Интервью епископа Силуана для журнала «Обретение»
О Боге и Церкви с Владыкой
Начало пути
В детстве я не имел определенных представлений о Боге. Но были поиски абсолютной истины и добра, стремление к совершенной красоте. А это есть не что иное, как искание Бога. Это искание было скорее внутренним, сердечным томлением, а не интеллектуальной рефлексией.
Духовное созревание происходит не сразу, а постепенно. Вся жизнь человека – таинство; таинство отношений с Богом. Именно промысл Божий ведет человека по жизни – к одной цели: познанию истины и обретению полноты бытия. Поверхностному взору путь к Богу может казаться чередой каких-то случайностей. Но со временем начинаешь понимать, что во всем есть духовная логика.
Сначала я думал, что совершенства можно достичь в какой-то внешней деятельности: в политике, социальной работе, в реформировании общественной жизни. Это юношеское понимание проявлялось в том, что любимыми предметами в школе у меня были обществоведение, история. А местом, где я собирался получать высшее образование, был философский факультет МГУ, отделение научного коммунизма. Его я рассматривал, как инструмент реального влияния на общественную жизнь.
Окончив школу в 16 лет, я и из родного Калининграда поехал поступать в Москву… И не поступил. Зато встретился с людьми, которые, не обозначая свою принадлежность к Православию, стали меня направлять, потому что видели, что, в действительности, я искал Царствие Божие, но просто не там, где должно. Я вернулся домой, устроился работать на завод. Работа не требовала больших интеллектуальных усилий, и ум мой был почти всецело занят размышлениями о смысле бытия. Причем мой духовный поиск проходил в контексте жизненных испытаний, среди которых, например, было внезапно постигшее меня одиночество: школьные друзья и товарищи из моего большого класса в 40 человек почти все поступили в различные учебные заведения, многие уехали в другие города. А те, кто остался, с головой ушли в новую, студенческую жизнь. Жизненные потрясения в столь юном возрасте делали поиск смысла жизни не отвлеченной, чисто теоретической, а вполне конкретной, жизненной задачей. Я искал твердую опору, которая помогла бы выстоять, не сломаться.
Моим духовным поискам способствовало активное чтение различных серьезных книг философской направленности, в числе прочего Достоевского. Все это служило работе и организации мысли. Процесс шел стремительно, убежден, что не без Божьего содействия. Оставив свой наивный материализм, я вскоре пришел к пониманию того, что миром управляет некое идеальное начало. Затем я осознал, что таким началом должно быть высшее разумное существо, то есть Бог. Но это был Бог философов, представление о котором соответствовало не живой религиозной традиции, а абстрактному теизму.
Рождение веры
Переломным моментом стала встреча с Евангелием. Произошла она несколько неожиданным образом. Однажды мне попалось произведение Л.Н. Толстого «Исповедь». Насколько оно удачное или неудачное, судить не берусь. Оно мне почти не запомнилось. Но вот эпиграф произвел на меня неизгладимое впечатление. Это был отрывок из Нагорной проповеди Спасителя о совершенной любви: «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; …любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5:39, Мф. 5:40, Мф. 5:44). Меня словно озарило. В этом я почувствовал что-то невероятно родное, именно то, что искал. Рациональное объяснение здесь трудно найти: почему я должен кому-то что-то отдавать? И как можно любить врагов?! Но сердцем я ощутил в этих евангельских словах глубокую правду. Истина самоочевидна, она не нуждается в обосновании. И эта способность почувствовать высшую Истину есть вера. Поэтому встреча с Евангелием стала для меня моментом рождения веры. Мне было едва ли 17.
Церковь Христова
Но приняв Бога, которого проповедует Евангелие Христово, я не готов был принять основанную Им на земле Церковь, я не понимал ее значения. И эта ситуация распространённая: восхищение словом Божиим и одновременная неготовность до конца последовать этому слову на деле, то есть войти в церковную жизнь во всем ее многообразии и полноте. Как-то мой верующий друг пригласил меня на несколько дней к нему в гости в Москву, а когда я, взяв на работе отпуск за свой счет, приехал, деликатно, но настойчиво предложил съездить в Троице-Сергиеву Лавру. И я согласился. Стоя на лаврской службе и ничего еще в ней не понимая, я вдруг осознал: если Бог есть, то Он здесь и только здесь – такой, каким Его знает и проповедует Православная Церковь.
Хотя умом я и признал Церковь, но сердцем принять ее еще не мог. Для меня было очевидно, что если я все это приму, то жизнь моя должна кардинально измениться: придется менять привычки, весь образ жизни, вольно или невольно отдаляться от тех моих друзей, которые не захотят или не смогут принять мой жизненный выбор. Я предчувствовал, и справедливо, что те, кто был мне дорог, не последуют за мной по «узкому пути» Христову (Мф. 7:14). Я и сам не решался пожертвовать ради Бога земными привязанностями. И тогда Сам Бог пришел мне на помощь и разрушил непреодолимую, как мне казалось, преграду. Это крушение было для меня чрезвычайно болезненным, и не находя выхода на земле, я впервые обратился к Богу с молитвой. Мой московский друг заблаговременно дал мне маленький листок с молитвой «Отче наш». И к моему великому удивлению, я получил, вернее, почувствовал ответ на свой робкий молитвенный зов: в сердце вошел мир, душа исполнилась духовной крепости, омраченный безысходной скорбью ум прояснился, и пришло осознание того, что у жизни есть высший смысл. Это была живая встреча с Живым Богом, которая произошла в глубине сердца.
Крещение
Летом 1989 года я вновь приехал в Москву поступать на философский факультет МГУ, но уже на отделение философии. К тому времени это было уже следствием не горячего стремления стать философом, а некоторой инерции. Я весь год готовился и хотел довести до конца начатое дело, чтобы поставить точку. На этот раз для поступления не хватило одного балла. Причем дважды мне занижали оценку, так что приходилось подавать на апелляцию, и один раз справедливость была восстановлена. Стало очевидно, что философское образование в стенах МГУ не моя стезя, не было на это воли Божией. Тогда я уже был способен это понимать. Поэтому без всякого разочарования я подал документы на филологический факультет университета в родном Калининграде и успешно сдал экзамены.
В перерыве между экзаменами в МГУ и КГУ я крестился. Это произошло в небольшой деревушке Калининской (Тверской) области 21 июля 1989 года – на праздник Казанской иконы Божией Матери.
Приехав домой, уже крещенным, счел нужным рассказать об этом родителям. Реакцию их было сложно предугадать. Хотя они люди, конечно, спокойные, но в то время были крайне далеки от Церкви. Посадил их в кресла, чтоб не упали от неожиданности, и все рассказал. Объяснил, что жизнь моя теперь изменится: церковный человек должен посещать регулярно богослужения в храме, поститься, удаляться от праздного и нехристианского времяпрепровождения. Родители приняли мой новый образ жизни достаточно мудро. Мама стала готовить мне постную еду, а вскоре сама начала поститься и пришла в храм, где стала петь на клиросе.
Служба в храме и сомнения
Меня быстро заметили в храме и привлекли к церковному послушанию: прислуживать в алтаре, читать на клиросе. Духовная жизнь находила отражение и в университетских занятиях. Я интерпретировал учебный материал в русле своего христианского миросозерцания. И на фоне устоявшихся стереотипов советской эпохи мои выступления на семинарах или письменные работы отдавали новизной. Это нравилось преподавателям. Они укоряли меня только в чрезмерной лаконичности.
Помыслы сомнения в том, что я избрал правильный жизненный путь, конечно, приходили. Это является неизбежным этапом духовного становления, особенно в сознательном возрасте, когда неизбежна ломка прежнего, привычного, но не соответствующего христианской вере, образа жизни. С аскетической точки зрения, такие помыслы не что иное, как бесовское искушение. Выстоять в этом искушении помогало то, что мое обращение к Богу было не случайным актом, не данью моде, но выстраданным, вызревшим и до конца осознанным решением.
В самом начале своего церковного пути я познакомился с будущим митрополитом Томским и Асиновским, а тогда молодым иеромонахом Ростиславом (Девятовым). Вскоре после крещения во мне зародилось и с каждым годом усиливалось желание стать монахом. Я хотел, чтобы Церковь стала для меня местом не только служения, но и жизни. Отец Ростислав был внимательным и требовательным наставником, который разглядел во мне тягу к иночеству и помогал должным образом подготовиться к этому. Я чувствовал в нашем общении большую пользу для своей души, и поэтому, когда Священный Синод принял решения назначить батюшку епископом Магаданским и Чукотским, я, не раздумывая, решил поехать с ним. Хотел даже с пятого курса сорваться, но мудрый наставник остановил. Через полтора месяца после окончания университета, в августе 1994 года, я принял монашеский постриг, уже в Магадане, а в октябре стал священником.
Но уединения, которого желал, я в Магадане не получил. На огромной территории (равной двум Франциям) было всего несколько недавно рукоположенных священников. Люди жили в этих местах по 20-30 лет; уехав с родных мест на Север молодыми, они отрывались от духовных корней, от тех своих бабушек, которые могли передать им хоть какие-то представления о Боге и начальные навыки церковной жизни. Поэтому жители Магаданской области и Чукотки, с одной стороны, практически ничего не знали о вере, но с другой, испытывали огромную духовную жажду, и, не зная чистой воды Православия, с легкостью откликались на призывы всевозможных экстрасенсов и сектантов, безуспешно пытаясь напоить свои души из этих мутных источников.
Нужно было послужить этим людям. Так что наши труды на крайнем Северо-Востоке были в основном миссионерскими, что совсем не легко в 22 года. Приходилось заниматься самой разнообразной деятельностью: совершать богослужения, духовно окормлять людей, которые были старше меня в два, три раза; утешать больных, посещать заключенных в исправительных учреждениях, общаться с журналистами и представителями власти. Это была школа, которая дала мне больше, чем семинария и академия, – практический опыт пастырского служения.
Томск
В пригороде Магадана мне был поручен приход, где довелось собирать церковную общину и строить храм. Мы даже попытались устроить неподалеку от поселка, где я служил, монастырь. Впоследствии единственный его насельник поступил в братию Томского Богородице-Алексиевского монастыря. В 1999 году я приехал в Томск, вместе с владыкой Ростиславом. С глубокой благодарностью Богу принял монастырь, которым мне поручили заниматься, ибо всегда хотел жить наиболее полной монашеской жизнью, что достижимо лишь в обители.
Томск мне понравился сразу: он выглядел очень уютно, тепло. Красивые, в то время еще достаточно многочисленные, деревянные дома, старинные каменные здания, древние храмы ‒ все это привносило в образ города особое обаяние. Первые дни мы с наслаждением гуляли по улицам Томска, любуясь его архитектурой. За 14 лет, прошедших с той поры, Томск, к сожалению, несколько порастерял то, что придавало ему неповторимое очарование.
Монашество
Монашество – это дар свыше и делание любви. Оставаться в девственном состоянии, отказаться от любви земной, вполне естественной и законной, нормальный и здоровый человек может лишь тогда, когда он обретает любовь более сильную, горячую, глубокую, на фоне которой теряет притягательность все земное. Такой любовью может быть только любовь Божия, делающая, в свою очередь, способным человеческое сердце по-настоящему, совершенно бескорыстно, любить и ближнего.
Такая любовь должна быть, хотя бы в самой малой мере, у человека, желающего стать монахом, тем более ‒ у того, кто стал им. Без любви, свидетельствует апостол Павел в Первом послании к коринфянам, все теряет свой смысл. Так и монашество без любви к Богу, это ‒ надрыв. Любовь сразу совершенной не бывает, необходимо терпение и жертвенный духовный труд, чтобы взлелеять ее в своем сердце. Важно, чтобы человек никогда не терял из вида этой главной цели жизни.
Любовь не абстракция, она имеет конкретное выражение. Одним из таких проявлений любви к Богу является любовь к молитве, что служит важным, хотя и не единственным, симптомом призвания к монашеской жизни. Молитва ‒ это общение с Богом, единение с живым Господом. А кто кого любит, тот и хочет более всего остального быть с любимым и говорить с ним.
Монастырь предоставляет для такого всецелого общения с Богом наилучшие условия: значительная часть жизни монахов посвящена молитве ‒ богослужебной и келейной. Молитва ‒ это и основной подвиг монаха в борьбе с грехом. В монастыре грех подстерегает человека не столько на уровне внешних дел и поступков, сколько на уровне помыслов и страстей. Поэтому монах должен всегда и во всем хранить предельное внимание к тому, что происходит в его сердце и уме. Это внимание рождается и поддерживается молитвой. Молитва ‒ это нелегкий труд, но самый плодотворный на земле. Плод молитвы ‒ спасение души и вечная жизнь.
Монастырь ‒ наиболее совершенный образ человеческого общежития, который рисовался воображению идеологов коммунизма, но исторически не был и не мог быть достигнут, так как был лишен фундамента ‒ веры в Бога. В монастыре реально осуществляется главный коммунистический принцип: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Но действует этот принцип не механически, а по тому, что люди стремятся таким образом прославить Бога и вдохновляются мыслью и чувством, обращенным к Нему. Другим важным преимуществом обители является то, что здесь в Боге достигается предельное единение людей: единодушие и единомыслие, которое становится в числе прочего и значительным фактором земного преуспеяния. Не случайно монастыри на Руси всегда славились образцовым хозяйством. Когда люди не выясняют друг с другом отношения, не борются за преобладание, не строят карьеру, не ставят меру своих трудов в зависимость от оплаты, а работают из любви к Богу и ближним, тогда их единичные усилия не нивелируют, а многократно взаимно усиливают друг друга: происходит своего рода резонанс. И это дает поразительный результат.
О творчестве
На первый взгляд, чем больше зарабатывает человек, тем лучше он должен трудиться. Но в жизни такая прямолинейная зависимость не действует. Работая ради денег, человек утрачивает творческое начало: он думает не о том, чтобы сделать что-то как можно лучше, но о том, чтобы сделать как можно меньше за те же деньги. Отсюда некачественные товары, плохие врачи, взяточники у власти. Эти люди работают не ради творчества, а ради определенной суммы денег. У них изначально ложная установка. Если деньги ‒ единственный мотив деятельности, то эта деятельность перестает быть созидательной и для самого человека, и для его окружения, она постепенно обессмысливается и перестает приносить удовлетворение. Человек, созданный по образу Творца, призван к творчеству. А основой творчества, отличающей его от тупого зарабатывания, является мотив служения: истине, добру и красоте, то есть, в конечном счете, Богу. А деньги, вернее достаток, являются естественным следствием достойного, творческого отношения к труду, по слову Господа: Ищите прежде Царствия Божьего, и остальное все приложится вам (Мф. 6:33). Монастыри являются ярким тому подтверждением.
Новая должность
Прослужив почти 20 лет в сане священника, я имел определенное представление о том, что такое архиерейское служение. Это служение по самому своему смыслу до конца жертвенное, которое требует полной самоотдачи. Епископ отвечает за весь церковный народ, всю паству вверенной ему епархии. Причем отвечает не только перед людьми, но, главное, перед Богом. Благодарю Господа, что Он дал мне достаточно подготовиться к этому, для немощного человека ‒ страшному, служению: весь мой предшествующий опыт миссионерской, пастырской, монашеской, административной, преподавательской и общественной деятельности оказался сейчас как никогда востребованным. Нужно строить храмы, готовить будущих пастырей, собирать в Церковь рассеянных по распутиям разумных овец, развивать различные направления церковной диаконии: просветительское, молодежное, социальное и другие.
Сказать, что это трудно, значит не сказать ничего. Это невозможно… одними человеческими силами, но невозможное у человеков возможно Богу (Мф. 19:26), и эта возможность невозможного ‒ убедительнейшее свидетельство Божественного содействия нашим трудам на благо Церкви. Трудности ‒ это честь, которой нас удостаивает Господь. Эта честь ‒ быть спутником Христа, Его последователем, то есть идти дорогой Богочеловека. Как известно, этот путь тесен и узок (Мф. 7:14), и проходит через Голгофу. Но только на этом пути исполняется закон человеческого возрождения: «если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем» (2 Тим. 2:11). Трудности свидетельствуют о близости к нам Бога, а с Богом все трудности преодолимы.
Беседовала Татьяна Дергачева
Источник: официальный сайт Колпашевской епархии / Молодежный журнал «Обретение», 2013 г.
Фото: официальный сайт Колпашевской епархии
Комментировать