Октябрь

—401—

с ними как бы в качестве вождя – Своего ангела. Опечалился на это Моисей и из нежелания Бога идти вместе с народом совершенно правильно умозаключил, что божественный гнев ещё не достиг полного прекращения. И вот он снова стал прилежно просить Господа идти с ними, зная, что одно только руководительство ангела будет недостаточно для Израильтян, или же быть может опасаясь за немощь народа, почему и отказывается от ненавидящих зло святых ангелов и умоляет благого и человеколюбивого Царя и Господа всяческих Самому присутствовать среди столь удобопреклонных к преступлениям (Израильтян). Знал он, что не раз, но весьма часто Господь будет оказывать им снисхождение и подавать милость к их прегрешениям.

Соблаговолил и на это Бог. Потом (Моисей) для ясного удостоверения и доказательства того, что дано полное прощение, он стал просить знамения от Него, именно – видеть Его. „Если, говорит, я обрёл благодать у Тебя, яви мне Себя Самого, чтобы мне ясно видеть Тебя, как скоро я обрёл благодать у Тебя и дабы „мне знать, что народ сей великий есть Твой народ“ (Исх.33:13). Совершил и это Бог, насколько было доступно, во всём удостоверяя служителя Своего, именно и что оставил Он грех народу и что пойдёт с ним в землю обетования. Потом в заключение как бы налагая венец какой на свои обетования, повелевает ему вытесать другие две доски, очевидно вместо сокрушённых прежних, чтобы снова начертать ему закон, представляя и в этом не малое доказательство Своего к ним милосердия.

Когда же Моисей приготовился к этому, „сошёл

—402—

Господь в облаке, как написано (Исх.34:5–7), и предстал пред ним там и призвал именем Господа. И прошёл Господь пред лицом его и воззвал: „Господь Бог благосердый и милостивый, долготерпеливый, многомилостивый и истинный, соблюдающий правду, творящий милость к тысячам, отъемляющий грехи, беззакония и неправды, – Он не очистит виновного, наводя грехи отцов на детей и на детей детей на третий и четвёртый род“.

Речь здесь совершенно ясная. Возвращусь к поставленному в начале вопросу. Бог утверждает, что Он имеет Богу подобающую кротость и некое несравненное человеколюбие, ибо, полагаем, это – Его речь, а не другого кого-либо, и именно премудрого Моисея, как думают некоторые, возносящего за народ благодарственные молитвы. Что это говорит о Себе Сам Владыка всяческих, в этом удостоверит нас не другой кто, а сам же блаженный Моисей в книге Чисел, когда Израиль неуместной трусостью снова оскорбил Бога тем, что некоторые стали порицать землю обетования, именно те, кои по повелению Господа были посланы Моисеем для осмотра её. Как только возвратились они из земли иноплеменников, пришли опять, к народу и стали изрекать о ней горькие слова, утверждая, что это страна столь дикая и зверская, что может истребить поселившихся на ней. Этим они приводили слушателей в такое отчаяние, что они обливались слезами и желали возвратиться к работам Египетским. „Поставим, говорили они, вождей и пойдём в Египет“ (Числ.14:4). И когда Бог грозил истребить их, Моисей опять стал умолять Его и выступает пред Богом как бы с напоминанием о данном Им ему обещании, говоря

—403—

так: „и теперь да вознесётся сила Твоя, Господи, соответственно тому, что изрёк Ты в словах: Господь, долготерпеливый, многомилостивый, истинный, отнимающий беззакония, неправды и грехи, – и очищением не очистит виновного, воздавая за грехи отцов на детях до третьего и четвёртого рода: оставь грех народу Твоему по великой милости Твоей, как милостив к ним был от Египта до ныне“ (Числ.14:17–19). Оказывается таким образом, что сущий над всеми Бог Сам свидетельствует о Своём человеколюбии и крайнем долготерпении.

Но следует наконец уяснить причину того ложного мнения Иудеев, что благий наш Бог как бы злопамятен и тяжелогневен.

Отнюдь конечно не думаю, чтобы они каким бы то не было образом могли направляться против божественных писаний или служить обвинением против них в отсутствии в них полного совершенства, но единственно только невежеству своему они обязаны той мыслью, что будто бы действительно Бог наводит грехи родителей на детей и что божественный гнев по своей продолжительности простирается даже до третьего и четвёртого рода и несправедливо наказывать ничем не согрешивших за то, в чём обвиняются другие. Напротив того, если бы кто был мудр у них, не следовало ли надлежащим образом рассуждать так, что Источник правды и нашей нравственности не может совершить неправды? Ведь люди налагают определяемые законом наказания на законопреступников, отнюдь не касаясь потомков их, если конечно эти последние не окажутся со-виновниками и соучастниками преступлений. А Тот, Кто и нам определил

—404—

законы всякой правды, каким образом мог бы оказаться почитателем даже и у нас самих решительно осуждаемых предметов?

Далее, надо кроме того иметь в виду и вот что. Многочисленные установил Он через Моисея законы и разнообразные назначил наказания живущим нечестивой жизнью. Но нигде не является Он учреждающим подвергаться наказаниям вместе с согрешающими и их потомкам. На преступников только и виновных против закона определил Он наказания. Поэтому нечестиво думать по-иудейски, но мудрый должен всегда иметь в виду свойства божественной природы и повсюду соблюдать подобающее царственному над всем естеству (божескому).

Таким образом со всей справедливостью мы должны думать, что Бог всяческих, выставляя как бы на вид присущее Ему милосердие и желая вызвать уважение к крайнему Своему человеколюбию, и для этого восклицая: „Господь долготерпелив и многомилостив, истинен, отнимает беззакония и грехи“ (Числ.14:18), – не пожелал бы почитаться столь злопамятным, что простирает гнев Свой даже на четвёртый род. Как же при этом Он будет долготерпелив и многомилостив, или каким образом отъемлет грехи и беззакония, если не ограничивается соразмерным наказанием на голову преступника, но простирает далее третьего рода и подобно какому вихрю нападает на невинных? Итак, совсем невероятно и граничит с крайней глупостью думать, что Бог свидетельствует об одновременном присутствии у Него не только человеколюбия и милосердия, но и столь продолжительного и неразумного гнева.

Потом, кроме того мыслящие по-иудейски должны

—405—

предполагать и ещё нечто другое, именно что Бог не знает подобающего для каждой вещи времени. Если обещается быть долготерпеливым и оказывается так легко отлагающим Свой гнев, то чего же ради ещё и прибавляет: „наводя грехи отцов на детей до третьего и четвёртого рода“? Делать это значило бы не иное что, как желать устрашать принимающих от Него оставление преступлений, что у них не должно оставаться никакой надежды, если так злопамятен и так долго держит Он справедливый гнев свой за оскорбление Себя ими. Чем же, скажи мне, окажется тогда пред нами и сам священноучитель Моисей? Не явится ли он совершителем неразумнейшего дела, если, когда Израиль оскорбил Бога и должен был подвергнуться наказанию, приступает с молитвой и, прося прощения и человеколюбия у Бога, неблаговременно говорит к Богу: потому что Ты обыкновенно таков, что воздаёшь за грехи отцов на детях детей. Это скорее значило бы поощрять к гневу, чем призывать к милости, – и просить о злопамятстве, а не о долготерпении. Но через эти слова, по моему мнению, он думал упросить Бога и как бы привести Ему на память то, что Сам Он провозгласил, когда объявлял о присущей Ему благости. Что Он долготерпелив и многомилостив и что Ему свойственно отнимать грехи и беззакония, вот что открывается из этих слов, в коих по-видимому указывается на Его жестокость.

Итак, как надо разуметь эти слова Бога, об этом, полагаю, надо наконец сказать. „Господь, говорит, долготерпелив и многомилостив, отнимает беззакония и грехи“ (Исх.34:6–7). Следующее же затем рядом изречение надо понимать как вопрос

—406—

и читать с вопросным знаком: „и очищением не очистит ли виновного?“ (ст. 7), – чтобы ты разумел изречение в таком смысле: долготерпеливый, говорит, и многомилостивый Бог, отъемлющий беззакония и грехи, разве не сможет очистить виновного очищением? Но это несомненно, – очистит конечно, – в противном случае каким образом Он долготерпелив и многомилостив и совершенно отъемлет грехи, если не очищает виновного? При этом для доказательства присущего Ему долготерпения и милосердия приводить и то, что грехи отцов Он возложит на детей до третьего и четвёртого рода, – не наказуя сына за отца, – не подумай этого, – и не налагая на отдалённого потомка, как бы бремя какое, грехи предков. Нет, Он указывает на нечто подобное следующему.

Есть, например, какой-нибудь человек беззаконный, с душой, исполненной всякой порочности. Избравшему такой образ жизни надлежит без всякого промедления подвергаться наказанию, однако же Бог долготерпит милосердо и не подвергает его подобающему ему гневу. Потом у него является сын, не уступающий отцу в нечестии и превосходящий порочностью своего родителя. И к нему долготерпит Бог. И от него явился и третий или от третьего четвёртый, нисколько не уступающий своим отцам во всякого рода пороках и упражняющийся в равном с ними нечестии. Тогда наконец Бог наводит Свой превышний и с самого начала всему роду долженствуемый гнев, долготерпев достаточно, – даже более, чем подобало. В самом деле, отсрочка наказания до четвёртого рода, разве это не служит к похвале истинно божественного милосердия? Что ни сына за отца, как и ни отца

—407—

за сына не свойственно Богу наказывать, без труда можно узнать это и из ясных слов Иезекииля пророка к самим Иудеям, из-за этого самого именно и роптавших, и говоривших: отцы ели кислый виноград, а зубы детей получили оскомину. „И было, говорит, слово Господа ко мне, говоря: сын человеческий, что у вас за притча эта в Израиле: отцы ели кислый виноград, а зубы детей получили оскомину? Живу я, говорит Господь, если будет притча эта ещё говориться в Израиле, потому что все души Мои суть, каким образом душа отца, так и душа сына, Мои суть: душа согрешающая – она умрёт, а сын не получит за беззаконие отца, ни отец не получит за беззаконие сына своего, – каждый в беззаконии своём, коим согрешил, умрёт в нём“ (Иез.18:1–4, 20–24).

Но, полагаю, никто не подумает такого вздора, что Бог не с самого начала определил совершеннейший закон, а как бы менял Свои намерения и передумывал к лучшему, и подобно одному из нас только в позднейшем решении едва смог определить надлежащий закон. Ведь если одобрим первые узаконения, то очевидно тем самым осудим позднейшие, а если отдадим преимущество позднейшим, то первые конечно признаем ниже тех. Таким образом Бог будет определять противоположные законы и, подобно нам, оказывается погрешающим против должного, законополагая то то, то это. Но, полагаю, всякий скажет, что приведённым нелепостям никоим образом не может подлежать божественная природа или погрешат когда-либо против должного.

Итак, в доказательство несравненного человеколюбия Своего приводит это изречение: „воздающий

—408—

грехи отцов на детях до третьего и четвёртого рода“. Что человеколюбивому Богу обычно не тотчас наказывать прегрешивших, а напротив – отсрочивать и отлагать наказания до времён отдалённых, уразумеешь из слов Его: „и ярость Мою преисполнил, и претерпел, и не покончил их“ (Иер.6:17). И ещё в другом месте: „ещё не наполнились грехи Аммореев до ныне“ (Быт.15:16). Видишь, как преисполнил гнев свой, ибо некоторые уже совершали наконец достойное полнейшей ярости, но долготерпит как Бог и отсрочивает приводить в исполнение свой гнев над оскорбляющими Его. Но чтобы, как на доске, начертать тебе доказательство сказанному и посредством уже самых дел удостоверить в том, что толкуемое изречение служит похвалой человеколюбию Бога, приведу нечто из содержащегося в священных книгах и из самого божественного писания постараюсь доказать, что грехи отцов переносятся на детей до третьего и четвёртого рода не несправедливо, но справедливо и заслуженно для подвергшихся этому. По причине длинноты истории изложу её сокращённо.

Итак, читаем в третьей книге Царств, воцарился над Израилем после других Ахав, который, впав в беззаконнейшее пожелание отнюдь не принадлежавшего ему виноградника, умерщвляет владельца, разумею Навуфея, – хотя и не сам это повелел сделать, а только не воспротивился упрямству своей жены (3Цар.21:7 сл.). Необходимо должен был негодовать на это Бог, потом говорит к нему через пророка Илию: „вот что говорит Господь: так как ты убил и унаследовал, то посему вот что говорит Господь: на месте, где лизали свиньи и псы кровь Навуфея, там будут

—409—

лизать псы кровь твою и блудницы будут мыться в крови твоей“ (3Цар.21:19). И ещё вслед затем: „вот что говорит Господь: вот наведу на тебя зло и сожгу за тобой, и истреблю Ахавова мочащегося к стене, и заключённого и оставшегося в Израиле, – и отдам дом твой как дом Иераваама сына Наватова и как дом Вассы сына Ахиина за оскорбления, коими ты прогневал Меня и ввёл Израиля в грех. И Иезавели изрёк, говоря: псы съедают её в предградии Израиля, и мертвеца Ахавова в городе съедают псы, и мертвеца в поле съедают птицы небесные“ (3Цар.21:21–24). Когда Владыка всяческих угрожал совершить всё это и непременно навести, Ахав разорвал одежду и, войдя в дом свой, как написано (3Цар.21:27), сокрушался, проливал горькие слёзы и опоясал чресла свои вретищем. И так как Бог стал питать жалость к нему, пришедшему в такое настроение, то начинает смягчать гнев Свой и, как бы узду какую полагая на немедленное проявление его, говорит пророку: „ты видел, как сокрушается Ахав от лица Моего? Не наведу этого во дни его, но во дни сына его наведу бедствие“ (3Цар.21:29). При ком же исполнено это, вот что следует узнать. От Ахава родился Озия, который „творил, говорится, зло пред Господом и ходил путём отца своего Ахава и путём Иезавели матери своей“ (3Цар.22:52, 53). Но и от Озии, сказано, родился Иорам, о коем также написано, что ходил „в грехах дома Иеровоамова“ (4Цар.1:18). Но и от Иорама царствовал третий Охозия, о коем также сообщает историческая книга, что „творил зло пред Богом, как дом Ахава“ (4Цар.8:27). Так как уже настало время для должного наказания дома Ахавова, не пре-

—410—

кратившего нечестия против Бога до четвёртого потомка, то помазуется наконец царём над Израилем Иосафат, сын Намеси¹⁷⁵⁹, который истребляет Охозию и с ним Иезавель, истребляет и других семьдесят сынов Ахава, исполняя до конца гнев Божий, за что и получает честь и благодать. В самом деле, что говорит к нему Бог? „За то, что ты заблагорассудил совершить правое в очах Моих, – и всё, что на сердце Моём, совершил дому Ахава, – сыны четвёртые (до четвёртого роду) будут сидеть у тебя на престоле Моём“ (4Цар.10:30).

Видишь, что дурных (детей) от дурных (отцов) едва наказал в четвёртом роде, а чтителю своему и милость простирает до четвёртого рода. Перестань же, Иудей, обвинять божественную правду, ибо в качестве похвалы мы должны принимать слова: „воздающий грехи отцов на детях до третьего и четвёртого рода“.

IX. 3. Но да явятся дела Божия на нем.

Трудновато для объяснения и имеет много недоумённого это изречение, – быть может благоразумнее обходить его (молчанием) и оставлять (без толкования) по причине величайшей трудности. Но чтобы, при разрушении иудейских догматов, другое что родственное тому, как бы „какой корень горький, произросши, не повреждал“, по слову Павла (Евр.12:15), – ведь пожалуй вообразит кто, что через это тела людей призываются к страданиям, дабы в них являлись дела Божии, – то, как мне кажется, полезно и на это сказать немногое что-либо для предотвра-

—411—

щения могущего и отсюда быть вреда и для препятствия всякого доступа ложным умозаключениям. Мы доказали уже, что ни грехи родителей не наводит Бог на детей, если только эти непричастны нечестью тех (выше, гл. I кн. 6 к 9, 2–3), и что кроме того не вследствие предшествовавших (рождению) грехов бывает воплощение (кн. 1 гл. 9 к 1, 9). Удивительным образом Христос уничтожил и отверг то и другое, как Бог, зная всё, вернее же – Сам будучи правителем над нашими делами и распределителем каждому надлежащего и подобающего. Ведь если говорит, что не согрешил слепой и не подвергся за это ослеплению, то объявляет безумием считать человеческую душу повинной в предшествовавших телу грехах. А ясной речью о том, что ни родители его не согрешали, почему и родился слепым их сын, – ниспровергает неразумное мнение Иудеев. Научив таким образом Своих учеников, сколько необходимо было им знать, для только что указанного нами ниспровержения догматов, – и столько сообщив им, сколько подобало предложить человеческому познанию, – умалчивает об остальном и уже не прибавляет выяснения причины рождения слепым того, кто был неповинен ни в каком предшествовавшем рожденью грехопадении, усвоив одной только божественной природе, как её исключительное свойство, ведение и распоряжение во всех таковых предметах. Но весьма искусно опять обращает ответ к другому некоему предмету и говорит: „но да явятся дела Божии на нём“.

Итак, неужели же, спросит кто-либо, и теперь говоря нам это, Господь высказывает догмат, что только ради того одного телам человеческим при-

—412—

ходится страдать, дабы явились дела Божии в них? Но совсем этого не представляется, напротив – совершенно нелепо так рассуждать и думать. Не в качестве догмата, как, пожалуй, подумает кто, Он говорит это. Что некоторым случается страдать из-за грехов, об этом мы часто узнаём из священных писаний. Так Павел ясно пишет в послании к тем, кои как бы неумытыми ногами осмеливаются приступать к божественному жертвеннику и нечистыми, и нечестивыми руками прикасаться к таинству благословения (евхаристии): „ради этого у вас много немощных и больных, и умирают довольно (много), ибо если бы себя самих судили, не были бы судимы, – осуждаемые же от Господа, наказуемся „да не будем с миром осуждены“ (1Кор.11:30–32). Таким образом на подвергшихся болезням и смерти иногда это страдание налагается посредством божественного гнева. И Сам Господь наш Иисус Христос, когда освободил расслабленного от продолжительной болезни и чудесно явил его здоровым, „вот, сказал, здоров стал ты, не греши же, чтобы хуже тебе не сталось“ (Ин.5:14). Указывает этим на то, что раз избегши и спасшись благодатью от Него, он может подвергнуться и подпасть ещё худшему чему-либо благодаря греху.

Но могут сказать: согласимся, что это верно. Однако ж, какое основание можно бы указать для объяснения того, что некоторые подвергаются ужасным страданиям с пелёнок и первых времён бытия, рождаясь с болезнями уже из материнской утробы. Предсуществованию души мы конечно не веруем, как не признаём и её грехов до тела. Как в самом деле может грешить ещё непризванное к бытию. Но если нет греха и предшествующего стра-

—413—

данию преступления, то какую же наконец можем указать причину страданий?

Бесконечно превышающее нас совершенно недоступно пониманию нашего разума, и я советовал бы благоразумным совсем отказываться от таких исследований (Сир.3:21–22), – и прежде всех самому себе. Должно более размышлять над тем, что нам установлено, а глубин не исследовать, трудностей не изыскивать и не пытаться дерзко раскапывать сокрытое в одном только божественном и неизреченном совете, а напротив – благочестиво предоставлять ведению одного Бога подобающее исключительно только Ему, с истинным убеждением и верой в то, что, будучи источником всякой правды, Он не совершит и не решит ни по отношению к нам, ни по отношению ко всякой другой твари, ничего такого, что оказывалось бы не подобающим Ему и выходило бы не из основ истинной справедливости.

Итак, в виду такого, нам подобающего, расположения, думаю, что Господь не догматически говорит: „да явятся дела Божии, в нём“, напротив, ответ на вопрос Он отвлекает как бы на другой путь и от недоступных нам глубин (ведения) переводит в область нравственности. И это довольно обычно для Него. Что это истинно, (для удостоверения в этом) выслушай опять, как Он, когда святые ученики весьма любопытствовали однажды о кончине века и пытались с сверхмерной точностью узнать о втором Его пришествии и преступали подобающую людям меру, – яснейшим образом отстраняя их от таких вопросов, говорит: „не ваше дело знать времена и сроки, кои Отец положил в Своей власти, но приимете силу нашедшего Святого Духа на вас и будете Моими свиде-

—414—

телями в Иерусалиме и в Иудее всей“ (Деян.1:7–8). Слышишь, как отнюдь не позволяет нам искать того, что нам всего менее подобает, но увещевает обратиться к тому, что было необходимо. Таким образом и здесь, ясно сказав о том, что надлежало знать, умалчивает об остальном, ведая, что Ему только одному подобает знание об этом.

Но чтобы полным молчанием не вызвать в них желания снова спрашивать об одном и том же, Он искусно представляя как бы в виде отповеди и как бы соответствующий вопросу ответ, высказывает; „но да явятся дела Божии в нём“, что другими и более простыми словами можно выразить так: не вследствие собственных грехов или родительских человек этот родился слепым, но если уже раз пришлось ему подвергнуться этому, то и в нём можно прославляться Богу, ибо если вышним действием он окажется свободным от удручающего его и изнуряющего страдания, то кто же не подивится врачу? кто не увидит в нём силу целителя?

Такая мысль, думаю, заключается в этом изречении. Разумнейшие пусть истолкуют лучше. Если же иные станут спорить и утверждать, что человек этот родился слепым для того, чтобы Христос прославился в нём, то опять скажем таковым: неужели, любезнейшие, один только он в целой Иудее был слепцом от рождения во время пришествия Спасителя нашего, и ещё уже вообще ни одного другого? Но, думаю, даже невольно согласятся, что было по всей вероятности весьма немалое в целой стране множество таких. Почему же на одном только этом или на других не многих числом Христос открыл Себя или явил Своё

—415—

человеколюбие? Но, думаю, спорить и об этом совершенно излишне.

Итак, отвергнув сказанное в начале (заблуждение), как совершенно глупое, выскажем истину, именно: открыв нам в этих словах столько, сколько надлежало знать, Он направляет Своего ученика к другому предмету рассуждения, искусно отклоняя его от исследования этих слов.

VIII: 4. Нам¹⁷⁶⁰ подобает делати дела Пославшего нас¹⁷⁶¹, дондеже¹⁷⁶² день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати.

Вот в этих словах очень ясно и как бы снисходительно делает и другой уцрек ученикам, как обратившимся к чему-то другому, а не к чему надлежало, оставившим проезжий, торный и удобопроходный путь и дерзнувшим идти по отнюдь не подобавшей им дороге. Зачем, говорит, вы спрашиваете то, о чём лучше молчать? Зачем, оставив соответствовавший времени предмет, стараетесь узнать то, что выше человеческого ума? Теперь – время, говорит, не для такого исследования, но для дела и

—416—

напряжённого старания, ибо напротив, думаю, надо оставить любопытство об этом и стараться совершать Заповеди Божии; – и так как словом „нас“ указал на апостолов, то надо исполнять дела апостольства. А если Себя Самого Господь причисляет к посланным и поставляет между теми, кои должны делать, то говорит это конечно не потому, что Он вместе с нами или как один из нас по свойственной рабам необходимости подчинён воле владыки, но держится обычного и у нас общепринятого образа речи. Так мы имеем обыкновение, особенно когда простая речь не произведёт впечатления на слушателей, присоединять и сопричислять себя к ним, как без сомнения и мудрейший Павел в послании к Коринфянам перенёс наконец речь на себя и Аполлоса: „а это, братья, я применил к себе и Аполлосу, дабы в нас вы научились не мудрствовать сверх того, что написано“ (1Кор.4:6).

Итак, „пока день есть, говорит, будем делать дела Пославшего нас, ибо придёт ночь, когда никто делать не может“. Днём называет здесь срок жизни в теле, а ночью – время в состоянии смерти. Так как день назначен для дел, а ночь для бездействия и сна, поэтому время жизни, когда должно делать добро, говорят, есть день, а ночь – время в состоянии почивания, когда совсем нельзя ничего сделать, „ибо умерший оправдан (освобождён) от греха“, по слову Павла (Рим.6:7), по невозможности что-либо совершать оказывающийся и вне греха.

Знает без всякого сомнения божественное писание и в другом смысле день духовный, как и другую отличную от этой, ночь. Но каждому из этих родов толкования своё время и место, благодаря

(Продолжение следует).

—191—

Автор статьи, предлагаемой ниже вниманию читателей, еп. Никодим Енисейский, в мире Николай Иванович Казанцев, родился 5 сент. 1803 г. в селе Комлеве-Знаменском, Рузского уезда Московск. губ. Своё образование он получил в Вифанской семинарии и завершил его в Московской Духовной Академии, Как человек независимого характера и своеобразных убеждений, он не мог рассчитывать на быстрое движение но службе, не смотря даже на постоянную влиятельную поддержку митрополита Московского Филарета. Более двадцати трёх лет (с 13 авг. 1830 г. по 30 янв. 1854 г.) оставался он на духовно-учебной службе, последовательно занимая должность сначала инспектора в семинариях Тульской, Новгородской и Тульской вторично, потом ректора семинарий Вятской, Херсонской, Курской и Ярославской. Однако его учебно-воспитательная деятельность не была непрерывной. В конце тридцатых годов по настоянию нового обер-прокурора св. Синода, молодого и властолюбивого полковника гр. Протасова, существовавшая доселе Комиссия духовных училищ, была заменена духовно-учебным Управлением. Чтобы доказать свои преимущества, новое учреждение тотчас же потребовало от ректоров семинарий и профессоров академий конспекты богословских наук. Более других понравился гр. Протасову конспект, составленный архим. Никодимом, ректором Вятской семинарии. Вследствие этого последний был вызван в Петербург и ему было поручено составление проекта нового устава для духовных семинарий. Но давая ему это поручение, граф Протасов потребовал, чтобы занятия велись в глубокой тайне, и чтобы о них ни в каком случае не сообщалось сведений архиереям. Однако арх. Никодим не обнаружил большой охоты быть послушным орудием канцелярии. Не сочувствуя направлению, в котором предполагалось провести духовно-учебную реформу, он в то же время не считал себя связанным требованием обер-прокурора о сохранении тайны подготовительных работ к ней. Он сообщал митр. Филарету о движении всего дела и, хотя последний

—192—

никому об этом не говорил, но сама его осведомлённость в ходе этого секретного предприятия обнаруживала пред гр. Протасовым источник, из которого он мог получать важные сообщения. Это повело к тому, что арх. Никодим был отстранён от дела и назначен ректором в Херсонскую семинарию. В Петербурге Никодим пробыл около трёх лет. Находясь в это время в самых близких и непосредственных отношениях к канцелярии св. Синода, он имел полную возможность заглянуть за кулисы тогдашнего центрального церковного управления и должно быть увидел здесь много любопытного. По крайней мере с этого времени он начинает вести свои записки, последние страницы которых были написаны его рукой накануне смерти. Без сомнения и статья „О Святейшем Синоде“ навеяна этими же петербургскими впечатлениями. В начале 1854 г. арх. Никодим был посвящён во епископа Чебоксарского и в положении викария Казанской епархии провёл около 7 очень тяжёлых лет. В сент. 1861 г. преосв. Никодим был назначен епископом вновь открытой Енисейской епархии, которою и управлял до 1870 года. В апр. 1870 г. согласно прошению, по крайне расстроенному здоровью, он был уволен на покой с пенсией в 750 руб. Местом своего жительства он избрал Николо-Перервинский монастырь близ Москвы. Пользуясь от монастыря только квартирой, терпя материальные недостатки и тяготясь одиночеством, преосв. Никодим не мог перенести скучной и монотонной жизни престарелого и больного епископа, находящегося на покое. В 1874 г. он неожиданно оставил монастырь и переехал на жительство в гор. Дмитров к своей сестре, бывшей в замужестве за тамошним протоиереем. Здесь 11-го июня того же года он и скончался в кругу своих близких и любимых. В качестве литературного наследства от покойного остались 39 томов in folio его собственноручных записок, поступивших по завещанию вместе с его библиотекой в распоряжение Красноярского кафедрального собора. Помещаемая в настоящей книге „Богословского Вестника“ статья преосв. Никодима относится к последним годам его жизни. Статья эта давно уже хранилась в бумагах редакции, но не могла быть напечатана по весьма понятным причинам. Ныне же, когда самим духовным правительством выдвинут вопрос о коренных преобразованиях всей нашей церковной жизни и когда, поэтому, всякий голос и каждый искренний совет следует приветствовать с благодарностью, мы берём на себя смелость огласить её в качестве исторического материала, который может помочь разобраться в недостатках существующей системы церковного управления. Говорят, что стиль – это человек. Наблюдение это, вполне приложимо к статье еп. Никодима. Она написана столь своеобразным стилем, что, не смотря на резкость некоторых выражений, редакция не сочла возможным сделать поправки или произвести опущения, при издании удерживается всецело даже орфография автора. Не следует однако забывать, что точкой отправления в суждении о недостат-

—193—

ках синодальной системы управления для автора служило время обер-прокурорства гр. Протасова, – время, быть может наиболее тёмное в истории Синода, наиболее тяжёлое для нашей иерархии, время наибольшего господства бюрократического произвола в церковных делах. Несколько желчи прибавили может быть и личные неудачи автора. Отсюда горечь и резкость, с которыми написана статья, отсюда некоторая узость и односторонность её положительной программы, имеющей в виду не столько свободу и самоуправление церкви, сколько престиж иерархии и её освобождение из-под тяжёлой руки обер-прокурора.

* * *

1. Наименование Святейшего перешло на Синод от патриарха, которого заменил собою Синод, по учреждению Императора Петра. – Отменить бы этот титул: а) очень горд, б) самохвален, в) в самом же деле неверный. Грешит и заблуждает Синод не мало, не редко, даже в довольно Церковных делах, особенно при угрозах и увлечениях от Мирской Власти, в чём иногда сознаются сами члены его.

Довольно бы названия: „Церковный“, или „Священный“, или „Духовный“, или „Православный“.

2. Российский Синод изобретён и изображён в правах и обязанностях Властью Мирской, и потому не имеет достоинства правильного Церковного Собора.

Государь Пётр Великий создал Русский Синод, по своим мыслям, хотению, без совета со Властью Духовной, что было необходимо даже и потому, что Синод должен был уведомить самого Государя о свойстве и пределах его власти над собой, а так же и об обязанностях его пред ним: в Церкви не повелевают, без предварительного совещания и соглашений.

По одиночному усмотрению своему, Пётр избрал для сочинения Устава Синоду Архиерея Феофана Прокоповича, которому не следовало быть и Архиереем. Он отрекался от Православия, был Католиком, потом Лютеранином, и снова возвратился в Православие. Такому ли шатающемуся Верой, быть сочинителем Устава Православному Правительствующему Синоду?

Хотя же проект Устава, одобренный Петром, подписан Русскими Архиереями: но: а) не в публичном их собрании, а по домам, что лишало их возможности совещаться

—194—

друг с другом и предлагать свои мнения; б) вероятно (как и есть слух), под застращиванием, в случае несогласия, возражений. Но это есть уже прямое порабощение умов, совестей и Веры, а не свобода: устав через это теряет и смысл, и цену, и обязательность.

Хотя проект Устава был представлен на усмотрение Восточных Патриархов: но: а) его представили не Архиереи наши, а сам Государь, через светских, без ведома и ещё менее согласия наших архиереев. По сему остаётся тёмным, в самом ли деле Патриархи рассматривали проект, и подлинно ли согласились утвердить его, несмотря на то, что добыта Утвердительная грамота от Патриархов: Пётр мог её купить золотом, обещаниями и может быть тоже – застращиванием.

Во всяком случае, утверждение Устава Русского Синода Восточными Патриархами носит само в себе знаки разрушения: а) Патриархи не видели лично ни одного из Русских Архиереев, не слышали их живой и свободной речи о Уставе, не давали им своих ответов на возражения против Устава; возражения же быть могли, и долженствовали, как можно предполагать судя по содержанию и форме Устава; б) Патриархи не имели права, заочно, по единому представлению мирского человека, – хотя Государя, утверждать решения о преобразовании Суда и Управления Церкви целого Государства, им чуждого, лично не ведомого, – Церкви, составляющей две трети всего православного населения на земле, – Церкви, существовавшей уже семьсот лет под иным управлением и порядками, и блистательно доказавшей свою чистоту, достоинство и твёрдость; в) Устав имеет недостатки, столь многие и так важные, что и при лёгком воззрении на них оказываются лжами; между тем из таких лжей некоторые составляют основание Устава, и след. коренно разрушают его.

(Сие объяснено будет ниже).

3. Пётр Великий не имел основательного Религиозного образования не только православного, но и никакого. Вырос в полном своеволии, под одним животным надзором Матери – женщины тоже малейшего образования. (Наталья Кирилловна – мать Петра, дочь Рейтарского полковника Нарышкина. Сиротой воспитывалась в чужом доме, у Вель-

—195—

можи Артемона Матвеева). Пётр в отрочестве и юности занимался чем хотел, учился чему хотел, дружился с кем хотел. Известен приятель и товарищ его, Лефорт, Швейцарский мещанин, кое-какого образования, Реформат, исступлённый ненавистник католичества и Папы, по всей вероятности вооруживший Петра против Русских Архиереев, пугая его сравнениями их с папой (в Духовном регламенте Пётр издевается над Мантией, Митрой и Саккосом Русского Архиерея). Много и других иноземцев, похожих на Лефорта, окружали Петра.

Идея Преобразования в России церковного управления без сомнения внушена Петру сими бродячими иноземцами.

4. Состав Синода, по идее Петра, есть учреждение политико-церковное, параллельное всякому другому Государственному учреждению, а потому состоящее под полным Верховным повелительным надзором Государя.

Идея Реформатская, неприложимая к Православию, ложная. Церковь сама себе царица. Глава её – Христос Бог наш; закон – Евангелие.

То, что есть дух Церкви, подлежит оберегательству священства; то же, чем облачается сей дух, чем обнаруживает своё земное бытие, земную жизнь, должно быть наблюдаемо и охраняемо совместно и духовной Властью и Светской.

В делах духовных Государь есть сын Церкви; в делах мирских он есть Верховная Власть. Члены мирской Государственной Власти могут и должны быть допущены в заседания духовного собора, но яко сыны, а не соправители, не для повелений, а для поучения; в делах же мирско-церковных и Духовное Собрание, на ровне с мирскими, состоит под повелениями Государя.

Великая однако же мудрость, и без личного благочестия не достижимая – отделить дела Чисто-Церковные от Церковно-Мирских: у Папы Римского нет ничего Церковно-Мирского; у Русских Царей, со времён Петра и особенно в наше время, нет ничего Чисто-Церковного.

5. Пётр посадил в Синоде Прокурора, светского человека, назвав его „оком Царёвым“. Это в один раз поработило Синод политике Царя, отняло у него свободу совещания и свободу решения Церковных дел. Отселе Си-

—196—

нод должен совещаться о делах Церковных как бы на площади. У него не осталось возможности предлагать на рассуждение тайное и задушевное. Над ним висит меч Царя; он узник и полонённый в делах своих.

Без тайн обойтись нельзя никому, нигде. Конфиденция собратства необходима. Чужой всегда мешает, смущает, наводит опасения, стесняет. Собратству нужно положение, где оно свободно, без робости может говорить – вдоль и поперёк, на право и на лево, вверх и вниз. Публичное совещание, при разнородных свидетелях, благополезно после домашнего – конфиденциального совещания, что иногда называют – совещание при затворённых дверях. – Синод – при Прокуроре – всегда есть площадь, собрание с растворёнными на все стороны дверями.

6. Пётр поручил Прокурору докладывать Царю дела Синода, решения его, проекты его, требования его, труды его, желания его. Сим он передал Синод совершенному властительству над ним Прокурора; потому что: а) Он не захочет докладывать Царю таких дел, таких решений, которые не нравятся либо ему самому, либо Царю, а согласится доложить только такие дела, какие угодны Царю, и только в таком смысле, в каком желает Царь; б) Прокурору даётся возможность облыгать Синод пред Царём многоразлично: застращивать его Синодом, возносить клеветы на него, унижать и бесчестить его; в) Отцы Синода, порабощённые Прокурору, вынуждаются раболепствовать мечтаниям Прокурора, и вытерпливать многоразличные пытки, к каким способно сердце необузданного, пугаясь всякого продерзостного настояния, в предположении, что то есть воля самого Царя.

7. Устранив Отцов Синода от непосредственных с собой сношений, Государь лишил самого себя возможности знать дела Церковные и положения самой Церкви так, как они подлинно суть; Он поставил себя под обаяние и иллюзию Прокурора, который, предположив его даже Христианнейшим и добросовестнейшим, не может иметь столько ума и знания о Церкви, сколько знают сие Отцы Церкви, стоящие у Кормила её: Он вчерашний в Синоде, и ничтоже сущий у Кормила Церкви. 1Кор.6:4.

8. Отцы Синода собираются из всей России: но они име-

—197—

ют высокие и многочисленные занятия по делам собственных Епархий. Посему они не могут посвятить всё своё время на дела Синода. Российская Церковь и при Петре имела до двадцати миллионов православных Христиан, ныне их пятьдесят миллионов.

Синоду ни Пётр, ни последующие Государи не определили, ни Сам Синод с точностью не назначил для себя круга и рода занятий. Посему сей круг постоянно и доселе раздвигается, ширится; роды занятий усложняются, разрастаются, охватывают более и более Управление и Суд Церковный. В состав Корпуса Синода широко вдвигается многосоставная, многоимённая Канцелярия, собираемая Прокурором, без ведома Членов Синода и (из?) неизвестных им людей ни по воспитанию, ни даже по исповеданию Веры, ни по нации.

В Синоде скопляется столь великое множество дел, что для рассмотрения и решения их недостаточно было бы целых 365 дней года и всех 24-х часов каждого дня. Между тем Синод собирается трижды только в неделю, заседание держит не более трёх часов. Кроме сего есть праздники и обширная вакация. Посему Синод собирается менее ста раз в год.

Из сего долженствовало произойти одно из двух: Или Синод рассмотрит менее сотой части дел, оставляя прочие без всякого движения, на мёртвое молчание; Или, вместо Отцов Синода, дела рассмотрят и решат Прокурор со своими сотрудниками и Канцеляриями.

Последнее и принято. Дела рассматривают, и решения составляют в Канцеляриях Синода.

Но так как решения сии в Канцеляриях пишутся без ведома Синода, под надзором одного Прокурора, или и вовсе самосудно: то они в самом деле суть не Синодальные, а Прокурорские и Канцелярские решения, которые однако предлагаются Членам Синода для подписи.

Если бы Член Синода, или несколько их, даже все они не захотели подписать какого-либо решения Прокурора и его Канцелярий, составленного без ведома Членов Синода: сие сочтено было бы личным оскорблением Прокурору, и угрожало бы неподписавшему.

Кроме сего, так (как?) Прокурор Синода есть око Царёво,

—198—

страж и оберегатель Законов Царёвых: то неподписание решения, одобренного Прокурором, сочтено было бы оскорблением Государственного Сановника и per consequens пренебрежением воли и Власти Государя.

Посему неподписавший решение Прокурора может быть оглашён Государственным ослушником.

9. Пётр составил Синод из Архиереев, Архимандритов, Протоиереев. Мысль его была – Собрать в Синоде представителей Монашеского Духовенства и Белаго, не различая санов духовных. Мысль самовольная, ложная догматически, не известная ни Преданию ни Истории. Управление Церкви Христос вручил Апостолам; преемники их Архиереи, а не и Иереи и весь клир Церковный. Мысль незрелая. Смотрит на Законодательство и Управление Церковное в смысле мирском, земном, наружном; строит порядки для одной видимости, забывая, почитая как бы несущими порядки внутренние, духовные, вековечные, для которых и существует видимая на земле Церковь.

10. Пётр собрал Членов Синода сам, по личному усмотрению, он же и сосчитал их. Посему они суть Чиновники Царские, а не Церковные. Над Церковью нет Царя. Церковь под управлением мирской Власти теряет первое своё достоинство – свободу: первый же шаг Церковного порабощения есть уже заблуждение.

11. Через сто пятьдесят лет от начала бытия своего, Святейший Синод, к нашему времени представляет в значительно ином виде: а) Духовные Лица, Члены Синода, т. е., самое сущее, глава, достоинство, жизнь, потеряли почти весь свой авторитет; б) Обер-Прокурор, Светский в Синоде, боковой, ничтоже сущий для дел Церкви, – достиг власти Повелителя в Синоде, бесприкословного, безответственного: Один Государь судия его и надзиратель. Синод можно уподобить опрокинутому Кораблю, всякими ветрами сторонних влияний возметаемому и развеваемому.

12. В настоящее время составляют Синод восемь духовных лиц, из них шесть Архиереев и два Протоиерея.

Архиереи: 1) Митрополит С. Петербургский,

2) Митрополит Киевский,

—199—

3) Митрополит Московский,

4) Архиепископ – без Епархии, из Униатов,

5) Архиепископ Виленский,

6) Архиепископ (с сего только года) Тульский.

Протоиереи: Оба Придворные.

С. Петербургский Митрополит именуется первенствующим Членом Синода, но не имеет ничего, кроме этого титула, выше и более прочих Членов Синода.

Митрополиты – Московский и Киевский, приезжают в Синод только на осеннее и зимнее время; но всякий раз, и вызов их в Синод и возвращение в свои Епархии, происходят по прямому повелению Государя.

Таким же образом происходит вызов в Синод и отпуск в свои Епархии прочих Архиереев, заседающих в Синоде: всё производится по прямому повелению Государя.

Поскольку не можно думать, якобы в самом деле сам Государь выбирает Архиереев для Синода, потому что он почти ни одного из них, кроме столичных, и не видывал: то ему в сём деле советник и предлагатель есть Прокурор Синода. Но и сам Прокурор – вчерашний в Синоде; не может знать порядочно (не говоря уже о способности и о праве ценить Архиерея для дел Церковных – светскому) пятьдесят Архиереев, размещённых во всех углах громадной Империи. По сему и у Прокурора должны быть советники и предлагатели, напоминатели и желатели: во-первых – вся челядь синодских и прокурорских Канцелярий, несколько поближе знающих личные достоинства (по их понятиям) Архиереев; во-вторых – ходатайства, происки, агентства разнороднейших Особ, мужского и женского пола, коим есть на то охота.

И так вот кто и что суть собственно избиратели Архиереев для заседаний в Синоде.

Но кого изберёт сия челядь, сей хаос безгласных избирателей, в своих захолустьях и мраках? – Конечно того, кто способен увлекаться и потворствовать хотениям их, кто будет уметь молчать, где надобно говорить, и говорить где надобно молчать, кто имеет слабость желать отличий и повышений, кто близок к современным идеям о Религии и Церкви.

—200—

И кроме Прокурора, Государю, через Императрицу и её собеседниц, иногда мнящих службу приносить Богу, через Министров и Вельмож, коим есть охота вмешиваться в дела Церковные, могут быть предлагаемы желания и просьбы вызвать в Синод или из него удалить того или этого Архиерея, по их понятиям годного или негодного.

Всё сие само себя доказывает по следующим соображениям: Государь выбирает в Синод загадочно: а) либо молодого Архиерея обходя старших; б) либо отдалённого, обходя ближайших; в) либо слабейшего, обходя мужественных; г) либо малоизвестного, обходя известнейших; д) в Синоде держит иного один год, и иного два, иного ещё более, повторяет вызов одного и того же Архиерея несколько раз.

Если же всё сие справедливо, о Боже!: но не только Прокуроры Синода и Канцелярии его, люди светские, но и Сами Отцы Синода заносят в Синод мирские элементы. Таким образом Главное судилище Церковное и Главная Власть Управления Церковного угрожают опасностью чистоте Православия и Святости Правосудия.

1) Дела Синода происходят так:

а) Все бумаги, адресуемые на имя Святейшего Синода, получает Канцелярия.

б) Она же все пакеты распечатывает и все бумаги прочитывает.

в) Прочитанные бумаги докладываются, по инстанциям от Секретарей до Директоров Канцелярий (их несколько при Синоде), – Прокурору.

г) Прокурор даёт значение бумаге, и через Директоров передаёт первый толчок, по которому должна будет двигаться бумага, в Канцелярии и Синоде.

д) Выбор бумаг, для слушания в самом Синоде, делает Прокурор и окружающие его Советники (всех бумаг Синоду доложить не можно, как увидим);

е) Синоду докладывают не сама бумага, бумаги, а извлечения из них. Извлечения сии Синоду предлагаются не на бумаге, а их читает в Присутствии Синода Обер-Секретарь, составивший их. Отцы Синода сидя за столом, слушают.

ж) В это же время, за особым столом, в той же зале

—201—

Присутствия восседает Обер-Прокурор с полудюжиной своих Советников.

Примечание. Обер-Секретарь делает извлечение из подлинной бумаги, – верно ли, правильно ли, по кр. мере добросовестно ли, не опускает ли намеренно важнейшего в ней, не даёт ли ложного смысла некоторым сторонам дела намеренно, не выставляет ли на первом и видном месте бокового или совсем ничтожного, – всё это не ведомо Отцам Синода. Но и я слышал жалобы, и от подававших бумаги в Синод, и от Членов Синода, что докладчики дел Синоду не всегда добросовестны.

з) По прочтении Обер-Секретарём доклада Отцы Синода начинают рассуждать о деле. Прокурор и ассистенты его слушают молча, изредка проговаривая два три слова, нужных, к уяснению дела. Дело решается Отцами. Обер-Секретарь кратко отмечает у себя.

и) Записанные решения Синода Секретари излагают очищенным языком, обстоятельно и пространно. И это вносится в журнал, который по изготовлении, предлагается к подписанию Отцам, не в присутствии, а по домам каждого.

i) Когда журнал будет подписан всеми Членами Синода, он вносится к Прокурору. Пометы каждой статьи журнала Прокурором составляют уже настоящую конфирмацию дела, потому что исполнения журнальных постановлений отнюдь не бывает до пометы Прокурора: это как бы Закон.

А так как над Прокурором нет власти в Синоде, и Синод не имеет права поверять исполнение по его журналам, то не угодные Прокурору решения Синода так и зачахнут, и останутся в журнале без исполнения.

Мало и сего: В журналах Синода появляются решения, не согласные с определениями Синода, иногда в немногом, а иногда вовсе иные, даже противоположные.

Таким образом твёрдость решений Синода всегда сомнительна, и воля прокурора становится выше авторитета Членов Синода.

(Такие жалобы я слышал лично от Митрополита Филарета Московского, от Кирилла Архиепископа Подольского, и от других. Один из первых Членов Синода сказал мне: „мы только подписываем журналы“).

—202—

Примечание. Нынешний Прокурор Синода, Граф Димитрий Андреич Толстой, определён ещё и Министром Народного Просвещения. Конечно, сие сделано по мысли – сочетать Светское Образование с Духовным, но и наоборот – Духовное Образование приноровить к светскому.

Прокурору, вместе с сим, поручено почти безответственное и полное управление Духовными Училищами. Всё же это пред-угрожает преобразованиями всего Православного Духовенства Российской Империи, во всех частях бытия, положения и значения его в Государстве.

14. В таком положении находится Синод, по моему мнению, основанному отчасти и на личных моих опытах и наблюдениях.

Если я погрешаю здесь, то думаю, более недостатками обличения, за малостью моей и личным удалением от Синода: но, о Боже, не злорадствую на Светских, не клевещу намеренно, жалею о порабощении Церкви Русской Власти Мирской и увлечении её к видам земным.

15. С грустью я должен сказать, что и Отцы Синода, по моему мнению, малодушно терпят преобладание над Собой Власти Мирской, и не делают ей представлений в таком смысле, чтоб она поняла достаточно, что её преобладание не согласно со свободой Церкви, по Заповедям Апостольским, по священному Преданию.

16. Отцы Синода, вероятно, оправдывают своё молчание перед Властью Мирской, рассуждениями подобными следующим:

Первое. Мирская Власть, действующая в Синоде, имеет поводы к преобладанию над Ним по Духовному Регламенту Императора Петра, составляющему и доселе Закон, который при том преемниками Петра не только не отменён но и не ослаблен, а ещё усилен, возвышен, расширен, и расширяется доселе.

Ответ. Справедливо. Но сие не освобождает нынешних Членов Синода от представлений о снятии с себя порабощения Мирской власти, точно так же как не оправдывает и Членов Синода при Петре. Представительная Власть Церкви должна защищать свою свободу, не для себя только, а и для Церкви, и давать знать о своём порабощении гласно.

—205—

Второе. Мирская Власть, действующая в Синоде, ещё не касалась прямо оснований Церковного Управления и Законодательства, и все выражения преобладания её над Синодом составляют только либо ограничение, либо отъятие мирских, Политических, Гражданских Прав, как от самих Членов Синода, так и от всего Российского православного Духовенства.

Ответ. Отчасти справедливо. Однако, вникая в смысл, и проникая намерения и цели сих ограничений и отъятий можно сказать что сим покушаются Светские отставить Духовную Власть от влияний и надзора над образом бытия своего и жизни, заслонить себя от чистого и свободного Православия, обессилить оное, конечно, для того чтобы отворить врата своим самоволиям, кои манят их к себе и влекут.

Третье. Мирская Власть, действующая в Синоде, Сама знает, что преобладает над Синодом вопреки здравого смысла и Преданий: по тому обличение её в сём и вразумление со стороны Духовной Власти излишни.

Ответ. Я думаю иначе: Вразумления и обличения в неправде никогда не лишни. Мы стражи Правды Божией относительно дел Церковных (Иезекииль).

При том мы никогда не можем с достоверностью сказать: подлинно ли сама Мирская Власть сознаёт преобладание своё над делами Церковными; и во всяком случае она не захочет поразмыслить, и может быть не способна понять: сколь глубоко, высоко и широко разрушительно для дел Церковных её преобладание над ними.

Четвёртое. Обличение преобладания Светской Власти над Духовными в Синоде, сочтено бы было возражением против Самовластия Государя, а это есть уже мятеж. Из отношений Государя к Синоду видно, что сего хочет сам Государь.

Ответ. Справедливо. Затруднение Коренное. Однако, так как Синод ищет одной правды Божией, её хочет представить Государю и защитить пред ним, и на то имеет обязанность и долг: то, с одной стороны, такие мирские страхи не должны застращивать Синод, а с другой, кроткие Служители Церкви постараются найти такой мягкий тон речи пред Государем, который не должен смутить и не раздражит его.

—204—

Пятое. В продолжение ста пятидесяти лет существования Синода сами Отцы Синода дозволяли Власти Мирской унижать себя и порабощать, и унижения сии узаконили для преемников своих. Посему возражение против преобладания в Синоде Мирской Власти со стороны нынешних Отцов Синода было бы изъявлением погрешительных суждений о правах Синода предшественниками своими. Сим же ослабляли бы они и собственные покушения восстановлять как бы забытые или утерянные свои права.

Ответ. Можно почти не сомневаться, что предки нынешнего Синода по человекоугодию и по страху гнева от Мирской Власти подклоняли свои выи на порабощения и унижения. Посему восстановление правды Божией относительно дел Церковных нет надобности почитать как бы укоризной и упрёком Предшественникам, допустившим сии порабощения и унижения. Во всяком же случае погрешности Предков не обязывают потомков сберегать их и подражать им, равно не лишают права восстановлять дознанную правду, помрачённую и униженную Предками.

Шестое. Государи Русские, со времён Петра и Екатерины имеют коренную мысль не давать Синоду Самовластия, уравнивать его со всеми другими частями Государственного Управления, даже, на ряду Управлений Синод ставить последним. И к тому побуждаются многоразлично: 1) опасением превозмогания Синода над Властью Государя, подобно Папе Римскому; 2) Лютеранскими понятиями о Религии и Церкви Христианской; 3) Слабым знанием Православного Учения о Церкви и правах её; 4) ложными и унизительными суждениями о Православии Европейцев, которые между тем суть главные Сановники в Российском Государстве и окружают Престол Государя; в Европейских же понятиях о Православии обычно воспитываются и Русские Вельможи и знать; 5) Светская учёность в России вся и насквозь Европейская.

Ответ. Всё сие весьма правдоподобно. Но оно всё же не оправдывает молчания пред Государем Синода, и не слагает с него обязанности доложить ему о сём, почтительно, но твёрдо: 1) Надобно объяснить, что дух Православия вовсе не то что дух Папизма. Православные умеют повиноваться Государю и чтить его: сие доказала вся История Рос-

—205—

сийской Иерархии и до Петра, и при нём и после него, даже доселе. Мы сами осудили бы Архиерея, который осмелился бы, подобно, например, нынешнему Папе Римскому Пию IX, говорить дерзко и возглашать проклятия на Царей, не за права Церковные, а за преобладания мирские. Один наш Патриарх Никон, мог бы, как иным кажется, подлежать в этом смысле осуждению. Но: а) между Никоном и Царём Алексием была личная неприязнь после жаркой дружбы; б) противоречий Царю Никона не одобрили на Соборе и Греческие и Русские Архиереи; в) подлинная причина огорчений Царя против Никона и упорство Никона против Царя остались тайной, которая скрывалась в совестях Царя и Патриарха. 2) Лютеране не признают независимости суда Церковного от Власти Мирской, не имея даже и Церковной Иерархии: Царю Русскому надлежит объяснить это, и на то есть долг Синода; 3) Православное Церковное Управление состоит под охранением Власти Мирской, но не под Указами её; потому что Закон Церкви – Священное Писание и Апостольские Уставы. 4) Надобно изъяснить Государю: поскольку в Европе не существует Православия, то там всего менее можно изучать Законы Православия. Католичество и Лютеранство не соблюли Апостольских Уставов Управления церковью, посему похуления их и насмешки над Православием обращаются на них самих. Царю же Русскому, как Сыну Церкви Русской, прилично понимать Уставы её так, как Сама она их понимает и объявляет.

Седьмое. Соображая всё выше сказанное, можно с достоверностью сказать, что покушение – представить Государю об освобождении Синода от преобладания светской Власти не будет иметь успеха. Напротив, можно опасаться раздражения и затем тягчайшего порабощения, и унижения. Даже само бытие Православия может быть в опасности. К сему присоединить должно, что и между Отцами Синода можно ли достигнуть единомыслия и единодушия, – крайне сомнительно. Посему целостное представление всех членов Синода по-видимому невозможно.

Ответ. 1) Будущее – у Бога; наше дело – делать что должно, к чему обязаны. Посему ни отчаиваться в успехе представления, ни опасаться раздражения от Государя и

—206—

худших последствий для Синода и Церкви, – нет достаточной причины. Церковь – Божия, а не наша. Защищаем закон, а не прихоть нашу. Если бы и в самом деле не последовало успеха, если б даже увеличилось раздражение Государя против Синода, и затем большее угнетение, – надобно терпеть смиренно, благодаря Бога, а своё дело исполнять, говоря с тремя друзьями пророка Даниила: Есть у нас Бог, Которому мы служим; Он силён избавить нас от пылающей огнём печи; и от Твоей руки, царь, Он избавит. А если бы сего и не было; то да будет тебе ведомо, царь, что богам твоим служить не будем, и золотой статуе, которую ты поставил, не поклонимся. Дан.3:17,18. 2) Если и не целый Синод предстанет пред лицом Государя, с представлением желания об освобождении своём от порабощения Мирской Власти, – колебаться в решимости не должно. Сила не в числе представляющих, а в сущности представляемого. Каждый приимет своё. Один кладёт золото, другой солому: коегождо дело яково есть, огнь искусит. 1Кор.3:13.

17. Посему, не смотря на все сии и на все другие возможные опасения Отцов Синода, я остаюсь при мнении, что они обязаны сделать Государю представление о устранении стеснений в Управлении и Законодательстве Церковном, и о возвращении Власти Духовной законной свободы. Обязанность исполнить свой долг первее всего.

18. Представляю сущность требований, какие, по моему мнению, надлежит получить Синоду от Государя:

Первое. Синод должен сам себя составить, избрав для себя из Архиереев тех, коих признаёт достойными.

А чтобы Государь не казался как бы устранённым от сего дела, Ему должно представлять трёх кандидатов на одно место, и только назначенного Государем почитать Членом Синода.

Увольнение от заседаний в Синоде, временное или всегдашнее, должно происходить также по представлению Синода.

Количество Духовных особ для Синода определит сам Синод, и о сём представит Государю, ожидая его утверждения. Если бы Государь пожелал умножить или сократить число членов Синода, – сие надобно принять с

—207—

покорностью, однако после повторительного и не уваженного объяснения.

Второе. Синод представит себе одни коренные части Законодательства и Управления Церковного, и оставит Епархиальным Архиереям всё прочее, так чтобы Синод был не хозяином и распорядителем Российской Церкви, а только надзирателем над делами её и охранителем её жизни и правоты.

Епархиальных Архиереев не обязывать бы и не связывать перечнями дел, какие они должны представлять Синоду, ни инструкциями, предоставляя их свободе Апостольски действовать каждому в пределах своей Епархии. Одни недоуменные случаи, по убеждению самого Епархиального Архиерея, пусть представляются на рассуждение Синода.

Синод пусть предлагает Епархиальным Архиереям, а не предписывает, не через Канцелярии, а самолично; потому что все Архиереи братия суть. Буквальная достоверность предложения будет несомненна. Слово горькое усладится собратством. Синод сам утвердит власть свою: освободится от мелочей, промахов, местных ошибок.

Третье. Епархиальные Архиереи подлежат суду Синода, в делах по жалобам на них, по прошениям их самих.

Четвёртое. Дела и занятия Синода разделить бы на две части: а) Духовно-церковные, и б) Граждански-церковные.

Первые дела рассматривают одни духовные особы Синода; во-вторых, участвует Гражданская Власть, по назначению Государя.

Пятое. Кроме Государя, никто не имеет права ни останавливать, ни изменять решений Синода, ни задерживать исполнения их.

Шестое. Дела представляет Государю член Синода, по соглашению самих отцов Синода; ему же объявляются повеления Государя Синоду.

Седьмое. Канцелярия Синода может иметь светских людей, но она управляется Архиереем и состоит в полном распоряжении его.

Восьмое. Синод в каждое заседание своё должен знать: какие дела получены вновь после предшествовавшего сво-

—208—

его заседания, и в тоже время назначает ход каждому новому делу.

Девятое. Те, что именуются ныне обер-секретари и секретари в канцелярии Синода, должны быть лица Духовного сана, или по крайней мере Духовного звания, например – воспитанники Духовной Академии.

Десятое. Желательно видеть Государя в Синоде, хотя однажды в год. Если же сие не угодно будет Государю, то желательно, чтобы члены Синода, хоть однажды в год, удостаиваемы были личного представления Государю.

19. Представив всё сие на благоуважения Государя, Синод скажет ему:

Первое. Делает такое представление Синод по сущему убеждению в нужде – освободить себя от стеснений и порабощения светской Властью.

Второе. Убеждается в законности своего сего требования Апостольскими Узаконениями, Преданиями Отеческими, всей Историей Церкви Православной.

Третье. Освобождения Синода от преобладания светской Властью не надобно опасаться Самодержавию Государя, но надобно желать оного, потому что свободная Православная Церковь есть первая, твёрдая и естественная защита Самодержавия, так что чем полнее свобода Церкви, тем твёрже престол царя и искреннее повиновение подданных.

Кроме теорий, сие доказывает история России до Петра.

20. Желательно чтобы звание Архиепископа, ныне остающееся без значения, давало некоторую власть над окрестными Епархиями.

Сие снова облегчило бы Синод, ускорило бы движение дел, и согласовалось бы с отеческим Преданием.

21. Желательно, чтобы в Государственном Совете, в Сенате, были члены и Духовные: благочестие на все полезно есть. И выслушать мнение Архиерея по делу Гражданскому наставительно.

22. Желательно, чтобы Синод, яко представитель господствующего исповедания веры, имел право надзора над Религиозными Управлениями иноверцев: Католиков, Лютеран, даже Евреев и Магометан.

23. Желательно, чтобы мирские знаки отличий, как – ор-

—209—

дена, медали, камилавки и проч. были отменены для Духовенства. Мы Отцы духовные, а не дети. Между тем сии отличия дают повод малодушным из нас к унижениям и порабощениям совестей своих: мне же не велико есть, да от вас истяжуся, или от человеческаго дне. 1Кор.4:3.

24. Желательно, чтобы судебные места между своими членами имели Духовное лицо, с правом голоса.

25. Желательно, чтобы Синод, Архиереи, вообще Духовная Власть, имели голос в центрах светского народного образования, и право надзора над светскими учебными заведениями.

26. Желательно, чтобы Духовенство Православное, в жалованиях, земских правах, в содержании, по крайней мере уравнено было с параллельными Духовными лицами и местами иноверцев, состоящих в Российском Государстве.

* * *

О членах Святейшего Синода

И члены Святейшего Синода люди же, не без слабостей. Недостаток общения, на основаниях приискреннего Христианского Братства, слышен и между ними.

Не осуждать хочу, малейший во Архиереях, Владык наших, но сказать нечто в уяснение и к облегчению виновности их в немиролюбии между собою.

Первое. Они собираются в Синод по выбору Власти Мирской, а не Духовной. Малодушнейшие стараются угождать Власти Мирской, иногда несогласной с правдой и потребностями духовными.

Второе. Иногда много значит национальность, место воспитания. Малоросс любит повелевать; Великоросс неохотно покоряется при равенстве сана и воспитания. Киевское воспитание не унизит себя до уважения воспитания Московского, а сие не расположит себя к унижениям ложным. Петербургское воспитание желает и хотело бы смотреть сквозь Европу на Русскую Православную Церковь.

Третье. Влияние светских на членов Синода:

а) Угнетательное и угрожающее даёт членам Синода полутон, четверть тона и менее, смотря по малодушию

—210—

угнетаемого. Сии же полу-тоны и четверть-тоны суть полу-ложь, четверть-ложь, сознательная самому лжущему. Но сие зацепляет, шевелит неприязненно товарищей. Здесь – зародыш подозрений, охлаждения, взаимного недоверия, опасений. б) Влияние светских обояющее ласканиями расслабляет, отъемлет твёрдость настояния в истине, заставляет как бы стыдиться сущей правды.

Четвёртое. Иногда превозношение первого члена Синода над другими затрудняет их общение между собой, и делает невозможной сперва искренность, потом единодушие. Иногда оскудение, по преклонности лет, бодрости и постоянства действования первого члена в Синоде задерживает и как бы усыпляет духовную власть Синода, и через то даёт простор влиянию Светской Власти далее должного. Иногда неточное понимание духа Церковного Управления влиятельнейшим членом Синода задерживает соглашение с ним прочих членов, и через то, с другой стороны, даёт простор к преобладаниям для Светской Власти.

Столько затруднений, и главная причина силы их – бытие Светской Власти в Синоде, лишней, разъединяющей, стесняющей. Не было бы её, – затруднения умалились бы если не исчезли бы вовсе.

* * *

О Светской Власти в Синоде

1. Обер-Прокурор, олицетворяющий собой Светскую Власть в Синоде, с одной стороны есть ничто в Синоде, потому что не имеет голоса в нём; но с другой стороны, он же есть всё в Синоде, потому что в его полном распоряжении состоят: 1) письменное производство дел Синода; 2) сношения Синода со всеми Государственными Властями, со всеми Архиереями, со всем Духовенством; 3) представление синодальных дел Государю, и принятие повелений Государя Синоду. Одно это есть всё.

Посему члены Синода суть как птицы без крыльев, как машина, движущаяся сторонней пружиной; образ и вид Власти без самой Власти, призрак её, а не жизнь. Синод рассуждает о делах как бы на площади, под наблюдением и угрозой сторонней Власти.

—211—

2. Если бы Обер-Прокурор Синода имел коренное и основательное воспитание в Православии, – он сам собой был бы убеждён в нужде состоять в содружестве с Синодом. Но поскольку светское воспитание, особенно нынешнее, есть совершенно Европейское, которое пренебрегает Православием и созидается на особенных понятиях о Религии, не только несходных с Православием, но и враждебных ему: то и Прокурор Синода, по самому направлению своему, есть противник стремлениям Синода, изыскивающий меры к переустройству оного в видах Европейских учений.

3. Если бы Государь получал открытое и основательное образование в духе Православия; если бы всё семейство Государя состояло в общении с Духовной властью; если бы весь двор Государя ведом был Синоду и почитал себя духовным детищем его: то притязания Прокурора на преобладание в Синоде было бы по крайней мере сдержанно, под угрозой. Но так как для Синода затворены двери Царского дворца: то ему и остаётся подчиняться всякому притязанию Прокурора, действующая именем Государя.

Епископ Никодим

12 июля 1873 года.

Перервинский монастырь.

Обо всём, написанном мной в этой статье, я сохраняю те же мысли и доселе, – Епископ Никодим, пребывающий и теперь в Перерве, 1874 года 24 апреля.

—212—

Главными руководителями еретиков „жидовствующих” были, по словам пр. Иосифа волоцкого, м. Зосима и великокняжеский дьяк Фёдор Курицын. Уже упоминалось¹⁷⁶³, в каких выражениях преподобный характеризует того и другого. На основании этих-то показаний и сложилось о них мнение, как о корифеях всего рассматриваемого движения. Но что это в действительности были за люди, каковы были их религиозные верования и убеждения?

I.

Зосима, по прозванию Брадатый, до своей хиротонии был архимандритом московского Симонова монастыря. Ничего неизвестно о том, какого он был рода-племени, где пострижен и где жил до своего назначения на архимандрию. Отсутствие указаний на знатных родственников и лиц сильных, которые покровительствовали бы Зосиме, косвенным образом говорит за то, что он достиг настоятельства благодаря личным своим достоинствам. Через пять лет (в 1485 г.), по смерти м. Геронтия, Зосима занял и московское первосвятительство. Для избрания нового митрополита великий князь Иван Васильевич назначил собор в Москве. По повелению князя, съехались: Тихон, ростовский архиепископ, Нифонт суздальский, Симеон рязанский, Вассиан тверской, Прохор сарский и Филофей пермский; новгородский же архиепископ Геннадий прислал свою по-

—213—

вольную грамоту. „И по благодати Божией, по избранию Святого Духа и изволением благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича всея Руси, и всех православных епископов и всего освященного собора русския митрополии, изобраша архимандрита Симоновского Изосиму, яко достойна суща управляти Богом порученное ему стадо, и возведен на митрополич двор сентября в 19, а поставлен митрополит всея Руси того же месяца 26, в неделю (6999 года)”¹⁷⁶⁴.

Так повествуют летописцы; преподобный же Иосиф причину избрания Зосимы полагает совсем в другом. Протопоп Алексей, говорит он, перед своей смертью „волхвованием подойде державнаго, да поставит на престоле святительском сквернаго сосуда сатанина, его же он напои яда жидовского, Зосиму глаголю сквернаго”¹⁷⁶⁵. Как видно, между этими двумя свидетельствами существенное разногласие. Летописцы находят, что избрание Зосимы было актом мудрости со стороны собора, поставившего главой русской церкви человека, по своим личным качествам вполне для того пригодного; Иосиф волоцкий, напротив, нового митрополита считает лишь жалкой креатурой протопопа Алексея, еретика. Конечно, исследователь не может не остановиться на этом весьма важном разноречии, не попытавшись разъяснить его.

Уже то одно, что пр. Иосиф является лицом, заинтересованным в данной истории, невольно заставляет относиться к его показаниям с большой осторожностью. В самом деле, не говоря о том, что „подойти державнаго” было не так-то легко, как видно будет впоследствии, Зосима вообще едва ли нуждался для своего возвышения в таком необычайном средстве. Симонов монастырь всегда считался одним из важнейших в Москве. Настоятели его пользовались уважением великого князя и имели значение в делах церковного управления. Неудивительно, поэтому, что они очень часто брались на епископские кафедры, а некоторые даже на митрополию. Таков был предшественник Зосимы м. Геронтий и после его Варлаам; в 1642

—214—

году Иосифа тоже прямо из архимандритов поставили во всероссийские патриархи¹⁷⁶⁶. Поэтому, если для других подобное постановление было делом вполне естественным, то почему же не признать его таковым и для Зосимы? Несомненно, что он был человек умный и просвещённый, едва ли уступавший в книжности Иосифу и Геннадию, косвенное подтверждение чему находим у самого преподобного, ни слова не говорящего об умственной грубости или невежестве митрополита. Пр. Иосиф считает недостойным Зосиму единственно за его религиозные убеждения и худую нравственность; рассмотрим же, каковы были те и другая чтобы судить, могли ли они действительно воспрепятствовать ему занять кафедру в Москве. В этом случае лучше всего о Зосиме может свидетельствовать деятельность его как митрополита и в особенности – деятельность, направленная против еретиков.

Зосима сделался митрополитом в то время, когда из пьяной брани новгородских попов¹⁷⁶⁷ возникло громадное следственное дело. Геронтий, при котором ересь была обнаружена, не обратил на неё надлежащего внимания, потому ли, что она ещё не заявила себя в слишком резких чертах, или же, что вероятнее, великий князь, не расположенный исследовать её тщательно, оказывал на него известное давление. Но Зосима уже не мог отнестись с лёгким сердцем к движению подобно своему предшественнику: имя еретиков у всех было на устах. Не прошло, поэтому, и месяца со времени избрания и поставления его, как Зосима открыл собор из тех же членов, что ставили его. „Благоверный же и христолюбивый, истинный православия поборник... князь великий Иван Васильевич со отцом своим митрополитом Изосимою всея Руси... и со всем освященным Собором русския митрополии обыскаша их скверныя ереси... и от святыя соборныя церкви отлучиша и проклятию предаша и в заточение послаша“¹⁷⁶⁸. К этому летописному известию о деянии собора историк Татищев присовокупляет, что когда члены его

—215—

высказались за предание еретиков сожжению, то Зосима подал голос, чтобы осуждённых послать только на покаяние в Новгород: „занеже мы от Бога не поставлены на смерть осуждати, говорил он, но грешные обращати к покаянию”. Великий князь, присутствовавший на соборе, послушался митрополита и сделал по его совету. Особым „поучением” и „на еретики обличением” Зосима оповестил весь „православный род христианский” о наказании еретиков¹⁷⁶⁹. Как этот документ, так и список отречённых книг, изданные митрополитом с целью оградить православных от пропаганды „жидовствующих”, ясно говорят, что Зосима для борьбы с последними избрал такое оружие, которое другими доселе почиталось непригодным, – не меч и огонь, а слово убеждения и милость.

О том, что Зосима хотел бороться с еретиками их же оружием, говорит и составленная им пасхалия. Вековое восточное суеверие, что с концом седьмой тысячи лет наступит и конец мира, пустило глубокие корни и в русском народе. Приближение 1492 года вызывало у него неподдельный ужас и страх. Это наивное простодушие, которого были чужды „жидовствующие”, давало последним неистощимую пишу для едких насмешек над православными; тем боле, что у них с страшным седьмитысячным годом кончалась и пасхалия. При таких обстоятельствах Зосима почёл за лучшее написать расчисление на двадцать лет, поручив сделать то же арх. Геннадию и пермскому епископу Филофею и когда в трёх таблицах, по сравнению, не оказалось разницы, обнародовал их во всеобщее сведение. В „Извещении”, которым сопровождалась новая пасхалия, говорилось, что он „смиренный Зосима, митрополит всея Руси, трудолюбно потщився написати пасхалию на осьмую тысящу лет”, запрещает всякое иное летосчисление: „Аще где обращутся иные сложения... не по благословению нашего смирения и всего освященного собора... святые соборные апостольския церкви, отлучатся таковая мудрствующие”¹⁷⁷⁰.

—216—

Кроме забот, направленных на ограждение своей паствы от влияния еретиков, Зосима занимался и текущими делами митрополии. Так в ноябре 1491 года он поставил в коломенские епископы Угрешского игумена Афанасия¹⁷⁷¹, а в мае 1493 г. старца того же монастыря Силуана на Сарскую епископию¹⁷⁷². В феврале 1492 года он выделил из своей митрополии и из архиепископии новгородской в посаде и городе Вологде церкви и передал их пермскому епископу Филофею; занимался он и постройками¹⁷⁷³.

Таким образом и эти скудные, отрывочные сведения изображают митрополита деятельным и энергичным архипастырем, заботящимся о благосостоянии русской церкви. По ним оказывается, что Зосима „еретик” сделал для православия несравненно более, чем свободные от всяких подозрений Геронтий и Симон, причём указаний на то, чтобы он разделял воззрения „жидовствующих”, совсем нет. Напротив, летописец, сообщая об избрании Зосимы говорит, что священный собор русской митрополии нашёл его достойным этого высокого сана, великий князь „поборает православию со отцем своим святейшим митрополитом”, епископы относятся к нему с уважением, а Геннадий прямо воздаёт ему похвалу за осуждение еретиков, противопоставляя его тем, кои „попускали” последним¹⁷⁷⁴. Из похвалы Геннадия видно, что Засима ещё до избрания своего, определил своё отношение к еретикам, ибо уже в тот короткий промежуток времени, который проходит от его поставления в митрополиты (26 сентября) и до собора (17 октября) на еретиков, следовательно менее, чем в месяц, он успел что-то предпринять против них и весть об этом дошла до Новгорода, как о том

—217—

пишет в послании к нему Геннадий: „и ныне благодарим Бога, что те еретици от тебя прещение приняли”.

Собрание собора некоторые объясняют давлением на вновь избранного митрополита со стороны Геннадия, писавшего о необходимости соборного приговора на еретиков Зосиме и прочим епископам. Но, несомненно, созвание собора решено было самим митрополитом, с чем согласился и великий князь. Это отчасти видно из упомянутого его „прещения” на еретиков, которому нужно было дать для большей авторитетности соборную санкцию, а также и из того, что епископы после поставлении Зосимы остались в Москве и не разъезжались, очевидно в виду предстоявшего собора. О том же говорит и следующее. Геннадий, как известно, делал представления о необходимости докончить дело еретиков и Геронтию, однако же на это не обратили внимания ни он, ни великий князь¹⁷⁷⁵; отсюда уже ясно, насколько силен был голос Геннадия. Не много значили представления и остальных епископов (если, впрочем, только они были, ибо указаний на это никаких нет; затем, предполагать, чтобы епископы непременно сделали так, как он писал им, совершенно неосновательно¹⁷⁷⁶: он им запрещал: „без мене не имете делати дела никакова” в случае, если великий князь не пригласит его на собор¹⁷⁷⁷. Таким образом суд над еретиками произошёл по желанию Зосимы и не будь этого – не было бы и собора 17 октября 1490 года, как не было собора при Геронтии¹⁷⁷⁸.

Даже, когда речь идёт об оставлении им митрополии, повествователи ни слова не говорят об еретичестве его. Так Псковская первая летопись просто замечает: „тогоже лета (7002) сведен с митрополии Изосима”, а Степенная книга, умалчивая причину удаления, сообщает: „Зосима же митрополит за некое преткновение превеликого престола русския митрополии вскоре лишен бывает”¹⁷⁷⁹.

—218—

Собор же святителей, собравшихся в Москве для поставления нового митрополита, извещал арх. Геннадия так: „отец Зосима митрополит, своея ради немощи, оставил стол русския митрополии, пришед во святую великую соборную церковь, предо всеми омофор свой на престол положил и свидетеля на то Господа Бога нарицая, что невозможно ему к тому святительская действовати, ни митрополитом нарицатися и отойде в монастырь в смиренно-иноческое жительство”¹⁷⁸⁰. Удалившись сначала в Симонов, а потом в Троице-Сергиев монастырь, Зосима оставался здесь до самой смерти, причём оставался не только в общении с церковью, но даже сохранил свой святительский сан, приобщаясь „божественных тайн на орлеце во всем святительском чину”¹⁷⁸¹.

Другим характером отличается свидетельство пр. Иосифа. Речь его, где только ему приходится говорить о митрополите, такова: „...скверный, злобесный волк, оболкийся в одежду пастырскую иже чином святитель, а произволением Иуда предатель и причастник бесом, иже оскверни святительский великий престол... Змий пагубный, мерзость запустения на месте святе, отступник Христов... диаволу применися... антихристов предтеча... свинским житием живый, сын погибельный... всегда сквернящийся мирскими сквернами. Уставы и писания всех святых отмеща: несть, деи, второго пришествия Христова, несть, деи, царствия небесного святым; умер, деи, ин умер по та места был”¹⁷⁸²... и т. д. Этот поток слов, типичный вообще для древнерусской полемики и тогдашнего ораторского красноречия, обнаруживающий непримиримую ненависть преподобного к митрополиту, вызвал недоверие к их автору даже в м. Макарии, исследователе, которого никак нельзя упрекнуть в сочувствии к своему отдалённому предшественнику¹⁷⁸³.

—219—

Но на чём основаны эти запальчивые, страстные речи? Какие доказательства Иосиф приводит в подтверждение их? Он утверждает, что ещё в то время, когда Зосима был архимандритом, то уже тогда совратился в ересь. О совращении Зосимы преподобный рассказывает в своём „Просветителе” различно. После того, как Геннадий произвёл обыск в Новгороде и стал хватать еретиков, последние бежали в Москву, надеясь получить здесь защиту от протопопа Алексея. Эти-то беглецы, по словам Иосифа, и „приобрели в помощь своей скверной жидовской вере” „архимандрита” Зосиму¹⁷⁸⁴. Но могло ли быть так на самом деле? Геннадий принялся за „жидовствующих” во второй раз по получении грамот от в. князя и м. Геронтия, после 13 февраля 1488 года. Так как князь и митрополит приказывали „обыскивать еретиков соборне и накрепко”, увещевать их к покаянию и, если обратятся, удостоверяться в их искренности посредством эпитимий, что Геннадий в действительности и делал, и так как еретики, уже покаявшись, прослышав, что на Москве их единомышленники „живут в ослабе”, решились бежать только после этого, то очевидно появление их в столице относится не ранее, как к половине 1489 года. Явившись в Москву, бежавшие не тотчас же выступили с пропагандой своего учения; им нужно было осмотреться, устроиться самим и ознакомиться с окружающей обстановкой и тогда только подумать об „уловлении душ” православных. Т. е.: совращение Зосимы могло произойти лишь в самом конце 1489 или начале 1490 года, следовательно, пред самым поставлением его в митрополиты. Но моментальное изменение убеждений в возрасте, в каком был Зосима, невозможно; особенно трудно меняются религиозные верования, как известно. Да и беглецы не представляли из себя людей, выдающихся по уму и образованию, чтобы могли сразу завладеть человеком; все это были обыкновенные попы и дьяки, не исключая и Дениса, способные разве „за престолом плясать” да „кресту наругатися”; такие люди не могли увлечь Зосимы... Главное же, представляется невероятным, чтобы протопоп Алексей не

—220—

сделал попытки увлечь митрополита ещё задолго до прибытия новгородских еретиков. Действительно, всего естественнее было бы сделаться совратителем Зосимы ему. Проживая с давнего времени в Москве (с 1480 года), он уже давно был знаком с Зосимой, как можно заключать из слов пр. Иосифа; а так как протопоп был человек типа, к которому впоследствии принадлежал напр. патр. Никон, Аввакум и некоторые другие, то ничего не было бы удивительного, если бы Зосима сделался его последователем. Действительно, Иосиф в другом месте „Просветителя”, говоря о том, как Зосима достиг митрополичьего престола, именно – при помощи протопопа Алексея, – как бы мимоходом замечает: „его же (Зосиму) он (Алексей) напои яда жидовского”¹⁷⁸⁵. Но это вскользь брошенное соображение, как говорено было в своём месте, имеет особый смысл, – тот смысл, что, по мнению Иосифа, протопоп являлся источником ереси для всей Москвы. Ибо и сам преподобный в числе совращённых Алексеем и Денисом, о чём он специально вёл речь выше, называет лишь принявших обрезание Ивашку Чёрного и Игната Зубова и не упоминает о Зосиме и Курицыне¹⁷⁸⁶.

Допустим, однако, что автор „Просветителя” не знает лишь обстоятельств, при которых произошло отступничество митрополита; но вероятно ли вообще утверждение его, что он был еретик? Прежде всего возникает вопрос, как Зосима мог сделаться митрополитом? Как собор мог избрать и поставить его? Ведь это легко сказать: „еще бо неведомо бяше злодейственное скверные душа его”, или: „еще неведяще известно, яко той есть начальник и учитель еретиком”¹⁷⁸⁷. На деле ничего подобного быть не могло; не могло быть так, чтобы на митрополичью кафедру выбрали совершенно неизвестное лицо, да Зосима и не был таким; наоборот, его знали почти все члены собора. Так Нифонт до поставления в суздальские епископы (12 декабря 1484 г.) управлял Симоновым монастырём и, сле-

—221—

довательно, был предместником Зосимы, а так как последний (более, чем вероятно) состоял в числе братий этого монастыря, то конечно Нифонт должен был знать его очень хорошо. Симеон рязанский был духовником м. Геронтия прежде, чем сделался епископом, а в таком случае допустить, чтобы он не слышал о Зосиме и не знал его даже лично, невозможно¹⁷⁸⁸; тоже самое нужно сказать и о Прохоре сарском, проживавшем в Москве на Крутицах с 1471 года и несомненно встречавшемся с Симоновскими архимандритами хотя бы во время торжественных богослужений митрополита. Всего же более Зосиму должен был знать Геннадий новгородский, который был чудовским архимандритом с 1471 года по 1484, т. е. в то время, когда первый уже выдвигался вперёд среди братии своего монастыря, чтобы вскоре сделаться настоятелем его. Геннадий отлично знал московскую жизнь; он знал и протопопа Алексея, с которым неоднократно вёл беседы на религиозные темы и о кончавшейся у православных пасхалии¹⁷⁸⁹. Ещё тогда „жидовствующие” давали чувствовать свою силу, так как благодаря тем оскорблениям, которые они, или покровительствующие им люди, открыто наносили ростовскому архиепископу Иоасафу, последний должен оставить свою кафедру, за что между прочим Геннадий и укоряет его. Вместо того, чтобы „терпением великим вооружитися, аще бы что и пострадати за православие”, Иоасаф оставил свою паству, „овци волком на расхищение”. В послании к Зосиме Геннадий говорит про архимандритов, игуменов и протопопов, которые вместе с еретиками отправляли богослужение в московских церквах¹⁷⁹⁰. Итак, повторяем, Геннадий хорошо был осведомлён о том, что происходило на Москве и от него трудно было укрыться Зосиме с своими убеждениями. Между тем он нигде не обронил худого слова о митрополите и это нельзя приписать боязни его, ибо свой неустрашимый характер он обнаружил не один раз:

—222—

в столкновениях с прежним митрополитом Геронтием, в послании к самому Зосиме и особенно, когда открыто называет „начальником злодеев” (еретиков) могущественного великокняжеского любимца, дьяка Ф. Курицына¹⁷⁹¹. Наконец, что могло помешать Геннадию высказать своё мнение уже об удалившемся митрополите, когда он, извещённый об этом, послал свою повольную грамоту на поставление нового первосвятителя? А повод к тому был прямой: указать истинную причину, побудившую уйти Зосиму, так как члены собора, очевидно, поверили его словам, сказанным при оставлении митрополии, которыми он оправдывал свой уход. Не естественно ли было с его стороны предостеречь „свою братию“, епископов, от того, чтобы они снова не выбрали главой церкви еретика, как это было в первый раз, если бы действительно Зосима оказался „дивиим вепрем”, „озобавшим святительский виноград”¹⁷⁹²? Очевидно, отделаться фразами; „еще бо неведомо бяше“... и т. п. нельзя, а потому, мыслимо ли допустить, чтобы собор, зная, как будущий митрополит нравственно безобразен и совершенно неверующий человек, решился допустить такое преступление даже при всём давлении на него государственной власти? Разве он, наоборот, не раскрыл бы глаза самому великому князю на этот „сатанин сосуд”?..

Обвиняя митрополита в тяжких и грязнейших преступлениях, Иосиф должен был бы привести факты, в действительности же еретичество его доказывается следующим. В одном месте „Просветителя” преподобный говорит, что когда некоторые ревнители благочестия стали открыто поносить Зосиму, то он этих непризванных обличителей не допускал до таинства евхаристии, а лиц иерархических лишал священных степеней. Великий же князь упорных подвергал различным наказаниям: ссылке, заточению, темничному заключению, лишению имущества и проч.¹⁷⁹³. Но приведённые факты не могут говорить о еретичестве митрополита. Иначе он и не мог поступать, за-

—223—

щищая свой святительский авторитет и православие, в котором не сомневались ни представители церкви – епископы, ни власть государственная – великий князь. Было бы ни с чем несообразно, если бы великий князь Иван Васильевич принял сторону митрополита и наказывал позорящих его вследствие „клеветы” и наговоров¹⁷⁹⁴: ведь дело подвергалось тщательному расследованию, когда обвиняемые имели полную возможность доказать справедливость своих слов, изобличить греховного святителя и нельзя, конечно, допустить, чтобы великий князь, вопреки очевидной истине, „осужал неповинных”. Говорить так значит совершенно не знать этого государя. Известно, каков был нрав Ивана Васильевича. Родной его брат Андрей умер в тесном заточении; также окончил свою жизнь и внук его Димитрий, когда-то венчанный им на московское царство; князь Семён Ряполовский, царский родственник, был казнён, да и многие другие примеры показывают, что от руки его не спасало никакое положение – ни общественное, ни личное. Поэтому решительно непонятно, от чего так милостиво поступили с Зосимой; дали возможность как бы добровольно оставить митрополию, а не лишили сана. Уж конечно сделано это было не с целью избежать „соблазна” и „шума”: летописи почти на каждой странице повествуют, что на Москве подобного рода делами нисколько не стеснялись. Вот, напр., что происходило во время борьбы великого князя с митрополитом Геронтием: „князь же великий не восхоте его, неволею не оставя митрополию, и посла к нему Пасею (Паисия, игумена Троице-Сергиева монастыря) и не може ввести его в то, многажды убегал из монастыря, и имаша его”¹⁷⁹⁵. Или: „тое же зимы (6996) биша попов Новугородских по торгу кнутьем. Тое же зимы архимандрита Чюдовского били в торгу кнутьем”¹⁷⁹⁶. Едва ли было бы больше соблазна в том случае, когда бы по соборному приговору Зосима был лишён своего достоинства, а не оставлен в монастыре, где он даже святительские одежды носил и приобщался

—224—

св. Таин: ведь по словам Иосифа, о еретичестве Зосимы знал чуть ли не весь мир...

И так одинокое свидетельство Иосифа вызывает немалые недоумения, а вместе с тем и небольшое сомнение, так ли уж доподлинно он знал митрополита и вообще „жидовствующих”? Из жития Иосифа видно, что до 1503 года, когда он был позван на собор, ему не пришлось ни с кем из героев движения встретиться. Он не только не имел случая рассуждать о вере с Зосимой, но даже и не знал его лично. Все сведения, какие преподобный имел о московских и новгородских событиях, шли чуть не через десятые руки. Так Иосиф ссылается на своего брата Вассиана, который „сказывал” Нифонту суздальскому про порочную жизнь митрополита и его неверие¹⁷⁹⁷. Но может ли это свидетельство удовлетворить исследователя? Где и когда Вассиан слышал речи, которые он приписывает митрополиту? Публично Зосима ничего подобного не говорил, а интимные разговоры, если бы они и велись в таком духе, Вассиан не мог слышать, находясь в той же волоколамской обители. Понятно, всё это могло быть сказано в кругу довереннейших лиц, а жидовствующие вовсе были не таковы, чтобы откровенничать с людьми, подобными Вассиану. Ясно, что Вассиана вдохновляли так называемые „достоверные свидетели”¹⁷⁹⁸, а через него и самого Иосифа. Кто такие были эти последние – Иосиф не говорит, но мы едва ли ошибёмся, если скажем, что они вышли из среды недовольных митрополитом за его преследования, были его вечные враги и недоброжелатели. Замечательно, что Иосиф не указывает ни одного случая из тех преступлений, которые будто бы совершал митрополит. Подозреваемые в „жидовстве” были постоянными посетителями Зосимы, или, как доносили ему „достоверные свидетели”, „не выходили и спали у него”, и отсюда, конечно, „овех убо жидовству уча (митрополит), инех же содомски скверня”¹⁷⁹⁹. Иосиф забывает только одно: что содомство не составляло греха „жидовствующих”,

—225—

ему предавались люди совершенно православные и особенно монашествующие, что видно из деяний Стоглавого собора и других современных памятников¹⁸⁰⁰. И какая разница между показаниями архиеп. Геннадия и пр. Иосифа! Первый называет имена виновных и подробно указывает их преступления, приводит их подлинные речи, подтверждённые публичным допросом и многими действительными свидетельствами¹⁸⁰¹; у последнего же обвинения такого общего характера, что их можно приложить к любому из еретиков всех времён и направлений. О том, что в Просветителе излагались сведения, не соответствовавшие действительности, было известно и современникам; так думал, напр., рязанский епископ Касьян. Когда эту книгу принесли на собор 1554 г. для обличения Матвея Бакшина, то он публично „нача глаголати, яко неподлинну быти свидетельству книги сея“¹⁸⁰². Нет сомнения, обвинение Зосимы построено на одних слухах, тем более, что действительно имевшие возможность судить о мировоззрении и жизни его люди, непосредственно беседовавшие с ним и лично его знавшие, решительно заявляли: „мы у него не слыхали ничего“¹⁸⁰³.

Добродушный митрополит Зосима был чужд того крайнего ригоризма, каким заявили себя Иосиф, арх. Геннадий и их приверженцы. В то время, как последние не знали пощады для заблуждавшихся и видели единственное средство доказать им истину в огне и мече, первый говорил: „мы от Бога не поставлены на смерть осуждати, но грешные обращати к покаянию”. Этот евангельский принцип митрополит хотел приложить и к новгородским еретикам. У Иосифа же все были еретики, кто не разделял его убеждений: еретик митрополит, еретик великий князь, еретик даже и такой подвижник благочестия, как преп. Нил сорский¹⁸⁰⁴. Необходимо думать, что в этой коренной разнице во взглядах и крылась истинная причина непри-

—226—

миримой вражды и убеждения Иосифа в еретичестве Зосимы. В своём ревновании о православии он готов приписать ненавистному митрополиту всё, что было тогда худого у русского народа: „отступиша бо человецы от истины и от правды, отступиша братолюбия и нищелюбия, отступиша целомудрия и чистоты, и на сласти совратишася, зряще на скверного пастыря!” Он не сомневается даже, что наступило время антихриста, а митрополит его „предотеча”¹⁸⁰⁵. Иосиф принадлежал к числу тех людей, которые в своих симпатиях и антипатиях не знают границ и если, по их убеждению, что̀ худо, то это уж прямое исчадие ада. Для него ясно было одно: еретиков нужно было жечь, рубить, вешать – словом – уничтожать всеми средствами; кто этого не делает, тот сам еретик.

И у современников преподобного находим указания на его нетерпимость и пристрастие к лицам, расходившимся с ним во взглядах. Нельзя, понятно, смотреть на Иосифа глазами князя-инока Вассиана Патрикеева, обвинявшего его в намеренном искажении истины по человеконенавистничеству, но сильное преувеличение в своих врагах их недостатков было ему свойственно по самому его характеру. Евангельской кротости и смирения нечего было искать в Иосифе, в чём его открыто упрекает князь Вассиан: „Ох! Что будет тебе, Иосифе, пред Христом в день судный и с твоими ученикы? Ниже у нас еси потребовал прощения, оскорбляя нас в Божиих заповедех и смущая, ниже сам еси ны простил, отходя на путь вечный”¹⁸⁰⁶. Особенно жёсткий и неумолимый нрав Иосифа, его неправда, обнаружились в столкновении с арх. новгородским Серапионом, которого он, пользуясь своим влиянием на великого князя Василия III, довёл до низложения. Вот каково суждение летописца по поводу этой ссоры: „Лета 7024, в седьмом лете после сведения из Новгорода архиепископа Серапиона, смирился князь великий с Серапионом, а кто на него ни постоял... владыка ростовский Вассиан и брат его Иосиф и владыка суздальский (Симеон) и того лета еси умерли... а ря-

—227—

занский Тарасий владычество отставил его же ради, да того же лета и пермский умер Протасей“¹⁸⁰⁷.

Зосиму обвиняют ещё в том, что он тотчас по своём посвящении будто бы нанёс тяжёлую обиду и оскорбление новгородскому архиепископу Геннадию, главному обличителю „жидовствующих”, потребовав от него нового исповедания веры и обязательства признавать его, митрополита, святительский авторитет. Основанием для такого обвинения служит ответ Геннадия, из коего видно, что архиепископ, действительно, счёл себе за обиду требование митрополита. „Того б по старине не бывало, что владыка на себя в другие исповедание даёт”, писал он¹⁸⁰⁸. Но это была совершенная неправда. Если бы Геннадий справился в архиве своей архиепископии, замечает проф. Павлов, то убедился бы, что его предшественники, напр. Иона, давали не только „в другие”, но и „в третие” своё исповедание¹⁸⁰⁹. Из послания м. Феодосия от 1481 года видно, что через два месяца по своём постановлении он потребовал от упомянутого владыки исповедания, уже данного умершему митрополиту: „...и ты бы, мой сын, как дал еси свой обет... брату нашему митрополиту, в начале, в своё ставление, да и грамоту еси свою за своею подписью и печатью дал, после пак брата моего Ионы митрополита, ныне тот же

—228—

еси обет в своих грамотах описал твердо.¹⁸¹⁰. Послание же архиепископа Ионы от 1464 года свидетельствует, что он даёт митрополитам обязательство повиноваться уже не один раз¹⁸¹¹.

Такую же грамоту и тому же митрополиту присылал и тверской архиепископ Геннадий (в 1461 году)¹⁸¹². Это заставляет предполагать, что требование от новгородского владыки и от других, епархии коих близко лежали к границам польско-литовского государства, давать новое исповедание веры и обязательство повиноваться, исходило всякий раз, как только на Москве избирался новый святитель. Причина тому заключалась в новом положении митрополии, которая с половины XV в. разделилась на северо-восточную и юго-западную, вместе с чем явилось и два митрополита. Утвердившийся в Литве просвятитель старался привлечь на свою сторону не только юго-западных епископов, но искал сторонников себе и в московской церкви. Особенно хотелось ему подчинить своей власти новгородского архиепископа, с каковой целью к последнему присылались и посольства, и грамоты¹⁸¹³. Так как повод к таким честолюбивым стремлениям подавали сами владыки Новгорода, находившие слишком тяжёлой для себя зависимость от московского митрополита, то неудивительно, что в столице им не очень-то доверяли, хотя потом они и были московскими ставленниками.

Что таков именно был характер требования митрополита, это ясно видно из ответного послания самого Геннадия. „А как если исповедался пред Богом и пред избранными ангелы, так в том исповедании стою и теперь неподвижно: ниже к Литве посылаю грамоты, ни из Литвы ко мне посылают грамот, ни паки литовские ставленники служат в моей архиепископии“¹⁸¹⁴. Свою правоту Геннадий отстаивает твёрдо, но другие, однако, о нём были иного мнения¹⁸¹⁵.

—229—

Удаление Зосимы было несомненно недобровольное. Выше уже приведены были летописные сказания по этому поводу, и только одно из них говорит про „непомерное питие“ и нерадение о церкви Божией, как о причине ухода митрополита. Что последнее обвинение совершенно неосновательно, это очевидно из ранее сказанного о его деятельности; да за это не лишили кафедры и митрополита Геронтия, который, по словам Иосифа, „ни мало попечеся“ и „нерадяше“ о церкви¹⁸¹⁶. Относительно же образа жизни все исследователи согласны, что на него положен такой густой слой грязи, что под ним трудно доискаться истины¹⁸¹⁷.

—230—

Во всяком случае это обвинение и обвинение Иосифа остаются голословными и ничем решительно недоказанными.

Несколько освещает эту тёмную историю свидетельство отцов собора, собравшегося для поставления м. Симона. Несомненно, что им достоверно были известны обстоятельства, приведшие Зосиму к удалению от дел, и они могли бы сообщить истинную причину происшедшего. К сожалению, они этого не сделали, и не сделали или потому, что не хотели, или же потому, что не могли сделать. Предполагать первое нет оснований, так как это могло вытекать единственно из желания укрыть митрополита, т. е. из-за ложного стыда разоблачить главу церкви, пороки которого будто бы ложились тёмным пятном и на последнюю. Но вся наша история говорит, что Церковь такого взгляда никогда не держалась, а всегда мужественно смотрела правде в лицо¹⁸¹⁸; не имели причины отцы собора поступить иначе и теперь, тем более, что худая жизнь Зосимы, по словам Иосифа, была известна всем, следовательно – утаивать то, что было явно, не имело бы никакого смысла и только грозило бы наложить густую тень подозрения на самих архиереев, как на потаковников вопиющего беззакония. Если однако собор не обличал митрополита, то конечно по той причине, что „свинская жизнь“ его существовала лишь в воображении, а не в действительности. Таким образом остаётся признать, что собор лишён был возможности

—231—

сказать истину, что видно уже из того, как он известил арх. Геннадия: „отец Зосима митрополит, своея ради немощи, остави стол русския митрополии“. Эта „немощь“, заставившая в своё время удалиться с кафедры Геннадия Новгородского, Тихона, архиеп. ростовского и многих других, однако ни о чём не говорит, потому что это есть лишь официальная редакция отставки митрополита, подобная нынешнему вынужденному уходу „по болезни“. Соборное освещение находится в явном противоречии с публичным заявлением самого Зосимы, в котором нет даже и намёка на какую-либо болезнь: „... пришед во святую великую соборную церковь, пред всеми омофор свой на престол положил, и свидетеля на то Господа Бога нарицая, яко невозможно ему к тому святительская действовати, ни митрополитом нарицатися“. Здесь, в словах, подтверждённых клятвенно, чувствуется глубокая драма, слышится подавленный вопль человека, лишённого возможности оправдать себя, сказать хотя бы что-нибудь в свою защиту из опасения пострадать ещё более. Это же опасение испытать на себе участь Зосимы, лишиться святительского клобука и мантии, сковало уста и епископам.

Несомненно, здесь мы имеем один из случаев проявления московского абсолютизма, впервые испробовавшего свою мощь именно в царствование Иоанна III как в светском, так и в церковном отношении. В делах духовных, а тем более в гражданских, Иоанн III, равно как и его преемники, не терпели противоречий даже от московских митрополитов и не стеснялись поступать с ними деспотически. Так из тринадцати святителей, бывших на московской кафедре по разделении митрополии, только трое тихо и безмятежно скончали свой живот во владычных покоях; двое же ушли добровольно, один не успел этого сделать за скорой своей смертью, один удержался только после долгой и упорной борьбы с великим князем, один удушен и пятерых удалили с престола насильно. Как видно, „преткновения“ были у всех митрополитов и только весьма немногим удалось избежать их. Очевидно, высокая честь носить достоинство московского митрополита теперь давалась нелегко и нередко вела к серьёзной опасности. В семи случаях известно, что митрополиты были

—232—

удаляемы, или сами удалялись из-за столкновений с государственной властью и ни одного такого, когда бы оставление кафедры вызывалось их действительными недостатками. Указанное явление говорит о том, что церковь и государство обменялись ролями. Некогда почётнейшее и действительное наименование митрополита „отцом“, теперь в устах великого князя сделалось давно лишь привычным титулом. Говорил и делал „сын“, великий князь, а „отец“, митрополит должен был слушать и исполнять волю первого. Оно и понятно: в то время, как Иван Васильевич требовал удаления на покой Геронтия, в состав Московского государства не входило уже только три удела, а ордынский хан Ахмат должен был довольствоваться тем, что смотрел на Москву с берегов реки Угры. Ясно, „отцы“ сослужили свою службу, Москва объединилась, Москва более не падала ниц пред Татарской басмой, нужда в них миновала, и с ними можно было говорить другим языком, хотя бы напр. таким, каким заговорил тот же князь при поставлении в митрополиты Симона „...жезл пастырства, отче, восприими и на седалище старейшинства во имя Господа Иисуса Христа и пречистые Его Матери взыди и моли Бога и пречистую Его Матерь о нас и о наших детях и о всем православии“¹⁸¹⁹...

Итак, установившиеся новые отношения между властью светской и духовной вовсе не требовали еретичества для удаления Зосимы.

Какие же могли быть у него столкновения с великим князем и из-за чего? После Василия II Тёмного, кроме Иоанна III, осталось ещё несколько сыновей. Два из них: Юрий и Андрей Меньшой умерли бездетными и отказали свои уделы московскому государю, но двое других: Борис и Андрей Большой не только хотели сохранить свою самостоятельность, но даже потребовали своей доли в наследстве умерших братьев. Они заключили между собой союз против Иоанна III, вошли в Соглашение с новгородцами, стремившимися обеспечить себя от притязаний Москвы, и явились постоянной угрозой для последней. В нашествие

—233—

сарайского хана Ахмата в 1480 г. Иоанн III вынужден был удовлетворить все их требования, ибо только под этим условием они обещали ему свою помощь против татар¹⁸²⁰. Но в скором времени, по смерти матери великой княгини, инокини Марфы, в 1484 году, державшей сторону своих младших сыновей и особенно любившей Андрея, дружественные отношения их с великим князем стали снова портиться. Иоанн III более всего подозревал в крамоле Андрея, и не скрывал этого, так что последний очень опасался за свою судьбу; в 1488 году он решился даже бежать, но раздумал, – как оказалось, на погибель себе. Согласно договорным грамотам, в 1491 г. великий князь приказал братьям отправить свои полки против татар, но Андрей этого требования не исполнил. Тогда Иоанн III решился покончить с ним навсегда. В сентябре 1492 года Андрей, забыв всякую осторожность, явился в Москву и тогда же был схвачен, брошен в тюрьму, где и умер в утеснении спустя два года. Как же держало себя духовенство во время этой продолжительной и упорной борьбы за власть? Летописец говорит, что примирение между братьями в 1480 году состоялось вследствие „печалования“ митрополита Геронтия вместе с некоторыми другими духовными лицами и матерью великой княгиней¹⁸²¹, следовательно, оно принимало в ней деятельное и живое участие и, по-видимому, не совсем разделяло абсолютистские взгляды великого князя. Отсюда и та известная распря, которая открылась вскоре потом между Геронтием и Иоанном III и едва не кончившаяся плачевно для митрополита.

Катастрофа с Андреем Большим произошла уже позже, при митр. Зосиме. И он, подобно своему предшественнику, взял на себя защиту опального князя, причём „печалование“ его вылилось в не совсем обыкновенную форму. После того, как Андрей был схвачен, „тогда, говорит одно известие, собрашася мнозии князи и бояре, начаша просити митрополита Зосима, чтобы печаловался со властями о князе Андрее, и митрополит не единова проси, то же

—234—

князи средний; князь же великий отрече“¹⁸²². Таким образом протест против насильственных действий московского князя принимал внушительные размеры и что хуже всего было – это то, что и митрополит примкнул к партии бояр и высшей московской аристократии. Неоднократные ходатайства со стороны его несмотря на объяснения Иоанна III, что только одна государственная необходимость принуждает его так сурово поступать с братом, заставляли великого князя подозрительно относиться к главе Церкви. Подозрительность эта перешла в окончательную уверенность во враждебности к нему митрополита, когда умер князь Андрей и когда Иоанн III долго и слёзно умолял Зосиму простить ему грех против брата¹⁸²³. Но великий князь был не из тех людей, которые забывают свои обиды и вот, едва прошло полгода после этого случая, как Зосима должен был оставить митрополию. В видах князя было, чтобы на этот раз не повторилось скандала, какой был, при митр. Геронтие, и Зосиме очевидно было сделаны весьма энергичные представления, если он решился всенародно разыграть сцену своего якобы добровольного отречения. Так вот при каких обстоятельствах произошло удаление митрополита; возможно, что при этом были пущены в ход и „достоверные свидетели“ с намерением как можно более очернить его, что было очень на руку государю.

Замечательно, что исследователи верят в еретичество Зосимы. Но их уверенность основывается на требовании Иосифа „очистить церковь от пагубного змия“ и его обличениях митрополита, причём забывается одно, что великий князь никогда не слушал ревностного игумена, успокаивая его лишь одними обещаниями¹⁸²⁴. Государь нисколько не со-

—235—

мневался в православии митрополита; о сём не могло быть и речи, как это видно из разговора его с Иосифом. В 1503 году, беседуя с ним наедине, Иван Васильевич каялся, что знал о ереси протопопа Алексея, Ф. Курицына и своей невестки Елены Стефановны, но ни словом не упомянул про Зосиму¹⁸²⁵.

Ф.М. Ильинский

(Окончание следует).

—236—

1862 г., ноября 5. По прошлой почте не успел Вам написать. Вечером просидел у меня А.Н. Муравьев, а всё утро занят был для класса. Муравьев говорил, что 10 дней назад не было ещё Киевским¹⁸²⁶ получено вызова в Петербург, что его вызывают для того, чтобы бороться с Головниным¹⁸²⁷ по делу народного образования, так как он очень удачно распространил у себя народное образование. Прилагаю Вам вчера полученное от митрополита предложение. Старец всё сам пишет. Вам нечего завидовать Можайскому. Жалованье его обычное, а остальное на содержание архиерейского дома. А у Вас на одних служителей назначается 3500 р. Иподиаконы, певчие, экипаж, и при помощи митрополита и монастыря, потребуют ещё кое-чего.

Из Вологды пришла бумага, что там в Яринском и Устьинском уездах открылся голод, уже теперь едят солому. Открыта подписка в пользу училищ и учеников семинарии из тех уездов. Жертвует архиерейский дом и сам архиерей 50 р. Просят четырёх процентный билет в 20000 разменять на деньги, чтобы оказать помощь. Многие жители толпами оставляют страну. Пал какой-то туман на хлеб озимый и яровой и сделал то, что те, которые хотели есть его, умирали.

Муравьев говорит, что Полтавский Александр просит себе Соловецкого монастыря, что не сладит с невестками,

—237—

которые поселились в двух монастырях, там хозяйничают и его не слушают.

Напишу статью о выборных благочинных и представлю её предварительно митрополиту. Ректор Вифанский вчера у меня сидел и толковал об улучшении нравственного и умственного состояния учеников и не знал, что придумать. А Вифанская семинария представляет более других удобства.¹⁸²⁸

1862 г., ноября 15. Государь приехал в Москву, но нет ещё никаких слухов о его приезде к нам. Вчера митрополит писал о. наместнику, что получил письмо от преосвященного Варшавского. Опять начались неистовства. Начальник полиции убит среди белого дня, у крыльца своей квартиры. Ему нанесли шесть ран и отрезали ухо. В другом городе та же участь постигла начальника. Положение Великого Князя и его жены тяжёлое. Требует начальство назначить от нас бакалавра в Казань. Коровами ревут все и никто не едет. Назначенный в Рязань упирается и не хочет ехать вместо Рязани в Казань.

Новый Ректор начинает входить в управление, давая значение религиозно-нравственному элементу. Но надобно признаться, что он одиноко стоит в этом своём стремлении. Дух прогресса объял всех и после монашеского управления, равнодушного к духу благочестия, и едва ли заботившегося о внешнем благоприличии.

Митрополит недоволен указом Синода¹⁸²⁹ в том отношении, что он излишен. „Я, говорит он, присягой архиерейской обязан наблюдать над духовными училищами и отвечаю пред Богом, если не буду следить за ними“. „Не изменит ли этот указ, спросил Александр Васильевич, отношений академий к семинариям?“ „В указе этого не сказано“, сказал митрополит. Пришёл

—238—

ещё указ в академию, чтобы при назначении на должность обращать внимание на нравственность воспитанников. Но у нас переназначили всех выпущенных студентами за дурное поведение и то недостаёт людей. Александр Васильевич одобряет Ваши распоряжения по семинарии вследствие указа. Порядком дел у нас в академии он недоволен.

1862 г., ноября 29. Вы, конечно, знаете, что Тишендорф¹⁸³⁰ на счёт Государя Императора напечатал Синайский кодекс Библии. Издание великолепное в трёх томах in folio. Порфирий Успенский¹⁸³¹ представил Государю записку, что этот кодекс испорчен еретиками и потому подносить православному Государю не должно. Вследствие сего прислано это издание в нашу академию, чтобы рассмотреть его текст и сравнить с принятым. Предложен ещё вопрос, как поднять значение языков латинского и греческого в духовных заведениях.

Будет Государь, а когда – неизвестно. О. наместник сказал, что митрополит именины свои проведёт в лавре.

1862 г., декабря 17. Наконец положительно говорят, что завтра вечером будет Государыня с Великой княгиней Марией Александровной, которая будет причащаться. Она дочь духовная митрополита. Будет ли Государь, неизвестно. Государыня ночует.

О. Иоанн Казанский¹⁸³² на вопрос об отношении епископского сана к монашеству поставил монашество conditio sine qua non. Митрополит наш сказал, что он пересолил. Рассмотрение Синайского кодекса, изданного Тишендорфом, не подтверждает обвинения Порфириева. Есть пропус-

—239—

ки, изменения, но злонамеренности их нельзя доказать.

1862 г., декабря 21. Александру Васильевичу 11 декабря Высочайше пожалована из кабинета митра. Писал об этом Савва из Москвы, но обер-прокурор ничего не сказал, кроме „поздравляю“ и А. Васильевич отнёс это к ректорству. Обер-прокурор сказал Александру Васильевичу, что Вы писали о Корнилии, чтобы его оставить и он отвечал, что спорить с Вами не будет, но что не может иметь высокого мнения о человеке, которого может убить перевод по воле начальства. Видно, что ему хочется извиниться пред академическим начальством, что не исполняет его предписания. Просил он А. Васильевича не исполнять даже предписаний его, если они покажутся нехорошими, но переписаться частно предварительно.

Мнение нашей академической комиссии о проекте Министерства Народного Просвещения напечатано в декабрьской книжке Православного Обозрения, хотя не точно обозначено, что это мнение духовных лиц Московской епархии.¹⁸³³ Все отзывы, сделанные на проекте Министерства напечатаны в трёх томах. Своё замечание краткое прилагаю на особой осьмушке. Проповедью и примером жизни распространяли Апостолы святую веру и святую нравственность. Они не имели у себя принудительной власти; от этого-то и достигали успеха. Они исключали из церкви того, кто не хотел исполнять их законов, но не таскали такого по судам. До сих пор люди ничего не придумали лучшего и не придумают. Если распространяется неверие, если худа нравственность, то виноваты проповедники веры и служители церкви. В самый разгар неверия и разврата явилась Христова вера и преобразовала мир. Её внутренней силе, а не полицейским мерам нужно предоставить исправление язв общества. Вот в римской области вся полиция в руках духовенства, но что выиграла вера, что приобрела нравственность? Связываясь с полицией, вера навлекает на себя ту часть ненависти, которая падает на эти учреждения и теряет всякое уважение и до-

—240—

верие к своей внутренней силе. Бесспорно легче действовать полицейскими мерами, но ничего ими не выиграешь. Трудно нравственное действие, но зато и прочно. Полицейские меры могут научить только лицемерию.

1863 г., января 14. Александр Васильевич получил царскую митру в четверг вечером. Вчера был у меня А.Ф. Кирьяков¹⁸³⁴. Он сказывал, что комитет об улучшении духовенства ничего ещё не сделал. Также сказал новость, что либеральный проект цензуры лопнул, что Головин нашёл вредным для государства ту свободу печати, которую давал проект. Во время нападок на веру Христову отстаивать и защищать беспорядки духовных лиц весьма опасно, даже гибельно. Римская церковь успела оправиться и укрепиться после удара, нанесённого Лютером, собственным исправлением. А когда она прежде отстаивала свои беспорядки против соборов Констанского и Базельского, то хотя временно и одержала победу, но наступила после реформация. Во Франции духовенство перед реформацией не хотело себя исправить и дело кончилось плачевно.

1863 г., января 28. Проехал в среду Полтавский Иоанн¹⁸³⁵. Первый он привёз известие о бывшем 17-го ч. первом заседании комиссии об улучшении быта духовенства, которая решила, составив вопросы, обратиться за решением их к архиереям и белому духовенству. Следовательно, дело отложено надолго, но путь избран верный. Станет ли у духовенства смелости требовать себе прав? Я думаю, не мешает и архиереям напомнить о своих правах и об уничтожении тех ограничений, каким они подвергаются.

„Князь Серебряный“ замечателен, как изображение эпохи Грозного, тех обычаев и поверьев, какие были тогда, но разгадки характера Грозного нет. Надобно заметить, что в летописях ничего не говорится о жестокостях Гроз-

—241—

ного. Единственный источник, откуда черпают эти сведения – рассказы Кубанского, отдалённого и пристрастного свидетеля.

В Православном Обозрении помещено слово священника Лебедева. Духовный Вестник открыл, что это слово Иннокентия Херсонского и сосчитал, что во всей проповеди сорок слов вставлено и тридцать с чем-то изменено.

Чернышевский¹⁸³⁶ ссылается на жительство в Самару, с дозволением писать, но не быть редактором.

1863 г., февраля 4. В пятницу хоронили Андроньевского архимандрита Платона. Митрополит по болезни не был у покойника. Кто будет в Андроньеве, неизвестно.

В газете День напечатана статья о Пермской семинарии, где сделан дерзкий отзыв о посланных из нашей академии наставниках¹⁸³⁷.

В Москве все хлопочут об устроении общины сестёр милосердия. Хотят монахинь из Воскресенского вывести

—242—

на Бутырки, оставив там игуменью Паисию с 12 сёстрами и к ним набирать и воспитывать сестёр милосердия, которых и отправлять по домам по приглашению местного священника, где он поручится за безопасность для нравственности сих сестёр. Из дам высшего круга будут члены, которые будут собирать средство для благотворительности. Светское высшее общество вооружено против духовных школ. Везде отзываются дурно и ничего доброго не ждут. Не лёгкий труд преодолеть это нерасположение.

1863 г., февраля 28. Ныне получено у нас письмо С.А. Маслова, который пишет, что он после смерти своей завещает 50,000 на университет и 50,000 на академию в благодарность за воспитание в них.

В Развлечении помещена была насмешка над Митрофанией Розен¹⁸³⁸. Она отрезала одной монашенке косу и продала её. Потому представлена сидящей в лавке; вверху висят косы и подписано: соединение благочестия с выгодой. Издание Тишендорфа разослано по четырём академиям с тем, чтобы прочие рассмотрели Ветхий Завет, а наша академия Новый.

Против статьи Берга о Иерусалиме писал П. Иванович статью, которая поместится в первой книжке нашего журнала. Свои оставшиеся экземпляры истории православного монашества на Востоке я предложил пожертвовать в пользу белорусских церквей.

1863 г., марта 14. В проекте преосвященного Димитрия глава о нравственном воспитании, говорят, годится в пастырское богословие, но нужно остерегаться чтобы не воспитать лицемерия.

В Минске во время пожара в семинарии гимназисты поляки утаскивали трубы и не пускали воду для тушения. Вследствие этого образовалась драка их с семинаристами и их разливали водой из труб. В нижнем этаже семинарии поместили арестантов, а семинаристы помещены вверху, где горела крыша. Так как запрещено ночью ходить без фонарей, то поляки и днём стали ходить с фонарями.

—243—

Вчера в скиту в кельях о. наместника был пожар, но сгорело не много.

1863 г., марта 24. Александр Васильевич даёт свой экземпляр книги Ростиславова¹⁸³⁹, но с просьбой: поскорее возвратить её. Конечно не будет поздно и то, если прямо после святой возвратите её. А. Васильевич сам ещё не читал её. Прежде особое мнение преосвященного Димитрия и особое мнение Филиппова только по секрету сообщено было А. Васильевичу. А теперь и они подвергаются общему обсуждению¹⁸⁴⁰.

Вопрос о педагогических советах и об исключительной власти Ректоров тоже, что вопрос о конституции и неограниченном монаршеском правлении. И pro и contra можно говорить много. Если упадок гимназий произошёл от педагогических советов, то отчего же дурны семинарии при деспотизме Ректоров? Педагогические советы поднимут дух наставников, заставят их ближе интересоваться делами семинарий, дорожить их честью. А теперь деспотизм Ректоров убивает дух их и делает совершенно чуждыми дел и успехов семинарии. Ректор никогда не может стать по всем наукам выше всех наставников, а потому и не может быть судьёй в учёном деле; в этом-то отношении и необходимы советы. Нужно стать на месте наставников, чувствовать своё унижение пред ничтожными Ректорами, чтобы вполне признать необходимость педагогических советов. Ректор с умом и достоинствами всегда будет душой и руководителем Совета, но именно по нравственному превосходству, а не по капризам начальническим. Все наставники будут стоять за советы. Не иначе как курьёзным можно назвать проект о комнатных надзирателях. За сто рублей хотят отыскать людей, которым мало было бы дать тысячу. Признаюсь, что мне кажется это не более, как пустословием. У Вас был устав семинарий католических. Кажется, он немало послужил тут.

—244—

1863 г., апреля 11. В исчисленных Вами наградах не упомянут Евсевий, который получил Александра Невского и ещё Иркутский¹⁸⁴¹, который тоже что-то получил. Арсений в Синоде является крепким защитником духовенства. Обер-секретарь одобряет нынешний состав Синода и ожидает от него всего доброго для духовенства.

Московский комитет улучшения быта духовенства поднимает вопросы об облегчении сложения сана, о свободе выбора невест из всякого сословия, о предоставлении суда епископам в роде мировых судей без апелляций. А кто не хочет так судиться, тот подлежит суду консистории, которая будет в непосредственной зависимости от Синода. Поднимали вопросы о выборе благочинных; но оставили и решили придать каких-то двух судей на помощь благочинным. Председатель этого комитета Леонид, который ничего не смыслит в практике и только мечтает.

1863 г., мая 6. Английский посланник, говорят, присылал своего секретаря к Каткову, редактору Московских Ведомостей, сказать ему, что английское правительство никогда враждебно не было расположено против русского и что ему больно читать эти обвинения. Видно Англичане достигли своей цели, поссорили нас с Наполеоном и более им не нужно. Носятся слухи о смене Горчакова, как приверженца союза с Наполеоном и замене его Будбергом, на место которого пошлют в Париж Валуева, а на место Валуева Грота. Толкуют об отставке Головнина и вызове Константина Николаевича. У нас не движется дело рассмотрения проектов преобразования духовных училищ. Не было ещё ни одного заседания. Подняли было вопрос об улучшении быта духовенства, о соборах, о неженатых священниках, о посвящении вдовых диаконов во священники. Преосвященному Агафангелу теперь удобный случай также высказать свою записку об устройстве Синода и о преобладании светских. Ещё пункт: выходящего из духовного звания заставляют приписываться к податным сословиям; но по какому праву? Многие из них имеют звание по рождению личного почётного гражданина. Зачем же им приписываться в мещане или

—245—

крестьяне? Слухи носятся, что амнистия полякам продолжится до 20 мая. Это возбуждает неудовольствие и может быть объяснено разве настоянием иностранных послов и обещанием их содействовать потушению мятежа. Императрица хочет жить в имении жены Адама Олсуфьева, верстах в 15-ти от Дмитрова. Ни местность, ни дом не представляют удобств, но желание освободиться от этикета придворного заставило её избрать это глухое место. Наследник поедет по России и в Костроме четыре дня будет.

1863 г., мая 27. В Москве принимают заботливые меры против поджогов, так как революционный польский комитет положил сжечь Москву. Митрополиту сказали, что ждут от него слова по нынешним делам. Митрополит сказал, что Сенат и Совет не говорят ничего, а потому и нам нечего говорить. Притом заметили, что адресы подают те, на кого пало обвинение в измене, но на духовных не падало. На это возражают, что революционная партия в Петербурге стоит под начальством Елисеева Чернышевского, Антоновича из духовных. Ещё хотят объявить господствующим восточное исповедание, без прибавления православное, чтобы обнять и раскольников. Папа предъявляет жалобы на уничтожение монастыря какого-то в Польше. Оказалось, что этот монастырь в Галиции. Ещё требуют они уравнения католицизма с православием по смешанным бракам и свободы перехода в католицизм для православных. По делу о преобразовании цензуры решено оставить для желающих предварительную цензуру, а для других последующую. Духовная цензура останется на прежнем основании. Устав составлен в либеральном духе, но за крайнее злоупотребление словом положена и ссылка в Сибирь. Судятся преступления против слова судом присяжных. Завтра хотел приехать митрополит к нам. Редактор Московских Ведомостей сделался силой, которой прислушиваются и в государственном Совете. Сделавшись выразителем общественного мнения Москвы, он приобрёл огромное значение. И голос его патриотический резко отличается от подлого духа всех Петербургских газет и журналов. В Москве сильная ненависть к Петербургу, где опасение иностранных дер-

—246—

жав, сочувствие к Польше, революционные идеи берут верх. Всего этого не знает Москва и хочет на себе вынести бремя нынешнего трудного времени и увлечь за собой всю Россию.

1863 г., июня 10. Дошла ли до Вас весть об окружном послании раскольнического епископа Антония, 4-х епископов и 24 священников, в котором они объявляют, что наша церковь верует в ту же Троицу, что они не осуждают ни имени Иисуса, ни четвероконечного креста, ни трёхперстного сложения. Митрополит Кирилл приезжал и наложил было проклятие на послание, но его прогнали и в расколе образовалось великое разделение.

Пришло из Синода утверждение, что конференции академий будут раздавать сами степени после того, как два члена конференции признают, что в сочинении нет противного православию. Между тем составлен проект давать степень магистра духовного только после того, как воспитанник съездит за границу и там послушает лекции по предмету, к которому готовится. Митрополит написал возражение, которое представлено Государственному Совету.

1863 г., сентября 16. Дурное происшествие было в Лавре на прошлой неделе. Во вторник вечером в восьмом часу послушник зарезал старика иеромонаха Аввакума. До пятницы никто не хватился, что его не видно. Женщина, которая носила молоко, в четверг принесла бутылку и, найдя дверь запертой, около неё поставила. В пятницу пришла за бутылкой, бутылка тут же стоит. Она и обратила внимание. Разломали дверь и нашли старика с проломленной головой и перерезанным горлом. Начались обыски и у послушника, который хаживал к нему, нашли его часы, и он признался в преступлении. Оно сделано из-за денег, которых послушник нашёл сто сорок рублей. На о. наместника сильно подействовало это. По моему, лучше бы иметь сорок человек братии, нежели принимать всякую дрянь. И присмотр в Лавре незавидный. Три дня нет человека ни в столовой, ни в церкви и никто не справится, жив ли он. Можно думать, что старик ещё жил и сам дополз до двери.

Житие. Авраамия Городецкого было печатано у Муравьева

—247—

с разрешения Синода, конечно в сокращении. Новые будут только некоторые подробности, обнародование которых весьма полезно и для благочестивого чувства читателей и для занимающихся русской церковной историей. Никакие новые изложения житий святых не заменят древних сказаний по тому духу благочестивой старины, каким они проникнуты.

Водопроводы лаврские всё ещё не устроены, хотя трубы проложены по монастырю во все места, куда нужно, по полю, так сказать, мёртвых, ибо везде встречали гробы.

1863 г., сентября 19. 17-го числа митрополит делал открытие Общества любителей духовного просвещения. Торжество началось чтением указа св. Синода, который выслушан стоя, потом молебен Пресвятой Троице, для которого облачался сам митрополит. За молебном читалось Евангелие: единонадесяти ученицы... Потом резолюция митрополита, что-то в роде речи о свойствах истинной мудрости. Далее речь секретаря о том, каким языком должны быть излагаемы истины духовные. Потом сочинение профессора университета Беляева о псковском духовенстве. На речь митрополита отвечал речью архимандрит Иаков. Может быть со временем что-нибудь и выйдет из этого общества. Теперь же ожидать многого нельзя. Вот единственная новость, которую привёз я из Москвы.

1863 г., сентября 23. В субботу вечером приехал митрополит. Когда мы представлялись ему в воскресенье после обедни, заметил, зачем поздно у нас открыто учение? Ректор сначала сослался на то, что у светских велика вакация. На это митрополит заметил, что довольно и шести недель – завидовать лености других нечего. Потом Ректор сказал, что студенты не собрались. Митрополит сказал, что надобно молодых людей приучать к порядку. Если в молодости приучить к точности и труду, то и впоследствии будут сохранять этот порядок, а иначе испортятся. Было у нас одно заседание по преобразованию семинарий. Ректор восстал против педагогического совета потому, что учреждаются два места управления, т. е. правление и совет, которых пределы не разграничены, которые должны сноситься друг с другом бумагами. Потому порешили оставить одно правление, но разделить его на

—248—

малое и полное. Малое занимается мелочными текущими делами, а полное, состоящее из старших учителей и одного или двух посторонних членов, должно заниматься тем, что составляет предмет педагогического совета. Из занятий педагогического совета исключено рассматривание записок учителя. Это неудобно и стесняет свободу преподавания. Отношение семинарий к архиерею оставлено по прежнему уставу.

Митрополит сказал, что обер-прокурор будет у нас. Его приезда ждут между 25 сент. и 6 октября.

1863 г., сентября 26. Ахматова всё нет, хотя ждали его к празднику. Митрополит пробудет здесь до 10-го, а может быть и дождётся Государя Наследника.

Парфений Гуслицкий сказывал мне, что митрополит на просьбу его о содействии ему против раскольников отвечал: „действуй сам как знаешь; мы лишены теперь всех средств“.

По делу об учреждении советов при приходах митрополит заметил, что священник назначается председателем совета, когда дело идёт об украшении церкви, но мужику отдаётся председательство, когда дело пойдёт о постройке дома для священника или поправке его. Потом он восстаёт против названия совета, давая ему имя попечительства. Не нравится ему, что братство киевское искало утверждения мимо Синода у Государя. Смоленский епископ настойчиво просит, чтобы ему предоставили содержать семинарию и училища на средства епархии. Хотят уступить ему для опыта, но с какими-то ограничениями.

1863 г., октября 3. 29 числа сентября совершено освящение нововыстроенной Вифанской церкви в нижнем этаже во имя Тихвинской иконы Богоматери. Освящение с обедней продолжалось до второго часу. Митрополит зашёл в дом Платона, выпил чашку чая, но обедать не остался и так как лошадей ему не успели подать, то после служения дошёл до семинарии пешком, решаясь идти до самого скита, чем оставаться. Третьего дня вечером приехал и вчера вечером уехал киевский митрополит. На Покров была мне проповедь. Митрополит просидел в скиту, но проповедь возили туда, и она сошла благополучно. „Видно, сказал митрополит, знает кому говорит“. Я го-

—249—

ворил её в трапезной. Об обер-прокуроре ничего ещё не слышно. Из Астрахани он должен проехать в Одессу посмотреть семинарию, а оттуда в Крым к Государю. Воду взялись нам провести. Монастырь выпросил за право 3000 рублей, которые даёт митрополит. Митрополит пробудет до приезда Государя Наследника. Как-то покойный Император сказал ему: „вы должны принимать Наследника, как меня“. Вчера вечером после отъезда Киевского сидели у митрополита ректор, инспектор и Павел Иванович до 10 часов за переводом Псалтири. Митрополит более держится старого перевода.

1863 г., октября 14. Был у меня начальник миссии алтайской.¹⁸⁴² Поехал сам хлопотать в Петербурге о каком-либо увеличении средств миссии. „Чего вам“? спросил я. „Хлеба насущного прежде всего“, отвечал он. Очень жалеют о Парфении, который будто и сам жалеет о Томске, недовольный Иркутском.

Митрополит живёт здесь, но после освящения церкви на Поповском заводе чувствует себя не совсем хорошо. Впрочем, назначил заседание для перевода Псалтири. Сам митрополит не читает, но заставляет иногда вслух прочитать какой-либо спорный пункт по-еврейски. Теперь он решил ограничить своё участие пересмотром пророческих псалмов.

1863 г., октября 17. Государь Наследник будет у нас завтра. Следовательно, во всяком случае не придётся мне дебютировать на кафедре пред высоким гостем. Митрополит довольно слаб, но ко времени приезда Наследника, вероятно, обновится юность его, яко орля. И теперь, когда он в постели, бывает самое тяжёлое время для его секретаря и письмоводителя. „Жаль, сказал Ректор секретарю, что очень болен владыка, не мог подняться с дивана, когда я вошёл к нему“. „Посмотрите, сказал секретарь, указывая на угол, заваленный бумагами, – вот очевидные признаки его болезни. Бумаги все рассмотренные“. Едва ли московский комитет кончит своё дело по преобразованию быта духовенства. Священников у вас в раскольнических

—250—

приходах хотят сделать независимыми от раскольников в средствах содержания. Но от кого же они будут получать хлеб? Если от раскольников, то будут в той же зависимости.

Блудов говорил немало о духовенстве, как двигающей силе народной, о его необходимом участии в народных школах. Весьма недоволен он статьёй аббата Гете о жизни Иисуса Христа Ренана, называя её весьма слабой. Между тем указывает на сильный успех этой книги в нашем обществе. Викарий Леонид привёз митрополиту жизнь Иисуса Христа Ренана. Говорят, некоторые из неверия пришли к христианству, прочитав книгу Ренана, говоря: если Иисус Христос действительно такой человек, каким изображает его Ренан, то он был Бог.

Митрополит тотчас после Государя Наследника воротился в Москву.

1863 г., октября 21. Государь Наследник приехал в пятницу 12-го и уехал в половине 2-го. Митрополит по болезни не выходил из комнат. Отец наместник приехавших на два часа угостил молебном с акафистом, который продолжался час с четвертью. Это, вероятно, и заставило на час отложить отъезд. Минут с 20 были у митрополита, потом закуска и чай в комнатах.

Гиляров представил митрополиту записку о необходимости уничтожить на антиминсах надпись: повелением благочестивейшего и проч. Митрополит сказал, что у него лет десять назад была эта мысль, но прежде сочли бы это бунтом. Теперь он взялся от своего имени представить о необходимости уничтожить имя Государя и оставить Синод. Ещё предлагал в архиерейских грамотах слова: Божией милостью, заменить словами: по благодати Божией. Митрополит остаётся здесь, кажется, до четверга. Ахматов хотел просить об увеличении жалованья в академии, если не будет войны. Митрополит озабочивается тем, как удержать наставников при академии. Он думает нравственными средствами, но сам чувствует, что их мало. Передают фразу, сказанную митрополитом: „я сам не много о себе думаю, но когда погляжу на других архиереев, то думаю, что и я что-нибудь значу.

1863 г., октября 28. У нас Ректор заботится теперь о

—251—

будущем юбилее. У митрополита взяли на водопровод тысячи четыре, а воды всё нет. А теперь тысяч семь просят на юбилей. Митрополит, впрочем, упирается. Общество духовного просвещения представило сюда первую книжку своих трудов. Тут вместо предисловия написано о цели общества решать вопросы жизни, вопросы общественные согласно с достоинством человека и прочее в этом роде. Старец Пётр Спиридонович пропустил это в печать. Но прочитав эту галиматью я послал к Ректору, настоятельно требуя, чтобы он показал митрополиту, который и велел всё это вычеркнуть. Говорят Государь колебался разрешать общество и только по личному доверию к московскому митрополиту это сделал.

1863 г., ноября 11. Вчера выписывали доктора Варвинского для Петра Спиридоновича. Говорят, что можно несколько остановить его водяную, но не вылечить.

В Москве хлопочут об образовании братства для попечения о духовенстве и церквах. Но споры и недоумения возникают, кого сделать председателем. Хотели и дам делать, но перешли к мужчинам. Тот не пользуется доверием правительства, другой не имеет известного имени, третий спорит с четвертым о своей знаменитости.

Говорят о каком-то совещании у министра просвещения, где не было никого духовных и где хотели отстранить всех духовных от образования. Между тем генерал-губернатор представил почётный проект о том, чтобы монахини помогали в тюрьмах. И нужны духовные и не нужны. Всё бродит, всё колеблется. Когда конец этому? Или это кружение, это колебание есть необходимая судьба плавающих в море житейском.

1863 г., ноября 13. Скончался преосвященный Смарагд,¹⁸⁴³ и Леонид поехал его отпевать. Преосвященный Иосиф Воронежский слепнет и с сентября не служит.

История раскольнического священства показывает, что, хотя наше школьное образование и сословность и отделяют нас от народа, но дают удержать некоторую независимость и самостоятельность. Духовенство всё-таки высшее сословие пред народом по образованию и происхождению и

—252—

это сохраняет его от возможности быть игрушкой мужиков, как это в раскольническом священстве.

Тщетно силятся раскольничьи архиереи утвердить свою власть; они возводятся и низводятся по прихоти богатых мужиков. И у нас высшие сословия не уважают духовных потому, что считают их ниже себя по положению. Сохраняется уважение к архиереям, архимандритам и некоторым протоиереям, когда они независимы в своём положении и отличены. Поэтому думаю, едва ли избрание священников из всех классов народа будет выгодно для церкви и уничтожит то разделение, какое существует между духовенством и народом.

Ну и папа не защитил Фелинского и других духовных в Польше, несмотря на свои демонстрации. Есть другая сила – сила истины и правды и она только может защитить.

1863 г., ноября 14. Прислали сюда на обсуждение мнение Осинина¹⁸⁴⁴ о необходимости удержать у нас классическое образование и спрашивают о средствах, как достигнуть успеха в сём деле.

Проект миссионерского училища, составленный вызванным из Тифлиса ректором, оказался никуда негодным.

Жизнь Иисуса Ренана разошлась, говорят в 70,000 экземплярах. У нас уже сделан её перевод в Петербурге. В сущности, она ничто иное как популярное изложение идей тюбингенской школы и Штрауса. Она есть у нас; митрополит дал посмотреть. Написано живо. Духовенство католическое крепко восстало против книги.

1863 г., декабря 2. В субботу, около пятого часа утра, скончался Пётр Спиридонович. В пятницу утром причащался, вечером соборовался и после сего разговаривал ещё с нами.

Итак, старец немного не дожил до юбилея своего и общего. Кончина Петра Спиридоновича образует значительную пустоту в академии. Ректор не возьмётся читать переводы, а кроме его некому. А нам в свободное время всегда готовый приют у покойного, без всякого стеснения, без всякого опасения в свободе речи и суждений. Вста-

—253—

вал он часа в четыре утра, и проработав часов восемь и часа два, три вечером, не тяготился, когда приходили к нему. Разве только выговаривал, когда недели две не бываешь у него. Говаривал сам иногда острое словцо, но часто останавливал отзыв других, когда они говорили о ком-либо дурно.

1863 г., Причина равнодушия духовенства нашего к пастырским своим обязанностям может быть отчасти заключается в семейной его жизни, а более в излишней привязанности нашего народа к внешней стороне богослужения. Нет спроса на товар, нет его и предложения. Глубоко от высшего класса православных до низшего утвердилась вера, что таинства спасают сами собой, а не силой и мерой веры приемлющего. Нужно что-нибудь в роде потрясения, реформации для возбуждения внутреннего чувства христианского¹⁸⁴⁵. Самый умный священник едва ли в настоящее время умно поступит, если он будет обличать суетность одного внешнего богопочтения или поддерживать усердие к нему. Только через постоянное истолкование обрядов, через возведение от внешнего к внутреннему может он достигнуть желаемой цели. Крайность этого пристрастия к внешности сознана некоторыми из народа и это сознание породило молоканство. Ныне из-за границы прислали на имя цензурного нашего комитета брошюру на английском языке о греко-русской коммуне. Что такое в ней содержится, не знаю.

Прот. А. Беляев

—254—

Вагон 2-го класса, в котором мне пришлось поместиться на станции Ланфан по Пекин-Тяньцзинской железной дороге, был уже переполнен пассажирами. Здесь были представители чуть ли не всех более значительных национальностей в мире. Короткие лавочки вагона с высокими спинками, в виде отвесных перегородок, служили временными границами национальностей. Впрочем, общество было настолько развязно, что не стеснялось вообще никакими границами. Это были по большей части нижние чины европейских отрядов, расположенных по линии дороги. Вот двое Индейцев перекладывают почтовые сумы. В руках у них пачки пакетов, под мышками тоже. Одеты они в военную форму английского покроя, лишь смуглые лица их с чёрными выразительными глазами, да высокий статный рост, да чалмы на головах обнаруживают в них южных азиатов. Дальше трое Немцев, тоже с пакетами и с собакой. Два Японца стоят у окна. За ними видны кепи Французов. Там Итальянцы в красных фесках и синих плащах. В углу прижались Китайцы, сидя на своих тюках с товаром. Здесь – ещё несколько солдат не то Австрийцев, не то Голландцев. Долговязый Американец в короткой куртке и серой шляпе занял две лавочки, перегородив ногами узкий коридор вагона.

Через густое облако табачного дыма я заметил жёлтый околыш фуражки забайкальского казака. Он сидел у

—255—

стенки в стороне от других и, разослав шинель на лавочке, бережно разворачивал газетную бумагу, доставая оттуда краюшку чёрного хлеба. Я протеснился к казаку, поздоровался с ним, спросил:

– Ты куда, служба, едешь?

Казак встрепенулся, вытянулся во весь рост и пробормотал скороговоркой:

– В Тяньцзин, ваше бл-ие.

– Аль пакет везёшь? Да я тебя, кажется, видел в Пекине?

– Точно так, ответил он, я из Пекина и еду, „патрет“ везу.

– Что за портрет?

– Китайской Царицы, матери ихнего государя патрет. Ей, слышно, семьдесят лет стукнуло, так, вот у ней праздник был, наши господа были на празднике, это она им в благодарность патрет-то и подарила.

– А в Тяньцзин зачем везёшь?

– К господину консулу: слышно, в Питер посылать будут.

– Портрет-то ты видел-ли? Как она из себя кажется, старуха?

– Как обыкновенно, китайка, всё обличье китайское, сидит она за столом, сзади – зеркало, сверху – павлиньи перья, сбоку цветки стоят в горшках, по столам и скамьям яблоки горами на блюдах разложены, нравится ей – как яблоки пахнут. Ну, платье на ней богатое, всё в жемчугах... сам-то я, правду сказать, не видал портрета, это мне урядник, Егорыч, рассказывал. А вот когда принесли портрет в посольство, я видел. Церемония была большая: она, ведь, у них считается вроде бога. Так вот, эти её портреты (их восемь штук по числу иностранных посольств) в больших, жёлтых рамах, каждый на особых носилках, под балдахином, несут китайские солдаты на плечах, одежда на них вся красная; пред каждыми носилками – зонт тоже жёлтый, а передний зонт всех желтее зонтов, вроде как будто с краснотой и ручка у того зонта змеёй сделана, так-то истово эта змия изогнулась, совсем как живая. А впереди их трубачи идут, барабанщики, всякого ихнего звания музыканты,

—256—

и ведут они голос протяжный такой, как послушаешь, мороз по спине пробегает... А сзади начальство ихнее разное, все на конях едут, два генерала, шапки на них с павлиньим пером, а на верху – красный шарик. Вот подъехали к русскому посольству, лошадей за воротами оставили (я как раз у ворот стоял на подчасках), музыканты выстроились в два ряда по двору и такой гвалт подняли, у-у-у... А носилки с портретом – прямо к дому господина посланника; господа заслышали, на крыльцо вышли встречать портрет... Его снимают с носилок, музыканты притихли, а китайцы чиновники (много их тут набралось) говорят что-то по-своему, кланяются, приседают. Одним словом, весь манзовский их обычай тут – налицо.

– А худо ли?

– Ни што, не худо, я только так говорю...

И казак застенчиво покраснел, спутался, остановился.

Чтобы вывести его из неловкого положения, я спросил казака: какой он станицы? какого года присяги? Но ответов его не удалось расслышать: поезд подошёл к какой-то станции и в вагон ввалились два немецких солдата, обнявшись друг с другом и расставив локти широко, они развязно проходили по вагону, увлекая за собой всё, роняя вещи по сторонам и горланя что-то. Надо было подать им дорогу, сторониться куда-нибудь подальше от средины вагона... Я поспешил занять своё прежнее место у окна вагона и стал рассеянно смотреть в него. Между тем поезд тронулся со станции и проходил по длинному, железному мосту, массивные формы которого тихо ползли на встречу поезда. Мост этот вёл через сухое русло какой-то реки или канала, на дне которого я заметил странное явление: движущиеся стога сена. Их было пять или шесть, они двигались по направлению извилистой тропинки, впереди шёл китаец, и только по взмахам его хлыста можно было догадаться о присутствии здесь вьючных животных. Это были ослики, вьюченные сеном по китайскому способу, – сено, перевязанное большими пучками, искусно накладывается на спину осликов, так что свисает далеко в обе стороны и сзади, и лишь спереди остаётся небольшое окно, в которое ослик и следит за

—257—

дорогой, следуя за своим товарищем. Китайский ослик – кроткое, умное и трудолюбивое животное, он везёт на своей спине нередко ношу, которая не по силам и хорошей лошади. Так нагружается на него сена до двадцати пудов и его крошечные ножки несут эту ношу, будучи сами незаметны для глаза наблюдателя. Покуда я не мог оторвать глаз от непривычного для него явления и провожал долго этот оригинальный караван, до слуха моего донеслось несколько русских слов. Это разговаривали между собой две мерлушковые шапки, сидевшие от меня через две только лавочки. Окинув их испытующим оком, я решил (по опыту) не признакомливаться к ним, тем более, что и они старались не замечать меня. Это были господа средних лет, брюнеты, несколько восточного типа. Короткие куртки из какого-то необыкновенно толстого драпа и такие же брюки, вобранные в голенища толстой, чуть ли ни воловой, кожи, это был их костюм. Сколько можно было расслышать, они говорили о китайцах, причём один, оживлённо жестикулируя пенковой трубочкой, доказывал другому необходимость скорейшего и окончательного „уничтожения“ жёлтой расы. Другой, по-видимому, соглашался с ним, тихо качая головой и покручивая длинные усы.

Недалеко уже оставалось до Тяньцзина, шум разговоров несколько стих, по вагону проходил контроль: два китайца (типа цивилизованных) и один англичанин в полусолдатской форме.

На станции Тяньцзин все засуетились: здесь сменяется вся бригада поезда, идёт приёмка вагонов, осмотр стёкол (все ли целы?) и почти все пассажиры моего вагона сменяются другими, очень похожими на первых по национальностям и по характеру их. Опять по два солдата, опять тюки с почтой, опять размещение вещей по лавочкам, подталкивание в бок китайцев и пр. Против меня поместился китаец с долихоцефалическим черепом (южанин), гладко выбритым, на котором лишь на затылке торчал небольшой клок чёрных волос, заплетённых в смешную маленькую косу. Ему предшествовало множество разнообразных вещей, которые он как-то умудрился пристроить вблизи себя, вверху, внизу (под лавочкой) и

—258—

по сторонам. Когда этот китаец устроился, снял свою широкорукавку, раскланялся со мной и взялся было уже за свою медную трубку с кальном, в вагон вошёл новый пассажир, европеец, лет пятидесяти, в стареньком пальто кофейного цвета, несколько измятой шляпе и стал озираться вокруг, ища места. Видя его некогда лакированные, но теперь потрескавшиеся штиблеты, далеко небелоснежные воротнички сорочки и несвеже выбритый подбородок, я невольно подумал: это – русский, замучит он меня выражением своих решительных взглядов на Китай и „жёлтую расу“. Но преодолев первый момент страха, я предложил незнакомцу сесть рядом со мной, так как другого места не было. Не глядя на меня, он кивнул головой в знак согласия и благодарности и сказал что-то по-английски. Я ободрился: знать это не русский аферист и ехать с ним мне будет нескучно. Так оно и оказалось потом, но покуда мой спутник делает только тщетные попытки заговорить со мной по-французски, расстилая по лавочке своё дешёвенькое шерстяное одеяло. По-французски я когда-то, лет двадцать тому назад, в школьные годы мог сказать несколько фраз, но теперь, когда пришло время применить знания на деле, ни одно слово не шло на ум и я лишь покачал головой в знак того, что ничего не понимаю. Прошло несколько минут молчания, незнакомец обращается ко мне по-английски, но получает в ответ то же. Не имея никакой практики, я здесь растерял и свой небогатый лексикон английских слов. Видя, что разговор наш не состоится, незнакомец вынул из кармана газету, а я обернулся к окну посмотреть на удаляющийся уже Тяньцзин. Китайского Тяньцзина вовсе не видно, за то европейский выделяется во всей красе, вся набережная реки Цэйхо застроена высокими домами всевозможных архитектур. Многие из них увенчиваются зубчатыми башнями в виде бастионов, флаги всех наций красиво развеваются над ними, внизу мачты и трубы пароходов. Благодаря открытой, ровной местности долго можно любоваться на развернувшуюся панораму сравнительно молодого города, где несколько сот европейских семейств нашли себе второе отечество и сумели извлечь из этой страны и её живых сил такие огромные богатства.

—259—

Но вот замелькали заборы, сараи, китайские лачужки и сами предместья города скрылись из глаз, пошли луга, деревни, картины сельской жизни. Вот в лужицах прозрачной воды, покрытой тонким льдом деревенские рыболовы делают проруби, запускают сети и умудряются тянуть подо льдом. Способ, вероятно, часто практикуемый в зимнее время, так как выработана и особая одежда, и обувь из сырой бычачьей шкуры с деревянной подошвой, усеянной крупными гвоздями.

Проходивший контроль билетов отвлёк меня от окна. Я спросил контролёра по-китайски: на какой станции будет встречный поезд из Шанхайгуаня?

Мой сосед, услышав, что я говорю по-китайски, обратился ко мне с вопросами на чистейшем пекинском наречии, осведомился о моей национальности, летах, занятиях, словом о всём том, что принято по китайскому этикету спрашивать у собеседника при первом с ним знакомстве. Передал мне свою визитную карточку (у меня с собой таковой не случилось), просил быть знакомым, заезжать к нему в Тяньцзинь. Одним словом, мы познакомились и не прошло и полчаса, как мы уже свободно разговаривали, расспрашивая один другого не только о служебных и общественных делах, но и о личных обстоятельствах жизни. Мой новый знакомый оказался миссионером из Америки. Он в совершенстве владел китайским языком, выражался на нём свободно с соблюдением всех особенностей живой китайской речи, поэтому разговаривать с ним для меня было наслаждением. К тому же и вопросы были в высшей степени интересные, да и личность самого собеседника заслуживала изучения.

Двадцати двух лет он впервые прибыл из Америки, – его родной городок в 60-ти верстах от Чикаго. С тех пор он живёт в Китае и лишь дважды пользовался отпуском на несколько месяцев. Женат, взрослые дети его продолжают своё образование в Америке, младшие живут с отцом, с молоком матери всасывают китайский язык и обычаи, чтоб на всю жизнь остаться в Китае. На тысячу рублей ежегодного жалованья, получаемых из кассы главного управления их Методистской церкви, он содержит себя и семью, не лишая детей выс-

—260—

шего образования. Правда в этом ему помогают многочисленные миссионерские общества в Америке. Методисты имеют больший успех внутри страны, на юге Китая, где они имеют до семисот тысяч последователей, а в Чжилийской провинции их только около пяти тысяч. Я подробно расспрашивал его о церковных собраниях методистов, о способах их пропаганд, школах, лазаретах, путешествиях по китайским рекам. В особо устроенных китайских баркасах с закрытыми каютами они на всё лето, на шесть или восемь месяцев, отправляются вверх по рекам, берут с собой и свои семейства, а к зиме возвращаются в города. Помню, однажды, проходя по французскому мосту в Тяньцзине я виден две таких лодки, причаливших к берегу какого-то строящегося здания. Солнце скрывалось за горизонт, резкий северный ветер пронизывал до костей. Прохожих по мосту не было, лишь часовой, француз, шагал взад и вперёд, кутаясь в свой синий плащ. На берегу среди тёсаных камней жалась группа миссионеров, среди них видны были дамы разных лет, дети, все прилично одетые. Они ожидали кого-то. Внизу на лодках китайцы слуги возились с багажом, выгружая его на крутой берег. Багажа было много, мебель, стулья, столы, диваны, книги, ящики, чемоданы, всё это сгруппировывалось в большие пирамиды, всё это надо было перевозить осторожно. От всей этой сцены веяло какой-то грустью, аллегорией жизни: это таскание вещей, эта как бы бесприютность, вечное путешествие куда-то, безучастность людей, смутное представление будущего... На другой день, проходя по тому же мосту, я увидел те же лодки уже вытянутыми на берег и установленными на пуках камыша очевидно на зиму, с тем чтобы с первыми тёплыми, весенними днями опять спустить их на воду для нового путешествия.

Всё остальное время дня, покуда мне пришлось ехать, я не переставал расспрашивать своего попутчика и получил массу сведений о Китае, так как он, хотя и мало, сравнительно, путешествовал, но по рассказам других и из докладов миссионеров основательно был знаком с географией Китая. Он охотно сообщал мне свои познания, толково излагая факты и параллельно делая замечания

—261—

практического свойства: где и почему проповедь имеет успех и когда бывает безуспешна. Большое значение придаёт он катехизаторам из туземцев, хотя не жалует их особым доверием, миссионер не может положиться на искренность своих желтокожих помощников, но должен в своём сердце переживать все радости и невзгоды своей маленькой церкви. Всего я теперь не могу припомнить из того, что слышал, но помню: меня поразило процентное отношение проповедников к числу слушателей в Методистской церкви: у них один проповедник приходится на восемнадцать обращённых в христианство, у нас же едва ли придётся один на сотню. И при таком количестве людей, и при такой массе благотворительных и просветительных учреждений, при массе затрачиваемых материальных и нравственных средств, дело проповеди подвигается туго, это по отзывам их самих. Тут воочию зрится превосходство православия над другими исповеданиями. А их теперь так много. Сами протестанты жалуются, что постоянно возрастающее количество толков и сект сильно тормозит дело их среди китайцев. К тому же теперь трудно находить места и в Китае, где бы учение христианское в какой-либо форме не проповедовалось, и если громадное большинство китайцев ещё коснеют в язычестве, то это свидетельствует скорее о нежелании их принять проповедь, особенно когда учение христианства предлагается им в различных до противоположности формах. Здесь к слову сказать, личность миссионера, его поведение играет большую роль, причём кроме общечеловеческого критерия порядочности трезвого и честного человека, язычники прилагают свой критерий, знание приличий и обращения с ними, и всё это требуется для успеха дела проповеди. Мой собеседник, казалось, удовлетворял всем этим требованиям с избытком. Выдержанность его манер, интонации голоса, поступи и осанки не оставляла желать ничего лучшего. Умение вести разговор просто, но с достоинством, при том избегая национальных и политических вопросов, напр. о нашей несчастной войне, скромно тихая речь с внятным произношением каждого слова, – всё это располагало в пользу моего собеседника.

—262—

Время шло незаметно и приблизилось к 12-ти часам дня т. е. к завтраку.

Вся европейская часть публики вагона принялась за завтрак, появилась ветчина, колбасы, консервы, солдаты палашами резали всё это и ели, впрочем съедено было не так много, как выпито. Общество вскоре сделалось шумным, произносились тосты, кричали ура. Мой сосед тоже собирался завтракать, он достал жестяную продолговатую коробку, в которых обыкновенно продаются английские чайные сухари. Там оказались тщательно обёрнутыми в папиросную бумагу несколько бисквитов с вложенными в них кусочками мяса, икра, половинка цыплёнка, ещё что-то и два яблока. Я отказался от предложения разделить с ним завтрак, так как незадолго пред тем закусил сытного монастырского хлеба, но от яблока не мог отказаться, – это было американское яблоко, красное, сочное, приятно кисловатого вкуса. Миссионер сообщил мне при этом, что вино и фрукты они выписывают из Америки, что лучшие вина – калифорнийские, что там масса виноградников, что доставка оттуда в Китай этих продуктов (и винограда) теперь стоит пустяки. Я полюбопытствовал узнать, – кто ему так заботливо приготовил завтрак?

– Это моя старшая дочь, сказал он, она недавно вернулась из Америки, где окончила медицинские курсы. Теперь занимается на кухне, учится готовить, но надо правду сказать, прибавил он с усмешкой, что игра на пианино и живопись масляными красками ей удаются лучше, чем бульоны и паштеты.

Откушав свой завтрак, он аккуратно убрал в коробку обёрточную бумагу и всё оставшееся, отнюдь не бросая на пол объедков, как это принято обычаями вагонов 2-го класса, и, достав из-под лавочки чемодан, холщовой, от ветхости утративший первоначальный свой цвет и форму, положил в него коробку, а взял номер журнала. Это был миссионерский журнал на английском языке с прекрасными рисунками. На первом листе помещён был портрет пожилого господина с седыми бакенами в очках и цилиндре.

– Это портрет директора той семинарии, в которой я

—263—

учился. Три года тому назад он приезжал на открытие нашего госпиталя в Пекине, теперь он уже умер, тут вот приложен и некролог.

Дальше следовали снимки с каких-то зданий, ещё портреты меньших размеров. Картин было много, – виды городов, – рассматривая их, мы не заметили, как сзади нас собралось несколько китайцев. Все они смотрели рисунки и просили сообщить им что-нибудь из содержания журнала. Миссионер обещал рассказать им что-либо из прочитанного и, когда стал пробегать страницы глазами, я оглянулся назад в сторону вагона, там происходило нечто невыразимое: какой-то хаос движений и звуков. Сильно подпившие солдаты потешали себя разными забавами. Французы наряжали китайчонка в мундир и феску итальянца, причём истерически смеялись; итальянцы, держа друг друга за ворот, горланили какую-то серенаду, кто-то взбирался по железной колонке под крышу вагона, два немца дрессировали собаку, заставляя её прыгать в кольцо, образуемое руками человека, наклонившегося до земли, собака визжала, бросалась из стороны в сторону и наконец прыгала через кольцо, общий крик, аплодисменты... Только индейцы вели себя спокойно в своём углу. Один читал нараспев Коран по книге лондонского издания, другие двое дремали под это монотонное чтение, подпёрши локтями свои тяжёлые челмы. Китайцам наскучило смотреть на забавы пьяных европейских солдат и они почти все сбились вокруг миссионера. А тот рассказал им два, только что прочитанные им случаи проявления душевной жизни в человеке и животном. Первый из них имел место в одном из портовых городов Англии. Один молодой человек с двумя своими родственницами вздумал покататься в лодке. Дело было в праздник. Наняли шлюпку и одного гребца, так как шлюпка не могла вмещать более четырёх человек. Молодой человек взялся за вёсла и так они отплыли далеко от берега. Поднялся ветер и стал увлекать шлюпку в море, надо было ворочаться назад, но когда волны усилились, то оказалась течь в шлюпке, она стала наполняться водой, а удалять воду было нечем. Молодой человек устал грести, так как не имел к

—264—

тому навыка. Он передал весла лодочнику, а сам принялся шляпой вычерпывать воду, но видя, что до берега остаётся ещё далеко, а шлюпку облегчить нечем, он решился броситься сам в воду и утонул, а благодаря этому его родственницы благополучно достигли берега. В другом рассказе фигурировал путешественник, проезжавший через Венецию и остановившийся там в одной гостинице. У него была собака, которую он по нечаянности запер в своём номере и вспомнил про неё лишь в поезде, мчавшем его в Турин. Хозяин гостиницы лично знал путешественника и его привязанность к собаке, потому решил соблюсти её в надежде на скорое возвращение его. Но тот, погоревав немного, забыл о собаке и лишь через два года случайно заехал в Венецию и остановился в той самой гостинице. Проходя по коридору, он услышал лай собаки; лай показался ему знакомым. Он долго припоминал, но не мог вспомнить случая с его собакой. Когда открыли дверь, собака бросилась к своему хозяину, которого она узнала даже не видя, лишь по звукам его шагов в коридоре гостиницы.

Китайцы внимательно выслушали оба рассказа и переглядывались между собой, как бы недоумевая, – зачем такие неважные вещи печатаются в журналах? Они, видимо, ожидали услышать что-нибудь более серьёзное или практически полезное. Тогда миссионер предложил нравоучение по поводу этих рассказов. Указал в первом на самоотверженность молодого человека, а во втором на чувство благодарности (или привязанности) в животном, на чувство, которое и в человеке не всегда усматривается в такой степени. Но китайцы и этим не удовлетворились, они продолжали стоя ожидать, что будет дальше? о чём мы будем говорить? Тогда миссионер опять открыл свой чемоданчик, где, кроме нескольких газет на английском и китайском языках, лежало ещё два томика новых, неразрезанных и два экземпляра библии на китайском языке. Он взял одну из них и раскрыв, стал читать из нового завета о браке в Кане галилейской. Читал он свободно, без запинки, читал и пояснял не совсем понятные иероглифы. Мораль, выведенная им из евангельского повествования, сводилась к тому заключе-

—265—

нию, что Христос может и наши пресные, как вода, тепло-хладные сердца превратить в крепкое, здоровое вино посредством переливания себялюбивого язычества в сосуды (в формы) общительности и любви христианских обществ. Мысль эту он долго не оставлял, приводя примеры благоустроенности китайских христианских обществ и много говоря о пользе европейского просвещения. Это была его стихия, тут он жил, и мог говорить без конца. Говорил так ясно, поясняя всё примерами, так увлекательно, но вот один из китайцев зевнул, а за ним и другие: зевота стала одолевать ими, и они один по одному стали отходить в стороны... Да, дело идёт туго, подумал я.

Между тем приближалось время нам расстаться, мой попутчик ехал в Чан ли (город груш) и зубчатые стены городка отчётливо выделялись на голубом фоне гор. Здесь у него живёт два товарища по службе, у которых он погостит сутки, а затем отправится дальше, в горы, где, по его мнению, может быть успех в проповеди среди простых поселян.

Мы расстались как будто были век знакомы. Он родился в Чикаго, я в Донской области, но как хорошо провели мы вместе эту дорогу, часов пять или шесть времени!..

А. А.

—266—

1–2. Два освободительных свидетельства из эпохи гонения на христиан при императоре Деции Траяне. – 3. Письмо пресвитера Псеносириса к пресвитеру Аполлову. – 4. Надпись из Ариканды. – 5. Следы первохристиаиства на греческих островах.

Последние десятилетия истекшего XIX в области церковно-исторической науки ознаменовались рядом замечательных открытий. Мы уже не говорим о таких находках, как „Учение 12-ти апостолов“, „акты мученика Аполлония“, „апология Аристида“, „каноны Ипполина“ и пр., – находках, которые освещают с совершенно новых сторон жизнь и строй древней церкви и остаются более или менее известными всем интересующимся успехами церковно-исторического познания. Но подле этих так сказать монументальных открытий в настоящее время можно отметить ещё несколько, хотя и небольших, но весьма любопытных находок, не столько, правда, пополняющих прежние исторические сведения, сколько иллюстрирующих их наглядными примерами и неопровержимыми оригинальными документами. Само собой понятно, что документы последнего рода далеко не обладают той важностью, которая по праву принадлежит первым, тем не менее и они не лишены совсем общего интереса. Мы рассмотрим лишь некоторые из них, наиболее обращающие на себя внимание, сопровождая их своими предварительными замечаниями.

1. На половину третьего века падает резкий переворот в отношениях между римской языческой империей и хри-

—267—

стианством. Вместо инертного, отчасти выжидающего, отчасти сдерживающего положения, какое установлено было прежним законодательством Антонинов касательно христиан, теперь выступает на сцену энергичная борьба языческого государства с христианской церковью, рассчитанная на то, чтобы подавить христианство, смять стойкость его исповедников и обеспечить господство национальной религии. Римское правительство теперь само берёт на себя инициативу преследования и ведёт их на свой риск, своими собственными средствами. Не довольствуясь общими постановлениями римского права о религиозных преступлениях, оно издаёт теперь специальные узаконения, запрещающие христианство, определяет способ применения их и следит за точностью исполнения. – Начало этой радикальной перемене в религиозной политике Рима полагает царствование Деция (249–251). Мужественный воин и замечательный государственный человек, Деций принадлежал к числу так называемых романтиков на стране цезарей, которые в восстановлении идеализированных ими порядков римской старины усматривали единственное спасение для разлагавшегося внутри и извне государства. Проникнутый благоговением к древнему строю и национальной религии ум Деция в христианстве должен был видеть одну из существенных причин современного ему упадка нравов и главное препятствие к возвращению к старине. Он был первым убеждённым противником христианства на римском троне, хорошо понимающим его универсальные стремления и несовместимость их с римской идеей о государстве. Он правил империей около двух лет, но всё его царствование было наполнено гонениями на христиан, которые он вёл с ревностью энтузиаста, уверившего себя в правоте своего дела.

Эдикт Деция, изданный в начале 250 года, в первый раз в истории объявлял гонение на христиан, и притом гонение всеобщее. Он предписывал, чтобы все держащиеся христианства явно отреклись от него и самым делом засвидетельствовали своё признание римских национальных богов. Эдикт распространялся на каждого христианина, кто бы он ни был по своему полу, возрасту и общественному положению. Сенаторы и епископы, рабы и

—268—

свободные, женщины и дети – все одинаково подлежали его действию. Чтобы никто из подозрительных лиц не мог избежать применения эдикта, правительство выработало теперь особую форму преследования, создав новый оригинальный орган для его осуществления. По всем городам и даже отдалённым селениям оно устроило особые комиссии из пяти лиц, которые собирали сведения о христианах своего округа, назначали определённый день, когда все исповедавшие христианство или заподозренные в этом, должны были явиться в эту комиссию для засвидетельствования своих религиозных убеждений, и следили за тем, чтобы ни одно из подозрительных лиц не ускользнуло от допроса. Если представший пред комиссией христианин обнаруживал упорство, то после неизбежных уговоров, отправлялся к проконсулу для пыток и наказания. Если же он выражал готовность подчиниться требованиям эдикта, то комиссия следила за тем, чтобы эта готовность доказана была делом т. е. жертвоприношением богам или вкушением от жертвы, и затем выдавала свидетельства, удостоверявшие в том, что лицо, обладавшее таким документом, исполнило в присутствии комиссии повеление императора о принесении жертв отечественным богам. Свидетельства эти назывались libelli и служили грамотой, освобождающей их обладателей от всяких дальнейших притеснений за веру. Считалось достаточным приобрести такой документ, чтобы отвлечь от себя все сомнения в покорности императору и преданности богам. Понятно, что при тяжести гонения охотников до таких свидетельств находилось немало, – тем более, что их иногда можно было получать за деньги, без предварительного привлечения к принесению жертв. По окончании гонения эти христиане, приобретшие свидетельства, составили особенно многочисленный класс падших, известный под именем либеллятиков.

Весьма любопытно, что несколько экземпляров¹⁸⁴⁶ подобного рода свидетельств дошли до нашего времени, и что в особенности замечательно, дошли не в копии и не в

—269—

передаче современников, а в оригинале, в том непосредственном виде, в каком они и были выданы. Один из этих документов найден был учёным Кребсом в Брукшевском собрании рукописей, приобретённых потом на средства германского Императора Берлинским музеем и опубликован в Sitzungberichte der Kais. Pruss. Akademie der Wissenbch., 2 №, 1894 г. вместе с топографическим снимком. Он представляет собой кусок светло-коричневого папируса 20,5 сант. высоты, 8 сант. ширины с 24 строчками письма на одной стороне. Строки 1–16 написаны одной рукой, и притом хорошим каллиграфическим почерком, несколько портящемся к концу; слова же на стр. 17–69 вставлены другой рукой, – беглым, толстым и мало-разборчивым почерком. В отпечатанной Кребсом форме документ имеет следующий вид¹⁸⁴⁷.

1. Τοῖς ἐπὶ ϑυσίων ᾑρῃ-

μένοις ϰώ (μης) Ἀλεξ (άνδρου) Νήσου

παρὰ Αὐρηλ(ίου) Διογένου (ς) Σατα-

βοῦτος ἀπὸ ϰώ(μης) Αλεξανδ(ρου)

5. Νήσου, ὡς Λ’oβ, οὐλ(ὴ)

ὀφρΰι δεζ(ιᾷ). Καὶ ἀεὶ

ϑύων τοῖς ϑεοῖς δετέ-

λεσα ϰαὶ νῦν ἐπὶ πα.–

ροῦσιν ήμῖν ϰατὰ

10. τὰ προςτετατα[γμέ]

να ἔϑυσα [ϰα]ὶ ἐπ [...]

[.].ι τῶν ἱ[ε] ρείων [...]

σάμην ϰαὶ ἀξιῶ [ὑμᾶς]

ὑποσημιώσασϑαι

15. Διευτυχεῖται

Αὐρήλ(ιος) [Διο]γένης ἐπιδ [έ(δωϰα)]

Αὐρήλ(ιος) σ...ρ... [...]

ϑύοντα Μυσ [...]

νωνος σεσ(ημείωμαι)

20. [Λ’α] Αὐτοϰράτορο[ς] Καί[σαρος]

[Γα]ίου Δίεσσίου Κ[υ]ίν [του]

—270—

[Τρ] αϊ [ανoῦ Δε]ϰίου Ευσ [εβοῦς]

[Ε] ὐτ [υχοῦς] Σε[β]άστου

Ἐπ(είφ) β. –

Уже сам Кребс, издавая текст, присоединил к нему ряд археологических, исторических и филологических примечаний; затем, они были дополнены А. Гарнаком в Theologische Literaturzeit. 1894, № 2, ss. 38–41. В дальнейшем мы пользуемся замечаниями этих учёных.

Документ несомненно принадлежит эпохе гонения Деция: об этом свидетельствует точная дата, поставленная в конце его (стр. 20–24): „первый год самодержца Кесаря Гаия Мессии Квинта Траяна Деция, благочестивого, счастливого, августейшего; Епифи (месяце) день 2-й“, т. е., 26 июня 251-го года, – момент, когда гонение находилось в полном разгаре. Всё его содержание состоит в полном соответствии известиям об особенностях гонения Деция, доставляемым современниками гонения, и в свою очередь наглядно подтверждает их. Об особых комиссиях для наблюдения за исполнением распоряжения Деция, и притом из пяти человек, – говорит Киприан (ер. 43, 3). Деревня Александров остров находилась на острове, лежащем на Файюмском озере в Египте, и встречается в памятниках 3-го столетия. Благородное имя Аврелия после издания известной Constitutio Antonina (262 г.) часто воспринималось жителями Египта, как praenomen (прозвище). Таким образом, даже малейшие частности документа находят для себя историческое подтверждение.

Что касается до пропусков, встречающихся в документе, то они в значительной мере восполнены Кребсом и А. Гарнаком путём сопоставления их с другими данными, относящимися к этому гонению. Наибольшая порча текста наблюдается в 11 и 12 стихах. А. Гарнак рассуждает следующим образом. Множественное число τὰ προςτεταγμενα (предписанное свыше), показывает, что эдикт, кроме жертв, требовал ещё чего-то другого – чего? – это ясно из многих свидетельств того времени, именно: вкушения идоложертвенного¹⁸⁴⁸. Поэтому пропуск в 12 стр. всего есте-

—271—

ственнее восполнить через ἐγευσάμην. Труднее сделать поправку в 11 строке, но и здесь наука не беспомощна. Тот же Киприан свидетельствует, что вместе с вкушением христианам предлагалась ещё чаша с жертвенным вином¹⁸⁴⁹. Нет ничего вероятнее того предположения, что параллельно ἐγευσάμην (вкусил) в предыдущем стояли слова: ϰαὶ ἔπιον ϰαὶ τῶν ἰερειων..., причём число букв как раз совпадает с остающимся свободным местом. Но загадку в собственном смысле составляют стр. 16, 17 и 18. Что должны были обозначать эти строки? Уже один взгляд на предлежащий документ раскрывает происхождение этих строк. Мы упоминали выше, что само свидетельство написано хорошим каллиграфическим почерком; вероятно, бланки подобного рода свидетельств заготовлялись особыми канцелярскими писцами, состоящими при комиссиях, по заказу желающих. Удостоверительные же подписи, заключающиеся в ст. 16–18-м, при массе выдаваемых свидетельств, и должны были производиться быстро, кое-как, ограничиваясь только начальными буквами, как и теперь подписываются у нас сановные лица и как это мы наблюдаем на исследуемом экземпляре. Кребс, впрочем, догадывается, что пред ϑύοντα (приносящего жертву) должно было стоять что-нибудь в роде: „я видел“. Σεσ... с полной вероятностью можно восполнить ημείωμαι, поскольку это необходимо требуется самым характером документа. Μυσ..., – очень допустимо, – представляет собой начало употребительного тогда имени Μυςϑης, слова же... νωνος, без сомнения, являются концом имени, долженствующего обозначать отчество.

Восстановленный таким образом документ в русском переводе может быть передан так:

„Наблюдателям¹⁸⁵⁰ за жертвоприношениями в деревне Александров остров. От Аврелия Диогена, сына Сатавута, 72-х лет от роду с рубцом на правой брови. И всегда я приносил жертвы богам, и теперь в вашем присутствии по (императорскому) приказу пил и вкушал от

—272—

священной снеди и прошу вас удостоверить это. Будьте здоровы. Подал я, Аврелий Диоген“. – Далее, по-видимому, нужно понимать так: „что Аврелия (требуется, следовательно, ...ιος переменить на …ιον) я видел вкушающим жертву, (в том) удостоверяю я, Мистес, сын...“. Хронологическая дата приведена выше.

Документ наводит на некоторые важные выводы. Прежде всего он даёт возможность, с большей или меньшей правдоподобностью, восстановить подлинный текст недошедшего до нас эдикта Деция. По догадке А. Гарнака, указ Деция, вероятно, содержал тоже, чего впоследствии требовал Максимин в своём эдикте, сохранившемся у Евсевия¹⁸⁵¹: „заставлять поголовно всех мужей вместе с жёнами, прочими семейниками и грудными младенцами приносить жертвы, совершать возлияния и непременно вкушать жертвенную пищу“. К этому было ещё прибавлено распоряжение об учреждении комиссий и угроза тем должностным лицам, которые без достаточной ревности отнесутся к императорскому повелению.

Далее, рассматриваемый памятник является наглядным свидетельством всеобщности гонения: он показывает, что преследования распространялись не только на города, но и такие незначительные и отдалённые деревушки, как Александров остров; а это – черта новая, – насколько знаем, – не встречающаяся в прочих источниках.

Кто был Аврелий Диоген, – получивший это свидетельство? христианин или язычник? На первый взгляд такой вопрос представляется излишним: по-видимому, одно уже заявление Диогена: „всегда я приносил жертвы богам“, должно – свидетельствовать о том, что он был природным язычником. Однако, уже А. Гарнак обратил внимание на то, что, согласно показаниям древних писателей, подобного рода самосвидетельства не заслуживают ни малейшего доверия. Дионисий александрийский, описывая первые следствия, вызванные применением указа Деция в

—273—

Александрии, между прочим сообщает: „другие христиане подходили к жертвенникам с большей готовностью, стараясь доказать саму смелостью, что они прежде не были христианами¹⁸⁵²“. О том же говорит и Киприан¹⁸⁵³. Но и помимо этого уже само по себе невероятно, чтобы обладателем документа был язычник; для язычника не было никакой надобности домогаться выдачи подобного рода свидетельства и хлопотать об официальном удостоверении его готовности исполнить обряды национального культа; он мог это сделать и без всякого документа, на любом перекрёстке, где стоял храм, статуя бога или жертвенник. Но если Аврелий Диоген, действительно, был отступником христианства, то мог ли он думать, что маленький клочок папируса, который, без сомнения, по окончании гонения, он сам тщательно скрывал от посторонних глаз, через полторы тысячи веков обратит на себя внимание всего учёного мира и будет сохраняться, как драгоценный памятник, на постоянное обличение его самого и подобных ему?

2. Другой, имеющий интерес экземпляр освободительного свидетельства, найденный в собрании папирусов, принадлежащих рейнскому Эрцгерцогу, составлен из разных отрывков и издан учёным Wessely в Sitzungsberiht d. k. Akad. Wiss., phil. – hist. Classe, 3 Jan. 1894. Мы знакомы с ним лишь по рецензии А. Гарнака, напечатанной в Theol.-Literaturzeit. 1894, b, ss. 162. 163. Он читается так.

1. τoις επι τον ϑυσιων ηρημενοις

ϰωμης φιλαδελφιας

παρα αυρυλιων συρου ϰαι πασβειου του

αδελφου ϰαι δημητριας ϰαι σαραπιαδος

5. γιναιϰων [η]μων εξωπυλειτων

αει ϑυοντες τοις ϑεοις διε-

τελεσαμεν ϰαι νυν επι παροντων υμων

ϰατα τα προςταχϑεντα ϰαι εσπισαμεν

ϰαι [τω]ν ι[ερειων] ε[γευσαμεϑα ϰαι]

10 [αξιουμεν υμας υποσυμειω]

—274—

σασϑαι ημιν διευτ[υχειτε]

αυρηλ συρος ϰαι πασβης επιδεδωϰε

ισιδωρος εχρ [ὐ αν“ αχφ]

* * *

Подписей должностных лиц нет. Реконструкция документа не представляла уже трудностей после изучения грамотки (libelli), изданной Кребсом, и наглядно подтверждает правильность истолкования, данного в первом случае. Местность с именем Филадельфии в Египте хорошо известна, равно как и распространённость в нём имени Аврелия со времени Каракаллы. 12 и 13 строки написаны другой рукой. Смысл 13 строки восстановляется так: ισιδωρος εγγραψα, υπερ αυτων αγγραμματων. В русском переводе документ можно передать так:

„Наблюдателям за жертвоприношениями в деревне Филадельфия. От Аврелия Сира и Пасвия брата и от Димитриады и Сарапиады законных жён наших. Мы всегда приносили жертвы богам и теперь в присутствии вашем, согласно приказанию, совершили возлияние и вкусили от священной снеди и просим вас дать нам удостоверение. Будьте здравы. Подали Аврелий Сир и Пасвий. Писал я, Исидор, по безграмотству их“.

Даты на документе нет, но всё его содержание, вполне тожественное с только что рассмотренным экземпляром, показывает, что он должен быть отнесён к тому же гонению и приблизительно к тому же времени. Подтверждая все выводы, сделанные на основании первого документа, этот новый экземпляр, кроме того, даёт возможность видеть, что свидетельства изготовлялись по более или менее определённой форме, причём требовалось не только фактическое подтверждение („пили“, „вкусили“) заявления о преданности богам, но ручательство за прошлое („всегда приносили жертвы богам“). Это тоже новая черта, весьма характерная для гонения Деция.

3. Письмо пресвитера Псеносириса к пресвитеру Аполлону.

В 1902-м году проф. Гейдельберского университета А. Диссманн в небольшом, но очень основательном исследовании¹⁸⁵⁴ ознакомил науку с новой находкой, обрисовы-

—275—

вающей очень оригинальную картину из жизни и взаимо-общения древних христиан за время наибольших притеснений их со стороны римской государственной власти. Документ открыт не им самим; он найден между большим числом папирусных листков и фрагментов, открытых в большом Оазисе ливийской пустыни в Египте: одиннадцать и среди них интересующий нас попали в Британский музей и изданы Гренфелем и Хунтом в греческой серии папирусов во 2-м томе¹⁸⁵⁵. Заслуга Диссмана состоит лишь в том, что он обратил внимание науки на этот папирус, реставрировал его текст и снабдил подробным комментарием.

В предлежащем виде¹⁸⁵⁶ листок папируса имеет размеры 21, 59×8×255 сант.; передняя сторона его заполнена письмом, обратная заключает адрес. В воспроизведённой Дисманом форме содержание документа состоит в следующем:

Передняя сторона^*

1. Ψενοσίρει πρεςβ[υτέ]ρῳ Ἀπόλλωνι

πρεσβυτέρῳ ἀγαπητῷ ἀδελφῷ

ἐν Κ[υρί]ῶ χαίρειν.

πρὸ τῶν ὅλων πολλά δε ἀσπά-

5. ζομαι ϰαὶ τοὺς παρὰ σοὶ πάντας

ἀδελφοὺς ἐν Θ[έ]ῷ. γινώσϰειν

σε ϑέλω, ἀδελφέ, ὅτι οί νεϰρό-

τάφοι ἐνηνόχασιν ἐνϑὰδε

εἰς τὸ ἔσω τὴν Πολιτιϰὴν τὴν

10. πεμφϑεῖσαν εἰς ’Όασιν ὑπὸ τῆς

ἡγεμονίας ϰαὶ [τ] αὐτὴν πα–

ραδεδωϰα τοῖς ϰαλοῖς ϰαὶ πί–

στοις ἐξαυτῆς τῶν νεϰροτά-

φων εἰς τήρησιν, ἔστ` ἂν ἔλ-

15. ϑη ὁ υῒός αὐτῆς Νεῖλος, ϰαὶ

ὃταν ἔλϑη σὺν ϴεῷ, μαρτυρή-

—276—

σι σoι περὶ ὧν αὐτὴν πεποι-

ηϰασιν· δ [.ή] λω [σ] ον [δέ] μοι

ϰ[αὶ] σὺ περὶ ὧν ϑέλεις ἐνταῦ-

20. ϑα ἡδίως ποιοῦντι

ἐρρῶσϑαί σε εὔχομαι

ἐν Κ[υρί]ω ϴ[έ]ῳ.

Обратная сторона:

Απόλλωνι × παρὰ Ψενοσιρίο[υ]

πρεσβυτέρω × πρεσβυτέρου ἐν Κ[υρι]ῳ.

Перевод письма:

„Псеносирису пресвитеру Аполлону

пресвитеру (sic) возлюбленному брату

радуйся в Господе“

„Прежде всего многократно приветствую тебя и всех находящихся с тобой братьев в Боге; хочу уведомить тебя, брат, что Политику, посланную по распоряжению правительства в Оазис, гробокопатели увели отсюда во внутренние (части или области?). И я тотчас (ἐξαυτῆς) передал её под охрану добрым и верным среди гробокопателей, пока не придёт её сын Нил. А когда он с помощью Божией придёт, он засвидетельствует тебе о всём, что они с ней сделали. И о том, что ты пожелаешь (сделать) здесь, извести также и меня, охотно исполняющего (теперь эту обязанность)

Желаю, чтобы ты возрастал в Господе Боге.

Адрес:

Аполлону × от Псеносириса

пресвитеру × пресвитера.

Хотя в письме не встречается ни имени Иисуса Христа, ни слова: христианин, однако, несомненно, что оно написано от одного христианского пресвитера к другому. Правда, должность пресвитера была известна в Египте с древнейших времён¹⁸⁵⁷, и имена, упоминаемые в письме, носят на себе языческий характер, но серьёзных оснований сомневаться в христианском происхождении его не может быть представлено. В последнее время выяснено,

—277—

что древние христиане вообще называли себя языческими именами и что специфически-христианские имена стали входить в употребление только с четвёртого века¹⁸⁵⁸. В частности, имя Псеносириса¹⁸⁵⁹ упоминает церковный историк Сократ, перечисляя египетских епископов, отправленных в ссылку арианином Георгием каппадокийским, занявшим александрийскую кафедру¹⁸⁶⁰. Наконец, характер обращения и заключительного пожелания носить на себе столь ясную христианскую окраску, что всякие рассуждения по этому вопросу становятся излишними¹⁸⁶¹. – Из адреса видно, что автором письма был Псеносирис, а получателем Аполлос. Хотя читая начальные слова письма можно было бы подумать, что письмо назначалось для Псеносириса, но необычное употребление здесь дательного падежа со стороны автора письма для того времени обозначало лишь высшую любезность по отношению к адресату, образцы которой сохранились и в других памятниках переписки. Место, откуда написано письмо и куда оно отправлялось, не обозначено в нём: но решению этого вопроса помогают косвенные соображения. Почти все папирусы, попавшие в Британский музей, ведут своё происхождение из современной деревушки Ель-Кузьет, напоминающей в своём наименовании древний город Кизис или Кузы и окружённой развалинами этого города. Кизис или Куза – это хорошо известная истории местность в большом Оазисе, упоминаемая, между прочим, в надписи, сделанной префектом Египта, Марком Лютилием Люпусом ещё в 116 году до Р. X. Папирусные фрагменты и листы, приобретённые здесь, представляют собой остатки архива гробокопателей, образовывавших из себя особый цех ремесленников в Египте, где обычай бальзамирования тел требовал значительного искусства и навыка. Выражение письма: „увели во внутренние части“ показывает, что Кизис, ко-

—278—

торый никоим образом не может назваться внутренней частью Оазиса, служил местом, куда было отправлено письмо и где жил пресвитер Аполлон. Псеносирис же, по смыслу документа, должен был принадлежать к христианской общине, обитавшей где-нибудь недалеко от внутренних частей Оазиса, лежавших на север от Кизиса, но какое название носила эта местность, определить невозможно.

„Посланная в Оазис“, несомненно, значит „сосланная в Оазис“. Большой Оазис, как место ссылки и заключения, хорошо известен гражданской и церковной истории. Начиная со времени фараонов и кончая римскими и византийскими императорами можно указать целый ряд так или иначе заявивших о себе в истории лиц, осуждённых на изгнание сюда. Достаточно привести следующие примеры. Одна надпись, относящаяся ещё к 1033 году до Р. X., найденная в Лускоре и содержащая в себе молитву первосвященника Аммона о возвращении сосланных в Оазис, показывает, что уже в то давнее время государственная власть пользовалась ими, как наиболее удобным по своим географическим условиям местом для ссылки. По приказанию арианского епископа Георгия в Александрии некоторые епископы Египта и Александрии, много христиан и даже одна девственница были сосланы, вероятно, в Оазис¹⁸⁶². В 396-м году сюда отправлен был императором Феодосием 1-м генерал Тимасий, а полвека позднее, при Феодосии II, за ним последовал туда известный константинопольский патриарх Несторий. „Послать в Оазис“ на юридическом языке Рима и Византии и значило „сослать в Оазис“¹⁸⁶³.

В рассматриваемом случае имеется в виду ссылка, последовавшая по распоряжению „игемона (ὑπὸ τῆς ἠγεμονίας). Таким термином (иначе: епарх) обозначалась должность императорского наместника в Египте. Вообще говоря, по римским законам епарх не мог применять ссылку в качестве судебного наказания без особого распоряжения

—279—

императора¹⁸⁶⁴, но ссылка в административном порядке, поскольку она вызывалась общественной необходимостью, была предоставлена его усмотрению¹⁸⁶⁵. Таким образом, здесь возможны два предположения: или Политика сослана была вследствие какого-либо императорского эдикта более или менее общего характера или по усмотрению самого наместника.

Но что нужно разуметь под именем „τήν πολιτικὴν“? Здесь прежде всего выступает на сцену вопрос правописания. В подлинном тексте документа заглавных букв нет, и потому это слово можно считать или как собственное имя или как общее обозначение. В первом случае оно будет указывать на „общественную блудницу“¹⁸⁶⁶, и в этом именно смысле поняли его первые издатели Грентель и Хунт. Правда, такое толкование на первый взгляд кажется противоречащим содержанию всего документа. Что могло бы побудить двух христианских пресвитеров и христианских сочленов гробокопателей заботиться о какой-то гетере, случайно попавшей в их общество? Однако, при ближайшем ознакомлении с вопросом, такое соотношение дело не является странным и необычным. Известно, что во время гонений на христиан многие благородные и высокопоставленные женщины осуждались на опозорение и отправлялись в публичные дома¹⁸⁶⁷. Особенно это нужно сказать в применении к гонению Максимина Дайи, когда египетский префект насильно заключил христианских женщин и девственниц в публичные дома¹⁸⁶⁸. Нет ничего удивительного, если пострадавшие таким образом женщины и девственницы, а равно и некоторые близкие к ним христиане, в имени „блудница“ не только усматривали ничего позорного, а напротив считали его почётным мученическим титулом. Из сирского текста сочинения Евсевия о Палестинских мучениках¹⁸⁶⁹ известно напр., что христиане

—280—

осуждённые в порфировые каменоломни украшали себя наименованием „порфиритов“.

Тем не менее Диссман отстраняет это толкование. Во-первых, невероятно, чтобы христиане назвали свою единоверку таким позорным именем, а во-вторых по римскому праву ссылке подвергались только женщины свободного класса и обладавшие более или менее хорошим состоянием(?). Несомненно, что слово „Политика“ у греков и римлян существовало в употреблении, как собственное женское имя. Это доказывают не только примеры, собранные у Рар’а в его словаре греческих имён, но и ряд надписей. Христианство Политики нигде не отмечено в документе, но со всей несомненностью оно открывается из того сообщества, какое окружает её: два пресвитера внимательно заботятся о ней; Псеносирис передаёт её под охрану и попечение „добрым и верным“ среди гробокопателей (ср. Мф.16:16; раб добрый и верный). Вероятно, ни Политика, ни последние не названы прямо христианами из опасения, чтобы письмо не попало в руки язычников и не послужило поводом к новым притеснениям.

Совершенно умалчивая о личности Политики и месте её происхождения, документ всё-таки даёт возможность проследить путь, каким она шла в ссылку. Письмо Псеносириса к Аполлону, пресвитеру в Кизисе, может иметь смысл лишь в том случае, если Аполлон лично знал Политику. Значит, Политика прежде, чем достигнуть внутренних частей Оазиса, посетила Кизис и здесь нашла себе приют у пресвитера Аполлона... Практика уголовного римского права помогает здесь несколько пополнить скудные сведения письма. Было уже упомянуто, что по римскому праву ссылке подвергались лишь женщины свободного класса и притом обладавшие более или менее значительным состоянием. Если не допускать влияния каких-либо исключительных обстоятельств, то и в Политике мы должны видеть особу этого общественного положения. Кроме того, согласно римской практике, осуждённые ко изгнанию обыкновенно сопровождались стражей до места их ссылки, но внутри этой местности им предоставлялась свобода движения. Отсюда понятной становится

—281—

роль, принятая на себя гробокопателями. Вероятно, уже в Кизисе по поручению пресвитера Аполлона они взяли Политику под своё покровительство и доставили её в место служения Псеносириса, который, быть может, сам сопутствовал ей до внутренних областей Оазиса. Письмо Псеносириса уведомляет Аполлона, что Политика находится под охраной верных и добрых людей, доставивших ей много услуг. Её сын Нил скоро придёт и расскажет ему о всём, что они с ней сделали. – Письмо заключается обычным приветствием, христианизированным прибавкой „в Господе Боге“.

Письмо Псеносириса к Аполлону, как мы видели, не имеет хронологической даты, но время его написания с достаточною точностью определяется историческими условиями его происхождения. Здесь прежде всего заслуживает внимания то обстоятельство, что бо́льшая часть папирусных листков, найденная в архиве гробокопателей в большом Оазисе, относится к 3-му и 4-му веку нашей эры. Если, действительно, Политика была женщиной, наказанной за христианство, то в пределах этих столетий могут быть указаны три царствования, когда христиан подвергали преследованиям: Деция, Валериана и Диоклитиана. Ближайшее рассмотрение исторических обстоятельств, на какие намекает письмо, заставлять признать большую вероятность за последней датой. Письмо показывает, что за время его составления христианство проникло уже в такие отдалённые области Египта, как Оазис, и играло здесь не незначительную роль; во многих местах существовали организованные христианские общины во главе с пресвитерами. К счастью, мы обладаем некоторыми достоверными сведениями, помогающими несколько разъяснить историю распространения христианства в Египте. Как свидетельствуют некоторые мученические акты и в особенности письма Дионисия Александрийского¹⁸⁷⁰, первыми провозвестниками христианства в пустынях Египта были отчасти сосланные, а отчасти бежавшие сюда епископы и христиане в гонение Деция и Валериана. Эпоха Деция и Валериана была лишь началом христианства для внутренних

—282—

областей Египта. То же сравнительное процветание его, какое наблюдается в письме Псеносириса, должно падать не ранее, как на первые годы IV-го века. С этим выводом совпадают и палеографические наблюдения; все учёные, имевшие случай так или иначе коснуться документа, датировали его приблизительно эпохой Диоклитиана. Так Гренфель и Хунт ещё в первом издании отнесли его к последним годам 3-го столетия т. е. ко времени царствования Диоклитиана, и это суждение тем важнее, что они и не подозревали о христианском происхождение его. Также высказались о нём Вилькен и Кейон¹⁸⁷¹.

Исторические сведения, дошедшие до нашего времени о гонении на христиан при Диоклитиане и его соправителях, показывают, что на ряду с представителями мужского пола преследованиям за веру подвергались женщины и даже дети. Случай, передаваемый Евсевием¹⁸⁷² об изгнании одной христианской дамы Максимином, по конфискации её имущества, конечно, не был единственным в этом роде. Фрагмент мартириума мученицы Феоное рассказывает, что при Диоклитиане наместник Александрии Кулькиан издал императорский эдикт, повелевавший мужей, отказавшихся воздать честь богам, карать смертью, а жён и детей, по конфискации оставшегося после мужа имущества, отправлять в отдалённые области¹⁸⁷³. Из Евсевиева повествования о Палестинских мучениках видно, что ссылка в рудокопни и каменоломни была одним из самых обычных наказаний для непокорных христиан в это гонение. Судя по обычным порядкам римского уголовного права, таким наказаниям должны были подвергаться лица по преимуществу низшего сословия, соответствующим же штрафом в применении к лицам высшего ранга служила ссылка в отдалённые местности.

На основании изложенных сейчас разъяснений дело нужно представлять себе следующим образом. В гонение Диоклитиана или его преемника Максимина высшим

—283—

правительственным лицом Египта была привлечена к допросу женщина Политика, принадлежавшая к свободному классу и обладавшая более или менее достаточным состоянием. На основании императорского эдикта она должна была отречься от Христа или воскурить фимиам перед статуей императора и принести жертву богам. Политика оказалась твёрдой в вере и, как государственная преступница, наказана была лишением имущества и ссылкой в Оазис. Её дальнейшая судьба, насколько она известна из письма Псеносириса, изложено уже выше.

Такова картина, непосредственно взятая из христианской жизни начала IV века, в том виде, как она обрисовывается в комментариях Диссманна. Нельзя сказать, чтобы все детали этой картины выступали в достаточно ясной перспективе. Так напр. роль сына Политики Нила остаётся непонятной; почему охрана должна была продолжаться до прихода сына и что он должен был сделать для матери? На эти недостатки в разъяснениях Диссманна обратил внимание А. Гарнак, посвятивший им обстоятельную рецензию в Theol. Liter-Zeit. 1902 г. № 7, SS. 205–208. Рецензент вполне соглашается с основным выводом Диссманна, что рассматриваемый документ составляет собой памятник Диоклитиановской эпохи гонения и излагает судьбу христианской женщины, сосланной в Оазис за исповедание веры. Но в истолковании деталей документа он так сильно расходится с Диссманом, что всё событие, описываемое в папирусном листке, получает совсем иной вид. Прежде всего он не находит возможным признать слово: „τὴν πολιτηκὴν“ собственным именем. Ему кажется совершенно невероятным допустить такой случай, чтобы сосланная в Оазис христианка носила столь позорное имя. Но с другой стороны мыслимо ли, чтобы христианские братья назвали свою сестру „публичной блудницей“? Возможны два выхода из этого затруднения: или слово: ἡ πολιτική не значило тогда „блудница“, – доказательства такого словоупотребления относятся к позднейшему времени, – а имело широкий смысл (= государственная преступница), или стремление христиан скрыть её действительное звание простиралось и на это имя. Диссманн далее наверно переводит слово: εἰς τήρησιν – под охрану; оно

—284—

должно значить: под арест (ср. Деян.4:3,5:18; где τήρησις = заключение, темница). Значит письмо, раз оно попадёт в посторонние руки, должно вызывать то представление, что речь идёт о задержании блудницы. Точно также и отношение её к цеху гробокопателей остаётся неясным. Возможна догадка, что осуждённая на растление была отдана им и что случайно находившиеся среди них христиане овладели ею и увели во внутренние области, чтобы охранить её, хотя и не в полной безопасности. Теперь вполне понятной становится роль её сына: сын должен прийти и принести деньги для выкупа матери. Факт, что τήρησις (охрана, заключение) будет продолжаться до тех пор, пока не придёт её сын, едва ли допускает какое-либо другое объяснение, кроме предложенного. Гарнак не утверждает, что, вследствие этого предположения, документ становится вполне ясным. Пока мы ничего не знаем о гробокопателях и отношении к ним христианских пресвитеров, мы должны довольствоваться только одними догадками. „Я заявляю, – говорит А. Гарнак, – что для меня сами основания, заставляющие принять существование христиан среди гробокопателей обоих местностей, неубедительны“. Здесь всё зависит от толкования слова: ἐξ αὐτῆς (стр. 13); на папирусе, насколько можно судить по приложенному фотографическому снимку с него, ясно выступают только буквы: ε..ξ.τ; но объяснение, какое дано прежними исследователями, прямо удивительно и неприменимо. Не следует ли здесь читать ἐξ ἀντίης, так что „добрые и верные“ ставятся в противоположность грубым гробокопателям, увлёкшим женщину? Но если это так, то всё дело нужно представлять проще. Никаких христиан не было среди гробокопателей; но языческие гробокопатели захватили осуждённую женщину и увели её во внутренний Оазис, Псеносирису же удалось „вопреки (ἐξ ἀντίης)“ желанию гробокопателей отдать её под охрану христиан и оставить там, пока не придёт её сын и не выкупит её. Слова же: „засвидетельствует о всём, что они сделали с ней“, должны указывать на позорные дела гробокопателей, а не на благодеяния христиан.

На чьей стороне здесь правда?

В своём коротеньком ответе А. Гарнаку, напечатай-

—285—

ном в Theolog. Liter-Zeit, за тот же год (№ 12, s. 364), Диссман оповещает читающую публику, что по его просьбе. Кеньён ещё раз проверил оригинал, находящийся в Британском музее, и без всякого сомнения прочитал в нём ἐξ αὐτῶν. Эта справка, конечно, вносит изменение в частном пункте толкования, предложенного Гарнаком, но ещё не колеблет общей его цельности. Главное положение А. Гарнака, что существование христиан среди гробокопателей не доказано, остаётся и после справки Диссмана неопровергнутым. Диссман в своём ответе спрашивает, как же в таком случае христианское письмо могло оказаться среди архива гробокопателей? Но если пресвитер Аполлон, к которому направлено было письмо, жил в Кизисе, где и найдены остатки архива, то весьма понятно, почему и его письмо сохранилось там. Христианство гробокопателей установлено было бы с несомненностью, если бы в прочих папирусах, найденных вместе с рассмотренным, оказались бы следы христианства; но этого, очевидно, нет; иначе Диссман не умолчал бы об этом. По нашему мнению, взгляд А. Гарнака можно развивать ещё далее. Нет никаких оснований утверждать, что под „добрыми и верными“ людьми, под охрану которых отдал Псеносирис сосланную женщину, разумеются именно христиане. Напротив, прямой смысл текста непосредственно ведёт к тому заключению, что эти люди принадлежали к составу гробокопателей, но названы так, быть может, потому, что они лично были знакомы Псеносирису. С этими поправками картина, восстановленная А. Гарнаком, получает вполне соответствующий документу смысл. Несомненно, осуждённая на растление женщина была известна Аполлону, пресвитеру в Кизисе и, быть может, на пути виделась с ним. Как она добралась до местожительства Псеносириса, – неизвестно. Здесь гробокопатели завладели ей и уволокли (ἐνηνόχασιν – некоторый элемент насилия) во внутренний Оазис. Псеносирису же удалось отдать её под охрану некоторым людям из этого же цеха гробокопателей, известным ему своей добротой и честностью. Всё дальнейшее остаётся в том же виде, как оно изложено у А. Гарнака.

—286—

4. Надпись из Ариканды, относящаяся ко времени гонения Максимина Дайи.

Именем Максимина Дайи, племянника Галерия, сделавшегося в 303 г., по отречении Диоклетиана от власти, кесарем восточных областей империи, а по смерти Галерия ставшего старшим Августом, отмечаются последние усилия римского правительства подавить христианство и заставить его исповедников подчиниться государственной религии. Сын иллирийского пастуха, без всякого образования и воспитания, он всё время оставался деревенским язычником, искренно разделявшим все суеверия язычества. Обязанный своим возвышением на трон исключительно своему родству с Галерием, он увидел во власти лишь лёгкое средство удовлетворить своему необыкновенному сластолюбию и жажде к деньгам. Благосостояние и честь поданных, особенно женщин, не имели никакой цены в его глазах. Его посланники ходили по всем городам подвластным ему областей, осматривали красивых женщин и отправляли их на потеху своему властелину. Такой сластолюбец и корыстолюбец, притом лишённый каких бы то ни было политических планов, мог бы остаться опасным разве только для целомудрия христианок, если бы около него не составился кружок из представителей неоплатонической школы (Иерокл и Феотекн), отъявленных врагов христианства, жрецов и прорицателей. Овладевши суеверной душой Максимина, они сделали его орудием своих целей и единственную задачу его царствования – указали в истреблении христианства. Хорошо понимая доказанную уже опытом бесплодность одних только репрессивных мер к отношению к христианству, этот кружок сумел поставить борьбу с христианством на новый путь. Сотрудники Максимина впервые уразумели что для победы над всё умножающимся противником необходимы возрождение и реформы самого язычества, и император с энергией принялся за это дело, предвосхитил отчасти приёмы последнего борца за язычество Юлиана. Он прежде всего постарался провести реставрацию язычества под главенством императорского культа в связи с новым провинциальным разделением империи, чтобы в противоположность христианству сделать его более силь-

—287—

ным и привлекательным. „По всем городам он распорядился построить храмы и возобновить разрушившиеся от времени капища, поставил также в каждом городе и месте жрецов, а над ними в каждой провинции верховного жреца¹⁸⁷⁴, а таким мог быть только тот, кто прошёл со славой все степени общественного служения; такому жрецу он назначил воинский отряд телохранителей¹⁸⁷⁵“. Цель этой реформы понятна: Максимин, как и предшествующие ему государи, хорошо сознавали значение церковной иерархии и её моральное влияние на христианский мир. То же он хотел создать и в язычестве; назначенные им по всем городам жрецы и первосвященники, – повторяет ещё раз Евсевий, – отличались гражданскими достоинствами и были славными по всему; эти-то люди весьма много заботились о поддержании находившегося в их ведении богослужения¹⁸⁷⁶“. Сам император пользовался всяким торжеством, чтобы совершить жертву и устроить великолепный пир для своих воинов, и этот пример его находил много подражателей и лиц сочувствовавших¹⁸⁷⁷. От одного высокообразованного лица он потребовал составить специальное полемическое сочинение против христиан, и плодом этого требования явился известный труд неоплатоника Иерокла. – Направляя всю свою власть и энергию к оживлению и облагорожению языческого культа и иерархии, Максимин в тоже время заявил о себе рядом тонко рассчитанных мер, предпринятых к унижению и опозорению христианства. Были опубликованы поддельные акты Пилата, наполненные всякой хулы на Христа; по повелению императора их разослали по всем подчинённым областям и выставлял на показ всем жителям городов и селений, а учителя грамоты обязывались обучать им детей, так чтобы они знали их наизусть¹⁸⁷⁸. На основании показаний каких-то женщин было установлено, что христиане в самих храмах своих co-

—288—

вершали непотребства, и протокол дознания опубликован был по всем местам и городам¹⁸⁷⁹. Наказания, налагаемые им на христиан преследовали туже цель: лиц престарелого возраста, пользовавшихся уважением и у язычников, он присуждал биться на кулаках в городском амфитеатре, других подвергал оскоплению и отсылал в рудники¹⁸⁸⁰; некоторых христианских епископов он назначал свинопасами в своих имениях, а другим приказывал объезжать лошадей из своих конюшен¹⁸⁸¹. Исповедникам христианства, по его распоряжению, вырывали правый глаз и калечили левую ногу¹⁸⁸², – в очевидном намерении наложить на них печать общественного презрения.

Одним из приёмов Максимина, направленных к тому, чтобы возбудить ревность язычников к отечественной религии и подогреть остывавший фанатизм их к христианству, было поощрение ходатайств городов и провинций об истреблении христиан обещанием разных милостей посредством особых грамот. Одну из таких грамот, назначенную в город Тир, сохранил нам Евсевий в своей истории. Мы приведём её лишь в главных извлечениях¹⁸⁸³: „Слабая некогда решимость человеческого ума показала довольно силы для того, чтобы прогнать и рассеять всю тьму, всю тучу заблуждения, которое до этого времени гибельным мраком невежества окружало людей, не столько нечестивых, сколько жалких (т. е. христиан), и познать, что всё приводится в порядок и утверждается человеколюбивым промыслом богов. Невозможно выразить, сколько приятно, отрадно и любезно нам то, что вы показали величайший образец своего боголюбезного усердия; и прежде известно было, какое внимание и почтение обыкновенно питали вы к бессмертным богам, которые свою веру всегда свидетельствовали не пустыми словами, но вместе удивительными и славными делами... Вот и теперь заметив, что опять начинают выползать люди,

—289—

одержимые проклятой глупостью, и как бы в оставленном и потухшем костре своими факелами снова возбуждают величайший пламень, ваш город прекращает попечение о всех частных своих выгодах, опускает из виду прошения о собственных делах и тотчас без замедления прибегает к нашему благочестию, прося у нас каких-либо средств и помощи“... Далее идёт речь о важности почитания богов для благосостояния природы. „А те (христиане), которые совершенно оставили своё слепое заблуждение и возвратились к прямому и наилучшему образу жизни, те особенно да возрадуются... Если же, напротив, они захотят держаться проклятого своего безумия, то да будут устранены и прогнаны далеко от вашего города и области... А чтобы вы знали, сколь приятно было нам ваше об этом прошение и как наша душа, даже независимо от ваших молений и прошений, сама собой произвольно стремиться делать добро, в доказательство того мы позволяем вашему подданству, за такое ваше набожное расположение просить какой угодно великой милости. Согласитесь только сделать это и получите, наша милость будет дарована вам без замедления. Быв же дарована вашему городу, она, во-первых, на весь век останется свидетельством благоговейной веры вашей в бессмертных богов, во-вторых, послужит для ваших детей и потомков доказательством, что от нашего добротолюбия вы получили достойные награды за такие – правила жизни“. Эта грамота, добавляет Евсевий, была прибита на столбах всей области.

Подтверждением и вместе с тем дополнением к приведённому сейчас из Евсевия документу и является „двуязычная“ надпись, найденная в 1893 в Ариканде, городе Ликийской провинции¹⁸⁸⁴. Она открыта была экспедицией, посланной из Бендорфа, внутри стадиума на каменной доске, привешенной к начатому, но оставшемуся неоконченным зданию. Надпись найдена в крайне несовершенном виде. Верхняя часть доски углом вправо и часть левого угла к

—290—

верху и весь левый край отломаны¹⁸⁸⁵ вместе с начертанными на них буквами, а вследствие этого и надпись, помещённая на ней на латинском языке, дошла в совсем повреждённом виде. Греческая и большая половина её сохранились несколько лучше, но все начальные слова строк отпали вместе с левым краем, и если мы имеем теперь полный и прекрасно восстановленный текст этой греческой половины надписи, то только благодаря тому, что за это дело взялся такой знаток истории и археологии, как покойный Моммзен. Но и для Моммзена латинская часть её представляла такие трудности, что он, не придавая ей важности вследствие краткости её, не нашёл возможным тратить на неё силы. А так как надпись касалась факта, относящегося отчасти к церковной истории, то Моммзен признал необходимым ознакомить с ней Гарнака, а тот в свою очередь указал ему на аналогическое место в выше приведённом памятнике у Евсевия, и значение, а равно и смысл латинской надписи вполне уяснился. Отсюда видно, как иногда бывает плодотворен для науки союз филологии и истории.

Латинская часть надписи в её подлинном виде имеет следующий вид:

entiam vol

ere iam nunc ho

am nostram iuxta deos i

tur quam vero condigna pra

emetia consecutos liberis ac po

Греческая надпись в её реставрированном виде:

Τοῖς σωτῆρσιν] παντὸς ἀνϑρώπων ἔϑνους ϰαὶ γίνους

Σεβαστοΐς Καί] σαρσιν Γαλερ. Οὐαλερ. Μαξιμείνῳ ϰαὶ (пустое место).

Κωνσταντείνω] ϰαὶ Οὐαλερ. Λιϰιννιανῷ Λιϰιννίῳ. Παρὰ τοῦ

Λυϰίων χαί II] ανφύλων ἔϑνους δεησις ϰαὶ ἱϰεσία. Ἔργοις ἀπὸ-

δεδωϰότων τ] ῶν ϑεῶν τῶν ὁμογενῶν ὑμῶν φιλανϑρωπίας

πᾶσιν ὠ ϑεί] ότατοι βασιλεῖς, οἷς ἡ ϑρησϰεία μεμελήτηται

αὐτῶν ὑπὲρ τῆ]ς ὑμῶν τῶν πάντα νειϰώντων δεσποτῶν

αιωνίου σω] τηριάς, ϰαλῶς ἔϰειν ἐδοϰιμάσαμεν ϰαταφυγεῖν

πρὸς τὴν ἀϑά] νατον βασιλείαν ϰαὶ δεηϑῆνοι ταὺς πάλαι

μανιϰοὺς χρι]στιανοὺς ϰαὶ εἰς δεῦρο τὴν αὐτὴν νόσον

—291—

διατηροῦντα]ς ποτε πεπαῦσϑαι ϰαὶ μηδεμιᾷ σϰαιᾷ τιτι ϰαι-

νῆ ϑρηςϰεία]τὴν τοῖς ϑεοίς ὀφειλομενην παραβαῖνειν.

Τοῦτ’ ἄν εἰς] ἔργον ἀφίϰοιτο, εἰ ὑμετἐρῳ ϑείῳ ϰαὶ αἰωνίῳ

νευματι π]ᾶσιν ϰατασταίη ἀπειρῆσϑαι μὲν ϰαὶ ϰεϰωλύσϑαι

ἐξονσία]ν τῆς τῶν ἀϑέων ἀπεχϑοῦς ἐπιτηδεύσεως,

πάντας δὲ τ] ῶν ὁμογενῶν ὑμῶν ϑεῶν ϑρησϰεία σχολά-

ξειν ὑτὲρ] τῆς αἰωνίον ϰαὶ ἀφϑαρτού βασιλείας ὑμῶν, ὃπερ

πλεΐστον συμ] φέρειν πᾶσιν τοῖς ὑμετέροις ἀνϑρώποίς πρόδηλον

εστιν¹⁸⁸⁶.

Уже при одном взгляде на состояние латинского текста в сохранившихся остатках его, легко видеть, как было трудно восстановить его. Кроме нескольких отдельных слов и отрывочных букв, от него ничего не осталось. То, к чему сводилось всё дело реставрации, состоялось лишь в переложении на латинский язык, с некоторыми приспособлениями и изменениями, заключительной части рескрипта Максимина в Тир, отмеченной выше курсивом, как она сохранилась в греческом подлиннике. Так как сделанная таким способом реконструкция латинского текста, может иметь интерес лишь филологического кунстштюка, то мы не считаем нужным воспроизводить её ни в латинском (= греческому), как он восстановлен Моммзеном, ни в русском переводе¹⁸⁸⁷.

Греческий отдел надписи по-русски будет значит следующее:

„Спасителям всего народа и рода человеческого Галерию Валерию Максимину и (пустое место) Константину и Валерию Ликинниану Ликинию. От провинций¹⁸⁸⁸ Ликии и Памфилии моление и прошение. Божественнейшие государи! Так как единородные Вам боги делами человеколюбия воздают всем заботящимся о почитании их ради вечного спасения

—292—

Вас, победоносных владык, мы признали за благо прибегнуть к (Вашему) бессмертному царству и умолять как-нибудь положить конец безумствующим издревле и доселе упорствующим в своей болезни христианам и не (позволять) им никаким новым безрассудным богопочитанием преступать должное богам служение. Это было бы достигнуто, если бы Ваша божественная воля постановила отнять и запретить (им) право на такой ненавистный образ жизни, чтобы все посвятили себя служению единородным Вам богам за вечное и непоколебимое царствование Ваше, которое, как известно, всем вашим людям приносит наибольшее благополучие“.

Как видим, греческая часть надписи представляет собой прошение об истреблении христиан, направленное к императорам от двух провинций Линии и Памфилии, латинский же текст содержит ответ или резолюцию Максимина. Несомненно, что греческий текст дошёл в полноте; никакого продолжения он не требует. Совсем другой вопрос: одна ли только резолюция помещалась на верхней части камня, или резолюции предшествовали ещё похвалы и назидания вроде грамоты в Тир? К сожалению, Моммзен не задаётся этим вопросом и ничего не сообщает об окружающей обстановке той доски, на которой найдена надпись. Во всяком случае значение надписи от этого не уменьшается. Она не только подтверждает и распространяет известие Евсевия, но даёт возможность читать такой любопытный документ, как просьба об истреблении христиан, прекрасно характеризующая отношение к ним языческого общества. Без сомнения, такая же или подобная просьба вызвана собой и рескрипт в Тир; на это указывает прямая фраза грамоты Максимина, точно воспроизводящая терминологию надписи: „независимо от ваших молений и прошений“ – фраза, по-видимому, официальная для подобных петиций.

Из немалочисленных примечаний издателя мы отметим следующие. Прошение провинций Ликии и Памфилии ходатайствует об отнятии у христиан права (ἐξουσίαν), позволяющего им следовать своим обычаям жизни. Это очевидное указание на толерантный эдикт Галерия, где разрешение христианам свободного богослужения отмечено

—293—

термином συνχώρησις¹⁸⁸⁹, у Константина же ἐξουσίαν¹⁸⁹⁰. – Моммзена очень заинтересовало пустое место между титулами Максимина и Константина, и он обратился к экскурсантам с просьбой сообщить ему точные сведения о состоянии его. Те вновь тщательно сравнили все фотографии, снятые с доски: пустое место, действительно, оказалось пустым, – но, – что важно, – в нём они не заметили никакой подчистки, а напротив, оно выдавалось, как рельеф, приготовленный для вырезывания букв. Если бы здесь была подчистка, то возможно было бы предполагать, что там значилось фамильное имя Константина φλαου (Флавий), которое потом было устранено при Лицинии, в виду начавшихся враждебных отношений его к Константину. В теперешнем же своём виде это пустое место является загадочным. Моммзен думает, что резчик надписи, хорошо знавший титулы восточных императоров, не был достаточно осведомлён об имени западного императора (т.-е. Константина), но почему же тогда это место пропущено пустым, а не заполнено следующими буквами? Вопрос о пустом месте остаётся, таким образом, открытым.

Время установки надписи может быть определено с достаточной точностью. Тот факт, что в адресе прошения имя Максимина занимает первое место, показывает, что надпись не могла появиться ранее мая 311 года, когда умер Галерий и звание старшего Августа перешло к Максимину. С другой стороны, она не могла быть устроена и позднее осени 313 года, когда скончался Максимин¹⁸⁹¹. Принимая же во внимание известие Евсевия, что первый указ против христиан (т. е. начало гонения) был издан Максимином менее, нежели за год до его смерти¹⁸⁹², можно остановиться на 312 годе, как наиболее вероятной дате для появления надписи.

(Окончание следует).

А. Спасский

—294—

II. Civiltà Cattolica и обновление схоластической философии

Изложив перипетии внешней истории журнала иезуитов, постараемся вкратце осветить его влияние в области римско-католической богословской литературы. Значение этого издания для римско-католической церкви сводится главным образом к тому, что оно попыталось восстановить честь схоластической философии Фомы Аквината, поколебленную сенсуализмом Кондильяка, эмпиризмом Локка, рационализмом Канта и Гегеля и – в Италии – философскими системами Джоберти и Росмини. По словам одного доминиканского писателя, католическая философия тождественна с философией Фомы Аквината, другими словами, – если отказаться от философского учения Фомы, то это всё равно, что отвергнуть основы, на которые опираются аксиомы и выводы римско-католического богословия. В подтверждение этого доминиканцы и вообще биографы Фомы ссылаются на чудесные сказания, которыми полно его житие. Так они рассказывают, что Фома молился однажды в церкви св. Доминика в Неаполе перед распятием, которое почитается там и поныне, и что один из братии, Доминик из Казерты, подошедши к нему в это время, увидел,

—295—

что знаменитый богослов находится в экстазе и чудесной силой приподнят над землёй. В то же время монаху послышался голос распятого Христа, Который говорил философу: Thoma, bene scripsisti de me; quam mercedem recipies a me pro tuo labore?.. (Фома, ты хорошо написал обо мне; какой награды ожидаешь от меня?), и ответ Фомы: Domine, non nisi te. (Никакой другой, кроме Тебя, Господи)¹⁸⁹³. Другой раз, по словам Реджинальдо, духовника и неразлучного товарища Фомы, учёный доминиканец не мог понять одного трудного места в книге пр. Исаии. Тогда ему явились св. апостолы Пётр и Павел и объяснили текст, говоря, что они посланы для этого Самим Богом. Память этих легендарных чудес запечатлена в доминиканском бревиарии (требнике). В одном гимне в честь Фомы говорится, что ангелы его утешали, св. Пётр и Павел исполняли его желания, Матерь Божия с ним беседовала и распятый Христос обращался с речью к нему, охваченному экстазом. Основываясь на этих легендах, патер Пласман выводит заключение, что истина учения Фомы подтверждена свидетельством Иисуса Христа, Пресв. Девы и св. апостолов Петра и Павла. К этим божественным свидетельствам присоединяется авторитет римских первосвященников, которые, несмотря на то, что Фома Аквинский был противником нового догмата непорочного зачатия, объявляли его учение чуждым малейшей тени заблуждения (ab omni erroris suspicione liberam), вернейшим путём к истине, непроницаемым щитом, прочнейшим, вернейшим, превосходящим всякую похвалу. Иоанн XXII писал даже, что Фома совершил столько чудес, сколько составил сочинений, и что его суждения проистекают скорее из божественного, чем человеческого источника¹⁸⁹⁴. Парижский университет называл его светочем церкви, блестящим и славным светильником; Саламанский университет имел обычай давать клятву in verbis S. Thomae et Augustni¹⁸⁹⁵; римские доминиканцы, получая диплом

—296—

магистра богословия, читали исповедание веры и давали клятву следовать учению Фомы Аквинского¹⁸⁹⁶.

И тем не менее это учение потеряло своё значение, особенно после того, как критике подверглась сама схоластика. Первые попытки восстановить её честь были сделаны в Неаполе. В 1841 году в этом городе стал выходить журнал, приобретший известность под следующим многоречивым заглавием: La Scienza e la Fede, raccolta religiosa, scientifica, letteraria ed artistica, che mostra come il sapere umano rende testimonianza alla religione cattolica (Наука и Вера, сборник религиозный, научный, литературный и художественный, показывающий, как человеческое знание служит свидетельством в пользу католической религии). Целью его издателей было доказать, что наука согласна с религией и подтверждает её догматы¹⁸⁹⁷. В этом журнале впервые появились довольно серьёзные труды в защиту схоластической философии Фомы Аквината, принадлежащие перу двух писателей иезуитов. В 1851 г. Винченцо ди Грация, излагая теорию Фомы относительно познания, высказывал сожаление, что в его время слишком мало читают философов XIII в.¹⁸⁹⁸, и приглашал юношество оживить новым блеском одну из славнейших страниц в истории Италии¹⁸⁹⁹, философию Фомы Аквинского, – философию строго психологическую¹⁹⁰⁰. Позднее тот же автор воспользовался философией Фомы для опровержения рационализма Гегеля, влияние которого чувствовалось в системе Росмини¹⁹⁰¹. В учёнейшем сочинении, выдержавшем второе издание, каноник Гаэтан Сансеверино опирается на Фому в своей полемике против скептицизма Юма и Рида¹⁹⁰², а в 1851 г. он издаёт трак-

—297—

тат логики в одном томе¹⁹⁰³, за которым последовал вскоре колоссальный труд Христианская философия в сравнении с древней и с новой¹⁹⁰⁴, к сожалению неоконченный, ставивший своей задачей доказать превосходство схоластической философии Фомы Аквинского над языческими и современными философскими системами. Сансеверино уверял, что схоластика Фомы – единственная гавань, в которой должны искать пристанища богословы и философы, желающие укрыться от бурь современного рационализма¹⁹⁰⁵. Сансеверино образовал даже в Неаполе школу, из которой вышли Таламо, автор Опыта об аристотелизме схоластики в истории философии¹⁹⁰⁶, Приско, ныне кардинал в Неаполе, который между многими другими сочинениями написал Метафизику морали¹⁹⁰⁷ и Начала философии права на основах этики¹⁹⁰⁸, и Синиориелло, автор лексикона схоластических терминов¹⁹⁰⁹. Эта школа не была в собственном смысле враждебна современной философии. „Мы намерены, объявляла она, не только воскресить философскую мысль св. Фомы, но и обновить её, обогатить, примирить её с современным знанием, его завоеваниями и его потребностями. Таким образом мы не возвращаемся назад, а идём вперёд, мы не противимся неукротимому влечению нашего разума постоянно всё дальше и дальше проникать в сокровенные причины вещей“¹⁹¹⁰.

—298—

Начиная кампанию в пользу схоластики, Civiltà Cattolica провозгласила истинной католической философией лишь ту, которая берет своё начало в сочинениях первых отцов церкви и, обогащённая трудами последующих отцов, введённая в правильное русло определениями соборов, принимает у схоластиков геометрическую, строго-научную форму, становясь для того поистине энциклопедического времени вероучением и находя для себя самое совершенное выражение в Summa Teologiae св. Фомы¹⁹¹¹. Превосходство схоластики сравнительно с другими системами Civiltà Cattolica выводила из того факта, что Фома Аквинский по обширности и возвышенности своего ума превосходил всех остальных философов, что его сочинения были ему внушены чистейшей любовью к истине, что он знал самых знаменитых философов прошедших времён, обладал чистейшим познанием откровенных истин и выражал их столь ясным, точным языком, что его учение и его формулы по справедливости свято сохраняются в преподавании и в торжественных определениях церкви¹⁹¹². Органу иезуитов время показалось благоприятным, чтобы вернуть духовенство к средневековой философии. XIX век был подавлен бесконечным многообразием взаимопротиворечащих друг другу систем и чувствовал нужду в доктринальном единстве. Это единство, по мнению журнала, могло быть найдено только в схоластической философии, которая всё подчиняет идее о Боге¹⁹¹³. Задачу восстановить в итальянских школах посредством Civiltà Cattolica значение схоластики Фомы Аквинского взял на себя о. Маттео Либераторе, род. в Салерно 14 авг. 1810 г., ум. в Риме 18 окт. 1892 г. Заметив, что католические писатели в своих сочинениях уклоняются в сторону онтологизма (Джоберти), или рационалистического пантеизма (Росмини), „он вознамерился поднять упавшую философию, вернув к жизни схоластику Фомы Аквинского, в которой он сам был воспитан, но которая уже много лет

—299—

была в упадке и в пренебрежении“¹⁹¹⁴. Заняв в 1834 г. кафедру философии в Неаполе¹⁹¹⁵, о. Либераторе напечатал в 1840 г. на латинском языке свой курс логики и метафизики¹⁹¹⁶, вышедший в 1847 г. уже пятым изданием и переведённый потом на итальянский язык самим автором¹⁹¹⁷; сочинение приобрело такую известность, что латинский подлинник его переиздавался до тридцати раз. Впоследствии, в виде третьего тома, Либераторе прибавил к нему этику и естественное право¹⁹¹⁸. Сами учёные труды Либераторе появились в Civiltà Cattolica. Во второй серии он поместил многочисленные статьи о схоластической идеологии, соединённые потом в два тома под заглавием Conoscenza intellettuale¹⁹¹⁹ (Интеллектуальное познание). В первом томе философ-иезуит оспаривает и опровергает четыре идеологических системы, которые в то время были в ходу в римско-католических школах: систему Ламене, онтологизм Джоберти, традиционализм Де-Бональда, Боянетти, и о. Вентура, известного неаполитанского проповедника и философа, а также систему идеальной сущности Росмини. Второй том посвящён изложению учения Фомы о происхождении идей и процессе познания. Либераторе перечисляет в предисловии основания, побуждающие его признать теорию Фомы наиболее состоятельной и способной изъяснить все загадки. Он вспоминает при этом слова папы Иннокентия VI, который уверял, что, следуя за Фомой Аквинским, никто никогда не удалялся от пути истины, сделавшись же его противниками, многие были увлечены на ложный путь заблуждений¹⁹²⁰. Далее он цитирует слова доктора Клеменса, по мнению которого, философия средних веков есть продолжение философии св. Отцов, или вернее, дополнение, объяснение и методическое: обоснование её¹⁹²¹. Философия

—300—

св. отцов, пишет Либераторе, вполне согласуется с философией Angelicus’a (так называет римско-католическая церковь Фому Аквинского), и если между ними и есть некоторая разница, то не более той, которая существует между зарёй и полднем, между семенем и растением, между началами системы и её полным развитием. Св. Августин – это главный основатель, а Фома главный организатор и законодатель католической философии¹⁹²². Затем Либераторе намечает двоякую задачу обновлённого схоластического богословия, – аналитическую, состоящую в том, чтобы из трудов Фомы извлечь его теории и воспроизвести их в точности, защищая против ложных толкований, и другую, – синтетическую, состоящую в применении этих теорий к различным элементам других наук, чтобы возвысить их до степени наук философских и выработать таким образом органическое целое, заслуживающее названия энциклопедической философии. По мнению Либераторе, современная наука слишком раздроблена: она представляет собой собрание фактов и опытов, но в ней недостаёт единства и связи между основами и выводами, составляющих существенный признак науки. Для методической систематизации фактов, констатированных талантливыми исследователями, необходимо, чтобы схоластическая философия пришла к ним на помощь, выяснив взаимную связь между причинами и следствиями и дав естественным наукам единство, которого им теперь недостаёт.

В третьей и четвертой сериях Civiltà Cattolica Либераторе напечатал сочинение, имеющее не меньшее значение, чем предыдущее. Темой его служил вопрос о единстве человеческого состава. Здесь он опровергал системы предопределённой гармонии Лейбница, случайных причин Малебранша, систему физического влияния и гипотезу Росмини и защищал учение Аквината о душе, как существенной форме тела¹⁹²³. Чтобы придать более весу своим мнениям, он даже в области чисто философской опи-

—301—

рается на непогрешимый авторитет римских первосвященников, особенно Пия IX, и его силлабус¹⁹²⁴. Любопытна между прочим защита одного старого схоластического учения, которое старается обновить Либераторе и которым пользуются апологеты догмата непорочного зачатия. По мнению философа-иезуита, человеческий зародыш, прежде чем получить разумную душу и стать человеком, проходит через некоторые низшие степени развития, будучи сперва оживляем растительным, а затем чувственным началом. Когда телесная и животная природа эмбриона достигает полного развития в утробе матери, Бог с своей стороны завершает творение человека, создавая разумную душу и внедряя её в тело, как его существенную форму. Тогда чувственные и растительные начала, исполнив своё назначение, исчезают, и остаётся только душа, которая, как форма совершенная, объемлющая в себе начало растительной, чувственной и разумной жизни, заменяет их собою. По учению Аристотеля, усвоенному католическим богословием, prius generatur animal quam homo (сперва зарождается животное и потом человек), между зачатием зародыша и его оживлением протекает известный промежуток времени, который, по мнению большей части католических богословов, равняется сорока дням. В продолжение этого срока существует только субстрат человека, который постепенно развивается под влиянием жизненных сил, пока не созреет для восприятия разумной души, и только с этого момента живое тельце ребёнка превращается в человека¹⁹²⁵.

В 1871 году Либераторе издал соединённую в одном томе серию статей, появившихся в Civiltà Cattolica в течение нескольких лет и посвящённых вопросу об отношениях между церковью и государством¹⁹²⁶. Автор смело поддерживает в них самые преувеличенные принципы средневекового канонического права. Между прочим, он

—302—

защищает декрет Иннокентия X, который в 1644 г. объявил ересью суждение тех, которые утверждают, что папа, когда он посылает свои распоряжения в места, подвластные другим светским государям, предписывает законы не в своих владениях¹⁹²⁷. Вот доводы Civiltà Cattolica: „авторитет церкви есть авторитет Христа, Который управляет своими верными через посредство своего наместника на земле. Каждый католик в большей степени есть подданный папы, чем какого бы то ни было земного правителя. Это подданство – духовное, и оно важнее плотского, насколько душа важнее тела¹⁹²⁸. К свободе совести Либераторе относится с полным отрицанием, повторяя слова Пия IX, который назвал её бредом и гибельной свободой. Касательно отношений между католиками и иноверцами (читай – православными и протестантами) Либераторе придерживался теорий кардинала Тарквини, также иезуита, который утверждал, что на иноверцев следует смотреть как на безумных и невменяемых в своих действиях¹⁹²⁹. По словам обоих иезуитов, иноверцев, которые были бы твёрдо убеждены в истине их религии и в ложности католической, нет. Не может быть, рассуждают они, чтобы существовали иноверцы, которые, исследовав основы римско-католического учения, видя непрерывную апостольскую преемственность римских первосвященников, зная твёрдость, чудеса и неизменность учения католической церкви и сравнивая всё это с основоположениями своих сект, с изменчивостью их учения и с отсутствием у них чудес, не убедились бы, что католицизм есть единственная религия Иисуса Христа¹⁹³⁰.

Ещё любопытнее другая теория Либераторе, которую он защищает в Civiltà Cattolica. Светская власть, другими словами – Рим и папская область, по его мнению, принадлежат папам по божественному праву, jure divino. Вот его доводы: папе принадлежит духовная верховная власть на всей земле. Стало быть, он должен быть независим

—303—

от какой бы то ни было власти земной, т. е. сам должен обладать светским государством. Св. Пётр не обладал им, это – верно; но такое возражение легко опровергнуть. Существует схоластический принцип, в силу которого тот, кто даёт существование, даёт и потребное для существования. Qui dat esse, dat consequentiam ad esse. Но светская власть есть необходимое условие независимости духовного авторитета, следовательно, право на неё было дано ап. Петру вместе с апостольским авторитетом. „Верховная светская власть, если и не формально, то виртуально (различения схоластики всегда чрезвычайно полезны) включена во власть духовную. Плод не есть дерево, но произведение дерева“. „Если допустить стало быть дерево, т. е. духовную власть папы над всей землёй, то из этого вытекает, как необходимое следствие, его светская власть“¹⁹³¹. Такими соображениями легко было бы, конечно, доказать, что папа есть единственный законный государь, потому что его подданные рассеяны по всей земле, и так как это подданство духовное и более важное, то они обязаны повиноваться папе более, чем своим государям. По счастью эти и подобные аргументы начинают казаться слишком слабыми даже многим членам римско-католического духовенства, которые благодаря историческому опыту всё более убеждаются, что свобода совести, как бы её ни называли, не есть всё-таки бред, и что ни в Евангелии, ни в предании отцов церкви нельзя найти ни одного достаточного аргумента для доказательства того, что папа для свободного исполнения своих обязанностей должен непременно быть королём Рима.

В 1882 г. Либераторе напечатал шесть небольших произведений против росминьянской философии, защищаемой епископом Казале Монферрато (в Пьемонте) Петром Ферре¹⁹³². Эти шесть сочинений, напечатанные под загла-

—304—

вием Degli Universali, были переведены на английский язык¹⁹³³ и совершенно дискредитировали систему Росмини, которая после этого была осуждена священным судилищем и изгнана из католических школ.

Один из последних трудов Либераторе, напечатанный целиком в Civiltà Cattolica, есть трактат о политической экономии согласно учению Фомы Аквината¹⁹³⁴. Философ-иезуит рассматривает здесь различные современные вопросы, касающиеся денег, капитала, работы, населения, благотворительности, роскоши и т. д. Благодаря своей оригинальности сочинение было переведено на французский¹⁹³⁵, испанский¹⁹³⁶, английский¹⁹³⁷ и немецкий языки¹⁹³⁸ и пользуется большим авторитетом в римско-католических школах. Многие философские и религиозные статьи, помещённые при разных обстоятельствах в Civiltà Cattolica, были соединены в два объёмистых тома под заглавием Spicilegio (Сбор колосьев) и напечатаны в Неаполе в 1877 году. Думаем, что будет полезно упомянуть о небольшой статье, которую Либераторе напечатал в Civiltà Cattolica в ответ на энциклику Анфима VI, патриарха константинопольского¹⁹³⁹. Она была переведена на греческий язык, как явствует из Civiltà Cattolita¹⁹⁴⁰. Это сочинение, имевшее боль-

—305—

оной успех в своё время и совершенно забытое в наши дни, обсуждает учение латинской церкви о filioque (происхождении Духа Святого и от Сына стр. 11–52), вопрос о власти римских епископов над вселенской церковью, и защищает положение, что не различие в догматическом учении произвело разрыв общения между Восточной и Западной церквами, но что разрыв общения был семенем, произведшим догматические разногласия, которые послужили только предлогом для разрыва, – другими словами, не ересь произвела раскол, но раскол был причиной ереси¹⁹⁴¹. „Бельмом на глазу было для греков, пишет Либераторе, действительное истинное первенство судебной власти римских пап над вселенской церковью, так как епископы нового Рима не могли спокойно переносить над собой авторитета, которому должны были давать отчёт в своих действиях, который ставил преграды их намерениям и принимал протесты против их распоряжений. Подстрекаемые демоном честолюбия, поощряемые светскими властями и императорским могуществом, они старались постепенно возвышаться над другими в церковной иерархии“¹⁹⁴². Либераторе строго порицает энциклику патриарха Анфима, который приглашает своих собратьев в Александрии, Антиохии и Иерусалиме обращаться в особенных случаях к его вселенскому престолу и к константинопольскому синоду, а в случае, если бы его авторитет оказался бессильным прекратить несогласие, подчинять дело решению оттоманского правительства¹⁹⁴³. Затем подробно выясняет пресловутую католическую теорию догматического развития, оправдывающую появление новых догматов о главенстве и непогрешимости папы, о непорочном зачатии Девы Марии и подготовляющую, судя по католической печати, провозглашение догмата вознесения Богородицы¹⁹⁴⁴.

—306—

Истолковав далее в римско-католическом смысле евангельское повествование о призвании ап. Петра, философ-

—307—

иезуит предсказывает в недалёком будущем упадок православных церквей, которые, по его мнению, неизбежно должны подпасть влиянию протестантизма и вместе с ним закончить своё развитие самым низменным рационализмом. Тем не менее заслуживает упоминания заключительная часть этого труда, который, наградив патриарха Фотия эпитетами софиста, лицемера, честолюбца, заканчивается молитвой о соединении всех церквей: „да дарует всемилосердный Бог, чтобы указанные нами истины зажглись сверкающим огнём в душах наших заблудших восточных братьев, так чтобы нам дано было наконец обнять их в единстве радостного и прочного мира“¹⁹⁴⁵.

Соперником Либераторе в пропаганде схоластической философии и в сотрудничестве в Civiltà Cattolica был о. Джованни Корнольди, род. в Венеции 22 сентября 1822 г. и умерш. в Риме 18 января 1892 г. Содержанием всех его сочине-

—308—

ний служат выяснение и защита богословия и философии Фомы Аквината. „Между самыми блестящими проявлениями его таланта, пишет Civiltà Cattolica, первое место занимают золотые страницы, посвящённые вопросам о существовании и природе Бога, о создании мира, о физико-рациональных началах согласно св. Фоме и опровержению росминианизма, в которых острая проницательность, проникающая в самые тайники софизма, равняется беспощадной логике его слова“¹⁹⁴⁶. О. Корнольди опубликовал в 1872 г. трактат о схоластической философии. Этот труд вышел в 1899 г. восьмым изданием¹⁹⁴⁷. В предисловии к нему Корнольди, стиль которого всегда едок, что иногда делает даже неприятным чтение его сочинений, разражается против Лютера и его последователей, объявивших войну не на живот, а на смерть католической религии и, для достижения своей цели, обративших своё оружие против схоластической философии, и отстаивает законность схоластических теорий в области естественных наук, удобство схоластических терминов, которые, хотя и грубы, однако выражают понятия с большой точностью и устойчивостью, предохраняя их от тех изменений, которым они косвенно подвергаются вместе с постоянным изменением выражений живого народного языка¹⁹⁴⁸. Философия Корнольди была переведена на французский¹⁹⁴⁹, испанский¹⁹⁵⁰ и латинский языки; последний перевод сделан патриархом Венеции Августином¹⁹⁵¹. Доктринальная нетерпимость этого руководства доведена до крайних пределов. Философ-иезуит, одержимый единственно мыслью оправдать во всём схоластические теории, старается главным образом разъяснить

—309—

так называемую систему материи и формы или существенного состава тел, – систему, на которой схоластики основывали своё учение о неорганической природе и разлитой в мире растительной, чувственной и разумной жизни. Все философские замыслы Корнольди были направлены к тому, чтобы: 1) примирять схоластическую философию с естественными науками и их современными результатами; 2) опровергать с ожесточением, достойным лучшего дела, росминьянизм, который он считал соединением онтологизма и пантеизма. Для достижения первой цели он напечатал целую серию небольших сочинений и книг, в которых постоянно возвращается к своему излюбленному положению, что система Фомы вполне согласуется с современным состоянием физики и химии. Перечислим некоторые из самых важных его сочинений: 1) комментарий к сочинению De principiis naturae Фомы Аквинского, в котором Корнольди сравнивает теории современной химии о природе тел с системой материи и формы и признаёт превосходство этой последней над первыми, придуманными сторонниками динамизма и атомизма¹⁹⁵²; 2) О многообразии форм, в котором автор, допустив, что всякое вещество состоит существенно из первоначального вещества и из формы и что форма есть определяющая часть сущности, подробно исследует, возможно ли, чтобы в одном и том же веществе находились многие субстанциальные формы¹⁹⁵³. Этот спорный вопрос, который кажется

—310—

пустой метафизической игрой, имеет тем не менее большое значение в схоластической философии, потому что тесно связан с учением Фомы о тайне произрождения; 3) В защиту физической системы Корнольди написал трактат, направленный против системы механической (называемой другими философами системой химического атомизма) и динамической, по которой не атомы, но силы суть главные принципы тел¹⁹⁵⁴; 4) После Ватиканского собора профессор Нью-Йоркского университета В. Дрепер напечатал сочинение под заглавием «Разрыв между наукой и верой». Исходя из того принципа, что христианство всегда принимало враждебный тон по отношению к науке, Дрепер направлял свои нападки всё-таки главным образом против римской церкви, во-первых потому, что её последователи составляют большую часть христиан, затем потому, что она дальше всех заходит в своей вражде к науке, и наконец, потому, что она старалась достигнуть своей цели при помощи гражданской власти¹⁹⁵⁵. В горячей филиппике американский профессор выражал своё негодование против католицизма. По его словам, непроходимая и с каждым днём всё увеличивающаяся пропасть находится между католицизмом и духом времени. Католицизм требует, чтобы слепая вера стояла выше разума, и чтобы тайна стояла выше фактов. Он хочет быть единственным толкователем природы и откровения, быть высшим судьёй науки. Он категорически осуждает всякую критику священного писания и хочет, чтобы Библия была принята в том виде, в каком её истолковали богословы Тридентского собора. Он пылает ненавистью к свободным учреждениям и к конституционным системам и объявляет преступным заблуждением считать возможным и желательным примирение папы с современной цивилизацией¹⁹⁵⁶. Против этого сочинения, которое, будучи переведено на итальянский язык, подняло много шума в Италии, Корнольди написал не-

—311—

большой трактах, который хотя и переведён на другие языки, но оставляет желать многого, так как его длинные отступления никак не могут иметь значение доказательств¹⁹⁵⁷.

Важное значение имел научно-философский трактат Карнольди о существовании Бога¹⁹⁵⁸. Особенность этого сочинения заключается в том, что автор пользуется здесь астрономией, физикой и химией для доказательства существования Бога. Но какова бы ни была компетенция отцов Либераторе и Корнольди в области философии и естественных наук, несомненно то, что не все их попытки согласовать современные научные результаты с схоластикой были удачны. Некоторые химические и физические гипотезы, принимаемые обоими философами-иезуитами и приводимые ими в подтверждение своих мнений, нынче по большей части отвергнуты. В настоящее время не следует слепо следовать химическим теориям Либиха и Берцелиуса, когда-то знаменитых, но низведённых с высоты. В своей энциклике Aeterni Patris касательно обновления схоластической философии Лев ХIII утверждал, что выводы схоластики, далеко не причиняя вреда естественным наукам, могли бы доставить им пользу, внося единство в собранный ими материал¹⁹⁵⁹. К сожалению схоластика, в продолжении многих веков поддерживала самые странные теории и яростно преследовала учёных вроде Галилея. История эта хорошо известна. Хотя с тех пор и более осторожная, благодаря прежним ошибкам, схоластика сохранила однако свою нетерпимость; она всё ещё продолжает

—312—

измерять своими неподвижными принципами новые открытия и слишком часто спешить произнести своё осуждение системам, вовсе не заслуживающим её анафем. Ещё недавно подобная же участь постигла книги двух католических учёных, Леруа¹⁹⁶⁰ и Цама¹⁹⁶¹, выступивших с защитой эволюционизма в самой умеренной и безобидной форме. Сочинения о. Цама были формально отвергнуты римской церковью, и схоластические философы объявили, что эволюционизм противен общему сознанию отцов и учителей церкви и потому не может быть терпим и защищаем в науке¹⁹⁶². Civiltà Cattolica положительно предостерегала своих читателей против книги о. Цама, как неосновательной и вредной¹⁹⁶³, а о. Леруа был принуждён взять назад своё мнение.

Особенно много рвения и сил Корнольди потратил на борьбу с идеями Росмини. Когда сочинения Росмини были представлены конгрегации священной цензуры для осуждения, то последняя определила своё отношение к ним формулой dimittatur, означающей, что эти сочинения не запрещены, хотя в них и есть заблуждения (21 июнь 1880 г.; 5 дек. 1881 г.). Корнольди не удовлетворился этим. Он выступил против росминьянской философии с горячими филиппиками, объявляя её ненавистной большей части епископов и нужной только для либералов, мечтающих об уничтожении церкви¹⁹⁶⁴. Он всячески старался доказать, что философия Росмини враждебна учению Фомы Аквинского и что поэтому те, которые преподают её в католических школах, идут против энциклики Aeterni Patris, оказываются ослушниками апостольского престола и направляют на ложный путь молодое духовенство¹⁹⁶⁵. Затем он соединил все свои обвинения против росминьянской философии в обширном сочинении, в котором упрекал после-

—313—

дователей Росмини в измене знамени Льва ХIII и доказывал, что росминьянская теософия опирается всецело на онтологизм и пантеизм¹⁹⁶⁶. Таким образом Корнольди одержал совершенную победу.

В книжке от 7 апреля 1888 г. Civiltà Cattolica с торжеством напечатала декрет священного судилища, которым осуждались сорок тезисов из сочинений Антония Росмини, как заражённые пантеизмом¹⁹⁶⁷. Корнольди поспешил напечатать в Civiltà Cattolica похвальный гимн в честь конгрегации священного суда, объявляя осуждение росминианизма¹⁹⁶⁸ актом чрезвычайной важности. Антипатия Корнольди к Росмини была неизлечима. Когда в Ломбардии члены римско-католического духовенства, равно как и миряне выразили желание воздвигнуть памятник роверетанскому философу, величайшему спекулятивному уму Италии в XIX веке, Корнольди выступил с горячей статьёй против этого проекта. Программа празднества содержала в себе следующую неосторожную фразу: „торжество в честь Росмини есть торжество истинной свободы и истинного просвещения, примирённых с христианством, нужным тех наслоений в его учении и жизни, которые его исказили и сделали подозрительным и ненавистным для просвещённого общества“. В виду этого священный суд счёл нужным предупредить верных, что программа содержит явно ошибочные и склонные к ереси принципы, и запретил им принимать участие в сооружении памятника. Теперь Корнольди был удовлетворён вполне и отпраздновал свою победу в резкой статье по адресу Росмини¹⁹⁶⁹.

Третий философ, который вместе с Корнольди и Либераторе трудился над примирением схоластики с современной мыслью, был о. Франциск Салис-Сексис, род. в

—314—

Модене в 1835 г., ум. в Риме в 1898 г. Чрезвычайно сведущий в естественных науках, о. Салис-Сексис опубликовал в Civiltà Cattolica объёмистое сочинение о чувственном познании, долженствовавшее соперничать с подобным же сочинением Либераторе. Этот трактат о. Салис-Сексис представляет немало научного интереса, благодаря основательному изучению схоластических теорий о чувствах и богатому естественно-научному материалу¹⁹⁷⁰. Как дополнение к этому произведению, автор опубликовал другой трактат о действиях и инстинктах животных, который также доказывает его обширные познания в области естественных наук¹⁹⁷¹, и этюд о самозарождении¹⁹⁷². » Подписавшись буквами Б. О. С., которые соответствуют его имени и фамилии (барон Освальд Салис), он написал небольшое сочинение о римском вопросе, которое в Италии выдержало 9 изданий и было переведено на французский и немецкий языки¹⁹⁷³. Сочинение это направлено против всех тех, кто в Италии, а их теперь очень немало, желает примирения между Ватиканом и Квириналом и считает необходимым отречение папы от светской власти. Необходимость светской власти папы он возводит здесь в догмат и требует, чтобы она была признаваема всеми членами церкви¹⁹⁷⁴. В этом сочинении отражается известная непримиримость Льва ХIII-го и, без сомнения, оно не было бы напечатано при таком папе, как Пий X. Два сочинения, напечатанные о. Салис-Сексис в Civiltà Cattolica для опровержения возражений, приведённых некоторыми неверующими учёными против различных мистических явлений в жизни святых римско-католической церкви, имеют предметом во-

—315—

просы богословские, философские и физиологические. Медицинская школа Шарко утверждает, что многие католические святые, как Елизавета Венгерская, Гертруда, Бригитта, Екатерина из Сиены, Иоанна д’Арк, Тереза, Магдалина Шанталь, Мария Алакок страдали истерией. Знаменитый итальянский врач Павел Мантегацца относил к истерическим явлениям экстазы св. Терезы, вызванные, как он говорит, гипнотизмом мысли и аффекта, чаще аффекта, чем мысли. К самым высшим и к самым сложным проявлениям экстаза, Мантегацца относит стигматы, которые о. Салис-Сексис называет самопроизвольным и материальным воспроизведением тайн страстей Господних, именно венчания терновым венцом, и язв рук, ног и ребра. Первый пример такого явления представляет по благочестивым легендам средних веков знаменитейший католический святой – Франциск Ассизский; затем феномен повторился со многими женщинами, почитаемыми в качестве святых, и в XIX веке с Луизой Лато, бедной бельгийской крестьянкой, умершей 25 августа 1883 г. в деревне Буа д’Эн. Наконец школа Шарко низводила до степени простых материальных и исторических явлений видения, о которых так часто упоминается в житиях святых римско-католической церкви и которые во Франции в 1846 г. дали начало святилищам Салетты в Альпах Дофине, и в 1858 г., вследствие известного видения Бернадетты, святилищу в Лурде. О. Салис-Сексис отвечал на теории Шарко и Мантегацца, стараясь доказать точным анализом вышеприведённых явлений, что они выходят за пределы естественного, и что медицина напрасно пытается найти для них удовлетворительное объяснение¹⁹⁷⁵. Соблюдём строгий нейтралитет в этом споре. Каково бы ни было достоинство критики о. Салис-Сексис, сочинения его интересны, благодаря множеству фактов и психологическому анализу некоторых мистических явлений, наиболее известных в римской церкви.

Три названных писателя представляют собой цвет философского отдела Civiltà Cattolica. С их смертью ор-

—316—

ган иезуитов потерял по-видимому склонность к философским рассуждениям или же заметил, что есть более важные задачи, касающиеся будущего римско-католической церкви в Италии, и что нельзя терять времени в бесплодных метафизических словопрениях. Рассматривая новофомистическое и схоластическое движение, достигшее своей высшей точки при папе Льве XIII и в настоящее время быстро склоняющееся к упадку, рассматривая особенно ту значительную роль, которую Civiltà Cattolica играла в этом новом расцвете средневековой философии, невольно приходишь к следующим выводам.

Нельзя отрицать, что движение в пользу схоластической философии дало отчасти хорошие результаты, вернув учёных к изучению средневековой мысли. Сочинения великих схоластиков увидели вновь свет в прекрасных изданиях: Фомы Аквинского в Риме, Бонавентуры в Кваракки, Дунс Скота и Альберта Великого, учителя Фомы, в Париже. Перепечатаны были комментарии Сильвестра Мауро и Summa Philosophica Космы Аламанно (иезуиты и тот и другой). Сигмунд Барах, профессор в Инсбруке, начал публиковать Bibliotheca philosophica mediae aetatis, а Климент Беумкер – Beiträge für Geschichte des Mittelalters. Появились периодические издания, которые способствовали развитию философского возрождения, казавшегося несовместимым с современной мыслью. Назовём журнал римской академии св. Фомы, издававшийся в Риме и теперь прекратившийся, Divus Thomas в Пьяченце, Jahrbüher für Philosophie und spekulative Theologie доктора Коммер в Падерборне, Revue Thomiste доминиканцев, профессоров богословия католического университета в Фрейбурге в Швейцарии и наконец Revue Néo-Scolastique publiée par la Société philosophique de Louvain. Последний журнал с первого своего появления (1894) ревностно работает над восстановлением схоластической мысли и старается доказать, что современная философия, несмотря на неоспоримые достоинства своих представителей, отказавшись от Аристотеля, сошла с истинного пути¹⁹⁷⁶. Но обновлённая схоластическая философия, которая вне Италии привлекала симпатии философов очень сведущих

—317—

в современной философии, осталась в Италии, за немногими исключениями, застывшей в бесплодности схоластических форм и метафизических хитросплетений. Просматривая богатую библиографию Civiltà Cattolica и ново-схоластическую литературу Италии, мы находим необычайно большое количество руководств и курсов философии для школ. Ограничимся названием главных, написанных по-латыни, оставив намеренно в стороне те, которые изданы на итальянском языке. Назовём курсы Бальдинотти¹⁹⁷⁷ Барберис¹⁹⁷⁸, Баттальини¹⁹⁷⁹, Алоизи¹⁹⁸⁰, Корте¹⁹⁸¹, Фацолис¹⁹⁸², Ремер¹⁹⁸³, Гальди¹⁹⁸⁴, Пальмиери¹⁹⁸⁵, Антония де Санта Марианова¹⁹⁸⁶ Лепиди¹⁹⁸⁷, Растеро¹⁹⁸⁸, Мандато¹⁹⁸⁹, Де Мария, Пиерализи¹⁹⁹⁰, Тарино¹⁹⁹¹, Тонжиоржи¹⁹⁹², Шиффини¹⁹⁹³, Лорен-

—318—

целли¹⁹⁹⁴, Цилиара¹⁹⁹⁵, Лоттини¹⁹⁹⁶.

Если сравнить все эти курсы философии, составляющие целую библиотеку, то прежде всего бросается в глаза их однообразие: то же расположение материала, тот же метод, те же доказательства, та же бесполезность и так сказать праздность проблемы. Откроем, напр., курс Лоренцелли; в нём мы найдём несколько страниц, объясняющих, что такое первоначальное вещество. По словам Лоренцелли это – нечто ни невещественное, ни вещественное, ни качество, ни отношение, ни склонность и тем не менее не чистое отрицание: nec materia prima est pura negatio¹⁹⁹⁷. Возьмём Ремера и мы встретим в нём тончайшие размышления о сущности и бытии¹⁹⁹⁸, которые по фомистическому учению строго различаются: сущность обозначает quidditas вещи, её существенные признаки, необходимые элементы её действительного определения, поскольку они мыслятся независимо от её существования, между тем как бытие содержит в себе идею существования и есть сущность уже не отвлечённая, но реализованная так сказать в индивидууме. Другие, как о. Лепиди, забавляются разрешением таких вопросов, которые ни философия, ни откровение не могут разъяснить, напр. о том, что мир будет уничтожен всемирным пожаром, что после этого он будет возобновлён, но не всецело, а отчасти только¹⁹⁹⁹. Всё это, пожалуй, – интересные вопросы. Но если есть задачи более серьёзные, требующие содействия всех интеллектуальных сил духовенства, то не будет ли поощрение юношества к изучению метафизических вопросов, в конце концов неразрешимых, пустой потерей времени?.. Итальянские фомистические философы походят на человека, спокойно и весело посвистывающего в своей комнате в то время, как

—319—

на дворе свирепствует буря и воды разрушительным потоком подымаются до самых окон. Запад потрясён волнами индифферентизма. Христианский дух безостановочно ослабевает. Разве не противно здравому смыслу серьёзно рассуждать при таких условиях о сущности первообразной материи или о началах индивидуализации? Некоторые теории схоластики представляют анахронизм в наши дни, и стремиться к их восстановлению значит терять напрасно время. В средние века, когда во всех была жива горячая вера, и когда состояние мысли во всём христианском обществе было однообразно, спекулятивным умам не приходилось бороться против такой массы противоположных идей, как это бывает в современном обществе. Поэтому эти умы могли в часы интеллектуального досуга мирно посвятить себя мистическим и метафизическим мечтаниям. Теперь общественные условия другие. В борьбе против христианства прибегают теперь к оружию, которое было неизвестно в средние века. Уже не против догмата ратуют враги божественного откровения. Они хотят осилить христианство исторической критикой, унося один за другим камни здания христианства, отрицая подлинность и истину евангелий, искажая два первых века истории христианской церкви, отрицая само существование Иисуса Христа, как миф. Достаточно ли для борьбы с этими врагами, опирающимися на историю, критику, археологию, нумизматику, палеографию, – пустых споров ново-схоластики?.. Апология христианства перестала быть догматической или строго-философской; она стала главным образом критической. Средневековая мысль была, так сказать, субъективна; она свободно витала в воздушных пространствах метафизики и, выбирая для своих рассуждений точные и строгие формулы, пренебрегала наблюдением и действительностью. Не мудрено, если те, которые впервые смелыми гипотезами и остроумными опытами хотели проложить новый путь естественным наукам, должны были встать во враждебное отношение к схоластике и испытать на себе всю ярость с её стороны. Современная же наука основывается, наоборот, на фактах и документах и, доводя иногда свои утверждения до крайности, хотела бы вполне исключить философский элемент из своих изы-

—320—

сканий. Разве возможно схоластическими доводами опровергнуть возражения, приводимые против священных книг и „человеческого“ происхождения христианства?.. В средние века схоластика должна была бороться с метафизическими лжеучениями, с пантеизмом и с догматическими ересями. В этой борьбе её формулы и её силлогизмы имели убеждающую силу, но и здесь лишь до тех пор, пока она не стала злоупотреблять ими до отвращения. Теперь же западному христианству приходится бороться с отрицанием на критической почве. Углубляясь в схоластику, в которой излагаются теории Фомы Аквинского, Дунс Скота, Молины, Суареца, Толето, итальянское духовенство попало в общество, которому оно чуждо по своему образованию и мысли. Во Франции схоластическое движение после короткого процветания внезапно поблекло и духовенство принялось за изучение библейских и исторических наук, без которых апология христианства была бы в наши дни бесполезной потерей времени и слов. Даже один епископ, монсеньор Миньо, чрезвычайно сведущий в библейских науках, возвысил голос против чрезмерной распространённости схоластической философии и богословия в римско-католических семинариях, советуя посвятить больше времени изучению священного писания и истории церкви. Но в Италии ново-схоластическое движение, в котором отсутствовала оригинальность, развилось в ущерб другим современным наукам. На это жаловался один недавно появившийся журнал, который служит органом молодого духовенства, мечтающего освободиться от сковывающих его цепей. Скудное, недостаточное, бедное, анти-критическое обучение в большей части наших семинарий, читаем мы в этом журнале, широкое, преобладающее, почти исключительное распространение маловажных сочинений, тяготение традиций во всём, касающемся духовных дел, способствовали тому, что наше образование является недостаточным²⁰⁰⁰.

Итальянские схоластики настолько любили всё старое, что с презрением относились ко всему новому. Кардинал

—321—

Печчи, брат Льва ХIII, до того был увлечён схоластикой, что пренебрегал современной литературой²⁰⁰¹. Конти, между другими упрёками, обращёнными к ново-схоластикам, бросает им укор в ненависти к новой философии. Как пишет один апологет Росмини, фомисты образовали в Италии философскую секту, которая ограничивается толкованием и изложением философских теорий Фомы Аквинского, объявляет несомненными только свои собственные толкования и предаёт анафеме, как еретические, другие объяснения, несогласные с её толкованием, требует, чтобы все философы приняли систему Фомы Аквинского без всякой критики, на веру. Но считать Фому Аквинского геркулесовыми столбами философии и осуждать современных и будущих философов на то, чтобы лишь излагать, толковать, комментировать философские теории Фомы, – это приводит к гибельным последствиям для философии, для науки, для разума и даже для откровения²⁰⁰². Схоластические философы, говорит глубокий знаток фомистической философии Журден, не наблюдают, но доказывают. Их вера в силу аргументации так велика, что если перед ними находятся предметы, для восприятия которых достаточно одного взгляда, то они и тогда находят возможным заменять точное описание предметов формулой силлогизма²⁰⁰³. Благодаря такому метафизическому формализму, схоластика не может отвечать научным требованиям нашего времени, которое ценит в области психологии и морали метод наблюдения и с отвращением относится к праздным вопросам и к игре в силлогизмы. Таким образом фомистическое движение ограничилось в своём распространении семинариями. Хотя и можно назвать в Италии двух–трёх светских писателей, которые его защищали, тем не менее можно утверждать, что его влияние осталось бес-

—322—

плодным, чтобы не сказать вредным, для прогресса философской мысли, имевшей в Италии знаменитых представителей в лице Мамиани, Джоберти, Росмини. Кроме того, ново-схоластики обнаружили по примеру Civiltà Cattolica жестокую нетерпимость по отношению к философским теориям, несогласующимся с теориями Фомы Аквинского. При этом научные доказательства заменены ссылкой на авторитет. Некоторые руководства, напр. Цигиара и Синьорьелли, представляют не более как ткань, сплетённую из отрывков сочинений Фомы Аквинского. Фому хотели сделать непогрешимым оракулом во всех вопросах физики и метафизики, высшим мерилом истины. Хотели всё оправдать в его системе и, если тексты были ясны и неопровержимы, прибегали к бессмысленным увёрткам, чтобы придать им смысл, противный их подлинному значению, как это было в спорах о непорочном зачатии. Но эта полувековая работа, которая отклонила столько великих умов от изучения более насущных вопросов, не принесла никакой пользы и для апологетики. В этом отношении новофомистическая философия страдает полнейшим бессилием. Среди публики, скептически относящейся ко всему традиционному и к диалектике, мечтающей о новых философских методах, всецело отдающейся наблюдению реального, чтобы открыть законы его движения и точно воспроизвести их в своей мысли, схоластика, отклоняющая от себя изучение вопроса о познании, догматически признающая полную адекватность нашего мышления, должна была по необходимости остаться изолированной, бесплодной, бедной последователями и бессильной. Схоластике менее всего удалось зажечь в обществе пламя религиозного возрождения. И мы убеждены, что в будущем её действие будет всегда отрицательным. Повторяем, результатом новофомистического движения, начатого, развитого, защищаемого органом иезуитов Civiltà Cattolica, было бессилие свободной философской мысли в Италии и значительная трата интеллектуальных сил, которые могли бы быть направлены на более полезные вещи.

Новосхоластицизм, который заключает в себе всю философскую историю Civiltà Cattolica, не только не был полезен для католической апологетики, но кроме того по вре-

—323—

менам вредил развитию богословских наук своим строгим догматизмом. Схоластики привыкли называть глупыми тех, которые думают не так, как они, и считать нелепыми философские теории, которые хоть на йоту отдаляются от теории Фомы Аквинского. Не кроется ли в этой нетерпимости зародыш регресса, некоторая опасность для развития образованности?.. Философия не есть совокупность догматов, которые перестали бы быть ими, если бы критика, анализируя и разлагая их, изменила и применила их к обстоятельствам данного момента. Философия есть по существу наука свободная и, если посредством ipse dixit, закрывается путь к размышлению, если против современных заблуждений хотят бороться с заржавленным оружием и против армии, снабжённой сильной артиллерией, выставляют кавалерию на клячах, вооружённую копьями и мечами, то неминуемо идут навстречу поражению. Римско-католическое духовенство в Италии, жившее столько лет под опекой Civiltà Cattolica, увлекалось диспутами схоластики и должно было дорого заплатить за эти увлечения, сильно отстав в области исторических, библейских и апологетических наук, составляющих твёрдую основу современной защиты христианства. Теперь энтузиазм к схоластике, кажется, охладел. Civiltà Cattolica забыла, по-видимому, св. Фому и оставляет в покое росминианцев, но много времени потеряно даром и в лихорадочной научной деятельности нашего времени на богословских науках в Италии ещё долгое время будут отзываться пагубные последствия средневековой атмосферы, в которую ново-схоластики и Civiltà Cattolica хотели заключить научную мысль итальянского духовенства.

С. Браткова

—324—

V. В передовой статье Церковного Вестника, № 38 за 1903 г., под заглавием „речи о приходе“ читатели знакомятся с мыслями о приходе, высказанными А.А. Папковым. Здесь между прочим говорится: „нас учат с детства, что церковь есть самое возвышенное и владычественное понятие у христиан, что церковные дела и интересы, как вечные, должны быть самыми главными и жизненными, между тем в действительности мы меньше всего занимаемся ими, ограничиваясь одной явкой в храм к богослужению и требоисправлениями“...

Мы знаем, что жизнь Церкви – жизнь человеческих совестей, жизнь часто сокровенная и глубокая, она – то̀ Царство Божие, которое не приходит для всех заметным образом, ибо оно – внутрь нас, как праведность, мир и радость в Духе Святом, внешние плоды чего в жизни: любовь, мир, долготерпение, кротость, воздержание и вообще всё великое и доброе. Мы знаем, что эта глубокая объединённая жизнь совестей человеческих поддерживается и живится общением с Духом Божием, общей молитвой во имя Христа, искупляющей и обожающей Чашей Его и прочими св. таинствами и, конечно, единством и братством во всяком деле. Мы знаем, что это единение с Христом и Духом Его, это привитие людей к жизни Божией есть основа и сущность Церковной жизни, что в этой области – вечные непреходящие цели и интересы человечества.

—325—

Поэтому в вышеприведённой фразе Ц. В. церковное чувство прежде всего поражается противопоставлением возвышенных и вечных церковных дел, и интересов – Литургии и Таинствам, что навивается в фразе: „явкой к богослужениям и требоисправлениями“. Явка к богослужению и требоисправления у нас есть, говорит фраза, а нет главного, живого, возвышенного и вечного... Нам показалось, нет ли разгадки этой фразы в слове „явка“; нам думалось, не направит ли далее автор мысль к тому, чтобы Богослужения и Таинства церкви не были только „явкой“, а были полны подлинной жизни, чтобы все сознательно и глубоко относились к ним именно как к „вечной жизни“, а не как к отбытию узаконенной повинности (хотя мы и уверены, что большинство являющихся к Богослужению верующих переживает в храме лучшие и плодотворнейшие минуты духовной жизни и что „явкой“, кроме действительных случаев явки по наказу и принуждению, это может казаться только для внешней наблюдательности). Однако ничуть не бывало: автор далее об этом не обмолвился ни полусловом. Духовная жизнь Церкви, Богослужения, Таинства и часто сокровенное христианское добро на всех путях жизни его не утешают, он остаётся оскорблённым тем, что ему сказали о величии и вечности дел церковных, а между тем он видит только службы и требоисправления, а великого и вечного нет. А от забвения этого великого и вечного происходит везде и во всём великое разложение и умирание. Что же это такое за великое и вечное, всеоживляющее начало? где найти его?

Оно было будто бы, в древности, в которой вообще – целение от всех бед и неправд жизни.

„Как ни скудны, читаем в Ц. В., наши исторические памятники, но они дозволяют сделать тот вывод, что древнерусский приход был также (сравнительно с первохристианским обществом) живой и деятельной общиной“. В чём же указывается секрет этой жизненности, которой теперь нет? Послушаем.

„Приход строил себе храм (и ныне строит), избирал себе пастыря и остальной церковный причт (весьма сомнительный плюс за древним порядком), наделял зем-

—326—

лёй (и теперь в сёлах наделяет) и заключал договор относительно обеспечения его содержанием (теперь пастырство не наёмное, в торгах и юридических договорах не нуждается) и через своего выборного – церковного старосту вёл церковное хозяйство (теперь участвует в этом и причт), причём, приобретая недвижимые имущества и управляя ими, община действовала как юридическое лицо (теперь, правда, в этим недостаток, но мирского характера). Церковная казна имела тогда более широкое назначение: ею поддерживались и содержались не только храм и дома для причтов, но и школа с учителем (и теперь бывает), и „кельи для нищих“, число которых (келий или нищих?) в иных погостах доходило до десяти (и теперь в иных приходах бывают хорошие богадельни): иногда церковная казна играла роль как бы крестьянского банка и раздавалась неимущим безвозмездно и под ссуду (теперь крестьянский банк, на более развитых началах, существует отдельно от Церкви)“. Далее в число идеальных преимуществ древнего прихода вписаны „братчин суд“ с самым широким вмешательством во внутреннюю семейную жизнь прихожан, братские „пиры“ при храмах и „решение при храмах, не касающихся церкви мирских дел.

Вот и вся полнота возвышенных и вечных интересов и дел церковной жизни, бившей ключом, без чего теперь приход – пустое слово. Что же нам делать теперь? „Жизнь приходу, говорят нам, может сообщить только возврат к порядкам глубокой старины“ (курсив наш). Утверждение прихода в правах юридического лица, способного приобретать имущество, отмена стеснительных условий приобретения недвижимости, право для всех прихожан участвовать вместе с духовенством в заведывании церковными суммами и имуществом под наблюдением местного начальства, право избирать приходом священника, братский суд, с компетенцией разрешать споры об оплате треб, и вообще – автономия прихода, – вот те средства, которые единственно будто бы способны оживить Церковь.

Из перечисления мер, направленных к воскресению прихода и восстановлению подлинной церковной жизни, видно, что центр тяжести всего дела здесь полагается, кроме

—327—

выбора духовенства, главнейшим образом в ведении всем приходом церковного хозяйства и в юридических правах, направленных к широкому и свободному развитию всё того же хозяйства. Остановимся на рассмотрении этого главного нерва приходской жизни.

Современное ведение церковного хозяйства в проекте осуждается. Прежде велось хозяйство приходом через церковного старосту, и было хорошо. Но „нынешний способ ведения церковного хозяйства через посредство причта и церковного старосту ведёт к сознательной утайке церковных сумм, с риском их хищения“. Участвует причт – и приход ведению хозяйства „не доверяет“. Странно. Утайки, действительно, бывают, но хищений не бывает, так как утайки бывают „в отчётах“, номинально, а в действительности через это сберегаются суммы церкви от „епархиальных“ и иных „нужд“... Выборы старосты теперь будто бы „сосредоточены в руках причта, который посылает пригласительные повестки на выборы, кому вздумается“. Это невероятно. Причт только „при сём присутствует“. Если где бывает иначе, так это – злоупотребление, а „в правах“ прихода изъяна нет (см. Инстр. церк. стар.)... Теперешние приходские попечительства не могут будто бы оживить прихода единственно потому, что в них „община остаётся устранённой от церковного хозяйства“. Едва ли. Попечительства „влачат жалкое существование“ не потому, что церковные суммы им „не подлежат“, а потому что в них есть „только организация“ и нет духа, нет необходимого „сознания“, братских чувств, любви, общественного вообще интереса; было бы всё это – попечительства и без „церковного хозяйства“ развили бы „бьющие ключом“ свои собственные „попечительские“ хозяйства.

Посмотрим, как должно организоваться церковное хозяйство и приходское управление в частностях.

„Успешная деятельность церковно-общественных учреждений обусловливается участием всех прихожан. Главным органом приходского управления должно явиться церковно-приходское собрание, которому предоставляется право денежного обложения прихожан. Церковно-приходские собрания происходят обязательно дважды в год, а затем могут быть созваны во всякое время по желанию большин-

—328—

ства; право участвовать на них принадлежит всякому прихожанину (мужчине или женщине) беспорочного поведения, совершеннолетнему и участвующему в увеличении приходского имущества путём сбора или дарения. Дела решаются большинством открыто поданных голосов. Церковно-приходское собрание предлагает кандидата на должность церковного старосты и выбирает других должностных лиц церковно-приходского управления, утверждает роспись дохода и расхода на будущий год, определяет правила заведования и расходования сумм и имущества прихода, а также устанавливает порядок ведения отчётности, производит дела, касающиеся сооружения и содержания храма, домов причта и приходских просветительных и благотворительных учреждений. В случае протестов отдельных членов собрания и по делам, касающимся займов и обложения прихожан сбором на несколько лет, а также продажи церковного имущества, постановления собрания восходят на усмотрение епархиальной власти. Органом церковно-приходского собрания является церковно-приходский совет, состоящий из священника, церковного старосты и избранных собранием мирян, число которых должно превышать число постоянных членов. На обязанности совета лежит хранение и заведывание церковно-приходским имуществом, ведение отчётности, приём пожертвований, раскладка и взимание сборов, разрешённых общим собранием, приведение в исполнение постановлений последнего, доклады ему по разным церковно-приходским вопросам и предварительные заключения по поступающим делам

И только тогда, когда церковная община превратится в маленький департамент финансов на вечевых началах, только тогда и забьёт ключом церковно-общественная жизнь...

Грустные мысли вызывает этот, приписывающий себе такую важность, проект. Везде и всюду в общественно-государственной жизни мы встречаем росписи дохода и расхода, отчёты и ревизии, налоги и сборы, собрания, доклады, протесты и усмотрения, и не видим, однако, чтобы это несло глубоко-благотворное оздоровление в жизнь интеллигенции и народа и разных благотворительных об-

—329—

ществ. Почему же можно думать, что счёт церковных денег, проверки их и отчёты в храме – при всеприходных волнениях по этим поводам – дадут жизнь Церкви? Какие неширокие понятия о жизни и о Церкви! И эти мечты – после сетований о том, что в Церкви не осталось „высокого и вечного“!..

Несмотря на то, что во всех ведомствах сидит искуснейший контроль над контролем, строжайшая ревизия над ревизией, общественные суммы, однако, не застрахованы от хищений... Если приход не доверяет своему выборному старосте, лучшему в приходе человеку, если он не верит в безусловную честность своего духовного отца, руководителя приходской совести, то неужели отрадно будет, что весь приход будет хозяйничать? Первое – это всё равно едва ли предохранит „суммы“ от „хищений“; второе – прогресс и идеал не только церковной, но и общественно-культурной жизни – не в совершенстве контроля, а в совершенстве честности; если её не будет и вокруг престола Божия, то зачем они и деньги? Пусть они расхищаются, если расхищена совесть! Это – падение Церкви, если бы она мечтала сложной организацией хозяйства спасти приходские деньги; это – отказ её от своих специальных средств воспитания совести.

Известно также, что ни о чём так не спорят люди, как о деньгах, сметах, доходах; нет другого предмета, который бы в такой мере волновал людей и возбуждал все их худшие инстинкты. Не говоря уже о мирянах, на епархиальных съездах духовенства не хватает интереса к вопросам нравственно-церковным, и, лишь поставляется вопрос о церковно-свечном заводе, лица всех разгораются, и начинается буря. Что происходит на мирских сходках, и говорить нечего. И вот этакий-то оживляющий элемент и хотят ввести в жизнь прихода, в целях оздоровления и сближения интеллигенции, народа и духовенства! При церковно-хозяйственной борьбе, „в храме“ или „при храме“, различных приходских партий, от церковной-то, собственно, жизни и памяти не останется. И всё это, из-за весьма небольших „церковных сумм“. Нам говорят: капиталы тогда сильно возрастут. Пусть они будут грандиозны, ответим мы, – и

—330—

тогда они не стоят всеприходских волнений во святом Божием храме!

Чьи бы деньги ни были: церковные ли, благотворительные ли, или общественные, всё равно – счёт их, запись, проверка, охрана, отчёты, контроль, ревизии, сметы и бюджеты – всё это относится к низшей, пошлой стороне жизни. И неужели Церковь, основанная на таких высочайших и страшных тайнах веры, может полагать для себя, хотя бы и второстепенный, идеал и жизнь в развитии и торжестве в её недрах этой пошлой, принижающей стороны жизни?

Церковное хозяйство вообще микроскопично: двум, много трём выборным лицам заведовать им вполне достаточно, да и то скучно; эти выборные могли бы утешаться по крайней мере тем, что они несут тяготу дела ради свободы общины, чтобы всем не возиться с этим принижающим делом, не кидать без пользы дорогого для жизни времени. Но авторам проекта это кажется лишением прихода жизни. Они именно требуют того, чтобы делом, какого мало для и одного человека, заведовали все члены общины; и для этого, из-за нескольких сотен или тысяч рублей, выдумывается масса органов управления, собраний, заседаний, докладов и ревизий, чтобы было место для работы возможно-большему числу людей... Может быть, в жизни необходимо и неизбежно бывает отвлекать людей и для этого, губить время и на это; но так и нужно говорить, что в жизни необходимо бывает сделать уступку и пошлости, а не возводить это в принцип „оживления“ и притом такого мирового духоноснейшего учреждения, как Церковь.

Лучшие пастыри и теперь сильно жалуются на сложность церковного хозяйства. Их возвышенную пастырскую душу невыносимо томят эти выборы, „ссыпки“, ежемесячные „высыпки“, кружки, ящики, печати, проверки, представители (с их ежегодным избранием), ведомости, приходо-расходные книги... Но если состоится это опасное дело – восстановление древнего прихода – и из-за каждой мелочи нужно будет убеждать, ораторствовать, подсчитывать голоса, бороться на всяких выборах и при том вырабатывать системы отчётов, заседать в приходском совете,

—331—

вести хозяйство прихода по сложным правилам ведения его с подробной отчётностью, делать „предварительные заключения“ и доклады“ по „поступающим делам“ и т. п., то на пастырей церкви, если, конечно, они не будут верны своему призванию и подчинятся новому порядку вещей, обрушится такая тяжесть, которая придавит в них всё, что есть в них лучшего, пастырского, духовного и святого....

Если развивать действительно основной и жизненный нерв Церкви, то все наилучшие цели, поставляемые приходам, легко и сами собой осуществились бы, но без шумихи и земско-департаментской обстановки, а средствами подлинно-церковными, внутренними, всеобъемлющими. В подлинно-церковном христианском приходе, где просвещены совести людей Духом Божиим, царит полное и горячее единство душ и сердец; там нет бедных и одиноких; там нет отчётности и воровства, пошлая сторона жизни сведена до минимума; там нет „членов“, организаций и выборов, но все работают во всю полноту своих свободных сил, подчинённых только стремлениям христианской совести, усилиям личной воли и указаниям развитого христианского разумения; в этих свободных самостоятельных личных порывах и усилиях, при единстве их основного корня, заключаются неиссякаемые, друг друга вдохновляющие и живящие, нравственные силы общества, обеспечивающие беспредельный расцвет в нём подлинного чистого добра... Вот идеал церковной и подлинно-культурной жизни; и может ли быть в каком-либо согласии с ним мечта о сложном церковном хозяйстве, поглощающем массу времени и душевных сил общины?.. Где бы то ни было, но уж в церкви-то культивировать идеалы денежного хозяйства до крайности странно. С возвышеннейшими вечными стремлениями Церкви, с нежными до благоговения отношениями друг к другу членов её (к чему направляются практические идеалы Церкви) стоят в прямой противоположности нравы хозяйственных сходок. И развитию этого денежного хозяйственного начала приписывать громадное значение в деле оживления Церкви и её высших интересов, – это по меньшей мере значит совсем не знать Церкви...

—332—

Как пережиток тёмной старины, денежное начало и теперь часто угнетает наше религиозное чувство. На самом деле: горько и удивительно, что в течение своего почти тысячелетнего развития древняя и новая Русская церковь не смогла в своём большинстве сознать этого ужасного убийственного диссонанса алтаря Христова и старостинского ящика. В большинстве храмов сборы производятся в самые страшные и святые моменты Литургии, не смотря на недавние указы высшей церковной власти. С кружками и тарелками ходят в последование страстей Христовых, в В. Четверг, кружка ставится на плащанице или около неё в В. Пятницу; событие, давшее сребреники Иуде, употреблённые потом на поле для погребения странников, в своём воспоминании также утилизируется для пополнения „ящика“ и благотворительных „кружек“. Священнику и теперь и в городах трудно бывает бороться с этим; а что будет, если из-за этого придётся ему вступить в препирательство с приходом, покупающим „недвижимости?.. Это иногда тёмное и большое сооружение, которое стоит открыто в храме, которое постоянно за Литургией осаждается верующими, у которого вечный звон монеты и говор, давным бы давно нужно было без остатка выкинуть из дома молитвы, где стоит алтарь страшной Чаши Христовой. Никакими жертвами и благотворениями не может быть извиняемо попрание Дома Божия. Деньги и благотворения всегда с нами; а часы благоговейной молитвы и общения со Христом пусть будут неприкосновенны для денежных расчётов. Если это денежное, всюду мертвящее, начало и теперь оскорбляет нас в храмах, где слова „Приимите ядите“... и „Пийте от нея вси“... часто акомпанируются звоном серебра и меди, то чего можно ожидать, когда это начало будет поставлено в центре церковно-приходской жизни и объявлено одним из главных её принципов? Ящик и хозяйство прихода займут тогда в церкви и в жизни приходской общины первое место.

Повторяем, мы не хотим отделяться от земли в своих соображениях: может быть, некоторая доля житейской пошлости и прозы в конце концов нигде неизбежна; но зачем же её представлять чем-то высоким и

—333—

при том в самом высочайшем из учреждений, какие только знает человечество?

VI. Теперь перейдём к „порядкам глубокой старины“.

Есть два разных взгляда на старину. Один взгляд – исторический, трезвый, не признающий ничего, кроме очевидной правды. И по этому взгляду, опирающемуся на строгие факты, выходит, что в глубокой русской старине было столько тьмы, столько чудовищных извращений веры и жизни христианской, столько лжи и жестокости, что в массе мрака и дикости почти безнадёжно тонут для историка добрые природные черты народного духа и великие единичные подвиги. По этому взгляду, искать жизни в тех формах её, которые отжили и погребены прошедшей историей, по меньшей мере странно и свидетельствует только о безысходной пустоте и бездарности настоящего поколения. – По-другому, мечтательному, поэтическому взгляду, – всё, что носит печать старины, плесени, забвения, мха, то только и содержит в себе настоящую жизнь. Представители этого взгляда приходят в восторг при одном намёке на отжившую „глубокую“ старину и без разбора готовы всё взять из неё, в ней только полагая возможность оживления и смысла для настоящего. С некоторым влиянием этого последнего взгляда нам и приходится, кажется, считаться в настоящем вопросе о приходе.

Нет никаких оснований идеализировать нашу старину. В ней, действительно, едва брезжит свет сквозь глубочайшую тьму.

Чем, напр., могла быть древняя сходка по хозяйственным делам прихода в храме? Мы и теперь не далеко ушли от старины: она царит чуть ли не в большинстве углов и мест земли Русской. И теперь много зла, раздоров и шума в обществах из-за „мирского“ хозяйства, много озлобленных нападений на причты из-за ничтожных копеек, самое грубое вмешательство в делах храма, бесчинство из-за микроскопических пустяков. Если и теперь страшно отдать храм и приходские дела в руки сходки, если страшно пустить её в храм, то можно вообразить, что из этого получалось несколько столетий тому назад... Может быть по бедности, при неимении другого помещения, и можно было как-нибудь древним тёмным

—334—

людям мириться с попранием дома Божия, но как это поставлять идеалом теперь?

Не великим делом мог быть и „братчин суд“ в старину. Укорять и судить другого в его грехе – дело тяжёлое: горько и обидно оно для подсудимого, вредно и для самозваного судьи. Встречаются теперь люди старинного закала, воспевающие „древнее благочестие“, высоко думающие о своей праведности и „судящие“ всех и всё; и что это получается за жестокий, холодный, беспощадный, фарисейский суд? Он замораживает судящего и вызывает судимого на протест, полный ненависти и презрения. Легко представить, каким мог быть суд людей древнерусских, людей домостроя, холодных, железных, узких обрядоверов, не признававших жизни ни ума, ни сердца. „Мирской“ суд в мечте и идее, может быть, и прекрасен, но вообще в действительности это дело, кажется, ужасное. Мечтают воскресить древние порядки для этого суда, „право самого широкого вмешательства даже в их (прихожан) внутреннюю семейную жизнь“... Это мечтают о публичном промывании чужих ран душевных, это в грех или муку душевную будут на площади или на церковной сходке залезать чужие грязные и грубые руки, с унижением и укорением обвиняемого брата, часто без всякого понимания дела, а только по низким сплетням, против которых иногда многие невинные души не умеют защищаться. „Братчин“ суд не может обойтись без нравственных пыток; вспомним фарисеев и женщину „в прелюбодеянии взятую“. Суд – дело страшное, и не толпе он может быть вверен. Может судить или законно уполномоченный беспристрастный суд, чуждый личных симпатий и антипатий, или суд пастырский, – суд любви, сострадания, милосердия, совместного несения искупления и тяжести греха, с Богоуполномоченным разрешением его. Правда, возможно воспитать истинно церковный суд, о котором заповедал Христос: „скажи Церкви“; но такой суд может быть воспитан только подлинным внутренним развитием „церковного духа“, а не прямо судейскими правами и практикой; да при том и такому суду может подлежать не публичное промывание грязи внутренних семейных раздоров и пороков, а очевид-

—335—

ные обиды одного брата другим и всего лучше при взаимном согласии их подчиниться суду Церкви. Но с большей основательностью и справедливостью полномочие Христово может быть отнесено только к „собору“ церковному, выражающему именно голос Церкви, имеющему власть отсечь нераскаянного грешника от Церкви, „как язычника и мытаря“.

В древности были приходские братские пиры в особых пристройках к храму. В этих пирах выражалось будто бы „постоянное внутреннее общение между членами“ прихода... Ну, не горько ли разбираться в таких мечтаниях? Русский пир никогда не был мыслим без „питья“. Наши „общины“ и теперь не стесняются пропивать „кровные мирские“ средства. Как остаток древнего приходского пира, и теперь кое-где по престольным праздникам устраивается обще-приходское повальное пьянство. В старину, это, вероятно, процветало обильнее, на „приходские“ деньги, с „приходскими“ бочками и чашами. И зачем непременно это нужно „при храмах“?.. В первохристианской общине были вечери любви, соединённые с трапезой Господней, и что же: эти вечери были скоро уничтожены по причине злоупотреблений и беспорядков, на которые жаловался уже Ап. Павел. Так что же после этого нужно предполагать относительно наших древнерусских пиров при храмах?.. В тёмной древности пьяные люди кощунственно попирали „дворы Господни“, а сыны 20-го века мечтают об этом, как об оживлении их скудной жизни!..

Тоже самое и с „выбором пастырей“. И этот порядок отжил естественно, т. е. потому, что омертвел. И теперь выборы вообще полны шума и раздора, с торжеством более хитрой и обольстительной партии. И теперь бывают случаи, что для открытия в селе второго штата священнослужителей претенденты подпаивают крестьян. Можно вообразить, что было в древности. Проект мечтает о спасительных „договорах“. Но ведь это же – сделка, как всякая другая, торговая? Выбирали пастырей или подешевле, или поугостительнее, или погромогласнее. Законтрактованный наёмник, конечно, должен был угождать хозяевам; и если бы это ввести в норму, то что бы это у нас получилось за продажное, приживальческое пастырство!

—336—

Кого будут выбирать в пастыри? Если народ будет выбирать из своей среды, то в большинстве случаев „слепец поведёт слепца“. Буйная паства выберет себе пастыря, который не мог бы препятствовать её нраву. Если выбирать из достойных кандидатов, то, ведь, паства их не знает. Необходим конкурс; если краткий, то возможны ошибки мимолётного впечатления; если долгий искус, то каковым должно быть в продолжение его нравственное состояние испытуемых, жаждущих получить место? Не окажутся ли победителями на этих конкурсах фарисеи?.. Конечно, иногда глас народа – глас Божий, но как постоянный порядок – это не мыслимо: в среде народа в большинстве случаев нет того, кто ему нужен, и народ его не знает.

История показывает, что и избранники паствы подвергались от неё гонениям, и назначенные епископом пастыри были до конца любимы своей паствой. Дело не в форме избрания, а в нравственном достоинстве избираемого. Ошибается отдельная личность, ошибается и масса. Теперь существует ход выбора (или „отбора“) более развитой и продолжительный, и если бы он был всегда на высоте своей идеи, то лучшего и не хотелось бы. Если человека с малолетства воспитывают в духе пастырства, в Духе Божием, если он многие годы юности научается и испытывается со стороны лучших носителей церковного сознания, если окончательное призвание его Духом Святым (Деян.13:2,20:28) объявляет носитель полноты Благодати – Епископ (с „собором“ при нём, что̀, действительно, нужно воскресить), то что худого в этом порядке, выросшем благодатно и исторически и способном к усовершенствованию? Дух Божий может изъявить Свою волю о служителе Своём и через голос народа, и через приговор школы, и через совесть Епископа, и через решение собора. Всё дело в том, чтобы избираемый действительно был носителем Духа и чтобы действительно Дух Божий осенял и руководил и народ, и школу, и Епископа, и собор. В этом – суть, а не в приходском контракте. Все внешние порядки имеют и выгоды, и невыгоды; поэтому они сливаются, усложняются. И при существующих порядках Епископ имеет полную возможность и испытать, и воспитать в своём

—337—

клире кандидата прихода, и выслушать голос народа... Всё это возможно: улучшения в этом деле и восстановление некоторых подлинно-канонических требований должны быть. Но гораздо важнее додумать о том, что̀ понижает общую одухотворённость? что̀ заглушает голос Духа Божия в жизни Церкви?..

Возлагать надежды на приходские выборы можно бы было только в том случае, если бы можно было поручиться, 1) что выбор всегда безошибочен, избиратели идеальны, избранный – наилучший, 2) что выбор улучшает пастыря, 3) что выборное начало сохранит его от всех падений и искушений и 4) навсегда сделает его дорогим для его избирателей. Это – мечтания, и только питаясь ими, можно верить, что выборные пастыри будут лучше теперешних уже по одному тому, что они будут „выборными“. Часто избравшие делаются первыми и самыми непримиримыми гонителями избранного. Выборный порядок едва ли может нравственно возвысить пастыря; напротив, при такой власти овец над ним, при их обладании им, можно ли говорить, что он „пастырь овец“, а не батрак их, закрепощённый и придавленный ими? Вспомните наше безместное „крестцовое“ духовенство, как результат древнего порядка; вспомните борьбу мирян с Епископами из-за недостойных священства избранников... Почему-нибудь был же канонически отменен этот порядок, как вредный для церковной жизни? Почему-нибудь учителя не назначаются учениками?

Назначение пастыря приходом проектируется в целях послушания его пастве. Но что это за принцип? Он мог возникнуть только на Руси в те моменты, когда народ стоял за неприкосновенность окаменелой старины, а лучшие пастыри звали его к оживлению религиозного чувства... А что если пастырь – пророк? С своим огненным словом, с непреклонной церковной совестью, с призывом служить Богу духом и истиной, он будет гоним из всех „исконно-русских“, „истово-православных“ приходов, где будет царить „нерушимая“ рутина и будут в почёте её приживальщики, ханжи-фарисеи, льстящие грубым вкусом обрядоверия и усыпляющей гордости „правоверных“. „Не вы Меня избрали, а Я вас избрал... Вы не

—338—

от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин.15:16,19)“.

В № 50-м Церковного Вестника за 1903 год, в заметке „об избрании священника приходом“ слишком хорошо выяснено, сколько горького заблуждения и неведения заключают в себе мечты о приходских выборах пастыря. Там выяснено, что не всякая близость священника к приходу желательна, что приискание приходом очень редкого в русской древности грамотея допускалось по безысходной нужде, что в древней церкви и по канонам церковным избрание понималось и совершалось иначе, собором, что наши избиратели были бы не компетентны и не способны правильно избрать себе пастыря, и были бы кроме того ограничены в выборе, что выборы и договоры, где они существуют, ведут к приниженности духовенства, к отношениям, какие существуют между хозяевами и наёмником. Прочитав эту прекрасную статью, с объективным освещением дела, читатель имел бы полное основание без колебаний ответить на вопрос: не стыдно ли „нам, при современных широких запросах к пастырскому служению, мечтать о возврате к... печальной старине?“ И есть ли какой „смысл вводит в норму, в необходимый закон то, что допускалось когда-то по горькой нужде?“

Вообще о всех древних отживших порядках нужно сказать, что они становились нестерпимыми, немыслимыми, потому и отмирали. И странно мечтать о воскрешении того, что погребено историей. Были, стало быть, в этих порядках – беспорядках глубокой старины несомненные элементы смерти, которые и привели их к омертвению и забвению...

Живые дела создаются в силу действительной нужды, по действительному, живому чувству. Только тогда, когда нет живого чувства, происходящего от живого сознания действительных нужд и потребностей, справляются с стариной, и строят и подделывают жизнь по известным в истории формам. Подделывается жизнь уже осуждённая, отжившая. Такая ей и цена, такой ей и конец. Мёртво-рождённое – „попечительство“, мёртвым родится и „приход“, отрытый в архивах, кладбищах прошедшей истории...

—339—

Правда, жизнь, возрождаясь, копирует прежние формы. Но эта копировка бессознательная, непреднамеренная, в силу живой насущной необходимости. Потом, безусловно-полная копия форм не наблюдается и в телесно-органической природе; в жизни же человеческого сознания и вовсе нет такой копировки; возродившаяся форма часто содержит в себе элементы, полагающие непроходимую бездну между старым и новым. От отсутствия этих элементов умерло старое, и от присутствия их ожило новое. Нужно возродиться и приходу, но только в другом духе, с другой силой, по требованию живой новой нужды, естественно и неизбежно, без справок с архивами, которые к тому же „скудны историческими памятниками“...

У нас вообще происходит большое и вредное недоразумение с этой пресловутой стариной. Ей часто слагают хвалебные песни вместе с „неподвижностью и неизменностью“. Но забывают, что жизнь вечно юна, вечно свежа и блестяща; конец её обновлениям, плесень и мох – предвестники смерти. Покажите истину в её вечно юном наряде живых и прекрасных дел, и все ей поклонятся как жизни своей; нарядите её в плесень и мох, – все шарахнутся от неё, как от смерти. Это нужно помнить любителям старины и не радоваться, что „церковь наша замшилась“ и будто бы потому сильна (Прав.-Рус. Слово 1903 г., № 4, стр. 297-я). Сведущие люди знают, что и несокрушимые скалы покрываются мхом; но кто не знает, что под ним скрывается, те мечтают о падении старой рухляди... Зачем закрывать старьём истину Божию, вечно юную и живую? Зачем приводить в панику людей вдохновенного разума, ищущих вечной красоты и жизненной правды, ничем не прикрытых? Зачем мхом старины отпугивать людей от скалы вечной жизни, от Церкви?

VII. Обобщая наши замечания, мы должны сказать, что рассматриваемый проект, может быть, со временем и разовьётся, но теперь он представляет пока нечто непродуманное, мечтательное. В нём сказывается что-то несерьёзное, какое-то незнакомство с подлинной тяготой действительной жизни и её задач.

Цель проекта высокая – оживить духовную жизнь Церкви; но в конце концов все речи сводятся к чисто земским

—340—

интересам известных групп. В речах о вдохновении Церкви забыты именно те корни, из которых вырастает вдохновенная жизнь. Для великой цели – оживления душ человеческих – указываются средства очень и очень недостаточные. Хотят оживить дух солидарности, любви и милосердия. Этот дух, когда он действительно оживает, неудержимо проявляется в соответствующих делах и создаёт бесчисленные, но всегда оригинальные, разнообразные и живые формы своей жизни. В проекте начинается не с этого духа, а с организации дел, которые считаются внешним выражением его (хотя могут возбуждаться и совсем иным духом). Но „организация“ затем и создаётся, чтобы дело двигалось, несмотря и на холод, и на равнодушие участников, т. е. несмотря на отсутствие „духа“. Поэтому всякий скажет, что, если начинать не с духа, а с внешней „организации“, то это будет именно убийством духа, как всякое насильственное участие в формации живой среды, как насильственное развитие цветка.

Это в основе... Непродуманность видим и в частностях проекта, и прежде всего в вопросе именно о важнейшей организации: о „приходе“.

Преследуя свои цели, новое общество хочет „содействовать прихожанам к (в) определению (и) точных границ столичных и городских приходов согласно желанию прихожан, в силу синодального указа от 6 авг. 1890 г. (Ц. В. 1903. 82)“. Как возможно определить границы приходов согласно желанию прихожан? „Желание“ прихожан не определяется „границами“; а если „желанием“ определять границы, то они не могут быть „точными“. Расчертить город на приходы можно, но это фактически не разграничит прихожан: насильно нельзя заставить ходить в ту, а не в другую церковь. А если записывать по желанию, то может случиться, что пастырю придётся отыскивать овец по всем закоулкам города, а иному совсем остаться без пасомых...

Естественная нужда разбивает народ на отдельные посёлки; ограничившись случайными границами, создаётся приход, которому волей-неволей приходится сплачиваться объединяться. Этих естественных границ в городе нет; там расчерчивают приходы консистория и благочин-

—341—

ный. Но слишком ли много заинтересована Церковь в охранении этого расписания? Если Церковь добивается жизни, а не мёртвого порядка, то зачем она будет требовать, чтобы люди сходились к пастырю-усыпителю душ и не смели пойти туда, где они чуют источник воды живой? Если приход действительно должен быть „ячейкой церковной жизни“, живым органом, то он должен определяться составляющими его силами любви и духа, а не разрисованным в консистории планом. Если приход есть церковь в миниатюре, то он всё равно должен носить на себе печать кафоличности, универсальности, а не совпадать непременно с известными земскими или полицейскими частями. Он живёт духом, им и определяется, а где дух, там и свобода...

Приписать прихожан к определённому храму нужно: это может способствовать образованию и чисто-церковного прихода, но очевиднее всего эта внешняя мера может достичь только внешних результатов: разделение приходов нужно для целей и церковного управления, и общественно-юридического порядка. Так что хотя слово „приход“ может иногда означать и малую церковную общину, но главное и постоянное его значение, однако, не внутреннего духовного, а – внешнего характера, слишком близко существа церковной жизни не затрагивающего.

Церковь, как живое тело, не терпит разделяющих его прочных перегородок. Раз у меня есть мой приход, то я должен быть или равнодушным к соседнему приходу, или разрушить границы своего. Если я не помогу своему иноприходному соседу, я убью живую любовь, помогу – отдам средства на-сторону, изменю своему приходу... В нашем приходе безжизненно, а в соседнем кипит жизнь; но я не могу там ею пользоваться; „я не здешнего прихода (Крылов)“; это уже не церковные порядки. Развитие подлинно-церковной жизни враждебно всяким перегородкам...

Конечно, развитие самодеятельности требует раздельности, обособленности. Конечно, и Церковь не может не жить отдельными малыми общинами. Это необходимо и неизбежно: приходы должны правильно взойти в свои границы. Но при этом необходимо помнить: что всё это более нужно

—342—

для внешнего удобства церковной жизни; что эти „границы“ должны быть эластичны; что приходское дело не должно закрывать сущности – „единого царства“; что отделённость умертвит, если внешний порядок будет сильно подчеркнут, а внутреннего соединяющего и оживляющего духа не хватит; что этого не должно достигать слишком настойчиво, насильно, и что, наконец, на это нельзя возлагать слишком больших и духовных надежд. –

Непрактичным мечтанием должно быть названо намерение проекта привлечь прихожан „и в будни“ работать в храме и при храме, собираться в кружки и сходки. Если разуметь ежедневные работы и труды прихожан, то, как выше говорилось, храм не может быть обращён в мастерскую. Если же иметь в виду собрания разных благочестивых кружков, то наивно думать, чтобы люди бросали труд за хлеб насущный для праздного говорения и обдумывания добрых дел в то именно время, когда о них (в будни) не говорить нужно, а именно делать на своём ближайшем поприще.

Люди живут кучками, обществами. Эти общины создаются нуждой жизни. И в этих естественных (необходимых) общинах человек должен ежедневно нести тяготу и труд жизни при свете Евангельских заповедей. И вот проектируется эти естественные союзы разрывать и созидать искусственные, „приходские“. Что за игра? Почему нужно создавать для добродетели особые кружки, когда и так много разных кружков и учреждений, постоянного, неотвратимого поприща для добрых дел? Почему человек, служащий в корпорации, имея постоянное влияние на жизнь её, должен отрываться от неё, чтобы работать в приходских кружках, да ещё „и в будни“? Человек, положим, живёт и трудится в семье, или в школе, или в каком-либо частном или общественном учреждении, где ежеминутно перед ним цель его любви и добрых усилий воли, ещё не достигнутая; что будет хорошего, если он будет в храме дебатировать о добродетели или устроять кружки, покинув без помощи свою трудящуюся семью или подчинённых? Что доброго в том, если человек работает в благотворительном кружке, а у себя дома деспот, в своём магазине-обманщик, жадный до чужого достояния

—343—

притеснитель служащих? А если он не таков и плодотворно работает на своём поприще, то что ему прибавит кружок и зачем, отрываясь от определённого дела, он будет нащупывать почву в коллективной неопределённой работе? – Если человек в храме, хотя бы только и в праздник, получит живое возбуждение к христианскому добру, а в течение недели будет творить это добро в своей семье и среди своих ежедневных сотрудников и товарищей, соединяя их в истинно-христианскую корпорацию, то разве не будет это желанной для жизни общиной, „ячейкой“ – живой, неизбежной, а не сочинённой? Сколько таких общин правительственных, промышленных, учебных и др., – и всюду необходимо нести начала христианского труда и любви, работая неотрывно, не покладая рук. Должны получиться мощные союзы жизни, а не вялые кружки „оживления“. И раз почти все люди силой необходимости разбиты в такие союзы, то разве можно серьёзно навязывать им длинный ряд искусственных кружков и союзов? Это нужно, может быть, для немногих свободных от методического труда лиц, но это не должно быть нормой и идеалом общей жизни²⁰⁰⁴.

Дела у всех по горло, а нет силы деятельной, духа любви Христовой. И для развития его есть единая вселенская община – Церковь, зажигающая дух человека Духом Божиим, огнём любви Христовой. Живой орган этой об-

—344—

щины – храм. Здесь мы „все – едины“, одно во Христе, и это нужно нам чувствовать, чтобы не быть рабами жадной, обособленной, себялюбивой суеты плотского существования. И не уклонением от „догматических рассуждений“, не точными границами приходов, не культурой свое-приходского „хозяйства“ мы можем достигнуть большего напряжения этой вселенской силы... Возрождение духа, совести, перерождение сердца верой – вот сущность и цель церковной жизни. Из этого корня вырастут и соответствующие ветви и листья – внешние органы....

На жизнь этого-то корня и должно быть обращено всецелое внимание.

VIII.

„Вы получили Духа... чрез наставление в вере (Гал.3:2)“

Потребность в оживлении Церкви – потребность существенная, давно назревшая и наболевшая.

Человеку нужно жить по-человечески, нравственно. Это прежде всего значит, что ему нужно, чтобы у него не было тоски, чтобы жизнь казалась ему не пустой, не напрасной, не бесцельной тяжестью. Ему нужна радость жизни, определяемая полным и ясным взглядом на вселенную. Ему нужно без колебаний знать, что он должен в каждую минуту делать. Нужно, чтобы он верил в своё дело, уважал его как безусловно-важное, необходимое, плодоносное. Нужно, чтобы он работал с вдохновением любви и восторга – для вечности, для удовлетворения высших сил разума и совести, так чтобы труд его был для него не истомлением, а радостным ростом его жизненных сил. Ему нужно, наконец, сознавать и чувствовать, что он не одинок, не выродок, а что он – брат людей; т. е. ему нужно ощущать глубокую и существенную солидарность с человечеством, нужно иметь самое широкое и плодотворное участие в жизни людей; ему нужно утолить эту природную тоску любви, слиться со всем духовным миром в жизни, в вечности, в познании, в истинном поклонении Богу.

Истомлённый на распутьях мира, не находя там живой струи, человек ищет жизни в церкви, где естественнее всего искать её. Что он должен подумать, если за-

—345—

метит, что и здесь он не оживает, а замирает? Может быть и есть жизнь в Церкви, но она его не захватывает. А Церковь! должна обладать именно такой силой жизни, какая способна поднять и захватить с собой падшего на распутьях мира человека. И вот являются обвинения Церкви в безжизненности, и „безжизненные“ прописывают ей рецепты „оживления“, чуждые „духа жива“.

В Церкви есть источник вечной жизни – небесной и земной, мировой и премирной, коей всё живёт и дышит. Это – жизнь Божия, жизнь Христова, жизнь вечной Любви, открытой человеку, излившейся в сердце его, соединяющей на веки всех воедино в Боге и во Христе. Это и есть то, чего ищет человек, что единственно ему нужно, чтобы жить. И для создания этой вечной духовной жизни недостаточны были ни союзы человеческие разных родов, ни школы философов, ни страшные подвиги, какими мучили себя лучшие из людей. Для этого вдохновения потребовалось явление Сына Божия во плоти, для этого нужны были крест и воскресение Его. А для всегдашнего поддержания в душах верующих духа этого дела Христова оказалась необходимой Чаша Господня, как насущное питание вечной жизни в человеке и как сила его в несении за Христом своего креста жизни. Отсюда дух Церкви – дух неодолимой силы, дух мученичества, дух всецелого самопожертвования и любви. Выше этой – нет жизни!

И вдруг отовсюду: „нет духа жизни в Церкви“. Крик нелепый; но здесь что-то трагическое: беспричинно такого крика не может быть. Приходится сделать вывод, что дух Церкви хотя и жив, но он под спудом. Это так и есть. Дух Церкви „блюдут“ так крепко и в таких прочных узах и „замшившихся“ сосудах, что как будто блюстители боятся, как бы он не исчез, если он разобьёт узы и сосуды и всё вокруг осветит. А „внешние“, не видя и не ощущая его, а созерцая лишь замшившиеся сосуды и задыхающихся блюстителей, с ужасом стремятся в сторону...

Необходимо явление духа и силы²⁰⁰⁵ в жизни Церкви. В

—346—

этом вся суть дела, корень всеобщего подлинного оживления. Не позаботившись о жизненности и целости этого корня, странно бы было ожидать обильного цвета, и полных плодов от дерева церковной жизни.

Мы стоим пред роковой задачей. Над нашей землёй русской пролетело почти тысячелетие церковной жизни. А между тем каковы результаты нашего 1000-летнего церковного развития! „Люди духа“ редки даже в „духовной“ среде; более того: профессиональная религиозность выработала типы почти-что противорелигиозные. Народ доселе не понимает Богослужения и Писаний, не слышит достаточной проповеди. Массы народа бегут в штунду, массы интеллигенции религиозно дичают; всюду разлив то разврата и лжи, то насилий и зверства. Страшно подумать, что делается из народа, всегда бывало, приверженного беззаветно к Церкви... Положение, полное зловещего ужаса. И не оживление только „прихода“ потребно нам, а нужны глубокие и серьёзные перемены, способные вызвать перерождение существенных сторон современной жизни и народного характера.

Нашей целью на первом плане нужно сознательно поставить Царство Божие и правду его, нужно освободить из-под спуда живой дух церкви, разбив то, что связывает и угашает его.

А что связывает и угашает его, это должно быть предметом свободного обсуждения Церкви. Церковь не мыслима без своего, подсказанного только совестью и правдой, слова. Стеснить её в этом – преступно.

Но незадушенный голос общецерковного сознания не будет вполне животворным, если не будет органа, в котором бы он окончательно и авторитетно формулировался и через который имел бы силу проходить в жизнь и дело, а не оставаться только на устах или на бумаге, т.е. если не будет собора.

Корень церковной жизни безусловно и вечно жив и свят. Дело в нашем отношении к нему, в нашей связи с ним... Нет ли у нас порядков, устраняющих от общецерковного влияния людей духа? Нет ли у нас условий, убивающих в самом источнике вдохновение и пророка?..

—347—

А между тем теперь особенно необходимо нам именно вдохновенное пророческое и апостольское слово. Говорят о „связи с интеллигенцией“, игнорируют „догматические рассуждения“, мечтают об „общем добром деле“. Но совершенно упускают из вида, что никакие наши добрые дела не привлекут к нам интеллигенции, которая кроме благочестия требует разума, а об нас иногда думает, что мы и сами не верим тому, что проповедуем. Нужны – в некотором смысле – новые откровения, новое, полное огня и разума слово веры – единой, вечно юной, всегда себе равной, Христовой... А для развития этого слова и в школе духовной и в литературе и в жизни современной – мало благоприятных условий.

„От слышания веры вы получили Духа“, говорит Апостол. Единомыслие, единодушие, горячий объединяющий восторг перед вечностью, перед Богом и правдой Его, – вот что сблизит нас всех и сольёт наши усилия в несокрушимую деятельную силу добра. Всё совершится, и в десять раз больше совершится того, о чём говорят добродетельные приходские мечтатели, но совершится в новом духе, с явлением и откровением новых форм жизни, полных любви, разума и силы... Меха, может быть, будут и подобны, но они будут новыми – для нового молодого вина.

Священник Димитрий Силин

—348—

VIII. Новости немецкой богословской литературы²⁰⁰⁶

Friedrich Delitzsch. Babel und Bibel. Dritter (Schluss –) Vortrag. Stuttgart, 1905.

В конце прошлого 1904 г. проф. Фридрих Делич выступил в разных городах Германии²⁰⁰⁷ с новым – третьим – рефератом о Вавилоне и Библии. В январе нынешнего года реферат этот появился в печати отдельной брошюрой под вышеприведённым заглавием; в заглавии реферат назван последним, из чего можно заключить, что автор решил собрать здесь весь остающийся материал по вопросу об отношении Вавилона к Библии и тем покончить с этим столь нашумевшим вопросом. С внешней стороны новая брошюра составлена совершенно по образцу своих предшественниц, но по внутренним качествам значительно отличается от них: автор уже не повторяет своих прежних нападок на Библию, не пытается разрушить установившихся убеждений относительно её боговдохновенности; он преследует исключительно научную цель: изложить не указанные им в первых рефератах данные ассиро-вавилонских раскопок, дополняющие и разъясняющие библейские сказания и содержащие в себе

—349—

религиозно-нравственное мировоззрение вавилонян. По причине ли отсутствия сенсационного характера, или потому, что интерес к ассиро-вавилонским разоблачениям в широкой публике вообще потерял свою остроту, – новому реферату Делича оказан был довольно равнодушный приём. Между тем с точки зрения научного интереса брошюра не уступает первым двум рефератам, излагая в сжатой и остроумной форме, с прекрасными иллюстрациями, последние результаты раскопок.

Таблица народов, помещённая в 10 главе Бытия, по мнению Делича, составлена автором – семитом далеко неполно и небеспристрастно; клинообразные надписи в данном случае приходят нам на помощь, указывая, напр., не упомянутый в таблице могущественный несемитский народ еламитов, власть которых в 3 тысячелетии до Р. Хр. простиралась над всей Вавилонией до Ханаана, а главное, – высокодаровитый народ сумерийцев, имевший могущественное культурное влияние на другие народы и оставивший после себя замечательные памятники искусства²⁰⁰⁸, но совершенно исчезнувший из памяти не только ветхозаветных, но и греческих писателей.

В 5 гл. книги пр. Даниила говорится, что Вавилонское царство Халдеев покорено было Киром Персидским при Халдейском царе Валтасаре, ничтожном сыне великого отца – Навуходоносора. Раскопки дают возможность исправить ошибку библейского автора: последним халдейским царём был Набунаид; его сын, Валтасар, был лишь полководцем халдейских войск.

Было время, когда исследователи Ветхого Завета не могли решить, представляют ли ассирийский царь Фул, современник Менаима, царя Израильского (4Цар.15:19) и Феглаффелассар, современник Факея (4Цар.15:29) одно лицо, или два различных. Теперь, благодаря раскопкам, не может быть сомнения в том, что это – два имени одного и того же царя. Этот царь, завоевав Галилею и Самарию, переселил туда вавилонян и таким образом положил

—350—

начало смешанному народу, который вавилоняне называли кутеями от города Куты, родины большинства вавилонских переселенцев. Этот народ сохранил, естественно, в языке и обычаях следы своих предков. Напр. проглатывание гортанных звуков у галилеян (Mф.26:73), выражение „Сын Человеческий“, часто встречающееся у Спасителя и у пр. Иезекииля, формула усыновления (напр. 7 стих 2-го псалма)²⁰⁰⁹ и пр., – всё это вавилонского происхождения.

Важное значение имеют раскопки и для выяснения Псалтири. Упоминаемые в ней, напр., музыкальные инструменты, хотя, может быть, и не вавилонского происхождения, но, ввиду близких сношений двух народов, несомненно близко подходят к типу инструментов, употреблявшихся в Ассиро-Вавилонии; а эти последние во множестве встречаются на ассирийских памятниках и притом самых разнообразных типов, – струнные, духовые, ударные. Поэзия псалмов как по внешнему построению стиха, так отчасти и по содержанию находит себе поразительные и многочисленные параллели в ассиро-вавилонской литературе.

Автор подробно останавливается на религиозно-этических представлениях вавилонян, основываясь преимущественно на кодексе Гаммураби; при этом он приходит к тому результату, что религиозно-нравственное мировоззрение Ветхого Завета, заповеди о любви к Богу и ближнему, о страхе Божием, о грехе и ответственности за него, о покаянии и молитве и пр. – вовсе не составляют монополии еврейского народа и Библии, а в такой же, если не в большей степени являются духовным достоянием и вавилонян. Боги вавилонские, по мнению Делича, представлялись вавилонянам такими же живыми существами, как Иегова евреям, всемогущими, всезнающими, вездесущими; статуя служила лишь символом, храм – местом присутствия божества. В некоторых чертах религиозные представления этих двух народов поразительно сходны. Пророк Наум так изображает гнев и могущество Иеговы:

Запретит Он морю, – и оно высыхает,

И все реки иссыхают;

—351—

Вянет Васан и Кармил,

И блекнет цвет на Ливане (Наум.1:4).

А вот как говорится в одном из псалмов Мардуку:

Твоё слово – высокая сеть, простёртая над небом и землёй.

Прострётся над морем – и море отступает

Прострётся над долиной – и долина сетует

Прострётся над Евфратом – и твоё слово,

Мардук, мутит русло реки.

Вавилонские боги, как и ветхозаветный Иегова, то в дыхании ветра, то в шуме бури говорят с людьми, особенно с избранными пророками и провидцами. Боги всё видят и знают, и потому вавилонянин убеждён, что его молитва будет услышана. Человек всецело зависим от богов, и потому должен быть смиренным. Даже таким глубоким мыслям, как недостаточность одного внешнего культа и необходимость душевной чистоты, (напр. Ос.6:6; Пс.50) находятся аналогии у вавилонян; вот, напр., что говорится в одной из надписей:

Ежедневно молись твоему богу

Чистота речи – достойнейшая жертва.

С твоим богом ты должен быть откровенен,

Это – самое достойное пред божеством.

Но как не высоко ставит Делич религию и этику Вавилона, он сознаёт всё-таки, что евреи владели одним великим даром, бесконечно возвышающим их над соседними народами, – верой в единого Бога. Не отрицая вавилонский политеизм, автор и здесь однако старается привести смягчающие обстоятельства в пользу своих любимцев – вавилонян. Во-первых, в вавилонской литературе, говорит он, немало указаний на то, что глубочайшие вавилонские мыслители, подобно философам Греции и Рима, за многообразием божеств предчувствовали единого Бога. Затем на появление многобожия у одного народа и единобожия у другого повлияли особенности природы, среди которой они жили. Наконец, монотеизм у евреев – чисто политический, как и у других семитских народов.

—352—

Daniel Völter. Ägypten und die Bibel. Des Urgeschichteisraels im Lichte der ägyptischen Mythologie. (S. 113) Leiden. 1903.

Книжка Даниила Фёльтера – „Египет и Библия. Древняя история Израиля при свете египетской мифологии“ – представляет из себя одну из многих – за последнее время – попыток „разоблачения“ ветхозаветной Библии. Такого сенсационного успеха, как брошюры Фридриха Делича о Вавилоне и библии, она не имела, тем не менее обратила на себя внимание и вызвала немало отзывов pro и contra; не безынтересно, надеемся, познакомиться с ней и русской публике, как с явлением характерным для известного направления современной богословской науки на западе. К сожалению, нам не пришлось встретить ни одной статьи по египтологии, где разбиралось бы сочинение Фёльтера, так что приводимые им данные по египетской мифологии приходится брать на веру. Но и при таком доверчивом отношении к автору беспристрастный читатель не может не видеть всей неестественности тех параллелей, которые проводятся в книге между библейскими рассказами и мифами Египта. Эта неестественность заставляет даже усомниться в искренности слов автора: будто идея о происхождении библейских рассказов из Египта пришла ему совершенно неожиданно во время его учёных работ по Новому Завету и христианским древностям (см. предисловие); сама собой напрашивается мысль: выдающийся успех последних исследований о Вавилоне и библии не побудил ли автора покопаться в другой, близкой Израилю культуре, – Египетской, и предвзятая мысль, с которой приступал автор к своей новой задаче, не привела ли его незаметно к неточностям и натяжкам?

В древней истории Израиля автор видит три отдельных периода: историю Авраама, историю Иакова и историю Моисея. Между этими периодами, равно как и между отдельными лицами и фактами существует, по-видимому, тесная историческая связь. На самом же деле, говорит автор, достаточно обратить внимание на содержание библейских рассказов из этой эпохи, чтобы видеть, что об истории в строгом смысле здесь не может быть и речи.

—353—

„Мы имеем дело здесь с историей того времени, когда ещё боги бродят по земле, являются людям и входят с ними по временам в чисто человеческие отношения; другими словами, мы имеем дело с мифологией“. Но недостаточно, говорит автор, указать мифологический характер библейской истории Израиля: необходимо отыскать источник библейских мифов и уяснить при помощи этого источника главнейшие лица и события. А где же, как не в Египте, который всего ближе стоял к Израилю в эту эпоху, следует искать этого источника? И действительно, рассматривая египетский пантеон, автор видит в нём аналогичные библейским лица, события, обстановку.

Приведённые мысли автор высказал во введении (на одной странице), как истины бесспорные и общепринятые, и, перешагнув через них, сразу приступает к своей цели, – перечислению египетско-библейских мифологических параллелей. По трём указанным моментам в истории Израиля автор делит свой труд на три отдела: I. Авраам, Лот, Сарра, Исаак, Ревекка, Агарь, Измаил, Хеттура; II. Иаков и его семейство, и III. Моисей и Бог у Синая. К этим главным отделам автор присоединяет ещё два: IV. Ковчег Иеговы, жезл Аарона, медный змей, завоевание Иерихона, Раав; V. Самсон. Чтобы познакомиться с ходом мыслей автора и способом его аргументации, остановимся на первой из его параллелей.

В то время, когда небо ещё не простиралось над землёй и когда боги и люди жили вместе на земле, Ra, царь богов и людей, имел своей резиденцией египетский город Hununsu. Люди возмутились против престарелого Ra, и он решил погубить их; но прежде хочет выслушать мнение других богов. По его призыву собираются боги; является и Nun, отец Ra, и, как старейший, председательствует в собрании. Боги преклоняются пред Ra до земли. Ra объявляет своё решение. Nun выступает с речью; сначала льстит своему сыну, высказывая его превосходство над собой; затем даёт совет поручить богине Hathor погубить людей, которые, между тем, предчувствуя опасность, убежали в горы. Ra благосклонно принимает предложение, и мстит людям. Но не весь род

—354—

человеческий погибает; несколько человек остаются в живых, каются в своём поступке и предлагают убивать тех, которые некогда восстали против Ra; последний прощает их, но отказывается от управления миром и восходит на небо.

Таков – египетский миф. Нужно обладать слишком пылкой фантазией, чтобы найти соответствующий ему рассказ в Библии. Но автор, не задумываясь, указывает на 18 и 19 главы Бытия, где говорится о явлении Бога Аврааму под дубом Мамврийским и о гибели Содома и Гоморры. Иегова – Ra, Авраам – Nun, род человеческий – Содом и Гоморра... Нужды нет, что многочисленные подробности совершенно не совпадают: Ra, сын Nun’a, испрашивает у него совета, – Иегова объявляет Аврааму о предстоящей казни; совет Nun’a немедленно принимается Ra, – Авраам долго умоляет Бога о помиловании; Ra решил истребить весь род человеческий, – гнев Иеговы постигает лишь два города с окрестностями; Лот и его семейство спасаются по молитве Авраама, – часть людей по египетскому мифу избегает общей участи по какой-то неизвестной причине, и т. д. Автора более интересуют сходные черты: там и здесь говорится о гибели нечестивцев; там и здесь спасается часть людей: Ra не сразу проявляет свой гнев, но сначала советуется с богами, – Иегова перед казнью городов беседует с Авраамом; Nun называется отцом человечества, – Авраам – отец множества народов; Авраам „стоял пред лицом Господа“, – Nun с почтительностью относится к своему могущественному сыну; там и здесь средством истребления является огонь, так как башня Sechet, исполнившая приказание Ra, изображает собой палящий солнечный жар и т. д.

Установив таким образом, – по его мнению, вполне достаточно, – идентичность Nun и Авраама, автор переходит к Сарре и здесь даёт уже полный простор своей фантазии. Если Авраам – Nun, то Сарра – Nunet, „сырая первобытная материя, зачинающий и раждающий принцип; но Nunet, по египетскому мифу, оплодотворяется своим сыном Ra, и автор видит намёк на это в словах Бытия: „и призрел Господь на Сарру, как сказал; и сделал Господь Сарре, как говорил. Сарра зачала и родила Авра-

—355—

аму сына в старости его, о котором говорил ему Бог“ (Быт.21:1–2; ср. 18:10 и 14). Та же мысль, по мнению автора заключается и в рассказе Библии о пребывании Авраама в Египте (Быт.12:11–20): фараон хотел взять себе Сарру в жёны, а Ra и есть прежде всего – царь Египта; Авраам выдаёт Сарру за свою сестру, и Nunet в мифе является не только женой, но и сестрой Nun’а.

Продолжая свои параллели, автор останавливается на принесении Исаака в жертву. Ra, бог плодородия, изображается в виде барана; барану же суждено было заменить собой единственного сына Авраама, когда послушание последнего было достаточно испытано; по мнению автора, сам Иегова (= Ra, сын Nun’a, Авраама) явился в виде этого животного, почему Авраам и назвал это место „горой, на которой показывается Иегова“ (Berg wo Iahve sial Iehen lösst – так переводит автор „Иегова – ире“ (Быт.22:14), а не „Господь усмотрит“ как в русской Библии.

Несколько смущает автора рассказ о ночной победе Авраама над четырьмя царями (Быт. XIV), так как при сохранении всех подробностей трудно подыскать соответствующую параллель в египетской мифологии. Но автору помогает догадка, что глава эта сохранилась в искажённом виде: стихи 5–9 и 24 расширены позднее, 18–20 – позднейшая вставка, сюда же принадлежит и конец стиха 17-го. Получается таким образом упрощённый рассказ; но и в нём не все понятно автору: каким образом Авраам мог жить на чужой земле, у Аморреянинов Мамре, Эгиколу и Анеру (см. 13), раз он был гораздо богаче и могущественнее их; это будет понятно, если предположить, что Авраам не простой человек, а Бог, с помощью которого местные жители освободились от нашествия Эламитов; а весь рассказ получает объяснение и освящение при допущении параллели: Авраам=Кип. Египетский миф повествует, что некогда царь Ra с своими сподвижниками потеряли власть; их царство занято было врагами света, а сами они погружаются в преисподнюю (царь Содомский и Гоморрский падают в смоляные ямы – Быт.14:10). Nun помогает Ra победить врагов, восстановляет его на престол и возвращает ему прежнюю власть и прежние

—356—

владения, как Авраам возвращает царю Содомскому не только царские права, но и всё имущество (Быт.14:22–24).

Мифологический остаток видит автор и в упоминании о колодце в Вирсавии (Быт. ХХI, ср. XXVI), – выкопанном Авраамом и игравшем значительную роль в его жизни (Nun – первобытная вода), – и в рассказе о погребении Авраама и Сарры в пещере Махпеле (Nun и Nunet, по египетскому представлению, живут под землёй, и само слово „Махпела“ – duplicitas – указываете на двух богов).

Переходя к потомству Авралма, автор и здесь находит подтверждение своей мысли: Nun называется „отцом восьми“, у Авраама также было восемь сыновей; сын Сарры назван Исааком., что значит „смех“: соответствующий ему сын Nun и Nunet, – Ra есть бог весело восходящего (смеющегося) солнца. Исаак идёт по направлению от источника и вечером встречает Ревекку; Ra, бог солнца, восходит от Nun’a, первобытной воды, и вечером опускается в землю. Агарь – египтянка, служанка Сарры, и сын её Измаил, являются конкурентами Сарры и Исаака. Бог Nun, правда, не имеет другой Жены, кроме Nunet; но конкурентка у Nunet всё-таки есть, это – богиня Neit, которая заявляет претензию быть космогонической праматерью и в особенности матерью бога света Ra; эта богиня изображается с стрелой и луком, что напоминает сына Агари, Измаила, который называется стрелком из лука. Neit идентична с богиней Изидой, про которую рассказывается, что она с своим сыном оставила жилище враждебного ей брата Set и бродит по пустыне; это также напоминает историю Агари. Агари является Ангел, даёт ей совет возвратиться к Сарре и предвещает будущность Измаила; Neit выслушивает совет и предсказание от Бога Thot, и т. д.

Иаков, по мнению автора, никто иной, как египетский Qeb, отец Озириса, бог земли; Исав – Jchu, солнечный луч и помощник Ra; Иосиф – Озирис, знаменитейший сын Qeb’a; Моисей – Thot, бог луны.

—357—

Adolf Harnack. Militia Christi. Die christliche Religion und der Soldatenstand in den ersten drei Jahrhunderten (S. 130). Tübingen, 1905.

Среди современных немецких протестантских богословов Адольф Гарнак, профессор богословия в Берлинском Университете, есть несомненно – persona gratissima. Высокий научный авторитет, главенство в „модной“ богословской школе (ричлианство, или так называемая „moderne Theologie“), широкая церковно-общественная деятельность, популярность, как профессора, наконец, – симпатии императора²⁰¹⁰, – всё это ставит его в исключительное положение. Его радикальные выводы, преимущественно в области христологии, создали ему сильную литературную оппозицию; но сами враги его с уважением относятся к его огромной научной эрудиции. Его работоспособность удивительна: в 1900 г. он издал свою „Сущность христианства“, наделавшую столько шума; с тех пор появились в печати; два больших труда – „Миссия и распространение христианства в первые три века“²⁰¹¹ и „Воинство Христа“, две специальных монографии²⁰¹², – три научных реферата²⁰¹³ и пр., не говоря уже о статьях и рецензиях в периодической печати. Имя Берлинского профессора хорошо известно и у нас в России, и одобрение им того или другого церковно-исторического труда очень и очень лестно для всякого русского автора.

—358—

Последний труд²⁰¹⁴ А. Гарнака посвящён интересному вопросу – об отношении христианства первых трёх веков к войне. Вопрос этот рассматривается с двух точек зрения: с теоретической или принципиальной и с практической или реальной. – Отсюда и книга делится на две части: 1) воинственный элемент в христианском мировоззрении и 2) отношение христианства к военной службе.

I. Евангелию совершенно чужд воинственный характер: добродетели, проповедуемые Христом, как раз противоположны насилию, неизбежному при войне. Но уже в эсхатологии Апокалипсиса выступают воинственные образы, как отзвук еврейского представления о воинственном Мессии. Влияние Апокалипсиса сказалось в том отношении, что, хотя христианская этика не допускала войны, но война всё-таки не была окончательно отвергнута первыми христианами; они были убеждены, что Бог сам попускает войну и руководит ею, что существуют справедливые войны. В посланиях Ап. Павла встречается также немало воинственных картин и выражений, причём, разумеется, дело идёт о войне духовной – с злыми силами, демонами; апостол, миссионер является воином, и община должна поддерживать его; он имеет свой круг занятий и должен удаляться мирских дел (2Тим.2:4). Из этих двух последних образов, по мнению протестанта – Гарнака, Церковь вывела впоследствии учение об обособленности клира и о содержании его на счёт паствы. Также в словах: „если кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться“ (2Тим.2:5) он видит зародыш позднейшего учения о дисциплине в клире. Св. Климент делает дальнейший шаг вперёд, рекомендуя христианам военную субординацию и повиновение мирян клиру и предостерегая от измены знамени. Дальнейшее развитие получает идея духовной борьбы в сочинениях св. Игнатия, Иустина-Философа, Климента Александрийского и особенно – Оригена – на востоке, а на западе у Тертуллиана, Киприана и в актах мученических. Но к славе Христовой церкви

—359—

первых трёх веков следует констатировать, что идея эта никогда не переходила в призыв к священной войне; даже о местных возмущениях христиан против своих притеснителей нет почти никаких указаний, хотя в некоторых провинциях в 3 веке христиане были достаточно сильны, чтобы с успехом организовать такое возмущение. В четвёртом веке картина изменяется: идея militiae Christi переходит в жизнь; появляются священные войны и даже становятся возможными такие фанатические прокламации, как De errore paganarum religionum Фирмика Матерна.

II. Что касается фактического отношения первых христиан к военной службе, то прежде всего оригинально то обстоятельство, что приблизительно до 170 года этот вопрос вовсе не затрагивается в христианской литературе. Очевидно, такого вопроса и не возникало тогда в христианской общине: при существовавших в римском государстве условиях военной службы, каждый, даже малосостоятельный гражданин легко мог освободиться от этой повинности; если же свет Христова учения заставал римлянина уже на службе, то, очевидно, была возможность оставаться воином и в тоже время христианином, согласно заповеди Ап. Павла пребывать в том состоянии, в каком застал кого призывный глас Господа. Большую роль играло также в данном случае всеобщее ожидание второго пришествия, в силу чего христиане смотрели на своё земное гражданство, как на временное, и не думали о преобразовании политического и социального строя в духе новой религии. Но со времени Марка Аврелия указанный вопрос быстро овладевает общественным мнением и вызывает богатую литературу. Первым заговорил языческий писатель Цельс, который обвиняет христиан в недостатке патриотизма, в уклонении от военной службы, и высказывает опасение, как бы, с распространением христианства, император не остался без войска, и варвары не завладели бы государством. Одновременно с этим свидетельством и как бы в опровержение его, мы читаем другое известие, – что 12 легион, погибавший от недостатка воды во время войны с квадами, был спасён солдатами-христианами, по молитве которых был ниспослан дождь. И христианские писатели не только не порицали по этому

—360—

поводу своих единоверцев за участие в войне, но и высказывали радость, что их Бог спас римское войско. Климент Александрийский и Тертуллиан свидетельствуют, что немало христиан было и в египетских и в африканских легионах, причём первый не высказывает по этому поводу порицания, но последний, – правда, только в писаниях, обращённых к христианам, – решительно осуждает военную службу; по его мнению, она не совместима с христианством: христианин не должен идти в солдаты, и солдат не может быть принят в христианскую общину, ибо нельзя служить одновременно Богу и диаволу. Горячие убеждения Тертуллиана не изменили однако же общего положения дел: христиане продолжали служить в войске, и христианская община не отторгала их от себя по этой причине, снисходя к их исключительному положению. Но тон рассуждений Тертуллиана с одной стороны, с другой – тот случай, который заставил его взяться за перо (демонстративный отказ солдата-христианина надеть на себя венок) доказывают сильный подъём христианского самосознания. Ещё резче высказываются против военной службы Ориген, Лактанций и древние церковные каноны; здесь речь принимает уже прямо революционный характер: „не пойдём на войну, даже если сам император прикажет“. Исторические памятники третьего века и особенно мученические акты дают целый ряд случаев мученической смерти христиан-воинов; рассматривая эти случаи, автор приходит к тому выводу, что число христиан в рядах римского войска было очень велико и что языческая власть принуждена была снисходительно смотреть на них, поднимая преследование лишь в случае обвинения со стороны. Гонение при Диоклетиане началось в войске; вопрос состоял в том, останется ли войско римское верно своим старым религиозным традициям или, допустив христианство, откажется от них. Первый акт великого исторического переворота совершился также в войске: Константин решил в борьбе с Максенцием воздвигнуть на знамёнах крест и тем объявил хр-во не только терпимой, но и первенствующей религией.

На большем соборе в Арелане в 314 г. постановлено следующее определение: „кто бросит оружие в мирное

—361—

время, того лишать причастия“; из чего автор заключает, что Церковь по окончании гонений не только порицает часто практиковавшееся прежде из-за христианских убеждений бегств солдат-христиан из войск, но и налагает на ослушников строгое наказание; теперь уже не тот отлучается от Церкви, кто служит в римском войске, а, наоборот, тот, кто отказывается от службы. Но и Константин пошёл навстречу интересам Церкви, когда он издал указ, позволяющий всем, изверженным из военной службы во время гонений, или возвратиться на службу, или оставить её и „вести свободную – спокойную жизнь“. Войны Лициния с Максимином, а затем Лициния с Константином должны были окончательно доказать, кто сильней: Христос или языческие боги. После решительной победы христианства наступило полное примирение Церкви с войском.

Р. Heinrich Denifle. О. Р. Luther und Luthertum in der ersten Entwicklung. Mainz. 1904. 1 Bd. 860 S.²⁰¹⁵.

Задолго до появления в печати рассматриваемой нами книги стало известно в учёном мире, что Денифле готовит обширный труд о началах реформации в Германии. Ждали серьёзной научной работы с новыми данными из жизни Лютера и первых реформаторов: автор уже заявил себя в богословской науке солидными исследованиями в области церковной истории средних веков и при том, как папский архивариус, мог свободно пользоваться богатейшими сокровищами Ватиканской библиотеки. Разочарование было полное, – и не только в протестантстве, но и среди умеренных католиков. Непримиримая ненависть католического монаха (автор-доминиканец) к еретику-революционеру ослепила учёного и, вместо солидной, спокойной работы, произвела на свет Божий сочинение полемическое, крайне одностороннее, дышащее злобой и местью. Автору нельзя отказать в учёности, но учёность эта направлена на мелочь; выводы же поражают невежеством

—362—

и тенденциозностью. Реформация, по его мнению, есть ничто иное, как бунт пьяных и развратных монахов против церкви. Во главе этих монахов стал августинец Лютер, его необузданная натура не выдержала тяжести монашеских обетов: он пал и, чтобы оправдать своё падение, составил, – посредством всевозможных подлогов и искажений, – собственную религию. С редкой кропотливостью, достойной лучшего применения, автор собрал на 860 страницах массу фактов, выражений, слов, намёков, так или иначе унижающих Лютера, не упомянув вовсе о тех данных, которые рекомендуют его с хорошей стороны или, по крайней мере, смягчают его виновность. Автор не стесняется распространяться о таких скорбных делах и словах своего героя, что приходится удивляться, как пропустила эти места цензура; наиболее игривые выражения приведены в латинском оригинале. Тон книги самый резкий: такие выражения, как лжец, пьяница, развратник, скоморох, невежда, – пестреют чуть не на каждой странице. Достаётся и сподвижникам Лютера и даже современным лютеранским богословам. В заключение автор восклицает: los von Luther, zurück zu Christus und Seiner Kirche! (прочь от Лютера, назад ко Христу и Его Церкви!). Если в этих словах выражена цель, которую имел ввиду Денифле при составлении своего труда, то едва ли можно будет поздравить автора с успехом. Такие книги не только не подвинут вперёд дела примирения между двумя враждующими вероисповеданиями в Германии, но ещё более усилят взаимное озлобление.

Действительно протестантский мир был жестоко возмущён этим новым грубым нападением. Лютер почитается всеми протестантами и представляет едва ли не единственную положительную связь в разрозненном протестантстве (отрицательной связью является ненависть к Риму), его возвели в народные герои, его жизнь и деятельность немец тщательно изучает с школьной скамьи, его статуи красуются в общественных зданиях, в городских садах, в церквах, для всенародного празднования памяти его посвящён особый день... И вдруг какой-то католический монах доказывает, что этот Лютер был ничтожный человек, опустившийся, изолгавшийся революционер,

—363—

имевший успех среди современников только потому, что потакал их низким страстям. Лучшие протестантские профессора взялись за перо, чтобы защитить своё кумира. Гарнак²⁰¹⁶ и Зееберг²⁰¹⁷ в Берлине, Гауслейтер²⁰¹⁸ в Грейвевальде, Вальтер²⁰¹⁹ в Ростоке, Кольде²⁰²⁰ и Фестер²⁰²¹ в Эрлянгеле, Кёлер²⁰²² в Гиссене, Каверау²⁰²³ в Бреславле и мн. др.²⁰²⁴ немедленно выступили с более или менее подробными статьями и брошюрами. Они пишут значительно спокойнее Денифля, но беспристрастия и у них нет. Если католик слишком сгущает краски в ущерб репутации Лютера, то его оппоненты-протестанты через чур идеализируют реформатора. Опровергая некоторые выводы Денифля, они совершенно замалчивают другие факты, приводимые им, хотя и не желают признать, что он прав; у них не хватает смелости высказать открыто, что Лютер во многих отношениях был далеко не безукоризненный человек. Наиболее откровенен Зееберг, статья которого в Kreuggeitung (1903, № 567, 569, 571–2), имела больший успех и по настоянию некоторых читателей была отпечатана отдельной брошюрой. Он готов во многом согласиться с Денифлем относительно нравственных качеств Лютера, но в объяснение и оправдание приводит оригинальное соображение – в Ничшеанском духе: Лютер – сверхчеловек, и к нему нельзя прилагать той нравственной мерки, какая прилагается к простым смертным.

Денифле отвечал своим оппонентам в предисловии к новому изданию „Luther und Luthertum“, а также в осо-

—364—

бой брошюре „Luther in rationalistischer und christlicher Beleuchtung“, направленной главным образом против Гарнака и Зееберга. Эти последние в свою очередь отвечали краткими заметками в газетах: Гарнак заявил, что он „не желает больше иметь дела с этим господином“, а Зееберг назвал сочинение Денифля „грязным“ (Schmutzschrift), а автора „мастером ручаться“ (Meister der Schimpfrede).

Берлин, 3 (16) сентября 1905 г.

Диакон Н. Сахаров

—721—

1882 г.

По этому же делу митрополит частным образом писал от 31-го марта Ректору Моск. академии архимандриту Алексию. Письмо начинается такими словами: „не шутите, о. Ректор, делом о Молитве при Кресте с ариями и хорами“.²⁰²⁵. – Далее, Владыка ещё раз писал от 2-го апр. графу Протасову, извещая его, что Московский Военный Генерал-Губернатор, от 31-го марта, уведомил его, Митрополита, что Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил исполнение сей оратории воспретить, как неприличное в театральном пении²⁰²⁶.

Но, видно, воспрещённое Государем, разрешено было Государыней, к которой, по всей вероятности, обращалась председательница Общества Талызина, – что и предусматривал мудрый архипастырь в другом письме своём к Ректору академии от 2 апреля²⁰²⁷, – и о чём, как совершившемся факте, писала мне от 20-го сего дек. М.А. Нейдгардт.

В ответ на это письмо я писал Марии Александровне от 23-го ч.:

„Спешу принести Вам искреннюю благодарность за исполнение моей просьбы и за доставление мне экземпляра всеподданнейшего отчёта Дамского Попечительства о бедных в Москве.

Отчёт постараюсь прочитать со вниманием, а присланными рукописями воспользуюсь для примечаний к приготовляемому мной изданию писем покойного митрополита Филарета к покойному же преосвященному Алексию.

Прошу с любовью принять и от меня прилагаемую у сего брошюру моего произведения (Воспоминания о священ. Короновании и проч.)...

Приветствуя с великим и торжественным праздником пришествия в мир Сына Божия, призываю на Вас и на семейство ваше Его благодатное осенение“.

—722—

1882 г.

Из Москвы же от 21-го ч. писала игуменья Страстного монастыря Евгения:²⁰²⁸

„Очень счастлива, что приказание Вашего Высокопреосвященства – представить сведения об иконе Успения Божией Матери – даёт мне смелость, вкупе с выпиской, принести моё нижайшее и искреннейшее поздравление с наступающим великим праздником Рождества Христова и с грядущим новолетием, кои желаю Вам сретить и проводить в совершенном здравии и спокойствии.

Душевную приношу благодарность, что во время пребывания вашего в Москве не лишили счастья видеть Вас и в моей келье. Ваше посещение всегда воскрешает в душе моей самые отрадные воспоминания, коими живу в нынешнем времени, скудном духовными утешениями“.

Вот какие сведения о чудной иконе Успения Божией Матери сообщила мне почтенная игуменья Евгения:

„1863 года 21-го июля прибыла в Борисоглебский – Аносин общежительный монастырь на Монастырскую гостиницу монахиня Саратовского девичьего монастыря, Мария Любарская, и, желая лично видеться со мной, прислала просить дозволения прийти и принести в дар обители Святую икону. Это предложение навело на меня заботливое смущение; икон множество, подумала я, и находящихся у нас не знаю куда девать: устроить в киоты – не на что, а лежать им на полке в ризнице – право грешно. Вот как человек слеп! Владычица грядёт с милостью, честной Своей иконой, а бренный, грешный, маловерный человек не хочет принять её и смущается о помещении.

Монахиня пришла; после первых слов знакомства приказывает келейной своей принести икону. Когда открыли ящик, и я увидела изображение, не умею передать, что совершилось в душе моей: и благоговейная радость и страх овладели мной. Видела глазами телесными икону, а сердце чувствовало присутствие благодатного посещения.

Монахиня Мария так о себе рассказывала: „я из дворян, пожелала быть в числе сестёр милосердия при раненых во время Крымской войны, пробыла там во всё продолжение оной окружённая непрестанно смертью, восчувствовала всю ничтожность суеты мира, отправилась в Иерусалим

—723—

1882 г.

на поклонение Св. Гробу Господню; там ещё более развилась мысль об уединении, и я просила митрополита Мелетия, старца истинно богодухновенного, наставить меня и постричь в монашество, что и совершилось, с разрешения Государыни Императрицы и Св. Синода, епископом Кириллом²⁰²⁹. Тогда я писала к замужней дочери моей в Саратов и высказала моё желание поместиться в девичьем Кресто-Воздвиженском Саратовском монастыре, где игуменья мне давно была знакома. Получив её согласие, я озаботилась устроить в сём монастыре для себя келью, чтобы без затруднений прямо из Св. града перейти в св. обитель.

Желая иметь памятник моего пребывания при Гробе Господнем, заказала икону. Наступило время отъезда, а икона не готова, отлагать нельзя, ибо только два раза в год отправляются поклонники из Иерусалима; с горем пошла принять благословение Святителя и Наставника моего Митрополита Мелетия, объявляя, что не могу получить желаемого и должна без иконы отправляться в путь. Он, видя скорбь моего сердца, приказал принести икону Гефсиманской Божией Матери Пречистого её Успения, которая лежала несколько времени на Гробе Господнем. Принимая её от митрополита, как дар благодатный, я изъявила желание устроить её в Саратовской Обители. На это святитель сказал мне: „будет в обители, но не в вашей. Где пребудет сия икона, пребудет и благословение Владычицы и стечение народа“.

Не смотря на слова сии, по вступлении моем в монастырь, непременно желала устроить сию икону в обители. И приехав в отсутствие игуменьи, уверенная, что и она разделит мои чувства, поставила икону в Церковь, а сама, утомлённая путешествием, в тот же день слегла и выдержала сильную болезнь. По выздоровлении моём, не в храме уже нашла я святую икону Владычицы, но в каком-то углу и всю в пыли и небрежении; сие случилось вследствие разных столкновений; не порицаю за сие мать игуменью, она была и есть добрая душа, но, видно, так вела Всесильная десница Божия. – И так, икона была

—724—

1882 г.

взята мною в келью, где и пребывала четыре года. Часто приходили ко мне болящие и, получая елей из лампады, теплящейся пред св. иконой, получали исцеления.

В продолжении этого времени сын мой, послушник Саратовского Мужского монастыря, путешествуя в виде странника, был и в вашей обители и, возвратясь, говорил мне, что он нечаянно попал к Вам, что пустынь, хотя бедная, пришлась ему по сердцу. Я же, видя многие исцеления от Св. иконы Владычицы, непрестанно со скорбью размышляла, что будет с нею после моей смерти? – Однажды, сидя в креслах против неё в грустном недоумении – кому Её вручить, ибо настоятели многих монастырей желали получить и водворить у себя это духовное сокровище, я задремала около полуночи и слышу вещающий глас: „отвези и поставь в Аносинскую пустынь“. Я очнулась в недоумении: какая такая пустынь? и думая, что это – мечта, начала обычное своё молитвенное правило, окончив, легла в постель. Едва свела глаза, слышу опять повелительный глас, повторяющий строго те же слова. Когда рассказала о случившемся пришедшим ко мне детям моим, сын напомнил мне про пустынь вашу. Я видела Божий произвол, но дальность расстояния, скорбь разлуки с Моей Покровительницей, колебали моё сердце, я не решилась исполнить повеленное. Господь наконец наказал моё непокорение. Я распухла с головы до ног. Мать игуменья, дети, доктора все прилагали свои старания, и всё оставалось тщетно; я же страдала, наконец, образумилась и, сознав свой грех, обещала, что, ежели поднимет меня Владычица, немедля на своих руках понесу её Святую икону в угодное Ей обиталище. В три дня опухоль прошла, и я вскоре с келейной моей, где пешком, где в телеге, где по воде достигла до вас, и вот вручаю Вам моё сокровище“!

С удивлением и благоговением выслушав рассказ старицы, предложила ей отправиться вместе со мною ко Владыке и ему лично объяснить всё подробно. Она будто была согласна, но потом уклонилась, уехав с гостиницы в ночь, и я должна была уже одна о всём донести святителю нашему митрополиту Филарету. Прибыв в Москву, я ему всё объяснила, и, когда он со внимательным

—725—

1882 г.

благоговением выслушал рассказ мой, икона была принесена и положена пред ним на столе. Владыка, сняв

свою шапочку, встал склонясь над иконой и прочёл тропарь: В Рождестве девство сохранила еси и проч. до конца; долго и пристально смотрел и сказал: „живопись точно греческая, может быть найдутся художники подражать платью, но лику – едва ли“. – Я спросила, как и где устроить? – „Отнестись к священнику в приходе Козьмы и Дамиана, что за Москвой рекой, он – человек внимательный, и вели, сделав доску, приписать Спасителя, приемлющего душу Богоматери, и одр, на коем возлежало бы тело её. Изображение же врезать в доску, но не совершенно углублять его, так чтобы отделялось от общей иконы. Приищи удобное место и мне тогда скажи“. Я в точности исполнила приказание, и, когда икона была готова, за день до праздника Успения Божией Матери, послала монахиню в Москву за нею. – Пошёл проливной дождь, некоторые плотины прорвало, реки наполнились, проезда нет. Монахиня с иконой пробралась с трудом до села Рождествина, надеясь, что в этом месте удобнее переедет через реку, но на берегу Истры остановилась в недоумении. Кн. Голицын, помещик села, всячески отклонял её, представляя невозможность переезда. Но мать Макрина с простой и твёрдой верой отвечала: „завтра праздник Владычицы, а с Нею потонуть нельзя“. – Между тем собрался народ у берега, взяли ящик с иконой на головы и пустились в брод, едва головы были видны из – под воды, перенесли благополучно и прибыли в обитель в повечерие, устроили св. икону на столике к северной паперти Троицкого храма. – В ту же, можно сказать, минуту начал стекаться народ и ко всенощной не только храм, но и монастырь наполнился толпами богомольцев. Спрашивали у них, кто сказал им о принесённой иконе? – Иные говорили: старичок нам повестил, другие: мальчик объявлял всем и звал в Аносин монастырь.

Удивительно и трепетно было видеть множество болящих, притекавших к заступлению Богоматери; многие получали исцеление, о которых находится запись в монастырской летописи, а другой экземпляр всегда представлялся Владыке Митрополиту.

—726—

1882 г.

Сначала исцеления были чаще, впоследствии уменьшились.

Бывают часто изменения в лике Богоматери, на иконе Пречестного её Успения. Иногда выражение скорбное и лик темноватый, иногда светлое и благолепное, как например о Пасхе сего 1868-го года. Сии изменения лика несколькими замечаются. Благодетель обители и строитель храма П. Г. Цуриков передавал мне грешной, что часто видит колебание средней лампады, возожжённой пред Св. Иконой сей во время богослужения; прочие предстоящие не видят сего колебания, что и на себе самой испытала, ибо сверялась с ним после богослужения. – Дивны Твоя Тайны, Богородице Дево! Сама Владычица печётся об обители сей и утверждает веру и усердие в благодетеле и в нас недостойных её великие милости“.

На письмо, при котором присланы были мне эти сведения, я отвечал матери Евгении 29-го числа:

„Приношу Вам искреннюю благодарность за доставление мне очень интересной и назидательной записки о чудной иконе Б. Матери.

Приветствуя Вас с наступающим новым летом благости Господней и призывая на Вас и на вверенную Вам обитель Божие благословение, с душевным почтением пребываю“...

Св. икону Успения Божией Матери я имел утешение видеть два раза: в первый раз в покоях Преосвящ. Митрополита, когда она ему была принесена игуменьей Евгенией, а в другой – в самом монастыре, при посещении мной Аносинской обители в сентябре 1863 г.

23-го числа был у меня, мимоездом из СПб., А. Вл. Симанский и обедал. В разговорах, между прочим, сообщал, что знакомый ему Псковский Губернатор Мих. Борис. Прутченко²⁰³⁰, вдовый, имеет намерение принять священный сан (ему было тогда ок. 47 лет); что Дмитрию Благово, в монашестве Пимену, предлагали должность Синодального Ризничего (ныне он в Риме настоятелем посольской церкви), и что будто бы покойный Митрополит Макарий признавался П. И. Бартеневу (редактору Русск. Ар-

—725—

1882 г.

хива), что ряса не по нём. – И это, кажется, недалеко от правды.

25 ч. Праздник Рождества Христова.

В этот торжественный день мною получено с разных сторон не один десяток поздравительных писем. Помещаю здесь два из них, как более интересные.

От 24-го числа Преосвящ. Алексий, еп. Можайский, писал:

„Примите моё искреннейшее приветствие в радостный день Великого Праздника Рождества Христова. Рождейся от Девы Спаситель мира да излиет на Вас все свои милости и да приложит Вам дни на дни для блага Святые Церкве Своея!

Вместе с поздравлением примите, Высокопреосвященнейший Владыко, и мою глубочайшую сердечную благодарность за утешение, доставленное мне вашим лицезрением. Поистине драгоценно сие, и благодарение за сие может быть выражено только молитвой о Вас и земным поклонением.

В Москве нашей всё идёт тем же порядком, как и Вы изволили видеть. Но в Киеве неладно. Утром по вашем отъезде из Москвы я получил телеграмму с скорбным известием о тяжкой болезни Преосвящ. Михаила:²⁰³¹ ему угрожает параличный удар. От 20-го числа мне телеграфировал профессор Воронов, что здоровье Преосвященного поправляется, но опасность удара ещё не миновала. Удивительное дело, как умножились в последнее время эти удары. Помолитесь, Высокопреосвященнейший Владыко, о сём полезнейшем делателе вертограда Христова. Дарования его велики, и много ещё он мог бы сделать для Церкви. Труды его назидают и утешают православных христиан.

Празднование юбилея Владыки Филарета отложено до после – Богоявления. Время тут будет свободнее и потому мы просим вашей милости принять участие в праздновании: Вы в настоящее время самый ближайший из сотрудников Владыки и помощник его“.

От 18-го числа писал мне из Уфы законоучитель свящ. E. Н. Соловьев:

—728—

1882 г.

„Честь имею приветствовать Ваше Высокопреосвященство с праздниками Господними и наступающим новым годом. Да обновит Господь силы ваши и да продлит жизнь вашу на многие годы!

Радуюсь, что вы приятно развлеклись беседой с дорогим гостем – Высокопреосвященнейшим Митрополитом Платоном. Я видел Владыку в С.-П-бурге, когда я был ещё студентом академии; он гулял с нами – студентами в академическом саду и рассказывал, или вернее рисовал художественной кистью типы Великоросса – Москвича, Владимирца, Костромича и проч. Малоросса и Белоросса и до того верно, что мы едва удержались от хохота. Тогда, конечно, он был свеж и сравнительно молод. Но характеры редко изменяются, и старость немного влияет на это; юмор, если был, останется, только бойкость и оживлённость юмористической речи несколько разве изменится“.

27-го ч. служил я в кафедральном соборе заупокойную литургию и панихиду, при участии городского духовенства, о блаженно-почившем Высокопреосвященном Митрополите Московском Филарете, по случаю столетней годовщины со дня его рождения (26-го дек. 1782 г.). При сём много было богомольцев и из граждан.

Затем, я обедал у архимандрита Желтикова монастыря о. Гавриила, отправлявшегося в СПб. на чреду священнослужения и проповеди Слова Божия.

28-го ч. писал я в СПб. Наместнику Лавры, архимандриту Симеону:

„Братски приветствую Вас с преходящим праздником Христова Рождества и с приближающимся новым летом благости Господней.

Вместо праздничного дара, посылаю Вам небольшую брошюру, из которой усмотрите, как принимала и чествовала Тверь своего именитого родича, Киевского Святителя²⁰³².

Вручителя же сего письма и брошюры, Желтиковского о. Архимандрита Гавриила, поручаю вашей любви и доброму расположению. На первый раз ему благопотребен будет ваш добрый совет, не лишите сего; не лишайте его и впредь, в чём будет нужно, вашей помощи и руковод-

—729—

1883 г.

ства. Всё, что будет сделано для него с вашей стороны, я приму в личное себе одолжение“.

1 января. По возвращении из кафедрального собора и по принятии личных поздравлений с новым годом, я получил письмо из СПб.

От 31-го декабря минувшего года, писал мне вызванный в СПб. на чреду священно-служения архимандрит Успенского Желтикова монастыря о. Гавриил:

„Ваше Высокопреосвященство!

С 29-го декабря 1882 года Бог привёл объясняться с Вами не лично, но письменно. И прежде всего сообщаю Вам, что я прибыл в Александро-Невскую Лавру в 10-ть часов утра и желал поскорее увидеть отца Наместника Лавры²⁰³³, но, по случаю отпевания богатого купца отцом Наместником в этот день, я не мог видеть его лично, а объяснился с ним чрез келаря, который отвёл мне и временную одну комнатку и посоветовал, когда явиться к Владыке, Митрополиту Исидору. По принятому обычаю можно было явиться к Владыке и вечером, что я и сделал, отправившись к нему в 6-ть часов. Владыка Митрополит принял меня в своём кабинете; на моё представление, не вставая со стула и с делом пред глазами, отвечал мне: „да, я знаю о твоём приезде“. Затем начал речь о моей семинарской службе, о монастырской службе, где прибавил: „наверно тебе скучно в монастыре“. Советовал побывать мне у Наместника, который отведёт мне и помещение и укажет, в какой экспедиции заниматься в консистории, сколько назначено проповедей (2 в год), и в конце краткой беседы со мной благословил на водворение в Лавре. О. Наместником я принят был вечером в 9-м часу и побеседовал с ним с полчаса; простившись с ним в 10-м часу вечера, возвратился я в свою на первый раз неприглядную квартиру.

Утром 30 декабря, при 30-тиградусном морозе, отправился с визитами, – и прежде всего к высокопреосвящ. Митрополиту Иоанникию, на Троицкое подворье, прекрасное по наружному фасаду, великолепное по убранству покоев. Дом митрополита превосходный. Владыка Иоанникий при-

—730—

1883 г.

нял меня ласково, сам сел на диван, а меня посадил в гостиной на кресло; от него узнал, что я назначен на чреду священнослужения по особенной рекомендации Высокопреосвящ. Платона;²⁰³⁴ и говорил мне, что будем часто видеться при служении в Исаакиевском соборе и в конец визита благословил меня, провожая несколько по комнате. От Владыки Иоанникия отправился на Литейную к Обер-Прокурору Св. Синода, которым за болезнью не был принят. Отсюда отправился на Сергиевскую улицу к протопресвитеру Бажанову²⁰³⁵. Дом у Василия Борисовича незавидный, вход неторжественный. Видно, что человек деньги копит. Протопресвитер Бажанов принял меня ласково, посадил с собой на диван, спрашивал о моей личности, расспрашивал о Тверских его знакомых; после непродолжительной беседы я оставил сего старца, который вышел ко мне в плохом подряснике, пожелал мне благополучного пребывания в С.-Петербурге. Из Сергиевской улицы я поехал на Васильевский остров к Высокопреосвященнейшему Митрополиту Платону. Дом, занимаемый им, не очень привлекательный; вход в него парадный – бедный, видно, что мало приложено к нему рук. Этот добродушный старец принял меня, как давно известного и, как он выразился в шутку, „умеющего хорошими обедами угощать“. Усадил меня на кресло и сам сел рядом со мной на другое кресло, благодарил Вас за поклон и письмо; откровенно сообщил мне, что по его рекомендации я вызван в С.-Петербург. Прочие члены Синода желали какого-то Московского архимандрита Афанасия, но он настоял, чтобы меня вызвать. Преосвящ. Митрополит Исидор возражал: быть может он некрасив, нужно являться в Петропавловский собор для Богослужения в присутствии царских особ. Владыка Платон уверял, что я – человек хороший. Беседа наша продолжалась минут 10-ть. На прощании Владыка просил меня к себе вечером чай кушать и проводил меня до самой выходной двери. На пути сказал мне, что Св. Синод нуждается в монашествующих, некого, говорит, посылать в викарные.

—731—

1883 г.

От Владыки Митрополита Платона заехал отдать последний визит в 1-м часу преосвященнейшему Леонтию Варшавскому, который на мои слова, что Бог привёл мне и ещё видеть С.-Петербург, ответил: „вот радость какая“, затем расспрашивал, где я обучался, где служил; при прощании благословил меня на занятия, которых, сказал, немного будет: „Вам почти нечего будет делать“. Этим визитом в 30-й день декабря и кончил свои визиты.

Остаюсь в добром здравии, перебирающийся из небольшой комнаты в свои покои, нижайший послушник и богомолец“...

2-го ч. писал я в Москву преосвященному Алексию, епископу Можайскому:

„Приношу Вам усерднейшую благодарность за поздравление с праздником Христова Рождества.

В свою очередь братски приветствую Вас с новым летом благости Господней; да ниспосылает на Вас Отец Небесный в наступившем лете вся благая, яже к животу и благоуспешному продолжению служения Святой Его Церкви.

Примите вместе с тем, Преосвященнейший, мою сердечную, искреннейшую благодарность за ваше братское радушное гостеприимство. Москва оживила меня. Я возвратился из неё с обновлёнными силами, и как-то спокойнее и благодушнее стал смотреть на здешние провинциальные дрязги и сплетни.

Вы снова приглашаете меня в родную Москву; очень бы рад, но скажите, когда же именно и в каком порядке предполагается совершать юбилейное торжество в честь великого Святителя²⁰³⁶. Получены ли на этот счёт из Петербурга, какие-либо определённые инструкции́?

В Твери мы уже исполнили 27 ч. священный долг поминовения о приснопамятном иерархе, как Вы увидите из Епарх. Ведомостей, которые, надеюсь, Вы уже получаете.

Весть о болезни преосвящ. Михаила очень прискорбна. Из газет видно, что управление академическими делами временно передано в другие руки. Дай Бог, чтоб это было не на долго“.

—732—

1883 г.

3-го ч. писал я в Киев профессору академии Александру Дмитр. Воронову:

„Примите моё усердное поздравление с наступающим новым летом благости Господней. Да обновит Владыка лет и времён ваши силы и вашу ревность к подвигам на поприще вашего учёного делания.

Незадолго перед праздником был я в Москве ради совещания с врачами окулистами, и, слава Богу, не без пользы возвратился оттуда.

Из Москвы простирался и до Лавры и посетил своё прежнее академическое жилище, проведши ночь в ректорских покоях. Сергий Константинович,²⁰³⁷ испытавши осенью болезнь, показался мне далеко не таким весёлым и благодушным, каким я знал его прежде. В академии мне представлен был целый полк Тверских студентов – человек около 20-ти. Из этого можно заключить, что Тверская семинария не скудна интеллигентными силами.

В Москве и Лавре готовится юбилейное торжество в память великого иерарха Филарета, но, когда, именно, совершено будет это торжество и в чём оно будет заключаться, с точностью ещё неизвестно. Я у себя, в Твери, совершил уже 27-го ч. молитвенное поминовение о приснопамятном святителе“.

4-го ч. получил я из Москвы от Прокурора Судебной Палаты Сергея Сергеевича Гончарова телеграмму следующего содержания:

„Поздравляя с новым годом, спешу уведомить Ваше Высокопреосвященство, что Палата утвердила решение Окружного Суда по делу Бобровой.

Прокурор Палаты Гончаров²⁰³⁸“.

На такое приятное извещение я в тот же день ответствовал Его Превосходительству в следующих выражениях:

„Взаимно приветствуя Ваше Превосходительство новым

—733—

1883 г.

годом и вместе с тем Монаршей милостью, приношу Вам глубокую благодарность за добрую весть“.

5-го ч. получены были мною письмо из Тифлиса и телеграмма из Москвы.

Из Тифлиса писал мне от 28-го декабря преосвященный Экзарх Грузии, архиепископ Павел²⁰³⁹:

„Приветствуя Ваше Высокопреосвященство с наступающим новым годом, молю Господа Бога, чтобы Он в новом лете Своей благости дал Вам новые силы для благоплодного делания на пользу Св. Церкви и во спасение Ваше и сохранил жизнь вашу на многие лета в добром здоровье.

Неоднократно выказанное Вашим Высокопреосвященством внимание к моим просьбам вновь даёт мне смелость побеспокоить Вас своей покорнейшей просьбой. К Вам недавно поступило прошение прихожан Троицкой Церкви г. Весьегонска о возведении в сан диакона на псаломщичьей вакансии псаломщика той церкви Павла Кудрявцева. Кудрявцев – брат мужа моей сестры – вдовы, находившей в нём защитника во дни своего вдовства, и вообще – человек очень хороший, весьма уважаемый своим приходом. Всё это побуждает меня принять в нем участие и покорнейше просить Выше Высокопреосвященство о рукоположении его в диакона, если только не встретится к тому препятствий. Исполнением моей покорнейшей просьбы вновь премного меня обяжете.

Прося святительских молитв ваших, с глубочайшим почтением и совершенной преданностью и братской во Христе любовью имею честь быть“...

Из Москвы преосвящ. Алексий обратился ко мне с следующею телеграммой:

„Юбилейное торжество Митрополита совершится девятого января, просим принять участие служением и присутствием в собрании“.

На эту телеграмму мною дан был ответ 7-го числа в следующих выражениях:

„По вашему приглашению завтра, курьерским поездом,

—734—

1883 г.

выезжаю из Твери; прошу позаботиться о ризнице для служения“.

6-го ч. получил я письмо из Москвы от А.И. Ушаковой. Она писала от 5-го числа:

„Поздравляю Вас, добрый Владыка, с новым годом.

Помните ли, Владыка, как в апреле или конце марта 79-го года Вы недовольны были мной за предсказания Вам всего хорошего, счастливого, удачного при переходе на Тверскую епархию... Вы были огорчены, скорбели уезжая из блестящего Харькова, а я, вместо сочувствия Вам, только радовалась: внутренний голос как бы говорил мне, что всё, что делается по воле Божией, помимо, или вопреки даже желания человека, – всё будет ему во благо и будет во всём у него носить печать благословения Божия. Вот и ваше теперь дело о доме²⁰⁴⁰ – какое большое, важное дело, а, слава Богу, выиграно. Вы в Твери любимы, уважаемы! Москва приветствует Вас, как своего любимого соседа, и как бы „соотечественника – собрата“! В СПб. также по милости Господа Вас узнали и оценили. Здешний Ген.-Губернатор Кн. Долгоруков Вас так приветствовал и провожал, как своего духовного отца (преемника вашего по Харькову, Преосв. Амвросия). Теперь. Бог даст. Вы исполните своё желание – устроите свою Крестовую Церковь; а Вы эти труды любите! Да, поверьте, что Бог всем Вас утешит и исполнит во благих все желания сердца вашего.

А читали Вы, какой случай с Преосвящ. Рязанским?²⁰⁴¹ – Он служил и потом благословлял народ; в числе всех подошёл один (оказался причетник) и, получив благословение, вместо того чтоб приложиться к руке, до крови укусил руку. Подумайте, какой ужас! – Вот времена!

Прилагаю ещё вырезку только не драматического свойства про 2-х преосвящ. – не безинтересную“.

В приложенной при письме вырезке из Соврем. Известий читаем:

„Замечательный вообще, для казанцев в особенности.

—785—

1883 г.

контраст представляют здешние владыки. Недавно прибывший сюда архиепископ казанский Палладий²⁰⁴² – высоко-учёный, солидный, деликатный, с изысканными манерами, с благими начинаниями, плодом которых явились по праздникам в церквах духовные собеседования, к которым привлечены священники, напрасно старавшиеся сложить труд этот на дьяконов. Владыка, как подобает монаху, сухой, бледный, трудолюбивый до того, что сам читает акафист св. Гурию, по четвергам, что прежние никогда не делали, и ввёл учащённую коленопреклонённую молитву.

Викарий Чебоксарский Кирилл²⁰⁴³, напротив, с самой здоровой наружностью и буквально воплощённая простота и доброта. Простой народ стремится к службе последнего и очень им доволен; на службе его не встретите ни одной так называемой мироносицы, этой новой язвы религии, так как большей частью эти барыньки себе на уме... Они в соборе; но нынче и там им не везёт“.

7-го ч. обратился я в СПб. к Высокопреосвященному митрополиту Московскому Иоанникию с телеграммой следующего содержания:

„Получив от преосвященного Можайского приглашение к участию в юбилейном торжестве в память святителя Филарета, прошу вашего благословения на совершение в Москве священнослужения“.

В тот же день получен был мной такой милостивый ответ:

„Господь да благословит!“

Вечером получена мною из Москвы от преосвященного Можайского телеграмма такого содержания:

„Архиерейские служения: в Успенском Никодим²⁰⁴⁴, Архангельском – Иоанн²⁰⁴⁵, Чудове – Вы; панихиду все в Чудове; заседание общества любителей в Думе; просим. Алексий“.

8-го ч., в 7 часов утра, с курьерским поездом, я

—736—

1883 г.

отправился в Москву, для принятия участия в юбилейном торжестве, по случаю столетней годовщины дня рождения в Бозе почившего (19 ноября 1867 года) приснопамятного святителя православной церкви, Московского митрополита Филарета. По прибытии в Москву я остановился в прежней квартире, т. е. в Высокопетровском монастыре. Здесь меня уже ожидали преосвященные: Алексий, еп. Дмитровский, и Иаков, еп. Муромский, викарий Владимирский, приехавший в Москву с той же целью, как и я. Из Петровского монастыря все мы трое отправились к Генерал-Губернатору, князю Владимиру Андреевичу Долгорукову. Князь был не в спокойном духе. Он выразил преосвященному Алексию крайнее негодование на Общество Любителей Духовного Просвещения, возбудившее мысль о настоящем юбилейном торжестве, за то, что оно благовременно не известило его о дне празднования этого юбилея. Вследствие сего князь Владимир Андреевич, назначивши на другой день, 9-го числа, бракосочетание какой-то своей родственницы, не мог присутствовать в этот день на юбилейном акте. Покойного Владыку Филарета, говорил князь, я чтил как родного отца.

В 6-ть часов вечера, вся Москва огласилась торжественным звоном к всенощному богослужению, – что в зимнее время составляет здесь явление необычайное. Я служил всенощную в Алексеевской церкви Чудова монастыря вместе с преосвящ. Алексием. Он выходил на литию, а потом я, вместе с ним, на величание в честь празднуемого на другой день святителя Московского Филиппа.

9-е ч. Воскресенье. В 9 часов начался благовест к поздней литургии; в Чудовом монастыре, в Успенском и Архангельском соборах служение было архиерейское. В Чудове монастыре литургию совершал я соборне с преосвященными Иаковом и Алексием; в Успенском соборе служил преосвящ. Никодим, архиепископ Фаворский; в Архангельском Иоанн, бывший епископ Алеутский. За панихиду после литургии собрались в Чудов монастырь все архиереи, в том числе и преосвященный Порфирий²⁰⁴⁶, управлявший тогда Новоспасским монастырём. При этой тор-

—737—

1883 г.

жественной панихиде присутствовал г. Генерал-Губернатор и много военных и гражданских чинов, а также немало и представителей учёной интеллигенции.

После краткого отдыха в Митрополичьих покоях Чудова монастыря, где предложен был чай и завтрак, отправились мы в Городскую Думу, где в обширной зале, при множестве духовных и светских лиц, в честь приснопамятного святителя Филарета, открылось учёно-литературное торжество. После пения церковной песни: Днесь Благодать Святаго Духа нас собра, председатель Общества Любителей Духовного Просвещения, маститый протоиерей И.Н. Рождественский²⁰⁴⁷ открыл акт своей речью, в которой объяснил отношения к этому обществу почившего архипастыря. За ним взошёл на кафедру преосвящ. архиепископ Фаворский Никодим и обратился с речью, в которой раскрыл высокое значение почившего Московского иерарха не только для русской церкви, но и для всех восточных церквей. Далее прочитал речь от имени Московского Университета профессор, протоиерей А.М. Иванцов-Платонов. За ним говорил депутат от Тверской епархии, протоиерей В.Ф. Владиславлев. После него прочитано было ещё несколько речей. Наконец, вступивши на кафедру, я обратился к почтенному собранию с следующей речью:

„Преосвященнейшие архипастыри! досточтимые о Господе Отцы и боголюбезные чада Московской церкви!

Приняв ныне, с соизволения архипастыря Москвы, молитвенное участие в церковном поминовении в Бозе почившего великого иерарха и святителя Московского, моего рукоположителя и покровителя, преосвященнейшего митрополита Филарета, чем могу помянуть его ещё и что могу сказать в похвалу ему в настоящем торжественном собрании чтителей его священной памяти?

Бывши, в продолжении 16-тилетнего моего служения в Москве, близким свидетелем великих трудов и славных, хотя и прикрываемых иногда глубоким смирением, дел приснопамятного святителя, я мог бы многое поведать о нём; но чтобы я ни сказал о его, например высоком, богопросвещённом разуме, о его глубоко-рели-

—738—

1883 г.

гиозном и нравственном характере, о его мудром управлении Московской паствой, о его, наконец, великих заслугах для православной церкви и отечества, – я не сказал бы, конечно, ничего нового, особенного, после того, что уже было говорено и писано о его необыкновенно высоких достоинствах и заслугах, ещё при жизни его, по поводу празднования 50-тилетия²⁰⁴⁸ его в сане епископа, и при его блаженной кончине, и что наконец слышали мы здесь в настоящие минуты.

Если я и могу сказать теперь о почившем архипастыре что-либо особенное, то разве о его личных отношениях ко мне в продолжении моего многолетнего под его отеческим покровительством служения. Да, много было мною испытано на себе великих милостей со стороны благостного архипастыря, много получено от него мудрых советов и наставлений, много отеческих вразумлений и предостережений. И все эти наставления и вразумления доныне хранятся в моей душе как драгоценное наследие и служат для меня на всех путях моей деятельности руководственными правилами. Я всегда и пред всеми возносил благодарение Господу, что Он, премудрый и всеблагий, судил мне, по окончании высшего духовного образования²⁰⁴⁹, начать поприще общественного служения под руководством столь мудрого и благопопечительного архипастыря, каков был святитель Филарет.

Повторяю и теперь пред сим торжественным собранием моё глубокое благодарение всеблагому и премудрому Промыслителю – Господу и свидетельствую мою живейшую сыновнюю признательность в Бозе почившему незабвенному святителю Филарету. Да будет ему от меня вечная память!“²⁰⁵⁰.

В заключение председатель общества о. протоиерей Рождественский в краткой речи выразил благодарность участвовавшим в праздновании своим личным присутствием,

—739—

1883 г.

заявив при этом о намерении общества – устроить великому юбиляру духовный памятник – издать Сборник, в котором очерчены будут, по возможности, управление его Московской паствой и особенные его труды по важнейшим отраслям его иерархической и учёной деятельности²⁰⁵¹.

Заседание окончилось пением певчими задостойника: о паче. ума... в 4 часу пополудни²⁰⁵².

При выходе из собрания, я встретил здесь очень много старых знакомых, но между ними подошёл ко мне незнакомый человек и благодарил меня за книгу: „Воспоминания об архиепископе Леониде“. Оказалось, что это тот почтенный аноним, который в 1878 г. прислал мне в Харьков пространное письмо, в котором превозносил похвалами мою книгу²⁰⁵³... Я увидел пред собой человека высокого ростом, средних лет, с проседью в бороде, но, кто он, неизвестно. На мой вопрос о его звании и профессии он не дал ответа.

Затем, у преосвящ. Алексия был обед для одних архиереев. Много пришлось мне тут побеседовать с старым знакомым, преосвященным Порфирием (Успенским).

Вечер провёл я у графини Анны Георгиевны Толстой. Здесь встретил я мало мне знакомую даму (княжну Голицыну, в обществе известную под именем: Сапфиры, по причине её красивых глаз сапфирового цвета). Она всё время вела речь о проповедях покойного митрополита Макария и весьма строго (хотя и не вполне справедливо) критиковала их.

По возвращении домой, я нашёл у себя Попечителя Виленского учебного округа Н. А. Сергиевского, приехавшего в Москву на юбилейное празднество своего двоюродного деда – великого Филарета. Он горько жаловался на своё тягостное положение среди поляков в Вильне и думал

—740—

1883 г.

даже оставить службу, однако ж до сих пор остаётся там²⁰⁵⁴.

Между тем, мне подана была от А. П. Ушаковой записка, в которой я прочитал следующее:

„Благословен грядый во имя Господне.

Ну вот, опять архипастырь Тверской призван святителями Московскими! И к какому дню! 9-е января – память святителя Филиппа, одного из четырёх столпов Москвы. В Успенском соборе окончилось славное, великое служение Святителя Церкви Русской, мучеником за веру, правду, любовь к Господу и родине; – выехал он из этого собора, чтоб начать страдальческий мученический подвиг свой и окончить святую жизнь – в Твери.

9-го января назначено празднование 100 лет дня рождения Приснопамятного иерарха Божия Филарета Московского. Все сочувствуют этому торжеству; в Москве и в СПб. (думаю, что и везде в России) – забилось одно русское сердце – почтить память Святителя, столь любившего Церковь Православную и столь долго, много и мудро потрудившегося для неё. Из высших сотрудников покойного Владыки теперь – Архиепископ Тверской, его бывший викарий. То кому же ближе и быть во главе празднования как не ему? 9-е янв. – Святителя Филиппа, породнившего своей мученической кончиной в Отроче монастыре Тверь с Москвой, – одинаково должно чтиться в обоих городах. Митрополит Филарет был также Архипастырь Твери. Со всех сторон – праздник за Вами, Владыка Святый. Радуюсь о Господе и приветствую посылаемой заздравной просфорой приезд ваш.

А я простудилась и сегодня, хотя больная, пойду помолиться в храме Обители. Приведёт ли мне Господь принять благословение ваше, – не знаю. Да будет воля Божия! Уж простите, если не так хорошо изложила мысли и чувства души моей, и помолитесь за грешную рабу Божию“.

Утром, в Митрополичьих палатах Чудова монастыря встретился я и познакомился с профессором канонического права Моск. Университета, Алексеем Степановичем

—741—

1883 г.

Павловым²⁰⁵⁵. Это – знаменитость своего рода в учёном мире. Павлов воспитанник Казанской дух. академии; по окончании курса, был оставлен в академии на должности Бакалавра. Затем приглашён был в Новороссийский Университет на кафедру Канонического права. Оттуда перешёл в Московский университет.

В 12 часов я выехал из монастыря и был у преосвящ. Никодима, архиеп. Фаворского, на Иерусалимском подворье. Здесь встретил я редактора газеты „Восток“ Н.Н. Дурново, К.К. Леонтьева, бывшего консула в Солуни (потом Члена Цензурного Комитета) и двух греков – из Парижа. Преосвященный предложил мне кофе по восточному обычаю.

Отсюда отправился в Богоявленский Монастырь к преосвященному Муромскому Иакову. Он сказывал, что у него хранятся письма покойного митр. Филарета к преосвященному Могилёвскому, архиеп. Евсевию²⁰⁵⁶, которому, по болезни, помогал в это время управлять епархией преосвящ. Иаков. У него же в руках до 500 писем к преосвящ. Евсевию от разных других архиереев. Преосвященный передавал при этом, что на Московскую кафедру, по смерти Макария, имелся будто бы в виду архиепископ Могилевский Евсевий.

11-го ч. в 11 час. был у Прокурора Судебной Палаты С.С. Гончарова. Он принял меня в своём кабинете и рассказывал, между прочим, историю разыскания денег, похищенных из Опекунского Совета чиновником Хмельницким, затем показывал мне залы заседаний Судебной Палаты – Екатерининскую овальную и Митрофановскую (так названную от имени известной игуменьи Митрофании, которую в этой зале судили). – Был затем в Екатерининской церкви Вознесенского монастыря, превосходно возобновлённой, и оттуда зашёл к игуменьи Сергии (княг. Волконская)²⁰⁵⁷, которая предложила мне чашку кофе. Из

—742—

1883 г.

Кремля проехал на Поварскую к дочери Н.П. Киреевской Марии Ивановне Бологовской; у неё завтракал.

В 2 часа обедал дома с протоиереем С.И. Зерновым.

Вечером был я у преосвящ. Алексия вместе с преосвящ. Иаковом и протоиереем М.Д. Никольским²⁰⁵⁸ (моим земляком).

В отсутствие моё из дому приезжал ко мне ректор Московского университета Николай Саввич Тихонравов с приглашением на университетское празднество на другой день, по случаю храмового праздника в Университетской церкви. – Не заставши меня дома, оставил печатный пригласительный билет.

12 ч. утром, в 10-м часу, посетил меня преосвящ. Никодим, архиеп. Фаворский. Жаловался мне на расстройство своего здоровья и на скудное содержание. По избрании нового Иерусалимского патриарха, намеревался оставить Москву и поселиться в Константинополе; между тем, жребий избрания на патриарший престол пал на него самого. Это произошло, как известно, не без влияния России.

Проводивши этого высоко почтенного гостя, я отправился на праздник в Университетскую церковь. Литургию совершал преосвящ. Алексий, при участии Настоятеля церкви, протоиерея Н. А. Сергиевского и др. – О. Сергиевский рассудил почему-то, вместо собственной проповеди, прочитать Слово в Бозе почившего митрополита Филарета, говоренное им в 1837 году по освящении храма св. мученицы Татианы, в котором совершалось Богослужение²⁰⁵⁹.

По окончании литургии и затем молебна последовал в Университетском зале торжественный акт, на котором присутствовал Генерал-Губернатор и другие знатные особы. На акте читана была ординарным профессором В.А. Легониным²⁰⁶⁰ речь: „О расстройствах выражения субъективных состояний (афазия) в судебно-медицинском отношении“. – Затем Ректором Университета Н.С. Тихонравовым читан

—743—

1883 г.

был отчёт о состоянии М. Университета за 1882 год. В отчёте этом г. Тихонравов коснулся покойного профессора С.М. Соловьева, по поводу поставления в Университетском зале его портрета, и тут же публично обратился ко мне с изъявлением благодарности за радушный приём в своих кельях, когда я был синодальным ризничим, приём, оказываемый покойному историку, при занятиях его рукописями Синодальной библиотеки.

Студенты, недовольные за что-то на Ректора, имели намерение выразить ему на акте своё неудовольствие какой-то демонстрацией, но моё, неожиданное для них, присутствие разрушило их план. У них явилось настолько деликатности, что они, в присутствии приезжего посетителя, оставили без исполнения свой замысел против своего начальника.

После акта были мы с преосвящ. Алексием у профессора Богословия, протоиерея Н.А. Сергиевского на завтраке.

13-го числа получил я из Твери телеграмму следующего содержания:

„Города Торжка женского монастыря казначея с сёстрами покорнейшее прошение: просим позволения погребсти усопшую игуменью Мартирию внутри ограды монастырской. Казначея Иоанна и сестры; резолюции ожидаем через Консисторию“.

Тогда же дан мною ответ на имя Секретаря Консистории:

„Разрешить погребение Новоторжской игуменьи внутри ограды монастырской“.

14-го ч., после ранней литургии, был ещё раз в Кремле, для поклонения Святыне.

В 5 часов обед у Генерал-Губернатора. К обеду приглашены были, кроме меня и преосвящ. Алексия, Высокопетровский архимандрит Иосиф – мой странноприимец.

После обеда, в 8½ часов, с курьерским поездом, оставил гостеприимную столицу и в 12½ часов ночи благополучно прибыл в Тверь.

Здесь нашёл я два письма: из Харькова и Самары.

Из Харькова писал от 10-го числа протоиерей С.А. Иларионов:

„Смиреннейше приветствую Вас с наступлением Но-

—744—

1883 г.

вого года и сердечно желаю Вам здравия душевного и телесного и полного спокойствия в многотрудной вашей и неустанной пастырской деятельности. Благословите и меня, благостнейший Владыко, с моим семейством и помолитесь, да дарует Господь каждому из нас жить и трудиться честно до того нового лета, где живёт правда.

Владыка²⁰⁶¹ наш более и более сближается с паствой. С терпением и любовью рассматривает дела и часто разрешает остроумно, служит постоянно в соборе, за исключением редких случаев, когда остаётся служить в монастыре. На праздниках Р. Хр., по приглашению Сумских граждан, ездил в г. Сумы и служил там 28 и 29 ч., говорил две проповеди в соборе и Троицкой церкви и особенно трогательную речь сказал в Сумской классической Гимназии, где были собраны ученики всех учебных заведений и женская гимназия. Подробности этой поездки Владыка поручил мне написать и отослать в Редакцию Епархиальных Ведомостей, что я исполнил, и Ваше Преосвященство изволите прочитать в ближайшем номере.

В Сумах о Вас живёт добрая память; с благодарностью вспоминали о Вас в домах Харитоненка и Суханова²⁰⁶², а Благочинный протоиерей Никольский²⁰⁶³ передал Преосвященнейшему Амвросию некоторые факты отеческой любви вашей при управления Харьковской епархией.

Генваря 9-го владыка служил панихиду в соборе, по случаю совершившегося столетия от времени рождения Митрополита Филарета и сказал речь“.

Из Самары от 3-го ч. писала мне дочь генерал-лейтенанта Мария Кондратьевна Бабст, сестра профессора Москов. Университета И. К. Бабст († 5-го июля 1881 г.):

„Ваше Высокопреосвященство!

Бога ради, простите меня великодушно, что осмеливаюсь писать к Вам и утруждать Вас моей покорнейшей просьбой. Быть может, обращение неизвестной особы к Вашему Высокопреосвященству есть поступок слишком смелый:

—745—

1883 г.

но чем он смелее покажется в глазах равнодушных людей, тем доказательнее проявится безысходность и отчаянность моего теперешнего положения. Дочь генерал-лейтенанта, получившая в Риге отличное образование, с юности привыкшая к жизни вполне обеспеченной, до 20 лет не знала я ни нужды, ни горя. На двадцать первом году своей жизни лишалась я дорогого моего отца, и с той самой поры, бодро ступив на тернистую стезю труженицы, я около 25 лет занималась в Самаре обучением благородных детей. Дело это шло у меня так успешно, что я не только могла себя содержать прилично; но даже имела возможность на свои трудовые денежки ежегодно содержать несколько бедных семейств, давая им деньги на квартиру. Не испытав ещё нужды, я в то время не помышляла о том, чтобы сберечь денежку на чёрный день. „Суд без милости не сотворившему милости“, говорит Св. Ап. Иаков (Иак.2:13). Руководясь то сим учением, я всегда боялась отказывать беднякам, прибегавшим к моей помощи, и отдавая все свои лишние деньги, я надеялась, что всегда буду иметь возможность приобретать их трудом своим. Но Господь судил иначе: в 1877 г. меня внезапно постигла жестокая продолжительная болезнь. Целый год пролежала я в постели от ревматизма, который точно сковал мои ноги. Ученье прекратилось, а с прекращением ученья, прекратились и все мои средства к жизни. Но не вдруг ещё оставил меня Господь без всякой помощи. К счастью моему, тогда ещё были живы духовный мой отец, Преосвященный Герасим²⁰⁶⁴, бывший наш Самарский епископ, и родной мой брат, тайный советник Бабст, бывший преподаватель ныне царствующего Государя Императора Александра III. Оба они принимали живейшее участие в моём страдальческом, беспомощном положении и помогали мне во всех моих нуждах, так что, благодаря их щедрости, я была избавлена от стыда просить и могла ещё 3 года сама поддерживать моё жалкое существование. Но Господу угодно было отнять у меня и этих двух последних благодетелей в мире. В 1880 г. почил от трудов своих незабвенный мой отец –

—746—

1883 г.

благодетель Преосвященный Герасим, а в 1881 г. скончался и добрый брат мой, Иван Кондратьевич Бабст. Со смертью их пресеклась для меня всякая помощь, и я осталась без всяких средств к жизни. Тогда-то настали для меня чёрные дни в полном смысле этого слова. Скоро подоспевшая со всеми своими ужасами нужда вынудила меня продать многое из моего имущества, а наконец, превозмогая всякий стыд, я решилась просить пособия у Самарцев. В твёрдой уверенности, что все архиереи такие ангелы земные, каков был в Бозе почивший Преосвященный Герасим, я прежде всего обратилась за помощью к нашему нынешнему Самарскому архипастырю: но не заблаговолил епископ Серафим²⁰⁶⁵, подобно доброму пастырю, обратить своё отеческое внимание на страждущую овцу стада Христова. Не оказал он мне никакой помощи, хотя крест и панагия, носимые им на груди, и знаменуют любовь и милосердие, обитающие в его сердце. Не получивши от него никакой помощи, я обратилась с той же самой просьбой к самым богатым из Самарцев, для детей которых в былое время немало потрудилась; но никто из них не захотел мне на один год и взаймы уделить сто рублей из многих и многих своих тысяч, и я со скорбью в душе должна была убедиться, что дух неумеренного любостяжания всего чаще проявляется в среде богачей. Между тем ревматизм мой до того усилился, что я не могу сама встать с постели, а поднимают меня на руках. И теперь к Вашему Преосвященству пишу в постели, не на столе, а на сафьянной подушке. Продолжительное леченье втянуло меня в невольные долги. За квартиру задолжала около 100 р., которые хозяин дома нагло требует с меня. Дошла до такого уныния, что мне пришло на мысль проглотить разом весь пузырёк морфия, который мне доктор предписал принимать только по 10 капель на ночь... Накануне Нового Года я всю ночь проплакала и к утру уснула. И вдруг мне кто-то во сне весьма громко и внятно говорит: „зачем так без меры плакать? Уныние – смертный грех! За смертью нехристианскою следуют нескончаемые муки! Пиши в Тверь.

—747—

1883 г.

Тебе поможет Ангел Церкви Савва“. – Я проснулась, спросила себе Крестный календарь и, нашедши там архиепископа Савву, решилась прибегнуть к вашему милосердию, на которое возлагаю последнюю надежду. Со слезами умоляю Вас, Преосвященнейший Владыко, откликнитесь на мои страдания, вышлите мне 100 р. или хоть поменьше, чтобы мне хотя расплатиться за квартиру. Со слезами умоляю я Вас о помощи. Если меня Господь исцелит, и снова у меня будут ученики, то сколько бы Вы мне не выслали, всё возвращу Вам. В случае же моей смерти, Сам Господь воздаст Вам за меня одинокую страдалицу земными и небесными благами, сопричислив Вас к сонму тех избранных, о которых в Божественном Евангелии сказано: „блажени милостивии, яко тии помилованы будут“. Не сказал ли Сам Господь наш Иисус Христос: „давайте и дастся вам, мерой доброю, утрясённой, нагнетённой и переполненной отсыплют вам в лоно ваше (Лк.6:38). Хотя ради святых слов Спасителя помогите мне... Не вижу, что пишу, так слезы застилают мне глаза... Умилосердитесь, Владыка Святый! Умоляю Вас, не откажите мне в помощи в 100 рублях или хоть менее, и возможным для Вас пособием успокойте хотя несколько последние дни страждущей труженицы, которая осмеливается утруждать Вас своей слёзной просьбой, единственно в виду крайней безвыходности своего положения.

Прося Вашего Архипастырского благословения и святых молитв о болящей Марии, с молитвой и трепетной надеждой буду ждать от Вас пособия.

С чувством глубочайшего почтения имею честь быть Вашего Преосвященства

покорная слуга“...

Прочитавши это слёзное письмо, я расположился оказать требующей особе, но не прежде, как удостоверившись в её действительной бедности и болезненном состоянии. Поэтому я, через Управляющего Тверской Казённой Палатой Авг. Казимировича Жизневского, спрашивал бывшего Самарского губернатора Б.П. Обухова²⁰⁶⁶ о положении г-жи Бабст, и вот его телеграфический ответ: „достойна полного ува-

—748—

1883 г.

жения, участия, помощи“. – После сего, 20-го ч. послал болящей 100 рублей.

15-го ч. преосвященный Дмитровский Алексий телеграммой извещал меня о кончине преосвященного Иоанна²⁰⁶⁷, епископа Чигиринского, викария Киевского. – Да дарует Господь мир душе усопшего!..

17-го ч. получено было мной два письма: одно из Москвы, другое из г. Торжка.

Из Москвы писал мне от 15-го числа профессор университета Нил Александрович Попов:

„Преосвященнейший Владыко и Архипастырь!

Встреча на Университетском акте дала мне возможность обратиться к Вашему Высокопреосвященству с покорнейшей просьбой о сообщении мне хоть бы в копиях, имеющихся у Вас писем покойного С. М. Соловьева, биографию которого я составляю. Мне было бы приятно занести на её страницы сведения о тех постоянно добрых отношениях, которые сохранились между нашим историком и Вами, хотя судьба и давно отвлекла Вас от Москвы. В надежде, что Вы найдёте это возможным, вновь обращаюсь к Вам с своей просьбой.

Вместе с тем позволяю себе выслать Вашему Высокопреосвященству по почте те из моих сочинений, которые ещё имеются у меня, и прошу Вас принять уверение в чувствах глубокого уважения и истинной преданности, с каковыми имею честь быть“...

Из Торжка писали четыре монахини Воскресенского женского монастыря. Вот содержание их коллективного письма:

„Со страхом и надеждой на ваше отеческое милосердие решились припасть к ногам чадолюбивого отца, слёзно умолять избрать нам настоятельницу по вашему благоусмотрению и тем осчастливить обитель нашу, как осчастливили Осташковскую вашим мудрым избранием доброй Настоятельницы. Осмеливаемся доложить Вашему Высокопреосвященству, что наша казначея, монахиня Иоанна, желает игуменства, и теперь, имея всю власть в своих руках, легко может осуществить своё желание обещаниями

—749—

1883 г.

всевозможных милостей. Мы имели случаи более других сестёр узнать её неукротимый характер. По безграничной любви игуменьи Мартирии к монахине Иоанне, желания последней были законом игуменьи, которые всегда возмущаема была против сестёр; так мы влачили многоскорбную жизнь 22 года настоятельства Мартирии, совершенно утомились духом и не имеем сил к понесению новых скорбей, ещё быть может тягчайших; в трудное теперь для нас время мы без головы и просим прощения за бессмыслицу письма.

Всемилостивейший Архипастырь! позвольте ещё раз припасть к ногам вашим, слёзно просить избавить нас от тяжкого гнёта злобы и коварства; заставьте молить Господа о вашем многолетнем здравии, спасении и о всяком благополучии. Позвольте просить вашего архипастырского благословения.

Честь имеем пребыть

Вашего Высокопреосвященства

нижайшие послушницы Новоторжского Воскресенского монастыря монахини Агафоклия 80-ти лет, Аполлония, Феодотия Евникия“.

Желание мятежных монахинь исполнено не было. Из двух, мной представленных кандидаток, утверждена Св. Синодом в звании игуменьи именно монахиня Иоанна.

18-го ч. писал я в Москву Генерал-Губернатору, Князю Вл. Андр. Долгорукову:

„Сиятельнейший Князь,

Милостивый Государь!

Спешу принести Вашему Сиятельству глубокую, искреннейшую благодарность за оказанное мне гостеприимство.

За ваше радушное и обильное угощение позволяю себе воздать Вашему Сиятельству малым литературно-археологическим произведением моих давних трудов. Покорнейше прошу благосклонно принять от меня препровождаемый при сём экземпляр изданного мною в 1865 г. сочинения, под заглавием: „Sacristie patriarcale dite Synodale de Moscou“.

Но не посетуйте, достопочтимейший Князь, если и я попрошу у Вас некоего дара. Благоволите прислать мне

—750—

1883 г.

на память о Вас и о вашем гостеприимстве ваше фотографическое изображение.

И не здесь ещё конец моему дерзновению. Чрезвычайная благосклонность и милостивое внимание ко мне со стороны Вашего Сиятельства дают мне смелость обратиться к Вам, глубокочтимый Князь, с следующей покорнейшей просьбой.

С давнего времени знакомый мне Московский 1-й гильдии купец Сергей Петров. Оконишников имеет намерение обратиться (если ещё не обратился) к Вашему Сиятельству с покорнейшим прошением об исходатайствовании ему, по примеру некоторых других московских купцов, прав потомственного дворянства за непрерывное в течение свыше 130 лет сохранение купеческой фирмы. Благоволите, Сиятельнейший князь, обратить на это прошение ваше милостивое внимание. Ходатайствовать пред Вашим Сиятельством за купца Оконишникова побуждает меня долг признательности к нему за его значительные (свыше 20,000 рублей) приношения в пользу церквей управляемой мною некогда Полоцкой епархии и в частности в пользу тамошнего училища девиц духовного звания, в котором он и доныне²⁰⁶⁸ состоит почётным блюстителем.

Призывая на Вас Божие благословение с глубоким почтением и совершенною преданностью имею честь быть“...

В тот же день препроводил я к Председателю Моск. Общества Любителей Духовного Просвещения, о. протоиерею И.Н. Рождественскому сто рублей при официальном письме следующего содержания:

„Известно, что Общество Любителей Духовного Просвещения предполагает, в память совершившейся столетней годовщины со дня рождения в Бозе почившего преосвященнейшего митрополита Московского Филарета, издать сборник статей, относящихся к изображению многосторонней деятельности сего великого иерарха и Святителя. Вполне сочувствуя этому предприятию почтенного Общества и желая, по мере возможности, споспешествовать осуществлению оного, препровождаю при сём в ваше распоряжение сто рублей.

—751—

1883 г.

Призывая на Вас Божие благословение, с братской о Христе любовью имею честь быть“...

В ответ на это достопочтенный о. Протоиерей писал мне от 10-го февраля:

„Высокопреосвященнейший Владыко,

Милостивейщий Архипастырь!

Не судите меня строго, не вините много за столь поздний ответ на ваше благосклоннейшее письмо с приложением ста рублей на издание Сборника по случаю столетнего юбилея со дня рождения Московского Митрополита Филарета. Мне хотелось доставить Вашему Высокопреосвященству удовольствие видеть плоды вашего первого вклада с благословением. Но сбор этих плодов позатянулся; впрочем не могу жаловаться на скудость их. С разных сторон от чтителей Святителя, без всяких с моей стороны домогательств, прислано мне до полутора тысячи рублей. Это даёт мне возможность приступить к печатанию Сборника. Благословите, Высокопреосвященнейший Владыко, поместить в этом Сборнике и вашу речь, произнесённую в зале Московской Городской Думы в день празднования юбилея; хотя она и была уже напечатана в разных повременных изданиях, но в Сборнике вернее сохранится и войдёт как светлая черта в очертание лика Святителева.

От имени Общества Любителей Духовного Просвещения принося Вашему Высокопреосвященству благодарность за ваш вклад на издание Сборника, с глубоким чувством почтения и преданности испрашиваю себе и семейству моему Архипастырского благословения“.

19-го ч. приехал из СПб. Член-ревизор Учебного Комитета при Св. Синоде, Д. Ст. Сов. Игнатий Климентович Зинченко²⁰⁶⁹ для ревизии Тверской Семинарии и духовных училищ.

В тот же день получено было мною два письма: одно из СПб., другое из Москвы.

Из СПб. писал мне от 18-го ч. Желтиковский архимандрит о. Гавриил:

„Извините меня, что я хочу побеспокоить Вас, желая по-

—752—

1883 г.

делиться с Вами петербургскими новостями. Не далее как в пятницу, 14-го генваря состоялось определение в Св. Синоде о назначении председателем в Учебном Комитете протоиерея Парвова²⁰⁷⁰, неожиданно для других членов Комитета; так что исправл. должность председателя Т… подал прошение об увольнении от членства при учебном Комитете.

Наместника Александро-Невской Лавры, о. архимандрита Симеона прочат на Орловскую епархию²⁰⁷¹.

О себе скажу, что я живу, по милости Божией, в добром здравии, тружусь в Консистории каждый непраздничный день и служу в праздничные дни то в Исаакиевском соборе, то в соборе Петропавловской крепости. В этом состоит наша служба, О проповедничестве своём сказать могу только то, что мне, как Члену Консистории 2-й экспедиции, назначено 2 проповеди: одна на 1-й день Пасхи, а 2-я – в день Пятидесятницы. Часто приходится служить с членами Св. Синода, особенно с Высокопреосвящ. Исидором. Труда много для чередных архимандритов. Мой товарищ, Пермский ректор Иаков²⁰⁷² уже 2-й год терпит такую нелестную службу. Нами здесь распоряжаются, как загнанными овечками. Хорошо, если увидят на нас годную волну, а если не увидят, то не поведут на тучную пажить“.

Из Москвы писала игуменья Страстного монастыря Евгения:

„Исполняя приказание ваше, выписала что было возможно отделить от общего хода происшествий из своего дневника, также и из записок мне данных, под великой тайной о болящей. Желала бы, чтобы сии выписки доставили Вашему Высокопреосвященству несколько утешительных минут при мысли, что и в наше грустное время, ещё пребывая на земле, души чистые стремились и созерцали небесное. Хотя уже они все отошли от нас, но живут в душе и памяти тех, кто имел счастье приближаться к ним если не духом, то хотя телесными очами!

—17—

Рогожской, церкви, кандидат богословия, Иоанн Орфанитский защищал представленную им на соискание степени магистра богословия диссертацию под заглавием: „Историческое изложение догмата об искупительной жертве Господа нашего Иисуса Христа“, Москва, 1904 г.

Официальными оппонентами были заслуженные ординарные профессоры Академии: по кафедре истории и разбора западных исповеданий – В.А. Соколов (ныне в отставке) и по кафедре догматического богословия – А.Д. Беляев.

По окончании коллоквиума Преосвященный Ректор Академии, собрав голоса, объявил, что Совет единогласно признал защиту магистрантом его диссертации удовлетворительной.

Справка: §§ 136 и 81 лит. в. п. 6 устава духовных академий.

Определили: 1) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об утверждении священника Московской Сергиевской, в Рогожской, церкви Иоанна Орфанитского в учёной степени магистра богословия. – 2) Представить Его Высокопреосвященству один экземпляр, а в Святейший Синод – десять экземпляров диссертации священника Орфанитского и копии с отзывов о ней заслуженных ординарных профессоров Академии

B.А. Соколова и А.Д. Беляева.

На сём журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1905 г. Февр. 1. Согласен ходатайствовать“.

17 марта 1905 года

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, Инспектор Академии Архимандрит Иосиф и члены Совета Академии, кроме профессоров: В.О. Ключевского, М.Д. Муретова, C.С. Глаголева, А.А. Спасского и М.М. Тареева.

Слушали: I. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1905 г. Февр. 16. В Совет Московской Духовной Академии“ – указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 14 февраля 1905 г. за № 1611:

„По указу Его Императорского Величества, Святей-

—18—

ший Правительствующий Синод слушали: представление Вашего Преосвященства, от 1 февраля сего года за № 54, по ходатайству Совета Московской Духовной Академии об утверждении бывшего заслуженного ординарного профессора сей академии Василия Соколова в звании почётного члена академии. Приказали: Действительного Статского Советника Василия Соколова, избранного Советом Московской духовной академии в звание почётного члена сей академии, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства, в таковом звании; о чём, для зависящих распоряжений, послать Вашему Преосвященству указ“.

Определили: Изготовить для заслуженного ординарного профессора, Действительного Статского Советника В.А. Соколова диплом на звание Почётного Члена Академии и просить его о принятии сего звания.

II. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1905 г. Февр. 17. В Совет Московской Духовной Академии“ – указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 15 февраля за № 1686:

„По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: представление Вашего Преосвященства, от 1 сего февраля за № 55, по ходатайству Совета Московской духовной академии о замещении в академии вакансии ординарного профессора, освободившейся за выходом в отставку заслуженного ординарного профессора по кафедре истории и. разбора западных исповеданий Василия Соколова. Приказали: Экстраординарного профессора Московской духовной академии по кафедре метафизики и логики, доктора богословия Алексея Введенского, избранного Советом академии в звание ординарного профессора, и доцента той же академии по кафедре теории словесности и истории иностранных литератур, магистра богословия Николая Городенского, избранного в звание экстраординарного профессора, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства, в означенных званиях со дня избрания их Советом, 14 января сего года; о чём и послать Вашему Преосвященству указ“.

Определили: Об утверждении экстраординарного профессора А.И. Введенского в звании ординарного профессора и доцента Н. Г. Городенского – в звании экстраорди-

—19—

нарного профессора Академии внести в формулярные о службе их списки и сообщить Правлению Академии – для зависящих распоряжений.

III. Сданное Его Высокопреосвященством с надписью: „1905 г. Марта 7. В Совет Московской Духовной Академии“ – отношение на имя Его Высокопреосвященства Г. Обер-Прокурора Святейшего Синода от 4 марта за № 1688:

„Итальянский посол при Высочайшем Дворе уведомил Министерство Иностранных Дел, что с 13 по 17 (с 26 по 30) апреля сего года состоится в Риме Международный Психологический Конгресс. Желая привлечь возможно большее число русских учёных к участию в означенном съезде, г. Мелегари, по поручению своего Правительства, ходатайствует о широком распространении содержания программы Конгресса.

Имею честь сообщить о сём на усмотрение Вашего Высокопреосвященства в тех видах, что не изволите ли Вы, Милостивый Государь и Архипастырь, сделать распоряжение о передаче прилагаемой при сём программы в Совет Московской Духовной Академии для ознакомления с оной г.г. профессоров“.

Определили: 1) Депутатом от Академии для участия в заседаниях V Международного Психологического Конгресса в г. Риме назначить исправляющего должность доцента Академии по кафедре психологии П.П. Соколова, состоящего уже членом означенного Конгресса и изъявившего на это назначение своё согласие. – 2) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об отпуске исправляющему должность доцента П.П. Соколову потребной в пособие на путевые расходы и содержание в г. Риме суммы в размере, какой благоугодно будет определить Святейшему Синоду.

IV. Резолюции Его Высокопреосвященства, последовавшие на журналах собраний Совета Академии:

а) 14 января 1905 года: „1905 г. Февр. 1. Ст. X. Утверждается Минераллов в степени кандидата богословия. Прочее исполнить“.

б) 20 января 1905 года: „1905 г. Февр. 1. Согласен ходатайствовать“.

—20—

Определили: 1) Резолюции Его Высокопреосвященства принять к сведению и исполнению. 2) Об утверждении действительного студента Академии Александра Минераллова в степени кандидата богословия сообщить (и сообщено) в Учебный Комитет при Святейшем Синоде.

V. Возвращённый в Академию 14 марта текущего года журнал собрания Совета Академии 18 ноября 1904 года с отметками Его Высокопреосвященства:

а) против ст. I: „Заготовить представление в Св. Синод об открытии противо-сектантской кафедры“.

б) против ст. II: „Снестись с Обер-Прокурором, если Совет Академии будет настаивать на перемещении Одинцова“.

Справка: 1) В ст. I означенного журнала изложено было следующее определение Совета Академии: „Вполне одобряя предположения комиссии относительно учреждения при Академии на средства Московской епархии штатной кафедры русского сектантства и вспомогательных при ней учреждений (библиотеки и музея), а также относительно причисления этого предмета к разряду общеобязательных для всех студентов Академии и сравнения служебных прав преподавателя новой науки (в зависимости от учёной степени, которой он будет обладать, и продолжительности службы) с правами штатных преподавателей Академии, – почтительнейше представить означенные предположения на Архипастырское благоусмотрение Его Высокопреосвященства“. 2) В ст. II журнала Совет Академии, соглашаясь с отличной рекомендацией преподавателя Иркутской духовной семинарии, кандидата Академии выпуска 1904 года, Михаила Одинцова, данной руководившим его занятиями на IV курсе экстраординарным профессором Академии П. В. Тихомировым, который признал г. Одинцова „человеком выдающихся умственных дарований и редкой работоспособности“, – ходатайствовал пред Его Высокопреосвященством о перемещении г. Одинцова на вакансию профессорского стипендиата Академии, имевшую быть свободной до конца 1904–1905 учебного года за назначением занимавшего оную иеромонаха Серафима (Остроумова) на кафедру гомилетики и истории проповедничества.

Определили: 1) Проект представления от имени Его

—21—

Высокопреосвященства в Святейший Синод об учреждении при Академии противо-сектантской кафедры, составленный согласно с одобренными Советом предположениями комиссии, которой поручено было предварительное обсуждение означенного вопроса, – представить при журнале настоящего собрания Совета на Архипастырское благоусмотрение Его Высокопреосвященства. – 2) Почтительнейше представить Его Высокопреосвященству, что – в виду близкого уже окончания 1904–1905 учебного года и необходимости при том употребить значительную часть остающегося времени на официальную переписку по делу о Перемещении преподавателя Иркутской духовной семинарии Михаила Одинцова на вакансию профессорского стипендиата Академии, – Совет Академии находит себя вынужденным отказаться от возбуждённого им в ноябре месяце 1904 г. ходатайства.

VI. Ведомость Преосвященного Ректора Академии о пропущенных наставниками Академии лекциях в январе месяце текущего 1905 года., из которой видно, что – а) по болезни: О. Инспектор Академии Архимандрит Иосиф и заслуженный ординарный профессор В.О. Ключевский опустили по 4 лекции, заслуженный ординарный профессор И.А. Заозерский – 3 лекции, экстраординарные профессоры А.П. Шостьин и П.В. Тихомиров и временный преподаватель, заслуженный ординарный профессор Г. А. Воскресенский – по 2 лекции; б) по нахождению в отпуске: экстраординарный профессор А.А. Спасский – 4 лекции: в) по семейным обстоятельствам: экстраординарный профессор А.И. Введенский – 4 лекции.

Определили: Ведомость записать в протокол настоящего собрания для напечатания в академическом журнале.

VII. Отношения Канцелярии Обер-Прокурора Святейшего Синода:

а) от 18 января 1905 года за № 364: „По утверждённому Г. Товарищем Синодального Обер-Прокурора 8 января 1905 года докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде кандидат Московской духовной академии Николай Воскресенский определён на должность помощника инспектора в Харьковскую духовную семинарию“.

—22—

б) от 27 января за № 625: „По утверждённому Г. Товарищем Синодального Обер-Прокурора 20 января 1905 года докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде кандидат Московской духовной академии Михаил Волотовский определён на должность учителя латинского языка в Веневское духовное училище, а назначенный 11-го ноября 1904 года на эту вакансию кандидат Московской же духовной академии Михаил Платонов освобождён, согласно прошению, от данного ему назначения“.

в) от 28 февраля за № 1493: „По утверждённому Г. Синодальным Обер-Прокурором 17 февраля 1905 года докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде действительный студент Московской духовной академии Николай Лепехин определён на должность учителя Священной истории, катехизиса и церковного устава с кратким изложением богослужения в параллельные классы Воронежского духовного училища.

Канцелярия Обер-Прокурора Святейшего Синода долгом поставляет сообщить о сём Совету Академии для сведения“.

Справка: По имеющимся в делах академического Правления сведениям действительный студент академии Николай Лепехин скончался в г. Москве 20 декабря минувшего 1904 года, о чём и сообщено Учебному Комитету при Святейшем Синоде отношением от 9 марта за № 124.

Определили: Принять к сведению.

VIII. Отношение Учебного Комитета при Святейшем Синоде от 4 февраля за № 141:

„Бывший студент II курса Московской духовной академии Михаил Попцов, уволенный из Академии по болезни в августе месяце 1904 года, обратился в Св. Синод с просьбой о разрешении ему держать экзамены в Казанской духовной академии по предметам II курса совместно со студентами этого курса на III-й курс.

В виду этого, Учебный Комитет покорнейше просит Совет Московской духовной академии сообщить Комитету об обстоятельствах увольнения студента Попцова из Академии, также и отзыв о том, признаёт ли Совет Попцова благонадёжным для продолжения образования в Казанской духовной академии“.

—23—

Справка: Отношением от 14 февраля за № 98 Учебному Комитету при Святейшем Синоде сообщено: 1) что единственною причиной увольнения из Московской Духовной Академии бывшего студента оной Михаила Попцова было его болезненное состояние, не позволившее ему явиться к сдаче переводных, на III-й курс, испытаний после двухлетнего пребывания в числе студентов II курса Академии; оставить же его на третий год в том же курсе Совет Академии не имел права в виду запрещения, изложенного в § 134 академического устава, и 2) что в умственном и нравственном отношениях студент Попцов может быть признан вполне благонадёжным для продолжения академического образования.

Определили: Принять к сведению.

IX. Прошение исправляющего должность доцента Академии Д. Г. Коновалова:

„Честь имею просить Совет Академии выписать для меня на трёхмесячный срок следующие рукописи, необходимые для моих научных занятий:

1. Из Библиотеки Нижегородской Духовной Семинарии –

а) рукопись „о скопцах и хлыстах“ (№ 3776) и

в) рукопись о „молоканах“ (№ 3775). Обе рукописи из собрания Преосвящ. Нижегородского Иакова.

2) Из Архива Нижегородской духовной Консистории –

„Дело Нижегородской духовной Консистории о людях Божиих Арзамасского уезда, села Волчихи и окрестных деревень, начатое в мае 1850 г. и оконченное в июле 1854 г.“, с приложением сочинений Радаева“.

Определили: Просить Нижегородскую Духовную Консисторию и Правление Нижегородской Духовной Семинарии о высылке в Академию необходимых для научных занятий и. д. доцента Д.Г. Коновалова „дела“ и рукописей на указанный в его прошении срок.

X. Прошение преподавателя Волоколамского духовного училища Андрея Покровского:

„Имею честь покорнейше просить Совет Московской Духовной Академии подвергнуть меня в текущем академическом году новым устным испытаниям по тем предметам, по которым я не оказал за время моего обучения в Академии успехов, соответствующих степени магистра

—24—

богословия, а представляемое мной при сём в рукописи сочинение: „Педагогические воззрения Филарета, Митрополита Московского“ – принять в качестве диссертации на соискание этой учёной степени“.

Справка: 1) Преподаватель А. Покровский окончил курс учения в Московской Духовной Академии в 1902 году со степенью кандидата богословия и правом на получение степени магистра по исполнении требований, изложенных в § 137 академического устава. – 2) § 137 устава духовных академий: „Студенты, оказавшие в течение четырёхлетнего курса очень хорошие и хорошие успехи и представившие при окончании курса удовлетворительное для степени кандидата сочинение, утверждаются в этой степени. Но для получения степени магистра они должны выдержать новое устное испытание по тем предметам, по коим не оказали успехов, соответствующих сей степени, и представить новое сочинение“. – 3) В течение четырёхлетнего академического курса кандидат Андрей Покровский не оказал успехов, соответствующих степени магистра богословия, по следующим предметам: Священному Писанию Ветхого Завета, Священному Писанию Нового Завета, библейской истории, введению в круг богословских наук, догматическому, нравственному и пастырскому богословию, патристике, гомилетике и истории проповедничества, церковной археологии и литургике, церковному праву, истории философии, психологии, библейской археологии и истории и разбору западных исповеданий. – Из письменных работ г. Покровского баллами ниже отмечены были: а) семестровые сочинения на I, II и III курсах – по древней гражданской истории, метафизике, библейской истории, истории философии, патристике, пастырскому богословию и педагогике, и нравственному богословию и б) проповеди за все четыре курса. – 4) Переработка кандидатского сочинения в магистерскую диссертацию разрешена была кандидату Покровскому по утверждённому Его Высокопреосвященством определению Совета Академии от 4 июня 1904 года.

Определили: 1) Дозволить преподавателю Волоколамского духовного училища Андрею Покровскому во время переводных и выпускных испытаний студентов Академии сдать новые устные испытания по 15-ти предметам акаде-

—25—

мического курса и представить новые семестровые сочинения по 7-ми предметам (перечисленным в п. 3-м справки) и одну проповедь, с предупреждением, что для получения степени магистра богословия он должен как на устных испытаниях по каждому предмету, так и по каждому семестровому сочинению и проповеди получить балл не ниже 4½. – 2) Магистерскую диссертацию г. Покровского передать для рассмотрения экстраординарному профессору Академии по кафедре пастырского богословия и педагогики А.П. Шостьину.

XI. Заявление Преосвященного Ректора Академии о том, что вторым рецензентом магистерской диссертации преподавателя Волоколамского духовного училища Андрея Покровского он назначает члена Совета – экстраординарного профессора Академии по кафедре теории словесности и истории иностранных литератур Н.Г. Городенского.

Определили: Принять к сведению.

XII. Прошение на имя Преосвященного Ректора Академии преподавателя Старицкого духовного училища, кандидата Академии выпуска 1904 года, Платона Береснева:

„Осмеливаюсь всепочтительнейше просить Ваше Преосвященство не отказать в ходатайстве перед Советом Академии о допущении меня в августе месяце сего 1905 года к устным испытаниям по тем предметам Академического курса, по коим я не оказал успехов, необходимых для снискания права на получение степени магистра богословия без новых устных испытаний. Предметы, познания по коим в моём дипломе отмечены: – „хорошими“ и „очень хорошими“, – следующие: Церковная археология и Литургика, Пастырское богословие и педагогика, Нравственное богословие, Церковное право, История философии, Метафизика и Библейская археология с Еврейским языком.

В заключение почтительно прошу освободить меня от испытаний (если таковые мне будут разрешены) по Библейской Археологии и Педагогике, так как по этим предметам мной получены надлежащие баллы“.

Определили: Просьбу кандидата Платона Береснева о допущении его к новым устным испытаниям по тем предметам академического курса, по коим он не оказал успехов, соответствующих степени магистра богословия,

—26—

отклонить впредь до представления им диссертации на означенную степень.

ХIII. Прошение того же кандидата Платона Береснева:

„Имею честь почтительнейше просить Ваше Преосвященство выдать мне удостоверение в том, что я в бытность студентом Московской Духовной Академии слушал два года (19⁰⁰/₀₁ и 19⁰¹/₀₂ учебные академические годы) лекции по Естественно-научной апологетике, читавшиеся покойным профессором Д.Ф. Голубинским, так как в выданном мне Академией дипломе об этом не упомянуто“.

Определили: Выдать преподавателю Старицкого духовного училища Платону Бересневу просимое им удостоверение.

XIV. Прошение преподавателя Московского епархиального Мариинского училища Николая Пшеничникова:

„Имею честь покорнейше просить Совет Московской Духовной Академии о разрешении мне переработать поданное мной в 1899 году кандидатское сочинение на тему „Четвёртое путешествие Апостола Павла, описанное в двух последних главах книги Деяний Святых Апостол“ в магистерское с оставлением того же заглавия.

Справка: 1) Указ Святейшего Синода от 5 июня 1895 года за № 2565. – 2) Кандидатское сочинение воспитанника Академии выпуска 1899 года Николая Пшеничникова, писанное на означенную в его прошении тему, отмечено было баллом 4½.

Определили: 1) Разрешить преподавателю Московского Мариинского училища Николаю Пшеничникову переработать его кандидатское сочинение на соискание степени магистра богословия. – 2) Постановление сие представить предварительно на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

XV. Рассуждали: О назначении премий из процентов с капиталов: а) Митрополита Московского Макария за лучшие печатные труды наставников Московской Духовной Академии и лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии и б) Епископа Курского Михаила за лучшие печатные труды наставников и воспитанников Академии по Священному Писанию.

Справка: 1) В настоящее время в распоряжении Со-

—27—

вета имеются две премии Митрополита Макария: одна в 485 рублей – за лучшие печатные труды наставников Академии и одна в 291 руб. – за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии и одна премия Епископа Курского Михаила в 201 рубль. – 2) В собрании Совета Академии 14 января текущего 1905 года на премию Митрополита Макария в 485 рублей представлены труды ординарного профессора Академии С.С. Глаголева („Ислам“) и экстраординарного профессора М.М. Тареева („Идеалы и символы в области духа“), а к соисканию премии того же Митрополита Макария в 291 рубль допущены магистерские диссертации воспитанников Академии: ректора Подольской духовной семинарии протоиерея Николая Малиновского („Православное догматическое богословие. Часть первая. Харьков, 1895 г. – Часть вторая. Первая половина. Ставрополь губернский, 1903 г.“) и преподавателя Тульской духовной семинарии Василия Яворского („Символические действия пророка Осии. – Последовательное толкование первых трёх глав книги пророка Осии“). – На премию Епископа Курского Михаила в 201 рубль в том же собрании Совета представлено сочинение заслуженного ординарного профессора Академии М.Д. Муретова под заглавием: „Родословие Христа“. – 2) Правил о присуждении премий Митрополита Московского Макария – а) п. 2: „Первой премии (ныне в 485 р.) удостаиваются сочинения, составляющие значительное приобретение или для науки вообще, или по крайней мере для русской научной литературы, которые могут быть или оригинальными исследованиями, или переводами, если только для перевода избраны сочинения важные для науки и не малые по объёму, преимущественно сочинения, написанные на древних языках“; б) п 3: „В случае, если в каком-нибудь году не окажется сочинения, вполне удовлетворяющего указанным в предыдущем § условиям, премия в 500 р. может быть разделена на две по 250 р. (ныне по 242 р. 50 к.), которые выдаются также за печатные труды, имеющие значительное научное достоинство, но менее капитальные“; в) п. 13: „Через два месяца после январского заседания Совета, в мартовском заседании происходит обсуждение достоинства представленным на премию сочинений и присуждение самих премий“; г) п. 15; „В

—28—

том же заседании Совета решается вопрос, какое из сочинений, написанных на степень магистра, заслуживает премии“. – 4) Положения о премии Епископа Курского Михаила § 9: „В мартовском заседании Совета происходит обсуждение достоинства сочинений, представленных на соискание премии, и присуждение премии“.

Определили: 1) Премию из процентов с капитала Митрополита Московского Макария за лучшие печатные труды наставников Московской Духовной Академии в 485 рублей разделить на две равные части – по 242 р. 50 к. каждая – и назначить их ординарному профессору Академии С.С. Глаголеву и экстраординарному профессору М.М. Тарееву. – 2) Премию из процентов с того же капитала в 291 рубль за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии присудить преподавателю Тульской духовной семинарии Василию Яворскому. – 3) Премию из процентов с капитала Епископа Курского Михаила в 201 рубль за лучшие печатные труды наставников и воспитанников Академии по Священному Писанию назначить заслуженному ординарному профессору Академии М.Д. Муретову. – 4) Постановления сии представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

XVI. По случаю приближающегося окончания учебного года рассуждали о вызове воспитанников семинарий в состав нового (LXIV) академического курса.

Справка: 1) § 109 устава духовных академий: „Совет Академии перед началом академического года, по рассчислении, сколько из каждой семинарии предполагается нужным вызвать лучших воспитанников в состав нового академического курса, представляет, в определённом по § 81 порядке, Святейшему Синоду о вызове таковых в Академию и вместе с сим объявляет об имеющемся быть приёме в Академию для желающих поступить в оную“. 2) По определению Святейшего Синода от 4 мая – 3 июня 1887 года для каждого курса Академии положено 30 казённых вакансий.

Определили: 1) В состав нового академического курса вызвать на казённый счёт из семинарий: Вифанской, Рязанской, Тульской и Ярославской – по два воспитанника из каждой; из Владимирской, Вологодской, Воронежской, Ка-

—29—

лужской, Костромской, Московской, Нижегородской, Новгородской, Орловской, Смоленской, Тамбовской и Тверской – по 1 воспитаннику из каждой, всего 20 воспитанников, а остальные 10 вакансий предоставить волонтёрам. – 2) Предназначение сие представить установленным порядком на благоусмотрение Святейшего Синода. 3) Об имеющем быть приёме в Академию для желающих поступить в оную напечатать объявление в „Церковных Ведомостях, издаваемых при Святейшем Синоде“.

На сём журнале резолюция Его Высокопреосвященства:

„1905 г. Апр. 6. По ст. III. Командировка профессоров Православных Духовных Академий на международный психологический конгресс в Риме Св. Синодом отклонена. По ст. XV. Присуждение премии в 242 р. 50 коп. профессору Тарееву оставляется до времени без утверждения. С прочими постановлениями согласен“.

26 апреля 1905 года

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, Инспектор Академии Архимандрит Иосиф и члены Совета Академии, кроме профессоров: В.О. Ключевского, Н.А. Заозерского, М.Д. Муретова, А.И. Введенского и С.С. Глаголева.

Слушали: I. Резолюцию Его Высокопреосвященства, последовавшую на журнале собрания Совета Академии 17-го марта 1905 года: „1905 г. Апр. 6. По ст. III. Командировка профессоров Православных Духовных Академий на международный психологический конгресс в Риме Св. Синодом отклонена. По ст. XV. Присуждение премии в 242 р. 50 коп. профессору Тарееву оставляется до времени без утверждения. С прочими постановлениями согласен“.

Определили: Резолюцию Его Высокопреосвященства сообщить лицам, коих она касается, и Правлению Академии – для зависящих распоряжений.

II. Ведомость Преосвященного Ректора Академии о пропущенных наставниками Академии лекциях в марте месяце текущего года, из которой видно, что – а) по болезни: экстраординарный профессор А.А. Спасский опустил 8

—30—

лекций, экстраординарный профессор И.Д. Андреев и исправляющий должность доцента Д.Г. Коновалов – по 4 лекции, исправляющий должность доцента П.П. Соколов – 3 лекции, заслуженный ординарный профессор Н.Ф. Каптерев – 2 лекции и О. Инспектор Архимандрит Иосиф – 1 лекцию; б) по семейным и домашним обстоятельствам: исправляющий должность доцента С. И. Смирнов – 4 лекции, заслуженные ординарные профессоры В. А. Соколов и Н.А. Заозерский – по 3 лекции, экстраординарные профессоры П.В. Тихомиров и Н.Г. Городенский – по 2 лекции; в) по нахождению в командировке: заслуженный ординарный профессор В.О. Ключевский – 12 лекций.

Определили: Ведомость записать в протокол настоящего собрания для напечатания в академическом журнале.

III. Представленный редакцией академического журнала „Отчёт по изданию Богословского Вестника и святоотеческих творений в 1904 году“.

Справка: Правил отчётности по изданию „Богословского Вестника“ п. 7-й: „Совет Академии, по получении отчётов редакции, избирает комиссию из трёх лиц для обревизования приходо-расходных книг редакции и книжных запасов, находящихся в редакционном книжном складе“.

Определили: Рассмотрение отчёта и обревизование приходо-расходных книг редакции „Богословского Вестника“ и книжных запасов, находящихся в редакционном книжном складе, поручить комиссии из заслуженного ординарного профессора Н.А. Заозерского, экстраординарного профессора А.А. Спасского и исправляющего должность доцента Академии И.М. Громогласова.

IV. а) Отчёт профессорского стипендиата Академии Николая Туницкого о его научных занятиях по русскому и церковно-славянскому языкам (с палеографией) и истории русской литературы в течение 1903–1904 и 1904–1905 учебных годов:

„Мои занятия по русскому и церковнославянскому языкам, палеографии и истории русской литературы в продолжение 190¾ и истекающего 190⁴/₅ уч. гг. состояли:

а) в посещении лекций по означенным и некоторым сродным предметам в Императорском С.-Петербургском университете;

—31—

б) в систематическом ознакомлении с научной литературой по этим предметам, с древнеславянскими и русскими памятниками языка и словесности, с их изданиями и исследованиями о них;

в) в самостоятельном изучении некоторых рукописей в библиотеках с.-петербургских и московских.

По церк.-славянскому и русскому языкам (с палеографией) и вспомогательным для меня предметам в течение прошлого года и в осеннем полугодии нынешнего в С.-Петербург. университете мною выслушаны следующие курсы.

У профессора А.И. Соболевского:

1. Древний ц.-слав. язык; фонетика и морфология (осенний семестр 1903 г.).

2. История русского языка (весенний семестр 1904 г.);

3. Русский исторический синтаксис (оба сем. 190¾ г.);

4. Русская диалектология (осенний семестр 1904 г.);

5. Практические занятия, состоявшие в чтении Летописи по Лаврентьевскому списку (все три сем.) и Слова о полку Игореве, с комментариями филологического, литературного и исторического характера (весен. сем. 1904 г.).

У проф. П.А. Лаврова:

1. Славянские наречия, сербский и чешский языки (осенний сем. 1903 г. и весенний сем. 1904 г.);

2. История славянских литератур (тогда же);

3. Практические занятия по славянской палеографии, главн. образом разбор снимков, принадлежащих профессору (тогда же);

4. Разбор среднеболгарских текстов (осенний сем. 1904 г.).

У проф. И.А. Бодуэн-де-Куртенэ:

1. Введение в языковедение (190¾ г.);

2. Сравнительная грамматика славянского языкового мира в связи с другими языками (190¾ г.);

3. Санскрит. Элементарная грамматика. Чтение, перевод и разбор отрывка из Mahabharata III (осенний сем. 1904 г.).

У прив.-доцента Н.М. Каринского:

Чтение и разбор Мариинского Четвероевангелия (190¾ г.).

У прив.-доц. Н.В. Ястребова:

Введение в славяноведение (190¾ г.).

—32—

У прив.-доц. Э.А. Волтера:

Литовская грамматика (осенний сем. 1904 г.).

По истории русской литературы.

У проф. И.А. Шляпкина:

1. Общий курс истории русской литературы (осенний сем. 1904 г.); специальные курсы:

2. Обозрение источников по истории р. л. (осенний сем. 1904 г.);

3. Пушкинский период русской литературы (190¾ г.);

4. История русского театра (190¾ г.).

У прив.-доц. А.К. Бороздина:

1. Литературное движение Александровской эпохи (190¾ г.);

2. Русские писатели после Гоголя (осенний сем. 1904 T.).

У прив.-доц. П.А. Висковатова:

История новой русской литературы (190¾ г.).

В СПБ. Археологическом Институте мною выслушаны курсы палеографии – русской (у проф. И.А. Шляпкина) и славянской (у проф. П.А. Лаврова).

I. Смена задач и методов в научном изучении русского и ц.-славянского языков стоит в непосредственной зависимости от общих направлений, господствовавших и господствующих в сравнительном индоевропейском языкознании. В настоящее время в славяно-русской филологии можно, различать три основных направления: историческое, сравнительное и ново-грамматическое. Сущность исторического направления (Гримм) заключается в уяснении, на основании гл. обр. письменных памятников, истории образования, развития и изменений в различные эпохи разнообразных звуковых и формальных элементов, из которых складывается язык. Сравнительное направление (Бопп) путём последовательного изучения звукового, морфологического и лексического сходства в родственных языках приходит к общим законам, управляющим их жизнью. Ново-грамматики (Штейнталь, Пауль, Остгоф, Бругман и др.), исходя из представления о языке, как о выразителе внутренней жизни человека, стремятся к выяснению взаимоотношения между психологическими процессами и их звуковыми выражениями. Два первые направления в изучении русского и ц.-славянского яз. существуют издавна; они появились вместе с первыми научными

(Продолжение следует).

—49—

(пожертвовал в 1884–89 и 1891–94 по 25 р., а всего 250 р.).

13) Серафима, игуменья Рождественского монастыря в Москве (пожертвовала в 1880 году 30 р., в 1881–82 по 15 р., в 1883–85 и 1887 по 25 р., в 1886 г. 20 р., а всего 180 р.).

14) Языков, Димитрий Иванович, протоиерей в Москве (пожертвовал в 1892–97 годах по 10 р., в 1898–99 г. по 15 р., в 1900 году – 10 р., в 1901–1904 по 15 р., а всего 160 р.).

Но особенно много сделало для Братства Преподобного Сергия и тем приобрело право на особенную признательность Совета Братства Торгово-промышленное Товарищество П. Малютина Сыновья (в Москве). Это Товарищество, при перемене своих глав и своих названий, в течение истекшей четверти века почти ежегодно жертвовало Братству по 50 р. Именно: в 1883 году поступило в Братство от Товарищества „Милютин (Малютин) Сын“ – 50 р.; в 1884 году от того же Товарищества – 50 р.; в 1889 г. поступило от Товарищества Павла Малютина Сыновья – 50 р.; в 1890 году поступило от Малютина Павла Ивановича, потом. поч. гражданина – 50 р.; затем от Товарищества П. Малютина Сыновья в 1891–1904 годах поступало по 50 р. ежегодно, а так как есть основания думать, что пожертвования в Братство от этого Товарищества по 50 р. поступали и в 1885–1887 годах, хотя в годичных отчётах Братства это не показано ясно, то, значит, Товариществом пожертвовано было Братству до тысячи рублей.

Число членов – соревнователей во всё двадцатипятилетние существования Братства не превышало семи. Звание членов– соревнователей усвоялось лицам, не сделавшим пятирублёвого членского взноса, но оказавшим немаловажные услуги Братству в благотворительной его деятельности.

Глава III. Управление Братства

Сущность и способ управления Братства Преп. Сергия за Истекшее двадцатипятилетние можно выразить кратко так:

—50—

Братство, находясь под покровительством Митрополитов Московских, управляемо было Общими Собраниями братчиков, при посредстве Совета Братства, который был избираем для заведования текущими делами.

Устав, вверив Братство покровительству Митрополитов Московских, не определил ясно их отношений к Братству. Посему в Братстве, руководившемся 13 § Устава, никогда не являлось сомнений в том, что оно управляется само собой. И сами Первосвятители Москвы, в высокой степени содействуя Братству в достижении его задач, и вниманием, и материальными средствами, никогда не входили во внутреннюю жизнь Братства с каким-либо административным воздействием на него, никогда не ставили себя в положение начальников Братства. Особенно ясно это выразилось в двух случаях. Когда Московскими братчиками в 1889 году был поднят вопрос о расширении благотворительной деятельности Братства вспомоществованием и бывшим воспитанникам Академии, Митрополит Иоанникий, глубоко сочувствуя проекту устройства помощи бывшим воспитанникам Академии, охотно разрешал собрания Московских братчиков из лиц духовных и преподавателей духовно-учебных заведений, составлявшиеся по этому поводу, отнёсся с живым интересом к записке комиссии, разрабатывавшей этот проект, выразил желание, чтобы записка была обсуждена в присутствии возможно большего числа Московских братчиков, но не пошёл далее. Подобным образом Митрополит Сергий, строгий блюститель закона, в ноябре 1893 года, когда вдова бывшего преподавателя Вифанской семинарии, а потом священника в Москве, М. К. Леонардова обратилась с просьбой о вспомоществовании, лишь направил просительницу в Московскую Братскую Комиссию, но не дал предписания Комиссии удовлетворить её²⁰⁷³.

Общие Собрания членов Братства, которыми, согласно 13 § Устава, направлялась деятельность Братства во все истекшее двадцати-пятилетие, созываемы были ежегодно и, при-

—51—

том, всегда в первые десять дней мая месяца, как требует Устав (§ 15). На этих Собраниях прочитывались, рассматривались и утверждалась годичные отчёты Совета о состоянии Братства, прочитывались и утверждались отчёты ревизионных комиссий, избирались почётные члены Братства, а также члены Совета Братства и члены ревизионных комиссий. Кроме того, обсуждались и решались другие, наиболее важные, дела Братства. Так на Общем Собрании 1887 года утверждено было предложение Совета Братства о разрешении ему расходовать ежегодно сумму не свыше 400 рублей на выдачу единовременных пособий в следующих случаях: 1) казённокоштным студентам, – в случае болезни, когда для излечения её оказалось бы недостаточным пособий, имеющихся в академической больнице, а было признано необходимым лечение вне Академии; 2) окончившим курс воспитанникам Академии: а) в виде пособия при отправлении на родину по окончании курса; б) в случае болезни; в) при крайней недостаточности средств содержания до назначения на службу или до приискания какого-либо места²⁰⁷⁴. Так на Общем Собрании 2 мая 1891 года утверждены были основы организации помощи нуждающимся бывшим воспитанникам Академии²⁰⁷⁵. Так на Общем Собрании 10 мая 1899 года разрешено было Совету Братства войти в Совет Академии с просьбой ходатайствовать об учреждении стипендии имени профессора В. Д. Кудрявцева-Платонова в Московской Духовной Академии. Так на Общем Собрании 3 мая 1904 года было рассмотрено и утверждено предложение Совета – составить в виду исполняющегося 26 сентября 1905 года двадцати-пятилетия существования Братства и напечатать очерк деятельности Братства за истекшие 25 лет.

Местом Общих Собраний был во все истекшие 25 лет актовый зал Академии. Пожизненный, а потом

—52—

почётный, член Братства, покойный протоиерей А.М. Иванцов-Платонов в записке относительно устройства вспомоществования нуждающимся бывшим воспитанникам Академии горячо проводил мысль о перенесении Общих Собраний в Москву, мотивируя это (как о том было сказано выше), тем, что Московские братчики составляют большую половину членов Братства и, по крайней мере, их втрое или вчетверо больше, чем братчиков, живущих в Посаде, и тем, что перенесение Общих Собраний из Сергиева Посада в Москву сделало бы эти Собрания полнее, многочисленнее и соответственнее своим задачам, оживило бы в обществе участие к делам Братства, сделало бы его более известным и, вероятно, способствовало бы усилению и материальных средств Братства. Но мысль эта не была принята. Ибо в Уставе (§. 15, прим. 2) прямо говорится, что „Общие Собрания происходят в здании Московской Духовной Академии“. С другой стороны, Братство учреждено было, более всего и прежде всего, для помощи нуждающимся студентам Академии, посему и Общим Собраниям Братства естественнее и приличнее быть в Академии.

Справедливость требует сказать, что Общие Собрания Братства не отличались многолюдством. Обыкновенно они заключали в себе почти одних только Сергиево-Посадских братчиков. На них редко поднимались новые вопросы и обсуждались какие-либо дела, помимо дел, представленных Советом к утверждению. Но это зависело от того, что Совет Братства с великой внимательностью относился ко всему, касающемуся Братства; с другой стороны, только после предварительного обстоятельного обсуждения предлагал Общему Собранию то или другое на утверждение, почему Собрания обыкновенно не продолжались долго.

Сверх регулярных, так сказать, Общих Собраний, в истекшее двадцатипятилетние Братство имело два чрезвычайных или экстренных Общих Собрания, именно 26 сентября 1882 года и 22 декабря 1891 года. Первое созвано было в виду желания Митрополита Иоанникия познакомиться с состоянием Братства, а второе – для избрания Председателя Совета на место скончавшегося 3 декабря того года профессора В. Д. Кудрявцева-Платонова.

Так как Общие Собрания бывают однажды в год, то

—53—

Братство имеет другой орган управления, несамостоятельный в решении важных вопросов, но зато постоянно действующий по полномочиям Общего Собрания, это – Совет Братства, члены которого, согласно Уставу (§§ 14 и 22), избираются Общим Собранием сроком на два года. Надобно заметить, что первые выборы должностных лиц Братства или членов Совета (за исключением членов ревизионной комиссии) были произведены 26 сентября 1880 года т. е. в день открытия Братства. Точно так же 26 сентября происходили выборы и в 1882 г. Но на Общем Собрании 1882 года было уже постановлено производить их, согласно Уставу (§15 и § 16), на Общем Собрании в мае месяце²⁰⁷⁶.

Совет Братства состоит из председателя, товарища председателя, Трёх членов Совета, казначея и секретаря. Кроме того, в состав Совета входит инспектор Академии в качестве непременного члена²⁰⁷⁷. Далее, по § 8 Устава, имеет право присутствовать во всех заседаниях Совета и принимать участие в его решениях ректор Академии. Может Совет приглашать в свои заседания и других членов Братства, которые в таком случае пользуются правом голоса (§ 27). Таковы постановления относительно состава Совета Братства.

Первым председателем Совета Братства был Епископ Можайский Алексий. Избранный в первом Общем Собрании Братства 26 сентября 1880 года, он и ещё два раза (в 1882 и 1884 годах) был избираем на эту должность, и только в 1885 году, вследствие назначения на Литовскую Кафедру, сложил с себя оную.

Нет сомнения, что Преосвященному Алексию были близки нужды и интересы Братства и он не опускал случаев быть для него полезным, каковые случаи ему, как викарию Московской митрополии, представлялись нередко. Это открыто засвидетельствовало Общее Собрание членов Братства в 1885 году, когда избрало его почёт-

—54—

ным членом Братства на том основании, что своим авторитетом и нравственной поддержкой он много содействовал установившемуся вниманию общества к Братству, равно как оказал значительное содействие увеличению его материальных средств.

Но главные обязанности Преосвященного Алексия, как викария Московской митрополии, требовали от него, жизни в Москве и не позволяли ему принимать живого и прямого участия в заседаниях Совета Братства, а потому не велико было его значение в деятельности Братства.

Созидателем и укрепителем Братства был собственно профессор Академии Виктор Димитриевич Кудрявцев-Платонов, преемник Преосвященного Алексия в должности председателя Совета, но уже и ранее, в должности товарища председателя, за пребыванием Преосвященного Алексия в Москве, главенствовавший в заседаниях Совета и направлявший движение, и деятельность Братства. Для Братства было счастьем, что его первые шаги были направляемы Виктором Димитриевичем. Человек такта и порядка, всегда державшийся на почве закона, ровный и деликатный в отношениях к другим, относившийся с уважением к чужому мнению, энергичный и твёрдый, когда то было нужно, вместе с тем, пользовавшийся уважением и доверием общества, особенно Московского духовенства, Виктор Димитриевич был именно тот человек, который был нужен для Братства на первых порах его жизни: он всех привлекал к себе и располагал к пожертвованиям на нужды Братства и, вместе с тем, давал этим пожертвованиям лучшее употребление. Им, по преимуществу, заложены те основы, на которых Братство зиждется, и проведены те начала, которыми руководится.

Влияние Виктора Димитриевича не прекратилось с его жизнью. Память о нём свежа и его дух; жив в Братстве.

Виктор Димитриевич дорог Братству и как щедрый жертвователь, и, притом, как жертвователь, капитал которого, вложенный в Братство, не истощился доселе, слившись с общими суммами Братства и, можно надеяться, долго ещё не истощится. В 7 пункте своего духовного

—55—

завещания он предоставил „право на издание своих сочинений, как напечатанных, так и находящихся в рукописи, Братству Преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Московской Духовной Академии, с тем, чтоб доход с означенных сочинений был употреблён для целей Братства“. На издание означенных сочинений почившим назначена была из сумм, оставшихся после него, тысяча рублей.

По смерти Виктора. Димитриевича 3 дек. 1891 г. на экстренном Общем Собрании членов Братства 22 декабря 1891 года был избран председателем Совета Братства профессор Димитрий Феодорович Голубинский. Кто знал Димитрия Феодоровича, тот, без сомнения, хорошо помнит его глубокую религиозность, его простодушие и добродушие, его скромность, его преданность долгу, в которой он не щадил своих телесных сил. При этом должно сказать, что любовь к студенчеству и желание помочь ему заставляли иногда Димитрия Феодоровича преодолевать свою скромность. На академическом обеде 26 сентября 1892 года Димитрий Феодорович, обращаясь к Митрополиту Леонтию, сказал: „вот и мне Бог судил быть председателем Совета Братства Преподобного Сергия. Ох, как тяжело иногда бывает, когда нуждающийся обращается за помощью и приходится ему отказывать по недостатку средств“. И эти слова не остались без последствий для привлечения внимания к Братству и увеличения его средств.

Димитрий Феодорович не был человек инициативы и во всё время его председательствования в Совете Братства обязательным руководством для него служили пример и заветы его предшественника. При обсуждении каких-либо серьёзных дел, он обыкновенно ставил вопрос: „как в подобных случаях поступал Виктор Димитриевич?“ и то̀, что̀ сделал Виктор Димитриевич, имело решающее значение, было своего рода пифагерейским αὐτὸς ἔφη. Но справедливость требует прибавить, что в 11 лет председательствования Димитрия Феодоровича совершилось немало важного и полезного в Братстве.

Не будучи иногда в состоянии отказать просьбам нуждающихся студентов и, вместе, не видя возможности помочь им из средств Братства, Димитрий Феодорович

—56—

не однажды ссужал их значительными суммами из своих личных средств. Это располагало студенчество к Димитрию Феодоровичу, но самого его ставило в затруднительное положение, особенно, когда возвращение ссуды замедлялось.

Болезнь сердца заметно с конца 1902 года стала ослаблять силы Димитрия Феодоровича. Общее Собрание в мае 1903 года было ещё руководимо им, но от него уже поступила просьба в Общее Собрание, чтобы на выборах председателя не ставилась его кандидатура. 23 ноября 1903 года его не стало.

Товарищами председателя Совета в истекшее двадцати-пятилетие преемственно были: профессор В.Д. Кудрявцев-Платонов (1880–1885), протоиерей П.М. Волхонский (1885–1893), протоиерей А.Ф. Некрасов (1894–1900), протоиерей А.А. Беляев (1900–1902) и священник В. А. Быстрицкий.

О значении профессора В.Д. Кудрявцева-Платонова для Братства сказано было выше. Его преемнику по должности товарища председателя, протоиерею Павлу Михаиловичу Волхонскому принадлежит, также, почётное место в ряду делателей на ниве Братства. Павел Михаилович сделал щедрый вклад в кассу Братства при самом открытии Братства. От него поступали и впоследствии значительные суммы на всякое доброе дело, напр. на стипендии. Но он не щадил и личных трудов в пользу Братства, вкладывая, можно сказать, всю душу в жизнь Братства. Не смотря на слабые силы, он приезжал из Москвы на все почти заседания Совета Братства, принимая живое участие в его рассуждениях и совещаниях. Он сам зачастую привозил оо. Московским благочинным подписные листы для сбора пожертвований на Братство и приезжал к ним, чтобы получить обратно листы с подписями и пожертвованные деньги. Им обыкновенно совершались в Москве денежные операции по делам Братства. Его хлопотами устроены были в 1882 и 1883 годах духовные концерты в Москве, давшие Братству свыше 1.500 р. прибыли.

Протоиерей Алексей Феодорович Некрасов не принимал столь живого участия в деятельности Совета Братства, как Павел Михаилович; но был столь же щед-

—57—

рым жертвователем на нужды Братства, пожертвовав, кроме 1.000 р., внесённых при открытии Братства, ещё свыше 500 р. Но, в особенности, важно то, что, благодаря стараниям его, как председателя епархиального свечного завода, Братство, ежегодно, начиная с 1885 года, получает в пособие из прибылей завода 300 р.

Из членов Совета протоиерей Николай Васильевич Благоразумов нёс обязанности члена неизменно в течение всего истекшего двадцати-пятилетия Братства. С 1892 года и до настоящего времени он состоит ещё председателем Московской Братской Комиссии, заботящейся о вспомоществовании бывшим воспитанникам Академии, но присутствует обыкновенно и на Общих Собраниях Братства, своей опытностью и авторитетом содействуя наилучшему решению дел на них.

В течение долгого времени состояли членами Совета Братства, также, профессоры: П.И. Цветков и Г.А. Воскресенский.

Казначеи Братства сменялись довольно часто; в течение двадцати пяти лет их было шесть: Д.Ф. Голубинский, П.И. Цветков, Н.А. Заозерский, И.Н. Корсунский, И.В. Попов и И.Д. Андреев. Более долгое время пробыл казначеем, оставив по себе самую добрую память в Братстве своим усердием в должности, профессор И.Н. Корсунский.

Ещё чаще сменялись секретари Братства: едва ли один из них оставался в должности более 5 лет.

Собрания Совета Братства не связаны были с каким-либо определённым временем, как Общие Собрания братчиков, но составлялись по требованию надобности и соответственно обстоятельствам. В связи с этим и число собраний в течение года было не одинаково. В первые годы существования Братства, когда деньги выдавались нуждающимся студентам на руки, их бывало до 7 в год. Но потом число это упало до 4, а в последние годы обычно были лишь три собрания в год – по одному в начале каждого учебного полугодия и одно во второй половине мая. В первых двух собраниях обсуждались прошения нуждающихся студентов о пособии при взносе платы за содержание в Академии, а в майском собрании обсу-

—58—

ждались просьбы окончивших курс о пособии на проезд до места жительства и просьбы больных студентов о пособии на лечение.

В первые годы существования Братства, когда покойный Виктор Димитриевич Кудрявцев-Платонов был товарищем председателя Совета, а потом председателем, собрания Совета Братства имели место в его доме, причём ректоры Академии обыкновенно не присутствовали. Но по смерти Виктора Дмитриевича обыкновенным местом собраний Совета была ректорская квартира и рассуждения велись в присутствии ректора.

Не излишне ещё прибавить, что большинство членов Совета Братства суть профессора Академии, которые часто видятся между собою. Поэтому нередко дела, касающиеся Братства, обсуждаются ими частным образом, а это даёт возможность реже устраивать официальные собрания.

В сферу компетенции Совета входят, главным образом, следующие предметы: обсуждение мер к увеличению средств Братства, хранение полученных сумм, обсуждение прошений студентов о пособии, назначение размеров пособия. Кроме того, Совету приходится решать и некоторые другие дела, не имеющие большой важности, но, тем не менее, требующие скорого решения.

В числе мер к увеличению средств Братства, принимавшихся Советом Братства в истекшее двадцати-пятилетние, должно, прежде всего, упомянуть о рассылке подписных листов для сбора пожертвований оо. настоятелям церквей в Москве и в правления духовных семинарий и училищ. Мера эта, предложенная, кажется, покойным членом Совета и потом товарищем председателя, протоиереем П.М. Волхонским, память о неутомимой деятельности которого всегда должна сохраняться в Братстве, в первый раз была применена в 1881 году и была, благодаря стараниям Павла Михайловича, особенно успешна в первые годы. Но и в последствии этим путём доставлено было немало пожертвований на нужды Братства, хотя нельзя не прибавить, что в последние годы количество пожертвований стало значительно меньше.

Вместе с тем, Совет Братства старался путём печати распространять сведения о состоянии и деятельности

—59—

Братства и поддерживать к нему внимание в обществе. Когда в 1884 году издан был новый академический Устав и многие думали, что он будет ударом для Братства, тогда, по желанию Совета Братства, один из членов оного напечатал в Московских Ведомостях несколько статей, в которых устанавливался правильный взгляд на отношение сего Устава к Братству.

В заботах об усилении средств Братства, Совет старался о том, чтобы денежная наличность постоянно, по возможности, была обращаема в процентные бумаги и на хранение передаваема в Государственные банковые учреждения. Протоиерей Павел Михаилович Волхонский и в этом отношении оказывал услуги Братству, так как он покупал для Братства в Москве те процентные бумаги, какие в данный момент были наиболее выгодны и удобны. Вместе с тем, Совет заботился об единообразии процентных бумаг. На первых порах по открытии Братства, Совет приобретал, преимущественно, бумаги Восточных займов, а потом почти исключительно 4% Государственную ренту. Не может не быть упомянута и заботливость покойного Ивана Николаевича Корсунского о денежных делах Братства: он вполне заменил Павла Михайловича по кончине сего последнего.

Обсуждение прошений студентов о пособиях было в собраниях Совета весьма тщательное, так как назначение размеров пособия требовало большой осмотрительности. Для того, чтобы избежать ошибок, для того, чтобы не назначить пособия лицу, сравнительно имеющему средства, и, наоборот, не обидеть человека, крайне нуждающегося в пособии, Совет принимал разные средства. Прежде назначения пособия тем или иным лицам, собираемы были устные сведения о состоятельности этих лиц; затем от подавших прошения требовалось представление письменных удостоверений от подлежащих властей о материальном положении их, о числе членов в семьях, к которым они принадлежат, о доходах, которыми пользуются сии семьи и т. д. От подавших прошения о пособии на лечение требовались медицинские свидетельства о том, что их болезни трудноизлечимы средствами академической боль-

—60—

ницы. Но, конечно, при всех предосторожностях, могли быть и бывали ошибки. Errare humanum est.

Совет старался не переступать своей компетенции. Но бывали случаи, когда он решал дела, собственно подлежавшие решению Общего Собрания братчиков, но не терпевшие отлагательства. В этих случаях Совет брал на себя ответственность и о своём решении докладывал ближайшему Общему Собранию.

Да позволено будет сказать и о деятельности Совета Братства, связанной с стипендиями, предположенными к учреждению в Московской Духовной Академии, в особенности, о деятельности, связанной с учреждением стипендии в память председателя Братства, профессора Виктора Димитриевича Кудрявцева-Платонова²⁰⁷⁸.

Мысль об учреждении стипендии имени В.Д. Кудрявцева-Платонова в Московской Духовной Академии, а также памятника на его могиле, была заявлена в самый день его погребения. Тотчас же Преосвященный Николай, Епископ Алеутский (ныне Архиепископ) и Преосвященный Виссарион, Епископ Дмитровский, принимавшие участие в самом погребении, внесли на этот предмет по 100 р. каждый. Затем поступили пожертвования на тот же предмет: от профессора Н.И. Субботина (200 р.), от протоиерея П.М. Волхонского (100 р.), от ректора Московской Духовной Академии архимандрита Антония (50 р.), от протоиерея А.М. Иванцова-Платонова (50 р.). Но с течением времени пожертвования на стипендию стали уменьшаться, а потом совсем прекратились, прежде чем достигли значительной

—61—

суммы. В виду этого, Совет Братства, после устройства памятника на могиле Виктора Димитриевича в 1895 году, решил присоединять к стипендиальному капиталу выручку от продажи „Сочинений“ В.Д. Кудрявцева-Платонова, а равно от продажи учебников, им составленных и предоставленных в распоряжение Братства. Благодаря этому, стипендиальный капитал возрос к концу 1898 года до 5.300 р. А так как продажа как „Сочинений“ В. Д. Кудрявцева-Платонова, так и учебников, им составленных, продолжалась и доставляла значительные средства Братству, то Советом Братства представлено было Совету Академии в заседании 9 июня 1899 года 5.800 р. при следующем отношении:

„Сего 1899 года, 10 мая, Совету Братства Преподобного Сергия разрешено было Общим Собранием членов Братства обратиться с просьбой в Совет Академии об учреждении стипендии имени Виктора Димитриевича Кудрявцева в Московской Духовной Академии на условиях, какие Совет Братства находит желательными, и представить в экономию Академии требующуюся для учреждения стипендии сумму в пять тысяч восемь сот рублей.

Представляя при сём пять тысяч восемь сот рублей в свидетельствах Государственной четырёхпроцентной ренты, Совет Братства Преподобного Сергия покорнейше просит Совет Академии о том, чтобы в текущем же учебном году было начато дело об учреждении означенной стипендии.

Совет Братства желает, чтобы стипендия имени Виктора Димитриевича Кудрявцева, долго бывшего профессором философии в Московской Духовной Академии, была назначаема одному из студентов Академии, оказавшемуся лучшим на приёмных испытаниях и, притом, на ответах или экспромтах обнаружившему особые способности к занятиям философскими предметами, и оставалась за сим студентом во всё время обучения его в Академии, ежели со стороны его успехов, поведения и других обстоятельств не окажется к сему препятствий“.

Вместе с сим, Совету Академии был передан проект Положения о стипендии имени заслуженного ординарного профессора Академии Виктора Димитриевича Кудрявцева-Платонова, составленный комиссией из председателя

—62—

Совета Братства профессора Д.Ф. Голубинского и членов Совета – профессоров П.И. Цветкова и И.Н. Корсунского. § 2 этого проекта гласил, что стипендия выдаётся одному из лучших студентов первого курса, обнаружившему особенную расположенность и способность к занятиям философскими предметами²⁰⁷⁹.

В июле 1899 года Святейшим Синодом означенная стипендия имени Виктора Димитриевича Кудрявцева была уже учреждена и проект Положения о сей стипендии утверждён²⁰⁸⁰.

Для поверки кассы и приходо-расходных книг Братства ежегодно избиралась, согласно Уставу (§ 16, лит. е.), ревизионная комиссия из трёх лиц. Первая таковая ревизионная комиссия, избранная в 1881 году, состояла из профессора М.Д. Академии Н.И. Субботина, ректор Вифанской Духовной Семинарии протоиерея Ф.А. Сергиевского и священника В.П. Зверинского. Проф. Н.И. Субботин был членом ревизионной комиссии два года, а последние двое – три года²⁰⁸¹. После них состояли членами ревизионной комиссии: проф. А.П. Смирнов (1884–1896) профессор В.А. Соколов (с 1883 г. доселе), прот. М.П. Багрецов (с 1884 г. доселе) и пр. П.И. Казанский (с 1896 г. доселе).

Так как в Братстве, при строгом контроле, не придавали особенного значения формальностям, то в первые годы существования Братства доклады ревизоров иногда были словесные. Но с течением времени стало правилом непременно представлять письменные, а не устные доклады. Большая часть этих докладов ограничивалась заявлением, что отчёт Братства составлен правильно, а суммы, которые должны быть по приходо-расходным книгам, находятся на лицо, но не все доклады были таковы. Так в докладе ревизионной комиссии за 1883 год было сказано, что записи прихода и расхода были ведены правильно, но ревизионная комиссия признавала бы полезным изменить некоторые

—63—

приёмы отчётности. Доклад же ревизионной комиссии, читанный на заседании Общего Собрания 3 мая 1889 года, заключал в себе, между прочим, следующее: „Просмотр приходо-расходных книг Братства в продолжении нескольких лет неизменно наводил и наводит на грустные размышления. К крайнему сожалению, при просмотре Братских книг, резко бросается в глаза тот печальный факт, что люди, пользовавшиеся нередко во время своего пребывания в Академии щедрыми пособиями Братства, по окончании академического курса, в громадном большинстве своём, по-видимому, совершенно забывают о том, чем они обязаны Братству. Большая часть этих, облагодетельствованных Братством, лиц, поступив на разные места общественной деятельности и получив приличное обеспечение, не только не думают о возвращении, хотя бы постепенно и отчасти, в своё время затраченных на них Братством сумм, но даже забывают и о пятирублёвом взносе в качестве члена“²⁰⁸².

Глава IV. Пожертвования и другие поступления в Братство

Благовременность учреждения Братства Преподобного Сергия, которую отметил в своей речи, сказанной при открытии Братства, Митрополит Макарий, и утвердившееся в обществе сознание важности и необходимости высшего образования, в частности, образования богословского, были причиной того, что Братство уже на самых первых порах своего существования обладало значительным капиталом. С другой стороны, нельзя не указать на сердечность, с которой к нуждающемуся студенчеству относились во все времена лица, управлявшие делами Братства, и на их разумную осторожность в расходовании сумм, поступавших в Братство, вследствие чего сочувствие к Братству поддерживается и пожертвования, хотя в меньшем количестве, не перестают притекать.

Вступая во вторую четверть века своего бытия, Братство

—64—

с утешением видит себя в состоянии продолжать своё доброе дело.

Источники, из которых Братство получало средства для вспомоществования нуждающимся студентам Московской Духовной Академии, а отчасти и кончившим в ней курс учения, были следующие.

1) Пожертвования. Жертвователями были, всего чаще, воспитанники Московской Духовной Академии, помнившие о том, „какое бесценное сокровище приобрели они в Академии“²⁰⁸³. Из них, преимущественна, составлялся комплект пожизненных и действительных членов Братства. Но не мало, также, лиц, посторонних Академии, как по образованию, так и по общественному положению, приходило на помощь Братству, жертвуя иногда очень крупные суммы.

Пожертвования в Братство могут быть разделены на А) единовременные и В) постоянные.

А) В ряду единовременных пожертвований должны быть, прежде всего упомянуты:

а) Пожизненные членские взносы т. е. такие значительные единовременные пожертвования, по которым жертвователи, согласно 5 § Устава, становились пожизненными членами Братства. Пожертвования этого рода начали поступать в Братство, когда оно ещё не было открыто, и особенно значительны были при его открытии. Так как число лиц, ставших пожизненными членами Братства, простирается свыше двухсот, то, значит, от них поступило в Братство предположительно, по крайней мере, 20 тысяч рублей, на самом же деле, несравненно больше²⁰⁸⁴.

β) Не меньшее, может быть, приращение сумм Братства составили единовременные пожертвования менее 100 р., но не менее 5 р., т.е. такие, по которым жертвователи вступали в число действительных членов Братства. Так как многие лица делали свои обычные членские взносы по 5 руб. и более в течение

(Продолжение следует).