Глава VIII. Воцарение Льва V Армянина

Воцарение Льва V Армянина; возобновление спора об иконопочитании; низложение патриарха Никифора; страдания преп. Феодора в ссылке; организация борьбы с иконоборцами; письма преп. Феодора: догматические, канонические, к западному и восточным патриархам; смерть императора Льва V.

Война, начатая императором Никифором с болгарами, продолжалась и при Михаиле. Греки была стеснены, так что болгарский князь Крум угрожал уже столице. Император не знал, что делать ему. Народ роптал. Можно было слышать теплые воспоминания о прежних воинственных государях. Правда, они были иконоборцами. Но теперь этого уже не хотели приводить на память. Требовалось прогнать болгар, хотя бы и иконоборец взялся за это. Да ведь и в войске, хотя и обессиленном, еще много было людей, разделявших иконоборческие воззрения. Эти последние таились как бы под пеплом. При благоприятных обстоятельствах они бы погасли сами собою. Но подул бурный ветер и раздул искры до яркого и сильного пламени.

Войско провозгласило императором полководца своего Льва. Что за нужда была войску, что он происходил из армян? Византийский престол занимали нередко люди из варварских наций, как именовали всех иностранцев византийцы. Теперь нужен был храбрый воин, искусный полководец, хотя бы из скифов он был. Из Македонии, где провозглашен был Лев, он двинулся к столице. Путь был свободен. Противодействия никто не оказал. Император Михаил постригся в иноческий чин¹⁷⁰. Дети его мужского пола заключены были в монастырских келиях с повреждением членов тела, чтобы они уже потеряли всякую надежду на возвращение в мир и тем более на императорский трон.

«Таким образом, захватив царскую власть, этот дерзкий фракиец, т. е. Лев, совершенно прикрывавший себя покровом лицемерия... в начале своей тирании, не скажу царствования, притворяется благочестивым»¹⁷¹. Так биограф Феодора пишет относительно первых шагов Льва на императорском престоле. Что же значить это? Без сомнения тираном он называет Льва, имея в виду жестокости императора по отношению к иконопочитателям, проявленные им уже после первых лет царствования. Далее биограф заподазривает Льва в притворстве, в лицемерии. Император прикидывается благочестивым. Мы готовы снять с императора Льва это обвинение в притворстве. Император искренне был набожен. Он часто посещал богослужения и любил даже принимать участие в пении. И по вопросу об иконопочитании Лев в начале вовсе не был врагом икон. Не притворяясь совсем, он и не поднял бы быть может вопроса о почитании их. Но обстоятельства сложились иначе. Лев с первых дней царствования своего счастливо повел войну против болгар. Князь болгарский Крум отступил от Константинополя. Византийцы ликовали и прославляли нового императора. Войско, конечно, с гордостью выставляло свои заслуги пред отечеством и императором. Да и Лев не находил причин отрицать заслуг воинов. Как избранник их, император естественно сблизился с ними. Даже более, он подпал под влияние воинов. Последние стали указывать Льву Армянину на примеры предшественников его. Государственные дела, говорили они, лучше шли при Льве III и Константине V, чем при Ирине и Михаиле. Чем же объясняли они это? К сожалению, указывали они на то, что не имело прямого отношения к государственному благосостоянию. Государство более благоденствовало при иконоборцах. След., заключали они, иконоборчество и есть причина государственного благополучия. С отвержением почитаний икон тесно связывалось тогда известное отношение к церкви и по другим вопросам. Императорская власть будет вторгаться в дела церкви. Далее, влиятельные члены ее, иноки, по меньшей мере должны быть оттеснены от всякого участия в делах не только гражданских, но и церковных. Повторяются уже опять старые толки о бесполезности иночества, о секуляризации монастырских имуществ. Словом, в иконоборческих кружках развиваются старые, уже пережитые византийцами, идеи. Правда, часть их была осуждена голосом вселенской Церкви. Нельзя уже ведь было забыть этого. Но иконоборцы готовы были противопоставить истинному вселенскому собору собор 754 года, иконоборческий, объявленный в свое время императором Константином V седьмым вселенским. Таким образом и с этой стороны благоприятный для иконоборцев прецедент нашелся. Можно было перейти от рассуждений и к делу.

Нового императора склонить на свою сторону иконоборцам было не трудно. Он находился под их влиянием. Начинаются внушения. Император, кажется, дорожит миром, а друзья внушают борьбу. Нельзя ли избрать что нибудь среднее между иконоборчеством и иконопочитанием, изобрести какую нибудь полумеру, которою бы остались довольны иконоборцы, да и иконопочитатели не имели бы причин особенно жаловаться? Император в своих палатах ведет совещание с патриархом Никифором по этому поводу. Он просит первосвятителя уступить несколько в вопросе об иконопочитании. Чего желает император? «Люди (войско), говорил Лев патриарху, возмущаются против икон, говоря, что мы неправильно почитаем их, и за то враги одолевают нас: сделай милость, уступи сколько нибудь; уберем, что пониже». Просьба характерная. Тон ее совсем неповелительный. Император сам был в затруднении. Войско возмущается почитанием икон и производит давление на него. Он же сам не знает, как поступить. Не ему ведь решать вопрос, законны ли требования воинов? Да он и не ищет решения, а просит только сделать уступку в угоду воинам. По-видимому, царь не догадывается, что уступка эта совсем не удовлетворила бы иконоборцев. Не с этого ли и началось гонение на иконы при императоре Льве III? Но православным невозможно сделать и такой уступки в пользу иконоборцев. Вопрос о почитании икон решен был голосом вселенской Церкви. Прибавить или убавить что либо из этого решения значило идти против всей Церкви. Патриарх Никифор понимал затруднительное положение императора; но помочь ему теми средствами, на которые указывал он, не имел возможности. К несчастью, император не хотел или не мог понять, что патриарх не может быть решителем общих церковных вопросов. Самая просьба императора по меньшей мере была неуместною. Однако Лев к отказу патриарха отнесся иначе. Он увидел в этом упорство, неуважение царского достоинства. Для византийского императора, казалось Льву, это несносно. Патриарх должен быть ему послушным. Разве он, император, не может поставить на своем? Разве те, которые требуют уничтожения поклонения иконам, совсем не правы? думает император. Нужно выслушать и их голос. Патриарх возвращается к себе домой. Император не беспокоит его до времени. Между тем разрушительная работа иконоборческих элементов идет вперед. «Звероподобный и тупоумный Лев, нашедши сосуды гнева уготованные в погибель, некоторых сверстников распутных, праздных, привыкших к порокам, по истине развратителей юношества, заботившихся о телесной красоте и угождавших его желаниям, развращается вместе с ними и чрез них предлагает всем нечестивое и богопротивное учение»¹⁷². Итак царь развращается под влиянием окружавших его людей. Эти последние уверили царя, что по вопросу о почитании икон иконоборцы правы. Иконопочитание не имеет де оснований ни в Священном Писании, ни в Священном Предании. Его нельзя допустить и по соображениям разума. В кружке людей, окружавших императора, ученостью особенно выдавался молодой еще человек, именем Иоанн, за знание светских наук получивший прозвание Грамматика. О нем биограф преп. Феодора пишет так: «между ними т. е. окружавшими царя был и другой Ианний, а не Иоанном называться достойный, устремившийся первым в этот лабиринт, сын земли, происходивший из Ассирии, говоривший басни, а не истину, новый шут их, справедливо названный Лекономантом, сведущий более других в грамматике, злейшее орудие бесов в нелепейшем из всех пустословий, человек нечестивейший и способный производить в делах великие смятения»¹⁷³. При всем своем крайнем нерасположении к Иоанну, составитель жития преп. Феодора отдает ему честь человека сведущего более других в грамматике. Это не означает, что Иоанн был знаток грамматики греческого языка в узком смысле слова, а означает вообще широкое знакомство его с греческою литературой. Как ученый, Иоанн стал во главе кружка иконоборцев. Он уже начал внушать императору, что иконопочитание противоречит Откровению Божественному и разуму. В частной беседе император выслушал основания иконоборчества. Вероятно, Иоанн внушил Льву мысль потребовать от патриарха Никифора научного оправдания иконопочитания. Это значило, патриарх должен был представить доводы из Свящ. Писания и Предания в пользу почитания святых икон. Кажется странным это требование императора. Ведь так еще недавно собирались отцы вселенской Церкви в Никее для решения вопроса о почитании икон. Они решили этот вопрос в смысле положительном. Кто же мог сказать, что они не пользовались Свящ. Писанием, или постановили решение вопреки Писанию? Нечего уже и говорить о Свящ. Предании, с которым у отцов собора было обнаружено широкое знакомство. Что же могло означать теперь требование императора, чтобы патриарх представил доказательства в пользу иконопочитания из Свящ. Писания и Предания? Конечно, всем хорошо известно, что Писание не содержит в себе прямой заповеди по этому вопросу. Характер доказательств от Писания выводный. Правда, нет в нем и запрещения почитать иконы. Но иконоборцы не переставали приводить в пользу своего мнения места Писания, в которых запрещается идолослужение. Так, главнейшим образом они указывали на вторую заповедь закона Моисеева и некоторые места из послания Ап. Павла к римлянам (Рим. 1:23, 25). Как бы то ни было, император, по совету друзей, своим требованием думал поставить патриарха в затруднение. Патриарх устранился от полемики и в ответе своем кратко указал императору на то, что Церковь на ряду с Свящ. Писанием имеет еще источник и основу вероучения в Свящ. Предании. Вот сами иконоборцы почитают Евангелие и Крест. Но разве относительно почитания их есть указание в Писании? Что же удивительного, если Писание не представляет прямой заповеди и о почитании святых икон?

Быстрое возрождение иконоборческих идей в придворном кружке немедленно успело уже отразиться и в низших слоях. Понятно, тут эти идеи проявляются в формах грубых. Воины оскорбили икону Спасителя над медными вратами дворца. Икона эта при Льве III Исаврянине была снята, а при Ирине снова поставлена. Император Лев V Армянин приказал опять снять ее. Мотивом было выставлено опасение, как бы воины не пошли далее в своем глумлении над иконою. Но ведь с этого начал гонение на иконы и Лев III Исаврянин. И как похоже было это теперь, во дни Льва V Армянина, на то, что делалось тогда при Исаврянине! Император не обуздывает своевольных хульников. В угоду им он дает приказание снять высокочтимую народом икону. Нужно ли было яснее этого доказывать, что император уже на пути к гонению икон и их почитателей? Патриарх Никифор встревожился. Неужели опять Церкви святой в пределах константинопольского патриархата предстоят тяжелые испытания? Нужно Господа молить, да избавит Он Церковь Свою от бед и напастей.

Ночною порою собрались в палаты патриарха епископы, архимандриты и игумены столичных и близь лежавших монастырей. Сам первосвятитель пригласил их к себе на совет. Что делать им надлежит в виду грядущей беды? Молить Господа должно, чтобы Сам Он защитил Церковь Свою, решили отцы, и в храм Божий пошли совершать всенощное бдение.

Доложили императору о совете в палатах патриарха и о всенощном пении в Софийском соборе. Он остался этим недоволен. Конечно, император не знал, о чем шла речь в палатах патриарха. Но легко уже было догадаться, что составляло предмет беседы его с подчиненными ему духовными лицами. На утро император позвал к себе патриарха. Последний, конечно, предвидел какого рода будет объяснение во дворце. Первосвятитель распорядился, чтобы все, бывшие у него на совещании, шли с ним. Патриарх прошел в покои императора, а пришедшие с ним остались во дворце. Лев гневно встретил первосвятителя, осыпал его упреками, называл нарушителем мира церковного и противником благих начинаний государя. Патриарх кротко заметил, что мира церковного он не желает нарушать, а за истину стоять должен. Истина же в том, что исповедует большинство. Последнее несомненно на стороне иконопочитателей. Достаточно указать на сонм духовных пастырей, которых привел с собою патриарх. Император приказал ввести всех их. Оказалось, что число их доходило до 270. «Воссевши на престоле и призвав к себе окружавших святого патриарха, царь с высокомерием льва стал изрыгать нечистоты, скрывавшиеся в нечестивой душе его, говоря, что служители истины и учители божественных предметов погрешили в вере и потому надобно теперь войти в рассуждение о догматах, дабы при рассмотрении различных мнений, лучшее было отделено от худшего голосом многих и получило утверждение»¹⁷⁴. Итак император собрался рассуждать о догматах веры с неожиданно прибывшими во дворец духовными лицами. Конечно, вопросом для обсуждения поставлен был один – о почитании икон. Царь распорядился пригласить и людей своего кружка. Пока их собирали, защитники

иконопочитания успели высказать многое в доказательство правоты своего убеждения¹⁷⁵. «Когда же, выслушав это, царь вызвал на средину (собравшихся) виновников зла и ревнителей лжи, предлагая, чтобы обе стороны состязались при нем об этих предметах, то отцы наши, зная неисправимость образа его мыслей, рассудили, что не следует вступать в собеседование с людьми, привыкшими заниматься шутками, особенно когда нет беспристрастного посредствующего судии»¹⁷⁶. Упражняться в диалектических тонкостях с друзьями царя первосвятитель не пожелал. Пришли на память ему слова пророка Давида: не седох с сонмом суетным о и со законопреступными не вниду. Возненавидех церковь лукавнующих, и с нечестивыми не сяду. (Пс. 25:4–5)¹⁷⁷. Но дабы любители словопрений не подумали, что в молчании и отказе первосвятителя должно видать слабость и неумение защитить свои убеждения, выступил пред императорским престолом преп. Феодор Студит. Он решился произнести речь в защиту иконопочитания. Правда, немало говорил императору и патриарх по поводу этого же вопроса. Но не было еще на лицо друзей царя, на которых он опирался. Они не слышали доказательств патриарха. В своей речи преп. Феодор обращается также только к императору. Этим он хочет показать, что вовсе не желает вести прений с любителями споров. Он так уверен в истине, что не может допустить возражений. Последние для него показались бы теперь унижением и оскорблением истины. «К чему и для чего ты, император, стал производить в мирной Церкви Божией смятение и бурю? Для чего и ты безрассудно стараешься среди вожделенного и избранного народа Господнего возращать плевелы нечестия, которые были прекрасно исторгнуты? Разве ты не слыхал блаженного Ап. Павла, пишущего к Тимофею: да завещаеши не инако учити, ниже внимати баснем и родословием безконечным, яже стязания творят паче, нежели Божие строение, еже в вере (1Тим. 1:3–4 и далее 6 гл. 3 – 5 и 2Тим. 2:14, 16 и 23). Согласно с этим учит и Игнатий Богоносец: «предостерегаю вас, говорит он, от еретиков, этих диких зверей в образе человеческом, которых нам не должно не только принимать, но, если возможно, и допускать к себе». Если же так определено и нам запрещено беседовать с нечестивыми еретиками, то кто же может заставить нас вступить в рассуждение с нарушающими уставы и правила древней веры и дерзко искажающими божественные Писания к обольщению многих? Ибо, тоже Ианний и Иамврий противистася рабу Божию Моисею, такоже и сии противляются истине (2Тим. 3:8), увлекаясь собственным тщеславием и многих погубляющим гнусным корыстолюбием; но не преуспеют более, как говорит Писание, безумие бо их явлено будет всем, якоже и онех бысть (2Тим. 3:9). Даже и то мы сделали не по надлежащему, что хотя несколько сегодня пред тобою рассуждали об их безумии; ибо обращать внимание на кого нибудь, высказывающего противное мнениям многих, глупо, как говорит и светская пословица»¹⁷⁸.

– «Итак, о. Феодор», сказал с негодованием император, «тебе кажется, что я делаю лишнее? Ты едва не вынуждаешь меня сказать тебе действительно лишнее, чтобы ты уже не мог возвратиться в свой монастырь. Но ты не вынудишь меня действовать неосмотрительно по твоему желанию и от меня не сделаешься мучеником, приготовившись к этому; нет, я сохраню великодушное терпение, хотя и презираюсь вами, если только вы не откажетесь рассуждать с отвергающими ваше мнение, противное общей вере; если же не захотите этого, то сами явно признаете себя побежденными, почему вам и необходимо будет против своей воли последовать их желаниям».

Не смотря на это замечание императора, патриарх со всем собором единогласно отказались от прений с иконоборцами.

– «Император!» – обратился преп. Феодор к царю, – «внемли тому, что чрез нас божественный Павел говорит тебе о церковном благочинии, и узнав, что не следует царю ставить себя самого судиею и решителем в этих делах, последуй и сам, если ты согласен быть правоверным апостольским правилам; он говорить так: «положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе Пророков, третие учителей» (1Кор. 12:28); вот те, которые устрояют и исследуют дела веры по воле Божией, а не царь; ибо св. Апостол не упомянул, что царь распоряжается делами Церкви».

– «Итак, ты, Феодор», – возразил царь, «сегодня извергаешь меня из Церкви?»

– «Не я», – сказал в ответ преподобный, – «но упомянутый невестоводитель ее и божественный Ап. Павел; впрочем, если ты хочешь быть ее сыном, то ничто не препятствует; только следуй во всем духовному отцу твоему». При этом Феодор указал на патриарха Никифора.

– «Ступайте вон отсюда!» – закричал император в сильном гневе¹⁷⁹.

В том же порядке, как пришли, отправились из царского дворца участники совещания в патриаршие палаты. Здесь все приступили к игумену Феодору и превозносили его похвалами за ревность по вере и безбоязненное обличение царя. Авторитет преп. игумена теперь еще более возрос. Вокруг него будут группироваться и те, которые так недавно еще были в разрыве с ним или, по меньшей мере, равнодушны к нему. Сам патриарх, при всей своей учености, находить в лице Феодора самого надежного сотрудника себе и помощника в борьбе. И для противников своих Феодор является более других опасным. Он учен, устойчив в убеждениях своих и ревностен. Его трудно оспорить, нельзя сманить, а ревности его не сдержит ни тесное заключение, ни железные цепи. Вот почему на Феодора взирают и друзья и недруги. Первые желают в нем найти опору, а вторые усиливаются ослабить его ревность, подорвать авторитет и всячески затормозить его деятельность.

Не успели еще уйти из патриарших палат гости патриарха, как является городской префект с царским приказанием немедленно разойтись им по своим местам и впредь не собираться ни у патриарха, ни в монастырях. Таково приказание царя. Преп. Феодор отвечал на это префекту: – «Если отец наш и общий владыка единодушных не пригласит нас, то и без вашего приказания мы не станем делать этого, а в противном случае ваше приказание никак не будет исполнено мною»¹⁸⁰. В делах церковных совещания ведаются патриархом. Феодор остается верен тому, за что ратовал всю жизнь и что еще только утром высказал императору. Последний, конечно, и утром не убедился словами Феодора, и теперь, вероятно, принял ответ его за личное оскорбление. Но и император помнил, что сам сказал так недавно. Он не желает доставить Феодору славы мученика, а потому пока оставляет его в покое.

Между тем изготовлен был по приказанию императора указ патриарху, архимандритам, игуменам монастырей и, вероятно, даже приходским священникам, чтобы никто не смел посещать другого с целью назидания и увещания, давать ответ спрашивающему о спорном вопросе и учить. Всем, имеющим прямую обязанность учить, теперь предписывалось хранить молчание. Один экземпляр этого указа принесен был в Студийский монастырь. Требовалось, чтобы игумен, в знак своего согласия, подписал его. Что же игумен? Он не подписал, а дал ответ словами апостолов, когда члены иудейского синедриона запретили им проповедь о Христе: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:29)¹⁸¹. Между тем некоторые из настоятелей монастырей дали подписку, что они будут хранить молчание, мотивируя это тем, что молчание не вынуждает их к отречению от своих убеждений. Об этом узнал Студийский игумен. Тяжело ему было слышать об измене тех, которые еще так недавно превозносили похвалами ревность его и готовы были следовать за ним. Теперь они отреклись от своего вождя. Это было соблазнительно и для других. Вот почему Феодор спешит оповестить и предостеречь от соблазна немощных, да и обличить виновных в измене. «В настоящее время, когда Христос гонится чрез Его икону, не только тот, кто имеет преимущество по званию и сведениям, должен подвизаться, беседуя и преподавая православное учение, но и занимающий место ученика обязан смело говорить истину и свободно отверзать уста. Эти слова не меня грешного, но божественного Златоуста и других отцов. Если же господа игумены, задержанные императором, не сделали вышесказанного, хотя они и по званию, и по сведениям выше всех игуменов здешней страны, а, напротив, молчали, и не только это, – хотя и это тяжко, – но еще дали собственноручную подписку, что они не будут ни сходиться между собою, ни учить, то это – измена истине и отречение от предстоятельства и погубление подчиненных. Где же слава и сила нашего сословия? Эти господа игумены, как слышно, говорят: мы кто такие? Но, во-первых -, христиане, которые теперь должны говорить; потом – монашествующие, которым не следует ничем увлекаться, как не привязанным к миру и независимым; – далее игумены, которые должны отклонять соблазны от других и никому не подавать повода к искушению, »да служение«, говорит Апостол, »безпорочно будет« (2Кор. 6:3). А какой соблазн и искушение, или лучше, унижение произвели они собственноручною подпискою, – об этом нужно ли говорить? Ибо, если молчание есть отчасти согласие, то утверждение этого согласия подписью пред целою Церковью как позорно?.. Приходит кто-нибудь, спрашивая и желая узнать истину, игумен ли, или кто другой; что же ответит ему игумен? Вот что: «я получил повеление не говорить и – о, если бы только так – не принимать тебя в монастырь и не вкушать вместе пищи...». Они дали подписку повиноваться императору вопреки Христу»¹⁸². Степень нравственной виновности подписавшихся преп. Феодор ставит высоко. Подписавшийся священник в случае раскаяния должен устраниться от священнослужения до соборного решения. Мысленная оговорка нисколько не убавляет вины. «Если ты скажешь», писал Феодор пресвитеру, подписавшему императорский указ и принесшему покаяние, «подписываясь, – я восклицал, что я поклоняюсь святым иконам, то, прости, брат, и Пилат, устами выдавая себя за невинного в убиении Христа, тростью утвердил смерть Его»¹⁸³.

Послания преп. Феодора произвели свое действие. Во многих пробудился дух раскаяния, в других – ревность к учительству, у иных – к исповедничеству. Император почел это за прямое противление своей воле. Он решил теперь приступить к суровым мерам против ревностных противников. Начались ссылки, бичевания и другие виды расправы. Некоторые из иноков преданы были мученической смерти¹⁸⁴. Ясно стало, что император окончательно перешел на сторону иконоборцев.

Патриарх Никифор сделался болен. Тяжело отозвались на нем события этого времени. Преп. Феодор навещает первосвятителя. Особенно дорогим теперь для патриарха стал Студийский игумен. Он – опытный вождь. На него могут опереться православные в случае беды с патриархом. Доходили вести, что иконоборцы требуют замены патриарха другим. Император в их руках. Легко может случиться, что требование их приведено будет в исполнение.

Слухи скоро оправдались. На 20-е число марта месяца 814 года к больному патриарху явились из дворца чиновники с вестью, что они посланы взять патриарха и отправить в ссылку. Такова воля императора. Прибавить к этому было нечего. Преступлений патриарх не совершал, суда над ним не было. Ясно одно, что он не угодил императору, а потому и должен уступить свое место другому. Вот и проявился во всей силе вид бесцеремонного вторжения императора в область церковную. О существовании церковных канонов как бы coвcем забыли. Патриарха административным порядком сослали в монастырь на азиатском берегу пролива. Так лишали должностей и государственных чиновников. Император ничем не отличает положение патриарха от положения любого сановника. Тот и другой равно зависят и сохраняют свои места по милости государя. Такова точка зрения правительственной власти. Она стоит в прямой противоположности с тем воззрением, которое недавно преп. Феодор развивал пред императором о полном невмешательстве его в дела церковные. Теперь два противоположных воззрения столкнулись. Победа, по-видимому, перешла на сторону правительства. Неугодный патриарх был устранен. Место его занял человек правительственной партии, иконоборец Феодот.

За двадцатым числом марта в скором времени наступил и праздник Входа Господня в Иерусалим или неделя Ваий. Богослужение в этот праздник имеет свои особенности, от которых получила свое название самая неделя. На утрени, после того как розданы были братии и богомольцам ветви, преп. Феодор совершил крестный ход вокруг обители. Подняты были иконы, хоругви и свечи. При выходе из храма и во все время крестного хода иноки и богомольцы согласно пели тропарь «Пречистому Твоему образу покланяемся, Благий...». Медленно двигалась процессия вокруг обширной обители. Мощные голоса поющих оглашали воздух. Конечно, на это было обращено внимание. Друзья и почитатели преп. Феодора удивлялись его ревности в виду недавних событий и настроения императора. Недруги игумена усмотрели в этой процессии враждебную правительству демонстрацию. В тот же день явился посланец от царя к Студийскому игумену с следующими словами: «Ты не успокаиваешься, не сидишь в молчании, но выдумываешь то и другое к моему оскорблению. Знай же, что если ты не обуздаешь своего мудрования и не перестанешь учить о вере, то я тебя весьма скоро, подвергнув смертной казни, отправлю к жителям ада»¹⁸⁵. Однако за словом не последовало дела. Преп. Феодор до времени оставлен был в покое. Причиною этого вероятно было то, что время было занято у императора избранием и посвящением нового патриарха и приготовлениями к собору. Уже разосланы были повестки с приглашением на собор. Время его назначалось на последние дни пасхальной недели.

Многие из настоятелей монастырей, получивши повестку, не знали, что им делать – идти или не идти на собор? В недоумении они спрашивали Студийского игумена. Преп. Феодор, как и следовало ожидать, дал ответ отрицательный. Но чтобы не показался такой ответ неосновательным, он изготовил послание к предположенному собору, как бы от лица всех игуменов. В нем преподобный указывает на причины отказа их присутствовать на соборе. «Следуя божественным заповедям и каноническим постановлениям о том, что не должно без согласия своего епископа делать или говорить что либо, касающееся церковного благочиния, а тем более относящееся к догматическим вопросам, хотя ваша власть и раз и дважды приглашала к тому наше смирение, мы не дерзали прибыть и сделать что нибудь вопреки узаконениям, как поставленные божественным Духом под священною рукою святейшего патриарха Никифора». Итак и божественные заповеди и каноны церковные запрещают составлять собрания без епископа и без его благословения. Да и самая цель предположенного собора богопротивная. Собор составился для ниспровержения второго Никейского собора. Иными словами, он задался мыслью уничтожить почитание святых икон. «Слыши небо и внуши земле, продолжает преп. Феодор, да воскликнет с нами велегласнейший Исаия, и что следует далее, или лучше и ближе скажем: слыши восток и запад, север и морская страна, в каком положении ныне наши дела, и для чего дерзнули составить собор». Дело общее, веру вселенской церкви собрались исправлять в столице Византийской империи люди не уполномоченные, самочинно захватившие в свои руки, вопреки церковным канонам, кафедру патриарха и опирающееся на власть правительственную. Ясно, что они злоупотребляют и будут злоупотреблять своим положением. Но истинные сыны Церкви вселенской не могут посягать на неприкосновенность веры. Будучи согласными в вере с вселенскою Церковью, они утверждают, что «выставлять и почитать божественную икону самого Спасителя нашего Иисуса Христа и Пресвятой Матери Его и каждого из святых справедливо не только по учению второго Никейского святого собора или другого, божественно учившего прежде того, но и согласно с письменными и неписьменными свидетельствами от самого пришествия Господа нашего и Бога». Далее кратко указываются основания для почитания икон от разума и делается оговорка, что «теперь не время для догматического изложения, которое легко может убедить и весьма слабоумного признать свет истины». В заключение игумены заявляют, что за эту веру они готовы страдать до смерти¹⁸⁶.

Послание это подлило масла в огонь. Не секретом было, что составлял послание Студийский игумен. Гнев императора усилился. А так как игумен продолжал рассылать письма к разным лицам с увещаниями твердо стоять за истину, которую доказывал основательно, то император решил отправить Феодора в ссылку. На этот раз Студийского игумена заключили в крепость недалеко от столицы. Запрещено было ему входить в общение с кем либо, запрещена была и письменная деятельность. Но уже в следующем году преп. Феодора сочли нужными перевести подалее от Константинополя, потому что он продолжал переписку с друзьями и почитателями. Теперь водворили его в Анатолии в крепости Бонита. Когда преп. Феодор отказался дать слово, что он не будет отсюда писать, приказано было подвергнуть его бичеванию. Приказание не было исполнено на этот раз только потому, что исполнителем пытки явился чиновник Никита, благорасположенный к Феодору. Благодаря сравнительно свободной жизни в крепости, Феодор в течении 816-го года написал множество писем к разным лицам и кроме того имел досуг и терпение составить несколько книжек в опровержение иконоборцев. Но обращение в православие какого-то клирика, посетившего Феодора, доставило исповеднику великие неприятности. Местный епископ донес начальству, что Феодор совращает подчиненных ему духовных лиц и внушает им неповиновение епископу, а чрез это и самому императору. Донос препровожден был к императору. Скоро из столицы пришло приказание подвергнуть Феодора бичеванию и крепкому караулу. То и другое было исполнено. После 100 ударов ремнем, Феодор с юным учеником своим Николаем был заключен в тесном жилище, вход в которое был завален. К оставленному отверстию для пропуска света приставлены были стражники, которые должны были подавать заключенным скудный стол и смотреть, чтобы никто не смел посетить и побеседовать с ними. «Какие и сколь многие нужды и бедствия претерпели приснопочитаемые отцы в том заключении, невозможно изобразить словом; ибо, во время зимы, подвергаясь холоду, они по необходимости должны были терпеть крайний недостаток тепла, за неимением топлива; во время же противоположное зиме, палимые чрезмерным жаром, они, казалось, переносили мучение не меньше, как от пещного пламени; при том зарождающиеся от пыли блохи не мало усиливали их мучения, так как перемены одежд не было у исповедников Христовых»¹⁸⁷. К этому присоединили еще и то, что перестали отпускать пищу в достаточном количестве. Исповедникам угрожала голодная смерть. Преп. Феодор решился было уже довольствоваться только приобщением части запасных Св. Даров, которые носил с собою, впредь до близкого конца жизни, а ученику своему отдавал все, что подавалось; но и этого едва достаточно было для поддержания жизни одного. Только случайно проезжавший вельможа распорядился, чтобы пищи заключенным давалось в достаточном количестве. Благодаря этому неожиданному заступничеству, исповедники избавились от опасности умереть голодною смертью. Но вместо этого они подверглись жестокому бичеванию.

Царю доставили написанное Феодором из заключения катехизическое послание к братии с увещаниями и опровержением ереси иконоборцев. Император, прочитав это послание, переслал его восточному правителю с приказанием наказать автора его сотнею ударов ремней. Это было исполнено. Вместе с преп. Феодором били ремнями и ученика его Николая. «Великий подвижник исповедания Христова Феодор, говорят, едва не умер от этого жесточайшего бичевания; ибо раны, воспалившиеся и обратившиеся в страшнейшие язвы, и загноившиеся куски тела почти не давали ему возможности перевести дух, чтобы придать силы терпению, или погрузиться в приятный сон, который облегчил бы боль, причиняемую ему воспалением, или получить хороший аппетит к принятию чего нибудь съестного. Посему доблестный служитель и союзник его в подвигах и заключении Николай, доставши ячменного отвара, подавал ему не больше одной чашки в каждый день; также, за неимением врачей, отец позволил этому духовному сыну, оказавшемуся другим Силою или Тимофеем, обрезывать ножичком сгнившие части висевшей кожи его, чтобы остальные части тела мало по малу со временем пришли в обыкновенное состояние здоровья¹⁸⁸.

В 819 году неожиданно пришло от императора повеление перевести преп. Феодора с Николаем в Смирну. Трудно определить, чем мотивировался этот перевод. В Смирне епископом в то время был иконоборец и, как видно, суровый. Быть может, император надеялся, что этот епископ окажет более успешное воздействие на исповедников в известном отношении. Больного Феодора с поспешностью перевели на новое место поселения. И тут заключили его с учеником в тесной келии на дворе митрополии. Не забыли при этом снова подвергнуть бичеванию исповедников. В этом заключении преп. Феодор с учеником своим Николаем остался до самой смерти императора Льва Армянина, последовавшей в декабре месяце 820-го года¹⁸⁹.

Что же происходило в Византийской империи во дни томительного заключения Феодора? Церковная иерархическая власть досталась иконоборцу. Император окончательно склонился на сторону своих друзей из партии иконоборцев. Между обоими представителями власти теперь наблюдалось единодушие. В полном согласии они повели борьбу с почитателями икон. Православные имели за собою авторитет вселенского собора. Нужно было, следовательно, подорвать значение этого последнего. О созвании большого собора с представителями от патриархов нечего было и думать. Всюду, за исключением далекой франкской монархии, установилось почитание икон. Вот почему и неудобно даже было оповещать вне пределов Константинопольского патриархата кого-либо о предположенном соборе. Он должен был состояться из местных иерархов. Но ведь ему предстояло решать вопрос, касавшийся всей церкви, а не одного патриархата. Разве решение такового собора могло иметь значение? Но собор, затеянный патриархом Феодотом, под давлением императора Льва Армянина в конце 814 года, вовсе не намерен был заняться самостоятельно решением вопроса о почитании икон. Решение в духе иконоборцев было дано уже во дни императора Константина Копронима. Тогда собор 754 года объявлен был вселенским, хотя на нем не присутствовали представители четырех патриархов и, след., по существу дела он был поместным. Теперь с легким сердцем в три заседания покончили с вопросом о почитании икон. Второму Никейскому собору противопоставлено было вероопределение собора 754 года. Последнее признано было за единственно истинное вероопределение. Император скрепил своею подписью решение собора. Оно получило силу государственного закона. Не принимающие этого определения становились уже в ряды противников императорской власти. Только по одному этому они подлежали карам, определяемым властью царя. В то время в Византии еще не имели надлежащего представления о свободе совести, о веротерпимости. Вера царя безусловно должна была разделяться всеми. Разноверцы не терпелись. Посему и более гуманные императоры, чем Лев Армянин, втягивались в роль гонителей разноверцев. А этот последний по отношению к иконопочитателям почти напоминал Константина Копропима. Мы не имеем права не доверять такому свидетелю, как преп. Феодор Студит. Правда, он сам был в числе потерпевших и мог сгущать краски, но факты от того не страдают.

После собора начинаются гонения на почитателей икон. Более опасными для видов императора, конечно, опять явились монахи. Что же он применяет по отношению к ним? Первее всего ссылки в крепости под строгий караул. Но ссылки редко обходились без бичеваний и членовредительства. Бывали случаи, когда почитателей икон предавали смерти. Вот что сообщал пр. Феодор Александрийскому патриарху о гонениях на монахов и священнослужителей. «Из них одни испытали насмешки и бичевания, другие – узы и заключение под стражею, умеренно питаясь хлебом и водою, иные отправлены в ссылку, другие пребывают в пустынях, горах, вертепах и пропастях земных, а некоторые, потерпев бичевания, уже мученически переселились ко Господу. Есть и такие, которые, быв посажены в мешок, брошены в море ночью, как сделалось известно от видевших это»¹⁹⁰. И это делалось не в столице только, но и в провинциях. Из Смирны преп. Феодор писал ученику своему

Навкратию: «Здесь свирепое гонение, бичевания, узы, заключение под стражею, так как держащий нас в своей власти дышит гневом и угрозами и, отыскивая благочестивых здесь и там, хватает их и подвергает мучениям. Он, отправляясь в город, не усумнился сказать: я упрошу императора послать со мною царского чиновника, чтобы отсечь им голову или язык»¹⁹¹. Не монахов только и лиц духовных подвергали гонению за почитание икон, но и лиц светских. Уличенные в почитании икон или в сношениях с иконопочитателями подвергались строгому взысканию. Как и следовало ожидать, явились разведчики, доносчики и всякого рода клеветники. Производились обыски. Покой мирных жителей часто нарушался. «Нет нигде, писал преп. Феодор, прибежища у жителей; не возможно произнести ни одного благочестивого слова; ловитва близка, так что муж опасается жены своей; доносчики и сыщики наняты императором для разведывания, не говорить ли кто чего нибудь неугодного кесарю, или не уклоняется ли от общения с нечестием, или не имеет ли книги, содержащей какие нибудь сказания об иконах, или самой иконы, не принимает ли изгнанного, или не служить ли содержимым под стражею ради Господа; и если будет обличен в этом, тотчас схватывается, бичуется, изгоняется, так что и господа преклоняются пред рабами по страху доноса»¹⁹². Боясь преследований за почитание икон, многие сами решались бежать в чужие, дальние страны. Правительству это было совсем нежелательно. Поэтому на границах поставлены были заставы и стражи. Беглецов хватали и жестоко наказывали¹⁹³. Гонению подвергались кроме лиц и священные предметы. Из храмов выносились иконы и подвергались поруганию. Их жгли, кололи, соскабливали с них краски и лишали окладов. Кроме икон тому же подвергались и книги, если в них говорилось что нибудь в защиту иконопочитания. «Святые жертвенники истреблены, писал преп. Феодор в Лавру св. Саввы, храмы Господни разрушены, во всяком городе и селении здешней державы, представляя предмет плача для зрителей, лишившись своего украшения божественного благообразия. Посему священные сосуды переплавлены, и божественная одежда предана огню, с начертанными на досках изображениями и книгами, в которых что нибудь сказано об иконах»¹⁹⁴.

Правительство, уничтожая иконы, книги и другие священные предметы, по-видимому, озабочено было тем, чтобы дать народу что нибудь в замен. Кажется, оно уже задавалось мыслью воспитать молодое поколение в иконоборческом духе. С этой целью обращено было внимание на элементарную школу. «Дети воспитываются в нечестивом учении, по данной учителям книге», замечает пр. Феодор¹⁹⁵. Что это за книга, точно не знаем. Нужно полагать, что это была книга, для чтения в школе. Учителям вменено было в обязанность читать и объяснять ее. Но не забыты были и взрослые. Всякому известно воспитательное значение церковного богослужения. Иконоборцы позаботились составить новые песнопения для богослужебного употребления. Их ввели на место древних. «Все у нас, писал Феодор Иерусалимскому патриарху, бедственно и достойно слез. Запрещаются преданные от древних песнопения, в которых воспевается что нибудь об иконах; напротив, поются новые с явно выраженным нечестивым учением»¹⁹⁶. Таково было положение дел в Византийской империи в царствование Льва Армянина. Правительство вооружилось своими мерами против разномыслящих по вопросу о почитании икон. В его распоряжении была сила материальная. Его правительство располагало с энергиею, достойною лучшего дела. По-видимому, были попытки привлечь на помощь в борьбе с иконопочитателями и интеллектуальные силы. Но ощутительных результатов от этого не получилось. Силы эти, за малым заметным исключением, оказались слабыми. Во всяком случае они уступали силам противной стороны. На физическую же мощь нельзя было положиться. История уже давала, да и сравнительно близкое прошлое своей страны указывало на эту азбучную истину. Однако близорукость деятелей эпохи была слишком велика. Не видели они, или не хотели видеть, а только снова все упование возложили на репрессивные меры.

Чем же отвечала гонимая сторона? Насилию противопоставила она не одно пассивное терпение, но и энергическую деятельность. Худшие элементы потерпели крушение и перешли на сторону иконоборцев¹⁹⁷. Лучшие же организовали правильную борьбу с упованием на победу. В кружках иконопочитателей закипела жизнь и деятельность. Во главе оппозиционного движения стал Студийский игумен, преп. Феодор. Он из заключения нашел возможным вести главное начальство над защитниками истины. Он дает советы, делает распоряжения, указания, посылает доверенных лиц с ходатайствами и разъясняет недоуменные вопросы. К нему отовсюду присылаются вестники с известиями. То инок пешеход доставит сведения о положении дел, то благожелатель пришлет посла с письмом, то ученик пространно напишет обо всем, что происходит в столице и в провинциях. Сам пр. Феодор свидетельствует, что к нему приходило много писем с известиями. «В настоящие дни благо для нас, писал он ученику своему Афанасию, подвизающихся за истину Божию, что мы часто слышим голос друг друга посредством писем и сообщаемся сердечными чувствованиями. Ибо видишь, возлюбленный брат, как письма приходят почти каждый день, соединяя нас сильнейшею любовью»¹⁹⁸. Об этом свидетельствуют и многочисленные письма самого Феодора, написанные из ссылки. Содержание их весьма разнообразно.

На первом плане стоят письма догматического характера. Это и понятно. Вопрос об иконопочитании в то время был животрепещущим. Правда, этот вопрос решен был голосом вселенской Церкви. Но такова уже немощь человеческого духа, что и после этого решения возбуждались сомнения. Многим нужно было объяснить разумность иконопочитания. Другие хотели знать основания из Священного Писания. Для многих желательно было выслушать свидетельства святых Отцов. Наконец, иных ставили в недоумение возражения иконоборцев. Все обращаются к Студийскому игумену, как человеку авторитетному. По мере возможности, он отвечает письмами. Понятно, что в этих последних дается решение вопросов краткое. Но в совокупности они представляют возможность видеть основания аргументаций преподобного отца в достаточной ясности.

Преп. Феодор в догматических письмах своих обнаруживает широкое знакомство с Священным Писанием. Он пользуется и Ветхим и Новым Заветами. Представим несколько примеров аргументации его. «Икона Христа, равно как и Богородицы, тем же именем называется, каким и Христос и Богородица. След., требующий отречения от иконы прямо требует отречения от того, чья икона. Это – слова не меня ничтожного. Послушай, что говорить Моисею Бог всех: сотвориши херувимы (Исх. 25:18). Между тем Он повелевал сделать изображения херувимов; ибо никто здравомыслящий не может сказать, что Он указывал на естество херувимское. И еще: сотвори змию медяну (Чис. 21:8), хотя и здесь Он повелевает сделать изображение змея. Но таково свойство первообраза и его образа, что образ или икона называется именем первообраза, и при отвержении одного отвергается и другой, так как они существуют вместе. Был ангел, потому и изображение ангела; был змей, потому и изображение змея; так и касательно других существ. Иногда они называются иконами тех, которых они действительно иконы; а иногда, по виду своему, называются так, как самые первообразы, а не иконами их. Так и святой апостол говорит: превышше же его херувимы славы, осеняющие очистилище (Евр. 9:5), употребляя название первообразов в отношении к изображениям»¹⁹⁹. Преп. Феодор приводит доказательства и из Нового Завета. К братиям, находившимся в ссылке и темницах, он написал послание, в котором поучал их «исповедовать, что одно из лиц Троицы, Сын и Слово Божие, Господь наш Иисус Христос, себе истощил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, в образе нашем обретеся (Флп. 2:7), принял телесные свойства, так как Он есть совершенный Бог и вместе человек, столько же подлежащий описанию подобно нам, которых и естество Он принял, сколько чуждый этого по неописуемому естеству Божескому. Ибо не от ангел, говорить Писание, приемлет, хотя и им

свойственно принимать образ, как открыто было видевшим их Духом, но от семене Авраамова приемлет, отнюду же должен бе по всему подобитися братии (Евр. 2:16, 17). Пусть же скажут христоборцы, как возможно семени Авраамову не изображаться на иконе? Как Он будет во всем подобным нам, которых Он назвался братом, если допустить, что Он не получил свойства описуемости подобно нам, братиям Его? Тогда Он не будет ни братом, ни подобным нам, следовательно Он и не человек. Таково заключение следует из их слов, что Христос не изображается на иконе, подобно нам... Но во Христе только одна особенность в сравнении с нами, именно та, что Он был зачат в утробе Девы без семени и родился без тления: ибо греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его (1Пет. 2:22). Прочее же все, как у нас; Он ел, пил, дышал, возрастал, ходил, потел, утруждался, был распят, умер, хотя, как Бог, в третий день воскрес, имея и после воскресения наш описуемый образ, который обоготворен и обессмертен в Нем, в котором Он и являлся апостолам, с ними ел и пил по воскресении и был осязаем Фомою, сказав всем принимавшим Его за духа: осяжите мя и видите, яко дух плоти и кости не имать, якоже Мене видите имуща (Лк. 24:39). Так Он и вознесся во славе; так и опять придет в том же виде нашего образа, и увидит Его всякая плоть грядущим с небесе, со ангелы силы Своея, во огни пламенне, дающаго отмщение не ведущим Бога и не послушающим благовествования Его, как написано (2 Сол. (2 Фес.). 1:7, 8), с которыми будут мучиться распявшие Его иудеи и не принимающие изображения Его иконоборцы…»²⁰⁰.

Из творений св. отцов преп. Феодор приводит по местам выдержки более или менее краткие. Так встречаются указания на Дионисия Ареопагита, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Афанасия Великого, Иоанна Златоустого и отцов шестого вселенского Собора. По своему обычаю он комментирует слова отцов и делает из них выводы. Но иконоборцы ведь желали также прикрыться авторитетом святоотеческой литературы. Поэтому преп. Феодору приходилось вступать с ними в полемику. В этом случае помогает ему обширное знакомство с святоотеческою письменностью и умение пользоваться диалектикою. Обыкновенно иконоборцы приводили из св. отцов слова их против язычников. И это скоро выяснилось под пером преподобного автора по связи речи в целом сочинении взятого св. отца. Что касается логических приемов и диалектических тонкостей, то в этом случае преп. Феодор не истощим. В то время логика Аристотеля нашла себе широкое применение в обработке богословия. Св. Иоанн Дамаскин сделал удачный опыт изложения догматики по категориям Аристотелевской диалектики. Книга его²⁰¹ вошла во всеобщее употребление. Ученые нашей эпохи стали пользоваться диалектикою в широких размерах. Иконоборцы в качестве возражателей из нее черпают свою аргументацию. Защитники также не пренебрегают ею. Мы не будем приводить образцов диалектических приемов преп. автора. С ними мы познакомимся при обзоре полемических произведений его.

Таков отдел писем догматического характера. Нет слов, кратко выясняется в них вопрос, но сильно. Для людей, обращавшихся к препод. Феодору за разъясненьями, ответы были совершенно удовлетворительны. Прежде всего эти люди верили в авторитет Студийского игумена. Это были большею частью ученики его, сердечно преданные ему. Всякое слово учителя, всякая строка, написанная им, имели для них свое значение. А тут, в письмах слова любимого учителя опираются на непререкаемый авторитет Свящ. Писания и свящ. Предания с добавлением сильных логических доводов. Лучшего и желать было нельзя. Письма достигали своей цели. Сомнениям и колебаниям они часто полагали конец. А если принять еще во внимание стиль их, – легкость языка и плавность речи, то можно сказать, что письма эти сослужили большую службу, чем остальные произведения преподобного того же рода. При своей краткости, они переписывались, распространялись в народе, а при простоте и доступности, они читались и сравнительно малообразованным классом византийского общества.

Другой, также обширный сравнительно, отдел представляют письма с разъяснением канонических вопросов из области церковной дисциплины. Дело в том, что при гонениях случались падения, за которыми нередко следовало раскаяние. Далее, часто в общественной и семейной жизни происходили деловые сношения и, наконец, бывали случаи и церковного общения православных с иконоборцами. Во всех подобных обстоятельствах возникали, вопросы, законно ли общение и, если незаконно и греховно, насколько велика степень вины? За разъяснением этих вопросов многие из учеников и посторонних, даже миряне, обращались к Феодору Студиту. Последнему приходилось давать письменные ответы. Преп. Феодор часто заявляет, что ответ его тот или другой должен считаться только советом, а не определением, потому что «я, говорить он, не иерарх, но священник, делающий внушения своим ученикам, а другим предлагающий свое мнение до времени мира»²⁰².

Исходным пунктом для решения дисциплинарных вопросов служит пред. Феодору его мнение о характере иконоборческой ереси. Для него «нет ни одной ереси из зарождавшихся в Церкви хуже этой иконоборческой ереси. Она отвергает Христа»²⁰³. Теперь ясен будет и ответ, на сколько преступно падение в ересь. Но в случаях покаяния нужно принимать во внимание и обстоятельства, обусловливавшие падение, положение лиц и пр.²⁰⁴. В области церковной безусловно запрещается всякое общение. От иконоборца нельзя принимать приношений для литургии, нельзя вместе молиться с ним в храме, нельзя поминать за литургией ближайших родственников, напр., сыну отца²⁰⁵. Даже в обыденной жизни преп. Феодор требовал, чтобы «православный отнюдь не имел общения с иноверными и не принимал участия вместе с ними ни в пище, ни в питии, ни в обращении»²⁰⁶.

Сам собою возникает вопрос, почему такою нетерпимостью проникнуты все советы преп. Феодора относительно общения с иконоборцами? Во-первых, это выходило, как следствие, из его мнения об особом характере ереси. Во-вторых, и мнение преп. отца было только обратною стороною иконоборческой нетерпимости. Этим духом в одинаковой степени проникнуты были партии иконоборцев и иконопочитателей. Нетерпимость иконоборцев была причиною гонений на иконопочитателей. Последние платили взаимным озлоблением. Не чужд был этой исключительности и преп. Феодор. Как сын своего века, он не выработал своего особого взгляда на веротерпимость. Да ему, гонимому и бичуемому, было это труднее, чем кому либо. Но станем ли ставить это в упрек славному студийскому игумену, когда и в наши дни, при положительно выработанных принципах веротерпимости, в жизни так часто повторяются случаи враждебных отношений разноверцев? И замечательно, не спасает в этом случае и значительная степень образования. А для преп. Феодора был еще исключительный мотив к намеренному сгущению красок в определении отношения к иконоборцам. Дело в том, что в практической жизни борьба столь продолжительная, как борьба за почитание икон, произвела значительную путаницу понятий. Наряду с веротерпимостью уживался и развивался индефферентизм в области религиозной, шатание умов. Многие с легким сердцем переходили от одного мнения к другому, другие и совсем отказывались рассуждать по вопросам религиозным, предпочитая содержать веру, какую прикажут, а в душе считать самих себя православными. Иногда трудно было различить своих от чужих. Для преп. Феодора было весьма важно прекратить это шатание и хромание на обе стороны. Он раскрывает сущность ереси и указывает степени нравственной виновности тех, которые имеют безразличное отношение к еретикам. Пусть знают, что делают те, которые страдают от индефферентизма. Но при всем том преп. Феодор слишком далек был от мысли о кровавых столкновениях с еретиками. Он был против религиозных войн, против лишения жизни и казней еретиков. Он отказывается даже в душе желать им зла²⁰⁷. Таким образом преп. Феодор был слишком далек от того, что называют фанатизмом. Его нетерпимость носила характер субъективный. Он учит избегать общения с еретиками, дабы зараза не коснулась имеющего общение. Не делай и не желай зла еретику, но беги от него. Если же можешь, будь и милостив к нему – научи его истинной вере. Сам в нужде только можешь воспользоваться услугой еретика в области житейских отношений. Если и он в нужде, и ему окажи милость в том же роде. Но далее этого общение не простирается. Для того времени это взгляд светлый.

Поучая обращающихся истинам веры по жгучему вопросу той эпохи, давая наставление, как им вести себя, преп. Феодор на этом не останавливается. Он идет далее в борьбе с иконоборцами. Задача его деятельности ясна – доставить Церкви, обуреваемой ересью, желанный мир. У себя дома чувствовалась слабость сил. Борцы за истину в изгнании, в злострадании. Взор преп. Феодора обращается за пределы патриархата. Он пишет в Рим, в Александрию и Иерусалим. «Конечно, уже известно верховному блаженству вашему случившееся по грехам нашим с нашею церковью, сообщал Феодор Пасхалию, папе Римскому. Мы обратились в притчу и пословицу у всех народов». Далее представляется картина бедствия, и в заключение преподобный просит помощи. «Помоги нам, поставленный на это Богом; простри руку помощи, сколько возможно; ты имеешь силу от Бога, потому что первенствуешь между всеми, для чего ты и поставлен. Устраши, просим тебя, свирепых еретиков свирелью божественного слова твоего. Пастырь добрый, положи душу за овцы, умоляем тебя. Пусть услышит поднебесная, что вами соборно анафематствуются дерзнувшие на это и анафематствующие святых отцов наших. Это было бы благоприятно Богу, радостью для ангелов и святых, опорою для колеблющихся»²⁰⁸. По получении ответа Феодор написал второе подобное же письмо в Рим²⁰⁹.

Патриарху Александрийскому пред. Феодор сообщал о бедственном положении церкви в Константинопольском патриархате. «Мы недостойные, заключал он письмо, возвещаем это святой душе твоей, как бы из уст всех защищающих истину, призывая тебя к заступлению и состраданию нам. Ибо мы уверены, что, если невозможно помочь иначе, то помощью молитв ты доставишь нам великую пользу в стеснительнейших обстоятельствах, снискав благословение Божие. А дабы ты отчасти знал, каково нечестивое учение безбожных, я приложил к письму и это в тетрадях. Учение их я несведущий предпринял опровергнуть, по наставлению благочестивых»²¹⁰.

К Иерусалимскому патриарху преп. Феодор с письмом отправляет инока Дионисия, который кроме письма мог сообщить многое и на словах. И в этом письме после панегирика кафедре рисуется картина бедствий церкви в Константинопольском патриархате, а в заключение присоединяется просьба о помощи²¹¹.

Точно такой же характер имеют письма к игуменам лавры Саввы и Харитона²¹². Ко всем ним посланы были тетради с опровержением иконоборческой ереси. Мы не упоминаем о других письмах, разосланных преп. Феодором к епископам и игуменам. Цель и намерение автора одно – подвигнуть к борьбе с ересью большие силы.

Имели ли какое нибудь практическое значение слезные прошения преп. Феодора? Несомненно имели. Моральная помощь подана была из Рима. От папы приходили в Константинопольский патриархат послы с письмами. В этих последних содержалось обличение еретиков и осуждение их. Преп. Феодор рад был и этому. Уже позднее с благодарностью воспоминал он и о той малой помощи, которую оказали с запада. «Нужно ли говорить, писал преп. Феодор Фоме Иерусалимскому патриарху, сколько принес пользы апостольский престол запада? Он весьма много укрепил умы ратоборствующих, ибо и малое ободрение обыкновенно придает силу страждущему, и обуздал вдохновенным обличением неистовые вопли нечестивых; а этого что может быть спасительнее?»²¹³. Неизвестно, сделали ли что Александрийский и Иерусалимский патриархи. Первому трудно было иметь сношение с православными Константинопольского патриархата по причине арабских завоеваний. Второй видимо молчал по тем же отчасти причинами, а быть может и по другим. Только преп. Феодор очевидно имел повод жаловаться на невнимание к его просьбе²¹⁴. Но за то дома, в патриархате Константинопольском, преподобный с радостью отмечал подъем духа и плодотворную деятельность епископов, сосланных за иконопочитание и иноков, рассеявшихся по разным местам. К епископам, сосланным в Херсон, преп. Феодор писал: «Вы явились светильниками для находившихся во мраке и заблуждении жизни, руководителями слепых, учителями добродетели, проповедниками благочестия, вестниками совершенных здесь против Христа страшных дерзостей. Так и здесь и везде, на суше и на море, лучезарно явил Господь исповедников для доказательства истины, для ниспровержения нечестия, как и в прежние времена, и возвеличилось имя Его, и прославился избранный народ Христов, и обличалось христоненавистное сборище»²¹⁵. Вероятно и иконоборцы замечали этот подъем духа православных и, так сказать, по привычке усиливали репрессивные меры. Этим и объясняется, быть может, перевод Феодора в Смирну, новые жестокие бичевания его самого, многих иноков, лишение мест и ссылки светских чиновников с конфискацией имущества. Но среди жестокостей неожиданно пришла и смерть на главного виновника их.

Император Лев Армянин в 820 году был убит в храме во время утреннего богослужения на праздник Рождества Христова. В то время придворные священники жили в городе вне дворца. Очередные ходили к утреннему богослужению в придворную церковь очень рано. Пользуясь темнотою, заговорщики в одеждах священников проникли в дворцовый храм. По случаю великого праздника Рождества Христова император присутствовал при богослужении. Обыкновенно он становился около правого клироса и любил подпевать с певчими. Заговорщики видимо это знали. В тот самый момент, как император предначал стихиру праздника, они бросились на него. Предполагая недоброе, Лев поспешил в алтарь. Убийцы бросились за ним и тут нанесли ему смертельный удар. Обезглавленный труп императора после поруганий брошен был в море.

Кто затеял и привел в исполнение этот заговор против Льва V Армянина? В хронике Амартола передается следующее: «Подозревая в злоумышлении против себя вельможу Михаила Травла, царь хотел казнить его в навечерие Рождества Христова. Но по просьбе царицы, ради праздника, оставил его до времени в живых. А Михаил, сидя в тюрьме и узнав об этом, пригрозил всем своим сообщникам, что если не постараетесь высвободить меня из тюрьмы, всех вас выдам царю». В числе заговорщиков был и дворцовый комендант, родственник Михаила²¹⁶. Итак, заговор затеял Михаил Травл (косноязычный), придворный вельможа, а привели его в исполнение его друзья и родственники. Позднейшие историки почему то желают в заговорщиках и убийцах императора Льва Армянина усмотреть иконопочитателей. Говорят, не было резона для воинов и чиновников поднимать руку на царя, который был хорошим полководцем и администратором. С другой стороны, озлобление, проявившееся к императору в убиении и поругании трупа, могли питать к нему только будто иконопочитатели²¹⁷. Но где же факты для поправки сообщения Амартолы? Убиение точно совершено в храме. Да разве иконоборцы уже не посещали храмов и не могли проникнуть сюда также в священнических одеждах? Далее, во главе заговора стоял не иконопочитатель. Ради каких интересов пошли бы на злодеяние с ним иконопочитатели? Озлобление и поругание трупа могли проявить и иконоборцы не менее, чем иконопочитатели. Почему это должно только приписать последним? Кажется, во все время царствования Льва Армянина иконоборцы достаточно упражнялись в подобных зверствах. Кровожадные инстинкты проявили себя и на этот раз. Наконец, заговорщики все были из людей близких к царю, придворных. Неужели ряды иконоборцев так редки были, что император иконоборец окружил себя иконопочитателями? Очевидно, заговор возник на почве, не имевшей никакого отношения к вопросу о почитаний икон. Не вернее ли будет сказать, что число друзей, независимо от религиозных разномыслий, у императора было ограничено. Насилия и жестокие расправы его произвели в общественной и семейной жизни граждан вражду и разделения. Посеянное и принесло плод по роду своему. Недовольство вообще росло и разразилось злодеянием.

Какое впечатление произвела весть о смерти императора Льва Армянина на современников? Оплакивавших его было мало. А обездоленные, гонимые и бичуемые не имели причин сожалеть много о смерти виновника их бедствий. Мы не о тех поведем речь, которые увидели конец личных страданий. Но вот пред нами человек, который в страданиях умел радоваться. Мы разумеем Студийского игумена, преп. Феодора. Человек, который готов был жизнью пожертвовать ради истины, дает оценку факту с точки зрения совсем не личных интересов. «Священное Писание, писал Феодор ученику своему Навкратию, сообщившему все подробности о смерти императора Льва, говорит: глас в Раме слышан бысть, плачь и вопль мног: Рахиль плачущися чад своих, и не хотяше утешитися (Мф. 2:18). А я, несчастный, изменив это изречение, справедливо мог бы сказать: радостные вести дошли до нас от твоей достопочтенности, от которых следует восхищаться не городу такому то, или такому то, но почти, можно сказать, всей поднебесной; ибо истребил Господь не Сиона, царя Амморейского, и не Ога царя Васанского, царей малых и угнетавших малую часть вселенной (Чис. 21 – 24), а новоявленного и великого дракона, опустошавшего великую часть вселенной, змия коварного и шипевшего богохульством, мерзость запустения, сосуд гнева, сына Тавеилева (Ис. 7:6), порождение Ахаава, подобие Юлиана, полноту нечестия, гонителя Христа, врага Богородицы, противника всех святых... Впрочем не время и не место мне исчислять достойные оглашения качества этого злейшего дракона. Прибавлю к сказанному следующее: отступнику надлежало таким образом, как ты описал, лишиться жизни... Не радуюсь падению нечестивого, даже с воздыханиями и слезами изображаю эту смерть, но потому, что злый зле погибнет, по изречению Неложного (Мф. 21:41) и всякий, дерзко восстающий против Бога, получит и здесь соразмерное делам своим, не говорю о будущем и последнем огне, которому подвергнется всякий нечестивый и беззаконный»²¹⁸. Не личную радость доставила пр. Феодору весть о погибели императора. Он плачет о печальном конце Льва и с воздыханиями изображает смерть его. Но есть иная точка зрения на факт. Что Церковь получает от прекращения деятельности, того, которого именовали в известном кружке сосудом гнева? Достоверно это еще неизвестно. Но рисуется будущее в лучшем свете. Быть может, наступит и конец смуте, разделению, кровопролитию и другим бедствиям. Премудрая десница Божия, правящая судьбами Церкви, поражает зло. Еще не ясны для людей следствия Божией кары, разразившейся над императором. Но верующий утешается, что Сам Бог ратует за него. Вот и предмет радости в событии несчастном. Не злорадство, не бесовское услаждение несчастьем ближнего, но восстановление Божией правды, нарушенной злою волею человека, доставляют ему повод усмотреть благо там, где с иной точки зрения могут видеть зло. Как бы то ни было, Церковная атмосфера стала проясняться с новым царствованием, хотя не скоро еще воссиял светлый день торжества Церкви.