Елена Громова для «Азбуки веры»
Елена Громова родилась в Москве в 1977 году. Окончила педагогический колледж в 1996 году, Московский городской педагогический университет в 1999 году. Работала в разные годы в частной, государственных и воскресной школах, детском саду и центре развития ребёнка, психолого-медико-социальных центрах, центре социального обслуживания, кризисном центре. Частнопрактикующий психолог. Консультирует взрослых, подростков и супружеские пары. Замужем, трое детей.
‒ Елена, еще в начале девяностых на психфаке МГУ проходили семинары по христианской психологии? А в педагогическом университете, где вы учились, было что-то похожее?
‒ Нет. Я как раз в студенческие годы активно воцерковлялась, преподаватели об этом знали, некоторые относились к этому с уважением и интересом, а некоторые настороженно. Преподаватель по детской литературе даже сказала мне, что я узко мыслю. На экзамене сказала. Я вытащила билет, в котором один из вопросов был о смысле «Поучения Владимира Мономаха» и, когда она меня спросила, чему же главному учит Владимир Мономах своих детей, ответила: «Страху Божьему». Она возразила: «Неправильно. Владимир Мономах учит своих детей общечеловеческим ценностям». Я сказала: «А на чем они основываются? На десяти заповедях. Он призывает детей иметь страх Божий и соблюдать заповеди. Это основы духовно-нравственной жизни». «Вы очень узко мыслите, Лена, ‒ сказала она. ‒ Есть духовно-нравственные основы, которые не связаны с религией». И поставила мне тройку. Эта тройка у меня во вкладыше стоит.
А когда мы заканчивали университет, должны были принести справку, куда идем работать. Я уже понимала, что хочу заниматься психологией, но еще не знала точно, куда пойду работать, и батюшка дал мне справку, что я работаю в воскресной школе (я действительно там работала по воскресеньям). Члены аттестационной комиссии посмотрели справку, и кто-то из них сказал: «Понятно… Почему же в воскресную школу?..» В голосе чувствовалось сожаление, что выпускница, на которую возлагали надежды, идет работать не в светскую, а в религиозную организацию.
‒ А с чего началось ваше воцерковление?
‒ Я еще в школе, начиная со старших классов, ощущала, что Бог мне помогает. Один раз даже во сне почувствовала, что мою душу кто-то забирает (а у меня в детстве был астматический бронхит). Я как будто смотрю на себя со стороны, какая-то сила тянет меня к окну, а какая-то ‒ обратно. Идет некая борьба, и в какой-то момент я снова внутри себя и чувствую, что обо мне кто-то заботится. Я не придавала значения снам, но ощущение, что Бог или ангел-хранитель рядом со мной, было. Плюс еще в раннем детстве бабушка научила меня молитве перед сном. Не догматической: «Господи, благослови на темну ноченьку, на сон грядущий, спаси и сохрани, всех врагов на сто верст отгони! Спаси, сохрани и помилуй!» Как-то я, будучи маленькой, спросила у бабушки: «А Бог знает мои мысли?» «Да, конечно знает», ‒ уверенно ответила бабушка.
Поэтому когда начались подростковые переживания, влюбленность, страдания, у меня не было сомнений в том, кого просить, к кому обращаться за помощью и утешением. Конечно, к Богу. Плюс я даже по каким-то пустяковым вещам чувствовала, что Бог слышит и отзывается на мои просьбы. До сих пор помню, как пришла на географию, которую не очень любила, урок не выучила, при этом знала, что меня, скорей всего, спросят ‒ у многих одноклассников уже по две оценки стояли в журнале, а у меня ни одной. И я стала просить: «Господи, только бы меня сегодня не спросили, а в следующий раз я обязательно выучу. Знаю, что должны спросить, но, пожалуйста, смилуйся надо мной». И меня не спросили, а спросили в следующий раз, потому что я дала Богу обещание. Я почувствовала, что когда я Бога прошу, Он меня слышит, но если что-то Ему обещаю, Он меня спросит.
А учась в педагогическом колледже, я с карандашом прочитала Евангелие. Подстегнули меня к этому свидетели Иеговы. Они часто подходили ко мне на улице и начинали проповедовать, я пыталась с ними спорить, но чувствовала себя в этих спорах неуверенно, потому что они тут же открывали страницу Ветхого или Нового Завета и приводили доказательства моей неправоты. Тогда я решила: «Нет, я буду защищать православие». Действительно с карандашом прочитала Евангелие, потом мне попались книги по сектоведению, я всерьез заинтересовалась христианством, и уже когда свидетели Иеговы ко мне подходили, знала, как им возразить, и иногда полемизировала с ними полтора-два часа.
‒ В церковь еще не ходили?
‒ Мне трудно сейчас восстановить хронологию, потому что мой путь к Богу был поступательным, но точно помню, что пришла я в Церковь, когда училась в колледже. Впервые исповедовалась и причастилась в храме Всех Святых на Соколе и по воскресеньям сначала ходила туда. Мне подарили (не помню, кто) записную книжечку, где с одной стороны было напечатано «Отче наш», а с другой ‒ Символ веры. Я сначала выучила «Отче наш» и приходила в храм примерно к «Отче наш», затем выучила «Верую» и стала приходить чуть раньше. Прочитала книгу отца Дмитрия Дудко «Христос в нашей жизни», где он пишет, что каждое воскресенье ‒ некая лесенка в Царство Небесное, и если мы пропустили одно воскресенье, другое, как потом через лесенки перепрыгивать? Такая у отца Дмитрия была аллегория. И я ходила каждое воскресенье, сначала к «Отче наш», потом к Символу веры, боролась с желанием подольше поспать и остаться дома, а когда первый раз исповедовалась и причастилась, ничего не ощутила. Ждала, что будет что-то необыкновенное, но почему-то ни после исповеди ничего не почувствовала, ни после причастия. Пыталась понять, почему. А потом мои родители переехали на Мосфильмовскую, мама тоже стала ходить в храм и сказала: «Тут такой батюшка хороший, такие проповеди говорит! Приезжай!» Я приехала и мне так понравилось в храме Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве, что я стала всё чаще и чаще туда приезжать. Там я действительно почувствовала очищение от грехов и получила ответы на большинство вопросов духовного характера. Пока ходила в храм на Соколе, так и оставалась ищущей, с множеством вопросов. Там батюшка хотел слышать только по сути, просил просто перечислить грехи. А мне важно было задать все мои многочисленные вопросы, развеять сомнения. Это смог сделать настоятель храма в Троицком-Голенищеве отец Сергий Правдолюбов, которому я безмерно благодарна.
Он не торопил меня, а мне важно было не только озвучить свои грехи, но и получить ответы на вопросы, которых к тому времени накопилось очень много. На какие-то отец Сергий отвечал сразу, а иногда говорил, что ответит, когда будет беседа. Также была подробная исповедь, как правило, Великим постом. Мы заранее записывались, батюшка приходил ближе к вечеру, и до часу ночи в полутьме храма люди подходили к нему по одному. Тогда он мог и минут сорок уделить человеку. Так моя духовная жажда начала удовлетворяться. Отец Сергий отвечал на все мои вопросы и аккуратно «тушил» неофитские порывы, когда я, открывая для себя святых отцов, пыталась применить их советы монахам к своей духовной жизни. «Подожди, ты разве монашка? ‒ спрашивал батюшка. ‒ Ты же в миру живешь, а это для монахов написано».
Я никогда не жила рядом с тем храмом, всегда училась, работала, поэтому мне не так просто было найти время, чтобы попасть к отцу Сергию. Когда родились дети, а у старших, сына и дочери, разница год и десять месяцев, какое-то время делала так: ездила в воскресенье в Троицкое-Голенищево, а мои родственники причащали детей в храме рядом с домом. Или на Пасху ехала к отцу Сергию на ночную службу, а утром, пока я отсыпалась, родственники вели в соседний храм причащать детей. Потом дома вместе праздновали Пасху. Но через какое-то время я поняла, что это неправильно, и приняла как данность, что если мы все на Мосфильмовскую не едем, то идем все в близлежащий храм. В Троицкий храм стала приезжать нечасто, когда выпадала такая возможность, но не всегда заставала там отца Сергия. Если не заставала, шла на исповедь к отцу Николаю Кабанову. Тоже замечательный батюшка, очень тонкий, мягкий и необыкновенно душевный (к сожалению, в декабре 2019 года он скончался), но я же привыкла обсуждать важные вопросы с отцом Сергием. И как-то, застав отца Сергия в храме, спросила, как мне быть. Объяснила, что живу далеко, приезжая в храм, не всегда его застаю, а у меня в душе что-то происходит, и я иду к отцу Николаю. Он сказал: «Ты можешь исповедоваться у любого священника, который рядом. Священник не должен заслонять собой Христа. Главное ‒ это Христос. Если тебе важно у кого-то постоянно окормляться, ты можешь найти себе другого священника, но особой необходимости кого-то искать, когда человек воцерковлен и идет ко Христу, а не к священнику, нет».
С одной стороны, мне было жалко «отпускать» покровительство отца Сергия, его духовное руководство, с другой стороны, это было благословение на свободу, важное напоминание, что в Церковь человек приходит к Богу, а не к священнику. Для меня храм Троицы Живоначальной в Троицком-Голенищеве ‒ это по-прежнему родной храм, альма-матер. Выбраться туда всегда для меня большое счастье и прикосновение к чему-то очень дорогому и близкому. Я же там и в воскресной школе работала: сначала преподавателем, а потом директором. И когда сидела дома с маленькими детьми, оставалась директором воскресной школы. Набирала учителей, если кто-то увольнялся, раз в месяц выплачивала небольшую зарплату, согласовывала учебные планы, писала сценарии к Рождественским праздникам, приезжала на молебен перед началом учебного года. Но потом почувствовала, что это тоже неправильно. Всё-таки директор воскресной школы должен жить жизнью прихода и быть в воскресной школе постоянно. Сказала батюшке, что мне нужно уйти, это будет честно, и теперь там директор моя кума, крестная старшей дочки.
‒ Хотя, как я уже говорил, еще в начале девяностых в МГУ проходили семинары по христианской психологии, и на Рождественских чтениях с девяностых есть психологическая секция, и даже в некоторых семинариях преподают психологию, многие православные по-прежнему относятся к психологии с недоверием. А вы поступили на психологический факультет, когда уже воцерковлялись. Не было у вас сомнений в совместимости христианства и психологии?
‒ Нет. У меня были другие сомнения. Дело в том, что я с детства занималась вокалом и мечтала стать эстрадной певицей, а в педагогический колледж поступила просто потому, что после девятого класса мне не хватало года до шестнадцати лет, и в училище имени Гнесиных, даже после успешного прохождения первого тура прослушивания, меня взять не могли. Десятый класс в моей школе набирали один, физико-математический, а у меня с математикой было плохо, и я хотела годик посидеть дома, а потом поступать в Гнесинское училище на эстрадный вокал. Но мой папа сказал: «Нет, так не пойдет, год сидеть дома ‒ это не дело. Иди поступи в колледж, либо перейди в другую школу, в обычный класс, не математический, но на этот год что-то себе придумай». Одна моя подруга училась в педагогическом колледже, я спросила ее, реально ли мне поступить, если у меня плохо с математикой, она сказала: думаю, поступишь. Я поступила и сразу предупредила: «Девчонки, я здесь не задержусь, это для меня перевалочный пункт, а через год буду поступать на эстрадный вокал».
Но на первом курсе колледжа я начала искать Бога и поняла, что мои карьерные планы упираются в некую стену ‒ у меня есть четкие нравственные ограничения, которые не дают двигаться дальше. А карьерные перспективы были ‒ уже планировались какие-то гастроли и запись нескольких песен на студии. И я пришла в храм на Каховке, подошла к священнику и попросила благословения на запись песен на студии. Он меня не знал, но внимательно послушал и спросил, что и как, я объяснила, что с детства пою, занимаюсь вокалом и буду эстрадной певицей. И батюшка сказал: «Вы знаете, я вас не могу на это благословить, это не богоугодный путь, шоу-бизнес ‒ грязный мир, там много блуда». Тогда я сказала: «Вообще-то сейчас я учусь в педагогическом колледже». Он обрадовался: «А вот это богоугодно, на это я могу вас благословить!»
После этого всё, что было запланировано на студии, сорвалось, я увидела в этом волю Божию и начала потихонечку перестраивать свой энтузиазм и свои желания и направлять в другое русло, увлёкшись педагогикой.
‒ То есть пока не сорвалось, вы, несмотря на то, что священник вас не благословил, продолжали идти к своей изначальной цели?
‒ Не совсем так. Я притормозила и задумалась, и действительно начали происходить события, подтверждавшие правоту батюшки. Я и до этого уже ощущала грязь внутри шоу-бизнеса. Меня туда тянуло ‒ закулисная жизнь, общение с известными группами, исполнителями, ‒ но при этом чувствовала себя как в какой-то клоаке, и мне хотелось внутренне отмыться.
Потому я и пошла к священнику, что у меня было всё больше сомнений, и его слова о шоу-бизнесе отозвались во мне, я в этом увидела, что через него Господь мне говорит: это не твой путь. К тому же я уже в последний год переметнулась из эстрады в классический вокал, занималась с педагогом из Большого театра, а это уже другая подача голоса. Моя знакомая съездила со мной на прослушивание в Гнесинское училище к преподавательнице по академическому вокалу, но она меня послушала и сказала, что всё-таки у меня эстрадная манера исполнения. Я поняла, что там меня не очень ждут, и вряд ли я поступлю, а от эстрады уже начала уходить, понимая, что не готова жертвовать своими морально-нравственными принципами ради карьеры. Господь меня аккуратно, намеками, уберег от этого пути, и я сделала выводы. А педагогика, с которой я до этого совсем не связывала свое будущее, наоборот, увлекла.
‒ Но пошли учиться на психолога?
‒ Я поступила в МГПУ на факультет «Дошкольной педагогики и психологии». На эту специальность в педагогический университет выпускники нашего колледжа могли поступить сразу на третий курс после успешной сдачи вступительных экзаменов. В конце последнего курса колледжа успела немножко поработать в частной православной школе во время госпрактики. Правда, это была школа от Зарубежного Синода, еще до объединения, но в программе раз в неделю был Закон Божий, перед началом занятий и после все молились. Проработала недолго, но именно там произошла важная встреча. Причем я в тот момент проводила урок физкультуры. Вообще преподавала я там культуру речи и природоведение, иногда заменяла литературу (в той школе было предметное обучение с первого класса), а в тот день учительница физкультуры попросила ее заменить. Была весна, тепло, занимались мы на улице, и вдруг прямо с урока меня зовут к директору.
Вид у меня был, соответствующий занятиям физкультурой: фиолетовые лосины, на голове конский хвост из длинных рыжих волос. В таком виде я и вхожу в кабинет директора. Там, кроме него, сидит незнакомый человек, и директор меня ему представляет: «Вот Елена Леонидовна, наш православный педагог».
Незнакомый человек был Алексей Юрьевич Соловьев, в то время возглавлявший в Департаменте образования города Москвы Комитет по духовно-нравственному воспитанию. Тогда негосударственные учебные заведения с религиозным компонентом периодически проверяли на предмет соответствия их статусу, и он пришел это как раз проверить. Спросил у директора, где православные педагоги, и директор позвал меня. Алексей Юрьевич стал задавать мне разные религиозные вопросы, довольно серьезные. Например, спросил, зачем нужно каяться в грехах, если Христос пришел и был распят за нас. Я к тому времени уже много читала книг о христианстве и ответила на все его вопросы. Он явно удивился, потому что мой вид никак не соответствовал подкованности в православной теме, сразу дал свои контакты и сказал, что есть курсы повышения квалификации по православной педагогике, и он может там за меня похлопотать. Я воспользовалась его предложением и действительно закончила эти курсы тогда.
В том же году я поступила в педагогический университет, а когда училась там на старших курсах, мне попалась тоненькая книжечка ‒ программа курса для старшеклассников «Этика и психология семейной жизни». Автором курса была Тамара Александровна Флоренская. Потом я купила её книгу «Мир дома твоего». Ее идеи духовно-ориентированного диалога, желание найти в работе с клиентом его духовное «Я» стали для меня открытием, захотелось глубже всё узнать. Можно сказать, по-настоящему начала увлекаться психологией я именно с приходом в мою жизнь книг Тамары Александровны Флоренской. В общем, к концу университета я уже понимала, что хочу заниматься психологией, хотя мне предлагали идти преподавать в педагогический колледж. И опять помог участливый и неравнодушный Алексей Юрьевич Соловьев ‒ он познакомил меня с замечательной Любовью Петровной Гладких, директором Психолого-медико-социального центра «Феникс», и после университета я пришла работать в этот центр. Любовь Петровна сразу взяла меня, молодого специалиста, на должность психолога. Такое доверие она мне оказала! Каждый рабочий день был у меня расписан по часам ‒ приходили родители с детьми с разными проблемами, я не знала, как с ними работать, потому что в институте учат не всему, да и опыта не было никакого. Приходилось и обращаться к более опытным коллегам, и читать много специальной литературы, чтобы работать на совесть. Потом я работала в школе ‒ вела курс «Этики и психологии семейной жизни» по программе Тамары Александровны Флоренской.
Всё время я не только работала, но и училась. И до сих пор учусь. Окончила трехмесячные курсы по православной психологии при Православном университете имени Иоанна Богослова, когда деканом факультета был отец Андрей Лоргус. Потом, как раз работая в школе, также три месяца училась на курсах по супервизии трудных случаев в работе психолога-консультанта в психолого-педагогическом университете у необыкновенного Федора Ефимовича Василюка. И стала всё больше и больше заниматься именно психологическим консультированием и много этому учиться.
‒ У меня даже в неофитскую пору не было предубеждения против психологии, и я считаю, что преподавать психологию в духовных школах нужно, но и понимаю, что есть существенная разница между исповедью и психологической консультацией. Она не только в том, что консультация не таинство, но и в том, что к психологу обращаются люди разного мировоззрения, многие из которых не разделяют христианские ценности, в их картине мира даже нет такого понятия, как грех. Психолог же должен помогать каждому, кто к нему обращается, и не может навязывать свою систему ценностей. Бывает, что вы из-за этого чувствуете какой-то внутренний конфликт или дискомфорт?
‒ Постепенно я пришла к тому, что у меня нет противоречий. Я не позиционирую себя как православного психолога. Я позиционирую себя как психолога, который, как любой профессионал, ответственно относится к своей работе, и, как любой психотерапевт, старается бережно и уважительно относиться к человеку, понимая, что ответственность за происходящее с ним находится не у меня, а у него. Приходит ко мне клиент со своими проблемами, своими запросами, и для меня как человека верующего это встреча с другим, которого Бог тоже любит, потому что Бог любит каждого человека. И мы вместе пытаемся разобраться, что у него и с ним происходит. Я не говорю о Боге, потому что не знаю, близка ли человеку эта тема, а навязывать свое мировоззрение, как вы верно заметили, не имею права. Никто не имеет права навязывать свои убеждения другому, а для психолога такое навязывание просто непрофессионально. Но человек может почувствовать Бога внутри тебя, даже если говоришь ты с ним, не упоминая Бога. Мне кажется, верующего специалиста отличает то, что он может работать на большей глубине, идти в глубь духовного, но только в том случае, если человек это психологу позволяет, если сам хочет идти туда.
Например, приходит женщина, сделавшая аборт по медицинским показаниям. Если она чувствует свою вину, свою ответственность, что вообще-то нормально для женщины в этой ситуации, ты можешь помочь ей не впасть в отчаяние, но и не погасить это естественное чувство вины, проговорив с ней очень глубокие вещи вплоть до покаяния перед Богом. Но если она себя виноватой не чувствует, а считает, что всё сделала правильно (мне сказали, что есть такие отклонения и нужно прервать беременность, и я прервала), значит, она на этот духовный уровень выходить не может или не хочет.
‒ Именно. А вы всё равно должны ей помочь, но понимаете, что без глубокого осознания ей того, что случилось, проблему не решить. И речь не только о таких страшных вещах, как аборт. Допустим, человек женат четвертый или пятый раз или не женится, а периодически заводит романы с одной, другой, третьей женщиной. Преступлением это не считается, из социума за это не изгоняют. Вы понимаете, что именно это непостоянство, неумение любить и быть верным и есть если не единственная, то точно одна из главных причин его психологических проблем, но он в этом не видит ничего предосудительного. Он не преступник, а понятия «грех» в его системе ценностей просто нет. Если такой человек придет к священнику, священник ему с чистой совестью может сказать, что пока он не изменит свой образ жизни, не сможет причащаться, а он либо больше не обратится к священникам, либо постарается измениться. Но психолог не может так сказать. К вам за профессиональной помощью обратился человек, испытывающий какие-то душевные трудности, переживающий кризис, и вы должны принять его с его системой ценностей, с его картиной мира, но понимаете, что если он не захочет как-то переосмыслить свои ценности, спуститься на эту глубину, качественно помочь вы ему не сможете. Утешите, найдете какой-то выход, но это будет паллиатив, потому что корень проблем останется. Что делать?
‒ Для того чтобы войти в духовную глубину, нужно работать с душевной частью. Человек состоит из духа, души и тела. Действительно, если речь идет о беспорядочных половых связях, скорее всего, надо будет выходить не на духовную глубину, а искать прежде психологические причины. Часто причиной бывают психологические травмы, нарушение привязанности в детстве и неумение создавать надёжные близкие отношения. Многие не умеют любить именно потому, что в детстве не получили настоящей безусловной любви. Им неоткуда ее черпать. Бесполезно начинать работу с человеком с заповеди возлюбить ближнего, как самого себя, если он себя не принимает и не любит, не умеет о себе позаботиться. И неэффективно говорить о том, что надо создавать крепкие отношения на всю жизнь, если человек не знает, как это сделать. Бывает и так, что человек не один год ходит в церковь, исповедуется, обсуждает какие-то вопросы со священником, но духовная жизнь не налаживается. И в таких случаях тоже часто выходим на более глубокие причины психологического характера. Например, к человеку в детстве всё время придирались, ругали и грозили наказать, в результате он и Бога видит чаще не как любящего и милующего Отца, а как наказующего Судию. Иногда на этой почве развиваются неврозы. Человек не успел прочитать молитвенное правило или прочитал его торопливо, невнимательно, и ему кажется, что за это Бог его уже отвергает.
Только проработав эту травму, мы можем выйти на следующий уровень, когда человек скажет: «Ничего не поделаешь, это моя жизнь, другой у меня нет. Меня в детстве не научили любить себя и/или других, но я буду учиться принимать себя, иначе выстраивать надёжные отношения, потому что я хочу любить, хочу создать семью и дарить свою любовь другим. Да, мне будет сложно, и мне трудно понять, что Бог прежде всего не наказующий, а любящий, и готов простить, как отец блудного сына». Этот образ Бога оказывается совершенно удивительным и даже нереальным для человека, травмированного в детстве. Психолог не работает на духовном уровне с тем, как это должно быть. Он работает с тем, что есть на уровне психики и как это влияет на человека сегодня.
‒ Если я правильно понял, вы привели пример, когда приходит к психологу человек церковный. С проблемами приходит, но в его системе ценностей есть такие понятия, как грех, покаяние. А у многих нецерковных людей таких понятий просто нет. И образа Бога нет. В жизни клиента грех есть, а в картине мира нет ни Бога, ни греха, но вы как верующий человек, поговорив с ним, понимаете, что именно грех является причиной его психологических проблем. Говорить ему об этом бесполезно, потому что он вообще не мыслит такими категориями, а постараться ему помочь вы как психолог должны, раз он пришел к вам за помощью. Что вы при этом чувствуете?
‒ На самом деле здесь очень просто. Есть выражение: терапевт идет за клиентом. Мы работаем с запросом и ценностями клиента, который к нам пришел, учитывая его понятийный аппарат. У психолога нет цели изменить человека и открыть ему духовное видение ситуации. Это всё-таки задача священника и катехизатора. Человек пришел к психологу с проблемой, которую хочет решить. Да, он неверующий и, если мы уж заговорили о блуде, каких-то вещей не понимает. Мы ищем причину его беспорядочных связей, и часто оказывается, что причина в нарушенной привязанности в детстве. Потому и переходит он из одних отношений в другие (и неоднократно), что не умеет удерживать эту связь. Я как психолог работаю с этим. Если у человека нет запроса на нравственную оценку, я не имею права ее давать. Я могу очень бережно, тихонько пощупать: а что происходит с человеком, когда он оставляет девушку, с которой встречался? Совесть есть в каждом человеке, и, если аккуратно, тихонечко трогать, человек может выходить на откровенность и признаваться, что было стыдно или жаль, что он так поступил. Если он так откроется, мы можем осторожно про это поговорить. Не говоря о Боге, не употребляя слово «грех», просто трогаем, насколько человек дает нам возможность в этом с ним побыть, к этому прикоснуться. Если он не готов к такому разговору и не пускает психолога туда, мы туда не идем, потому что не имеем права вторгаться. Мы находимся в той картине мира, которая у него. Мы можем ее расширить, если человек готов ее расширять. Например, посочувствовать, что у него в жизни было столько стрессов, и ненавязчиво спросить, какие ресурсы помогают ему с этим справиться. Кто-то скажет, что он, хотя и невоцерковленный, в трудную минуту идет в храм, и это его поддерживает и утешает. Тогда можем аккуратно поговорить с ним и на церковные темы, если он захочет. А другой говорит, что он в Бога не верит, но ему помогают друзья. Естественно, в этом случае религиозную тему мы вообще не трогаем. О смысле жизни, о страхе смерти в каких-то случаях можем поговорить, можем и спросить, во что человек верит. Но всё зависит от выбора человека и от его открытости к таким обсуждениям.
Также замечу, что клиенты зачастую обращаются к психологу с запросами, не имеющими под собой духовной подоплёки. Например, рассказывают про сложность в выборе решения или профессионального пути, трудности в межличностных отношениях и коммуникациях, проблемы в воспитании детей и детско-родительских отношениях, семейные неурядицы и конфликты и многое другое.
‒ Но в некоторых случаях духовная подоплёка есть. Несколько лет назад отец Константин Островский, отвечая одной читательнице, жалующейся на неверующего мужа, писал: «Пост ‒ не заповедь, а духовное упражнение, полезное и имеющее смысл для верующих. Но со стороны неверующего человека нет никакого греха в том, что он постом ест мясо или хочет супружеских отношений с законной женой. Вот когда человек блудит, нарушает другие заповеди, он грешит независимо от того, верит ли в Бога, признает ли грех грехом». Грех не «выдумка церковников с целью помучить людей», как считают многие неверующие, а то, что разрушает человеческую целостность, независимо от того, понимает ли это человек, признает ли Закон Божий. Именно поэтому грех бывает причиной и многих психологических проблем. Допустим, вы как специалист и как верующий человек понимаете, что причина в этом, а человек от этого далек и даже закрыт для таких разговоров. Естественно, психолог не имеет права навязывать клиенту то, что он даже обсуждать не готов, но бывают же случаи, когда вы понимаете, что из-за отсутствия у человека даже минимального желания хотя бы поговорить об этом и он себя не познает, и ваша помощь будет минимальной. Бывает у вас такое чувство?
‒ Бывает ощущение, что духовная поддержка и духовное осмысление жизни человеку помогли бы, но он не готов туда идти. Я помогаю ему до того момента, до которого он позволяет мне дойти, а дальше его путь, его выбор. Я в связи с этим часто вспоминаю слова отца Сергия Правдолюбова. Он говорил, что вот висели на кресте два разбойника, один из которых пожалел Христа, поверил Ему, попросил его помянуть и сразу попал в рай. Почему же, спрашивал отец Сергий, Господь не агитировал второго разбойника, который Его ругал, не сказал: «Просто поверь Мне и признай свой грехи, и мы вместе пойдем в рай»? И далее отец Сергий объяснял, что Господь так не сделал, потому что Он уважает право каждого человека на выбор. Второй разбойник не верит Ему ‒ это его выбор. Вот что такое настоящее уважение к свободе человека, к его выбору! У человека, пришедшего ко мне, свой путь, и Господь его всё равно каким-то образом ведет по жизни. Каким именно, не знаю. Может, просто мое присутствие и душевное участие отзовется. Я ни слова не скажу о Боге, о Церкви, но потом, может быть, во внутреннем мире человека будут происходить какие-то процессы переосмысления, поисков. А, может, и нет. Но это его путь и его выбор. То, что я воцерковлялась под руководством отца Сергия, научило меня уважать свободу выбора в каждом человеке. Плюс я сама уже двадцать три года живу в браке с человеком, который так и не воцерковился, и учусь уважать его свободу. Отец Сергий в этом мне тоже помог в своё время.
‒ И всё-таки есть чувство, что большее моральное удовлетворение от работы вы получаете, когда приходит человек пусть неверующий, но сомневающийся, ищущий, готовый говорить на эту тему, открывать для себя духовный мир, идти в свою глубину?
‒ Сложный вопрос. Конечно, приятно, когда человека эта тема интересует, что-то в его душе отзывается. Например, был случай, когда клиентка сказала, что ищет духовную поддержку и даже сходила в храм. Я понимала, что это маленький эпизод ее светской жизни, но всё равно уже могла более уверено спросить её: «А вы не читали книгу «Несвятые святые» отца Тихона?» А она радостно ответила: «Ой, а я как раз купила эту книгу и только начала читать, она меня трогает». Вот такое было радостное совпадение! Но я не могу сказать, что клиенты, которые остались при своем мнении, не получили от меня то, за чем шли, или были для меня менее важны. Нет, потому что в любом случае произошла встреча с человеком. Я с уважением, интересом и включённостью отношусь к любому человеку, приходящему ко мне за психологической помощью. Вне зависимости от того, верующий он или атеист, и какую религию исповедует. Каждый клиент для меня ‒ это человек, которого любит Бог ‒ вне зависимости от его убеждений.
Бывает, что и с верующим клиентом сложно работать, потому что у человека свои неофитские ригидные установки, он уже твердо «знает», как должен спасаться и других спасать иногда, как всё должно быть, и если в семье у него возникают какие-то конфликты, то виноваты в этом, разумеется, неверующие домашние, к себе же такой неофит совсем некритичен, и повернуть его в сторону размышлений, что, может, и он что-то не так делает, крайне сложно. А бывает, что человек неверующий, но с ним получается какой-то конструктивный глубокий диалог, идет какое-то движение и изменение.
Да, бывают ситуации, когда у человека не просто другое мировоззрение, не просто другая картина мира, но он считает нормой какие-то вещи, которые для меня неприемлемы. Там, где я могу, я всё равно с ним работаю и стараюсь того, в чем у нас такие принципиальные разногласия, вообще не касаться ‒ они где-то «за дверью», а мы работаем с другой темой. Я отношусь к нему как к человеку, который какими-то промыслительными путями пришел за психологической помощью именно ко мне, и произошла встреча. Да, сейчас он не верит в Бога и даже слышать ничего об этом не хочет, но я же не знаю, что будет с ним через неделю, через месяц, через год. Только Богу известен его путь. Я же работаю с ним как специалист, пользуясь своими знаниями и опытом.
Может возникнуть и такой момент, что я порекомендую клиенту коллегу и смежного специалиста, который специализируется именно на его теме или может ему лучше помочь. Такие ситуации редко, но иногда бывают. Например, одна клиентка мне прямо сказала: «Мне нужно, чтобы вы дали четкий алгоритм, как решить эту проблему здесь и сейчас, без привязки к прошлому». Но я уже, после первых встреч, знала, что корни ее проблемы именно в прошлом. Она и не отрицала, что психологические травмы были, но не хотела о них говорить совсем. Это в психологии называют «защитой». И я ей прямо сказала: «Есть темы, с которыми мы можем по поверхности поработать, но, если мы не проговорим какие-то болезненные вещи, не сможем достичь качественных изменений». Она ответила: «Да, мне хотелось бы только по поверхности, глубоко идти внутрь и плакать, как в прошлый раз, я не готова». Тогда я порекомендовала ей специалиста, который работает в когнитивно-поведенческом подходе, у которого есть четкая схема, как работать с мыслями, с поведением, перестраивать их. Насколько это будет эффективно в ее ситуации, другой вопрос, но она так хочет. Это её выбор, к которому я отношусь с уважением. Мы поблагодарили друг друга за проделанную работу, попрощались, и она пошла к другому специалисту.
‒ А направлять к психиатру часто приходится?
‒ Да, довольно часто. Чаще всего с подозрением на клиническую депрессию. У меня есть психиатры, которых я могу рекомендовать. Многие православные люди если и готовы пойти к психиатру, то только к православному. Почему нет, если у меня есть знакомый специалист, но надо понимать, что православный психиатр получал медицинское образование не для того, чтобы давать духовные советы как священник или катехизатор. Он лечит точно так же, как любой другой врач: ставит диагноз, подбирает лекарства. Депрессией страдают сегодня многие. Думаю, ситуация с коронавирусом увеличит количество людей, страдающих этим заболеванием. Если человеку нужно медикаментозное лечение, заменить врача-психиатра не может ни священник, ни психолог.
‒ Вы работаете с человеческими проблемами, с болью, с душевными травмами. Вера помогает вам не выгореть?
‒ Думаю, что да. Я умею разделять ответственность, понять, где границы моей компетентности, а где уже можно только уповать на Бога. Понимаю, что боли меньше не становится, и часто удивляюсь, как человек выдержал всё, через что ему пришлось пройти. Но если пришлось, значит, Бог для чего-то это ему попустил. Может, для того, чтобы он что-то понял, чему-то научился, стал другим. А я могу только какое-то время, пока он считает нужным ко мне приходить, быть рядом, поддерживать, находить опоры, ресурсы. И, конечно, всегда надеюсь, что даже если человек каких-то вещей пока не понимает, Бог его не оставит и будет как-то вести. Я клиентам это не говорю, но всегда в это верю.
Беседовал Леонид Виноградов
Комментировать