Сектантство и Церковь

Наше время, обильное всякого рода вопросами, с особенной настойчивостью выдвигает вопрос об отношении сектантства к Церкви. Говоря о сектантстве, мы имеем в виду не всех иноверцев, а собственно религиозные общества, отделившиеся от православной русской Церкви: старообрядческие поповщинского и беспоповщинского толков с их многочисленными подразделениями; общества с лжемистическим характером: духоборцев, хлыстов, скопцов, шалопутов; общества с протестантским оттенком – молокан, штундистов, пашковцев и т. п. Давно известная истина, что для борьбы с сектантскими заблуждениями наипаче потребны духовные средства, именно обличение и вразумление заблуждающих словом устным и письменным, молитвой о просвещении их благодатью Св. Духа, и примером строго благочестивой жизни.

Но на ряду с духовыми способами действования на заблуждающих у нас существуют внешние церковно-гражданские узаконения, которыми предписываются, хотя не всегда употребляются, запретительные и карательные меры против сектантства. Так, закон повелевает не преследовать раскольников за мнения о вере, за приватное моление их по своему обряду; но закон строго запрещает им распространять свои заблуждения, совращать православных, совратителей и совращённых подвергает ответственности пред судом, не дозволяет раскольникам вновь строить церкви и часовни, переделывать старые, разводить скиты, частные жилища обращать в места публичных молений, вновь печатать и продавать свои богослужебные книги, беглых священников отсылать к епархиальному суду, запрещает браки раскольников с православными, молокан и духоборцев предписывает удалять от православных в особые места для поселения, запрещает им иметь в услужении православных, на скопцов смотрит, как на уголовных преступников.

Само собой разумеется, что этими мерами, которыми закон противодействует сектантству и ограждает от него церковь, не могут быть довольны те, против кого он направлен. Ограничение свободы в исповедании своего учения и в богослужении сектанты обыкновенно называют гонением за веру, не обращая внимания на то, что сущность законодательных мер против сект состоит главным образом в противодействии распространению их; раскол преследуется не за мнения, а за так называемое оказательство и иногда за преступления против государства; что если при царе Алексее Михайловиче строго поступлено было с раскольниками, за̒першимися в Соловецком монастыре и, при царях Иоанне и Петре Алексеевичах, с раскольниками неистовствовавшими в Московском Кремле, то это было укрощением мятежа, а не гонением за веру; что изуверы, преследуемые законом за уродование себя и других, также изуверы, которые под предлогом ревности по вере, бегают от исполнения гражданских обязанностей (странники, бегуны), не могут быть терпимы ни в каком благоустроенном обществе.

К числу недовольных законодательными мерами против сектантства относятся не одни сектанты. На их стороне не мало лиц, которые с неменьшей резкостью порицают церковь и государство за ограничение свободы сектантства. В комиссии при министерстве Внутренних Дел 1875, учреждённой по делам раскола, большинством голосов признаны нетерпимыми в государстве только хлысты и скопцы, из остальных же сект одни признаны безвредными, другие менее вредными, а все заслуживающими льгот, более или менее широкой свободы в своём существовании, не исключая сект, не признающих брака и царской власти. Мнение комиссии, к счастью, неутверждённое правительством, было в этом случае отголоском ходячих в обществе и в печати либеральных суждений о значении сектантства. Одни из либеральных судей стоят за сектантство потому, что сами ни во что не веруют. Для них все веры равны, ни в одной из них они не признают истины и потому не находят смысла в ревности о торжестве правой веры над неверием и лжеверием. Другие не отвергают религии, но сущность её поставляют только в религиозном чувстве. По их мнению, религиозные заблуждения не имеют никакого значения, важно одно религиозное настроение. Пусть иной не верует в Богочеловека, не верует в искупление, в церковь, пусть погружён в грубые суеверия, – это не беда, лишь бы чувствовал потребность к молитве, имел страх пред Богом, или перед богами. С их точки зрения покровительствовать православию также несправедливо, как покровительствовать распространению суеверия. Но безразлично относясь к тому и другому по их существу, они всегда готовы поддержать своим сочувствием суеверие в борьбе его с церковью. Изуверство, с каким отстаивает себя суеверие в этой борьбе, возводится ими на степень геройства. Так в пользу раскола пишутся ныне даже повести, в которых заклятые враги веры и церкви расколоучители являются героями веры и добродетели, а поборники церкви – изуверами, бесчеловечными гонителями невинности, нечестивыми и безнравственными.

Между защитниками сектантства есть не мало таких, которые вступаются за него не по религиозным побуждениям, а по социалистическим. Есть секты, которые отвергают брак не только церковный, но и гражданский, проповедуют свободу супружеских отношений, не признавая их обязательными, отвергают царскую власть, обязательность воинской службы, провозглашают незаконным неравномерное распределение имуществ, восстают против различия людей по сословиям, говоря, что все люди равны между собой, все братья, не должно быть ни благородных, ни неблагородных, что знаки отличия, титулы, чины противны Евангельскому учению. Тоже самое проповедуют социалисты, хотя не по религиозным соображениям, а по ложно философским, и потому благоволят к единомышленным с ними сектантам. Это, по их словам, передовые люди, – они ведут культурную работу, создают новые формы жизни, стремятся к освобождению личности от стеснительных условий семейной и гражданской жизни, от господства капитала, и обладают столь высоким пониманием политической жизни, что оно граничит с космополитизмом (Отеч. Записки 1881, апрель, стр. 267).

Сочувствующие сектантам радуются появлению новых сект. В народе пробудилась, говорят, жажда религиозного знания. Церковь не удовлетворяет этой жажды. Ещё менее, говорят, могут быть довольны церковью, её пастырями и учителями, образованные классы общества, – и вот к услугам жаждущих являются новые учители, – для одних мужики и солдаты, своим умом дошедшие будто бы до истины или набравшиеся мудрости со стороны, для других – Редстоки, Пашковы и подобные. В опровержение Пашковского лжеучения в Душеполезном Чтении в 1881-м году был помещён ряд писем, изданных потом Св. Синодом отдельной книгой в огромном количестве экземпляров для дарового распространения. Письма написаны глубоко учёным православным богословом, с полным знанием дела, с силой сердечного убеждения, с необычной ясностью и простотой, и несомненно полезны для вразумления заблуждающих и для предостережения от заблуждений. Но не так взглянула на них одна из светских либеральных газет. Она упрекнула автора и журнал, поместивший их, в иезуитстве и фарисействе и сказала, что духовому журналу следует не обличать и опровергать Пашкова и подобных, а поощрять их ревность сочувствием и благожеланием, – благо у них много слушателей, заинтересованных религиозными беседами.

Некоторые из доброжелателей наших сект прямо предпочитают их учение православному. Так некоторые беспоповцы утверждают, что самое священство и Таинства Евхаристии и Миропомазания суть нововведение со времени Никона; будто в древнюю пору их совсем не было, а было так именно, как есть теперь у них – беспоповцев. Такое диковинное мнение, принадлежащее не многим беспоповцам, отвергается большинством других, более сведущих по церковной истории, – они утверждают, что всё это было в древней церкви, только теперь нет. Но защитники сектантства так предубеждены против церкви, что относятся к ней злее самых сектантов, утверждая, что мнение об отсутствии в древней церкви священства, евхаристии и миропомазания имеет в своём основании исторически-верные факты (Юзов, «Русские диссиденты» р. 67).

Сочувствие многих к сектантству выражается в других, не менее оскорбительных для церкви заявлениях. У сектантов, видите, всё хорошо, а в церкви всё дурно. Сектанты по религиозному образованию выше православных; даже раскол старообрядства, который мы привыкли считать порождением невежества, грубым суеверием, – отнюдь не невежество и не суеверие, а, по словам Костомарова, «есть крупное явление народного умственного прогресса. Раскол расшевелил ум русского человека; раскольникам пришлось учиться, потому что им приходилось поспорить и защищать старину словом» (Юзов, стр. 34). Начетчики-раскольники ставят нередко в тупик православных священников. Учительство в сектантской среде несравненно выше и плодотворнее, чем в православной церкви, служители которой заняты одним требоисправлением. Сектантское богослужение гораздо разумнее православного. У православных, говорят, всё благочестие привязано к обрядам, вся заслуга пред Богом поставляется в том, чтобы выстоять в церкви час или два. А чтобы участвовать разумно в богослужении, понимать всё, что̒ в церкви читают и поют, этого никто будто не требует. Не то у сектантов, по крайней мере у сектантов протестантского пошиба, – у них читают и поют немного, но всё с разумением, а что непонятно, то протолковывается. Общее участие в богослужебном пении составляет также преимущество многих сект пред Православной Церковью.

В бытовом и нравственном отношении, говорят, сектанты – образец для православных: так духоборцы и молокане трудолюбивы, трезвы, честны, братолюбивы, общительны, не допускают, чтобы в их обществе были нищие и бедные, зажиточны, чистоплотны и опрятны, вводят улучшения в хозяйстве (Юзов, 142). Отношения сектантов к своим вождям и наставникам гораздо правильнее, чем в церкви. Сектанты пользуются широкой свободой выбора своих пастырей и наставников, не угодивших им устраняют, вообще держат их в полной зависимости от себя. Даже архиереи старообрядческие не имеют самостоятельности и во всём подчиняются требованиям заправляющих церковными делами мирян. Не таковы порядки в русской церкви. Её духовенство знает над собой одну власть – архиерея. Голос мирян в делах церковных не допускается и не уважается. А вмешательство в дела церкви государственной власти делает её казённой церковью и служителей её казёнными чиновниками.

И пусть бы так судили о церкви сами сектанты и ни во что неверующие их защитники, – нет, то же повторяют многие из людей искренно верующих и православных. Они горой стоят за церковь и признают сектантство заблуждением, которому нимало не сочувствуют. Но увлёкшись, может быть бессознательно, демократической протестантской идеей о самостоятельности приходской общины, они недовольны тем, что наши приходские общества ограничены в праве выбора членов причта и лишены права независимо от епархиальной власти распоряжаться церковным хозяйством; недовольны тем, что часть церковно-приходских доходов идёт на общецерковные нужды, именно на вспоможение духовным училищам, называя это грабежом церковной собственности в пользу духовенства.

Не нравится им также отношение церкви к государству. Наша церковь живёт в полном мире с государством, пользуется покровительством его, заботами о внешнем благосостоянии, содействием его в борьбе её с сектантством. Чрез такое участие государства в делах церкви она будто бы низводится в ряд казённых учреждений, а это несогласно с достоинством и свободой церкви. Ревнующие о достоинстве и свободе церкви особенно негодуют на вмешательство государства в отношения церкви к сектантству. Суровые преследования сектантства давно миновали, и строгие законы против него применяются с величайшей снисходительностью; но недовольные поддержкой церкви со стороны государства продолжают вопиять, будто доселе полиция мечом и дубиной загоняет заблудших овец в церковную ограду. Как царство не от мира сего (Ин.18:36), церковь, по их словам, должна пользоваться исключительно духовными силами и средствами для обращения отторгшихся от неё чад и для удержания в повиновении остающихся ей верными. Прибегать для достижения сей цели к мирским средствам, какие предлагает к услугам церкви государство, было бы не только несогласно с достоинством её, но и бесполезно, потому что всякое стеснение свободы лжеучения располагает приверженцев его только к большему сопротивлению истине, даёт им случай сравнивать себя с древними мучениками и изощряет их находчивость в распространении лжи тайными средствами. Могут быть, говорят, и обращения заблуждающих в церкви, вследствие разных внешних стеснений, но обращения не искренние, лицемерные, по малодушию. Стоит ли желать таких успехов для церкви и дорожить ими? И стоит ли жалеть, если церковь вследствие распространения сектантства, будет оскудевать в числе своих членов? Дело не в количестве: лучше для церкви оставаться с малым числом членов, искренно преданных ей, чем иметь в своём составе только наружно принадлежащих ей.

Так рассуждают многие из искренних доброжелателей церкви, провозглашая законодательные меры против сектантства несогласными с уважением к достоинству церкви и свободе совести, с духом веротерпимости, свойственным нашему времени. К сожалению, такие рассуждения, идущие даже от верующих и искренно православных, а не от одних неверующих и индифферентистов, имеют влияние на судебные приговоры по делам раскола: лица привлекаемые к суду за уклонение в раскол, за открытие публичных сектантских моленных, нередко выходят оправданными.

Понятно, почему сектанты требуют отмены законов, ограничивающих свободу их в исповедании своих заблуждений, – никто не пожелает себе вреда; понятно, почему поддерживают их притязания враги всякой веры и индифферентисты. Но непонятна поддержка этих притязаний, клонящихся ко вреду церкви, со стороны искренно преданных сынов её. Пользоваться содействием государства в борьбе с сектантством, говорят они, несогласно с достоинством церкви. Но неужели более согласно с достоинством церкви унижение её от врагов её, нападение их на неё, тайное и открытое, для отторжения от неё чад её? Не мало унижения от сектантов и теперь терпит церковь, но несравненно бо̒льшим унижением грозит ей дарование им полной или обширной свободы. Не к уничижению ли церкви служит в настоящее время то, что наряду с православными законными архипастырями в русских епархиях живут незаконные архиереи австрийской иерархии, величающие себя древлеправославными иерархами? Не в высшей ли степени оскорбительно для московских архипастырей, что у них оспаривают право быть преемниками святителей Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, беззаконно присвояющие себе именование Московских и Владимирских архиепископов? Их притязания доселе не признаются законом и почитаются беззаконными. Но если закон объявит терпимой в России австрийскую лжеиерархию, то не подаст ли это повод членам её твердить всюду, что само правительство убедилось, наконец, в правоте их дела, в канонической законности их иерархии? В каноническом отношении происхождение её беззаконно, потому что хотя первоначальник её беглый митрополит Амвросий, принятый в раскол беглым русским иеромонахом и торжественно отступивший от Греко-восточной церкви, не отлучён формально Цареградским Патриархом, от которого он зависел; но если апостольское правило гласит: «моляйся с отлученными, сам отлучен да будет» – то не сугубо ли сие отлучение отяготело над епископом, вступившим не только в молитвенное общение с отлученными, но и в заговор с ними против православной церкви? Прежде чем признать равноправность австрийской иерархи с православной, не мешает подумать, не будет ли поруганием для последней поставить её наряду с враждебной ей первой.

По церковным канонам, в одном епархиальном городе не может быть двух епископов с равными правами власти. Это потому, что епископ есть как бы муж частной церкви, и церковь по смерти своего епископа до назначения преемника ему называется вдовствующей. Если же так, то наряду с законным епископом водворить в одной и той же епархии незаконного, не тоже ли значит, что дозволить жене помимо законного мужа иметь сожитие с незаконным? Что может быть позорнее сего для церкви и её священноначалия?

Далее: у раскольников поповщинского толка священнодействие литургии и прочих Таинств совершается в закрытых молельнях; но совершение их незаконными священнослужителями есть поистине грех кощунства, ибо благодать священства не действует в тех, которые получили его от незаконных архиереев, или хотя от законных, но отступили от общения с ними; потому совершаемые раскольничествующими священнослужителями таинства (за исключением разве крещения) суть только одно подобие Таинств, одно лицедейство. Зрителями этого кощунственного лицедейства теперь бывают только одни раскольники; но что, если оно будет совершаться всенародно, торжественно, в храмах, открытых для всех? Не будет ли величайшее уничижение для церкви в том, что архиереи и священники раскольнические торжественно будут, подражая законным архиереям и священникам, совершать свойственные им священнодействия? Закон до сих пор не допускает, чтобы такое бесчиние, тайно производимое в закрытых молельнях, сделалось публичным, к вящему поруганию святыни. Требовать, чтобы это бесчиние сделалось публичным и ограждено было законом, не значит ли требовать всенародного поругания святыни, чтобы в область законодательную внесены были семена беззакония?

Не меньшим поруганием святыни и церкви будет сопровождаться дарование обширных льгот беспоповщинским толкам. Главный из них есть Федосеевский. Федосеевцы, как известно, проповедуют, что церкви давно нет на свете, что наступило царство антихриста, что не только архиереи и священники, во и гражданские власти, начиная с царя, суть слуги антихриста, государственные гербы на монетах и на документах – печати антихриста, что брака со времени патриарха Никона нет, потому что некому венчать, что потому вступление в законный брак есть непростительный грех, а блудное сожитие – простительный, легко очищаемый покаянием. Федосеевцы не скрывают и теперь своих нечестивых убеждений, во имя их всячески поносят церковь и находят себе поддержку, особенно в учении о браке, в либеральных органах печати. Но что, если Федосеевская секта объявлена будет безвредной и учение её терпимым? Тогда дерзости её последователей и защитников не будет предела. Теперь их злохуления, направленные против церковных и гражданских порядков, встречают хоть какое-нибудь противодействие в законе, признающем вредной Федосеевскую секту; но с отменой стеснительных для неё узаконений, с признанием за ней легального существования, ей дана будет возможность хулить церковь и распространять свои заблуждения на законном основании. И это ли не будет крайним уничижением и поруганием достоинства церкви?

А что сказать о других сектах, не менее враждебных церкви, семейным основам и общественному устройству, сектам, которые однако комиссией 1875 года не отнесены к безусловно вредным (за исключением хлыстов и скопцов), и которые также пользуются сочувствием известных органов печати?

Если церковь, противодействуя этим лжеучениям, оказывает услугу государству, с существованием которого они несовместны, то неужели не будет унижения для церкви, если государство признает их законно-терпимыми и предоставит одной церкви бороться с ними? В сектах с протестантским характером принято провозглашать иконопочитание идолопоклонством, и бывали случаи открытого, всенародного поругания икон со стороны изуверных последователей этих сект. Если будут объявлены безвредными и терпимыми отличающиеся крайней нетерпимостью в отношении к церкви такие секты, то подобные случаи будут повторяться несравненно чаще. Неужели и это не унизительно для достоинства церкви?

Предположения либеральной комиссии 1875 года, благоприятные нашим сектам, не получили законодательного утверждения. Уповательно, что и вперёд подобные предположения не будут иметь успеха в государстве, покровительствующем православной церкви. Но положим, что рано или поздно, благодаря распространяющемуся духу веротерпимости, последует отмена законов, стеснительных для сектантства, что оно объявлено будет равноправным с церковью, – что тогда будет? Ведь каждая секта враждебна церкви, и сколько сектантов, столько у неё врагов. Что будет, если эта многочисленная армия враждебных сил, сдерживаемая доселе законами в своих усилиях нанести как можно больше вреда для церкви, почувствует себя свободной?

И теперь от них много зла терпит церковь; но теперь волей-неволей хоть сколько-нибудь они осторожны в своих кознях против церкви. Тогда же чего им будет бояться? Тогда безнаказанно, на законном так сказать основании, враги церкви будут наносить ей тяжкие удары, пользуясь притом услугами печати. Нас возмущает сквернословие на улицах и на площадях; но в случае, если бы сектантству дана была полная свобода защищать себя и распространяться, особенно посредством печатной гласности, это было бы ничем не лучше сквернословия: не только против церкви, но и против гражданской власти посыпались бы тогда в книгах и газетах омерзительные выражения, какие только может придумать заклятый враг церкви. Недоброжелатели церкви скажут с Юлиановским злорадством: для церкви не страшны враги, потому что, по обетованию Основателя её, врата адова не одолеют ей (Мф.16:18). Действительно, Христос, давший это обетование о церкви, дал ей и силу для победы над врагами. Ад с самого начала её существования выпускал из своих ворот многочисленных врагов в лице язычников и еретиков, и она торжествовала над их кознями, – враги её с каждым веком сменяются одни другими, а она всё стоит непоколебимо на своей скале и будет до скончания века стоять, сколько бы враждебных сил ни приражалось к ней. Но из того, что церковь неодолима вратами ада, отнюдь не следует, что надобно настежь отворять эти ворота и выпускать из них врагов церкви, подобно тому, как сделал это Юлиан отступник, давший свободу всем христианским сектам с целью посредством их поколебать церковь. Политика Юлиана по душе пришлась нашим ни во что неверующим либералам и индифферентистам, – и это неудивительно. Но странно, как не поймут искренние доброжелатели церкви, во имя достоинства её требующие полной свободы сектантству, как не поймут, что идут путём Юлиана! В лице православных царей Господь даровал церкви покровителей; нет, говорят, не нужно их покровительство; пусть церковь одна ведается с своими врагами; пусть со всех сторон они терзают её, не давая ей свободы развивать беспрепятственно внутреннюю жизнь свою.

Спрашивается: за что такая немилость к церкви? Чем заслужила она её? «Людие мои, что сотворих вам» (Мих.6:3)? – Взывает церковь к своим легкомысленным чадам. Слепцов ваших я просветила истинной верою и до сих пор посредством пастырей и учителей просвещаю невежествующих и заблуждающих; больных ваших, страждущих всякого рода нравственными недугами, я исцеляла и доселе исцеляю богодарованными мне средствами освящения и спасения. Сего мало, – я была главной помощницей вам в гражданских бедах и напастях; я воодушевляла вас в борьбе с врагами отечества, водила вас против них под знаменем православной веры. Я была единственным вашим пристанищем и утешением в мрачные времена татарщины, междоусобных браней, моровых язв, голода и подобных бедствий. Столько услуг и благодеяний я вам оказывала и оказываю: за что же вы хотите выдать меня на жертву врагам, лишить меня государственной поддержки в борьбе с ними? Что сотворих вам?

Напрасно говорят, что, если церковь пользуется услугами государства в борьбе с лжеучениями, это будто значит, что она не надеется на силу Божию. Сила Божия, без сомнения, есть главная опора для церкви; но она отнюдь не исключает нужды в содействии сил человеческих, и, между прочим, гражданской власти. Основатель Церкви Господь Иисус Христос хранит её не только непосредственно силой своего всемогущества, но и чрез людей, которых употребляет в орудия своего промышления о ней, подобно тому, как чрез людей же Бог управляет судьбами царств и народов. Главными орудиями промышления Божия о церкви служат пастыри её. Они даже были единственными благоустроителями Христовой Церкви в первые времена её существования, когда государственная власть была враждебна ей. Но с четвёртого века, когда сами цари сделались сынами церкви, она в них нашла опору, по слову пророка: «и будут царие кормители твои и княгини кормилицы твои» (Ис. 49:23). Что нехорошего в таком отношении государства к церкви? Что нехорошего в том, что равноапостольные Константин и Елена, Феодосий, Иустиниан, равноапостольный Владимир и многие другие цари земли греческой и русской содействовали церкви в борьбе её с язычниками, еретиками и раскольниками, посредством правительственных распоряжений и узаконений? Осмелится ли кто сказать, что для церкви, хранимой силой Божией, это содействие ей незаконно и излишне? Не следует ли скорее радоваться, что в этом случае силы человеческие являются благословенными орудиями силы Божией?

За то, что церковь, живя в мире с государством, пользуется его заботами о её благосостоянии, допускает его участие в своих внутренних делах, и между прочим в её борьбе с сектантством, недоброжелатели и многие доброжелатели церкви обзывают её казённой церковью и её служителей казёнными чиновниками. Им почему-то кажется, что благоприятное отношение церкви к государству несовместно с свободой и самостоятельностью её. Но такое мнение несправедливо. Если государство вмешивается у нас в дела церковные, это значит не то, что оно посягает на свободу и самостоятельность церкви, a то, что интересы церковные оно считает своими собственными, что оно дорожит благом церкви не менее, как собственным благосостоянием. Так и должно быть. Правда, Церковь Христова есть царство не от мира сего; но по мысли её Основателя, она, подобно закваске, должна проникнуть и сроднить с собой жизнь мира. Надобно желать, чтобы весь мир сделался Царством Христовым, чтобы весь строй жизни гражданской был христианским и церковным, чтоб все житейские дела были предпринимаемы и производимы с молитвой о благословении Божием, во славу Божию, чтобы каждая семья была домашней церковью. Времена Богоправления, когда сам Бог был Царём избранного народа, давно миновали; тем не менее до̒лжно желать, чтобы и в настоящее время царства человеческие были вместе Царством Божиим, не переставая быть мирскими царствами. Дай Бог, чтобы цари земные взирали на себя, как на слуг Божиих, и помнили, что они должны дать отчёт в употреблении своей власти пред Царём царствующих. Дай Бог, чтобы в законах гражданских веял дух Евангелия, чтобы судии и правители руководствовались в своём служении правилом Христа Спасителя: иже аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга (Мф.20:26). Дай Бог, чтобы граждане одушевлены были, во взаимных отношениях, готовностью исполнять завещание апостола: не своих си кийждо, но и дру̒жних смотряйте (Флп. 2:4), а в отношении к державной власти и от неё поставленных властям веди себя со страхом Божиим, помня, что сущия власти от Бога учинены суть: темже противляяйся власти, Божию повелению противляется (Рим. 13:1–2). Дай Бог, чтобы самые международные отношения запечатлены были христианским характером, чтобы отвсюду изгнана была вражда и повсюду воцарился мир. Отче наш, да приидет царствие Твое, – вот моление, которое каждый из нас повторяет, хотя не каждый сознаёт, что в нём выражается желание, чтобы все граждане земных царств вели себя, как подданные Царя Христа. И разве лучше иные отношения к Царству Христову? Вся наша беда в том, что в жизни семейной, общественной, хозяйственной люди не имеют обычая руководствоваться духом христианским и церковным. Из этого же источника проистекает неблагоприятное воззрение на отношение государства к церкви. Государство стремится слить свою жизнь с жизнью церкви, участием в её делах содействовать успеху их. Нет, говорят, – это казёнщина, это вторжение в чуждую область, это унизительно для церкви. Здравый, не искалеченный хитрыми мудрованиями, смысл отказывается понять, что тут унизительного. Унизительно было бы, если бы государство стремилось обмирщить церковь, направить её к мирским целям, навязать ей мирские средства к достижению их. Но ведь этого нет, – государство преклоняется пред авторитетом церкви, пред духовным её назначением. Унизительно было бы для церкви, если бы государственная власть потребовала от неё изменения в вероучении, в богослужении, отступления от церковных канонов. И этого, благодарение Богу, у нас нет. Никогда у нас не бывало ничего подобного тому, что, например было в Англии и в Пруссии. В Англии, в XVI веке, по требованию короля Генриха VIII введена была реформация, сочинены были новые догматы, новые чины богослужения. В Пруссии в начале текущего столетия по желанию короля Фридриха-Вильгельма III учреждена уния лютеранского и реформатского вероисповеданий; отличительные пункты учения того и другого объявлены несущественными, а протестовавшие против этого слияния профессоры и пасторы наказываемы были отрешением от должностей и темничным заключением.

Ничего подобного у нас на Руси не дозволяла себе государственная власть в отношении к церкви, а наши ревнители свободы церковной всё кричат: казёнщина да казёнщина. Уж очень полюбилось им это словцо, как полюбилось красным органам светской печати слово: донос, которое они непрестанно бросают в глаза публицистам, основательно обличающим их в анархии и атеизме.

Недоброжелатели и многие доброжелатели церкви попрекают её тем, что в ней до сих пор приходские общины ограничены в праве выбирать членов причта и вести церковное хозяйство в полной независимости от высшей церковной власти – Синода и местных архиереев. Надобно, говорят, предоставить приходской общине полное самоуправление, как это есть у наших сектантов и у протестантов. К сожалению, наши стоятели за права приходской общины заходят слишком далеко в притязаниях на расширение их. Идея прихода в их уме берёт верх над идеей церкви и церковного единства. По их словам, если архипастырь сам выбирает и посылает в приход священника, это значит, что он насильно навязывает его приходу. Не берут во внимание, что епархиальная власть лучше знает нужды церкви и достоинства, избираемого ей, чем приходские люди, которые не всегда способны возвыситься до понимания истинно-церковных нужд и которые редко имеют возможность узнать и по достоинству оценить избираемых ими. Часть церковных доходов, поступающая в пользу духовых училищ, идёт на удовлетворение общецерковной нужды, ибо духовные училища существуют для приготовления служителей церкви. Нет, говорят, это несправедливый налог с церквей на духовенство.

Указывают на самоуправление в сектантских общинах, как на достойный подражания пример. Напротив, всячески надобно беречься подражания этому примеру, чтобы не заразиться враждебным церкви сектантским духом и не отступить от церковного единства. Сектантство есть отрицание Церкви, и по самому существу своему есть самоуправство и самочиние, несовместное с понятием церкви. Советующие подражать сектантству в самоуправлении, намеренно или ненамеренно влекут на путь отступления от церкви.

Защитники сектантства и широкой веротерпимости отнюдь не почитают несчастьем отступление от Церкви. Говорят: лучше быть заблуждающим в вере с сердечным убеждением, чем принадлежать к Церкви только внешним образом. Но искренние убеждения в заблуждении ещё не ручательство за спасение. Упорство в ложных убеждениях, когда есть возможность узнать истину, ведёт не к спасению, a к погибели. Положение человека, только внешним образом связанного с Церковью, несравненно лучше: находясь в общении с Церковью, участвуя с прочими в церковных молитвах, в благодати Таинств, он с течением времени может сделаться просвещённо и искренно-верующим, истинным сыном Церкви.

Гражданская ответственность, которой закон подвергает совратителей в раскол и совращённых, даёт повод защитникам сектантства упрекать Церковь в насилии против свободы совести. Упрёк крайне несправедливый. Карательные меры против совратителей и совращённых, если и употребляются когда, то употребляются в соединении с духовными вразумлениями, которые нельзя же назвать посягательством на свободу совести; и употребляются притом отнюдь не для того, чтобы вынудить насильно у виновных отречение от заблуждения, а для того, чтобы дать им возможность хорошенько обдумать своё поведение, поразмыслить, действительно ли дело, за которое приходится подвергаться внешним стеснениям, есть правое дело, и стоит ли за него жертвовать чем-нибудь, если оно по зрелом обсуждении окажется неправым.

Ревность о торжестве правой веры над религиозными заблуждениями многие почитают излишней на том основании, что, по их словам, в деле религии главное значение имеет религиозное чувство, или благочестивое настроение, а оно совместно с религиозными заблуждениями и грубыми суевериями. Истины в религии, ответа на вопрос: какая вера правая, какая нет, трудно найти; поэтому лучше сквозь пальцы смотреть на разномыслия религиозные, лишь бы разномыслящие с церковью – еретики или сектанты – были благочестивы: благочестие всего угоднее Богу. Рассуждение благовидное, но, в сущности, гнилое. Не входя в подробный разбор его, заметим только, что им ниспровергается необходимость божественного откровения, которое учит не одному благочестию в тесном смысле, но сообщает учение об истинах веры. Особенно оскорбительно такое рассуждение в отношении к христианскому откровению. Христос приходил на землю за тем, чтобы не только искупить нас честной своей Кровью, но и просветить светом истины, и учение истины вверил своей Церкви, которая есть столп и утверждение истины. «Аз на сие родихся и на сие приидох, – рек Он Пилату, – да свидетельствую истину» (Ин.18:37). Царство Христово есть царство истины. Кто чужд истины, тот чужд Царства Христова. Но не до истины нашим Пилатам. «Что̒ есть истина!?» (Ин.18:38) – восклицают одни тоном неверия в существование истины, и презрения к верующим в неё.

В защиту сектантства и в доказательство, что церковь не стоит поддерживать в борьбе её с ним, многие говорят, что в большинстве сектанты превосходят большинство православных: разумнее и начитаннее их, трудолюбивее, трезвее, честнее, человеколюбивее. Немало преувеличения в таком отзыве. Люди, коротко знающие раскольников утверждают, что в нравственном отношении хороши только те из них, которые живут среди православного населения, а живущие вдали от него сплошными массами, например в Гуслицах, представляют пример нравственных безобразий и выделяют из своей среды множество уголовных преступников. Но положим, что сектанты в нравственном и в умственном отношении выше православных: что же из этого следует? To ли, что в самом православии, в самой церкви заключается причина крайне неудовлетворительного в духовном отношении состояния православного общества? Но разве можно это доказать? Разве церковь ничему хорошему не учит своих чад, а учит только дурному?

Говорят: хотя церковь располагает обильными средствами благотворного влияния на народ, но духовенство наше из рук вон плохо, – оно не пользуется этими средствами и народ или коснеет в невежестве и нравственной распущенности, или бежит в сектантство. Во всём духовенство виновато! Так ли? Этому трудно верится в виду многочисленных данных, свидетельствующих о просветительной деятельности духовенства в наше особенно время: в виду усиления церковных и внецерковных собеседований его с народом; в виду умножения духовных книг и журналов, назначаемых для чтения не только простых верующих, но и высоко-развитых читателей; в виду появления духовно-просветительных обществ, в которых главными деятелями являются лица духовные. Если просветительная ревность духовенства безуспешна или малоуспешна, то оно ли одно виновато в этом? Не виновато ли и общество, мало поддерживающее его своим сочувствием и содействием? Многие из наших ревностных пастырей жалуются, что от проповедей их бегают. От сельских школ земства стараются устранить духовенство. Наши духовные журналы кое-как влачат своё существование и поддерживаются только духовными подписчиками. Противораскольническое Братство свят. Петра митрополита с каждым годом убавляется в числе своих членов, хотя деятельность его на пользу православной церкви продолжается энергически. Духовно-нравственное влияние духовенства на общество не только не встречает справедливой оценки, но даже совсем отрицается. Так по поводу плачевного события 1-го марта св. Синод издал пастырское воззвание к чадам православной церкви. Как же его приняли чада? Одни с благодарностью, другие же с глумлениями и грубыми порицаниями. Кто же эти другие? Добро бы одни неверующие и нечестивые, – нет, – по-видимому православные и благонамеренные. Они сделали изумительное открытие. Оказалось, что наши архипастыри виновны в тех нестроениях, по поводу которых написано воззвание, ибо не приняли своевременно мер против них. Порицатели воззвания не стеснились авторитетом высшего церковноправительственного учреждения и бросили ему в лицо камень, с дерзостью людей, уверенных в безнаказанности своих поступков.

Если подобная дерзость допускается в отношении к св. Синоду, то чего ожидать низшему духовенству? Нет ни одного злого глагола, которого не распускали бы против него недоброжелатели, особенно в печати. На все лады твердят они о нашей отсталости в научном отношении, о нашем равнодушии к просвещению народа, о нашем корыстолюбии, о наших пороках, и всё это изображают с крайними преувеличениями, прибегая нередко к возмутительным клеветам. Следствия понятны: недоверие и предубеждение против нас растёт, нравственное наше влияние подрывается. Чем же мы должны отвечать нашим недоброжелателям? Ничем иным, как добросовестным продолжением, даже усилением нашей нравственно-просветительной деятельности. Некогда мы говорили и писали о просветительном значении богослужения. Повторяем: совершение богослужения по исправленным переводам богослужебных книг, и общенародное участие в церковном пении составляют одно из важнейших средств духовного просвещения, весьма плодотворное в связи с проповедью.

Что касается самой проповеди, не могу не высказать задушевного убеждения, что проповедь архипастырей, по силе их авторитета, несравненно плодотворнее проповеди рядовых пастырей. Но как достигнуть этого вожделенного плода? Пастырей много, а архипастырь на всю епархию, собственно говоря, один. Лично, без сомнения, он не может всюду являться с своим учением. Но этого и не нужно. Достаточно, если от времени до времени он будет оглашать свою паству окружными посланиями в роде помянутого воззвания св. Синода, или окружных поучений древних наших святителей. «Пишу вам, дети, о том, чтобы вы отсекли от себя корень зла, возбуждающий всякое беззаконие, то есть пьянство. Оно погубляет душу, отнимает зрение очей, тело делает бессильным, сокращает жизнь человеческую, истребляет в человеке страх Божий, отдаляет его от Бога и доводит его до нищеты душевной и телесной. Видите, дети, сколько зла в пьянстве» (Душеп. Чт. 1861 г. ч. I, стр. 403). Так писал святитель Алексей к своей пастве. Подобные сердечные, чисто-отеческие поучения, предлагаемые в окружных архипастырских посланиях, желательны и в наше время. Их с благоговением стали бы читать в церквах священники, с благоговением внимать им прихожане.

Недоброжелатели духовенства попрекают нас вялостью в деле духовного просвещения народа в сравнении с развитием учительства в сектантской среде. Ничем лучше мы не можем опровергнуть этого, во всяком случае, преувеличенного попрёка, как ревностью к исполнению учительского долга и силой доброго нравственного примера. Злоречивых уст мы никогда, пожалуй, не заградим, но лучше подвергаться несправедливым обвинениям, чем подавать повод к справедливым.