чаши сей сотвори драгою кровию Христа Твоего.

Народ. Аминь. (Священник преклоняет колено и воздвигает чашу для поклонения).

—87—

Молитва жертвенная

Священник. Умиленно молим Тя, всемогущий Боже, призри на бесконечную любовь Сына Твоего, Который снизшел с небесной высоты, послушлив был Тебе даже до смерти крестной и Которого Ты, небесный Отче, возвысил (посадив) одесную Себя. На Него возложил Ты беззакония наши и грехи наши на рамена Его. Он вину нашу понесл и уплатил на кресте долг наш, став жертвою нашею чистою, святою, нескверною. Он умилосердился над слабостью нашею и, установив сие таинство Своего тела и крови Своей, уготовал нам олтарь, на котором находим милосердие и преизобильную любовь. Даруй же, Господи, небесный Отче, чтобы мы, принимая на сем престоле пресвятое тело и драгую кровь Сына Твоего, были исполнены небесным благословением и всякою милостию. Чрез тогоже Христа Господа нашего.

Народ. Аминь.

Поминание святых

Священник. Имея общение со всеми удостоившимися Твоего милосердия, чтим память преблагословенной Богородицы Девы Марии, благословенных Патриархов, Пророков, Апостолов, Евангелистов, Мучеников и Исповедников, наших учителей славянских Мефодия и Кирилла, святого N. N. (память которого празднуется) и всех святых, и просим Тебя – молитвами их укрепи нас, Боже, чтобы они были для нас образцом и путеводными звездами на пути к жизни вечной.

Поминание умерших

Священник. Помяни также, Господи, служителей и служительниц Твоих, которые были прежде нас и почили сном мира. Наипаче же просим Тебя за N. N. и за всех тех, которых мы прежде всего обязаны поминать. Им и всем о Христе усопшим даруй место утешения и успокоения там, где присещает свет лица Твоего.

Поминание живых

Священник. И нас грешных, на множество щедрот Твоих уповающих, приведи к истинному познанию Славы Твоей, которою сияет святый лик Христа Сына Твоего. И как Сын Твой едино есть с Тобою, так и

—88—

нас соедини с Ним, чтобы все мы достигли небесного жилища, которое Он уготовал нам. Даруй нам соединение в вере в Твоей святой, соборной и апостольской церкви; помяни всех правоверных епископов, право возвещающих слово истины Твоей, все священство и весь народ Твой, наипаче N. N. и всех нашим молитвам себя поручивших. Сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим. Аминь.

Священник. Помолимся!²⁰³⁹ Призванные и наученные словами Господа, мы дерзаем взывать: Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое; да приидет к нам царствие Твое; да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли; хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение.

Народ. Но избави нас от лукавого. Аминь.

Священник (берет дискос, вытирает его и, крестообразно знаменуя себя им, говорит): Яко Твое есть царство, сила и слава Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.

Народ. Аминь.

Священник. Господи Иисусе Христе, рекший апостолам своим: мир мой оставляю вам, мир мой даю вам;²⁰⁴⁰ не зри на грехи мои, но на веру Церкви Твоей и сохрани её по Своей святой воле в мире и единении.

Священник. Мир Господень да будет всегда с вами!

Народ. И со духом твоим!

Священник (преклоняет колено, потом встает и преломляет св. Гостию говоря): Преломляется и разделяется Агнец Божий, Который преломляется и не делится, всегда вкушается и никогда не уменьшается, но освящает приемлющих.

Священник (опускает частицу св. Гостии в чашу, преклоняет колено, встает и говорит): Агнче Божий, вземляй грехи мира.

—89—

Народ. Отпусти нам, Господи!

Священник. Агнче Божий, вземляй грехи мира.

Народ. Услыши нас, Господи!

Священник. Агнче Божий, вземляй грехи мира.

Народ. Помилуй нас, Господи!

Священник. Господи Иисусе Христе, Сыне Бога живаго, Ты, по воле Отца, содействием Святого Духа, своею смертию миру жизнь даровавший: избави нас чрез Святое Тело и Кровь Свою от всех неправд и от всякого зла, даруй, чтобы мы были послушны заповедям Твоим и не попусти, чтобы мы когда-либо были отлучены от Тебя.

Священник. Услыши нас со святого жилища Твоего и с престола славы царствия Твоего и прииди освятить нас Ты, седящий в вышних со Отцем и зде с нами невидимо пребывающий.

Священник. Приими нас общниками Твоей таинственной вечери, дабы Дары сии были приемлющим к воздержанию души, к отпущению грехов, к общению Святого Твоего Духа, к исполнению царствия небесного, к дерзновению пред Тобою, не в суд или осуждение, но во здравие души и тела.

Священник (преклоняет колено, встает и глубоко наклонившись говорит):

Господи, несмь достоин да под кров мой внидеши, но токмо рцы слово, и исцелеет душа моя²⁰⁴¹ (три раза).

Священник. Тело Господа нашего Иисуса Христа да хранит душу мою в жизнь вечную. Аминь, (Принимает св. Гостию, потом):

Священник. Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми; Чашу спасения прииму, и имя Господне призову.²⁰⁴²

Священник. Кровь Господа нашего Иисуса Христа да хранит душу мою в жизнь вечную. Аминь.

(Когда причащается народ, священник обращается к нему и держа св. Гостию и чашу говорит):

—90—

Священник. Господь сказал: ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем.²⁰⁴³ Посему со страхом Божиим и верою приступите.

Священник (каждому отдельно). Тело (Кровь) Господа нашего Иисуса Христа да хранит душу твою в жизнь вечную. Аминь.

После причащения

Священник. Что мы вкусили, то да сохраним чистою душою, чтобы оно служило нам врачевством всегда пребывающим. Аминь.

Священник. Тело Твое, Господи, которое я приял и Кровь, которую я пил, утверди в душе моей и даруй, чтобы не осталась во мне скверна беззакония, чтобы обловили меня чистые и святые тайны. Ты бо еси жив и царствуешь во веки веков. Аминь.

Священник. Господь с вами!²⁰⁴⁴

Народ. И со духом твоим!

Священник. Помолимся! (Молитву смотри в подвижной части).

Народ в конце. Аминь.

Священник. Господь с вами!

Народ. И со духом твоим!

Священник. Да будет благословен Господь.

Народ. Благодарим Бога во веки.

Священник (на левой стороне престола²⁰⁴⁵ читает, знаменуя себя крестом):

Начало святого Евангелия от Иоанна.

Священник (идет на левую сторону престола,²⁰⁴⁶ где читает):

В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу. Вся тем быша, и без него ничтоже бысть, еже бысть. В том живот бе, и живот бе свет человеком. И свет во тме светится, и тма его не объят. Бысть человек послан от Бога, имя ему Иоанн. Сей прииде во свидетельство, да свиде-

—91—

тельствует о свете, да вси веру имут ему. Не бе той свет, но да свидетельствует о свете. Бе свет истинный, иже просвещает всякаго человека грядущаго в мир. В мире бе, и мир тем бысть, и мир его не позна. Во своя прииде, и свои его не прияша. Елицы же прияша его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя его: Иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася. И СЛОВО ПЛОТЬ БЫСТЬ, и вселися в ны, и видехом славу его, славу яко единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины.²⁰⁴⁷

Народ. Богу благодарение!

Священник. Благодарим Тебя, Господи человеколюбче, Благодателю душ наших, что и в настоящий день милостиво сподобил нас небесных Твоих и бессмертных тайн. Исправи путь наш, утверди нас всех в страхе Твоем, охрани жизнь нашу и укрепи стопы наши, чтобы мы весь день поучались правде Твоей, яко Ты еси освящение наше и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков.

Народ. Аминь.

Священник. Да благословит и сохранит нас всемогущий вечный Бог Отец, Сын и Святый Дух.

Народ. Аминь.

—92—

XXXIII

К брату.

Вот тебе письмо – со свидетелем моего житья бытья, который сам десять лет провел в тяжкой разлуке с родиною и знает лучше меня Пекинскую жизнь. Я жив и здоров; скучаю, братец, нередко и сильно; а теперь, когда мы остаемся одними, вероятно еще более будет грустных дней! Тяжела Пекинская жизнь и камнем падает на сердце; самые мелочи иногда убийственно действуют на дух; но делать нечего; а потому и говорить об этом не нужно. Я тебе, дорогой братец, не пишу большего письма, потому что я домой вместе же с Григорием Михайловичем отправил огромное послание, – оно доставлено будет и тебе в руки. Право, в настоящую почту я так исписался, что у меня даже одурела голова. Благодарю от всей души за твои, дорогие для меня, письма; не забывай брата Владимира, который горюет и тоскует на чужой стороне.

Моего доброго товарища зовут Григорием Михайловичем Розовым, обними его вместо брата любящего тебя всей душой. Ради Бога пиши об ученых новостях. Благодатной и доброй вашей Академии поклон до сырой земли.

XXXIV

1841-го года, 6-го июня.

К родителям.

Не дивитесь и не браните меня, что вы, вместо обе-

—93—

щанного огромного письма, получите только клочок бумаги. Я упросил своего доброго камрада Григория Михайловича г. Розова, проездом в Петербург, непременно заехать в родную матушку Кострому. От него вы узнаете всё, чего недостает в этом письме. Что делать! Потерпите лишних месяца два, за то ваше любопытство наградится с избытком. Он поедет из Кяхты или из Иркутска по первому зимнему пути. Не знаю, возвращающиеся Пекинские чиновники, провожавшие старую миссию, привезут ли мне ваши строки. Одно ваше письмо, от 5-го ноября, я получил 21-го апреля нынешнего года; более не было! Пишите чаще и пересылайте прямо в Кяхту.

В след, или вскоре, за письмом, придет к вам от меня небольшая посылочка некоторых китайских безделиц, а именно: кусок пинчэу коричневого цвета, если только не ошибаюсь, и кусок крепу, папеньке и маменьке на ряску и кафтан, на салоп и платье; кусок синего сянь-ченэу братцам на халатцы; милой сестрице на салоп – кусок каперы или атласа, и кусок флеру – на платье; только не знаю, последний может ли быть употребляем для этого назначения, и женский китайский шарф. Милому Сашеньке китайский костюм, состоящий из кафтана, штанов и шапочки, а поясок я забыл вместе укупорить (его привезет Гр. Мих.); к пояску нужно прицепить несколько кошельков. Братцу Александру посылаю старинную кокосовую чашку; мне хотелось переменить её внутреннюю оправу, но в целом Пекине не нашлось таких мастеров, которые-бы могли хорошо сделать. Петру Николаевичу – китайский бумажник, вышитый хорошенькой ручкою одной китаянки, женою бывшего нашего пристава, который теперь уехал в Кантон, по случаю настоящих дел. Полюбуйтесь здешним рукодельем. Сверх того прилагается три круглых кошелька: два продолговатых для табакерки, один длинный для трубки, – два столовых ножа со всеми принадлежностями. Любезнейшим дядюшкам – по табакерке, – две каменных и одна из лучшего тонкого фарфора. Вот и все моё скудное приношение. Дополните его вашею любовью и снисходительностью; при настоящих обстоятельствах, я теперь не мог сделать ни лучшего ни большего. Касательно материй надобно сказать, что здесь

—94—

весьма трудно найти без цветов, а цветы – ужаснейшая дичь; напишите, каких цветов или красок – у вас могут-быть в употреблении. Я ужаснейший профан; эту обязанность я возлагаю на милую сестрицу; она должна просветить брата Вандала. Хорошо, если бы вы даже доставили образчики, только нужно вперед сказать, что некоторые цвета, весьма уважаемые у нас, совсем не употребляются здесь. В продолжении 10 лет могут открываться случаи к пересылке; досадно будет купить и хорошую, но не употребительную вещь. На мой вкус не полагайтесь; право, я ничего не смыслю в этих вещах, – которые вовсе не по моей части.

В бумажнике положена – китайская ассигнация в 1000 чехов, по нашему курсу в 2 руб. с полтиной. Какова? Здесь правительство – не платит ассигнациями, а монетою; но облигации даются богатыми купцами, имеющими полный авторитет; вот одна из них, – впрочем, такая ассигнация имеет ход только там, где живет, или лучше, где хорошо известен сам хозяин. Медная монета – ужасная гадость; серебряная – просто слитки, различающиеся весом.

XXXV

К родителям и брату.

11-го июля/5-го августа 1841 года.

11-е июля. Не знаю, когда это письмо полетит на родную сторону; но, не смотря на то, я именно сегодня хочу начать свою далекую беседу с вами…

16-е июля… Вчера мне минуло 22 года! Неужели я столько времени прожил на белом свете. Минувшие годы мне кажутся менее, нежели днями. Только в Пекине, где день равняется году, я начал жить; и если выживу здешние десять лет, то буду постарее Мафусала. Пройдут года два и я отпущу себе бороду, – длинную, редкую, клинообразную. Тогда уже буду в глазах китайцев почтенным человеком, стариком, – которому, по крайней мере, уже исполнилось 40 лет, – который, значит, уже немало пожил на свете. Мне будет весьма

—95—

легко сохранить свой облик. Вообще все мы кажемся удивительными стариками в сравнении с китайцами, которые в особенности до 30 лет удерживают необыкновенную юность. Не могу точно определить причин такого явления; мне, по крайней мере, кажется, что в этом не мало участвует и здешняя природа, более изнеженная и умеренная, нежели наша, которая не резко и сильно действует на здешний организм и потому не возбуждает его к напряженной и усиленной деятельности; здесь, вероятно, скрывается причина и того, что они слабее нас в физических силах. Самое устройство лица, которое резко отличается от нашего, имеет также влияние на этот факт. В нашем лице лоб есть самая верхняя, выдавшаяся часть (разумеется, исключая носа); за ним следует впадина, где устроены глаза, – которая постепенно начинает возвышаться и подбородок уже составляет другую самую крайнюю выдавшуюся часть. От такого устройства, во-первых, всё лицо не принимает формы какой-то одной слившейся неопределенной массы, напротив, каждая черта получает свой частный характер; во-вторых, глаза находятся в большой полости, от того наши веки легче и более могут открываться, и самые глаза, не закрываемые и не стесняемые в своем движении, представляются в полной своей красе, а глаза дают жизнь и выражение целому лицу. У китайца почти нет этой впадины; от того все лицо получает какой-то однообразный тип, глазные отверстия принимают форму щелей, из которых едва виднеется глаз. Одним словом, иногда вам здешняя физиономия покажется полуобтертою монетою, которую с трудом можно определить, к какому веку она относится; природная выпуклость лица вам представится за полноту форм и обыкновенная неопределенность в чертах может показаться за молодость; от того мы часто, особливо не приглядевшись к здешним физиономиям, тридцатилетних принимали за двадцатилетних. Прибавьте к этому бездушное воспитание, которое не дает свободы ни мысли, ни чувству, и не позволяет никакому внутреннему движению отразиться на ихнем лице, которое и молодость и старость подводит под один тяжкий закон формы и церемоний; – и вы сами

—96—

можете понять, как трудно прочитать что-нибудь на такой вытертой доске.

Но в сторону все китайские рожи, и моя борода и моя коса, которая будет тянуться до самых пят и растет великолепно, – всё это пустяки!… Сегодня, или лучше сказать, сейчас я произносил великие обеты христианства вместо двенадцатилетнего мальчика язычника, который лежит теперь на одре смерти. Жестокая горячка овладела всем его организмом; но, сколь ни слаб он был, сам проговорил в полной памяти: во син Ие-су Хри-сту ю тянь-чжу цзы, – я верую, что Иисус Христос – Сын Божий. Во святом крещении он назван Владимиром. Малютка круглый сирота, у него ни отца, ни матери; он родился от христианина, но до сих пор был в язычестве; его сестра также язычница и вышла замуж за язычника; дядя его – христианин, – месяца за два отдал его в наше Албазинское училище, где он занемог, потом был перевезен в наше подворье; здесь мы его и окрестили, по его же желанию.

21-е июля. Ровно год, как мы уже переступили через родной рубеж! 39-го года именно в этот день мы вступили в степи Монгольские и распрощались со святою Русью. Никогда не забуду этого торжественного дня в моей жизни. При одном только слове 21-е июля в моей душе воскресают все события этого дня. Под сенью хоругвей, при звуках таинственной песни «в Чермнем мори», крестным ходом, сопровождаемые тысячами народа, который прощался с нами, как с братьями, обреченными на тяжкую долю, мы пришли в Май-Ма-чин. Слезы лились рекою из моих глаз. Мне сделалось так грустно и тяжело, что в изнеможении я едва не упал на землю. И вот уже год, как всё это миновало. Как медленно шло это время и как скоро оно прошло! Настанет время и мы скажем: прошли и десять лет…

Сейчас пришло известие из трибунала, что пришли письма из России. Дай Бог скорее читать ваши строки! С нетерпением жду завтрашнего дня.

* * *

—97—

Благодарю, благодарю, тысячу раз благодарю за все ваши самые приятные для меня вести и спешу, по порядку, ответить на всё, что нужно…

…Я удивляюсь, какая жизнь кипит в Европе во всех отношениях: когда-то она проникнет в Китай! Из всех сочинений, касающихся до востока, для меня имеет больший интерес «История Гуннов» и я прошу, когда выйдет это сочинение в свет, выписать его и переслать в Кяхту. Не знаю, тот ли это Нейман, который занимается изучением китайской литературы и который еще написал критику на Китайскую Грамматику Абель-Ремюзы и ужасно разругал его. Но, как бы то ни было, это сочинение весьма близко к нашему предмету. Нельзя ли будет сообщить каких-нибудь сведений, что это за чудовищный Исторический архив, печатаемый Эттингером? Судя по числу источников, которые приводятся в нём, этот сборник может быть драгоценным сокровищем и я, получивши о нём подробное сведение, постараюсь его достать как-нибудь чрез Азиатский департамент. – Весьма любопытно звать, что значит это объявление об отыскании ключа к Египетским гиероглифам, и как кончится это дело. Если это объявление не ученое шарлатанство, то исполнение может несколько пролить свету и на наш Китай, или по крайней мере окончательно решить вопрос: имеет ли Китай сродство с Египтом? Вам, конечно, известно, что член Королевского ученого общества и изыскателей древности Неэдгам, в музее Сардинского короля 1761 года, достал список надписи с грудной статуи Изиды, который ему показался весьма схожим с китайскими буквами. Но его словам, какой-то китаец, тогда находившийся в Риме, рассматривал эту надпись, но неизвестно, какое он произнес суждение об этом. Ото дело перенесено было на суд Пекинских иезуитов и Амдот доказывал, что знаки этой надписи не имеют сродства с китайскими. Но, как бы то ни было, такой ответ, может быть, и весьма основательный, не есть еще окончательное решение такого вопроса. У китайцев в глубокой древности были знаки, которые действительно должны назваться гиероглифами: во времена первобытной своей необразованности, они писали

—98—

самые предметы для выражения понятия о них; весьма многие из нынешних даже знаков не суть произвольные черты, имеющие смысл по взаимному условию, но глубокие символы понятий. Если бы можно было в целости нарисовать картину образования этих знаков, найти все древние гиероглифы, то мы могли бы написать самую лучшую и верную философию Китая, полную историю его образованности, чего бы мы не отыскали ни в историях, ни в их Цзинах, ни в ученых произведениях; и с другой стороны, изучение здешнего языка было бы не дело механическое, бесплодно похищающее труды и время, но дело глубоких исследований и размышления; это была бы математика не чисел, но понятий и идей. Создание такого языка, который мог сделаться всеобщим, есть одно из самых блестящих и гениальных творений человечества, которым бы Китай справедливо мог гордиться пред всеми народами. Как жаль, что случайные обстоятельства и невежество затмили, исказили этот язык, разорвали его целость и наконец, превратили его в какой-то хаос, который подавляет нынешних китайцев и заграждает путь к знанию другим. Даже нет надежды воссоздать его в первобытное состояние. Но при всём том, вопросы о том, кому обязан Китай своим языком? Есть ли это его собственное создание? Как объяснить тождество, если не самых гиероглифов, то по крайней мере пути, по которому два средние народа, живущие на противоположных концах, стремились к созданию для себя языка? – Эти вопросы останутся важными в образовании человечества и решение их могло бы объяснить для нас многое. – В последние времена не вышло ли чего-нибудь замечательного по нашей части во Франции, где, кажется, до сих пор не перевелись синологи. – К несчастию, мы до сих пор не получали из Петербурга ни одного журнала. Не знаю, Департамент не будет ли нам высылать чего-нибудь Русского. К сожалению только, у нас ни один журнал не занимается не только самою литературою востока, но даже и обозрениями чужих трудов. Боже мой! когда перестанут нас как ребят кормить одними повестями; стараются нас выучить писать, а не заботятся о материа-

—99—

лах для письма… Еще вопрос: издал ли Шмид Тибетский лексикон?

Вам хочется знать о предмете, какой я избрал для своих здешних трудов. В удовлетворение вашему желанию я делаю выписку из своего отзыва, который представил на утверждение Департамента:… «во время десятилетнего пребывания своего в Пекине я намерен заниматься изучением и составлением Истории Китая под владычеством нынешней династии. Покорение Маньчжурами одного из самых могущественных и образованных государств в целой Азии; столетнее рабство Китая и его внутренняя жизнь во всех её проявлениях под игом иноземного владычества; необыкновенное распространение пределов, до какого он никогда не достигал в самые счастливые времена года; и наконец выступление в связь с Европою посредством торговых трактатов, которые со дня на день более и более вводят его в систему Европейской политики, – вот факты, которые, с одной стороны, одобряют мой выбор, сообщая настоящему периоду занимательность высшей степени; а с другой, сами уже навертывают план и круг моих занятий, невольно обращая преимущественно на себя полное внимание. От количества и достоинства источников, которые будут под моими руками, зависит распространение объема предметов, долженствующих войти в состав моего труда, и следов. более или менее точное и удовлетворительное выполнение той задачи, которую я предположил для себя»… В письме, которое доставит вам лично NN, я кое-что написал вам об этом. Говоря откровенно, мне бы хотелось начертать полную историю Маньчжуров с самых первых времен их существования до последнего императора. Источников для изучения первобытной Маньчжурии весьма мало и здесь самое трудное поле; история настоящей династии богата материалами, но они не приведены в систему, не разобраны и не все приведены в известность. Не сделано из них ни каких извлечений: нужно будет самому пробираться чрез целый лес фолиантов. Теперь, когда вам известен главный предмет моих занятий, – вы сами легко можете себе определить, какого рода сочинения могут иметь для меня особенную важность. Все но-

—100—

вые исследования, если только будут, о самых восточных пределах нашей Сибирской линии, о племенах там обитающих, и о Даурии, в особенности об истории, образе жизни, религии и правах Тунгусских поколений, будут иметь для меня особенный интерес. – Не выйдет ли чего-нибудь об Ороченах, которые, по рассказам сибиряков, представляются каким-то нейтральным племенем? Не будет ли чего-нибудь писано о шаманстве, – первоначальной, и, кажется, настоящей, религии Маньчжуров? Все сведения о Маньчжурии географические, статистические, исторические, религиозные – дороги для меня. Так как во время настоящей династии и Маньчжурами совершено окончательное присоединение к Китаю всей Монголии, завоевание восточного Туркестана, Тибета: то само собою разумеется, что эпизодами, более или менее, должна входить в круг моего труда и история этих стран; потому все сочинения, вновь выходящие, более или менее раскрывающие жизнь этих народов и объясняющие, или могущие объяснить, каким образом произошел такой переворот в их политическим существовании, имеют для меня большую важность.

Простите меня, что я так безжалостно закидал вас тысячью вопросов и поручений. Что-же делать, когда мы сидим в тьме и сени смертной? Ради Бога, если что-нибудь случайно попадется вам узнать об этих предметах, то напишите ко мне; извещайте меня об Европейских источниках, а я уже постараюсь как-нибудь поладить с китайскими. – Кстати об источниках. Судя потому, что китайцы полными географическими сведениями о своей поднебесной империи обязаны трудам Иезуитов, и по тому, что нынешние китайцы имеют весьма ограниченные сведения о европейских народах, с которыми они так тесно невольно более и более соединяются, я не слишком верю Абель-Ремюзе и Риттеру, которые думают в здешней истории найти удовлетворительные данные для истории народов, кочевавших по различным степям Азии, бродивших взад и вперед и производивших различные набеги на образованный мир и своими обломками послуживших к созданию нового мира. Не выдаю вам этого за свое искреннее убеждение, но за мысль, которая

—101—

еще требует сильных и неоспоримых подтверждении, чего я еще не сделал и, может быть, не в состоянии буду сделать. Я хочу вам рассказать только один забавный анекдот, который отчасти показывает степень знакомства нынешних китайцев с географией. Во время ныне бывшей войны между Китаем и Англией один из Юй-ши (не знаю, как вам перевести это достоинство; какое-то жалкое подобие Римских цензоров) донес Императору, что из области И-ли, составляющей западные границы империи и прилегающей с одной стороны к степям наших Киргиз-Кайсаков, а с другой к западному Туркестану, есть прямая дорога в Англию. Вероятно, он заключал это по словам же европейцев, которые называют себя западными жителями. Как бы то ни было, только Богдыхан велел на месте исследовать и проверить такое важное донесение: вследствие чего оказалось, что из И-ли прямой дороги в Англию ни сухопутной, ии морской не имеется. Но в сторону этот вздор! При случае извещайте меня о сочинениях, касающихся до этнографии и сродства языков.

Благодарю вас за все ученые вести, которые, если меня не ознакомили с самыми творениями, то уже и тем принесли мне великую пользу, что показали для меня предметы, возбуждающие европейское любопытство. Именно жалко и досадно, что бедняк Китай наш остался заброшенным. Не знаю, не промолвят ли чего-нибудь о нём наши Русаки; во всяком случае вы верно скорее моего об этом узнаете. Напишите, как будут приняты нашими ориенталистами труды наших предшественников. А пора, пора вам самим вступиться за себя, а то Французы закидали нас грязью…

…Поблагодарите от меня всех добрых людей, которые помнят меня, и на их поклоны отвечаю своим искренним уважением к ним и земным челобитьем…

Бот вам еще несколько слов обо мне. Я жив и здоров; начинаю присматриваться к здешней пустоте. Два месяца, как старые миссионеры полетели на матушку Русь; мы теперь одни живем в своем аббатстве. Тишина удивительная, приволье для всякого раздумья! К нашему счастью, нынешним летом не было сильных жа-

—102—

ров, – кажется не восходило выше 28 по Реомюру: за то 24, 25 почти было постоянно. Сильные ливни, которые были весьма часто, несколько умеряли зной, но, с другой стороны, в воздухе распространилась необыкновенная сырость; в продолжение одного дня всё кожаное вдруг покрывается ужасною плесенью и в это время развивается необыкновенная жизнь насекомых: вдруг являются тысячи различных червей, моли, гусеницы, сверчков, кузнечиков, летающих – светящихся червячков, улиток и прочей сволочи, – ползающей, летающей, кричащей и кусающей. Нельзя открывать окон, иначе – вдруг в вашей комнате явятся тысячи незваных гостей; и так у меня на постое живет несколько ящериц, – самых безвинных созданий, которые по стенам гоняются за мошками. Здесь не мало и скорпионов, которые иногда заползают в комнаты; впрочем, укушение здешних скорпионов не смертельно, хотя и производит сильную боль. К чести их, нужно сказать, что они жалят только при защищении, или при каком-нибудь неосторожном прикосновении к ним. Шорох, который сопровождает их ползание, заранее извещает о их приближении, и тогда весьма легко убить этого страшного неприятеля… Жду от вас вестей… Сдержите своё слово, – я его твердо помню; а доколе позвольте мне сказать вам: простите.

—103—

Г. Герасимов во введении к своей небольшой книжке не указал точно ни предмета, ни задачи своей работы. Громкое заглавие книжки далеко не точно соответствует её содержанию. Ближайшее же ознакомление с последним показывает, что автор трактует главным образом о психологических и нравственных условиях богопознания или, – точнее сказать, – богосознания и о некоторых других материях, близко соприкосновенных с этим предметом, а также и имеющих к нему довольно случайное отношение. Это – в своем роде «взгляд и нечто». Неопределенностью задачи, по-видимому, обусловлена и случайность плана. Книжка состоит из пяти глав. В 1-ой главе автор своей темой почему-то избрал «значение философии Спинозы» (стр. 21–43) и, стараясь оградить эту философию от различных недоразумений и упреков, в заключение приглашает своих читателей, – «озлобленных и ненавистников, насквозь проникнутых грубыми земными влечениями, эгоизмом и холодной расчетливостью», – «отпустить заблуждения душе Спинозы, кроткой и светлой, возлюбившей Бога» (стр. 43)… 2-я глава (стр. 43–63) надписывается: «Познавание». Здесь автор сначала утверждает, что задача философского познания «состоит не в том, чтобы построять истины, но, чтобы понять, уразуметь истины самосущие» (стр. 43); что «познание совершается процессом претворения самосущих истин в неотделимый элемент душевного бытия» и есть «присвоение субъективному духу идеальной сущности

—104—

разумодействительности» (стр. 44); а затем, поговорив о задачах философии, о критицизме и т. п., указывает значение идеи Божества для познания (стр. 57 и сл.). 3-я глава (стр. 61–93) трактует «сознание бытия Бога» и образует главное ядро книжки. 4-я глава (94–136) надписывается: «Путь жизни». Содержание её – довольно неопределенно: здесь говорится о задачах целесообразного психологического исследования (стр. 94 и след.), о нравственном назначении человека (стр. 109 и след.), о целях жизни (стр. 120 и след.), о человеческой греховности и отношении Бога к людям (стр. 127 и след.), в заключение – призыв к усвоению национальной русской культуры и национального мировоззрения (стр. 136). С подобным же неопределенно-разнообразным содержанием и 5-ая глава: «Великое возлюбление» (стр. 137–166). Открывается она изложением фантастической, будто бы «старинной», но, кажется, нигде на самом деле не существующей легенды о «чудном царстве мечты», где «царит светлая непорочная Дева, чистая и святая Истина», об «улыбке мира», о том, как «что-то страстное, человеческое шевельнулось в этой Деве, и поцеловала она с великой жалостью и великой любовью» жаждущих её людей, которыми оказываются… философы (стр. 137–138; затем идет речь о любви божественной (стр. 139–140), о супружеской любви, с её радостями и горестями (стр. 141 и сл.), о человечности (стр. 147–149), о сострадании и т. п. При такой многопредметности содержания, граничащей с совершенной беспредметностью, книгу г. Герасимова, конечно, очень трудно представить в кратком и наглядном изложении. Поэтому мы и ограничимся сделанным приблизительным указанием её довольно случайного содержания. Задачей же настоящей заметки мы ставим познакомить читателей с литературным характером этого произведения и с сущностью, предлагаемой в нём «философии».

При чтении книги г. Герасимова, прежде всего, бросается в глаза, как первая особенность, её весьма приподнятый, патетический тон. Трудно найти страницу, которая содержала-бы в себе спокойное рассуждение без цветов красноречия, восклицаний и вопросов, многоточий и т. п.

—105—

При этом автор обнаруживает большую склонность к туманным и малопонятным фразам. Вот взятый наудачу образчик изложения г. Герасимова, – речь идет о значении философии: «В минуты необычного напряжения душевных сил, в эти редкие минуты, когда растворяется душа, являя своё сокровенное, она вся загорается одним страстным порывом познания, одним вопросом к вечности; в эти мгновения человек теряется для обыденной шумной площади жизни, уходит в себя, открывается себе в чистой сущности своего бытия, сознается собою, как объект вышнего воздействия, как живая духовная единица, каким-то особенным образом близкая к истинам мира… Философское томление духа есть самое сильное душевное движение, влечение страстное и мучительное, – тоска вопрошения, но оно приводит к такому чистому наслаждению, к такому душевному покою и ясности, которые может дать только бесконечный источник, живой ключ философии, бьющий из горних высот вечности» (стр. 3). Или еще: «В великом безумии человеческой мудрости вознесена человеческая личность и содеяна она в меру и разум миру; и в своей не малой гордости безумство мудрости не видит всей пустоты и ничтожества человеческой личности без осияния её вечной истиной. Но мудрость смирения приступила к тайне и, восприяв её, воссияла в истине, – ибо тайна мира из века явное сияние в нём от бытия Бога… Душа познала бытие своего Бога, – и как-же было не узнать ей, как не понять, отчего такою зарёю бесконечного ведения загорается бытие, отчего такою ясною улыбкой (у автора вообще улыбка – один из любимых образов) переливается жизнь и такая глубокая радость в тишине и ясности вечности» (стр. 74). И в таком тоне, – без преувеличения говорим, – написана вся книга. Есть, конечно, любители подобного чтения; но нельзя сказать, чтобы обыкновенному серьезному читателю оно могло быть приятно.

Вторая, тоже резко бросающаяся в глаза, особенность изложения г. Герасимова есть бранчивость и довольно неуместные инсинуации по адресу разномыслящих – и часто совершенно понапрасну. Например, автор вдруг почему-то вздумал отрицать значение философской термино-

—106—

логии и критики понятий, в точности которых между тем всякий серьезный мыслитель видит один из главных залогов плодотворности философской работы; – и вот он заподозривает несогласных с ним философов во вражде к религии и философии: «в человечески-несовершенных наименованиях вечных истин, говорит он, для философа (разумеется философ Герасимовского типа) – только ключи познания, открывающие сферы бесконечного бытия… Есть однако много людей, которым доступны одни только эти наименования и совершенно закрыта стоящая за ними бесконечная сущность. В истинах мира им непонятен духовный блеск вечной красоты, заставляющий сердце сжиматься в тайной и глубокой радости о близости вековечного. Обыкновенно это – та категория людей, для которых и вся область религиозного и философского познания представляется пустою и бессодержательною, даже ложною в самом своем основании». Такими людьми у г. Герасимова оказываются философы, признающие, во-первых, необходимость критики познания и, во-вторых, – законность философских традиций (стр. 4–5), т. е. как раз самые лучшие представители здоровой философской мысли. Или, например, справедливо указывая односторонность исключительно механического мировоззрения, автор обвиняет, – разумеется, незаслуженно, – всю т. н. научную философию в недобросовестности, эгоизме и жажде популярности: «было бы только заблуждением, говорит он, думать, что этим людям нужна истина, хотя они обыкновенно и очень много говорят о ней. Она вовсе не нужна им, ибо им важно только утверждение своих теорий: они просто не понимают её, не понимают её великой сущности. Что для взыскующих духом – борьба, мученье, свобода, победа… (следует еще несколько подобных-же ничего не значащих образов), то для «научно настроенных» умов только безразличные предметы собеседования, внешние ярлычки, указывавшие на принадлежность к избранным (?!), некоторый диплом на возвышение над невежественными массами… они только себя возлюбили, а вся их работа, всё их служение проникнутого только жаждой признанности, популярности, земной ничтожной славы» (стр. 7)… В другом месте он столь же бесце-

—107—

ремонно заявляет, что «знаменем науки прикрываются всевозможные «научно обоснованные» измышления пустых и вздорных людей (sic!), с кондачка относящихся к заветным святыням духа» (стр. 8–9). Между тем, если кому философия обязана более всего своими положительными приобретениями, то именно этим «научно настроенным» умам, не смотря на их односторонность в том или ином отношении, а отнюдь не подобным г. Герасимову «взыскующим духом». Односторонность сознается со временем, и доктрина, освобожденная от односторонности, дает свой ценный вклад в сокровищницу общечеловеческого миросозерцания; a те, кто, выбросив за борт науку, только «взыскуют духом», обыкновенно вносят в философию страшную путаницу и тем только лишний раз компрометируют её. «Душевное убожество» (стр. 8:14), «апломб невежества» (стр. 10), «идеи полупросвещения, безбожья и зла» (стр. 12), «пошлость, вплетающаяся в мысль» (стр. 15), «жалкое мелочное самолюбие, позировка, ношение со своим я» (стр. 54) – такими отборными аттестациями награждает автор многих и многих представителей философской и научной мысли. И эту бранчивость г. Герасимов возводит даже в принцип говоря, что «на известных явлениях нельзя останавливаться иначе, как с крайней брезгливостью, с неприятным чувством встречи с чем-то уродливым, нечеловеческим; – необходимо относиться с уважением ко всякому проявлению мысли, но не к пошлости, вплетающейся в мысль» (стр. 15). Насколько это мирится с литературными приличиями, – не говоря уже о справедливости, – пусть судят читатели.

Третью особенность автора составляет своеобразный символизм его мышления. Некоторые образы так настойчиво повторяются – и при том в таких местах, где требуется известная философская точность, – что прямо являются своеобразными категориями мышления г. Герасимова. Наиболее излюбленных образов у него два: «девственность» и «сияние». Первый образ обыкновенно характеризует морально-эстетический момент приближения к истине, а второй – так сказать, теоретический момент

—108—

водворения истины в сознании.²⁰⁴⁸ Часто эти образы сливаются в один образ «девственного сияния», – поскольку морально-эстетический и теоретический момент овладения истиной обыкновенно совпадают друг с другом.

Любопытно, что «девственность» у автора не есть чисто отвлеченный символ, случайно избранный образ: г. Герасимов ставит этот свой гносеологический символ в связь с его реальным, физическим или физиологическим значением, утверждая в одном месте, что разврат и сладострастие делают человека неспособным к восприятию истины: «сколько отвратительной лжи, – говорит он здесь, – скрывается в этих будто бы беспристрастных отношениях к вечным истинам, на каких в сущности жалких извращениях души утверждаются скептические построения мысли. В особенности милы весьма обильные в нашем сбившемся обществе скептики-пессимисты, изверившиеся в жизни и её высшем значении, в действительности только грязные циники, пошедшие искать жизненного счастья в сладострастии и чревоугодии, в похоти и циничных утехах и в конце концов безнадежно потерявшее возможность восприять небесно-прекрасное вечно-девственное сияние истины» (стр. 15).²⁰⁴⁹ Отголоском этой связи является и своеобразный пластически-чувственный колорит выдуманной автором и уже упомянутой нами «старинной легенды», выясняющей сущность и природу истины. «В чудном царстве мечты, – читаем мы в этой легенде, – царит светлая, непорочная Дева, чистая и святая Истина. Люди, далекие от неё, смутно чувствуют в своей душе какое-то тайное и недужное томление, что-то зовет и манит их вдаль, на поиски светлой Невесты… Она улыбается бесконечно приветливо… Но не все могут узреть её, хотя она, вечно-чистая, вечно-святая, ждет всех в своем лазурном чертоге. Иные, грубые, падшие в сердце, содрогаясь, подходят к ней… Были немногие из приходивших к ней, – чье сердце горело любовью

—109—

к ближним и тосковало об их горе и страдании. И встрепенулась Дева, что-то страстное, человеческое шевельнулось в ней и поцеловала она их с великой жалостью и великой любовью… Этот поцелуй вспыхнул в их душе чудною страстью» (стр. 137). Нет нужды говорить о том, как неуместно, – на наш взгляд, – разъяснять стремление к истине подобными более чем аналогиями. Но у г. Герасимова этот раз усвоенный им Standpunkt с замечательной настойчивостью выдерживается в очень многих местах его книги. Отсюда у него, например, интерес философского познания обусловливается «прозрачно-девственной красотой природы»: по его словам, «некая таинственная, неотразимая сила влечет наш взор к этим живым безднам вселенной; в них зовут нашу душу близкое, родное, но в тоже время так далекое, так недоступное ей; и в этом её движении к небу есть что-то бесконечно-грустное, как слезы о минувшем счастье, как проснувшийся в душе шёпот, когда-то милых и живых слов любви и ласки» (стр. 2). Отсюда «вечно живые (?) истины» – «бесконечно новы и юны во всем сиянии своей чистой девственной красоты» (стр. 57); «вечно праведные лучи божественного сияют на мир целомудренной красой» (стр. 76); «душа просветляется в вечно девственной красе человечности» (стр. 141). Этот-же символ употребляет автор и при выяснении истинного счастья: «кто отринул от себя похотливые вожделения, победил силу завлекающих страстей, презрел предметы счастья, предлагаемые развращенным духом жизни человеческой, и оценил чистую жизнь, открываясь ей всем сердцем, – к тому снизойдет она, негаданная, как светлая невеста мира, сияющая и радостная и обовьет всем счастьем своей непорочной ласки страстно звавшего и молившего её» (стр. 124). Объяснение природы, по мнению г. Герасимова, дается не в точных научных понятиях, «не в смутных образах нашего земного понимания», а происходит посредством подобных-же ласк девственной природы: «лаская нашу душу… жизнь улыбнулась сама себе, – так хороша была она в девственной заре своего счастья; природа в стыдливом сознании бесконечной красоты своей окутываясь

—110—

яркостью красок, и образы страстного, зовущего желания воплощались в формы и очертания» (стр. 152)… Подобными символами без конца пересыпаны почти все рассуждения автора.

Другой образ, – «сияние», – не менее часто употребляется автором кстати и не кстати при раскрытии разных гносеологических подробностей своих воззрений. Богопознание есть плод проникающего душу какого-то особенного «луча» (стр. 75). «Пламенем вечных истин, святостью любви и праведности в венце мира сияет божественное» (стр. 78). «В чудном сиянии славы разверзаются небеса, и, как Божья весть, льется в мир лучами вечной истины, любовью вечной Божеской думы правда Бога» (стр. 80)… «Воссиявшая в душе идея божественной правды преображает человека в высокого судию мира» (стр. 82). «Над жизнью миров сияет святая, божественная дума, извечное благословение Бога зажигает в мире красоту и жизнь и светит в душу вечной любовью и милостью» (стр. 82–83). «Душа, сознающая бытие Бога, окружена таким священным сиянием любви и славы, что за эту черту бесконечной светлости не проникает уже ничто из всего гнетущего и мучащего других людей, непросвещенных и неведущих истины» (стр. 83). «Основой широкого психологического изучения (sic) должно служить исследование…, простирающееся на то особенное проявление душевной жизни, в котором душа вся внутренне радуется в лучах бесконечности и в своем самосознании уже теряет ощущение земного и становится непосредственно лицом к лицу с вечным, нетленным и небесно-прекрасным» (стр. 99).²⁰⁵⁰ Душа настоящего, «Божьего» человека «претворена в её божественную идею (?!) и вечно светится перед Господом неугасимою лампадой любви и познания» (стр. 127). И так далее – громадное множество раз. Это надоедливое однообразие символов, всегда крайне неточных, а иногда и весьма темных, не смотря на свою «сиятельность», невольно выставляет автора человеком с болезненным мышлением, страдающим своего рода навязчивыми идеями…

—111—

Кроме символов – «девственности» и «сияния» автор слишком злоупотребляет эпитетами «вечный» и «бесконечный», которые, – за невозможностью понимать их в точном значении, – надо тоже отнести к символам. Другие тоже весьма многочисленные символы не так часто повторяются. Со сферой символического мышления автор, по-видимому, до того сроднился, что одолевает своим представлением образы, совершенно невозможные для обыкновенного здорового воображения и мышления. Поистине, декадентской лирикой звучат, напр., следующие строки: «В святом воспламенении приступает душа наша к священнодействию созерцания божественности. За бесконечным сиянием божественной славы, за вечными огнями божественной праведности незримо видит она, невысказанно чувствует живое присутствие Господа, Бога сил, Бога истины, Бога правды. В великом моменте откровения прозревая в тайное зиждительство мира, душа наша, ослепленная незримым блеском, пораженная незвучным шумом и гулом волн огненосных сил, отступает в страхе перед неизобразимостью, непостижимостью вечных сил Божьих» (стр. 67). И таких примеров тоже не мало…

Невольно спрашиваешь, читая произведение г. Герасимова: неужели подобные люди воображают, что они мыслят, предаваясь подобным словесным упражнениям? – К сожалению, воображают, да еще с претензиями судить других мыслителей с общепризнанной репутацией серьезности и основательности. В особенности жаль, что в нашем отечестве, где философия еще так молода, а философская литература малочисленна, появляются такие продукты, компрометирующее и философию, и философские способности русского ума.

Но попытаемся, отрешившись от впечатления литературных приемов г. Герасимова, рассмотреть, что же такое его «философия» по самому своему существу, по своему идейному содержанию и своим научным основам.

Задачу философии автор полагает в том, чтобы «уяснить предсущую идею и предначертание души, уразуметь истины самосущие» (стр. 43). Трудно вложить какой-нибудь определенный смысл в это определение; но, имея

—112—

в виду особенности мышления г. Герасимова, мы из сопоставления различных мест его книги можем видеть, что он этим неудачным определением хочет указать на интуитивный характер философского познания: содержание философии черпается из внутреннего опыта и построяется по врожденным нашему духу идеям (ср. стр. 46, 47, 49, 53 и др.). С этой точки зрения несколько понятным становится и его, – тоже, конечно, неудачное, – определение познания: «уразумение, говорит он, как известное присвоение субъективному духу идеальной сущности разумодействительности, и есть суть познания; момент уразумения есть восполнение души в истинности через разрешение в ней мировой истины» (стр. 44); – автор хочет сказать, что познание есть выяснение заложенных в самой структуре разума начал. Метафизику автор не считает наукой: «по самому существу своему, говорит он, метафизика – не наука; она есть познание сверхчувственного, тогда как область чистой науки (без научного философствования) есть сфера познания чувственного» (стр. 11). Здесь, по крайней мере, всё ясно, хотя и не верно. Легко понять, что, имея такой взгляд на философию, г. Герасимов не нуждается ни в каком методе философского познания. Если истина присуща нашей душе, то, следовательно, надо только искренне раскрыть свою душу или, как выражается автор, «открыться истине». «Познавание, говорит он, понятое во всём его вечном значении, есть великий подвиг, великое испытание. Истина тайно дышит, и нужно постичь её, нужно открыться ей всею волею добра, всем своим разумением правды… Не с суетным желанием открыть истину работает философ, его единственная цель – открыть свою душу восприятию истины, и это действование его души есть её движение к своему первоисточнику, очистительное освобождение себя от всего нечистого, что в обычном заблуждении ставится, как первоцель и первосмысл душевной жизни» (стр. 64).

Итак, перед нами интуитивная философия, отказывающаяся от научного и методического искания истины. «Человеку, говорит автор, дарована область свободного

—113—

ведения и эта свобода его в познании²⁰⁵¹ – его счастье и его подвиг» (ibid.). На место научного метода, гарантирующего общеобязательность философских выводов, автор ставит «свободу ведения», т. е., – на наш взгляд, – произвол личного усмотрения. Такого рода умозрения и полученные таким путем построения могут быть названы философией только в том смысле, в каком иногда называются, – конечно, в шутку, – послеобеденные благодушные мечтания «философскими». Настоящее же имя этой философии – плоды праздной фантазии. Нужно быть очень невысокого мнения об умственных способностях своих читателей, чтобы серьезно рассчитывать на их сочувствие такому «философствованию», да и самому надо быть слишком самообольщенным, чтобы не видеть истинной ценности его.

Такова «философия» г. Герасимова по своему существу и своим основным тенденциям.

Если мы, как предположили, обратимся к её идейному содержанию, то нас поразит её идейная бедность. Богатство красок и образов в изложении не есть результат богатства и глубины мыслей. Ядро книги, – 3-я глава, – представляет только лирическое переложение той мысли покойного В. Д. Кудрявцева, что Божество известно нам непосредственно, и что идея Божества предполагает особое действие Его на наш дух (ср. стр. 66:70). Ссылки свои на В. Д. Кудрявцева автор дополняет еще ссылками на В. А. Снегирева, Розанова, Свечина, Орфано и Хомякова. Нельзя сказать, чтобы эта заимствованная идея была понята правильно и раскрыта убедительно. Напротив, нам кажется, что В. Д. устыдился-бы такого последователя и пропагандиста: вместо серьезных и разумных разъяснений автор дает только патетические возгласы, да темные образы «целомудренно-девственного сияния». A в конце 2-ой главы, имеющем близкое отношение к предмету 3-ей, автор, – вероятно, по недоразумению, – провозглашает даже такой тезис, который совершенно идет в разрез с этой идеей непосредственной известности Божества для человеческого духа и род-

—114—

нит философию г. Герасимова с агностицизмом. «Абсолютное, говорит он, всё исключает собой, ничем не ограничено, безусловно отлично от всего и потому безусловно не связано с чем-либо» (стр. 60–61).²⁰⁵² Для последователя Спенсера этот тезис годился бы, но для приверженца В. Д. Кудрявцева он звучит весьма странно. В других главах книги подобным же образом лирически перерабатываются некоторые идеи преосв. Антония Храповицкого, Достоевского, Хомякова, Розанова и др., – опять тоже не всегда с ясным пониманием. И здесь мы должны сказать, – имея в виду главным образом литературные приемы г. Герасимова и его склонность заменять логические аргументы комментируемых авторов собственными патетическими упражнениями, – что едва-ли перечисленные мыслители (кроме, впрочем, г. Розанова) остались-бы довольны таким последователем.²⁰⁵³

Что касается научных основ «философии» г. Герасимова, то их, собственно говоря, нет. По своим гносеологическим принципам, автор не нуждается в научно-логическом оправдании своих воззрений. И там, где он развивает свои положительные теории, он благополучно обходится без этого пособия. Но есть у него, как мы видели, одна глава философско-исторического характера, – трактующая о философии Спинозы. Здесь, кажется, уже невозможно руководиться «свободой ведения» и интуицией, а требуется держаться некоторых признанных в науке данных. Вот здесь-то и обнаруживается, как смутны сведения автора по истории философских учений и философских понятий. Автор, если судить по цитации, знакомился с курсами по истории философии Виндельбанда, Ибервега-Гейнце и Куно-Фишера (ср. стр. 23, 25, 30:33) и, может быть, читал даже саму «Этику» Спинозы (стр. 28, 32, 35, 36, 38:39). Но как

—115—

он воспользовался этим знакомством! Первой своей задачей он ставит решение вопроса, – «в какой мере правильно истолкование учения Спинозы в духе пантеизма или атеизма» (стр. 22). Здесь, полемизируя с Виндельбандом, он главным образом настаивает на том, что основные идеи в философии Спинозы, – Бог, вечность, божественная любовь, – для нас мыслимы только в их теистическом значении (ср. стр. 23, 24:25); но едва-ли нужно говорить, что в данном случае важно не то, какой смысл г. Герасимов соединяет с известными философскими понятиями, а какой соединял сам Спиноза. Далее, здесь-же он отрицает законность классификации философских учений, вообще, по направлениям и основным идеям и, в частности, дает такое истолкование понятий пантеизма и теизма, что они почти совпадают; – это и дает ему возможность оправдать Спинозу от упреков в пантеизме (ср. стр. 26–28). С помощью таких приемов можно что угодно доказывать и опровергать; но кто знаком с историей философии, тот только удивится этому бесцеремонному отношению к философским понятиям, – ведь они имеют строго определенный, исторически установившийся смысл, а не могут быть наполняемы произвольно-фантастическим содержанием. В подобном же роде решает автор и другой свой вопрос, – «не есть-ли философия Спинозы совершенное выражение цели, метода и сущности истинно философского миропонимания» (стр. 22). Вместо точных понятий и общепризнанных научных данных он предпочитает оперировать над собственными измышлениями. Очевидно, что и в истории философии он основным руководящим принципом считает тоже «свободу ведения»…

П. Тихомиров

—1—

Приложение I

(к стр. 23).

В l -й главе нашего очерка (стр. 173–74) приводилась статья деяний Московского собора 1667 г. «о детех духовных, отходящих от отцев своих духовных без отпуска», которая гласит: «от отцев духовных без отпускных и без воли их детем духовным ко иным отцем духовным не отходити. А священником без отпускных прежних отцев духовных в духовность к себе не приимати разве великия нужды и дальняго разстояния, и путнаго шествия и часа ради смертнаго». Статья отмечает обычай духовных отцов выдавать своим детям отпускные. В издаваемом ниже (по ркп. пол. XVI в. И. П. Б-ки Q XVII, № 68) «прощальном списке» и надо видеть образец подобной отпускной, выдаваемой духовному сыну, по-видимому, «ради путнаго шествия». К сожалению, памятник попался нам в руки, когда I глава очерка была напечатана. – Когда вошел в жизнь обычай выдавать такие грамоты, сказать трудно. Но легко понять, чем он был вызван. Переходить от одного духовного отца к другому у нас было запрещено верующим, а священникам запрещалось еще в глубокой древности принимать отогнанных детей на покаяние (P. И. Б. VI. 107). Во избежание нарушения такого порядка и появляются отпускные грамоты, образец которой мы имеем от пол. XVI в.

—2—

(Ркп. И. П. Б-ки, собрание Толстого Q XVII, № 67, л. 291 и об.)

Прощальныи список от отца духовнаг.

Благословеніе іерѣа, імрк, святаго, імрк, сыну моему, імрк, яж ѡ святом дусе. что исповедал пред богом своа съгрѣшенія моему смиренію. аз же взях от заповѣдеи апостолскых. и явих ему правила церковнаа. святых и бгоносных отець. и дах ему против сих всѣх его бремен запрещеніе. по его немощи елико может понести, сирѣчь епитемію. I пак по сем дах разрѣшеніе. сыну моему. імрк. яж о святом дуcѣ, аз худыи и смиренныи иерѣи. бог да простит сына моег. імрк. в всѣх съгрѣшеніих яж, яви мнѣ, великаа и малая. Да есть прощеніе богом. и мною грѣшным іерѣом, імрк, в сем вѣцѣ и в будущем. Заповѣда убо господь нам глаголя. ащ съгрѣшают пред вами человѣци, о҃. седмерицею прощаите их. Егож бо ащ свяжете на земли, будет связан на небеси. i егож аще разрѣшите на земли, и будет разрешен на небеси. вы ж отци и братіа яж о христѣ. Аще оудалится мои сын от мене. в кои град иныя страны, гдѣ ни буди, по моему разрѣшенію и прощенію. Не браните ему приходити, к тѣлу и крови господа нашего їисуса христа, милость божіа буди с всѣми вами амин: І наказав его правилом святым, святых отець. і отпустит его с миром и с великою радостїю, и с веселіем:

Приложение II

(к стр. 33).

Помещаемое ниже «наказание» или послание духовного отца к сыну духовному не было издано в своей первоначальной редакции, – которая впрочем была известна ученым. Отрывки из послания приводятся в статях: «Древнерусская проповедь против пьянства» Пр. Соб. 1862 г., I, 271–2 и проф. Николаевского? Русская проповедь XV и XVI вв. Ж. М. Н. Пр. ч. 138, стр. 155. Мы издаем послание по сборнику XIV в. Б-ки гр. Уварова № 1770 (589) (361) лл. 55 и об. и 303 (перебиты), варианты приводим по рукописям XVI в, Волок. Б-ки (ныне Моск. Дух.

—3—

Ак.) № 520 и Им. Публ. Б-ки Q XVII № 68, которые имеют совершенно одинаковый между собой текст послания.

Этот небольшой памятник имеет довольно длинную литературную историю. Он пользовался в нашей древней письменности большой распространенностью, но главным образом в редакциях производных. Послание помещается в очень распространенных сборниках: в одной редакции Измарагда (во второй, по классификации проф. Яковлева, В литературной истории древнерусских сборников. Опыт исследования «Измарагда» Од. 1893, стр. 192) и в Златоусте. В Измарагде оно носит такое заглавие: «Послание некоего отца к сыну духовному». В Златоусте надписание другое: «В среду сыропустныя недели поучение отца духовного к детем духовным (от словес Иоанна Златоуста)».²⁰⁵⁴ Первоначальный текст послания здесь значительно изменен. Сличение обоих текстов может служит любопытным показателем степени и направления переработки, которой неизвестные составители названных сборников подвергали древнейшие учительные произведения русских авторов. В Измарагде и Златоусте значительно стерты черты интимного характера в послании духовного отца с тем, чтобы превратить его в поучение. Слова: «написах ти чадо мое любимое мало о злом пиянстве не внял еси» заменены: – «се преже того глаголах ти чадо любимое о злом пианстве того не послуша». Пропущено упоминание о князьях, умерших рано от пьянства, и заявление духовника о печали, которую возбуждает в нём поведение сына. В тексте есть и другие незначительные пропуски и вставки (см. начало). Послание этой редакции издано в Златоусте (гл. 5).

Литературные достоинства послания, особенно яркость изображения дурных последствий пьянства, были причиной

—4—

того, что из него делаются вставки в поучение на эту тему. Известное слово Кирилла Философа «о высокоумном хмелю» в своей древней редакции (изд. арх. Варлаамом, Опис. Сборн. XV ст. Кир. Белооз. монастыри. Уч. Зап. Ак. Н. V, 64–65) уже имеет несколько фраз из разбираемого послания. Распространенная редакция этого слова (изд. проф. E. Петуховым, К вопросу о Кириллах – авторах в древнерус. литератур, стр. 22–26) содержит больше его половины. Благодаря этому слиянию, является новая редакция в вид поучения под заглавием: «Поучение к царем и к князем, к епископом и попом и ко всем христианом, еже не упиватися».²⁰⁵⁵ Послание берется здесь с начала, текст по поучению о хмеле, кончая описанием вредных последствий пьянства. Далее идет ряд вопросо-ответов, заимствованных из названного поучения. Конец взят из другого источника. В этой редакции поучение помещалось в Прологе под 7 апреля и было издано.²⁰⁵⁶

Кроме того послание сливается с другим поучением о пьянстве («слово святых отец о пьянстве» нач. «i еже бы не пити отнюдь не возбраняет» см. Пр. Соб. 1862, I, 273–74), встречается не в целом виде (« поучение св. Василия вел. о многом пиянстве в немже несть спасения» со слов: «цари из царства изринушася» Сборн. XVII в. б-ки гр. Уварова № 1892 (778) л. 158–161), иногда в отрывках (А. Бычков. Опис. сборников И. П. Б-ки, 422 и 501 стр. Яковлев, К литер. истории древнерус. сборников, 295 стр.).

л. 55. Блгвньѥ²⁰⁵⁷ ѡц҃а къ сн҃ви. вси сн҃у ѥже²⁰⁵⁸ далъ ми²⁰⁵⁹ ѥсть б҃ъ талантъ аще и недостоинъ ѥсмь²⁰⁶⁰ ѥ гоже таланта²⁰⁶¹ хощеть истѧати ѡ^т мене грѣ-

—5—

шнаго на судѣ его страшнѣ^м҇. тоже²⁰⁶² талантъ ѥⷤ҇ ми пещисѧ вашими у҃шамн.²⁰⁶³ всѣꙗти въ ваша срⷣца сѣмѧ бжⷵтвеноѥ. и искоренити иъ ваⷭ҇ терньѥ грѣховноѥ. ѥгда бо вижю вы въ ꙁаконѣ гⷭ҇ни ходѧща²⁰⁶⁴ радуѥтьⷭ срⷣце моѥ. ѥгда²⁰⁶⁵ бо внжю въі повелѣньꙗ гⷵнѧ преступающа. тогда печаⷧ̑ снѣдает мѧ. написах ти чаⷣ моѥ любимоѥ мало²⁰⁶⁶ ѡ ꙁломъ пьꙗньствѣ. не²⁰⁶⁷ внⷧ҇ѧ ѥси нъі иѣ ти написаⷯ҇ стуживъ си. понеⷤ҇ вежа д꙯нн²⁰⁶⁸ вижю тѧ пьꙗньствоⷨ҇ побѣжена. и ѡпустивша сиꙗ дн꙯и данъіꙗ роⷣ чл҃вчьскому²⁰⁶⁹ иа ѡчѣщеньѥ²⁰⁷⁰ каⷦ хощеши бъіти не вѣснⷧ҇ ²⁰⁷¹ ꙗко пьꙗньство бм꙯ь иеиавнⷣмо ѥсть. самъ бо гⷵь аплⷵмъ реⷱ҇ пьꙗници црⷵтва бж꙯иꙗ²⁰⁷² не наслѣдѧ^т҇. но у꙯готоваⷩ имъ муⷦ съ прелюбодѣи статмн н сраꙁбонинⷦ҇. въ первъіⷯ҇ родѣхъ проꙗвле^но҇ ѥсть ѡ^т б꙯а ꙗко н велиции мужи и оугодници бж꙯ии пьѧнствоⷨ҇ погибоша²⁰⁷³ цⷵрке црⷵтва ѡ^тринуш^т҇а ст҃ли стость²⁰⁷⁴ погубиⷲ҇ силнии сулу (sic) испортиша храбрии мечю ꙗдь бъіⷲ҇ ²⁰⁷⁵ ба҃тии нищи бъіша²⁰⁷⁶ сдравии болии быша и миⷢ҇олѣтнии коро ӱмроша. беꙁ бж꙯нꙗ бо²⁰⁷⁷ суⷣ пьꙗници напрⷢ҇а оумнраю^т҇ аки и оудавлен^і҇и внъінѣшнеⷨ҇ роду не помѧнутн с҃ну простыхъ 55 об. члвкъ. ио киѧꙁии боле до времѧин ѿидоша²⁰⁷⁸ свѣта сего.²⁰⁷⁹ помѧнутн же лѣпо ѥсть²⁰⁸⁰ что ꙁдѣваеть намъ пьꙗнство. оумъ погублѧеть. ӧрудьꙗ ꙁаглаживае^т҇. прнбытоⷦ҇ губн^т҇ ²⁰⁸¹ вражⷣь ꙁдѣвае^т҇. пьꙗиь²⁰⁸² кнѧ^{з 2083} ꙁемлю пуⷵ творнть.

—6—

люⷣ роботъі довоⷣть сбра^т҇ѥю сваживае^т.²⁰⁸⁴ простъімъ долгъ съдѣваѥ^т҇. дѣ ⷧ҇ губить работѣ предаеть. пьѧиⷵь женъі ѡ^тлучае^т ѡ мужь. пьѧиⷵь къ црк꙯вн²⁰⁸⁵ ие пусти^т҇ поститⷭи ие даⷵ страхъ бж꙯ии ѡ^тгонить. книгъ чисти иеⷣсть²⁰⁸⁶ мл꙯твъі иепрнꙗтны твори^т҇, пьꙗиⷵь бо҇ꙁии предаетъ красо^т҇ губить трудовата²⁰⁸⁷ ꙗ влѧѥть ꙁраⷦ҇ ѡчиъіи погублѧеть ногамъ болѣ^т҇ ²⁰⁸⁸ твори^т҇. оумъ ӧмрачае^т҇ б҃а ѡ^тлучаѥ^т҇.²⁰⁸⁹ см҃ртї предаѥть въ ӧгнь негаснмъіи посъілаѥть. се ведыи²⁰⁹⁰ сн҃у престани ѡ^т ꙁлаго пьꙗньства молю тѧ²⁰⁹¹ ӧже себе не пощашⷣь а²⁰⁹² мене пощаⷣ. ноиеⷤ҇ про твоѥ беꙁмерноѥ питьѥ²⁰⁹³ в иеⷢ҇лн²⁰⁹⁴ ѥсмь. н ие преⷵиу ѡ^т туги дондѣже оузр^т҇ю²⁰⁹⁵ премѣнившⷵа.²⁰⁹⁶ и ꙁаповⷣѣ ти полагаю ие пии до велиⷦ҇ дни.²⁰⁹⁷ дабъі тѧ простиⷧ҇ гьⷵ ²⁰⁹⁸ иже²⁰⁹⁹ ѥⷭ҇ б҃а раꙁгнѣваⷧ҇ ²¹⁰⁰ оупиꙗ^т҇ въ велⷦ҇ии поⷵ ²¹⁰¹ апⷵли же²¹⁰² не повелѣша мч꙯имъ памѧ^т҇ творити дабы поста нераꙁруши^т҇ вы же наⷱ҇ мчн^і҇къ почтосте своꙗ оутробы.²¹⁰³ въ страшнъіꙗ дин давшесѧ пьꙗнству. н иа въскрⷵиье 303 л. гнⷣ҇е кртⷵьꙗньскъі веселѧщесѧ а не чреву²¹⁰⁴ работающе но все в славу²¹⁰⁵ бж҃ию творѧще²¹⁰⁶ да б҃ъ въ твою²¹⁰⁷ славу все творити начне^т҇ и подаⷵ тї²¹⁰⁸ ꙁда^р҇вьѥ и спⷵньѥ чⷭ҇ть и власть на ꙁемли.²¹⁰⁹ н чⷵть црⷵтва ибⷵиаго во всѧ вѣки аминь.²¹¹⁰

—7—

Приложение III

(к стр. 34).

(По рукоп. сборнику XVI в. Имп. Пуб. Б-ки Q XVII № 68 л. 335 и об.)

Вышел еси из своего обещания без благословениа, и скрушаешис зело, и прощения просиши и отпущения ко иному отцу духовному. и о прехожении аз не согласую, да памят имаши, як непохвально ес прехожение без благословениа. и благословяти (sic) или не благословити на прехожение не смею, о сем полагаю на божиих судьбах. ащ богооугодно благословено ес, ащ ли инако бог вес. и запрещения и тяготы не налагаю, по писанному, сущих вне себе не судих. а на духовных кому въсхощеши ити, и аз не возбраняю. где аще живеши, и полезнее души твоеи. твори во всем благоугодное богу и спасаися, и аз о сем радуюся, а что ти будет от мене было неугодно. в том меня прости а свидетел ми ес христос. что ти есми творил и глаголал, хотел твоеа пользы душевныя. а в моем тебя бог простит, и здравствуи бога ради, а яз тебя благословляю:

Приложение IV

(к стр. 35).

(По рукоп. Имп. Публ. Б-ки, Древлехранилища Погодина № 1590)

пооу҆че́ние́ ст҃ыⷯⷯ ѡ҆́ц҃ь кⸯ дѣ́теⷨ дш҃е́вⸯнымъ.

л. 126 об. Не мози́те лени́тиⷵ послу́шайте о҆тоⷨ к ваⷨ бесѣ́дую. се́ бо

—8—

мѝ кⸯ вамⷨ сло́во. воⷩмѣ́те ᲂуⷨ ваⷲ҇ словесеⷨ бж҃і̑иⷨ. сотво^рн҇те повелѣ́ное ваⷨ. хощу́босѧ присѣ́сти гл҃ѧ ваⷨ. бѣжи́тє и҆́гриⷳ. да не смѣю^тсѧ ваⷨ пога́ні̑и. лиши́теⷵ кл́ѧ^твы о҆ста́нитеⷵ м^зды̀.²¹¹¹ рѣзои̑ма́ні̑ѧ гра^бле́ні̑ѧ. воⷧхвова́ні̑ѧ та^тбы̀ ра^збоѧ́ прелюбодѣѧ҆́ні̑ѧ. а^з бы̀ о^т зла̀ всⸯтѧга́ѧ а̑ на^добро̀ пооу̑ча́ю.²¹¹² а̑ ваⷵ ниⷦтоⷤ менѐ слушае^т. но̑ гл҃ите чему наⷵ нє оу҆́чиⷲ л. 127 об. въц҃ркви ра^ди бы́хоⷨ тєбѐ слы́шали а^к ты̀ оу̑чи́ши наⷵ натрапе́зе. колѝ наⷨ пи́^ти і̑ ѧ҆́сти. а̑ наⷨ по^доба́е^т оу̑чи́ти на трапе́зѣ и на у҆́лицаⷯ. а̑ ваⷨ приходѧ́и прі̑йма^ти оу̑че́ні̑ѧ. непрєста́нно лі̑а́ні̑ѧ слезоу҆́. а̑ хотѧ́ бы е҆стѧ принѧ́ли оу̑че́ні̑е ст҃о́е̑ вⸯ нлⷣю но̑ вы̀ не хо́щєте послу́ша^ти҇. а҆́ще прі̑и́дѣте в нлⷣю к цр҃кви. тоⷧко на кощуны̀ на сва́ры и҆ на клеветы̀. на и̑гры̀ на велича́ні̑е. на у̑коре́ні̑є дру́ ⷢ҇ дру́га́ бра^т брата. на оⷠꙗ̑дє́ні̑е и̑ пьѧⷩство. пѣ́ні҆ѧ не слу́шаете. ни ст҃ыⷯ книⷢⷢ оу̑чн҃і̑ѧ. ꙗⷦ на сп҃се́ні̑е дш҃и. а̑ грѣхоⷨ на о̑цыще́ні̑е. но̑ твориⷨ де́ла ді̑аволѧ. иⷦ н҃ша дш҃а и̑ телеса̀ вво́да^т в му́ку вѣ́чную. а̑ мы̀ є҆му̀ ра́^дость твориⷨ. а^к и̑ ста́неⷨ вⸯ цр҃кви то̑ иныⷯ о̑суда́еⷨ а̑ са́ми твориⷨ сѧ б^есзсм҃ртни и̑ бе^згрѣ́шни. то̀ что̀ пришеⷣше къ цр҃кви прио̑брѣта́еⷨ. но̑ на боⷧшаѧ грѣхѝ сх́о^димсѧ. и҆́деⷨ в до́мы сво̀ѧ не с млⷵті̑ю бж҃і̑ею̀. но̑ со́ гнѣвоⷨ. вⸯ добра̀ мѣ́сто хвале́ні̑ѧ хулу̀ бв҃и прино́сиⷨ. а҆́гг҃ли пла́чю^тсѧ нш҃єму̀ безу́мі̑ю. а̑ бѣ́си ра́дую^тсѧ. со ѿц҃еⷨ своиⷨ сатано́ю на́шему неразу́мі̑ю. ѡ беꙁу́ ⷨні҆и чл҃цы. доко́лѣ нео̑станєте҇ дѣ ⷧ сатани̑ны́ ⷯ. а̑ мнѣ̀ что́ ми мощѝ ваⷨ сотвори́ти ни ваⷭ҇ нау̑чи́ти. ни бы̀ ст҃ыⷯ книⷢ слу́шае̑те. но̑ по свое҆́и во́ли твори́тѐ. а̑ мнѣ̀ ваⷵ ви́дѧщу тако творѧ́ща. лу^тче бы́ ⷯ жы́вы погре́блъ. но̑ начнете гл҃ати по что́ ны е̑сѝ не оу̑чиⷧ тогда̀, а мы̀ бы́хоⷨ ра^ди слы́ша^ли твое҆го̀ оу̑ч҃ні̑ѧ ка́ко тѝ во ст҃ыⷯ кни́гаⷯ гл҃ет. и^ж до́браѧ дѣ́ла твори^т. то̀ ра́дуе^тсѧ слы́ша бж҃і̑ѧ словеса̀ бж҃і̑ѧ кⸯни́ги. хвалу бо е̑му̀ гл҃ю^т а̑ е^к ꙁло́ю жи́^зні҆́ю живе^т. то̑ не хо́ще^т ни слы́ша^ть ст҃ыⷯ кⸯни́^гъ҇. хвалу́ бо е^му гл҃ю^т. та́коⷤ и҆́ мы̀ колѝ ваⷭ҇ слы́шиⷨ до́браѧ дѣ́ла творѧ́ща. то ра́дуеⷨсѧ о̑ ваⷵ. е҆гда́ ли зла́ѧ творитѐ дѣ́ла. то̀ не хо́щеⷨⷨ ни гла́са об. того̀ слу́ша^ти. ꙁанѐ наⷨ о҆́тоⷨ попоⷨ хула̀ буде^т ѿ бг҃а. не гл҃и то^го҇ попѐ не сн҃ъ ми есть. почто́ ми е̑го̀ оу̑чи́ти. но̑ свое̑го̀ ра́ди

—9—

сп҃се́ні̑ѧ. всѧ́ко^го чл҃ка ѿ ꙁла̀ въстѧ́гни. а̑ на д^обро̀ поу̑ча́й. ты́ бо є҆сѝ всѣ ⷨ ѿц҃ь. ста́ру и̑ м́^ладу бога́ту і̑ оу̑бо́гу. помина́имы̀ ка́ко реⷱ҇ мойсе́й къ сн҃оⷨ їн҃левыⷨ. ваⷵ ра́^ди на менѐ гнѣ́вае^тсѧ бг҃ъ. та́ко и̑ вы̀ не прогнѣвайте бг҃а. наⷨ о̑ тоⷨ вели́ка печаⷧ. не творѧ́щиⷨ ваⷨ нико́еⷢ҇ добра̀. то̀ веⷧмѝ наⷨ срⷣце боли^т аще ваⷨ есть неви́^димо нш҃его̀ срⷣца болѣ́ні̑е. го́^рши наⷨ срⷣчьные̑ болѣ́^зни ва́^ше непослуша́ні̑е. аще бо̑ грѣ ⷯ тѧ́же^к сотвориⷧ не повѣ́си е̑го̀ попо́ви сра́ма ра^ди и боѧⷵ поно^ше҇ніѧ. не сралⷨѧ́ иⷵ повѣ́жⷣь. бг҃ъ свѣ́сть всѧ̀ нш҃а грѣхѝ. поⷪ҇ оуⷠ҇ оучт҃ль разу́ ⷨны^и вѣ́сть ка́ко твоѧ ꙗ^звы грѣхо́^в҇ныѧ и̑сцели́ти. а̑ тебѐ беспеча́ли сотвори^ти҇. дабы̀ иⷩ҇ не во^зрѣ́^л люты́ѧ твое̑ѧ̀ ꙗ^звы и̑ ꙁла́го грѣха̀. не х̑валы̀ себѣ̀ и̑щу̀ гл҃ѧ ваⷨ. но̑ бы̀ е̑сте сп҃се́ні̑ бы́ли. і̑мъ нѣ вⸯтоⷨ вели́каѧ ра^дость бы́ла. ка́ко печа́луюⷵ о̑ ваⷵ по всѧ̀ дн҃і̑ то́^кмо е̑ди^н бг҃ъ свѣ́сть. и̑ми́те ^ми вѣ́ру. не пєкуⷭ҇ та́ко о̑ своеⷨ сп҃се́ні̑и ꙗко^и о̑ ва́шеⷨ. когда̀ вы ви́жⷣу вы ꙁлѣ̀ живу́ща. тогда̀ свое̑ѧ̀ ра^дости забу́ду о̑ ваⷵ пла́чаⷭ҇. а̑ когда̀ вы̑ оу̑слы́шу до́брѣ творѧ́ща тогда̀ свое̑го̀ зла̀ забу́ду. зане́ ми є҆́стѐ друзи ми́лі҆и. ве́сеⷧ єсмѝ о̑ ва́шеⷨ добрѣ. оу̑ныⷧ же є҆́смь о̑ ва́шеⷨ ꙁлѣ̀. аще быⷯ҇ а^з веⷧмѝ до́бръ. то̀ ка́ѧ̑ ми по́моⷳ ѿ бг҃а. аще ваⷭ҇ ста́^до хв҃о дѣ́ти своѧ̀ погуⷠ҇лю. ка́ко лицеⷨ ста́ну преⷣ бг҃оⷨ. і̑лѝ на что́ сѧ надѣ́ѧ^ти. кото́раѧ ^ми бу́де^т чтⷵь. чѝ сиⷨ и^збу́ду му́ки вѣ́чныѧ. не дѣ́^ти су^т почто́ ми иⷯ оу̑чи́ти. бо́лѣ вс́ѣ ⷯ поⷫ прі̑и́ме^т му́ку. Нє оу̑чиⷧ҇ дѣтей дш҃е́вⸯныⷯ. и̑ всѣ ⷯ лю^де҇ зако́ну бж҃і̑ю. аще иⷯ оу̑чи́ши а̑ о̑нѝ не слу́шаю^т ст҃ыⷯ книⷢ и̑ твоє҆го̀ оу̑чн҃і̑ѧ. то̑ ты̀ ѿ бг҃а боⷧшую че́сть прі̑име^ши҇ не ѿвѣща́^ти попо́ви за́ то но са́^ми заⷵ ѿвѣ́щаю^т ка́ко ^ти г҃ь гл҃е^т во ст҃оⷨ еⷢ҇лі̑и слу́шаѧ ваⷵ менѐ слу́шае^т.

Предоставляем специалистам-филологам делать заключения по языку памятника о времени и месте его происхождения. Обращаем их внимание только на древние формы: вонмѣте, ради, н҃ша дш҃а, част. ти, болшаѧ грѣхи, вы… творѧща, – а также на особенное стремление речи к твердости слезоу́, оцыщені̇е, вводат, жыбы, поминаимы, вы злѣ, плачютсѧ. –

—10—

Приложение V

(к стр. 39).

Поучение, издаваемое ниже, по своему содержанию близко подходит к поисповедным поучениям. И действительно, оно встречается в требниках, хотя со значительными переделками. В качестве поисповедного поучения оно и издано было проф. Алмазовым, Тайная исповедь… III, 245–246. Редакция памятника, представляемая нами ниже, кажется нам первоначальной, так как она более устойчива. Основной текст берем из сборника кон. XV нач. XVI в. Б-ки гр. Уварова № 1775 (151) лл. 328–330. Варианты приводим по сборникам той же библиотеки: № 320 (57) лл. 258 и 257 (перебиты) скороп. XVII в. (I) и из № 1880 (526) (388) кон. XVI в. лл. 259 o6. – 262 (II). Распространенность этого поучения в сборниках учительного содержания, притом же в редакции первоначальной, наводит на предположение, что оно явилось сначала в качестве учительного произведения неизвестного по имени и по времени духовника, а потом уж было приспособлено и к исповеди.

Пооученіе. нѣкоєго старца кⸯ дѣтем д҃ховным²¹¹³

Се же ти сн҃оу аꙁъ ꙁаповѣдаю, чадо мое д҃ховное преж всего б҃а боисѧ, съ всею д҃шєю и̑ всѣмъ срⷣцемъ, всѣмъ помышлением, пречистѣи бц҃и матери его чтⷵь въꙁдавай,²¹¹⁴ и всѣмъ ст҃ымъ, къ цр҃кви притеци, а неи̑спусти²¹¹⁵ ни ꙁаутрени, ни обѣдни ни верⷱ҇ни. аще ли еси далечь цр҃кви. то дома у иконы прави²¹¹⁶ пѣніе и поклоны елико ти сила может. а нє облѣнисѧ, да не бесъ плода пребудеши ꙗко древо сухо, а не ӧбленишисѧ²¹¹⁷ то мꙁду приимеши²¹¹⁸ велику и грѣхов ӧставленїе. а на праꙁ҇ники г҃а нашег іѵ҃ х҃а, и прчт҃ыѧ

—11—

бц҃и и ст҃ых его чтно проводи. съ млтⷵынею и съ свѣщами. и с просфирою и с темиꙗном. а раба своего оӱпокои ѿ дѣла.²¹¹⁹ а праꙁдноуи҆ не ӧбиѫдениємъ ни пиꙗньствомъ. но млт҃вою чтⷵⷵою, се²¹²⁰ сн҃у и҆ гн҃е ꙁаповѣдаю ти. гнѣва не дєржи.²¹²¹ ѧще ли слово с кѣмъ²¹²² и̑ли сваръ случитсѧ. по диꙗволю дѣи̑ству. скоро ѡпѧть простисѧ с нимъ. а не упиваисѧ до ꙁапои̑ства. ни друга упои̑. гл҃етъ бо писанїе. аще друга упои̑те. ꙁ҃. дн҃їи̑ ӧпитемїи̑. нищаго накорми и̑ напои̑,²¹²³ нагаго ӧдєжи. а ерѣѧ чти всѧкого. ꙁандⷤе (sic) слугъі бж҃їи̑ соут.²¹²⁴ врагы жє своѧ люби. и²¹²⁵ млт҃ву ꙁа них твори к бо҃у. ꙁависти нє держи. и²¹²⁶ кунъ в рѣꙁы не даваи̑. чти оц҃ѧ своєго и мт҃рь²¹²⁷ болных посѣти. в нужи и оковѣх²¹²⁸ потрєбнаа имъ принеси.²¹²⁹ и²¹³⁰ всє то бо҃у в руцѣ влагаеши. и²¹³¹ к цр҃кви притєците²¹³² съ²¹³³ млтⷵнею, и беꙁлобием. сусѣда нє обиди. вдовици приꙁри. блоуда же боле всєго береꙁисѧ.²¹³⁴ дш҃євныѧ пагубы. съ своєю женою живи ꙁаконно. среды и пѧтка и̑ суботы и недѣли стереꙁисѧ.²¹³⁵ и гⷵьскых праꙁникъ и прчтⷵыѧ бц҃а и ст҃ых бо празникⸯ блюдисѧ. дѣти же своѧ челѧд²¹³⁶ свою оучи страху би҃ю. ѿ блоуда и пиꙗньства татⸯбы. и всего ꙁла вели блюстисѧ имъ.²¹³⁷ а къ црк҃ви вели имъ ходити. а ꙁбои̑ства и лихоиманіѧ блюдисѧ. понеж ꙁа все то мучитие. аще ли не ѡстанешис какых грѣх. по диꙗволю дѣи̑ству прилучитсѧ. в тои̑ час приди къ ӧц҃ю дх҃овному.²¹³⁸ исповѣж єму. да не посмѣєтсѧ враг о дш҃и твоей. аще бы тѧ не ꙁастала смєрть бесъ покаѧнїа. а смирение люби боле всего.²¹³⁹ а высокооу̑мнꙗ и праꙁⷣнословїа рекⸯше срамных словесъ. и̑ бѣсовъскых и̑гръ бѣгаи. а друга не укори, и досады емоу не

—12—

даи̑. тихъ чадо буди крѣпокъ²¹⁴⁰ всѣм. плѧсані̇а и пѣснеи̑ бѣсовьскыхъ. бѣгаи̑. а другомъ²¹⁴¹ лихымъ не приставаи̑.²¹⁴² а кроткыхⸯ и добрых держисѧ. а черньцѧ и бѣлца не осоуждаи̑.²¹⁴³ аще и̑ свои̑ма очима кого видиши согрѣшающи не осуди єго. да не будеши причастенъ грѣ́ху тому.²¹⁴⁴ а опитємию²¹⁴⁵ прїи̑ми съ радостию. беꙁъ опитемїи бо грѣх не прощаетсѧ. ꙗкож самъ гьⷭ҇ ²¹⁴⁶ реч. егоже аще свѧжете на ꙁемли. и будетъ свѧꙁанъ на нбс҃ехъ. а говѣнїи̑ чтⷵно проводите.²¹⁴⁷ бо҃у нашему слава. всегда и нн҃.²¹⁴⁸

Приложение VI

(к стр. 41).

Замечания относительно посланий преп. Иосифа волоколамского, которые мы печатаем, можно читать в исследованиях: свящ. Булгакова, Препод. Иосиф волоколамский, стр. 192–196 и Хрущова, Исследование о сочинениях преп. Иосифа Санина, преп. игумена волоцкого, стр. 88–90 и 99, а также в «Рассмотрении книги И. Хрущова» о сочинениях Иосифа К. И. Невоструева, стр. 31–32, 35–36. Послания не были изданы, но отрывки из них приводятся в книге проф. Архангельского, Преп. Нил Сорский, стр. 225–227. Мы издаем их по рукописи Имп. Публичной Библиотеки Q XVII № 64. Предлагая в полном виде три первые послания, из четвертого мы печатаем только начало, потому что продолжение послания представляет буквальное повторение других. Правила о пище излагаются в нём по второму посланию: – c начала его и до слов «а пити не пианства ради»… Эта фраза читается по редакции первого послания «а пити квас и брагу не

—13—

пиянства ради»… и далее вся вторая половина до конца взята из этого послания, – т. е. правила о молитве и о прикосновении к святыне.

В ркп. Волок. Б-ки (М. Д. Ак.) № 573 на лл. 302 об. – 305 есть статья с таким заглавием: «Тогож преподобнаго игумена Иосифа опитемья». Нач. «Подобает поститис так в недели три дни»… Несходная буквально ни с одним из наших посланий, эта статья нам представляется их переделкой. В ней нет ни одной новой черты против посланий, между тем как текст их кой-где сокращен. Редактор пользовался, по крайней мере, первыми тремя посланиями, а может быть и всеми, но большую часть статьи заимствовал из второго. Конец взят из первого послания, но читается полнее: «а пост держати так, в среду и в пяток, не ясти рыбы. но вариво без масла. глаголють бо священная правила. аще кто не хранить среды и пятка, таковыи равен есть тем иже христа распяша: ꝏ (потом приписано) иже бо разрешая среду и пяток, сеи предаеть спаса, и распинает. сего ради подобает всем православным христианом соблюдатис от сатаниньскых дел. и пребывати в заповедеx божиих. да очистивше душа своя покаянием. и тако к христу приидем. ему ж слав в веки амин: ꝏ».

* * *

(По сборнику XVI в. Имп. Пуб. Б-ки Q XVII № 68.)

Четыре послания Иосифовы о опитемиях, к некоим велможам в мире живущим, детем его духовным ꝏ

о опитемиях.²¹⁴⁹

Памят кому опитемия держати. в недели. г҃. дни. понеделник. среду. пяток. ясти сухоядение. хлеб или колач. с водою или с квасом. Аще ли се невозможно, ино едино варение или два нужа ради без масла. Ащ ли случитца празник владычень. ино рыба ясти а в вток²¹⁵⁰ да в четверг. ясти масленое, да и молочная и рыба. А в суботу. да в неделю, да от рожества христова, до крещения. да неделя фарисеева да неделя сырная. да неделя по велице дни. да неделя по троицыне дни. разрешит на все. на

—14—

мясо и на молочную еству, А пит квас. и брагу. а от пьянства воздержатис. от тог бо всякое зло бывает. А правила держати, по. д҃. кафизмы на (день по, т҃. поклонов. А немощно будет поклонов класти, ино боле псалтири говорити. да молитв исусовых)²¹⁵¹ ден оприч субот. и недели. да по ҂ а. молитв исусовых противу силе. да милостыня дават против силе. занеж молитвою и милостынею очищаются греси. наперед удоволи своих, чтобы з голоду, и с наготы не плаколи (sic) а от лихих дел их уимати. А божественым таинам христовым не причащатис. ни к доре не ходити, ни пречистые хлеба не имати. а ко кресту. и иконом прикладыватис, а не целовати. а водою святою кропитис. а не пит. А проскуры выманыя не ясти. а не выманыя ясти а в великии четверг. и в великую суботу. и в велик день. иконы целоват и к доре ходити. и ко всякои святыни, да причаститис святыя воды богоявленския. и пречистые хлеб имати. На рожество христово. и на крещение, воду богоявленскую празничную пити. да на петров день, и на успение святыя богородици. иконы целовати и к доре ходит. А от рожества христова, до крещения. да от велика дни да (sic) петрова заговеина. и в суботы. и в недели и на владычни празники. поклонов болших в землю не класти. оприч великие суботы, занеж та субота постная. Ащ случится болезнь в опитемии. ино при конце причаститис божественым христовым таинам. А издоровев. опят держати опитемия. даколе дана отцем духовным. А отдержав опитемия. ино причащатис. на всякои год. божественым. христовым таинам, в великии четверг, или в суботу великую. А иконы целовати. и к доре ходити. и пречистые хлеб имати на господъския празники. и во всякую неделю. и на апостолския празникы, и на всех святых. которые еvангелския. А жит благочесно, якож владыка христос повелевает. истинным хрестияном. а не возвратитис. якож псу на своя блевотины. на тыяж грехи. от нихже очистис покоянием и милостынею. и опитемиею. А в среду. и в пяток. поститис. ясти сухоядение. или вариво без масла, оприч владычних празников. и пречистыя богородицы. и всех святых.

—15—

которым всенощное, на те празники рыба ясти. А кто не постится. в среду, и в пяток. таковыи равен ес людем. которые христа распяша. А урок опитемии. на колико лет по рассужению. каков будет грех учинился. меншому греху опитемия год един. а иному два. иному, г҃, а иному. д҃ а инем, є҃, а иным. ѕ҃. а иным, з҃. А великым грехом тяжким. єї и боле. а иным в҃ї. а иным г҃. которои грех менши. ино тому и опитемия менши. а кто держит опитемию крепко. да ещо и милостыню дает ино отцы духовные опитемии тому убавливают. А кто пострижется в чернцы. ино тому с тех мест. впред опитемии нет. божественым таином христовым причащатис на всякои год. и всякои святыне причащатис. ащ учнет почернечески жит. како узаконили. святии апостоли. и святии отцы иноком жити.

о опитемиях²¹⁵²

В вес год держати. в недели. г҃. дни. понедельник. среду. пяток, ясти сухоядение. хлеб или колач. с водою. или с квасом. Ащ ли се невозможно. ино едино варение. или два нужа ради без масла. а вторники и четвертки. в мясные дни, в весь год ясти. млеко и сыр, и яица. а мяса не ясти. а будет невозможно, ино мясо ясти. зазирая и укоряя себе, яко нетерпелива суща. не могуща ни малаг сег потерпети. А в суботу и неделю. мясо ясти. а в великии пос, на. а҃. недели, сухо ясти. хлеб и колач. и зелие сурово. капуста. росол. квас от жита, или от меду квас, во всю (sic) пять ден. Тагож. и в неделю. и среду. и пяток. во всю. м҃. пицю,²¹⁵³ а во вторник и четверток. варение с маслом. и с медом пресным. за нужю. А в суботы и недели. и икра и потрохи. А на обретение главы. предтечевы. и на. м҃. мученик. и на благовещение. и в цветную. неделю. рыба. а в великии четверток. с маслом. и икра. и потрохи. А в прочая три посты. вторники. и четверток. и вариво с маслом. и с медом преным. а за нужю. и рыба ясти. укаряя себе. якоже нетерпелива суща. а в суботы. и недели. рыба ясти. аще случится. в среду. и пяток. празник владычень. ино на все разрешити. А в

—16—

празник еvангельскии и славословнои. и всенощныи. ясти с маслом. и с медом пресным. по нужи ж и рыба ясти. зазирая себе. а дванадесят днеи. после рожества христова. до крещения. да неделя фарисеева. неделя сыропустная. неделя по велице дни. неделя по троицыне дни, на все разрешити. на сыры. и на яица. на рыбу и на меса (sic). а пити не пиянства ради. но нуж ради. занеж от пьянства вся злая ражаются. А молитис сице. по. т҃. поклонов. на день. а немочно будет так. ино двесте. да молитв исусовых. на день по шти сот. да по. д҃. кафизмы. кроме суботы и недели. а в суботу. и неделю. по два кануна. да часы да по пяти сот молитв. Паче всего по вся дни. бречи о церковном пении. Ащ ли и которому пению не поспеется. к церкви. ино особь то исправити. Ащ ли особное правило не успееши исправити. ино в инои день исправити. или милостыня по силе за то дати. аще ли день случится покоен. ино и на инои день. вперед правила запасти лзя. а не класти поклонов по вся суботы. и недели. и в празники. владычни. їvгельскии.²¹⁵⁴ и славословные. да от рожества христова. до крещения. да от велика дни до петрова заговениа. да так держати два года. А в те. в҃. года не причащатис. божественым таинам. ни святыя доры. ни пречистыя хлеба ни просфиры. а святыя иконы и честныи крест целовати. но точию единою в год целовали, в великии. четверток. и святыя воды богоявленския и святыя доры. и пречистыя хлеба. и просоvры причаститис. да в великую суботу. и на велик ден, потомуж причаститися. всякои святыни. а нельзя будет причаститис. воды богоявленския. в великии, четверток. ино в великую суботу. или на велик день. а на третьем году и на четвертом г доре ити и на петров день. да на оспожин день. да на рожество христово. поити г доре. а к святым иконам прикладыватис. а не целовати. просфира невыманая ясти. а выманая не ясти. а в олтар не ходити никогда ж. а в великии четверток. святыя воды богоявленския. и всякои ст҃ны.²¹⁵⁵ причаститис. и в великую суботу. и на велик день. святыя иконы. и крест целовати и доры. и пречи-

—17—

стыя хлеба, и просфиры. и артус причаститися. да как минут. д҃. годы аще соблюдет тако все, якож есть писано. паче ж всего чистоту телесную. и от всякаго зла отгребаяся. ино к божественым таинам, причаститис, аще ли в те. д҃. годы случитца болезнь. ино божественным таинам причаститис. при кончине. аще ли оздравеет. ино опят. опитемия держати. и не причащатис. даколе исполнятца четыре годыꝏ.

о опитемиях²¹⁵⁶

Что ми еси господине прислал свою грамоту. а велел ми еси к себе отписати. как поститис. как молитис. как милостыня творити. да как которои святыня коснутис в миру живущим. ино господине поститис так держати в неделе три дни. понеделник. среду. пяток. ясти сухоядение. хлеб или колач с водою или с квасом. аще ли се невозможно ино едино варение или два нужа ради без масла. аще ли ж случитца в понеделник. или в среду. или в пяток празник владычен. или еvангелской. ли славословной. тогда разрешити на все а дванадесят дней. после рожества христова до крещения. да неделя фарисеева. неделя сыропустная. да неделя по велице день. неделя по троицыне дни на все разрешити и в понеделник. среду и пяток. и мясо. и на сыры и на вино. а по нашему обычею и на мед. паче ж всег пьянства бегат. от пьянства бо всяко зло составитца. аще ли ж будет немочно. в посныи дни пити квасу житног. ино нужи ради великия. испити меду. как бы пьянства не слышат. а молитис господине поклоны класти по триста на день. а не мощно будет по триста на день. класти ино двесте. а и то будет немочно. ино по сту поклонов на ден. да по. д҃. кафизмы псалтыри на ден. кроме суботы и недели. а в суботу и неделю. по два конуна. да бречи о церковном пении. а не класти поклонов во все суботы. и в недели. и празники владычни. и еvангелские и славословные. да от рожества христова до крещения. да неделя фарисеева. да неделя сыропустная. да от велика дни да (sic) петрова заговения. да коли не бывают поклоны ино приложит к

—18—

черма²¹⁵⁷ кафизмам шесть сот молитв. или четыреста. а в котором день постной немощно будет поститис. или молитис как зде писано. ино дать милостыня по силе за тот день ино ты человек великои. имееш у себя живота мног. и по моему совету. ино бы тебе дават хотя мало по гривне на ден за тот день. а опроче того дават милостыня. по силе. занеж господине то ваш пут. тем и спастис. А коли господине не в посной день немощно ти будет правила отправит. ино дати милостыня в полы тог. а что еси господине писал которои святыни коснутис. ино господине в те три годы не причащатис. божественым таинам. ни г доре не ходити. ни пречистыя хлеба не имат. а к иконом прикладыватис а не целовати. а водою святою кропитис. а не пити. а просоvры выманые не ести. а не выманая ясти. а в великии четверток причаститис святыя воды богоявленские. да и иконы целовати и г доре ходити. и всякои святыни. да и в суботу и на велик день по тому ж. а нелзя будет причаститис воды богоявленския. в великои четверток. ино господине в великую суботу. или на велик день. Ащ ли восхощеши вскоре прияти всем грехом прощение. и ты облецыс во святыи аггельскии и иноческии образ и преже всего да отступит от тебе всяка гордость и ослушание завис и ярос хула прекословие безчиние. златолюбие и сребролюбие многостяжание сластолюбие. и чревообядение. поститижеся подобает ти так держати в недели. г҃. дни понедельник среду пяток ясти сухоядение хлеб или колач с водою ил с квасом. Ащ ли се невозможно. ино едино варение. или два нужа ради без масла. а в великое говение. все так держати. опроче субот. и недель аще случитца в понедельник, или в среду. или в пяток. празник. владычень. ино на все разрешити. аще ли празник еvангелский. или славословной. или всенощный тогда разрешит на масло. а не на рыбу. а в҃ї дней по рожеств христове, до крещения. да неделя фарисеева. да неделя сырная. да неделя по велице дни. да неделя по троицыне дни на все разрешити. на рыбу и на сыр и на яица. и на масло. а от фомины недели. да троецкие суботы. в все понедельники. и среды. и пятки. ясти вариво с ма-

—19—

слом. а рыбы не ясти. а пити квас а меду не пит. ни пива. ни вина. от пьянства бо всяко зло состоится. а молитис так поклоны класти по т҃ на день. а немощно будет по. т҃. на день. ино по двесте. да молитв исусовых. по. ҂а. да по д҃. кафизмы. псатлири на день. кроме суботы и недели. а кто не умеет грамоте. ино. за. д҃. кафизмы. ҂а҃. молитв исусовых да. с҃. а в суботу и неделю. по. в҃. кануна. да часы. да по пяти сот молитв. да брещи о церковном правиле пач всего. аще ли к которому пению не поспеетца церковному. ино в кельи. исправити. ино в ынои день исправити. а не класти поклонов по вся суботы. и недели и в празники во владычни. да от рожества христова до крещения. а от велика дни да заговения до петрова и егда убо приимеши святыи аггельскии иночески образ тогда уготовис не к покоем. ни к пищи. ни ко иному еж на земли красных и слатких. но к подвигом духовным к нищете духовной. к плачю благу. к всем скорбным и болезненым трудом иноческым. и к чистоте телеснеи и душевнеи. И все желание свое преложи к господу богу, и пречистеи ег матери. Ї ащ тако начнеши творити, и конец благ получиши помощию владыкы и бога. тогда запрещения свободишис, и грехом оставление приимеши. Тогда и причастишис божественых и животворящих и бесмертных христовых таин. тогда оуб радостию радуися и веселием веселися. як избра тя и разлучи тя господь бог от мирьскыя жизни, и постави тя. як пред лицем своим тому служити. и тому всеусердно работати. и ни мало възвратитис вспят, ниж обленишис, ни ослабееши. да не будеши столп²¹⁵⁸ слан яко жена лотова. не мала бо ти беда ес обещавшус ныне предреченная хранити, и потом ослабети ти от общания. и в небрежении изжити дни своя, понеже тяжчашие (sic) обрящеши осужение пач первых, на страшнем судищи христове. Сего ради подобает блюсти себе опасно и имети душю сетующу и смирену, и въздыхающу и очи всегда слез исполнены и помышляти, на кождо день и час. як всяко приидет смерть. и молитис богови даж до конца живота своег як да пощадит душу

—20—

твою. и сотворит с тобою милость в нынешнем веце и в будущем:ꝏ²¹⁵⁹

о велможах. старца иосифа²¹⁶⁰

Ащ кому немощно зазора для людскаго в церковь ходити, ино в церковь входити, а во олтарь и в жертвенник не входити. а доры и пречисты хлеба и просфиры не ясти, а водою святою кропитися а не пити. а ко кресту и к иконам прикладыватися а не целовати. тако держати до великаго четвертка. а в великии четверг вода богоявленская пити, и к доре итти. к пречистои хлебу и к просфире. А в суботу в великую да на пасху крест целовати. и к доре ити и к пречистой хлебу и к просфире. а ясти в понеделник сухоядение. а в среду и в пяток также сухоясти, а вина и мед в те три дни не пити, а въсхищеное не по правде отдати, и толко восхощет от бога милости и он бы сам помиловал бедных и убогых, иж пусты быша всег человечьскаго утешениа. да на сем году не двигнути бы никог до крови ни озлобити. занеж и государь и н҃ших²¹⁶¹ бог избрал ес в свое место, и на свои престол посадил ес, и милость и живот в руце их положи. якож пророк глаголет. ибо от господа дана быс вам власть и сила от вышняг. и дявыи власть господь тои, истяжет дела и помыслы, истязает вскоре. и аще и тои сердце немилость покажет к человеком. ихж ради христос кровь свою излиа скоро и страшно прииде на того испытаниа и ярос господня на нем неисцелна. праведны ж царь. или князь, аггельский и святительский имат чин, аще сохранит закон и суд и правду. и не обинется лица силнаго на суде. ниж приимет мзды ни уповает на неправду, и на восхищение не желает. к таковым реч. господь. бози будете и сынове вышнег вси. князи бо и суди. и служители сут божии нарицаютьс, аще ли ж ни то вместо чадо божиих, чадо гнева нарекутьс, понеж суд жесток бывает. на великих меншии

—21—

убо прощен бывает и достоин помилованию. силнии же крепко истязан будут. ниже бо сомнитьс. лица всех владыка ниж срамляется величия. понеж малог и великаго сотворил ес. крепких же и силных крепко истязание ждеть. яж богу всех досде и толко: Что ми еси господине говорил со мною, и велел ми еси написати. как молитис. и поститис. и милостина творити. и как причаститис. и которои святыни коснутис в миру живущим в запрещениих. в вес год держат три дни в недели. понедельник. среду. и пяток…

—241—

напишите мне об этом: я долгом поставлю поблагодарить его, разумеется, письменно.

Надеялся было я видеться с его преосвященством и лично во время коронации: но, увы! надежда эта останется тщетною. Кажется, преосв. Иустин не будет присутствовать при этом великом торжестве.

Попросил-бы вас к себе на время коронации: но, во 1-х, едва-ли епархиальное начальство согласится выдавать на эту пору паспорта в Москву: по указу Св. Синода, велено высылать из Москвы и те духовные лица, которые временно живут здесь по паспортам. А во 2-х, у меня тогда, вероятно, будет такая суета, что едва ли досуг будет заниматься родными гостями. Москва будет преисполнена иностранцами и знатью; и вся эта знать и русская и иностранная, без сомнения, перебывает у меня.

Да, трудное предстоит мне время! Помолитесь за меня Муромским чудотворцам, чтоб Бог дал мне благополучно пережить эту, сколько интересную, столько же и трудную эпоху».

9-го ч. писал мне из Хотимля родственник о. Иоанн Успенский:

«С искреннею признательностью, по Хотимльско-деревенски, от простоты души и сердца благодарим вас за ваше к нам отеческое благоволение и милости.

Что касается до нашего житья-бытья, мы доколе благополучны и здоровье наше, слава Богу, в порядочном состоянии.

За сим при торопливости не знаю, что еще написать вам. А вот что. Сестрица ваша Прасковья Михайловна на последних неделях В. поста исповедалась и св. тайн приобщалась. Это меня неизъяснимо радовало: но, как видно было, что она делала это из того только, чтобы получить от вас вами ей обещанное, что и оправдалось. Она получила от вас 3 р. с., употребила денежки весьма неблагоразумно. Хотя и смешно, а скажу: – вместо того, чтобы истратить их на покупку хлеба, в котором по нынешнему году семейство их крайне нуждается, она купила два шелковые платка и ситцу, и всё это отдала своим соседям за печеный хлеб, молоко и прочее. Право смешно!»…

—242—

12-го числа получил я от ректора Моск. семинарии, о. Леонида коротенькую записку такого содержания:

«Вечером сегодня, может быть, приедет ко мне знаменитый мореход граф Путятин.²¹⁶² Не хотите ли с ним повидаться и принять из его уст просьбу, которую – в случае нерасположенности вашей быть у меня – передаст вам на днях вашего высокопреподобия покорный послушник о. Л.».

Просьба графа Путятина касалась допущения к занятию рукописями Синодальной библиотеки ученого англичанина Пюзея, сына знаменитого профессора Оксфордского университета и основателя новой религиозной секты в Англиканской церкви.

Виделся-ли я на этот раз с графом Путятиным, не помню: но во всяком случае я не мог, сам по себе, без особого разрешения Синодальной Конторы, исполнить его просьбы.

Между тем, на другой же день, 13-го ч., изволил писать мне об этом высокопреосв. митрополит Филарет:

«Допустите, о. архимандрит, члена Оксфордского университета г. Пюзея до пользования рукописями Синод. библиотеки на обыкновенных правилах. Синод. Контора получит о сём от меня предложение в след за сим».

В след за тем явился ко мне ученый муж и удивил меня своим появлением. Я увидел пред собою низенького молодого человека, лет 25-ти, с костылем в одной руке и с акустической трубой в другой. Оказалось, что этот искатель мудрости был хромой и совершенно глухой. Целью занятий его в Синод. библиотеке было сличение печатных изданий творений св. отцов с древними греческими рукописями, для открытия вариантов или разночтений, в виду предполагавшегося, или уже продолжавшегося тогда, при Оксфордском университете, нового издания творений св. отцов восточной церкви.²¹⁶³

—243—

Приступивши к занятиям своим в половине июня, г. Пюзей продолжал оные до первых чисел октября: и это было в то время, когда в Москве происходило ежедневно необычайное движение по случаю торжества коронации Государя Императора. Пюзей из Леонтьевского переулка, на Тверской, ежедневно путешествовал в кремль, большею частью, пешком, с костылем в одной руке и с фолиантом под мышкою в другой, и при том, как я сказал, глухой: как он остался цел и невредим, при ежеминутном движении по улицам экипажей, я решительно не мог понять.

Объясняться с ученым англичанином посредством акустической трубы была возможность, но на каком, спрашивается, диалекте? По-английски я ничего не знал, а он еще менее по-русски. Мы избрали для разговоров нейтральный язык латинский, который и для него был знаком и для меня не совсем чужд. Но и тут встретилось затруднение: выговор латинских букв и слов у англичан значительно отличен от нашего русского, и потому, когда мы начинали между собою объясняться по-латыни, ни я не понимал г. Пюзея, ни он меня. Оставалось прибегнуть к последнему средству – вести беседы на бумаге. Мы так и делали во все время занятий Пюзея в Синодальной библиотеке. У меня и до сих пор хранятся эти письменные беседы.

Беседы эти писаны частью карандашом, частью чернилами, на отдельных лоскутках бумаги, коих числом 14-ть. К сожалению, на лоскутках этих не означены были в свое время ни месяцы, ни числа, и потому я не могу изложить их здесь в строго-хронологическом порядке. Впрочем, некоторые из этих записок, судя по их содержанию, приблизительно могут быть отнесены к тому или другому месяцу.

Главный предмет наших взаимных бесед были, конечно, греческие рукописи, кои требовались для Пюзея при его занятиях. Но в записках своих мы касались и других предметов.

—244—

Так, например, вскоре после нашего взаимного знакомства г. Пюзей пишет мне (письмо в переводе на русск. яз.):

«Достопочтенный отец!

Так как я русского языка не знаю, и потому не могу сам исполнить того, чтобы эта бумага была засвидетельствована полицией, – что необходимо для предъявления оной вместе с моим паспортом в канцелярию Губернатора. Посему прошу вас, по вашему ко мне благорасположению, постараться об этом».

После того спрашивает меня:

«Мне крайне хотелось-бы видеть вашего митрополита: могу-ли я видеть его когда-либо в Москве и позволит-ли он мне явиться к нему»?

На это я, в свою очередь, предложил г. Пюзею следующий вопрос:

– Как вы можете с митрополитом объясняться?

Он отвечал:

– Мог бы иметь переводчика, или стал-бы говорить по-латыни.

– Я сказал на это: – постараюсь удовлетворить вас.

Затем он пишет:

– Если вы захотите прочитать эту хартию, то увидите, как наша Англиканская церковь желает любить, уважать и почитать вашу церковь.

Хартия, о которой говорил Пюзей, – это печатное окружное послание Англиканской церкви к восточным патриархам, к Российскому и Эллинскому синодам, на английском с греческим переводом, писанная в Лондоне, в 1853 году.

Вот как она читается в русском переводе:

«Всесвятейшему господину (кир) Анфиму, архиепископу Константинопольскому, нового Рима и вселенскому патриарху, и

Блаженнейшему господину (кир) Иерофею, папе и патриарху великого града Александрии и вселенскому судии, и

Блаженнейшему господину (кир) патриарху Божиего града Антиохии и всего востока, и

Блаженнейшему господину (кир) Кириллу, патриарху святого града Иерусалима и всей Палестины, и

—245—

Святейшему Правительствующему Всероссийскому Синоду, и

Святому Синоду Греческого королевства,

Мы, нижеподписавшиеся епископы, пресвитеры и диаконы кафолической церкви в Англии, Шотландии и Ирландии, и все прочие, которые считаются в общении с ними, желаем о Господе радоваться.

Святейшие во Христе отцы!

Единство веры, связавшее во едино различные члены святой кафолической церкви, делает необходимым и то, что если, по Апостолу, страждет один член, то с ним страждут все члены. Но то страдание, когда брат брата соблазняет, бывает гораздо тяжелее. Это именно и случилось с нами в настоящее время. Ибо хотя Англиканскую церковь вы и не считаете законною, но это нам не препятствует с братскою любовью соболезновать вам, по причине распространяемых нами на востоке соблазнов. Ибо, подвергаясь оскорблениям, мы ни в каком случае не желаем платить несправедливостью; напротив, как христиане и кафолики, мы готовы воздавать за зло добром.

Итак нужно изложить в кратких и существенных чертах случившееся, чтобы, открыто признавая соблазн, доказать нашу невинность и сделать нашу защиту более удобовразумительною. Ибо весьма тяжко грешит тот, кто раздирает «нешвенный» хитон Христа.

Еще в 1841 году преподобнейший господин Вильгельм, тогдашний митрополит святой Кентерберийской церкви и примас всей Англии, признал нужным послать одного епископа в Иерусалим для надзора за англичанами, проживающими в Палестине и Сирии, и ограничить данную ему власть некоторыми неоспоримыми пределами, которые и сам он ясно раскрывает в мирных посланиях к вашим святейшествам.

«А чтобы», – говорил он, – «кто-нибудь не оставался в неведении, ради чего мы таким образом прислали сего брата епископа, – поставляем вам в известность, что мы повелели ему никогда и ни в каком деле не нарушать власти, принадлежащей вам, епископам, и прочим, состоящим в сане правителей церквей восточных,

—246—

напротив, – скорее оказывать вам надлежащее уважение и помощь, и быть всегда усердным, и всячески стремиться к тому, что ведет к братолюбию, общению и единомыслию. И мы убеждены относительно этого нашего брата, что он, от сердца и по совести, с верностью будет соблюдать эти наши повеления. Призываем и вас, во имя Господа нашего И. Христа, принимать его как брата, и исполнять его надлежащие требования. Мы уверены, братия, что ваше святейшество благосклонно примет это послание, как свидетельствующее о нашем уважении к вам и блатолюбии, а также о желании, чтобы среди нас возобновлялись обычаи древней любви к древним церквам восточным, сохранившиеся уже от многих поколений. С возобновлением этой любви, по воле и благодати Божией, мы уверены, что в состоянии будем уврачевать и те раздоры, от которых церковь Христова терпела ужаснейшие бедствия.

Но в настоящее время, принявший эту власть епископ, совершенно пренебрегши указанными повелениями покойного митрополита и нарушив порядок, ограничивающий его обязанности, смущает православную восточную церковь до того, что принимает её прозелитов и собирает их на какие-то раскольнические собрания.

От этого произошло, что ваши святейшества основательно заподозрили Англиканскую церковь в том, будто она вступила во враждебное отношение с древнею верою и осмеливается вводить некоторые новые догматы.

И так мы, настоящие епископы, пресвитеры и диаконы, имена которых внизу подписаны, утверждаем следующее:

«Против указанных поступков того епископа, как совершенных, так и совершаемых, мы протестуем, как против таких, которые были допущены им самолично, а не по распоряжению здешней церкви. В особенности-же мы отклоняем от себя ответственность в прозелитизме, как нарушающем договор, заключенный в 1841 году, и, как очевидно, несогласном с церковными канонами.

Посему просим ваши святейшества не вменять этого соблазна ни нам, ни церквам нашим. И мы верим, что эту защиту вы примете благосклонно, не преставая

—247—

молиться об утверждении святых Божиих церквей и единении всех.

Писали в августе 1853 года».

Я не замедлил доложить митрополиту о желании Пюзея представиться его высокопреосвященству. Владыка соизволил на это и назначил день и определенный час. Мы явились в назначенный срок с Пюзеем на Троицкое подворье; с нами был ректор семинарии, отец Леонид, который мог, хотя и не очень свободно, объясняться с Пюзеем по-английски, и следовательно мог служить на этот раз посредником между Пюзеем и митрополитом. Сначала Пюзей говорил по-английски, а о. Леонид переводил его слова на русский язык; потом владыка предложил Пюзею бумагу и карандаш и просил его писать по-латыни. Таким образом началась беседа уже на латинском диалекте, но о чём велась переписка, мне неизвестно, или я уже забыл.

Раз в августе спрашивает меня Пюзей (по-латыни):

Где в Москве имеет пребывание Императорский министр народного просвещения г. Норов?

Я отвечал, что его нет уже в Москве: был и отправился в Петербург.

В сентябре Пюзей писал мне (письмо опять в переводе с латинского на русской язык):

«Так как я чрез три или четыре недели думаю оставить Москву; то прошу вас доставить мне удобство когда-либо посмотреть библиотеку (разумеется, Синодальную). Ибо там мне нужно, хотя бегло, посмотреть около 20 рукописей, дабы, если Богу будет угодно, в следующем, или по крайней мере, в будущем году, я снова у вас потрудился. Чтобы это удобнее было исполнить, мне необходимо прежде, нежели оставлю я Москву, видеть означенные рукописи, из чего я лучше пойму, сколько и какие сокровища для нового издания св. Кирилла хранятся у вас».

В след за тем снова пишет мне:

«Достопочтенный отец! Так как я сегодня получил письмо от своего отца, который предполагает для меня путешествие на св. гору (т. е. Афон): то я желал-бы знать, думаете ли вы, что отцы св. горы допустят меня до обозрения своих манускриптов.

—248—

Сверх сего, усерднейше прошу вас снабдить меня к тамошним монахам, и преимущественно в Ватопедский монастырь рекомендательными письмами, в особенности же, по вашей ко мне милости, не благоволите ли исходатайствовать мне у господина митрополита рекомендательное письмо к святейшему архиепископу и патриарху Константинопольскому.

Наконец, мне хотелось-бы, если возможно, еще раз видеть митрополита прежде чем отправлюсь из Москвы».

По первому пункту сего письма я выразил сомнение; по второму – неудобоисполнимость, а по третьему дал положительный ответ.

Но прежде, чем докладывать митрополиту по сему последнему пункту, я спросил г. Пюзея, о чем он намерен беседовать со владыкой.

Он отвечал, разумеется по-латыни: во-первых – благодарить за рукописи; во-вторых, объяснить, что он сделал и что желал-бы еще сделать, и наконец иметь честь видеть еще раз столь знаменитого мужа и с ним побеседовать.

Высокопреосвящ. митрополит соизволил еще раз принять г. Пюзея.

Отъезд Пюзея из Москвы назначен был около 20-го октября. При прощании, мы дали друг другу, на случай переписки, взаимные адреса.

Продолжаю прерванную нить хроники:

14-го июня писал мне из Иркутска начальник Пекинской миссии, о. архимандрит Аввакум:

«Податель сего письма, знакомый мне гимназист²¹⁶⁴ из Иркутска, отправляясь в Москву, изъявил желание представиться вам лично, если с вашей стороны это будет дозволено.

Пользуясь этим обстоятельством, я почел приятнейшим для себя долгом засвидетельствовать вашему высокопреподобию мое высокое уважение и изъявить вам мою искреннюю благодарность за тот благосклонный прием, который вам угодно было сделать мне, когда я обеспокоил вас своим посещением, и за то усердие, с ка-

—249—

ким вы потрудились показать мне достопримечательности Синод. библиотеки и ризницы. За краткостью времени, употребленного на обозрение сих достопримечательностей, конечно, нельзя многого удержать в памяти; а потому вы очень хорошо сделали, что для этого обозрения составили Указатель. Он будет полезен как для тех, которым удалось видеть предметы, так и для тех, которые никогда их не видали. Первым он будет напоминать о достопримечательностях, а во вторых возбудит желание повидеть их. К числу первых в городе Иркутске я принадлежу только один; все прочие принадлежат к числу вторых. Имея в виду как себя, так и других, я прилагаю при сем 3 р. с покорнейшею к вам просьбою: сделайте одолжение, поручите кому-ниб. выслать мне вашего указателя два экземпляра. Прикажите адресовать просто: в Иркутск, архим. Аввакуму.

С 18-го сентября живу здесь в Иркутске, занимаясь перепиской с Пекинским правительством при генерал-губернаторе Восточной Сибири.

За оказанное мне благосклонное ваше внимание примите и мою искреннюю благодарность, с каковою долгом поставляю пребыть к вам навсегда»…

Получив письмо и деньги 19-го июня, я послал 26-го числа того же месяца три экземпляра своего Указателя о. Аввакуму.

21-го числа писал мне, между прочим, из Переяславля Никитский архимандрит отец Нифонт:

«У нас слухи, что вам предлагали должность Владимирского о. ректора; и жаль, что вы от оной якобы отказались.

Новый наш о. ректор будет отец Киевско-академический инспектор Леонтий,²¹⁶⁵ якобы, а инспектором Сергий – бакалавр С.-Петербургской. Каковы-то для нас будут! – Дай Господи, – чтобы были хороши».

3-го июля исполнилось 35 лет со дня вступления на святительскую Московскую кафедру высокопр. митрополита Филарета. Преосвященный Алексий, епископ Дмитровский,

—250—

викарий Московской митрополии, от лица Московского духовенства приветствовал с этим знаменательным событием высокочтимого архипастыря следующим посланием:

«Высокопреосвященнейший владыко!

Милостивейший архипастырь и отец!

Духовенство, охраняемое тридесять и пять лет святительскими вашими молитвами, и в делах священного служения руководимое пастырскою вашею ревностью, мудростью, наставительным словом и примером, ныне, в приснопамятный день, обще с нами и чрез нас приносит вашему высокопреосвященству молитвенную книгу сию (Архиерейский служебник), яко знамение благоговейного о Господе и Пастыреначальнике Иисусе упования на многолетнее еще и еще служение ваше с обновленными (как примечаем мы и радуемся) благодатью Его силами.

И да исполнится во славу Божию сие упование, с молитвенными, сыновними чувствованиями всюду и всеми повторяемое, да исполнится ко благу пастырей и паствы Московския и церкви Всероссийския.

К обители преподобного Сергия обращаясь мыслями и сердцами в день сей, ожидаем радостно вашего архипастырского и отеческого благословения паства ваша и чада ваши о Господе».

На это преосвященнейший митрополит ответствовал:

«Преосвященнейший владыко!

Возлюбленнейший о Господе брат!

Не ожидал я нечаянности в день, в который, в продолжении 35-ти лет, мог, не развлекаемый посторонним вниманием, размышлять о судьбе Божией надо мною, и о трудном бремени, которое на меня возложено, и в ношении которого должно дать трудный ответ: вам и другим братиям и сослужителям моим угодно было ныне посетить меня нечаянностью. Она и должна уменьшать для меня обязанность и силу строгих размышлений, о которых теперь упомянул.

Не могу в сей нечаянности со справедливым утешением видеть то, что для меня не есть нечаянность, и что постоянно вижу, т. е. добрые моих братий и сослужителей расположения к начальству, искреннее послушание Московского духовенства и всегдашняя готовность следовать на-

—251—

правлениям законной власти в продолжение моего служения с ним, всегда были для меня облегчительным средством действования и остаются навсегда утешительным воспоминанием.

Молитвенная книга, ко мне препровожденная, будет употреблена, и когда после нас останется в ризнице, будет памятником добрых расположений Московского духовенства к своему начальству.

Я же всегда требую и прошу ваших, братия и сослужители, молитв, да совершу служение, еже приял.

Филарет, митрополит Московский.

В Гефсиманском ските, июля 3-го дня. 1856 года.

P. S. Ваше преосвященство исполнили долг пред святителем Филиппом служением нынешнего дня.

Вчера некоторые из Лаврских изъявили желание быть у меня сегодня: я упросил их отложить сие».

В Покровском монастыре, в Москве, настоятелем был о. Ионафан. Мы с ним в одно время получили сан архимандрита, т. е. в 1855 году. И вот какая между нами раз встретилась коллизия. Августа 29-го дня 1855 г. митрополит служил заупокойную литургию в кафедральном Архангельском соборе и пред литургией положенную в этот день панихиду по убиенным на брани воинам. На литургию с митрополитом назначены были мы с о. Ионафаном, а к панихиде по обычаю собрались и прочие настоятели монастырей.

Пред приездом владыки в собор, Ионафан предлагал мне занять в служении место выше его, но я отклонил от себя это первенство на том основании, что я был архимандрит только лишь титулярный, а он был настоятель монастыря, хотя и заштатного, и при том гораздо старше меня летами и службой.

Когда, при встрече митрополита, мы стали подходить ко кресту, Ионафан подошел первым, но владыка, помимо его, подал мне прежде целовать крест: это, конечно, можно было принять за некоторый намек, но он показался мне еще не очень ясным, чтобы я мог стать выше моего почтенного собрата. Когда же мы вышли потом, вместе с прочими архимандритами, на панихиду, нам с о. Ионафаном как будто нарочито случилось быть в

—252—

одной паре – он с правой стороны, а я с левой, и когда стали подходить, после старших архимандритов, к митрополиту, для принятия от него свеч, Владыка подает прежде мне свечу, а Ионафан старается предупредить меня: тогда митрополит почти в слух говорит ему: «что ты не понимаешь?» – Тогда мы оба ясно уже поняли, кому из нас первенствовать. – Как ни был добр и благодушен мой почтенный земляк, но он рассердился на меня за то. – Когда окончилась литургия, Ионафан поспешил, в след за владыкой, на Троицкое подворье, чтоб испросить у него прощение в невольном прегрешении; при чем объяснил ему наше взаимное пререкание. На это владыка кротко заметил ему: «ну, вот видишь ли, ризничий показал смирение, а ты обнаружил превозношение; он человек ученый, а ты без академического образования». – Тем всё и кончилось, и мы с о. Ионафаном по-прежнему остались в приятельских отношениях.

Указом Московской Св. Синода, Конторы от 25-го июля я назначен был членом комитета, учрежденного для разбора рукописей и книг Московской Синод. типографской библиотеки. Со мною назначены были в комитет два товарища моих по академии – священник Воскресенской, на Остоженке, церкви, магистр Гр. Петр. Смирнов-Платонов и профессор Московской семинарии по классу гражданской русской истории, – Ил. Вас. Беляев.²¹⁶⁶

Синодальная типографская библиотека весьма примечательна по своему составу и содержанию. Она состоит: I., из старопечатных книг и II., рукописей.

1., Печатные книги на разных языках, как-то: а) славяно-русские; б) польские; в) греческие; г) латинские; д) немецкие и др.

2., Рукописи: а) греческие; б) латинские; в) польские и г) славянские.

Из печатных славяно-русских книг достойны примечания, частью по содержанию, следующие книги:

1., Евангелие, печат. в типографии Угро-Влахийской, 1512 г.

—253—

2., Библия Скорины, – в Праге, 1518 г.

3., Апостол, – в Москве, 1562 г.

4., Евангелие толковое, – в Остроге, 1594 г.

5., Требник Петра Могилы – в Киеве, 1646 г.

6., Уложение царя Алексея Михайловича, 1649 г.

7., Лексикон славяно-российский П. Берынды – в Кутеинской типогр., 1653 г.

8., Соборное деяние на еретика Мартина – 1718 г.

Из рукописей:

а) греческих, коих числом 37-мь, – есть – XI в.

б) славянских 5-ть, относятся к XI в.

Мы начали свой труд с рассмотрения и описания рукописей. Я принял на себя описание рукописей греческих, которые и переданы были потом в Синод. библиотеку.

Что касается до славянских рукописей, то, хотя и из них не малое число номеров было рассмотрено и описано нами, преимущественно священником Смирновым, – они остались и остаются до сих пор в библиотеке типографской.

Продолжаю хронику.

30-го ч. писал мне также из Владимира преосвященный Иустин:

«Град наш Владимир будут проезжать около 12-го августа И. И. В. князья Романовские. Я не знаю, как встретить их, если угодно им будет посетить собор. Так-ли, как обыкновенно встречают членов Императорской фамилии, или иначе, – и как именно? также следует-ли при въезде их в город производить колокольный звон или нет?

Покорно прошу вас поговорить о сем с его преосвященством викарием и что он присоветует, так уведомить. Этим вы много меня обяжете. Если преосв. викарий не даст вам положительного совета, то потрудитесь изыскать средство узнать мысли владыки Московского или другого члена Св. Синода. Пожалуйста, прошу вас, поспешите присылкой мне ответа, чтобы я за неполучением оного не впал в невольную ошибку в сем, новом для меня деле».

В ответ на это, со слов преосвященного Алексия, тогдашнего Московского викария, писал я от 4-го августа следующее:

—254—

«Звону колокольного ни в каком случае не должно быть. Что-же касается до встречи в соборе, то, если вашему преосвященству угодно будет оказать им вежливость (собственное выражение преосвященного викария), можете встретить их при входе в малом облачении с крестом и св. водою: но пения при этом не должно быть никакого. Затем подвести их к местным иконам и прочей святыне для поклонения и лобызания».

5-го августа получил я от помянутого выше ученого англичанина Пюзея письмо на латинском языке следующего содержания:

«Достопочтеннейший отец!

Знаменитейшее творение св. Кирилла Александрийского, этого истинного толкователя евангелия св. Иоанна, как вы знаете, весьма несовершенно, и, вследствие величайшей редкости книг в западной Европе, мы до сих пор не можем исправить текст его или дополнить пробелы в нём. Из этой книги, над которой я теперь у вас работаю, писанной более старательным письмом, я извлек не малую пользу; но вследствие того, что есть пропуски, где большие, где меньшие, не возможно представить текста св. Кирилла целым и неиспорченным. Таким образом, для того чтобы издание наше было полнее, остается нам искать, если можно, другие книги этого отца; и я осведомлен, что в монастыре Vatopedhi на святой горе есть ценная библиотека, заключающая в себе сокровище. Возможно, что, если мне, по милости Бога, представится возможность, спустя несколько лет, отправиться на святую гору, я мог бы посмотреть вышеозначенную библиотеку и представить в пользу церкви часть её сокровища, поскольку таковая может иметь отношение к св. Кириллу. Вас, досточтимый отец, всенижайше прошу соблаговолить дать мне рекомендательное письмо от вашего имени, или, если возможно, от его святейшества, досточтимейшего митрополита Московского к монастырю Vatopedhi, чтобы он мне охотнее предоставил возможность проникнуть в библиотеку.

Если вам, досточтимый отец, угодно согласиться на таковую мою просьбу, то я прошу вас озаботиться, чтобы вышеозначенное рекомендательное письмо было

—255—

доставлено в мои руки прежде, чем уеду из Москвы.

Считаю долгом, досточтимый отец, принести вам всю мою благодарность за оказанные вами благодеяние и расположение.

Наконец откланиваюсь вам, досточтимый отец, и с величайшим смирением и почтением подписуюсь вашим недостойнейшим забот Филиппом Эдуард. Пюзей».

Высочайшим манифестом от 17-го апреля 1856-го года возвещено было всем русским подданным о имевшем совершиться в августе того года священном короновании и установленном миропомазании Их Величеств, Государя Императора Александра Николаевича и Государыни Императрицы Марии Александровны.

Манифестом своим благочестивейший Государь приглашал всех верных своих подданных соединить усердные мольбы с Его теплыми молитвами, – да излиется на Него и на царство Его благодать Господня, да поможет Ему Всемогущий, с возложением венца царского, возложить на себя торжественный пред светом обет – жить единственно для счастья подвластных Ему народов, и да направит Он к тому, наитием всесвятого, животворящего Духа Своего, все помышления, все деяния его.

В след за этою радостною вестью начались и закипели в первопрестольной столице России разнообразные работы и приготовления к столь великому торжеству. Кремлевские стены и башни оделись клетчатой сеткой для предстоящей иллюминации. Иван Великий оказался в такой-же сетке, с огромной короной на вершине под самым крестом. Но наибольшее внимание сосредоточено было на убранстве главного кремлевского святилища, – Большого Успенского собора, где должно было совершиться священнодействие коронования. Посреди храма устроен был балдахин малинового бархата с подборами из золотого глазета; сень оного обита была золотой парчой.

Под балдахином трон о двенадцати ступенях, обитый малиновым бархатом с золотым позументом.

Вправо от трона – особое Императорское место, под балдахином, для Государыни Императрицы Александры Феодоровны.

—256—

У двух задних столпов собора: с правой стороны – место для Высочайших Особ; и у столпа с левой стороны – место для почетных лиц.

У стен внутри собора место для иностранных послов и посланников, придворных дам и прочих особ.²¹⁶⁷

Приближалось, между тем, великое и священнейшее торжество коронации. По Высочайшему повелению, и особенно, как говорили тогда, по желанию Государыни Императрицы, первенство при церковном совершении этого торжества предоставлено было старейшему и знаменитейшему архипастырю первопрестольной столицы, митрополиту Филарету. Ему же поручено было распорядиться об отводе в Московских монастырях и тамошних монастырских подворьях помещения для членов Святейшего Синода и прочих, вызываемых в Москву для участия в торжестве коронации, епархиальных архиереев.

В прежнее время, при прежних коронациях, кроме членов Св. Синода и присутствовавших в Синоде преосвященных, назначались обыкновенно для присутствования при торжестве коронования и священного миропомазания благочестивейших Государей и Государынь, архиереи ближайших к Москве епархий. К коронации-же Государя Императора Александра II приглашены были старейшие и знатнейшие иерархи не только из ближайших, но и из отдаленнейших, епархий, как наприм., Литовский митрополит Иосиф (Семашко),²¹⁶⁸ Варшавский архиепископ Арсений (Москвин),²¹⁶⁹ Херсонский архиепископ Иннокентий (Борисов),²¹⁷⁰ Полоцкий архиепископ Василий (Лужинский)²¹⁷¹ и другие.²¹⁷²

Прибывшие в Москву, в первых числах августа, члены Св. Синода и прочие преосвященные архиереи, как

—257—

присутствовавшие в то время в Синоде, так и нарочито вызванные из епархий, были размещены по монастырям таким образом:

Новгородский и С.-Петербургский Митрополит Никанор²¹⁷³ – в Новоспасском ставропигиальном монастыре.

Литовский Митрополит Иосиф – в ставропигиальном же Заиконоспасском монастыре.

Архиепископы:

Казанский Григорий – в Высокопетровском.

Ярославский Нил – в Богоявленском.

Рязанский Гавриил – в Покровском.

Варшавский Арсений – в Даниловском.

Херсонский Иннокентий – в Златоустовском.

Полоцкий Василий – в Спасо-Андрониевом.

Епископы:

Симбирский Феодотий²¹⁷⁴ – в ставропигиальном Донском монастыре.

Костромской Филофей²¹⁷⁵ – в Саввинском подворье.

Главный священник армии и флотов, протопресвитер В. И. Кутневич²¹⁷⁶ – в Знаменском монастыре.

Духовник Их Величеств, протопресвитер В. Б. Бажанов²¹⁷⁷ имел квартиру от Двора, на Большой Никитской, в доме Глебова-Стрешнева.²¹⁷⁸

—258—

Кажется, все более или менее архиереи были довольны своими помещениями, за исключением преосвященного Херсонского; Он занимал в Златоустовом монастыре настоятельские покои – очень низкие, сырые, с железными при том решетками в окнах.

Литовский владыка Иосиф писал о своей квартире в Вильну своему викарию, епископу Ковенскому Филарету²¹⁷⁹ от 7-го августа:

«Нас поместили в Заиконоспасском преизрядно. Мое помещение в центре города, удобное, но довольно беспокойное от городского шума».²¹⁸⁰

Вслед за архипастырями начали собираться в Москву со всех стран света иноземные гости – послы и посланники с их многочисленными свитами, а наконец стали прибывать туда и Особы Царского Дома.

В числе иноземных послов и посланников, прибывших в Москву, были:

1) Французский – граф де-Морни.

2) Великобританский – лорд Гренвиль.

3) Австрийский – князь Эстергази.

4) Прусский – принц Фридрих-Вильгельм.

5) Бельгийский – князь де-Линь.

6) Американский – Сеймур.

7) Сардинский – граф Мариус Броглиа де-Казальборгоне.

8) Ольденбургский – граф де-Рапцова.

9) Персидский – Сартип Кассим – Хан Назар-Ага.

10) Папский – монсеньор Флавио, из князей Шаги, архиепископ Мирасский.²¹⁸¹

11) Турецкий – Мегмет-Кипризли-Паша.

—259—

12) Сицилийский (Неаполитанский) – кавалер-Реджика.²¹⁸²

11 и 12 августа прибыли в Москву Их Императорские Высочества великие княгини Елена Павловна и Екатерина Михайловна с супругом, а также принц Петр Георгиевич Ольденбургский с супругою.

13-го числа прибыли: Её Императорское Величество, вдовствующая Императрица Александра Феодоровна, великая княгиня Мария Павловна, вдовствующая герцогиня Саксен-Веймарская, великие князья Николай Николаевич с супругою и Михаил Николаевич.²¹⁸³

В продолжение всего августа и половины сентября почти ежедневно посещали Патриаршую ризницу и библиотеку собравшиеся в Москву знатные особы, как духовные, так и светские.

Преосвященные архиереи почти все обозревали ризницу, некоторые и библиотеку, и затем удостаивали своим посещением и мои кельи, иные и не по одному даже разу.²¹⁸⁴

Из представителей иностранных держав были в ризнице послы: французский, сардинский, португальский, неаполитанский, турецкий,²¹⁸⁵ папский и некоторые другие.

Из Царских Особ удостоили своим посещением Патриаршую ризницу и библиотеку:

Их Величества, Государь Наследник Николай Александрович и великие князья Александр, Владимир и Алексей Александровичи, и

Её Императорское Высочество, вдовствующая герцогиня Саксен-Веймарская Мария Павловна.

При обозрении ризницы Ея Высочество обратила особенное внимание на предметы, принадлежавшие патриарху Филарету Никитичу, а также на серебряные сосуды, в коих хранится св. миро и которые устроены были её

—260—

августейшим родителем, Императором Павлом Петровичем.

С прибытием в Москву членов Св. Синода, заседания их происходили, в определенные дни, в присутственной палате Московской Синодальной конторы. Первое заседание было 13-го августа, под председательством Московского митрополита Филарета.²¹⁸⁶ Новгородский митрополит Никанор не был в этом заседании по случаю поездки в Троицкую Сергиеву Лавру.

14-го числа в 10 часов 25 минут вечера изволили прибыть по Николаевской железной дороге на станцию Химки и оттуда в Петровский дворец Их Величества Государь Император и Государыня Императрица с августейшими детьми, а также Их Высочества: великий князь Константин Николаевич с супругою и великая княгиня Мария Николаевна. Во Дворце тотчас совершено было духовником Их Величеств, протопресвитером В. Б. Бажановым молебствие.

—261—

17-го числа, и 3 часа пополудни, по установленному церемониалу, последовал торжественный въезд Их Величеств в первопрестольную столицу. – Пасмурная утром погода к этому часу прояснилась.

Вступление Царя в свою древнюю столицу, предшествуемое и сопровождаемое всеми высшими, как военными, так и гражданскими чинами, с возможною пышностью и блеском, представляло величественное зрелище.

При Воскресенских воротах, у часовни Иверской иконы Божией Матери, шествие остановилось. Здесь Государь Император встречен был с крестом и св. водою Московским викарием, епископом Дмитровским Алексием с причтом.

Между тем, пока шествие совершалось от Петровского дворца до кремля, в Успенском соборе членами Св. Синода и прочим знатнейшим духовенством совершаемо было благодарственное молебствие о благополучном прибытии Государя Императора.

При вступлении Их Величеств в собор, они встречены были с крестом и св. водою; при чем певчие пели из канона в неделю Ваий тропарь: «Воспойте людие боголепно в Сионе», и проч.

Приложившись в Успенском соборе к св. иконам и мощам, Их Величества изволили шествовать затем в Архангельский собор для поклонения гробам своих предков, где они встречены были с крестом и св. водою епископом Костромским Филофеем; из Архангельского собора продолжали шествовать в Благовещенский, где в таком же порядке встречены были духовником Их Величеств. Отсюда изволили вступить в большой Кремлевский дворец.

Между тем, во всех Московских церквах происходил торжественный звон и продолжался до вечера, а вечером город был иллюминован.

Вскоре затем Их Величества переселились из Кремлевского дворца в Останкинский, близь Москвы, дворец, построенный в 1797 году графом Шереметевым по случаю коронования Императора Павла I. – Там они приготовлялись постом и молитвою к таинствам исповеди и причащения.

—262—

Первоначально торжество коронации назначено было на 19-е число августа, но по каким-то особенным обстоятельствам отложено было на неделю, на 26-е число.

Между тем, 19-го числа празднование Донской иконе Божией Матери – в Донском ставропигиальном монастыре храмовой праздник. По этому случаю совершал там литургию высокопреосвященный Никанор, митрополит Новгородский, в сослужении с преосвященным Феодотием, списком Симбирским. В числе архимандритов, назначенных на это праздничное служение, был и я. Новгородский владыка, приехавший в Москву уже с расстроенным здоровьем, здесь еще более усилил свою болезнь. По прочтении часов, надлежало ему встречать в монастырских святых вратах, ежегодно, в этот день, совершаемый сюда из кремля крестный ход. Утро было ясное, но с холодным ветром. Петербургские иподиаконы, приехавшие с митрополитом, не зная Московских порядков и обычаев, поспешили преждевременно вывесть больного владыку из собора и заставили его в святых вратах, на сквозном ветру, около получаса ожидать крестный ход. Это не обошлось, разумеется, для него без вредных последствий.

Управлявший тогда Донским монастырем преосвящен. Евгений, бывший архиепископ Ярославский, по причине лишения зрения, не участвовал в богослужении, но как хозяин, всегда отличавшийся особенным гостеприимством, предложил служившим иерархам и прочим богомольцам торжественную трапезу. За столом присутствовало 8 архиереев и не мало светских знатных особ.

22-го числа произведена была репетиция перенесения царских регалий из большого Кремлевского дворца в Успенский собор, согласно Высочайше утвержденному церемониалу.

В течении трех последних дней пред совершением обряда священнейшего коронования провозглашаемо было, по установленному порядку, всенародное о том объявление следующего содержания:

«Всепресветлейший, державнейший, великий Государь Император Александр Николаевич, восшед на прародительский наследственный престол Российской империи и

—263—

нераздельные с оным престолы царства Польского и великого княжества Финляндского, указать изволил: священнейшему коронованию Его Императорского Величества и от святого мира помазанию быть сего августа в 26 день, приобщая сему священному действию и супругу свою великую Государыню Императрицу Марию Александровну. О сем торжестве всем верноподданным чрез сие возвещается, дабы в вожделенный оный день усугубили мольбы свои к Царю царствующих, – да всемощною своею благодатию приосенит царство Его Величества и да утвердит в нём мир и тишину, во славу свою святую и к непоколебимому благоденствию государства».

По окончании Крымской войны (1853–1856 г.г.) учрежден был, в память её, для всего православного русского духовенства наперсный бронзовый крест на Владимирской ленте, а для военных и гражданских чинов такая же медаль. Государю Императору благоугодно было повелеть, чтобы все лица, как духовные, так и светские, имевшие присутствовать в день коронации в Успенском соборе, были украшены этим знаком. По этому, накануне дня коронования, 25 числа, все архиереи и прочие духовные лица получили чрез Московского митрополита означенные наперсные кресты.

Во время всенощной, которую в этот день я слушал в своей Синодальной 12-ти Апостолов церкви, входит ко мне в алтарь неизвестный мне человек, украшенный золотою медалью на Владимирской ленте, и от имени митрополита объявляет, чтобы я тотчас-же принял от него облачения, устроенные для завтрашнего дня от Высочайшего двора для всех духовных лиц, имевших присутствовать в соборе при совершении коронации. Не имея от владыки никакого на этот раз личного приказания, я затруднился исполнить требование неизвестного мне лица, тем не менее должен был уступить его настойчивому требованию. Приказал внести привезенные на нескольких возах облачения в Мироварную палату, и на другой день, ранним утром, должен был разобрать и вручить по принадлежности всем архиереям, всем архимандритам, протоиереям и священникам, всем протодиаконам и диаконам, всем наконец псаломщикам. Все об-

—264—

лачения, от первого до последнего, сделаны были из одинаковой парчи – золотой по красной земле с серебряными в кругах и меж кругов крестами. Парча очень красивая.²¹⁸⁷

Настал наконец вожделенный и всерадостный для русского сердца день – день 26-го августа.

С ранней утренней зари начал стекаться в кремль православный русский народ. Впрочем не иначе возможен был вход в кремль, как по билетам, выданным от Дворцовой конторы; а для входа в Успенский собор выданы были от той же конторы особые билеты лицам назначенным для присутствования при священном обряде коронования.

Утро было ясное, тихое; на небе ни одного облака; солнце ярко сияло над Москвою и своим блеском озаряло главы кремлевских соборов.

В 7 часов утра, удар на Ивановской колокольне царя-колокола возвестил о времени для собрания в Успенский собор всем должностным лицам. В 8 часов весь дипломатический корпус собрался у французского посла, графа Морни, и оттуда торжественно прибыл в 9 часов в Успенский собор, где и занял каждый из членов сего корпуса назначенное ему место.

По совершении в Успенском соборе молебствия о здравии Его Императорского Величества и по прочтении часов, последовало из большого Кремлевского дворца, чрез Красное крыльцо, торжественное шествие.

Прежде всего, изволила прибыть в собор под балдахином, в короне и порфире, в сопровождении Государя Наследника и других Особ Императорской Фамилии, вдовствующая Императрица Александра Феодоровна и, встреченная у дверей собора духовенством с крестом и св. водою, вошла в собор и заняла место на устроенном для Её Величества троне.

Вслед за тем открылось шествие из тронной Андре-

—265—

евской залы Их Величеств Государя Императора и Государыни Императрицы.

Впереди всех шел Синодальный член, протопресвитер Кутневич с крестом, имея при себе 2-х диаконов, несших св. воду, и окроплял сею водою царский путь.

За ним шли по три вряд представители всех сословий, государственных и общественных учреждений и особы, несшие Императорские регалии.²¹⁸⁸

Непосредственно пред особою Государя шествовал верховный маршал, князь Сергий Михайлович Голицын,²¹⁸⁹ с жезлом.

Когда Их Императорские Величества приблизились к паперти собора, митрополит Московский, с крестом в руках, встретил их следующею речью:

«Благочестивейший великий Государь!

Преимущественно велико Твое настоящее пришествие. Да будет достойно его сретение.

Тебя сопровождает – Россия. Тебя сретает – Церковь.

Молитвою любви и надежды напутствует Тебя Россия. С молитвою любви и надежды приемлет Тебя Церковь. Столько молитв не проникнут ли в небо?

Но кто достоин здесь благословить вход Твой? Первопрестольник сей церкви, за пять веков доныне предрекший славу Царей на месте сем, святитель Петр, да станет пред вами, и, чрез его небесное благословение, благословение пренебесное да снидет на Тебя, и с Тобою на Россию».²¹⁹⁰

За тем митрополит подал к целованию крест, а другой митрополит – Новгородский окропил Их Величества св. водою.

По вступлении Их Величеств в храм, придворные и синодальные певчие начали петь царственный псалом: Милость и суд воспою Тебе, Господи.

—266—

Между тем, Их Величества, приложившись к св. иконам и мощам, изволили взойти на трон, устроенный посреди собора, а высшее духовенство стало внизу трона – по сторонам.

Среди благоговейной тишины в храме начался священнейший обряд коронования.

Первенствующий митрополит Московский, взошед на верхнюю площадку трона и став пред Государем Императором, предложил, по древнему обычаю, Его Величеству прочитать, в слух верных подданных, исповедание православной веры, и Его Величество изволил велегласно прочитать, по разогнутой пред ним книге, Символ веры. За сим митрополит, возгласив: «Благодать Св. Духа да будет с Тобою, аминь», – сошел с трона.

Вслед за тем протодиакон возгласил: Благослови, владыко. Митрополит: Благословенно царство и проч. Клир: Аминь. Царю небесный… Потом следовала великая ектенья, в которой св. Церковь от лица всех верноподданных испрашивает у Царя царствующих и Господа господствующих благословения небесного на главу Царя земного и всех даров Духа Божия, благопотребных для него в предстоящем великом служении царском; она просит ему премудрости и силы, благопоспешения во всём и долгоденствия, чтобы услышал его Господь в день печали и защитил его, чтобы ниспослал ему помощь Свою, и заступил его, чтобы неподкупны были суды его, чтобы грозно было оружие его врагам отечества и пали под ноги его все враги и супостаты.

После ектеньи пели тропарь: Спаси, Господи, люди Твоя… и читалась паремия из книги прор. Исаии, в которой изображается дивное попечение Божие о народе Израильском… Затем возглашен был прокимен: Господи силою Твоею возвеселится Царь… и читался апостол из послания к Римлянам о повиновении властям предержащим, о том, что власть происходит от Бога, и потому всякий противляющийся власти противляется повелению самого Бога. За апостолом следовало чтение евангелия, в котором из уст самого Господа Иисуса слышится заповедь: воздадите Кесарева Кесареви.

По прочтении евангелия, митрополиты Московский и Нов-

—267—

городский взошли на трон и поднесли Его Величеству на двух подушках Императорскую порфиру и послужили ему при возложении оной; при чем митрополит Московский возгласил: Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

По возложении на себя порфиры, Его Императорское Величество изволил преклонить главу, а митрополит Московский, положив на главу край омофора и осенив её крестным знамением, возложил на неё крестообразно руки и в услышание всем прочел молитву, в которой просил Господа, дабы удостоил своего верного раба, Государя нашего, священного миропомазания подобно Давиду, приявшему помазание от Самуила пророка, дабы облек его своею силою Божественною для великого подвига царствования, дабы даровал ему долготу дней, дабы явился он твердым хранителем догматов веры православной и, совершив свое царское служение на земле, удостоился быть наследником небесного царства.

Вслед за тем, митрополит подал Государю Императорскую корону, и Его Величество изволил возложить её на свою главу, а святитель произнес: Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь – присовокупив к сему краткую речь о духовном значении царского венца, прочитанную им по печатной книге.

Подобным же образом митрополит вручил Его Величеству в десную руку скипетр, а в левую державу, объясняя, что они служат видимым знаком данной Ему от Бога власти самодержавной.

Облеченный во все знамения царского достоинства Государь Император воссел на Императорском своем престоле.

Вскоре потом Его Императорское Величество, положив скипетр и державу на поднесенные сановниками подушки, изволил призвать к себе Её Величество Государыню Императрицу. Она, подошедши, стала пред августейшим супругом своим на колени, а Государь, сняв с себя корону, прикоснулся оною к главе Государыни и снова на себя возложил. Затем изволил возложить на главу Государыни Императрицы поднесенную сановни-

—268—

ком меньшую корону;²¹⁹¹ потом поднесены были Его Величеству, для возложения на Её Императорское Величество, порфира и цепь ордена св. апостола Андрея Первозванного. – После сего Государыня Императрица изволила встать и возвратиться на свой престол.

Следовало за тем провозглашение протодиаконом полного Его Императорского Величества титула и особого краткого титула Её Величеству, сопровождаемое пением певчих: Многая лета, при колокольном звоне и пушечной пальбе. Между тем, как духовные, так и мирские особы, не оставляя своих мест, принесли поздравление Его Императорскому Величеству троекратным поклонением. В это же время Государыня Императрица Александра Феодоровна и все прочие члены Августейшей фамилии, восшедшие на трон, приветствовали Богом венчанных Царя и Царицу. Взаимные горячие лобзания Их возбуждали в посторонних зрителях невольные умилительные слезы: это были самые трогательные минуты.

Когда прекратился звон и утихла пушечная пальба, Самодержец Всероссийский, Богом венчанный Царь, отдав скипетр и державу сановникам, преклонил колена и по книге, поданной Московским митрополитом, прочитал громогласно молитву, в которой смиренно благодарил Господа за Его неизреченные к нему милости и подобно древнему Соломону взывал к Нему: да будет со мною приседящая престолу Твоему премудрость. Посли ю с небес святых Твоих, да разумею, что

—269—

есть угодно пред очима Твоима, и что есть право в заповедех Твоих. – Буди сердце Мое в руку Твоею, еже вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово.

Нельзя было без сердечного умиления слушать эту царскую молитву к верховному царю Царей о ниспослании мудрости, потребной к благоустроению царства.

По окончании молитвы, Государь встал, а вся церковь, все верные его подданные, в свою очередь, поверглись на колена пред Господом, и первенствующий святитель от лица всех произнес молитву – ту самую, которая ежегодно потом повторяется на молебном пении в день восшествия на престол и воспоминания коронации Государя.

Так утверждается союз возлюбленного Царя с его верными подданными, утверждается молитвою Царя за подданных и подданных за Царя. Так еще более скрепляются узы любви пред лицом Божиим обетом взаимной любви, обетом царского служения благу народа и послушания подданных своему Богом данному Государю.

По прочтении молитвы, Московский митрополит обратился к Государю Императору со следующею приветственною речью:

«Благочестивейший, Богом венчанный великий Государь Император!

Благословен Царь царствующих! Он положил на главе твоей венец от камене честна (Пс.20:4). С уверенностью говорю сие, потому что из уст пророка беру слово, изображающее судьбу Царя, праведно воцарившегося.

Бог венчал Тебя: ибо Его провидение привело тебя к сему законом престолонаследия, который Он положил и освятил, когда, прияв Царя в орудие Своего Богоправления, изрек о нём Свое определение: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем (Пс.131:11).

Бог венчал Тебя: ибо Он дает по сердцу (Пс.19:5), а Твое сердце желало не торжественного только явления Твоего Величества, по наипаче таинственного осенения от Господня Духа владычняго, духа премудрости и ведения, духа совета и крепости.

—270—

Мы слышали Твою о сем молитву ныне: Сердцеведец внял ей ранее; и когда Ты медлил приять Твой венец, потому что продолжал защищать и умиротворять Твое царство, Он ускорил утишить бурю брани, чтобы Ты в мире совершил Твою царственную молитву, чтобы венец наследия был для Тебя и венцем подвига.

Итак, Господа силою возвеселися, Богом венчанный Царь, и о спасении Его возрадуйся зело! (Пс.20:1).

Возрадуйся такожде и Ты, Благочестивейшая Государыня, о славе Твоего Всепресветлейшего Супруга, свыше освещаемой и освящаемой, и лучом священным и Тебя озаряющей.

Утешься и возрадуйся Благочестивейшая Матерь Царя. Се уже зрел плод чрева Твоего и сладок для России.

Светло возрадуйся Православная Церковь, и твоя соборная молитва веры, любви и благодарности да восходит к престолу Всевышнего, когда Он на избранного от людей своих полагает священную печать Своего избрания, как на вожделенного первенца твоих сынов, на твоего верного и крепкого защитника, на преемственного исполнителя древнего о тебе слова судеб: будут царие кормители твои (Ис.49:23).

Светися радостью, Россия, Божие благословение воссияло над тобою в священной славе Царя твоего. Что может быть вожделеннее, что радостнее, что благонадежнее для царства, как Царь, который полагает сердце свое в силу Божию (Пс.47:14), которому Царский венец тогда приятен, когда принят от Царя небесного, – который Царские доблести, намерения, деятельность желает освятить и освящает помазанием от Святого.

По истине, Благочестивейший Государь! чтобы от венца Царева, как от средоточия, на всё царство простирался животворный свет честнейшей камений многоценных (Притч.3:15) мудрости правительственной, – чтобы мановения скипетра Царева подчиненным властям и служителям воли Царевой указывали всегда верное направление ко благу общественному, – чтобы рука Царева крепко и всецело обнимала державу его, – чтобы меч Царев был всегда уготован на защиту правды, и одним явлением своим уже поражал неправду и зло, – чтобы

—271—

царское знамя собирало в единство и вводило в стройный чин миллионы народа, – чтобы труда и бдения Царева доставало для возбуждения и возвышения их деятельности, и для обеспечения покоя их, – не высший-ли меры человеческой потребен для сего в Царе дар? Но по сему-то наипаче и радуемся мы, что Ты, будучи рожден царствовать, будучи приснопамятным Родителем твоим уготован царствовать, действительно царствуя, еще взыскуешь свыше дара царствовать. И верен Вознесший Тебя от людей своих (Пс.88:20), по вере Твоей и Твоего народа в приемлемом Тобою ныне видимо священном помазании даровать Тебе невидимо помазание благодатное, светоносное, пребывающее, действующее Тобою к нашему истинному благополучию, к твоей истинной радости о нашем благополучии, – подобно как древле, по царском помазании, благодатно и благотворно ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом (1Цар.16:13)».²¹⁹²

По окончании речи, митрополит возгласил: Слава Тебе благодетелю нашему во веки веков. Певчие пели: Тебе Бога хвалим: и был колокольный звон.

За сим началась Божественная литургия, которую совершали три митрополита – Московский, Новгородский и Литовский, с двумя протопресвитерами Петербургскими, Бажановым и Кутневичем, третий Московский – Новский,²¹⁹³ из архимандритов назначен был только один ректор Московский дух. академии Евгений,²¹⁹⁴ и сверх сего, два пресвитера Успенского собора.

При начале литургии Государь Император изволил снять с себя корону и отдал несшим оную.

По прочтении на литургии Евангелия, поднесено было оное Их Императорским Величествам для целования.

После причащения в алтаре священнослужащих, два архиерея²¹⁹⁵ и два протодиакона вышли царскими вратами и,

—272—

подошедши к Императорскому тропу, возвестили Его Императорскому Величеству, что время миропомазания и Св. Божественных Таин приобщения приблизилось. Тогда Государь Император, передав шпагу свою сановнику-ассистенту и сошед с трона, соизволил шествовать в порфире к царским вратам; за Его Величеством последовала Государыня Императрица и остановилась пред ступенями амвона. Митрополит Московский, вышед из алтаря и взяв драгоценный сосуд со св. миром, помазал им Его Императорское Величество на челе, на очах, на ноздрях, на устах, на персях и на руках, глаголя: Печать дара Духа Святого, – а митрополит Новгородский отирал чистою хлопчатою бумагою места помазания. Затем Государь изволил отступить к правой стороне, и стал пред иконою Спасителя; а Государыня Императрица приступила к царским вратам, и митрополит Московский помазал Её Величество св. миром, с произнесением тех-же слов, только на челе, а митрополит Новгородский отер место помазания хлопчатою бумагою. После миропомазания Её Величество изволила стать по левую сторону, против иконы Божией Матери.

Затем, митрополит Московский ввел Государя Императора, чрез царские врата, во внутрь алтаря; при чем митрополиты Новгородский и Литовский поддерживали бока у порфиры. Его Величество, остановясь пред св. трапезою, принял из рук митрополита часть тела Христова и по прочтении митрополитом-же молитв: Верую, Господи, и исповедую…, и проч., вкусил оную, а за тем причастился из чаши крови Христовой по чину священнослужителей. По причащении Государь изволил отойти к правой стороне, в алтаре же, где один из архиереев²¹⁹⁶ поднес Его Величеству антидор и теплоту, а другой²¹⁹⁷ послужил к умовению уст и рук.

Между тем митрополит вышел из царских врат и преподал Её Величеству, Государыне Императрице, тело и кровь Христову по обыкновенному чину мирян; при чем другие два архиерея²¹⁹⁸ послужили Её Величеству в

—273—

поднесении антидора и теплоты и к умовению уст и рук.

По сем Их Величества изволили обратно шествовать к трону и воссели на престолы. И тогда пред Их Величествами прочтены были духовником протопресвитером Вас. Б. Бажановым благодарственные по причащении молитвы.

При отпуске литургии провозглашено было протодиаконом Государю Императору и Государыне Императрице особое, положенное в чине коронации, многолетие, а митрополитом Московским поднесен был Их Величествам св. крест для целования.

Тогда все присутствовавшие в соборе, как духовные, так и светские особы, троекратным поклонением Их Величествам принесли всеподданнейшее поздравление с благополучным совершением коронования и священного миропомазания.

По истине можно сказать здесь словами Спасителя: блаженны очи, видевшие столь чудное и преславное церковное торжество!…

По окончании всего, вдовствующая Императрица Александра Феодоровна со всею Августейшей фамилией и иностранными принцами вышли из собора южными дверьми и возвратились во дворец; а Их Величества шествовали из северных дверей соборного храма по устроенному помосту, обитому алым сукном, и под балдахином, в кафедральный Архангельский собор, для поклонения гробам царственных предков своих, а оттуда в придворный Благовещенский собор, из которого чрез Красное крыльцо изволили возвратиться в свои внутренние чертоги дворца.

Между тем, все присутствовавшие в Успенском соборе и участвовавшие в молитвах преосвященные архиереи, кроме Московского митрополита, по окончании литургии, пришли для отдохновения в мои кельи (о чем я однако-ж заблаговременно не был предварен). К ним присоединились еще три греческих архиерея. Итак, в моей, далеко не просторной зале, восседало 14-ть иерархов – все, за исключением греческих, в своих архиерейских мантиях. Картина достойная кисти художника!

—274—

Им предложен был чай. Прошло довольно времени в оживленной беседе, наконец кто-то из владык, кажется, преосвященный Иннокентий, возбудил вопрос: чего-же им тут ожидать? Тогда владыка Новгородский, обратившись ко мне, изволил сказать: «о. ризничий, сходите к своему владыке и спросите, чего нам здесь ожидать».

Я отправился в Чудов монастырь, где Московский митрополит отдыхал от своих великих и продолжительных трудов этого великого и достопамятного дня. Когда доложили о мне его высокопреосвященству, он позвал меня в гостиную. Я объяснил ему цель моего посольства. «Странное дело, – сказал мне на это владыка, – вчера, когда я уже готовился отойти ко сну, получаю от министра Двора бумагу, в которой он просит меня назначить к царскому столу духовных лиц. Я написал, кого мог припомнить: но о том, в каком часу будет обеденный стол, в бумаге ничего не сказано: – поди, пожалуйста, поскорее во Дворец и узнай там, от кого можно, в каком часу Государь изволит выйти к столу».

Я поспешил во дворец чрез Синодальную библиотеку и, вошедши во Владимирскую залу, тесно наполненную особами дипломатического корпуса, коим тут предложен был завтрак, – увидел знакомого мне гоф-фурьера. Спрашиваю его, от кого могу я узнать о том, когда Государь изволит выйти к столу. «От обер-гофмаршала графа Шувалова, – сказал он, – и тут же указал мне его. Я обратился с тем же вопросом к графу: он ответил мне, что Государь выйдет в половине третьего часа. Возвратившись назад, я нашел Московского владыку и всех прочих архиереев в Мироварной палате. Когда я передал слова графа Шувалова митрополиту, он посмотрел на часы и, озираясь кругом, спросил: «а где архимандриты?». – Я бросился в Синодальную церковь и, увидевши там несколько архимандритов, сказал, чтобы они скорее шли в Мироварную. Когда они вошли, владыка взглянул на них, увидел, что один из них, именно ректор академии, не в мантии. «Почему архимандрит не в мантии?» – Владыка строго спросил меня. Я спрашиваю о. ректора: по-

—275—

чему он без мантии? «Не знаю, – отвечал он, – куда девалась моя мантия». К счастью, я вспомнил, что моя мантия была у меня в келье; я тотчас послал за нею и облек ею первоклассного архимандрита. Кроме 12-ти архиереев, участвовавших в коронационном священнодействии, были записаны митрополитом в списке только архимандрит Новоспасский Агапит, ректор академии Евгений, два наместника – Троицкой Сергиевой²¹⁹⁹ и Киево-Печерской²²⁰⁰ лавр и протопресвитер Успенского собора Д.П. Новский.

Когда все приведено было в порядок, я спросил преосвящ. митрополита: где его высокопреосвященству угодно будет идти во дворец – чрез Красное крыльцо, или чрез Синодальную библиотеку, соединяющуюся с дворцом посредством коридора? При этом я объяснил владыке, что, если пойдут чрез Красное крыльцо, тысячные массы народа, наполнявшего кремль, бросившись к ним за благословением, едва ли скоро допустят их до дворца. – Владыка, убедившись этим резоном, приказал вести себя чрез библиотеку: но тут встретилась другая, не предусмотренная уже мною беда. Из просторного коридора, соединяющего библиотеку с дворцом, нужно было повернуть налево и идти узким проходом во Владимирскую залу, и оттуда чрез т. н. святые сени в Грановитую палату, где был сервирован стол. Но в этом узком проходе оказалось множество поваров в белых колпаках и фартуках с ножами в руках, продолжавших еще приготовлять разные кушанья для завтрака иноземных гостей. Митрополит, увидевши эту неожиданную картину, с гневом спросил меня: «куда же ты нас завел?» Сейчас, – сказал я в ответ, – войдем во Владимирскую залу. – Идя впереди и открывая чрез толпу разных чинов путь для архиереев, я привел их к Грановитой палате, а сам остановился в святых сенях, ожидая шествия к столу Высочайших Особ.

Чрез несколько минут вижу торжественную процессию:

—276—

впереди верховный маршал с жезлом и с ним многие другие высшие чины Двора, за ними шествует Государь Император в порфире с бриллиантовою Андреевскою цепью на шее, с блистательною короною на главе,²²⁰¹ со скипетром в деснице и с державою в левой руке; за Его Величеством обе Императрицы и также в порфирах и коронах.

Для Их Величеств обеденный стол приготовлен был в Грановитой палате на троих под балдахином.

Внизу трона, с правой стороны сидели высшие духовные и светские особы первых двух классов, а с левой дамы.²²⁰²

Митрополит Московский благословил царскую трапезу.

«Обед царский в этот день был, – как писал своему викарию Литовский митрополит, – самый великолепный по церемониалу – я ничего подобного не видел и, вероятно, не увижу».²²⁰³

Проводивши владык к царской трапезе, я возвратился крайне утомленный в свою келью к своему скромному обеду.

Закусивши кое-чего, я поспешил снова во дворец, чтоб опять провести чрез Синодальную библиотеку архиереев.

Когда окончился царский стол, Государь и обе Императрицы тем-же порядком, каким вошли в Грановитую палату, изволили возвратиться в свои внутренние апартаменты; а митрополит и прочие архиереи проведены были мною прежним путем в Мироварную палату, – за что Московский владыка изъявил мне свою благодарность.

День священного коронования и миропомазания ознаменован был для высших духовных особ следующими наградами:

Московскому митрополиту Филарету, главному деятелю и распорядителю по части церковной при настоящем

—277—

торжестве, Высочайше пожалован золотой жезл, украшенный драгоценными камнями.²²⁰⁴

Новгородскому митрополиту Никанору пожалован орден св. равноапостольного князя Владимира 1-й степени.

Литовский митрополит Иосиф награжден орденом св. Андрея Первозванного.

Архиепископ Казанский Григорий возведен в сан митрополита.

Архиепископу Варшавскому Арсению пожалован алмазный крест для ношения на клобуке.

Архиепископу Ярославскому Нилу пожалована панагия, украшенная алмазами.

Архиепископ Херсонский Иннокентий удостоен звания члена св. Синода.

Архиепископы Рязанский Гавриил и Полоцкий Василий получили алмазные знаки святого благоверного в. князя Александра Невского.

Епископу Костромскому Филофею пожалована панагия, украшенная драгоценными камнями.

Епископу Дмитровскому Алексию, викарию Московскому, пожаловал орден св. Анны 1-й степени.

—278—

Духовник Их Величеств, протопресвитер В.Б. Бажанов награжден орденом святого Александра Невского.

Член Св. Синода, главный священник армии и флотов, протопресвитер В.И. Кутневич получил орден св. Владимира 2-й степени.

Наместники лавр: Троицкой архимандрит Антоний и Киево-Печерский архимандрит Иоанн награждены панагиями, украшенными драгоценными камнями.²²⁰⁵

Примечание. В тот-же день удостоены были некоторые из преосвященных архиереев, не присутствовавших в Москве на торжестве коронации, следующих наград: 1) митрополит Киевский Филарет († 1857 г.) награжден бриллиантовыми знаками ордена св. апостола Андрея Первозванного; 2) экзарх Грузии, архиепископ Исидор возведен в сан митрополита; 3) архиепископ Курский Илиодор († 1861 г.) – награжден орденом свят. Александра Невского; 4) епископы: Воронежский Иосиф (с ноября 1864 г. пребывавший на покое в Воронежском Митрофаниевом монастыре и скончавшийся в 1892 г.), Оренбургский Антоний († 1871 г.), Самарский Евсевий († 1883 г.) – получили орден св. Владимира 2-й степени; 5) епископы: Архангельский Антоний († 1878 г.), Томский Парфений († 1871 г.), Саратовский Иоанникий († 1877 г. в сане архиеп. Херсонского) и Одесский, викарий Херсонский, Поликарп († 1867 г.) – орден св. Анны 1-й степени; 6) архиепископам: Рижскому Платону († в 1891 в сане митроп. Киев.) и бывшему Ярославскому Евгению († 1871 г.) пожалованы драгоценные панагии.

Сверх награждения высшими санами или знаками отличия, всем преосвященным, участвовавшим в обряде коронования, пожалованы были те облачения, в каких они были при сем торжественном священнодействии. Кроме того, при царском столе розданы были им золотые медали с рельефным портретом Его Величества, а в последствии всем им прислано от имени Государя

—279—

по экземпляру дорогого, иллюстрированного издания с подробным описанием торжества коронации.²²⁰⁶

За светло-радостным, торжественнейшим днем 26 числа последовала чудная, светозарная ночь. Кремлевские

—280—

храмы и дворцы, соборная церковь Василия Блаженного на Красной площади, многие церковные колокольни, особенно в Замоскворечье, все казенные и общественные здания, большинство частных домов, словом, вся Москва, можно сказать, горела, в эту ночь, в разноцветных огнях иллюминации. – Подобную иллюминацию Москва едва ли когда-ниб. видала прежде.

На следующий день, 27 числа, утром совершено было в Успенском соборе благодарственное молебствие о благополучно совершившемся торжестве коронования и священного миропомазания Их Императорских Величеств.

Когда протодиакон возгласил: Благослови, владыко, – Московский митрополит тихо сказал Новгородскому владыке: «начинайте». Тот очень громко спросил: «так мне начинать?» – «Да» – отвечал Московский, – «я свое первенство окончил». Тогда Новгородский возгласил: Слава святей и проч.

В 12-ть часов того же дня назначено было собраться во дворец всем, как духовным, так и светским высшим чинам, для принесения поздравления Их Императорским Величествам в тронной зале. – Преосвященные архиереи и архимандриты, собравшись предварительно в Мироварной палате, отсюда, все в мантиях, отправились чрез Успенский собор и Красное крыльцо в Императорский дворец. В назначенный час прежде всех введено было в Андреевскую залу духовенство. Государь и Государыня, вошедши в эту залу, изволили остановиться у подножия трона. Новгородский митрополит начал было говорить приветственную речь, но сказавши несколько слов, остановился – память изменила ему.²²⁰⁷

Вот содержание этой речи в том виде, как она напечатана была впоследствии:

«Благочестивейший великий Государь!

Настоящий день для нас есть торжественное продолжение священного дня, в который совершилось над Тобою

—281—

великое таинство помазания в твоем родительском и прародительском венце.

Как Дух Божий носился над Давидом от дня помазания его на царство: так и ныне тот же Дух Божий осеняет Тебя своею благодатию. Твой царский венец светит нам светом благословений небесных, и Твое царское помазание, благоухает святым благоуханием даров св. Духа.

Православная церковь видит в Тебе, помазанник Божий, Богом просвещенного ревнителя веры и благочестия, своего покровителя и защитника; а православное отечество зрит в Тебе Богомудрого зиждителя общественного благосостояния, праведного судию и своего благопопечительного отца. При таком благоговейном воззрении на высокие царские качества, настоящее торжество Церкви и Отечества не ныне только светло, но и грядущие твои лета озаряет для нас светлыми надеждами.

К своему царскому венчанию и помазанию Ты благоволил приобщить Твою Супругу, благочестивейшую Государыню Императрицу Марию Александровну. В царском венце Её самый драгоценный камень есть Её любовь к Церкви и России. Прияв помазание от Святого, она да облегчает Тебе ношение царского бремени попечениями любви и общением с твоею царскою молитвою веры к Богу, дающему крепость царям.

Да возрадуется о Тебе радостью святою и твоя благочестивейшая Матерь, и соединит свою материнскую молитву с общею нашею молитвою о Твоем здравии, долгоденствии и благоденствии.

Приветствуя Тебя, благочестивейший Государь, с знамениями Твоего царского величия, Богом благословенными и освященными, и благоговея пред Тобою с чувствами любви и преданности, мы молим Бога, и не престанем молить, да его Дух, – Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, продолжает осенять Тебя и Твое царство своим благодатным осенением, светоносным для Твоего духа, животворным для твоего сердца, благопомощным Тебе в царских подвигах и благотворным для Царства, и продлит свое осенение во всё продолже-

—282—

ние Твоего Богом благословенного царствования, для блага Церкви, для счастья Твоего народа»!

После речи началось представление. Подходили сначала к Государю Императору, потом к Государыне Императрице. Со всеми духовными Их Величества целовались рука в руку.

После духовенства, постепенно представлялись Их Величествам все прочие чины и представители разных учреждений.²²⁰⁸

Так совершилось пред нашими очами в древле-престольном граде Москве великое и преславное церковное торжество священнейшего коронования и таинственного миропомазания Их Императорских Величеств, благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича и благочестивейшия Государыни Императрицы Марии Александровны.

22-го числа августа писал мне карандашом А. Ник. Муравьев записку, в которой просил меня доставить ему из Синод. библиотеки житие св. Зосимы Соловецкого (ркп. под №№ 91, 290 и 928) и где, между прочим, упоминается о репетиции, в соборе (Успенском). – Это – была репетиция церемониала, имевшего быть в день коронации. Андрей Николаевич, по званию камергера, должен был участвовать в этой репетиции.

В тот же день получил я с Филей, от доброго Арбатского старца, протоиерея Сергия Ивановича Тихомирова-Платонова записку следующего содержания:

«Завтра, то есть, сего августа 23-го дня обещался быть у нас о. протопресвитер Киевский, Ив. Михайлович Скворцов. Много нас утешите, ежели и вы изволите к нам пожаловать и попросить о. ректора нас обязать тем же».

По обстоятельствам, ни я, ни о. ректор Леонид, не могли исполнить усердной просьбы почтенного Сергия Ивановича.

Киевский протоиерей И. М. Скворцов²²⁰⁹ – известный про-

—283—

фессор академии и за тем университета, прислан был в Москву, вместе с наместником Киево-Печерской лавры, архимандритом Иоанном от митрополита Киевского Филарета, для принесения поздравления Государю Императору по случаю коронования Его Величества. О. протоиерей Сергий Иванович был знаком с протоиереем Скворцовым с 1831-го года, когда им обоим поручено было Правительством, после усмирения польского мятежа, обозревать православные церкви юго-западных епархий – Подольской и Волынской.

О. протоиерей Скворцов, во время пребывания своего в Москве, не раз был у меня в ризнице и в келье. В ризнице он был вместе со знаменитым учеником своим по академии, преосвященным Иннокентием и не помню, о чем-то очень горячо спорили между собою.

Торжество коронации сопровождалось разными празднествами и увеселениями, как-то: балами, спектаклями, маскарадами, фейерверками и т. под. Не мое дело описывать эти празднества и увеселения, так как я не был участником в них. Был я, однако ж, очевидцем знаменитого фейерверка, происходившего на плацу пред 1-м и 2-м кадетскими корпусами. Законоучитель 1-го корпуса Ф.Д. Попов, товарищ мой по академии, пригласил меня и о. Игнатия, инспектора семинарии, посмотреть на это чудо пиротехнического искусства, и мы любовались им из окон кадетской церкви, чрез одну стену от Императорской фамилии.

Что касается до иллюминаций Москвы, это блистательное зрелище открыто было взорам всех и каждого.

Пока пребывала в Москве Императорская фамилия и пока находился здесь Синод, я ни на один час не мог считать себя свободным и безопасным от посещения тех или других знатных особ, и только с отбытием их из Москвы я мог успокоиться и продолжать обычную жизнь, изображение коей и буду продолжать далее.

27-го августа писал мне инспектор Казанской д. академии, архимандрит Феодор (Бухарев):

«Пользуясь случаем, посылаю вам рукопись, долго гостившую у меня; потому что дверь для этой рукописи одна – Москов. цензура, за благословением митрополита.

—284—

Простите, что не возможно для меня удовлетворить просьбе вашей и г. Викторова.

Податель посылки и письма – г. Абрамович, который сначала был в Моск. академии, и потом, по обстоятельствам, переведен в Казанскую. Человек прекрасный! Говорю это в Господе. – Прошу вас полюбить его, и, если будет время, представить о. ректору и о. инспектору семинарии, с глубочайшим моим почтением к их высокопреподобию.

Не пишу более потому, что податель будет сам для вас (и для отцов – ректора и инспектора также) от меня с письмом.

Ваш во Христе»…

30-го ч., в день тезоименитства Государя, опять был в Грановитой палате стол, к которому были приглашены и архиереи (см. Письмо митрополита Филарета к архим. Антонию. № 1116, т. III).

31-го ч. писал мне новый ректор Владим. семинарии, архимандр. Леонтий, бывший инспектор Киевской д. академии:

«Давно собирался выразить вам свою искреннейшую благодарность за любовь вашу, оказанную мне в Москве. Ваша добрая душа сказалась мне и оставила в моей глубокие следы сочувствия. Уверен, что ваше высокопреподобие примете к сердцу благодарность имевшего удовольствие провести с вами несколько приятных часов. Поклон ваш получил чрез о. Илариона с признательностью.

Насмотрелись и наслышались, думаю, вы теперь в Москве всего, что трудно, да и нельзя представить воображению. Если не будет обременительно, покорнейше прошу сообщить мне хоть некоторую часть наших духовных новостей. Если вы получили какую-либо награду, сердечно поздравляю.

Я привыкаю ко Владимиру, и здравствую, благодарение Господу. В нашей благословенной провинции ничего нет нового. И писать пока нечего. При случае покорно прошу испросить мне архипастырского благословения у преосвященного Алексия.

О. архимандриту Леониду пишу несколько строк теперь же».

—285—

В ответ на это писал я:

«Письмо вашего высокопреподобия от 31-го минувшего августа имел я удовольствие получить 4-го сего сентября. Приношу вам искреннейшую благодарность за добрую о мне память.

Вы просите, между прочим, сообщить вам хоть некоторую часть новостей, какие случились в настоящую пору у нас в Москве по духовной части. Весьма рад поделиться с вами, чем и сколько могу.

Что же скажу вам особенного? – Главное событие– священнейшее коронование Государя Императора, слава Богу, совершилось благополучно. Маститый наш архипастырь действовал при сем случае в качестве первостоятеля как нельзя лучше: откуда взялась у него бодрость и крепость, не смотря на неимоверные труды и заботы его пред этим, достопамятным днем?

Я имел счастье не только насладиться, наравне с прочими, этим, по истине великим, зрелищем священнейшего коронования и миропомазания благочестивейшего Самодержца, но и послужить при сем некоторым, преимущественно пред прочими, образом: я отпускал из Патриаршей ризницы св. миро, коим были помазуемы царственные особы. Сверх сего, в день Высочайшего коронования, после литургии я, удостоился принять у себя, в малой кельи, весь сонм иерархов, участвовавших и присутствовавших при церемонии (а их было 14 персон, кроме нашего Московского владыки). Они имели у меня отдохновение и подкрепление чаем; а потом я должен был устроить для них путь и проводить чрез Патр. библиотеку в Грановитую палату к обеденному столу.

Итак, сугубо достопамятен для меня этот день. Впрочем, я был так счастлив, что не раз и еще, как прежде, так и после сего дня, имел утешение видеть у себя, если не всех вместе, то по частям, преосвящен. архиереев, которые по разным случаям и частью по своим надобностям обращались ко мне. С некоторыми из них я довольно близко ознакомился. Такому счастью, разумеется, благоприятствовала для меня не столько моя личность, сколько занимаемая мною должность.

О награде высшим духовным лицам вы, без сомне-

—286—

ния, знаете уже отчасти из М. Ведомостей; узнаете оттуда же и об остальных, следов. об этом и толковать нечего. Разве – сказать вам только о награде, довольно необыкновенной, о.о. наместникам Троицкой и Киево-Печерской лавр: их обоих наградили панагиями».

1-го сентября получил я от имени гофмейстера, князя Грузинского, записку следующ. содержания:

«Его сиятельство, гофмейстер князь Грузинский, свидетельствуя совершенное свое почтение его высокопреподобию о. архимандриту Савве, имеет честь уведомить, что сего сентября 3-го дня Сардинский посланник будет осматривать Патриаршую ризницу, просит о беспрепятственном допущении его к осмотру сделать со стороны вашей надлежащее распоряжение».

О том же предмете писал мне адъютант графа Закревского, подполковник князь Урусов:

«По приказанию г. Московского военного генерал-губернатора, состоящий при е. с. подполковник князь Урусов имеет честь известить его высокопреподобие, что чрезвычайный посол Е. В. короля Сардинского изъявил желание осмотреть Патриаршую ризницу в будущий понедельник 3-го сентября, между 1-м и 2-м часом утра, т. е. по выходе г. посла из Большого дворца.

Г. посол, может быть, отложит день своего посещения в случае ежели он получит отзыв по Высочайшему приглашению».

2-го ч. был обеденный стол у преосвящ. митрополита, Филарета, за которым присутствовало 14 архиереев. Новгородский владыка Никанор, за болезнью, не был (письмо м. Филарета к архим. Антонию, 1117).

4-го ч. получил я коротенькую записку от Мих. Петр. Погодина. Вот что писал он мне из Остенде от ⁵/₁₇ августа;

«С берегов Немецкого моря пишу к высокопреподобному о. Савве и прошу принять под свое покровительство подателя – Луи-Гейманса, сотрудника журнала «Le Nord», и показать ему ризницу, библиотеку, соборы, Чудов, а – отчасти пусть покажет Капит. Иванович (Невоструев) и укажет ему путь к Троице.

Больше писать мне теперь некогда.

—287—

Желаю кончить успешно великое дело, а мы здесь только мысленно можем вам содействовать».

Явившегося ко мне с этою запиской ученого Бельгийца я принял с обычным радушием и охотно показал ему все сокровища Патриаршей ризницы и библиотеки. – И вот как за тем описал этот прием мой почтенный посетитель в своей корреспонденции из Москвы в журнале «Le Nord» от ⁷/₁₉ сентября:

«Решившись ехать к Троице, я немедленно принялся искать спутника: это уладилось в один час. Найдя этот первый необходимый предмет, нужно было достать еще два: экипаж и способ войти в монастырь.

Последнее было всего важнее. Получить дозволение было легко; но получить его немедленно – вот в чем было затруднение. Мне скажут: сейчас, а пропускной билет я получу лишь по возвращении в Брюссель. К счастью, я вспомнил, что знаменитый историограф, г. Погодин, дал мне рекомендательное письмо к одному почтенному Греко-российской церкви архимандриту, и я решился им воспользоваться. Этот священник, который должен иметь сан епископа, живет в кремле, в доме патриарха, где хранится множество сокровищ, которые и находятся под его ведением.

Я взобрался на лестницу Крестовой палаты и был изумлен двумя вещами: во 1-х тем, что нашел караульного солдата даже у дверей священника, во 2-х, тем, что был принять без замедления.

Я увидел пред собою человека лет сорока, с кроткою и приветливою физиономией. – Его длинные, русые волосы, густыми волнами падали на плечи. Большой золотой крест блестел на его фиолетовой рясе, черное покрывало спускалось с его монашеского клобука и пальцы его перебирали четки из черного дерева.

Архимандрит протянул мне руку и заговорил со мною по-русски, я ему отвечал по-французски, по-немецки – но всё напрасно, мы не понимали друг друга.

Мы несколько минут глядели друг на друга в замешательстве; потом собеседник мой улыбнулся и сказал мне:

«Loqueris ne linguam latinam?

—288—

Я так испугался этого вопроса, что отвечал по-итальянски:

– Se, signor! un poco.

Я, кажется, когда-то получил награду за латинское сочинение. Но, признаюсь не краснея, этот язык сделался для меня вдвойне мертвым с тех пор, как я оставил училище.

Между тем разговор завязался. Я понимал довольно хорошо; но, так как мне казалось, что невежливо говорить ты такому важному лицу, то я говорил ему vos и vobis, вместо tu и tibi. – Пусть лучше он сочтет меня неучем, чем невежливым,

Главное состояло в том, чтобы объяснить цель моего посещения. Это удалось мне довольно хорошо.

«Cupio ire ad monasterium sancti Sergii et ibi admitti.

Dabo tibi epistolam, sed tibi opus erit comprehendi. (Я дам вам письмо, а уже ваше дело будет объясняться понятно).

«Карашо!»

Это была уже не латынь; но архимандрит сделал еще более, и сказал мне: «Сичас?»

Он спрашивал, сейчас-ли мне нужно письмо? Я ему отвечал: сейчас! в свою очередь, и он мне сказал: карашо! Мы как нельзя лучше понимали друг друга.

Через пять минут я получил запечатанное письмо, адресованное господину Горскому, профессору в монастыре св. Сергия.

Gratissimus sum, domine! сказал я своему собеседнику.

В ответ он пожал мне руку. Это понятно на всех языках.

– Difficile est inter nos colloqui, сказал он потом, приглашая меня следовать за собою.

Я прошел вслед за ним чрез несколько узких и темных коридоров. Мы скоро вошли в древнюю ризницу, где он показал мне митры и облачения патриаршие из которых одно украшено 66,000 жемчужинами. Я осмотрел также библиотеку, наполненную драгоценными рукописями и, наконец, огромные серебряно-вызолоченные котлы подобные тем, в каких варят пиво; в них приготовляется для всей Империи миро для миропомазания и соборования.

—1—

А. Состав Академии

I. а) Состав почетных членов

К началу отчетного года почетными членами Московской Духовной Академии состояли 29 лиц: 22 духовных и 7 светских, – Из числа их в течении года Академия лишилась четырех: Высокопреосвященнейшего Сергия, Митрополита Московского и Коломенского, состоявшего почетным членом Академии с 1884 года, Высокопреосвященнейшего Михаила, Архиепископа Белградского и Митрополита Сербского, избранного в это звание в 1879 году, Члена Учебного Комитета при Святейшем Синоде, Протоиерея С.-Петербургского Казанского Собора Александра Алексеевича Лебедева, состоявшего почетным членом Академии с 1887 года, и заслуженного ординарного профессора Императорского Московского Университета по кафедре церковного права, Тайного Советника, Алексея Степановича Павлова, избранного в почетные члены в 1893 году.

б) Личный состав почетных членов Академии к 1-му октября 1898 года

С 1876 года:

Его Высокопревосходительство, Член Государственного Совета, Директор Императорской Публичной Библиотеки,

—2—

ординарный академик Императорской Академии Наук, Действительный Тайный Советник, Афанасий Федорович Бычков.

С 1878 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Амвросий, Архиепископ Харьковский и Ахтырский.

С 1880 года:

Его Высокопревосходительство, Г. Обер-Прокурор Святейшего Синода, Статс-Секретарь, Действительный Тайный Советник, Константин Петрович Победоносцев.

С 1884 года:

Его Преосвященство, Преосвященнейший Мисаил, Епископ Могилевский и Мстиславский.

Его Преосвященство, Преосвященнейший Виссарион, Епископ Костромской и Галичский.

С 1885 года:

Его Императорское Высочество, Великий Князь Сергий Александрович.

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Палладий, Митрополит С.-Петербургский и Ладожский, Первенствующий Член Святейшего Синода.

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Сергий, Архиепископ Владимирский и Суздальский.

С 1886 года:

Его Преосвященство, Преосвященнейший Сильвестр, Епископ Каневский, Викарий Киевской епархии.

Его Высокопреподобие, Духовник Их Императорских Величеств, Протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев.

Его Высокопреподобие, Председатель Учебного Комитета

—3—

при Святейшем Синоде, Протоиерей Петр Алексеевич Смирнов.

С 1887 года:

Его Высокопреподобие, Член Учебного Комитета при Святейшем Синоде, Протоиерей Александр Поликарпович Владимирский.

С 1889 года:

Его Высокопреподобие, Протоиерей Московского Кафедрального Христа Спасителя Собора Алексей Иоаннович Соколов.

Его Высокопреподобие, Протоиерей Московской Зачатиевской (в Углу) церкви Михаил Симонович Боголюбский.

С 1891 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Феогност, Архиепископ Новгородский и Старорусский.

Его Преосвященство, Преосвященнейший Арсений, Епископ Кирилловский, Викарий Новгородской епархии.

С 1892 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Иоанникий, Митрополит Киевский и Галицкий.

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Антоний, Архиепископ Финляндский и Выборгский.

С 1893 года:

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Ионафан, Архиепископ Ярославский и Ростовский.

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Димитрий, Архиепископ Тверской и Кашинский.

Его Высокопреподобие, Настоятель Андреевского Кронштадтского Собора, Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев.

—4—

Его Высокопреподобие, Протоиерей Московской Николаевской, в Толмачах, церкви Димитрий Феодорович Касицын.

Его Высокопревосходительство, Г. Государственный Контролер, Действительный Тайный Советник, Тертий Иванович Филиппов.

Его Превосходительство, Г. Товарищ Обер-Прокурора Святейшего Синода, Сенатор, Тайный Советник, Владимир Карлович Саблер.

С 1895 года:

Его Превосходительство, бывший заслуженный ординарный профессор Киевской Духовной Академии, Действительный Статский Советник, Димитрий Васильевич Поспехов.

II. Состав служащих

В начале отчетного года на службе при Академии состояли: Ректор Академии архимандрит Лаврентий, инспектор Академии, исправляющий должность ординарного профессора архимандрит Арсений, 6 ординарных профессоров, 1 исправляющий должность ординарного профессора, 9 экстраординарных профессоров, 3 доцента, 6 исправляющих должность доцента, 1 лектор и 1 сверхштатный преподаватель со званием ординарного профессора. Прочих должностных лиц было 8, а всех служащих при Академии – 37 лиц. Двое из доцентов были вместе и лекторами новых языков: один – французского, а другой – английского.

В личном составе и служебном положении состоящих на службе при Академии лиц произошли в течении года следующие перемены:

7-го марта 1898 года Высочайше утвержден доклад Святейшего Синода о бытии Ректору Академии архимандриту Лаврентию Епископом Курским и Белоградским с тем, чтобы наречение и посвящение его в

—5—

епископский сан произведено было в С.-Петербурге. – На его место Ректором Академии указом Святейшего Синода от 13 марта того же года за № 1474 назначен Инспектор Академии архимандрит Арсений. – Тем же указом Святейшего Синода помощник инспектора Академии иеромонах Иннокентий назначен исправляющим должность Инспектора, с предоставлением ему участия во всех собраниях академического Совета и Правления на правах штатного Инспектора и с производством положенного по сей должности содержания.

Исправляющий должность ординарного, заслуженный профессор и член Правления Академии Петр Казанский указом Святейшего Синода от 8 ноября 1897 года за № 6113 уволен, согласно его прошению, от службы при Академии. На его место в должности члена академического Правления, согласно избранию Совета Академии, резолюцией Его Высокопреосвященства от 31-го декабря 1897 года утвержден ординарный профессор Григорий Воскресенский.

Ординарный профессор Николай Каптерев, прослуживший при Академии в штатных преподавательских должностях 25 лет, указом Святейшего Синода от 27 января 1898 года за № 482 утвержден в звании заслуженного ординарного профессора Академии.

Экстраординарные профессора Василий Кипарисов, Иван Корсунский и Василий Соколов избраны Советом Академии в звание ординарных профессоров, а доценты Анатолий Спасский, Василий Мышцын и Иван Попов (утвержденный в должности доцента Академии резолюцией Его Высокопреосвященства от 20 октября 1897 года) – в звание экстраординарных профессоров Академии (Кипарисов и Спасский 1-го декабря 1897 года, Корсунский и Мышцын – 9-го июня 1898 года, Соколов и Попов – 7 августа того же года) и утверждены в этих

—6—

званиях со дня избрания указами Святейшего Синода от 27 января, 31 июля и 12 сентября текущего 1898 года за №№ 483, 4150 и 5146. – Из них ординарный профессор Василий Кипарисов указом Святейшего Синода от 12 июня 1898 года за № 2944 уволен, согласно его прошению, от службы при Академии вследствие тяжкой болезни.

Экстраординарный профессор по кафедре метафизики и логики Алексей Введенский указом Святейшего Синода от 25 сентября 1897 года за № 5224 командирован для ученых занятий по предмету преподаваемых им наук за границу сроком на один год, с сохранением получаемого им по должности экстраординарного профессора содержания и назначением ему, сверх сего, в пособие на путевые издержки и содержание за границею шестисот рублей из духовно-учебного капитала.

Экстраординарный профессор Анатолий Спасский резолюцией Его Высокопреосвященства от 27 февраля 1898 года уволен с 23 февраля, согласно его прошению, от занимаемой им должности лектора английского языка; на его место Советом Академии избран и тою же резолюцией Его Высокопреосвященства утвержден доцент (ныне экстраординарный профессор) Академии Василий Мышцын, занимавший означенную должность до 16 августа 1898 года. По увольнении же его, согласно прошению, с 16 августа, от исполнения обязанностей по должности лектора английского языка, на означенную должность резолюцией Его Высокопреосвященства от 17 сентября 1898 года назначен доцент Академии Иван Андреев.

Библиотекарь Академии Николай Колосов резолюцией Его Высокопреосвященства от 20-го августа 1898 года определен на священническое место к Московской Троицкой, в Покровском, церкви. – На его место Советом Академии избран и резолюцией Его Высокопреосвященства от 17 сентября того же года утвержден в долж-

—7—

ности библиотекаря Академии помощник библиотекаря Константин Попов. – На должность помощника библиотекаря Советом Академии избран и представлен на утверждение Его Высокопреосвященства действительный студент Академии выпуска текущего 1898 года Василий Протопопов.

На должность помощника инспектора Академии, оставшуюся вакантною за назначением иеромонаха Иннокентия исправляющим должность инспектора Академии, по представлению о. Ректора, резолюцией Его Высокопреосвященства от 22 апреля 1898 года определен оставленный на отчетный год при Академии для приготовления к замещению вакантных преподавательских кафедр кандидат богословия Александр Покровский.

Второй помощник инспектора Михаил Миртов резолюцией Его Высокопреосвященства от 19 июня 1898 года назначен на священническое место к Московской Ржевской, на Поварской, церкви. – На его место, по представлению о. Ректора Академии, резолюцией Его Высокопреосвященства от 13 августа того же года назначен кандидат Академии выпуска 1896 года, иеромонах Тамбовского Казанского монастыря Анастасий (Грибановский).

Помощник секретаря Совета и Правления Академии Михаил Добротворский приказом Г. Управляющего Владимирскою Казенною Палатою от 30 октября 1897 года за № 110 определен, с 1 ноября того же года, исправляющим должность столоначальника Палаты и по утвержденному Его Высокопреосвященством определению Правления Академии от 4 ноября освобожден от исполнения возложенных на него обязанностей. – На его место Советом Академии избран и резолюцию Его Высокопреосвященства от 31 декабря 1897 года утвержден в должности помощника секретаря кандидат Академии выпуска 1897 года Борис Забавин.

—8—

Профессорские стипендиаты: иеромонах Фаддей и Владимир Тихомиров, оставленные при Академии для приготовления к замещению вакантных кафедр на 189⁶/₇ учебный год, Евгений Воронцов и Николай Николин, оставленные на отчетный 189⁷/₈ учебный год, назначены на должности преподавателей духовных семинарий: первый (указом Святейшего Синода от 18 ноября 1897 года за № 6295) – Смоленской – по логике, психологии, начальным основаниям и краткой истории философии и дидактике; второй, с 13 ноября 1897 года, – Могилевской – по тем же философским предметам; третий, с 27 августа 1898 года, – Минской – по гомилетике и соединенным с нею предметам и четвертый, с 13 сентября 1898 года, – Волынской – по обличительному богословию, истории и обличению русского раскола и местных сект (приказами Г. Обер-Прокурора Святейшего Синода). – Вместо них Советом Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, оставлены для той же цели при Академии, окончившие в отчетном году курс кандидаты богословия: Борис Каптерев и Дмитрий Введенский.

За указанными здесь и в дальнейших отделах настоящего отчета переменами, к 1-му октября 1898 года на службе при Академии состоят:

Ректор Академии, магистр богословия, архимандрит Арсений, преподающий некоторые отделы библейской истории.

Исправляющий должность инспектора Академии, исправляющий должность доцента по кафедре гомилетики и истории проповедничества, кандидат богословия, иеромонах Иннокентий.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре русской гражданской истории, доктор русской истории, Действительный Статский Советник Василий Ключевский.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре латин-

—9—

ского языка и его словесности, член академического Правления, доктор богословия, Статский Советник Петр Цветков.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре древней гражданской истории, член академического Правления, доктор церковной истории, Статский Советник Николай Каптерев.

Ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета, доктор богословия, Статский Советник Митрофан Муретов.

Ординарный профессор по кафедре церковного права, доктор церковного права, Статский Советник Николай Заозерский.

Ординарный профессор по кафедре русского и церковно-славянского языков (с палеографией) и истории русской литературы, член академического Правления, доктор богословия, Статский Советник Григорий Воскресенский.

Ординарный профессор по кафедре греческого языка и его словесности, доктор богословия, Статский Советник Иван Корсунский.

Ординарный профессор по кафедре истории и разбора западных исповеданий, доктор богословия, Статский Советник Василий Соколов.

Сверхштатный преподаватель естественно-научной апологетики, в звании ординарного профессора, магистр богословия, Действительный Статский Советник Димитрий Голубинский.

Экстраординарный профессор по кафедре теории словесности и истории иностранных литератур, магистр богословия, Статский Советник Иерофей Татарский.

Экстраординарный профессор по кафедре догматического богословия, магистр богословия, Статский Советник Александр Беляев.

Экстраординарный профессор по кафедре пастырского

—10—

богословия и педагогики, магистр богословия, Коллежский Советник Александр Шостьин.

Экстраординарный профессор по кафедре церковной археологии и литургики, магистр богословия, Коллежский Советник Александр Голубцов.

Экстраординарный профессор по кафедре метафизики и логики, магистр богословия, Коллежский Советник Алексей Введенский.

Экстраординарный профессор по кафедре введения в круг богословских наук, магистр богословия, Коллежский Советник Сергей Глаголев.

Экстраординарный профессор по кафедре общей церковной истории, магистр богословия, Надворный Советник Анатолий Спасский.

Экстраординарный профессор по кафедре Священного Писания Ветхого Завета и временный преподаватель библейской истории, магистр богословия, Надворный Советник Василий Мышцын.

Экстраординарный профессор по кафедре патристики, магистр богословия, Надворный Советник Иван Попов.

Доцент по кафедре новой гражданской истории и лектор английского языка, магистр богословия, Надворный Советник Иван Андреев.

Исправляющий должность доцента по кафедре психологии и лектор французского языка, кандидат богословия, Павел Соколов.

Исправляющий должность доцента по кафедре истории и обличения русского раскола, кандидат богословия, Илья Громогласов.

Исправляющий должность доцента по кафедре истории философии, кандидат богословия, Павел Тихомиров.

Исправляющий должность доцента по кафедре нравственного богословия, кандидат богословия, Николай Городенский.

—11—

Исправляющий должность доцента по кафедре русской церковной истории, кандидат богословия, Сергей Смирнов.

Временный преподаватель еврейского языка и библейской археологии, цензор Московского Цензурного Комитета и приват-доцент Императорского Московского Университета, кандидат богословия, Статский Советник Михаил Никольский.

Лектор немецкого языка, студент семинарии, Коллежский Советник Василий Лучинин.

Секретарь Совета и Правления Академии, кандидат богословия, Коллежский Асессор Николай Всехсвятский.

Помощник секретаря, кандидат богословия, Борис Забавин.

Библиотекарь, действительный студент Академии, Губернский Секретарь Константин Попов.

Помощник библиотекаря, действительный студент Академии, Василий Протопопов.

Помощник инспектора, кандидат богословия, иеромонах Анастасий.

Помощник инспектора, кандидат богословия, Александр Покровский.

Эконом иеромонах Гедеон.

Почетный блюститель Академии по хозяйственной части, потомственный почетный гражданин Василий Хлудов.

Вольнонаемный врач академической больницы, Коллежский Советник Иван Соколов.

Профессорские стипендиаты – Борис Каптерев и Дмитрий Введенский.

III. Состав учащихся

К 1897–98 учебному году оставались от предшествовавшего года три академические курса: IV, III и II в числе 155 студентов; I-же курс (LVI со времени основания Академии) образовался в начале отчетного года после

—12—

поверочных испытаний лиц, желавших поступить в состав этого курса.

К поверочным испытаниям явились 59 студентов духовных семинарий: 20 по назначению семинарских Правлений и 39 в качестве волонтеров. Кроме них – 1 бывший студент 1-го семестра Императорского Харьковского Университета. – Из 59 человек, допущенных к приемным испытаниям, полное испытание (устное – по догматическому богословию, общей и русской церковной истории, латинскому языку и одному из новых языков, по выбору экзаменующихся; письменное – по Священному Писанию Нового Завета, основному богословию и психологии) держали 57 студентов; 1 выбыл из Академии до окончания испытаний и 1 – присланный студент Тифлисской семинарии – держал экзамен, вместо латинского, по греческому языку и совсем не держал испытания по одному из новых языков.

По окончании испытаний 49 студентов духовных семинарий и 1 бывший студент Харьковского Университета приняты были в число студентов Академии; остальным 8-ми студентам духовных семинарий (волонтерам) было отказано в приеме, как недостаточно подготовленным к слушанию академического курса наук. – Из студентов, принятых в Академию, 30 были зачислены на казенные стипендии, 10 – на частные, а остальным предоставлено содержаться на собственные средства. – Кроме того, на основании указа Святейшего Синода от 26 ноября 1876 года за № 3779, принят Советом Академии, с разрешения Его Высокопреосвященства, без поверочных испытаний, в число своекоштных студентов I курса 1 окончивший курс с дипломом 2-ой степени в Императорском С.-Петербургском Университете.

При полном составе академических курсов в начале учебного года в Академии было 206 студентов, именно:

—13—

в I курсе 51 студент, во II – 46, в III – 55 и в IV – 54.

В этом числе казеннокоштных было 121 стипендиатов, содержавшихся на проценты с пожертвованных Академии капиталов – 34,²²¹⁰ на счет сумм Московской

—14—

кафедры – 6, на счет специальных средств Святейшего Синода – 11, стипендиатов Троице-Сергиевой Лавры – 16 и своекоштных – 18. Из последних значительное большинство в течении отчетного года пользовалось пособием от Братства Преподобного Сергия, а некоторым назначено было вспомоществование и из процентов с капитала, завещанного покойною П. А. Мухановою.

В течении отчетного года в составе и средствах содержания студентов произошли следующие перемены:

На IV курсе: один студент (иностранный уроженец) перемещен, согласно прошению, в Казанскую Духовную Академию на тот же курс с переводом ассигнованной на его содержание стипендии Святейшего Синода.

На III курсе: а) один студент также переведен в Казанскую Духовную Академию на III курс; б) другой – уволен из числа студентов, согласно прошению, по

—15—

семейным обстоятельствам и в) третий – по определению Правления Академии от 19 мая 1898 года, утвержденному Его Высокопреосвященством 29 мая, уволен из Академии на год с правом поступления в другое высшее учебное заведение (последние двое по переводе их после годичных испытаний, бывших в мае месяце 1898 года, на IV курс).

На II курсе: а) вновь принят на II курс, согласно прошению, один студент того же курса Казанской Духовной Академии и б) один студент уволен, по прошению, для поступления в число студентов Императорского Юрьевского Университета.

На I курсе: а) вновь приняты в число студентов I курса, по указам Святейшего Синода от 10 февраля, 1 и 5 сентября 1897 года за №№ 712, 4742 и 4889, два греческих и два сербских уроженца, с ассигнованием на их содержание особых стипендий Святейшего Синода, и б) два студента уволены из Академии согласно прошениям: один – по болезни, другой – по семейным обстоятельствам.

За происшедшими переменами студенты к концу отчетного года распределялись по группам и классам языков в таком числе: в I курсе – в первой группе 15 студентов, во второй – 38; во II курсе – в первой группе – 19 студентов, во второй – 27; в III и IV курсах распределения по группам не было. – Греческий язык изучали в I курсе – 32 студента, во II – 26, в III – 36; латинский язык: в I курсе – 21 студент, во II – 20 и в III – 18; французский язык изучали 9 студентов I курса, немецкий – 40 и английский – 4. – Изъявили желание слушать лекции по естественно-научной апологетике все студенты I курса.

Из студентов Академии в отчетном году некоторые жили вне академических зданий, а именно: а) IV курса –

—16—

Леонид Багрецов, II курса Дмитрий Шувалов и I курса – Михаил Горский – у своих родителей, с разрешении Совета Академии, данного на основании примечания к § 113 устава духовных академий; б) IV курса Янко Спасоевич – черногорец, III курса – греческие уроженцы Иван Германиди, Евстратий Кириако и Стефан Мелиссари, македонский уроженец Ксенофонт Гушевич и II курса болгарский уроженец Иван Пампулов – все пять на частных квартирах, с разрешения Совета Академии, данного на основании указа Святейшего Синода от 28 апреля 1887 года за № 1377, коим разрешается студентам – иностранцам жить вне академических зданий, на частных квартирах.

Б. Деятельность академии

I. Деятельность Совета Академии

В течении отчетного года Совет имел 18 собраний: 1 торжественное в день годичного акта, 4 публичных – по случаю коллоквиумов и 13 обыкновенных.

В ряду обычных занятий Совета наиболее важными были: 1) замещение вакантных кафедр в Академии; 2) присуждение ученых степеней; 3) пополнение и устройство академической библиотеки и церковно-археологического музея и 4) присуждение премий и распределение пособий.

1) За увольнением от службы при Академии исправляющего должность ординарного, заслуженного профессора Петра Казанского (в начале отчетного года) и ординарного профессора Василия Кипарисова (в конце оного) оставались вакантными кафедры истории философии и гомилетики и истории проповедничества. – По утвержденному Его Высокопреосвященством определению Совета Академии от 1 декабря 1897 года на кафедру истории философии перемещен был, согласно его прошению, с 16

—17—

августа 1898 года, исправляющий должность доцента Академии по кафедре еврейского языка и библейской археологии Павел Тихомиров; временное же преподавание этого предмета в отчетном 1897–98 учебном году поручено было Советом Академии, с разрешения Его Высокопреосвященства, тому же профессору Казанскому. – На кафедру еврейского языка и библейской археологии, имевшую освободиться к началу 1898–99 учебного года за состоявшимся перемещением и. д. доцента Павла Тихомирова на кафедру истории философии, Советом Академии избран был и Его Высокопреосвященством утвержден, с 16 августа 1898 года, в качестве стороннего преподавателя Академии, цензор Московского Цензурного Комитета и приват-доцент Императорского Московского Университета, кандидат богословия, Михаил Никольский. – Кафедра гомилетики и истории проповедничества, по определению Совета Академии от 9 июня 1898 года, предоставлена исправляющему должность инспектора Академии иеромонаху Иннокентию, который резолюцией Его Высокопреосвященства от 8 июля того же года и утвержден исправляющим должность доцента Академии. – Кафедра библейской истории, освободившаяся по случаю назначения инспектора Академии архимандрита Арсения на должность Ректора Академии, осталась незамещенною. Временное преподавание этого предмета в наступившем 1898–99 учебном году поручено Советом Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, экстраординарному профессору Академии по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Василию Мышцыну.

2) Ученых степеней удостоены Советом Академии следующие лица:

А. Степени доктора богословия – магистры богословия: а) экстраординарные профессора Московской Духовной Академии: Василий Кипарисов за сочинение под заглавием:

—18—

«О церковной дисциплине», Сергиев Посад, 1897 г., Иван Корсунский – за сочинение под заглавием: «Перевод LXX. Его значение в истории греческого языка и словесности», Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898 г. и Василий Соколов за исследование под заглавием: «Иерархия англиканской епископальной церкви», Сергиев Посад, 1897 г. и б) экстраординарный профессор С.-Петербургской Духовной Академии (воспитанник и магистр Московской Академии) Николай Глубоковский за сочинение под заглавием: «Благовестие Св. Апостола Павла по его происхождению и существу. Библейско-богословское исследование», С.-Петербург, 1897 г. – Степени доктора церковной истории – магистр XVIII курса С.-Петербургской Духовной Академии, протоиерей С.-Петербургской Успенской, что на Сенной, церкви Константин Никольский – за совокупность его учебных и специально-ученых трудов, посвященных преимущественно изучению богослужения Православной Церкви. – За исключением о. протоиерея Никольского, все означенные лица утверждены в отчетном году в степени доктора богословия указами Святейшего Синода: профессор Кипарисов – от 19 ноября 1897 года за № 6349, профессор Корсунский – от 28 мая 1898 года за № 2671, профессор Соколов – от 30 июля 1898 года за № 4096 и профессор Глубоковский – от 21 января 1898 года за № 326.

Б. Степени магистра богословия – кандидаты богословия: а) преподаватель Вологодской духовной семинарии Иван Тюрнин за сочинение под заглавием: «Книга пророка Софонии. Историко-экзегетическое исследование», Сергиев Посад, 1897 г.; б) преподаватель Саратовской духовной семинарии Александр Прозоровский за сочинение: «Сильвестр Медведев. (Его жизнь и деятельность). Опыт церковно-исторического исследования», Москва, 1896 г.; в) преподаватель Кишиневской духовной семинарии Сергей Маргаритов за сочинение: «Лютеранское учение в его

—19—

историческом развитии при жизни Мартина Лютера». Изд. 2-е. Кишинев, 1898 г. и г) инспектор Новгородской духовной семинарии иеромонах Евдоким (Мещерский) за сочинение под заглавием: «Св. Апостол и Евангелист Иоанн Богослов. Его жизнь и благовестнические труды. – Опыт библейско-исторического исследования», Сергиев Посад, 1898 г. – Все означенные лица удостоены были степени магистра богословия после предварительного защищения своих диссертаций в присутствии Совета Академии и приглашенных им сторонних лиц и утверждены в означенной степени указами Святейшего Синода: Тюрнин – от 27 января 1898 года за № 480, Прозоровский – от 27 января 1898 года за № 479, Маргаритов – от 16 июля 1898 года за № 3738 и иеромонах Евдоким – от 16 июля 1898 года за № 3739. – Кроме того – указом Святейшего Синода от 20 января 1898 года за № 324 утвержден в степени магистра богословия законоучитель Московского училища Ордена Св. Екатерины, кандидат богословия, священник Иоанн Арсеньев, удостоенный Советом Академии означенной степени за сочинение под заглавием: «Ультрамонтанское движение в XIX столетии, до Ватиканского собора (1869–70) включительно», Харьков, 1895 г. в предшествовавшем 1896–97 учебном году.

В. Степени кандидата богословия удостоены Советом Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, 42 студента, окончивших в отчетном году академический курс; из них 19 – с правом на получение степени магистра без нового устного испытания, если представят диссертации на степень магистра и защитят их установленным порядком; остальные 23 – с правом на получение означенной степени по выдержании новых устных испытаний по тем предметам, по коим они не оказали успехов, соответствующих степени магистра, и

—20—

представлении нового сочинения. – Кроме того, утверждены в отчетном году в степени кандидата богословия, по представлении кандидатских сочинений, 4 действительных студента, окончивших курс в минувшем 1897 году, и 1 – окончивший курс в 1894 году.

Г. В звании действительного студента утверждены 11 студентов, окончивших в отчетном году академический курс; из них 10 – с правом на получение степени кандидата богословия по представлении удовлетворительных кандидатских сочинений и 1 – с правом получения означенной степени по выдержании новых устных испытаний по тем предметам академического курса, по коим познания его отмечены баллом ниже 4, и представлении нового семестрового сочинения по церковному праву.

3) А. В 1897–98 учебном году библиотека пополнилась 990 названиями книг в 1234 томах. Из них 792 названия в 1015 томах приобретены покупкой, а 198 названий в 219 томах поступили в библиотеку как дар разных лиц и учреждений и в обмен на академический журнал. – Из пожертвований обращает на себя внимание пожертвование Начальника Японской Миссии Преосвященного Николая, Епископа Ревельского, приславшего в дар библиотеке 84 названия в 129 томах книг на японском языке, представляющих собою главным образом переводы с русского языка богослужебных, вероучительных, нравоучительных, апологетических и церковно-исторических книг, духовные журналы и отчасти оригинальные сочинения православных японцев.

Книги для академической библиотеки приобретались, с разрешения Совета Академии, по запискам наставников Академии, сверенным с наличностью библиотеки. – Выдача книг производилась наставникам, в случае надобности, во всякое время, а студентам в учебные дни. В отчетном году удовлетворено 9874 отдельных требо-

—21—

вания на книги, рукописи и проч., из которых 7254 требования приходились на долю студентов.

Кроме исполнения текущих обязанностей по библиотеке, библиотекарь Николай Колосов составил и напечатал шесть первых листов восьмого выпуска систематического каталога академической библиотеки, заключающих в себе отдел библейской истории и начало церковной и собрал материал для отдела церковной истории. – Помощник библиотекаря Константин Попов написал 1476 карточек на книги библиотеки Высокопреосвященного Архиепископа Саввы, распределил все карточки (числом 7143) по отделам систематического каталога, написал первые десять отделов этого каталога (1405 названий в 1722 томах) и напечатал пять листов его.

Б. В церковно-археологический музей, находящийся в заведовании экстраординарного профессора Академии по кафедре церковной археологии и литургики Александра Голубцова, в отчетном году поступило: пять крестов, шестнадцать икон, небольшая древяная голгофа с распятием, железное копие, медный сосудец для ношения запасных Даров, полотняная скуфейка, конец шелкового старинного полотенца с аналоя, лист с миниатюрным изображением притчи о богаче, две бронзовых медали, один медный жетон, чернильница (от последней народной переписи), пять иностранных и тридцать две древнерусских монеты. – Наибольший археологический интерес представляет дар о. протоиерея Московской Воскресенской, в Монетчиках, церкви Петра Николаевича Сахарова: переданные им иконы раскольника-единоверца заслуживают внимания и по своей древности (Покров Божией Матери), и по своем сюжетам (муч. Христофор с собачьей головой), и по качеству письма (Распятие, Благовещение и друг.).²²¹¹

—22—

4) В распоряжении Совета Академии в отчетном году было 14 премий.

а) Митрополита Московского Макария – две премии: в 485 р. и 462 р. 50 к. – за лучшие печатные труды наставников Академии. – Присуждены Советом Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, ординарному профессору Академии Василию Кипарисову (в 485 р.) за сочинение под заглавием: «О церковной дисциплине», Сергиев Посад, 1897 г., и экстраординарному профессору Василию Соколову (в 462 р. 50 к.) – за сочинение: «Иерархия англиканской епископальной церкви», Сергиев Посад, 1897 г.

б) Митрополита Московского Макария в 291 рубль – за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии. – Присуждена доценту Академии Ивану Попову за его магистерскую диссертацию под заглавием: «Естественный нравственный закон», Сергиев Посад, 1897 г.

в) Епископа Курского Михаила: три премии по 201 р. – за лучшие печатные труды наставников и воспитанников Академии по Священному Писанию. – Присуждены Советом Академии: экстраординарному профессору Ивану Корсунскому (двойная – в 402 р.) за сочинение: «Перевод LXX. Его значение в истории греческого языка и словесности», Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898 г., и ординарному профессору Митрофану Муретову (в 201 р.) за сочинение под заглавием: «Церковно-практическое и научно-богословское значение славянского пере-

—23—

вода Нового Завета в труде Святителя Алексия, Митрополита Киево-Московского и Всероссийского», Сергиев Посад, 1898 г.

г) Митрополита Литовского Иосифа в 165 р. – за лучшие кандидатские сочинения воспитанников Академии. – Выдана Советом кандидату Академии выпуска 1897 года Александру Покровскому за сочинение на тему: «Религия ветхозаветных патриархов (период допотопный)».

д) Протоиерея А.И. Невоструева в 158 р., имеющая тоже назначение. – Выдана кандидату того же выпуска Евгению Воронцову за сочинение: «Учение о Лице Господа Иисуса Христа в послании Апостола Павла к Евреям».

е) Протоиерея А.М. Иванцова-Платонова в 207 р. 50 к. – за лучшие кандидатские сочинения по церковной истории. – Присуждена кандидату того же выпуска Николаю Николину за сочинение: «История символов Никейского и Константинопольского».

ж) Протоиерея С. К. Смирнова в 95 р. – за лучшие кандидатские сочинения по истории русской церкви. – Выдана кандидату того же выпуска Леониду Колтыпину за сочинение на тему: «Следы церковного влияния в юридических понятиях и обычаях русского народа».

з) Высокопреосвященнейшего Димитрия, Архиепископа Тверского и Кашинского, в 76 р. – за лучшие кандидатские сочинения, посвященные преимущественно описанию жизни и деятельности в Бозе почивших иерархов отечественной церкви. – Выдана кандидату того же выпуска Борису Забавину за сочинение: «Феофилакт Лопатинский, архиепископ Тверской».

и) Протоиерея И. Орлова в 32 р. – за лучшие успехи в сочинении проповедей. – Присуждена действительному студенту (ныне кандидату) того же выпуска Николаю Преображенскому.

i) Митрополита Московского Макария: две премии по

—24—

97 р. каждая, – за лучшие семестровые сочинения студентов Академии, написанные ими в течение первых трех курсов. – Назначены студентам IV курса Борису Каптереву и Александру Заозерскому, которыми были поданы все семестровые сочинения и из них более половины означено баллом 5 и не было ни одного, имеющего балл ниже 4.

Кроме означенных премий в распоряжении Совета Академии находилась половина процентов с капитала, поступившего по завещанию покойной П. А. Мухановой, предназначенная на выдачу дополнительных к казенному жалованью пособий членам академической корпорации, в количестве 1187 р. 50 к. – На основании п. 4 правил распределения процентов с Мухановского капитала, Совет Академии в отчетном году, с утверждения Его Высокопреосвященства, постановил выдать пособия следующим пяти членам академической корпорации: бывшему о. Ректору Академии архимандриту Лаврентию, заслуженным ординарным профессорам Василию Ключевскому и Николаю Каптереву, экстраординарному профессору Иерофею Татарскому и лектору немецкого языка Василию Лучинину, по равной сумме – 237 р. 50 к. – каждому.

II. Занятия Правления Академии

Занятия Правления, согласно требованию академического устава, состояли в приеме, хранении и расходовании сумм, поступавших на содержание Академии, в своевременном и сообразном с действительными потребностями заготовлении и употреблении различных материалов и припасов по содержанию студентов и академических зданий, при чем главные из них приобретаемы были с торгов, а остальные хозяйственным способом, – вообще в управлении хозяйственною частью по Академии; в наблюдении за порядком и чистотой в академических зданиях и содер-

—25—

жанием их в исправности. Кроме того, предметом занятий Правления были и некоторые другие дела по административной, учебной и воспитательной частям.

Главными источниками доходов, поступавших на содержание Академии, в отчетном году, как и прежде, служили; а) суммы, ассигнованные по штату и смете из духовно-учебного капитала и Государственного Казначейства; б) проценты с принадлежащих Академии капиталов; в) сумма, ежегодно поступающая от Московской кафедры на жалование одному сверхштатному преподавателю и содержание шести неполных стипендиатов кафедры из студентов Академии; г) поступления от Духовного Собора Свято-Троицкой Сергиевы Лавры на содержание 16 полных стипендиатов Лавры из студентов Академии и д) взносы своекоштных студентов.

Ассигнуемая по штату сумма увеличилась с отчетного года на 350 рублей вследствие назначения, по определению Святейшего Синода от ^{23 апреля}/_{4 февраля} 1898 года за № 292, квартирного пособия помощнику библиотекаря Академии.

Принадлежащие Академии капиталы, заключавшиеся к началу отчетного года в сумме 284440 р. (по номинальной стоимости процентных бумаг), получили в течение года следующее приращение;

1) На проценты с капиталов: а) поступившего по завещанию покойного Высокопреосвященного Макария, Архиепископа Донского и Новочеркасского, на учреждение при Академии стипендии его имени (за 1897-й год), б) завещанного с таковым же назначением покойным потомственным почетным гражданином В. И. Феолого (за 2-ю половину 1897 года) и в) пожертвованного покойною А.Ф. Аксаковою на учреждение при Академии стипендии имени И. С. Аксакова (за 2-ю половину 1896-го и 1897-й год) приобретены Правлением Академии два 4½ % закладных листа Государственного Дворянского Земельного Банка,

—26—

по 100 рублей каждый, и четыре свидетельства Государственной 4% ренты на сумму 500 рублей.

2) Проживающим в г. Москве потомственным почетным гражданином Иваном Андреевичем Колесниковым пожертвован на учреждение при Академии стипендии имени в Бозе почившего Высокопреосвященного Митрополита Московского и Коломенского Сергия капитал в 6000 рублей (свидетельствами Государственной 4% ренты).

Расходование сумм сметных и сверхсметных и процентов с принадлежащих Академии капиталов производилось по мере надобности, согласно со сметою, специальным назначением сумм и особыми постановлениями предписаниями высшего начальства. – Находившиеся в распоряжении Правления проценты с капитала, пожертвованного покойным Высокопреосвященным Митрополитом Московским Филаретом, по случаю исполнившегося в 1864 году пятидесятилетия Московской Духовной Академии, на ежегодное награждение одного из наставников Академии, – в количестве 553 р. 50 к., – выданы в отчетном году, с утверждения Его Высокопреосвященства, экстраординарному профессору Александру Голубцову, а половина процентов с Мухановского капитала, в количестве 1187 р. 50 к., предназначенная на выдачу пособий беднейшим студентам Академии и также предоставленная, за вычетом 660 р. на содержание трех полных стипендиатов имени П. А. Мухановой, в распоряжение Правления Академии, распределена им в двух заседаниях, предшествовавших крайнему сроку взноса денег своекоштными студентами за содержание в Академии (в сентябре и январе месяцах) между теми из них, которые ни из сумм Братства Преподобного Сергия, ни из собственных средств не имели возможности обеспечить свое дальнейшее пребывание в Академии.

Деятельность Правления Академии как по экономической,

—27—

так и по другим частям была контролируема Высокопреосвященным Митрополитом Московским по журналам собраний Правления, а по экономической части, сверх того, по окончании сметного года, – и местным Ревизионным Комитетом.

III. Занятия наставников Академии

Занятия наставников Академии состояли в разработке предметов академического образования, в чтении лекций по программам, представленным в начале учебного года и утвержденным Советом Академии, в руководствовании студентов в самостоятельных их научных занятиях, в исполнении поручений Совета и обязанностей, возлагаемых начальством, а также в исполнении обязанностей, соединенных со званием членов различных ученых и благотворительных обществ, и в учено-литературных трудах. – Наставники, занимающие штатные кафедры, и преподаватель естественно-научной апологетики имели от трех до пяти лекций в неделю. При таком числе лекций наставники исполнили по преподаванию своих предметов следующее:

Бывшим о. Ректором Академии архимандритом Лаврентием совместно с экстраординарным профессором Александром Шостьиным была изложена студентам IV курса по пастырскому богословию: 1) история христианского пастырства и 2) теория его. – Частнее, в первый отдел чтений вошли: 1) Пастырство Господа нашего Иисуса Христа. 2) Учение Св. Апостолов об обязанностях пастырей церкви и пастырская их деятельность, как образец для пастырей. 3) Пастырские воззрения Мужей Апостольских. 4) Пастырские воззрения Св. Иринея Лионского . 5) Пастырские воззрения Киприана Карфагенского. 6) Идеал пастыря по Постановлениям Апостольским. 7) Пастырские воззрения Василия Великого.

—28—

8) Пастырские воззрения Григория Богослова (разбор защитительного слова). 9) Пастырские воззрения Иоанна Златоустого (слово о священстве). 10) Пастырские воззрения Св. Григория Двоеслова. – Во втором отделе чтений были рассмотрены: понятие о науке пастырского богословия и отношение её к другим богословским наукам; литература её (западная и отечественная) со второй половины прошлого века; основная цель христианского пастырства и вытекающая из неё обязанность частного душепопечения по Слову Божию и по учению Св. Отцов Церкви; общие условия пастырской деятельности (призвание к пастырству и приготовление к нему; любовь и доверие пасомых к пастырю) и средства для выполнения её (пастырские посещения; школа; содействие пасомых; исповедь); наконец, было указано и применение этих средств в частных случаях пастырского служения человечеству, недугующему физически (посещение больных и умирающих), умственно (вразумление неверующих, суеверных и сектантов) и нравственно (наложение епитимий сообразно с индивидуальными особенностями кающихся грешников, или – по выражению Отцов IV всел. собора – «рассматривая качество греха и готовность согрешившего к обращению» – Прав. 102).

Инспектор (ныне Ректор) Академии, и. д. ординарного профессора архимандрит Арсений по кафедре библейской истории студентам I курса прочитал:

Введение в науку. Здесь были рассмотрены вопросы: понятие о науке, уясняемое из анализа названия её и из отношения её к другим богословским наукам, близким к ней по содержанию; научный метод изложения и его ограничение; разделение истории Ветхозаветной Церкви на периоды; источники науки – библейские и вне-библейские; очерк литературы библейской истории.

А. Первый период истории Ветхозаветной Церкви

—29—

(патриархальный). После краткого очерка истории Ветхозаветной Церкви от начала её до призвания Авраама, подробно был рассмотрен патриархальный период от отца верующих до конца времени патриархов. Особенное внимание посвящено было обзору внутреннего состояния Ветхозаветной Церкви в период патриархальный.

Б. Период Синайского законодательства. Рассмотрены были следующие отделы: а) образование избранного народа и приготовление его к вступлению в Завет с Богом; б) устройство Церкви и гражданского общества по Синайскому законодательству; в) события во время странствования Израильтян от Синая к Ханаану; г) состояние Израильского народа во времена Иисуса Навина и Судей.

В. Период пророческо-царский. Сообщены предварительные сведения об общем характере церковно-исторической жизни во времена пророков и царей, о начале этого периода, о пророчестве и пророческом служении, в частности о высоком значении деятельности Самуила, как шофета и как пророка и об установлении царской власти. Эпоха трех первых царей неразделенного царства.

Заслуженный ординарный профессор Василий Ключевский по кафедре русской гражданской истории студентам II курса прочитал курс русской истории до конца царствования Императрицы Екатерины II с кратким обзором дальнейшего времени до половины XIX века.

Заслуженный ординарный профессор Петр Цветков по латинскому языку и его словесности студентам I курса объяснял «De oratore» Цицерона и «Fasti» Овидия, студентам II курса объяснял «Георгики» Виргилия; студентам III курса объяснял сатиры Горация; кроме того студентам III курса изложил в кратких очерках историю римской литературы.

Заслуженный ординарный профессор Николай Каптерев по древней гражданской истории прочитал сту-

—30—

дентам I курса: 1) историю науки, 2) историю Востока и 3) историю Греции. – История Рима не была прочитана.

Ординарный профессор Митрофан Муретов по Священному Писанию Нового Завета прочитал студентам III курса: 1) историю экзегеса и критики Нового Завета, 2) полный курс частного введения в священные книги Нового Завета и 3) образцы подробного и всестороннего (филологического, историко-археологического и богословского) истолкования избранных мест Нового Завета.

Ординарный профессор Николай Заозерский по церковному праву прочитал студентам III курса: 1) введение в науку церковного права; 2) историю источников церковного права: а) канонических, б) исторических и в) действующего права; 3) учение о лицах и предметах, подлежащих церковному правоопределению: а) о составе церковного общества, о церковной дисциплине (остался непрочитанным отдел о церковном имуществе); б) об устройстве и управлении церкви и о церковном суде.

Ординарный профессор Григорий Воскресенский по русскому и церковнославянскому языкам (с палеографией) прочитал студентам II курса, после общих замечаний о значении древнего церковно-славянского языка для науки общего сравнительного языковедения и в частности для славяно-русской филологии: 1) краткий очерк новейшего сравнительного языкознания и более подробный очерк изучения церковно-славянского и русского языков, 2) общие и более частные понятия и правила по предмету славяно-русской палеографии, 3) историко-филологическое обозрение церковно-славянского и русского языков – по программе, сопровождая чтения палеографическим и грамматическим разбором древних церковно-славянских и русских памятников по составленной тем же профессором «Славянской хрестоматии», вып. 1, М. 1882 и 1) обозре-

—31—

ние первоначальной церковно-славянской письменности (ученые труды, относящиеся к жизнеописанию свв. Кирилла и Мефодия, критическая оценка источников, жизнь и просветительная деятельность свв. Кирилла и Мефодия и их ближайших учеников). По истории русской литературы, после общего введения (понятие об истории литературы, как науке, объем, содержание и ученые труды по истории русской литературы) и более частного введения в курс русской народной словесности (понятие о народной словесности, различные взгляды на неё, важность её для народной психологии и эстетики, научные приемы, труды по славяно-русской мифологии), прочитал согласно программе: 1) о песнях, сопровождающих народные праздники, свадебных песнях и обрядах, народных заклятиях, причитаниях, сказках, пословицах, эпосе животном и богатырском (предварительные статьи: сборники богатырских былин, сочинения о былинах, различные взгляды на былины – эстетический, исторический, мифологический, критико-сравнительный прием изучения, разбор теорий о происхождении былин Стасова, Потанина, Вс. Миллера), при чем более подробно изложено и разобрано содержание былин о богатыре Илье Муромце, 2) из древнерусской литературы о Слове о полку Игореве и 3) из истории новой русской литературы – о Ломоносове, Державине, Фон-Визине, Карамзине, Жуковском, Крылове, Грибоедове, Пушкине, Лермонтове и Гоголе – по программе. – Остался непрочитанным отдел древнерусской литературы о летописи, поучении Владимира Мономаха, Слове Даниила Заточника, древнерусских путешествиях, исторических и светских повестях и сказаниях и о сочинениях апокрифических.

Ординарный профессор Василий Кипарисов по предмету гомилетики и истории проповедничества прочитал студентам III курса о главных основаниях гомилетической теории – по историческому методу.

—32—

Ординарный профессор Иван Корсунский по предмету греческого языка и его словесности прочитал студентам I, II и III курсов историю греческого языка в связи с его словесностью в существенных чертах и важнейших явлениях её, начиная с выделения языка греческого из семьи языков индоевропейских и кончая периодом новогреческим, при чем от каждой лекции уделялось до 15–20 минут на чтение избранных отрывков из произведений греческих, языческих и христианских писателей всех времен истории языка и всех, по возможности и по мере нужды, его диалектов. Это чтение сопровождаемо было филологическим разбором читаемого, переводом на русский язык, историческими, географическими и другими разъяснениями и сообщениями. – По болезни преподавателя, потребовавшей от него поездки в Крым весною 1898 года, произошло только то, незначительное, опущение, что из новогреческой литературы на III курсе прочитано было несколько менее отрывков, нежели в предшествовавшие годы.

Ординарный профессор Василий Соколов по предмету истории и разбора западных исповеданий прочитал студентам III курса: 1) введение в науку; 2) историю отделения западной церкви от союза с восточною; 3) исследование о символических книгах римской церкви и 4) о существенных догматических особенностях римско-католического вероисповедания с их историей и критическим разбором. – Из общей программы всего предмета остались непрочитанными отделы о протестантстве и сектах.

Экстраординарный профессор Иерофей Татарский по кафедре теории словесности и истории иностранных литератур, после общего введения в науку, прочитал студентам I курса: 1) теорию словесности, с разделением её на три отдела. В первом отделе изложено было учение о прекрасном и искусстве, во втором – спе-

—33—

циальное учение о поэзии по сравнению её с прозой, а в третьем – рассмотрение родов и частнейших видов поэзии. – 2) За теорией словесности следовало изложение истории иностранных литератур, при чем её содержание распределялось по трем главным периодам. В первом периоде рассматриваема была поэтическая литература средних веков от её начала до эпохи возрождения, во втором – европейская литература с эпохи возрождения до XVIII века, а в третьем – обозреваемы были важнейшие европейские литературы с начала XVIII века до новейшего времени. В этом последнем периоде не сполна прочитан был небольшой отдел о новейшей французской литературе за недостатком времени при обширности намеченной программы.

Экстраординарный профессор Александр Беляев по догматическому богословию студентам IV курса прочитал: 1) введение в догматическое богословие, 2) историю догматического богословия по первоисточникам, 3) систему догматического богословия до отдела о таинствах, 4) историю важнейших догматов.– Отдел о таинствах и эсхатология не были прочитаны по обширности науки.

Экстраординарный профессор Александр Шостьин по педагогики изложил студентам III курса историю педагогики до-христианской (в её развитии у народов восточных, классических и еврейского) и христианской до появления трудов Песталоцци, при чем системы Коменского, Локка и Руссо были рассмотрены с особенной подробностью, а также было указано их значение для всего дальнейшего развития европейской педагогики. К этому историческому изложению тесно примыкало теоретическое обсуждение основных вопросов педагогики (о цели воспитания, его объекте и субъекте) и дидактики (о воспитательном значении различных предметов обучения и важнейших методов его).

—34—

Экстраординарный профессор Александр Голубцов по церковной археологии и литургике студентам IV курса, после введения в ту и другую науку, прочитал: 1) об архитектуре древне-христианского, византийского и древнерусского храмов с кратким очерком западных стилей; 2) о внутреннем устройстве христианского храма; 3) о древне-христианской, византийской и древне-русской церковной живописи с обозрением важнейших памятников: мозаики, миниатюры, скульптуры и нумизматики; 4) о священных одеждах и сосудах; 5) о литургии православной церкви, её толкованиях на Востоке и в России с историческим объяснением литургийных обрядов и 6) обрядовой стороне таинств: священства, крещения и миропомазания. – Из программы предмета, представленной Совету Академии в начале учебного года, остались непреподанными, по недостатку времени, обряды таинств: покаяния, брака и елеосвящения.

Экстраординарный профессор Сергей Глаголев по введению в круг богословских наук прочитал студентам I курса: О предмете, составе и методе науки. Часть I. О религии, как психологической необходимости. Критический обзор философских учений о религии со времени реформации до настоящих дней. Положительное раскрытие учения о религии. О Боге и Его свойствах, о человеке, его свободе и бессмертии. О Промысле и его видах. О религии и церкви. Часть II. О религии, как исторической действительности. Обзор религий, их характеристика, отношение к религии богооткровенной и значение.

Экстраординарный профессор Анатолий Спасский по общей церковной истории прочитал студентам II курса: 1) введение в науку: историко-критический обзор главнейших пособий и источников для церковной истории и 2) историю христианской церкви за первые три века её существования. Из истории первых трех веков христиан-

—35—

ства студенты II курса слушали: а) эпоху гонений: внешнее положение христиан и христианской церкви от первых её времен до торжества при Константине Великом; б) историю богословской мысли древнейшего периода в связи с еретическими движениями того времени; ереси евионитства и гностицизма; их историю, сущность и влияние на современную им богословскую мысль; в) очерки внутреннего строя церковной жизни; движения и расколы, возникавшие по вопросам церковной дисциплины; монтанизм и его история; раскол Ипполита и Каллиста; г) очерки из истории церковного управления, положение римской церкви в христианском мире первых трех веков. – Кроме того, студентам III курса прочитал историю богословских движений и соборов за III и IV века христианства.

Экстраординарный профессор Василий Мышцын по Священному Писанию Ветхого Завета студентам II курса прочитал: историю подлинного библейского текста и переводов – греческого, сирского, арамейского, самарянского, латинского, славянского и русского, их характеристику и оценку; основные правила критики библейского текста; предварительные сведения о Пятокнижии, книгах исторических, Псалтири, кн. Иова, Притчах, Екклезиасте и Песни Песней, о книгах Исаии, Иеремии, Иезекииля и Даниила; объяснение труднейших и важнейших мест из библии, особенно из кн. Бытия и книг учительных и пророческих; о происхождении и истории ветхозаветного канона; о боговдохновенности Священного Писания; об общем характере неканонических книг и более подробные сведения о книгах Товита, Юдифь и 4 Макк.

Экстраординарный профессор Иван Попов по кафедре патристики студентам II курса изложил: предварительные замечания об этой науке, её задачах и методе и сведения о жизни, литературных трудах и догматическом учении следующих церковных писателей:

—36—

св. Климента Римского, св. ап. Варнавы, Ерма, св. Игнатия Богоносца, св. Поликарпа Смирнского, св. Иустина Философа, Тациана, Афинагора, св. Феофила Антиохийского, св. Иринея Лионского , Тертуллиана, Климента Александрийского, Оригена и св. Афанасия Великого. – Остался не оконченным третий отдел программы – период вселенских соборов.

Доцент Иван Андреев по новой гражданской истории прочитал студентам II курса историю общественных и государственных учреждений Франции до новейшего времени.

И. д. доцента Павел Соколов по кафедре психологии прочитал студентам II курса: 1) введение в психологию (исторические и методологические вопросы; обзор литературы); 2) общую психологию (о душевной жизни в её целом, в связи с её телесными условиями) и 3) специальную психологию (анализ душевной жизни в её отдельных явлениях).

И. д. доцента. Илья Громогласов по истории и обличению русского раскола прочитал студентам III курса: а) подробно – историю возникновения в русской церкви так называемого старообрядческого раскола с историко-полемическими замечаниями о его обрядовых особенностях: б) общий очерк дальнейшей истории главных толков этого раскола; в) очерк современного раскола и сектантства и мер борьбы с ними – преимущественно по данным третьего Всероссийского миссионерского съезда.

И. д. доцента Павел Тихомиров по кафедре еврейского языка и библейской археологии преподал студентам I курса этимологию и важнейшие сведения из синтаксиса еврейского языка и занимался переводом избранных отрывков из книг – Бытия, Псалтири, Царств и пророка Малахии; студентам II курса прочитал введение в библейскую археологию и обзор вещественных и письмен-

—37—

ных археологических памятников как не-еврейского, так и еврейского происхождения. – Не прочитанным остался систематический обзор древнееврейского быта.

И. д. доцента Николай Городенский по нравственному богословию прочитал студентам IV курса: о психологических основах нравственности, о сущности и историческом положении христианского нравственного учения и об основных понятиях христианской этики.

И. д. доцента Сергей Смирнов по предмету истории русской церкви читал студентам III курса киевский период истории. 1) Религиозные движения среди народов русской равнины в VII–X вв. 2) Появление христианства среди варягов. 3) Утверждение его в Киеве. 4) Распространение христианства в продолжение периода. 5) Управление русской митрополии. 6) Епархиальное управление. 7) Приходское духовенство. 8) Памятники церковного законодательства. 9) Монашество. 10) Просвещение. 11) Религиозно-нравственное состояние общества.

Временный преподаватель истории философии заслуженный профессор Петр Казанский студентам II курса, после введения в историю философии, где была речь о предмете, задаче, методе и разделении науки, прочитал историю греческой философии, при чем входил в разъяснение вопросов о причинах возникновения и развития у греков философии и степени её самостоятельности, изложил учение главных представителей ионийской, элеатской школы и существенные черты философского учения пифагорейцев и софистов; затем занимался раскрытием учения Сократа, Антисфена, Аристиппа, особенно же Платона, Аристотеля, – наконец учения стоиков, эпикурейцев, скептиков и эклектиков.

Сверхштатный преподаватель естественно-научной апологетики профессор Димитрий Голубинский студентам I курса, после вступления и изложения задачи своего

—38—

предмета, говорил о важности точного исследования фактов, о значении веры для знания и о целесообразном устройстве мира, объясняя это разными примерами. Далее преподавал физический отдел о веществе и силах, с частным обозрением сил природы, их законов и действий. Особенное внимание обращаемо было на раскрытие следов премудрости и благости Божией в явлениях природы. – Некоторые подробности, относящиеся к объяснению устройства мира, в сем году были опущены.

Лектором французского языка, и. д. доцента Павлом Соколовым студентам I курса преподаны были систематический курс этимологии и основные правила синтаксиса; прочитаны отрывки из сочинений Монтескье, Вольтера, Ламартина, Руссо, Фенелона, Мольера, Декарта, Паскаля, Ларошфуко, Лябрюйера, и сообщены историко-литературные сведения об этих писателях.

Лектором английского языка, экстраординарным профессором Василием Мышцыным со студентами I курса были переводимы некоторые отделы из Маколея в связи с изучением правил английского произношения и английской грамматики.

По немецкому языку, под руководством лектора Василия Лучинина, студенты I курса занимались переводом на русский язык из хрестоматии Berthe следующих статей: Die Aexte von Meissner, Zeus und das Pferd von Lessing, Der alte Löwe von Lessing, Der Leopard und das Eichhorn von Meissner, Des Kirschbaum und die Pappel von Franz, Der Engel des Frühlings von Krumacher, Die Boten des Todes von Gebr. Grimm, Das Nachtlager in der Waldschenke von Schubert, Die Kunst der Sprache und Rede von Herder, Der Mensch ist zu seineren Sinner, zur Kunst und zur Sprache organisirt von Herder, Das Schöne von Schlegel, Maria Stuart

—39—

(1 и 2 Aufzüge) von Schiller. – Перевод сопровождался выяснением правил этимологии и синтаксиса.

Для оценки успехов студентов в течении отчетного года рассмотрены наставниками 459 семестровых сочинений, представленных студентами I, II и III курсов, и 43 – представленных студентами IV курса на степень кандидата богословия.

Проповеди, представляемые студентами всех четырех курсов по особому расписанию, рассматривались, а частью и исправлялись о. Ректором Академии архимандритом Лаврентием, ныне Преосвященным Епископом Курским и Белоградским (студентов IV и Ш курсов), и о. Инспектором архимандритом Арсением (студентов II и I курсов), а с половины марта месяца 1898 года – одним о. архимандритом Арсением. – Лучшие из них произносимы были в академическом храме.

Для производства испытаний были составлены 65 комиссий: 11 в начале учебного года для производства поверочных испытаний и 54 в конце года для производства переводных и выпускных испытаний.

Сосредоточивая свою деятельность на исполнении прямых обязанностей профессорского звания, наставники Академии занимались в тоже время и учено-литературными трудами:

Заслуженный ординарный профессор Петр Цветков в журнале «Радость христианина» напечатал две небольшие статьи под заглавиями: «Древняя составительница церковных песней» и «Песни Св. Романа Сладкопевца в прославление Св. Первомученика Стефана». – В том же журнале напечатал в русском переводе: «Стихиры на Рождество Христово» и «Песнь о Страшном Суде» – Св. Романа Сладкопевца, «Песнь на Рождество Св. Иоанна Предтечи» – Домития, «Песнь в прославление Св. Великомученика Пантелеймона» – Ореста, патриарха Иерусалим-

—40—

ского, и «Стихиры на Сретение Господне» и «Песнь в прославление Св. Отцов Никейского Собора» – неизвестных составителей.

Заслуженный ординарный профессор Николай Каптерев напечатал II-й том своего исследования: «Сношения иерусалимских патриархов с русским правительством с половины XVI до конца XVIII столетия». – Книга издана Императорским Православным Палестинским Обществом.

Ординарный профессор Митрофан Муретов 1) редактировал и снабдил примечаниями перевод толкования св. Кирилла Александрийского на пророка Захарию; 2) перевел и снабдил примечаниями последнюю главу толкования св. Кирилла Александрийского на пророка Захарию; 3) в «Богословском Вестнике» напечатал: две статьи под заглавием: «Церковно-практическое и научно-богословское значение славянского перевода Нового Завета в труде святителя Алексия, Митрополита Киево-Московского и Всероссийского» и одну статью под заглавием: «Чудовская рукопись Нового Завета принадлежит ли святителю Алексию Московскому?» – Эти статьи в значительно дополненном и исправленном виде и с прибавлением больших приложений изданы отдельною книгою под заглавием: «Славяно-русский перевод Нового Завета в труде, по преданию усвояемом святителю Алексию, Митрополиту Киево-Московскому и Всероссийскому, – с церковно-практической и научно-богословской точек зрения».

Ординарный профессор Николай Заозерский напечатал в «Богословском Вестнике» рецензию на книгу А.С. Павлова: «Номоканон при Большом Требнике. М. 1897. Вновь переработанное издание».

Ординарный профессор Григорий Воскресенский напечатал в «Богословском Вестнике» статьи: «Высокопреосвященный Михаил, архиепископ Белградский, митрополит Сербский (1898, февраль), четыре статьи под загла-

—41—

вием: «Из церковной жизни православных славян», содержащие в себе обзор церковных событий за 1897-й и частью 1898-й годы в Болгарии, Македонии, Королевстве Сербском, Карловицкой и Буковинско-Далматинской митрополиях, Боснии и Герцеговине (1898, январь, март, июнь, август) и критическую статью об исследовании проф. Н. Глубоковского: «Греческий рукописный Евангелистарий из собрания проф. И.Е. Троицкого, ныне библиотеки С.-Петербургской Духовной Академии. СПБ. 1898» (1898, февраль). – Он же, по поручению Совета Академии, занимался рассмотрением в цензурном отношении присылаемых из Московского духовно-цензурного Комитета книг и брошюр на болгарском и сербском языках.

Ординарный профессор Иван Корсунский напечатал: 1) в «Богословском Вестнике» статьи: а) «Иннокентий, митрополит Московский и Коломенский, в его отношении к Московской Духовной Академии (К столетию со дня рождения его 26 августа 1797–1897 г.г.)»; б) «Высокопреосвященный Сергий, митрополит Московский и Коломенский» (некролог) и в) «Протоиерей Александр Алексеевич Лебедев» (некролог); 2) в журнале «Вера и Разум» – биографический очерк, под заглавием: «Иннокентий, митрополит Московский и Коломенский»; 3) в «Душеполезном Чтении» статьи: а) «Высокопреосвященный Сергий, митрополит Московский» (биографический очерк); б) «Высокопреосвященный Михаил, митрополит Сербский» (некролог); в) «Памяти Ольги Семеновны Шапошниковой и Семена Лонгиновича Лепешкина» и г) «Саввин Сторожевский Звенигородский монастырь. (К 500-летию со времени основания его)»; 4) в особом сборнике, изданном Императорским Московским Археологическим Обществом и посвященном памяти некоторых почивших членов этого общества, – рефераты о преосвященных: Амфилохии, епископе Угличском, и Савве, архиепископе Тверском, и

—42—

о графе М. В. Толстом; 5) в издаваемом Императорским Русским Историческим Обществом «Биографическом словаре русских деятелей»– краткие биографии покойных – протоиерея Иоанна Георгиевича Халколиванова, преподавателя Вологодской семинарии Алексея Никитича Хергозерского и профессора Московской Духовной Академии Василия Васильевича Херсонского; 6) в некоторых других повременных изданиях несколько мелких статей исторического и критического содержания.

Ординарный профессор Василий Соколов напечатал в «Богословском Вестнике» окончание своего исследования «Иерархия англиканской епископальной церкви» (1897, октябрь и декабрь), которое и выпустил затем отдельною книгой. В январской книжке того же журнала за текущий год напечатал свою публичную лекцию «О соединении церквей», прочитанную 3-го декабря в Москве, в зале Синодального училища, а также критическую заметку под заглавием: «Русскому Вестнику. По вопросу об англиканской иерархии».

Экстраординарный профессор Александр Беляев напечатал в журнале «Вера и Разум» статьи под заглавиями: 1) «Оценка папства в сочинениях Лютера», 2) «Учение Лютера о папе, как антихристе», 3) «Учение Лютера о времени пришествия антихриста и о продолжительности его царствования», 4) «Разбор учения Лютера о папе, как антихристе» и 5) «Полемическое учение лютеранских богословов об антихристе-папе и о времени и признаках пришествия его».

Экстраординарный профессор Александр Голубцов в журнале «Душеполезное Чтение» закончил статью о древнерусской иконописи и напечатал заметку: «Из истории празднования нового года».

Экстраординарный профессор Сергей Глаголев напечатал следующие статьи: 1) в «Богословском Вестнике»:

—43—

«Астрономия и богословие» (1897, №№ 10 и 11), «Протоиерей Ф. А. Голубинский» (1897, № 12), «Новости русской литературы по религиозно-философским вопросам» (1898, № 2) и «Всемирный потоп» (1898, № 5); 2) в «Христианском Чтении»: «Происхождение жизни» (1897, №№ 2, 7, 8:9); 3) в журнале «Вера и Разум»: «Протоиерей Ф. А. Голубинский, как православно-христианский философ» (1898, № 3).

Экстраординарный профессор Анатолий Спасский закончил перевод толкования Св. Ефрема Сирина на Четвероевангелие, который вслед затем и вышел отдельной книгой, составив восьмую часть творений Ефрема Сирина и в одной из книжек «Богословского Вестника» напечатал статью: «Сиро-халдейские несториане и присоединение их к православной церкви».

Экстраординарный профессор Василий Мышцын перевел толкование Св. Кирилла Александрийского на XI и XII главы книги пр. Захарии и напечатал в «Богословском Вестнике» несколько отзывов и библиографических статей.

Экстраординарный профессор Иван Попов напечатал в «Богословском Вестнике» (1898, март) свою публичную богословскую лекцию «О самоубийстве».

Доцент Иван Андреев напечатал в «Богословском Вестнике» (1898, март, май) статью: «Основные элементы государственного строя Византии в понимании русского ученого», – по поводу книги приват-доцента С.-Петербургского Университета Грибовского: «Народ и власть в византийском государстве».

И. д. доцента Павел Соколов проредактировал и снабдил предисловием русский перевод английской книги Кроля «Философская основа эволюции», напечатанной в журнале «Вера и Разум».

И. д. доцента Илья Громогласов напечатал: 1) в «Богословском Вестнике» ряд статей о третьем Все-

—44—

российском миссионерском съезде (1897, октябрь–декабрь) и публичную лекцию: «Русский раскол и вселенское православие» (1898, апрель–май); 2) в «Церковных Ведомостях, издаваемых при Святейшем Синоде» (1898, № 16) и 3) в «Тамбовских Епархиальных Ведомостях» (1898, № 8) – библиографические заметки о книге проф. А. С. Павлова: «Номоканон при Большом Требнике».

И. д. доцента Павел Тихомиров напечатал статьи: 1) в «Богословском Вестнике»: «Художественное творчество и религиозное познание», «Грамматика еврейского языка проф. И. Г. Троицкого», «Значение философских наук в системе семинарского образования» и «Новые книги по истории философии на русском языке»; 2) в журнале «Вера и Разум»: «Православная догматика и религиозно-философское умозрение» и «Гносеологические и метафизические предпосылки истины бытия Божия»; 3) в «Вопросах философии и психологии»: реферат – «Логический характер экзистенциальных суждений».

И. д. доцента Николай Городенский напечатал в «Богословском Вестнике» статьи: «Учение Декарта о прирожденных идеях» и «Полемика Локка против теории прирожденности и собственные его воззрения по вопросу о происхождении знания».

И. д. доцента Сергей Смирнов напечатал: 1) в «Богословском Вестнике» статью: «Древнерусский духовник» (1898, № 2); 2) в «Душеполезном Чтении» публичную лекцию: «Преподобный Сергий Радонежский и Троицкая Лавра его времени» (1898, № 7).

Профессор Димитрий Голубинский напечатал в журнале «Душеполезное Чтение» (1898, ч. 1) следующие статьи: «Премудрое устройство природы человека по учению святых Отцов и Учителей Церкви», «Пророчество праведного Симеона» и «Проявления премудрости и благости Божией в согревании и освещении земли лучами солнца».

—45—

Сверх сего: 1) О. Ректор Академии состоял ответственным цензором академического журнала «Богословский Вестник», а 2) ординарный профессор Василий Соколов – редактором его: 3) заслуженный ординарный профессор Василий Ключевский – профессором Императорского Московского университета и председателем Императорского Общества Истории и Древностей Российских; 4) заслуженный ординарный профессор Николай Каптерев – городским старостою Сергиевского посада; 5) ординарный профессор Иван Корсунский членом Совета при состоящем под Высочайшим Её Императорского Величества покровительством Александро-Мариинском Доме Призрения и 7) профессор Димитрий Голубинский – председателем Совета Братства Преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Академии.

IV. Занятия студентов, их поведение и состояние здоровья

Занятия студентов состояли в слушании и усвоении лекций, составлении сочинений и чтении книг, имеющих по содержанию своему отношение к преподаваемым предметам; вообще – в умственном труде, определяемом целями их воспитания в высшем духовно-учебном заведении. Студенты всех курсов слушали от 13 до 28 лекций в неделю, именно: на I курсе: студенты первой и второй группы – 25 лекций; на II курсе: студенты первой группы – 24, второй – 28; на III курсе: студенты первой и второй группы – 26; на IV курсе: студенты первой и второй группы – 13 лекций. – Студентам I, II и III курсов назначено было по три сочинения и одной проповеди, при чем относительно сочинений соблюдался порядок, указанный в § 124 устава духовных академий, т. е. по наукам богословским было назначено не менее двух

—46—

третей общего числа сочинений. – Студенты IV курса писали одну проповедь и сочинение на степень кандидата богословия на следующие, предложенные наставниками и утвержденные Его Высокопреосвященством темы: Багрецов Леонид: «Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова, как памятник греческого языка и словесности»; Бачалдин Иван: «Характер отношений церковных писателей к употреблению в церкви священных изображений до времени иконоборства»; Белавенцев Семен: «Св. Григорий чудотворец»; Введенский Дмитрий: «Учение Ветхого Завета о грехе»; Горчуков Мирон: «Взгляд древнерусских людей на латинство, в связи с вопросом о происхождении раскола»; Державин Николай: «Патриарх Иоаким»; Дмитревский Иван: «Евагрий Понтянин»; Доброленский Павел: «Законодательство Петра Великого относительно обручения и брака»; священник Добросердов Иоанн: «Сравнительное обозрение мероприятий относительно церковного благоустройства, предначертанных соборами Стоглавым и Большим Московским 1667 года»; Заозерский Александр: «Душа, как образ Божий»; Измайлов Владимир: «Какими правилами руководится в настоящее время православная церковь по вопросу о погребении христиан инославного вероисповедания, а также и православных христиан, опорочивших себя приверженностью к расколу, или иными, недостойными христианина, тяжкими грехами?»; Казаков Павел: «Камень веры» Стефана Яворского и его значение в православной полемике с протестантством»; Каптерев Борис: «Церковное землевладение в северной России XVI и XVII веков (по актам Холмогорской и Устюжской епархий, изданным Археографической Комиссией)»; Каптерев Михаил: «Государственное положение и гражданские права раскольников после Петра I до Екатерины II»; Кедринский Михаил: «Влияние церкви на родовые и семейные отношения по

—47—

древнейшим памятникам русского церковного права и быта»; Кедров Василий: «Религия и нравственность»; Лобанов Павел: «Пастырские воззрения и пастырская деятельность Стефана Яворского»; Луговской Александр: «Сношения древнерусских иноков с православным востоком»; Малахов Василий: «Самоистребление в русском расколе»; Модестов Александр: «Послание св. Апостола Павла к Галатам»; Нарбеков Ксенофонт: «Учение святых отцов IV века о природе первозданного человека»; Нарбеков Николай: «Общество первых расколоучителей»; Овсиевский Владимир: «Взаимное отношение между благодатию Божией и естественными силами человека»; Пискарев Александр: «Значение великого Новгорода в истории распространения христианства на русском севере»; Постников Александр: «Юридическая теория доказательств, применявшаяся и применяющаяся в епархиальном судопроизводстве со времени учреждения Святейшего Синода и по настоящее время»; Рождественский Василий: «Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова, как памятник греческого языка и словесности»; Сахаров Иван: «История православной противораскольнической полемики со времени учреждения Святейшего Синода до учреждения единоверия»; Сахаров Петр: «Учение о тысячелетнем царстве Христа на земле»; Серебрянский Николай: «Монастыри и монашество в Псковской земле в связи с общими и местными условиями русской церковной жизни XIV–XVI вв.»; Смирнов Иван: «Михаил VIII Палеолог и его царствование в церковно-историческом отношении»; Смирнов Сергей: «Иудейская Археология» Иосифа Флавия»; Смирнов Сергей 5-й: «Святитель Димитрий Ростовский, как пастырь и учитель о пастырстве»; Соколовский Николай: «Религиозное обучение в народной школе, – его задачи и объем»; Солодовников Вячеслав: «Челобитные о вере, поданные раскольниками в XVII

—48—

веке. Историко-критический обзор их содержания»; Спасоевич Янко: «Митрополит Даниил, владыка Черногорский (1697–1735)»; Сперанский Яков: «Религиозные мистерии средних веков (их происхождение, сущность и распространение в важнейших странах Европы)»; Стеблев Михаил: «Взгляд древнерусских людей на протестантов»; Тарасов Иван: «Виды христианского подвижничества»; Туркевич Венедикт: «История утверждения христианства в южно-русской степи»; князь Ухтомский Алексей: «Космологическое доказательство бытия Божия»; Шелютто Михаил: «Превосходство откровенного учения о творении мира сравнительно с мнимо-философским учением о его самообразовании и саморазвитии»; Шиянов Евгений: «Вера и любовь, как основы жизни»; Яржемский Георгий: «Круг лиц и дел, великокняжескими уставами и уставными грамотами отводившихся в административно-судебное ведение древнерусской иерархии».

По окончании годичных испытаний, рассмотрении семестровых и кандидатских сочинений и проповедей оказалось, что:

1) из 5 3 студентов 1 курса 10 имели в среднем выводе по ответам и сочинениям балл не менее 4½, 26 – не менее 4, 16 – не менее 3 и 1 (сербский уроженец) – 2,47;

2) из 46 студентов II курса 9 имели в среднем выводе по ответам и сочинениям балл не менее 4½, 17 – не менее 4 и 15 – не менее 3; один студент не держал устного испытания по одному из предметов II курса, один – по четырем, двое – по пяти и один – по всем предметам II курса; принимая во внимание их болезненное состояние, Совет Академии, на основании указа Святейшего Синода от 16 января 1891 года за № 212, исходатайствовал для них у Его Высокопреосвященства особое разрешение сдать означенные устные испы-

—49—

тания после летних каникул, до начала учебных занятий в Академии, что ими и исполнено;

3) из 54 студентов III курса 11 имели в среднем выводе балл не менее 4½, 27 – не менее 4 и 16 – не менее 3;

4) из 53 студентов IV курса 19 имели в среднем выводе по ответам и сочинениям за четыре года академического курса балл не менее 4½, 22 – не менее 4 и 2 – не менее 3; десять студентов не представили кандидатских сочинений.

Относительно перевода в следующие курсы двух студентов I-го, пяти – II-го и двух– III-го курса (пять из них – иностранные уроженцы), получивших по несколько неудовлетворительных отметок на устных испытаниях и семестровых сочинениях, Совет Академии имел особое суждение, но, принимая во внимание особые, указанные в рецензиях наставников Академии, причины отметки неудовлетворительным баллом семестровых сочинений одних студентов (не небрежность работы), болезненное состояние других, а к студентам-иностранцам, кроме того, применяя требования, изложенные в определении Святейшего Синода от ^{11 марта}/_{9 апреля} 1869 года, относительно возможного снисхождения к ним как на приемных и выпускных испытаниях, так и во время прохождения наук, – постановил оставить на повторительный курс лишь одного студента I курса (сербского уроженца), получившего пять неудовлетворительных отметок на устных испытаниях и одну – на семестровом сочинении. – Остальные 52 студента I курса и все студенты II и III курса переведены в следующие курсы, а студенты IV-го курса выпущены язь Академии со степенью кандидата богословия и званием действительного студента.

Что касается поведения студентов, то оно в отчетном году было удовлетворительно и в общем сообразовалось

—50—

с особыми правилами об их обязанностях, определяемыми целями Академии, как высшего духовно-учебного заведения, приготовляющего своих питомцев для просвещенного служения Церкви по преимуществу на пастырском и духовно-учебном поприщах деятельности. – В представленных И. д. Инспектора Академии к концу отчетного года списках поведение 186-ти студентов означено баллом 5, 18-ти – баллом 4 и 2-х – баллом 3.

Состояние здоровья студентов было вообще удовлетворительно: из 216 студентов пользовались в академической больнице в течение отчетного года: в сентябре – 6 студентов, в октябре – 7, в ноябре – 6, в декабре – 7, в январе – 8, в феврале – 14, в марте – 11, в апреле – 10, в мае – 11 и в июне – 4.