Со Светланой Гренье я знакома давно, более 20 лет. Она прекрасно готовит салат Оливье, много читает, любит театр, музыку, поёт в церковном хоре. Гренье ‒ доктор филологии, преподаватель кафедры славянских языков в Джоджтаунском университете города Вашингтон. Сейчас у студентов летние каникулы, поэтому у Светланы небольшая передышка. Специально для «Азбуки веры» С. Гренье дала интервью.
‒ Света, можно коротко рассказать о своей семье?
‒ Родители моей мамы были евреями, но мамина мама и ее семья были крещеными в православие (когда я крестилась, мне прислали родные из Ленинграда старинный медный крестик кого-то из бабушкиной семьи). Но в 16-17 лет бабушка вступила в партию большевиков (ещё до революции) и после Октября оставалась старым идейным большевиком (несмотря на пять лет в лагерях с 1949 по 1954 год).
Её отец, мой прадедушка, был горным инженером или проектировщиком, строил Транссибирскую магистраль. И дедушка, и бабушка были коммунистами, то есть с этой стороны не было христианского семейного влияния.
Папины родители были православными, отца в детстве крестили в Новочеркасске. Он вырос, учился в советской школе и вузе, был профессором, его поле деятельности – радиоэлектроника (его отец был профессором химии в Новочеркасском политехническом институте). Как и многие соотечественники, религиозным или воцерковлённым не был. Бабушка, папина мама, жила с нами какое-то время, но она умерла, когда я ещё была относительно маленькой – лет шести. Так что и с этой стороны никаких религиозных влияний не было.
Наоборот, была антирелигиозная пропаганда в школе. Помню, учительница в младших классах читала книгу о мальчике, у которого мама ударилась в религию. Страшно всё описывалось, автор показывал, что религия ‒ очень опасная вещь. Потом была книжка о девочке, у которой умерла мама, осталась бабушка из деревни. Пожилая женщина просит юную героиню рассказа освятить куличи и яйца. Девочка идёт в храм, оглядывается, волнуется и переживает: вдруг все увидят и узнают, что она «туда» направляется.
«Благодаря» таким книгам, классным часам в школе у меня сложилось мнение, что Церковь – некое страшное и мрачное место. Может, поэтому я очень долго не переступала порог храма.
‒ Я тебя знаю больше 20 лет, как активную и верную прихожанку православного храма. Значит, несмотря на пропаганду, у тебя были мысли, поиски истины, которые и привели к Богу?
‒ Когда я росла, верила тому, что говорили нам в школе, рассказывали по радио (телевизора у нас не было до моих 20 лет). Я искренне верила, что живу в лучшей стране, потому что Советский союз – самая справедливая страна, все равны в правах, у всех открыты двери в творчество, счастье, каждое мнение ценно, каждый человек ценен и так далее. А в 7 классе я нашла у мамы самиздат с текстами речей защитников на судах диссидентов. Это был шок. Как может быть в самой справедливой стране такое: репрессии, гонения. Постепенно пришло разочарование. Начала искать новую основу жизни, во что верить, на чём строить свою жизнь.
В старших классах с интересом читала «Войну и мир», как будто шла вместе с Пьером Безуховым, когда тот был в поиске духовности, смысла жизни, когда направлялся к истине через масонство и разочаровывался… Конечно, Достоевского тоже читала с интересом. Очень нравился Алеша Карамазов, какие-то из поучений старца Зосимы. Уже тогда проснулся интерес к вере, я чувствовала, что «что-то» есть.
На 1 курсе Ленинградского университета, это был конец 70-х годов, услышала «Иисус Христос – суперзвезда». С воодушевлением слушала оперу, потом читала текст на английском языке. Захотела прочитать Евангелие и сравнить. Это было для меня совершенно новым. У одного знакомого было дома дореволюционное издание Евангелия (в те годы найти это совсем не просто было!), и он дал почитать. Я внимательно изучала, сравнивала текст Евангелия и слова из оперы, нашла разные противоречия. Но не произвело большого впечатления.
Потом уже на практике в Польше (мой факультет филология, польское отделение) мне знакомая дала книгу польского священника, которая мне понравилась; побывала на некоторых католических службах, но не зацепило.
Далее что-то читала по буддизму, потому что казалось, что там есть хорошая мысль, истина, но сильно не увлеклась…
Потом после окончания университета в 1979 году эмигрировала в США. Незадолго до этого прочитала «Вехи», и на меня большое впечатление произвела статья Сергия Булгакова «Героизм и подвижничество». Так всё шло в сторону христианства: русская классика, русские философы. Но при этом никогда не была на службе. Была в Свято-Владимирском соборе в Киеве, но, скорее всего, из эстетических соображений. Храм расписывался известными, одарёнными художниками. Например, поразила и запомнилась фреска Виктора Васнецова «Богородица».
При отъезде в Америку взяла с собой томик А.С. Пушкина, в котором неожиданно для себя нашла и открыла по-новому стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны».
После этого я вовлеклась, как одна приятельница говорит, в «будео-христианство (по аналогии с «иудео-христианской традицией»), где Иисус признавался одним из учителей. Получалось, что на меня оказывало влияние христианство с индуизмом, восточные веяния, вегетарианство, медитация.
Но когда начала учиться в аспирантуре Колумбийского университета в Нью-Йорке (кафедра славянских языков), был курс «русская религиозная мысль». Мы читали русских философов А. Хомякова, В. Соловьева, С. Булгакова, Н. Бердяева, П. Флоренского. Меня всё это вдохновило, появилось желание на православие серьёзно посмотреть.
‒ Нередко преподаватели русского языка и литературы играют большую роль в поисках веры. Например, профессор Гарвардского университета Ольга Воронова помогла будущему личному секретарю епископа Василия Родзянко Мэрилин Суизи перейти из католицизма в православие. Не расскажешь о своём преподавателе?
‒ Марина Викторовна Ледковская – профессор Колумбийского университета. Интереснейший человек, о котором можно отдельно долго говорить. Православие и Церковь занимали значительное место в её жизни. Она эмигрантка первой волны. Пела всю свою жизнь в церковном православном хоре.
Она передавала любовь к России, к православию студентам, не навязывала, а именно делилась своим чувством России, веры, она сохранила чистый, «старинный» русский язык. Мы читали 50-й Псалом «Помилуй мя, Боже», другие молитвы, отрывки из службы Пасхи, например. Наверное, после этого впервые появилось желание пойти на православную службу. Моя однокурсница привела меня в храм Христа Спасителя в Нью-Йорке, где служил отец Михаил Меерсон.
‒ Сразу появилось желание креститься?
‒ Сначала я стала в храм «захаживать», часто опаздывая…Такое продолжалось несколько лет. Мне нравились там люди, нравилась атмосфера, дружный приход. Первый раз, когда я вошла в храм, почувствовала другую атмосферу, не могла понять, как будто воздух другой.
Однажды я всё-таки пришла вовремя, к началу литургии. Услышала антифон «Благослови, душе моя, Господа!». Передать словами нельзя, я только поняла, что хочу креститься, хочу быть частью этого места, этой атмосферы, быть причастной им. К этому времени уже несколько лет дружила с матушкой Ольгой Меерсон, она училась в одном университете со мной. Я поделилась с ней своим желанием. Потом, конечно, поговорила со священником ‒ отцом Михаилом.
Он мне сказал: «Я знаю, что на тебя было индуистское влияние, ты должна разобраться в своих знаниях, чувствах, мыслях».
Он дал мне труд митрополита Каллиста (Уэра) «Православная Церковь», другие книги. Мы разговаривали, беседовали. Батюшка сказал, что меня будут крестить в Великую Субботу, а наш разговор с ним состоялся осенью! Представляете, сколько ждать нужно было? В какой-то момент я почувствовала, что не могу больше ждать, и попросила отца Михаила совершить таинство пораньше. В результате меня крестили в феврале ‒ в Неделю о блудном сыне. Мне тогда был 31 год.
‒ Не сомневаюсь, что этот день запомнился…
‒ Ещё бы! В этот день крестилась не только я, но и моя семья. Мой 5-летний сын Николай до этого ходил в храм, на службу, в трапезной играл с юными прихожанами, своими ровесниками. А потом все его друзья и знакомые шли к Причастию, и он тоже хотел к Чаше, тоже направлялся к Чаше. Но нельзя, не крещённый. Переживал, что другие причащаются, хотел быть вместе со всеми; так что он был очень рад этому событию.
Мой муж Пол, который рос католиком, но примерно с 16 лет не ходил активно на мессы, глядя на нас, сопровождая нас на службы, сказал, что тоже хочет стать православным. Он много лет занимался русским языком и Россией и тоже очень любил (и любит) русскую религиозную философию.
У отца Михаила в храме большая купель, нас с Колей крестили с погружением, а Пол только прочитал Символ веры. Другие прихожане так радовались за нас, подарили мне крест, который висит у нас дома, Коле книжку… Моими восприемниками были мои любимые профессора Колумбийского университета, Марина Викторовна Ледковская и Николай Николаевич Озеров (в честь которого мы назвали сына Николаем).
Через пару лет после крещения, перед нашим отъездом из Нью-Йорка в Калифорнию, мы венчались. До этого с Полом была гражданская регистрация брака, а нам отец Михаил сказал, что можно совершить церковный брак даже через несколько лет после гражданского, так что мы очень обрадовались.
‒ Как твои родные и знакомые отнеслись к такому шагу?
‒ Мой папа оставался в России, поэтому не знаю, какая его реакция была, но потом мы говорили, и он относился с сочувствием. А мама была с нами, она спокойно восприняла. Знакомые и родственники, возможно, немного удивлялись, но не возражали, в штыки не принимали, скорее, у некоторых было недоумение, как с еврейскими корнями креститься. Повторюсь, агрессии, злобы не было.
В аспирантуре у нас был свой круг, там училась матушка Ольга Меерсон, которая была активным человеком, не скрывала своей веры, все знали, что она жена священника, поэтому в вузе никого своим шагом не шокировала.
‒ У каждого свой путь к Богу, как бы ты свой поиск, путь назвала?
‒ Не было трагедии, острой боли, но был какой-то пробел, зияние в жизни и поиск смысла. Я думаю, это можно назвать интеллектуальным и эстетически-эмоциональным подходом. Постепенный или, можно сказать, вдумчивый был путь к Богу, но толчком к крещению послужило это песнопение «Благослови, душе моя, Господа». Красота и глубина его, любовь, которую я почувствовала в нем и во всей церковной службе, тронули душу. Не было такого случая: что-то страшное случилось, и я помолилась, когда кому-то было очень плохо или кто-то в реанимации оказался, и Господь услышал, и я после этого решила стать православной.
После моего крещения бывали случаи, что я получала ответы на молитвы, разрешались какие-то проблемы. То есть, это происходит регулярно. Это личное, поэтому не хотела бы рассказывать.
‒ У меня были сложности во время первых шагов в храме, я не могла причаститься, потому что меня смущали очень пожилые и больные прихожанки. Знакомые даже проводили меня на Причастие вперёд таких людей. Слава Богу, это всё позади. А у тебя были трудности воцерковления?
‒ Подобные мысли у меня тоже иногда мелькали перед Причастием, но как-то быстро прошло. Было другое. В какой-то момент начала сомневаться. Пришла на исповедь к отцу Михаилу, говорю, что меня одолевают разные сомнения, не чувствую веры, не знаю, правильно ли я поступила. А он мне сразу сказал: «За веру нужно бороться! Это не какое-то преподношение, которое просто дали и всё, веру надо активно защищать!» И я поняла, что все можно (и нужно) приносить Богу («Господи, помоги моему неверию!»).
Был какой-то период, когда жили после Нью-Йорка в Калифорнии, появились мысли: если православная вера правильная, то как другие конфессии и религии (тот же индуизм)? Как бы: «где справедливость и равенство? есть же хорошие и честные люди из других конфессий, почему они не спасутся, что их ждёт?» и так далее. Православный священник из храма Русской Православной Церкви за рубежом, сам бывший католик, испанского происхождения, выслушал меня, увидел, что я пытаюсь всё сопоставить. Он мне сказал: «Держись того, во что веришь, не задавайся вопросами, не надо стараться всё и сразу понять, найти ответы на все вопросы. Просто держись своей веры, молись».
Мне это помогло. Я решила, что не буду стараться всё понять, постепенно осознала, что мы не можем всё понять нашим человеческим разумом. Например, как понять чудеса, которые описаны в Евангелии, о рождении Иисуса Христа от «Духа Свята и Марии Девы»? Есть же законы природы, физики, их создал Бог, почему бывают случаи, какие-то вещи, которые противоречат эмпирическому опыту? Но потом просто приняла, что «Бог идеже хощет побеждается естества чин».
Опыт жизни показывает: когда я начинаю во всё вникать, пытаться понять, то начинаю сомневаться и, таким образом отхожу от веры, и моя жизнь разлаживается. Наступает разлад во всём: и в голове, и в моём душевном состоянии. Слава Богу, такое не часто бывало, и уже давно не повторялось. И этот опыт «от противного» убеждает держаться своей веры. Картина мира, которую мне даёт Евангелие, которая содержится в наших замечательных службах (в Литургии, в Постной Триоди) в Богословской литературе, кажется правильной и логичной (как говорят по-английски «makes sense»), удовлетворяет душу. Без нее, этой картины, мир ‒ это хаос каких-то случайностей. И в нем нет никакого смысла! Я не хочу жить в мире, в котором нет смысла, и я выбираю эту картину.
Чем больше читаю, узнаю, чем больше живу христианской жизнью, тем больше вижу, что смысл не уменьшается, а наоборот, все в этой картине все больше «работает». А бессмысленность мира или нелогичность в других мировоззрениях бросается в глаза часто (типа, как шутил философ Владимир Соловьев, «Человек произошел от обезьяны, следовательно будем любить друг друга»).
‒ Говорят, что вся жизнь христианина – это восхождение. Как происходило твоё воцерковление?
‒ У меня было всё плавно. Я уже ходила в храм до крещения, сама пошла, меня никто за руку не тащил, это был мой выбор. И чем дальше, тем больше мне нравилось там быть: нравилась служба, песнопения, нравились люди, общение после службы. В моём пути не было такого: вот крестилась, а теперь по плану нужно то и то сделать для воцерковления. Для меня всё это – православная жизнь, исповедь, чтение, причастие, общение с прихожанами, посильная помощь храму логичным было.
Я начала петь в хоре, матушка Ольга Меерсон и научила, и втянула. Не зря именно песнопение «заставило» меня принять серьёзное решение. Пение в хоре – имеешь перед глазами текст и лучше понимаешь службу, видишь красоту и логику православной службы.
Участвовала в приготовлении обеда после воскресных служб.
Перед переездом в Вашингтон нам отец Михаил Меерсон заранее сказал, что есть Свято-Николаевский собор в столице. Мы стали прихожанами этого храма.
К сожалению, первые годы не чувствовала общины, приходской жизни (по сравнению с Нью-Йорком и Калифорнией, где были очень сплоченные общины). Это огорчало, потому что хотелось, чтобы мы, прихожане, были большой православной семьёй.
Потом семья Меерсонов переехала в Вашингтон: матушку пригласили работать в столичный университет, а отец Михаил каждые выходные ездил на машине в свой храм в Нью-Йорк. Матушка взялась за хор. До этого был один регент, потом другой, также случались «пересменки», когда кто-то ушёл, а новый не пришёл. А с матушкой Ольгой стало всё по-другому: если нужно, она всегда вставала за регентский пульт, проводила репетиции, к церковному пению относилась серьёзно и с большой любовью.
А в 1999 году появилась семья Борзаковских – диакон (теперь уже архидиакон) Всеволод и его матушка Анна. Многодетная яркая интеллигентная семья начала сплачивать людей, создавать приходскую жизнь. Благодаря им я познакомилась со многими верующими храма. Борзаковские сыграли большую роль в укреплении прихода и укреплении моей любви к Церкви, вере. Отец Всеволод прекрасно пел, читал Апостола и Евангелие. Все обращали внимание на его замечательный раскатистый голос. А матушка Анна стала нашим постоянным регентом – и это был, наверно, лучший период нашего церковного хора. Видно было, как диакон и его жена любили службу, как они относились к людям – открыто, радостно, не зря к ним все тянулись.
В 2003 году они вернулись в Италию, жалко было расставаться с ними, но эти четыре года прошли насыщенно.
Я в базарах участвовала (это традиционные ежегодные фестивали национальной кухни, танцев, песен и так далее, в США популярное событие, так как позволяет познакомить со своей культурой и религией – прим. авт.). Приходила готовить в трапезную вместе с другими верующими печь, варить, продавать. Базар – всегда яркое событие, даёт радость, помогает сплочению. Это не только заработок денег, хотя и важная деталь, так как храмы полностью на самофинансировании, но и радость, что делимся своей верой.
Вела воскресную школу на русском языке, что помогало мне самой узнать больше.
С мужем Полом вели занятия для подростков при храме.
‒ Считаешь ли ты, что после прихода к вере, потеряла критическое мышление?
‒ Не думаю, что я потеряла критическое мышление. Его всё время применяю в своей научной деятельности, пусть это гуманитарная область, но всё равно. Как без критического мышления сделать анализ текстов, новостей, литературы. Работа со студентами без критического мышления разве возможна?
Я интересуюсь политикой, экономикой, мне нужно критическое мышление, чтобы понимать, что пишут, что за каким-то проектом, идеей стоит.
Я понимаю, что какие-то вещи принимаются на веру. Наш человеческий разум не может постичь Бога, который находится в другом измерении реальности. Я принимаю это и не пытаюсь с помощью «критического мышления» понять догматы веры. Вся вера в целом воспринимается сердцем, понимается через любовь и подтверждается жизненным опытом. Приняв ее как основу, можно критически мыслить обо всем вокруг. Может, исходя из этого, кто-то скажет, что я потеряла способность критически мыслить. Но я с этим не согласна.
‒ В чём вера помогла тебе освободиться?
‒ Помогла освободиться от семейных проблем, от проблем в отношениях с мужем и в воспитании детей. Я знаю и принимаю, что брак – святыня и что это навсегда. Любые искушения, что-то или кто-то нравится, не нравится – сразу идёшь на исповедь. Так с искушениями, трудностями борешься. С детьми ‒ вера спасала от отчаяния. Возможно, я была морально не готова стать матерью, будучи аспиранткой, поэтому часто было нелегко. Не знаю, знаю, что я держусь своей веры, вера мне помогает во всём, помогает ориентироваться в жизни.
Беседовала Александра Грипас
Комментировать