Приложения

1910 г. – Пострижена в монашество основательница вновь открытой женской общины под названием «Гефсимания» при сельце Воронине, Зарайского уезда, лебедянская мещанка Параскева Кузнецова, с наречением ей имени Поликсения.

Начальницей женской общины «Гефсимания» назначена м. Поликсения.

Его Преосвященством, Преосвященнейшим Никодимом, епископом Рязанским и Зарайским, 21-го минувшего декабря 1910 г. освящена новоустроенная церковь в честь Успения Божией Матери при женской общине «Гефсимания», что при сельце Воронине Зарайского уезда¹⁰⁴¹.

Состоят праздными священническое и диаконское места при церкви женской общины «Гефсимания»¹⁰⁴².

Всемилостивейше пожалована Ее Императорским Величеством Государынею Императрицей Александрой Феодоровной для церкви женской общины «Гефсимания» плащаница с изображением Успения Пресвятыя Богородицы на голубом бархате¹⁰⁴³.

1911 г. – Начальнице женской Гефсиманской общины Зарайского уезда монахине Поликсении дозволено построить, на средства благотворителей, деревянные здания для прачечной и бани, дом для приезда духовных особ и странноприимный дом¹⁰⁴⁴.

1913 г. – Состоят праздными места диаконские при церкви Гефсиманской женской общины с 30 июня 1909 г. – дня ее учреждения¹⁰⁴⁵.

Веселися, Гефсимание, Богородичен святый доме!..

Девы с Материю Царевою, на высоту вознеситеся!

Гефсиманская женская община находится в пустоши Лариной, при сельце Воронине, в 2-х верстах от Зарайска, уездного города Рязанской губернии. На пути между общиной и Зарайском лежит деревня Безпятово.

Все это известные уже в старину местности. Сельцо Воронино упоминается в выписи с писцовых книг 1629 года, где владельцем его значится Михаил Зачесломский. Деревня Безпятово упоминается в платежных Рязанских книгах «письма и меры Василья Яковлевича Волынскаго, да Ивана Афонасьевича Нащокина, да подьячих Второва Ильина, да Алексея Малахова, лета 7103, 7104 и 7105» (т. е. 1595 – 1596 – 1597): «Город Николы Зараскаго посад... У Николы ж за острогом на Безпятовской земле, что дал в дом Николе чудотворцу Михайло Назарьев сын Глебов вотчину свою слободку Назарьевскую». В выписи из книг Рязанского уезда «письма и меры Кирилла Воронцова-Вельяминова 137 и 138 лет» (т. е. 1629 и 1630 годов) Безпятово значится в числе вотчин Зарайского Николаевского собора: «сельцо Безпятово на речке Истопке, что дал в дом к Николе чудотворцу Михайло Назарьев сын Глебов; слободка Назарьевская, что дал Михайло же Глебов». С 1764 года деревня Безпятово, вместе с сельцом Ворониным, состоит в приходе Троицкой церкви гор. Зарайска.

Владения общины занимают площадь в 89 десятин 360 сажен удобной и неудобной земли; из них около 7 десятин приходится на усадьбу, огород и выгон.

Возникла она в начале текущего столетия и обязана своим существованием усердию и многолетним трудам своей основательницы, ныне здравствующей досточтимой монахини Поликсении (в мiре Параскевы Михайловны Кузнецовой). 14 мая 1908 года, в день священного коронования Их Императорских Величеств, Государя Императора Николая Александровича и Государыни Императрицы Александры Феодоровны, было избрано место для теперешней обительской церкви и на нем водружен крест. Постройка каменного корпуса началась в том же году.

Открыта община более года тому назад, согласно определению Св. Синода, состоявшемуся 12–21 мая 1909 года за № 4091.

Основана Гефсиманская община на твердых правилах общежития, заповеданного древними Отцами.

В ней существует обязательное положение, что сестры пользуются от монастыря не только трапезой, как в большинстве женских монастырей, но также одеждой, обувью и вообще всем необходимым для жизни в рамках иноческого быта.

Зато, в свою очередь, они должны посвящать свои труды всецело и исключительно на пользу и благолепие обители, их содержащей и облегчающей им путь к спасению. Не имея, благодаря этому, нужды в непосредственных сношениях с мiрскими людьми, они ничем не отвлекаются от своей коренной цели, ради которой собрались в обитель; внимание их к своему духовному возрождению ничем не рассеивается – и они трудятся непрерывно, действительно во славу Божию...

Побудительной причиной к основанию обители явилось ревностное желание учредительницы, благословленной на это дело несколькими ныне в Бозе почивающими старцами, послужить созданием монастыря спасению многих. Промыслу Божию было угодно, чтобы на этом месте непрестанно возносились к Богу похвалы, священные песни моления в честь Приснодевы Марии от лика иночествующих дев.

Много значительных трудов положила здесь мать Поликсения, много сердечных воздыханий возлетело из груди ее к Всещедрому Богу, много слезных молитв, никому, кроме Единого Сердцеведца, неизвестных, пролито ею в пустынном уединении, много тяжких борений, неотступных скорбей и безвестных страданий довелось испытать ей прежде, чем, по милости Божией, исполнилось ее заветное, пламенное желание – прежде, чем создалось то, чего с таким упованием и столько лет жаждала ее душа...

И вот, наконец, 21 декабря 1909 года была освящена Преосвященным Никодимом, епископом Рязанским и Зарайским, в полуподвальном этаже еще недостроенного и теперь каменного корпуса небольшая домовая церковь в честь Успения Божией Матери.

Эта церковь, единственное утешение насельниц общины – плод их непрестанных трудов, слез и молитв к Единому Прибежищу и Утешителю скорбящих и к Заступнице рода христианского.

Удивительно прекрасен и привлекателен этот, почти подземный, храм Царицы Небесной, при всей своей тесноте и бедности! Благодать Божия, очевидно, почила на нем.

Входишь в него с истерзанным сердцем, измученный безтолковой сутолокой быстробегущей жизни, взволнованный и надорванный тревожной суетой, шумом и гамом современного города – и сразу начинаешь чувствовать веяние Божественной благодати. Тает лед равнодушия и безчувствия, спадает чешуя наслоений мiрской суеты – и священный трепет безраздельно овладевает душой, преклоненной к смиренной и тихой молитве...

Взор невольно приковывается со странным умилением к трепещущему сиянию лампад пред запрестольным образом Триединого Бога, проходящему сквозь прозрачную голубую завесу царских врат – и хочешь видеть в нем отражение или символ того Света жизни, который с благожелательной и всепрощающей любовью зовет нас с всемiрной Голгофы к Себе, чрез голубую даль минующих веков...

Внимаешь простому обиходному напеву священных канонов, псалмов и молитв, неспешно, медленно распеваемых без иноземных вычур и диких выкриков благоговейными, сосредоточенно молящимися в тоже время внутри себя насельницами благословенной обители – и явственно ощущаешь в самом себе духовное единение всех предстоящих в храме в общем молитвенном подвиге. Чувствуешь реально, что ты здесь – не лишний, не случайный посетитель, не одинокий богомолец, со своим горем, со своими скорбями и нуждами прибегающий к Богу... Нет! Ты – одно из неразрывных звеньев этой молящейся общины верных, ты – полноправная часть целого, скрепленного между собой цементом христианской братской любви.

Ты молишься не столько о себе, сколько за них, и они молятся не за себя лишь, но от имени всех и за всех. Молясь с ними, понимаешь и чувствуешь, что такая-то общецерковная, безкорыстная и любвеобильная молитва действительно может восходить к Богу, как дым кадила, благоухающего пред Отцом нашим Небесным верою и любовию...

Лучшее украшение храма составляет деревянный белый иконостас на 12 колонках, устроенный наподобие мраморного, имеющегося от лет древних в Риме, в катакомбах св. Агнесы. Он скопирован с иконостаса в церкви-усыпальнице при Московском Чудовом монастыре, где погребен Великий Князь Сергий Александрович.

По колонкам бежит и вьется виноградная лоза, эмблема Евхаристии, а на капителях – голуби, души верных, жаждущие прильнуть к Источнику воды живой, текущему в жизнь вечную.

Внизу – местные иконы Спасителя и Богоматери, а над ними – сложные композиции Распятия и Сошествия во ад. Все эти четыре иконы – работы скончавшегося в прошлом году художника К. П. Степанова. Вместе с тремя другими (а также с престолом и жертвенником с подобающей одеждой) они пожертвованы в общину из церкви-усыпальницы Ее Императорским Высочеством Великой Княгиней Елисаветой Феодоровной.

В середине иконостаса вставлены деревянные же, вызолоченные резные царские врата. Над ними в серебряном золоченом сиянии с лучами парит иерусалимский образ Успения (шитое изображение нетленно почивающей Богоматери), пред которым горит неугасимая лампада. Каждую среду после часов образ спускается – и пред ним, по киевскому обычаю, поется молебен с каноном Успению. Акафист же Успению читается по воскресениям, на повечерии, по шестой песни трех канонов.

Праздничный образ Успения находится на алтарной стене, видимой в пролете южной арки иконостаса. Пред местной иконой Богоматери временно, в виду неокончательной отделки церкви по неимению средств, помещена шитая золотом по голубому бархату плащаница с изображением почивающей во гробе Богоматери; кругом в кайме – величание Успению: Величаем Тя, Пренепорочная... Плащаница эта пожертвована в 1910 году в «Гефсиманию» Ее Императорским Величеством Государыней Императрицей Александрой Феодоровной.

У южной стены церкви, в углу, пред живописным Распятием с предстоящими, происходит «неусыпаемое» чтение псалтири по преставившимся ко Господу.

Вот кончилось повечерие. Сумрак и безмолвие воцарились в храме...

Только теплится красноватым лучом лампада пред святыней обители, образом Пречистой над св. вратами, да двигается свечечка в руках монахини, стоящей посреди церкви пред аналоем.

Начинается «пятисотница».

– Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!...

Тридцать раз звучит этот одинокий молитвенный вопль смиренного покаяния, произносимый среди полной тишины тонким голоском чтицы. И тридцать «метаний» творят сестры.

Затем следуют сто молитв. Безмолвие ничем уже не нарушается. Каждая про себя, считая по четкам, шепчет с мытаревым смирением молитву Иисусову: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную.

Снова тридцать поклонов с произносимой вслух молитвой и – сто безмолвных молитв.

За ними идут двадцать поклонов с той же молитвой и опять сто безмолвных молитв.

Наконец, чтица еще двадцать раз произносит с поклонами молитву: Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! И сестры обращают последнюю сотню молитв к Богоматери, говоря про себя: Владычице моя, Пресвятая Богородице, спаси мя грешную.

Теперь они берут благословение у начальницы и покидают до утра храм. Им предстоит закончить некоторые послушания, и тогда они после вечерней трапезы прочтут молитвы на сон грядущий с положенным в данный день акафистом Спасителю и Богоматери.

Но недолго им придется отдыхать во сне после трудового дня.

В половине четвертого часа утра будилыцица, позванивая колокольчиком, уже обходит их помещения, возглашая:

– Пению время, молитве час!..

И в четыре часа с обительской колокольни несутся уже среди полумрака и предрассветной тишины тающие в воздухе настойчивые звонкие призывы в храм...

Бодро звучит колокол в упругом мглистом воздухе. Свежесть и утренний холодок отрадно действует на душу, гармонирует с ясным настроением ее, готовым на труд, на подвиг, на безпрерывную, долгую молитву...

На рассвете наступающего дня, при бледном свете немногих мерцающих там и сям лампад, начинается полунощница. За ней следует утреня, оканчивающаяся к семи часам. Здесь заметим, что в общине, согласно уставу, к тропарям канонов круглый год неупустительно стихологисуются по псалтири песни.

К особенностям богослужения в общине надо несомненно отнести празднование службы на погребение Богоматери, отправляемое накануне 16 августа, по благословению Преосвященного Никодима, епископа Рязанского и Зарайского, по особому чинопоследованию.

В день Успения Богоматери, в четыре часа вечера, по звону «во вся» с обительской колокольни, начинается торжественная вечерня. В конце ее, по Трисвятом, при пении тропарей – Благообразных ученик лик и Священным учеником – плащаница Богоматери выносится из алтаря северной дверью и полагается на особо уготованном месте в трапезной части храма. После обычного отпуста поется пред ней молебен с каноном – Скорбных наведения. Затем, вплоть до глубокого вечера, медленно читается в церкви в поучение сестрам и богомольцам житие Пресвятой Богородицы и описание безчисленных чудес от Ее св. икон, чтимых повсюду на необозримом пространстве Святой Руси.

В 11 часов ночи сестры все уже в сборе в храме. По обычном благословении пред плащаницей начинается утреня с включенным в нее «чином двунадесяти псалмов». На хвалитнах плащаница переносится в алтарь и полагается на св. престоле. По великом славословии, при пении Трисвятого, плащаница выносится из алтаря северной дверью, обносится вокруг храма и при пении тропаря Благообразных ученик лик снова полагается на гробнице в средней арке посреди храма.

Непосредственно по окончании утрени и первого часа читаются часы третий и шестой, и, по звоне «во вся», начинается Божественная литургия св. Иоанна Златоустого.

Воистину такое празднование можно назвать «второй Пасхой», как именуют греки Успение Богоматери.

Накануне 17 августа служба восшествия Богоматери на небо совершается сполна по иерусалимскому последованию.

После Литургии бывает крестный ход вокруг обители.

Строгим соблюдением церковного устава, включительно до положенных на службах чтений из толкового евангелия, творений св. Отцов, пролога, синаксарей и праздничных слов, точным выполнением всех церковных служб, иноческого правила и «пятисотницы», обиходным распевом, неутомимыми трудами и непрестанными молитвами своих насельниц и теперь уже славится в окрестности юная обитель. О ней нередко можно слышать от посещавших ее богомольцев:

– Там Бог всем управляет!

Часто называют нашу новую Гефсиманию по-старинному «Домом Богородицы».

Все в этой юной обители основано на благословении Божием и молитве. Вся она поддерживается молитвой. Все с молитвой в сердце и на устах делают сестры: и пашут, и сеют, и жнут, и молотят, и косят...

Молитва является для них неизменной спутницей их жизни и трудов, дыханием их чистых душ, посвятивших себя безраздельному служению Богу.

Своими руками устроили они вокруг своей милой пустыньки простую убогую ограду из кольев – и белеет теперь она своими решеточками посреди зелени окружающих обитель лесов и полей.

На границе владений общины, у векового дуба, на северной стороне, при въезде взору богомольца предстают решетчатые железные св. врата с восьмиконечным крестом наверху, увенчанные образом Успения, который вставлен в середину поперечного бруса, поддерживаемого воротными столбами.

В 33 саженях к востоку от алтаря начинается монастырское кладбище, место вечного упокоения потрудившихся ради Бога.

К югу от каменного корпуса с домовой церковью лежит небольшой пруд и вблизи его артезианский колодезь с водокачкой и конным приводом для молотьбы обительского хлеба.

Вправо от него, недалеко от огорода, по направлению к Зарайску, который видно благодаря открытой равнине, к лету текущего года будет выстроен деревянный странноприимный дом.

А вот и будущая реликвия Гефсимании – домик первоначальницы, в котором она прожила семь долгих трудных лет, да живет еще и теперь. Деревянный, одноэтажный, крытый соломой, обложенный по наружным стенам «для тепла» толстой броней сухих листьев – как живо воскрешает он в памяти сердца убогие келлии, хижины и землянки многих первоначальников ныне цветущих обителей. Да поможет Бог и новой Гефсимании расти и крепнуть, и возрасти в Лавру на славу Церкви Православной и на благо всем ищущим спасения!

Взойдемте с вами, благосклонный читатель, в сбегающий к соседнему оврагу монастырский сад, остаток былого помещичьего хозяйства. Там вы увидите груши, яблони, вишни и малину; посреди сада островерхий шатер для караулыцицы.

Между садом и огородом, на небольшой луговинке, среди деревьев приютился начаток пасеки с Божиими работницами – пчелками...

Повернемте налево по дороге из сада, пройдемте между огородом и пашней – и вы остановитесь в изумлении перед роскошной столетней липовой аллеей, примыкающей к обительскому лесу. Липы-гиганты осеняют дорогу своим густым зеленым шатром; в самый яркий солнечный день, когда глаза режут сверкающие на соседней поляне лучи, здесь – сумрак, тишь и прохлада, благодетельно действующие на душу...

Из кратких строк, посвященных новой «Гефсимании» и ее духовному облику, становится понятным, почему при начале своего бытия она была осенена сиянием Божественной благодати. Велением вседействующего Промысла в самый день освящения Успенского храма произошли там три знаменательные события.

Во-первых, по освящении храма на только что освященном престоле епископ Никодим освятил несколько антиминсов для Рязанской епархии.

Затем при совершении первой в обители Божественной литургии соборный священник г. Ряжска о. Алексий был возведен в сан протоиерея. И возглашаемое архиерейским хором как благовест разносилось в храме торжественное троекратное «аксиос».

Наконец, более тридцати монашествующих и мiрян удостоились в этот день принять св. Таины Христовы и этим явили верным новый родник благодати, заструившийся в только что открытой обители.

Здесь не место распространяться (да и не у прииде час!) о тех особенных знамениях, которые предшествовали возникновению «Гефсимании»; но не можем не указать, что создалась она, подобно множеству древнерусских иноческих обителей, по воле и при помощи Божией, а не по человеческому себялюбивому и пристрастному желанию...

Сея искренние слезы, труды и молитвы, возрастит она – верим – плод мног и явится, когда захочет Бог, во славе.

А ныне да исполнятся уста наша хваления Твоего Господи, о судьбах «Гефсимании», яко да поем славу Твою во веки!

Иеромонах АРСЕНИЙ

Москва. Кремль. 9 марта 1911 года.

Память св. 40 мучеников, иже в Севастии.

Бог Господь явися нам, составите праздник,

и веселящеся придите, возвеличим Христа,

с ваиами и ветвьми, песньми зовуще:

благословен грядый во имя Господа Спаса нашего.

Пишу эти строки, и вновь переживаю неизгладимые в душе моей впечатления светлой радости по поводу торжества Гефсиманской обители.

В этот навеки памятный для обители и знаменательный день поступило в благословение юной общине безценное сокровище. Я разумею здесь: дар Ее Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Феодоровны – икон Спасителя, Богоматери, Распятия Господня, Сошествия во ад и Тайной вечери – все пять – из церкви-усыпальницы при Московском Чудовом монастыре; затем икону Успения Богоматери от настоятельницы Московского Вознесенского монастыря игумении Евгении, и, наконец, икону Успения Божией Матери с частицею камня от гроба Богородицы и другими святынями – от С. Г. Булгакова.

Я сопровождал св. иконы от Москвы. По приходе поезда в Зарайск, вагоны обыкновенно пустеют; все пассажиры выходят, а поезд готовится к обратному следованию в Москву. И вот великое множество народа, выйдя из вагонов, было поражено, увидев инокинь с вербами в руках, пришедших в крестном ходу с хоругвями, для встречи чего-то грядущего во имя Господне...

Все остановились тут же у станции, близ пришедших с крестным ходом насельниц «Гефсимании» и собравшихся на торжество жителей Зарайска.

Вот вынесли из вагона св. иконы, и все присутствующие мысленно «прияша ваиа от финик» и стали восхвалять Господа о всем видимом:

– Радуйся и веселися, мирный наш граде! Красуйся и радуйся, Богородичная обитель Гефсимания! Осанна в вышних!

При колокольном звоне Зарайских церквей, блестя хоругвями, крестный ход со св. иконами, возглавляемый благочинным г. Зарайска протоиереем Н. И. Зиминым, тронулся по направлению к Гефсимании. Неоднократно останавливался он по дороге для совершения литий.

Чувство духовной радости наполняло сердца участников этого шествия, и от полноты сердец само собою поднималось волною восторга и вырывалось из уст знакомое песнопение:

– Ужасеся о сем небо и земли удивишася концы...

Сама природа, казалось, согласовывалась в этот памятный день с радостным чувством богомольцев, радуя нас теплым и ярким солнечным светом.

Проходим городом. В раскрытые окна видны головки детей при матерях, крестящихся на св. иконы и протягивающих к ним своих первенцев. И напомнило это нам историческое былое, когда сбывалось пророчество:

– Из уст младенцев и ссущих совершил еси хвалу.

У заставы мы расстались с протоиреем Зиминым, возвратившимся в свою церковь для совершения Литургии, а сами отправились далее.

Едва миновали Безпятово, услыхали мы с радостию нежный звон с колокольни юной Гефсимании. Подвигаясь к обители, мы стали различать сопровождающие звон токующие удары била¹⁰⁴⁸.

И вспомнился нам ответ Сладчайшего Учителя фарисеям на требование их запретить ученикам прославлять Бога:

– Аще сие умолчат, камение возопиет.

С умилением внимая бездушным предметам, славящим Господа, вседеятельною силою Его мы озарились светом торжества, и вот уже видим: на границе Гефсимании, у столетнего дуба встречают наше шествие во главе со священником оставшиеся в обители сестры и богомольцы с ваими в руках, радуясь и веселясь: се бо Царь грядет в правде, кроток и спасаяй.

– Господи Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли. Яко взятся великолепие Твое превыше небес. Из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу. Врагов Твоих ради разрушиши врага и местника. Господь в Сионе велик и высок есть над всеми людьми. Хвала Его пребывает в век и в век века...

– Якоже слышахом, тако и видехом. – И из переполненных духовною радостию сердец лились и лились через наши уста звуки церковного ликования:

«Днесь святая святых радуется... Возсия день радостен и праздник всечестен... Радуйтеся, людие, и веселитеся, – радуется небо и земля, яко уже избавление прииде...

Днесь собори верных сошедшеся духовно да торжествуим; восприяхом, Боже, милость Твою посреде людей Твоих».

По совершении литии, взойдя в церковь, мы установили на временно приготовленных местах св. иконы, – и началась Божественная литургия.

Сестры были сильно утомлены предшествовавшими службами, долгим ожиданием на вокзале и медленным шествием крестного хода.

Казалось бы, у них не хватит сил на пение Литургии. А день так радостен, а праздник так светел!..

Но вот смиренным возгласом иерея прославлено святое царство благодати. Вот вознеслись молитвы верных о мире всех. Настают антифоны. И скорбные в умилении души покорно склоняются, прося Бога ниспослать силы сестрам.

И вдруг зазвучала полная радостного единения с Богом песнь:

– Возлюбих, яко услышит Господь глас моления моего... Скорбь и болезнь обретох, и имя Господне призвах. Молитвами Богородицы, Спасе, спаси нас.

Первый антифон пропет. Слух отказывается верить: такая сила, такое упование звучат в голосах сестер. Благодать Божия явно для всех здесь помогла немощным!

А дальше, дальше!.. Какая вера, какая любовь к Господу и Матери Его и к этому бедному храму, селению Его Божественные славы, движет их сердцами и управляет голосами их!

– Веровах, тем же возглаголах: аз же смирихся зело... Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?.. Молитвы моя Господеви воздам пред всеми людьми Его... Спаси ны, Сыне Божий, возседый на жребя, поющия Ти: аллилуиа!..

Смирение помогло в скорби обратиться к вере. Вера родила молитву. И вот уже звучит молитва исповедания Божия и твердого упования на Него, как предвкушение небесных благ!

– Исповедайтеся Господеви, яко благ, яко в век милость Его. Да рекут убо вси боящийся Господа, яко благ, яко в век милость Его. Осанна, осанна, осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне!

Чудное молитвенное настроение владело всеми, кто слышал эту незабвенную Литургию.

На молебне было провозглашено многолетие Государю, Государыням, Наследнику Цесаревичу, Великой Княгине Елисавете Феодоровне и всему Царствующему Дому.

После молебна обнесли святые иконы вокруг церкви и установили их на своем месте в иконостасе. Там они находятся и теперь. Пред местной иконой Богоматери временно помещена плащаница с изображением Успения Богородицы, – дар Государыни Императрицы Александры Феодоровны.

Богомольцы стали расходиться. Покидаем и мы наш полуподземный храм, с жалостию в сердце расставаясь с ним. Здесь, поклоняясь святыням его, а среди них, камню от гроба Богородицы, так легко представляешь себе, будто находишься в пещерном храме Гефсимании на Елеоне.

И, удаляясь отсюда, молитвенно шепчешь, крестясь на этот святой храм:

– Бог основа и в век. Освятил есть селение Свое Вышний. Да будут же, Господи, очи Твои отверсты день и ночь на храм сей, обитель сию и живущих в ней! Боже сил, призри с небеси и виждь и укрепи виноград сей, и соверши и, его же насади десница Твоя. Аминь.

Обозрев кратко настоящее торжество, припомним при сем слова Господа:

– Блажен муж, творяй сия, и человек, держайся сего, и храняй праздники не осквеняти. – И изберут содержать завет Мой, еже Аз хощу. Дам им в дому Моем и в ограде Моей место именито, введу я в гору святую Мою, и возвеселю я в дому молитвы Моея...

Припомним также повеление блюсти вся, елика заповедах, и совет аввы Дорофея не пренебрегать даже и малою заповедью, но исполнять в точности и со страхом Божиим, как дело Божие.

Итак, православные, не только благоговейно исполняйте и свято чтите и высоко цените все крестные ходы, как знак победного знамения и торжества Православия, но и выносы Плащаницы, и поклонения Честному Кресту, и хождения с артосом вокруг церкви на Святой неделе, и раздаяние его в Светлую субботу, и в праздник Святыя Троицы храните обычай украшать не только храмы, но свои жилища, и даже могилы усопших древесными ветвями, и устилать помост церковный свежею душистою травою, и присутствовать при богослужении с благоухающими цветами – начатками обновляющейся и расцветающей природы – в сретение праздника в честь Всеоживотворяющего и Обновляющего Духа-Утешителя. И все, что установлено Святою Церковью, нерушимо исполняйте и трепетно благоговейте пред всяким делом Божиим, ибо да благоговеет вся земля от лица Его и да вопиет: благословите вся дела Господня Господа!

Матери и сестры святой обители сия! Неленостно подвизайтесь в иноческих трудах и понуждайте себя на все доброе. Стремитесь стяжать благодать Святаго Духа, ибо без благодати человек мертв: зане всяка плоть яко трава. Старайтесь все дни вашей жизни содержать в устах, уме и сердце молитву Иисусову. Будьте смиренны, кротки, молчаливы, благоговейте пред Богом, – и очи Его будут отверсты на вас, живущих в сей святой обители, и по слову Его: вселюся в них и похожду и буду им в Бога, – подаст Он вам силу отвергнуть всякое житейское попечение. Знайте, сестры, что без борьбы и принуждения ничего ни дается, тем более душевное спасение, к которому должны мы всеми силами стремиться, чтобы быть монашествующими не по одежде и внешности только, но по духу и сердцу. И тогда ваша добрая, благочестивая христианская жизнь будет поистине светом для всех приходящих сюда, для всех ищущих и жаждущих спасения, и путеводною звездою, роняющу лучи свои на дно совести заблуждающихся и малодушных.

Иеродиакон ЕВСТРАТИЙ

Недавно закрыта выставка работ учащихся в иконописной палате Донского монастыря, помещающейся на Остоженке, рядом с храмом Успения. На выставке выставлены до 200 икон, исполненных учениками палаты для вновь сооруженных церквей на кладбище Донского монастыря и Гефсиманской общины, близ Зарайска, и в другие места. Выставка открылась еще в конце мая [1912 г.].

Она представляет громадный интерес для художников-иконописцев и вообще для лиц, интересующихся древней иконописью, и наглядно свидетельствует о благих результатах, достигнутых учащимися в палате под руководством ее директора Н. И. Пашкова, вложившего массу труда и энергии в это дело. Очень приятно засвидетельствовать, что его труды не пропали даром, и учащиеся в палате в непродолжительном будущем будут хорошими художниками-иконописцами, которые украсят своими произведениями православные храмы. [...] Из выставленных работ усматривается, что учащиеся в палате ознакомлены с историей св. Церкви, иконографией, археологией, патристикой и другими науками в достаточной степени. Оригиналы для икон взяты с древних иконописных подлинников, но при этом исключены все детали, не соответствующие эпохе события, что очень важно с исторической точки зрения. [...]

Иконы, изготовленные для Гефсиманской общины, написаны таким образом, что на каждой из них помещено изображение Божией Матери. Особое внимание обращает на себя икона Божией Матери, именуемая «Спорительница хлебов»¹⁰⁵⁰. Подлинник этой иконы находится в Оптиной пустыни, где эта святыня постоянно находилась в келлии известного оптинского подвижника старца иеросхимонаха Амвросия. Списки с этой иконы распространены во множестве по всей России. Богоматерь изображена в облаках из радуги над хлебными полями, на которых стоят на молитве крестьяне...

Иконы для царских врат Гефсиманской общины замечательны по оригинальности изображений, взятых с древнейших рисунков. Божия Матерь изображена с веретеном, как это встречается всегда на иконах XV и XVI веков.

(Письмо Старца духовным детям)

Мир убо желаю Вам! мир Христов призываю на Вас! Буди мир в силе Твоей, и обилие в столпостенах Твоих! Сам Господь мира да даст Вам мир всегда во всяком образе (2Сол. 3:6). Блюдите мир, не только блюдите, но и ищите тщательно, по сказанному: «взыщи мира, и пожени и!» (Пс. 33:15). Это есть драгоценный дар Божий. Ибо часто бывает, к сожалению, что мир, даримый Богом нам, и сокровенный от нас, – презираемый нами и убегает от нас, гонимый людьми, ненавидящими мира, и страстями нашими.

Ищите же мира и пожените его, да будет он всегда с вами. – «Блюдитеся от псов, блюдитеся от злых делателей!» (Фил. 3:2), творящих распри и раздоры, кроме учения, емуже Вы научистеся, и уклонитеся от них: таковии со Господеви нашим И[исусом] Х[ристом] не работают, но своему чреву (самолюбию), иже благими словесы и благословениями прельщают сердца незлобивых (Рим. 16:17–18).

Мир! – великое сие слово: «Мир вам!..» Мир есть союз рода человеческого и основание благополучия его. «Мир Божий да водворяется в сердцах Ваших» (Кол. 3:15). Без него ничего доброго и святого быть не может. Где мира нет, там всеобщее помешательство... Сего ради, Св. Церковь, при всех своих молениях, и молится «о мире всего мiра, благостоянии святых Божиих церквей, и соединении всех», и призывает нас: «Господу помолимся», – помолимся иметь живой союз о Христе, в согласии, и быть, так сказать, друзьями о Христе. О таких-то друзьях сказал Христос: «нет больше сея любви, разве кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13).

Великий это подвиг – полагать душу свою за других, – если принять во внимание внутреннее чувство человека, который полагает душу свою за других... Но судить об этом может только тот, кто трудился над этим по своему внутреннему чувству, примиряясь в совести с Богом и людьми, и умом своим царствовал над движениями своей плоти и хотениями своего сердца, в борьбе самоотвержения для других спасающихся.

Ведь не одно и то же, что отдать все то, что имеешь, т. е. лишиться видимого всего; нет к этому нужно еще прибавить спокойствие духа. Да и этого мало: нужно при этом не быть снедаемому завистию к другим, а еще радоваться за их благополучие и скорбеть за недостаток власти царствующего их ума над самими собою, о неимении оного мира в себе и любви к другим. – Тут уже руководящий разум – не простое чувство желать быть спокойным только себе одному, – это нечто большее! И недаром Апостол это чувство мира назвал «Миром Божиим, превосходящим всяк ум» (Фил. 4:7).

Мир этот есть союз с Богом и человеки, верность св. Церкви, мир совести ко всему видимому, – земному на земле, и к невидимому – небесному на небеси, чистота души и сердца! ибо только чистое сердце Бога зрит, имеет дары от Бога, превосходящие всяк ум.

Нет ничего союза сего святее и нужнее к благополучию человеческому, к облегчению нужд житейских; это – наибольшее утешение!

А без сего мира всякое основание колеблется: общества развращаются, обители лишаются благословения Божия и общего покоя среди насельников.

Душевный мир наипаче в том состоит, чтобы общую пользу наблюдать, и хранить ее, как собственную свою. Где такого мира нет, там уже разделение, там все приходит в упадок и скудость; там лучшие разоряются дома, и города падают, и целые голые государства разрушаются.

Где же есть согласие и мир, там все процветает, ибо мир есть основание и источник всякого блага. Сей мир есть мир и чистота совести, которая не имеет в чем себя зазирать, – сама собою довольна, страсти умирены и не воюют. Таковый человек наслаждается миром Божиим, «превосходящим всяк ум»; таковый спокоен, радостен, ибо никакие мiра сего мiрские выгоды и увеселения такого спокойствия духу не могут дать, а только – Один Бог! – «миром, превосходящим всяк ум».

Сладость сего Божественного мира человек может чувствовать в своем сердце, но разумом своим совершенно объять, тем паче словом изъяснить – не может.

И сколько бы кто о нем ни говорил что, но никто его разъяснить или понять – как он есть, – не может, разве сам кто его в себе ощутил и чувствует! Но: «блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят»!

«Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей»! (Пс. 50:12).

Сего-то мира мы и просим у Бога. И кто внутреннее сие сокровище стяжает, тот благодушен и радостен всегда бывает: в счастии не надмевается, несчастием не ослабевает, смертию не смущается, ибо с Богом и человеки примирен; суда Божия ожидает, но чувствует в себе благословение Божие.

Состояние души его есть единое свойство с небесными райскими утехами, ибо уже есть начало – предвкушение мира, называемого «миром, превосходящим всяк ум».

От всего усердия сего-то мира всем и желаю! – мир старым и малым! мир мужескому полу и женскому! мир всякому возрасту, и чину и состоянию! Да соединимся друг с другом священным союзом любви, мира и радости! отклоним от себя всякое несогласие, раздоры и ненависти, – они не от Бога, но от врага рода человеческого происходят. Сохраним между собою мир и радость о Духе Святе, да возможем «Святое возношение в мире Богу приносити», – и «Бог мира всегда будет с нами»! (Фил. 4:5).

С[хи]а[рхимандрит] Гавриил (Зырянов) 1913 г.

(К выборам в IV Государственную Думу)

I.

Православные Русские люди должны объединяться на началах Православия, неограниченного Самодержавия и Русской Народности, отложив частные определения своей «Платформы», дабы общностью своих принципов объединить возможно большее количество русских граждан, которые, быть может, и не будут между собою вполне согласны в частностях своего политико-социального воззрения, но зато останутся единодушны в том, что гораздо важнее частности политических воззрений, – сойдутся в единогласном признании той нравственной атмосферы, которою мы должны неуклонно окружать русскую жизнь.

Среди нас не должны найти себе места самые строгие монархисты, но отрицающие нашу Святую Веру, формальные, черствые консерваторы и даже крепостники, надеющиеся обезпечить общественный порядок только усилением карательной власти без Веры и Церкви, или допускающие последнюю только в качестве пугала для простого народа.

Среди нас не будет места и моралистам-гуманистам, даже благоговеющим перед Евангелием, но космополитам, не понимающим России, считающим Царскую Власть, во всей ее неограниченной силе, носительницей только грубого произвола и не могущим ни разделять, ни даже понимать беззаветной любви Русских к своему Неограниченному Государю.

Среди нас не будет места и тем верующим в Бога и верным законной власти лицам, которые захвачены западничеством, англоманией или галломанией, которые полагают задачу России и Русского правительства только в том, чтобы пересаждать к нам западноевропейские порядки, и глубоко презирают наш народ, взирая на него как на tabula rasa, как на безвольный материал для всяких административных и мнимопросветительных упражнений интеллигентных фантазеров.

Третий принцип нашей «платформы» требует, чтобы работа и правителей, и «представителей» народных, и всех вообще общественных деятелей, была бы не насилием над Русской народной жизнью, а развитием и пробуждением таких учреждений и такого направления последней, которое бы вполне соответствовало внутренним расположениям народной души и тем общественно-бытовым и семейным началам, которые были бы сродны историческому прошлому нашего народа, т. е. началам действительно народным, русским.

Таков смысл платформы, установленной на Киевском собрании волынских деятелей в конце марта этого года. Далее, уже лично от себя, позволю себе разъяснить, что, по моему мнению, потребно знать и понимать тем русским гражданам, которые с искренним сочувствием принимают эти три начала общественной и государственной жизни нашей страны как главные лозунги и своей собственной деятельности.

Обыкновенно бывает так, что в жизни государственной и даже во в всех сферах общественной деятельности либерализм и христианство встречаются как две враждебные силы, хотя первый официально провозглашает такие начала, которые своим происхождением всецело обязаны христианству, Христу: попечение о народе, борьбу с угнетателями, обидчиками, вымогателями, лжецами и честолюбцами. Но все подобные типы весьма резко осуждены Спасителем в Нагорной проповеди и в других местах Евангелия, а служение меньшей братии и жестокая кара ее соблазнителям высказана Господом с достаточной определенностью.

Откуда же явилась вековая вражда между двумя учениями, утверждающими, по-видимому, одно и то же? Быть может, это недоразумение? Быть может, как теперь многие говорят, христианство выяснило только нравственную жизнь отдельных личностей, а не установило никаких определенных начал для жизни общественной и потому не могло дать последней твердых и разумных устоев, но только навредило ей своим индивидуализмом? И это совершенно неверно! Если Новый Завет и не продиктовал каких-либо законодательных формул для христианского государства и даже не установил теократического царства подобно боговдохновенному Моисею и мнимовдохновенному Магомету, то все же главное руководящее правило взаимных отношений христианского общества, а следовательно и всякого христианского государства, указано Спасителем со всею определенностью.

Когда апостолы пред Тайной Вечерей спорили, кто из них больший, и, видимо, никто не желал исполнить обязанностей низшего члена общества и умыть другим ноги, то Господь сказал: «цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются. А вы не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий как служащий. Ибо кто больше – возлежащий или служащий? А Я посреди вас как служащий» (Лк. 22:25–27). Служение Христово выразилось в то время омовением ног Своим ученикам. Не однажды говорил Господь подобные слова: за немного дней до Тайной Вечери, когда Иоанн и Иаков просили у Него первенства в Его будущем царстве, Он ответил теми же словами и заключил их еще более точным определением христианской общественности: «кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою, и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10:43–45).

Из этих и многих других подобных слов Христовых и апостольских ясно то, что полного равенства между людьми на земле никогда не будет, но что превосходство одних людей над другими может выражаться в двух совершенно противоположных картинах или явлениях: в виде порабощения слабого сильными и наслаждения жизнью со стороны последних в ущерб первым, – или, напротив, в таком строе, чтобы сильнейшие посвящали избыток своих сил, талантов и других преимуществ на служение слабейшим, на попечение об их духовных и телесных нуждах.

История христианской церкви показала, что слова Господни не утопия, а истинная правда; о том же свидетельствует самая природа людей и даже животных, предъявляя нам основную ячейку общественности, т. е. семью, где сильнейшие, т. е. родители, посвящают свои силы, свой ум и свою власть на попечение о своих детях или детенышах и требуют от них послушания не для своей пользы, а для пользы тех самих. Возьмите другие благороднейшие отрасли жизни – деятельность хорошего учителя, священника, доктора, писателя, ученого, художника, певца, изобретателя: не то же ли самое мы видим?

Почему же государство не должно проникаться тем же началом христианской жизни, и почему современные государственные умы либерального лагеря не желают принять христианского принципа жизни, а стараются опираться на себялюбивые стремления слабейших сословий, но не пробуждать самоотверженных начал человеколюбия в сильнейших? Имеем ли мы здесь дело с неискренностью или с недоразумением? Думается, что, к сожалению, здесь больше сознательной лжи, чем недомыслия.

II.

Если бы так называемые либералы искренно желали благоденствия для всех, а не мести только своим врагам, то могли ли бы они искренно надеяться на общее благополучие, посеяв ожесточенную вражду между классами и основав все свои надежды на такой вражде.

«Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?.. Не может дерево доброе приносить плоды худые, или дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:18). Общественный строй, созданный на зависти, злобе и мщении, на себялюбивой борьбе, может ли нравственно переродить победителей – озлобленных пролетариев, если бы им только удалось сделаться победителями?

Проповедники правого либерализма достигли в тех странах, где имели успех, только одного: они посредством озлобленных их же проповедью пролетариев вырывали власть у королей и родовой аристократии и отдавали ее в руки наиболее сильных себялюбцев, а сила борцов измеряется внутренними качествами – хитростью, и внешними – богатством; первое свойство – свойство личностей, а второе – родовое (ибо переходит от отцов к детям), а потому и более прочное, – и вот природную аристократию в Европе заменила плутократия, и сила ее власти тем сильнее, тем несокрушимее, чем радикальнее порядки данной страны: всего сильнее она в Америке, а затем в республиканской Франции и в ультраконституционной Англии. Так независимый европейский либерализм, восстающий против авторитета религиозного, монархического и родового, есть, в сущности, скрытая проповедь плутократии, а воздыхания его о служении народу, о равенстве, братстве и свободе – суть словеса лукавые, повторяемые только для того, чтобы держать на своей стороне пролетариев, и искренности этих слов из образованного общества верят только студенты и гимназисты, не имеющие жизненного опыта.

Кто не знает, что главным представителем пролетарского социализма в Германии является миллионер еврей Бебель, – что и в прочих странах ораторы социалистических митингов посещают последние «в специальных костюмах», т. е. имеют у себя обтрепанную бедную одежду, которую надевают только на эти митинги, чтобы дурачить простодушный народ.

Понятно теперь, почему подобные ораторы, писатели, публицисты и профессора так настойчиво стараются не только отмежевать свои демократические симпатии от христианства, но и противопоставить их последнему: они вовсе не желают, чтобы их заставили умывать ноги своим ученикам и посвящать свое время на действительное служение братии; они себе желают прав и власти, для себя хотят вырвать ее у правительств и королей, а вовсе не для бедного народа, который они в душе презирают и который ненавидят, как и высказался один русский революционер, созерцая молящийся народ:

О чем эти молятся жалкие люди?

Покорностью дышат их впалые груди:

О, как ненавистны вы мне.

Впрочем, не всегда политические борцы считают нужным прикрывать свои аппетиты ссылкой на свое мнимое попечение о народных правах. По крайней мере, у нас на Руси наиболее либеральные элементы общества, например, университетские корпорации, совершенно-таки безцеремонно «потребовали» полной автономии и даже экстерриториальности (чего не знало ни одно европейское государство) себе и только себе. Народ простой и честный быстро опознал их как своих главных врагов, и они, не сумев на этот раз слукавить, назвали своих противников самым демократическим, и в то же время историческим на Руси, термином черносотенцев.

Но не о профессорской среде наша речь: у нас ее нет на Волыни. У нас есть отголоски старой польской конституции, конституции при господстве феодалов, жестоких крепостников, обходившихся с крестьянами-католиками как с рабами, а с крестьянами-православными как с быдлом. Они в свое время свели власть короля до ничтожества, но народ они держали в самом безпросветном рабстве: конституция существовала только для них, а из них каждый был неограниченный деспот над своими крепостными, которых они официально называли подданными вплоть до самого раздела Польши, да и потом не переставали называть так же в неофициальной беседе вплоть до 1861 г. Оттуда, а не от Самодержавия, глубокая приниженность нашего крестьянина, его недоверчивость, его неискренность, его вялость и неподатливость на улучшение даже собственного быта, его привычка целовать левую руку у всякого подпанка, а у настоящего пана – ногу, чему поверить не хотят крестьяне-великороссы, когда начнешь им рассказывать о наших волынских обычаях.

Отражается ли этот дух прежней польской конституции на русских интеллигентах? К счастью, пока не очень сильно! Но все же нужно сознаться, что все голоса, раздающиеся на Волыни в направлении так называемом либеральном, все элементы общества, враждебно настроенные патриотическому духу и исполненные вожделений конституционных, имеют в виду именно конституцию для людей привилегированных, в духе прежних польских феодалов, с той, впрочем, одной разницей, что они стараются не об аристократии, а о плутократии.

Личина либерализма им пристала всего менее: им пристало известное саркастическое четверостишие, которое Достоевский вкладывает в уста русских либералов-западников:

Конституцию мы эту

Из Европы переймем.

Поведем Царя к ответу,

А народ опять скуем.

Стремясь к усилению прав «представительных» учреждений, местных и общегосударственных, иногда громко выражая пожелание о введении у нас конституции, многие из таких господ еще более были бы довольны, если бы к конституции присоединено было и восстановление крепостного права. Безцеремонность подобных заявлений в левых частях нашего русского общества, не решающегося произнести ни одного слова без немецкой или французской указки, усилилась с тех пор, как у нас распространилось сочинение Ницше, провозгласившего Дарвинову борьбу за существование и естественный отбор и для человеческого общества. «Для прогресса, – гласит это учение, – нужны только сильные Личности, а слабые все равно не имеют родовой будущности; пусть же первые без церемонии давят последних и навсегда отрекутся от христианского предрассудка о сострадании и служении меньшей братии, да здравствует только большая братия, а меньшая пропадай пропадом. Теория эта пришлась по вкусу нравственно расшатанному обществу: и либерально, и ни к чему не обязывает!

Вот и у нас на Волыни против Русского объединения восстали поборники такой философии и, на удивление всем, как это, впрочем, и повсюду в России, поборники интересов крестьянства оказались в правом лагере, а в левом остались их антагонисты, обвиняющие первых одновременно и в черносотенстве, и в демократическом социализме. Вот и рассудите, читатель, кто ж у нас либерален в истинном благородном смысле этого слова, а кто псевдолиберал (как выражался покойный Аксаков)?

Рассудите, похож ли на социалиста тот, кто не в пролетариях пробуждает зависть и злобу, а сильных богатых и знатных призывает во имя Евангелия, во имя любви к родине, во исполнение заявленной воли Царской, поставить целью своей общественной деятельности и признать главным делом государства и Государственной Думы попечение о народе, о землепашце, о переселенце, о фабричном, о солдате, о детях, об арестантах, о больных, о безграмотных? Для этого не нужно расширения «парламентских» прав; нужно доброе участие и внимательное изучение нужд народных.

Дознай их и разъясни. Когда увидят, что ты в Думе не лукавые замыслы прикрываешь братолюбием, но жалеешь людей и знаешь, в чем они нуждаются, тогда за твоим «думским» советом пойдет и Самодержавная власть, и не о чем будет Думе спорить и нечего опасаться, потому-то тогда государственное тело свяжется крепкими и живыми узами взаимообщения друзей народных и Божия Помазанника – Царя Русского народа, и все составят одно дружное братство, как было сто лет тому назад, и возродят Россию от того духовного разорения, которое хотели снова внести в нее дванадесять языков не через воинское в нее вторжение, а через внутреннее ее растление. Его поборют те, кто станет на путь самоотвержения, чтобы, подобно Спасителю, сказать: «не да послужат ему, но послужити»!..

Архиепископ АНТОНИЙ (Храповицкий), Волынский и Житомирский.

«Время всякой вещи под небесем,

сказал премудрый, время молчати и

время глаголати».

Настало время, когда нам, пастырям Церкви, предстоит великое дело – послужить нашей Православной Руси и нашему Богом избранному Самодержцу Царю верою и правдою. В нынешнем году предстоят выборы в четвертую Государственную Думу. Воля Самодержавнейшего Государя нашего нам хорошо известна. Он хочет, чтобы в это высокое государственное учреждение были избраны лучшие Русские люди, русские по духу, чтобы здесь работали богатыри русской мысли, носители родных заветов Русского народного духа, люди дела и опыта не только житейского, но и государственного. Им поручается рассмотрение, исправление и даже составление новых законов; они отвечают и пред Богом, и пред Царем, и пред народом за то, хороши или плохи будут эти законы, худо или хорошо будет Русскому православному человеку жить под этими законами.

Отцы и братия, сослужители и соработники на ниве сердца народного! Вы знаете, что творится на нашей когда-то Святой, а ныне столь грешной Руси! Вы знаете, сколько развелось у нее врагов внутренних, врагов святой матери нашей Церкви Православной, врагов заветных наших святынь и родных преданий. Они и сейчас всюду работают, подкапываясь под самые устои нашей народно-государственной жизни. Нужно ли называть их сообщества или партии по именам? Народ в массе своей мало знаком с этими прозвищами, дикими для его слуха; зато он отлично умеет различать их по их деяниям, по их пропаганде: кто идет против матери-Церкви, не слушая ее внушений, ее голоса; кто хочет ограничить Царское Самодержавие; кто навязывает Русскому народу братство и равенство с иудеями и другими, враждебными Вере Православной, иноплеменниками, отнимая у нашего народа право быть хозяином в родной земле, всех таковых народ считает врагами своими, все равно, как бы их ни называли: кадеты ли, эсэры ли, эсдеки ли, или еще какие политические сектанты...

Вспомните, отцы и братия, с какой непримиримой злобой все эти господа относились в Государственной Думе именно к Церкви Православной. Вспомните, какие вероисповедные законы проводили они и кто своим большинством помогал им в этом. Вспомните, как они отнеслись к нашему родному детищу – церковно-приходским школам, глубоко оскорбив не только память в Бозе почившего незабвенного их воскресителя Императора Александра III, но и милостию Божиею ныне царствующего Его Державного Сына, Который назвал эти школы дорогим Его сердцу наследием от Державного Отца.

Вспомните, с какой желчью отзывались они о наших святынях, о нашем церковном управлении, с каким презорством трактовали больной вопрос об обезпечении духовенства. Зато с какой нежностью отстаивали они интересы сектантов и раскольников, разных иноверцев и иноплеменников!... Сердце изболелось за эти пять-шесть лет; будто кошмар какой давил душу...

Но зато мы многому и научились за это время. Мы научились распознавать врагов от друзей, какими в первые дни третьей Думы притворялись, например, так называемые октябристы¹⁰⁵⁴. Не захотели они в думском адресе назвать нашего возлюбленного Отца народа Самодержцем, и тут открылось, что они враги Царского Самодержавия. Ясно стало, что на таких друзей полагаться нельзя, что и доверять их обещаниям не следует. Дело показало, что они явились врагами и церковной школы, да и во всех вопросах, касавшихся пользы и нужд Церкви, они становились на сторону так называемых кадетов. Такие друзья хуже открытых врагов.

С детства, от отцов своих мы приняли как неоспоримую истину, что ум и совесть не измеряются как величины арифметические, что истина и добро не расцениваются по большинству голосов их оценщиков. «Большинство голосов есть великая ложь нашего времени», сказал один умный государственный муж. Но опыт последних лет показал, что приходится считаться и с этой ложью, иначе ложь возьмет верх в законодательстве над истиной, зло – над добром. Ясно, что в законосоставительные учреждения надо собирать побольше людей умных и честных, чтобы и большинством голосов они брали верх над людьми неумными и нечестными.

Понятно, что если бы в Государственной Думе составилось большинство из людей, преданных Церкви, беззаветно любящих Самодержца и Родину-мать, то и смуте давно был бы положен конец, и пьянству народному – должные пределы, и школьное дело процветало бы в истинно-народном, православном духе, и Церковь Божия стояла бы на высоте, ей подобающей, да и духовенство наше не нуждалось бы в куске насущного хлеба.

Видите, как ни противно нашему нравственному чувству признавать в жизни принцип решений столь важных вопросов большинством голосов, но раз этот принцип допущен в законы, нам необходимо противопоставить ему такое же, но совершенно нравственное средство – тоже большинство голосов, но подаваемых людьми достойными, разумными, честными, а, следовательно, только таких и избирать в будущую Государственную Думу. Русский народ искони жил в любви к Церкви, всегда прислушивался к ее материнском у голосу, к ней обращался в своих нуждах и невзгодах политических.

Грешно нам, пастырям Церкви, оставить его без руководства и в настоящую трудную для него историческую минуту. Наш долг указывать ему грозящие опасности, разъяснять, что такое все эти политические партии, все эти кадеты, октябристы, эсэры и эсдеки, обличать лживость их обещаний, их тайные замыслы.

Например: партия кадетов назвала себя «партией народной свободы», а когда и эта лживая кличка была разоблачена, теперь называют себя «безпартийными»... А на деле их стремления ясны как Божий день; они хотят лишить Помазанника Божия Его Самодержавия, сделать Его игрушкой в своих руках, чтобы Он не мог распоряжаться на Руси яко Самодержец, по велению Своей Царской совести, а только подписывал бы то, что Ему подложат эти господа кадеты. Захватить Державную Власть в свои нечистые руки – вот их цель! Понятно, что с негодованием следует отвергать всякую мысль о выборе в Государственную Думу каких бы то ни было лиц, принадлежащих к этой изменнической партии, которую было бы справедливо называть, как и называют умные люди, «партией народного обмана», а не «народной свободы»¹⁰⁵⁵.

Наш пастырский долг и пред Богом и пред Отечеством предостерегать народ от всякой возможности выбора таких представителей в Государственную Думу. Само собою понятно, что и все духовенство должно всенепременно использовать свои права так, чтобы ни одной десятины земли не осталось без представительства на выборах. Смотрите, как заботятся наши враги, враги Церкви Божией, заботятся о том, чтобы всячески отвести глаза нам, духовенству, от выборов, от участия в них. Они нарочито и газету затеяли, якобы церковную, для недалеких батюшек, и назвали ее именем когда-то, лет 30 назад существовавшего «Церковно-общественного вестника», издававшегося г. Поповицким; им страстно хочется внушить всем нам мысль, будто участие духовенства в выборах в Государственную Думу и в ее трудах – есть вмешательство Церкви в политику. Они и слова Спасителя не прочь привести: воздадите убо кесарева кесареви, а Божия Богови. Но как раз эти-то слова и обличают их. Ведь и сказаны-то они были не апостолам, а вот таким же, как наши кадеты, лицемерам, которые хотели уловить Господа, обвинив Его в политике. Господь и разъяснил, что все мы должны исполнять свой долг как по отношению к Богу, в исполнении Его заповедей, так и в отношении к Государю в исполнении Его законов и повелений.

Знают иудеи и их приспешники, разные кадеты и прочая челядь иудейская, что печать способна перевоспитывать неглубоких людей, что она может гипнотизировать массы, внушать им то, что хотят внушить руководители печати: и, вот, денег не жалеют, чтобы воздействовать на духовенство через печать, чтобы внушить ему, если не прямо революционные мысли, то хотя бы только вот эту мысль: «политика – не дело духовенства»... Да скажите же, наконец, Бога ради: что такое «политика»? Ужели проповедь любви к Отечеству – политика? Ужели горячий призыв к защите родных святынь от поругания их иудеями и изменниками – политика? Ужели истолкование идеала Царского Самодержавия по разуму Православной Церкви – политика? Ужели твердое и решительное требование – да, требование! – чтобы театры не строились, например, рядом с храмами Божиими, чтоб под великие праздники, по крайней мере, вблизи храмов Божиих молчала плясовая жидовская музыка, чтоб детям в школах не смели дарить толстовские богохульные книжонки, чтоб в Великие праздники, как Богоявление Господне, Вход в Иерусалим да и в воскресные иудеи-профессора не назначали для православных детей экзаменов, а гг. земские начальники, мировые судьи и другие служители Фемиды не назначали по праздникам заседаний своих в часы Богослужения¹⁰⁵⁶, да мало ли еще что – ужели все это политика?

Ведь выходит, что все, что не нравится иудеям и нашим изменникам – их союзникам, все это политика? Вот и теперь мы, пастыри, должны открыто и повсюду призывать Русский народ выбирать в Царскую Думу лучших Православных Русских людей и не давать своих голосов тем, кто не хочет служить верой и правдой, по совести и присяге, Царю Самодержавному, Церкви Православной и родной Русской земле, – что же, гг. кадеты, и это, по вашему, будет тоже политика?

О, если бы мы отдали теперь все силы ума и сердца, призвав Бога на помощь, такой политике!.. Если бы Бог вразумил Русских людей собрать Царю такую Думу, какою Он представлял ее Себе, когда писал Свой манифест о первой Думе! Если бы эта Дума думала с Царем своим воедино, как бывало когда-то встарь, при Царях Московских!...

Помолимся, отцы и братия, пастыри Русской Церкви, да поможет Господь народу нашему, исстрадавшемуся за последние шесть-семь лет от всяческих смут, встать на старый, славный исторический путь единения и в мысли, и в деле, и в государственной жизни с Царем своим Божиим Помазанником!

Ей, буди, буди!!!..

Епископ НИКОН (Рождественский),

Вологодский и Тотемский.

(Из дневника епископа)

Сегодня открыл «Московские Церковные ведомости» и сразу прочитал слова в записках архиепископа Леонида: «Русские смотрят на государство патриархально: государство – семья, Царь – Отец».

Я прибыл в родную Лавру, когда она была полна светлых воспоминаний о посещении ее Царской Семьей. Иноки с умилением рассказывали разные подробности этого посещения. Более десяти лет прошло с того дня, как Государь посещал обитель преподобного Сергия: много скорбей пережила бедная Русь за это время, а с нею скорбела и Святая Лавра. Ведь если Москва есть сердце России, то обитель Сергиева есть один из жизненных нервов этого сердца. А Москва сама за это время была опозорена той проклятой революцией, которая пыталась убить нашу мать – Русь Православную... Тяжело было переживать эти смутные годы моей родной обители!.. И горячо молились иноки о мире всего мiра, о Царе своем, о родной земле, молились и у гроба Чудотворца, и во всех храмах, и по келлиям своим... «Как будто наступило затишье, – говорят они, – дай-то, Господи! Пошли мир людям Твоим!»...

Не стану повторять то, что в свое время описано в газетах. Отмечу лишь то, что ускользает обыкновенно от зорких глаз газетных описателей.

Говорят, были предприняты некоторые меры, чтобы массы народные не переполняли улиц Посада. Но народ проник в Посад такими путями, о коих полиция не думала: через посадские лощины или овраги, – и все улицы по пути Государя оказались переполненными. Вся площадь перед Лаврой пестрела от головных уборов крестьянок, у вокзала всюду, где только было возможно, теснился народ.

Когда Цесаревич показался из вагона и направился прямо в Царскую коляску, то буря народного восторга не поддавалась никакому описанию. Государь в эту минуту находился в царском павильоне: Он взглянул в открытое окно павильона и радостным чувством озарилось Его лицо...

Восторженными громовыми перекатами гремело «ура» по всему пути до Лавры, а лаврская колокольня приветствовала Царя чудными звуками тысячепудового царя-колокола и его сорока медных детей.

С крестным ходом Лавра встретила Помазанника Божия у св. ворот, Митрополит приветствовал Его сердечным словом. И вот Государь в древнем соборе Живоначальной Троицы, у нетленных мощей великого печальника Русской земли, преподобного Сергия. Он, Самодержавный обладатель шестой части света, как один из простых богомольцев, смиренно склоняет венчанную главу Свою пред гробом смиренного отшельника лесов Радонежских, молитвенно поручает ему Своего Сына-Наследника и всю Свою Царственную Семью.

Торжественно идет молебен Преподобному, и горячо молится Царь, молится Царица, молятся их Дети у гроба Чудотворцева. Говорят, трогательно было видеть, как Государь Цесаревич благоговейно принял икону из рук Митрополита и поцеловал ее, истово оградив Себя крестным знамением.

Государь с Царевнами посетил келлии Митрополита, а Государыня со Своим Царственным Отроком изволила оставаться в это время в притворе, именуемом келлией преподобного Сергия. Здесь Царица земная горячо молилась Царице Небесной, явившейся некогда на сем месте преподобному Сергию и рекшей: «Неотступна пребуду от места сего». Государь еще раз посетил эту молитвенную келейку, милостиво и просто беседовал с братией, расспрашивая об иконах и иконописной школе. С умилением поведают иноки, как Государь Наследник, выходя из келлии Преподобного, еще раз обратился назад и протянул ручки, чтобы принять благословение Владыки митрополита. Невольно хотелось сказать Царственному Дитяти: «Ты испрошен у Бога молитвами новоявленного чудотворца, преподобного Серафима: да будут же всегда, во все дни жизни Твоей угодники Божии с Тобою, и Божие благословение да будет над Тобой!»...

Государь со Своей Царственной Семьей отбыл из Святой обители: праздник кончился, но светлые воспоминания о Его пребывании здесь живы и надолго будут одушевлять сердца, Ему преданные, горячей любовию к Божию Помазаннику и всему Дому Его.

Вот телеграмма, которой Государь порадовал обитель и всех жителей Посада после Своего отъезда. Она прислана на имя губернатора и в ответ на телеграмму жителей Посада:

«Вместе с Моей Семьей сохраню радостные чувства от посещения святой обители и совместной молитвы с жителями Сергиева Посада, которым поручаю передать Мою благодарность за выраженные чувства преданности. НИКОЛАЙ».

Каждый раз, когда мне приводил Бог быть свидетелем и участником встречи Государя, я переживал какое-то особое чувство, особое, так сказать, мистическое настроение... Думаю, меня поймут Православные Русские люди, сердцем преданные заветам родной земли. Как выразить словами это чувство?.. Я сказал бы: это ощущение всем существом русской души того отчества Верховной власти, которое выражается в беззаветной, а, следовательно, и безусловной любви и преданности народа к своему Царю и такой же любви Царя-отца к народу, когда всякая мысль о какой-то конституции, о каком-то договоре Царя с народом является кощунством, непростительным оскорблением не только Царя, но и Бога, Которым Царь царствует.

Наше Русское Самодержавие носит характер чисто религиозный: «Бог, по образу Своего Вседержительства, дал нам Царя Самодержавного», говорит великий учитель Русской Церкви митрополит Филарет, и Царь наш царствует по образу Божия о нас промышления, как слуга Божий, как уполномоченный Им, Царем Небесным, и только Им Единым: Он – наш беззаветно любимый, наш родной Отец, и никогда, пока Русь стоит, пока она Русь Православная, народ Русский не допустит и мысли о каком-либо ограничении его Самодержавной власти, ибо не может допустить и той мысли, чтобы Благочестивейший Божий Помазанник когда-либо позволил себе поступить вопреки велениям своей царской совести, руководимой благодатию Духа Божия, дарованной ему в священном таинстве мvропомазания.

Пожелает ли отец недоброго своим детям? Мыслимо ли от отца требовать отчета в его делах? Возможно ли, не будет ли нарушением всяких законов и Божеских и человеческих вторгаться в права отца, ограничивать их, ставить ему какие-то условия, кроме тех, в какие он поставлен Богом в его совести? Народ есть единый целый организм, организм живой, возглавляемый Царем, как главою своею: что тело без головы, то государство без Царя, что семья без отца, то и Царство без Царя.

Когда была наша Русь наиболее сильна и славна и могущественна среди народов земных? Тогда, когда наиболее сознавала эту истину: пример – царствование незабвенного носителя идеала Царя-Миротворца Александра III. Он воплотил в Себе, в Своем царствовании, в Своей личной жизни народный идеал Царя, и никогда Россия не стояла так высоко в глазах всего мiра, как во дни – благословенные дни Его царствования.

Мы переживаем иные дни, когда идеал наш тускнеет, меркнет в нашем сознании и вот – плоды этого на наших глазах. Но в душе народной он, этот идеал, жив: народ беззаветно любит самое имя Царя, чтит в Нем Божия Помазанника и беззаветно предан Ему... И эта сыновняя преданность, это благоговейное отношение к Царской власти, к Личности Царя и всех членов Его Августейшей Семьи, Бог даст, спасет Россию, если только врагам ее не удастся поколебать самой основы отчества Царской Власти.

И они, наши супостаты, видят это, сознают, быть может, лучше многих из нас, отлично понимают и то, на чем все это зиждется, что опора всего строя нашей государственной жизни – в Церкви, в Вере Православной, и посмотрите, как они стараются расшатать эти основы! Ни иудейства, ни магометанства, ни лютеранства, ни католичества, даже никаких сект не трогают, напротив, готовы всеми мерами им содействовать в укреплении и расширении, – на одно только Православие устремлены все их нападения, против него всюду и везде строятся козни, ведутся подкопы, составляются «блоки» и – какой позор! – в этом всеобщем походе врагов наших против Церкви Православной принимают едва ли не главное участие, по крайней мере по количеству членов этого «блока», люди, именующие себя русскими, даже православными! Что за ослепление! Что за безумие, граничащее с самоубийством! Уж пусть бы прежде совсем отреклись от Православия, от Русской народности, открыто заявили, что перешли... ну, хотя бы в иудейство, магометанство, буддизм, во что угодно, только бы не обманывали народа маской и именем русских людей! Но – увы! Им эта-то маска и нужна: без нее они безсильны, они знают это и только под маской благодетелей народа надеются достигнуть своих преступных целей. Верится, что народ своим здравым умом сумеет, наконец, распознать их и с чувством грозного для них негодования отвернется от них, заклеймив их именами, им свойственными...

Все мiросозерцание нашего народа построено на началах нравственных, церковно-религиозных, в противоположность мiросозерцанию народов западных. Там, напротив, все строится на началах правовых, юридических. Если мы хотим, чтобы наш народ занимал подобающее ему место в среде народов земных, то мы не должны насиловать его мiросозерцание, а все законы строить в народном духе. И если бы наши образованные классы усвоили себе это основное начало русской жизни, то не наделали бы тех ошибок, в коих – увы – они и теперь не каются. Призвание Царем «лучших людей», народом избранных, они поняли как открытие «парламента», тогда как Царь-Отец хотел видеть при Себе советниками детей, а не парламентских говорунов, людей дела, людей опыта жизненного и, по возможности, разума государственного. А Ему в первую же думу послали большинство самых негодных людей – разных «эсэров» и «эсдеков». Кто послал? Конечно, не народ, глубоко Царю преданный, готовый за Него душу положить, а вот эта «интеллигенция», которая, пропитавшись западной отравой масонских учений, хотела и Русь переделать на западный шаблон.

Царь распустил негодную думу. Собралась вторая, но не лучше первой. Тогда Царь изменил выборный закон, и получилась дума... сносная. По крайней мере, ее терпели до конца срока ее существования. Желательна ли 4-я дума такая же? Конечно, нет. Будет ли опять изменен избирательный закон или же будут приняты меры к более строгому его исполнению путем разъяснений, как это недавно было сделано в отношении к иудеям – мы не знаем; знаем одно: Царь есть высший источник законов, и никто не смеет отнимать у Него права не только изменять, но и отменять законы, если Он сие признает за благо.

Отец устанавливает порядки в семье, и если эти порядки оказываются непригодными, отменяет их.

Закон может быть хорош по идее, но не отвечать жизни; ужели следует держаться его неотменно, хотя бы он оказался вредным для государства? Да, наконец, дети не исполняют воли отца: присылают ему не «лучших», а худших избранников: ужели нельзя лишить таких детей (для их же пользы, как неразумных, непонимающих намерений отца) и того права, какое подарил им отец?

Бог – источник благости, но и Он карает грешников, лишая их Своей милости. Раскройте страницы всемiрной истории, читайте историю избранного народа. Мы, христиане, веруем слову Божию и видим из него, видим из нашей родной истории, как Бог лишал народы Своей милости, когда они переставали быть верными исполнителями Его святой воли...

Даже с юридической точки зрения, когда одна сторона, заключившая условие, бывает не верна своим обязанностям, то другая освобождается от принятых ею на себя обязанностей, хотя бы могла быть и верной им...

В самом деле: Царь хочет, чтобы Ему выбрали в Его Думу «лучших», а Ему присылают худших людей, что же, разве Он не в праве сказать: «такие Мне не нужны?» И мы признали бы только делом мудрой справедливости, если бы те области, те учреждения, которые и в 4-ю Думу прислали бы «эсэров» и «эсдеков», были лишены, впредь до новой думы, на пять лет права иметь своих избранников в Государственной Думе или Государственном Совете, а эти негодные люди были изгнаны из сих почтенных учреждений немедленно.

Худая трава из поля вон: нечего ей и сорить поле. Чистая пшеница будет только благодарна, если ее прополят в этом смысле, если среди нее не окажется открытых врагов Церкви и отечества. И при нравственных основах государственной жизни это было бы только естественным явлением, и народ, верный этим началам, только горячо поблагодарил бы Верховную Власть за такую прочистку...

В истории бывают моменты, когда люди, понимающие смысл совершающихся событий, должны всячески прояснять в сознании народном те жизненные начала, которые заложены в духовный облик народа, и к таким святым началам в церковной жизни нашего народа должно отнести общение наше с Церковью небесной, с Церковью веков минувших – общение в мысли, в вере и жизни, а в государственной жизни – сознание отчества Верховной Власти. И если когда, то именно теперь мы, пастыри Церкви, а с нами и все просвещенные Русские люди, верные этим началам, должны стоять на страже их, зорко следя за всеми покушениями на них со стороны наших врагов...

Епископ НИКОН,

Член Св. Синода и Государственного Совета.

I.

Наша передовая Русь – ученая, дворянская и ранговая en masse уже двести лет играет роль глины в руках западно-европейских горшечников, двести лет послушно идет на буксире Запада, без малейшей попытки поработать своим колесом, своей головой. Питаясь сама исключительно плодами немецких, английских и других иноземных рынков и оранжерей, она к тому же тянет и всю Россию. Нисколько не считаясь с «нутром» Русского Рода, отрицая за Россией «особенную стать», брезгуя всем, что только «Русью пахнет», все эти доморощенные у нас передовые, как говорил И. С. Аксаков, «попугаи» западноевропейского политического и экономического либерализма с рвением, достойным лучшей доли, заняты теперь одной мыслью – силой внедрить в жизнь стомилионного Русского народа иноземные «правовые нормы». В пылу работы дарвиновской «прапрабабушки», они нисколько не задумываются над тем, что эти «правовые нормы» уже признаны лучшими государствоведами того же обожаемого ими Запада товаром заплесневелым, негодным для здорового питания Государства, что рекламируемые ими свежесть и новизна этих продуктов – «правовых» норм – не только сомнительна, но и несет отраву для России.

По мнению безспорно лучшего государствоведа проф. Гейдельбергского университета д-ра Георга Еллинека, господствующая ныне повсюду договорно-правовая теория, положенная в основу «правового» современного государства, доведенная до ее логических последствий, «не обосновывает, а разрушает государство» («Общее учение о государстве». С. 137; русск. перев. СПб. 1903). Она сама покоится не на доказанной, а на наивно принятой на веру догме об абсолютно обязательной силе договоров, тогда как такой силы за договорами никогда исторически не было, да и психологически не может быть. Свободный индивид не может отречься от своей свободы и абсолютно связать себя раз данным согласием. И Руссо блестяще доказал, что во всякое время индивид может разрушить договор, а с разрывом договора, по справедливому заключению Фихте, теряется и взаимоотношение между индивидом и государством.

Поэтому вполне справедливо утверждение, что от «правового строя» до социалистического всего один шаг и что в деле разрушения государства социализм имеет своих союзников в лице сторонников «норм правового порядка»!.. Оттого наши «правопорядцы» разных названий – одни, как кадеты, открыто блокируют с социалистами, объясняя политическим невеждам свой блок с социалистами не принципиальным согласием общих у них конечных целей, а лишь тактическими-де соображениями; другие, как октябристы, инстинктивно играют в ту же социалистическую трубочку, то тихо, то громко, как заиграл, было, г. М. Стахович на Московском земском съезде по вопросу о политическом терроре.

К сожалению, русские ученые люди, а тем более политические деятели, давно уже разучились смотреть в корень вещей. Не сознавая принципиальной нелепости строить жизнь государства на разрушающем государство «правовом начале», они, как мотыльки огнем, ослеплены исторической ролью договорно-правовой теории на Западе. Там, под влиянием этой теории, сложился весь строй современной государственной жизни, выработались принципы политико-экономической либеральщины, возникло в значительной доле учение о народном суверенитете и т. п.

Пораженные внешним величием этого здания, наши государственные мужи безсильны взглянуть на его фундамент, который весь сложен из глиняных глыб и постоянно грозит крахом всего здания...

Между тем, на том же Западе лучшие умы уже сдали «правовое государство» в архив и признали его «достоянием истории», не обольщаясь его фактическим существованием!..

Не то у нас. С яростью индийского факира и с грубой слепотой фетишиста наши заядлые западники, обоготворив «правовой строй», с неимоверными усилиями натягивают на Русь иноземный «правовой» или «конституционный» фрак. Им нет дела до того, что и фрак трещит по всем швам и Русский человек, как деревенская баба от корсета, стонет, бледнеет!..

Они толпой пустились рыскать по России, навязывая всем мысль, что, со времени ВЫСОЧАЙШЕ утвержденных 23 апреля 1906 г. «Основных Государственных Законов», у нас наступила благодатная «конституция», что с этого же времени у нас введен новый государственный строй – «конституционно-самодержавный» (?!)... Им так хотелось конституции, так хотелось быть «западниками», что в угоду своего желания они охотно жертвовали всем, и даже здравым смыслом, во внимание к которому хваленый ими Запад все же не видывал такого нелепо-юридического дива, как «конституционное самодержавие»!.. От слов наши конституционалисты перешли, по нужде, к доказательствам и стали утверждать, что «в прежних-де Основных Законах Император Российский являлся с властью верховной, самодержавной и неограниченной (ст. 1-я); теперь же, по новым ВЫСОЧАЙШЕ утвержденным 23 апреля 1906 г. Основным Законам, ему принадлежит власть только верховная и самодержавная (ст. 4-я). Неограниченность, таким образом, перестала быть свойством власти Русского Монарха. Поэтому Русский Монарх и является ныне ограниченным».

Сделав такое заключение, наши конституционалисты на шумном собрании в Петербурге в 1906 г. поспешили приветствовать Русского Царя кликом: «ура конституционный Монарх!» Но, к немалому их удивлению и горькому разочарованию, ответа на это их приветствие доселе нет...

Да его и не может быть, потому что доселе, к счастью, на Руси нет конституционного Монарха.

II.

В самом деле, возможно ли заключать об ограниченности власти Русского Монарха из того, что в 4-й ст. «новых Основных Законов», соответствующей ст. 1-й прежних, опущено слово: «неограниченный?».

Нет! И это вот почему: слово – «неограниченный» появилось у нас впервые только в самом конце XVIII столетия, в «Учреждении Императорской Фамилии» 1797 года 5 апреля (П. С. 3. 17906. § 71. С. 535). Доселе мы его не находим в каком-либо другом акте, даже из послуживших законодательным источником для наших «Основных Законов». Но кто же на этом основании станет утверждать, что власть Русских Царей и Цариц до 5 апреля 1797 г. была ограниченной?!.. Уже Иоанн Грозный признавал, что в руках Русского Царя сосредоточена вся полнота государственной власти. Только эту полноту власти он характеризовал иным словом – самодержавием: «Како и самодержец наречется, когда не сам строит?» – замечает Грозный Курбскому.

В «Утвержденной Грамоте» Московского великого земского собора 1613 года, вручившего всю полноту Верховной власти в России Дому Романовых, читаем:

«Послал Господь Бог Свой Святый праведный Дух в сердца всех православных хрестьян, яко едиными усты вопияху, что быти на Владимерском и на Московском, и на всех государствах Российского Царствия государем, царем и великим князем, всея Русии Самодержцем... тебе великому государю Михайлу Федоровичу.

Целовали есмя животворный крест и обет дали..., что за великаго государя, Богом почтенного, и Богом избранного и Богом возлюбленного, царя и великаго князя Михайла Федоровича, всея Русии самодержца, и за его благоверную царицу и великую княгиню, и за их царские дети, которых им, государем, вперед Бог даст, души свои и головы положити, и служити им, государем нашим, верою и правдою, всем душами своими и головами... И иного государя, мимо государя, царя и великаго князя Михайла Федоровича, всея Русии самодержца, и их царских детей, которых им, великим государем, вперед Бог даст... не искати и не хотети. А хто похочет мимо государя царя и великаго князя Михайла Федоровича всеа Русии самодержца, и их царских детей, которых им, государем, вперед Бог даст, искати и хотети иного государя ис каких людей ни буди, или какое лихо похочет учинити, и нам боярам, и окольничим, и дворянам, и приказным людем, и гостем, и детем боярским и всяким людем, на того изменника стояти всею землею за один».

«Прочтоша эту Утверженную Грамоту на Вселенском Соборе, и выслушав на большое во веки укрепление... быта так во всем по тому, как в сей Утверженной Грамоте написано. А кто убо не похощет послушати сего Соборного Уложения, его же Бог благослови, и начнет глаголати ина, и молву в людех чинити, и таковый, аще от священных чину, и от бояр царских сигклит и воинственных, или ин, хто от простых людей, и в каком чину ни будит, по священным правилом святых апостол и вселенских седми соборов святых отец и поместных, и по Соборному Уложению всего Освещенного собора, чину своего извержен будет, и от церкви Божии отлучен и святых Христовых Таин приобщения, яко раскольник Церкви Божия, и всего православного хрестьянства мятежник и разоритель закону Божию, а по царским законом месть воспримет, и нашего смирения и всего Освященного Собора не буди на нем благословения от ныне и до века.. Да будет твердо и неразрушимо в предъидущия лета в роды и роды, и не прейдет ни едина черта или ота едина от написанных в ней, ни чесоже. И тако вси вкупе совещавшеся, и твердым согласием Святого Духа, положиша ю в хранила царские, к докончальным и утверженным грамотам».

«А на соборе были Московскаго государства изо всех городов Российскаго Царствия власти: митрополиты, и епискупы, и архимандриты, и игумены, и протопопы, и весь Освященный Собор, и бояре, и окольничие, и чашники, и столники, и стряпчие, и думные дворяне, и дияки, и жильцы, и дворяне большие, и дворяне из городов, и дияки ис приказов, и головы стрелецкие, и всякие приказные и дворовые люди, и гости, и сотники стрелецкие, и атаманы казачьи, и стрельцы, и казаки, и торговые, и посадцкие, и всяких чинов всякие служилые и жилетцкие люди, и изо всех городов всего Российскаго Царствия выборные люди, которые присланы с выборы за всяких людей руками о государском обиранье».

«А уложена была и написана сия Утверженная Грамота, за руками и за печатми, великаго государя нашего Царя и великого князя Михаила Федоровича, всеа Русии Самодержца, в царствующем граде Москве, в первое лето царства Его, а от создания мiру 7121 -го¹⁰⁵⁹.

Так в этом основном государственном акте вся полнота неограниченной верховной власти Русского Царя выражена наименованием Его: «всеа Русии Самодержца». Впоследствии, в Воинском артикуле 1716 года и Морском уставе 1720 года та же полнота власти характеризуется другим словом: самовластие. В этих актах, бывших источниками для 1 ст. прежних «Основных Законов», читаем: «Его Величество есть Самовластный Монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен, но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять». В манифесте Анны Иоановны 1730 года, в котором она защищала всю полноту своей государственной власти от попыток верховников ограничить ее, мы встречаемся уже с словом: «самодержавство», которым она точно обозначала неограниченность своей власти в Русской Империи. Екатерининский наказ также пользуется словом «самодержавный» для обозначения всей полноты власти, принадлежащей Русскому Государю в Империи (ст. 9-я).

Понятно, что слово «неограниченный», появившееся впервые в «Учреждении Императорской Фамилии» 1797 г., ничего нового не привнесло в существо власти Русского Царя, полнота которой до того уже точно обозначалась словом: «самодержавный» как наиболее употребительным и знакомым русской церковной старине. Русские церковные люди, а такими были и Цари, особенно в до-Петровское время, хорошо знали, что и церковные каноны именуют царей, «благочестивейшими самодержцами» (Карфаг. соб. 104 прав.).

Достойно внимания, что и после 1797 г., а также во все время действия у нас 1-й ст. прежних Основных Законов слово – «неограниченный» совершенно не пользуется популярностью даже в важнейших государственных актах. В полной, сокращенной и краткой форме титула Русских Государей употреблялось всегда одно слово «Самодержец», как точно обозначающее существо власти Государя, и никто не был настолько наивен, чтобы толковать в титуле «Самодержца» ограниченным!.. И новые Основные Законы сохранили титул Государей неизменным, чем ясно засвидетельствовали неизменяемость существа титулованной власти (ст. 59-я). Прежняя и настоящая форма всенародной присяги на верность подданства также говорит только о «Самодержце» Всероссийском и о «высоком Его Императорского Величества Самодержавстве». Тоже, только о «Самодержавии Государя, мы читаем и в формах присяги для Наследника Престола и для членов Императорского Дома, оставшихся неизменными (см. Прилож. III-е и IV-е нов. «Осн. Зак.»).

В торжественном обещании членов Государственной Думы, учрежденной ВЫСОЧАЙШИМ манифестом 6 августа 1905 года, т. е. когда даже сами конституционалисты не признавали еще и тени конституционного Монарха в России, говорится, однако, о верности только «Самодержцу» Всероссийскому (Прилож. к 13 ст. Учрежд. Госуд. Думы). То же торжественное обещание без всякого изменения осталось в полной силе и для членов Государственной Думы 20 февраля 1906 года и с изданием новых «Основных Законов» оно не изменено. Сказанное относительно торжественного обещания членов Государственной Думы вполне применимо и к форме присяги членов Государственного Совета, которые доселе неизменно исповедуют верность только «Самодержцу» Всероссийскому.

Ясно, что термин: «самодержавие» – всегда понимался в смысле всей полноты государственной власти, сосредоточенной в руках Монарха. Всякая мысль о каком-либо ограничении власти Монарха со стороны его подданных чужда понятию «Самодержец». Поэтому-то и в самом «Учреждении» Государственной Думы 6 августа 1905 года, как и в «Учреждении» той же Думы 20 февраля 1906 г., а равно и в «Учреждении Государственного Совета» всегда говорится только о верховной «самодержавной» власти (ст. 1-я), чем свидетельствуется неизменяемость существа власти Русского Монарха.

Что словом «самодержавный» точно обозначается вся полнота государственной власти, нераздельно сосредоточенная в руках Русских Монархов, – это как нельзя лучше доказывается еще и тем, что и в прежних «Основных Законах» в ст. 2-й, где говорится о наследстве престола женским лицом, читаем: «Та же верховная самодержавная власть» принадлежит «Государыне Императрице»... Здесь нет слова «неограниченная», но, тем не менее, власть Императрицы признается «той же», какой ст. 1-я «Основных Законов» признает власть Императора, т. е. верховной, «самодержавной» и, следовательно, «неограниченной». Опущение во 2-й ст. Основных Законов слова «неограниченная» не сделало власти Императрицы ограниченной, так как и без этого слова выражаемое им понятие о существе власти Государыни достаточно исчерпано свойствами: «верховная» и «самодержавная». И никто на том основании, что при определении власти Государыни в прежних Основных Законах (ст. 2-я) выпущено слово «неограниченная», не понимал этой власти в качестве ограниченной и сама власть проявляла себя также неограниченной.

Мы видели, что и сами «Основные Законы» в их прежней редакции не особенно дорожили словом «неограниченный», считая достаточными для обозначения всей полноты государственной власти Русских Монархов слова «верховный» и особенно «самодержавный». Поэтому, если в новых «Основных Законах» опущено в 4-й ст. слово «неограниченный», и существо власти Русских Монархов выражено такими словами, какими и в прежних «Основных Законах» определялась власть Императрицы, вследствие чего ст. 2-я и вошла полностью в ст. 6-ю новых «Основных Законов», то такой точности, чуждой набора однозначущих слов, можно только порадоваться, тем более, что сохранено слово «самодержавный», освященное нашей национальной и церковной древностью.

Но в том месте, откуда слово «неограниченный» занесено в подстатейную ссылку ст. 1-й прежних Основных Законов, т. е. в «Учреждении Императорской Фамилии», мы и в новых Основных Законах по-прежнему читаем: «Царствующий Император, как неограниченный Самодержец» (ст. 222-я нов. Осн. Зак.)... Следовательно, здесь оставлены, в уважение к первоначальному акту Павла I, два рядом стоящие однозначущие слова. Причем ими характеризуется власть Монарха в Империи, как лица «царствующего» и «неограниченного самодержца». Отсюда уже вытекают и его права, как «Главы Дома» Императорского. Свойствами его власти в Империи обладает и его главенство в Императорском доме. И здесь он является «неограниченным Самодержцем».

Таким образом, стоя на юридической почве, нельзя не признать, что всякие попытки истолковать власть Русского Монарха, и после издания новых «Основных Законов», в качестве ограниченной или конституционной напрасны. Это походило бы на то, как если бы кто, пользуясь выражениями новых «Основных Законов»: «Государь Император есть верховный руководитель всех внешних сношений Российского государства с иностранными державами» (ст. 12-я), или еще: «Государь Император есть державный вождь Российской армии и флота» (ст. 14-я), – стал бы доказывать, что в том и другом случае Государь не является самодержавным, потому что ни в 12-й, ни в 14-й стт. этого слова нет, а стоят только: «державный» и «верховный»!.. Конечно, даже конституционалисты усмотрели бы в данном случае своего рода «юридическую эквилибристику»...

Когда в Бозе почивший Государь Император Александр III в своем манифесте 29 апреля 1881 г. провозгласил: «Глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления с верой в истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений», – то даже завзятые конституционалисты не решались видеть в пропуске здесь слова «неограниченной» дачи России конституции!.. Но что считалось в 80-х годах наивностью, то теперь выдается за последнее слово «науки»!.. Так сильно мы шагнули в «научном отношении!..

И ныне царствующий Император, после всевозможных толков о конституции и о введении у нас нового «ограниченного Самодержавия» (абсурд!..), громко заявил: «Самодержавие Мое останется таким, каким оно было встарь»... «Возложенное на Меня в Кремле Московском бремя власти Я буду нести Сам и уверен, что Русский народ поможет Мне. Во власти Я отдам отчет перед Богом». Вводя манифестом 20 февраля 1906 года новое «учреждение Государственной думы» и обновляя тем же словом Государственный Совет, Император нисколько не изменил самого существа Своей самодержавной власти, а установил только «новые пути», по которым дальше будет проявляться самодержавная власть Всероссийских Монархов в делах законодательства (Высоч. Маниф. 23 апр. 1906 г.). Собственной властью, как Самодержец, наметив «новые пути», Государь, в случае надобности, для пользы людей Царства Российского может также собственной властью и упразднить их, или заменить другими. По этим «новым путям», конечно, будет идти Сам Монарх, пока они не отменены Им.

Так всегда первыми блюстителями и исполнителями законов были у нас Сами Монархи, поэтому Русская Монархия и признавалась всегда «правомерной» (ст. 47-я прежн. Осн. Зак.). Этой правомерностью русский государственный строй и отличается от форм произвольных, деспотических (Проф. Грабовский. Начала. Т. 1. С. 3). Если же названными «новыми путями» Государь Сам и ограничил Себя в области законодательства, то такое самоограничение и не только в законодательной сфере, но и в области управления у нас было и до издания новых «Основных Законов» 23 апр. 1906 г., причем это самоограничение осуществлялось через Государственный Совет. Так, в «Образовании Государственного Совета», изданном 1 янв. 1810 г., читаем: «Все законы, уставы и учреждения, в первообразном их начертании, предлагаются на рассмотрение в Государственный Совет, а потом действием Самодержавной Власти поступают к предназначенному совершению», причем «никакой закон, устав и учреждение не исходит из Совета и не может иметь совершения без утверждения Верховной Власти». И в «Своде Основных Государственных Законов», появившемся в 1832 г., также занесено: «Все предначертания закона рассматриваются в Государственном Совете, потом восходят на Высочайшее утверждение и не иначе поступают к предназначенному им совершению, как действием Самодержавной Власти» (ст. 50-я).

Все эти полномочия Государственного Совета, тождественные с нынешними полномочиями Государственной Думы и Государственного Совета, по вполне справедливому заявлению гр. Сперанского, указывают лишь на тот «порядок, которым Власть Верховная действует в законодательстве и в управлении», или, как читаем в Высочайшем Указе 23 апр. 1906 г., на те «новые пути», по которым будет проявляться Самодержавная Власть Всероссийских Монархов в делах законодательства». И такое самоограничение никогда и нигде не уничтожает самодержавия и неограниченности Верховной Власти, потому что оно введено неограниченной и самодержавной Верховной Властью, а не навязано ей сторонней силой, борющейся с Верховной Властью, почему и может быть в любое время изменено или совершенно уничтожено той же неограниченной Верховной Властью (см. и у гр. Сперанского. О законах // Сборник Русского исторического общества. Т. XXX. С. 371).

И эта неограниченность Верховной власти ярко сказалась уже на следующий за утверждением новых «Основных Законов» день 24 апреля 1906 г., когда единоличной Волей Монарха было утверждено «Учреждение Государственного Совета».

Однако, не смотря на неоспоримые свидетельства о неограниченности Верховной Самодержавной Власти, и после издания новых «Основных Законов» 23 апр. 1906 г., наши конституционалисты все же уверовали в появление у нас с 23 апр. 1906 г. «молодой конституции», которую они и возмечтали упрочить и расширить через Государственную Думу, выданную ими для этого за «русский парламент». Уже в первой Думе они потребовали «парламентарной конституции» с ответственным перед Государственной Думой министерством или правительством. На это им 9 июля 1906 г. указали на дверь!.. Они несколько остепенились. Во время второй Думы уже сам Милюков рекомендовал спасать хоть «дуалистическую конституцию». Но «тактика» кадетов не выдержала, их прорвало, а с ними канула в Лету и 2-я Дума. Однако не в этом была беда для наших конституционалистов. Они положительно остолбенели, когда 3 июня 1907 г. в Манифесте «конституционного» Монарха прочли о «даровании России нового избирательного закона» без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы. Очнувшись, они в один голос завопили: «неконституционно», «противоречит Основным Законам»!..

Все это святая правда! Акт 3-го июня 1907 г. сверх-антиконституционный, потому что у нас и самой «конституции"-то нет. Он, далее, противоречит ст. 86-й и 87-й действующих «Основных Законов», но это потому, что самоограничение, введенное Государем в область Своей законодательной власти, никогда не уничтожает неограниченности этой Его власти, почему он в любое время может или приостановить на известный срок действие той или другой статьи законов, или совершенно отменить или изменить какой-либо закон, лишь бы не пострадало само существо неограниченной власти Русского Монарха. В акте 3 июня и произошло временное, на срок «дарования нового избирательного закона», прекращение действия ст. 86-й и 87-й «Основных Законов», каковые статьи затем оставлены в силе и регулируют «обычный законодательный путь».

Но если наши конституционалисты растерялись от «дарования нового избирательного закона», то от дальнейших слов манифеста 3 июня, мотивирующих право Монарха на издание этого закона, они совсем потеряли голову. В словах: «только власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической власти Русского Царя довлеет право отменить оный и заменить его новым. От Господа Бога вручена Нам власть Царская над народом Нашим. Перед Престолом Его Мы дадим отчет за судьбы Державы Российской», – конституционалисты ясно увидели торжественное аутодафе горячо любимой ими конституции. Снова Русское Государство в мощном Царском слове явило воочию всех свою религиозно-богословскую, а не договорно-правовую основу. Сам Монарх, как солнце из-за туч, осветил перед лицом всей России полноту и неизменяемость Своей самодержавной и неограниченной власти, которую и он, подобно Своим предкам, призван лишь охранять от всяких на нее поползновений. В силу этой неограниченности Своей власти Государь единолично издал: 20 мая 1908 г. указ о порядке финляндских дел, 24 августа 1909 г. – «правила о применении 96 ст.»; 14 марта 1910 г. – манифест о новом порядке общеимперского законодательства и т. д...

Казалось бы, что наши конституционалисты, получив Высочайший урок, хотя и с грустью, но все же скажут: «В России нет конституции»! Однако, как преданные сыны Хилона-Хилонида, они и на этот раз пустились в софизмы. С плохо скрытой дрожью в голосе они заявили, что и после 3-го июня в России правление – «самодержавная конституция»!..

Раньше они пришли к одной нелепости – к «конституционному самодержавию», а теперь повторили то же, но только наоборот: «самодержавная конституция»!.. Что это за «самодержавная конституция» – один аллах ведает!.. Принимая во внимание, что на юридическом языке (у Сперанского, Романовича-Славатинского, Градовского, Коркунова и пр.) понятие самодержавия тожественно с понятием неограниченности, а конституция в существе своем является ограничением, получится по юридическим соображениям наших конституционалистов, что с 23 апреля 1906 г. и до 3 июня 1907 г. в России было правление – «ограниченная неограниченность» («конституционное самодержавие»), а с 3-го июня 1907 г. наступило правление – «неограниченная ограниченность» («самодержавная конституция»)!..

До таких «юридических» нелепостей могли договориться только «русские конституционалисты»!.. Дальше, кажется, идти уже некуда!.. А, впрочем, поживем – увидим: какою еще конституцией подарит нас 4-я Дума!...

* * *

Если теперь мы из области государственных актов перейдем в сферу научных мнений, то и здесь ясно видим, что даже граф Сперанский, Романович-Славатинский и Градовский, которые старались отыскать какое-либо различие по содержанию между понятиями «самодержавный» и «неограниченный», вынуждены были определить эти понятия так, что они различаются только по внешней форме изложения, но совершенно совпадают по содержанию. Сперанский в своем руководстве под самодержавием, когда оно прилагается к особе Государя, разумел «соединение всех стихий державного права во всей полноте их без всякого участия и разделения». Понятно, что здесь не остается места какой-либо другой власти, которая бы ограничивала власть Монарха. Романович-Славатинский вторил Сперанскому. Градовский понимал самодержавие в том смысле, что «Русский Император не разделяет своих верховных прав ни с каким установлением или сословием в государстве». Известный доктор государственного права Н. М. Коркунов замечает: «Следует признать, что понятие самодержавия объемлет собою понятие неограниченности, в смысле сосредоточения в руках Монарха всей полноты государственной власти. Если Осн. Зак. наряду с самодержавием упоминают еще о неограниченности власти, то только для большей ясности».

Конечно, понятие ясности – условное. Если прежний законодатель нашел нужным пояснить, то нынешний имел также Самодержавное право признать пояснение лишним, тем более, что понятие самодержавия действительно «объемлет» или поглощает собой понятие неограниченности. Ограниченный Самодержец – это такой абсурд, до которого может договорится только лишенный здравого и исторически-юридического смысла человек.

Итак, власть Русского Царя по-прежнему осталась верховной, самодержавной или неограниченной. Ни единоличная, ни коллективная воля подданных Российской Империи не может ни одной йотой ограничить власть Русского Монарха. Такого ограничения не допустит и национальный фундамент, на котором покоится у нас Царская власть. «Установление единодержавия, – говорил проф. Сергеевич, – было актом народной воли. Народ сам избрал для всей Руси одного Государя и это всенародное избрание навсегда закрепило мысль об едином государстве и едином Царе». Замечательно, что и здесь народ отнюдь не признал себя властью, от которой зависит Царь, а назвал Царя «Богом избранным». Действует Царь также «Божиею поспешествующею милостью» и отчитывается только перед Богом. Идея народовластия или народоправства, как лицемерно нелепая, выдуманная, чтобы дать высшим сословиям незаметно держать в своих руках народ, чужда душе Русского народа, – этого «Богоносца».

Поэтому, если самодержавная власть Русского Царя в своем происхождении и содержании поставлена народом через Церковь в зависимость только от Бога, то и Сам Монарх не может поставить эту власть в зависимость от чьей-либо другой воли, кроме Божией. Иначе такая власть перестанет быть властью Русского Царя, так как перестанет быть отражением души и клятвенных заветов Русского народа.

И Церковь в своем священном обряде венчания Русских Царей на царство свидетельствует, что Русский Монарх «приял с небесе к правлению и правосудию силу и премудрость», что Его «венчает невидимо Царь славы Христос», Который и «утверждает» Ему «владычественную власть над людьми Своими». Посему митрополит далее читает: «О, Богом венчаный, и Богом дарованный, и Богом преукрашенный, благочестивейший, Самодержавнейший, Великий Государь Император Всероссийский! Приими скипетр и державу, еже есть видимый образ даннаго Тебе от Вышняго над людьми Своими самодержавия к управлению их, и ко устроению всякаго желаемаго им благополучия». Здесь слово «самодержавие» устраняет всякую возможность ограничения власти Государя кем-либо, кроме Бога. Таков церковный взгляд на власть Самодержавного Русского Царя. И без слова «неограниченный» Русский Самодержец мыслится Церковью с полнотой государственной власти, нераздельно сосредоточенной в Его руках Богом.

Таким образом, с законодательной, научно-юридической, историко-национальной и церковной точек зрения власть Русского Царя не претерпела доселе никакого изменения в своем существе, по-прежнему оставаясь верховной, самодержавной или неограниченной, или просто самодержавной, так как понятие самодержавия содержит два других понятия: верховный и неограниченный, и более сродно нашей церковно-национальной старине.

А если так, то несомненно, что истинно русским людям надлежит мужественно работать на пользу родины под сенью и новых «Основных Законов», оставив праздные мечты об ограниченности власти Русского Монарха, или упреки в «революционерстве» тех, кто открыто и сейчас стоит за неограниченное самодержавие, т. е. за то, что есть на самом деле.

И в новых «Основных Законах» нет ни звука о «конституции» или о «конституционном строе», нет даже и намека на одну из главных или основных «конституционных гарантий», – какими служат: право судебной отмены неконституционных законов, ответственность министров пред парламентом, присяга Монарха на верность конституции или «Основным Законам», присяга должностных и гражданских лиц на верность также «Основным Законам», а не Монарху. У нас же все присягают Самодержавной Власти, все подчинены «действующим от Царя законам», все соподчинены и подчинены друг другу, но над всеми и надо всем, как и над самими «Основными Законами» стоит ничем и никем неограниченная Воля Русского Самодержца, имеющего Своим «крайним Судьею» только Бога. И как в старину земские соборы, так и ныне Госуд. Дума и Госуд. Совет должны своей деятельностью в сфере законов всегда подводить один итог: «во всем воля твоя, Государь»!.. То же должна говорить и русская администрация в сфере управления, и русский суд – в области судебной... Словом, все учреждения осуществляют функции, лишь указанные им неограниченным Самодержцем Русской Земли.

Справедливо о таком государственном распорядке говорил известный немецкий юрист Роберт Моль: «В едином государстве может быть только единая Верховная Власть: разделение ее на части было бы разрушением государственного целого и нарушением единой цели, воли и деятельности этой власти. Для осуществления своих задач Верховная Власть учреждает отдельные органы, которым поручает различные функции. Чем развитей государство, тем шире разветвления и искусственные градации его органов, постепенность их подчинения. Все отдельные члены и органы государственной власти пользуются самостоятельностью относительно друг друга, но не в отношении Верховной Власти, от которой все должны зависеть и которая служит первоисточником их прав».

И если мы глянем на судьбы неограниченной Верховной Власти в разных странах, то увидим, что идея этой власти коренится в самых недрах жизни обществ и государств, что она переживает самые яркие нападки на нее, что, уснув, она вновь пробуждается с удвоенной силой, крепнет среди самой ожесточенной против нее борьбы и неуклонно идет к победе и обновлению в нравственном сознании обществ и государств. Таков приговор и переживаемого нами времени, – времени полного кризиса идей народоправства и парламентаризма, когда лучшие умы вторят Гейне, воспевая с ним «единую личность во главе государства».

Иван АЙВАЗОВ

Законопроект о расширении прав женщины в том виде, как он внесен на уважение законодательных палат Министром юстиции¹⁰⁶¹, я нахожу пагубным для семейной жизни. Этот законопроект, если он будет принят палатами и войдет в силу, внесет анархию в семью, приведет ее к совершенному распаду. Для меня был бы понятен этот законопроект, если бы в России существовал гражданский брак вместо церковного, – если бы государство открыто объявило себя безконфессиональным государством – государством исключительно правовым, вне всяких христианских обязательств... Но там, где в основе всех взаимных отношений членов семьи, общества и государства лежит Библия во всей ее совокупности, закон Божий, воля Божественная, церковные правила, там не должны быть вводимы подобные законы.

Раскройте Библию и вы увидите на первых же ее страницах такой закон Божий, данный всем людям и на все времена: И рече (Господь Бог) женам: умножая умножу печали твои и воздыхания твои: в болезнех родивши чада, к мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет (Быт. 3:16). Вот закон, положенный Господом Богом для всех времен и всех народов, – закон непререкаемый. Глава семьи – муж; жена ему подчиненная подруга. Тот тобой обладать будет и к мужу твое обращение. Не жена обладать будет мужем, а муж; не мужа обращение к жене, а жены к мужу. Отсюда ясно, как дважды два четыре, что жена без воли мужа не должна ничего самостоятельно предпринимать: она должна быть в послушании у мужа...

В Новом Завете – в послании к Ефесянам, из которого читается отрывок при бракосочетании мужа и жены, эта подчиненность жены мужу особенно подчеркивается в словах: а жена да боится своего мужа (Ефес. 5:22–23). К. П. Победоносцев перевел эту фразу: а жена да чтит своего мужа; но в подлинном тексте эта мысль выражается сильнее и глубже. Почему же жена должна так относиться к своему мужу? Потому, объясняет апостол, что муж есть глава жены, якоже и Христос глава Церкви; но как Церковь повинуется Христу, такожде и жены своим мужем во всем. В знак подчинения мужу, ей заповедано быть с покрывалом на голове – не с обнаженной головой и не стриженой, а с покрывалом (1Кор. 11:3–15). Жене не позволено в Церкви и говорить: она должна молчать, в знак своей подчиненности мужу. Если же она хочет чему-то научиться, спрашивает о том дома у своего мужа, ибо неприлично жене говорить в церкви (1Кор. 14:34–35). Ибо прежде создан Адам, а потом – Ева, и не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление, – еще раз объясняет различие мужа и жены ап. Павел (1Тим. 2:13–14). Главной обязанностью жены должно быть материнство, чадородие. За это преимущественно ей обещается и спасение: спасется же чадородия ради, говорит апостол, аще пребудет в вере и любви и во святыни с целомудрием (15)... Крепость брачного союза Сам Христос Спаситель определяет так: еже убо Бог сочета, человек да не разлучает (Мф. 12:3–9).

Бывают браки неудачные; но тогда сторона страждущая должна смотреть на свой союз как на крест, посланный ей от Господа, – как на подвиг крестоношения, и с верой и упованием, а также с молитвою нести свой крест до конца. Только претерпевый до конца спасен будет (Мф. 10:22; Лк. 21:19): это может быть усвоено и страждущей жене.

Вот в кратких чертах учение о браке, как таинстве, и о семейном союзе. Женщина, не желающая нести на себе иго брачной жизни, может оставаться девой; такое состояние не осуждается христианством (1Кор. 7:25–40).

Теперь хотят развалить этот союз, освященный Самим Богом, упразднить само таинство брака и ввести какое-то равноправие и почти совершенную независимость жены от мужа... И теперь житья нет мужьям от эмансипированных жен, а что же будет дальше, когда произвол жены будет легализован еще и Верховной властью?! Теперь есть поговорка: «Муж – в дверь, жена – в Тверь», указывающая на произвол жены, прикрываемый однако же хитростью. Но когда войдет в силу закона право жены действовать без согласия мужа, тогда уже будут жены не только в Тверь, но и прямо во все города Российской Империи уходить, не спрашиваясь у мужа. А что же тогда будет делать муж, оставаясь дома на хозяйстве? Богатые будут, конечно, ездить по увеселительным учреждениям, а победнее – ходить в публичные дома средней руки, а бедные – те и просто будут пользоваться уличной проституцией. И как результат всего этого – появятся всякого рода и вида болезни от такой «свободной любви». А дети?.. О них-то, бедных, никто не думает... Останутся на попечении у прислуги... А всегда ли прислуга бывает способна дать надлежащее воспитание детям – не своим, а чужим?! И теперь консистории и Св. Синод завалены бракоразводными делами; что же будет при введении этого закона? Брак, как таинство, совсем упразднится. Если семья есть основа государства, как его ячейка, то, понятно, с развалом семьи может выйти нечто пагубное и для государства.

Сколько вижу, в данном случае не справляются и с мнением Церкви, отзыв которой был бы полезен в этом случае.

В виду всего изложенного, я нахожу закон об эмансипации женщины в том виде, в каком он изложен нам Министром – неприемлемым.

Архиепископ НИКОЛАЙ,

Варшавский и Привислинский.

«Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне время столь великое дело, требующее и спокойствия и обдуманности, каково созвание Поместного Собора. Предоставляю Себе, когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам Православных Императоров, дать сему великому делу движение и созвать Собор Всероссийской Церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления».

Высочайшая Государя Императора резолюция.

«Церковные ведомости». 1905. № 14. С. 99.

Вот семь лет как длится ожидание созыва Всероссийского Церковного Собора. В злополучный для Русской Церкви и Государства «полусахалинский» 1905 год тогдашний Комитет Министров, руководимый Серг. Витте, вторгся из области государственной в область религиозную, церковную и в гражданском Особом своем Совещании внезапно проектировал желательные преобразования в Православной Русской Церкви. Возбуждено это специально-религиозное церковное дело именно С. Витте, который, после патетической речи в Комитете Министров об обездолении и стеснении Православной Церкви светской властью, – поехал к митрополиту С.-Петербургскому и предложил ему представить в Комитет Министров записку о желательных преобразованиях в Русской Православной Церкви. Затем представленную Митрополитом записку об этом в 7 пунктах¹⁰⁶³ Витте признал «слишком скромною», ввиду чего он сам составил записку о современном положении Православной Русской Церкви, в которой изложил мнения о неканоническом характере церковной реформы Императора Петра I и констатировал неблагоприятное влияние ее на последующую жизнь Русской Церкви. Главная же мысль Виттевской записки состояла в том, что со времени упомянутой насильственной Петровской реформы, совершенной по немецким протестантским образцам, Церковь Русская якобы порвала связь с каноническим церковным преданием Вселенской Православной Церкви и от этого глохнет в ней религиозная жизнь... Поэтому Витте настаивал на безотлагательном тогда же созыве Поместного Собора Всероссийской Церкви. Эту свою записку Витте разослал в напечатанном виде членам Комитета Министров и заседание по этому вопросу назначил на 17 марта.

Тогдашний Обер Прокурор Св. Синода, незабвенный К. П. Победоносцев, неожиданно узнав о такой, без его ведома предпринятой, церковной реформе, нашел ее отнюдь неподведомой мiрскому Совещанию Комитета Министров как учреждению нецерковному и, во имя внутренней самостоятельности Русской Церкви, исходатайствовал пред Верховным Защитником Церкви об изъятии вопроса о реформе Церкви из ведения министерской власти для передачи его в Святейший Синод.

Государь Император 13 марта Высочайше повелел: «изъять вопрос из совещания (Министров) и передать на рассмотрение Святейшего Синода»¹⁰⁶⁴.

Святейший Синод, обсудив величайшей важности вопрос о желательных преобразованиях в Православной Русской Церкви, признал существенно необходимым пересмотреть нынешнее государственное положение Церкви в России и преобразовать ее управление ввиду новых прав и свобод, дарованных инославным исповеданиям, «старообрядцам» и всяким сектантам. Повергая свои соображения на благоусмотрение Государя Императора, Святейший Синод испрашивал Высочайшего соизволения на созвание в Москве Поместного Собора всех епархиальных епископов Православной Российской Церкви для лучшего устроения Синодального управления, для избрания Всероссийского Патриарха и разрешения других вопросов, имеющих быть предварительно разобранными в Святейшем Синоде. И на собрании Св. Синода 18 марта в квартире Митрополита С.-Петербургского, решено было ходатайствовать о созыве Собора в лето 1905 г.

Время же то было такое, когда все враги и предатели России, внешние и внутренние, с яростью и лукавством нападали на отечество наше. На войне Японской подготовлялся разгром всех морских сил России, а на суше терпелись страшные поражения в Манчжурии и шли позорные отступления... Внутри России происходили грозные явления смуты и подпольной крамолы, разражавшиеся разными революционными демонстрациями, аграрными безпорядками, буйными постановлениями на повсеместных всяких съездах (даже медицинских), которые довели до вооруженного восстания в Москве и до гражданской войны в Прибалтийском крае и на Кавказе...

В такое-то страшное бурное время Витте стремился провести важные церковные реформы с особенной поспешностью, наподобие политического переворота, совсем изолированно от православно-русского народа и без опроса даже епископов Церкви Русской, игнорируя тяготу и разбитость смутного общественного положения православных Русских граждан в то время...

И вот Православный Верховный Защитник христианской Церкви в России явился спасителем от великой разрушительной опасности, которая грозила Русской Церкви, подобно Дальне-Восточным и земско-аграрным Виттевским замыслам: 31 марта Государь ИМПЕРАТОР положил на упомянутый доклад Св. Синода о Созыве Собора такое решение: «Признаю невозможным совершить в переживаемое нынче тревожное время столь великое дело, требующее и спокойствия и обдуманности, каково созвание Поместного Собора. Предоставляю Себе, когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам Православных Императоров, дать сему великому делу движение и созвать Собор Всероссийской Церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления»¹⁰⁶⁵.

Такая Высочайшая отсрочка важнейших преобразований в Православной Русской Церкви должна была бы побудить Комитет Министров приостановить свои работы по дарованию неправославным религиозным общинам новых вероисповедных свобод, касающихся существенных интересов и Православной Церкви в России. Но, руководимый Витте, Комитет Министров не пожелал согласовать свои вожделения и «освободительные» религиозные реформы с высшими соображениями и с интересами Православной Русской Церкви. Всем и всяким религиозным общинам, исключая только православных, проектирована была по бурному духу времени и дарована самая широкая разносторонняя свобода не только исповедания, но и публичного проявления, в практической жизни всегда тожественного с пропагандой.

Изолированно от работ по преобразованиям в Православной Церкви и вопреки законам, не спросив мнения Святейшего Синода, внесены были в Комитет Министров и в Думу проекты преобразований, подрывающие в корне значение Православной Церкви, а современная Дума третьего созыва еще и своими проектами довершала подрыв государственного значения и прав господствующей Православной Церкви, вопреки даже Основным Законам Российской Империи!.. Все это, естественно, много способствовало обострению не только религиозных, а и государственных смут, и тем усиливало мятежные действия революционеров и всяких врагов Православия и Самодержавия...

Упомянутая же благодетельная отсрочка созыва Всероссийского Церковного Собора не исключала, – как не исключает и доныне, – полезности подготовительных к Собору работ, которые и начаты были тогда по указанию Св. Синода. Для этого по всем епархиям образованы были разные церковные Совещания при местных епископах, в некоторых епархиях имевшие форму даже небольших «Собориков» с участием и мiрян, как, например, в Курской, Могилевской, Рижской и прочих епархиях¹⁰⁶⁶. Результатом этих Совещаний явились три объемистые тома «Отзывов епархиальных епископов по вопросу о церковных преобразованиях»¹⁰⁶⁷.

В том же 1905 году, 17 декабря, Государю ИМПЕРАТОРУ благоугодно было призвать к Себе в Царское Село митрополитов: С.-Петербургского Антония, Московского Владимира и Киевского Флавиана для непосредственного осведомления о положении предпринятых к успешному созванию Всероссийского Собора подготовительных работ, требующих большого труда и времени. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО повелел приложить особое старание к исполнению всего, что требуется для созвания Собора в ближайшее по возможности время, поручив митрополитам определить и время созвания этого Собора, ожидаемого всеми верными сынами Церкви¹⁰⁶⁸.

Согласно этому для предварительного обсуждения, на основании всех имеющихся данных, вопросов, намеченных к соборному рассмотрению, учреждено было при Св. Синоде «Особое Присутствие» из представителей церковной иерархии и других духовных и светских лиц, известных своими учеными трудами и познаниями в богословии, церковной истории, каноническом праве и церковной практике. В этом «Предсоборном Присутствии» работали на правах членов и сведущих лиц свыше семидесяти человек, из коих две трети были назначены по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению, а прочие были вызваны членами-епископами и председателями отделов этого Присутствия. Начало свои занятия Присутствие 8 марта и закончило 15 декабря 1906 года, заслужив выражение ВЫСОЧАЙШЕГО удовольствия по поводу успешного исполнения своих задач¹⁰⁶⁹. Изданы были труды этого «Предсоборного Присутствия» в четырех томах под названием: «Журналы и протоколы заседаний Высочайше учрежденного Предсоборного Присутствия».

Предсоборным Присутствием разработаны, казалось, достаточно обстоятельно все вопросы благоустройства церковной жизни, миссии, церковного управления, также и вопрос о составе и организации Всероссийского Собора Православной Церкви, но Собор ни в последующем 1907 году, ни доныне не созывается...

Были еще созваны, после Предсоборного Присутствия, Всероссийские миссионерские съезды в 1908 году в Киеве, в Казани и в Иркутске в 1910 году, которые в прессе назывались «Собориками» и которые еще разработали много новых жизненных вопросов Православной Церкви в России. Но, после всех этих и еще частных Синодальных дополнительных трудов, все-таки и ныне Св. Правительствующий Синод находит недостаточными все бывшие доселе подготовительные работы к Поместному Собору Всероссийской Церкви. «Принимая во внимание, что в работах Особого Присутствия содержится большое количество разнообразного характера материалов, Святейший Синод находит, что предварительно внесения постановлений и суждений Особого Присутствия и его Отделов на рассмотрение Собора, необходимо подвергнуть их подготовительному рассмотрению для сопоставления и согласования предположений разных Отделов по вопросам соприкосновенным как между собой, так и с суждениями общих собраний Присутствия, а равно и с изменившимися после того условиями церковной и гражданской жизни; для каковой цели, а равно для дополнения в иных случаях докладов, представленных Отделами, выделения из них предметов, могущих быть разрешенными властью Синода, подготовительного обсуждения вопросов, подлежащих разрешению Собора, но не бывших на рассмотрении Присутствия, и вообще всякого рода подготовительных к Собору работ, в коих может оказаться необходимость, полезно было бы образовать при Святейшем Синоде постоянное, впредь до созыва Собора, Предсоборное Совещание, под председательством одного из членов Синода. Ввиду сего и предварительно дальнейших по сему суждений, Святейший Синод определяет: всеподданнейше испросить Высочайшее ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА соизволение на учреждение при Святейшем Синоде постоянного, впредь до созыва Собора, Предсоборного Совещания под председательством одного из членов Синода, о чем и представить г. Синодальному Обер-Прокурору всеподданнейше доложить ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ».

И 28 февраля текущего 1912 года ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР соизволил утвердить учреждение этого «Постоянного Предсоборного Совещания» при Св. Синоде впредь до созыва Всероссийского Собора¹⁰⁷⁰.

Таким образом, несмотря на то, что все верные сыны Православной Церкви искренно желают и Верховный Защитник и хранитель Церкви неоднократно выразил дозволение созвать Собор Всероссийской Церкви и, несмотря на то, что несколько подготовительных Совещаний и съездов разработали вопрос о церковной реформе подробно и обстоятельно, издав уже много томов предсоборных своих трудов, а созвание Всероссийского Собора все остается во времени неопределенным, – Собор не созывается...

Такое явление нельзя объяснять лишь влиянием отдельных лиц или мелких частных обстоятельств. Причины его следует искать в более сложных и более глубоких основаниях.

И прежде всего здесь сделаю небольшое отступление в общую область разрешения важных жизненных вопросов, припоминая такой характерный случай, который показывает, какое, между прочим, назначение имеют подготовительные труды Совещаний, Присутствий или Комиссий, учреждаемых перед разрешением особенно важного общественного вопроса. Факт относится ко времени царствования Императора Александра II и к государственной деятельности министра внутренних дел П. А. Валуева. В один из перерывов его министерской деятельности он был назначен председателем Комиссии, или Совещания, по весьма важному вопросу русской общественной жизни... Является с докладом к П. А. Валуеву делопроизводитель этой комиссии, из молодых штатских генералов, полный рвения и готовности служить отечеству в трудном деле, порученном той комиссии... П. А. Валуев выслушал терпеливо его прекрасный доклад, походил по комнате взад и вперед и сказал: «Видите ли, ваше превосходительство, по этому делу надо еще заняться собранием и напечатанием материалов»... – «Смею доложить вашему высокопревосходительству, – отвечал ему на это генерал-делопроизводитель, – что комиссия по этому вопросу образуется уже не первая. Было уже несколько комиссий, рассматривавших этот вопрос с разных сторон, и каждая из них напечатала по несколько томов материалов, так что всех томов напечатано уже 12»... – Валуев продолжал ходить по комнате и ничего не говорил: наконец, остановился и начал убеждать своего горячего сотрудника, между прочим, так: – «Вы, ваше превосходительство, человек молодой. Вы наших высших государственных порядков еще не знаете... Собственно говоря, в интересующем нас с вами случае вы совершенно правы. Материалы по вопросу давно собраны и никаких более не нужно. Но, изволите ли видеть, на всякое высшее государственное дело следует смотреть с двух точек зрения: с логической и тактической. С первой-то вы и правы. Но со второй нам неудобно приступить теперь к разрешению вопроса по существу его. Надо разрешение дела продлить, выиграть время, а потом и наступит счастливый момент, когда для нас представится возможность и самым существом вопроса заняться... Если напечатана материалов одна дюжина томов, то отпечатайте еще и другую»...

Переходя от соображений высшей государственной тактики графа Валуева к обстоятельствам желаемого созыва Всероссийского Церковного Собора, очевидно, находишь в них большую аналогичность. И там и здесь желание дать разрешение важному вопросу, осуществить требуемое дело, – и там и здесь большие многотомные подготовительные труды по разработке предмета и, при всем этом, все повторение учреждения дополнительных по предмету комиссий или Особых Совещаний...

Это побуждает нас в великом деле созыва Всероссийского Церковного Собора для коренных церковных преобразований поглубже подумать, всесторонне отнестись к предмету, и тогда очевидное применение высшей государственной тактики, высказанной графом Валуевым, окажется во многом правильным и должным в обстоятельстве созыва Собора.

Во-первых, Собор Церкви Всероссийской не был созываем уже долее 250 лет и в эти 250 лет православные русские люди навыкли обходиться без Собора. Прежние же Русские, как и древние Соборы Православной Церкви не имели таких многовековых перерывов, и древняя Церковь непрерывно соборовала повсеместно до того жизненно, что определения ее больших соборов охотно принимаемы были Царями и свободно включаемы были и в гражданские законы для всего государственного строя.

Теперь же, после несоборования в Русской Церкви в продолжение нескольких столетий вдруг созвать ее собор, который должен быть плодом или венцом постоянного соборования поместных православных общин, – вряд ли было бы благотворно. Ныне по приказу можно скоро созвать формальный Собор несоборующей Церкви Российской, – можно формально разрешить на таком Соборе предвзятые вопросы, заготовленные в разных присутствиях и совещаниях, и можно предписать их исполнение... Но будут ли такие предписания такого Собора применимы и исполнимы, и одних ли их требует жизнь великой, обширной Русской Церкви? – это является большим и спорным вопросом, особенно без наличия поместного постоянного соборования епархиальных Русских церквей.

Далее, основательной и важной причиной несозыва Всероссийского Церковного Собора является ненаступление до сих пор успокоения от внутренней смуты, возбужденной еврейско-инородческой революцией вместе с предательским освободительством от прежних русско-народных, церковно-государственных устоев. Какой мог или может быть Собор, когда буйные требования даже и православных членов Государственных Дум доходили до гласного призыва Выборгским воззванием народа русского к мятежу и доходили затем до заговора на жизнь Священной Особы Русского Православного Царя!.. А члены православного общества Думы и третьего созыва, при поддержке и даже по почину правительственных проектов, проявили свои буйные отношения к Православной Церкви постановлением произвести разрушительный Церковный переворот, уничтожить права Православной Церкви, которые искони даны ей великим земским Собором и Основными Государственными Законами!..

Правда, характер и задачи Церковного Собора не одинаковы с задачами Государственной Думы, но ведь люди, составляющие современные Думы и имеющие составить ожидаемый Собор, очень близки между собою и действия их естественно находятся под влиянием общего духа времени. Это свидетельствуется не только революционными действиями священников, как Гапон, Петров и др., и даже некоторых епископов, но и таких священников, которые являлись выборными в Думу в качестве «лучших»... А ведь бывало в жизни Православной Церкви и то, что не вовремя созванный Собор, даже Вселенский, после открытия первого его заседания, был на очень долгое время закрыт, чтобы успокоить волнение, вызванное «подстрекательством некоторых из явившихся на Собор злоумышленных епископов»; а на другой год даже место собрания Собора было удалено от столицы. Так было с седьмым Вселенским Собором.

Документы вышеприведенной справки возникновения вопроса «о безотлагательности» созыва Всероссийского Церковного Собора свидетельствуют еще и о том, что возник этот вопрос в 1905 году не из сознания не терпящих отлагательства запросов жизни Православной Русской Церкви, а вследствие посторонних, именно нецерковных причин и лукавых действий нецерковных людей. Возбужден он был многовластным тогда, но злосчастным мiрским реформатором Витте, который в понятиях о жизни Вселенской и Русской Церкви, конечно, был дилетант, дерзающий, однако, самочинно браться за великое дело Церковной реформы по соображениям, ничего общего не имеющим с благом Церкви...

И гражданские-то преобразования по Виттевским проектам дали России не благоденствие, а лишь смуту, расстройство, ухудшение, а не улучшение жизни!.. Витте покушался ограничить Царскую власть, жестоко надул пролетариат и буржуазию, а дворянство и крестьянство игнорировал, считая их мертвецами... Для него идеалом была только «биржа»...

Мог ли проект такого «реформатора» внушить доверие и быть полезным для действительного улучшения жизни Православной Русской Церкви?.. – Разумеется, нет! А между тем, конечно, г. Витте и его присные мечтают не только войти в члены «безотлагательного» Церковного Собора, но и властно там вершить делами, тем более, что Витте до того мастер «обвораживать» некоторых иерархов и священников Русской Церкви, что они гласно выражали сочувствие проекту Виттевских Церковных реформ и в благодарность ему обещали «всю жизнь молить за него Бога»!..

Итак, в каком же положении находятся в настоящее время вышеупомянутые обстоятельства Русской жизни, прекословящие «безотлагательности» созыва Всероссийского Церковного Собора?.. – Разъяснялось ли недоверие к внезапности его инициативы и к инициаторам, настаивавшим на «безотлагательности» Церковного Собора?.. – Восстановлено ли в достаточной мере обоюдное доверие между пасомыми и пастырями? Сознано ли, усвоено ли и в должной ли степени проявляется соборование членов приходов и епархий Русской Церкви?.. – Наступило ли успокоение между русскими людьми, которые через своих уполномоченных имеют составить теперь Всероссийский Церковный Собор?..

Нет, нет и нет!.. К глубокому сожалению должно признать, что все эти и прочие обстоятельства, прекословящие «безотлагательности» созыва Церковного Собора, остаются почти такими же. И потому не Виттевская тактика стремительной ломки сложившегося к нашему времени строя Русской Церкви, а высшая государственная тактика графа Валуева теперь взяла верх, почему и учреждаются дополнительные по созыву Собора «Особые Совещания». Вот поэтому же и не созывается до сих пор Всероссийский Церковный Собор, молитвенно, в терпении, с верою и надеждой, ожидаемый всеми верными сынами Церкви. И это, полагаю, должно признать правильным и полезным для жизни Православной Русской Церкви, потому что задачей настоящего времени по отношению к созыву Всероссийского Церковного Собора должна быть повсеместная подготовка к Всероссийскому Церковному Собору.

Подготовка эта должна состоять главным образом в соборовании во всех епархиальных и приходских церквах. Ведь Церковь Российская, в современном положении ее жизни, вовсе еще не готова к сознательному восприятию, усвоению и к деятельному проявлению всеобщей глубокой реформы, которую, предполагается, даст ей Всероссийский Собор. Изменить это положение бумажными постановлениями образованного вдруг, без надлежащей подготовки, большого Всероссийского Собора нельзя, без подготовительного поместного, – в приходах и епархиях, духовного оживления всех членов Церкви, без искреннего соборного объединения иерархии и всего священства с мiрянами. Это же объединение в мыслях, желаниях и делах всех членов Российской Церкви явится соборованием не в единовременном только учреждении Собора, а в постоянной жизни Церкви, не в кратковременном соборовании только немногих представителей Церкви, а в самом многочисленнейшем, полнейшем, постоянном великом Соборе, в деятельной жизни всех членов Православной Русской Церкви...

Когда же встретятся в соборном делании епархиальных церквей затруднения, препятствия, вопросы, которые не могут быть устранены и разрешены единодушием и компетентностью местных архипастырей, пастырей и пасомых, то такие предметы составят действительно жизненный материал для обсуждения и разрешения на единовременном Соборе Всероссийской Русской Церкви. Когда проявится соборование в Церкви Русской приходское, епархиальное, тогда потребность созыва единовременного Всероссийского Собора Церкви окажется фактическая, не по теоретичным измышлениям, желаниям и видам каких-либо «обновителей» Церкви, а по насущным потребностям жизни Православной Церкви приходской и епархиальной. Тогда не будет недоверия и к инициаторам созыва Собора и не опасны будут никакие настроения нецерковного духа времени.

Евстафий ВОРОНЕЦ

Ни одно из действий церковной власти не порождало и не порождает в христианском обществе столько недоразумений, ропота и недовольства и не подвергалось и не подвергается таким нападкам со стороны свободно, но неправомыслящих людей, как наложение отлучения от Церкви, произнесение анафемы. Одни, не имея правильного понятия о значении, духе и характере церковного отлучения, смотрят на него как на действие, не соответствующее духу христианской любви, и возмущаются мнимою жестокостью, которую Церковь в данном случае доводит будто бы до крайности¹⁰⁷²; а другие, хотя и отдают ему справедливость как внешней дисциплинарной мере, но отрицают в нем то, что составляет существенную принадлежность его, отрицают внутреннюю силу и действенность отлучения; некоторые же до того простирают посягательство свое на церковное отлучение, что, отвергая богооткровенное происхождение церковного отлучения, называют его изобретением средних веков, порождением варварского времени, самовольно захваченным духовенством в свои руки оружием, служащим опорою для иерархического деспотизма, который якобы не хочет признавать никаких прав за подчиненными¹⁰⁷³.

Но говорить так – значит допускать такую несправедливость, больше которой трудно себе что-нибудь и представлять. Ибо наказание церковного отлучения так же древне, как и сама Церковь. Существенные элементы его в нашей Восточной Православной Церкви¹⁰⁷⁴ были одни и те же во все времена, а если где и были изменения и добавления, то это не более как неизбежные результаты, с внутренней необходимостью вытекающие из первоначальных принципов и воззрений. Равным образом, при ближайшем исследовании дела не оказывается здесь ни малейшего следа жестокости, злобы и иерархического деспотизма; напротив, нигде не ограничивается так произвол и своеволие церковной власти, как в том пункте законоположения, где идет дело о применении отлучения – этого самого тяжкого из всех церковных наказаний, и ничто не совершается Церковным начальством с такой скорбью, как отлучение.

В предлагаемом исследовании мы намерены раскрыть истинный смысл и значение отлучения и, вопреки тех предубеждений против церковной власти и кривотолкам, которые так громко раздаются особенно после послания Св.Синода о графе Льве Толстом, доказать божественную инициативу этого наказания, его необходимость и целесообразность и показать, что оно проистекает не из чувства ненависти и злобы, а из христианской любви, сострадания и милосердия, и в отношении гуманности стоит несравненно выше всех постановлений новейшего уголовного уложения.

Всякое человеческое общество, установившееся с какой-нибудь внешней целью, имеет полное право исключать из среды своей тех из своих сочленов, которые не только не исполняют принятых на себя обязанностей, но и противодействуют стремлениям общества, задерживая таким образом достижение намеченных целей. Изъятие подобных членов из общества и лишение их тех выгод и преимуществ, какие доставляет оно своим соучастникам, отнюдь, конечно, не безчестное дело. Оно не противно ни справедливости, ни правосудию и служит необходимым для общества средством к его благосостоянию и самосохранению. И нет мало-мальски благоустроенного общества, которое не пользовалось бы этим правом и при своем основании не уполномочивало бы своих представителей и руководителей делать из него в подобных случаях надлежащее употребление. Им пользуются не только одни небольшие кружки, но и целые государства, когда настает нужда освободиться от вредных сочленов посредством ссылки, заточения и, в крайних случаях, посредством даже смертной казни.

Если же, таким образом, право изъятия или отлучения есть естественное, в самой природе вещей лежащее, право, если оно существует и у внешних союзных обществ, преследующих только внешние, материальные интересы и располагающих вдобавок другими действенными мерами к достижению их, – то тем более уместно и необходимо право отлучения в религиозных обществах, которые зиждутся единственно на нравственных началах, имеют высшие нравственные задачи, для достижения которых употребляют только нравственные средства. Право исключать из среды своей тех из членов, которые своим неблагоповедением, несоблюдением общественных правил и законов являются соблазном для других и наносят вред религии, служит в таких обществах главным условием их благосостояния, единственным средством сохранить свою честь и достоинство, а изверженных привести к раскаянию и исправлению. Поэтому, если не во всех, то, по крайней мере, в очень многих из древних языческих религий существовали такие учреждения и обряды, которые тесно связаны с этим правом отлучения, как свидетельствует об этом история.

У египтян, например, не позволялось входить в храмы пастухам свиней¹⁰⁷⁵. У персов маги не допускали к участию в жертвоприношениях людей, покрытых струпьями или имевших на лице сыпь и какие-нибудь болезненные проявления, равно как и тех, над которыми, еще при жизни их, совершен был погребальный обряд¹⁰⁷⁶. У скифов не принимались жертвоприношения от тех, которые не убили ни одного из своих неприятелей¹⁰⁷⁷. У греков отлучение налагалось на важных преступников с общего согласия народа и совершаемо было жрецами самым торжественным образом, после чего имя отлученного вырезывалось на каменных столбах и таким образом передавалось потомству как самое страшное и омерзительное¹⁰⁷⁸. О галлах Юлий Цезарь замечает, что если кто не подчинялся у них распоряжениям и постановлениям их жрецов, друидов, того устраняли они от участия в богослужениях, и это почиталось у них величайшим из всех наказаний. На такого человека смотрели как на отъявленного злодея и нечестивца. Его все избегали; никто не вступал с ним ни в какое общение, боясь подвергнуть себя через это какой-либо опасности. Ему отказывали в суде и не удостаивали никакими почестями. Особенно же так поступали с людьми упорными, не поддававшимися никаким мерам исправления¹⁰⁷⁹. У древних германцев трусость на войне признавалась за великий позор и самое тяжкое преступление. Кто, оставляя меч на поле битвы и бросая оружие, обращался в бегство, на того смотрели как на самого безчестного человека – его отлучали как преступника от всех богослужебных действий и жертвоприношений и не допускали ни к каким публичным собраниям. Он был предметом всеобщего презрения, и нередко такие люди, чтобы положить конец своему тяжелому положению, решались на самоубийство¹⁰⁸⁰. Существовало подобного рода отлучение от религиозного и политического общения и в Римском государстве. Известно, что отношения между патроном и клиентом у римлян почитались священными: тот и другой взаимно предохраняли себя во всех обстоятельствах жизни и оказывали друг другу взаимную помощь; никто из них не смел приносить на другого жалобу или давать на суде показания не в его пользу и вообще становиться на сторону его противника. А кто нарушал это право, того по закону признавали у них за изменника – его назначали в жертву подземным богам, исключали, как беззаконника, из общества, и каждый мог убить его безнаказанно¹⁰⁸¹. Если автор, сообщающий это, вслед за сим присовокупляет, что посвящать тела безнаказанно убиваемых преступников, в смысле жертвы, подземным богам¹⁰⁸² было обычаем римлян, то этот обычай мы находим вторично в позднейшей истории Рима. Divis devovere, посвящение фуриям, было ни что иное, как торжественное изъятие преступника из человеческого общества. Можно бы представить и еще несколько исторических доказательств на это¹⁰⁸³, но и приведенных достаточно, чтобы видеть, что отлучение от религиозного общения преступников и нарушителей божественного закона уже и в языческих религиях почиталось естественным и необходимым правом. И если мы не хотим утверждать, что это учреждение имело одну только нравственную сторону, без всякого политического характера и везде существовало в определенной и постоянной форме, то никто, равным образом, не будет отвергать в нем ближайшего сходства с церковным отлучением.

Это отлучение ведет свое начало от самых первых времен человеческого рода. Первообразом его является грозное осуждение с его роковыми последствиями, которое произнес Сам Творец на наших прародителей по их грехопадении. И изгна его Господь Бог из рая сладости, делати землю, от неяже взят быстъ. И изрине Адама и всели его прямо рая сладости (Быт. 3:23–24). Это изгнание из рая есть первое отлучение человека от непосредственного общения с Богом, сопровождавшееся для человека тяжелыми последствиями. Близкий доселе к Богу, он стал далеким от Него, чуждым Ему, рабом Его. Он лишился прежних своих преимуществ, и проклятие (что равносильно отлучению человека от Бога) отселе тяготеет над всей землей. Лишившись непосредственного руководства Божия, он чаще и чаще нарушал теперь волю Божию, глубже и глубже падал нравственно; а чем глубже были эти падения, тем грознее раздавался голос Владыки- Бога, подвергавшего человека наказанию за всякое преступление против Его закона.

Ветхозаветная история немало дает нам примеров таких наказаний или отлучений, совершаемых Самим Богом. Так, после проклятия, бывшего еще в раю в наказание за первое грехопадение прародителей (Быт. 3:14–24), Он изрекает проклятие на первого сына прародителей, на братоубийцу Каина: и ныне, – говорит Он ему, – проклят ты на земли, яже разверзе уста своя прияти кровь брата твоего от руки твоея... Стеня и трясыйся будеши на земли (Быт. 4:11–12). А затем во всемiрном потопе истреблено было, как недостойное милости Божией, все развращенное человечество, за исключением Ноя с семейством. После потопа, когда вновь размножившееся человечество не оказалось лучше, мы снова видим целый ряд отлучений, исходивших от Самого Бога, а позже произносимых от Его имени верными рабами Его в лице первосвященников, пророков и благочестивых царей. Эти отлучения были или общие, каковы, например, проклятие, произнесенное Моисеем на преступников закона (проклят всяк, иже не пребудет во всех словесех закона, еже творити я. Втор. 27:26; ср. 28:15–68), а также Иисусом Навином на Иерихон (И. Нав. 1:16), или частные, в отношении к определенному лицу, каковы, напр., отлучение и казнь Корея, Дафана и Авирона (Числ. 16:1–40), отвержение Саула (1Цар. 15:10–33) и др. Эти-то и другие подобные им непререкаемые в своем божественном характере и действенном значении примеры отдельных и как бы случайных отлучений и положены были в основу того обряда отлучения от религиозного общения, какой существовал у иудеев послепленного периода.

Уже Ездра¹⁰⁸⁴ ясно упоминает об этом учреждении, как о действительно существующем, а позднейшие раввины во многих местах талмуда сообщают о нем подробные и обстоятельные сведения. Иудейское отлучение, по свидетельству талмуда, имело три степени. Самая низшая из них называлась «нидуи» (nidui от nidoa – отделять, исключать, выгонять, αφορὶζειν Лк. 6:22) и состояла в том, что подвергшийся этому наказанию отлучался на 30 дней от сообщения с другими, и никто, кроме жены и детей, не смел подходить к нему ближе, чем на 4 фута. Ему не дозволяли ни стричься, ни бриться, ни мыться и вместе с тем обязывали носить траурную одежду. Кто умирал в отлучении, на гроб того суд повелевал бросать тяжелые камни в знак того, что он достоин побиения камнями. Никто не смел ни сопровождать прах его на могилу, ни оплакивать его смерть. Посещение храма отлученными этой степени хотя и дозволялось, но существовали особенные ворота, через которые они должны были входить в храм и выходить из него. Принимать и оказывать услуги, давать наставления и выслушивать ответы отлученному хотя не воспрещалось, но с непременным соблюдением узаконенного правила, т. е. на расстоянии четырех локтей. Раввины насчитывают 24 греха, за которые подвергали малому отлучению, например: сопротивление мiрскому или духовному начальству, богохульство, клятвопреступление, свидетельство против единоверцев перед языческими судьями, продажа язычникам недвижимого имущества и т. д.¹⁰⁸⁵

Каждое частное лицо имело право подвергнуть этому наказанию другое, только при этом оно обязано было представить достаточно уважительную причину. Если же оно не было в состоянии сделать этого, то само подвергаемо было подобному наказанию. Если это отлучение налагало не частное лицо, а суд, то при этом делалось всегда предостережение и особый вызов в суд. Отлученный освобождаем был от наказания только тогда, когда обнаруживал искреннее раскаяние и решительное обещание исправиться. Если же он не делал этого в продолжение 30 дней, то срок отлучения увеличивали иногда на 60, а иногда на 90 дней; а если и после этого он продолжал упорствовать, то его подвергали великому отлучению, которое называлось «херем» (cherem от charam – выбрасывать, извергать, по-гречески εχβάλλειν, Лк. 6:22).

На этой второй степени отлучение всегда соединяемо было со многими и ужасными проклятиями, причем всегда публично обнародовался приговор с обозначением его оснований. Произносил этот приговор суд; но когда какие-либо обстоятельства не позволяли суду довести дело до конца, то для продолжения его нужно было соединиться, по крайней мере, 10 членам общества. Действия херем состояли в совершенном исключении осужденного из общества, в совершенном устранении от религиозного общения, в строжайшем запрете всякого сношения с ним, а иногда и в конфисковании его имущества. Отлученный не имел права ни учить, ни учиться, ни принимать услуг, ни оказывать их другим. Никто не смел подходить к нему, за исключением только тех случаев, когда нужно было доставлять ему необходимые средства к жизни. Кто осмеливался вступить с отлученным в общение, тот сам подвергался такому же наказанию.

В случае исправления и чистосердечного раскаяния отлученного, его разрешали от наказания, и это разрешение совершалось той же высшей властью, или тем же самым лицом, которое и определяло наказание. Разрешительная формула очень краткая и простая: «absolutio tibi est et remittitur»¹⁰⁸⁶.

Если же и после этого отлученный оставался непреклонным, то следовало третье и самое тяжкое отлучение – «шаммата», которое совершалось публично и торжественно, при соблюдении определенных церемоний и сопровождалось еще более запальчивыми проклятиями¹⁰⁸⁷. Отлучение в этой последней степени имело такое значение, что отлучаемому, во имя Божие, воспрещалось возвращение в общество верующих навсегда, и он представлялся уже суду Божию. Действительно ли словом шаммата обозначается последняя и самая тяжелая ступень отлучения, или же это наказание тождественно с «нидуи» – вопрос этот, бывший долгое время предметом спора ученых, не приведен к окончательному решению, но для нашей цели это и не существенно важно. Нам довольно знать, что отлучение у иудеев существовало, и существовало в определенной форме, и что это наказание вызывалось обстоятельствами и внутренней необходимостью, как неизбежное средство для поддержания общественной дисциплины и порядка.

Если таким образом все вообще нехристианские религии, не только языческие, а и богооткровенная иудейская ветхозаветная, в интересах самой чести и достоинства и в видах исправления порочных членов своих, находили нужным исторгать их из среды своей – отлучать; то точно так же и христианская Церковь как общество верующих должна пользоваться этим средством, и пользоваться тем в больших размерах, чем труднее исполнение ее нравственных требований для естественного человека и чем менее присущи ей как чисто духовной власти внешние, принудительные, насильственные меры.

Уже в том обстоятельстве, что она, посредством крещения, свободно принимает в свои недра всякого, кто исповедует ее учение и обещает исполнять ее заповеди, заключается вместе и естественное для нее право, полномочие – отторгать от недр своих тех из сочленов, которые ниспровергают ее учение и вредят ее дисциплине; так что, если бы Божественный Основатель Церкви и не сделал в этом отношении никакого особого постановления, то обстоятельства религиозной жизни сами собой вынудили бы церковную власть сделать из этого естественного права практическое употребление, и это было бы вполне законно и справедливо.

Но как ясно вручил Господь апостолам и их преемникам право и власть крестить и, таким образом, вводить в Церковь достойных, так точно ясно же уполномочил Он их и отлучать от нее недостойных. Ясное указание на дарование Господом Церкви этого последнего полномочия находится в заповеди Его, записанной в Евангелии от Матфея (18:15–18): Аще же согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единем: аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего. Таковы первые слова этой заповеди; они означают, что если ближний твой обидит тебя словом или делом, или причинит какой-нибудь вред, то не переноси этого дела в суд тотчас же, но стань прежде глаз на глаз с обидчиком, объясни ему его неправоту и постарайся сам лично склонить его к миру, раскаянию и исправлению. Если успеешь в этом, то ты спас его, произвел в нем нравственный переворот и возвратил на путь добра; ибо, как говорит св. ап. Иаков, обративый грешника от заблуждения пути его, спасет душу от смерти и покрыет множество грехов (Иак. 5:20).

Аще ли тебе не послушает, пойми с собою еще единого или два; да при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол, продолжает Господь; т. е. если первая попытка твоя к обращению грешника останется без последствий, то усугуби свои увещания, поставь дело гласно, сделай обидчику наставление при свидетелях, чтобы слова твои, в их присутствии, имели более силы, и он, видя их единомыслие с тобою, тем скорее пришел к сознанию своего греха и исправлению; ибо «Спаситель, – как говорит св. Иоанн Златоуст, – ищет пользы не оскорбленного только, но и оскорбившего».

Аще же и Церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь; т. е. если он настолько окажется закоснелым в своем порочным направлении, что пренебрежет и священный авторитет церковных представителей, окажет и им явное и упорное сопротивление, тогда уже представители Церкви в праве отлучить его, как упорного и неисправимого, от своего общества и низвести его на степень таких людей, которые совсем не принадлежат к Церкви.

Что в таком именно, а не в другом каком-нибудь смысле нужно понимать приведенные слова Христовы: ἕστω σοι ὣσπερ ὀ ἐθνηχός και ὀ τελώνης – буди тебе, якоже язычник и мытарь, – это не подлежит сомнению. По связи речи, их нельзя понимать в том смысле, что если согрешивший брат не послушает и Церкви, ты, обиженный, в праве смотреть на него как на безчестного человека и, прервав с ним всякое общение, оставить его на его нечестивом пути, как это утверждают протестанты. Здесь Господь говорит о решении дела Церковью; следовательно, о деятельности пострадавшего истца тут не должно быть и речи. Представители Церкви, долгом служения своего призванные к обращению грешника на путь спасения, делают ему наставления – напоминания о его обязанностях и предостережения от опасности, стараясь склонить его к раскаянию. Если же он на все это отвечает упорством и сопротивлением, то они именно и имеют право в деле сопротивляющегося их власти и авторитету идти далее и произносить окончательный судебный над ним приговор: ἕστω σοι ὣσπερ ὀ ἐθνηχός και ὀ τελώνης. Что в данном случае имеются в виду действительно представители Церкви, как действующие лица, это ясно вытекает и из непосредственно следующих за этим слов Спасителя, в которых Он, обращаясь к апостолам, говорит: Аминь бо глаголю вам (ὐμείς), елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси: слово ὐμείς, стоящее здесь параллельно предыдущему слову ἐκκλησια (Церковь), ясно указывает на одинаковую деятельность как для этой (Церкви), так и для тех (апостолов). Если при настоящем вязании действующими лицами и судьями, решающими дело и определяющими наказание, являются апостолы, то то же самое содержится и в более общем выражении ἐκκλησια.

Что же касается до самого судебного решения или приговора, то несомненно. Что под ним разумеется отлучение от Церкви, анафема, и слова: ἕστω σοι ὣσπερ ὀ ἐθνηχός και ὀ τελώνης суть не что иное, как прямая заповедь Спасителя об отлучении.

В самом деле, если мы поближе рассмотрим политическое и религиозное отношение, в каком находились иудеи к язычникам и мытарям, то нас поразит здесь резкий рубеж разобщения и взаимного исключения. Иудеи в высшей степени ненавидели и презирали язычников как не принадлежащих к избранному народу Божию¹⁰⁸⁸, а язычники, в свою очередь, совершенно уклонялись от внешних сношений с иудеями, как с враждебным им племенем человеческого рода, и эта неприязнь их была так велика, что язычник в случаях даже самой крайней нужды не решался не только просить каких-нибудь услуг у своего соседа-иудея, но и принимать их, хотя бы они предлагаемы были ему без всяких с его стороны домогательств. Он готов был скорее, в совершенной безпомощности, предать себя воле судеб, чем нарушить заветный обычай своей нации.

Точно так же и мытари были предметом всеобщей ненависти и презрения (Мф. 9:10; Лк. 7:34), часто по причине тех несправедливостей и притеснений, какие делали они при взимании пошлин, частью же, а пожалуй, и главным образом, потому, что они прямо передавались на сторону римского правительства и соблюдали только его интересы. Поэтому они, как нечестные люди и вымогатели, с одной стороны, и как изменники своего народа и религии – с другой, настолько были ненавистны для всех, что считалось за грех иметь с ними какое-либо общение. Иногда их даже подвергали, как врагов своей религии и своего племени, формальному отлучению от религиозного общения в синагогах.

Если же такие именно, а не другие были во времена Христа отношения между иудеями и язычниками и мытарями, то что другое Спаситель мог выразить словами: ἕστω σοι ὣσπερ ὀ ἐθνηχός και ὀ τελώνης, как не уполномочение представителей общества отлучать от Церкви отъявленных и закоснелых грешников, нарушителей ее законов, и ставить их в такое же отношение к верующим, в каком находились язычники и мытари к иудеям, так чтобы все избегали сближения с ними и смотрели на них уже не как на своих собратий по вере, а как на чужих?

Справедливость такого понимания приведенных слов Господа явствует и из того, что данное место Евангелия понимаемо было в смысле заповеди об отлучении (анафематствовании) всей древней Церковью¹⁰⁸⁹, но самым непререкаемым даже для протестантствующих свидетелем того, что Христос в этих словах действительно разумеет отлучение от Церкви и преподает особенное на это право апостолам и их преемникам, конечно, должен быть назван св. апостол Павел. Строгой речью упрекает он коринфское общество и его представителей в своем послании к этой Церкви (1 Кор. 5:1–5), за то, что они так долго терпели в своей среде кровосмесника и не удаляли его от своего общества. Что же касается его самого, то он, хотя и заочно, но давно уже определил предать преступника сатане во измождение плоти. Если выражение αἲρεινὲκ μεσου ύμων (изъять из среды) и однозначащее с ним παραδοῡναι τψ σατανᾶ (предать сатане) могут быть понимаемы не иначе, как в смысле отлучения церковного, и если апостол говорит затем, что он определяет это наказание во имя и силою Иисуса Христа (έν τψ ονοματι,.. σύν τη δυνάμει τοῦ Κυριου ήμων Ιήσου Χριστού), то это, несомненно, указывает на его убеждение в том, что право отлучения от Церкви имеет свое основание в божественном учреждении и даровано Христом Его апостолам¹⁰⁹⁰.

Эта же мысль руководит им и в действиях его относительно Именея и Александра, о которых он говорит: их же предах сатане, да накажутся не хулити (1Тим. 1:20). Ибо здесь он, хотя прямо и не говорит, что он действует именем и силою Христа, но та уверенность, та смелая решительность, с какой он совершает это дело, совершенно ясно показывают, что он вполне убежден в своем божественном полномочии на это дело и смотрел на свое определение наказания как на нечто понятное само собою и непререкаемое.

На свое высокое полномочие отлучать от общения с Церковью он довольно прозрачный намек дает еще, когда обращается к коринфянам с властным словом: что хощете? С палицею ли прииду к вам, или с любовию и духом кротости? (1Кор. 4:21). Наконец, когда после самого строгого и настоятельного убеждения коринфян к покаянию и исправлению своей порочной жизни вообще и к воздержанию от нецеломудрия и разврата в частности, он высказывает им угрозу: не сый у вас сие пишу, да не пришед безщадно сотворю по власти, юже Господь дал ми есть в созидание, а не в разорение (2Кор. 13:10); то в этом опять заключается ясное указание на дарованную Христом ему, а следовательно, и другим апостолам и их преемникам власть отлучать упорных и неисправимых сынов Церкви от общения с нею.

Согласно этим изречениям Священного Писания, наша Православная Церковь с самого начала существования держалась и держится того убеждения, что отлучение есть божественное учреждение и что епископы, определяя такое наказание, действуют во имя и по поручению Бога. Св. Киприан не раз высказывался, что епископы имеют право и обязаны отлучать от Церкви нарушителей божественного закона, еретиков и соблазнителей верных именем Христа и по Его повелению, что они не должны обращать ни малейшего внимания ни на угрозы, ни на ненависть, ни на преследования со стороны отлучаемых и ни под каким предлогом не должны поступаться своими правами, так как они действуют в данном случае властью Христа. «Бог, – говорит он, – посредниками и служителями Которого они при этом являются, сохранит их»¹⁰⁹¹.

Блаженный Августин епископу Авксинию, отлучившему от Церкви известного Фелициссима со всем его семейством без достаточных оснований, пишет, что «он должен отменить свой приговор, потому что отлучение его противно как правосудию и справедливости, так и христианскому смирению и кротости, ибо он невинных подверг такому наказанию, которое, будучи божественным установлением, влечет за собой самые тяжкие последствия, касаясь не одного только тела, но и души, делая для последней сомнительной возможность спасения».

Блаженный Иероним, с употреблением буквального выражения ап. Павла, говорит: «Мне не подобает сидеть прежде пресвитера, ибо он может предать меня сатане, во измождение плоти, чтобы дух спасти. Как в Ветхом Завете не повиновавшийся левитам изгонялся из стана и побиваем был камнями, так и теперь подобного рода противник усекается мечом духовным, т. е., извергаемый из недр церковных, предается во власть и на истязание злого духа». Это место дает ясный намек на учрежденное Самим Богом (Втор. 17:12) наказание смертью. Иероним ставит это наказание, по его происхождению и цели, на одну ступень с новозаветным отлучением, и это последнее понимается, следовательно, как божественное учреждение.

Прекрасно и недвусмысленно выражает эту мысль и св. Златоуст, когда, рисуя тяжелые последствия отлучения, говорит: «Пусть никто не презирает узы Церкви, ибо вяжущий здесь не человек, но Христос, даровавший нам эту власть, и Господь, сподобивший людей такой высокой чести».

Так как Церковь право отлучения всегда понимала как право, дарованное ей Самим Христом, то она, следуя примеру апостолов, с самого основания своего, делала из этого права практическое употребление. Папа Виктор отлучил еретика Феодота-священника¹⁰⁹². Монтан и его приверженцы были подвергнуты запрещению малоазийскими соборами¹⁰⁹³, а Маркион, сын понтийского епископа, за тяжкий грех нецеломудрия отлучен был от церковного общения отцом своим. Все эти факты относятся ко II веку, и едва ли нужно замечать, что впоследствии времени, когда все более и более росло число верующих членов, все более и более ослабевала ревность по вере и упадала первоначальная нравственная чистота в их жизни, употребление этого наказания становилось все чаще и чаще.

Хотя невольное, но несомненное доказательство того, что церковное отлучение есть божественное учреждение, дает, наконец, и протестантская церковь. Исходя из того положения, что в учении и практике церковной можно принимать и оправдывать только то, что основано на Священном Писании, она употребляет отлучение как живую часть церковной дисциплины, как средство к сохранению последней. Как сам Лютер¹⁰⁹⁴, так и Кальвин¹⁰⁹⁵, на основании приведенных нами мест Св. Писания, также признавали божественную инициативу отлучения, как и наша Православная, а затем и католическая Церковь. Согласно с последними и они приписывали ему те же самые действия, свойства и силу¹⁰⁹⁶.

Символические книги протестантской церкви также высказываются за соблюдение отлучения, а в церковных постановлениях различных стран встречаются нередко предписания даже и о том, как, каким способом и порядком оно должно совершаться, и какими словами должен произноситься приговор о нем.

Если все, сказанное нами доселе, приводит нас к заключению, что отлучение состоит в совершенном устранении от Церкви, что оно основывается не на естественном только праве, но учреждено Самим Христом, то этим далеко не исчерпывается понятие и содержание этого наказания. Оно состоит не в одном только внешнем изъятии или отделении от общества верующих, но сопровождается несравненно более важными последствиями и действиями – последствиями духовно-нравственного свойства.

Установив отлучение словами: аще же и Церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь, Господь наш Иисус Христос присоединяет к этому такие знаменательные слова: аминь бо глаголю вам, елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси (Мф. 12:18). Таким образом, здесь идет дело о таком приговоре церковного суда, о таком наказании, действие и границы которого шире, чем судебные решения мiрских властей, – наказании, переходящем за пределы земного бытия, наказании, касающемся души, которое, будучи произнесено на земле, имеет подтвердиться, остаться в своей силе и на небе.

Внутренняя действенность отлучения не такова, конечно, чтобы оно само по себе, независимо от нравственного состояния отлучаемого, отделяло от Бога и лишало божественной благодати. Грех и произведенное им разобщение с Богом есть необходимое предположение действительного отлучения.

Внутренняя сущность последнего состоит в том, что оно подвергает грешника, и без того разобщенного с Богом, еще большей опасности и к одному его несчастью прилагает новое несчастье. Ибо оно лишает человека той помощи и благодати, которые Церковь предлагает всем своим собратьям. Оно отнимает у него те блага и преимущества, которые приобретены им в таинстве св. крещения. Оно совсем отсекает его от церковного организма. Для отлученного чужды и не действительны уже заслуги и ходатайства святых, молитвы и добрые дела верующих. Ему недоступно принятие Св. Таин, он лишен и тех благ, которые отсюда изливаются на верующих чад Церкви. Он оторван от Христа и Его живого тела, от Его искупительных заслуг и тех благодатных средств, какие доставляют они человеку.

Грешник и безбожный нечестивец, пока его не коснулось еще отлучение, все еще член Церкви, и хотя он сам по себе уже не участвует в ее благодати, но молитвы, нравственные заслуги и добродетели его собратий могут исходатайствовать ему снова Божию милость и благоволение; отлученному же недоступна и эта косвенная помощь, он исключительно предоставлен самому себе и, лишенный благодатных средств, всегда присущих Церкви, без опоры и помощи, без защиты и обороны предан во власть лукавого. Таково, по своему свойству, наказание отлучения, – наказание, поистине, тяжкое и страшное. Будучи наложено на земле, оно не слагается и на небе; начавшись во времени, оно продолжается вечно.

С такой, а не с другой точки зрения рассматривала Церковь всегда сущность отлучения; такие, а не иные она всегда признавала за ним действия и характеристические свойства. Уже апостол Павел прекрасно выражает это как παραδοῡναι τψ σατανᾶ , как передача, вручение сатане; ибо как внутри Церкви господствует Христос, и верующие члены ее находятся под Его покровительством, так и вне ее – царство лукавого, где господствует сатана. Изверженный из Церкви подпадает его жестокому господству без высшей помощи и защиты, как некогда дохристианское человечество, испытывает его козни и искушения и все более и более опутывается узами греха.

Не менее удачно и метко сравнивают Св. Отцы¹⁰⁹⁷ наказание церковного отлучения с изгнанием Адама и Евы из рая. Как прародители наши, преступлением заповеди навлекшие на себя гнев Божий, изгнаны были из того места, где доселе беседовал с ними Бог, и, лишенные божественной благодати, предоставлены были во всех жизненных приключениях и вражеских искушениях исключительно своим собственным силам, так и изверженный из Церкви, где он находился в живом общении с Богом, безпомощный, обезоруженный передается во власть темных враждебных сил диаволу.

Далее, наказание отлучения у Св. Отцов Церкви нередко называется духовной смертью, по сравнению его со смертью телесной. Когда так называют они отлучение, то в основании этого выражения лежит то представление, что душа, лишенная церковной благодати, высшей помощи и божественной защиты, постепенно изнемогает в борьбе со злом и, в случае закоснения в состоянии греха и нераскаянности, лишается возможности исправиться или, что то же, нравственно умирает; что, как меч, полагает конец телесной жизни, так исторжение из Церкви в последней инстанции влечет за собой смерть духовную¹⁰⁹⁸.

Ту же самую мысль хотят, наконец, выразить отцы Церкви, когда представляют отлучение от Церкви как первообраз, как начало будущего страшного суда Божия¹⁰⁹⁹. Ибо когда отлученный коснеет в своей нераскаянности и без помощи благодати все дальше и дальше удаляется от Бога, все глубже и глубже погружается в бездну греха, то это может кончиться только совершенной и вечной погибелью, и наказание отлучения действительно является здесь началом и, так сказать, приступом божественного суда.

Кто в состоянии понять, что значит быть членом Церкви, находиться в живой, органической связи с телом Христа и участвовать через это во всех благодатных дарах и благах Его искупления, тому само собой будет понятно, почему отлучение от этого спасительного общения Церковь во все времена понимала как самое большое и самое тяжкое наказание. Святой Иоанн Златоуст кратко обозначает его как τιμωρια πασων τιμοριων χαλεπωτἓρα, а Августин называет его damnatio, qua poena in ecclesia nulla major est¹¹⁰⁰, т. е. таким наказанием церковным, более которого не может быть.

Сообразно такому воззрению на сущность и значение отлучения, Церковь, прибегая к этому тягчайшему из всех наказаний (poenarum omnium gravissima) только в самой крайней нужде, когда не виделось уже никакого другого исхода, всегда действовала, по слову св. апостола, с великой скорбью, с тугою сердца и многими слезами (2Кор. 2:4). Как некогда оглашенного, по принятии им св. крещения – этого величайшего из всех благ Церкви, – братия встречали с радостью и ликованием и благожелательно приветствовали как нового друга и сотоварища, так, напротив, отлучение от Церкви, лишающее права на общение с отлучаемым, совершалось всегда с глубокой скорбью и слезами¹¹⁰¹.

Из многих фактов, служащих подтверждением этой мысли, мы приведем здесь следующие два. Собор Ефесский в приговоре своем против Нестория говорит: «Вынужденные правилами и посланием св. отца нашего и сослужителя Келестина, епископа Римской Церкви, с великими слезами приступаем к этому печальному против него решению. Поносимый Несторием Господь Иисус Христос, в лице настоящего собора, определяет, чтобы он (Несторий) лишен был епископского сана и всякого священнического сообщества».

Таков же по внутреннему своему содержанию и характеру и приговор Константинопольского собора, произнесенный над Евтихием. Он гласит: «Того ради, скорбя и оплакивая его полное заблуждение и непокорность, мы, во имя Господа нашего Иисуса Христа, Которого хулит он (Евтихий), определили отрешить его от всех священнических прав и обязанностей, отлучить его от нашего общества и лишить должности монастырского настоятеля. Всякий, кто будет иметь с ним сношение, пусть знает, что и он подвергнется такому же отлучению» (Harduin. 11. Р. 163).

Но хотя отлучение, как видно из сказанного, есть самое большое и самое тяжкое из всех церковных наказаний, хотя оно отнимает у отлученного закоснелого грешника все духовные блага, приобретенные им через святое крещение, однако Церковь, подвергая его этому наказанию, отнюдь не имеет целью отрезать ему, так сказать, путь к спасению и причинить верную погибель, но, наоборот, хочет привести его к этому спасению, возвратив на истинный путь. Церковь, скажем словами апостола, получила право отлучения для назидания, а не для разорения (2Кор. 13:10). В этом случае она действует как наместница Того, Который приходил не погубить души человеческие, но спасти их¹¹⁰². Что Церковь при отлучении имеет своей целью прежде всего исправление и спасение отлучаемого, это не раз и весьма ясно засвидетельствовано в Священном Писании. Так, апостол Павел предал коринфского кровосмесника сатане в измождение плоти, чтобы спасти дух его.

Каким же образом может совершиться это спасительное действие отлучения? Каким образом измождением плоти можно спасти душу? В ответ на этот неизбежный и насущный вопрос нужно помнить, что грешник, отлученный от Церкви, вообразив всю великость наказания и несчастия, постигшего его, представив себе ту страшную бездну, в которую низринут он, те опасности, которыми угрожает ему отторжение от недр Церкви и тела Христова, не может не отрезвиться и не придти к сознанию своего печального положения и не восчувствовать глубокой скорби. А эта скорбь, это сознание, естественно, должны подавить в нем те страсти и порочные чувственные наклонности (измождение плоти), коими он навлек на себя это наказание, должны переломить его упорство и сопротивление, которым он отвечал на все требования Церкви. В этом случае он, так сказать, вынужден бывает переменить превратный образ своей жизни и мыслей и в чувствах раскаяния возвратиться в недра Церкви, чтобы испросить прощение, сделаться снова участником благодати и таким образом спасти свою душу, как это действительно и было с коринфским кровосмесителем, который, принесши чистосердечное раскаяние, снова был принят в общение с Церковью.

В таком же точно смысле говорит апостол и об Именее и Александре, что он предал их сатане, дабы научились они не богохульствовать (1Тим. 1:20); т. е. он при отлучении их имел в виду привести их к сознанию своей вины и заставить изменить свой преступный образ мыслей, выражавшийся преимущественно в хуле на Христа и христианскую веру, – словом, отлучить их с тем, чтобы, подобно коринфянину, спасти их души. Наконец, когда апостол Павел пишет к солунянам: аще же кто не послушает словесе нашего, посланием его назнаменуйте, и не примешайтеся ему, да посрамится (2Сол. 3:14), то этим хочет сказать, что противящихся его постановлениям должно отлучать от Церкви и прерывать с ними всякое общение, дабы они пришли к сознанию своего беззакония и подчинились его требованиям.

Так как в Священном Писании отлучение везде представляется как средство исключительно исправительное, то и Церковь во все времена признавала за ним то же самое значение и применяла его к делу с той же самой целью. Рассуждая о цели отлучения, Иоанн Златоуст, между прочим, замечает, что апостол Павел не всецело отдал кровосмесника во власть сатаны (последнего он употребил как орудие для достижения своей цели – исправления грешника), т. е. чтобы отлученный под властью врага человеческого рода очнулся, пришел в себя и, по принесении покаяния, снова был принят в Церковь как живой член ее. «Велико наказание отлучения, но еще больше его польза: то – только временное и мимолетное, а это – простирается в вечность». Равно и блаж. Августин не раз и самым явственным образом отмечает исправление виновного как самую главную цель отлучения. Оно есть самое тяжелое наказание, какое только может касаться христиан; однако, употребляя его, Церковь действует отнюдь не по страсти гнева и мести, но проникаясь той любовью и жалостью, какая присуща бывает сердцу пастыря при похищении из его стада овцы. Ее деятельность в этом случае, как справедливо замечает Августин, есть «misericors severitas».

Впрочем, при определении наказания отлучения внимание церковной власти обращается не на одно только лицо отлучаемого, но также и на честь Церкви и благо ее членов. Так как честь и достоинство Церкви первее всего состоит в том, чтобы члены ее чистотой своих нравов, высоконравственным, безупречным образом жизни доказывали истинность своей религии и божественность ее происхождения, то, по мере развития между ними беззаконий и порока, она теряла бы свой авторитет и уважение, и тем более унизила бы свое достоинство, если бы стала держать в своих недрах или, по крайней мере, оставлять безнаказанными отъявленных и грубых грешников. Вот почему, не желая ронять своего достоинства и давать лишнее против себя оружие в руки врагам своим, Церковь всегда считала и считает своим долгом упорных и неисправимых грешников подвергать формальному отлучению. Этот мотив для определения отлучения весьма естествен и понятен для каждого. Хотя он и не в такой мере, как другие, обезпечивается и подтверждается историческими данными, однако ж не может подлежать никакому сомнению то, что он во многих случаях был главным и решительным основанием при определении этого наказания; ибо кому не известно, с какой неослабной заботливостью Церковь, вопреки язычникам, старалась сохранить доброе о себе мнение и как высоко она держала знамя своей чести во всех отношениях?

В подтверждение этой мысли можно указать на один исторический факт. Когда епископ Евкратий обратился к св. Киприану с вопросом: должно ли некоего лицедея, учившего своему искусству детей, терпеть в обществе и иметь с ним сношение, то последний отвечал, что это не согласно ни с величием Божиим, ни с требованием Евангелия, так как через такое сношение страдает честь Церкви. Епископ должен всячески убеждать его оставить такое занятие. Если же он, прекратив это занятие, впадет в бедность, то христианское общество доставит ему необходимые средства к жизни. Буде же для него это невозможно, то пусть идет он в Карфаген для пропитания, дабы вместо того, чтобы учить других греховному делу, он сам научился здесь тому, что служит к его спасению¹¹⁰³.

Третья цель, преследуемая Церковью при отлучении от общения с собою публичных грешников, есть благополучие и предохранение от опасности заразы остальных членов ее. Как в каждом обществе пороки и преступления одного, при их безнаказанности, легко делаются предметом соблазна и подражания и для других и, распространяясь более и более, наносят существенный вред целому, так и в Церкви дурной пример одного может заражать и распространяться и на других. Общественный порядок и дисциплина легко могли бы поколебаться, и нравственно-религиозная жизнь более слабых чад ее могла бы подвергнуться большой опасности, если бы она не стала отсекать вредных и зараженных нравственной болезнью членов своих и не предохраняла от нее здоровых.

Эту мысль выразил еще апостол, когда он коринфскому обществу и его представителям, которых побуждал он к отлучению кровосмесника, поставил такой вопрос: ужели не знаете вы, что малая закваска квасит все тесто (1Кор. 5:6); т. е. я настаиваю, как бы так говорит он, отделить преступника от вашей среды потому, что грех одного, как свидетельствует опыт, слишком легко переходит и к другому, – он, как язва заражает и других, когда не бывает удаляем от соприкосновения с ними.

Эту мысль повторяют затем и отцы Церкви. Св. Иоанн Златоуст, объясняя настоящее место послания к Коринфянам, замечает, что при отлучении имеется в виду не одна только личность отлучаемого, но и вся Церковь: ибо только таким образом можно предотвратить от нее опасность заразы; так как преступление одного, в случае безнаказанности, тотчас же передается и всей Церкви и подвергает ее разрушению¹¹⁰⁴.

Св. Киприан пишет епископу Помпонию¹¹⁰⁵, чтобы он отлучил от Церкви девиц, нарушивших обет целомудрия, равно как и их соблазнителей, и никогда не принимал бы их обратно, если они не исправятся, ne exemplum, продолжает он, exeteris ad ruinam delictis suis facere ibcipiant, т. е. чтобы они дурным своим примером не вовлекли в подобное преступление и других.

Блаженный Августин говорит¹¹⁰⁶ также, что на пастырях Церкви лежит обязанность отделять больных овец от здоровых, чтобы яд заразы не перешел и на здоровых. «Тот, – говорит он, – для Которого нет ничего невозможного, исцелит через это отделение и больных».

Папа Иннокентий I, одобрив и подтвердив решение африканских епископов, которым отлучены были от церковного общения пелагиане, прибавляет: «Если бы они еще надолго оставались в Церкви безнаказанными, то неизбежным следствием этого было бы то, что они вовлекли бы в свое заблуждение многих невинных и неосторожных членов ее. Последние могли бы думать, что проповедуемое ими учение – православное, так как они были еще членами Церкви. Потому-то больной член и отсекается от здорового тела, чтобы сохранить то, чего еще не коснулась зараза».

А в постановлениях апостольских (кн. II, 7) говорится: «Овца шелудивая, если не отлучена от здоровых овец, передает болезнь свою другим, и человек, зараженный язвой, страшен для многих... Посему, если и мы не отлучим беззаконного человека от Церкви Божией, то сделаем дом Господень вертепом разбойников». И церковное законодательство, таким образом, понимает отлучение как средство сохранять членов ее, еще не поврежденных заразой, и путем страха, возбуждаемого в них тяжестью этого наказания, удерживать их от тех преступлений и пороков, которые навлекают его. Это точка зрения дает себя здесь замечать самым ощутительным образом.

Все эти указанные мотивы и соображения, руководящие Церковью при определении наказания отлучения, в большинстве случаев соединяются между собою и все вместе действуют на волю отлучающего. Но обстоятельства иногда слагаются так, что одна цель берет перевес над другой, причем эта последняя отступает на задний план, так что из двух или трех целей достигается только одна¹¹⁰⁷.

В заключение всего сказанного нами сделаем общий вывод и дадим общее понятие о церковном отлучении. Соединив все, что доселе сказали мы о сущности и значении отлучения, в одно общее представление, мы получим такое определение его: Оно есть отторжение от внешнего и внутреннего общения с Церковью, основанное на естественном и божественном праве, совершенное лишение всех средств к спасению, приобретенных в св. крещении, отсечение от живого тела Иисуса Христа и низведение отлученного в состояние неискупленного человека; оно есть самое тяжкое из всех церковных наказаний, употребляемое с целью исправить виновного, поддержать честь и достоинство церковного общества и предотвратить от прочих членов его опасность соблазна и заразы.

Митрополит ВЛАДИМИР,

Московский и Коломенский

Книга «Постановлений Апостольских» по характеру и составу содержания представляет собой сборник наставлений, обнимающих собою все стороны христианской религиозно-нравственной жизни. Она дает подробные наставления (διδασκάλια) и предписания (διατάγαι) относительно благоповедения христиан вообще, об их обязанностях сообразно их положению в Церкви, дает наставления относительно богослужения, церковного управления и пр. Словом, из этой книги можно почерпнуть очень подробные сведения, как вообще о состоянии христианской Церкви в эпоху появления самой книги, так, в частности, и об отдельных сторонах церковной жизни того времени. Что касается самой эпохи, к которой относится «книга Постановлений Апостольских», то на основании некоторых внешних свидетельств, а также на основании ее содержания, можно сделать довольно основательное заключение, что «Постановления Апостольские» очень древний памятник христианской письменности, и церковная жизнь изображается в них так, как она слагалась к концу III века. Вот почему книга «Постановлений Апостольских» является для христианской богословской науки очень важным источником, из которого можно заимствовать ценные сведения по вопросам чисто догматического, нравоучительного, канонического и литургического характера.

Оставляя в настоящее время в стороне другие предметы и вопросы, которые затрагиваются в этой книге, мы обратимся к рассмотрению и изложению ее только чисто литургического содержания.

Если принять во внимание свидетельства некоторых отцов и учителей IV века, например, Епифания¹¹⁰⁹, который пользовался этой книгой в своем сочинении о ересях, Евсевия¹¹¹⁰, Афанасия Великого¹¹¹¹ и еще 85 пр. Апостольского, которое упоминает об этой книге, как о «почтенной и святой» (βιβλία σαιβασμία και ἃγια), то можно сделать естественное заключение, что литургическое содержание этой книги характеризует нам церковно-богослужебную практику, как она сложилась к началу IV века. В этом отношении книга Постановлений Апостольских, знакомящая с богослужением столь древнего времени, получает для нас особенный интерес. Теперь очень часто со стороны сектантов и лиц, враждебно настроенных к Церкви, приходится слышать упреки по адресу богослужебного строя Православной Церкви, будто бы он чрезвычайно осложнился совершенно ненужной и скрупулезной регламентацией и необходима большая свобода в этой стороне церковной жизни ради самого духа и настроения христианского.

Вот эти-то упреки и оказываются совершенно несправедливыми, если сделаем исторические справки из области христианского богослужения; оказывается, Церковь с первых же времен своего существования всегда стремилась к развитию и строгой регламентации богослужебной стороны своей жизни, и наш богослужебный строй весь покоится на древнем. Памятником такой регламентации богослужебного строя и служат 8 книг «Постановлений Апостольских». В них говорится не только о составе общественного богослужения, но изображается решительно вся церковнобогослужебная практика, и при том очень подробно. Священные времена, места, лица, виды общественного и частного богослужения, состав, чинопоследование и самые образцы молитв, все это описывается и излагается в разных книгах этого памятника с большей или меньшей подробностью.

При этом первые шесть книг, несомненно, изображают церковно-богослужебную жизнь, как она является постепенно с начала III века до его половины, так как образ богослужения в них тот же самый, какой можно встречать в свидетельствах Иустина, Тертуллиана, Киприана и др. Вообще, состояние Церкви и христианства здесь такое, как оно известно к этому времени по другим памятникам.

Особенность литургического содержания первых шести книг Постановлений Апостольских та, что писатель, изложив подробно христианскую «πολιτεία»¹¹¹², относительно священнодействий описал только внешний вид их и порядок, таинственную же сторону, например, молитвенные образцы для литургий и других служб, обошел молчанием. Седьмая книга, подтверждая литургическое содержание первых шести книг, точнее определяет некоторые литургические пункты, приводя образцы литургических и других молитв (7 кн. Глл. 25, 26, 27, 30 и пр.) и подробное чинопоследование некоторых таинств. Что касается восьмой книги, то по характеру своего литургического содержания она представляет собой как бы служебник, предназначенный для священнослужителя в руководство при совершении богослужения. В ней излагается не только уже порядок и состав богослужения, но молитвенные образцы для литургий и других священнодействий, и она является как бы завершением богослужебной практики III века, так как и самое ее происхождение вместе с седьмой книгой вернее всего относить к началу уже IV века.

Что же говорят эти книги Постановлений Апостольских о церковно-богослужебной стороне жизни христиан той эпохи.

Основная точка зрения Постановлений Апостольских на христианское богослужение та, что в нем именно осуществляется основная идея Церкви как тела Христова (2 кн. 59 гл.). Отсюда общественное богослужение делается обязательным для всех христиан, так как через удаление от него «увечится Церковь» и тело Христово делается без члена; вот почему вторая книга Постановлений Апостольских предписывает совершать богослужения и собираться на молитву ежедневно утром и вечером (2; 36, 59 и 60). Восьмая книга Постановлений Апостольских точнее и подробнее определяет этот круг обыкновенных ежедневных или суточных времен общих богослужебных собраний. Здесь временем для молитвенных богослужебных собраний назначается не только утро и вечер каждого дня, но часы: третий, шестой и девятый, время «петлоглашения», причем указываются и сами основания для молитвы в это именно, а не в другое время, основания те же самые, которые представляет Церковь и теперь (8; 34). Кроме этого ежедневного или суточного круга священных, богослужебных времен Постановления Апостольские назначают для богослужебных собраний еще особые времена, известные дни недели и года. Они, таким образом, устанавливают особый недельный и годичный круг священных времен, или церковных праздников, которые особенно должно посвящать богослужению. Из дней недели суббота и воскресенье, в силу соединенных с ними особенно важных для человека воспоминаний, должны быть преимущественно посвящаемы богослужению (2; 59) с «большим тщанием», нежели другие дни недели (5, 20; 7, 23 и 8, 33). «Особенно же сходитесь туда (в церковь) с большим тщанием в день субботний и в день воскресения Господня, т. е. в день Господень» (2, 59) – предписывают Постановления Апостольские верующим.

Среди годичных священных времен, или праздников, первое место в Постановлениях Апостольских отводится празднику Рождества Христова в 25-й день девятого месяца (декабря) и Богоявлению в 6-й день десятого месяца (января) (5, 13; 8, 33). Подобное разделение во времени этих двух праздников, составлявших сначала один, может служить подтверждением, что указанная богослужебная практика Постановлений Апостольских относится не ранее как к III веку. На это же самое время указывает предписание Постановлений Апостольских о времени и образе празднования особенно важного для христиан праздника Пасхи. Праздновать Пасху предписывается «с точностью и со всем рачением после весеннего равноденствия» (5, 17), бывающего «в двадцать второй день двенадцатого месяца, дистроса (марта)» так, чтобы день воскресения Господа праздновался не в иной день, а в день Господень (Там же). Самое празднование должно происходить так: «На рассвете первого дня после субботы, который есть день Господень, оставляйте пост, с вечера до пения петухов бодрствуя, и собравшись вместе в церкви пребывайте во время обнощевания вашего в бдении, молитвах и прошениях к Богу, читая до пения петухов закон, пророков, псалмы и крестя оглашенных своих и, прочитав евангелие и предложив беседу народу об относящемся к спасению, прекращайте сетование и молитесь Богу... приносите жертву, оставьте пост, веселясь и празднуя...» (5, 19). Всенощное бдение, о котором здесь говорится, было еще во времена Тертуллиана.

Пасха является как бы средоточием праздников, и от нее высчитывается в Постановлениях Апостольских время для новых праздников, как то: спустя 8 дней – Фомино Воскресенье (5, 19), через сорок дней от Пасхи – Вознесение (5, 19; 8, 33), через десять дней от Вознесения – Пятидесятница и седмица, следующая за Пятидесятницей (5, 20; 8, 33). Восьмая книга Постановлений Апостольских упоминает еще о «днях апостолов» и о дне первомученика Стефана и прочих святых мучеников (8, 33). «Во дни апостолов, – говорится здесь, – да не работают. В день Стефана первомученика и прочих св. мучеников, предпочетших Христа своей жизни, да не работают» (8, 33).

Все указанные священные времена круга недельного и годового являются по Постановлениям Апостольским днями духовного торжества и радости, и в них запрещается работать и поститься (8, 33; 5, 17–20). Но, кроме этих священных времен торжества и радости, в Постановлениях Апостольских указываются еще также недельные и годовые времена сетования и поста. Сюда относятся: среда и пяток каждой недели, так как в первую «последовало осуждение Господа», а во вторую «Господь потерпел страдание» (7, 23; 5, 20); святая четыредесятница (5, 13), страстная седмица, иначе «седмица Пасхи» (5, 13), вторая по счету седмица после Пятидесятницы (5, 20), причем делаются подробные указания о самом образе поста (5, 18–19). В таком виде представляется по Постановлениям Апостольским круг ежедневных, недельных и годовых священных времен.

К этому нужно еще прибавить указание Постановлений Апостольских на дни поминовения усопших: 3-й, 9-й и 40-й, годичный день смерти, посвящаемые молитвам и благотворению. «Совершайте же третины почивших в псалмах, чтениях и молитвах ради Воскресшего в 3-й день, и девятины... и сорочины... и годины о памяти почившего», так указывают Постановления Апостольские (8, 42). Что касается места, куда должны были собираться верующие для богослужения, то из Постановлений Апостольских видно, что для этого специально предназначены были особые молитвенные здания «церкви» (2, 57; 6, 30; 8, 34).

Вторая книга Постановлений Апостольских подробно описывает самый внешний вид и внутреннее устройство, какое должны иметь здания, предназначенные для богослужения. Своим устройством молитвенное здание должно представлять подобие корабля, соответственно взгляду на самое общество христиан как на корабль, управляемый епископом (2, 57). Внутреннее устройство храма применялось к потребностям богослужения и к существующему разделению членов церкви на клир и мiрян (2, 25, 27). «Прежде всего, говорится в Постановлениях Апостольских, здание да будет продолговато, обращено на восток, с притворами по обеим сторонам к востоку, подобно кораблю». Под притворами, очевидно, разумеются отделения для жертвенника и для ризницы – диаконник (διακονικόν). Насколько можно заключать из дальнейшего описания устройства церкви, внутри она разделялась на две части. В первой находился за богослужением клир, причем для епископа престол был поставлен на середине, а по обеим сторонам его сидели пресвитеры и стояли диаконы. «По их же (диаконов) распоряжению в другой части здания пусть сядут мiряне со всем безмолвием, а женщины отдельно..; «в середине же чтец, став на некотором возвышении» для чтения книг Св. Писания (2, 57). План и устройство храма, указанный Постановлениями Апостольскими, тот же самый, какой указывается Тертуллианом и Киприаном для храма их времени и, очевидно, указывает на литургическую практику начала III века, так как не указывается еще определенного места для оглашенных и кающихся разных степеней.

Впрочем, церковь, как здание нарочито устроенное и приспособленное к общественному богослужению, не была единственным и исключительным местом богослужебных собраний. «Если, – говорится в 8-й книге, – по причине неверных невозможно идти в церковь, то ты, епископ, сделай собрание в доме» (8, 34). Очевидно, здесь имеется в виду простой, обыкновенный жилой дом, в отличие от церкви как здания, специально назначенного для богослужения. Кроме того, местом богослужебных собраний служили по Постановлениям Апостольским еще усыпальницы – места погребения усопших, где можно было совершать то же самое, что и в церкви (6, 30).

В чем же выражалось и из чего состояло общественное богослужение, для которого верующие по Постановлениям Апостольским должны были в указанное время собираться в церковь?

Общие составные части общественного богослужения были определены уже в век апостольский и они же указываются и Постановлениями Апостольскими, а именно: чтение Св. Писания, толкование его и поучение, молитвы, песнопения и совершение таинства евхаристии (2, 39, 57–59; 6, 30; 8, 35). Но так как Постановления Апостольские относятся уже по своему литургическому содержанию к III веку, то вполне естественно поэтому находить в них и более точное и подробное определение литургического состава различных видов богослужения, а равно и порядка, в котором следовали составные части богослужения, т. е. чина богослужебного.

Первоначальная основа и состав утреннего и вечернего богослужения, для которого верующие должны собираться в церковь ежедневно, указываются во второй книге Постановлений Апостольских и заключаются в чтении утром псалма 82-го, а вечером 140-го. «Собирайтесь утром и вечером на пение и молитву в зданиях Господних – утром говоря псалом 82-й, а вечером 140-й», – говорится в Постановлениях Апостольских (2, 59). В седьмой книге помещены уже два особых славословия, из которых одно, по всей вероятности, было утреннее, а другое вечернее. Славословие, находящееся в 47 гл. 7 кн., очень похоже на наше великое славословие и могло быть читаемо утром; в состав другого (7, 48) входит молитва «Ныне отпущаеши», и оно могло читаться вечером, как и теперь эта молитва читается тоже вечером.

Эта первоначальная простота состава вечернего и утреннего богослужения с течением времени значительно осложнилась и приняла более развитую форму, доказательством чего служит восьмая книга Постановлений Апостольских. Здесь вечернее и утреннее богослужение излагается с большей подробностью и представляет более полный и образованный литургический состав. «Когда настанет вечер, – говорится здесь, – ты, епископ, собери церковь и после того как скажут светильный псалом (140), диакон пусть возгласит об оглашенных, и обуреваемых, и просвещаемых, и кающихся». По отпусте этих последних совершается молитва верных: диакон произносит особую ектению, а после него епископ читает особую молитву, содержание которой, а равно и ектении изложено в 36–37 глл. 8 кн. После молитвы епископа диакон делает возглас: «Приклонитеся к руковозложению», а епископ читает новую молитву «Боже отцев»... по окончании которой диакон говорит «Изыдите в мире» и после заканчивает вечернее богослужение (8, 35–37). Точно такой же состав и порядок указывается и для утреннего богослужения, с тем только различием, что содержание молитв другое, приспособленное ко времени дня (8, 37–39). Нельзя не заметить, что богослужение вечернее и утреннее, как оно изложено в 8-й книге приспособлено к дисциплине III века, когда установлены разные степени оглашенных и кающихся: оно делится на две части и только за первой из них присутствуют оглашенные и кающиеся, а потом после молитвы уходят.

Из указанного в Постановлениях Апостольских состава вечернего и утреннего ежедневного богослужения видно, что совершение евхаристии как будто не было составной частью ежедневного богослужения, а является, как это можно видеть из 5, 17, 19; 7, 30; 2, 59, принадлежностью только субботы, дня воскресного и других Господских и Богородичных праздников. «Особенно же сходитесь туда (в церковь) в день субботний и в день воскресения Господня, – говорится в Постановлениях Апостольских, – ибо чем оправдается перед Богом тот, кто не ходит... в такой день, когда и три моления совершаем, и когда бывают чтения пророков, и проповедь Евангелия, и приношения жертвы, и дары священной снеди» (2, 59). Как принадлежность дней праздничных, совершение евхаристии или литургия, получило более торжественную форму и определенное, подробное чинопоследование.

Чин литургии излагается в Постановлениях Апостольских два раза. В первый раз он встречается в 57 гл. второй книги, где представлен только самый общий состав и порядок различных частей литургии. В восьмой книге представлен не только состав и порядок, но полные формулы молитв литургии. Но при различии в полноте чинопоследования литургии Постановлений Апостольских, как во второй книге, так и в восьмой представляется одинаково состоящей из двух частей: общей, или литургии оглашенных, и частной, или литургии верных.

Состав первой, литургии оглашенных, представляется в обеих книгах одинаковым и начинается она как в той, так и в другой книге чтением Св. Писания. Читаются сначала книги Ветхого Завета в количестве двух чтений из закона и пророков (2, 30, 57; 8, 5), а потом уже книги новозаветные. При этом между чтением ветхозаветных и новозаветных книг полагается еще пение псалмов Давида в ипофонной форме. «Когда совершается два чтения (из Ветхого Завета), – говорится в Постановлениях Апостольских, – другой кто-либо пусть поет песни Давидовы, а народ пусть подпевает последние слова стихов. После этого пусть читают Деяния наши и послания Павла, сотрудника нашего; а после этого диакон или пресвитер пусть читает Евангелия» (2, 57). После чтений из ветхозаветных и новозаветных книг, разделяемых пением псалмов, в обеих книгах Постановлений Апостольских указывается произносить поучение на писания (2, 54, 57) или проповедь-назидание (8, 5). Произносят проповедь сначала пресвитеры поодиночке, а потом уже епископ (2, 57). Во второй книге Постановлений Апостольских это поучение следует непосредственно после чтения Евангелия: «Затем (после Евангелия) пресвитеры, поодиночке, и не все вдруг, пусть увещевают народ, а после всех их епископ» (2, 57). Между тем восьмая книга указывает еще, чтобы новорукоположенный епископ¹¹¹³, который должен первый говорить поучение: сначала сказал приветствие церкви: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа»... и после этого уже говорил «назидание» (8, 5). Проповедью и заканчивается во второй книге Постановлений Апостольских литургия оглашенных.

«После этого, все вместе встав и смотря на восток, по выходе оглашенных и кающихся, пусть молятся Богу, возшедшему на небеса небес, на восток» (2, 57): этой молитвой и начинается литургия верных¹¹¹⁴. «После молитвы одни из диаконов занимаются приношением евхаристическим, служа телу Господню со страхом; другие следят за народом. Диакон же, стоящий около первосвященника, говорит народу: «Да никто на кого, да никто в лицемерии». После сего следует взаимное лобзание верующих, молитва (ектения) диакона о всей Церкви и мiре, о плодах земли; первосвященник, испрашивая народу мир, благословляет его словами из книги Числ (6:24–26) «да благословит тебя Господь»... и молится говоря: «спаси люди Твоя, Господ и»... и след. слова (Пс. 27:8; Деян. 20:28; 1Петр. 2:9), после чего возносится самая жертва при стоянии и безмолвном молении всего народа». А когда принесут ее (жертву), каждый член особо пусть причащается тела Господня и драгоценной крови в порядке с почтением и благоговением» (2, 57). Этим и заканчивается во второй книге Постановлений Апостольских чин литургии.

Он совершенно согласен с тем описанием литургии, какое делает в своей апологии Иустин-мученик¹¹¹⁵, но некоторые частности, например, ипофонная форма пения псалмов, на которую есть указание у Тертуллиана, указывают на более позднейшее, сравнительно с Иустином, время, по всей вероятности на первую половину III века.

Чин и последование литургии верных в восьмой книге Постановлений Апостольских значительно отличается от литургии второй книги и большей сложностью, и подробностью, и прибавлением новых возглашений.

Различие от литургии второй книги замечается еще в окончании литургии оглашенных по восьмой книге. В то время как во второй книге после проповеди прямо начинается общей молитвой литургия верных по выходе оглашенных и кающихся (2, 57), в восьмой книге Постановлений Апостольских следует еще целый ряд действий и молитв, соответствующих вполне развитому состоянию катехумената. По окончании учительного слова происходит постепенное высылание из храма лиц, которые не могли присутствовать при совершении евхаристии, и прежде всего высылаются кающиеся низшей степени – слушающие и соответствующие этой степени разряд оглашенных – неверные. «Диакон, – говорится в восьмой книге, – после поучений, взошед на возвышение, пусть возглашает: «да никто от послушающих, да никто от неверных» (8, 5). «Когда же наступит тишина, пусть говорить он: «помолитеся оглашенные» и все верующие пусть молятся о них говоря: «Господи помилуй» (8, 6). Диакон продолжает возглашать прошения об оглашенных, по окончании которых «епископ пусть благословит их таким благословением: «Боже Вседержителю»... (8, 6), после него диакон снова произносит: «изыдите оглашенные в мире». По их выходе точно таким же порядком происходит высылание «одержимых нечистыми духами», «просвещаемых» и кающихся (8, 6, 7, 8). Высыланию предшествует молитва за них, произносимая диаконом, на которую верующие отвечают: «Господи, помилуй» и молитвенное благословение епископа (8, 6–9).

После того как по особому чину будут высланы все, не имевшие права присутствовать при совершении евхаристии, начинается литургия верных и тоже общей молитвою верующих, как и во второй книге. Но тогда как во второй книге содержание этой общей молитвы не приводится, а только упомянуто, что все должны молиться, в восьмой книге она излагается целиком. По своему содержанию она обнимает собою все состояния и классы людей, а по форме представляет ектению, разделенную на прошения, которые произносит диакон (8, 10). Этой молитве предшествует возглас диакона: «Да никто от не могущих изыдет» (8, 9), который, по мнению некоторых¹¹¹⁶, относится к верующим, которые, хотя и имели право, но почему-либо не хотели участвовать в евхаристии, но от молитвы не могли отказаться и уходили только после этой молитвы. «Иже первую молитву сотворили, изыдите», – так указывается возглашать диакону в восьмой книге (8, 12). Но делают и другое толкование возгласа диакона (8, 9), предшествующего общей молитве верных, что он относится к лицам, не имевшим права присутствовать за евхаристией и только что высланным, и теперь им запрещается входить в церковь. Это предположение основывается на двояком чтении греческого текста этого возгласа: в одних «μήτις των δυναμέων προελδετο», в других «μή προσελθέτο». Отсюда и возглас: «молившиеся первою молитвою, изыдите» (8, 12) – получает другой смысл, именно под «первой молитвой», по мнению Августа (Denkw. 8, 3), разумеется литургия оглашенных. Но если взять контекст речи, в котором находятся указанные возгласы, то первое мнение, по-видимому, имеет более оснований. В восьмой книге (8, 9) читаем: «Диакон пусть говорит: «отыдите иже в покаянии» и присовокупляет: «да никто от немогущих изыдет»... В 12-й главе восьмой книги говорится: «Диакон тотчас пусть говорит: да никто от оглашенных, да никто от послушающих, да никто от неверных, да никто от инославных. Иже первую молитву изыдите» (8, 12). В обоих случаях имеются в виду как будто совершенно особые классы людей. Ектения диакона, которой начинается литургия верных по восьмой книге, заключается особой молитвой епископа «Господи Вседержителю»... (8, 11).

Переход к самому совершению священнодействия по восьмой книге сопровождается большим количеством возглашений и действий, нежели как это излагается во второй книге. «Диакон» после указанной молитвы епископа «Господи Вседержителю»... пусть говорит: «вонмем», а епископ приветствует церковь словами: «мир Божий со всеми вами», а народ отвечает на это: «и со духом твоим». Диакон пусть скажет: «лобзайте друг друга лобзанием святым»; происходит взаимное лобзание клира, мужчин с мужчинами, женщин с женщинами: диаконы наблюдают за порядком, а иподиакон подает священникам омовение рук – знак душевной чистоты (8, 11). После этого следует приношение даров к жертвеннику, как только еще приготовительный акт к самому священнодействию возношению великой жертвы. Диакон говорит: «да никто на кого, да никто в лицемерии; прости ко Господу со страхом и трепетом стояще, станем приносити». По совершении сего, диаконы пусть приносят дары епископу к жертвеннику», пресвитеры стоят по обе стороны его, двое же диаконов отгоняют рипидами насекомых, чтобы они не попали в чаши (8, 12).

После этого следует ряд возгласов, которые вводят в самое священнодействие таинства. Архиерей, помолившись про себя вместе со священниками и облачившись в светлую одежду, становится пред жертвенником и, сделав на челе знамение креста, возглашает: «Благодать Вседержителя Бога и любовь Господа нашего Иисуса Христа и общение Св. Духа – со всеми вами», на что верующие отвечают «и со духом твоим». Архиерей снова возглашает: «горе´ ум», ему отвечают «имамы ко Господу». После следующего возгласа «благодарим Господа» и ответа всех «достойно и праведно», первосвященник читает длинную молитву, в которой прославляет Господа за дела творения и промышления о мiре вообще и о человеке в частности, окончание же этой молитвы: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф»... произносит весь народ вместе (Там же). За этой молитвой читается новая, в которой первосвященник прославляет Бога за дело искупления людей, воспоминает установление Иисусом Христом таинства евхаристии, Его страдания, смерть и воскресение и молит Бога ниспослать на предложенную жертву Св. Духа, «Яко да покажет хлеб сей тело Христа Твоего и чашу сию кровь Христа Твоего», молит, далее, о церкви, о клире, о людях разного состояния и пр. (кон. 13 гл. 8 кн.), а народ заканчивает эту молитву общим: «аминь».

Так совершается освящение евхаристических даров.

После следующего за этим возгласа епископа: «мир Божий буди со всеми вами» и ответа всех: «и со духом твоим» диакон произносит ектению, в которой между прочим молится о принесенных дарах (8, 13), а епископ после нее читает молитву, начинающуюся словами: «Боже Великий»... Теперь сами верующие приготовляются к причащению, именно диакон возглашает: «вонмем», а епископ, обращаясь к народу, говорит: «святая святым», на что народ отвечает: «един свят, един Господь».

Самое причащение, следующее непосредственно за этим, совершается в строгом порядке, причем епископ, преподавая приношение, говорит: «тело Христово», а диакон, подавая чашу, говорит: «кровь Христова, чаша жизни» и принимающий в обоих случаях говорить: «Аминь». Во время причащения читается псалом 33-й (8, 13), после него благодарственная ектения диакона и благодарственная молитва епископа, после которой верующие принимают молитвенное благословение от епископа и отходят домой (8,14–15).

Таково чинопоследование литургии по восьмой книге Постановлений Апостольских. Если литургия оглашенных по восьмой книге и не представляет еще особенно резкого различия с литургией оглашенных второй книги, исключая окончания, которое указывает на полное развитие катехумената и на церковную дисциплину, как она изображается у Тертуллиана, Киприана и особенно у Григория Чудотворца, то таинственная часть литургии несравненно обширнее и сложнее. Впрочем, как обширность евхаристических молитв, так и их содержание вполне согласно с тем, какое указывается у Иустина, Тертуллиана и это дает основание относить литургию восьмой книги тоже не позднее как к III веку, но только уже не к началу его, как литургию второй книги, а к концу, как более развитую и совершенную по своей форме сравнительно с литургией второй книги.

К области церковно-богослужебной практики относится еще, кроме евхаристии, совершение других таинств, как благодатных средств освящения верующих, и разного рода обрядов.

Из таинств наиболее полные сведения можно находить в Постановлениях Апостольских относительно крещения и мvропомазания и не только о чинопоследовании самого таинства, но и о приготовлении ко крещению желавших принять оное. Крещение указывается совершать не только над взрослыми, но и над младенцами (6, 15). Крещению взрослых должно было предшествовать оглашение их в продолжение трех лет, каковой срок, правда, мог быть сокращаем смотря по состоянию оглашаемого (8, 32). Состав оглашения указывается подробно в седьмой книге и заключается в изучении основных истин христианства, священной истории и особенно в учении о вочеловечении Сына Божия и искуплении, Им совершенном (7, 39). «Когда же приблизится время крестить оглашенного, пусть научат его тому, что касается отречения от диавола и сочетания со Христом» (7, 40); кроме того, пред крещением еще полагается пост (7, 22). Временем для крещения оглашенных указывается в Постановлениях Апостольских праздник Пасхи (5, 19).

В священнодействии самого таинства крещения по Постановлениям Апостольским можно различать две главных части: действия приготовительные ко крещению и потом самое священнодействие таинства. Первая, приготовительная, часть ко крещению начинается отречением от сатаны, сочетанием Христу и чтением исповедания веры. «Крещаемый пусть говорит: «отрицаюся сатаны и дел его...», а после отречения и во время сочетания говорит: «и сочетаваюся Христу, и верую, и крещаюся во Единаго, нерожденнаго...» (7, 41). После этого бывает помазание крещаемого освященным елеем (7, 22, 42), причем епископ или пресвитер помазует только главу, а остальные части тела у мужчин помазует диакон, а у женщин диаконисса (7, 22; 3, 15, 16). После следующего за помазанием освящения воды чрез особое моление: «призри с небесе и освяти воду сию...» (7, 43) начинается самое священнодействие крещения. Совершающий таинство епископ или пресвитер погружает крещаемого в воду во имя Пресвятой Троицы (7, 22, 43). «Ты, епископ, или подчиненный тебе пресвитер, – указывают Постановления Апостольские, – произнося поимянно священное призывание Отца и Сына и Св. Духа, погрузи их в воде; причем мужчину пусть воспринимает диакон, а женщину – диаконисса» (3, 16). Непосредственно после выхода из воды совершается мvропомазание (3, 16; 7, 12, 43), во время которого читается особая молитва, начинающаяся словами: «Господи Боже...», в которой священнодействующий молит Господа дать «мvро сие действенно быти в крещающемся, яко да твердо и неколеблемо пребудет в нем благоухание Христа Твоего, и соумершу Ему совоскреснути и сожити Ему» (7, 44). Крещение заканчивается двумя молитвами, которые читает сам крестившийся, стоя, обратившись на восток: сначала читает молитву Господню (Мф. 6:9–13; Лук. 11:2–4), а после нее другую молитву: «Боже Вседержителю, Отче Христа Твоего...», в которой просит Бога дать ему «тело нескверно», «сердце чисто», «ум бодр» и пр. (7, 45 и 44). В третьей книге (3, 17) находится еще объяснение символического значения всех обрядов, употребляемых при таинстве крещения; объяснение то же самое, какое дает Церковь и теперь.

Такое же и во всяком случае не менее определенное литургическое образование представляет собою в Постановлениях Апостольских и таинство священства. Церковная организация по Постановлениям Апостольским представляет собою строгое различие паствы от клира, который утверждается во главе Церкви и священнодействует (3, 10), а равно различие и степеней клира, во главе которого стоит епископ (2, 25).

Каноническая сторона священства, т. е. правила относительно избрания и посвящения в клир, права и обязанности членов клира излагаются подробно во второй, третьей и шестой книгах, а собственно литургическая сторона священства описывается главным образом в восьмой книге. Здесь в отдельности представлены: чин посвящения во епископа, пресвитера, диакона, поставление в чтеца и диакониссу. «После того как на троекратный вопрос старейшего епископа о достоинстве вновь избранного все священное собрание ответит утвердительно и настанет молчание, – говорится в Постановлениях Апост. о посвящении во епископа, – один из первых епископов вместе с другими двумя, став подле жертвенника, между тем как другие епископы и пресвитеры молятся тайно, а диаконы держат над главою рукополагаемого раскрытые божественные Евангелия, пусть говорит к Богу: «Сый Владыко Господи Боже...» и след. 4, 5 глл. 8 кн. В этой молитве испрашивается для рукополагаемого «сила владычественного Духа», чтобы он мог безпорочно исполнять свое служение. После этого моления священники и весь народ говорят «аминь» и рукоположенному дается в руки жертва. «А наутро прочие епископы пусть помещают его на предлежащий ему престол и все приветствуют его целованием о Господе и он совершает литургию (8, 5).

Относительно посвящения во пресвитера Постановления Апостольские указывают следующее: «Рукополагая пресвитера, ты епископ, сам возложи на главу его руку в предстоянии тебе пресвитерства и диаконов и молясь говори: «Господи Вседержителю Боже наш...» и след. В этой молитве тоже испрашивается на пресвитера благодать Св. Духа к безпорочному отправлению им своих обязанностей (8, 16).

Те же самые действия – руковозложение и молитва, приспособленная по своему содержанию к служению рукополагаемого, бывают и при посвящении во диакона (8, 17, 18) и иподиакона (8, 21). Поставление в чтеца и диакониссу, так как и эти последние должности причислялись к клиру, тоже должно совершаться чрез возложение руки епископа с особой молитвой, в которой и для них испрашивается благодать Св. Духа в помощь при отправлении ими своих обязанностей (8, 19,20, 22).

Богослужебная практика и чинопоследование других таинств церковных в Постановлениях Апостольских совсем почти не указывается, а относительно елеосвящения нет даже и совсем сведений. Покаяние ставится здесь в связь с отлучением от Церкви за преступления (2, 8, 16). Самое отлучение, суд и обратное принятие принадлежит по праву епископу (2, 12, 14, 16) и совершается следующим образом: епископ в общем собрании верующих повелевает удалить преступника из церкви, диаконы держат его вне церкви, подвергая его допросу и ходатайствуют за него пред епископом. Последний, в случае раскаяния грешника, назначает ему пост соразмерно греху и дает наставление молить Бога о прощении грехов. После поста и сокрушении грешника о своем падении епископ принимает его опять в Церковь при общественном собрании чрез руковозложение (2, 16, 18, 43). Во всем этом порядке церковного покаяния нельзя усматривать той формы таинства покаяния, какую оно имеет теперь, хотя некоторые частные моменты, например, возложение руки, остались и теперь.

Что касается таинства брака, то в Постановлениях Апостольских есть только нравственные наставления о взаимном отношении супругов и каноническое постановление запрещающее вступать в брак более трех раз (3, 2).

Из священных обрядов в Постановлениях Апостольских можно находить указание на погребение и поминовение усопших, хотя и не указывается строго определенного чинопоследования этих обрядов. Указывается только собираться в усыпальницах, «совершая чтение Св. книг и поя псалмы по почившим мученикам и по братиям своим, почившим о Господе». «И вместообразную приятную евхаристию приносите в усыпальницах; а когда выносите почивших, то провожайте их с псалмопением» (6, 30). Восьмая книга указывает еще диакону произносить за богослужением¹¹¹⁷ после первой молитвы особую молитву за почивших: «о почивших во Христе братиях помолимся»... (8, 41), а после этой молитвы епископ должен читать тоже особую молитву за усопшего, в которой молит Бога простить грехи усопшего и «вчинить его в недре святых» (Там же).

Есть еще в Постановлениях Апостольских обряд освящения воды и елея и особая молитва пред начатками плодов, потребность в которых, очевидно, определялась благочестивой настроенностью верующих и их глубокой религиозностью. «А о воде и елее поставляю я, Матфей, – читаем в Постановлениях Апостольских (8, 29). – Воду и елей пусть благословляет епископ, а если он в отсутствии, пусть благословляет пресвитер, в предстоянии диакона. Когда же епископ налицо, то пусть присутствуют пресвитер и диакон, и говорит он пусть так: «Господи Саваоф, Боже сил»... и т. д. В молитве испрашивается у Бога освятить воду и елей «о имени принесшаго или принесшей» и дать им «силу здравия содетельну, болезней отгнательну, бесов прогнательну, всякаго навета гонительну»... и пр. (8, 29).

«Над принесенными же начатками пусть благодарит епископ так: «благодарю Тебе, Господи Вседержителю... над принесенными Тебе начатки, не елико должны есмы, но елико можем»... (8, 40).

Можно находить в Постановлениях Апостольских еще молитвы, которые, правда, прямо не относятся к общественной церковно-богослужебной практике того времени, а даются для домашнего, частного употребления верующими, например, молитва обеденная (7, 49).

Из приведенного литургического содержания Постановлений Апостольских можно видеть, как полно в этой книге очерчена церковно-богослужебная практика того времени и как хорошо она может уяснить вопросы-недоумения из области Православной литургики и оправдать наличную богослужебную практику Православной Церкви. Если Литургика как наука имеет своей задачей не только выяснение самых основ или происхождения разных форм и обрядов богослужения, но еще исторический обзор постепенного развития христианской церковно-богослужебной практики – и ее окончательную установку в ее настоящем виде, то Постановления Апостольские представляют богатый материал для выполнения этой исторической части задачи Литургики. С одной стороны, в литургическом содержании Постановлений Апостольских, относящемся к III веку, можно узнавать ту самую церковно-богослужебную практику, которая в большей или меньшей степени отражается в писаниях отцов и учителей II и начала III века; с другой стороны, эта церковно-богослужебная практика представляется уже значительно развившейся и осложненной сравнительно с прежней практикой. Важно, главным образом, и то, что в восьми книгах Постановлений Апостольских эта церковно-богослужебная практика представляется в самом процессе ее образования и развития от начала III века к его концу и дается таким образом возможность проследить развитие формы христианского богослужения в пространстве целого века. Можно видеть, хотя бы из шести первых книг, как церковно-богослужебная практика, недостаточно подробно и строго определенная в начале III века, по требованию обстоятельств ко второй половине III века значительно осложняется, а к концу этого века достигает уже более и менее вполне определенных форм. Многие из этих форм, как например, чин литургии восьмой книги, чин крещения, рукоположения, очень близки не только в основном, но и в частностях и к теперешним формам церковно-богослужебной практики.

В виду этого Постановления Апостольские приобретают особую важность как памятник верности нашей Православной Церкви в своей богослужебной практике первым векам христианства.

Епископ ФЕОДОР (Поздеевский),

Волоколамский.

(Краткие размышления на «молитвы молебныя, числом двадесятим четырем, часом дневным и нощным, святаго Иоанна Златоустого»)

***

Непрестанно молитеся (1Сол. 5:17), завещал нам св. Апостол Павел. Памятуя сие, великий святитель Христов Иоанн Златоуст, сам непрестанно пламеневший духом и выну имевший очи свои ко Господу, излил молитвенные воздыхания души своей в двадцати четырех кратких молитвах, определив их на каждый час дня и ночи. Последуем и мы за Святителем, и потщимся вникнуть в смысл и значение сих воздыханий ко Господу, кратких с внешней стороны, но богатых внутренним содержанием и многозначительных по силе и глубине покаянного в них чувства, исходящего от сердца сокрушенного и смиренного, взывающего к Творцу своему: из глубины воззвах к Тебе, Господи!

Дневи:

1.

Господи, не лиши мене небесных Твоих благ.

О едином на потребу надлежит нам более всего помышлять, и поэтому в первый час дня, в начале поприща дневного, всего приличнее, всего нужнее воздыхать о благах небесных, о Царствии небесном, сем неоцененном сокровище, ради приобретения которого христианин все прочее «яко уметь» изменяет. Итак во главу угла, в твердое основание нашего земного делания положим заботу о вечном, и тогда воистину в день он не лишимся небесных благ, уготованных всем любящим Господа, творящим святую волю Его. И се – главная наша забота; прочее же все – приложится нам.

2.

Господи, избави мя вечных мук.

Противоположность благам небесным – вечные муки, прямое последствие греховной жизни, бежать которой научает страх Господень – сие истинное начало премудрости. Действительно, премудр тот, кто со страхом совершает свое спасение, – чая и желая радостей небесных и в то же время страшась мук вечных, уготованных за грехи людские. Воистину премудр тот, кто между страхом и надеждой пребывает! Страшится грешник, как предстанет Господу, как воззрит на Праведного Судию: суда Твоего, Господи, боюся, и муки безконечныя, злое же творя не престаю; но, Господи, или хощу, или не хощу, спаси мя. Если так будем вопиять, то не далече будем от Господа!

3.

Господи, умом ли или помышлением, словом или делом согреших, прости мя.

Одно всего слово – прости, а много оно значит, какие важные имеет последствия: избавляет от вечных мук! Есть о чем подумать, и серьезно подумать!

Умом согреших. Все направление ума гордого грешника далеко отстоит от помышления о Божественном, и посему холодом веет от такого ума, который день и ночь поучается не в законе Господнем, а руководствуется лишь земным и тленным. Великий грех – отметать Божественные и ставить превыше всего измышления суетного ума человеческого! Не на правом пути стоит человек, полагающийся исключительно на собственный разум. Согреших, Господи, согреших, и несмь достоин воззрети на высоту небесную от множества неправд моих, – так надлежит вопиять такому грешнику!

Помышлением согреших. Кто в этом не грешен? И великие праведники, и мы грешные – все в этом повинны. Но разница в том, что некоторые всепобедительным оружием креста и молитвою тщатся немедленно отгонять от себя всякое помышление греховное, и с помощью Божиею в этом успевают; другие же, напротив, услаждаются помыслами злыми, суетными, страстными, – дают им, так сказать, расшириться, разростись. А от помыслов недалеко и до слов, и дел греховных. Сего да избавит нас Господь!

Словом согреших. Небольшая часть тела человеческого – язык, но как мы не умеем с ним справиться, как не умеем его обуздать, как много все им согрешаем! Часто одно слово злое, соблазнительное или просто суетное, имеет громадные последствия – влечет за собой дела такого же свойства. О, как надобно взвешивать слова свои, как твердо содержать в уме и сердце евангельское изречение: от словес своих оправдишися, и от словес своих осудишися (Мф. 12:37).

Делом согреших. От помыслов и слов греховных родятся такие же дела, часто совершенно расстраивающие даже доброе доселе настроение христианское и отвращающие душу нашу от спасительного пути хождения в страхе Божием. И много, много надо потрудиться, чтобы вновь стать в прежний чин!

Дабы избежать всех сих лютых – ибо что лютее, что страшнее греха? – будем усердно, в покаянии, из глубины души взывать: лютыми недуги, и болезненными страстьми истязаему, Дево, Ты ми помози!

4.

Господи, избави мя всякаго неведения, и забвения, и малодушия, и окамененнаго нечувствия.

Не ведевый, сотворив же достойная ранам, биен будет мало (Лк. 12:48)... Мало, все-таки биен будет, т. е. и грех, совершенный невольно, по неведению, осужден будет. Но есть еще неведение, так сказать, вольное, когда мы не хотим изучать, ведать слово Божие и правила церковные, во многом предохраняющие от греха. И в законе гражданском сказано: неведением закона никто отговариваться не может. Кольми паче это применимо к закону Божественному! Если мы закрываем очи свои от зрения словес закона, начертанных в Священном Писании, если отвращаем слух от слышания глаголов Божиих, то сугубо согрешаем! Не вздумай оправдываться неведением: всякое неведение не простится тебе, тем паче – вольное неведение воли Божией о нем!

И забвение вменится нам в грех: во-первых, забвение о грехопадениях наших; во-вторых, забвение об обязанностях наших к Богу и к ближнему, и, в-третьих, забвение о необходимости очищать душу покаянием, – короче сказать, забвение о всем том, что, с одной стороны, оскверняет, омрачает душу, и, с другой стороны, о том, что может ее очистить, обелить, избавить от мрака греховного.

Малодушием много мы грешим. Во-первых, жалеем себя, жалеем свое тело, чрезмерно питаем, греем его, часто в ущерб душе. Во-вторых, вследствие какой-то ложной стыдливости, часто боимся, стыдимся, уж не говорю, являться исповедниками имени Христова, – куда нам грешным до того – а просто нам иной раз даже стыдно бывает, например, перекреститься в присутствии других, и т. п. Не надо ничего делать напоказ, но и ложного стыда надо всячески бегать: иже аще постыдится Мене и Моих словес, сего Сын человеческий постыдится, егда приидет во славе Своей и Отчей, и святых Ангел (Лк. 9:26). Потщимся чаще приводить себе на память сии слова Господа и Владыки нашего!

Окамененное нечувствие! Какое ужасное состояние! Воистину – духовное омертвение! Отчего оно происходит? Во-первых, от удаления нашего от св. Церкви и всего церковного, – наипаче же от удаления от св. Таинств, обновляющих, освежающих, оживляющих душу, отягченную страстьми, и тело, острупленное грехами. Без благодатного освящения св. Таинствами душа покрывается толстою корою греховною, которая, все тверже делаясь, обращается наконец в камень, приводящий к окамененному нечувствию. Во-вторых, это тяжелое душевное состояние происходит от уныния, – когда мы начинаем сомневаться в милости и правосудии Божием, и наконец доходим до отчаяния. Но не к Богу прибегаем, а мучаемся сомнениями, – и в конце концов впадаем в уныние – делаемся какими-то нечувствительными ко всему Божественному, святому, перестаем молиться... И сие окамененное нечувствие часто бывает причиною духовной смерти, чего да избавит нас милость Божия!

5.

Господи, избави для от всякаго искушения.

Случается слышать иногда мнение, что Бог искушает; но это мнение неправое, греховное: никто же искушаемь да глаголет, яко от Бога искушаемъ есть: Бог бо несть искуситель злым, не искушает же Той никого же (Иак. 1:13). Искушения приходят от плоти нашей, от мiра и от диавола, и многоразличны виды этих искушений, почему св. Златоуст и говорит: «Избави же от всякого искушения». Под этим разуметь надо, что мы не только просим, чтобы Господь не допустил нас до искушения, оградил святыми Своими Ангелами, но и при нашедшем на ны искушении Он, Многомилостивый, не допустил нас до падения и дал бы возможность, без душевного вреда, снова стать в прежний чин – явиться победителями греха. Памятовать надо, что верен Бог, иже не оставит нас искуситися паче, еже можем (1Кор. 10:13) и что блажен муж, иже претерпит искушение (Иак. 1:12) – но посылается нам победа над искушением только милостию Божией, вымоленною усердною нашею молитвою или молитвенным за нас ходатайством верных рабов Божиих, молящихся о спасении нашем и вообще о всякой душе христианской, скорбящей и озлобленной, милости Божией и помощи требующей.

6.

Господи, просвети мое сердце, еже помрачи лукавое похотение.

От сердца, омраченного лукавыми похотениями – страстьми, исходят помышления злыя (Мф. 15:19), греховные. Посему и молился св. Пророк Давид: сердце чисто созижди во мне Боже. Ибо только в чистое сердце проникают лучи Божественного света, просвещающего и освещающего всякого человека, грядущего в мiр! И тогда на таком человеке знаменается свет Лица Божия, – и верный раб Христов еще на земли начинает зреть Свет неприступный: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят.

7.

Господи, аз яко человек согреших, Ты же яко Бог щедр помилуй мя, видя немощь души моея.

Я грешный, немощный, слабый человек, ежедневно ежечасно согрешаю и падаю, – и сил не имею встать, воспрянуть духом. Ты же, яко Бог всемогущий, всещедрый, помоги мне, подыми раба Твоего из рова греховного, помилуй мя по велицей Твоей милости, на которую только и есть надежда, ибо не имею дел, оправдывающих меня! Итак, вся надежда на милость Божию и на милостивое заступление святых Божиих и Матери Божией: вся Ангелов воинства, Предтече Господень, Апостолов двоенадесятице, Святии вси с Богородицею, сотворите молитву, во еже спастися нам.

8.

Господи, посли благодать Твою в помощь мне, да прославлю имя Твое святое.

Прославлять имя Божие надо не только словами, но главным образом – делами. Приближаются Мне людии сии усты своими, и устнами чтут Мя: сердце же их далече отстоит от Мене (Мф. 15:8), изрек Спаситель. Прославите Бога в телесех ваших, и в душах ваших (1Кор. 6:20), – сказано св. Апостолом Павлом. Если же действительно от всего сердца, от всей души и всего помышления будем славить Господа, то несомненно, что это отобразится на жизни нашей, которая будет тогда воистину тихим и безмолвным житием во всяком благочестии и чистоте. Но чтобы проводить истинное христианское жительство, необходима, как во всяком добром деле, благодатная помощь свыше: без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15, 5), сказал Господь. О ниспослании нам сей Божественной благодати, всегда немощная врачующей и оскудевающая восполняющей, надо немолчно вопиять ко Господу, веруя слову Спасителя: просите и дастся вам (Мф. 7:7). Но в особенности важно освящаться благодатными таинствами св Церкви, приближающими нас ко Господу, очищающими, подкрепляющими и отверзающими нам двери милосердия Божия!

9.

Господи, Иисусе Христе, напиши мя раба Твоего в книзе животней, и даруй ми конец благий.

Конец благий, т. е. христианская кончина живота нашего – се залог доброго ответа на страшном судище Христове, се – верное основание к тому, чтобы имена наши были написаны на небесах (Лк. 10:20), сей воистину книзе животней, в которую вносятся только те, кто сподобляется живота вечного в обителях Отца Небесного. А обители сии уготованы лишь тем, кто главною целью земного своего делания поставляет стремление в селения небесная. Итак, венец желаний христианских, желаний край – добрый ответ в день он, егда сядет Судия на престоле страшном – книги разгибаются, и деяния обличаются¹¹¹⁹... О, да услышим тогда оный блаженный глас: приидите благословении Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мiра (Мф. 25:34)!

10.

Господи Боже мой, аще и ничтоже благо сотворих пред Тобою, но даждь ми, по благодати Твоей, положити начало благое.

Согрешихом, беззаконновахом, – грехи наши превзыдоша главу нашу, и не имеем дел, оправдывающих нас. Но если до сего времени мы так безпечно жили, то по крайней мере теперь, с сего часа, потщимся изменить свою суетную жизнь на житие христианское, и будем просить безмерную благость Божию, да ниспослана нам будет Божественная благость и дар Святаго Духа, – ибо без благодатной помощи свыше мы безсильны и положить начало благое, и провести это начало в последующую свою жизнь. Скорый в заступление и Крепкий в помощь, предстани благодатию силы Твоея ныне, и благословив укрепи, и в совершение намерения благого дела рабов Твоих производи!

11.

Господи, окропи в сердце моем росу благодати Твоея.

Как капля дождевая, как роса утренняя освежает, оживляет зелень травную, так и душу нашу, иссохшую в суете мiрской, умерщвленную страстьми, освящает, оживляет благодать, сообщаемая нам во святых Тайнах. Какой-то свежестью, силою исполняется душа, удостоившаяся принятия святых, Божественных, безсмертных, животворящих Христовых Таин, и се воистину – роса благодати Божией, без коей мы спастись не можем: аще не снесте плоти Сына человеческого, ни пиете крове Его, живота не имате в себе (Ин. 6:54).

12.

Господи небесе и земли, помяни мя грешиаго раба Твоего, студнаго и нечистаго, во Царствии Твоем. Аминь.

Вспомним разбойника благоразумного, в предсмертном борении из глубины воззвавшего ко Господу и услышавшего тут же, на кресте, обетование Спасителя: днесь со Мною будеши в раи (Лк. 23:43). Как отягчен грехами, как нечист был сей разбойник, но и он, великого ради покаяния своего, сподобился величайшей милости Божией – Царствия небесного, сего воистину безценного бисера. Приложим и мы все усилия к обретению этого сокровища, но не будем отлагать покаяния, ибо не знаем, будет ли нам дано пред самою кончиною сподобиться напутствия христианского в таинствах св. покаяния и св. причащения. Потщимся всегда быть готовыми предстать пред Господа, ибо не знаем ни дня, ни часа, когда позваны будем. Помяни нас, Господи, во Царствии Твоем!

Нощи:

1.

Господи, в покаянии приими мя.

Нощное поприще начиная, всего естественнее помышлять о даровании нам сна мирного и безмятежного, который в особенности посылается тем, кто с совестью, очищенной покаянием, отходит ко сну: не знаем бо, что день грядуший нам готовит, – просветит ли Господь окаянную душу нашу днем, или же одр наш гроб нам будет. Каяться в душе и молить Человеколюбца надо, да дарует нам прощение, еже согрешихом в день минувший словом, делом, помышлением; при первой же возможности надо спешить принести и церковное покаяние пред отцом духовным, и чем чаще мы будем это творить, тем чище станем, тем и день, и ночь безгрешнее проводить будем, тем более надежды будем иметь спасение вечное получить!

2.

Господи, не остави меня.

Господь никогда нас не оставит, если только мы сами Его не оставим, или не удалимся от Него грехами своими на страну далече, на путь служения не Богу, а мамоне. И это забвение о Боге приводит к безпросветной тьме, в коей становится погруженной душа наша, лишенная по своей собственной вине Света Божественного. И извести из темницы душу нашу может только особое чудо милости Божией, по молитвам св. Церкви, ежедневно молящейся о спасении нашем. О, да не будет же множество грехов наших средостением между Господом и нами, да не лишимся Его благодатной помощи, – ибо предоставленные сами себе, мы ни на что доброе не способны!

3.

Господи, не введи мене в напасть.

Самая ужасная напасть – во грехах пребывание. Как же избавиться от сей напасти? Молитеся, да не внидите в напасть (Лк. 22:40), изрек Спаситель. И памятовать надо, что не Господь вводит в напасть, а мы сами впадаем в различные напасти: Бог же силен, по молитвам рабов Своих, отвратить от нас всякую напасть, – другими словами, не допустить, чтобы мы были введены в напасть: весть Господь благочестивыя от напасти избавляти (2Петр. 2:9). Значит, основание для избавления от напастей – благочестие, т. е. усердное в молитве пребывание и хождение по воле Господней. Значит, от нас самих все зависит. Но мы слабы, немощны, подобны трости, ветром колеблемой. Посему и устоять на камени заповедей Господних можем только по милости Божией, в особенности молитвенным заступлением Матери Божией: многими содержимъ напастьми, к Тебе прибегаю, спасения иский: о Мати Слова! от тяжких и лютых мя спаси.

4.

Господи, даждь ми мысль благу.

Все благое – от Господа. Поэтому чем более мы будем пребывать с Господом, чем усерднее прибегать к Его Божественной помощи, тем и мысли наши будут ближе к Богу, Его же премудрому водительству самих себя, друг друга и всю жизнь нашу предадим. И если так будем поступать, то не отринет нас Господь – помышления исправит, мысли очистит и все ко благому концу направит. Конец же – венчает все дело! Не тот славен в вечности, кто начало положит благое, а тот лишь, кто кончит хорошо, кто до конца дней своих пребыл верен Господу! Души лишь таковых верных и благих рабов – во благих водворятся!

5.

Господи, даждь ми слезы, и память смертную, и умиление.

Иногда скорбь нас обдержит, терпеть не можем демонского стреляния, – слез желаем, и слезы к нам не приходят! Тяжелое душевное состояние! И как земля, не напоенная дождем, сохнет и не дает плода во время свое, так и скорбь, не растворенная слезами, все тяжелее переносится и приводит иной раз к унынию. Напротив, благодатные слезы умиления погашают все разжженные стрелы лукавого, и мрак уныния и скорби, облежащий нас, далече отгоняют. И слезы сии – дар Божий, ниспосылаемый сердцу сокрушенному и смиренному, непрестанно духовным оком взирающему на скончание жительства и неотходно содержащему в уме памятование о добром ответе на страшном судище Христовом. Сего да сподобит нас милость Божия.

6.

Господи, даждь ми помысл исповедания грехов моих.

Грешить мы умеем и, ох, как часто и много грешим; каяться же в грехах не хотим, и все отлагаем начало покаяния. А между тем, как нужно нам многогрешным возможно частое исповедание грехов пред духовником, как необходимо это врачевство духовное душевных ран наших! К сожалению, часто и совсем не думаем о покаянии, а если и приходит иногда мысль о сем, то не спешим привести ее в исполнение, рассчитывая, что время еще есть, успеем, причем забываем, что никто не знает ни дня, ни часа, когда позван будет предстать пред Господа – дать ответ во всех своих словах, делах и помышлениях. Подателю всякого блага надо усердно молиться, да утвердит нас в благом намерении приносить возможно частое исповедание грехов своих. Второе, о чем надо от всей души и от всего помышления молить Господа, да будет исповедание наше возможно полным, да не забудем чего, да не устрашимся или убоимся открыть что-либо отцу духовному, который только свидетель, – покаяние же наше, надо верить, приемлет Сам Христос Бог наш, Его же святому водительству всецело себя предадим и Он научит, наставит, поможет нам!

7.

Господи, даждь ми смирение, целомудрие, и послушание.

Основание нашего спасения – смирение, т. е. искренное, от сердца, сознание своих немощей, своей никуда негожести, и отсюда покаянный глас: «Боже, милостив буди мне грешному!» Больше всего препятствует принести истинное покаяние – это гордость: гордым Бог противится, т. е. не приемлет покаяния, основанного не на смирении, – покаяния человека, высоко ставящего дела свои и если якобы кающегося, то в глубине души считающего себя выше других человек-грешников. Это именно и есть покаяние фарисейское. Нам же даруй, Господи, мытарево смиренное покаяние! Фарисеева убежим высокоглаголания, и мытареве научимся высоте глагол смиренных!

Вслед за смирением, помолимся о ниспослании нам духа целомудрия: дождь нам целомудренна пожити делы и словесы! Так всем молиться надо, и инокам, и мiрянам, и безбрачным, и в браке живущим, – ибо всем подвизаться в целомудрии необходимо, коемуждо по его потребе, по его мере: можно и делом, и словом не согрешать, а в глубине души быть великим в этом отношении грешником. Посему и молился св. Пророк Давид: от тайных моих очисти мя (Пс. 18:13).

Вообще же для успеха в деле нравственного очищения необходимо послушание воле Божией, изложенной в святом Евангелии и изъясненной в учении св. Церкви. Уклонение от этого послушания приводит к тому пагубному, если не с внешней стороны, то для души, состоянию, в которое впал блудный сын, захотевший жить по своей самочинной воле. Но евангельский блудный сын все-таки, наконец, раскаялся и удостоился прощения. Удостоимся ли мы сего, не найдет ли на нас внезапно день той – день преставления от сей временной жизни в жизнь безконечную?

8.

Господи, даждь ми терпение, великодушие и кротость.

Терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21:19), заповедано нам Господом. Терпение нужно, чтобы, исполнив волю Божию, получить обещанное (Евр. 10:36), т. е. Царствие небесное, которое от века нудится, и нуждницы восхищают е (Мф. 11:12), – или другими словами, – многими трудами, усилиями достигается Царствие небесное, и только добро потрудившихся здесь на земле получат блага вечные там, в обителях Отца Небесного. Для постоянства же и успеха в трудах необходимо терпение, ибо множество препятствий, скорбей, злоключений, искушений в жизни сей, – и все надо тепеливо переносить, не падая духом, а закаляя оный, – все преодолеть, дабы явиться победителями греха!

Великодушие – одна из величайших добродетелей, где зло побеждается добром. Прости врага, благотвори ему, старайся и в сердце не иметь против досадившего тебя никакого злого чувства, – поработай над собой в этом отношении, и воспитаешь в себе великодушие. С другой стороны, нужда общественная, нужда частная требуют какой-нибудь с твоей стороны жертвы, принесением которой ты потерпишь некоторое стеснение, ущерб, неудобство, – откажись от благ твоих ради блага ближнего, и будешь воистину великодушен!

Близко к великодушию стоит кротость, т. е. такое благостное настроение сердца, когда в нем нет места никакому злому чувству, когда никакие неприятности не могут вынудить нас нарушить наше душевное равновесие, когда ничто не может заставить нас быть резким, гневливым, мстительным. И памятовать надо, что только тот, кто кроток и смирен, тот ученик Христов, и что кроткие наследят землю живых, т. е. Царствие небесное. Есть из-за чего потрудиться – стяжать дух кротости!

9.

Господи, всели в для корень благих, страх Твой в сердце мое.

Корень благих, т. е. основание всякого доброделания, начало премудрости – это страх Господень, и тот только истинно премудр, кто страшится праведного за грехи осуждения, страшится обнаженным добрых дел предстать пред Праведного Судию. И этот спасительный страх, овладевая человеком, изменяет всю жизнь его, и часто легкомысленного грешника превращает в послушного раба Божия. Все – искра Божия, которая благодатию Божиею, многими молитвенными и постническими трудами, обращается в пламень огненный, попаляющий все в нас плевелы греховные. Станем же добре, станем со страхом земное течение совершати! Страх Твой, Господи, всади в сердце мое!

10.

Господи, сподоби мя любити Тя от всея души моея, и помышления, и творити во всем волю Твою.

Возлюби Господа – первая и большая заповедь. И как широка заповедь эта!

Возлюби Господа всем сердцем, всею душою и всем разумением твоим, т. е. докажи свою любовь делом, не ограничиваясь при этом одностороннею какою-либо добродетелью, но во всем твори святую волю Его. А воля Божия начертана в св. Евангелии, в заповедях, и истолкована св. Церковью, сею верною хранительницею Божественного откровения. Приди же и поучайся закону Господню, поучайся познать священную волю Божию, и познав, усердно прилагай ее к жизни. Но при этом памятуй, что одна внешняя исправность не спасет. Надо всю душу, все помышление вложить в дело, надо горячим сердцем творить благо, – и если так поживешь, то будешь не слышателем только, а истинным творцом закона, т. е. исполнителем во всем святой воли Божией!

11.

Господи, покрый мя от человек некоторых, и бесов, и страстей, и от всякия иныя неподобныя вещи.

Тлят обычаи благи беседы злы (1Кор. 15:33), т. е. доброе течение жизни нарушается речами людей злонамеренных, неверующих, суетных, и советы, внушения, а равно мнения таких людей смущают верующую душу, рассматривают ее, а иногда и совсем совращают с пути истинного. Посему, как осмотрительным надо быть в выборе знакомств! И усердно надо просить Господа, избавить нас от общения с людьми, близость к которым может принести душевный вред! И от сетей князя мiра сего, от действия бесов надо усердно ограждаться молитвою, – ибо ничему так легко не поддается слабый человек, как искушению бесовскому, которое иногда по виду кажется невинным, и даже как будто клонящимся к душевной пользе человека, но внутри полно всякой злобы к людям и влечет к падению, к измене Христу. Особенно пользуется в данном случае диавол страстями нашими, удобопреклонностию нашею на всякий грех. Вовремя не остановленная склонность к какой-нибудь греховной привычке, все разростаясь, обращается в страсть, рабом которой становится бедный человек и служение которой ставит на первом плане, а о спасении все меньше помышляет, и наконец совсем поступает во власть князя тьмы. Поэтому надо тщательно избегать всего того, что может смутить нашу душу, – надо, по возможности, избегать посещения тех мест и лиц, где можно встретить искушение, избегать и занятий суетных, исполненных духом мiрским, который всегда был противник Христу. И как преподобием называется приближение, подражение, уподобление Христу, так наоборот, неподобною вещью именуется еще то, что не имеет ничего общего с Христом, что противно учению Христову. Дабы избавиться всех сих, будем усердно взывать: Затупник души моея буди, Боже, яко посреди хожду сетей многих.

12.

Господи, веси яко твориши, якоже Ты волиши, да будет воля Твоя и во мне грешнем: яко благословен еси во веки. Аминь.

Пути Господни неисповедимы, и все, что творит Господь, все премудростию исполнено. Посему не надо смущаться, если иногда даже усердно просимое нами – не бывает исполнено. Как часто потом приходится убеждаться, что то, о чем мы так усердно молились, не на пользу нам было бы. А потому, если и просим у Господа ниспослания какого-нибудь блага, то добавлять все-таки нужно: но не моя, а Твоя да будет воля, святая и праведная! И если так поживем, то воистину благословит душа наша Господа не словом одним, но и всем своим настроением, и всеми делами нашими! Благослови же, душе моя, Господа!

А. 3.

I.

Возвращаясь в августе 1911 г. из заграничной поездки, я, по данному заранее обещанию, заехал сперва в Ченстохов, а затем в Вильно. В обоих городах мое внимание привлекли две древние чудотворные иконы Божией Матери, известные среди верующих по именам городов, где они, в разное время появившись в России, оказались с течением своей долгой истории. Еще будучи студентом в Петербургском университете, я занялся вопросом, который быстро разрешился: «Имеются ли в католичестве, как находящемся вне Православной Восточной, по месту своего главного распространения, но Вселенской по существу, Церкви, – видимые знаки Божественной благодати, как, например, чудотворные иконы? Появлялись ли они в католичестве после его отделения от Православия, в котором оно (католичество) до той поры открыто находилось (исповедание папы Льва, современника Карла Великого); появлялись ли такие чудотворные иконы, чтобы своей благодатной силой поражали бы всех христиан?» – Легко достав сырой исторический материал, без всякого освещения, летописные цитаты, я узнал то, что давно известно специалистам богословам. Мне достаточно указать на такие общедоступные источники, как Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, где желающие могут узнать краткие сведения по этому вопросу: «Остробрамская, или Остовратная икона», том XXII, полутом 43, стр. 346; «Ченстоховская икона», том XXXVIII, полутом 76, стр. 499. Читатель узнает, что обе эти иконы по своему историческому происхождению православные. Одна прославилась сперва на св. горе Афон, а обе в России появились в разное время. Иконы были привезены на нашу родину среди тех не прекращавшихся сношений со св. Горой, которые выразились, главным образом, в постоянном массовом приливе богомольцев из России. Эти безвестные богомольцы поддерживали ту связь, которая должна постоянно существовать среди отдельных частей Единой Спасающей Христовой Церкви. Эта связь то ослабевала, то усиливалась во внешних признаках. Известно, что эти паломники приносили домой иконы, книжные списки и оригиналы. У Пыпина в его «Истории русской литературы», т. 1, – сообщается, что и на Афоне и в Константинополе жили в монастырях постоянно переписчики книг, а также и иконописцы из числа русских, как и из греков. Этим путем пришли многие иконы в Россию, вступая в пределы тогдашней Русской страны через г. Корсунь в Крыму, почему некоторые из них и называются Корсунскими. Иконы передвигались постепенно вглубь страны, или в центр, или на наши окраины в Западной России.

С такими воспоминаниями я ехал в Ченстохов. Утром я уже шагал по улице Девы Марии, в конце которой возвышается знаменитая Ясная Гора. Здесь прославился монастырь-крепость тяжелой осадой 1665 г., когда шведы долго и безуспешно старались взять приступом стены, находившиеся под защитой неравных сил; это талантливо изобразил Генрик Сенкевич в одном из своих исторических романов («Потоп»). В этих же стенах нашлись такие насельники, среди которых разыгралась всем отныне известная драма, поколебавшая устои католицизма своей неслыханной преступностью. И это рядом с такой святыней, которую многие поляки, не зная исторических фактов, считают ошибочно национальной. Некоторые называют Ченстохов польским Иерусалимом.

Мне пришлось подыматься на гору сперва по тенистой аллее, а выше по сыпучему песку. Эта упраздненная в 1813 г. крепость находится в весьма выгодном военном положении. С вершины горы открывается вид, как говорят, верст на 60 в окружности. За своими рвами и стенами она скрывает монастырь Паулинского ордена. У входа толпа разносчиков, которые предлагают народу неприхотливый съестной товар. В стороне ряд лавок, где продаются четки, молитвенники и типичные по своей сентиментальности католические священные изображения. Нищие самого ужасного вида стараются всякими возгласами привлечь внимание богомольца и за мелкую монету провожают громким призыванием благословения на его главу. Один подросток, полузакрыв глаза и нервно передергиваясь, кричал: «Oi panowe!»; его соседи, сидя на земле, подобрав ноги, унылыми голосами просили милостыню, сливая просьбы и молитвы в одну тягучую речитативную мелодию. Монастырские стены окружают несколькими концентрическими рядами внутренний двор, где находится старинный костел с двумя башнями над входом. Под куполом этого храма находится древняя святыня, столь почитаемая народом, незнакомым с ее православным происхождением.

Я у входа. От наружной стены до внутренней идут перекинутые через рвы каменные мосты. В каждой стене ворота с гербами разных знаменитых родов, когда-то потрясавших Речь Посполитую своей междоусобной борьбой. Хвастливые гербы, урны на стенах, по мнению многих, очень безвкусные, лепные украшения в стиле Возрождения, – все это носит на себе печать постигшего политического упадка и кажется каким-то неуместным. Над воротами иконы; одна из них – копия Ченстоховской, находящейся внутри костела. Последний обращает внимание своим богатым внешним видом и внутренней отделкой; но, как и всегда это наблюдается в католических храмах, – поражает запущенностью и неопрятностью, допускаемой в столь чтимом месте. Быстро миновав вереницу исповедников, стоявшую у исповедальни, где тяжело дышал от августовской жары полный ксендз, накрыв платком свое лицо и прислонившись ухом к окошечку исповедальни, где что-то шептала ему бедная крестьянка, я вышел в средний неф. Передо мной открывался алтарь, который бывает у католиков, как известно, без иконостаса. Над алтарем наклонился ксендз, совершая так называемую «немую» мессу. Рядом с ним стоял, опустившись на колени, пожилой лысый причетник в каком-то фантастическом белом одеянии, которое ему спускалось ниже пояса. Он поглядывал апатично по сторонам и изредка вскидывал дребезжащим колокольчиком, когда это полагалось по ходу молчаливого чина. Дамы, крестьяне, крестьянки, все стояли на коленях. Некоторые женщины, пав на лицо, шептали про себя. Другие быстро скользили взором по молитвеннику. Я не стал на колени, а, сделав земной поклон Пречистой Владычице, начал изучать икону; и здесь воочию я мог убедиться в совершенно православном письме иконы.

Типические признаки православной живописи сразу давали себя знать; несмотря на позднейшие попытки изменить подробности в рисунке металлической ризы, св. Лик глядел на зрителя, являя все правила византийского канона в письме. Темный Лик с строгими чертами; плат на голове, какой у собственно католических икон редко можно видеть; складки условного типа и в большом изобилии: вот некоторые наблюдения, которые сразу намечаются.

На голове у Пречистой корона. Правая рука положена на грудь – знак смирения, отличительная черта Божией Матери, по свидетельству св. Дионисия Ареопагита, который сподобился Ее видеть при жизни. Левая рука держит Божественного Младенца, сидящего на ней. У Младенца правая рука благословляющая, а левая держит дощечку. На голове у Него также корона. Лики у Пречистой и Ее Сына окружены нимбом. Св. икона была принесена из Константинополя в Галицию русским Великим Князем Львом, основателем гор. Львова (XIV век), в Белзский замок. При Владиславе Польском татары осадили замок. По приказанию Владислава икона была поставлена на стенах согласно известному обычаю. Враги попали стрелою в Лик Пречистой, и из язвины истекла кровь, как это и сейчас заметно. В то же время на врагов опустилась вредоносная мгла, от которой они погибли во множестве. После их отступления Владислав принес икону, согласно указанию, полученному во сне, на Ясную Гору в Ченстохове, где и основал монастырь, поместив в нем икону.

Это было в 1382 году. Монастырь стал принадлежать Паулинскому ордену. В 1430 г. на обитель напали представители одной из реформационных сект, чешские гуситы, и желали увезти икону. Возок, в котором была помещена икона, не трогался; тогда один из гуситов ударил мечем по лику Пречистой. Его тут же разорвало, а его спутники получили чудесное наказание. В 1813 г. список с иконы был поднесен братией монастыря нашему генералу Ф. В. Сакену [(1752–1837)]. Император Александр I украсил икону ризой с драгоценными камнями и приказал поставить ее в правом (южном) приделе Петербургского Казанского собора, где эту икону-список можно видеть и сейчас. На этом списке имеется соответствующая надпись.

Мне не пришлось долго оставаться в костеле. Поклонившись еще несколько раз св. чудотворной нашей иконе, я должен был уже уйти к близкому отходу Варшавского поезда. Опять промелькнули мимо меня фигуры крестьянок, когда я проходил через их толпу по костелу. С тупым взором бродили они от алтаря к алтарю. Быстро миновав монастырские коридоры, неширокий двор и целый ряд ворот, я вышел на вольный простор. Был как раз полдень, и подымавшиеся от земли испарения заставляли колебаться линию горизонта. С этой Ясной Горы так далеко и хорошо видно. Впереди расстилались поля с пожелтевшими хлебами, а здесь – крик нищих, споры торговцев, озабоченные лица богомольцев. «Не ведают, не разумеют, во тьме ходят», вспоминаются слова псалма, глядя на эти лица. Люди стремятся к Той, икону Которой они чтут с пламенной верой; но эта вера слепа, ничего не знающая; ей запрещено читать Слово Божие, чтобы она не научилась думать, умея теперь только чувствовать. Вера приводит их к этому св. дару Православной Церкви, которая, благодаря Пречистой, имеет многие сотни Ее прославленных чудесами изображений; а мощей, а живых «угодников» ведомых и неизвестных? Нет у католиков преп. Серафима, св. Иоасафа, чтобы назвать примеры почти нашей эпохи. Вера есть? Но и бесы веруют и трепещут, по слову ап. Иакова. Знают эти факты руководители этой народной толпы, которая веками льется волной во двор Ченстоховского монастыря. Знают, что обе иконы, Ченстоховская и Виленская Остробрамская – православные. Но разве пожелают они разглашать эти сведения; не постараются ли, что они и делают, давать народу изображения этих св. икон в католической трактовке, с польскими стихами и надписями, желая воспитывать ту мысль, что будто бы обе иконы являются национальными польскими святынями. Ведь только такие изображения и можно достать, и на них сразу видишь, как далек строгий православный Лик иконы от этих едва узнаваемых католических переделок, где почему-то приделаны на рисунке гирлянды безвкусных цветов. Бедный и несчастный в своем религиозном невежестве народ, принужденный пользоваться такими и подобными переделками!

II.

На другой день в 3 часа пополудни я был уже в Вильне. Остробрамская, или Островратная икона (brama по-польски – ворота) находится недалеко от вокзала. Она помещается над Острыми Воротами, которые с давних пор (XIV–XV вв.) были воздвигнуты на «остром», т. е. возвышенном конце города, тогда заселенном преимущественно русскими. Касательно долгой и сложной истории св. иконы имеется специальная литература на русском и польском языках. Население Западной России относится с великим уважением к св. иконе. Целые толпы крестьян приходят ежедневно на поклонение; многие приезжают из отдаленных местностей. И православные русские, и католики-литовцы и поляки вполне сходятся в своем религиозном уважении к св. иконе. Местные обыватели прекрасно помнят, что икона по своему происхождению – православная, или «русская», как они ее называют¹¹²¹. В этом я живо убедился путем собственных расспросов на месте.

Самые разнообразные представители труда, умственного и физического, утвердительно отвечали на мой вопрос: «Вы знаете, что икона не католическая?» Такое наблюдение показывает, что до сих пор сохраняется предание о православном происхождении св. иконы, которая оказалась, Божиим попущением, в руках католиков в половине XVI века. Этот факт имеет громадное принципиальное значение как для местного населения, так и для повсюду происходящей борьбы католицизма с Православием. Только через гордое самовнушение и фанатизм, через нежелание узнать факты из истории станет утверждать рядовой католик противное вышеизложенному.

Об этом нам приходится говорить потому, что многие совершенно не знают всех преимуществ Православия и ошибок католицизма. Между тем, едва грамотный человек, и тот может научить католика истине, с которой ознакомиться тому невозможно в силу запрещения читать св. Библию. Такие примеры блестящей победы Православия на основе Священного Писания, без пользования другими источниками, подвергались не раз моему наблюдению. Результаты бывали поразительные. Да и что может сказать такой человек, который Слова Божия не смеет читать? Нашим делом остается только учиться во славу Божию и потом успешно бороться. Религиозное невежество католиков бывает поразительным: например, многие не знают, что апостол Павел говорит о духовенстве, состоящем в браке, и думают, что оно должно быть безбрачно, по примеру католиков.

Католики скрывают от народа многое. Вот, возвращаясь к св. иконе, укажем на тот факт, что сияние, сделанное из золотых лучей, а особенно корона, были сильно и намеренно переделаны. Корона же получила древний вид былых польских корон. Политическая тенденция, которая вызвала и восстание 1863 г. и столько других событий, вполне ясна. Лик Пречистой на иконе наклонен; руки сложены на груди – знак смирения; так изобразил Ее в момент Благовещения безыменный благочестивый православный художник. Эта дивная икона оказалась в XVII столетии в руках католиков. Но это случилось не сразу. Православный Виленский монастырь, в котором она находилась, перешел в 1609 г. в руки униатов, а с тех пор он подпал под влияние католиков, которые поселили в 1671 г. в нем кармелитов; до сего дня монастырь остается в руках католиков.

Островратная икона называется также Корсунской, так как она появилась в пределах России сперва в г. Корсуне, в Крыму (Херсонес Таврический). Св. икона очень больших размеров, написана на двух дубовых досках. На голове корона, на которой помещена другая. Вокруг Лика венчик и золотые лучи. Риза и короны усыпаны камнями. На венчике надето много бус, которые спускаются вниз. На одной нитке бус висит крест. По сторонам св. икона поставлены статуи из золота, изображающие свв. праведных Иоакима и Анну. Это, конечно, позднейшее, католическое изменение. Св. икона празднуется нами 26 декабря и 14 апреля.

По местному обычаю я прошел под воротами, сняв шапку. Передо мною открывалась узкая улица, спускавшаяся вниз, в город. Обернувшись назад, я увидел святую икону в часовне, устроенной над воротами. Лик Пречистой был задернут занавеской, по заведенному католиками обыкновению. Занавес редко отодвигается. Рядом со мною стояли на коленях на панели и посреди улицы, отдельно или парами, женщины. Взяв направо, я вошел в двери этого древнего монастыря. Пройдя мимо католического распятия, занявшего на Западе место православного с XII и ХIII вв., я поднялся по внутреннему ходу в просторную комнату, где причетник надел свой фантастический костюм и повел меня в часовню. Сейчас же за дверью комнаты я оказался над воротами; за католическим престолом на стене была св. икона, еще закрытая белым кружевным покрывалом. Причетник потянул шнурок, и тогда наконец я увидел Лик Пречистой, к которому я так стремился издалека.

Множество приношений привешено по низу иконы. Я поклонился несколько раз нашей иконе и помолился. Кто-то около меня плакал, и здесь слышалось быстрое монотонное чтение молитвенника, и опять четки, все стояли на коленях, на их лица было тяжело смотреть. Все пришли в движение, когда завеса открылась и икона стала всем видна. Когда я уходил от этого торжества Православия, от благодатной, исторически Православной святыни, причетник опять закрыл завесой Лик иконы.

Позднее я узнал, что католики позволяют себе так поступать, когда под воротами проходит крестный ход православных или везут покойника.

Еще раз с улицы увидел я уже закрытый Лик и покинул эти женские фигуры, молящиеся с тихим шепотом на устах. Так молились их бабушки, не зная, не понимая, только веруя. Их не займет вопрос о благодати. Они не станут узнавать, кто св. Николай Чудотворец, почивающий с XI в. в ныне католическом Бари, когда-то находившемся под управлением Константинопольского Патриарха. Они не знают, что Остробрамская икона также принадлежит не католикам, как Гроб Господень – туркам, так как обе святыни находятся только в политическом, так сказать, владении у неправославных людей.

Нет, зато у нас в Православной Церкви «благодать возблагодать». Нужно только работать, служить Церкви, проповедывать Ее непобедимость (Мф. 16:17).

Какое счастье в этом заключается! Вне Церкви люди работают только для Ее разрушения; внутри Церкви работа созидательная, плоды этой работы вечны и спасительны для христиан.

В.Ш.,

лектор Петербургской Духовной академии

Мы уже перестали удивляться тем жестокостям, ни с чем не сравнимым зверствам немцев, о которых теперь документально засвидетельствовано и голосом военачальников, и воззваниями ученых, и протоколами целых комиссий, и протестами правительств всех воюющих с немцами держав. Мало того, путем многочисленных справок теперь доказано, что такое поведение немецких солдат, от низшего и до высшего, является не какой-нибудь случайностью, аффектом, а сознательной, планомерной, заранее принятой в расчет тактикой. Оказывается, что эти зверства коренятся на философских предпосылках самых блестящих представителей немецкой мысли и науки, оправдываются немецкими и учеными, и богословами, и моралистами, предписываются, и уже давно, самыми выдающимися их государственными деятелями и полководцами. А посему не только у нас в России, но и в других культурных странах очень удивляются, как могла развиться такая планомерная жестокость, такая сознательная грубость нравов. Ведь Германия – культурнейшая страна, ведь немцы – одни из передовых, образованнейших, культурнейших, просвещеннейших народов. Естественно, посему, что удивительные, потрясающие, кошмаром давящие факты последней войны поставили под сильное подозрение саму культуру немецкого народа. Ведь, если русский народ, далеко не славившийся своим образованием, наполовину даже и неграмотный, малокультурный, показывает на тех же полях сражений дивные, чисто евангельские подвиги любви и сострадания даже к жесточайшему, озлобленному врагу, то уж, действительно, не виновата ли в сплошных фактах немецкой жестокости и зверствах именно их культура? Уж не разница ли в культуре между немцами и русскими и сказывается в разнице поведения немецкого и русского солдата? Вот почему в последнее время начали так настойчиво говорить об особенностях культуры у немцев и у русских. Вот почему теперь настойчиво и всюду говорят о необходимости пересмотра взглядов на образование, культуру, проповедуют о ценности самобытной русской культуры, о необходимости тщательного изучения особенностей и основ последней. Действительно, дерево познается по плодам своим (Лк. 6:44), не собирают на репейник смоквы, и на терновник – винограда (Мф. 7:16). Итак, постараемся и мы разобраться, в чем заключаются основные черты различия между немецкой и русской культурами, давшими столь различные плоды при испытании, постигшем тот и другой народ.

Под именем немецкой культуры обыкновенно разумеется т. н. Западная культура, что, как увидим, имеет свои серьезные причины. Основным элементом того, что именуется западной культурой, является, несомненно, европейское просвещение. Основными же чертами европейского просвещения, как известно, является рационализм, индивидуализм и материализм.

Еще с начала эпохи возрождения наук и искусств, когда даже в келлии монаха на Западе затеплилась лампада пред статуей Аристотеля, дерзкий разум человеческий, противоборствовавший смиренной вере, стал быстро входить в свои мнимые исключительные права в деле руководства жизнью человечества. И вот, через несколько столетий, в храме Богоматери, в столице тогдашнего культурного мiра торжественно провозглашается культ разума! А разум уже в первое время своего господства смело заявляет устами Декарта, что истинным можно признать только то, что ясно для него – разума. А посему вскоре единственно реальными фактами стали признавать только явления, подлежащие наблюдению наших внешних чувств, отвергнув все, что лежит за пределами нашего эмпирического познания¹¹²³. А т. к. идея Бога и большинство истин религиозного ведения наблюдениям внешних чувств не подлежат, то отрицание бытия Бога и, вообще, духовного мiра стало обычным фактом на Западе. Но если нет Бога, то, значит, Бог – это я; так неизбежно должен умозаключить гордый разум человека. И вот человек становится мерою всех вещей. И действительно, на Западе уже давно, следом за рационализмом, стал развиваться крайний индивидуализм.

Личность, поставившая себя на место Бога, должна была, конечно, требовать полной независимости от кого бы то ни было, полной свободы. Поэтому поднялась на Западе многовековая борьба за всевозможные права личности, свободы. И доселе там всюду говорят и требуют всевозможных прав, но совсем мало говорят и проповедуют об обязанностях к другим ли, к себе ли самому, а тем более – к Богу. Многовековая борьба за всевозможные свободы дала на Западе в области религиозной – протестантство, в области государственной – длинную и широкую волну революций, государственных переворотов и всевозможных систем устроения государственной жизни, вплоть до анархизма. В области личной жизни эта борьба привела ко всем известному учению Фридриха Ницше и многочисленных его последователей о т. н. сверхчеловеке или, как теперь всем стало ясным, о человеке-звере.

С другой стороны, крайности рационализма привели Запад к самому широкому и всестороннему материализму, определившему все области его жизни. Не только отрицание, но даже одно сомнение в бытии духовного мiра производит полный переворот в жизни человека. Действительно, если жизнь человека ограничивается только земным пребыванием, то, прежде всего, должно резко измениться представление о жизни человека. Все интересы его тогда ограничиваются землей и периодом в несколько десятков лет, характер этих интересов поэтому станет исключительно материальным. Ведь, коль скоро со смертью уничтожается человек, то цель земной жизни можно находить только в земном счастье, под которым, в таком случае, будут разуметься, прежде всего, материальные, плотские удовольствия: они ведь особенной яркостью и привлекательностью отмечаются. «Тело, в таком случае, относится к самой сущности человека – мало того: тело во всей его целостности и есть сама сущность человека. Это тело ощущает и размышляет, желает и любит»¹¹²⁴. Как же относиться к его запросам? «Пользуйтесь, – говорит Фейербах, – благом жизни и, по мере сил и возможности, уменьшайте ее зло (материальное)». Ярко эту мысль рисует Гейне. Вместо песни:

«... о юдоли земной, о счастии, всегда скоротечном,

о мiре загробном, где дух просветлен, в блаженстве купается вечном», – эта песнь ему не по душе. Нет, – говорит он:

«... Новую песнь, о друзьях, пропою для вас я, песнь лучшего склада:

Устроить небесное царство себе нам здесь, на земле, уже надо.

Уже здесь, на земле, будем счастливы мы.

Про голод – ни слуху, ни духу!

Того, что добыто прилежной рукой,

Не жрать уж ленивому брюху!»¹¹²⁵.

«Назначение человека, – говорят социалисты, – быть счастливым, но счастлив только тот, кто имеет возможность удовлетворить свои потребности и в этом удовлетворении находит наслаждение. Чем больше наслаждений и чем разнообразнее потребности, тем больше счастья»¹¹²⁶. А т. к. для удовлетворения потребностей нужны деньги, деньги же для большинства приобретаются тяжким трудом, то вся Европа постепенно погрузилась в труд чрезмерный, поистине каторжный, подрывающий силы, здоровье, сокращающий жизнь.

С другой стороны, потворство потребностям развивает и умножает их. Они обращаются в страсти, которым и предела нет на земле. Так, постепенно, освободив себя от власти Бога, человек западной культуры подчинился грубой природе и при том – ее худшей стороне. Законы природы стали считать обязательным законом для человека¹¹²⁷. А т. к. основной закон природы – борьба за существование, то поэтому основой жизни человека стали считать не любовь, а эгоизм. Сверхчеловек Ницше ненавидит любовь и сострадание, не признает никого достойным своего внимания, кроме своего «я». Итак, по мнению западной культуры, «у человека нет другого Бога для поклонения, кроме самого себя; нет другой души для облагорожения, кроме мозга; нет другой религии, кроме той, к которой склоняется капризный человеческий вкус; нет другого различия между добром и злом, как то, которое ему угодно выбрать; нет будущей жизни, кроме воспоминания в потомстве; нет другого Промысла, кроме роковых законов необходимости»¹¹²⁸.

Итак, рационализм, враждующий против Бога и религии, индивидуализм, возводящий человека на место Бога и освобождающий его от всяких законов и обязанностей, и материализм, погружающий человека в заботы об удовлетворении плотских потребностей и страстей, – вот те основы, на которых зиждется образование на Западе. Можно ли на таком «древе» ожидать «плода добра»?

Но нам скажут, что таково образование не в Германии только, но и везде на Западе, даже и у нас, в России; однако ужасные результаты его мы видим только у немцев. Действительно, это так. Но это свидетельствует только о том, что культура не исчерпывается одним образованием: оно только один из составных элементов культуры, правда, элемент самый важный и устойчивый. Содержание и характер культуры зависит еще и от природных дарований и, особенно – от религии каждого народа. Ведь в одной школе у одного же учителя каждый ученик имеет свою индивидуальность; то же наблюдается и среди народов, подлежащих одной и той же системе образования. И вот, оказывается, что западное образование особенно благоприятную почву нашло у немцев, в природных особенностях их характера, а особенно – в их религии.

Немцы издревле отличались своей грубостью, эгоизмом, жестокостью, разбоями, грабительством, гордостью, высокомерием. Изучающий немецкую мифологию, в коей несомненно выявились национальные особенности характера немецкого народа, невольно убеждается, что западное, материалистическое, индивидуалистическое образование как бы нарочито выработано для немцев. По немецкой мифологии, мiр создан на убийстве: из трупа и крови великана Имира, убитого богом Одином. Вся загробная жизнь, по этой мифологии, протекает в ожесточенной борьбе ради самой борьбы, ради как бы кровожадных зверских инстинктов. Души умерших героев стекаются в чертоги бога Одина и каждое утро выезжают в сопровождении Одина на бой; они делятся на партии и рубят друг друга, сколько хватит сил. К вечеру отрубленные части срастаются, раны заживают с тем, чтобы назавтра опять можно было заняться тем же упражнением, той же резней: в ней, очевидно, содержится весь смысл их жизни, все их блаженства. Эта безумная, хуже, чем зверская, борьба самоистребления закончится борьбой всех стихий мiра, в которой погибнет все: и мiр, и души, и сам Один¹¹²⁹. Конечно, только такому народу, с таким преданием прошлого, с такими национальными особенностями характера, особенно близок принцип борьбы за существование, эгоизм, гордость, самомнение.

С другой стороны, немецкому усвоению принципов западного образования способствует и религия немцев. Дело в том, что образование далеко не всей массе народа доступно. Если человек прошел школу среднюю, а то и высшую, но по условиям своей жизни не имеет возможности продолжать своего развития путем самообразования, то он, в конце концов, не выработает самостоятельного цельного мiровоззрения, живет уже готовым, наполняющим всю окружающую его сферу мiровоззрением. Большинство же, особенно простого народа, будучи совсем лишено возможности самостоятельно вырабатывать свое мiровоззрение, живет мiровоззрением религиозным, доступным всякому, самому простому, необразованному человеку. Поэтому всюду народные массы и даже в большинстве низшие слои интеллигенции живут мiровоззрением не господствующих по преимуществу философских и научных систем, а скорее мiровоззрением их религий. Религия – это могучая сила в созидании культуры. Она могуче влияет даже на людей, ее отрицающих. И вот, оказывается, что религия немцев – протестантизм как нельзя лучше соответствует началам именно западного образования. Рационализм, на котором выросло это образование, – лежит в основе и протестантизма. Индивидуализм – отличительная черта характера этого образования – является основной чертой и протестантизма: последний, как мы сказали, и вырос в борьбе религиозной личности за свободу. Личность в протестантизме не имеет никаких ограничений. Ведь в протестантизме Слово Божие, почитаемое за основу религии и культа, истолковывается разумом каждого, а потому каждый имеет право видеть и находить там все, что ему заблагорассудится. Церкви, как среды, ограничивающей религиозный произвол личности, в протестантизме нет: там каждый спасается сам собой. С такими основными чертами протестантизм явился самой благоприятной почвой для произрастания и расцвета материалистического и индивидуалистического направления науки и образования в немецком народе.

Итак, мы видим, что именно у немцев западная культура могла найти свое полное воплощение. Поэтому вполне справедливо принято в последнее время именовать западную культуру культурой немецкой. Упомянутые же факты настоящей войны наглядно показывают, какова эта культура, куда она ведет, что она может сделать не только с отдельным человеком, но даже с целым народом при благоприятных для нее условиях. Имя немцев стало синонимом варварства. А меду тем, весь культурный мiр и теперь следует тому же образованию, видя в нем последнее слово истины. Правда, это образование только у немцев дало такие горькие плоды, но это не значит, что подобных же плодов оно не может принести у других народов. Если у других народов отрицательное его влияние встречает препятствие со стороны природных особенностей национального характера, то ведь известно, что у человека бывает и другая природа: привычка, говорят, вторая природа; известно, что продолжительным, настойчивым и сильным влиянием можно и природные наклонности и задатки изменить, извратить или растерять. Если у других народов западное образование встретило противодействие со стороны религии, то мы видели, что это образование очень усиленно борется с религией, ведет к ее уничтожению, а образованный класс всего культурного мiра достаточно ясно говорит, что делается с религиозными убеждениями под влиянием такого образования. Значит, немецкая культура – зло, угрожающее всему мiру. А между тем, так недавно весь мiр, а мы, русские, особенно, преклонялись пред этой культурой. Мы все так искренне скорбели о своей русской отсталости, некультурности. Теперь, с наступлением отрезвления от этого упоения немецкой культурой, на обязанности каждого образованного русского человека лежит не только себе самому уяснить идеалы нашей родной русской культуры, ее основ и особенностей, но настойчиво проповедовать об этом всюду и всегда.

Конечно, основы и особенности нашей родной культуры мы не должны искать у образованного нашего класса, в достаточной мере и степени уже зараженного немецкой культурой. Мы должны обратиться к простому русскому народу. Это уже давно лучшими русскими людьми славянофилами не только сознано, но и смело высказано в печати. А если так, то нам нет нужды доказывать, что в основе русской культуры лежит не рационализм, а вера, и при том в самой чистой, в самой истинной форме Православия. Всем ведь известно, что почти единственной культивирующей силой для всего русского народа в допетровское время и для всего простого народа до последних дней была и есть Православная Церковь. И Русское христолюбивое воинство в настоящее время всему мiру доказало, насколько глубоки корни этой силы в русском сердце и до сего дня. А если так, то наша задача упрощается: коль скоро русская культура – культура Православного Христианства, многое становится понятным. Нет нужды, например, говорить подробно о полной противоположности русской культуры культуре немецкой. В ее основах нельзя искать немецкой гордости индивидуалиста, сверхчеловека, в ней заложено смирение, самоуничижение, любовь к ближнему; нет в ней того обмiрщения, материализма, эвдемонизма, каким пропитана немецкая культура, – в основе ее заложено учение о загробной жизни, как последней цели человека, о ничтожности, бренности и преходящем характере всех земных благ, удовольствий и радостей, учение о культуре не плоти, а духа своего. Все это становится само собой понятным, коль скоро признано, что русская культура есть культура Православной Церкви.

Но нам хотелось остановить ваше благосклонное внимание на одной основной черте русской культуры, которая является самой характерной чертой, отличающей ее от культуры немецкой. Эта черта стала изглаживаться не только в нашем образованном классе, но отчасти и в простом народе, но она является самой яркой, самой естественной, можно сказать, – единственной формой воплощения начал христианской культуры в личной жизни каждого, а поскольку личность влияет на общество, и в жизни общества и государства. Мы хотим говорить об аскетизме, как основной черте русской культуры, поскольку эта последняя является культурой православной. В последнее время об аскетизме говорят и пишут много и нередко относятся к нему отрицательно, но если мы дадим правильное понятие об аскетизме и заглянем в основы, на которых он коренится, то для нас станет ясным, что подобные речи вытекают из неправильного понятия о нем или из недостаточно отчетливого представления о его основах.

Слово аскетизм происходит от греческого глагола άσκέω – старательно, искусно обрабатываю, обделываю, прилежно занимаюсь, упражняюсь, особенно гимнастикой, приучаю себя, привыкаю делать, вообще – упражняюсь, стараюсь, занимаюсь.

Аскетизм в широком смысле означает основной закон жизни христианина, определяющий его отношение к себе самому и повелевающий ему путем постоянной борьбы с искушениями от мiра, плоти и диявола приходящими, побеждать, с помощью Божией, господствующие в нем страсти и наклонности, приобретать и развивать в себе силы для достижения нравственного христианского совершенства, для уподобления Христу, для воплощения в себе закона евангельского.

Аскетизм в узком смысле означает известную форму жизни христианина в отречении от мiра, внешних благ, собственности, от воли своей, от брака – ради всецелого посвящения себя на служение Богу. Это всем известная форма жизни – монашество.

Поскольку мы взялись говорить об аскетизме, как основе русской культуры, мы берем аскетизм в широком смысле. Именно в таком смысле аскетизм требуется от каждого христианина, кто бы он ни был. Эта общеобязательность аскетизма особенно наглядно выступает при уяснении основ, на которых базируется аскетизм христианский: он неразрывно связан, он логически вытекает из самых основных положений христианского мiровоззрения.

Бог, по учению христианскому, не только Творец, но и Промыслитель и Спаситель мiра. Ни один волос на голове человека не падает без Его благой воли, и воля эта направляет все в мiре к добру, а посему человек должен всецело подчинять свою волю благой воле Божией, должен всячески ограничивать свою волю на каждом шагу. Не гордость, а смирение, самоуничижение – вот идеал христианина в таком случае. «Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли», или как взывал Богочеловек к Отцу Своему: «Не Моя, но Твоя воля да будет» – вот постоянная арена обязательной для каждого христианина работы над своим своеволием, над своей свободой. Эта работа, это постоянное самоограничение и есть аскетизм, обязательный для каждого. Понятие о Боге Промыслителе и Спасителе, таким образом, требует от каждого христианина аскетизма.

Мiр, по учению христианскому, – творение Божие, о котором он Сам сказал: «Добро зело!» Но грех человека повредил всю природу. Мiр весь во зле (Ин. 5:19), а посему целью жизни человека на земле должны быть не земные радости, услады, а вечная, загробная жизнь. Земная жизнь – это школа для подготовки к жизни вечной, и потому она имеет ценность только постольку, поскольку благоприятствует этой подготовке. Правда, христианство не отрицает и земных радостей: царство Божие, мир, радость о Дусе Святе начинается уже здесь, на земле, поскольку это возможно среди земных условий жизни. Но т. к. многие земные удовольствия, радости и наслаждения удаляют человека от Бога, от главной цели жизни, то христианин обязан ограничивать свои привязанности к этому мiру со всеми его радостями и наслаждениями. Христианин имеет право и есть, и пить, и иное что делать, но так, чтобы все это было во славу Божию (1Кор. 10:13). Значит, в своих отношениях к мiру каждый христианин должен быть настороже, должен заботиться не о расширении земных радостей и удовольствий, как учит немецкая культура, а об их сокращении, о воздержании. А это и есть основной принцип аскетизма.

Но особенно ясно выступает общеобязательность аскетизма в христианстве из учения о природе человека. Человек, по слову Божию, создан по образу и подобию Божию и есть венец всех творений Божиих; но грех прародителей извратил природу человека, помрачил в ней образ Божий, хотя, правда, и не уничтожил его. После этого человек всегда чувствует в себе два закона: один – влечет его к Богу и ко всему, в чем выражаются свойства Божии, – к истине, к добру, к красоте, а другой закон влечет человека к мiру, во зле лежащему, ко злу, к плоти. Эти два закона жизни личности постоянно противоборствуют за обладание всем человеком, и перевес одного влечет за собой ослабление другого. Трогательно изображает безпомощность человека в этой борьбе св. апостол Павел. «Знаю, что не живет во мне, то есть, в плоти моей, доброе; потому что желание есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Итак, я нахожу, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек!» (Рим. 7:18–19; 21–24). Борьба этих двух законов идет не в душе только, но и в теле; но т. к. тело больше склонно к подчинению закону греха, но на богословском языке все в природе человека, что влечет его к греху, исходит ли оно от тела или от души его, именуется плотью; высшая же сторона души человека, влекущая его к Богу, именуется духом. Итак, в человеке всегда идет борьба между духом и плотью. Само собой разумеется, что на обязанности каждого христианина лежит поэтому быть всегда настороже в этой брани, всегда бороться с законом греха, всегда поддерживать, укреплять и развивать закон духа. А это и есть аскетизм. Мало того, о той же необходимости и общеобязательности аскетизма говорят сами законы психической жизни человека, законы его духовного умирания или возрастания.

Известно, что всякая, самая естественная потребность, даже высшие наши стремления, при постоянном, настойчивом их удовлетворении, развиваются, переходят в навыки, а навыки переходят в страсти, страсти же в своем развитии не имеют границ. Самая естественная потребность в пище переходит в чревоугодие; потребность в питье рождает пьянство; потребность в одежде и жилище ведет к безумной роскоши, расточительности; инстинкт к продолжению рода переходит в мерзкое распутство; даже стремление к истине переходит часто в сатанинскую гордость, вражду к вере; стремление к любви – в злобную ревность; стремление к красоте – к уродству футуристов и т. п. Поэтому христианин обязан заботиться не о развитии, а о воздержании, об ограничении, об отсечении страстей, о борьбе с ними, о направлении их на путь к Христу. С другой стороны, и на пути нравственного совершенства человек может двигаться только постепенно, только путем постоянного, настойчивого упражнения в добре, путем созидания в себе добрых навыков, наклонностей, а все это опять требует от человека постоянной борьбы с косностью, с леностью, с инертностью. Итак, христианское понятие о природе человека ясно говорит, насколько общеобязателен аскетизм в христианской культуре. Считаем возможным упомянуть при этом, что эта психологическая сторона аскетизма так настойчиво говорит о его необходимости для нравственной жизни каждого человека, что, выходя из этой основы, все религии и даже лучшие философские системы, имевшие в виду нравственное развитие человека, проповедовали и проповедуют аскетизм, конечно, своеобразный. Так было у греков, евреев, индусов, буддистов, магометан и древних философов. Итак, аскетизм, как основной принцип нравственной жизни человека, есть обязанность каждого христианина.

Со стороны своего воплощения этот принцип жизни христианской представляет собой весьма разнообразные виды, формы упражнения в духовной жизни по заповедям Божиим, в зависимости от индивидуальности каждого христианина. С одной стороны, мы видим здесь целые системы духовной, так сказать, медицины, исследующей и врачующей болезни духа человеческого, а с другой стороны, – это целая сложная школа, система воспитания человека во Христе, возрастания его в жизни духовной, святой; здесь мы видим целую длинную «лествицу восхождения к небеси».

Теперь, если мы сравним аскетические начала и основы христианской культуры с началами культуры немецкой, то мы увидим, насколько эти культуры противоположны одна другой. Немецкая культура основана на рационализме, борьбе с религией; она отрицает Бога, загробную жизнь, ограничивает интересы человека земными радостями и наслаждениями, ревнуя об их умножении и расширении, проповедует крайний эгоизм, индивидуализм, неограниченную никакими нравственными законами свободу. Христианская же культура основана на вере, коренится в религии, целью своей имеет служение человека Богу, вводит аскетическое отношение к мiру, к себе самому, ведет борьбу с греховными наклонностями, страстями, видит назначение человека в загробной жизни, вечном блаженстве, проповедует смирение, самоотречение, самоотверженное служение Богу и ближнему. Таково мiровоззрение, лежащее в основе христианской культуры.

Теперь, если мы обратимся к русскому народу, то легко убедимся, что он по самим природным особенностям своего характера представляет собой самую благоприятную почву для наслаждения именно такой культуры; что со времени просвещения русского народа светом веры Христовой именно эта культура насаждалась в сердцах и умах русских людей; что она именно вошла в плоть и кровь русского народа и принесла достойные себя богатые плоды на Русской земле, что эта культура сохранилась в глубине души русского народа и до сих пор.

Еще до принятия христианства, русские славяне обнаружили черты характера наиболее благоприятные для восприятия христианской культуры. Их отличительной чертой, по свидетельству и иноземных историков, и древних русских былин, были смирение, терпение, кротость, доброжелательство, миролюбие, чувства, как видим, совершенно противоположные тому, что восхваляются в немецкой мифологии. По словам Прокопия, у славян не было «ни зложелательства, ни коварства». Император Маврикий подчеркивает их благосклонность и гостеприимство к чужестранцам, сердечное отношение к бедным, к нищим, к родным, к пленным, к рабам, их миролюбие, отвращение к войне. О том же говорят раскопки в древних славянских курганах, где находятся почти исключительно предметы мирной жизни и весьма редко – оружие. Те же самые черты народного характера ярко выразились в былинном образе Ильи Муромца, которому отец не дает благословения на худые дела и внушает: «Не помысли злом на татарина, не убей в чистом поле христианина», или Добрыни Никитича, скорбящего о том, что ему по обязанности хранителя Руси приходится «убивать неповинные души, проливать кровь напрасную, слезить отцов, матерей, вдовить молодых жен, пускать (по мiру) сирот малых детушек». Если и мечтает русский богатырь Микула Селянинович о радостях земных, то он понимает веселие это в очень скромных, благородных и мирных формах: только в обществе других, после тяжелых мирных трудов, за чарой домашнего пива¹¹³⁰.

Когда же русский народ принял христианство, то на целый ряд веков укрепилась на Руси проповедь строго аскетического святоотеческого мiровоззрения, принесенного к нам из Византии, где это мiровоззрение к этому времени достигло наивысшего развития. Аскетическими идеалами пропитана вся древнерусская, переводная и оригинальная литература. Из святоотеческой литературы переводились почти исключительно только аскетические и нравоучительные творения; любимым чтением были жития святых, главным образом, подвижников и мучеников, особенно ярко воплотивших в себе аскетический идеал; таковым же содержанием наполнены и Прологи. Эта богатая литература очень усердно читалась в храмах во время богослужения, где, например, на утрени полагалось по три объяснительных чтения из св. Отцов и «чтений от бытия» – житий святых, коими заменялось чтение паремий. Чтения эти были очень продолжительны, по полтора-два часа. Эта же литература была домашним любимым и единственным чтением русского народа¹¹³¹. Даже все летописи наши пропитаны глубоким аскетическим духом. Нет нужды говорить о том, что само богослужение Православной Церкви, вполне понятное в то время в своей нравоучительной части русскому человеку, также целиком пропитано теми же аскетическими идеями. Мiровоззрение, проводимое всей этой литературой и просветительной деятельностью Церкви, отличается необыкновенной целостностью, стройностью, единством и величайшей авторитетностью. Все оно говорит настойчиво об аскетизме в строгом смысле, о подвижничестве, о монашестве, об отречении от мiра, о жизни вечной.

Здесь самыми яркими чертами изображается контраст между «будущими благами непреходимыми и вечными, «Царствием небесным безконечным» и «прелестью жития сего суетного, в нем же вся мимо текут и мимо ходят». Служение мiру – это рабство диаволу¹¹³². «Не возлюбите от сего ничего же: вся бо сия, яко дым, исчезают, и яко прах от ветра разметаются, и яко цвет и злак травный увядают и в персть вселяются»¹¹³³. «Аще ли любо мудрец желает быти, не веселися о красных жития, о безумии мiра сего прелеснаго»¹¹³⁴. «Мерзка есть жизнь сия и тяжка, Божия же служба и работа легка и сладка»¹¹³⁵. Чисто аскетический взгляд приводится здесь и на природу человека: она грехом растлена, падкая до греха, нет места чистого в ней, «дела человека – бездна отчаяния», сама правда человеческая – «тина злосмрадная», сама любовь мiрская – не любовь¹¹³⁶. Очень настойчиво поэтому проповедуется здесь предпочтение духовных благ мiрским, телесным. «Да оставим, братие, телесныя похоти, но, духовных дел плоды творяще, будем подобии ангелом»¹¹³⁷. Тело поучает на грехи, а душа – на добродетель... Не на сию бо жизнь сотворени быхом, но на райскую»¹¹³⁸. «Предпочитай путь узкий, трудный, острый, иже скорбен греха ради, весел же о Бозе»¹¹³⁹. Да и вообще всюду здесь проповедуются, как идеал, жизнь монашеская, отшельническая. «Даже худая монашеская жизнь, – по словам Кирилла Туровского, – несравненно честней и блаженней светлой жизни мiрской»¹¹⁴⁰. И этот идеал считается здесь обязательным не для монахов только, но и для в мiре живущих: «Не мнихом токмо, и молчальное, и пустынное житие держащим, но и всем сущим в городах и селах живущим и с женами, и чады». «И в мiру сый, подвигнися угодити Богу! Мощно бо и в мiру сущу каждому творити заповеди Божии... а не творим, то о том нам будет лют ответ». «Не место спасает, ни ризы черные, ни монастырь, ни пустыня» сами по себе, «а дела»! Правда, мiрян «не погубят ризы белые»; правда, заботы о жене, о детях, о родных не только не греховны, наоборот, обязательны для семейного человека; правда, даже «и богатство несть зло, аще добре строим»¹¹⁴¹, но всем этим можно пользоваться только под тем условием, чтобы в отношении ко всему этому лежал аскетический принцип воздержания, смирения, милосердия, постоянное убеждение, что все это не самодовлеющие блага, а средства приобретения благ вечных, при пользовании ими во славу Божию. Эта настойчивая широкая проповедь аскетизма наложила глубокий отпечаток на всю жизнь русского народа. Аскетическим идеалом пропитаны были все слои русского народа. История ясно говорит об этом. Русский витязь, князь, равно как и крестьянин, мечтали о монашестве, как о самом лучшем образе жизни, и хоть пред смертью принимали пострижение. Монастыри на Руси умножились до того, что им, как известно, принадлежала 1/3 всей территории Русского государства. Да и мiрская жизнь на Руси сложилась по монашескому уставу: отрицательное отношение к забавам и развлечениям, похвала слез и безмолвия; воздержание, простота в пище, питье, жилище и обстановке, любовь к богослужению, строжайшее соблюдение постов, домовые храмы, ежедневные домашние церковные службы с многочисленными поклонами – вот обычная черта жизни русского народа, как воплощение аскетического идеала, настойчиво внушавшегося литературой и Церковью¹¹⁴².

Конечно, нет нужды говорить и об отрицательных явлениях в жизни русского народа. Эти явления еще ярче подчеркивают высоту аскетического идеала жизни русского народа, ибо эти отрицательные явления находили самое смелое и строгое обличение не только в устах проповедников, пастырей церковных, но и в народном самосознании, в народной литературе и поэзии. В ответ на проповедь Церковью аскетического идеала, русское общество дало чудный памятник того, насколько этот идеал вошел в плоть и кровь русского народа. Мы говорим о «Домострое» – этом мiрском уставе частной, семейной и общественной жизни русского человека. Здесь мы читаем тот же, что и в духовной литературе, призыв «уцеломудритися, живя по заповедем Господним и отеческому преданию, дабы в покаяние и в чувство и в страх внити.. путем узким и прискорбным, широкий и просторный вводяй бо в пагубу»¹¹⁴³. Вся домашняя обстановка жизни здесь построяется по образу монастырской жизни, приближается к храму¹¹⁴⁴. Здесь рекомендуется совершать ежедневно дома со всей семьей, с женой, детьми и домочадцами, службы церковные¹¹⁴⁵. Словом, настойчиво регламентируется все то, что веками внушалось русскому человеку духовной письменностью и Церковью Русской.

Нет нужды говорить о том, что этот идеал нашел на Руси целый сонм самых ярких воплощений в лице сотен великих русских подвижников из всех классов общества: из крестьян, и из духовенства, и из бояр, и из ратных людей, и из Князей¹¹⁴⁶. Их святое семя, им же стоит Русская земля, не прекратилось и доселе на Св. Руси. Мы уверены в этом, мы знаем это! Так глубоко запал в душу русского народа аскетический идеал!

Но не только лучшие люди на Руси воплощали в себе этот идеал. Нет, к нему стремились всегда и при первой возможности воплощали в своей жизни и самые последние люди на Руси, изгои общества. Замечательно трогательно об этом свидетельствует один памятник XVII в.: «История об Азовском осадном сидении донских казаков». До 14 тысячи казаков были осаждены целой армией турок в 240 тысяч. С целой сотней пушек. Надежды на спасение человеческими силами не было никакой. Да и сами казаки считали себя последними людьми, никому ненужными, не годными. Это ведь были беглецы из Русской земли, нередко – преступники, бежавшие от суда и виселицы. «Мы сами знаем, – говорят они, – какие мы люди на Руси, очередь свою мы сами ведаем... Нас на Руси не почитают и за пса смердящего». При таком смирении одна у них надежда: на Господа и св. угодников Божиих. И вот, готовясь к вылазке, как к смерти, они держат «пост и чистоту душевную», обращаются к Богу с горячей трогательной молитвой пред иконами Николая Чудотворца и Иоанна Предтечи. Горячая молитва их утешает, ободряет: «Люди видели ясно, что от образа св. Иоанна Предтечи, от суха дерева, течаху многи слезы, аки струя». И вот, взяв с собой дорогие для них св. иконы, они делают такую смелую, стремительную вылазку, что турки в страхе разбегаются. Что же казаки? При своем величайшем смирении они не себе приписывают эту блестящую победу. «Милостью Божией, – говорят они, – и молитвами Пречистой Богородицы и заступлением небесных сил и помощию их угодников Предтечи Иоанна и Николая Чудотворца мы на вылазке бусурманов побили и в море потопили». Их подвиг покрыл Русского Царя и государство великой славой, а им самим «остальцам», которых «осталось всего полчетверти тысячи», славы земной не нужно: они «взяли икону свв. Иоанна Предтечи и Николая Чудотворца... и пошли на свой Тихий Дон и там сотворили обитель св. Иоанна Предтечи, атамана поставили игуменом и в монастыре учали жить и Богу молиться»¹¹⁴⁷. Вот чудный образ русского человека, вот дивные плоды многовековой аскетической русской культуры!

Но мы с великой радостью свидетельствуем, что этот дивный идеал русской культуры, проникнутой аскетическими началами, не забыт и до сих пор русским народом, несмотря на тот страшный переворот, который совершили в русской жизни грубые реформы Петра I. Нужно ли нам говорить о том, как и теперь простой русский народ любит монастыри, св. места. Десятки тысяч простого народа ежегодно пешком проходят тысячи верст, лишь бы своими глазами полюбоваться на идеал, радость своей жизни, услышать слово из уст какого-нибудь чтимого схимника или отшельника. Нужно ли говорить, как русский народ любит длинные монастырские службы, как строго он соблюдает посты, как скромен он и прост в своей жизни, и в пище, и в одежде, и в жилище, как неохотно он умножает свои потребности, как он вообще нетребователен, терпелив, вынослив, каким смирением, самоуничижением, любовью к страждущему он отличается! Не сотни, а тысячи примеров всего этого теперь на полях сражений удивляют весь мiр! Весь мiр заговорил о русском мужике, как поразительном подвижнике-христианине. Когда читаешь многочисленные письма наших солдат, невольно чувствуешь родство их с героями «Азовского осадного сидения»: те же мысли, те же чувства, то же настроение, и иногда те же выражения! Но этого мало. Мы с радостью убедились теперь, что и наша интеллигенция, несмотря на все язвы немецкой культуры, сплошным слоем покрывшие жизнь ее, в глубине души не забыла начал русской культуры: религиозность, смирение, самоотречение, выносливость, самоотверженная любовь явлены многими членами нашей интеллигенции, подвизающимися на поле бранном. Впрочем, мы и раньше должны были знать, что русская интеллигенция никогда не могла удовлетворяться слишком плотскими, земными идеалами немецкой культуры. Она всегда стремилась к чему-то высшему, небесному, чувствуя неудовлетворенность среди житейской суеты. Об этом ясно говорят и лучшие наши поэты, и классические наши писатели, и наши философы, и наши художники, и наши композиторы. Об этом же свидетельствовали издавна, да и теперь свидетельствуют, даже иностранцы. Вильям Палмер, например, ознакомившись с русским народом, говорит: «Я был очень удивлен в первое время моего пребывания в России, насколько значительнее характер носит (здесь) отпечаток смирения, братской доброжелательности, теплого чувства и почитания к святым вещам и вере, чем у нас, в Англии. Я знал и прежде, что нас справедливо обвиняют в гордости и эгоизме, но раньше, чем я увидел здесь противоположное, я не имел представления о степени зла».

Еще Ренан, признав славян людьми «полными первобытных соков», которые «в одно время и новы в жизни, и древни по своему существованию», преклонялся пред «изумительным славянским духом с его пламенной верой, с его глубокой проницательностью, с его особенным понятием жизни и смерти, с его потребностью мученичества, с его жаждой идеализма, с его упорным оптимизмом, с непоколебимой верой в будущее человечества». Еще недавно французский общественный деятель Клемансо указывал на Россию, как на страну, где хранятся «непочатые залежи идеализма, открывающие для человечества необъятные перспективы». Наконец, на днях опубликованные адрес английских писателей к русским и речи в клубе путешественников в Лондоне, самыми яркими штрихами рисуют тот же чудный образ русского народа. Тогда как «материалистическая европейская цивилизация, – по словам английских писателей, подписавших адрес, – обнаруживает лживость своей сердцевины, России суждено внести в эту работу нечто свое», ибо об этом свидетельствует факт, что русская «литература для англичан последних двух поколений» была «источником неиссякаемого вдохновения» своим «неизменным тяготением к ценностям духовным в обход материальных», своим «неизменно присущим духу русского народа глубоко человечным, что запечатлелось в произведениях его искусства, литературы и науки». Русский народ, по словам членов лондонского клуба путешественников, «самый сердечный народ в мiре», «благороднейший народ». Особенно ценно свидетельство члена клуба, знаменитого путешественника Макензи Уоэллесса, несколько лет нарочито жившего в разных слоях русского народа и написавшего капитальный труд «Россия»: «Как у вас, в России, все стильно: жил я у священника, обстановки почти никакой, но внутренняя семейная жизнь чудная! Навещал крестьян – избы почти голые, но недовольства этим не заметил. Зашел к студенту – повернуться негде! Только в церквах у вас благолепие! И ни в ком из вас не видно огорчения от отсутствия комфорта в жилище, нет этой рабской погони за роскошью. Вы все в каком-то созерцании чего-то высшего, духовного. Величие вам готовит история!»¹¹⁴⁸

Итак, основной яркой отличительной и драгоценной чертой самобытной русской культуры является аскетический принцип, настойчиво проводимый в жизни и деятельности. Значит, теперь, когда мы воочию увидели ужасные плоды немецкой культуры, когда весь мiр убедился в лживости материалистической европейской цивилизации и с упованием ждет «света с Востока», на нашей обязанности лежит сосредоточить свое внимание на особенностях родной культуры, изучать их, проповедовать о них, воплощать их и в личной, и в семейной, и в общественной, и в государственной жизни. Правда, часто раздаются голоса против аскетизма и в светской, и даже в богословской литературе. Говорят, что аскетизм ведет к умерщвлению тела, к уничтожению радостей земных, к гордости, к эгоизму, что он несовместим с общественным служением, требует обязательного удаления из мiра в пустыню и т. п. Нам нет возможности разбираться в настоящее время во всех этих возражениях. Они только доказывают, насколько мало у нас знают истинный, христианский, православный аскетизм, насколько поверхностно иные о нем трактуют. Здесь же мы скажем только, что всем известные примеры аскетов даже наших современников опровергают все эти возражения. Разве не известно, какой радостью всегда было переполнено сердце преп. Серафима Саровского, всегда напевавшего в этой радости Пасхальный канон? Разве не известно, какой радостью всегда светилось лицо приснопамятного Амвросия Оптинского, прикованного многолетней болезнью к одру, и какую радость вливало в сердце богомольцев каждое слово этого старца? Разве о гордости, об эгоизме, об удалении от мiра, разве о несовместимости аскетизма с общественным служением говорит пример дивного св. праведного Иоанна Кронштадтского? Нет, мы должны говорить только о том, что, конечно, нелегко проводить принцип аскетизма в теперешний строй жизни русского интеллигентного и вообще городского общества, почти насквозь пропитанного немецкой культурой. Но трудно – не есть невозможно, тем более, что теперь уже многие сознали, насколько этот принцип необходим во всех сферах и формах жизни. Каждый должен, изучая аскетизм, брать из него то, что соответствует форме и обстоятельствам его жизни. Ты человек весьма богатый, разве тебе не нужен аскетизм? Разве он несовместим с твоим богатством? Нет, если ты не будешь прилагать сердце свое к богатству своему, если ты, умножая богатство, не будешь употреблять его только на умножение своих прихотей, если ты будешь стыдиться утопать в роскоши, в то время, когда тысячи голодных просят куска хлеба, то ты будешь проводить в своей жизни принцип аскетизма, ты будешь воздержан и в пище, и в питье, и в одежде, и в жилище, и, зная, что дающего рука не оскудеет, то будешь жить так, что избытки твоего богатства осушат тысячи плачущих глаз, накормят тысячи голодных, оденут тысячи нагих, приютят тысячи безприютных. Примеры этому бывают даже в наше время! Ты – общественный деятель, ты ратуешь об упорядочении общественной и государственной жизни, разве тебе и твоей проповеди нет дела до аскетизма? Но как же ты можешь править общественными делами, когда ты, пренебрегая аскетизмом, сам раб своих страстей; как же ты можешь надеяться на введение порядка в том обществе, где господствует разнузданность, эгоизм, гордость, безнравственность – плоды пренебрежения аскетизмом. Ты – крупный предприниматель, фабрикант, купец и т. п. У тебя тысячи рабочих. Разве аскетизм заставит тебя обязательно бросить свое дело? Нет, смотри на свое дело, как на общественное служение, а не как на предмет своей личной наживы, позаботься о душевном и телесном мiре своих рабочих, служащих, дай им возможность жить по-человечески, постарайся видеть в них своих братьев, и ты будешь проводить в своем важном общественном служении принцип аскетизма.

Ты – ученый деятель, вечно занят наукой. О, тебе знаком аскетизм: ты прикован к своему ученому кабинету, тебе нет времени на удовольствия, ты блюдешь диету в пище, знаком ты и с другими формами воздержания, но тебе нужен и христианский аскетизм: если ты видишь, что твоя ученая мысль работает во зло ближнему, во зло вере, религии, оскорбляет святыню, идет против Бога, останови ее, воздержись, одумайся, смирись... и ты будешь истинным христианским аскетом.

Ты – педагог, если ты правильно понимаешь задачи своей деятельности, то нет нужды доказывать тебе, как полезен тебе принцип аскетизма: ведь ты должен не только научить, но и сотворить, ты должен не только сообщать известный круг сведений своим питомцам, но и быть их воспитателем; а воспитание совершается не словами, а личным примером, а потому тебе особенно нужно быть строгим к себе самому, ты должен быть строгим аскетом.

Ты – бедный человек, рабочий, труженик... Нужно ли говорить, как полезен для тебя аскетизм. Он тебе скажет, что не твоя воля, а воля Божия совершается в твоей бедности, что не в земных удовольствиях и радостях счастье человека, что «претерпевый до конца, той спасется», что «блажени плачущии ныне, яко тии утешатся», и ты в бедности своей не только будешь счастлив, доволен, но и будешь щедрить совсем неимущему.

Ты – семьянин... О, как драгоценен аскетизм для тебя: он внесет довольство, мир, упорядоченность, стройность в семью твою; твоя семья будет тогда малой церковью, на которой явно будет пребывать благодать Божия; из твоей семьи будут тогда выходить чудные труженики, полезнейшие работники, дивные чада Церкви, слуги Царю и Отечеству, и слава их будет твоей славой! Но, довольно! Нет такого человека, нет такого положения, где бы неуместен, безполезен был аскетизм!

Итак, современные события призывают нас к аскетизму. Школа аскетизма известна и доступна русскому народу: это – чудное церковное богослужение, это – дивная духовная литература. Аскетическая литература у нас богата трудами даже современников наших: какое чудное чтение для развития духа аскетизма представляют собой творения недавно почивших Феофана Затворника или Иоанна Кронштадтского! А какое чудное наставление в аскетизме представляют и доселе дивные жития св. угодников Божиих, в издании хотя бы Св. Синода или Поселянина! Но вот наступает Великий пост, время особенно благоприятное для аскетических подвигов, когда Церковь особенно настойчиво призывает к воздержанию телесному и духовному. Кто хочет постигнуть всю пользу христианского аскетизма, воспользуйся всецело этим временем. Посещай неуклонно чудные великолепные службы, прислушивайся, вникай в каждое слово, чтомое и поемое там, и ты постигнешь глубины христианского аскетизма. Одни чудные мефимоны сколько скажут твоему сердцу и уму! А чудные воспоминания страдальцев за веру Христову, поклонение Кресту Животворящему, прославление преп. Иоанна Лествичника, преп. Марии Египетской и прочее, о, какое во всем этом богатство уроков в аскетизме. Можно решительно утверждать, что если бы кто из нас решился всецело предаться водительству Церкви, хотя бы на один Великий пост, он вышел бы из него перерожденным, он постиг бы великую пользу, увлекательность, сладостность христианского аскетизма и, как наши предки, сказал бы: вкусивши сладко, не хочу горького. Он стал бы ревностным проповедником аскетизма, а с ним и самобытной русской культуры. О, если бы больше было таких людей: жатвы много, делателей же мало! Весь мiр ждет света с Востока, зари новой культуры. Молитесь же Господину жатвы, да пошлет Он делателей на ниву Свою!

Архимандрит ТИХОН (Тихомиров), профессор.