Священник-учитель

Общий очерк

Учительство – первейшая обязанность пастыря: «Шедше научите вся языки», завещал Господь.

Каждому священнодействию должно по необходимости предшествовать учение, потому что таинства не могут помочь тому, кто принимает их без веры, а веры не может быть без проповеди (Рим.10:14). «Горе мне есть, аще не благовествую», говорит о себе ап. Павел в Первом Послании к Коринфянам (9:16); а Тимофея, епископа Ефесского, заклинает Богом и страшным судом Христовым, чтобы он проповедовал слово, наставлял во время и не во время, обличал, запрещал, и увещевал со всяким долготерпением и назиданием (2Тим.4:1, 2). От каждого пресвитера без различия ап. Павел требует, чтобы он из числа всех прочих добродетелей более всего отличался умением наставлять, «быти учительну, с кротостию наказующу противныя» (2Тим. 2:24, 25).

В Церкви I и II века проповедь – непременная часть литургии. «Епископ, или пресвитер, нерадящий о причте и о людях, и не учащий их благочестию, да будет отлучен. Аще же останется в сем нерадении и лености, да будет извержен» (Апост. прав. 58; ср. Трул., прав. 1; Сердик., прав. 11; Лаод., прав. 19; Карф., прав. 71, 121–123). Епископу и пресвитеру, пренебрегающему проповеданием слова Божия, Священное Писание угрожает страшным наказанием (Иез.3: 17, 18; 33, 8: 34, 10: 1Тим.4: 16; 2Тим.2: 14 и т.д.).

Зонара¹⁸¹ объясняет 58-е апостольское правило следующим образом: на каждом епископе лежит непременная обязанность поучать вверенный ему народ догматам благочестия и приводить его к истинной вере и честной жизни, потому что Бог говорит через пророка предстоятелям народа: если «...Не возвестиши ему, ни соглаголеши... беззаконник той в беззаконии своим умрет, крове же его от руки твоея взыщу» (Исз.3:18). 19-е правило VI Вселенского собора обязывает священника проповедовать каждый воскресный день.

«Надлежит, – говорит «Инструкция благочинным» (§ 23), – чтобы священники во дни воскресные и праздничные в церкви людей поучали, прочитывая им на литургии Св. Синодом одобренные проповеди, а на утрени что-либо из прологов и других святых книг, также катехизис, толкуя оный прихожанам по всевозможности; а которые священники и диаконы учились в школах, те и от себя почасту говорили проповеди и тем делали бы честь своему сану и пользу христианам. А кто сколько скажет проповедей, о том уведомлять епархиальное начальство в клировых ведомостях, дабы можно было различать прилежных от ленивых».

Св. Синодом предписано духовенству служить по воскресным и праздничным дням вечерню по уставу, с возможною торжественностью, производя звон в большой колокол, а по окончании вечерни, смотря по нуждам пасомых, произносить проповеди, вести беседы о предметах веры и нравственности, назидательные поучения, читать жития святых, или же служить молебны с акафистами (Указ 1886 г. 18 марта).

Епархиальное начальство должно пещись, чтобы духовенство проповедовало слово Божие в церквах и наставляло, при всяком удобном случае, православный народ в вере и благочестии, в благонравии и в послушании властям.

В церквах при богослужении священнослужители обязываются читать поучения из писаний св. отец и из назначенных для того книг, а получившие надлежащее образование должны произносить и собственные свои поучения, приспособленные к понятию и потребностям местных слушателей. В некоторых церквах епархиального и других городов, сообразно местности церквей и способностям священников, учреждают катехизические по воскресным дням поучения.

Содержанием вероучительных собеседований должно быть учение о трех Лицах Божества, о воплощении Сына Божия, о Церкви, о таинствах, изъяснение литургии и прочих, часто повторяющихся священнодействий, похоронных и поминовенных, а также и других обычных нашей Церкви обрядов, крестного знамения и всего, что в храме видится и что в нем совершается, причем беседы не должны быть излагаемы в виде отвлеченных рассуждений о предметах веры, мало доступных пониманию народа, а должны состоять из простых разъяснений тех истин веры, которые православный христианин приемлет сердцем и выражает устами. Часть вероучительная должна быть сопровождаема и нравственною. Для сего нужно изъяснять заповеди Божии, требовать отчетливого чтения Символа веры, научать всех слушающих молитвам, начиная с Молитвы Господней, с истолкованием непонятных мест славянских речений, обличать те пороки, какие в известной местности преобладают, возбуждать к добродетели и словом назидания, и указанием на примеры людей добрых и Богу угодивших; обязанность вести такие собеседования лежит на всех протоиереях и священниках, которые для облегчения в сем труде могут приглашать к участию в собеседованиях и своих местных диаконов, и псаломщиков, по мере их подготовленности и усердия, но под своим личным наблюдением. От обязанности собеседования не освобождаются и законоучители учебных заведений, если они приходские священники, а равно и прочие должностные иереи каковы бы ни были обязанности и служения, принимаемые на себя священниками в общественной деятельности, – пред всеми первое место принадлежит пастырскому долгу священного в церкви служения и учительства, в чем каждый священнослужитель повинен ответом на Страшном Суде Христовом за христианские души, вверенные его попечению; собеседования должны быть предлагаемы во всякое время, но обязательно в дни воскресные и праздничные. «Ибо в эти дни, как говорит Зонара, люди, оставляя дела рук своих, собираются в церкви и слушают Божественные Писания. Итак, если в сии дни более учат, больше будет и пользы для народа». Беседовать можно и пред литургией, особенно в тех местах, где жители, пришедши к утрени, не расходятся по домам до обедни. Но независимо от сего и необходимо собеседования должны происходить после вечерни, которую для сего ранее надлежит начинать, совершать по уставу, с чтением и пением всего положенного. К отправлению этой вечерни следует приучать учеников местной школы и приглашать хор, где он есть. После нее, или тут же в храме, или подле него, или в каком-либо здании близ него предлагаются собеседования, на которых слушателям не воспрещается и сидеть, собеседования должны быть излагаемы по руководству Священного Писания и св. отцов, языком живым, простым, удобопонятным, без употребления иностранных слов. Могут быть чтения по тетради или книге, но непродолжительные, отчетливые и внятные. Учить детей вере, закону и молитвам относится прямо к должности священнической. Посему и дети должны быть приводимы на собеседования, на которых между чтениями могут быть предлагаемы вопросы, кто что знает и как разумеет. Незнающих должно наставлять в молитвах и в первых познаниях вероучения. Вообще же, если не только дети, но особенно возрастные не знают самых важных и употребительных молитв, то сие печальное явление падает на ответственность приходского священника и может быть обращено в предосуждение ему.

Кроме систематического, вроде катехизации, преподавания религиозных истин, с собеседованиями может быть соединено обучение церковному пению, изучение со слов молитв и т.п. Программа собеседований может разнообразиться в частностях, смотря по местным условиям. При обучении молитвам следует внушать, чтобы они совершались в семействах каждый день утром и вечером, чтобы взаимно молились родители за детей и дети за родителей, хотя бы самою краткою, простою молитвою, которая легко усвоялась бы и неграмотными. В такой взаимодействующей молитве родителей и детей, старших и младших, семейства найдут свою крепость и благоустроенность.

Духовные лица имеют возможность: открывать с разрешения властей публичные чтения, печатать все свои сочинения духовно-нравственного содержания, составлять и издавать брошюры с выписками из писаний св. отцов, молитвы и песнопения, открывать при церквах, церковно-приходских школах, и других духовно-учебных и благотворительных учреждениях библиотеки.

Городским и более или менее образованным прихожанам учение по древнему обычаю должно быть предлагаемо в форме проповедей, называемых гомилиями – беседами, составление которых зависит от риторических правил. Простых же прихожан не следует отягощать не только высокими богословскими неудобопонятными рассуждениями, но и словами, требующими многого разъяснения, – нужно предлагать им наставления простым, ясным, кратким словом; для большей убедительности и удобопонятности учить простых людей чрез вопросы и ответы; такой способ у древних учителей церкви был в употреблении и назван катехизисом. Как высший образец и руководство к систематическому изложению христианского учения с церковной кафедры Св. Синодом указаны «Огласительные поучения св. Кирилла Иерусалимского».

Если священнику, по званию духовного руководителя словесного стада Христова, надлежит нужда поучать по поводу каких-либо общественных событий или кончины общественных деятелей, то он, как служитель Православной Церкви, должен касаться явлений общественной жизни не иначе, как с православно-христианской точки зрения и с единственною целью назидания по слову Божию и церковному преданию. Но пастырь Церкви нарушит свой долг, если в своей проповеди выступит судьею общественных дел и явлений не по разуму Богопреданного учения, хранимого Церковью, а по мудрованию человеческому, по духу своего века, явится не призванным истолкователем полезного значения их для внутреннего, духовного человека, а для внешнего, плотяного, или для временных житейских целей; если при оценке умерших общественных деятелей не воздержится от льстивых словес (2Петр.2:3), от потворства господствующим в обществе направлениям, вкусам и мнениям, суетным и чуждым духа христианского, унижая чрез сие в своем лице достоинство церковной проповеди и делая ее предметом пререканий, служащей иногда и к соблазну благочестивых слушателей.

Цензура проповедей и катехизических поучений поручается благочинным или же особым цензорам, которые доносят консистории о неисправных, разумея под сим наименованием как тех, кои уклоняются от произнесения в свою очередь проповедей и поучений, так и тех, кои к составлению оных не прилагают должного тщания (Устав Духовной Консистории, ст. 12).

По тону своему проповедь должна быть чужда суровых, а тем более личных обличений, способных более раздражать, чем назидать в мире. Примечание. Политические дела совсем не относятся к проповеди слова Божия.

«У меня нет дара слова, – говорят иногда призванные к пастырству, т.е. учительству. – Из меня проповедника не выйдет – я косноязычен, как Моисей. Пусть проповедуют Аароны. А если ораторы, по пословице, не родятся, а делаются, то мне нет времени изучить это сложное искусство». И успокоившись на этом признании своей бесталанности, молчат или читают по бумажке то, что соберут на чужих нивах. Но что пользы от этого мертвого слова? Конечно, хорошо и прочитать доброе чужое. Что, например, лучше проповедей великих отцов? И при старании можно извлечь из них подходящее для наших слушателей. Однако это будет чтение. Души пасомых желают слышать живое слово живого человека – беседу о их душевных недугах и болях. Такое слово, в котором чувствуется, что оно для них назначено, отвечает на их духовные запросы, продиктовано знакомством с их жизнью.

Правда, не верится, что есть люди, которые не могут научиться говорить. Мы знаем проповедников почти в буквальном смысле косноязычных, которые запинаются и поправляются чуть не на каждом слове. И, однако, слово их внимательно слушают и простецы и ученые богословы.

Один профессор русской истории был когда-то заика и, освободившись долгой работой над собою от заикания, не освободился от некоторых следов старой болезни: он часто повторял одно и то же слово, фразу два-три раза. И, однако, даже самый недостаток его придавал особую прелесть его слову, и он считался выдающимся оратором.

Конечно, ораторство, проповедь есть искусство, которое требует большого труда, но не нужно преувеличивать эти трудности. Можно путем изучения законов красноречия придать слову особую силу влияния. Можно усвоить выработанные веками психологического изучения слушающей массы внешние способы воздействия на слушателей, которые помогут произвести на них более прочное и сильное впечатление, чем то, какое возможно для неопытного учителя. Но эта наука не так уже обязательна и необходима для пастыря, который, по Августину, не оратор, а ловец душ. Не знали науки проповедничества те рыбари, которые просветили светом вселенную. А основные принципы проповедничества, которые необходимо знать (если их не указывает проповеднику просто здравый смысл) несложны. «Нужно еще, -скажут нам, – вдохновение, прирожденный огонь, без которого слово будет безжизненно и бездейственно. У меня его нет, и потому я не проповедник».

Да, конечно, вдохновение – дар исключительный, с которым нужно родиться. Не всякому дана та сила пророческого экстаза, при котором слово огненными буквами чертит святые призывы в душах слушателей. Конечно, не всякий может, как ветхозаветный пророк Исаия или Савонаролла, великий проповедник Флоренции, «глаголом жечь сердца людей». «Я вижу меч, висящий над Флоренцией», – говорил Савонаролла, угрожая чумой жителям города. И он в ужасе, в буквальном смысле видел этот меч и говорил, как может говорить человек, чувствующий, что на него и любимый им народ надвигается кара, от какой может спасти только покаяние Ниневии. «Вот я наведу потоп на землю», – читает он слова книги Бытия и останавливается в ужасе. «Вот я наведу потоп», – повторяет он, и его ужасом охвачено собрание. Неудивительно, что он владел душами: такая сила возбуждения не может не подчинять.

Но не говоря о том, что не всем быть пророками, самое вдохновение в известной мере может быть приобретено. Научись жалеть свою паству, болеть ее болезнями, и эта боль даст тебе вдохновение, даст речи, если не «огонь сжигающий», то проникающий в душу тихий, освещающий ее свет. Вдохновенна была речь св. Павла, но, может быть, не бессильнее была речь св. Иоанна – тихая и мирная, похожая на речь любящей матери. Научись сам бояться суда Божия, с ужасом смотреть на власть греха, и этот ужас перед грехом, это боязнь за спасение души так или иначе отразится в твоем слове и даст ему силу.

Наконец, простая убежденность уже сама по себе есть сила: Иона пророк говорил Ниневии о покаянии даже без любви к ней, но убежденно и твердо, как посланник Божий, и Ниневия покаялась. Савонароллу сожгли, и, может быть,– дрова в огонь подкидывали те, кто его слушал. А после его смерти от его слова осталось мало следов. Может быть, если бы в его речи было меньше огненного вдохновения и более сердечной теплоты, его слово принесло бы больший плод.

Правда, распяли и Того, Кто стоит выше всех проповедников слова, Кто был Вечное Слово Божие, но Его слово покорило мир.

«Хороши в проповеди сильные образы, нужна красивая, производящая впечатление самой красотой речь, а наше убогое, грубое слово только оскорбит величие проповеди, величие благовестия, которое толкует», -говорят далее неумелые и ленивые проповедники. Конечно, нужно охранять внешнее достоинство слова, речь не должна быть небрежной, грубой, неправильной, вульгарной. Но красота проповеди не та красота, какая нужна в светском ораторстве. Не та, которую искусный, жаждущий аплодисментов декламатор придает ей отделкой своих фраз, но та, которая исходит из самой глубины и сущности речи, скорее из ее тона и произношения, чем из тщательной отделанности периодов; красота живущая, простая и достойная, в случае надобности суровая и, главнее всего, естественная, никогда не притворная и не деланная. Истинное красноречие состоит в том, чтобы говорить так, чтобы быть понятым, чтобы производить в душе и сердце слушателей действие, которого хочет достигнуть проповедник: в душе свет и убеждение, в сердце убежденность и общую решимость воли. Филигранная красота речи часто даже отвлекает внимание от содержания слова. Плохо, если о проповедниках говорят после проповеди: «Он хорошо говорит» – вместо того, чтобы сказать: «О, нужно делать, как он говорит... пойдем, сделаем».

Вы умеете говорить со своей семьей. Вы найдете слово для своих детей, за спасение которых боитесь. Вы можете говорить в дружеской беседе, значит, вы можете говорить и в проповеди.

Правда, кое-какие правила и относительно подготовки к проповеди, и относительно выбора тем и построения проповеди и ее стиля возможны, но, повторяем, они несложны, нетрудны.

Подготовка к речи, к церковному проповедничеству в основе своей прежде всего совпадает с подготовкой к душепастырству. В чем суть пастырского настроения, даруемого в таинстве священства? В особом усиленном у пастыря даре любви к пастве. Нужно чувство глубокого сострадания и самоотверженной любви, как для самого понимания внутренней жизни другого, так особенно и для усвоения способности воздействовать на нее. Это чувство вырабатывается в духовном отождествлении себя с другими, распространении своей совести на всю свою паству, во внутреннем переживании той борьбы, через которую все вверенные души восходят к духовному совершенству, и в направлении этой борьбы к желательному исходу. Скорбь о грехах своих пасомых, как бы о своих собственных, забота о пасомых, как бы о себе самом; любовь к ним, как бы к самому себе, не на словах только, но и на деле является первым условием истинного пастырского врачевания.

«Болезную, братие, – говорит св. Киприан в слове «О падших», -вместе с вами. Нисколько меня не утешает, что сам я здрав и невредим. Ибо пастырь уязвляется более в язве своего стада. С каждым из вас я соединяю сердце мое, разделяю горестные времена, печали и скорби: с плачущими плачу; с падшими почитаю себя падшим, – вместе с вами. Лютые мечи прошли сквозь мою утробу». «Истинный избранник Неба, -пишет один пасторолог, – настолько тесно сливает жизнь свою с делом проповеди и возрождения людей, что все недостатки, все грехи их считает своими собственными как доказывающие его недостаточную ревность, отсутствие в нем мудрости и святости, считает себя виноватым за всех и во всем».

И эта «любовь», как физическая теплота или притяжение, проникает во все области жизни, не зная себе ни в чем конечного препятствия. Медленно, но упорно пробивает она ледяную кору сердец и преображает внутреннюю природу ближних просто своею собственною силою, даже без видимых обнаружений, создавая на дне их душ бессознательные добрые расположения. Бьется и отворачивается от нее злая воля людей; думает грешник, что он вовсе свободен от всякого влияния, как вдруг, принужденный обязательствами жизни вглянуться в свой внутренний мир, он находит уже другую природу, как бы возвышающую нравственные облики душ, его любивших, за него страдавших, о нем молившихся. Воспитанием, вернее, развитием этого даруемого в таинстве хиротонии дара священник и воспитывает в себе необходимо, как мы сказали, дар проповеди.

Рядом с этим идет общее самовоспитание пастыря. Внимание к себе, т.е. внимательная оценка своих движений и помыслов, постоянное прозрение в себе двух начал, доброго и злого, – вот что является вторым условием и краеугольным камнем проникновения в душу своего ближнего. Имея всегда перед глазами свой собственный мир, пастырь может понимать и ту внутреннюю борьбу, которая происходит в душе пасомого. И, значит, на нее влиять. С другой стороны, как мы уже сказали, жалея себя, свою душу, почувствовавши для себя нужду спасения, Божественной помощи, изменения жизни, он, естественно, будет жалеть пасомых и звать их ко спасению с силой и властью. Когда налицо, – пусть в малой и слабой мере (с зерно горчичное), – эти пастырские свойства, священник может быть добрым проповедником, усвоив некоторые необходимые принципы проповеди.

Но поговорим о внешних свойствах действенной проповеди.

Сначала изложим более сложные психологические принципы проповеди. Основной недостаток большинства проповедников тот, что они, даже если их проповедь не снята с чужой нивы, говорят не в ответ на вопросы слушателей, их души, не по их действительным духовным нуждам, а по мотивам случайным, чисто внешним. Без ясной для проповедника определенной цели, без ясной системы и плана. Если спросить их: «Почему вы говорите сегодня о том и о том?» Вам ответят: «Эта тема дана в Евангелии и в Апостоле». Прекрасно. Она указана, она дана Евангелием. Толковать Евангелие необходимо. Но еще необходимее преподавать Евангелие, как учил ему Сам Господь или св. Иоанн Предтеча, отвечая на вопросы совести, с которыми шли к ним фарисеи и мытари, воины и земледельцы. Евангелие ли вы толкуете, или говорите о дневном празднике, вы не должны бросать слушателям отдельные, может быть, полезные, святые, но отрывочные советы, которые пройдут мимо, как семя, брошенное на неподготовленную почву. Вы должны говорить соответственно вперед поставленной цели – правильного и систематического врачевания душ, причем фундамент вы должны найти в начальных запросах паствы и на этой почве строить, прилагая камень к камню, скрепляя цементом один к другому. Вы говорите сегодня о бранном слове, завтра о праздничной гульбе, послезавтра о чтении слова Божия. Потом о семейной жизни, еще позже о чистоте мысли и тела. Но неужели вы в самом деле думаете, что случайное слово переделает души? Ведь каждый из пороков пасомых сложился годами, иногда поколениями, иногда веками. Внешние злые дела вызрели из общего нехристианского настроения. Плевелы порока – естественный плод того или иного состояния души вообще. И неужели ваше даже хорошо сказанное слово окажется сильнее долголетних навыков и жизненной обстановки!

Посев случайного слова явно неразумен и объясняется он тем, что на слово проповеди смотрят как на праздничную обязанность, и, пожалуй, и как на случайное украшение богослужения, а не как на дело систематического воспитания паствы, которое может начинаться только ответом на ближайшие запросы душ, лечением тех болей, которые мучают слушателей. Припоминается хороший пример Бурдалу.

«Однажды я, – рассказывает знаменитый теоретик проповедничества, – спросил одного из рыбаков на берегах Луары: «А что, друг мой, хорош ли улов?» И он ответил мне: «О, нет, господин мой, совсем не клюет». Я прибавил: «Уверен ли ты, что забросил свою удочку туда, где есть рыба»? – «О, хорошенько не знаю я этого, – ответил он мне, – ведь я и не нуждаюсь настолько, чтобы добывать себе этим пропитание».

Увы, очень часто проповедник похож на этого рыбака для удовольствия. Он бросает слово, мало думая, можно ли ждать от него плода, есть ли надежда уловить им душу. Отвечает на вопросы, какие не мучают его паству, чужды ей, далеки, которые нужно еще долгой работой сделать для нее близкими и больными. Иначе говоря, бросает слово не в те уголки души, где может быть отклик.

Часто проповедник даже знает, что из его слова не вырастает никакого живого результата, но... говорит. Даже не слишком натягивая сравнение Бурдалу, можно сказать, что проповедничество, которое не знает, где и как мы можем уловить души, есть просто говорение для собственного развлечения, оно не составляет серьезного дела. Проповедовать без старания найти ход в душу слушателей, без прямого обращения к ним, без старания угадать наполняющие их душу искушения, от которых они страждут и на которые жалуются, значит, не испытывать, да и не заслуживать никакого отклика со стороны их. Иногда проповедник огорчается и удивляется: «совсем не клюет, – как бы так говорит он, выражаясь языком рыбака, -нечего поэтому и проповедовать». Но спросим, действительно ли этот проповедник говорит так, чтобы затронуть души. Спрашивал ли он своих слушателей, в чем они нуждаются? Нет, он говорил на воздух; он не спрашивал серьезно этих детей, этих молодых людей, этих мужчин, этих отцов и матерей семейств, этих богачей, этих бедняков, этих равнодушных или этих сомневающихся лиц о их душевном настроении, и поэтому они не отвечают ему. Он не сказал им ясно и серьезно о том, чего требует от них. Слушая его, они не поняли, о чем он говорил им, потому и не отвечали ему. Но в таком случае чему же удивляться тут? По моему убеждению (и я не перестану повторять это), для того, чтобы говорить с пользою, нужно искать то, о чем проповедник хочет говорить, в самых душах тех, к кому он обращается с речью.

Почему, например, большая часть проповедей современных священников совершенно безжизненны и не находят себе слушателей? Потому ли, что они плохо написаны? Нет, иногда, напротив, они написаны очень хорошо. Но эти проповедники в большинстве никогда не проникали в глубину душ. В силу традиции, установленной школой, под влиянием примера блестящих ораторов прошлого века, ставивших на первый план одну цель – сказать эффектно, – они предмета своей речи ищут в своем собственном уме, а не в душе слушателей, и потому речь их всегда остается медью звенящею.

«Однажды некто, – говорит Бурдалу, – сказал нам: «Когда такой-то священник произносит проповедь, то он невыносим, а когда обратишься к нему за духовным советом, то он дает его превосходно». Почему? Да потому что в своих проповедях этот добрый пастырь обыкновенно терялся в общих местах, которые были отвлеченны, быть может, торжественно утомительны, не имея никакого приложения к наличной нужде; между тем как во время своего духовного совета он имеет обыкновенно цель определенную, и потому говорит ad rem, ad hominem¹⁸²».

Мало того; если даже такой проповедник говорит о действительном недуге, о действительных духовных нуждах паствы, он, бросив семя, не следит за ним, как садовник за молодым, только что посаженным деревом. В этом случае пастырь берет тему из запросов паствы, но он только формально отчитывается, вместо того, Чтобы лечить. Возможно, что слово его произвело впечатление, но ведь впечатление может исчезнуть. В следующий раз он будет говорить о другом, вместо того, чтобы говорить о недуге пасомых до тех пор, пока к нему придут и спросят: «Так укажи, что делать? Как бороться?» Но, может быть, скажут, что мои речи не вполне ясны. Может быть, непонятно, что это значит: искать темы для беседы в душах слушателей.

Скажу примером: перед вами открыты души верующих в исповеди, вы из нее знаете, какие болезни души смущают совесть ваших христиан. Вы знаете их жизнь в семье, разлад и настроение в ней и знаете, что к нему небезучастны христиане. Вы можете знать о сомнениях мысли, какие возникают в вашей пастве под влиянием чужих, под воздействием времени, «мира». Если вы отвечаете на такие вопросы, то, значит, ваша речь взята из жизни ваших прихожан. Если, наоборот, вы возьмете, например, положенное на тот или другой день евангельское чтение, перескажете его, не подумав, имеет ли его поучение отношение к вашим прихожанам, способно ли оно глубоко затронуть их совесть, вы будете ловить на случайном месте: случайно можете попасть на живую трогающую душу тему, но можете и не попасть, бросая на воздух ваше слово.

Указанное правило отвечать на действительные запросы души должно выражаться не только в выборе предмета, но и в раскрытии темы, в построении проповеди.

Мы сказали, что не только тему, но и аргументацию проповедник должен брать у слушателей; он должен к ним приспособлять и язык, и доказательства, и иллюстрации (поучительные примеры и рассказы). В сущности, можно сказать, что каждое евангельское и апостольское чтение может дать материал, подходящий для проповеди, если в раскрытии темы опираться на психологию, степень развития, взгляды данного состава слушателей.

Возьмите, например, притчу о талантах. Вы говорите о различных талантах, положениях слушателей, о том, что всяким дарованием можно послужить Богу, что грех оставлять без приложения дары Божии. Сказанная в общих и отвлеченных фразах проповедь годится для образованных слушателей, да и для них покажется общим местом. Но попробуйте ясно указать «талант» крестьянина-пахаря (если говорите ему); указать путь, каким он может приложить к делу Божию скромный талант физического труда, дайте реальный пример святого употребления этого таланта (например, в рассказе о добром исландском обычае помощи, при которой сильные, окончив свою долю работы, час работают на ниве слабых, вдов, больных...), и проповедь о талантах получит живой реальный смысл. Станет понятной и близкой. Расскажите женщинам о Тавифе, которая владела всего только талантом «иглы» – умела шить, и этим талантом в обычных условиях жизни послужила Господу, и они поймут, что такое талант. Пусть эта проповедь и не даст сразу реального результата, все же перед слушателями откроется возможность святого дела, даже в их положении, перспективы иной жизни.

Хороший совет дает Гоголь. По его сравнению, жизнь души – сложная система колесиков, сцепленных одно с другим. Нужно найти то колесико, которое может дать механизму движение. В душе человека обязательно есть «чувствительные места», такие больные точки, которые заставляют так или иначе отвечать на прикосновение. Нужно отыскать такую точку и словом действовать на нее. Чувствительные точки могут быть в уме и в чувстве. Толкуете, например, вы о каком-нибудь церковном предании (пост). Далеко не у всех окажутся «чувствительные точки» в одном месте, да и цели проповеди будут неодинаковы. Одним, еще слабо поддавшимся веяниям времени, достаточно напомнить слова Божественного Писания. Очень может быть, что придется говорить не о хранении предания, а о том, что исполнение предания (пост) не может быть только внешним, что нельзя гордиться верностью преданию, принимая его по-фарисейски только в букве и не усвоив нравственного смысла предания. На других, наоборот, не могут подействовать ссылки на Писание, им нужно для разума осмыслить заповедь Церкви – уяснить, что пренебрежение преданием -"удар по лицу матери» – Церкви, что невнимание к преданию разрывает братские узы единения, что у каждого предания есть свои не формальные, буквенные, но нравственные основы.

Вы говорите о любви к врагам. Заповедь эта так непонятна живущему во грехах человеку, что никакие слова и рассуждения не могут человека, не готового к этому глубоко христианскому чувству, заставить почувствовать возможность, исполнимость и блаженство исполнения заповеди. Очевидно, что подействовать можно только «картиной», образом, примером. Вместо убеждения нужно воздействовать на воображение, рисуя трогательные образы этой любви в житиях, и рассказать о современной жизни. Нужно показать радость всепрощения и ужас состояния души, таящей вражду, души, для которой не возможны и молитва, и богообщение.

Один старец заставил полного гнева непрощающего брата своего прочесть Молитву Господню так: остановивши его на словах «прости нам вины, долги наши, как мы прощаем (оставляем) обидчикам нашим», указал, что он не смеет читать эту молитву, что она в его устах кощунство и ложь. Старец, несомненно, задел колесико, которое должно было привести в движение душу, потому что пред человеком встал живой ужас «непримиримости», он понял, что нет молитвы, где есть гнев. И очень часто нужно предписание, понятное для мысли, поставить пред совестью как живую картину, заставить совесть увидеть грех, пережить сердцем.

Со слушателями простыми полезно говорить общедоступными сравнениями, заимствуемыми из того, что они знают, что они видят и ежедневно делают, как поступал в этом отношении и Сам Господь. Иначе слушатели не поймут проповедника и не будут его слушать. Нужно взвешивать все: принадлежат ли слушатели к богатому обществу больших городов, или это простые поселяне; набожные ли и преданные вере люди или, напротив, холодные к религии; дети ли или все собрание верующих в приходе. Не только язык, но сущность и выбор предметов должны значительно разнообразиться согласно с разнообразием этих различных классов слушателей. Иначе, повторяем, мы будем говорить пред слушателями, а не к слушателям, будем говорить на воздух, и слово наше будет медью звенящею. В этого рода проповедях нет ни «истины, ни жизни». Для всякого состава слушателей должно искать своих аргументов и своих красок речи. Пастырь, связанный душевно с паствой, и вовремя проповедуя, сумеет почувствовать, с какой стороны он ближе подошел к совести слушателей, и усилить доводы, подходящие к их настроению.

Нам могут сказать: но если в проповеди говорить о том, что ближайшим образом волнует души паствы, отвечать на запросы их душевной жизни, то никогда не придется говорить о существенных вопросах нравственной жизни, об основах Евангелия. Неразвитую паству может тревожить вопрос о картофеле, чае, но в то же время она может быть спокойно-равнодушной к серьезным вопросам совести, самодовольно жить, считая себя христианской и не усвоив «священного в законе» – любви, смирения, терпения. В пастве нужно родить сознание несовершенства своего нравственного поведения, пробудить совесть в тех вопросах, где она спит, поднять, развить понимание евангельского идеала. Мало ли нравственных проблем, которые существеннее тех вопросов, какие дает будничная жизнь сельской семьи и общества, а между тем они совершенно и не возникают в религиозно и морально не развитой совести. Верно, но с этими коренными идеалами Евангелия не ознакомишь, толкуя сегодня об одном, завтра о другом. Их не передашь в проповеди-лекции. Чтобы сделать душу восприимчивой к отдельным христианским евангельским заповедям, нужно постоянно призывать к изменению всего душевного уклада, к перемене всего жизнепонимания языческого и часто звериного, часто фарисейского в христианское, любовное, самоотверженное.

Покайтесь... Или, с греческого – измените ваше понимание жизни, -с этого начинали и Иоанн Предтеча и Господь Христос. Покайтесь... То есть поймите, что не в отдельных нарушениях закона, предания – ваша душевная гибель, а в том, что в душе вашей, в ее корнях нет настроения Божия, нет действительной христианской жизни. Примите Христа воистину. К этому должна сводиться всякая проповедь (это упорство основного призыва делает сильной проповедь сектантства), но такой призыв всегда должен соединяться с ясным и определенным конкретным требованием, должен быть приложен и к наличной действительности. Если говорить об отдельных пороках и добродетелях, не добиваясь освещения всей души Христовым Ликом, – проповедь или не будет иметь никакого результата, или вызовет только внешнее улучшение в отдельных проявлениях жизни. Если говорить об идеале христианства, о духовном перерождении, не переводя этих речей на язык прямых, житейских отношений, проповедь останется «кимвалом бряцающим» – пустым звоном. Нужно следить, чтобы слово, оставляя общий след в душе, тотчас, по возможности, было приложено к жизни.

Но как проверить действие слова в душах паствы? Очень просто. Большинство проповедей должно заключать определенный призыв к определенному действию. Нужно дать понять слушателям, что пастырь ждет от них исполнения его призыва, а не только отводит очередь «говорения». Если пастырь сам может помочь слушателям, он должен проповедь организовать в дело (например, дело общественной взаимопомощи, трезвости). Если проповедь касается личной жизни, жизни семейной, он должен требовать у слушателей отчета: исполнили ли они его требование, начали ли Божье дело. В случае безрезультатности призыва, пастырь может призвать к своему проповедническому суду даже отдельных лиц, не называя их по имени и всячески оберегая их самолюбие.

Но оставляем на время психологические советы проповеднику. Для нашего читателя важно не столько иметь руководство в содержании проповеди, сколько совет о том: «а как научиться говорить?»

«Пусть я могу говорить глаз на глаз с прихожанином, могу дать наставление сыну, но нельзя утверждать, что одно и то же говорить с кафедры и в беседе. И язык и манера беседы на деревне может не годиться для проповеди». Пожалуй, некоторые обороты и доказательства простой беседы с кафедры могут оказаться неудобными. Верно и то, что человек, умеющий говорить попросту с духовным сыном, теряется на кафедре. Но не зависит ли это от тщеславия, от боязни сказать плохо? А такой стыд неуместен для пастыря. Для кафедры нужна обдуманность слова; но ведь ничто не мешает пастырю его обдумать. Вот порядок, по какому нужно научиться говорить.

Нужно сначала попробовать просто пересказать, как урок, как «историю» на уроке Закона Божия, нравоучительное сказание Пролога или жития, с коротеньким нравоучением от себя, заучив речь у себя дома. Такая проповедь не может иметь большого назидательного значения, но священник научится выходить к слушателям и привыкнет не смущаться их, постепенно подучится говорить связно. Если для него даже трудно чужое пересказать, если он боится спутать, он может иметь пред собою запись своей беседы, но по возможности всячески должен стараться пореже глядеть в нее, говорить наизусть, намеренно делая остановки по окончании каждой мысли. Если он будет говорить быстро, то в таком случае, если он потеряет нить речи, он смешается, не сразу найдет даже и в бумажке, что нужно. Выйдет «неладность», которая может погубить в священнике проповедническую бодрость. Если он говорит внушительно, с паузами, остановками, он, спутавшись, забывши порядок, может остановиться, оправиться и продолжать речь по указанию записи. И пауза не произведет дурного впечатления. Если она не очень длинна, ее не заметят.

Рассказавши заученное первый, второй раз, как урок, потом свободно, как беседу, хотя бы иногда в случае замешательства читая по записи, проповедник в следующие разы, изложив подробно и выучив ее, на листочек записывает содержание речи уже короче, не целиком. Отмечает только порядок мыслей и цитаты, выдержки святых книг, какие нужно прочесть точно. Пусть его речь будет с шероховатостями, не беда. Нужно только не позволять себе говорить быстро, подчиняя язык одной памяти, как ученики в школе. И говорить опять с паузами, остановками – опять на случай забывчивости. Пауза в полминуты для того, чтобы справиться, о чем говорить, ничему не повредит. Такие речи тоже, как сказали мы, в первое время целиком могут быть написаны дома, но нужно стараться не зубрить их назубок, а говорить по порядку записи свободно, как в беседе, и дома уже не заучивать проповедь, а проговорить речь два-три раза с одним конспектом перед воображаемыми слушателями. Когда предмет обдуман, то фраза будет подбираться легко, если даже забудется содержание проповеди в ее букве. А то обстоятельство, что конспект под рукой, не даст спутать порядок речи. Когда человек приобретает навык говорить, он может уже совсем не справляться с конспектом. Но коротенький конспект иметь около себя не вредно никогда. Возможно, что неожиданно забудешь план, уйдешь в сторону. Беды в этом нет. Бывает, что даже опытные проповедники как-нибудь случайно отходят от намеченного плана. Человек искусный сможет всегда свести речь стройно и гладко. Но недостаточно опытный зайдет так далеко в сторону, что не сможет ее и окончить. Тогда лучше прямо остановиться, заявить о своем уклонении от предмета – я-де ушел в сторону – и вернуться к плану конспекта.

Высшая форма проповеди – импровизация, т.е. речь без подготовки, по свободному вдохновению.

Но для проповеди с кафедры не представляется нужды в чистом импровизировании. Импровизация – проповедническая роскошь и роскошь опасная. Импровизация может быть блестящей, яркой, произвести впечатление, но за редкими исключениями она всегда только «фейерверк», но никогда она не может быть такой продуманно-глубокой, как речь, приготовленная внимательным трудом. Импровизируя, можно упустить самое важное и нужное, оставить в стороне самые сильные для данного состава слушателей аргументы. При достигнутой опытности и навыке, в сущности, проповедь с кафедры в значительной мере будет импровизацией. Талантливый проповедник, обдумавший речь, на кафедре, наверное, найдет нужным многое сказать иначе, найдет новые аргументы, иллюстрации и т.д. И подготовка не свяжет его речей – она придаст им только твердость и уверенность. Зная наперед, что ему нужно сказать, он свободнее, сильнее следит за слушателями и в зависимости от того, как принято то или иное доказательство, развивает его, усиливает, повторяет с уверенностью, что не уклонится от задач речи, им внимательно обдуманной.

И другой импровизации не нужно для пастыря. Если иногда следует говорить экспромт (без подготовки), то разве только с целью научиться говорить в тех случаях, когда священник необходимостью принужден говорить без подготовки. Такие случаи, конечно, бывают и в жизни, и с кафедры, когда какое-нибудь неожиданное событие призывает к речи. Импровизация без нужды – только дело тщеславия. Но, может быть, правы те, которые предпочитают речи, заученные наизусть. Как бы то ни было, говорят, даже импровизации после обдумывания и подготовки все же хотя и будут живы, естественны, но необходимо будут не ровными в тоне, расплывчатыми, лишены точности прочного основания, если, конечно, проповедник средний человек без исключительного таланта.

Нет. Заученная речь – всегда без духа и силы. Тот, кто произносит ее, всегда лишен свободы и живой речи: он боится отдаться всякому внезапному порыву, опасается потерять нить речи. Он легко может в середине речи почувствовать слабость некоторых ее частей и не посмеет изменить ее, потому что для него это значит спутать всю речь.

Иное дело обдуманная, но не заученная речь. Тот, кто не заучивает своей проповеди наизусть, хозяин своей речи, выражается естественно, не усваивает декламаторского тона, мысли его текут свободно, выражения его сильны, иногда, быть может, не отделаны, но всегда исполнены жизни и движения. Затем он в состоянии бывает соразмерять свои выражения с впечатлением, которое они, по-видимому, производят на слушателей; он видит, что входит и что не входит в их души; последнее он повторяет в другой форме и вновь выражает в более привлекательных оборотах и образах. Он приготовляет, наблюдает и следит за своим собственным успехом в душах своих слушателей и почти всегда достигает той цели, какой ищет.

Далее, даем несколько советов опытного автора «Друга импровизатора», протоиерея Дьяченко.

«Выйдя на церковную кафедру и призвав помощь Божию, говори с верою в силу слова Божия, но не в свои способности, – говори от сердца, с убеждением, и в очах слушателей увидишь сочувствие, и они, – эти устремленные на тебя очи, засвидетельствуют и скажут тебе: «да, это истина». Помни, что ты – проповедник-ученик Иисуса Христа и Его посланник, которому в лице апостолов сказано: «шедше научите вся языки» (Мф.28:19). Не упускай из виду, что тебе сообщен Дух помазания в священном рукоположении, что тебе в трудных обстоятельствах обещано благодатное содействие: «Дастбося вам в той час, что возглаголете: не вы бо будите глаголющие, но Дух Отца вашего глаголяй в вас».

«При первых опытах импровизации не нужно говорить при большом стечении народа, особенно при блестящей обстановке». Ранняя обедня, когда в церкви бывает меньше людей, – самое лучшее время, по-нашему наблюдению, для начинающих проповедников-импровизаторов.

«Перед выходом на кафедру проповедник должен иметь в готовности в устах первое слово, с которого найдет приличным начать проповедь. При неимении этого слова в готовности, проповедник будет поставлен в затруднительное положение: все содержание проповеди ему представится разом, мысли столпятся в голове, и он не найдется тотчас, с которой и как начать». По нашему проповедническому опыту, к этому нужно присовокупить, что всем импровизаторам важно наперед иметь и последние заключительные слова проповеди, хорошо продуманные и прочувствованные; тогда последнее впечатление на слушателей, играющее большую роль в психологическом отношении, будет весьма сильное и живое.

«Едва ли не самая трудная статья при импровизациях, особенно вначале, – это приобретение спокойствия и самообладания. Вот прием, которым нередко пользовался преосвященный Амвросий Харьковский с успехом и который он рекомендует испытать другим. «Начиная слово, я с усилием старался говорить как можно реже, с намерением останавливаясь, даже когда чувствовал, что мог говорить скорее. Если хотите при импровизации владеть собою, говорите, особенно в начале слова, медленно, как бы намеренно вяло, будто разминаясь и расправляя члены. Пусть в душе все кипит и волнуется, но волнению, как пару в котле, нет свободного выхода; клапан медленно раскрывается, сила внутреннего давления сдерживается, и машина движется медленно, регулируясь и развертываясь постепенно во всех своих частях. Этот прием одинаково нужен и для людей скоро говорящих, и для тех, кто выражается медленно». К этому совету мы желали бы присоединить и следующий: пусть проповедник пред выходом на кафедру силою воли и воображения представит, что перед ним стоят дети, очень мало сведущие в вопросах христианской религии, или простолюдины, также младенцы в вере, которых, посему, хорошо подготовленному пастырю совершенно нечего стесняться. Тогда в душе его появятся самоуверенность и спокойствие духа – крайне важные условия для успеха церковного слова. Такое представление о слушателях очень часто совпадает с действительностью, и этого никогда не следует забывать священнику, очень часто совершенно напрасно теряющемуся при многолюдстве слушателей.

«Небесполезно, кажется, предложить вопрос: как долго может или должна продолжаться импровизация? При составлении речи или проповеди на бумаге вопрос этот не имеет места. Там пишется столько, сколько нужно по объему предмета и цели сочинения. При импровизации дело другое. Здесь все зависит от личности и способности импровизатора: один, спокойный и твердый, может говорить дольше; другой, пылкий и нервный, говорит меньше, потому что скоро утомляется и, так сказать, расходуется. Поэтому импровизатор относительно продолжения своей речи должен смотреть не столько на остающееся еще перед ним количество мыслей, которые он предполагает раскрыть, сколько на душевное свое состояние». Мы думаем, что 10–20 минут вообще вполне достаточно для церковной импровизации за богослужением, чтобы не утомить ни себя, ни слушателей.

В заключение советов импровизатору мы должны сказать, что он раз навсегда должен отрешиться от крайне вредного предрассудка, будто бы речь импровизатора должна отличаться всеми свойствами и приемами ораторской речи и напоминать собою проповеди Филарета Московского, Иннокентия и Димитрия Херсонских, Амвросия Харьковского и т.п. великих и исключительных церковных витий. Нет, слово, речь, беседа или поучение христианского церковного проповедника должно быть кратким, простым, согретым любовью, отеческим наставлением, на которое способен всякий отец, любящий детей своих, а тем более истинный душепастырь. Его проповеди должны быть так же кратки и просты, без всякого витийства, как были просты речи, притчи и наставления Христа и апостолов. К такой безыскусственной проповеди решительно способен всякий священник. Речи гениальных церковных ораторов – достояние немногих, богато одаренных натур. Да и еще вопрос: эти ли перлы ораторского искусства или простые и краткие наставления св. апостолов и первых веропроповедников более ценны в очах Божиих и более плодотворны по своим последствиям?..

Простейший вид проповеди – поучение. Это простое слово – по поводу какого-нибудь церковного или бытового события, евангельского или апостольского текста – обыкновенно краткое.

Не вдаваясь в глубокий анализ Священного Писания, священник просто и ясно передает свои мысли, вызванные событием или текстом, преследуя одну вперед поставленную цель – дать определенный совет, определенное назидание, определенный пастырский пример.

Лучший образец поучений – поучения Р. Путятина. В них должен воспитываться пастырь. Сила путятинского поучения, однако, зависит в значительной мере от его личного таланта и выразительности языка.

Хороший текст поучения дают проповедники в том случае, когда в основу проповеди они кладут чудную понятную притчу, рассказ Пролога, Луга духовного, рассказ из жизни и оттеняют ими содержание евангельского повествования, – затем делают свой пастырский вывод.

Схема такого поучения... Евангельский текст или праздничное повествование. Далее подходящая к делу иллюстрация (притча, повесть, житейский отрывок). Если у проповедника существует строгая последовательность и связь с прежде бывшими поучениями, то каждое следующее поучение он должен начинать не иначе, как передавши вкратце содержание предыдущего, – это будет полезно и для тех, которые не были на прежде бывших поучениях. Вот что говорит по этому поводу св. Златоуст: «Чтобы сказанное было для вас более ясным, нужно повторить немногое из прежде сказанного, дабы наша беседа не вышла на духовное зрелище без головы, но дабы, приняв свой вид, была узнана зрителями. Это будет для слышавших уже напоминанием, а для неслышавших наставлением, обращенным к слушателям».

Особый вид поучений – поучения катехизические, т.е. беседы о предметах веры по катехизису (беседы о заповедях, Символе веры, таинствах). Мы ниже даем указатель руководящей литературы по отношению к катехизическим поучениям. Здесь укажем как общее правило: предмет катехизических поучений иногда сух и труден. Чтобы научить их слушать, необходимо вводить в них элемент назидания (нравственный) и элемент повествования, т.е. тоже иллюстрацию, рассказ. Образцом иллюстрации и материалом может служить изложение катехизиса в изд. «Катехизис в рассказах» о. Успенского, 6 книжек (Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999. – Ред.). К сожалению, нет книги, которая давала бы образцы готовых бесед, где катехизическое содержание, например Символ веры, было органически связано с назиданием и рассказом.

Схема таких поучений, по нашему мнению, состоит в изложении догмы, ее истолковании для разума, насколько возможно, и особенно в изъяснении жизненного смысла догматического учения. Например, объясняется Символ веры: объяснение смысла слова «верую»: вера есть не признание Бога, а Его «ощущение», познание Его религиозным опытом. Рассказ о жизни в Боге у св. подвижников (св. отцы, мистики). Единство Бога и Его Троичность. Аналогии. Любовь как средство слияния в единстве по образу Божию. Единосущие всех людей как аналогия Единосущия ипостасей. Молитва 17-й главы Иоанна – о слиянии людей воедино по образцу Троицы и т.д.

К сожалению, такая постановка беседы трудна, особенно для простого народа. Она требует большой подготовки. Материал для таких поучений бесед даёт архиепископ Антоний Волынский (нравственное значение догматов).

Для народных бесед иногда достаточно простого школьного урока, освеженного иллюстрациями из вышеназванного катехизиса в рассказах, пролога и жития. Совершенно мертвые уроки догматики бесполезны, для проповеди они ничего не дают слушателям и потому вредны, поскольку отучают от внимательного и сердечного слушания слова.

Когда поучение имеет не одну тему, а развивает ряд тем, например последовательно по стихам раскрывает Евангелие, оно называется беседой. Беседы необходимы для понимания богослужебного чтения. Понятно само собою, что беседы есть соединение нескольких коротких поучений, и их касается то, что сказано о поучениях. Основной элемент их – толкование Писания.

Но истолковать целое евангельское или апостольское чтение за литургийной беседой невозможно: тогда скажешь о многом, но мало. И слово пройдет мимо внимания, не оставит прочного следа. Поэтому нет нужды останавливаться на всех частностях текста: достаточно, если будет усвоено главное в его содержании – основания его мысли. И не только усвоены в понимании, но и подкреплены соответствующими рассказами, иллюстрациями, обращениями к совести.

Для кафедры беседы все-таки мало удобны, потому что не могут быть кратки даже при вышеуказанном условии, но для чтений внебогослужебных это форма удобная и легкая, так как текст есть руководитель, определяющий тему беседы, и помешает запутаться в ходе речи.

Слово – есть сложное развитие одного текста. Обыкновенно особенностью слова считается его планомерность, построение его. Но уже то, что «слово» связывает обычный, свойственный данному проповеднику способ беседы с слушателями, делает его искусственным видом проповеднической речи. Этот вид речи дисциплинирует мысль, приучает ее к порядку, но практическая необходимость исследовать всесторонне текст в его частностях на кафедре сельской церкви убивает назидание, вводит в область малопонятного и иногда ненужного по настроению и степени понимания слушателей.

Слово, произнесенное по особому случаю, как по случаю какого-нибудь гражданского события вне церкви при чествованиях, юбилеях, торжествах, называется речью. Отличие речи от слова – большая свобода в языке, в выборе иллюстраций, какие можно брать и из произведений светской литературы. Когда речь говорит священник, он все же обязан считаться с достоинством своего сана; в его речи неуместны, напр., неудобные шутки.

Внебогослужебные чтения не представляют особого вида проповеди: это беседа, если речь идет о толковании Писания, обширное поучение, если это, напр., беседа по поводу праздника. Иногда это просто обширное повествование. Следовательно, особых правил здесь быть не может! Нечего и говорить, что в языке речи, в выборе примеров, литературных иллюстраций священник здесь свободнее, чем во время литургийной проповеди.

Особый вид проповеди – домашняя беседа. Хорошо, когда вечером священник подсядет на завалинку к мужикам и поведет с ними разговор. Хорошо, если он войдет в дом и здесь, зная о внутренней жизни дома, семьи, направит речь на больные его места. Беседы эти могут отличаться особою простотой речи и той особой силой, которой часто священник не в силах дать с кафедры, связанный традиционным языком проповеди. Здесь священник может исправлять, дополнять свою речь в зависимости от ответов его собеседников. Здесь священник учит, сам учась ближе подходить к недугам паствы, их затруднениям, и дает живой ответ.

Для успеха проповеднического дела полезно священникам соседям соединяться в кружки для выработки планов беседы, для беседы об успешной проповеди, для общего ознакомления с теорией проповеди, для общей покупки книг, картин для чтений... Такие кружки могли бы вести общую работу, члены их иногда могли бы даже прямо заменять друг друга. Один, взявший на себя разработку катехизации, мог бы вести ее в селе товарища (при большой близости, конечно), а его товарищ мог бы вести у него беседы другой группы. Конечно, размеры совместного действия выяснились бы сами собой, но уже самое существование организации удержало бы от бездействия и лени, поддержало бы проповедническую энергию.