Священник Павел Островский: Страха смерти вообще особо никогда не было с того момента. Я даже не понимал никогда, почему люди этого боятся. Смерти боятся как некоего момента, как перехода, а мы не заметим этот переход – никто из нас, потому что это – миг. Миг невозможно заметить. А если уж от чего-то есть трепет – то что будет после, вот тогда стали появляться вопросы: а что вообще там; а если там что-то есть – то что; а может быть, и кто; и кто этот кто; и дальше вот эти вопросы, которые, в принципе, должен, где надо, ставить себе любой человек, – они стали появляться. Это был уже, можно сказать, духовный рост. То есть это был уже поиск Бога.
В.: Поиск Бога в жизни священника Павла Островского начался, когда он лицом к лицу столкнулся со смертью близкого человека. Аня Гусева была его невестой, они дружили с детства и всерьез планировали пожениться. Это случилось в 2004 году, 15 лет назад.
Нечего сказать, друзья мои, особо, все мы здесь будем. Надеюсь, что будем тоже, как и Аня, готовыми к встрече с Богом, потому что жила она в любви к Богу и ближним. Аминь.
Была ли это первая влюбленность, он и сам не знает. Они дружили семьями, дружили их братья и сестры. Павел был четвертым и самым младшим в семье из братьев.
Мои все братья знали ее брата, мы до сих с ним знакомы, и с семьей знакомы, общаемся по-дружески, когда встречаемся. Мы в воскресной школе учились в одном классе. Мы могли вместе поехать (она была шмотоницей) в магазины. Это единственный человек, с которым я мог поехать в магазин, но при этом была такая строго православная. Сколько мы с ней общались несмотря на то, что мы уже жениться собирались, она мне один раз разрешила в щечку поцеловать.
День ее смерти он помнит смутно. Помнит дату, и что сообщил о трагедии старший брат.
6 марта с утра зашел брат старший в комнату и говорит: «Аня разбилась на машине». Вот есть такое слово интересное: «растерянный человек». Растерянный – от слова «терять», такое какое-то пустое место, рваная такая рана появляется. Но это две вещи дало. Во-первых, с того момента я четко знал, что я смертный, что это все закончится, и что смерть рядом.
Смерть любимой девушки мгновенно отрезвила. Помнит, что после ее ухода впервые стал молиться и первые сорок дней читал Псалтырь. Пожалуй, это была первая в его жизни добровольная и осознанная молитва.
Я каждый день читал, и мне не нужно было заставлять себя. Я не понимал, что я произношу, но это было именно молитвой, именно обращением к Богу. Очень хотелось, чтобы у Ани было все хорошо.
Трагедия стала, как это нередко бывает, толчком и отчетом для духовного роста, хотя с жизненными приоритетами он определился далеко не сразу. Аня умерла, когда Павлу исполнился 21 год. За спиной была бурная хулиганская юность и без преувеличения – криминальное прошлое, и уж мысли о священничестве точно не возникало. Это он сейчас благообразный добродушный батюшка, любимец телеканала «Спас», бабушек, женщин и молодежи. Никому и в голову не придет, что еще 20 лет назад он был хулиганом и задирой, скандальным футбольным фанатом и прогуливал уроки.
Ну, во-первых, школу я закончил с одной четверкой, остальные тройки были. Поэтому, когда ко мне мамочки обращаются: «Вот у меня ребенок не хочет делать уроки», я им не хочу врать, потому что тоже не хотел делать уроки, я вообще был за свободу, когда тебя заставляют что-то делать – я не мог это делать.
Нравоучения не помогали: родителей регулярно вызывали к руководству школы. Только повзрослев, он понял, каково было в этот момент его отцу: Павел Островский вырос в семье священника.
Родители от этого страдали, потому что в 10–11 классе я прогулял где-то половину занятий, но при этом я ходил в школу, то есть я просто не ходил на занятия. Я приходил, садился на первом этаже, учителя спрашивали: «Паш, не хочешь пойти, например, на химию?» Я говорил: «Не хочу», и не шел. Мне стыдно за родителей, потому что родители приходили – их же в школу постоянно вызывали. Папе-священнику приходить – вот это все такой позор, конечно же, и родителям это было неприятно, это стыдно вспоминать. Я очень много денег воровал у родителей из кошелька, обманывал очень много, просто врал без перерыва.
Он был несколько раз на грани исключения из школы, но каждый раз Бог миловал: помогали родительские молитвы и папин кожаный ремень. Польза в нем была несомненной для всех братьев.
Обычный кожаный нормальный ремень – ну, пряжки, конечно, никакой не было. Но мама все равно лупила нас, щадя, а папа – как положено, по-отцовски. Ну, это хорошо, это как раз я сейчас единственное сделаю уточнение: некоторые люди, противники домашнего насилия, подумают: «Это же плохо». Я не хочу говорить, что там вот нормально – не нормально, я говорю, что в нашем случае это было правильно.
Впрочем, даже такая воспитательная мера помогала ненадолго. Сигареты и алкоголь – да, в юности Павел Островский не отличался примерным поведением. Постоянные драки, хулиганские выходки с футбольными соперниками и попытки сбежать от полиции и ОМОНа. Он сам не понимает, как выжил в те страшные лихие 90‑е. Перепробовал все, разве что Господь уберег от наркотиков.
Я помню, как ребята рядом кололись, и все это находилось ближе, чем мы сейчас сидим, по типу «ну, на, ты тоже», и у меня не было никаких протестов против этого внутренних, просто как-то Господь проносил их. И как-то, в итоге, именно до наркотиков, если брать серьезно такие наркотики, просто я не прикоснулся ни разу, и этих знакомых нет уже, к сожалению. Кстати, тогда были не только наркотики: люди еще тогда клей нюхали, грибы собирали, ребята доводили себя до совершенно ужасного состояния. Мне их состояние не нравилось. Когда я видел их в таком состоянии, все-таки я понимал, что это ужасно, но это как бы в голове не сводилось с тем, что я это не могу сделать.
О чем он думал в те свои бесшабашные годы и думал ли вообще? Жил без оглядки, на автомате, но при этом умудрился поступить в Московскую духовную семинарию – правда, проучился всего год.
Мы узнали, что на территории Троице-Сергиевой Лавры находится кафе для интуристов, туда никто не ходил, только приезжала какая-нибудь делегация, они могли туда зайти. Поднимаешься на второй этаж, и там обыкновенное кафе, в том числе и напитки – пиво было, и так далее. Если семинаристы захотели бы выпить пивка вдруг, то нужно выйти за пределы монастыря, Лавры, где-то там, может быть, выпить, потом зажевать жвачкой, чтобы тебя инспектор или помощник проректора не поймал. Могли проверить даже: «дыхни», и так далее, а нам не надо было ходить.
Способ, как легально взбодриться алкоголем, придумали простой до гениальности, изображая из себя иностранных студентов – срабатывало безотказно.
Мы шли в это кафе, выучив пару английских и немецких слов, никто не мог представить, что такие наглые могут учиться. Когда я поступал в семинарию, какой-то из преподавателей мне сказал: «В семинарию (так как она находится на территории Троице-Сергиевой Лавры) берет преподобный Сергий Радонежский, он же из нее и выгоняет». Но я как-то внутренне знал, что все это закончится. И в какой-то момент – я даже не помню, к чему, – там просто придирались, администрация понимала, что мы ведем себя отвратительно, но поймать нас не могли. Поэтому они просто нашли какой-то повод и всю нашу компанию выгнали.
Какой повод нашла администрация, чтобы исключить нерадивых студентов, он давно забыл, а вот папины глаза помнит до сих пор.
Папа, конечно, был, в правильном смысле, разочарован. То есть очарование, которое было, возможно, по поводу сыновей, ушло. Конечно, он был очень расстроен, потому что и я видел, как там папа плакал. Конечно, в тот момент у меня никакой не было благодарности родителям. Я еще раз хочу сказать: поймите, я ни о чем не думал. И из семинарии, когда мы выгнали, я тоже особо ни о чем не думал, но как-то я запомнил, конечно, как папа плакал. Это я запомнил.
Я знаю, как можно от боли терять сознание. Мне это не очень приятно вспоминать, но это было много раз. Слава Богу, у меня нет ни одного близкого знакомого, который постоянно терпит боль. Не приведи Господь, если это с детьми, то как это – быть рядом…
Когда я болел, с острова Корфу отцу для меня передали совсем немного мира от мощей святителя Спиридона. Я, как ни странно, сам ими в итоге не пользовался, я, слава Богу, успел к этому моменту уже выздороветь. Но мы, собственно, макнули палочку в миро, залили воском, в икону положили, чтобы люди могли прикладываться. И Господь, слава Богу, являет знамение.
Последнее чудо, которое явил святитель, удивило даже отца Павла – настоятеля этого храма Георгия Победоносца в Нахабино. Женщина попросила исцеления от тяжелой болезни, а вместо этого забеременела.
Через неделю приходит такая, вся даже несколько растерянная, и говорит: «Как так, вот я просила об исцелении, а я забеременела!» Ей пятый десяток уже, мужу много лет, уже не надеялись детей получить с мужем и никогда не предохранялись. «Я помазалась, и вот прошло две недели – получается, что в этот же день как раз я и забеременела, но при этом и болезнь не ушла». И сейчас уже месяц прошел, она ходит счастливая.
Это чудо запомнилось батюшке еще и потому, что болела женщина той же болезнью, что и он сам: фронтитом. Эта серьезная болезнь настигла его еще студентом на первом курсе Московской духовной семинарии. Он тогда впервые познал пользу скорбей. Эти точки на лбу – последствия заболевания.
Это от трепанопункции, когда тебе сверлят, в лоб вставляют железку и ты с ней ходишь несколько дней. Мне шесть раз делали эту операцию и, в целом, всем этим заболеванием я болел 18 лет. И когда у тебя болит голова очень сильно, то, конечно, ты перестаешь быть таким несколько легкомысленным. По крайней мере, ты начинаешь носить шапку, у тебя уже есть лекарство. Что ты можешь сделать – ты ничего не можешь сделать.
А пять лет назад у отца Павла Островского нашли саркоидоз легких, и хотя к тому времени он уже стал священником, болезнь лишний раз напомнила о пользе смирения.
Вот у меня, когда эту болезнь нашли, я к этому моменту уже лежал. Болезнь выражается в том, что сам саркоидоз имитирует другие болезни. Предположим, вот есть болезнь артрит у тебя – начинает саркоидоз имитировать артрит. Его у тебя нет, но иммунная система думает, что артрит есть. Чаще всего артрит бывает на правой руке, потому что если на левой, то очень не просто было бы служить.
Тяжелые испытания быстро настроили на правильный лад и молитву, она помогала переносить боль и страдание.
Ну, в любом случае, это уже некое такое взросление, плюс, когда болит голова, то ты молишься, это как-то отвлекает от боли. Плюс, когда операция, на столе лежишь операционном – а трепанопункцию делают под местным наркозом, то есть ты в этот момент все слышишь. Это не очень приятно, конечно, и ты тоже молишься там.
Беззаботная разгульная жизнь хоть и продолжалась годы, но закончилось резко – в день, когда женился.
Я понял, что это плохо, больше нельзя гулять, уже заканчивать надо, соответственно, я очень быстро все это дело свернул. Потом я понимал, что несовместима семейная жизнь с гулянками и пьянками. Поэтому я прекратил отношения почти со всеми своими знакомыми, просто прекратил разово – и все, больше не общался. С Ритой, со своей женой, познакомился почти сразу после сорока дней, как Аня умерла. Некоторые из моих знакомых или люди, которые узнавали об этом, думали: «Что-то ты недолго скорбел по своей погибшей невесте…» А мне все равно, что вы думаете про меня, я перед Богом отвечать буду, а не перед вами. И тут я уже понимал, что у меня мои глаза постоянно смотрят в сторону алтаря, что я постоянно думаю, то есть это как бы просто вдруг оказалось, что я постоянно все-таки думаю о священстве.
История его пути к священству всегда вызывает интерес у школьников: то ли интригует детективное прошлое троечника-хулигана, то ли его юмор и искренность, но каждая такая встреча – это всегда полные залы и любопытные глаза. Балагур, весельчак, острослов, священник Павел Островский привык на сложные темы говорить просто, доступно, без философского лукавства. Все-таки доходчивые разговоры о Боге среди школьников всегда идут на «ура», ведь прежде взрослые никогда с ними так не общались. На таких встречах можно задать любой волнующий вопрос о Боге и смысле жизни анонимно, без страха, что вызовут к доске, поставят двойку. Хорошие оценки, оказывается, это вообще не самое главное в жизни.
Не ставьте на первое место и работу, и учебу. Жизнь должна быть выше. Вы должны быть, в первую очередь, добрыми людьми. Добрыми, потому что это поможет вам и жить, и потом учиться, работать и так далее. Но люди сегодня говорят: главное – это образование, или главное – это работа. Это не может быть главным – ну, просто по той причине, что работа не может дать человеку счастье в полном смысле слова.
Это, мягко говоря, противоречит тому, чему каждый день их учат в школе, но революционные высказывания священника руководство школы ценит. Здесь понимают, насколько важно духовное воспитание подростков. Важность этого общения понимает и сам отец Павел: в плотном списке мероприятий он всегда отдает предпочтение встречам со школьниками.
Выбирая между ток-шоу «Привет, Андрей!» и встречей со старшеклассниками, живая встреча со старшеклассниками имеет, несмотря на то, что охват аудитории у Андрея Малахова просто огромный, – живая встреча всегда имеет больше, как ни странно, пользы, потому что старшеклассники не смотрят программу Андрея, они находятся в самом таком сейчас состоянии опасном.
Миссионерство – это постоянно непрерывная активность и движение, без машины никуда – это к пресловутому вопросу о попах на мерседесах.
У меня, правда, хорошая машина, это не какой-то, знаете, элитный класс, в миллионах рублей исчисляемый, но опять же, благодаря благотворителю. Мы скопили кое какое-то количество денег с женой, но большую часть суммы просто оплатил благотворитель. Это не какая-то прихоть моя, я и правда большую часть своего рабочего времени провожу в автомобиле. Я работаю в автомобиле, то есть я там пишу посты, я отвечаю на вопросы, стоя в пробке, и так далее. Я сплю в машине, и учитывая, что я сам по себе широкий, то понятно, что если, предположим, взять машину, которая маленькая, ну просто тяжело. Начинает болеть спина, и я сваливаюсь, то есть это уже было проверено опытным путем.
Он не стесняется отвечать на неудобные вопросы, которые так любят задавать либеральные СМИ – например, про хороший ремонт в квартире и дорогой телефон.
В этом есть своя правда. Мы, правда, не всегда живем скромно, где-то и ложь есть. Бывает, что священник трудится и ему люди дарят подарки. Что касаемо, предположим, телефона, людей, правда, искушает, что телефон хороший, но вся моя такая деятельность в интернете связана с телефоном. Соответственно, удобнее, когда у тебя телефон быстро работает, когда у тебя телефон мощный – это удобно. Ремонт нам подарили. К нам обратилась женщина, которая у меня исповедовалась, она говорит: «Давай, мы сделаем просто вам ремонт». И мы вообще даже никак не принимали участия, мы им очень благодарны, молимся за них, и так далее. У нас не было бы таких денег даже близко.
Он искренен не только со своей паствой, но и с людьми, далекими от церкви. Как миссионер, убежден: тому, кто не знает Христа, его проповедь намного важнее, чем тому, кто его исповедует.
Тебя часто вместе со всеобщей любовью часто упрекают: кто-то в инстаграм в комментариях, кто-то за то, что ты участвуешь в ток-шоу…
Во-первых, завидуют. Я и сам завидую – каюсь в этом. Мне тоже завидуют – это одна сторона. Есть другая сторона медали, что люди не понимают, что миссионерство совершенно по-другому выглядит; что ты идешь к людям, которые не знают о Боге, не знают Священного Писания, и ты совершенно по-другому с ними должен разговаривать, тоже понижать эту планку для того, чтобы поближе к ним. Я знаю, кто я есть, и в этом нет ничего хорошего. И поэтому, когда я прихожу к людям – не важно, ток-шоу какое-либо или какой-то там форум, может быть, совершенно неверующих людей, я в этих людях не вижу никого, который был бы хуже меня. Мне не нравится, когда мы вдруг начинаем несколько высокомерно смотреть на кого-то: к этим ходи, к этим не ходи…
Свое свободное время он полностью отдает своей семье. Дома его всегда ждут любящая жена Маргарита, дочки Серафима, Василиса и младший сын Никита.
Здесь мы обычно все собираемся, и основная стена комнаты в иконах – это некий такой символ, что это именно главное место, она Богу отделена. Мы здесь собираемся, мы здесь молимся, и вот это была идея жены – такие полочки сделать. Вы знаете, очень многие люди на иконных уголках даже креста не имеют, распятия, что странно. То есть крест – символ спасения, символ любви Бога к нам – он в самом центре. Праздник Покрова у нас – мы не просто стоим, молимся, обнявшись, а мы накрываемся покровом, покрывалом, и стоя под покрывалом поем: «Богородице Дево, радуйся».
На это интервью отец Павел согласился далеко не сразу. Понимал: это будет не простая исповедь. Несмотря на то, что он давно популярный священник и миссионер, ему каждый раз стыдно, когда вспоминает свое прошлое. Он благодарен Богу за все болезни. Если бы не было скорбей, неизвестно, как сложилась бы жизнь хулигана Паши Островского.
Мне стыдно за то, что я Церковь позорил, то, что сейчас мне так не хочется сделать, я все время этого в правильном понимании боюсь, я очень не хочу позорить Церковь. Мне кажется, когда Господь, зная, что Он призовет мне на проповеднический путь, на миссионерство, на просветительскую деятельность, Он мне в начале показал, очередной раз напомнил, кто я есть, но перед этим Господь положил на одр смертный – и это очень правильно в моем случае.
Видео-источник: Телеканал СПАС
Комментировать