Стихи Андрея Коровина: Жук, Поющее Дерево и Зелёная звезда

Рождество Христово ярким елочным отростком и звездным лучом пробивается в мировой литературе. В стихах Андрея Коровина – своя Рождественская звезда, зеленая, как июльский лес, как елка под снегом, как само детство.

Немного об авторе

Андрей Коровин родился 3 апреля 1971 года. Окончил ВЛК Литературного института имени Горького.

А. Коровин – автор одиннадцати поэтических книг, среди которых «Поющее дерево» (М.: 2007), «Пролитое солнце» (М.: 2010), «Детские преступления» (М.: 2015), «Снебапад» (СПб.: 2016), «кымбер бымбер» (М.: 2018), «Жизнь с разрешением ru» (билингва, Ольштын, Польша: 2018), «Голодное ухо» (М.: 2019) и другие.

Стихи публиковались в российских и иностранных поэтических антологиях (в том числе «Прекрасны вы, брега Тавриды (Крым в русской поэзии)» (М., 2000), «Лёд и пламень. Антология современной русской прозы и поэзии» (М., 2009), «Русская поэзия. XXI век» (М., 2010), «Крымские страницы русской поэзии» (СПб.: 2016), «Поэтический атлас России» (М.: 2016), «Бронепоезд Победы» (М.: 2017) и других.

Его стихи также опубликованы в Антологии ООН, посвящённой Всемирному Дню счастья (2014), журналах и альманахах «Арион», «Дружба народов», «Новый мир», «Октябрь» и других изданиях, переведены на десять языков, в том числе на английский, армянский, грузинский, сербский, польский, немецкий и румынский.

Лучи и стрелы

В юности, живя и работая в Туле журналистом, Андрей публиковал статьи под псевдонимом «Лучников».

Творческое имя того времени (хотя и было оно газетное, а не поэтическое) прекрасно передаёт узнаваемое свойство поэзии Коровина – её лучистую солнечность, а заодно напоминает о Робин Гуде и его луке, всегда попадающем в цель.

И эта ассоциация, наверное, неслучайна. Метафоричные строчки, выпущенные на волю из стихотворного мира Коровина, как робингудовские стрелы, не пролетают мимо цели – они запоминаются, легко заучиваются наизусть, надолго остаются в сердце.

Правда, как поделился с нами автор, журналистский псевдоним «Андрей Лучников» произошёл вовсе не из английского фольклора и не от солнечных лучей, а появился из любимого им на тот момент романа Василия Аксёнова «Остров Крым», – но и против параллелей с лучами и луком Андрей не возразил.

Псевдоним «Лучников» добрым словом вспоминают в родном городе, а собственное имя Андрея на слуху в поэтическом мире России и за её пределами.

Автор поэтических сборников, куратор Международного литературного Волошинского фестиваля в Коктебеле (в конце лета там собираются поэты со всего мира, пишущие на русском языке), ведущий литературного салона и инициатор творческих встреч лучших писателей и поэтов в Московском музее-театре «Булгаковский Дом», Андрей в центре литературных событий.

Андрей Юрьевич глубоко неравнодушен и к прошлому, и к настоящему, и к будущему русской поэзии и делает многое, чтобы достойные имена не забывались – и по мере сил продвигает творчество собратьев по поэтическому цеху, которых уже нет рядом – Сергея Белозёрова, Ольги Подъёмщиковой, Валерия Прокошина и других талантливых авторов.

Без вопросов. Без запятых

Предуведомим читателя: у стихотворений поэта особая графика и синтаксис, как у многих современных поэтов, ушедших от условностей знака. Читатели Андрея Коровина иногда недоумевают, почему?

Поэт вовсе не экономит на услугах корректора – в них он не нуждается, поскольку сам прекрасно понимает, как расставить знаки препинания, буквы – строчные и прописные. Много лет Андрей проработал в СМИ, в том числе, в церковных – в сложные годы для Церкви потрудился выпускающим редактором газеты «Тульские епархиальные ведомости».

Так что, дорогие родители и педагоги, а также юные читатели – не сомневайтесь – у Андрея Коровина всё в порядке с орфографией и пунктуацией, стилистикой и фразеологией и прочими разделами родного языка.

Автор осознанно придает стихотворениям облегченный вид, графически выражая этим лаконизм мысли и отточенность чувства.

Современная поэзия, как считают литературоведы, всё больше стремится к верлибру, к свободному стиху, где стираются границы привычного восприятия, упраздняются не только знаки, но и ритмический размер, и рифма, словом, форма трансформируется ради смысла.

Андрей Коровин прекрасно владеет техникой классического стихосложения, но, когда хочет сказать о чем-то особенно важном, порой переходит на верлибр. И, стоит отметить, не злоупотребляет им, за что ему большое спасибо.

Лауреат Патриаршей премии в области литературы имени Кирилла и Мефодия Юрий Кублановский, автор предисловия к одному из сборников Коровина, отмечает его «новейшую технику и мышление поэтической речи с традиционной для отечественной поэзии сердечностью и высоким человеческим смыслом». Словом, форма и содержание – в полной гармонии.

К парадизу детства

Что мы, христиане, точно знаем о жизни будущего века? Что она будет – больше, по сути, ничего. Но когда мы говорим – хорошо, как в раю – мы точно знаем, что имеем в виду. Подробнее на этот счёт можно расспросить ребёнка или поэта.

Номинант Патриаршей литературной премии имени св. Кирилла и Мефодия поэтесса Светлана Кекова, размышляя о стихах Андрея Коровина, называет «воскресительной» их способность прикасаться памятью «к парадизу детства».

Как часто ребенок и поэт не расстаются, а настоящее поэтическое слово нащупывает то чаемое в жизни будущего века, что недоступно уму. Обыденные привычные вещи – дом, рыба, дерево, река – в строчках Андрея обретают ёмкость и иную наполненность.

И вот перед нами – не картинки из предметного мира, а мифологемы, бродячие сюжеты, вечные христианские символы. В стихах они начинают играть новыми гранями, по временам разбрасывая вокруг солнечных зайчиков.

Рыбные места

Где ловятся такие стихи, солнечные зайчики, зеркальные солнечные рыбины? Андрей Коровин знает рыбные места – вылавливает из реки, находит в лесу, выуживает из детской памяти большой и разнообразный улов.

Причем рыбалка у Андрея Юрьевича – не спорт, не лекарство от скуки, не взрослая игра в слова и даже не рыбный промысел, а в чём-то сакральное действие, где Божий Промысл проступает в событиях и приоткрывается для читателя.

Вот, например, рассказанная поэтическим языком реальная детская история о том, как тонул в речке и чудесно спасся дядей Витей маленький Андрюша. Страха нет – только прекрасный и потусторонний подводный мир, проплывающий перед глазами…

Здесь, в этом междумирье, в «запретной воде», между жизнью и смертью постигается главная детская и «рыбная тайна». В чем она заключается – Бог весть, поэт же сказал – тайна, остается поверить на слово.

А вот тайна поэзии А. Коровина по мере чтения понемногу приоткрывается. Погружаясь в солнечные коровинские стихи, полные сочных красок и радостей земных, порой приходиться столкнуться лицом к лицу с таинственным и неотмирным – и оторопеть. Ведь, поскольку это поэзия христианская, в ней очевидно присутствует Христос – и Рыбарь, и Рыба, и Бог-Ловец, и уловленный Им человек, и Богочеловек.

Встреча с Богом в стихах происходит, как и в жизни – то есть повседневно, обыденно – как, например, вот в этой картинке домашнего Рождества: «к нам волхвы заходили вчера на обед / пастухи подоспели на ужин». Так чему удивляться, если посреди зимы – лето и «в зелёную рощу упала звезда»?

И оттого «не надо лишних слов / над этою купелью /умыться и уснуть / и видеть как во сне / из каждого куста / горящего капелью / зелёная звезда / рождается во мне».

Господь в яслях – и, хотя Он и Богомладенец, Он уже вырос в полную свою меру. А человек – он ещё растет, он пока ещё и не человек вовсе – а так, человечек.

Вот и Андрей Коровин говорит, вспоминая о детстве: «или видится мне наяву / что я маленький / я человечек». Голенькие человечки-рыбки снуют рядом, вот бы к ним, вот бы с ними… Однажды, но не сейчас.

У Андрея Коровина при всём его истинно коровинском – густом, пастозном, сочном колорите (и в этом поэт как две капли воды похож на своего однофамильца русского импрессиониста Константина Коровина) – детство – далеко не безоблачное время.

Есть в нём и место раздумьям о смысле бытия, и даже… детским преступлениям, о которых до Андрея, кажется, ещё никто не говорил в стихах: «как мир наш подноженный хрупок / и сколько ж ты душ погубил / личинок пиявок скорлупок / покуда / ты маленьким был».

Морской мармелад

Метафизическое в поэзии то и дело прорывается в обыденный физический мир – «…что нам делать со смертью земной / или с жизнью небесной / не туда нас привез этот Ной – / мы зависли над бездной».

Но для веры, как и для поэтической фантазии, границы условны. «В темноте ничего невозможного нет», – уверенно сообщает нам автор. Правда – в стихах всё открыто, всё возможно.

Дельфин – очевидный «посланник из рая», а море можно взять и нарезать дольками, пробовать, как пахучий южный лимон или как любимую детскую сладость из мармелада. Не просто так, чтобы полюбоваться золотисто-прозрачным морским мармеладно-цитрусовым нутром – а чтобы положить под язык, как мармеладную дольку, и благодаря кисло-сладкому (и всё-таки больше сладкому…) воспоминанию о лете выжить лютой зимой.

Искрометно, умеючи, весело и по-детски поиграть в слово поэт совсем не прочь. Но полет фантазии и игра слов у А. Коровина – никогда не ради самой игры, они всегда содержательны и достают до глубины – то есть до смысла.

В детскую, но нет, не в войну – в «войнушку» – играют у него музыка и звук: «Скрипнет дверца – и Моцарт контужен», – улавливает поэт: не просто зримый образ – слышимый, как скрежет железа, предельно живой.

Жутко жуку…

…«Жутко жуку жить на суку», – с тоской и передающейся от жука метафизической жутью перед изменчивой жизнью твердит скороговорку в детстве, учась в школе, будущий музыкант-виртуоз маленький Глеб – герой любимого студентами и их родителями романа Евгения Водолазкина «Брисбен».

С жуком в стихах Андрея Коровина случилась в чём-то похожая история.

Для упавшего жука перевернулось небо. Трагедия насекомого масштаба? Не факт.

А может, ему так нравится, ему так хорошо – лежать вверх тормашками и не чувствовать под собой земли?

Что же он делает, этот симпатяга жук – отталкивает, поддерживает или щекочет (хочет развеселить) небеса? – спрашивает себя и нас А. Коровин.

Поразмышляем по-детски, как с этим быть. А вдруг всё не так уж и весело в насекомой жизни – и жуку нужна помощь, дружеская рука, чтобы его мир снова встал с головы на ноги?

«А небо такое круглое / голубое / тяжёёёлое / дайте же кто-нибудь / руку жуку / помогите же /мужику». Что ж мы, не люди? Поможем!

Но пока тяжёлое небо заняло весь мир от горизонта до горизонта (попробуй, удержи!), жук перебирает лапками по небу, и «жизнь движется стремительней, чем речь», только успевай вытягивать, когда клюёт.

«И ты плывёшь всевидящ как река / в твоих руках уже играют рыбы»… Ока в звездном небе движется как Млечный путь, повторяя на земле его очертания, и Царство Небесное подступает, неслышно крадучись, к спящим во всех сторон:

«…и пока мы спим наяву
и пока мы спим день за два
лес меняет как кровь траву
голубая растёт трава

и выходит из леса лес
и пока мы спим он плывёт
он плывёт посреди небес
он плывёт как воздушный флот

мы проснёмся а леса нет
мы проснёмся и горя нет
и стоит кругом белый свет
самый белый на свете свет».

Вот она, наверное, главная коровинская метаморфоза – пока мы спим, мир невидимо меняется. Как меняется, куда движется? Это один из тех вечных вопросов, ответы на которые можно поискать в стихах Андрея.

Древо Жизни у него – Поющее, а растёт… корнями вверх. Почему? Может, потому что

«дерево питается небом
ангелы сидят на корнях деревьев
питая их силой и словом Божьим
…каждая тварь причастная
тайнам Божиим
исполняется смыслом Его».

Жук, Поющее Дерево и Зелёная звезда

Дочери

I

я люблю момент
когда она просыпается
вначале раздаётся крик
может приветственный клич
а может вопль удивления
миром за пределами сна
потом над кроваткой
появляется её светлая головка
сонные глазки
настороженно смотрят по сторонам
что с этим миром
не изменился ли он
пока она спала
не случилось ли с ним дурного
потом она видит маму или меня
и улыбается
доброе утро Лися
говорим мы
мы сохранили для тебя мир
таким как он был
и она радостно топает ножкой
стучит ручками по кроватке
и говорит
абуф абуф
что в переводе с детского
означает
спасибо

II

дочь моя
засыпай у меня на груди
заходи в мои карие ночи
свет проходит сквозь стены подобно Гудини
одиночество ночи непрочно

в темноте ничего невозможного нет
скрипнет дверца и Моцарт контужен
к нам волхвы заходили вчера на обед
пастухи подоспели на ужин

а в зелёную рощу упала звезда
небо светится розовым светом
и взлетая над Крымом кричат поезда
мы поедем туда этим летом

Весенний Крым

Весенний Крым. И каждый день – в цвету.
И у весны расцвёл язык во рту.
И Божья влага в небесах пролита.
Ко мне приходит сон, и в нём – они:
Бессонные бенгальские огни –
Сугдея, Феодосия, Джалита.

Владычица морская – говори.
Пусть в небесах свингуют тропари
На день седьмой и на двунадесятый.
Пусть любит нас Господь в своём Крыму,
И я у смерти времени займу,
И мы проснёмся – вместе, как когда-то.

рыбные места

моему крёстному, дяде Вите, спасшему меня в детстве

это дуб наклонился над речкой
или видится мне наяву
что я маленький
я человечек
что я падаю в реку
плыву

где-то там на цветущей поляне
зверобой повилика чабрец
жизнь дрожит словно слово в кармане
с дядей в карты играет отец

вижу рыбу и я вроде рыбы
потерялся в запретной воде
мы летать или плавать могли бы
я в реке я во сне
или где

лето детства и речка Воронка
на моторке летим по реке
и отснятое на киноплёнку
вспоминается прошлое мне

рыба справа и рыбина слева
удивлённо глядят на меня
пасть как кисточку львиного зева
открывая и к тайнам маня

но какая-то тайная сила
обняла меня и вознесла
с тайной рыб навсегда разлучила
и от жизни меня не спасла

детские преступления

короткими вспышками света
вся жизнь твоя будет с тобой

бездонное окское лето
кузнечик в траве голубой

поймаешь останется лапка
в твоей неумелой руке

цветов кучерявых охапка
и голая рыбка в реке

и дремлет малюсенький ящер
он жрец на пригретом пеньке

протянешь ладонь наудачу
останется хвостик в руке

ежиха ведущая деток
куда-то
не трожь отпусти

и запах соснового света
и вкус родника из горсти

как мир наш подноженный хрупок
и сколько ж ты душ погубил

личинок пиявок скорлупок
покуда
ты маленьким был

история жука

для жука
перевернулось небо

лежит небо на жуке
а жук лежит
не жужжит
лапками шебуршит

то ли отталкивает
то ли поддерживает
то ли щекочет
небо

а небо такое
круглое
голубое
тяжёёёлое

дайте же кто-нибудь
руку жуку

помогите же
мужику

Порт Вино

Я в детстве слышал слово «Протвино».
Но странное красивое названье
Сознаньем искажалось в «Порт Вино»,
Нисколько не теряя обаянья.

Напротив – в нем большие корабли,
Пришедшие из Африки, гудели,
И в кабачках, как в кратерах земли,
Матросы захмелевшие галдели.

В нем было море моря и вина,
Бутылки запыленного портвейна,
И женщина красивая одна,
И много женщин – без определенья.

В нем черные от солнца рыбаки
На лодках уходили утром в море.
И чайки, белоснежны и легки,
Кричали о каком-то птичьем горе.

Там старый убеленный капитан
Будил с утра похмельную команду.
И ветер чужеземных дальних стран
Раскачивал рыбацкую шаланду…

Там по плетням струился виноград,
И улочки, как девушки, сбегались
На пристань, принимавшую парад
Разноязыких варваров и галлов.

Там море в стены билось по ночам
И от остервенения рычало,
И на берег швыряло сгоряча
Старинные монеты Ганнибалов.

Там тужился вечнозеленый тис,
И маленькие сосенки кружились.
И если б довелось мне рядом жить,
То я бы спать и вовсе не ложился…

Но мучило сомнение одно:
«Неужто море рядом оказалось?»
А город назывался – Протвино.
Протва – речушка рядом называлась.

песня о реке

вот и вынесла река
к нам на берег облака
и на бережочке
сели те в кружочке

в горле матушки-реки
живут люди-рыбаки
кто закинет удочку
тот поймает дудочку

будет жарко обнимать
будет в губы целовать
русая красавица
им ужасно нравится

пролетает день-деньской
над Окою над рекой

белое судёнышко
выпито до донышка

детство на Оке

я помню этот лес: грибы, деревья
маслята, ельник, вот отец, а вот я
июль в зените, месяц в рукаве

отец кричит
– ну что?
– опять маслёнок!
маслёнок тоже в сущности ребёнок
а кто это там прячется в траве?

но очень скоро выйдем мы из леса
там пруд не понимает ни бельмеса
блестят на солнце рыбы караси

и мы – на этом зеркале пейзажа
где темпера и глушь и тишь и сажа
и деревенька, Господи спаси

и дальше мы идём с отцом куда-то
в руке отцовской удочка зажата
в затонах окских ждёт подкормку лещ

скажи: скажи: ты жив ещё, ворюга?
узнаемся ль, увидевши друг друга
жизнь движется стремительней чем речь

ах лечь бы в речь отдав себя теченью
когда вся даль небес открыта зренью
и ты плывёшь всевидящ как река

в твоих руках уже играют рыбы
и вот за это, Господи, спасибо
что в звёздном небе движется Ока

жизнь после детства

у Тарусы река в рукаве
обмелевшего детства
и кричит кукушонок в траве
вот всё наше наследство

что нам делать со смертью земной
или с жизнью небесной
не туда нас привёз этот Ной
мы зависли над бездной

может там в облетевших садах
опустевшего рая
мы очнёмся в преклонных летах
жизнь свою собирая

Поющее Дерево

дерево растёт вверх корнями
глупо полагать что рост дерева
зависит от земли и воды
дерево питается небом
ангелы сидят на корнях деревьев
питая их силой и словом Божьим

дерево – самое совершенное Его творение
в нём есть жизнь и смерть
смысл и бессмертие
в нём написана история Творения
вселенной и человечества
муравей проползший по стволу дерева
становится ангелом

рыбы проплывающие внутри дерева
становятся херувимами
ибо им открываются тайны
доступные только Богу и Его ангелам

каждая тварь причастная
тайнам Божиим
исполняется смыслом Его

вселенная – то же дерево
в стволе которого
крутятся все созвездия
орбиты планет – его годовые кольца
люди – его клетчатка

клетчатка размножается и уничтожает себя
клетчатка мечтает стать муравьём или рыбой
причастными к таинствам Божьим

некоторым даже кажется что им это удаётся
и тогда они начинают петь
в разных концах дерева

каждая сбившаяся с общего ритма деления клетка
вытягивает свою ноту
и тогда кажется что дерево поёт
обращённую к Богу песню

кто-то называет её молитвой
кто-то поэзией
кто-то музыкой

а Бог смотрит на своё творение – дерево
и улыбается
ибо ничто не противоречит воле Его

и даже Поющее Дерево

символ веры

каждая мошка:
неизвестная именем и лицом:
стучащая:
в твоё окно

каждая травинка:
без числа и имени:
на лугу:
по которому ты идёшь

каждый вздох ветра:
приносящий:
радость запахов

и есть доказательства:
Его бытия

разве могут прожить:
хоть мгновение

все эти мелкие твари:
муравьи
бабочки
жужелицы

все эти травинки:
ковыли
тимофеевки
кукушкины слёзки

все эти ветра:
ветер с луга
ветер с гор
ветер с моря:

без Него

Цареубийство (17 июля 1918 г.)

Ипатьевской крови не надо
Поэтам обеих столиц.
На красный оскал Петрограда
Империя падает ниц.

Но живы ещё, слава Богу,
И Блок с Гумилёвым, и Бог.
А страшную эту эпоху
Какой нам пророк приберёг?

Рассыпалось Русское Царство,
И бесы шуршат по углам…
Витийство, безумство, коварство
От роду завещаны нам.

Быть слабым – ещё не оплошка,
Безвольным – за это ли казнь?
Ипатьевской крови морошка –
Лишь бесова богобоязнь.

Откуда ж ты взялся, лохматый,
Григорий? Какого рожна
Витает твой дух бесноватый
В царёвых покоях без сна?

А бесы помельче, потише
Плетут свою хитрую сеть.
Не в русском бездомном Париже
Царю предстоит умереть.

Колчак не успеет на встречу.
О прочих – и думать забудь!
Сгорают в подсвечниках свечи –
И чётче означенный путь.

Сегодня разбудят. Спокойно.
Они-то не знают ещё,
Что с Богом встречаться – не больно,
А только в груди – горячо…

омская зима

снег выпал и стоит
на облако похожий
по вкусу – общепит
по сути – лишь прохожий

у ставки Колчака
сугробы выше крыши
валяет дурака
буран на льду иртышском

покатится слеза
и прошлое приближу
смотрю зиме в глаза
и сам себя не вижу

что делать здесь в метель
какой причуды ради
читать зимы постель
и руки греть в тетради

и омскою зимой
переходящей в детство
пытаться Боже мой
в соборе отогреться

Зимние сумерки: смерти нет

Разбиты сумерки зимы параличом.
А солнце плавает у Бога за плечом.
Лишь электричества небесные жучки
Висят на ниточках как будто лампочки.

Мы в зимних сумерках, как бабочки впотьмах –
Тельца залётные на ангельских правах –
Всё машем крыльями, всё требуем любви.
Хоть Бог сказал уже заветное: живи

Покуда вечная не воцарится тьма,
Пусть светит всякая и охра, и сурьма,
И каждый звук пусть источает Божий свет.
Покуда сумерки. Покуда смерти нет.

море: лимонными дольками

нарежьте мне море лимонными дольками
без чаек отчаянья
море – и только
чтоб был ободок от восхода по краю
и быстрый дельфин как посланник из рая

и я под язык положу эту дольку
чтоб выжить зимою полынной и горькой
чтоб плавать зимою как рыба в воде
подобно морской путеводной звезде

Рождество в Топловском монастыре

Наташе Мирошниченко и Серёже Ковалю

в январских небесах
святой Екатерины
зелёная звезда
качается в груди
и снег вокруг горит
и светит свет старинный
в рождественских яслях
маячит впереди

мы маленькие мы
осколки синей глины
мычащие во сне
бредущие во тьму

нам время пятки жжёт
нам ветер дует в спину
нам хлещет в лица дождь
и радостно ему

не надо лишних слов
над этою купелью
умыться и уснуть
и видеть как во сне

из каждого куста
горящего капелью
зелёная звезда
рождается во мне

Вступительная статья Валентины Киденко