Мытарства Феодоры – этот сюжет из жития византийского подвижника Василия Нового известен практически каждому православному христианину: умершая Феодора по молитве старца является ученику Василия, чтобы рассказать ему о своей посмертной участи. Этот рассказ определил представления о смерти для многих тысяч православных христиан, но так и не обрел статуса обязательного догмата Церкви.
Не нужно крайностей!
Как сообщает Православная энциклопедия, житие Василия создано во второй половине X века в Константинополе и известно в различных редакциях. Композиционно оно состоит из двух частей: истории Феодоры – первого видения ученику – и эсхатологического откровения о конце мира – второго видения, уже не имеющего отношения к Феодоре. И то и другое на Руси стали известны уже с XI века.
Картина, которую рисует житие, такова: чтобы попасть в рай, душа доставляется туда ангелами, но по пути ее пытаются отобрать злые духи, «специализирующиеся» по страстям. Отобрать они ее пытаются на основании грехов, совершенных душой. Если ангелы затрудняются оправдать душу перед бесами, то душа отправляется в ад – ждать Второго Пришествия, если нет – то удостаивается пребывания в райских чертогах. Душу самой Феодоры, по грехам не достойную рая, ангелы выкупают у бесов за некие дары, переданные от Бога ангелам по молитвам ее духовного отца Василия. Этот натурализм «Мытарств Феодоры», и особенно идея торга между ангелами и бесами, может показаться сомнительным. Так, с беспощадной критикой «видения» недавно выступил в собственном интернет-блоге протодиакон Андрей Кураев, преподаватель МДА, известный миссионер и публицист.
«Не нужно впадать в крайности, – убежден заведующий кафедрой Догматического богословия ПСТГУ протоиерей Борис Левшенко. – Те образы, которые доступны святым в видениях или которые мы слышим в церковных гимнах, это не буквальное описание, но это и не пустая аллегория. Это приближение к истине. Это язык притчи. Разве только аллегорией были слова Господа, когда Он определил Царствие Небесное как невод, в который попадают рыбы? Или как поле, засеянное пшеницей? Или как горчичное зерно? Дело в том, что, когда мы не можем до конца проникнуть в какую-то тайну, мы создаем условную модель для нашего понимания – но эта модель прямым образом соотносится с самим предметом. Это похоже на то, как физики создают модели Вселенной. И там, где физики используют модели, богословы используют притчи.
Следует понимать, что жития и гимнография – это особенные жанры, истина в которых высказывается несколько иначе, нежели в богословском трактате, где четко определены все понятия и термины».
История вопроса
«О суде Божием после смерти человека у апостола Павла говорится так: “…человекам положено однажды умереть, а потом суд” (Евр.9:27). Первые три века понятие этого “суда” никак не расшифровывалось, и разъяснения появляются только в IV веке. Святой Макарий Александрийский, великий аскет, живший в IV веке в Египте, говорит, что первые три дня после смерти душа свободна; в течение последующих шести дней она смотрит на блаженство праведников и либо терзается из-за того, что не может получить этого блаженства, либо сорадуется; потом, до 40-го дня, осматривает места мучений; на 3-й, 9-й и 40-й день является на суд Божий. Но у святого Макария речь идет еще не столько о мытарствах, сколько о разных состояниях радости и мучения после смерти. Только святитель Кирилл Александрийский (богослов V века) говорит уже о мытарствах более определенно. Святитель пишет, что душе приходится проходить через зону “воздушных мытарств”, он говорит и о предъявлении к душе разного рода обвинений на этих мытарствах – то есть дает вполне развитое учение: ангелы, добрые и злые, борются за душу человека. Учение о мытарствах позже развивается и у святого Иоанна Златоуста, и у многих других авторов, даже на Западе, например, у Августина Блаженного. Можно сказать, что в какой-то момент мытарства становятся общеправославным и общепринятым представлением о посмертном суде.
Что же касается видений Феодоры в “Житии Василия Нового”, то там ставится совсем другой вопрос, а именно: возможно ли душе миновать мытарства? И трактовать частности этого видения вне данного контекста большая ошибка», – считает отец Борис Левшенко. Некоторых мытарств Феодора избегает по молитвам своего духовного отца, и вопрос «спасутся ли еретики?», который связывает в житии два видения (откровение о конце мира и видение Феодоры), в конце «мытарств» получает свой ответ: для христиан «святые Ангелы являются их защитниками, и святые угодники Божии молятся о спасении душ таких людей», а о еретиках же «никто не заботится, и в защиту их Ангелы ничего не могут сказать».
Ничего католического
«Относительно элементов католического учения о сверхдолжных заслугах или юридического понимания греха (заступничество св. Василия представляется в житии как выкуп. – Ред.) я не нахожу ничего подобного, – говорит отец Борис Левшенко. – Так же как и не вижу сходства в учении о мытарствах с католическим “чистилищем”. Ведь и нам, православным, не чужда юридическая терминология, мы боремся не столько с самой юридической терминологией, сколько с ее односторонностью. Принципиальная разница между мытарствами и католическим чистилищем в том, что мытарства – это образ суда, а чистилище – это место наказания и исправления. Это две совершенно разные концепции. В чистилище грешник мучается в возмещение недостатка “заслуг”, добрых дел при жизни, чем “удовлетворяет” Божие милосердие, а по “отбытии” положенного пропускается в рай. Мы тоже допускаем раскаяние человека в аду и освобождение на Страшном суде, но католическое учение слишком жестко связывает это с понятиями вины и наказания. С точки зрения Православной Церкви чистилища не существует. Мытарства – это суд совести и испытание духовного состояния души перед лицом любви Божией, с одной стороны, и дьявольских страстных искушений – с другой».
журнал «Нескучный сад»